Жизнь и приключения героя этого повествования покажутся слишком необычайными для подлинной истории. Возможно, облака и воздушные потоки придали некоторым их подробностям слегка размытые формы. Если провести большую часть "земного пути" в полете, самый цепкий глаз биографа не уследит за всеми перемещениями! Как говорил древний мудрец Кун Фу-Цзы, более известный читателю под привычным именем Конфуций, "жизненный путь человека подобен дороге, если идти по ней пешком, она кажется утомительной и дрогой. Но, если взмыть под облака, от начала до края - лишь несколько взмахов крыла". Хотя некоторые приписывают эту мудрость знаменитому стратегу Сунь-Цзы, задумывавшемуся о перемещениях по воздуху, другие - парившему на крыльях фантазии поэту Ли Бо, третьи - и вовсе гению Леонардо да Винчи. А один достойный ветеран советской авиации, фамилия которого слишком давно стала достоянием расхожего анекдота, чтобы повторять ее еще раз, вовсе уверял, что это слова нашего героя.
А наш герой действительно умел облачать мысли, приходившие ему на ум во время небесных путешествий, в емкую форму слова. Однако он никогда не записывал свои афоризмы, потому что менее всего стремился к славе. Говорят, больше всего он любил свободу, и потому облетел земной шар из конца в конец. Говорят, он был подвижником прогресса авиации, начал свой полет в эпоху ее "золотого века" и завершил его, когда крылатые корабли стали обыденными хозяевами неба, а человечество шагнуло еще выше. Говорят, он любил испытывать себя на прочность - и прочность была высшей пробы. Он был воздушным бойцом и воздушным путешественником, искателем рекордов и открывателем новых пределов, поэтом и изобретателем, практиком и романтиком. Его жизнь можно читать как историю авиации и как летопись блестящего и ужасного ХХ века. Через нее прошли многие значительные люди земли и неба, имена которых более знамениты, чем имя нашего героя.
Собственно, пора бы назвать его. Перед Вами история жизни и приключений знаменитого летчика Джао Да, родившегося и впервые поднявшегося в воздух, что глубоко символично, в Поднебесной (в год его рождения - снова империи, но не надолго ). Некоторые из страниц жизни прославленного авиатора записаны с его собственных слов, другие - по воспоминаниям его многочисленных друзей, как подлинных, так и самозваных, потому что люди всегда тянулись к Джао Да, как тянутся ввысь...
Эта история ни в коей мере не вступает в противоречие с 17 главными легендами о знаменитом летчике Джао Да, кропотливо собранными его ранними биографами. Она развивает и дополняет их. А если некоторые эпизоды покажутся читателю очень уж невероятными - то пусть обратится к хроникам авиации ХХ века. Тогда читатель увидит, что весь путь авиации - история невероятного, ставшего достижимым благодаря целеустремленным, смелым и влюбленным в небо людям. Таким, как китайский летчик Джао Да.
ЧАСТЬ 1.
ПОВЕСТИ НЕБА И ЗЕМЛИ.
Глава 1.
Рождение легенды.
Обратитесь к произведениям прославленных писателей. Александр Дюма едва уделил пару строчек детству Д"Артаньяна или Эдмона Дантеса графа Монте-Кристо. Велеречивый Оноре де Бальзак, обстоятельный граф Толстой, ироничный Бернард Шоу, неутомимый Рабиндранат Тагор и другие магистры пера предпочитали знакомить читателя со своим героем уже в расцвете юности или в зрелом возрасте. Фразы типа: "Я, автор сих строк, появился на свет..." или даже "Наш герой родился от достойных родителей имярек..." представляются сегодня чем-то полу-архаическим, вроде романов Даниэля Дефо или аббата Прево.
Однако древняя мудрость Поднебесной, по сравнению с которой вся современная литература занимает отрезок времени не толще детского волоска, гласит: "Первый взгляд ребенка определяет направление пути".
Наша история начинается с журавлиного клича. Ранним утром 10 октября 1915 года в небе над деревней Лайан-Цися в уезде Таньчэн провинции Шаньдун проплывал журавлиный клин. Буроватые квадратики отдыхающих до весны рисовых полей и крыши домиков, казавшиеся сверху крохотными кучками тростниковой соломы, мало занимали сильных птиц, запоздавших в своем сезонном перелете на зимовку. Только вожак изредка поглядывал на землю пытливым круглым глазом, отмечая одному ему известные ориентиры.
Башмачник Джао Сэ, нервно прохаживавшийся вокруг своей добротной фанзы, поднял голову, услыхав в небе журавлиное курлыканье. "Увидеть журавлей - к удаче!" - пробормотал он, и начал бубнить заклинания сверкающему Дракону-хранителю, хотя в обыденной жизни считал себя человеком не суеверным. Но этот октябрьский день был для преуспевающего ремесленника отнюдь не обыденным. Он не смел переступить порог своей фанзы: там свершалось женское действо. Молодая жена мастера Джао Сэ, красавица Мин-Су, которую он взял за себя из хорошей городской семьи, хоть и обедневшей, давала рождение их первому ребенку. Сквозь бамбуковые стены фанзы до слуха башмачника долетали встревоженные голоса родственниц и повитух, помогавших роженице. Но сама Мин-Су, несмотря на хрупкое сложение наделенная сильной волей, не кричала, только сдержанно стонала, чтобы не тревожить мужа и не пугать ищущее путь к свету дитя.
Несколько молодых журавлей, отставших от стаи, спешили догнать своих, инстинктивно образуя в полете свой маленький клин...
В эту минуту башмачник Джао Сэ услышал сначала громкий здоровый крик новорожденного ребенка, а затем радостный голос повитухи:
- С тебя десять юаней , почтенный господин Джао Сэ! У тебя родился сын.
Предприимчивая женщина стояла на пороге фанзы, протягивая молодому отцу маленький живой сверток. Порывисто и бережно взяв новорожденного сына, Джао Сэ заглянул в его крошечное сморщенное личико, и вдруг с удивлением воскликнул:
- Люди, мой сын смотрит в небо! Он видит журавлей!
В больших выпуклых глазах младенца, обращенных к небу с живым и, казалось, осмысленным интересом, отразились плывущие в вышине облака и журавли.
- Уа-ва-ва, - сосредоточенно произнес будущий знаменитый летчик и сделал ручками энергичное движение, словно повторяя взмах журавлиных крыльев.
Впоследствии сам Джао Да рассказывал, что совершенно отчетливо видит картину, чудесным образом запечатленную его памятью в первую минуту жизни: летящие облака, летящие журавли и бездонное синее небо.
Вечером того же дня, сидя у очага, башмачник Джао Сэ задумчиво перематывал дратву, прикидывал в уме во сколько ему встанет деревенский праздник в честь рождения первенца, и придавался мечтаниям. Он вообще был человеком с весьма живой фантазией.
- Имя моему сыну будет: Да, - говорил он счастливой Мин-Су, кормившей ребенка. - "Да" значит: "достижение, стремление". Мой сын будет стремиться вперед и вверх. Он разовьет наше семейное предприятие. Кто знает, может быть я еще увижу, как он откроет в Таньчэне, а то в самом Цзинане обувную фабрику или станет богатым торговцем...
- А может быть, - нежно подала голос Мин-Су, - наш сыночек выберет путь учения. Выучится и станет адвокатом... Или инженером... Или, - тут миндалевидные глаза молодой женщины подернулись романтическим туманом, - Или военным!
- Только не военным, жена! - раздраженно отрезал Джао Сэ. - Хватит в нашей семье одного военного, моего покойного старика. Он служил боцманом на броненосце "Чин-Иен" , я рассказывал... Мальчишкой я даже гордился: мой отец - моряк! Потом была война с японцами. Папаша вернулся с нее домой, ковыляя на деревянной ноге, чокнутый на всю голову, и первым делом чуть не прокурил на английском опиуме наше хозяйство! И прокурил бы, если бы не мать. Она отдубасила его покрепче чем японцы. И все равно старик до самой смерти периодически дымил опиумной трубкой как тот самый броненосец.
- Твой отец был храбрый и несчастный человек, Джао Сэ, - почтительно, но твердо ответила Мин-Су, осторожно пеленая ребенка. - Наш сын будет тоже храбрый, но счастливый. Журавли принесут ему счастье. Нам сейчас нечего гадать. Он выберет тот путь, который укажет ему стремление, заложенное в его имени. Или журавли...
При этих словах башмачник Джао Сэ неопределенно усмехнулся, мол, вольно женщинам болтать. А маленький Джао Да сосредоточенно зачмокал и - как потом утверждала его мать - совершено определенно показал пальчиком вверх.
***
Ранние годы нашего героя мало известны биографам. Сам знаменитый летчик Джао Да много лет спустя говорил: "Жизнь подобна циклу небесных тел, совершающих свой путь по орбите. Но, если опустить веру в переселение душ, которая делает это движение бесконечным, у нашей орбиты есть начало и конец. Человека отличает от известных ему планет то, что в начале пути еще рано судить о его параметрах - скорости, траектории, сопутствующих факторах. Все мы начинаем этот путь чуждыми как злу, так и знанию, чистыми, словно раскрытый листок ученической тетради. Жизнь нанесет свои знаки позднее".
Малыш Да к радости родителей рос крепким и здоровым мальчонкой. В первый год жизни его громкий плач или заливистый смех не раз заставлял разумного отца Джао Сэ замечать:
- Громкий голос свидетельствует о неумеренности страстей. К добру и процветанию в этом мире ведут не страсти и крик, а умеренность и осторожное молчание. В конце концов, это мешает спать соседям! Уйми ребенка, Мин-Су!
- Соседям мешает спать не крик нашего сына, а зависть к твоему успеху, мой супруг, - отвечала Мин-Су, которая, несмотря на свой нежный характер, умела отстаивать свое мнение. - Пусть сынок смеется или плачет, а когда овладеет искусством речи - пусть говорит, что у него на сердце. Будда Шакьямуни не создал бы учения, если бы помалкивал.
И она читала своему сыну чудесные сказки о несгибаемом герое бессмертном Шуне, который был сильнее всех бед, о находчивых братьях Лю, стоявших друг за друга стеной, о благородной Мулань, для которой долг был выше смерти... И еще много-много других, в которых красота духа человека смешивалась с древней мудростью, как розовый цвет мешается с синим на рассветном небе.
К двум годам Джао Да уже бойко болтал, повторяя полюбившиеся строчки из любимых сказок. Трех лет от роду он носился вокруг отеческой фанзы, гоняя уток и то и дело заставляя Мин-Су отрываться от домашних хлопот, чтобы вернуть сорванца в безопасные пределы. Четырех лет будущий летчик предпринял свой первый самостоятельный полет. Когда родители не доглядели за ним, он взобрался на забор из тростника и, раскинув ручонки на подобие крыльев, совершил бросок в неизвестность... Полет тотчас закончился катастрофическим падением на деревенскую улицу, которое несомненно сравнили бы с низвержением Икара, но в деревне Лайан-Цися с античной мифологией не были знакомы. Только деревенский пьяница, он же настоятель пагоды беглый тибетский монах Юнь Ши, нетвердой походкой возвращавшийся из питейного заведения, пророчески изрек:
- Ого, сынишка скряги-сапожника вылетел из родного дома...
