Не знаю, существуют ли врачи, любящие дежурства? Я всегда дежурства не переваривал, в отличие от денег, которые другим путём зарабатывать не мог.
Дежурства пятница-суббота оплачивались лучше всех остальных. Разумеется, и просто просидеть с часу дня пятницы до семи утра воскресенья в закрытом помещении - некое подобие ареста - тоже что-то да значило. Если же ещё и дёргали днём и ночью, то дежурство просто обращалось в пытку; эдакая приятная игра на выживание. В 90-е годы ХХ века самыми дорогими дежурствами психиатрической больницы, в Израиле их называют 'центрами психического здоровья', 'Петах Тиква' - 'Врата Надежды' - были дежурства по приёмному покою. Но благодаря мудрому главному врачу дурдома дежурный по приёмному покою лишь начинал дежурство в психиатрической больнице, а продолжал его консультантом в общей больнице 'Шпринцак', которая располагалась километрах в 15, в городке Гиват Менаше - Холм Менаше.
После нескольких лет дежурств, как же противно было заезжать на территорию больницы в пятницу днём, оставлять машину на стоянке и подниматься в место, где предстояло провести столько времени. Тем более, что это было за место.
В те времена комнату дежурного психиатра в больнице 'Шпринцак' поместили между первым и вторым этажами на техническом, разбитом на две части лестничной площадкой. Правая его часть, в которой расположили место обитания дежурного психиатра, являла собой полутёмный коридор, пропахший чем-то давно не мытым, грязным и противным. Первым обитаемым помещением, куда вели две двери - с площадки лестничной клетки и из коридора, был большой зал телефонного узла. Относительно врачебных комнат - настоящий чертог, в котором приятно и весело дышалось и обиталось.
Когда-то на техническом этаже ютились между вызовами и другие врачи, но со временем их перевели в отделения, не уверен, что условия дежурантов стали намного лучше. Здесь же оставили лишь приезжающих издалека, чужих больнице психиатров.
На довольно обшарпанной двери комнаты дежурного психиатра кто-то выцарапал цифру '55', хотя её настоящий номер был 19. Согласно преданию в 70-е годы всё того же ХХ столетия дежурного психиатра на самом деле содержали в комнате под номером 55 совсем в другом месте. Лета мелькнули, построили новое здание, не осталось никого из тех дежурантов, только обращение '55' пережило десятилетия, хотя абсолютное большинство врачей и сестёр общей больницы уже понятия не имели какое отношение эта цифра имеет к психиатру, правда, все понимали, когда слышали: 'Ну, этот для 55-го' или 'Тебе пора к 55'.
Скажи мне, в какое место тебя поместили, и я скажу, как к тебе относятся.
Только законченный человеконенавистник или презритель до мозга костей мог поселить живое существо в такой комнате, пусть и на короткое время. Лишь ни во что не ставящий людей вообще, врачей в особенности и психиатров больше всего, приравнявший их к самым вредным паразитическим насекомым мог допустить такое обиталище для дежурного врача-психиатра. Вообще, не понятно для чего задумывалась эта комната. Скорее всего, под склад ядохимикатов или нечистот.
В комнате дежурного психиатра всегда смердело чем-то отвратительным: затхлым, плохо проветриваемым, туалетным. Понятно, так как представляла она собой прямоугольное помещение не более 5-6 квадратных метров, из которого вела дверь в крохотный туалет с душем. Всё это проветривалось узеньким окошком в виде вытянутой под самым потолком амбразуры, не открывать которую было совершенно невозможно из-за нарастающей кислородной недостаточности после часа обитания и царящих ароматов. Открыв же, подвергался убивающему шуму приморского шоссе, на которое прямо уставилась эта амбразура - в случае необходимости обстрела шоссе, трудно найти лучшее место. В Израиле автострад раз, два - и обчёлся, таковы уж размеры страны. Приморское шоссе номер два соединяет Тель-Авив с Хайфой, загружено 24 час в сутки. Больницу 'Шпринцак' додумались построить не далее чем в сотне метров от одной из крупнейших израильских автострад. Ладно, здоровый персонал всё-таки большую часть ночей должен спать дома, а больные, которым и так-то не до сна? Первые годы моих дежурств кондиционер в комнате не наблюдался. Трудно себе даже представить, как выживали психиатры в самую жару в этой душегубке, но выжили. Затем кондиционер всё-таки установили - прогресс на лицо. Кровать как будто бы специально подобрали - покороче, покорявее, чтобы заставить дежурного врача осознать всю бренность и ничтожность его плоти. Завершали обстановку стул и обшарпанный белый стол, на котором стоял неработающий телевизор: принёс за ненадобностью один из дежурящих врачей в надежде, что починят, но тщетно. Питанием тоже не баловали: следовало успеть схватить порцию в холодильнике второго терапевтического отделения, что удавалось далеко не всегда, в случае же удачи, содержимое тарелки могло удовлетворить лишь страдающего почти полным отсутствием вкусовых рецепторов. Потому приходилось приносить еду на два дня из дому.
Особенно украшало и придавало пикантность этому месту отдыха дежурного психиатра наличие в полутора метрах от кровати параши хоть и закрывающейся дверью, но придающей всем считанным метрам и так-то затхлого обиталища незабываемый аромат застоявшегося и плохо промываемого сортира. На одном из дежурств мне особенно повезло: туалет засорился, слив не работал. Кроме невозможности использования, организм всё время испытывал острую потребность надеть самый хороший противогаз, а ещё лучше запрятать себя в одеяние врача-инфекциониста, вплотную изучающего чуму или какую-либо другую особо опасную инфекцию.
Я знал, кто был главврач, допустивший такое глумление. В силу его некоторых шагов отношение моё к нему предвзято. Уверен, что нашлись бы и психиатры-дежуранты, не согласившиеся ни с одним моим словом, или, скорее всего, с некоторыми. Каждый смотрит на мiр со своей колокольни, или из своей норы, согласно историку Гумилёву.
