Аннотация: Инквизитор Ульрих Дритцен не верит в колдовство, но вынужден выносить суровые приговоры под давлением свидетельских показаний невежд, политических игр знати и жесткой позиции церкви. Но однажды его убеждения подвергаются серьёзному испытанию. Может ли быть, что ведьмы действительно существуют?
Всеми силами души
Ворожеи не оставляй в живых.
Исход 22, 18.
Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы католическая вера в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое еретическое нечестие искоренялось из среды верных.
Иннокентий VIII, Summis desiderantes affectibus, 5 декабря 1484.
- Ты была с дьяволом?
- А тебе что?
- Я не из любопытства, мне очень нужно. Хочу с ним встретиться.
- Зачем?
- Мне надо расспросить его о Боге. Уж он-то знает. Он или никто.
- Можешь увидеть его когда угодно.
- Как?
- Сделай то, что я скажу. Смотри мне в глаза... Ну, видишь, видишь его?
- В твоих глазах я вижу только немой страх.
Из х/ф "Седьмая печать".
"Нет на свете более мертвой тишины, чем в этих сырых кельях". - Думал инквизитор Ульрих Дритцен, спускаясь по скользким ступеням в неверном свете факелов.
"И это Божий дом, где живут его благословленные слуги? Среди крыс, мрака и холода? В кельях, половина которых переделана в камеры для еретиков?"
Тяжелая дверь отворилась с тягостным скрипом, который эхом прокатился по пустынному коридору.
- Вот, вот она. - Судорожно крестясь, прошипел молодой монах. - Я тут за дверью вас обожду.
Инквизитор кивнул и зашел в холодный сумрак каменной комнаты, тут же развеявшийся от лица огня. Камеру обычно освещало лишь одно крохотное окошко, расположенное под самым потолком.
На убогой кровати сидела женщина, одетая в дырявое полотнище. Ее волосы спутались и теперь висели грязными колтунами. Она даже не подняла взгляда на одинокого посетителя, молча разглядывая свои белые худые руки. Но заговорила женщина первой.
- Не боишься оставаться со мной наедине, монах? - В голосе ее послышалась угроза.
- Боюсь. Но выбора у меня нет.
Женщина подняла лицо и подслеповато прищурилась, рассматривая темную фигуру Ульриха.
- Ах! - Наконец, выдохнула она. - Ты инквизитор.
- Да. А ты, надо полагать, ведьма?
- Иначе бы ни меня, ни тебя здесь не было. Конечно, ведьма.
Женщина широко улыбнулась, и Ульрих приметил отсутствие всех четырех клыков.
- Зачем ты убила своих детей?
- Я уже призналась, что тебе еще нужно? - Теперь в ее голосе проскользнула нотка отчаянья.
- Понимаешь, я не верю в колдовство.
Ведьма истерично расхохоталась.
- Так и тебе, я вижу, костер светит! Неверие в колдовство та же ересь! Да еще и для инквизитора! - Ее смех перешел в какое-то хриплое карканье.
Ульрих дождался полной тишины. И только тогда заговорил вновь.
- Зачем ты убила своих детей?
- Чтобы вызвать дьявола и всех его демонов, дабы они утопили в крови весь этот поганый городишко, вместе с твоими братцами, жирнобрюхими монахами!
- Зачем ты убила своих детей?
- Чтоб они твоей поганой рожи не видели никогда. - Ведьма перешла на шипение.
- Зачем ты убила своих детей?
- Еще раз спросишь, я тебе горло перегрызу.
- Зачем ты убила своих детей?
- Я в твоей крови искупаюсь.
- Зачем ты убила своих детей?
Она кинулась. Нелепо растопырив руки, с гримасой ненависти на изможденном лице. Тянулась ведьма не к шее, а к глазам.
Ульрих был готов.
Он сделал быстрый шаг в сторону, коротко ударил женщину в переносицу, услышал влажный хруст, пнул, уже падающую, в солнечное сплетение и вновь принял свою мирную позу. Ведьма лежала около его ног, пытаясь, сквозь судорожные всхлипы, восстановить сбитое дыхание.
- Зачем ты убила своих детей?
В ответ мокрые рыдания.
- Зачем ты убила своих детей?
Хриплые вздохи.
- Зачем ты убила своих детей?
Тишина.
- Ты одно пойми. Пока я не услышу правды, я отсюда не уйду. - Тихо произнес инквизитор. - Так зачем ты убила своих детей?
Ульрих слышал ее тяжелое дыхание и ждал. Но ответа не было.
