В центре повествования молодой воин,его первая любовь и становление как личности в условиях жестокой войны.
1.Скифия. Северное Причерноморье(1) - 2. Персеполь. Совещание у Дария(2) - 3. Скифия. Скилур, Само и Аксай(5) - 4. Дарий в Сузах(9) - 5. Ольвия(12) - 6. Дарий в Сардах(16) - 7.Скифия. Меандр и Само(20) - 8. Дарий. Босфор(26) - 9. Скифия. Царский стан(29) - 10. Совет у двух царей(35) - 11. Битва(41) - 12. Жертво-приношенье(49) - 13. Послы(53) - 14. Предательство(58) - 15. Ночной бой(63) - 16. Само. Жизнь возвращается(68) - 17. Послание(71) - 18. Несостоявшаяся битва(73) - 19. Бегство(78) - 20. Ионийцы(82)
Копирайт: РАО, Свидетельство ?10172, от 05.06.2006, Москва
Эпиграф (титры).
Еще в XIX веке, анализ накопленных фактов в антропологии, археологии и сравнительном языкознании, разделил отечественную историческую науку на два лагеря относительно истории скифов и в целом славян. В трудах Гедеонова, Хомякова, Венелина, Передольского, Забелина, Иловайского скифы предстают одним из истоков будущей Руси, нашими предками. Что противоречит официальной доктрине, заложенной еще со времен Петра I немецкими историками.
XX век принес новые доказательства на чашу весов сторонников кровного родства славян и скифов. Вскрыты новые курганы. Написаны новые труды. Миру открылись священные писания славян - "Велесова Книга", "Веды славян", "Звездная Книга Коляды" - часть утраченного наследия. И сегодня, перефразируя Александра Блока, мы можем сказать: "Скифы - это мы!"
1. Скифия. Северное Причерноморье.
Лоснится на солнце взмыленная шея коня. Набухли жилы. Перекатываются бугры мышц на могучей груди. Три всадника скачут по степи. Три скифа-воина. Расстилается степь под ударами копыт. Слышатся короткие гортанные выкрики наездников. Волей, ветром и весенним солнцем напоены их души. Ликует степь, пробужденная после зимнего сна. Сквозь молодую зелень травы пробиваются цветы - артемисия, крестовик, темьян, борец, ирис и дикие гвоздики - местами кажется, будто вся степь покрыта цветочным ковром. Несутся всадники в бешеном галопе, стелются кони над землей. Но вот, старший, первым вскочив на небольшой пригорок, резко остановил коня, натянув поводья. Двое других последовали его примеру.
Кони, тяжело дыша, замерли на месте, лишь изредка переступая с ноги на ногу. Гривы их коротко пострижены, чтобы не мешать стрельбе из лука, хвосты по-военному заплетены в тугие узлы. Сбруя украшена. У коня старшего всадника - литые медные пластинки с изображением реальных и мифических зверей. У двух остальных попроще - те же сюжеты, но вырезанные из дерева. Одеты всадники в короткие кожаные куртки, отороченные по краям мехом, запахнутые и перепоясанные кожаным поясом. На поясе - короткий меч-акинак, кинжал, нож, гребень, чаша для питья. На ногах - кожаные, тонкой выделки штаны, заправленные в короткие мягкие сапоги. В правом сапоге - еще один кинжал, привязанный к голени кожаным шнуром. На старшем скифе - войлочная остроконечная шапка-башлык. Двое других - простоволосы. У всех троих на шее золотые гривны-амулеты. Старший - в седле, украшенном резьбой, под седлом чепрак из белого войлока с аппликацией крашеным войлоком и мехом.. К седлу приторочен колчан-горит с луком и стрелами. Двое других - без седел, и даже попоны.
Старшему воину лет сорок, он коренаст, светло-русые волосы прядями выцвели на солнце, борода пострижена клином. Среднему на вид двадцать с небольшим. В нем прослеживаются восточные черты - карие глаза, тонкий прямой нос, русые волосы вьются мягкими кудрями, подбородок гладко выбрит, оставлены только усы. Младшему - пятнадцать лет, он молодой еще безусый воин, внешне похожий на старшего всадника - своего отца.
