Небо и корни мира
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Редакция романа "Небо и корни мира". Накануне Конца Света Яромир из Даргорода пытается вернуться домой, но оказывается в самом центре событий.
|
НЕБО И КОРНИ МИРА
Часть 1
Зимой в Соверне всегда идет дождь. Порт Оргонто накрыло тучей. Загребной с торговой галеры, могучий, но очень худой человек с темно-русой бородой получил свое жалование и крепко зажал монеты в ладони: казалось, он сейчас помнет и раздавит их, точно горсть ягод.
Человек сошел с галеры и медленно пошел прочь от причала, время от времени вытирая залитое дождем лицо. Рядом встряхивался буро-желтый пес. Шерсть у собаки свалялась клочьями, на морде росла необыкновенно жесткая и взъерошенная щетина, в точности как у хозяина. Пес был большой, но вел себя так робко, так жался к ноге, вздрагивал и сторонился людей, что выглядел самой забитой шавкой.
Человек с собакой был Яромир из Даргорода. Он забыл, сколько ему лет. Яромир давно не видел своего лица, прикованный цепью к веслу. Он запродался добровольно: убил знатную шишку и, скрываясь, нанялся на галеру. А там шесть лет - полумрак, бой барабанов, щелканье бичей и мерные выкрики гребцов. Корабельный пес по кличке Шалый в эти дни ел из одной с ним миски.
Раньше пес жил в порту, и его до полусмерти избили в трактире за кражу. Яромир пожалел и приволок пса на галеру. Раны Шалого зажили, но умом он все-таки тронулся. Псу часто снились страшные сны, а бывало, и наяву охватывал беспричинный ужас: он не узнавал даже Яромира и кусал ему руки.
Бывшего гребца окружили уличные мальчишки. Высокий, косматый оборванец своим безобразием напоминал им сказочного великана. Сорванцы были в страхе и в восторге от него. Они стали кидаться в чужака грязью и выкрикивать: "Пугало! Смотрите, людоед!". Шалый испуганно завизжал. Яромир крепко взял пса за веревку, обвязанную вокруг шеи, и нырнул в дверь ближайшего кабака.
Он давно не сходил с галеры. Последние годы хозяин перестал отпускать на берег гребцов, боясь, что они разбегутся из-за плохой кормежки. Зато за кормой шли откормленные акулы - в море часто бросали мертвецов. Почти каждый заход в гавань приходилось заботиться о пополнении.
На гребной палубе Яромир привык к полумраку, и теперь под открытым небом даже в пасмурную погоду для него было слишком светло, из глаз бежали слезы. Бой барабанов до сих пор отдавался в голове. От оков на запястьях остались кровавые язвы, к которым слетались мухи.
- Эй, кабатчик! Что за цены у тебя? Ты смеешься надо мной что ли?
Яромир гневно посмотрел на кабатчика, запросившего непомерную цену. Смуглый старик в рубахе с подвернутыми рукавами миролюбиво сказал:
- У меня такие цены, как и у всех. Кто виноват, что деньги теперь ничего не стоят? Думаешь, мне легко?
- Как это? - у Яромира нехорошо сжалось сердце.
Кабатчик подсел к чужеземцу, уныло облокотился на стол.
- Ты греб на галерах? Что ж, морская торговля еще держится. Богатые до последнего будут покупать рабынь, пряности и шелка. А людям попроще теперь ничего не надо. Конец света все ближе. Каждый думает, что дотянет и в рваных штанах. Как тебя звать?
- Ремиро, - ответил Яромир.
На юге он привык называть себя на здешний лад, его настоящее имя все равно искажали.
- Ты не так плохо знаешь наш язык.
- До галер я жил в Тиндарите.
Трактирщик сжал губы и покачал головой: видать, перед ним заправский бродяга, корни которого давным-давно оторвались от родной земли.
- А кому сейчас легко? - повторил он. - Думаешь, каменщикам или плотникам? Какой сумасшедший затеет строить себе дом, если конец света на носу! Люди не хотят сеять. Вдруг урожай уже не придется снять? Так лучше приберечь зерно и напечь из него хлеба. Хлеб нынче главная ценность! Что такое деньги теперь? В Царстве Вседержителя они не понадобятся, да и в темницах у Князя Тьмы тоже.
У Яромира вдруг задрожала челюсть.
- Да как же так? Ведь я шесть лет на цепи... на веслах... Я думал, на эти деньги домой вернусь. Как же так... я шесть лет - и нищий?...
Трактирщику стало жалко его.
- Вот тебе совет, Ремиро, - он направил на Яромира толстый палец. - Иди на свою галеру и просись, чтобы взяли обратно. Там тебя хоть накормят. А другой работы ты не найдешь. Ремесленники остались без дела, от поденщиков отбою нет. Бродяг на дорогах столько, что не протолкнешься. Разбойникам и тем есть нечего: у богачей сильная охрана, а с остальных что возьмешь? Ты здоровый парень, вот и сидел бы на веслах. Да тебе позавидовать можно: и работа, и жратва, и какая-никакая крыша над головой...
Человек и пес давно были в пути. Яромир решил любой ценой добраться до Даргорода.
Его занесло в безлюдное место на самой границе Анвардена - земли вардов. Небо было затянуто серыми облаками.
Яромир зябко передернул плечами. Приближался приступ лихорадки. У бродяги подкашивались ноги. Мутилось в глазах. Когда начали стучать зубы, Яромир тоскливо подумал: "Сейчас..." Он огляделся, ища, где прилечь.
Только теперь он заметил увитую плющом и диким виноградом стену маленького храма.
Снаружи храм весь зарос кустами - дикий шиповник, мелкие белые розы. Ко входу вела дорожка из замшелых растрескавшихся плит. Стены храма когда-то белили, но теперь из-под буйного плюща проступал только бурый камень. Стрельчатые окна с остатками синих и зеленых витражных стекол тоже затянуты были плетьми вьющихся трав.
