Мишарин Борис Петрович : другие произведения.

Исцеление

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.75*12  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отставной боевой полковник медицинской службы более не востребован государством. Внезапно он становится обладателем необычного дара, лечит людей и общество; не всегда законно, но эффективно борется с мафией. Воспитывает новое поколение специалистов - врачей, юристов, экономистов, политиков, способных вытащить Россию из экономической ямы и вернуть ей былую славу.
  
   Борис Мишарин
  
  
   Мечты и реальность,
  
   фантастика и бытие
  
  
  
  
   И С Ц Е Л Е Н И Е
  
  
  
  
   Проснулся Михайлов не в настроении, только открыл глаза и сразу понял - что-то дрянь. Встав, он увидел из окна качающийся напротив тополь. Он стоял один, словно могучий дуб, достигая верхушкой до 9-го этажа, его мощные ветви то плавно, то резко, порывами, раскачивались. Дул холодный ноябрьский ветер, отдельно сохранившиеся листочки почему-то не улетали, цепляясь из последних сил за оголенные ветки, словно хотели пожить еще немного, температура понижалась. Не засыпанная снегом земля выглядела неуютно-серой, неприглядной и мерзкой. 'Нет, нет, - подумал Михайлов, - эта мерзость у меня в голове'. В такую погоду у него почти всегда болела голова, даже слегка поташнивало. Была какая-то слабость, неуверенность, все его раздражало.
   Последние дни Михайлов чувствовал себя неопределенно, постоянно возникали непонятные ощущения, которые он толком не мог определить и классифицировать. В голове не зарождалось ни одного подходящего слова, которым бы он мог назвать это явление и поэтому он все списывал на нервы.
   Тяжело вздохнув, он поплелся в ванную. В зеркале на него смотрел зрелый мужчина с серым лицом, мешками под глазами, словно с глубокого похмелья. Безучастно осмотрев себя, Михайлов начал умываться. Так было всегда, в такую погоду.
   Проглотив сосиску и выпив кружку крепкого чая с молоком, он подошел к окну. Все выглядело унылым - свет, земля, воздух, настроение. Образ тополя крепко засел в мозгах, подкоркой он ощущал какую-то схожесть. Пройдя Афганистан и Чечню, полковник в запасе чувствовал себя таким же тополем в государстве - никому ненужным и предоставленным всем ветрам, выброшенным пенсионером, которому предстояло в одиночестве 'зимовать' оставшиеся дни.
   Михайлов не пил таблеток, он знал, в данном случае, другой надежный способ избавления от дурноты, раздражительности и вялости.
   Взяв толстый блокнот и карандаш, он неподвижно уставился в окно. Скоро зима, снег... В голове зрел образ и вскоре мысли, как бы сами собой, полились торопливыми строчками. Иногда он не успевал их записывать, иногда задумывался на минуту и снова строчил, строчил...
   - Ну, вот и все, - радостно вздохнув, он положил карандаш.
   Головная боль отступила, чувствовалась уверенность, подъем и сладостное возбуждение. Это было его лекарство - вдохновение! Михайлов с удовольствием перечитывал написанное:
  
   Утро зимою свежо и приятно,
   Трогает щеки колючий мороз,
   И что-то шепчет мне тополь невнятно
   Голыми ветками, что он замерз.
  
   Иней пушистый лежит переливами
   На всех сугробах и крышах домов,
   Воздух звенящий запахнет вдруг
   сливами...
   'Ах ты, обманщик, тут нету плодов'.
  
   'Я не обманщик - кудесник великий,-
   Дернул за ухо меня вдруг Мороз. -
   Разве на окнах рисунок безликий
   Под моей кистью сразу замерз?
  
   Ты посмотри, как резвятся детишки,
   С горок катаясь на санках своих,
   Ты посмотри, как парятся пальтишки,
   От залихватских катаний таких.
  
   Ты посмотри на девичьи румяна
   От поцелуев задорных моих,
   Вот уж бежит, от мороза чуть пьяна,
   Весь этот мир у нас с ней на двоих'.
  
