Аннотация: Сказка для взрослых. Поржать над пропастью.
Кощеева игла.
Оставив машину на лесной дороге, я около часа топал по малозаметной тропинке с рюкзаком за плечами. Наконец, как всегда, неожиданно за поворотом оказались лесная поляна и скромная бревенчатая изба, наполовину обросшая мхом, стоявшая на краю оврага. - 'Здравствуй, Наина Киевна!' - громко заявил я, и, нагнувшись, переступил порог покосившегося дверного проёма.
- 'Здравствуй, коль не шутишь! Давненько не заглядывал!' - донеслось из глубины избушки после небольшой паузы. Скоро появилась и хозяйка, престарелая колдунья, уже много лет живущая на покое. В город Наина Киевна переезжать категорически отказывалась. Не то чтобы она чуралась цивилизации, просто в лесу ей было гораздо комфортней. Не знаю, навещал ли её кто-либо кроме меня и племянника, пожилого пенсионера, раз в месяц привозившего из города еду и нехитрые припасы. Меня, впрочем, она привечала и редким непредсказуемым визитам, скорее, радовалась. Я же был любопытен и с интересом слушал рассказы о былых временах, а знала старуха куда как много!
Сегодня колдунья была чем-то занята: она сидела на лавке за грубо сколоченным столом и что-то сосредоточенно крутила отвёрткой. Разложенные на столе предметы явно не бытового назначения резко диссонировали с интерьером деревенской избы. Киевна не переставала меня удивлять - каждый раз я заставал её за очередным неожиданным занятием и привыкнуть к этому было невозможно. Поставив около двери рюкзак с нехитрыми подарками и сняв сапоги, я подошёл к столу. - 'Может, помочь чем?' - спросил я осторожно.
- 'Нет, милай! - нараспев прознесла она. - Ты тут не поймёшь ничего - дело вумственное!' Она остро взглянула на меня из-под нависших бровей и снова вернулась к своему занятию. - 'Разве, самовар вот поставь, чай будем пить!Баранок-то привёз?' - 'Привёз, бабушка! И сушки 'Челночок' привёз, и халву, и торт 'Сказка' - всё как ты любишь!' - 'А торт-то правильнай? - спросила она, на мгновение снова подняв голову и взглянув на меня с улыбкой. - А то я этих, маслов-то пальмовых, на дух не переношу!' - 'Добрынинский', бабушка! - заверил я её, - Самый что ни на есть настоящий!'
Пока колдунья занималась своим загадочным делом, я нащипал лучины, сходил на ручей за водой (пришлось идти два раза, кадка для воды оказалась почти пуста) и растопил самовар. Солнце уже садилось. Когда запах щедро заваренного индийского чая наполнил избу, старуха встала из-за стола и, вытерев руки старым засаленным передником, подошла к большой русской печи, где стоял самовар. Потянув воздух крючковатым носом, она тут же определила: 'Ассам, высокогорный'. - 'Всё правильно, Наина Киевна, он самый!' - подтвердил я, нисколько не удивившись: обоняние у неё было как у собаки.
- 'Помоги мне, милок, - сказала она и пошла в другой угол избы. - Там у меня вещь чижолая, мне, старухе, достать её труднёхонько будет.' Кряхтя, она подняла крышку погреба. Я подошёл и заглянул через её плечо в черное отверстие. Старуха сунула мне в руку свечку. - 'Полезай, милок, скажу, что взять.' Я осторожно спустился вниз по трухлявой лестнице в маленький погреб, где пришлось стоять согнувшись. - 'Там, милок, в углу, за кадкой с огурцами!' Осторожно переступая через разбросанный хлам, я приблизился к кадке. За ней, в самом углу, стоял какой-то продолговатый предмет, густо обмотанный паутиной, похожий на большой кувшин. - 'Кувшин, бабушка?' - громко спросил я. - 'Да, кувшин, кувшин! - донеслось сверху. - Осторожно, не урони - чижолай!' Оглянувшись по сторонам, я подобрал в углу огрызок старого веника и обмёл паутину с 'кувшина'. Приподняв его, я понял, что имела ввиду старуха: кувшин весил килограммов двадцать. - 'Давай сюда!' - послышалось сверху. Отдав ей свечу, я с заметным усилием поднял кувшин и поставил его на пол у входа в погреб. Потом вылез сам, отряхивая налипшую паутину.
