Аннотация: История жизни и службы моего прадеда, кадрового капитана РККА Григория Клюнина, пропавшего без вести в 1941 г.
История жизни и службы моего прадеда, кадрового капитана РККА Григория Клюнина, пропавшего без вести в 1941 г.
ИЗ СЕМЕЙНЫХ АРХИВОВ И ПРЕДАНИЙ.
"Капитан КЛЮНИН Григорий Григорьевич - адьютант старший батальона 729 стрелкового полка пропал без вести на фронте в 1941 г. 1906 г. рождения". (Данные приказа ГУК N 01716 от 21.10.1943 г. об исключении из списков офицерского состава ВС СССР)
От моего прадеда по отцовской линии, кадрового командира РККА капитана Григория Клюнина, остались только эти строчки выписки из приказа Главного управления кадров (ГУК) Красной армии, которые после сорока лет ожидания получила в 1981 г. его супруга. Да еще маленькая черно-белая фотокарточка из семейного альбома. 1940 год - так гласит едва различимая надпись на обороте. Командир с волевым, даже жестким лицом, которое кажется преждевременно постаревшим - ведь ему было в эту пору всего 34 года! Впрочем, перебирая семейные предания, кажется понятным, откуда взялись горькие морщинки у глаз и ранняя седина... Безупречно сидит комсоставовская гимнастерка с капитанскими шпалами и эмблемами стрелковых войск РККА на петлицах. "Офицер и джентльмен", - сказали бы о таком в Великобритании. "Командир и коммунист", - как бы архаично не звучали сейчас эти слова, наверное, они будут лучшей характеристикой капитану Клюнину.
Он родился в 1906 г. в нищем местечке с неблагозвучным названием Зассье, входившем в "черту постоянной еврейской оседлости" Минской губернии. После революции и Гражданской войны изменения административных границ Советской Белоруссии отнесли Зассье сначала к Краснолуцкому сельсовету, затем к сельсовету Лужки, оба - Холопинского района, а на современной карте уже не осталось ни одного из этих названий...
К сожалению, точных данных о жизненном и служебном пути капитана Клюнина сохранилось очень немного. Большинство из них - рукописные выписки из различных документов, сделанные его супругой, моей прабабкой Натальей Кузьминичной Клюниной, в девичестве - Шароваровой (1908 г/р, уроженка Тамбовской губернии), долгие годы пытавшейся получить точные сведения о судьбе мужа, а затем - оформить пенсию "по потере кормильца в Великой Отечественной войне". И то, и другое - тщетно... Все остальное известно мне о прадеде только с ее слов. В детстве, как известно, рассказы о своих предках совсем не кажутся заслуживающими внимания, так что в памяти осталось немногое. На помощь приходят догадки и гипотезы, этот "последний довод" истории, особенно в случае, когда речь идет о сыне Страны Советов, в которой в сталинскую эпоху сотни тысяч и миллионы судеб кроились по общему лекалу.
Очевидно, военную карьеру простой белорусский (или белорусско-еврейский?) парень Гриша Клюнин выбрал после призыва на действительную воинскую службу в РККА, где он познакомился с завораживающей мощью и единообразной красотой регулярных вооруженных сил, и заодно прошел соответствующую идеологическую школу. Как известно, декретом ВЦИК и СНК от 21.03.1924 г. призывной возраст в СССР был установлен в 21 год, но нередкими были случаи призыва военнообязанных и в более старшем возрасте, особенно из сельских районов. Вероятнее всего, будущий образцовый командир Клюнин впервые надел красноармейскую форму где-то в конце 1920-х гг. Затем были срочная и сверхсрочная служба, неизбежное для кадрового военнослужащего вступление в ВКП(б) - год опять же неизвестен.
В 1930-1931 г. старшина Григорий Клюнин проходил службу в 97-м Уфимском им. Башкирского СНК стрелковом полку 33-й Самарской стрелковой дивизии, дислоцированном в городе Чаусы Могилевской области Белорусской ССР. Именно тогда он женился на молодой работнице швейной мастерской и рабфаковке Наталье Шароваровой, ставшей его надежной боевой подругой в гарнизонных скитаниях и сохранившей верность этому браку всю свою долгую жизнь. В 1931 г. у них родилась старшая дочь Диана.