   И рассердившись, незлобно кусаясь,
   Взял меня за уши тот же Мороз,
   И упираясь, несильно стараясь,
   Зимнюю свежесть домой я принес.
   (здесь и далее стихи автора)
   Он почувствовал удовлетворение, ясность и свежесть мыслей. Шепча написанные стихи, он направился на балкон. Его любимое занятие - покурить, пересказывая написанное, не отвлекаясь на окружающий мир, видя, но, не воспринимая его.
   На небе, далеко на горизонте, появился оранжевый диск чуть больше Луны. Повисев немного, словно осматриваясь, он превратился в длинный прямоугольник, не изменяя цвета, и быстро, практически мгновенно, стал приближаться.
   Михайлова обдало жаром, он успел вскрикнуть и.... почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. С трудом открыв глаза, он увидел расплывчатое лицо. Эти встряхивания били, как молотом по голове, он снова отключился. Его сосед, Юрий, тряс его снова и снова.
   - Очнись, Коля, что с тобой? Очнись.
   Позвонили в квартиру, Юра побежал открывать, вспомнив, что вызвал 'скорую'.
   Зашли двое в белых халатах и он торопливо, сбивчиво стал объяснять:
   - Я пришел с работы, вышел на балкон покурить, выбрасывая сигарету, заглянул вниз, сюда: я этажом выше живу. Смотрю - Николай лежит, не шевелится. Я спустился, у нас лестницы на балконах есть, занес его в квартиру, на диван положил, вас вызвал.
   Врачи, слушая Юрия, осматривали больного. Пульс и давление в норме, сердце работало ровно, без перебоев, дыхание, слегка учащенное, было чистым. Казалось, он просто спит, если бы не гримаса боли и ужаса, исказившая почти до неузнаваемости его раскрасневшееся лицо. Врач попросил у Юры градусник, поставил и стал осматривать живот больного. Видимой патологии не выявлялось, только тело пылало жаром. Доктор взял градусник и оцепенел - ртутный столбик заполз за отметку 42, до упора, дальше не было шкалы. Фельдшер быстро набрала в шприц литическую смесь, сделала инъекцию. Температура не спадала, втроем они уже второй раз обернули больного холодной мокрой простыней, обложили тело холодными бутылками.
   - Ничего не понимаю, - произнес врач, - при такой температуре люди не живут, у него же, кроме температуры, все в порядке, никакой другой патологии. Нонсенс какой-то, чертовщина... белок определенно должен свариться.
   Михайлов открыл глаза, его лицо еще более приобрело выражение дикой, нестерпимой боли, он неестественно застонал.
   - Больной, вы меня слышите, что вас беспокоит? - спрашивал врач, намереваясь осмотреть зрачки.
   Его самого стало немного потряхивать, руки тряслись. У пациента почти не было белочной оболочки, один сплошной черный зрачок на все глазное яблоко, через который, как показалось доктору, виднелись мозги с трепещущими извилинами.
   - Не-не-е-вероятно, - прошептал врач в испуге и удивлении.
   - Что случилось?
   Все вздрогнули. Голос Михайлова, с тяжелым металлическим оттенком, хрипел. В воздухе повисло оцепенение, Николай закрыл веки, но вскоре открыл опять. Его глаза, быстро затягивающиеся по окружности белком, сверлили врача, тот мотнул головой, стряхивая наваждение, глаза пациента стали нормальными, обычными и только из зрачков, как казалось доктору, веяло леденящим страхом.
   - Юра, что случилось? - спросил Михайлов соседа своим обычным ровным голосом.
   - Ты был на балконе, я увидел, что ты лежишь без сознания, принес тебя на диван.
   - Сколько времени? - беспокойно спросил Михайлов.
   - Восемь вечера.
   - Ни черта не понимаю.
   Николай вспомнил, как вышел на балкон утром и на этом все, провал... провал памяти. Невыносимо дикая, сверлящая боль, только что блуждающая в голове, исчезла. Да, да, это была именно такая боль, словно кто-то шарился в его мозге, сверлил, подпиливал, переставлял с места на место. Но сейчас боли не было и, не смотря на частичную амнезию, он чувствовал в голове просветление и ясность.
   - Дайте нашатыря, - быстро сказал Михайлов доктору.
   Врач, закрывая отвисающий рот, трясущимися руками протянул ватку.
   - Да не мне, ей...
