Тихо и мелодично звякнул колокольчик, прервав нирвану. Вызывают. Зелиус расправил чёрные крылья, глубоко вдохнул кристально-прозрачный эфир и исчез со своего мягкого облачного ложа.
Он повис в пространстве возле огромной пирамиды из светящихся всеми оттенками радуги шаров. "Славная Юдоль Решений!" - негромко произнёс Зелиус, и пирамида мгновенно повернулась вправо, одновременно слегка просев вниз вместе с окружающим её облачным ковром. На самом деле это он сам перемещался, но для него проворачивался мир, а не он в мире. Красиво, каждый раз дух захватывает. "Первый Удел!" - тихо продолжил командовать Зелиус и стремительно перенёсся вплотную к пирамиде. "Первое Деление!" - завершил он навигацию и оказался внутри одного из шаров в длинном коридоре с множеством дверей. На ближайшей к нему висела табличка с надписью: "1Д 1У СЮР Хилиарх Агафон". Зелиус вошёл.
- Хилиарх! - он прикрыл за собой дверь и поклонился. За пустым светло-бежевым столом в обширном кресле того же цвета восседал лысый седой толстяк с добродушными складочками вокруг внимательных глаз. - Я прибыл по твоему зову!
Толстяк улыбнулся и шевельнул белоснежными крыльями за спиной.
- Присаживайся, Зелиус.
Перед столом матово заклубилось серое облачко, превратившееся в массивный деревянный стул с резными подлокотниками. Одновременно на столешнице проявилась огромная толстая книга, она налилась цветом потёртой коричневой кожи и медленно раскрылась где-то посредине. На левой странице мелкий бисер букв складывался в рукописные строчки, а на правой было нарисовано большое румяное яблоко.
- Ого! - не сдержался Зелиус.
- Да, - кивнул хилиарх, - не часто вашему брату яблоки присылают, чаще виноградинки, да вишенки.
- Спасибо, Агафон, что позвал меня.
- А кого же ещё звать? Ты же самый опытный в СЮРе корректор, - толстяк двумя пальцами потрогал на рисунке черенок яблока, ухватил его и потянул вверх. Нарисованное яблоко с лёгким сопротивлением вылезло со страницы и повисло над столом, покачиваясь в пухлых пальцах. - Запомни, Зелиус, тебе поручают очень важную коррекцию.
- Я люблю работать, хилиарх, - ответил Зелиус, жадно посматривая на яблоко.
- На, впитай и выполни!
Яблоко легло на ладонь чернокрылого корректора и медленно оседая, растворилось.
Зелиус с интересом осмотрел вечерние посиделки нужного ему семейства за длинным столом под двумя керосиновыми лампами. Мария Александровна с двумя дочерьми читали книги. Младшие дети уже спали наверху в своих кроватках. Её муж Илья Николаевич играл в шахматы со старшим сыном Александром. За партией пристально наблюдал второй сын подросток Владимир. Зелиус знал, что вся его коррекция в конечном счёте обращена к Владимиру, но на данном этапе, объектом или иначе синтезатором являлся Александр.
- Скажи, Володя, - спросил отец, делая ход ладьёй, - а ты сможешь, как Анна и Александр, окончить гимназию с золотой медалью?
- Смогу! - подросток отвечал отцу, но широко открытыми глазами смотрел на старшего брата. Тот улыбнулся и одобрительно кивнул.
- Дерзай, Володя, буду ждать тебя в Петербурге.
- Я обязательно к тебе приеду!
- Саша, так ты твёрдо решил, что идёшь на факультет естественных наук?
- Да, папа.
- Жаль, у тебя явные способности к физике и математике, - старший Ульянов вздохнул и погладил по голове младшего сына. - Володечка, а ты куда метишь?
- Я как Саша! - твёрдо заявил подросток. На другом конце стола беззлобно хихикнули сёстры, но Володя не обратил на это никакого внимания.