Джао Сэ, прибежавший на треск обрушившегося забора, прогнал пропойцу пинками. А его четырехлетний отпрыск, которому растревоженная Мин-Су вытирала разбитый в кровь носишко широким рукавом своего ципао , проплакавшись, гордо заявил:
- Мама, я полетал как дракон из твоей сказки...
Башмачник Джао Сэ был человек мягкий и добросердечный, но умевший проявлять и разумную твердость в воспитании. Он вытянул узкий поясок, стягивавший его таоку , схватил маленького "летуна" под мышку и решительно направился в фанзу, приговаривая:
- Вот ты и долетался, драконий птенец! Будешь теперь знать, как переходить пределы двора, заборы ломать...
Так в младенческом возрасте Джао Да узнал, что полет связан с нарушением пределов обыденности и - очень часто - с болью.
- Ну что, сынок, будешь теперь переходить пределы? - назидательно спросил удовлетворенный своими воспитательными приемами башмачник Джао Сэ у зареванного сына. Тому мама Мин-Су как раз смазывала смесью кунжутного масла и меда следы порки на мягкой части.
- Буду! - решительно заявил маленький Джао Да. - Но я больше не буду ломать забор. Буду летать повыше.
С того дня он полюбил смотреть в небо. В очертаниях плывущих облаков ему представлялись волшебные существа и сказочные миры. А еще за них казалось так просто ухватиться, и облететь на них всю землю. Надо только забраться повыше!
***
Маленький Да приятельствовал со своими ровесниками - босыми горластыми деревенскими сорванцами. Различие в достатке и положении родителей еще не нарушали их дружбы. Однако шумные игры мальчишек, подвижные, но однообразные, быстро прискучивали сыну башмачника Джао Сэ. Он находил в них мало пищи для своего любознательного ума. Даже развлечения девочек казались ему более разумными - они со своими куколками по крайней мере создавали воображаемый мир, отличный от деревни Лайан-Цися, знакомой от старой пагоды до залитых водой рисовых полей.
В детстве Джао Да любил проводить дни, мастеря из бумаги игрушечные домики и корабли, вырезая и раскрашивая извивающихся драконов, забавных человечков, или существа и предметы, жившие только в его фантазиях. Свои поделки, получавшиеся довольно искусно, он легко раздавал маленьким друзьям. Однажды отец стал свидетелем этой щедрости, и сначала по привычке потянулся было к ремню. Но после хитровато усмехнулся и сказал, потрепав сына по жестким черным волосенкам:
- Молодец, сынок! Когда я встречаю выгодного заказчика, я тоже шью ему первую пару обуви бесплатно. Если ему понравится, он потом больше заплатит мне за вторую, третью, и так далее. Твои безделицы нравятся соседской детворе. Подумай об этом!
С тех пор у маленького Да в карманах не переводились сладости, красивые камушки и другие предметы, которым детское сознание придает ценность. Впрочем, Да столь же легко делился "заработком" со сверстниками.
- Делового человека из нашего сына не выйдет, - вздохнул Джао Сэ, после многотрудного дня сидя подле супруги на циновке у входа. - Предки одарили его талантами, но разума не дали. Вырастет и пустит мое дело по ветру!
- Или полетит по ветру к своей мечте, - кротко улыбнулась Мин-Су.
Джао Сэ недовольно пробормотал: "В тебя пошел!", и отвернулся. Он ничего не понял в словах жены.
Когда маленький Да, устроившись возле окна, мастерил свои поделки, рядом обыкновенно сидел, неподвижный, как статуя домашнего божества, старый мудрый рыжий кот Чин Иен. Он внимательно наблюдал за мальчиком своими выцветшими бурыми глазами. Коту, наверное, было лет десять, или больше. Он помнил еще дедушку Джао, который и дал ему это странное имя - в честь своего прежнего боевого корабля. Как видно, рыжие бока кота напоминали бывшему боцману цветом покрытые ржавчиной борта броненосца; или что там еще пришло в его затуманенную опиумным дымом немудрящую моряцкую голову.
Кот Чин Иен был главным другом пятилетнего Джао Да. Мальчонка даже разговаривал с ним, как с человеком, и уверял, что, когда никто не слышит, кот отвечает ему. Действительно, усатый Чин Иен был очень умен и мог быть назван подлинным последователем учения Будды. Большую часть дня он проводил в глубокомысленной медитации - дремал на солнышке возле хозяйской фанзы. Не желая причинять страдание ничему живому, как заповедовал вероучитель из рода Шакья, Чин Иен позволял шустрым черным мышкам и серым хомячкам собирать зернышки риса, просыпавшиеся из мешков. Лишь если крошечные разбойники прогрызали мешок, кот выпускал когти, с молодой стремительностью прыгал вперед и хватал одного-двух грызунов. Но никогда не убивал, а, прижав лапами и вдоволь покатав с боку на бок, отпускал восвояси, чтобы они могли рассказать своим о пережитом ужасе, и грызущая братия впредь не забывала о приличиях.
Однако все в поднебесном мире имеет свой конец. Кот сильно одряхлел и начал болеть. Шерсть его стала облезлой, глаза потухли, усы, прежде по-молодецки торчавшие в стороны, грустно обвисли. Ходил Чин Иен все меньше, с трудом волоча лапы, покачиваясь и кренясь, как тот броненосец, продырявленный японскими снарядами в Ялуцзянской битве . Джао Да очень жалел четырехлапого друга, поил его из фарфоровой мисочки гретым молоком, носил ему вкусности. Но Чин Иен только смотрел благодарными мудрыми глазами и ничего не ел.
Однажды престарелый кот пропал со своей любимой лежанки. Башмачник Джао Сэ вернулся из-за ограды с опечаленным видом (благочестивого кота любили все домашние), неся лопату, на которую налипли комочки свежей земли.
- Отец, мама, где наш кот, где Чин Иен? - горько заплакал маленький Да.
"Сдох, все мы когда-нибудь сдохнем", - хотел ответить Джао Сэ, но супруга остановила его мягким движением руки. Оно обняла плачущего сынишку и сказала нараспев, словно рассказывала сказку:
- Наш Чин Иен стал летающим зверем, мой маленький! Теперь у него выросли большие оранжевые крылья, он будет летать высоко-высоко, и присматривать сверху, чтобы ты рос умницей и слушался нас с отцом!
- Он прилетит опять? - утирая сопли, спросил Джао Да.
- Нет, сынок, -ответила Мин-Су печально. - Летающие звери, как и летающие люди, никогда не возвращаются. Видишь ли, если они захотят вернуться, они утратят магическую силу помогать нам. Они очень любят нас и хотят нам помочь, потому не прилетают обратно.
- Ну наплела! - восхитился вечно пьяный пастырь деревенского благочестия монах Юнь Ши, завернувший выклянчить у Джао Сэ пару монет на выпивку. - За распространение твоей женой ложного вероучения с тебя штраф, Джао Сэ! Пятьдесят юаней, исключительно на ремонт пагоды!
- Получи на бутылку байцзю и пропади! - прикрикнул на него Джао Сэ, бросая мелкую монету. - Пагода и без моих кровных денег развалится...
А маленький Джао Да доверчиво посмотрел матери в глаза и пообещал:
- Когда я выросту, я обязательно научусь летать. Я полечу высоко-высоко, и обязательно встречу там Чин Иена и остальных летающих зверей!
***
Башмачника Джао Сэ в деревне Лайан-Цися сильно недолюбливали. Он был предприимчив и успешен в делах. Его изделия были добротны; помимо традиционных китайских моделей обуви, он умел копировать модные европейские образцы, точал башмаки и по мерке, и по размеру. В фанзу мастера Сэ приходили клиенты со всего уезда. С утра до вечера раздавалось в его мастерской мерное постукивание сапожного молоточка - от заказов отбоя не было. У Джао Сэ водились деньги, он мог полностью освободить себя и семью от крестьянского труда, покупая все необходимое, и даже сверх этого. Он даже ссуживал деньгами нуждающихся соседей. Джао Сэ давал в долг под разумный процент, куда меньше, чем у ростовщиков из города, однако его все равно называли в селе скрягой. Фанза семейства Джао была не только добротной и чистой, но и убранной с некоторым изяществом, в чем чувствовался природный вкус горожанки Мин-Су. "Чистюля проклятый, презирает свое крестьянское сословие", - ворчали селяне. Они не умели понять, что в их хижинах было грязно не от бедности, а от недостатка уважения к себе. Деревенские жители во всем мире не любят своих земляков, которые живут чуть богаче и красивее остальных, даже если их благосостояние заработано честным трудом.
"Пусть накажут проклятого скрягу все духи и демоны!", - шипели вслед Джао Сэ завистники, но задираться опасались: башмачник умел постоять за себя и за своих, как-никак - сын моряка! Злопыхатели утешались тем, что после рождения первенца Да других детей в семье деревенского богача не появлялось. Его супруга Мин-Су никак не могла понести вновь, в то время, как другие молодые женщины в Лайан-Цися регулярно таскали огромные животы и рожали чуть не каждый год. Не уклонились от внимания деревенских сплетников и визиты доктора, которого Джао Сэ несколько раз привозил к жене из города. "Бесплодная горожанка надоест мастеру, - шептались местные девушки. - Он возьмет вторую жену, она будет жить в достатке и праздности, и родит ему много детей! Ах, пусть это буду я!". Нелюбовь сельчан к Джао Сэ не распространялась на незамужних молодых женщин: башмачник был не только богат, но и хорош собою - видный, рослый мужчина. Однако Джао Сэ твердо сказал: "Если небесам угодно, этот шалопай Да будет моим единственным наследником, хоть из него вряд ли выйдет толк. Или, благодаря заступничеству праведных предков (особенно моего папаши-боцмана, посеявшего семя в каждом порту), я буду отцом еще не раз. Но я не желаю другой жены, кроме моей возлюбленной Мин-Су, и сохраню ей верность". За это его искренне похвалил деревенский учитель Зоу Ван-Хуа. Как просвещенный человек, некоторое время даже проживший в Америке (он работал там на стройке), наставник сельской школы считал многоженство пережитком Цинской империи.