Железная с кованым орнаментом дверь покосилась и не меньше полувека оставалась полузакрытой. Она была такой тяжелой, что бродяга не смог растворить ее шире, а протиснулся через щель. Храм был низкий, с круглым куполом. Внутри углы были скошены, получался восьмиугольный зал с полом из замшелых мраморных плит.
Вдоль стен - рассохшиеся деревянные лавки. В стенах - три глубокие ниши, в которых стоят статуи похожих друг на друга святых в ниспадающих одеяниях. На возвышении - огороженное пространство для алтаря. За алтарем - арка: это небесные Врата.
Яромир хотел лечь на скамью, но он потерял равновесие, оперся рукой о стену, упал - и ветхая скамья сломалась под его тяжелым телом. Шалый с тихим визгом завертелся вокруг хозяина.
- Ничего, не бойся, - прохрипел тот, утешая пса, и больше уже ничего не мог сказать: начался такой озноб, что не попадал зуб на зуб.
Шалый скулил, вздрагивая и отскакивая каждый раз, когда у Яромира начинался новый приступ озноба. Чуть человек затихал, пес торопливо лизал ему щеки и лоб. Шалый уже повидал своего хозяина таким. Однажды это было во время стоянки в порту, другой раз - на веслах: Яромира расковали и оставили в колодках на палубе...
Яромир пытался закутаться в плащ, но руки не слушались. Шалый, не переставая повизгивать, лег передними лапами ему на грудь. Яромир старался сбросить с себя пса в беспокойном бреду. Шалый тыкался мордой в ладони и вновь тянулся лизнуть в заросшую щеку.
Солнце било сквозь затянутые плющом окна. Яромир проснулся, чувствуя, что, хотя мышцы все еще будто налиты свинцом, приступ лихорадки миновал. Шалый спал, положив на лапы бородатую морду. Яромир огляделся, вспомнив, как вчера нашел этот заброшенный храм. Его взгляд остановился на алтаре.
Там стояли кубок и кувшин, рядом - блюдо, накрытое тонкой белой скатеркой. Яромир безучастно скользнул по ним глазами и вдруг замер, пораженный. Подошел к алтарю, приподнял ткань. На блюде лежал круглый белый хлеб.
- Эй... Кто здесь? - окликнул Яромир. - Эй!
Ему откликнулось эхо. Яромир выглянул за дверь. Там лишь шумели омытые недавним дождем листья.
- Эй! Кто-нибудь!
Он вернулся к алтарю и понюхал, что в кувшине. Вино. Яромир разломил хлеб, положил в рот кусок и с удивлением ощутил привкус меда. Он сунул кусок и Шалому. Желтый пес только ткнулся в хлеб носом и отвернулся.
- Да ты, брат, сыт, - с удивлением понял Яромир.
Он налил себе из кувшина, недоумевая, кто о нем позаботился.
- Кто это был, Шалый? А, не можешь сказать... Это была женщина. Женщина, потому что она накрыла хлеб скатертью.
Яромир сел у алтаря с ломтем в руке и кубком вина, чувствуя, как что-то влажное и теплое щекочет ему щеки: слезы. Чудо ранило его в самое сердце. Вместе с вином и хлебом слезы попадали ему в рот. Что она здесь делала, та, что оставила ему гостинец? Яромир знал, что никакой проезжей дороги рядом нет. Неужто, как в сказке, - какая-нибудь княжна собралась на охоту, увидала заброшенный храм и решила переждать дождь? Она вошла, заметила спящего у стены бродягу и оставила ему вино и этот удивительный медвяный хлеб, которые взяла с собой из дому.
Покончив с хлебом и вином, Яромир отер затуманенные глаза, положил руку на голову лежащему рядом Шалому. Пес видел ту, что их накормила. Наверное, она гладила пса, и ее ладонь лежала на том же месте, где сейчас лежала тяжелая, словно грубо высеченная из камня, ладонь Яромира.
Вечером ему опять сильно нездоровилось. Заброшенный храм казался безопасным приютом, и он решил побыть здесь, пока не уймется лихорадка. Хлеб оставил удивительное ощущение сытости на весь день. Если таинственная гостья накормила этим же хлебом и вечно голодного пса, понятно, почему тот не стащил с алтаря лепешку. Ночью Яромир уснул на широкой скамье, подложив под себя край плаща и закутавшись другим.
В разгар солнечного утра он открыл глаза. Лица касались косо падающие на каменный пол лучи света. Яромир сел. На пол соскользнуло тонкое шерстяное одеяло. Яромир зажмурился и встряхнулся. Пока он спал, кто-то укрыл его одеялом, а под голову осторожно, не разбудив, подсунул подушку, пахнущую каким-то благовонием. Яромир оглянулся на алтарь. Там его, как вчера, ждали кувшин и блюдо.
- Шалый?!.
Пес поднял на хозяина взгляд; было видно, что он доволен и сыт. Яромир вздрогнул: в изголовье его скамьи лежала не замеченная им раньше бережно свернутая рубашка из тонкого полотна.
- Эй, хозяйка! - крикнул он. - Где ты? Кто ты?
Около блюда алел одинокий цветок шиповника, сорванный, похоже, с куста возле храма. Как будто загадочная хозяйка хотела не просто накормить и одеть, но и поприветствовать гостя.
Яромир пошел умываться. Колодец во дворе засорился, но по пути Яромир видел в роще ручеек. Он наклонился и набрал горсть воды. В ручье отразилось человеческое лицо, и Яромир стал приглядываться: вот кого увидела в храме таинственная хозяйка. Неровно подрезанные ножом волосы и борода. Не борода, а щетина: направляя лезвие на кожаной подошве сапога, он так-сяк подбривал бороду, но никогда начисто. Лицо угрюмое, темное от загара и ветра.
Яромир равнодушно отошел от ручья. Но внезапно, словно на миг потеряв рассудок, схватил камень и бросил в воду, где недавно было его отражение. Шалый взвизгнул.
- Тебе-то что? - с досадой спросил его Яромир.