То дежурство начиналось и протекало совершенно спокойно, то есть без всяких вызовов. Уж как-то через чур, неправдоподобно хорошо. Во времена обучения в ординатуре, когда дамокловым мечом висели предстоящие экзамены на право продолжения работы психиатром, такие дежурства радовали возможностью учиться. Когда же все экзамены оказались позади, а я ещё продолжал дежурить, то возникла проблема заполнения часов бодрствования без вызовов.
Взяв пейджер дежурных врачей, я погулял по больничному двору, полистал газетки, почитал книжку, потренировался, порасслаблялся. Время убивалось очень медленно, неохотно, со скрипом. Но наша как всегда взяла - дожил-таки до 10 часов вечера субботы или по-еврейски, окончания субботы, которая уже и закончилась, сменившись новой рабочей неделей. Евреи и в этом смысле решили отличаться, начиная счёт дней с вечера, таким образом, воплощая в жизнь фразу Торы '...и был вечер, и было утро - день один'.
-День простояли. Сейчас остается только ночь продержаться, - подумал я, начиная готовиться к предстоящему отдыху.
Небольшое, но неприятное предчувствие копошилось внутри: уж больно тихо прошло всё дежурство - ни одного вызова. 'Авось пронесёт', - подумал я, лёг расслабиться и отключился. Разбудил меня телефонный звонок, как услышал мои опасения, накаркал-таки.
-55, ждём тебя в приёмном покое. Суицид.
-Хорошо, - буркнул я, впервые мгновения ещё плохо соображая, встал, зажёг свет, - Половина одиннадцатого. Ночь может пойти насмарку. Но что делать, такова она дежурная жизнь, точнее, жизнь дежуранта.
Опять звонок.
-55, у тебя есть халтура в приёмном покое - суицид, - вызывал меня на этот раз другой женский голос.
-Спасибо.
-У нас сегодня вообще весело. Так ты придешь?
-Ещё глумится, тля, - подумал я и спросил, - У меня есть выбор?
-Нет, - засмеялась женщина и повесила трубку.
Не успел я выйти из комнаты как опять звонок. Много лет после прекращения дежурств, в каждом телефонном звонке мне продолжала слышаться угроза.
-Психиатр.
-Я за него.
-У тебя будет весёленькая ночка. В приёмный подвезли ещё два суицида. Кроме того, сегодня в ДТП погиб молодой человек, и его семья такое творит: в приёмном настоящий погром. Приходи поскорее, может, успокоишь их.
В то время в Израиле царила, скорее, куролесила, победившая при подсчёте голосов на выборах рабочая партия Рабина. Министром здравоохранения оказался старый дружок главврача больницы 'Шпринцак' и он тут же взял его под своё крылышко генеральным директором министерства. Общее правило жизни: друг тянет друга. Ну, а, как известно, своя рука владыка: дорвавшись до главной кормушки здравоохранения, став вторым лицом в Минздраве, главврач, тут же пробил деньги на реконструкцию приёмного покоя и строительство нового корпуса. Согласно заведённой традиции по завершении службы в министерстве, обычно связанным с поражением правящей партии и сменой дружка-министра, главный врач, став бывшим генеральным директором, возвращается в родные пенаты, благодаря пребыванию наверху, значительно благоустроенные.
Пока же старое приёмное отделение перестраивалось, его временно открыли в полуподвале.
Я шёл по противному полутёмному, затхлому коридору подвала. Сначала голова пребывала в прекрасном состоянии безмыслия, но затем вдруг само собой попытался вспомнить подобное дежурство и не смог. Вот и поворот, а за ним в дальнем конце мерцал свет в конце туннеля. Вход в приёмный покой и метров 20 примыкающего к нему коридора захватили человек 40, издававших жуткий рёв как будто бы стае бешенных смертельно голодных волков прищемили яйца дверями. Лишённым такой чудесной анатомической прелести просто отрезали хвосты.
С большим трудом я смог протиснуться сквозь визжащую толпу.
-Ждём тебя доктор не дождёмся. На тебя сегодня спрос, - из-за отгороженного стойкой закутка медперсонала встретила меня полная рыжеватая круглолицая сестра Йохи.
-Весело у вас, однако, - осмотрелся я вокруг.
-Четыре суицида для тебя, не соскучишься. А это - марокканская семья - в автокатастрофе погиб молодой парень 31 года. Привезли сюда в коме, не приходя в себя, умер. Попытайся успокоить мать.
-Суициды под присмотром?
-Все либо с родственниками, либо девочка из интерната с учителем.
-Йохи, при всём моём уважении и любви к тебе лично и больнице "Шпринцак', в особенности, разорваться я не смогу, хотя и очень хочется, да чтобы на мелкие кусочки, поэтому обеспечь, пожалуйста, индивидуальные посты суицидам, чтобы нам не наколоться...
-Боишься, - кивнула Йохи.
-Старюсь не бояться ничего, но, наученный горьким житейским опытом...
-Ладно, ладно, - оборвала меня медсестра, - Начни только с семьи.
-Как скажешь, - кивнул я, - Так и сделаю.
Месяцев восемь тому назад, один из дежурных психиатров - доктор Лицкий - был вызван на попытку самоубийства. Он пришёл в приёмный покой. Молодой человек, пытавшийся утопиться в Средиземном море, сгорбившись, сидел на стуле. 'Сейчас мы с вами поговорим', - сказал доктор Лицкий, но его срочно отозвали к какому-то другому пациенту. Когда он вернулся, то молодого человека и дух простыл - пустой стул зловеще уставился на психиатра. Отец юноши спрашивал у сестёр: 'Где мой сын?' 'В туалет, может, вышел', - ответила одна из них. В этот момент в приёмный покой вбежал офицер по безопасности - израильские больницы требуют и такую должность: 'Срочно дежурного врача, - закричал он, - Кто-то выпрыгнул толи с четвёртого, толи с пятого этажа'. Все кто мог, рванули вместе с офицером к выбросившемуся. Оказалось, что это именно тот, пропавший молодой человек, которому не позволили утопиться.