Между тем сама Цинская империя отошла в прошлое гораздо раньше, чем традиция многоженства, а за ней последовала в небытие и Китайская империя вместе с ее амбициозным основателем генералом Юань Шикаем. Оставшаяся на перепутье между новым временем и своим огромным пространством, Поднебесная пребывала в состоянии, более всего напоминавшем кусочки выкройки на рабочем верстаке у Джао Сэ, когда он уже раскроил кожу, но еще не принялся тачать башмак. На каждом "куске кожи" господствовал свой таракан, или кровожадный клоп - военный или политический руководитель, управлявший провинцией или грабивший ее, поддерживавший или каравший население, которое балансировало между вопиющей нищетой и просто бедностью. Несколько тысяч кое-как прикормленных и разнообразно вооруженных солдат, доставшихся этому "правителю", "председателю", "губернатору" или "генералу" в наследство от многочисленных революционных войн и восстаний, были достаточной гарантией его полномочий. Общекитайский обувщик, лидер национальной революции Сунь Ятсен, дальновидный, но ограниченный в средствах и от этого чрезмерно осторожный, еще только брался за дратву, чтобы стянуть эти лоскуты в подобие разболтанного башмака... Или хотя бы попытаться стянуть. Пока же местные "князьки", которых с легкой руки иностранных журналистов прозвали "милитаристами", или по-китайски - "дуцзюнями", с энтузиазмом выясняли между собой отношения. Они с удручающей регулярностью устраивали в соседские пределы военные походы - не очень кровопролитные, но очень шумные.
Сколько маленький Джао Да помнил себя за свою шестилетнюю жизнь, в деревню Лайан-Цися постоянно заходили отряды солдат - запыленных, оборванных, обвешанных оружием и "реквизированным" крестьянским скарбом, горластых и вечно голодных. Некоторые платили сельчанам за припасы для котла и фураж для своих тощих кляч, другие попросту отбирали необходимое под угрозой оружия. Солдаты делали страшные лица и ужасно ругались, но брали не очень много, чтобы не разозлить местных; а если стреляли, то в основном в воздух. За все время от пуль в деревне пали только несколько особенно ревностных сторожевых псов. Однако крестьяне все равно кормили вояк, даже бесплатно - обе стороны знали правила игры. Единственный, кто в деревне не хотел играть по правилам, был обувщик Джао Сэ. Он всегда брал с солдат плату за починку их разбитой маршами худой обуви. Заставить отца работать угрозами было невозможно, знал маленький Да. Никто и не пытался - в сельском башмачнике чувствовалась какая-то скрытая сила, совсем не задиристая и не крикливая, не чета солдатской, зато несгибаемая.
В тот ясный осенний день кавалерийский отряд очередного "дуцзюня", то ли уездного, то ли провинциального, то ли еще какого-то уровня, заплутал где-то в окрестностях деревни Лайан-Цися, а то и перешел на сторону соперника - такое случалось нередко. Так или иначе, но обеспокоенный судьбой своей кавалерии, милитарист послал, чтобы немедленно выяснить ее, "веяние новейшей эпохи".
Маленький Да удобно устроился на крыше родительской фанзы, упершись босыми ногами в сточный желоб, и, по своему обыкновению, угадывал, на что больше похоже плывущее облако - на длинноусую и рогатую голову дракона Люна , или на скачущих коней. Облако плыло в синеве и постепенно меняло свои очертания, создавая все новые образы, как будто действительно было волшебным драконом. И тут его внимание привлек характерный стрекот, еще отдаленный, но быстро приближавшийся и нараставший. Он был слишком силен и явно механического происхождения, чтобы быть треском цикад. Скорее он напоминал рокочущий звук мотора, с которым двигались автомобили - эти самобеглые повозки не раз проносились по грунтовой дороге мимо деревни. Но, в отличие от большинства мальчишек, Джао Да наземные машины мало интересовали. Его интересы были в небе. Именно в небе слышался этот необъяснимый звук.
Джао Да с изумлением воззрился в желанную стихию - и в пределы его взора по небу вдруг гордо вплыла необычная птица. Вернее - не совсем птица. Даже шестилетних знаний маленького Да хватило, чтобы понять сразу: это творение рук человека, родня воздушным змеям, которые запускали мальчишки постарше, только во много раз больше, выше и красивее. Дивная машина состояла из двух ярусов крыльев прямоугольной формы и хвостового оперения, соединенных какими-то тонкими балками. Этим она отдаленно напоминала городской шкафчик-этажерку, на котором отец и мать держали домашнюю статуэтку Будды, а также денежное дерево, трехлапую жабу удачи, пузатого божка счастья Хотэя, коллекцию слоников и прочие реликвии фэн-шуя. Спереди у крылатой машины была небольшая гондола округлых очертаний, вроде старинной повозки из маминых книжек с картинками. На этой небесной колеснице колебался сверкающий диск, либо нечто напоминавшее диск из-за быстроты своего вращения.
- Отец, мама, смотрите! Летит! Оно летит!! - во всю силу своих маленьких легких закричал Джао Ди и буквально скатился во двор. Вскочил, не замечая ушибов и царапин, и опрометью бросился на улицу - эту чудесную механическую птицу должны были увидеть все!
Действительно, жители Лайан-Цися как один бросили свои занятия и, разинув рты, уставились вверх. Земледельцы стояли по колено в воде на рисовом поле, побросав от изумления мотыги и задрав головы так, что их широкие соломенные шляпы съехали на спины. Женщины забыли на огне выкипающие горшки и оживленно жестикулировали, указывая пальцами в небо. Пьянчуги во главе с нетрезвым настоятелем пагоды вывалились из питейного заведения. И, конечно же, бросили свои игры ради сказочного зрелища детишки.
Один башмачник Джао Сэ с неодобрением поглядывал вверх, посасывая погасшую трубочку, но не оставлял работы. Ему происходящее явно не нравилось - если тут повадятся летать всякие, то люди только и будут пялиться ввысь вместо того, чтобы работать. Кто и чем тогда вернет ему долги?! Зато супруга мастера нежная Мин-Су замечталась, глядя на небесного гостя, и даже закинула руки за голову; ее тонкое лицо было в ту минуту особенно красиво.
- Мама, что это? - спросил ее маленький Да. Он был в том счастливом возрасте, когда ребенок считает, что его мама все знает, все умеет.
- Наверное, это аэроплан, мой маленький! - не совсем уверенно ответила Мин-Су. Она была более развита, чем большинство деревенских жительниц, и читала книжки. Но техника явно не входила в круг ее интересов, а жизненный опыт ограничивался родительским домом и замужеством.
- А что такое аэроплан? - не удовлетворился Джао Да.
- Ну... Это такая воздушная повозка, чтобы летать по небу. В ней люди, - Мин-Су явно превзошла собственные способности наставницы.
- А почему он не падает, мама?
Тут на помощь исчерпавшей свои знания Мин-Су пришел подошедший учитель Зоу Ван-Хуа. Деревенский наставник был беден, как мышь, всегда ходил в одном и том же латанном-перелатанном американском костюме, но носил его с гордостью, как знак цивилизации. Поощрительно потрепав любознательного мальчика по волосам, он объяснил:
- Видишь этот стремительно вращающийся винт, малыш Да? Он вертится. Как крылья у мельницы, только в тысячу раз быстрее. И как мельницу крутит ветер, так винт сам создает очень сильный воздушный поток, который подхватывает и несет этот летательный аппарат тяжелее воздуха. А, чтобы управлять полетом, летчик, то есть тот смелый человек, который сидит в аэроплане, может наклонять и опускать на крыльях специальные рули, вроде как весло у лодки в воде...
Этот простейший курс авиации, быть может, небезупречный на взгляд специалиста, произвел на шестилетний разум Джао Да мощное впечатление. Мальчик тотчас представил себя, сидящим в этой крылатой лодке и могучими руками отгибающим рули на крыльях. Вокруг свистит ветер, который создают вращающиеся лопасти стремительной мельницы, далеко внизу плывут изогнутые крыши родной деревни, а мама Мин-Су машет ему из сада своим широким рукавом...
- Дядя учитель, а летчики все - смелые герои?
Учитель Зоу Ван-Хуа ответил не сразу, явно рисуясь перед красавицей Мин-Су, к которой (вся деревня знала) он, что называется, неровно дышал - совершенно бескорыстно, без задней мысли:
- Чтобы покорять воздушный океан, смелость необходима. Видишь ли, малыш Да, аэроплан, иначе говоря - самолет...
- Бесполезная иностранная штука, - буркнул Джао Сэ, с досадой приколачивая каблук. - Мы, китайцы, в нее никогда не полезем, нечего в небе делать. Нам на земле работы хватает. Запомни это, сын!
- Отнюдь не так, уважаемый Джао Сэ, - вежливо, но запальчиво вступил в разговор учитель Зоу Ван-Хуа. - Мы, китайцы, великий народ с великим будущим, хотя сами не понимаем этого. Но с аэропланами уже много лет знакомы самые образованные, самые передовые из наших людей! Вот, например, наш прославленный пионер авиации, блистательный инженер Фэн Жу, которого, кстати, я имел честь знать, когда жил в Сан-Франциско. Он в 1909 году построил самолет на собранные нашими земляками-хуацяо средства. "Калифорнийская газета" тогда написала: "Китайцы в области самолетостроения уже превзошли американцев" . Потом славный Фэн Жу вернулся с построенными им самолетами в Китай. Когда грянула революция, вождь народа Сунь Ятсен назначил его командиром авиаотряда в своих войсках...
Маленький Джао Да слушал красноречивого учителя восхищенно разинув рот, и эту мимику в точности повторяла его мать, забыв, что замужней женщине не пристало так вести себя. На самом деле рты поразевало полдеревни. Учителя все считали чудаком и неудачником, не заработавшим денег в Америке и не ставшим большим человеком в революцию. Никто и не думал, что он знает такие чудесные истории. Только вечно пьяный настоятель пагоды Юнь Ши воздел перст, колеблемый парами алкоголя, и назидательно изрек в продолжение рассказа учителя:
- Однако небеса Поднебесной империи не приняли этого ругателя основ мироздания Фэн Жу и ниспровергли на землю, унизив его гордость!
Монах тоже был знающим человеком, пока не начал пить.
- Да, я сам видел это, - скорбным голосом признал учитель Зоу. - Я служил в Гуаньчжоу в революционном полку, когда герой китайского неба Фэн Жу разбился во время показательного полета над Яньтанем. Смелого авиатора достали из обломков аэроплана, но Фэн Жу был смертельно ранен, спасти его не удалось...
- Полезешь в небо, сынок, кончишь тем же! - сказал своему маленькому сыну обувщик Джао Сэ, а его жена Мин-Су только тихонько вскрикнула и побледнела. Она уже знала: вырастет и несомненно "полезет".
Учитель театральным жестом поднял руку, призывая к вниманию, и завершил свой рассказ:
- Я отчетливо слышал, как Фэн Жу, умирая, сказал своим ученикам: "Несмотря на жертвы, нельзя терять веру, нужно продолжать полеты!" Сегодня наша страна разобщена, она еще беднее, чем была при Цинской империи, и каждого из нас заботит лишь собственное пропитание. Но пускай наши дети, почаще смотрят в небо, как малыш Да! Может быть, кто-нибудь из них станет продолжателем дела Фэн Жу.