   Доктор повернулся, успел подхватить оседающую фельдшерицу, и они вместе грохнулись на пол.
   - Блин, цирк какой-то. Ты можешь мне объяснить толком - что здесь происходит? - обратился он к Юре.
   Юра не видел его глаз, кратковременный необычный голос сопоставлял с потерей сознания и поэтому не понимал, почему упали в обморок врачи.
   - Я сам не знаю, - ответил Юра, растерявшись.
   - Но что-то они здесь делают, кто-то их сюда вызвал? - раздражаясь, произнес Михайлов, помахивая нашатырем у носов врачей.
   - Ты потерял сознание на балконе, я притащил тебя сюда и вызвал их, - ответил Юра.
   - Блин, цирк какой-то, - повторил Михайлов.
   Врачи постепенно приходили в себя, нашатырь действовал, приподнявшись на локтях, они испуганно озирались.
   - Пришли в себя, горе луковые, - засмеялся Михайлов, - а вам, девушка, стрессовые ситуации особенно вредны. Вы, мадам, беременны. Да, да, не удивляйтесь, беременны, уже три дня, - он улыбнулся и продолжал, - да и вам, доктор, желательно обходиться без стрессов... при вашей-то язве...
   - Но, как вы догадались? - удивился врач.
   - Чего тут догадываться, - в ответ не менее удивленно произнес Михайлов, - вы же сами четко видите, что у вас стойкое возбуждение центров блуждающего нерва, так как кора подает не скорректированные импульсы на подкорку и гипоталамус, отсюда и язва на большой кривизне желудка. Я только одного не пойму: зачем сегодня вы пользовались для диагностики этим дедовским методом - у вас еще остались следы бария в желудке?
   Врач открыл рот, делая рыбьи движения на суше, не удивленно, а скорее испуганно глядя на Михайлова, а тот продолжал:
   - Вам, милочка, тоже понятно, что зарождающаяся жизнь видна всегда, посмотрите сами, разве это не прекрасно!? - он засмеялся, подумав, что убедил фельдшерицу не скрывать очевидное.
   Она покраснела и инстинктивно прикрыла низ живота рукой, опираясь теперь всего лишь на один локоть. Они так и продолжали полулежать, не в силах предпринять что-либо, испуганные голосом и глазами, потрясенные сказанной правдой.
   Доктор медленно, как бы опасаясь, поднялся, подал руку девушке.
   - Мы... мы пойдем.
   Они медленно, но упорно продвигались к двери, казалось за этой медлительностью стоит такая сила, которая способна наверняка сдвинуть огромную глыбу камня. Оказавшись на пороге, их сдуло, словно спринтерским ветерком.
   - Блин, цирк какой-то, - уже произнес Юра, - даже сумку свою медицинскую оставили, драпая, точно цирк...
   Михайлов захохотал. Так от души он уже давно не смеялся. Став успокаиваться, он посмотрел на Юру и разразился смехом вновь, показывая на разорванное вдоль бедра трико.
   - Какой цирк? Напугал бабу штанами...
   - Порвал, когда к тебе на балкон перелазил, - оправдывался сосед, - ладно, пойду...
   Михайлов остался один в комнате и задумался, даже испугался.
   - Во, блин, творится, - пробормотал он, начиная осознавать случившееся. - Помню: утро, балкон, красный свет, потом все... Уже вечер, врачи, ни хрена не помню, - ворчал про себя он, но испугался пока не этого, другого. - Я же четко видел, что она беременная, с трехдневным сроком. Как я это смог увидеть, как? Как я мог понять это, когда никогда в жизни не видел, как смог определить такой срок? Почему сейчас все это мне понятно, как школьнику таблица умножения? А этот язвенник... Я будто фиброгастроскопом, только лучше, наяву видел язву. И еще его давно сломанная лодыжка, ему я не сказал. Почему, почему и почему? - шептал про себя он.
   В голове появилась сверлящая боль, такой раньше никогда не было. Михайлов обхватил виски руками, стал массировать - не помогало. 'Хватит вопросов', - подумал он. Боль ушла, она не исчезла, не испарилась, именно ушла с вопросами, он это понял. Его осенило: 'Я вижу больной, пораженный орган и если не будет лишних вопросов - не будет и головной боли, - это обрадовало его, - но все нужно проверить'.
   Николай набрал 03, назвав адрес, сообщил: 'Ваши доктора на вызове сумку оставили, свяжитесь по рации - пусть заберут'.
  