Рукописная биография мужа, составленная в 1980-е гг. Натальей Кузьминичной Клюниной, рассказывает о его дальнейшем служебном росте. Осенью 1931 г. старшина Клюнин в составе группы образцовых младших командиров 97-го стрелкового полка был направлен "по рекомендации комполка тов. Ильина" в Школу командного состава РККА им. Каменева С.С. (советского военачальника Гражданской войны, в прошлом - полковника Российской имп. армии). Это военно-учебное заведение (впоследствии - КВОКУ им. Фрунзе), расположенное в Киеве, являлось одним из старейших в РККА и имело отличную репутацию. Как пишет историк училища Александр Климанский, "преподавательский состав... был представлен почти на 100% офицерами старой армии, как правило, высоквалифицированными специалистами". Таким образом, курсант Клюнин и его товарищи могли не только получить неплохое военное образование и весело провести свободное время в прекрасном большом городе, но и тесно прикоснуться к российским военным традициям и обычаям, которые (разумеется, в соответственно измененном советской идеологией виде) начинали возрождаться в Красной армии. Годы учебы в Киеве запомнились супруге будущего "краскома", проживавшей с ним и дочерью в семейном общежитии при школе комсостава, как самое счастливое время жизни... Словом, как пелось в известной песенке тех лет,
Школа красных командиров
Комсостав стране лихой кует,
Смело в бой идти готовый
За трудящийся народ.
Интересно будет напомнить, что образование в военных школах, выпускавших командиров в должности по служебной категории "К3 - командир взвода и ему равные", а с введением Постановлением ЦИК и СНК СССР от 22 сентября 1935 г. персональных воинских званий - в звании "лейтенант", приравнивалось в СССР к среднему, а не к высшему гражданскому образованию. К высшему образованию большевики вообще относились с подозрением... Впрочем, качество профессиональной подготовки среднего командного состава РККА вполне удовлетворяло общемировым стандартам военного образования. Это впоследствии признавали даже немецкие офицеры, причем в период своего временного триумфа на Восточном фронте.
Весной 1934 г. Григорий Клюнин окончил училище с присвоением служебной категории КЗ (через год превратившейся в звание "лейтенант") и, гордясь новенькими эмалевыми "кубиками" в петлицах, убыл для дальнейшего прохождения службы в город Полоцк Белорусской ССР. Его супруга в своих импровизированных мемуарах указывает: "Номер части не помню", однако, согласно боевому расписанию частей РККА на 1934 г., можно предположить, что это был один из стрелковых полков дислоцированной в Полоцке 5-й Витебской им. Чехословацкого Пролетариата стрелковой дивизии - 13-й Сенненский, 14-й Невельский или 15-й Витебский. Там лейтенант Клюнин прослужил более года - до осени 1935 г., пока прежнее командование по 33-й стрелковой дивизии не "утянуло" бывшего отличного старшину, а ныне - перспективного командира обратно к себе, в Могилев. Опять же по местам дислокации частей дивизии можно предположить, что с осени 1935 по лето 1938 гг. Григорий Клюнин проходил службу либо в 99-м Оренбургском стрелковом полку, либо в управлении дивизией, либо - сначала в одном, а затем - в другом. За это время ему было присвоено воинское звание "старший лейтенант".
Как вспоминала моя прабабка Наталья Кузьминична Клюнина, ее муж всегда был безупречен и щепетилен в делах службы, а по характеру запомнился ей как очень волевой, бескомпромиссный и даже жесткий человек. Вообще, в ее рассказах о муже всегда чувствовалось огромное и неподдельное уважение, но вряд ли любовь. Возможно, после нескольких лет жизни между супругами, как говорится, "пробежала черная кошка". Об этом сегодня остается только догадываться... Совершенно иначе характеризовала Григория Клюнина в своих рассказах его старшая дочь Диана Григорьевна (1931 г/р). Она вспоминала, что отец баловал и обожал ее и младшую дочь Майю, способен был часами играть с девочками, придумывал для них интересные сказки и истории (быть может, пересказывал в доступной для детей форме прочитанные книги? - МК).