Срочно созванная главным врачом комиссия, выводы которой подтвердила и комиссия из министерства, обвинила доктора Лицкого, в том, что, вызванный к другому, пусть и более срочному больному, он не побеспокоился организовать для погибшего индивидуальный пост. Доктор Лицкий был отстранён от дежурств. Семья покончившего с собой подала на больницу иск в суд на несколько миллионов. Хорошо, что у врачей есть медицинские страховки. Но лишь полгода спустя, сердито скрипя всеми своими конечностями, лишь из-за нехватки врачей, главврач согласился вернуть на дежурства доктора Лицкого.
Я попытался проникнуть в кабинку, где лежала и кричала несчастная мать погибшего в автокатастрофе - с этого проклятого для неё дня и до последнего мгновенья её жизнь пройдёт неисправимо и безжалостно исковерканной. Нет возврата к былому. Большинство матерей, отцов тоже, никогда не способны оправиться после смерти их детей.
Моя попытка хоть как-то помочь несчастной женщине не увенчалась успехом. 'Вали отсюда', - грубо отпихнул меня кто-то из родственников.
-Я - психиатр. Просили, чтобы я поговорил с...
-Вали отсюда, - сердито оборвав меня, ещё грознее рыкнул здоровенный мужчина лет 45 с красными от слёз глазами, - Обойдёмся и без тебя.
Возле сестринского поста стоял полицейский и говорил Йохи: 'Сейчас у них самое трудное время. Сейчас они должны начать делать простые бумажные дела - это отвлечёт их. Всё. Парня нет. Всё. Уж, сколько я таких сцен насмотрелся, не приведи Господь'.
-Как страшно, - побледнела молодая женщина лишь недавно вернувшаяся на работу после своего третьего декретного отпуска.
-Йохи. Меня не хотят. Я пойду по суицидам.
-Не хотят, так не хотят. Иди. Начни, только с бабушки, у неё, кажется, крыша уехала. Она в 5 кабинке. Я надеюсь, ты ещё говоришь по-русски.
-Иногда, Йохи, иногда. На всякий случай, дай мне переводчика.
-Только с амхарского (один из эфиопских языков, на нём говорят эфиопские евреи) на арабский, - засмеялась сестра.
В отгороженной занавесками кабинке на кровати лежала женщина лет 75 - вся седая, полная, неуклюжая. Никакого индивидуального поста возле неё не было и в помине.
-Если бы она сейчас что-то сделал, то пойди, знай, как поведёт себя медицинская сестра Йохи на разборке. Очень даже понятно, как поведёт, - возмущаясь, почти побежал я к сестринскому прилавку, - Йохи, драгоценнейшая, ты моя, ты понимаешь, что происходит? Дай мне, пожалуйста, все карточки суицидов, и напишу я в них большими буквами официальное требование 'индивидуального поста', а затем подпишусь.
-Извини, Илья, ты видишь, что у нас происходит. Пиши. Я тогда надавлю на ответственную по больнице сестру - пусть снимает медсёстёр, откуда хочет.
-Вот, поганка, что же ты мне раньше этого не сказала. Если бы кто-то из них суициднулся по новой, то ты утверждала бы, что я не сказал ни слова. Как всегда работает замечательное правило: 'не написано - не сделано', - подумал я, но промолчал, решив, что в следующий раз никакого доверия на словах никому не окажу и всё хорошо, что хорошо кончается, жалко только не всегда.
Сбросив с себя ответственность: теперь, в случае повторного суицида, до моего осмотра, вся вина ляжет на охраняющего, если же такого не окажется, то медперсонал больницы, и, вообще, пусть решает суд, - я вернулся к пожилой женщине.
-Добрый день, я - доктор Нер, не откажитесь, пожалуйста, поговорить со мной.
-Хорошо, - кивнула женщина, - А вы, кто гинеколог?
-Я не гинеколог. А почему вы хотите, чтобы с вами разговаривал гинеколог?
-Есть причина. Кто вы?
-Я - психиатр.
-Это не ко мне. Душевно я совершенно здорова.
-Не спорю, только по закону каждый человек пытавшийся убить себя не может выписаться из приёмного покоя, без беседы с психиатром.
-Ладно, не может так не может, - легкомысленно бросила пожилая женщина.
-Почему вы хотите, чтобы вас осмотрел гинеколог?
-Есть причина? - она заговорщически оглянулась и перешла на шёпот, - Я беременная и это очень многим не нравится.
-Вот оно как, чудеса в решете на дворе, - подумал я и спросил, - От кого же?
-Это не ваше дело, но вам я скажу: меня изнасиловали подростки-соседи.
-Бывает, - подумал я и спросил, - Извините, а как это произошло?
-Они проникли в мою квартиру ночью, когда я спала, усыпили меня и надругались, как хотели.
-Так вы спали?
-Но я всё чувствовала.
-То есть вы не проснулись?
-Разумеется, но я это чистая правда.
-Может этого-то она и хочет, - подумал я и решил брать быка за рога - уж больно много висело на мне, - Что заставило вас попытаться убить себя?
-Ни что, а кто. Соседи. Вы себе даже представить не можете: в нашем подъезде живёт группа подростков и они фотографируют меня голой, когда я в ванной или раздеваюсь перед сном, и отправляют мои фотографии в порнографические журналы. Они-то меня однажды вечером усыпили сильно действующими препаратами и изнасиловали. Ах, да, я это вам уже рассказывала. Всё моё изнасилование они засняли на видео и продают как порнофильм.