- 'Вот он, голубчик,' - удовлетворённо сказала старуха, глядя на кувшин с какой-то непонятной ностальгией, и пробормотала: 'Пять шаштых!'. Формой кувшин напоминал реактивный двигатель: круглая камера сгорания внизу и характерно расширяющееся кверху сопло. - 'Почти угадал,' - сказала старуха, хотя я не произнёс ни слова. Впрочем, к её умению читать мои мысли я привык уже давно. - 'А почему такой тяжёлый? - спросил я, недоумевая, - Золотой он у тебя, что-ли?' - 'Урановый, - односложно ответила колдунья, - оставь, где стоить, пойдём пить чай.'
Киевна принялась исполнять роль хозяйки. Разложенные на куске холстины детали, предназначение которых оставалось для меня загадочным, она сдвинула на угол стола, небрежно накинув на них ту же холстину. Смахнула мусор коричневой рукой похожей на птичью лапу и постелила старую застиранную скатерть с петушками. Не ней появились две потемневшие от времени фаянсовые чашки, блюдца и, пока я доставал из рюкзака сладости, она, кряхтя, перенесла на стол самовар, увенчанный заварочным чайником, с нарисованной на нём большой красной розой. Ей было явно тяжело, но от моей помощи отказалась наотрез: 'Сама, сама!' Торт-полено она порезала крупными кусками прямо в коробке.
Потом мы долго пили чай с лимоном, не спеша закусывая тортом, который просто брали руками. Старуха явно наслаждалась. Глядя на неё, я почти физически ощущал, как торт с благодарностью усваивается её небольшим жилистым организмом. Она употребила килограммовый торт почти целиком, я только немного помог, съев кусок. Крепкого чаю она выпила литра полтора и, не сказать, чтобы с жадностью: так, верблюд, оказавшись возле оазиса после изнурительного двухнедельного перехода по раскалённой пустыне, неторопливо наполняет свою утробу. Он знает, что спешить ему некуда, что воды и еды хватит с лихвой и что сейчас самое разумное - это наслаждаться жизнью. В такие моменты я был искренне рад, что могу сделать немного счастливее это странное существо и сдерживал своё любопытство, не приставая раньше времени с расспросами.
Она сама начала разговор. - 'Вот ты, милок, вижу сгорашь от нетерпения - что это бабка задумала, да что это за штуки такие, - она кивнула в сторону тряпья, накрывавшего загадочные детали. - Это смерть Кошшеева.' Я недоверчиво ухмыльнулся. - 'Ну, ты даёшь, Киевна! Сейчас много кто Кощею смерти желает, да разве подступишься к нему? Он теперь, говорят, зарылся в землю так глубоко, что его и атомной бомбой не возьмёшь!' Старуха загадочно усмехнулась. - 'Бонбой его, охальника, может и не взять, - согласилась она, - а вот иглой достать можно. И нужно!' - добавила она злобно после небольшой паузы. - 'Какой иглой? - спросил я, - той, что в яйце?' - 'Вот именно!' - торжественно заявила колдунья, доставая откуда-то из складок своей хламиды небольшой тряпичный свёрток.
Внутри оказалось серое металлическое яйцо формой и размером в точности, как куриное. Я взял его в руки (оно было тёплое) и поразился его тяжести. Тут за печью послышалось кудахтание и на середину избы вышла небольшая пёстрая курица. Подойдя к столу, она взлетела старухе на колени. - 'Вот она, моя умница, моя красавица! - умильно сказала бабка, гладя курицу одной рукой, как кошку. - Два месяца вынашивала, Ряба моя, драгоценная!' - 'Это, что - куриное яйцо? - спросил я недоверчиво. - Видно, что не простое, но и не золотое же!' - 'Золотое! - презрительно отозвалась старуха. - Золотые яйца моя Ряба может хоть каждую неделю нести. Плутоний это!'
Я присвистнул - части головоломки сложились. Урановый отражатель, который я достал из погреба, плюс килограмма полтора оружейного плутония... Casaba Howitzer! Дынная гаубица. Устройство, извергающее чудовищный 'ведьмин язык' - струю плазмы космической температуры и скорости. Не хватало только бериллия. - 'А ты под лавкой пошарь,' - предложила старуха. Я сунул руку под лавку и вытащил небольшой увесистый мешок, наполненный мелкими камнями. - 'Давай сюда!' - сказала старуха, протягивая руку. Она развязала тесёмки и вынула пригоршню полупрозрачных зеленых камней. Это были необработанные изумруды. Не надо было быть ювелиром, чтобы понять, что в мешке находилось целое состояние. - 'Да тут миллионы!' - воскликнул я, не удержавшись.