- Зачем ты у...
- Готовила отвар от потницы, но напутала. - Глухо произнесла женщина.
- Продолжай.
- Ягоды оказались ядовитыми или травы, я не знаю. Но слегли все четверо. Да, у нас каждая вторая эти отвары делает, как зима приближается! Откуда ж я могла знать, что напутаю? - Она опять зарыдала.
Ульрих ждал.
Наконец, женщина взяла себя в руки.
- А поутру они все скрюченные и синие так в кроватях и лежали. Я к соседям, а они как детей увидели, так сразу кричать, что я кровь у них высосала. Зубы мне вырвали. А там уже и стража за мной пришла. Доволен теперь?
- И ты решила умереть?
- А какая разница? Что у вас за отвары теперь не сжигают? На дыбу не кладут, что ли? В воде не топят?
- Топят. Но лучше утонуть, чем сгореть, согласись.
В камере снова стало тихо. Только пламя факела издавало редкие, гулкие щелчки.
- Зачем ты из меня это все вытянул?
- Чтобы знать правду. Я тебе говорил, что не верю в колдовство.
Наутро вода приняла ее. Монахи, градоправители, да и вся городская чернь удостоверились, что женщина не была ведьмой. Потревоженная жизнь небольшого городка, вернулась в прежнее спокойное русло.
"Слишком красивая. Слишком светлые и слишком чистые волосы. Слишком голубые глаза. Слишком нежная кожа. И, наверное, слишком белые зубы". - Ульрих смотрел на девушку. Юную. Не больше четырнадцати лет. Ее привязали к уродливому деревянному трону, что покоился в глубинах княжеских темниц.
В воздухе висел тяжелый запах гнили.
"Зависть? Воля князя? Скорее всего, обычная зависть. Как это бывало во все времена. Но и без знати, конечно, не обошлось. О, люди!"
Девушка смотрела прямо в глаза инквизитору своим ясным, небесно-голубым взглядом и в нем лежала немая надежда с огоньком зарождающегося страха.
- Меня зовут Ульрих Дритцен. Меня прислали из Трира. А вы Элиза?
Девушка кивнула.
- Против вас свидетельствовали шесть женщин и один мужчина, вы знаете об этом?
Девушка кивнула.
- Вы знаете, в чем вас обвиняют?
Девушка покачала головой.
- Не знаете. Следовало ожидать. Вас обвиняют в колдовстве и чудодействе с целью приворожить княжеского сына. Колдовстве, как они утверждают, весьма успешном. - Инквизитор сделал паузу, но Элиза продолжила хранить молчание.
- Вы дочь мельника?
Девушка кивнула.
- Вам пророчили мезальянс.
Глаза девушки расширились, но это было не удивление. Скорее радость.
"Красивая, но дура" - Ульрих вздохнул.
- Элиза, семь человек обвиняют вас в колдовстве, среди них две служанки из замка. Вы понимаете, что вам грозит? Князь за вас не заступится, о местном духовенстве даже и говорить нечего. Если вы продолжите молчать, то кончится все это на дыбе.
- Альберт сказал, чтобы я молчала и тогда все будет хорошо. - Прощебетала Элиза.
- Все уже очень плохо. - Инквизитор повысил голос. - Вы колдовали?
- Нет. Конечно, нет!
- Готовили приворотные зелья?
- Нет. Я ничего такого не делала!
- Как тогда вы объясните, что сын князя проявлял к вам, гм, симпатию?
- Он меня любит и...
- Он вас любит? Почему тогда семь преступников еще не болтаются на деревьях за лжесвидетельство? Отвечайте!
- Я не знаю... - На глазах девушки выступили слезы, страх разгорелся.
- Элиза, я буду говорить с вами прямо, вас уже ничего не спасет. Ничего.
- Но я невиновна!
- Ваше слово против речей семи уважаемых членов общества. Все они говорят, что видели, как вы приносите в жертву летучих мышей, кроликов и крыс. Пятеро утверждают, что видели вас на кладбище, где вы читали заговор над могилой своей прабабки. Служанки свидетельствуют, что вы не раз приносили с собой волшебную воду, которой опаивали Альберта.
- Я ничего такого не делала! Они лгут! Все они...
- Вы бесполезно тратите мое время. Поймите Элиза, если бы на вашем месте была настоящая ведьма, продавшая свою душу диаволу, то она говорила бы то же самое. Ибо диавол - отец лжи.
- Я не колдовала. Я не... - Девушка заплакала.