-Всё, с одной все проблемы решены, - с облегчением подумал я, вспоминая, что осталось ещё три суицида. Уж если свела судьба в приёмном покое с неудавшимся самоубийцей, то психиатры любят такие простые случаи явного психоза. Понятно, что бабушка от психиатрической больницы не отвертится. Не часто встречается такое простое дело. Большая часть самоубийц совсем не в психозе, и тогда-то приходится ломать голову, что делать и как с ними поступить.
-Откуда вы знаете, что вас фотографируют и посылают ваши фотографии в порножурналы, а из, как вы считаете, изнасилования даже сделали порнофильм?
-Не считаю, а так оно и есть. Да об этом весь дом только и говорит. Все об этом только и говорят, и по радио, и по телевизору, и соседи.
-А как вы пытались убить себя?
-Я приняла таблетки.
-Какие?
-Вабен (успокаивающее). Мне его дал семейный врач.
-Вы лечились у психиатра7
-Вы первый.
Следовало бы получить более полную картину, в случае спокойного дежурства я бы так и сделал, но в тот день время не позволяло. 'Хорошо, если вас не оставляют в больнице из-за состояния здоровья, то вы едите в психиатрическую больницу', - твёрдо произнёс я.
-Хорошо, - неожиданно легко согласилась женщина, освободив меня от неприятной необходимости обращаться к районному психиатру за распоряжением о принудительной госпитализации.
По выходу из кабинки меня окликнули на арабский манер: "Докто`ре".
Я обернулся: дежурный по приёмному полноватый, лысоватый, лет 35 врач-араб в расстегнутой белой куртке и с фонендоскопом на шее шёл в мою сторону. В Израиле врачи-мужчины носят не халаты, а куртки, только женщины-врачи остались людьми в белых халатах.
Отношения психиатров с дежурными по приёмному покою терапевтами не всегда складываются легко. Терапевты решили, что любая отличающаяся от описанной в учебниках клиника, особенно, если и простейшие анализы нормальны, позволяет им мгновенно писать "HY" - истерия и "55" - психиатр. Частенько возникали и споры, кому выписывать из приёмного отделения больного. Так как психиатры в те годы были чужими для больницы, то в случае конфликта администрация больницы почти всегда занимала сторону своих.
-А ты был прав, - продолжал дежурный терапевт.
-В чём, интересно?
-Помнишь, дней 10 тому назад я вызвал тебя к больному, так как подумал: "Истерик"?
Ну, разумеется. Это был весь дрожащий, жалующийся на слабость мужчина лет 30 с температурой около чуть выше 37 градусов. Ничего не найдя, я написал: "Нет выраженной психиатрической патологии, позволяющей объяснить состояние больного, потому необходимо продолжать соматическое обследование". Терапевт возмутился. Не смотря на угрозу пожаловаться главврачу, я ушёл из приёмного покоя.
-Конечно, помню, - кивнул я, - Помню и предупреждение...
-Ладно тебе. У больного-то оказался бруцеллез (тяжёлая инфекция). Начало. Ты оказался прав.
-Такое тоже случается, - улыбнулся я, подумав, - Не все дежурные терапевты поведали бы мне о своём проколе. Интересно, я всегда считал его высокомерным. Хотя, одно другого не исключает.
-Теперь школьники и школьницы, - подумал я, кивнул терапевту и оставил приёмный покой, забитый под завязку людьми, болезнями, бедами и горестями, с самой чудовищной трагедией того дня: гибелью молодого человека в автомобильной катастрофе. Одно из самых больших проклятий Израиля, унёсшее намного больше жизней, чем арабский террор и все войны - дороги. Молох современного транспорта пожирает каждый год более 500 человек, и это в стране с населением меньше 8 миллионов. А сколькие выбиты из жизни, обращёны этим средством повышенной опасности в тяжёлых физических и психических инвалидов.
С такими мыслями я и дошёл до находящейся метрах в 40 от приёмного покоя перевязочной.
В прямоугольной комнате, облицованной холодным белым кафелем, на одной из двух кроватей лежала виновница торжества: тёмненькая стройная девушка с большими серыми глазами в длинной тёмно-синей юбке и светло-серой кофточке, с перебинтованной левой рукой. Рядом со столом врача стоял сухощавый мужчина среднего роста в чёрном костюме, белой рубашке, повязанной чёрным галстуком и чёрной шляпе, чей возраст маскировала большая окладистая борода, посеребрённая первой, пробивающейся в нескольких местах сединой. На звук открытой мной двери мужчина обернулся.
-Дежурный учитель интерната для трудных девочек, - протянул он мне крепкую руку.
-Психиатр, - пожал я его руку, подумав, что выглядит он лет на 40, больше или меньше, борода всегда старит.
-Это я сразу же понял, как только вы вошли.
-Каким таким образом? - не сообразил я, как понять его высказывание в первое мгновение, все последующие тоже не помогли.
Вместо ответа учитель улыбнулся.
Я присел на холодный стул рядом со столом.
Учитель снят чёрную шляпу, под которой, разумеется, была чёрная кипа, - Девочка из трудной семьи: отец в тюрьме за наркотики и грабёж, мать - женщина лёгкого поведения и лечится у ваших коллег. Девочка - сложная, непредсказуемая, взрывная. Пятницу и субботу была дома, поругалась с матерью, что, как вы сами понимаете, совсем и не удивительно. Вернулась раньше времени. Поссорилась с подругой. Пошла и порезала острым ножом руку. Хорошо, что её увидела подруга, которая тут же побежала ко мне. Я уже привозил сюда таких же девочек. Не понимаю, зачем вас вообще вызвали? Я уже несколько лет работаю в этом интернате для трудных подростков и знаю, что по закону обследовать и лечить пациентов до 18 лет имеет право только психиатр прошедший специальную подготовку. Вы ведь всё равно отправите её в "Шальвату" (психиатрическая больница, в которой есть детское отделение и всегда дежурит детский и подростковый психиатр).