- 'И-их! - воскликнула Наина Киевна с досадой. - О деньгах нынче молодеж только и думает! Какую державу просрали!' Она разжала пальцы и изумруды покатились по столу. Я взял подкатившийся ко мне камень и стал рассматривать его в свете лампы. - 'Бери-бери,' - пробормотала про себя старуха. - 'Что?' - переспросил я: старуха была скуповата и вряд ли отдала бы мне просто так хотя бы один камень. - 'Бериллий, говорю!' - повторила она громко. Теперь только до меня дошло, что бериллий входит в состав изумруда. - 'Откуда у тебя столько, бабушка?' - 'Э-хе-хе! Приданое это, внучке на свадьбу копила. У Хозяйки Медной Горы выменивала. Да, видать, не судьба!' - горестно сказала Киевна и по её морщинистой щеке прокатилась одинокая слеза. Я не торопил, ждал пока заговорит сама. И она заговорила.
- 'Умница моя, красавица! Какие песни пела, как танцевала - засмотришься, заслушаешься! Я её в МГИМО готовила, за дипломата выдать хотела, всю нечисть от неё отваживала, но не уберегла! Соблазнил мою Алёнушку Кошшей плешивый! Падок поганый на женскую красу, умеет плюгавый к бабам подольститься! Живёт она теперь в клетке золотой не то женой не то полюбовницей - пропала совсем!' Она безнадёжно махнула рукой. Слухи про связь бабаевой дочери с Кощеем ходили давно, но, как всегда, с Кощеем оставалось непонятным где тут правда, а где ложь. Сюрпризом для меня оказалось, что дочь олигарха Бабая приходится внучкой Наине Киевне. Но расспрашивать в этом направлении я постеснялся. Видно было, что старуха сильно переживает, мне стало её жаль. Но тут она резко подняла голову и сверкнула глазами: 'А вот жалеть меня не надо! Я ему, мерзавцу, отомшшу! И под землёй достану!' Колдунья длинно и грязно выругалась древним страшным проклятием, из которого половина слов были мне незнакомы.
- 'У тебя, бабушка, наверное, к Кощею не только личное?' - осторожно спросил я, когда она успокоилась. - 'Не только, не только! - недобро усмехнулась колдунья. - Он всю нечистую силу опозорил, всех нас ском-пом-ментировал!' - последнее слово она выговорила по складам. Я приготовился слушать.
- 'В мои-то года молодые нечистая сила великую власть имела, в большом почёте была! - начала она издалека, одной рукой поглаживая курицу, а другой подперев выступавший подбородок. - Шутка ли, полмира в нашей власти было! Люди добрые отпетым злодеям как богам поклонялись! Рождественскую ель пентаграммой венчали! Да что говорить! - она вздохнула. - Умнейшие головы за честь почитали нечистой силе служить! А всё почему?' - она посмотрела на меня, ожидая вопроса. - 'Почему, Наина Киевна?' - послушно спросил я. Она подняла узловатый палец и сказала назидательно: 'А потому, милок, что настояшше, то есть капитальнейшее зло от добра не распознать. Одного ума тут мало.' Я внимательно слушал.
- 'Кошшей тогда пешком под стол ходил, - продолжала она. - Сызмала ко злу тянулся, но настояшших способностей не имел. Подлости мелкие делал, да всё норовил исподтишка: труслив очень. Так и пошёл по этой части.' Она пожевала губами. - 'Потом повезло ему: взял над ним шевство один хитрый чародей и вынес на самый верх. Крупна нечисть к тому времени повывелась, осталась одна мелкота. Ну, он и пролез - не умён, да боек. Тут-то его главный талант и раскрылся: к чему, сволочь, ни прикоснётся - всё испортит, изгадит, да наизнанку вывернет!' Она снова помолчала, а потом сказала решительно: 'Нет, прошло наше время! Того, что было, уже не воротить - так хотя бы память осталась.' Она принялась загибать пальцы: 'В космос полетели, ядрёную энергию обуздали, реки вспять поворачивали, истребляли миллионами, целые народы под корень сводили! Не знали предела ни иройству, ни подлости! - зазвенел её голос. - А этот гадёныш своими пакостями всю нечисту силу опозорил. После Кошшеевых художеств никто нечисту силу боле не уважает!' Она стукнула сухим кулачком по столу.