  
   * * *
  
  
   Цитропиус обдумывал последний разговор с Президентом Вселенной. Сообщив свои координаты, он получил задание, о котором давно мечтал: обследовать отдаленные уголки - Солнечную галактику.
   Совсем немного оставалось свободных мест в зале Совета галактик. Очень давно Генианторус, став Президентом Вселенной, распорядился установить креслолеты по числу галактик, тем самым каждый раз напоминая Старейшинам о не изученности дальних систем.
   Креслолеты, расположенные в соответствии с картой Вселенной, безмолвно свидетельствовали своим цветом о наличии или отсутствии жизни, степени разума.
   Генианторус носил рубиновый шлем - признак Верховной власти и красную одежду, как и еще 15 Старейшин, свидетельствующую о высшей степени развития разума. Обладатели 78-ми оранжевых креслолетов, Старейшины, с почти такой же степенью развития, имели соответствующую одежду и оранжевые жезлы - символы власти галактик. 359 'желтых' Старейшин, рангом пониже, обычно всегда ворчали на 'зеленых', имеющих в Совете совещательный голос и самое большое количество мест. Голубые и синие креслолеты всегда пустовали, первые свидетельствовали о низшей степени развития разума, вторые говорили о наличии неразумной жизни. Фиолетовый, безжизненный креслолет, указывал лишь место расположения галактики.
   Цитропиус смирился с внутренней неудовлетворенностью, когда его не выбрали Старейшиной, как он того вполне заслуживал, и предпочитал далекие путешествия по неизведанным мирам. Еще давно, в молодости, уже имея рубиновый перстень, символ элиты галактики, он посетил одну из планет Солнечной системы.
   На Совете Старейшин, после отчета о результатах экспедиции, он получил от Президента высшую награду - орден 'Рубиновой Звезды' и почетное право изменить цвет солнечного креслолета с фиолетового на синий. О, эти сладостные минуты величия! Цитропиус представлял себя полным кавалером орденов 'Рубиновой Звезды', дающими право автоматического смещения выбранного Старейшины.
   Он вспоминал свое первое посещение. По земному времени прошло около 200 миллионов лет. Безобразные огромные животные с длинными хвостами и тонкими шеями, маленькими головами и еще меньшим мозгом спокойно поедали зеленую листву. Животные поменьше с неразвитыми передними конечностями и страшными челюстями, стараясь не попасть под смертельный хвостовой удар гигантов, набрасывались и поедали их детенышей или больных и ослабевших взрослых.
   На его родной планете ранее не водились такие звери, формы и размеры были другими, но принципы борьбы за выживание соответствовали земным.
   Как развивалась жизнь на Земле, появились ли разумные существа? Он на это надеялся, скорее, был уверен в этом. Исторический опыт развития жизни планет подсказывал, что Земля находится в самом опасном временном периоде своего развития. Слаборазвитые, но мыслящие существа еще не в состоянии пронзить пространство и время, еще совершаются большие ошибки, иногда которые исправить нельзя. Вплотную подойдя к пространственно-временному фактору, прогресс приостанавливается, набирает силу и энергию для прорыва, после которого за судьбу планеты можно не беспокоиться. Но в этот период своеобразного застоя, когда средств уничтожения накапливается с избытком, и совершаются ядерные просчеты.
   Цитропиус помнил десяток планет после ядерных войн, где погиб разум, где через миллионы лет затихла и сама мутирующая жизнь...
   Его корабль дрейфовал вокруг Солнечной галактики, экипаж находился на полуденном отдыхе.
   Рассчитав примерный исторический уровень возможного разума землян, Цитропиус не решился рискнуть. Он не направлял свой корабль непосредственно к Солнечной системе, от которой и произошло название этой галактики. Отправив небольшой челночный корабль, он ждал результатов.
   Наконец, челнок вышел на связь, доложив результаты обследования.
   Корабль подошел ближе, на максимально возможное расстояние, где его не могли обнаружить земляне.
   Генианторус запретил вмешиваться и обнаруживать себя на подобных планетах, в данном случае Цитропиус соглашался с ним, люди еще не достигли необходимых знаний... При встрече возможны два варианта: станут просить космические технологии или воинственно нападут.
   Он приказал доставить экземпляр для исследования и в настоящее время осматривал его.