В тот день маленький Джао Да решил для себя: "Когда я выросту, стану летчиком". Его отец только недовольно поворчал и постарался забыть: мало ли о чем мечтают дети! Он сам в детстве хотел стать императором, а его супруга - принцессой. И где теперь все императоры и принцессы? Сидят, запертые в "Запретном городе", а революционеры их стерегут и выдают скудный паек . Он, Джао Сэ, достиг успеха и обувщиком, и Мин-Су стала его женой без всякого титула...
Однако, в отличие от своих родителей, наш герой сохранил верность детской мечте на всю жизнь.
***
Джао Да не был первым учеником в деревенской школе, занимавшей обычную крестьянскую фанзу... Такую ветхую, что она давно распалась бы под порывом ветра, не подмазывай учитель Зоу глиной ее старые стены и не латай он своими силами дырявую крышу. В единственном классе, где единственный деревенский грамотей, явно подражая американской системе, делил своих непоседливых учеников на "продвинутый" и "базовый" уровни, сын обувщика занимал среднее положение.
Джао Да нравилась математика точностью и безальтернативностью своих решений. Английский язык, который учитель Зоу выучил, строя дома в Сан-Франциско, мальчишка учил с его слов с еще большей легкостью - в жеванном и глотающем слоги американском исполнении. Неплохо получалось выписывать старой отцовской кисточкой для клея затейливые иероглифы. Это было красиво, а угадывать в них "пиньинь" - звучание слов - напоминало забавную и, главное, умную игру. Нравились рассказы из родной истории, они были так похожи на сказки, которые читала мать, и часто прослеживалось сходство сюжета. А вот когда учитель Зоу Ван-Хуа забирался на любимого конька и задавал учить что-то из многомудрой китайской литературы или философии, сын башмачника плелся в хвосте. Пока не понял, что совершенно незачем зубрить из заумных книжек, которые к тому же имелись всегда в единственном экземпляре, и приходилось брать их с боем у других сорванцов. Если сочинить от себя что-нибудь похожее, главное побольше красивых слов и позаумнее, учитель Зоу поленится проверять, и поставит высший балл - 100. Иногда это срабатывало.
Основы буддистского вероучения подрастающему поколению деревни Лайан-Цися должен был преподавать настоятель пагоды Юнь Ши, но тот был почти всегда пьян и прогуливал уроки чаще, чем ученики. Так что в знании благочестия Джао Да явно не продвинулся.
Однако в другом знании во всей округе не было равных сыну башмачника. К девяти годам Джао Да знал наизусть все типы самолетов, которые только были известны его учителю или удалось вычитать в попадавших (нечасто) в деревню газетах. Ему было известно, что моноплан "Таубе" имеет характерные очертания парящей птицы с распущенным хвостом, а "этажерка", пролетавшая над Лйан-Цися, скорее всего, была бипланом "Кордон" постройки далекой страны Франции. А еще есть "Ньюпор", "Моран", "Сопвич", "Фоккер", "Альбатрос" и множество других, названия которых учитель Зоу не знал или запамятовал. В соседней огромной стране под названием Россия, которая тогда была империя, а теперь республика, совсем как Китай, во время большой войны в Европе построили даже огромный аэроплан с четырьмя моторами, который назывался "Иль-Йя (далее нечитаемо) ". Целый угол в фанзе обувщика Джао Сэ теперь был обклеен вырезанными из газет картинками, изображавшими крылатые машины, а мальчишки в Лайан-Цися играли бумажными самолетиками, которые мастерил его сынишка.
***
Девяти лет от роду Джао Да твердо знал: история о летающих зверях, рассказанная мамой после кончины его любимого кота, это сказка. Все живое, свершив свой цикл, уходит в землю... Но в сказки в детстве так хочется верить, особенно если они о любимой небесной стихии! И на праздник Вэйфан 1924 года, когда детвора в Лайан-Цися запускала воздушных змеев, Джао Да решил снова перейти привычные пределы и изготовить воздушный змей собственной конструкции. Он заранее придумал змею имя: "Крылатый кот". Позаимствовав кое-что из отцовских инструментов, Джао Да засел за работу. Каркас "Крылатого кота" он склеил сапожным клеем из тщательно изогнутых бамбуковых планок, придав ему форму распластавшегося в полете крылатого зверя. По примеру элеронов аэроплана, о принципе работы которых мальчуган уже хорошо знал, крылья он снабдил отгибающимися планками, чтобы змей мог менять высоту полета, а широкий хвост сделал подобием руля, чтобы он менял направление. Джао Да тщательно мерил конструкцию школьной линейкой, высчитывал, переделывал, чтобы добиться при сложной форме рамы полной симметричности: иначе змей просто не полетит!
Он долго думал над материалом для обтяжки, выбирая между шелком и прочной бумагой. Шелк был прочнее. Преимущества бумаги были в ее дешевизне, с ней легко было работать и создавать на ней любые, даже самые сложные рисунки. Однако решающее слово сказала Джао Мин-Су, которая самоотверженно подарила сыну свой старый шелковый ченсам с изображением дракона. Во-первых, шелка в ченсаме оказалось более чем довольно, во-вторых на нем был изображен красивый яркий дракон, придавший "шкуре" "Крылатого кота" нарядность и подаривший ему два выразительных зеленых глаза, а в-третьих и в-главных - это был мамин подарок!
Закончив конструкцию, маленький покоритель воздушной стихии занялся системой управления. На "закрылки" он укрепил длинные шелковые шнурки (полученные от расплетенного пояса маминого ченсама), натяжение каждого из них давало перемену высоту и крен в соответствующую сторону, а руль высоты должен был сам принимать необходимое положение в зависимости от крена. Облетав "Крылатого кота" с крыши родительской фанзы, Джао Да пришел в совершенный восторг: воздушный змей двигался в воздухе точно так, как ему хотелось, и, кроме того, был вызывающе красив. Куда до него простеньким геометрическим змеям других мальчишек, влекомым ветром, как опавшие листья!
На деревенском празднике змею Джао Да не было равных. Если бы девятилетний авиатор не был так увлечен управлением, он бы увидел, как полдеревни уставились на его "Крылатого кота" примерно с тем же выражением, что давеча на пролетавший аэроплан. Джао Мин-Су, одетая в честь первого полета сына особенно празднично, отвечала на лицемерные сетования соседок, узнавших в обшивке змея ее наряд:
- Ну и что! Где лучшее место красоте, как не в небе?
Учитель Зоу выглядел гордым и одухотворенным, как будто летел он сам.
Даже не любивший пялиться в небо обувщик Джао Сэ был доволен: он любил, когда его сын побеждал других, такое качество пригодится предприимчивому человеку. Но Джао Да никогда не был тщеславен, ему не нужны были ни проявления восторга сверстниц, ни завистливые взгляды сверстников, ни похвалы взрослых. Полет, вот что было ему лучшей наградой!
Но разве добьешься настоящего полета на крошечной деревенской площади, зажатой между крыш - того и гляди змей зацепится за уступчатую кровлю пагоды ("и разрушит ее", - гнусаво заметил настоятель Юнь Ши)! Джао Да покрепче намотал на руки шелковые шнурки управления и со всех ног побежал за деревню, мимо огородов и рисовых полей, мимо пастбища с тощим стадом, на дорогу, где можно было взять подлинный разгон. "Крылатый кот" гордо и ярко парил в вышине и выполнял самые немыслимые фигуры пилотажа. Завороженный этим зрелищем, девятилетний пилот не заметил, что на дороге остановились два запыленных автомобиля - длинные, угловатые немецкие "Майбахи" на широких колесах. Вышедшие из них пассажиры - несколько высоких чиновников и окружавшая их охрана с "маузерами" в деревянных футлярах на бедре - с интересом наблюдали за полетом невиданного воздушного змея. От неожиданности Джао Да споткнулся о камень - и растянулся в пыли во весь рост, больно ударившись локтями и коленями. Тросы управления натянулись, "Крылатый кот" отвесно нырнул к земле и спикировал прямо в руки главного из зрителей - немолодого седоусого господина в светлом френче. Тот ловко поймал аппарат и принялся с интересом рассматривать его. В усталых глазах, желтый цвет которых выдавал затаенную тяжелую болезнь, блеснул живой огонек. Господин сказал несколько слов сопровождающим, и здоровенный детина-охранник в сером мундире с красивыми шнурками на груди рывком поднял Джао Да на ноги и поставил его перед начальником.
Мальчонка поднял на важного господина смелые глаза - не в его природе было бояться тех, кто стоял выше, он и сам стремился ввысь!
- Как тебя зовут, малый, и чей ты сын? - дружелюбно спросил седоусый господин. Голос у него был выразительный, чувствовалось, что он привык говорить перед большими собраниями.
Джао Да скромно, но с достоинством представился.
- Какой интересный воздушный змей, посмотрите, генерал Галин ! - седоусый обратился к своему спутнику, высокому длиннолицому европейцу в полувоенном костюме, - Здесь и элероны, и руль... Это настоящий маленький аэроплан!
Европеец сдержанно кивнул, а седоусый господин снова обратился к маленькому Джао Да:
- Ты сам построил этот летательный аппарат, малый?
- Да, - скромно отвечал будущий летчик. - Когда я выросту, я буду летать на настоящем аэроплане!
- Так ты хочешь быть летчиком? - просиял седоусый.
- Да, таким летчиком, как герой Фэн Жу, даже еще лучше!
Важный господни ласково потрепал маленького энтузиаста по плечу и возбужденно сказал своей свите:
- Я не устаю говорить: в Китае авиация спасет государство ! Убежден, что за такими ребятами - будущее авиации, будущее нашей страны! Старайся, маленький Джао Да, учись усердно и следуй своему стремлению, - пожелал он мальчику. - Тогда новое поколение летчиков Китая, быть может, запомнит твое имя, как мы помним имя Фэн Жу!
Он махнул рукой сопровождающим и забрался в свой автомобиль. Водитель стартовал мотор, охрана заспешила занять места. Длиннолицый европеец, которого седоусый назвал "генералом Галиным", немного задержался и присел на корточки возле Джао Да. Китаец-переводчик услужливо склонился рядом.
- Малыш, сколько стоит твой воздушный змей? - спросил европеец - Продай его мне, не пожалеешь!
- Зачем вам воздушный змей? - вместо ответа полюбопытствовал Джао Да. - Разве генералы играют в игрушки?
- Еще как играют! - засмеялся генерал. - Знал бы ты, малыш, сколько новшеств в военной технике подсказано игрушками! Хоть бы ваше китайское изобретение, порох. Управляемый на дистанции аэроплан без пилота - это оружие будущего... Продай мне своего змея, я дам хорошие деньги!