- Боюсь, что это не имеет никакого значения.
Ульрих тяжело вздохнул и отвернулся.
- Я не верю, что ты виновна. Но и помочь тебе не могу. Если я заявлю о твоей невиновности, то они просто пришлют другого. А там будет и дыба и, в конце концов, костер. Понимаешь?
Но девушка бессильно плакала, лишенная возможности даже закрыть лицо руками. Ее голова лежала на груди, и слезы капали на холщовую юбку.
"Бедное дитя. Такие большие надежды, разбившиеся об зависть, об высокомерие, об разницу положений! Нет ничего страшнее, чем попасть в перемалывающие жернова церковного суда!"
- Элиза. Послушай меня. Для тебя все потеряно. Тебе в любом случае придется сознаться в колдовстве, понимаешь? Если не сейчас, то на дыбе. Но ты можешь назвать своих сообщников.
- Нет у меня никаких сообщников. - Она говорила сквозь безнадежные слезы.
- Есть, Элиза. У тебя есть семь сообщников, я их всех допрашивал, и они попытались сложить всю вину на тебя. Но на такое мощное заклинание, поразившее благородную кровь, только твоих сил недостаточно.
Девушка широко раскрыла свои голубые глаза и даже перестала плакать. Юная, чуть опухшая со слез, совсем ребенок.
- Элиза ты отреклась от диавола и в доказательство возвращения в лоно Святой Церкви, назвала семерых колдунов и ведьм, которые творили дьявольское волшебство вместе с тобой. За счет мезальянса они хотели получить от тебя привилегии, но когда ты по-настоящему полюбила Альберта и отказала им в этом безумном требовании, они отомстили, предав тебя церковному суду. Я правильно записываю?
- Но зачем им так рисковать? Разве не проще меня просто убить?
- Они верили, что ты будешь предана диаволу до своего последнего вздоха. И, конечно, это еще и развлечение. Демоны любят дурачить церковь, понимаешь? Но твоя любовь, Элиза, была сильна. И не пытки разрушили дьявольское наваждение, но Бог, который и есть любовь.
- Но я даже не знаю, кто эти семеро!
- Ты только что назвала Иоганна Свона, кожевника? Не пугайся, продолжай дитя. Он руководил шабашем? Хорошо. Ингрид Градгерд? Неужели, сама хозяйка местной корчмы?! А у нее же распятие висит в самой главной зале. Ничего не боится чертовка! Говори громче Элиза! Сара и Петра, служанки? Именно они подмешивали дьявольское зелье юному Альберту? Ох, князю не понравится, что он пригрел на груди змей. Гертруда-повитуха? Записал. Своими пакостными руками, она принимала христианских детей и брала их кровь для ритуалов. Хельга и Мария, сестры. Женились в один год, не обошлось без приворотных зелий... И тебя научили их варить? Именно они? Записал. Ты очень помогла святой церкви, дитя мое. Господь этого не забудет.
- Эти люди донесли на меня? Но это все бессмысленно! Вы же понимаете! Я просто не хочу умирать. - Девушка снова заплакала.
- Я не могу даровать тебе жизнь, дитя. Но своей жертвой ты погубишь настоящих слуг диавола. Тех, кто готов выпускать из своих клыков лживый яд, ради мелочного богатства.
Девушка давилась слезами и даже не слушала инквизитора. Ульрих закрыл глаза. Несколько минут судья и осужденная провели в молчании.
- Приготовь свою душу, дитя мое. Я исповедую тебя. Смерть не так страшна, как ты ее представляешь. Вода скорее усыпляет, чем убивает. Ты просто заснешь, а проснешься в Царствие Небесном, поверь.
Инквизитор подошел к девушке и положил свою ладонь, в черной кожаной перчатке, на белые волосы Элизы. Она долго не могла перестать рыдать. Но, в конце концов, исповедовалась.
Целую неделю шел тяжелый процесс. Руки местного палача покрылись мозолями от рычагов старой дыбы. Чан с раскаленными углями не остывал даже по ночам.
Инквизитор знал свою работу. Признались все. Даже кожевник, который умер сразу, как его сняли с дыбы. Остальных решено было казнить на рассвете.
Толпа собралась засветло, гудела и перешептывалась в набожном возбуждении и почти языческой жажде крови. Семь столбов вкопали несколько дней назад, а ночью принесли сухой хворост.
Ульрих стоял по правую руку от князя. Между ним и его сыном. Прыщавым юношей, который постепенно превращался в мужчину. Юноша дрожал, то ли от холода, то ли от ужаса. Инквизитору тоже хотелось дрожать, но он улыбался. Отеческой теплой улыбкой, как и положено пастырю избранного стада.