По отрывочным воспоминаниям можно судить, что Григорий Клюнин был довольно развитым человеком: много читал, при чем отнюдь не только литературу по военному делу, был хорошим физкультурником, занимался верховой ездой наравне с друзьями-кавалеристами. С детства он неплохо объяснялся по-польски, а в школе комсостава освоил и немецкий язык - возможно, речь может идти о его еврейских корнях и знании языка идиш как удобном фундаменте для изучения немецкого? Все-таки не так уж много предвоенных советских командиров выносили из языкового курса училища более фундаментальные познания, чем сакраментальное: "Хенде хох!"... Любимое занятие в свободное время или, как бы сказали в наши дни, "хобби" у "краскома" Клюнина было не совсем пролетарское - спортивная охота. Он считался знатоком охотничьего оружия и охотничьего собаководства, ружья и ловчие псы были постоянными "жильцами" в его маленькой служебной квартирке, а последние - в добавок любимцами и неизменными участниками детских игр его дочерей, а для супруги - источником тихого ужаса.
Впрочем, вскоре в семью старшего лейтенанта Клюнина пришел иной ужас - настоящий. Ежовские "чистки" РККА, буквально выкашивавшие ряды советского комсостава в 1937-1938 гг., не обошли стороной и могилевский гарнизон. В конце августа или начале сентября 1938 г. Григорий Клюнин был арестован местными органами НКВД. "Как "враг народа" по ложному доносу" - несколько противоречиво пишет его супруга. Впрочем, можно только предполагать, каким кошмаром стал внезапный арест Григория Клюнина для его близких. Пришлось срочно съезжать со служебной жилплощади, ютиться в съемной комнатушке, распродавать охотничью коллекцию и книги, чтобы найти средства на жизнь и на передачи заключенному... Впрочем, друзья-сослуживцы периодически помогали жене и дочерям арестованного товарища.
Старший лейтенант Клюнин провел в тюрьме города Могилев 15 долгих месяцев. Следствие тянулось бесконечно - региональные органы НКВД отнюдь не отличались расторопностью своих столичных коллег. С уверенностью можно утверждать, что мой прадед стойко отвергал все выдвинутые против него обвинения - иначе обвинительный приговор не заставил бы себя ждать. Нужно отдать должное и сотрудникам госбезопасности, занимавшимся расследованием его дела: у них хватило доброй воли и порядочности разобраться во всех обстоятельствах и придти к заключению: "Невиновен по всем пунктам". В декабре 1939 г. Григорий Клюнин был освобожден из-под стражи и вернулся к семье, "очень худой и злой", как рассказывала его супруга. Оно и понятно: старшему лейтенанту, вероятно, представлялось, что после долгих лет беспорочной службы вся его военная карьера пошла прахом из-за паршивой анонимки какой-то злокобной сволочи, и теперь придется начинать все "с нуля" на гражданке, да еще с испорченной биографией. Однако в СССР в предвоенные годы, как выяснилось, умели не только стирать попавших под подозрение в нелояльности военных в пресловутую "лагерную пыль", но и эффектно извиняться перед теми немногими, кому посчастливилось доказать свою невиновность. Через пару недель после освобождения из заключения Григорий Клюнин был столь же внезапно восстановлен в звании "старший лейтенант" и вызван в Москву в Наркомат обороны. Там ему присвоили очередное воинское звание "капитан" и выплатили денежное содержание по должности за все 15 месяцев нахождения в тюрьме, а также предоставили двухмесячный отпуск. Новопроизведенный капитан получил новое назначение в 729-й стрелковый полк 145-й стрелковой дивизии (командир И.Ф. Дрёмов), дислоцированный в городе Рыльск Курской области.
Получив буквально рухнувшую на него с неба кучу денег, капитан Клюнин, наверное, впервые в жизни почувствовал себя состоятельным человеком. На первый взгляд, он распорядился своим "капиталом" не особенно рачительно, накупив жене дорогих золотых украшений (вероятно, вне зависимости от степени гармонии в семейных отношениях, он испытывал к ней глубокую благодарность за верность и поддержку на протяжении всех 15 страшных арестных месяцев), а дочерям приобрел в столице самых роскошных кукол. Однако именно эти золотые "безделушки" сумели поддержать семью в голодные годы войны и эвакуации.
В феврале или марте 1940 г. капитан Григорий Клюнин с супругой и дочерьми прибыл на новое место службы. В 729-м стрелковом полку он сначала командовал ротой, а с 16 октября 1940 г. занимал должность старшего адъютанта батальона. В РККА строевая должность батальонного адъютанта (упразднена в 1954 г.) примерно соответствовала начальнику штаба этого подразделения. Кроме того, на плечах адъютанта лежала вся "бюрократия" батальона - рапорты, строевые записки, ведомости по довольствию и т.п. Для исполнения подобных функций требовались не только неплохие командирские навыки, но и доскональное знание уставов и тому подобных нормативных актов, а также большая точность и аккуратность. Словом, адъютант батальона - своего рода "говорящая" должность, свидетельствующая о безупречной служебной репутации ее обладателя.