- Простите, но я сам хочу играть в него, - решительно заявил маленький Да и прижал "Крылатого кота" к груди, - Он сделан из маминого платья, он не продается.
Генерал усмехнулся и пробормотал: "Летчиком - не знаю, а офицером, возможно, станет: честь выше денег!" Он снял свою защитную фуражку с матерчатым козырьком и надел ее на голову Джао Да:
- Носи, будущий летчик, будущий офицер!
Фуражка была больше по размеру, она забавно повисла у мальчишки на ушах. При виде деревенского сорванца в измазанных на коленях хлопчатых штанишках, накрытого огромной генеральской фуражкой и прижимающего к себе яркий воздушный змей, прыснули со смеху даже суровые охранники с "маузерами". Автомобили с высокими персонами взяли разгон с места и умчались в клубах пыли.
Собравшиеся поодаль жители Цыся-Лайан молча и неодобрительно наблюдали за беседой сынишки обувщика Джао Сэ с сильными мира сего. От чиновников деревенские всегда старались держаться подальше. Маленький Джао Да гордым шагом прошествовал мимо них со своим воздушным змеем под мышкой, при чем фуражка болталась на его голове, съезжая то на нос, то на затылок.
Его остановил учитель Зоу Ван-Хуа. Взгляд его, наоборот, лучился радостью.
- Знаешь ли, мой мальчик Да, с кем ты разговаривал только-что? - торжественно спросил он.
- Не-а.
- Это был великий человек, сам лидер нашей революции Сунь Ятсен! - воскликнул учитель, так, чтобы его хорошо услышали все окружающие. Раздался многоголосый эмоциональный вздох, пьяный монах Юнь Ши зашипел: "Вождь демонов, разрушитель устоев!", а потом вокруг мальчика и его наставника стало пусто.
- Он сказал, чтобы я хорошо учился, - заметил Джао Да, ему хотелось сделать учителю приятное.
- Великий человек! - повторил Зоу Ван-Хуа.
- А тот второй, генерал, иностранец, хотел купить моего "Крылатого кота", но я не продал! - похвастался маленький авиатор.
- Правильно сделал, малыш! Друзей, свою мечту и свою страну не продают никогда. Запомни это сейчас, и не забывай, когда вырастешь.
Однако, когда маленький Да рассказывал о чудесной встрече маме и отцу, он предусмотрительно промолчал, что отказался продать свой воздушный змей. Иначе обувщик Джао Сэ сказал бы, что сын "пропустил удачную сделку".
Глава 2.
Прерванный полет.
1925 год, запомнившийся Китаю смертью легендарного Сунь Ятсена, а вместе с ним - и надежд на объединение страны, принес большое горе и решающие перемены и в семейство деревенского обувщика Джао Сэ. А начиналось все ожиданием счастья...
Супруга мастера, красавица Мин-Су, с течением лет не утратившая своей нежной красоты, но приобретшая некую величавую статность в осанке, наконец сумела удачно понести. Башмачник Джао Сэ берег жену от всякого дуновения ветерка: все заботы по дому теперь исполняла наемница. Беременность жены протекала на удачу легко, и мастер Сэ ходил сам не свой от радости. Маленький Да немного ревновал: отец надеется, что родится более надежный наследник его дела, понимал он. Но мама ласково утешала своего первенца и давала ему слушать свой округлявшийся месяц от месяца живот:
- Ты слышишь, как она мягко и красиво двигается там, словно танцует? Это непременно будет девочка, твоя сестренка! Ты будешь любить ее больше всех женщин в твоей жизни, и заботиться о ней, как о принцессе... Я знаю!
Мастер Джао Сэ не был суеверным человеком. Но, когда приблизилась пора рожать, он не позволил своей возлюбленной Мин-Су разрешиться от плода в деревне Лайн-Цися, среди недобрых пожеланий и черных взглядов, которые втихомолку бросали завистники. Он нанял целый автомобиль с надежными рессорами и шофером-корейцем, и со всеми предосторожностями отвез супругу в город, в "культурную" больницу. Джао Да тоже хотел поехать с ними. В свои десять лет он не мог понять, чего ему хочется больше - быть рядом с мамой, или прокатиться на автомобиле в город, к дедушке с бабушкой, маминым родителям. Но Джао Сэ приказал сыну:
- Остаешься на хозяйстве. Береги фанзу и все имущество больше, чем свои глаза! Знаю я наших людишек... Недоглядишь - раскрадут!
А мама Мин-Су, несколько неловко устраиваясь на подушках, которыми выстелил ее сиденье муж, протянула руку и нежно погладила сына по испачканной щеке:
- Не бойся, мой маленький! Ты уже взрослый... Я обязательно вернусь и привезу тебе твою сестренку! Обещаю, сыночек!
...Сестренку, запеленатую в множество теплых тряпок и одеял и от этого напоминавшую бабочку в коконе, привез отец. Когда он вылез из повозки, поникший, внезапно постаревший в свои тридцать с небольшим лет, какой-то потерянный, маленький Да сразу понял: случилось непоправимое!
- Моя возлюбленная Мин-Су, твоя мама, покинула нас, - с трудом выговорил Джао Сэ, и неумело заплакал, вздрагивая плечами. - Я возложил ее к покою на городском кладбище. Там ей будет хорошо. Ее родители, братья и сестры не оставят ее, позаботятся о могилке, и никто ее не обидит...
Джао Да в первый и последний раз видел отца плачущим.
- Это твоя сестра, сын! Имя ей будет Джао Хун, так велела моя Мин-Су, когда я принял ее последний вздох, - Мастер Сэ бережно передал сыну маленький сверток с крошечным кукольным личиком, которое тоже плакало. Плакал и сам Джао Да, осознавая всю необъятность потери. Хотя взрослым не пристало плакать. А с того дня Джао Да стал взрослым.
- Твоя маленькая сестра не виновата в смерти матери, люби ее! - сказал Джао Сэ. Он убеждал скорее себя, чем сына. Джао Да и сам понимал: как эта крошка могла желать своей маме зла, она сама сейчас - самое несчастное существо на земле, лишенное главного, что должно быть у каждого ребенка.
- Ничего не бойся, сестренка, - тихонько сказал он, неумело покачивая плачущий сверток. - Мамы нет... Зато у тебя есть я, я добрый и никогда не дам тебя в обиду! Я научусь делать все, что надо такой крохе. Клянусь моей генеральской фуражкой!
Мастер Джао Сэ первым делом нашел малютке Мин-Сун кормилицу - самую приятную из деревенских женщин, у которой был свой грудной ребенок, молодую вдову Аи. Ее мужа недавно убили в горах за пару фыней , когда он возвращался с рынка, выгодно продав яйца. Симпатичная и добродушная Аи привязалась к малышке и заботилась о ней, как и о своем ребенке. Не без задней мысли, конечно: она была не против выйти замуж за первого деревенского богача, который тоже овдовел.
Но Джао Сэ даже не смотрел на других женщин. Он в тычки прогнал односельчан, которые один за одним спешили принести ему лицемерные соболезнования и полюбоваться горем прежнего счастливчика.
- Люди очень жестоки, сын, - сказал отец Джао Да. - Чем раньше ты поймешь, тем лучше. Когда ты благополучен, они желают тебе зла и втихомолку гадят. Когда же ты встретишься с бедой, каждый хочет пожалеть тебя, ведь так приятно показаться самому себе благородным... Такая жалость хуже открытого зла! В городской больнице доктор, белая крыса, тоже подошел со своими соболезнованиями... И сразу подал счет на двести юаней серебром. За что, за то, что не спас нашу маму?! Денег я ему не дал, а дал кулаком в наглые зубы. Полицейские взяли вчетверо меньше, чтоб не тащить меня в тюрьму ...
Только от учителя Зоу отец принял соучастие со сдержанной благодарностью. Он знал, что нищий сельский грамотей платонически вздыхал о его красавице-жене, и его скорбь тоже искренняя. Нетрезвому настоятелю пагоды Юнь Ши отец отсчитал денег, чтобы тот читал мантры и возжигал свечи о даровании света чистой душе жены, и пригрозил:
- Узнаю, что ты запил, вместо того, чтобы молиться - прибью.
Однако сам Джао Сэ теперь все чаще топил свое горе в бутылке крепчайшего байцзю. Он еще пытался работать, но все чаще застывал, опустив свой молоток, и устремив взор в пространство, словно видел там образ любимой. Джао Да понимал, что на его десятилетние плечи теперь ложится очень многое: и проследить за кормилицей, чтобы вовремя накормила и перепеленала малышку Хун, и прибраться в фанзе, и сварить обед, и вскопать огород. Впервые в жизни ему стало не до неба, и в утомительных повседневных хлопотах он начал забывать о своей мечте.
Но мама Мин-Су сдержала свое обещание. Она вернулась к сыну, только не наяву, а во сне. Или то был вовсе не сон, а нечто более важное, пророческое...
Мин-Су была такой красивой, какой Джао Да никогда не видел ее в жизни. Ее лицо сияло дивным светом, одежды развивались, а за нею было небо - небо его грез, такое бездонное и заманчивое! Она улыбалась сыну так, как, наверное, не улыбался Будда Гаутама своей нирване.
- Тебе сейчас тяжело, сынок, - ее голос прозвучал в душе Джао Да, хотя улыбающиеся уста не разомкнулись. - Но ты стал взрослым, стал мужчиной. Твои заботы о моей любимой дочери Хун и о твоем отце достойны взрослого мужа. Не забывай за ними своей мечты, не забывай неба. Подняться в небо - удел сильных, таких как ты, мой мальчик. Ты полетишь...
Тут Джао да проснулся, но слез не было. В душе была радость, а за спиной словно выросли крылья. Такие, наверное, бывают у летающих зверей, если только они существуют... Хотя - почему бы нет?
Как видно, Мин-Су приходила этой ночью и к отцу. Во всяком случае, мастер Джао Сэ решительно выбросил бутылку, тщательно, даже с каким-то остервенением выбрил скулы, и сказал сыну тоном, не предусматривающим возражений:
- Довольно нам нянчить наше горе, сын. Пора оставить нашу деревню, где каждый день пахнет плесенью, как застоявшаяся вода на рисовом поле. Как только твоя сестренка научится кушать сама и подрастет настолько, чтобы перенести дорогу, мы поедем искать новую жизнь. Поедем туда, где решительного человека ждут успех и богатство...
- Неужели в Америку, отец? - воскликнул Джао Да.