Встали они на пригорке, и степь распахнулась перед ними, насколько хватало глаз, радуя вспышками ярких цветов и переливами зелени. И будто замерли, впитывая ароматы пробуждающейся жизни и вглядываясь вдаль.
Пока старший не достал глиняный свисток и не издал высокий вибрирующий звук. В ответ откуда-то из поднебесья к нему на вытянутую руку, защищенную кожаной накладкой, спикировал сокол. Достав из небольшой кожаной сумки на поясе тонко нарезанный кусок мяса, старший скормил его птице.
"Лети!" - последовал приказ старшего, и сокол, расправив крылья, легко оттолкнулся и взмыл. И стали уменьшаться фигурки конных воинов, стоящих на холме, рядом с древним заросшим травой курганом с покосившимся истуканом - каменной бабой. И раскинулась степь от края и до края, и все выше и выше поднимался сокол, и вот уже казалось, что видны на далеком севере непроходимые леса, а на дальнем юге блеснуло море, а на востоке и западе - бескрайняя степь с редкими вкраплениями буковых и дубовых рощ, стадами туров и оленей.
И то нырял вниз сокол, то опять взмывал вверх, купаясь в воздушных потоках и лучах ослепительного солнца.
ЗТМ
С момента остановки скифов и до конца сцены - авторские титры и основная музыкальная тема.
2. Персеполь. Совет у Дария.
Голос за кадром: Осень 515 г. до н.э. Персеполь - столица персидской империи.
Царский дворец. Тронный зал "Ста колонн". На троне - Дарий I Гистапс. Вокруг трона - шесть приближенных царя, шесть знатных персов, единственных входящих в личные покои царя в любое время суток, его личных Амеша Спента (духовных царей у трона Всевышнего -Ахурамазды), помогавших ему отвоевать трон у самозванца - мага Гауматы, после смерти Камбиса, его дяди, сына Великого Кира Завоевателя. Ближе всех - Гобрий.
За троном - двенадцать лучников из 20 000-го отряда "Бессмертных" - личной гвардии Дария.
Величественный тронный зал, обычно многолюдный, сегодня почти пуст. Только самые приближенные и представители знатных родов персов присутствуют на совещании. Стены покрыты фресками, словно бы плывущими в колеблющемся свете масляных светильников, покоящихся на бронзовых треножниках. Фрески рассказывают о великих свершениях и завоеваниях молодой династии Ахеменидов. В основном - это походы Кира Великого и его легендарное жизнеописание. Могучие колонны несут на себе барельефы с изображением покоренных народов, держащих на своих плечах трон персидских царей, а также аллегорическое изображение сословий персидской державы: внизу рабы, крестьяне и ремесленники, над ними - воины, над воинами - знать, сатрапы и маги, над ними - царь, а над царем - только Ахурамазда, крылатый Бог.
Дарий, шесть его главных вельмож, наиболее знатные персы и члены царской династии одеты в мидийские одежды, как и положено было Киром Великим во времена его правления, поскольку и сам Кир в юности воспитывался при мидийском дворе.
Просторное длинное одеяние с широкими рукавами, собранное и уложенное в складки, наподобие халата из тонкой шерсти или шелка ярко-пурпурных оттенков (пурпур - привилегия царя, его родственников и особо знатных родов), расшитое золотыми узорами и орнаментом по краям. На голове Дария - тиара из белого войлока с зубцами, усыпанная драгоценными камнями. Тиара повязана бело-голубой лентой (еще одна привилегия царя и особо приближенных). Остальные персы - в кафтанах различных цветов, богато украшенных жемчугом, золотом и росписью, тонкой выделки шерстяных штанах-анаксаридах, головных уборах, открывающих лоб и край прически.
Маги в белых шерстяных хитонах.
У Дария - длинная, завитая в локоны борода. У остальных - коротко постриженные.
Первым заговорил Видана, дворцовый церемонимейстер, личный советник Дария, низко склонившись перед царем.
