Михайлов Константин Константинович : другие произведения.

Пытка любовыью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Константин Михайлов
   ПЫТКА ЛЮБОВЬЮ
  
   Повесть
   Самиздат
   2017 г.
   БОЛЬНИЧКА
   Зоновскую больницу, в которой размещались и санчасть, и стационар, зэки называли больничкой. Это был длинный одноэтажный щитовой барак под шиферной кровлей, выстроенный по единому проекту, как и все жилые бараки в этой зоне. Все они были некогда крашены зелёной краской, которая достаточно выцвела и обшарпалась на грубо строганных вагонных досках, которыми были обиты стены бараков снаружи.
   За бараком больнички, метрах в трёх от него, проходил длинный сплошной дощатый забор пятиметровой высоты, крашенный белой известью, с тремя нитями колючей проволоки поверху, за которым была местная промышленная зона лагеря. А со стороны фасада и с торцов, барак больнички был огорожен уже забором, сваренным из нешироких ржавых полос листового проштампованного металла. Этот "проштампованный" забор был наполовину ниже деревянного в высоту. По верху этого забора и входной калитки, из такого же металла, также были натянуты по три нити колючей проволоки. Штыри из арматуры, на которых была натянута колючка, были наклонены во внешнюю сторону от барака.
   Таким же "проштампованным" железным забором, протянувшимся во всю длину лагеря, были отгорожены и все жилые бараки в зоне. Этот забор проходил параллельно фасадному забору больнички, но был на противоположной стороне лагеря. За этим забором была жилая зона лагеря, которая внутри была перегорожена ещё несколькими "проштампованными" заборами с колючей проволокой поверху, перпендикулярными к общему забору. Эти перегородки разделяли жилую зону на отдельные локальные зоны. Зэки называли их кратко - локалками.
   В каждой локалке было по два жилых барака, расположенных крылечными фасадами друг к другу. Входные калитки локалок жилой зоны были открытыми и днём и ночью. В них ещё не были установлены замки. Калитка же локалки больнички, после окончания её работы, запиралась изнутри на мощный самодельный ригельный замок, изготовленный на местной промзоне лагеря.
   Короткий, метра в три-четыре, проход от входной калитки больничной локалки до входа в сам барак больнички, был опять же огорожен с обеих сторон такими же "проштампованными" металлическими заборами с колючкой поверху и с отдельными калитками в них, всегда закрытыми на висячие замки. В связи с этим, подойти к какому-либо окну барака больнички, или, тем более, заглянуть в какое-либо окно, было делом невозможным. Таким образом, барак больнички был хорошо огорожен со всех сторон, и от этого выглядел каким-то отдельным, хорошо огороженным исключительным островком особой жизни в этой зоне усиленного режима.
   Ночевать в больничке, кроме больных, лежащих в её стационаре, могли лишь четыре зэка, которые числились в штате её работников. Такими зэками были завхоз больнички, лечащий врач стационара, и два стационарных санитара. Больничка была для них местом, где они и работали, и ели, и спали. Они не ходили, как все другие заключённые, на утренние и вечерние проверки. Их учитывали и без этого. Это были исключительные преимущества перед всеми "прочими" зэками в зоне.
   В больничке не было и какого-либо дежурного поста прапорщиков. Да и с обычными обходами и проверками дежурные прапорщики и офицеры редко там появлялись. В общем, больничка была как бы своеобразным "святым местом" в зоне.
   Барак больнички, с решётками, изображающими солнечные лучи, на всех её окнах, был разделен на два крыла. По левую сторону от входа в барак с небольшим вестибюлем, было крыло санчасти с коридором во всю его длину. По обе стороны коридора были двери. Здесь были кабинет вольного начальника больницы, лечебный кабинет зубного врача и приёмный кабинет вольного фельдшера, женщины предпенсионного возраста, которой зэки дали погоняло (кличку, прозвище) Конь-баба. Были и просто закрытые двери без табличек, но что скрывалось за ними, большинству зэков зоны было неизвестно. Потолок и верх стен коридора были крашены известью, а низ стен, в рост человека, был выкрашен тёмно-зелёной масляной краской. В конце коридора было окно с "лучистой" решёткой между рамами, которое освещало этот коридор в дневное время.
   По левую сторону от входа в этот коридор санчасти, сразу же за приёмным кабинетом фельдшера, было окошечко в стене для выдачи лекарств не стационарным больным. Оно было с деревянной дверцей, которая чаще была закрытой, чем открытой. Это было выгодно всем, - и простым зэкам, и зэкам-санитарам больнички, и её вольному медперсоналу.
   Простому зэку от этого было неплохо побыть как можно дольше времени "по уважительной причине" там, где можно было встретить старого знакомого или кента (друга, приятеля) из другого отряда колонии. Можно было и просто, стоя в очереди, услышать из разговоров других зэков некоторые зоновские новости. Вольной медсестре, естественно, и спешить было незачем. Зэкам же санитарам больнички это позволяло и трудиться не спеша, и повышать, таким образом, свой зоновский авторитет среди простых зэков.
   Никто никогда не объяснял зэкам, пришедшим в больничку за лекарствами, почему окошко для выдачи лекарств так долго не открывают. Значит "так надо". А будешь стучать в окошечко, можешь нажить себе неприятности. Если не сейчас, то позднее. Ведь из зоны зэку деваться некуда. Сидеть да сидеть. А самый маленький срок в этом лагере был три с половиной года. В зоне, численностью около двух тысяч зэков, такой маленький срок был тогда лишь у двух-трёх заключённых. Сроки были от "пятерика" и выше. Да и с "пятериками" зэков было маловато. В основном - от семи и выше.
   Сроки заключения от пяти до семи лет считались средними, от семи до десяти - нормальными, а от десяти и выше - большими. В связи с этим зэки говорили, что срок в три года можно на одной ноге на параше просидеть, и вольные пирожки из ж... ещё не все успеют вылететь.
   По правую сторону от входа в барак больнички было крыло уже именно той самой больнички, попасть в которую так хотелось бы любому простому зэку. Это был стационар. Входная дверь в стационар из маленького вестибюля была постоянно закрыта на ключ. Если кто-то из зэков приходил к больному для того, чтобы передать ему сигарет или чаю, (какие ещё "передачи" для больного могут быть в зоне?), то стучать в дверь ему нужно было аккуратно, не слишком долго и не слишком громко.
   Стучать так приходилось, с перерывами для ожидания, минут пять-десять, иногда пятнадцать. Затем дверь открывал зэк-санитар, и через какое-то время из двери выпускали больного. "Минут на десять", как и говорил зэк-санитар с непререкаемым тоном в голосе.
   Здесь в маленькой прихожей-вестибюле, с рукописными стенгазетами на стенах, можно было и поговорить. Можно было и выйти покурить на крыльцо, если было лето. Но на крыльце постоянно дежурили по два зэка-козла, к которым часто подходили поболтать другие зэки-козлы, дежурившие по зоне. Поэтому и разговаривать о чём-то серьёзном на крыльце больнички другим зэкам было невозможно. Да и находиться в окружении козлов было не по душе простому зэку. Обычно больному передавали малявы (записки) от себя и от других его кентов, и на этом, после нескольких фраз, встречи и заканчивались. И больной аккуратно стучал в дверь стационара, чтобы опять вернуться на своё место отдыха.
   Игорь, один из зэков, сидевших в этой зоне, по началу своего пребывания в ней недоумевал, почему больницу в зоне зэки называют больничкой. Это слово как-то резало его слух, не привыкший ешё к зоновскому базару (разговорному сленгу) зэков. Он довольно длительное время после прихода в зону в разговорах называл зоновскую больницу санчастью. Однако, с годами, и он стал иногда употреблять слово "больничка", поняв, что когда-то, в давние годы, зэки придали таким вот образом, какую-то степень своеобразного ласкательного звучания этому зэковскому слову-понятию.
   Зэки - народ немногословный. Особенно те, у кого на плечах лежат приличные или большие срока. Поэтому зэкам необходимо и называть все вещи кратко и своими именами, понятными зэкам. Зэки "со стажем" знают, что зоновская больничка не в состоянии вылечить человека от серьёзной болезни. В больничку, как правило, поставляются лекарства с закончившимся сроком их годности или с близким к этому сроку. Но больничка может на какое-то время позволить попавшему в её стационар зэку хоть немного отдохнуть от постоянных ежедневных проверок и шмонов (обысков), от тяжёлого и зачастую опасного труда-перевоспитателя, от многочисленных ограничений, от голода и холода. Больничка может позволить зэку хоть на какое-то время избавить себя от монотонной тяжести постоянного зоновского "порядка", установленного так, что всё, кроме дышать, - "нельзя" или "неположено", и чтобы жизнь не казалась зэку сладкой, и чтобы небо было для него с копеечку.
   И вот Игорь уже неделю "отдыхает" на больничке в "своей" зоне, на усилке (на усиленном режиме). До этого он был уже здесь, но как тяжело больной, а затем он почти три месяца отлежал на областной больничке, находящейся в этом же городе, в Сибири, но на зоне строгого режима (на строгаче).
   Сейчас, "на отдыхе", он был одет так же, как и другие немногочисленные больные зэки в больничке. В видавший виды фланелевый халат, потускневшего тёмно-серого цвета, в нижнее бельё, состоявшее из застиранных "до не могу" белых х/б кальсон и такой же рубахи, и в старые тапочки-шлёпки.
   Тапочки-шлёпки стучали по полу стоптанными резиновыми подошвами, но пройти не стуча подошвами в них было просто невозможно. Больничные зэки-санитары, не выходя из своего кабинета-каптёрки, знали по этим шлепкам тапочками по полу о передвижениях больных зэков. Это им было на руку, и они могли спокойно мотать свой срок, не утруждая себя пристальным наблюдением за больными зэками.
   Они "по долгу службы" обязаны были сообщать "куда надо" о любых нарушениях режима содержания больными. Но зачем им стучать на кого-то из больных, если от этого "стука" режимно-оперативная часть может нарушить и их удобную зоновскую жизнь? Исключением из этого правила могут быть лишь случаи драки, пьянки или обжорства колёсами (таблетками). Но это могут быть лишь редкие и исключительные случаи, потому что санитары за этим секут (смотрят, следят). А колёсами они сами приторговывают, но через своих, проверенных зэков, и вне барака больнички. Поэтому жизнь зэка на больничке и является отдыхом и для больных зэков, лежащих "на больничке", и для здоровых зэков-санитаров.
   Первый раз Игорь пришёл в зоновскую больничку с не затихающей болью в левом лёгком. Эта боль сделала его за одну ночь просто чумным. Сразу же после утренней проверки он пошёл в санчасть, отстоял очередь в кабинет фельдшера, и, после измерения температуры, сразу же был положен в стационар "на больничку".
   Температура оказалась за сорок градусов. Баба-конь мерила её четыре раза, меняя градусники. Потом заставила Игоря раздеться до пояса и осматривала его подмышки. Надев очки с толстыми линзами, она внимательно проверяла, не натёрты ли подмышки перцем или горчицей, или ещё чем-нибудь, для поднятия температуры кожи.
   Отдыха тогда на больничке у Игоря не было. Температура сорок и выше держалась две недели. Игорь редко вставал с кровати. Боль в левом лёгком была при дыхании, и Игорь старался, как мог, дышать лишь правым лёгким.
   По ночам верхняя половина его тела горела огнём, но ему было холодно, потому что ноги его были холодны как лёд. Особенно ступни и пальцы ног. Он старался согревать их своими горячими ладонями, но ладони оставались горячими, а ноги холодными. Руки не охлаждались, а ноги не согревались. И он мёрз в постели, не засыпая от этого по ночам. Лишь днём ему удавалось уснуть на часок-другой. Но, проснувшись, он вновь чувствовал себя чумным, а ноги опять мёрзли, и их невозможно было согреть никак.
   Могила (такое погоняло было у зэка, работавшего лечащим врачом в стационаре) прописал Игорю какие-то уколы и таблетки. Но они ничуть не помогали. Был случай, что однажды у Игоря потемнело в глазах, и он лишь по стеночке смог добраться из коридора стационара до своей шконки (койки).
   Но не ходить и просто мёрзнуть, сидя или лёжа, было тоже невыносимо. А в палатах больнички было довольно-таки тепло, хоть и стояла зима. Лишь в зэковском больничном туалете было прохладно, потому что санитары держали в нём форточку постоянно открытой, в связи с тем, что больным зэкам только там и разрешалось курить. Сами же санитары пользовались тёплым и чистым мужским туалетом для вольных, который запирался на ключ.
   Вольными работниками мужского пола на больничке были главврач, он же начальник больницы, молодой офицер небольшого роста, который появлялся иногда в больнице в военной форме капитана, в наброшенном на плечи белом халате; и зубной врач, который сам постоянно месяцами болел, и появлялся в больнице за год лишь на две-три недели.
   Самочувствие Игоря в то время, скорее всего, лишь ухудшалось. Так проходили день за днём. Но неожиданно в больницу приехала областная комиссия с проверкой. Они ужаснулись оттого, что больной с температурой за сорок лежит здесь уже две недели. Ведь если зэк крякнет (умрёт) в больнице, то отвечать придётся за это и им, членам комиссии. За то, что недоглядели.
   Они знали, что Могила защитил свою кандидатскую диссертацию "по клещам или по бабочкам", как выражались знающие об этом зэки в зоне. На воле он лишь "преподавал что-то в каком-то ВУЗе". Лечащим же врачом он никогда не был, и не являлся лечащим специалистом. Но у него был диплом. Поэтому, хотя, скорее всего, были и более обоснованные и веские для этого причины, он и был лечащим врачом стационара. По-видимому, исходя из всего этого, комиссия срочно направила Игоря в "зэковскую" областную больницу.
   Этот путь был проделан им в автозаке, с заездом автозака в городскую тюрьму, где были взяты ешё какие-то больные, или этих зэков просто доставляли в какие-то другие места. Игорь смутно всё это помнит из-за своего чумного состояния.
   На областной больничке оказалось, что в его лечащем отделении нет лечащего врача, так как она только день назад как ушла в отпуск. Замещавшая её женщина-врач, которую, по её выражению, "упросили побыть лишь один месяц в этой больнице", была врачом-кардиологом, работавшей в какой-то городской поликлинике.
   Она долго объясняла это Игорю, извиняясь, за то, что она не специалист, и что здесь она оказалась лишь "по воле случая". Затем она сказала, что выпишет Игорю такие лекарства, которые "как бы заморозят" его состояние болезни, и не дадут болезни далее прогрессировать. А когда выйдет из отпуска Таисия, так она называла ушедшего в отпуск врача, то она вылечит Игоря, потому что является лучшим врачом города по своей специальности.
   Так Игорю пришлось проваляться ешё один месяц, дыша одним лёгким, чтобы не болело больное, и мёрзнуть ночами от своих ледяных ног. Состояние его было по-прежнему чумным, он мало с кем общался, и в основном лежал в постели, не снимая больничного халата, поджав ноги и укрывшись с головой под тонким байковым одеялом, чтобы не мёрзнуть, хотя в палате было не холодно. Лежать на спине он не мог, потому что ему кололи раз по десять в день больные уколы в ягодицы. Невозможно было и сидеть более-менее ровно, как все нормальные люди, да и ходить было больновато.
   Таисия действительно вылечила его после того, как она вернулась из отпуска. Она сразу же изменила его прежний курс лечения. Затем, по прошествии какого-то времени, она ещё раза два или три меняла его. А при первом прослушивании Игоря и в беседе с ним, она так смотрела на Игоря, как будто удивлялась тому, что этот человек всё ещё может сам держаться на ногах без посторонней помощи. По крайней мере, этот чисто человеческий взгляд Таисии надолго запомнился Игорю, хотя он был тогда и в чумном состоянии.
   Все зэки любили Таисию за то, что она по-человечески относилась к больным зэкам, как к простым больным людям, нуждающимся в её помощи. Зэки рассказывали вновь прибывшим больным, что она "немножко дура", что её с радостью приняли бы в любую больницу города, а она работает здесь, в зоне, врачом. Рассказывали, что однажды она попала в аварию на машине, и у неё была "вдребезги разбита голова", и вместо частей черепа, удалённых при сложнейшей операции, у неё "кое-где стоят искусственные пластины, а в одном месте и вовсе нет ничего". Но она лечит зэков, и каждый день задерживается в больнице допоздна.
   Таисия была красивой женщиной лет тридцати, с волосами каштанового цвета до плеч, завитыми в крупные локоны не мешающей ей в работе причёски, с большими карими глазами, и с красивой, женственной улыбкой, обнажающей ровный ряд крупных белых верхних зубов. Она ничуть не стеснялась жадных зэковских глаз и часто одевалась в облегающие её красивое тело короткие юбки и в кофты с достаточно глубокими вырезами, чуть обнажающими её красивую, высокую грудь.
   В палате, при осмотре очередного больного зэка она могла наклониться над его кроватью, прослушивая или простукивая его пальцами рук, ешё больше обнажив при этом видимость своей груди. Или могла закинуть ногу на ногу, показав при этом больным зэкам в палате часть красивого бедра, обтянутого тонкими колготками.
   Её белый халат был постоянно с расстёгнутыми пуговицами, а на шее постоянно висела трубка для прослушивания. Она ходила быстрым широким шагом, полы её халата при этом развевались, а её женственная походка "сводила зэков с ума". Но ни один зэк не смог бы её оскорбить действием, поведением или словом. Такого зэка просто сразу бы задавили другие.
   Обращаясь к ней с вопросом, или отвечая на её вопросы, зэки называли её не иначе, как Таисией Александровной. Она разговаривала с зэками запросто, и как-то неофициально. Ответной шуткой, улыбкой или искренним красивым смехом отзывалась она на шутки зэков. И никто из них не мог сказать при ней грубую или пошлую шутку.
   Но в разговорах между собой, а такие разговоры возникали часто, и особенно после её очередных и внеочередных обходов больных, зэки называли её просто Тайкой. Но это звучало не оскорбительно, а как-то человечно, немного по-свойски, и чуть грубовато, по-зэковски, но так, как только зэк может называть всем зэкам знакомого, всеми ими любимого и дорогого человека.
   - Ну, Тайка, даёт! Во светанула! - восхищённо говорил кто-то, после её выхода из этой палаты.
   - Аж дух перехватило, - откликался другой.
   - А буфера как засветила! Зарыться бы в них мордой, - восхищался третий.
   - Да нужён ты был там, со своей колючей харей, - говорил кто-то под общий хохот.
   Зэки в зоне с годами отвыкают от улыбок. Они, как правило, либо ухмыляются, либо хохочут.
   - У меня чуть ку-ку не поехало... Нога на ногу... А ляжки! -
   - Перед глазами стоит. -
   - У меня тоже вон... До сих пор стоит. -
   - Когда х... стоит, - ку-ку не работает. -
   И опять хохот-ржание.
   - Да чё она, специально, что ли, светит? - спрашивал кто-нибудь из новоприбывших из другой зоны.
   - Да не-е-ет, - отвечал кто-нибудь или многие, вставляя каждый свои фразы - Она этого не замечает... Она же дурочка... У неё кости в черепе не все свои после аварии, - и при таких объяснениях, как правило, потом добавлялось, - Но за зэка она жизнь положит. -
   Так уж принято было говорить о Таисии на областной больничке среди зэков. Но под словом "дурочка" или "дура", которое и произносилось-то как-то по-особенному, подразумевалась её человечность, которая резко выделяла её, как единственную из всех остальных, "умных", работников карательного учреждения строгого режима.
   Это быстро понимали вновь прибывшие на областную больничку зэки. Им рассказывали и о том, что она сама где-то доставала или сама покупала для тяжелобольных зэков те лекарства, которых не было в больничке. Как она по несколько раз в день заходит в палаты к тяжелобольным. И о том, как она "чуть ли не своими руками выгребала г...но" из-под тяжелобольного зэка. Как обмывала его водой, вытирала его, меняла простыни, и подтирала пол возле его кровати, когда работавшего медбратом зэка, который и должен был всё это делать, увели за что-то менты (дежурные прапорщики) из больнички в ШИЗО (в штрафной изолятор). Потом она сняла резиновые перчатки, сняла свой халат, и вызвала из кабинета по телефону зэка-медбрата с первого этажа больнички, чтобы тот унёс всё, лежавшее кучей в коридоре, в прачечную.
   Мылась она после этого в зэковской душевой. А там не было и защёлки на дверях, и замок был сломан. Перед заходом в душевую Таисия попросила бывших в коридоре зэков, чтобы они сказали другим, что она будет мыться, и чтобы кто-нибудь случайно не вошёл. Эта весть мгновенно облетела всех зэков второго этажа.
   А первый этаж больнички был всегда заперт на ключ. Там располагалось туберкулёзное отделение, и зэкам второго этажа вход туда был строго запрещён. Зэков через вход на первом этаже лишь проводили после этапа на второй этаж и также уводили на этапы по "своим" зонам. Вольный медперсонал уходил и приходил на работу ежедневно через эту дверь с глазком в ней. Открывал её прапорщик, дежурящий на первом этаже, в фойе, у входа в больницу, в застеклённой будке-конторке.
   Никто из зэков тогда не зашёл, и даже не заглянул в душевую, где мылась красивая голая женщина. Единственная вольная женщина, среди голодных зэков, на всём втором этаже больнички. Зэки только смотрели дурными глазами друг на друга, зная, что это так. Но никто не мог оскорбить хоть каким-то действием любимую всеми зэками Тайку. Ведь этим бы он оскорбил всё то человечное и справедливое, что "сидит глубоко в душе" у каждого человека. В том числе и почти у каждого подлого совейского зэка, кроме лишь некоторых, из пидоров и козлов. Но быть похожим на таких "некоторых", никто из зэков второго этажа не хотел.
   Увидев, что после выхода из душевой Таисия прошла в свой кабинет с головой, повязанной простым вафельным белым больничным полотенцем, несколько зэков достали из своих сидоров (вещмешков) для неё свои, большие новые и махровые. Они берегли их, вытираясь после душа "больничными". Четыре или пять зэков передали их Таисии в кабинет через пожилую вольную медсестру с первого этажа, которая в это время случайно зашла по каким-то делам на второй этаж в сопровождении зэка-медбрата с первого этажа.
   Ходит и лагерный слушок о том, что тот зэк, чьим полотенцем сушила Таисия свои волосы, целый год потом берёг это полотенце. Не вытирался им сам, а лишь иногда, достав из целлофанового пакета, нюхал его, блаженно закатывая при этом глаза, и покачивал головой, как обалдевший.
   Таисия же вернула этому зэку его полотенце через день после того случая свежевыстиранным и свежевыглаженным. Но что взять с голодного совейского зэка? Ведь могла же Таисия в своём кабинете вытирать им и не только свои волосы, но и ещё раз обтереть им и своё тело. Чего ей стесняться в своём кабинете, закрытом на ключ, вольную санитарку с первого этажа?
   Да и почему зэки так решили, что полотенце было выстирано и выглажено? Да неважно, что слышали, как она сама это говорила. Да ведь может быть и так, что полотенце было просто просушено ею, и аккуратно сложено. Ведь Тайка могла и забыть, что не выстирала его. Ведь у неё же "пол черепа нет своего"! Попробуй, с такой "худой крышей", да всё упомнить. Про какое-то там полотенце. Да оно ведь бабьим духом пахнет!!!
   При выписывании Игоря из больницы Таисия сказала ему, что ему придётся ещё полечиться на "своей" зоне. Объясняла она это тем, что это просто нужно, потому, что у Игоря длительное время не было необходимого курса лечения. Сказала, что у Игоря был жидкий плеврит, и после плеврита осталось "небольшое пятнышко на левом лёгком". Что она не откачивала у него скопившийся гной из плевры лёгкого шприцем, а применила иной метод лечения, увидев достаточную силу его организма. Сказала, что сейчас она не может выписать его "от себя" на первый этаж, в туб. отделение, потому что оно переполнено. Сказала, что организм у Игоря достаточно сильный, чтобы бороться с болезнями, и пожелала ему, чтобы он полностью вылечился от побочных эффектов после жидкого плеврита.
   Игорь вежливо попрощался, искренне пожелал ей счастья в жизни, и пошёл собираться на этап в "свою" зону. Этап должен был быть утром следующего дня. Собрав свои пожитки в небольшой рюкзак, с которого ещё на новосибирской пересыльной тюрьме один надзиратель срезал "от нечего делать" верхний брезентовый клапан, который, в принципе, не очень-то был и нужен, Игорь лёг на постель поверх одеяла. Лёжа на спине, он заложил руки за голову и подумал о том, что судьба распорядилась оставить его в живых в этом мерзком мире.
   - Что ж, живи, подонок, - думал он про себя, - Посмотри ещё на мир, как через увеличительное стекло. Ведь маленькая зона, это почти то же самое, что та, большая, за колючей проволокой. Та, большая, также вся огорожена колючей проволокой, и её также охраняют солдаты доблестной армии. Но в маленькой зоне лучше всё видно, потому что далеко и ходить никуда не надо.
   И, всё-таки, как хорошо, что и в этой маленькой зоне есть такие люди, как, например, Михалыч или Таисия. Каждый из них, - это один из тысячи или из нескольких тысяч. Они не оскотинились ни в большой, ни в маленькой зоне. И я не должен оскотиниться. Иначе - и жить мне тогда незачем. Если я стану скотом, то те знания, которые я понял, и которых ещё никто не знает, кроме меня, сделают этот мерзкий мир ещё омерзительнее. Если их, конечно, не разглашать всем, и использовать выборочно, в направлении бесчеловечности.
   Нет, пусть уж лучше тогда я сдохну, а этот паскудный мир сгорит весь синим пламенем, как говорят в народе. -
   Игорь и думать не хотел, что подхватил тубик, да и не верил в это, потому что чувствовал себя вполне нормально, и не кашлял. Считал, что это пятнышко - лишь просто какой-нибудь рубец, который остался на плевре лёгкого после жидкого плеврита, и ему просто повезло от этого. Он полагал, что ему выпал редкий шанс в зоне, открывший ему возможность побыть хоть какое-то время "на кресту" (на освобождении от работ и хозработ по состоянию здоровья).
   Вот только левая половина груди его стала несколько впалой. Но это из-за того, что он долгое время не дышал этой половиной груди, научившись дышать лишь одним правым лёгким. Он считал, что сможет разработать впалую половину, сделав её опять нормальной, ведь он когда-то был неплохим спортсменом, и разрабатывал многие свои мышцы. К тому же за эти чуть не три месяца, что он пролежал на втором этаже областной больнички, там же, но на первом этаже, от тубика (туберкулёза лёгких) крякнули (умерли) пятнадцать или шестнадцать зэков-тубиков.
   Зэки говорили, что Тихон, главврач туберкулёзного отделения, - козёл. Что он просто ненавидит зэков и вообще не хочет их лечить. И что он специально не даёт тем, кому надо, нужных лекарств, чтобы побольше зэков попередохло.
   - А, может быть, это - страшная шутка судьбы? - подумал Игорь, - И ты сдохнешь тогда, когда уже отмотаешь почти весь свой червонец? Да что это я? От таких мыслей и шизануться недолго. Уже суеверия в голову полезли. Они лезут в голову лишь в безвыходных ситуациях.
   Судьба - это то, что уже прожито человеком. А вот что меня ещё ожидает, это уже будет зависеть и от меня самого. И если я спасую перед "житейскими трудностями", тогда и можно будет думать о себе, как о тупом животном. Тогда уже можно будет и кончить всю эту дурацкую комедию. -
   "ЧУДЕСНОЕ ВИДЕНИЕ"
   Было тёплое безоблачное летнее утро. Зэков после завтрака уже развели из столовой по своим баракам. Некоторые бригады уже начали выводить на развод на работу. В коридоре санчасти больнички было около тридцати зэков. У дверей некоторых кабинетов вдоль стен были очереди по пять-шесть человек. Игорь стоял четвёртым в очереди у окошечка, из которого выдают лекарства. Он был "на кресту" уже неделю. Окошечко ещё не открывалось, да и в кабинеты ещё никого из зэков не впускали.
   Кто-то из вольного медперсонала уже пришёл, но кого-то ещё не было. Лишь зэки-санитары в белых халатах, одетых поверх их зэковской одежды, порой выходили из одних кабинетов и заходили в другие, тихонько постучавшись перед этим в их двери. Некоторые из зэков встретили здесь своих кентов или знакомых, и переговаривались, группками, поодаль от очередей в кабинеты и у окна в конце коридора. Да и в очередях зэки переговаривались друг с другом, поэтому в коридоре санчасти стоял приглушённый гомон голосов.
   Игорь стоял и думал о том, как ему на сей раз поступить, чтобы не пить все колёса (таблетки). Порядок был такой, что зэк-санитар или вольная медсестра, давали очередному больному зэку таблетки и смотрели, чтобы зэк положил их в рот. Потом подавали через окошечко пол стакана воды, чтобы тот их запил, а затем открыл рот, и показал, что у него ни на языке, ни под языком таблеток нет.
   Если замечали, что зэк не выпил таблетки, то его "снимали с креста", и он был уже симулянтом, не освобождённым от работы и от хозработ. В придачу за это можно было схлопотать и ещё какое-нибудь наказание, например, лишиться очередного личного свидания, очередного отоваривания в зоновском магазине, которое может быть лишь один раз в месяц, или лишиться ещё чего-нибудь.
   Игорю надо было выпивать горсть таблеток "Паск" и "Тубазид". Он уже знал, из разговоров с другими зэками-тубиками, что срок годности этих таблеток давно истёк. Но в зоновской больничке не было ничего другого. Поэтому лучше всё-таки было бы как-то постараться, чтобы их не пить.
   Вчера Игорю это частично удалось. Он разделил на площадке-столике окошечка горсть своих таблеток на три части, сказав медсестре, что не сможет всё выпить за один раз. Две части он действительно выпил, открывая рот и показывая медсестре, что и над, и под языком, таблеток нет. В третий же раз, он закинул колёса под язык и, выпив остаток воды, открыл рот, протягивая при этом медсестре пустой стакан. Она взглянула ему в рот, потом отвлекла взгляд, чтобы взять этот стакан, а когда вновь посмотрела на рот Игоря, то он уже закрывал его и смотрел медсестре в лицо честными глазами. "Следующий", - сказала она.
   Игорь хотел поступить так же и сегодня, но хотел сделать это так, чтобы колёс было больше в третьей части, чем в первой и второй. Игорь стоял, опёршись плечом о стену, и думал, как нужно это сегодня сделать естественно и незаметно, чтобы не попасться.
   Раздумья раздумьями, но зэк, отсидевший более трёх лет, в любом случае автоматически "сечёт" глазами и ушами. Иначе будешь часто попадать в дурные ситуации. Это - неписанный закон о самосохранении зэка в тюрьме или в зоне. У Игоря этот закон работал уже автоматически.
   Очередь к окошечку образовалась так, что Игорь стоял спиной к входу в коридор санчасти. "Нормальные зэки изначально не стали бы так у этого окошка", - сразу подумал Игорь, когда занимал очередь у окошечка, - "Они стали бы лицом к входу". Ведь только оттуда зэку можно ожидать возможного появления ментов (дежурных прапорщиков или офицеров режимно-оперативной части колонии). По-видимому, сегодняшние первые два-три зэка в очереди были козьей породы, и очередь получилась такой уродской.
   Вдруг, гомон зэков резко прекратился. Слух Игоря автоматически "усёк" это. "Менты", - подумал он. Но стука ментовских сапог не было слышно. "Наверное, кум (офицер оперативной или режимной части колонии)", - подумал Игорь, и его мысли пошли нужным для зэка порядком. "В карманах ничего запретного. Форма одежды?" Расстёгнутые пуговицы он уже спокойно застёгивает правой рукой. Левой медленно вытаскивает из кармана пидорку (так называют зэки головной убор, обязательный для ношения летом каждым заключённым) и медлённо одевает её, почёсывая при этом голову.
   "Теперь всё в норме. Да. Наверно это - Баранчин", - подумал Игорь в наступившей после гомона тишине.
   Только лишь главный кум зоны (начальник режимно-оперативной части колонии), майор Баранчин, мог так тихо подходить к зэкам. Для этого у него на сапогах не было подков, и подошву для сапог ему сделали мягкой в зоновской сапожке (мастерской по ремонту обуви). Главный кум был самым опасным для зэков человеком в зоне.
   Зэки, которые были в секторе видимости Игоря, поворачивались или уже повернулись в сторону входа в коридор санчасти, и смотрели в ту сторону молча. Но шагов никаких Игорю не было слышно. "Наверно уже устроил кому-то шмон (обыск)", - подумал Игорь, - "Сейчас можно уже и повернуться, и посмотреть, кого он там уже шмонает". Игорь, медленно и естественно поворачиваясь, опёрся о стену уже не плечом, а спиной, и без каких-либо эмоций на лице, повернул его к входу в коридор санчасти, и... остолбенел.
   Работать продолжали лишь его глаза. Всё остальное, - и мысли, и тело, как бы сами собой отключились. То, что он увидел, было каким-то чудом или чудесным видением. По коридору, мимо молча смотревших "на это" зэков, как бы на волне воздуха, бесшумно проплывали белокурая женщина с белокурой девочкой. Они держали друг друга за руку, а их лёгкие и красивые платья, нежных пастельных оттенков розового, голубого, жёлтого, зелёного и белого цветов, как бы трепетали от той воздушной волны, которая как бы несла их от входа и далее по коридору. Лицо женщины было таким красивым, как лицо кинозвезды Мерлин Монро с обложки красочного журнала. Фигура женщины была обаятельно женственной. А маленькая девочка с огромным полупрозрачным белым бантом на голове, как с нимбом у святых, была, в своём полувоздушном платьице, как настоящий маленький ангелочек. Обе они были просто небесными созданиями.
   Взгляд Игоря скользил от прекрасного лица женщины ниже, по её груди, по её животу, ниже. Там лёгкое и воздушное платье женщины прижималось к низу её живота и к ногам, образуя при этом те формы, от которых мужчина не может оторвать своих глаз, а кровь начинает бурлить в его жилах природным зовом. И тут Игорь удивлённо увидел, что женщина с девочкой вовсе не плывут на воздушной волне, а всё же идут по полу санчасти. А звуков их шагов не слышно в тишине лишь потому, что подошвы их обуви очень мягкие.
   На ногах женщины были красивые босоножки золотого цвета, на довольно толстой, но лёгкой, сплошной с завышенным каблуком подошве. Тонкие золотые ремешки босоножек, красиво переплетаясь, охватывали ноги женщины значительно выше её щиколоток. Это усиливало и красоту обуви, и красоту её ног. Обуви девочки-ангелочка Игорь заметить не успел, так как женщина с девочкой зашли в кабинет, который был почти напротив Игоря, чуть дальше по коридору. "Зубной врач", - гласила старая самодельная табличка на двери этого кабинета.
   Последнее, что Игорь успел заметить, это красивую фигуру женщины со спины. Увидел её тонкую талию и красивый силуэт широких женских бёдер, который так привлекает взгляд любого мужчины. До него воздушной волной донёсся и лёгкий аромат тонких и нежных женских духов, которых он вообще не ощущал уже несколько лет.
   Остолбеневший и заворожённый, он смотрел на дверь, за которой скрылись прекрасная женщина с чудесным ребёнком. Всё остальное вокруг, как бы исчезло для него. В голове стояло только это чудесное видение, как сон, - проплывшая мимо него изумительной красоты женщина, державшая за руку маленькую девочку-ангела. Всё это действительно выглядело в зоне, как в сказочном сне.
   Тишина стояла ещё несколько секунд после того, как дверь за женщиной закрылась. Потом тишину резко прорвало. Это опять загалдели зэки. От этого наступившего галдёжа, Игорь и пришёл в себя. Галдёж был совсем не такой, какой обычно бывает там, где собирается много зэков. Обычно это гнусавый галдёж, потому, что зэки говорят друг с другом как бы в нос, так, чтобы рядом стоящие другие зэки не могли разобрать того, о чём они говорят. Это является как бы формой защиты от возможных стукачей. И к такому базару (разговору) зэки постепенно привыкают в зоне. Сейчас же слова были не гнусавыми, а отчётливыми.
   "Кто это? Вот это баба! Зубной техник. К зубнику пошла. Его жена? Жена мента? А чья? Красивая. А корма какая!", - отчётливо доносилось из общего гомона. Доносились и другие реплики, и по ним Игорю стало понятно, что никто из присутствующих зэков толком не знает, кто это женщина, и многие, а возможно и все, видят её впервые.
   Вскоре открыли окошко и начали выдавать таблетки. У Игоря мысленно, как перед глазами, всё ещё стояло видение "проплывающей" прекрасной женщины с ребёнком. Когда подошла его очередь, он увидел, что таблетки выдаёт зэк-санитар. При нём можно было все колёса заложить под язык, выпить глоток воды и открыть рот. Да тот в него и не посмотрел бы. Но очарованный недавним видением, Игорь выпил все колёса, и только по дороге из больнички в свой отряд он осознал это. Он выругал себя за это в мыслях кретином и болваном, но через минуту он вновь был в плену у недавнего чудесного видения.
   Оно было так прекрасно, что вновь и вновь всплывало в его мыслях как перед глазами. Но оно также и усиливало всю отвратительность и серость окружающей зоновской действительности. И убогость внешности зэков, в том числе и его, Игоря. Разница во внешнем обличии недавнего видения с зэковской действительностью, в которой Игорь был маленькой составной частью, зияла как непреодолимая пропасть. И эта разница так шарахнула Игоря, как кувалдой по голове, что как бы вогнала его в зоновскую землю полностью, так, что ничего и не осталось на поверхности.
   НЕМНОЖКО О ЗОНЕ
   Игорю шёл тридцать первый год. Сел он в двадцать шесть, по статье 103 УК России, за убийство без отягчающих обстоятельств, и "принёс с собой" в колонию усиленного режима червонец своего срока. Он был высокого роста, худощавый, спортивного телосложения. Имел правильные черты лица, карие глаза, прямой нос, высокий лоб и с покатой ямкой подбородок. Губы его были не тонкими, и при разговоре чуть обнажался верхний ряд белых крупных зубов. Голос его не был грубым или хриплым, да и по внешности он выглядел лет на семь моложе своего возраста.
   Зона уже наложила на его лицо и "свои отпечатки". Но две вертикальных морщинки между чуть нависшими широкими бровями и две вертикальных морщины на впалых щеках, придавали лишь некоторую мужественность его лицу. Его чуть скошенный влево нос, шрам на левой брови и своеобразный, не мигающий при посторонних резких движениях прямой взгляд, направленный или в лицо встречного человека или в глаза своего собеседника, выдавали то, что когда-то он занимался каким-то видом единоборства. Руки его были длинными, а ладони несколько широкими, в сравнении с его запястьями. Ногти на длинных пальцах его рук были удлинённой формы. Остриженная наголо голова была правильной формы, без бугорка под затылком. Залысин не было.
   Его одежда говорила о том, что он имеет свой вес в зоне. Одежда не бросалась в глаза тем, что он носит что-то не положенное по форме одежды зэка в зоне, но она состояла из вещей, которые в зоне были не у каждого зэка. Рабочий костюм, выдававшийся простым рабочим на воле, из чёрного милюстина, и сшитая из такой же чёрной материи пидорка - для лета. Стёганная удлинённая фуфайка из такого же материала с солдатской шапкой, перекрашенной в чёрный цвет, - были для зим. Всё это было резким контрастом с той ЧИСовской одеждой, которую выдавали зэкам в зоне, и которую зэки так и называли чисовской. (ЧИС - Часть Исправительного Содержания заключённых).
   Больше половины зэков в зоне ходили полностью или частично в чисовской одежде. Эта синевато-серая, мышиного цвета одежда, через неделю её ношения зэком, неизменно становилась измятым безобразным рубищем, с выпученными локтями на куртке, и с выпученными коленями на штанах. Складки и выпучивания оставались на чисовской одежде уже навсегда. Чисовская пидорка, с длинным, постоянно каким-то измятым козырьком, из той же чисовской материи, всегда выглядела как бы уродливо измятой. Эта одежда выгорала и летом и зимой, придавая ей и тому, кто её носит, отвратительный вид какого-то убожества.
   Своим кирзовым сапогам Игорь своими руками придал форму яловых сапог, при помощи обувного крема и разогретого паяльника, - для носов сапог, которые он сделал узкими и "обрубленными"; и ножа с наждачной бумагой, - для изменения торцов подошвы и каблуков. Выглядели сапоги после этого много лучше тех, что "под заказ" перетягивали в зоновской сапожке два зэка сапожника, бравшие за эту свою "сверхурочную" работу до четырёх плит плиточного чая. Талант художника пригодился Игорю в зоне и в этом "сапожном" случае. Знающие зэки говорили, что у него "золотые руки", но сам Игорь знал, что руки подчиняются лишь голове их обладателя.
   В зоне сидели в основном первоходочники по "тяжёлым" статьям, и Игорь был из их числа. Лишь немногие из пожилых зэков на этой зоне мотали свои вторые срока, да и то лишь потому, что их первые судимости были много лет назад, и к моменту их следующего осуждения к новому сроку, считались уже погашенными по сроку давности.
   В зоне были зэки из многих регионов Советского Союза. Игоря сюда пригнали этапом с Алтая. Зэков пригоняли сюда этапами и из других зон Союза потому, что эта зона строила большой свинокомплекс на 108 тысяч голов скота, состоящий из двух, соединённых воедино свинокомплексов по 54 тысячи голов каждый.
   Стройка нуждалась в дешёвой рабочей силе, каковой и являлись зэки Страны Советов. Огороженный запретной зоной с вышками для солдат-часовых, этот выездной рабочий объект зоны усиленного режима был разделён забором из колючей проволоки на две части или на две половины. Назывались эти части первой и второй очередями объекта "Свинокомплекс". У каждой очереди объекта были свои въездные ворота с "вахтами", через которые и завозили зэков на работу. Переходить через забор из колючей проволоки, отделявший одну очередь от другой очереди свинокомплекса, зэкам было запрещено.
   Этот свинокомплекс несколько позже, хотя зэки будут ещё выезжать, и достраивать его вторую очередь, станет уже называться "ударной комсомольско-молодёжной стройкой". Об этом сами зэки будут знать, прочитав огромный плакат, установленный перед въездными воротами первой очереди свинокомплекса. С торцов железных фургонов, в которых возили зэков на работы, сзади и спереди их, были по одному маленькому оконцу, с приваренными на них решётками. Через эти оконца зэки и узнали то, что было написано на этом огромном плакате.
   Большинство зэков с первой очереди свинокомплекса будут ездить уже с зэками второй его очереди, чтобы достраивать её. Но по всему периметру свинокомплекса будут, как и прежде, на вышках стоять солдаты. А на первую очередь будут вывозить уже студентов ВУЗов города, чтобы те произвели внешнюю и внутреннюю покраску двухэтажного административного здания всего свинокомплекса. К тому же, этот построенный зэками свинокомплекс станет ещё и трамплином, при помощи которого глава области "перелетит" уже в Москву и станет секретарём ЦК КПСС, а затем и членом Политбюро ЦК КПСС.
   Был и ещё один выездной рабочий объект, который считался самым лучшим для зэков этой зоны. Это был объект ЖБК или Железобетонный комбинат. На объект ЖБК зэков вывозили в три смены на двух, таких же, как и для вывоза зэков на свинокомплекс, длинных железных фургонах-полуприцепах, сваренных из двухмиллиметрового листового железа. Каждый фургон в дороге охранялся двумя автоматчиками внутренних войск. Один из них находился в узком тамбуре впереди фургона, а другой, - в почти таком же тамбуре, но сзади фургона.
   На строительство же свинокомплекса зэков вывозили лишь раз в день, но уже семнадцать таких фургонов. Каждый фургон мог вместить сотню зэков. Но если из-за поломок автомобилей приходило меньше фургонов, то, с помощью солдатских пинков и служебных собак, в фургоны можно было загнать и по сто десять, и по сто двадцать зэков.
   В зоне было и местное производство, которое зэки называли промкой, от слов промышленная зона. На промке был цех металлоконструкций и штамповочный цех. А также заканчивали оборудование для работы двух цехов от радиозавода.
   На выездных объектах "местным" зэкам, родственники или вольные их друзья могли делать перебросы через запретную зону, в назначенное им время и в назначенном месте. Они, таким образом, снабжали местных зэков деньгами, продуктами питания и одеждой. Так же они могли перебрасывать и то, что было в посылках, пришедших на их адреса из других мест Союза, если об этом просили их зэки-родственники или друзья зэки из зоны.
   Затем такие перебросы зэкам нужно было незаметно провезти в зону. Это называлось "провозом", и его не всегда удавалось сделать. Приблизительно третья часть из всех провозов изымалась у зэков на общих шмонах, по их возвращению в зону с выездных объектов. Всем изъятым на этих шмонах распоряжалась оперативно-режимная часть колонии.
   Но перебросами и их провозом, хоть немного кормилась зона. Столовая, как говорили сами зэки, "распродавалась на корню" зэками, работниками столовой. Поэтому зона считалась по зэковским понятиям полуголодной зоной. И если бы не было выездных объектов, то тогда она стала бы уже голодной зоной.
   За первые годы своего пребывания в зоне Игорь уже успел хапнуть лиха. Первые три года были для него действительно голодными. Особенно голодно было после того, как он продержал двенадцать суток голодовку в ШИЗО (в штрафном изоляторе). Только через два года после неё он смог хоть как-то "придти в себя", и его вес достиг семидесяти килограммов в сапогах и в летней одежде. На воле же его вес был восемьдесят килограммов без одежды. Узнать свой вес можно было в столовой зоны, где невдалеке от окон раздачи пищи стояли напольные весы, на которых взвешивали в мешках гнилые свеклу, морковь и картофель, привозимые в столовую из-за зоны.
   Игорь уже "успел" побывать в шести отрядах. Перевод зэка из одного отряда в другой, - это почти то же самое, чем является "на воле" переезд человека на жительство из одного города в другой. Только "на воле" человек может как-то спланировать свой переезд и подготовить его, а в зоне такой перевод зэка происходит за считанные пару часов после ужина до отбоя. За это время зэк должен собрать все свои пожитки: т.е. уложить все свои вещи в свой сидор (вещмешок), скатать в рулон матрац с подушкой, одеялом и постельным бельём, и чем-то перевязать эту скатку, чтобы её можно было нести. И явиться зэк должен с этими своими пожитками в новый, не знакомый ему мирок зэков другого отряда и другой бригады, для дальнейшего своего существования в зоне.
   ЮРКА
   Игорь шёл из больнички в "свой" отряд, и мысли его были заняты чудесной картиной, увиденных им сегодня вольной женщины с девочкой.
   - Игорь! - услышал он оклик.
   Из двери будки вахты входа на промку выходил его хороший и давний приятель Юрка Яковлев. Игорь подошёл к нему.
   - Здравствуй, Юр, - сказал он, поздоровавшись с Юрием за руку.
   - Игорь, как хорошо, что ты попался,- тихо заговорил Юрий, не давая больше Игорю открыть рта, - Пойдём ко мне, чифирнём. У меня есть индюха с конфетами, - радостно говорил он, - Марика нет. Он на свиданке. А Генка начинал уже заваривать, когда я сюда пошёл бумаги относить. Пока дойдём, - уже заварится. -
   - Пошли, - согласился Игорь.
   Юрка работал в Отделе труда, где работали кроме него ещё два зэка. Он был на пару лет старше Игоря. Срок у него был двенадцать лет. За сберкассу. Он "взял" её вдвоём с подельником без мокрухи (без убийства). Мокруха и не планировалась Юрием, при разработке им плана, а револьвер "Наган" был нужен лишь для испуга работниц сберкассы.
   Взяв сберкассу, Юрка с подельником поехали на Чёрное море и пару недель там "погудели". Затем Юрка поделил оставшиеся деньги пополам, отдав половину подельнику, и сказал ему, что пора разбегаться в разные стороны. Юрка наказал ему, что пять лет они не должны ни встречаться, ни общаться друг с другом. На этом они и расстались.
   Но Юркин подельник, недалёкий парень, успел за три года промотать свои двенадцать тысяч рублей. Затем он "сколотил" команду из каких-то трёх ублюдков, как об этом говорил Юрий, рассказывая Игорю свою историю, чтобы "взять" какую-то другую сберкассу. Юркин подельник говорил своим новым компаньонам, что он один раз уже брал сберкассу, и всегда ссылался на Юрку, как на профи, который взял его тогда на это дело.
   Разболтал он им много, даже место, где они "взяли" сберкассу, и Юркино имя, и многое другое. Но на своём деле они погорели. Их повязали в самом помещении сберкассы. Менты взяли их "в оборот" так, что те выболтали всё что знали, и чего не знали.
   Юрку "взяли" неожиданно. После того, как он расстался с подельником, он устроился на работу инженером на завод в другом городе. Он уже получил от завода квартиру, познакомился с женщиной, с которой они решили подать заявление в ЗАГС. Уже был подписан приказ директора завода о назначении Юрки главным инженером этого завода. И тут - патруль, облава.
   У Юрки была "красная полоса" на его "деле" в зоне. Это означает - склонен к побегу. Юрка выпрыгнул через стекло из окна кабинета следователя со второго этажа. Но под окном оказался милицейский УАЗик. О его железную крышу Юрка сломал тогда ногу. В зоне с такой "полосой" в деле, ему было запрещено работать на выездных объектах. Только лишь в самой зоне или на местной промке. В Отделе труда Юрка работал уже два года с лишним, а сидел он уже восьмой год.
   Отдел труда находился по правую сторону от входа с вахты в зону, если смотреть от её КПП (контрольно-пропускного пункта), в бараке изогнутом буквой Г, только перевёрнутой "с ног на голову", то есть на сто восемьдесят градусов. Этот барак находился рядом с кирпичным бараком бани, и как бы прикрывал его правый торец своим более длинным крылом или ножкой перевёрнутой буквы Г. Эту длинную часть барака занимал какой-то ментовский склад. Лишь раза два в год к крыльцу этой части барака подъезжал крытый брезентом военный грузовик, и из него выгружали что-то и загружали в него что-то солдаты, но никогда не зэки. Юрка сказал как-то Игорю, что это какой-то архивный ментовский склад. А с торца другой, меньшей части барака, был вход в Отдел труда. У крыльца в три ступеньки росли высокие кусты сибирской акации, которые несколько загораживали своей листвой крыльцо и вход в это крыло барака летом.
   В не слишком длинном коридоре было два кабинета. Кабинет вольного начальника был налево от входа, и кабинет Отдела труда, чуть дальше по коридору, но по правой стороне коридора, где и работали три зэка. Кабинет начальника был постоянно закрыт на ключ, да и появлялся начальник в Отделе труда вообще раза три-четыре в месяц, редко заходя в свой кабинет. Он лишь забирал в кабинете зэков нужные ему бумаги, приносил какие-нибудь новые бумаги, давал нужные указания зэкам по работе и уходил опять за зону.
   Были в этом крыле барака ещё две складские комнаты для бумаг, с постоянно закрытыми на ключ дверями, и маленький туалет с одним унитазом и с металлической раковиной под краном холодной воды. Менты, да и простые зэки, редко лукались (заходили) в Отдел труда. Козлам там вообще делать было нечего. Лишь бугры (бригадиры бригад зэков), в конце каждого месяца, сдавали в Отдел труда свои отчёты, наряды, о выполненных их бригадами работах, и ежемесячные табели о выводе зэков на работу.
   Работали в Отделе труда, как правило, допоздна. Это было не только разрешено администрацией колонии, но было необходимо для столь маленького штата работников, поэтому у Юрки частенько можно было и попить чайку, и посидеть-поговорить спокойно. Отсутствие некурящего Марика или Марка Яковлевича, говорило о том, что сегодня можно будет и покурить прямо в кабинете, не выходя для этого на крыльцо барака.
   Когда Юрка с Игорем пришли, Геннадий, молодой худощавый среднего роста чернявый зэк, вздохнул с облегчением, - Ну, наконец-то. Уже и нифеля (заварившиеся в чае чайные листья) все опали. Привет, Игорь. Садись, чифирнём с конфетами. -
   Юрка приподнял фольгу от пачки чая, которой была накрыта белая двухлитровая эмалированная кружка со следами потёков чая, стоявшая на зэковской тумбочке в углу у окна, и заглянул в кружку.
   - Точно, опали, - сказал он и потянул носом, - Индюха! А запах какой! -
   В кабинете Отдела труда было три старых письменных стола. Они стояли буквой Т. Один стол стоял поперёк маленького кабинета, в его конце, ближе к окну. А два других, сдвинутые друг к другу обратными сторонами, стояли вдоль кабинета. Они торцами были приставлены к обратной стороне стола, стоявшего поперёк кабинета. За столом, который был ближе к окну, работал Геннадий, за столом справа от входа в кабинет - Юрий.
   Игорь сел на стул, стоявший у стола слева, за которым работал Марик. У двери кабинета справа и слева, возле стен, стояли старые шкафы для бумаг. Над тем, который был справа от двери, и который был пониже, на стене висела большая самодельная тройная полка для бумаг.
   - Привет, Гена, - Игорь протянул Геннадию руку через стол, стоявший поперёк кабинета. Тот, пожимая правой рукой его руку, левой уже ставил на стол третий гранёный стакан, взятый им с круглого обшарпанного алюминиевого подноса, на котором стоял стеклянный гранёный графин с водой. В воздухе поплыл аромат индийского чая, считавшегося дефицитом и на воле. Пока Геннадий наливал чай в стаканы Юрий достал из тумбочки небольшой кулёк из обёрточной бумаги.
   - По две конфетки на брата. Обжираться не будем, - сказал он, выкладывая на стол парами шесть конфет в обёртках, - Кофейные батончики, - уточнил он содержимое конфет.
   Зэки в этой зоне не пили настоящий чифир. Чифир - это маленькая двадцати пяти граммовая пачка чая, заваренная в полулитровой кружке воды. Здесь, в зоне усиленного режима, зэки хотя и говорили "чифирнём", но пили просто достаточно крепко заваренный чай, который иногда они называли купец, купчик или купеческий чай.
   В зоне процедура чифирения была такой, что все, кто участвовал в ней, пили из одной кружки или из одного стакана, пускавшегося по кругу, по часовой стрелке. Каждый мог сделать по три глотка и передать кружку или стакан с чаем следующему. Чай по ходу чаепития подливался из чифирбака, - из стеклянной банки или большой эмалированной кружки, в которой чай был заварен, и в которых, в основном, его и заваривали зэки.
   Но в местах, подобных сегодняшнему, где находился Игорь, если хватало на это посуды, то каждому человеку можно было налить чай и в отдельный стакан или в отдельную кружку, а в процессе чаепития, чай подливали всем поровну из чифирбака до тех пор, пока чай там не заканчивался.
   - Ты чё-то сёдня какой-то не такой, - сказал Юрий, обращаясь к Игорю, звучно отхлёбывая горячий чай из стакана, - Стряслось чё-нибудь? -
   - Да нет, всё нормально, - Игорь с удовольствием отхлёбывал чай и ставил горячий стакан на стол, после каждого глотка, - Бабу какую-то вольную сегодня на больничке увидел. Чуть крыша не поехала. -
   - Я тоже видел с крыльца, когда старые нифеля из кружки в урну вытряхивал, - вставил Геннадий, - Ж... вот такая, - развёл он руки в два раза шире своих плеч, - С дочкой своей маленькой шла. Я ж тебе говорил, Юр, - посмотрел он на Юрия.
   - А-а-а. В больничке, говоришь, увидел, - уточняя, сказал Юрий, - Так это зубной техник. Мансур вчера говорил, что ему завхоз санчасти сказал. Фиксы и протезы будет зэкам ставить. -
   - Елизар говорил? - уточняя, спросил Гена. И после утвердительного кивка головой Юрия, отхлёбывавшего в это время свой чай, добавил, - Если Мансур сказал, - значит, так и есть. Евреи всегда всё первыми узнают. -
   Мансур Елизаров, один из подпольных советских миллионеров, "сидел" в этой зоне со сроком пятнадцать и пять. Пятнадцать лет зоны и пять лет ссылки после зоны. Сидел он уже семь лет. Эта зона была у него третьей за этот его срок. Он числился за КГБ, и его гоняли этапами из одной зоны в другую, чтобы он не смог нигде "пустить корни". По его "делу", ему можно было работать лишь на общих работах, но он уже побывал в этой зоне и завхозом санчасти, и завхозом столовой, и завхозом тех училища. Однако после каждой проверки КГБ в зоне, его "снимали" с работы завхозом и "отправляли" простым рабочим в какую-нибудь бригаду на промзону.
   О Мансуре был даже отдельный рассказ в последнем выпуске книги из серии "Записки следователя". Игорю попала эта книга в руки от начальника его отряда, которому её тоже дал кто-то "на воле" лишь на один день. "С условием - не больше, чем на пятнадцать минут. Потом я ухожу", - сказал тогда начальник отряда, давая книгу Игорю. Игорь с Юркой, как-то, пару лет назад, около трёх месяцев занимались уроками скорочтения, и Игорь успел за пятнадцать минут прочитать этот довольно-таки большой рассказ.
   С Мансуром он познакомился здесь же, у Юрки. К еврею Марику часто приходили по вечерам другие зэки евреи. Мансур был "бакинским евреем". Он родился и жил в Баку.
   "У евреев принято кучковаться", - объяснял это Игорю Юрий, - "Здесь я узнал много всяких их повадок и штучек. Кое-что надо об этом знать. Есть чему и поучиться, - резюмировал он тогда, - Но, Игорь, никогда не говори при них фактов компрометирующих тебя или твоих друзей и близких. Они всё это точкуют в своих мозгах. И в любом случае, если им будет это выгодно, они используют этот компромат против тебя, когда ты и не будешь ожидать ни от кого ничего плохого. А сами они будут после этого улыбаться тебе в лицо, как лучшие друзья. И будут делать вид, что сочувствуют тебе, как будто это сделали не они, а кто-то другой".
   Как-то, встретив Мансура, Игорь сказал ему в разговоре, что прочёл о нём рассказ в "Записках следователя". А когда спросил, точно ли всё описано, то Мансур лишь поморщился.
   "Ну, ты же уже хорошо знаешь ментов. Вранья там на семьдесят процентов. А может и больше. Вот, хотя бы. Какой срок там мне дали?" - спросил он. "Двенадцать и три", - ответил Игорь. "А у меня пятнадцать и пять. Даже по этому можно судить об их правдивости. Я тоже читал этот рассказик".
   За время чаепития Игорь, Юрий и Геннадий разговаривали о зоновских новостях и курили. Была хорошая дружеская атмосфера.
   - А чё у тебя крыша-то поехала в санчасти? - спросил через какое-то время Юрий.
   - От такой ж... у любого крыша поедет, - хохотнул Геннадий.
   - Да нет, Юрка, - грустно сказал Игорь, - Просто увидел сегодня гигантскую разницу. И понял, насколько мы оскотиниваемся здесь. -
   - Не надо, Игорь. Попади эта баба в такие же условия, она, может быть, и действительно оскотинилась бы. Ты же её не знаешь. Да ты сам видишь, как из большинства зэков здесь уже сделали быков и баранов. А из остальной части - больше половины козлов да уродов...
   Но ты же не оскотинился. Помнишь, какой ты был после голодовки? Скелет из Бухенвальда. А сколько уродов за корку хлеба на х... лезут или в козлы?
   Не надо, Игорь. Ты уже не оскотинишься, - прерываясь, говорил Юрий, допивая горячий чай из стакана и, время от времени, нервно затягиваясь дымом сигареты без фильтра. Он обжёг пальцы ставшим маленьким уже окурком, затушил его в старой консервной банке, служившей сегодня пепельницей, и откинулся на спинку стула.
   - Подправь лучше мне гравюру, - нарушил он возникшее минутное молчание, - Ты же спец. Да и учитель мой. За неё мне индюхи принесут. Да и пожрать чего-нибудь. -
   - Давай, посмотрим. О-о-о! Да ты делаешь успехи, - сказал Игорь, посмотрев на прямоугольник толстой фанеры, вытащенный Юрием из-под каких-то папок с полки, висевшей на стене, - Ты уже начал и портреты строгать. -
   - Да какие там портреты. Ты посмотри на фото. Разница как между быком и курицей, - Юрий положил на стол фотографию женщины, - Нужно волосы строгануть. Я ещё не умею этого делать. И сделай, чтобы она хоть чуть-чуть была похожа. Можно? Или совсем нельзя? -
   - Доставай резаки, морилку и ручку с пером, - сказал Игорь.
   Через полчаса, кое-где подрезая и подправляя резцом, вырезая им же локоны и пряди волос, и подправляя, пером, обмакнутым в морилку, там, где Юрий вырезал больше, чем это было нужно, Игорь закончил работу.
   - Ну, вот и всё, - сказал он, распрямляя плечи.
   - Вот это да-а-а-а! Лучше, чем на фотке. Из г...на конфетку сделал, - восхищался вошедший Геннадий. Юрий до этого всё время неотрывно наблюдал, как и что Игорь делает. Геннадий же был на стрёме или на шухере, что в прямом смысле означает одно и то же. Он следил за безопасностью, чтобы они не попались за запрещённым в зоне занятием.
   Всё это время он то курил, стоя на крыльце, то выносил вытряхнуть из банки-пепельницы окурки в урну, стоявшую у крыльца, то выходил и бросал в урну какие-то изорванные бумаги. В общем, тусовался взад-вперёд, больше времени находясь на крыльце, чем в помещении. Стоять на крыльце просто так, и столь длительное время, могло быть подозрительным в зоне, где везде есть лишние глаза и уши.
   - Мне бы такой талант, я бы в зоне как сыр в масле катался, - говорил Геннадий протяжно, вертя в руках прямоугольную тёмно-коричневую фанерку с вырезанным на ней портретом женщины.
   - А волосы я, наверное, никогда не научусь вырезать, - произнёс Юрий с горечью в интонации, - У тебя руки гибкие и сильные, а у меня, как грабли. -
   - Научишься ещё, если хорошо захочешь. Пора мне уже и в отряд катить, - сказал Игорь, глянув за окно и поднимаясь со скрипящего стула - Да и вам пахать надо... -
   - Всё в норме, - откликнулся Юрий, пряча фанерку с портретом вновь под папки с бумагами, - Стружки мы щас уберём. Заходи, Игорь, в любое время. Не забывай. А именно послезавтра вечером - обязательно.
   Сегодня я лаком на ночь покрою, а завтра уже высохнет, и отдам. За такой портрет и чай, и жрачка будут. Да и Марик со свиданки чего-нибудь притянет.
   В общем, послезавтра, сразу после ужина приходи обязательно. Да и завтра заходи. Чай с конфетами может ещё останется. Хотя, навряд ли, ведь Шашников вечером должен зайти.
   А бабу эту из санчасти, Мансур сказал, зовут... м-м-м... Светлана... э-э-э... Забыл. В общем, Светка. -
   - Да мне без разницы, как её зовут. Зубы у меня пока в норме. Ну, пока, мужики, счастливо, - пожимая на прощанье руки друзей, сказал Игорь и вышел.
   НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО
   В стационаре больнички было три похожих друг на друга палаты, с двумя окнами в каждой. Палаты располагались по левую сторону коридора от входа. Далее были дверь каптёрки и дверь посудомойки. По правую сторону от входа по коридору располагались двери в комнатки-каморки завхоза санчасти, жилой каморки-кабинета зэка, лечащего врача Могилы, где он никогда не принимал больных, жилой каморки двух зэков-санитаров стационара, "вольного" мужского туалета, хозяйственной складской комнаты и туалета для больных зэков.
   В конце коридора, в его торце, была широкая двухстворчатая дверь, через которую иногда заносилось то, что привозилось в складскую комнату. Эта дверь выходила на крыльцо на правом торце барака больнички. Эта дверь была постоянно закрыта на ключ. Прогулочного дворика для больных не было вообще. Душевых комнат также не было. В каждой палате постоянно было по две-три свободных койки для больных.
   Игорь лежал на боку на своей койке поверх одеяла. Его палата была третьей, последней от входа. Перед ним, рядом с подушкой лежала раскрытая книга. День уже клонился к вечеру, и Игорь читал, лёжа на боку.
   В палате было восемь металлических коек с восемью старыми деревянными тумбочками грязного тёмно-зелёного цвета, стоявшие рядом с каждой койкой у изголовья. Кроме Игоря в палате было ещё трое. Но эти три зэка-мужика, с возрастом за пятьдесят, почти всегда, и днём и ночью, спали. Они поднимались с кроватей лишь поесть, принять принесённые для них лекарства или уколы и сходить в туалет.
   Было видно, что зона уже достаточно измучила их работой как трудом-перевоспитателем, пришибла различными зоновскими порядками и пропитала их непреодолимым страхом. Так как им жилось здесь, на больничке, они уже по несколько лет не жили. Сейчас они боялись любым своим неосторожным действием спугнуть свалившуюся на них удачу. Спать или притворяться спящими и ни во что не вмешиваться, ни с кем не разговаривать и ни с кем не общаться, - стало для них защитной реакцией самовыживания для столь убогого их существования в зоне.
   По коридору послышались шлепки шагов какого-то зэка из второй палаты в сторону туалета. Они затихли у открытой двери палаты, где лежал Игорь, и пошлёпали в его палату. Игорь повернул голову.
   - Привет, Игорь! Чё? Сёдня положили? Как хорошо. А то уже три дня даже побазарить не с кем, - говорил молодой зэк, усаживаясь на соседнюю койку и протягивая Игорю руку. Это был Чёрный. Имени его Игорь не знал, знал только его погоняло. Они как-то были с ним в одной, выезжавшей на свинокомплекс бригаде.
   Это был парень лет двадцати пяти, с головой похожей на перевёрнутую вниз стеблем грушу, с редкими зачифирёнными кое-где до тёмно-коричневых пятен зубами и с большими быстрыми тёмными глазами. Жил он "мужиком", но постоять за себя умел. В зоне он жил в "семейке" из четырёх зэков, из которых двое были из этого города, и они нередко ловили перекиды на выездном объекте.
   - Привет, Чёрный, - откликнулся Игорь, пожав его руку и садясь на койке, засовывая ноги в шлёпки, - Да я здесь уж неделю. Тоже тебя ни разу не видел, - говорил Игорь, также радуясь тому, что будет хоть с кем словом перемолвиться.
   - А-а-а. Ты всё со своим английским, - кивнул Чёрный на открытую книгу, в которой увидел английский текст, - Поэтому и не видать тебя. Слушай, у тебя чифирбак есть? У меня есть чай и кипятильник. А свою банку я вчера об пол случайно разбомбил. -
   - Есть, - ответил Игорь, закрывая самоучитель английского языка и, положив его в тумбочку, достал из неё зелёную двухлитровую эмалированную кружку и поставил на тумбочку.
   - У-у-у... Ништяк (хорошо), - протянул Чёрный, - Слушай, пойдём сначала покурим, а потом чифирку забодяжим. А то я курить пошёл. С фильтром тебя угощу. Ко мне вчера Колёк приходил, принёс. -
   - Покатили. Я и сам уже собирался сходить, - сказал Игорь, доставая из выдвижного ящика тумбочки коробок спичек.
   Они покурили в маленькой комнатке-умывальнике, расположенной, как прихожая, перед входом в сам туалет. Потом пошли в палату Чёрного. Он вскипятил в кружке воду самодельным кипятильником, сделанным из куска спирали от электроплитки, просунутого в круглые дырочки небольшой пластинки из текстолита, с прикрученным к концам спирали электрошнуром с электровилкой. Затем Чёрный бросил в неё чуть менее четверти плиты плиточного чая и накрыл кружку старой фольгой от пакета плиточного чая.
   В палате Чёрного трое таких же мужиков, как и в палате Игоря, спали под одеялами, а один, молодой белобрысый зэк с тупой физиономией, сидел на кровати у стены так, что голова и плечи его опирались на стену, тело лежало поперёк кровати, а согнутые в коленях ноги стояли на полу. Глаза его бессмысленно смотрели перед собой.
   - Крыша съехала, - вполголоса сказал Чёрный Игорю, кивнув на этого зэка.
   Они попили чаю, сходили и опять покурили, разговаривая при этом о житье-бытье в зоне, и о различных ситуациях, которые случались в последнее время. Выйдя из туалета, они увидели, что входная дверь стационара открыта нараспашку, а в их сторону по коридору идёт шнырь (дневальный) санчасти с двумя грязными вёдрами, чтобы набрать в зэковском туалете воды для мытья полов. Это говорило о том, что рабочий день в санчасти больнички закончился. Так было ежедневно. Дверь входа стационара оставалась незакрытой в это время часа на полтора, пока шнырь протирал тряпкой на самодельной швабре везде полы.
   - О-о-о. Чуть не забыл, - сказал Чёрный, - Мне же надо отнести "Заявление" на зубы. Игорь, пойдём, на Светку посмотришь. Ж... у неё - караул! Самая красивая баба в зоне. -
   - Да что я... буду стоять и смотреть, что ли? У меня-то зубы в норме. -
   - Да пойдём, говорю. Не ссы. Она баба нормальная. Ничё не скажет. Я уже не раз у неё был. Она постоянно после работы здесь задерживается, - уговаривал Игоря Чёрный, - Да на такую не грех и просто так посмотреть. Пошли! -
   - Ну, ладно. Пойдём, - неохотно протянул Игорь, хотя он сам никогда ещё не делал такого в зоне, да и не любил тех зэков, которые в зоне просто так ходят и смотрят. Шёл он неохотно, а, пересекая прихожую больнички, и вовсе остановился.
   - Да ты чё? Пойдём. Чё тут такого, на бабу красивую посмотреть? - уговаривал его Чёрный вполголоса, почти шёпотом, - А может она через неделю уволится. Жалеть же потом будешь... -
   И Игорь пошёл, вспомнив когда-то увиденное им "чудесное видение". Они зашли в коридор санчасти, и Чёрный сразу же вошёл в первую распахнутую дверь по правую сторону коридора. Игорь остался стоять в коридоре у настежь открытого входа в ярко освещённый кабинет.
   - Здрасьте, Светлана Иванна! - громко сказал Чёрный, повернувшейся к нему на стук его шлёпок женщине-блондинке, с красивой укороченной стрижкой, и в белом халате, - Вот, принёс вам "Заявление", как вы вчера говорили. -
   Женщина подошла к нему, взяла у него из рук листок бумаги, вырванный из ученической тетради, и быстро прочитала написанное на нём заявление.
   - Ну, вот и хорошо, - сказала она, - Завтра приходите днём или в такое же время. Я сделаю гипсовый слепок с ваших зубов.
   А вы что там стоите? Заходите, пожалуйста, не стойте там, - приветливо обратилась она к стоящему в коридоре Игорю, улыбаясь обворожительной улыбкой.
   - Да мне не надо, - ответил Игорь, смутившись оттого, что он, как какой-то кретин, пришёл просто так, без причины, и, оторопев от такого вежливого и приветливого обращения к нему вольного человека, от чего он уже давно отвык в зоне.
   - Да уж заходите, не стесняйтесь, - продолжала молодая женщина, приветливо улыбаясь, и Игорь нехотя шагнул в ярко освещённый кабинет, глядя как заворожёнными глазами на красивое лицо женщины.
   - Кто же это такой стеснительный? - с улыбкой спросила она у Чёрного так, как будто он был её давнишним знакомым-приятелем.
   Чёрный даже опешил от этого. Это было явно написано на его удивлённой физиономии.
   - Да так... Человек... Руки у него золотые, - говорил он растерянно первое, что приходило в его голову.
   - Руки золотые? - переспросила молодая женщина доброжелательно, глядя с улыбкой уже в лицо Игоря, - А с такими механизмами вы знакомы? - указала она рукой на длинный, установленный от сены до стены, "впритык" к окну, рабочий стол. На нём, кроме всякой всячины, разбросанной в беспорядке, стоял несколько необычной формы маленький настольный наждачный станочек. На торцах станочка были валики для грубой и для тонкой шлифовки изделий.
   - Да это не механизм. Это игрушка для детей, - ухмыльнулся Игорь, глядя в красивое лицо женщины, после того, как мельком взглянул на этот станочек, созданный где-то на заводе специально для медицинских целей.
   - Да? - уже как-то заинтересованно заговорила женщина, - А вы смогли бы обрабатывать детали на таком станке? -
   У Игоря от этих слов даже глаза округлились от удивления. Он не мог даже и слова вымолвить в ответ. От такого же удивления открыл рот и Чёрный.
   - Да он в руках напильником любую деталь выточит, - ухмыльнулся он вскоре, - И на валенке отполирует лучше, чем на этом станочке. Он же художник. Портреты может руками вырезать, а не то что какие-то там детали обтачивать. -
   - А мне как раз и нужен такой помощник, - улыбнулась ему в лицо женщина, - А вы не хотели бы мне помогать? - обратилась она уже к Игорю, - Быть моим помощником? У меня много работы, и я одна просто не могу с ней справляться. Вы не хотели бы поработать здесь, со мной? - с улыбкой задавала она вопросы своим приятным мягким голосом.
   - Я? Так я же здесь... "на больничке" лежу, - начал, было, Игорь. Но женщина перебила его, красиво махнув ладонью, как на какой-нибудь пустяк.
   - А я всё улажу, - сказала она просто, - И в больнице, и с администрацией колонии. Если всё окажется так, как говорит ваш друг, - повернув лицо, она улыбнулась Чёрному так, что тот чуть ли не засиял от радости.
   Она ненадолго смолкла, а потом продолжала, - Это ничего, что вы здесь лежите. Будете приходить и помогать мне в ваше свободное время, когда вы сами этого захотите. Вас как зовут? - спросила она с улыбкой у Игоря, который вновь, как заворожённый смотрел на её красивое лицо.
   - Игорь, - ответил он, - Да здесь, ведь,... весь день - свободное время. -
   - Игорь, - повторила женщина, - Ну вот, мы и познакомились. Меня вы уже знаете, как зовут. И очень хорошо то, что у вас много свободного времени. -
   Наступила короткая пауза, как бы для того, чтобы закрепить это знакомство.
   - Вы приходите сюда ко мне завтра, если захотите, конечно. После обеда. Дверь я не запираю на ключ. Она может быть просто закрытой. Но вы заходите свободно, - вновь заговорила женщина, - А я уже успею утром о вас договориться. Ну, так что? Придёте? - спросила она, улыбаясь своей обворожительной женской улыбкой.
   - Если так,... то можно... Приду, - промолвил Игорь, как-то ещё не веря во всё происходящее здесь.
   - Ну, а если уж так, то уж я обязательно и договорюсь. А на этом и распрощаемся... до завтра, - вновь улыбнулась женщина своей очаровательной улыбкой, - А то у меня тут ещё много работы. - неопределённо взмахнула она рукой.
   - До свидания, Светлан Иванна! - выпалил громко Чёрный, выходя из кабинета.
   - До свидания, - сказал Игорь, глядя в лицо женщины. Он повернулся, и, переступая через порог, услышал за спиной чуть тихое, какое-то женское, и как бы заигрывающее, и чуть протяжное - До завтра. -
   Когда Игорь шагнул из кабинета в коридор, он машинально мельком взглянул вправо. Там шнырь санчасти, как-то очень уж усердно тёр шваброй обитый линолеумом пол коридора. "Подслушивающее устройство", - мелькнуло в голове Игоря, идущего следом за Чёрным. В коридоре стационара Чёрный повернулся к Игорю.
   - Ну вот, - радостно осклабился он, - А ты идти не хотел... С тебя замутка чая! - пошутил он, глядя на Игоря, - Слушай, давай ещё чифирнём? А то я на баб с такими ж...ми не могу спокойно смотреть. -
   - Давай, - согласился Игорь, - Я тоже... не могу. Да и на кого раньше было смотреть? -
   Они вновь заварили чаю и пили его, не вспоминая больше о сегодняшнем случае, но разговаривали, рассказывая друг другу, почему-то, различные случаи из их жизни "на воле". О зоне не говорили.
   Игорь в эту ночь долго не мог уснуть, чего с ним почти никогда не случалось. Перед его глазами постоянно всплывали то лицо, то лишь одни глаза, то обаятельная улыбка Светки... Светланы... Ивановны. "Смогу ли я работать рядом с такой красотой?" - думал он, но отказаться от этого уже просто не мог.
   "Ладно, - рассуждал он, - Поработаю хоть с вольным человеком, который без ментовских комплексов. Ведь это всё равно ненадолго. Хоть узнаю, может, немножко о том, как люди сейчас на воле живут. Только нужно отбросить все свои чувства на х... Закрыть их на замок. Намертво. Чтобы и духу их не было. Здесь на больничке столько глаз и ушей. Могут от зависти и жлобы такую кашу для тебя заварить, что до конца срока не расхлебаешь. А можно и другой срок схлопотать".
   Он ворочался в постели с боку на бок.
   "Кто ты для неё? Паскудный зэк. Как и для всех других вольняшек на воле. Там всех учат бояться зэков. Тебя ведь тоже когда-то так же учили. Да и она, скорее всего, такая же, как и все. Только виду не показывает. Бабы ведь хорошие артистки. Это давно известно. Но ведь у неё такое искреннее лицо. Нельзя же так притворяться. Это же так трудно! Это же адский труд, так притворяться! Да нет. Не может быть. А может у неё из близких кто-нибудь сидел или сидит? Да чего ты не спишь-то, идиот? Расчувствовался, урод зоновский. Спи, скотина".
   Но сон не приходил. А мысли не отступали. Уснул он только под утро, и снов никаких не видел.
   ЗОНА
   Колония усиленного режима находилась за городом, возле городского кладбища. К лагерю была проложена асфальтированная дорога, чтобы фургоны с заключёнными без помех могли добираться на объект строительства свинокомплекса. Перед воротами лагеря, по другую сторону большой асфальтированной площадки для посадки зэков в фургоны, находилась котельная с хоз. двором. Они были огорожены сплошным деревянным забором с въездными воротами. Там работали и жили в отдельном бараке расконвойники (расконвоированные заключённые). Это была так называемая расконвойка лагеря.
   От площадки для посадки заключённых в фургоны, асфальтированная дорога уходила влево от ворот колонии. По правую сторону этой дороги, сразу же за расконвойкой, стояли шесть кирпичных двухэтажных двух и одноподъездных кирпичных домов, в которых жили семьи руководства колонии и некоторых работников из её администрации. Между котельной и этим маленьким городком стояла металлическая водонапорная башня, которая снабжала водой эти жилые зданий, котлы в котельной и здание с КПП (контрольно-пропускным пунктом) колонии.
   По левую сторону дороги, чуть в отдалении, была ещё одна водонапорная башня, но уже для зэков в зоне. В воду этой башни, в нужные сроки, засыпались бромистые соединения, для того, чтобы снижать половую потенцию заключённых.
   Вольнонаёмные работники колонии не пили эту воду, предназначенную для заключённых, и им было запрещено разглашать заключённым и их родственникам информацию о бромистых добавках в воду, подававшуюся в зону. За этой водонапорной башней сразу же начиналось городское кладбище, расположенное в сосновом лесу, и которое тянулось до шоссе. При повороте направо с дороги от зоны по шоссе можно было ехать в сторону города к свинокомплексу, строящемуся зэками.
   Колония была расположена на ровном месте, и представляла в плане квадрат со стороной квадрата около километра или чуть более. Она была окружена снаружи заграждением из двух заборов из колючей проволоки и пятиметрового бетонного забора, с рядами колючей проволоки по его верху, натянутой на металлических штырях с электроизоляторами. По этой колючей проволоке в ночное время пропускался ток высокого напряжения.
   Между заборами из колючей проволоки была вспаханная контрольная полоса запретной зоны. Рядом с бетонным забором стояли сторожевые вышки, выше этого забора, на которых дежурили солдаты с автоматами Калашникова. Вышки были по углам зоны, и ещё по две на каждой из четырёх сторон по её периметру. По другую сторону бетонного забора, уже со стороны зоны, была такая же вспаханная контрольная полоса. Она была огорожена от зоны лагеря ещё одним забором из колючей проволоки.
   Справа от высоких въездных металлических ворот колонии было длинное двухэтажное здание из красного кирпича, в котором был КПП для входа в лагерь, и были кабинеты администрации колонии для вольных посетителей. В этом же здании были помещения для краткосрочных и длительных свиданий. Помещение для длительных свиданий было на втором этаже с четырьмя комнатами, по три кровати в каждой, с одной общей кухней и одним общим туалетом с одним унитазом. Краткосрочные свидания проходили в отдельном помещении на первом этаже через толстое оргстекло по четырём телефонам. Со стороны зоны в этом же здании на первом этаже была комната выдачи посылок и бандеролей для зэков, с отдельным входом в неё из зоны.
   На плоской крыше этого здания у торца, примыкавшего к въездным воротам, находилась четырёхугольная смотровая будка, с застеклённой со всех сторон верхней её половиной. Эта будка, с чуть покатой на четыре стороны низкой кровлей, торчала на крыше здания как какой-то огромный застеклённый скворечник.
   Сразу же за въездными воротами, в самой зоне был предзонник, огороженный забором из колючей проволоки. В нём солдаты с высокого помоста проверяли въезжавшие в лагерь и выезжавшие из лагеря машины, пронзая длинными острыми металлическими пиками из арматуры то, что находилось в кузовах выезжающих из зоны машин. В предзоннике каждый день делали и общий обыск (общий шмон) зэков, приезжавших с работ на выездных объектах. У предзонника, со стороны КПП, были отгорожены металлической сеткой два "отстойника" с решётчатыми дверями, в которые помещали зэков-нарушителей, выявленных при их обыске. Их участь решалась после обыска всех заключённых, приехавших в зону.
   Если посмотреть на лагерь с высоты птичьего полёта со стороны въездных лагерных ворот, то в квадратной зоне можно было отметить чёткий ориентир из бетонной дороги, расположенной по центру буквой П. Верхняя перемычка этой "буквы" проходила рядом с запретной зоной противоположной стороны лагеря. По левую сторону от этой "буквы" была жилая зона лагеря с жилыми бараками. Бараки жилой зоны располагались перпендикулярно к её левой ножке-дороге, и были за длинным "проштампованным" забором на расстоянии пятнадцати - двадцати метров друг от друга. Их было одиннадцать. Десять из них были жилыми бараками для заключённых, а одиннадцатый, последний от входа в зону, был бараком ПТУ.
   Забор, за которым были бараки, был высотой около двух с половиной метров, и был сварен из металлических отходов, взятых из штамповочного цеха на местной промзоне лагеря. Длинные полоски из листового металла, шириной по семь - десять сантиметров, с различными фигурными отверстиями, пробитыми в них пуансонами штампов, были вертикально приварены к поперечным арматурам. Арматуры были приварены к столбам из толстых железных труб или из швеллеров или из старых рельсов, забетонированных в землю. Выглядело это и неказисто и нелепо. Но зато дёшево и сердито, как и должно быть в зоне. Все такие металлические заборы были выкрашены зелёной краской, но ржавчина быстро проедала эти покрытия из краски, и заборы были ржаво-зелёного цвета.
   С ближнего торца второго по счёту от въездных лагерных ворот барака был вход в маленькую сапожную мастерскую по ремонту зэковской обуви. Первым бараком от входа в лагерь был барак первого отряда, а вторым - "карантинный барак" для вновь прибывших заключенных. В нём был и "штаб" зоновских козлов. У этого барака была ещё одна, своя локальная зона из колючей проволоки, которая не огораживала лишь сапожную мастерскую.
   Во всех локальных секторах жилой зоны, в трёх метрах от забора из колючей проволоки запретной зоны были большие, крашенные известью деревянные туалеты. В каждом локальном секторе было по одному туалету на два барака, находящихся в этом секторе. Каждый туалет был разделен на две части, с отдельными входами для зэков каждого барака.
   По правую сторону дороги, как бы являющейся правой ножкой этой буквы П, по порядку от КПП, располагались барак, изогнутый перевёрнутой буквой Г, с Отделом труда. Крылья этого барака с Отделом труда, как бы заслоняли от взгляда человека, вошедшего в зону, одноэтажный кирпичный барак бани, с прачечной, с прожарочным помещением, и с цирюльней для зэков. В нижнем правом углу зоны лагеря, как бы "за баней", было кирпичное здание ШИЗО и ПКТ (штрафного изолятора и помещений камерного типа), огороженное двойным забором из частой колючей проволоки.
   Далее, после бани, был хоздвор жилой зоны лагеря, полностью огороженный уже своим высоким сплошным деревянным забором, и со своими въездными воротами. На хоздворе было кирпичное одноэтажное здание, со многими деревянными и кирпичными пристройками к нему, где были и жилая каморка зэка, коменданта хоздвора, и складские и рабочие помещения зэков, работников хоздвора.
   За хоздвором была уже местная промышленная зона лагеря, огороженная своим сплошным пятиметровым деревянным забором. К этому забору, между въездными воротами промзоны и концом этого забора, упиравшегося в запретную зону лагеря, противоположную от въездных лагерных ворот, прилегала локальная зона с бараком больнички, огороженная своим "проштампованным" металлическим заржавлено-зелёным забором.
   Сразу же под "перемычкой" этой буквы П был деревянный барак школы, расположенный также буквой "П", но на коротких ножках и положенной на левый бок. Фасад барака школы и главный вход в школу с широкой крытой верандой, выходил на дорогу, за которой по всей длине дороги был "проштампованный" забор жилой зоны лагеря.
   Напротив широкого школьного крыльца с большой верандой ежедневно проводились утренние и вечерние проверки численности заключённых лагеря. Заключённых, построенных по отрядам в отдельные колонны, по пять человек в шеренге, считали дежурный прапорщик и старший зэк-нарядчик "по пятёркам". На веранде школы в это время находились ДПНК (дежурный помощник начальника колонии), и дежурные прапорщики.
   Зэков прогоняли по дороге, начиная с правой ножки дороги буквой П, куда их приводили поотрядно. Затем, после двух поворотов дороги и просчёта у крыльца школы, они проходили далее и ждали окончания проверки в колоннах своих отрядов, стоя на дороге левой ножки этой буквы П, вдоль длинного с входными калитками забора, отгораживающего жилую зону лагеря. Если численность заключённых "не сходилась", то заключённых "прогоняли" перед крыльцом школы ещё раз. Если же численность после трёх раз "не сходилась", тогда в зале клуба проводили проверку по личным карточкам заключённых уже "по отрядам".
   Внизу, под ножками бетонной дороги буквой П, был бетонный плац у фасада трёхэтажного административного здания из белого кирпича, которое зэки и вольные называли "штабом" зоны. Фасад здания штаба был обращён к въездным воротам в лагерь. В штабе были кабинеты администрации колонии. Слева от входной двери в здание штаба была дверь и три окна лагерного магазина с его прихожей, где у маленького оконца в стене, зэков, пришедшего в магазин отряда, проверяли по списку. Кто отсутствовал в списке, того и не отоваривали в магазине. А кто был в списке, то напротив фамилии зэка указывалась и сумма в рублях, на которую зэк может взять для себя продукты из имеющихся в магазине. Эти суммы были в три, шесть или девять рублей.
   С обратной стороны к трёхэтажному зданию штаба примыкало, соединённое торцом здание одноэтажной столовой, из такого же белого кирпича, с фасадом направо, в сторону бани и въездных ворот на хоздвор. А далее, уже к торцу здания столовой, примыкало двухэтажное здание клуба, из такого же кирпича, с залом на четыреста мест, и с фасадом в сторону школы. В плане сверху, эти три, соединённых друг с другом здания с плоскими крышами, своим контуром напоминали спортивную гантелю.
   Перед фасадом клуба проходила узкая бетонная дорога, как бы соединяющая "ножки" дороги буквы П, как в букве Н. Эта узкая дорога уходила вправо за высокие металлические въездные ворота на промзону лагеря, как бы пересекая далее правую ножку дороги этой буквы П.
   Между клубом и школой был пустырь, с вкопанными деревянными футбольными воротами без сеток. Одни ворота были перед входом в клуб, сразу за дорогой, уходящей на промзону, а другие - у ближнего крыла школы, которое как бы смотрело своими окнами на фасад клуба через это фктбольное поле. Но в футбол, на поле из глины, в полуголодной зоне, никто из зэков не играл. И футбольных мячей в зоне не было. Зэки берегли свои силы для плодотворного труда-перевоспитателя.
   От футбольных ворот, которые были перед клубом, остались торчать из земли лишь два столба без верхней перемычки. По правую сторону от этих ворот, в половину футбольного поля прошлой осенью были забиты в землю около тридцати железобетонных свай. Они торчали вверх из глинистой почвы на метр, на два или три в высоту. А всё это бывшее футбольное поле было огорожено полутораметровыми деревянными столбами с натянутыми на них редкими рядами ржавой железной проволоки, как забором.
   Что здесь будут строить, зэки не знали. Да это их и не интересовало. Они знали, что строить придётся кому-то из них, а чего-то хорошего от новой стройки ожидать не приходилось. Да и "подогрева" от этого строительства в зоне им, естественно, не будет. Подогрев шёл в зону лишь с её выездных рабочих объектов, откуда провозились зэками перекиды с воли. А в самом центре зоны какие могут быть перекиды, да и откуда? Если только водители грузовиков привезут что-нибудь кому-нибудь. Но на это слишком мало шансов, это может быть один шанс из тысячи. Нужно время, чтобы договориться с водителем... Да и пошлют ли его ещё раз в эту зону с грузом? В общем, как говорят в зоне, дело гиблое.
   В зоне было семнадцать отрядов, по которым были распределены все заключённые. Заключённые, занимающиеся работой по хозяйственному обслуживанию лагеря, числились в первом отряде. Каждый отряд жил в своём бараке. Большие отряды, приблизительно по двести заключённых, работали, как правило, на выездном объекте "Свинокомплекс". Каждый такой большой отряд занимал свой барак целиком.
   Маленькие отряды заключённых, которые работали на промзоне и на ЖБК, размещались по два отряда в одном бараке, занимая каждый своё крыло барака или, другими словами, свою половину барака. Лишь комната с умывальником, расположенная в каждом бараке по правую сторону после входа в барак, у них была общей для двух отрядов. Сушилка же для обуви и верхней зимней одежды, находившаяся в каждом бараке по левую сторону от входа, напротив комнаты умывальника, была уже для двух отрядов разгорожена на две части, с отдельными входами в каждую, чтобы было меньше воровства.
   Напротив от входа в любой барак, и занимая в длину расстояние от конца стены сушилки и до конца стены умывальника, были отдельные помещения. В них находились каптёрки отрядов, кабинеты начальников отрядов, и так называемые "ленкомнаты" (сокращение от слов ленинская комната) или "красные уголки", в которых начальники отрядов, когда им это было нужно, устраивали общие собрания зэков отрядов.
   Каждый отряд заключённых был поделен на отдельные бригады, каждая из которых занимала своё место в бараке, в зависимости от численности в ней заключённых. Спали заключённые на двухъярусных металлических койках, по-зэковски - шконках, которые располагались по обе стороны от центрального прохода, а по-зэковски, - от центрального проходняка барака.
   Они располагались сдвинутыми по две кровати торцами друг к другу, как бы "валетом". Спинки одних коек упирались в стены барака, а спинки других - "смотрели" на центральный проходняк барака. Некоторые койки были сдвинуты друг к другу ещё и боками, образуя блок из четырёх двухъярусных шконок.
   В конце походов между койками, по-зэковски - в конце "проходняков", у стен или у окон барака стояли деревянные тумбочки. И по обе стороны центрального прохода, образуя ряды вдоль его сторон, у торцов коек стояли такие же деревянные тумбочки для тех зэков, чьи койки торцами "смотрели" на центральный проходняк, протянувшийся во всю длину барака. Так было в каждом бараке.
   Каждое крыло барака было как бы ещё разделённым на две равных половины двумя простенками от противоположных стен до центрального прохода. Они так и назывались, - первая половина крыла барака и вторая половина крыла барака, если считать их от входа в барак.
   Каждая такая половина крыла имела по четыре деревянных столба, по обе стороны от центрального прохода. Эти столбы, подпирающие потолок барака. Обшитые с четырех сторон длинными досками вагонки, эти столбы были похожи на узкие четырёхугольные колонны, стоящие по сторонам центрального проходняка барака.
   По углам у стен и простенков бараков были так называемые "воровские места". В таких местах, на одноярусных койках спали завхозы отрядов, бугры, а также и авторитетные зэки. Более престижными местами считались и нижние ярусы двухэтажных коек, из которых более престижными были те, которые упирались торцами в стены бараков с окнами. Там, если говорить по-зоновски "в конце проходняков", можно было более удобно и поесть на своей тумбочке, если что-нибудь было, или чифирнуть, расположившись своей компанией, сидя на противоположных нижних койках.
   Во главе каждого отряда со стороны администрации колонии был офицер, начальник отряда, по-зэковски "отрядник". Первым его помощником из среды заключённых был завхоз отряда, он же "помпобыт" - помощник начальника отряда по быту.
   "Кабинетом" завхоза или помпобыта отряда была каптёрка отряда, в которой на стеллажах хранились мешки-сидоры всех заключённых отряда, и был письменный стол. Ключ от каптёрки был только лишь у завхоза отряда. Завхоз или помпобыт отряда отвечал за чистоту и порядок в бараке, за выполнение зэками соблюдения всех правил в отряде, и за чистоту всех приданных отряду территорий в лагере.
   Его подчинённым был отрядный шнырь (дневальный отряда), который должен был мыть в отряде полы, следить за чистотой и выполнять мелкие поручения завхоза отряда. Отрядными шнырями, как правило, были пожилые зэки, которые освобождали себя, таким образом, в основном, от тяжёлой работы и от зимних выездов на работы на "Свинокомплекс".
   Зэков вывозили на работы и в морозы за минус сорок по Цельсию, а путешествия в такие морозы, которые зимой стояли по две-три недели, да в железных фургонах, были не из приятных. Но ежедневно, по три часа или чуть более, зэки, выезжавшие на "Свинокомплекс", проводили в этих металлических фургонах.
   Время, уходившее на саму дорогу, плюс время, пока солдаты обогреются на КПП свинокомплекса и разойдутся по вышкам выездного объекта, составляло не менее полутора часов. Столько же времени требовалось и для "съёма" зэков с объекта. Плюс ежедневные шмоны в предзоннике лагеря, по приезду зэков с работ в лагерь.
   Краткое отступление:
   В местах заключения на территории СССР (и после его развала), "по традиции", уходящей во времена образования Советской властью первых лагерей для заключённых, зэки разделяются между собой "по мастям". До советской власти в России таких разделений у заключённых не было. Это как бы кастовое разделение заключённых между собой имеет начало со времён рождения ГУЛАГа.
   В низшие касты входят "опущенные" зэки (или "обиженные") и "черти" (или "чуханы"). "Опущенными" или "пидорами" являются пассивные педерасты. За допущенные зэком серьёзные по "зэковским понятиям" провинности, его могут "опустить" другие зэки "на тюрьме" или "в зоне", совершив над ним принудительно или "добровольно" половой акт мужелоства, как активный педераст над пассивным педерастом. Но пассивным педерастом может зэк "прийти и с воли", что уже и определяет его сразу же в "стойло" или в "гарем" к "опущенным".
   Питаться, чифирить, есть или пить из одной посуды, брать закурить, докуривать сигарету, взятую у "опущенного", здороваться за руку с любым из "опущенных", для зэка любой другой масти нельзя, иначе он сам сразу же может стать "опущенным" по масти. "Опущенные" зэки сами не должны давать курить, докуривать что-то после себя, подавать руку для рукопожатия заключённым других мастей, иначе их искалечат так, что их жизнь в зоне станет для них хуже смерти.
   "Чертями" или "чуханами", как правило, становятся те заключённые, которые выбирают для себя довольно-таки мерзкий способ самосохранения или самовыживания в зоне. Такие заключённые специально не умываются, не моются в бане, ходят в грязной, засаленной и замызганной одежде и обуви. Из-за этого смотреть на них неприятно, от них дурно пахнет, а поэтому, и общаться с такими людьми отвратительно любому человеку, даже и подлому совейскому зэку. Места для жизни в зоне, то есть койки с тумбочками, "чертям" или "чуханам" определяют в отрядах рядом с "гаремами опущенных".
   Основное количество зэков составляет масть "мужиков". Зэки этой масти могут работать на любых работах, кроме чистки туалетов. Чистка туалетов является уделом лишь "опущенных" и "чертей".
   Выше "мужиков" по масти являются "блатные", живущие в местах заключения "по воровским понятиям". По этим понятиям "блатной" не должен работать в местах заключения сам, и не должен заставлять сам кого бы то ни было, из других заключённых (кроме, иногда, "опущенных"), работать, ни на себя, ни на других, ни на государство. "Блатной" не должен вступать в любые организационные структуры, созданные администрацией лагеря. Существовать в зоне "блатной" должен за счёт своих мозгов, талантов и способностей. Он обязан сам помогать в зоне зэкам "своей масти", и те обязаны помогать ему в трудных ситуациях.
   Самой нелюбимой среди всех мастей заключённых является масть "козлов". Слово "козёл" было взято от производственного слова забойщиков скота на мясокомбинатах Страны Советов. Осенью, на мясокомбинатах начинался массовый забой мелкого рогатого скота, пригнанного из колхозов и совхозов. В день забоя из какого-нибудь стада коз отбирали старого козла и привязывали ему на рог какую-нибудь тряпочку, для метки, чтобы он был заметен в стаде. Обычно это был красный кусок материи от старого транспаранта, использованного на демонстрациях 1мая или 7 ноября.
   Перед забоем, определённое количество животных загоняли в загон перед бойней в цехе бойни. Из этого загона, но уже мелкими партиями, скот загоняли в более маленький загон самой бойни. Каждое животное там зацепляли двусторонним специальным крюком за заднюю ногу, между копытом и суставом ноги животного, и зацепляли этот крюк с животным противоположным крючком за один из штырей транспортёра, движущегося наклонно вверх, как велосипедная цепь. Каждое животное пыталось убежать, но транспортёр уже тащил его на крюке за заднюю ногу к узкому проёму в стене.
   У этого проёма стоял забойщик и перерезал специальным ножом горло каждому животному, подававшемуся ему транспортёром. Транспортёр увозил животное с перерезанным горлом далее в разделочный цех, а к забойщику транспортёр подавал очередную жертву, висящую вниз головой.
   Естественно, что при этом появлялся и стоял запах крови, и животные были напуганы. Животные, находившиеся в первом загоне, также чувствовали запах свежей крови, слышали из бойни испуганные крики и блеяния животных из ранее уведённой от них партии, и потому их больше невозможно было бы выгнать в загон самой бойни, хоть забивай их здесь палками насмерть.
   Вот здесь уже и нужен был козёл с меткой-тряпочкой на роге. Таких козлов на бойне называли козлами-предателями. Первыми из скота, предназначавшегося для забоя, всегда забивали коз, а затем уже и овец. Первый раз из общего загона в загон на бойню козла-предателя вели за рога иногда два человека, потому что козёл, как правило, вырывался. За козлом, повинуясь стадному инстинкту, шли стадом козы. После того, как загон бойни был полон, его притвор закрывали, и включались транспортёры забойного цеха. От шума транспортёров животные, оставшиеся за притвором, убегали назад в общий загон, из которого они только что выходили. Когда коз в маленьком загоне бойни уже не оставалось, испуганного козла-предателя за рог вновь выводили в большой загон и вновь вели за рога в загон самой бойни. За ним опять шли стадом козы.
   Обычно двух раз было достаточно, чтобы затем козёл-предатель сам уже водил коз, а затем, когда коз уже не было, водил и овец в загон бойни. Для этого он сам выбегал из опустевшего загона бойни, когда животных забивали и открывали его притвор, и бежал в большой общий загон с животными. Когда следом за ним приходил один из рабочих, цеплявших в бойне крюком животных за их копыта, и пинал ногой козла-предателя, тот уже сам шёл в маленький загон бойни, ведя за собой очередную партию животных на забой.
   В загоне бойни козёл-предатель уже стоял у закрытого притвора, зная, что его не тронут. Затем, когда притвор открывали, он бежал в общий загон скота, и там ждал у его входа, когда придёт рабочий-зацепщик. Пинать козла-предателя, после трёх-четырёх его "ходок", было уже не надо. Он уже лишь по взгляду на него рабочего трусцой бежал в загон бойни, уводя за собой очередную партию животных на убой. Обычно козла-предателя зацепляли за копыто первым из последней партии животных.
   "Козлов" в зоне вербовали из вновь поступивших заключённых уже в карантинном бараке. Каждого из вновь прибывших заключённых, если он не был из "опущенных", по несколько раз за срок "карантина" вызывали в каптёрку барака. Там с ними проводили "беседы" и работники оперативно-режимной части лагеря, и зэки, руководители лагерных "козлов". Их угощали чаем, отметённым на шмонах у простых зэков, обещали им быстрое досрочное освобождение или быстрый "выход" из лагеря "на расконвойку", "на посёлок" или "на химию" (специальные режимы для осужденных вне лагеря колонии).
   Некоторые из вновь прибывших заключённых-первоходочников "клевали" на это, но большая часть их затем всё же "уходила" из "козьего племени". Как правило, костяк козлов в зоне состоял из стукачей, о деятельности которых или уже точно знали зэки или уже догадывались об этом. У таких стукачей имеется два выбора - либо в стойло к опущенным, либо в козлы, то есть в "Штаб секции воспитания правопорядка" в лагере (то есть в СВП).
   "Штабные козлы", как правило, переводились в бригады на местную промышленную зону лагеря и освобождались от хозработ в лагере. Но они должны были с повязками на рукавах патрулировать в лагере или дежурить в определённых местах, записывать фамилии нарушителей и сообщать об этом в свой "штаб" или в надзор-комнату дежурным представителям администрации колонии. Они же должны были уже и помогать дежурным прапорщикам, доставлять нарушителей в надзор-комнату лагеря.
   "Козлы", которые выезжают на выездные объекты, как правило, патрулируют там группами, вместе с дежурными прапорщиками, питаются и обогреваются в отдельных выделенных им на время помещениях, в целях их безопасности. Многих "козлов" "опускают" на этапах или после их освобождения из мест лишения свободы.
   (Конец "Краткого отступления").
   Зимой все здания и жилые бараки для зэков отапливались водяным отоплением из котельной, находившейся неподалёку от въездных ворот лагеря в зоне расконвойки. Летом вода из котельной подавалась лишь в холодную баню лагеря. Тёплыми помещениями в бане были прачечная с прожарочной печью, для прожарки постельных принадлежностей и одежды зэков от кровососущих насекомых, цирюльня и каптёрка завхоза бани, которые были в левом крыле барака бани от входа в неё. В раздевалке бани, с деревянными лавками и с помутневшими от влаги тремя большими зеркалами, вмурованными в одну из стен, в которых можно было видеть лишь отражаемые ими мутные силуэты, и в самом моечном помещении бани, было холодно и зимой и летом.
   И в жилых бараках зоны зимой было холодно. Шлак из завалинок бараков с годами высыпался под бараки, а завозить шлак от котельной в зону было не выгодно работникам администрации. Они выписывали его для своих нужд и для нужд своих родственников, - для постройки шлакоблочных гаражей или для "дачных" домиков на загородных садовых участках.
   Тепло в бараках зимой было в сушилках для обуви и одежды, и в каптёрках, где завхозы отрядов, на свой страх и риск, могли включать запрещённые для зэков электрические обогреватели, взятые у начальников отрядов из их кабинетов. Некоторые места в бараках были чуть теплее, и менее продувались через старые стены и окна сибирскими ветрами. В самых холодных местах бараков, завхозами отрядов отводились территории со шконками и тумбочками для опущенных и для чертей.
   Выход из бараков на утреннюю и вечернюю проверки в лагере, зэкам извещали громкоговорители на здании штаба и динамики в бараках, мелодией марша "Прощание славянки". Эта красивая мелодия с годами становилась ненавистной для заключённых.
   После ужина в зоне завхозы отрядов шли в конторку нарядчиков зоны, расположенную с левого торца здания штаба администрации. Там они записывали себе на бумажку сведения о том, кто из заключённых "списан" в их отряды и в какие именно бригады, и кто "выписан" из их отрядов, в какой именно другой отряд, и в какую именно бригаду. Бригады различались по их номерам в каждом отряде и на каждом рабочем объекте.
   Каждый заключённый лагеря должен был иметь на левой стороне груди, на верхней одежде бирку с его фамилией и инициалами, с номером его отряда и с номером его бригады. Заключённые делали бирки из органического стекла, что обусловливало этим биркам их существование на долгие годы.
   У заключённых, находящихся на руководящих работах, на левых рукавах их верхней одежды должна была быть бирка, указывающая эту его лагерную "должность". Такие бирки делали также из оргстекла, но загнутыми полукругом, как бы огибающими руку в месте предплечья. Заключённые называли такую бирку "лантух". На лантухах делали надписи, как и на нагрудных бирках, белым по чёрному фону. Надписи гласили: "Помпобыт", "Бригадир", "Завхоз бани", "Руководитель СВП колонии (или отряда)" (СВП - секция воспитания правопорядка - "козья" организация заключённых), "Завхоз столовой", "Нарядчик", "Мастер", и тому подоюное.
   Разгуливать просто так по лагерю и посещать локальные зоны и бараки других отрядов простым заключённым запрещалось. Простых заключённых могли строем или по два-три человека водить "куда нужно" лишь заключённые с лантухом на рукаве. Если простому заключённому было необходимо сходить в "разрешённое для посещения" им место, то завхоз отряда должен был выдать ему бирку-пропуск. Количество таких бирок-пропусков в каждом отряде было ограниченное количество. Если при проверке дежурными козлами или представителем администрации колонии оказывалось, что у простого заключённого нет бирки-пропуска в "неположенном" для него месте, то он считался нарушителем, и его за это ожидало какое-либо наказание.
   На утреннюю и вечернюю проверки, в баню, в лагерный магазин и в столовую, завхозы отрядов водили заключённых строем, по пять человек в шеренге. В столовой были длинные деревянные столы, обитые клеёнками, с длинными деревянными лавками по обе стороны столов. Первые два стола слева от входа, расположенные впритык торцами друг к другу, у окон, были "столами для опущенных". Они были отделены от других столов, стоящих к ним перпендикулярно, широким проходом.
   Каждый из опущенных ходил в столовую со своими, помеченными дырочками, миской, ложкой и кружкой. Бригадный шнырь наливал или накладывал из общего бачка бригады опущенным, числившимся в этой бригаде, в их миски, которые они сами подносили для этого, в последнюю очередь. В миски всех других зэков бригады наливалась или накладывалась пища, когда те садились за свои столы, на которых бригадным шнырём уже были расставлены алюминиевые миски (по-зэковски - шлюмки).
   Столы для приёма пищи заключёнными были расположены в двух залах столовой. В зале с окнами раздачи и в примыкающем к нему большем зале с окнами на жилые бараки. Рядом с окнами раздачи стояли два отдельных стола для тех заключённых, кто получает диетическое питание. Эти столы были самыми чистыми в столовой. Вдоль середин других столов, когда завхоз отряда подавал команду "всем встать и поочерёдно выходить из столовой", оставались груды выброшенных из мисок заключёнными гнилых овощей, высотой пять-десять сантиметров. В основном, это была чёрная гнилая свекла, из которой для зэков, питающихся "общаковой" пищей, приготавливалось первое блюдо.
   Эту выброшенную из мисок вареную гниль со столов быстро убирали шныри столовой длинными резиновыми скребками в объемные самодельные полукруглые бачки с одной ручкой. А затем из этих бачков вываливали собранное в них гнильё в круглые металлические баки и бочки, стоявшие в коридорчике у "рабочего входа" в столовую.
   Недоеденные куски хлеба оставались лишь на столах для диетического питания. Их быстро прибирали к рукам "черти", наблюдавшие в щель двери из коридорчика-тамбура, в котором стояли бочки и баки с гнилью, выброшенной зэками из своих шлюмок. Шныри столовой не прогоняли их, потому что эти "черти" грузили за них наполненные выброшенной гнилью грязные бочки и баки на телегу, на которой эти бочки и баки вывозили за зону лагеря в свинарник, находившийся на хоздворе у расконвойников. Как правило, мясо от этих свиней поедалось в семьях работников администрации лагеря.
   МЕСЯЦ
   Игорь проснулся от стука алюминиевых мисок, которые подвезли на самодельной тележке, из нержавеющей стали, зэки-санитары к двери его палаты. Тележка была на четырёх широких резиновых колёсиках и имела две железных полки, верхнюю и нижнюю. На верхней полке по утрам стоял алюминиевый бачок с пищей, привезённой на другой тележке из столовой, и были уложены штабелем дневные пайки белого хлеба для больных-зэков. На нижней полке стояли стопками алюминиевые миски.
   Три зэка, соседи Игоря по палате уже стояли у входа, напротив тележки. Игорь встал, надел свой, висевший на спинке его кровати, халат, и одним взмахом накрыл тонким байковым одеялом свою постель. Затем достал из выдвижного ящика тумбочки нержавеющую ложку с укороченной ручкой (чтобы её нельзя было использовать как финку), мечту для многих "простых" зэков, положил её на тумбочку, и, взяв небольшую эмалированную кружку, пошёл к двери.
   Он взял протянутую ему зэком-санитаром свою дневную пайку белого хлеба, - батон, с обрезанной от него горбушкой, и протянул санитару свою кружку. Санитар зачерпнул специальным маленьким, на две чайных ложки "без горок", черпачком сахар из белого полотняного мешочка, и высыпал его в протянутую ему кружку, а затем, одним движением руки скребнул самодельной меркой по сливочному маслу, лежавшему в миске у бачка. Игорь протянул свою пайку хлеба, и санитар выдавил из мерки, как из шприца, на срезанную часть батона хлеба круглый плоский кусочек масла, похожий на фигуру для игры в шашки. Рукой, державшей указательным пальцем за ушко кружку, Игорь взял свободными пальцами у санитара протянутую ему миску, в которую тот только что положил черпаком из бачка пшённую кашу, и пошёл к своей тумбочке. Тележку с завтраком санитары покатили к следующей палате.
   Умываясь над треснутой и замазанной цементным шрамом фаянсовой раковиной под краном холодной воды, Игорь слышал тихие реплики двух больных зэков, койки которых были рядом: "Смотри-ка, даже масло растительное на каше поблескивает. Отвык я уже от этого", "Да-а, как на воле", "В столовой и жиринки даже в баланде не увидишь, а в каше - и тем более", "Такая уж наша доля", "Да. Такая уж доля".
   - Отъедайтесь, мужики, - тихо сказал Игорь, вытирая лицо и руки вафельным больничным полотенцем, и видя, с каким удовольствием его соседи по палате как бы смакуют свою кашу, - Когда ещё вам в зоне так подфартит. Может и ни разу больше до звонка (до конца срока). -
   - Я даже и не мечтал об этом, - откликнулся один, чуть повернув голову с небритым дня три лицом в сторону Игоря, и вновь наклонился над своей шлюмкой, стоявшей на старом стуле между койками, рядом со шлюмкой его соседа.
   - Мечтать некогда. Работай, да работай, - тихо проговорил его сосед по кровати, также небритый, относя свою пустую уже миску, подтёртую кусочком хлеба, на тумбочку, стоявшую рядом с дверью у пустующей койки, - И отоспаться надо вволю, - и он, сняв халат, быстро лёг на свою кровать и укрылся одеялом с головой. Вскоре и двое других его соседей по палате проделали то же самое.
   Игорь ел кашу, сидя на своей койке спиной к своим соседям по палате в проходе между кроватями у своей тумбочки, поставив миску на один из трёх фанерных стульев с металлическими ножками, которые были в этой палате.
   - Сегодня надо привести ногти в порядок, - подумал он, увидев серую дугу на конце ногтя большого пальца правой кисти руки, держащей ложку, - Сегодня нужно выглядеть человеком. Надо и тенниску надеть с трикушкой, а то я в этих кальсонах, как Чапай в своей дивизии. -
   Он доел кашу, поставил миску сверху на три, вычищенных его соседями кусочками хлеба, стоявших на тумбочке у двери и, достав дешёвенькую сеточно-полосчатую электробритву из ящика тумбочки, начал бриться у раковины, где была единственная электрическая розетка в палате.
   - Целую ночь не спал. Расчувствовался, урод, - думал он, бреясь и глядя в зеркальце на футляре от электробритвы, - Сегодня нужно быть вежливым и внимательным. Быть человеком, и не лезь в душу. Просто общаться, как человек, если она заговорит. Лебезить и заискивать я ведь не умеею.
   А о чём с ней можно говорить? У неё ведь мысли вольного человека. Она ведь и не знает, что такое зона. Она понимает всё так, как пишут об этом в книжках. Нужно быть внимательным и вежливым. И попробовать улыбнуться хоть раз. А то подумает, что я такой же скот, как и многие здесь. Хотя, как улыбаться? Отвык ведь уже.
   Ну и красивая же она! "Живи сам, не мешай жить другим, и оставайся всегда человеком", - вспомнил он основное зэковское правило "по жизни в зоне", - Ну вот, и побрился. Осталось только ногти почистить. -
   Покурив в туалете, Игорь сел на кровать, обработать свои ногти. У него были маленькие щипчики-кусачки, с нажимным рычажком-пилкой для подравнивания ногтей. Он когда-то, года два назад, выменял их у какого-то зэка, который предложил ему их за замутку чая. Игорь обкусывал ногти щипчиками и обтачивал их пилочкой. Откушенные ногти падали на полы его халата. В это время пришёл Чёрный.
   - О! И мне надо обкусать. Привет, - сказал он, глянув на чёрные дуги грязи под своими ногтями, и садясь напротив Игоря на пустую кровать.
   - Привет. Держи, - подал ему щипчики Игорь, закончив обтачивать свой последний ноготь, - Только в проходняк не сори, - сказал он, собирая в ладонь с халата остриженные ногти. Он выбросил их в раковину и смыл водой из-под крана.
   - А меня завтра выписывают. Санитар сказал. Температуры нет, - говорил Чёрный, обкусывая щипчиками свои ногти, - Чаю ещё на пару замуток есть. Щас чифирнём. Только конфет нет. -
   - У меня есть. Карамельки магазинные. А что тебя так быстро выписывают? -
   - А-а-а. Я ж те ещё не говорил. Меня же на объекте крюком от стропы по башке п...якнло. Вон шрам за ухом, - повернул голову Чёрный, а потом заговорил тихо и гнусавя в нос, - Петля у бадьи с бетоном оторвалась. Говорили же бугру не раз, что скоро оторвётся. А ему всё по х.... Я с лесов и е...лся. Ну, думаю, закошу (притворюсь), чтобы бетон не кидать.
   Кожу на башке пробило. Кровь течёт. Я закосил (притворился), что сознание потерял. Мужики меня в бытовку отволокли. А я кошу (притворяюсь) на потерявшего крышу. Встану с лавки и падаю, - ухмыляется Чёрный, - Башку мне тряпкой перевязали. Вызвали дежурного офицера. Тот говорит, - "наверно, сотрясение".
   До съёма в бытовке провалялся. А в фургон Колька с Серым меня подмышки вели. Я им уже успел в бытовке цинкануть (сообщить), что закосил. А в зоне, на шмоне, ДПНК сказал нашему завхозу, что он это заточкует у себя в журнале, а меня чтобы завтра на работу не выводили, а отправили к Конь-бабе. А я был немного простывший, и утром, у Конь-бабы, у меня показалась температура.
   Вот я и здесь. Надо же хоть раз за свой срок на больничке поваляться. А я ещё Конь-бабе чешу (лгу), что она одна в зоне, мол, такая. Что, без неё, половина бы зэков подохла бы в зоне. Она ведь любит, когда её расхваливают. Мне наши мужики об этом рассказывали. Ну, она и раздобрела, падла. И положила, кобыла не ё...ая. А ведь действительно больных не ложит, сука, в больничку. На свинюшник, вон, многие выезжают, чуть с ног не валятся. Всем известно. -
   - Ну, ты молодец. Башка работает. Мозги есть ещё, - с ухмылкой заметил Игорь.
   - Были б мозги - было б сотрясение, - весело хохотнул тихонько Чёрный, - Биллиардный шар! - постучал он себя по голове. - Ну, чё? Пойдём забодяжим? Только сначала покурим, а? -
   Время до обеда летело незаметно за разговорами после чая. Вдруг в палату вбежал, как-то приседая на одну ногу, тот зэк, у которого съехала крыша. Он упал на свою койку и начал кататься на ней, громко постанывая. Так продолжалось минуты три-четыре. Игорь не выдержал этого и, выйдя в коридор, крикнул:
   - Санитар! Здесь одному больному плохо! -
   Санитар вышел из каптёрки и пришёл в палату.
   - Пойду, скажу доктору, - проговорил он и пошёл из стационара в санчасть.
   Минут через десять послышался звук открываемой ключом двери стационара, и в палату зашла женщина в белом халате и зэк-санитар с какой-то сумкой в руке. Женщина в халате, которую Игорь видел впервые, подошла к койке с катающимся на ней и стонущим зэком.
   - Как я и думала, - сказала она каким-то, чуть мужским голосом, и, повернувшись к санитару, добавила, - Позови второго санитара. Один не справишься. -
   Когда санитар быстро вышел, она подошла к сумке, которую санитар оставил на тумбочке у пустующей койки, и, вынув из неё шприц и довольно большую ампулу, быстро пропилила по ней чем-то и обломила её тонкий конец. Она надела на шприц иглу, сунула шприц иглой в ампулу, наполнила его бесцветной жидкостью из ампулы и выдавила из шприца вверх маленький фонтанчик. В это время прибежали оба санитара.
   - Прижмите его крепко к кровати и оголите ему ягодицу, - сказала женщина-врач санитарам, - Держите крепко, чтобы я смогла сделать укол. -
   Держа одной рукой шприц вверх иглой, она другой рукой сняла пробку со стеклянной бутылочки, поставленной ей прежде на тумбочку. Затем оторвала кусок ваты из пакета в сумке и, приложив его к горлышку бутылочки, наклонила её. В воздухе запахло камфорным спиртом.
   Когда санитары прижали зэка к постели, тот всё ещё постанывал. Но когда к его кровати подошла женщина со шприцем, и санитары, откинув полы его халата, стали стягивать его кальсоны, оголяя его ягодицу, он начал вырываться и заорал: - Не надо-о-о! -
   - Держите крепче! - строго сказала женщина и, смазав ваткой с камфорным спиртом место на ягодице зэка, воткнула в это место иглу и стала вводить лекарство. Зэк при этом завопил, как от сильнейшей боли.
   - Подержите его ещё с полминутки и отпускайте, - сказала женщина и пошла к сумке, складывать в неё флакон и шприц.
   - Откройте мне дверь, - сказала она и, взяв сумку, вышла из палаты. Следом за ней выскочил один из санитаров, для того, чтобы открыть ей дверь стационара. Второй санитар, отпустив дергающегося на кровати зэка, начал собирать с пола брошенные женщиной ватку и склянки от головки ампулы.
   - Кто эт такая? - спросил Чёрный у санитара.
   - Психотерапевт, - ответил санитар и вышел из палаты.
   - Психотерапевт. Наверно недавно устроилась, - сказал Чёрный Игорю, - Ты раньше видел её? -
   - Первый раз вижу, - ответил Игорь и взглянул на Чёрного. Тот сидел напротив него на кровати, и глаза его стали округляться.
   - Смотри-смотри! - сказал он, ещё больше округляя свои глаза, и Игорь повернулся, чтобы увидеть, что же происходит у него за спиной.
   Зэк, которому недавно сделали укол, стал изгибаться в невероятные позы. Он постанывал при этом, а зубы его скрипели с хрустом. Игорь вышел в коридор и вновь крикнул санитара. Санитар выглянул из каптёрки.
   - Там этого крутить начало, - сказал Игорь.
   - Так надо, - бросил санитар и захлопнул дверь каптёрки.
   Игорь зашёл опять в палату и увидел на кровати нечто невообразимое и стонущее. Это был какой-то клубок из человека, которого, как пластилиновую куклу, смяли и изогнули балующиеся дети. Голова была лицом со спины, а ноги и руки закрутились где-то за спиной и за шеей. Изогнуться таким образом, даже любому гимнасту или акробату было бы просто невозможно. И этот страшный человеческий клубок, из торчащих невообразимо откуда человеческих частей тела, стонал и скрипел зубами.
   - Пойдём отсюда в мою палату. Смотреть невозможно, - сказал Игорь Чёрному, и они вышли.
   До обеда они пробыли в палате Игоря, выходили покурить, возвращались и вновь разговаривали, рассказывая друг другу комичные случаи из жизни. Когда санитары пронесли обеденные бачки в каптёрку, Чёрный ушёл в свою палату.
   После обеда Игорь достал из тумбочки пакет, в котором лежали его белая тенниска и чёрные спортивные трикотажные штаны, и надел их, положив больничное нижнее бельё под подушку. Носки были без дырок и ещё чистые, и он не стал их менять. Подойдя к двери посудомойки, Игорь сказал санитару, что ему надо сходить к зубному технику.
   - Знаю. Щас открою, - буркнул тот.
   "Смотри-ка. Уже и санитаров предупредила, - подумал Игорь, - Ну, что ж, посмотрим, что дальше будет... Что будет - то и будет. Надо вести себя прилично, по-человечески, зэк вонючий".
   Через некоторое время санитар выпустил его, и, не говоря ни слова, закрыл за ним дверь на ключ. По виду санитара Игорь понял, что его прихода уже ждёт Светлана Ивановна. Он подошёл к двери кабинета зубного техника и постучал в дверь суставом пальца. "Да, да! Войдите", - услышал он из кабинета её голос и открыл дверь.
   - Разрешите, Светлана Ивановна? - сказал Игорь, шагнув через порог.
   - Заходите, заходите, Игорь, - обернувшись от рабочего стола, сказала сидевшая на стуле Светлана Ивановна, - Проходите, не стесняйтесь. Присаживайтесь вот на этот стул, - указала она на стул, стоявший у рабочего стола, за которым она сидела, справа от неё, напротив наждачного станочка, - И я вам сейчас всё объясню, что вам нужно будет делать. -
   Игорь подошёл, чуть отодвинул стул и сел на его краешке. Он смотрел в лицо женщины без каких-либо эмоций на своём лице.
   - Ну, ладно. Ещё обвыкнитесь, - сказала она, улыбаясь своей очаровательной улыбкой, - Я принесла вам белый халат, потом переоденете его, потому что в медицинском кабинете надо быть в медицинском халате. -
   Светлана Ивановна стала очень подробно объяснять Игорю, что сегодня нужно будет обрабатывать коронки зубов до гладкой их поверхности. Что для этого есть различные валики, и резиновые с алмазной крошкой, и войлочные для шлифовки, есть и специальные пасты для шлифовки, зелёная и коричневая, есть и металлический стержень, на который нужно надевать коронку, для удобства её обработки, и так далее, и так далее. А Игорь сидел и смотрел ей в лицо, слушая её, и отмечая про себя её обаятельную женственность, и как человек, и как художник. Но минут через пятнадцать он вежливо прервал ее.
   - Извините, Светлана Ивановна. Но вы так целый день будете мне рассказывать, - спокойно начал Игорь, и, увидев, что её лицо выразило недоумение, продолжил чуть теплее, - Я уже и так всё понял и увидел все приспособления. Давайте я уже начну работать, а вы мне только скажите, какие могут быть допуски, при обработке этих коронок. -
   От этих слов Светлана Ивановна вновь засветилась своей улыбкой и сказала, - А я уж подумала, что вы сейчас откажетесь. Вы такой серьёзный.
   Допуски. Да какие здесь допуски? Нужно, чтобы не было заметных раковин. И чтобы не проточить коронки до дыр. Идите, снимайте свой халат, повесьте вон там, на рабочей вешалке, где висит белый, а его наденьте. -
   - И наденьте на лицо вот эту влажную повязку, - сказала она, когда Игорь вернулся к столу в белом халате, - А на шею повяжите вот это полотенце, чтобы не забрызгивать пастой халат и вашу белую майку. -
   Игорь недолго приспосабливался к работе, и через десять минут уже привык к станочку. Работал он спокойно и молча. Светлана Ивановна, чтобы дать ему обвыкнуться в новом месте, не задавала ему вопросов. Она что-то делала за рабочим столом, стучала по чему-то маленьким молоточком, выходила за чем-то из кабинета, возвращалась, принося что-то. Игорь занимался своей работой и лишь изредка, когда проверял глазом обточку очередной коронки, бросал на неё ничего не выражающие взгляды.
   Вскоре начали приходить и посетители-заключённые. Светлана Ивановна беседовала с ними, у некоторых осматривала зубы, усаживая их ещё на один стул, стоявший у маленького рабочего столика с каким-то механизмом на нём, который Игорь не успел рассмотреть. Кого-то из пришедших заключённых, она приглашала для примерки или установки коронок в кабинет зубного врача, которого уже давно не было видно в больнице. В разговорах с заключёнными она всегда была вежлива, называла их всех на "вы" и не сказала ни одному заключённому грубого или высокомерного выражения.
   Игорь "автоматом" отметил это в своём сознании, и подумал о том, что так же просто с зэками разговаривала и вела себя Таисия Александровна на областной больнице. Дверь в кабинет Светланы Ивановны часто была открыта настежь, но она не стеснялась этого, работая в кабинете. Лишь когда заходил очередной посетитель, она просила его прикрыть дверь за собой.
   После того, как приём в санчасти был прекращён, и входная дверь в больницу была закрыта, Светлана Ивановна села на свой стул у рабочего стола и дружелюбно с улыбкой спросила у Игоря, - Ну и как ваши успехи? Вы не устали? Отдохните, выключите станок. Сколько ему уже гудеть? Хочется уже и тишины. -
   Игорь выключил станочек, и, откинувшись на спинку стула, повернул к ней голову. До этого он работал то стоя, то сидя, в зависимости от того, как было удобнее обрабатывать коронки. Он уже отметил давно это неудобство, и подумал о том, что стул должен быть выше, а лучше бы такой, какие были на промзоне, с вращающищимся на винтовой ножке сидением, которое можно таким образом поднять выше или опустить ниже.
   - Вот, смотрите, - указал он рукой на лежавшее слева от станочка грязное, от вытирания об него обрабатываемых коронок, и собранное в комок вафельное полотенце, на котором, в образовавшейся из складок ямочке, лежала кучка зубных коронок.
   - Да снимите вы повязку, и полотенце с шеи. Отдохните спокойно, - улыбаясь, сказала Светлана Ивановна.
   Игорь начал развязывать завязки от врачебной повязки у себя на затылке.
   "Знает, что у неё очаровательная улыбка, поэтому всегда и улыбается, - подумал он без какой-либо неприязни, - А чего ж не улыбаться с такой улыбкой? Ведь тепло людям дарит".
   - О-о-о. Я и не ожидала, что вы так много сделаете, - говорила Светлана Ивановна, пододвинув поближе к себе полотенце с коронками, беря в руку и рассматривая каждую из них, - Хорошо... Хорошо... Хорошо, - повторяла она, - Да вы просто молодец. Ну-ка, посчитаем. Одиннадцать штук! Да я просто не ожидала такого, - вновь улыбнулась она Игорю.
   - Только курить хочется. Надо бы мне сходить, покурить, - начал было говорить Игорь, но Светлана Ивановна прервала его.
   - Нет-нет! - сказала она, - Курите здесь. Я сейчас дверь прикрою и вытяжку включу. -
   Она прикрыла дверь и нажала кнопку пускателя у металлического шкафа-ящика с площадкой, выложенной огнеупорным кирпичом, который был за спиной Игоря. У шкафа была конусная крыша с вытяжной трубой, уходящей через простенок возле окна на улицу. За окном "зачухал" воздушный компрессор.
   - Подходите сюда, здесь дым вытянет наружу, - сказала она, стоя у проёма шкафа.
   Игорь встал, подошёл к своему больничному халату, вытащил из его кармана пачку "Примы", коробку спичек и подошёл к шкафу, оказавшись рядом со Светланой Ивановной.
   - А я вас, за вашу хорошую работу, хорошей сигаретой угощу, - сказала она, и, подняв руку в вытяжном шкафе, вытащила длинную пачку каких-то иностранных сигарет со швеллера, приваренного вверху, - Берите, пожалуйста, - открыла она пачку, и протянула её Игорю, как-то по-женски, двумя руками.
   - Берите, берите, не стесняйтесь, - улыбнулась она, - Я тоже хочу покурить с вами. А если кто-нибудь заглянет в кабинет, то подумают, что курите вы, а я с вами лишь просто разговариваю.
   - Хорошо, спасибо, - вежливо сказал Игорь, беря из протянутой пачки сигарету, - Только я сейчас не накурюсь такой. -
   - Ну, а потом вы закурите ещё и свою, - и, достав себе сигарету, и положив пачку опять на швеллер, улыбнувшись, сказала женщина.
   Игорь, как этого он уже давно не делал, протянул зажжённую спичку к её сигарете во рту, и она прикурила от огня. Игорь тоже прикурил от этой же спички и с наслаждением затянулся дымом.
   - О! Как красиво вы курите, - сказала Светлана Ивановна, тоже выпуская слабую струю дыма в шкаф, - Ну, вот... Как помощник вы мне уже просто необходимы... А вы как? Не захотелось убежать от меня?
   - Ну что вы. Мне было приятно здесь работать... От вас убежать? Да в зоне мечтают о такой работе. -
   - Ну, раз вы согласны, я завтра зайду к заместителю начальника колонии, майору Баранчину, и он подпишет мне заявление, о том, что я хочу взять вас к себе помощником на время, пока вы болеете. Ну, а позднее посмотрим, что можно будет ещё сделать. -
   - Баранчин не подпишет вам такое заявление, - спокойно сказал Игорь, затушив быстро выкуренную им слабую сигарету с фильтром, и быстро достал, и прикурил уже свою сигарету без фильтра.
   - Мне не подпишет? - с какой-то лукавой интонацией спросила она, как всегда улыбаясь, - Посмотрим, как это он мне не подпишет, - она затушила свою сигарету о потемневший от огня кирпич в вытяжной камере, - Завтра надо принести пепельницу... А как ваша фамилия и отчество? Мне надо будет указать в заявлении. -
   - Григорьев Игорь Александрович, - ответил Игорь, выпустив дым от сигареты, - А у вас какая фамилия? - спросил он, и сразу же укорил себя в мыслях, - "Ну чего я полез с дурацким вопросом?"
   - Месяц, - услышал он голос Светланы Ивановны.
   - Чего, месяц? - спросил он, посмотрев ей в лицо.
   - Моя фамилия - Месяц, - улыбнулась она, - Ну, такая уж у меня фамилия. -
   Игорь докурил сигарету и затушил её о кирпич.
   - Можете умыться под умывальником. Там есть и мыло и полотенце. А потом можете идти отдыхать. Мне сегодня нужно пораньше придти домой. -
   - Сейчас я только уберу на столе, - повернулся к столу Игорь.
   - Сегодня не надо убирать. Завтра я сделаю генеральную уборку. -
   Игорь быстро скинул белый халат, накинул свой больничный, и, затянув на нём пояс, сказал, - Не волнуйтесь Светлана Ивановна, я в своей палате умоюсь. До свидания, - и он пошёл к двери.
   - До свидания. Завтра, Игорь, обязательно приходите после обеда. Я буду вас ждать, - услышал он за спиной.
   - Хорошо. До свидания, - оглянулся он в дверях и вновь увидел очаровательную улыбку Светланы Ивановны.
   МИХАЛЫЧ
   Выйдя от Юрки из Отдела труда, Игорь сразу же пошёл в свой отряд. Он был в пятом отряде, в котором бригады заключённых выезжали на объект ЖБК. Этот выездной объект считался у зэков лучшим в зоне. На него выезжало три отряда, расположенные в одном локальном жилом секторе, втором по счёту от входа в зону.
   Два отряда, седьмой и шестнадцатый, располагались в одном бараке, напротив барака с пятым отрядом, в котором сейчас числился Игорь. Пятый отряд занимал правую половину своего барака от входа в него, а левую половину занимал единственный маленький из выезжавших на "Свинокомплекс" отрядов, - тринадцатый.
   Этот, третий по счёту от входа в лагерь барак, был расположен своей "тыльной" стороной к бараку "карантинному". В тринадцатом отряде, в его половине барака, целыми днями никого из заключённых не было, кроме завхоза, отрядного шныря и кое-кого из заключённых, которые в тот день были "на кресту". В половине барака пятого отряда, так же как и в противоположном бараке, заключённых вывозили на ЖБК в три смены, и в них всегда днём были заключённые. В пятом отряде, в единственном из всей колонии, не было опущенных. А в тринадцатом, расположенном в другом крыле барака был самый большой "гарем" в зоне.
   Войдя в барак своего отряда, Игорь чуть "нос к носу" не столкнулся с начальником отряда младшим лейтенантом Владимиром Михайловичем Бынбазовым. За ним, видимо, провожая его до выхода из барака, стоял завхоз отряда, парень среднего роста, Саня Стариков.
   - Здравствуйте, Владимир Михалыч, - поздоровался Игорь.
   - Здравствуй, Игорь. Как хорошо, что ты мне попался. Зайдём-ка ко мне, - сказал Игорю начальник отряда и повернул обратно в барак. Он открыл ключом свой кабинет и, заходя в него, сказал, обернувшись, - Проходи, Игорь. А ты, Александр, прямо сейчас сходи к коменданту зоны и узнай, в чём тут дело, - сказал он завхозу, стоявшему у Игоря за спиной.
   Прикрыв за вошедшим Игорем дверь, начальник отряда подошёл к своему письменному столу, стоявшему поперёк кабинета, ближе к окну, и бросил на него коричневую папку-планшет из кожзаменителя, бывшую у него под мышкой. Он сел на свой стул, а Игорь сел напротив стола на стул, стоявший к столу боком, а спинкой к стене.
   - Территорию для хозработ нам, говорит, увеличили. С чего это? Вот пусть идёт и узнаёт, - сказал начальник отряда, - Я вот что тебя позвал, Игорь. Тут у одной моей знакомой день рождения через неделю. Я тут принёс её фотографию. Посмотри. Успеешь ли за это время? - он повернулся, открыл самодельный сейф голубого цвета, стоявший у стены по левую руку от него, достал оттуда фотографию и протянул её Игорю.
   - Михалыч, ты же знаешь, что успею, - ответил Игорь, разглядывая лицо женщины на фото, - Нормально... Тени хорошо видны. Сделаю, - и он положил фото на стол, ближе к начальнику отряда. Тот выдвинул ящик стола и смахнул туда фотографию.
   - Здесь будет лежать. Я тебе тут же оставил пару пачек сигарет. И чай есть в целлофановом пакете. Сколько в папке пронёс. Ну, как ты? Как со здоровьем? - спросил он Игоря.
   - Да, нормально, Михалыч, не кашляю. Я же не вижу, что там есть, - ответил Игорь, - А у тебя как? Есть проблемы?
   - Сашка, вон, уже суд "на химию" прошёл. Совсем ничего делать не хочет... И не знаю, кого после него завхозом ставить. Ты на кресте. Другие, кого можно бы было, в ШИЗО недавно побывали. Кумовья уже в глаза лезут, - всё своих хотят мне подсунуть. Начальник колонии уже спрашивал, кого хочу поставить. Говорю, мол, есть пара кандидатур, выбираю. В общем, после тебя чёрт знает что твориться началось. За хоз. работы по территории "неудовлетворительно"... Не знаю что делать.
   Всучит опять Баранчин какого-нибудь "своего" татарина. Тогда и мне каждый день на ковре у хозяина отвечать надо будет. Помнишь, как было, когда я только пришёл, а Сагиров завхозом здесь был? И сейчас наверно кого-нибудь из своих кумовок начальнику колонии советует. Знает, что у меня с людьми туго. Просто не знаю, что делать. -
   - Ладно, Михалыч... Ты же знаешь, что я тебя всегда выручу, - серьёзно сказал Игорь, - Ставь меня, когда Саня уйдёт. Я ведь на кресту,.всё равно ничего не делаю. -
   - Да нет, Игорь, зачем тебе здоровьем рисковать? Его ведь потом не купишь, - сказал начальник отряда.
   - А ты, думаешь, что с каким-нибудь баранчиновским стукачём, оно у меня больше сохранится? -
   - И то верно, - сказал начальник отряда, после минутного молчания - А вытянешь? -
   - А помнишь, когда Куркина в ШИЗО за пьянку закрыли? Что ты мне говорил, когда тебе "бугром" ставить после него некого было? То же самое. А бригада за месяц с сорока процентов на восемьдесят скаканула. А потом и первое место всё время держала. А работяги мне говорили, что вроде и меньше вкалывать стали. Забыл? А сколько она сейчас процентов даёт? -
   - Семьдесят. Но неплохо же? Хорошие показатели. -
   - Хорошие, - проговорил Игорь, - А мне мужики говорят, что как кони маймулить опять стали. И в лавке на трёшку меньше отоварка. -
   - Ладно, Игорь, - сказал начальник отряда, - Спасибо за поддержку. Придётся тебя ставить. Больше некого. Если за это время не найдётся мне кто-нибудь, то буду тебя ставить. Ключ от кабинета пусть у тебя будет. Завхозу только отдавай, когда не нужен будет, чтобы с ключами в кармане какому-нибудь прапорщику не попасться. Да ты и сам знаешь.
   Ну, пойдём. Мне в штаб сейчас нужно. Одеяла на окно - на прежнем месте, в шкафу. И кружка с кипятильником там же. -
   Они вышли из кабинета. Начальник отряда закрыл дверь ключом и незаметно положил его в боковой карман Игоря.
   - До свидания, Владимир Михалыч, - сказал Игорь, чтобы было слышно в их половине барака. -
   - До свидания, - также громко сказал начальник отряда и пошёл к выходу.
   Игорь познакомился с Михалычем, когда "досиживал" второй год своего срока, сразу же после своей голодовки. Он держал голодовку двенадцать суток в ШИЗО. Игорь объявил её после того, как его третий раз подряд закрыли в ШИЗО за нарушение, к которому он был непричастен.
   Стояла уже зима. В камере в четыре нары, куда его закинули (поместили), чалились (отбывали срок наказания) уже шестеро зэков-мужиков. Потусовавшись какое-то время между столом, вмонтированным металлическими ножками в пол камеры, и дверью, Игорь начал стучать кулаком в кормушку двери. Остальные зэки молча наблюдали, находясь на нарах, отстёгнутых от противоположных стен камеры на поворотных шарнирах.
   Нижние нары ложились своими концами на бетонные тумбы, торчащие из пола, а верхние нары поддерживались цепями, натянувшимися от углов нар к сенам. После нескольких повторных попыток стучания в кормушку двери, в глазке двери, защищённом оргстеклом, открылась наружная задвижка, и показался глаз, уставившийся на Игоря. Потом дверца кормушки, расположенной на уровне чуть выше живота человека открылась, и Игорь присев на корточки, увидел прапорщика, смотрящего на него сверху вниз.
   - Командир, - сказал Игорь, - принеси ручку и бумагу. Я объявляю голодовку. Хочу заявление написать. -
   - Бумаги нет, - услышал он ответ.
   - Тогда запиши сам в журнале или скажи ДПНК. Я объявляю голодовку. - (ДПНК - дежурный помощник начальника колонии).
   - Без письменного "заявления" голодовка считается недействительной. В зоне надо было писать "заявления", - сказал прапорщик и захлопнул кормушку.
   - Это слова ментов и пидоров для зэка недействительны, - сказал Игорь зэковскую поговорку, распрямляясь.
   С этого дня Игорь не ел, а первую свою пайку чёрного липкого как пластилин хлеба, которую баландёр ШИЗО всё же пытался протолкнуть в кормушку двери камеры, при раздаче хлеба, Игорь просто выбил из его рук ударом кулака, и она улетела на пол коридора.
   Через три дня голодовки Игоря перевели из холодной и сырой "общей хаты" в одиночную камеру. Игорь знал, что при строительстве нового крыла ШИЗО в строительный раствор специально добавляли соль, а стены полностью выкладывались из белого силикатного кирпича. Делалось всё так, чтобы в камерах было сыро и от этого, естественно, холодно. Это крыло строили зэки хоз. двора в первый год пребывания Игоря в лагере, и заключённые лагеря узнали о том, как его строили. Но одиночная угловая камера ПКТ, куда его перевели через три дня, оказалась столь тёплой, что Игорь выстирал обмылком хозяйственного мыла, "закуркованного" в ней, под металлической эмалированной раковиной, свои трусы и майку. Они быстро высохли на толстой трубе отопления, которая проходила по двум стенам угловой камеры.