Он умылся, оделся в чистое. Кто же заботится о нем? Кто приготовил ему поесть и положил у изголовья одежду? Кто укрыл ночью одеялом? Может, и вправду княжеская дочь? Она не показывается ему на глаза, потому что неподалеку замок ее отца, и она не хочет, чтобы бродяга потом случайно узнал ее. А может, просто боится? И жалеет, и боится. Яромир хмуро сдвинул брови, но вдруг вспомнил цветок шиповника и закусил губу.
В тот день в храме он снова ел хлеб с вином. На скатерть рядом с цветком шиповника Яромир положил пучок каких-то мелких синих лесных цветов, что росли у ручья.
На закате Яромир снова почувствовал знакомый озноб между лопаток. Звенело в ушах, перед глазами рябило: на это раз приступ грозил быть сильнее, чем накануне. Яромир, успев закутаться в одеяло, лег лицом вниз на лавку, вцепившись в нее обеими руками.
Посреди ночи он очнулся на каменном полу. Шалый подвывал. В окна бил лунный свет, почти такой же яркий, как днем - солнечный. Яромиру было больно на него смотреть. Он стал шарить рукой, отыскивая одеяло, но не успел, бред снова накрыл его с головой. Ему чудилось: кто-то поднес к его губам край глиняного кубка. Яромир делал усилия, чтобы прийти в себя и разглядеть, кто рядом с ним. В своей похолодевшей ладони он почувствовал теплую чужую ладонь...
Но Яромиру не удалось побороть сон. Утром еще в полудреме он вспомнил, что нынче ночью загадочная хозяйка храма приходила к нему. Яромир поднял голову. Он по-прежнему лежал на полу, но она снова укрыла его и сунула под голову подушку. Под боком сопел Шалый. Яромир приподнялся на локте.
На скамье перед ним сидела сама хозяйка. Яромир подумал: и правда - княжна. Ее лицо было очень юным и немного строгим. Белое платье с широкими рукавами перепоясано плетеным ремешком. Распущенные и отведенные за спину светлые волосы схвачены вокруг лба узким обручем из серебра.
Растерянная улыбка сама собой разомкнула губы Яромира.
- Это ты и есть?...
- Да, я, - тихо подтвердила она. - Это мой храм. Я Девонна, вестница.
Яромир сел, опираясь на руки. Он слышал, что если храм заброшен, вестники Вседержителя никогда не появляются в нем. У людей есть верная примета:
- Да ведь если пол храма пророс травой, то тебя здесь не может быть!
- Здесь не очень много травы. Пока не рухнула крыша, ей слишком темно, - ответила вестница.
Яромир молча смотрел на юную хозяйку храма. Сквозь разбитое стрельчатое окно и листья плюща на нее светило солнце. Яромир поверил.
-Что тебе до меня? - спросил он. - Ты же должна приходить, окруженная светом, и передавать весть от небесного Престола...
- У меня нет сейчас для людей никакой вести, - сказала она. - Поручения нет. А сияние... Я просто не хотела сразу.
Она встала, и вдруг в полутьме храма вспыхнул яркий свет. Вся фигура небожительницы стала столпом белого огня, какого не бывает ни от свечи, ни от светильника. В этом сиянии тонули ее черты, лицо и волосы казались ослепительно белыми. Через миг сияние погасло, и вестница спокойно опустилась на лавку.
- Исцели меня, Девонна? А? - робко попросил Яромир.
- Не могу, - вестница с сожалением покачала головой. - Ты ведь знаешь, что все на свете подчинено единому замыслу? Я пыталась тебя исцелить, но чувствую препятствие. Значит, в замысле Вседержителя нет того, чтобы ты был исцелен вестницей.
Яромир только вздохнул.
- Что поделать, - утешила Девонна. - Вседержителю лучше известно, в чем наше благо... Но ты мне скажешь, какое средство от твоей болезни используют люди, и я его найду. Ведь вы лечите травами...
- Не знаю я трав, - сказал Яромир. - Пустяки это, вестница. Лихорадка денька через три-четыре сама пройдет... Девонна, а зачем тебе этот храм? Он ведь, небось, уж полвека пустует. Зачем ты сюда ходишь теперь-то?
- Мне жалко его бросать, - призналась вестница. - И еще я через храм выхожу... туда, - она махнула рукой в сторону двери. - В мир. Я люблю здешние цветы, - вестница кивнула на алтарь, где лежал пучок вчерашних синих цветов, сорванных у ручья Яромиром.
- Выходит, этот хлеб и вино - с неба? - Яромир тоже поглядел в сторону алтаря и увидел знакомые блюдо и кувшин.
Девонна улыбнулась.
- Думаешь, я живу на облаке? Нет. Край у подножия Престола - это другой мир. Путь к нам закрыт, потому что его преграждает Подземье. Кто же посмеет идти через владения Князя Тьмы? Поэтому люди должны строить храмы. Иначе вестники не могли бы являться в Обитаемый мир, и люди не знали бы воли Престола.
- Ты видела Престол?
- Престол никому нельзя видеть, - сказала вестница. - Но зато мы всегда видим его свет.
- И вы все живете там в сиянии и не знаете ни горя, ни зла?
- Мы не можем делать того, что неугодно Вседержителю, - Девонна задумалась. - Видишь, я не смогла тебя исцелить. Я не смогла бы появляться в этом храме. Я не смогла бы солгать, даже если бы захотела. Только у людей есть свобода выбора.
-Легко, должно быть, у тебя на сердце... - сказал Яромир и, помолчав, добавил. - Вот, со мной нянчишься, стало быть, это тоже...
- Нянчишься? - Девонна вдруг засмеялась. - Как матери у людей?
Она продолжала смеяться, услыхав это человеческое слово и не спуская глаз с Яромира с его сумрачным, обветренным лицом и безрадостным взглядом. Яромир сдвинул брови, точно ее смех обидел его. Но вдруг у него самого задрожал подбородок, он сперва только фыркнул, потом расхохотался. Девонне стало еще веселее. Шалый с удивлением наклонил голову вбок: он давно не слышал, как его хозяин смеется.