-Выглядит, как ангел, - бросил я взгляд на девушку и повернулся к учителю, - Верно, среди наших дежурантов детские и подростковые психиатры не водятся. Я тоже сомневаюсь в необходимости вызова взрослых психиатров к вашим подросткам. Хотя, наверное, нас вызывают на всякий случай, вдруг что-то экстренное. Вдруг, острый психоз и следует дать антипсихотик. Правда, я не уверен, что имею право давать его подростку?
Учитель присел рядом со мной, лицом к комнате.
-Ждём родителей? - вновь посмотрел я на девушку.
-Мать её уже вызвали и она должна появиться. По телефону обещала приехать, сразу же после окончания шабата (субботы) как только начнут ходить автобусы: машины у неё нет. Автобусы уже пошли, как вы знаете, шабат (суббота) окончился несколько часов тому назад, но пока что не появилась, - чуть пожал плечами учитель, - В "Шалвате" повторится та же история. С этим я тоже сталкивался: даже специализировавшему на возраст до 18 лет психиатру разрешено обследовать детей и подростков только с разрешения одного из родителей, или установленного судом опекуна, или наделённого специальными полномочиями социального работника.
-С другой стороны, острый психоз с возбуждением способен определить и дежурный терапевт и вызывать психиатра только в этом случае. Меня ожидают ещё две попытки самоубийства. Наверное, я пойду к ним - вы при ней. В карточке я написал, что требуется индивидуальный пост до особого распоряжения...
-Я же говорю, что нет никакого смысла вызывать взрослого психиатра к подросткам в этой больнице - фактически, пересыльном пункте.
-Согласен. Меня вы убедили - возможно, одна из множества нелепостей, в которых мы обитаем. Скорее всего, не острый психоз. Хотя есть правила игры, и мы обязаны в них играть, если согласились дежурить. Как, кстати, и во всех остальных областях и сферах. Когда появится мать, я обязан обменяться с девочкой хотя бы парой слов - вдруг всё же острый психоз или продолжение непреодолимых мыслей о самоубийстве. Тогда для перевозки придётся задействовать так же кого-нибудь из персонала больницы.
Мы помолчали.
-Кстати, а вы привезли девочку до окончания субботы - нарушили, значит?
-Ни в коем случае: спасение жизни важнее соблюдения шабата.
-К какому направлению вы принадлежите? - почему-то мне не хотелось оставлять понравившегося мне учителя; ждущие меня самоубийцы обязаны быть под присмотром, вся ночь впереди.
-Просто еврей, то есть верующий. Нет евреев без Всевышнего. Хабадник (одно из направлений хасидизма).
В этот момент двери открылись, и вошла одна из сестёр приёмного отделения: "Мы должны перевязать девочку, которая несколько дней назад была ранена в последнем теракте в Гиват Менаше". Следом за медсестрой двое мужчин ввели под руки девушку лет 23-24, не способную наступать на перебинтованную ногу. "Какая красавица, - подумал я и повернулся к воспитателю, - Мирный процесс, - про себя добавив по-русски, - Мать его и особенно их, которые принесли на наши головы весь этот ужас взрывающихся автобусов, кафе, магазинов. Сами-то, эти твари наверху, на автобусах не ездят, по магазинам не ходят, в простых ресторанах не появляются. Они могу ставить на нас эксперименты, чтобы делать из нас экскременты. Но если мы им позволяем, то таковыми и являемся".
-На время перевязки вам придётся отвернуться, - обратилась сестра к учителю и повернулась к девушке, - Сейчас придёт ортопед, и мы тебя перевяжем.
Учитель послушно пересел за придвинутый вплотную к стенке стол врача.
-Вас бесит всё происходящее вокруг, - не спрашивал, а утверждал он.
-Не, я давно просёк, что 'всё к лучшему в этом лучшем из миров'.
Мужчина внимательно оглядел меня и медленно, подчёркивая и выговаривая каждое слов, произнёс: 'И на самом деле нет в мире зла. Вы верите во Всевышнего?'
-Думаю, что да. Хотя иной раз и очень трудно, особенно, когда оглянусь вокруг.
-Всевышний никогда не посылает своим твореньям никакогоо зла. От Него исходит только добро.
-Не много ли нам добра? - кивнул я на раненную девушку.
-Столько сколько требуется. Не больше и не меньше
-"Всё к лучшему в этом лучшем из миров".
Взгляд учителя показал, что он вновь не понял, какой подтекст я вложил в эту цитату. Я, кстати, тоже не очень уяснил себе.
-Нет в мире зла, - повторил учитель.
-Добро, добро, кругом добро, - пропел я про себя фразу на мелодию из старой советской песни моей молодости, заменив слово "вода", - и сказал, - Как вы определите убийство немцами полутора миллиона детей, я уже и не говорю обо всех 6 или 7 миллионах сожжённых в Шоа (Катастрофе). Как отнестись к Катастрофе?
Учитель долго смотрел в одну точку на стенке перед собой, покачал головой, погладил бороду, повернулся в мою сторону: "Не люблю я это говорить - люди не понимают, но вам я скажу, думаю, что вы поймёте. Нет зла от Б-га, от Всевышнего всё добро. Просто есть добро, которое нравится нам, и мы воспринимаем его, как добро, а есть добро, которое мы не понимаем и думаем, что это зло, хотя никакого зла от Б-га нет, но всё - добро. Например, больной ребёнок, для спасения жизни которого требуется операция. Но ребёнок этого не понимает, он плачет от боли, не хочет позволить хирургу спасти его жизнь. Но если хирург не сделает ему больно, то ребёнок умрёт... - учитель внезапно замолк.
Перевязываемая девушка стонала и покрикивала. Ортопед приговаривал: "Сейчас. Сейчас. Рана хорошая, чистая. Всё будет хорошо".
-Кто-то сказал, что Б-г умер в Освенциме, - я посмотрел на "хорошую рану", поёжился и подумал, - а когда Он родился?