   Через ночь дверь камеры с металлическим скрежетом распахнули на утренней проверке, и ДПНК Иван Иванович, самодур, которому зэки в зоне дали погоняло Ваня-ваня, сказал:
   - Он здесь голодовку держит, нервы нам пьёт, а мы его как на курорте держим. Переведите его в седьмую, там ему и место для голодовки! -
   Седьмая камера была камерой-вытрезвителем, куда, в основном, в те времена на ночь закрывали пьяных бугров, выявленных на общем шмоне по приезду зэков со свинокомплекса. Бригадирами в то время на объекте, где закладывали лишь фундаменты цехов, никто быть не хотел. Зэки могли обогреться там лишь у костров. Поэтому утром бугров выводили из камеры-вытрезвителя ШИЗО, чтобы они вновь выводили свои бригады на работу.
   В большой для этого камере было всего две нары, пристёгнутые к боковой правой стене. Был вмонтированный в пол стол, и были две бетонные тумбы-подставки для нижних нар. Вдоль стены с маленьким, застеклённым в одну раму окном с решёткой, на высоте шеи человека проходила толстая труба отопления. Труба была так горяча, что к ней нельзя было касаться голыми руками, можно было обжечься.
   От такой трубы отопления в камере должно было бы быть тепло, и так и было бы постоянно зимой, если бы не одно "но". Когда специально открывали наружную дверь из двойных торцовых дверей этого крыла ШИЗО, то под пол камеры шёл морозный воздух снаружи, делая температуру воздуха в этой камере не выше плюс пяти-шести градусов по Цельсию. В углу камеры по правую сторону от входа стоял фаянсовый унитаз, а рядом была металлическая эмалированная раковина с краном холодной воды.
   Как Игорь ни пытался согреться у трубы отопления, из этого ничего не получилось. Горячая труба лишь обжигала тот участок тела, который к нему прикасался. Игорь снял майку, и, свернув её двойным слоем, чтобы не обжигаться, попробовал согреть хотя бы пальцы и ладони. Ладони и пальцы изнутри чувствовали тепло, но снаружи, с обратной стороны были холодными, и кисти рук даже не согревались. Телу же без майки было намного холоднее, чем прежде, в майке. Через два часа самых разнообразных попыток хоть как-то согреться у горячей трубы, Игорь бросил это бесполезное занятие.
   "Тюремщики знают своё дело, - подумал он тогда, - А может быть и целый конструкторский отдел где-то работает над такими "изобретениями". Никому никогда бы раньше не поверил, что в камере у горячей трубы отопления невозможно будет согреться".
   В этой камере Ваня-ваня устроил Игорю и хитрую пытку голодом. На другой день, после "переселения" туда Игоря, при утреннем обходе он сказал:
   - Гаврилов, вы закрыты в камере, и администрация не видит вашу голодовку. А может быть, вы всё же питаетесь, скрывая это от нас. Вы должны не выбрасывать свои "тюхи" хлеба на пол в коридор, а держать их у себя в камере, на столе, чтобы мы могли их видеть не съеденными. А миски с едой ставить у дери, чтобы мы тоже их видели не тронутыми вами. А то, несмотря на ваше "заявление", мы не будем считать, что вы держите голодовку. Об этом есть "постановление" прокурора СССР. Отстегните ему нары от стены, - сказал он прапорщику.
   Нары можно было и не отстёгивать от стены. Лежать или сидеть на холодных нарах всё равно было невозможно. Их доски лежали на раме из толстых металлических угольников, а сверху доски крепились к раме двумя широкими, сантиметров по десять в ширину, толстыми металлическими пластинами, проходившими поперёк нар. На этих нарах можно было лишь замёрзнуть. Игорь был одет в х/б костюм, на ногах были сапоги без портянок и носков, которые изымались при посадке в ШИЗО, чтобы на них нельзя было зэку повеситься.
   На столе в камере Игоря стояли уже пять его паек хлеба, а у двери стояла алюминиевая миска, до краёв наполненная настоящим борщом, с толстым слоем застывшего жира на его поверхности. Игорю специально наливали пищу, которую готовили в столовой для прапорщиков. Игорь выливал старую пищу из миски в унитаз, и шнырь ШИЗО и ПКТ вновь наливал ему, до краёв в его миску, горячее блюдо. От горячего супа или борща в миске, поставленной Игорем у двери, несколько минут шёл пар, и по камере разливался аромат вкусной пищи. Этот дразнящий аромат витал в воздухе до тех пор, пока не застывал слой жира на поверхности.
   Пять дней, проведённых Игорем в этой камере, он не спал, не сидел, и не лежал. Он мог лишь тусоваться (ходить взад-вперёд) по камере, чтобы совсем не замерзать. В ночное время на отросшей щетине под носом, а иногда и на ресницах Игоря, от его дыхания появлялся иней. В дневное время "усы" Игоря были постоянно влажными от пара при дыхании носом. Дышать ртом было холоднее. Каждое утро, при утренней проверке, в камеру заходил Ваня-ваня, и говорил:
   - Ну вот. Теперь немного видно, что вы объявили голодовку. -
   На восьмой день голодовки Игоря вывели из камеры и завели в комнату, за поворотом коридора. В небольшой комнате был один старый письменный стол и два стула. На одном из них за столом сидел главный кум зоны, майор Баранчин.
   Игорь поздоровался с ним, как и было положено здороваться с гражданином начальником, называя при этом свои фамилию, имя и отчество, статью, срок, начало и конец срока заключения. Майор Баранчин отпустил дежурного прапорщика, приведшего Игоря, а ему приказал пройти в кабинет, но присесть на стул не предложил. Игорь стал напротив стола и заложил руки за спину, как положено делать "на тюрьме".
   - Ну что, Григорьев, из-за чего голодовку держим? - вкрадчиво спросил "кум".
   - Меня третий раз "сажают" на пятнадцать суток за нарушения, которых я не совершал, - ответил Игорь, зная о том, что все три раза его садил именно Баранчин.
   - Ах, во-о-он как, - протяжно проговорил "кум", достав из ящика стола чёрную кожаную перчатку и надевая её на правую руку, - Сейчас мы разберёмся, ... правильно вас наказывали или нет. -
   При виде этого у Игоря возникла в душе такая ненависть, что в его груди похолодело, а челюсти сжались, сведённые мышцами. Он слышал в зоне о том, что Баранчин выбивал кому-то из зэков зубы, а кому-то ломал сапогами рёбра "в отдельных кабинетах", но ударить себя какому-то "гандону в погонах" Игорь позволить не мог.
   "Спокойно... Держи руки за спиной... Отсюда, из-за спины, ты и убьёшь эту мразь ударом в висок... если он будет напротив... А если он будет сбоку или со спины, то нужно действовать быстро, по обстоятельствам... После того, как вырубишь его, бей, ломая висок или место соединения позвоночника с затылком... Реакция в норме... Прапора не успеют прибежать вовремя... Нужно делать всё мгновенно", - пронеслось голове Игоря за доли секунды.
   Игорь вспомнил своими мышцами смертельный удар карате прямой рукой из-за спины, которому его научил когда-то один КМС, который также как и Игорь оставил спорт, но, так же как и Игорь, приходил иногда в спортзал позаниматься для себя.
   Расстояние до противника, при этом ударе, координировалось корпусом туловища, отклоняемого назад, поэтому удар проводился незаметно для незнающего этого приёма соперника. Игорь, не напрягаясь, проверил мышцы спины, плеч и предплечий, поджал мышцы живота. На это ушло ещё две секунды.
   "Ну, что ж, начинай сука свой последний спектакль", - спокойно подумал Игорь, и ни одна мышца его не дрогнула, лишь боковое зрение как-то "включилось", и начало видеть каждое движение кума в радиусе ста восьмидесяти градусов перед собой.
   Такого с Игорем никогда прежде ещё не было. Он был готов ко всему. Он как бы видел, хотя и ни разу не повернул головы, даже какой ногой ступает кум за его спиной, и на каком расстоянии он находится. Игорь слышал его дыхание и по нему знал, какие движения тот делает. Игорь как бы всеми своими чувствами ощущал каждое его движение, и был готов молниеносно, одновременно с уходом от удара, нанести ответный удар. Когда-то на первенстве по городу он выиграл таким методом финальный бой у соперника, который был выше его, и руки его были длиннее.
   Кум ходил, как бы крадучись, вокруг Игоря, делал какие-то "ужимки", как пронеслось в мысли Игоря, корпусом или рукой, как будто хотел ударить. Он присаживался перед ним на крышку стола, и, вставая, и как бы отталкиваясь от неё, делал ужимку, как будто хочет ударить Игоря в живот, наклоняя плечо и проводя согнутой в локте рукой в перчатке в виде курса удара.
   Игорь ни разу не дёрнулся, только ненависть к этому ублюдку становилась у него ещё сильнее. При всём этом кум задавал различные вопросы, а Игорь автоматически и чётко отвечал на них не громким голосом, чтобы слышать дыхание кума за своей спиной, и знать по этому дыханию, когда тот решится нанести первый удар.
   Так продолжалось минут пять или чуть больше. Затем Баранчин открыл дверь кабинета и громко крикнул:
   - Прапорщик! -
   "Так. Если зовёт прапора на подмогу, то прапора нужно вырубить первым. Затем сразу нужно кончать эту суку", - пронеслось в голове Игоря, услышавшего, как кум сдёрнул с руки кожаную перчатку.
   - Увести заключённого в его камеру! - приказал майор подошедшему к двери прапорщику.
   "Что? Зассал? Мразь поганая!", - подумал Игорь, но сразу же в его голове пронеслось: - "А может это хитрость? Не расслабляйся".
   - Выходи! - сказал прапорщик.
   - До свидания, гражданин начальник, - сказал Игорь, как и было положено по правилам заключённому, но уже повернувшись спиной к куму.
   В этот день Игорь всё же решил воспользоваться кобурой (отверстием в соседнюю камеру в нижнем углу сены, "просверленное" какой-нибудь деревянной палочкой зэками за несколько дней), обнаруженной им в камере в первый же день пребывания в ней. Осмотр камеры делает любой зэк, попавший на кичу (в тюрьму, в камеру). Игорь знал, что через стену находится хата (камера) с опущенными. Но за ней была хата с блатными. Игорь стал на колени и сказал тихо в кобуру:
   - Есть кто в хате?. -
   - Есть, - откликнулся через какое-то время чей-то голос.
   - В следующую хату есть кобура? - спросил Игорь.
   - Есть, - послышался ответ.
   - Передайте туда, что я держу голодовку семь суток, и спросите курить со спичками и бумажку с карандашом, - сказал Игорь.
   - Хорошо, - прозвучал ответ.
   Пользоваться "кобурой" каждый зэк умел ещё с тюрьмы. Сначала в отверстие в стене просовывается тонкий прутик, чаще всего от метлы. К прутику привязана толстая нитка или шнурок, к которому привязан кусочек тряпочки. В эту тряпочку кладут то, что нужно передать в соседнюю камеру. Тряпочку для этого сворачивают тонкой трубочкой. Это приспособление называется чулком.
   Минут через двадцать Игорь получил через кобуру чулок. В чулке было немного махорки, два кусочка газеты на две самокрутки, пять спичек и кусочек бумаги от коробка, чтобы зажечь спичку.
   - А бумаги с карандашом нет? - спросил он в кобуру.
   - У них нет. Но у нас есть пачка от "Примы" и кусочек карандаша, - прозвучал ответ.
   - Засылайте, - сказал Игорь.
   Игорь написал на внутренней стороне бумажной половинки пачки, которую ему заслали через кобуру: "Держу голодовку восьмые сутки. Третий раз сижу по пятнадцать суток ни за что. Требую прокурора по надзору, но его не вызывают. Помогите, если смо".
   Больше слов не поместилось. На обратной, красной стороне половинки пачки с белой надписью "Прима", он написал адрес своих родителей, и сразу же загнал чулок в соседнюю хату.
   - Нужно срочно передать на волю, чтобы отправили письмом по почте. Передайте кому-нибудь на выездной объект, - сказал Игорь.
   - Не волнуйся. Отправим сами. У нас есть канал. Надёжный. Твоя ксива уйдёт письмом завтра. У нас один завтра выходит, - услышал Игорь из-за стены.
   - Спасибо! Смотрите, что б не попался! Это очень важно! - сказал Игорь, и услышал в ответ:
   - Сделаем. Будь уверен в этом. -
   - Хорошо. Расход, - сказал Игорь слова, обозначавшие "конец связи".
   Игорь бросил курить, войдя в лагерь, как и приказал себе ещё в тюрьме. Он не курил уже более года. Но сейчас ему нужно было хоть как-то воздействовать на свой организм, постоянно требующий пищи. Игорь подошёл к двери камеры, прислушался, и свернул самокрутку с махоркой. Этому он научился в тюрьме.
   Прислушиваясь у двери, Игорь зажёг спичку, чиркнув спичку о бумажку от спичечного коробка, прижав его пальцами к косяку дверного проёма. Он прикурил самокрутку, выпустив раза два-три при этом дым в воздух, а затем сделал первую затяжку. От этого у него перед глазами пошли коричневые круги в чёрную крапинку. Он почувствовал, что его тянет назад, и, чтобы не упасть, он сделал несколько быстрых шажков, попятившись назад, пока не упёрся в стол, чуть не сев при этом на него.
   Холодный металл рамы стола, сваренного из металлических угольников, холодом ожёг его. Игорь выкурил самокрутку, стоя у стены, рядом с дверью. В голове у него кружилось после каждой затяжки дымом, как от водки. Он выкурил всю самокрутку, и почувствовал, что как бы не чувствует голода.
   "Ну, вот и нормально, - подумал он, - Теперь жить можно".
   На девятый день, проведённый Игорем в камере-холодильнике, на утренней проверке был ДПНК майор Азаров, который был самым интеллигентным ДПНК в лагере. (ДПНК - дежурный помощник начальника колонии).
   - А здесь что такое? - Изумился тот, чуть не споткнувшись о миску с борщём у порога и глядя на пайки хлеба, стоящие на столе.
   - Я голодовку держу, гражданин начальник, - сказал Игорь, - Во всех "заявлениях" я просил встречи с прокурором по надзору. Когда он приедет? -
   - В каких "заявлениях"? - спросил недоумённо майор.
   - Я написал четыре "заявления" о том, что объявляю голодовку. Мне каждый раз говорили, что моё "заявление" где-то затерялось. -
   - Сколько дней вы держите голодовку? - спросил он у Игоря.
   - Двенадцатый пошёл, - ответил Игорь.
   - Почему его здесь содержат? - обратился Азаров к дежурному прапорщику ШИЗО.
   - Не знаю, товарищ майор, - ответил тот, - Голодающих через три дня отсаживают из общих камер в одиночки.
   - Я только что из отпуска. Сейчас разберусь с вашим вопросом, - сказал Азаров Игорю и вышел из камеры.
   Минут через десять дверь в камеру Игоря вновь открыли, и Азаров сказал, обращаясь к Игорю:
   - Есть единственная пустая камера, которую подготовили к ремонту. Она на восемь мест, и в ней разбито окно, но там кажется теплее, чем здесь. Я чуть позже распоряжусь, чтобы окно застеклили. А сейчас я всё же переведу вас туда. -
   В новой камере, несмотря на отсутствие куска стекла в четверть маленького окошка, Игорю показалось так тепло, что он через пять минут уже спал на одних из деревянных нар. Он спал почти целые сутки, не просыпаясь. Его, по-видимому, даже не разбудили на утреннем обходе.
   Проснувшись и свесив ноги с нар, Игорь посмотрел на окно и увидел, что в него вставлен внахлёст кусок стекла, а сквозь решётку наискось бьют солнечные лучи. Справа от себя, на нарах, он с удивлением обнаружил чуть смятую сигарету, пять спичек и маленький кусочек от спичечного коробка, чтобы зажечь спичку.
   - Тот зэк, кто вставлял стекло, был "со стажем", - подумал Игорь с благодарностью к неизвестному человеку.
   Он подошёл к двери камеры, прислушался и, чиркая спичкой по кусочку от спичечного коробка, зажёг её, и прикурил сигарету. Стоя у двери и пуская дым в сторону вверх, чтобы дым быстрее рассеивался, он с удовольствием выкурил пол сигареты. Голова у него закружилась от дыма сигареты после первой же затяжки, и даже чуть потемнело в глазах.
   Он спрятал оставшийся окурок в щель между доской нар и металлическим уголком их рамы у стены и с удовольствием умылся холодной водой под раковиной. Вытер рукавом воду с лица, и в это время в коридоре послышались звуки шагов нескольких сапог. Дверь в камеру открылась, и Игорь увидел Ваню-ваню с тремя прапорщиками. Двое из прапорщиков были прапорщики Морковские, или Братья-морковки, как прозвали их зэки, а третьего, со слащавым лицом садиста, Игорь видел впервые.
   - Выходите из камеры! - сказал Ваня-ваня. Игоря завели в какую-то комнату, в которой был зэк-санитар из зоновской больнички в белом халате с большой сумкой. В сумке были видны какие-то никелированные мед. приспособления и тонкиий розовый медицинский шланг. Ещё в этой комнате был незнакомый Игорю прапорщик.
   - Сейчас мы будем делать вам принудительное кормление через рот. Но если шланг не пройдёт, то будем делать кормление через задний проход. Пищевод у вас уже сжался, так что шланг, скорее всего не пройдёт, - говорил Ваня-ваня, пытаясь, как и всегда выглядеть как-то "более интеллигентней", чего у него никогда не получалось, и над чем часто надсмехались зэки.
   Игоря усадили на стул, закоцали наручниками руки за спинку стула и раскрыли его рот каким-то никелированным разжимом, взятым из сумки санитара. Зэк-санитар начал засовывать медицинский шланг в горло Игорю. Через десять минут пищевод Игоря уже болел до половины груди, расцарапанный шлангом, который вновь и вновь пытался протолкнуть санитар. Он вновь вытаскивал и обтирал его, смазывал вазелином, и вновь пытался протолкнуть его до желудка Игоря. Четыре прапорщика держали Игоря за плечи и предплечья.
   Когда Ваня-ваня заявил, что из-за того, что шланг не проходит, придётся кормить его через задний проход, Игорь сказал, что он этого не допустит, и лишь в связи с этим снимает голодовку. Он уже давно понял, что принудительно накормить его могли и так, лишь просунув шланг чуть-чуть в его горло. Но его специально хотели унизить в зоне кормлением через задний проход, чтобы потом можно было говорить об этом в среде заключённых.
   Игорь настолько ненавидел масть опущенных, что прикоснуться к опущенному зэку было для него равным прикосновению к дерьму. Он не мог позволить столь гнусного глумления над собой, как принудительное кормление через задний проход.
   Ваня-ваня бегом побежал за бумагой и ручкой в дежурную комнату, что было комично для "более-менее интеллигентного человека", и Игорь написал заявление о снятии голодовки. Ваня-ваня вырвал лист бумаги из-под рук Игоря, лишь только им была поставлена подпись под этим "заявлением". По-видимому, он боялся, что Игорь может передумать и порвать "заявление". Игоря вновь отвели в камеру, но только уже в общую.
   Когда Игорь после ШИЗО увидел в мутном зеркале зоновской бани свой силуэт, сначала он не мог поверить своим глазам. Это был как бы скелет человека, где у рук и у ног были утолщения лишь в местах суставов локтей и колен. Он глянул на свои ноги и убедился, что это так, и что между его ног вверху можно спокойно просунуть две ладони рук, а кости на его груди выпирали, как у настоящего человеческого скелета.
   "Да-а-а. За весь срок не отъесться теперь в этой зоне", - подумал он тогда.
   Выйдя из ШИЗО, Игорь перенёс свои лагерные пожитки из одного отряда в другой отряд, куда его списали. Этот отряд работал на лагерной промзоне. В рабочем цехе, где работала бригада, в которую был зачислен Игорь, собирали какие-то простейшие металлические детали для радиозавода.
   У Игоря в новом отряде не было даже знакомого Игорю лица. В первый день у него не было даже пайки хлеба, а бригадный шнырь сказал ему вечером, когда бригада пришла с работы, что хлеб на него не выдавали. Питаться Игорю было нечем. В зоновской "лавке", куда водили каждый отряд один раз в месяц, он был очень давно. Курить также было нечего. Игорь знал, что на промзоне работают вольные мастера, и решил, что, как только представится случай, поговорить с кем-нибудь из них.
   Такой случай представился на следующий же день. Бригадир сказал Игорю, чтобы первый день тот посмотрел, что и как работяги делают, потому что для него ещё не было инструментов, которые поставляют лишь с завода. Игорь ходил по деревянному цеху, дверь которого была закрыта на ключ. И вдруг в довольно широком тамбуре перед дверью он увидел человека в вольной одежде, курящего сигарету, и решил испытать этот случай.
   Он подошёл к вольному и вежливо заговорил с ним. Он кратко рассказал о том, что попал в трудное положение после голодовки, что был списан в этот отряд лишь вчера, и что помощи ему ждать не от кого. Он сказал вольному, что может делать своими руками многое. Что он художник, что может вырезать портреты гравюрой по дереву, и что в будущем обязательно отплатит вольному, если тот согласится принести завтра Игорю хотя бы чаю и несколько пачек дешёвых сигарет.
   Вольняга, сухощавый мужчина с тёмно русыми волосами, выглядевший лет на пять старше Игоря, сказал, что он сам здесь лишь третий день, но он принесёт Игорю завтра две пачки "Примы" и чаю, сколько сможет поместиться в папку, которую он держал в руке. Вольный сказал, что сейчас он уходит, и ждёт лишь бригадира, который вышел из цеха, а дверь закрыта. Он отдал Игорю свои сигареты "Прима", которых было больше половины пачки, и спички, сказав, что себе он купит за зоной.
   Игорь искренне поблагодарил его и сказал ему своё имя. Вольный сказал, что его зовут Владимиром. Они пожали друг другу руки при знакомстве. Игорь сказал ещё раз, что не обманывает тех, кому он что-либо обещает. Затем Игорь сказал, что он "уже пойдёт", чтобы у Владимира не возникло каких-либо сложностей из-за того, что тот общается с зэком, и ушёл в цех по изогнутому коридорчику.
   На следующий день Владимир действительно принёс Игорю две пачки сигарет и немного чаю в целлофановом мешочке. Он сказал, что больше он пронести через КПП просто не в состоянии, но за несколько дней, он пронесёт для Игоря пачек десять сигарет. Игорь искренне поблагодарил Владимира и крепко пожал ему руку, сказав, что он теперь многим обязан Владимиру, и как только появится возможность, сделает ему что-нибудь своими руками.
   Владимир каждый день приносил Игорю по две пачки сигарет и граммов по тридцать грузинского чая в целлофановых мешочках. На четвёртый день им даже удалось немного поговорить, и в этом коротком разговоре, пока они курили, обнаружилось, что у них довольно схожие понятия о жизни.
   Игорь сказал, что ненавидит людей, которые торгуют своими задницами. А Владимир сказал, что тех, кто торгует своей совестью и задницами, он считает самыми омерзительными существами. Игорь полностью согласился с ним в этом. Владимир кратко рассказал, что в детстве его очень любил его родной дядька, который часто "сидел", но короткие сроки. А когда очередной раз освобождался, то всегда брал его с собой на прогулки по городу и много чего рассказывал ему.
   Игорь был просто рад не только тому, что познакомился с человеком, который может хоть немножко "поддержать" его после голодовки. Он был несказанно рад тому, что встретил настоящего человека, дружбой с которым нужно действительно дорожить. После выходного дня Владимир вновь принёс Игорю сигарет и чаю. При встрече они уже крепко пожали друг другу руки. А когда они закурили за углом коридорчика, Игорь решил узнать, кем работает Владимир на радиозаводе.
   - Владимир, а кем ты работаешь на заводе? - спросил он.
   - Да я на заводе не работаю, - ответил Владимир, - Меня приглашают сюда работать заместителем начальника отряда. -
   Эти негромкие слова, были для Игоря как гром среди ясного неба. Они так ошарашили его, что он не мог вымолвить и слова, а лишь смотрел в лицо Владимира широко открытыми глазами, и сигарета выпала из его пальцев.
   - Да успокойся ты, - сказал Владимир и поднял с пола сигарету, выроненную всё ещё стоявшим неподвижно Игорем, - Может, я ещё и не соглашусь на эту работу. Я ведь работал таксистом, но врачи из-за моего позвоночника запретили мне сидячую работу.
   Держи сигарету, - протянул он выпавший из пальцев Игоря окурок, - Вот я и ищу сейчас себе работу. А у меня жена работает в Спецчасти за зоной. Она мне и посоветовала сходить сюда. Мне предложили, а я пока ещё хожу и смотрю. -
   - Не ходи сюда работать, Володя, - сказал уже пришедший себя Игорь, каким-то изменившимся, звучащим как бы из одной груди, голосом - Зона, как я понял, калечит не только тех, кого сюда сажают, но и тех, кто здесь работает. Лучше не соглашайся на эту работу. Найди себе какую-нибудь работу за зоной. Здесь многие совесть теряют. -
   - Да, скорее всего, я и не соглашусь, - сказал Владимир, - Но похожу, посмотрю, мне ведь тоже это интересно. -
   После этого разговора они ежедневно встречались до конца недели. Владимир каждый раз приносил Игорю по две пачки сигарет и немного чаю. Игорь говорил, что ему очень жаль из-за того, что, скорее всего, не сможет отблагодарить его за это. А после выходного дня Владимир сказал Игорю, что согласился на работу, и его приняли заместителем начальника другого отряда, работающего также на промзоне.
   - Возьми меня к себе в отряд, - сказал тогда Игорь, - Тебе будут нужны надёжные люди. -
   - Я и сам так думал. Постараюсь перевести тебя к себе, если это возможно. -
   - Возможно. А как твоё отчество? Мне нужно будет и обращаться к тебе соответственно. И на "вы". -
   - Владимир Михалыч... Бынбазов... Я сегодня поговорю с начальником отряда о твоём переводе. Ну, пока, Игорь, - он протянул Игорю свою руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
   Игоря перевели в другой отряд на следующий день. Бригада, в которой числился Игорь, также занималась сборкой простейших металлических деталей от радиозавода. Поставка комплектующих деталей была плохой, и работяги за пол смены успевали собирать все детали, для которых были привезены с завода комплектующие. Оставшееся время зэки сидели за своими рабочими местами.
   Двери цеха были постоянно заперты на ключ. Многие из заключённых, соблюдая подпольную осторожность, делали шурушки. Шурушками назывались любые мелкие поделки: брошки, брелки для ключей, медальоны, головки рычагов переключения передач к автомобилям, плоские цепочки на шею и для запястья, и многое другое.
   Главными элементами многих шурушков были розы, высверленные в толстом оргстекле. Их можно было высверлить даже заточенной для этого толстой проволокой или заточенным кусочком от электрода, с заострённым концом и острыми гранями. Такие розы и розочки с листьями раскрашивались флуоресцентной гуашью разных цветов, и выглядели ярко и броско в обточенном гранями и отполированном куске оргстекла.
   За шурушок можно было выменять у старослужащих солдат, стоявших на вышках, чай или сигареты. Солдату, стоявшему на вышке, зэки бросали шурушок через высокий бетонный забор, предварительно засветив (показав) его, и договорясь о цене. А солдат, подобрав его с земли, бросал с вышки в зону чай или сигареты. Все солдаты конвоя были из среднеазиатских республик Союза Советов и любили всё блестящее и яркое. Они были падки на яркие шурушки, потому что хотели привезти что-нибудь домой после дембеля.
   В бараке отряда Михалыч познакомил Игоря с Александром, завхозом отряда, молодым парнем из Подмосковья, с неувядающим чувством юмора, редкого в зоне. Затем они втроём прошли в комнату барака, которая планировалась быть кабинетом Михалыча, как Зама начальника отряда. В комнате было пыльно, но в ней уже были простой старый письменный стол, три стула, и обшарпанный шкаф для одежды. На столе стоял электропроигрыватель и лежала большая стопка больших долгоиграющих пластинок.
   - Ну вот, - сказал Михалыч, - уберёшь здесь, возьмёшь у Александра пару одеял, чтобы завешивать окно, и можешь здесь работать даже после отбоя. Только смотри, никому не попадись. Да и Александр тебе в этом деле поможет, - с улыбкой глянул Михалыч на завхоза, - А чтобы спокойнее было, - вырежи на дверь табличку "Заместитель начальника отряда". Позже я принесу от замполита ватман, кисти, ручки, плакатные перья. Ну, что у него будет. И здесь можешь делать и газеты для отряда к праздничным дням, и всё остальное. -
   - Владимир Михайлович, - сказал Игорь, - Газеты я буду делать, но только как художник... Я напишу и название газеты, и сделаю нужные рисунки к праздникам, и графически разлиную различные рамки. Но переписывать зоновские статейки в газеты я никогда не буду. -
   - Нет, конечно, - улыбнулся Михалыч, - Александр найдёт тех, кто будет писать тексты. -
   - И ещё одно, - сказал Игорь, - Я буду делать всё, чтобы в отряде всё было эстетически "на уровне". Но писать какие-либо плакаты типа: "Честно трудился - досрочно освободился!", я тоже никогда не буду. -
   - А они нам в отряде и не нужны. Не так ли, Александр? - Михалыч весело глянул на завхоза, - Пусть их в зоне замполит вывешивает. В них всё равно никто не верит. Делай Игорь всё как считаешь нужным. Ты же художник. А Александр тебе, чем надо, поможет. От хозработ ты освобождён. И ко мне обращайся, если надо будет. -
   Ещё раз пройдясь по своему кабинету, Михалыч сказал, обращаясь к Игорю - Ну, вот и всё... Ключ от кабинета пусть теперь всегда будет у тебя. Если его найдёт какой-нибудь прапорщик, скажешь, что оформляешь кабинет Зам. начальника отряда. И табличку на дверь сделай побыстрее. -
   - А вы как же, Владимир Михайлович? Это же ваш кабинет, - удивлённо спросил Игорь.
   - Да зачем он мне? С Александром мы и в каптёрке поговорить можем... Тебе он нужнее. Вот и распоряжайся, - сказал Михалыч, - Ну, мне уже пора идти в штаб, - взглянул он на наручные часы, - Всё понятно? - глянул он, с улыбкой на Игоря и Александра, - Тогда я пошёл. А вы уже сами дальше разберётесь. Ты, Саша, помогай Игорю, если будет надо. Ну, всё. До свидания. -
   - До свидания, Владимир Михайлович! - вразнобой сказали Игорь и Александр, повернувшись, и смотря вслед вышедшему из "своего" кабинета заместителю начальника отряда. Они немного даже оторопели от его слов.
   - Ну, пойдём в каптёрку, чифирнём за твоё новоселье, - сказал Александр Игорю, - А я скажу потом шнырю, чтобы он убрал здесь всё, как следует. Дашь ему потом ключ. -
   - Пошли, если ты угощаешь, - сказал Игорь, - У меня после голодовки ничего нет. Был чай, но я его на консерву выменял. -
   - Знаю. Мне немного Михалыч уже рассказал. Пойдём, - и Александр по-дружески хлопнул Игоря ладонью по плечу, ощутив при этом своей ладонью кости плеча Игоря.
   Через полтора месяца отряд Игоря занял первое место в зоне по оформлению и наглядной агитации. Михалыч сказал тогда об этом Игорю в "своём" кабинете и прибавил ещё одну новость. Его должны были через день или два назначить уже начальником отряда, выезжающего на работы на ЖБК.
   - Возьмёшь меня с собой, Михалыч? - спросил тогда Игорь.
   - Возьму, - ответил Михалыч, - Вот только не знаю, как получится. Сразу же, или через несколько дней. Ты же знаешь, как все зэки рвутся на ЖБК. Это же лучший выездной объект. Я сейчас и не знаю, как там со свободными местами в отряде. Но не волнуйся, переведу тебя сразу же, как только смогу. -
   Он перевёл Игоря в свой пятый отряд уже через день, после того, как стал начальником этого отряда.
   МЕЛОЧИ ЗОНЫ
   Игорь зашёл в столовую на ужин после того, как в столовую прошёл весь их отряд. Он подошел к окну мойки посуды, получил из рук одного из посудомойщиков алюминиевую миску, вытер её тряпочкой оторванной от старой простыни. Так делали почти все диетчики. Игорь не переваривал запаха посуды из зоновской посудомойки, когда выданная тёплая миска как бы "дышала" этим отвратительным запахом. Он бросил тряпочку в стоящий на полу грязный бачок для сбора сухого мусора, и получил в окне, где выдавалось диетическое питание, порцию гречневой каши.
   Гречки уже давно не было, видимо её сегодня завезли в столовую, но через пару дней её опять не будет. Будет лишь как всегда привычное пшено. Игорь сел на свободное место за вторым от окон посудомойки столом, достал из бокового кармана газетный свёрток с кусочком хлеба и ложкой, и развернул его на столе, за своей миской. Он начал медленно есть кашу с хлебом. "Приятный вкус", - подумал он и вдруг вспомнил сегодняшний случай, произошедший в обед.
   В обед, получив миски с первым и вторым, Игорь сел на свободное место за первым столом, в его конце. Потом принёс свою кружку компота, которую наливали сразу, но брать её уже было нечем, и развернул у своих тарелок газетный свёрток с хлебом. Он пододвинул ближе тарелку с супом, в котором плавали прожилки мяса от тушёнки и начал его есть. Но после первой же ложки почувствовал отвратительный запах посудомойки от тарелки с супом.
   "Не обращай внимания, ешь! Это же зона. Многие этого годами не видят", - говорил он сам себе, но после двух ложек есть он уже не смог, к горлу подступала тошнота. Игорь выругался вполголоса, обозвал себя в мыслях "неженкой хреновой", и отставил миску с супом в сторону от себя, где недавно был уже вставший из-за стола зэк.
   Игорь уже доедал второе, на которое была лапша с прожилками тушёнки, когда на место напротив него сел молодой зэк-паренёк в не поношенном ещё как следует чисовском костюме.
   - Простите, пожалуйста, - сказал он, и Игорь поднял лицо, внутренне удивившись таким "вольным" словам в зоне, - Вы не будете больше есть ваш суп? - спросил паренёк.
   По его лицу было видно, что он был воспитан в приличной семье, и, скорее всего, уже заканчивал какое-то учебное заведение после школы, откуда и начал уже "курс обучения" в зоне. Лицо его было приятным и не выражало какой-либо тени хитрости, а глаза выражали детское простодушие.
   - Нет, не буду, а что? - спросил Игорь.
   - Вы разрешите мне доесть его? - спросил паренёк, как-то по-детски глядя в глаза Игорю.
   - Конечно, конечно, - сказал Игорь и какой-то ком подступил к его горлу, - Вот, берите и этот кусок хлеба на газете... Он у меня уже лишний... Кушайте, - сказал Игорь, обращаясь к пареньку на "вы", чего он давно уже не делал в общении с зэками в зоне. К тому же в зоне зэкам и не принято столь культурно разговаривать.
   - Большое вам спасибо, - как-то просто, так, как он привык говорить на воле, сказал паренёк и с большим удовольствием голодного человека начал есть суп, которого наливали на диету полную миску.
   Игорю резко вспомнилось, как с самого начала пребывания в этом лагере ему постоянно хотелось есть. Особенно трудно было первые полтора года после голодовки. Чувство голода было ежеминутным, ежечасным, ежедневным, еженедельным, ежемесячным. Постоянным. Игорь никогда и никому об этом не говорил, и не показывал этого. Он не мог показать окружающим зэкам, что он голодный. В зоне имеется много мерзавцев, которые могли бы использовать это против голодного человека.
   Игорь всегда ел медленно, хотя иногда ему хотелось проглотить всё сразу, и было бы ещё мало. Он начал впервые ощущать сытость после еды лишь через несколько месяцев, после того, как мог получать диетическое питание, потому, что он числился уже тубиком. А "диету" наливали и накладывали в миски в два раза больше, чем "простым" зэкам наливали или накладывали из "общака". Это было и потому, что диетическим питанием приторговывали зэки, работники столовой, и потому, что диетическим питанием иногда питались и дежурные прапорщики. Диетическое питание на месяц, если был прямой канал выхода на работника столовой, стоило тридцать рублей в месяц, хотя "хождение" денег в зоне было запрещено.
   Игорь с комком в горле кое-как проглотил остававшуюся у него в тарелке последнюю ложку лапши. Ему было как-то стыдно перед этим культурным и вежливым пареньком, который с жадностью ел тот суп, который Игорь отодвинул от себя "барским жестом". Игорь встал, подошёл к посудомойке, и взял там ещё одну пустую миску. Он подошёл к столу и вылил в эту пустую миску компот из своей кружки.
   - Вот, выпьешь потом компот, - сказал Игорь пареньку.
   - Большое вам спасибо! - сказал паренёк, прожёвывая, и вновь посмотрел в глаза Игоря с искренней и по-детски простой благодарностью.
   - Приятного аппетита, - глухо сказал Игорь из-за кома, вновь подступившего к его горлу, - Только сдай после себя посуду в посудомойку, чтобы столовские шныри не ругались на тебя, - посоветовал Игорь и пошёл к выходу.
   - Хорошо. Спасибо! - услышал за своей спиной Игорь голос паренька, который произнёс эти слова искренне, без малейшей тени заискивания, которого было так много в этой зоне.
   Вспомнив этот случай и доев гречневую кашу, Игорь поставил миску на подоконник окна посудомойки, и пошёл к выходу из столовой. В его другом боковом кармане лежал ещё один газетный свёрток с нарезанными ломтиками хлеба. Игорь пошёл к Юрке, в Отдел труда, как тот приглашал его позавчера.
   Пройдя по коридору, Игорь подошёл к двери "отдела" и, тихо постучавшись в дверь, вошёл в кабинет.
   - Я же говорил, что это Игорь. Я же его по шагам уже узнаю, - сказал Юрий, - Привет, Игорь! Защёлкни там дверь на шпингалет и заходи.
   Игорь закрыл дверь, защёлкнув её на шпингалет, и начал за руку здороваться с присутствующими. Здесь были кроме Юрия и Геннадия, Марк Яковлевич, Яков Иосифович, постоянно приходящий к Марку еврей маленького роста, с возрастом около шестидесяти, и Саша Шашников, давнишний приятель Юрия, высокий человек, лет за сорок, с интеллигентным лицом. Яков Иосифович был до посадки директором крупного ресторана, на железнодорожном вокзале города. Он был не по годам весёлым человеком, и в разговоре произносил букву "р" так, как её произносят французы.
   Саша Шашников был бывший "сталинский сокол", который был уволен в запас, когда сократили армию при Хрущёве. Он был единственным сыном Зам. министра Госснаба тяжёлой промышленности СССР. Но, к моменту сокращения армии, Сашин отец уже умер.
   Игорь вначале не верил Шашникову, когда тот рассказывал о своих "похождениях" в Москве. Но потом увидел у него много семейных фотографий, и убедился, увидев на нескольких фото молодого ещё тогда Александра, сидящего за одним большим столом, уставленным различными бутылками и блюдами с едой, или просто стоящего рядом, в числе многих других людей с Фиделем Кастро, бородатым вождём с Кубы. Шашников говорил, что в этот приезд в Союз, Кастро всё время прожил у них на даче, под Москвой. Были у него и фотографии самой дачи, старинного деревянного двухэтажного особняка.
   Марк Яковлевич, бывший на воле начальником крупного склада, подал Игорю через стол свободный стул, и Игорь сел на него, недалеко от двери, где ему освободили для этого место Яков Иосифович и Саня Шашников.
   - Я же говорил тебе, что за портрет не только индюха, но и жрачка будет, - говорил довольный Юрий, - Сейчас уже будем и банки открывать. Шпроты! Это же пища богов. -
   Игорь протянул Юрке вынутый им из кармана газетный пакетик, - Держи. Здесь хлеб, порезанный уже. -
   - О-о-о! Нормально. Я взял у хлебореза сегодня булку хлеба за две пачки сигарет. Но и твой тоже не помешает, - говорил Юрка, открывая две банки шпрот консервным ножом, - Ну, чего вы? Давайте... Кто режет хлеб... Кто делает бутерброды... Кто чай заваривает... Хотя нет. Чай ещё рановато. Когда поедим, тогда и заварим. -
   Марк Яковлевич достал из своего стола и положил на него свёрток, который чуть раскрылся, обнажив кусок толстой, с кусочками сала на её срезе, колбасы, граммов на двести пятьдесят.
   - О-о-о!- раздался дружный возглас.
   - Со свиданки пронёс, - сказал Марк Яковлевич.
   - Сегодня у нас царский ужин, - сказал, картавя, Яков Иосифович, - Давайте-ка я порежу эту колбаску. -
   - Доверяем это только работникам ресторана, - пошутил Юрка, передавая ему небольшой самодельный ножик, сделанный из тонкого полотна ножовки по металлу.
   - Рука не дрогнет, - прокартавил Яков Иосифович, вызвав общий тихий хохот.
   Игорю доверили нарезать ломтики хлеба, а остальные занялись приготовлением бутербродов.
   - И ещё есть одна вкуснятина, но её мы будем есть после того, как чифирнём, - сказал Юрка, хлеб для неё я оставил.
   Когда были готовы бутерброды, их оказалось по три маленьких со шпротами "на брата" и по два, такой же величины, но с тоненькими ломтиками колбасы. Для зэков это был уже пир. В процессе пиршества, когда каждый медленно прожевывая, как бы смаковал эти деликатесы, пошли и непринуждённые разговоры.
   У Якова Иосифовича его старший брат, хотя он и был уже на пенсии, но был "приглашён" главой области курировать стройку "Свинокомплекса". Поэтому Яша, как за глаза его называли все, находящиеся в этом кабинете, кроме Марка Яковлевича, выезжал на свинокомплекс, но не работал там, а хорошо питался поставляемыми его братом продуктами, и кое-что, иногда, получал от него и в зоне. Но никогда и ничего он не провозил с объекта в зону сам, и не просил этого сделать других зэков.
   - Слыхали свежую новость? - спросил Яша, улыбаясь, - Прапора на свинокомплексе перехватили ксиву (письмо, записку) при её перебросе на волю. И все обосс... со смеху! - рассказывал он, держа в руке бутерброд, - В ксиве было написано поздравление для Анюты. -
   Все слушающие знали, что "Анюта", - это погоняло (кличка) майора Анютина, мастера ШИЗО и ПКТ (ПКТ - помещение камерного типа, ранее называлось БУР - барак усиленного режима). Анюта был жадным и бессердечным человеком по отношению к зэкам, чем он среди них и прославился. Особенно бесчеловечным он был в отношении зэков, содержащихся в ПКТ, где он и был мастером "камерного" труда. ПКТ зэки часто называли по-прежнему БУРом.
   - Так вот, - продолжал Яша, - ксива была уже в конверте с адресом в Москву, на программу Центрального радио "Концерт по заявкам радиослушателей". В ксиве было написано: "Пишет на вашу программу бригада БУРовиков из N-ска. Скоро у нашего мастера Анюты будет день рождения. Просим передать для неё песню. Названия её мы не помним, но есть там такие слова: "А-ап! И тигры у ног моих сели!" -
   В кабинете раздался хохот. Хохотали все. Все откладывали при этом свои бутерброды на стол, чтобы с них не свалилась от сотрясения тел начинка из шпротов. Саня Шашников так зашёлся, что не мог уже хохотать и, содрогаясь в беззвучном смехе, отвалился спиной на узкий шкаф для бумаг, стоящий за его спиной. Хохотали до слёз.
   - Да тихо вы, - говорил махая на всех руками Марк Яковлевич, сам хохоча и откидываясь от хохота на спинку стула, - Тихо... Сейчас ещё прапора прибегут. -
   У Игоря от неудержимого хохота, даже заболело в солнечном сплетении, и он хохотал уже полусогнувшись. Яша тоже хохотал, и глаза его сверкали ещё и оттого, что он так развеселил всю компанию. Постепенно все, охая, отошли от смеха, но иногда, у кого-нибудь, хохоток иногда прорывался и впоследствии, как бы автоматически.
   Все доедали свои бутерброды, и как бы не могли говорить после недавнего смеха. Юрка положил в большую кружку самодельный кипятильник, чтобы вскипятить воду для чая.
   Марк Яковлевич поднялся со стула и сказал, - Яков Иосифович, пойдёмте, нам уже пора. А то мы не успеем. У нас же неотложное дело. Хватит, нахохотались, пора и делом заняться. А то опоздаем. -
   Они быстро распрощались со всеми и ушли. Игорь опять закрыл дверь на шпингалет. Вскоре закипел кипяток, и Юрий засыпал чай в кружку и плотно накрыл её фольгой от пачки чая.
   - Давно я так не хохотал, - сказал Игорь, закуривая сигарету, - Ген, дай пепельницу, пожалуйста. -
   - Я чуть икать не начал от смеха, - признался Шашников, также прикуривая сигарету.
   - Балдёж в зоне будет надолго, - вставил Гена.
   - А куда это Марик с Яшей поскакали? - спросил Саня Шашников, повернувшись к Юрию.
   - Ты что? Не понял? - повернулся тот к нему с гримасой улыбки, - В отряд. К тумбочке Марика. Мне сказали, что он сегодня три огромных баула со свиданки в отряд притащил. -
   - Да, - сказал Гена, - Всем запрещено даже лишнюю пачку сигарет вынести со свиданки. -
   - Ты же знаешь, что в этом мире всё продаётся и всё покупается, - отозвался на это замечание Юрий.
   - Да нет, не совсем всё, - заметил Игорь.
   - Здоровья не купишь, - вставил Гена.
   - Да многого чего не купишь, - пролжолжил Игорь, - Любовь, дружбу, искренность... А если и купишь, то на проверку окажется совсем те то, что ты покупал. -
   - Ты иногда говоришь в самую точку, - заметил Саня Шашников, - С тобой приятно общаться. Ты бесхитростный. -
   - Ну, хватит философствовать, - сказал Юрий, - Давайте чай разольём, а потом и поговорим. -
   Он достал из тумбочки целлофановый пакет и достал каждому по три круглых батончика в обёртках. А Гена тусанул чай, перелив раза два чай из большой кружки в стеклянную банку и обратно. По кабинету поплыл запах "индюхи". Затем он налил чай по стаканам и все сели ближе к столу, попивая чай с конфетами, и куря сигареты.
   - Со свинокомплекса теперь многие зэки с "провозом" идут на Гену-машку, - сказал Саня, отхлёбывая чай и с удовольствием выдыхая горячий воздух изо рта.
   Все знали прапора Гену-машку как самого паскудного прапорщика в зоне. Он был очень маленького роста, где-то около полутора метров, и был рыжий. Прапорщики его как-то также недолюбливали из-за его жадности и скудоумия. Он был готов "отмести" у зэков всё, если бы это было возможно.
   - С чего бы это? - спросил Игорь, - Или они уже ох...ли с горя? -
   - А ты что не знал? - спросил Юрка, - Машка же хочет себе погоняло сменить. -
   - Его жена дое...ла, - продолжал опять Шашников, - Пилит его дома. Другим прапорщикам, говорит, зэки дали клички, как клички. Толя-строгий, Ваня-беспредел, у Гриши, вон, вообще клички нет, зэки так и зовут его, - Гриня. А ты один в зоне Машка. Как пидор какой-то! -
   Все слушали молча, попивая чай и куря сигареты. Шашников отхлебнул чаю, с удовольствием пожевал откушенный батончик, затянулся сигаретой и продолжал:
   - Вот Гена-машка и решил сменить себе погоняло. Хочет, чтобы зэки называли его "Огонёк". Он же рыжий. Но вы же знаете, что зэки, подлый народ, быстро об этом узнали. Теперь "заряженный гревом" зэк идёт на общем шмоне на Гену-машку и говорит ему тихонько: "Привет, Огонёк!" И Машка, похлопав его для близира по карманам, говорит ему: "Проходи!" Да и в самой зоне, если кто из проштрафившихся зэков назовёт его "Огоньком", тот отпускает его. -
   - И что? - спросил Геннадий, - Начали его в зоне звать Огоньком? -
   - Да кто же будет эту скотину так называть? - произнёс Саня так, что все хохотнули, - Как звали Машкой, так и зовут. Только козлы, выслуживаясь перед ним, называют его громко "Огоньком". -
   - Да уж, - хохотнул Игорь, давно не выезжавший из зоны, - Ух и мерзкий же народ, эти совейские зэки. -
   - Гриня говорил другим прапорам, это уже кто-то из козлов из "надзорки" вынес, - добавил Шашников, - что если Машка за своё дежурство не вынесет из зоны сто рублей, то он считает, что у него была плохая смена. -
   - Да, известно, - заметил на это Гена, - У одних чай или ещё что "не положенное" отметает, а другим продаёт. -
   - Многие бывшие козлы так и кормятся возле него, - добавил Юрий, - Наколки ему дают, у кого из зэков что есть из "неположенного". Да ну их всех на х...! Давайте-ка я вас щас десертом угощу. -
   На десерт у Юрки оказался кусок халвы. Это было просто отпадом. Юрий разделил халву каждому по кусочку, и все с удовольствием ели её с хлебом, запивая вторяками (чаем, заваренным повторно), и вели дружеские разговоры. Вечер прошёл в прекрасной дружеской обстановке, что так редко бывает в зоне. Такие вечера надолго остаются в памяти зэков. Все успели до "отбоя" в зоне без лишних приключений прийти в "свои" бараки.
   После отбоя, Игорь долго не спал, лёжа на своей шконке с закинутыми за голову руками. Ему было приятно оттого, что сегодня они так чудесно провели какое-то время. В зоне такое случается раз в год или раз в несколько лет. "Как хорошо побыть хоть немного среди людей, от которых невозможно ожидать ни подлости, ни пакостей", - подумал он, повернулся на бок и уснул спокойным сном.
   ПРОПАСТЬ
   Утром Игорь вновь спал до того времени, пока его не разбудили звуки звякающих мисок. Он поднял голову с ватной подушки и увидел, что его соседи по палате уже получают у двери завтрак. Игорь быстро встал с кровати, накинул свой халат, и, взяв лишь кружку из тумбочки, пошёл к двери. Он, как всегда быстро получил свою дневную пайку хлеба, масла и сахара, и порцию пшённой каши.
   "Сегодня можно будет в обед сделать и большой бутерброд с маслом из сегодняшнего и вчерашнего пайков", - подумал Игорь, поставил всё на свою тумбочку и быстро застелил кровать. Затем он умылся под раковиной, позавтракал и начал бриться. Бреясь, Игорь заметил в зеркальце бритвы, что у него покрасневшие глаза. "Не спишь по ночам, урод. Чего ты о ней думаешь? У неё, наверно, хорошая семья. Девочка, вон какая, принцесса маленькая. Как ангелочек. Чего ты, зоновская образина, мозги себе по ночам е...? Общайся с приличным человеком, раз тебе судьба это позволяет. И будь доволен, скот. Расслабился, урод, расчувствовался... Ну и кретин же. Зэк паршивый. Радуйся, что с тобой нормальный человек хоть общается", - ругал он себя, пока брился.
   Побрившись, он взял из пачки в тумбочке сигарету и спички и пошёл покурить. В умывальнике уже курил один молодой зэк в больничном халате, которого Игорь до этого дня не видел. "Вчера, наверно, положили", - подумал Игорь, прикуривая сигарету.
   - А ты хоть немного поправился, - сказал молодой зэк Игорю, - Я помню тебя, после твоей голодовки... Тебя тогда к нам в отряд списали. Ты недолго тогда у нас пробыл. -
   - А-а-а... Это на промке, в радиоцехе? - сказал Игорь, - Я там никого и не запомнил, потому что мало там и пробыл. Тебя тоже не помню. -
   - Да я тебя тоже дня два-три только и видел, а потом ты списался, - сказал молодой зэк, - Я тогда тоже из ШИЗО вышел...
   Тебя не запомнить нельзя было. Ходячий скелет был... Мы, когда тебя в холодильнике держали, махорки тебе посылали... У нас у самих тогда почти голяк был. Сигарет не было. Лишь немного махорки. -
   - О-о-о! Так это вы тогда мне её переслали? Спасибо за ту махорку, - сказал Игорь, глядя в лицо зэка, блатного по масти. Лицо его было приятным, и взгляд его был спокойным и не выражал намёка на какую-либо хитрость, - Я тогда по-новой курить начал... Голод хоть немножко "курятиной" заедал... Меня Игорь зовут, - и он протянул парню свою руку.
   - Алик, - сказал парень, пожав руку Игоря.
   - Слушай, Алик, у меня чаю на замутку есть... Если хочешь, можем чифирнуть, - сказал Игорь, - Хоть чем-то отблагодарю тебя за ту махорочку... Только у меня тубик... Если брезгуешь, я тебе дам чай, сам с кем-нибудь чифирнёшь. -
   - Да брось ты, у нас в "семейке" тоже один тубик, - сказал Алик, - Если кровью не кашляешь, - давай чифирнём. -
   - Кто кровью кашляет, того в зоновской больничке не держат, - заметил Игорь, - Тех сразу на областную отправляют. -
   - У меня конфеты есть. Принести? - предложил Алик.
   - Да у меня тоже есть... Магазинные карамельки, - уточнил Игорь.
   - У меня такие же, - сказал Алик.
   - Тогда какая разница? - Игорь бросил окурок в грязную пластиковую урну в углу, - Ну что? Пошли? -
   - Пойдём. -
   Они пошли в палату к Игорю и заварили чай. Этот кусочек плиточного чая Игорь обнаружил у себя в тумбочке вчера вечером. Его положил туда Чёрный, когда уходил из больнички в зону. Игорь в то время работал у Светланы Ивановны в кабинете. Алик заметил в тумбочке у Игоря книги.
   - Что читаешь?- спросил он.
   - Да... Это самоучитель английского... И ещё одна книга по социологии, - сказал Игорь, зная по прежнему опыту, что ни одного зэка такие книги не интересовали.
   - А что у тебя по социологии? - спросил Алик.
   Игорь внимательнее взглянул на Алика и, видя, что он серьёзно ждёт ответа, сказал, - "Происхождение семьи, частной собственности и государства". -
   - А-а-а... Энгельса, - сказал Алик, и Игорь понял, что Алик, возможно, также как и он интересовался книгами на социальные темы.
   - Читал? - поинтересовался Игорь.
   - У меня старшая сестра училась на гуманитарном факультете, - ответил Алик, - Она меня и "просвещала" всегда "на воле". Но меня это мало интересует. Слишком скучно для меня. -
   Они немного помолчали, а потом Алик вновь заговорил.
   - Слушай, Игорь, она мне последний раз, на свиданке, тоже книжку по социологии подсунула. Я её сюда взял... Думал почитаю от нечего делать... Сегодня открыл, почитал пару слов и опять закрыл... Хочешь я тебе её подарю? Я всё равно её читать не буду. -
   - Неси, если не жалко, - сказал Игорь, - А я пока чай тусану. -
   Алик ушёл и вернулся с книжкой в бумажном переплёте.
   - Держи, - сказал он, подавая книгу Игорю.
   - И ты держи, - сказал Игорь, протягивая Алику кружку с чаем. И, взяв у него из руки книгу, сказал, - Спасибо. -
   Книгу Игорь положил на одеяло в изголовье кровати, и они с Аликом попили чайку, разговаривая, как говорят, о том - о сём. Алик жил в семейке пацанов, - блатных, с понятиями. Из разговора Игорь понял, что Алик немного знает о нём. "Зэковская разведка везде работает", - подумал тогда Игорь. С Аликом было приятно разговаривать, потому что он не растопыривал пальцы веером, как некоторые, которых Игорь мысленно называл уродами. Потом они ещё раз покурили в умывальнике туалета и Алик, сказал, что у него стала побаливать нога, из-за которой его и положили на больничку, и пошёл в свою палату полежать.
   В своей палате Игорь посмотрел на обложку книги. В.В.Денисов. "Социология насилия или критика современных буржуазных концепций", было написано на ней. "Что ж, вечером и почитаю", - подумал он, и положил книгу в тумбочку. Пришли вольная медсестра с зэком-санитаром, с таблетками и уколами. Игорю положили на тумбочку его таблетки и медсестра, маленького роста женщина, лет сорока, сделала ему два укола в ягодицу, для чего Игорь, стоя у своей кровати, лишь чуть-чуть оголил ягодицу сбоку. После этого Игорь лёг на кровать, поверх одеяла, и незаметно уснул.
   Проснувшись, он почувствовал себя уже выспавшимся. А сразу же после обеда, в дверях их палаты появился зэк-санитар и сказал Игорю, - Пойдём, я тебя щас выпущу, а то мне потом некогда будет взад и вперёд ходить. -
   - Пошли, - сказал Игорь. Когда за ним закрылась дверь стационара, он остановился в маленьком вестибюле и постоял там с минуту. "Всё, - сказал он сам себе, - Закрывай все свои эмоции... Ты - лишь зэк. Мерзкая скотина. Но будь культурным и вежливым". И он почувствовал, что мышцы его лица стали как бы атрофированными, и его лицо стало маской, а взгляд его стал просто смотрящими глазами. "Ну, вот... Теперь нормально, - сказал он себе в мыслях, - Таким я и должен быть... Пусть работают теперь только мозги. Остальное всё должно быть непробиваемым".
   Он постучался в дверь, и, услышав "Да-да, войдите!", открыл дверь в кабинет Светланы Ивановны.
   - Здравствуйте, Светлана Ивановна, - сказал он, войдя в кабинет, увидев, что она стоит к нему лицом, опершись, полусидя на рабочий стол у окна.
   - Здравствуйте, Игорь, - ответила Светлана Ивановна, как всегда улыбаясь, - А я уже жду вас. -
   В кабинете было что-то новое, но Игорь ёщё не понял что именно, потому, что стоял и смотрел на прекрасное улыбающееся ему женское лицо. Маска его лица оставалась при этом маской. Но с мыслями нельзя было ничего поделать. Они работали независимо. Их нельзя было заставить думать, "так, или иначе". Они были не рабскими. Они были свободными. "Она просто само обаяние", - как бы говорили они Игорю.
   - Проходите... Чего вы стоите? - заговорила Светлана Ивановна, - Переодевайтесь спокойно... Я вам не буду мешать, - она отвернулась и села на стул за рабочим столом.
   "Чего, скот, остолбенел? Опять, мразь, расчувствовался?, - говорил себе мысленно Игорь, переодевая халат, - Ты - никто, и звать тебя - никак. Иди, скот, и учись по-новой, как нужно общаться среди нормальных людей.
   Хотя, это удивительно слышать, что такая женщина, да ещё и ждала тебя. Игра слов. Не стоит обращать внимания. Зэк паршивый".
   Застегнув белый халат, Игорь прошёл к столу и сел напротив наждачного станочка. Он увидел, что рабочий стол был чисто уран, что все инструменты на столе лежали в полном рабочем порядке. Большая часть белой пластиковой поверхности стола, которая раньше была загромождена чем попало, была чистой и свободной. И тут Игорь увидел то, что в зоне было просто необычным. Окно кабинета закрывала тонкая тюль, а по обе стороны окна висели шторы с оранжевыми цветами и листьями на белом фоне. Игорь как поднял голову на это "домашнее" окно, так и смотрел на него.
   - Я сегодня генеральную уборку сделала, - заговорила Светлана Ивановна. Игорь повернул к ней голову и посмотрел ей в лицо. А она, улыбаясь, продолжала говорить, глядя на него, - И шторы повесила... Мне здесь фельдшер, Ангелина Матвеевна, сказала, что для того, чтобы повесить шторы, надо подписать "заявление" у начальника колонии. Я сегодня к нему зашла. А он даже удивился, что я с таким "заявлением" к нему пришла.
   Работайте, говорит, спокойно. Вешайте шторы. Это же, говорит, ваш кабинет...
   Он у вас такой учтивый и вежливый, - добавила она про начальника колонии.
   "Да, - подумал Игорь, - С тобой любой самодур будет корчить из себя учтивого и вежливого".
   - Я же всё-таки женщина, - продолжала она, - А мне уже так надоело это окно с решёткой, что смотреть на него просто уже не могла... Вот и укоротила дома старые шторы и принесла сюда... Вроде бы чуть-чуть получше стало... А вам нравится? - спросила она.
   - Да, - ответил Игорь, с "маской" на лице, - Как дома. -
   - Сегодня вам не нужно так много работать, как вчера, - сказала Светлана Ивановна, - Вы и так вчера много сделали. Мне этого хватит, дня на три-четыре... Я вам сегодня расскажу, в чём вы, как мужчина, можете мне помогать. -
   - Я быстро всему учусь, - сказал Игорь, - Вы можете рассказывать не слишком подробно. Многие простые веши я пойму с полуслова. -
   - Хорошо, - улыбнулась Светлана Ивановна, - Самыми трудными для меня, как для женщины, в работе есть две основные вещи... Это обработка коронок и металлических зубов,... что вы уже делаете, и довольно хорошо... И ещё протяжка гильз на "Самсоне" для изготовления коронок. -
   - Протяжка на чём, вы сказали? - спросил Игорь.
   - Идите сюда. Я вам сейчас покажу, - сказала Светлана Ивановна, и, встав со стула, подошла к столику, стоявшему за метр позади её стула, у стены. Игорь подошёл тоже. На столике с белым пластиковым покрытием были установлены ручные заводские вальцы и заводской аппарат с рукояткой, показывающей, что он также "ручной".
   Он представлял собой чёрную металлическую рамку, укреплённую на столе. Вверху с рамки как бы свисали в два ряда сталагмитами никелированные штыри разной толщины, с обрезанными ровно торцами. А под этими штырями, внизу рамки была металлическая плита с отверстиями в два ряда, в которые должны были входить эти штыри. Двигались штыри вверх-вниз при помощи рукоятки, установленной на рамке справа.
   - Вот это - "аппарат Самсона", - сказала Светлана Ивановна, нажав на рукоятку, и штыри пошли вниз. Она отпустила рукоятку, и штыри, под действием пружины, вернулись вверх, на прежнее место.
   - Вот это называется матрица, - положила она как-то по-женски свою ладонь на плиту с отверстиями.
   - А это пуансоны, - сказал Игорь, указав пальцами на штыри вверху.
   - Как? Вы и это знаете? - с улыбкой удивления спросила Светлана Ивановна.
   - Да... Немного понял, - ответил Игорь, - Вы мне только покажите, что представляют собой гильзы. И скажите, с какого штыря и по какой, их надо уменьшать в диаметре. -
   - Да-а-а... Вы меня просто поражаете, - сказала Светлана Ивановна, - Гильзы все одинаковые... На самый толстый стержень, - и она вытащила с полки из-под крышки стола картонную коробку с серыми металлическими колпачками-напёрстками гильз, и поставила её на свободное место стола.
   - А протягивать их надо будет по толщине зуба пациента, - сказала она, и было видно по выражению её лица, что объяснять, об "аппарате Самсона", ей было уже нечего.
   - А это вальцы, - вновь заговорила она, как бы полагая, что сейчас расскажет Игорю что-то новое, - На них надо будет протягивать провод для спайки зубов с коронками, и, если нужно, то и протягивать листки из металла, делая нужную их толщину. -
   Она взглянула на Игоря, стоявшего с ничего не выражающим лицом, и продолжала, - Толщину "листков" металла нужно будет определять микрометром. Микрометр - это сложный измерительный прибор, - говорила она, доставая микрометр из картонной коробочки, - на котором есть измерительная шкала. -
   - Всё. Больше не надо, Светлана Ивановна, - сказал Игорь, и она взглянула на него вновь с изумлением и уже без улыбки, - Сколько микрон должна быть толщина "листков", и какая толщина проволоки? -
   - Листки - двадцать семь микрон... Но некоторые - тридцать, - всё ещё изумлённо говорила она, - А проволоку нужно протягивать до третьей прорези слева на вальцах. -
   - Ну, тогда я всё понял, - сказал Игорь, - Так что мне сейчас? Гильзы начать протягивать или проволоку? -
   - Да нет, - улыбнулась смущённо Светлана Ивановна, - Ничего не надо протягивать... Я думала, что сегодня я вам буду весь день всё объяснять и показывать... Даже приём сегодня на вечер не стала назначать... А оказалось, что вы и так всё знаете. -
   - Так что? - спросил Игорь, с ничего не выражающим лицом - Сегодня делать уже ничего не надо? -
   - Да нет. Работа всегда есть, - вновь засветилась своей очаровательной улыбкой Светлана Ивановна, - А вы что? Так хотите от меня убежать? Или у вас есть какое-нибудь срочное дело? -
   - Да нет у меня никаких срочных дел, - ответил Игорь, - Да и какие здесь могут быть срочные дела? И убегать я от вас не собирался... Если бы такое было, - я бы вам об этом сразу прямо и сказал бы. -
   - Вот и хорошо, - сказала Светлана Ивановна, обворожительно улыбаясь, - Значит, мы сегодня будем работать не спеша. И нам можно будет и поговорить, и поближе познакомиться друг с другом... Вы не против? -
   - Что вы... Конечно, не против, - ответил Игорь, - Мне будет очень интересно узнать,... как сейчас... живут на воле. -
   - Ну, и мне будет интересно узнать, как вы здесь..., - она несколько запнулась, не зная, по-видимому, как правильнее сказать, "живёте" или "существуете", - Я ведь совершенно ничего не знаю об этом. -
   - Знаете что? - сказала она несколько погодя, - Давайте мы сейчас с вами покурим, пока больных ещё нет? -
   - Вы часто курите? - спросил Игорь.
   - Не-ет, - ответила она, - Одну - две сигареты в день... Просто я не люблю курить с оглядкой. -
   - Тогда давайте,... покурим, - согласился Игорь.
   Она подошла к вытяжному шкафу и нажала кнопку пускателя над головой Игоря. На улице затарахтел компрессор. Игорь также встал со стула и, подойдя к вытяжному шкафу, и достал из кармана сигареты. Он дождался, когда Светлана Ивановна достанет свою сигарету с фильтром, зажёг спичку, и протянул ей прикурить. Прикурив затем сам, он спросил, - А почему компрессор работает? Здесь бы и одного вентилятора хватило. -
   - Просто здесь так сделано, - пояснила Светлана Ивановна, улыбаясь, - Сразу включается и вентилятор, и компрессор для бензиновой горелки. Не знаю, почему... А я вот... и пепельницу из дома принесла. -
   Игорь курил, стоя близко, "лицом к лицу", с красивой женщиной и думал, изредка глядя на неё, с ничего не выражающим лицом-маской, - "Опять стоишь рядом с этой обаятельной женщиной... Чуть протяни руку - и коснёшься её... Но между тобой и ей - пропасть... Каким ты станешь, когда выйдешь отсюда?... Надо постараться сберечь в себе всё человечное... Чего бы тебе здесь это ни стоило... А сейчас пользуйся случаем... Мерзкий скот, стоишь рядом с прекрасной женщиной. Смотри и наслаждайся этим. И будь доволен".
   - А я вашему начальнику колонии сегодня говорю,... что написала "заявление", насчёт помощника, - говорила Светлана Ивановна, выпуская слабую струю дыма, - А вашего заместителя, майора Баранчина, нет, и кабинет его закрыт.
   Рассказала ему немного о вас. А он мне и говорит, чтобы я оставила "заявление" у него, а когда придёт его заместитель, тот и подпишет его. А завтра, говорит, утром, зайдёте ко мне и заберёте... Он такой учтивый... Проводил меня до двери, и дверь открыл... Думаю, что завтра "заявление" будет уже подписанным. -
   "Да. Таким женщинам трудно отказать в мелочах", - подумал Игорь.
   - А сколько вам лет, Игорь? - спросила она, мягко улыбаясь.
   - Тридцать недавно исполнилось, - ответил он.
   - Тридцать? - неподдельно удивилась она, - Я бы вам столько никогда и не дала... Ну, самое большее,... - лет двадцать пять. -
   - По столько сейчас не "дают", - пошутил Игорь, не меняя своего лица-маски, - Пятнадцать и пять, - самое большее... Больше этого - только "вышка". -
   - Ой! Не шутите так, - улыбнулась она, - Я же о возрасте... У вас, наверно, и дети есть? -
   - Есть. Дочка, - ответил Игорь, делая очередную затяжку сигаретой, - Но её мать не хочет, чтобы я с ней общался,... даже в письмах... Мы с ней развелись за два года до того, как меня посадили. -
   Наступило минутное молчание.
   - А я видел вашу девочку, - вспомнил Игорь, - Просто красавица. Я вас прошлым летом с ней случайно здесь видел, - уточнил он.
   - У меня и сын есть, - сказала Светлана Ивановна, улыбаясь, и уточнила, - Старше дочки на два года. -
   - И сын ещё есть? - неподдельно удивился Игорь.
   - Да-а-а, - кокетливо поводя плечами и улыбаясь Игорю, ответила она, - Я мать двоих детей. А что? Разве не похоже? - и она ещё раз повела по-женски своими плечами.
   - Сразу и не подумал бы, - ответил он, несколько поражённый её словами.
   - Ну, докуривайте, а потом и ещё поговорим, - сказала она, как-то по-женски гася свою сигарету в металлической пепельнице. Она отошла и села на свой рабочий стул.
   "Наверное, у неё счастливая и здоровая семья, - думал Игорь, докуривая сигарету, - Как хорошо, что люди умеют так жить... Поэтому и улыбается она так обаятельно... Такая женщина заслуживает искреннего уважения... И муж у неё, наверное, умный, образованный и прекрасный человек... Наверное высокий. И красивый, как и она... Не чета здешней зэковской мерзости... Включая и тебя, урод".
   Он затушил свой, уже обжигающий пальцы окурок, и сел на свой рабочий стул.
   - Выключите, пожалуйста, компрессор, - улыбнулась ему Светлана Ивановна, - Хватит ему уже тарахтеть. Поговорить не даст спокойно. -
   Игорь, полуобернувшись на стуле, и чуть приподнявшись с него, нажал красную кнопку пускателя на вытяжном шкафу, над своей головой.
   - Я вам положила, вон, на рабочем полотенце, две коронки и два зуба, - сказала Светлана Ивановна, мягко улыбаясь, - Но вы их сразу не начинайте обрабатывать. Сегодня не надо никуда спешить. Да вы и без спешки сделаете всё это быстро. -
   Игорь подвинул поближе полотенце, на котором лежали необработанные коронки и металлические зубы, и, не зная что делать, глубоко вздохнул.
   - А вы здесь в колонии художником работаете? - спросила Светлана Ивановна, взяв с чистого полотенца, лежавшего перед ней на столе, розовый протез с редкими белыми зубами на нём.
   - Здесь, говорят, нет ставки художника зоны, - ответил Игорь, - Так... Кое-что кто-нибудь иногда и делает. Если начальство хорошо попросит... За мелкие поблажки. -
   - А вы что-нибудь делали? -
   - Делал... Но лишь одну вещь. -
   - Какую?-
   - Да тот портрет Чехова, который висит на стене клуба, у входа в столовую, - ответил Игорь, - Вы его, наверно, видели... Он виден, наверно, уже с КПП, как вы ходите оттуда сюда, в санчасть. -
   - Это вы его сделали? - взглянула удивлённо на Игоря Светлана Ивановна, - Он же такой огромный... Я думала, что его в колонию откуда-то привезли... А где же вы его такой огромный делали? Он же, наверное, метров пять высотой. -
   - Два с половиной на пять метров, - уточнил Игорь, - В прихожей клуба делал. -
   - И цитата Чехова написана под портретом хорошая... "В человеке должно быть всё прекрасно, - и лицо, и одежда, и душа, и мысли", - процитировала она.
   - Пусть местные ублюдки хоть перед столовой почитают чисто человеческие слова, - с грустью в голосе сказал Игорь.
   - Ну, зачем вы так о людях? - улыбнулась Игорю Светлана Ивановна, - Все же потом, как и вы, выйдут отсюда, и станут жить, "как все люди". -
   - Да нет, не все... Да и "на воле" не все люди живут как люди, - проговорил Игорь, - У некоторых людей с детства, из-за лживых понятий, вот здесь появляется как бы зловонная трещина, - Игорь постучал кончиками пальцев себя по лбу, - А с годами эта трещина превращается в смердящую пропасть. -
   - Какую пропасть? - спросили она, осторожно. -
   - Как бы это вам лучше и понятнее обрисовать? - начал Игорь, - Представьте себе пропасть, разделяющую два берега... На том берегу, который низкий, находятся люди, которые считают себя самыми сильными и кровожадными из всех животных в этом мире... Они и являются такими... Там скудная и вытоптанная их ногами растительность, на которой пасутся маленькими группками и в одиночку ещё люди, но похожие на травоядных животных... На коз, быков, коров, овец... Те, которые сильные и кровожадные, питаются от этих травоядных, стригут их, доят, поедают. -
   - А что же на другой стороне этой пропасти? - спросила она, как бы внимательно разглядывая протез чьей-то челюсти в своей руке.
   - Те, которые на нижнем берегу,... ничего не знают о том, что твориться там, на верхнем, - говорил Игорь, с перерывами, для того, чтобы найти нужные слова, - Лишь иногда, на верхнем появляются люди и зовут тех, которые на нижнем... Они зовут их, говоря о том, что надо как-то перебираться оттуда сюда... Что здесь много вкусной человеческой пищи, и её хватит на всех... Что здесь светит Солнце... Но те, которые на нижнем берегу не верят в это... Да и те, которые на верхнем, - ещё не смогли сплести нужные канаты, чтобы переправить нижних к себе на верхний берег.
   Нижние просто не верят верхним... Они считают, что всё в этом мире - обман... Да и зачем им перебираться куда-то в неведомое, если они здесь уже привыкли драться и хитрить... А сильным и хитрым и так хватает ещё пищи на нижнем берегу... А овцы, - да и хрен с ними, с овцами... Они всё равно ничего не умеют понимать. Они привыкли уже довольствоваться скудной растительностью и тем, что кого-то из них иногда пожирают сильные. -
   - Вы очень интересно рассказываете, - сказала Светлана Ивановна, повернув своё улыбающееся лицо к Игорю, - Только вы рисуете какую-то страшную картину с людьми внизу... Это кто? Заключённые? -
   - Да нет, - ответил Игорь, - Просто люди. -
   Он хотел было уже сказать, что заключённые находятся в самой этой смердящей пропасти... Что это те, с низкого берега, кто, оскользнувшись на скользком его краю, упали в неё. И те, кого столкнули туда люди-звери и люди-животные, в толчее, при делёжке пищи. Но не стал почему-то этого говорить.
   - А вы что? Боитесь заключённых? - спросил он, через несколько секунд молчания, - Вам не бывает страшно оттого, что я здесь с вами работаю? -
   - Да что вы, - с красивым женским смехом отозвалась Светлана Ивановна, - Но когда-то я ужас как боялась заключённых.
   Когда я закончила мед училище, то мне дали направление в другой город, на "отработку". И именно в колонию. Общего режима, - начала она рассказывать, - Все родственники, и мама, и папа, отговаривали меня туда ехать, и пугали заключёнными. Говорили, что все они бандиты и убийцы. Я так была перепугана. Просто рассказать сейчас об этом сложно. -
   Игорь внимательно слушал, глядя на её красивое лицо, и на то, какие эмоции отражаются на её лице при рассказывании.
   - Но, ведь если я откажусь от "отработки", меня потом уже никуда не возьмут на работу по моей специальности, - продолжала она, - И я всё же поехала... Там не было ещё оборудованного кабинета, и я так обрадовалась, что какое-то время не буду общаться с заключёнными. Я общалась только лишь с вольным медперсоналом санчасти, и никогда одна из неё домой, в общежитие, не уходила. Боялась ходить одна по колонии. Только с кем-нибудь из нашего медперсонала. -
   Светлана Ивановна как-то улыбнулась своим воспоминаниям, и продолжала рассказ.
   - И вот однажды, когда надо было уже устанавливать столы и оборудование в мой кабинет, там закапала труба, у самой батареи отопления. Мне сказали, что вызвали сантехника, и я стала его ждать у себя в кабинете, сидя за столом, который я отодвинула на середину комнаты. Вдруг сзади открывается дверь... Я оборачиваюсь, а в дверях стоит зэк в фуфайке с большущим газовым ключом в руке... Я так и обомлела, - она приложила ладонь к своей груди, и мимикой на лице показывая, как она обомлела, - Думаю, ну вот и всё. Сейчас он меня убьёт... И крикнуть не могу... от страха. -
   Она прервала свой рассказ и взглянула на Игоря. Затем мило улыбнулась, удостоверившись, что тот её слушает внимательно, и продолжала, - А он такой огромный, стоит во всю дверь, и говорит мне с каким-то деревенским акцентом. А голос у него такой добродушный. "Ну, чево у вас тута случилося, барышня?"
   У меня прямо как камень с души свалился... Я начала ему говорить, а он такой добродушный, как маленький ребёнок. Потом я вообще перестала бояться заключённых. А заключённые мне все всё всегда делали, что бы я у них ни попросила. Многие из них были даже лучше характерами, чем некоторые из наших медработников.
   Вот с тех пор я и не боюсь заключённых, - закончила свой рассказ Светлана Ивановна.
   - А чего вам их бояться? Это зэки должны вас бояться, - заметил Игорь, - Вам стоит лишь пальцем шевельнуть, и любого зэка быстро затрюмуют "куда надо". Так, что мало не покажется. -
   - Да, - сказала серьёзно Светлана Ивановна, - Я это знаю... Поэтому и не могу относиться к своим пациентам, как многие здесь относятся... Как Ангелина Матвеевна, например...У них, даже, если не успокоишь кого, то челюсти становятся такими жёсткими, что рот невозможно у них осмотреть как следует. Действительно, получается как пропасть между людьми... А я не хочу, чтобы вообще была какая-нибудь пропасть. -
   Она посмотрела на Игоря и добавила с улыбкой, - И с вами не хочу, чтобы была у нас пропасть. Давайте лучше без пропасти? - предложила она с искренней улыбкой.
   - Давайте, - ответил Игорь и понял по её улыбке, что она увидела ту искорку, которая засветилась в его глазах, на маске его лица. "Но между нами, всё равно, - гигантская пропасть", - с грустью подумал он, глядя на эту красивую женщину, счастливую мать двоих детей.
   СТРАНИЧКИ ЗОНОВСКОЙ ЖИЗНИ
   Игорь шёл из столовой, после завтрака. Он мог ходить по зоне в одиночку, не в строю с отрядом или с бригадой. Пластиковая бирка-пропуск была постоянно у него в кармане. Как художник, он когда-то подделал их много для своего отряда, и зэки их отряда перестали испытывать в них "нужду", как в других отрядах зоны. Да к тому же и штабных козлов уже месяца три, как не было в зоне, после того, как их разогнали зэки, устроив небольшой бунт-побоище.
   И, что самое странное, после этого бунта никого из зэков не посадили и никому не намотали новых сроков. Как будто зоновские стукачи никого и не видели из тех зэков, кто разгонял тогда штаб СВП колонии. Но, скорее всего, стукачи просто боялись за свою шкуру.
   Игорь тогда узнал о подготовке к бунту от Малыхи, молоденького зэка-мужика из их отряда. Малыха поднялся в их зону с малолетки и жил на взросляке уже года два. Срок у него был пятерик, и, к моменту бунта, ему оставалось до конца его срока около трёх месяцев.
   Он часто обращался к Игорю с разными вопросами или спрашивал какие-либо советы, наверно, потому, что Игорь никогда не растопыривал пальцы веером. Малыха всегда выслушивал Игоря, и поступал во многих зоновских ситуациях так, как советовал ему Игорь. Игорь часто говорил ему напоследок, что в любой ситуации тот "должен оставаться человеком", иначе, несколько позже, он проиграет ситуацию, несмотря на то, что сейчас он, якобы, как будто и выиграл в ней.
   Малыха рассказал тогда Игорю, что мужики из многих отрядов местной промки и ЖБК хотят разбомбить штаб козлов, которые уже в корень оборзели со своим Зюзей.
   Зюзя, - было погоняло у руководителя штаба СВП. Эта кличка прилипла к нему в зоне потому, что этот маленького роста, но очень наглый зэк-козёл, всегда громко "гавкал" на других заключённых, если его назюкивали на зэков руководители козлов или менты-прапора. Став руководителем штаба СВП, он так построил работу этого штаба, что козлы сами таскали зэков в надзор-комнату за малейшие нарушения, выполняя этим работу прапоров. От них уже просто не было никакого житья в зоне для простых мужиков. За мелкие нарушения, которых до этого никто бы и не замечал, зэки огребались различными наказаниями.
   Малыха сказал тогда Игорю, что всё уже готово, что заготовлены палки и куски арматуры. Но стоит ли ему участвовать в этом деле, Малыха не знал. Бунт должен бал начаться, когда Игоря, выезжавшего на ЖБК во вторую смену, в зоне не будет. А Малыха был тогда в ночной смене, и всё должно будет произойти, когда он будет в зоне. Игорь сказал ему тогда, что после бунта, тем, кого заметят, будут намотаны новые сроки. Он посоветовал ему не ввязываться в бунт, потому что у него подходит конец срока.
   - Решай сам, Малыха, - сказал тогда Игорь, - Если ты не будешь участвовать, я полагаю, что мужики поймут тебя. Тебя уже ждёт дома мать. А что будет, если тебе ещё один пятерик на уши навесят? -
   Малыха сказал тогда, что подумает, но у него "уже душа готова к этому".
   - Они же у меня, да и вообще у всех мужиков, уже всю кровь высосали, как через х... А Зюзя их всех в козий штаб через свой х... принимает. У них же там больше половины пидоров. А может быть и все штабные козлы - пидоры... Об этом уже вся зона знает... Что же это? Пидоры таскают в надзорку мужиков? - рассказывал тогда Игорю Малыха, тусуясь с ним за бараком по натоптанной зэками такими тусовками тропинке.
   На следующий день, после "бунта", вся зона только и говорила о быстром и успешном побоище козлов, прямо в их штабе. Многим козлам тогда проломили головы, и ни один из них не остался не избитым. Чуть меньше получили те, кто успел раньше других сорваться в надзор-комнату. Но менты-прапора не побежали спасать козлов, они сами испугались, думая, что в зоне поднимается общий бунт.
   Но зэки, минут за пятнадцать своего налёта на штаб, повырубили тех козлов, которые не смогли убежать, и затем быстро разошлись по своим отрядам, как будто ничего и не было. Палки и куски арматуры были все выброшены ими в "очки" туалетов.
   Штаб козлов был тогда разогнан и самой администрацией лагеря на следующий же день. Были сняты со своих "постов" оба главных козла зоны, - рог зоны - зэк, руководитель СВП колонии, и Зюзя, руководитель штаба СВП колонии. Рог зоны был поставлен с согласия и негласных зоновских интриг нескольких влиятельных зоновских семеек. И он вообще, можно сказать, не пострадал, да его и не было в штабе козлов, куда он никогда и не заходил.
   А вот Зюзю начальство колонии спрятало в ШИЗО, в одиночную камеру, откуда его, недели через три, отправили куда-то в другую зону этапом. Но, зэки говорят, что на этапе его опустили. Все другие штабные козлы продолжали своё существование в зоне уже в гаремах многих отрядов. Администрация лагеря быстро выявила, что, действительно, всех "козлов" Зюзя принимал в штаб СВП через свой х....
   Малыха дня через два рассказал Игорю, с каким удовольствием он вырубил куском арматуры двух козлов, один из которых таскал его раньше в надзорку, за что его тогда лишили на месяц магазина. Со времени того бунта в лагере пока не было ни рога зоны, ни руководителя штаба СВП, ни самого этого "штаба". Но по зоне ходили уже устойчивые слухи о том, что скоро вновь будут выбирать и рога, и назначат руководителя штаба, и будет набран и сам штаб козлов.
   Через несколько дней после того козьего погрома, был снят с оплачиваемой "должности" и руководитель СКК (СКК - совет коллектива колонии), - первый помощник хозяина колонии из заключённых. Его сняли вместе со своим секретарём СКК из зэков.
   Оказалось, что и сам рук, и его "секретарь", также пользовались сексуальными услугами некоторых смазливых козлов из штаба СВП. Потом зэки стали говорить о том, что на эту "воровскую должность" хозяин поставил какого-то "щегла", который не отсидел ещё и двух лет в колонии.
   Как-то, идя в санчасть на приём таблеток, Игорь встретил знакомого молодого зэка. Этот зэк, как считалось в среде заключённых, был ещё "щеглом", то есть тем зэком, который менее двух лет как пришёл в зону из тюрьмы после осуждения.
   Это был Виктор Новохацкий. Игорь познакомился с ним, когда был в отряде, работавшем на местной промзоне лагеря, куда взял его с собой Михалыч. Виктор пришёл тогда в отряд с ещё одним щеглом, по имени Стас, с которым они познакомились лишь в карантинном бараке, и с кем были списаны в один отряд. Шконка Виктора и Стаса тогда была рядом со шконкой Игоря. И Игорь, который был тогда очень худой после голодовки, привлёк внимание Виктора. Виктор, когда бывал такой случай, спрашивал Игоря о зоновских порядках или о жизни в зоне, и Игорь откровенно рассказывал ему обо всём, сколько было у него на это времени.
   Виктор понравился Игорю своей честностью, порядочностью и прямолинейностью. Он был до зоны танкистом, старшим лейтенантом. Он с отличием окончил высшее танковое училище, женился и жил в каком-то небольшом российском городке. Однажды он приехал с танковых учений ночью. Виктор так спешил к своей любимой жене, что не мог дождаться утра, и уехал домой в дождь на мотоцикле друга, которому также срочно нужно было быть утром в городе.
   Дома он обнаружил свою молодую жену в постели с любовником. Виктор вытащил из кобуры пистолет и застрелил жену выстрелом в лоб. Её любовник, соскочивший до этого на глазах у Виктора с постели, тут же обос...я. Но Виктор его даже пальцем не тронул. Позже Виктора осудили на семь лет, а в этой зоне он оказался пригнанным этапом из областной тюрьмы, куда он был на какое-то время определён после суда, из того дальнего городка.
   Игорь тогда был искренне рад, увидев идущего к нему навстречу, не разучившегося ещё улыбаться Виктора. Они крепко поздоровались за руку, и Игорь спросил его, как у него идут дела, как поживает Стас. А затем он увидел маленький невзрачный лантух у него на рукаве.
   - Нока-нока... Покажи... Кем это ты стал за это время? - сказал он и повернул лантух, чтобы прочитать. На лантухе было написано небольшими буквами, жёлтыми на чёрном фоне, "Председатель СКК".
   - Ё... твою мать! Ну на х... ты туда полез? - сказал тогда Игорь, - Это же практически воровская должность. На неё идут зэки, которые х... знает сколько уже отсидели в зоне. У которых х... знает какая поддержка от большинства зоновских авторитетов. Ты знаешь, какая начнётся подпольная драка, когда всё "утихнет", и авторитетам понадобится эта должность? Тебе тогда таких верёвок наплетут, что за весь свой срок х... их распутаешь.
   Я тебе рассказывал, ведь, как я случайно попал "щеглом" художником-библиотекарем в школу. Мне и сейчас многие говорят, как ловко тогда школьные шныри распустили по зоне слушок, будто я - баранчиновская кумовка. Хотя баранчиновской кумовкой был, как потом стало известно, старший шнырь школы, а второй ему помогал в этом кумовстве... Ты тоже хочешь испытывать судьбу, как и мне это тогда пришлось? -
   - Ай, не надо уже, Игорь, - сказал тогда Виктор, - Что случилось - то уже случилось... Я же сам не лез туда... Вызвал хозяин. Я даже и не знал зачем... Да так ловко охмурил, что и отказаться сейчас равносильно тому, на что я тогда дал своё согласие... Да и надоело, конечно, вся эта паскудная жизнь, когда каждое г...но лезет тебе в лицо и указывает, что это не он, а ты дерьмо... Да и Стаса к себе "подтянул". Он сейчас "секретарём"... Ты же знаешь, он, вообще, как ребёнок. -
   - Ладно, Виктор, - сказал тогда Игорь, - Если будут в чём трудности, - приди и спроси... Только не суйся к авторитетам, - объе...т, и не узнаешь как... Я тебе всегда постараюсь помочь, чем смогу. -
   - Вот я поэтому и рад так, что встретил тебя, - сказал тогда Виктор, скромно улыбаясь, - Хотел сначала у нарядчиков узнать, где тебя искать. А потом подумал, что может этим дам какие-нибудь дурные слухи по зоне, и не стал у них спрашивать... Ну а ты, и сам вот, встретился. -
   Тогда Игорь почти целый день провёл с Виктором, который задавал ему самые разные вопросы, показывающие то, что Виктор вообще ещё очень мало знал и саму зону, и людей в этой зоне, - и ментов, и зэков. Они тогда вместе сходили и на обед и на ужин. Оказалось, что Виктор и Стас тоже на диете, которую им сделал хозяин, лишь одним звонком по телефону.
   Игорь рассказывал Виктору о зоне всё, что знал сам, но одного дня оказалось недостаточно. И он отдал этому несколько дней, за которые ещё и познакомил Виктора с Юркой Яковлевым. Юрка тоже несколько дней "просвещал" Виктора, когда Марик уходил с работы в отряд. В общем, Виктор как бы прошёл тогда ускоренный курс обучения, и хорошо усвоил многие зоновские вещи.
   И вот сейчас, он опять шёл навстречу Игорю и улыбался. Они поздоровались и пожали друг другу руку. У Виктора что-то оттопыривалось на груди за бортом его куртки.
   - Игорь, не хочешь сходить со мной под душем помыться? - спросил Виктор, и Игорь увидел часть вафельного полотенца у него за бортом куртки.
   - Я бы пошёл, но холодно сейчас в бане, - ответил Игорь, - Да и после бани будет ещё прохладно, пока солнце не пригреет. Давай после обеда, а? Я тоже уже хотел сходить помыться. -
   - Да я тебя не в баню зову, - сказал Виктор, - Я на хоздвор иду. Там Карпач себе горячую воду из бани протянул, и душ вот такой сделал, - Виктор показал большой палец, поднятый вверх над кулаком.
   Карпач был зэком, комендантом хоздвора жилой зоны. Никто из тех, с кем общался Игорь, его хорошо не знал, поэтому Игорь лишь несколько раз видел Карпача издали, но вообще не знал как следует, что он за человек.
   - Пойдём, Игорь, - говорил Виктор, - Он неплохой парень, и, как и ты, живёт "сам на сам", поэтому и слухи о нём ходят самые противоречивые. Но ты сам увидишь, что я прав... А нормальным людям надо и держаться как-то вместе в зоне. -
   - Ну, хорошо, пойдём, - ответил на эти веские доводы Игорь, - Только подожди меня здесь две минуты, пока я положу ложку и возьму полотенце с мылом. -
   У Карпача на хоздворе оказался неплохой "кильдым" с душевой в нём. Кильдымом зэки называли помещение, которое обустраивал для себя сам зэк. Личные кильдымы у авторитетных зэков были, как правило, на выездных объектах. Обязательным для нормального кильдыма был хитроумный замок на двери из металла, который не могли бы открыть менты, без применения бензореза. Обязательными элементами внутри кильдыма должны были быть топчан, с одеялом, на котором зэк мог бы отдохнуть, стол, с одной или несколькими табуретами или с лавкой, и электрическая розетка, с помощью подключения к которой можно было бы заварить чайку, чтобы попить его с кентами. Стены внутри многих кильдымов, как правило, были обклеены вырезками их различных журналов, поставляемых с воли. В основном, это были вырезки обнажённых и полуобнажённых женщин, и просто красивых женских лиц.
   В кильдыме Карпача не было никаких наклеек на стенах, выкрашенных уже, как видно давно, краской салатового цвета. В нём была старая металлическая койка с простой сеткой, на которой были все постельные принадлежности, потому что рабочий день коменданта хоздвора был не нормированным, и он мог спать там днём или ночью. Был старый письменный стол, на котором стояли старая электрическая плитка с маленькой старой кастрюлей, и видавший виды старый чёрный телефон, без выхода в город, только для звонков, чтобы его мог вызвать какой-нибудь начальник колонии. Был старинный грязного жёлтого цвета платяной шкаф, на котором вверху стоял высокий баян, и лежал футляр к нему. Рядом с небольшим окном, с двойной самодельной рамой и без решётки, был самодельный железный сейф, и рядом с дверью стоял ещё один такой же сейф, с двумя неприкрытыми дверцами.
   Направо от двери, за сейфом, была грязная металлическая раковина с одним бронзовым краном над ней, а за ней вилял узкий коридорчик, прямо и налево, который упирался в дверь маленькой душевой с одной самодельной лейкой. Пол душевой был выложен старым коричневым кафелем, а стены были обиты старым коричневым линолеумом.
   На стенах в самом кильдыме были ещё две старых самодельных деревянных полки, на которых что-то лежало в полном беспорядке. А рядом с одной из полок над койкой висел старый динамик зоновского радио.
   - Здравствуй, Толик, - сказал Виктор Карпачу, когда они с Игорем вошли в его кильдым, - Стас не смог прийти. У него писанины много. Хозяин надавал. А я своего товарища встретил... Ничего, что пришёл с ним? -
   - Ничё-ничё. Всё хорошо, - сказал Карпач не унывающим тоном, поднимаясь с койки, на которой сидел, и подходя к Виктору, - Привет, - сказал он Виктору, пожав его руку, - Привет, - сказал он Игорю, стоявшему чуть позади, и протянул ему руку.
   - Привет, - ответил Игорь, - Игорь, - представился он, пожимая протянутую ему руку.
   - Я первый тогда пойду мыться, - сразу сказал Виктор, - А потом пойду, помогу Стасу, а то он может не успеть всё написать, что ему дал хозяин... Хорошо, Игорь? - повернулся он к Игорю, - Я же тебе говорил уже... по дороге. -
   - Хорошо, - ответил Игорь.
   Виктор быстро разделся до трусов и, взяв свёрток с полотенцем и мыльницу с душистым мылом, протянутую ему Игорем, пошёл в душевую.
   - Присаживайся к столу, Игорь. Чё стоять? - предложил Игорю Карпач, - Посидим, покурим. А я сейчас и чифирку заварю. -
   Карпач поставил на стол грязную литую алюминиевую пепельницу с русалкой, которые когда-то отливали зэки на промзоне, как шурушки. Достал из ящика стола начатую пачку "Примы" и коробку спичек, и бросил их на середину стола. А затем, убрал с электрической плитки кастрюлю в нижний отсек сейфа, и поставил на неё вытащенный оттуда же старый чайник, наполненный уже, по-видимому, водой. Он включил вилку шнура электроплитки в розетку, достал из пачки на столе сигарету, и прикурил её.
   - Я здесь утром слабенький чаёк заваривал, - кивнул Карпач на чайник, - А сейчас мы на нём и "купчику" заварим. -
   Игорь тоже достал свою сигарету и закурил.
   Карпач был приблизительно одного возраста с Игорем. Он был коренастый, среднего роста зэк, с круглой головой и широким лицом, на котором были, какие-то улыбающиеся, но и "всё замечающие" глаза. Эти светло карие глаза, и чуть полноватые с поднятыми вверх кончиками уголков губы, делали лицо Карпача каким-то не зэковским, не суровым, как у многих зэков, а как бы улыбающимся.
   - Слушай, Игорь, - сказал Карпач, - Ты не сможешь выручить меня? Сегодня я стою у штаба, разговариваю с хозяином, и подходит Баранчин. Стал рядом, а потом и говорит. Чего это, говорит, у тебя такая бирка, что прочесть на ней ничего уже нельзя? Ты же, говорит, комендант жилой зоны, пример другим должен подавать. Сделай, говорит, новую.
   Мне-то эта бирка как-то по х... Но он ведь злопамятный. Всё всегда помнит... Если чё не сделаешь, что он сказал, потом можешь и поплатиться за это... Ты ведь художник. Я же знаю... Сделай, пожалуйста, а? У меня здесь всё есть для этого. -
   - Ну, давай. Сделаю, - согласился Игорь, неохотно.
   - Щас, - сказал, обрадовано, Карпач, и достал из сейфа коробку школьной гуаши, несколько ручек с перьями, несколько простых карандашей и кусочек наждачной бумаги, - Что ещё надо? - спросил он у Игоря.
   - Маленькую линейку, полбанки или полстакана воды, небольшую тряпочку, перья вытирать, и ножик, желательно острый, - перечислил Игорь. И вскоре всё это было перед ним на столе.
   Карпач срезал ножом бирку со своего лепня (с куртки), и положил её на стол возле Игоря. Игорь быстро соскоблил старым кухонным ножом, который, действительно оказался острым, старую краску, на обратной стороне бирки, в пепельницу. Быстро разлиновал и наметил карандашом толщину для букв, и минут через десять надпись на бирке уже была готова. Он написал её буквами белого цвета, классическим фасонным шрифтом, каким печатают книги. Но надпись была написана как бы в зеркальном её отражении от "Карпачёв А.А", и ниже "1 - 1".
   - Ну, вот. Пусть высохнет, - сказал Игорь, - Потом уже можно будет и кузбасслаком покрыть. -
   - Ну, ты даёшь, - восхищаясь, сказал Карпач, - Ты как реактивный. Первый раз такое вижу, - говорил Карпач, засыпая чай во вскипевший чайник.
   - Витёк, ты посмотри только, - сказал Карпач, вышедшему в это время из душевой Виктору, - Пока ты помылся, Игорь мне уже бирку забомбил. -
   - Я же тебе говорил, что он классный художник, - сказал Виктор, вытирая розовое после душа лицо, - Душ у тебя нормальный. -
   - Сейчас и чифирнём, после твоего душа, - сказал Карпач, - А Игорь, когда чифирнём, потом и помоется... Ты же спешишь, Витёк? -
   - Да, - сказал тот, - Я бы посидел тут с вами, но Стасу надо помочь. -
   - А что это у тебя за шрам на груди, у сердца? - спросил Игорь, разглядывая круглый шрам-вмятину, находящуюся прямо напротив сердца на груди Виктора.
   - Да... Я мало кому говорю об этом, - поморщился Виктор, - Вон, и лопатка сзади раздроблена, - он чуть повернул спину, и Игорь увидел на его левой лопатке зашитые когда-то длинные шрамы, тянувшиеся как солнечные лучи от центра, в котором когда-то была большая рваная рана - Я же когда свою пристрелил, вышел в подъезд из квартиры,... а жить уже и не хочется... Я и пустил тогда себе пулю в грудь... Но она как-то по ребру срикошетила и прошла рядом с сердцем... Только лопатку, бля, раздробила. Болит сейчас, к непогоде. -
   - Я этого не знал, - сказал поражённый этим рассказом Игорь.
   - Ну, ничего, - бодро сказал Карпач, - Жив, - значит ты нужен ещё на этом свете. -
   Виктор быстро оделся, быстро выхлебал из своего стакана горячий чай, и, гремя по своим зубам конфетой-леденцом, распрощался с друзьями за руку и вышел из кильдыма. А Игорь, допив свой чай, скинул сапоги, сбросил на стул свою верхнюю одежду и пошёл в душевую. Карпач в это время положил на тёплую ещё электроплитку откуда-то взятый им кусочек текстолита, а на него сверху положил свою бирку, чтобы она быстрее высохла.
   Душевая, хотя и была маленькой и невзрачной, и с самодельным, сваренным из трубы смесителем, но давала хорошие струи воды. Воду можно было спокойно настроить на любую температуру, не то, что в общей зоновской бане, где с этим были одни мучения, и шла то холодная вода, то одна горячая. Игорь почувствовал, что чудесно помылся, когда вышел из душевой, всё ещё обтираясь полотенцем.
   - Классная у тебя душевая, - сказал он Карпачу, быстро надевая свою одежду и обувая кирзачи.
   - Ну, вот, - сказал Карпач, своими улыбающимися от природы губами, - От сейчас мы не спеша и чифирнём. -
   Игорь почувствовал запах кузбасслака, и увидел, что написанная им бирка уже покрыта этой чёрной краской, и лежит, сохнет под электроплиткой.
   - Минут через пятнадцать будет уже готова, - сказал Карпач, как-то незаметно перехватив взгляд Игоря.
   - Не напрягаясь, всё замечает, - подумал Игорь.
   - А ты давно уже сидишь? - Спросил он у Карпача, когда тот разливал чай в два гранёных стакана.
   - Я то? - спросил улыбающимися от природы губами Карпач, - Двенадцатый пошёл уже. -
   - Да-а-а... Ты уже большой срок отбомбил, - поразился Игорь. Ему почему-то казалось, возможно, из-за улыбающихся губ Карпача, что тот "сидит" лет шесть-семь, - Больше моего срока сидишь уже... У меня червонец. -
   - А у меня - пятнашка, по мокрухе. Бери конфету. Пей чай, - сказал Карпач, и звучно отхлебнул горячий чай из своего стакана, - Сегодня Миша Калинин крякнул... От сердечной недостаточности... Ему меньше года уже оставалось чтобы свой червонец добить. -
   Миша Калинин был заведующий баней. Это был высокий и грузный добродушный малый, лет за сорок. Он никогда не запрещал никому из зэков приходить в баню в одиночку, без строя. Любой зэк, если он смог дойти до бани, мог спокойно в ней помыться, во время от подъёма и до отбоя.
   Когда-то, видя такое дело, банный шнырь начал везде лязгать об этом своим поганым языком. Он надеялся, что стукачи, рано или поздно, донесут об этом лагерному начальству, и те снимут Мишу с должности завхоза бани. Шнырю не хотелось лишний раз подтирать за кем-то пол в раздевалке бани. Но подлые совейские зэки быстро узнали об этом, и как-то настучали шнырю в бане тазиками по голове. После чего шнырь стал молчаливым.
   - Жаль, - грустно сказал Игорь, - Хороший мужик был... Даже и не подумаешь. На вид такой здоровый... Я удавился бы, если б узнал, что меня ожидает такая судьба... Кого же сейчас после него "поставят"? Не дай бог "урода" какого-нибудь. -
   - Ай! Не горюй, Игорюха! Кого-нибудь да "поставят", - сказал не унывающим тоном Карпач, - "Уродов" ещё на твой срок хватит. Давай-ка лучше я тебя развеселю. -
   Карпач встал из-за стола и потянулся за баяном, стоявшим на шкафу.
   - Не надо, Анатолий, - сказал Игорь, - Не люблю я звуки баяна. Мне аккордеон больше по душе. -
   - А мы сейчас из него и аккордеон сделаем, - проговорил Карпач, усаживаясь на кровать, с высоким баяном.
   Игорь увидел пять рядов кнопок на голосовой планке баяна, там же были и клавиши не менее шести регистров. Басовая планка была тоже из большого числа кнопок, и была почти на всю высоту инструмента. Карпач нажал какую-то клавишу регистра и потянул за меха инструмента, нажав несколько голосовых кнопок. Прозвучали звуки аккордеона.
   - Это, конечно, не тот баян, что был у меня на воле. Там было двенадцать регистров. Но, всё-таки, - сказал Карпач, и прошёлся пятью пальцами по голосам, и пятью пальцами по басам инструмента. Игорь сразу услышал по звукам, что за баяном сидит профессионал, каких он ещё не встречал в этой жизни. Карпач бросил свой взгляд на Игоря и сказал, - Эх, Игорюха! Щас запою! -
   Он сделал красивый проигрыш какой-то блатной песенки, и запел, глядя Игорю в лицо:
   - Мать моя была Надежда Круп-ска-я,
   Отец - Ка-линин Михаил.
   И жили мы в Москве на Красной пло-ща-ди,
   Иёська Сталин в гости заходил... -
   Увидев, что на лице Игоря не проявилось никаких весёлых эмоций, Карпач сказал, - Ладно. Щас споём чё-нидь ещё. -
   Он несколько раз проиграл какие-то мелодии, показывая при этом виртуозность своего исполнения. Игорь изумлённо смотрел, как короткие пять пальцев Карпача "бегают" по "голосам" инструмента. Но ещё больше поражало его то, что такие же пять его пальцев левой руки "бегали" и по басам. Играл он просто и свободно, даже не накинув ремни баяна за плечи. Они ему были как бы и не нужны.
   Корпач сделал красивый проигрыш и вновь запел, искривив свой голос под голос жизнерадостного юнца:
   - Чунго-чанга, - синий небосвод!
   Чунго-чанга, - лето круглый год!
   Чунго-чанга, - весело живём!
   Чунго-чанга, - песенки поём! -
   А потом зазвучал ещё более жизнерадостный фальцет "юнца":
   - Чудо-остров, чудо-остров!
   Жить на нём легко и просто!
   Жить на нём легко и просто!
   Чунго-чан-га!
   Наше счастье, - постоянно - жуй кокосы, ешь бананы,
   Жуй кокосы, ешь бананы! Чунго-чан-га!
   Игорь посмотрел на лицо Карпача. На нём была "маска" жизнерадостного, улыбающегося, поющего зэка-идиота. И сама эта весёлая песенка, как будто она пелась именно о зоне, в которой они находились, и о "счастливой жизни" зэков в этой зоне. И этот жизнерадостный фальцет зэка-исполнителя, с улыбающимся и радостным лицом идиота, вызвали у Игоря просто приступ неудержимого хохота. Игорь хохотал, а Карпач продолжал пищать, как бы ещё более жизнерадостно и восторженно:
   - Чунго-чанга, - счастье много лет!
   Чунго-чанга, - мы не знаем бед!
   Чунго-чанга, - весело живем!
   Чунго-чанга, - песенки поём! -
   Игорь хохотал так, что уже не мог хохотать, глядя на зэка-идиота, изображаемого Карпачём, и исполнявшего в полуголодной зоне эту песенку о счастливой жизни зэков в этой зоне. Тело его уже беззвучно сотрясалось на стуле, а Карпач всё продолжал петь, с маской зэка-идиота на своём лице.
   Игорь начал, сотрясаясь, сползать со стула. Его хохот был уже просто неудержимым. Он уже сидел на коленях на полу и, держась за стул, беззвучно содрогался от хохота. По его щекам текли слёзы от этого искреннего и неудержимого хохота. Он уже не мог спокойно вдохнуть воздух, и у него болело где-то в животе. И тут, видя уже полную беспомощность Игоря, Карпач прекратил петь и играть.
   Он ещё с полминуты смотрел на сотрясающегося от беззвучного хохота на полу Игоря, а потом встал с кровати, и подошёл к нему.
   - Ну, всё-всё, - сказал он спокойным голосом, - Давай я тебе сесть помогу. -
   Он помог всё ещё сотрясающемуся от смеха Игорю сесть на стул. Игорь упал головой на свои руки, лежащие на столе, и всё ещё сотрясался от неудержимого беззвучного хохота.
   - На-ка. Сделай глоток воды, - сказал Карпач, поставив на стол стакан воды, принесённой им из под крана. Игорь сделал пару глотков, и начал потихоньку приходить в себя. Хохот, временами вырывался ещё из него, но он уже начал подавлять его.
   - Ладно... Давай чифирнём ещё, - обычным голосом сказал Карпач, разливая из чайника не остывший ещё чай, - Смех, говорят, продляет жизнь. И я её тебе сегодня немного продлил, - сказал Карпач, и опять, на секунду, скорчил физиономию улыбающегося идиота.
   - Да,... Анатолий,... наверно, продлил, - сказал Игорь, всё ещё подтирая слёзы смеха, и подавляя вырывающийся ещё хохот, - Я ещё... никогда в жизни... так не смеялся... Это мне... на всю жизнь... запомнится... Спасибо. -
   - Называй меня просто Толик, - сказал Карпач, - А сейчас пей чай... Приходи ко мне, если будет нужно. Я тебе всегда помогу, чем смогу... Только хорошие люди могут в зоне так искренне смеяться... Другая какая-нибудь падла, хохотнула бы, притворяясь, и начала бы думать, а что я этим хочу "прокрутить"? Или, что самому можно "из этого выкрутить"? Так что, заходи ко мне, как к другу. -
   - Спасибо, Толик, - уже серьёзно сказал Игорь, - Ты на меня тоже всегда можешь рассчитывать... Я не подвожу своих друзей. -
   Игорь протянул через стол свою руку, и они с Анатолием, встав со стульев, обменялись крепким мужским рукопожатием.
   В завязавшемся разговоре, Анатолий рассказал Игорю, что в "своё время" он окончил музыкальное училище и консерваторию по классу концертного баяна. Он сыграл для Игоря три-четыре концертных вещи, показав при этом своё виртуозное исполнение. Игорь был этим так ошарашен, что как-то, непонятно как, полюбил баян, к которому у него ранее было несколько предвзятое отношение.
   - А зачем ты пошёл в коменданты? - спросил в разговоре Игорь, - Ведь работяги хоздвора делают и локалки, и ШИЗО строили. -
   - Я-то не строю, - заметил Анатолий.
   - Но ты же ими руководишь, - также заметил Игорь.
   - Знаешь, Игорюха, - сказал Анатолий не унывающим голосом, - Ты сам сейчас видишь, как я ими руковожу... Им уже "менты" набили в голову столько "досрочного освобождения", что ими не надо и руководить... Я им только утром даю бумажку, где написано, где и что надо делать. А они уже сами всё делают. -
   - Как сами? - спросил Игорь.
   - Да вот так, - ответил Толик своими улыбающимися от природы губами, - У них досрочное освобождение сидит в головах, как мечта об амнистии, которая сидит в каждом зэке с тюрьмы и до первых трёх-четырёх лет жизни в зоне... Такая же сказка. -
   Толик и Игорь закурили по сигарете, сидя за столом, а Толик подлил в стаканы ещё чая из чайника.
   - Как-то года два назад, когда я ещё только стал комендантом хоздвора, я получил от хозяина задание, сделать какую-то срочную работу. Не помню уже что, - рассказывал Толик, - Утром я собрал всех "своих" четверых работяг, и объяснил им, что работу надо сделать, чтобы завтра уже было всё готово. Я убежал куда-то, а когда вернулся минут через сорок, смотрю, а они ещё и не начинали ничего делать. Я психанул тогда, как разорался, наорал на них, и ушёл сюда, в кильдым.
   Было лето, и я открыл окно. За окном была тогда большая куча всякого хлама, так что из-за неё мне не видно было работяг. А им не видно было меня, - Толик ухмыльнулся, вспоминая это, - И вот работяги начали говорить между собой, какой я скот, как я на них орал, какой я зверюга. И давай они меня х...сосить.
   Я слушал их, наверно, с полчаса... Работать они и не работали, только х...сосили меня... И я тогда понял, что таким образом ничего не будет у нас путного. Я заварил чайник чаю, вышел к ним и сказал, что я был не прав, что извиняюсь за то, что накричал на них, и всё прочее. И ушёл опять в кильдым.
   Они чифирнули. Было слышно по их разговорам, что я всё-таки оказался человеком. А срочную работу они сделали потом за полдня. Они же универсальные работяги. И неплохие ребята. Вот так я с тех пор и "работаю" всегда, - закончил свой рассказ Анатолий, - И все довольны. И все смеются. -
   - Я тоже, когда мне пришлось стать "бугром", не заставлял никогда никого работать, - сказал Игорь, - Ведь я такой же, как все, зэк... Меня ещё в начале срока один бугор, с таваксайского этапа научил, как любую бригаду в зоне можно сделать самой лучшей. Чтобы она всегда занимала первое место в зоне... Для этого надо только хорошо с бумагами поработать. Мужики тогда, в первый месяц, думали, что даже в зоновскую лавку сходить им будет не на что. Потому что денег многие не заработают. А потом, когда пошли в магазин и увидели, что отовариваются даже не на положняковые им шесть рублей, а на девять, за выполнение нормы выработки, тогда уже меня и зауважали работяги. -
   - Я знаю об этом, - сказал Анатолий, - В зоне всё рано или поздно становится известным. И я давно уже хотел с тобой познакомиться, но как-то всё не приходилось. -
   - Я очень рад нашему знакомству, - сказал Игорь.
   - И я также, Игорюха! - сказал Толик, а затем, на пару секунд, опять скорчил рожу идиота, с которой пел "Чунгу". Это вновь вызвало непроизвольный короткий "выхлоп" хохота у Игоря.
   - Ну, ладно, хватит уже, - проговорил Игорь, с усилием подавляя свой смех, - И так уже болит всё внутри. Не могу уже смеяться без боли. Пойду я уже. -
   - Заходи, как будет время, - просто сказал Анатолий, и они пожали, прощаясь, друг другу руку.
   НАЧАЛО СБЛИЖЕНИЯ
   Придя от Светланы Ивановны, Игорь достал из тумбочки книгу, подаренную ему Аликом. Он сразу посмотрел на издательство книги. "Издательство политической литературы".
   "Наверно опять голимая коммунарская пропаганда, - подумал Игорь, - Но, может быть, и найду чего-нибудь, чего ешё не знаю". Он лёг поверх одеяла, и начал читать.
   С первых же, прочитанных им строк, Игорь понял, что это совсем не агитация с пропагандой, которой коммунисты "пропитали насквозь" весь Союз. Это была действительно научная работа высокообразованного социолога, написанная достаточно простым популярным языком публицистики. Чтение захватило его настолько, что после ужина он улегся опять читать, даже не сходив покурить. Чтение прервал лишь зэк-санитар, выключивший в их палате свет, и сказавший слово "отбой". Уснул Игорь довольно скоро.
   Утром Игорь проснулся рано и, достав книгу, вновь начал её читать, лёжа в постели. Вскоре ему захотелось курить. Но и книга очень увлекла его. Почитав ешё немного, Игорь решил сходить в туалет и быстро покурить, а потом опять взяться за чтение.
   Войдя в умывальник туалета, уже с сигаретой в губах, и готовый прикурить её, Игорь увидел вытянутые на полу ноги, протянутые слева от входа, почти под раковиной умывальника. На правой ноге штанина белых кальсон была разорвана или разрезана вдоль ноги и лежала как белая тряпка на полу между ног сидящего спиной к стене зэка в больничном халате. Голая нога его, лежавшая на полу, на коричневой половой кафельной плитке, была выше колена иссиня опухшей. Она была выпачкана кровавыми следами от рук. Рядом с ногой была довольно большая лужа крови с гноем, разлившаяся на всю длину ноги, и шириной около двадцати сантиметров.
   Свет в умывальнике не был включен. Игорь наклонился и посмотрел на лицо зэка, сидевшего на полу, рядом с лужей крови.
   - Алик, ты? Что с тобой? Тебе помочь? - спросил Игорь, увидев бледное лицо Алика.
   Игорь потянулся уже помочь ему подняться с пола, но услышал какой-то измученный его голос.
   - Не надо, Игорь... Не смотри... Уйди сейчас, пожалуйста. Мне и самому на это смотреть противно... Уйди, пожалуйста. А? -
   Игорь стоял, не понимая, как же уйти, когда надо помочь.
   - Ну, иди. Иди ты, не стой, - вновь услышал он голос Алика и вышел из умывальника.
   - Закрой дверь, и иди в палату, - услышал он вновь голос Алика. Он закрыл дверь в умывальник, и пошёл к себе в палату.
   "Видимо уже невмоготу было от боли, раз сам себе такой нарывище выдавил", - подумал Игорь, садясь на свою кровать. Он вспомнил, что в выпачканных кровью пальцах руки Алика было что-то зажато. "Наверное, обломком мойки (лезвия бритвы) сам сделал себе надрез на нарыве", - решил он. Забыв о чтении, Игорь сидел на кровати. Вскоре послышались шаркающие, и как бы прихрамывающие, шаги из туалета. Игорь пошёл к распахнутой двери палаты и увидел Алика, идущего в халате, с голыми ногами и в больничных шлёпках.
   - Тебе помочь чем? - тихо спросил его Игорь.
   - Не надо, - ответил Алик бледными губами на бледном лице, - Спасибо. Я уже сам всё сделал. -
   И Алик прохромал по коридору в свою палату. Игорь вернулся, и лёг на свою кровать, чуть расправив на ней тонкое серое одеяло. Читать уже не хотелось, и Игорь умылся и побрился. Когда он заправил свою кровать, послышался звук алюминиевых мисок, говорящий о том, что скоро будут развозить дневные пайки и завтрак.
   После утренней пшённой каши Игорь лёг поверх одеяла и заложил руки за голову. "Как хорошо пишет этот Денисов, - думал Игорь, - Как красиво и чётко он выстраивает свои обоснования. Но кто он такой? Даже аннотации нет никакой в книге. Даже не известно его имени и отчества. В.В. Денисов, - и всё.
   Ср...е коммунисты. Даже этим хотят принизить нормальных людей. Если бы какую-нибудь книжонку написал Топтыгин или Косыгин, тогда бы и обложка была другая, и похвал от ж...лизов было бы больше, чем написано текста в самой книжонке. Но Денисов молодец. Как он хорошо пишет. Учиться у него нужно.
   Учись, урод. Тебе тоже нужно будет "на воле" свою работу написать. Ты должен будешь написать её ещё лучше, и понятнее. Даже для идиота. Учись, как последовательно излагает нормальный человек свои обоснования. После этого выводы становятся просто очевидными даже дураку. А я просто обязан буду написать свою работу понятной любому взрослому человеку. А может быть и молодёжи.
   Как странно всё получилось, что это понял я, зэк, да ещё с таким сроком, да ещё и в зоне. А может быть это - удел раба - понять причины и сущности всего отвратительного в человеческом мире?
   Ладно. Хватит думать бесполезные думы... Ты ещё сам многого не сформулировал чётко. Поэтому и недостаточно у тебя ещё всё систематизировано. Увлекся, вон, работой с бабой...
   Да ладно уж. Поработаю немного с этой красотой. Может быть и в мозгах от этого немного просветлеет. Ладно. Надо сходить и покурить. А то никотиновой кислоты уже не хватает в организме".
   Игорь сходил в умывальник и покурил, думая о книге. Придя в палату, он вновь взялся за чтение и прочёл книгу до обеда. Книга произвела на него колоссальное впечатление. Она дала ему новые знания о многих социальных работах в мире Запада. Денисов поразил его чётким логическим построением своих высказываний и доказательством очевидной нелогичности модных тогда социальных теорий. Он легко "разбивал" их "в пух и прах", логически последовательно делая выводы об их ложности или, другими словами, об их несостоятельности. От этой книги у Игоря как бы просветлела голова. Он был очень рад, что в мире есть такие люди, как Денисов, которые являются ниспровержителями социальной лжи, самой страшной лжи в мире.
   Обедая, Игорь думал о том, что нужно будет ещё раз перечитать книгу Денисова. Он с благодарностью вспомнил Алика, который подарил ему эту замечательную и нужную ему книгу. Идя после обеда к Светлане Ивановне в кабинет, Игорь забыл о своей "маске", и лицо его, по-видимому, было несколько одухотворённым.
   Он, как всегда, постучал в дверь, и, услышав "да-да, войдите", вошёл в кабинет.
   - Здравствуйте, Светлана Ивановна, - поздоровался он.
   - Здравствуйте, Игорь, - ответила Светлана Ивановна, повернувшись к нему, и села полубоком на своём рабочем стуле, - Ну, вот. Баранчин подписал на вас "заявление". А вы говорили, что он не подпишет. Теперь вы уже официально мой помощник, - говорила она, улыбаясь, - Так что... теперь это уже и ваш кабинет, как и мой. Только у вас работа без зарплаты. -
   - Ну, раз его об этом сам "хозяин" попросил. Чего ж ему не подписать? - сказал Игорь, снимая больничный халат и одевая белый "рабочий".
   Игорь прошёл на своё рабочее место и сел за свой стул. Светлана Ивановна сидела и улыбалась ему. "Как жаль, что я отучился улыбаться, - подумал Игорь, - Можно было бы и улыбнуться ей в ответ. Но, лучше не надо, а то получится какая-нибудь гримаса".
   - Вы сегодня в каком-то хорошем настроении, - заметила Светлана Ивановна, - Наверное, письмо из дома получили? -
   - Да нет, - ответил Игорь, - Просто книгу хорошую прочитал. -
   - А о чём книга? -
   - Вам это будет неинтересно, - сказал Игорь, - Вы такое навряд ли читаете. -
   - У меня дома есть хоть и небольшая, но всё же хорошая библиотека, - улыбнулась Светлана Ивановна, - Есть Золя, Мопассан, Пушкин, Лермонтов, Толстой,... -
   - Беллетристика меня уже давно не интересует, - прервал её Игорь, - Меня интересуют книги по философии, социологии,... словари... У вас есть что-нибудь такое? -
   - Нет. Такого у меня нет, - ответила она, удивлённо посмотрев на Игоря.
   - Жаль, - сказал Игорь, без видимого сожаления, - Ну, что мне сегодня делать? -
   - Ах, да, - с улыбкой, как бы спохватилась она, но было видно, что это не столь важно, - Протянете сегодня несколько гильз на "Самсоне". Я принесла литые заготовки. Их я отливаю в городе, в зубной поликлинике. Здесь у нас нет печи для отливок. Вот и приходится носить туда, и отливать там и заготовки, и литые зубы. И пластмассовые протезы там же отливают. Здесь можно лишь обрабатывать всё. Спаивать зубы и коронки, и подгонять по размерам пациентов. -
   - А что это за печь для отливок? - спросил Игорь.
   - Да, - ответила Светлана Ивановна, - Здесь её и поставить-то негде было бы. Называется печь Денисова, для плавки и разливки металла в формы. Я сюда как-нибудь книгу по.зубопротезированию принесу. Там всё написано. Если вам будет интересно, то можете и почитать. -
   - Принесите, - сказал Игорь, - Мне будет очень интересно. -
   "Опять Денисов, - подумал Игорь, - Смотри-ка, уже два человека с такой фамилией, за два дня... Талантливые люди с такой фамилией. А может быть и родственники. Хотя, все мы на этой Земле родственники. Только различных степеней родства".
   - А я сегодня ещё научу вас, как из протянутых по размеру гильз нужно делать коронки, - сказала Светлана Ивановна, улыбаясь, и весь вид её говорил о том, что сегодня она научит Игоря тому, чего он уже не знает, - Я для этого и молоточки, и наковаленки уже приготовила, - кивнула она на рабочий стол, на котором всё это и находилось, - А наковаленку и молоточки для вас мне пришлось из дома везти. Такую тяжесть. Хорошо, что случайно встретился один мой старый знакомый, и меня до ворот колонии на своей машине подвёз. -
   "Старый знакомый, - подумал Игорь, - У тебя семья, прекрасные дети. Муж, наверно, тоже прекрасный человек. А ты к старому знакомому случайно в машину одна садишься, - он мельком взглянул на Светлану Ивановну, и отвёл взгляд на рабочий стол, - А если бы он тебя не на работу, а куда-нибудь ещё завёз? Или в машине завалил на сидении в укромном уголке? Какие вы, бабы, на машины, на кабаки, и на богатеньких Буратин падкие... Неужели и она такая?", - пронеслось в голове Игоря, и он опять посмотрел на Светлану Ивановну.
   - Это - муж моей хорошей подруги, - продолжала она говорить, дотягиваясь в это время рукой до литых заготовок зубов, лежащих на столе, - Мы с ними в одном подъезде живём. У них сын ходит с нашим сыном в один детский сад. В одну группу. -
   "Заметила, наверно, мой взгляд, - подумал Игорь, - У тебя же, у идиота, всё всегда на роже написано, - ругнул он себя, - А может быть и, действительно, это её хороший знакомый? Чего это я на неё окрысился? Уже и забыл, кретин, как люди и живут-то на воле. Не надо лазить со своими грязными мыслями в её жизнь. Она - человек. И неплохой человек. И она сама знает, что и как. А ты - зэк и ублюдок. Так что не суйся в её личную жизнь".
   - Вот, - сказала она, держа литую из какого-то металла заготовку в руке, - Видите? Вот сверху зуб. Такой же зуб, как и у пациента. Он, видите, отлит как бы на ножке. Гильзу, если она для резцов, - то прогоняешь её диаметром до ширины вот этой, самой широкой части, которой человек кусает пищу. А если для клыка, то чуть потоньше. Гильзу для резцов потом чуть сплющиваешь молоточками на наковаленке, - и зуб проходит в неё, для того, чтобы потом гильзу аккуратно обстучать вокруг зуба, и придать ей форму коронки, -
   Светлана Ивановна посмотрела в лицо Игорю, как бы для того, чтобы удостовериться, понятно ли она ему всё объясняет, - Нержавеющий металл у гильз достаточно мягкий, чтобы "обжать" его молоточком по заготовке зуба. Но и металл у литых заготовок несколько хрупкий, поэтому обжимать гильзу нужно аккуратно, чтобы не сломать отлитую форму заготовки зуба. А затем, нужно уже "обжатую" молоточками коронку ещё раз окончательно обжать... Для этого нужно коронку на заготовке вставить в отлитую матрицу для этого зуба. Вот они. И на наковаленке уже окончательно обжать коронку по этой форме тяжёлым молотком, ударяя молотком по ножке, с которой отлит вместе литой зуб. Я понятно объясняю? Я потом ешё буду объяснять, и всё вам покажу, как надо это делать. -
   - Не надо, Светлана Ивановна, - сказал Игорь, - Вы и так уже мне всё хорошо объяснили. Я немного и чеканкой успел позаниматься, поэтому всё это для меня немного знакомо. А когда начнём делать коронки, я буду видеть, как вы это делаете, и быстро пойму, если буду делать что-нибудь не так. А сейчас, давайте, я протяну гильзы. -
   - Только "протягивать" их надо медленно, а не резко, - сказала Светлана Ивановна с таким видом, что хоть этим она скажет что-то новое для Игоря, - А то... -
   - А то у гильзы просто оторвётся донышко, - закончил за неё Игорь.
   - Даже и это вы знаете! - сказала Светлана Ивановна, улыбаясь, как бы "в сердцах", и откинулась на спинку стула. При этом она, как-то по-женски, хлопнула ладонями сверху себя по ногам. От этого две нижних пуговки её халата выскочили из петель, и обнажилось то, что было под её халатом.
   Игорю бросилась в глаза обтянутая тонкими колготками телесного цвета верхняя часть сдвинутых женских ног, и в конце линии их соединения, бросился в глаза тот маленький "интимный треугольник". Под плотно натянутыми колготками был виден белый треугольник женских трусиков, с выделенным на них ажурным орнаментом, который чётко выделялся на её лобке.
   Кровь тут же застучала в висках Игоря, и он быстро отвёл глаза на лицо Светланы Ивановны. Но боковое зрение уже автоматически видело тот манящий треугольник, который отключает разум у мужчин. Светлана Ивановна, улыбаясь своей очаровательной улыбкой, смотрела на него. А его боковое зрение не хотело расставаться с той манящей картиной, которая была ниже его взгляда. Кровь забила барабанами в его висках, а между его ног уже рвался на свободу тот, который вообще не подчинялся ему. Его невозможно было усмирить.
   "Надо как-то успокоиться... Надо закурить, - замелькали мысли в голове Игоря, - Но ты же не можешь сейчас встать! У тебя же "пирамида" будет впереди! Делай же что-нибудь!!! Быстрее!!!".
   - Я сейчас. Только покурю, Светлана Ивановна, - заговорил Игорь, и, повернувшись, поднял руку и нажал кнопку пускателя. Но она не нажималась. Нужно было чуть привстать, и нажать её сильнее. Но и привставать было нельзя, и Игорь, упершись правой рукой в толстый торец крышки стола, всё же смог нажать указательным пальцем левой руки неподдающуюся кнопку пускателя. За окном затарахтел компрессор. Игорь вытащил из верхнего кармана халата пачку сигарет, и глянул на Светлану Ивановну. Пуговицы её халата были уже застёгнуты. Игорь увидел это, смотря лишь ей в лицо. А на её лице была всё та же обаятельная улыбка.
   - Хорошо, - сказала она, - Вы пока тут покурите, а я скоро приду. -
   Она поднялась со стула, прошла до двери, и вышла из кабинета, не обернувшись назад. Игорь смотрел ей вслед, когда она шла к двери, а его глаза "сами смотрели" на её покачивающиеся бёдра и ягодицы. Взгляд художника уже "сам снял" с неё все одежды. А кровь при этом "кувалдами" стучала в его голове. Её женская фигура выделялась широкими бёдрами, которые были равны ширине её плеч. А чуть завышенная её талия и плавный переход от неё к широким бёдрам, делали её ноги как бы длинее. Такая женская фигура сама собой разжигала в мужчине страстный взгляд и страстные мысли.
   Игорь встал со стула, и чтобы избавиться от пирамиды, образовавшейся ниже его пояса, повернулся спиной к двери и стал левой ногой на сиденье своего стула. Он быстро достал из смятой пачки сигарету и прикурил её. Сделав несколько больших затяжек дымом, он почувствовал, что начал немного успокаиваться. "Фу-у-у-у" - глубоко выдохнул он воздух, который как бы переполнял его грудную клетку.
   "Ну вот и хорошо, - подумал он, - Вроде бы успокаиваюсь... Чего это она без юбки, в одной комбинации? - вспомнил он розовые кружева выше белого интимного треугольника, - Ладно, успокаивайся и не думай больше об этом. Сейчас же лето. И в трусах у тебя уже сыро... Природная "смазка". Лишь бы не просочилась чего через спортивное трико. Когда в конце "работы" буду переодевать халаты, надо будет отвернуться. А может всё и высохнет за это время. А может пятнышко какое будет? Лишь бы она больше ничего не "засветила". А то на одной ноге придётся стоять, а другую поднимать коленом вверх... Ну, ладно. Всё. Не надо больше зыркать глазами куда не надо. И забыть об этом".
   Игорь убрал ногу со стула и почувствовал, что его "непокорный и своенравный член его семьи" уже успокаивается. Игорь затушил сигарету в пепельнице и, чтобы отвлечься, протянул на "Самсоне" все гильзы по отлитым заготовкам зубов пациентов. Их было семь штук. "Не так уж и много работы", - подумал Игорь, усаживаясь на свой рабочий стул.
   Вскоре пришла Светлана Ивановна. Она совершенно не подавала вида, что поняла то, чем вызвала у Игоря бурю сексуальных эмоций несколько минут назад. Она также как и всегда обаятельно улыбалась, и сев на свой стул показала Игорю, что гильзу нужно сначала подрезать кусачками-бокорезами по длине зуба. Затем она стала "обтягивать" на наковаленке молоточками коронку вокруг зуба на литой заготовке. Игорю хватило двух минут, чтобы понять этот процесс и начать работу самостоятельно. До этого он мельком заметил, что Светлана Ивановна пришла уже в серой юбке, низ которой был виден из-под её белого халата. "Вот так-то будет лучше", - мелькнуло в голове у Игоря. Он работал тремя разными молоточками, и вскоре коронка на крупный, наверное, на верхний резец какого-то пациента, была готова. Игорь окончательно обжал заготовку коронки в металлической матрице большим молотком.
   - Взгляните, Светлана Ивановна, - сказал Игорь, сняв коронку с зуба заготовки, и положив её на стол, ближе к ней, - Так пойдёт? - спросил он.
   - Я просто не могу вами нарадоваться, - сказала она, рассматривая сделанную Игорем коронку и обаятельно улыбаясь при этом, - Вы как будто тоже заканчивали такое же мед. училище как и я. Признавайтесь же... Ну? - посмотрела она, как-то лукаво, в глаза Игоря своими большими карими глазами и улыбаясь своей обаятельной улыбкой.
   - Да зачем бы мне было бы это скрывать от вас? - спросил Игорь, - Я сделал это впервые. -
   - У вас действительно золотые руки. Я просто поражаюсь вами. -
   - Да, что вы, Светлана Ивановна, - спокойно сказал Игорь, - Это у вас золотые руки. Вы же меня этому научили. -
   - Давайте тогда больше не будем хвалить друг друга, а то перехвалим, - улыбалась она, - Я просто очень рада тому, что встретила такого хорошего человека, как вы. И мне очень приятно с вами работать. -
   - Мне тоже приятно с вами... работать, - тихо сказал Игорь.
   - А мне тут уже медсестра сказала, что вы здесь в школе художником работали, - взглянула на Игоря Светлана Ивановна, - А вы мне говорили, что места художника в колонии нет. -
   - Смотри-ка, - ухмыльнулся Игорь, - Уже кто-то этой медсестре на ухо нашептал... Я же её и не знаю совсем... Да и художник в школе - это вовсе не художник зоны. Да и попал я туда как-то случайно. -
   - Расскажите мне, пожалуйста, - попросила Светлана Ивановна, изобразив как бы просящую детскую мимику на лице, - Вы так интересно умеете рассказывать. А я вам потом тоже что-нибудь о себе расскажу. Хорошо? -
   - Хорошо, - ответил Игорь, только я кратко буду рассказывать. А вы спрашивайте о чём-нибудь, если вам интересно будет... -
   - Ой! Как хорошо! - Светлана Ивановна сделала быстрые движения кистями рук, как будто захлопала в ладоши, а глаза её выражали неподдельный восторг и интерес, - Я буду работать, и слушать вас. Вас могут прервать только лишь пришедшие ко мне пациенты. Но как их не будет, - вы опять продолжите. Хорошо? -
   - Попробую, - ответил Игорь.
   - Ну, тогда начинайте, - как бы нетерпеливо сказала Светлана Ивановна, мило улыбнувшись ему, - А то я уже вся сгораю от нетерпения. -
   - Я пришёл в эту зону этапом с Алтая, - начал тихо говорить Игорь, обстукивая молоточками гильзу на литой отливке зуба, - На "распределении" в кабинете у замполита было много всяких начальников. Замполит листал моё дело. "Ой, ты! Боксёр", - сказал он тогда, как-то презрительно... "А давайте мы его в отряд к капитану Яблонскому направим", - сказал тогда ешё кто-то, - "Он ведь у нас тоже боксёр. Вот и посмотрим, кто кого нокаутирует". Они тогда все весело захохотали, а я, таким образом, попал в отряд на местную промзону. Моя бригада работала на штамповочных станках. Все станки были уже так изношены, что срабатывали самостоятельно.
   А бугор и мастер только и делали, что подгоняли всех быстрее работать. В первый же день, как я пришёл, один работяга обрубил себе палец штампом. На другой день, - опять кто-то отрубил себе два пальца. А зэк, возле которого я сидел и учился, рядом со штампом, на котором тот работал, сказал мне, что почти каждый день кто-нибудь отрубает себе пальцы, и мне надо к этому привыкать. У него у самого не было четырёх пальцев на правой руке. Он тогда мне сказал, что у него они были обрублены неровно, и он сам их потом подровнял на большом штампе... "Зато я неделю потом на кресту побыл", - сказал он тогда, как-то радостно... "Идиот", - думаю, - "Чему тут радоваться? Своим увечьям?"...
   Когда меня посадили за штамп, я не стал гнать норму, а работал неспеша и аккуратно. Бугор и мастер меня тоже подгоняли, но не орали, как на других работяг. Меня тогда уже какие-то зэки проверили пару раз, за бараком. Для меня - легко вырубить человека одним "щелчком" по бороде... Это делается уже как бы автоматически. Вот больше никто и не совался ко мне на рожон.
   Поработал я там, и за месяц человек десять или больше обрубили себе пальцы. Думаю, надо как-то менять это место работы. Но как это сделать здесь? Я ведь не знаю. Начнёшь с кем-нибудь разговаривать, - или дураками притворяются, или начинают растопыривать пальцы веером.
   Думаю, ну и попал же ты в зону, где одни уроды. Дома, на Алтае, я знал многих ребят, которые сидели, но с ними можно было спокойно разговаривать, и они многое рассказывали, как живут в зонах и в тюрьмах. А здесь я увидел столько всякого сброда, что решил жить "сам на сам", и разбираться во всём самостоятельно. -
   Игорь посмотрел на Светлану Ивановну, которая так же, как и он, стучала своими молоточками по заготовке.
   - Вам, наверно, неприятно слушать такие рассказы, да и не интересно, наверное? - спросил Игорь, которому как-то не хотелось вновь пережёвывать уже пройденное им, которое, в принципе, и не заканчивалось, а лишь продолжается.
   - Нет-нет! Что вы, - отозвалась она, - Мне это очень интересно! Я вас очень внимательно слушаю. Я бы бросила работать, но так, возможно, я тогда только буду мешать вам рассказывать. Пожалуйста, рассказывайте... А? -
   Игорь увидел искренность в её больших карих глазах, с длинными, подкрашенными чёрной тушью ресницами, и глубоко вздохнул.
   - Ну, что ж, слушайте, - сказал он и продолжил рассказ, - Барак того отряда, где я был тогда, стоял своим торцом почти напротив крыльца барака школы. А я случайно как-то услышал, что в школе есть ставка художника, а художник, который работал на этой ставке, должен скоро уходить или "на химию" или "на посёлок". Я начал приглядываться к школе. Смотрю, - там работают два шныря, завхоз и художник. Я стал присматриваться к ним -
   - А кто это такие, шныри? - спросила, прервав его, Светлана Ивановна, - Это которые везде шныряют, что ли? Ну, шустрые такие... Да? -
   - Нет, - ухмыльнулся Игорь, - Шнырь - это дневальный. Ну... Как бы это вам объяснить? Ну, как техничка на воле, которая полы моет, мусор убирает. Только здесь - мужского пола. -
   - А-а-а, - протяжно сказала она, улыбаясь, - Понятно... У нас ведь здесь, в санчасти тоже такой есть... шнырь... Только он что-то мне не нравится. Лицо у него какое-то. Как у подхалима. -
   - Вот-вот, - вновь ухмыльнулся Игорь, - Это и есть "шнырь"... Не болтайте ничего рядом с ним лишнего. Может он кумовка. Да и вообще. И с другими зэками рядом не болтайте лишнего. -
   - А что такое "кумовка"? - вновь спросила Светлана Ивановна, - Я ведь и этого не знаю. -
   - Кумовка - это зэк или вольнонаёмный стукач, который работает на кума. Ну, стучит на зэков или на вольных куму, - пояснил Игорь, и, подумав о том, что и это будет непонятно, начал пояснять чуть подробнее, - Главный кум, - это начальник оперативно-режимной части. У нас в зоне это Баранчин. Его два заместителя, - начальник оперативной и начальник режимной части, - это уже кумовья. А офицеры, работающие в этих частях, - это уже подкумки. Понятно? -
   - Понятно, - улыбнулась Светлана Ивановна, - Значит, я сегодня утром была у главного кума. Но из-за того, что я подписала у него "заявление" и сказала несколько хороших слов о вас, я же не стала от этого кумовкой? -
   - Нет, конечно, не стали, - тихо сказал Игорь, - Но лучше не говорите кумовьям вообще ничего. Они потом могут использовать в своих делах любую информацию, которая к ним стекается. Как, например, информация о том, что вы хорошо относитесь ко мне. Если бы вы этого ему не сказали, то он бы и не знал об этом. А если ему когда-нибудь понадобится эта информация, то он уже не будет ломать себе голову для её выяснения. -
   - Ой, как здесь у вас... Даже как-то страшно стало, - повернулась к нему Светлана Ивановна, и приложила руку к своей груди, - Я даже об этом как-то и не задумывалась. Как хорошо, что вы мне всё это объяснили. А то я, действительно, болтаю обо всём, не задумываясь. А ведь здесь и вред этим можно кому-нибудь случайно нанести, - она посмотрела в глаза Игорю и сказала, улыбнувшись, - Хотела вас чему-нибудь новому научить, а получилось так, что сама у вас учусь. -
   - Да вы бы и сами всё это быстро поняли, - сказал Игорь, - Светлана Ивановна, ничего, если я сейчас покурю? -
   - Игорь, - сказала она, мило улыбнувшись, - Пожалуйста, не спрашивайте меня больше об этом. Вы здесь работаете, и можете курить здесь, когда вам будет угодно. А то мне даже как-то неудобно становится оттого, что вы постоянно спрашиваете меня об этом. Я ведь тоже курю, и не боюсь запаха дыма. Да его всё равно весь вытягивает на улицу. -
   Игорь встал, нажал кнопку пускателя на вытяжном шкафу, и закурил. Он повернулся спиной к двери и смотрел на Светлану Ивановну, которая работала, стуча своими молоточками.
   - А что это вы на меня так пристально смотрите? - спросила она, улыбаясь, и чуть повернув свою голову, а затем опять отвернулась к рабочему столу.
   - Извините, - тихо сказал Игорь, - У меня, наверное, неприятный взгляд? -
   - Да что вы такое говорите? - повернулась она к нему уже полубоком и с милой улыбкой, как бы стыдя его за эти слова, - Мне, наоборот, нравится, как вы на меня смотрите... Просто я жду, когда вы продолжите свой рассказ, а вы всё молчите. -
   - Сейчас продолжу, - сказал Игорь и затянулся дымом сигареты.