Начало Великой Отечественной войны застало Григория Клюнина на этой должности в летних лагерях близ Курска. Тревожная ночь с 22 на 23 июня 1941 г., когда капитан сумел ненадолго заехать к себе на квартиру, чтобы проститься с женой и дочерьми и собрать в поход нехитрый командирский багаж, стала последней, когда он видел свою семью. "После ухода мужа на фронт связь с ним была потеряна навсегда. Из действующей армии денежный аттестат... не получала", - лаконично записала в своих воспоминаниях Наталья Кузьминична Клюнина...
...Цифры "14-й" - "41-й"
Перевернула эпоха сплеча.
Рвутся фронты, как лежалые нити,
И не в Галиции, возле Москвы.
Перед женой, капитан, извинитесь,
Перед Отчизной вы вечно правы.
23 июня части 145-й стрелковой дивизии (командир генерал-лейтенант А.А.Вольхин) начали сосредоточение в районе Белгорода, а 29 июня уже грузились в эшелоны и отбывали на фронт. В начале июля, счастливо избежав больших потерь от воздействия господствовавшей в небе немецкой авиации, дивизия разгрузилась в Брянске и начала выдвижение своим ходом в направлении на северо-запад в район Жуковки, где ей приказом командования недавно сформированной 28-й армии (командарм генерал В.Я. Качалов) предписывалось создать 40-километровую полосу обороны. В период между 10 и 18 июля дивизия методично "вгрызалась в землю" на намеченном рубеже, выдерживая периодические авиаудары противника и еще не зная, что жестокая реальность войны в очередной раз смешает планы командования и заставит ее вступить в бой с марша, а не на подготовленных оборонительных позициях.
Стремительное продвижение на восток главных сил гитлеровской группы армии "Центр", в середине июля сокрушивших советскую оборону на рубеже Витебск - Орша и завязавших упорные бои за овладение районом Смоленска, заставило руководство Западного фронта Красной Армии поспешно бросить на прикрытие главного стратегического направления все доступные силы, в том числе - части 28-й армии. Выполняя поставленную задачу не допустить прорыва противника на город Рославль, 145-я стрелковая дивизия совершила более чем 80-километровый марш на северо-запад по шоссе Сеща-Рославль. К 20-м числам июля она сосредоточилась на исходных позициях. Командир дивизии был назначен комендантом Рославля и предпринимал энергичные усилия для восстановления боеспособности отступавших через город разбитых подразделений и остаточных групп красноармейцев. Совместно с 149-й стрелковой и 104-й танковой дивизиями, 145-я стрелковая дивизия вошла в состав ударной группы генерала Качалова, созданной на базе успевших завершить сосредоточение соединений его 28-й армии и частей усиления.
Однако к тому времени боевая обстановка вновь изменилась. Ударной группе генерала Качалова был отдан приказ нанести контрудар во фланг наступавшему южнее Смоленска немецкому 9-му армейскому корпусу (IX. Armeekorps, командир генерал Г.Гейер). В то же время с юга ее саму охватывал, отрезая от остальных сил советского Западного фронта, 7-й армейский корпус вермахта (VII. Armeekorps, командир генерал В.Фармбахер). Обычная ситуация для начального периода Великой Отечественной! Советскому командованию оставалось только по возможности парировать мощные удары противника и ради решения основной боевой задачи вынужденно игнорировать угрозу обхода и окружения. Последним аргументом Красной Армии в этих отчаянных оборонительных и контрнаступательных сражениях становилось самоотверженное мужество десятков соединений и частей, сотен тысяч красноармейцев и командиров. 145-я стрелковая дивизия была одним из этих соединений. Капитан Григорий Клюнин был одним из этих воинов.