Небесный дом вестницы терялся в глубине тенистого сада. Цветы в нем всегда цвели, плодовые деревья плодоносили. У подножия Престола не было солнца, и не сменяли друг друга времена года. Днем эти края освещало само небо, а вечером оно темнело, и делалась ясная ночь. Но никогда не угасало на горизонте сияние Престола, такое яркое, что никто не мог приблизиться к нему, чтобы увидеть самого Творца.
Когда-то на заре времен небожители получили в дар от Вседержителя город. Дома стояли тут вечно, они никогда не разрушались.
Огонь в маленькой печи зажегся мановением руки Девонны. Вестница достала пригоршню муки из большой каменной чаши в углу покоя. Мука никогда не кончалась, чаша всегда была полной.
Девонна замесила тесто, раскатала лепешку и украсила ее дольками плодов. Волосы Девонны были перехвачены синей вышитой лентой. Она вышивала сама. Из ремесел небожители избирали те, с помощью которых можно было украсить себя, свой дом и свой город. Девонна любила вышивать и была искусной садовницей. Ее имя на языке небожителей означало "сияющая".
Девонна поставила лепешку в печь. На подоконнике в прозрачном сосуде подрагивали под ветром синие цветы, собранные Яромиром у ручья возле храма. Они скоро завянут. Там, где они родились, все недолговечно. Вот-вот разразится великая война. Многие из небожителей тоже вступят в бой во славу небесного Престола. А Яромиру предстоит воевать в человеческом войске... Потом Обитаемому миру придет конец. Падет Подземье, повержен будет Князь Тьмы, и во вселенной останется лишь то, что угодно Вседержителю.
Но прежде должен восстать сын погибели, человек-богоборец. Ему предуготовано родиться на севере, где природа особенно непокорна и дика. Богоборец сплотит вокруг себя отступников, чудищ и великанов. С ними и начнется последняя в мире война.
Синие цветы Обитаемого мира подрагивали от легкого ветерка, который веял из распахнутого окна.
Вестница не могла забыть, как у нее сжалось сердце, когда она вышла из алтаря своего храма, чтобы побродить на закате в лесу. Измученный больной человек в бреду лежал на обломках скамьи у стены. Его ободранный желтый пес тоже был болен. Девонна ласково успокоила собаку. Замысел, управляющий миром, не препятствовал ей исцелить это несчастное существо. А человека - не получилось...
На другой день Девонне захотелось непременно увидеть, нашел ли человек хлеб и вино, которые она оставила ему на алтаре, стало ли ему лучше? Вестница закрыла глаза и представила свой храм. Сейчас же перед ее внутренним взором появился и он. Девонна увидела, как он плачет у алтаря, держа в руках ее хлеб и кубок. Вестница ощутила такую острую жалость к этому человеку, что готова была сразу же кинуться туда, к нему. "Что же ты плачешь? - спросила бы она. - Скажи, что еще для тебя сделать?" Но Девонна сдержалась, чтобы не испугать его неожиданным явлением небожительницы.
Днем Яромир обошел заросший храмовый двор, отыскал развалившуюся хижину сторожа, сарай, где валялась пара ржавых лопат. В храме оказался подвал со всяким хламом. Остаток дня Яромир разбирал на доски сарай, гнилье сложил в кучу, чтобы сжечь, а из хороших задумал сделать новые скамьи.
Когда он узнал, что храм не просто заброшен, но до сих пор остается местом явления вестницы, Яромир везде стал находить себе работу. Надо было расчистить дорожки, вырубить старые, омертвевшие кусты, чтобы они не глушили цветущие. Небожительница сказала, что любит здесь гулять, а кое-где уже не пройти. На окна надо навесить ставни: хотя бы зимой или в непогоду пускай Девонна закрывает окна, а светло ей будет и так - у нее есть собственное сияние. Старую железную дверь Яромир собирался заменить на деревянную. Мало ли, как в другой раз покосится железная? Может, так, что Девонне и не выйти из храма!
Ближе к сумеркам он кликнул Шалого:
-Ну, пошли к ручью.
Он знал, что скоро придет Девонна, и хотел успеть переодеться в чистое.
Когда Яромир вернулся в храм, вестница встречала его у входа. Она смотрела на человека и большого желтого пса, трусившего рядом. Девонну удивляла безыскусная красота человека. Рубашка была распахнута у него на груди, лепкой мышц напоминающей каменную грудь скульптуры. Он крепко держал пса за веревку на шее. Под широким рукавом вырисовывались очертания сильной руки. В ладони Яромира она заметила несколько синих цветков.
-Те, наверно, уже завяли, - произнес человек. - Я еще принес... Ты сказала, они тебе нравятся. Да, Девонна?
"Как будто бы это наш дом", - думал Яромир.
Вестница поставила на алтарь светильник - излучающий сияние прозрачный камень.
Пока светильник был в ее руке, Яромиру чудилось, - ее ладонь тоже светится. Он представлял себе: им здесь жить. И колодец тоже нужен, чтобы брать из него воду. И новые крепкие скамьи, и ставни. Пока он работал во дворе, она приготовила поесть. Он сел возле алтаря, они ели вместе, и Девонна подала ему кубок с вином. Яромир быстро закрыл глаза, боясь, что вестница увидит, как в них задрожали слезы. Уж лучше пускай скорее скатятся по щекам и затеряются в бороде. "Не пьянею ли я?" - подумал Яромир, осушив кубок и чувствуя в груди тепло и слабую щемящую боль. Девонна сидела на скамье рядом с ним, между ними стояло блюдо с хлебом и фруктами, кувшин и светильник. Яромир протянул руку к хлебу, и в неярком мерцании светильника вестница разглядела на тыльной стороне его ладони знак. Девонна замерла. На севере так клеймят каторжников: метят "нечистые" руки меткой, которую не смыть.
"Обе руки его свидетельствуют против него..." Так в пророчествах начиналось перечисление примет богоборца. Кому, как не вестнице, это знать?
"Его судили, заковали в цепи и отправили тяжелым трудом искупать свою вину, - мелькнуло у небожительницы. - Неужели он был разбойником?.. Наверное, страдания сделали его лучше".
