Палак наблюдал атаку херсонесского порта с восточного склона Девичьей горы в компании Иненсимея, Тинкаса, тысячников резерва - Матасия и Бораспа, Мессапии, Туонис и старших слуг (друзья Палака все были в рядах атакующих). То, что из-за устроенного херсонесцами пожара, его воинам пришлось спасаться бегством от дыма и огня (одновременно отступили от южной стены, не добившись успеха, и Марепсемис с Эминаком), и захватить город сходу, как планировалось, не удалось, нисколько не огорчило Палака. Глядя на сгрудившиеся лебединой стаей у берега под Девичьей горой 35 Дионисиевых кораблей (его, Палака, флот!) и на догорающие в гавани херсонесские корабли, Палак, как и все в его окружении (за исключением разве что безучастной ко всему Мессапии), пребывал в состоянии радостной эйфории. Уж теперь-то, когда херсонесцы лишились своих кораблей, а у него появился свой огромный флот, Херсонес у него в руках! Через пару дней мы вернёмся в порт, и тогда уже ничто не спасёт херсонесцев! Впрочем, возможно, новый штурм и не потребуется: вполне вероятно, осознав безнадёжность своего положения, херсонесцы предпочтут сдаться без боя...
Приказав слугам готовить добрый пир для Дионисия и греческих навклеров, Палак со свитой спустился по лестнице с горы и через хаотичное скопление надмогильных плит херсонесского города мёртвых прошёл к своим кораблям. Разыскав в толпе высаживавшихся с кораблей скифов Дионисия и Камбиса, Палак с радостной улыбкой заключил в объятия и коснулся щеками тысячника, потом наварха.
Выгрузившие скифских воинов корабли тотчас отплывали от берега и плыли к выходу из бухты. На обеспокоенный вопрос Палака, куда они, Дионисий пояснил, что в горящем порту осталось около тысячи весельных рабов с херсонесских кораблей - корабли отправились за ними и захваченными в порту херсонеситами.
Два часа спустя (солнце стояло ещё высоко) Дионисий привёл подручных навклеров к царскому шатру. Палак встречал корабельных вождей, стоя в окружении братьев, племянников, тысячников и племенных вождей перед входом в шатёр. Навклеры по очереди представлялись владыке скифов: поклонившись с достоинством, называли свои имена, города и названия кораблей. Навклеры явились не с пустыми руками: каждого сопровождал матрос или раб с двумя амфорами вина из трюмов их кораблей, к которым так и прикипели вожделенные взгляды толпившихся возле царского шатра воинов и слуг. Последними представились Тимосфен и Пактий, судоводители "Прокны" и "Филомелы" из понтийского Амиса.
- А теперь, царь, позволь представить тебе почтенных Гиппоклида, Поликреонта, Хайромена и Ксенокла - херсонесских послов, отплывших этим утром на "Прокне" и "Филомеле" просить помощи и защиты у гераклейцев и понтийского царя Митридата, - торжественно объявил Дионисий, указав с улыбкой широким мановением руки на стоящих за его спиной в окружении десятка Камбисовых воинов четырёх смурнолицых старцев.
- Ах, вот как! - радостно взметнул бровями Палак. - Послы, значит. Отплыли к понтийскому царю, а попали к скифскому! Ха-ха-ха!
Десятки грубых и тонких скифских голосов откликнулись на шутку царя дружным хохотом.
- Ну, что ж, отцы. Коли уж так вышло, добро пожаловать к нам на пир! - благодушествовал Палак. - Надеюсь, после сегодняшнего пожара ваши соплеменники наконец поймут, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, и через день-другой мы помиримся.
Поскольку походный царский шатёр мог вместить самое большее человек тридцать, царь, его приближённые и навклеры с незадачливыми послами сели пировать на разостланных конских чепраках вокруг дымящихся на вымощенной плитами дороге костров между рядами шатров по краям тополиной аллеи. Первым делом царские слуги наполнили вином чаши, ритоны и кубки (навклеры, по подсказке Дионисия, захватили с кораблей свои, а послам одолжили слуги царя). Гераклеец Айякет от имени коллег попросил разбавлять им вино водой, иначе они скоро "отключатся". Рассмеявшись вместе с сидевшими возле царского костра скифами, Палак послал двух слуг к роднику за водой для греков. Тем не менее первые две чаши - за здоровье царя Палака и за победу скифского Ария над херсонесской Девой (послы пить отказались) - греки выпили "по-скифски". После заздравной чаши царю, с которой у скифов начинались все завтраки, обеды и ужины, скифы с жадностью накинулись на еду, да и изрядно проголодавшиеся навклеры старались не отставать. Через каждые пять-шесть минут Палак, как радушный хозяин, приказывал наполнить чаши и провозглашал тосты за здоровье флотовождя Дионисия, столь блестяще справившегося с порученным ему делом, за скифских союзников - навклеров и их моряков, за царских братьев и их славных сыновей, за тысячников и вождей и их храбрых сынов, за скорое окончание войны...
Между чашами вина, без которого самая вкусная еда пресна, велись разговоры. По желанию царя Дионисий подробно рассказал (по-скифски) о своей с Камбисом морской эпопее - начиная с приезда в Ольвию и до захвата этим утром шести шедших из Херсонеса кораблей и боя в херсонесской гавани, когда только огонь помешал нашим воинам захватить портовую стену и открыть ворота в город.
- Не беда! - сказал Палак. - Если херсонесцы не одумаются и не откроют ворота сами, через пару дней мы повторим атаку, и уже ничто не помешает нам захватить город. Так что поздновато херсонесцы надумали посылать за помощью, хе-хе-хе!
Переждав скифский радостный хохот, Дионисий пояснил, что херсонесцы отправили послов за помощью ещё месяц назад, но те, что плавали на восход и закат, смогли навербовать всего пару сотен воинов, а те, что поплыли через море на полудень, и вовсе сгинули в морской пучине во время бури.
- Вот видите, сами боги в этой войне за нас! - радостно воскликнул Палак и поднял к губам наполненный Кробилом царский ритон:
- За Фагимасада!
- За Фагимасада! - вскричали восторженно скифы, вздымая кубки, рога и чаши.
- За владыку морей Посейдона! - возгласил по-эллински наварх Дионисий, и все 23 его навклера, пролив несколько капель на землю, поднесли чаши к губам: за Посейдона им нельзя было не выпить до дна.
- Неправда! Священный змей Ахилла на острове Левка предрёк в этой войне победу эллинскому оружию, - прозвучал в тишине с дальнего края надтреснутый старческий голос Гиппоклида.
- Священный змей Ахилла? Как же он предсказал? Он что, говорит людским голосом? - заинтересовался Палак.
Перестав жевать, скифы (да и навклеры тоже) с интересом выслушали рассказ Гиппоклида, каким образом живущий в святилище Ахилла полоз предрёк победу Херсонесу.