Представить себе стрелковую дивизию Красной Армии на момент начала Великой Отечественной войны, полностью укомплектованную штатным вооружением и снаряжением, довольно сложно. Но в кадровых дивизиях положение было в целом удовлетворительным. 145-я дивизия на момент вступления в бой являлась сильным кадровым соединением, личный состав которого прошел основательную довоенную боевую подготовку. История краткой, но доблестной борьбы 145-й дивизии и, в частности, 729-го стрелкового полка, в рядах которого сражался мой прадед капитан Григорий Клюнин, достаточно подробно отражена в книге воспоминаний будущего маршала Советского Союза А.И.Еременко, в те черные дни командовавшего войсками Западного фронта "В начале войны". Хотя автор мемуаров неоднократно подвергался критике за переоценку собственной роли в войне, исследователи довольно высоко оценивают содержащийся в них фактический материал. Еременко, несмотря на существовавший запрет, всю войну вел подробный дневник и при написании мемуаров опирался на свои записи "по горячим следам".
Итак, 23 июля 1941 г. ударная группа генерала Качалова перешла в контрнаступление, действуя в общем направлении из района Рославля на Починок. 145-я дивизия, получившая боевую задачу овладеть населенным пунктом Малые Хисловичи, поначалу встретила только слабое противодействие фланговых дозоров 9-го армейского корпуса вермахта и имела успех. В частности, 729-й стрелковый полк одним батальоном (возможно, именно тем, в котором служил капитан Клюнин) форсировал речку Стометь и овладел деревней Полуево. Однако гитлеровцы оперативно среагировали на угрозу и создали сильный заслон. "Противник встретил наше наступление организованным огнем, - вспоминал командир дивизии Вольхин. - Части медленно продвигались вперед под сильным артиллерийским и пулеметным огнем... Боевые возможности дивизии заметно снижались из-за больших потерь в личном составе. Необходимость продолжать наступление, невзирая на большие потери, обуславливалась обстановкой, сложившейся под Смоленском и в районе Ельни".
В течение недели части 145-й дивизии упорно пробивали себе дорогу вперед, дорогой ценой оплачивая довольно незначительное продвижение. При этом, согласно воспоминаниям генералов Еременко и Вольхина, советские войска честно отрабатывали на поле сражения все, чему их учили в предвоенные годы: комбинировали фронтальные атаки с попытками охвата с флангов, активно использовали огонь дивизионной и полковой артиллерии (пока были боеприпасы), но превосходство в практическом боевом опыте и оперативно-тактические преимущества вермахта в первое лето войны были слишком существенными. Единственное, в чем воины Красной Армии тогда могли соперничать с ним на равных - это в храбрости, а превосходили только в героическом порыве самопожертвования при защите своей социалистической Родины... И, тем не менее, отчаянный напор 145-й дивизии не ослабевал: опять-таки сказывалась предвоенная подготовка Красной армии, в которой предпочтение отдавалось именно наступательным действиям. 24-26 июля стрелковые полки дивизии еще смогли потеснить противостоящие подразделения вермахта, в частности 729-й стрелковый полк захватил деревню Белый Ручей и важную высоту. Однако к 29 июля, в условиях постоянного наращивания сил гитлеровцев, атаки красноармейцев окончательно превратились в героическое самоубийство. Наступление 145-й дивизии на деревню Михайловка захлебнулось в крови, при чем, к сожалению, в значительной степени по вине 729-го полка, не успевшего вовремя развернуться на исходных рубежах и атаковавшего с сильным опозданием. Подтянув в район контрнаступления группы генерала Качалова бронетехнику и сильную артиллерию, 1 августа гитлеровское командование решительно перехватило инициативу.
После отчаянных оборонительных боев дивизии советской боевой группы оказались в "котле". 3 августа генерал Качалов отдал приказ подчиненным частям о выходе из окружения. 145-я стрелковая дивизия составила правую колонну прорывающихся войск и после сумбурного ночного марша, во время которого тылы оторвались от авангарда, 4 августа попыталась прорваться в направлении Старинки. Гитлеровцы встретили прорыв сильным пехотным заслоном и интенсивным артиллерийским огнем. Понеся в бесплодных атаках тяжелейшие потери и не добившись успеха, обескровленная 145-я дивизия на следующий день начала выход из окружения по другому маршруту - вдоль шоссе Москва-Варшава, переправляясь через реку Остер. Однако вскоре немецкая авиация разбомбила переправу, а мотопехота Вермахта при поддержке танков атаковала сгрудившиеся у реки советские части. В последнем безнадежном бою 729-й стрелковый полк и 145-я дивизия в целом перестали существовать как организованная сила. Большая часть личного состава погибла, оказалась в плену либо рассеялась, артиллерия и транспорт были утрачены, и только нескольким тысячам бойцов и командиров удалось уйти в леса и продолжить отступление на Восток. Примерно к 10 августа они начали выходить из окружения в расположение Резервного фронта.