Видана: Зачем призвал нас сегодня ты, о, Великий Царь, Царь царей, стоящий у трона Ахурамазды? Поведай...
Дарий: Я призвал вас, благородных и мудрых, опору царства, чтобы обсудить поход, что я задумал (в зале повисла напряженная пауза)... против скифов (по залу пронесся словно выдох шепот придворных). Хочу услышать ваши слова и узреть ваши думы.
На какое-то время все погрузились в молчание. Только некоторые чуть слышно говорили между собой, обсуждая услышанное из уст царя.
Знатные персы, многие из которых выросли при царском дворе, где ежедневно столовалось до 20 000 отпрысков благородных семей и родов, воспитанные в зороастризме, где одной из главных добродетелей было добромыслие, искренность и отсутствие лжи, не спешили с ответом, тщательно обдумывая свои слова. Быть уличенными в неискренности, не говоря уже о лжи, значит в лучшем случае - проститься с жизнью. Худшее - позор, изгнание и пятно на весь род.
Первым заговорил Гобрий, по протоколу, он был старший из шести ближайших вельмож.
Гобрий: О, Великий, после того как ты изгнал самозванца и усмирил сатрапии, власть твоя простирается над семьюдесятью народами, земля твоя - от восхода солнца и до заката и нет равных твоей державе. Что влечет тебя к скифам, ведь у них, как известно, нет городов, а царство их - степь да пустыня? Открой нам свои помыслы...
Дарий: Открою... после того как выслушаю вас. Что ты скажешь, Ардашир?
Заговорил второй из шести главных вельмож.
Ардашир: О, Великий, ведет тебя Ахурамазда! Наконец появился достойный муж, готовый отомстить скифам за их бесчинства, творимые век назад. Ибо содрогнулась тогда Азия и только сейчас родила богатыря, способного вернуть им долг.
По залу прокатился гул одобрения.
Гобрий: Будет неверным не напомнить тебе, о, Царь, что в те годы не нашлось державы или царства способного противостоять им, поход не будет легким, хоть я и не сомневаюсь в твоей победе...
Дарий (грозно): Да, пали все, но тогда еще не воссияла звезда Ахеменидов, чтобы встать на их пути, теперь иное время.
Неожиданно вперед выступил Мардоний, мабед-мабедов, Верховный Маг, до этого держащийся в отдалении. После смещения и убийства мага-заговорщика Гауматы, Дарий недолюбливал магов и отдалил от себя.
Мардоний: Позволь сказать, Царь царей?
Дарий: Говори.
Мардоний: Так ли уж велик грех скифов, хочу спросить я вас? В союзе с мидянами они сокрушили Ассирию, открыв дорогу нам. Они преподали всем урок воинского искусства и доблести, и мир изменился после них...
Дарий (резко обрывая речь Мардония): Не скифы принесли нам царство и величие, а сами мы добыли его. Ахурамазда лишь использовал их, тебе ли не знать это, Мардоний?
Мардоний (склоняясь): Воистину, как ты сказал. Осмелюсь лишь добавить, что наш пророк и учитель, Заратуштра, пришел из Семиречья, из Священного града - родины скифов и мы с ними одного корня, от одного праотца, как учат наши писания, хоть и говорим уже на разных языках.
Дарий (после недолгого раздумья): А признают ли они его за пророка и следуют ли его учению?
Мардоний: Насколько мне известно, нет.
Дарий (с усмешкой): Что проку от таких "родственников"? Не наша ли обязанность привести заблудших к повиновению и пролить на них свет Ахурамазды?..
А что молчит мой брат?
Артабан, брат царя, был погружен в размышления, пока не услышал вопрос, обращенный к нему.
Артабан: Меня гнетут сомненья, Царь. Зачем нам скифы? Я согласен с Гобрием, зачем нам их скудная и невозделанная земля? Они не покорялись доныне никому и неизвестно какие из них подданные. Я полагал, что враг наш и единственный достойный соперник - греки-эолийцы. Вот куда текла мысль моя.