   - Ой... Вот теперь уже вы извините меня за мою бестактность, - сказала она, приложив к груди свою руку и отвернулась к столу, - Курите спокойно. А потом и дорасскажете. -
   "Как мне бы хотелось вот так положить руку тебе на грудь, - как-то само промелькнуло в голове Игоря, - Да что это я? Заткнись, скот. Выкинь эти мысли из головы, - ругнул он себя следом, - Да, что-то я начал расслабляться. Надо взять себя в руки". Он отвернулся к шкафу, и, докурив сигарету, затушил маленький окурок в пепельнице. Сев за своё место, он начал прерванную им работу. Светлана Ивановна повернула к нему своё лицо, с ожидающей улыбкой, и Игорь, заметив это, спросил, - Так на чём я остановился? -
   - На том, что вы начали присматриваться к работникам школы, - напомнила она.
   - Да... Вспомнил, - сказал он, и продолжил рассказывать, - Как-то, когда завхоз и художник куда-то ушли из школы, я зашёл туда. Дверь была почему-то не закрыта. Сразу, почти у самой двери, я увидел шныря, который был маленького роста. Я поговорил с ним, сказал, что я художник, и спросил, можно ли мне устроится в школу, когда уйдёт работающий сейчас художник. Я тогда совершенно ничего не знал о зоне.
   Шнырь сразу всё понял и решил из меня что-либо выдоить для себя. Он сказал мне, что он может всё устроить, но только не сразу, что сразу ничего невозможно сделать. "Ты же понимаешь, что это зона? Никому об этом только не говори. А я всё устрою", - пообещал он мне, дураку. Когда он вытянул у меня половину моей отоварки с магазина, лишь тогда я понял, насколько я ещё глуп, и как мало я знаю ещё эту неизвестную мне зоновскую систему.
   Вскоре в отряде начал ходить какой-то зэк и записывать тех, кто хочет учиться в школе. Я подошёл поближе, и по разговорам зэков понял, что документов ни у кого нет, и можно пойти в любой класс, который ты назовёшь... Скажешь, что ты закончил пять классов школы, - и тебя запишут в шестой... Многие зэки, которые уже порядком отсидели, не хотели, почему-то, непонятно тогда для меня, ходить учиться. И это несмотря на то, что учащиеся школы освобождались на время учёбы от обязательных для всех хозработ по уборке территории. Для меня же это было тогда необходимо. К тому же, я подумал, что неплохо было бы и походить в школу, и хорошенько вспомнить те предметы, которые я когда-то уже проходил. И я сказал, что у меня восьмилетнее образование, и был записан учиться в девятый класс. -
   "Для чего это я так подробно ей всё рассказываю? - пролетела мысль у Игоря, - Да нужно было ей это, как пятое колесо в телеге... Расскажи ей всё это кратко и побыстрее. Что ей? В зоне сидеть, что ли?".
   Он взглянул на Светлану Ивановну, и продолжил:
   - В общем, получилось так, что в этой школе я быстро разочаровался. В ней основным показателем была не успеваемость, а явка зэков в школу. Половину каждого урока учителя выясняли, почему кто-то и когда-то не был на занятиях, и кого и почему нет в данный момент. Остальные пол урока учителя объясняли, где, и в какой книге искать новый материал, и редко сами что-нибудь преподавали. Я понял, что зря трачу своё время.
   Я пошёл к завучу школы, она там самая интеллигентная женщина, и хороший учитель по литературе. Я ей сказал, что соврал о своём образовании, что разочаровался в самой школе, и попросил её отчислить меня. А она мне сказала, что сама хотела сегодня со мной поговорить, потому что написанное мной сочинение по литературе где-то там, у них, было признано лучшим сочинением по всем исправительно-трудовым колониям области. Но мол, в конце моего сочинения нужно ещё прибавить то, что она написала на листочке.
   Я ей прямо сказал, что переписывать ничего не буду, так как прошу её просто отчислить меня из школы. Тогда она давай меня спрашивать, кто я такой и откуда, и кем я был на воле. И как только узнала, что я работал "на воле" ешё и художником, попросила меня нарисовать ей один стенд о русском писателе-драмматурге Александре Островском.
   Она сказала, что выделит мне для этого помещение, даст все материалы, которые только она найдёт, и я буду ходить не на уроки, а буду заниматься стендом, который ей нужен будет через две-три недели. Стенд должен быть лишь нарисован и разлинован. Она также сказала, что Островский, - её самый лучший писатель, что, по её мнению, он самый лучший драматург в царской России, а может быть, и вообще, в России.
   Я согласился, и она повела меня в комнату, где всё было завалено книгами старых учебников. Она отдала мне от неё ключ, и сказала, что это старые учебники, и их можно сбросить через люк в подполье, и это тогда будет мне комната, где я смогу делать стенд. Она сказала, что покажет меня завхозу школы и дневальным, и я смогу приходить и работать в этой комнате в любое время, свободное от работы до отбоя в зоне.
   Она попросила меня немного подождать, а потом привела завхоза школы и шнырей, чтобы они всегда меня пропускали свободно в школу, даже в субботу и в воскресенье, от "подъёма" и до "отбоя". Сказала им, что ключ от кабинета у меня есть.
   Из художественных материалов в школе оказалась лишь синяя и зелёная тушь, простые карандаши, стирательные резинки и несколько ручек с самыми широкими плакатными перьями. А стенд должен был быть на четырёх склеенных листах ватмана.
   Я не знал, что мне делать. Ладно, из широких перьев можно выточить узкие, и любых размеров по ширине. Но как можно такими двумя цветами сделать хороший стенд, я тогда не мог себе даже и представить. -
   Игорь прекратил говорить, потому что опять подумал: "Ну, зачем ты ей это рассказываешь? Разве это может быть интересно для вольного человека? Там же, на воле, у них всё по-другому. Надо заканчивать эти дурные для неё истории".
   - Ну и как же вы это сделали? Ведь это действительно невозможно! - посмотрела на него Светлана Ивановна, - Вы так интересно рассказываете... А останавливаетесь на самом интересном месте. Вы нарочно так делаете? - улыбаясь, спросила она.
   - Да нет, - смутился Игорь, - Просто как-то так получилось... Я долго ломал голову, и, наконец, придумал. На первом листе ватмана я нарисовал синей тушью портрет Островского. Я нарисовал его, используя технику рисунка акварелью, когда оттенки краски зависят от количества воды, в которой её разводят. А для рисования были лишь плакатные перья разных размеров, которые, я обточил на работе на наждачном станке, из широких перьев. Поэтому мне пришлось использовать технику письма маслом, которая ведётся как бы грубыми толстыми мазками кистью, а кисти при этом должны быть разной ширины. Эта техника называется "а ля прима". Но теперь я делал это для рисования портрета плакатными перьями.
   Ну, а все рамки для стенда и для статей стенда, я выполнил графически, используя многолинейность одной широкой линии, которая состояла из трёх-четырёх более тонких параллельных линий. Заголовок стенда я сделал из зелёных букв, обведённых синей окантовкой, с небольшим отступлением, чтобы была ещё как бы и белая окантовка букв. Когда я нарисовал портрет и написал название стенда, то понял, что времени у меня ещё много для того, чтобы лишь расчертить тушью сами рамки. И я приходил тогда в школу, в эту, как бы в "свою" комнату, и просто читал многие старые учебники. Я немножко там тогда и отдохнул от зоны.
   Когда же я показал Галине Константиновне, так зовут завуча школы, стенд, который был не склеен, потому что не было клея, то она пришла просто в восторг. Она сказала, что вообще не ожидала такого. Она была даже немного шокирована тем, как можно так красиво, броско и ярко сделать стенд лишь двумя такими тёмными красками. А портрет Островского просто восхитил её. Она сказала мне, что хочет, чтобы я был художником школы, потому что два дня назад бывший их художник ушёл "на химию". Что она прямо сейчас пойдёт и позвонит замполиту колонии, в ведении которого находятся все назначения в школу, чтобы встретиться с ним для того, чтобы он назначил меня художником-библиотекарем школы. Вот так, через день я и был назначен на эту воровскую должность.
   - А почему вы говорите на воровскую? - спросила Светлана Ивановна, недоумённо, - Там что? Надо было что-то воровать? -
   - Нет. Что вы! - ухмыльнулся Игорь, - Воровской она называется зэками потому, что такую работу, уже, как бы запланировано, занимают авторитетные зэки, которые хорошо знают и зону, и зэков, и лагерное начальство. У таких зэков уже имеются, как говорится, и свои прочные связи.
   А я был тогда, как говорят в зоне, ещё "щегол", который только что пришёл в зону, и, не зная ещё ничего как следует, устроился на такое тёпленькое местечко, о котором другие мечтают годами. Другой бы зэк там просто отдыхал, а я маймулил с утра до ночи, как проклятый.
   За семь лет существования тогда этой зоны, в школе был лишь один кабинет, у которого был "паспорт"... То есть, любая комиссия, которая приезжала в школу с проверкой, не проверяла кабинет с "паспортом" по наглядному художественному оформлению. Я же, проработав в школе один год, оформил за это время семь кабинетов на "паспорта".
   - Почему же вы ушли оттуда? - удивлённо спросила Светлана Ивановна, - Вас же там, наверное, очень ценили? -
   - Вы так говорите потому, что вы, как и я когда-то, совсем не знаете зоны, - немного грустно сказал Игорь, - Здесь, за исключением считанных единиц, к которым относитесь и вы, все вольнонаёмные и администрация лагеря просто не считают заключённых за людей. Они считают, что заключённый просто обязан много работать, и лучше всего, чтобы он работал бесплатно. Чтобы он был простой рабочей скотиной, выполняющей беспрекословно любые их приказания. Чтобы он был рад лишь тому, что его когда-нибудь просто грубо похвалят за хорошую работу. И чтобы от этой похвальбы зэк начал бы работать ещё больше, ещё лучше и ещё быстрее.
   Вы, наверное, помните тот фильм, когда фашистский офицер говорит русскому пахарю, - "Будешь карашё рапотать, - будешь кушать белий булька, а будешь плёхо рапотать, - будем тебя немношько вешать"?... Здесь надо всегда "карашё рапотать", но без "белий булька", а "вешать" тебя могут хоть каждый день. Как здесь говорят зэки, - "и получил он за свою работу три года расстрела". -
   В это время в кабинет постучался и вошёл зэк-пациент, и Светлана Ивановна стала заниматься с ним возле маленького столика, на котором стоял "Самсон". В этот день было подряд три или четыре пациента, и пока Светлана Ивановна занималась с ними, Игорь закончил обтяжку всех коронок. Во время того, как она делала гипсовый слепок с зубов последнего зэка-пациента, Игорь включил вентилятор с компрессором, и начал курить у вытяжного шкафа.
   Он с интересом наблюдал, как она делает свою работу. Когда зэк в годах встал со стула, и Светлана Ивановна предложила ему сполоснуть рот и умыться под раковиной, то зэк, увидев курящего зэка "в вольном" кабинете, был просто шокирован этим. Он испугался того, что он будет при таком зоновском авторитете мыть свой поганый рот, как бы оскверняя этим вообще этот кабинет. Это явно прочитал Игорь у него на лице, и когда зэк, отнекиваясь, пошёл к двери, Игорь тихо сказал ему:
   - Нока-нока, погоди, - и зэк остановился и замер у двери, - Ты "мужиком" живёшь? - спросил его Игорь.
   - Да, - ответил зэк, не поворачиваясь.
   - Так иди к раковине и умой лицо, раз тебя врач об этом просит, - спокойно сказал Игорь, - А то пойдёшь из кабинета по зоне с вымазанным в гипсе лицом, как чухан, а не как мужик. -
   - Ага, - ответил зэк, и, подойдя к раковине, как-то быстро и неловко умылся.
   - А теперь вытри лицо вон тем полотенцем, и скажи "до свидания", - спокойно сказал Игорь.
   - До свидания, - сказал зэк, вытираясь полотенцем.
   - Ну, вот видишь, как всё хорошо, - тихо сказал Игорь, - Теперь ты знаешь, что в этом кабинете тебя никто никогда и словом не обидит. -
   - Ага... До свидания... Я пошёл, - закивал головой зэк-мужик, и как-то неловко вышел из кабинета.
   Больше в кабинет никто не постучал. Светлана Ивановна подошла к умывальнику помыть руки. На лице её не было улыбки.
   - Вот видите, Светлана Ивановна, что такое зона, - сказал Игорь, выпуская дым сигареты в вытяжной шкаф, - Как можно запугать человека до такого состояния? Ведь он же уже не человек. Он уже дрожащий раб. И таких в зоне сотни. Одних зэков, зоновские порядки превращают в баранов-рабов, а некоторые другие учатся здесь, как стать рабами-надсмотрщиками... Здесь как бы стараются вытравить из оступившихся людей всё человеческое. -
   - Да. Вы правы, - сказала Светлана Ивановна, вытирая руки "своим" рабочим полотенцем, - Я это сейчас ясно увидела, - затем она улыбнулась и сказала, - Ой... А я тоже хотела бы с вами покурить. Сейчас я пойду посмотрю, нет ли там ещё кого, а потом приду и покурю с вами... Вы не курите слишком быстро без меня. Хорошо? - попросила она, мило улыбнувшись, и вышла из кабинета.
   Светлана Ивановна быстро вернулась, и, сказав, что никого больше к ней нет, стала у вытяжного шкафа рядом с Игорем, спиной к двери, и закурила свою сигарету из пачки, взятой с верхнего швеллера вытяжного шкафа.
   - Больше не буду вам ничего рассказывать, - сказал Игорь, закуривая новую сигарету, - А то вы перестали улыбаться. У вас такая красивая улыбка. -
   - Нет-нет, что вы, - вновь заулыбалась Светлана Ивановна, - Мне очень нравится, как вы всё рассказываете. Это я просто о доме задумалась... Как там мои сейчас... -
   - А завтра я поговорю с Валентиной Григорьевной, старшей медсестрой, - заговорила она через минутку, - Она очень хорошая женщина... Я попрошу её, чтобы она вам здесь давала таблетки и делала уколы... Я не буду смотреть... И тогда вы сможете приходить сюда и до обеда. Если вам захочется, конечно... А как вы считаете? -
   - Я был бы рад, - ответил Игорь, - Там, в палате, всё равно делать нечего. Можно только книжку почитать. -
   - Её и здесь можно почитать, - улыбнулась Светлана Ивановна, - Так договариваться мне с ней? - спросила она, улыбаясь, глядя в глаза Игорю.
   - Договаривайтесь, если это вас не затруднит, - ответил Игорь, и какое-то подобие улыбки появилось у него на лице.
   - Вот и хорошо! Я завтра же с ней обо всём и договорюсь, - вновь заулыбалась Светлана Ивановна, - Валентина Григорьевна, как я поняла, здесь самый профессиональный работник. Наша фельдшер, Ангелина Матвеевна, всегда спрашивает у неё, как ей поступить с каким-нибудь больным, и какой поставить кому диагноз. И как скажет Валентина Григорьевна, так она и делает. Похоже даже, что у неё вообще нет никакого медицинского образования... Даже как-то странно всё это... Откуда же у неё тогда диплом фельдшера?
   - Здесь в зоне есть люди, которые сидят за подделку всяких разных документов, - сказал Игорь, - Любой диплом они сделали бы "одной левой"... А знаете, какое погоняло у фельдшера? - спросил Игорь, и, увидев недоумённый взгляд Светланы Ивановны, пояснил, - Ну, какую кличку дали зэки этой фельдшерице? -
   - Какую? - как-то заговорщически чуть наклонилась к нему Светлана Ивановна.
   - Баба-конь, - тихо сказал Игорь, и Светлана Ивановна тихо захохотала, зажимая свой рот ладонью.
   - Баба-конь, - борясь со своим смехом, тихо повторила она, - Действительно... Похоже на неё... А почему именно ей дали такую кличку? И конь, а не кобыла? -
   - Понимаете, Светлана Ивановна, - тихо заговорил Игорь, - Здесь сами условия существования зэков, как бы дают им "возможность" метко подмечать в людях их характерные и отличительные особенности.
   Современные зоны намного страшнее царской каторги... Вот представьте себе, как "живёт" здесь простой зэк. Каждый день ему нужно отдавать много сил на тяжёлой работе. А кормят его три раза в день пустой баландой из гнилой свеклы, и постной перловой кашей, которую называют ещё кирзой.... И так каждый день... Всё... Большего зэки ничего не видят месяцами и годами. Ни маргарина, я уже не говорю о масле, ни мяса, ни лука, ни чеснока. Этого нет и в зоновском магазине. Да, вообще, почти ничего нет другого. -
   - Но ведь это и родственники могут прислать в посылках, - возразила Светлана Ивановна.
   - Посылка зэку положена лишь после того, как зэк отсидит половину своего срока, - сказал Игорь, - Пять килограммов в год. Не более. Больше пяти килограммов нельзя. А то и вообще посылки могут лишить за такое "нарушение" из-за лишнего веса посылки. Бывало и такое. И продукты должны быть лишь в соответствии со специальным перечнем. "Неположенное" тоже не отдают зэкам. Сами едят и семьи свои кормят.
   Первую половину срока зэк имеет право получать лишь один раз в год бандероль, весом не более одного килограмма, в которой не должно быть продуктов питания. А то ничего и не отдадут "за нарушение". Я ещё ни разу не получал посылку, но скоро уже будет пол срока, и получу, если не "лишат" за что-нибудь.
   За эти годы я получил пять бандеролей. Заказывал тапочки, чтобы не ходить в носках зимой по холодному полу в бараке. В сапогах в бараках ходить запрещено, а носки рвутся за два дня. И их больше взять негде. Нитки с иголками, электробритву, майки, трусы, носки. А последний раз мне прислали вот эти трикушку с этой майкой.
   А когда зэк идёт на длительное свидание, то, если не знает, начинает наедаться всего, что ему привезли. Так делают те, кто мало "отсидел". Потом они не вылазят из туалета, потому что их организм уже отвыкает от нормальной пищи, и не может её переваривать. Со мной первый раз тоже такое было.
   Вот зэков и содержат впроголодь. А как же ещё проще человека можно заставить работать на тяжёлых работах? Это Высоцкий ещё написал в своей песне: "Здесь мерилом работы считают усталость". Вот зэки и пашут за хлеб, кислый и липкий, как пластилин, за баланду из гнилой свеклы и за кирзовую кашу, без всего прочего. И, к тому же, вся эта баланда и каша, которые не имеют даже и запаха масла, даже растительного, готовится на воде, с добавками в неё бромистых соединений, которые подавляют мужскую половую потенцию... В воде, которая идёт в зону имеются эти соединения. Их добавляют в водонапорную башню. -
   - Да-да, - сказала Светлана Ивановна, - Я сама два раза уже видела, как носили из машины какие-то бумажные мешки к водонапорной башне, которая рядом с колонией. Они поднимали наверх эти мешки на верёвке и высыпали из мешков какой-то белый порошок в люк наверху башни... А я тогда подумала, что это какую-нибудь пищевую соду засыпают, чтобы не было ржавчины в трубах. -
   "Значит, мои догадки были верны, насчёт засыпания именно в водонапорную башню", - подумал Игорь, и продолжал:
   - Я читал, что бромистые соединения способствуют замедлению сердечной деятельности... А раз это так, то у человека появляется как бы упадок сил в организме. Желудок требует пищи для повышения этих сил, а пища не даёт нужных результатов, а лишь ещё более ослабляет деятельность всего организма, который требует ещё пищи. Получается как бы "замкнутый круг". Вот поэтому зэки и привыкают к чаю, который хоть ненадолго, но хоть как-то разгоняет их сердце, и заставляет его биться быстрее.
   Но не каждый зэк имеет возможность пить крепкий чай ежедневно. Поэтому, при тяжёлой работе, организм зэка работает просто на износ. От этого возникают и болезни, и недомогания... А больной зэк, из простых зэков-мужиков, который приходит в санчасть к фельдшерице, слышит от неё лишь хохот-ржание и диагноз, что этот зэк просто симулянт. -
   - Да, - сказала Светлана Ивановна, - Симулянт - это у неё любимое слово. Я постоянно его слышу, как ни зайду к ней, - Светлана Ивановна уже давно затушила свою сигарету, и просто стояла рядом с Игорем и слушала его, - Больше не буду к ней заходить. Да мне и самой уже давно не хотелось заходить к ней в кабинет. Сейчас у нас недавно устроилась психиатром Антонина Петровна... Вот она мне нравится, как человек. Она даже предложила мне, и мы переодеваемся вместе с ней в её кабинете. У неё там стоит большой платяной шкаф, куда всё можно повесить на вешалках. -
   Немного помолчав, она спросила: - Значит, вы только силы отдавали, работая в школе? И ничего более, кроме работы, там и не видели? -
   - Нет, - ответил Игорь, - В школе я иногда умел "выкроить" время и для себя. Я там познакомился с хорошим парнем, который попросил меня научить его различным ударам... Я его учил этому после занятий, а он меня учил... Вернее, мы оба с ним учились... Только он у себя, он работает в зоновском Отделе труда, а я - у себя, - говорил Игорь, не всегда находя нужные слова, - Мы занимались с ним и обучением скорочтению, и аутогенными тренировками, и акупрессурой, и отбиванием чечётки, и многому чему другому.
   К тому же, я неплохо подружился с одним молодым учителем, который мне носил книги из обкомовской библиотеки. У его товарища по институту отец работал в обкоме... Там я начал читать книги по философии и социологии. Кстати, раньше меня от самого слова "философия" просто чуть ли не тошнило.
   Работая в школе, я не потерял время зря. Я там прочитал и "Капитал" Маркса... Хотя написал его Энгельс... А продолжать этот "Капитал" можно и до сегодняшнего дня, и ещё какое-то время в будущем, пока будут существовать деньги и денежные отношения между людьми... Прочитал и многие работы иных социологов и философов. В то время, когда я работал в школе, у меня появилась и основная цель в моей жизни. -
   - И какая это цель? Если это, конечно, не секрет, - спросила Светлана Ивановна.
   - Когда я освобожусь из зоны, - как-то просто сказал Игорь, - мне нужно будет написать книгу. Я просто обязан буду написать её. Это будет самая мощная книга, если можно так выразиться об этом. И она будет какое-то время самой мощной книгой в мире... Но потом люди станут писать ешё более мощные книги... Ну... И так и будет всё потом и дальше продолжаться. -
   - Конец приёма в санчасти, - прозвучал в коридоре голос зэка-санитара, - Всё. Выходим из больнички. Я закрываю входную дверь. -
   - Ну, вот. И конец рабочего дня, - сказала Светлана Ивановна, - Как-то быстро сегодня время пролетело. -
   Игорь затушил свой маленький окурок в пепельнице, подошёл к вешалке и переодел халат.
   - До свидания, Светлана Ивановна, - сказал он, прощаясь.
   - До свидания, Игорь, - ответила Светлана Ивановна, улыбаясь ему своей обаятельной улыбкой, - Мне так приятно было сегодня слушать вас и разговаривать с вами... А то, я раньше работала одна и не с кем было даже словом перемолвиться. Как в клетке, в этих четырёх стенах. Да ешё и решётка на окне. Я поэтому и дверь часто держала открытой нараспашку. -
   "Она - человек общения", - подумал Игорь, выходя из кабинета.
   СОВЕТ ДРУГА
   Игорь шёл с хоздвора и думал о том, что познакомился с ещё одним хорошим человеком в зоне. Это для него был очень редкий случай. В принципе, в зоне были и неплохие люди, но все их интересы были направлены лишь на то, чтобы выживать в этом мирке. Естественно, что в таком выживании, им, просто так, приходилось частенько заключать сделки со своей совестью. Таким образом, многие и привыкали к этому.
   Игорь, практически голодавший первые три года в этой зоне, знал, что такое настоящий голод, но заключать сделки со своей совестью он не мог. Он думал по этому вопросу так: "Если ты ненавидишь подлецов и мерзавцев, то, можно ещё как-то оправдать себя, если ты на подлость ответишь подлецу подлостью или на мерзость ответишь мерзавцу мерзостью. Но, копаясь в этом дерьме, ты и сам "выпачкаешься и провоняешь" этим же дерьмом. А если привыкнешь к этому, то сам можешь стать, в принципе, ни кем иным, как подлецом или мерзавцем.
   А, занимаясь после сделки со своей совестью самооправданием, ты всё равно выявишь в этом самооправдании ложь, и перестанешь тогда уважать сам себя. Ну, а если уже ты сам себя перестанешь уважать, то зачем тебе вообще тогда жить на этом свете? Чтобы есть, пить и спать, как любой из низших по развитию животных? Ведь если ты лишний раз не солжёшь в этом мире лжи, то лжи станет на одну ложь меньше. И, точно также, если ты не сделаешь ещё одну подлость в этом мире подлости, то и подлости будет на одну меньше.
   Ты должен многое познать и понять. Ты должен знать и хорошее и плохое для того, чтобы уничтожать это плохое. Ты должен заранее видеть, что подлец хочет совершить по отношению к тебе подлость. И когда он уже будет кусать тебя, своими подлыми зубами, - подставь ему тогда в его пасть камень, заранее приготовленный тобой для этой цели. Пусть он обломает об него свои подлые зубы.
   Таким образом, и ты сохранишь своё основное человеческое достоинство, свою совесть, и не потеряешь самоуважения, и в глазах окружающих людей также будешь иметь уважение. И ублюдкам не так-то просто будет уже жить, потому, что они уже будут бояться и будут задумываться, - а совершать ли им своё скотство в другой раз или нет?"
   Рассуждая, таким образом, Игорь не мог близко "сходиться" в зоне с теми, кто придавал большее значение "телесной" пище, нежели духовной. Поэтому он и продолжал жить в зоне "сам на сам". Сейчас же он думал о своём новом хорошем знакомом.
   - Как виртуозно он играет на баяне. Так просто, как будто дышит или воду пьёт... Смотри-ка, мне даже баян стал нравиться от такой игры... И чего ты раньше не познакомился с ним? Ну, да... Слово "комендант" говорило о том, что на этом месте сидит либо кумовка, либо тот, кто через влиятельных родственников "купил" кого-то из ментов.
   А зачем я иду в отряд? - подумал он, замедляя свой шаг, - Ведь скоро будет обед. Нужно будет опять, из барака идти сюда, к столовой... Лучше зайти к Юрке. Может быть, и в столовую вместе с ним сходим. А вечером нужно в санчасть сходить, за "колёсами", раз утром не получилось. А то, - с "креста" могут "снять". Не забывай, микитра бестолковая, - и он повернул в Отдел труда.
   Зайдя в кабинет, и поздоровавшись со всеми за руку, Игорь узнал, что первым пойдёт на обед Марк Яковлевич, а потом уже и Юрий с Геннадием. Игорь сказал тогда, что пойдёт вместе с ними, и присел на стул спиной к старому шкафу для бумаг. Юрий дал ему посмотреть газету "Правда" из четырёх листов, но двухдневной давности, и Игорь, настроив себя на скорочтение, быстро прочитал её, не найдя в ней ничего для себя интересного. Он свернул газету, и положил её на стол. Марк Яковлевич уж начал собираться, чтобы идти в столовую.
   - Ну, что там интересного? - спросил Юрий, оторвавшись от записывания столбцов цифр на каком-то бланке, и кивнул головой на газету, - Работы столько привалило, что газету не хочется потом читать. -
   - "Экономика должна быть экономной", - сказал Игорь, и причмокнул языком, как это делал в своих выступлениях состарившийся глава страны Советов, - Ну, есть, как всегда, и про нового Луиса с Карнавала, которого надо освобождать из тюрьмы всему прогрессивному человечеству. Короче, всеми честными совейскими гражданами, вся мудрая политика нашей партии и правительства воспринимается с чувством глубокого и полного удовлетворения... Одна пропаганда. -
   - Понятно, - сказал Юрий, - Хорошо, что я не читал... Ну, тогда её можно смело использовать для завёртывания в неё хлеба в столовую. -
   Марк Яковлевич сказав, "ну я пошёл в столовую", вышел из кабинета.
   - Марик ходит сейчас в столовую один, - сказал, через какое-то время, усмехаясь, Геннадий, - Говорит, что нужно всегда кому-то быть в кабинете... А то, "мало ли чего?" -
   Проговорив это, Геннадий вновь "уткнулся" в бумаги, разложенные перед ним, в которых он что-то писал.
   - У него в кармане теперь всегда небольшой свёрточек с нарезанной копчёной колбасой, - пояснил Юрий, - Но он уже не замечает, что она пахнет из кармана... Так и будет ходить теперь один, пока не съест все свои три "сидора" со свиданки. -
   - Правильно, - сказал Игорь, подражая голосу выступающих с трибун коммунистов, - Если хочешь быть здоровым - ешь один и в темноте... А лучше - под одеялом. -
   Парни хохотнули, хотя и знали эту, всем известную в зоне зэковскую поговорку, а Игорь сказал:
   - Сейчас узнал, что Миша Калинин вчера умер... Жаль мужика... Столько уже здесь отбомбил и - на тебе. -
   - Да, жаль, - откликнулся Юрий, - Хороший был мужик... И завхоз четвёртого отряда, с промки, вчера вечером на чердаке барака вздёрнулся. -
   - Может, вздёрнули? - спросил Игорь.
   - Да нет, - ответил Юрий, - Ему обещали "досрочное освобождение", вот он и лютовал в отряде... Полгода лютовал. Кого в ШИЗО сбагривал, кого чего-нибудь "лишал". А отсидел-то ещё лишь года три с небольшим, как и ты... А потом, когда его на суде бортонули, он и понял всё... Три дня, говорят, ходил тогда как дурной. Видать и совесть тогда пробудилась. -
   - Тоже своего рода трагедия, - сказал Игорь, - А я сегодня с Карпачём познакомился. Оказывается он неплохой парень. А на баяне играет - просто "караул"... У него баян прямо в кильдыме. Ему не надо его в клуб сдавать. Ему это хозяин, по "заявлению" разрешил... Я такой игры в жизни никогда не видел. Играет пятью пальцами и на голосах, и пятью - на басах. Оказывается, он консерваторию на воле окончил. -
   - Смотри, Игорь, - проговорил, пишущий цифры Юрий, - Будь осторожен... Я его совсем не знаю. Так что, сказать ничего о нём не могу. -
   - Да, вроде бы, я не ошибаюсь, - сказал Игорь, - Может, и познакомлю когда-нибудь тебя с ним... А мне он, я полагаю, может быть и поможет ещё кое в чём... Меня, наверное, Михалыч опять поставит завхозом в отряде. Ему кумовья своих ублюдков хотят подсунуть. Санька, завхоз, "на химию" уходит. А у Михалыча сейчас туго с людьми... Только не болтайте ещё никому. Ещё никто ничё не знает. -
   - Значит опять будешь крутиться, как белка в колесе, - сказал Юрий, - Ну разве плохо тебе живётся на кресту? -
   - Ты же знаешь, Юрка, - серьёзно сказал Игорь, - Я "просто так" никогда ничего не делаю. Но если нужно хорошему человеку помочь, то я сделаю это, независимо от того, хуже мне от этого будет или нет. -
   - Ну, что ж, решай сам, - сказал Юрий.
   - А чего это Мансура у вас давно не видно? - спросил Игорь, - Что с ним? -
   - Не знаю, - ответил Юрий, - я сам его давно не встречал. А Марик сказал как-то, что, мол, зэки говорят о том, что у Мансура "ку-ку поехало". Что Мансур ходит и травки какие-то в баночку собирает... Наверное, у них произошла какая-то еврейская размолвка... А ты видел плакат у столовой? -
   - Ты же знаешь, что я на них внимания не обращаю, - сказал Игорь.
   - А там написано, что Мансур Елизаров внёс две с половиной тысячи рублей в счёт досрочного погашения иска, - сказал Юрий.
   - А какой у него иск? -
   - Вроде бы, тысяч восемьсот. -
   - Ого! Я таких денег "в живую" даже и не видел, - сказал Игорь, - Но что тогда "стоят" эти две с половиной тысячи, против восьмисот тысяч? Это же капля в море. -
   - Не знаю, - сказал Юрий, докончив писать бланк, - Поживём - увидим. -
   - Юрка, у тебя есть фанерка для портрета? - спросил Игорь, - Мне срочно надо. -
   - Есть, - ответил Юрий, - Пойдём в склад для бумаг. Там прямо щас и отпилим, пока нет никого. -
   Юрий достал из ящика стола ключ, и они пошли в следующую по коридору комнату. Там он достал из-за стеллажа с горами старых папок с бумагами, довольно большой ещё кусок толстой фанеры и ножовку по дереву. Игорь быстро отпилил нужный ему кусок, на старом табурете без сидения, и они опять вернулись в кабинет. Геннадий тоже, по-видимому, закончил то, что он хотел закончить до обеда, и перед ним на столе уже лежал газетный свёрток с хлебом и ложкой. Юрий поставил за шкаф с бумагами отпиленную Игорем фанерку, и, сказав, "пусть она в обед тут постоит", нарезал себе хлеб от своей пайки, и завернул его в кусок газеты "Правда".
   Игорь попросил у Юрия для себя на обед ложку и пару кусков хлеба, чтобы не ходить за своими сейчас в отряд. А до ужина Игорь одолженный хлеб занесёт. Всё это нашлось.
   Когда пришёл Марик, они пошли в столовую. В столовой они "забили место" за одним из столов для диетчиков, положив на стол свои свёртки с хлебом, вытерли свои миски тряпочками, и, получив в окне раздачи свои порции, сели обедать. Игорю пришлось взять для компота третью миску, потому что у него не было с собой кружки.
   - Игорь, у тебя же "химия" по одной трети срока, - сказал Юрий, подняв голову над своей миской, - Чего ты не поговоришь со своим отрядником? Пусть бы готовил документы на предоставление тебя на комиссию. -
   - Давай не здесь поговорим, Юр. А? - сказал в ответ Игорь.
   - Ну да, - сказал Юрий, поняв, что за столом слишком много свободных ушей, а у Игоря есть в разговоре то, чего не должны слышать другие.
   Из окна раздачи диетического питания, некоторые зэки из первого отряда получали и общаковую пищу. В первом отряде числились все заключённые хозобслуги лагеря. Большинство из них покупали себе диетическое питание, либо за деньги, которые, в принципе, были запрещены для заключённых в зоне, либо работая на кого-либо из администрации колонии. Но были в первом отряде и такие зэки, кто не имел возможности получить для себя диету, и им выдавали общак в окне для диетчиков.
   Этот общак был несколько лучшего качества, чем для всех прочих зэков, и готовился в отдельных бачках. Но, кроме маленьких блёсток растительного масла в баланде и на кирзе, более он ничем и не отличался от общего общака. Игорь питался таким общаком, когда был художником-библиотекарем в школе. Тогда он числился по первому отряду, и спал тогда в бараке первого отряда. Он помнил презрительные взгляды диетчиков на него, когда он ел свой общак. Но, таким образом, Игорь визуально был "знаком" со многими зэками - зоновскими мерзавцами. Как говорится, - и в плохом можно найти для себя нечто полезное. В общем, за столом диетчиков, да и вообще, и за другими столами в столовой, не принято было зэкам говорить то, о чём не должны знать другие.
   Геннадий быстро съел свой обед, и, поняв, что у Игоря с Юрием намечается какой-то разговор, сказал:
   - Ну, вы тут доедайте, а я пойду... Покурю ещё на крыльце и опять сяду за работу. -
   Он ушёл, а несколько позже вышли из столовой и Игорь с Юрием. Они пошли к бараку с Отделом труда, не спеша, и тихо разговаривая.
   - Игорь, ты думай хоть немного о себе, - говорил Юрий Игорю, - Почему ты вечно помогаешь кому-нибудь? У них есть свои головы, пусть и живут ими... Ты, вообще-то, хоть говорил со своим отрядником насчёт своей "химии"? -
   - Да нет ещё, - ответил Игорь, - А чего разговаривать-то? У меня же три ШИЗО. А четвёртое, тогда, после голодовки, хозяин мне заменил лишением личного свидания. Он сказал тогда, что на меня уже готовы документы в ПКТ на три месяца. Хорошо, что тогда кто-то из соседней хаты пидоров отправил мою ксиву на волю. Я даже и не ожидал этого... Молодец кто-то у них оказался... Мой батя тогда "хозяину" письмо написал. Хозяин тогда мне чуть проболтался. Наверное, мой отец спрашивал его, почему это я держу голодовку? Он же у меня вояка, майор в отставке, и, к тому же, коммунист с лохматого года. -
   - Ты обязательно поговори с отрядником, - сказал Юрий, - Если ты говоришь, что у тебя с ним хорошие отношения, и жена у него в Спецчасти работает, то он может и сделает что-нибудь для тебя... Не у всех в зоне есть такие возможности, - Юрий помолчал немного, а потом опять заговорил, - Ты вообще-то феноменальный человек в этой зоне. У тебя, сколько я тебя знаю, одни "взлёты" и "падения"... Я не знаю, и не видел ещё ни одного больше зэка в этой зоне, кто бы смог такое выдержать.
   Обычно после первого падения с высоты здесь никто больше не поднимался. А у тебя... Художник в школе, а затем - бабах, - в самую худшую бригаду, да ещё и на "Свинокомплекс"... Ну, думаю, жаль парня, но помочь ничем не могу... Ты же это сам знаешь... Потом смотрю, - ты уже в самой лучшей бригаде, и кладовщиком... Я тогда обрадовался. Ну, думаю, молодец, Игорь, выжил. Ты же тогда начал уже и бригаду выводить на работу, когда твой бугор суд на химию прошёл. Думаю, вот молодец, опять поднялся.
   А через некоторое время опять - бабах... Слышу - в ШИЗО сидит. Один раз, второй, третий. Голодовку держит. В отряде никто не знает где ты, и куда тебя списали. У кого ни спрошу, - никто ничё не знает. Ну, думаю, пропал парень. П...ец!
   Потом, - бабах - приходит. Художник отряда, да ещё и на ЖБК. Ну, смотрю, - феномен в зоне... Потом, приходишь, говоришь - бугор... Помнишь, как я тебя уговаривал отказаться? Думаю, ведь сидит-то, - всего ничего... А через какое-то время, - бабах - лучшая бригада среди выездных объектов! И мужики уважают. Ни хрена себе, думаю... Потом, раз - уходишь с бугорства, и опять кладовщик в бригаде. Вот здесь, думаю, - молодец. И работа спокойная, и срок как бы быстрее пойдёт... Где-е-е там. Опять, - бабах - завхоз отряда... Это же самая морока в зоне.
   Завхозами становятся уже авторитетные, которым надо "на химию" или на УДО (условно-досрочное освобождение). Нет, смотрю, - пидоров и козлов из отряда повывел, и зэки в зоне начали мечтать, чтобы списаться в твой отряд... Потом, - бабабах - тубик подхватил... Ну, поживи ты хоть на кресту, отдохни хоть немного. Не-ет ведь... Обучает щегла, которого на время председателем СКК поставили. И меня ещё подпряг к этому обучению... Сейчас, вон, опять, - идёшь завхозом, а о себе и не задумываешься... Ты чего не думаешь-то о себе? -
   Они уже подошли к крыльцу барака, где был Отдел труда.
   - Пойдём за барак, - сказал Юрий, - Там за кустами на завалинке и посидим и покурим. -
   - Юрка, знаешь? - тихо сказал Игорь, - Витька Новохацкий себе ведь в сердце стрелял, после того, как свою бабу пристрелил... Я сегодня с ним в душ ходил к Капачу. Своими глазами видел и входное отверстие и лопатку развороченную... Должен бы быть мёртвым. Выстрел точный. Но пуля по ребру чуть соскользнула. -
   - Ты смотри-ка, - сказал Юрий, прикуривая и садясь на завалинку барака, - Серьёзный парень. Зря я так на него... Ты уж, извини... Но дело-то не в нём, а в тебе... Переговори с отрядником обязательно... Ты же знаешь, - в зоне, как и во всём мире, нет ничего постоянного. Используй этот момент, пока он есть. Обещаешь? Пообещай прямо вот здесь. -
   - Ну, ладно, обещаю, - сказал Игорь.
   - А знаешь, почему я сказал "именно здесь"? - повернул к нему своё лицо Юрий, - Потому, что вот здесь мы тогда с Шашником твою тетрадку и сожгли, не прочитав. Иначе, ты бы сейчас был о-го-го где... А может быть и мы с Шашником тоже... Сидели бы сейчас где-нибудь в подвалах КГБ. Тебе бы оттуда было бы уже не выбраться. А мне бы намотали только лишь за чтение больше, чем за сберкассу.
   Ты же рассказывал, как тогда Ваня-ваня приходил к тебе на другой день в школу с прапором, и всю библиотеку твою школьную по сантиметру обшмонали и все книги перепотрошили. А потом, он спрашивал, где, мол, тетрадка?
   Ты просто революционер какой-то... Они все, по книжкам, такие были. А ты, - наяву такой. О себе ни х... не хочешь ни думать, ни заботиться... Но, или тебе везёт как-то,... или ты на самом деле революционер какой? -
   - Да, ладно ты, Юрк, - сказал грустно Игорь, - Я же не виноват в том, что первый понял то, что лучше бы понял какой-нибудь профессор или академик на воле... А получилось так, что понял я, зэк, да ещё и в зоне... Ну что мне теперь? Это ведь теперь уже у меня в голове. Знания же не сотрёшь резинкой, как надпись карандаша на бумажке. И голову не разобьёшь так, чтобы только лишь это из неё и вылетело... А я этим сейчас очень дорожу. Мне кажется, что это у меня сейчас лучшее из всего, что у меня было и есть. Лучшего в моей голове ещё не было ничего за всю мою жизнь. И я обязан это сохранить, чтобы эти знания не пропали тут, со мной... Жаль, что ты не прочитал, что я написал тогда в тетради. Ты бы тогда понял, хоть немного. -
   - Да, с твоим почерком, я бы её читал дня два или три. Сколько в той тетрадке было листов? Листов сто. И в клеточку. И мелким почерком, - говорил Юрий, докуривая сигарету, - Нет... Шашников молодец... Я же её и посмотреть тогда даже не успел. Она лежала у меня на столе. А Саня начал читать от нечего делать, когда зашёл.
   Хорошо, что это он её взял. А если бы взял Марик? П...дец бы нам тогда был. Потом Саня говорит мне на ухо: "Юрик, пойдём". Хорошо, что Марик с Яшей тогда заболтались о чём-то... Лежала бы твоя тетрадка сейчас где-нибудь в тюремных архивах КГБ, и никто бы её не прочитал. Хватило бы первых двух страниц, чтобы тебя за яйца подвесить, и чтобы ты так и висел, до самой смерти... Ну, пойдём уже... Ты фанерку заберёшь, а мне работать ещё надо. Да ещё потом и за Мариком мне надо будет всё перепроверить. -
   - А чего это ты? - спросил Игорь, возмущённо, - Он что? Сам за собой проверять не может? Так, на какой х... он тогда вам нужен в Отделе труда? -
   - Вот в этом-то всё и дело, - ответил Юрий, раздавливая каблуком своих грубых рабочих ботинок брошенный им окурок, - Евреи очень хорошо знают, что многое в этом мире продаётся и покупается. И они только тем и занимаются, что делают деньги, чтобы на них можно было купить чего-нибудь или кого-нибудь... Понимаешь, о чём я? -
   - Понимаю, - тихо ответил Игорь, бросив свой окурок, и затаптывая его каблуком кирзового сапога.
   Из Отдела труда Игорь пришёл в свой барак, подошёл к своей тумбочке, у окна, и вытащил из-под куртки, за спиной, фанерку. Он поставил фанерку за тумбочку и сел на свою шконку. Он обернулся, услышав чьи-то шаги, идущие в его проходняк, между шконками. К нему шёл Хрыч, дедок, отрядный шнырь.
   - Игорь, - тихо сказал он, - Тебя отрядник в кабинете ждёт. Уже с полчаса, наверное. Сказал, что, как только ты появишься, - сразу к нему. -
   - А-а-а, - сказал Игорь, - Спасибо, Хрыч. Щас иду. -
   Дедок пошёл в каптёрку, а Игорь вновь достал фанерку из-за тумбочки, сунул её спереди под куртку, и пошёл в кабинет начальника отряда. Он постучал в дверь, и, услышав "войдите", вошёл в кабинет. Михалыч сидел за своим столом, и сейф его был открыт. На его столе лежала его раскрытая коричневая папка для документов, с которой он никогда не расставался в зоне, и лежала шариковая ручка. Это говорило о том, что он что-то ещё недавно писал.
   - А, Игорь, заходи, - сказал Михалыч, - Тебя и жду. -
   Игорь достал из-под куртки фанерку, положил её в шкаф, и подошёл к столу. Михалыч немного приподнялся со стула и пожал его руку.
   - Присаживайся, - сказал он, закуривая сигарету, - Кури, если хочешь... Устал я чего-то сегодня... Давай-ка мы сейчас чайку попьём. -
   Он привстал со стула и постучал кулаком в стену, за которой была каптёрка. Игорь тоже закурил сигарету, и в этот момент открылась дверь кабинета, и появился улыбающийся Хрыч.
   - Вызывали, Владимир Михалыч? - спросил он.
   - Да, дедок, - сказал начальник отряда, - Завари-ка нам чайку покрепче и принеси сюда... Чай есть ещё? Не кончился? -
   - Что вы, Владимир Михалыч, - заулыбался Хрыч, - Как он так быстро может закончиться? Щас, мигом заварю и принесу. -
   - Ну, давай, дедок, - сказал Михалыч, и тот скрылся, плотно прикрыв за собой дверь.
   - Не нашёл я никого, Игорь, - сказал Михалыч, - А сегодня опять "хозяин" спрашивает. Я и говорю ему, что уже есть хорошая кандидатура, и он сказал, чтобы вечером я принёс ему "представление". Так что, послезавтра, скорее всего, ты уже будешь и приступать к обязанностям... Не передумал? -
   - Да, брось ты, Михалыч, - ответил Игорь, - Ты же знаешь, что в зоне слов на ветер не бросают... Я вон, фанерку уже принёс, дня через три-четыре портрет будет готов. Только лака пока нет... Но, думаю, за это время найду. -
   - Я тоже поспрашиваю, - сказал Михалыч, - Если найду, то принесу... Ну, что у тебя новенького? -
   - Сегодня познакомился с комендантом хоздвора, - сказал Игорь, - Думаю, что с территориями по уборке и с запреткой, смогу решить вопросы. -
   - О-о-о, молодец, - сказал Михалыч, с улыбкой, - Наконец-то я хоть от этого геморроя избавлюсь... Кто-то постоянно капает на меня хозяину про плохую уборку территории. И он меня постоянно дрючит на планёрках по понедельникам. -
   В дверь кабинета опять постучались.
   - Войдите, - громко сказал Михалыч, и в кабинет вошёл Хрыч. Ему открыл дверь, и закрыл её за ним, кто-то из зэков, кого он попросил об этом. В одной руке у него была двухлитровая кружка, накрытая фольгой, в другой руке - два чистых гранёных стакана, вставленных один в другой, и пустая полулитровая кружка. Он поставил всё это на стол, и вытащил из кармана куртки открытую банку, где было ещё сгущённое молоко, с торчащей из неё чайной алюминиевой ложкой. Он тоже поставил её на стол.
   - Саня передал. Он же со дня на день ждёт, что уйдёт уже, - сказал Хрыч, - Отнеси, говорит, начальнику отряда. Пусть за мой уход парёнки попьёт... А я вот, и тряпочку чистую принёс. Если на стол чего случайно прольёте, -
   - Ну, ты просто как реактивный, дедок, - улыбнулся Михалыч, - Александру от меня спасибо передай. -
   - Для вас, Владимир Михалыч, всё всегда сделаем в лучшем виде, - сказал Хрыч, улыбаясь, и быстро вышел из кабинета.
   - Давно я уже парёнки не пил, - сказал Игорь, отгибаяая крышку вставленной в банку сгущёнки алюминиевой чайной ложкой. Михалыч уже убрал свою папку и ручку в сейф, а Игорь положил в каждый стакан по чайной ложке сгущённого молока.
   - Ты пил уже когда-нибудь парёнку, Михалыч? - спросил Игорь.
   - Нет, ни разу ещё, - ответил Михалыч, - Только слышал об этом вашем деликатесе. -
   - Вот щас и попробуешь, - сказал Игорь, снимая с кружки фольгу, и тусуя чай, переливая его из кружки в кружку. Вскоре он налил в меньшую кружку чай из большей, и разлил из неё чай в стаканы со сгущёнкой, - Размешивай, а я после тебя, - сказал он Михалычу.
   Михалыч помешал ложкой свой чай, и он приобрёл цвет крепкого кофе с молоком. Он передал ложечку Игорю, отхлебнул глоток из горячего стакана, и быстро поставив его на стол.
   - Да-а-а, - сказал он, - Вкус просто чудесный! -
   - А после стаканчика, - и сердце, как следует, заработает, - сказал Игорь, размешивая сгущёнку в своём стакане, - И всю твою усталость как рукой снимет. -
   Они пили "парёнку" молча и курили. Игорь вспомнил сегодняшний разговор с Юрием и сказал:
   - Михалыч, у меня срок на "химию" по одной трети. -
   - А чего же ты мне не говорил об этом? - спросил Михалыч, - Я же не знаю ещё как следует, кто, когда и куда должен идти. Ещё как-то не изучал как следует этот вопрос. Так у тебя тоже срок давно уже подошёл. У тебя же червонец. Чего ж ты молчал? -
   - Да, понимаешь, - начал как-то грустно говорить Игорь, - У меня ведь три ШИЗО и лишение личного свидания... Я тогда и голодовку из-за этих ШИЗО держал. -
   - Да. Ты мне рассказывал, - сказал Михалыч, - Я давно уже хотел сказать жене, чтобы она твоё "Дело" как-нибудь домой принесла. Да как-то закрутился тут. Хорошо, что ты мне напомнил. Сейчас я заточкую, - и Михалыч достал ручку и поставил жирную точку у себя на левой ладони возле большого пальца, - Сейчас уже не забуду. Руки буду мыть, - и увижу...Посмотрим, что можно будет сделать... Сейчас ничего обещать не могу. Но что смогу, - сделаю... Ты же не молчи о себе. Говори мне. Я же тоже хочу тебе чем-то помочь. -
   - Да я как-то не думал об этом, - сказал Игорь, - Знал ведь, по другим, кого "кидали" на комиссиях, что нужно не менее пяти лет, с момента последнего нарушения. -
   - Ничего, Игорь, - сказал Михалыч, - Посмотрим, что можно будет сделать. Безвыходных ситуаций не бывает. Не тужи. Прорвёмся, - улыбнулся он, - Ты смотри-ка! И правда оживаю после этой парёнки... Давай-ка, подливай ещё. Буду знать... Век живи, - век учись, - хохотнул он весело, - Можно и умереть дураком. Но лучше не жить им. -
   Они выпили весь чай, делая из него парёнку, и по Михалычу стало заметно, что он получил заряд бодрости. Он рассказал Игорю пару новых анекдотов с воли, а потом сказал:
   - Пойду "представление" сейчас на тебя хозяину отнесу, а потом, наверное, и не приду уже... Ты иди сейчас в каптёрку и позови деда. Пусть он здесь приберёт... И не уходи из каптёрки. Я тебе там ключ отдам, чтобы не увидел кто случайно. -
   - Хорошо, - сказал Игорь, - Ну, я пошёл тогда. -
   В каптёрке был Саня, его щегол (как бы сынок) Олег и Хрыч. Игорь сказал дедку то, что передал ему сказать Михалыч, и тот ушёл. Он поздоровался за руку с Саней и с Олегом.
   - Спасибо за парёнку, - поблагодарил Игорь Александра.
   - Да ладно, - ответил Саня, - Перед уходом ещё попьёшь... Все пятнадцать банок в зону провезли с объекта.-
   - На Машку шли на шмоне? - спросил Игорь.
   - Ну, - хохотнул Саня, - Ну и на Гриню, конечно же ... Он же только кумовок и козлов шмонает как надо... Хоть один в зоне прапор - человек. -
   - Повезло нам с этим Машкой-огоньком, - поддакнул, улыбаясь, Олег, молоденький зэк, поднявшийся год назад к ним на зону с малолетки.
   - Слушай, Игорь, - заговорил улыбающийся Саня, - Тут ещё похлеще есть прикол... Джага тут приходит вчера со свиданки какой-то смурной. А мы сидим там у него в проходняке и чифирим с мужиками. Его позвали... "Ты чё такой?" - спросил кто-то. "Да-а-а", - отмахнулся Джага. "Ты же с бабой был. Чё такой грустный? Или не встал на неё?", - начали мужики его подё...ть. "Да вы чё? Как это не встал? Я чё, старик уже, что ли?", - "кричит" Джага. "Так чё тогда стряслось? Чё смурной-то такой после свиданки с бабой?... Нет. Тут чё-то не то... Наверно, не встал", - балдеют мужики.
   А Джага и говорит: "Я её два дня "гонял", вымотался уже, ночь, считай, не спал. Бросил, говорит, очередную палку, и лежу, кимарю. А спать так хочется, что глаза аж сами закрываются... Ну, а бабам же после "этого дела", говорит, всегда поболтать хочется. Вот она меня и давай про всякую х...ю спрашивать... Я лежу, и отвечаю ей просто так, чтобы "отвязаться" от неё. А сам уже почти засыпаю.
   А она потом мне и говорит... Вот тебе, мол, хорошо. Я, мол, хоть два раза в год к тебе да приезжаю. А есть же те, кто и без жён... Как, мол, они-то? Да неужто я ей этого не говорил? Десятый год уже на свиданку ездит... Ну, я ей и говорю, чтобы она лишь оте...сь от меня. Е...т, говорю, мужики здесь друг друга... Она замолчала... А я уже почти заснул... А она и спрашивает меня тихо. Тебе, говорит, наверное, в первый раз больно было?" -
   Дальше Саня уже не мог говорить. Все трое начали просто угорать от хохота. В этот момент в каптёрку вошёл Михалыч. Он смотрел на троих хохочущих зэков, которые просто не могут остановиться от смеха. Он выждал пару минут, когда те уже начали вытирать слёзы смеха, и спросил, над чем это они так хохочут? Саня рассказал ему вновь, прыская смехом во время рассказа. Когда он повторил в рассказе вопрос, который задала Джаге его жена, - уже четыре человека "угорали" от смеха.
   Джага был серьёзным и авторитетным мужиком, с пятнашкой срока. Это было известно всем четверым, хохотавшим до слёз.
   - Ну и что же Джага ей ответил? - спросил через какое-то время Михалыч, вытирая слёзы и еле сдерживая свой смех.
   - Я, говорит, как подпрыгнул на кровати, - продолжил рассказывать Саня, сквозь хохот, который ему было трудно сдерживать, - Весь сон, говорит, как рукой сняло... Ты что, говорит он ей, дура что ли? Ты же меня сейчас "технично" пидором обозвала. У нас же в зоне режут за такие речи... А она, говорит, смотрит на меня, и ничё не понимает, что же это такое произошло.
   Я, говорит, ей потом уже всё растолковал, но уснуть потом, всё равно уже не мог... Десятый год, говорит, приезжает, а я ей ничего о зоне-то и не успевал никогда рассказать. Вот и смурной поэтому... Мы тогда тоже все угорели. А я аж икать от смеха начал, и чуть не подавился... А Олег, вон, тогда остатки чифира от смеха на пол разлил. В другое время, - по балде бы за это получил... А тут никто и слова сказать тогда не мог. -
   - Да-а-а, - сказал Михалыч, вытирая носовым платком слёзы, - Плохо, когда день смехом начинается, но хорошо, когда он смехом заканчивается. Молодец, Александр, развеселил до слёз... А для тебя у меня тоже новость есть хорошая. Игорю потом все свои "дела" передавать будешь... Ну, я пошёл... Игорь, ключ у деда потом возьмёшь. Он решил помыть там у меня. -
   - До свидания, Владимир Михалыч, - сказали вразнобой три похохатывающих ещё зэка.
   - До свидания, - сказал начальник отряда, и вышел из каптёрки, улыбаясь и также ещё похохатывая.
   СБЛИЖЕНИЕ НА "ТЫ"
   Вернувшись из кабинета Светланы Ивановны в свою палату, Игорь не обнаружил в ней никаких перемен. Трое его соседей всё также лежали, накрывшись с головой одеялами. Он умылся под раковиной, и решил ещё раз просмотреть все главы книги Денисова, чтобы лучше усвоить изложенные в книге современные западные социальные теории. Игорь быстро запоминал всё необходимое ему для его будущей работы, но особенно хорошо и надолго он запоминал материал, когда делал для себя краткие выписки.
   Он достал из тумбочки книгу, общую тетрадь, дешёвенькую шариковую ручку, и устроился полулёжа на кровати поверх одеяла. На развороте обложки общёй тетради Игорь когда-то написал шариковой ручкой крупными буквами надпись "тетрадь по истории", чтобы тетрадку не забрали менты при шмоне в бараке из его тумбочки. Так она и хранилась у него, как школьная тетрадка зэка. В ней были выписки из многих книг, названия которых Игорь писал аббревиатурой в скобках. Также в скобках он указывал и номера страниц книг, из которых он делал эти выписки. Выписки он делал и в своей записной книжке, мельчайшим почерком.
   Записные книжки были разрешены для ношения их в кармане заключённого, как и карманные словарики и книги для повышения образования заключённых. В карманах Игоря в зоне постоянно были записная книжка с ручкой и карманный английский словарик.
   "Смотри-ка, ей нравится, как я рассказываю, - подумал Игорь, вспомнив, что Светлана Ивановна действительно с интересом слушала его, - А может быть ей просто интересно то, чего она не знает? А зачем ей это знать? А может быть, её знакомые иногда спрашивают о зоне, в какой-нибудь застольной компании. Не надо обольщаться своим красноречием, может быть она сама додумывает то, что ты не можешь сказать из-за своего косноязычия, зэк паскудный.
   Надо поучиться у Денисова, как он красиво пишет, и свой разговор выстраивать логически правильно, беспрерывно, не перескакивая с пятого на десятое. Самое главное писать нужно у него учиться. Это не беллетристика, где всё можно правдоподобно придумать, "высосать из пальца" и описать красочно, чтобы на чувства людям побольше надавить. Мне придётся писать на воле такую работу, чтобы она была и научно обоснованной, и чтобы она легко читалась простыми людьми, и чтобы она была интересной для них... Ну, всё. Надо читать".
   Игорь принялся за чтение, в процессе которого он делал нужные для себя выписки в тетради. Он прервал свою работу лишь на ужин. Но, съев свою пшённую кашу, он вновь принялся за прерванную работу. Её остановил лишь зэк-санитар, который выключил в "отбой" свет в их палате.
   Лёжа уже под одеялом Игорь думал: "Неужели на Западе такие дураки, что воспринимают такие концепции всерьёз? А чего тут удивительного? Здесь же многие верят в коммунизм. И тебя с детских лет приучали в него верить. Вот и верят с малых лет в то, что им власти преподают. Вот и строят коммунизм, не зная, что лишь пашут на кучку настоящих капиталистов, сидящих в Москве в Политбюро. Это же самые богатые люди в мире! И самые властные. У них в руках почти полмира! И у тех, за бугром, - тоже полмира. Но "там" их больше, капиталистов. Судя по технике и шмоткам, там простые люди, наверное, живут получше, чем здесь. Хоть там и капитализм... Да и здесь такой же капитализм, как и там, только государственный... Точно! Социализм - это государственный капитализм. Смотри, какое простое высказывание! Научился, козёл, уже кое-чему у Денисова". Игорь не заметил, как уснул, и спал он без сновидений.
   Утром, после пшённой каши Игорь сделал себе настоящий бутерброд, размазав на кусок хлеба три пайки масла. Этот бутерброд так насытил его желудок, как он давно уже не испытывал такого. Игорь вышел покурить в умывальник, и увидел, что в нём курят три человека, один из которых был Алик. Он поздоровался с ним за руку, и они стояли, и молча курили, пока не вышли два незнакомых Игорю зэка, по виду живущих в зоне мужиками.
   - Спасибо за книгу, Алик, - сказал Игорь, - Отличная вещь! Сестрёнка твоя молодец, что привезла её сюда. -
   - Вот, видишь, - ответил Алик, - Хоть тебе пригодилась. А я уже и не знал, куда её девать. Валялась в тумбочке без дела. -
   - Ну, как с ногой? - спросил Игорь, увидев, у Алика чёрное трико, как и у него, на ногах, - Молодец, что сам себе вскрыл, а то бы заражение крови могло бы быть. Дох... гноя выдавил. -
   - Да... Нормально сейчас, - ответил Алик, - А то ныла, как зубная боль... У нас, в соседнем отряде, в том году, одному ногу отпилили чуть не до колена, из-за такого же нарыва. На областной. Вот я и подумал, что надо самому. Этим-то всё до п...ы, - кивнул он головой в сторону санчасти.
   - А как ты так ногу поранил? - спросил Игорь, - Хотя, на промке много всякого железа везде торчит. -
   - Ты чё, не понял? - тихо в нос заговорил Алик, - Это ж я замостырил. -
   - А на х...я? - спросил тихо Игорь, не понимая, - Зачем мостыриться летом, да ещё на промке? Это ж не зимой на свинокомплекс ездить... Или я чего не понимаю? -
   - Да нет. Всё правильно, - говорил Алик, куря уже небольшой окурок, и поглядывая в чуть раскрытую дверь в коридор, - У нас отрядник - идиот какой-то. Год назад, как пришёл к нам. Откуда-то из управления прислали. Он как наметит кого перевоспитывать, так и наказывает того за всякую х...ю по порядку. От магазина до ПКТ. А потом новую жертву себе ищет. Тут я ему и приглянулся...
   Он меня уже магазина и свиданки лишил. Ну, а дальше остались ШИЗО и ПКТ. А мне уже чуть больше полугода до воли осталось. Куда мне от него, суки, деться? Вот и пришлось замостыриться. -
   - Да... Х...ые у тебя дела, - сказал Игорь, прекрасно понимая, что от отрядника в зоне зависит, практически, всё для жизни зэка, - А чего ты в другой отряд не спишешься? -
   - Да он всех отрядников с промки уже предупредил, чтобы они не брали меня к себе, - ответил Алик, и бросил маленький окурок в урну, - Не на свинюшник же мне списываться на зиму.
   Я хотел было на ЖБК попробовать, но там у меня нет ни одного знакомого. Там же у вас, как отдельный мирок. Твой отряд, говорят, самый ох...тельный. Но я там никого не знаю. Ты вот, первый. -
   - Ты, когда тебя отсюда выпишут, зайди ко мне в отряд, - сказал Игорь серьёзным тоном, - А когда встретишься с моим отрядником, передай ему на словах, что лежал, мол, со мной, с Игорем Григорьевым, на больничке, и что я прошу его списать тебя в наш отряд.
   Скажи, что тебе нужно это как можно быстрее, и что я знаю, почему это надо, и потом я уже, мол, ему всё объясню, когда выйду из больнички. Он тебя тогда быстро спишет к нам. Много ничего не говори... Это будет тебе моя благодарность за подаренную книгу и за ту махорку в ШИЗО. -
   - Ты серьёзно? - спросил Алик, чуть недоверчиво, глядя Игорю в глаза.
   - Если он тебя не спишет к нам после таких слов, - можешь где угодно в зоне плюнуть мне в лицо... На зуб я никогда не "божусь", - сказал Игорь тихо, - А где твои предки работают? - сразу же спросил он.
   - Батя - мастером на автобазе, а мать, - начал говорить Алик, но Игорь перебил его.
   - Стоп. А может твой батя машину с автобазы для нужд отряда на полдня выделить? Ну, чтобы чего-нибудь из-за зоны, например, а отряд привезти? -
   - Хэ, - хмыкнул Алик, - Да хоть две. И хоть на весь день. Он же у меня там всю жизнь работает, и с начальником базы они друзья с детства. -
   - Тогда всё о-кей, - сказал Игорь, и выбросил свой окурок в урну, - Скажешь ему, что и это тоже я просил ему передать, а, мол, остальное, я ему сам всё расскажу, когда приду из больнички. Ну, чё? Пошли уже? Покурили. -
   - Пойдём щас ко мне в палату, чифирнём, - сказал Алик, серьёзно глядя в лицо Игоря, как бы изучая его, - Мне вчера чай принесли.
   Если всё будет так, как ты говоришь, то ты меня тогда из ШИЗО за уши вытягиваешь. Я уже готов был к этому после больнички... Даже как-то не верится. -
   - А верить и не надо ни во что. Потому, что вера - это бездоказательное признание истинности какого-либо утверждения. Ты же должен знать уже это. Твоя сестрёнка, наверное, тебе уже говорила об этом, - тихо сказал Игорь, - Во всём нужно убеждаться. А людям - доверять или не доверять. Если всё сделаешь так, как я тебе щас сказал, то считай, что ты уже у нас в отряде. У нас пятый отряд, а отрядника нашего зовут Владимир Михалыч Бынбазов. Ничё не забудешь? -
   - Уже замётано, - ответил Алик, - Ну, держи. Спасибо, - он протянул свою, и крепко пожал поданную Игорем руку.
   В этот день до обеда никаких интересных событий с Игорем не происходило. После того, как они попили чаю с Аликом, Игорь вновь начал делать нужные ему выписки из книги Денисова. Затем был небольшой перерыв, когда медсестра делала уколы, а затем, вскоре, привезли и обед. После обеда Игорь ещё раз умылся с мылом, чтобы от него не было случайного запаха от зоновских алюминиевых мисок, и санитар выпустил его из стационара.
   В этот раз, подойдя к кабинету Светланы Ивановны, Игорь услышал тихий звук работавшего на улице воздушного компрессора. Постучав, и услышав "войдите", он вошёл в кабинет и увидел, что Светлана Ивановна, стоя у вытяжного шкафа, работает с горящей бензиновой горелкой. Маленькая никелированная горелка в её руке била из своего сопла синим пламенем, и издавала при этом звук как от высоко летевшего реактивного самолёта.
   - Здравствуйте, Светлана Ивановна, - поздоровался Игорь, подходя к ней, - Можно я немножко посмотрю, как вы паяете? -
   - Здравствуйте, Игорь, - ответила она, не отрываясь от работы, - Конечно же, смотрите. Вы мне не мешаете. -
   Игорь стал рядом, чтобы не мешать ей в работе, и увидел, что Светлана Ивановна спаивает последний маленький зубной мост, из нержавеющей стали, состоящий из двух зубов и двух коронок. Она расплавляла для этого тоненькую серебристую проволочку припоя, поднося её к месту спайки.
   Зубы и коронки были вставлены в гипсовый слепок челюсти пациента. Игорь посмотрел по шлангу от горелки, и увидел, что он одет на верхний штуцер, стоявшего на полу у его рабочего стула, металлического бачка, высотой с кухонный чайник. Сбоку бачка, почти у пола, был надет на другой штуцер ещё один шланг, который уходил в нижнюю часть шкафа через щель, между полом и металлическими дверцами шкафа, закрывавшими его нижнюю половину.
   - Ну, вот и всё, - сказала Светлана Ивановна, и, повернув вентиль слева на горелке, погасила этим её пламя.
   - А отчего она горит? - спросил Игорь, - Что там, в бачке? - указал он на бачок, стоящий на полу.
   - Там бензин, - ответила Светлана Ивановна, - Воздух от компрессора проходит снизу, и образовавшиеся пары бензина горят из сопла горелки. Но здесь слабая горелка. Она даёт лишь около 1100 градусов. А вот дома у меня моя горелка даёт больше 1200 градусов. -
   - А зачем вам дома горелка? -
   - Как зачем? - улыбнулась Светлана Ивановна, - Я ведь и дома подрабатываю. Коронки и мосты людям ставлю, - и она выключила воздушный компрессор, - В больницах ведь везде большие очереди. Вот люди и идут к тем, кто этим дома занимается. Да это ж и заработок тоже. Жизнь ведь дорожает с каждым годом. Телевизор цветной, вон, без малого тысячу рублей стоит. Где ж деньги брать? -
   - У вас есть цветной телевизор? - спросил Игорь.
   - Есть, - ответила Светлана Ивановна, улыбаясь, и как бы чуть-чуть с гордостью - И видеомагнитофон мы недавно купили. Посчастливилось... Правда, денег пришлось немного на это одолжить. -
   - А я ещё ни разу в жизни не видел ни цветного телевизора, ни видеомагнитофона, - сказал Игорь, - Наверное, когда освобожусь, то настолько отстану от жизни, что даже сейчас страшно... Легко хоть научиться включать их? - спросил он серьёзно, мельком взглянув в лицо Светланы Ивановны, и отведя взгляд, стесняясь своей отсталости от жизни.
   - Ну, что вы? Не бойтесь уж вы так, - сказала Светлана Ивановна, и улыбнулась, показав в своей улыбке, что она поняла всю серьёзность вопроса Игоря, - Даже дети ведь всё это умеют делать. Вы всему быстро научитесь. Вы же взрослый. -
   - Дети тоже не рождаются "умеющими", - грустно проговорил Игорь, и лицо его стало мрачным, - Все всему учатся в жизни... Не прошло и пяти лет, а я уже чувствую, что отстал. Стал похож на первобытного. А впереди ешё пять с хвостиком. Отстану, как мамонт. -
   - Ну, зачем вы так себя казните? - проговорила Светлана Ивановна, как-то медленно присаживаясь на свой рабочий стул, - Вы не сможете отстать. В вас чувствуется сила воли. -
   - Сила воли? - хмыкнул Игорь, - Откуда ж ей взяться? Или силы нет, или воли нет... Светлана Ивановна, можно я попробую спаять что-нибудь горелкой? -
   - Конечно-конечно, - сказала, радостно улыбаясь, Светлана Ивановна, ощутив, что таким образом Игорь сможет отвлечься от своих переживаний, - И я вам с радостью подскажу, если возникнут какие-нибудь неясности. Включайте компрессор. -
   Игорь включил компрессор и взял в руку маленькую и лёгкую горелку с подставки, похожей на подставку для паяльника. Он повертел горелку в руке, и попробовал, как открывается и закрывается на ней вентиль для подачи паров бензина. Подошедшая к нему Светлана Ивановна стояла и, молча улыбаясь, наблюдала, как и что делает Игорь.
   Игорь молча достал левой рукой спичку из лежащего на кирпичном столе шкафа спичечного коробка, и одной рукой зажёг её, чиркнув ей по коробку, придавленному к столу его безымянным пальцем. Затем он открыл рукой с горящёй в ней спичкой вентиль на горелке и поднёс огонь к её соплу. Из расширенного раструба горелки вырвался бьющий сноп пламени. Игорь отрегулировал его, как ему показалось, достаточно, и спросил, повернув лицо к Светлане Ивановне:
   - А что можно спаять? -
   - Да вот, хоть какие-нибудь пару обрезков от гильз, - ответила она, подойдя ближе к шкафу, и указывая на обрезки от гильз, лежавшие в собранной кучке, - Вон там, в жестянке бура, - указала она рукой.
   - Её можно сделать и самому, если закончится, - сказал Игорь, - Для этого нужно смешать пищевую соду с сухой борной кислотой из домашней аптечки. -
   - Всё-всё. Я молчу, - улыбнулась своей очаровательной улыбкой Светлана Ивановна, - Делайте всё сами, а я лишь посмотрю. -
   Игорь положил на отдельно лежавший огнеупорный кирпич два обрезка от гильз, и состыковал их. Затем, зачерпнув немножко буры металлической лопаточкой, похожей на ту, которой набирают горчицу из горчичницы, и посыпал бурой состыкованные обрезки гильз. Он взял левой рукой проволоку припоя, и направил пламя горелки на соединённые обрезки гильз. Буру на обрезках немножко сдуло пламенем, но оставшаяся на обрезках, она вскоре запузырилась. Игорь поднёс к месту стыковки обрезков проволоку припоя, и её кончик быстро расплавился и капнул на место соединения. Но спайки обрезков гильз не произошло.
   - Нет-нет... Немножко не так, - сказала Светлана Ивановна, улыбаясь, - Давайте я вам чуть-чуть помогу. -
   Она встала чуть сзади Игоря и взяла своей правой рукой запястье его руки, в которой была горелка. Игорь сразу же ощутил своей кожей её горячие и нежные пальцы.
   - Вот, смотрите, - говорила она, направляя его руку с горелкой, - Пламя горелки самое сильное вот здесь, на самом острие его струи... Вот и направляйте его на заготовки,... чтобы они приобрели цвет чуть ярче малинового... Нет-нет, не так... Нужно чуть приподнимая. А затем, - чуть опуская, - говорила она, направляя его руку и, прижимаясь при этом своей грудью к его спине и к предплечью сзади. Её бедро уже касалось его ноги, а левая её рука, помогая правой, прижимала его предплечье к своей упругой груди ещё плотнее.
   Игорь сразу же ощутил тёплоту и упругость её груди. И теплоту и упругость её бедра. Он как-то сразу же весь стал единым чувством для осязания этого женского, тёплого и упругого тела. Кровь тут же застучала барабаном в его голове, а глаза его уже как бы переставали что-либо видеть. Перед ними уже были лишь образы обнажённой женской груди с торчащими на ней возбуждёнными сосками, и крупные бедра и низ живота женщины, со светлыми редкими курчавыми завитками волос на бугорке её лобка.
   Он ощущал всё это как бы всем своим телом. Голова его переставала что-либо соображать, а рядом звучал мелодичный женский голос, что-то говоривший ему. Ощущения от её тёплой и упругой груди и от упругого бедра менялись, как будто он сам гладил их. Но это женщина, говоря что-то и управляя его рукой, державшей горелку, и, двигаясь при этом, как бы поглаживала его спиной и его предплечьем свою грудь. Она заводила его предплечье и межу своих грудей, а задней частью его ноги как бы поглаживала своё бедро, и нижнюю часть своего живота, с сексуальной впадиной между бедром и нижней частью живота. Игорь ощущал это так ярко, как будто сам проводил, по этим манящим для мужчин местам, своей собственной рукой.
   Барабан в голове Игоря бил уже монотонно и часто, с огромной силой, а "непокорный член его семьи" уже упёрся в металлическую дверцу шкафа. Ему было необходимо вырваться на свободу, но мешала дверца. От сильного напряжения этого "своевольного члена" Игорю стало больно, и он, чуть повернув своё тело, как бы выпуская его на волю, но тут же вновь прижал его к дверце, чтобы он "указывал направление" лишь вертикально вверх.
   От этого его "непокорный член" стал, как бы раздуваться, от своей важной значимости в данный момент. Он важно дулся ещё и потому, что Игорь ощущал своим предплечьем формы тёплой женской груди. Женского бедра Игорь уже не чувствовал, потому что ему пришлось придавить своего "непокорного члена" к холодной металлической дверце шкафа. Голова Игоря уже как бы горела от бьющего в ней барабана, и от бьющегося во многих местах его тела сердца.
   - Ну, вот... Видите как всё просто? - спросила женщина, отпустив его руку, и встав сбоку от него. Она смотрела на него с обаятельной улыбкой.
   - Да... Всё просто, - проговорил Игорь, не понимая ещё что он говорит, и повернул к ней лицо.
   - Ну, наверное, не так-то всё и просто, - сказала Светлана Ивановна с довольной улыбкой, - Вон, у вас даже испарина на лбу появилась... Ну, вы тут попробуйте ещё сами, а я обещала Антонине Петровне зайти к ней сразу же после обеда... Я ненадолго. Пока больных ещё нет в санчасти, - добавила она, и вышла из кабинета.
   Игорь остался стоять, прижав "непокорного члена" к холодной металлической дверце. В голове ещё бурно пульсировала кровь, отдаваясь слышимыми ритмичными ударами в ушах. Сердце так же бешено молотилось в его груди, и было как бы слышно, как оно бьёт по грудной клетке. Игорь посмотрел на свою грудь и увидел, что белые обшлага его халата ритмично подёргиваются в такт биения его сердца, готового как бы вырваться из его груди. "Спокойно, - сказал мысленно себе Игорь, - Нужно несколько раз глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть воздух. И ещё нужно представить себе над головой голубое безоблачное небо".
   Он положил горелку на подставку, и сделал несколько глубоких вдохов носом, самопроизвольно выпуская воздух через рот при выдохе. В это время он начал думать о том, что над его головой простирается безоблачное голубое небо. Он закрыл глаза, поднял голову вверх, и постоял так с минуту, глубоко дыша уже ртом, и представляя себе бескрайнюю голубую безбрежность. Когда Игорь опустил голову и открыл глаза, он почувствовал, что в голове у него уже нет барабана, а "непокорный" уже почти успокоился, лишь были слышны в груди гулкие удары сердца. "Ну вот, и нормально, - подумал он, - Не зря мы всё-таки с Юркой изучали аутогенные тренировки". Игорь отступил от шкафа, и его, прижатый прежде к дверце, "непокорный член семьи" соскользнул вниз.
   Игорь закурил сигарету. "Нормально, - подумал он, - Она что, не заметила что ли ничего? А может сейчас на воле такие мужики, что не замечают и женских прикосновений к себе? Может быть и женщины к этому привыкают... Да не может быть... А может быть и так... Ты же и сам помнишь, как ездил в переполненных автобусах и трамваях... Она же не носит кофточки с вырезами, чтобы светить зэкам свою грудь... А такие прикосновения может быть для неё ничего и не значат.
   Это ты, голодный самец, несколько лет даже запаха женщины не ощущал. Вот и вспыхиваешь как головка от спички. А у неё муж есть. Она мать двоих детей. Вот и не лезь к ней больше с тупыми просьбами. А то, - "можно мне попробовать?" Козёл. Сам напросился.
   Стоял бы сейчас возле шкафа, если бы она не вышла. Тупица. Гаси уже горелку. Чего ей гореть просто так?. Да хрен с ней. Пусть горит. Наверное, сегодня нужно будет отшлифовать вчерашние коронки. Вот и шлифуй, потихоньку. И общайся с ней "потихоньку". А с дурацкими просьбами больше не суйся".
   Докурив сигарету, Игорь погасил горелку поворотом вентиля и выключил компрессор. Он сел на свой рабочий стул и, от нечего делать, посмотрел в окно сквозь тюль. Там была видна лишь часть сплошного высокого деревянного забора, побеленного известью. Пришла Светлана Ивановна, как всегда улыбающаяся. Она посмотрелась в небольшое зеркало, висевшее на стене слева от входа, и как это делают лишь женщины, как бы поправила свою причёску, прикасаясь к ней лишь кончиками своих пальцев.
   - Ой! Какое платье себе Антонина Петровна достала, - говорила она с улыбкой и по-женски возбуждённо, - Из Германии. Просто прелесть... Сейчас она мерила, а я смотрела. Как оно ей идёт. Умеют же за границей всё делать. Не то, что у нас... И мне дала надеть. Сверху всё просто прекрасно, а вот здесь, - она постучала своими кулачками себя по бёдрам, как бы с какой-то обидой, - И в кого я такая уродилась? У всех женщин фигурки как фигурки. Стройненькие. А здесь... О! - и она ещё раз, как бы с ненавистью стукнула себя кулачками по своим бёдрам.
   - Вы что серьёзно? Или шутите? - изумлённым тоном спросил Игорь.
   - Насчёт платья? - спросила уже Светлана Ивановна, присаживаясь на свой стул, - У неё знакомые в ГДР к своим родственникам каждый год ездят. Вот она им и заказала. -
   - Да я не об этом, - сказал Игорь, - У вас изумительная фигура. Женская фигура должна в первую очередь нравиться мужчинам, а не женщинам. А от вашей фигуры мужчины просто без ума. -
   - Вы так думаете? - спросила его Светлана Ивановна, со своей обаятельной улыбкой.
   - Я не думаю, - ответил Игорь, глядя ей в лицо, и стараясь понять, действительно ли она говорит серьёзно, или шутит, - Я убеждён в этом. Вы очень обаятельная женщина. В вас есть всё, что нравится мужчинам. И не слушайте, что вам говорят о вас женщины. -
   - Да? Это приятный комплимент. -
   - Я не любитель говорить комплименты, - сказал Игорь серьёзно, - Я или говорю то, что думаю, или, если нельзя говорить, просто молчу. -
   - Ну, что ж, - сказала Светлана Ивановна, и как-то несколько распрямилась, сидя на стуле, прогнув свою спину, отчего на её халате более чётко стали выделяться овалы её груди, - Я польщена вашим мнением о моей внешности. Вы всегда так убедительно говорите, что к вам нельзя не прислушиваться. -
   - Светлана Ивановна, ну не называйте вы меня на "вы". А? - сказал Игорь, - Я же не намного и старше вас по возрасту, чтобы меня на "вы" называть. Я от этого чувствую себя как бы не в своей тарелке. -
   - И я вам то же самое давно хотела сказать, - как бы заговорщически наклонилась в его сторону Светлана Ивановна, - Давайте уже перейдём на "ты". Нам же ещё столько вместе работать. -
   - Да нет, - сказал Игорь, - Мне просто нельзя вас называть на "ты". Иначе, если такое услышат, - я уже не буду здесь больше работать. И вам опять придётся искать себе нового помощника. -
   - В общем-то, да, - с некоторой грустью проговорила Светлана Ивановна, а затем вновь улыбнулась и сказала, - А давайте сделаем так. При посторонних людях вы будете обращаться ко мне, как и прежде. А когда мы будем одни, то вы будете называть меня на "ты" и звать Светланой или Светой. Ведь мы же с вами почти ровесники. Тем более что вы чуточку даже и старше меня. А то мне тоже как-то неловко. Я даже как бы старею от этого выканья, - и она чуть поморщилась после этих слов, - А для женщины стареть никогда нельзя. Вы же это понимаете? Ну, так что? Договорились? - Вновь улыбнулась она Игорю своей обезоруживающей улыбкой.
   - В принципе-то вы правы, - сказал Игорь, - Но мне будет несколько трудно привыкать называть вас на "ты". -
   - Ничего, привыкните... А то я, от обращения от вас на "вы", действительно состарюсь, - сказала она смотря в глаза Игорю и как всегда мило улыбаясь, - Ну? Значит, договорились? Если так, - то вот вам моя рука, - и она протянула Игорю свою руку, как-то по-женски, чуть ли не вниз ладонью.
   - Договорились, - тихо, и с какой-то нерешимостью на лице, проговорил Игорь. Он подвёл ладонь своей руки под её ладонь, и их ладони соединились. Он осторожно согнул свои пальцы, и как бы обнял ими кисть её руки. Уже несколько лет он не прикасался своей ладонью и пальцами к женщине. И сейчас, в них, в его пальцах и в ладони, как бы собрались все осязательные чувства его организма.
   Его пальцы и ладонь как бы просто сами хотели чувствовать осязанием красоту этой женщины. И вот он уже держит в своей ладони руку обаятельной и красивой женщины, и ощущает теплоту и нежность этой женщины через её руку. Он медленно отвёл руку назад, касаясь при этом кончиками своих пальцев её нежной кожи, и как бы всё ещё сохраняя в своей руке эту теплоту и нежность. Его сердце при этом чувствовалось своими ударами в его груди, как когда-то, на воле, когда он всегда чувствовал его биение. Но это было давно.
   "Вот и мотор заработал, как когда-то", - мелькнуло в голове у Игоря.
   В этот день Игорь занимался обтачиванием и шлифовкой коронок, сделанных ими накануне, и зубов, отлитых из нержавеющей стали, принесённых Светланой с воли. У Светланы было лишь четыре - пять зэков-пациентов. Когда же они с Игорем оставались одни в кабинете, то они, в своих незначительных разговорах, затрагивающих лишь их работу, оба как бы учились называть друг друга на "ты".
   У Светланы этот переход произошёл как бы более гладко и быстрее, а вот Игорь частенько ещё выкал, обращаясь к ней. Она же, в таких случаях, улыбалась Игорю улыбкой, какой человек улыбается от услышанного им юмора, и Игорь всё-таки к концу дня как бы освоился с новыми особенностями их общения.
   И всё-таки, зная, что в зоне везде есть лишние глаза и уши, Игорь, уходя в палату стационара, в конце рабочего дня, громко сказал у двери, - До свидания, Светлана Ивановна. -
   - До свидания, Игорь, - ответила она с улыбкой, понимая, что Игорь прощается с ней таким образом не по собственной воле.
   УДАЧНОЕ РАЗРЕШЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМ
   Когда Игорь пришёл из больнички в барак, после принятия таблеток, Хрыч сказал ему, зайдя к нему в проходняк, что его уже ждёт начальник отряда, и что сейчас он в каптёрке. Игорь узнал от Михалыча в каптёрке, где был и завхоз, что с завтрашнего утра Игорь уже должен будет приступать к обязанностям завхоза. Саня же несколько дней до отправки его "на химию" поездит на ЖБК в своей бывшей бригаде. У Михалыча были какие-то срочные дела, и, сказав это Игорю, он ушёл. Саня предложил Игорю допить чай, который ещё оставался горячим в чифирбаке, и в разговоре сказал, что он доволен тем, что хоть выедет несколько раз перед "химией" на объект из этой вонючей зоны. Игорь же в это время решил сходить к Карпачу и решить больные для отряда дела по уборке территории.
   Он пришёл на хоздвор и увидел Анатолия, стоявшего рядом с деревянной пристройкой из которой, раздавались звуки циркулярной пилы, режущей не слишком длинные доски. Анатолий увидел Игоря, и, крикнув что-то в помещение пристройки, пошёл к нему. Они подошли друг к другу и поздоровались за руку.
   - Пойдём, Игорюха, ко мне в кильдым, - хлопнув Игоря дружески по плечу, сказал Анатолий, - Там и поговорим. Видно, что ты не так просто ко мне пришёл. -
   "Вот что значит такой срок отбомбить, - подумал Игорь, - Всё сразу замечает".
   - Мы с тобой щас и чайку попьём, - говорил Толик, проходя в дверь своего кильдыма, - Оказывается, ты не зря мне тогда новую бирку написал. Сегодня утром я выхожу из кабинета хозяина, иду по коридору, и слышу меня сзади Баранчин окликает... Откуда он взялся? Я остановился, поворачиваюсь, а он ко мне уже подходит. Я заметил, как он на мою бирку сразу зыркнул. Подошёл и говорит, ладно, мол, я уж потом с тобой поговорю, а то сейчас я вспомнил, мол, что у меня есть более срочное дело.
   Не зря я вовремя с этой биркой тогда щекотнулся. И тебе ещё раз спасибо, - рассказывал Толик, ставя на электроплитку чайник и вставляя вилку в электрическую розетку, - А тебя что ко мне привело? -
   - Да тут такое дело, - заговорил Игорь, прикуривая сигарету, - Меня завтра мой отрядник ставит завхозом в отряде, а там у нас с уборкой территории не всё в порядке. Говорят, что ты нам её ещё даже и увеличил. -
   - Ну, точно. Тебя, видимо, ко мне сам господь присылает, - сказал Анатолий своими улыбающимися от природы губами, - Сегодня мне хозяин что-то начал намекать, что надо бы чего-то новенькое мне в жизни зоны "провести". Я говорю, что подумаю над этим вопросом.
   Ему, видимо, нужно что-то новенькое в своих отчётах в областное управление сообщать, а у него всё "по-старому". Я и думаю сегодня, чего же мне такое для него новенького "провести", - ничего в голову не приходило... И тут, ты вот, - как в воду глядел. Молодец! - Толик с удовольствием глубоко вздохнул, и откинулся, довольный, на спинку стула.
   Он доброжелательно посмотрел Игорю в лицо и опять заговорил, - А территорию я вам увеличил, потому что ваш бывший завхоз совсем рамсы (концы) все поперепутал. Ему, видите ли, лень было самому ко мне придти, и он ко мне своего щегла присылает... Дважды присылал. Второй раз, чтобы узнать, за что я увеличил территорию для хозработ. Я ему что, сопляк какой-нибудь с его малолеткой разговаривать? -
   - Да он уже "на химию" суд прошёл, - заметил Игорь, - Скоро уйдёт. -
   - Будь на моём месте кто-нибудь другой, - сказал Анатолий, прикуривая сигарету, - то ушёл бы он не "на химию", а "на синюю"... По написанному рапорту от коменданта хоздвора хозяин имеет право изменить решение суда и не пускать "на химию" того, на кого этот рапорт написан... Запомни это, Игорь, на будущее... А я только лишь ему территорию увеличил за его ленивое хамство.
   А ты вообще вовремя пришёл. Сейчас я для хозяина организую новое "полезное мероприятие". Перераспределение в зоне участков уборки территории между отрядами... Ну, как? Понял? Я же тебе сейчас за это - самую лучшую территорию для твоего отряда дам. Ту, на которой и убирать-то почти ничего не надо будет. Усёк, Игорюха? -
   - Как классно, что меня с тобой Витька Новохацкий вовремя познакомил, - сказал Игорь, - Ты знаешь, я даже баян полюбил, послушав, как ты играешь. -
   - Щас, чифирнём, и я тебе потом одну концертную вещь сыграю, которая мне очень нравится, - сказал Анатолий, - Её не каждый из хороших баянистов сможет сыграть, из-за сложности. Таких баянистов четыре-пять во всём Союзе, и я - один из них... Да-да... Ты скоро услышишь "в живую" такую вещь, которую и на воле вряд ли смог бы "в живую" услышать. -
   - Я люблю серьёзную музыку, - сказал Игорь.
   - Я ещё в прошлый раз это заметил, - сказал Анатолий, - Для тебя мне приятно будет играть... А территорию, знаешь, какую я тебе выделю? Площадь перед штабом. Она хоть и по величине одна из самых больших территорий, но её легче всего убирать и летом и зимой. Уж мне-то это известно лучше, чем кому-нибудь другому.
   Летом зэки боятся там окурок бросить, а зимой там снег не наметает, а его сносит к баракам первого отряда и карантинки. А территорию по запретке, я тебе дам возле предзонника. Там тоже зимой снега почти нет... Ну, как? Нормально? -
   - Отлично, Толик. Спасибо, - с благодарностью ответил Игорь.
   В этот момент забурлил чайник, и Анатолий засыпал в него чай. Чайник он снял с электроплитки и поставил на чёрную от сажи фанерную дощечку, лежащую для этого на столе.
   - Эх, Игорюха, - сказал Толик с довольным видом, - Как хорошо, что ты именно сейчас стал завхозом. Мы ещё тут одно дельце в зоне провернём, которое будет полезно и тебе, и мне. Да, наверное, и всем зэкам. Но об этом в другой раз поговорим. Я ещё должен кое-что уточнить. -
   Через какое-то время они выпили по стакану крепкого чая, и Анатолий, налив ещё чая в стакан Игоря, сыграл на баяне действительно прекрасную вещь. Игорь сидел и слушал, забыв о чае, откинувшись на спинку стула. Он сидел, не двигаясь, как заворожённый и самой музыкой, и виртуозным её исполнением на баяне.
   Звуки текли то звонко переливаясь, то звенели или гремели аккордами. Музыка как бы заполняла его душу и пробуждала давно забытые им ещё с воли чувства соприкосновения с прекрасным. Все десять пальцев рук Анатолия бегали по клавишам баяна с невероятной скоростью. Игорь видел только сам баян, с "бегающими" по нему пальцами, и слышал прекрасные звуки ранее неизвестной ему музыки. Минут через пять Анатолий закончил мелодию конечным аккордом.
   Анатолий положил свои руки сверху на баян, и положил на кисти рук свой подбородок. Он смотрел на Игоря. А Игорь смотрел на Анатолия. "Как же он прекрасно играет, - думал он, - И какая прекрасная музыка. Я, ведь, и отвык уже совсем от прекрасных звуков".
   - Спрашивать не буду, - сказал Анатолий, - И так всё понятно... Стряхни пепел, а то уронишь. -
   Игорь опустил взгляд на сигарету в своей руке, и увидел, что половина её уже истлела, и пепел с неё не упал, а держится на ней. А сама сигарета погасла и не дымит. Он аккуратно поднёс сигарету к пепельнице, и пепел упал в неё. Игорь молча прикурил потухшую сигарету. Разговаривать, как бы, не хотелось, чтобы не "испортить" словами тишину, после чудесных звуков музыки. В этот момент за дверью послышались шаги, и в кильдым зашёл зэк, лет сорока с лишним, запорошенный древесными опилками.
   Ну, чё? - сказал он, обращаясь к Анатолию, - Пойдём - глянешь... Можно тремя способами сделать. Каким скажешь, - таким и будем делать. -
   - Ну, ладно, - сказал Игорь, вставая со стула, - Не буду тебе мешать... Спасибо. Пойду я уже. -
   - Ну, давай, Игорюха, - сказал Анатолий не унывающим голосом, - Пока. -
   Они пожали на прощанье друг другу руку, и Игорь вышел в дверь.
   Игорь пошёл сразу в барак своего отряда, потому что ему нужно было переговорить с Саней, завхозом, о том, что "новенького" добавилось в работе завхоза за последнее время. И, затем, нужно было обработать фанерку для портрета Михалычу, и покрыть её морилкой, чтобы она была уже готова к резке на ней портрета. Также нужно было увеличить портрет женщины с фотографии, нарисовав его на бумаге. А затем "снять" с этого портрета матрицу, чтобы перевести эту матрицу на готовую для резки фанерку при помощи копировальной бумаги.
   Саня сказал Игорю, что "новенького" для завхозов менты ещё ничего не придумали. И сказал, что с неделю назад всех завхозов отрядов собирал к себе хозяин, и сообщил, что он запланировал в зоне конкурс между отрядами по проведению строевого смотра. Когда этот конкурс будет проводиться - пока неизвестно. А может быть это очередная филькина грамота. Саня срезал с рукава своей куртки лантух завхоза, и отдал его Игорю, чтобы тот пришил его себе до завтрашнего утра.
   Сразу же после ужина Игорь закрылся в кабинете начальника отряда. Он завесил окно двумя чёрными байковыми одеялами, затем включил свет и принялся за работу. Спать он пошёл когда уже светало, но он был доволен тем, что успел сделать всё то, что и намечал ранее.
   ЗНАКОМСТВО ПОБЛИЖЕ
   - Григорьев, к тебе пришли, - сказал зэк-санитар, появившись в проёме двери палаты. Игорь закрыл книгу с тетрадью, вложив их открытыми страницами одна в одну, чтобы позже не искать тех мест, которые были открыты, и положив их в тумбочку, пошёл из палаты. В прихожей-вестибюльчике больнички стоял Виктор Новохацкий.
   - Не люблю ходить по больницам, а тут пришлось, - сказал Виктор, здороваясь за руку с Игорем, - Вон, в кардиологию приходил, - кивнул он головой, глядя за спину Игоря.
   Игорь оглянулся и увидел на двери, сразу по правую руку от выхода из стационара, табличку, сделанную на медной фольге плохим чеканщиком, на которой было выдавлено слово "кардиология". Раньше он и не обращал на эту дверь никакого внимания, да и таблички на ней вроде бы не было.
   - А что? - спросил он Виктора, - Появился новый врач-кардиолог? -
   - Да нет... Зэк там какой-то в белом халате. Кардиограмму у меня снял. -
   - Что? Сердце стало шалить? -
   - Нет. Я же уже три комиссии "на химию" прошёл, - ответил Виктор, - У меня же, как и у тебя, - химия по одной трети срока. А на последней комиссии сказали, что нужно кардиограмму снять, раз в сердце себе стрелял. -
   - Молодец, Витёк... Я думаю, что и суд ты уже пройдёшь. -
   - И Стас со мной все три комиссии прошёл. Хорошо бы и там, в одно место куда попасть, - сказал Виктор, - Тебе тут Карпач пачку чая передал, а Юрка Яковлев - сигарет, - продолжал он, подавая Игорю маленькую пачку "тридцать шестого" чая и три пачки "Примы", - А это - от меня, - и он подал Игорю белую с красным пачку иностранных сигарет в жёсткой картонной упаковке.
   - Ух ты-ы! - протянул Игорь, разглядывая пачку, - "Мальборо". Я такие когда-то лишь один раз на воле курил. Только те были, кажется, в пластиковой, а не в бумажной пачке. Откуда это? -
   - Хозяин как-то угостил, - улыбнулся Виктор, - Он ведь не курит. И я не курю. А мы тогда всю документацию за несколько лет в порядок привели. И тут - комиссия с проверкой... Хозяина тогда, видно, похвалили. Вот он и дал мне эту пачку, как бы в качестве награды.
   Я ему говорю, что не курю, а он суёт мне и говорит, будешь, мол, кого-нибудь из друзей угощать. А потом я узнал, что ты в больнице лежишь. Вот и принёс сейчас. Ну, как ты тут? -
   - Да ты же знаешь, что тут сплошной отдых, - ответил Игорь, - Чё тут спрашивать? Спасибо, что зашёл. И ребятам от меня большое спасибо передавай... А ты, - молодец... Хорошо, что уходишь. Там сразу же зондируй почву, - как на УДО можно побыстрее вырваться. Держи корягу. Рад за тебя, - и Игорь ещё раз подал и пожал Виктору руку, - Ну, ладно уже. Иди. Спасибо. Мне тоже как-то не по себе. Как будто я тяжелобольной какой-то... Хорошо бы увидеться в следующий раз уже на воле. -
   - Ну, что ж. Пока. Выздоравливай. До встречи на воле, - сказал на прощанье Виктор и пошёл к выходу из больнички. Больше они в жизни ни разу не встречались.
   В этот день Игорь опять делал коронки для зубов. Светлана тоже иногда присаживалась за свой рабочий стул, и стучала молоточком, обжимая коронку. Однако у неё оказалось много посетителей, и она постоянно то снимала гипсовые слепки с их зубов, то уходила с ними в зубоврачебный кабинет, примерять им мосты и протезы, или окончательно ставить их им. За это время Игорь успел обжать все коронки, и даже ту, которую не успевала доделать Светлана. Игорь помыл под раковиной руки, и стал просматривать толстую и большую как фотоальбом книгу по зубопротезированию, которую Светлана принесла для него. Вскоре пришла и она и села за свой стул.
   - Фу-у-у, - сказала она, тяжко выдыхая воздух, - Ну и привалило же сегодня народу. Вроде бы всех уже успела принять. Кажется, уже больше никого и нет. -
   Только она это проговорила, как раздался стук в дверь кабинета.
   - Накаркала сама себе, - тихо сказала Светлана с грустной улыбкой, и затем громко сказала, - Да-да! Войдите! -
   В кабинет вошла психотерапевт Антонина Петровна и плотно прикрыла за собой дверь.
   - О! - сказала она, глянув на Игоря, а затем, обратилась к Светлане, - Светлана Ивановна, можно вас на минуточку. -
   Светлана подошла к ней, и та что-то тихо, почти шёпотом начала ей говорить чуть ли не на ухо. Игорь опять начал перелистывать книгу, лежащую у него на коленях.
   - Да ты что? Перестань, - сказала громко Светлана, с улыбкой отстраняясь от нашёптывающей ей что-то Антонины Петровны, - Его не надо стесняться. Мы уже хорошо подружились... Пойдём, - и она, взяв её "под локоток", подошла с ней к вытяжному шкафу.
   - Игорь, - сказала она улыбаясь, - Мы с Антониной Петровной раньше всегда курили здесь, у меня, а сейчас она зовёт меня для этого в туалет... Поможешь нам? -
   - Конечно, - ответил Игорь, вставая, и отложил на стол книгу. Он включил компрессор и стал возле вытяжного шкафа лицом к двери в кабинет. Затем достал сигарету и спички.
   Антонина Петровна стояла у шкафа лицом к Игорю, а Светлана стояла посредине, чуть ближе к своей подруге, вполоборота повернувшись спиной к двери.
   - А Игорь вот чем меня сегодня угостил, - сказала Светлана Антонине Петровне, доставая с верхнего швеллера в шкафу пачку сигарет, - "Мальборо". Вот так вот! Закуривай. -
   Игорь уже закурил свою сигарету без фильтра, а затем зажёг новую спичку и поднёс её женщинам. Антонина Петровна поглядывала на Игоря как-то оценивающе. "Видно заранее уже обо всём договорились, - подумал Игорь, - Потом будет говорить обо мне Светлане своё мнение... И как психотерапевт, к тому же... А задай-ка ты ей вопросик. Что она ввела тогда тому зэку со съехавшей крышей в палате?".
   - Антонина Петровна, а что за лекарство вы как-то укололи тому, в стационаре, у которого "ку-ку заклинило"? Его тогда как узлом завязало... Всего повывернуло так, что смотреть было страшно. Он мог лишь стонать, да зубами скрипел. И никто ему ничем не помогал. -
   - А-а-а, - вспомнила Антонина Петровна тот случай, - Это укол для шоковой встряски больного. Иногда это помогает. -
   - Что же это за "помощь", если у него лицо стало со спины, а ноги торчали где-то из-за ушей? - спросил спокойно Игорь, глядя в лицо психотерапевту.
   - Вот это и есть шоковая встряска, - поясняла она своим чуть грубоватым голосом, - При психических заболеваниях иногда нужно, чтобы с больным произошло нечто необычное, чего в жизни с ними никогда не случалось... Это иногда как бы заставляет подкорку головного мозга перестроить свою работу на нужный лад, как это было до болезни... Кому-то это помогает. А кому-то и нет. -
   "Значит, на зэках это и экспериментируют", - подумал Игорь, и сказал, - Страшные лекарства уже люди напридумывали. Я не смог тогда даже смотреть на то, как его тогда скрутило. Ушёл, чтобы не видеть этого. -
   - Хирурги тоже режут человека скальпелем, - парировала психотерапевт словесный укол Игоря, - Но таким образом они лечат больных. -
   - Но хирург режет, уже зная, где ему нужно резать, - парировал на этот довод Игорь, - Он же не режет в разных местах, проверяя этим, здоровые ли органы у человека там или больные.-
   - У каждого врача - своя специфика работы, - сказала Антонина Петровна, - А вы любите докапываться до сути вещей. -
   - Я же тебе говорила, - сказала ей Светлана, - что у меня помощник умный и талантливый. А по возрасту вы с ним, наверное, ровесники... Ты с какого года, Игорь? -
   - С пятьдесят первого. -
   - О-о-о... А на вид, - и не скажешь, - сказала Антонина Петровна с лёгким удивлением, - Даже на год старше меня... Вы неплохо сохранились. -
   - Зона сохраняет, - ответил на это Игорь.
   - Ну вот, Тонечка, - сказала Светлана, - Если тебе когда-нибудь захочется покурить, когда я буду в зубоврачебном кабинете, то заходи сюда и кури смело, а Игорь тебя как бы прикроет, куря рядом с тобой. Я ему полностью доверяю, - и она провела своей ладонью по предплечью Игоря.
   - Что ж, буду знать, - проговорила Антонина Петровна, ещё раз оценивающе взглянув на Игоря.
   Затем, женщины, куря свои сигареты, разговорились о женских шмотках, и Игорь больше не вступал в их разговоры. Когда они докурили свои сигареты, Светлана пошла как бы проводить Антонину Петровну.
   "Точно. На смотрины приходила. Сейчас скажет ей своё мнение обо мне и с точки зрения бабы и с точки зрения психотерапевта", - подумал Игорь, докуривая свою сигарету. Он опять сел на свой стул и вновь взялся просматривать книгу.
   Вернувшись, Светлана присела за свой стул.
   - Смотри-ка, - сказал Игорь, прочтя что-то в книге, - Алюминиевая бронза меньше окисляется, чем нержавейка. А у нас есть гильзы из алюминиевой бронзы? -
   - Нет, - ответила Светлана, - Их в Союзе почему-то мало выпускают. А если их самим делать, то времени больше тратишь, а цена такая же, как и за нержавеющие. -
   - А знаете, из чего местные умельцы коронки под рыжьё в зоне делают? - спросил Игорь.
   - Из чего? -
   - Из рандоли, - ответил Игорь, - Это латунь, из которой делают всякие медицинские ванночки, как для кипячения шприцев, например... Никелированное покрытие с них снимают на наждаке, и делают рыжие коронки. -
   - А зачем? - удивлённо спросила Светлана, - А сами зубы тоже из этой латуни отливают? -
   - В том-то и дело, что просто одни лишь такие коронки на здоровый зуб и ставят, чтобы побогаче выглядеть, как бы с золотыми зубами, - ответил Игорь, - Ко мне, когда я в школе работал, школьный шнырь пару раз приводил своих знакомых, чтобы они у меня под свои коронки из рандоли свои зубы надфилями подпиливали... До сих пор от этого у меня мурашки по коже бегают, как вспомню этот звук, - и у Игоря произошло непроизвольное подёргивание плечами, как от чего-то очень мерзкого.
   - Они же должны сильно окисляться, такие коронки. -
   - В том-то и дело, - сказал Игорь, глядя на недоумённую улыбку Светланы, - Через год-два, человек начинает сильно худеть. Начинает болеть желудок. Некоторые от этого и язву себе хватают. А когда снимают всё же это своё "рыжьё", то под ним уже остаются почерневшие зубы с кариесом. И их уже никогда ничем не отбелишь. -
   - Ой! - также вздрогнула Светлана, - У меня от этого тоже мурашки по спине пробежали. Не надо больше об этом... А вы понравились Антонине. Говорит, что вы серьёзный и порядочный человек, с устоявшейся психикой. -
   - Может быть это и так, с научной точки зрения, - сказал Игорь, - Только я думаю, что у меня не устоявшаяся, а взрывная психика. Я могу вспылить, но потом быстро отхожу. И я не злопамятный. -
   - А из-за чего вы развелись со своей женой? - спросила Светлана, - Если это не секрет, конечно. -
   - Да какой это секрет, - ответил Игорь, - Сейчас таких секретов море, если не океан... Я бы может быть и жил с ней, из-за дочки... У меня дочка прекрасная, просто чудо, а не ребёнок. Мы с ней жили как друзья... Но, так уж получилось. -
   - А что получилось? -
   - Понимаете, - сказал Игорь, не зная, как это быстро ей объяснить, чтобы закрыть потом эту тему, - Я любил свою жену. И она говорила, что тоже любит меня. Вы, должно быть, понимаете, что значит в жизни первая взаимная любовь? Но, мы как-то с ней немного поссорились, и она мне изменила... Ну, ладно, ради дочери я бы это пережил. Но она изменила мне не с простым каким-то человеком, а с ментом. -
   - А разве есть какая-то разница? - спросила Светлана, - Да и, раз ты говоришь, что любишь свою дочь, то ради неё можно было бы и потерпеть, пока она не подросла бы. -
   - Я поначалу тоже так думал, - ответил Игорь, - Но можно ли забыть, когда к тебе домой приходит какой-то мент и "просит" тебя "пройтись" с ним. Говорит, что якобы поступила какая-то жалоба от соседей. Приводит тебя в ментовку, садит в отстойник за решётку, и тихонько говорит дежурному, чтобы он меня выпустил часа через три-четыре.
   А потом, когда тебя выпускают, то ты дома видишь, по столу, разложенному в зале, что тут была неплохая пирушка. Жены, естественно, нет. А дочка, которая лежит в своей кроватке, говорит тебе, что были какие-то дяди и тёти. И что мама положила её спать, и сказала, что скоро придёт. А я, мол, лежала и плакала, потому, что было очень страшно.
   А жена, когда приходила, после таких "дел", всегда говорила мне, что посадит меня, и что квартира ей достанется. -
   - И что? - спросила Светлана, - Она отняла у вас квартиру? А скольки комнатная была у вас квартира? -
   - Да нет, не отняла, - сказал Игорь, - Квартира была трёхкомнатная... Но у меня был хороший товарищ. Володя Мингалёв. Он работал старшим следователем в нашей прокуратуре. Мы с ним просто случайно познакомились. Он мне помог, и мент этот от меня отстал навсегда. И больше не появлялся.
   После этого я два месяца ещё жил "со своей", ради дочери. Но потом уже не смог. Сны начали уже кошмарные сниться, что все мои знакомые мою жену поперепробовали. Вот и пришлось разводиться. Я тогда понял, что моей дочери будет лучше, если она не будет видеть наших с женой семейных отношений. А квартиру я разменял на две однокомнатных. Правда, "моя" в то время, пока я подыскивал размен, жила у тёщи с моей дочкой. У них с тестем тоже была трёхкомнатная, а жили они вдвоём. -
   - Да, - проговорила Светлана, - Печальная история. -
   - Да вы не печальтесь, - сказал Игорь, - Это было давно. Да и сейчас, наверное, подобных историй полно на воле... По вашей всегдашней улыбке видно, что вам такое не грозит. Вы ведь счастливая мать двоих детей. У вас, наверное, счастливая семья. -
   - Ну, ты меня опять начал на вы называть, - улыбнулась Светлана.
   - Извини, - тихо сказал Игорь.
   - А насчёт счастливой семьи, - это тоже не зависит лишь от моей улыбки, - как-то с грустью улыбнулась Светлана, - У нас дома не такие уж и хорошие отношения с мужем... Его постоянно нет. Приходит очень поздно. И уходит слишком рано. -
   - У него, по-видимому, серьёзная работа? -
   - Да какая там серьёзная? - возмущённо ответила Светлана, - Он работает заведующим аптекой от военного госпиталя. У него весь день, почитай, свободен... Придёт за полночь, с запашком, выспится, а утром опять на службу.
   Трусы женские в кармане его шинели как-то находила. Говорит, что кто-нибудь хотел над ним просто подшутить. У них, мол, офицеры так друг над другом подшучивают... Какие же это шутки? В общем, даже и не знаю, как уже и быть... И дети отца не видят, и я мужа не вижу... А в выходной, - сидит весь день дома и пиво своё пьёт. Даже с детьми не поиграет. -
   - Мне даже как-то не верится. К такой женщине, многие бы просто срывались с работы, - недоумённо проговорил Игорь, - Может быть, вы несколько обостряете, обрисовывая так ситуацию? -
   - Да нет, не обостряю, - улыбнулась Светлана, - Завтра у нас выходной. Так вот. За последние три недели и я, и дети, его видели лишь в выходные дни... Или он дома пил своё пиво, или к соседу ходил его пить. А я только его пьяный храп и слышала каждую ночь. -
   - Трудно поверить. Может быть, его у вас отбивает какая-нибудь женщина? - спросил Игорь, подыскивая этому какое-нибудь объяснение, - Он у вас, наверное, высокий, красивый. -
   - Кто? Мой муж? - улыбнулась Светлана, как-то снисходительно, - Да он ростом такой же, как и я! Если выйти куда-то "в люди", так мне и туфли на высоком каблуке нельзя надеть рядом с ним... Зря я тогда за него вышла. Опять же маму с папой послушалась. Кому он такой нужен? Пьяница. -
   - Вы разве не по любви вышли замуж? - поразился Игорь, - Как-то не верится. -
   - Да так уж получилось, - сказала Светлана, грустно улыбаясь чему-то давнему, - Не по любви... А теперь жалею... Лучше б я тогда сына одна растила. Всё равно с него толку мало... Подсыпал мне, наверное, тогда чего-нибудь в вино. Он же аптекарь. Он, наверное, такие снадобья только и знает... Ну, да не будем больше о грустном. Давайте поговорим о чём-нибудь другом. О том, что вы... то есть ты... хочешь книгу о чём-то написать. -
   - Да, - сказал Игорь, понимая, что нужно перейти на другую тему, - Я должен буду написать мощнейшую книгу. И я обязан буду сделать это. -
   - Книгу написать не так-то и легко, - улыбнулась Светлана так, как улыбаются иногда маленькому ребёнку, - Это, несмотря на кажущуюся простоту, будет сделать очень трудно. -
   - Я это знаю, - сказал Игорь, - Но я уже учусь писать так, как надо. Тем более что я буду писать не художественную книгу. Художественную литературу писать легко. Не надо много думать, и не надо ничего доказывать... Сочиняй себе правдоподобно. И всё. -
   - Я не думаю, что и это так просто, - сказала Светлана, - А вы пробовали когда-нибудь этим заниматься? -
   - А давайте, я напишу что-нибудь. Ну, какой-нибудь коротенький рассказик, - сказал Игорь серьёзно, - И вы... И ты тогда убедишься, что я не говорю просто так. -
   - Давай, - согласилась Светлана, - А на какую тему будет рассказ? -
   - Ну..., - задумался ненадолго Игорь, - Давай я напишу короткий фантастический рассказ, каким я, например, вижу будущее? Сейчас об этом на Западе пишут слишком мрачно, а у нас везде рисуют какой-то странный коммунизм с чиновниками и с простыми рабочими. А я постараюсь описать так, как я это вижу, со своей точки зрения. -
   - Хорошо. Договорились, - улыбнулась как-то недоверчиво Светлана, - Вот тогда и увидишь, насколько это сложно, - она протянула руку, привстав на стуле, взяла небольшое круглое зеркальце, стоявшее на столе у окна, и посмотрела в зеркальце на свои губы, облизывая их, - Попробовала у Антонины её помаду. А она мне не идёт. Яркая слишком. -
   - Да, - заметил Игорь, - К твоему лицу подходит помада бледных, телесных оттенков. А можно и вообще без помады. Чтобы не выпачкать кого-нибудь... - "Ты что несёшь, дурень?, - молниеносно обругал он себя,- Хочешь её обидеть, технично называя её распутной?", - Я имею ввиду детей, - уточнил он.
   - Я и сама как-то не люблю помады, - сказала Светлана, ставя зеркальце опять туда же, откуда и достала его, - Я часто покрываю губы бесцветной помадой, чтобы они не трескались. -
   - У тебя все три зеркальца на столе так далеко стоят, что их даже с моими длинными руками трудно достать, - заметил Игорь, - Поставила бы их к себе поближе. Достать? -
   - Нет-нет! Пусть так стоят, - улыбаясь, посмотрела на него Светлана, - А ты что, не понял ещё? -
   - Чего не понял? -
   - Что это для обзора, - ещё шире улыбнулась ему Светлана, - А я думала, что ты уже тогда понял, когда я спросила тебя, почему ты на меня так внимательно смотришь? Когда ты курил, а я здесь что-то делала. -
   - А-а-а, - вспомнил Игорь.
   - Мне же для заработка иногда приходится и с золотом работать, - улыбаясь, заговорила Светлана, понизив голос, - А это же везде запрещено. Вот я и вижу, не оборачиваясь, кто ко мне в дверь зашёл. Это как зеркала в автомобиле, чтобы видеть, что происходит сзади.
   Мы в городской больнице, когда я там работала в мастерской, только так и спасались от нашего мастера. И для работы всё делали, и частные заказы успевали делать на работе. Выживать же как-то надо. У всех ведь дети. А если попадёшься, - то сразу увольнение по статье. Вот такие вот дела. -
   - Красиво придумано, - с восхищением сказал Игорь, - Гениальное - всё просто. А когда небольшой беспорядок на столе, - то вообще никто ничего и не заметит. -
   - Да, - сказала Светлана, как бы довольная похвалой Игоря, - Главное не делать резких движений, и чтобы рядом всегда было то, чем можно заменить золотой зуб или коронку. А их лучше всего спокойно сунуть в какую-нибудь грязную тряпку для обтирки... Хотя, в городской больнице мы всегда прятали их в рот, под язык. -
   - Больничка закрывается. Все выходим, - послышался голос в коридоре.
   - Ну, я пошёл, Светлана, - сказал Игорь, вставая со стула и положив книгу на стол, - Книгу я тогда сегодня не буду брать, а рассказик, я думаю, успею написать. Только у меня почерк не очень-то. Я скорописью пишу. -
   - Ничего, я разберусь, - улыбнулась Светлана, - Меня, и в медицинском, все всегда просили читать чужие конспекты. Желаю творческих успехов. Мне будет очень даже интересно прочитать новый фантастический рассказ. -
   - Спасибо, - поблагодарил Игорь, - До свидания. -
   - До свидания, - улыбнулась ему Светлана своей очаровательной улыбкой.
   СВОЙ "РОГ ЗОНЫ"
   - Игорь, привет, - сказал Виктор Новохацкий, зайдя к Игорю в каптёрку, - Пойдём, есть срочное дело. -
   - Привет, - сказал Игорь, пожимая руку Виктора, - А что за дело? -
   - Пойдём. Там всё узнаешь, - сказал Виктор серьёзным тоном.
   - До обеда успеем? - спросил Игорь, - Или мне нужно кого-нибудь "поставить", чтобы людей на обед сводил? -
   - Не знаю. Но лучше "поставь" кого-нибудь за себя. -
   - Хрыч, - сказал Игорь отрядному шнырю, который сидел тихо, увидев, какой серьёзный гость пришёл к его завхозу, - Скажешь генералу Шкуро, чтобы отвёл людей на обед. Ключ от каптёрки лежит в ящике стола. Закроешь, когда пойдёшь обедать. -
   - Как скажешь, - ответил дедок.
   - А куда мы направляемся? - спросил Игорь Виктора, когда они уже выходили из калитки локалки, - И что за дело? -
   - Идём к Карпачу, - ответил Виктор, - Он сам тебе всё расскажет. Скажу лишь одно, что у него не голова, а дом советов. Сам скоро всё узнаешь. -
   Они зашли в кильдым Карпача, и Анатолий поднялся им навстречу с кровати, на которой он лежал в одежде, поверх одеяла.
   - Привет, Игорюха, - сказал он бодрым голосом, пожимая протянутую Игорем руку, и похлопывая его по плечу, - Проходите, присаживайтесь за стол. Сейчас чифирнём с хорошими конфетками. А я сейчас пойду и закрою на ключ дверь в коридоре, чтобы не бояться длинных ушей. -
   Он вышел и вскоре вернулся и, присаживаясь за стол, начал разливать из чайника чай в стоявшие на столе три стакана. Затем он достал из ящика стола кулёк конфет и высыпал половину из него на стол.
   - Вкусные... Кофейные батончики, - сказал он своими улыбающимися губами, - И дельце нам предстоит провернуть тоже вкусненькое. Пейте и ешьте, и будьте как дома. -
   Он развернул из обёртки конфету и, видя, что его примеру последовали все, сидящие за столом, несколько раз отхлебнул с шумом горячий чай из своего стакана.
   - В общем, дело такое, Игорь, - начал он говорить тихим голосом, - Завтра в клубе хозяин будет проводить заседание СКК. Будут все завхозы зоны и завхозы отрядов. Тема, - выборы нового "рога зоны". Сегодня вечером всем завхозам об этом сообщат отдельно. -
   Анатолий откусил полконфеты и несколько раз отхлебнул свой чай. Игорь с Виктором тоже попивали чай и внимательно слушали, что им говорит Анатолий.
   - Как мне стало точно известно, - продолжал Анатолий, - на роль "рога зоны" есть три претендента от трёх зоновских веских группировок. Две группировки с промки. Одна завязана с блатными из этого города, а вторая, - с еврейскими деньгами и с их блатом. Третья группировка, - также от местных блатных, но со свинокомплекса.
   Кандидатуры у них такие, что караул. Зажмут зону так, что мало никому из всех прочих не покажется... Как ты выражаешься, Игорюха, "из семеек уродов и выходят уроды". Вот они по именам. С прмки будут... -
   - Ну их всех на х... по их именам, - тихо перебил его Игорь, - Ты говори саму суть дела. На х...я мы здесь этих уродов будем ещё перечислять по именам, и вспоминать их? От них и так тошно в зоне. -
   - Ты прав, Игорь, - спокойно сказал Анатолий, - Тогда сначала обрисую всю ситуацию, а потом расскажу, какая у нас есть исключительная возможность... Мы в этой "игре" будем выглядеть как серенькие лошадки, но на самом деле будем играть как серые кардиналы. -
   Анатолий откусил ещё от конфеты, и сделал несколько шумных глотков чая. По нему было видно, что он уже обдумал то, о чём он сейчас говорит, но ещё раз, как бы перепроверяет всё это в своём уме.
   - В общем, и промка и свинокомплекс, будут драться между собой, чтобы поставить своего рога зоны из трёх их кандидатур, - продолжил Анатолий, - Все три их кандидата на самом деле, - по уши в дерьме. Но у них нет больше никого на это тёплое место. За каждого из кандидатов будут голосовать по пять-шесть завхозов. Из них, некоторые, для этих трёх группировок являются своими, а некоторых они просто купили на это время... Своего кандидата нет только с ЖБК. И это нам как раз на руку. -
   Анатолий говорил специально медленно, чтобы слушающие его за столом могли делать нужные выводы из сказанного им сейчас.
   - Пока у меня нет информации, что имеется ещё какой-нибудь, четвёртый кандидат. Но не будем сбрасывать со счетов и такой вариант. В общем, каждая группировка будет выдвигать перед хозяином своего кандидата. А так, как все они по уши в дерьме, то две других группировки будут обсе...ть каждого из этих кандидатов. У всех у них уже собран весь компромат против других кандидатов... Витёк, вон, это сам видел. Только он не понимал тогда, чего это эти завхозы ищут в журналах, которые он им даёт посмотреть. -
   Анатолий посмотрел на Игоря и продолжил, - Кстати, Игорюха, мы с Витьком удалили из одного архивного уже журнальчика, не помню уже за какой год, все твои нарушения. О твоей голодовке, как и должно было быть, там даже и не упоминалось. Правда, Стасу пришлось из-за этого переписать заново два новых двойных листа, и вставить их в этот журнал. Но это уже сама техника исполнения. Так что, нарушений у тебя, по журналам, уже нет. Они могут быть у тебя лишь в твоём деле за зоной. -
   - Спасибо, парни, - сказал Игорь.
   - Но это я говорю так, просто к слову, - продолжал Анатолий, - А сама суть дела в том, что, когда они обсе...т всех трёх из выдвинутых ими кандидатов, то тут и наступит наша очередь. Это редкий шанс, который выпадает в зоне не так часто, чтобы поставить своего "рога зоны". -
   - Анатолий, - сказал тихо Игорь, - Если вы планировали на эту кандидатуру меня, то уже сейчас вам нужно подыскивать для этого кого-нибудь другого... Даже ради собственной свободы я не пойду в козлы. Я должен буду выйти из зоны чистым на свободу... Я не смогу сейчас это быстро здесь вам объяснить. Но тем, чем я должен буду заниматься на воле, исключает то, что таким делом будет заниматься человек, с совестью, выпачканной в козьем г...не. -
   - Игорюха, - сказал Анатолий, по-настоящему улыбаясь Игорю, - Я, в общем-то, и ожидал услышать от тебя такие слова, - он отхлебнул глоток чая и продолжил, - Поэтому ты на эту кандидатуру и не планировался... По разговорам с Витьком я понял, что ты из тех людей, которые дорожат честью и идеей. Я уважаю таких людей.
   А кандидатом у нас будут неплохой, в принципе, парень. Ты его знаешь. А он даже и сам ещё не знает, что он нами уже избран. -
   Анатолий взял чайник с электроплитки, и подлил ещё горячего чая во все стаканы. Можно было понять, что он ждёт от Игоря вопроса, уточняющего их кандидата. Но Игорь решил не торопить время.
   - Ты знаешь Эдьку Тесликевича? - спросил его Анатолий.
   - Чего не знать? Он же у нас в отряде. Неплохой мужик, - ответил Игорь, - У него неплохие "прихваты" на ЖБК. А, главное, - с вольными шоферами в гараже. Они ему часто водку "загоняют" на объект. И, через него, многие её заказывают. Вот он и "квасит" её там потихоньку. -
   - Вот за пьянку его лет пять назад и сняли с должности рога зоны. Трубкин его не знает. Ведь он здесь всего год с небольшим, как пришёл хозяином. И это тоже хорошо. А его пьянку мы тоже с Виктором удалили из его дела. -
   - Эдик был когда-то рогом зоны? - удивился Игорь.
   - Да, был, - сказал Анатолий, - И ему тогда уже было наплевать на все ментовские порядки. Но он тогда, по незнанию, несколько переборщил с водкой, и его подсидела группировка Гвоздя. Гвоздь тогда поставил своего рога, чтобы ему было удобнее с поставкой ему наркоты с воли. Он был наркоша, но ты этого не знаешь. -
   - Знаю, - ответил Игорь, - Я как-то передавливал пальцами его ручонку, чтобы он укололся. Он тогда хотел проверить меня, работаю ли я на кого-либо из кумовьёв в зоне, или нет. -
   - Ого! - удивился Анатолий, - Смотри-ка. Он же перед своим освобождением уже сидел на крюку у Баранчина и работал на него. Через это он и наркоту мог для себя в зону загонять. Это значит, что Баранчин через него тебя проверял. -
   - Да, - согласился Игорь, - Я тоже тогда так подумал... Я тогда случайно узнал, что Гвоздь работал на главного кума. Пахан зоны, заср...ый! -
   - Ладно, - сказал Анатолий, - Гвоздь нас сейчас не интересует. Да он, может, и загнулся уже где-нибудь. Сейчас нам важен Эдик Тесликевич. Он в какую смену ездит сейчас на работу? -
   - В первую, - подумав, ответил Игорь.
   - Так вот, - сказал Анатолий, - Твоя основная задача, Игорь, состоит в том, чтобы ты предупредил его о том, чтобы он завтра на объекте не напился. А то все наши планы рухнут. Они также рухнут, если он напьётся и залетит в ШИЗО сегодня. Но тогда у нас остаётся шанс предложить завтра другого кандидата. Есть ещё и запасный вариант. Но, если он напьётся и залетит завтра, то все наши планы просто рухнут. -
   Анатолий развернул фантик и, откусив половинку конфеты, сделал несколько мелких глотков чая, а затем продолжал.
   - Завтра же наша задача будет такая. Мы молча будем выслушивать, как будут обсе...ть всех трёх кандидатов. Потом нужно будет выждать немного времени для того, чтобы убедиться точно, что больше кандидатов нет, а эти трое уже полностью обоср...ны. Тогда ты, Игорь, встаёшь, и называешь кандидатуру Эдьки.
   Во всех этих трёх группировках его знают. И каждая из них решит, что пусть рогом будет Эдик, с которым можно будет договориться, чем с кем-нибудь из тех, кого потом может предложить хозяину главный кум. Но они должны будут в это время только лишь обдумывать это. Затем встану я, и скажу, что одобряю кандидатуру Тесликевича. Они тогда ещё больше задумаются. А, может быть, уже кто-нибудь из них тоже выступит за это же.
   Ну, а когда Витёк выскажется "за", и скажет, что он знает Эдьку лишь с хорошей стороны, то это уже и решит весь вопрос. Все три группировки тут же будут "за". -
   Карпач откинулся на спинку стула, и, улыбаясь, смотрел на Виктора и Игоря.
   - Ну, как вы находите мой расклад? - спросил он, - Может быть я чего-то не доглядел? -
   - Когда мы с Витьком шли сюда, - сказал Игорь, - он мне сказал лишь, что у тебя не голова, а дом советов. Я сейчас с ним полностью согласен, и добавить к твоему плану практически ничего не могу. Я с ним полностью согласен. -
   - Значит сегодня твоя задача, - так "предупредить" Эдьку, чтобы он ни при каких условиях не напился, - сказал Анатолий, - Пусть даже ему сегодня и завтра в рот будут водку заливать, но чтобы он её выплёвывал изо рта. Только и всего. А завтра уже мы втроём решим все дела. И завтра нам "просто так" не нужно кучковаться вместе, чтобы не вызвать у трёх группировок каких-нибудь лишних подозрений. Да и сегодня тоже. У меня всё. -
   - Ну, что ж, - сказал Игорь, - тогда допиваем чай, и расходимся. Толик, у тебя действительно мозги серого кардинала. -
   В этот день Игорь пришёл к предзоннику, чтобы встретить первую смену по её возвращении с объекта. Увидев Эдика Тесликевича, уже прошедшего шмон, он подошел к нему и, отозвав его в сторону, сразу же пошёл с ним в барак отряда.
   - Эдик, - говорил он ему по дороге, - У меня к тебе очень серьёзное дело, которое касается и тебя. Но я тебе сегодня не имею права чего-либо говорить. Я смогу это сделать лишь завтра, когда ты опять приедешь с объекта.
   Запомни, дело очень серьёзное. Оно напрямую касается и твоей свободы. Сегодня я могу лишь тебя предупредить, что ты можешь всё испортить, если завтра, да и сегодня тоже, ты хоть чуточку выпьешь спиртного. От этого может случиться уже непоправимое... Эдик, ты же знаешь, что я "просто так" никогда ничего не говорю. Пообещай мне сейчас, что ты ни сегодня, ни завтра, не выпьешь ни капли спиртного, даже если тебе его будут наливать и подавать. -
   - Хорошо, - сказал Эдик, - Обещаю. А что случилось? -
   - Эдик, не спрашивай меня сегодня, - сказал Игорь, - Завтра я тебя встречу, как и сегодня, и всё тебе расскажу. А сейчас забожись на пидора, что сдержишь своё слово. У тебя потом будет больше возможностей, чем сейчас, пить водку. -
   - Игорь, - сказал Эдик, ухмыляясь, - На зуб божусь. -
   И он зацепил ногтём большого пальца передний зуб, и, когда он сорвал его с зуба, от этого прозвучал как бы щелчок. Игорь протянул ему руку и сказал:
   - Ну, вот, теперь я спокоен. Только ты сегодня меня ни о чём больше не спрашивай. -
   И они пожали друг другу руку.
   На следующий день хозяин действительно, собрал после завтрака всех завхозов зоны в клубе. Там, перед зрительным залом, в середине широкого прохода от входной двери стоял длинный стол, составленный из четырёх простых столов. Они были накрыты синей плюшевой шторой, взятой со сцены зала. За этим столом разместились хозяин и Виктор Новохацкий, который вскоре предложил избрать, предлагаемый им президиум, для заседания СКК. Президиум был зачитан и избран, а остальные завхозы остались сидеть кто где, в зале, напротив стола с президиумом.
   Далее всё происходило точно так же, как и предполагал вчера Анатолий Карпачёв. После того, как все три группировки утопили в дерьме своих трёх кандидатов на пост рога зоны, в зале наступило затишье. Хозяин, как было заметно, был в растерянности. Игорь подумал, что уже достаточно времени выждано, и хотел было уже встать с кресла в зале, чтобы предложить кандидатуру Тесликевича, как вдруг раздался голос из заднего ряда. Игорь обернулся, и увидел, что говорит новый завхоз бани, назначенный после смерти Миши Калинина, и который предлагает кандидатуру Эдика Тесликевича.
   "Молодец, Толик. И с этим уже успел договориться", - подумал Игорь, - "Ещё один человек у нас прибавился".
   После этого уже встал Игорь, и также одобрил предложенную завхозом бани кандидатуру, сказав, что знает Тесликевича "лишь с положительной стороны", ещё и потому, что они находятся в одном отряде, и что Тесликевич является самой достойной кандидатурой. Затем с подобными отзывами выступил и Анатолий. После него уже многие в зале даже стали просто выкрикивать о том, что лучшей кандидатуры в зоне и не найти.
   Хозяин пока сидел и не подавал никакого вида. Но после того как встал Виктор Новохацкий, и сказал, что он тоже давно знает Тесликевича, и только лишь с положительной стороны, и что он является самым достойным кандидатом, хозяин уже заулыбался. Он поднялся со стула и сказал, что одобряет сделанный Советом коллектива колонии выбор, и подпишет "Приказ" о назначении Тесликевича быть руководителем СВП колонии.
   Виктор же Новохацкий, вообще ещё ни разу не видел Тесликевича в лицо, и Игорю сегодня нужно было их познакомить, после того, как Эдик приедет с работы с объекта.
   Игорь, как и вчера, ожидал Эдика у предзонника. Эдик уже подошёл к нему сам, после того, как его обшмонал прапорщик.
   - Пойдём, - сказал Игорь, - По дороге всё объясню. -
   - А куда мы пошли? - остановился Эдик, - Отряд-то там, - и он кивнул головой в сторону их барака. -
   - Пошли, - сказал спокойно Игорь, - Теперь ты сам выберешь себе место, но уже в другом бараке... Мы тебя сегодня рогом зоны выбрали... А сейчас я тебя сведу с тем, кто в этом деле поставил последнюю точку. А то он сегодня сказал хозяину при всех, что хорошо тебя знает с положительной стороны, а видеть тебя ещё и не видел ни разу. -
   - Ты не шутишь? - спросил Эдик, опять останавливаясь.
   - Да какие там шутки? - полуобернулся Игорь, - Чё застопорился? Вон он и сам уже вышел. У двери штаба стоит. Подойдёшь и поздороваешься с ним, как со старым знакомым. Его зовут Виктор Новохацкий. Он сейчас председатель СКК -
   Эдик, подойдя к Виктору, сказал: - Виктор, я тыщу лет тебя не видел! -
   Игорь не пошёл с ними в штаб, он не любил заходить в это административное здание. Позже, когда Эдик пришёл в барак за своими вещами, Игорь позвал его в каптёрку, где они вдвоём попили чайку. Эдику всё ещё как-то даже не верилось, что он уже обладает такой большой властью в зоне. Властью, которая порой даже превышает власть дежурного прапорщика.
   - Эдик, - сказал Игорь, когда они уже допивали чай, - Сделай так, чтобы в этот отряд не заходила ни одна п...а из штабных козлов. Я думаю, что очень скоро опять будет штаб СВП. -
   - Игорь, - сказал Эдик, - Если хоть одна такая п...а зайдёт в этот отряд, то она сразу же вылетит из козьего штаба в тот же самый день. А куда потом для таких идёт дорожка, ты знаешь. Держи набор костей, - и он протянул свою, и пожал поданную Игорем руку, - Тебе же, если будет нужно, я всегда помогу, чем смогу. Я теперь, наверное, через годик, а, может быть, и раньше, постараюсь уйти на УДО. Ну, пока! Пошёл я уже перебираться на новое место. -
   БЫСТРОВ
   Придя в палату из кабинета Светланы, Игорь умылся с мылом и лёг на свою кровать поверх одеяла. Ему нужно было переварить в своих мозгах то, что он услышал сегодня. "Интересно, - подумал он, - А испытывают такие лекарства где-нибудь ещё, кроме как на зэках в зоне? Ведь если таким образом скручивать человека, то его можно уже через неделю просто сломать, как личность. Есть, наверное, и другие психотропные лекарства, с помощью которых можно вить верёвки из людей.
   Да, сколько же люди уже напридумывали всего против людей?! Это же ужас! И бомбы, и лазеры, и тюрьмы, и зоны, и пытки... Да если всё это просто перечислять, то на это чёрт знает сколько времени уйдёт! А если всё это ещё и описывать, то человеческой жизни просто не хватит. Это же не человеческое общество, а какое-то недочеловеческое или античеловеческое.
   Неужели люди, действительно, стремятся уничтожить сами себя? Да нет же... Так не должно быть. Численность людей на Земле увеличивается... Ну и что? Увеличивается и численность различных мерзавцев и прочих уродов. А с помощью власти люди давно уже вьют верёвки из подавляющего большинства людей. И ради чего? Только лишь ради того, чтобы прожить свою мерзкую жизнь чуть-чуть послаще, чем другие. Да разве можно в таком г...не сладко жить, не чувствуя окружающей вони? Это же просто невозможно. Для этого, действительно, нужно потерять всё человеческое и превратиться в животное.
   Это же дурдом какой-то! И в этом дурдоме многие ещё и ищут личного счастья. А многие мечтают о рае на небесах. Да этим миром чёрт правит, а не бог! Он уже давно его размазал, как клопа, если тот когда-то и был, этот "всемогущий". Кто всемогущий, - тот и правит миром. А люди в этом чёртовом мире всё ещё ищут для себя счастья, и молятся богу о спасении на небесах, не зная того, что они обращаются к "князю мира сего", который занял место всевышнего.
   А почему "занял"? Может быть, он на этом месте и сидел с самого начала? Какое в этом мире может быть счастье?
   Вон, думал Светка живёт в счастливой семье. Улыбается целыми днями... А счастье-то это лишь показное. На самом-то деле нет его. Да и не видел я никогда ешё счастливых семей. О своей семье когда-то думал, что что-то будет путное. По любви расписались, дочка вон какая, молодец. И - на тебе - получай фашист гранату!
   Но это я знаю, что любил её. А любила ли она меня? А это ешё вилами на воде писано. А Светка, вообще, всегда казалась небесным созданием. А счастья-то и у неё тоже нет. Да и не может быть его в эпоху цивилизации! Не может его быть в обществе людей, которые привыкли ко лжи! Я же это уже знаю. Но что толку, что я один это знаю? Но поэтому это и стало моей целью в жизни, что я обязан отдать эти знания людям, а не сдохнуть с ними. Что же это? Это так и будет постоянно "защищать" всю эту мою мерзкую жизнь? И я должен буду всё это вытерпеть и выжить? Да ради кого?!
   Но ведь только это тогда меня из петли и вытянуло. Забыл?! Чёрт побери! Даже и умереть невозможно! Живёшь как проклятый! Говорят, что из петли выбраться невозможно. Возможно. И даже "лёгко". Невозможно, если ты совсем уже упал духом, и его у тебя уже нет. А если есть, то он тебя и из петли вытянет. Да ради кого?! Вон, рядом лежат трое настоящих рабов. А таких, как они, - ещё больше половины зоны. А на воле, в той большой зоне, таких сотни миллионов.
   А-а-а! Ты уже забыл, наверное, картину "Дедушка и внучек", урод? А её написал человек. Художник из Эпохи Возрождения. Он ведь не просто так написал эту картину. Он же её сначала в своём сознании создал, а потом уже на холсте. Он же уже осознал эту тему! Он в отвратительном лице этого дедушки отобразил все его мерзкие прошлые делишки, сделанные им в его жизни. Отобразил его запятнанную им самим же его совесть. В его мерзком лице остались человечными лишь его подслеповатые глаза, которые смотрят на внука. На чистое и искреннее лицо маленького человека. Человека с чистой совестью.
   Ты ради всех детей обязан выжить, урод. И книгу написать - тоже обязан. И ради дочери своей - тоже обязан. Да, это уже - цель в моей жизни. И нечего мне скулить, как уроду. Не стоит мне, скоту, пасовать, ведь не "просто так" мне в жизни встречались прекрасные люди. Меня учили думать многие хорошие люди. Это люди "с большой буквы"! Я узнал о них и из их книг, и из их песен. И Володя Высоцкий. Он же мне стал как старший брат. Он первый начал учить меня думать "не так, как все". А как тогда мне помог начать учиться думать Владлен Сергеевич?
   Да, такие люди не "просто так" в жизни встречаются. В жизни всё закономерно. Людей сближают человечные отношения. Он был нужен мне, а я был нужен ему. Тогда Его Величество Случай и свёл меня с ним.
   Только тогда, после этой встречи, я, наверное, и начал задумываться над смыслом жизни. Иначе и сейчас был бы таким же уродом, каким меня и делали власти, как и многих других. Это он научил меня говорить и писать слово Человечество с заглавной буквы.
   Без этой встречи я, быть может, и умер бы настоящим скотом, наёмным рабом, который всю свою жизнь должен лишь отрабатывать на благо власть имущих. Да и жил бы я, как нищий духом, хотя материально, скорее всего, себя бы обеспечивал. А чем же ещё заниматься, если в мозгах лишь одна цель, - "жить, чтобы заработать побольше денег"? Но жизнь у меня была бы мерзкая, хоть и обеспеченная. Жить для того, чтобы есть, а не есть для того, чтобы жить".
   Игорь начал вспоминать ту встречу, которая позволила ему задумываться над многими жизненно важными для человека вопросами. Он вспомнил тот яркий солнечный летний день. Впереди у него было три свободных дня, включая и этот. Сегодняшний день считался "отсыпным" после ночной смены, но Игорь выспался на работе. У них, в их смене, все были опытными работниками, и в ночную смену все высыпались, частично или полностью. При каких-нибудь неполадках в цехе, на пульте, где всегда и находилась большая половина их смены, срабатывала громкая сигнализация. Посмотрев по приборам, и определив, где именно случилась неполадка, её быстро устраняли в самом цехе, помогая при этом друг другу, и, затем, можно было опять спать или дремать в помещении на пульте управления.
   Игорь хотел на следующий день поехать на рыбалку, и зашёл в мебельный магазин, в котором был отдел хозяйственных товаров, в котором продавались и рыболовные крючки. Возле этого отдела Игорь встретил Альберта, бывшего мужа своей старшей сестры. Они развелись около года назад. Алик был, по мнению Игоря, порядочным человеком, и то, что они перестали жить вместе с его сестрой, Игоря не слишком волновало. Всякое в жизни бывает. Тем более что и Игорь, уже почти два месяца, тоже как был в разводе со своей прежней женой.