- 'Ты на меня сейчас смотришь и думашь: бабка старая, уродливая! - вздохнула она, успокоившись. - И правда, годы - они никого не красят. А в молодости от мужиков отбоя не было: кожа белая, глаза зелёные бездонные, волосы вороново крыло, грудь - во! попа - во! - она небрежно очертила в воздухе профиль. - Да только красота это была колдовская. Я тогда в МИДе служила, референтом. Скольким мужикам писюки открутила!' - 'Что?!' - вырвалось у меня непроизвольно. - 'Что слышал! - сказала старуха. - В кадке, где огурцы, писюки солила.' Меня замутило: сколько раз она потчевала меня ароматными хрустящими огурчиками из этой кадки! Довольная произведённым впечатлением Киевна хихикнула. - 'Не боись, не оскоромился - пошутила я. А только у того, кто с колдовской красотой спознался, на обычну женшшину уже не стоит. Так-то. Да, было время!'
- 'Был у меня тогда еврейчик один, Цукерманом звали, - продолжала она, не торопясь. - Физик ядрёный. Они, вумственные-то, на колдовскую красоту самые падкие, как мотыльки на огонь летят. Вумные - а ума-то и нет! Он тогда этот пердак урановый у меня под кроватью нашёл и аж засиял весь. - 'Ты, говорит, Наина, не представляешь, что с этой штукой сделать можно!' - 'А что?' - спрашиваю. - 'Комму-ли-тивный ядерный взрыв, гору насквозь можно прожечь!' Она пожала плечами: 'Вот все они такие, учёные люди: знают как, а спроси зачем - только руками разведут! Ан-ти-ресно им! - проговорила она с издёвкой. - Ну и принёс мне из лаборатории шкатулку - вон детали лежат. Принёс, рассказал, как собрать, да всё тут же и забыл. Уж об этом я позаботилась.'
- 'А откуда у тебя, бабушка, урановый отражатель?' - спросил я. В глазах старухи появилось мечтательное выражение. - 'Пердак-то мне ешшо от Горыныча остался. Большой Змей был, высоко летал. Вся ракетна отрасль под его надзором была, - она кивнула в сторону отражателя. - Это, говорил, Киевна, самая ценная часть моего боевого организма - в ём мочь огненная - как помру, тебе достанется! Ох и любила же я его! - воскликнула она, прижав руки к высохшей груди. - Единственный был настояшший мушшина в моей жизни! Таких теперь нет, - вздохнула она. - Нонешний-то горазд только девок портить да поршаки менять. Три головы, а ума и на одну не наберётся. Чингачгук!' - последнее слово прозвучало как ругательство.
- 'Ладно, заболтались мы с тобой, а надо дело делать!' - сказала колдунья и принялась убирать со стола. Потом развернула тряпки и при свете тусклой керосиновой лампы я смог рассмотреть детали 'шкатулки', сделанной незадачливым Цукерманом. Это был имплозивный взрыватель для небольшого ядерного заряда похожий на разрезанную пополам дыньку. - 'А что с ним потом стало, с евреем твоим?' - спросил я. Взяв отвёртку, она села напротив меня и продолжила собирать взрыватель. - 'Продала я его, - как о само собой разумеющемся сообщила старуха, сосредоточенно свинчивая детали, - Хозяйке Медной Горы, в работники.' - 'Так вот откуда у тебя столько изумрудов! - воскликнул я. - Это ты за своих любовников выручила?' - 'Догадлив, - усмехнулась ведьма, - чего ж людям зазря пропадать! Кому они без писюков-то нужны? А так, всё-ж при деле. Головы себе морочат, ищут чегой-то.'
Скоро взрыватель был собран. Старуха аккуратно вложила плутониевое яйцо в центральное углубление и свинтила обе половинки. - 'Тащи пердак,' - сказала она. Я принёс тяжёлый сосуд и положил на стол отверстием к старухе. Она осторожно засунула взрыватель в глубину, там что-то щёлкнуло. - 'Теперь берегись, машинка на взводе, - предупредила она, поставив отражатель на попа. - Камни давай.' Я протянул мешок и она ссыпала их в сосуд. Получилось с горкой. Ведьма сказала озабоченно: 'Утрясти надо.' Я приподнял тяжеленный сосуд и стал трясти, молясь про себя, чтобы не уронить. Трясти пришлось долго, при этом старуха продолжала подкладывать изумруды. С меня уже сошло семь потов, но колдунья не унималась: 'Тряси-тряси, плотнее надоть!' Наконец, камни более-менее улеглись. В изнеможении, не чувствуя рук, я опустился на лавку. Старуха протянула мне пригоршню изумрудов: 'Эти лишние, возьми за труды.' Я попробовал возмутиться: 'Ты что, Киевна, здесь же много! Оставь себе!' Она строго сказала: 'Бери, пока дают! Мне они уже ни к чему.'