Дарий (с потеплевшим взором): Брат мой, Артабан, мы сыновья одного отца, и мысли наши стройны меж собою. Враг наш, с которым рано или поздно суждено сойтись, конечно, греки. Их много, они сильны и города их хорошо укреплены. Война та может затянуться, если (Дарий выдержал паузу, оглядывая всех)... мы не отрежем их от Скифии, откуда к ним течет зерно. Ведь Скифия не вся пуста, и севернее, по берегам великих рек, есть скифы-пахари, что нам от греков же известно. Прервав поток, мы Грецию быстрей поставим на колени. Себе ж обезопасим тыл, чтоб скифы, с греками войдя в союз, нам в спину не ударили потом, когда мы вторгнемся в Элладу.
Гул одобрения еще раз прокатился по залу. Послышались выкрики "Веди нас, Царь!"
Артабан: Ты мудр, Царь. И замысел твой смел и ясен. И все же выслушай меня. Со времен Камбиса не было столь трудных и больших походов. Ты усмирял лишь чернь, казнил бунтовщиков. И сразу столь опасный и неведомый противник. Как поведет себя разрозненное войско, едва-едва пришедшее к присяге?
Дарий: И тут ты прав, мой брат. Но, не проверив войско в деле, как я могу начать войну с Элладой? Пусть скифы закалят и выкуют мой меч для следующих битв. Вот их доля. Моя же - донести его до них... Итак, повелеваю! (голос Дария обрел властность). Сбор основного войска в Сузах по весне, отправь гонцов во все сатрапии, Видана. Ионийцы, пусть готовят флот. Я соберу немыслимое войско, пусть все народы царства породнятся в этой битве. Мардоний, прочитай по звездам, когда нам выступать. Видана, и еще, что знают греки, египтяне и другие народы Ойкумены о скифах, собери и мне расскажешь после. Я все сказал!
ЗТМ
3. Скифия. Скилур, Аксай и Само.
Голос за кадром: Весна 514 г до н.э. Скифия. Северное Причерноморье.
Молодой воин Аксай, которому исполнилось пятнадцать лет, возвращался к отцу и брату, оставшимся на холме.
Аксай: Отец, в четырех полетах стрелы прямо на восход семья оленей, голов пятнадцать.
Скилур: Сделай крюк и обойди их с тыла. (Скилур посмотрел по траве на направленье ветра) Дует полуденник, что нам на руку, запах будет относить на юг. Мы поедем прямо, попробуем их обмануть.
Аксай сорвался с места. Само и Скилур тронулись неспешным шагом, давая время Аксаю совершить маневр.
Скилур: Когда увидим стадо, спешимся и спрячемся за корпусом коней. Олени знают, что такое лошадь, но сколько ног у ней сосчитать не могут. Придерживай коня, пусть идет неспешно, как будто бы пасется. Бей, только подойдя на верный выстрел. Вожака не трогай, без него семейство распадется. И маточек не надо, от них приплод. Бей только молодых самцов, их плоть свежа и мясо нежно.
Само: Вторую весну я встречаю с вами, а все не надивлюсь количеству уловок на охоте.
Скилур: Всю жизнь мы учимся у степи, и отцы наши и деды учились и нам передавали. Ты в этом смысле даже не подросток.
Завидев стадо, Скилур и Само спешились и стали красться, прячась за конями. Само во всем старался подражать отцу. Вожак стада поднял голову и нервно задышал, раздувая ноздри. Он видел двух пасущихся коней, но ничего подозрительного ветер не принес и он продолжил трапезу, лишь изредка кося глазами в их сторону. Кони постепенно подходили ближе. Вдруг появился третий с противоположной стороны. Вожаку это не понравилось. Он бросил есть и замер, жадно втягивая воздух и поводя головой из стороны в сторону. Ему почудился в весеннем воздухе, сквозь ароматы трав, прелой земли и запаха сородичей едва уловимый конский дух с примесью металла. Металл, а значит - человек. Но не успел он протрубить тревогу, как воздух рассекла стрела. Стадо сорвалось. Остался лежать лишь молодой олень. Стрела ему пробила шею, задев аорту. К нему несли три всадника, неожиданно оказавшиеся на лошадях.