- В Америку за счастьем едут только дураки, ловцы призраков, типа учителя Зоу, - хмыкнул мастер Джао Сэ. - Я думаю направить наш путь на запад, к моему младшему братцу Джао Ци в Синьцзян. Он хвастался, что, торгуя скотом на Джунгарской равнине, стал чуть ли не первым местным богачом, купил большой дом в Чугучаке и женился на дочке чиновника... Наполовину врет, как всегда. Но люди говорят: в Синьцзяне для предприимчивого и смелого китайца открываются большие возможности, а ведь мы и смелые, и предприимчивые, и китайцы, сынок! Главное - там спокойно, соседний губернатор каждый вторник не идет воевать с тутошним генералом. Там правит старый дракон Ян Цзэнсинь, он навел мир и порядок железной рукой. А еще он бойко торгует с соседней Россией, это огромная страна, там всегда есть что купить и что продать! Будем собираться в дорогу, в Синьцзян к дяде Ци, сын. Съезжу, отобью ему телеграмму. То-то он обрадуется приезду старшего брата!
***
Обувщик Джао Сэ без жалости распродал все имущество. Фанзу продал общине. Даже платья покойной супруги он выставил на продажу, как не упрашивал его Да оставить их на память о маме.
- Память о моей вечно возлюбленной Мин-Су пребудет в моем сердце, а не в вещах, - не без поэзии ответил отец, пересчитывая серебряные монеты. - На новом месте нам понадобятся деньги. Продаем все, с нами поедут только мои рабочие инструменты и как можно меньше вещей.
Вот когда Джао Да пожалел, что отказался продать свой особенный воздушный змей иностранному генералу, проезжавшему с Сунь Ятсеном. Его выручил учитель Зоу, который, несмотря на свою бедность, не пожалел месячного учительского жалованья, чтобы приобрести "Крылатого кота". Зоу пообещал, что на его примере будет объяснять ученикам законы аэронавтики, и Джао Да расстался со своим первым летательным аппаратом спокойнее - "Крылатый кот" будет летать, это главное! Зато отец впервые искренне похвалил его - не за небольшие деньги, а за "жертвенность во имя семьи, завещанную праведными предками".
Вырученные деньги мастер Джао Сэ не стал прятать в мошну и везти с собой: в постоянно воевавшем Китае было небезопасно, путешественников грабили не только разбойники, но и вояки разнообразных правителей. Вместо этого Джао Сэ съездил в город в тамошнее отделение Банка Ху Пу и взамен звонкого мешочка серебра привез несколько скромных бумаг с печатями. "По ним мы получим наши деньги прямо в банке Чугучака", - сказал он. Джао Да в свои мальчишеские годы уже знал о петле Нестерова и петле Иммельмана, но что такие фигуры высшего пилотажа можно вытворять с деньгами, он узнал впервые.
Итак, сборы в обильный край Шамбала , то есть в Синьцзян к дяде Джао Ци, были закончены. Отец вытащил из ящика старый исцарапанный револьвер, почистил его, накормил барабан шестью тупоголовыми патронами и сунул за пояс под одежду.
- Запомни, сын, - сказал он, слегка рисуясь. - Грабят только того, кто сам дает себя грабить. Ты теперь мужчина...
- Значит, и я могу носить оружие в дороге? - спросил Джао Да.
- Ты понесешь в дороге гораздо более ценную ношу! Тебе я доверяю нашу маленькую Хун. Заботься, чтобы ей не было холодно, голодно, неуютно. Ты ведь старший брат!
Джао Да поднял на руки тепло одетую сестренку, она обняла ручонками его шею и что-то залопотала на своем детском языке.
До вокзала их проводили добрая кормилица Аи, не скрывавшая, впрочем, разочарования от крушения своих брачных планов, и деревенский учитель Зоу Ван-Хуа. На прощание тот подарил Джао Да одну из своих английских книг, фантастическое сочинение мистера Герберта Уэллса о путешествии на Луну:
- Это как раз для тебя, будущий авиатор, - сказал учитель, тщательно скрывая грусть расставания. - Про полеты... Кто знает, может быть, когда ты вырастешь и станешь летчиком, люди перешагнут за порог доступности авиации и полетят к другим планетам. Может, и ты полетишь! Читай и не забывай английский язык там, среди лошадей, тарбаганов и кочевников. Иностранные языки раздвигают границы мира...
Он хотел сказать что-то еще, но паровоз окутался дымом, засвистел, и длинный грязный поезд начал свое движение, навсегда унося семейство Джао из неласковой родной деревни Лайан-Цыся...
Путешествие по железной дороге было долгим и изматывающим. Впрочем, скучать в пути у Джао Да времени не было. Отец, как глава семьи, бдительно сторожил чемоданы, то есть целыми сутками дрых, развалившись на них. Самому же Да надо было то напоить сестренку из бутылочки, то поменять ей замаранные пеленки (при чем так, чтобы она не замерзла), то укачать, чтобы не плакала, то сбегать на станции на перрон - купить у торговок свежего молока для малышки. Настоящее занятие для мужчины, будущего летчика, будь прокляты сухопутные дороги! А еще думалось - путь на самолете из родного края в далекий Синьцзян можно было покрыть с посадками на дозаправку за один световой день, или даже меньше. Вот бы наладить в Китае сообщение большими воздушными кораблями, которые с удобством доставят пассажиров и грузы в любую точку страны! Пока об этом можно было только мечтать, и только неопытному мальчишке. Небольшая авиация Поднебесной была почти исключительно военной, разделенной на множество изолированных авиаотрядов. Она чаще стояла на земле в ожидании ремонта или квалифицированных пилотов, чем летала...
Привычные пастельные пейзажи серединного Китая между тем сменились за грязным окошком вагона обширными равнинами, сплошь покрытыми буйной, пожелтевшей и побуревшей от зноя травой. На горизонте высились могучие горные цепи, сплошь серые и уступчатые, словно гребень на спине гигантского сказочного дракона. Здесь, в их новом краю, господствовали суровые цвета. Однако в них, а скорее в титанической необъятности здешних расстояний, была заключена некая дикая красота, завораживающая и пугающая одновременно. Все чаще попадались табуны приземистых мохнатых лошадей, непонятно - диких или хозяйских. А вот поселения, состоявшие почти сплошь из бедных квадратных домиков, сложенных из мелкого камня с плоскими или двускатными крышами, были редки. Встречались и войлочные юрты кочевников, точно такие же, как на картинках из учебников...
Столица здешнего края, Урумчи, на котором железнодорожная часть пути заканчивалась (дальше до Чугучака не было рельсов), была на удивление большим и, как видно, процветающим городом. Глинобитные окраины быстро сменились богатыми каменными домами центральной части, некоторые - в целых два и даже три этажа!
На вокзале колыхались толпы народа - приезжающие, ожидающие своего поезда, встречающие. Джао Да во все глаза глядел на местных жителей - таких людей ему раньше не приходилось видеть! Здесь были шустрые скуластые уйгуры в грязных стеганых халатах и смешных четырехугольных шапочках, часто - с глазами недобрыми и хитрыми. Рослые и обманчиво-медлительные монголы не расставались с меховыми малахаями и войлочными сапогами, хотя день был теплый. Китайцы составляли явное меньшинство, однако почти сплошь были упитанными и хорошо одетыми, многие - в модных европейских костюмах; как видно, под надежной рукой здешнего губернатора дела у титулярной нации шли хорошо! Как признак твердого порядка, часто попадались солдаты, на удивление сносно обмундированные. Те из них, кто не был в патруле или на карауле, ходили без оружия, легкомысленно держали руки в карманах и курили - верная примета мира и спокойствия. Почти не было только женщин - как видно, так было заведено в здешних обычаях.
Джао Да заметил на перроне дядю Ци еще прежде, чем узнал, что это его дядя. Вернее, внимание мальчишки привлекла спутница успешного родственника, не только потому, что была одной из немногих женщин на вокзале, но и потому, что прежде он не встречал таких женщин. Высокая (на полголовы выше немаленького дяди Ци), плечистая красавица с внушительным бюстом не была китаянкой или кочевницей. Это было видно не только по ее круглому европейскому лицу и большим, чуть навыкате очень светлым глазам, но и по нездешнему наряду. Под монгольской меховой безрукавкой на ней была видавшая виды короткая кофта с рюшами, на голове цветастая косынка, а под грубошерстной длинной юбкой - сапоги, как у солдата. Сам дядя был одет сущим монголом - в синем дээле с косой застежкой, с кривым ножом за поясом, в сапогах с оторочкой из собачьего меха. Только над его улыбающейся широкой физиономией, физиономией типичного Джао, торчал не малахай, а широкополая шляпа с загнутыми полями. Точь в точь такие Джао Да видел у американских ковбоев в фильмах, когда мама Мин-Су брала его с собой в город проведать дедушку с бабушкой и водила в синематограф.
Джао Да узнал, что этот "монголо-ковбой" - его пресловутый дядя Ци, когда отец бросился к нему с радостным криком:
- Здорово, братишка Ци, вертопрах несчастный!
Не выпуская из рук обоих чемоданов, мастер Джао Сэ заключил монголоподобного дядю в объятия - чемоданы сухо стукнулись один об другой у него за спиной.
- Добро пожаловать, братец Сэ, скучный скряга! - в тон ему ответил дядя, он казался очень веселым человеком, - А что это за серьезный молодой человек в воинской фуражке? Уж не мой ли дорогой племянничек Да?! А эта маленькая красавица - не моя ли племянница милая Хун?!
Отец не удостоил брата ответом (и так ясно, кто есть кто), перестал улыбаться и неодобрительно ткнул пальцем на монументальную европейскую красавицу рядом:
- Не хочешь ли ты сказать, повеса, что эта огромная русская - твоя жена?
- Нет, что ты, что ты, она бы меня раздавила, - со смехом замахал руками дядя Ци. - Познакомьтесь, это Вера, казачка (Джао Да раньше не слышал этого слова), она работает у меня в доме. Будет ходить за ребенком.
Великанша улыбнулась неожиданно застенчивой улыбкой и опустилась на корточки перед детьми - теперь она была с Джао Да примерно одного роста. Движения у нее были мягкие и уютные, голос - певучий, сила чудесным образом сочеталась с лаской.
- Иди на ручки, маленькая бабочка, моя принцесса, - позвала русская (она забавно коверкала китайские слова), и маленькая сестренка Хун сразу потянулась к ней, почувствовав долгожданную женскую доброту. Джао Да с радостью избавился от своей родственной ноши - все-таки тащить чемодан для мальчика, к тому же в военной фуражке, пристойнее, чем нести на руках ребенка.
- Прошу за мной, дорогие родственники, - дядя Ци церемониально поклонился. - Моя шикарная колесница ждет вас для занимательного путешествия по диким пустыням к моему роскошному дворцу в сказочном городе Чугучак!
"Колесница" оказалась обычной кочевнической арбой с большими, в рост Джао Да, деревянными колесами (что-то он помнил из истории об опытах Чингиз-хана с такими колесами и военнопленными ), запряженной парой длинногривых монгольских лошадок. Ее сторожил пожилой возница, одетый точно как дядя, только гораздо беднее, а его дряхлая шляпа напоминала вареный пирожок. Для самого дяди возница держал в поводу ладного конька под монгольским седлом - скотопромышленник Джао Ци считал ниже своего достоинства ездить в повозке.