Девонна вновь наполнила Яромиру глиняный кубок. Принимая его, он наклонился над светильником. Девонна посмотрела Яромиру в лицо. "И лик его будет отмечен между людьми, чтобы он не мог скрыться..." Яромир заметил, как странно потемнели ее глаза. Светильник вблизи освещал его лицо более отчетливо, чем дневной свет. Девонна ясно увидела на щеке уходивший в бороду тонкий извилистый шрам. Вестница опустила взгляд, чтобы скрыть от человека свое смятение.
"И против сердца его при жизни стоит печать смерти..."
Последняя примета была такой, что не могла появиться у человека случайно. Даже небожителям не было известно, каким путем богоборец приобретет печать смерти напротив сердца.
Князь Тьмы - владыка Подземья. Он главный тюремщик ужасной тюрьмы, которая называется Тюрьмой Мира. Смертных, что сходят во мрак Подземья, Князь Тьмы клеймит знаком S, на древнем наречии небожителей означающем "раб". Как богоборец, живой человек, получит эту печать? Она означает, что хотя он и жив, но уже предназначен Подземью. Он сын погибели. Только третий знак укажет на него без ошибки.
- Тебе не становится хуже? - заботливо спросила Девонна.
Она отогнала от себя жуткие мысли. Яромир молчал. Шесть лет он был прикован к веслу галеры. Он отвык говорить вслух, подбирать слова. Шесть лет вокруг него били барабаны и раздавались, сливаясь с его собственным, выкрики гребцов. Он молча смотрел на Девонну, как бесконечно смотрит путник на разожженный им костер.
- Тебе хуже? - встревожилась вестница. - Ты не отвечаешь.
- Я... - опомнился Яромир. - Мне ничего, хорошо.
- Ложись спать, - сказала Девонна. - Ты устал. Завтра утром я приду опять.
Яромир кивнул.
- Я буду ждать... Почищу колодец во дворе, - добавил он. - Будет вода.
Девонна никогда не пила воду из колодца. Она десятки лет бродила вокруг своего заброшенного храма, и ей было все равно, есть в колодце вода или нет.
Все небожители были сотворены равными друг другу. Только один из них был моущественнее всех. Его называли Ависма - "превознесенный над всеми". Вседержитель сделал его князем над небесным народом.
Но небожитель Ависма сказал собратьям: "Покинем край у подножия Престола, сойдем в Обитаемый мир. Он - чаша, которая питает силы Вседержителя. Отпейте и вы из этой чаши, овладейте миром. Если мы заселим его, то сами будем богами". Народ небожителей разделился. Больше половины из них поверило князю, и тогда на севере, где пролегал хребет Альтстриккен, совершилось Сошествие.
Но когда небожители сошли в мир, то увидели, что Ависма им солгал. Они не получили могущества, а нашли постоянное изменение всего, на что ни падал их взгляд: рождение, распад, тление. Цветы здесь вянут, деревья сохнут, даже камни - и те разрушаются с веками. Падшие небожители утратили сияние. Они испытали болезни, узнали нужду; их потомки стали людьми.
Вседержитель в гневе создал Подземье и заточил туда князя Ависму, где он в вечном мраке переродился в ужасное существо. Его спутники были отданы ему во власть, и все первое поколение сошло во мрак.
С тех пор все смертные сходят во мрак Подземья, кроме тех, кого пожелает спасти сам Вседержитель.
Только после конца света, когда обратится в прах Обитаемый мир, Подземье тоже будет разрушено. Девонна знала, что это случится уже скоро.
Была ночь, но Девонна в своем небесном доме еще не ложилась. Закрытыми глазами вестница глядела в заброшенный храм. На полу белела полоса лунного света. Человек спал, а Шалый, свернувшись под его скамьей, смотрел перед собой мерцающим взглядом, как будто бы тоже видел небожительницу, наблюдающую за ним. Девонна затаила дыхание, взяла с подоконника светильник и неслышно шагнула в храм.
Из окон тянуло ночной прохладой. Стояла такая тишь, что можно было расслышать дыхание и человека, и пса. В пустой арке за алтарем словно вспыхнула неяркая звезда. Это Девонна появилась в проходе. Держа на ладони светильник, она скользнула к скамье. Девонна подняла светильник повыше и всмотрелась в лицо спящего, пытаясь угадать, не тревожны ли его сны. Потом осторожно, тонкими пальцами обхватила его широкое запястье и уложила руку вдоль тела. Человек ничего не почувствовал. Девонна отвела край одеяла, легким движением распахнула рубашку, осветила мерцающим светильником грудь Яромира против сердца... Знака S не было.
- Какое счастье, - беззвучно прошептала Девонна.
Светильник в ее ладони дрожал.
Вестница положила светящийся камень в изголовье постели и запахнула на спящем ворот рубашки. Он не пошевелился. Девонна поправила одеяло и задумчиво улыбнулась. С ее сердца упала тяжесть. В тот же миг она быстро скользнула к арке. Там она в последний раз оглянулась, окинув взглядом свой храм, спящего Яромира и Шалого, и исчезла - только мелькнул светильник.
День за днем Яромир превращал заброшенный храм в дом. Он спускался на студеное дно колодца, ведром поднимал наверх грязь и ил. Он помнил, как впервые подал Девонне кружку чистой воды. Она, смеясь, припала губами к кружке. От ледяной воды захватило дух.
-Какое чудо!
-Неужто у вас нет колодцев? - спросил Яромир.
-У нас есть источники... Представь: камень, а из него вечно бьет ключ, - ответила Девонна. - Но наша вода не бывает такой холодной!
Девонна изумлялась и радовалась. Шалый кружился у ее ног.
- Живи здесь до войны, - сказала она. - Когда придет пора бедствий, я тебя провожу в сражение за небесный Престол. А пока отдохни. Ты уже много скитался.
Яромир не сводил с вестницы взгляда.
-Девонна, я не пойду сражаться за небесный Престол.
Вестница растерялась.
- Не пойду, - повторил Яромир.