Скилур: Аксай, ты поспешил. Ты видел, что мы близко и спугнул их преждевременно своим приходом.
Аксай: Извини, отец.
Все трое спешились. Скилур присел возле убитого оленя. Достал стрелу. Стрела была раскрашена продольными красными и черными полосами, как это принято у скифов. Расцветка и узор говорили о хозяине и роде, которому он принадлежал. Взяв стрелу обеими руками, Скилур рисовал в водухе над убитым оленем священный символ: ромб, перечеркнутый крестом и точками по четырем сторонам света. Для пахарей то был символ засеянного поля, плодородия и жизни. Для степняков вся степь и охотничья добыча были символом жизни.
Скилур (положив одну руку на голову оленя, а другую на сердце): Благодарим тебя, дух Оленя-отца, старшего в роду, что ты дал нам сегодня в жертву своего сына. Степь дает твоему роду кров и пищу, ты даешь ее нам, мы храним степь. Да пребудет во веки так. Пусть процветает твой род.
ЗТМ
Солнце клонилось к закату, когда Скилур, Аксай и Само подьезжали к родному стойбищу. Туша оленя лежала на коне Аксая, привязанная за ноги, сам Аксай сидел позади Само держа поводья своего коня. Вид на стойбище был живописен.
Ошибается тот, кто думает, что быт кочевников был аскетичен и суров, как и вся их жизнь в степи. Полноводные реки изобиловали рыбой, а степь дичью, они пасли несметные табуны лошадей и отары овец, держали коз, быков. В пищу потребляли кумыс и много сыра, овощи: лук, чеснок, бобы. Могли по желанию разнообразить рацион тунцом и осетриной, кониной, бараниной и козлятиной. Часто готовили мясо в виде рагу в огромных котлах особой формы, делали рубец из потрохов и специй, который мог храниться долго.
И как обильны и разнообразны были формы жизни кипевшей вокруг них, так же обильна и изощренна была их фантазия по части украшательства себя и своего жилища. Предметы быта, оружие, одежда - все на себе несло следы их страстной тяги к красоте. Их дома - кибитки на четырех или шести колесах, вырубленных из цельного массива дерева. Войлочная крыша, обшитая снаружи кожей - непромокаемая и не продуваемая в дальних переходах. И как снаружи, так и изнутри, все украшалось аппликацией из войлока и меха, окрашенного в разные цвета. Внутри кибитка разделялась на два или три отсека-комнаты, одна из которых была домашним очагом и алтарем одновременно. На полу и стенах войлочные и шерстяные ковры с орнаментом или рисунком. Подушки и маленькие столики с загнутыми вверх краями для удобства при передвижении.
Особенно пестро и ярко выглядела их одежда, не только праздничная, но и ежедневная. Штаны из льна или шерсти окрашивались полосами и орнаментом, рубахи - вышивкой, а кожаные куртки и штаны аппликацией из того же войлока и меха, часто использовались нашивки из железных, медных и золотых бляшек со звериными или бытовыми сценками. Особенным изяществом и изощренностью отделки выделялась одежда женщин - платья, обувь, шерстяные чулки, плащи-накидки, шапки. Среди оттенков всех цветов, доминировал красный - излюбленный цвет скифов. Поэтому их стойбище и выглядело очень живописно.
Около сорока кибиток стояло кругом в два ряда, образуя две окружности. Посредине чистая площадка для вечевого сбора, в центре - шатер, где собирались старейшины и вождь. Это была одна семья, примерно 200-250 человек, все родственники. Такие семьи входили в рода, рода - в племена, племена - в племенные союзы, из которых и состояло царство.
Вокруг стойбища были загоны для молодняка, быков, коров и лошадей.
У кибитки их встречала Агапия, жена Скилура. Это была женщина тридцати семи лет с мягким, добрым лицом, слегка курносым носом, волосы ее, как и положено замужней женщине, были уложены под шапкой, она была на сносях, рубаху-платье распирал живот. Рядом с ней стояла дочка - Скрева, семи лет от роду.