   Алик был кандидатом химико-технологических наук, и работал в АНИИХТе (Алтайском научно-исследовательском институте химической технологии). Это было суперсовременное военное предприятие, которое ещё недавно называлось "почтовым ящиком", производством, в котором разрабатывались и испытывались образцы нового топлива для баллистических ракет. Алик хорошо знал английский язык, и у него было много научной литературы на английском языке. Иногда, по ночам, он слушал по радио американские радиостанции. А сестра как-то сказала Игорю, что Алика однажды даже поздравили по Голосу Америки с успешным завершением испытаний нового топлива, на котором, через какое-то время, полетел и какой-то космический корабль "Союз".
   Игорь с Альбертом вышли на улицу, и стали разговаривать. Алик сказал тогда Игорю, что он с сегодняшнего дня в отпуске, но отпуск, наверное, ему суждено будет провести не так, как он планировал. Он сделал себе катер с двумя водомётами, и собирался съездить на нём вверх по реке на Телецкое озеро. Но, вот уже две недели, как он ищет по городу и никак не может найти и купить десять десятилитровых канистр для бензина. У него в катере есть специальное место, рассчитанное им именно для этого, а другие канистры туда просто не войдут, поэтому, наверное, эту поездку ему невозможно будет осуществить. Он сказал, что в этом магазине, в хозяйственном отделе, есть лишь две таких канистры, а остальные все - двадцатилитровые. Это - лишь две канистры, найденные им за две недели его поисков во всём городе.
   Игорь сразу же сказал ему, что попробует ему помочь решить его проблему. Он спросил его, а знает ли он хозяйственный магазин на одной из окраин города? Алик ответил, что впервые слышит о таком. Тогда Игорь зашёл опять в магазин и попросил девушку, торгующую в хозяйственном отделе, не продавать один час те две десятилитровые канистры, которые имелись в её отделе, пока они не съездят за деньгами, чтобы их купить.
   Затем они поймали такси и съездили в тот магазинчик, который знал Игорь. В нём, по воле случая, оказалось четыре таких канистры. Но Игорь всё же упросил молоденькую продавщицу сходить в складское помещение магазина, из которого та вынесла им ещё четыре канистры. Алик купил эти восемь канистр, а затем они поехали на такси, и он купил те две, которые ожидали их в мебельном магазине.
   Алик был так рад, что не мог сдерживать своего ликования. Он сразу же спросил Игоря, как у него со временем, и, узнав, что у Игоря три дня свободных, заявил, что не отпустит его "просто так". На такси, с купленными канистрами они поехали к речному гаражу Алика, куда должен через час или два приехать бензовоз, из которого Алик сразу же и заправит все эти десять канистр бензином. По дороге они заехали в магазин, где Алик купил две бутылки коньяку и две бутылки водки, а также хлеб, колбасу и большой кулёк пирожков с мясом.
   У гаража, возле реки, Алик показал Игорю свой катер, который он сделал, и Игорь ещё раз убедился, что такое возможно сделать лишь человеку, работавшему на суперсовременном предприятии. Катер выглядел как неизвестная заводская модель с новыми, современными формами из дюралюминия. Катер был с непромокаемым откидным тентовым покрытием. Вскоре по песчаной дороге, тянувшейся с крутого берега вдоль его, и как бы прижатой к нему боком, к гаражам спустился бензовоз, и они заправили все канистры бензином.
   Алик был настолько рад всему случившемуся сегодня, что не мог и не хотел сдерживать свою радость. Он тут же в гараже предложил и немного обмыть удачную покупку, в приобретении которой он было совсем отчаялся, как в неосуществимой мечте. Они выпили, хорошо закусывая при этом, одну бутылку коньяка и одну бутылку водки.
   - Игорь, - радостно говорил Алик, - от тебя веет каким-то молодым всесокрушающим напором! Ты делаешь всё как бы играючись, но у тебя всё получается, и получается правильно. Я даже как бы ожил от нашего общения! В тебе есть что-то такое, чему, как бы всё нипочём! Ты мне дал такой заряд бодрости, от которого я даже дышать начал как-то свободно, и глаза начали смотреть на мир открыто. Вот бы тебя свести с моим начальником. Он бы тоже это сразу почувствовал. А то он в последнее время начал что-то сдавать.
   А человек он исключительный, - видный учёный, с мировым именем. У него дома, в его кабинете, две стены "оклеены" удостоверениями его открытий. Но что-то с ним последнее время происходит... что-то непонятное... Слушай, ничего будет, если, когда мы придём ко мне, я позвоню ему и приглашу его посидеть с нами? Устроим небольшой мальчишник. А? Ты не против? -
   - А как на это посмотрят твои отец с матерью? - спросил его Игорь, зная, что квартиру Алик оставил его сестре с дочкой после развода. И стал жить у своих родителей.
   - Да они же уехали к родственникам во Владивосток, - улыбнулся Алик, - Их ещё две недели не будет. Двухкомнатная квартира на все твои выходные, - в полном нашем распоряжении! Игорь, мне так хочется, чтобы он с тобой пообщался. От тебя просто веет молодостью и каким-то молодым напором! Лады? -
   - Годится, - ответил Игорь, - Только у меня денег с собой совсем немного. -
   - О деньгах вообще не волнуйся и даже не задумывайся, - махнул рукой Алик, - Этого дерьма у нас хватит. -
   - Тогда пойдём, отойдём чуток от гаража, и покурим, - предложил Игорь, - А то, здесь бензин. -
   Они чуть отошли от гаража, и присели на два больших валуна, лежавшие в песке. Валуны, нагретые солнечными лучами, были чуть ли не горячими. Алик сел лицом к реке, а Игорь, - лицом к нему и к крутому левому берегу реки, возвышавшемуся метрах в пятидесяти от них крутым песчаным отвесом метров на тридцать-сорок. А вдоль берега прямо под этим отвесом был дорожный спуск с этого берега, протянувшийся метров на сто пятьдесят. Игорь снял с себя тенниску, аккуратно свернул её и положил ещё на валун, бывший рядом.
   - А кто этот твой начальник? - спросил он у Алика.
   - Быстров Владлен Сергеевич. Слыхал о таком? -
   - Нет. -
   - Да ты что? Это же Зам директора АНИИХТа! Он же всем руководит! И АНИИХТ, и весь микрорайон "АБ", - всё в его распоряжении, - удивлённо говорил Алик, как бы поражённый тем, что Игорь не знает Быстрова.
   - Распоряжается всем всегда директор, - сказал Игорь, - А вот исполняет эти распоряжения уже его зам. -
   - А здесь всё несколько иначе, - уточнил Алик, - Здесь директор сидит в Москве, как администратор, и выполняет все указания Быстрова. У Владлена в его кабинете есть даже телефонная связь через спутник, чтобы можно было всегда иметь мгновенную связь с Москвой. А директора здесь никто никогда и не видел. Он из Москвы и не вылазит. А Владлен всем руководит. АНИИХТ - это его детище. -
   - Ого! - удивился Игорь.
   - Владлен - доктор наук, - продолжал Алик, - А в академики идти сам не хочет. Говорит, что тогда "лишь штаны будет протирать". Он - умнейшая голова! Его имя знают все разведки мира. -
   - Да что это он? Сдурел что ли? Куда он полез? Он же назад потом не вылезет. Он же там и сядет, - заговорил Игорь возмущённо, а Алик, как бы опешив от этих слов, с широко раскрытыми глазами посмотрел на Игоря. Но он увидел, что Игорь смотрит чуть поверх его головы, и обернулся. По глубокому зыбкому песку песчаной дороги, проложенной наклонно, вдоль берегового откоса, вниз, к лодочным гаражам, спускалась "Волга" ГАЗ-21.
   - О! Лёгок на помине! - уже радостно повернулся к Игорю Алик, - Это же он и едет! Он никогда здесь не "сядет", у его "Волги" колёса специальные. -
   Алик встал с камня и помахал машине рукой. В ответ раздался сигнал клаксона автомобиля.
   - А кто это с ним? - проговорил Алик, как бы спрашивая сам у себя, - А-а-а... Опять эти три придурка... Вот же настырные! Он от них уже и избавиться не может. -
   Из подъехавшей к гаражу Алика "Волги" вышли четверо мужчин. Трое из них были возрастом лет по тридцать, а один человек, невысокого роста, с волосами с проседью, на вид был возрастом раза в два старше каждого из этих троих. Все четверо улыбались и здоровались с Аликом за руку, а Игорю подавали руку лишь по правилам приличия. Лишь мужчина в годах, пожав руку Игоря, ответил в ответ таким же "здравствуйте".
   Алик сразу сообщил всем, что он всё-таки купил канистры, и совсем недавно заправил их бензином. Он радостно предложил всем выпить "за встречу". Все зашли в его гараж и, переговариваясь между собой, как старые знакомые, стали возле верстака, протянувшегося вдоль правой стены, на котором стояли две оставшиеся бутылки с водкой и с коньяком, и лежала закуска. Алик наливал коньяк в два гранёных стакана, бывшие у него в гараже, граммов по сто в каждый, и четверо вновь прибывших мужчин выпили, и закусывали тем, что лежало на верстаке. Алик налил ещё в два стакана. В "свой" стакан он налил уже водки, потому что коньяк уже закончился.
   - Ну, давай, Игорь! Бери, - он поставил перед Игорем стакан с налитым в него коньяком, и поднял свой, с водкой, - Ну, что? Вздрогнем? -
   - Нет-нет-нет, Алик, - сказал мужчина в годах, - Мальчику пить не давай. Лучше я с тобой выпью. -
   - Да какой это мальчик? - улыбнулся Альберт, - Ему уже лет двадцать пять. Так, Игорь? -
   - Да, - ответил Игорь, - Месяц осталось до двадцати пяти. -
   - Ты смотри-ка, - удивился мужчина в годах, - Это он что? На три года лишь моложе Юрки? -
   И все глянули на белобрысого мужчину, с пролысиной на голове.
   - Может быть, у него жизнь трудная была, - сказал Игорь, и одним глотком осушил свой стакан.
   - Это у него-то "трудная"? - хохотнул мужчина в годах, - Да он тяжелее собственного х... в руках ещё ничего не держал. -
   Все тоже хохотнули, кроме Игоря, которому было несколько странно слышать мат из уст учёного человека. А Юрий, чтобы уйти от этой темы спросил у Алика:
   - А что это за гиря у тебя тут? -
   Все посмотрели на странного вида четырёхгранную гирю, похожую на какой-то утюг без острого носика, стоящую у противоположной стены в гараже. На боку гири был указан её вес в 24 кг.
   - А-а-а... Это я доски этой гирей придавливал, когда швы на тенте проклеивал, чтобы в дождь не промокали, - пояснил Алик.
   - Ну-ка, ну-ка, посмотрим, - сказал один из тех троих, которые приехали с мужчиной "в годах". Он взял гирю и вынес её из гаража. Все смотрели на него. Он выглядел здоровее всех, находящихся в гараже. Как бы плюнув на ладонь и потерев после этого руки, он взял гирю и вскинул её себе на плечо. Но даже вытолкнуть вверх он её не смог, и грохнул её наземь.
   - Руку режет гранью, - сказал он, как бы оправдываясь, - Была бы она круглая. -
   - А ну-ка, дай-ка я попробую, - сказал ещё один и вышел из гаража. Но и он тоже не смог вытолкнуть её вверх, и также бросил её у ног.
   Ну, а когда вышел Игорь, это вызвало дружный смех у всех троих из "вновь прибывших", потому что Игорь выглядел сухощавым юнцом. Но когда он легко поднял гирю сначала на плечо, держа её за ручку так, что сама гиря была выше ручки, а потом два раза отжал её в таком положении и спокойно поставил на землю, смеявшиеся остались с раскрытыми ртами.
   - У меня просто мышцы сухие, - сказал Игорь и занёс гирю опять в гараж.
   - Разреши мне пожать тебе руку, - сказал мужчина "в возрасте", - Ты умеешь поразить окружающих, - и он протянул Игорю свою руку, - Владлен Сергеевич, - представился он.
   - Игорь, - сказал Игорь, пожимая руку Быстрова, - Приятно познакомиться. -
   - Владлен Сергеич, - сказал Алик, радостно улыбаясь, - Мы с Игорем хотим сегодня маленький мальчишник устроить. Как вы на это смотрите? Не присоединитесь к нам? Квартира у меня свободна. Мои "старики" в отпуске во Владивостоке. А?
   Кстати, я тут совсем недавно вспоминал о вас, и Игорю как раз говорил, когда вы с берега сюда на машине съезжали, а я спиной тогда сидел к съезду. -
   - Ну, раз так, - придётся согласиться, - ответил Владлен Сергеевич, - Давно мы уже с тобой не сидели по-людски, Алик. Последний раз, помнишь, каких цыплят нам твоя Лида за пять минут приготовила? -
   - Игорь - родной брат Лиды, - уточнил Альберт, говоря это Быстрову, - Он и помог мне сегодня купить эти канистры. -
   - Мальчишник - это же класс! Действительно, чего мы раньше думали? Как раз, завтра уже суббота! Давайте сбрасываться! - раздались возгласы троих, приехавших в машине с Быстровым, хотя Алик их и не приглашал.
   - У меня денег нет, - сказал Игорь, глядя на то, как они быстро вытащили из карманов свои "лопатники".
   - Игорь, перестань, - сказал Алик, - Я за него вношу. По сколько скидываемся? -
   Все повернулись и посмотрели на Быстрова.
   - Я думаю, что по двадцать пять хватит для начала, - сказал он, - Ну, а потом, - видно будет, - и он вынул из кармана брюк смятые бумажки денег, и бросил на верстак две десятки и пятёрку.
   - Не смотри так, - хлопнул он легонько по плечу Игоря, - Эти деньги - заработанные. Пусть немного наука раскошелится. -
   Игорь не хотел садиться в машину со всеми, когда Алик закрыл гараж, и все собрались ехать к нему домой на мальчишник. Он говорил, что машина забуксует в песке, и сядет ещё глубже в песок, если будет с пассажирами. Потом её труднее будет выталкивать из песка. Но все, со смехом, затолкнули его на заднее сидение автомобиля.
   Владлен Сергеевич сел за руль и сказал:
   - Сейчас мы немного подспустим колёса, - и он сделал что-то, чего Игорь не увидел, потому что на заднем сидении сидели вместе с ним ещё три человека, а он оказался за спиной водителя.
   А "Волга", затем, потихоньку выехала по песчаной дороге на верхний береговой откос, поросший соснами.
   - Ну, вот, - сказал Владлен Сергеевич, остановив машину, - А сейчас опять подкачаем давление. Вот так... Два очка... А теперь ты садись, Саша, и рули, - сказал он мужчине, сидевшему на переднем сидении, и они, выйдя из машины, поменялись местами.
   - А что это за шины такие у вас, что песка не боятся? - спросил Игорь у Быстрова, когда машина уже ехала.
   - Шины не наши. Американские, - чуть повернувшись к нему, сказал Владлен Сергеевич, - Они шире наших, и вседорожные. Но и на них было бы не выехать, если бы не было управления давлением воздуха в шинах. -
   "Да", - подумал Игорь, - "Вот тебе и сказка с былью! Такого даже и в журналах ещё не пишут".
   Когда все вышли из машины и пошли в "Гастроном" за покупками к предстоящему мальчишнику, Игорь сказал:
   - Владлен Сергеевич, вы забыли машину закрыть на ключ. Мало ли чего? -
   - Не волнуйся, - ответил тот, - Всё нормально, - и зашёл в магазин. А один из троих, которые приехали с Быстровым, с улыбкой сказал Игорю:
   - Ты, действительно, проверь, а то там же, вон, и пальто его осталось на полке за задним сидением, у заднего стекла. -
   Двое других его дружков при этом тоже как-то странно заулыбались и зашли в магазин. Игорь же повернулся и пошёл к машине. Он прекрасно помнил, что он вышел последним через левую заднюю дверцу машины, и кнопку за окном после этого никто не нажимал. Он подошёл к машине и хотел открыть эту дверцу, но она не открывалась. Он проверил так все четыре дверцы, но они все не открывались.
   "Опять какая-то сказка", - подумал он, - "Надо будет внимательно посмотреть, когда будем садиться опять в машину".
   В магазине к Игорю подошёл Алик и, дав ему трёшку, попросил его купить три булки серого хлеба, три булки белого и три батона к чаю, на всякий случай. Купив всё это в хлебном отделе, Игорь вышел из магазина и стал ожидать всех, стоя у "Волги".
   Вскоре начали выходить все, неся по двое в руках упаковочные деревянные ящики, в которых было много всяких свёртков из обёрточной бумаги и различных бутылок. Всё это было поднесено к багажнику автомобиля и поставлено рядом на землю. Не было лишь Быстрова. Вскоре и он вышел из "Гастронома". Он левой рукой прижимал к своей груди большой свёрток каких-то продуктов, а в правой его руке болтались на цепочке ключи от машины. Он зачем-то обошёл машину спереди и подошёл к багажнику.
   - Ну, открывай, - сказал он самому ближнему к багажнику, кивнув головой на багажник. Тот открыл его, и они стали ставить в багажник ящики, - Игорь, садись в машину, с хлебом, - сказал Быстров, повернувшись к Игорю, - А-а-а. У тебя же руки заняты, - и он подошёл, и открыл перед Игорем заднюю дверцу автомобиля.
   "Или я сдурел, или я стал слепой", - подумал Игорь, - "Когда же он открывал ключом дверь машины? Наверное, я в это время моргнул или посмотрел в другую сторону? Да нет же! Он же и не подходил к дверцам... Какой-то особый секрет. Не для таких дураков, как я".
   Когда всё, что было куплено, уже занесли в квартиру Алика, в квартиру зашёл и Быстров, через его руку было перекинуто его лёгкое летнее пальто чёрного цвета, которое он повесил в коридорчике-прихожей на вешалку. Но как только он зашёл на кухню, чтобы помогать в приготовлении застолья, в прихожей раздалось какое-то трещание, и он пошёл опять в прихожую.
   - Ало! Ало! Плохо слышно! Говори громче! - раздавались его слова, и он вышел из коридорчика прихожей в гостиную. В его руке была такая же толстая телефонная трубка с выдвижной антеной, какую Игорь видел лишь в кинофильмах о миллионерах или о Джеймсе Бонде, - Ало! Я перезвоню тебе сейчас по "простому"! Ты смотри! Не пробивает эти стены или три этажа, которые над нами! Алик, где у тебя тут телефон? -
   - Да вон, на полу, возле кресла, - ответил Альберт.
   Быстров сел в кресло, и начал набирать номер, крутя пальцем диск телефона. На кухне все были заняты делами по распаковке различных свёртков. Через какое-то время в проёме кухонной двери появился Быстров и сказал, что он будет минут через двадцать и, извинившись за это, вышел из квартиры. Минут через двадцать на круглом столе в зале уже всё было готово к проведению мальчишника. На столе были и коньяк, и водка, и газированные напитки, и салат, и рыба из консервных банок, выложенная в тарелки, и даже две холодных свареных курицы. Все решили закурить, и Алик открыл дверь на балкон.
   - А вот и Владлен подъехал, - сказал он, заходя в гостиную после того, как выглянул с балкона. Алик включил магнитофон, с большими катушками пятисотками, и сделал звук таким, чтобы можно было спокойно разговаривать, не повышая голоса. Затем он включил телевизор, но там, ни на одной из двух программ не было ничего интересного. Были какие-то передачи о развитии промышленности, и Алик выключил звук телевизора.
   - Пусть работает без звука, - сказал он, - Может быть позже будет что-нибудь интересное. Тогда и звук включим. -
   Пришёл Быстров, и все сели за стол. Вскоре, после трёх или четырёх шуточных застольных тостов, за столом воцарилась весёлая дружеская атмосфера. Начали рассказывать последние анекдоты, сыпались шутки и велись короткие разговоры, в которых участвовали все.
   - А ты куда ездил, Владлен? - спросил Алик.
   - Внучку нужно было в пионерский лагерь отвезти, - ответил тот, - Тут недалеко совсем. -
   - Не надо бы вам было ездить, - заметил Игорь, - Если есть деньги, нужно было бы вызвать такси. Вы же на такой серьёзной работе работаете. А вдруг бы ГАИ вас остановило? Были бы неприятности. -
   Эти слова вызвали за столом дружный смех всех, кроме Игоря, и смех самого Быстрова.
   - Ну-ка, Саша, - сказал он, - Принеси из моего пальто в коридоре "корки". Он, должно быть, ещё и не видел таких. -
   Саша встал, и, улыбаясь, пошёл в коридорчик.
   - Да нету их здесь, - раздался его голос.
   - Они в потайном нагрудном кармане, - громко сказал Быстров, - Сунешь в него руку, потом повернёшь направо, потом вверх, потом опять направо, а потом опять вниз. -
   - Да нету здесь больше никакого кармана, - раздался опять голос из прихожей.
   - Ладно, сам схожу, - сказал Владлен Сергеевич, и пошёл в прихожую. Он вышел, держа в руке небольшое тёмно-красное удостоверение.
   - На, посмотри, - подал он его Игорю, когда сел за стол.
   Удостоверение было с мягкими пухлыми корочками. На развороте, на его левом бланке, была фотография Быстрова, и были написаны чёрной тушью его фамилия имя и отчество. На нижнем углу фотографии была давлённая круглая печать. На другой стороне была широкая красная линия, пересекавшая бланк по диагонали. Было две синих круглых печати и подписи двух полковников МВД и КГБ. Вверху была написана тушью марка автомобиля и её государственный номер. Посредине бланка было напечатано "Автомобиль в движении остановке и досмотру не подлежит".
   - Меня никто из гаишников не имеет права остановить, - сказал Быстров, и по выражению его улыбающегося лица Игорю стало понятно, что тот неплохо знает о делах гаишников, и недолюбливает их, как и все "простые" водители, - Они могут мне лишь свою честь отдавать, которую они и до меня уже раздали. -
   Эти слова вызвали уже у всех за столом дружный смех. Игорь вернул Быстрову его удостоверение, и тот отнёс его и положил опять в своё пальто.
   За столом Игорь пил со всеми и хорошо закусывал, поэтому не пьянел. К тому же, он намазывал себе бутерброды со сливочным маслом, которые любил в застольях с любой закуской. Алик также выглядел трезвым. Быстров был так трезв, как будто и не пил совсем. Но те трое, которые приехали к гаражу Алика вместе с Быстровым уже начали повисать друг на друге в разговорах, и всё хвалились чем-либо друг перед другом. Вскоре из спиртного осталась последняя бутылка водки. С дюжину пустых бутылок из под коньяка и водки уже стояли на полу у окна гостиной.
   - Мужики, у нас топливо заканчивается, - сказал тот, которого звали Саша.
   - Давайте опять сбросимся, - предложил тот, который выглядел здоровее всех, - Опять - по двадцать пять. Как в песне поётся. -
   - Молодой, - повернулся к Игорю тот, который был на три года старше его, - Давай-ка, мухой, в магазин. -
   Игорь резко повернул лицо и посмотрел на пьяную физиономию говорившего.
   - Ой! Как мы смотрим, - сказал тот, - Чего смотреть-то так? Ты же самый молодой. -
   - Вы мне тут парня не трогайте, - сказал Быстров, - Сами дёргайте на спичках, кому из вас "бежать". А вот деньги за меня и за него, - Быстров достал из заднего кармана брюк толстый лопатник из чёрной кожи, достал из него две двадцатипятирублёвых купюры и положил их на стол. Игорь опустил глаза. Ему было стыдно, что у него нет денег.
   На спичках выпало бежать тому, кто был на три года старше Игоря. Альберт повёл его на кухню, для того, чтобы дать ему хозяйственные сумки и указания, что ещё нужно будет купить в магазине.
   - Чего загрустил? - спросил у Игоря тот, который выглядел здоровее всех, - Не горюй, что денег нет. Подрастёшь - заработаешь. Давай-ка лучше на руках с тобой пободаемся. С гирькой-то у тебя неплохо получилось. А как на руках? Давай, вон, на журнальном столике. -
   - Давай, - согласился Игорь, хотя его "резануло по слуху" от слова "пободаемся", как будто его назвали бараном. Когда он занимался боксом, ему было необходимо заниматься тренировкой суставов запястий, что он и делал очень часто, практически ежедневно. В борьбе "на руку" сила поворота кисти в запястье играет решающую роль. Игорь легко давил на руку тех, которые внешне выглядели и намного мощнее того, кто предлагал ему это в данный момент.
   "Сейчас я собью с тебя спесь, раз ты сам этого пожелал", - подумал Игорь, - "И рога твои при тебе же и останутся. Бодайся тогда с кем угодно".
   Они сели за журнальный столик, и соединили кисти своих правых рук "крабом". Рука Игоря была чуть ли не в два раза тоньше руки его противника. В этот момент из кухни вышли Алик с посыльным, и посыльный сказал:
   - Ну-ка, Яша, покажи ему, как наши умеют! -
   Игорь поднял левую руку вверх, чтобы показать этим, что он не упирается ей ни во что. Яша тоже поднял свою левую руку вверх.
   - Начинайте на счёт "три", - сказал посыльный, - Раз,... два,... три! -
   Руки сидящих за журнальным столом напряглись.
   "Ну, посмотрим, на что ты способен", - думал Игорь, чувствуя давление руки противника, - "Я пока подержу тебя просто так".
   Он посмотрел на лицо противника и увидел, что у него на лбу вздувается жила от крови, и напряглась его нижняя челюсть.
   "Да, ладно", - подумал Игорь, - "Зачем с тобой играться?".
   Он резко завернул кисть противника своей кистью и со стуком шлёпнул его руку на поверхность столика. От этого все опешили. Больше всего опешил тот, который боролся на руку с Игорем.
   - Ну, я пошёл, - сказал посыльный, и пошёл к выходу из квартиры.
   - Ничего не пойму, - проговорил боровшийся с Игорем, и оторопело глядя на него.
   - А чего же тут не понимать? - сказал с улыбкой Быстров, - Не стоит считать себя слишком сильным. А как у нас в народе говорят? Не суй свой нос туда, куда собака... -
   - Вот-вот, - сказал Саша, наливая в стопку Игоря водку, - А это - награда победителю! - и он вышел из-за стола, протягивая стопку с водкой Игорю.
   - Я один не пью, - сказал Игорь.
   - Так давайте все вместе, - заговорил Саша с акцентом подвыпившего человека, - Прошу всех к столу! -
   Он поставил стопку Игоря на стол и налил водки всем присутствующим. Все вновь сели за стол, выпили, чокнувшись перед этим стопками, и стали закусывать.
   - У тебя же дурная сила, - сказал Яша, глядя на Игоря, - Просто поразительно! Откуда? -
   - Он же года три или четыре назад был чемпионом города по боксу, - сказал Альберт Яше.
   - О-о-о! - протянул Яша, - Чего ж ты сразу-то не сказал? А я-то, дурак, полез. -
   - По сколько часов в день ты тренировался? - спросил Алик Игоря.
   - По четыре, - ответил Игорь, - После работы. -
   - А сейчас как? - спросил Владлен Сергеевич.
   - Я уже давно оставил спорт, - сказал Игорь, - Это же глупо бить других на потеху зрителей. И бесцельно. -
   - Правильно, - улыбнулся Быстров, - А в шахматы играешь? -
   - Играю. -
   - Алик, дай нам шахматы, - попросил Владлен Сергеевич, - У тебя же они были. -
   Алик достал шахматы из какого-то ящика серванта и подал их Быстрову.
   - Пойдём, вон, в спальню, чтобы другим не мешать, - сказал Игорю Владлен Сергеевич, - Бери туда себе стул и захвати журнальный столик.-
   Они уединились в спальной комнате, вход в которую был из зала, и начали игру, после того, как Быстров закрыл дверь в спальной и попросил перед этим всех не мешать им.
   - Как эти трое мне уже надоели, - сказал он через некоторое время, когда фигуры были расставлены, - Хоть немного отдохну с тобой. Ты им сегодня нос утёр. -
   - Да я не хотел никому ничего утирать. Он же сам напросился. А чего же вы их не отошьёте от себя, если они вас уже так достали? -
   - В моём положении нельзя с людьми "как попало" обращаться, - с грустью проговорил Владлен Сергеевич, - Могут пустить разные слухи. -
   - Я бы не посмотрел на это, - заметил Игорь, - Я бы их вежливо отшил. А чего им от вас надо-то, всем троим? -
   - Этот, которого ты "на руку" положил, хочет "занять" место Алика. Но он же "тупой" карьерист, а не учёный, поэтому он при мне никогда его и не займёт, - говорил Владлен Сергеевич, спокойно, - А этим двоим, нужны квартиры "без очереди". Но они их также не получат раньше своей очереди. -
   - Нет, - сказал Игорь твёрдо, - Я бы от таких сразу бы избавился. -
   - Я тоже когда-то был молод... И был немножко максималистом, - спокойно говорил Быстров, разворачивая в игре свои шахматные фигуры, - Но с годами начинаешь немножко по-другому относиться к жизни. -
   - Как же можно по-другому относиться? Если вы большой учёный, а эти любят лишь бодаться? Как же вам ещё к ним относиться? Ведь вы достигли этого в жизни своей головой, а не по блату! -
   - Да, - сказал Владлен Сергеевич, - Когда я закончил школу с золотой медалью, у меня уже тогда была цель в жизни. И когда я закончил институт с красным дипломом, она у меня так и осталась, всё та же. -
   - Высокая цель? - спросил Игорь.
   - Высокая, - утвердительно ответил Владлен Сергеевич, - Я уже после школы поставил себе цель - принести своей деятельностью как можно больше пользы Человечеству. С тех пор я и пишу слово Человечество с заглавной буквы. -
   - Но вы и так принесли уже своей деятельностью огромную пользу Человечеству, - посмотрел ему в лицо Игорь, - Вы же доктор наук, большой учёный! Извините, но это мне Алик сказал, а я ему доверяю. -
   - Нет, - ответил Владлен Сергеевич, - Я стремился к благородной цели, но совсем недавно я осознал, что я своей деятельностью принёс столько вреда Человечеству, что оставшейся моей жизни не хватит, чтобы загладить и одну миллионную часть этой моей вины.
   Я же всю мою сознательную жизнь, в основном, работал на войну. -
   - Ну, а как же космические корабли? - возразил на это Игорь, - Они же летают в мирных целях, и летают они благодаря топливу, которое вы придумали и создали. -
   - Это лишь сотая, если не тысячная доля из того, что сделано для войны, - спокойно пояснил Быстров, - Да и эта доля, почти на девяносто процентов, работает так же на войну. -
   - Как это? - удивился Игорь.
   - Большинство из спутников, - это спутники-шпионы, - ответил Быстров, - Или те, которые координируют полёты военных самолётов и ракет, больших военных кораблей и подводных лодок. А сейчас ещё будет много спутников и с лазерным оружием. Всё создаётся против людей. Но людей надо любить, иначе мы все погибнем. -
   - Я не понимаю этого выражения "любить людей", - твёрдо сказал Игорь, - Среди людей столько мерзавцев и подонков. Я их не только не люблю, я их ненавижу. Я люблю таких только бить по морде. -
   - Но внутри у мерзавцев, в их душе, тоже есть что-то человеческое, - спокойно возразил Быстров, - Это бытие или эта жизнь определяет их сознание. Надо делать жизнь лучше, и подлецов от этого станет меньше. -
   - Нет, - возразил на это Игорь, - Здесь что-то не так. Ведь и среди богатых людей слишком много подлецов. А они живут очень даже хорошо. Может быть, из них процент подлецов даже и выше, чем среди простых людей. -
   - Да, скорее всего, и так, - согласился с этими доводами Быстров, - Поэтому я и не люблю ездить в Москву. Я там, "в верхах", знаю многих, кто они есть на самом деле. Они ходят на всех этих приёмах и улыбаются друг другу, а сами друг друга ненавидят.
   Мне никогда не хочется ездить в Москву, и если это возможно, то я посылаю туда кого-нибудь вместо себя. Мне нравится быть в компаниях простых людей. С ними я как бы отдыхаю. Вот как сейчас с тобой. В простых русских людях, - много человечности. Она утеряна уже в кругах высоких чиновников. Там царит какая-то вражда и бесчеловечность, и мы вынуждены ей подчиняться. Поэтому все люди, в принципе, и работают на войну, хотят они этого или не хотят. -
   - Надо это как-то изменять, - сказал Игорь, - А почему вы не подниметесь ещё выше? Ведь оттуда проще всё изменять. -
   - Потому, что чем выше, - тем ещё хуже, - спокойно проговорил Быстров.
   - Значит должен быть другой выход, - твёрдо сказал Игорь, - Безвыходных положений в жизни не бывает. -
   - Вот это и будет, скорее всего, делом вашего поколения, - сказал Быстров и посмотрел на Игоря такими глазами, которыми он как бы смотрел на всё поколение, в котором Игорь был лишь мельчайшей его крупицей, - Вы уже будете исправлять допущенные нами ошибки. -
   Дверь в спальню открылась, и появившийся в дверном проёме Алик сказал, - Прошу всех к столу. Всё уже накрыто, и все вас ждут. Милости просим. -
   Затем он подошёл к Быстрову и тихо, почти шёпотом, сказал:
   - Владлен, не оставляйте меня одного с ними. Они из меня всю душу уже вытянули. -
   - Хорошо, - тихо ответил тот.
   На столе, кроме новых бутылок с водкой и с коньяком, стояли две больших вместительных салатницы. В одной из них парило картофельное пюре, а в другой парили горячие котлеты.
   - Ужин из нашего ресторана, - улыбаясь, говорил Юрий, который ходил всё закупать, - Котлеты "по-киевски". И спиртного теперь хватит на всю ночь. В ресторане было пиво, но только разливное. Но мне не во что было его наливать. -
   - Обойдёмся, я думаю, и без него, - сказал Быстров, усаживаясь за свой стул, - А вот за "домашнюю" закуску - спасибо! Молодец! -
   - Рад стараться! - ответил тот в шутку.
   - Ладно уж, разливай. -
   И опять началось русское застолье мальчишника. Все выпивали, закусывали, рассказывали анекдоты, шутили. Через какое-то время Быстров сказал Игорю:
   - Ну, давай уже доиграем нашу партию в шахматы. Но только уже не будем отделяться от нашей весёлой компании. Давай принесём столик с шахматами сюда и здесь доиграем. -
   Они принесли и поставили журнальный столик рядом с глубоким креслом, в которое сел Быстров, а Игорь расположился на стуле напротив. Игорь принёс с круглого стола два фужера с разлитым в них коньяком, тарелку с двумя котлетами, две вилки и пепельницу. Он достал из нагрудного кармана своей тенниски пачку сигарет "Интел", и положил их рядом с пепельницей.
   - Давай-ка я тебя кое-чем угощу, - сказал Игорю Быстров.
   Он сходил в прихожую и, вернувшись, сел в кресло, улыбаясь.
   - Осталось только две, но мне скоро опять привезут, - сказал он, с довольным тоном в голосе, - Держи. Гаванские. -
   Он протянул Игорю какой-то продолговатый круглый футлярчик из тонкого алюминия, который и своей длиной и толщиной был чуть больше среднего пальца руки взрослого мужчины. Игорь взял его, ещё не понимая, что это такое. Он посмотрел на Быстрова, который, потянув за один край футлярчика, снял с него крышечку-колпачёк, напоминающую напёрсток, и вытянул из футлярчика сигару.
   - Нет, я не буду. Возьмите назад, - сказал Игорь, и протянул футлярчик опять Быстрову, - Я как-то попробовал курить сигару, но мне это не понравилось. Уж очень они крепкие. -
   - Это потому, что ты ещё не умеешь их курить, - сказал Быстров, отстраняя руку Игоря назад, - Доставай, я тебя сейчас научу, - и, видя, что Игорь начал доставать сигару, продолжил, - Во-первых, сигару нужно прикуривать от спички, которая уже долго горит, чтобы не испортить аромат сигары газами от спичечной головки.
   Самое ценное в сигаре, - это аромат её свежего дыма. Поэтому, куря её, дым как бы постоянно протягивают через сигару, чтобы потом вдохнуть именно свежего дыма. Для этого раза два или три дым просто быстро выпускают в воздух. А уже следом за этим, набирают в рот свежий дым для вдоха. Сколько не нужно курильщику, - выпускают в воздух, а, сколько нужно, - вдыхают. Поэтому, куря сигару, человек может сам регулировать крепость вдыхаемого дыма. Можно вдыхать и меньше, чем крепость сигареты с фильтром. Понятно?
   Самое главное - это вдыхать свежий аромат табачного дыма. Очень приятно курить сигару после коньяка. Правда, не такого, как этот. Это - ширпотреб. А после настоящего коньяка. Ну, а мы покурим и после этого. -
   Все, сидящие за круглым столом, также слушали, что говорил Быстров. Тот же, откусив один кончик сигары, положил его в пепельницу, и посмотрел на Игоря. Игорь сделал то же самое. Быстров поднял свой фужер, с налитым в него коньяком, и сказал, повернувшись ко всем:
   - Ну, что, мужики, вздрогнем по-русски? -
   - Конечно, "вздрогнем", - сказал кто-то за столом, и все подняли свои стопки и фужеры, в которое было налито спиртное, потому что и стопок и фужеров в квартире Алика было лишь по четыре штуки каждых. После того, как все выпили, Игорь, глядя, как это делает Быстров, тоже прикурил свою сигару. Он начал курить её так, как говорил Владлен Сергеевич.
   - Ну, как? - спросил его тот, с улыбкой.
   - Да, - ответил Игорь, - Вкус просто какой-то... какой-то сигарный, приятный. -
   - Вот именно, - вкус, - заметил Владлен Сергеевич, - Именно вкус, а не запах. По запаху лишь узнают, дорогая сигара или нет. Конечно, это - не "Ла корона", но тоже хорошие сигары. Я уже заказал себе "Ла корону". Как-нибудь привезут с Кубы. Может быть, когда-нибудь, при новой встрече, я и угощу тебя ещё и "Ла короной". -
   Сидевшие за столом, начали часто ходить в туалет. По-видимому, ими было много выпито и газированных напитков, кроме спиртного. Юрий, выходя в очередной раз из-за стола, чуть не упал, задержавшись рукой об пол. Когда он пришёл из туалета, над ним начали подшучивать.
   Тогда, чтобы доказать всем, что он не пьян, Юрий встал из-за стола, отошёл на свободное место и, вытянув руки вперёд, присел. Но он "завалился" и сел на пол, под общий смех. Тогда двое его друзей начали показывать, что они трезвее, но тоже падали на задницу. Все смеялись, смеялся над этим и Игорь. У него был громкий смех.
   - Да ты не смейся так, - сказал ему Юрий, - Ты ведь тоже точно так же сядешь на пол, как и все. -
   - Нет, я не сяду, - сказал, улыбаясь после смеха, Игорь.
   - Ну, дак, покажи всем! - не унимался Юрий.
   - У меня просто левое колено болит, - сказал Игорь.
   - Плохому танцору всегда яйца мешают, - сказал на это Саша с едкой ухмылкой.
   - Я мог бы сейчас присесть десять раз, но на одной ноге, на правой, - сказал Игорь.
   - Ну, дак, присядь! - не отставал от него Юрий.
   По нему было видно, что он хоть как-то хочет "поквитаться" с Игорем за то, что ему пришлось бегать за покупками. Игорь увидел это давно, и как-то не обращал на это особого внимания. Но сейчас, увидев это ещё раз, Игорь решил и ему утереть нос.
   Игорь никогда не качался, когда был изрядно выпивши. Со спины его невозможно было определить, трезв он или пьян. Это выдавали лишь его пьяные глаза. Игорь имел хорошую координацию движений, но, присаживаясь, изрядно выпив, на двух ногах, он тоже часто, хоть и не каждый раз, но садился на пол. Однако когда он в таком же изрядно выпитом состоянии приседал на одной ноге, то он, почему-то, никогда не падал. И это было поразительным и для него самого.
   Был даже случай, когда его забрали по выходу из ресторана в "воронок", но, когда в приёмной медвытрезвителя он присел десять раз на одной ноге, его просто отпустили оттуда, хоть и не извинились за задержание.
   - Да что я, клоун что ли, просто так присядушками заниматься, - сказал Игорь, - На спор - присяду. -
   Юрий ещё раз вышел на свободное место. Было видно, что он очень сосредотачивается. Он вытянул руки вперёд, и медленно начал приседать, но, когда он уже присел, и хотел вставать, то снова завалился на задницу, сев на пол. Опять раздался общий смех. Смеялся и Игорь.
   - Ну, на что спорим, что не присядешь? - спросил его Юрий, вставший с пола.
   - Ну, например, на те двадцать пять, что внёс за меня Владлен Сергеевич за этот мальчишник, - сказал Игорь.
   - Нет-нет, я сделал это по-дружески. И это не долг, его не надо возвращать, - сказал Быстров, - Да я и не возьму его. -
   - Ну, тогда на те двадцать пять, что внёс за меня Алик, - сказал Игорь, зная, что Алик зашёл в туалет, - У меня в понедельник будет получка, и я рассчитаюсь, если проиграю. А пока, чтобы рассчитаться, опять одолжу у Алика, если проиграю. А у тебя есть с собой двадцать пять? -
   - Да у меня есть больше, - Юрий достал из своего заднего кармана пухлый лопатник, и пошлёпал им по своей ладони, - Спорим! Десять раз на одной ноге, - протянул он свою руку, - Яша, разбивай! -
   Яша вышел из-за стола и шлёпнул своей ладонью по сомкнутому на спор рукопожатию. Игорь взглянул на Быстрова и понял по выражению его лица, что тот несколько недоволен предстоящей "комедией", потому что также не верит в то, что человек, выпив такую дозу спиртного, может присесть и не упасть, да ещё десять раз, да ещё и на одной ноге.
   - Ну, теперь считайте вслух, чтобы не было потом каких-нибудь разговоров, - сказал Игорь и вышел на свободное место. В это время появился в зале и Алик.
   - Алик, готовь очередную двадцатьпятку, - сказал ему Юрий с пьяной улыбкой.
   Игорь вытянул обе руки и левую ногу вперёд и начал приседать.
   - Раз,... два,... три,... - повторял он после каждого приседания, поняв, что никто не хочет считать вслух. Досчитав так до десяти, он ещё раз присел и сказал, - Одиннадцать. Чтобы не было лишних споров. -
   Все в комнате были просто поражены этим. А Игорь, вновь сел на стул за журнальным столиком, и повернувшись к оторопевшему Юрию, сказал:
   - Отдай мои двадцать пять Алику прямо сейчас. -
   Юрий молча вынул из своего лопатника двадцати пяти рублёвую бумажку, и передал её Алику. Игорь повернулся к Быстрову и увидел, что тот смотрит вниз, на пол, у своих ног, и, улыбаясь, покачивает лицом из стороны в сторону, как будто он только что увидел сложный, но весёлый трюк в цирке. Он поднял голову и сказал, улыбаясь:
   - Я думаю, что нам не дадут доиграть партию в шахматы. Предлагаю почётную ничью. Давайте сядем все за стол, и как следует повеселимся. Не так часто нам это приходится делать из-за нашей всепоглощающей работы. -
   Все вновь уселись за стол, но теперь уже не было тех взглядов тех троих, которые были заметны до этого. Сейчас на Игоря они смотрели и разговаривали с ним "как с равным", даже с каким-то "уважением". Веселье длилось всю ночь. Порой даже все вставали и танцевали шейк. Быстров при этом показывал, что у него координация движений даже лучше, чем у тех троих. Выглядел он, на удивление Игоря, как бы совершенно трезвым.
   Уже под самое утро те трое не выдержали "принятого на грудь", и спали двое на диване, а один в глубоком кресле. Быстров, Алик и Игорь сидели за столом, но уже на кухне, часов до семи утра и разговаривали о рыбалке, об охоте, о прекрасной природе на Алтае, в общем, об отдыхе на природе.
   В семь часов у Быстрова на руке заиграла мелодия на часах. Это удивило Игоря, но Владлен Сергеевич сказал, что это - лишь в Союзе новое, а во всём мире, - уже повседневное. Это было для Игоря как "гром среди ясного неба".
   - Спасибо тебе, Алик, что ты устроил сегодня такой хороший вечер. Я рад ещё и потому, что познакомился с нашим молодым другом. Я уже начал думать, что вся наша молодёжь "катится под горочку". Но оказывается, я в этом заблуждался. Кроме тех, кто болтается у магазинов и ресторанов, есть и другие. Их и не видно потому, что они заняты делом. У нас растёт прекрасная молодёжь, за которую нам не должно быть стыдно, - и он положил свою руку на кисть руки Игоря, - А не хочешь к нам пойти работать? - спросил он у Игоря, - У нас есть много интересной работы. -
   Игорю не хотелось объяснять, что у него, с недавнего времени есть срок, два года условного заключения, полученного им за то, что он "вырубил" одним ударом одного наглого дружинника, который хотел показать свою власть и, безо всяких оснований, схватил его сзади за шиворот. С таким "багажом" в АНИИХТ не пускала Москва, куда отсылались документы человека, желающего устроиться на работу в АНИИХТ. Поэтому он просто сказал:
   - У меня сейчас неплохая работа и неплохие товарищи по работе. -
   - Жаль, - сказал Быстров, - Но если когда-нибудь тебе это понадобится, только скажи Алику, и я тебе найду у нас в АНИИХТе хорошую работу.
   Ну, а сейчас давайте будем будить наших собутыльников. Мне их нужно будет ещё и по домам развезти, и, я думаю, что сделаю это уже в последний раз. Хватит им ко мне "липнуть, как банный лист к ж...". -
   Алик с Игорем стояли на балконе квартиры, которая у Алика была на втором этаже, и курили. В это время из их подъезда вышли "те трое" и Быстров. "Те трое" сели в машину, а Быстров повернулся и посмотрел на балкон. Алик и Игорь помахали ему рукой. Он также помахал рукой в ответ на прощанье, и сел за руль своей "Волги", которая вскоре исчезла, сделав поворот за дом. Алик и Игорь вернулись в квартиру.
   - Он же совсем не пьяный, - сказал удивлённо Игорь, - А пил со всеми наравне. Что у него за организм? -
   - Обычный организм, - ответил Алик, - Просто для того, чтобы он не попал в "дурную ситуацию", КГБ его снабжает специальными таблетками. Он мне как-то их показывал, маленькие такие. Только я не знаю, как ими нужно пользоваться, а он, сколько бы ни выпил в компании, зайдёт в туалет и выходит из него уже трезвым. А я сейчас очень рад, что сегодня нас троих судьба свела вместе. Я вижу, что Владлен "задышал". Ему была просто необходима вот такая простая дружеская компания. И эти трое нам даже и не помешали. Ты им так утёр нос, что Владлен их к себе больше и не подпустит. Спасибо тебе! -
   - Да ты что, Алик? - сказал Игорь, - Я же не специально это придумывал. Они же сами на рожон лезли. Вот и получили. -
   - Вот и хорошо, - сказал Алик, - Вот за это и спасибо. А сейчас, давай-ка, выпьем, за эту прекрасную встречу и ляжем немного поспим. -
   - Странно, - сказал Игорь, глядя, как Алик наливает водку в стопки, - Такой большой учёный, а без охраны. А если его украдут? Почему его не охраняют? -
   - Охраняют, не волнуйся, - улыбнулся Алик, - Видел, когда он уже доехал до поворота, от второго подъезда поехал "Москвич" следом за ним? Это ребята из КГБ. Они всю ночь здесь стояли. И днём везде за ним ездили. Ты на них просто внимания не обращал, потому что они работают незаметно. А они его охраняют, и не мешают ему этим. Может быть, они и слышали всё, что здесь происходило. Сейчас такое запросто делается. -
   - Точно, - вспомнил Игорь, - я видел этот "Москвич" ночью, когда на балкон ненадолго выходил. Он стоял тогда у последнего подъезда вон того дома, который перпендикулярно нашему. Им оттуда и нас, наверное, было видно, как мы за столом сидели. Молодцы ребята. Спасибо, Алик, что хоть просветил меня немного о невидимой жизни. -
   На этом месте своего воспоминания Игорь и уснул в своей палате, лёжа поверх одеяла. Лишь ночью он проснулся, разделся и вновь уснул, но уже под одеялом.
   "ЖИТЕЙСКИЕ МЕЛОЧИ"
   Игорь проснулся от звучания музыки марша "Прощание славянки". "Значит, я проспал подъём", - подумал он, - "Смотри-ка, никто меня и не будил. Все уже одеты. Кровати заправлены. Значит всё нормально"". Он встал, быстро оделся, заправил свою постель и, перекинув через плечо вафельное полотенце и взяв мыльницу, зубную щётку и зубной порошок, пошёл в умывальник. Умывшись, он открыл ключом дверь каптёрки и зашёл в неё. Вскоре в каптёрку пришёл и Хрыч.
   - Доброе утро, Игорь, - сказал он.
   - Привет, дедок, - ответил Игорь.
   - Там тебе Саня вчера парёнки немного оставил. Я её к тебе в стол поставил. Смотри, не разлей! -
   Игорь открыл дверцу тумбы стола, и увидел стакан, накрытый сверху фольгой от пачки чая. Он поставил его на стол, а потом отпил из него сразу половину бывшей в ней холодной парёнки.
   - Спасибо, дедок, что сказал. А то я ещё как следует не очухался. -
   - Поздно уже лёг? -
   - Да уже под утро. -
   - Вот и выпей всю, чтобы оклематься. А после проверки я уже свеженького чайку заварю. Михалыч для этого как-то чаю принёс. Ещё замутки на три-четыре есть, - говорил Хрыч, поправляя от нечего делать гранёные стаканы на стенной самодельной полке над тумбочкой.
   Скоро в каптёрке собрались и все три бугра отряда. Каждый из них говорил Игорю количество людей первой и второй смены в их бригаде, которые были в бараке. Игорь записывал это на исписанной уже странице тонкой ученической тетрадки.
   - Всего семьдесят два человека, - сказал Игорь, - Ну, что? Хрыч, иди посмотри, если тринадцатый уже вышел из сектора, то скажи всем, пусть выходят из барака. И скажи "генералу Шкуро", пусть проверит после выхода, не остался ли кто случайно в бараке. -
   Дедок молча вышел из каптёрки. Игорь и бугры сидели молча, все хорошо знали друг друга, знали и зоновские распорядки, поэтому и разговаривать было, в общем-то, не о чем в это время.
   - Выходим все из барака на проверку! Выходим все! - послышался голос Хрыча за дверью. А затем стал слышен топот ног проходивших мимо дверей каптёрки по коридору к выходу из барака заключённых. Когда топот ног закончился, Игорь встал и сказал:
   - Ну, пошли уже. -
   Бугры вышли, а Игорь закрыл на ключ дверь каптёрки и тоже вышел из барака. Зэки его отряда стояли уже возле барака, разобравшись по неровным пятёркам. Из барака вышел генерал Шкуро и сказал Игорю, что в бараке никого больше нет.
   - Тогда покатили, мужики, - сказал Игорь, - За калиткой остановитесь. -
   Зэки пошли по дорожке к калитке выхода из сектора. Из калитки всем всё равно приходилось выходить по одному или по два человека. Последним вышел из калитки Игорь. Он отошёл чуть в сторону и сказал, гладя на зэка, которого он называл генералом Шкуро:
   - Миша, поведёшь отряд возле клуба, ближней дорогой, а я пойду сейчас сразу к школе. Мне нужно встретиться там кое с кем. Мужики, по дороге разберитесь по пятёркам, чтобы кумовки на нас куму не накумовали. -
   Он повернулся и пошёл по обочине бетонной дороги, ведущей к школе, и проходящей мимо крыльца школьного барака. Вдоль дороги, рядом с длинным забором, отделявшим сектора с жилыми бараками, стояли несколько отрядов. Их здесь предварительно просчитывали по пятёркам либо сами завхозы отрядов, либо те, кому они доверили сделать эту "ответственную процедуру". Некоторые завхозы уже вели свои отряды в колоннах по дороге, навстречу Игорю. Зэков вели так, чтобы возле клуба или за штабом повернуть налево и вывести их на дорогу, проходяшую возле забора промзоны. На этой дороге уже и выстраивались друг за другом все отряды, чтобы затем, они обогнули по дороге барак школы. Возле крыльца школьного барака заключённых каждого отряда просчитывали по пятёркам один из дежурных прапорщиков и зэк, главный нарядчик, которые делали это, стоя друг против друга на разных сторонах дороги.
   В проходивших мимо Игоря отрядах со свинокомплекса было много заключённых, одетых во всё чисовское. Это смятое и выгоревшее тряпьё и какие-то потухшие и измождённые лица заключённых, отличали отряды этого объекта от отрядов промзоны. У заключённых из отрядов ЖБК вообще не было на лицах таких выражений.
   От проводивших отряды со свинокомплекса были слышны громкие голоса завхозов, бугров или руководителей СВП отрядов. Эти голоса выкрикивали лишь оскорбительные для человека выкрики, чтобы этим самым, как бы показать значимость собственных персон. "Ну чё, бараны, разобраться уже по пятёркам не можете?", "А ну, скоты, подтянитесь там сзади!", "А ты куда, сука, шестым залез?", "Чё, падлы, пятёрки ломаете? Выровнялись, бля, скоты!", - слышалось рядом с отрядами со свинокомплекса, да и рядом с отрядами с промзоны слышалось нечто подобное, но уже меньше.
   "Блядский рот, - ругнулся про себя Игорь, - Хотел немного пройтись, очухаться после ночи. Лучше уж ходить вкруговую, с отрядом, чем слышать эти покрикивания уродов. Вот же ублюдки. Сами - такие же зэки, а сколько в них мерзкого чванства... Недаром таких сук и е...т на этапах. Поверну-ка я лучше перед школой и пойду к отряду"
   Он вспомнил, как сам был в таких отрядах, когда был ещё "щеглом" в зоне. Вспомнил, как даже некоторые из простых зэков пытались показать перед ним своё превосходство. Но с годами, проведёнными в зоне, многие из таких ублюдков, находили для себя достойное стойло. Жизнь зэка в зоне проверяется с годами. А жизнь уродов и заканчивается в зоне по-уродски.
   Где сейчас те два мастера с промки, которых в разное время, но зэки "окрестили" одним методом? Каждого из этих наглых скотов ночью рубанули штыковыми лопатами в постели. У одного была перебита рука и испохаблена его наглая рожа. А у другого была перебита рука и прорублен череп, да так, что его мозги стали от этого набекрень.
   А где сейчас те из крутых завхозов, которые потом, из-за своей "крутости" ставили свои шконки в каптёрках, и на ночь закрывались там на ключ? Они потом среди бела дня выносили "на своих ушах" рамы с решётками в этих каптёрках, спасая свою шкуру. Ну, а после этого, кто же их будет держать завхозами? Какой хозяин? Какому хозяину нужен бунт в зоне? Вот и определялось с годами то стойло, которое сам заслужил себе какой-нибудь ублюдок.
   Даже если такие ублюдки и кучкуются в семейки, то их семейки со временем распадаются из-за постоянных дележей более сладких кусков. И окружающие их зэки узнают всё о каждом таком ублюдке от их же прежних "кентов". И все они тогда получают своё, заслуженное. Даже если такие семейки и держат у себя по несколько "гладиаторов". Но "гладиаторов" нужно и кормить, и поить их чаем, и прилично одевать, встречая их из очередного ЩИЗО. А для этого нужны деньги. А иметь "постоянные деньги" в этом зоновском мирке просто невозможно. Вот и получают когда-нибудь своё заслуженное и сами уроды из семеек уродов и их "гладиаторы".
   Для зэка и так зона уже отвратительна, и без таких уродов. Взять хотя бы самое простое. Эти утренние и вечерние проверки численности зэков. Летом это как-то незаметно для зэка. А холодной весной или осенью, когда зэки обязаны ходить ещё в летней форме одежды? Когда дождь со снегом и холодный ветер пронизывают зэков холодом насквозь. А зимой, в лютые сибирские морозы, невозможно отогреться после продолжительных проверок ни в холодных бараках, ни в холодных цехах, ни, тем более, в железных фургонах-холодильниках.
   Когда в зону пришёл таваксайский этап из Узбекистана, была холодная осень. Почти каждый день хлестал дождь со снегом или с мелким градом. Таваксайцы сначала выходили на проверки в фуфайках, но фуфайки с них срывали прапорщики, так как в зимней форме одежды зэкам ходить было ещё "неположено". За эти нарушения формы одежды они "огребались" различными наказаниями. Тогда некоторые таваксайцы начали выходить на проверки, закутавшись в тонкие зэковские одеяла. Но эти одеяла ещё больше взбесили прапорщиков, которые, в отличие от зэков, ходили в военных прорезиненных плащах. Прапорщики срывали с таваксайцев одеяла и швыряли их в грязь, и ходили, наступая на них сапогами, выискивая тех, кто сам снял одеяло, но держит его ещё в руках. такие одеяла также швырялись ими на землю.
   Ну, а взять металлические "отстойники", которые были придуманы ментами на свинокомплексе. В эти железные ящики, в которых человеку можно было лишь стоять, полусогнувшись, запирали на ключ зэков-нарушителей и летом и зимой, до съёма с объекта. Летом металл "отстойника" нагревался так, что обжигал тело человека, и в нём трудно было дышать из-за относительной его герметичности.
   Игорь один раз побывал в "отстойнике" летом, и знал что это такое. Зимой же, это был уже настоящий холодильник для людей. "Отстойники" нравились ментам. Они были бы и до сих пор. И не важно, что в них умерли один или два простых зэка. Но однажды летом в нём задохнулся зэк, родственники которого или имели "свой вес" на воле, или знали, что, куда, и как нужно написать об этом. Приезжала комиссия, "отстойники" запретили, но кто их придумал - не нашли. Но, хорошо хоть, что их запретили.
   Думая подобным образом, Игорь подошёл к своему отряду. Сзади, вдоль дороги, до самого барака с Отделом труда, стояла колонна, состоявшая из отрядов заключённых. Впереди эта колонна загибалась влево и уходила за барак школы под прямым углом бетонной дороги. Все стояли и ждали, когда придут ДПНК и прапорщики с нарядчиком к крыльцу щколы, и начнут проверку. Иногда они приходили быстро, а иногда их приходилось ждать. Однако, время завтрака и время развода зэков на работу, из-за таких задержек никогда не изменяли. Зэки могли и не доесть свою кашу в столовой, и их иногда прямо оттуда выгоняли громкими приказами с матом, и гнали на развод на работу, на свинокомплекс. "Фургоны же не будут стоять и ждать тебя! Не доел свою ср...ю кашу? Значит, надо было есть побыстрее!" - орали на зэков прапора.
   Отряд Игоря стоял напротив той половины барака больнички, где был её стационар. Калитка локальной зоны больнички была закрыта, но входная дверь самого барака больнички была распахнута настежь, и на крыльце больнички стоял её завхоз. Из открытой двери два зэка-санитара больнички выкатили на крыльцо самодельную металлическую тележку, на которой они возили из столовой пищу для больных зэков, лежащих в стационаре. Они снесли её на руках с крыльца и поставили возле закрытой калитки. Завхоз, стоявший на крыльце, уперев обе руки себе в бока, что-то сказал им, и они быстро бросились опять в распахнутые двери больнички. Завхоз так и остался стоять "руки в боки".
   "Смотри, сколько же в нём спеси и чванства", - подумал Игорь, - Я же неделю назад своими глазами видел, как этот спесивый урод семенил "на полусогнутых" рядом с Баранчиным, который шёл в штаб. Этот ублюдок семенил тогда как-то боком, повернувшись всем телом к куму зоны, и весь вид его говорил о его желании лебезить и выслуживаться. Сейчас же его вид говорил о его превосходстве перед всей этой толпой зэков, стоящих в колонне на утреннюю проверку.
   Это же характерная черта эпохи цивилизации! Здесь обязана уже быть какая-то закономерность. А, может быть, даже и не одна, а несколько. Надо будет всё это как следует обдумать. Поставить правильные вопросы и найти на них правильные ответы. Здесь должен быть спрятан какой-то новый Закон Природы. Его нужно будет обязательно отыскать", - подумал Игорь.
   Проверка прошла без повтора, и вновь заиграла мелодия марша "Прощание славянки". Но она уже говорила о том, что проверка окончена. Все отряды зэков начали заходить в калитки своих жилых секторов-локалок. Игорь решил обойти весь барак и внимательно осмотреть завалинку их половины барака.
   Зимой в бараке было холодно и дуло холодным воздухом в щели из под пола. Игорь проходил вокруг барака, и поднимал, где это было возможно, тонкие металлические листы, которые накрывали сверху завалинку. Шлак в завалинке высыпался под барак, и кое-где почти полностью.
   "Нужно переговорить с Михалычем", - подумал Игорь, - "Можно ли будет как-то завезти к бараку хотя бы одну машину шлака? А самый низ завалинки можно будет и песком засыпать. И толь нужно будет у Карпача спросить на хоздворе. Щели внутри завалинки нужно будет все толью закрыть, чтобы опять всё не высыпалось под барак".
   Обойдя барак, он вышел из-за барака со стороны тринадцатого отряда. На дорожке, ведущей от входа в барак к калитке локалки, уже стоял тринадцатый отряд, готовясь идти в столовую на завтрак. Завхоз этого отряда строил зэков своего отряда по пятёркам. Игорь как-то заметил ему, что в узкую калитку локалки все, всё равно, будут выходить по одному, максимум по два человека. Зачем тогда их строить внутри локалки? На что тот ему ответил: "Как меня когда-то строили, так и я их буду строить. Что они, лучше меня, что ли?". После этого Игорь больше не разговаривал с этим ублюдком.
   После ужина Игорь пошёл на хоздвор. До этого он сказал "генералу Шкуро", чтобы тот отвёл отряд в барак из столовой. Игорю вообще-то нужно было вывести отряд и на развод на работу, но он не любил "просто так торчать" у предзонника, как многие другие завхозы отрядов, особенно завхозы отрядов со свинокомплекса. Те, как бы "красовались" там, перед простыми зэками. Но Игорь знал, что бугры и сами выведут свои смены на работу, а генерал Шкуро или Хрыч сводят зэков ночной смены в столовую.
   Анатолий был рад приходу Игоря, но ему нужно было скоро идти к хозяину с новым планом уборки территории зоны и территории запретки. Он сказал Игорю, что даст ему, когда понадобится, три рулона толи, и налил ему из фляги в маленьком складе трёхлитровую банку бесцветного нитролака. Во время того, как они наливали нитролак, Анатолий рассказал Игорю новость, о том, что вчера прапора Братья-морковки забили насмерть какого-то зэка на свинокомплексе, и их уже закрыли на тюрьме. Игорь с Анатолием вместе вышли с хоздвора, и Анатолий с бумагами пошёл в штаб, а Игорь, с завёрнутой в газету банкой нитролака, пошёл в барак своего отряда.
   В бараке было всё "как надо", и Игорь, занёс нитролак в кабинет начальника отряда, а потом, в каптёрке, сказал Хрычу, чтобы тот заварил чайку и позвал в каптёрку генерала Шкуро. Игорю нужно было узнать, что нового было в распределении по бригадам хозработ по уборке территории от прежнего завхоза.
   "Генералом Шкуро" Игорь называл руководителя СВП отряда. Такие руководители должны были быть в каждом отряде. Они лишь формально числились козлами, потому что власти, как таковой, у них ни в зоне, ни в отряде не было. Они лишь имели возможность сами ходить без строя в зоне или водить куда-либо зэков из отряда строем, если это им поручал завхоз отряда.
   Руководителем СВП пятого отряда числился Миша Шкуренко, которого когда-то и предложил Игорь Михалычу поставить на эту отрядную неоплачиваемую "должность". В руководители СВП отрядов и в отрядные козлы шли те зэки, которым подходили сроки идти на УДО, "на химию" или "на посёлок".
   Если заключённый не состоял, хоть и формально, в этой козьей организации, то он никак не мог бы уже пройти даже первую из трёх по счёту комиссий, которые устраивала администрация колонии. Он не "дошёл" бы до суда, на котором уже окончательно решается вопрос об уходе заключённого из зоны.
   И ни один суд никогда не выпустил бы заключённого даже "на расконвойку" или "на посёлок", если у заключённого в деле не было бы такого формального заявления. А свобода для заключённого - это то, к чему и стремится каждый зэк. Зэки в зоне говорят, что свобода дороже семьи трудовой, что ради свободы можно вступить хоть в г...но, хоть в компартию. Поэтому на формальных козлов, которые вынуждены были написать заявление в СВП, без которого в деле заключённого, их не выпустят из зоны ни на УДО, ни "на химию", ни "на посёлок", ни даже "на расконвойку", в зоне никто внимания не обращал.
   Игорь в то время увидел однажды, что Миша, сам метёт метлой ту территорию, которая выпала ему по хозработе. Другие зэки нанимали для этого за сигареты или чай кого-нибудь из пидоров или из чертей тринадцатого отряда. Но у Миши, здорового и молодого широкоплечего парня с пятилетним сроком, было "туго" с этими зоновскими "деньгами", и ему приходилось, стыдясь этого, мести метлой в зоне самому.
   Игорь узнал, что Мишу вырастила одна мать, без отца, что срок "на химию" у него "по одной трети", и предложил Михалычу переговорить с ним. В то время нужно было "убрать" из отряда прежнего руководителя СВП отряда, который был, ещё до прихода Михалыча, кумовкой режимного кума. А убрать такого из отряда можно было лишь после его переизбрания, а затем, после его ШИЗО. Только после того, как отрядник садил такого урода в ШИЗО, только тогда он имел право списать его из своего отряда.
   А для того, чтобы трюмануть кумовку в ШИЗО, отряднику нужно было лишь получить докладную от бугра или от шныря. А помогали в этом, чтобы было что написать на кумовку, уже, практически, все мужики отряда, которым от кумовок доставалось всегда больше и достаточно. И это был как бы их "возврат долгов". В общем-то, таким методом, Игорь с Михалычем и очистили пятый отряд и от пидоров и от кумовок.
   А после этого все в пятом отряде и "задышали" более спокойно. И в зоне многие зэки стали мечтать о том, чтобы как-нибудь списаться в пятый отряд. А Миша Шкуренко, который жил "мужиком", согласился тогда на предложение Михалыча. Это освобождало его и от хозработ, и давало ему возможность после положенного срока уйти на химию. Он также продолжал жить с "мужиками", хотя иногда и выслушивал от них колкие шуточки.
   Самым трудным для Михалыча в то время было убрать из отряда завхоза отряда, татарина Сагирова, который не стесняясь работал на Баранчина. Баранчин сам был татарином по национальности и часто вербовал для себя кумовок этой же национальности. Так ему было проще или удобнее.
   Сагиров был осторожной кумовкой, но попался Михалычу на своей жадности. Как говорится, жадность фраера сгубила. (Фраер - человек, не "сидевший", не знающий по собственному опыту, что такое тюрьма и зона.) Сагиров продал за десятку десятиметровый рулон линолеума, который Михалыч достал для отряда, чтобы перестелить уже прорвавшийся, в центральном проходе барака. А продал Сагиров его Александру, завхозу того отряда, в котором Михалыч до этого был заместителем начальника отряда.
   После того, как Сагииров отсидел пятнашку в ШИЗО, где его там чуть не опустили, Михалыч списал его на промку, в тот отряд, куда и был продан линолеум. Ну, а там его уже раскумовали и раскумарили и блатные и мужики. Сагиров до конца своего срока уже пахал и на работе, и на хозработах. Баранчину же раскумованные кумовки были уже просто не нужны. Сами виноваты.
   Хрыч заварил свежего чаю и позвал "генерала". Они чифирили в каптёрке втроём. Во время этого Игорь узнал от генерала, что за хозработы, за месяц, зэки отряда уже сдавали завхозу не по две пачки сигарет в месяц, как было раньше, при Игоре, а уже по четыре.
   "Вот за какие барыши я пил парёнку", - подумал Игорь, и сказал, что с начала следующего месяца, мужики опять будут сдавать по две пачки сигарет в месяц. Он сказал также, чтобы генерал сообщил это мужикам в отряде.
   "Вот так вот и доят всех других те, кто понял, что такое власть, и получил её. Только доят втихую, чтобы никто ничего не знал. Ведь если те, кого доят, узнают, по каким понятиям их доят, то тогда "понятливым" мало не покажется", - подумал Игорь, - "Однако, всё-равно доят. Вот поэтому и жизнь с каждым годом дорожает. И в зоне также. Не думал я такого про Саню. Скурвился, стервец. Поэтому, глядя на таких, люди и говорят, что власть губит человека".
   После обеда в отряд ненадолго приходил Михалыч. Игорь попросил его узнать насчёт шлака, чтобы привезти его к бараку, для ремонта завалинки. На вопрос Михалыча, почему Игорь такой невесёлый, Игорь в шутку ответил, что весёлой музыки нет. Михалыч же после этих слов сказал, что он купил для дома новый магнитофон, а свой старенький, бабинный, принесёт в отряд завтра или послезавтра. Вскоре он ушёл по каким-то своим делам.
   Вечером, после ужина, Игорь послал Хрыча в половину барака тринадцатого отряда, чтобы тот позвал Алима. Алим был "мамкой зоны", то есть главой всех опущенных в зоне. Он числился в тринадцатом отряде, где был самый большой в зоне гарем. В каждом отряде, где были гаремы, были и мамки отрядных пидоров, но все эти мамки подчинялись Алиму.
   Алим был сухощавым молодым пареньком, которого "опустили" беспределом на тюрьме. Он не трахался сам, но, всё же вынужден был жить в гареме. Он был невысокого роста, с тёмными волосами, правильными чертами лица и "прямым" взглядом тёмных глаз. Одет он был всегда хорошо для зэка, что говорило о его большом весе среди опущенных. Игорь, как только стал первый раз завхозом отряда, это было после татарина, договорился с ним, что будет сразу платить ему сигаретами или чаем за месяц, за выполнение пидорами хозработ за пятый отряд. Это было удобнее для всех зэков. Так и продолжалось до сих пор.
   В каптёрку зашёл Хрыч и сказал, что Алим пришёл. Игорь вышел из каптёрки и подошёл к стоявшему у стены, недалеко от каптёрки, Алиму.
   - Привет, Алим, - сказал он, - В какое время ты берёшь сейчас за хозработы с нашего отряда? -
   - Привет. Как и раньше, - ответил тот, - После вашего магазина. -
   - И по сколько берёшь? -
   - Как и раньше. По сто двадцать пачек в месяц. Но сейчас вам территорию увеличили. Надо бы это обговорить. -
   - А сколько ты берёшь с того отряда, у которого территория напротив штаба, на плацу?-
   - Восемьдесят пачек. Но там же и убирать-то нечего. -
   - Эта территория со следующего месяца будет территорией пятого отряда. Но я буду платить тебе по девяносто пачек в месяц, если мне не нужно будет никогда ходить и проверять её чистоту. Договорились? -
   - Договорились. У тебя нет чаю на замутку? -
   - Есть, сейчас принесу. -
   Игорь зашёл в каптёрку и сказал Хрычу, чтобы тот насыпал в пакетик чаю на замутку. Взяв чай, завёрнутый в пакетик из газеты, Игорь вышел из каптёрки и отдал его Алиму со словами:
   - Значит раз в месяц, после магазина, и у меня больше нет никакой головной боли. А за этот месяц, за увеличение территории, я отдам тебе в следующий раз сто пачек сигарет. Лады? -
   - Лады. Спасибо, - сказал Алим, и они разошлись в разные стороны.
   Ночью Игорь резал портрет женщины в кабинете у Михалыча. Он вырезал больше половины лица, сверху, до половины губ. Во время, когда Игорь работал над вырезанием портретов, он имел возможность думать на многие социальные темы. В это время он как бы полемизировал сам с собой, задавая себе многие вопросы и, со временем, находил на них правильные, непротиворечивые ответы. Игорь был рад, что имеет в зоне такую возможность побыть одному, и спокойно, и свободно думать обо всём. Он лег спать после трёх часов ночи, когда его глаза уже начали сами слипаться.
   РАССКАЗ О БУДУЩЕМ
   Игорь проснулся в шесть часов утра. В зоне в шесть часов утра был "подъём", поэтому, с годами, "будильник", как бы находившийся у Игоря в голове, часто срабатывал в это время самостоятельно. Игорь встал с постели и увидел, что у него на тумбочке стоит миска с пшённой кашей, которая была вчера на ужин, который он проспал. Игорь надел халат, заправил постель и умылся. Его соседи по палате лежали, как и всегда, под одеялами, укрывшись с головой.
   "Надо узнать, кто из них поставил мне кашу, и отдать её тому, кто это сделал", - подумал Игорь, - "Они же постоянно в зоне не наедаются".
   Он начал бриться и, увидев в зеркальце своё лицо, как бы сказал ему: "Ну, что, урод, проснулся? Да что это я"? - подумал он сразу же, - "Тихо сам с собою я веду беседу"? - вспомнил он слова из известной песенки, - "Что-то я начал уже, действительно, сам с собою базарить. Так и до шиза недалеко докатиться.
   Это ведь я ещё тогда придумал для того, чтобы находить ответы на самые каверзные вопросы, которые я сам бы никогда никому и не стал бы задавать, из-за их идиотизма. Но, в мире же есть ещё и идиоты, которые их могут и задавать. И будут задавать их, для того, чтобы как следует проверить правильность всех моих новых утверждений. Я же и придумал тогда, что буду задавать себе все вопросы, даже самые идиотские, и буду отвечать на них. Тогда же я и научился мысленно ругать сам себя. Надо уже и прекращать это. А то, это становится уже дурной привычкой.
   Хотя, иногда и нужно хотя бы и самому себя поругать... Дурная привычка... Привычка. Это же постоянное явление в человеческом обществе! Здесь же обязан быть и Закон, объясняющий закономерность этого явления!
   У людей этот Закон не должен действовать лишь рефлекторно, как у животных. У человека есть привычки, основанные и на его подсознании, и на его сознании, чего нет у всех других живых существ. Вот так-то, урод! Ищи этот Закон!
   Что это такое, "сила привычки" у человека? И почему привычка может стать для человека дурной привычкой или даже отвратительной привычкой? Бля, как хреново, что в зоне нет библиотеки. Люди об этом уже, наверное, писали что-либо. На волю мне навряд ли выбраться раньше звонка (конца срока).
   Надо будет как-то после выписки из больнички в школу к Чугину зайти. Может он мне что-нибудь и принесёт ещё с воли почитать. Вот бы самому попасть в эту обкомовскую библиотеку. Ну, да ладно. Мозги пока есть, а логически правильно думать я уже научился. Надо думать самому, и использовать для этого свои новые понятия о конкретности и критериях истинности. Тогда и отыщу то, что хочу понять.
   Как плохо, что нет нужных книг и словарей. Откинусь, буду читать, наверное, года два подряд. Ну, а работу свою я потом, наверное, быстро напишу. Она же намного проще, чем любая из западных теорий, описанных Денисовым, и намного проще Марксизма-ленинизма с теорией построения коммунизма. Но, что самое интересное, что он бы лёгко мог "разбомбить" в своей книге также и Марксизм-ленинизм с теорией построения коммунизма. Но тогда бы его здесь не издали в книге, а, скорее всего, посадили. Но он молодец! Он показал, как легко это можно сделать! Сделать точно так же, как он "разбомбил" и все другие ложные теории".
   Когда раздали пайки и завтрак, Игорь узнал, что кашу вчера получил на него, и поставил её на его тумбочку, сосед, лежавший от него через одну кровать. Игорь отдал ему эту вчерашнюю кашу, сказав, что у него язва, и что ему холодного есть нельзя. Было заметно, что дедок обрадовался этому. Но он, всё же, разделил эту кашу со своим соседом, с которым они ели, ставя свои миски на одном стуле, между их шконками.
   Поужинав, Игорь достал из тумбочки общую тетрадь, ручку, и лег на кровать на живот поверх одеяла, подложив под верх живота подушку. Для "прикрытия" Игорь достал также и самоучитель английского языка, чтобы те, кто увидит, что он что-то пишет в тетради, думали, что он переводит какой-нибудь текст с английского языка на русский. Он стал думать о том, как ему изобразить будущее в коротком рассказике, который он сегодня должен будет написать.
   Он сразу вспомнил статью в газете, где писалось о том, как видят дети будущее на "загнивающем Западе". В статье приводился пример, как написала американская девочка, заканчивающая колледж, сочинение на тему "Как я вижу своё будущее".
   Она написала о том, что она из состоятельной семьи, и что поэтому она продолжит учёбу в элитном учебном заведении. А когда она закончит свою учёбу, то у неё будет привилегированная работа, на которую её будут возить на вертолёте. Воздух к этому времени на Земле уже будет отравлен, как будут отравлены и вода, и вся окружающая среда.
   Но у этой девочки будет достаточно денег, чтобы покупать себе и свежий воздух, и хорошую воду, и продукты, которыми можно будет питаться, не боясь отравления. Она будет жить в элитном районе города, покрытом стеклянным куполом, оберегающим этот район от прочей отравленной и загрязнённой местности. И у неё родятся затем здоровые дети, которые потом будут также хорошо жить, как и она.
   Вспомнив эту статью в газете, Игорь подумал: "Наверное, эта девочка начиталась всяких разных работ экопессимистов, о которых пишет в своей книге Денисов. И она уже видит будущее таким уродливым.
   А давай-ка я опишу в своём рассказе один день старшеклассников в будущей школе. Например, лет через семьдесят. Например, в 2050 году. Тогда у людей уже должны будут быть безденежные отношения в обществе, а планета будет уже без государств и государственных границ. Тогда люди не будут уже обращать особого внимания на одежду, дома и средства передвижения так, как они делают это в наше время. Автомобиль не роскошь, а средство передвижения. А одежда будет удобной и красивой, и служить не для того, чтобы ею можно было лишь охмурять других людей.
   Люди будут ценить в человеке его интеллект, как основное достоинство человека. И можно будет описать также и первые чувства любви или влюблённости старшеклассника и старшеклассницы. Их первые чувства. Как они думают, впервые почувствовав то, о чём раньше могли только лишь читать. И закончиться этот день должен будет уже под утро, когда они уже будут спать каждый в своей постели, счастливые от взаимных первых чувств, испытанных ими впервые.
   Они всем классом просто выедут отдохнуть на природу, например, на самолёте, куда-нибудь в Индонезию. Я же был на Чёрном море, и смогу описать природу субтропиков. Нужно будет описать и их классную комнату, где за каждой учебной партой будет один телевизор, связанный с ЭВМ. Нет, два телевизора, по одному на каждого ученика. А у учителя должен будет быть ешё и какой-то пульт управления. И классная доска должна быть, как огромный телевизор во всю стену, на котором можно будет и писать, например, специальным карандашом, и эта классная "доска" будут показывать и фильмы, объясняющие новый учебный материал для учеников.
   И родители будут уже не слишком волноваться за них, находящихся в другом месте планеты, потому что люди станут уже другими людьми, намного более человечными, чем сейчас. Они уже будут думать по-другому, потому что у каждого человека, его социальное сознание личности станет значительно выше, чем у каждого из сегодняшних людей. И все люди будут оберегать всех детей. И всё общество будет уже обществом людей, а не обществом власть имущих людей и людей, стремящихся заработать как можно больше денег".
   Обдумав будущий рассказ подобным образом, Игорь начал писать. Он сразу обдумывал описание целых абзацев, и даже нескольких абзацев, потому что бумаги в зоне просто так негде было взять. Он разогнул скрепки тетради, вынул несколько двойных листов, и писал на каждом из них, как на одном листе. Он писал на этих листах в клеточку без отступов, мелким почерком, чтобы больше вместить текста на каждом таком листе. Игорь поставил себе задачей писать без исправлений, но исправления ему всё же приходилось делать. Он зачёркивал ненужное спиральной линией, поэтому лист после этого выглядел некрасиво.
   - Ладно, - подумал об этом Игорь, - Придётся, наверное, потом переписывать. Нужно сразу обдумывать все предложения как следует. -
   Так он и писал весь день, отрываясь от этого лишь для приёма пищи. После ужина к нему в палату пришёл Алик и позвал его чифирнуть. Игорю, в принципе, было некогда, но отказываться в зоне от приглашения чифирнуть выглядело бы вообще непонятным делом, поэтому ему пришлось согласиться. Во время чифипения Алик сказал Игорю, что завтра, скорее всего, его выпишут.
   - Ты же всё равно ещё дня два-три будешь "на кресту", - сказал Игорь, - Вот и сможешь за это время встретиться с нашим отрядником. -
   - А ты, как я узнал, помогаешь сейчас Каравелле зубы делать, - заметил Алик, понизив голос, - До тебя у неё уже был помощником Сашка Колода. Его потом турнули из больнички, за продажу "колёс". А сейчас он опять устроился здесь в кабинет кардиологии. Смотри, чтобы не напакостил тебе. -
   - Да чего он мне может напакостить, - ответил Игорь, - Я за эту бесплатную работу и не держусь. Просто попросила меня помочь, вот я и согласился. -
   - Да, Каравелла баба красивая, с ней приятно и просто так поработать, бесплатно, - сказал Алик, - Но, говорят, что Колода втюрился в неё по уши. А у него пятнашка, и сидит он уже седьмой год. Просто, в таком случае, тебе от него можно всего ожидать. Он же раньше уже три года здесь санитаром пробыл, и всех на больничке знает как облупленных. Так что, смотри, будь осторожнее. -
   - Спасибо, Алик, - поблагодарил его Игорь, - Когда знаешь, где можно будет упасть, там и соломки можно подстелить. -
   После того, как они чифирнули и покурили, Игорь вновь принялся за свой рассказ. Но закончил его он лишь на следующий день, перед обедом. После того, как он покурил, поставив последнюю точку в рассказе, он ещё раз бегло просмотрел рассказ и назвал его "Аромат магнолии". Рассказ был на семи двойных листах, и показался Игорю "более-менее" интересным. Ну, а как оценит его рассказ Светлана, Игорю было очень интересно узнать. Переписывать рассказ из-за исправлений Игорь не стал. Не для издательства же он его написал, а лишь для того, чтобы самому узнать, может ли он писать интересно или нет.
   "Всё равно, нужно будет и этому ещё как следует поучиться", - подумал Игорь, - "А учиться никогда не поздно, но всегда нужно".
   На следующий день, в понедельник, после обеда, Игорь пришёл в кабинет Светланы. Она как всегда сияла своей обаятельной улыбкой.
   "Меня уже просто тянет увидеть опять эту улыбку", - подумал Игорь, - "Да и саму её видеть, меня уже тоже тянет. Уж не втюхался ли я в неё? А как в такую не втюриться? Ну что ж, можно почувствовать и платоническую любовь. Ведь она мать двоих детей, а я - мерзкий совейский зэк".
   - Сегодня мне всё-таки удалось поговорить с Валентиной Григорьевной, - сказала Светлана, когда Игорь переодевал халаты, - Я и раньше пробовала, но она так загружена работой, что ей всё было некогда. И Ангелина Матвеевна постоянно её к себе дёргает. Эта Баба-конь... А сегодня я её сюда пригласила, и мы с ней здесь посидели и поговорили. Она прекрасный человек. Такая душевная... Она сказала, что может и здесь делать тебе и уколы и давать таблетки. Она такая молодец... Так что, если ты не против, то можешь приходить сюда уже после завтрака. А на обед уже сходишь по времени, и пообедаешь. Хорошо? -
   - Хорошо, - ответил Игорь, присаживаясь за свой стул - А я уже рассказ успел написать. Вот, пожалуйста, - он вынул из кармана халата и протянул Светлане исписанные листы бумаги, сложенные им всей кипой вчетверо, - Сможете разобрать мой почерк? -
   Светлана взяла бумаги, развернула их и бегло пробежала по ним глазами.
   - О! Какое красивое название, - сказала она, - "Аромат магнолии". А почерк твой для меня совсем простой. Ну, а прочитаю рассказ я всё-таки дома. Я люблю читать, когда меня никто и ничто не отрывает от чтения. -
   Она встала со стула и положила листки с рассказом в свою сумочку, висевшую на вешалке, рядом с умывальником. Затем она снова села за свой стул и заговорщически спросила Игоря:
   - Игорь, а ты когда-нибудь видел чистое золото? -
   - Я видел лишь золото 386 и 583 пробы, - ответил он, - А более высокой, мне видеть не приходилось. Говорят, что самая высокая проба, это девяносто шестая. Но я такой не видел. -
   - Нет, есть ещё выше, - сказала Светлана, - Это две девятки и восьмёрка. Хочешь, я тебе её покажу? Только ты не поверишь сначала, что это всё-таки золото. -
   - Ну, покажи, - пожал плечами Игорь. Ему, в общем-то, было безразлично, какой пробы золото. Оно его мало интересовало.
   - Пойдём, посмотришь, - сказала Светлана.
   Она подошла к вытяжному шкафу и достала с верхнего швеллера, с которого она брала всегда пачку сигарет, стеклянную полулитровую банку. В банке была бесцветная жидкость, а на дне её был тоненький слой тёмно-коричневого осадка.
   - Вот, смотри, - сказала она, поставив банку на стол из огнеупорных кирпичей, - Только аккуратно. В банке концентрированная азотная кислота. Ею можно сильно обжечься. А вот этот коричневый осадок и есть чистое золото. Когда его расплавишь горелкой, то этот порошок станет маленьким слитком золота. -
   - Ты смотри-ка, - поразился Игорь, - Как будто это порошок сухой краски сурика, или огарок от сожжённого серного колчедана. А почему золото стало порошком? -
   - Перед выходными, я положила в банку золотое кольцо, которое мне принесли, чтобы я сделала человеку коронки, - объяснила Светлана, - Медь из кольца растворилась в азотной кислоте, а золото выпало в осадок. -
   - Ты смотри-ка, - сказал Игорь, - Ни один мент никогда не догадается, что этот порошок - золото. Нормально. -
   - Да, - улыбнулась Светлана, - Кто не знает этого, тот никогда об этом и не подумает. Ты мне сегодня в конце работы протянешь на вальцах небольшой листок для коронки? -
   - Конечно, протяну, - сказал Игорь, - Даже и спрашивать не нужно было. Только нужно сделать, чтобы кто-нибудь случайно не увидел. -
   - А мы сделаем это при открытых дверях, - улыбнулась Светлана, - Так будет меньше подозрений. А я буду в это время между тобой и дверями, чтобы этим как бы прикрывать тебя. -
   - Я тоже, как-то сразу, об этом же подумал, - сказал Игорь, - Самое незаметное, это когда делаешь всё как бы открыто, и нужно иметь то, чем это можно незаметно поменять на другое. -
   - Ну, вот и хорошо, - засветилась своей улыбкой Светлана, - Сегодня у нас не так уж и много работы, поэтому мы можем и поговорить более спокойно. Как хорошо, что я тогда, в первый раз, начала с тобой разговаривать, и ты стал потом мне помощником. Что бы я без тебя сейчас делала? Даже и не знаю. -
   - Но ведь у тебя же был уже помощник, - спокойно возразил на это Игорь, - Я сегодня случайно узнал об этом. Говорят, что он снова здесь работает в кардиологии. -
   - Ты знаешь Колодина? - спросила Светлана, улыбнувшись, и перекладывая что-то на столе.
   - Нет, не знаю, - ответил Игорь, - Я вообще никого из больнички не знаю. У них много жадности и высокомерия. И они любят выслуживаться и заискивать перед начальством. Я с такими не общаюсь. -
   - Да, Игорь, - сказала, повернувшись к нему, Светлана, - Здесь, среди заключённых, работающих в санчасти, я не нашла ни одного порядочного человека. Они все, как бы сами себе на уме. Я их не люблю. И я боюсь, чтобы Саша Колодин не сделал тебе чего-нибудь плохого. Пожалуйста, не разговаривай с ним никогда. Я не хочу, чтобы он опять был у меня помощником. Он очень хитрый. Если ты будешь с ним разговаривать, то он тебя сможет когда-нибудь обмануть. -
   - Да зачем мне с ним разговаривать? - удивлённо спроси Игорь, - Я ведь его совершенно не знаю. А теперь, после этих слов, я вообще не имею желания с ним говорить. -
   - Игорь, - сказала Светлана с серьёзным лицом, - пообещай мне, что ты никогда с ним не будешь разговаривать. Даже если он сам будет тебя вызывать на разговор. А то я боюсь за тебя. Пообещай мне, пожалуйста! -
   - Хорошо, - сказал Игорь, глядя в лицо Светланы, на котором не было улыбки, - Обещаю. Да мне и не о чем с ним разговаривать. -
   - Ну, слава богу, - вздохнула она и опять заулыбалась, - Мы учились с ним в одном медицинском училище. И он там влюбился в меня. Потом, когда его посадили, мне рассказывали, как хитро он делал всем парням, которым я нравилась, всякие пакости. Он очень хитрый, а притворяется простачком. Поэтому я и боюсь за тебя. Пообещай мне ещё раз, что ты не будешь никогда с ним общаться, - сказала она, и лицо её вновь стало серьёзным и без улыбки.
   - Да, обещаю же, - сказал Игорь, - Если я один раз дал обещание, то уже отвечаю за свои слова. -
   - Ну, вот и хорошо, - вновь заулыбалась Светлана, - Давай сейчас покурим, пока ещё санчасть не открыли. У меня будет сегодня пару посетителей, не более. И мы сегодня можем неплохо поговорить на разные темы. -
   Они закурили, стоя, как всегда, у вытяжного шкафа. Игорь увидел, когда Светлана доставала свои сигареты, и расстёгнутый халат её распахнулся от этого чуть более, что на ней надета полупрозрачная сорочка. А когда они курили, то боковое зрение Игоря, да и, иногда, его короткий взгляд, видели в кружевном "декольте" её комбинации верхнюю часть её груди. Игорь почувствовал, что его "непокорный член семьи" начал своевольно набухать.
   "Не надо смотреть, а то встанет", - подумал Игорь, - "Надо отвернуться". И он стал счищать пепел с сигареты в пепельницу.
   - Игорь, а как здесь живут голубые? - спросила Светлана, с какой-то осторожной улыбкой.
   - Какие голубые? Кто это? - спросил удивлённо Игорь, - Менты здесь все красные. Это у летунов голубые погоны, но если они зэки, то и ходят они здесь в зэковской робе. -
   - Да нет, я говорю не о военных, - уточнила Светлана, как-то странно улыбаясь, - Я говорю о гомосексуалистах. Их же так называют. Лесбиянок называют розовыми, а мужчин гомосексуалистов называют голубыми. -
   - Да как же эту мерзость можно называть таким красивым цветом? - резко сказал Игорь, - Их нужно называть цветом жидкого поноса! Извините... Цветом охры. Их что, серьёзно, на воле стали называть "голубыми"? -
   - Да. И давно уже. -
   - Ну, действительно, мир перевернулся с ног на голову, - закатил вверх глаза Игорь, - Хотя он и так стоял уже на голове, а теперь уже влез по уши и в дерьмо... Извини, пожалуйста, но как ещё это можно назвать? Голубые... Что ж, буду знать, если это так... Поразительно. Сексуально больных людей, извращенцев, прикрыли мантией голубого цвета! Да что там, на воле, люди уже совсем с ума сходить начали? Или это указание сверху? От властей? -
   - Говорят, что это название пошло с Запада. -
   - Это уже последние оскалы беззубой эпохи цивилизации. Она уже отжила своё время. И это уже её старческие маразмы, - твёрдо заговорил Игорь, - Гомосексуализм, - это болезнь психики и болезнь искривлённого ложью сознания человека. Эта болезнь начала процветать при рабовладельческом строе. Тогда богатые могли запросто делать всё, что им ни заблагорассудится над своими рабами. И это всё не проходит бесследно, пока ещё жива эпоха цивилизации. Это самая страшная эпоха в развитии человеческого общества. Каких только казней и пыток в эту эпоху люди не придумали для людей же! Если это показать в каком-нибудь кинофильме, то психика многих людей просто не выдержала бы просмотра такого фильма. -
   Игорь нервно затянулся сигаретой. Светлана тоже сделала небольшую затяжку дымом и выпустила его слабую струю в шкаф.
   - Когда ты говорил, ты был похож на императора из какого-то кинофильма, - сказала она, улыбаясь, - У него так же сверкали глаза, когда он говорил. -
   - Извини, пожалуйста, - сказал Игорь, успокаиваясь, - Просто задело за живое. -
   - Вот я и хотела от тебя узнать, - сказала Светлана, мягко улыбаясь, - За что их здесь так наказывают? -
   - А-а-а, - протянул Игорь, - Ну это я постараюсь немного объяснить. -
   - Они все сами насильники? Да? - спросила Светлана.
   - В общем-то, да, насильники, - сказал Игорь, - только не всегда в сексуальном плане. Вот, например, некоторых козлов опускают, но они ведь совершали насилие в социальном плане. Или когда опускают "крысу". -
   - Какую крысу? - перебила его Светлана.
   - Крысами называют зэков-воришек, которые крадут у таких же зэков. Залазят в чужие тумбочки, - ответил Игорь, - Их или "опускают", если есть желающие этим заняться, или кормят мылом. Заставляют съедать кусок хозяйственного мыла. Ну, и побьют, конечно. Тогда считается, что "крыса" легко отделалась. -
   Светлана затушила в пепельнице свою сигарету, и Игорь начал делать последние затяжки, и тоже затушил маленький уже окурок. Они опять сели за рабочий стол, и Игорь увидел, что Светлана застёгивает свой халат.
   "Вот так-то будет лучше", - подумал он, - "А то мой Ванька-встанька может и не выдержать. Я уже, наверное, и забыл, какая она в руках, женская грудь. Ладно, хватит думать о чём не надо".
   - Так что же, сексуальных насильников здесь вообще не трогают? - спросила Светлана, - А я слышала, что их всех здесь делают "голубыми". -
   - Так было раньше, - пояснил Игорь, - Но после войны уже это быстро отошло. Из-за женщин. Многие женщины стали на этом делать себе заработок. Сначала они добровольно ложатся под кого-нибудь, а потом предлагают выбор - либо плати столько-то, или, например, женись, или "посажу" за изнасилование. Некоторые мужики плюют на это, как на пустую угрозу, но когда уже заводят на них "дело", то уже трудно что-либо изменить. Тогда тяжёлая машина правосудия уже завертелась. Опускают, в основном, насильников детей. Или, вон, как здесь, есть одна мразь, из опущенных. Над ним и сами опущенные всяко разно изгаляются. -
   - А что он такого сделал? -
   - Он пришёл к какой-то стерве. А у неё двое маленьких детей. Девочка и мальчик. Годика по два-три, - рассказывал Игорь, - Эти мрази подвыпили, и им захотелось "покувыркаться" в кровати. А дети им мешают. Вот они и поставили детей в наказание в сенях, в окне, между рамами. А была зима, и дети там замёрзли. -
   - Ой, - сказала Светлана, положив руку себе на грудь, - Какой ужас... Маленьких деток заживо заморозить... Да за это расстреливать надо! -
   - Нет, не надо, - сказал Игорь, - Мамаша деток, та ещё легко отделалась. Её соседи забили, когда её соседка всё это случайно обнаружила. А эта мразь здесь живёт. И жизнь для него стала хуже смерти. Недавно его сами пидоры забили так, что у него и "крыша прохудилась". Но он всё равно все туалеты зоновские чистит. -
   - Уж насколько я добрый человек, - сказала Светлана, - но если бы я тогда была там, то я бы его тоже своими бы руками растерзала. -
   - Я бы тоже, - сказал Игорь, - На тюрьме я сидел в разных камерах лишь с двумя, которые были по 117 статье. Это статья за изнасилование. Один из них, ещё пацанёнок. Его забрали в тюрьму в день его рождения, когда ему исполнилось восемнадцать. Они на воле, втроём, три бывших одноклассника, балдели, когда у одного из них предки уехали в другой город на три дня к родственникам, на похороны.
   С ними была и одна местная стервочка, их же возраста, которая все три дня тоже "гудела" с ними. Она ходила с ними в спальню со всеми, кому захочется, без очереди, и даже с двумя, если приспичело.
   А потом, через неделю, она пришла к нему с одним из этих его дружков, и потребовала с него триста рублей. Она сказала, что их третий, который тоже был тогда с ними, уже заплатил ей. А с этим, с которым она пришла, они подали заявление в ЗАГС. Он их выгнал тогда, обматерив обоих. А через три дня был уже в тюрьме по заявлению об изнасиловании.
   Ещё один, из другой камеры, действительно насиловал, и снимал с тех, кого насиловал, золотые вещи. Он и попался, когда одна знакомая его жены узнала на ней золотые серёжки, которые она дарила своей двоюродной сестрёнке, с которой их снял насильник. Серёжки были сделаны на заказ, других таких не было. Этот насильник признался в ментовке, что изнасиловал и ограбил за три года двенадцать молодых женщин. За то, что он не ломался перед ментами, ему сделали явку с повинной. А менты нашли лишь пятерых терпил (потерпевших). За этих пятерых его и осудили. А на суде из них было только две.
   Я с ним разговаривал в камере. Он сказал, что его уже просто тянуло на это. А это уже мания, психическая болезнь. Он или кулаком вырубал тех, кого приметил в автобусах или в трамваях, по золоту, надетому на них; или чуть придушивал их, чтобы они теряли сознание. Но он убегал, если кто-нибудь из них сопротивлялся или кричал. Он работал мастером на какой-то фабрике. Все золотые вещи нашли у него в сейфе, на работе. Жена его с ним не развелась. Он получал от неё на тюрьме передачи. Вот так.
   Этим обоим насильникам дали по восемь лет. Один и тот же срок... Я думаю, что маньяк отсидит меньше, а честный пацанёнок откинется по концу срока. И никто ему не поможет. Ни один судья не признает, что предыдущий его коллега осудил человека беспричинно.
   Зачем их учили по пять лет на юридическом? Они в этом "спектакле" грамотные. А человек, попавший к ним в лапы, юридически безграмотный, да ещё и из тюрьмы, да уже и обломан и ментами, и тюрьмой, и следствием. А каждому следователю нужно сделать очередное дело более "тяжёлым". Лишь от "тяжести" раскрытых им "дел" зависит его карьера. Ему же, сволочи, тоже надо кормить своих деток, которых он настрогал. -
   - А я тут как-то в больнице видела одного совсем молоденького заключённого, - без улыбки произнесла Светлана, - А у него голова вся седая. Я думала сначала, что мне это просто показалось, ведь все острижены наголо. А потом я прошла совсем рядом с ним, и убедилась, что они у него все седые. И лицо у него всё в шрамах. -
   А-а! Это Седой, - сказал Игорь, - Он уже с малолетки таким в зону поднялся. Я как-то с ним в ШИЗО вместе сидел в одной камере. У этого пацанёнка обострённое чувство справедливости, а психика уже вся исковеркана. Он всё пропускает, как бы, через свою душу.
   Если кто-нибудь из ментов ему что-то "занозит", то он уже не может ничего сказать в ответ. У него переклинивает в голове. Он тогда достаёт обломок мойки, ну, обломок лезвия от бритвы, и начинает сам себя резать. И орёт матом. У него спереди всё тело в шрамах изрезано. Лишь спина чистая, без порезов.
   Когда я с ним сидел, ему Баранчин что-то "занозил". Он тогда вогнал себе в живот гвоздь сто пятидесятку, а Баранчин закрыл его за это в ШИЗО с этим гвоздём в животе. Его только на третий день в больницу из ШИЗО "выдернули". Он всё в ШИЗО спрашивал меня, что с ним будет, если он кишки случайно пропорол. Он ведь этот гвоздь аккуратно загонял себе в живот. Его менты всегда основательно шмонают, но он уже это знает, и у него всё равно имеется хоть маленький обломок бритвы. Умеет уже прятать. -
   - А у тебя в волосах нет седины, - заметила Светлана.
   - Да, - согласился с ней Игорь, - Но борода уже наполовину седая. Если дня три не побриться, то сразу видно. -
   - А где вас здесь подстригают? -
   - В бане есть цирюльня. Но и в некоторых отрядах, у завхозов есть ручные машинки для стрижки волос. А в зоне как-то был один прапорщик, потом он куда-то исчез, который всегда носил с собой такую машинку. -
   - Что? Ему нравилось вас подстригать? - спросила Светлана, заулыбавшись.
   - Да. Ему нравилось выстригать полосу ото лба до макушки на головах зэков, если у кого волосы были длиннее пол сантиметра, - ухмыльнулся Игорь, - Мне он тоже как-то простриг полосу, когда я был "щеглом". Знаешь, какая была кликуха у этого прапора? -
   - Какая? -
   - Извини, но зэки, действительно дали ему такое погоняло. Все его так и звали - Говно. Не в лицо, конечно, за это бы в ШИЗО посадили, а между собой. И прапора потом также стали "за глаза" его так называть, - тихо сказал Игорь, - Наверное, из-за такой погонялы его и убрали из зоны, чтобы ментов ей не позорил. -
   - Я слышала, что здесь и вены себе заключённые вскрывают. -
   - На такие мелочи здесь никто уже и внимания не обращает, - заверил Игорь, - Таких сразу тащят в ШИЗО. Про больницу и не вспоминают. Я этих вскрытий ещё на тюрьме насмотрелся. Одного лишь, молоденького подследственного, один раз увезли из тюрьмы в больницу. И то, потому, что он уже сознание потерял. Он просил нас не стучать в "кормушку" двери, пока он не начнёт сознание терять. Он хотел "слинять" из больницы. Налил из вены полную алюминиевую миску и большую лужу на полу.
   А его через час опять в камеру привезли. Он рассказывал, как врач смеялся над молодым ещё надзирателем. Говорил, что вену нужно перерезать полностью, только тогда будет какая-то опасность для жизни. А если вена просто надрезана, то кровь сама потом свернётся, когда человек потеряет сознание, даже если сам помогал себе сцеживать её. Так что здесь, в зоне, такое может сделать лишь "щегол", который недавно с воли и мало ещё чего видел и знает.
   Самое страшное в зоне - это длительный голод. Когда человек постоянно хочет есть. Но чтобы было что поесть, зэку нужно уже стать мразью. Этого здесь мало кто выдерживает. Идут от этого на всякую мерзость. Да и не только здесь, а вообще, в зонах. Да, наверное, и не только в зонах. Такое случается и на воле. -
   - А у тебя есть ещё родственники, кроме твоей дочери? - спросила Светлана, и Игорь понял, что нужно сменить тему.
   - Есть, - ответил он, - Но я переписываюсь лишь с отцом и матерью. Здесь можно отправлять лишь одно письмо в месяц, а получать можно сколько напишут. Все письма проходят цензуру. Отправляешь их незаклеенными, а получаешь в разорванных конвертах.
   Старики у меня пенсионеры. У них один раз в году есть бесплатный проезд по железной дороге. Они у меня ветераны войны. Тогда они и приезжают ко мне на длительное свидание. А до этого встречаются и с моей дочерью, и с прочими родственниками в Сибири. А на свидании мне об этом рассказывают. Они у меня живут в Белоруссии. Трое суток с лишним сюда нужно добираться в поезде. -
   В этот день, было, действительно, мало работы. У Светланы было лишь два посетителя. Они много разговаривали, узнавая ближе друг друга. После закрытия больнички, Светлана спаяла из коричневого порошка маленький золотой слиток. Она откусила от него часть с помощью кусачек-бокорезов.
   Игорь сначала сплющил эту часть слитка молотком на наковаленке. А затем быстро раскатал его на вальцах в небольшой листок до толщины двадцать семь микрон. Всё это они делали спокойно, при распахнутых дверях кабинета. Затем они попрощались, и Игорь пошёл в свою палату.
   БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ ЗОНЫ
   В этот день Михалыч действительно принёс в отряд магнитофон в довольно большой сумке из тонкой синтетической ткани. Он принёс также одну колонку с динамиками, от стереорадиолы "Rigonda", и штук пятнадцать катушек плёнки, двухсоток, с записями. В кабинете начальника отряда Игорь помог Михалычу вытащить всё это из сумки. Магнитофон они поставили на сейф. Михалыч подключил колонку к выходу магнитофона, и включил его, поставив для пробы первую, попавшуюся ему под руку катушку. Зазвучала песня Битлов "Девушка".
   - Ну, Михалыч, - сказал Игорь, восхищённо, - Ты включил любимую запись моей молодости. -
   - Здесь неплохие записи, - откликнулся Михалыч, - Я же для себя их записывал. Есть и "Роллинги", и "Пинк Флойд", и Высоцкий, и много чего ещё, не помню точно. В общем, магнитофон пусть будет здесь. В каптёрку его не выноси, а то его могут отмести, и потом концов не найдёшь.
   А провод у колонки можешь удлинить, и вывесить её в бараке. Если надо будет музыку послушать, - закроешь кого-нибудь на ключ в кабинете, и пусть здесь сидит и бабины переставляет. Тут недавно два телевизора для зоны привезли. Хозяин решает, в какие отряды их отдать. Я сегодня краем уха услышал, что их отдадут на промку. -
   - А телевизоры цветные? -
   - Да кто же зоне столько денег даст на цветные? - улыбнулся Михалыч, - Чёрно-белые. Через годик будут во всех отрядах, в "красных уголках" будут стоять. -
   - А насчёт шлака узнавал что-нибудь? -
   - Да, познакомился я вчера поближе с начальником расконвойки, - ответил Михалыч, и поскрёб пальцем горло сбоку под челюстью, - Думаю, что завезу шлак. И жена твоё "дело" с работы приносила. Три твоих ШИЗО мы из "дела" удалили. А вот там, где хозяин тебе поменял ШИЗО на лишение личного свидания, ничего сделать было уже нельзя. В то время им, в Спецчасти, уже дали указание приклеивать листы на клей в делах. И отклеить незаметно нельзя уже было.
   Но лишение свидания - это считается наказанием за незначительное нарушение, поэтому не боись. Буду готовить на тебя документы на первую комиссию. Думаю, что прорвёмся. Твоя бригада при тебе, вон, всегда первое место по зоне держала. А это уже большой плюс. -
   - Спасибо, Михалыч, - поблагодарил Игорь, - Здесь, в зоновских журналах, которые ведут в СКК, тоже уже нет ни одного моего нарушения. Скажи это жене, чтобы не волновалась. А я постараюсь, чтобы наш отряд занял первое место по зоне. -
   - Смотри, не переборщи где-нибудь, - предостерегающе сказал Михалыч, - Нам это первое место на х... не нужно. Было бы всё тихо и спокойно в отряде. Больше ничего и не надо. -
   - Вот и будет всё тихо и спокойно, - сказал Игорь, - Спокойнее, чем сейчас. И первое место - тоже будет. Я палки никогда не перегибал. Ты же знаешь. Да и перегибать и гнуть их я не собираюсь. Я же не ублюдок какой-нибудь. Мне на волю позарез как надо, Михалыч. -
   - Тут хозяин сказал, чтобы мы распорядились, чтобы завхозы начали готовить заключённых к строевому смотру, - сказал Михалыч, - Ты где служил в армии? -
   - Я не служил, Михалыч, - ответил Игорь с ухмылкой, - Армия - не проходной двор, кого попало не берут. То есть, умные люди и в тылу нужны, - опять ухмыльнулся он и пояснил, - У меня был условный срок два года. Суд был в мой день рождения, когда мне восемнадцать исполнилось.
   Поэтому сразу и не взяли. А потом почему, - не знаю. Может потому, что дочка родилась? Да и перед этим сроком у меня были два года условных. Мне от них год добавили. По 103-ей у меня девять лет, а всего - червонец. В общем, не служил я. Да и не жалею об этом, потому что армию всем своим нутром не перевариваю. И честь свою никому никогда не отдавал и не отдам.
   И не служил, как собака на задних лапках, за вкусный кусочек в руке хозяина. За меня мой батя двадцать пять лет отслужил и всю Отечественную войну прошёл, а в конце и Кёнигсберг брал. Начал с Хасана, солдатом, потом Халхингол, а Отечественную закончил капитаном. Он любит армию. Она его лапотного, из деревни, когда-то в сапоги обула. Вот он и "отбомбил" её, как бы и за меня тоже. А я считаю, что армия - это бесцельное и вредное времяпровождение для человека. -
   - А я не жалею, что отслужил, - сказал Михалыч, - Я служил в Казахстане, в ракетных войсках. Мы тогда ещё по три года служили. Потом уже по два года сделали. А до меня, говорят, вообще по четыре года служили. -
   - Михалыч, а что там за окислитель такой у ракет для топлива? - спросил Игорь, - Приходилось с этим встречаться? -
   - О! Это - страшная штука, - ответил Михалыч, - Когда мы этот окислитель у ракет меняли на новый, то нам выдавали специальные комбинезоны и противогазы. Если хоть чуть-чуть этого окислителя на землю прольётся, то в этом месте целый год трава уже не растёт. А почему ты спросил? -
   - У меня один мой дальний родственник, бывший муж моей сестры, умер, надышавшись случайно такого окислителя, - пояснил Игорь, - Хороший был парень. А, может быть, ему кто-нибудь это и подстроил? Он был учёный, и работал над созданием новых видов ракетного топлива. Сестра мне тогда сказала, что врачи были уже бессильны, что-либо сделать, чтобы он выжил. Говорила, что у него лёгкие совсем разложились, стали как мочалка от этого окислителя. -
   - Да, - проговорил Михалыч, - Страшная смерть. -
   - А мужиков строем гонять, Михалыч, я не буду, - сказал Игорь, - Пусть, вон, солдаты маршируют, сколько им надо. Но на смотре, я думаю, мы пройдём как надо. Не волнуйся, Михалыч, последними не будем. -
   - Ну, смотри сам, Игорь, - сказал на это Михалыч, - Мне этот смотр, как-то "до фени". Это отряду, который займёт первое место, призом будет два килограмма чая от хозяина. Я когда сюда шёл, то, перед штабом, на плацу, уже два каких-то завхоза дрочили по несколько калек, гоняя их туда-сюда - левой, левой. Выслуживались, наверное, дурачьё, перед окнами штаба. -
   - Пусть выслуживаются, - сказал на это Игорь, - А мы, как говорил Ильич, пойдём другим путём. Кстати, Михалыч, а ты слышал этот стишок под Маяковского, про левой? -
   - Нет, не слышал. -
   - Слушай:
   "Мы, анонисты, - народ плечистый.
   Нас не заманищь сиськой мясистой.
   Нас не заманишь девственной плевой.
   Устал правой - работай левой". -
   - Нормально, - хохотнул Михалыч, - Зоновский стишок. Вот и хозяин уже не знает, чего бы ему ещё выдрочить в зоне новенького? Сколько руки не меняет, а, всё равно, одна суходрочка получается. Смотр в воскресенье будет. Из-за свинокомплекса. Они вечером поздно приезжают. А в воскресенье - все в зоне. И Сане, когда он приедет с работы, передай, что его "на химию" отправят в понедельник. -
   - А лак для портрета я уже достал, Михалыч, не ищи, - вспомнил Игорь, - Дня через два портрет уже будет готов. -
   - Не спеши, если есть ещё какие-нибудь дела, - заметил на это Михалыч, - У тебя ещё дней пять в запасе. Ну, ладно, Игорь, разбирайся тут уже сам. А мне пора идти. Под лежачий камень вода не течёт. -
   Михалыч ушёл. А Игорь с дедком за каких-то полчаса протянули провод от магнитофона из кабинета начальника отряда, и повесили колонку с динамиками на наружной стене каптёрки, так, чтобы звук от неё шёл в их половину барака. Колонка была недалеко от одиночной шконки завхоза отряда, стоявшей сразу за стеной каптёрки, на которой всё ещё спал прежний завхоз. Он бы так и спал там до ухода его "на химию", но, Игорь уже решил переложить его сегодня вечером.
   "Мерзкие делишки не будут у меня оставаться не замеченными", - подумал об этом Игорь.
   Он попросил дедка заварить чайку и, потом, позвать в каптёрку "генерала".
   - Миша, - сказал Игорь генералу Шкуро, когда они уже пили чай, - В воскресенье в зоне будет строевой смотр всех отрядов. Всем завхозам хозяином приказано гонять мужиков в свободное время. Ать-два, левой. Передай мужикам, только тихо, чтобы они лишнего где не сболтнули, что я их гонять по плацу не буду. Но, с одним лишь условием. Если они, во время самого смотра, сделают всё так, как я их об этом попрошу. Сейчас, после того, как мы чифирнём иди и поговори тихонько с мужиками. А потом придёшь и скажешь мне, согласны они на это или нет? -
   - Конечно же, будут согласны, - сказал уверенно "генерал".
   - Дураку понятно, что будут согласны, - также подтвердил Хрыч, - Чё? Кому-то нужна эта маршировка? -
   - Да я и сам в этом уверен, - сказал Игорь, - Но мне нужно знать это конкретно. Ты, Миша, быстро переговори со всеми авторитетными мужиками, кто сейчас есть в отряде, а потом придёшь и скажешь мне. И пусть они по тиху передадут это всем мужикам в отряде. Лады? -
   - Лады. -
   Мужики, как и ожидал этого Игорь, были согласны с его предложением. Игорь выслушал "генерала" о том, кто из мужиков и что говорил, а затем сказал "генералу", что за взаимопонимание для мужиков сейчас будет музон в отряде.
   Он зашёл в кабинет начальника отряда и поставил катушку с "Битлами", отрегулировав звук так, чтобы не было слышно звука музыки со двора и за бараком. Вскоре Игоря пригласили чифирнуть мужики из его бывшей бригады, где он когда-то был и бугром месяца три или четыре. Потом он стал завхозом отряда, когда Михалыч убрал с этой "должности" татарина.
   Во время чифирения Игорь сказал мужикам, что Михалыч принёс в отряд магнитофон с катушками записей, и что теперь можно будет и справлять повеселее кое-какие зэковские праздники. Дни рождения или дни освобождения. Да и просто так, можно будет иногда послушать записи, если об этом не будут знать зоновские кумовки.
   Мужики на это сказали, что если такое дело, то, когда надо будет, то они сами выставят людей "на стрём", чтобы ментам не попасться. Из коротких разговоров Игорь понял, что мужики довольны и музоном, и тем, что Игорь не будет их гонять по плацу "ать-два", и тем, что за хозработы опять нужно будет платить не по четыре, а по две пачки сигарет в месяц.
   - Игорь, - сказал под конец чифирения Малыха, - мужики в отряде - за тебя. Ты не мутишь для себя "в тихую". Всем видать. А нам тем более. Мы же по себе знаем, как ты бугрил. Ты же из своего кильдыма, считай, и не вылазил, и над душой ни у кого не стоял.
   А мы тогда все ох...ли по началу... Как ты делал, что мы первое место в зоне держали? И в магазин всей бригадой на девять рублей ходили? Да и сейчас непонятно. До тебя только бугор с мастерами на девять рублей в магазине и отоваривались. А остальные все - на шесть. А они ведь вчетвером и не пахали никогда. А при тебе и мастеров у нас не стало. -
   - А на х... вам каких-то дармоедов ещё нужно было бы кормить, кроме меня? - спросил Игорь, - Хотя я не сильно много и тянул с вас. Я себе, ведь, по первому разряду деньги начислял. -
   - Это мы сразу тогда узнали. По спискам в магазине. Там, ведь, все суммы за каждый месяц каждому проставляются. А ты потом и отряд от блядей подчистил, - добавил Пузо, зэк маленького роста по фамилии Пузиков, которому до конца своего червонца оставались уже считанные месяцы, - Я в этой зоне много чё видал. А ты тогда был последний бугор, кто за месяц до откидки освобождал зэков от работы. В других бригадах по зоне тогда была уже только неделя. А сейчас некоторые сучки вообще дают лишь по три дня перед освободлением... Делай что надо. Ты г...на не сделаешь. -
   - Спасибо, мужики, - сказал Игорь, - Если в отряде жить можно, то мне и подавно. Я ведь не "пашу" как вы, хотя и такой же зэк. Насколько вам будет лучше в отряде, настолько же и мне. По-другому не бывает. Проверено временем.
   У нас и так, вроде, неплохо, но будет как нигде. И очень скоро. Сами увидите. Только не намутите, случайно, чего лишнего. И знайте, пока я завхоз в отряде, любой мужик, за месяц до откидки, освобождается от любых хозработ. Без базаров. -
   После ужина Игорь хотел попросить Хрыча позвать в каптёрку Саню, бывшего завхоза, но тот сам зашёл. Ему нужно было что-то взять из своего сидора.
   - Саня, присядь, базар есть, - сказал ему Игорь, а потом посмотрел на Хрыча, - А ты, дедок, иди пока погуляй. -
   Саня сел на стул, стоявший у стола.
   - Михалыч велел передать тебе, что в понедельник тебя уже погонят "на химию", - сказал Игорь, закуривая сигарету.
   - Нормально, сейчас и парёночки за это сообщение хапанём! - сказал Саня, но по его улыбке было видно, что он хочет попробовать быстро "слинять" от разговора, в котором он почувствовал что-то недоброе для себя.
   - Я не только это хотел тебе сказать, - спокойно сказал Игорь, - Я тебя сегодня переложу. Ляжешь на место своего "щегла", а он ляжет над тобой. Там второй ярус шконки свободен. -
   - Да мне без разницы, где мне эти дни перекантоваться, - сказал Саня, улыбаясь, - Я и сам тебе собирался об этом сказать. Я ведь сплю на твоём месте. -
   - Моим место будет то, куда меня когда-нибудь зароют, - ухмыльнулся Игорь, - Я бы проспал и там где сплю, если бы не узнал, на какие шиши ты прибомбил и чай, и сгущёнку, на свой уход. -
   - Вот Хрыч, сука, - проговорил сквозь зубы Саня, - Хотел же я его сменить в своё время. -
   - Ты что, считаешь, что я совсем тупой? - вновь ухмыльнулся Игорь, - Я вчера у Алима узнал, сколько в месяц ты ему платил. А потом узнал, сколько ты с мужиков начал драть. Они на тебя ещё косо не смотрят? -
   - А чё им смотреть?- ухмыльнулся уже Саня, - Они же и будут праздновать мой уход. -
   - А ты ведь можешь и вовсе не уйти, - спокойно сказал Игорь, - Как они потом посмотрят на тебя, без своих сигарет и без праздника? -
   - Я же уже суд прошёл, - улыбнулся Саня.
   - Когда я ходил к Карпачу, чтобы узнать, за что нам увеличили территорию по хозработам, то у него уже на тебя был готов "рапорт" хозяину, - спокойно говорил Игорь, - Я пошёл к нему не один, потому что до этого ни разу с ним не встречался. Пошёл с Новохацким. Только поэтому я его и смог упросить, чтобы он не понёс этот "рапорт" к хозяину. Он оставил его у себя. Положил в папке в свой сейф. -
   Игорь затянулся сигаретой и счистил с неё пепел в старой алюминиевой пепельнице. Саня молчал, глядя на пепельницу.
   - Помнишь, года два назад, завхоз клуба прошёл суд "на химию"? - продолжал Игорь, - И где он сейчас? Кажется, где-то на промке? И не видно его, и не слышно. Тоже по "рапорту". Первый раз Карпач, когда увидел твоего щегла, пришедшего к нему вместо тебя, он увеличил нам территорию для хозработ. А второй раз, когда ты опять послал к нему вместо себя своего "щегла", он уже написал на тебя "рапорт". Ему бегать за тобой на х... не надо.
   Хорошо, что я к нему тогда с Новохацким пришёл. А если бы один? Я же его вообще не знал. Да и кто я для него был? Какой-то завхозишка. А "рапорт" и сейчас у него лежит. А Трубкин каждое утро в зоне. И по воскресеньям тоже. Ты же сам знаешь. А в это воскресенье он ещё и строевой смотр в зоне затеял. -
   - Игорь, чё мне сейчас делать? - спросил Саня, уже озабоченно глядя в лицо Игорю.
   - Твоё дело, - ответил Игорь и затянулся дымом сигареты, - Прогуляйся к Карпачу. Как он тебя примет? Чё ты ему скажешь? Или пообещаешь? Может ему и хватит всей твоей сгущёнки с чаем... А может, за такое предложение от тебя, он на тебя ещё один "рапорт" накатает? -
   - Игорь, выручи, - тихо попросил Саня через полминуты, - Ты ведь его уже знаешь. А я о нём только слышал. Да и не знаю я, как с ним вообще можно говорить. Бля, это ж свобода. Игорь, пойми. -
   - Когда я его просил не носить "рапорт" к Трубкину, я ещё не знал, на какие шиши ты хочешь отмечать свой уход на химию, - спокойно сказал Игорь, - Не мне тебе рассказывать, что в зоне делают с теми, кто берёт из чужой тумбочки. Ты же технично залез к каждому мужику в отряде. -
   - Игорь, да нету у меня никого на воле, кроме матери. А она у меня больная, на пенсии уже, - тихо проговорил Саня, - Где мне денег было брать, если я ей все перевожу? У неё на лекарства денег не хватает. Всё равно ведь все мужики в отряде будут гуливанить и выпьют всю эту парёнку. Я же не только для себя. Я её при всём желании один не выпью... Ох, и тупой же я, как три залупы вместе взятые, - и он, закрыл глаза и покачал своей головой из стороны в сторону, - Игорь, бля буду, я же не зарился никогда на чужое. Ты же знаешь. Я своё лучше отдам. А из-за этой химии бес попутал. Думал, пусть мужики хоть гульнут как следует. Ведь химия, это уже хоть и немного, но свобода. Что теперь мне её лишь в ж... поцеловать? Прости, бля буду, ох...л я тогда от радости, когда последнюю комиссию прошёл, и только суд уже остался. -
   Саня посмотрел в глаза Игорю, и Игорь увидел в его взгляде внутренние переживания, как у приговорённого к вышке.
   "Ну, вот тебе и наука на будущее", - подумал Игорь, - "Да, в общем-то, он, действительно, раньше был неплохим мужиком. И не из-за жадности его бес попутал".
   - Ладно, - сказал Игорь, - Слушай внимательно. Всю сгущёнку, и весь чай замутишь в воскресенье для всех мужиков в отряде. Не только для своих кентов. А сколько у тебя есть того и другого? -
   - Двенадцать сгущёнки и с кило чаю. -
   - Одну банку оставишь Хрычу, чтобы Михалычу заваривать. А ешё одну оставь для того, чтобы мне сходить к Карпачу. Десяти банок для кило чаю даже больше, чем предостаточно. Ещё и останется. Но чтобы ни одной банки не осталось не раскрытой, - сказал Игорь, а затем спросил, - И что мне от тебя сказать Карпачу? -
   - Скажи, что извиняюсь, - ответил тихо Саня, - И что я сам не приходил лишь потому, что не люблю я по начальствам ходить. Не умею я с начальством разговаривать. Попроси его, чтобы он порвал этот "рапорт". -
   - Лады, - сказал Игорь, - А теперь иди, перебирайся на новое место. -
   Саня встал со стула и достал со стеллажа свой сидор. Он поставил перед Игорем на стол две банки сгущенного молока и двадцатипяти граммовую пачку "тридцать шестого" чая. После этого он молча вышел из каптёрки. Вскоре в каптёрку вернулся Хрыч.
   - Старый, - сказал Игорь, - Возьми одну банку для Михалыча. Будешь парёнку ему делать, когда попросит. А я сейчас пойду к Карпачу, на хоздвор. Если что срочное случится, то я буду или там или в Отделе труда. Мне туда тоже надо будет зайти. Если что случится, пошлёшь за мной кого-нибудь по тиху, чтобы никто не знал. А я чтобы уже всё знал тогда, что случилось. Будь в каптёрке. -
   Игорь завернул в газету банку сгущёнки с пачкой чая и ушёл.
   Анатолий был один в своём кильдыме и был рад приходу Игоря. Узнав, что Игорь принёс ему банку сгущёнки и чай, с извинениями от прежнего завхоза, он сказал:
   - А у меня для тебя лежат две банки сгущёнки. Эдик привёз мне, Витюхе и тебе, по две банки. Он сейчас выезжает как бы на проверки на объекты. Он же может сам занарядить себя на любой объект. Ему для этого нужно лишь дать указание старшему нарядчику. Он может выезжать на любой объект и в любую смену. У него раньше были уже заказаны им три водки. Но он выменял их на сгущёнку и привёз в зону.
   А для нас троих принёс ко мне. Сказал, что квасить завязал до лучших времён. А хозяин ему поручил, чтобы на следующей неделе он уже вновь собрал штаб козлов и назначил руководителя штаба. Так, что он занят сейчас всем этим. Я ему кое-что уже посоветовал. Он усёк с полуслова. Молодец. Тихо! -
   Игорь сразу же прислушался, не понимая, что случилось. Но Анатолий быстро встал коленом на койку и включил на всю громкость динамик, висевший на стене, над его кроватью. Кильдым заполнили звуки баяна, звучащие из динамика. Анатолий приложил палец к губам, предупреждая этим о молчании, и тихо сел на стул. Когда звуки баяна прекратились, и диктор начал объявлять о том, что концерт окончен, он опять сделал звук потише.
   - Вот эту, лишь одну вещь, я не могу играть на баяне, - сказал он, - Её сейчас может играть лишь один человек в Союзе. А, может быть, и во всём мире. И до него её играли тоже лишь единицы. Для этого нужно обладать невообразимой пальцовкой. Ты не понял ещё пока. Не услышал "как надо". По динамику и звук искажается. А эта вещь невообразимого звучания и невообразимой сложности. Не знаю, смогу ли я её когда-нибудь сыграть? Но для этого нужно сначала освободиться. -
   - Я, наверное, бессилен сейчас тебе в чём-нибудь помочь, - сказал Игорь, понимая, что это одна из целей в жизни Анатолия.
   - Ничего, Игорюха, - сказал тот своими улыбающимися губами, - Если судьба сложится нормально, то, может быть, ты и увидишь меня ещё когда-нибудь на эстраде. А сейчас давай попьём парёнки, она ещё не остыла в чайнике, а потом я хочу как следует помыться на ночь. Вон, и постельное новое уже принёс из бани. Не мылся я уже давно, хоть и душ свой сделал. -
   От Анатолия Игорь пошёл к Юрке, завернув в газету две банки сгущёнки, и одолжив пачку чая, которую он и приносил Анатолию. В Отделе труда, кроме Юрки, Гены и Марика были уже Шашников, Яша и Славик, еврей, работавший каким-то мастером на промке. Когда Игорь, поздоровавшись со всеми за руку, развернул пакет, в котором были чай и сгущёнка, по кабинету прокатилось дружное "О-о-о!". Этот вечер без Игоря был бы "сухим", так как чаю не было, а Марик ел свои продукты втихую, у своей тумбочки в отряде. Игорь попросил Юрия попридержать одну банку сгущёнки, а одной распоряжаться, как ему захочется.
   После того, как было заварено две двухлитровых кружки чая, и была налита всем в стаканы горячая парёнка, начались и разговоры. Сначала Яша рассказал историю, привезённую им со свинокомплекса.
   - Сегодня на свинюшник приезжал с проверкой Мигачёв со своей свитой из Обкома. Это же его "комсомольско-молодёжная" стройка. Зэки ведь и есть - забайкальские комсомольцы, - хохотнув, говорил Яша картавя и отхлёбывая из стакана парёнку, - А у мужиков из одной бригады заглох воздушный компрессор. Большой такой, который как прицеп к автомобилю на четырёх колёсах. Они что-то там долбили отбойными молотками, а вольный компрессорщик куда-то слинял в это время. Ну, а этим быкам кто-то из зэков и посоветовал завести компрессор "с толкача". -
   Все сразу захохотали, кроме Марика. Тот, скорее всего, не знал вообще, как заводится компрессор.
   - И вот эти дуболомы, человек десять, давай закатывать компрессор по дороге на горочку, а потом скатывать его оттуда, - рассказывал Яша, слыша всеобщие похохатывания, - Да ещё и подталкивают его, чтобы он катился оттуда побыстрее. Раза три они его уже так скатили. А он, сука, всё не заводится!
   А комиссия с проверкой уже метров за сто от них. Подбегает к ним прапор. Узнал в чём дело, да как зашипит на них. Кого, грит, увижу, падлы, сегодня ещё раз рядом с этим компрессором, - ноги из ж... вырву! Те и попрятались кто куда, врассыпную. И так попрятались, что их бугор потом еле отыскал.
   А что он им сделает, раз прапор им приказал не подходить к компрессору весь день? А когда Игорь Кузьмич Мигачёв подкатил с комиссией к компрессору, то сразу же ткнул в него пальцем. Почему, мол, не работает, и отбойные молотки лежат без дела? Да, говорят, сломался недавно. За запчастью в город поехали. Ну, нормально, комиссия прошла, все были довольны. -
   - Сегодня один пидор с промки повесился в бункере для сбора мусора, который сразу же за первыми воротами хоздвора стоит, напротив столовой, - сообщил Гена, - Мы с Юркой видели, когда его оттуда доставали, когда шли из столовой с обеда. Если бы столовские не потащили в него какую-то хернь выбрасывать, то вечерняя проверка надолго бы затянулась. По карточкам бы, наверное, всех в клубе проверяли. -
   - А чего это он в бункере для мусора повесился? - спросил Яша.
   - Их же отовсюду гонят, - объяснил ему Шашников, - А в этом бункере они частенько с чертями роются. Туда из столовой иногда протухшую рыбу или ещё чё-нибудь выбрасывают. Вот там и нашлось для него подходящее место. А может его там и сами пидоры за что-нибудь вздёрнули. -
   - А кто же его оттуда доставал, из этой помойки? - поинтересовался Яша.
   - Да черти столовские его и доставали, - пояснил Юрий, - Они за это две замутки чая от кума получили. Труп потом за баню, к ШИЗО они за ноги оттащили, чтобы глаза никому не мозолил. Завтра увезут за зону и зароют с номерочком на ноге. Кто-нибудь из расконвойников подзаработает на этом деле. -
   - Да хватит вам про этого пидора болтать, - сказал Саня Шашников, - Парёнку ведь пьём. -
   - Ты ведь привык по "Асториям" в Москве рассекать, - прокартавил Яша, - В мой кабак, наверное, никогда бы и не зарулил, даже если бы проездом здесь был. -
   - Да. Было дело, - ухмыльнулся на это Шашников, - Я в "Асторию" на белом коне как-то на спор заезжал. -
   - Ну и что тебе за это было? - спросил Игорь.
   - А! Неделю домашнего ареста дали, - как бы отмахнувшись от такого глупого вопроса, сказал Саня, - Меня по-другому и не наказывали, когда папа был жив. -
   - Откуда же у тебя деньги на кабаки были, - спросил Игорь, - если ты по домашним арестам рассиживался? -
   - Как откуда?- неподдельно удивился тот, - Папа давал, - уточнил он и добавил, - Если добрый был, то бросит ключи от своего рабочего стола, и скажет, чтобы больше двух пачек не брал. А, иногда, и трёх. -
   - А если злой? - опять спросил Игорь.
   - Если злой, то сам откроет, и даст, - ответил Шашников.
   - А какая ж в этом разница? -
   - Хэ... Если я сам беру, - пояснил Саня, - То возьму пачки двадцатьпяток. А если сам даст, то пачки трёшек или пятёрок. Есть разница? -
   - Он, наверное, много получал? - не отставал с вопросами Игорь.
   - Да нет, - ответил Саня, - В Союзе никто столько зарплаты не получал и не получает, чтобы в "Астории" чуть ли не каждый день кутить до полуночи. Если бы не "толкачи", то не гудел бы и я. -
   - Какие ещё "толкачи"? - не унимался Игорь.
   - Да ты что? С Луны свалился? - спросил удивлённо Саня, - О-о-о! Да ты ещё совсем ребёнок! Ты же в Сибири все годы жил. Сейчас я тебе быстро всё объясню, - начал медленно говорить Шашников, но было видно, что всем, бывшим сейчас в кабинете, было интересно узнать, кто такие толкачи, - Вот представь себе, что ты директор крупного комбината. И тебе нужно заработать передовое красное знамя по выпуску своей продукции. -
   - Да на х... оно мне было бы нужно это красное знамя? - твёрдо сказал Игорь, - Я бы сам комбинат начал бы совершенствовать. -
   - Да ты хоть засовершенствуйся, - хохотнул Саня, - Что даст твой комбинат, если на него поставки сырья и комплектующих будут в два раза меньше, чем те, на которые комбинат рассчитан? Ты сядешь лишь ж...й в грязную лужу! Умник!
   А на другом комбинате, куда поставки будут идти с лихвой, дадут продукции сверх плана. И заработают передовое красное знамя. А после этого знамени, директор того комбината поедет уже на повышение в Москву, поближе к Кремлю. Там - и все деньги и вся власть Союза. Там вертят миллионами и миллиардами! Там и "крутятся" те, которые прошли уже все эти красные знамёна, как огонь, воду и медные трубы. Для них директора комбинатов - пешки, а сами они - фигуры. -
   - Так что это за "толкачи"? Я так и не пойму, - вновь спросил Игорь.
   - Ты, Игорь, парень с головой, но ты честный, - сказал Саня, - Вон, Яша, тот давно уже понял. Он хитрее. -
   Яша при этих словах хохотнул, но Игорь почувствовал, что и Яша ничего не понял о "толкачах". А Шашников продолжал:
   - Хитрые директора комбинатов снаряжают в Москву, к моему папе, толкачей. Нагружают с ними грузовые машины разными деликатесами, какими богаты их края, дают им наличными большие суммы денег, чтобы те вручили их моему папе. Ведь папа, как Зам. министра, и вёл все эти дела по поставкам сырья и всего прочего.
   Папа давал "добро" или "нет" на все поставки для всех комбинатов. А их в Союзе тысячи! Министр, он как администратор, ходит в верхах, да на приёмах. А такие, как мой папа, и дают все разрешения на поставки, в зависимости от того, кто, сколько и чего им привозит. Подпись моего папы стоила миллионы! Потом всё это делится, и передаётся всем по ранжиру, кто сколько "весит" в министерстве.
   Помнишь, я тебе показывал фотографии нашей дачи под Москвой. Там, на некоторых снимках, видно возле въездных ворот часть длинного здания склада. Таких складов было три. Склады эти были длинные, как на "железке" товарные склады. Так-то вот.
   Иногда солдаты целый день только и успевают, что открывать да закрывать въездные ворота. Одни машины приезжают разгружаться. А другие, наоборот, загружаться, чтобы развозить всё привезённое тем, кто имеет вес в этой игре.
   А рабочий стол у моего папы был из красного дерева. Шириной как вот эти в длину. Представь, какие в нём выдвижные ящики. Бывало, утром попрошу у папы денег, он откроет ящик, а там лишь несколько пачек лежат на дне ящика. Он бросит мне какую-нибудь пачку мелких денег, как кость собаке. А вечером, смотрю, он уже улыбается. Попрошу денег, он откроет ящик, а там всё забито пачками крупных купюр. Вот так я и ловил моменты.
   А дома, вообще, можно было купаться в шампанском или в настоящем коньяке. Да только, ведь, не увидит никто. Какой в этом толк? А я молодой был, любил шикануть, чтобы все видели это. Папа грозился порой, но он любил меня, и через пять минут уже забывал свои угрозы. -
   Шашников отхлебнул пару глотков из своего стакана. Все молчали, глядя на него. Было видно, что никто до этого и не знал о "толкачах", которые для Сани были как бы привычным явлением в Союзе.
   - Потом папа умер, - грустно сказал Шашников, - А потом Хрущёв армию сократил. Вот я и попал в число сокращённых. Ох, как же я его ненавижу! Он мне всю мою жизнь испохабил!
   Его же эта сучка, Фурцева, министр культуры, выбрала. Она тогда всех объездила, стерва. Тогда было несколько кандидатур на это "место" главы государства. От нескольких влиятельных группировок. А она, стерва, перед выборами за три дня всех объездила. И всем говорила, что вот те - того-то собираются поставить, а вот эти - того-то. Мол, если такое случится, то многим будет несдобровать от этого. Давайте, мол, выберем Хрущёва. Он, мол, Никита, мужик деревенский, недалёкий и добродушный. Такого, мол, и надо сейчас выбрать, чтобы им можно было потом самим руководить, и направлять его куда надо. Вот так его и выбрали, пидора гнойного. Я это точно знаю.
   Тогда мой папа был жив ещё. Он мне сам об этом рассказывал. Он хотел, чтобы я тоже вращался в верхних кругах. При папе я с генералами и с маршалами общался. Пил с ними за одним столом. Ты же, Игорь, видел кое-какие фотографии у меня. Это лишь сотая их часть. У меня в Москве есть такие фотографии, которые и показывать-то ещё нельзя никому. Они лежат ещё до поры до времени.
   А когда меня сократили из армии, то к кому бы я ни обращался из бывших папиных друзей, - ни одна падла не захотела мне помочь. И я увидел тогда, насколько они все друг друга ненавидят, и радуются, если кто-то из их окружения попадает в беду. -
   - Как в зоне говорится, в кругу друзей еб...м не щёлкай, - прокартавил Яша. Но на эту шутку никто даже не хохотнул. Каждый из присутствующих на себе испытал отношения друзей и родственников после ареста, и особенно тогда, когда залетел в тюрягу.
   - Ладно, катить мне уже пора, - сказал Игорь, вставая со стула, - Пока, мужики. Счастливо. -
   Он пожал всем руки на прощанье и ушёл.
   В бараке ничего особенного не произошло. Всё было как обычно. Хрыч сказал, что в отряд приходили два прапора с обходом. Гриня и Толя-строгий. Они были сначала в тринадцатом отряде. Там они немного пошерстили по тумбочкам. За это время мужики пятого уже приготовились к встрече с ними. Но прапора только прошлись туда-сюда по центральному проходняку в их отряде, и никого даже не шмонали. А потом они ушли в соседний барак, но и там долго не задержались, и укатили из их локалки.
   Игорь пошёл и переложил своё постельное бельё на новое место. Перенёс к кровати свою тумбочку и опять зашёл в каптёрку. Через минуту в каптёрку зашёл Саня, бывший завхоз. Игорь не стал просить Хрыча выйти, и сказал при нём:
   - Короче, Саня, я сам сжёг эту бумажку на столе в пепельнице-русалке. Нет её больше, и новой не будет. -
   - Спасибо, Игорь. Всё будет, как ты говорил. Да я и сам так же хотел сделать, как ты сказал, - быстро проговорил Саня и вышел из каптёрки.
   После отбоя Игорь резал портрет, закрывшись в кабинете начальника отряда, завесив в нём окно двумя тёмными одеялами. Он также привязал на ручку двери чёрную тряпку, чтобы ничего не было видно в замочную скважину.
   "Да, как они похожи эти зоны. Зона маленькая и зона большая, - думал Игорь, работая над портретом, - Фурцева когда-то поставила Хрущёва, почти точно так же, как мы втроём поставили своего "рога зоны".
   А какие гигантские взятки в Москве! Эти миллионы, про которые рассказывал Шашников, лишь на уровне министерств. Это лишь рядом с Кремлём. А какие суммы гуляют в самых верхах, в самом Кремле? Там уже ходят миллиарды и триллионы. Чем выше уровень социального слоя людей в государстве, тем выше и суммы денег, которыми там вращают люди. Да, крутят миллиардами, как бы играючись.
   Что Хрущёву был тот штраф в миллион долларов, за то, что он в ООНе снял туфлю и стучал ей по столу, устраивая таким образом обструкцию американцам? Он же не из своего кармана заплатил этот штраф.
   А на самых нижних социальных ступенях государств люди только лишь пашут за зарплату, для того, чтобы все верхние слои этого сраного общества жили за счёт их труда. Ни один работяга не заработает своим трудом миллион рублей или долларов за всю свою трудовую жизнь. Производители ценностей живут лишь для потребителей этих ценностей, а сами лишь выживают. Вернее, существуют.
   Живут, если так можно выразиться, лишь в верхах государств. Да ещё и приучают всех нижестоящих преклоняться перед этим и перед ними, как перед благодетелями. Вот люди и привыкли преклоняться перед засранцами. И преклоняются уже несколько тысяч лет. Бля, какой дурдом!
   А эти, что в верхах, живут в ненависти друг к другу и в презрении ко всем нижестоящим. Это и есть сущность их "жизни". Тоже сраненькая житуха у них. Не радоваться жизни, а только делать вид, что радуешься. Показуха. Ведь рядом у всех остренькие зубки. И всё пропитано враждой, ненавистью и страхом между засранцами. Засранцы ведь и думают как засранцы. Потому, что в головах у них много дерьма. Но, все они двуногие, разумные, два пишут, три в уме. Молодец Высоцкий. Как он чётко всё подмечает.