Окна в небесном доме Девонны всегда были распахнуты, из сада тянуло прохладой. Светильники, расставленные на подоконниках и столах, мерцали, как светляки в траве. Три покоя с высокими куполообразными потолками были соединены между собой арками. Вестница внезапно возникла из воздуха прямо у порога.
Она обошла все комнаты, помедлила в спальне, где под стеной с огромным гобеленом стояла низкая резная кровать. В соседнем покое, который Девонна устроила для работы, было несколько ниш. В одной - книги на полках до самого потолка. В других - ее большая арфа, ее пяльцы, ткацкий станок и низкий столик, на котором вестница расписывала особыми красками тонкие ткани и стекло. Вышивки, гобелены и рисунки украшали белые стены по всему дому, и оконные стекла были расписаны ее же рукой. Везде повторялись одни и те же образы: синие, белые, бледно-голубые цветы, зеленые стебли и листья, тинистые и прозрачные водоемы, сплетение трав, птицы, бабочки и насекомые, подсмотренные Девонной в окрестностях храма. На стенах висели легкие, вырезанные из бумаги изображения зверей и птиц, деревьев и листьев.
Девонна безучастно обвела взглядом покой: глаз не остановился ни на чем. Ей казалось, что в доме душно. Небожительница села на низкий, широкий подоконник, обхватив колени руками. Перед ее глазами мелькали картины - то, что ей рассказал о себе человек.
В трактире пахло овчиной и крепким хлебным вином. Соперники стояли друг против друга, между ними был брошен плащ - граница, за которую оба не должны заступать.
- С откупами или без? - галдели кругом.
- До скольких можно откупаться?
- До трех раз?
Рыжебородый купец, хозяин мелкой лесопилки, приняв стойку, озабоченно примерялся, как удобнее ударить. Трактирщик сам надел на руки поединщикам рукавицы: не поломали бы друг другу ребер. Яромир поправил на руке рукавицу и задорно усмехнулся. Трактирщик показал на рыжего мужика: по жребию ему выпало бить первому.
- Откупаешься, Яромир? - спросил трактирщик.
- Когда я откупался?! Пусть бьет!
Яромир покрепче уперся ногой в пол. Рыжебородый широко замахнулся и со всей силы хватил его кулаком в грудь. Яромир покачнулся, но не соступил с места.
- Дай откупиться, а? - быстро сказал его неприятель.
Яромир глубоко вздохнул: от удара перехватило дыхание - и хрипловато бросил:
- Ладно, откупайся.
Трактирщик подал Яромиру кружку вина. Это и называлось откупом: когда один из поединщиков соглашался пропустить свою очередь, обменяв ее на чарку. Яромир еще раз вздохнул, выпил, поморщился и опять встал покрепче:
- Ну, бей.
Рыжебородый опять долго готовился, потом снова хватил Яромира наотмашь. Парень сильно качнулся, но снова не соступил. Кругом него раздались одобрительные возгласы. На сей раз Яромир рассердился: нахмурился, потер грудь.
- Дай еще раз откуплюсь, - попросил рыжебородый.
Яромир молча кивнул.
Трактирщик опять наполнил ему кружку за счет купца. Яромир быстро опрокинул вино, обтер подбородок.
Он разрешил своему противнику откупиться и в третий раз. Потом сжал в кулак ладонь в отороченной мехом рукавице.
- Ну, все, брат, теперь я. Мой черед.
Рыжебородый помялся и как-то виновато произнес:
-Может, не надо, а, Яромир?
Кругом засмеялись. Яромир опять в раздумье поправил рукавицу подбородком и серьезно спросил:
- А чего же ты тогда меня вызывал?
Рыжебородый чистосердечно признался:
- Думал, моя возьмет. Кто же знал, что ты трижды подряд устоишь? Я у нас на лесопилке из первых считаюсь. Ошибся, уж ты прости, Яромир. Я не устою против тебя.
- Такого уговора не было! - раздались голоса.
- Вызвался - теперь стой до конца!
Яромир опять потер грудь и с упреком сказал:
- Ты больно бьешь!
- Это я - тебя боясь, - с прежней откровенностью отвечал рыжебородый. - Думал, свалю тебя с ног. Не рассчитал, прости. Все знают, что никто тебе в Даргороде не ровня!
Последними словами он, похоже, пытался задобрить Яромира. Тот впрямь польщено ухмыльнулся.
- Раз так, откупайся от меня еще раз: поднеси чарку - и на том поладим.
Девонна грустно улыбнулась. Яромир рассказывал неумело и неохотно, пока она не стала расспрашивать его про обычаи Даргорода. Вот тогда-то он и описал ей эту кабацкую потеху, вскочил на ноги, засучил рукава. Девонна смотрела, как уставший в скитаниях человек показывает ей кулачный бой.
Яромир был дружинником даргородского князя. Он рассказал Девонне еще об одном обычае: об игрищах, на которых не раз брал верх.
Смену года в Даргороде отмечали вместе с проводами зимы. Тогда начинались знаменитые на севере игрища, воинские потехи и бой двух сильнейших мечеборцев. Этот самый славный на игрищах бой в обычаях северян и означал гибель зимы, начало нового года.
На площади цепями было огорожено место. Вокруг толпился народ, князю вынесли высокое дубовое кресло. В прошлом году победителем вышел мечник из Хельдерики, земли на море Хельдвик. Даргородцы горевали, что чужеземцу с холодных берегов Хельдвика досталась победа. Хельд прошелся по кругу, вызывая охотников помериться силой.
Яромир сразу вышел в круг и стал просить у князя разрешения биться с хельдом - это тоже было в обычае. Князь мог бы, если хотел, запретить бой и сберечь своего дружинника, но это значило бы, что Даргороду некого выставить против хельда.
Получив разрешение, Яромир поклонился князю, поклонился храму, поклонился толпе и встал против своего соперника.
И вот Яромир с похвальбой, а его противник - с грозным рычанием сошлись.