Насколько известно, капитану Григорию Клюнину удалось уцелеть в этом драматическом сражении - как видно, переменчивое военное счастье пока было на его стороне. С легкостью можно предположить, что, согласно своей должности, капитан практически все время находился на переднем крае позиций 729-го полка и разделил его трагический боевой путь. Однако, начиная с сентября-августа 1941 г. проследить фронтовые дороги Григория Клюнина становится гораздо сложнее. Остатки 145-й стрелковой дивизии после выхода из окружения были влиты в состав 149-й дивизии (передана 43-й армии Резервного фронта), находившейся в несколько лучшем состоянии, и неизвестно, в какое именно подразделению был направлен капитан Клюнин. Можно лишь следовать печальной истории отступления и упорной борьбы 149-й дивизии, предполагая, что он был в рядах этого соединения.
В течение августа дивизия занимала оборону на Десне, а к концу месяца приняла участие в знаменитом Ельнинском сражении. Примерно до середины сентября она упорно дралась под Ельней. Однако наступление дивизии не увенчалось успехом, и некоторым частям снова пришлось выходить из окружения. Новый рубеж обороны 149-я заняла по реке Шуица.
С началом наступления гитлеровских войск на Москву (операция "Тайфун") дивизия (вернее то, что от нее осталось) вновь была брошена в атаку. 2 октября командование Резервного фронта отдало ей приказ нанести фланговый контрудар по прорвавшим фронт войскам 4-й танковой группы вермахта. Однако, как свидетельствует журнал боевых действий Резервного фронта, "авиация противника в количестве 45 самолётов... штурмовала 149-ю стрелковую дивизию и не давала ей подняться и приступить к выполнению задачи".
До 4 октября 149-я стрелковая дивизия продолжала упорно обороняться на реке Шуица, однако острый недостаток боеприпасов и угроза окружения заставили ее начать отход на север, к Бетлице. 5 октября обескровленная дивизия снова была задействована в контрударе - и снова без успеха и с большими потерями. Похоже, провальные наступательные операции становились ее проклятием. Остается только восхищаться железной стойкостью бойцов и командиров, раз за разом поднимавшихся и шедших вперед - без надежды...
6-7 октября страшно поредевшая дивизия держала оборону по реке Угре к югу от Юхнова, а затем отступила на Наро-Фоминск. Там, в самый тяжелый для Красной армии период битвы за Москву, когда истощенный летними разгромами фронт остро нуждался буквально в каждом бойце, осколки 149-й стрелковой дивизии вместе с такими же остатками 222-й и 168-й дивизий были переформированы в Сводную Московскую стрелковую дивизию. Капитан Клюнин на этот момент был все еще в строю, демонстрируя феноменальные для 1941 г. везение и живучесть.
Во второй половине октября Сводная Московская заняла оборону по реке Нара к северу от Наро-Фоминска. Импровизированную стрелковую дивизию, собранную из смертельно уставших людей, по нескольку месяцев не выходивших из боя, разведка немецкой группы армии "Центр" оценивала как "отработанный материал": "Дивизия сильно потрепана и не является полноценным в боевом отношении соединением". Однако именно о такие соединения, дошедшие в отступлении до предела отчаяния и самоотверженности и упершиеся насмерть в подмосковную землю, разбился решающий натиск вермахта (кстати, тоже порядком истрепанного летней-осенней кампаниями 1941 г.) на Москву...
На протяжении конца октября и всего ноября Сводная Московская стрелковая дивизия в тяжелых боях удерживала свои позиции против войск немецкой 4-й армии, упорно рвавшихся к такой недалекой Москве. В боях обе стороны напрягали свои силы до предела человеческих возможностей. Тесня соседей слева и справа (110-ю стрелковую дивизию и 1-ю гвардейскую Московскую Пролетарскую дивизию), гитлеровцы нависали над Сводной Московской с флангов, но в ноябре 1941 г. советская оборона наконец перестала рваться, как растянутая нить. "Московцы", как с гордостью называли себя бойцы дивизии, словно в знак преемственности гренадерскому и драгунскому полкам 1812 г., гибко разворачивались фронтом то на восток и на юг, то на север, ликвидируя опасность прорыва и смело контратакуя. В одной из таких контратак на покрытых ранним снегом полях у Нарских прудов, согласно дошедшему через десятилетия семейному преданию, и сгинул безвестно мой прадед, капитан Григорий Григорьевич Клюнин. Как видно, истек отпущенный ему жестокой войной кредит везения...