   Безобразная фигура и особенно голова вызывали отвращение. Длинные, мощно-корявые конечности, выступающий на лице орган дыхания, маленький, в сравнении с телом, головной мозг, запертый в твердую кость и челюсти с зубами. 'Какая мерзость, они похожи на 'зеленых, - подумал Цитропиус, - но гораздо ужаснее'.
   На его корабле были 'зеленые', предназначенные для черных работ. Основной состав носил желтую форму и два его помощника оранжевые мундиры. Только он, командир, носил красный мундир, признак совершенства расы.
   Его помощники объясняли, что земляне еще ходят ногами и делают все своими руками, пользуются малой частью своего мозга, не используя и половины его возможностей, хотя таковые уже заложены в них. Они еще не умеют работать силой внутренней энергии, поэтому у них развиты конечности.
   - Мы полностью изучим его и представим отчет, - послали они мысль командиру.
   - Нет, - ответил он медленно, - вы свободны.
   Оранжевые переместились в свои каюты.
   Ему стало жалко этого самца, как бывает иногда жалко лабораторных крыс и собачек. После исследования землянина направят в разложитель, а атомы и молекулы используют для энергетического питания.
   Цитропиус решил вначале просмотреть доставленные чипы мозга других землян и включил считатель, иногда мысленно комментируя усвоенное: 'Да, необходима перестройка. Стоп, но кто же ее так делает - без четко выверенной и намеченной программы. Ох, ошибки, большие ошибки. Эх, не туда, так надо... Посмотрим, - он взял чип вожака племени, - сволочь, какая сволочь! Куда торопишься? Знаешь же о несовершенстве программы. Дорабатывай... Авось, это что? А-а-а, понятно... Вот гад, тебе мнение чужой стаи важнее... Славы? Хочется? А свое племя в хаосе... забыл? Пока не дохнут?.. Парази-ит. Если бы не знал... ты же делаешь осмысленно! Не-ет, в любой галактике за такое - разложитель.
   Так, где другой... вот, - он взял чип следующего вожака, - лучше, лучше... Конечно, мешают... Свое племя важнее. Эх, не туда... а мафия зачем? Олигархи? Где былая энергия? Скис... понимаешь.
   Так, где другой чип, - он поставил следующего. - О-о! Медленно, медленно... Аж извилины зачесались, хочется ему мозги вправить, чтоб шевелился. Нельзя, строго с этим, в разложитель попаду'.
   Считав мысли лежавшего землянина, Цитропиус задумался. Корректировка мозга простолюдина грозила ему, максимум, отстранением от полетов в голубые, синие и фиолетовые галактики. Он, наконец, решился. Взяв ничтожную дозу теллурита, препарата бессмертия, ввел самцу, удлиняя его жизнь, но, не делая бессмертным, задействуя определенные участки мозга, Цитропиус, в основном, расширил его профессиональные возможности и так же увеличил некоторые другие способности...
   Вызвав 'зеленого', он приказал доставить землянина обратно.
   Практически это был такой же землянин с виду, но использующий свой мозг на полную мощность. Его конечности, похожие на людские, находились в начальной стадии рудиментации и напоминали детские или 'сухие' ручки, а черепные кости еще не разошлись по родничкам, как у желтых для увеличения мозгового объема. Если 'оранжевые' имели остатки мозговых костей, то у 'красных' их не было. Их огромный мозг находился в плотной кожаной оболочке, передние конечности отсутствовали за не надобностью, а ноги скорее походили на подставки, на которых покоилась большая голова. Передвигаясь за счет внутренней энергии, они не касались поверхности пола и могли летать достаточно быстро.
   Сколько пройдет лет, пока земляне научаться проникать сквозь пространство и время? Тысячелетие они будут накапливать знания, познавать окружающий мир. Пока же их самые мощные компьютеры не могут сравниться даже с мозгом 'зеленых'. Сколько утечет воды, сменится поколений? Как хотелось бы видеть этого землянина в зале Совета, рассказать ему о сегодняшнем контакте, но не имеет он право на бессмертие и тысячную долю накопленных галактиками знаний. Всему свое время, так гласит Основной Закон развития.
   Все, что мог, Цитропиус сделал, благодаря ему, земляне появятся в зале Совета раньше на сотню, две сотни лет - пару секунд галактического времени. По земным меркам он сам прожил всего 500 миллионов лет и еще не раз встретится с землянами на трассах Вселенной.
  