Оставалось заварить горловину тяжёлой вольфрамовой крышкой (где-то добыл племянник) и мне стало интересно, как старуха собирается справиться с этой задачей без вакуумной сварки. - 'На этот раз не угадал, - ответила она моим мыслям. - Огневушку-поскакушку позову!' Она вышла на середину избы и что-то забормотала себе под нос, резво поворачиваясь и кланяясь на четыре стороны. Скоро на стыке крышки и горловины отражателя появился яркий огонёк. Пламя непрерывно меняло очертания, напоминая пляшущего человечка. Приплясывая в такт движениям старухи, огонёк медленно двинулся вдоль стыка, оставляя за собой полосу раскалённого докрасна металла. Запахло окалиной. Я смотрел, как заворожённый, пока, наконец, огонёк не совершил полный круг и исчез. Тогда старуха остановилась, сделала пару шагов и без сил свалилась на лавку. - 'Ох, уморилась я!' - сказала она севшим голосом. - 'Может, воды, бабушка?' - предложил я участливо. - 'Не надо воды, - ответила она, - а вот чайку поставь, попьём, потрудились мы с тобой.'
Пока я занимался самоваром, ведьма, отдышавшись, сходила в сенцы и принесла оттуда старую деревянную ступу, густо покрытую паутиной. Похоже, ступой давно не пользовались. Старуха обмела с неё пыль, несколько раз чихнув, осмотрела, ощупала со всех сторон и осталась довольна результатом. - 'Послужила ты мне, матушка, хорошо послужила, - сказала она добрым голосом, - Полетали мы с тобой! Послужи теперь в последний раз.' Потом она накрыла на стол и мы опять долго пили чай, обильно закусывая халвой и сушками. Напившись и наевшись, Киевна откинулась спиной к стене избы и довольно сказала: 'Ну, ублажил старуху - молодец! Маленько передохнем и дело закончим.'
Несколько минут мы сидели молча, слушая загадочные ночные звуки, доносившиеся из леса - каждый был занят своими мыслями. Где-то недалеко ухала сова. Глядя на смертоносный снаряд, я вспомнил сказку про Кощея и стал цитировать вслух: 'Смерть его в иголке, иголка в яйце, яйцо в шкатулке, шкатулка...' - 'В пердаке! - перебила меня старуха. - А пердак - в ступе! Давай, милок, немного осталось - приладим машинку.' Вдвоём мы установили гаубицу в ступу крышкой вниз и закрепили деревянными распорками, наскоро вытесанными из поленьев. Наина Киевна что-то пошептала про себя. - 'Ну, присядем на дорожку!' Мы сели на лавку, немного помолчали, а потом она просто сказала: 'Теперь лети на Кудыкину Гору, дальше - знаешь!' Неподвижно стоявшая ступа вдруг ожила, начала вибрировать, постукивая по полу, как бы раскручивая невидимый воздушный винт. Наконец, поднялась в воздух и плавно поплыла к открытой двери. В дверях она немного задержалась; мне показалось, ступа прощается со своей хозяйкой, а потом резко взмыла вверх. Я выбежал из избы, но ничего не мог разглядеть в наступившей темноте.
Ходили слухи, что в основании Кудыкиной Горы глубоко под землёй находится подземный дворец Кощея, где он теперь проводил большую часть времени. То ли опасаясь возмездия за многочисленные злодеяния, то ли просто потому, что с годами стал законченным мизантропом. Он дошёл до того, что никого к себе не подпускал ближе чем на двадцать метров - охрана стреляла без предупреждения. Но как могла ступа долететь до Кудыкиной Горы, где даже птиц сжигали лазерами? - 'Технологии! - закряхтела Наина Киевна, отвечая на мой немой вопрос, - нано-онано! А люди? Думашь, они там не спят, не едят, только в экраны пялятся, как бы не пролетело чего? На сайты левые они тайком ходют!' - 'Так ведь начальство за их экранами наблюдает!' - возразил я. - 'Наблюдает оно... Когда ступа подлетать будет, я им такую смачную порнуху подсуну - ширинки полопаются! - презрительно сказала она. - Опомнятся - поздно будет.'