   А эти две зоны, как они похожи. Большая, там, за забором, и маленькая здесь. И там и здесь одни люди "пашут" для того, чтобы "выкармливать" оравы дармоедов с их семьями. Но и эти оравы тоже, как будто бы, "работают". Но их деятельность нужна лишь для того, чтобы нижние "пахали", а не отлынивали от работы. Для этого и созданы все структуры власти. Сверху донизу. До тех социальных ступеней государств, находясь на которых люди должны лишь "пахать".
   Только здесь, в маленькой зоне, более ярко ощущаешь на своей шкуре, что власть - это форма социального насилия... Но это я могу всё это уже объяснить себе, называя это так, как оно есть. А ведь подавляющее большинство считают, что "так и надо", что "так и должно быть", что "так и положено в мире". Большинство из них выросло на нижних социальных ступенях государств. Социальное сознание каждого настолько незначительно и пропитано ложью, что оно не только не объясняет никому ничего, но искажает этой ложью то, что есть. Это и есть рабский уровень сознания.
   Это я доказал пока лишь самому себе, что люди могут быстро изменить этот паскудный мир. Что для этого не надо ждать сотни и тысячи лет, как об этом многие сейчас думают. Это же будет, практически, при жизни большинства из сегодня живущих людей! Да... Но это будет, если я здесь выживу и не сдохну, и если потом напишу всё это в своей работе. И чтобы она тоже потом не исчезла, а попала к читателям. Я-то сам тогда, хрен со мной, могу и сдохнуть спокойно. Лишь бы знания, которые сейчас лишь в моей голове, не исчезли бы бесследно. Не пропали.
   Но почему я это понял? Почему это не понял какой-нибудь философ на воле? Да потому, что они лишь работают "философами", чтобы зарабатывать на этом деньги. Потому, что они казённые философы и социологи. Такие всегда были нужны верхам в государствах для того, чтобы лишь оправдывать государство и власть "с научной точки зрения". А я начал сам изучать и философию и социологию. И не ради денег. А просто хотел понять. И всё. Поэтому мне и повезло открыть новые Законы Природы. Только-то и всего.
   Но их ещё не достаточно, чтобы всё полностью систематизировать. Как же мало я ещё знаю! Чем больше я узнаю, тем больше я вижу, насколько я ещё тупой. Как бы я был рад зарыться года на два в хорошую библиотеку... Ладно, может быть, тоже прорвусь "на химию". Как хорошо, что жизнь дарит мне встречи с хорошими людьми. Если бы не Михалыч, как бы сложилась тогда вся моя жизнь в этой зоне? Такие люди, как он, - единицы из тысяч. Просто мне ещё раз повезло в моей паскудной жизни".
   СТРАСТИ-МОРДАСТИ
   Игорь стоял и курил рядом со Светланой у вытяжного шкафа. Она стояла к нему вполоборота. Его рука протянулась к ней, легла ей на плечо, и мягко повернула её к нему. И она подалась к нему как бы сама, всем телом. И вот её большие карие глаза уже рядом с его глазами. Её взгляд как бы заволакивает каким-то томящим дурманом, и веки с длинными ресницами опускаются в истоме. Её голова при этом чуть запрокинулась, подставляя ему полураскрытые губы, жаждущие поцелуя. Их уста соединились. Насколько нежны и приятны её губы!
   Поцелуй опьянил, одурманил их головы. Но что это? Это уже не её губы. Это уже торчащий от возбуждения сосок на её упругой груди, который он целует. Затем целует другой. Его нельзя оставить без поцелуя, чтобы он не обиделся. О! Как они прекрасны! Как приятны! Они набухли и торчат так лишь для его поцелуев. Как приятно ласкать их в поцелуе.
   Он сдвинул ладонями упругие груди одну к одной, прильнул к ним своим лицом и ощутил, как нежна и приятна их бархатистая кожа. Какое наслаждение зарываться в них лицом. Зарываться между ними. Целовать и ласкать это нежное женское тело, отдавшееся ему для этого.
   Его губы и кожа лица ощущают упругие и нежные возбуждённо торчащие соски её груди. А его "своевольный член" уже просто торчит от возбуждения. Он торчит как кол. Это он сейчас пуп Земли. Это его, упрямого, уже ничто не сможет сдвинуть с его намерений. Он никому не позволит даже думать иначе, чем как об удовлетворении его непреклонных желаний. Он уже отключил весь разум, думающий иначе.
   Руки Игоря идут ниже, ощущая ладонями тёплоту и нежность кожи этого головокружительно прекрасного тела. Им нравится ласкать и гладить этот бархат кожи. Изгиб спины. Прогнутая к нему талия. Овалы широких бёдер.
   Умопомрачительно! Голова уже не работает. Она лишь воспринимает прекрасное и нежное её тело. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Мозг воспринимает лишь эту красоту и нежность. Он больше ничего не хочет понимать. Упругие ягодицы. Верх ноги. Верх другой ноги. Как тепло между её ногами.
   В голове лишь сексуальный дурман. Горячее дыхание. Низ живота. Вот оно, всё это долгожданное, манящее и влекущее к себе. Какое наслаждение прикасаться к этой нежной и упругой красоте. Ощущать её своими руками. Мягкие курчавые редкие волосы на бугорке её лобка. Игорь как бы видит всё это своими глазами.
   Какое наслаждение гладить, ласкать, ощущать всё это тёплое и нежное своими ладонями, своими пальцами. Это пьянит. Это дурманит. Его рукам тепло от нежности этих женских прелестей, одурманивших его голову. Как нравится его рукам ласкать всё это. Они делают это как бы сами. Его пальцы тянутся в ласках ниже. Там - то желанное место, куда и рвётся его неумолимый, торчащий колом, "своевольный член семьи", подчинивший сейчас всё своей воле. Ему необходимо туда. И он неумолимо рвётся туда, в эту одурманивающую нежность.
   И вот он уже там, куда он так стремился. Ему приятно ощущать эту упругую и горячую нежность. Он ярко ощущает эту беспредельную нежность и горячую теплоту, и ему хочется ещё дальше и ещё глубже. Там должно быть ещё нежнее и приятнее. Там - само сладострастие.
   Дрожь волнами прокатывается по телу Игоря, как бы играя почти всеми его мышцами. Вершина наслаждения, когда изливается то, что является жизненной значимостью. Она вырывается из него бьющими струями. Раз... Два... Три... Ещё... Ещё...
   Игорь почувствовал, что-то тёплое у себя внизу на животе. И это тёплое медленно потекло по его животу. Он проснулся и понял, что низ его живота просто залит его спермой.
   "Да... Накопил добра", - подумал он, - "Хорошо, что сейчас ночь. Высохнет ли всё это до утра? Раньше, вроде бы, успевало за ночь всё высохнуть. Да и хрен с ним!".
   Спать хотелось так, что веки его даже не раскрывались. Он повернулся на другой бок и как бы провалился в какое-то небытие без снов.
   Проснувшись, Игорь сразу же почувствовал корку на своих трусах. Ему вспомнился его сон.
   "Вот тебе и платоническая любовь, - подумал он, - От неё х... стоит и днём и ночью. Уж не влюбился ли я в неё? Что-то у меня и мысли стали только о ней. Меня уже просто тянет её увидеть. Ладно, всё это временно. И не стоит даже руку протягивать в её сторону, - вспомнил он увиденный им сон, - Такое в зоне сразу же будет расценено как попытка к изнасилованию. А это верных шесть-семь лет "на уши" к моим оставшимся. Не стоит даже и думать о таком. Тем более что она замужем. И у неё маленькие дети. И неважно, что она в сердцах может что-либо не так сказануть про своего мужа. Сегодня она может сказать одно, а завтра - совсем другое. Это ведь простое сообщение ОБС - одна баба сказала.
   А сегодня сразу после завтрака нужно будет сходить помыться и постирать трусы и майки. Да и носки, их тоже сменить пора. Хорошо, что у меня ноги не потеют, как у некоторых. Нужно сходить к Карпачу. Хорошо бы он был у себя, а то придётся идти в баню. А там и летом холодно. Ладно, что будет, то и будет".
   После завтрака, когда Игорь быстро съел свою пшённую кашу, он подошёл к каптёрке. Дверь в неё была открыта. Перед дверью стояла тележка, на которой санитары развозили еду по палатам. Санитары сидели за столом, стоявшим справа от входа, и пили чай из гранёных стаканов.
   - Извините, мужики, - сказал Игорь, - Дайте мне мои шмотки. Нужно в баню сходить по-быстрому. А то от меня уже начало потом разить. -
   По выражению лиц обоих санитаров Игорь понял, что, обратись к ним с такой речью кто-либо другой из больных, то не долго бы тот лежал уже на больничке. Однако в отношении Игоря делать что-либо то, что можно делать с другими, было для них уже опасно. Да и одежду свою он не выпрашивает, и не просит у них разрешения. Это уже говорит о том, что не стоит перед ним растопыривать пальцы веером.
   Один из санитаров молча встал из-за стола и подошёл к стеллажам, на которых лежала стопками одежда тех, кто лежал в стационаре.
   - Вон та моя, - указал на одну из этих стопок Игорь, - Фамилия Григорьев. И вон те мои сапоги. -
   Санитар посмотрел на бирку, пришитую на куртке, и взял эту стопку одежды. Он вынул из одного из сапог, на которые указал Игорь, клочок бумаги, на которой было что-то написано, и взял их другой рукой.
   - Не дольше, чем на один час, - сказал он, передавая Игорю его одежду, - Иначе нам нужно будет писать об этом "докладную". -
   - За час успею, - сказал Игорь и пошёл в свою палату переодеваться.
   Он быстро переоделся, сунул в старый целлофановый мешочек то, что нужно было постирать, и, завернув его и всё необходимое в вафельное больничное полотенце, пошёл опять к санитарам. Санитар молча выпустил его из стационара. Входная дверь больницы и калитка её локалки были уже открыты. Погода была солнечной. По небу проплывали лёгкие облака.
   Но на красоты природы в зоне зэки, отсидевшие несколько лет, почти не обращают внимания. Постылая зона как бы затмевает собой все красоты природы. Для зэка плохо тогда, когда холодно или когда он мокнет под дождём. Если же тепло и сухо - значит "нормально".
   Выйдя за калитку локалки, Игорь автоматически глянул по сторонам. Ментов нигде не видно. На дороге, по которой ему придётся идти, какой-то отряд зэков шёл из столовой. Справа у дороги, в том месте, где когда-то были вбиты в землю сваи, строилось двухэтажное кирпичное здание. Говорили, что это будет новое жилое здание для зэков. И строили его зэки. С дальнего от Игоря конца здания, оно уже было накрыто плитами перекрытия, а с ближнего, кое-где ещё не был достроен второй этаж.
   Перед въездом на эту стройку, там, где был удалён один столб от проволочного заграждения, чтобы могли заезжать грузовые машины, стояли и разговаривали три зэка. На рукавах у двоих Игорь сразу заметил зелёные козьи повязки с белыми надписями на них "дежурный СВП".
   "Наверное, идут дежурить у крыльца больнички", - отметил для себя Игорь.
   Он сунул свёрток под мышку и пошёл по дороге, доставая из пачки в нагрудном кармане сигарету. Курить в зоне "в неположенных местах" было запрещено. А неположенные места - это вся зона, кроме мест для курения в умывальниках бараков и возле урн у входов в бараки. Но Игорю нужно было покурить по дороге, чтобы потом не тратить на это времени.
   Игорь прикурил сигарету, проходя уже мимо тех трёх зэков, как вдруг услышал с их стороны возглас:
   - Эй ты! А ну-ка стой! -
   Игорь повернул голову и остановился. Один из козлов направился к нему, доставая на ходу из кармана самодельную замусоленную записную книжку, сделанную из обрезанной ученической тетрадки, и шариковую ручку.
   - Куда ты? Постой! - проговорил ему вслед другой козёл, но тот даже не обернулся и подошёл к Игорю.
   - Так! Курим в неположенном месте! - проговорил он, глядя на нагрудную бирку Игоря, - Григорьев, пятый отряд, - говорил он, записывая в свою записную книжку, - У вас в отряде, наверное, скоро будет отоварка в магазине. А у тебя теперь - не знаю. -
   - Кузя, да иди ты сюда, - вновь позвал его другой козёл, остававшийся на месте.
   - Щас, подожди, - отмахнулся от него тот, полагая "выдавить" с нарушителя хоть что-то для себя или показать ему свою значимость в зоне.
   "Наверное, сынок какого-нибудь гаишника. Такой же стиль работы", - подумал Игорь, глядя на козла, волосы которого были рыжими.
   - Хоть ты и не серенький, а рыженький, - сказал, ухмыльнувшись, Игорь, - но, у бабушки жить тебе, наверно, уже надоело. Напомнить тебе, что осталось от того серенького? -
   - Да иди ты сюда, дурень, - уже тянул за рукав рыжего козла от Игоря другой козёл, подбежавший к нему. Этот же, не понимая в чём дело, пробовал ещё и вырваться, но тащивший его уже говорил ему тихо, наклоняя свою голову к его уху, - Из-за тебя ещё и мне может достаться, козёл ты долбанутый! -
   "Наверно молоденький ещё, рыженький козлик, - подумал Игорь и пошёл в свою сторону, спрятав зажжённую сигарету в ладонь руки.
   Пройдя несколько метров, он обернулся и увидел, как рыженький козлик основательно зачеркивает что-то в своей самодельной записной книжке, как бы затушёвывая написанное в ней.
   "Ну вот, теперь аккуратнее будешь скакать и свою козью рожу другим показывать", - подумал Игорь, ухмыльнувшись, - "Хорошо бы было ещё, чтобы Толик был у себя".
   Анатолий был в своём кильдыме. Он лежал в одежде на койке поверх одеяла, положив ноги в сапогах на старый стул, пододвинутый к ней.
   - Игорюха! Вот кого не ожидал увидеть! - сказал он, вставая, своими улыбающимися губами, - Заходи! Щас чифирнём, - говорил он, пожимая Игорю руку, - А потом я и на баяне чё-нибудь сбацаю. Да и спеть можем. -
   - Ага, - ухмыльнулся Игорь, - Хор мальчиков-туберкулёзников исполнит песню "Лучше нету того свету". Толик, я к тебе ненадолго. Лишь помыться и постираться. Времени у меня на это лишь час. Я же из больнички. -
   - Знаю я, - сказал Анатолий, - Не прихожу к тебе лишь потому, чтобы там не "светиться". Не хочу, чтобы больничные шавки знали о наших хороших отношениях с тобой. Не стоит их афишировать. Тогда давай, иди, мойся, стирайся, а я чифирку хорошего заварю. -
   Игорь быстро помылся и выстирал всё, что было нужно. Когда он вышел из душевой и одевался, Анатолий сказал:
   - Ну вот, у нас есть ещё целых полчаса. Щас и чифирнём, и поговорить немного успеем. Я слышал, ты там, в больничке, Светке-зубничке помогаешь. Нормально! Красивая бабень. С такой можно и "за бесплатно" поработать. Но я бы не выдержал. Я её вижу иногда, когда она на работу или с работы идёт. Гляну на её ж... и у меня рамсы (концы) начинают в голове путаться. А улыбка у неё - как солнышко ясное светит. Как ты с ней выдерживаешь? -
   - Я же импотент, - хохотнул Игорь, - В детстве ещё, когда из школы с урока убегал, мне училка биологии случайно на яйца наступила. А я и не заметил. Как бежал, так и не остановился. -
   - Эт хорошо, - сказал Анатолий, разливая чай в стаканы, - Двоечников меньше рождаться будет. А всё-таки? Как рядом с такой можно работать? -
   - Да она нормальная баба, - ответил Игорь, как бы равнодушно, - К тому же без ментовских комплексов. Конечно, приятно общаться с такой. Но она замужем. И у неё двое маленьких детей. -
   - Да ну! -
   - Точно. Мальчик и девочка. В садик ещё ходят. Мальчик уже скоро в школу пойдёт, - уточнил Игорь, - А чё в зоне новенького случилось? -
   - Да в зоне всё по-прежнему, - ответил Анатолий, достав из ящика стола несколько конфет и сев на стул за столом, - Пей чай и будь как дома, - он развернул обёртку конфеты и положил конфету в рот, запивая её мелкими глотками горячего чая, - Ваню-ваню вчера осудили. Восемь лет дали. Говорят, прапора рассказывали, что на суде он сказал. Я, мол, пятнадцать лет в зонах отработал, и считал, что знаю зону как свои пять пальцев. А вот сейчас, мол, я понял, что совершенно её не знал и не знаю... Вот так некоторые долбоё... и учатся лишь на своём опыте. А до этого ничего и не хотят понимать. -
   - Мало за зэка ему отвалили. Морковкам тогда тоже по восемь дали, - сказал Игорь, - Но, зэк есть зэк. Дешёвка. Это не за вольнягу. Тебе, вон, за вольнягу пятнашку не пожалели. -
   - У меня был сынок секретаря Горкома! - ухмыльнулся Анатолий, - Там его папа все свои связи против меня поднял. Но, подвести меня под "вышку" у него всё же не хватило силёнок. -
   - А я сам хотел для себя вышку, - тихо сказал Игорь, - Но по моей статье вышка не полагается. Да я и казнил себя сам похлеще, чем этот сраный суд. -
   - А я не казнил себя сам, - сказал Анатолий, - Не за кого было. Это ведь был наглый сынок важного папы.
   Я тогда на танцах во дворце культуры в эстрадном оркестре подрабатывал. А этот, с шоблой таких же подпитых засранцев, постоянно там куражился, как пуп Земли. Мелкие драки, разборки и всё такое.
   Администраторша, старенькая уже, то милицию вызовет, то нас попросит их вывести из "дворца". А чё менты сделают сыну секретаря Горкома с его дружками? А те на следующий день ещё больше выё...ются... В этот раз она тоже попросила нас их вывести. А те, возле лестницы со второго этажа, начали с нами драку. Похватали стулья, которые были, чтобы потанцевавшие могли на них отдыхать. Мы тоже взялись за стулья. Только треск пошёл.
   Этого сынка в драке кто-то уе...л, и он скатился по лестнице на один пролёт, на площадку. А мы этих начали уже вытеснять. Они побежали уже вниз по лестнице. А этот как раз поднимался, очухавшись. Я ему и бомбякнул ешё разок по башке. И он опять ё...ся на площадку. У меня уже от стула только длинная задняя ножка в руке оставалась. Потом те уже по второй лестнице вниз отступали, а этот опять подымается. Ну, я его и ещё разок по голове приголубил, падлу.
   Он в больнице крякнул от кровоизлияния. Они ведь поддатые были. Кровь у поддатых плохо свёртывается. Да я о нём и не жалею. Поменьше бы таких тварей было - и жизнь лучше была бы.
   А мне припаяли убийство с особой жестокостью. За эти два удара. И не важно, что мы были трезвые, а они пьяные. Важно, что у него папа - секретарь Горкома. А у меня папа уже умер к тому времени. Год, как его уже не было. Да он лишь школьным учителем был. Да и кто он, против секретаря Горкома? Мелочь. А мать в постель слегла, когда меня в тюрьму закрыли. А сейчас и её уже нет. Осталась у меня лишь моя пятнашка. -
   - Да, х...вые твои дела, - сказал Игорь, - Его папаша ни одной твоей бумаги в суд мимо себя не пропустит. А "химия" у тебя по трём четвертям. -
   - Посёлок по двум третям, - заметил Анатолий, - С посёлка можно и на УДО прорваться. Но это, смотря где. Здесь есть посёлки, которые ещё хуже зоны. При мне с этой зоны никто ещё по УДО не уходил. Поэтому мне лучше дождаться "химии". -
   Наступило молчание. Они пили чай, как бы ощущая на себе этот тяжкий груз невидимой неволи.
   - Не грусти, Игорюха! - сказал Анатолий, - Слушай два зоновских анекдота.
   На комиссии, по приходу в зону, одного зэка-чурку спрашивают:
   - Профессия?-
   - Брыгадыр. -
   - Не должность. А профессия, какая? -
   - Брыгадыр. -
   - Ладно, пень. Работать будешь? -
   - А куда они на х... дэнутся?! -
   Игорь захохотал.
   - Нормально, - сказал он сквозь смех, - А второй? -
   - Слушай. Судят грузина. Судья просит подсудимого рассказать, как было совершено преступление.
   - Ыду я сваей дарогай, - говорит грузин, - А этат патэрпэвший идот минэ навстрэчу. Паравнялся са мной, запнулся аб камэн, и упал прямо мнэ на нож. -
   - Но у нэго же сэм ножевых ранэний, - говорит судья.
   - Да, - говорит грузин, - И так сэм раз подрад. -
   - Ваше паслэднее слово, абвыняемый, - говорит судья.
   - Сто тысяч, - говорит грузин.
   - Вы прызнаёте сэба выновным? - спрашивает судья.
   - Нэт. -
   - Ну, на "нэт" - и суда нэт, - говорит судья. -
   Игорь вновь захохотал.
   - Ладно. Буду уже собираться, - сказал он, ещё похохатывая, - А то у "мэна нэт" ста тысяч, если что не так случится. -
   Он быстро завернул всё в вафельное полотенце. Анатолий в это время завернул ему в кусок газеты чаю и сунул его ему в боковой карман с горстью конфет.
   - Приходи, Игорь, когда ещё будет время, - сказал он.
   Они попрощались, пожав при этом друг другу руку, и Игорь вышел из кильдыма. Выйдя на дорогу, Игорь вновь увидел на том же месте, где он видел козлов, выходя из больницы, группу зэков, человек пять-шесть.
   "Наверное, уже строители пришли на работу", - мелькнуло у него в голове. Но, присмотревшись, он увидел у некоторых из них козьи повязки.
   "Чего их сегодня туда тянет?", - подумал он.
   Игорь уже поравнялся с этой группой зэков, как увидел Эдьку Тесликевича, выходящего из строившегося здания.
   - Игорь, постой, - крикнул Эдик, подняв руку в знак приветствия, - А вы идите уже все отсюда по своим делам. Нечего здесь торчать без дела! - сказал он козлам.
   Те быстро "рассосались" кто куда, а Эдик подошёл к Игорю. Они пожали друг другу руку, и Игорь спросил:
   - Чего их сегодня сюда как мух на г...но тянет? -
   - Ай,- ответил Эдик, - Баранчину кто-то куманул, что здесь "грев" кто-то оставил в бочке с известью. Он мне и сказал, чтобы я поставил одного козла ночью, чтобы он засёк того, кто придёт за "гревом". Но никто не пришёл. Наверно, предупредили уже, - хитро улыбнулся Эдик, - А я тебя из этого "грева" сейчас сам немного подогрею. Пошли. -
   И Эдик с Игорем вошли в строящееся здание. Эдик подошёл к железной бочке, стоявшей в углу одной из дольних комнат, на первом этаже. Он скинул на землю кусок старой фанеры, прикрывавшей бочку, и достал из неё большую зелёную матерчатую сумку, которая была полна разными свёртками из газет.
   - Держи за одну ручку, - сказал Эдик, и когда Игорь взял её, он достал из сумки блок болгарских сигарет с фильтром "Интел" и банку сгущённого молока, - Заворачивай это к себе в свёрток. А я сумку подержу. -
   - А если Баранчин хватится недостачи? - спросил Игорь.
   - Заворачивай быстрее, - сказал Эдик, - Не хватится. Он не знает, что здесь есть. Ну, вот. А вот этот пакет так возьми, - и он сунул Игорю подмышку ещё один свёрток из газеты, - Ну, пошли быстрей отсюда. -
   Они вновь вышли из здания на дорогу.
   - Ну, всё, Игорь. Выздоравливай, - сказал Эдик, - Понесу ему оставшееся. Да и себе ещё кое-что надо будет взять. Всё равно, ведь, он своим кумовкам всё это раздаст. Пока. -
   - Пока, Эдик. Спасибо за подогрев, - пожав поданную Эдиком руку, сказал Игорь, и они разошлись в разные стороны.
   Войдя в свою палату, Игорь увидел, что его соседи как всегда спят под одеялами. Он быстро вынул всё из карманов куртки, переоделся в больничный халат, надел шлёпки, и отнёс свои зэковские шмотки в каптёрку. Вернувшись в палату, он развесил на трубах отопления, за спинками своей и других свободных кроватей всё то, что он постирал. От входной двери в палату выстиранные вещи были не видны. Затем он высыпал пачки сигарет из блока в старый целлофановый мешочек и развернул газетный сверток, который сунул ему Эдик. В нём оказались палка копчёной колбасы, целлофановый мешочек с сухим молоком, два творожных сырка и граммов двести шоколадных конфет "Мишка" в целлофановом мешочке.
   "Кто-то из местных своим посылал", - подумал Игорь, - "Что ж, посылка попала на другой адрес. Давно я не жил так роскошно. Прямо как на воле".
   Игорь положил свёрток в свою тумбочку, а коробку от блока сигарет отнёс и положил в дальнюю пустующую тумбочку, чтобы не светить её в урне для шныря санчасти.
   "Ну, вот. Порядок, - подумал он, - "Теперь можно идти к Светке. Интересно, прочла ли она мой рассказик? Или это был простой лёгкий женский интерес, о котором женщина забывает через пять минут?".
   Думая так, Игорь как бы хотел не допустить мысли о том, что ему уже просто хочется увидеть её лицо и её улыбку, всю её обаятельную фигуру. Хочется вновь услышать её голос. Игорь положил в карманы халата пачку "Интел", коробку спичек и горсть шоколадных конфет.
   "От зэка пойдёт, - подумал он, - "Не на воле же". И пошёл к санитарам, чтобы выйти из стационара.
   - Тебе Колода с кардиологии искал, - сказал Игорю санитар, подходя с ним к двери, - Сказал, что б ты зашёл к нему. -
   Он открыл Игорю дверь и сразу же закрыл её, когда тот вышел.
   "Если я уже стал нужен этому Колоде, то пусть сам приходит, а не передаёт это через кого-то", - подумал Игорь, - "Смотри-ка, гусь важный".
   У двери кабинета Светланы никого не было. Игорь постучал в дверь и, услышав "войдите", вошёл в кабинет. Светлана сидела боком к рабочему столу на своём стуле. На её лице светилась её обаятельная улыбка.
   - Здравствуй, Светлана, - тихо сказал Игорь.
   - Здравствуй, Игорь, - ещё шире улыбнулась она, - А я всё жду тебя. Думаю, чего тебя так долго нет? -
   - Да я в душ после завтрака ходил, - отозвался Игорь, переодевая халат, - Уже полмесяца не мылся. -
   "Приятно, всё-таки, когда такая женщина говорит, что ждёт тебя", - подумал он, - "Пусть даже она и не ждала".
   Игорь подошёл к столу и сел за свой стул. Он достал из кармана халата конфеты и, протянув руку, положил их на стол перед Светланой.
   - Вот, угощайся, - сказал Игорь, - Или детям своим отнеси. -
   - Ой! Что ты, - зарделась в улыбке Светлана. А потом улыбка исчезла с её лица, и она сказала, - Нет, я не смогу это взять. Вам тут самим есть нечего. -
   - Свет, если не хочешь сама, то отнеси детям, - сказа Игорь, - Детям нельзя отказывать. Тем более что это конфеты удачного случая. Не отказывайся, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Да у меня ещё остались. Я тебе завтра ещё принесу. -
   - И не вздумай! Я сейчас и эти возьму только в том случае, если ты пообещаешь мне, что больше не будешь делать мне такие угощения, - сказала Светлана, глядя Игорю в глаза, - А то мне от этого как-то даже не по себе стало. Пообещай мне это, пожалуйста. -
   - Хорошо, - сказал Игорь, - Обещаю. -
   - Тогда, огромное тебе за них спасибо! - сказала Светлана, широко улыбаясь, - Я их сейчас в сумочку положу, а вечером детей угощу от тебя. -
   Светлана поднялась и пошла к своей сумочке, висевшей на вешалке, рядом с умывальником. Игорь машинально повёл за ней взглядом, глядя на её красивую фигуру под белым врачебным халатом.
   - Давай покурим? - предложила она, возвращаясь, - Сегодня до обеда не должно быть пациентов. Если только кто-нибудь новенький не придёт. -
   Игорь встал, нажал кнопку пускателя и стал у вытяжного шкафа. Он достал пачку из кармана и распечатал её. Дождавшись, когда Светлана достала для себя сигарету, он зажёг спичку, поднёс прикурить ей и прикурил сам. Он сделал большую затяжку дыма, потому что сигареты с фильтром стали для него уже слабы, и выпустил струю дыма в шкаф.
   - Как ты красиво куришь, - вновь заметила Светлана, - Даже курить от этого хочется, - улыбнулась она, - А я прочитала твой рассказ. -
   - Ну, и какой мне будет "приговор" за него? - спросил Игорь, не подавая вида, что это важно для него.
   - Прочитав, я сразу подумала, какой же ты дре-е-евний, - протянула Светлана.
   Эти слова прозвучали для Игоря как приговор к смертной казни. Он опустил свой взгляд, затем поднял его, и, глядя как бы в никуда, проговорил:
   - Я так и думал, что совсем отстал от жизни. Отстал, как мамонт. -
   - Да ты что? - сказала Светлана, с широко раскрытыми от удивления глазами, - Я же говорю не в таком смысле. А в том, что ты так много знаешь.
   Откуда ты, например, знаешь природу на этих Филиппинах? Откуда ты знаешь то, что думает девчонка, когда её целует любимый парень? Да и вообще, откуда ты всё это знаешь, о чём ты написал в рассказе? Мне даже как-то захотелось тебя вновь на "вы" называть. -
   - А читается рассказ легко или тяжело? - тихо спросил Игорь, немного приходя в себя.
   - И читается легко, и написано интересно, - сказала Светлана, уже улыбаясь, видя, что потухший взгляд Игоря вновь светлеет, - Я такого описания будущего ещё ни разу не читала. И первые чувства любви красиво описаны. Твой рассказ чем-то даже согревает. Я принесла его. Сейчас верну тебе. -
   - Не надо, - сказал Игорь, и посмотрел в глаза Светланы, - Если он тебе понравился, то я дарю его тебе. -
   - Спасибо, - улыбнулась она, - А я вчера вечером детей покормила, только прилегла на диван почитать твой рассказ, как мой заявляется с работы с "дипломатом". Включил телевизор и уселся. А сам уже где-то поддал. Неси ему есть!
   Меня это аж взбесило! Он ходит, пьянствует. Родные дети его не видят, даже в выходной день. А я ему ещё и есть подавай, как прислуга. Я встала с дивана, взяла его "дипломат", да как дам ему им по голове. -
   - Да ты что? - сказал поражённый этими словами Игорь, - Шутишь, что ли? -
   - Какие там шутки? - улыбнулась Светлана, - В "дипломате" у него пять бутылок пива было. Четыре из них вдребезги разбились. -
   - Ему же осколками должно было всю голову порезать, - заметил поражённый Игорь.
   - Да нет, "дипломат" у него пластмассовый, - вновь улыбнувшись, сказала Светлана, - Он сразу присмирел. Пошёл на кухню и сам поел. А я оставшуюся бутылку пива открыла, и пиво попивала, пока он пол половой тряпкой подтирал. А потом легла на диван и твой рассказ дочитала. -
   - Я даже поверить не могу в то, что ты рассказала, - проговорил изумлённый Игорь, - У меня это никак не вяжется, что ты можешь ударить кого-то. Да ещё "дипломатом" по голове! Просто не верится. -
   - Нет уж, поверь, - улыбнулась Светлана, - Если женщину вывести из себя, то она может и не такое сделать. Я и сама от себя такого не ожидала. -
   Игорь был просто ошарашен этим её рассказом. У него никак не укладывалось это в голове. Обаятельная женственность Светланы просто не могла вязаться с её рассказом. Игорь даже как художник не мог представить себе такого. Как это нежное женское создание может замахнуться тяжёлым "дипломатом", в котором находится пять бутылок с двумя с половиной литрами пива, и стукнуть им по голове сидящего на стуле человека? Это просто не укладывалось в его голове.
   После того, как они выкурили свои сигареты, Игорь узнал, что работы сегодня не так много. К тому же эта работа для Игоря стала настолько привычной, что делать её он мог уже безо всяких напряжений. И Игорь начал обтачивать новые коронки.
   - Что-то ты стал каким-то серьёзным, - улыбнулась ему Светлана.
   - Да я всё ещё не могу поверить в твой рассказ, - отозвался Игорь.
   - А тебя когда-нибудь била твоя бывшая жена? - спросила она.
   - Да ты что? - поразился он такому вопросу, - Хотя, - вспомнил он, - Однажды, после того, как я всё же попытался забыть всё и жить с ней, она прыгнула на меня, как кошка. Я ей что-то сказал тогда, что её взбесило. Я скинул её с себя на пол. А она соскочила и вновь кинулась. Тогда я шлёпнул ей пощёчину, она и улетела на диван. Ей этого хватило, чтобы не вздумалось делать такого впредь. Пятерня так и осталась у неё на щеке на весь вечер. И утром не прошла ещё. Красные следы от четырёх пальцев. Она их утром кремом замазывала. Хорошо, что не ладонью ей шлёпнул, а то мог бы и челюсть сломать. -
   В дверь постучали.
   - Войдите, - громко сказала Светлана.
   В кабинет вошла старшая медсестра. В её руке была большая никелированная ванночка для кипячения шприцев, в которой находились коробочки и пузырьки с какими-то лекарствами.
   - Здравствуйте, ещё раз, - поздоровалась она.
   - Здравствуйте, - ответил Игорь.
   - Здравствуйте, Валентина Григорьевна, - сказала Светлана, улыбаясь и вставая со стула, - С вами можно и по несколько раз в день поздороваться. -
   Игорь также встал и вышел из-за рабочего стола.
   - Если нужно будет делать укол, я отвернусь, - говорила Светлана, подходя к Валентине Григорьевне и заглядывая в лист бумаги, в который та смотрела.
   - Укола сегодня не будет, - сказала Валентина Григорьевна, - Витамин В12 всё ещё не привезли. Вот тебе, Григорьев, твои таблетки, - она взглянула на протянутую Игорем руку с чёрными от работы пальцами, - Подставляй свой карман, я в него положу. Это "Паск" и "Тубазид". Вот тебе ещё пузырёк с витаминами в драже. Их надо пить по три-четыре штуки три раза в день. А вот эту маленькую капсулу выпей прямо сейчас. Это очень хорошее лекарство с антибиотиком, и его очень мало сюда привозят. -
   Она привычно выдавила из небольшой упаковки маленькую оранжевую капсулу. И сказала Игорю:
   - Открывай рот. Я сама тебе положу. Она сначала может прилипать к языку, но потом отстаёт. И вот, запей-ка её вот этим. Это глюкоза. -
   Она взяла маленький стаканчик, с налитой в него наполовину бесцветной жидкостью и поднесла его ко рту Игоря. А он, согнув ноги в коленях, чтобы медсестре было удобнее, выпил сладковатую жидкость, запив ею капсулу лекарства.
   - Спасибо, Валентина Григорьевна, - сказал Игорь, распрямляясь, - Вы извините, я бы мог быстро и руки помыть. -
   - Да, чего уж там! - улыбнулась та, - Мне это не тяжело. Да и привычно. Я раньше работала с пожилыми больными. Приходилось подавать им всё. А у некоторых от старости и руки и головы уже тряслись. Там было посложнее. А ты, вон, раз - и всё. И нету, - вновь добродушно улыбнулась она.
   Игорь посмотрел ей в глаза и увидел в них доброту женщины-матери. Валентина Григорьевна как-то смутилась от его взгляда.
   - Ну, пошла я уже, - повернулась она к Светлане, - Работы ещё много. -
   - Заходите, Валентина Григорьевна, если захотите посидеть спокойно и отдохнуть, - провела ладонью по её предплечью Светлана, - Я хочу кофейник из дома сюда принести. Можно будет или чаю или кофе попить. -
   - Хорошо. Спасибо. Ну, я побежала, - и Валентина Григорьевна вышла.
   - Какая же она хорошая женщина, - произнесла Светлана, присаживаясь на свой стул и глядя на закрывшуюся за ней дверь.
   - Она единственная, кто лечит больных в стационаре, - сказал Игорь, - Могила в палатах вообще никогда не появляется. Да и больше половины тех, кто ложится, его и в первый день даже не видит. В принципе-то и правильно. Да и зачем ему глупые спектакли разыгрывать? Хорошо, что не мешает никому, раз сам тупой в этом деле. Да и больным от этого лучше. -
   Они вновь сели за свои "рабочие места", но вскоре в коридоре послышался голос зэка-санитара:
   - Выходим все! Обеденный перерыв! Сейчас буду закрывать двери больнички! -
   - Ну, пойду обедать, - сказал Игорь, вставая, - А ты куда ходишь на обед? -
   - Какой мне обед? - удивлённо сказала Светлана, поднимаясь со стула, - Тут вон сколько всего! - и она постукала кулачками по своим широким бёдрам, - Как мне от этого избавиться? - и, посмотрев на Игоря, она добавила, - Иногда я бутербродик с собой из дома захвачу, а иногда печенье. -
   - Да-а, - сказал Игорь, глубоко вздохнув, - И кто только вам внушает, что мужчинам могут нравиться скелеты? -
   Игорь помыл руки под умывальником и, вытирая их полотенцем, сказал Светлане, которая подошла и стояла, прислонившись к углу вытяжного шкафа:
   - Смотри, испортишь себе этой глупой диетой желудок. Ну, я пошёл. -
   Игорь быстро пообедал и съел на десерт один творожный сырок. Желудок Игоря уже давно как бы сжался и привык к пище, в которой было мало калорий и витаминов. А этот сырок так насытил его, как будто бы он съел два обеда, а не один.
   Только зэк, недоедавший несколько лет, может понять это. Игорь знал, что сырки быстро испортятся, поэтому их просто необходимо было съесть как можно быстрее.
   "Да. Прошло то время, о котором даже страшно вспоминать", - подумал он, - "И целый пузырёк витаминов вдруг появился. Даже поверить в такое мне когда-то было сложно. А те, несколько Руслановых витаминок, насытили мня тогда аж на два дня".
   Игорь вспомнил, как когда-то, месяца через три после его голодовки, в клуб привезли кино. Игорь тоже пошёл тогда в клуб. Все отряды, состоявшие из тех зэков, кто хотел посмотреть кино, приводили к клубу строем, и впускали зэков внутрь шеренгами по одному. В кинозале зэки садились кто куда и занимали места рядом для своих знакомых или кентов, которые могли придти с другим отрядом позже. "Петухи" садились на полу, перед сценой.
   Игорь вошёл тогда в кинозал и его окликнул зэк Руслан, молодой грузин из города Гагры, с которым Игорь сидел в одном отряде по приходу в зону. И пришли они тогда в зону почти в одно время. Игорь прошёл к нему и сел на деревянное кресло рядом, на "забитое" Русланом место. У Руслана, как и у Игоря, срок был червонец. И тоже за мокруху.
   Они поговорили до начала кино о том, кто и где из них "побывал" за то время, пока они не виделись. Руслан хорошо говорил по-русски, почти без акцента. А перед самым сеансом, когда уже погас свет, Руслан сказал Игорю:
   - Подставь ладонь. Это витаминки. У нас один в санчасти семь пузырьков купил. -
   Он взял в темноте руку Игоря и насыпал ему в ладонь из пузырька горочку круглых драже витаминов. Игоря в то время постоянно терзало чувство голода. Он положил в рот три витаминки, и по его щекам непроизвольно потекли слёзы.
   Он раньше такое видел лишь в кино. И даже не верил, что человек может выглядеть спокойным, а глаза его сами плачут. А сейчас это было с ним. Видимо оттого, что для Руслана эти витаминки были просто временной забавой, а для Игоря они были уже пищей, которую постоянно требовал его желудок.
   Но в темноте кинозала его слёз не было видно никому. Игорь иссосал штук десять драже и почувствовал, что голод отступил, и уже не терзает его. Он был несказанно благодарен тогда Руслану, который никогда и не узнал того, как он помог ему в тот раз этими витаминками. Вторую половину, штук пятнадцать этих маленьких драже, Игорь съел на другой день. И опять, после этого, он весь день не хотел есть.
   "Интересно получается", - подумал Игорь, - "Туберкулёз как бы спас меня от голода и от недоедания диетическим питанием. Парадокс. А первые три года в этой зоне были у меня действительно страшными от этого постоянного чувства голода. Особенно после голодовки. Даже сейчас об этом страшно вспомнить. Да это, наверное, не забудется уже никогда. И буду помнить это всю мою жизнь".
   После обеда, в то время, когда не было пациентов, Игорь и Светлана разговаривали. Игорь задавал ей многие вопросы, чтобы узнать подробнее, как сейчас живут "на воле". Вскоре он понял, что кроме шмоток и некоторых изделий, в основном электронных, на воле мало что изменилось. Светлану же интересовало то, какого мнения придерживается Игорь в вопросах отношений мужчины и женщины, в вопросах воспитания детей, в вопросах о семейных отношениях.
   После того, как санитар оповестил зэков в коридоре санчасти, что больничка закрывается, Игорь помыл руки над раковиной умывальника и переодел халат. Он уже вытирал руки полотенцем и хотел попрощаться со Светланой, но она попросила его:
   - Игорь, давай ещё покурим. -
   И они закурили, стоя у вытяжного шкафа. Светлана как будто задумалась над чем-то, улыбаясь, или вспоминала что-то приятное. А Игорь не хотел ей мешать и просто курил, посматривая иногда на её лицо, которое своим обаянием как бы притягивало его взгляд. Он быстро выкурил свою сигарету с фильтром и затушил окурок в пепельнице. Это как бы вывело Светлану из её задумчивости.
   - Игорь, проводишь меня сегодня до двери больницы? - спросила она, - Не хочу я, чтобы эти санитары мне дверь открывали и закрывали. Не хочу даже и видеть уже их подхалимские лица! -
   - Хорошо, провожу, - ответил Игорь
   - Тогда присядь вон на мой стул, и подожди немного, - сказала Светлана и затушила свою сигарету.
   Игорь присел на стул, боком к рабочему столу, а Светлана пошла к вешалке возле умывальника. На вешалке, кроме сумочки висел и пластиковый иностранный пакет с какими-то надписями на нём. Светлана взяла этот пакет, подошла с ним к зеркалу, которое висело на стене между входной дверью и столиком, на котором был аппарат "Самсона". Она положила пакет на сидение стула, стоявшего у стены рядом со столиком, посмотрела в зеркало, притронулась несколько раз кончиками пальцев к своей причёске, и сказала:
   - Игорь, отвернись, пожалуйста, ненадолго. -
   Игорь отвернулся и услышал, как щёлкнул на двери английский замок. Так замок щёлкает, когда его снимают с предохранителя, чтобы дверь была закрытой на этот замок. Слева на столе от Игоря стояло круглое зеркальце "заднего вида". Оно было диаметром сантиметров десять и в него Игорю было видно всё, что было у него за спиной. В конце стола, возле окна, были ещё два зеркальца заднего вида, но чуть меньше. Практически Игорь видел весь кабинет за своей спиной.
   Он видел, как Светлана расстегнула пуговицы и сняла белый халат, бросив его на стул. На ней была одета серая юбка, а выше была светло-розовая комбинация нижнего белья на тонких лямочках, под которой просвечивался белый лифчик.
   Оторвать взгляд от зеркала Игорь уже не мог. Он видел всё хорошо и отчётливо, и сразу почувствовал, что его "своевольный член" проснулся и встаёт. Игорь медленно сунул руку в карман халата и, повернув его "вверх головой", прижал к животу. А Светлана в это время скинула лямочку комбинации с правого плеча и, засунув руку в лифчик, как-то приподняла, уложив поудобнее в лифчике свою правую грудь. От того, что Игорь видел всё это, его "своевольный член" напрягся как кол. А Светлана точно так же поправила и свою левую грудь. Затем она повернулась телом в сторону Игоря, глядя в зеркало на стене, и как бы чуть приподняла свои груди двумя руками, чтобы они удобнее улеглись в лифчике. От этого у Игоря чуть не перехватило дыхание.
   "Да что она делает?", - пронеслось в голове Игоря, - "Она же знает о зеркалах заднего вида! Она же сама их устанавливала!".
   А Светлана в это время, наклонилась и подтягивала тонкие, просвечивающиеся колготки на одной ноге, поднимая при этом юбку, всё выше и выше. Игорь видел уже розовые трусики, надетые под её колготками. Кровь уже барабанила у него в груди и в голове. А Светлана начала подтягивать колготки на другой ноге. Подтянув до верха ноги, она подняла юбку выше и, взяв колготки за самый верх, подтянула их выше, покачивая при этом бёдрами.
   От этого в голове Игоря барабан застучал так, как будто его хотели прорвать ударами! Он видел своими глазами то, что он и представлял себе иногда, мысленно раздевая Светлану, как художник, удаляя у неё её одежды. Толстые женские ляжки, между которыми нет просвета, а выше их, выделялся овал лобка, который прикрывает маленькие ажурные женские трусики.
   "Как же я пойду провожать её до двери?", - пронеслось в голове Игоря, когда он почувствовал, что его "своевольный член" начал ещё больше раздуваться, давая знать о себе, - "Он же торчит как стрелка часов на полвторого! Куда его деть?!".
   Игорь медленно нащупал своей рукой в кармане резинку от трусов и, приподняв её, придавил ей голову своего "непокорного члена семьи".
   "Лишь бы теперь резинка не соскочила!", - подумал он.
   А Светлана в это время достала из пакета на стуле какую-то лёгкую блузку или кофточку, надела её, и застегнула пуговицы. Затем она взяла со стула халат и отошла от зеркала, чтобы повесить его на вешалке, на противоположной стене возле раковины умывальника. Игорь при этом ещё раз смог подправить резинку трусов, чтобы она не соскочила с прижатого ею "непокорного".
   "Лишь бы он не сильно оттопыривался", - подумал Игорь, - "Что для него эта резинка? Но хоть чуть-чуть его прижимает".
   Светлана вновь подошла к зеркалу и повернулась в разные стороны, разглядывая себя, и поправила кончиками пальцев свою причёску.
   - Ну, вот и всё, - услышал Игорь голос Светланы, - Теперь можем и идти. -
   Игорь встал и вышел из-за стола, держа левую руку в кармане халата. Мысли его были лишь об одном. Чтобы было незаметно, что его "непокорный член" стоит как кол. Светлана открыла дверь, повернув вертушку английского замка, и пропустила Игоря в открытую дверь первым.
   Он вышел, и медленно направился к выходу из больницы, не дожидаясь Светланы. Он боялся сделать лишнее движение, чтобы его "своевольный член" не вырвался из-под чуть придерживающей его резинки. За своей спиной он услышал щелчок закрывшейся двери и стук каблучков туфель Светланы. Она нагнала его недалеко от закрытой входной двери больницы. Игорь отодвинул два рычажка самодельного ригельного замка и открыл дверь.
   - Ну, до свидания, Игорь! - сказала Светлана, обаятельно улыбнувшись, выходя через придерживаемую Игорем дверь.
   - До свидания Светлана Ивановна, - тихо сказал Игорь и закрыл за ней дверь, вновь отодвинув для этого два рычажка ригельного замка.
   Он почувствовал, что резинка уже давит на горло "его члену семьи", и поднял её рукой через халат. Уже полуживой, "своевольный член" рухнул от этого вниз. Игорь подошёл к двери стационара и, потянув ручку двери на себя, открыл её.
   "Видимо её не закрывают уже после закрытия больнички", - подумал Игорь, идя в свою палату.
   В палате он выложил в выдвижной ящик тумбочки сигареты с фильтром и, взяв пачку "Примы" пошёл курить в умывальник туалета. Мысли его роились, как пчелиный рой.
   "Не могла же она забыть о зеркалах заднего вида! Да это невозможно забыть! Для чего тогда она светила мне свои прелести? Чего она хотела? Это ведь перед самым уходом с работы! А может быть она Мата Хари из КГБ. Может быть там давно заточковано, что я инакомыслящий и писал уже что-то в тетради. Ведь ту тетрадь тогда так долго искал Ваня-ваня у меня в школьной библиотеке. Часа два шмонали с прапором. Всё перевернули. Может быть, и не так просто она вынудила меня написать рассказ? Неужели меня уже заприметили, чтобы трюмануть ещё подальше и ещё более надолго?
   Что было бы, если бы я встал и пошёл к ней, когда она была без кофточки? А чего ей бояться? Изнасиловать её быстро невозможно. Колготки, трусики... Да и колготки, наверное, подпоясаны каким-нибудь шнурком. Могла бы разорвать на себе комбинацию и закричать. А это уже явная попытка к изнасилованию. Верных шесть лет на строгаче. Или на особом. Ведь в зоне же совершена попытка.
   Нет, тут что-то не то. Она бы и без моего подхода к ней могла бы всё это инсценировать. Разорвать на себе что надо и закричать. Нет, что-то здесь не то. Но тогда что?! Что здесь тогда?! Подразнить меня? Да зачем? С какой целью? Но "просто так" никогда ничего не делают.
   А может быть не зря у неё в подружках Антонина Пепровна? Может меня хотят уложить в дурдом, как нераскрытого инакомыслящего? А в дурдоме, можно уже будет спокойненько и раскрывать.
   Сколько у нас в Союзе сидят в дурдомах инакомыслящих? Ведь, тот "политический" конкретно всё это рассказывал тогда мне об этом, на областной больничке. Как же его фамилия? Вроде, Бахмин? Точно, Бахмин. Вячеслав или Святослав. Забыл уже".
   НЕМНОГО О ДОХОДНЫХ ДЕЛАХ
   Игорь проснулся от того, что из динамика, висевшего недалеко от его шконки, послышался командный голос ДПНК Вани-вани: "В колонии объявляется подъём! Всем осужденным встать, заправить свои кровати и приступить к водным процедурам! Все, не вставшие с постели, будут считаться нарушителями режима содержания! К ним будут применены различные виды наказаний! Нарушать ещё что-нибудь также запрещено, что приведёт... к ещё более... худшим... наказаниям... впоследствии!".
   Эта последняя фраза прозвучала уже как-то с перерывами. Было заметно, что запас слов у Вани-вани уже исчерпан, и ему трудно было подыскивать слова, чтобы сказать это предложение "более интеллигентней".
   Кто-то из зэков сказал:
   - Какой год уже он хочет сказать что-нибудь умное по радио. Начнёт говорить, - прямо как Левитан. А в конце обязательно обсе...ся. -
   Так оно и было. Некоторые из зэков хохотнули в разных местах. Игорь тоже громко хохотнул. Услышав это, послышались ещё реплики с разных сторон:
   - У него ведь так, - стой там - иди сюда!. -
   - Ага. Или - молчать, когда тебя спрашивают! -
   - Не похмелился, наверно, ещё спросонья. -
   Зэки начали постепенно подниматься, переговариваясь. Игорь понял, что больше не уснёт, и также решил вставать.
   "Вот барбос. Разбудил, - подумал он, потягиваясь в кровати, - Не дал лишних десять минут поспать. Хотя, я вроде бы и выспался. Быстро я ночью портрет строганул. Осталось лишь волосы резануть и глаза подправить... Сколько я спал? Часа три или два с половиной? Ничего, днём немного прикимарю. А сейчас нужно сходить отлить".
   Он встал, сунул ноги в домашние тапочки, оделся и направился в туалет. Поворачивая из общего проходняка к двери из барака, Игорь слышал громкие командные возгласы завхоза, осуществляющего "подъём" в тринадцатом отряде.
   "И неймётся же кретину, - подумал Игорь, - Получил чуть-чуть власти, и ему уже нравится, чтобы он покрикивал, а перед ним чтобы заискивали. Стране нужны герои, - п...да рождает дураков", - вспомнились ему обиходные зэковские поговорки.
   В общем, день начался и продолжался как обычно в зоне. Через какое-то время после завтрака Игорь, как он и полагал утром, немного кимарнул, попросив Хрыча разбудить его ближе к обеду. Хрыч остался в каптёрке, а Игорь разделся и лёг спать, как и те зэки, которые приехали в зону с ЖБК после третьей смены.
   Хрыч разбудил Игоря во время обеда. Игорь отвёл отряд в столовую. Столовая была уже полупустой, потому что многие отряды уже отобедали. Он сказал Хрычу, чтобы тот отвёл отряд из столовой, и пошёл к окну, где выдавали диетическое питание. Получив обед, Игорь сел за полупустой стол и начал есть. Он задумался о чём-то и не обратил внимания на то, что напротив него уже садился Мансур Елизаров.
   - Здравствуй, Игорь, - сказал он, проходя боком между столом и лавкой, - Задумался о чём-то? -
   - Здравствуй, Мансур, - поздоровался Игорь, приподнявшись с лавки, и пожал Мансуру протянутую им руку, - Да, что-то "погнал гусей" ни с того, ни с сего. И даже не заметил, как ты зашёл и обед получал. -
   Мансур вынул из бокового кармана куртки полулитровую стеклянную банку, закрытую полиэтиленовой крышкой, и поставил её на стол. Банка была наполнена какой-то мелко порезанной зеленью.
   "Вот о чём Марик заикался", - подумал Игорь, и спросил у Магсура, - А что это у тебя за зелень в банке? -
   - Это различные съедобные травы, порезанные как салат, с перцем и солью, - пояснил Мансур, - Я сейчас выписываю журнал "Наука и жизнь". А там на последней странице постоянно есть рубрика о полезных травах. Вот я и увлёкся этой наукой.
   Постоянно добавляю себе к обеду зелень с витаминами. И в первое и во второе. Попробуй. Я думаю, ты оценишь эту кухню. А то многие тут на меня уже коситься стали, как будто у меня "не все дома". Идиоты. А оказывается здесь столько съедобных трав, о которых я раньше и не знал. Бери ложкой. Ложи в суп. Сам поймёшь. Эта зелень и вкус прибавит. -
   Мансур открыл крышку у банки, набрал полную ложку мелко порезанной зелени и положил себе в миску с супом.
   - Бери, бери. Не стесняйся, - сказал он Игорю.
   Игорь также положил себе в суп ложку зелени.
   - О! - сказал он после первой ложки, - действительно, намного вкуснее. -
   - Он ещё и питательнее стал, - улыбнулся Мансур, довольный высказанным мнением. - Ты сам почувствуешь после еды. -
   Мансур ел неторопливо, как и Игорь. И у них во время еды завязалась неприхотливая беседа. Мансур, как специалист, рассказывал о различных травах, что вызывало и Игоря неподдельное восхищение такими познаниями. На те вопросы, которые задавал Игорь, Мансур спокойно отвечал. Игорь закончил есть первым, но продолжал сидеть за столом, и с интересом слушал Магсура.
   - Ну, Мансур, ты здесь станешь ещё и спецом по ботанике, - заметил он, когда Мансур допивал свой компот, - Как приятно послушать здесь толковые мысли. Давно уже я так приятно не обедал здесь. И, действительно, от твоего салата я наелся, как никогда. Спасибо, Мансур, за угощение. -
   Выйдя из столовой, Игорь пошёл вкруговую, вокруг клуба чтобы немного пройтись с Мансуром. Они закурили и шли не спеша.
   - Я тоже давно так хорошо не обедал, - говорил Мансур, - Мне так уже надоели все эти зоновские рожи за столом. Посмотришь на кого, - и сразу видно, что это за тварь. Ты бесхитростный. Мне даже до сих пор непонятно, как ты здесь выживаешь. Ты же всегда "поднимаешься" без денег. Не могу понять, как это у тебя получается. -
   - Не знаю, - сказал Игорь, - Может и потому, что говна-денег нет.
   А ты? Зачем ты такую кучу денег в счёт досрочного погашения иска им отвалил? Я случайно прочитал этот плакат, и просто глазам своим не поверил. У тебя большой иск? -
   - Хэ. Да это мелочи, - ухмыльнулся Мансур, - иск у меня около миллиона. А это просто для "галочки" в деле. Чтобы "заточковано" было, что вношу досрочно. Жена деньги в зону переслала. -
   - У неё что, денег куры не клюют? - спросил Игорь, - Лучше бы было на эти деньги "нужного человека" нанять, чтобы срок тебе скостить. -
   - Мне срок не скостят, - ответил Мансур, - КГБ. Я числюсь за КГБ, а это не ментовка или прокуратура. У них всё намного сложнее. А эти деньги из Фонда помощи Мансуру Елизарову. В Тель-Авиве его организовали. И собрали две с половиной тысячи долларов. А моей на руки здесь выдали две с половиной тысячи рублей. Твари мелкие. Даже на этом кто-то себе мелочёвку прикарманил. -
   - Ого! - удивился Игорь, - Какие у тебя связи. Тебя даже в Израиле знают. -
   - Я же работал по произведениям искусства выдающихся мастеров, - уточнил Мансур, - Меня много где в мире знают. -
   - Мансур, а ты сам начинал это дело? - поинтересовался Игорь.
   - Да ты что? - с иронией ответил Мансур, - У меня папа мой это дело начинал. Без денег и без связей такое дело начать просто невозможно.
   Меня же кэгэбэшники взяли за три картины Рубенса. Хотя, досталась им лишь одна. Две я успел уже ранее передать. Их и не нашли.
   Весь корабль неделю шмонали. И всё без толку. Потом поняли, что за простой корабля им нужно будет платить всё больше и больше. И его отпустили. И корабль ушёл с двумя картинами, - ухмыльнулся Мансур, - Не было у КГБ столько водолазов, чтобы под водой ещё сутками напролёт дежурить. Но иск всё же мне навесили за три картины. Хотя две картины в деле и не доказаны. -
   - Да, большими делами ты ворочал, - сказал Игорь, - Я тебя всё хотел спросить. Там, в рассказе про тебя, написано было, что кто-то из твоего круга общения продал тебе сто поддельных золотых рублей царской чеканки. У вас что, в этих "кругах" царило постоянное надувательство друг друга? -
   - Да нет, - ухмыльнулся Мансур, - Это просто мелкие шуточки. На такие мелочи у нас и смотрели как на мелкие шутки.
   Это шутки ради приколов. Чтобы немного побалдеть. Я в тот же вечер эти сто монет перепродал дружку того, кто их мне всучил. Такие мелочи делаются как бы ради общего веселья. Для забавы. Ради смеха. -
   - Неплохие шуточки, чуть ли не с килограммом золота, - ухмыльнулся Игорь, - Неплохими делами в тех кругах занимались, если килограммом золота можно играть, как весёлой забавой. Ну, счастливо, Мансур, покачу к себе. -
   Игорь с Мансуром пожали друг другу руку, и разошлись на перекрёстке за столовой. Каждый из них направился к своей калитке разных входов в разные локальные секторы жилой зоны.
   ГУЛЯЛОВО В ЗОНЕ ВСЕМ ОТРЯДОМ
   Выходить на строевой смотр зэкам объявили по внутреннему радио. Игорь был совершенно спокоен. Он был уверен в том, что зэки его отряда сдержат своё слово. Бугры и те, кто неплохо "жил" в бригадах с буграми, в это воскресенье выехали на рабочий объект. Но более двух третей зэков отряда находились в жилой зоне.
   В тринадцатом отряде завхоз и бугры начали орать, выгоняя отряд на построение для вывода на смотр. Игорь сидел в каптёрке, курил и ожидал, когда зэков тринадцатого отряда выведут из сектора. Когда шум в другой половине барака стих, он сказал Хрычу и генералу Шкуро, чтобы те после того, как зэков тринадцатого выведут из сектора, выводили зэков из барака.
   Вскоре послышались их возгласы и топот ног зэков, выходящих из барака. Когда топот ног прекратился, Игорь закрыл каптёрку и вышел из барака. Зэки его отряда толпились на дорожке, ведущей к выходу из сектора.
   - Мужики, - сказал он зэкам, - Разберитесь сейчас по пятёркам, но по росту. -
   Зэки начали с шумом разбираться, стараясь выровняться по росту. Игорь увидел, что человек десять зэков одеты в чисовские куртки или брюки.
   - А вы чего это в чис нарядились? - спросил Игорь, - Давайте-ка преоденьтесь в нормальную одежду. -
   Но оказалось, что человек шесть вчера выстирали на работе свою одежду. А у четырех человек, "дедков" в годах, одежда всегда была наполовину чисовской.
   - Идите быстрее в отряд, - сказал им всем Игорь, - Там, на вешалке, где висит рабочая одежда, есть чёрные куртки и брюки. Быстро переоденьтесь в них. На чужие бирки внимания не обращайте. Это сейчас не важно. После смотра переоденетесь опять в своё. И давайте по шустрому. -
   Вскоре все вышли и вновь встали в строй. Но оказалось, что у четырёх человек одежда была всё же наполовину чисовской. Тогда Игорь заставил самых пожилых зэков одеть эти чисовские шмотки и поставил этих "дедков" в самой последней пятёрке, которая и состояла из четырёх человек.
   - Теперь те, кто служил в армии, встаньте вот в этот ряд, который ближе ко мне, - сказал Игорь.
   Зэки вновь поменялись местами. Игорь ещё раз проверил всех по росту. Некоторых поменял местами. Тех зэков, которые были в рабочих ботинках переставил в дальнюю колонну.
   - Сейчас запомните все свои места, - сказал он, - Все запомнили? Не перепутаетесь? -
   - Да, ладно ты уже, - послышались голоса, - Чё мы, совсем идиоты, что ли? Все всё запомнили. -
   - Ну, тогда всё "хо кей", - сказал Игорь, - "Покатили" из сектора. Там, за калиткой вновь постройтесь так же. -
   Зэки вышли из сектора и построились на дороге, за калиткой. Игорь ещё раз посмотрел на выстроившихся зэков, отойдя на несколько шагов подальше, и остался доволен.
   - Ну, всё, - сказал он, - Мужики, отшагайте сёдня эти пять минут как надо. А потом можете и забыть обо всей этой х...не. Но за первое место хозяин обещал приз в два килограмма чая. Если хотите чифирнуть после этого дурацкого смотра, то можете эти пять минут прошагать как на параде. Покатили. -
   Игорь привёл отряд на плац перед зданием штаба, поставил зэков за каким-то отрядом, и пошёл посмотреть, где будут располагаться хозяин со свитой. Оказалось, что лагерное начальство собралось на высоком и до странности просторном крыльце клуба. Никто из зэков до этого никогда не обращал внимания на это крыльцо, которое было с торца перед всегда закрытой на ключ узкой дверью, за которой была лишь маршевая лестница, ведущая в комнату киномеханика. Эта дверь открывалась лишь в том случае, когда в зону привозили очередной художественный фильм.
   Сейчас на этом крыльце, которое было без перил и без навеса от дождя, стояли пару офицеров из подукмков, ДПНК, три дежурных прапорщика и Виктор Новохацкий. У ступенек крыльца стояли несколько завхозов отрядов, которые привели отряды одними из первых. Новохоцкий что-то говорил им, показывая рукой вдоль бетонной дороги, которая проходила от барака с Отделом труда.
   Игорь понял, что этот строевой смотр будет проходить именно здесь. Для того чтобы показать строевые навыки, зэки каждого отряда должны прошагать строем лишь сотню метров. Хозяина на крыльце ещё не было, и Игорь направился к своему отряду. За его отрядом стояли ещё четыре отряда, которые пришли последними.
   На заполненном отрядами зэков плацу стоял гомон голосов зэков. Была слышна естественная в таких случаях матерщина и брань некоторых "выслуживающихся" завхозов, наводящих порядок в своих отрядах. Вид у зэков всех отрядов был просто разношёрстный. Это было потому, что зэки были одеты кто в серый чис, а кто в чёрные или синие костюмы заводской спецодежды.
   Игорь ещё раз посмотрел оценивающе на зэков своего отряда. Все были в спецовках чёрного цвета, кроме последних четырёх зэков в годах. И Игорь решил оставить этих четырёх зэков за кустами дикой акации у крыльца Отдела труда. Он подошёл к ним, подозвал их поближе, и сказал тихим голосом:
   - Мужики, как только мы подойдём к бараку с Отделом труда, вы зайдите вон за те кусты, - Игорь указал на кусты взглядом, - Вы шагать не будете. Побудьте там.
   А когда мы прошагаем, я за вами пришлю кого-нибудь, чтобы отвести вас в барак. Если кто-нибудь из ментов случайно у вас спросит, что вы там делаете, то скажите, что вас привели на хозаботы и сейчас вам принесут для этого рабочий инструмент. Скажете, что вы уже прошли строевой смотр. Поняли? -
   - Хорошо, - обрадовались дедки, - Мы всё равно бы как следует и не прошагали. Так на нас там за кустами и внимания никто не обратит. Вон там сколько народу. -
   - Ну, и лады, - сказал им Игорь, - Больше я вам об этом не говорю. Как только подойдём к Отделу труда, сразу же линяйте за кусты. -
   Вскоре из дверей здания штаба вышел хозяин в сопровождении замполита и главного кума. Они сразу же пошли по направлению к крыльцу, с которого они будут оценивать прохождение строевого смотра. Через некоторое время отряды зэков, пришедшие первыми, уже маршировали под громкие возгласы завхозов отрядов "левой, левой".
   Когда отряд Игоря подошёл к бараку с Отделом труда, и отряд, который был впереди пошёл маршировать, Игорь сказал зэкам своего отряда:
   - Мужики, сейчас и мы покатим. Отмашку руками делать, поднимая их лишь до уровня солнечного сплетения. Ладони рук должны быть полусжаты в кулаки. Я буду командовать "левой, левой". За пятьдесят метров до крыльца, чтобы все уже шагали в ногу. Перед крыльцом, когда я скажу "равнение налево", всем повернуть головы налево. На ментов на крыльце можете не смотреть. Скосите глаза, и смотрите вперёд, чтобы не пойти в сторону. Когда я скомандую "вольно", то все поверните головы опять вперёд.
   Всем понятно? Повторять не надо? -
   - Да не надо повторять, - послышались голоса, - И так всё понятно. А что, правда два кило чая за первое место? -
   - Что мне сказали, то я вам и передал, - ответил Игорь, - Мне об этом начальник отряда вчера сказал. -
   Игорь посмотрел на крыльцо, с которого должны были махнуть рукой, что его отряд должен идти. Предыдущий отряд зэков уже свернул налево по дороге от промзоны за клуб. И вот с крыльца замахали руками, показывая этим, что он должен вести отряд.
   - Ну, покатили, мужики, - сказал Игорь, и пошёл вперёд, на метр в стороне, от первой пятёрки.
   - Левой. Левой, - начал тихо командовать он, - Разбирайтесь, мужики в ногу. Левой. Левой. -
   Когда до крыльца осталось метров шестьдесят, его голос вдруг стал громким и звучным, - Левой! Левой! Чётче шаг! Левой! Левой! -
   Последние метров сорок он не говорил ничего. Он лишь слышал довольно чёткие шаги в ногу зэков его отряда. Когда Игорь почти поравнялся с крыльцом, он громко скомандовал:
   - Отря-а-ад! Р-равнение нале-во! - и шагов через тридцать вновь громко скомандовал, - Вольно! -
   "Ну, вот и всё", - подумал Игорь, когда они дошагали до дороги, ведущей за клуб, и он оглянулся на крыльцо. С крыльца ему махал рукой Виктор Новохацкий, подзывая подойти.
   - Мужики, - сказал Игорь, - остановитесь напротив входа в клуб и подождите меня. Я скоро подойду. -
   И он быстрым шагом пошёл назад к крыльцу. Ему навстречу спустился с крыльца Виктор.
   - Баранчин говорит, что у тебя не весь отряд, - сказал он Игорю, когда тот подошёл.
   - У меня же треть отряда выехало на работу, - сказал Игорь, удивлённо, - Он что, не знает? Мы же выезжаем на ЖБК в три смены. -
   - Тогда всё хорошо, - быстро проговорил Виктор, - Иди. Всё отлично. Отправь отряд в барак и подходи сюда к крыльцу. Все завхозы должны здесь быть, - сказал Виктор и пошёл к крыльцу.
   Игорь подошёл к ожидавшим его напротив входа в клуб зэкам.
   - Хрыч, - сказал Игорь шнырю, - веди мужиков в барак. Но сам не заходи в сектор, а сразу же иди к Отделу труда за дедками. Забери их оттуда в отряд. А мне нужно подождать у крыльца, чего там хозяин объявит. -
   - Ну, ты и даёщь! - восхищённо сказал кто-то из зэков, - А говорил, что в армии не служил. Как начал командовать. А голос такой, - у меня аж мурашки по спине побежали. -
   - Да, - раздались ещё голоса, - Таким голосом командовал, что не хочешь, а замаршируешь. У нас в армии так не умели командовать. Да, как в кино. -
   - У меня батя двадцать пять лет отслужил, - ухмыльнулся Игорь, - Я с детских лет все эти команды слышал. Не привыкать. -
   Игорь повернулся и пошёл к крыльцу, с которого хозяин проводил смотр. Рядом с крыльцом уже стояли почти все завхозы отрядов. Вскоре промаршировал последний отряд зэков.
   Все, находящиеся на крыльце, окружили хозяина. Тот подписывал грамоты на папке, которую держал для этого замполит колонии. Вскоре хозяин выступил вперёд, держа в руках три грамоты.
   - Строевой смотр колонии прошёл удачно, - сказал он стоявшим внизу завхозам отрядов, - Заключённые неплохо подготовились к нему. Первое место в строевом смотре занял отряд номер пять. Завхозу пятого отряда подойти и получить грамоту за первое место. -
   Игорь был не готов к этому и был сильно удивлён. Он подошёл к крыльцу и поднялся по ступенькам к хозяину.
   Поздравляю! - сказал тот, пожал ему руку и вручил грамоту, - А мне тут говорили, что ты и не проводил тренировок в своём отряде. Что тебя на плацу и не видно было. -
   - Спасибо, - ответил Игорь, беря грамоту, - Мы тренировались в секторе, за бараком. У нас отряд маленький, а одна смена всегда на работе. Места хватало. -
   - Молодец! - улыбнулся хозяин, - Вот так и надо! И не важно где тренировались. Главное то, что первое место у тех, кто уже именно здесь хорошо промаршировали. А потому и выиграли. -
   Игорь сошёл с крыльца. Он больше не слушал, что говорил хозяин. Его больше волновала уже проблема получения двух килограммов чая. Он посмотрел на Виктора Новохацкого, и тот сделал ему жест рукой, обозначающий, что он позже подойдёт к нему. Тем временем хозяин вручил ешё две грамоты, и вместе со свитой сошёл с крыльца и направился к штабу.
   Завхозы отрядов начали расходиться, и Виктор Новохацкий подошёл к Игорю.
   - Поздравляю, Игорь, - протянул он руку Игорю, - Хоть Баранчин и хотел протащить кого-то своего, но у него ничего не вышло. Все офицеры говорили, что твой отряд прошёл лучше всех. Это было видно даже дураку. -
   - Слушай, Витёк, - сказал Игорь, - Мне эта грамота до фени. Я слышал, что за первое место хозяин грозился дать два кило чаю. Или это п...дёж? -
   - Нет, не п...дёж. Всё верно, - улыбнулся Виктор, - Вот у меня бумага. Сейчас пойдём в столовую, и завхоз тебе отвесит приз. Хозяин сказал, чтобы это было при мне. Чтобы я проконтролировал это и доложил ему. -
   - Ну, вот это уже дело, - облегчённо проговорил Игорь, - Мужики у меня сегодня гульнут. К тому же у нас один парень завтра уходит на химию. Сегодня будут проводы с парёнкой. Пошли ко мне, Витёк? Парёночки попьём. Я музон включу в отряде. Мой отрядник магнитофон принёс с кассетами. Есть Высоцкий, Битлы, Пинк Флойд. Пойдём? Посидим, парёночки попьём, отдохнём с музыкой. -
   - Я бы рад, Игорь, - глубоко вздохнул Виктор, - Но после того, как ты получишь чай, мне нужно будет опять идти к хозяину. Чего ему надо, - не знаю. Наверное, будут говорить о том, как весь этот смотр нужно будет записать в журналах. В общем, предстоит глупая болтовня. Так что, извини, не могу. Пошли в столовку за чаем. -
   Игорь с Виктором зашли в столовую со служебного входа. В небольшой комнатке, "кабинете" завхоза столовой, который был зэком, как и все прочие завхозы в зоне, их уже ждал завхоз столовой. Он молча вытащил из тумбочки старого письменного стола целлофановый мешочек с чаем и подошёл к настольным весам, которые стояли на другом столе.
   - Смотрите, - сказал он, - Стрелка весов на нуле. Ставим килограммовую гирю и взвешиваем чай. Ровно килограмм. Итого - два. Забирайте. -
   Игорь взял мешок с чаем, расстегнул две верхних пуговицы куртки, и сунул мешок за полу куртки.
   - Спасибо, - сказал он завхозу столовой, - Ну, что? Пошли, Виктор? -
   - Нет-нет, - остановил его завхоз, - Вы оба должны расписаться в получении. -
   Игорь и Виктор поставили свои подписи за получение чая в каком-то журнале, и вышли из столовой.
   - Витёк, а может быть, всё же зайдёшь? Хоть ненадолго, - спросил Игорь у Виктора, когда они повернули за угол штаба.
   - Не могу сегодня никак, - грустно ответил Виктор, - Как-нибудь в другой раз. Пока, Игорь. Пойду к хозяину. -
   - Пока. Счастливо, - кивнул Игорь и зашагал в свой отряд.
   В отряде было несколько шумно, чем обычно. Это говорило о том, что уже начались приготовления к проводам бывшего завхоза отряда "на химию". Игорь, не заходя в каптёрку, прошёл во второе отделение их половины барака, где слышалось больше голосов зэков. Он остановился в центральном проходняке и голоса зэков начали затихать. Лица зэков повернулись в его сторону.
   - Мужики, - громко сказал Игорь, - Мы заняли первое место на строевом смотре. Вот наша премия, - два килограмма чая. -
   Он вытащил из-за пазухи мешок с чаем и поставил его на ближайшую к нему тумбочку. Послышались удивлённые и радостные возгласы, и вскоре вокруг Игоря уже толпились почти все мужики его отряда. Все обменивались приятными впечатлениями от этой новости, и все ждали решения Игоря о том, как будет использован этот чай.
   Игорь повернулся к тумбочке, куда он поставил мешочек с чаем и увидел возле неё Хрыча, который уже держал мешок в своих руках.
   - Хрыч, посади мешок на место, где он и был, - сказал Игорь, - Этот чай уже общаковый. Пусть мужики сами заваривают его и пьют. А у Сани, я думаю, найдётся лишняя банка сгущёнки на этот чай, чтобы сделать и парёнки побольше за его уход "на химию". -
   - Конечно, найдётся, - послышался голос Саниного щегла, Олега.
   - Ну, и лады, - сказал Игорь, - Сегодня будем пировать всем отрядом и даже с музоном. -
   - А нам что же, - заговорил Хрыч, - нельзя отсюда и чаю взять, чтобы в каптёрке заварить? И бугры же приедут, к тебе будут заходить, - продолжал он, глядя на Игоря.
   - Мужики, сколько мне можно взять чаю для этого? - громко спросил Игорь.
   - Бери, сколько надо. Бери половину. Всё равно без тебя не было бы и первого места, - послышались голоса, - Отсыпай половину. Она уж точно твоя. -
   - Хрыч, - повернулся Игорь к дедку, - Возьмёшь отсюда две горсти чая. Нам хватит. Остальное, мужики, заваривайте для себя. Если понадобится ведро, возьмёте в каптёрке. -
   Игорь повернулся и пошёл в каптёрку. За его спиной галдели восторженные голоса зэков его отряда.
   В этот день гулялово в пятом отряде было до самого отбоя. Генерал Шкуро вызвался "крутить музон".
   - Давно уже хотел побыть один. А тут ещё с чаем и с музыкой, - объяснил он это Игорю.
   Игорь закрыл его в кабинете начальника отряда на ключ, и тот переставлял там бабины на магнитофоне. Для хорошей работы ему была налита литровая кружка купца и литровая банка парёнки, и было разрешено курить. Музыка громко играла, и зэки в отряде разговаривали громче обычного.
   Все зэки пятого отряда были в этот день приятно возбуждёнными, чифирили, пили парёнку, рассказывали друг другу анекдоты и весёлые случаи из жизни, хохотали. Это общее празднество в отряде, где никто никому не мог указать, что тот лишний, как-то больше сблизило зэков пятого отряда. Ни в одном отряде в зоне ещё никогда не было такого более-менее свободного общего балдежа зэков всего отряда, а не отдельной кучки зэков.
   Но у Игоря, несмотря на общее гулялово в отряде, не было приподнятого настроения. Он был таким, как и всегда. Когда Игорь увидел в умывальнике усталые и хмурые лица зэков тринадцатого отряда, которые старались не замечать чужого гулялова, он ещё ярче ощутил насколько постылой для него стала зона. И своё постылое существование в ней он ощутил ещё более острее. А впереди были ещё годы и годы этой опостылевшей жизни в этом "не столь отдалённом месте".
   ЛУЧ СВЕТА В ТЁМНОМ ЦАРСТВЕ
   Этот день проходил для Игоря так, как и должен проходить его день в больничке за работой. Светлана и он работали как и всегда. Игорь занимался обработкой коронок и мостов протезов. У Светланы в этот день было много пациентов. И в короткие промежутки времени между их приёмами, она переговаривалась с Игорем лишь о незначительных вещах.
   Игоря всё время не оставляла мысль о том, что было вчера. Мысли и вопросы вертелись в его голове, не давая ему чётких прояснений и ответов. Светлана же вела себя как и всегда, ничем не показывая, что вчера случилось нечто особенное. И в конце рабочего дня Игорю даже стало казаться, что она действительно вчера забыла о зеркалах заднего вида.
   Когда в коридоре прозвучал громкий голос санитара о том, что рабочий день закончился, и дверь больнички будет закрываться, Игорь помыл руки и сменил рабочий халат на больничный.
   - Игорь, не спеши, - сказала Светлана, - Ты не забыл, что обещал провожать меня до входной двери? -
   - Конечно, не забыл, - ответил Игорь, - Я просто переоделся. -
   - Тогда давай сейчас покурим, пока все разойдутся, - улыбнулась Светлана, какой-то усталой улыбкой, - А потом уже и мы пойдём. -
   Светлана поднялась со стула, нажала на кнопку включения компрессора и подошла к вытяжному шкафу. Она достала пачку сигарет со швеллера в шкафу. Игорь уже достал свою сигарету и, дождавшись пока Светлана достанет сигарету, зажёг спичку, и они прикурили от неё.
   "Интересно, чем закончится день сегодняшний? - подумал Игорь, выпуская дым сигареты, - "А может быть, она уже поняла, что вчера немного переборщила. Ведь все женщины прекрасно знают, что представляет собой голодный до них мужик".
   - Как хорошо, что день закончился, - улыбнулась Светлана, - Что-то даже спину немного свело. -
   Она повернулась к вытяжному шкафу спиной и прогнулась, расправляя свои плечи. Игорь моментально уловил боковым взглядом выделившийся при этом овал её груди. Но он отвёл взгляд, чтобы не возбуждать себя. Они стояли рядом. Игорь стоял лицом к проёму вытяжного шкафа.
   - Иногда мне приятно просто постоять ровно, не сгибаясь, - говорила Светлана, поводя плечами и разминая позвоночник, - Это, наверное, профессиональное желание. Часто приходится работать согнувшись над пациентом или над каким-нибудь изделием. Это немножко и надоедает. Надоедает вся эта работа. Даже не хочется смотреть и в этот вытяжной шкаф. -
   - Сходи с семьёй куда-нибудь на природу в выходные, - заметил Игорь, - К реке, например. Отдохнёте, позагораете. -
   - Да как-то всё не получается, - улыбнулась Светлана, - Домашние дела, уборка, стирка, то да сё. Вот и не замечаешь этих выходных. Игорь, ты сядь вон на мой стул, чтобы я тебя видела. Возьми пепельницу. А я могу стряхивать пепел и в шкаф на кирпичи. Надоела уже эта работа. Хорошо бы отдохнуть по-настоящему, где-нибудь на море. И чтобы ничего не делать. -
   - Для этого нужны немалые деньги, - заметил Игорь, переходя с пепельницей и садясь напротив Светланы на её стул, - Лучше, конечно отдыхать дикарём, а не по путёвке. Больше свободы. Иди, куда хочешь, делай что хочешь. Без каких-либо распорядков. -
   - Да и детям можно показать всё, что они захотят, - улыбаясь, заметила Светлана, - а не только то, что запланировано по путёвке.
   А я им сегодня обещала приготовить вечером чего-нибудь вкусненького, - при этих словах её улыбающееся лицо стало ещё более обаятельным, - Они у меня очень любят, как я готовлю им оладушки. Нужно будет сразу же по приезду приготовить для этого тесто, - она красивым жестом выкинула выкуренную наполовину сигарету в вытяжной шкаф, - Игорь, отвернись, пожалуйста, а я быстренько переоденусь. -
   Игорь отвернулся лицом к окну и начал тушить свою сигарету в пепельнице. Мельком он взглянул на зеркала заднего вида и обнаружил, что он опять может видеть всё, что происходит у него за спиной.
   - Нормально, - подумал он, и сердце начало гулко молотиться в его груди, - Неужели опять началось? Спокойно. Нужно держать себя в руках. Это, действительно, будет уже запланированный показ. Только бы не сорваться. А то сидеть мне не пересидеть. -
   Тем временем Светлана уже поставила замок двери на предохранитель, скинула свой белый халат и подошла к зеркалу, висевшему на стене. Она расстегнула и сняла кофточку, отбросив её на стоявший рядом стул.
   От вида женской груди в белом кружевном лифчике, от этих сексуальных возвышений над кружевами, барабаны в голове Игоря уже били во всю мощь. А "непокорный член семьи" стоял как кол.
   Светлана повертела своими плечами, а потом скинула с плеча лямку, достала из лифчика левую грудь и, приподняв её выше, провела под ней ладонью и вновь уложила её в лифчик. По телу Игоря прокатилась волна крупной дрожи. Голова его уже как бы сама превратилась в барабан и гремела как от мощных ударов по нему.
   Светлана достала из лифчика вторую грудь, и также приподняв её, провела под ней ладонью. Этого для Игоря было уже больше чем предостаточно. Его тело уже колотила крупная дрожь. Голова не работала. Он уже не мог сидеть, отвернувшись от этого прекрасного и желанного женского тела.
   - Будь что будет, - мелькнуло у него в голове. Он резко встал и пошёл к Светлане, которая, отступив на шаг, смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он обнял её и впился в поцелуе в её полуоткрытый рот.
   - А если кто-нибудь услышит? - шёпотом спросила Светлана в тот момент, когда губы Игоря освободили её губы.
   - Да и хрен с ними, - только и смог ответить Игорь, осыпая шею и грудь Светланы страстными поцелуями.
   Он высвободил её грудь из лифчика. Он ласкал губами прекрасные соски, торчавшие набухшими и желанными твёрдыми бугорками. Он ласкал их языком в страстных поцелуях. Руки его не могли остановиться, и ласкали всё тело женщины, которая предалась этим ласкам без запрета. Только разгорячённое страстью прерывистое дыхание обоих, и их тихие постанывания сладострастия, сами вырывавшиеся из груди, выдавали ту бурю страсти, которая разразилась столь мгновенно.
   Шёпот Светланы "не надо, не надо", давал лишь понять Игорю, что это надо. Он чувствовал, что её пальцы и ладони находятся у него на шее и на его затылке. И они не отталкивают его, а наоборот, производят знакомые ему когда-то движения, продиктованные женской страстью. Его ладонь уже была на манящем бугорке её лобка, и его пальцы ощутили и нежную кожу её ног, и манящую теплоту между этих ног. Тело Светланы при этом чуть содрогнулось и затем как бы чуть обмякло и стало ещё более податливым, а из её груди послышался тихий стон-выдох сладострастия.
   Но прелюдия к половой связи охлаждала разгорячённые мозги Светланы тем, что это невозможно именно сейчас, когда дневальный вот-вот должен заняться уборкой в коридоре. И вскоре, всё ещё страстно дыша, она произнесла тихим, но достаточно решительным тоном:
   - Всё. Всё, Игорь, хватит, - и при этом она чуть отстранила Игоря от себя ладонями, соскользнувшими ему на плечи, - Нас сейчас могут уже услышать из коридора. Санитары или этот полотёр. -
   Игорь отстранился чуть назад, смутно осознавая, что подобное может быть уже началом конца и для него и для Светланы. Он всё ещё смотрел на её высокую и красивую обнажённую грудь, с небольшими светло-коричневыми окружностями, в центре которых торчали как бы снизу вверх набухшие от страсти соски. Руки Игоря тут же начали машинально подниматься к ним, но Светлана быстро убрала свою грудь в кружевной лифчик.
   - Всё. Всё, - сказала она тихо, всё ещё глубоко дыша и отводя взгляд от Игоря, - Сейчас я оденусь, и пойдём. Успокойся. А то вид у тебя говорит обо всём. -
   Игорь тут же присел на стул, стоявший возле стола с "Самсоном" спинкой к стене. Он протянул Светлане её кофточку, которая была на этом стуле, и как мог, старался успокоить своё частое и глубокое дыхание страсти. Светлана быстро переоделась, и, поправляя перед зеркалом одежду и свои волосы, тихо спросила:
   - Ну что? Успокоился немного? - и она улыбнулась при этом своей очаровательной улыбкой, - Тогда можно идти. Ты только сполосни лицо водой из под крана. -
   Игорь подошёл к раковине, и холодная вода помогла ему остудить его разгорячённую недавней страстью голову. Когда он вытерся полотенцем и обернулся, Светлана стояла спиной к двери и, улыбаясь, смотрела на него.
   - Ну что? Пойдём? - спросила она, и, повернувшись к двери, щёлкнула предохранителем, и повернув вертушку английского замка, открыла дверь. Она вышла и оглянулась на Игоря, показывая этим, что в коридоре никого нет. Игорь вышел, и после того, как Светлана закрыла дверь на ключ, пошёл следом за ней к входной двери. Он с наслаждением смотрел на её фигуру со спины. На эти желанные для мужчины движения красивой фигуры женщины при её походке. Мысли вновь запутались в его голове.
   Когда он открыл входную дверь больнички, и повернулся к Светлане, как бы говоря ей, что дверь открыта, Светлана при этом улыбнулась Игорю и ступила через порог. На крыльце она остановилась, и повернула лицо к Игорю. С обворожительной улыбкой она тихо сказала ему:
   - До завтра, Игорь. -
   Игорю ничего не оставалось, как ответить ей, но достаточно громко:
   - До свидания, Светлана Ивановна. -
   Его зэковский "автомат", говоривший ему, что в зоне везде есть лишние глаза и уши, позволил ему сказать лишь так, и именно эти слова.
   Светлана повернулась и пошла к ступенькам крыльца. Закрывая за ней дверь, Игорь увидел, что у первой ступеньки она вновь обернулась и ещё раз наградила Игоря своей очаровательной улыбкой. Игорь закрыл дверь и отпустил цанги дверного ригельного замка.
   Оставшись один в маленьком пустом вестибюле больнички, Игорь внезапно ощутил незабываемое чувство лёгкости. Это чувство приходит к мужчине после того, как он осознаёт, что был избранником в любовных отношениях с женщиной, которая также испытывает к нему чувства любви. И всё это только что было у Игоря с самой красивой вольной женщиной в зоне. В зоне, где он уже привык за несколько лет к презрительным отношениям к себе со стороны вольного персонала. Но такого, что было у него совсем недавно, он даже и представить себе не мог.
   Он был поражён всем случившимся. Он был поражён и той мыслью, что красивая и образованная вольная женщина показала ему, что он не просто мерзкий совейский зэк, а именно человек. Человек, которому могут подарить и любовные отношения. Человек, которому такая красавица может отдаться в любовных ласках, невзирая на то, что он зэк. Это было неимоверно ошеломляюще. Он чувствовал, что мир для него стал как бы светлее, и он стал даже несколько свободнее ощущать себя в этом мире, даже в этой опостылевшей уже ему зоне.
   Игорь прошёл в свою палату, и никто не встретился ему в пустом коридоре. Через открытую дверь каптёрки зэков-санитаров были слышны их голоса. В палате как всегда отсыпались дедки, накрывшись одеялами с головой. Игорь лёг на свою койку и заложил руки за голову. Он лежал и до малейших подробностей вспоминал всё случившееся. Его "непокорный член семьи" вновь начал подниматься, и Игорь придавил его рукой, чтобы было не заметно. Хотя и видеть это было некому.
   За годы, проведённые в неволе, Игорь даже забыл уже ощущения рук, ласкающих женское тело. А сейчас его руки как бы до сих пор ещё хранили эти незабываемые ощущения. Весь вечер мысли Игоря роились и вертелись как попало. Только перед отбоем они начали приобретать более серьёзные очертания. И он начал более трезво обдумывать сложившуюся ситуацию. Но лишь глубокой ночью к нему пришло окончательное решение его дальнейших отношений со Светланой.
   "Ну вот, - подумал он, глубоко вздохнув, - Всё становится на свои места. Она просто не знает, что ей делать в возникшем семейном конфликте. Такие конфликты могут быть в любой семье. И она просто устала и от него, и от повседневных забот. Со временем всё у неё наладится. И не стоит сейчас самому помогать ей в выбранном ей решении. Это может просто разрушить её семью.
   У неё прекрасные маленькие дети, у которых должны быть и мама и папа, которых они любят. Мне же ещё сидеть да сидеть. Поэтому не стоит ни обольщаться, ни способствовать развалу семьи в момент её временных неурядиц. Нельзя приносить зло человеку, которого ты любишь. А я уже знаю, что люблю её.
   Поэтому нужно вновь вести себя корректно, как с хорошим другом. И она сама поймёт потом и свои минутные слабости, и свои заблуждения в разрешении семейных конфликтов. Это лишь глупые бабы разрешают такие конфликты изменой, а она человек не глупый. И всё же, как я счастлив оттого, что у нас с ней всё это было".
   Через короткое время, после принятого им решения, Игорь уже спал крепким сном.
   На следующее утро, занимаясь привычными для зэка делами, Игорь постоянно размышлял обо всём случившемся вчера, и вновь и вновь убеждался в правильности избранного им решения. И придя в кабинет Светланы, он не изменил его.
   Весь день они работали и дружески переговаривались ни о чём существенном в короткое свободное время. После того, как санитар прокричал в коридоре о прекращении работы в санчасти, Игорь сидел на своём рабочем стуле.
   Светлана попросила его не оборачиваться, и быстро переоделась, поправив после этого себя перед зеркалом. Игорь при этом не поворачивался. Затем он проводил её и, выпустив из больнички, громко сказал:
   - До свидания, Светлана Ивановна. -
   - До свидания, Игорь, - ответила она с благодарной улыбкой, и Игорь закрыл за ней дверь.
   - Ну вот, и хорошо, - подумал Игорь, - Она сама всё прекрасно поняла. И пусть всё у неё будет хорошо. -
   Почти также протекали их отношения уже неделю. Игорь считал, что он ведёт себя правильно. И в разговорах со Светланой, он старался не смотреть на её фигуру и не замечать её женских прелестей. Он смотрел ей в её глаза, которые он уже просто обожал. Эти прекраснейшие для него в мире глаза уже всегда вставали перед ним, если он задумывался о ней.
   И в тот день всё было по-прежнему. Светлана принимала пациентов, а Игорь привычно выполнял свои работы. После обеда Игорь пришёл в кабинет, когда больных ешё не запускали в санчасть. До этого оставалось ещё какое-то время, и Игорь присел на стул, который стоял недалеко от входной двери спинкой к стене, сбоку от стола с аппаратом Самсона.
   Светлана что-то прибирала в шкафу-серванте, где был гипс, и что-то говорила о том, что этот шкаф для неё чем-то неудобен. Игорь в это время задумался о чём-то не очень значительном. И вдруг произошло то, забыть чего он никогда уже не сможет.
   Светлана как-то решительно шагнула к нему и присела перед ним на корточки, положив при этом свои ладони ему на колени. Это произошло быстро и совершенно неожиданно. И получилось так, что Игорь, сидящий на стуле, смотрел уже на Светлану сверху вниз.
   Внизу, перед его глазами было её лицо. Но оно было таким, какого он никогда не видел прежде. На её лице отсутствовала улыбка, а её глаза смотрели ему в глаза с какой-то отчаянной решимостью, граничащей со страхом.
   - Игорь, я так больше не могу, - произнесла Светлана тихим и каким-то изменившимся голосом, - Я не могу уже больше так. Я люблю тебя. -
   Эти тихие слова прогремели для Игоря как гром среди ясного неба. Его дыхание перехватило чем-то в груди.
   Женщина, которую он любит любовью, скрываемой от всех и каждого в зоне, также любит его!
   И она только что, глядя ему в глаза, сама сказала ему об этом!
   И его любимая женщина как-то нелепо сидит перед ним на корточках и смотрит ему в лицо со страхом за это признание.
   Этого даже в мыслях Игоря было недопустимо.
   Любящие друг друга должны быть равны друг пред другом.
   Руки Игоря сами протянулись к Светлане, взяли её чуть выше талии, и Игорь начал подниматься со стула, поднимая за собой свою любимую. Он был ошеломлён этими тремя простыми словами так, как не был ошеломлён ещё никогда в своей жизни.
   - Свет, я тоже люблю тебя, - как бы сами собой произносились им слова, исходившие из глубин его души, - Маленькая моя. Я только и думаю о тебе. Я люблю тебя. -
   Губы Игоря осыпали лицо Светланы быстрыми лёгкими и нежными поцелуями. Они целовали всё лицо любимой. И эти прекрасные для него глаза, и эти прекрасные губы и этот прелестный носик, и эти прелестные щёки. Он готов был расцеловать её всю, с ног до головы. Его руки нежно прижимали к себе тело любимой женщины, которое также льнуло к нему, подталкиваемое любовью.
   Вдруг зэковский "автомат" Игоря напомнил ему о том, что дверь в кабинет не закрыта на предохранитель. Что в дверь может зайти любой. Игорь тут же отстранил от себя Светлану, глаза которой начали как бы проясняться от его недавних слов и ласк, и выражать недоумение. Шагнув к двери, Игорь щёлкнул предохранителем английского замка.
   Он вновь шагнул к Светлане, которая вновь улыбалась ему своей обворожительной улыбкой. Она ласково обняла Игоря за шею и прикрыла глаза, подставляя ему губы для поцелуя. И этот поцелуй был нежнейшим поцелуем людей, открывшихся друг другу в любви.
   Их руки нежно проводились по телам своих любимых, лаская этим не только тела. Эти нежные руки как бы ласкали и согревали этим и души любящих сердец.
   В это время из-за двери послышались голоса зэков-санитаров, и это говорило о том, что больничка сейчас будет открыта после обеденного перерыва. Это заставило любимых прервать их любовную идиллию. И они поняли, что вновь начинаются их обычные часы для работы. Они молча смотрели друг на друга.
   - Пора открывать дверь, - произнесла Светлана с глубоким вздохом.
   - Я пойду, сяду за стол, - отозвался Игорь, выпуская из своих объятий любимую, - А то боюсь за свою физиономию. -
   - Хорошо. Я сама открою, - выдохнула Светлана, опуская свои руки с шеи Игоря.
   Она как-то нехотя шагнула к двери, повернула вертушку замка и поставила его на предохранитель. Шагнув к зеркалу, она стала поправить свою одежду и причёску. Игорь сидел уже за рабочим столом и старался успокоиться и принять тот вид, который был у него всегда до этого. Но он чувствовал, что это ему как-то не удаётся сделать. И тут послышались голоса первых зэков, входящих в барак больнички.
   "Я же могу погубить её своей дурацкой физиономией", - мелькнуло в его голове, и это заставило Игоря быстро сменить выражение своего лица на маску без чувств. Светлана раскрыла нараспашку дверь кабинета.
   Остаток рабочего дня прошёл как-то незаметно. У Светланы оказалось несколько посетителей. С некоторыми из них она ходила в кабинет зубного врача. Игорь занимался своей привычной работой, но мысли его кружились лишь вокруг любимой. А маска его лица не выражала ничего. На ней не было заметно никаких эмоций.
   Когда зэк-санитар прокричал об окончании работы, Светлана вернулась из кабинета зубного врача, куда она ходила с последним пациентом.
   - Игорь, - сказала она, подойдя к Игорю, и глянула ему в глаза как-то извинительно, - Я сегодня должна забирать детей из садика. Я и так уже буду самой последней из всех родителей. Отсюда плохо добираться до садика. -
   - Конечно, конечно, Свет, - произнёс Игорь, который хорошо знал, с каким нетерпением дети ждут в садике своих родителей в конце дня, - Ты что? Я же всё понимаю. -
   Светлана быстро закрыла дверь, щёлкнув предохранителем замка, и они быстро переоделись без какого-либо стеснения. Вскоре в больничке воцарилась тишина. Игорь проводил Светлану до входной двери и открыл её.
   - Поцелуй меня на прощанье, - тихо попросила Светлана, стоя у раскрытой двери.
   - Может увидеть кто-нибудь, - тихо возразил Игорь.
   - Ну, пожалуйста, - умоляюще проговорила она, - Я прошу тебя. -
   Игорь прикрыл дверь так, чтобы оставался лишь маленький участок открытого пространства, и быстро, но с нежностью поцеловал Светлану в подставленные ей для этого губы. После этого Светлана улыбнулась и, сказав "до завтра, Игорь" быстро переступила порог и пошла по крыльцу.
   - До свидания, Светлана Ивановна, - громко сказал Игорь и закрыл за нею дверь.
   Он отошёл от двери и остановился. Ему не хотелось идти в палату. Ему хотелось побыть одному. Он чувствовал, что мир перевернулся для него. Это было как глоток свежего воздуха, полученного там, где воздух уже много лет был для него смрадным и застойным.
   Игорь был счастлив от внезапно открывшейся для него взаимной любви. И он хотел хоть немного открыто насладиться этим счастьем, внезапно свалившимся на него в зоне. Хотя даже это "открытое наслаждение", было определено для него лишь короткой возможностью побыть одному и в тишине, в этом убогом вестибюльчике, где никого больше нет, и где никто не сможет увидеть его, опьянённого счастьем.
   Игорь уже знал, что лишний его жест или лишнее его слово, как и не спрятанное от посторонних глаз выражение его лица, могут причинить большой вред его любимой в этой проклятой зоне. А что такое зона, Игорь уже знал достаточно хорошо. Светлана же имела о ней самые смутные представления.
   Весь этот вечер и часть ночи, до тех пор, пока он не уснул, Игорь чувствовал себя просто обалдевшим от счастья. Он впервые за несколько лет начал ощущать себя обычным человеком, а не просто мерзким совейским зэком.
   И это ощущение себя человеком было неимоверно ошеломляющим. Оно наполнило свежим ветром паруса его ещё совсем недавно обвисших духовных сил. И этот свежий ветер как бы наполнил и его самого этой свежестью, и позволил ему и дышать уже более широко и свободно в опостылеашей зоне, где у него нет и долго ещё не будет свободы.
   Но все эти ощущения были лишь внутри него. Лицо же его надёжно прикрывала маска обычного совейского зэка. И она показывала всем, что он такой же зэк, как и многие в этой зоне, и что с ним ничего не произошло, да и не могло произойти с ним в зоне ничего особенного и значительного, тем более сногсшибательного.
   ЗОНОВСКИЕ МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
   Этой зимой в половине барака, где находился пятый отряд, было намного теплее, чем в предыдущие зимы. Продувавшаяся прежде пустая завалинка этого крыла барака была засыпана шлаком, который каким-то образом сумел раздобыть Михалыч. До этого Игорь успел организовать все необходимые работы, чтобы быстро засыпать шлак и накрыть завалинку листами жести. И когда завезли шлак, то эти работы были легко сделаны зэками его отряда за один вечер.
   Теперь лишь в морозы за сорок градусов зэки на ночь набрасывали на себя телогрейки или чисовские бушлаты во время сна, но пряча их под одеялами. Набрасывать их поверх одеял, было запрещено лагерным порядком. Но подлые совейские зэки всё же ухитрялись таким образом безнаказанно нарушать режим содержания, обманывая этим лагерную администрацию.
   Территория, предназначенная для уборки пятому отряду, была перед штабом зоны, и была всегда чистой от снега и от окурков. Участок запретной зоны для её уборки от снега был слабо заснеженным, и расчищать его от снега было легче других в зоне. Игорь даже перестал обращать своё внимание на эти вещи. Он вовремя отдавал зоновской мамке, Алиму, положенное количество пачек сигарет за всё это раз в месяц, и проблема этим и исчерпывалась.
   Козлы просто не заходили в половину барака пятого отряда, как и обещал Игорю Эдик Тесликевич. Да и прапора навещали пятый отряд всё реже и реже, потому что "стуков" о пятом отряде им не поступало, и они занимались своей "трудной и опасной службой" в других местах и в других отрядах зоны.
   Были случаи, что в прежней бригаде Игоря намечались низкие проценты по норме выработки за какой-нибудь месяц. Тогда он в конце месяца брал у бугра этой бригады документы и чистые бланки и за ночь переделывал всё как надо, повышая этим проценты нормы выработки. Затем он сам относил эти документы к Юрке в отдел труда. И многие бригадники отоваривались в зоновской лавке за этот месяц на девять рублей, а не на шесть, как если бы не было в их бригаде этих нужных "дутых" процентов.
   Довольно часто к Игорю обращались мужики его отряда с просьбой разрешить им отметить чей-либо день рождения или ещё какой-либо "праздник", даже знаменательные дни их кентов из других отрядов. Игорь, коротко обговорив намеченное и предупредив о том, чтобы не было никаких "проколов", давал своё "лады". И такие небольшие праздники проходили, как правило, "с музоном".
   В общем, жизнь для зэков пятого отряда стала протекать намного лучше, чем для зэков в других отрядах. И к Игорю начали обращаться зэки его отряда и с просьбами перевести их кентов к ним в отряд. Но Игорь всегда говорил, что этого он сделать просто не в силах, потому, что отряд укомплектован полностью, и такие просьбы вскоре исчезли.
   Михалыч появлялся в отряде уже на короткое время, потому что проблем в отряде становилось всё меньше и меньше. Иногда он лишь узнавал, что в отряде всё в порядке, и спешил по каким-то своим делам. Пару раз за эту зиму Игорь "стороганул" для него портреты к дню рождения молодых симпатичных женщин, и лишь это было для него какой-то более-менее серьёзной творческой работой.
   Игорь заходил к Толику Карпачу помыться в его душевой. Один раз приводил к нему в душ и Юрку Яковлева. Юрке понравился душ, и то, как Толик виртуозно играет на баяне, но впоследствии он всё же по-прежнему ходил в зоновскую баню, потому что это для него было давно налаженным им вариантом, не приносящим ему никаких проблем.
   Бывая у Юрки, Игорь иногда помогал ему подправлять портреты, которые Юрка изредка строгал "на заказ", и узнавал некоторые новости об их общих знакомых и о том, как дела на промке и на "свинюшнике".
   Этой зимой угнали этапом Мансура куда-то в другую зону. Этой зимой ушёл "на посёлок" Саня Шашников. И Юрка сказал Игорю под большим секретом, что он тоже подготовил всё для того, чтобы подать заявление "на химию".
   Юрка сообщил Игорю, что он давно уже начал переписку с судьёй, которая его судила. Он сказал Игорю, что писал ей так, чтобы убедить её в том, что он "стал на путь исправления". И эта "байда" имела успех.
   Недавно судья прислала Юрке местную газету, где она написала статью об исправлении советских заключённых в лагерях по их перевоспитанию. Она писала и о том, что с нею якобы переписываются осужденные. И даже осужденные именно ею. И одним из них, а на самом деле, скорее всего, единственным из них, она конкретно называла Юрия Яковлева, про которого эта судья конкретно писала, что он "твёрдо стал на путь исправления". А она была "заслуженным судьёй".
   - Теперь эта газетёнка даёт мне гарантию, что я точно уйду на химию, - сказал тогда Игорю Юрка, улыбаясь от мыслей об успешном претворении в жизнь его планов.
   - Да, Юрка, ты мыслишь намного времени вперёд, - констатировал факт Игорь, - Если бы ты жил на "загнивающем западе", то точно был бы там или президентом или миллионером. -
   - Сейчас я в родной совейской зоне, - хохотнул тогда Юрка, - А здесь не хочется быть и президентом. Отсюда необходимо лишь вырываться. -
   Этой же зимой в Отделе труда разыгралась "подпольная война". По-видимому, кто-то из евреев захотел устроиться на "тёплое местечко" рядом с Мариком, и Марик начал деятельность по выживанию Юрки из отдела. Юрка рассказывал Игорю при встречах, как проходит эта "война". Он за четыре года постоянных общений евреев в Отделе труда, хорошо узнал их методы, которые он называл "еврейскими штучками".
   Юрка, улыбаясь, тихо рассказывал Игорю все нюансы этой "войны". Марик считал Юрку обычным русским мужиком-дуболомом, на которого он переложил много своей работы, и думал, что легко справится со своей задачей. Но, не тут-то было. Всё, что бы он ни задумывал против Юрки, у него не получалось. А получалось лишь во вред самому себе. Юрка действовал незаметно на умелых контратаках, и получалось это так, что Марик как бы устраивает пакости не для Юрки, а сам для себя.
   В середине этой подпольной войны евреями даже была предпринята инсценировка раздора в их рядах. Юрка со смешком рассказывал, как Яша, когда Марик куда-то "случайно" уходил, материл его на все лады, чтобы вызвать этим у Юрки доверие. Это делалось для того, чтобы выведать Юркины планы. А Юрка, зная это, давал Яше хорошо продуманную им "дезу". И Марик использовал эту "дезу", которая приносила ему только вред.
   Юрка выиграл эту подпольную войну. Вернее, Марик, с помощью Юрки, довёл эту войну до того, что его самого уволили из Отдела труда, как постоянно не справляющегося со своими обязанностями. Через какое-то время после этого, когда Игорь был у Юрки, и они заварили чайку, Юрка, поднимая свой стакан, как бокал перед тостом сказал, что в этой жизни для выживания нужно хорошо знать все "еврейские штучки" и уметь не попадаться на них. Игорь, также подняв свой стакан, сказал, что рад выпить за скромного победителя в войне с хитрож...ми евреями. А хохотнувший Гена, заканчивая этот экспромт, сказал зоновскую банальность о том, что на хитрую ж... есть и х... с винтом.
   Ранней весной в зону начал приходить автобус с рентгеновской установкой, и за четыре-пять дней "прогнали" через него всех зэков. Игорь тоже, как и был обязан, сходил и "заточковался", пройдя в нём рентгеновское фотографирование. Он уже и не помнил об этом, как вдруг пришедший в отряд Михалыч сообщил ему, что завтра Игоря положат в стационар "на больничку".
   Игорю эта новость не принесла ничего, кроме неприятного сообщения об этой перемене его существования в зоне. Он и так чувствовал себя неплохо. Тем более что пятый отряд из месяца в месяц занимал первое место по зоне, о чём и сообщал всегда Игорю Михалыч. А тут для Михалыча сразу возникла проблема в том, кого поставить завхозом отряда после Игоря на время его "отдыха" на больничке, и он спросил об этом мнение Игоря.
   - Михалыч, ставь, кого сам посчитаешь нужным, - ответил тогда Игорь, - Уже всё налажено. Тебе нужно будет лишь чуть больше контролировать дела в отряде. А если будут проблемы со штабными козлами, то обратись к рогу зоны, Эдику Тесликевичу, и скажи ему обо мне, что это я просил его об этом. И он сделает всё, что тебе будет нужно. -
   Вскоре Михалыч ушёл. Игорь тоже отлучался из отряда по каким-то делам, и за это время успел сообщить Карпачу и Юрке, что его завтра ложат на больничку. После вечерней проверки в лагере он сходил в нарядную и ещё раз узнал, что завтра он должен лечь в стационар. Придя в отряд, он узнал от Хрыча, что его ждёт Михалыч в своём кабинете.
   Игорь вышел из каптёрки, постучался в дверь кабинета, и услышав "войдите", зашёл. В кабинете за столом сидели улыбающиеся ему Михалыч и Эдька Тесликевич.
   - Закрой дверь на ключ, - сказал Игорю Михалыч, и когда услышал звук проворачиваюшегося ключа в замке, повернулся и вытащил из сейфа бутылку водки и толстый свёрток, обернутый толстой магазинной обёрточной бумагой. Игорь прошёл к столу и поздоровался за руку с Михалычем и с улыбающимся ему Эдиком.
   - Присаживайся, Игорь, щас мы немного гульнём, - говорил Михалыч, разворачивая свёрток, в котором оказались нарезанный хлеб, несколько котлет, и пучок зелёного лука. Он достал из тумбы стола стаканы и поставил их на стол. Затем он обратился к Эдику, как к хорошему и давнему приятелю, - Ну, давай, Эдька, банкуй. Проводим немного Игоря на больничку.
   Я даже и не подозревал, что вы так хорошо знакомы. Как я помню, когда ты был у меня в отряде, вы с Игорем вроде бы и не кентовались. -
   - Игорь у меня давний кент, - отозвался с улыбкой Эдик, наливая граммов по пятьдесят водки в гранёные стаканы, - И хорошо, что это мало кто знает. А помогать мы могём друг другу и без этого. -
   - Как говорят в зоне, я просто ох...ваю в энтим зоопарке, - хохотнул Михалыч, и поднял свой стакан, - Ну, давай, Игорь, за твоё скорейшее выздоровление. -
   - Выздоравливай, Игорь - сказал Эдик, подняв свой стакан.
   - Да я вроде бы и не загибаюсь, - ответил Игорь.
   - Ладно, ладно. За твоё здоровье, - улыбнулся Михалыч.
   Они тихо, чуть слышно, чокнулись, соприкоснувшись своими стаканами, и выпили.
   - Не стесняйтесь, мужики, налетайте на закусь, - тихо говорил Михалыч, ложа котлету на кусок хлеба и с хрустом откусывая толстый белый низ от стебля зелёного лука.
   Уговаривать никого не пришлось. Съев по котлете с хлебом и луком, все трое закурили. Для этого Эдик выложил на стол пачку болгарских сигарет "Интел" с фильтром. А это было в зоне чуть ли не роскошью. Михалыч кивнул Эдику на бутылку, и Эдик начал разливать по второй.
   - Может мне не стоит больше, - сказал Игорь, - Мне же завтра утром идти в больничку. Может запах остаться. Да и вам больше достанется. -
   - Каждому достаётся столько, сколько прокурор наметит, а судья отмерит, - пошутил Эдик, - У тебя до утра и так всё выдохнется. А в больничку тебе надо будет идти лишь после проверки. -
   - О! А у меня для этого есть и средство, - Михалыч сунул руку в карман брюк и протянул Игорю мускатный орех, - На, держи. Разжуёшь кусочек перед больничкой, на всякий случай. -
   Они довольно быстро распили оставшуюся водку и съели всю закуску, рассказывая при этом друг другу анекдоты. А потом вскоре настало время и расходиться.
   У Михалыча с Эдиком было какое-то дело, о котором Игорь не стал их расспрашивать. После их ухода Игорь зашёл в каптерку, срезал с рукава своей куртки лантух помпобыта пятого отряда, положив его на стол. Потом очистил рукав куртки от оставшихся ниток и сказал удивлённо смотревшему на это Хрычу, что его завтра ложат на больничку, а завхозом будет бугор арматурного цеха Саня Глазырин. После этого он пошёл и просто лёг спать, предупредив Хрыча, чтобы тот не будил его без срочной надобности. А таких надобностей, практически, не могло было и быть в пятом отряде.
   На следующее утро, после проверки, Игорь вновь лёг на больничку, о чём так мечтают многие зэки в зоне. Но для Игоря это было какой-то не очень-то и нужной ему случайностью. И сам он, для этого ничуть и не старался. Да и в отряде весной ему было бы много лучше, чем в больничной палате без ежедневных прогулок по свежему воздуху. В то утро он и представить себе не мог, что приготовит ему на больничке Его Величество Случай.
   ЛЮБОВЬ УКРАДКОЙ И ПОДПОЛЬНОЕ ДЕЛО
   Первые дни Игорь чувствовал себя если не сказать счастливым, то просто обалдевшим от светлых чувств взаимной любви. Внутри его уже постоянно был образ его любимой Светки, который как бы согревал его своей любовью. За годы пребывания в этих не столь отдалённых местах, где ему постоянно показывали, что для вольного персонала он является лишь самым мерзким ничтожеством из всего животного мира, он впервые начал ощущать себя вновь человеком.
   Но зона, которая до этого лишь давила на него тяжёлым и опостылевшим грузом, стала для него теперь ещё и опасной. Игорь знал, что если что-либо раскроется в его отношениях со Светланой, то это грозит ей не только одним лишь увольнением с работы с такой записью в трудовой книжке, которую невозможно будет и "вырубить топором". Такая запись останется у неё уже на всю её жизнь, и последующее устройство на любую работу станет для неё уже тяжёлой головной болью. Но это будет после того, как её постигнут все унижения предварительного разбирательства многих коммунистических чиновников, что даст и в городе некую огласку, порочащую её саму и унижающую её женскую честь, и её человеческое достоинство.
   Ничего другого от коммунистического режима Игорь не мог предвидеть в подобной ситуации. Он уже достаточно много раз слышал от зэков, которые сами были на воле разными "начальниками", о том, как различными разбирательствами можно запросто уничтожить человека. А таких бывших начальников различных рангов пришло в зону совсем недавно достаточно много.
   Это было в связи со сменой верховной власти в Союзе, когда главой государства после смерти Лёни Брежнева стал Юра Андропов. Вместе с этим началась и очередная перестановка людей или "очередная перестановка кадров" в различных эшелонах власти в государстве, как говорится, сверху и до низу. Коммунистический режим имел огромный опыт таких "перестановок". Как и следовало ожидать, одних чиновников "сажали", а других "ставили" на место "посаженных".
   Таким образом, зэковский "автомат" Игоря, настроенный на охрану любимой от любых неприятностей, быстро перестроился на то, чтобы никто, и ни в коем случае не мог бы даже и подумать о том, какие отношения есть у него со Светланой. Эмоции любви не должны быть свойственны зэку, они могут быть свойственны лишь "вольному" человеку, да и то не в зоне, а "на воле". Теперь Игорь всегда, не задумываясь над этим, имел при посторонних у себя на лице маску без эмоций, которая и обязана быть у любого совейского зэка в зоне.
   Светлана теперь почти каждый день приносила на работу в зону "рыжьё". Она радостно говорила Игорю, что получила очередной заказ, и это так помогает ей, потому что её дети подрастают, и деньги сейчас просто необходимы как воздух. И они с Игорем спокойно, при открытых дверях кабинета, часто делали золотые коронки, зубы и мосты для вольных клиентов Светланы. Теперь два маленьких зеркала заднего вида из трёх, стоявших напротив рабочего места Светланы, были повёрнуты так, чтобы Игорь мог видеть всё, что происходит у него за спиной.
   Игорь знал, что если, не дай бог, обнаружат, что Светлана занимается в зоне изделиями из рыжего металла, то это грозит ей уже уголовным преследованием. И Игорь решил, что если таковое произойдёт, то он будет брать всю вину на себя. Мол, это он втёрся в доверие к Светлане, чтобы начать заниматься этим подпольным делом для зэков. Мол, он и не думал, что металл "рыжий", думал обычная рандоль. А Светлана об этом вообще ничего не знала.
   За одну-две рыжих коронки, которые и могли лишь "засветиться" в таком деле, если он вовремя не сможет их "спулить" (незаметно избавиться от них), чтобы их и найти не смогли бы, много ему не накинут. Самое большее, лет пять. А если дело хорошенько запутать, то можно "скостить" (сократить) и до трояка. А если удастся устроить беготню из больнички, и незаметно спулить "рыжьё" в зоне, то можно отделаться и одним ШИЗО.
   "Автомат" Игоря не позволил бы ему лишний раз дёрнуться при внезапном появлении у него за спиной кого-либо, когда он был занят работой с рыжим металлом. Игорь спокойно, обычными при работе движениями, прятал "рыжьё" в складки куска грязного полотенца, валявшегося на столе для вытирания об него грязных деталей и грязных от работы рук, а в его руках было уже обычное зубопротезное изделие из нержавеющей стали, для его обработки.
   Утром, как и прежде, Игорь заходил в кабинет Светланы лишь после того, как он постучит в дверь и услышит знакомое "войдите". Входя, он, как и прежде говорил громкое "здравствуйте, Светлана Ивановна", и только после того, как закрывал за собой дверь, он мог тихо поздороваться со своей любимой. Как правило, это происходило на пятачке, между раковиной умывальника и шкафом-сервантом, где хранились гипс и банки с кислотами.
   Это место было безопасно тем, что входная дверь открывалась вовнутрь, и упиралась в этот шкаф-сервант, не открываясь полностью и заслоняя собой видимость этого места для входящего в кабинет. И в этом месте Игорь со Светланой могли и обняться, и тихо поздороваться, и тихо сказать друг другу несколько тёплых слов. На всё это уходило, как правило, три - пять минут.
   Но эти минуты были для Игоря несравненно дороги тем, что их приходилось ждать весь вечер, после того, как он по окончании рабочего дня провожал Светлану из больнички, и всю ночь, и утро, до того, как он вновь войдёт в её кабинет. Были ещё и короткие минуты после обеда и в конце рабочего дня, которые Игорь затем вспоминал весь вечер и часть ночи, пока не засыпал в своей больничной палате.
   Все эти первые дни, после их признания в любви, в душе и в сознании Игоря происходили глубокие изменения. Первое время ему хотелось безмерно радоваться своему счастью, но зэковский "автомат" чётко запрещал ему проявлять свои эмоции и именно на своём лице. В груди же Игоря поселилась какая-то сладкая, не затихающая боль счастья, которое нужно скрывать ото всех, кроме любимой. Но и со Светланой, лишь редкие минуты доставались ему для того, чтобы тихо, с осторожностью и как бы украдкой, дарить своей любимой хотя бы маленький кусочек из того огромного, светлого, чистого и искреннего, что и называется любовью.
   Дня через два в голове Игоря как-то сама собой всплыла банальная песенка из городского фольклора о несчастной любви богатой и знатной девушки дворянки, дочери графа, и молодого лакея, служившего в богатом графском доме её родителей. Эту песенку Игорь когда-то слышал в кампаниях своих сверстников-подростков по вечерам под гитару. Её исполняли не слишком часто, и она, казалось, уже была и забыта Игорем. Но она вдруг вспомнилась. И сейчас эта песенка о несчастной любви украдкой, постоянно всплывала в его голове, как он ни гнал её оттуда. И вскоре он начал постепенно сам ощущать и осознавать, насколько это мучительно любить украдкой.
   В этот день, после того как Игорь быстро съел свой обед в больничной палате, он, как и нужно было, медленно шёл по коридору стационара, чтобы вновь побыть несколько коротких минут после обеда наедине со Светланой. Внутри его была уже томительная жажда этих незабываемых минут, предоставляемых ему судьбой, до того момента, как больничка вновь будет открыта после обеденного перерыва для зэков.
   Когда Игорь был уже недалеко от двери стационара, ведущей в вестибюльчик прихожей больнички, постоянно закрытая дверь кабинета-кильдыма Могилы, которая была слева от него, вдруг открылась, и в дверном проёме Игорь увидел фигуру Сани Колодина, которого в зоне звали Колодой, в одетом поверх зэковской одежды белом халате.
   - Игорь, зайди. Поговорить надо, - сказал Игорю Колода, и Игорь вошёл вслед за ним, прикрыв за собой дверь.
   В небольшом кильдыме Могилы, справа от входа в простенке был старый светлый двустворчатый шкаф для одежды, за ним, справа у стены стояла металлическая койка, застеленная старым "вольным" покрывалом. У окна был старый светлый письменный стол с одиноким стулом, а слева от стола у стены стояла светлая "вольная" тумбочка. Окно было занавешено старой тюлью, за которой были в задёрнутом состоянии маленькие больничные белые занавески, закрывавшие нижнюю половину окна. И лишь эта тюль на окне придавала кильдыму Могилы некий уют, отличавший его от кльдымов других совейских зэков, которые в разных, даже в самых невообразимых местах, создавались зэками на выездных рабочих объектах колонии.
   - О чём разговор? - спросил Игорь, проходя к столу, стоявшему у окна.
   - Присаживайся на стул, - сказал Колода, садясь на кровать, - Можешь курить, - и он вынул из кармана пачку болгарских сигарет "Родопи" с фильтром. Он достал из неё себе сигарету и бросил пачку на стол рядом со старой алюминиевой пепельницей.
   - Спасибо, у меня свои, - поблагодарил Игорь, доставая из кармана пачку болгарских сигарет "Интел" с фильтром.
   По зоновским понятиям это говорило о том, что разговаривать будут два относительно равных зэка, имеющих довольно таки высокий зоновский "достаток". Колода прикурил сигарету от спички и, бросив её в пепельницу, сказал Игорю, который держал в руке сигарету не прикуренной:
   - Кури, не стесняйся. Могилы сегодня не будет. Он на свиданке. Ключи у меня на все три дня. Можем говорить спокойно. А, если понадобится, и чайку можно будет заварить. -
   Эти слова были сказаны, с целью показать свою связь с тем, кто может в зоне довольно часто заходить в кабинеты хозяина и его замов. Это говорило и о том, что, при желании, этот заходящий в кабинеты человек может дать "где надо" и ту информацию, которая будет влиять на мнение зоновского начальства. А это, как правило, приносит и свои "плоды" в зоне, влияя в первую очередь на жизнь зэков, которые и будут затронуты такой информацией.
   - О чём пойдёт базар? - вновь спросил Игорь, присаживаясь на стул и помня о предупреждении Светланы об особой хитрости Колоды. Он не прикуривал свою сигарету, зная, что Могила не курит вообще. А с прикуренной сигаретой у Игоря могут возникнуть и непредвиденные неприятности.
   - У тебя как со Светкой? - спросил Колода, как бы стряхивая пепел сигареты в пепельницу, хотя и стряхивать пока с неё было ещё нечего, и выпуская при этих словах дым из своего говорившего рта, - Ты любишь её? -
   После этих слов Игорь поднялся со стула. Он сразу же внутренне ощутил, что это начало "гнилого базара" человека, с которым у него никогда не было прежде вообще никаких отношений. А это уже говорило и о том, что такой базар для любого зэка совершенно лишний и не уместен в зоне. Такие разговоры могут быть в зоне лишь у проверенных долгими годами кентов, которые могут доверить друг другу нечто сугубо личное, которое не выйдет далее никуда, и не станет известным более никому.
   - Это уже моё личное дело, - ответил Игорь, зная лишь то, что начало такого базара, затрагивает для него в первую очередь его любимую, ставшую для него самым дорогим в этом мире, - А в личные дела даже прокурор не лезет. Или, "у кого что болит, тот о том и говорит"? Пока. -
   Эти слова Игорь произнёс довольно твёрдо, хотя и спокойно, глядя Колоде в лицо, и это, как он увидел, произвело своё впечатление. Колода не окликнул Игоря, когда тот выходил из кильдыма Могилы. Это бы означало в зоне "лезть человеку в душу", что вообще было недопустимым в зэковской среде.
   Светлана, узнав от Игоря о случившемся, была очень расстроена этим. Все недолгие минуты, оставшиеся до конца обеденного перерыва, она только и говорила Игорю о хитрости и коварстве Колоды. И даже в конце рабочего дня, она опять переключилась на эту тему, и прекратила её лишь тогда, когда Игорь пообещал ей вообще никогда не разговаривать и не общаться с Колодой.
   Всё это отняло у Игоря те малые минуты, которые были у него ежедневно для близкого общения с любимой Светкой. И Игорь весь этот вечер, после рабочего дня, в сердцах материл Колоду, отнявшего у него эти редкие и драгоценные минуты.
   На следующее утро, Игорь, обнимая и целуя любимую в их укромном месте, рядом со шкафом-сервантом, вновь услышал от неё о том, что Колода может погубить все их отношения. Светлана вновь тихо просила Игоря никогда не общаться и не разговаривать с ним, потому что Колода очень хитрый человек. Игорь ещё раз пообещал это своей любимой, но уже не выпуская её из своих рук, стосковавшихся по ласкам её тела. И Светлана, наконец, успокоилась, отдавшись на короткие минуты этим ласкам.
   Перед самым обедом, когда Светлана пошла с очередным пациентом в кабинет зубного врача, Игорь обрабатывал на станочке золотую коронку. Дверь в кабинет за его спиной была открыта, и он постоянно поглядывал в маленькое зеркальце заднего вида. Спереди справа от маленького наждачного станочка, на столе лежала специально приготовленная грязная промасленная тряпка, оторванная когда-то от старого вафельного полотенца. Спереди слева от станочка лежало также грязное, но чуть почище той тряпки вафельное полотенце, на котором лежали обработанные и необработанные зубные коронки из нержавейки. Одна же чуть обработанная коронка, надетая на специальную палочку для удобства её обработки, лежала на столе у станочка, ниже промасленной грязной тряпки.
   Всё было приготовлено для того, чтобы спокойно и незаметно убрать золотую коронку в эту промасленную тряпку, заменив её в руках на зубную коронку из нержавейки. Во время работы Игорь увидел в зеркальце заднего вида фигуру главного кума, остановившегося в дверном проёме у него за спиной. Игорь быстро и незаметно поменял золотую коронку на нержавеющую и, как увлечённый работой человек, продолжал её обработку на станочке.
   Боковым зрением он увидел в зеркальце приближающуюся к нему фигуру майора Баранчина. Сапоги кума с мягкой подошвой позволили ему беззвучно приблизиться к Игорю. Кум подошёл и уже с полминуты стоял сзади слева от Игоря и наблюдал за тем, как тот полирует на станке зубную коронку из нержавеющей стали.
   - Гхм-м-м, - прозвучало у Игоря слева за спиной, и он, чуть вздрогнув, обернулся, заметив при этом еле проскользнувшую улыбку главного кума, довольного тем, что он подкрался так тихо, незаметно и неожиданно.
   - Здравствуйте, гражданин начальник, - сказал Игорь, как ему и было положено при встречах с лагерным начальством. Игорь держал перед собой в грязных руках только что обрабатываемую им зубную коронку, надетую на палочку для удобства её обработки.
   - Здравствуй, Григорьев, - ответил кум, медленно проговаривая слова, строго взглянув на Игоря, и переводя взгляд на рассматривание того, что было на рабочем столе, - Вижу, что занят работой. Ну и как, получается? Или ещё есть брак? -
   - Вообще брака не было, - ответил Игорь сухо, - Просто работы стало больше. Зэки поняли, что железными зубами жевать лучше, чем без них. -
   - Ну-ну, работай, - только и нашёлся кум, убедившись, что на рабочем столе кроме грязного хлама нет ничего для него интересного и подозрительного.
   Он повернулся и пошёл к выходу, мельком бросая взгляд на непривлекательные для него мебель и оборудование кабинета зубного протезирования. Игорь вновь занялся работой и через несколько минут увидел за своей спиной промелькнувшую в раскрытом дверном проёме фигуру уходящего из больнички главного кума.
   В послеобеденное время Игорь и Светлана тихо обсуждали визит Баранчина, и то, причастен ли к этому визиту Колода. Вечером, перед тем, как проводить Светлану из больнички, они вновь обсуждали это. Светлана сказала Игорю, что она пожалуется Конь-бабе на сердце и будет иногда заходить к Колодину в кардиологический кабинет, для снятия кардиограммы сердца. Во время этого она как-нибудь постарается разузнать его взгляды на будущее и его намерения. На том и закончилось обсуждение данной темы.
   У входной двери больнички, пока Игорь ещё не открыл её, Светлана, встав на цыпочки, быстро поцеловала Игоря в губы, улыбнулась ему и тихо сказала "до завтра". Сказав ей в ответ тихое "счастливо", он раскрыл дверь и громко сказал на прощание своё обычное "до свидания, Светлана Ивановна".
   А вечером он вновь в сердцах материл про себя и главного кума, и Колоду, да и вообще, всю свою жизнь, и всё то, что не позволяло ему даже какие-то несколько минут в день выражать своей любимой хотя бы маленькую частичку переполнявшей его любви к ней. Так зона начинала преподносить для него первые сочетания совокупности нежных чувств от взаимной любви с чувствами простой и безликой безысходности от длительных и неотступных духовных и душевных переживаний, зародившихся и разростающихся от мучительной любви украдкой.
   ЕЩЁ ОДНА СТРАНИЧКА
   В этот день у Светланы было мало посетителей. К ней приходила покурить Антонина Петровна, которую Игорь про себя именовал "дурой по профессии". Игорь услышал из их разговора о том, что они собираются сегодня куда-то к кому-то ненадолго зайти после работы, чтобы посмотреть какие-то женские шмотки. Он понял, что вечерние минуты после работы для него сегодня потеряны, и что у него оставались для близкого общения со Светланой лишь несколько минут после обеда.
   В обед Игорь съел лишь суп с плавающими в нём кое-где прожилками от тушёнки и выпил половину чая, поставив оставшийся в свою тумбочку. Пшённую кашу он отдал двум мужикам, которые оставались в его палате. Третьего вчера выписали из больнички. Мужики, естественно, были довольны таким подарком, а Игорь имел больше времени для общения со Светланой. Он сполоснул лицо и руки водой над раковиной умывальника, вытерся полотенцем, и, чтобы это не выглядело подозрительным, медленно пошёл к ней в кабинет, как на своё рабочее место.
   Постучавшись и зайдя в кабинет, Игорь сразу же, придерживая вертушку, чтобы не было щелчка, закрыл замок и поставил его на предохранитель. Светлана, улыбаясь, подошла к нему и обняла его за шею. Игорь, чуть наклоняясь, взял её на руки и сел на стул, возле столика с "Самсоном", усадив её себе на колени. Он сразу же зарылся лицом в грудь любимой женщины, и по его телу прокатилась волна страсти.
   Его руки как бы сами собой расстёгивали пуговицы её халата и кофточки, выпускали её грудь из розового кружевного лифчика и ласкали её обнажённое тело. И вот он вновь может ласкать и целовать эту грудь, которая в минуты одиночества часто вставала перед его глазами. Он обожал её формы, её набухшие и торчащие от страсти соски, её нежную бархатную кожу. Он ласкал и не мог насладиться этой очаровывающей его нежностью и красотой её прелестных форм, дурманящих его голову необузданной страстью.
   Его "непокорный член семьи" иногда упруго напрягаясь пытался вырваться из под придавившей его ноги Светланы, и она, чувствуя это, гладила страстными движениями своих пальцев и ладоней голову Игоря, осыпающего поцелуями её вздымавшуюся от страстного дыхания грудь, шею и лицо. Руки Игоря ласкали тело любимой везде, где они только могли проникнуть в своих ласках. Они не могли остановиться и переходили от ласк обнажённой груди к ласкам тела Светланы под её кофточкой, к ласкам обворожительных бедер, обтянутых тонкими колготками, и продолжали всё это нескончаемой чередой, не находя возможности прервать своих ласк.
   Игорь чувствовал по ответной страсти Светланы, что она уже жаждет его физически, как и он её, но он знал и то, что сейчас это просто невозможно и будет опасно для неё. Он осознавал и то, что напрасно разжигает любимую женщину страстью, но остановиться был не в силах. Он знал и то, что это единственные минуты для него сегодня, и не хотел проводить их никак иначе.
   - О, Игорь, я уже больше не могу, - услышал он через какое-то время тихий голос Светланы, - Я не смогу прийти в себя, когда откроют санчасть. -
   Эти тихие слова мгновенно подействовали на Игоря, и он прервал свои страстные ласки.
   - Прости, Свет, - тихо проговорил он, всё ещё дыша дыханием страсти, - Я так стосковался по тебе, а тут ещё твоя подруга заберёт тебя сразу после работы. Прости. Я просто ополоумел. -
   - Что ты. Что ты, - тихо говорила она, нежно целуя его глаза и щёки, - Меня саму уже просто тянет к тебе. Но я боюсь. И в этой дурацкой мастерской даже и сесть двоим рядом негде, не то что прилечь. А сейчас я боюсь за свой вид. Мне надо успокоиться. Не сердить на меня за это. Я уже вся плыву, как в тумане. -
   - Хорошо, маленькая, хорошо, - тихо успокаивал её Игорь, - Я всё. Больше не трогаю. Пойду лицо водой сполосну. -
   Он развёл свои руки в стороны, и Светлана, поцеловав его ещё раз, встала с его колен, приводя в порядок свою одежду. Игорь сполоснул лицо водой и вытирался полотенцем.
   - Давай покурим и придём немного в себя, - улыбнулась Светлана, глядя на Игоря всё ещё томными от недавней страсти глазами.
   Игорь быстро включил компрессор и достал со швеллера в вытяжном шкафу пачку сигарет. Он достал сигарету Светлане, зажёг спичку, дал ей прикурить и прикурил сам. Он затянулся сигаретой и глубоко с удовольствием вдохнул в себя дым. Затем он с наслаждением выпустил его изо рта толстой струёй.
   - Ты так красиво куришь. Я просто балдею от тебя, - улыбнулась Светлана, положив свою ладонь ему на предплечье, - Как бы я хотела видеть твоё лицо, когда ты будешь наслаждаться мной, а я тобой. -
   Игорь посмотрел ей в глаза и показал губами, что он как бы нежно и быстро чмокнул её в губы. Он понял, что в этом кабинете, сделать то, о чём сказала сейчас его любимая женщина, будет почти невозможно. Они докурили свои сигареты, когда раздались звуки, извещавшие их об открытии больнички после обеда. Светлана вздохнула и пошла открывать замок двери, а Игорь смотрел на её фигуру со спины, мысленно обнажая её при этом.
   Посетителей у Светланы не было, и они с Игорем сидели каждый на своём стуле за рабочим столом и тихо разговаривали. Светлана завела разговор на сексуальные темы, находясь под впечатлением сильного недавнего возбуждения. Но этот едва начавшийся разговор прервал стук в дверь, и дверь открылась. На пороге стоял старший лейтенант, пропускающий в кабинет хорошенького мальчика пятилетнего возраста.
   - Мама, - воскликнул мальчик и побежал к Светлане, которая приняла его в свои объятия.
   Лейтенант тоже вошёл в кабинет и прикрыл за собой дверь.
   - Я оставил ключ в квартире и захлопнул дверь. И бумажник оставил на столе, - сказал он, обращаясь к Светлане, - Пришлось ехать сюда за твоим ключом. -
   - Я, наверное, выйду, - проговорил Игорь, вставая со своего стула.
   - Нет, нет, Игорь, - сиди и работай спокойно, - тут же отозвалась Светлана, - Это ненадолго. Я сейчас. -
   Она поднялась со стула и вместе с сыном пошла к вешалке, где висела её сумочка. Игорь вновь сел за свой рабочий стул и начал от нечего делать перебирать что-то на столе. Он не прислушивался, но слышал за спиной приглушённые голоса Светланы и лейтенанта, который оказался её мужем. Через пару минут Светлана уже прощалась с сынишкой, говоря ему нежные материнские слова, и вышла из кабинета, чтобы проводить сына и мужа до входной двери санчасти.
   Когда они вышли из кабинета, у Игоря возникло чувство, что он как бы ворует у этого прекрасного мальчика его счастливое семейное будущее. От этого у него стало муторно на душе, и чтобы заглушить это он включил компрессор и закурил. В это время вернулась Светлана. Она подошла к Игорю и, увидев на его лице что-то понятное лишь ей одной, заговорила тихо с интонацией некоторого возмущения.
   - Ну вот, видишь, - говорила она, - Наобещал вчера сыну, что возьмёт отгул на работе, и они пойдут гулять по городу. Что он поведёт сына и покажет ему всё, что тот захочет.
   А сам захлопнул за дверью и ключи и деньги, и потянул мальчика сюда через весь город. А сын ещё и не обедал. Да и неизвестно ещё как он и позавтракал с таким отцом, который уже пропил все свои мозги. Дала ему денег, чтобы сына хоть где-нибудь в кафе покормил.
   Нет, хватит. Подаю на развод. Я уже всё узнала от людей, что для этого надо. Кому нужен такой отец и муж? Я зарабатываю больше его в три раза. А он свою зарплату пропивает и даже детям ничего стоящего купить не хочет. Всё пропивает и ещё у меня начинает деньги клянчить. Нет, всё. Подаю на развод. Хватит. Натерпелась. -
   - Может не стоит так спешить, - отозвался на это Игорь, - Ведь дети хотят жить и с мамой и с папой. Вы же самые дорогие для них люди. -
   - Нечего им больше смотреть на то, как их любимая мама ухаживает за пьяным папой, который уже пропил всю свою совесть, - возразила на это Светлана, - Они уже видели, как их папа валяется на кухне в своей блевотине, когда маме становится уже противно раздевать и укладывать пьяного папочку на диван в зале. Да меня уже тошнит лишь от одного его вида. -
   Игорь хотел было ещё что-то сказать Светлане о том, что нужно ещё раз подумать о детях, но последние слова Светланы не позволили ему сказать ни слова. Он знал уже, что значит презрение до тошноты. При таких отношениях родителей дети уже не будут иметь хороших семейных отношений, и не будут и знать о том, каковы они должны быть в дружной и любящей семье. Такие дети, вырастая и заводя уже свои собственные семьи, ведут себя в них так, как они видели это в своём детстве, на примерах их собственных несчастных, презирающих и ненавидящих друг друга родителей.
   Этот рабочий день проходил уже с частыми визитами Антонины Петровны. Заходила как всегда и Валентина Григорьевна, которая положила Игорю в карман горсть таблеток и дала ему выпить сладкого раствора глюкозы, чтобы он запил оранжевую капсулу редкого в зоне лекарства. Светлана тоже ходила в кабинет к Антонине Петровне, наверное, поболтать с ней о чём-то женском. А после окончания рабочего дня Игорь проводил их обоих, выпустив их из больнички и закрыв за ними дверь.
   В палате Игорь пытался читать тексты в самоучителе английского языка, но этого не получалось как хотелось бы. Мысли о Светлане и о том, что он услышал сегодня, не давали ему покоя. Ему было как-то не по себе оттого, что прекрасные маленькие дети его любимой женщины могут вскоре лишиться в семье своего отца. А дети любят и маму, и папу, и всегда искренне готовы простить любому родителю некоторые из их неблаговидных поступков.
   Игорь же ничем не мог помочь своей любимой Светке, потому что он был лишь зэк, которому ещё сидеть да сидеть. Всё это так давило ему на сознание и на психику, что он через каждые десять - пятнадцать минут выходил курить в умывальник туалета. И к отбою выкурил целую пачку "Примы". А подобное в зоне считалось среди зэков лишь глупой, никому не нужной и не приносящей никаких толковых результатов расточительностью.
   Утром в короткие минуты их встречи и уединения, Игорь, тихо поздоровавшись со Светланой, всё ещё ощущал свою вину перед ней за то, что он ничем не может ей помочь в её непростых семейных обстоятельствах. Что он даже не может сказать ей что-либо толковое, не то что помочь. Он как-то особенно нежно, но без страсти обнял её и коротко поцеловал в губы.
   - У тебя что-нибудь случилось? - спросила она, заглядывая ему в глаза, - Ты что-то сегодня какой-то не такой. -
   - Да что-то долго не мог уснуть вчера, - солгал ей Игорь, зная, что объяснить даже и себе ещё не сможет всё как следует, - Немного не выспался. -
   - Ничего, - нежно провела Светлана ладонью по его щеке, - Сегодня будет мало посетителей. Можно будет немного и расслабиться, и просто поговорить. А я тебе сейчас вкусного чаю приготовлю. А то я уже и забыла о том, что я принесла сюда кофейник. И ты о нём не вспоминаешь. И чай, и сахар лежат без дела. Я же и какао сюда давно принесла. -
   - Давай попьём какао, - предложил Игорь, - Я уже и забыл, как оно пахнет. -
   - Конечно, сейчас приготовлю. И дверь пока пусть побудет закрытой. Если и будет кто-то новенький, может и постучаться. -
   Светлана быстро включила компрессор, разожгла бензиновую горелку, вскипятила в кофейнике воду и заварила в нём какао с сахаром. Через несколько минут они уже сидели на своих рабочих стульях и пили его из чайных чашек, которые Светлана принесла ранее с кофейником. Она с обаятельной улыбкой посматривала, как Игорь с удовольствием пьёт приготовленный ею горячий напиток.
   - Ну и что вы вчера с Антониной высмотрели нового из шмоток? - спросил Игорь просто, чтобы поговорить о чём-нибудь, что может позволить ему хоть немного развеять голову от тяжести, накатившей на него ещё вчера.