- Ну-у, этот змей вас обманул, - возразил Гиппоклиду Палак. - Теперь, когда у меня столько кораблей, а у вас ни одного, победы вам не видать, как собственных ушей! Ха-ха-ха!
Скифы охотно посмеялись вместе с царём, после чего опять принялись жевать мясо с лепёшками и солёной иппакой, с хрустом разгрызая луковицы.
- Думаю, змей Ахилла предсказал победу не эллинским мечам, а эллинским кораблям, - дал своё толкование предсказанию Дионисий.
- Точно! - согласился со своим навархом Палак. - Победа в этой войне приплыла на кораблях - наших кораблях! Хе-хе-хе!
Далее Дионисий доложил, что из порта вывезено около восьми сотен весельных рабов, а также с полсотни пленённых херсонесцев - по большей части женщин и детей. Палак приказал всех захваченных херсонеситок привести в святилище на горе - позже он сам на них посмотрит. Что до рабов, то нужно немедля освободить всех скифов и роксолан. Из остальных пусть Дионисий отберёт самых крепких, сколько нужно, на вёсла захваченных херсонесских кораблей. Оставшихся мы отдадим нашим союзникам навклерам, обменяем на вино - по амфоре вина за раба. Навклеры дружно возликовали от предложенного скифским царём щедрого обмена: раб, разумеется, стоил много дороже амфоры вина. Лигдамис напомнил Палаку о скифах и роксоланах на вёслах союзных нам кораблей. Да, их тоже освободить, заменив захваченными в Херсонесе рабами, приказал Палак.
Дионисий сказал вполголоса по-скифски, что херсонесских рабов почти не кормили, и едва ли они сейчас смогут ворочать веслом. Палак распорядился всех рабов накормить, чтоб ни один не помер до обмена, затем хорошо кормить отобранных на наши корабли, а остальных пусть кормят за свой счёт навклеры. Зариак отправился на берег, где среди могил сидели и лежали в кольце скифской охраны привезенные из порта рабы, - передать наказ царя об освобождении всех скифов и роксолан, распорядиться о кормёжке рабов и привести в святилище захваченных женщин.
Дионисий напомнил, что помимо весельных рабов, на корабли нужны навклеры, кормчие, надсмотрщики над рабами и матросы, умеющие обращаться с парусами.
- Ну, командирами кораблей и погонщиками рабов могут быть и скифы, -сказал Палак. - Матросы нам пока не нужны, мы ведь не собираемся далеко уплывать, хе-хе-хе!
- А кормчих подбери среди матросов на ольвийских кораблях, - подсказал брату Главк. - Там ведь наверняка найдутся такие, кто знает, как обращаться с кормилом.
Решив вопрос с захваченными херсонесскими кораблями, Дионисий вспомнил про ещё одну услышанную в порту любопытную новость: оказывается, херсонесским властям о тайном лазе рассказал Формион с братьями, за что уже понёс от богов заслуженную кару - был сожжён в собственной спальне матерью сожжённого нами сына хлебопёка.
- Значит, правильно мы его сожгли! - воскликнул с пьяной ухмылкой Иненсимей. - Благодаря его казни стрела мести настигла настоящего предателя! Х-ха-ха-ха!
Под конец затянувшегося до сумерек пира кто-то из навклеров спросил царя, когда им будет дозволено отплыть по своим торговым делам.
- Я дам херсонесцам пару дней на размышления. Если через два дня они не сдадутся, вы переправите моих воинов в порт и после того, как мы захватим город, вы получите обещанное серебро и сможете плыть, куда хотите, - объявил Палак.
Поблагодарив царя за щедрое угощение, навклеры и Дионисий отправились к своим кораблям. Стариков послов Палак препоручил Тинкасу, наказав держать под неусыпным присмотром в одном из шатров на горе.
Покачиваясь на обмякших ногах, как моряк на палубе, Палак пошёл на край горы и с наслаждением помочился со склона, любуясь на залитый малиновым закатным светом и всё ещё густо дымящийся за цитаделью город. Справа и слева поливали склон горы его братья, племянники, тысячники, друзья. Облегчив переполненные мочевые пузыри, все отправились в святилище - смотреть захваченных в порту херсонесских баб. Убедившись, что ни одна из них в подмётки не годится ждавшей его в шатре Филее, Палак с лёгким сердцем раздал их братьям, племянникам и друзьям.
После того как от херсонесского порта остались одни дымящиеся развалины, демиурги и эйсимнеты с тяжёлым сердцем собрались в булевтерии обсудить сложившуюся ситуацию. Прежде всего, Делий огласил сегодняшние потери, сообщённые гекатонтархами: 68 убитых (из них 7 чужеземных наёмников) и 129 раненых (15 наёмников), из которых выживут и вернутся в строй далеко не все. И хуже всего то, что среди погибших стратег Евкистей и многоопытный космет Главкий. Теперь в городе осталось всего два стратега - это слишком мало. Поэтому Делий от себя и от лица Крония (тот сидел на своём месте отрешённо, потрясённый и подавленный внезапной гибелью зятя) попросил выбрать им в помощь новых стратегов.
Секретарь Совета Дамасикл предложил до конца войны наделить правами стратегов пятерых архонтов, а также отложить перевыборы демиургов, если война затянется. Первое предложение возражений не встретило, а насчёт перевыборов большинство согласилось с Гераклидом, что говорить об этом пока рано - не следует раньше времени будоражить народ. Артемидор заявил, что будет неправильно в этот тяжкий для полиса час не избрать в стратеги лидера нашего Совета Гераклида. Справа и слева Артемидора дружно поддержали: избрать! Гераклид должен быть стратегом. Мегакл предложил избрать в стратеги и Минния, прекрасно показавшего себя сегодня у портовой стены: если б не его решительные действия, сейчас бы тут сидели скифы. Послышались возражения, особенно со скамей эйсимнетов, что Миннию рано ещё быть стратегом - слишком молод и неопытен.
- Полагаю, что военного опыта у Минния как раз побольше, чем у многих из нас, - стоял на своём Мегакл, крепко зауважавший и уверовавший в Минния после сегодняшнего боя.
Гераклид и большинство демиургов поддержали Мегакла: рекомендовать и Минния в стратеги, и девяти, пожалуй, довольно.
Поблагодарив коллег за доверие, Минний предложил, в случае, если его выберут в стратеги, на освободившуюся должность номофилака избрать Демотела. Однако у большинства Совета желание Минния протащить в демиурги своего дружка, недавнего раба, сочувствия не встретило. Ну что ж - пусть народ решит, достоин ли Демотел заседать в буле.
Полагая, что дважды в один день скифы атаковать не станут, решили тотчас созвать экклесию для избрания новых стратегов, оставив на стенах наёмников и не принесших гражданскую клятву юношей. Пока народ стягивался на агору, Делий предложил обсудить самый важный на данный момент вопрос: как защитить портовую стену? Наверняка именно через неё - самое теперь уязвимое место в обороне - скифы попытаются ворваться в город после того как там всё догорит.
