О Митьке Платове поселковые отзывались как о добром малом, но с одной оговоркой- когда трезвый.
- Цены Митьке нет, когда трезвый, - со вздохом говорила соседка Митьки, старуха Ермилиха. - До работы он жадный, без дела сидеть не любит. Но как стакан, второй опрокинет, дурь из него во все ворота лезет.
- Золотой мужик, характер добрый, сам работящий, руки у него в те концы вставлены, все умеет делать, хороший мужик Митька, пока трезвый, - вторила ей другая соседка Митьки, баба Груня.
- Яснее всех о Митьке высказался леспромхозовский сторож Иван Осипович, которого все звали Будь Уверен за его привычку добавлять эту фразу к каждому предложению.
--
Есть люди, которые нажрутся и просят, чтоб им хорошенько
вломили, будь уверен. Ну им и вкладывают по первое число, будь уверен. Митька как раз из таких, будь уверен, - сказал он, растирая пальцами папироску.
К побоям, полученным от своих же друзей-собутыльников, Митька относился как к обыденному в его жизни явлению. Никому не жаловался и тем более никогда не обращался в милицию. Получив свое, он затихал, как осенний лист после неравной схватки с ветром, и сидел молча в сторонке. Когда импровизированный "ужин на траве" заканчивался, Митька вместе со всеми отправлялся домой. Обиды он ни на кого не держал, никого не упрекал и о драке тотчас благополучно забывал.
Но в этот раз вышло все иначе и дело дошло до суда.
Как объяснял потом следователю один из подсудимых, Иваньков, они втроем - он, Митька и Пономарев- "заключили консенсус на троих", в ближайшем ларьке обзавелись двумя бутылками водки, тремя брикетами китайской лапши на "закусь" и отправились в березовую рощу выпить. Все у них шло поначалу хорошо: выпили, закусили, снова выпили, снова закусили и т.д.
--
Но ведь Митька пьяный дурак дураком, товарищ следователь.
Попер на меня ни за что ни про что, - горячо оправдывался Иваньков. - Ну я ему и врезал. Он не угомонился. Полез в драку. Пономарев стал нас разнимать. Митька вдарил Пономареву. Тот в долгу не остался. Ну и началось.
--
Кто из вас ударил Платова последним? - строго спросил
молоденький следователь Мишин, у которого это дело было первым.
--
А кто ж помнит? - развел руками Иваньков.
Пономарев тоже не помнил, кто ударил Митьку последним.
Оба помнили, что Митька упал и притих. Ну притих и притих, угомонился, значит, решили дружки, пусть отдохнет.
- С ним и раньше такое случалось, товарищ следователь, - говорил Пономарев, - приляжет на травке, отдохнет малость, затем мы его расталкивали и вели домой. Просто в этот раз добудиться не смогли.
Жена Митьки, Лена, молча встречала пьяного мужа и заботливо укладывала в постель.
Местные бабы с упреком выговаривали ей насчет Митькиного буйства и требовали, чтобы она угомонила своего, чтоб он пьяным в драку не лез и к их мужикам не задирался, на что Лена равнодушно отвечала:
--
Не натешился досыта. Пусть чешет кулаки об кого хочет,
только не об меня.
Ленку свою Митька обожал до умопомрачения и тихо сидел у нее под каблуком. Старуха Ермилиха рассказывала всему поселку, как она однажды к Митьке в дом зашла попросить его забор подправить, а он у раковины стоит и картошку чистит.
--
И во дворе все сам, еще и картошку чистит, - ахала Ермилиха.
- Ленка за столом сидит морковь на борщ стругает. Мы, грит, завсегда вместе обед готовим. Да что ж Митьке на дворе делов мало?
--
А я как не приду к ним, у них постель не заправлена. Одеяло
откинуто, простынь мятая, подушки на сторону сбитые, - бойко добавляла молодая баба Верка Соколова. - Уж ребенка родили, а все как вчера поженились.
Когда Митька привез из района Лену, дружки ехидно заметили:
--
Не много ли для одного? Не подавишься?
--
Давятся костью, - без улыбки ответил Митька.
Лена была чуть выше среднего роста, полнотелая блондинка со спокойными серыми глазами. Митька, не намного выше ее, худощавый, но жилистый парень с приветливо-симпатичным лицом, терялся на фоне невесты.