С утра до полудня они топтали снег, не давая друг другу вздохнуть, но толпа вокруг становилась лишь гуще. Передние передавали задним, что происходит, и пока летела весть, что Яромир зашатался и чуть не пал на колени, рождалась уже другая: это его неприятель получил удар по шлему, который едва не раскололся от тяжелого Яромирова меча.
А неприятель и впрямь получил этот удар и рухнул на снег. Вокруг лица Яромира от горячего дыхания клубился пар. Бой был уже окончен, а в толпе еще толкались и кричали и переспрашивали друг друга - кто кого?
Сама Девонна нигде не бывала в Обитаемом мире, кроме храма и его окрестностей. Но она изучила на этом клочке земли каждую рощу, каждую поляну. Ничто не завораживало ее так, как водоемы - ручьи, что текут глубоко в оврагах; озера, зеленые от ряски, с их кувшинками, осокой, аиром и ивняком. Она часами могла смотреть за водяными жуками, стрекозами, лягушками.
Однажды ночью она вышла через алтарь и добралась до озера в лесу возле храма. Темная водная гладь была перечеркнута лунной дорожкой. Ступая по этой дорожке, Девонна отошла далеко от берега. Над водой лежал белый туман. Вестница проходила сквозь дымку, и ей представлялось, что это - ее одежда. В камышах раздавались шорохи. Небожительница нарвала кувшинок, сплела из них венок и надолго, почти до утра, замерла на воде посреди озера.
Яромир рассказал ей, что в Даргороде любил одно место. Он скакал верхом через поле, трава была лошади по брюхо. Кузнечики разлетались из-под ног во все стороны, точно брызги. Обрыв открывался внезапно: его край зарос травой. Спутав коня, Яромир пускал его в поле, а сам подолгу стоял на краю. Черный омут завораживал взгляд. Люди говорили, здесь можно утопить пожарную каланчу. А пловец - сразу на дно: там внизу бьют холодные ключи. Но как из колодца днем можно увидеть звезды, так и оттуда, снизу, наверное, и днем было видно ночное небо. "Простая река, - размышлял Яромир, - а как человек: о чем-то же она думала, от чего-то мучилась, раз вырыла в себе такую яму?! Или просто захотелось ей иметь у себя место, где бы днем отражались звезды?.."
- Девонна, ты знаешь, земнородные стали выходить к людям и пытаются говорить с ними, - рассказывал Яромир.
Девонна молчала. Она слышала, что в особых местах земли - некоторых рощах, заводях, зарослях и пещерах - обитают живые существа: одни земнородные похожи на людей, другие - звери и невиданные твари. У них нет языка, нет имен, они почти не отличают себя от мира.
- Раз я встретил дубровника, - продолжал Яромир. - На лесной поляне вышел ко мне парень, до пояса голый. Я сперва думал, человек. Гляжу, а у него уши, как у кота. Только он все равно хорош собой, залюбуешься. Стоит передо мной, глаза зеленые, точно листва. Вдруг дубровник говорит: "Деревья леса кланяются тебе". Я в ответ: "И я им тоже кланяюсь". Дубровник еще чуток постоял, ступил шаг назад, и будто бы в дерево ушел - не видно его... Я долго потом ломал голову, с чего это он вдруг заговорил по-человечески? Мне чудится иной раз, им страшно. Они чуют, что идет погибель. Может быть, ищут своего заступника...
-Богоборца? - поняла Девонна.
-Видно, да... - кивнул Яромир.
Девонна не могла забыть, как в одну из коротких летних ночей снова собралась к озеру. Ей опять хотелось пройти сквозь туман по лунной дорожке, сплести венок из кувшинок. Девонна бежала, легко перепрыгивая через корни деревьев: ей не нужно было собственного сияния, так ярко светила луна. На крутом, но невысоком берегу озера росли искривившиеся, толстые старые ивы. Девонна прибежала на берег, - и застыла, приникнув к ивовому стволу. На черной воде, на "ее" светящейся дорожке, подставив лица белому, слепящему свету луны, медленно танцевали девы. В таких же белых венках из кувшинок, в таких же белых платьях, какое было у нее, и даже с такими же длинными светлыми волосами - они казались ожившим отражением ее самой с той давней ночи.
Они скользили по водной глади, а под их ногами скользили в воде блики от их легких фигур. В каждом их движении Девонна чувствовала ту же радость, которую и в ее сердце будила луна и полное ночной жизни озеро. Прижавшись к жесткой коре дерева, с бьющимся сердцем Девонна следила за танцем.
Но очарование быстро прошло, Девонна отвернулась и медленно пошла прочь. Она знала, что это за существа - такие похожие на нее, и такие бесконечно от нее далекие. Это земнородные: озерницы, плесковицы - чуждые и враждебные Вседержителю порождения Обитаемого мира. Погибнет мир, с ним погибнут и эти твари. У них нет души, они не осознают себя и радуются расцветающим кувшинкам и лунной ночи. Девонне казалось, так радуется своим кувшинкам само озеро.
В благословенном краю у подножия Престола ни поля, ни озера никогда не порождали существ... Девонна знала, что если она и найдет там когда-нибудь похожее место, оно все же не будет таким. Это неугодно Вседержителю. Озеру не следует быть живым...
Девонна больше никогда не ходила к озеру в лесу возле храма, хотя с тех пор прошло много лет. Яромиру она рассказывала:
- Земнородные часто похожи на людей. Они очень красивы... Обитаемый мир порождает их, чтобы они вводили в соблазн человеческий род. Раньше они не говорили с людьми, а теперь выходят к ним - и люди поддаются обольщению. Ты сам, наверно, слышал, что от связей с земнородными рождаются дети? Их нельзя назвать людьми, хотя они осознают себя, как люди... Но после смерти их не ждет суд Вседержителя. Они никогда не были в его замысле, они не его творения. Им нечего бояться и нечего терять. Потомки людей и земнородных знают, что погибнут в конце времен. Может быть, эти полукровки и станут главными созюниками богоборца.
Яромир слушал, сидя на полу храма у ее ног. Руку он клал на скамью, а лоб опускал на запястье. Иногда разговор без причины обрывался. Тогда они безмолвно сидели рядом втроем: Девонна, Яромир и Шалый, втиснувшийся между ними.