   - Да толком ничего не успели и посмотреть, - ответила Светлана, - Спасибо твоему Михалычу. -
   - А он-то здесь при чём? - удивился Игорь, который совсем недавно, пару дней назад, говорил Светлане о том, что у них с Михалычем очень хорошие и дружеские отношения, как у настоящих друзей на воле.
   - Да, просто он был ещё с одним каким-то офицером, который тоже здесь кем-то работает, но не в самой зоне, - начала рассказывать она, - А у того машина своя рядом стояла. Мы стоим, ждём автобус, а Михалыч с этим и предложили подвезти нас в город. Мы согласились, а этот по дороге и говорит, давайте, мол, заедем к нему на дачу, она будет как раз по дороге, и он угостит нас хорошим домашним вином. Я не хотела, а Тонька аж обрадовалась. Она же незамужняя, детей у неё дома нет.
   Вот и заехали. А они там давай к нам приставать. Еле отделались от них. Пришлось идти на ближайшую остановку и там ждать автобуса. Чуть не полчаса прождали. Поэтому и времени уже было мало, чтобы посмотреть всё как следует. -
   - И кто к тебе из них приставал? - спросил Игорь, - Тот второй? -
   - Да нет, - улыбнулась Светлана, - Твой Михалыч. Но он ещё хоть как-то по-культурному. А тот вообще давай Антонину лапать и тащить на кровать. Та ему рожу и поцарапала, да ещё и двинула по ней. Мы с ней - из дома, а они там и остались. Пусть его жёнушка теперь полюбуется на лицо своего муженька. -
   - Михалыч тебя тоже лапал и на кровать тащил? - спросил Игорь настороженно.
   - Нет, - ответила Светлана, - Но он же мужик. Обниматься и целоваться лез. Он же не за рулём, и пару стаканчиков винца пропустил. Это тот не пил, ему же рулить ещё надо было. -
   - А ты пила? - спросил Игорь.
   - Да нет, - улыбнулась Светлана, - Я лишь на вкус попробовала. Ещё чего? У меня же дети дома. А Антонина пару стаканчиков выпила. Ей понравилось вино, а мне нет.
   А я твоему Михалычу говорю, когда он уже в наглую обниматься полез, что Игорю, мол, скажу, он мне в больнице помогает. Так он сразу и перестал. А тут Тонька этого ногами отшвырнула, и он полетел на пол у печки через табуретку. А мы с ней быстрей из дома и выскочили. -
   - Будешь ещё раз знать, как садиться к мужикам в машину, - сказал Игорь.
   - Но я же не одна была. Я же с Антониной. -
   - Да хоть с Магдалиной. А она что, не баба? -
   - Ну, всё, всё, не сердись, - говорила Светлана, радостно улыбаясь, - Больше никогда и ни к кому в машину не сяду. Только к тебе. Ведь у нас с тобой когда-нибудь тоже будет машина? -
   - Возможно, - проговорил Игорь, немного успокаиваясь, - Нужно лишь как-то вырваться отсюда. -
   - Давай я в эту субботу сюда приду, как будто у нас работы много, - предложила Светлана, - В больнице ведь никого не будет, и мы с тобой хоть денёк побудем вместе. Хочешь? -
   - Я-то хотел бы, - ответил Игорь, - А у ментов это не вызовет каких-нибудь подозрений? Я не хочу, чтобы у тебя были какие-нибудь неприятности. -
   - Какие неприятности? - удивилась Светлана, - Я и раньше иногда приходила сюда в субботы, когда нужно было срочно сделать кому-нибудь коронки. Наш начальник взял тогда для меня разрешение, потому что у меня было много работы. А эти дни прибавляются мне к отпуску. Вот я и делала здесь по субботам золотые коронки. -
   - А если у тебя коронку на КПП найдут? - спросил Игорь.
   - Ну ты-то меня уж хоть не смеши, - улыбнулась Светлана, - Или ты меня совсем за глупую девочку принимаешь? -
   - Хорошо, тогда приходи, если это тебе не навредит. А дети как? -
   - А в садике есть группа для детей, у кого родители работают в субботы. -
   - Тогда я буду только рад, если нет проблем. -
   - А я для тебя чего-нибудь вкусненького из дома принесу. Ты что любишь из домашнего? -
   - Да мне это без разницы, - ответил Игорь, в голове которого не могло ещё уложиться то, что он целый день сможет провести со своей Светкой, без приёмов посетителей и вообще без кого бы то ни было. Об этом он мог бы лишь мечтать. Но через два дня это должно было стать уже действительностью.
   Проводив после окончания рабочего дня Светлану, которая вновь попросила его поцеловать её перед выходом из больнички, Игорь лёжал на своей кровати в палате. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и мысли роились в его голове, сменяя одна другую. Обещание Светланы прийти в субботу не давало ему покоя.
   Но на мысли об этом накладывались мысли о принятом ей решении о разводе с мужем. Вклинивались мысли и о том, что его друг Михалыч, не зная его отношений со Светланой, решил попробовать покрутить с ней в любовь. Мысли сменяли одна другую и смешивались в клубок с мыслями о том, что он лишь зэк, у которого нет свободы для разрешения связанных со всеми этими мыслями проблем. Этих проблем и не существовало бы для него, будь он не зэком.
   Зона уже просто давила его своими невидимыми путами, дававшими ему лишь с нудной и постоянно ноющей болью в душе ощущать своё бессилие в разрешении простых вопросов и проблем. Игорь давно уже ощущал к зоне ненависть как бы всеми клетками своего организма. Она давно уже стала опостылевшей для него. Сейчас же она начинала преподносить ему такие "подарки", которые как бы дразнили его, показывая свои прелести, но позволяя дотянуться до них лишь кончиками пальцев.
   - Григорьев, там тебя офицер какой-то вызывает, - услышал Игорь голос зэка-санитара, заглянувшего в их палату, - Иди, он тебя в коридоре ждёт. -
   - Это уже что-то непонятное, - подумал Игорь, вставая с кровати. Он мысленно вспомнил обо всём, что у него находится в тумбочке и в карманах халата. Всё было в норме, ничего "запретного". Игорь вышел из палаты, ожидая чего-либо непредвиденного, и увидел Михалыча, стоявшего у единственной самодельной лавочки, которая как бы пряталась в небольшом проёме стены, рядом с дверью складской комнаты. Игорь оглянулся и увидел, что зэк-санитар уже зашёл в свою каптёрку. Михалыч стоял, улыбаясь Игорю широкой улыбкой. Игорь подошёл к нему, и они поздоровались крепким рукопожатием.
   - Давай здесь присядем, - предложил Михалыч, садясь на лавочку, на которой лежала небольшая хозяйственная сумка из тонкого тёмно-синего материала, с какими на воле люди ходят в магазин за продуктами, до половины чем-то заполненная. Игорь сел, всё ещё поражённый приходом Михалыча.
   - Случилось что-нибудь? - спросил он, полагая, что "просто так" этого прихода не могло бы и быть.
   - Конечно, случилось, - улыбнулся Михалыч, - Вот и пришёл тебя проведать. -
   - Что-нибудь серьёзное? - насторожился Игорь.
   - Сегодня утром хозяин собирал нас всех у себя, - объяснял Михалыч, - Сказал, что наш пятый отряд был признан лучшим отрядом за год, и занял первое не только в зоне, а среди всех колоний по области. -
   - Ну и хорошо. Чё здесь плохого? -
   - Да нет ничего плохого. Успокойся ты, - сказал Михалыч, видя насторожённость Игоря, - В том-то и дело, что лишь одно хорошее. -
   - Ну и хорошо, - успокоился Игорь, - Поздравляю, Михалыч. -
   - Это я тебя поздравляю, - улыбаясь, сказал тот, - Я-то знаю, что это, в основном твоя заслуга. Что это ты сделал это первое место. -
   - Да и хрен с ним, с этим местом, но неплохо получилось. Не было бы тебя, - не было бы и меня. Не было бы и этого первого места, - ухмыльнулся Игорь.
   - За это место хозяин сказал наградить помпобыта отряда внеочередным свиданием. -
   - Да зачем оно мне? У меня старики могут лишь раз в году приезжать. И так одна свиданка у меня лишняя, и пропадает. -
   - Вот я и отдам её Саньке Глазырину. Я его после тебя завхозом поставил, - сказал Михалыч, - А он меня уже просил о свиданке. А заменить её для тебя ничем нельзя. Иначе я заменил бы её тебе на какое-нибудь другое поощрение. Ты уж меня прости, что так получается. Я здесь не в силах что-то изменить. Хозяин всё сам порешил.
   Я тебе тут быстренько кое-что собрал и принёс, - кивнул он на сумку, - Заберёшь потом. Да и мне, хозяин сказал, что за это две звезды накинут. Нужно только дождаться приказа. Бумаги уже отправили в Москву за подписями. Такие формальности. -
   - Поздравляю, Михалыч, - протянул Игорь руку.
   - Спасибо, - ответил тот, пожимая её, - А ты как здесь? Долго ещё лежать? -
   - Наверное, ещё с месяц. Здесь, как я знаю, тубиков по два месяца на больничке держат. А что мне сделается? Лежу. Кормят диетой. Всё в норме. -
   - Тут от тебя один паренёк ко мне приходил, к нам в отряд просился. Я его уже взял. -
   - Спасибо, Михалыч. Он тебе с транспортом может хорошо помочь. -
   - Ну, в общем, мне уже бежать надо, - улыбнулся Михалыч, - Есть какие-нибудь просьбы? -
   - Есть одна, - сказал Игорь, - Михалыч, не приставай больше к Светке. -
   - Хорошо, - Михалыч серьёзно посмотрел ему в глаза, - Всё понял. Ну, Игорь, выздоравливай. Пойду уже. А вот это забери. Только сумку я возьму. Я её у одной женщины за зоной взял. Надо вернуть. -
   Игорь чуть ухмыльнулся, зная, что Михалыч может взять что-либо лишь у человека с близкими отношениями. А тот вытащил из сумки три целлофановых прозрачных пакета, в которых были какие-то продукты, и положил их рядом с Игорем.
   - Спасибо, Михалыч. -
   - Ну, всё, Игорь. Выздоравливай, - протянул тот руку.
   - Счастливо, Михалыч. -
   Они обменялись рукопожатием и встали с лавочки. Михалыч пошёл к выходу, а Игорь, проводив его взглядом до двери в конце коридора, взял с лавки пакеты и отправился в свою палату.
   НЕСКОЛЬКО О РАБСТВЕ
   В то утро после проверки Игорь взял из тумбочки старый полиэтиленовый пакет (новые они и на воле были ещё тогда дефицитом, по крайней мере, в Сибири), в который он уже сложил то, что считал нужным, и пошёл ложиться "на больничку". Калитка локалки больнички и дверь в барак больнички были уже открыты, потому что сразу же после утренней проверки из стационара выкатывали металлическую самодельную тележку, для доставки в стационар из столовой бачков с завтраком. И один из зэков-санитаров, со своими добровольными помощниками из зоны, которые, по-видимому, кое-что имели от этого для себя, уходил с этой тележкой в столовую. Тележку катили, естественно, помощники. И в столовую и обратно.
   Игорь ещё по дороге откусивший и разжевавший кусочек от мускатного ореха, данного ему вчера Михалычем, проглотил его остатки и зашёл в барак больнички. Он подошёл к двери стационара и постучал в неё костяшками пальцев. После некоторого перерыва он вновь постучал. Через какое-то время послышался звук проворачивающегося в дверном замке ключа, и дверь приоткрылась. Зэк-санитар в белом халате, под которым была видна его зэковская одежда, спросил из образовавшегося проёма:
   - Чё ломишься? -
   - Сказали прийти на больничку ложиться, - ответил Игорь.
   - Как фамилия, имя, отчество? -
   - Григорьев Игорь Александрович, - ответил Игорь, хотя на левой стороне его груди, как и у всех зэков в зоне, была хорошо читаемая бирка с его фамилией именем и отчеством
   - Щас узнаю. -
   И дверь снова закрылась на ключ. Минут через пять дверь вновь открылась, и зэк-санитар впустил Игоря.
   - Щас я те покажу твою шконку, - говорил он, идя впереди, - Устраивайся пока. А после завтрака, но не сразу, а через полчасика или побольше, зайдёшь к нам в каптёрку и получишь постельное и больничную одежду. А свою сдашь. -
   Зайдя в третью дверь по левой стороне коридора, зэк-санитар указал Игорю пальцем на койку, сказав: - Вот здесь устраивайся, - и ушёл.
   В палате с двумя окнами было восемь железных коек с тумбочками между ними у их изголовий, и три старых стула на ножках из тонких металлических трубок, с фанерными сидениями и спинками, которые были почти во всех столовых и кафе Союза. Напротив двери с правой стороны палаты на трёх койках уже лежали трое больных, укрывшиеся одеялами с головой. Это и были три "дедка", соседи Игоря по палате. Это были зэки в возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет.
   Койки и тумбочки в палате были такие же, как и во всех бараках в жилой зоне. И крашены они были также зелёной краской. Только койки были не двухъярусными, а одноярусными, стоящими спинками к стене, в которой было два окна. Койка Игоря оказалась средней из семи. Первая и седьмая из этих коек стояли у противоположных стен палаты, а те, которые стояли рядом с ними, были сдвинуты боками попарно. Средняя койка Игоря была одиночной, и его тумбочка была по левую сторону от её изголовья, поэтому, завтракая, Игорь сидел на своей кровати спиной к "дедкам". Восьмая койка стояла придвинутая боком к стене, которая была напротив окон, а её тумбочка стояла рядом с дверью, за пару шагов от её изголовья.
   После завтрака, который прошёл в молчаливой обстановке, когда три "дедка" улеглись, вновь укрывшись с головой одеялами, Игорь понял, кто есть его соседи по палате.
   - Попал как в могилу, - подумал он, - Но в такой тиши неплохо будет и английский повторить. -
   Когда Игорь, переодевшись в больничные шмотки, пошёл в туалет покурить, он подумал, что нужно будет как-то принести из отряда свои тапочки, трикотажные штаны и майку-тенниску. Или, при случае, попросить кого-нибудь принести их.
   В зоне трико и майку-тенниску можно было надевать только для спортивных игр. Но это бывало слишком редко. В зоне были две самодельных площадки для волейбола со старыми порванными и провисшими сетками. Одна была по правую сторону от торца клуба, у его стены, где не было окон, и одна в одной из локалок жилой зоны, где были отряды с промки. Но волейбольные мячи быстро рвались, а доставать новые было проблематично для зэков. В футбол зэки вообще не играли, сберегая свои силы для труда, который, как утверждали коммунисты, создал из обезьяны человека.
   Игорь даже один раз как-то случайно смог немного поиграть в волейбол возле клуба, когда он работал художником в школе. Тогда он, как и все игравшие, просто снял сапоги и разделся по пояс, закатав брюки до колен. Играли тогда, в основном, завхозы отрядов и те, кто оказался поблизости. Кое у кого из завхозов под зэковской одеждой были майки-тенниски, что говорило об их исключительном положении в зоне. Была суббота, и большинство зэков зоны были на работах. Получилось три команды, и играли "на высадку".
   Первые две команды играли довольно-таки плохо, но некоторые из игроков и ожидавших из тех, кто будет играть в следующей команде с победителями, громко подхалимничали "кому надо". Когда пришёл черёд играть новой команде, в которой оказался Игорь, то были также подхалимские реплики для "авторитетов". Но они были до тех пор, пока Игорь не сделал три мощных удара, как "режут" настоящие волейболисты. У сетки он "срезал" два "кола". А один удар был сделан им со второй линии. Мячи после его ударов выстреливали с мощными хлопками как из пушки.
   После этого некоторым из тех, кому подхалимничали в противоположной команде, играть как-то сразу расхотелось, и вскоре они, забрав мяч, просто ушли, по, якобы, очень срочному делу, не доведя даже игру до конца. Только позже Игорь понял, что им тогда просто стало не по себе оттого, что при них, кому только что практически ни за что так громко подхалимничали, у какого-то "щегла" в зоне поднимется авторитет выше, чем у них, даже и во время случайной спортивной игры. Да и мяч после его ударов мог попасть кому-нибудь из них "по соплям". И тогда придётся утирать их молча, и, не дай бог, под смех со стороны.
   Носить в зоне трико или тенниску "просто так", даже под зэковской одеждой, "простым" зэкам запрещалось. Это считалось у ментов как бы "вольной одеждой", которая могла быть нужной зэку для побега, и они могли её изъять, с "выпиской" зэку "нарушения режима содержания", и с лишением его за это ещё чего-нибудь, смотря по обстоятельствам. На больничке же их не запрещалось носить под больничным халатом. Но Игорь увидел это лишь у пары больных. И хотя он не любил выделяться "от нечего делать" среди других зэков, но посчитал, что их надо как-то принести, и пусть они будут здесь "на всякий случай".
   Покурив в маленьком умывальнике, находящемся перед самим помещением туалета, где после обеда курили ещё четыре-пять зэков, Игорь пришёл в палату, достал из тумбочки книгу самоучителя английского, и лёг на кровать поверх одеяла.
   Самоучитель был прекрасный. От азов с алфавитом и кончая материалами, которые преподают в ВУЗах. Его когда-то предложил Игорю какой-то зэк за замутку чая, и Игорь, быстро пролистав толстый самоучитель, сразу же купил его. Зэк, предлагавший книгу, как только получил от Игоря чай, сразу быстро исчез, чтобы Игорь не успел передумать. А Игорь впоследствии был только рад тому, что ему случайно досталась столь прекрасная книга-учебник.
   Он и не предполагал, что такие прекрасные самоучители вообще могут быть. В этой довольно-таки толстой книге знания преподавались достаточно углублённые, со всеми разговорными и грамматическими правилами, от самых азов и далее, но излагались они очень подробно, очень просто и очень понятно.
   Игорь давно уже прошёл по самоучителю весь курс обучения, но частенько заглядывал в него, чтобы знания английского не стирались у него из памяти в зоне, где и по-русски многие не очень-то хорошо изъяснялись. Весь самоучитель был испещрён пометками, которые Игорь делал карандашом или ручкой в процессе самообучения, поэтому и повторять ему было всё легко и просто.
   Повторив несколько параграфов, Игорь лёг поудобнее, чтобы отдохнула спина. В этот момент один из "дедков" также повернулся под одеялом и глубоко вздохнул. Игорь понял, что "дедок" не спит, а просто лежит под одеялом, чтобы каким-либо образом не спугнуть от себя ту редкую удачу, из-за которой он и оказался в этом райском для простого зэка месте.
   - Да, - подумал Игорь, - многие мечтают об этом, но для многих это и остаётся лишь несбыточной мечтой. Как и мечты зэков об амнистии, которую все ждали после смерти Брежнева. Ждали, что амнистия будет почти как "сталинская", когда многим скостят срока, а многих отпустят подчистую.
   Правильно как-то сказал Саня Шашников, что они скорее попересадят ещё столько же, сколько сейчас сидит, чем повторят "сталинскую" амнистию. И был прав. Он же вращался в высоких кругах в Москве. Слышал, как там рассуждают о самой дешёвой в стране рабсиле.
   Когда Лёня "крякнул", по амнистии ушли из зоны лишь пару человек, и двум-трём скостили срока. И то лишь тем, кто сел "по бакланке" (за хулиганство) или по другим лёгким статьям. Да у них и так срока были маленькие. А остальные как сидели, так и сидят.
   Это на воле думают, что многие ушли по амнистии. Во всех центральных газетах был этот указ на двух больших страницах. А в конце указа - маленькое уточнение в несколько строчек, которое и перечёркивало почти для всех зэков эту амнистию.
   И мне сидеть ещё да сидеть. Больше, чем отсидел. Через полгода будет лишь полсрока. Наступит право на первую посылку. Пять килограммов через пять лет. И бандероль ешё также остаётся. Ещё килограмм, хотя и не продуктов питания.
   Пять килограмм в год. Но после половины срока. Хитра наука у тюремщиков. А для зэка эти пять кило уже как-то увеличивают шанс на выживание или на какое-то сохранение здоровья.
   А на воле на эти пять кило и внимания бы никто не обратил. Пять кило в год - такая мелочь. Там все гоняются лишь за дефицитом. А в зоне - всё дефицит.
   В зоновской лавке почти и нет ничего. А что есть, то на воле никто и есть бы не стал. Выбросил бы. Или, если в деревне, животным бы скормил. Да и стали бы ещё у хорошего мужика животные жрать кислый хлеб, который как пластилин, или кислющие конфеты. От такой пищи зэки и хватают и гастрит, и язву. Есть-то, кроме пайки и того, что имеется в магазине, нечего. А потом соду глотают ложками из аптечек на объектах или на промке. И у меня пару раз была уже изжога после этих конфет с хлебом и кипятеом. А на воле я даже и не знал, что это такое, изжога.
   А какого-нибудь масла, да пусть даже не масла, а хоть и маргарина, лука или чеснока, каких-нибудь других овощей, в лавке никогда и не было. Да, наверное, и не будет. Чтобы зэки не зажрались. А что есть? Грузинский чай, дешёвые сигареты и папиросы, рыбные консервы, и то не всегда, и с уже заканчивающимся сроком годности, кислые карамельки, наверное, бракованные, серый хлеб. Иногда белые батоны привозят, которых на всех всегда не хватает. -
   Краем глаза Игорь заметил как у другого "дедка" шевельнулось одеяло, показывающее, что тот тоже не спит.
   - Все трое не спят, - мысленно констатировал Игорь, - Притворяются. Даже друг перед другом. Гоняют под одеялом свои мелкие мыслишки. Мыслишки рабов. Да это ведь и есть уже настоящие рабы, подмятые государственной машиной. -
   Игорь вспомнил, что у одного зэка в зоне на голове была наколка "РАБ КПСС", которая явно проявлялась, когда голова была свежевыстриженной. Вспомнив это, Игорь ухмыльнулся и продолжил свои размышления:
   - Безжалостная государственная машина, уже с детства готовила их быть своими рабами. Да и меня тоже. "Будь готов! - Всегда готов!". А к чему быть готовым, - непонятно. Скорее всего, - к рабству, к беспрекословному подчинению власть имущим. Хорошо, что меня тогда из этих пионеров за двойку исключили. В седьмом классе, вроде бы. Тогда человек пятнадцать нас с двойками в кабинете у директора собрали. У некоторых было по десять и по двенадцать двоек, и лишь у одного меня была одна-единственная. Видимо, "для общего счёта" я им тогда попался.
   А как тогда эти сопливые пионеры-вожаки распекали нас всех перед директором школы! Да какими-то казёнными фразами... Как "клеймили" нас всех позором... И кто только научил их этому, этих маленьких заср...цев, в таком-то возрасте? Уму непостижимо! Но из пионеров исключили тогда всех вызванных к директору. И меня, в том числе. За одну лишь двойку. Чтобы потом все, когда "исправимся", вновь бы писали заявления в пионеры.
   А мне уже тогда до чёртиков надоело каждый день таскать эту красную тряпку на шее. Поэтому по-новой я и не писал заявления. А другие ведь писали, как я потом узнал. Скорее всего, их учителя принуждали или родители. Да и мне наша классная тогда тоже несколько раз напоминала об этом. А потом она заболела и после болезни забыла. Так и воздействует государственная машина на детей через школу и через родителей.
   А из этих "дедков" она сделала уже настоящих рабов. Только на воле они были как бы "вольными" наёмными рабами, а сейчас они уже настоящие рабы, лишённые самых незначительных прав и свобод, и боящихся всех и вся, и готовых подчиняться любому начальнику. А начальников у государства всегда на всех хватает. Хотя многие из этих начальников такие же рабы, но уже перед своими начальниками. И так далее.
   А высшие начальники уже рабы перед этой самой безжалостной государственной машиной, которую и выдумали когда-то те, кому она была выгодна. А совершенствуют её до сих пор все люди, ею же и одураченные. Сейчас таких "машин" на Земле где-то около двухсот. Но суть-то у них у всех одна и та же. Все они - структуризированные аппараты для эксплуатации человека человеком при помощи власти и денег. Иерархические общества чиновников над всем человеческим обществом. Над всем Человечеством. Пирамидальные аппараты насилия.
   Это что ж тогда получается? Что почти все люди есть рабы у этих безликих, безжалостных и бесчеловечных государственных машин? Логически правильно так и выходит. Да... И логически правильно, и непротиворечиво... Ха... Смотри-ка. Нашёл ещё один интересный вывод для науки социология. Неплохо.
   Следовательно, эпоха цивилизации характерна ещё и рабским уровнем социального сознания у подавляющего большинства людей. И это в раздробленном на отдельные государства и в разобщённом на социальные слои человеческом обществе на всей нашей планете... Нормально... Вывод чёткий и непротиворечивый... Спасибо "дедкам", что помогли мне вывести это утверждение. Спасибо и Его Величеству Случаю, что собрал всё для этого в одном месте, чтобы я смог понять это. -
   Игорь повернулся на бок, отвернувшись от "дедков". Новый вывод несколько ошеломил его. И заниматься английским он уже не мог.
   - Если государство есть самый страшный аппарат, который выдумали люди, жаждущие богатств и власти, - продолжал он свои размышления, - то избавиться от этого аппарата можно лишь тогда, когда все люди будут это считать для себя необходимым делом. Тогда это и будет для всех одним общим делом по освобождению от цивилизованного рабства. Но делать это нужно будет уже не так, как это делали и делают коммунисты, или пытались делать единицы в 19-ом веке. Как, например, Фурье в своих фаланстерах. Эти фаланстеры - такие же самые коммуны, только названные им иначе.
   Все социалисты пытались делать подобные изменения в каких-то границах, а не для всех людей. А сделать это можно лишь для всех людей и во всём мире. На всей нашей планете, и для всех людей, без исключения. Кроме сумасшедших, конечно. Только так и не иначе. По-другому сделать это совершенно невозможно. Другого метода просто нет, и быть не может. Может быть лишь очередной обман и так уже долго одурачиваемых и оболваниваемых людей.
   Ведь это же вовсе не счастье, когда ты живёшь благополучно на каком-то маленьком участке Земли, а вокруг этого участка другие люди лишь страдают от этой заср...ной цивилизованной жизни. Это не счастье, а лишь сытое благополучие для каких-то "избранных" или "самоизбранных". Но ведь тогда это и их самообман или их самоодурачивание. Жить на маленьком участочке, где нет дерьма, а оно лишь везде вокруг, и не чувствовать постоянной вони от этого окружающего дерьма, - да это же просто невозможно, если нюх не потерян.
   Нужно чтобы все люди на Земле могли жить счастливо. Иначе это будет очередным обманом. Будет новым обществом сытой жизни для кучки избранных на отдельных участочках Земли. И, естественно, за счёт всех "других" или всех "остальных" или всех "прочих".
   А для создания счастливой жизни для всего человеческого общества на Земле нужна совершенно новая идеология, основанная на новых знаниях. Только лишь это позволит людям изменить своё сознание и измениться от этого самим. А затем уже и изменить весь этот паскудный цивилизованный мир, стоящий на ушах и в дерьме. И только тогда такие люди с высоким уровнем социального сознания смогут перевернуть его, поставив с головы на ноги, и очистить его и отмыть от всей этой цивилизованной грязи.
   Любая новая идеология основывается на новых социальных знаниях. А новые социальные знания всегда основываются лишь на новых фундаментальных знаниях, на новом философском направлении. Иначе и быть просто не может. Хотя, когда-то раньше меня всегда мутило от одного лишь этого слова - "философия".
   Но это было потому, что это слово тогда у меня ассоциировалось лишь с пустым мудрствованием или с хитрым и мудрёным словоблудием. Да во многом современная философия и есть таковая. И служит она власть имущим для припудривания людям мозгов такой замудрённой лжеучёностью.
   Но так было до меня. Ведь открыл же я уже несколько новых фундаментальных Законов Природы, мразь я зоновская! И только лишь поэтому я и смотрю на этот мир уже иначе, чем все. И только лишь поэтому я и могу делать новые выводы и иные утверждения. Но уже истинные выводы и истинные утверждения. И другие люди, познав эти знания, будут смотреть на мир так же открыто.
   Все новые знания должны быть непротиворечивыми, то есть истинными, и обязательно понятными простому "среднему" человеку. Социальные знания должны быть простыми, понятными и последовательными в логически правильном их изложении для всеобщего понимания. Только в таком случае новая идеология может завладеть сознанием большинства людей во всём мире. И только это позволит людям измениться самим, а затем и изменить этот мир так, чтобы каждый человек мог обрести для себя счастливое будущее.
   И самое главное, что это будущее будет счастливым будущим уже для всех людей на Земле и для всех последующих поколений, а не для какой-то лишь "избранной кучки" самообманутых негодяев, проживающих в сытой роскоши за счёт узаконенного обмана других людей. И это прекрасное будущее возможно уже при жизни большинства сегодня живущих людей! Ведь я же это уже доказал себе! Я же тогда, после этого, как чумной ходил недели две или три. Всё проверял и перепроверял. И всегда оказывалось, что это именно так, а не иначе. Что это именно так и есть, логически правильно и непротиворечиво. Что это не сказка или фантазия, когда можно выдавать желаемое за действительное.
   Но знаю это пока лишь я один. Да к тому же я ещё и зэк. Чёрт побери! Да почему всё это не мог открыть кто-нибудь из вольных философов или социологов на воле?!
   "Почему" да "почему". Хватит уже об этом. Потому, что они казённые философы и социологи. И работают они на все эти государства. И лишь ради денег, а не ради открытия социальных истин. Философы и социологи в кавычках. Умники хреновы. Умники для дураков и полудурков. Они и оправдывают в своих работах эти заср...е государства и пытаются их сделать "хорошими для всех", чего вообще никогда не было, и быть не может. Потому-то такие "умники" и в почёте у государств. За это государства и платят им хорошие деньги, и присваивают им научные звания и учёные степени. Да ещё и премии различные. За это и издают их "научные труды" для дальнейшего оболванивания людей.
   Нужно мне как-то вырываться из зоны и доказывать новые социальные истины в книге. Для того чтобы люди могли познавать эти истины и применять их в жизни. Правда, для полного доказательства их другим, у меня есть ещё незначительные пробелы в теории. Но на воле я же их быстро восполню. Найду для этого нужную литературу. Это здесь её не найдёшь. Да и моя книга, когда я её напишу, долгое время ещё будет лишь подпольная и самиздатовская.
   Но затем она должна будет захватить умы всего Человечества. И сделает это. Иначе и быть не может. Систематизированные истинные знания просто так не пропадают. Не смогут пропасть, если их целеустремлённо распространять первое время, пока их не осознает хотя бы тысяча человек. А затем распространение новых знаний по планете уже невозможно будет остановить никому.
   А сроки до наступления новой эпохи будут зависеть лишь от скорости распространения этих новых знаний по нашей планете. Это и будут первые шаги на пути к новой эпохе. К эпохе социального счастья для всех людей. И для этого потребуется времени всего лишь каких-то тридцать лет. Может быть, тридцать два или тридцать три. Но это же будет, практически, при жизни большинства из живущих сейчас на Земле людей!
   Ведь это в эпоху цивилизации люди постоянно желают друг другу счастья, потому что его у них в жизни просто нет. В эпоху цивилизации счастье на длительные периоды в жизни просто невозможно ни для кого. Ни для богатых, ни для бедных. Ни для власть имущих, ни для бесправных. Могут быть лишь некоторые удачи, которые некоторые идиоты принимают за счастье. Или бывает короткое счастье для истинно любящих друг друга людей. Но потом это счастье зачастую просто разбивается о семейные житейские будни эпохи цивилизации или о нравственные пороки, которые до поры до времени влюблённые скрывали друг от друга.
   А счастье каждого человека должно быть неотъемлемой частью его жизни. Гарантией его полноценной жизни. Только лишь тогда человек сможет с удовлетворением творить в жизни блага для людей и ощущать жизнь жизнью, а не просто существованием. Пусть даже и сытым существованием двуногого животного в человеческом обличии. Сытым существованием современного цивилизованного раба. -
   Кто-то из "дедков" тихо кашлянул под одеялом. Это заставило Игоря вновь подумать о лагерной жизни. Ему вспомнились первые времена, когда он пришёл в зону. Вспомнилось и то, что любая мелочь, на которую на воле он даже и внимания не обращал, здесь становилась уже проблемой, вызывающей новые проблемы.
   Игорь вспомнил, что первое время у него не было тапочек. А ходить в отряде в сапогах зэкам запрещается, кроме завхозов отрядов и, иногда, бугров. Ещё менты или козлы могут приходить в сапогах с проверками. Все зэки оставляют свои сапоги в сушилках или в других спец. местах, где и переобуваются в тапочки, у кого какие есть. Игорю приходилось первое время ходить в носках по относительно грязному и холодному полу барака. А он был чистюлей на воле.
   Носки рвались за два-три дня. А их у Игоря было всего три пары. Нитки, которые у него были ещё с тюрьмы, быстро закончились на зашивание дыр в носках. А холод зоны и грязь зоны он ощущал в то время ещё сильнее через холод и грязь ступней своих ног, которые он часто мыл в холодном и относительно грязном умывальнике, но чистыми от этого они были лишь до тех пор, пока ему вновь не приходилось побывать в бараке в одних носках.
   Игорь старался в редкое свободное время как можно меньше находиться в бараке. Он старался найти на работе, на промке, хоть какой-нибудь кусок резины от старой шины автомобиля или от транспортёрной ленты, чтобы сделать себе хоть какие-то шлёпки. Но этого ему не удавалось. В те редкие минуты, когда в обед или при разводе на работу или при съёме с работы можно было хоть как-то попытаться посмотреть, есть ли это на территории промки, он ничего подобного нигде не видел. А "просто так" разгуливать зэку везде запрещено. К тому же Игорь был тогда ещё и "щеглом".
   Все же дней через десять Игорю удалось сделать для себя деревянные шлёпки из дощечек разбитого деревянного ящика, украдкой от начальства обточив их кое-как в цехе на наждачном станке, и прибив к ним скобками из заточенных кусков остатков от тонких сварочных электродов какие-то старые промышленные ремни. Но и в таких шлёпках он старался как можно меньше находиться в бараке, потому что некоторые зэки бросали Игорю свои недовольные реплики из-за их громкого стука по полу. Домашние тапки он получил в первой бандероли от своих "стариков" лишь через месяц или полтора. Они прислали ему тогда ещё и пару носков и нитки. Более не поместилось в килограмм веса бандероли.
   Ходить бриться в зоновскую цирюльню Игорю пришлось больше года, до следующей бандероли, в которой его "старики" выслали ему простенькую электробритву. Ходить в цирюльню можно было лишь два раза в неделю. Зэк-цирюльник записывал в журнал всех щеглов, которые к нему приходили бриться. Зэков со стажем он мог и не точковать в этом журнале. Им он мог и продать новую "мойку" (лезвие для безопасной бритвы) или целую пачку этого "мойла" за чай или за сигареты. Поэтому щеглам, как правило, он выдавал для бритья уже не раз использованные мойки, говоря, что лезвие даётся одно на двух человек.
   Выпускаемыми тогда в Союзе калёными разовыми лезвиями "Нева", человек мог нормально побриться лишь один раз. После этого оно считалось, да и на самом деле было уже тупым. А бриться ещё раз или два таким лезвием, - это почти то же самое, что тереть себя по лицу наждачной бумагой.
   Умываясь по утрам, Игорь чувствовал руками свою небритую физиономию. Умываться холодной водой летом было ещё неплохо. Это как-то бодрит. А холодной сибирской зимой, когда вода быстро леденит руки, и от этого холод проникает уже и в кости и в нутро, умывание ледяной водой в холодном бараке - дело не из приятных. Но умываться необходимо, чтобы не превратиться в чухана. Ногти на руках, которые невозможно полностью остричь толстыми и тупыми ножницами в цирюльне, заканчиваются серой каймой, из под которой приходится кое-как вычищать грязь своими же ногтями.
   В столовой отвратительный запах. А от алюминиевых шлюмок исходит уже тошнотворный запах общей посудомойки. Горы гнилой чёрной свеклы и гнилой картошки из баланды выбрасываются зэками, и тобой в том числе, из шлюмок на середины длинных общих столов, обитых клеёнками. Ни в баланде, ни в каше нет даже и следов жира или масла, но ты должен это есть, потому что больше есть нечего. Иначе зачахнешь и сдохнешь.
   Не умрёшь, а именно сдохнешь, потому что ты уже не человек. Ты - зэк. Мерзкое существо, которое хуже любого животного и для лагерной администрации и для тех вольняг, которые работают в зоне. И весь твой отвратительный внешний вид убедительным образом говорит им об этом.
   И тебе всё это постоянно и ежесекундно напоминает об этом же. О том, что ты - зэк. Зэк, которого в любой момент может остановить прапорщик или какой-нибудь другой зоновский мент, полностью обшмонать тебя, выискивая что-либо "неположенное", заставив при этом, если ему это захочется, тебя разуться, и даже снять носки. А если он не найдёт ничего "неположеного", а у него просто плохое настроение, то он с лёгкостью может придраться к чему угодно. И это только лишь потому, что он есть "кто-то", а ты - всего лишь зэк, самая мерзкая скотина для таких как он.
   - Да, - подумал Игорь, - я зэк. Но я всё же не раб, и уже никогда не стану им. И только лишь потому, что имею возможность свободно мыслить. У меня не рабский уровень сознания, а потому и не рабские мысли. И это моё основное человеческое достоинство.
   И это благодаря лишь тому, что мне удалось познать то, что ещё неизвестно другим людям. И я просто обязан передать им всем эти знания. И если я этого не сделаю, то перестану уважать сам себя, и окажусь тогда для себя просто мерзким скотом. А тогда и жить-то мне будет зачем?
   Ах, как же мне нужно вырваться на волю! Но вырвусь ли я? Или сдохну в зоне? Но ведь и подыхать-то мне уже нельзя! Если я сдохну, то через сколько тогда лет ещё появится тот, кто вновь откроет то, что уже удалось открыть мне? И тогда все эти годы люди будут вынуждены жить в этой самой страшной и отвратительной эпохе, привычно оправдывая всю её цивилизованную мерзость.
   Нет, знания, несущие всем людям счастье не должны пропасть. Пусть даже эти знания и рождены в зоне. И я уже обязан их беречь и приумножать, пусть даже пока и в зоне.
   Да. Я уже обязан в этом перед всеми людьми на Земле. И ответственен за это, и перед собой, и перед всеми. Хотя среди людей сейчас слишком много различного рода мерзавцев, подлецов и прочих негодяев, не прошедших ещё через горнило своей совести. И только лишь новые знания, которые я обязан буду издать книгой, помогут им очистить себя от нравственных пороков и от цивилизованной грязи.
   А пока же все мы вынуждены ещё жить в этой её грязи. А я, к тому же, ещё и обязан и не оскотиниться, и выжить, и преодолеть всё, чего бы мне ещё ни предстояло преодолевать. И сейчас, и в будущем, я уже обязан "нести на себе этот крест", и обязан донести его, несмотря ни на какие трудности. А на этом пути надо мной, может быть, будут и издеваться и даже плеваться те невежды, которые не будут знать ещё того, что я делаю это и ради их блага тоже.
   Чёрт побери! Проклятущая жизнь! -
   СУББОТА
   Этого дня Игорь и ждал, и опасался. Опасался, конечно, за Светлану. В мыслях он прокручивал различные ситуации, которые могли бы произойти в этот день, и то, как в любом случае можно было бы отвести от неё любые неприятности. В любом случае он должен был брать всю вину на себя, или умело перевести её на тех, кто явится явным или случайным соглядатаем и стукачом.
   И вот этот день настал. Это была та самая суббота, когда санчасть в больничке не работает, а они со Светланой будут работать, якобы, из-за большого объёма нахлынувшей на них работы. Светлана уже заверила Игоря, что в зоне никто не может проверить объём её работы, потому что многое делается в мастерской от зубопротезного отделения в городе, где есть печь Денисова, и где у неё есть свои хорошие связи. Сашку Колоду в субботу и в воскресенье в больничку совсем не пускают по приказу Баранчина. Опасаться можно будет лишь четверых зэков, работников больнички, и незваных гостей из ментов.
   Но менты из кумовского отдела бывают в субботу иногда и лишь до обеда, потому, что у них есть и свои личные дела в выходные дни. А дежурные прапорщики "нюхаются" в такие дни лишь по зэковским баракам, чтобы отмести у зэков что-либо "неположеное", и этим "нагреться" самим. Однако всегда и везде могут произойти и непредвиденные случайности. Особенно в зоне.
   Утром Игорь делал всё, как и всегда, но несколько медленнее, как бы показывая этим, что сегодня он отдыхает от работы в зубопротезном кабинете, потому, что сегодня у врачей санчасти выходной. После завтрака он лёг поверх одеяла и открыл самоучитель английского, делая вид, будто читает. Но он лишь делал вид и ожидал.
   Когда в палату зашёл зэк-санитар и сказал: - Там Светлана Ивановна пришла. Сказала, чтоб и ты шёл, - Игорь с недовольным вздохом поднялся с кровати, положил книгу в тумбочку и медленно пошёл за санитаром, чтобы тот открыл ему дверь для выхода из стационара.
   В вестибюле Игорь услышал за собой звук закрываемой за ним на ключ двери. Он посмотрел на ригельный замок входной двери в больничку и увидел, что и эта дверь закрыта на замок. Войдя в коридор санчасти, он остановился и прислушался. Никаких звуков не было слышно, и ничего необычного в коридоре он не увидел. Линолеум пола был чистым. По-видимому шнырь вымыл его ещё вчера вечером, поэтому сегодня его появления ожидать не стоит.
   Игорь постучал в дверь зубопротезного кабинета, и, услышав "войдите", открыл её.
   - Здравствуйте, Светлана Ивановна, - сказал он как всегда громко, в открытую им дверь, и ещё раз посмотрел вправо и влево по коридору санчасти.
   - Здравствуй, Игорь, - Светлана уже шла к нему, улыбаясь своей очаровательной улыбкой.
   Игорь шагнул в кабинет, а подошедшая к нему Светлана, взяв его за кисть руки, которой он держал ручку не прикрытой ещё двери кабинета, закрыла её и обняла Игоря за шею.
   - Я так соскучилась по тебе, - тихо сказала она, улыбаясь ему, и Игорь, видя эти любимые ему глаза, нежно обнял её и начал осыпать её лицо поцелуями.
   - Я тоже стосковался по тебе, - говорил он при этом тихо. - Просто опасаюсь, нет ли ещё кого в санчасти. -
   - Да я уже ходила в зубопротезный кабинет, когда была одна, - с удовольствием принимая его поцелуи, говорила Светлана, - и проверила все двери кабинетов. Все они закрыты. Никого быть и не должно. А когда я шла сюда от вахты, то возле клуба видела и завхоза санчасти и Могильникова. Там, по-видимому, привезли какое-то кино. Машина с будкой стояла у клуба. А здесь должны быть одни санитары. -
   Она нежно чмокнула Игоря в губы и добавила: - А ещё я вкусных печеньев принесла, и какао уже сварила. Можем сейчас и попить. -
   - Да ну его, - руки Игоря уже ласкали тело любимой и были под её кофточкой.
   - Нет-нет. Давай попьём, - Светлана прогнула талию и отклонилась назад, обнимая его шею и теснее прижимаясь к нему бёдрами и низом живота, - А за это время мы уже точно и узнаем, есть кто-нибудь ещё в санчасти или нет. -
   Эти слова, тихо сказанные улыбающейся Светланой, подействовали на Игоря.
   - Тогда я переоденусь, и попьём, - сказал он всё же с некоторой досадой, неохотно выпуская любимую из своих рук, и добавил, - Разливай пока. -
   Игорь переодел халаты, заметив при этом, что его "непокорный" уже несколько оттопыривает его трико. Он подумал, что не стоит сейчас больше прикасаться к Светлане, пока не станет известно, есть ли кто-нибудь ещё в санчасти или нет. А то может случиться и неприятный поворот событий.
   Светлана расстелила на рабочем столе чистое вафельное полотенце, как скатёрку, поставила на нём две чайные чашки, сахар рафинад в раскрытой пачке, положила две чайные ложки и распечатанную ей пачку печенья. Когда Игорь подошёл к столу, она уже была готова разливать какао из кофейника.
   - Как ты быстро всё приготовила, - удивился он.
   - А у меня уже было всё наготове, - ответила на это Светлана с улыбкой, и как-то по-домашнему посмотрела на Игоря, так, что он почувствовал от этого взгляда давно уже забытоё им чувство домашнего тепла. Ему было несказанно приятно смотреть, как любимая женщина разливает в чашки горячий напиток. Всё это было как-то по-домашнему и давно уже забыто им, но сейчас всё это наполняло его душу этим случайно вернувшимся домашним теплом.
   Когда они пили какао, Светлана говорила, что ей нужно будет сегодня спаять два маленьких золотых моста, а Игорь за это время обработает четыре золотых коронки. Это и будет вся их сегодняшняя работа. А за это время уже будет и ясно, есть кто-нибудь ещё в санчасти или нет.
   Попив какао и убрав со стола, они покурили и начали заниматься этими делами, раскрыв дверь кабинета нараспашку. За окном тарахтел компрессор, в кабинете работал наждачный станочек, и реактивно рычала бензиновая горелка. И всё-таки, хотя они и делали всё не спеша, часа через полтора вся их работа была ими уже сделана.
   Время до обеда они провели в разговорах, в которых Светлана говорила о положении в её семье и о том, что через неделю будет суд, на котором её разведут с ненавистным уже ей мужем. А Игорь, понимая этот шаг, также вкратце рассказал ей о судебном процессе, на котором его развели с его бывшей женой. И как бывшая жена поливала его выдуманной ею грязью, а он, на вопросы судьи - "Так ли это?" - постоянно отвечал "да". Ему тогда очень хотелось лишь побыстрее закончить эту "дурацкую комедию", и он не сказал ни единого слова о бывшей жене, просто заявив судье, что они "не сошлись характерами". Судебные издержки судья разделила между ними поровну, и это отразилось на лице его бывшей супруги гримасой, как бы показывающей - "зря старалась".
   Когда послышались звуки, говорящие о том, что в стационар привезли бачки из столовой, Игорь спросил:
   - А ты взяла себе обед? -
   - Не волнуйся, - улыбнулась Светлана, - Сегодня у меня большущий бутерброд с ветчиной и творог со сметаной. И ещё же есть какао с печеньем. Но какао мы попьём опять вместе. Договорились? -
   - Хорошо, - ответил Игорь, довольный тем, что Светлана прислушалась к его мнению о своём питании, - Тогда я пошёл обедать. -
   - Только ты не слишком долго, - просительно протянула Светлана.
   - Как всегда, - отозвался Игорь, понимая, что спешить ему не следует, чтобы это не вызвало у кого-нибудь лишних подозрений, и вышел из кабинета.
   Обедая в палате, Игорь размышлял о том, что Светлана, в принципе, уже почти незамужняя женщина и скоро её уже официально разведут с мужем. Да она и так говорит, что давно уже не живёт с ним как с супругом, потому, что он стал для неё нетерпим и отвратителен. Она уже практически свободная женщина и может свободно желать Игоря точно так же, как и он желает её. И в этом нет, и не будет для неё ничего непорядочного. И со стороны Игоря также.
   Но, если сегодня возникнет такая ситуация, то в её кабинете нет для этого никаких условий. Игорь прекрасно помнил, как она ему сказала о том, что хочет видеть при этом его лицо. А сделать это можно лишь лёжа. Но не на грязном же полу в её кабинете. Там даже и подстелить-то нечего. Сделать это можно лишь сидя, когда Игорь сядет на стул, а она сядет на него лицом к нему.
   Но это будет так неудобно для них обоих. Это же может быть лишь на стуле. А стул - это совсем не диван. К тому же это будет у них первый раз. И это не очень-то удобное положение для первой половой близости у любящих друг друга людей.
   Он сразу же подумал и о том, что при всём неудобстве такого положения, он, и это очень даже возможно, не сможет и удовлетворить её полностью. Ведь у него столько лет не было половой жизни. Да он просто вспыхнет как спичка и быстро прогорит. И "затормозить" себя он, скорее всего, просто не сможет. А она будет желать его ещё сильнее. И невозможность дальнейшего продолжения получения наслаждений доставит ей лишь горечь от этой невозможности. Значит, если подобное произойдёт между ними, то он должен очень постараться сдерживать себя в страсти, чтобы "не вспыхнуть спичкой".
   К тому же ещё и неизвестно, подойдут ли они друг другу по размерам половых органов. У Светланы такие широкие бёдра. Недаром зэки прозвали её "Каравеллой". А вдруг у женщин от этого зависят и размеры половых органов? Игорь этого не знал. А вдруг зависят?
   Он вспомнил, что как-то у него была с одной женщиной случайная половая связь, от которой у него остались лишь неприятные сравнения поварёшки в кастрюле с тёплым киселём. Но у той женщины бёдра были вроде бы и не слишком широкие. Да может быть, у женщин вовсе и не зависят размеры их половых органов от ширины их бёдер. Но он вообще ничего не знал об этом.
   Как-то давно, на воле, в разговоре с одним пожилым человеком, тот рассказал Игорю о том, что у одного его знакомого был половой член огромных размеров. И от этого тот лишь страдал, так как женщины "просто вырывались и выскакивали из-под него". Но однажды одна старушка пообещала, что подыщет ему пару. И нашла. И вскоре те расписались как муж и жена. И живут теперь вместе. И дети у них есть.
   А на вопрос Игоря, "а как же она нашла для него жену?", тот ответил, что "по пяткам". Мол, та старушка искала женщину, у которой пятки слишком оттопырены назад. Это, мол, и указывает на размеры половых органов у женщин. Увидев как-то такую женщину, с "оттопыренными пятками", она поговорила с ней и познакомила её с тем мужиком. И они подошли друг другу "по размерам".
   - Да у Светки просто прекрасные ноги, - подумал Игорь, - И пятки у неё совсем не оттопыриваются. А может быть тот мужик сам придумал рассказанную мне историю, чтобы показать мне свою исключительную осведомлённость в таком "деликатном женском вопросе"?
   Ладно, нечего самому себе мозги пудрить. Какие бы ни были у Светки размеры, она всё равно есть и останется для меня любимой женщиной. И для меня всегда будет наслаждением даже ощущать её тело в своих руках. А большие размеры половых органов - это исключительная редкость. -
   Когда после обеда Игорь вновь пришёл в кабинет Светланы, у неё уже всё было готово для того, чтобы вновь вместе попить какао с печеньем. Она тихо закрыла дверь на замок, и поставила его на предохранитель.
   - В санчасти нет никого, кроме нас с тобой. Я ещё раз всё проверила, - улыбнулась она Игорю.
   Это несколько расслабило его, и он вновь с удовольствием наблюдал, как любимая разливает какао в чашки. От этого в его душе как бы вновь разливалась теплом давно забытая им теплота домашних отношений.
   - Как-то сегодня очень уж жарко, - сказала Светлана, поставив кофейник на стол, и сняла белый халат, перекинув его через спинку своего стула.
   - Да, сегодня жарко, - отозвался Игорь, отпивая из чашки горячий напиток. - И солнце светит через окно прямо на тебя. -
   - Сейчас попьём какао и откроем окно, - сказала Светлана, - И покурим тогда в тишине, не включая компрессор. -
   - А вдруг кто-нибудь из санитаров подойдёт к окну и услышит наши разговоры? - сразу же возразил Игорь.
   - Никто не сможет подойти, - улыбнулась Светлана, - потому что ключи от единственной калитки, через которую можно сюда подойти, есть только лишь у одной Ангелины. У этой Конь-бабы, - уточнила она, хохотнув.
   - Такого не может быть в зоне, - усомнился Игорь.
   - А в этой больнице может, - заверила его Светлана. - Когда что-то случилось с компрессором, и вызывали электрика, то наш завхоз ходил к ней, чтобы взять у неё ключ, чтобы электрик мог посмотреть и починить компрессор. Но она даже не дала ему ключа, а сама открыла эту калитку у входа в больницу, а потом сама же и закрыла её своим ключом. -
   - А почему так? - спросил Игорь.
   - Потому что напротив окна её кабинета ей сделали столик с лавочкой, и летом она там иногда обедает, - объяснила Светлана. - А поэтому, видимо, она опасается, чтобы заключённые там ей чего-нибудь плохого не подстроили.
   Когда мы попьём какао, и я буду убирать и споласкивать чашки, ты уж открой окно, Игорь, пожалуйста. Я прошлым летом несколько раз сама открывала его, - просяще закончила она и улыбнулась ему своей очаровательной улыбкой.
   Они попили какао, и когда Игорь встал на рабочий стол и открыл окно, он внимательно всё осмотрел за окном. Трава под окнами, насколько возможно было ему видеть это через решётку окна, нигде не была даже примята. А напротив окна, в трёх метрах был сплошной побеленный известью пятиметровый деревянный забор. Забор был без щелей, потому что соединение его досок было как у вагонных досок.
   Всё это несколько успокоило Игоря. Он вновь сел на свой рабочий стул, повернувшись, достал пепельницу из вытяжного шкафа и прикурил сигарету.
   - Ну вот, видишь как хорошо, - подошла Светлана, закончив дела с уборкой посуды и прочего, и также закурила, сев на свой рабочий стул лицом к Игорю.
   Они курили молча, наслаждаясь тишиной и тёплыми дуновениями слабого ветерка, ласкающего их лица своими воздушными прикосновениями. Точно также ласкали их и взгляды их глаз, в которых отражалась и светилась их любовь.
   - Я прошлым летом, когда приходила в субботы, даже пару раз в обеденные перерывы просто здесь загорала у раскрытого окна. - проговорила Светлана, улыбнувшись своим воспоминаниям.
   После этих слов она быстро расстегнула свою блузку, сняла её и повесила на спинку стула поверх висевшего на ней белого халата. Оставшись в юбке и в белом кружевном лифчике, она вновь села на стул и с удовольствием подставила своё улыбающееся лицо и обнажённые части своего тела тёплым солнечным лучам.
   - Снимай свой халат и майку, - тихо сказала она несколько опешившему от этого Игорю, - Позагораем вместе. -
   Повторять этого было уже не нужно. Кровь уже кипела в его жилах, и он сам не заметил, как был уже обнажён по пояс.
   - Свет, дай я сяду на твой стул, а ты сядешь мне на колени, - проговорил он голосом, звучащим как бы из его груди.
   Посадив Светлану себе на колени, он одним движением руки расстегнул и снял с неё лифчик и зарылся лицом в её груди, соски которых уже были набухшими и призывно торчали вверх. Он любил её тело, любил её грудь, и его руки не могли остановиться, лаская её. Он целовал её шею, грудь, губы, а её руки нежно поглаживали его шею и затылок, как бы притягивая его к себе для поцелуев.
   Любовные ласки захватили их, и продолжались довольно длительное время. Игоря от этого уже начала пробивать страстная дрожь, а у Светланы стали вырываться из груди страстные постанывания.
   - О-о-о... Я уже не могу... - прошептал Игорь, - Меня уже начало колотить...
   - Я тоже хочу тебя... Аж не могу..., - также прошептала Светлана, - Но здесь ведь и сделать это невозможно... -
   - Можно... Но только сидя..., - откликнулся на это Игорь, с затуманенными от страсти глазами.
   - Как это? - Светлана уже смотрела ему в глаза, обнимая его лицо своими горячими ладонями.
   - Но только не на этом стуле, а там... за Самсоном... - тихо проговорил Игорь, глядя в её страстные глаза, смотревшие как бы в него, вовнутрь.
   - Но как это? - вновь прозвучал страстный вопрос.
   - Я сяду на стул, а ты - на меня..., - пояснил тот.
   - Тогда пойдём... - быстро произнесла она и встала с колен Игоря.
   Игорь быстро перешёл и сел на стул, который был рядом со столом, на котором был аппарат Самсона. Он съехал спиной чуть ниже по спинке стула, так, что сидел уже как бы полулёжа.
   - Вот так... - сказал он тихо, глядя в глаза Светланы, стоящей перед ним, а его спортивное трико было уже вздуто пирамидой.
   - Хорошо..., - откликнулся её страстный шёпот, - Только я сниму лишь трусики, а колготки снимать не буду... А то я боюсь... Не дай бог что... -
   - Как это? - прозвучало удивление.
   - Да они растянутся... Они же эластичные... Не наши... А трусики я надела поверх них... Ты же уже знаешь... -
   Да, Игорь это уже знал. Через две-три секунды она уже держала его за плечи, а её колготки, растянутые её коленями, прижимали его к спинке стула. Ступни её ног стояли на поперечинах ножек деревянного стула.
   - Чуточку неудобно, но ничего..., - её глаза уже были рядом с глазами Игоря.
   "Ей неудобно! Ну и дурак же я! - проносилось в его мозгу, - И зачем я сказал ей, что можно... Поганый язык..." -
   Но "верный член его семьи" уже начал проникать своей упрямой головой в её чертоги сладострастия. Они оказались несколько узки для него, но он напрягся и, несмотря на эту упругую тесноту, упорно шёл вперёд до самого конца всего этого грячего и нежного. Глаза Светланы выражали при этом как бы ожидание... Но вот она уже и сидит полностью... Всё... Его голова достигла глубины её сладострастных покоев.
   - А-а-ах, - раздался её страстный стон-выдох, и глаза её затуманились и прикрылись, а голова откинулась чуть назад. Спина её при этом прогнулась, а бёдра непроизвольно сделали страстное движение.
   "Как мышиный глаз..., - пронеслось в мозгу Игоря общеизвестное мужское выражение, - Значит ширина бёдер совсем нипричём", - пронеслась затем ещё одна мгновенная мысль, сметающая его былые когда-то опасения. И тут сразу же все мысли куда-то улетели, улетучились, испарились, потому, что мозги были уже в полной власти сладострастия.
   Мышцы его уже делали нужные медленные движения, и он страстно ощущал горячую внутреннюю нежность этого желанного и драгоценного тела своей любимой. Прерывистое дыхание и сладострастные постанывания обоих, без слов выражали их чувства.
   Игорь не делал быстрых движений, зная, что это лишь усиливает все страстные ощущения. Но вот глаза Игоря ухватили своим страстным взором умопомрачительное покачивание её обнажённой груди, с торчащими страстными сосками. Руки его тут же были уже на её грудях, а лицо само зарылось между ними. Их кожа была нежна как бархат... И этот нежный бархат кожи её груди вызвал в нём такой взрыв страсти, что он уже не мог себя контролировать. Этот контроль просто взял и сам отключился.
   Его тело как бы само начало делать частые движения, и где-то в глубине своего сознания он как бы с ужасом осознал, что остановиться он уже не в силах. И сделать этого он уже не сможет при всём его желании, потому что его тело ему уже не подчиняется. Оно подчиняется уже чему-то другому, тому, что было намного сильнее его, и это мощнейшее "нечто" относилось с полным безразличием ко всем его желаниям о том, что нужно хоть чуточку повременить. Это "нечто" просто не хотело останавливаться ни на мгновение.
   - О-о-о... Нет! Я не могу остановиться! - прорычал или прохрипел он, делая как автомат быстрые движения и содрогаясь и застывая при этом каждый раз при испускании новой струи семени. Он хрипло рычал, содрогаясь при этом всем телом от сладострастия, и ненавидел себя одновременно за то, что не смог сдержать своих страстных эмоций, вызванных бархатной нежностью кожи её груди.
   "И зачем я их трогал?... Не нужно было даже и смотреть на них! Урод! - мысленно проклинал он себя, - Нужно было смотреть лишь ей в лицо! Кретин! Не надо было даже и думать о них, и вообще, об её красоте! Надо было думать о чём-либо другом... О чём-то постороннем, болван!
   Но я же при этом не могу и думать не о ней! Я же просто не могу не замечать её красоты! А её прелести просто сами притягивают меня! Они же умопомрачительны, и сами встают перед глазами!" -
   Всё это проносилось в его мозгу. И в этот момент он явственно осознал, что только что он сам лишь раздразнил страсти у своей любимой, и ей уже не удастся получить от него всю глубину наслаждений.
   - О-о-о! Ну и скотина же я! - Он закрыл глаза и, стиснув зубы, покачал лицом из стороны в сторону, как от мучительной боли, - Свет, прости меня! - Он посмотрел ей в глаза взглядом полным муки и отчаяния, - Я не смог себя сдержать... Я не мог думать не о тебе... Ох и скотина же я! - И он опустил голову и вновь покачал лицом в разные стороны. При этом лицо его выражало мучительную для него тяжесть переживаний и ненависть к самому себе.
   - Что ты... Что ты! - Услышал он голос Светланы и почувствовал, как её горячие ладони на его щеках поднимают его лицо.
   Он увидел её широко раскрытые глаза, которые смотрят на него как бы с испугом за него.
   "Ну вот, - пронеслось в его мозгу, - Я ещё и напугал её... Какой же я урод!"
   - Всё, всё, успокойся, - вновь услышал он и почувствовал при этом нежное и быстрое поглаживание её ладони по своей щеке сверху вниз, - Я сейчас... Быстро... -
   Он скорее всего понял, а не почувствовал, что она уже стоит на полу, и увидел, что она уже подтягивает свои колготки, повернувшись к нему чуть боком. Он также увидел свои обнаженные ноги и своего "упрямого члена семьи", который лежал как бы "поникнув гордой головой". Он наклонился и, чуть привстав, натянул на себя сразу спортивное трико одновременно с трусами, которые были до этого спущены к его щиколоткам.
   Чувство своей вины за произошедшее, и ненависть к себе за это, нестерпимо терзали его.
   - Свет, ты прости меня, - он вновь посмотрел в лицо Светланы и отвернул своё после этого чуть в сторону, опустив глаза, - Я не хотел этого... Так получилось... - И он вновь покачал лицом из стороны в сторону.
   - Ну что ты... Что ты... Хватит об этом, - Светлана села боком ему на колени и повернула своими ладонями его лицо к себе. Игорь вновь взглянул в её глаза и, опустив взор, вновь увидел перед собой её прекрасную грудь. Светлана же в этот момент встала с его колен и, взяв его за руку, потянула за собой к рабочему столу, - Пойдём, покурим, - и ты успокоишься.
   Не переживай так. Я же понимаю, что у тебя столько лет не было никого. Но всё ещё образуется. И всё у нас будет хорошо. Не переживай. -
   Игорь сел на свой стул и потянулся к своей пачке сигарет, лежавшей на столе возле пепельницы. Он достао сигарету и прикурил. Светлана за это время быстро надела свой лифчик и накинула свою лёгкую кофточку.
   - Ой, я сейчас протеку, - услышал он её голос, - Я сейчас... Быстро... Ты только не поворачивайся. Я только надену трусики и чего-нибудь подложу, а то по ногам потечёт. -
   И она поспешила к вешалке, где висела её сумочка.
   "Ну вот на что ты только и способен, - подумал про себя Игорь, - Накопил добра, урод. От тебя лишь одни неприятности".
   Он нервно курил и проклинал себя. Вскоре послышался шум воды из-под крана. Это Светлана споласкивала руки. Затем она пришла и присела на свой стул лицом к Игорю. Он уже также надел свою белую тенниску, когда Светлана споласкивала руки.
   - Ну, вот и всё, - сказала она, - Сейчас я тоже покурю с тобой. -
   - Свет, ты прости меня, - вновь заговорил Игорь, глядя ей в глаза, - Я не хотел так... Не посчитай меня думающим лишь о себе... Так получилось... -
   - Игорь, да не убивайся ты так, - она встала со стула и присела возле него на корточки, положив свои ладони ему на колени, - Я же не глупая... Я всё понимаю. -
   - Всё-всё... Я больше не буду, - проговорил он, поднимая её и вставая сам, - Иди сядь и покури спокойно... А я ещё одну сейчас закурю и покурю с тобой. -
   Он как всегда прикурил со Светланой от одной спички. Они курили некоторое время молча, выпуская дым в раскрытое окно.
   - Игорь, - через какое-то время сказала Светлана, - Мне сегодня нужно будет уйти чуть раньше, потому, что в субботу садик работает на час меньше. Ты на меня не обидишься за это? -
   - Да ты что? Разве я смогу? - откликнулся он, а в мыслях поблагодарил Светлану. Он интуитивно понял, что она, таким образом, помогает ему избавиться от своих переживаний перед ней за случившееся сегодня.
   Вскоре Игорь закрыл окно. Светлана стояла уже у двери и поправляла кончиками пальцев свою причёску перед зеркалом. Он подошёл к ней.
   - Ну вот, я и готова, - улыбнулась она ему и, положив руки ему на плечи, нежно чмокнула его в губы, - Ну что, пойдём?
   Он кивнул, и она открыла дверь.
   Возле выхода из больнички она как всегда попросила его поцеловать её. Игорь поцеловал любимую.
   - Ну, до свидания, - улыбнулась она, и пошевелила пальцами, чуть подняв руку.
   - Счастливо, - ответил Игорь, и, раскрыв дверь, как всегда сказал ей вслед громко, - До свидания, Светлана Ивановна. -
   В палате Игорь лёг на свою постель и до самой ночи ругал и материл себя за случившееся. Чтобы никто не обратил на него особого внимания, он положил рядом с собой раскрытый самоучитель английского языка. Изредка он выходил покурить, но и в курилке он делал лишь то же самое, - ругал себя. И весь следующий день не принёс ему покоя от того же, хотя лицо его вовсе не выдавало никаких переживаний. Оно было у него уже внешней маской, а переживания терзали его душу внутри.
   Но всё это время Игорь не только лишь ругал себя, переживая случившееся. Его аналитическое мышление просто не могло не участвовать в осмыслении произошедшего. После того, как его взрывной характер вызывал бурный поток ругани на себя, включалось аналитическое мышлкние, которое задавало ему разные вопросы, и он уже не мог не находить на них ответы.
   В конце концов, он убедился в том, что из-за длительного перерыва в половой жизни, в его организме произошли своеобразные изменения. А искренние чувства любви показали, что его страстные эмоции за это время так обострились, что стали острее бритвы. И затупить их быстро ему просто невозможно. Они - самозатачивающиеся, и растут очень быстро, порой мгновенно. И в такие моменты мгновенного роста, они без малейшего напряжения перерезают нити самоконтроля его сознания.
   Противопоставить им что-либо в это время уже невозможно. И Игорь убедился в этом сам, на своём горьком опыте в эту субботу. Следовательно, и доводить свои страсти до кипения ему уже совершенно непозволительно, потому что это будет лишь его эгоистическим желанием. А страдать от этого достанется его любимой.
   Но допустить подобное ещё раз Игорь уже не мог. И он твёрдо решил, что пока он находится в рабских условиях зоны, он никогда больше не допустит того, что переступит этот рубеж в своей страсти к Светлане. И он сам сделал этот переход для себя запретным.
   ОДИН ИЗ УЖАСОВ СОЦИАЛЬНОГО НЕВЕЖЕСТВА
   В понедельник, как и всегда при входе в кабинет, Игорь сказал громкое "Здравствуйте, Светлана Ивановна", а потом уже, в их "укромном уголке", возле раковины умывальника, он и обнял её, и поцеловал. Светлана при этом как-то прижалась к нему уже всем своим телом, как, естественно, не задумываясь об этом, поступают лишь очень близкие люди. И руки её обнимали его за шею уже как-то особенно. Её объятие как бы само за себя говорило "он мой".
   Игорь серьёзно посмотрел ей в глаза и спросил:
   - Ты простила меня за то, что я не смог сдержать себя? -
   - Ну, хватит уже вспоминать об этом, - тихо попросила она, и нежно провела ладонью по его щеке, - Я ведь не маленькая девочка и всё прекрасно понимаю. -
   - Это получилось как-то машинально... Не думай, что я поступал так, думая лишь о себе. -
   - Ну вот. Опять всё сначала, - укоризненно произнесла она, - Да хватит уже об этом. Дай мне слово, что больше не будешь этого вспоминать и говорить мне об этом. -
   - Хорошо. Больше не буду, - сказал Игорь.
   Работы в этот день у них было мало. Посетителей было тоже немного. Светлана лишь один раз выходила с кем-то из них в зубоврачебный кабинет, и то ненадолго. А из "рыжья" Игорю нужно было обработать лишь две коронки и один зуб. В общем, они много разговаривали, затрагивая самые разные темы.
   - Вчера по телевизору была передача про космос, про ракеты, про космонавтов, - сообщила Светлана, - Очень интересная. -
   - Серьёзно? Женщин тоже это интересует? - удивлённо спросил Игорь.
   - А как же? Говорят, что наши дети в будущем будут летать на экскурсии куда-нибудь там... Ну... - и она неопределённо пошевелила кистью чуть поднятой руки, как бы показывая этим неопределённым жестом, куда будут летать эти экскурсии.
   - Конечно, - заметил Игорь, - женщин всегда волнуют темы об их детях. Всё правильно. Наши дети будут шагать дальше нас. -
   - Но я бы не хотела, чтобы мои дети туда шагали. Там ведь очень опасно. -
   - Опасностей не меньше и на Земле. Мы и здесь ещё мало чего знаем. А подводный мир вообще мало изучен. Особенно глубоководный. Но и там рождается жизнь. Не знаю только, в муках или без них. -
   - А я вот рожала, особо не мучаясь. А есть женщины, которые переносят такое, что и рожать им другой раз уже не хочется, - заметила Светлана.
   - Хочется или не хочется, а рожают. Без этого и жизнь бы прекратилась. А о родовых муках знают все женщины. И идут на них добровольно. -
   - Да ребёнок ещё в животе у тебя такой любимый. Так хочется его увидеть, приласкать. -
   - У женщин любовь к своим детям дана от природы. От этого вам уж никуда не деться. А я вот вдруг вспомнил один ужасный случай, который вообще поражает своей трагедией. -
   - Ой, расскажи, пожалуйста, - попросила Светлана, но в этот момент в коридоре раздался голос санитара, извещающий о том, что санчасть закрывается на обед.
   - Расскажу. Но после обеда. -
   Обедая, Игорь с благодарностью думал о Светлане. О том, как она быстро и умело разрешила терзавший его вопрос.
   - Светка у меня просто умница. Не то, что я, дурак безмозглый. Да к тому же ещё и зэк паскудный. А она всё расставила по полочкам и отсекла всё ненужное. Молодчинка. Тот, кто любит, тот всегда поймёт. Не зря гласит народная мудрость. -
   После обеда, целуя и лаская свою любимую в их "укромном уголке", Игорь сказал, глядя ей в глаза:
   - Свет, если б ты знала, как я люблю тебя! -
   - А я уже знаю, - и она прикрыла веки и чуть откинула голову для очередного поцелуя.
   Когда они сидели уже за рабочим столом, и санчасть скоро должна была наполниться шумом пришедших зэков, Светлана, улыбаясь своей обворожительной улыбкой, сказала Игорю:
   - Ну а теперь, расскажи мне эту ужасную историю, о которой ты упоминул перед обедом. Я всё это время, пока обедала, думала об этом. Ты как всегда разжёг во мне интерес. -
   - Да. Сейчас расскажу. Эта история когда-то так поразила меня. А весь трагизм в том, что продиктован он был как бы материнской любовью. Но всё это было вызвано лишь невежеством. Невежество в жизни вообще, как я понял, страшно. А здесь невежество управляло матерью. Скорее всего - мамашей - потому что только так и можно её назвать. Хотя это ещё слишком мягко сказано. Но я не знаю других слов, которые бы подходили для таких любящих мам в кавычках.
   Рядом с нашим домом, в соседней пятиэтажке, жили две сестрёнки. Старшая была чуть младше меня, а её младшая сестрёнка была младше её года на три-четыре. Мы, молодёжь иногда собирались по вечерам где-нибудь во дворе... Поговорить, побеситься, повеселиться, анекдоты порассказывать и так далее. Ну, как все молодые в таком возрасте. Старшая тоже иногда бывала, но не часто. Поэтому я вообще мало знал об этих сёстрёнках.
   Потом как-то все мы выросли. Кто женился, кто из девчонок вышел замуж. То есть все мы стали уже несколько взрослыми. А молодёжь подрастала из бывших малышей. Младшая сестрёнка, у той старшей, росла такой красавицей. У неё всё было красивым. И лицо, и фигурка. Я всегда со стороны любовался, когда видел её.
   И вот как-то я начал замечать, что у неё появилась подруга, которая стала всё чаще и чаще приходить к ней. Они часто сидели на лавочке возле подъезда, где жила эта наша красавица, и всегда о чём-нибудь разговаривали, смеялись. А подруга эта у неё была точно такой же красавицей, только блондинкой. На них трудно было не смотреть, а оторвать взгляд было, наверное, ещё труднее. И было невозможно понять, кто из них красивее. Я порой любовался ими из окна, и всегда сожалел, почему они не были такими тогда, когда я был в таком же возрасте.
   Думаю, что не я один любовался ими. Не заметить их было невозможно. У нашей красавицы волосы были тёмно-каштановые, а глаза голубые. Они как бы притягивали взор человека этим контрастом. А у её подруги волосы были светло-русые, чуть не белые, волнистые, а глаза большие и тёмно-карие с длиннющими ресницами. Эти ресницы были видны даже издалека.
   И вот я стал замечать, что светлая красавица стала как-то реже появляться у нас. Было видно иногда лишь нашу красавицу. И то в одиночестве. Я особо не обращал на всё это внимания, но это замечалось как-то само собой. Потом я как-то случайно узнал, что белокурая красавица просто забеременела, поэтому её и не видно у своей подруги. Я тогда ещё подумал, что как быстро все растут. Что через годик можно будет вновь увидеть обеих подруг красавиц, только одна из них будет уже с детской коляской.
   Но этого я так и не увидел. Не видел уже и нашей голубоглазой. Но вскоре случайно узнал, что наша голубоглазая вышла замуж и живёт теперь с мужем в другом месте. А потом всё это вообще как-то забылось. Однако через год я случайно узнал, что история, которая произошла с белокурой красавицей, просто страшна. И это тогда довольно сильно перевернуло мне душу.
   Свет, давай покурим, а то у меня что-то действительно заныла душа от этих воспоминаний. -
   - Ну вот, как всегда, на самом интересном месте, - заметила Светлана.
   - Я думаю, когда я расскажу всё, то тебе тоже захочется курить, как и мне сейчас, - ответил на это Игорь.
   - Ну, не сердись, - улыбнулась она Игорю своей очаровательной улыбкой, - Включай компрессор. -
   Они курили молча. Игорь с любовью смотрел на Светлану и думал, что как хорошо, что в её судьбе не было столь серьёзных испытаний, о которых он ей вскоре поведает. А ей было приятно, что он так смотрит на неё, и она не хотела нарушать эту идиллию.
   - Та белокурая красавица была единственной у своих родителей, - продолжил свой рассказ Игорь, когда они вновь уселись за рабочий стол, - и родители в ней души не чаяли. Но нашёлся обольститель, который соблазнил девчонку. По-видимому, это был какой-то мерзавец, потому, что рожала она незамужней девчонкой.
   Все их знакомые тогда говорили о том, что ей ещё даже как-то и повезло из-за того, что ребёнок родился мёртвым. Однако потом стало известно, что рожала она дома потому, что мать её специально не вызывала скорую помощь. А когда её дочь родила, то она утопила новорождённого ребёнка в ведре с водой. А её дочь или увидела всё это или узнала об этом позже. -
   - Ой, какой ужас... - прошептала Светлана, приложив ладонь руки к своей груди, а пальцы другой, поднеся к своим губам, - Какой ужас... -
   - Мамаша, якобы, таким образом хотела сделать счастливым будущее своей дочери, - продолжал Игорь, - Но вышло совершенно иначе.
   Её дочь не смогла пережить всего этого, и через год сошла с ума. -
   - О, ужас... - вновь прошептала Светлана.
   - Отец красавицы после этого вскоре повесился, а что было с её мамашей, я просто не знаю. И вообще больше мне ничего неизвестно, потому, что мне не хотелось и узнавать об этом больше ничего. Мне хватило и этого, - закончил Игорь.
   - Ой, какой ужас, - вновь проговорила Светлана, - У меня аж в груди всё спёрло, - и она опять приложила руку к своей груди, - Ты прав, мне даже от этого курить захотелось. У меня аж душу защемило, - добавила она.
   Они опять закурили, стоя у вытяжного шкафа. За окном тарахтел компрессор.
   - Да как же она думала? Что было у неё в голове? - проговорила Светлана через некоторое время, - Разве так думают о счастье любимой дочери? -
   - Я тоже раньше много думал об этом, - отозвался Игорь, - Но основную причину я понял лишь здесь, в зоне. -
   - И что это за причина? - спросила Светлана.
   - Я тоже убеждён, что основная причина была у неё в голове. Это её социальное невежество. Мне сейчас трудно всё это объяснить, но социальное невежество сидит у людей в головах. У каждого своё. В зависимости от того, кто и сколько заглотил социальной лжи. И это невежество творит своё зло в мире руками этих людей. -
   - Но ведь ты рассказал о личной трагедии, а не о социальной, - возразила Светлана.
   - Да, это трагдия личностная, - согласился Игорь, - Но человек существо общественное. Поэтому и личностное и общественное является социальным. И личностное невежество является частичкой социального невежества. -
   ГЛАЗА И УШИ
   Весь вечер этого дня Игорь читал довольно большую по формату и толстую книгу "Зубопротезирование", которую принесла для него Светлана. Ему всегда было интересно познавать всё то, чего он не знал. А после отбоя, когда зэк-санитар выключил у них в палате свет, мысли Игоря сами вернулись к его любимой Светке. Он уже не мог не думать о ней.
   И вдруг он понял, что вскоре, когда его выпишут из больнички, он уже не сможет так часто видеть её. Сколько же ему осталось здесь лежать? Он уже не помнил, какого числа его сюда положили, но, скорее всего через пару недель его уже должны будут выписать. А может быть и через полторы. Тубиков в местной больничке держат именно два месяца.
   На следующий день он сказал об этом Светлане. Она восприняла это сообщение с большим огорчением. Но потом, узнав о том, что Игорь после того, как его выпишут, не будет никуда ездить на работу, а будет просто находиться в зоне, как больной, сказала ему с улыбкой:
   - Так ведь в моём заявлении и не было указано, что ты лежишь у нас в больнице. Я там просто написала "больного Григорьева", а ты таким остаёшься и после того, как тебя отсюда выпишут. Так что ты и так можешь приходить сюда и помогать мне. Ведь заявление подписано, а сроков там не указано. -
   - Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были какие-нибудь неприятности, - проговорил Игорь.
   - А я зайду к начальнику колонии и скажу ему, что без такого помощника как ты я просто не смогу нормально работать. И скажу, что работы с каждым днём всё прибавляется, и без помощника я пропаду, - улыбалась Светлана своей очаровательной улыбкой, - Я думаю, что он будет согласен, чтобы ты приходил сюда мне помогать. Да и заявление на это уже давно подписано Баранчиным. -
   Этот день у них прошёл, как и обычно, - была и работа, и разговоры, и поцелуи с объятиями украдкой. А на следующий день Светлана сообщила ему с улыбкой о том, что была у начальника колонии, и тот так же как и она отнёсся к вопросу о помощнике. Он сказал, что пока Игорь болен, то он всё равно ходит в санчасть на лечение, так пусть и помогает, раз заявление об этом подписано Баранчиным.
   - Он опять был со мной таким галантным. Встал, предложил мне стул, сам сел напротив на простой стул, и до двери опять проводил, - говорила она, улыбаясь Игорю.
   "Ну вот, значит и после больнички можно будет ещё какое-то время встречаться, - подумал Игорь, - Но как долго всё это продлится? Тем более что это - зона. А в зоне мало чего бывает постоянным, кроме плохого".
   В этот же день Светлана сообщила Игорю о том, что она переговорила с Валентиной Георгиевной, и Баба-конь прописала ей делать кардиограмму сердца. И Светлана теперь постарается узнать, не затевает ли чего-либо Колода против Игоря. В этот же день она сходила в кардиологию, и тот снимал у неё кардиограмму.
   Вечером, когда после рабочего дня Игорь со Светланой целовались в своём "укромном уголке", она сказала, что в эту субботу она опять придёт, якобы из-за большого объёма работы, и они опять смогут целый день побыть вдвоём. Игорь был очень рад этому, но он знал также и то, что уже не переступит черту, как прошлый раз.
   Следующий день был также обычным, но один момент вызвал у Игоря какое-то недоумение непонятным поступком Светланы.
   Одно время она куда-то вышла, и её не было около получаса. Игорь включил компрессор и стал курить возле вытяжного шкафа. И тут входит улыбающаяся Светлана, а на её раскрытой ладони, которая выставлена чуть впереди, висят, как на показ, тонкие женские колготки.
   - Ты что это? - спросил удивлённо Игорь, увидев, что и на ногах её также надеты колготки, - Чего ты их так несёшь? Кругом же зэки. У них и крышу может снести от такой демонстрации. -
   - Да это я их Антонине одалживала, - улыбалась Светлана, - А сегодня она их принесла. А что я их в кармане халата понесу? Он же от этого весь оттопырится, и их всё равно будет видно. Ничего с ними не сделалось оттого, что увидели. -
   "Хорошо, конечно, что не сделалось, - подумал Игорь, - Это же не лифчик. И не так ярко в глаза бросается. Хотя голодным зэкам любые женские причиндалы бросаются в глаза. И перед зэками не стоит так выпендриваться. Зачем вытворять такие глупости?" - Но вслух он ничего не сказал, а Светлана тем временем положила колготки в свою сумочку.
   Антонина ушла, по-видимому, как и всегда, до закрытия санчасти. Игорь, как и всегда, обнял и поцеловал свою Светку перед входной дверью, открыв которую, он, как всегда, сказал громкое "До свидания, Светлана Ивановна".
   Оставшиеся до субботы дни проходили также, не выделяясь из других. Также были зубы и коронки из нержавейки, также были зубы и коронки из "рыжья", также были и разговоры на разные темы, также были и поцелуи и объятия украдкой.
   Эта суббота началась, как и предыдущая. Игорь со Светланой до обеда сделали всё "рыжьё, которое нужно было сделать, а потом открыли окно, пили какао и курили. После обеда Игорь держал у себя на коленях обнажённую им по пояс Светлану, и ласкал руками и поцелуями её умопомрачительную для него грудь. Солнце светило прямо на них, а лёгкий ветерок усмирял через распахнутое окно солнечную жару.
   Вдруг Светлана вздрогнула:
   - Ой! Кто-то смотрит... -
   - Где? - поднял голову Игорь и посмотрел ей в глаза.
   - Вон там, - указала она взглядом широко раскрытых глаз.
   Игорь повернул туда голову и увидел, что в побелённом заборе, метрах в трёх правее от их окна в доске забора имеется небольшое отверстие от выпавшего из доски сучка, в котором виднелся чей-то глаз. Как только Игорь заметил его, глаз исчез.
   - Всё, - сказал он очень серьёзно, - Вставай, оденься, а я закрою окно. -
   - А может задёрнуть тюль, - сказала Светлана, одевая кружевной лифчик телесного цвета, - Днём через тюль ничего не видно с улицы. -
   - Точно, - отозвался Игорь. Он встал на рабочий стол и передвинул тюль в ту сторону окна так, что сквозь её складки вообще нельзя было что-либо рассмотреть.
   - Кто это мог быть? - прозвучал вопрос Светланы, которая уже застёгивала на себе кофточку.
   - Сейчас подумаем, - откликнулся на это Игорь, - В этом месте там, на промке, должен быть самый конец открытого склада под навесом. Склад этот длиннющий и разделён лишь редкими перегородками. Этот забор является как бы его задней стеной. А левее нашего окна, там начинается хоздвор промзоны.
   Ходить просто так по промке зэкам запрещено. Ходить по территории могут лишь вольные мастера и бугры. Но они ходят куда-нибудь лишь по делам. Они и не ходят в этот открытый склад. Чего им там делать? Там им и делать нечего. Они и так знают, что и где там лежит. -
   Игорь задумался. Светлана молча смотрела на него.
   - Да, скорей всего так, - проговорил он вскоре, - На хоздворе промки есть два-три уборщика территории. Обычно они из пидоров. Они убирают территорию от мусора и подметают все дороги на промке. А напротив этого открытого склада проходит бетонная дорога на хоздвор. Они обязаны её подметать. Скорее всего, это был кто-то из этих пидоров, - заключил он.
   - И что теперь? - спросила Светлана.
   - Теперь всё зависит от того, работает ли он на кого-нибудь из кумовьёв. Но пидоры своих кумовок сами неплохо отучают кумовать. По крайней мере, в этой зоне, насколько я знаю. Не зря у зэков есть поговорка, "слова ментов и пидоров недействительны". Да и зачем кумовьям слушать тех, кто отделён своим "стойлом" от всех других зэков.
   Но зона есть зона. И нам нужно быть уже вдвойне осторожными. Я и так всегда боюсь за тебя, а теперь ещё больше. Хотя этот пидор, может быть, подглядывает за тобой ещё с прошлого года. Ты ведь говорила, что в том году уже загорала у окна. -
   - Да. И даже лифчик порой снимала, - призналась Светлана, - А кого мне было стесняться? Дверь закрыта на предохранитель. На окне решётка, а за окном забор. -
   - Хы, - хмыкнул Игорь, - забор. Как говорится, - "в зоне везде могут быть глаза и уши". Ладно, маленькая моя, успокойся, - обнял он Светлану, - Самое главное, что мы это уже знаем, и нас уже не застанешь врасплох. Как говорят в зоне, "никогда не признавай себя виновным ни перед каким судьёй". А чьи-то слова, могут быть и пустым звуком для тех, кто их услышит. К словам нужны доказательства. А их нет. И не будет. -
   Следующая неделя проходила без каких-либо происшествий, хотя Игорь со Светланой и были готовы к ним. Они частенько переговаривались об этом во время работы и были ещё более осторожны в работе с "рыжьём". Светлана узнала у Валентины Георгиевны, что в четверг будет последний день пребывания Игоря в стационаре больнички. Игорь понял, что в четверг после ужина он должен будет собрать свои пожитки и идти в свой пятый отряд.
   - Свет, - говорил он Светлане, - я тогда в пятницу, наверное, не приду. Надо будет хоть как-то обустроиться после этих двух месяцев. -
   - Конечно, конечно, - улыбнулась она на это, - обустраивайся спокойно. У тебя же будет целых три дня, - пятница, суббота и воскресенье. А в понедельник уже и придёшь. А Валентина Григорьевна тебе опять здесь будет давать твои таблетки. Я с ней уже договорилась. Она такая прекрасная женщина. Самая лучшая у нас в больнице.
   Только на обед теперь тебе нужно будет выходить со всеми, и уходить с закрытием санчасти. Опять эти санитары будут мне дверь открывать перед уходом. Не люблю я их подхалимские физиономии. -
   - А ты не смотри на них, - посоветовал Игорь, - Относись к таким вещам несколько философски. Я частенько так поступаю. Иначе жить будет слишком уж противно. -
   В отряд Игорь пришёл, когда до отбоя оставалось ещё около часа. Зайдя в каптёрку, он увидел в ней довольно много народа. Был и завхоз и бугры, и даже завхоз и два-три бугра с соседнего барака, также с ЖБК. Все чифирили. На столе стояли три двухлитровых эмалированных кружки, одна из которых была уже пуста, одна была ещё накрыта фольгой для запаривания чая, а третья парила бывшим в ней ещё чаем.
   - Здравствуйте, - поздоровался Игорь.
   - О! Игорь, привет! - послышались голоса в ответ.
   Завхоз пятого, Саня Глазырин, сказал:
   - Проходи, Игорь, чифирни. Старый, достань для него ещё стакан. -
   Отрядный шнырь тут же поставил пустой стакан на стол и взялся за початую кружку, чтобы налить Игорю чаю.
   - А что за праздник? - поинтересовался Игорь, подходя к столу.
   - Да вон, Саня уже последнюю комиссию прошёл на посёлок. Суд только остался, - послышались голоса.
   - Ну, счастливо, Александр! - поднял Игорь свой стакан, который уже подал ему дедок, - Как говорится, дай бог! -
   Он отпил несколько глотков и поставил горячий стакан на стол. В каптёрке вновь зазвучал тихий гомон голосов.
   - Твоё место уже освободили, - сказал завхоз, - Можешь потом устраиваться. Там и тумбочка твоя стоит. -
   - Спасибо, Саня, - поблагодарил Игорь.
   - И тебе спасибо, за свиданку, - отозвался тот, - Мне Михалыч говорил. -
   - А что, Хрыч, - прозвучал голос бугра нижнего полигона, - Вот ты уже, наверно, года три как отрядный шнырь. Вот скажи, кто был за это время лучшим завхозом в отряде? -
   Шнырь как-то машинально сразу взглянул на Саню Глазырина.
   - Да ты не бойся, - продолжал бугор, - Здесь же все свои. А Саня и суд скоро пройдёт. Это уж точно. Считай, что он уже на посёлке. Скажи, кто был по-твоему лучшим за это время? -
   Вся компания сначала как бы чуть притихла, а потом раздались многие голоса, также желающие услышать его мнение. А когда и Саня Глазырин вставил своё "да не бойся ты", Хрыч, как бы вспоминая, заговорил:
   - Конечно же, Александр - самый строгий из всех завхозов. Но справедливый. Просто так никогда и грубого слова не скажет. -
   - Да это мы и так все знаем, - послышались голоса, - Ты на вопрос отвечай. Кто был лучше-то? -
   Но Хрыча такими наскоками было не сбить с толку, и он продолжал обстоятельно:
   - Сашка, - тот был так себе. Вроде бы, как и не к месту. -
   - Это ты его за то, что он погоняло тебе такое подкинул? - спросил кто-то.
   - Погоняло это было не от него, а от его щегла, от Олега, - уточнил Хрыч, - А вот самым паскудным завхозом был татарин. У него вся рожа была в пуху. Он уже всего и всех боялся.
   Притащил сюда свою кровать, и здесь спал. А меня заставлял спать вон там, - и Хрыч указал пальцем на антресоль над дверью, на которой так же, как и на прочих полках хранились сидоры зэков. Антресоль была занавешана какой-то старой самодельной занавеской, сиреневой в мелкий цветочек, натянутой на тонкой верёвочке.
   - Он приказывал задёргивать эту занавесочку, чтобы меня там не было видно. А там за занавеской и дышать-то нечем - говорил Хрыч, глядя на антресоль снизу вверх. И этот взгляд дедка говорил о многом.
   - Ха-ха-ха! - раздался дружный хохот.
   - Ты, говорит, - продолжал Хрыч, - если только дверь выломают, - спрыгивай оттуда и беги в соседний отряд звонить по телефону, а то у нашего могут и шнур оборвать.
   А я и забираться-то туда мог кое-как, вон, по полкам. Я ж не молодой. А спускался вообще с трудом. Пару раз даже ё...ся на пол. Правда, не с самого верху.
   А тут - прыгай. Ага, с такой высоты. Я что, дурак? Да я бы там и сидел. -
   - Ха-ха-ха! - вновь прозвучал взрыв хохота.
   - А вот самым лучшим был Игорь, - подводил итоги Хрыч, - У него и отряд всегда первое место занимал, хотя он никогда и не бегал, и ни на кого не кричал.
   А так, - скажет мне заварить чаю, - я заварю. А он посадит меня здесь, напротив себя, и говорит мне, что могу пить чай и хоть спать, но сидя. Можешь, говорит, и не слушать, только сиди.
   А сам сядет напротив и читает свой английский вслух, - чурюм-джюрюм, чурюм-джюрюм. А я напьюсь чаю и сплю, - улыбался шнырь своим приятным воспоминаниям.
   Раздались смешки, и опять стал слышен гомон голосов.
   - А чё ты ему английский-то читал? - спросил кто-то Игоря, - Он же всё равно в нём ни бум-бум, ничё не понимает. -
   - А чтобы не подумали, что я тут сам с собой веду беседы, - пояснил Игорь, - Стены-то тонкие, один лист ДСП, - кивнул он на стену.
   - А-а-а, - раздалось понимающее.
   Вскоре Игорь уже застилал свою постель во втором проходняке у окна. А вечером, засыпая, он почувствовал, что как бы какой-то груз спал с его души. В отряде он был уже избавлен от глаз и ушей работников больнички.
   - Хорошо, что хоть на время избавлюсь от этой осторожности, а то она уже чуть не съела меня с потрохами. Жил там как в стане врага, с натянутыми нервами, - подумал он и уснул крепким сном.
   УЧЕНЬЕ - СВЕТ
   На следующий день Игорь быстро обустроился на своём месте в бараке и решил после завтрака зайти к Юрке в отдел труда. Пропуск для хождения в зоне в одиночку у него был. Ранее он их наделал достаточно для своего отряда, и их пока не изменили. Идя в столовую, Игорь с удивлением увидел, что длинная часть г-образного барака, в которой, как говорил Юрка, хранился какой-то ментовский архив, была снесена полностью. Оставалась нетронутой лишь маленькая половина барака, в которой был отдел труда. В месте прежнего соединения, с торца кровли оставшейся части барака, из-под шифера, высовывались и торчали неровным оскалом чердачные доски перекрытия.
   - О-о-о! Вот кого я не ожидал сегодня увидеть, - восторженно заговорил Юрий, когда Игорь вошёл в отдел труда, предварительно постучав в дверь.
   - А мне как-то по шагам послышалось, что это он, - заметил Геннадий. - Да и стук в дверь был такой же, как он и раньше всегда стучал.
   - Тогда и чифирнём сейчас втроём за встречу, - сказал улыбающийся Юрий, пожимая руку Игоря. - Садись за стол, - и он указал на стул, за которым прежде сидел Марик.
   - Я тоже рад вас увидеть, - сказал Игорь, пожимая руку Геннадию. - Вот только угостить мне вас нечем. Голяк. Вчера только из больнички выписали.
   - Ничё, мы и это переживём, - пошутил в ответ Юрий.
   - И не такое переживали, - добавил Геннадий, хохотнув.
   За чаем Игорь узнал, что с работой у них всё в норме, справляются вдвоём даже лучше, чем когда был Марик, потому что за ним надо было всё всегда проверять и исправлять. Узнал и то, что Саня Шашников ушёл на посёлок.
   - А зачем это у вас полбарака снесли?- спросил Игорь.
   - Да строить там чего-то надумали, - ответил Юрий, - И эту часть потом снесут. -
   - А Яша или Мансур к вам больше не заходят?- поинтересовался Игорь.
   - Мансура угнали куда-то на другую зону. Он же за КГБ числится, - ответил Юрий, - А Яшу говорят, готовят для актировки. Наверное, его братец в этом ему помогает. Яша сейчас уже не выезжает на свинюшник, только и сидит в отряде в бараке. Косит на больного. Неплохо получается. -
   Актировка - это освобождение заключённого из мест лишения свободы, в связи с тем, что по медицинским документам утверждается, что этот заключённый должен вскоре умереть от уже неизлечимой болезни. Но по актированию из этой зоны ещё никогда и никто из зэков "на волю" не уходил.
   - Ну, раз уже его братец за это взялся, то уйдёт Яша. Молодец, хорошее дело замутил, - заметил на это Игорь.
   - Я вот тоже уже все три комиссии прошёл на посёлок, - заметил Юрий, - лишь суд пройти осталось. -
   - Желаю тебе удачи и успеха, - отреагировал на это Игорь.
   - Ну, а ты? Говорил со своим отрядником насчёт химии? - поинтересовался Юрий.
   - Говорил, - ответил Игорь, - ещё до больнички. Обещал подготовить на меня документы. Сейчас вот ещё раз поинтересуюсь у него, как увижу. -
   - Я же тебе рассказывал, как я заранее готовился к этому, - заметил на это Юрий, - Вот и ты заранее постарайся всё обдумать и предпринять всё что нужно. -
   - Постараюсь, - сказал Игорь, - Я ведь многому учусь у тебя. Как говорится, ученье - свет.-
   - Ага, а неученье - чуть свет - и на работу, - хохотнул Геннадий, и все весело рассмеялись.
   - Я у тебя тоже многому чему научился, - сказал Юрий, - Гравюры вон уже могу строгать, - а потом заговорил намного тише, даже чуть наклонился над столом поближе к Игорю, - Тут есть ещё одна интересная информация. У нас в зоне появился новый начальник спецчасти. Часто сидит здесь в штабе, на втором этаже. А прежний в зону даже никогда и не заходил. Говорят, что за триста рублей он запросто делает заплатившему зэку уход "на химию".
   Но это ещё не слишком хорошо проверенная мной информация. И я не знаю, самому ему дают, или через кого-то ещё. Ты поинтересуйся сам об этом по своим каналам. Но говорят, что два зэка уже ушли на химию таким образом. -
   - Это интересно, - также пониженным голосом отозвался Игорь, - Обязательно поинтересуюсь. -
   В этот же день в отряд ненадолго заходил Михалыч, и Игорь спросил его насчёт ухода "на химию". Оказалось, что Михалыч давно уже подготовил на него документы и только ждал выхода Игоря из больнички, чтобы подать документы на первую комиссию.
   - Только смотри, - сказал Михалыч, - Я узнал, что с тубиком зэков "на химию" не пускают. Не положено. Я в документах об этом нигде не указывал, и постараюсь, чтобы их в твоих делах вообще не было. Но и ты не афишируй много о том, что ты освобождённый от работы как тубик. Чтобы об этом не знало зоновское начальство. А я постараюсь сделать всё, чтобы ты ушёл. -
   Все эти три "комиссии" были обычной совковой филькиной грамотой. Можно было бы и без этих комиссий подать документы зэка сразу на рассмотрение суда. Однако совковой системе было выгодно держать всех в строгом повиновении, тем более зэков в зонах, поэтому и был устроен такой спектакль с этими тремя комиссиями.
   На все эти комиссии требовалось времени от двух до трёх месяцев, затем ожидание до приезда в зону суда, которое могло протянуться от двух до трёх месяцев. В общем, полгода из зэка как бы медленно тянули нервы, а он должен был быть "как один из достойных", "как шёлковый". Так карательная система лишний раз утверждала своё неписанное правило о том, что попасть туда легко, а выйти неимоверно труднее.
   В этот же день вторая смена привезла новость о том, что на объекте солдат с вышки застрелил зэка. Был переброс с воли, и один пакет из трёх немного не долетел, упав в двух метрах от последнего забора из колючей проволоки. Обычно зэки, готовясь к перебросу, куркуют (прячут) где-нибудь поблизости с местом переброса длинную палку с крюком на конце или длинную толстую проволоку с загнутым крючком концом, чтобы можно было подтянуть и взять то, что немного не долетело. Но, по-видимому, эти зэки плохо подготовились к перебросу, и у них рядом ничего подобного не было, чтобы подтянуть не долетевший пакет. А колючая проволока на заборе, за которой была вспаханная контрольная полоса перед основным высоким бетонным забором, была довольно-таки редкой. И зэк, согнувшись, легко прошёл между нитями колючей проволоки, сделал три шага до пакета, поднял его с земли, повернулся, чтобы идти назад, но в этот момент был застрелен одиночным выстрелом из автомата солдатом, стоявшим на вышке метрах в тридцати от этого места. Пуля прошла навылет, войдя с одного бока зэка и выйдя из другого. Она пробила оба лёгких и сердце. Зэк упал лицом вниз, головой к забору из колючей проволоки. Застреленный был мужиком из шестнадцатого отряда.
   Позже зэки узнали, что солдату, застрелившему зэка, дали за это десятидневный отпуск на побывку домой. Все солдаты, стоящие на вышках в зоне и на выездных объектах, были, как правило, из среднеазиатских республик. Такая была "дружба народов".
   Услышав эту новость, Игорю вспомнились все "побеги" зэков, случившиеся пока он сидит в этой зоне. Их было два, и оба были с объекта Свинокомплекс. Первый "побег" был поздней весной, года три назад. Тогда какой-то зэк разгружал какую-то грузовую машину, которая привезла на свинюшник какой-то груз. Он не успел полностью разгрузить её, потому что наступил обеденный перерыв. Пообедав, зэк закончил разгрузку автомобиля. Но шофёра не было, и зэк, решив немного покимарить (поспать), завернулся в брезент, который лежал в кузове бортового грузовика и уснул.
   Шофёр, придя и увидев, что его машина разгружена, поехал назад в город. Разгруженная грузовая машина спокойно прошла досмотр при выезде с объекта, потому, что никто не мог и подумать, что кто-то может быть в валявшемся в её кузове брезенте. Зэк проснулся уже перед самым городом. Выглянув за борт, он был поражён увиденным и выпрыгнул из кузова грузовика. Зная, что за побег накидывают ещё года три, он пошёл назад по дороге. Он не знал, где именно находится свинокомплекс, а шёл просто "назад".
   Пропажа одного заключённого обнаружилась на съёме зэков с выездного объекта. Была объявлена тревога "в связи с побегом опасного бандита из зоны". А этот "бандит", не зная дороги, уже ночью набрёл на какую-то деревню, переночевал там в каком-то сарае, а утром позвонил в милицию из местного сельсовета.
   Второй "побег" был устроен со свинокомплекса зэком, который очень боялся оставаться там работать и на зиму. Он думал, что за это ему сделают на его деле "красную полосу", с которой зэков на выездные объекты не пускают. Зимой зэки мёрзли от холода и в бараках зоны, и на работе на свинюшнике, куда зэков вывозили работать и в морозы за сорок градусов. Мёрзли они и в железных фургонах, в которых они находились "в дороге" на объект и с объекта, а это занимало не менее трёх часов каждые сутки.
   Везли их на объект около часа. Затем машины отцеплялись от фургонов и уезжали. А зэки продолжали сидеть в промёрзших железных фургонах до тех пор, пока солдаты разойдутся по вышкам, а офицеры и прапорщики не согреются на вахте и не попьют там горячего чайку. После этого и зэков выпускали из фургонов. Такое же время уходило и на съём зэков с этого выездного объекта.
   Тот зэк-"побегушник" пролез между колючей проволокой трёх заборов почти у самой вахты, где не было высокого деревянного забора, то есть почти у самого КПП второй очереди строящегося зэками свинокомплекса. И побежал по полю не к ближайшему леску, а к отдалённому лесу, до которого было чуть ли не километр. Когда солдат с вышки начал стрелять, все выскочили из КПП и увидели невдалеке бежавшего к лесу зэка. Солдат с вышки стрелял, а зэк бежал. Уже было сделано шесть или семь выстрелов. Солдат, по-видимому, был с понятием и не хотел убивать человека. Тогда Ваня-ваня, который был в тот день дежурным офицером на свинюшнике, залез сам на вышку и после того, как солдат в очередной раз промазал, вырвал у него автомат, и со словами "смотри, как надо стрелять", быстро прицелился и выстрелил. Зэк упал. Пуля попала ему в ногу, в мякоть бедра, не задев кости.
   Зэку за "побег" "намотали" на суде лишний трёшник и отправили досиживать срок уже на строгий режим. Естественно, что в деле у него теперь была красная полоса, означавшая "склонен к побегу". На выездные объекты выезжать ему уже было нельзя, хотя в любой зоне зэки и "кормятся" в основном с выездных объектов. Всё это зэки зоны узнали из разговоров прапоров, которые обсуждали это на вахте в зоне. Ну а выносили эти рассказы с вахты постоянно "нюхавшиеся" там зоновские "козлы".
   ЖИЗНЬ ДИКТУЕТ СВОИ УСЛОВИЯ
   Игорь проснулся минуты за две до подъёма. В теле он чувствовал какую-то лёгкость, как будто он хорошо отдохнул после тяжёлой работы. И в голове его чувствовалась какая-то свежесть, как будто с его души свалился тяжёлый камень. Такое бывало у него часто на воле, а в зоне - впервые. И вдруг он понял, что он отдохнул так хорошо лишь потому, что весь предыдущий день ему не надо было притворяться, не надо было "надевать" на лицо маску безразличия, как до этого все предыдущие дни работы с любимой Светкой. У него вчера душа не была напряжена в постоянном контроле над тем, что в какой-либо непредвиденной ситуации он должен несмотря ни на что оградить свою Светку от любых неприятностей, мгновенно сориентировавшись, и приняв удар на себя.
   В его сознании возникли прекрасные глаза его любимой, смотрящие на него, и он понял, что уже сильно стосковался по ней. Но скоро он вновь увидит её, ощутит её в своих объятиях, ощутит своими губами теплоту и нежность её губ.
   За завтраком в столовой он подумал о том, что раз тубиков "на химию" не выпускают, то вскоре ему придётся просить Михалыча о том, чтобы он вновь занарядил его на ЖБК, хотя бы как и прежде, когда он числился там на нижнем полигоне кладовщиком, а выполнял все работы как художник по оформлению своего отряда. Так было тогда, когда Михалыч, став начальником отряда, списал его к себе в пятый отряд.
   На следующий день, после списания Игоря к себе в отряд, Михалыч на выездном объекте завёл его в помещение, которое находилось в цехе, стоящем напротив нижнего полигона. Это была узкая комната, находящаяся как бы на втором этаже, с одним окном, выходящим на нижний полигон. В бригаду, работавшую на нижнем полигоне, и был списан Игорь. А нижний полигон представлял собой четыре длинных пропарочных камеры, расположенных впритык торцами друг к другу на открытом воздухе и протянувшиеся поперёк всего выездного объекта почти по его середине. В этих пропарочных камерах делали бетонные сваи, электростолбы, столбики для бетонных заборов, небольшие фундаментные блоки и дорожные плиты разных размеров.
   С одной стороны вдоль всех пропарочных камер ходил по рельсам башенный кран, а между ним и дорогой были складированы готовые бетонные изделия, вынутые краном из пропарочных камер. Эти изделия затем грузились этим же башенным краном на автомобили, подъезжавшие по дороге, которая заканчивалась площадкой для их разворота, чтобы они могли ехать назад с грузом. Эта дорога и была прямо под окнами той комнаты, куда Игорь был как бы поселен Михалычем. И теперь эта комната стала уже как бы личным "кильдымом" Игоря.
   За неделю Игорь сделал из этой комнаты неплохую художественную мастерскую. Сделал из распиленной плиты ДСП длинный и широкий чуть наклонный рабочий стол, установленный впритык к левой от окна стене, и протянувшийся чуть ли не до входной металлической двери. Сделал несколько настенных полок и вешалку для одежды. У окна он поставил старый однотумбовый письменный стол, который был уже ранее в этой комнате со старым стулом и табуретом. Несколько позже Игорь сделает там и топчан у противоположной стены.
   Вскоре Игорь привёз на объект резаки и всё необходимое для того, чтобы резать гравюры по дереву. До этого всё это приходилось "курковать" (прятать) в разных местах в зоне. Всё это было "неположено" иметь зэку. Это мог отнять любой мент либо "просто так", либо, если мент злой в это время, то он может "пристрогать" зэку нарушение с лишением чего-либо (свиданки, посылки, магазина). Игорь начал с вырезания всех необходимых в отряде табличек на двери, типа "Начальник отряда", "Каптёрка", "Сушилка" и прочее. Как-то Михалыч зашёл к Игорю со старшим прапорщиком этого выездного объекта. Звали его Володя Михайлов. Зэки и прапора уважали его за честность и справедливость. Он мог отмести у зэка что-либо действительно "неположеное", или то, чего было уже "сверх меры". Но если у зэка находил немного чая или немного продуктов питания "с воли", то никогда этого не "отметал". Считалось, что для Володи Михайлова не было на объекте ни одного зэковского "кильдыма", которого он не смог бы довольно быстро открыть.
   В тот раз он просто повертел в руках уже вырезанные и приготовленные для вырезания таблички и вскоре ушёл. А через недельку, когда Михалыч вновь зашёл к Игорю, то в разговоре попросил его вырезать для прапоров на вахту портрет Феликса Дзержинского.
   - Михалыч, - отозвался на это Игорь, - Ну на хрена нам это надо? Для прапоров... Да ещё и портрет этого кровожадного ублюдка... -
   - Да ты что, Игорь? - удивился Михалыч, - Они же за это уважать тебя будут. И лишний раз многого чего у тебя "не заметят". Ведь он же у них - вождь. Они же чуть не молятся на него. Да и попросил меня об этом Володя Михайлов. Я ему говорил, что ты художник-портретист. А он у них старший прапорщик. Мне с ним нужно иметь хорошие отношения. Вот я ему и пообещал. -
   - Хорошо, Михалыч, - согласился Игорь на эти веские доводы, - Только у меня нет его портретов. Ты скажи Володе Михайлову, чтобы он принёс, какой ему больше нравится. А я сделаю всё как надо. -
   Вскоре Михалыч принёс и портрет на листке, вырванном из какой-то книжки, и кусок толстой десятислойной фанеры, величиной с газетный лист, на которой нужно было вырезать этот портрет. Он сказал Игорю, чтобы тот сильно не спешил, чтобы прапора поняли, что это вырезание портрета, а не какие-то там "хухры-мухры".
   Через неделю портрет Дзержинского был готов, и Михалыч унёс его на вахту, вложив между листов большой центральной газеты. Часа через полтора он вновь зашёл, улыбающийся, и положил на стол две пачки индийского чая и большую горсть шоколадных конфет, достав всё это из карманов своего офицерского плаща.
   - Вижу, портрет понравился, - заметил Игорь.
   - А как же? Они как увидели его, так и давай охать и ахать. Выхватывают друг у друга, чтобы в руках подержать. От восторга чуть в штаны себе не ссали, - улыбаясь, говорил Михалыч, - На стену уже повесили. И рамку к нему уже кому-то по телефону заказали из латунных полутрубок. Складным метром все стороны портрета для этого замеряли. И тебя хвалили. Говорят, наконец-то и у нас на объекте появился настоящий художник. -
   - Тогда давай я и чайку заварю, - предложил Игорь, - И отметим это с шоколадными конфетами. -
   - Нет, нет, - возразил Михалыч, - Они меня на вахте уже и чаем упоили и конфетами и пирожными закормили. А мне ещё в одном месте на комбинате надо успеть побывать. Пойду я. Некогда мне уже. Пока. -
   - Пока, Михалыч, - попрощался Игорь.
   Все эти воспоминания за какие-то доли секунды всплыли и пролетели в мозгу Игоря.
   Покончив с завтраком, он пошёл к Карпачу. Анатолий был рад его приходу. Было видно, что он давно уже ни с кем не общался "по душам".
   - Присаживайся, будь как дома, - говорил он, пожимая руку Игорю, - Щас мы и чайку заварим, посидим, поговорим... Может чё-нибудь сыграю, чтобы скучно не было. Кури. Вон сигареты на столе. -
   - Да у меня есть, - Игорь присел на стул и закурил, - Зашёл проведать, поговорить. -
   - Вижу. Что, выписали? -
   - Да. Позавчера, вечером, - ответил Игорь, - А как Витька Новохатский? Не укатил ещё? -
   - Укатил, - ответил Анатолий, включая электроплитку на столе, на которую он уже поставил чайник, - Недели две уже, как укатил. И "щегол" его тоже. Только не знаю куда именно. В город или ещё куда. Думаю, напишет, как обустроится. -
   - На меня отрядник тоже подготовил документы "на химию", - поделился Игорь своей новостью, Вот только, говорит, тубиков "на химию" не берут, но постарается, чтобы об этом ничего не было ни в каких документах. И сам, говорит, не афишируй этого. Думаю, скоро попрошу его, чтобы занарядил меня опять на выезд. А раз я выезжаю, то кто подумает, что я тубик? -
   - Нормально, - отозвался на это Анатолий.
   - Ну, а чё здесь новенького, пока я валялся? - спросил Игорь.
   - Так, а чё здесь было за это время? - вспоминал Анатолий, - На промке барбоса какого-то ночью лопатой рубанули в бараке. Вроде как у бугра был за старшего смены. Видимо дое...л мужиков. Но не насмерть. А так. Кости порубили, но жить будет. А жаль. Таких надо мочить наглушняк, чтобы не воняли больше. -
   - Да. Но теперь уже бояться будет, сука. -
   - О! Этого ты тоже, наверно, не знаешь, - сказал Анатолий, прикуривая сигарету, - Про пять тысяч слышал уже? -
   - Нет. -
   - Тут новый прапор был. Где-то месяц назад, - рассказывал Анатолий, - Проработал с недельку. Вроде бы сильно никого не щемил. А тут случайно выловил, что кто-то кому-то передаёт пакет с промки на зону через щель в воротах. А он тогда на промковскую вахту зачем-то случайно зашёл и в окно это увидел. Выскочил он с вахты, зэка обшмонал, а у того в пакете деньги, пять тысяч рублей. -
   - Неплохой "грев" кому-то на промку пришёл, - заметил Игорь.
   - Наверное, жидам из местных, - предположил Анатолий, - Для них это не так и много. Тот зэк, которого он обшмонал, давай уговаривать его, мол, бери половину, а половину отдай, - и в расчёте. Ну, а этот дурак повёл его в надзорку и сдал все деньги ДПНК. Составили документы, и деньги ушли государству. Все прапора потом в зоне ох...вали. Пять тысяч! Это ж новый автомобиль, - и государству. Лучше бы уж половина автомобиля, но - себе. А Генка-машка чуть волосы у себя на ж... не рвал из-за того, что не ему тот зэк попался. Он тоже в эту смену дежурил, но как всегда шерстил по баракам. -
   - Жаль не сдох, падла, от зависти, - с сожалением заметил Игорь.
   - Да, эта падла уже многим здесь плешь переела, - согласился Анатолий, - Его же хотели тут недавно в городе отх...рить. Видно с зоны в город кто-то просьбу передал.
   Он тогда с Гриней с работы в город приехал на рейсовом автобусе. Но Гриня же с ним не любит общаться, вышел в городе из автобуса и пошёл себе, куда надо. А к Машке пару парней подходят и спрашивают, а кто, мол, у вас Гена-машка? Машка сразу въехал, и показывает на уходящего Гриню, вот тот, мол. Ну, а этих ребят оказалось четверо. Они и покатили догонять Гриню. Машка сразу куда-то слинял. А Грине пришлось отбиваться. После этого фингал у него был дня три. Потом как-то всё это стало известно, и Гриня Машку уже и в х... не ставит. Попросил начальство, чтобы его с Машкой в одну смену не занаряжали.
   Из-за такой твари нормального прапора отх...рили. Гриня же только кумовок и шмонает как следует. А мужиков не щемит. Понимает, что почём. -
   - Да и зэки оплошали, с этим делом, - заметил Игорь, - не могли уж его приметы своим в город передать. А примет-то всего две, - рыжий да маленький. -
   - Ай, Игорюха, - сказал на это Анатолий, - Одним днём ничего не кончается. Придёт ещё и его время. Да ну их всех на х... Давай-ка я тебе лучше чё-нибудь сыграю. Не играл уже давно. Некому было. А потом чифирнём, А потом можешь и в душ сходить. Полотенце вон зоновское висит без дела. И мыла хватает. -
   - Давай, Толик, сыграй что-нибудь, что тебе нравится, - согласился Игорь, - Мне даже баян стал нравиться, когда тебя послушал. -
   Анатолий достал со шкафа баян и заиграл какой-то весёлый проигрыш, как бы тренируя пальцы. На его улыбающемся от природы лице позникла более широкая, но глупая улыбка.
   - Я сегодня поймал чифириста,
   Запишите меня в СВП,
   - пропел он, подыгрывая себе с переливами, как под весёлую деревенскую народную песенку. Затем глупая улыбка исчезла с его лица, - Сейчас сыграю тебе кое-что из того, что мне нравится, - и заиграл.
   Игорь слушал прекрасную музыку в виртуозном исполнении, и глаза его не могли оторваться от десяти пальцев Анатолия, которые с неимоверной скоростью бегали по обеим клавиатурам инструмента. Это было настоящее общение с прекрасным, в исполнении выдающегося мастера. Зона как бы куда-то отошла, исчезла. Была только музыка, и больше ничего.
   Анатолий сыграл две каких-то концертных вещи с небольшим перерывом между ними. После этого он минуты две молча посидел, откинувшись на спинку стула. Потом взглянул на чайник, стоявший на электроплитке и, повернувшись назад, поставил баян на свою кровать. Он разлил чай в два стакана, вытащил из ящика стола горсть карамелек в обёртках и положил их на стол.
   Они пили чай молча, закурив по сигарете. Каждый был под своим впечатлением, и говорить о чём-то было бы лишним. Просто сейчас музыка сделала так, что им было хорошо, чего в зоне не бывает долгие годы. И нарушать это состояние любыми разговорами было бы лишним.
   Молчание нарушил Игорь после того, как затушил в пепельнице свой окурок.
   - Слушай, Толь, а правда ли, что появилась возможность за триста рэ уйти "на химию"? - спросил он, - Говорят, что появился какой-то новый начальник спецчасти и через него можно уйти. Не сыхал? -
   - Слышал что-то, - отозвался на это Анатолий, - Но точно пока ничего не знаю. Знаю только, что один барбос с промки ушёл "на химию", а у него, насколько я знаю, нарушений было как у вшивой собаки блох. А как ушёл, почему и через кого, - не знаю. Короче, пока "дело тёмное". Надо у Эдьки Тесликевича спросить, может он чё знает. Только не вижу я его давно. Занаряжается у нарядчиков ездить то туда, то сюда. Как неуловимый. Но ничё, со временем всё узнается. -
   Через некоторое время Игорь сходил в душ. Хорошо помылся, даже чуть распарился под струями тёплой воды. Затем снова пили чай и разговаривали.
   - Значит опять до выезда на ЖБК побудешь немного "на кресту". Заходи почаще. Делать-то будет нечего, - предложил Анатолий.
   - Да я обещал Светке приходить, помогать немного, - ответил Игорь, - У неё работы привалило. Одной трудно управиться. Зэки поняли, что с железной гильотиной жевать корки ловчее, - ухмыльнулся он.
   - И как ты с ней работаешь? - как бы спрашивая сам себя, проговорил Анатолий, - Я бы не смог. Иной раз увижу её, как идёт, аж в мозгах переклинивает. Не зря её Каравеллой прозвали. -
   - Да, красивая, - отозвался Игорь, - У меня первое время тоже немного клинило, но со временем привыкаешь. С ней общаться просто. И приятно. Она разговаривает просто, как с человеком. Не то что прочие вольняги. У них уже на роже всё написано, что им про зэков в их головы вдолбили.
   Похожу ещё к ней с недельку, до выезда. Может и она мне когда-нибудь в чём поможет, если понадобится. Кто его знает? Может понадобится когда-нибудь чего в зону принести. -
   - Смотри, Игорь, не рискуй с этим понапрасну, - предупредил Анатолий, - Бабы они от природы хорошие артистки. Им от самой природы уже на роду написано мужикам головы охмурять. Не забывай об этом. -
   - А сколько там натикало? - спросил Игорь, - Скоро обед? -
   - Да, уже столовку открыли, - ответил Анатолий, глянув на наручные часы. Ему, как коменданту жилой зоны, было разрешено их носить.
   - Может, вместе сходим и пообедаем, - предложил Игорь.
   - Я же не хожу есть в столовку, - ответил Анатолий, - Мне на все эти рожи за диетическим столом смотреть уже противно. Я же про каждую падлу, из этих диетчиков, много чё знаю. А рядом с г...ном и есть противно. -
   - А как же ты? - удивился Игорь.
   - А мне на кухне наливают в кастрюльки, которые я приношу в матерчатой сумке, - ответил Анатолий, - А ем я уже здесь, у себя, когда принесу. Здесь на плитке и разогреть потом можно, если сразу поесть некогда или не хочется. -
   - Ну, что ж, - тогда я покачу в барак, - сказал Игорь, - Возьму хлеб, ложку, кружку, - и в столовку. Чё-то я проголодался после душа. Спасибо, Толик, за всё. -
   - Ай, да чё там, - отозвался Толик, - Заходи, когда захочешь. Для тебя здесь всё и всегда будет "как надо". -
   Они пожали друг другу руку, и Игорь ушёл.
   В этот же день, после обеда, в отряд ненадолго зашёл Михалыч. Он сразу зашёл к себе в кабинет. Услышав об этом, Игорь постучал в дверь его кабинета. Услышав "войдите", он вошел, сказав ещё при открытых дверях "Здравствуйте, Владимир Михалыч".
   - А, Игорь, здравствуй, проходи, - улыбнулся Михалыч, - Проходи, присаживайся, - кивнул он на стул, стоящий напротив его стола.
   - Да я ненадолго, - сказал Игорь, присаживаясь на стул, - Хотел сказать тебе, чтобы ты через недельку занарядил бы меня на работу, чтобы не быть мне "на кресту". Ты же сам сказал, что тубиков "на химию" не пускают. -
   - Хорошо, Игорь, - ответил на это Михалыч, - Только давай обсудим это завтра как следует, а то мне сейчас некогда. Я зашёл ненадолго. Сейчас уже убегаю. -
   - Так завтра же воскресенье, - напомнил Игорь.
   - Да я со своей сегодня дома немного поцапался, - Михалыч чуть скривил на лице гримасу недовольства, - Не сидеть же мне завтра дома в такой атмосфере. -
   - Хорошо, - сказал Игорь, вставая со стула, - Тогда до завтра. Счастливо. -
   - До завтра, Игорь, - ответил Михалыч, - Завтра и решим этот вопрос. -
   ФОТОГРАФИИ
   Позавтракав, Игорь зашёл в свой отряд, оставил в тумбочке ложку, вымыл с мылом руки и лицо в умывальнике, чтобы не дай бог, остался какой запах от миски, пахнущей зоновской посудомойкой, и пошёл в санчасть.
   Подходя к больничке, Игорь увидел, что строившееся рядом с ней двухэтажное здание уже полностью достроено и окна его застеклены. А позавчера, когда его выписали из больнички, и он шёл к себе в отряд, то не заметил этого и даже не обратил на это никакого внимания.
   - Это уже плохо, - подумал он, - В зоне надо замечать и видеть всё. Что-то я расслабился, отдыхая на больничке. Ну да ладно, скоро опять буду выезжать. Последние деньки осталось поработать со Светкой. Надо сегодня сказать ей об этом. -
   Народу в санчасти было немного. Возле двери кабинета Светланы никто не стоял. Игорь постучал в дверь и услышал знакомый голос: - Входите. -
   Игорь открыл дверь, сказал привычные "Здравствуйте, Светлана Ивановна", вошёл и закрыл за собой дверь.
   - Ну, наконец-то, - говорила ему улыбающаяся Светлана, подходя к нему от рабочего стола, - Я уже заждалась тебя. Работать, вон, не могу. Из рук всё валится. -
   Они обнялись, и отступили ближе к раковине с водой, где была как бы невидимая "мёртвая зона" для того, кто мог бы внезапно открыть дверь.
   - Я тоже стосковался по тебе, - говорил ей тихо Игорь, нежно расцеловывая её лицо и лаская её тело руками.
   Любовная идиллия продолжалась минуты три-четыре, после чего Светлана прошептала с томным выдохом: - Ой, я уже не могу... Я уже вся плыву... Я не смогу быстро прийти в себя, если кто-нибудь войдёт... -
   Этого было достаточно, чтобы Игорь прервал свои ласки и чуть отстранился от любимой.
   - Всё, всё, я больше не буду, - сказал он и почувствовал, как руки Светланы неохотно соскользнули с его шеи, и её ладони медленно пошли по его плечам и груди, как бы гладя их таким образом.
   - Ладно, буду переодеваться, - добавил он, глядя в ещё томные глаза любимой, и освобождая её из своих рук, - И ты иди, посиди, успокойся... -
   Глядя, как Светлана медленно пошла к рабочему столу, Игорь как бы всеми фибрами своей души ощутил, насколько он уже ненавидит эту зону. Она как некая гигантская безжалостная масса не только давила на него со всех сторон, заслоняя свет, но и как ненасытный вампир медленно, с постоянством высасывала кровь из всех его пор, подыгрывая себе при этом на его нервах, натянутых как струны.
   - Да, необходимо вырываться отсюда, - подумал он, - Сейчас нужно уйти "на химию", а там уже больше свободы, чтобы уйти по УДО. И со Светкой можно нормальную жизнь наладить, и нужные книги можно достать, и докончить систематизацию новой теории. Ведь у меня мощный организм. Я смогу справиться со всем. Я же могу работать и день и ночь, почти без отдыха. У меня же поразительная работоспособность, если есть для этого серьёзные цели. И я это знаю.
   Да. Я смогу выдержать то, чего другой не выдержит. Но сначала нужно уйти на эту чёртову "химию". -
   - Ну, как тут?- спросил он, переодевшись, садясь на свой рабочий стул, - Много работы без меня накопилось? -
   - Да нет, - ответила, как и всегда улыбаясь своей обворожительной улыбкой, Светлана, - И до обеда посетителей не должно быть. Если только новенький кто-нибудь. А у тебя как там? -
   - Михалыч сказал, что документы мои "на химию" уже готовы, - сказал Игорь, - Только нужно будет скрыть, что я тубик. Тубиков "на химию" не отпускают. Михалыч обещал, что всё сделает для того, чтобы в моих делах этого не было. Тогда я точно уйду, если кто-нибудь пакость со стороны не подстроит. А у тебя как? Ну, с тем глазом в дырке забора. Кто-нибудь к тебе хитро не подмыливался в зоне? -
   - Да нет, пока никто не подмыливался, - ответила Светлана, - И к Колодину я захожу как бы для проверки кардиограммы. Он тоже ничего особенного не говорит и не спрашивает ни о чём. Кстати, пойду сейчас к нему, сниму кардиограмму, и, может, от него что-нибудь узнаю. А ты пока займись вон теми коронками, их немного на сегодня. -
   - Хорошо, - сказал Игорь, и Светлана вышла из кабинета.
   Вернулась она где-то через час. Игорь за это время, не спеша, обработал две коронки. Всего их было шесть. И эту работу нужно было растянуть на весь день. Поэтому он ещё и покурил неторопливо за это время.
   - Никто без меня не приходил? - поинтересовалась Светлана, усаживаясь на свой стул.
   - Никто, - ответил Игорь.
   - Вроде бы ничего он не знает, - сказала Светлана Игорю, улыбаясь, - У него что-то аппарат сначала забарахлил, а я за то время, пока он его настраивал, разговаривала с ним, как бы просто так, ни о чём. Но, мне кажется, что он об этом ничего не знает. Хотя он очень хитрый, и за один раз из него мало чего можно вытянуть. Ты мне обещал, что никогда с ним не будешь разговаривать. Не забыл? -
   - Свет, я же просил тебя не напоминать мне больше об этом, - Игорь посмотрел ей в глаза с укором, - Если я обещал, значит так и будет. А я хотел тебе ещё сказать о том, что для того, чтобы уйти "на химию", мне нужно будет вскоре выезжать на работу. Чтобы не было даже видимости, что я тубик. -
   - Как выезжать? - поразилась Светлана, - И как скоро? -
   - Думаю, где-то через недельку, - ответил Игорь, - Но ты не расстраивайся. Выйду "на химию", и у нас будет больше возможностей быть вместе. Я постараюсь сделать для этого всё что возможно, и даже то, что считается невозможным. -
   - И что же, мы с тобой скоро даже и видеться уже не сможем? - с лица Светланы исчезла её очаровательная улыбка.
   - Не расстраивайся так, - успокаивал её Игорь, - Я думаю, изредка сможем. У нас там работают в три смены. Иногда я смогу делать так, чтобы меня занаряжали во вторю или в третью смену. Тогда я смогу заходить к тебе днём. -
   Видя, что у Светланы совсем испортилось настроение, Игорь сказал:
   - Свет, давай сейчас не будем так огорчаться на будущее. Ведь сейчас мы вместе. А в будущем уже видится и свет в конце тоннеля. -
   - Да, - сказала на это Светлана, и улыбка вновь появилась на её лице, - Давай сейчас покурим, и будем наслаждаться тем, что мы сейчас вместе. -
   И день этот прошёл у них как и обычно, как и тогда, когда Игорь ещё лежал "на больничке". Правда, сейчас ему приходилось выходить вместе со всеми, когда санитар кричал в коридоре, чтобы все выходили, потому что санчасть закрывается "на обед". Игорь также сказал Светлане и о том, что им нельзя после работы вместе выходить из "больнички" и идти вместе какое-то время. Сегодня он уйдёт из "больнички" вместе со всеми зэками, когда закончится приём в санчасти, а завтра они со Светланой что-нибудь придумают на те случаи, когда Игорю нужно будет задерживаться подольше.
   В конце рабочего дня, обнимая на прощание Светлану, Игорь попросил её принести для него какую-нибудь её фотографию, на которой её сложно было бы опознать. Пусть у него будет хоть такая. Ведь довольно скоро он не сможет уже видеть её столь часто, как сейчас.
   - Конечно, принесу, дорогой, - ответила она, - Вроде бы есть у меня такие фотки. Да, кажется даже и не одна. -
   - Тогда принеси все, какие можно, - попросил её Игорь.
   На следующий день Светлана действительно принесла Игорю три своих фотографии. Снимки были любительские чёрно-белые, и отображали Светлану в возрасте, приблизительно после окончания ей средней школы.
   Два снимка были с плохой чёткостью, но изображение Светланы было в полный рост. По лицу, отображённому с плохой чёткостью, узнать её было невозможно, если не знать заранее, что это именно она и есть.
   Одна из фотографий отображала её в подъезде жилого дома, стоящей на лестнице вверху, у переходной площадки, и была сделана снизу, с лестничной площадки этажа. На ней как бы особо выделялись прелестные очертания её ног из под короткой юбки. Юбка была сшита в виде цветка с лепестками разного цвета из широких продольных полос тёмного и светлого материала. Каждая из таких полос, как лепесток цветка, была закруглена внизу юбки небольшим овалом.
   На другой фотографии она была на пляже в купальнике из лифчика и плавок, и шла по воде рядом с берегом. Вода была ей до щиколоток, и фотография отобразила всю её обворожительную фигуру. За ней были видны ещё люди, из купающихся на этом пляже. Для зэка в зоне, такие фотографии были уже умопомрачительными.
   На третьей фотографии Светлана была снята почти по пояс, чуть полубоком. Её можно было бы узнать, но волосы на ней у Светланы были светло-русые и крупными волнистыми локонами спускались намного ниже её плеч. Поэтому точно утверждать, что это именно она снята на этом снимке, было бы слишком затруднительно.
   - Пусть полежат пока у тебя в сумочке, мало ли чего, - передал фотографии Светлане Игорь, недолго посмотрев на каждую из них, - а перед уходом я их заберу. -
   - Сегодня мне нужно уйти с работы уже в обед, - сказала Светлана, - У меня после обеда назначен суд на развод. -
   - Тогда заберу их, когда пойду на обед, - сказал Игорь, - Ты всё хорошо обдумала? Ведь дети потом будут расти без отца. -
   - Они и так почти не видят его, - возмущённо сказала Светлана, - А мне и думать нечего. Он мне давно уже осточертел. -
   Сказать что-либо после этого, Игорю было уже невозможно.
   Разговаривали они в этот день мало. Игорю нужно было обработать несколько "рыжих" зубов и коронок. Он успел сделать всё до обеда. А когда санитар стал громко говорить о том, чтобы зэки выходили из больнички, потому что она закрывается на обеденный перерыв, он обнял и поцеловал любимую на прощание и ушёл, взяв у неё её фотографии.
   ПЕРСПЕКТИВА "ХИМИИ"
   В воскресенье Михалыч действительно пришёл в отряд задолго до обеда. Игорь зашёл к нему в кабинет, они поздоровались за руку, и Игорь присел на стул по обратную сторону стола, за которым сидел Михалыч.
   - Давай-ка мы за разговором и чайку попьём, - сказал Михалыч и постучал кулаком в стену, за которой была каптёрка.
   Пришедший Хрыч сказал, что сейчас всё будет сделано в лучшем виде и удалился.
   - А я вот ещё о чём хотел с тобой потолковать, - сказал после этого Михалыч Игорю, - В бригаде сварщиков процент выработки упал до тридцати восьми процентов. -
   - А что я тебе говорил, когда ты этого "щегла" туда бугром поставил, - заметил на это Игорь, - Какая разница, что у него высшее образование? Это же зона. Кто из мужиков будет этого "щегла" слушать? Гривой махнут, что поняли, и будут заниматься тем, что кому надо. -
   - Да, теперь я в этом убедился, - согласился Михалыч, - Но тогда... Да и очень уж меня с комбината об этом просили. Он же там был каким-то мастером или начальником цеха. А мне тогда нужны были хорошие связи с руководством завода. Вот и пришлось поставить тогда бугром этого Шуплецова. -
   - Да у этого Шуплецова тогда было прямо на роже написано, что он никто и звать его никак, - сказал Игорь, - Хорошо, хоть у сварных одни мужики в бригаде и блатных нет. А то бы этого Шуплецова давно бы уже шестёркой сделали. -
   - Так вот я и хотел попросить тебя, раз тебе надо будет выезжать, взять бригаду сварщиков на себя, - и Михалыч выжидающе посмотрел Игорю в лицо, - Сможешь вытянуть её сейчас хотя бы на семьдесят процентов? -
   - Да хоть на сто с лишним, - ответил Игорь, говоря как бы о чём-то незначительном, - Только у меня будет одно маленькое условие. Ты спиши этого Шуплецова в седьмой или в шестнадцатый отряд. Пусть они там с комбинатовским начальством сами разбираются, куда его ставить, на какую работу и кем. А нам с тобой это будет уже "до фени". -
   В этот момент Хрыч принёс чай. Он поставил на стол двухлитровую кружку с чаем, прикрытую фольгой от пачки чая, и два гранёных стакана. Затем он вытащил из кармана куртки горсть конфет и положил их посреди стола.
   - Ну вот, всё из ваших запасов, Владимир Михалыч, - сказал он, улыбаясь, - Ещё что-нибудь надо? -
   - Да нет, спасибо, - поблагодарил его Михалыч, - Можешь идти. Там нет никого ко мне? -
   - Никого нет, Владимир Михалыч, - ответил Хрыч, - Пейте спокойно, - и вышел за дверь.
   - Вот это ты правильно заметил, - улыбнулся Михалыч, и продолжал, пока Игорь разливал чай в стаканы, - Поговорю с соседями, кому он из них понадобится... Может кому из них и нужны связи с комбинатом... Да и мне тогда это не для себя нужно было, - наше начальство попросило эту связь с руководством комбината наладить. Пусть теперь через другого с ними разбираются. -
   - Как раз на это дело уйдёт с недельку времени, - заметил Игорь, с удовольствием отхлёбывая из стакана горячий чай, - Я Светлане обещал походить помогать ей ещё с недельку. У неё работы сейчас привалило, одной не управиться. А через недельку ты уладишь дела с этим Шуплецовым, и можешь потом меня бугром ставить. -
   - Жаль, что полмесяца уже пройдёт, - сказал Михалыч, также с удовольствием отхлёбывавший горячий чай, - Опять процент у бригады будет низкий. -
   - Да не волнуйся ты, Михалыч, - отмахнулся на это Игорь, - Процентов восемьдесят с лишним сделаю и в этом месяце. А потом уже и сотня будет, как всегда. -
   - Ну и слава богу, как говорят в народе, - улыбнулся Михалыч, - Да и процентов этих больших не надо. Было бы всё тихо и нормально в отряде. А ты как-то без шума делаешь бригаду лучшей. Я же первый раз тебе и не верил, когда ты взял бригаду нижнего полигона. Смотрю, - не бегает, ни на кого не кричит. Думал, скатится бригада в отстающие. А у тебя в первый же месяц, - чуть не девяносто процентов. А потом, - и лучшая бригада на ЖБК. -
   - А чего кричать-то, Михалыч? - спросил Игорь, - Когда дело-то всё - в бумагах. Меня этому когда-то один бугор с таваксайского этапа на свинюшнике научил. Хотел после себя бугром оставить. Его бригада тогда постоянно первое место держала. Да влез этот хохол Китик. Он и стал бугром. Видать чем-то купил прежнего бугра. А знать-то сам ничего и не знал, как делать бригаду лучшей. Бригада и скатилась при нём в самые отстающие. А мне этот барбос сразу же начал верёвки плести. Затем списал меня в самую хреновую на то время бригаду, и меня Баранчин стал трюмовать, ни за что, ни про что, раз за разом. Потом я и голодовку держал из-за этого. Я ж тебе рассказывал уже. -
   - Да, да, рассказывал, - сказал Михалыч, - Не будем сейчас о плохом. Оно уже ушло. -
   "Уйти-то ушло, - подумал Игорь, - А я два года потом, после этой голодовки, оклиматься не мог как следует".
   - А моя сегодня уже лебезить с утра начала, - усмехнулся Михалыч, - Поняла, видать, что вчера переборщила. Приходи, говорит пораньше, чё, говорит, тебе в выходной там в зоне делать? Ревнует, наверное. А я вот нарочно рано не приду. Пойду с кем-нибудь пивка попью. Пусть ревнует. -
   - А ты возьми да приди, - заметил на это Игорь, - Да пошли её за пивом сходить. И попьёте пивка "за мировую". А она для этого и чё-нидь вкусненького приготовит. И в семье станет порядок. -
   - А может ты и прав, - как бы соглашаясь с этим, сказал Михалыч, - Чё дуться-то друг на друга без особых причин? И за пивом пусть сходит, а не за колготками для себя. Пусть знает, что будет в другой раз ещё шипеть, - без новых колготок опять останется.
   А у тебя чай то хоть есть, курить есть? - спросил он Игоря.
   - Курить-то ещё есть, до магазина хватит, - ответил Игорь, - Говорят, что на этой неделе уже должен быть магазин. А вот чаю нет. -
   - А это дело мы сейчас поправим, - улыбнулся Михалыч.
   Он повернулся, открыл сейф и достал пару пачек сигарет и пачку тридцать шестого чая.
   - На пока что есть, - сказал он ложа это на стол перед Игорем, - Кончились запасы. Надо будет пополнять. -
   - Спасибо, Михалыч, поблагодарил Игорь, - Говорят, у нас в зоне новый начальник спецчасти? - спросил он, пряча сигареты и чай в карманы куртки, - Слышал чё-нибудь о нём? -
   - Жена говорила, что новый начальник, - ответил Михалыч, - Но, говорит, что с новой метлой ни к кому не лезет. В общем, говорит, человек нормальный. Не волнуйся, Игорь, с твоими документами "на химию" всё будет нормально. Я за этим сам буду смотреть. -
   Вскоре они допили чай. Игорь рассказал пару анекдотов, которые ему рассказал Карпапч.
   - Ну что, Игорь, - сказал после этого Михалыч, - Вроде бы мы всё обговорили. Пойду я, наверное, домой. Сейчас только позову дедка, чтобы забрал всё это, - он кивнул на кружку и стаканы на столе и постучал кулаком в стену.
   - Ну ладно, Михалыч, - сказал Игорь, поднимаясь со стула - Счастливо. Покачу и я. -
   Они пожали друг другу руку, и в этот момент раздался стук в дверь. Это уже пришёл Хрыч, чтобы забрать всё со стола и унести в каптёрку.
   - До свидания, Владимир Михалыч, - сказал при нём Игорь и вышел из кабинета.
   Он пошёл в свой проходняк, сел на свою шконку, открыл свою тумбочку и вытащил из неё самоучитель английского и три общих тетради, положив всё это на свою постель. Он делал вид, что наводит в тумбочке порядок, а сам в это время незаметно положил в неё чай и сигареты. Афишировать тем, что у тебя есть такие вещи, в зоне не принято. И хотя Игорь был уже авторитетным зэком, и никто "за просто так" к нему в проходняк и не зайдёт, он делал такие вещи уже как бы "на автомате". К тому же зона научила уже его хорошему зоновскому правилу, - чем меньше о тебе чего-либо знают, тем спокойнее у тебя будет жизнь в зоне.
   Теперь можно было и выйти из барака и покурить "на солнышке". Игорь выщел и закурил, сев на небольшую невзрачную лавочку, находившуюся возле их половины барака, напротив окон умывальника. Он курил и видел яркие вспышки электросварки за общим "проштампованным" забором их сектора. Там работали работяги Карпача, сваривая что-то для нового высокого бетонного забора, который начали строить, чтобы "как следует" и "ещё круче" отделить жилую зону зэков. Для этого сейчас устанавливали вертикально железные столбы из старых рельсов метров по семь в высоту, которые бетонировали в землю. Сварочный аппарат работал, беря электроэнергию прямо с проводов линии электропередачи, проходившей на бетонных столбах вдоль дороги за "проштампованным" забором. Для этого работяги хоздвора использовали "народные подручные средства". К концам двух длинных деревянных шестов, метров по щесть длиной, были прибиты железные крюки из толстой проволоки, диаметром семь-восемь миллиметров. К этим крюкам были подсоеденены изолированные провода от сварочного аппарата. С помощью этих шестов крюки набрасывались на провода электропередачи и электроэнергия шла на сварочный аппарат. Всё просто и дёшево или "незабубённо", как говорят у нас в народе.