Скилур, Само и Аксай спешились. Само и Аксай занялись оленем. Скрева со всех ног бросилась к отцу.
Скрева: Тятя, тятя!
Скилур схватил ее под мышки и подбросил над собой. Радостно взвизгнув, Скрева засмеялась. Поймав ее, Скилур нежно прижал к себе комок родной плоти, глаза его светились счастьем. Подойдя к жене, он положил ей руку на живот.
Агапия (успокоительно кивнув головой в ответ на его немой вопрос): Все хорошо.
Агапия поставила перед мужчинами большое деревянное блюдо и налила из кувшина чистой воды. Скилур, Само и Аксай по очереди подошли и омыли руки и лицо. Скилур, вытираясь поданным Агапией холщовым полотенцем, повернулся к Само.
Скилур: Завтра поедешь в царский стан, там собирают караван на Ольвию, повезешь шкуры, накопленные за зиму. Старшим будет Пров. (И добавил, с хитринкой, улыбаясь) Малу повидаешь.
Само вспыхнул краской. Скилур озорно, но добро засмеялся.
Аксай: Отец, а можно мне... с Само?
Скилур (перестав смеяться, твердо): Нет, ты здесь мне нужен, (и уже более мягко) пойдемте вечерять.
ЗТМ
Караван из десятка вьючных лошадей и пятнадцати всадников приближался к царскому стану. Вел их Пров, старый воин, со шрамом через все лицо и вытекшим левым глазом. Открывавшееся зрелище было грандиозно, особенно для того, кто видел это впервые. Это был город на колесах. Больше трех тысяч кибиток, образовав гигантские окружности, сомкнулись вокруг центральной площади с царским шатром посередине. Стан, как и города, строился по принципу коло, т.е. кольца. Любой противник, конный или пеший, напавший на стан, вынужден был раздробиться, зажатый в тесных "улицах" между кибитками. Больше тридцати тысяч людей, несколько родов составляли население становища. Рябило от цветов в глазах. Гул тысяч голосов перемежался ржаньем лошадей, лаем собак, криком петухов, звоном кузниц. Все вокруг кипело жизнью.
Если присмотреться к жителям, то доминировали рыжие и русые высокорослые блондины, с голубыми глазами, но встречались расовые типы, практически всех народов Ойкумены, неведомо после каких походов или битв, занесенные в эти степи.
В центре стана, на круглой площади для вечевых собраний возвышался огромный царский шатер алого цвета с вышитыми золотом львами - священными животными Дажьбога и символом царского рода. Вокруг шатра на высоких шестах реяли штандарты со знаками родов, входящих в царский стан. В шатре были не только личные покои царя, но и "зал приемов", где собирались старейшины и принимались послы иных держав, здесь же пировали особо приближенные к царю.
Караван, ведомый Провом, постепенно втягивался в толчею узких "улиц", вынужденный двигаться по окружности до радиального прохода на "следующий круг". У каждой кибитки с внутренней стороны окружности было нечто вроде маленького дворика, огороженного низким частоколом для домашней живности, здесь же были открытые очаги для приготовления пищи, играли маленькие дети. Иногда от крыши кибитки до шестов, воткнутых в землю, натягивался полог, дающий тень.
Само ехал, напряженно вглядываясь, сердце его билось от предчувствий. Но вот, взор его просиял, он увидел Малу, прекрасную отроковицу пятнадцати лет. Она стояла во "дворе" с двумя девицами-погодками, о чем-то разговаривая. Семья ее занимала две кибитки. Никого во дворе кроме ее маленького братика больше не было. Само спешился. Мала увидела его и лицо ее залил румянец. Она о чем-то шепнула подружкам и те, прыснув, убежали. Само подошел.
Само: Здравствуй.
Мала: Здравствуй.
Глаза их встретились и несколько секунд они молчали. Мала первая отвела взгляд и посмотрела на проезжавший мимо караван, с которым пришел Само.