  
   * * *
  
  
   Врач и фельдшер пулей вылетели из дома, их потряхивало и колотило, словно в лихорадочном ознобе. Они бежали по наитию, не замечая вокруг окружающих предметов, и не рассуждали. Их гнал страх, ужас, который они испытали только что. Добежав до машины и плюхнувшись в нее, они перевели дыхание, похожее на то, как дышат марафонцы. Сил и кислорода не хватало, доктор судорожно махнул рукой, и машина тронулась. Водитель попался молчаливый, и это обоих устраивало в полной мере.
   - Зина, ты в-видела, это не ч-ч-человек, исчадие ада, антихрист, сатана, - трясся губами доктор.
   Зина молча кивнула, продолжая испуганно смотреть на доктора, который впервые стал заикаться, а она этого даже не замечала. Настолько сильное было перенесенное потрясение.
   - Что нам теперь делать, Александр Николаевич?
   - Н-не знаю. Нас м-м-могут принять за п-п-психов, если мы р-р-расскажем все.
   Водитель удивленно смотрел на заикающегося доктора.
   - Что у вас там случилось? На вас напали? - спросил он.
   - Н-нет, н-н-не знаю.
   В эфире заработала рация: '21-ая, Гаврилин, 21-ая, Гаврилин, прием'.
   - От-т-тветь, - кивнул доктор шоферу.
   - 21-ая на приеме.
   - Вернитесь назад, заберите свою сумку, прием, - вещала рация.
   Доктор кивнул и посмотрел на Зину. Ее расширенные от ужаса глаза говорили без слов.
   - Добро, - водитель положил микрофон и стал притормаживать для разворота.
   - Нет, - резко бросил Гаврилин, - на б-б-базу.
   Водитель пожал плечами и покатил дальше. Доктор и Зина были ему благодарны за молчание и отсутствие лишних вопросов. Страх и ужас, обуявшие их, постепенно уходили. К доктору стала возвращаться нормальная речь, без заикания.
   Приехав на станцию, Гаврилин вдруг осознал, что не знает, как заполнить карточку, какой выставить, записать диагноз. Он, держа незаполненную карточку в руках, с немым вопросом посмотрел на Зину. Она поняла, и это обрадовало Гаврилина.
   - Я думаю, нужно все рассказать старшему врачу смены, а там будь что будет. Нам все равно не поверят, - вздохнула она, - только назад я не вернусь, ни за что, - нараспев произнесла она последнее.
   - Да, так и сделаем, - Гаврилин помолчал немного, продолжил, - а если дела пойдут плохо, ну, ты понимаешь, о чем я, - Зина кивнула, - скажем, что пошутили, я напишу диагноз, типа ОРЗ, у него ведь была температура.
   - Да-а-а, - протянула Зина, - с такой нормальные не живут...
   - Вот видишь! Ну, пошли, с Богом.
   Они направились в диспетчерскую. Мария Ивановна, старший врач смены станции скорой помощи, пила чай с печеньем.
   - Ну что, забрали сумку? - спросила она.
   - Я, мы... Марь Ивановна, - начал Гаврилин, - хотели посоветоваться с вами, случай не совсем обычный.
   - То-то я смотрю на тебя, Александр Николаевич, не в твоих правилах советоваться. Ты же у нас 'пуп земли', самый знающий. Драпанул, даже сумку с лекарствами забыл. Хорошо, что забрал, ну, садись, рассказывай, чуму что ли нашел, - она злорадно рассмеялась, - тогда садись подальше.