Вестница больше не возвращалась к разговору о том, почему Яромир не хочет сражаться за Престол в дни конца света. Она хотела понять человека, терпеливо дождаться, пока в его душе уляжется муть пережитых бед, и покой ее маленького храма принесет ему утешение.
Ранним утром Яромир увидел, что Девонна, встав на лавку, вешает на стену вышивку с изображением заросшего осокой и аиром озерца. Она радостно улыбнулась ему:
- У меня дома их слишком много, а здесь - голые стены.
Девонна легко спрыгнула с лавки.
-Кому же это ты столько наткала? - спросил Яромир, стараясь за усмешкой спрятать кольнувшую в сердце ревность.
Девонна ответила:
-Никому. Кому же нужно так много? Просто для красоты, - и снова повторила. - Но их никому столько не нужно, сколько я наткала и вышила... за сотни лет.
-Ты мастерица, - сказал Яромир. - Такой красоты ни в одном дворце, видно, нету. Какой-нибудь король сундук золота бы не пожалел за такую работу.
-А мы теперь все стены завесим! - обрадовалась Девонна. - Хочешь, я вышью что-нибудь нарочно для тебя?
Яромир, словно не расслышав, переспросил:
-Для меня? Для... Девонна, да, хочу! Что ты вышьешь?
-То, что ты захочешь. Сам выбери. Пойдем в лес. Я принесла тебе завтрак. Поешь и пойдем, - весело торопила она.
В лесу не было троп - здесь давно никто не ходил. Когда-то к селу, в котором стоял храм, вела дорога, но она заросла. Путь лежал вниз, через покрытый кустарником склон к узкой извилистой речке. От яркого солнца, запаха хвои, можжевельника и земляники у Девонны кружилась голова. Иногда Девонна показывала Яромиру какую-нибудь птицу или протягивала на ладони горсть земляники и улыбалась ему. Ей было весело, она редко так веселилась во время своих одиноких прогулок. Впереди заблестела река, и она побежала к воде, перепрыгивая через коряги, нагибаясь, чтобы проскользнуть под ветвями.
- Шалый, ко мне! - крикнула Девонна. Пес навострил уши и наклонил голову. - Беги ко мне!
Шалый неуверенно затрусил, а потом неуклюжими прыжками поскакал навстречу. Девонна вскинула руки, и Шалый прыгнул, припал к земле, прыгнул еще. Яромир только приоткрыл рот, не веря своим глазам: Шалый играет!
Вестница и собака побежали дальше вдвоем.
Девонна ждала Яромира на берегу.
-Иди скорее сюда!
Шалый упал на спину у ее ног и начал кататься по траве.
Девонна закружилась в танце. Яромир смотрел, как она кружится все быстрее. Волосы вестницы развевались. Девонна встретилась с Яромиром взглядом и, как недавно Шалому, протянула ему обе руки:
Как недавно Шалому, она протянула Яромиру обе руки:
- Пойдем!
Девонна видела его умоляющие глаза. Яромир смотрел на нее так, точно она звала его броситься в огонь.
-Что ты?! Не бойся, иди, - позвала она.
Яромир подал ей руки. Девонна повела его на середину поляны. Она с тревогой вглядывалась в застывшее лицо человека, чувствуя, что в танце его ведет она, и его руки кажутся неживыми в ее ладонях. Шалый припадал к земле и громко лаял на птиц, которые забивались от него в глубь кустарника. Громко звенела река.
Девонна хотела остановиться. Но Яромир вдруг глубоко вздохнул, точно просыпаясь. Она ощутила, что теперь не она - он кружит ее. У Девоны радостно забилось сердце. Она засмеялась, и Яромир тоже, громко и будто бы с облегчением. Его руки сделались ей опорой.
...Ей слышалось: "Поджигай! Поджигай!". Вот и сам Яромир - на кольцах кольчуги пляшут блики, как будто бы кольчуга на нем горит. Шлема нет. Русая бородка от огня отливает в медь. В глубине души шевелится надежда: может быть, они испугаются и разбегутся, эти верные Престолу ребята из Анвардена? Пусть бегут, хватит и того, чтобы спалить их слободу.
Но они не бегут, а стоят, обнажив мечи, чтобы рубить мятежников. Тогда обида мутит Яромиру душу. Пришли сюда, установили чужой порядок, нагнали на людей страху, пустили по миру бедняков - а теперь еще драться! И в своей огненной кольчуге он кидается в свалку, зная, что за ним - вооруженная толпа.
Король Олверон, повелитель вардов, предложил северным князьям военный союз. Он собирался ввести в Даргород, Звониград, Гронск и Залуцк свои войска. Когда поднимется богоборец, то окажется, словно в кипящем котле, в окружении верных Престолу крепостей. Король Анвардена обещал князьям помощь и в строительстве новых укреплений.
Можно обложить будущих мятежников, как стаю волков. Надо, чтобы земля горела у них под ногами.
Даргородский князь Войтверд первым вступил в союз с Анварденом и установил подати на содержание чужеземных войск. Отряды вардов стояли теперь по всем северным городам. Местное простонародье сразу возненавидело нахлебников. В храмах священники пытались растолковать народу, что перед концом света все должны взять на себя груз последних дней. Копить больше незачем, незачем даже беречь свои дома. Народ должен служить власти имуществом, как войска - жизнью. Власть защитит север от нечестивого мятежа. Кто ради собственной сытости и покоя будет избегать послушания и сеять смуту, тот пусть не надеется на пощаду. Князья и церковь несут тяжкое бремя забот. Им проливать кровь, им и держать ответ перед Вседержителем и собственной совестью. Так что народ да склонится перед богоданной властью.
..."Поджигай!". Яромир с факелом в одной руке и мечом в другой стоял в середине горящей слободы. На земле отчетливо вырисовывались тела убитых. Бедно одетые, вооруженные чем попало горожане разбрелись по улицам. Вдруг в стороне высокий голос затянул разбойничью песню:
Молодца в цепях