-Я понимаю, для неподготовленного уха звучит дико и невозможно, но и это добро, - учитель вновь помолчал, поправил и так-то ровно сидевшую на голове кипу, кашлянул и хотел продолжить...
Но резко оборвав, наш разговор, опять зазвенел мой пейджер. "Если ещё один суицид..." - пробормотал я, нажимая на кнопку ответа. "55, 55 свяжись со второй терапией".
-Говорит психиатр, - набрал я номер вызвавшего меня отделения.
-Один из наших больных в депрессии и сказал медсестре, что не хочет жить.
-Хорошо. Я в приёмном покое - здесь несколько суицидов. Устройте ему охрану. Я обязательно приду. Скажите, чтобы главная сестра со мной связалась, - бросил я, подумал, - Вот оно многочасовое спокойствие.
В израильских больницах существует не известная мне по России сестринская должность, называемая на иврите 'общая сестра', некий ночной главврач, которая (или который) ответственна за нормальное протекание вечерней и ночной жизни больницы. Именно они и дают распоряжения об охране опасных больных. Чего, кстати, ужасно не любят, потому что всегда не хватает среднего медперсонала.
-"Воистину, нет никакого зла в мире, всё - благо, всё - едино! Корень страданий, испытываемых человеком, в том, что, будучи лишён знания, он не способен узреть конечную их цель, которая есть сплошное благо. Вот почему бедствия заставляют страдать. Те же, кто наделён знанием и видит конечную цель, страданий не испытывают", - так сказал рабби Нахман из Бреслава. Это - дословная цитата.
-Вы назвали себя хабадником?
-Я - хабадник, что не мешает мне читать написанное раби Нахманом и время от времени ездить в Рош Хашана (еврейский Новый Год - отмечается осенью) на его могилу в Умань.
-Хорошо, во время Шоа немцы убили полтора миллиона детей. Мне рассказывала одна женщина, как грузовые машины полные детей 2-3 лет подъезжали к кострам и вываливали свой "груз" в огонь. Это добро?
-Нет у меня объяснения каждого события. Главное я знаю основной принцип - зла нет. Скажу вам больше: каждая душа получает заслуженное её. Мы приходим в мир исправлять этот мир и наши же ошибки из прошлых жизней. Если эти детские, невинные души исчезли, то значит, они должны были исчезнуть. Это было совершенно необходимо для их же развития... В своих предыдущих жизнях они сделали что-то, что требовало в этой жизни их страдания. Тоже самое со страданиями их родственников,... которые тоже... которым тоже было совершенно необходимо пройти через такое испытание, через весь этот ужас в этом мире. В предыдущих жизнях они его заработали. Есть два вида добра от Всевышнего. Добро, которое мы воспринимаем, как хорошее и приятное нам и называем добром, и добро, которое мы, в силу своего невежества и непонимания, воспринимаем, как вредное, приносящее ущерб, и называем злом... Самое страшное страдание тела...
-То есть, вы верите в переселение душ.
-Да.
-Вы занимаетесь кабалой?
-Да.
-Я слышал, что сатморские хасиды, утверждают, что Катастрофа произошла из-за сионизма.
-В каждом поколении среди евреев рождаются совершенно разрушительные души. В этом тоже есть такие и это тоже есть добро...
-Чего же рождается их так много и такие они отвратительные?
Учитель лишь пожал плечами.
Перевязка пострадавшей в арабском теракте закончилась; два молодых человека увели раненную красавицу.
-Хорошо с вами говорить, жаль, что впереди столько работы. Но не спешит что-то мама, - встал я, - Спрошу-ка всё-таки у девочки, как её зовут и впечатлюсь, не в психозе ли она и нет ли опасности.
-Давайте. Кто знает, если мама не приедет до часу ночи, то я обязан пригласить назначенного судом социального работника, который сможет разрешить вам обследовать её так, как вы сочтёте нужным. Пока же, ради экономии времени, начните. Но поверьте мне, она не в психозе.
-Наверное, и наркотиками балуется?
-А то нет, покуривает травку. Другого не известно.
-Согласно последним исследованиям, четыре сигареты марихуаны в несколько раз повышают вероятность заболевания шизофренией.
-В такое время нас с вами выпало жить.
Чуть помедлив и поколебавшись, я подошёл к пытавшейся убить себя и начал: "Здравствуйте, я - доктор Нер. Как вас зовут?"
-Лиора, - открыла глаза девочка.
-Сколько вам лет, Лиора?
-15.
-Спокойная, аккуратно одета, сознание ясное, выглядит лет на 17, - подумал я и спросил, - Где вы живёте, Лиора?
-В интернате.
-Вам там нравится?
-Когда как.
-Как вы себя чувствуете?
-Хорошо. Только рука чуть болит...
В этот момент, оборвав девочку на полуслове, от резкого удара ногой распахнулась дверь перевязочной, и разнёсся, как удар бича, злобный вопль: "Доктор Нер, в нарушение закона вы допрашиваете мою дочку без моего разрешения и в моё отсутствие, без моего присутствия. Так-то..."
-Б-г с вами, Жасмин, - сразу же узнал я мою пациентку - толстую, как всегда нелепо накрашенную и одетую, наркоманку, тоже совершившую несколько попыток самоубийства, - Что-то, а законы я чту и даже очень. Лишь представился вашей дочери. Кстати, сразу же узнал в ней вас. Уверен, вы не будете возражать, и позволите мне обменяться с вашей дочерью несколькими фразами.
-Ладно, давайте. На этот раз я вас прощаю, но в следующий раз я на вас пожалуюсь, и сами знаете, вам несдобровать. Я пока пойду, покурю, - так же стремительно она выскочила из перевязочной.
Переглянувшись с учителем, я подумал: "За что ей такое наказание в виде таких родителей? Ещё те гены, да пример для поведения лучше не придумаешь, - и продолжил, - Когда у вас появилась мысль причинить себе вред?"