--
Зря Митька такую дородную девку в жены берет, - шептались
бабы. - Он рядом с ней как куриный подклад под несушкой.
--
Была бы кость, а мясо нарастет, - возражали мужики,
с вожделенным блеском в глазах взиравшие на Лену. - Ай да девку Митька отхватил, царь-баба будет, ей-ей!
Потом была развеселая свадьба. Лена пела во весь голос песню, в которой одни вопросы и ни одного ответа:
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Других голосов слышно не было.
--
Пригаси свою, ишь распелась, - кричал в ухо Митьке
Пономарев, который выступал свидетелем со стороны жениха.
--
Пусть поет, - спокойно отвечал Митька, свысока посмотрев на
друга. - Она у меня веселая, а теперь еще и счастливая.
Ах зачем же, зачем в эту лунную ночь
Позволяла себя целовать?
--
Да кто ж тебя знает, зачем? - не выдержав, рявкнул во всю
глотку Пономарев. - Горько!
Полная раскаяний песня оборвалась. Молодые поднялись со своих мест. Митькина голова тотчас утонула в пышных объятиях Лены и находилась в них до тех пор, пока гостям не надоело отсчитывать длительность поцелуя. Выдохлись они на счете сто два.
Затем, как и положено на свадьбах, затеялась во дворе драка.
Возникла она из-за пустяка. Ну разыгрался, будучи под парами, молодой мужик Колька Ярыгин и походя, в сенцах, больно, с вывертом, ущипнул Верку Соколову за мягкое место. Той бы огрызнуться, отругать его или на худой конец наградить обидчика пощечиной - и молчок, а она пронзительно взвизгнула и пожаловалась на Кольку мужу, хотя жизненная практика показывает, что о таких случаях мужу лучше не сообщать - первый кнут жене. Так и случилось. Со словами "крутишь ж...й, вот тебя и щиплют", разъяренный муж отвесил Верке крепкую оплеуху. Схватившись за ухо, Верка сбивчиво стала оправдываться, но получила вторую оплеуху с тупиковым вопросом мужа: тогда почему тебя, а ни кого-то другого?
Расправившись с женой, поселковский Отелло выскочил во двор, где в кругу мужиков спокойно курил, поплевывая в сторонку, ничего не подозревавший Колька, красивый, плечистый парень.
Соколов бросился ему на грудь. Левой рукой он сгреб Колькин пиджак, а правую сложил в кулак и въехал тому в нижнюю челюсть. Курчавая светло-русая голова Кольки мотнулась назад, в сторону, как у тряпичной куклы, но быстро встала на место. Он отступил на шаг и ответил Соколову мощным ударом, отбросив того к забору. Приклеившись к нему на мгновение, обидчивый муж засучил рукава и снова двинул на Кольку. Начало было дано и вскоре драка приобрела массовый характер.
У Митьки вмиг зачесались кулаки и он рванул было со своего почетного места жениха, забыв про невесту, про свадьбу, про гостей за столом, но Лена, с силой надавив на его плечо, вернула драчливого жениха обратно.
Сидеть! Щас я их угомоню, - строго сказала она Митьке и
всполошившимся бабам, встав из-за стола. Те обратили на нее изумленные взоры.
- Да куда ты, Лена? - попробовала остановить ее мать Митьки, теперь уже свекровь. - А ну как и тебе достанется? Ты глянь-ка на них, головорезы окаянные, покалечат ведь друг дружку, ей-ей покалечат. Ни отцов, ни матерей, ни жен не слушают, чтоб им..А все из-за тебя, - гневно ткнула она пальцем в Верку. Та залилась слезами еще пуще.
Лена никого не слушала. Она пересекла двор, где вовсю кипели мордобойные страсти, прошла в огород и вскоре вышла оттуда со шлангом в руках. На разгоряченные головы обрушилась крепкая струя ледяной воды. Дико матерясь, драчуны ошалело отпрянули друг от друга и заметались по двору в поисках убежища.
--
Охренела совсем! Костюм новый в тряпку превратила, - с
выпученными глазами орал -Пономарев, прячась от Лены за поленницей.
Воздух содрогался от ненормативной лексики, которая не подлежит перу.
Разогнав драчунов, Лена вернулась в огород, выключила воду,
оставила там шланг и по-царски величавой походкой молча проследовала к жениху.
Бабы не знали, сердиться им на нее за испорченные мужнины пиджаки или благодарить, что те изувечить друг друга не успели, поэтому сидели тихо.
Митька весело и от души хохотал.
--
С кем связались? Ленка кассиром в пожарке работает. Знает,
как огонь гасить, - сквозь смех выкрикивал он, обнимая Лену и с любовью заглядывая ей в глаза.
Мужики с хмурыми лицами развешивали на веревках мокрые
пиджаки и оставались в промокших рубашках. Стряхнув с волос воду, приглаживали их пятерней, возвращались к столу, кидали на невесту косые взгляды и нетерпеливо тянулись к бутылкам с водкой - обогреться после холодного душа изнутри.
А Лена, махнув рукой гармонисту дяде Толе, как ни в чем не бывало, снова заголосила:
Виновата ли я, виновата ли я ...
Свадьба вошла в новую стадию и гуляла три дня с песнями, с
плясками, с частушками и без драки. Мужики урок Лены усвоили хорошо, под ледяной душ снова попадать никому не хотелось.
Но вернемся к тому, с чего я начала свой рассказ, к событию в березовой роще. По словам Пономарева и Иванькова, Митька упал в кусты и притих. Друзья, решив, что он наконец угомонился, продолжили выпивку. Прикончив спиртное досуха, засобирались домой и стали толкать Митьку, но тот, по выражению Иванькова, "оставался как колода".
- Да оставь ты его, проспится, сам приплетется домой, - раздраженно сказал Пономарев, когда Иваньков в очередной раз безуспешно пробовал растолкать Митьку. - Земля как перина теплая, не простынет. А Ленке скажем, где ее муженек ночует, чтоб не беспокоилась зря.
И они ушли. Лены дома не оказалось. Соседка баба Груня, высунувшись из-за забора, крикнула им:
--
Ленка с Васюткой уехала к своим в район. Нет ее и завтра не
будет. Приедет в воскресенье.
--
Ну не будет так не будет, - буркнул Иваньков. - Проспится
Митька, на воздухе сон слаще.
И в самом деле, проспался бы Митька и сам бы домой пришел
и ни на кого бы обиды не держал, если бы он был просто пьян. Но вся беда в том, что падая со всего маху в кусты, Митька ударился головой об пень, заросший травой, отчего у него случилось сотрясение мозга и он потерял сознание.
Обнаружила его часом позже дачница, прогуливавшая в тех местах собаку. С перепугу она решила, что перед ней труп и не долго думая позвонила по мобильному телефону в отделение милиции, сообщив, что в таком-то месте лежит убитый мужчина.
Во всем отделении звонку дачницы обрадовался только один-единственный человек - молоденький следователь Мишин, которому мечталось раскрыть серьезное преступление. У него даже уши запылали малиновым пожаром от нетерпения выехать на место.
Каково же было его разочарование, когда вместо трупа он обнаружил живого и пьяного Митьку. На всякий случай он внимательно осмотрел место происшествия и сказал с важным видом:
--
Судя по всему, здесь была пьяная драка.
--
Известно, что пьяная драка была, - усмехнулся старшина
Овсянников. - Трезвым Митька в драку не лезет.
--
Вы его знаете?
--
Да кто ж его не знает. Митька Платов, известный драчун.
Домой бы его, товарищ следователь, и дело с концом.
Но следователь Мишин решил проявить принципиальность и заявил:
--
В больницу его, на освидетельствование. Он не просто пьян,
он еще и крепко побит неизвестными лицами. Подозреваю, что он ударился вот об этот пень. Или... его ударили, - он все еще надеялся втайне на что-то стоящее газетной полосы и серьезного расследования.
В больнице врачи, осмотрев Митьку, поставили ему диагноз -сотрясение мозга.
Следователь Мишин по факту драки, повлекшей тяжкие последствия, возбудил уголовное дело и вышел на Пономарева и Иванькова. Те признались, что пили с Митькой, дрались с Митькой, но о том, что у него случилось сотрясение мозга, не знали, иначе бы ни за что не оставили его одного в лесу.
--
А может, Митька после нас еще с кем-нибудь подрался? -
С надеждой в голосе спросил Иваньков. - С ним станется.
--
Следствие выяснит, - сдержанно ответил Мишин.
Митьку в больнице вскоре откачали и привели в чувство, но
оставили на две недели полежать.
--
Шутка ли, сотрясение мозга, - сказал врач, когда Митька
запросился домой. - Полежи у нас пару неделек.
Заявление в милицию Митька писать наотрез отказался, но въедливый следователь Мишин в назидание другим добился-таки, чтобы над Иваньковым и Пономаревым состоялся суд. Митька к тому времени полностью поправился и присутствовал на суде как потерпевший. Выслушав стороны, судья Синельников присудил взыскать с Пономарева и Иванькова по три тысячи рублей штрафа в пользу Администрации поселка, поскольку они позволили себе распитие спиртных напитков в неположенном месте. Митьку как пострадавшего судья пощадил.
--
А при чем здесь Администрация? - выкрикнул со своего
места Митька, но Синельников не удостоил его ответом, собрал со стола бумаги, объявил заседание суда закрытым и молча удалился.
Жены Пономарева и Иванькова зло взглянули на Митьку и по-змеиному прошипели:
--
Все из-за тебя, гад. Сам-то чистеньким остался, а с наших
мужиков по три тыщи спорют по твоей вине.
--
Подождите ругаться, - спокойно остановила их Лена. - Надо
писать прокурору. Штраф справедливо назначить в Митькину пользу, потому как он в больнице маялся, а не Администрация, бульоны ему я варила, а не Администрация. Когда Митька эти деньги получит, он их вам вернет. Нам чужого не надо. Сегодня же пиши жалобу прокурору, - приказала она Митьке. Тот, чувствуя себя кругом виноватым, покорно мотнул головой.
Грамотность у Митьки хромала на все четыре лапы, а знаки
препинания он ставил не там, где им положено стоять, чтобы отразить смысл, а где вздумается, "от фонаря". На все заявление нашлась одна запятая и та не к месту. В результате на стол районного прокурора Алексея Михайловича Солонцова лег вот такой образец :
"Товарищ прокурор с дурьей башкой и битой мордой, я пролежал в больнице две недели и вышел. Тут я попал на суд. Сукин сын судья Синельников присудил содрать с лица Иванькова три тыщи рублей штрафа в пользу Администрации поселка и столько же содрать с лица Пономарева. У Администрации и башка цела и морда не чищена. Что ей сделается. А у меня мозги и сейчас трясутся. Прошу пересмотреть дело и присудить штраф в пользу лица пострадавшего моего значит. А таких судей как Синельников на мыло как тварь никому ненужную".
(Признаюсь читателям, что орфографию я все-таки поправила).
Прочитав сие заявление от Митьки, прокурор вызвал в кабинет своего секретаря, Юлию Сергеевну.
--
Вы, Юлия Сергеевна, у нас из поселковских, вам известен вот
этот "грамотей", как бишь его, - он через очки взглянул на конверт, -Платов Дмитрий.
Я с его старшим братом в одном классе училась. А что он натворил?
Алексей Михайлович молча протянул ей Митькин "опус". Щеки Юлии Сергеевны по мере прочтения стали надуваться, на что Алексей Михайлович со снисходительной улыбкой заметил:
--
Да смейтесь, Юля , смейтесь, а то щеки лопнут,- и добавил в
задумчивости: - Ведь учился, подлец, в школе. Государство за него учителям зарплату платило, а остался неучем. Отец у него есть?
--
Есть отец. Бульдозеристом в леспромхозе работает.
--
Что ж сынка-то безграмотным вырастил? Ремня что ли в доме
--
Ну это когда из класса в класс за уши тащут. Потому и
называется за-уш-ное. Митька лентяй был на учебу. Учился плохо, с двойки на тройку кое-как перебивался, с уроков сбегал, домашние задания не выполнял. Зато возле бульдозера готов был дневать и ночевать. Учителям дерзил: не всем же быть учеными, кому-то и на бульдозере надо пахать. Вбил себе в голову, что учеба бульдозеристу нужна как медведю обручальное кольцо. Вот отсюда и такой результат, - она потрясла в воздухе Митькиным заявлением. - А ведь дураком не был. Да и сейчас не дурак, когда трезвый.
- А пьяный?
--
На драку напрашивается, дурак.
--
Вы вот что, Юлия Сергеевна, пригласите-ка ко мне завтра
судью Синельникова часов эдак на десять утра. Хочу с ним побеседовать по этому делу.
Судья Синельников, когда прочел Митькино заявление, рассмеялся и сказал:
--
Если б я знал, что Митька такой "грамотей" и что меня
сукиным сыном окрестит и на "мыло" пошлет, я бы и ему впаял три тысячи штрафа. Пожалел как пострадавшего.
--
За парту бы его, негодника, и диктанты, диктанты до тех пор,
пока грамотно писать не научится, - с сердцем воскликнул прокурор. - Но увы, такой статьи у нас нет, а вот исправительно-трудовые работы... - Он со значением взглянул на судью.
--
Понял, Алексей Михайлович. Вы предлагаете заменить
денежный штраф исправительно-трудовыми работами?
--
Лесничий аж волком воет. Лесополоса вдоль дороги
замусорена донельзя, смотреть на это безобразие ему больно, душа кровью обливается, а рабочие разбежались. Ну кто ж за такие-то деньги, которые еще и не всегда вовремя платят, работать будет? Руки ему нужны. Шесть тысяч для Администрации тьфу, а для семьи, где ребятишки растут, три тысячи при нашей-то нищете - деньги и немалые.
--
Может, по вновь открывшимся обстоятельствам?
--
Можно! - разрешил прокурор.
Дело троицы было пересмотрено, состоялось новое судебное разбирательство в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Оказалось, что во время драки были повреждены кусты, а территория березовой рощи замусорена банками, бутылками, обертками и прочим хламом. Мусорили все кому не лень, но списали это безобразие на Платова, Иванькова и Пономарева. Меру наказания изменили и к радости лесничего назначили исправительно-трудовые работы по очистке территории леса от загрязняющих предметов. Ну уж а лесничий не поскупился, отвел участок вдоль дороги протяженностью в добрый десяток километров. Но Митька, Иваньков, Пономарев и их жены-подруги нашли решение нового суда правильным: теперь три тысячи из кармана никто не вынет.
По подсчетам сторожа Будь Уверен, работа, которую проделала троица с помощью своих верных жен, стоила гораздо дороже шести тысяч, если нанять рабочих.
--
Но у лесничества таких денег нет и не предвидится, будь
уверен! - заключил он.
Тем не менее польза от всей этой истории была и она дорогого стоит. Митька по пьянке перестал затевать драки. Это удивило всех поселовских, кроме Лены.
--
Натешился досыта, - с присущей ей степенностью говорила
она бабам. - Пора! Тридцатник в следующем году грохнет.
А вот сторож Будь Уверен растолковал сей феномен "по
-научному":
--
У него после сотрясения мозга увяла, которая за драчливость
отвечала, будь уверен. Это я передачу такую по радио слушал, что если у человека мозгу, которая за пьянку отвечает, заглушить, то ему на водку глядеть не захочется, будь уверен. У Митьки эта мозга на месте осталась, на водку он весело смотрит, а вот соседняя - кульдык, накрылась, будь уверен.
Грамотность же Митькина не повысилась даже после того как Юлия Сергеевна, приехав однажды в гости к родителям, зашла к Митьке и растолоковала ему всю комичность и безграмотность его заявления.
--
Он что, обиделся? - со страхом в глазах вопрошал Митька,
имея ввиду прокурора. - Обиделся на меня, да?
--
Ну и тундра же ты, Митька! Непроходимая тундра, -
рассмеявшись, воскликнула Юлия Сергеевна. - Он что тебе, девчонка, которую поматросил и бросил? Много чести хочешь, обижаться на тебя, убогого.
--
Но заяву-то мою он понял? Понял, да? - допытывался Митька,
ничуть не обидевшись ни на "тундру", ни на "убогого".
--
Умный человек, вот и разобрался в твоей белиберде.
--
Так понял же! - обрадовался Митька. - А дураку бы я и писать
не стал.
--
Грамоте бы подучился, прежде чем заявления в прокуратуру
писать, - попеняла ему Юлия Сергеевна.
--
Еще чего! - вылупился на нее Митька. - Охота была мозги
забивать. И так сойдет. Нужна мне ваша грамота, как медведю обручальное кольцо. Много ли вам платят, грамотным-то?
--
Вот и поговори с таким, - в сердцах вскрикнула Юлия
Сергеевна и ушла, так и не ответив на его вопрос, много ли платят грамотным.
А что тут скажешь, когда ответ содержится в иронии самого