   "У зоновских ментов просто мания какая-то. Всё им нужно загораживать, перегораживать и даже пере-перегораживать, - подумал Игорь, - И зачам им это надо? Хэ! Чтобы "не пущать", куда "не положено пущать". Это даёт им и свой "навар". Ведь из тех кого "не положено пущать", но кому это позарез необходимо, можно потом "вить верёвки", не затрачивая на это особого труда. А можно и просто иметь постоянную "забубённость" для своего кармана. Ведь цены на всё в таких перегородках сразу же скчут вверх на всё. А это уже лакомый кусок для всяких там Ген-машек, чтобы повышать своё благосостояние "без отрыва от работы".
   А в государствах такими перегородками служат новые государственные законы, которые также выдумываются для того, чтобы "не пущать" туда, куда "не положено пушать" всех или большинство из всех. А это уже "навар" для чиновников, которые могут некоторых всё-таки "пущать, куда другим неположено". Вот и вся политика для "забубённого" государственного аппарата чиновников всех рангов и мастей. Вот тебе и вся социология государственного института, хитро прикрытого лозунгами "забот о человеке". И ведь некуда и деться в государстве от этого постоянного побора одних другими. Налоги, штрафы, взятки, коррупция, наёмное рабство. А в зонах и тюрьмах - принудительное рабство.
   К тому же денег, которые зарабатывают зэки, им на руки не отдают. Их использует государство для своих целей. Поэтому и запрещены деньги для зэков. А это же гигантские суммы. Сотни миллионов дармовых денег для государства за каждый месяц.
   Месяц... Как там Светка без меня?
   О! Хорошо, что о ней подумал. Ведь триста рублей можно через неё загнать. Мало ли что может случиться с этими комиссиями "на химию". Пусть будут на всякий случай, если этот новый начальник спецчасти может сделать эту "химию" за триста рэ. Нужно будет через неё письмо старикам отправить, чтобы они на её имя деньги выслали, а она мне их и принесёт. Рещено... Пусть будет и один запасный вариант на всякий случай. А за то время, пока будут эти комиссии, нужно будет найти канал, чтобы выйти на этого начальника спецчасти. Нужно будет постараться... И делать это нужно будет тихо и незаметно".
   ЕЩЁ НЕКОТОРЫЕ РЕАЛИИ
   В этот день Светлана сказала Игорю, что она стала уже свободной женщиной, потому что вчера её развели с её бывшим мужем. В этот день Игорь отдал Светлане написанное им письмо к своим родителям, чтобы они выслали ему триста рублей. Он написал им, что эти деньги ему будут нужны для выхода "на химию", и выслать их нужно на имя человека и по адресу, которые будут указанны ниже в письме. Перед написанием имени и адреса Светланы, который она ему продиктовала, он тихо закрыл дверь на замок, и также тихо открыл его тогда, когда Светлана спрятала письмо к себе в сумочку. Адрес Светланы автоматически надолго отпечатался в памяти Игоря.
   В этот, да и во все последующие дни, перед выездом Игоря вновь на ЖБК, Игорь старался уловить малейшую возможность, чтобы приласкать свою любимую в их "укромном уголке".
   - Скоро я не смогу так часто видеть тебя, - сказал он с грустью, сидя за рабочим столом во время работы, - Без тебя мне будет так тоскливо. -
   - А знаешь что? - повернулась к нему Светлана с лицом, на котором отражался восторг оттого, что она придумала, - Давай я в эту субботу приеду сюда, как для работы, а мы с тобой проведём всё это время в кабинете кардиологии. Я смогу взять ключ у Колодина, скажу ему, что мне нужно будет самой снять себе кардиограмму. Он даст. А его самого в субботу и в воскресенье в санчасть не пускают.
   Там, в кардиологии, есть большой больничный топчан. Я принесу шампанское, конфет, чего-нибудь ещё. И мы так прекрасно проведём там всю субботу. Хорошо? -
   - Нет, нет, что ты, - возразил на это Игорь, - Я не допущу, чтобы ты из-за меня здесь рисковала. Какое шампанское? Как ты его пронесёшь сюда? Да там и стены тонкие, слышно всё будет. -
   - А мы шёпотом там будем разговаривать. А в вестибюле никого и не будет. Санчасть же не работает, некому там будет и слушать, - продолжала настаивать Светлана, - И шампанское я пронесу. У меня никогда не копаются ни в сумочке, ни в пакете. И даже не смотрят, когда я им их раскрываю для показа. -
   - Нет, нет, это исключено, - вновь проговорил Игорь, - В зоне везде есть глаза и уши, о которых ты и не подозреваешь. Вспомни хотя бы глаз в дырке забора. Нет, я против всего этого. -
   - Ну и зря, - отвернулась Светлана, как бы обиженно, - А я всё равно всё принесу... И пусть всё это лежит здесь и дожидается, когда ты захочешь. -
   В последующие дни Светлана ещё пару раз пыталась уговорить Игоря провести субботний день так, как она предлагает. Говорила, что они включат у себя компрессор, чтобы он тарахтел, и их тогда труднее будет услышать в кардиологии. Но Игорь, знающий зону намного лучше Светланы, всегда был против.
   Эти дни были для Игоря особенными не только тем, что после них он не сможет уже так часто видеть свою любимую Светку. Оказалось так, что в эти дни он последние разы встречался со своими друзьями, - с Толиком Карпачёвым и с Юркой Яковлевым.
   Юрка Яковлев встретил его, когда он выходил после ужина из столовой. Он сообщил, что сегодня он прошёл суд "на посёлок" и специально пришёл сюда, чтобы позвать Игоря "отметить это дело". В Отделе труда Гена уже кипятил воду в двухлитровой кружке, на столе стояли три стакана, и лежала кучка конфет в фантиках, среди которых было несколько шоколадных. Юрий сказал Игорю, что особых угощений у него нет, но у него стоит ещё та банка сгущёнки, которую раньше принёс Игорь и просил отложить её на время.
   - Значит, это время сейчас и пришло, - сказал Игорь. Он был искренне рад тому, что Юрий прошёл суд.
   Вскоре они пили парёнку, курили и разговаривали. Юрий рассказал какой эффект произвела на суд газета со статьёй заслуженного судьи, в которой она утверждала, что Юрий "твёрдо стал не путь исправления". Потом у них пошли разговоры о "химии", о "поселении", о возможности уйти с "химии" или с "посёлка" по УДО. Игорь вспомнил Саню Шашникова, который давно уже был "на посёлке".
   - Шашникова уже нет, - сказал Юрий, - Умер "на посёлке".
   - Как умер? - удивился Игорь, - Он же такой здоровый был. Сталинский сокол. -
   - Может, заболел чем, - пожал плечами Юрий, - А может, и убили. Там ведь любому начальнику выгодно констатировать просто смерть, а не его убийство. Для них и "химик" и поселенец - то же самое, что зэк. А убийство - это уже пятно на начальника и на органы. А кому нужны такие "пятна"? -
   - Давайте не будем сейчас о грустном, - заметил Гена, и все молча согласились с ним. О грустном больше не вспоминали и не говорили. Игорь сообщил о том, что начальник его отряда готовит и вскоре подаст документы Игоря "на химию".
   - Успеха тебе, Игорь, - пожелал ему Юрий, - Помни о том, что я тебе уже говорил. Обдумывай всё заранее, чтобы потом не было проколов. -
   Игорь ушёл ещё до отбоя, сославшись на то, что не хочет сейчас случайно схлопотать нарушение "за хождение после отбоя". Больше Юрку он не видел, его увели на этап из зоны в то время, когда Игорь уже выезжал на работу на ЖБК. Впоследствии от него "с посёлка", который он отбывал в небольшом городском посёлке, пришло письмо, на которое Игорь ответил. Но это письмо было первым и последним. Больше писем от него не было или Игорь их "просто" не получал.
   Толика Карпачёва Игорь видел за это время три раза. Первый раз Игорь зашёл к нему вечером, вскоре после того, как Михалыч пообещал Игорю подать его документы "на химию". В этот раз они неплохо посидели, попили чайку, Анатолий сыграл пару концертных вещей на баяне. А потом он рассказал Игорю недавнюю историю.
   Оказалось, что начальник их больнички сдал городским ментам родителей какого-то зэка, которые предложили ему пять тысяч долларов за то, чтобы он сделал актировку их сыну. Менты взяли этих родителей в ресторане, где они сидели за одним столом с начальником больнички, сразу же после того, как они передали ему пачку долларов в незапечатанном конверте.
   - Теперь неизвестно, как кончится вся эта история, какое будущее будет у этих родителей, и какое будущее ожидает нашего начальника больнички, - сказал тогда Анатолий своими постоянно улыбающимися губами.
   Во время второй встречи Игорь вновь спросил у Анатолия, верно ли то, что новый начальник Спецчасти может за триста рэ сделать "химию". Анатолий опять ответил, что не знает точно, но слушок об этом идёт.
   Третья встреча была уже в какое-то воскресенье, когда Игорь, уже пару недель выезжавший на ЖБК, зашёл к нему днём после обеда. В разговоре за чаем, Анатолий сильно возмущался тем, что уже всякая мразь стала выходить "на химию", что нужно писать об этом куда надо и прочее и прочее.
   - Толик, ты же знаешь, что ворон ворону глаз не выклюет, - заметил на это Игорь, - Успокойся, ты же знаешь, что начальник у них всегда прав, а виноватым будет тот, у кого меньше прав. А у зэка вообще нет прав, есть только обязанность подчиняться начальству. -
   - Да ты посмотри, сколько в зону уже этих начальников пришло. Садят ведь их, - не унимался Анатолий, - Андропов уже многих подчистил. И по всему Союзу чистят. -
   - Но это же при любой смене власти ставят "кого надо" и убирают "кого не надо". Ставят "своих". Это идёт сверху донизу. А кто из них лучше и кто хуже? Все они друг друга стоят. Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак. -
   - Но надо же что-то делать, - говорил Анатолий, чуть успокаиваясь, - Нельзя же чтобы всякая мразь чувствовала себя победительницей. -
   - Да плюнь ты на всё на это, - сказал Игорь, - Успокойся и думай о том, как бы самому отсюда вырваться, и как не навредить себе в этом.
   Вспомни, "если хочешь поработать, - ляжь, поспи, и всё пройдёт". Вот и ты сейчас лучше ляжь и успокойся. Не стоит шебутиться попусту, и трепать себе нервы. А мразь и на воле найдёт себе нужную "награду".
   Ладно, пойду я уже. Пока, Толик, счастливо. -
   Игорь пожал на прощание руку Анатолию и ушёл.
   Больше его он не видел. А спустя пару недель, по зоне прошёл слух, что "Карпача отправили куда-то на этап, неизвестно куда и в какую зону", что отправили его за то, что он написал куда-то жалобу и послал её письмом через волю.
   В понедельник Светлана сказала Игорю, что в субботу ей пришло извещение, и она получила триста рублей от его родителей. Игорь попросил её завтра принести их ему. Он часто думал о том, через кого можно выйти на нового начальника Спецчасти, но ответа пока не находил. "Пусть деньги будут при мне, когда представится такой случай, - решил он, - Всё должно быть под рукой, когда понадобится".
   Во вторник Светлана принесла ему деньги. Игорь сказал, что возьмёт их у неё перед своим уходом, перед закрытием санчасти. В этот день у них было всё, как и всегда. В последние минуты перед закрытием санчасти они целовались в своём "укромном уголке". Когда в коридоре послышался голос санитара "выходим все, санчасть закрывается", Игорь тихо закрыл дверь на замок и, сев на стул у столика с аппаратом Самсона, снял свой правый сапог. Светлана достала из своей сумочки деньги, это были двадцатипятирублёвки, свёрнутые пополам, и передала их Игорю. Игорь сразу же засунул их в свой носок под ступню и одел сапог. Встав со стула, он ещё раз поцеловал на прощанье свою любимую и, открыв дверь, вышел, сказав при этом громкое "До свидания, Светлана Ивановна".
   Выйдя из калитки локалки больнички, Игорь решил, что сейчас ему лучше сразу выйти на прямую дорогу, чтобы идти в свой отряд. Для этого он не повернул налево, как он ходил всегда, а прошёл несколько шагов направо, чтобы обойти забор из обычной проволоки, который ранее огораживал "футбольное поле", а сейчас - строящуюся двухэтажку. Пройдя между этим забором и крылом школы, он вышел на бетонную дорогу. Вся дорога, по правую сторону от которой была огорожена жилая зона лагеря, хорошо просматривалась. На ней, как и всегда в это время, зэков почти не было. Ментов также не было видно, и Игорь не спеша пошёл по дороге к своему отряду
   Пройдя уже больше половины пути, он увидел, что из двери комнаты нарядчиков, которая была в торце здания штаба, вышел Баранчин. Он постоял пару секунд и пошёл не налево, рядом со стеной, чтобы идти так к входу в штаб, а пошёл прямо к дороге, на которой он повернул направо и пошёл навстречу Игорю. "Вот тебе и здрасьте", - пронеслось в голове Игоря. Баранчин шёл прямо на него.
   - Откуда и куда? - спросил Баранчин Игоря метра за три до того, как они подошли друг к другу. Это освободило Игоря от того, чтобы, сняв пидорку, поздороваться как положено с "гражданином начальником".
   - Из санчасти в отряд, - ответил Игорь, стоя уже перед ним.
   - Подними руки, - приказал Баранчин.
   Игорь поднял руки и Баранчин общупал его с боков, сзади и спереди, а также обе его ноги.
   - Сними сапог, - приказал он после этого.
   "Снимай тот, в котором деньги", - молнией мелькнуло в голове Игоря, и он приставил каблук правого сапога к носку другого, чтобы снять его.
   - Не этот, - сказал Баланчин, - Снимай другой. -
   Игорь снял левый сапог и стоял на одной правой ноге. Баранчин взял его сапог, перевернул его, потряс и поставил опять на дорогу.-
   - Снимай носок, - последовал новый приказ.
   Игорь снял носок и протянул его Баранчину.
   - Выверни носок на другую сторону и потряси им, - приказал Баранчин.
   Игорь вывернул носок и два раза тряхнул им так, как вытрясают половики.
   - Можешь идти, - сказал Баранчин и пошёл дальше.
   Обувая сапог, Игорь увидел, что Баранчин свернул с дороги в сторону клуба. "Значит увидев меня он пошёл из нарядной в мою сторону", - подумал Игорь, - "Но от меня ничего не обломилось. Иди теперь в свой кабинет вкруговую, падла.
   А может он специально пас меня, зная про деньги?
   Да нет, не может быть. Ведь я мог пойти и другой дорогой. А в нарядной и окон нет. Там же раньше склад магазина был. И в дверную щель не увидишь, - дверь открывается не в ту сторону".
   В отряде Игорь переобулся в тапочки и, сидя уже на своей шконке, незаметно для окружающих вытащил деньги из носка и засунул их под стельку своего правого тапка. Тапочки и сапоги зэков пятого отряда стояли на сваренной из тонкой арматуры двойной полке у стены, за которой была комната умывальника. К этой стоящей на полу полке могли подойти лишь зэки пятого отряда для переобувания. Даже прапорщики при шмоне никогда не подходили к этой полке с зэковской обувью. Это было для них как бы "за падло".
   Но тапочки всё равно показалось Игорю не совсем надёжным местом для хранения денег. Их могли найти при личном шмоне в бараке. В других отрядах частенько крали тапочки. И это также нельзя было не брать себе во внимание. Раздумья Игоря прервал отрядный шнырь.
   - Игорь, там начальник отряда пришёл, - сказал он, зайдя к Игорю в проходняк, - Тебя сказал позвать. Он в кабинете. -
   - Ну вот, Игорь, - говорил Михалыч, когда они уже поздоровались и сидели друг против друга за столом, - Завтра я списываю Шуплецова в шестнадцатый отряд. Я уже договорился насчёт этого. А ты завтра уже выводи бригаду на работу. Так что готовься. За этим я и зашёл сюда, чтобы сказать тебе. Завтра опять буду здесь вечером. -
   - Михалыч, дай мне сегодня ключ от твоего кабинета, - попросил Игорь, которому вдруг пришла на ум хорошая мысль, - Мне тут нужно будет кое-что для себя сделать. Я это быстро сделаю. За час управлюсь. -
   - Хорошо, - согласился Михалыч, - Ключ тебе потом дедок передаст. Я ему скажу, чтобы он здесь немного полы подтёр. А сейчас пойдём, я зайду ещё в каптёрку, чтобы сказать Глазырину, что ты уже бригадир сварщиков. -
   Этой ночью Игорь сделал то, что ему пришло в голову, когда он попросил у Михалыча ключ от его кабинета. Он понял тогда, как спрятать деньги так, чтобы их никто не смог найти. А лучшим местом для этого была толстая обложка из картона его "Самоучителя английского языка". Для того, чтобы сделать это, у него в кабинете Михалыча были острые как бритва резаки и клей ПВА. Он понял, что деньги нужно будет спрятать в обе обложки учебника, для того, чтобы они не отличались по своей толщине.
   Аккуратно разрезав повдоль среднюю часть лицевой обложки учебника так, чтобы туда можно было просунуть деньги, Игорь достал их из-под стельки своего тапочка и развернул двадцатьпятки во всю их длину. Каково же было его удивление, когда он увидел, что их не двенадцать штук, а всего лишь восемь. Четырёх не хватало. Игорь потерять их не мог, потому что до этого они были свёрнуты пополам, и он их не разворачивал. "Значит, Светка не посмотрела как следует, сколько взяла денег, чтобы принести", - с грустью подумал Игорь, - "Это уже плохо. Если я быстро найду выход на начальника Спецчасти, придётся приходить к ней два раза подряд каждый день. Первый раз, чтобы сказать ей, что она забыла принести ему ещё сотню. И второй раз, чтобы забрать эту сотню, когда она её принесёт. А это уже может выглядеть подозрительно со стороны. Жаль, что так случилось. Ну да ладно. Может, этот начальник Спецчасти и вовсе не понадобится".
   Игорь спрятал эти двести рублей в лицевую обложку учебника и заклеил её клеем ПВА так аккуратно, что вообще нельзя было даже подумать, что в ней что-то спрятано.
   Игорь правильно тогда подумал, что начальник Спецчасти может ему вовсе не понадобиться, потому что через непродолжительное время по зоне пройдёт слух о том, что он или сам уволился, или его уволили, в связи с какой-то жалобой на него в высшую инстанцию. И, может быть, эта жалоба была от Карпача, за что его и отправили куда-то этапом.
   "ПОДВОДНАЯ ЛОДКА"
   И вот Игорь вновь выезжает на объект ЖБК бугром бригады сварщиков. Целью было успешное прохождение трёх зоновских комиссий и суда для выхода "на химию". Для этого ему нужно было сделать бригаду самой передовой на выездном объекте, и не "схлопотать" для себя случайно какое-либо нарушение за это время.
   Сделать бригаду самой передовой было для него лёгким делом. Он один в зоне обладал этими знаниями, которые в своё время ему передал бугор из таваксайского этапа. В этом деле главным было "как надо" поработать с документами бригады, которые сдаются в Отдел труда в конце каждого месяца. А вот для того, чтобы не схлопотать какое-нибудь случайное нарушение, Игорю нужно будет уже "включить" в своей голове особый постоянный "контроль", который должен быть в работе всегда всё это время, а "это время" могло тянуться от трёх до пяти месяцев, а иногда и до полугода. Точных сроков в этом не было установлено. То есть, как говорится, - кому как повезёт.
   Конечно, от случайностей никто не застрахован в жизни, тем более - в зоне. Не случайно бытует поговорка о том, что даже от сумы и от тюрьмы никто не застрахован в этом мире. А в зоне "случайности" подстерегают зэка постоянно, и спастись от них зэку часто помогают его личная наблюдательность, находчивость и душевные предчувствия. Зэку практически нельзя в зоне расслабляться, иначе ему будет ещё хуже, чем уже есть. Поэтому всё "это время" ожидания высасывает из зэка много нервов, а из зэка с порядочным сроком - и подавно, ведь этого срока и так ждут долгие годы. И ждут с надеждой.
   Бригада сварщиков была самой маленькой в отряде, и насчитывала в разные времена двадцать пять - двадцать шесть человек. В бригаде по масти были одни мужики. Бригадным шнырём был небольшой расторопный мужичок лет сорока пяти. Бригада в основном занималась изготовлением закладных деталей для бетонных конструкций. Для этого в распоряжении бригады был довольно-таки большой сварочный цех, который являлся как бы продолжением длинного арматурного цеха, но был отделён от него сплошной бетонной стеной. Длина сварочного цеха была около сорока метров, ширина - около двадцати, и высота - около десяти метров. В цеху была большая гильотина, на которой рубили заготовки из листового металла толщиной до десяти миллиметров, были две кран-балки, управляемые с земли, грузоподъёмностью по пять тонн каждая, были пять сварочных аппаратов, газорез и небольшая установка для нанесения алюминиевого напыления на некоторые закладные детали.
   К сплошной бетонной стене, которая отделяла сварочный цех от арматурного, была пристроена общая раздевалка, сделанная из бетонных конструкций, изготавливаемых на комбинате. К ней примыкал кильдым бугра с отдельным входом и с небольшой самодельной душевой, в которой все успевали помыться к съёму с работы. Эти бытовые помещения с двумя толстыми трубами парового отопления были во всю ширину цеха от стены до стены. Над кильдымом бугра было небольшое помещение для вольного мастера, которое пустовало закрытым на ключ. К этому помещению вела металлическая лестница с одним поручнем, которая другим своим боком примыкала к стене общего кильдыма. Вольный мастер уволился более года назад, и больше никто из вольных специалистов комбината идти работать к зэкам не хотел.
   В первый же свой выезд Игорь в общем кильдыме узнал кто, кем и где работает. Сказал, что стоять над душой никогда ни у кого не будет, и получать за свой труд каждый будет столько, сколько он наработал. Если кто надумает с ним хитрить, то пусть знает, что будет хитрить лишь на свою ж..., потому что Игорь не слепой. Затем предупредил о том, что если кому-либо нужно будет идти ловить переброс с воли, то нужно предупредить его об этом обязательно, чтобы не было никаких "непоняток", которые при этом могут возникнуть. А такое отражается через ментов на всей бригаде. Если будут нужны пару человек, чтобы постоять на стрёме, то Игорь разрешит и это. Перебросом распоряжается сам хозяин переброса, и платить за это Игорю ничего не надо.
   Мужики в бригаде оказались с понятием, поэтому работа в цехе шла нормально. Игорь выходил из своего кильдыма лишь в том случае, если нужно было решить какие-либо проблемы по работе, которые решить мог только бугор. В общем, всё для всех было уже привычным делом, и работали все тихо и спокойно, не напрягаясь.
   Но вот через неделю с комбината пришёл какой-то вольный инженер. Он сказал Игорю, что его бригаде нужно будет выполнить ответственный заказ по изготовлению новой экспериментальной формы для литья каких-то новых бетонных конструкций. Эта форма должна быть вакуумной, то есть должна быть сварена прочно и герметично. Он сказал, что вольные сварщики на комбинате отказались изготавливать эту форму из-за сложности работы, и руководство решило дать её изготовить зэкам. Вольняга добавил с ухмылкой, что, скорее всего, зэкам сделать эту форму не удастся, поэтому и строгого контроля за её изготовлением от комбината не будет. Но если для её изготовления понадобится что-нибудь, то это сразу же будет предоставлено без задержки и без каких-либо проволочек. Он сказал, что все гнутые из толстых листов металла заготовки для формы привезут в цех завтра утром, а все прямые заготовки для неё нужно будет вырубать зэкам самим на имеющейся в цеху гильотине. После этого он попрощался, оставил Игорю картонную папку с чертежами и описанием вакуумной формы и ушёл.
   Игорь открыл папку с чертежами и нашёл в них общий вид конструкции. По размерам она была довольно-таки большой. Длина составляла более шести метров, ширина - около двух с половиной, и высота - метра полтора. Она была как большой утюг со всеми овальными боковыми частями и с плоским днищем, но без острого носика. В верхней части конструкции, в центре по ширине и где-то на расстоянии одной трети по длине, торчала загнутая труба, похожая как бы на перископ подводной лодки. Конструкция и напоминала этим некую подводную лодку, но без хвостового оперения и винта.
   В описании изготовления было много профессиональных выражений с указанием сварочных швов, в чём Игорь слабо разбирался. А вот размеры деталей, которые нужно будет вырубать на гильотине, были довольно-таки большими.
   Игорь знал, что гильотина давно уже требует ремонта, но комбинату было как бы безразлично, на каком оборудовании работают зэки. Для того чтобы нарубить детали из толстого листового металла, большой лист металла укладывали при помощи кран-балки и строп на конструкцию, состоящую из металлических трубчатых катков, которые крепились к широкой раме своими толстыми осями на подшипниках. Эта рама была вмонтирована в бетонный пол металлическими ножками и называлась ронггальгой. Лист металла, лежащего на катках ронггальги, затем подавали вручную под нож гильотины. Но гильотина уже редко могла отрубить кусок от целого широкого листа металла, толщиной десять миллиметров. Приходилось рубить два-три раза по одному и тому же месту, поэтому края отрубленного металла часто становились чуть загнутыми. Затем из этих нешироких уже полос нарубали на гильотине прямоугольные детали для закладных, к которым затем приваривали нужные стержни из арматуры.
   Но после того как гильотина не могла с первого раза перерубить широкий лист металла, она не могла сразу же сделать это вновь. Она как бы застревала в том положении, когда её верхний нож просто держал, закусив собой неразрубленный лист металла. Требовалось пять-десять минут работы, неприятной и требующей немалых физических затрат, для того, чтобы вновь привести гильотину в начальное рабочее положение. Это, естественно, было морокой для тех двух зэков, которые работали на гильотине, когда нужно было рубить куски из целых листов толстого металла.
   Для закладных деталей небольшой загиб металла по краю был допустим, но для изготовления вакуумной конструкции это было совершенно недопустимо.
   - Что ж, хоть гильотину можно будет отремонтировать из-за этой "подводной лодки", - и то хорошо, - подумал Игорь, - А варить эту "лодку" должен лишь профессионал. -
   Единственным сварщиком-профессионалом в бригаде Игоря был Виктор Бузаев, мужик лет тридцати, который в своё время окончил ПТУ. У него на воле был пятый разряд газо-электросварщика. Зэки звали его просто - Бузай. Это был мужик среднего роста, про которых в народе говорят "тихий и спокойный мужик". Игорь зашёл в общий кильдым, где почти всегда находился бригадный шнырь, и сказал ему, чтобы тот позвал к нему Бузая.
   - Присаживайся за стол, - кивнул Игорь вошедшему к нему в кильдым Бузаю, - Будет тебе одно серьёзное задание. Будешь варить подводную лодку, - ухмыльнулся он, - В чертежах разбираешься? -
   - Да могу немного, - ответил тот.
   - Тогда вот тебе папка с чертежами. Разбирайся, - и Игорь хлопнул ладонью по папке, лежащей перед ним на столе, - Выключай свой сварочный, и бросай всю другую работу. До конца рабочего дня разбирайся с чертежами в общем кильдыме.
   Завтра утром на машине привезут все гнутые детали для этой конструкции, - он вновь хлопнул по папке с чертежами, - Всё остальное нужно будет изготавливать самим. А вечерком, в отряде, мы с тобой уже решим, что нам будет нужно для того, чтобы сварить эту "подводную лодку".
   Папку эту будешь брать у меня здесь по утрам, а в конце рабочего дня приноси опять сюда, чтобы ничего из неё случайно не потерялось. За чертежи в ней отвечаешь лично.
   Всё. Бери её и кати. И шевели рогом как следует. Сказали, что комбинат для этого, - он вновь хлопнул ладонью по папке, - предоставит всё, что нужно для изготовления без каких-нибудь задержек и проволочек, - и Игорь подвинул папку Бузаю.
   Бузай забрал папку с чертежами и ушёл.
   Вечером в отряде в разговоре с Бузаем Игорь выяснил, что для изготовления вакуумной конструкции Бузаю будут необходимы новый силовой кабель для его сварочного аппарата, новое тёмное стекло, для его сварочной маски, хорошие сварочные электроды, толщиной четыре и пять миллиметров, пару брезентовых рукавиц и один помощник. А в процессе работы будет видно, что ещё будет нужно. Игорь сказал Бузаю, чтобы завтра он подготовил в цеху место для изготовления "подводной лодки" и разместил рядом с этим местом все детали, которые привезут утром. А Игорь завтра через того вольнягу, который привезёт на машине гнутые детали, закажет комбинату ремонт гильотины, постоянное снабжение хорошими сварочными электродами, силовой кабель, сварочные рукавицы и стёкла для сварочных масок.
   И действительно, через день после того, как привезли на машине гнутые детали, и Игорь отдал вольняге, сопровождающему машину список со всем необходимым для изготовления "подводной лодки", к ним в цех приехали четыре вольных работяги для ремонта гильотины. Они привезли с собой десять пачек электродов, метров тридцать силового кабеля, пять брезентовых рукавиц и десять стёкол для сварочных масок, пять тёмных и пять тонких прозрачных. Игорь лишь немного сожалел о том, что большего у комбината нельзя было попросить в связи с изготовлением этой "подводной лодки".
   Через два дня работы вольных ремонтников гильотина стала работать как новая, и Бузай с помощником и двумя работниками гильотины начали вырубать на ней детали для изготовления вакуумной конструкции. На это ушло два дня, и после этого Бузай приступил уже к сварочным работам.
   Заказать курить или чаю через вольных ремонтников гильотины никому из зэков не удалось. На лицах этих вольняг было как бы написано, что с ними была проведена "серьёзная беседа" перед тем, как послать их на работу к зэкам. И они работали как диверсанты в войну в тылу врага, - быстрее сделать всё необходимое и уйти назад, "к своим". Они даже перекуры перестали устраивать после того, как ушлые совейские зэки стали подходить к ним в это время, чтобы "стрельнуть" сигаретку или папироску и попытаться при этом завязать с ними какой-нибудь разговор. Курить они все стали уже во время своей работы, а от разговоров отмахивались тем, что очень заняты своей работой, и разговаривать им просто некогда. Но как специалисты они сделали всё возможное для того, чтобы гильотина работала после их ремонта как можно дольше, и долгое время их не могли бы вновь послать к зэкам для её ремонта.
   Игорь несколько раз серьёзно задумывался над тем, какие бетонные конструкции будут выпускать при помощи изготавливаемой у него в бригаде вакуумной конструкции, и почему она должна быть вакуумной. Однако, как он ни напрягал свои мозги, этого ему никогда не удавалось. Тогда он решил, что, либо эту конструкцию заказал на ЖБК какой-то другой завод для своих целей, либо это будет какая-то бетонная конструкция, единственная в своём роде, для какого-то секретного военного объекта.
   Михалыч также не смог узнать по просьбе Игоря о назначении этой "подводной лодки". Однажды, когда у Бузая уже скоро должны были закончиться хорошие электроды, Игорь попросил Михалыча сходить по этому поводу к руководству ЖБК и узнать попутно о предназначении вакуумной конструкции. Электроды привезли на следующий же день, а когда Игорь вновь увидел в отряде Михалыча, то тот не смог ответить ему на этот вопрос, так как на ЖБК ему сказали, что специалист по этому вопросу сейчас в отпуске. Но Михалыч узнал из случайного разговора с одним из вольных сварщиков, что отсыревшие электроды они сдают на склад, а вместо них им выдают новые. Скорее всего, такими отсыревшими электродами и снабжают потом зэков для их работы.
   Игорь лишь раза два-три подходил ненадолго к Бузаю за всё время его работы по изготовлению "подводной лодки". Он прекрасно знал, что такое для любого зэка "стоять над душой". Как всегда, когда в конце рабочего дня Бузай приносил ему папку с чертежами, он спрашивал у него - "ну как?". Ответ в основном всегда был - "нормально". А конструкция, которая изготавливалась в середине цеха, постепенно начала приобретать уже кое-какие из своих очертаний. О сварочных швах конструкции Игорь знал лишь то, что это должны быть швы глубокой сварки, делать которые может не всякий специалист. Но на Бузая он почему-то искренне надеялся, и почему-то считал, что Бузай сварит конструкцию так как надо.
   К тому же в самом начале работы по рубке металла для частей "подводной лодки" Игорь серьёзно предупредил всех в общем кильдыме, что если найдётся хоть одна падла, которая будет мешать Бузаю в работе или брать посмотреть папку с чертежами, то эта падла будет иметь дело лично с ним, с бугром. Этого хватило. Авторитет Бузая сразу же вырос и в бригаде, и в отряде. А когда Игорь сделал за этот месяц, в котором он был бугром чуть больше недели, не тридцать процентов, как было до него прежде, а восемьдесят три процента нормы выработки, то уже и все его работяги стали как бы более авторитетными в отряде. А как же. Ведь теперь в зоновском магазине более половины из его бригады отоварились уже на девять рублей, а остальные - на шесть. Не то, что было прежде: все - на три рубля, кроме бугра, который один - на девять.
   Первые дни работы несколько занимали мысли Игоря своими неотложными делами. Это помогало ему несколько отвлекаться от дум о своей Светке. Хотя порой внезапно его мысли как бы выхватывали её из всего остального мира, и перед его внутренним взором вставали её глаза, смотрящие на него как перед поцелуем. И сердце его сразу же сжимало тоской по ней, по её голосу, по теплу её тела, прижатому к нему во время объятий, по запаху её кожи, которую ему хотелось целовать, по пьянящему виду её обнажённой груди, по ощущению её нежной упругости в своей руке, по красоте всех женских форм её тела. А невозможность "просто так" придти к своей любимой, вызывала в нём приступ духовной ненависти к опостылевшей ему зоне, делавшей его бессильным для проявления своих чувств к любимой.
   В такие минуты Игорь старался как можно быстрее найти себе занятие, которое отвлекло бы его от этих душевных и духовных терзаний. Игорь сразу же напоминал сам себе о том, что выход "на химию" намного приблизит его к более нормальным отношениям с его любимой Светкой, но для этого сейчас нужно как-то перетерпеть это время. И он занимался теми делами, которые могли способствовать его успешному выходу "на химию". Если же таких дел не находилось, то Игорь предавался мыслям о книге, которую он должен будет написать в будущем. О том, что и как ему нужно будет изложить в ней из того, что уже известно ему сейчас, и о чём нужно будет прочитать ещё в книгах, чтобы более повысить свои познания.
   По началу, уже в отряде, после приезда с работы Игорь иногда доставал Светкины фотографии, чтобы посмотреть на них. Для этого ему приходилось делать вид, что он либо работает с нарядами, либо изучает английский по самоучителю, чтобы никто не мог ничего заподозрить. Но фотографии любимой вызывали в нём такие сильные внутренние терзания, что он вскоре перестал их смотреть, и приказал себе даже не думать и не вспоминать о них.
   А на работе всё было нормально. Мужики делали всё сами, как нужно. Однажды, принеся к Игорю папку с чертежами в конце рабочего дня, Бузай сказал ему, что завтра до обеда он должен закончить варить конструкцию. А затем спросил у Игоря:
   - Будешь заказывать на комбинате мощную автокару? -
   - Эт зачем? - удивился Игорь.
   - А как же грузить её на машину? Она ж весит тринадцать тонн. А у нас кран-балки по пять тонн. А мощный автокран и в цех не заедет. -
   - Как тринадцать тонн? С чего ты взял? - спросил Игорь.
   - Так ведь в описании указано, - Бузай раскрыл папку и, найдя нужный лист, ткнул пальцем, - Вот, смотри. Ты, наверное, не заметил. Я тоже не сразу чухнулся. Сёдня только и подумал о том, как её вывозить будем. -
   Он оставил папку в руках Игоря и пошёл готовиться идти мыться в душевую.
   В отряде Игорь узнал у завхоза, что Михалыч будет завтра в отряде после обеда. Он попросил передать ему, что вакуумная конструкция завтра будет уже готова, но возникли проблемы с её вывозом из цеха. Нужно будет, чтобы Михалыч сходил по этому поводу к руководству завода.
   На следующий день, ближе к концу рабочего дня, Михалыч зашёл в кильдым к Игорю. Они обменялись рукопожатием, и Михалыч спросил:
   - Ну что, "подводная лодка" готова к плаванию? Или сразу потонет? -
   - Да думаю, не потонет, - ухмыльнулся Игорь, - Бузай все швы отбивал от шлака. На глаз проверял, нормально сварено или нет. Сказал, что все швы нормальные, никто не придирётся. Пойдём, посмотрим. -
   И они пошли поближе посмотреть на конструкцию.
   - Проблема в том, - говорил Игорь по дороге, - что для её погрузки на машину нужен мощный автокар. "Лодка" весит тринадцать тонн, а наши кран-балки по пять тонн каждая. А автокрану и развернуться здесь негде, гильотина мешает. -
   Они подошли к конструкции.
   - Ты смотри-ка, красиво сварена, - говорил Михалыч, обходя конструкцию, - И швы смотрятся, как на картинке. -
   - Никто бы не сварил у нас так, кроме Бузая, - сказал Игорь, - Мужики сами так говорят. -
   - Ну, что ж, пойду сейчас к руководству завода, пока есть время, - Михалыч глянул на ручные часы, - Сюда я уже не приду, не успею. Увидимся, скорее всего, завтра или послезавтра. Пока, Игорь. -
   - Счастливо, - попрощался Игорь, и Михалыч ушёл.
   На другой день, часа через два после начала работы, на бортовой машине приехали шесть вольняг. Руководил ими тот, который привозил ранее Игорю папку с чертежами. По виду четверо из них были инженерно-техническими работниками, а двое - рабочими. Они привезли с собой какой-то аппарат со шлангами, и поставили его с помощью кран-балки недалеко от "подводной лодки". Вскоре они уже суетились вокруг конструкции, измеряли её размеры рулетками, проверяли различными уровнями, а работяги подсоединяли привезённый аппарат шлангом к "перископу" "подводной лодки". Игорь, которому сразу же сообщили о приезде вольняг, сначала вышел из своего кильдыма и посмотрел издалека на суету вольняг. К нему никто не подошёл, и он вернулся опять в свой кильдым.
   После обеда вольняги вновь сгрудились возле "подводной лодки". Два раза по полчаса тарахтел привезённый ими аппарат. То ли это был компрессор, то ли это было устройство для откачки воздуха, Игорю было безразлично. Ему был важен результат испытания. И вот к нему в кильдым зашёл тот, кто привозил ему папку с чертежами. Вид у него был такой, как у человека в каком-то недоумении. Игорь сидел за своим письменным столом, на котором была одна лишь старая пепельница, и курил сигарету.
   - Присаживайтесь, - кивнул он на стул, стоявший напротив стола.
   Вольняга, немного поколебавшись, сел.
   - Ну, как проверка? - спросил Игорь.
   - Даже странно как-то..., - отозвался вольняга, - Но, вроде бы, всё в порядке..., - и он, как в недоумении, чуть скривил губы и пожал плечами, - Даже как-то не верится... Два раза проверяли... Но всё в норме... И размеры, и параллельность верхней плиты и днища... Даже непонятно, как это вы...
   - Ладно, - прервал его Игорь, - Меня сейчас интересуют два вопроса: когда вы принесёте мне подписанные наряды за изготовление формы, и когда будет автокара для её погрузки в автомобиль? Она уже мешается в цеху. Не маленькая. -
   - Наряды принесу завтра. И автомобиль для вывоза будет завтра, - твёрдо уже заговорил вольняга с тоном, привычным большому начальнику, - Но такой автокары на комбинате нет. Скорее всего, и во всём городе такой не найдётся. Поэтому грузить придётся вам самим при помощи двух ваших кран-балок. -
   - А вы знаете, что каждая наша кран-балка рассчитана на пять тонн? - с ухмылкой спросил Игорь, - Это и на крюках у каждой из них написано. А вакуумная форма весит по документам тринадцать тонн. -
   - По каким это документам? - с начальственным тоном спросил вольняга.
   - По тем, которые вы мне принесли тогда в папке, - спокойно ответил Игорь.
   - Давайте мне сейчас эту папку с чертежами, - с непререкаемым тоном сказал вольняга, - Мне её нужно сдать в конструкторский отдел. -
   - Да я её сам сегодня целый день ищу, найти не могу, - отозвался на это Игорь, - Наверное, в зоне оставил, забыл привезти. Но у вас же есть ещё одна, по которой вы сегодня форму проверяли. -
   - Как это не можете найти?! - чуть не закричал вольняга, вскочив со стула, - Чтобы завтра же папка была здесь! - кричал вольняга, выскакивая уже из кильдыма бугра, - Чёрт знает, что здесь у вас творится! -
   - Да подождите вы, - вышел вслед за ним Игорь, - Чего кричать-то из-за пустяков? -
   Но вольняга быстрым шагом подошёл к машине, на которую уже был загружен их аппарат для проверки вакуумной конструкции, а в кузове, на лавке сидели приехавшие с ним вольняги. Он сел в кабину, рядом с шофёром, машина завелась и выехала в ворота из цеха. Мужики начали закрывать за ней тяжёлые въездные ворота. Произошедший инцидент с кричавшим вольнягой видели почти все зэки бригады.
   Игорь подошёл к зэку, работнику на гильотине.
   - Одуван, базар есть, пойдём ко мне, - и они пошли в кильдым к Игорю.
   - Тут вот какая х...ня получается, - начал Игорь, когда они уселись за стол, - "Подводная лодка" весит тринадцать тонн. Каждая наша кран-балка рассчитана на пять тонн. А этот пидор хочет, чтобы мы с помощью наших кран-балок завтра погрузили её на машину для вывоза из цеха.
   А если кран-балки не выдержат такой вес и "подводная лодка" ё...тся с такой высоты? Из под неё же, как из под катапульты полетят всякие железяки в разные стороны. Может и прибить кого-нибудь в цеху. -
   - Да не бойся ты. Не прибьёт никого. Выдержат кран-балки, - загорячился Одуван.
   - А если тросы строп не выдержат? - спросил Игорь.
   - И стропы выдержат. Не ссы, - Одуван всегда разговаривал как человек чем-то разгорячённый, - Я тут совсем недавно, перед твоим приходом в бригаду, целую пачку листов двумя кран-балками с машины разгрузил. А там побольше веса было, чем в этой "подводной лодке". -
   - Неужто в передовики рвался? - чуть хохотнул Игорь.
   - Да ты чё? - выкатил на него изумлённые глаза Одуван, и, осознав, что это была шутка, добавил, - Кенты грев поймали. Поесть, чифирнуть пригласили, а тут эта машина с металлом. Чё мне с ней целый час было возиться? А там бы всё уже съели. Я её за десять минут и разгрузил. -
   - Ладно, Одуван, - серьёзно сказал Игорь, - Теперь слушай сюда внимательно. Завтра я этому вольняге скажу, что заставить кого-либо загружать форму в машину я не буду по закону. Не имею права посылать кого-либо на смертельно опасную работу. Я и так бы никого не заставил это делать. По понятиям. Ты же знаешь. Мне совесть не позволит.
   Я пошлю его побазарить с тобой, согласишься ты на это сам или нет.
   Ты затребуй с него за это грев. Подумаешь потом, что и сколько с него затребовать. Сильно не борзей, но и не продешевись.
   Что ещё тебе понадобится для погрузки? Может помощник нужен будет? -
   - В общем-то пару человек надо бы. Я знаю, кто пойдёт. Им нужны будут две длинные палки, метров по пять, чтобы "лодку" повернуть как надо для кузова. Ну, а бруски для прокладок под "лодку" они и сами додумаются привезти. -
   - Лады, - одобрил Игорь, - Но говори ему и про бруски в кузов тоже. И закажи на всякий случай новые стропы. У них там их навалом, а у нас - одни. И что-то они не внушают мне доверия. -
   - Точно, - как бы обрадовался Одуван, - Проволока уже кое-где из них торчит. Руки уже до крови корябаешь. -
   И ещё, - слушай внимательно, - понизил голос Игорь, - Пужани этого вольного пидора. Скажи ему, что у меня, мол, хорошие связи с блатными в городе. Мол, если цинкану на волю, - пришьют кого надо.
   Но только скажи это тихо и кратко, будто сам опасаешься, что его об этом предупреждаешь. Так будет правдоподобно. А если долго будешь об этом базарить, - не поверит. А мне это нужно будет для того, чтобы с него кое-какие наряды для бригады выдоить. Понял? -
   - Чё не понять, - осклабился Одуван, - Пужану кратко, как надо. Не обоссался бы. -
   - Перед загрузкой "лодки", - продолжал Игорь, - ты его пошли ко мне в кильдым, мол, я просил об этом. Я его здесь тогда нарядами немного и подою. А потом уже и "лодку" можешь грузить, как он от меня придёт.
   Только об этом нашем базаре никому, - ни слова, ни полслова, ни даже намёка. Усёк? -
   Одуван кивнул, глядя на Игоря с уважением.
   - Грев полностью твой, - продолжал Игорь, - Поделишься с помощниками, как сам посчитаешь нужным. Мне - ничего, как и всем остальным.
   Ну вот, вроде бы и всё. Мужиков я сам предупрежу, чтобы завтра не мешали тебе базарить с этим вольнягой.
   Так... Ничего я не забыл? Может чё ты подскажешь? -
   - Да уж нечего подсказывать. Ты и так всё обрисовал. -
   - Ну, тогда кати. И успеха тебе завтра. -
   Одуван ушёл, а Игорь с удовольствием закурил сигарету.
   На следующий день всё происходило так, как и планировал Игорь. Даже немного быстрее. "Подводную лодку" увезли из цеха ещё до обеда. Игорь получил подписанные наряды за "лодку", и ещё пять почасовых нарядов на сто человеко-часов он выдоил из подобревшего вдруг вольняги. Он оказался главным инженером цеха металлоконструкций. Это Игорь узнал уже от Михалыча, который ненадолго зашёл к Игорю после обеда.
   Перед концом рабочего дня в кильдым к Игорю зашёл Одуван.
   - Игорь, - сказал он несколько смущённо, - Я тут принёс индюхи с шоколадными конфетами. Давай чифирнём? -
   - Заходи, Одуван, - дружески сказал Игорь, - Чё нам с тобой не чифирнуть? С удовольствием. Щас шныря кликну, чтобы заварил. -
   - Да не надо шныря, - осклабился довольный Одуван, - Я и сам заварю. Они там, в общем кильдыме, все чифирят. Есть в чём заваривать? -
   Игорь достал из открытого сейфа двухлитровую кружку и самодельный кипятильник.
   - Вода - в душевой, сам знаешь, - сказал Игорь, передавая их Одувану.
   - А эт тебе. Покури с фильтром, пока я буду заваривать, - сказал Одуван и положил перед Игорем пачку болгарских "Родопи".
   Вскоре на столе стояла, завариваясь, кружка с чаем, накрытая фольгой от пачки со слоном, два гранёных стакана и горсть шоколадных конфет, выложенная Одуваном из кармана. Игорь с Одуваном сидели за столом и курили.
   - Ну, расскажи, как ты пужанул этого инженеришку, - попросил Игорь, - Он ведь пришёл сюда ко мне, прямо как брат родной, ни в чём не отказал. Даже о папке с чертежами не вспомнил, из-за которой в тот раз кричал. Я её Михалычу сёдня отдал, что б передал ему.
   На вот вторую кружку. Тусуй чай и рассказывай. -
   - Да я договорился уже с ним насчёт грева и прочего, - начал Одуван, тусуя чай, - а потом спрашиваю - Не боишься ли, что вчера накричал на бугра? А он мне - А чё, мол, мне его бояться? А я ему - Да, мол, кенты у него на воле. Цинканёт, мол, - и п...ец. А он - Да брось ты, грит, он вроде бы культурный, на "вы" обращается. Ага, говорю, у него всё на "вы" - вые..., высушу и выброшу. Они, грю, культурные, руки чистенькие, а нанимают отморозков. А тем, - что е...ть, что резать, - однох...ственно. Только, говорю, не болтай, что я сказал. Это же, говорю, - зона. -
   Одуван уже разлил чай в стаканы.
   - Ну, чё, Игорь, погнали? -
   - Давай, Одуван, погнали, - поднял свой стакан Игорь, - За "подводную лодку", и долгого ей "плавания". И чтобы нам не болеть и скорее откинуться отсинтелева. -
   ЗНАЛ БЫ, ГДЕ УПАСТЬ
   Ожидание и прохождение комиссий для Игоря было неимоверно тягостным временем, в связи с очевидной нелепостью этих зоновских мероприятий. Дни, которые для зэка и так тянутся достаточно медленно, с опостылевшими уже зоновскими порядками, с утренними и вечерними проверками, с обычными и внезапными шмонами, стали тянуться как бы ещё медленнее, чем прежде. Сами комиссии были похожи на один и тот же спектакль для дураков, в котором актёрами являлись социальные олигофрены, а зрителей вызывали по одному, как в театре для одного зрителя.
   (ОЛИГОФРЕНИЯ - [от греческого oligos - незначительный; и phren - ум] - Различают три степени олигофрении: дебильность, имбецильность и идиотию).
   Для прохождения комиссии каждого из зэков, человек пять-шесть которых ожидали перед дверью, вызывали по одному в кабинет замполита колонии, называя его фамилию, имя и отчество. В самом кабинете за тремя-четырьмя письменными столами сидели члены комиссии. В центре - замполит, а справа и слева от него человек семь-восемь из администрации колонии. Все в военной форме.
   Зэк, зашедший в кабинет, здоровался с ними, называя свою фамилию, имя, отчество, статью, начало и конец срока заключения. Замполит, просматривая бумаги в картонной папке, заведённой на этого зэка для прохождения им этих комиссий, говорил о том, что колония предоставляет данного осужденного для прохождения первой, второй или третьей комиссии для выхода данного осужденного на стройки народного хозяйства, на вольное поселение или на расконвойное содержание. Говорил, что по характеристике, данной начальником отряда, осужденный работает хорошо, выполняет норму выработки, участвует в общественной жизни отряда, являясь членом СВП, нарушений за последнее время не имеет. А затем просил высказаться членам комиссии по данному поводу. Естественно, в связи с тем, что у зэка не было нарушений, члены комиссии высказывались "за". После этого замполит говорил, что эта комиссия для данного зэка считается пройденной, и говорил зэку, что он "может идти". Зэк говорил всем "спасибо, до свидания" и выходил из кабинета.
   И так повторялось три раза. Одно и то же, через месяц - полтора. Нелепо. Но для уважаемых работников колонии со звёздами на погонах это была их работа. Их "трудная и опасная работа по перевоспитанию осуждённых преступников", а поэтому и высокооплачиваемая. А для подлых совейских зэков это было нудное и нелепое "прохождение комиссий", чтобы хоть куда-нибудь вырваться из-за колючей проволоки опостылевшей уже за долгие годы зоны.
   Зима в этот год была обычная, снежная, но без сильных ветров. Морозы за сорок градусов были недели две в январе. Но этого как бы никто "не замечал", и зэков вывозили на строительство свинокомплекса, хотя по закону нельзя было вывозить зэков на дальние строительные объекты в морозы свыше сорока градусов. Жилые бараки зэки утепляли на хозработах снегом, засыпая им завалинки и проёмы стен до середины окон. Зимой большинство зэков ходили в серых валенках, а в морозы надевали поверх стёганных ватных фуфаек ещё и чисовские стёганые ватные бушлаты, которые были длиной чуть ли не до колен. Выезжающие на выездные объекты, надевали ещё и чисовские ватные штаны.
   Те из зэков, у кого уже был лагерный опыт, пришивали на двух резинках изнутри к своим фуфайкам наспине квадратные куски от боковин старых валенков. На таких валенных ковриках было теплее сидеть в фургонах на промёрзших лавках. На резинках их было легко доставать, и они сами прятались под фуфайку при вставании зэка с лавки. Многие из тех зэков, которые сидели каждый день на таких промёрзших лавках просто в ватных штанах, схватывали от этого геморрой. Некоторые зэки, которые сидели на лавках спиной к железу фургонов, пришивали такие "коврики" ещё и без резинок изнутри к спине своих фуфаек, чтобы не было холодно сидеть, откинувшись на железо спиной.
   Тёплых рукавиц в колонии не выдавали. Каждый зэк ходил в том, что имел. Кому-то меховые рукавицы присылали в бандеролях, а Игорь, узнав об этом ещё на тюрьме, сшил там себе меховые рукавицы из своей чёрной меховой зимней шапки. Они оказались очень тёплыми. В них он и ходил все зимы в зоне.
   Во время прохождения Игорем трёх комиссий, его бригада была уже самой передовой не только на объекте ЖБК, но и в зоне.
   Как-то в воскресный день, после того, как Игорь "прошёл" уже третью комиссию, к нему подошёл отрядный шнырь, и сказал, что у входа в барак его ждёт какой-то зэк, который говорит, что он фотограф. Игорь вышел из барака и увидел зэка, с которым его случайно познакомили, когда ещё Игорь был школьным художником-библиотекарем. Этот зэк на воле был корреспондентом какой-то газеты. А его отличительной чертой в зоне было то, что с любым зэком он разговаривал на "вы" и никогда не употреблял в своём разговоре матерных слов. Его разговор всегда напоминал некий симбиоз из разговорной речи очень уж культурного человека и газетного жанра "культура". Такая нелепость в зоне явно обескураживала каждого зэка, который бы с ним ни разговаривал. И так продолжалось год за годом. Зэки считали его со странным заё...м в голове, и старались вообще с ним не общаться. Игорь уже больше года не встречал его. А в последний раз, при какой-то случайной встрече, коротко поговорив с ним, Игорь отметил, что тот остаётся всё такой же белой вороной.
   Увидев Игоря, вышедшего из барака, тот заулыбался и протянул ему руку.
   - Здравствуй, Игорь, - заговорил он, тряся его руку в рукопожатии так, как будто долгое время ждал этой встречи, - Мне сказали сфотографировать тебя на "доску передовиков" колонии. Пойдём сейчас ко мне в мастерскую, и там я тебя сфотографирую. -
   - А где это такая "доска передовиков"? - спросил Игорь.
   - В штабе, на втором этаже, - ответил тот.
   - А кто сказал тебе, что меня надо сфотографировать? -
   - Замполит приказал. -
   - А где твоя мастерская? -
   - Там, где раньше сапожка была. Пойдём. -
   - Подожди немного, я переобуюсь, не в тапочках же идти, и фуфайку с шапкой надену, - сказал Игорь.
   Переобуваясь в бараке, Игорь подумал: "Наконец-то он на "ты" начал разговаривать. Понял, всё-таки, что в зоне разговаривать с каждым на "вы" слишком уж нелепо".
   По дороге Игорь всё вспоминал и никак не мог вспомнить, как зовут этого фотографа, бывшего корреспондента. Помнилось лишь то, что зэки между собой называли его прип...женным корреспондентом.
   - Проходи, Игорь, не стесняйся, - говорил фотограф, пропуская Игоря в дверь, - Фуфайку с шапкой повесь вот здесь, - говорил он, быстро снимая свою фуфайку с шапкой. Он повесил их на гвозди, несколько штук которых было вбито в стену рядом с дверью вместо вешалки. Игорь последовал его примеру.
   В его просторной фотомастерской с двумя окнами был один старый светлый однотумбовый письменный стол, три стула на железных трубчатых ножках, зэковская тумбочка, самодельная полка с каким-то хламом и старый динамик внутреннего радио. Почти в центре комнаты стоял треножник с фотоаппаратом "Зенит", который был направлен в сторону стула, за которым на стене была натянута гвоздями белая простыня. По обе стороны от простыни, на вбитых в стену гвоздях на самодельных плечиках, сделанных из палочек, к центру которых были привязаны верёвочные петли, чтобы их можно было повесить на гвозди, висели два вольных пиджака с вольными рубашками под ними. Один из пиджаков был тёмно-серого цвета, а другой светлый в клеточку. По обе стороны от треножника с фотоаппаратом стояли два куцых самодельных светильника, сваренные из тонких труб и толстой проволоки, и направленные на простыню своими отражателями, грубо сделанными из алюминиевой жести.
   - Присаживайся пока на любой стул. А я сейчас сделаю всё, что будет нужным. -
   - Ты прости, я уже и запамятовал, как тебя зовут, - извинился Игорь, - Сергей, кажется. Или нет? -
   - Александр, Саша, - отозвался тот, суетливо крутясь в своей мастерской, - И немудрено. Давно не виделись, да и встречались не так уж часто... Да... Вот этот светлый тебе подойдёт лучше, - и он снял со стены светлый пиджак в клеточку, - Снимай свою куртку. Повесь её у двери на гвоздь, а это оденешь. -
   Игорь снял свой лепень и повесил его на гвоздь рядом со своей фуфайкой. Под пиджаком на плечиках была белая с какими-то редкими синими узорными крапинами рубашка. У рубашки и у пиджака на спине материал был вырезан, чтобы кто-нибудь из зэков не мог их использовать для побега из лагеря. Целыми были лишь их части над плечами, воротники, передние части и рукава, то есть лишь то, что могло отображаться на фотографиях.
   - Одевай всё это и садись вон на тот стул, - указал Игорю Александр, - Рубашку в брюки заправлять не нужно. Её не видно будет на фото. -
   Игорь надел всю эту "мишуру" и сел на стул перед фотоаппаратом. Александр поправил на нём эту "одежду", включил осветительные лампы, и каждый раз чуть поворачивая голову Игоря своими руками, сделал три снимка с различной выдержкой фотоаппарата.
   - Ну, вот и всё. Можешь переодеваться опять в своё, - удовлетворённо сказал он.
   Игорь начал переодевание и запутался в рубашке, снимая её.
   - Говорил же им, не обрезайте так много, - возмущённо говорил Александр, помогая Игорю выбраться из этой "рубашки", - А им всё по х... - всю спину на ней вырезали. -
   - Ого! - удивился Игорь, - Ты уже и матом начал крыть. -
   - Да в этой клоаке долго и не прожить без мата, - возмущённо проговорил Александр, - Хотя и там, за забором точно такая же клоака, только чуть больше разбавленная другими сточными водами. -
   - Это лишь маленькие ручейки, - отозвался на это сравнение Игорь, - А вся клоака - это вся эпоха цивилизации. -
   - О! Это ты в самую точку попал, - округлил Александр глаза, как от внезапного прозрения, - И как я сам до этого не додумался? Ведь это же вся сраная эпоха цивилизации и есть клоака! У нормальных людей и высказывания верные. Всё нужно называть своими истинными именами. -
   - Но не перед каждым. Порой приходится молчать перед какой-нибудь важной скотиной. Тем более здесь, в зоне, - ухмыльнулся Игорь.
   - Как хорошо хоть немного поговорить с нормальным человеком. А то и отупеть здесь можно совсем. Вот немного поговорил с тобой, и жизнь стала не совсем уж и паскудной. Как хорошо, что мне нужно было тебя сфотографировать. Иначе, может, и не встретились бы. Давай я тебя ещё раз за это сфотографирую уже в твоей одежде. Садись опять. -
   - Так ведь нельзя ж зэков "просто так" в зоне фотографировать, - заметил на это предложение Игорь.
   - Да зоны и не видно будет, - успокоил его Александр, - Там вообще ничего не будет видно, там - белая простыня. И пошли они все на х... с их порядками. Я потом, в следующий выходной, фото тебе в отряд сам принесу. Садись. -
   И он вновь сфотографировал Игоря. И действительно принёс Игорю две фотографии к нему отряд. На одной Игорь был в "вольном костюме", а на другой, небольшой, как на паспорт, только без "уголка", - в своём лепне, но снятой так, что его нагрудная зэковская бирка осталась за кадром.
   За время прохождения комиссий Игорь ни разу не встречался со своей Светланой. В рабочие дни он приезжал с объекта тогда, когда санчасть была уже закрытой, а в воскресенье был выходной день. Поначалу Игорь ещё хотел когда-нибудь занарядить себя во вторую или в третью смену, чтобы днём прийти к Светлане, но потом раздумал. Ведь из-за этого могли случайно возникнуть какие-нибудь неприятности для них обоих. И тогда у Светланы это могло бы отразиться на её репутации, а Игорю пришлось бы распрощаться со своей "химией". И он отбросил мысли о такой встрече с любимой, как совершенно ненужные. Его будущее "на химии" было важнее. "На химии" он будет ходить уже в вольной одежде, и встречаться со своей любимой он сможет чаще.
   Иногда она снилась ему. Но снилась без половых актов в любовных сценах. Вероятно, тот запрет, который дал себе Игорь, ещё лёжа "на больничке", действовал на него и во сне. Часто ему снились одни лишь её глаза, и он падал в этот её взгляд, и летел в нём куда-то в космос со множеством звёзд, туда, где нет конца, где есть одна лишь бесконечность. Это было как в детстве, когда он часто в своих снах "падал в космос", узнавая в своём полёте даже некоторые созвездия по их виду, и созвездия Малой и Большой медведиц, зная только их названия из всех созвездий. А сейчас, просыпаясь после таких снов, он уже отгонял все мысли о Светлане, чтобы не испытывать своих дальнейших душевных терзаний.
   Сейчас ему нужно было "проходить" комиссии и суд. И как бы долго ни тянулось для него это время, но три комиссии оказались уже "пройденными". Остался один лишь суд. Сколько времени нужно будет дожидаться его, никто не знал. Может быть, месяц, может полтора, а может быть и лишь пару недель. Судьи сами решали, когда им приезжать в колонию.
   И вот как-то после приезда с объекта, отрядный шнырь сказал ему в бараке, что его ждёт у себя в кабинете начальник отряда. Игорь постучался в дверь его кабинета и, услышав "войдите", зашёл в кабинет.
   - А, Игорь, здравствуй, проходи, присаживайся, - сказал Михалыч, сидя за столом и улыбаясь ему. Они пожали друг другу руку, и Игорь сел на стул напротив него.
   - Хочу тебя обрадовать, - продолжал улыбаться Михалыч, - Завтра у тебя суд. Я думаю, что всё будет хорошо. За это время твоя бригада стала лучшей в зоне, твой портрет висит в штабе на "доске передовиков". Данные об этом я уже положил в твоё "дело". К тому же я положил туда и бумагу с благодарностью от комбината за "подводную лодку". Я специально ездил за ней к руководству. Написали как надо. В общем, - всё в полном порядке.
   Сейчас у меня нет много времени, я спешу по одному неотложному делу. Пришёл лишь ненадолго, чтобы сказать тебе об этом. Поставь на завтра кого-нибудь, вместо себя в бригаде, а завтра рано утром я опять приду сюда, и мы ещё поговорим. А сейчас, - до завтра, Игорь. - Михалыч поднялся со стула. Игорь также встал, и они пожали друг другу руку на прощание.
   - Спасибо, Михалыч, счастливо, - сказал при этом Игорь.
   - Тебе на завтра счастливо, - отозвался на это Михалыч.
   На следующий день после завтрака Михалыч пришёл в отряд. Он повторил Игорю всё то, что уже сказал ему вчера. Поинтересовался, нет ли у Игоря чего, что он хочет сказать ему. И, услышав, что у Игоря нет ничего, сказал, что пойдёт сейчас в штаб, чтобы быть там всё время, пока Игорь не пройдёт суд. Сказал, что суд будет в кабинете замполита, что времени сейчас девять часов, а суд начнётся в десять. Сказал, что зэков для прохождения суда будет пять человек, но посоветовал Игорю прийти к десяти, потому что, может быть, его вызовут первым. Хотя, он и положил "дело" Игоря в середину из пяти папок. А сейчас он пойдёт и снова всё перепроверит. И ушёл.
   Игорь ещё раз почистил сапожной щёткой свои сапоги, хотя уже чистил их после завтрака с обувным кремом. Потом ещё раз умылся в умывальнике отряда и вышел из барака покурить. Он выходил так курить три раза, и собирался уже одеться и идти в штаб, когда по громкоговорителю объявили, что следующим осужденным нужно явиться в штаб, в кабинет замполита колонии. В перечислении был назван и он.
   Вскоре Игорь и ещё четверо незнакомых ему зэков стояли уже у противоположной стены от двери кабинета замполита колонии, которая была в ближнем правом конце коридора от входа на второй этаж. Свои фуфайки и шапки им сказали повесить на переносную вешалку, стоявшую рядом. Ее, по-видимому, принесли сюда для этого из какого-то кабинета. Через некоторое время из кабинета, дверь которого была где-то в середине коридора, вышел Михалыч, прошёл несколько метров по направлению к стоявшим зэкам, остановился и жестом подозвал к себе Игоря. Игорь подошёл к нему.
   - Игорь, не волнуйся, всё хорошо, - сказал ему Михалыч вполголоса, - Я ещё раз перепроверил твоё дело. Всё в порядке, лишнего ничего нет. Твою папку я положил в середину "дел". Я буду здесь, в кабинете Василия Георгиевича. Ну, успеха тебе. Я пошёл. -
   - Спасибо, Михалыч, - тихо поблагодарил его Игорь.
   Михалыч повернулся и пошёл опять в тот кабинет, из которого он вышел, а Игорь вернулся на прежнее место. В коридоре штаба движения почти не было. Лишь изредка кто-нибудь выходил из одного кабинета и заходил в другой. Вскоре дверь кабинета замполита отворилась, и какая-то женщина сказала, что приглашается такой-то, назвав фамилию, имя и отчество. Один из зэков подошёл к ней, и она пропустила его в кабинет, закрыв за ним дверь. Минут через десять этот зэк вышел.
   - Ну, как? - спросил его кто-то из ожидавших.
   - Не знаю, - тихо ответил тот, - Сказали подождать пока. -
   Через некоторое время его пригласили вновь. Через пару минут он вышел. Глаза его светились радостью. Он потряс перед собой кулаком с поднятым вверх большим пальцем, быстро надел свою фуфайку, шапку, и пошёл к выходу со второго этажа. У Игоря от этого стало чуть спокойнее на душе.
   Подобное было ещё два раза. Игоря вызвали четвёртым.
   Судья, женщина лет тридцати, зачитала всё то, что было в его "деле". Сказала, что статья его достаточно тяжёлая, что в начале срока у него было одно незначительное нарушение, но потом он имел довольно много разных поощрений, его фотография есть на "доске передовиков" колонии, есть благодарность с места работы и прочее. Затем она попросила его выйти на время, для совещания и вынесения решения суда. Игорь вышел.
   Когда его пригласили вновь, судья, как это показалось Игорю, долго говорила о том, что такой-то суд такого-то города рассмотрел на своём заседании его дело о ... (и так далее и тому подобное), постановил отказать ему в возможности выхода сейчас на стройки народного хозяйства. Затем, закрыв бумажную папку его "дела", она сказала, что это решение суд вынес в связи с тем, что Игорь ещё не так много отбыл из срока своего наказания, и она считает, что он через некоторое время может повторить свою просьбу для её разрешения судом. Затем она спросила Игоря, понял ли он решение суда и, услышав утвердительный ответ, предложила ему покинуть зал заседания суда.
   Игорь вышел из кабинета как ошарашенный, надел свою фуфайку и шапку и пошёл в свой отряд. Он шёл как бы "на автомате". Все его мечты о ближайшем будущем рухнули в бездну. Реальностью оставалась лишь всё та же зона. Какая-то тягостная тёмная и вязкая пустота, вновь окутывала его в его лагерной жизни.
   В бараке он прошёл не раздеваясь и сел на свою шконку. Никто из зэков второй и третьей смены, находящихся в бараке, не подходил к нему, видя его удручённое состояние.
   "Мало отсидел", - думал он о высказывании судьи, - "Мне по закону можно идти "на химию" через три года и три месяца. Я отсидел уже пять. И это для неё мало. Она что, ох...шая? По виду вроде нет. Даже вроде бы ей самой неприятно было произносить свой приговор. Что-то тут не то. Что-то тут не всё вяжется одно с другим... Вяжется, не вяжется, а приговор-то приговором... П...дец! Да, подкрался незаметно".
   Игорь откинулся на подушку и прикрыл глаза. Ничего не хотелось видеть. Он пролежал так, полулёжа, минут десять. Думать ни о чём не хотелось. Послышались быстрые шаги сапог по коридору, завернули в его проходняк и затихли у его шконки. Игорь открыл глаза. Перед ним стоял Михалыч.
   - Зайди сейчас ко мне, - сказал он, повернулся и пошёл в свой кабинет.
   Игорь проводил его взглядом, потом глубоко вздохнул, поднялся и, не поправляя своей постели, пошёл к нему в кабинет. Войдя, он остановился у двери и увидел, что Михалыч взволнованно ходит по кабинету, как бы не находя себе места.
   - Кто-то подложил в твоё "дело" бумагу о том, что ты тубик, - говорил он, тусуясь по кабинету, - Но кто и когда? Не могу понять. Я же перед самым судом просмотрел все бумаги в твоей папке. Её там не было. А после суда смотрю - лежит. Кто смог её подсунуть? И когда? Я же вышел из кабинета уже тогда, когда туда зашли судьи и начали снимать свои пальто и вешать их в шкаф. Потом вышел и замполит. И больше там никого не было.
   Ты присаживайся, Игорь. -
   Игорь присел на стул. Нечто для него начало проясняться.
   - И что, до этого времени, пока не приехали судьи, в его кабинете никого больше не было? - спросил он.
   - Да нет, были, - ответил Михалыч, остановившись, - Много кто заходил... И Баранчин был. Но я же всё время следил за папками. Их никто не брал в руки. Даже не прикасался к ним. -
   - А может, замполит подложил, когда ты ушёл? -
   - Нет, это исключено, - убеждённо сказал Михалыч, - Он человек открытый. При мне бы положил, не стесняясь. И после этого не забыл бы сказать об этом. Нет, он не мог. Это не он. Да он и о тебе хорошего мнения. -
   - Самый лучший "друг" у меня Баранчин, - заметил Игорь, - Он мне три ШИЗО подарил. И голодовку я держал с его подачи. Но, если ты говоришь, что папки при тебе никто не трогал, то остаётся один замполит. Это же очевидно. -
   - Погоди, погоди, - вид у Михалыча показывал, что он что-то вспоминает, - Замполит ненадолго заговорил со мной. Ему нужно было узнать кое-что о комбинате, я ведь там почти всё руководство знаю. В это время мне пришлось ненадолго отвернуться от папок. Минуты на две, не больше. А потом, когда я опять повернулся к ним, Баранчина в кабинете уже не было.
   Вот где оно могло случиться!
   А я-то успокоился, увидев, что его уже нет в кабинете. Он же и мне такой же "друг", как и тебе. Ну и остолоп же я.
   И чего мне было не проверить твою папку ещё раз? Но ведь я же недавно её проверял. И после этого не видел, чтобы кто-нибудь к ней прикасался. Я был уверен, что там всё в порядке. -
   - Ладно, Михалыч, успокойся, - сказал Игорь, глубоко вздохнув, - Главное то, что мы проиграли. Это у меня как землю из-под ног выбило. -
   - Не горюй, Игорь, - сказал Михалыч, присаживаясь на свой стул, - Жизнь одним днём не заканчивается. Ты и сам это знаешь. Крепись. Может, чайку горячего попьём? -
   - Да нет Михалыч, - ответил Игорь, - Не до чаю сейчас. Пойду лучше посплю немного. Устал что-то я сильно. Ты не говори никому, что меня из-за тубика бортонули. Скажи, что придрались к давнему нарушению. Может мне нужно будет повторить это опять через годик. -
   - Хорошо, Игорь, - согласился Михалыч, - Иди, отдохни. До свидания. -
   - До свидания, Михалыч. -
   УСТАЛОСТЬ
   После того, как Игорь не прошёл суд "на химию", у него дня три-четыре было состояние депрессии, которое в народе частенько называют "хандрой". Все его надежды на ближайшее будущее рухнули. Ему не хотелось ни видеть кого-либо, ни разговаривать с кем-либо. Ему не хотелось видеть и Светлану. Что он ей скажет? Чем обрадует? Зэки в его отряде и в его бригаде, видя его состояние, старались не тревожить его попусту. Каждый знал, что не стоит лезть к человеку, когда на душе у него слишком паршиво.
   Но постепенно хандра начала отступать, и Игорь решил всё-таки сходить к своей Светлане. Он занарядил себя в третью смену и на следующий день пошёл к ней, умывшись ещё раз после завтрака. Народу в санчасти было ещё мало, возле двери её кабинета никто не стоял. И Игорь постучал в дверь. За дверью любимый ему голос сказал "Войдите", и он зашёл.
   - Здравствуйте, Светлана Ивановна, - громко сказал он, прикрывая дверь, и не проходя дальше.
   Светлана стояла возле рабочего стола, спиной к окну. Увидев Игоря, она радостно заулыбалась и быстро пошла к нему.
   - Игорь, здравствуй, - улыбка сияла на её лице. Подойдя к нему, она обняла его за шею, - Я уже заждалась тебя. -
   Игорь обнял свою любимую, и губы их слились в поцелуе. При этом Игорь не забыл отставить свою левую ногу чуть назад, к двери, чтобы никто не смог открыть её. Светлана, по-видимому, поняла это его движение, почувствовав его при поцелуе. После поцелуя, она потянулась рукой к замку на двери. Игорь чуть ослабил свои объятия, и она уже двумя руками тихо сняла предохранитель и помогла английскому замку закрыться так, чтобы он не щёлкнул при этом.
   - Сегодня утром не должно быть посетителей, - шёпотом сказала Светлана, улыбаясь Игорю своей очаровательной улыбкой, - А если кто и постучится, скажу "Подождите", и никто не будет даже пытаться войти. У меня такое уже было. Раза три. -
   И влюблённые с головой окунулись в омут ласк, скопившихся за время их расставания. При этом они не забыли чуть отойти в свой "укромный уголок" Страстные дыхания, сладостные постанывания, содрогания и размягчения тел говорили о том, как желанны были их любовные утехи после столь долгой разлуки. "Непокорный член семьи" Игоря стоял как кол, но он не стеснялся этого, потому что чувствовал, что Светлане приятно ощущать его, прижимая его между ним и своим животом.
   - Ох, я уже не могу... я уже вся плыву..., - прошептала Светлана через несколько минут, - Не дай бог, кто сейчас постучится ... Я же не смогу отойти от этого быстро... У меня туман в голове. -
   - Хорошо-хорошо, - отозвался шёпотом Игорь, - Давай сейчас успокоимся... Я сполоснусь немного водой, а потом мы сядем и поговорим. -
   Через некоторое время они уже сидели напротив друг друга. Игорь сел на стул, на том месте, где всегда сидели пациенты. А Светлана сидела на своём стуле, развернув его к Игорю. Перед этим она тихо открыла замок двери, поставив его на предохранитель.
   - Бортонули меня на суде "на химию", - грустно сообщил Игорь, глядя Светлане в глаза.
   - Как это? - удивилась Светлана, - За что? -
   - Да ни за что, - ответил Игорь, - В моём "деле" оказалась бумага о том, что у меня тубик. А с тубиком "на химию" не пускают. На трёх комиссиях этой бумаги не было. Да и перед судом сначала не было. Михалыч был в кабинете, где должен был проходить суд, и проверял моё "дело" почти перед самым судом. Этой бумаги там не было. А когда его отвлекли на пару минут, то, скорее всего, Баранчин её в мою папку и подсунул незаметно. Михалыч считал, что с документами всё в порядке, и что я точно пройду "на химию". А оказалось - облом. Он даже не мог понять, как всё это так получилось. Это уже потом мы с ним поняли, когда он подробно стал всё вспоминать, что и как было в этом кабинете до суда. Такие вот дела. -
   - И что же теперь? - спросила Светлана, на лице которой уже не было её обаятельной улыбки.
   - Придётся ждать ещё год, чтобы подать новое заявление, - грустно сказал Игорь, - А потом ещё ждать суда месяцев пять, пока опять не пройду все три комиссии. -
   - И что же теперь делать? - вновь спросила Светлана, - Ты же говорил, что можно ещё что-то сделать. -
   - Уже нельзя, - вздохнул Игорь, и глаза его стали ещё грустнее, - Нет уже того человека. Или сам уволился, или его уволили. Да если бы это и было не так, я на него всё равно тогда ещё не нашёл выхода. А ты, кстати, и деньги мне тогда не все для этого принесла. -
   - Я всё тогда тебе принесла, - смутилась Светлана.
   - А ты их считала перед тем, как принести? - спросил Игорь.
   - Нет, взяла, как они лежали на полке в серванте, и принесла, - ответила Светлана.
   - "Может, её бывший муж позаимствовал"? - подумал Игорь.
   - А твой бывший муж приходил к тебе после того, как вас развели? - спросил Игорь, - У него был ключ от квартиры? -
   - Приходил, пока все вещи свои не забрал, - ответила Светлана, - А когда последние забрал, то и ключ тогда мне отдал. -
   "Скорее всего, он эту сотню тогда незаметно и прибрал к рукам", - подумал Игорь.
   - Ладно, всё равно они сейчас ни к чему, - грустно сказал он, - А я так хотел прийти к тебе уже на воле. -
   В этот момент в дверь постучали.
   - Пойду я уже, - поднялся Игорь со стула, - Приглашай посетителя. -
   - Когда снова придёшь? - тихо спросила Светлана.
   - Постараюсь побыстрее, - тихо ответил Игорь.
   В дверь ещё раз осторожно постучали.
   - Войдите, - сказала Светлана, и дверь открыл какой-то зэк в годах.
   - До свидания, Светлана Ивановна, - громко попрощался Игорь и вышел из её кабинета, пропустив войти в него очередного посетителя.
   - До свидания, - услышал он голос Светланы, закрывая за собой дверь.
   После этой встречи настроение Игоря вновь упало ниже низшего. "Что делать сейчас? Для чего? С какой целью?", - донимали его мысли, не находившие удовлетворительных ответов, - "Упасть опять "на крест", и пойти помогать Светке? Нет, это вытянет из меня последние нервы. Опять постоянно бояться за неё. Опять каждый день любить украдкой. Опять терзать себе душу всем этим днём и ночью. И получится - жить так, лишь ради этих терзаний. А потом это станет уже и невыносимым. И что тогда? Головой в петлю?
   Нет, я должен перенести всё. Я обязан выдержать всё, чтобы написать потом свою книгу. Лишь новые знания смогут вытащить Человечество из этой клоаки эпохи цивилизации. Поэтому я и обязан выдержать всё, что бы на меня ни свалилось. А для этого мне нужно сейчас отдохнуть, как следует. А как здесь можно это сделать? Об этом нужно как следует подумать. Ведь отдыхал же я когда-то почти всё лето, загорая на крыше на свинокомплексе, когда меня списали из школы в самую отстающую бригаду. И сейчас нужно сделать что-нибудь, только обдумать это надо хорошо, и не спеша".
   Игорю вспомнилось, как было тогда, когда его списали в самую отстающую бригаду на свинокомплексе. Она была в тринадцатом отряде. Игоря поселили тогда на верхнем ярусе у центрального проходняка. Работать он не работал, а, найдя ход, по которому можно было забраться на крышу какого-то недостроенного здания, стал забираться туда и просто лежать, загорая на солнце. Всё равно в этой бригаде никто ничего не зарабатывал, кроме бугра. В магазине все отоваривались на три рубля, кроме бугра, который отоваривался на шесть. Он даже не мог сделать для себя отоварку на девять рублей, потому что тогда это выглядело бы так, что он один работает за всю бригаду и поэтому все наряды закрывает на себя одного.
   Бугор был из таваксайского этапа, пришедшего к ним из Узбекистана, и как-то раз, он увидел Игоря, когда тот только что слез с крыши и был уже на земле. Скоро должен быть обед, который привозили в больших термосных бачках из зоны, из которых уже разливами баланду и накладывали кашу в бачки бригадных шнырей. На вопрос бугра "почему ты не работаешь?", Игорь подошёл к нему вплотную и тихо сказал ему, что если тот ещё раз дое...тся до него с такими дурацкими вопросами, то его тогда родственники потеряют. После этого бугор, который был небольшого роста, довольно рыхлого телосложения в очках с толстыми стёклами и в годах, перестал его замечать.
   С крыши, на которой Игорь целыми днями загорал, он видел падение башенного крана на первой очереди свинокомплекса. Башенный кран ехал без груза и вдруг остановился, стал падать и, уткнувшись своей стрелой в землю, так и остался в таком положении. Потом Игорь узнал в зоне, что зэк-крановщик хотел поставить себе на зуб рандолевую коронку. К нему тогда в кабину крана залез зэк, "спец" по этому делу, чтобы сделать ему примерку коронки на зуб. Крановщик, отвлечённый за этим занятием, и не заметил, что его кран приближается на полном ходу к стопорным преградам, приваренным в конце рельсового пути. Стукнувшись об эти преграды, кран начал падать. Он уткнулся концом своей стрелы в огромную, довольно широкую и длинную кучу песка, которую навозили на многих грузовиках и насыпали здесь, подравнивая её бульдозером. Крановщик со "спецом" выпали из кабины крана также на эту кучу песка, не получив при этом никаких травм. "Спец" быстренько собрал с песка все выпавшие у него из кармана рандолевые коронки и быстрее "дал ноги", а ошалевшего крановщика, сидящего на этой куче, обнаружили прибежавшие прапорщики.
   С этой же крыши Игорь увидел и действия отряда по подавлению бунтов. Как-то Игорь, лежавший на крыше, вдруг услышал звуки, как будто бы это был громкий и методичный бой по многим барабанам. Он поднял голову и увидел две длинных шеренги спецподразделения, человек по сорок в каждой, идущие друг за другом от вахты к строящимся свинарникам. Все люди в этих шеренгах были в защитной форме и в касках. В руках у них были прямоугольные, закруглённые с боков щиты, как у древних воинов, но эти щиты были из какого-то оргстекла и прозрачные, и вояки били в такт своим шагам по этим щитам чёрными дубинками, как по барабанам. Так они дошли до строившихся свинарников, из которых начали разбегаться в разные стороны зэки, бросая свою работу и свой рабочий инструмент. Таким образом, эти две шеренги современных рыцарей прошли половину объекта, не видя никакого сопротивления или бунта. Потом, вероятно, получив приказ от своих командиров, они остановились, перестали стучать дубинками по щитам, построились по двое в одну колонну и вернулись к вахте. Там они погрузились в два военных бортовых автомобиля для перевозки людей, крытых брезентом, и вскоре уехали с командирами, которые приезжали на УАЗике.
   Никакого бунта на свинокомплексе не было. Он никем не намечался и не планировался. Просто пятерым козлам второй очереди свинокомплекса, которые в этот раз "несли свою вахту" без прапорщиков, попались в одном из свинарников четверо зэков, раскладывающих свёртки с продуктами питания из одного большого мешка в разные пакеты или складывающих эти продукты из пакетов в один мешок. Конечно же, это был "грев" от переброса через колючку или привезённый кем-то из шоферов "с воли". Козлы, решив, что им попалась богатая добыча, тут же "нарисовались" перед этими зэками, как говорится, "хрен сотрёшь". Но зэки, видя, что козлы без прапоров, похватали валявшиеся повсюду палки и сломанные доски, и начали охаживать ими козлов. Те, выскочив в широкие оконные проёмы свинарника, бросились наутёк в сторону вахты. Зэки - за ними, чтобы отогнать их подальше от "грева". Вслед убегающим козлам летели палки, камни, крики, типа "убью, падлы". В соседнем свинарнике, стоявшем параллельно этому, и кое-где уже застеклённому, послышался звон стекла, разбитого попавшими в него камнями. Этот звон разбитых стёкол рядом с ними, прибавил козлам ещё большей прыти в их беге.
   Прибежав на вахту, козлы начали кричать прапорам и дежурному офицеру, что зэки бьют стёкла в свинарниках, что они гнались за ними с палками, кидали в них камнями, и что они еле спаслись от толпы зэков, прибежав сюда, на вахту.
   Дежурный офицер и прапора побоялись пойти проверять, верна ли информация, принесённая им перепуганными козлами, и они, также с перепуга, вызвали по телефону штурмовой отряд спецподразделения для подавления бунта зэков. Но это они сделали напрасно, как оказалось впоследствии. Им влепили за это по выговору, козлов перевели на первую очередь свинокомплекса, а бывших там козлов перевели на эту, вторую очередь. Зэков, перебиравших в свинарнике "грев", так и не нашли, может быть потому, что их и не искали, вследствие такой конфузной для начальства ситуации..
   Игорь вспомнил, что с таваксайским этапом пришли тогда из Узбекистана в сибирскую зону и краткие русифицированные вставки слов в разговорную речь. Например, "чай-май", курить-мурить, "х...ё-моё" и прочие подобные. Тогда же появилось и жаргонное словечко "верёвка", которым выражали в разговоре какую-нибудь неприятную ситуацию. Например, " - Как дела? - - Ай - верёвка. Магазина лишили" - или " - На работе - верёвка - бугор загрызает, пашу как проклятый" и тому подобное. О том, что кто-то затевает интригу против кого-то, говорили "плетёт верёвку" такому-то.
   Как-то Игоря вызвал к себе в кабинет начальник тринадцатого отряда. Это был молодой ещё лейтенант, который вскоре ушёл из зоны, поступив учиться в какой-то ВУЗ. Он спросил Игоря, правда ли то, что он работал в школе художником и, услышав положительный ответ, предложил ему поработать как бы художником в отряде, а, в связи с этим, Игорь будет освобождён от всех хозработ. Игорь, знающий уже кое-что о зоне, сказал ему, что от хозработ официально везде освобождаются лишь отрядные "шишки", а на такое "освобождение" через какое-то время могут посмотреть как на "филькину грамоту", да и для работы художником нужно иметь хоть какое-то помещение. На это начальник отряда сказал, что он может поставить его председателем СКО (Совета Коллектива Отряда), и комната СКО будет тогда его художественной мастерской, ключ от которой всегда будет у него. Он дал Игорю один день на обдумывание его предложения, и сказал, что завтра опять пригласит его к себе для окончательного ответа.
   Игорь уже знал, что этот СКО есть обычное зоновское "фуфло", что никогда и нигде не бывает этих советов коллективов отряда, о чём ему рассказал как-то Юрка Яковлев, но он также знал, что председатели СКО могут ходить по зоне куда угодно в одиночку, без строя. К тому же Юрка тогда сказал ему, что почти все председатели СКО в зоне, - это ставленники начальников отрядов, в связи с чем они могут влиять на действия начальников своих отрядов и поэтому имеют "свой вес" в отряде. Поэтому Игорь сказал тогда начальнику отряда, что ждать до завтра не надо, что он согласен на это предложение, только прибавил ещё и о том, что председателю СКО нужно и спать не так, как он спит сейчас на втором ярусе у центрального проходняка. На это начальник отряда ему ответил, что завтра днём он решит с завхозом отряда эту проблему, и на прощание уже пожал Игорю руку.
   На следующий день, после приезда со свинокомплекса, Игорь был вновь вызван начальником отряда к нему в кабинет, где и узнал, что он уже председатель СКО тринадцатого отряда. Игорь получил также ключ от комнаты СКО и был переложен на нижнюю шконку у окна, напротив шконки бугра его бригады, самой отстающей на свинокомплексе.
   В этом же тринадцатом отряде были тогда и две самых передовых бригады в зоне. Одна из них всегда занимала первое место по зоне, а другая - второе. Бугром в бригаде, занимавшей второе место, был таваксаец по фамилии Алябас. Из его бригады все более-менее нормальные зэки старались любым образом списаться хоть куда, потому что там заставляли работать из-под кулака или из-под палки три зэка-мастера, поставленные для этого Алябасом. В основном в его бригаде были одни "дебильные быки", как говорили о них зэки, и черти с пидорами. В этой же бригаде числился и "пахан зоны" Гвоздь, который, как многие догадывались, сидел уже плотно "на крюку" у Баранчина.
   Гвоздь не выезжал на работу, потому что постоянно был "на кресту". Он был худощавым зэком, среднего роста, лет тридцати, белёсым, с серыми глазами. Его голова была по свей форме сравнима с равнобедренным треугольником перевёрнутым острым концом вниз. Лицо его не выражало ничего отталкивающего или притягательного, как лицо человека, которое из-за этого не запоминается надолго, а быстро стирается в памяти. Одевался он просто как зэк, имеющий в зоне неплохой "вес", но несколько неряшливо. Походка его была походкой человека, как бы не знающего, куда и зачем он идёт. По его внешнему виду, никто из не знающих этого, не мог бы даже и предполагать, что он является паханом этой зоны.
   Как-то в воскресенье днём Гвоздь подошёл к Игорю в бараке и тихо сказал:
   - У меня к тебе дело есть одно. Пойдём к тебе в комнату. -
   Игорь открыл ключом дверь, и они вошли к нему в мастерскую с табличкой на двери "Комната СКО", вырезанная Игорем на толстой фанерке. Гвоздь сказал Игорю, чтобы он закрыл на ключ дверь изнутри, и когда Игорь сделал это, Гвоздь сел на стул, вынул из-за пазухи небольшую белую плоскую пластиковую коробочку и снял с неё крышку. В ней лежал медицинский шприц, иглы к шприцу и штук пять небольших медицинских запаянных стеклянных ампул с прозрачной жидкостью. Он быстро надел иглу на шприц, отломил узкую головку у одной ампулы и, набрав жидкость в шприц, повернул его вверх иглой и выдавил небольшой фонтанчик.
   - Пережми мне руку, - сказал он Игорю, вынув левую руку из рукава своего расстёгнутого лепня.
   Игорь двумя руками крепко пережал тонкую руку Гвоздя выше локтя. Гвоздь начал быстро сжимать и разжимать пальцы левой руки и вена на ней вздулась, а на коже над ней были видны следы прежних уколов. Гвоздь быстро вколол иглу шприца себе в вену и ввёл всё содержимое. После этого он откинулся на спинку стула и, свесив руки вниз, просидел так секунд пять, как бы отдыхая от тяжкой работы. Потом он вновь выпрямился на стуле, и, сказав "ну вот, сейчас ништяк", бросил шприц в коробочку, лежавшую у него на коленях, закрыл её крышкой, встал со стула и, надев рукав своего лепня на левую руку, спрятал коробочку вновь за пазухой, сунув её под майку.
   - Ну, вот и всё. Спасибо. Выпускай меня, - сказал он Игорю и ушёл, когда Игорь открыл ему дверь.
   Вначале, после этого случая, Игорь думал, что таким образом Гвоздь сам проверял его "на вшивость". Но позже, когда Гвоздь вскоре откинулся по концу срока, и Игорь узнал из "базаров" зэков, что Гвоздь был "на крюку" у Баранчина, за что тот снабжал Гвоздя наркотиками, Игорь начал предполагать, что это Баранчин проверял его, желая узнать, на кого из администрации Игорь работает. Дальнейшая судьба Гвоздя "на воле" была Игорю неизвестна, да она его и не интересовала.
   Бугор бригады, которая всегда занимала первое место по зоне, также был из таваксайского этапа. Звали этого бугра Саня Андреев. Он был русоватым толстым русским мужиком, с серыми глазами, родившимся и выросшим в Узбекистане. Повадки, улыбки и разговор его были более узбекскими, чем русскими. Андреев прошёл тогда уже две комиссии "на химию". Он как-то приметил Игоря, и однажды, позвав его на свинокомплексе в свой кильдым, предложил передать ему знания, как можно сделать любую бригаду в зоне самой передовой. Он сказал тогда, что эти знания ему также ранее передал один бугор, который уходил "на химию". Игорь согласился на это. Через день он был переведён начальником отряда в бригаду Андреева, и выезжал на свинокомплекс в самой передовой бригаде, где числился кладовщиком, и перенимал новые знания. В отряде его шконка была уже у окна, напротив шконки Андреева, в одном проходняке.
   Склад Игоря на свинокомплексе занимал левую половину вагончика, с двумя зарешёченными окошками по обе стороны от двери, расположенной посредине. Другую половину вагончика занимал вольный прораб. Малюсенькую каморку в середине этого вагончика, перед крошечной прихожей, занимал шнырь, который должен был лишь убирать каждый день от грязи половину вагончика вольного прораба и должен был выполнять иногда его поручения, как курьер. Этот шнырь числился также в бригаде Андреева.
   На этом складе у Игоря было штук семь лопат, пара носилок и три лома. Стоял старый светлый письменный стол, три стула и два самодельных металлических сейфа с двумя дверцами на каждом, которые были постоянно открыты, потому что от их замков не было ключей. Да и в самих сейфах ничего не было. У торцовой стены стоял на металлических ножках большой самодельный электрообогреватель, сделанный из широкой асбестовой трубы, длиной около метра, на которую была намотана толстая спираль из нихрома.
   В фургоне Игорь стоял уже у задней решётки, рядом с Андреевым, на "воровских местах", и мог всю дорогу до свинокомплекса и обратно смотреть "на волю". В своём складе он почти не бывал, потому что почти всё время они с Андреевым находились в бугровском кильдыме, где пили чай, готовили на электроплитке "вольные" супы или каши из пакетов, купленных в магазинах города, которые привозили на свинокомплекс вольные шофера. А насчёт знаний, Андреев сказал Игорю:
   - Смотри сейчас за тем, что и как я делаю, потом будешь смотреть, как я буду работать с бумагами при закрытии нарядов в конце месяца. Запоминай всё. А если что будет непонятно, - спрашивай. По ходу пьесы я тебе всё объясню, и ты поймёшь всё что надо. -
   Делать они почти ничего не делали. Указав утром всем звеньям их участки работы и что нужно постараться сделать им за день, они заваривали и пили чай, варили и ели то, что они сварили, говорили о всяких пустяках в самом кильдыме или выйдя из него и греясь на солнышке на лавочке у кильдыма.
   Как оказалось потом, все эти знания заключались в том, какие данные надо давать в документах в зону в конце каждого месяца. Деньги, за выполненные зэками работы, зону совсем не волновали, ведь эти деньги шли мимо зоны. Зону волновали ежемесячный процент вывода зэков на работу на рабочий объект, и норма выработки в человеко-часах на всю бригаду. Вот и всё. А норму выработки на каждого зэка в самой бригаде распределял уже бугор.
   Для того чтобы делать ежемесячный стопроцентный вывод зэков бригады на работу, нужно было ставить выходы на работу всем зэкам, без исключения. Всем, и даже тем, кто был в это время "на кресту" или на длительном свидании или даже освободившимся по окончании срока и ушедшим в этом месяце "на волю". Иногда можно и нужно было даже приписать одну или две "мёртвые души" из тех, кого ранее списали в другую бригаду или на другой объект. Это нужно было делать потому, что в зоне тоже иногда путали цифры нужного стопроцентного вывода зэков на работу, а тут уже не стоило встревать в спор из-за этого, а сделать так, - если вам нужны такие цифры - получайте.
   А для того, чтобы сделать стопроцентную и выше норму выработки на всю бригаду, нужно было лишь увеличить в нарядах время для исполнения работ в графе, которую вольные прорабы частенько вообще не заполняли, считая это глупым для себя делом, потому что зэков часто "перекидывали" с одного места работы на другое. Или нужно было аккуратно исправлять некоторые цифры, заполненные в такой графе, или дописывать ещё одну нужную цифру там, где это было возможно. Да и вообще, вольных эта графа в нарядах не волновала. Их волновали лишь деньги, которых отпускалось определённое количество, и из которых нужно было побольше взять им самим, вольным, а не отдавать их зэкам. А для зоны эти цифры человеко-часов, на которые вольным начальникам было наплевать, означали уже основные показатели бригад по их нормам выработки.
   Для зэка норма выработки в сто процентов и выше давала уже право отовариться на девять рублей в месяц в зоновском магазине. За норму выработки в семьдесят процентов и выше, отоварка была уже шесть рублей, а ниже семидесяти - лишь на три рубля. День отоваривания в магазине для каждого отряда в каждом месяце был разный, в зависимости от месячных показателей отрядов по зоне. А этот день был уже как бы праздничным днём для зэков этого отряда. В зоне даже была поговорка для зэков, которым в этот день нужно было идти отовариваться в магазин: "Солнце светит ярко, - сёдня отоварка!".
   Игорь быстро понял всю "премудрость" по "завоеванию" первого места и, после того, как Андреев прошёл третью комиссию "на химию", он выполнял уже все обязанности бугра в бригаде, а Андреев как бы отдыхал перед "химией". В тот раз уже Игорь делал всё сам в документах бригады, чтобы сдать их в конце месяца в отдел труда. Андреев лишь наблюдал, правильно ли всё делает Игорь. Все делалось Игорем правильно и бригада, как и прежде, была на первом месте. Все в отряде уже знали, что когда Андреев уйдёт "на химию", то Игоря поставят бугром этой бригады.
   В вопросе о том, какой процент нормы выработки делать бригаде за месяц, была одна маленькая деталь. В конце каждого месяца нужно было узнавать, какой процент нормы выработки будет у бригады Алябаса, для того, чтобы сделать у себя на два-три процента выше. Для этого Андреев в конце каждого месяца брал чаю на хорошую "замутку", брал горсть конфет и шёл в кильдым зэка-мастера, который проводил учёт всех работ, сделанных зэками второй половины свинокомплекса. Этот кильдым, вернее "рабочий кабинет", в котором кроме старого письменного стола, старого книжного шкафа для бумаг и пары стульев ничего бы и не поместилось, был отгорожен в старой прицепной передвижной бытовке для вольных работяг, стоявшей на четырёх автомобильных колёсах. Большая половина этой бытовки являлась каким-то складиком у вольных мастеров, а меньшая - рабочим местом для зэка мастера-учётчика работ. Эта бытовка уже до половины колёс как бы вросла в землю. Во время чифирения и в разговорах при этом с мастером-учётчиком, Андреев как бы случайно и узнавал у него, какой процент нормы выработки будет в бригаде Алябаса.
   Фамилия этого зэка-мастера была Китик, что на хохлятском простонародном диалекте означало слово "котик", и числился он в бригаде Алябаса. Он был небольшого роста, чернявый, лет тридцати. У него было средне-техническое образование строителя. В зоне Китик сидел третий год. Авторитета у него не было никакого. В зоне он жил "молча в тряпочку" и "никуда не высовываясь", мало что зная про зону и ничего не умея делать своими руками. К тому же он был жаден и никому ничего не одалживал даже после отоварки в магазине. Поэтому и кентов среди зэков у него не было и даже не намечалось
   Игорю Алябас был неприятен как зэк, которых он в зоне называл "уродами" за их жестокую бессовестность по отношению к "простым" зэкам. Андреев знал это. Как-то в разговоре Игорь сказал Андрееву, что всё у него будет хорошо, только вот ходить к этому Китику в конце каждого месяца, ему будет неприятно, потому что там как-нибудь может оказаться и Алябас, в бригаде которого числится Китик. Тогда Андреев предложил ему перевести Китика в свою бригаду. Игорю это предложение понравилось, и через недельку отрядник перевёл Китика в бригаду Андреева. Игорь даже предложил Андрееву поселить его в отряде на шконку, стоящую у шконки Андреева "в ногах", в их проходняке.
   Мечтой Андреева было попасть "на химию" в самом городе, а не в какой-нибудь "дыре" в этой сибирской области. В отряде, когда они чифирили с Игорем, он иногда звал чифирнуть и Китика, который очень любил халяву и всегда показывал, как сильно он уважает Андреева. В такое время, когда каждый пил чай-купец с конфетами из отдельного стакана, Андреев спрашивал Китика, какие связи тот имел в городе "до посадки" и с кем был знаком. Китик быстро понял, что чем выше у него были бы связи "на воле", тем он будет и более интересен Андрееву. И он вдруг начал говорить, что хорошо знает такого-то Помидор-Иваныча, такого-то Огурца-Петровича и прочих и прочих.
   Игорь уже понял, что Китик вешает лапшу на уши Андреева, но не стал говорить Андрееву об этом. Пусть он хоть немного потешит свои надежды перед "химией" тем, что Китик даст ему некоторые адреса в городе. Игорь знал из разговоров с Юркой Яковлевым, что никто в зоне и в городе не может влиять на то, в какое место в области уйдёт тот или иной зэк "на химию" или "на посёлок". Из Москвы приходили разнарядки по этому вопросу, с указанием мест, куда именно и сколько человек нужно направить "на химию" и "на посёлок". В областном управлении мест заключения эти разнарядки делили ежемесячно на все колонии области по численности прошедших суд зэков, и никто в колониях не мог заранее знать, какой колонии и что достанется из этого в данный месяц. Это было как бы волей случая.
   Для удачного разрешения такого вопроса нужны были уже высокие связи в самой Москве. В таком случае из Москвы могла прийти отдельная разнарядка, указывающая, что такого-то зэка, направляемого на стройки народного хозяйства, с такой-то фамилией, именем и отчеством, и т.д. и т.п., нужно отправить для работы тем-то, в такую-то организацию, в таком-то городе. Вот и вся наука, продиктованная централизацией власти в государстве.
   Проще было, уже находясь "на химии", решать вопрос о переводе в нужное место. В этом уже могли ходатайствовать за зэка и местные Огурцы-Иванычи с Помидор-Петровичами. Но для этого нужны были и денежные бумажки, для "смазки" механизма власти в нужных местах.
   И вот Андреев прошёл суд "на химию". В последние дни, перед тем, как его вызвали на этап, Игорь часто видел, как Китик нечто тихо говорил Андрееву, а при подходе Игоря, они прекращали своё общение и начинали вновь говорить лишь тогда, когда Игорь отходил куда-нибудь. Игорь не обращал на это особого внимания, зная, что косноязычный Андреев, имеющий восемь классов образования, не сможет объяснить Китику даже азов из тех знаний, как можно сделать любую бригаду самой передовой в зоне. Он мог это сделать, лишь показывая всё это "на деле". И на это ему потребовалось бы времени не меньше месяца.
   Вскоре, в воскресный день, завхоз тринадцатого отряда сообщил Андрееву, что в нарядной ему сказали, что в понедельник Андреева не будут занаряжать на выезд на работу, так как он завтра должен будет "уйти на химию". У Андреева для этого случая были припасены и чай и конфеты и сгущёнка. И он устроил "проводы", дав чаю с конфетами, чтобы вся бригада чифирнула за его уход, а завхоз с буграми попили парёнки в каптёрке. Он также пил парёнку не только в каптёрке с завхозом и буграми, но и в своём проходняке с Игорем и Китиком.
   Утром, когда Игорь по привычке вывел бригаду из столовой к предзоннику для посадки в фургоны, к нему подошёл главный нарядчик и громко сказал, что не он должен выводить бригаду, потому что бугром назначен Китик. Вся бригада была удивлена услышанным, Игорь молча стал в строй, а Китик занял его место для вывода бригады на работу. В фургоне, "на воровском месте" у задней решётки, рядом с Игорем стоял уже Китик, с которым Игорь не проронил ни слова. Приехав на свинокомплекс, Игорь пошёл на свой по-прежнему пустой склад. В отряде Игорь спал на прежнем месте, так как его, как председателя СКО, никто не мог переложить на другое место без указания на то начальника отряда. А на шконке Андреева разместился уже Китик. Игорь не разговаривал с ним и не общался вообще, как бы не замечая его.
   Дня через три Китик зашёл к нему на склад. Игорь сидел за столом. Китик сел на стул, напротив, и сказал:
   - Ну вот, видишь, как всё получилось. Я думаю, что тебе нужно сейчас списаться в какую-нибудь другую бригаду. Сам понимаешь. -
   - А я так не думаю, - ответил на это Игорь, - Мне и так неплохо. Мне это бугорство с постоянными заботами и на х... не нужно. Ты стал бугром, - и флаг тебе в руки, работай на здоровье. Я тебе в этом мешать не буду. И верёвки тебе вить совсем не собираюсь и не буду. Ты знаешь, моё слово твёрдое. Но, если ты сам начнёшь что-нибудь против меня мутить, - то уж, извини, тебе тогда это может дорого обойтись.
   А так, - ты мне безразличен, и я тебе безразличен. И будем жить спокойно, сами по себе. Ты мне не мешаешь, а я тебе не мешаю. Вот и будем так жить дальше. А вот если ты сам задумаешь меня списать на зиму отсюда куда-нибудь, тогда ты получишь из меня уже своего врага. Тогда уж не обессудь.
   А сейчас лучше иди и подумай хорошенько. Разложи весь этот наш базар. Я считаю, что лучшего выхода для нас обоих уже не найдётся.
   А по работе, - заходи, когда тебе надо, выдам тебе всё, что у меня есть на этом складе, и хранить здесь буду всё, что тебе нужно, ты ведь бугор. -
   Китик поднялся со стула и молча вышел. Больше к Игорю на склад он не заходил. Заходили частенько лишь козлы с прапорами, но поживиться им всегда было нечем. На складе остались лишь три лопаты. Остальное всё разобрали постепенно работяги бригады, приходившие по указаниям Китика. А нового ничего не поступало. Всё было открыто, как на ладони, и козлы с прапорами долго на складе Игоря не задерживались. В отряде Игорь, как и обещал, старался не замечать Китика, да и времени для этого практически не было, - ужин, вечерняя проверка и отбой. Отрядник по вечерам в отряд не приходил, бывал изредка только днём для того, чтобы коротко переговорить с завхозом отряда.
   Как-то утром на склад Игоря зашёл какой-то моложавый капитан в форме. Ростом он был с Игоря и приятной наружности. До этого Игорь его никогда не видел.
   - Слушай, - как-то по-простому заговорил он с Игорем, - Мне тут сказали, что ты художник, и можешь вырезать гравюры по дереву. Это правда? -
   - Правда. А что? - ответил Игорь.
   - О! Как хорошо, - довольно улыбнулся капитан, - Тогда давай сядем и поговорим. -
   - Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал Игорь, - Только угостить мне вас нечем. -
   - Ну, вот. Сразу видна русская душа, - сказал капитан, улыбаясь и присаживаясь на стул у стола. - Как зовут тебя? -
   - Игорь, - ответил Игорь, - Извините, а кто вы? Я вас ни разу ещё не видел, - спросил он сразу же, отметив неподдельную человечность, сквозившую в разговоре капитана. Игорь также сел на свой стул за столом, с которого он встал при входе капитана к нему на склад.
   - Игорь. Очень хорошо, - сказал капитан, - А меня зовут Михал Сергеичем. Фамилия моя Коробов. Я здесь у вас постоянный дежурный офицер. Но я работаю не у вас в зоне, меня поставили из управления. Но это неважно. Я смотрю у тебя тут и пепельница есть. Ты куришь? - спросил капитан, доставая из кармана пачку "Беломора", выбил из неё себе папиросу, а пачку бросил на стол со словами: - Кури, не стесняйся. Угощаю. -
   Ошарашенный таким ответом и предложением капитана, Игорь ответил:
   - Спасибо, не курю. Бросил. -
   - И правильно сделал, - сказал капитан, прикуривая папиросу, - А я вот не могу. Постоянно что-нибудь мешает. Я к тебе пришёл вот по какому вопросу. Может, ты и сможешь помочь мне. -
   - Постараюсь, чем смогу, - сказал Игорь, - А в чём у вас проблема? -
   - Понимаешь, я тут с женой развёлся, - сказал капитан, - С ней мой маленький сын остался. Квартиру мы разменяли на две. Я ей всё оставил. Взял себе только диван и два стола, письменный и кухонный, да из постельного кое-что. Сам понимаешь, - Для сына всё остальное нужнее будет. -
   - Понимаю, - согласился Игорь, - Я тоже через это на воле проходил. -
   - Смотри-ка, а вроде бы ты молодой, - удивился капитан.
   - Это я выгляжу чуть моложе, - пояснил Игорь, - А мне уже двадцать семь.-
   - Понятно. Значит, ты сразу всё поймёшь, - вновь заговорил капитан, - Вот у меня в чём проблема. Дома у меня и сидеть-то не на чем, кроме дивана. На кухне сесть не на что, чтобы поесть за столом. А друзья придут, - и их за стол посадить не на чем будет.
   Мне тут зэки в столярке сделали четыре табуретки из финской фанеры. А они смотрятся как какие-то слишком уж самодельные. Ты не мог бы хоть что-нибудь на них вырезать, чтобы они хоть чуть-чуть смотрелись получше? -
   - Смочь-то я смогу, - ответил Игорь, - Но если я привезу сюда резаки из зоны, то у меня их здесь прапора или козлы сразу же отметут, если увидят. Это ведь колюще-режущие предметы. Они и в зоне запрещены. Я их и там прячу, чтобы не отмели. А у меня один лишь самодельный набор. -
   - Об этом не беспокойся, - сразу же успокоил его капитан, - Я прикажу прапорщикам и козлам вообще не заходить сюда к тебе в это время. Я ведь здесь им всем главный командир. А за какое время ты табуретки сможешь хоть как-то облагородить? -
   - Ну, тогда, я завтра привезу сюда резаки, - начал медленно отвечать Игорь, - И, если табуретки уже будут здесь, у меня, то завтра же и начну их резать. А на следующий день, скорее всего после обеда, они должны быть уже и готовы. Тогда, значит, послезавтра в конце дня вы их и сможете забрать и увезти к себе домой. -
   - Ох, как прекрасно! - обрадовался капитан, - Тогда я сейчас пойду в столярку и скажу столяру, чтобы он их к тебе принёс. А от меня тебе что-нибудь ещё нужно будет? -
   - Да нет, вроде бы, больше ничего, - ответил Игорь, - Лишь бы мне здесь никто не мешал и резаки не отмёл. -
   - Об этом вообще уже не волнуйся, - опять успокоил его капитан, гася окурок папиросы в пепельнице, - Тогда я сейчас - в столярку. Ну, до свидания, Игорь, - и он протянул Игорю руку.
   - До свидания, Михал Сергеич, - сказал Игорь, вставая со стула, и пожав протянутую ему руку, Вы свои папиросы забыли. -
   - Ай, - махнул рукой капитан на это, - Угостишь кого-нибудь из своих друзей, - и вышел.
   Через полчаса к Игорю пришёл зэк в годах и принёс четыре табурета, сидения у которых были из коричневой финской фанеры, сантиметровой толщины, а деревянные ножки были окрашены белой краской. Финскую фанеру привезли в столярку, чтобы делать из неё сборные щиты опалубки для бетонных работ. К глянцевой поверхности финской фанеры, смазанной техническим маслом, не прилипал бетон, и такую сборную опалубку можно было использовать многократно на различных бетонных работах.
   На следующий день Игорь привёз с собой резаки, несколько кусочков наждачной бумаги, две из которых были с очень мелкой крошкой "нулёвкой" и "двухнулёвкой", металлическую линейку длиной сорок сантиметров, немного сухой морилки в маленьком пузырьке от какого-то лекарственного аптечного настоя и маленький кусочек поролона. Всё это он привёз без проблем, потому что при вывозе зэков на выездные объекты, никого из них не обыскивали. Шмон был лишь по возвращению зэков с рабочих объектов.
   То, что ему нужно будет сделать с табуретами, Игорь уже обдумал. Он чуть закруглил острые углы сидений на табуретах при помощи крупной наждачной шкурки, навёрнутой на небольшой деревянный брусок, и покрыл очень тёмным раствором морилки все боковые грани сидений, нарезанных из финской фанеры дисковой пилой на станке. Затем, когда морилка высохла, он разлиновал при помощи карандаша и линейки верхние части сидений, разметил контуры продуманного им орнамента, и начал резаками гравировать размеченное им на сидениях табуретов. Резать по очень твёрдой финской фанере было трудно, и приходилось очень часто подтачивать резаки. Финская фанера была спрессована из слоёв древесного шпона, на обе стороны которого был нанесён тёмно-коричневый слой какого-то непромокаемого покрытия. Поэтому обе стороны такой фанеры были гладкими, глянцевыми и тёмно-коричневыми.
   Игорь вырезал на каждом сидении табуретов квадратные рамочки при помощи металлической линейки, с закруглёнными вовнутрь рамочек углами. За внешней стороной этих рамочек, по краям сидений, он вырезал орнамент из чуть изогнутых лавровых веточек с листьями и их мелкими плодами-горошинами. А там, где четыре угла сидений были чуть закруглены, а углы рамочек были закруглены в обратную сторону, и в этих углах получалось чуть больше свободного места, он вырезал по цветочку. Все четыре табурета выглядели одинаково и довольно-таки красиво. Эту свою работу он закончил на другой день к обеду. Посмотрел на сделанное им, - и остался доволен.
   Каково же было радостное удивление капитана Коробова, пришедшего к Игорю чуть позже, после обеда. Войдя в дверь и увидев табуреты, стоявшие рядком, он остановился, и глаза его чуть расширились, как будто он увидел нечто необычное.
   - О! Вот это красота, - сказал он медленно нараспев, глядя на табуреты, - Ну, прямо как на выставке. -
   Он глянул на Игоря, вышедшего из-за стола и ставшего посреди помещения, недалеко от табуретов, потом подошёл к табуретам, взял один из них и стал разглядывать вырезанное Игорем поближе.
   - Вот это работа! Вот это класс! - говорил он при этом, а потом вновь посмотрел на Игоря, - Да тебе же цены нет с твоими руками! Ты же специалист экстра класса! Дай-ка я пожму тебе руку. -
   Он поставил табурет и, взяв руку Игоря как при рукопожатии, начал трясти её обеими своими руками.
   - Давай-ка присядем, покурим. Я хоть немного отойду от удивления, - сказал он, присаживаясь за стол, на котором стояла лишь пустая пепельница, - Бери, Игорь, закуривай. -
   Он быстро выбил из пачки папирос, которую он вынул из кармана, папиросу для себя и положил пачку на стол перед Игорем так, как ставят на стол стакан после выпивания из него хорошего вина.
   - А... Ты же не куришь. Забыл совсем, - Коробов смотрел то на Игоря, то на табуреты. На табуреты смотрел дольше, любуясь ими. "Ну, красота!" - вырывалось у него иногда при этом. И это было приятно Игорю, как мастеру, за свою сделанную работу.
   - Единственно, что вам ещё нужно будет сделать с ними, - кивнул Игорь на табуреты, - это покрыть торцы сидений нитролаком. Я закрасил их тёмной морилкой, а она на воде, и может, если её там намочить, испачкать руки или одежду при прикосновении. Я бы сам это сделал, но у меня нет нитролака. А его и нужно-то меньше полстакана. -
   - Да нитролак есть в столярке, - сказал Коробов, - Они там за пять минут это сделают. Ладно, Игорь, огромное тебе спасибо! Я сейчас пойду в столярку, скажу, чтобы их забрали, покрыли торцы лаком и принесли потом мне на вахту. А завтра с утречка я к тебе ещё зайду. А сейчас пойду уже. До свидания, - он протянул Игорю руку на прощанье, и они обменялись дружеским рукопожатием.
   На другой день утром Коробов вновь зашёл к Игорю.
   - Привет, Игорь, - сказал он, протянув Игорю свою руку, как хорошему приятелю.
   - Здравствуйте, Михал Сергеич, - ответил Игорь, встав со стула и пожав ему руку.
   Сергеич сел за стул, на который он всегда садился, вытащил из кармана распечатанную пачку "Беломора", коробок спичек, и бросил их на стол.
   - Вчера мне некогда было куда-то сходить самому. Ну, - купить тебе чего-нибудь. Ты уж извини, - сказал он, - Ко мне вчера два моих друга приходили. Поэтому и пришлось взять для тебя то, что было в сейфе у прапорщиков. А у них только и было, что курить да чай, - И он стал доставать из своих карманов пачку индийского чая, плиту плиточного чая, горсть шоколадных конфет, пачку "Беломорканала" и пачку "Шипки", выкладывая всё это на стол.
   - Да не надо было так беспокоиться, - сказал Игорь, - Хорошим людям я делаю и бесплатно, а плохим - вообще х... чего когда делать буду, совесть не позволит.
   - Приятно такое слышать, - отозвался на это Сергеич, - Я тоже стараюсь не общаться с плохими людьми, но иногда приходится. А друзья у меня - все хорошие парни. Вот и вчера двое приходили. Как увидели табуретки, так и давай их вертеть и крутить в руках. Где, говорят, покупал такую красоту? А я им говорю, что не покупал их, а их зэки сделали мне в столярке, а облагородил уже другой зэк, редкий мастер своего дела. И рассказал им, как всё получилось. Они говорят "жаль, что такие хорошие люди и мастера в зоне сидят". Привет тебе передавали. Мы потом немного выпили, за столом посидели. Они всё твоей работой любовались и восхищались. Одна-то пустая стояла в кухне. Загляденье, говорят, и х... где купишь ещё такие. В общем, было всё нормально.
   Слушай, Игорь, проси у меня всё что хочешь. Я для тебя всё сделаю, что смогу. Говори. Что? -
   - Да мне много не надо, Михал Сергеич, - ответил Игорь, - А то, что мне надо вы легко сделаете. Скажите своим прапорам и козлам, чтобы они у меня здесь ничего не могли отмести, кроме водки и наркотиков. Водку или наркотики, если найдут, пусть забирают и наказывают меня за них как надо, но остальное всё, чтобы не трогали. Вот и вся моя просьба. -
   - Да я сегодня же им это прикажу, - серьёзно сказал капитан, - И никто у тебя ничего не сможет здесь взять. Кроме водки и наркотиков, конечно. -
   - Вот за это - искреннее вам спасибо, Сергеич, - Игорь встал со стула и протянул ему свою руку. Капитан тоже встал со стула, и они обменялись дружеским рукопожатием.
   - Ну, а теперь я пойду, - сказал после этого капитан, - Ты, Игорь, если что понадобится, - обращайся ко мне. Я не за горами. Чем смогу - всегда помогу. Не стесняйся. -
   - Я вам тоже сделаю всё, что будет в моих силах, если вам понадобится. - Сказал Игорь, и капитан ушёл.
   - Смотри-ка - индюха, - тихо сказал Игорь, вертя в руке пачку индийского чая, - Чифирнуть бы... И конфеты есть... А заварить даже не в чем. -
   В этот момент в его дверь тихо постучали.
   - Кто там? Войдите, - сказал Игорь, и к нему зашёл шнырь, кильдым которого был в середине вагончика. Это был молодой зэк, лет двадцати, с лицом, не отражающим какой-либо хитрости или заискивания. Игорь лишь мельком видел его иногда здесь или в отряде. Но никогда не слышал о нём чего-либо плохо.
   - Игорь, ты извини, - сказал он, глядя на Игоря глазами школьника старшеклассника, - Я был тут, а у меня всё слышно. Стенка-то тонкая. Хочешь - не хочешь, а всё слышно. Не затыкать же мне уши пальцами.
   Я слышал, у тебя чай есть. А у меня прораб сёдня с похмелья болеет. В семье чё-то у него. С женой не лады. Он хороший мужик. Ему бы хоть чайком крепким похмелиться, чтобы мотор заработал. А у меня его чай весь кончился. И своего нет. Не поможешь? Он в долгу не остаётся. Да и я тоже. К тому же я не пидор какой-то. -
   - Чё ж хорошим людям не помочь, - сказал Игорь, - Вот бери индюху, заваривай хорошую замутку, а что останется - принесёшь. Только чифирить будем здесь, у меня, и с шоколадными конфетами. У тебя стаканы есть? Не с зэком же нам чифирить придётся. -
   - Всё есть, - просияло лицо шныря, - Я сейчас, быстро всё устрою. -
   - А как тебя звать? -
   - Саня. Угости папироской. -
   - Угощайся, - кивнул Игорь на распечатанную пачку "Беломора", почти полную папиросами, лежавшую со всем прочим у него на столе, - Возьми её себе, потом вернёшь в будущем, когда свои появятся. А как прораба зовут? -
   - Фёдор Иваныч. Он мужик неплохой, - ответил Саня, выбивая для себя из пачки папиросу. Прикурив её, он затянулся с удовольствием дымом, и, взяв со стола пачку индюхи, быстро удалился к себе.
   Игорь убрал со стола плиту чая и пачки папирос и сигарет в ящик стола, оставив на столе конфеты и пепельницу.
   Вскоре на столе Игоря стояли уже три чистых гранёных стакана, трёхлитровая эмалированная кружка с чаем, накрытая фольгой от какой-то пустой пачки чая, и алюминиевая зэковская кружка, для того, чтобы "тусануть" заваренный чай и разливать потом его в стаканы.
   - Иваныч сказал, что придёт, как чай заварится, - сообщил Игорю Саня, - А я за это время пойду, чуть приберу у себя, и кипятильник спрячу. Уже раза три отметали, падлы. А вот остатки, - И он положил на стол перед Игорем оставшийся чай в пачке индюхи. Его оставалось около трети пачки.
   - А ты ко мне принеси свой кипятильник, пусть он здесь и хранится, - посоветовал Игорь, - У меня его не отметут. -
   - Точно, - обрадовано сказал Саня, - Вот лафа. Ну, я сейчас. -
   Минут через пять у Игоря за столом уже сидели Фёдор Иваныч и Саня. Все пили крепкий чай из стаканов, прикусывая шоколадными конфетами. В воздухе витал приятный аромат индийского чая. Горячий чай с шумом отхлёбывали из стаканов, и ставили после этого стаканы на стол, потому что они были также сильно горячими для рук. Вскоре у Фёдора Иваныча на лбу выступил обильный пот. Он вытер его со лба рукавом своего пиджака и откинулся спиной на спинку стула.
   - Вроде бы немного начало отпускать, - проговорил он, - Хороший чай. Конечно, грамм сто водочки было бы лучше, но, чего нет - того нет. Шоферов что-то сегодня утром нет. Может, чуть позже появятся, тогда и закажу. -
   - Ничего, Иваныч, - сказал Игорь, - За неимением принцессы, сойдёт и кухарка. -
   - Да, - невесело усмехнулся Иваныч, - Но лучше уж принцессу. Даже и после кухарки. -
   Вскоре Саня с Иванычем закурили. Иваныч курил свои сигареты с фильтром, а Саня - "Беломор". Саня разлил ещё горячего чаю по стаканам, и постепенно началось рассказывание анекдотов и похохатываний при удачном рассказе. Постепенно приходило чувство общности неплохой компании для повседневного дружеского общения и для проведения подобных встреч.
   - Ты заходи ко мне, Игорь, спрашивай, если что надо, - говорил уже Игорю Иваныч, - Ко мне же много шоферов приходят товаро-транспортные и путевые листы штамповать. Я тебе подскажу, через кого можно заказать что-нибудь. Или мне деньги дашь, и я сам закажу для тебя, что надо будет. Или вон, через Сашку можешь заказывать. Он уже многих шоферов знает. -
   - Спасибо, Иваныч, - поблагодарил Игорь, - Ты тоже заходи в любое время, если скучно будет. Пообщаемся. Может, и я тебе в чём пригожусь. -
   За дверью послышалось, что кто-то вошёл в вагончик и открыл дверь в прорабскую половину.
   - Это уже ко мне кто-то - сказал Иваныч, вставая со стула, - Спасибо. Пошёл я. - И он вышел за дверь.
   Игорь с Саней допивали остатки чая вдвоём и разговаривали. Игорь узнал, что через Саню Андреев всегда заказывал у шоферов чай, курить, еду и прочее. А Игорь не знал этого потому, что во время заказов и получения привезённого, Андреев посылал Игоря в какое-нибудь звено бригады с каким-нибудь небольшим поручением.
   В последующие дни Иваныч иногда заходил к Игорю покурить-поговорить, попить чайку, и они стали иметь хорошие дружеские отношения, Игорь узнал, что поддавать Иваныч стал не так уж давно по двум причинам.
   - Понимаешь, Игорь, - говорил он, - Я думал, что после института буду хоть что-то путное делать на работе. Смогу внедрять что-то новое. Дерзать. А начал работать, - сплошная рутина. Что я здесь делаю? Да ничего толкового. Пишу наряды вашим бригадирам, да штемпелюю путевые листы и товаро-транспортные шоферам. Всё. И больше ничего. И никому ничего больше от меня не надо. Но это же любой необразованный человек может делать. Что, я лишь для этого пять лет в институте учился? И у моих друзей однокурсников всё почти так же, как и у меня. Везде такая же рутина.
   А дома? Жена, как вторую дочку родила, так и начала каждый день пилить, что денег мало получаю, что на всё нужны деньги, а их постоянно не хватает. Наверно, с какой-то соседкой-стервой спуталась. А где я ей много денег возьму? Меня ни дома, ни в институте воровать не учили. И что мне теперь делать? Вот и начал поддавать от всего от этого. Смотреть уже на всё противно. -
   Чем мог Игорь его поддержать? Ему лишь думалось - "мне б твои заботы".
   При Китике, в первый неполный месяц его бугорства, ранее передовая бригада скатилась до шестидесяти процентов, несмотря на то, как это хорошо знал Игорь, что Андреев оставил после себя несколько подписанных уже нарядов, которые у него были "про запас", "на всякий пожарный случай". Мужики бригады впервые за год отоварились в зоновской лавке не на девять рублей, а лишь на три. Впоследствии у них с отоваркой в магазине было то же самое, потому что их бригада, занимавшая ранее всегда первое место по зоне, станет одной из самых отстающих. Радовался этому в отряде один лишь Алябас. Его бригада, занимавшая до этого всегда второе место в зоне, после бригады Андреева, стала уже самой передовой.
   Кончалась календарная осень, а в Сибири в такое время была уже лютая зима. Вагончик, где был у Игоря склад, оказался хорошо отапливаемым мощными электрическими тэнами. Они были протянуты в дюймовых извилистых трубах по всему вагончику изнутри. Игорь раньше думал, глядя мельком на них иногда, что когда-то вагончик был подключен к паровому отоплению. Тэны поддерживали в вагончике постоянную температуру градусов двадцать - двадцать два. Самодельный обогреватель из асбестовой трубы Игорь даже никогда и не включал. Тэны включались и выключались небольшим рубильником, укреплённым с обратной стороны вагончика. Утром его включал Саня или Игорь по приезду на свинокомплекс, а перед съёмом с объекта они выключали его. Оставлять тэны включенными на ночь было запрещено. К следующему утру, вода в алюминиевом большом четырёх ведёрном бидоне замерзала почти полностью, а к концу дня в середине бидона высовывалась уже голова большой ледяной матрёшки. Этот бидон, мощную самодельную электроплитку и фанерную лопату для уборки снега привезли Игорю в склад шофёры из строительного управления по приказу Иваныча. Игорь наливал воду перед отъездом в зону в одну из двух алюминиевых кастрюль, привезённых Иванычем. Утром вода в ней также была замёрзшей, но Игорь ставил её на электроплитку, и лёд минут за пятнадцать превращался в воду.
   Воду для зэков на каждую половину свинокомплекса привозили каждый день на грузовике с бочкой, как у молоковоза. И это несмотря на то, что на каждой половине свинокомплекса была своя артезианская скважина. Из этой бочки водитель грузовика разливал потом уже воду в вёдра шнырей, приходивших за ней. Игорь как-то сказал об этом Иванычу, и о том, что он полагает, что воду для зэков привозят специальную, с добавками для подавления половой потенции. После этого Иваныч порылся в чертежах и сказал Сане, где нужно искать кран, из которого можно будет набирать артезианскую воду. Саня нашёл такой в близком свинарнике в подвале его подсобных помещений. Этот свинарник был уже частично застеклён, и поэтому там не ожидалось больших снежных сугробов. Оттуда каждый день Саня приносил два ведра артезианской воды, одно их которых он использовал для влажной уборки прорабской.
   Дня через три Иваныч стал бухать, как говорят, "по-чёрному". Саня сказал Игорю, что тот сильно поругался дома с женой. Утром Иваныч всегда был с глубокого похмелья, а ближе к обеду был уже "хорошо поддатым". Он понимал, что от шоферов это может дойти и до высокого начальства его строительного управления, и этот вопрос ему как-то надо было решать для обеспечения своей безопасности. Как-то он зашёл к Игорю покурить и через некоторое время спросил:
   - Игорь, а ты как художник смог бы подделать мою подпись? -
   - Думаю, смог бы, - ответил Игорь, - А зачем? -
   - А давай посмотрим, - сможешь или нет. Мне это надо, - сказал Иваныч, - Я сейчас, бумагу принесу. -
   Иваныч принёс из прорабской лист бумаги и ручку. Он расписался на этой бумаге и пододвинул её с шариковой ручкой Игорю.
   - Да у тебя и подпись-то несложная, - сказал Игорь, рассматривая её на бумаге, - Три закорючки и загогулина. -
   С четвёртого раза и далее, у Игоря получалась уже такая же подпись, как и у Иваныча.
   - Ох, как хорошо! - обрадовался Иваныч, - Понимаешь, я иногда бываю уже сильно того, - он приставил палец к своему горлу, - а не хотелось бы, чтобы шофера это часто видели. Может слух нехороший куда дойти. Я тебе тогда, в такие случаи, буду печать приносить. Ты уж тогда помоги мне, штемпелюй им грузовые документы и расписывайся за меня, где надо. А я тогда буду закрываться у себя, чтобы меня никто не видел. А ты скажешь, что я по строительным делам куда-то здесь пошёл. Хорошо? -
   - Хорошо, - ответил Игорь, - У меня всё равно весь день свободен. Проштемпелюю. -
   - Ты тогда образец моей подписи оставь где-нибудь у себя, чтобы не забыть. -
   - Лады, - согласился Игорь, и хотел уже оторвать подпись от листа бумаги, а потом сказал Иванычу, - А ты распишись у меня внутри пустой пачки сигарет. И пусть она тогда в ящике стола лежит. Никто не подумает, что это твой образец. А я ещё что-нибудь на ней накалякаю, чтобы не одна твоя подпись на ней была, а просто какие-то каракули, цифры. -
   Иванычу эта идея понравилась, и он расписался на внутренней стороне пустой пачки "Прима", которую Игорь достал из нижнего ящика стола, где она и валялась до этого. А Игорь оторвал верхние пол листа бумаги, на котором были подписи, скомкал его в комок и сжёг в пепельнице. Шариковую ручку Иваныч оставил у Игоря. "Пусть будет у тебя", - сказал он, кивнув на неё, и Игорь убрал её в ящик стола вместе с оставшейся чистой половиной листа бумаги.
   С этого дня Иваныч штемпелевал документы шофёрам только за первые две-три машины, пока ему не привозили выпивку с закуской. Потом он приносил Игорю печать с "подушкой" и запирался у себя для "бухалова". Игорю было жаль смотреть на такое дело, и он говорил Иванычу о том, что надо бы "завязывать" с этим. А Иваныч лишь махал рукой на это и говорил, что "завяжет", но чуть позже, не сейчас.
   Ушлая шоферня, за пару дней увидела в Игоре нормального парня, "без заё...в". На третий день один из них сказал Игорю:
   - Послушай, Игорь, у меня тут такое дело, - бетон нужен на гараж, одна машина. Отметишь мне две перевозки за один раз? Я в долгу не останусь. Сразу же и привезу полтора литра и закусь. -
   - Чего полтора литра? - спросил его Игорь спокойно, глядя ему в глаза, не поняв ещё, как следует, в чём, в сущности, дело.
   - Водки. Чего ж ещё? Не вина же, - ответил шофёр так, как будто увидел, что Игорь сомневается в нём, - Всё будет "как положено", - на двадцать рэ. Не сомневайся. Я никогда никого не наё...вал, любой скажет. -
   Тут только Игорь и понял о чём идёт речь. Но он уже научился в зоне не афишировать свои эмоции, поэтому лицо его оставалось таким же, как и до этого.
   - Сейчас мне выпивки совсем не нужна. Нельзя мне щас, - пасут, - сказал он шофёру, со вздохом, - Привези мне на эти деньги чаю, курить, супы и каши в пакетах, - перечислял Игорь, вспоминая чем они питались в кильдыме Андреева, - конфет, белый батон, халвы можешь. Короче, смотри в магазине то, что долго может храниться, и из чего можно приготовить что-нибудь путное поесть в простых условиях. Ты же, наверное, на рыбалку, на охоту ходишь? -
   - А как же. Хожу, - ответил шофёр, - Всё сделаю, как те надо. -
   - Ну, тогда лады, договорились, - сказал ему Игорь.
   С этого дня в одном из сейфов у Игоря лежали пачки и плиты чая, пачки сигарет и папирос, конфеты, сгущёнка, пакеты супов и каш, рыбные консервы, белый хлеб и другие продукты, заказываемые им через шоферов. Они возили на свинокомплекс зимой в основном бетон, иногда керамзит, реже - кирпич. Для них, продать кому-нибудь машину бетона или керамзита, было неплохим побочным заработком. И получалось так, что за два-три дня кто-нибудь из них находил на это заказчика. Ведь многие частники в городе строили свои гаражи, дачи, дома, но покупать стройматериалы в строительных организациях было делом дорогим и слишком хлопотным. Им проще было заказать машину бетона или керамзита у какого-нибудь шофёра за пятьдесят-семьдесят рублей и освободить себя от всей сложной, долгой и дорогой волокиты по этим вопросам.
   Прапора с козлами по-прежнему приходили к Игорю на склад со своими проверками, но водки или наркотиков у Игоря не было, и они уходили ни с чем. Игорю интересно было наблюдать за козлами, когда при таких проверках у них пальцы растопыривались, как бы для того, чтобы что-то схватить. Но хватать им было нельзя, потому что, нарушив приказание капитана Коробова, к ним бы незаметно "пришёл пушной зверёк по имени песец".
   В вагончике Саня каждый день варил на электроплитке супы и каши. Ели они вдвоём с Игорем, и иногда, когда это каким-то образом узнавал Саня, он относил поесть супу и Иванычу в его походной металлической эмалированной тарелке. В отряде в тумбочке Игоря всегда были чай и сигареты с папиросами. И некоторые работяги иногда одалживали у него что-либо. В воскресные дни Игорь с чаем, конфетами и сигаретами заходил к Юрке Яковлеву в отдел труда, там они чифирили втроём или четверо, если приходил Саня Шашников. Марик в воскресенье не работал, а "отдыхал" в отряде.
   В общем, Игорь на свинокомплексе уже не "пахал" так, как он "пахал" в школе с утра до ночи, и в последнее время имел уже на свинокомплексе неплохое продовольственное обеспечение "с воли". Правда, потом получилось так, что с "помощью" Китика и там его вновь "нашёл" Баранчин, который и списал его ранее из школы в летние школьные каникулы, когда замполит, в чьём ведении находилась школа, ушёл в отпуск. А в этот раз Баранчин "подарил" Игорю ещё и три ШИЗО подряд, списывая его после каждого ШИЗО в другой отряд на свинокомплексе и в другую бригаду. После третьего ШИЗО Игорь уже держал голодовку, во время которой ему пришлось вновь начать курить.
   - И чего эта падла на меня тогда взъелась? - подумал Игорь, - Ведь я же сделал для его жены в школе так, что она первой получила паспорт на свой кабинет математики. Хотя я с ней даже и не разговаривал почти. Все заказы от неё приносил главный школьный шнырь. Он и развешивал тогда в её классе все стенды, сделанные мной, и рамочки для них делал. -
   Года через два Игорь узнает, что главный школьный шнырь Кривков, у которого из-за его фамилии было погоняло Кривой, был кумовкой Баранчина. У этого засранца маленького роста, оказывается, был ключ и от библиотеки, о чём Игорь тогда даже и не подозревал. Кривому, единственному из четырёх зэков, работавших в школе, было разрешено спать в школе ночью, в своём маленьком кильдымчеке. Второму шнырю этого уже не разрешалось. Даже завхозу школы этого не разрешалось. И Кривой иногда шарился по ночам в библиотеке, в столе Игоря, когда тот уходил спать в барак. И по наколке Кривого Баранчин послал тогда Ваню-Ваню делать повальный шмон в школьной библиотеке, чтобы найти тетрадь, которую писал Игорь, и которую сожгли тогда Юрка Яковлев с Саней Шашниковым за бараком отдела труда.
   Все эти воспоминания за какие-то секунды пронеслись в мозгах Игоря, даже с некоторыми подробностями. Возможно, подобное бывает у людей, на которых жизнь нагрузила тяжкий груз неразрешённых пока проблем, которые нуждаются в обязательном их разрешении, чтобы не быть раздавленными этими проблемами.
   Дня через три вечером Игорь сидел с Михалычем в его кабинете. Они пили чай, который как всегда принёс им отрядный шнырь. Михалыч, видя, что Игорь ещё не отошёл, как следует, после суда, говорил ему о том, что Игорю нужно немного перетерпеть до следующего раза. Говорил, что и сам будет уже умнее, и не будет сам светиться Баранчину перед судом. Что он попросит помочь ему в этом Василия Георгиевича, который и проконтролирует всё.
   - Михалыч, - сказал Игорь, - Если бы ты знал, как я устал за это время. Мне нужно отдохнуть немного. -
   - Хочешь опять побыть "на кресту"? - спросил Михалыч.
   - Да нет. Зачем? - ответил Игорь, - Пусть все видят, что я не больной и выезжаю на работу. Просто сними меня с бугров. -
   - А кого же поставить вместо тебя? - спросил Михалыч, зная что "просто так" Игорь никогда ничего не говорит.
   - Поставь Бузая. Он хороший парень, толковый и обязательный. И совесть имеет, не скурвится, - ответил Игорь, - Я ему помогу держать бригаду процентов на восемьдесят - восемьдесят пять. А я буду просто выезжать, как работяга. Всё равно бригада будет лучшей в отряде, хоть и не по всей зоне. -
   - Ну, что ж, можно и так, - согласился Михалыч, - Мне и не надо, чтобы она была лучшей в зоне. Мне нужно чтобы всё в отряде было лишь нормально. И всё. -
   - И ещё одно, - сказал Игорь, - Мне в общем кильдыме будет как-то не очень. Разреши мне занять тот скворечник мастера, который над кильдымом бугра. -
   - Конечно, Игорь, занимай его, - охотно согласился Михалыч, - У меня и ключ от него есть. Сейчас отдам тебе. Второй ключ есть только у Володи Михайлова, он же старший прапорщик, - говорил Михалыч, отстёгивая нужный ключ от связки ключей, вытащенных им из своего кармана.
   - Я с Бузаем ещё не говорил ни о чём, - сказал Игорь, беря ключ у Михалыча, - Ты бы его сейчас вызвал к себе и переговорил бы с ним. -
   - Хорошо, - сказал Михалыч, - К тому же у нас и чай уже закончился. Ты сейчас скажи дедку, чтобы он забрал кружки и стаканы, а я ему уже тут скажу, чтобы он позвал ко мне Бузаева. У тебя есть ещё что-нибудь ко мне? -
   - Да нет, вроде бы всё. -
   - Ну, тогда иди. Если что, я опять тебя позову. -
   Через три дня, с начала нового месяца, Игорь выезжал на ЖБК уже как работяга. Но это было для него как отпуск, проводимый им на рабочем объекте. А бригаду выводил Бузай, для которого Игорь стал уже высшим авторитетом среди зэков зоны.
   ПОДАРОК ОТ МОЦАРТА
   На выездной объект ЖБК выезжали три отряда - пятый, седьмой и шестнадцатый. Начальником шестнадцатого отряда был капитан Василий Георгиевич Витлицкий, человек лет пятидесяти, среднего роста, с тёмно-русыми волосами. Уже по его внешности было видно, что он из хорошей интеллигентной семьи и порядочность в отношении с окружающими людьми была, как говорится, впитана им с малых лет с материнским молоком. Зэки с ЖБК его уважали, а Михалыч, начальник отряда, в котором был Игорь, считал его своим учителем по работе в зоне.
   Вскоре после того, как Михалычу накинули сразу по две звезды на погоны за то, что его отряд занял первое место по области за год, Василию Георгиевичу также повысили звание до майора и перевели работать каким-то из помощников начальника колонии с кабинетом в штабе зоны.
   Начальника седьмого отряда тоже куда-то перевели на другое место, а на их места были поставлены два молодых лейтенанта, недавно окончивших какое-то ментовское училище. Естественно, что Михалыч, как столь выдающийся начальник отряда, был для них авторитетом и учителем. Да Михалыч и сам вскоре тесно подружился с ними, потому что те были молодыми парнями и без ментовских комплексов.
   Иногда начальникам отрядов нужно было дежурить по какому-то графику на ЖБК, как дежурным офицерам. Дежурный офицер был главным на объекте, у него была маленькая рабочая комната на КПП объекта, который все называли вахтой, и он мог зайти на объекте туда, куда он считал нужным. Однако Михалыч уже хорошо знал, что лишний раз не стоит просто так "светиться" по объекту перед зэками. Он понимал, что это только вносит лишнюю нервозность и сумятицу среди них, и тогда они хуже справляются с выполнением своих работ, потому что привычный ритм работы у них от этого нарушается. Он хорошо объяснил это новым начальникам отрядов, и они также в своё дежурство не ходили по объекту без надобности, а частенько даже вообще уходили на длительное время в город по своим "рабочим делам". И на объекте всегда было всё тихо и спокойно, без каких-либо происшествий. Так было потому, что каждый зэк и так дорожил своим местом, работая на ЖБК, где можно было заказать что-либо через шоферов, приезжающих на объект на грузовых автомобилях, либо получить "грев" от перебросов через забор с воли в определённом заранее месте и в определённое заранее время.