Смерть кожевника заставила власть изменить задуманную программу. И Элизу вместо воды, приговорили к очищению огнем, раз уж один из столбов, так кстати, освободился.
Выглянул край солнца и тогда из недр замка повели приговоренных. Точнее даже не повели - идти могла только Элиза. Остальных женщин тащили с ненужной грубостью. Все семеро, конечно, плакали.
Толпа взорвалась проклятиями и ругательствами, свистом, неприличным смехом и откровенной злобой.
"Даже их можно понять". - С отвращением думал инквизитор - "Эту их животную радость, что на вертел попал не ты. Пусть хоть кто, но не ты. Но как они могли во все это поверить? Поверить в невозможное колдовство, которое они даже в глаза не видели! Да еще и угодливо припоминать подробности, рожденные только их убогой фантазией? Куда катится этот мир!"
Ульрих так и не понял: на него ли смотрела Элиза или на юного Альберта. Но в ее взгляде не было осуждения, только смирение, смирение маленькой мышки, еще живой, но уже умирающей в зубастой пасти кота.
Княженок трясся и не смотрел, как осужденных привязывают к столбам.
"Еще одна юная душа, познакомившаяся с жестокими порядками этого мира. Интересно, он хотя бы понимает, что его несостоявшуюся любовь сжигает не инквизиция, а его собственные родители, которые не могли позволить неравную свадьбу?" - Ульрих положил руку на плечо юноши и тот вздрогнул.
- Не отворачивайся. - Шепнул инквизитор. - Она будет до конца смотреть на тебя.
Альберт послушался. И больше не пытался отвернуться.
Палач поднес горящий факел к первой куче хвороста, пламя вспыхнуло и звонко завизжало, почти одновременно с полноватой повитухой. Вскоре горели все семь женщин, беспомощно извиваясь, рыча, перекрикивая веселую толпу, которая требовала подкинуть еще дровишек.
Визжала и Элиза. Огонь объял ее гибкий стан и Ульрих молился, чтобы она скорее потеряла сознание от удушливого дыма.
Потом пахло горелым мясом и плавящимися волосами. Экзекуция кончилась. Князь увел до смерти напуганного Альберта, а инквизитор еще некоторое время смотрел на закопчённые, обгорелые тела девушек и женщин.
"В чем церковь права, так это в том, что дьявол придумал колдовство. Но все молчат о том, что тот же дьявол заставил нас в это колдовство поверить".
От деревни несло навозом и дымом, валившим из многочисленных труб.
Солнце ушло за горизонт, но на улице все еще было светло, когда Ульрих въехал в это небольшое селение. Конь аккуратно ступал по подмерзшей грязи и тревожно вертел головой: наверняка, в окрестных лесах водились волки.
Инквизитор ехал медленно. Осматривал пустые улицы своим острым взглядом и пытался найти корчму. Останавливаться в местной церквушке ему не хотелось.
"За все семь лет, что я служу в инквизиции, я не прочитал ни единого экзорцизма. Зато хоть кого-то оправдывал. Да. Конфисковал огромные состояния у евреев во славу церкви, принимал искупительную жертву золотом у богатых "гусситов", которые даже не знали кто такой Ян Гус. Но они оставались живы, что, наверное, главное".
Корчма пустовала. Ульриху пришлось самому заводить коня в стойло.
Внутри домика оказалось натоплено. Удушливо пахло жареным салом.
- Живые тут есть? - Громко поинтересовался инквизитор.
- Иду ужо, кого еще черт принес на ночь глядя? - Грубовато ответил мужской голос из подсобки.
Вскоре появился и его обладатель. Грузный мужчина с бычьим лицом и такой же шеей. Он тупо уставился на черную фигуру инквизитора. Потом его нижняя губа отвисла, а брови поползли вверх.
- Меня прислали из Трира. Инквизитор Ульрих Дритцен. По делу некой Маргариты.
- Это, это большая честь, господин. - Детина поклонился. - Желаете откушать?
- Да, пожалуй. - Ульрих сел за один из засаленных столов.
- У меня тут припасен хороший окорок для осо...
- Я семь лет не ем мяса. Запах вызывает нездоровые ассоциации. Личный пост.
- Понимаю, понимаю. Тогда может рыбы?
- Да, рыба подойдет. А к ней принеси кувшинчик вина. И после трапезы, я, пожалуй, вымоюсь. Так, что не забудь приготовить бадью.