Однако жадное до новых впечатлений внимание Джао Да привлек не "семейный выезд", а иное зрелище. Толпу разноплеменных зевак перед входом вокзала развлекал здоровенный оборванец с европейским лицом, заросшим густой коричневой бородой, одетый в старые очень широкие синие штаны с толстыми желтыми полосами по шву и высокую мохнатую меховую шапку. Устрашающе гикая и присвистывая, он выписывал перед собою совершенно фантастические фигуры длинным и слегка искривленным клинком. Зеваки восторженно хлопали, шикали. В глиняную миску летели мелкие монеты, а то и просто лепешка или кусок вяленого мяса. Джао Да застыл, как вкопанный, не в силах оторвать глаз от чудесного зрелища. В руках опытного фехтовальщика оружие крутилось с быстротой самолетного пропеллера, сливаясь в сверкающий диск. Их взгляды встретились, и на зверском лице рубаки при виде восхищенного мальчишки-китайца вдруг затеплилась добрая улыбка. Он подмигнул, высоко подбросил свой клинок и снова ловко поймал его за рукоять. Густым низким голосом мастер клинка приветливо сказал Джао Да несколько слов на незнакомо языке.
- Это наш, казак, - перевела няня Вера, несшая на руках маленькую Хун. - Он говорит, у него в России остались три сына, они сейчас должны вырасти, как ты. Но он не может к ним вернуться.
- А кто такой "казак", и почему он не может вернуться в свою страну к своим детям? - изумленно спросил Джао Да.
- "Казак" будет по-вашему: "воин, герой", - объяснила великанша, и в ее искаженном китайском языке вдруг зазвучали и гордость, и тоска. - Нам нет дороги в Россию. Там сейчас большевики.
- А, я понял, - воскликнул Джао Да, вспомнив рассказы учителя Зоу. - Все как у нас, революция!
- Революция, но не как у вас, - ответила русская. - Вырастешь, сам увидишь... Но лучше тебе никогда не видеть такого.
Так Джао Да впервые встретил русских, изгнанников из великого соседнего народа.
Подлинная супруга дяди Ци, которая встретила их в богатом дядином доме в Чугучаке, была нарядной, хрупкой и симпатичной, как фарфоровая статуэтка, и такой же бессловесной. Она нянчила двух близнецов, ровесников Хун, представлявших разительный контраст с матерью - они были крепкими и упитанными, как поросята, и невероятно горластыми.
- В меня пошли, бутузы! - смеялся дядя Ци. - А моя супруга на самом деле умеет говорить, только не любит. Очень ценное качество для семейной жизни!
Джао Да вспомнил, как его отец и мать могли часами вести ласковые разговоры и никогда не надоедали друг другу, и решил, что у дяди Ци несколько необычное понимание семейного счастья. Вернее, как раз вполне обычное для людей их круга.
***
Прошло несколько лет, наполненных для подраставшего Джао Да событиями, в детстве казавшимися очень важными, но со времена забывшимися, оставив только мимолетное доброе воспоминание. Обувщик Джао Сэ с детьми прочно обосновался в городе Чугучак. Несмотря на свое захолустное положение на политической карте Китая, Чугучак был отличным местом для предприимчивого человека. Там пересекались торговые пути из Поднебесной с таковыми из Монголии и, главное, из великого северного соседа - Советской России. Для дяди Ци золотым потоком стал первый из них, по которому перегонялись огромные ревущие, ржущие и блеющие стада, и с каждой головы скота он получал доход. Джао Сэ считал недостойным для себя как человека, владеющего собственным ремеслом, отбивать задницу о седло, объезжая дальние пастбища и бойни в качестве подручного у младшего брата. Опершись на по-братски подставленное дядей Ци плечо, он скоро встал на собственные ноги. У мастера Сэ сначала появилась обувная мастерская. Спрос на верховые сапоги в этом степной краю всегда был колоссальным, а неиссякаемым источником кожи - бойни брата. Подзаработав денег, Джао Сэ купил уютный дом с виноградником во дворе и, не бросая ремесла, открыл магазин, который на первых порах играл вспомогательную роль. Там продавались и промышленные товары, и продукты, а большинство клиентов поставлял дядя Ци. Пригонявшие ему скот степняки-пастухи всегда спешили закупиться на целое кочевье. Джао Сэ нашел свою золотую жилу во втором торговом потоке, проходившем через их места. Три раза в год он ездил с обозом на границу с Советской Росией и покупал там советскую продукцию, имевшую репутацию первоклассной. Путешествие было небезопасным и затратным.
Бесчинствовали повстанцы, которых в Синьцзяне всегда хватало, или просто разбойники. В путь нельзя было пускаться без большой охраны. Богатейшие купцы содержали собственных головорезов-"маузеристов", сопровождавших их повсюду, прожорливых и ненадежных в опасности. Джао Сэ предпочитал внести богатые подарки провинциальным чиновникам и воинским начальникам, чтобы обеспечить обозу эскорт регулярной кавалерии. Он был мудрым торговцем и щедро отдавал много, чтобы получить еще больше. Советский текстиль и русская водка пользовались бешеным спросом! А Джао Да с маленькой сестренкой любили тайком залезть в закрома отца и поживиться советскими конфетами, печеньем, шоколадом...
В своих поездках мастер Сэ худо-бедно выучился объясняться по-русски, и советские товарищи в полувоенных френчах, работавшие в консульстве СССР в Чугучаке, теперь называли его "большим другом советского народа". Няня Вера, воспитывавшая маленькую Хун и ораву детишек дяди Ци (ежегодно пополнявшуюся), смеялась над забавным акцентом Джао Сэ и поругивала его за то, что "якшается с большевиками". Но она с удовольствием читала для своей маленькой воспитанницы привезенную "из-за кордона" красиво изданную книгу русских сказок "Гуси-лебеди" с замечательными картинками. И на ходу переводила на китайский с акцентом, казавшимся смешным на сей раз остальным обитателям дома. От Веры и от отца Джао Да узнал первые русские слова и постепенно стал складывать их во фразы. Няня Вера, сама полуграмотная казачка, с усердием объяснила мальчику, какая русская буква означает какой звук. Совпадало не всегда. К примеру, сложно было понять, почему "сабака" пишется через "о", а в сложном слове "стчи" (такой русский суп из капусты) в начале стоит всего одна буква "щ"; но после английской орфографии это уже не удивляло.
Английский в Чугучаке, между прочим, не преподавали, хотя в городе была самая настоящая гимназия с отдельными классами для мальчиков и девочек и настоящими учителями. Придя в нее, десятилетний Джао Да быстро понял, что деревенский учитель Зоу дал бы фору многим из здешних педагогов: вчерашний деревенский мальчишка мог потягаться с местными отличниками не только на кулачках. Наиболее выгодным иностранным языком в городе считался русский, ведь на Россию была завязана большая часть деловых связей. Однако с учителями русского языка гимназии не везло. Все "приват-доценты" и "литераторы" из русских эмигрантов на поверку оказывались обычными проходимцами, знавшими грамматику хуже той же няни Веры, и с позором вышибались; а владевшие русским местные жители имели более надежный заработок, чем учительство. Зато в гимназии был отличный учитель французского, воспитанник католической миссии в Кантоне. Как любой человек, заочно влюбленный в счастливую Францию (и ни разу в ней не бывавший), он знал литературный язык и культуру страны лучше самих французов. Этот "китаец-француз" со своей любовью к французским литературным новинкам спустя несколько лет дом юному Джао Да прочитать кантонское репринтное издание популярного романа об авиационных приключениях. Роман написал один молодой француз, летчик, вернувшийся с африканских воздушных магистралях . Полюбив мелодику французского языка, мальчишка повторял нараспев затейливое имя француза: Антуан де Сент-Экзюпери. И парившие в воображении почтовые бипланы над песками далекого континента окрыляли его на собственной дороге в небо. А курносый, но чертовски обаятельный французский летчик в кожаном шлеме и шелковом шарфе дружески протягивал своему маленькому китайскому читателю руку через пространство и говорил: "Аllez, mon brave ! У тебя все получится. Мы еще полетаем вместе".
***
Мастер Сэ по заведенному поколениями обычаю видел в своем сыне Да продолжателя семейного дела. Сутулиться, точая сапоги, сыну не придется, полагал Джао Сэ. Но мастерская, в которой станут трудиться наемники, как и процветающий магазин, когда-нибудь станут управляться Джао-младшим. Мальчишеское увлечение небом и полетами с годами пройдет. Откуда, в конце концов, взять в их степном Чугучаке аэроплан?
Если аэроплана нет, а душа стремится в небо, то аэроплан надо построить! Так полагал будущий знаменитый летчик Джао Да на четырнадцатом году жизни. В учебнике истории он увидел рисунок летательного аппарата, задуманного в прекрасную эпоху Возрождения гением Леонардо Да Винчи, и твердо решил: он, Джао Да, сумеет совершить в небе над уйгурскими степями то, что быстрый разумом итальянец не смог притворить в жизнь над кварталами Флоренции. Юность не знает понятия: "невозможно". Четырнадцатилетний конструктор с воодушевлением принялся за работу. Как рассказывал учитель физики (в физике, как и в математике, Джао Да преуспел: они нужны в авиации!), сам Да Винчи пришел к выводу, что мускульной силы человека не хватит, чтобы привести в движение крылья летающей машины наподобие птичьих. Следовательно, это сохранится только в названии аппарата: "махокрыл Леонардо". Звучало несколько фамильярно, но великий гений простит своему юному последователю с высоты вечности! Основой движения "махокрыла" будут воздушные потоки и ветер, следовательно, крылья надо сделать стационарными. Задуманная самим Леонардо форма крыла "летучая мышь" вполне подойдет чтобы держаться в воздухе, нужно только оснастить их подвижными управляемыми закрылками для маневренности. Можно оставить без изменений и продольную легкую раму с сиденьем пилота, заменяющую фюзеляж. Однако авиационная техника за прошедшие четыре с половиной столетия не стояла на месте, и неподвижное хвостовое оперение Леонардо явно устарело. А как же рули направления, высоты? Здесь скромное копирование оперения аэроплана ХХ века будет явно выигрышнее величайшего ума века ХV-го. В конструировании системы управления подвижными элементами Джао Да взял за основу опыт своего детского воздушного змея "Летающий кот". Но сейчас тяги рулей он решил вывести не на свои руки, а на руль и педали наподобие велосипедных (надоумил дядя Ци, купивший своим старшим близнецам, от топота которых стонал весь дом, по детскому велосипеду английской конструкции). Маневренность у аппарата обещала быть ограниченной, поэтому главными маневрами должны были стать набор высоты и снижение с использованием силы ветра. Ветры в степях Уйгуристана могучие, словно конница древних воителей - все вершины ближних предгорий хребта Тарбагатай лысы, потому что ветры сдувают оттуда всю растительность...