После минутного молчания со скамей посыпались предложения: приготовить побольше смолы и ковшов, чтобы поливать варваров горящей смолой и кипятком; разместить на мерлонах тяжёлые камни и сбрасывать их на скифские лестницы; спросить совета у наёмников, в частности, у боспорцев, многие из которых наверняка участвовали в штурмах и обороне городов. Кто-то неподалёку от Минния вполголоса пожалел об отсутствии метательных машин: боспорцы с успехом применяли их против скифов. Было бы хорошо обрушить на скифские корабли у причалов град тяжёлых камней и горшки с горящей смолой и маслом. Но, увы - вследствие того, что херсонеситам не было против кого их применять, в городе нет ни единой баллисты и катапульты, ни мастеров, способных их изготовить.
Встав со скамьи, Минний предложил спросить у граждан и наёмников, умеет ли кто строить метательные машины. Ему тотчас возразили, что даже если такой мастер найдётся, изготовить катапульты и баллисты дело не одного дня - вряд ли Палак даст нам столько времени. Опять же, для машин нужно много бычьих жил, которых у нас нет.
- Всё верно, - согласился Минний. - Но боспорцы недавно показали скифам, сколь грозная штука метательные машины. Поэтому я предлагаю немедля изготовить штук двадцать, а лучше тридцать метательных машин, оснастив их вместо жгутов из жил канатами, и разместить их на башнях цитадели и портовой стены и на параллельной улице - чтоб их видели скифы с Девичьей горы. Может быть, их вид напугает Палака и его навклеров, и они побоятся сунуться в гавань. А что у нас нет жил Палак наверняка знать не может: вдруг жилы для машин нам привезли боспорские купцы?
- Что ж, нужно попробовать, - согласился Гераклид. - Вдруг действительно сработает?
- В любом случае вреда от этого точно не будет, - поддержал обоих Артемидор.
- Теперь, когда мы остались без кораблей, без Старого Херсонеса - нет сомнений, что скифы его в ближайшее время захватят - и без надежды на помощь понтийского басилевса, не лучше ли обратиться к Палаку с предложением мира? - обратился к коллегам Ферофант, известный приверженец проскифской политики Формиона.
- Мира на каких условиях?! В обмен на элевтерию?! - крикнул негодующе Минний. - Разве не ясно, что главным условием Палака будет - открыть ворота Херсонеса? Нужно сражаться!
Десятки голосов поддержали Минния.
- Дальше будет только хуже. В одиночку нам скифов не одолеть, - стоял на своём Ферофант. - Чем дольше мы будем упрямиться и больший урон нанесём скифам, тем сильнее ожесточится Палак и нам же будет хуже. Давайте спросим у народа, - обратился Ферофант к Гераклиду.
- Любой демиург вправе обратиться к народу по любому вопросу, - напомнил негодующему залу жрец-басилей.
- Ну, давайте спросим у народа, - согласился Гераклид.
Тем временем вооружённый народ заполнил агору. Демиурги и эйсимнеты во главе со жрецом-басилеем двинулись на выход.
Зарезав на жертвеннике Зевса белого козла (увы - недалёк час, когда в жертву богам из живности можно будет приносить одних только голубей да морских птиц) и обследовав его внутренности, Полидокс открыл собрание.
Выслушав обращение Делия, граждане без проволочек и возражений наделили правами стратегов пятерых архонтов (за них проголосовали скопом), Гераклида и Минния (за них голосовали отдельно и тоже единодушно). Выслушав краткую хвалебную речь Минния о Демотеле - непримиримом борце за возвращение Равнины, - не столь единодушно, но значительным большинством народ избрал его на освобождённую Миннием должность номафилака. (Для самого Демотела это стало полной неожиданностью, расчувствовавшей его до кома в горле и защипавших глаза слёз.)
Затем ведущий собрание архонт, а теперь и стратег, Артемидор доложил удручённым потерей порта и кораблей гражданам, какие меры будут предприняты для защиты портовой стены, и призвал мастеров древоделов после роспуска собрания немедля отправляться в свои мастерские и приступить к изготовлению макетов баллист - все расходы будут им возмещены из полисной казны.
И напоследок Артемидор дал слово Ферофанту, который несколько более развёрнуто повторил свои аргументы в пользу немедленного мира, а после него Миннию. Молча выслушав обоих, народ единодушно проголосовал за то, чтобы сражаться; даже те немногие, кто, как Ферофант, считали, что капитуляция перед скифами меньшее зло, не осмелились поднять руки против.
В Старом Херсонесе, конечно, видели огромную торговую флотилию, проплывшую утром с запада вдали от берега к Херсонесу. А вскоре над Херсонесом в небо вытянулся огромный столб чёрного дыма. На башнях Стен и во дворах усадеб люди с гложущей сердце тревогой глядели на восток, гадая, что там случилось.
Кроме трёх десятков лодок здешних рыбаков, у причала возле храма Таврополы стояли на привязи два малых 16-весельных кораблика, использовавшиеся для связи с Херсонесом. Предполагая, что скифы начали штурм Херсонеса, стратег Диоскурид послал Фемиста, хозяина одного из кораблей, узнать, что там происходит. Задав рабам самый высокий темп гребли, Фемист погнал свою "Чайку" к Херсонесу.
Вскоре стало ясно, что дым стоит над Восточной гаванью. Неужели скифам удалось прорваться в гавань и поджечь корабли?
Через час "Чайка" причалила к деревянному мостку в Рыбачьей гавани. Увидев на башне у ворот двух подростков с копьями, наблюдавших за морем, Фемист с двумя матросами поднялся на кручу. Знакомый старик Асклепиад, бывший рыбак, начальствующий над охраняющими Рыбачьи ворота юнцами, взволнованно рассказал посланцам Старого Херсонеса, что скифы напали на порт, внезапно высадившись с приплывших в Восточную гавань кораблей, и одновременно атаковали с лестницами Южные ворота и стену на перешейке. На южной стене наши отбились, только, говорят, стратег Евкистей убит скифской стрелой. Жалко его, молодой совсем... А в порту пришлось выкуривать скифов огнём, иначе их было не остановить. Говорят, народу там полегло уйма... Десяток наших кораблей скифы уволокли к Девичьей горе, остальные сгорели. Так что остались мы без кораблей. Сейчас народ позвали на экклесию, будут решать, что делать дальше. Ох, беда, беда, как бы не пришлось сдаваться...
Посланцы Диоскурида поспешили на агору. Среди заполнивших площадь одетых в защитные доспехи и шлемы, вооружённых копьями, щитами, мечами, секирами, луками граждан, Фемист в голубом хитоне и тёмно-зелёном плаще и его спутники в груботканых коричневых матросских туниках и войлочных пилосах, с одними лишь ножами на поясах, выглядели чужеземцами (но в них, конечно, сразу признали своих). Слушая звучавшие с Зевсова алтаря речи, трое жителей Стен поднимали, как все, руки, голосуя за предложенные Советом меры (слава Деве, прозвучавшее предложение сдать город скифам, вопреки опасениям Асклепиада, было единодушно отвергнуто).