Аналитики СЮРа как всегда сработали безошибочно и прислали его туда, куда надо. В небольшом жизненном эпизоде отчетливо просматривалась тесная ментальная связь между братьями, как, впрочем, и с отцом. Её он и должен будет использовать, для того чтобы кардинально поменять судьбы почти каждого человека из этой симпатичной семьи. То, что эти "изменения" станут горестными и даже фатальными Зелиуса не волновало. Жизни человеческие на фоне вечности были быстротечны и неярки, а потому и страдания людей, включая страх смерти, для корректора оставались побочными явлениями. Так было всегда и так будет всегда. Зелиус вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что вроде бы оправдывает себя? Но в его работе нет вины, всё, что он делает, делается во благо вселенной! Лёгкое внутреннее беспокойство исчезло. Чернокрылый корректор просмотрел полученные инструкции и подумал, что надо бы удостовериться в весомости связей отца и старшего сына Александра, с которым ему предстояло работать.
Это было особое качество корректоров: стоило правильно поставить задачу, как тут же приходило решение. Зелиус никогда не интересовался, как это всё устроено, он просто оказался там, где должен был быть ответ. Он вообще не любил задавать вопросы.
Летним днём 1885 года Илья Николаевич прогуливался по дорожке своего сада с девятнадцатилетним сыном-студентом. Они искренне любили друг друга, корректор никогда не ошибался в таких оценках, но в этот раз их беседа была напряжённой. Зелиус прислушался.
- Черви, пиявки! Ох, сын, никак не думал, что ты со своими способностями к наукам, этакой мелочью займёшься.
- Не вздыхай, папа, о вкусах не спорят. И разве зоология, биология не важнейшие из наук?
- Не будем спорить, - Илья Александрович замолчал и остановился. - Саша, я уважаю твой выбор, только помни, что учёного и вообще увлечённого человека, в жизни ждут разочарования.
- Пап, ты ведь никогда не был пессимистом, - встревожился Александр. - У тебя что, неприятности?!
- Если бы просто неприятности! Ты же знаешь, я всю жизнь лелеял земские народные училища, 150 новых построил, ещё боле старых возродил, а теперь новое начальство решило перевести их в разряд церковно-приходских школ.
- Папа! - облегчённо улыбнулся сын. - И только-то?
- Саша, ты ещё слишком молод, чтобы понять, что для меня это катастрофа.
Отец с сыном, возбуждённо жестикулируя, пошли дальше, а Зелиус удовлетворённо кивнул: теперь он знал, как сделать из студента-Александра, восходящей звезды Санкт-Петербургского университета, бескомпромиссного революционера.
Как ни боролся Илья Николаевич Ульянов за земские школы, то, чего он больше всего опасался, свершилось. Самое главное, он не мог понять, кому и зачем это было нужно! Оба типа школ начального образования спокойно сосуществовали в Российской империи, а тут кто-то намеренно и беспричинно одну из форм "вынес за скобки"! Илья Николаевич источил своё здоровье переживаниями и 24 января 1886 года умер в служебном кабинете от кровоизлияния в мозг.
Александр не мог успеть на похороны и оттого ещё в большей степени переживал, метался по комнате, пугая своего соседа по съемной квартире стонами и безумными глазами. "Понимаешь, - тяжело дыша, говорил он, - всё, что создал мой отец, просто списали в утиль! - Александр презрительно поморщился и заключил: - "А в утешение пожаловали орденскую звезду, которую он и в руки взять не успел!".
В углу комнаты невидимый человеческому глазу корректор, помахивал чёрными крыльями. Он был доволен: теперь-то его подопечный поддастся его безголосым увещеваниям заняться политикой.
Так и случилось: Александр резко охладел к чисто научной деятельности и углубился в социальные и экономические науки. Вскоре он стал бунтарём и непререкаемым вожаком для студентов. По его зову 17 ноября 1886 года на кладбище явилось почти полторы тысячи студентов, чтобы провести "общественную панихиду" в день 25-летия со дня смерти Добролюбова. Зелиус радостно потирал руки: он побудил полицейское начальство закрыть кладбище на замок. Первый конфликт с властью состоялся. Над толпою невидимым чёрным лебедем летал Зелиус и наблюдал, как порыв градоначальника Санкт-Петербурга поговорить со студентами "по-хорошему" разбился о юношеский максимализм и дерзость. Для усиления эффекта Зелиус затуманил головы полицейским чинам. Те из задержанных участников демонстрации выбрали наугад 28 человек, выгнали их из университета, отправив в ссылку "на места родины".
Никем не наказанный главный зачинщик Александр Ульянов жутко мучился. Он понимал, что он был виноватее каждого, что пострадали, по сути, невинные. Но винил не себя, а государственную систему и окончательно решил с ней бороться. К концу 1886 года он стал не просто членом "террористической фракции" партии "Народная воля", но одним из авторов её программы, в которой террор указывался основным методом борьбы. Бунтари решили убить царя Александра III. День выбрали - 1 марта, тот самый, в котором был убит террористами его отец - царь Александр II.
Александр и его сотоварищи стали готовиться к теракту. Ульянов продал золотую медаль для пополнения общей кассы. Молодые террористы прикупили динамит, ртуть, азотную кислоту, стрихнин и изготовили три бомбы: от одного до трёх килограммов. Зелиус молодым людям помогал: незаметно сводил с безопасными торговцами смертью, отгонял подальше ищеек третьего жандармского отделения. Зелиус и добровольцев-бомбистов обеспечил: народовольцы Герасимов и Андреюшкин сами вызвались, понимая, что почти наверняка погибнут.
День "икс" приближался. Пора было сдавать заговорщиков-бомбистов полицейским. Зелиус побудил одного из них написать письмо товарищу в Харьков, и прозрачно намекнуть на скорое "большое дело". Сделать это было нетрудно, автор письма Пахомий Андреюшкин был натурой романтической. Он понимал необходимость конспирации, но восторг от задуманного переполнял его сердце. Потом Зелиус это письмо буквально сунул в руки полусонного цензора, тот машинально вскрыл и сразу же проснулся, прочитав: "...это самый беспощадный террор, и я твердо верю, что он будет, и даже не в очень продолжительном будущем; верю, что теперешнее затишье - затишье перед бурей". Письмо переправили в жандармерию и полицейская государственная машина со скрипом завертелась.
Министр внутренних дел граф Толстой утром 1 марта сообщил Александру III об опасности покушения, но царь ежегодную панихиду в Петропавловском соборе по убиенному шесть лет назад отцу не отменил. Пришлось Зелиусу вмешаться, "подправив" память царского камердинера и, "неслыханное дело", экипаж царя опоздал на полчаса к выезду! За это время бомбистов уже арестовали на Невском проспекте. Всё само собой случилось, Зелиус лишь раз вмешался, когда в охранном отделении на Гороховой раздосадованный Андреюшкин швырнул на пол толстенную книгу. В ней была мощная бомба, но корректор не дал ей взорваться. Он не мог допустить преждевременной геройской гибели террористов, ведь след Александра Ульянова всё ещё был скрыт для полиции.
Не теряя время, Зелиус занялся Александром. Тот ещё днём понял, что теракт не состоялся, но не скрылся, как заранее предусматривалось "для продолжения дела". Зелиус не давал Александру покоя, заглушая его могучий ум беспокойными эмоциями, и Ульянов не устоял. Вопреки всякой логике он принялся в тот же вечер обходить квартиры своих соучастников, где скоро, к удовольствию Зелиуса, попал в засаду и был задержан.
Всего было арестовано 25 человек, а позднее еще 49 человек, под суд пошли пятнадцать, пятерых из которых потом приговорили к казни. За ходом следствия наблюдал сам царь. Он был в курсе, что на допросах Александр Ульянов брал вину организатора на себя, явно спасая некоторые шеи от виселицы, поэтому, когда его мать Мария Александровна испросила личной аудиенции, принял её. Женщина взывала к прощению и милосердию. Царь ничего не обещал, лишь сказал, пусть злоумышленник лично попросит помилования.
Пришлось Зелиусу принять меры, чтобы помилование не состоялось. По его наущению граф Толстой предложил Александру III прочесть программу "Террористической фракции", автором которой являлся Александр Ульянов. Царь внимательно прочёл и был настолько поражён, что обобщая своё впечатление, написал: "Эта записка даже не сумасшедшего, а чистого идиота". После этого он наложил резолюцию на прошении Марии Ульяновой: "Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность - ее милейший сынок, и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений". Одновременно Зелиус играл на гордости Ульянова. Мать долго уговаривала сына написать на высочайшее имя прошение о помиловании. Александр упорно отказывался. "Представь себе, мама, - отвечал сын, - двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил в своего противника, другой ещё нет, и тот, кто уже выстрелил, обращается к противнику с просьбой не пользоваться оружием. Нет, я не могу так поступить". Но Мария Александровна не отступала, молила сына и тот, в конце концов, написал прошение. Он и в нём не раскаялся, прося спасти себе жизнь единственно из-за милости к несчастной матери, но Зелиус не стал рисковать, и прошение несостоявшегося террориста затерялось в канцеляриях его Величества.
Александр III утвердил смертный приговор для пятерых: Ульянова, Шевырева (его потом повесят, когда поймают), Генералова, Осипанова и Андреюшкина. 8 мая 1887 года казнь свершилась в Шлиссельбургской крепости.
Зелиус дождался, когда от четырёх тел, всё ещё подергивающихся в конвульсиях, отделятся души и поманил Александра к себе. Он медленно приблизился, удивлённо рассматривая Зелиуса. Даже после смерти призрачное лицо Александра оставалось печальным.
- Ты почему крест целовал? - спросил Зелиус.
- Матушке обещал.
- Молодец, - кивнул Зелиус. - А печальный почему, ведь теперь твои страдания позади?
- Жизнь прожил зря.
- Глупости, какие!
- Ангел, почему крылья у тебя чёрные?
- Я не просто ангел, я корректор. Запомни, Александр, я прихожу только к тем, чья жизнь очень важна для всего человечества!
- Это, правда? - призрачное лицо юноши озарилось светом надежды.
- Будь уверен. Иди и обрети покой.
Зелиус постучался в дверь и вошёл. В кабинете добродушного толстяка ничто не изменилось: и раскрытая книга лежала на своём месте, и стул для посетителей стоял перед столом. Агафон поднял глаза от витиеватых строчек и медленно закрыл книгу.
- Хилиарх, я всё сделал, что предписано?
- Всё.
- Могу ли я удалиться для ожидания?
- Погоди, вопрос есть, - Агафон провёл рукой по книге и она медленно истаяла. - Скажи, Зелиус, тебе никогда не было интересно, почему проводится та или иная коррекция?
- Нам, корректорам, можно спросить только, как делать, а не для каких целей.
- Да, не зря у тебя самые чёрные крылья! Ступай, Зелиус, отдыхай.
Прошло сколько-то времени. Зелиусу было всё равно, сколько, но раз его разбудили, значит, хотят поручить новое дело. Он открыл глаза и увидел перед собой молодого ангела с молочно-серыми крыльями. На ладони нежданного гостя лежали два яблока.
- Как зовут?
- Антоний.
- Агафон прислал?
- Да.
- Давай посылочку.
Зелиус взял в руки то яблоко, черенок которого потянулся к его пальцам. Плоды одновременно растворились в руках и у него и у Антония. Зелиус хмыкнул.
- Значит, стажёр?
- Да, если возьмётесь.
- Возьмусь, я поучать люблю, - Зелиус встал во весь рост, взмахнул иссиня-черными крылами, перья за спиной стажёра ахнули от сквозняка. - Красиво?
- Очень! - мечтательно отозвался стажёр.
- Ничего, и у тебя такие будут. Задание понял?
- Понял, Зелиус, готов исполнять.
- Тогда вперёд, ученик!
Вечером 1 января 1918 года Владимир Ильич Ленин помахал рукой Подвойскому и сел в автомобиль. Его сестра Мария и швейцарский друг Фриц Платтен уже были внутри. Шофёр хрустнул рычагами и экипаж тронулся, почти сразу погрузившись в густой туман ночного Петербурга. Владимир Ильич всё ещё находился под впечатлением горячих слов, сказанных на митинге перед бойцами первого батальона Красной Армии. Сзади ещё доносились крики: "Ура!" и "Да здравствует революция!", но скоро затихли. Ленин заулыбался и подмигнул Марии, та ответила, все засмеялись.
Зелиус летел сверху. По гололёду машина двигалась медленно, улицы были пустынны, нападение могло начаться в любое мгновение. Он махнул крылами и опустился пониже. Подлетел стажёр.
- Молодец, Антоний, - крикнул ему Зелиус, - правильно толпу водил, не дал возможности применить оружие.
- Стрелять было невозможно, а бомбу могли метнуть...
- Я им шепнул, что это было бы негуманно, - усмехнулся чернокрылый корректор и опустился ещё ниже. В одном из переулков он заметил бегущих к машине людей. Началось. - Антоний, отгоняй прочь, кого сможешь!
- Понял!
Впереди бежал человек в офицерской шинели с бомбой в руке. Он уже готов был её кинуть, но Антоний неслышно и невидимо взмахнул перед ним крыльями и тот, словно наткнувшись на ватную стену, вязко остановился. Машина невредимой ушла к мосту через Фонтанку, но с набережной вынырнул ещё один злоумышленник с револьвером, он вскинул оружие и открыл стрельбу. С такого расстояния пассажиры на заднем сидении не могли уцелеть, но Зелиус подоспел вовремя. Он ворвался внутрь тесного салона автомобиля, обхватил крылами плотную фигуру Ленина, а заодно и Платтена, у того снаружи только рука торчала и сдвинул их из этого пространства. Сюда приглушённо доносились крики женщины, отпрянувшей к дверце и мат шофёра. Пули летели сквозь салон, не причиняя вреда пассажирам. Скользя лысой резиной, автомобиль взобрался на мост и понёсся вниз, оставив нападавшего позади. Зелиус довольно улыбнулся и, взлетая, успел заметить, как сосед Ленина наворачивает на кровоточащую руку платок. Его пуля всё-таки вскользь задела.
Зелиус сидел на крыше Зимнего дворца, впитывая утреннее солнце и любуясь искорками падающего с неба снега. Рядом захлопали крылья - прибыл стажёр.
- Ты делаешь успехи, Антоний, - похвалил его Зелиус, - даже я не догадался бы довести Спиридонова до явки с повинной. Очень изобретательно: одним ходом обезопасить синтезатора коррекции.
- Спасибо, - довольно заулыбался стажёр. - Знаешь, когда чекисты их всех арестовали, я к ним в камеры залетел, и подсказал написать прошение на имя того, кого они собирались убить.
Антоний сделал паузу, ожидая, что Зелиус проявит интерес к его рассказу, но чернокрылый равнодушно рассматривал снежинки.
- Они попросят Ленина отправить их на фронт, - неуверенно продолжил стажёр. - Вот.
- Мне всё равно, Антоний,
- Зелиус, я слышал от Агафона, что без тебя Владимир Ульянов не стал бы революционером?
- Я лишь сделал то, что предписывала инструкция: создал условия однозначного решения. То, что ради этого пришлось круто изменить жизнь его брата, так ведь это наша работа, стажёр, - Зелиус ухмыльнулся и похлопал Антония по плечу. - Нам ещё столько предстоит сделать, коллега, стоит ли отвлекаться?
Следующим шагом корректоров была задача привести большевиков к полной власти. Зелиус собрал информацию среди соратников и противников синтезатора и наметил многоходовую операцию. От Антония он своих замыслов не скрывал и тот восхищался хитроумностью своего учителя.
- Это не хитрость, Антоний, - снисходительно улыбался Зелиус, - а опыт и интуиция.
В ночь с 3 на 4 марта 1918 года Феликс Эдмундович Дзержинский встретился с очень важным лицом из числа партии левых эсеров. Инициатива исходила от визави, но вполне отвечала интересам Дзержинского. Они настороженно всмотрелись друг в друга.
- Неожиданно, да? - мягко улыбнулся Фишман.
- Если честно, то "Да"
Они обменялись рукопожатием.
- Яков Моисеевич, время и у вас, и у меня в дефиците, так что сразу к делу?
- Не возражаю, - кивнул Фишман, - поэтому вопрос сразу в лоб: Феликс Эдмундович, как вы относитесь к подписанному сегодня миру с немцами.
- Плохо отношусь, - Дзержинский поморщился.
- Вот и наша партия, как бы это помягче сказать...?
- В ярости?
- Вроде того.
- Яков Моисеевич, Бонч-Бруевич высоко ценит ваш вклад в борьбу с винными погромами.
- Ненавижу пьяную солдатню! - ощерился Фишман. - Насмотрелся в Одессе, потому пресекаем на корню. Кстати, вы, как я слышал, готовитесь к переезду в Москву?
- Решение принято, сами знаете, немцы очень близко от Петрограда.
- Мы тоже переезжаем и в этой связи у меня к вам предложение.
- Весь во внимании.
- Помогите мне в Москве устроиться в германское посольство.
- Зачем?!
- Наша партия решила держать немцев под контролем, а я знаю, что они техника-электрика подыскивают.
- А вы уверены, что подойдёте?
- Уверен: немецкий знаю, образование подходящее, в Италии работал по профилю.
- Весомо, а каков мой интерес?
- Здание посольства в Москве надо будет оборудовать телефонами и телеграфом, так я....
- Яков Моисеевич, я согласен! - Дзержинский сразу понял, какой шикарный подарок предлагает Фишман: получить скрытый доступ к каналам связи германских дипломатов! - Что от меня потребуется?
- Примите на работу в вашу комиссию Якова Блюмкина. Ему восемнадцать, но он очень перспективный молодой человек, инициативный, отличный организатор, языками владеет.
- Хорошо, - кивнул Дзержинский, - открою в международном отделе специальное отделение по борьбе с немецким шпионажем, пусть покомандует.
- Отлично! - просиял Фишман. - В качестве залога нашей дружбы хочу сообщить, что Бухарин кое с кем из наших встречался, говорили о мире с немцами, о Ленине. ... Я Владимира Ильича очень уважаю, и пусть даже с немцами он неправ, я не могу допустить его ареста.
Фишман многозначительно посмотрел на Дзержинского.
- Спасибо, возьму на контроль!
За беседой из угла комнаты внимательно наблюдали корректор и его напарник.
- Видишь, Антоний, - сказал стажёру Зелиус, - как полезно иногда свести вместе, казалось бы, несовместимых людей?
- Ваш замысел безупречен, учитель!
- Нет, Антоний, как раз этот ход не мой, а наших аналитиков. Они план, который я придумал, одобрили, рассчитали и теперь нам просто надо следовать ему.
- Интересно, а какова конечная цель?
- Антоний, я уже говорил, мне неинтересно!
10 марта 1918 года большевистское правительство под охраной латышских стрелков отбыло на спецпоезде в Москву. Ленин позвал Дзержинского попить чайку. Как только тот вошёл в купе, Крупская куда-то заторопилась.
- Садитесь, Феликс Эдмундович! - заулыбался с прищуром Ленин. - Вот хлеб, сахар, чай, всё как обещал.
- Спасибо, Владимир Ильич, - Дзержинский вынул из кармана жестяную коробку, - а у меня чайные печенья нашлись.
- О, от самого господина фабриканта Эйнема? Замечательно! Садитесь, открывайте свою коробочку и говорите всё, как есть на духу!
- В каком смысле? - удивился Дзержинский.
- В прямом, батенька! Я же вижу, вас что-то гложет. Я прав?
- Как всегда, Владимир Ильич. Не могу я принять сепаратный мир с немцами. Прямо кровь в жилах вскипает!
- Понимаю вас, друг мой, но не одобряю. Нам нужна мирная передышка на любых условиях, - Ленин рассерженно звякнул ложечкой в стакане, - а некоторые товарищи этого не понимают! Если бы не бундовские пляски товарища Троцкого, мы бы обошлись меньшей кровью! Но ничего, мир всё же получен, значит, у революции сохраняется шанс.
- Владимир Ильич, вы уверены, что другого выхода не было?
- Уверен! А земли, - вождь улыбнулся, - земли мы соберём обратно, помяните моё слово. Ну что, удалось мне развеять ваши сомнения?
- Владимир Ильич, рядом с вами всё так просто и ясно.
- Спасибо, но я вижу, вы ещё что-то хотите спросить?
Дзержинский кивнул и рассказал о встрече с Фишманом, о закулисных интригах эсеров и об участии в них Бухарина. Ленин долго молчал, хмуря лоб, потом тихо и властно придавил правой ладонью скатёрку на столике.
- Вот что, Феликс Эдмундович, Бухарина оставьте мне. Он знает, что нужен революции и он её не предаст. Всё встанет на свои места. Хорошо?
- Хорошо, Владимир Ильич!
- Относительно прочего... - Ленин откинулся на спинку дивана, засунув большие пальцы в кармашки жилетки... - Вот что, Феликс Эдмундович, нам нужна власть! Вся! Эсеры и еже с ними заставляют тратить силы на болтовню и межпартийные дискуссии, а нам делом надо заниматься, партийным и государственным строительством или, в конце концов, банально от врагов отбиваться! Берите это на себя, батенька, а я вас негласно поддержу.
- Негласно?
- Конечно! Не могу я явно ввязываться в эти дрязги, а дело революции требует, вот и получается, вы станете орудием, фитиль от которого в моей руке. Так как?
- Раз вы так считаете...
- Считаю, считаю. А вот вы сдюжите, дело ведь опасное?
- Не такое бывало.
- Вот и отлично, держите меня в курсе.
У самой двери купе друг против друга сидели Зелиус и Антоний и одобрительно кивали, заговорщически поглядывая друг на друга: всё шло по плану.
Фишман устроился в германское посольство. Дзержинский, как и обещал, Блюмкина на оговорённую должность пристроил и теперь с интересом наблюдал за его бурной деятельностью. Молодой человек действительно оказался энергичным и предприимчивым и очень скоро собрал вполне приличную информацию о германском посольстве в Москве. В его руках оказался и проект помещений, и данные о постах внутренней охраны и распорядок дня сотрудников. Но особо ценными были перехваты телеграмм посла в Берлин. К началу июня граф фон Мирбах нервничал, он был убеждён, что будущим летом власти большевиков не устоять, и просил у руководства разрешения на поиск альтернативы.
Дзержинскому не нравился ни сам заносчивый германский посол, ни вся его страна, заставившая подписать позорный мир, поэтому и шпионское дело, состряпанное за короткий срок Блюмкиным на якобы родственника германского посла обрусевшего немца Роберта Мирбаха, было им пропущено на регистрацию без вопросов и замечаний. Вскоре ретивый Блюмкин нашёл повод арестовать бывшего офицера австрийской армии Мирбаха. Дело вышло на уровень посольств Дании и Германии, забеспокоился и наркомат иностранных дел РСФСР. Дзержинский пообещал по пустякам посольства не беспокоить и в середине июня 1918 года расформировал отделение по борьбе с немецким шпионажем, а всех его сотрудников вывел за штат. Впрочем, этим и ограничился. Блюмкин по-прежнему имел доступ на службу, допуск к оружию и к секретным делам.
У Дзержинского было достаточно информации о готовящемся эсерами мятеже, но он, памятуя разговор с Лениным в поезде, выжидал. Пока он предпринял лишь меры по усилению охраны V Всероссийского съезда Советов, послал туда Петерса с отрядом латышских стрелков.
На второй день работы съезда произошёл раскол, фракция левых эсеров демонстративно покинула зал заседаний. Восстание эсеров стало неизбежным, Зелиус и Антоний потирали руки.
Несмотря на вывод за штат, Блюмкин утром 6 июля спокойно взял секретное дело на Роберта Мирбаха, беспрепятственно получил в гараже служебный автомобиль и направился к германскому посольству. Предъявив мандат с факсимиле Дзержинского на право беседы с германским послом, они попали внутрь посольства. Граф Вильгельм фон Мирбах-Харфф не любил нежданных визитов, но чекистам отказать не смог. Около трёх пополудни он вышел к ним вместе с советником посольства Рицлером и переводчиком лейтенантом Мюллером. Почти полчаса обсуждалось дело "Роберта Мирбаха", Блюмкин пытался доказать связь шпиона с послом, посол вежливо, но решительно всё отрицал.
Зелиус подтолкнул Антония, тот понимающе кивнул и, подплыв к Блюмкину, неслышно шепнул в ухо: "Торопись, поздно будет!". Эсеры выхватили револьверы и принялись палить во все стороны. Фон Мирбаха смертельно ранил Андреев. Взорвав со второй попытки самодельную бомбу, злоумышленники бросились наружу. Несмотря на ответный огонь и ранение Блюмкина, им удалось удрать. Так начался левоэсеровский мятеж. Восстали несколько войсковых частей, в том числе отряд ВЧК под командованием Попова. Именно туда вскоре прибыл Дзержинский Ф. Э. в сопровождении двух чекистов и потребовал выдачи убийц графа Мирбаха. Удивлённые эсеры всех троих незамедлительно арестовали. Дзержинский, конечно, рисковал, но зато обеспечил себе алиби в убийстве Мирбаха и в сговоре с эсерами.
В ответ на мятеж Петерс и латышские стрелки арестовали 450 делегатов-эсеров пятого съезда Советов, включая лидера эсеров Марию Спиридонову. Седьмого июля Народный комиссар по военным делам Лев Троцкий выпустил Приказ: "Неизвестными лицами брошена бомба в германское посольство. ... Брошенная ими бомба направлена не столько по германскому посольству, сколько по Советской власти....".
Зелиус и Антоний плавали над городом, впитывали текущие события, и сверяли их с интересами синтезатора. Всё шло в нужном русле.
- Поздравляю, Антоний, дело практически сделано.
- Вмешиваться не будем?
- А зачем? Всё само движется, куда надо. Партия большевиков практически уже получила всю полноту власти в стране. Всё в точности, как в нашем задании.
- Я был так счастлив работать с тобой, Зелиус!
- Погоди, стажёр, ещё один дополнительный пункт остался. Теперь нам надо обеспечить революционный террор.
- Но зачем?!
- Затем, что в задании так записано! Прекрати задавать вопросы!
Утром 30 августа 1918 года в Петрограде убили Урицкого, а вечером после митинга на заводе Михельсона, двумя пулями был ранен Владимир Ильич Ленин. Стреляла, конечно же, не подслеповатая Фанни Каплан, а эсерка Лидия Коноплёва, но для Зелиуса эти подробности были неважны. Он ювелирно точно расположил пули в теле Ленина, так, чтобы раны были кровавы, но жизни не угрожали. Именно этого требовали условия дополнительного задания, и они с Антонием справились. 2 сентября 1918 года Свердлов подписал обращение ВЦИК "О превращении советской республики в единый военный лагерь", а 5 сентября вышло Постановление СНК "О Красном терроре".
Они висели над революционным городом, готовясь покинуть его, когда рядом с ними проявился добродушный толстяк Агафон. За его спиной раскинулись неподвижные белые крылья.
- Хилиарх?! - удивился Зелиус.
- Не всё ж мне в кабинете брюшко растить, - хихикнул Агафон.
- Ты ко мне или к стажёру?
- Антоний уже не стажёр, - хилиарх одобрительно посмотрел на молодого корректора.
- Поздравляю, - равнодушно поздравил бывшего напарника Зелиус, - Агафон, позволь удалиться в нирвану?
- Позволяю, Зелиус, ты славно потрудился и заслужил отдых, - чернокрылый Зелиус исчез и остался вопросительно-алчущий взгляд Антония. - Что смотришь, - усмехнулся хилиарх, - ответов ждёшь?
- Очень жду, хилиарх!
- Вопросы задавать - редкое качество среди вашего брата, - покачал головой Агафон, - а потому не быть тебе корректором, тебя аналитики к себе требуют.
- Спасибо, я боялся и мечтать об этом, но всё же...?
- Хочешь узнать суть вашего задания?
- Да!
- Всё просто. Аналитики рассчитали, что стремительное развитие России слишком рано сделает её планетарным лидером и мир не получит иммунитета от фашизма, коммунизма и либерализма. Они выбрали синтезатора, судьбу которого Зелиус так круто изменил, принеся в жертву его отца и брата. Здесь кульминация вашего задания, но это лишь начало дороги к новой империи, императором которой будет другой синтезатор.
- Другой? Значит, наша коррекция не единственная?
- Оцени сам! - Агафон повёл перед собой пухлой рукой и пространство дрогнуло, стало прозрачным. Антоний ясно увидел множество серо-чёрных крыл, мелькающих над улицами города и над чьими-то судьбами.
- Как их много! - прошептал он.
- Сколько нужно, - строго поправил хилиарх и взял его за руку. - Нам пора, Антоний.