   Начало разговора не предвещало ничего хорошего, но Гаврилин все же решился.
   - Понимаете, Марь Ивановна, пришли мы в эту квартиру, больной то ли спит, то ли без сознания, пока непонятно. Его сосед сказал, что он потерял сознание на балконе, и он перетащил его на диван. Смотрю - пульс в норме, дыхание в норме, легкие чистые, без хрипов, сердце бьется ритмично, без шумов, живот мягкий, без видимой патологии. Все в норме, только показалось мне, что он больно горячий. Поставили градусник, а он зашкалил.
   - Как это зашкалил? - перебила его Мария Ивановна.
   - Вот так и зашкалил, показывает температуру 42,5 градуса, дальше ртути ползти некуда, с такой температурой, как вы сами понимаете, Марь Ивановна, не живут люди. Это же сплошной белок вкрутую. Сделали ему литическую смесь, мокрая холодная простынь, бутылки со льдом...
   - Да погоди ты, не тараторь. Градусник чей был, ихний? - Гаврилин кивнул, - ну вот, просто он, наверное, бракованный, а ты паникуешь, - съязвила Мария Ивановна.
   - Нет, Марь Ивановна, не паникую, тут и без градусника видно, что это не человек, а сплошная жаровня. Мокрые простыни на нем, как на плитке парили.
   - А потом что? - перебила его Мария Ивановна.
   - Потом ничего. Глаза у него, как у монстра - сплошной зрачок и мозги видно. Зияющая черная пустота и мозги внутри, - повторился он. - Голос хриплый, компьютерный какой-то. Может, загробный?
   - Ты что, Александр Николаевич, рехнулся? Крыша поехала? Ужасов по телеку насмотрелся? Или разыгрывать меня пришел? - ее голос твердел и повышался, - все, слушать тебя больше не хочу... иди, работай.
   - Да, но-о, сумка-то там осталась, - встряла в разговор Зина, - а я туда больше никогда, никакими силами...
   - Вы что, с ума посходили, играть со мной вздумали? Завтра утром оба, обе, оба, - запуталась в крике Мария Ивановна, - чтоб были у главного врача. А сейчас пошли вон! - задохнулась и закашлялась она, гневно размахивая руками, - и чтоб сумка и все... в норме, - кашляла она вслед.
   - Стерва, - выскочив за дверь, бросил Гаврилин.
   - И что мы теперь будем делать? - спросила Зина, ее руки мелко подрагивали.
   - Да не трясись ты, - выдохнул Гаврилин, - все будет в порядке. Сейчас пойдем, все обсудим.
   Они направились по коридору в комнату отдыха, сели рядышком в удобные кресла, теплая и уютная обстановка успокаивала.
   - Сделаем так, - начал Гаврилин, - говорить больше ничего никому не будем. Мы еще не сказали главного, а реакция уже видишь какая, - Зина молча кивала головой, и Гаврилин продолжал, - впрочем, винить, видимо, никого нельзя. Окажись мы на ее месте или любой другой - поступили бы также. В это невозможно поверить... если не видеть все наяву.
   Гаврилин сделал паузу, прикуривая сигарету, Зина размышляла про себя. 'