Седое туманное утро постепенно занимало место беззвёздной ночи, жившей в это время года недолго. Словно чёрные пятна летали между облаком земным и облаком небесным местные птицы, изредка издавая своё громкое противное "Кар-р-р!" над каменными плитами, что стояли в земле. Плиты были украшены фотографиями, чёрно-белыми или цветными, выбитыми в металле; на камне под фотографиями были написаны имена и даты - лучший и худший день чьей-то жизни.
По узкой тропинке между крашеными калитками и иссохшими деревянными лавками шёл высокий мужчина. Его кожа была бледна, как снег, и такими же были его некороткие зачёсанные назад волосы; его внешность ярко контрастировала с современными чёрными одеждами и начищенными до блеска чёрными туфлями. Он шёл медленно, распрямив плечи, как-то высокомерно, словно аристократ, глядел прямо, не опуская глаза, словно с надменностью. Шёл, не обращая никакого внимания на редких людей, тихо сидевших за столиками возле каменных плит или стоявшие против них, словно ему не было до них никакого дела.
В какой-то момент он, словно почуяв что-то, начал идти ещё медленнее, аккуратно, глядя под ноги, чтобы не наступить даже на край небольших холмиков земли прямо перед разнообразными плитами. Бледный мужчина вглядывался, прищуриваясь, в имена, выбитые в камне тёмно-медным цветом, пока не нашёл то, которое так тщательно искал. Он остановился, глядя на холмик земли, на минуту, а затем, наступив на утоптанную землю, что несколько лет назад начала зарастать местной травой, присел на корточки прямо перед могильным камнем.
- Кирсанов, Павлентий Андреевич, - прочитал бледный мужчина имя на камне; вздохнув, он продолжил: - За что ж тебя так, Павлентий Андреевич - в дерево да в землю, словно ты мусор какой?
С фотографии на металле, гораздо более новой, чем само надгробие, на бледного мужчину смотрел пожилой мужчина с пышными усами, почти лысой головой, в круглых очках.
- Ты ведь ещё помочь можешь, Павлентий Андреевич, - сказал он словно самому себе, легко и медленно проведя рукой по фотографии. Его лицо сделалось серьёзным, даже напряжённым; он прочитал низким голосом, глядя прямо в глаза мужчине на фотографии: - И в смерти нет тебе покоя, пока не отжил время ты своё - встань-покорись мне, землележец, пусть недры тело отдают твоё.
Быстро, почти мгновенно он приложил правую ладонь к самой земле и, глядя на свою руку, шептал что-то неразличимое с напором в голосе, словно приказывая. Мужчины был напряжён, его сосредоточенный взгляд не отрывался от ладони ни на миг. С каждой секундой напряжение его всё усиливалось, рука его едва заметно начала трястись.
- Н-нет, - он усмехнулся с натяжкой, открыв на секунду совершенно белые зубы, и сделал такое движение головой, словно хотел сказать "ишь ты", - не-ет, ты идёшь со мно-ой... - и сжал зубы.
Капли пота начали скатываться с острого его лица вниз, прямо на землю, что была под его ладонью. И вдруг в этот самый момент всё вокруг едва уловимо, а затем и ощутимо затряслось. Это продолжалось несколько секунд, пока бледный не начал поднимать свою ладонь в воздух медленно, поднимаясь всем телом; он едва держался на своих ногах, когда поднял руку на уровень живота, и в этот самый момент земля под ним начала разверзаться, из-под неё начал выплывать, словно по воздуху, человек, изъеденный давнишней своей смертью, во рваном чёрном костюме с едва уже белой рубашкой. Его глаза были сморщены, словно изюм, кожа была иссиня-земляного цвета, тогда как во многих местах её почти не было видно, и лишь грязный череп выглядывал наружу. Этот человек, следуя за ладонью бледного мужчины, поднимался, не прилагая никаких усилий, вверх, а земля под ним собиралась обратно туда, откуда её внезапно откинули.
Уставший, с покрасневшим мокрым лицом мужчина глядел на труп, который казался марионеткой, двигаясь и поворачиваясь угловато.
- Пойдём, Павлентий Андреич, - сказал он быстро на выдохе. - Сначала... - он сделал ещё один быстрый выдох и медленный вдох и продолжил: - Сначала я помогу тебе, а затем... Затем ты мне.
Сквозь туман никто не видел, как двое, истинно-бледный и бывший мёртвый, шли к высоким серо-чёрным воротам с частоколом на вершине. Да и заметь их кто-нибудь, тут же потерял бы их из виду - они просто пропали, лишь только вышли за ограду могильного поля, словно растворились в воздухе...