Кстати, о древних воителях. На окраине Чугучака, на углу старой крепостной стены, высилась старинная заброшенная сторожевая башня. Сложенная из слоистого необожженного кирпича, она была пузатая, высокая, раз в пять-шесть выше человеческого роста . Когда-то ее воздвигли солдаты Поднебесной, чтобы охранять степные рубежи. Совсем недавно, в 1920 году, ее якобы использовал белогвардейский генерал Бакич, сдавшийся под Чугучаком китайцам после бегства от красных. Старожилы рассказывали, что он установил на ее площадке единственный оставленный ему пулемет и следил оттуда, чтобы его голодные и потерявшие надежду солдаты не разбегались.
Впрочем, няня Вера, сама пришедшая сюда с оренбургскими казаками генерала, утверждала, что все это сказки, и генерал разбил свой бедный лагерь гораздо южнее, на берегу реки Эмель, где до сих пор сохранилось большое русское кладбище . С башни же он вечерами смотрел на закаты над горами, и то ли вспоминал о своей родной Черногории, то ли строил планы последнего похода, приведшего его к бесславному концу перед расстрельным взводом красных... Для Джао Да место, где этот смелый, но ограниченный (опять же по словам Веры) воин гонял свои мрачные мысли, а еще раньше стояли часовые Поднебесной, представляло интерес совсем по иным резонам. С боевого хода башни, поймав удачный ветер, он надеялся совершить свой полет. Там также было достаточно просторно, чтобы начать работу над аппаратом прямо на "стартовой площадке".
В качестве материалов для своего "махокрыла" Джао Да решил использовать предписанные гением Возрождения легкую древесину и выделанную кожу, благо то и другое имелось в изобилии. В Чугучаке постоянно что-то строили из дерева, не перекрытия для домов, так арбы. Кожу в избытки поставляли бойни дяди Ци и отцовская мастерсткая - от потери двух-трех шкур с них не убудет!
Несколько недель пролетели в работе, наполненной радостью создания крыльев и предвкушением полета. Юный авиаконструктор был полностью захвачен своей идеей и начал злостно прогуливать школу. Мелкие детали "махокрыла" он изготавливал дома, превратив в мастерскую старый сарай на заднем дворе, а собирать нес их на верхушку "своей" башни. Чтобы в его отсутствие аппарат не растащили нищие, которые всему найдут применение, на сбереженные мелкие монеты Джао Да нанял пару солдатиков местного гарнизона из самых бедных новобранцев. Они посменно стерегли башню в его отсутствие. Однако прибегать к помощи вояк приходилось нечасто: мальчишка буквально дневал и ночевал на сборке "махокрыла".
С верхушки башни было видно, как в степи бродили, жуя травяную жвачку, стада, принадлежавшие дяде Цы. Несколько раз подъезжали пастухи, всматривались, что делает на верхотуре племянник хозяина. Степняки любопытны, но недогадливы. Наверное, мастерит указатель ветра, или еще какую-то ветряную штуку, на которые китайцы большие мастера, думали всадники, и отъезжали. Кто запретит малому развлекаться с инструментами, тем более, что ему не надо зарабатывать этим на жизнь?
Со временем у Джао Да появилась и постоянная зрительница. Каждый день к башне повадилась ездить верхом на резвой серой лошадке девчонка-кочевница, наверное, ровесница ему по годам. Задрав острый подбородок, она упоенно следила за его работой. Джао Да знал: она - дочь одного из пастухов, вдовца, работающих на дядю Ци. Она обычно помогает отцу на пастбище или варит нехитрую снедь на всю артель у желтого костерка перед юртой. Джао Да никогда не хвастался своим положением сына успешного торговца, но он и маленькая наездница принадлежали к слишком разным мирам. Худенькая, одетая в просторный монгольский кафтан и большие кожаные сапоги, с тугими косичками на повязанной платком голове, она выглядела нелепой и даже смешной. Джао Да почти не обращал внимания на присутствие странной зрительницы, а она никогда не заговаривала с ним и не мешала. Пусть смотрит! Но когда степнячка приезжала или уезжала, Джао Да невольно любовался ладной конной статуэткой. Стоило маленькой всаднице пустить свою приземистую кобылку вскачь, как ее неловкость дивным образом исчезала, в движениях появлялась завораживающая грация и гармония природной наездницы. Думалось: так, наверное, по-настоящему выглядели амазонки древности, о которых он читал в книжках; а не как порнографические голые красотки в античных шлемах!
Настал день, когда последний обойный гвоздь был забит в обшивку крыла "махокрыла Леонардо". Аппарат замер на взлетных рельсах, сделанных своим юным конструктором из двух широких досок, смазанных для скольжения жиром. Он был так красив и с распахнутыми кожистыми крыльями действительно напоминал волшебную птицу, готовую пуститься в полет. Вот только для полета был нужен сильный порыв ветра подходящего направления. Джао Да вышагивал вокруг аппарата, высвистывал ветер и волновался, как, наверное, сам Леонардо возле своего так и не полетевшего детища... Или все же полетевшего?
Снизу впервые подала голос всадница. Она что-то пронзительно закричала на своем наречии, перемежая восклицания китайскими словами: "правильный ветер" и "лети скорее". В вытянутой над головой руке она высоко подняла свой платок, трепавшийся по воздуху вместе с ее косичками в нужном направлении. Оказывается, она давно поняла цель работ и тоже с нетерпением ждала полета! Но времени на выражения признательности не было. Джао Да поспешил занять место на сиденье махокрыла, быстро привязался веревкой и длинной палкой выбил клинья из-под полозьев аппарата.
Ветер, наполнивший кожаные крылья, тотчас сдвинул "Леонардо" с места и подтолкнул вперед. Джао Да почувствовал движение, услышал шелест скольжения смазанных жиром досок... А потом пришло чувство полета! Под ним, в десятке метров внизу, пронеслись степные травы у подножья башни, горы на горизонте вдруг оказались ниже передних кромок его крыльев. Чтобы перейти в набор высоты, Джао Да изо всех сил закрутил педали, напрягая тяги управления рулями высоты. Кожаные ремни, выполнявшие эту роль в его конструкции, заскрипели и подчинились: аппарат начал забирать вверх...
Боковым зрением Джао Да успел увидеть, как наездница восторженно замахала ему рукой и пустила свою лошадку в размашистый степной галоп - вдогонку за махокрылом... Но аппарат вдруг словно провалился в воздушную яму, перед глазами оказался не далекий простор, а каменистая земля, и она стремительно понеслась навстречу. Моментальным чутьем, которое сделало бы честь опытному авиатору, мальчишка понял, что совершил ошибку: слишком "задрал" нос аппарата, и подъемной силы не хватило... Затем с треском, стуком и искрами из глаз произошло катастрофическое падение.
Маленькая кочевница заботливо помогла исцарапанному и оглушенному покорителю неба выбраться из обломков махокрыла. Джао Да обратил первый взгляд на состояние своего аппарата, как подлинный воздухоплаватель. Махокрыл был сильно разрушен: одно крыло стояло торчком, второе сломалось пополам от удара, хвостовое оперение отлетело и валялось в стороне. Расстояние от башни, которое "махокрылу Леонардо" и его создателю удалось пролететь в воздушном пространстве, вряд ли превышало полсотни метров. Джао Да застонал, как от боли. Боли, между прочим, тоже хватало.
- Ты ранен? - с участием спросила девочка на вполне сносном китайском.
- Нет, - поспешил ответить он, попытался вытереть запачканное лицо ладонью, и не смог. Кисть руки висела, как плеть, и очень болела.
- Ну вот, руку сломал, - Джао Да всхлипнул не от боли, а от огорчения. - Отец теперь меня убьет...
- Дай, я посмотрю, - деловито предложила наездница. Она взялась одной рукой за запястье, другой за безжизненную кисть и вдруг резко дернула.
- А-а-у!!! - взвыл от резкой боли пострадавший четырнадцатилетний авиатор, однако тотчас вынужден был сказать: - Спасибо, стало лучше!
Рука вновь слушалась его, и даже боль отступала.
Степная целительница между тем размотала свой длинный кушак, маленьким ножом отхватила от него ленту ткани и умело перетянула поврежденную руку.
- Кость цела, от удара она вышла из сустава, я поставила ее на место, - пояснила она очень серьезно. - Несколько дней носи тугую повязку, и все пройдет.
- Где ты научилась этому? - спросил Джао Да.
- У отца, он так вправляет суставы жеребятам и ягнятам! - оказывается, в ее узких черных глазах умели поблескивать насмешливые искорки.
- Как тебя зовут? - Джао Да с каждой минутой начинал чувствовать к странной девчонке все больший интерес, и вместе с ним где-то в солнечном сплетении появлялось ранее незнакомое тепло.
- Жаргал, - улыбнулась она. - На вашем языке мое имя означает: "Счастье"!
- Ты монголка?
- Да, как Чингиз-Хан и Сухэ-батор! - она с гордостью вскинула головку. В этом движении было что-то от нападающей змеи, насколько опасное, настолько завораживающее.
- Твой Чингиз даже родился в крови по уши, а Сухэ-батор вообще был большевик , - проворчал Джао Да. О первом из этих монгольских воителей он знал, что тот был разорителем Китая, а большевиков научила не любить русская няня Вера, винившая их во всех своих бедах. Но Джао Да стало неловко, что он так жестко отозвался о героях своей собеседницы, и от смущения он выдал еще большую бестактность:
- Это правда, что монголы моются только два раза в жизни - после рождения и перед смертью?
Жаргал не обиделась, а звонко рассмеялась:
- Не знаю, не знаю! Я во всяком случае купаюсь каждый день, когда мы гоняем скот к реке выпаивать... Только не вздумай за мной подглядывать!!
- Вот прямо сейчас сяду на свой разбитый махокрыл и полечу искать, где купается сказочная красавица Жаргал! - обиженно буркнул Джао Да.
Он не ожидал, что от этих шутливых слов девчонка-кочевница смутится, но на ее обветренных щеках вспыхнул смуглый румянец. Она отвела глаза движением, смысл которого еще не понимала ни она, ни ее юный собеседник, но которым от природы наделены дочери Евы... или прародительницы Умай . От одежды Жаргал исходил типично кочевой запах лошадей и сыромятной кожи, но ее тугие черные косы пахли пьянящим ароматом степных трав и того ветра, который только что недолго, но столь упоительно носил Джао Да по воздуху. Ему всегда нравилось нюхать ветер!
- Хочешь, я помогу тебе починить твой... - монголка не сразу нашла слова для летательного аппарата Джао Да. - Твой летающий по воздуху! Было так красиво, когда ты летел! Мой отец в молодости служил у героя Сухэ-батора, он рассказывал мне о таких штуках, я всегда хотела увидеть своими глазами...