   На объекте ЖБК были и свои, как бы "постоянные" дежурные прапорщики. Каждый прапорщик дежурил в свою смену. В чрезвычайных ситуациях дежурному прапорщику должны были помогать четыре солдата, которые проверяли в огороженном колючей проволокой предзоннике въезжающие и выезжающие грузовые автомобили. Один из солдат был со служебной овчаркой. Но чрезвычайных ситуаций на ЖБК никогда не было, поэтому у дежурного прапорщика были в подчинении два "козла", которые уже не один год выезжали на этот объект. Этих "козлов" могли по заранее написанному рапорту от дежурного прапорщика занарядить в любую смену, если это требовалось по обстоятельствам. Но, как правило, они выезжали на объект в первую смену, потому что вторая и третья смены по численности зэков были наполовину меньше, чем первая.
   Всех прапорщиков и "козлов" на этом небольшом выездном объекте зэки хорошо знали в лицо. И даже знали, кто из прапоров должен дежурить в какую смену, и в какие ближайшие дни.
   "Козлами" на ЖБК были два зэка из седьмого отряда. У одного было погоняло Вилей, данное по его фамилии Вилеев, а у другого - Моцарт, по его фамилии Мациевский. "Козлы" эти были не борзые, и с ними всегда можно было договориться, если это было необходимо, поэтому зэки их не очень-то и опасались и не хаяли, как зоновских "штабных козлов" и "козлов" с промки или со свинюшника. Да они и сами не шерстили по объекту, и появлялись, как правило, лишь с дежурным прапорщиком, которому также не хотелось лишний раз нюхаться по объекту, где и без того всё всегда было нормально.
   Вилей был неприметным зэком, а вот Моцарт был известен в зоне как зэк, у которого почти не было места на его теле, где не было бы партаков (наколок). Лишь голова и верхняя часть шеи у него были без этих зэковских "украшений", хотя на его веках было наколото "не буди", а всё остальное тело было испортачено. Сразу под кадыком у него выглядывала наколка головы змеи, как бы выползавшей из под воротника его лепня. На правой руке была синяя "перчатка", почти до локтя, левая кисть была в перстнях до самых ногтей, на спине был какой-то собор. В общем, на теле, руках и ногах Моцарта сложно было бы отыскать даже квадратный сантиметр неиспортаченной кожи.
   Как правило, зимой эти постоянные "козлы" ЖБК сидели на вахте с дежурным прапорщиком, а летом, да иногда и зимой, частенько помогали солдатам делать в предзоннике досмотры въезжавших и выезжавших грузовых автомобилей.
   На объекте ЖБК был и свой гараж, в котором находились три или четыре грузовика, автокара и автокран с постоянными вольными шоферами. Была и бригада зэков, работавшая в этом гараже. В нём частенько ремонтировались и легковые автомобили начальства завода, а порой и начальства зоны. В общем, по взаимовыгодной договорённости зэков с "козлами", те могли, "помогая" солдатам в досмотре "нужного" грузовика, пропустить "грев", завозившийся на этом грузовике на объект. Поэтому с чаем и едой у "козлов" проблем не было, и они, как правило, снабжали чаем и дежурных прапорщиков, которые также любили попить крепкого чайку. Да и проверенным надёжным зэкам они могли при случае одолжить или продать чай или сигареты или папиросы.
   На ЖБК у каждого авторитетного зэка был свой "кильдым". "Кильдым" - это какая-либо самодельная каморка, сделанная где-либо самостоятельно, где зэк мог переодеваться, принимать пищу, заварить чаю и чифирнуть с теми, кого он пригласит. Как правило, "кильдым" строили и считали его "своим" один, два или три зэка. В "кильдыме" обязан был быть топчан, на котором можно было бы прилечь и немного отдохнуть, стол или тумбочка, стул или табурет, настенная полка и электрическая розетка, чтобы можно было вскипятить воду самодельным кипятильником для заваривания чая.
   Дверь в "кильдым" делали металлической, благо, что металла на объекте хватало и для этого. А замок на дверь делали, как правило, самодельный ригельный, который заказывали в зоне на промке. Однако такой замок не так-то просто было бы кому-либо и открыть, потому что ключ в такой замок вставлялся по изогнутой железной трубе, общая длина которой была по пятьдесят - шестьдесят сантиметров, а иногда и более. Такая труба, как правило, дюймовой толщины, была плавно изогнутой в двух-трёх местах в разных направлениях. Замок крепился с внутренней стороны двери и изогнутая труба, соединённая с ним была там же, с внутренней стороны двери. А с внешней стороны в металлической двери было лишь круглое отверстие, к которому изнутри и приваривалась эта изогнутая труба. Поэтому, чтобы ключ мог пройти по трубе до замка, и открывать и закрывать замок, он приваривался к гибкому валу толщиной с мизинец и нужной длины. С другого конца к гибкому валу перпендикулярно приваривался металлический стерженёк, за который этот вал можно было бы крутить в правую или левую стороны, поворачивая его рукой, для открывания или закрывания такого "хитрого" дверного замка. Сам ключ был, как правило, или с различного рода зацепами или с резьбой. У каждого ключа были свои хитрые зацепы или разная резьба, - левая или правая, разного шага и разного диаметра. Это делалось для того, чтобы ключ мог зацепиться с цангами замка, а затем, потянув гибкий вал на себя, и отодвигая этим сцепленные с ключом цанги замка, можно было открыть замок. Находясь внутри "кильдыма", дверь можно было закрыть на замок или открыть замок при помощи отодвигания рукой небольших специальных штырьков на самих цангах. Замков с одинаковыми ключами на промке не делали. Каждый замок с двумя ключами делался в единственном экземпляре. Это была "левая" работа зэков-специалистов на промке для их пропитания в зоне.
   "Простые" зэки, живущие "мужиками", переодевались в "общих кильдымах", в отведённых для этого комбинатом помещениях-раздевалках, в которых было электрическое освещение, были длинные столы с лавками и шкафчики для переодевания, такими, как в общих банях "на воле". Естественно, в "общих кильдымах" были и электрические розетки, поэтому и там можно было заварить чайку и чифирнуть. Но свой "кильдым", - это была привилегия для бугров и авторитетных зэков.
   Сейчас Игорь имел свой "кильдым" в сварочном цехе. Ранее это был как бы рабочий кабинет вольного мастера этого цеха, и был построен для него зэками по распоряжению вольного начальства комбината, по оплаченным нарядам. Но когда этот мастер уволился, и никто из вольных работников не хотел идти работать с зэками, это небольшое помещеньице больше года пустовало. Его Игорь и занял под свой "кильдым" с разрешения Михалыча.
   Это была маленькая комнатка над "кильдымом" бугра сварочного цеха и подниматься туда можно было по наклонной металлической лестнице с одним поручнем, приваренной другим боком к наружной стене "общего кильдыма" бригады. Входная дверь была металлической с обычным заводским ригельным замком. В комнатке было одно маленькое зарешёченное толстыми прутьями окошечко, выходящее в цех. Размеры помещения были где-то три метра на три, а высота до потолка была чуть более двух метров. Из мебели был небольшой старый однотумбовый письменный стол, три стула из толстой фанеры на металлических трубчатых ножках, небольшая тумбочка, топчан и настенная вешалка для одежды.
   Освещался "кильдым" одной лампочкой, и была одна электрическая розетка. Но самое главное, в этом "кильдыме" была телефонная распредкоробка, закрытая крышкой, привинченной двумя болтиками. Игорь понял её важность тогда, когда к нему на объекте подошёл Моцарт и отозвал его в сторонку для разговора.
   - Слушай, Игорь, - заговорил он, - можно я зайду к тебе в "кильдым" через полчасика. Мне нужно позвонить кое-кому "на волю".
   - Но у меня нет телефона, - ответил Игорь. А сам подумал, что это же феноменально для зэка иметь телефонный выход в город. Он и не подозревал, что в этой распредкоробке есть такой выхол.
   - Да я со своим приду, - сказал Моцарт, - ты только выйдешь из "кильдыма" минут на пять, когда я буду разговаривать. Хорошо?
   - Лады, - ответил Игорь, - заходи, если без подлянок.
   - Да какие здесь могут быть подлянки?! - возразил на это Моцарт, - У тебя чай есть?
   - Нет, - ответил Игорь.
   - Ну так я тебе индюхи на замутку принесу. Ну, пока, - сказал Моцарт, и они разошлись.
   И действительно, через полчасика к Игорю в "кильдым" пришёл Моцарт. Игорь отвинтил болтики и снял крышку с коробки телефонного распределения, увидел, к каким клеммам Моцарт подсоединяет провода принесённого им телефона и вышел за дверь. Минуты через три-четыре вышел Моцарт и, сказав Игорю "пока", спустился по лестнице и ушёл. На столе в "кильдыме" Игорь обнаружил полпачки индийского чая. Так Моцарт договаривался с Игорем и заходил ещё раз пять или шесть.
   И вот Игорь случайно узнал, что Моцарт построил себе свой "кильдым" и уже неплохо обустраивает его. Даже установил себе входной дверной звонок, как в квартире "на воле". Делает себе в "кильдыме" душевую кабину, провёл телефон, соединённый с вахтой, и обставляет "кильдым" старой мебелью, которую заказывает через вольных шоферов в гараже. Живёт он в своём "кильдыме" один, а Вилей живёт, как и прежде, без "кильдыма".
   Игорь не знал и не интересовался, в каком именно месте сделал себе "кильдым" Моцарт. Ему это было "до фени". Через какое-то время Игорь вновь случайно узнал, что недавно Моцарт взял себе "щегла" из пришедшего в зону маленького этапа, и "щегол" тоже стал жить с ним в его "кильдыме". Игорь и на это мало обратил своего внимания, хотя впервые услышал в зоне, что "козёл" взял себе "щегла". Такого в зоне вроде бы ещё не было. Но и ЖБК был своеобразный выездной объект для зэков, где много было того, чего не было на других объектах зоны.
   И вот Игорь узнаёт, что Моцарта наглушняк завалил его "щегол" заточенным для этого куском арматуры. Рассказывали, что Моцарта с его "щеглом" где-то позвали чифирнуть, а во время чифирения Моцарт в разговоре послал своего "щегла" на три русских буквы. "Щегол" тут же попросил Моцарта извиниться и взять свои слова назад, но Моцарту на это было неплевать, и у них начался серьёзный разговор, поэтому все чифиристы быстро рассосались кто куда. А вскоре "щегол" принёс свои шмотки в "общий кильдым" своей бригады.
   По зэковским правилам, если кого-то при посторонних посылали на х..., то это означало как обвинение в том, что тот, кого послали, есть пидор, и его нужно отправлять жить в гарем к другим пидорам. Если это было не так, то тот, кого послали, должен был завалить того, кто его послал, и тогда обвинение считалось ложным. Но бывало и так, что такое матерное ругательство могло вылететь в разговоре при посторонних случайно. В таком случае, тот, у кого оно вылетело, должен был при всех взять свои слова назад и извиниться при этом перед тем, кого он случайно послал на эти три русские буквы. В таком случае инцидент считался исчерпанным. По-видимому "щеглу" Моцарта это хорошо растолковали ещё на тюрьме грамотные зэки.
   Моцарт же с Вилеем частенько в разговорах между собой на объекте ЖБК могли употребить друг к другу выражения типа "да пошёл ты на х...", "да кусай ты сам за х..." и тому подобные. Зэки знали, что оба они не пидоры, и не обращали на это особого внимания, считая, что пусть "козлы" сами себя х...сосят, так им и надо. Однако в самой зоне, в секторе или в бараке, такого от них никто никогда не слышал, потому что там случайно мог услышать это и кто-либо из другого отряда зоны.
   И в этот раз Моцарт послал своего "щегла" на три буквы как бы по своей старой козьей привычке, но "щегол", хоть он был и молоденький паренёк, дорожил своей честью. Он не стал больше жить в "кильдыме" Моцарта, уйдя от него в "общий кильдым", и, как говорили, раза два ещё при посторонних требовал у Моцарта взять свои слова назад. Однако Моцарт просто отмахивался от него, как от назойливой мухи, и даже ещё один раз послал его на три буквы.
   В этот день Моцарт выехал на объект во вторую смену, а его бывший "щегол" работал в первую смену. На объекте ЖБК, работавшему в три смены, следующую смену зэков привозили из зоны на двух фургонах, а через некоторое время, минут через пятнадцать, по громкоговорителям объявлялось о выходе на посадку предыдущей смены зэков. Таким образом, на объекте минут десять-пятнадцать находились зэки двух смен.
   В это время и нажал кнопку входного звонка в "кильдым" Моцарта его бывший "щегол". По-видимому "щегол" ещё раз спросил у Моцарта, будет ли тот при посторонних извиняться перед ним, взяв при этом свои слова назад или нет. А когда тот ответил отказом, то "щегол" засадил ему в сердце заточенный для этого кусок арматуры. После этого Моцарт как-то смог закрыть дверь, дойти до телефона, который был связан с вахтой, и снять телефонную трубку. Сказать он уже ничего не смог, потому, что упал замертво.
   После того, как фургоны с зэками первой смены были отправлены в зону, дежурный прапорщик обнаружил, что телефон на вахте не работает, так как в трубке слышались лишь короткие гудки. Он вышел за вахту и, позвонив откуда-то с другого телефона, вызвал с комбината дежурного телефониста для ремонта. Естественно, что дежурный телефонист прибыл не мгновенно, и ему понадобилось много времени, чтобы найти причину, почему телефон на вахте не работает. Когда выяснилось, что эта причина находится в закрытом на замок "кильдыме" Моцарта, то дверь пришлось открывать при помощи бензореза. В "кильдыме" возле стола лежал мёртвый Моцарт с торчащим из груди куском арматуры, а над ним висела на проводе трубка с телефона, стоящего на столе.
   Но для Игоря была важна не смерть Моцарта. Ему было безразлично то, что какой-то "козёл", пусть даже и не очень борзый, раньше времени отбросил свои копыта. Важным было то, что это случилось в то время, когда дежурным офицером на ЖБК был Михалыч. А его-то как раз на ЖБК и не было. Естественно, что в начале своего дежурства он приехал на объект, но вскоре сказал, что ему нужно сходить куда-то "по служебным делам", и ушёл. Его искали всю ночь, звонили к нему домой по телефону, но его жена отвечала, что он дежурит на работе. А под утро он пришёл на вахту, где уже были и другие офицеры из зоны, и было видно, что он с похмелья. Это уже означало, что у него предвидятся очень крупные неприятности по работе. И совершенно естественно, что это значительно повлияет и на жизнь Игоря в зоне. Такой вот "подарочек" на ближайшее будущее был им преподнесён от Моцарта.
   НОВЫЕ СОБЫТИЯ
   Эта осень и половина зимы, как оказалось впоследствии, были последними из того времени, когда Игорь выезжал на ЖБК. Но это время, также как и весь срок Игоря, не были лишены довольно-таки памятных для него событий. И это же самое время было именно тем временем, когда Игорь, имеющий реальную возможность чаще видеться со Светланой, не мог позволить себе делать этого потому, что сильно опасался за то, что это может навредить его любимой. Он прекрасно знал, что в зоне везде есть глаза, уши и болтливые языки, а болтливые языки рано или поздно могут донести увиденное и услышанное кем-либо и до работников оперативно-режимной части. И тогда на его Светлану свалятся большие неприятности.
   Первое время Игорь выезжал на ЖБК в первую смену. В это время он раз в две недели просил Бузая занарядить его в третью смену. Тогда он утром после ночной смены приходил к Светлане в её кабинет. Светлана опять начала просить его согласиться прийти к ней как-нибудь в субботу, чтобы, провести с ней почти весь день в кабинете кардиологии, да к тому же и с шампанским. Игорь по-прежнему не соглашался с этим.
   Однажды в пятницу, после приезда с ЖБК, Игорю сказали, что его спрашивает какой-то зэк у входа в их барак. Игорь вышел. К нему подошёл незнакомый ему зэк и, сказал, что его попросили передать Игорю маляву. Он достал пачку "Примы", вынул из неё и передал Игорю свёрнутую несколько раз до размера сигареты бумажку.
   - От кого? - тихо спросил Игорь.
   - От зубнички, - так же тихо ответил зэк, и, развернувшись, быстро пошёл к выходу из их сектора.
   Зайдя опять в барак, Игорь заглянул в умывальник, и, увидев, что там лишь три зэка из их отряда, зашёл туда. Умывальники во всех отрядах считались ещё и местом для курения. Для этого в каждом из них была длинная лавка, стоявшая у стены с тремя окнами. Посреди умывальника в их отряде стояла большая четырёхугольная урна для мусора и окурков, с двумя ручками, чтобы её можно было выносить двум человекам, сделанная из листового металла на местной промке.
   Мужики сидели на лавке и курили, переговариваясь о чём-то незначительном. Игорь достал сигарету, прикурил её и стал возле урны так, чтобы ему были видны и окна и входная дверь. Затем он незаметно развернул маляву, которая была у него всё время в руке. На ней было написано: "Игорь, приходи в субботу. Я принесла шампунь и всё прочее. Светлана". Почерк был женский, и он сразу же отпечатался в памяти Игоря. Он зажёг спичку и поджёг бумажку, держа её над урной в руке до тех пор, пока она сгорела, чуть ли не полностью. Остаток догорел в урне. Зэки, курившие напротив, даже не подали виду, что они это видели. Они уже хорошо знали, что в зоне не стоит показывать авторитетным зэкам то, что ты видел что-то из того, что те делают. Это может привести и к каким-нибудь неприятностям в будущем. А так, - ничего не видел, ничего не знаю, - и всё нормально, как и было.
   Игорь стоял и курил сигарету, хотя ему хотелось бросить её в урну недокуренной, да ещё и плюнуть с матом ей в след, с расстройства. Но он не показал никакого вида своего душевного волнения, чтобы у троих куривших рядом зэков вообще стёрся из памяти даже эпизод о том, что Игорь сжёг какую-то бумажку. Он стоял спокойно и курил, а внутри его бушевал ураган.
   "Ну, что она творит? Ну, как ребёнок в детском саду, - с возмущением думал он, - Передала записку с каким-то зэком. Кто он и откуда? Кто даст гарантию, что он сам не читал её и не скажет о ней больше никому? В записке и моё имя, и её имя. Всё ясно, - кому придти, когда придти, и куда придти. Какую шампунь? Она же и на воле дефицит, её у нас не выпускают, она вся импортная, а ты принесла её зэку в зону. Но зэков же стригут наголо. Зачем им шампунь?! Да ещё и выбрала субботу, чтобы отдать её и "всё прочее". Что это "всё прочее"? Ну, полная раскладка, даже для дурака, а не для работника оперчасти. Ну, дитя! Ну, ребёнок! Да ещё и глупый ребёнок! Да если "там" узнают, что ты писала такую записку, тебя же сразу начнут "пасти". Ты и не заметишь этого. И меня также будут "пасти", когда я буду приходить к тебе. Дай бог, чтобы "там" не узнали ничего об этой маляве".
   Конечно же, Игорь не пошёл к любимой в субботу. Он всю неделю наблюдал, не проявляет ли кто-нибудь в зоне лишний интерес к его персоне, и не болтают ли чего лишнего в зоне о Светлане. Этого не происходило. Всё было "как и прежде".
   В следующую встречу, он кратко рассказал Светлане, почему именно он не пришёл, и попросил её больше никогда не делать глупостей с подобными записками, если она не хочет нажить здесь себе серьёзных неприятностей. Для большей убедительности он сразу же сказал ей о том, что её неприятности сразу же отразятся на её детях, потому что она тогда сразу же потеряет работу с нехорошей записью в трудовой книжке. Светлана только хлопала своими глазами, когда Игорь кратко объяснял ей всю нелепость написания ей этой записки; и что она сама, своими руками отправила тогда с неизвестным зэком неплохой компромат на саму себя; и, что очень хорошо, что всё получилось так, как есть, а не так, как могло произойти.
   После этого случая Игорь стал задумываться над тем, чем он смог бы заниматься "на воле", если он через год всё-таки сможет выйти "на химию". В таком случае ему нужно было бы делать всё необходимое и для написания своей книги, и для того, чтобы обеспечивать всем необходимым и самого себя, и Светлану с детьми. Для этого нужно будет иметь постоянно довольно неплохой заработок, чего не ожидалось, к тому же у него были алименты, или иметь очень хороший и постоянный приработок "на стороне".
   Конечно же, как художник, он мог бы вырезать портреты по заказам и прочие гравюры по дереву для продажи. Такая работа ценится высоко, но она отнимает и много времени. А для написания книги Игорю нужно будет перечитать много книг. На это также нужно будет много времени. Следовательно, нужно было отыскать такое занятие, которое приносило бы и высокий доход, и оставляло бы достаточно времени для осуществления им основной цели в его жизни.
   Однажды, думая об этом, Игорь случайно вспомнил о том, что Мансур Елизаров подтвердил, написанное о нём в рассказе, что ему как-то продали сто поддельных золотых монет, а он почти сразу же перепродал их дружку того, кто их ему продал. И что для них, в компании богатых людей, это было как бы шуточным делом. "Но ведь кто-то же изготовил эти поддельные "золотые" "старинные" монеты, - подумал тогда Игорь, - А их можно не чеканить, а отливать. И подделкой денег это уже не назовёшь. За это не накрутят статью, как за подделку денег. Можно отговориться, что сделал просто копию. А ведь можно изготавливать под рыжьё ещё и кольца, и серьги, и чайные ложечки с орнаментом на ручках в наборах и прочую мелочь. И если изготавливать такое и сбывать просто по хорошей цене, а не как рыжьё, то и незаконного в этом не будет ничего, если это дело поставить умело.
   Да этим делом можно даже и здесь заняться, ведь я же тогда перечертил все эскизы и описание устройства печи Денисова из книги по зубопротезированию. И даже то, как и из чего делать формы, опоки и всё прочее для отливки изделий, и как их отливать. Я же тогда переписал себе в тетрадь все процессы изготовления. И всё для этого я смогу найти здесь. А если какой-нибудь мелочи здесь не будет, то это можно будет заказать "с воли" через шоферов".
   Печь Денисова представляла собой как бы большую кастрюлю без ручек, укреплённую на стойках над устройством для получения мощного постоянного тока. Эта "кастрюля" крепилась к стойкам в положении дном вниз на горизонтальных поперечных полуосях с подшипниками и могла вращаться на этих полуосях при помощи ручки, как у ручной мясорубки. В самой этой "кастрюле" всё было обмазано толстым прочным слоем раствора из песка и огнеупорной глины. Внутри этой огнеупорной "кастрюли" крепились вертикально два толстых угольных стержня от мощного дугового прожектора. Эти стержни подключались быстросъёмными электрическими соединениями-зажимами к мощному постоянному току. Один стержень был положительным, а другой отрицательным. Между этими стержнями был толстый слой крупного крептола, между частицами которого возникало множество электрических разрядов при подаче напряжения на угольные стержни. На слое крептола крепился огнеупорный тигель, в котором плавился металл при поднятии температуры, возникающей в толстом слое крептола от множества микродуг, возникающих между его частицами.
   Опока с местом для заливки металла, образованным после выплавки из неё парафиновой формы изделия с литниковыми каналами, находилась в небольшом отрезке широкой металлической трубы. Она крепилась при помощи металлического прижима болтами к металлической крышке этой "кастрюли", которая также была соединена с "кастрюлей" болтами. В середине этой крышки было отверстие, в которое выходила верхняя часть тигля в котором плавился металл. Горячая опока присоединялась к "кастрюле" при разогреве там металла до жидкого состояния. Основной литник опоки соединялся при этом с литником тигля. После прикрепления опоки болтами, съёмные соединения с током снимались с угольных стержней, и "кастрюлю" вращали быстро при помощи ручки, надетой на одну из её полуосей. Центробежная сила разливала расплавленный металл из тигля в опоку, заливая металлом пустое место, оставленное после выплавки из неё парафиновой формы изделия. После этого огнеупорный слой опоки, в котором было уже отлито изделие, разбивался, от изделия откусывались кусачками тонкие проволочки, образовавшиеся от литниковых каналов, сделанных для хорошей заливки металла во все пустоты в опоке, следы откусываний зачищались, и изделие было готово.
   Печь Денисова могла плавить железо, чугун и даже некоторые виды тугоплавких металлов. Но Игорю такие высокие температуры были ни к чему. Он полагал, что температуры в полторы тысячи градусов по Цельсию ему будет даже больше, чем предостаточно. А такую температуру всё равно должна будет давать его печь, потому что вместо устройства для получения мощного постоянного тока, он решил использовать сварочный аппарат.
   Перечитав ещё раз все свои записи по устройству печи, Игорь убедился в том, что почти всё для её изготовления и для отливки изделий он сможет достать здесь, на ЖБК. Если здесь не будет возможности достать угольные стержни от мощного прожектора, то он закажет в зоне через зэков, работников клуба, почти такие же угольные стержни от киноаппарата, при помощи которого в клубе показывают художественные фильмы. Единственное, чего Игорь не знал, - это то, что такое крептол. Что это такое, что собой представляет этот самый крептол, и из чего он состоит, Игорю было неизвестно. Однако он полагал, что поспрашивает об этом у разных людей и найдёт ответ на этот вопрос.
   Местом, где будет находиться изготавливаемая им печь, Игорь выбрал большущую "прихожую" перед кильдымом Колюни. Колюня был электриком в шестнадцатом отряде. Игорь познакомился и подружился с ним, когда был ещё художником отряда и только обустраивал свой кильдым как художественную мастерскую в комнате на втором этаже, отданную ему для этого Михалычем.. Для того, чтобы придти в кильдым Колюни, который он занимал ещё с одним электриком Саней, нужно было подняться ещё на половину лестничного пролёта от кильдыма Игоря. Там был дверной проём без двери в сторону цеха, ведущий на металлический настил, шириной метров шесть, протянувшийся во всю ширину цеха по изготовлению больших бетонных конструкций. В этом цеху и работал шестнадцатый отряд. Цех был длиной не менее ста пятидесяти метров и шириной метров шестьдесят. В цеху были четыре ряда больших пропарочных камер для железобетонных изделий. В нём имелись четыре больших кран-балки, управляемые зэками-крановщиками из их кабин.
   На этом металлическом настиле было много различных помещений, сваренных из листового металла. Здесь были и несколько помещений с огромными улитками мощных воздуходувок. Но у зэков, конечно же, эти воздуходувки не работали, потому что все они были сломаны. В одном из таких помещений со сломанной воздуходувкой, расположенном ближе всех от кильдыма Игоря, и был кильдым электриков Колюни с Саней. Он находился в конце большой металлической загородки, которую Игорь сразу же назвал "прихожей". Она была с металлической дверью, но без крыши. В этой довольно-таки большой "прихожей" стоял и сварочный аппарат, про который Колюня сказал, что им пользуются здесь очень редко, пару раз в год, но стоит он здесь всегда.
   Стоит сказать, что на всей этой металлической площадке был полнейший хаос или "кавардак", как говорят в народе. Везде валялись какие-то битые кирпичи, обрезки арматуры, труб, уголков, швеллеров и прочего ненужного хлама и мусора. Чуть дальше кильдыма Колюни были и какие-то ещё надстройки с металлическими лестницами, ведущими к ним, но Игоря всё это вовсе не интересовало. Главным было то, что менты и козлы практически не нюхались сюда.
   В кильдыме Колюни проходила паровая труба, хотя там было бы тепло и без неё, потому что во всём цехе летом было жарко от множества пропарочных камер, а зимой - тепло. Первый раз Игорь побывал у Колюни после того, как, встретившись уже несколько раз на лестнице, ведущей к кильдыму Игоря, Колюня одолжил у него как-то чаю и сигарет, а через день после этого пригласил Игоря к себе, отдать долг и чифирнуть.
   Чифирили они втроём, - Колюня, его напарник Саня и Игорь. После того, как они чифирнули, во время чего Игорь отметил, что в кильдыме Колюни пахнет чем-то домашним и вкусным, Колюня выставил на грубый самодельный стол кастрюлю, накрытую чёрной чугунной сковородкой без ручки. Он снял с кастрюли сковородку, и она оказалась наполненной горячими оладьями. Оладьи оказались очень вкусными, и Игорь узнал, что их недавно приготовил на своей самодельной электроплитке Колюня, которому удалось купить у повара немного подсолнечного масла и муки.
   Тут следует сказать, что на ЖБК для зэков была своя столовая, которая находилась в длинной самодельной пристройке из бетона за этим огромным цехом, примыкая к нему своим боком. В столовой готовил один зэк-повар, а помогали ему шныри бригад по их очерёдному списку. Здесь кормили обедом первую смену зэков, а ужином - вторую. Диетчикам и прапорщикам еду привозили отдельно в не очень больших термосных бачках из зоны. Готовили в столовой на ЖБК намного лучше, чем в зоне, но из-за того, что кто-то из зэков не выезжал по болезни, а кто-то был на "свиданке" или в ШИЗО, у повара к концу месяца оставались некоторые излишки продуктов. Этими излишками и распоряжался повар, продавая их проверенным зэкам за чай или курево.
   Колюня оказался хорошим парнем, срок у него был семерик, и сидеть ему оставалось тогда меньше года. Игорь частенько одалживал ему чай и курево, а Колюня приглашал его и угощал оладушками, когда покупал у повара муку с растительным маслом. Готовил оладушки он очень быстро. Тесто, приготовленное с пищевой содой и борной кислотой из медицинских аптечек, когда не было кислого молока, а такового не было часто, быстро "дозревало" у него на горячей паровой трубе. После этого Колюне, как специалисту, требовалось лишь десять минут для того, чтобы наполнить горячими оладушками имеющуюся у него кастрюлю. Печь оладьи он научился в армии.
   Как-то, когда они чифирили, Колюня показал Игорю пистолет-зажигалку. Она была и по виду, и по форме, и по весу как точная копия пистолета Макарова, и даже передёргивалась затвором, обнажая при этом ствол. При нажатии спускового крючка, из дула пистолета появлялось пламя для прикуривания сигареты. Колюня сказал, что это газовая зажигалка одного вольного мастера из этого цеха. В ней сломалась одна небольшая деталь, и Колюня отремонтировал зажигалку, потому что у него с этим мастером неплохие отношения. Затем он сказал, что эти зажигалки делал здесь, на ЖБК, в этом цеху, один зэк, который откинулся уже года два назад.
   Игорь сначала не поверил в это. Ему казалось невозможным, что какой-то зэк может сделать подобное изделие здесь в этом цеху. Ведь для этого нужен хотя бы токарный станок, который, при желании и умении, можно превратить и в сверлильный станок, и во фрезерный станок, и в шлифовальный станок, и даже в строгальный станок. А единственный здесь токарный станок имелся лишь в гараже, да и работал на нём токарь вольняга.
   Но Колюня сказал, что этот зэк сделал некий станок именно здесь, на этой самой площадке, чуть дальше по ходу от его кильдыма, и делал на этом станке здесь такие пистолеты-зажигалки. Колюня даже помог ему, когда он делал этот станок, доставая для него то, что было нужно по электрической части. Этот зэк до того работал в зоне, на местной промке, и делал такие зажигалки там. Потом Баранчин списал его сюда, и он начал делать их здесь. Когда Баранчин узнал об этом, то он приказал найти и разломать этот станок, а этому зэку, вызвав его к себе в кабинет, приказал не делать больше никогда таких пистолетов-зажигалок. На что зэк ответил ему, что, как делал их, так и будет делать, потому что зэковская баланда ему совсем не нравится, а есть что-нибудь более лучшее он сможет лишь тогда, когда будет и дальше делать такие пистолет-зажигалки, которые всем нравятся. Тогда Баранчин списал его на свинюшник, откуда тот вскоре откинулся по звонку.
   Вспомнив об этом, Игорь подумал: "Человек сделал здесь универсальный станок, на котором делал уникальные пистолет-зажигалки, как точные копии пистолета Макарова. Это же уму непостижимо. Но так было. Что же я, не сделаю печь для литья небольших изделий? Конечно же, сделаю. В сравнении со станком, это же в десятки раз проще".
   Решив сделать печь Денисова, Игорь сказал Колюне, что ему нужно будет сделать некую печку, для плавки и разливки металла, и что для этого дела Игорю подходит "прихожая" перед кильдымом Колюни. Что Игорь будет выезжать и делать всё ночбю, в третью смену, и ему иногда будет нужен сварочный аппарат, стоящий в "прихожей". Но у этого сварочного аппарата был оторван подключатель к трёхфазному току.
   Колюня сделал ему такой подключатель с короткими проводами, которые соединялись с проводами сварочного аппарата скручиванием их оголённых концов. А для того, чтобы не вызвать случайного замыкания, между тремя этими проводами просовывалась небольшая палочка, как у деревенского плетня. Таким образом этот подключатель можно было быстро подсоединить и быстро снять. Поэтому никто, кроме Игоря, который прятал этот подключатель среди мусора, здесь же, рядом с "прихожей, не мог бы быстро начать работать на этом сварочном аппарате. И аппарат стоял, как и раньше, как не работающий.
   И вот, наконец, после трёх месяцев деятельности Игоря, печь, сделанная им, была готова к первому своему испытанию. Она всегда была в разобранном виде, чтобы никто не заподозрил, что это сделано кем-то и для чего-то. Собиралась она за пять минут, и даже в собранном виде не выглядела чем-то привлекающим внимание. Подшипники на полуоси "кастрюли" Игорь ставить не стал, потому что долго крутить её, для заливки металла в форму опоки, было не нужно, да и с подшипниками печь выглядела бы уже чем-то подозрительным. А так, - просто никому не нужная ржавая и грязная "железяка".
   Все глины и нужный песок нашлись на ЖБК, и сейчас они лежали в разных местах "прихожей" на различных кусках ржавого листового металла или в гнутых и дырявых старых вёдрах, как никому ненужный хлам и мусор. Угольные стержни от киноаппарата были куплены за чай в клубе. Крептолом оказались мелкие кусочки графита, которые Игорь раскрошил из множества щёток от электродвигателей, которые принесли Игорю Колюня с Саней. Некоторые щётки были медно-графитовые, но это, как оказалось впоследствии, не повлияло на работу печи. Просто медь выплавилась из них, и они стали мелким графитовым порошком в общем слое крептола. На разогрев металла это фактически не повлияло.
   Для того чтобы приобрести чай, Игорь вырезал неглубокой контурной резьбой по дереву несколько небольших иконок размером, примерно, десять на семь сантиметров. Такие маленькие иконки стали модными "на воле" у шоферов. Они ставили или прикрепляли их в кабинах своих автомобилей. А Игорю для того, чтобы сделать такую иконку, требовалось лишь пару часов работы. Но за такую резную иконку, Игорь тонировал их морилкой разных оттенков и покрывал тонким слоем лака, вольные шофера с радостью давали пару пачек чаю и десять пачек сигарет без фильтра. За такую иконку один шофёр привёз Игорю и довольно большой кусок парафина.
   В своей работе Игорь отказался от изготовления ещё и муфельной печи для разогревания опоки, чтобы горячий металл в ней не застывал раньше времени, не залив все пустоты как надо. Он понял, что опока может разогреваться до высокой температуры и на самой "кастрюле" печи, уже при плавке в ней металла. А чтобы кусок металлической трубы с опокой не охлаждался быстро, Игорь обмотал этот кусок трубы снаружи толстым слоем шнурового асбеста, которого у всех электриков всегда было "выше крыши", а сверху опоки, под прижимной кусок металла, он подкладывал толстый слой из листового асбеста. И получилось впоследствии, что для разогрева металла в тигле печи требовалось где-то три-четыре минуты, а для того, чтобы разогрелась ещё и опока, и можно было, выдернув соединения проводов от графитовых стержней, крутить ручку для заливки металла в опоку, требовалось семь-восемь минут. Это время Игорь узнавал по маленькому старому настольному будильничку, который он получил от вольного шофёра также за иконку. Этот будильничек Игорь прятал в маленьком куске ржавой трубы, неровно обрезанной бензорезом с двух сторон, и валявшейся среди прочего ненужного хлама в ближнем углу "прихожей".
   Первым изделием, отлитым Игорем, был мужской перстень с плоской прямоугольной печаткой, от которой со всех четырёх сторон "спускались" вниз по три ступеньки. Перстень был отлит из алюминиевой бронзы, которая своим видом была похожа на золото высокой пробы, а окислялась менее чем нержавеющая сталь. После обработки на куске от валенка с пастой ГОИ, перстень стал блестеть, как золотой. Этот перстень Игорь отдал Колюне, чтобы тот подарил его своему вольному мастеру, с которым у того были неплохие отношения. За это Игорь попросил Колюню взять на часок у мастера его обручальное кольцо, чтобы снять с него копию пробы золота, которая выдавливалась с внутренней стороны кольца. Для всего этого Игорь попросил Бузая занаряжать его три дня на работу в первую смену. Проба золота на кольце мастера оказалась 583-й, что для Игоря было нормально. Он снял с кольца, на всякий случай, несколько отпечатков пробы золота и спрятал их в разных местах.
   Вторым изделием Игорь также отлил мужской перстень, несколько украшенный простеньким орнаментом ниже последних ступенек при переходе от самой печатки на кольцо. С обратной стороны кольца была уже 583-я проба, как на изделии из золота. Игорь спрятал этот перстень сунув его в слой пыльного грязного песка с мусором у стены "прихожей", рядом с входной дверью, где никто не смог бы даже случайно ногой потревожить это место и обнаружить при этом перстень.
   За время, пока Игорь работал над изготовлением печи, в зоне также происходили некоторые события. Первая очередь свинокомплекса была сдана в работу уже этим летом, и все зэки, ездившие на неё, стали ездить на работу также на вторую очередь. Первая и вторая очереди свинокомплекса, как и раньше были отгорожены друг от друга лишь одним забором из колючей проволоки, которую и раньше зэки переходили, если им это было очень нужно. Теперь же, когда в свинарники первой очереди стали привозить для питания свиней некоторую "некондицию" со многих пищевых предприятий, для голодных зэков такие переходы стали учащаться. Свиньям привозили с молочных предприятий прокисшее молоко, сметану с истекшим сроком годности и прочее, с птицефабрик привозили треснувшие яйца, залежалых на складах кур, с хлебозаводов везли зачерствелые хлебобулочные изделия, и тому подобное. Для голодного совейского зэка это всё было просто "райским угощением". Но их подстерегали козлы и прапорщики. Козлы потом сами ели это отобранное у "простых" зэков. Однако изловить всех зэков, противозаконно грабивших свиней, было невозможно. Зэков на второй очереди свинокомплекса было уже слишком много.
   И вот в начале зимы, а она в Сибири начинается почти в середине календарной осени, колонии дали ещё один выездной рабочий объект. Это было строительством кирпичного завода "с нуля". Естественно, что вагончики-бытовки для зэков там все были старые и полуразбитые, согреться в них было невозможно, зэки грелись в основном у костров, если находили из чего их можно разжечь. Много было земляных работ, где нужно было долбить замёрзшую уже землю ломом и киркой. В общем, объект, который зэки стали называть "кирзаводом", был для всех самым худшим из рабочих объектов в зоне, а выезжали на него три отряда, работавшие прежде на строительстве свинокомплекса.
   Было и ещё одно происшествие, которое достаточно сильно отразилось на многих зэках в зоне. Это также случилось в начале сибирской зимы. Баранчин развёлся со своей супругой. Она первые дни сентября ещё выходила на работу в зоновскую школу, а через пару недель уволилась из неё. Баранчин стал ещё более злым и бессердечным к зэкам. Камеры ШИЗО и ПКТ были забиты до отказа, и некоторым зэкам, которым давали такое наказание, "ждали своей очереди" по несколько дней.
   Вскоре после того, как Игорь закончил изготовление своей печи для литья изделий, днём в сварочный цех стал часто приходить молодой вольный мастер с комбината. По-видимому, и на самом комбинате ему делать было нечего, как и у зэков, в сварочном цехе. Но у зэков в цеху никто не скажет на него, что он "них... не делает" здесь. А при власти Андропова, когда людей стали проверять даже в магазинах и кинотеатрах, не в рабочее ли время они туда ходили, всем нужно было быть честными трудящимися или хотя бы выглядеть таковыми.
   Так вот этот мастер, который частенько просто сидел в кильдыме у бугра, обнаружил, что над этим кильдымом имеется постоянно закрытая каморка. И он стал "доё...ваться" до Бузая, чтобы тот отдал ему ключ от этой каморки, чтобы ему было где "нормально работать". Бузай отнекивался, говоря, что ключ от этого помещения есть лишь у начальника отряда, но вольняга всё приставал и приставал к нему с этим вопросом, и через какое-то время Бузай сказал об этом Игорю. Игорь, выслушав Бузая, попросил занарядить его на один день в первую смену.
   В этот день он пару часов с утра посидел в кильдыме у Колюни, а потом пошёл в сварочный цех. Зайдя к бугру в кильдым, он застал там и вольного мастера.
   - Бузай, - обратился Игорь к бугру, - выйди, пожалуйста, ненадолго, минут на пять, мне с вольным человеком переговорить надо. -
   Бузай молча встал из-за стола со своего стула и вышел. Это произвело на вольнягу впечатление, и он, как говорится, "чётко навострил уши", соображая, что зашёл крупный зэковский авторитет. Игорь прошёл и сел на стул бугра.
   - У меня к вам есть один маленький вопрос, - обратился Игорь к вольняге, быстро оценив ситуацию, - Что вы скажете вот об этой вещице? - и он положил на стол перстень, отлитый им с пробой.
   Вольняга взял перстень, покрутил его в руках, рассматривая, увидел проставленную пробу, рассмотрел её чуть ближе, и даже примерил перстень на один из своих пальцев. Затем снял его с пальца и опять положил на стол.
   - Неплохая печатка, - сказал он, - Сейчас такие в моде. -
   - Значит, нравится?- спросил Игорь.
   - Неплохая печатка, - вновь ответил вольняга.
   - Ну, вот и хорошо, - сказал Игорь, глядя вольняге в глаза, - Эта печатка прямо сейчас же станет вашей, если вы дадите мне слово, что больше никогда не будете ни перед кем поднимать вопрос о той маленькой каморке наверху, - Игорь поднял вверх свой указательный палец и не отводил своего взгляда с глаз вольняги, - Пусть она остаётся и далее такой, как есть сейчас. Это и будет вашей платой за этот перстенёк.
   Ну, как? Договорились? -
   Глаза вольняги чуть "забегали". Было видно, что он усиленно "шевелит своим рогом".
   - Согласен, - сказал он, наконец.
   - Ну, тогда он ваш, - Игорь переложил перстень на столе ближе к вольняге, - Но если я от кого-нибудь услышу, что вы где-нибудь опять подняли вопрос об этой каморке, то я сам лично больше никогда не буду с вами разговаривать, потому что я очень мирный человек. Пока. - Игорь поднялся со стула и вышел из кильдыма бугра.
   С этого момента вольняга перестал интересоваться кильдымом Игоря. Вроде бы всё опять стало на свои места. Но тут щегол убивает Моцарта, и всё пошло наперекосяк, как говорят у нас в народе.
   Баранчин сам лично поставил для работы на ЖБК двух своих козлов, и они стали "дербанить" зэков "почём зря". Они бывали в кабинете Баранчина чуть ли не каждый вечер, после приезда с ЖБК, и от этого, день ото дня, борзели всё больше и больше. Через них зэки стали "огребаться" различными наказаниями за "чифирение в рабочее время", за найденные "вольные продукты питания", за найденные "вольные сигареты", за "шатание в неположенных местах в рабочее время" и за прочее. Даже прапора стали их опасаться. Они прекрасно знали, что не стоит попадать Баранчину "на заметку", потому что из этих собранных у него мелких "заметок", впоследствии у них могут вырасти большие неприятности. А у козлов были длинные языки, и мало ли чего они могут ими "ляпнуть" в кабинете у Баранчина.
   Эти козлы были тупыми мелкими мерзавчиками, которых в детстве часто бьют их сверстники за всякие их пакости. Но такие мерзавчики не могут подумать, что для нормального общения со своими сверстниками, им нужно не жаловаться своим родителям о том, что их побили, потому что думать их родители не научили, да и не учили вовсе. Их родители сами шли жаловаться к родителям тех, кто побил их милого сыночка, которого они ещё больше "жалели" после побоев "от этого хулиганья". А их сыночек после этого вновь делал всякие пакости тем, кто его за них бил ранее, и вновь получал от них "благодарности" за свои новые "заслуги". В общем, про таких выб...дков зэки говорят "да ему всё пох...: на нож - на нож, на х... - на х...". Естественно, что через год "простые" зэки сами соберут на них неплохой компромат, и сумеют "через кого это можно сделать" донести этот компромат до руководства колонии. Этих козлов сразу же снимут с их козьей должности, потому что "таким" там быть "неположено". После этого их через некоторое время опустят "как и положено" у зэков, и они будут жить уже "в гареме". Но за год своей "работы" они "успеют" сделать много пакостей многим зэкам, отчего места заключения останутся слишком памятными у этих многих и после их освобождения.
   Одним из "подарков" зэкам от "работы" этих козлов было запрещение, изданное самим Баранчиным, о том, что никому из зэков, кроме бугров, не разрешалось иметь на ЖБК собственных кильдымов. Всем зэкам, имевшим такие кильдыми, было приказано переселиться в общие бытовые помещения в течение одного дня. Тех зэков, кто проигнорирует данный приказ, ждали серьёзные наказания.
   Игорь передал ключ от своего кильдыма Бузаю, и посоветовал ему сделать там типа склада, чтобы вольному мастеру не было возможности переселиться туда, потому что он и "на х..." не нужен был никому в сварочном цехе. Игорь снял со всех своих резаков грубо выстроганные деревянные самодельные ручки, и спрятал резаки в толстых голенищах своих валенок, чтобы увезти их в зону. Как дальше быть ему, он пока не решил, но по приезду в отряд его ждала ещё одна новость. С Михалыча сняли одну звезду с погон, и его сняли с должности начальника пятого отряда. После этого Игорь долго ещё не будет его видеть, потому что вскоре Михалыча поставят начальником отряда расконвоированных заключённых. Игоря же, единственного из пятого отряда, перевели в этот злосчастный день в семнадцатый отряд, выезжающий на работы по строительству кирпичного завода.
   Конечно же, выезжать на этот объект, где зэки греются у костров, Игорь не стал. На следующий день после его переселения в новый отряд, он пошёл в санчасть, и сказал бабе-конь на приёме, что начал себя очень плохо чувствовать, что у него стало слишком много отхаркиваний, и что по утрам у него во рту начал появляться неприятный привкус какой-то гнили, чего раньше у него никогда не было. Услышав это, баба-конь даже не стала его прослушивать, и на просьбу Игоря об освобождении его от работы, сразу же дала своё согласие, чтобы он побыстрее ушёл из её кабинета.
   На следующий день Игорь пришёл к Светлане и вкратце рассказал ей всё случившееся. Светлана, как это увидел Игорь, была рада тому, что он вновь стал освобождённым от работы, и спросила его, не хочет ли он, как и прежде приходить к ней работать её помощником. Игорь попросил у неё недельку для того, чтобы ему осмотреться на его новом месте и принять окончательное решение. По особенно нежному прощанию её с Игорем, ему стало понятно, что ей очень хочется, чтобы он опять стал приходить к ней каждый рабочий день.
   Однако этого не произошло, потому что через неделю Игоря вдруг отправили на областную больничку в туберкулёзное отделение.
   НА ОБЛАСТНОЙ БОЛЬНИЧКЕ
   Туберкулёзное отделение располагалось на первом этаже областной больнички, которая в свою очередь находилась на окраине города в колонии строгого режима. Сама областная больничка располагалась в кирпичном двухэтажном здании с толстыми оштукатуренными стенами, выкрашенными водоэмульсионной краской розоватого цвета. Такие здания в народе называют "домами сталинской постройки".
   За двойными входными дверями больнички, между которыми был небольшой тамбур в толщину стены, была довольно-таки большая прихожая. В прихожей, сразу же в левом ближнем её углу, была отгорожена хорошо остеклённая с двух сторон конторка дежурного прапорщика. Прямо по ходу прихожей была широкая двойная металлическая дверь, со смотровым глазком в правой её половине, за которой была лестница, ведущая на второй этаж, в терапевтическое отделение больнички. А справа и слева по центрам боковых стен прихожей были двойные деревянные двери, ведущие в два крыла туберкулёзного отделения. Они представляли собой довольно широкие коридоры, по разным сторонам которых были палаты для больных и прочие комнаты и подсобные помещения.
   В каждом крыле была своя душевая на одну лейку, с прихожей для переодевания, и по одному туалету с одним унитазом, и с умывальником в прихожей перед туалетом. Мыться в душевой можно было в любое время от подъёма и до отбоя. В умывальниках, у одной боковой стены, были четыре металлических раковины со смесителями холодной и горячей воды и с зеркалами, вмонтированными в стену над раковинами.
   Для больных туберкулёзного отделения был и свой прогулочный дворик, в котором зэки могли курить и прогуливаться в любое время от подъёма до отбоя. Для окурков там были четыре урны, установленные в разных местах. Но зэки и сами там не бросали мусор и окурки на землю. Выход в этот дворик был в конце коридора правого крыла больнички. Дворик был почти квадратным. Одной его стороной можно было считать правую сторону правого крыла больнички и его торец с выходом во дворик. Две других его стороны, которые находились слева и напротив окон больнички, были огорожены низким г-образным забором из колючей проволоки, за которым была вспаханная запретная полоса, а за ней - пятиметровый бетонный забор с нитями колючки по его верху. А справа дворик отделял сплошной трёхметровый деревянный забор из досок, идущий от забора из колючей проволоки до стены больнички. Под окнами больнички, метрах в двух от её стены была разбита клумба с различными цветами, которые хорошо цвели летом. Их высаживали санитарки, а рыхлили землю и пропалывали их зэки-санитары. Зимой зэки-санитары, которые убирали прогулочный дворик от снега, набрасывали на это место снежные кучи.
   На втором этаже левого крыла больнички было её терапевтическое отделение, заведовала которым любимая всеми зэками Таисия Александровна или Тайка, как они её называли между собой. А на втором этаже правого крыла были складские помещения и рентгеновский кабинет. Своего рентгенолога в больничке не было, но его приглашали, когда это было нужно из какой-то городской больницы для вольных.
   Туберкулёзным отделением руководил пожилой и грузный майор медслужбы по фамилии Тихонов. Все зэки называли его Тихоном, и все они считали, что Тихон просто ненавидит зэков. Обходы больных он не делал никогда. И многие зэки туберкулёзного отделения видели его лишь один раз, когда приходили этапом, и Тихон в своём кабинете распределял их по палатам. Его кабинет находился в конце левого крыла туберкулёзного отделения. Практически из своего кабинета Тихон выходил лишь на обед. Что он там делал в рабочее время, никто не знал. Тихон всегда одевался в гражданскую одежду, ходил он, как правило, при галстуке и в тёмном костюме.
   В туберкулёзном отделении лежали зэки всех мастей и всех тюремных режимов. Здесь были зэки мужского пола, от малолеток до "полосатых" особо строгого режима, срок которых проходил в тюрьмах, в помещениях камерного типа.
   Все палаты для больных зэков были четырёхместные с одним окном. В них стояли по четыре металлических шконки, без верхних ярусов, застеленные ватными матрацами, ватными подушками и тонкими байковыми одеялами. Из постельного белья на каждого больного были две белые хлопчатобумажные простыни и такая же наволочка для подушки. Выдавали ещё и по одному небольшому вафельному полотенцу. Бельё и полотенца меняли раз в месяц.
   Зимой в больничке было тепло от водяного отопления. В каждой палате, в конце прохода, между двумя дальними шконками, у окна, стояли две зэковских тумбочки, которые были для тех, кто лежит на этих шконках. А две другие такие же тумбочки стояли между ближними и дальними шконками, у стен, с двух сторон палаты. Вещевой каптёрки в областной больничке не было. Свои сидоры со своими вещами каждый зэк, как правило, вешал за спинкой своей шконки так, чтобы его не было видно или же хранил его просто на полу, под своей шконкой.
   Больным зэкам выдавали старые больничные халаты из чёрного или тёмно-синего материала с небольшим ворсом с лицевой стороны, и с поясом для завязывания из такого же материала, а также солдатское нижнее бельё из рубахи с кальсонами и тапочки-шлёпки. Но больным можно было носить вместо выдаваемого нижнего белья и свои теннисные майки или футболки, и спортивное трико вместо кальсон, и свои домашние тапочки. На кроватях больным разрешалось сидеть, лежать или спать в любое время суток. Общей столовой не было, и каждый принимал пищу сидя на своей шконке, за своей тумбочкой. Завтрак, обед и ужин привозили на специальной самодельной тележке два зэка санитара и развозили еду по палатам, раздавая её в алюминиевых шлюмках, а после приёма пищи зэками, собирали шлюмки и увозили их в зоновскую столовую.
   По приезду, Игоря поселили в палату, расположенную в правом крыле туберкулёзного отделения, где-то в середине по левой стороне коридора. Ему досталась шконка по левую сторону от входа в палату. В его палате лежали один зэк из его зоны и два зэка с местного строгача. Одного из зэков со строгача, которого звали дед Пахней, знали все зэки туберкулёзного отделения.
   Дед Пахней был зэком-ветераном. Он отсидел по тюрьмам и зонам в общей сложности тридцать девять лет своей жизни. Он был худым пожилым человеком лет под семьдесят, выше среднего роста. Во рту его было много мостов с металлическими зубами из нержавейки, но по его худому бритому лицу и по его разговору никто бы даже и не подумал про то, что этот человек отсидел "в местах не столь отдалённых" больше половины своей жизни. Когда-то он был игровым зэком, то есть играл в карты на деньги и под интерес. Но потом он бросил этим заниматься после того, как у него на глазах убили его кента, который, проигравшись, как говорят "до нитки", поставил на кон и свою жизнь. Но страсть к игре не оставила деда Пахнея. Правда, сейчас он пылал страстью к игре в шахматы. Он мог играть в шахматы днём и ночью, но из зэков туб-отделения мало кто вообще умел играть в шахматы, а те, кто и умел, играли очень посредственно. Поэтому Игорь, который по бытовым понятиям неплохо играл в шахматы, был для Пахнея желанной находкой.
   "Прстые" зэки, как известно, в свободное от работы время любят побазарить между собой. А во время таких базаров они любят и поспорить друг с другом о том, о чём сами лишь чуть-чуть что-то слышали, да не расслышали как следует. А на больничке ведь никто не работает, и целыми днями больного зэка никто сильно не тревожит. Поэтому и споров в зэковсских базарах на больничке возникает множество. А для разрешения таких споров, как правило, идут с разными вопросами к деду Пахнею, который сам прошёл множество этапов, знает по собственному опыту множество зон, тюрем и пересылок, и который, как говорят, "прошёл Крым, Нарым и всё прочее". Отвечая на такие вопросы, Пахней всегда говорил, что такое-то он видел сам, а такое-то лишь слышал от такого-то авторитетного зэка. Такие ответы деда Пахнея, как правило, и разрешали споры "простых" зэков, устанавливая, кто из них прав, а кто нет.
   Игорь же, играя с Пахнеем в шахматы, иногда задавал ему интересующие его вопросы, и из ответов у него воссоздавалось то общее впечатление о местах заключения, которого он не мог бы узнать ни в одной книжке, издаваемой тогда в совейской стране. Партии в шахматы с Пахнеем всегда были долгими и трудными. Поначалу Игорь всегда их проигрывал, и лишь некоторые из них заканчивались в ничью. После таких ничьих Пахней долгое время был неразговорчивым и задумчивым. Как Игорь понял впоследствии, в это время Пахней перебирал такие партии в своей голове "по косточкам", и даже после отбоя долго ворочался с этим в своей постели. А вот после выигрыша трудной партии, Пахней был весёлым и разговорчивым со всеми. Выходил в умывальник или в прогулочный дворик покурить и весело побазарить с теми, кто там был, и быстро засыпал после отбоя.
   Партии в шахматы отвлекали Игоря от мыслей о своей любимой Светке. А мысли о ней навевали на него такую жуткую тоску, что, как говорят, "хоть стену грызи". Поэтому после того, как Игорь проигрывал трудную партию Пахнею, и тот долгое время уже был весел и не хотел больше играть какое-то время, Игорь брался за самоучитель английского языка. Этого зэки вообще не понимали и считали, что у него или "какой-то свой шиз" или что он готовится "слинять куда-то" по выходу из зоны. На большее их невежественные мозги не были рассчитаны, и разговаривать со многими из них Игорю было более чем неинтересно.
   С куревом и спичками на больничке у зэков была "напруга". Зэкам туберкулёзного отделения, лежащим, как правило, по пять-семь месяцев, один раз в месяц можно было отовариваться в зоновском магазине. Но их туда не водили, а продавец брала с собой те товары, которые всегда пользовались спросом в туберкулёзном отделении. В основном это были сигареты, спички, чай, дешёвые шариковые ручки, тонкие ученические тетрадки и нитки. Всё это приносили зэки-санитары в довольно большом фанерном коробе с ручками, как у ручных носилок. Дежурный прапорщик уступал продавцу на время свою будку-конторку, и продавец за час-полтора отоваривала всех зэков туберкулёзного отделения. Игорь мог отовариваться на три рубля, поэтому он каждый месяц брал двадцать одну пачку сигарет "Прима" и шесть коробков спичек.
   Вскоре в туб-отделение прибыли этапом ещё два зэка из зоны усиленного режима, и их поселили в палате, где лежал Игорь. Получилось, что теперь в их палате все четверо человек были из одной зоны. Одного "строгача" переселили в палату через коридор, а деда Пахнея переложили в соседнюю палату, за стеной. Теперь для игры в шахматы Игорю нужно было ходить к нему.
   Парни, пришедшие этапом, рассказали о двух заметных новостях, произошедших в их зоне. Первой новостью было то, что прапора Гену-Машку подловили на воле и избили так, что он лежит сейчас без движения. Может лишь с трудом что-то говорить и "глазами хлопать". Врачи говорят, что он так и останется парализованным до конца своих дней.
   "Ну вот, и допрыгался, падла, - подумал Игорь, - Денег ему надо было больше. А для чего? Детей-то у него нет. Кто ищет, тот всегда найдёт на свою ж... приключений. По делам и заслуга".
   Второй новостью было то, что как-то вечером "группа неизвестных" выловила рядом с зоной двух прапорщиц, которые выдавали зэкам пришедшие им бандероли и посылки. Их выловили человек семь вольняг, когда те шли от зоны по дороге к шоссе, ведущему в город. С прапорщицами также шли к автобусной остановке на шоссе мастер ШИЗО и ПКТ Анюта и ещё один какой-то мент, который работал за зоной в штабе.
   Их всех под ножами привели в лес, за кладбище, которое было сразу за зоной, слева от дороги, ведущей к шоссе. Анюту со вторым ментом привязали к деревьям, а прапорщиц на их глазах "отодрали во все дыры". Говорят, что Анюте также успели сунуть х... в рот. Потом этих прапорщиц также привязали к деревьям, но с обнажёнными от живота до колен женскими прелестями, и сказали им всем, чтобы они часок помолчали, "как рыбы".
   Когда, примерно через час, все они, замёрзнув от холода, начали орать о помощи, прибежали солдаты с офицером из караульного помещения и увели их всех туда. Солдаты побежали по следам, оставленным "на месте преступления". Следы на снегу привели их к шоссе, а дальше, по-видимому, "преступники" уехали на одной или нескольких машинах. Юбки и трусы прапорщиц порезанные "где надо" ножами, солдаты подобрали в лесу, рядом с шоссе. Больше этих прапорщиц в зоне не было видно.
   "И эти нашли себе на все свои дыры приключений, - подумал Игорь. Он ещё прекрасно помнил, как пришёл получать свою первую посылку после пяти лет "отсидки". Помнил, как он смотрел в "кормушку" двери "комнаты для выдачи посылок и бандеролей", в которую невозможно было многое увидеть, но можно было что-то слышать и догадываться.
   Он видел, как прапорщица нашла на полке его посылку в небольшом ящичке из фанеры, как она взвесила её на весах, как в магазине, и раскрыла ящичек при помощи молотка и большой отвёртки на столе с весами, стоящем посреди комнаты, между полок. Потом она принесла его посылку к двери с "кормушкой" и поставила там на какой-то стол, который был уже не виден. После этого Игорь уже не видел посылки, и что прапорщица из неё достаёт. Он видел лишь часть мундира прапорщицы, и слышал её слова "это не положено", "это не положено", "и это не положено", и слышал, как она бросала нечто вниз. По издаваемым звукам падающих вещей, можно было понять, что их бросают в картонный ящик, стоящий на полу, рядом с дверью. После этого она сказала "ага, сигареты" и было видно по её движениям, что она что-то с ними делает.
   Потом она выставила коробку с посылкой на маленький столик "кормушки" и сказала "Забирайте. Следующий". Игорь забрал ящик, а на его место стал следующий зэк в очереди. Всего в этой очереди в прихожей в этот день было пять человек. Игорь был третьим. Комната выдачи посылок работала по одному часу в день по ежемесячному графику.
   Придя в отряд, Игорь обнаружил по списку, положенному в посылку его родителями, что нет куска солёного сала, палки сухой копчёной колбасы, и банки мясной тушёнки. А сигареты, в двух пачках, которые родители положили для ровного веса в пять килограмм, были все разломаны пополам.
   Конечно, вспоминать такое и грустно и противно, особенно когда зэки говорят о том, что расконвойники каждый день видят за зоной, как эти две прапорщицы уходят с работы, неся в руках по одному или по два пластиковых пакета, тяжёлых от нагруженных в них продуктов питания.
   Однажды, когда Игорь играл с Пахнем в шахматы на его шконке, в палату зашёл зэк в сапогах, телогрейке и шапке. Это был зэк из этой палаты. Он сбросил с себя шапку и фуфайку на свою шконку, затем сел на неё и стал снимать сапоги.
   - Что, не выдали? - спросил его дед Пахней.
   - Да сгнило там всё к ё... матери. И плесенью всё покрылось, аж смотреть противно было, - ответил зэк, - И взять было нечего. Даже собаки жрать такую х...ню не стали бы, - уточнил он. На лице его было выражение горькой досады.
   И тут Игорь узнал от Пахнея, что зэки туберкулёзного отделения имеют право на ежемесячное получение посылки в пять килограммов. Но сообщают зэкам о получении этих посылок только тогда, когда всё в них сгнивает. Поэтому редко кто из зэков и пишет на волю о том, чтобы ему послали сюда посылку. А бандероли все зэки получают вовремя.
   - Неужели каждый здесь может получать посылку каждый месяц? - удивлённо спросил Игорь, глядя на Пахнея.
   - По закону положено, - уточнил Пахней.
   - А почему об этом нигде здесь не написано? - опять спросил Игорь, - Я вот, например, не знал об этом. -
   - А ты считаешь, что Тихону нужно, чтобы все об этом знали? - с сарказмом спросил Пахней, - Давай играй. Твой ход. Всё равно всё сгнивает в этих посылках. Я ещё ни разу здесь о нормальной и не слышал. Играй, давай, и губу подбери. Раскатал. -
   Но Игорь не отбросил далеко своих мыслей об этом. Эту партию он свёл в ничью. А лёжа на своей шконке в своей палате он думал:
   - Ведь если такие посылки все будут получать в туб. отделении, то и обеспечены все будут всем. Это же будет уже не жизнь, а малина.
   А эти суки, которые здесь выдают посылки, напрочь оборзели. Конечно, они не любят работать, а любят лишь получать деньги. А сколько здесь тубиков? Человек семьдесят. Да, для этих сучек семьдесят лишних посылок, это, наверное, столько же, сколько приходит в месяц на всю эту зону. Это для них значит работать в два раза больше. Вот они и придумали гноить посылки тубиков, чтобы меньше было работы. А работать они не любят, любят лишь е...ться. Да разве это работа, перебрать продукты в посылке? А ведь всё равно не хотят, бляди ленивые.
   Значит, нужно их заставить. Только и всего. Нужно написать на имя хозяина жалобу. Писать я умею. Нет, не жалобу надо писать. Жалоба сразу же вызовет конфликт. А зэкам конфликтовать с администрацией глупо. Нужно написать красивое заявление и самому отнести его здешнему хозяину. И объяснить хозяину на словах, что здесь происходит с посылками тубиков. Скорее всего, он уже знает, чем закончили "свой трудовой путь" прапорщицы у нас в зоне. Такое сразу же им всем должно сообщаться из их управления. Тем более, ему сразу же бросится в глаза и то, что я как раз из этой самой зоны, где вопрос с прапорщицами был уже решён. -
   На следующий день Игорь написал заявление на имя хозяина этой зоны, которое он узнал от деда Пахнея. В своём заявлении он просил вывесить в туб. отделении "Перечень" продуктов питания, которые можно было присылать больным каждый месяц. Затем он пошёл к дежурному прапорщику и попросил, чтобы тот записал его на приём к начальнику колонии. Пахнею Игорь показал написанное заявление и сказал, что он хочет сделать так, чтобы посылки зэков не гноили.
   - Что ж, дай бог тебе удачи, - сказал Пахней, выслушав Игоря, - Только я сомневаюсь, что у тебя это получится. Они там все одним миррам мазаны. -
   - Посмотрим, может и получится, - ответил Игорь.
   Через три дня дежурный прапорщик повёл его к хозяину. Игорь, как и хотел, кратко рассказал ему о том, что посылки туберкулёзников специально гноят, чтобы их больше не заказывали. Затем он сказал, что не желает раздувать это дело, и что именно поэтому не стал писать об этом жалобу, а принёс лишь своё "Заявление". После этого Игорь вынул из кармана и подал хозяину бумагу. Хозяин прочитал его заявление и после этого минуты три молча смотрел в лицо Игоря. Игорь также смотрел в лицо хозяина.
   - Можете идти. Разберёмся, - сказал, наконец, хозяин, и Игорь вышел из его кабинета. Перед выходом он сказал, как и полагалось зэку, "До свидания, гражданин начальник".
   На следующей неделе один из зэков-санитаров приколол кнопками на "Доске объявлений", которая висела на стене, возле двери "Процедурного кабинета", в котором всегда дежурили медсёстры, два листа с "Перечнем продуктов питания, разрешённых в ежемесячных посылках больным, лечащимся в туберкулёзном отделении". Перечень был отпечатан на пишущей машинке и подписан начальником туберкулёзного отделения Тихоном. В этот день Игорь написал своим "старикам" письмо с просьбой выслать ему посылку весом пять килограмм, и написал краткий перечень из того, что можно было посылать.
   Здесь нужно отметить, что после этого, посылки стали выдавать всем зэкам-тубикам вовремя. И через месяц больные туберкулёзного отделения стали уже считаться самыми богатыми зэками в этой колонии строгого режима. Туберкулёзники уже могли снабжать кое-чем и своих кентов в зоне. А у зэков-санитаров, которые могли выходить из больнички в зону, сразу же возрос их авторитет, и у них появился свой небольшой "левый" заработок. Из зоны тубикам их кенты стали передавать подшивки разных журналов, которые разрывались, и журналы "ходили" по всем палатам. Жизнь зэков от этого стала менее скучной. Они стали хоть что-то читать.
   Вскоре наступила долгожданная весна. Тихон ушёл в отпуск, и его стала замещать Таисия Александровна, которая была уже единственным врачом на всей областной больничке. Она каждый день приходила в туберкулёзное отделение, ходила по палатам, спрашивала зэков об их самочувствии. Через пару недель она вызвала рентгенолога и человек двадцать тубиков, в том числе и Игоря, водили на второй этаж и делали им там рентгеновские снимки. Чуть позже Таисия Александровна, когда зашла при своём обходе в палату Игоря, сказала ему, что у него заметное улучшение здоровья, что при его поступлении, каверна у него была с рублёвую монету, а сейчас уменьшилась наполовину.
   Игорь полюбил Таисию Александровну платонической любовью ещё тогда, когда лежал ранее здесь на втором этаже. Так её любили и большинство зэков, которых она лечила. Игорю вспомнилось, в какой палате он тогда лежал на втором этаже. Вспомнился и его сосед по палате Саня Галочкин, с которым они тогда подружились и много о чём разговаривали. У Сани был перелом позвоночника, и ноги его не работали. Работала лишь верхняя половина его туловища. Он постоянно лежал в постели.
   Саня Галочкин был авторитетным зэком в этой зоне строгого режима. Его родной дом, в котором жили его родители, был деревянным домом, стоявшим метров в двухстах от зоны. Многие его родственники, которые жили в этом же районе, в своё время также сидели, и Саня знал о жизни зэков с раннего детства. Ему часто делали перекиды с воли.
   Однажды, на выездном объекте, ему должны были сделать перекид большой суммы денег. Перекид сделали с крыши стоявшей недалеко пятиэтажки на крышу четырёхэтажного дома, который строили зэки. Перекид был удачный и Саня уже отмотал деньги от камня, к которому те были привязаны, но тут на крыше появились менты. Скорее всего, кто-то сдал Саню, потому что ментов было человек пять или шесть. Они вылазили из двух будок этого трёх подъездного дома, в которых были люки, чтобы через них можно было спускаться на верхний этаж по металлической лестнице. Саня побежал по крыше к третьей будке, но и из неё также вылазил мент. Тогда он с разбега прыгнул с крыши, зная, что вчера в этом месте внизу была большая куча песка. Но эту кучу для чего-то сегодня передвинули бульдозером, и Саня приземлился на твёрдую землю, сломав при этом себе позвоночник у его основания. Первыми к нему успели подбежать его кенты, и ментам деньги не достались.
   Саня Галочкин был на три года старше Игоря. Они были приблизительно одного роста и одной комплекции тел. Саня тоже на воле занимался разными видами спорта и, как и Игорь, любил бокс и волейбол. Они оба не верили ни в бога, ни в чёрта, и нередко разговаривали о религиях и о церковных организациях.
   - Да какие это "святые отцы"? Разве отцы обманывают своих детей, чтобы выкачивать из них побольше "капусты"? - так Саня с презрением называл деньги, - И какие они после этого "святые"? -
   - И эти "святые" хотят, чтобы все были "рабами божьими", - соглашался с ним Игорь, - А по их священным писаниям, бог создал человека по образу и подобию своему. А бог не раб. Значит, он создал людей богами, как и он сам, а не рабами. А рабами всех хотят сделать эти самые "отцы" "святые", работающие в церковных организациях. А с рабов они уже легко "стригут капусту". Все эти храмы, - это ведь их церковные офисы. -
   - А мне бабушка говорила, что крещение - это окунание три раза в воду, - вставлял Саня, - А эти падлы всё время крестят людей крестом. А кресты во всём мире ставят мёртвым на могилы. Это же символ смерти. -
   - А как мусульмане молятся? - говорил Игорь, - Это же, по здравому смыслу, просто грех на душу берут. Кланяются на коленях, голову - к самой земле. А ведь там, под землёй дьявол в своей "геенне огненной". Получается, что ему и кланяются. А своей жопой - в небо. А там их бог. Такая ему от них, "рабов божьих", "благодарность".
   И все они молят бога о счастье. Уже тысячи лет всё молят и молят. А счастья-то всё нет и нет. Правильно Высоцкий поёт, что рай чертей в аду давно построен. А эти верующие придурки строят рай на Земле лишь для богатых пидоров. Да и неверующие тут такие же рабы. Они думают, что раз они нанимаются на работу, значит они не рабы. Да такие же рабы, только наёмные. Правильно начальство на стройке говорит "ты раб, а я прораб". -
   Когда Саня с Игорем начинали такие разговоры, все зэки, как правило, уходили из их палаты. Запретить говорить Сане Галочкину они не могли, потому что он был авторитет в зоне, а слушать самим что-то "против бога и церкви" сами не решались. Мало ли что? А вдруг он есть? Так, в основном, поступают все невежественные рабы.
   С религиозных тем, разговоры у Сани с Игорем перетекали на оккультные темы.
   Игорь рассказывал, что его бабушка лечила людей наговорами, поила заговорённой водой, водила руками над телом больного человека. Она вылечивала от болезней всех тех, кого уже врачи в больницах отказывались лечить, и кого они называли неизлечимыми.
   А о колдунах Игорь знал по рассказу своей матери, как её в молодости чуть не лишил жизни один деревенский колдун. Это было на свадьбе её старшего брата. Все трое её братьев потом погибли за границей во время Великой отечественной войны. На свадьбу пригласили много гостей, но не пригласили деревенского колдуна. Этого колдуна боялись многие в деревне. Говорили, что он делал тем, кого он невзлюбил, "падучую" для их коров или лошадей. Но отец матери Игоря, его дед Ефим, который объездил чуть ли не полмира, не верил в такие сказки. Он знал, что сын этого колдуна был влюблён в его дочь. А та просто ненавидела этого маленького рыжего сынка колдуна, и ненавидела до дрожи от брезгливости, даже при упоминании о нём. Поэтому колдун и не был приглашён на эту свадьбу, иначе он привёл бы с собой и своего сынка.
   Однако во время свадьбы колдун сам заявился. Естественно, что по законам гостеприимства его усадили за стол, налили ему стопку самогона. Колдун протянул через стол руку со своей стопкой к матери Игоря, видя, что перед ней стоит стопка со сладкой наливкой, и говорит ей: "Выпей со мной, сношенька. Только не пригубляй, а хоть глоток, да сделай". Мать Игоря подняла свою стопку, колдун чокнулся своей стопкой с её стопкой, она сделала маленький глоток и больше ничего не помнит. Как ей потом рассказывали, она сразу же упала без чувств.
   Её положили на лавку у стены и пытались привести в чувство, но этого не получалось. Тогда все увидели, что колдун сидит за столом и улыбается. Дед Ефим, а он тогда был уважаемым в деревне мужиком зрелого возраста, строго сказал ему, чтобы он сейчас же оживил его дочь. А колдун ему ответил, что оживит её лишь тогда, когда тот даст своё согласие на женитьбу своей дочери с его сыном. На это дед Ефим твёрдо сказал, что никогда не даст на это своего согласия, и его сыновья начали бить колдуна, требуя, чтобы он оживил их сестру. Колдун кричал при этом, что не будет делать этого просто так, и требовал согласия на женитьбу своего сына с их сестрой. Тогда один из братьев матери Игоря сказал: "Давайте добьём его сейчас, а потом пойдём и добьём его рыжего сынка". Услышав это, колдун испугался и сказал, что сейчас всё сделает. Его отпустили, он встал с пола, подошёл к матери Игоря, которая лежала без движения на лавке, и взял её за мизинец правой руки.
   Мать Игоря рассказывала, что помнит всё с того момента, как кто-то за мизинец поднял её с лавки. А потом к ней подбежали женщины и увели её в другую комнату. Там они уложили её в постель, и она уснула. А на следующий день её родная тётка рассказала ей всё, что было. Она также сказала ей, что если она когда-либо будет выпивать с кем-нибудь, то чтобы она всегда при этом держала свой мизинец на донышке своей стопки или рюмки. И тогда с ней ничего плохого не произойдёт, и никакая зараза к ней не пристанет. С тех пор мать Игоря всегда только так и делала, и детям своим это передала. А про колдуна она сказала, что тот вскоре уехал куда-то со своим сынком из их деревни совсем.
   А Саня Галочкин, после этого рассказа, рассказал Игорю, что в этой зоне сидел один парень, который мог руками рвать напополам монеты.
   - Я жил тогда в одном кильдыме со своим кентом Женькой Молотом. Он был силён как лось. Живота у него не было, а плечи были как наши с тобой, если их сложить. Ростом он был на полголовы выше меня. Щас он уже откинулся. И вот раз я сижу в кильдыме, а он забегает, хвать из тумбочки алюминиевую миску, поднатужился, согнул её почти пополам, а потом бросил на пол и говорит: "Но я же вижу, что я сильнее его. Но он может. А я не могу". И давай бегать по кильдыму, как придурочный. Потом он мне рассказал, что увидел, как один зэк на его глазах свернул такую же алюминиевую шлюмку в трубочку, как бумагу. Я сначала не поверил, а потом сам видел, как тот рвёт напополам монеты. Один раз при мне он порвал на две части кусок гладкой арматуры, толщиной миллиметров в десять. -
   - Да и мне что-то не верится, - ухмыльнулся Игорь, - Есть поговорка, что пятаки на Руси ломали. Но порвать... Это же нужна сила какой-то специальной машины или какого-то мощного станка. -
   - Вот и я сначала также думал, пока своими глазами не увидел, - как бы с удивлением говорил Саня, - А он обычный такой мужик. Коренастый, правда. Даже и не подумаешь. Говорил, что мать его этому научила, когда он взрослым стал. Возьмёт монету в руки перед грудью, чтобы её разрывать, перебирает её пальцами, перебирает, крутит, крутит, а потом напряжётся, так, аж лицо красным становится, бац, - и она разорвана на две половинки.
   Говорят, один раз он подошёл к шофёру чаю заказать. Его машину зэки разгружали, а он вышел из кабины и стоял рядом. Тот подошёл к нему, привези, мол, чаю. А шофёр бздиловатый оказался, нет, говорит, нас тут всех проверяют. А тот стоит рядом, уговаривает шофёра, а сам рвёт потихоньку крыло у его машины, как бумагу. У шофёра от этого аж глаза на лоб полезли, как увидел. Привезу, привезу, говорит, давай деньги. Обоссался, наверно. Может, подумал, что и ему тот точно так же башку может оторвать.
   Да он же и здесь монеты, говорят, рвал. Он года два или три назад лежал здесь с воспалением лёгких, кажется. Ты спроси у медсестры об этом. Только не у этой, которая здесь сегодня, молоденькая, она недавно работает, а у второй, пожилой. Она завтра будет. -
   На следующий день Игорь спросил об этом у пожилой медсестры в процедурном кабинете, когда пришёл туда за таблетками и уколами.
   - Да, был такой, - ответила медсестра, и на лице её появилось выражение, как от воспоминания о чём-то очень удивительном, - Рвал монеты. Даже и не подумаешь, глядя на него, что у него такая силища. Перебирал, перебирал монетку в пальцах, а потом как напрягся, покраснел как рак, и разорвал её пополам. А потом бросил мне на ладонь одну половинку, а она горячая, даже руку жгла немного. Я о таком раньше даже и не слышала никогда. И представить даже не могла. Я хранила эту половинку у себя в кошельке, а потом она куда-то затерялась. -
   В этот день Саня с Игорем разговаривали о многих удивительных способностях человека. Говорили и о гипнозе и о различных гаданиях. И в конце разговоров пришли к общему заключению, что человек наделён от природы многими различными способностями, которые как бы спят в нём. И человек о них ничего не знает, и даже не подозревает, что они есть у него. Но у некоторых людей некоторые из способностей могут раскрываться в каких-то экстремальных ситуациях. А о некоторых удивительных способностях люди знают, но хранят такие знания в тайне, и передают такие знания лишь по наследству из поколения в поколение. Так было с тем парнем, которому мать передала знание, как рвать монеты и прочее "железо".
   Иногда, когда Игорь и Саня не разговаривали, Игорь видел, что Саня плотно сжимает губы, как бы напрягаясь, морщится, как от боли, а потом через какое-то время вытирает пот, выступивший у него на лбу. И такое Игорь видел довольно часто каждый день. Он как-то спросил у Сани об этом.
   - Я хочу их заставить шевелиться, - ответил Саня, - Сейчас я пытаюсь пошевелить пальцами. Это очень больно. Но раз больно, значит, они не умерли. И нужно делать это через боль. И я заставлю их шевелиться. А потом и дальше можно будет всё разрабатывать. Я не хочу лежать всю жизнь как какой-нибудь калека. Я буду ходить. Я всё равно буду ходить. -
   Как-то, уже за пару дней до своей выписки, Игорь пришёл в палату из умывальника, в который выходил покурить.
   - Игорь, посмотри, - сказал ему Саня, когда тот сел на свою шконку.
   Игорь посмотрел на него и увидел радостное Санино лицо, а в его глазах стоят слёзы радости.
   - Смотри, смотри, - говорил ему Саня, - Я уже начал шевелить ими. -
   Игорь, только сейчас увидел, что Саня стащил на себя со своих ступней одеяло с простынёй. В этот момент Саня напрягся, и большие пальцы его ног чуть пошевелились взад-вперёд.
   - Видел?! - восторженно спросил он Игоря, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.
   - Видел, - ответил Игорь, искренне радуясь успеху своего друга, - Поздравляю! Ты будешь ходить. Держи корягу, - он встал и крепко пожал Сане руку. А Саня был просто счастлив от радости.
   Через пару дней, когда Игорь должен был уходить на этап в свою зону, он, прощаясь с Саней дружеским рукопожатием, искренне пожелал ему поскорее начать бегать.
   В туб. отделении Игорю каждый день давали по десять таблеток "Паск" и по десять Таблеток "Тубазид". Каждый день делали по одному или два укола, и давали по пять штук жёлтых горошин витаминов. А раз в неделю давали такие же капсулы лекарства, какие давала ему ранее Валентина Григорьевна на их больничке в зоне, называя их редким лекарством. И вот как-то, когда уже почти месяц Таисия Александровна заменяла Тихона, Игоря стало тошнить после приёма лекарств. Он быстро побежал в туалет, и его вырвало. Потом его также вырвало и вечером перед отбоем. А утром, после подъёма, ему в палате парни сказали, что у него лицо что-то пожелтело. Умываясь в умывальнике, Игорь увидел в зеркале, что лицо у него стало с неестественно жёлтым оттенком. Он пошёл к дежурной медсестре и сказал ей, что с ним произошло.
   Впоследствии, после сдачи анализов, выяснилось, что у Игоря началась химическая желтуха, потому что его организм уже не мог принимать "Паск" и "Тубазид", в состав которых входило множество различных кислот. Игорю отменили приём этих таблеток, и через два-три дня с его лица исчез жёлтый оттенок. Перестав употреблять горсть этих таблеток каждый день, Игорь стал чувствовать себя намного лучше.
   Игорь знал, что день рождения его любимой Светки двадцать пятого мая. За неделю до этого дня Игорь написал ей поздравление на почтовой открытке с красивым букетом красных роз. Под своим поздравлением он написал имя Саша, зная, что его Светка, которая знает его почерк, поймёт, что это поздравление от него. Подписывать своим именем он не стал потому, чтобы даже какая-нибудь случайность не могла бы бросить тень на его любимую, что она имеет какую-то связь с конкретным зэком. Он думал, что его любимая напишет ему ответ открыткой, которую также пошлёт от другого имени. Однако Игорь поймёт, что это от неё, потому что он знает её почерк. Но такой открытки он так и не получил, и сильно недоумевал от этого. Ведь он, будь он на месте Светланы, обязательно бы ответил своему любимому на поздравление с днём рождения. И Игорь думал с сожалением о том, что такая открытка от его Светки либо затеряна здесь, в этой зоне, либо Светка что-нибудь напутала с его адресом.
   А на дворе наступало лето. Зэки туб-отделения всё чаше выходили в прогулочный дворик. Зэки-санитары принесли туда даже какую-то старую и мощную самодельную лавку для сидения. Клумба с цветами была взрыхлена и зеленела стеблями и играла красками многих распустившихся цветов. В начале лета к ним пришёл ещё один этап человек десять тубиков. Среди них был один молоденький тувинец из их зоны. Этап из Тувы лишь месяц назад пришёл и в их зону. Этот совсем молоденький тувинец, которому было восемнадцать лет, был маленького роста, неплохо говорил по-русски, но с акцентом, и был очень любознательным. У него не было большого и указательного пальцев на левой руке, о чём он сказал, что их ему отрезали в какой-то драке, когда он отбивал рукой удар ножа. Он был как маленький ребёнок, непосредственным и бесхитростным. Зэки просто балдели от него, разговаривая с ним, порой угорая от хохота, и как-то сразу же все стали звать его Сынком.
   В начале этого лета Игорь выиграл у деда Пахнея первую партию в шахматы. Пахней после этого лежал в постели, укрывшись с головой одеялом, будто он "болеет". На следующий день он также "болел". Через пару дней Игорь опять выиграл у него, и Пахней опять два дня "болел". Тогда Игорь решил не выигрывать больше у него, а если такое могло произойти, то он сводил партию в ничью. И всё стало нормально, "как и прежде".
   Однажды на него навалилась такая тоска по Светке, что "хоть стену грызи". Он выходил во дворик, тусовался там, и выкурил уже полпачки сигарет. Ничего не помогало. И вот во дворик вышел Сынок и спросил у него закурить. Игорь дал ему сигарету, дал ему прикурить от своей, и спросил просто, чтобы отвлечься от своих терзаний:
   - Ты метко стреляешь из лука? -
   - Да, - ответил Сынок, - Тувинцы все так должны. -
   - Вы тогда должны и камни метко кидать? - спросил Игорь.
   - Да, - кивнул тот, - И камны мэтка. -
   - А ну-ка попади камнем вон в ту дырку в бетонном заборе, - указал Игорь на дыру, размером с кулак, выбитую, из верхней бетонной плиты забора, скорее всего, ещё при плохом её складировании.
   Сынок взял с земли камень и бросил его в эту цель. Но камень попал сантиметрах в трёх рядом с этой дырой.
   - Эх ты, - сказал Игорь, - Вот приедешь домой, а ваши старые саксаулы не примут тебя опять в Туву, потому что ты здесь кидать метко разучился. Вот смотри, как надо бросать, - Игорь взял камень и бросил его. Камень попал в самый край бетона перед отверстием дырки и чуть не залетел в неё, ударившись в противоположный её край.
   - Всё равно лучше, чем у тебя, хоть я и не тувинец, - сказал Игорь, - Меня ваши аксакалы быстрее тебя в Туву примут. -
   Желая доказать Игорю, что он умеет метко бросать камни, Сынок начал вновь бросать камни в цель, но они попадали в двух-трёх сантиметрах рядом с дыркой в заборе. В это время во дворик вышел дед Пахней и спросил у Игоря, чего это Сынок камни в забор швыряет.
   - Да вот, совсем разучился здесь в зоне камни метко кидать, - ответил Игорь, - Его же саксаулы от этого и в Туву опять не примут. -
   - Не саксаулы, а аксакалы, - поправил его Пахней.
   - Да знаю я, - подмигнул ему Игорь.
   Пахней быстро сообразил в чём дело, и, подняв камень с земли, чуть отстранил рукой Сынка.
   - Дай-ка я попробую, - сказал он и бросил камень. И его камень улетел точно в дырку в заборе.
   - Вот так-то надо бросать камни, - сказал он, довольный своим неожиданным успехом, - Учись, Сынок, у того, кто "на волю" даже через такую дырку сможет послание послать. -
   Сынок вновь бросил камень, и также попал в дырку.
   - Ага, попал, - воскликнул Сынок.
   - Да это случайно, - возразил Пахней.
   - Это ты сам случайна, - ответил ему Сынок, - Это ты ещё папади. -
   И они оба, соревнуясь, стали бросать камни, целясь в эту дырку в заборе. Игорь сел на лавку у стены больнички, закурил ещё одну сигарету, и начал наблюдать за ними, почувствовав, что тоска от него отхлынула за этим "делом". Понемногу начали выходить покурить ещё зэки. Они присаживались с Игорем на лавку или просто приседали на корточки, как делают в тюремных бетонных карцерах, где и сесть не на что, и балдели, наблюдая за соревнованием старого и малого. Вскоре во дворике образовалась как бы толпа болельщиков, которые своими возгласами и комментариями подбадривали обоих соревнующихся. Камни находились на земле уже с трудом. Кончилось это тем, что через какое-то время в форточку высунулась медсестра.
   - Чего это вы так раскричались, больные? - спросила она недоумённо, и зэки притихли, и стали потихоньку расходиться.
   Пахней подошёл к Игорю, который так и сидел на скамейке.
   - Ну, ты и молодец, - сказал он, - Завёл меня как сосунка. Хотя давненько я так весело не заводился. Пойдём, сыграем партейку. -
   В общем, жизнь "на больничке" для зэка всегда лучше, чем для других в зоне. А в туб. отделении областной больнички, где можно каждый месяц получать посылки, и где, когда хочешь, можно сходить и помыться под тёплым душем, вообще можно было бы назвать "зэковским раем", если бы не болезнь туберкулёзом лёгких. За всё время пребывания там Игоря в этот раз, умерло всего два зэка. Санитары говорили, что всегда здесь "крякали" по одному зэку в месяц, а тут что-то стало не совсем понятное. "Может, из-за посылок?", - недоумевали они.
   И вот, наконец, Игорю сказали, что завтра его отправляют на свою зону. Он так ждал этого. Он так хотел увидеть свою любимую Светку. И вот, возможно завтра, это уже может случиться. И Игорь был этому несказанно рад.
   ПО ВОЗВРАЩЕНИИ С ОБЛАСТНОЙ БОЛЬНИЧКИ
   После завтрака Игорь зашёл в зоновскую каптёрку и получил новые кирзовые сапоги, солдатские кальсоны с рубахой и чисовский костюм с пидоркой. Каптёр был уже мужиком в годах и, по-видимому, отсидел уже лет пять-шесть. Было видно, что он уже видел и знал Игоря по зоновским базарам зэков, знал об его авторитете в зоне, и это было заметно по его действиям. Он быстро переворошил у себя в каптёрке кучу всякой одежды и обуви, и выбрал всё точно по росту и по размерам Игоря. Игорь поблагодарил его и пошёл в барак отнести всё.
   В бараке он примерил чисовский костюм, одев его, и тот оказался точно по его размерам. Даже рукава куртки были достаточной длины для его длинных рук. И брюки были достаточной длины и прикрывали пятки его рабочих ботинок до их подошвы. Тогда он решил походить с недельку в новом чисе, и в нём же сходить сегодня к своей Светке. А ему уже со вчерашнего дня нетерпелось её увидеть. От этого желания у него даже как бы щемило где-то в груди. Он быстро срезал свою бирку с милюстинового лепня и пришил её на чисовский. Затем, уложив всё своё тряпьё в сидор, отнёс его в каптёрку, взял у завхоза пропуск и пошёл в больничку.
   Утоптанная земляная дорога шла между двумя заборами, отделявшими жилую зону лагеря. Шестиметровый бетонный забор был выстроен уже во всю его длину, а рядом с ним в трёх или в четырёх местах по всей его длине строились какие-то деревянные вышки. Зэков на дороге не было, кроме одного, идущего ему навстречу. Это был кореец Костя Ким, с которым Игорь был немного знаком. Ким был авторитетным зэком. У него было высшее образование, и он ранее работал мастером на промке.
   - Игорь, привет, - удивлённо проговорил он, подходя к Игорю.
   - Привет, Костя, - пожал ему руку Игорь.
   - Давно тебя не видел. -
   - Да я вчера только с областной приехал. -
   - А чего это ты в чис вырядился? Прямо как щегол, - вновь удивлённо проговорил Ким.
   - А что? Неплохо для зэка, - ухмыльнулся Игорь, - Похожу недельку в новом фраке. Жаль только, за таким забором мало кто увидит. -
   - Ничё... - также ухмыльнулся Ким, - Вышки вон козлам достроят, они на тебя и налюбуются. -
   - Это что, для козлов вышки строят? - поразился Игорь.
   - Да вроде бы для них, насколько я знаю. А там - посмотрим. Я сначала тебя за щегла принял, а потом по ботинкам опознал. Такие одни в зоне. Подошву как у вольных сделал, рифлёной... Микропора... -
   - Это нам на ЖБК как-то выдали. Они для рабочих на вибростолах. А у нас и вибростолов-то не было никогда. Подошва была сантиметров десять в высоту. Ходить было невозможно, - ноги подворачивались. А я подошву урезал, и грани вырезал. Я же художник. -
   - Да, - проговорил Ким, - Тогда ваши многим кому их предлагали за чай. Мне тоже. Никто не брал. И я, дурак, тогда не взял. А потом жалел, увидев, что ты из них сделал. Да и боцалы эти потом куда-то все поисчезли. -
   - А хозяин ох...л уже, - заметил Игорь, - На х...я ему такой заборище посреди зоны? -
   - Как на х...я? Для зэков. И для шурушков, - ухмыльнулся Ким, - Вот, смотри. -
   И он вынул из кармана самодельный набалдашник для рычага переключения передач к автомобилю. Красивый, с бронзовым фасонным прикручивателем. В отполированном прозрачном набалдашнике с гранями был огромный чёрный жук с рогом на голове. Жук был длиной около пяти сантиметров.
   - Они летают тут по ночам. Врезаются в этот забор, - пояснил Ким, - Утром одного-двух зэки находят под забором. -
   - Я таких жуков здесь и не видел ни разу... А из чего это? - поинтересовался Игорь, - Чем это ты жука залил? -
   - Ай, - как бы на пустяк отмахнулся Ким, - Огрстекло, размягчённое растворителем. Ну ладно, я спешу. Ты, если чё, обращайся. Я всё там же, на промке. -
   - Ты тоже не забывай. Я "на кресту", на кирзаводе, - отозвался Игорь, - Пока. -
   - Пока. -
   И они разошлись в разные стороны.
   Проходя уже через площадь перед штабом к больничке, Игорь отметил красоту этого современного двухэтажного здания. Вчера по приезду в зону он его и не раглядел как следует. В нём были сразу и больничка и школа. Школа находилась на втором этаже, а больничка - на первом. Вход в здание был один с высокими и широкими двойными дверями. Перед входом была довольно большая бетонная площадка, окаймлённая бетонным бордюром. Эта площадка была выше самой площади перед штабом метра на три, и к ней вела слева бетонная лестница, также окаймлённая высоким бетонным бордюром. Лестница, вначале шириной метра четыре-пять внизу, была слева от площадки и, поднимаясь, поворачивала вправо к самой площадке, сужаясь перед ней до двух метров.
   Где-то посредине этой лестницы рядом с её бордюром стоял штабной козёл с повязкой на рукаве. Одет он был в чисовские штаны и синий поношенный рабочий лепень. На голове была сильно поношенная чёрная пидорка, а на ногах - кирзовые сапоги.
   - Наверно, с карантинки в козлы охмурили, - подумал Игорь, поднимаясь по лестнице.
   - Покажи пропуск, - перегородил ему дорогу козёл.
   Игорь достал из кармана довольно большую пластинку, сделанную из двух кусков оргстекла, скреплённых аллюминиевыми заклёпками. Между ними находился листок белой бумаги с печатным текстом пропуска и с подписью начальника отряда и хозяина. Козёл взял пропуск, повертел его, проверяя, и спросил:
   - А зачем идёшь? -
   - Да вот провериться захотел, - ответил Игорь, - Может от работы освободят. -
   - Эт ты зря, - сказал козёл, возвращая ему пропуск, - Не стоит от работы бегать. Заметят, если не болен, и заточкуют на будущее. А тогда ещё хуже будет. Это же зона, - и козёл начал учить Игоря как надо жить в зоне, думая, что перед ним щегол, но ещё более щеглее, чем он сам. А Игорь слушал его и лишь изредка бросал реплики, типа "да ну?" или "ого!". А на лице его была маска простодушного человека. Сначала ему было несколько интересно это "представление", как будто первоклашка учит старшекласника школьным наукам, но минут через пять ему это надоело.
   - Ладно, спасибо, но я всё-таки схожу, проверюсь, - сказал он козлу и пошёл к двери больнички.
   - Смотри, я тебя предупреждал, - услышал он вослед.
   - Ладно, - отозвался Игорь, - эт я запомнил. -
   Открыв одну из двойных дверей, он вошёл в большой вестибюль и почуял слева больничный запах, там была дверь. Он открыл её и пошёл по длинному широкому коридору. Слева были большие окна, а справа двери кабинетов. Человек пять-шесть зэков, стояли у разных дверей в кабинеты.
   - Смотри-ка, ещё и решёток на окнах нет, - подумал Игорь.
   Он проходил вдоль коридора, читая названия кабинетов. Вот и зубопротезный кабинет, там его любимая Светка. Сердце его как бы немного защемило, но забилось сильнее. Он негромко постучал в дверь.
   Послышался какой-то далёкий, но родной голос: "Войдите".
   Игорь открыл дверь и вошёл в огромную комнату с тремя большими окнами без решёток на противоположной стене. Прикрывая за собой дверь, Игорь заметил, что в замочной скважине торчит ключ со свисающим с него соединительным кольцом. От дальнего окна слева к нему шла его любимая Светлана. На её лице была лёгкая улыбка, но, узнав в вошедшем Игоря, глаза её как бы расширились, и рот чуть приоткрылся от удивления. Игорь остановился у двери, потому что в окна он увидел довольно близко противоположное крыло п-образного здания больнички с такими же большими окнами на первом и втором этажах. Это заставило его стоять на месте, потому что из тех окон должно было бы быть хорошо видно всё, что делается в этом большом, если не сказать огромном кабинете.
   Светлана подошла к нему и остановилась. Была видна какая-то её растерянность.
   - Игорь... - тихо произнесла она, - Уже приехал? -
   - Да вот, - отозвался Игорь, - вчера приехал. -
   Он немного помолчал, глядя на любимое лицо Светланы, на котором начало немного проходить выражение удивления.
   - Не думал я, что так вот придётся встретиться с тобой. Там вон, из тех окон, наверное, всё просматривается в твоём кабинете как на ладони, - и Игорь посмотрел на те окна, мотнув в их сторону головой.
   Светлана обернулась назад и, повернувшись вновь к Игорю, сказала: - Да ничего оттуда не видно. Я уже несколько раз туда везде ходила и проверяла. У меня стёкла в окнах так отсвечивают, что вообще никогда ничего не видно. -
   - Не может быть, - усомнился Игорь.
   - Да не видно ничего, - сказала Светлана как бы недовольно из-за того, что Игорь ей не верит, а потом, как бы вспомнив, уточнила: - Если свет, конечно, здесь не включен. -
   Этого Игорю было уже достаточно. Свет в кабинете не горел. Он полуобернулся и повернул ключ в двери, закрывая её на замок. Затем он обнял Светлану и начал покрывать её лицо поцелуями.
   - Светка, - говорил он при этом, - как я рад тебя видеть... Как я стосковался по тебе... -
   И руки Светланы обняли его за шею, и глаза её чуть прикрылись, как бы в истомном ожидании, и губы их сплелись в поцелуе. Руки Игоря уже расстегнули её халат, и ласкали тело любимой под её лёгкой кофточкой. Тело его начало содрогаться от нахлынувшей на него страсти.
   И вдруг в его полузакрытых страстью глазах как бы промелькнуло окно, в котором были хорошо заметны окна противоположного крыла больнички с окнами двух его этажей.
   "Но ведь окна освещаются в течение дня по-разному. В какой-то момент светкины окна могут быть и окнами, в которые всё видно", - шарахнула его внезапная мысль.
   Он несколько резко чуть отстранился от Светланы и увидел её глаза, широко открытые от непонимания его столь резкого отстранения от неё.
   - Всё, Свет, я уже больше не могу, - сказал он ей тихо, - Меня уже начало контачить от тебя. Всё... А то крыша съедет... -
   Светлана молча начала поправлять на себе одежду. Игорь чуть наклонил голову вниз и заметил, что верх его куртки чуть содрогается от сильного биения его сердца.
   - Свет, лучше я сейчас пойду, - проговорил он тихо, - А завтра приду... примерно в это же время или чуть раньше... Хорошо? -
   - Хорошо, приходи завтра, - ответила Светлана без какого-либо сожаления.
   Игорь тут же повернулся, открыл ключом дверь и вышел из кабинета. Зкрывая дверь кабинета, он как бы естественно поворачивал своё тело так, чтобы увидеть коридор и в одну и в другую сторону. Всё в коридоре было обычно. Он глубоко вздохнул и пошёл в сторону выхода. Сердце его всё ещё молотило барабаном в груди.
   - А ведь нужно ещё здесь заточковаться и колёса получить, - подумал он, - А куда здесь заходить для этого? -
   И он вновь начал смотреть на названия на дверях кабинетов, как вдруг увидел, что впереди его по коридору из одной двери вышла в белом халате Валентина Григорьевна.
   - Валентина Григорьевна, - окликнул он её. Та остановилась, и повернулась к нему лицом. Игорь ускорил шаги.
   - Здравствуйте, Валентина Григорьевна, - сказал Игорь, подходя к ней.
   - А-а-а, Григорьев, - улыбнулась она, - Здравствуй. Нам уже известно, что ты вернулся из областной больницы. Пойдём, я дам тебе твои лекарства, - и она пошла по направлению к выходу из коридора.
   Открыв ключом предпоследнюю дверь, она сказала Игорю, - Заходи со мной. -
   Игорь вошёл в узкий кабинет с одним окном, в котором вдоль обеих стен было много медицинских шкафов со стеклянными дверцами, в которых на стеклянных полках в различных упаковках стояли и лежали баночки и коробочки с различными лекарствами.
   - Будешь получать лекарства здесь постоянно, - говорила Валентина Григорьевна, открыв дверцу в одном из шкафов и доставая что-то, - Мы работаем как и прежде, до шести часов вечера. Хороших лекарств сейчас нет, как и раньше, но я дам тебе ещё и витаминов. -
   Она подошла к Игорю и подала ему бутылочку с витаминами и ссыпала ему в ладонь горсть таблеток "Паск" и "Тубазид".
   - Валентина Григорьевна, но мне же их отменили, - сказал Игорь, - У меня же от них была там химическая желтуха. -
   - Тогда давай их обратно, - сказала Валентина Григорьевна, - Я ещё не смотрела твою карточку. Но посмотрю сегодня, что тебе ещё можно давать. Хотя, пока для вас больше ничего и нет. Ладно, сейчас иди, а завтра посмотрим. -
   - Спасибо, Валентина Григорьевна, - поблагодарил её Игорь, - Счастливо Вам. -
   Игорь повернулся и вышел за дверь. Он вышел из больнички и, увидев возле её дверей двух курящих зэков, курящих возле урны, решил также покурить, чтобы немного успокоиться. Закуривая сигарету, он заметил, что к козлу, дежурившему у больнички, пришёл ещё один козёл, который, судя по его одежде, сидел уже не первый год. Они стояли у парапета лестницы и молоденький козёл что-то говорил пришедшему. Было видно, что он чем-то хвастается.
   Игорь стоял и курил, отмечая в мозгах и внешние перемены в зоне, произошедшие за его отсутствие. Он также увидел, что в разговоре молодой козёл, который говорил другому, переступая с место на место, заметил Игоря и, кивнув в его сторону, продолжал свой разговор. Игорь понял, что тот говорил именно про него и ранее.
   Более старый козёл пригляделся к Игорю и вдруг начал что-то говорить молодому так, как говорят что-то остолопу, который принял белое за чёрное или наоборот. Вскоре Игорь бросил в урну маленький окурок сигареты, которую он быстро выкурил, успокаивая свои нервы, и пошёл спускаться с лестницы. Проходя стоявших в стороне у бордюра козлов, он заметил боковым зрением, что молодой козёл смотрит на него, раскрыв рот, с нескрываемым удивлением на лице.
   - Ну вот, и тебе кое-какая наука о жизни в зоне, - подумал Игорь, - Может, со временем, ещё более поумнеешь. -
   ТОЧКИ НАД "И" РАССТАВЛЕНЫ
   Из больнички Игорь пришёл в барак своего отряда. Барак был пустым, все зэки были на кирзаводе. Игорь зашёл в каптёрку и передал пропуск завхозу.
   - О, хорошо, что не забыл отдать, - сказал тот, ложа пропуск в выдвижной ящик своего стола, - Их всего четыре. На всех сразу не хватает. Как приедут, так и разбирают, кто быстрей. Другие ждут, как в очереди. Раньше было восемь. Было полегче. А тут, бля, новые ввели, и дали всего четыре. Падлы. Как будто сидят там, и специально думают, "какое бы говно им ещё подстроить?". Ну на х...я им надо было делать новые? И старые были нормальные. Зла, бля, не хватает. Каждый день выё....ваюсь теперь с этими пропусками. -
   - Дай-ка, посмотрю, я его даже и не разглядывал, - спросил Игорь, и завхоз вновь вытащил из стола и подал ему пропуск.
   - Да ничего сложного, - сказал Игорь, рассмотрев его внимательнее, - Я тебе таких бумажек сделаю штук десять дня за три. А вот оргстекло, чтобы их туда склепать, ты уж сам доставай. -
   - Оргстекло у меня есть, - обрадовался завхоз, - И склепать кому, найдётся. А тебе чё для этого надо будет? -
   - Хэ... А что надо художнику? - спросил Игорь, и сам же начал перечислять, - Бумага, тушь, плакатные и простые перья, ручку для них, карандаш, линейку, стиральную резинку. Может ещё оселок понадобится или надфиль, чтобы перья до нужной толщины доводить. Подойдёт и мелкий напильник. Чё ещё? Да, вроде бы, всё. Ну, и помещение надо. Не здесь же, у тебя, пропуска подделывать. -
   - Всё есть. Всё найдём, - радостно заговорил завхоз, - И помещение есть. Туда уже давно и не заходил никто. На ключ закрыто. И стол там есть и стул. Закроешься там, - и работай себе спокойненько.
   Я тебя вчера у центрального проходняка положил. Не ожидал, что ты приедешь. А сёдня я тебя к окну переложу, когда все с работы приедут. Не серьёзно таким как ты у проходняка жить.
   А всё, шо ты говорил, я те к завтрему приготовлю. Всё будет нормально. А то эти пропуска меня вукорень уже зае...ли. -
   И действительно, за пару дней Игорь сделал двенадцать таких "пропусков", подделав на них и подписи самого хозяина. Больше он делать не стал, потому что отряд был не слишком уж и большим, около ста пятидесяти человек. После этого ещё через день у завхоза отряда пропала "головная боль" с выдачей зэкам пропусков, и он уже стал считать Игоря одним из своих хороших приятелей. Прочим зэкам отряда это тоже дало небольшое облегчение для их жизни в зоне.
   А в этот день, после приезда зэков с работы, завхоз переложил Игоря на шконку у окна, поменяв его местами с мужиком в годах. Мужик не высказал при этом своего неудовольствия, потому что сказали ему об этом и завхоз и бугор его бригады. Как оказалось, Игорь числился в самой большой бригаде этого отряда, которая была численностью около семидесяти человек. Никто из мужиков бригады также не проявил при переселении Игоря какого-либо неудовольствия. Наоборот, два раза мужики в двух разных местах, где располагалась его бригада, пригласили его чифирнуть.
   Во время первого чифирения, Игорь узнал, что Баранчина в зоне больше нет. Что он в городе на своей машине сбил насмерть какого-то мальчика и уехал с места преступления. Но нашлись свидетели. Его нашли по машине. Она была хорошо вымыта водой, но под капотом на радиаторе и вентиляторе была обнаружена кровь потерпевшего. И сейчас Баранчин находится под следствием. А во время второго чифирения, Игорь, задавая вопросы, узнал, что в новой санчасти сейчас появился рентгеновский кабинет, которым заведует Сашка Колода.
   После отбоя, лёжа в постели, Игорь оценивал всё то, что происходило с ним в этот день. О том, как приняли его зэки в новом отряде, он думал совсем немного. Да, его многие уже знали в зоне. Многие хотели раньше попасть к нему в пятый отряд, куда даже козлы боялись заходить. Многие хотели попасть к нему и в его бригады, где мужики не работали больше, чем в других бригадах, а в магазин ходили все на девять рублей. Такое в зоне узнаётся быстро и многими зэками. Поэтому и отношение у многих зэков к Игорю складывалось соответственное, как к авторитету, знающему больше, чем знают все прочие зэки.
   А вот мысли о поведении Светланы во время их встречи не давали ему спать. Они не могли дать ему ответов на многие вопросы. А из-за ненайденных ответов возникали новые вопросы, на которые также не было вразумительных ответов. И это продолжалось довольно долго. Его разум не мог справиться со всем этим. И тогда его интуиция стала твёрдо говорить ему о том, что не может любящий человек вести себя так с любимым после долгой разлуки. Да и разлюбивший человек, даже полюбивший уже другого, в такой ситуации также не сможет вести себя так, как вела себя Светлана. Не может! Не может, и всё тут! Так твердила Игорю его интуиция, уже чуть не крича. И его сознание не могло ничего возразить против этого утверждения, идущего как бы из глубины его души.
   "Ладно, - подумал Игорь, - Завтра, перед встречей со Светланой, зайду сначала к Колоде, ведь он когда-то сам хотел поговорить со мной. По-видимому, не "просто так" она так сильно не хотела, чтобы я с ним вообще когда-нибудь разговаривал. Но, значит, пришло время и для этого. Чтобы узнать, "почему?". Так я и сделаю завтра". - С этими мыслями Игорь и уснул.
   На следующий день, зайдя в санчасть, Игорь увидел дверь, которая была чуть ли не под лестницей, ведущей на второй этаж, в школу. На двери, в застеклённой рамочке, была написана плохим шрифтом надпись "Рентгеновский кабинет. Без разрешения не входить". Игорь постучал в дверь и вошёл. В большой, хорошо освещённой дневными лампами комнате, все стены которой были выложены белым кафелем, перед рентгеновским аппаратом стоял письменный стол, за которым сидел на стуле Александр Колодин.
   - Саша, привет, - поздоровался Игорь, - Можно к тебе? Хотел поговорить.-
   - Привет, Игорь, - ответил Александр. По нему было видно, что он и не ожидал прихода к нему Игоря, - Проходи, присаживайся. Можно и поговорить. Только курить у меня здесь нельзя. Но можно и выйти, если захочется. -
   - Да я не люблю долго рассиживаться, - ухмыльнулся Игорь, - Просто хотел у тебя узнать, почему это Светлана всегда очень не хотела, чтобы я с тобой мог поговорить? -
   - Ну, конечно же, разговор пойдёт о ней, - сказал Александр с какой-то грустью в интонации, - Не о рентгене же ты зашёл поговорить. Хотя я всем уже давно твержу одно и то же, что нельзя рентгеновский кабинет обкладывать кафельной плиткой, потому что она отражает от себя почти все рентгеновские лучи. А они здесь долго не затухают после снимка. Но это всем пох..., поэтому и не будем об этом.
   А о Светке сейчас я могу разговаривать уже спокойно, не то, что раньше, когда любил её. Тогда я, может быть, и говорил бы о ней чуть иначе, чем сейчас. Сейчас я уже конкретно знаю, что её интересуют лишь деньги, которые она может здесь зарабатывать, и больше ничего. И это самое главное для неё, и самое грустное из того, что у меня к ней было. А, может, и у тебя возникли уже такие же вопросы, какие возникали и меня в своё время. Иначе бы ты и не пришёл ко мне поговорить. -
   - Ты говоришь о её заработке, то есть о рыжье? - спросил Игорь.
   - Да, о рыжье, - ответил Александр, - Сатана там правит бал, и люди гибнут за металл. Вот и я, как оказалось, погибал раньше за этот металл, сам того не подозревая. Да и ты, как я понял, также. -
   - Как это? Разъясни, - попросил Игорь, хотя после этих слов Александра, у него в мозгах как бы что-то стало становиться на свои места. А по виду Колодина нельзя было подумать о какой-то его хитрости или о его "гнили", как выражаются об этом зэки.
   - А что разъяснять? - с грустью ухмыльнулся в свою очередь Александр, - Для хорошего заработка здесь, ей нужны лишь такие зэки, у которых руки не под х... заточены, и которые искренне любят её. Такой зэк сам погибнет, а её не предаст. И будет делать для неё и рыжьё, и всё прочее, а она будет спокойненько зарабатывать на этом деньги. Вот и все её интересы здесь, как я уже это понял. Если считаешь, что это не так, - опровергни. -
   - В общем-то, логика на твоей стороне, - согласился Игорь, - Я только сейчас начинаю это понимать. Когда любишь, такие мысли и в голову не приходят. Не могут прийти. -
   - Да, и мне они раньше не приходили, - с неподдельной грустью отозвался Александр, - Ведь я любил её ещё в училище, где мы вместе учились. Потом здесь. Потом меня выгнали из санчасти, и пришёл ты. Потом я опять устроился в санчасть кардиологом. Но тогда меня стали уже одолевать сомнения, - а того ли я люблю, кого рисую в своих мозгах, или это совсем не так?
   Говорить тогда со мной ты не стал. А она вскоре стала сама ко мне приходить. Ты её там раздраконишь до белого каления, и она бежит ко мне, ведь у меня же там был топчан в кардиологии. Сейчас он стоит уже у неё. С мужем-то она развелась тогда.
   Один раз нас с ней там чуть не застукали. Кто-то, наверно, услышал её стоны и позвал прапора. Прапор давай ломиться в дверь, а я не открываю, говорю, что не могу прервать съём кардиограммы. А она тем временем быстренько одевается. Не успела только вторые колготки надеть. Она ведь их по двое надевала. Боялась, что, если она наденет одни, то они могут порваться под её толстыми ляжками.
   Потом я открыл дверь, заходит прапор, а у меня "всё в норме". И она сидит на стуле перед аппаратом, нормально одетая, и в колготках. А вторые висят на спинке её стула. Прапор стоит и глазами хлопает. Смотрит, что она в колготках, и ещё на одни, что висят на стуле. А она взяла вторые колготки, повесила их у себя на ладони, как бы ему для показа, и покатила в дверь на выход. У него аж рот открылся от удивления. Интересная была картина. Я в душе чуть было со смеху не обоссался. -
   "Да и я тоже помню эти колготки, свисающие у неё с ладони. Она тогда сказала мне, что принесла их от "дуры по профессии", кому их, якобы, вчера одалживала", - подумал Игорь, а вслух спросил, - Ты знал о том, что она хотела как-нибудь в субботу побыть со мной в твоей кардиологии? -
   - Да, знал, - ответил Александр спокойно, - Я тогда уже стал понимать, кто она есть на самом деле, и не любил уже её. Мне уже было безразлично, с кем она ещё будет трахаться. Но ты же тогда не захотел приходить в субботу. А она ведь без мужа уже жила. И как-то позже мы опять с ней неплохо покувыркались в кардиологии. И шампанское выпили, которое она для встречи с тобой приносила. Только странно, что она принесла это шампанское. На неё это не похоже. Я тогда уже хорошо её знал. Знал, что она не может покупать такие вещи на свои деньги. Она на такие дела слишком жадная. Хотя сейчас мне это уже до фени.
   А здесь у меня с ней ещё ни разу не было. Не нужно ей, пока. Наверное, нашла кого-нибудь для этого на воле. Хотя со временем, может, и я понадоблюсь. А мне что? Зэк всегда до баб голодный, сам знаешь.
   А может, и другой какой зэк ей попадётся. Или откинется и у неё недолго поживёт. Как я знаю, завхоз десятого отряда неделю у неё на квартире жил, после того, как откинулся. Поспрашивай сам у кого-нибудь, если мне не веришь. -
   - Да нет, Саша, - сказал Игорь, - Я тебе в этом доверяю. Спасибо, что помог мне глаза открыть. Они у меня со вчерашнего дня и сами уже хотели открываться.
   Спасибо, ещё раз, - Игорь встал со стула и протянул руку Александру.
   - Рад был помочь товарищу по несчастью, - грустно сказал Александр, пожимая Игорю руку, также поднявшись со стула, - Жаль только, что мне самому пришлось это понимать, в одиночку, и слишком уж долго. -
   - Пока. -
   - Пока. -
   Выйдя от Колодина, Игорь пошёл в кабинет Светланы. Он не знал, как и о чём он будет говорить с ней, но он уже точно знал, что это будет последняя его встреча с ней. Он не смог бы, как Саня Колодин, даже трахать её, как обычную "честную давалку". Это было бы для него уже изощрённым издевательством над самим собой, над своей прежней искренней любовью. Любовь, даже прежнюю, нельзя чернить или смешивать её с грязью, иначе сам сразу же станешь грязной свиньёй. И будешь тогда уже жить, вечно хрюкая и копаясь своим рылом в грязи и отбросах.
   Он постучал в дверь её кабинета и сразу же зашёл, не дожидаясь приглашения.
   - Здрасьте, Светлан Иванна! - сказал он громко и сразу же пошёл к рабочему столу у центрального окна, где стояла Светлана, повернувшись к нему лицом. На её лице была улыбка, про которую говорят "улыбка вежливости".
   - Здравствуй, Игорь, - тихо сказала она. По-видимому она уже почувствовала, что эта встреча будет не такой, как прежние. Все женщины почему-то мгновенно понимают такое.
   Игорь подошёл и стал рядом с нею у стола. Светлана смотрела ему в лицо и также продолжала выжидающе улыбаться. Они стояли боком к столу и лицом друг к другу.
   - Зашёл сейчас к Сане Колодину, - сказал Игорь, - Посидели, поговорили. -
   Светлану вдруг заинтересовало что-то, что лежало рядом с ней на рабочем столе.
   - Ну, и что? - спросила она, переставляя что-то на столе. Что именно она переставляла, - Игорю было совсем не интересно. Он прекрасно видел, что она ждёт лишь того, что он ей сейчас скажет.
   - Да ничего особенного, - продолжил Игорь, - Просто поговорили с ним о том, что известно лишь нам троим. И больше ничего. -
   - Ну, и что? - вновь спросила она, продолжая передвигать что-то рядом с нею на столе.
   - Да ничего особенного, - вновь повторил Игорь, - Просто посмеялись над тем, как ты ловко тогда утёрла нос своими вторыми колготками тому прапорщику, который так долго стучался к вам тогда в кабинет кардиологии.
   Чего ж ты тогда мне всё это не рассказала, когда пришла с ними, висевшими у тебя на ладони? Мы бы и с тобой тогда посмеялись над этим. А то мне пришлось так долго ждать этого. Да и твоя подруга Антонина Петровна ничего этого не знала. -
   - Ну, и что? - вновь прозвучал тот же самый вопрос "ни о чём".
   - Да нет, ничего, - ухмыльнулся на это Игорь, - Просто зашёл сказать тебе, что я никогда и нигде не расскажу никому здесь о том, что у нас с тобой было. И о том, чем ты здесь занимаешься, я также никому ничего не скажу. Не бойся. Я умею держать своё слово, ты же знаешь.
   И ещё одно. Я сейчас пришёл попрощаться с тобой. Мне больше не надо ни видеть тебя, ни разговаривать с тобой. Прощай. Будь счастлива. -
   Игорь повернулся и пошёл к двери. За его спиной царило молчание прежней его любви.
   Выйдя из санчасти, он вдруг ясно осознал, что он сейчас освободился от тяжких душевных болей, которые, как изощрённая пытка, терзали его в последние годы. Что он как был, так и остался человеком, который не противен самому себе. И что осталось теперь у него лишь основная цель в его жизни. Высокая цель, достичь которую он обязан, чего бы это ему ни стоило. И он будет обязан пережить все трудности ради достижения этой высочайшей и благородной цели.
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   Игорь освободился, отсидев девять лет. На год раньше конца срока, вынесенного когда-то ему судом. Один год ему "сбросила Москва", как говорят об этом зэки. Он уже не верил тогда, отсидев более семи лет, ни в какие досрочные освобождения. Но начальник его отряда, выезжающего на кирзавод, капитан Валерий Петрович Валин, просто уговорил Игоря написать в Москву просьбу о досрочном освобождении. Он говорил Игорю, что ему приходят об этом просьбы в письмах от его родителей. Родители писали и Игорю об этом, но он им об этом даже не отвечал в своих письмах. А что он мог им написать? Что за всё время, что он сидит, ещё никто не уходил из этой зоны по условно-досрочному освобождению?
   Но отрядник всё же "уломал" Игоря написать такое прошение. А как же? Ведь Игорь помог ему сделать его отряд одним из лучших в колонии. К тому же Игорь был бугром самой большой бригады в его отряде, которая всегда держала первое место по зоне. Игорь согласился, и написал такую просьбу. А на следующий день отрядник вновь принёс ему его просьбу и ещё один листок, написанный уже им самим. Он сказал Игорю, что это нужно добавить в конце его просьбы. Игорь отказался от этого и сказал, чтобы тот побыстрее отправил его просьбу, а дописывать он ничего не будет, потому что он не верит во всю эту муру. Он сказал также, что уже отправил письмо родителям о том, что он подал такое прошение. И теперь они отвяжутся уже и от него, и от начальника отряда. Но начальник отряда был настойчивым. Он оставил все бумаги Игорю, и каждый день спрашивал его, готова ли его просьба с дополнением. Через три дня Игорь всё же написал нужную концовку, отдал бумаги отряднику, и забыл об этом. Его родители больше не просили его в своих письмах, ни о каких прошениях.
   Кстати, Игорь тогда не хотел уже быть никаким бугром. Ему, как говорил когда-то его друг Юрка Яковлев, спокойно жилось и "на кресту". Но его стали просить об этом многие авторитетные мужики бригады, в которой он числился. Игорь отказывался, говоря, что ему и так живётся неплохо, и ему не нужны никакие лишние заботы. А в его отряде творилось чёрт знает что. Капитан Валин пришёл к ним начальником отряда из областного управления. Он вообще ничего не понимал из реальностей зоны. В его голове были лишь те понятия, которые таким как он хорошо внушались там, в верхах областного управления исправительными заведениями.
   Он уже наполнил свой отряд различными кумовками, которых ему подсовывали все кумовья, которым было не лень делать это. И от "стука" этих кумовок своим кумовьям, капитана Валина чуть ли не каждый день е...ли "на ковре" у хозяина. А Валин даже и не понимал, почему его каждый день е...т хозяин, и почему его отряд является самым худшим в зоне по дисциплине зэков. И он только и делал, что наказэвал зэков своего отряда различными наказаниями, а нарушителей от этого никак не уменьшалось. И этот добродушный по своей природе человек ежедневно лютовал над зэками своего отряда.
   Он даже не понимал, что, одураченный лживыми казёнными понятиями о зоне, он совсем не "борется с нарушителями", а сам пожинает плоды своего же невежества. Он не понимал, что он сам "насадил" в своём отряде кумовок, которых лично положил на лучшие места в отряде, и которые ежедневно работают на кумовьёв против него. Он считал этих кумовок зэками, "твёрдо ставшими на путь исправления", потому что ему их "советовали" взять к нему в отряд офицеры оперативно-режимной части колонии. А такие офицеры, как он считал, и работают для того, чтобы в колонии было как можно меньше нарушителей режима содержания среди зэков. Ведь те зэки, кого он списал к себе в отряд по их "дружеским" предожениям или просьбам, никогда не являлись нарушителями и должны быть лишь наглядным примером для всех других зэков его отряда.
   Мужики, уговаривавшие каждый день Игоря стать бугром, говорили о том, что сейчас только в их бригаде более-менее спокойно. А буграми двух других бригад начальник отряда уже поставил кумовок двух кумовьёв. Говорили, что бугор их бригады Коля Белый должен откинуться через пару месяцев, и что на его место кто-нибудь из кумовьёв опять подсунет начальнику их отряда какую-нибудь свою кумовку. И что тогда будет? Ведь всем им тогда придёт п...ец, да и Игорю тогда будет жить в отряде не так, как сейчас. Но Игорь всё ещё не соглашался.
   Тогда Игоря позвал чифирнуть и поговорить Коля Белый. Он сказал, что начальник отряда уже не раз спрашивал его о том, кого из бригады Коля хотел бы оставить после себя бугром. Но в бригаде таких мужиков просто нет. Есть неплохие мужики, но они это не потянут, и тогда отряднику кто-нибудь из кумовьёв подсунет свою кумовку. И попросил Игоря стать бугром в бригаде.
   - Да на хрена мне это надо? - ответил на это Игорь, - Я тубик, а вы там зимой у костров греетесь. -
   - Да нет уже никаких костров, - энергично возразил Белый, - И вагончики свои мы уже хорошо утеплили и печки там поставили. И душевую в одном сделали. Давай я тебя на один день занаряжу на выезд, я с наядчиками неплохо живу, они занарядят, и тогда ты сам всё увидишь своими глазами. -
   Игорь согласился выехать, а там уже его ждали и парёнка, и другие угощения "с воли", и хороший душ, вода для которого нагревалась в одном из двух баков с водой, стоявших на крыше вагончика, от печи, обогревающей и сам вагончик. В общем, Игоря окончательно уломали стать бугром.
   Примерно через две-три недели Капитан Валин с некоторым неудовольствием поставил Игоря бугром по настоянию Коли Белого. А ещё через полтора месяца он, как говорили многие зэки его отряда, уже "смотрел Игорю в рот и делал всё так, как тот ему скажет". Бригада Игоря в первый же месяц его бугорства стала самой передовой из выездных объектов колонии. А через пару месяцев и отряд капитана Валина начал быстро вылазить из отстающих по дисциплине. Начальник отряда, по советам Игоря, освобождался от кумовок, которых ему ранее навязали кумовья.
   В общем, капитан Валин и уломал, в конце концов, Игоря написать тогда "Прошение" о помиловании.
   Уже прошло более полугода с того времени, о котором Игорь уже и забыл. И вот как-то в воскресенье утром, после завтрака, по селектору объявили, что ему нужно явиться к ДПНК в надзор комнату. Это было непонятно Игорю. Он пошёл, перебирая по дороге в уме, чем он мог проштрафиться, и кто мог на него "настучать" за что-нибудь. Но ничего подобного не должно было быть, и он был просто в недоумении. Войдя в надзорку, он увидел прапорщика Гриню, который не дал ему сказать и слова, а шагнул к нему, улыбаясь, и похлопал дружески его по плечу. Это было вообще поразительно, и Игорь чуть не остолбенел от удивления.
   - Проходи вон в ту дверь, - сказал улыбающийся Гриня, указывая на открытую настежь дверь, где в комнате за столом сидел ДПНК майор Азаров.
   Игорь вошёл к нему в комнату с недоумением на лице.
   - Присаживайся напротив, - сказал Игорю майор Азаров. А когда Игорь сел на стул напротив него, Азаров встал со своего стула и с улыбкой на лице сказал ему:
   - Хочу сообщить вам, что указом Президиума Верховного Совета СССР, вам снижен срок вашего наказания на один год. Поздравляю вас с этим! - и Азаров протянул ему руку через стол для рукопожатия. Игорь встал и пожал ему руку. До него ещё не дошло, как следует, всё сказанное ему Азаровым.
   - А теперь опять присаживайтесь, и распишитесь мне в бумагах о том, что вы получили это сообщение, - и Азаров положил перед ним шариковую ручку, и стал показывать пальцем в каких-то журналах, где ему следует расписаться. Игорь расписывался. После того, как Игорь поставил свою последнюю подпись в последнем журнале, Азаров вновь распрямился.
   - Ну, вот и всё, - сказал он, улыбаясь, - Ещё раз поздравляю вас. Вы можете идти. -
   - Спасибо. До свидания, - сказал Игорь и вышел.
   Только отойдя метров двадцать от надзорки, он вдруг понял, что сидеть ему осталось уже лишь один год с небольшим. Проходя по дороге между высоким бетонным забором и железным проштампованным забором жилой зоны, Игорь увидел, что из калитки локалки ЖБК выводят пятый отряд, по-видимому, в клуб, в кино. Около половины зэков были ему незнакомы, но были видны и знакомые ему лица. Когда он подошёл, то некоторые подошли к нему, поздороваться за руку.
   - А чё тебя в надзорку по селектору дёргали? - спросил кто-то.
   - Да вот, сказали, что Москва мне год сроку сбросила. Расписываться за это вызывали, - ответил Игорь, пожав плечами, - Даже самому ещё не верится. -
   О-о-о! Поздравляем! С тебя замутка! - послышалось со стороны уже вышедших из сектора зэков, - Да за такое и парёнку не грех замутить! -
   Начались расспросы. Что писал и как писал? В общем, галдели до тех пор, пока кто-то не сказал, что так они и в кино опоздают. И Игорь только тогда смог пойти дальше в свой отряд.
   Позже Игорь узнал, что в этот год из зоны "подчистую" ушёл Джага из пятого отряда, который, как сказали, последние три года каждый год писал в Москву "помиловки". А из седьмого отряда "подчистую" ушёл по "помиловке" хороший парень по прозвищу Дурак, который был классным газо-электросварщиком и "мастером на все руки", и который в гараже на ЖБК делал из листового металла даже крылья к легковым автомобилям, неотличимые от заводских. Говорили, что каждый раз, когда Джаге приходил из Москвы отказ, Дурак всегда подтрунивал над ним. Куда, мол, дурак, пишешь? Меня вот, хоть и зовут Дурак, а я умнее тебя, не пишу никуда и не расстраиваюсь потом. А когда Джаге пришла помиловка, то и Дурак сразу же написал прошение. И ему потом также пришла помиловка. И многие тогда видели, как он, узнав, что завтра его выпустят из зоны на свободу, почти час плакал без рыданий. Просто его всего трясло, как в лихорадке, из его глаз сами собой катились слёзы, и он не мог говорить, только курил сигареты одну за другой, сидя на лавочке во дворе между отрядами. Оба этих зэка отсидели по тринадцать лет из своих пятнашек. Говорили, что в этот год из зоны ушли по УДО ещё человека два-три, кроме них.
   Однокомнатная квартира Игоря тогда не сохранилась за ним, после его освобождения. Закона не было уже такого. После своего освобождения Игорь жил со своими родителями в их двухкомнатной квартире в другом городе. Первое время своей жизни "на воле", он любил просто ходить пешком, особенно по ночам. Ему было несравненно приятно ходить, куда он захочет. Хочешь, - поверни направо, хочешь, - налево, куда угодно. И никто тебе не укажет, зачем ты туда свернул и пошёл, тебе, мол, туда "неположено". И ни один мент тебя не остановит, и не станет рыться в твоих карманах. И неважно, что в твоём кармане есть деньги. На них ты в любом магазине можешь купить то, что тебе сейчас нужно. За время своих ночных пеших прогулок по пустынным улицам, он исходил за месяц весь город вдоль и поперёк.
   Ему постоянно, как бы в сравнении с настоящим, вспоминалась зона. И часто снились сны, что он всё ещё как бы зэк, и многие персонажи таких снов были либо зэками, либо зоновскими или тюремными ментами. Кстати, такие сны ему снились лет двадцать семь - двадцать восемь после освобождения, и лишь потом перестали сниться.
   Наступила весна, пришёл ласковый месяц май. Первый май после освобождения. Окружающая природа цвела и пахла. Игорь вспомнилась и его любовь к Светке. После того, как он ушёл тогда из её кабинета, сказав "прошай", он лишь пару раз случайно слышал о ней от зэков в зоне. Сначала, примерно через месяц после прощания, он услышал, что она "попалась", передавая кому-то из зэков что-то "неположеное", то, что она пронесла в зону, и что сейчас её должны выгнать за это с работы. А ещё через пару недель он случайно услышал, что она как-то сумела "выкрутиться", и уволилась "по собственному желанию".
   В зоне, после своей последней встречи с ней, Игорь не думал о ней и не вспоминал. А сейчас, на воле, вспомнил. Вспомнил и муки своих никому не нужных душевных терзаний от любви украдкой, глядя на них сейчас как бы со стороны. Всё это, на первый взгляд, выглядело каким-то глупым и нелепым, хотя и довольно горьким эпизодом из его личной жизни. Но потом ему вспомнилось и то, что его чувство любви было для него тогда, как глоток свежего воздуха в смердящей рабством и беспределом зоне. И неважно, какая была цель у самой Светки, но она была причиной того, что в Игоре возродилось тогда это прекраснейшее из человеческих чувств, ошеломляющее чувство святой и искренней настоящей любви.
   И неважно, что у него были душевные терзания и муки. Может быть, любовь без мук и терзаний и не бывает. И неважно, что "любовь" Светки к Игорю была лишь её хитрым обманом в целях её личного обогащения. Важно, что в Игоре возникло столь высокое чувство, которое помогло ему в зоне вновь почувствовать себя не просто паскудным совейским зэком, а человеком. И Светка помогла ему в этом, хотя сама она об этом, сорее всего, никогда и не помышляла, и не думала, и не задумывалась.
   В благодарность за это возрождённое тогда в нём чувство, Игорь решил поздравить её открыткой с днём её рождения. Адрес её ещё не стёрся как-то в его памяти, а времени до её дня рождения оставалась неделя. И его открытка должна была прийти к ней вовремя. Так он и сделал. Правда, перед тем, как бросить открытку в почтовый ящик, Игорь подумал, "А стоит ли посылать ей эту открытку за ту пытку любовью, которую ему пришлось тогда так долго переносить? Конечно же, было бы лучше, если бы эта пытка не длилась столь долго. Ведь это она, Светка, просила его не разговаривать с Сашей Колодиным, чтобы не раскрылась её тайна". Но ему вновь вспомнился и тот глоток свежего воздуха в затхлой духовной жизни зоны с мелкими интересами её обитателей, который дал ему новые силы для жизни, который позволил ему возродить почти упавшее его стремление вообще жить в столь мерзком мире. А ведь он обязан был в нём выжить для того, чтобы впоследствии сделать его прекрасным для всех людей. И Светка явилась тогда одной из основных причин для этого глотка свежего воздуха, живительного тогда для Игоря, и он бросил открытку в почтовый ящик. Послал открытку, и забыл об этом.
   Каково же было удивление Игоря, когда ему пришло от Светланы письмо. В нём она называла его своим любимым, что она рада, что он уже на свободе, что она скоро должна поехать отдыхать с детьми в Сочи, и спрашивала его, не может ли он также приехать туда на отдых. В конце письма она написала "Целую. Твоя Светлана".
   Сначала Игорь даже не хотел отвечать на её письмо. Он не хотел вести с ней переписку. "У неё что, ку-ку не в порядке? - думал он, - Она что, забыла, что я, узнав о ней тогда достаточно много, простился с ней навсегда? И зачем я написал тогда на открытке обратный адрес? Автоматически, наверное". Но, правила приличия заставили Игоря написать ей коротенькое ответное письмо, которое, как он полагал, окончательно расставит все точки над "и". Он написал, что сейчас ему не до отдыха, что у него много других дел, и поэтому ни в Сочи, ни куда-либо ещё он не поедет. И отправил письмо, считая это окончанием этой ненужной переписки.
   Каково же было его удивление, когда он вновь получил от неё письмо. В письме была ещё и фотография, сделанная в Сочи, в кабинке "быстрое фото". На этом маленьком снимке она была снята выше груди, а с двух сторон её лица были озорные улыбающиеся лица её дочки и сына, которым, судя по снимку, было лет по восемь - десять. В самом письме она вновь называла Игоря "мой любимый", сожалела о том, что у него нет времени на отдых, писала, что её дети хорошо отдохнули, а ей было скучновато. И что если бы Игорь приехал, то и у неё были бы радостные дни. В конце письма она целовала его в глаза, чтобы они не смотрели на других женщин, целовала его руки, чтобы они никогда не прикасались к другим женщинам, целовала его ноги, чтобы они не ходили к другим женщинам, и так далее. В общем, расцеловывала его всего, с головы до ног.
   "Да она что, за дебила меня принимает? - подумал Игорь, прочитав её письмо, - Или ей опять нужна дешёвая рабсила, да так сильно, что она и сама ку-ку потеряла?"
   И он решил написать ей короткое, но уже конкретное последнее письмо. В нём он написал, что подобное её письмо, и даже десятая часть его, была бы ему в радость несколько лет назад, тогда, когда он поздравил её с днём рождения открыткой из областной больнички. Но, прощаясь с ней при их последней встрече в зоне, он прощался тогда с ней навсегда. Что, после разговора с Сашей Колодиным, любовь к ней у него как бы "сама испарилась". Что то поздравление, которое он ей недавно посылал, было продиктовано лишь памятью о его искренней любви к ней, которой, как выяснилось, она была недостойна. Прежнюю любовь не возродить, потому, что она сама тогда убила её в нём. Осталась лишь память о ней, но большую часть этой памяти занимает лишь горечь сожаления. В конце письма он просто написал слово "прощай". И больше он неё писем уже не было.
   Впоследствии Игорь занимался в основном осуществлением своей главной цели в жизни. Это заняло у него намного больше времени, чем он предполагал ранее. Для этого ему пришлось перечитать горы книг. Для этого он создал новое философское направление, содержащее несколько новых понятий и новых Законов Природы, которые ему посчастливилось открыть. И это философское направление стало основой новой социальной теории, убедительно и непротиворечиво доказывающей то, что многие казённые "учёные" давно уже считают делом невозможным. Эта новая социальная теория была написана им книгой, доступной широкому кругу читателей, и помещена им для бесплатного пользования и скачивания её в Интернете.
   СОДЕРЖАНИЕ:
   ОТ АВТОРА ............................................................................Стр. 1
   БОЛЬНИЧКА ...........................................................................Стр. 1
   "ЧУДЕСНОЕ ВИДЕНИЕ" ...........................................................Стр.
   НЕМНОЖКО О ЗОНЕ ................................................................Стр.
   ЮРКА ....................................................................................Стр.
   НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО .................................................Стр.
   ЗОНА .....................................................................................Стр.
   МЕСЯЦ ...................................................................................Стр.
   МИХАЛЫЧ ..............................................................................Стр.
   МЕЛОЧИ ЗОНЫ ........................................................................Стр.
   ПРОПАСТЬ ..............................................................................Стр.
   СТРАНИЧКИ ЗОНОВСКОЙ ЖИЗНИ .............................................Стр.
   НАЧАЛО СБЛИЖЕНИЯ ..............................................................Стр.
   СОВЕТ ДРУГА ..........................................................................Стр.
   СБЛИЖЕНИЕ НА "ТЫ" ...............................................................Стр.
   УДАЧНОЕ РАЗРЕШЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМ .........................Стр.
   ЗНАКОМСТВО ПОБЛИЖЕ ..........................................................Стр.
   СВОЙ "РОГ ЗОНЫ" ....................................................................Стр.
   БЫСТРОВ .................................................................................Стр.
   "ЖИТЕЙСКИЕ МЕЛОЧИ" ............................................................Стр.
   РАССКАЗ О БУДУЩЕМ ...............................................................Стр.
   БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ ЗОНЫ ................................................Стр.
   СТРАСТИ-МОРДАСТИ ................................................................Стр.
   НЕМНОГО О ДОХОДНЫХ ДЕЛАХ ................................................Стр.
   ГУЛЯЛОВО В ЗОНЕ ВСЕМ ОТРЯДОМ ............................................Стр.
   ЛУЧ СВЕТА В ТЁМНОМ ЦАРСТВЕ ................................................Стр.
   ЗОНОВСКИЕ МЕЛОЧИ ЖИЗНИ .....................................................Стр.
   ЛЮБОВЬ УКРАДКОЙ И ПОДПОЛЬНОЕ ДЕЛО .................................Стр.
   ЕЩЁ ОДНА СТРАНИЧКА ..............................................................Стр.
   НЕСКОЛЬКО О РАБСТВЕ ..............................................................Стр.
   СУББОТА ....................................................................................Стр.
   ОДИН ИЗ УЖАСОВ СОЦИАЛЬНОГО НЕВЕЖЕСТВА ..........................Стр.
   ГЛАЗА И УШИ .............................................................................Стр.
   УЧЕНЬЕ - СВЕТ ...........................................................................Стр.
   ЖИЗНЬ ДИКТУЕТ СВОИ УСЛОВИЯ ................................................Стр.
   ФОТОГРАФИИ .............................................................................Стр.
   ПЕРСПЕКТИВА "ХИМИИ" ............................................................Стр.
   ЕЩЁ НЕКОТОРЫЕ РЕАЛИИ ...........................................................Стр.
   "ПОДВОДНАЯ ЛОДКА" .................................................................Стр.
   ЗНАЛ БЫ, ГДЕ УПАСТЬ .................................................................Стр.
   УСТАЛОСТЬ ................................................................................Стр.
   ПОДАРОК ОТ МОЦАРТА ...............................................................Стр.
   НОВЫЕ СОБЫТИЯ ........................................................................Стр.
   НА ОБЛАСТНОЙ БОЛЬНИЧКЕ .........................................................Стр.
   ПО ВОЗВРАЩЕНИИ С ОБЛАСТНОЙ БОЛЬНИЧКИ ..............................Стр.
   ТОЧКИ НАД "И" РАССТАВЛЕНЫ ....................................................Стр.
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ ..............................................................................Стр.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   241
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"