До Кудыкиной Горы отсюда было километров пять-семь по прямой, правда, за лесом видно её не было. Ступа должна была долететь примерно за четверть часа. - 'Долго ещё?' - спросил я. - 'Скоро уже,' - серьёзно ответила колдунья, лицо её стало отрешённым и очень старым. Она была где-то очень далеко. Внезапно яркий свет наполнил избушку, на несколько секунд стало светло как днём. Дрогнул пол, звякнула посуда, закачалась лампа, висящая над столом. Ещё через несколько секунд коротко грохнуло, порыв ветра пронёсся над деревьями. Это дошла, наконец, взрывная волна. - 'Вот и всё, - сказала Наина Киевна, - пиздец Кошшею!' - 'А может его там и не было? - спросил я недоверчиво. - У него ведь много убежищ.' - 'Чую: нет его нигде - ни на земле, ни под землёй! - сказала она серьёзно. - Достала Кошшея игла. Ложись спать, утро вечера мудренее. Я тебе на лавке постелю.'
Утром я проснулся с рассветом, в избе никого не было. Тоскливое предчувствие овладело мной. Выйдя наружу, я обошёл поляну, спустился к ручью - никого. Только возле порога лежала, вытянув ноги, дохлая курица. 'Ряба!' - вздохнул я и с грустью понял, что Наины Киевны больше нет. Каким бы ничтожеством ни был Кощей, он всё-таки царствовал над нечистью, и с его гибелью она тоже обречена исчезнуть. Я вернулся в избу за рюкзаком, постоял на пороге, прикидывая, что бы взять на память, но потом вспомнил. Опустив руку в карман, я достал пригоршню крупных изумрудов, которые старуха сунула мне вчера, сказав, что в Howitzer они не помещаются. При свете дня стало видно, насколько эти камни ценнее сгоревших в ядерном пламени - она отобрала их специально для меня. Теперь я был богатым человеком. Я заплакал.
Возвращаясь по лесной тропинке к машине, я размышлял о том, что смерть Кощея освободила нас от длившегося долгие годы морока. Кощей был последним в череде больших и малых злодеев, более столетия тиранивших мою страну. Означало ли это, что мы, наконец, вступили в царство добра и свободы, о котором тщетно мечтали несколько поколений? К сожалению, не всё было так просто. Я вспомнил предупреждение старухи, что людям не дано понять, где кончается зло и начинается добро. Кощей служил проекцией зла, живущего в нас самих, зла, являющегося неотъемлемой частью нашего несовершенного существа. Перенося собственное зло на Кощея, мы скрывали наше второе 'Я' от самих себя. Теперь нам предстояло увидеть себя без прикрас - уж такими, какие есть - и научиться с этим жить, без Кощея. Продолжать жить по-старому уже не получится. - 'Наше время прошло!' - сказала вчера Наина Киевна.
Вернувшись домой, я сразу полез в интернет. Естественно, Кудыкина Гора занимала первое место в мировых СМИ. В результате взрыва вершина горы была начисто срезана, и на её месте образовалась неглубокая оплавленная впадина, размером с половину футбольного поля, похожая на чашу радиотелескопа нацеленного в зенит. В центре находился колодец около полуметра в диаметре с гладкими, как стекло, стенами. Постепенно расширяясь, колодец уходил вертикально вниз на глубину полутора километров. Там ведьмин язык достиг логова Кощея. По оценкам специалистов, энергия плазменной струи составила примерно пять шестых всей энергии, выделившейся при взрыве.
Ни одна из ядерных держав не взяла на себя ответственность за случившееся. Ни одна из известных террористических организаций не посмела вякнуть, что это дело их рук, справедливо опасаясь последствий. Кощей унёс тайну своей гибели в могилу, что было в его духе. Я же, по понятным причинам, не собирался проливать свет на это дело.
Старухины камни произвели среди ювелиров настоящий фурор: крупные изумруды такой чистоты встречаются редко и ценятся дороже алмазов, а тут было сразу тринадцать штук. Большая ювелирная компания предложила за них столько, что я сначала не поверил. С такими деньгами можно было до конца дней вести расслабленную жизнь миллионера или попробовать заняться крупным бизнесом. Но, по здравому размышлению, я решил, что от добра добра не ищут и передал почти всё исследовательскому центру всемирно известного детского госпиталя. Себе оставил столько, чтобы хватило на безбедную жизнь. Пристанище колдуньи в глухом заповедном лесу я с тех пор не посещал никогда.