-Никогда, - резко и грубо бросила изменившаяся на глазах девушка, - Они у меня всегда.
-Опа, - подумал я и спросил, - Что с вами?
-Ничего. Отстаньте вы все от меня. Мне всё надоело. Вы мне все надоели. Оставьте меня в покое. Я никому не нужна. Все меня кинули и предали... - недавно певучий и нежный голосок приобрёл противный, леденящий, лающий оттенок.
-У вас по-прежнему есть плохие мысли? - спросил я, подумав, - Хорошо влияние мамаши. Такая симпатичная была, а сейчас обратилась в злую и неприятную фурию.
Молчание.
-Как вы думаете вам можно помочь?
Молчание.
-Вы способны продолжить причинять себе вред?
-Отстаньте вы все от меня. Больше я вам не скажу ни слова, - повернулась девушка на бок.
Я подошёл к учителю и заговорил вполголоса, чтобы нас не услышали: "Знаете, это именно тот случай. Жалко, что мама приехала. Не знаю, на счёт психоза - не дала выяснить, не контакта, импульсивна, но до появления матери была совсем другой. Мать на неё подействовала, мягко говоря, далеко не лучшим образом. Попрошу для неё медицинское сопровождение - кто знает, что она сможет ещё выкинуть. Не нравится мне её состояние. Переступив порог приёмного покоя, она стала имуществом больницы, за которое сие славное медучреждение несёт полную ответственность. Наша задача доставить её до подросткового психиатра и пусть уже он ломает над ней голову. Девочка не предсказуема. Поди, знай, возьмёт и выбросится из машины...
-А я на что?
-Вы её довезли до нас... - я говорил и думал, - В любом случае, бережённого Б-г бережёт. Не собираюсь я вдаваться в юридическое крючкотворство: девочка с плохой наследственностью, средой обитания, употребляет наркотики, импульсивна, опасна для себя. Дам вам в сопровождение медсестру, - не религиозному я бы добавил, - Самую хорошенькую, - воспитателю же сказал, - Пусть меня пока главная ночная сестра убьёт: мало того, что требую в больнице индивидуальные посты, так ещё и кого-то отправляю на ночь глядя за тридевять израильских земель. Но это её проблемы... Всё-таки, не зря вызывают психиатра к подросткам.
-"И если туп как дерево, родишься баобабом..." - всплыла в памяти строчка из песни Высоцкого, - Интересно и здорово получается. Карма снимает неразрешимую без неё проблему зла. Как это по-научному-то? Теодицея - оправдание Бога. Если не ошибаюсь? Добрый и справедливый Б-г позволяющий твориться таким бесчинствам... Но кто придумал, что Он добрый и справедливый? Что, вообще, есть добро и справедливость? Карма - некая ось, на которую нанизаны все наши жизни. Тогда происходящее здесь и сейчас каким бы диким и нелепым оно не представлялось, таковым не является... Хорошо бы если так. Здорово, если так. А если не так, то как? Что придаёт нашей гонке желудка хоть какой-то смысл? Без этого. Ничего. Если кармы нет, то всё дозволено, - чуть переделал я Достоевского.
-Ну, Йохи, что-то вы плохо работаете: перестали поставлять суициды, - подошёл я к сестринскому посту.
-Главная сестра больницы обещала тебя убить, - улыбнулась мне старшая сестра приёмного покоя.
-До того, как я посмотрю следующего больного или после? Попроси, чтобы до. Где клиенты, кстати?
-Начни, пожалуйста, с нашего двоюродного брата (так иной раз евреи называют арабов). Он в дальней перевязочной. Привезли прямо после свадьбы: обнаружил, что жена не девушка и разбил себе голову о стенку. Компьютерная томография головного мозга нормальна.
-Вот оно - чудо дня: разбил голову не жене, а себе. А ещё говорят, что чудеса давно прекратились. Хотя, это и есть прогресс - дурное еврейское влияние. Раньше он размножил бы голову опозорившей его невесте. По справедливым арабским законам шарита деяние сие не есть преступление, но право, а то и просто обязанность каждого мужчины, который не только не подсуден, но законопослушен. Только в Израиле, где ещё не ввели шариат, вызывают психиатра. На самом деле, по-хорошему, должны были бы вызвать полицейских к нему и патологоанатомов к трупу невесты, или, если бы дрогнула рука, то к невесте - хирурга. А так, из-за тлетворного прогресса вызывают психиатра. Это хорошо, Йохи?
-Давай, давай. Эк тебя понесло. Чего это? У самого крыша поехала, что ли? Сам стал маджнун (сумасшедший, арабский). Так мы тебя быстро подлечим. Галидольчика (лекарство от психоза) вколем. Хочешь индивидуальный пост? Всё, хватит болтать, работать, - это слово она произнесла по-русски, пусть и с очень смешным акцентом, - Потом вернёшься и посмотришь русскую девочку - отравилась таблетками и её сейчас промывают. А ты, кстати, смог бы так?
-Отравиться или разбить голову?
-Разбить голову из-за женщины.
-Йохи, Йохи, плохо же ты меня знаешь - только под наркозом и если бы его давала мне ты.
-Вот такие вы - еврейские мужчины - слабаки, - засмеялась сестра.
-Такого у меня ещё не было, - успел подумать я, добираясь до места назначения.
В маленькой комнатке - дальней перевязочной - на кровати сидел молодой смуглый мужчина с усами и перебинтованным лбом. Сидел он как-то странно: свесил ноги между кроватью и стенкой, скрестил руки на груди, закрыл глаза. Возле пострадавшего из-за отсутствия девственной плевы стояли четверо молодых подобных ему мужчин.
-Это наш брат Мухамад, - окинул меня сумрачным оценивающим взглядом один из мужчин - по виду старший брат.