- Слушаюсь, господин. - Корчмарь поклонился и мелкими шажками, в подобострастном полусогнутом состоянии, скрылся в подсобке.
Инквизитор съел рыбу и выпил полкувшина вина, когда на него нашло желание поговорить. Благо детина, сделав все, что от него требовалось, сидел неподалеку в тревожной готовности угодить высокому гостю.
- И что, позволь узнать, случилось с вашей Маргаритой? - Инквизитор заглянул в карие глаза корчмаря и тот отвел взгляд.
- Ну-у-у, об этом вашему сиятельству лучше с преподобным Мартином поговорить...
- Не уходи от ответа. - Мягко возразил Ульрих.
- Я и не ду-думал, что-то скрывать! Я же простой крестьянин, куда мне до ученого це...
- Не уходи от ответа. Что произошло с вашей Маргаритой?
Детина робко глянул в лицо инквизитору и тут же снова отвел глаза.
- Бес в нее вселился, вот что. Бегала по деревне, окаянная, богохульства такие кричала, что слушать страшно. Вшестером насилу скрутили и то не сразу! Руки у нее, что железо стали! Из кузнеца нашего, одним ударом дух выбила, только через день очнулся. Думали, помер уж. А потом, связанная, вопить не переставала, а на третий день кровавый дождь прошел. - Корчмарь перекрестился - Тогда и поняли, что ваше высокопреподобие нужно вызывать.
- Прямо кровавый дождь?
- Как свиной кровью поливало, Богом клянусь!
- Понятно. А раньше за Маргаритой ничего особенного не замечали?
- Да, хорошая девка была, приглядная. Сиротой пару зим назад осталась.
- Спасибо. - Сказал инквизитор и тепло улыбнулся.
"Маленькая, поганая деревенька. Наверняка, опять все сговорились, чтобы разворовать оставшееся имущество сиротки". - Думал инквизитор, подходя к небольшой деревянной дверке.
Маргариту закрыли в крохотной спальне преподобного Мартина, сам Мартин жил все это время у кого-то из паствы.
- Не шли бы вы туда в одиночку. Мы даже кормили ее по трое. Она страшной силы колдунья!
- Что же она тогда не сбежала, преподобный?
- Святые стены церкви ее силу умалили! Но не до конца, увы. Дождь же смогла вызвать!
- Я, все-таки, рискну. И, да, сегодня с утра ещё несколько инквизиторов должны приехать. Препроводите их к заключенной, пожалуйста.
Священник пожал плечами и отворил дверку. Ульрих зашел в комнату, кивнул преподобному, и затворил за собой дверь. Девушка сидела на кровати, руки и ноги ее были связаны какими-то грязными тряпками, но сама она оказалась абсолютно нагой.
"Ну, вот еще. По трое кормили они ее, конечно". - Ульрих посмотрел ей в глаза и ничего не увидел. Взгляд был пустым.
- Маргарита?
В глазах девушки вспыхнула искра, будто она только что заметила присутствие инквизитора.
- Вызвали, все-таки. - Буркнула она себе под нос.
- Не бойся. Я не палач. Я тут, чтобы во всем разобраться, понимаешь?
- Не палач?
- Нет.
- Тогда почему у тебя глаза убийцы?
Инквизитор на долю секунды растерялся, но через мгновение на его лице уже играла добрая улыбка.
- Прежде мне приходилось воевать. Но это было в далекой юности. Я был младше, чем ты. Но вернемся к нашему разговору. Расскажи: в чем тебя обвиняют?
- Разве тебе не сказали?
- Мне необходимо выслушивать обе стороны, чтобы вынести правильный приговор.
Девушка усмехнулась.
- Будет по-твоему. Моя семья переехала сюда, когда мне было восемь лет. Я лишилась отца в двенадцать. Старшего брата в четырнадцать. Мать умерла, когда мне только-только исполнилось пятнадцать. Я стала сиротой. А значит ничьим ребенком. Неприкаянной девочкой, даже без дальних родственников. А, когда ты не принадлежишь никому, то ты принадлежишь всем. Жрать было нечего, лишний рот никому не нужен, а вот лишняя дырка это, пожалуйста, никто не против. Да и со шлюхами здесь как-то не задалось. Продолжать?
Маргарита потрясла головой, чтобы убрать со своего лица непослушные пряди.
- Продолжай.