После того как басилей распустил собрание, демиурги, как всегда, какое-то время оставались стоять в ограде жертвенника Зевса, дожидаясь, пока народ рассосётся по окрестным улицам. Но в этот раз отдельные граждане и небольшие группы стали пробираться с разных концов площади к жертвеннику, и через несколько минут больше сотни горожан плотным кольцом обступили удивлённых демиургов. Как оказалось, это были отцы и деды тех, чьи сыновья, дочери и внуки были сейчас в Старом Херсонесе.
- Стратеги! А что теперь будет со Старым Херсонесом?
Прозвучавший из толпы вопрос застал демиургов врасплох. О Старом Херсонесе в тревогах и бедах сегодняшнего дня все как-то позабыли. Что они могли ответить? Конечно, надо бы всех перевезти в город, но теперь это, увы, невозможно.
- Мы можем вывезти людей на рыбацких баркасах этой ночью, - предложил рыбак Лагорин, чей младший сын Ксанф был в Стенах. Его тотчас поддержали десятки голосов, десятки пар глаз с надеждой глядели на стратегов.
- Вряд ли скифы поплывут к Старому Херсонесу этой ночью. Людей надо вывезти - лишь бы погода не подвела, - сказал негромко Гераклиду Минний.
- Хорошо, пусть вывозят, - согласился тот.
- Только без рабов, - тотчас добавил Артемидор. - Рабов пусть всех оставят: лишние рты нам тут не нужны.
- Да. Лучше пусть привезут, сколько смогут, съестных припасов, - посоветовал Саннион.
- Предлагаю вывоз людей и продовольствия из Старого Херсонеса поручить Миннию, - обратился к коллегам Артемидор. - Надеюсь, Минний не против?
Минний был не против и тотчас призвал теснившихся вокруг цепного ограждения Зевсова алтаря родичей жителей Старого Херсонеса разыскать всех хозяев лодок и объявить приказ стратегов: как стемнеет, быть в Рыбачьей гавани готовыми плыть в Старый Херсонес. Приободрившиеся люди поспешили вдогон за рыбаками. Демиурги смогли, наконец, сойти с алтаря и отправиться по домам: оголодавшие за долгий, тяжёлый день желудки давно требовали пищи.
Прежде чем плыть обратно, Фемист счёл необходимым подойти к Миннию, сообщить, что он прислан стратегом Диоскуридом за новостями и спросить, что передать стратегу. Минний тотчас решил плыть с ним, чтобы лично проследить за эвакуацией жителей Старого Херсонеса. Фемист, двое его матросов, Минний и Демотел двинулись к Северным воротам.
- Думаю, тебе лучше остаться здесь и проследить за отплытием рыбаков, - сказал Демотел. - А в Старый Херсонес я могу съездить.
Минний подумал: а вдруг этим вечером Палак всё же пошлёт свои корабли к Старому Херсонесу (хоть и маловероятно, но вдруг?) или ночью налетит внезапный шторм, и он окажется в западне в обречённых Стенах. В самом деле - лишний риск ни к чему.
- Ладно, поезжай ты, - словно с неохотой дал себя уговорить Минний. - Проследи там, чтоб никто не потащил с собой рабов. Пусть это будет твоё первое задание в новой должности, - улыбнувшись, похлопал он по плечу новоявленного номофилака.
- А как насчёт твоих рабов? - спросил Демотел. - Их ведь тоже нужно кормить.
Хоть он не сказал прямо, его намёк отвезти рабов в Старый Херсонес и там оставить, подавая пример остальным рабовладельцам, был вполне ясен, но Миннию было жалко так вдруг расстаться с Лагом и фракийцами.
- Не знаю... - сказал он после долгих раздумий. - Может, позже я предложу им свободу в обмен на клятву сражаться за Херсонес. Они все трое отличные бойцы, нам такие скоро могут очень пригодиться.
Шедшие в двух шагах позади фракийцы и Лаг всё прекрасно слышали.
Через десять минут Фемистова "Чайка", наполнив ветром парус и изо всех рабских сил помогая ветру восемью парами вёсел, неслась по залитому закатным пурпуром морю к Старому Херсонесу.
Завидев плывущий из Херсонеса кораблик, десятки людей из расположенных близ мыса Парфений усадеб, проведшие весь день в нарастающей час от часу тревоге, поспешили к пристани за новостями. В числе прочих на охраняемой каменными зубрами лестнице стояли Апемант с сыном Феофантом и его приятелем Диоскуридом Младшим (утром парни прискакали из Стен с приказом Диоскурида Старшего Фемисту плыть в Херсонес и ждали его возвращения в усадьбе Формиона), еписоп Формионовой усадьбы Евмер и его зять, "коршун" Мосх.
Рассказанное Фемистом повергло собравшихся в смятение. Когда размер случившейся катастрофы дошёл до сознания, хозяева усадеб наперебой кинулись договариваться с Фемистом, хозяином второго корабля Диогеном, владельцами рыбачьих лодок о том, чтобы вывезти их и их семьи в Херсонес. Демотел несколько успокоил поднявшуюся панику, сообщив, что по решению стратегов ночью сюда прибудут рыбачьи баркасы из Херсонеса и всех вывезут - только рабов и рабынь придётся оставить.
Сев в Формионовой усадьбе на коней, Демотел, Фемист, Феофант и молодой Диоскурид четырьмя параллельными дорогами поскакали к Стенам, оповещая жителей усадеб о предстоящей эвакуации.
После их отъезда Апемант с женой Миттиной, Стратон (он уже четыре года был вдовец), вдова Формиона Амбатия, Евмер и Мосх собрались в андроне обсудить создавшееся положение. Стратон впал в уныние, не видя никакого выхода из западни, в которой они оказались. Теперь, когда Палак завладел морем, не то что Стены, но и Херсонес долго не продержится.
- Значит, нам надо оказаться на стороне победителя! - воскликнул Апемант. - Мы должны дождаться скифов здесь, в усадьбе.
- А ты не забыл, кто выдал лаз? - напомнил Стратон. - Для Палака мы теперь предатели. Не только нас, но, боюсь, и женщин и детей наших он теперь не пощадит.
- Так он же не знает! А если узнает, свалим всё на Формиона! - тотчас нашёлся Апемант. - Скажем, это он настоял, потерял разум после смерти внука, а мы были против. Я ведь и правда был против... Попросим защиты у Мессапии. Мы ведь всегда были за скифов - Палак нас не тронет.
В спор братьев вмешался Мосх. Если удастся добыть корабль или лодку, плыть надо не в Херсонес, а в Симболон. Скифам на землю тавров ходу нет, Стратон и Апемант могут переждать в усадьбе вождя "коршунов".
- Ты как хочешь, а я никуда отсюда не поеду! - твёрдо объявил брату Апемант.
Прикрыв веки, Стратон задумчиво теребил бороду, затем поднял глаза на Мосха.
- Спасибо за приглашение, Мосх. Но Апемант, пожалуй, прав. Убежали - значит, виноваты. А дальше что? Херсонес скоро окажется во власти скифов. Сидеть до конца жизни в усадьбе твоего отца? Или плыть без медного халка на чужбину?.. - Стратон вздохнул. - Нет, придётся-таки остаться. Будем надеяться на защиту Мессапии, всё же мы ей не чужие...
Войдя в свои комнаты, Мосх велел жене собираться - ночью они уходят к "коршунам".
- Зачем вам уходить? - спросил вошедший следом Евмер. - Наша усадьба под защитой Мессапии, скифы нас не тронут.
- Пока сюда приедет Мессапия, на Геро успеет поездить не одна сотня скифов, - мрачно возразил Мосх.
- Ну что ж, идите, - признал правоту зятя Евмер. - Возьмёте лошадей?
Мосх секунду подумал.
- Боюсь за Стенами нарваться на скифов. До Стен можно на конях, а дальше пойдём берегом моря: долго, зато надёжно.
- Я провожу вас до Стен.
- Отец, может, и ты с нами? - спросила Геро, метавшаяся по комнатам, собирая со служанкой в клумак одежду трёх своих малышей.
- Нет, дочь, я останусь. Мне, старому, опасаться нечего. Берегите там детей.
- Ладно. Прикопай где-нибудь всё ценное, - посоветовал Мосх.
Вопреки тревогам простоявших всю ночь на берегу и на стене над Рыбачьей бухтой родных и близких рыбаков и жителей Старого Херсонеса, эвакуация прошла благополучно. Море всю ночь оставалось спокойно, ветер - тихий, попутный при возвращении. Как только сгустилась ночная тьма и фиолетовое безлунное небо усыпалось звёздами, сотня с лишним рыбачьих челнов бесшумно выскользнула из Рыбачьей бухты и через несколько минут растворилась в чернильной черноте моря. Оставшийся на причале Минний наказал рыбакам держаться подальше от берега (плыли, понятное дело, без единого огонька), чтобы их не заметили и не услышали скифы.
На полпути херсонесские рыбаки повстречали два малых корабля и три десятка лодок, переполненных женщинами и детьми из Старого Херсонеса. Основная масса беженцев дожидалась херсонесскую флотилию в темноте возле мыса Парфений. Всего в Старом Херсонесе и Стенах проживало четыре сотни мужчин (включая отряд эфебов из Симболона), больше тысячи женщин, детей, стариков и четыре сотни рабов и рабынь. С собой было велено брать только деньги, ценности, мелкий скот, птицу и съестное; рабов, коров, лошадей и почти все вещи пришлось оставить. Многие хозяева перед уходом выливали и разбивали в подвалах и кладовых пифосы и амфоры с вином и оливковым маслом, чтоб не достались скифам.
Хотя скифы вблизи Стен уже несколько дней не показывались, сотня бывших эфебов во главе с косметом Менесфеем всю ночь караулила внешнюю стену, и только когда небо над горами начало светлеть, построившись в колонну, побежала к мысу Парфений. Несмотря на короткую летнюю ночь, рыбаки успели сделать две ходки и вывезли всех.
К утру Старый Херсонес опустел. Остались только Стратон с двумя дочерьми-подростками, Апемант с женой, Феофантом и двумя малолетними дочерьми, вдова Формиона Амбатия и брошенные хозяевами рабы и рабыни, принявшие на радостях резать оставленных коров, быков, лошадей, объедаться мясом и упиваться до беспамятства оставшимся в подвалах вином, спеша насладиться до прихода скифов недолгой волей.
Утром скифы увидели с Девичьей горы, что херсонесцы вовсю суетятся на портовой стене: таскают на неё камни, доски, брёвна, стучат молотками, топорами. Покрытая чёрными остовами тесно стоящих строений полоска земли между портовой стеной и бухтой всё ещё дымилась, но уже жиденько, не мешая рассмотреть ведущиеся на стене и у стены работы.
Поднялись на восточный склон Девичьей горы поглядеть, что происходит в городе и порту, и навклеры с Дионисием.
- Похоже, они хотят нарастить высоту портовой стены, - предположил Главк.
- Тогда нужно немедля атаковать, - сказал Иненсимей.
Скоро стало понятно, что тяжёлые камни, которые греки укладывают на зубцы стены, предназначены, чтобы сбрасывать их на головы штурмующих скифов. Но куда хуже оказалось другое: скоро из сколачиваемых из брёвен и досок на башнях и перекрёстках тянущейся параллельно портовой стене улице стали вырисовываться грозные очертания десятков камнемётных машин.
- А откуда они возьмут столько жил для баллист? - усомнился рядом с Дионисием ольвиец Никофен.
- Я слышал, боспорцы с большой выгодой продали им жилы для машин, - негромко, но так, чтобы слышали стоявшие с царём чуть поодаль скифы, ответил амисец Пактий.
- Ну, тогда нам достанется...
Поглядев с четверть часа на работу упрямых херсонесцев, даже после потери флота сдаваться явно не собиравшихся (неужели настолько верят в защитную силу таврийской богини и предсказание Ахиллова змея?), нахмуренный Палак, позвав Дионисия, направился к своему шатру - перекусить и обсудить, что делать дальше.
- А может, они не знают, что их послы у нас? - предположил Главк.
- Да нет, наверняка знают, - возразил брату Дионисий.
- Главк, - осторожно откусив кусок нанизанной на кончик ножа жареной бараньей печени, устремил глаза на приятеля Палак, - как поедим, возьмёшь три сотни сайев, отвезёшь послов к воротам. Скажешь, даю им два дня сроку - сегодня и завтра, чтоб открыли ворота. Не откроют - на третье утро их послы лишатся голов перед воротами.
- Будет сделано, государь! - заверил Главк и потянулся ножом за очередным куском баранины.
- А после опять пойдём штурмовать? - спросил с набитым ртом Тапсак.
Палак смочил горло глотком вина.
- Нет. Хватит губить здесь наших воинов, они нам ещё в других местах пригодятся. Будем держать их в тесной облоге, чтоб ни один корабль к ним не проскочил, ни одна их рыбацкая лодка в море не вышла! Подождём, пока голод заставит их просить пощады. А пока они будут думать, мы захватим Старый Херсонес и Стены. Тысячи сайев туда хватит? - обратил Палак вопрошающий взгляд на Дионисия.
- Думаю, хватит.
- Камбис! Твои бойцы уже попривыкли к кораблям. Поедим - грузитесь на корабли и отплывайте.
- Слушаюсь, царь, - кивнул Камбис.
- Асхар, Токсамис! - приняв решение, Палак вновь обрёл уверенность и твёрдую властность голоса. - Мы с вами проедемся к Стенам по суше.
Увидев, что скифы начали погрузку на стоящие у Девичьей горы корабли, на Кабане затрубили тревогу. Половина способных к ношению оружия херсонесских мужчин (включая эвакуированных ночью из Стен) бросилась к портовой стене, другая половина - к южной и юго-западной, ожидая, как и сутки назад, одновременной атаки с трёх сторон. Под расставленными у подножья стен чанами с водой и смолой заполыхали костры.
К счастью херсонеситов, тревога на сей раз оказалась ложной. 15 кораблей, каждый примерно с сотней скифских воинов на палубе, держась как можно ближе к противоположному от города берегу, вышли из Восточной бухты и повернули на запад. Стратеги на всякий случай погнали половину воинов из порта к северной стене: вдруг скифы высадятся в Рыбачьей бухте? Но нет - корабли поплыли к Старому Херсонесу: как видно, скифы всё ещё пребывали в неведении, что сражаться там больше не с кем.
Палак с привычной свитой братьев, племянников, молодых друзей, старших слуг и двумя тысячами сайев (в таборе за старшего остался Иненсимей) поскакал огибавшей вклинившиеся в берег бухты дорогой к Стенам. Скакали неспешной рысцой, любуясь слаженно перебиравшими тонкими лапками вёсел близко от берега кораблями. Когда рысили заросшим камышами берегом последней перед Стенами бухты, навстречу примчал галопом десятник посланной вперёд дозорной сотни. Вспятив коня за пять шагов до трусившего с бунчуком перед царём Тинкаса, десятник доложил, что подъехав к крепости, дозорные не увидели на стенах ни одного грека. Сотник Авразак велел нескольким воинам влезть на стену. Крепость оказалась пуста.
Не дослушав, Палак вытянул плетью коня. Колонна понеслась галопом к Стенам.
Сотник Авразак с двумя десятками всадников ждал царя у распахнутых наружных ворот крепости, остальные его воины рассеялись по городку, торопливо обшаривая брошенные греками дома. Внутренние ворота тоже были нараспашку. Куда же девались греки?
- Наверно, ночью бежали к таврам, - высказал предположение Марепсемис. - Нужно было вечером прислать сюда отряд.
- Да, не догадались, - признал оплошку Лигдамис.
- Можно будет потребовать у тавров их выдачи, - предложил Тапсак.
- Ладно, там видно будет, - въехав через внутренние ворота на территорию Старого Херсонеса, сказал Палак. К мысу Парфений как раз подплывали скифские корабли.
Растёкшиеся по дорогам и клерам сайи обнаружили в усадьбах потухшие кострища с недоеденными тушами быков, коров, коней и упившихся вусмерть рабов и рабынь. Высадившиеся возле святилища Таврополы Камбисовы скифы нашли в соседней усадьбе греков. Дионисий узнал в пленниках Стратона и Апеманта - усадьба оказалась Формионова. От них и узнали, что всех граждан ночью вывезли в город на рыбачьих лодках.
- А вы почему не уплыли? - спросил Дионисий.
- Так ведь мы за скифов! Херсонеситы убили Формиона, и нам там грозила смерть, - сделав правдивые глаза, пояснил Апемант.
- Ну-ну... Никого и ничего здесь не трогать, всё, что взяли, вернуть! - возвысив начальственно голос, приказал Дионисий сотнику захвативших усадьбу скифов. - Эта усадьба принадлежит царевне Мессапие.
Через несколько минут на обширный двор Формионовой усадьбы въехал с двумя сотнями свиты и охраны Палак.
- Ага! А вот и предатели! - грозно обрадовался Палак, подъезжая вскачь к стоявшим с детьми и рабами у входа в дом Стратону и Апеманту. - Вы думаете, я не знаю, кто выдал лаз?!
Апемант, Стратон, испуганно жавшиеся за их спинами дочери-подростки, Феофант, Евмер, рабы и рабыни повалились на колени. Только Амбатия осталась стоять, безучастно глядя на копыта пляшущего под царём в нескольких шагах коня, равнодушная к тому, убьёт её Палак или оставит в живых.
- Это кто рядом с тобой? Сын? - спросил царь Апеманта. - Очень хорошо!
Апемант взмолился о пощаде, уверяя и клянясь, что лаз выдал Формион, а они со Стратоном были против, но Формион после смерти внука словно повредился в уме.
- Они нам ещё могут пригодиться, - тихо сказал Палаку Лигдамис.
- Вы трое поедете со мной на Девичью гору. Бабы пока останутся здесь. После решу, что с вами делать, - окинув оценивающим взглядом лица и груди полутора десятков коленопреклонённых рабынь, объявил Палак.
- Ладно, пойдём, глянем, как тут жила Мессапия, - соскочив с коня, позвал Палак спешившихся за ним братьев, племянников и друзей.
Подождав, пока Палак и его спутники вошли в дом, Апемант, Стратон, Феофант, Миттина, девочки, епископ и рабы поднялись с колен. Ликуя, что гроза миновала, Апемант велел женщинам немедля готовить обильный обед, Евмеру - нести из подвала амфоры с лучшими заморскими винами.
Усадьба Формиона имела типичную для эллинских сельских усадеб планировку, отличаясь от соседних усадеб лишь величиной и богатым внутренним убранством дома. Расположенный в центре немощёный двор примерно в полплефра шириной и длиной в плефр с трёх сторон окружали одноэтажные строения поварни, кладовых, сараев, виноградной давильни, кузницы, рабских эргастулов, хлевов и конюшни, с обращёнными во двор односкатными черепичными крышами, образующими перед ними подпираемый красными деревянными столбами широкий навес. Двухэтажный господский дом под красночерепичной двускатной крышей возвышался с северо-западной стороны. Вместо навеса над нижним этажом нависала деревянная галерея, на которую выходили двери расположенных на втором этаже комнат. Справа и слева, вдоль боковых строений, на галерею вели две крутые тёмно-красные деревянные лестницы с амфоровидными балясинами, такими же, как на галерее. По бокам второй этаж дома примерно на три оргии выступал за галерею, образуя несколько дополнительных комнат над боковыми строениями. В пяти шагах от входа в андрон возвышался мраморный кубический жертвенник с резными бурканиями и виноградными гирляндами на гранях. Перед жертвенником вытянулся на две оргии в длину и оргию в ширину выложенный серым камнем глубокий бассейн для сбора дождевой воды. Посредине дальней от дома стороны двора, между хлевами и конюшней, находился широкий проезд с крепкими двустворчатыми воротами под каменной аркой.
Пройдясь по украшенным мозаичными полами и росписями на стенах, богато обставленным изящной греческой мебелью и красивыми вазами комнатам нижнего этажа, Палак и его спутники через заднюю дверь вышли в раскинувшийся за домом сад. Косясь на черневший под старой раскидистой грушей напротив двери земляной холмик - временный приют недавнего хозяина усадьбы, направились через сад к святилищу здешней Девы.
Похлопав восхищённо ладонями по каменным бокам и мордам выкрашенных в натуральный цвет огромных зубров на краях спускающейся к пристани лестницы, издали выглядевших, будто живые, скифы осмотрели храм Артемиды Таврополы с фресками на стенах и раскрашенной статуей богини, оставленный бежавшими греками на попечении двух пожилых иеродул (всё мало-мальски ценное из него, конечно, вывезли - или, может, припрятали?).
Вернувшись опять к зубрам, Палак с Дионисием решили, что уткнувшиеся высокими носами в берег 15 кораблей останутся в Двурогой бухте - чтобы перехватывать плывущие с закатной стороны к Херсонесу эллинские корабли. На каждом корабле останется по сорок сайев, остальные четыре Камбисовы сотни разместятся в Стенах.
Вернувшись берегом бухты в усадьбу, сели на коней и поехали меж высокими оградами клеров к маяку на западном мысу, взяв в проводники Апеманта. Огонь на верхней площадке вздымающейся из моря на краю мыса слегка сужающейся к верху массивной круглой башни потух, внутри и вокруг не было ни души. Апемант пояснил, что за огнём на маяке следил хозяин ближайшего клера (точнее - его рабы), сбежавший, конечно, минувшей ночью вместе с остальными. Палак приказал разыскать рабов, обслуживавших маяк, и заставить их поддерживать огонь, как прежде, приманивая греческие корабли.
От маяка шагом проехались к Стенам, оглядывая с высокой отвесной кручи южного берега бескрайний простор покрытого рябью сине-зелёных волн пустынного моря, и, сделав круг, вернулись в усадьбу Формиона, куда по приказу Палака сайи согнали всех захваченных в Старом Херсонесе рабынь. Всего их оказалось около полутора сотен - включая грудных младенцев и седых, сморщенных старух. Бегло оглядев с коня сгрудившееся у хлевов бабье стадо (многие красовались в ярких цветных нарядах, брошенных бежавшими в спешке хозяйками), Палак выбрал парочку грудастых и задастых, с более-менее симпатичными лицами. После царя выбрали себе "ночных кобылиц" братья, племянники и друзья. Остальных разобрали телохранители и слуги. Никому не приглянувшихся старух и малявок заперли в сарае.
Проведя приятный вечер и бессонную ночь в комфорте Формионовой усадьбы, на другой день, после обильного завтрака, Палак с прибарахлившимся в здешних усадьбах двухтысячным войском отправился обратно в табор, прихватив с собой и двух своих дойных кобылиц, посаженных за спины Зариаку и Мазаку. За войском гнали четыре сотни рабов и рабынь (в их числе и полтора десятка рабынь из Формионовой усадьбы) - чтобы мягкими бабьими телами скрасить походное житьё воинов, а мужчин и детей обменять у навклеров на вино. Всё обнаруженное в Старом Херсонесе и Стенах вино, погрузив на телеги, тоже повезли в табор, чтобы, как и баб, разделить по-справедливости между всем войском.
Мессапия попросила у Палака дозволения уехать с Туонис (у которой накануне впервые в положенные дни не пошла кровь) в усадьбу Формиона.
- Обождите до завтра, - сказал Палак. - Если херсонесцы не откроют ворота, завтра уедете.
Назавтра ворота остались закрыты. Обсудить условия сдачи города никто не явился. Ну что ж, пусть теперь пеняют на себя - Палак довольно их щадил.
Ночью с западного моря нагнало свинцовых туч, с утра заморосил спасительный для выжженных солнцем трав дождь.
Глядя с шатрового порога сквозь дождевую муть на мокрые тёмные крыши притихшего, будто брошенного жителями города (но железные шлемы и копья одиноких дозорных по-прежнему маячили на башнях), Палак, не поворачивая головы, спросил стоявших за плечами друзей, кто желает проехаться с послами к воротам.
- Дозволь, я съезжу! - тотчас вызвался Тапсак.
- Добро, езжай. Возьмёшь с собой четыре сотни сайев.
- Дозволь, и я поеду с сыном, - попросил Иненсимей.
- Много чести, - отверг Палак. - Тапсак сам справится. Перед тем, как казнить, ещё раз предложишь им открыть ворота.
- Угу, - кивнул Тапсак. - А как прикажешь казнить?
- Не будем мучить стариков, - решил Палак. - Отрубишь им головы. И не всем сразу, а по одному.
Шагнув из шатрового проёма под дождь, Тапсак лихо взлетел на подведенного слугой высокого тёмно-гнедого коня.
- Погоди, дам тебе помощников, - остановил его Палак и велел Зариаку привести Стратона, Апеманта и Феофанта. Через полминуты те стояли с непокрытыми головами перед входом в царский шатёр.
- Я дал время херсонесцам до сегодняшнего утра, чтобы открыть ворота, а если нет, обещал казнить попавших в мои руки херсонесских послов, - водя хмурыми глазами по лицам Стратона, Апеманта и Феофанта, сказал Палак. - Как видите, ворота остались закрыты. Поэтому, я хочу, чтобы вы сослужили мне службу. Докажите мне свою верность - отрубите головы вашим послам.
- Я не стану этого делать, - опустив взгляд в ноги царю, сказал Стратон.
- Если откажетесь, сами лишитесь голов вместе с послами, - сурово отрезал Палак. - Решайте...
По знаку Палака сайи подсадили всех троих на запасных коней и, окружив, порысили за Тапсаком к выезду с аллеи.
Палак, трое его братьев с сынами, Мессапия и Туонис со служанками, друзья и слуги царя, тысячники, сотники, вожди и скептухи племён, сотни простых воинов, навклеры оставшихся у Девичьей горы кораблей (в их числе Пактий с Тимосфеном) и многие их матросы, растянувшись густыми рядами по северному крутосклону горы, молча следили за ехавшей неторопливым шагом по дну балки в пелене непрекращающегося дождя колонной всадников. Едва передние всадники показались на спуске, дозорные на башнях протрубили тревогу, и через минуту юго-западная и южная стены, будто обсаженные тучами слетевшегося на поживу воронья, чернели прибежавшими на защиту горожанами.
Со спрятанными в горитах луками и прикрывающими левый бок щитами, скифы ехали по четыре в ряд: сперва двести всадников, затем четверо всадников тащили за хвостами коней привязанных за руки стариков с непокрытыми седовласыми головами, за ними ехал Тапсак и ещё две сотни сайев. Херсонеситы на стене угрюмо молчали; никто нигде не шелохнулся, не произнёс ни слова, даже попрятавшиеся от дождя птицы молчали - только гулко выбивали дробь сотни копыт на выстеленной каменными плитами дороге.
Доведя послов до заворота дороги к закрытым воротам, где в куче пепла лежали обгорелые колёса, оси и дышло телеги, в которой сожгли несчастного Стефана, скифы развернули коней мордами к стене.
По приказу Тапсака Апемант сполз с коня и, сделав три-четыре неуверенных шага в сторону ворот, визгливым, дрожащим голосом прокричал, что царь Палак даёт херсонеситам последний шанс спасти от смерти послов.
Стратеги, демиурги, эйсимнеты, родные и друзья послов угрюмо стояли на башне и стене над воротами, не замечая катившихся с каплями дождя по лицам слёз.
В мёртвой тишине миновала минута. Тапсак что-то тихо приказал воинам, державшим на привязи послов. Те спешились, освободили запястья стариков от арканов и встали у них за спинами, положив левую ладонь на плечо. В тягостном молчании миновала ещё минута.
Наконец Тапсак посчитал, что выждал достаточно - ведь с самого начала было ясно, что ворота останутся закрытыми. По его команде воин, державший ближнего к нему посла (им оказался Гиппоклид), подвёл его к стоящему возле Стефанова кострища Апеманту и, надавив на плечо, поставил на колени.
- Дай меч греку, - приказал Тапсак.
Вытянув из ножен акинак, сай протянул его Апеманту.
- Прощайте, граждане! Не сдавайте город! - хриплым, надтреснутым голосом прокричал Гиппоклид. На стене заголосили дочери Гиппоклида.
Трясущейся рукой Апемант взял протянутый сайем короткий меч, с трудом сцепив на рукояти негнущиеся пальцы, едва не выронил его на дорогу.
- Нак-клонись, - стуча зубами, попросил Апемант.
- Не промахнись, - повернув лицо к Апеманту, попросил Гиппоклид. Согнув спину, он ухватился за обод лежащего перед ним колеса и склонил голову.
Взяв акинак обеими руками (так меньше дрожи), Апемант вскинул его над головой и, прицелившись, зажмурив глаза, с громким вскриком резко опустил на шею казнимого. Голова Гиппоклида, легко отделившись от тела, упала между изъеденными огнём спицами тележного колеса. Звякнув остро отточенным концом о дорожную плиту, акинак выскользнул из рук Апеманта. Глядя выпученными глазами на хлещущую из безголовой шеи кровь, Апемант подобрал выпавший меч, сделал несколько шатающихся шагов в сторону, готовый свалиться рядом с Гиппоклидом, и поглядел на Тапсака.
Вернув окровавленный акинак сайю, Апемант с облегчением поспешил к всадникам.
- Давай следующего, - приказал Тапсак стоящему позади второго посла сайю. Тот повёл своего подопечного к кострищу.
Тапсак повернул голову к стоящему в окружении всадников с другой стороны его коня Стратону.
- Теперь ты...
Стратон мотнул головой:
- Нет... я не буду...
- Сейчас сам там ляжешь.
Стратон опустил глаза.
- Тевтар! - Тапсак указал глазами на Стратона сайю, водившему на казнь Гиппоклида. Тот вытянул только что вложенный в ножны акинак и, положив ладонь на плечо Стратона, повёл его следом за вторым послом к кострищу.
- Брат, пожалуйста, сделай, что они велят! Пожалуйста, брат... - пляшущими губами попросил Апемант. Стратон, не взглянув, прошёл мимо.
Отпустив плечо Стратона, сай отстал на шаг и поднял над головой акинак. Апемант зажмурился. Резко махнув справа налево, Тевтар, будто серпом, снёс голову Стратона с шеи. Из обрезанных жил навстречу дождю тёмным фонтаном хлынула кровь. Голова Стратона с громким стуком упала на край дороги и скатилась по мокрой траве к оглобле, а туловище с выставленной вперёд левой ногой всё ещё стояло, будто раздумывая, не идти ли дальше. Наконец колени подогнулись, и безголовое тело Стратона упало на ноги Гиппоклида, поливая их хлеставшей из обрубленной шеи кровью.
- Неплохой удар, - похвалил Тевтара Тапсак.
- Ну а ты, - обратился он по-эллински к стоящему слева возле его коня Феофанту, - готов служить скифскому царю или...
Вскинув преданные собачьи глаза на Тапсака, Феофант торопливо закивал серым, как сегодняшнее небо, лицом.
- Хорошо, иди, возьми акинак...
Закусив до крови нижнюю губу, чтоб не стучать зубами, Феофант взял протянутый с хищной ухмылкой Тевтаром кровоточащий меч и, обойдя стороной лежащего на краю дороги дядю Стратона, подошёл к стоящим перед кострищем скифу и Хайромену.
Сай поставил подопечного на колени. Наклонясь вперёд, Хайромен упёрся ладонями в камни дороги, опустил голову между вскинутых плеч и крепко зажмурил слезящиеся глаза. Зайдя с правой стороны, Феофант поднял зажатый в правой руке меч и, закрыв глаза и отвернув лицо, что есть силы кинул руку вниз. Отточенный, как бритва, акинак с хрустом вошёл в покрытый редкими белыми завитками затылок и, выйдя снизу через глазницы и переносицу, отсёк верхнюю половину головы. Увидев вывалившуюся в мокрую золу кострища розово-серую массу, Феофант выронил меч, сделал несколько подгибающихся шагов в сторону и, упав на четвереньки, выблевал всё, что было в желудке.
Двух оставшихся послов обезглавил рукою мастера Тевтар.
Обхватив побелевшими пальцами древко копья, Минний глядел, как Апемант, Феофант и скифы рубят головы послам, чувствуя, как его волосы под шлемом встали дыбом, а по спине пробегает мороз от пронзившей жутью мысли, что если б Пактий ему не запретил, он сам лежал бы сейчас там, у кострища, без головы...
Как только четыре сотни сайев порысили вверх по дороге, оставив возле кострища пять обезглавленных тел, хмурый, как завесившие небо тучи, Палак, наклонив по-бычьи голову, стремительно ушёл сквозь расступившихся слуг в свой шатёр. Решительно подойдя к сидящей у дальней стены, обхватив руками поднятые к подбородку колени, Филее, запустил пальцы в волосы над её лбом и поднял ей голову. В угрюмое лицо Палаку снизу глянули огромные, переполненные влагой, страдающие ланьи глаза. По щекам рабыни скатились две крупные алмазные слезы. Возбуждённый зрелищем казни, Палак нетерпеливо выпростал из штанов напряжённый конец, провёл выпуклой головкой по прикрытым длинными загнутыми ресницами глазам, мокрым круглым щекам, верхней губе и подбородку, с трепетом ощущая тепло и нежный глянец девичьей кожи. Затем сунул разбухшую, отвердевшую головку между губами. Рабыня послушно открыла рот...
Итак, даже потеряв всякую надежду на чью-либо помощь, херсонесцы продолжают глупо упорствовать. Придётся сидеть тут до осени, а может, и до зимы. Ну что ж, он подождёт, пока они съедят всех собак, птиц и крыс. Но даже если они начнут есть своих детей, это их не спасёт: всё равно, месяцем раньше или позже, он войдёт в этот город, даже если это будет город мёртвых.