-Хорошо хоть сестёр не привезли. Если у араба спросить, сколько у него детей, то он ответит, например 7 или 8. Число это относится только к мальчикам, девочки идут отдельным списком, не включённым в общее число детей, - думал я, кивая головой.
-Ему надо помочь, - сказал другой брат.
-Сидит, как дзен-буддист, - промелькнула мысль во время моего представления пострадавшему и родственникам, - Добрый вечер. Я - психиатр, доктор Нер.
Ноль внимания со стороны пациента.
-Чёрт его подери - надо же было ему жениться на моём дежурстве, подумал я и сказал, - Мухамад, если вы хотите, чтобы вам помогли, то давайте поговорим. Иначе я не смогу вам помочь... - выждав почти минуту, я спросил, - Что вас беспокоит?
Никакого шевеления.
-Точно, вошёл в изменённое состояние сознания. Ноль внимания, фунт презрения, - подумал я.
-Мы боимся, чтобы он что-нибудь с собой не сделал, - шепнул мне выглядевший самым старшим брат.
-Расскажите мне, что произошло.
-У нас, в отличие от вас до свадьбы не принято... Подруг у нас нет. Поэтому, сами понимаете, не девственность жены так подействовала... вы бы только слышали, как он кричал и как бился головой о стенку...
-Я тоже отношусь к сектору, где подруг нет, - соврал я - уж больно резанула меня первая фраза араба.
-Вы без кипы. Я знал, что только ваши религиозные не допускают связь до свадьбы, - пожал плечами мужчина.
-Не только, да ладно. Попытайтесь убедить Мухамада поговорить со мной. У психиатра нет никакой иной возможности помочь - только беседа.
Старший брат заговорил по-арабски. Делал он это минут пять-семь. Покалечивший себя молча сидел всё в той же позицьи - игнорировал не только меня, но и своего старшего брата.
-Вы согласны поехать в психиатрическую больницу? - вроде бы спрашивал я Мухамада, а на самом деле, его старшего брата.
-Да вы что! - возмутился последний.
-Но я не могу ничем помочь. Вдруг он и на самом деле опасен для себя и...
-Для того вы и специалист, чтобы уметь разговорить человека, - сердито вставил похоже самый молодой из братьев.
-Психиатр может помочь только желающему этого. В случае же опасности болезни или подозрения на неё мы вынуждены направлять человека даже вопреки его воле на принудительное лечение в психиатрическую больницу...
-Если вы психиатр, то вас учат разговорить человека, - ещё более раздражённо бросил младший.
-Я не знаю, где вы учили психиатрию, но во всём остальном мире признают, что медицина не всемогуща - люди случается, что и умирают, а психиатрия, не всемогуща, в особенности. К сожалению, ни одни психиатр в мире не способен, как вы говорите "разговорить" любого человека, если он не категорически хочет.
-Мы не повезём Мухамада в дурдом, - жёстко отрезал старший, - В нашей семье сумасшедших нет.
-Тогда вы рискуете его жизнью. Если, он повторит то же самое, то...
-Не повторит. Мы мобилизуем всю семью и будем сидеть возле Мухамада столько, сколько потребуется.
-Зачем же вы привезли его сюда? - подумал я, пожимая плечами.
Один из молчащих до этого братьев заговорил с пострадавшим, разумеется, тоже по-арабски.
Выждав всё те же пять-семь минут, я сказал: "К сожалению, меня ждут другие пациенты, если Мухамад согласится говорить, то скажите сёстрам приёмного покоя, и я немедленно вернусь ..."
-Мы поедем домой, - сказал старший брат.
-Хорошо, только подпишите отказ от госпитализации, - если, не дай Б-г, что-то на самом деле случается и дело доходит до суда (пока что это нечасто, но кто знает), то подобная подпись психиатру не поможет: в отличие от всех остальных медицинских специальностей, где отказ пациента принимается, правда, если он - дееспособен. В случае сомнений в дееспособности, вызывают психиатра... Этого не знают не только больные и их родственники, но и врачи не психиатры. Люди считают, что их подпись имеет силу. В любом случае, хотя бы сделал всё что мог и, в определённой степени, создаёшь хоть некоторое препятствие против возможной жалобы: сами подписали.
Лицо старшего брата выразило недовольство и растерянность: "Мы добровольно приехали и так же уедем".
-После попытки самоубийства Мухамад отказывается обследоваться психиатром. По закону я обязан отправить его в психиатрическую больницу, - районные психиатры в таких случаях дают распоряжение о принудительной госпитализации.
-Я - не сумасшедший, - не открыв глаз, не изменив позы, прохрипел Мухамад.
-Хорошо. Вы хотели бы поговорить со мной один на один?
-Нет. Я с вами вообще разговаривать не собираюсь. Мне с вами не о чем разговаривать.
-Не хотят сегодня со мной общаться, - подумал я и спросил, - Вы вернётесь домой, и продолжите... - я чуть было не брякнул, - Ломать башкой стены, но в последний момент одумался, - Себя калечить?
-Вам этого не понять. Что вы можете понять? Ничего. Самоубийства не было. Я просто пытался физической болью заглушить душевную.
-Откуда у вас появилась такая мысль?
-Не ваше дело. Что вы понимаете в человеческом сердце? Что вы понимаете, когда всё разбито и разрушено?
-Вы на самом деле хотели себя убить?
-Я должен был заглушить боль, - внезапно молодой человек резко, сильно и гулко ударил себя по груди. Сразу все четыре брата подскочили к нему и мгновенно схватили за руки.
-Я понимаю ваше состояние, тот тяжёлый стресс, который вы переживаете, ваше отчаяние. Чтобы вы не совершили чего-то трудно поправимого, вам совершенно необходима защита. Лучше всего вам побыть некоторое время в психиатрической больнице.
-Нет. Оставьте меня - я больше не буду. Я не собирался и не собираюсь убивать себя.