- Впервые это случилось через несколько недель после смерти мамы. Сынок кузнеца изнасиловал меня первым. А через день принес кусок пирога и изнасиловал снова. Потом папаша его с буханкой хлеба. Потом оба брата мельничьих. Так и повелось. Все ходили, кто с чем. А мне что делать? Жрать-то хочется. В жены, естественно, я больше никому не годилась, зато как дешевая шлюха каждому мужику впрок, а им мое согласие и не важно. Два чертовых года меня пользовали все кому не лень. Даже преподобный отличился разок, когда пива перепил. Ты можешь его за это сжечь?
От спокойствия девушки, Ульриху становилось не по себе.
- Епископство не позволит. И не поверит обвинению колдуньи. - Он больше не улыбался.
- Тебя же разобраться во всем сюда прислали? Верно?
- Верно. Продолжай.
Маргарита пожала плечами и придала своему приятному лицу ожесточенное, почти злое выражение.
- Два года в аду, вот, что это было. И так бы и продолжалось, наверное, до самой моей смерти, если бы месяц назад ко мне не пришел дьявол.
- Сам сатана?
- Сам. Он пришел ночью, посмотрел на меня вот так же как ты, остро, глубоко, казалось, что все про меня знает. И предложил избавить меня от мучений. Два месяца, сказал он, или даже один и тебе будут завидовать все земные женщины.
- Что попросил взамен? Душу, конечно? - Ульрих не смог скрыть скептической улыбки.
- Да, ему больше ничего не интересно. Душу. Только не мою, а твою, инквизитор.
- Неужели? - Он продолжал улыбаться.
- Да. Так и сказал. Что, мол, ты и так уже в аду побывала, да и душа у тебя больно чистая. Совестно, сказал, мне душу твою брать. А вот явится за тобой через месяц или два человек, который одним взглядом до костей пробирать будет, так ты с ним и заключи договор.
- Договор? Ты же ни писать, ни читать не умеешь.
- А ты, что же, готов?
- Нет. Я ведь инквизитор. Я служу Богу.
- Богу? А ты веришь в него?
Ульрих, не переставая улыбаться, прищурился.
- Конечно.
- А почему тогда в колдовство не веришь, а?
Глаза инквизитора невольно широко раскрылись, и он попытался отыскать в памяти момент, когда поведал об этом Маргарите.
- Колдовство? Это другое. Я не верю, что дьявол может дать человеку власть над природой. И за семь долгих лет, я не встретил ни одной настоящей ведьмы.
- Ну, вот же я. Перед тобой.
- Ты просто испуганный, истерзанный ребёнок, который сошел с ума. - Грустно произнес инквизитор.
- Тогда соглашайся. - Маргарита широко и счастливо улыбнулась.
- И что же со мной произойдет, если я соглашусь?
- Избавишься от сомнений. От своего вечного чувства вины. Твоя вера станет такой крепкой, как ни у кого на всём свете! Ведь ты будешь знать точно. А вообще Он всё исполнит. Ну, и ты спасёшь меня. Неужели у тебя хватит совести сжечь истерзанного, невинного ребенка, который и жизни-то не видел?
- Я сжигал.
- Я знаю. Но тогда у тебя не было выбора. А теперь есть. Соглашайся, от тебя не убудет. Ничего не случится? И замечательно, будет у тебя ещё одно доказательство того, что магии не существует. А если случится, то ты всю церковь перетряхнуть сможешь! Создать её заново! Чистую, непорочную, где спасение не будет зависеть от денег или чего-то ещё, а только от веры! Веры, Ульрих!
По коже инквизитора побежали мурашки. Он смотрел в замаранное лицо девочки и не понимал, что его пугает больше, то что она знает его имя или, то что он начинает ей верить.
- Мне нужно поговорить с жителями деревни, Маргарита.
- Уйдешь, и я покончу с собой. И ты никогда себе не простишь, что ты не протянул руку, дабы узнать истину.
Инквизитор видел, что она не врёт, или ему казалось. Он чувствовал, что колеблется. Так легко было узнать истину, действительно истину. Или же окончательно утвердить своё неверие.
- Ну, давай свой договор. - Тихо сказал он.
- Ты должен меня поцеловать.
- Поцеловать?
- Да. В губы. Крепко, как жену.
- И всё?
- Всё.
Ульрих нерешительно подошел к ней, глядя в жаждущие темные глаза. А потом нагнулся и поцеловал её грязные, сухие губы, почувствовал движения её мягкого языка.
Он слишком давно не целовался.
Так давно, что инквизитор даже не заметил, как за его спиной резко открылась дверь.