Мала: Ты в Ольвию?
Само: Да, завтра.
Мала: А... (и от смущенья замолчала, еще больше залившись румянцем)
Само: Что?
Мала: А... пойдем кормить олешку, брат два дня как с охоты принес, его матку видно волки задрали. Смешной...
Само не успел ответить. В это время три всадника стремительно пронеслись по "улице" и остановились перед домом Малы. Один из них был Куруша, царский сын, ему было восемнадцать лет, он был хорош собой, силен и зарекомендовал себя уже как храбрый воин. Куруша не сходя с седла смотрел на Малу улыбаясь, потом взгляд его упал на Само. Глаза Куруши сузились.
Куруша: А, грек. Все под наших девок клинья бьешь?
У Само очертились желваки. Он повернулся к Куруше.
Само: Я сколот.
Куруша: Сколот? Посмотрим, какой ты сколот на ристалищах перед Купалой.
Куруша глянул искоса на Малу и жестко засмеялся. Резко ударив коня пятками, он сорвался с места. Его друзья последовали следом, еще какое-то время слышался их смех.
В это время Пров поравнялся с Само.
Пров: Само.
Само повернулся к Мале.
Само: Мне пора...
Мала: Так вечером придешь?
Само кивнул головой и взялся за гриву коня. Внезапно он вернулся, снял остроконечную шапку и достал из нее маленький букетик свежих луговых цветов.
Само (протягивая): Тебе.
Мала (радостно): Спасибо.
На секунду их руки встретились. И, как это бывает у влюбленных, каждый утаил мгновенье, продлив это касанье. Само резко запрыгнул на коня и поскакал вдогонку, еще раз бросив взгляд на Малу. Поравнявшись с Провом, он поехал шагом.
Пров: С огнем играешь, парень. Куруша - царский сын. Видать, на девку глаз он положил.
Само: Знаю. Уже встречались.
Какое-то время Само ехал молча, глядя перед собой.
Само: Дядька Пров, скажи... а как у вас... у нас...(Само сбился) в общем, женятся? Мне как-то недосуг все у отца спросить.
Пров: Женятся? (Пров хохотнул) А ты уже готов? Что ж, Мала девка справная. А женятся - обычно. Надо, чтоб родители меж собою сторговались, без родительского благословения нельзя, таков закон. Но и желанья молодых важны, насильно редко кого женят, ладу в той семье не будет.
Само: Но вот... Куруша, царский сын, наверное, если он посватается, отказа ему не будет от ее отца.
Пров: Это верно. Да только погоди тужить. Куруша, если вече утвердит, будет царь, а, значит, жизнь его принадлежит уж не ему, а роду. А роду надо, и отцу его, чтоб он женился с выгодой для рода, чтоб царства породнить, иль укрепить союз, так что он неволен идти за чувствами своими, как род решит, как царь велит, так он поступит. Вот, ежели, он решит взять ее как наложницу, но и тут нескладно. Мося, отец Малуши, хоть не прямой, но родственник царю, его же рода, и вряд ли он захочет такую долю дочери своей...
Пров продолжал рассуждать, не заметив, что Само отстал, погруженный в свои думы.
ЗТМ
4. Сузы. Дарий.
Голос за кадром: Весна 514 г до н.э. Сузы - бывшая столица Эламского Царства.
Сумерки сгущались над городом, зажглись первые звезды, но необычное оживление царило на его улицах. Ржали лошади, ревели ослы и мулы, разноплеменная речь слышалась отовсюду, продолжали работать лавки и торговые ряды. Войско шло через город. Великое войско, собираемое Дарием для похода на Скифию. Пешие, конные, колесницы, обозы... "Бессмертные" - гвардия и многие персы собирались в Цитадели, основное войско встало лагерем у стен города, так как сам город был переполнен.
Ночь дарила прохладу и походный трон Дария был вынесен на плоскую крышу цитадели - царского дворца. Цитадель была выстроена в восточной части города, почти вплотную примыкая к городской стене, так что Дарию был виден, как сам город, так и стан войска.