С фронта от него не дошло ни одного письма, что было неудивительно: в кровавом хаосе летне-осеннего отступления Красной армии 1941 г. полевая почта в действующих частях просто не работала. Супруга Наталья Кузьминична Клюева получила единственное "живое" известие о своем муже, когда в ноябре 1943 г. возвратилась из эвакуации, проведенной в Тамбовской области, в освобожденный город Рыльск, на предвоенное место жительства. Там ее разыскал сослуживец и друг капитана Клюнина, перед войной командовавший ротой в том же батальоне 729-го стрелкового полка. Он был комиссован из армии после тяжелого ранения в ноябре 1941 г. К сожалению, ни имени, ни звания этого офицера моя прабабка не сообщает, чему, возможно, есть объяснения в свете нижеследующего. Он рассказал, что капитан Клюнин пропал без вести в ноябре 1941 г. под Наро-Фоминском во время контратаки, когда их подразделение продвигалось вперед сквозь заградительный огонь вражеской артиллерии. Сам рассказчик был тяжело ранен в этом бою. По его словам, они с капитаном Клюниным провоевали плечом к плечу с июля 1941 г., и мой прадед неизменно выказывал в боевой обстановке храбрость и твердость духа, пытаясь, как умел, поддерживать впадавших в отчаяние от поражений товарищей. К сожалению, в воспоминаниях его жены нет упоминаний о том, какие должности занимал на фронте бывший старший адъютант батальона. Скорее всего, рассказчик сообщал и об этом, однако женская память оказалась не цепкой к такого рода подробностям...
По довольно прозрачным намекам можно предположить, что уцелевший сослуживец пропавшего капитана пытался ухаживать за его женой, еще молодой и симпатичной женщиной. Получив "от ворот поворот", он вскоре уехал из Рыльска на свою родину, и связь с ним также была утрачена. Не хочется безосновательно обвинять этого человека в нечистоплотности, тем более, что его рассказ выглядит вполне правдоподобно. Другое дело, что, будучи ранен и эвакуирован в тыл, рассказчик вряд ли участвовал в составлении списков потерь после боя и мог судить о судьбе своих однополчан только по слухам. Скорее всего, капитан Григорий Клюнин действительно погиб в той самой ноябрьской атаке 1941 г. "Он был не такой человек, чтоб сдаться в плен, - неоднократно утверждала спустя много лет Наталья Кузьминична Клюнина. - Он был из тех, кто хочет выиграть войну в одиночку". Впрочем, даже если капитан Клюнин оказался в плену, нужно помнить, что большая часть советских военнослужащих, попавших в плен в осенне-зимнюю кампанию 1941 г., вскоре погибла в ужасающих условиях немецких лагерей для военнопленных...
Однако есть одно смутное свидетельство о том, что и в ноябре 1941 г. удача еще не изменила Григорию Клюнину, он уцелел в той атаке и провоевал еще несколько месяцев. При чем свидетельство документальное - первое извещение Рыльского РВК на запрос гражданки Натальи Клюниной о судьбе мужа, полученное ею 29 сентября 1944 г. за номером 29/19112. В нем сообщалось, что капитан Клюнин пропал без вести на фронте в феврале 1942 г. Правда, в последующих извещениях управление кадров вооруженных сил скорректировало дату на 1941 г., ссылаясь на цитированный выше приказ об исключении из списков офицерского состава. К тому же маловероятно, что, участвуй Григорий Клюнин в битве за Москву практически до ее завершающей стадии, он так бы и не послал семье ни одного письма. Фронтовики вспоминают, что именно в этот период полевая почта наконец "заработала", при чем при доставке заветных "треугольных конвертов" учитывались списки эвакуированных, и послания бойцов, как правило, находили адресатов по их новым места жительства.
В 1944 г. Наталье Клюниной было назначено содержание на двух несовершеннолетних детей в размере 45% с денежного оклада пропавшего мужа - 350 рублей. По тем временам деньги более чем скромные... Пенсии "по потере кормильца в Великой Отечественной войне" она так и не добилась. Дожив до глубокой старости, моя прабабка долгие годы оставалась фактически единственной хранительницей памяти об отважном капитане РККА, одном из миллионов воинов самой великой и страшной войны в истории человечества, бесследно ушедших в землю... Или в вечность?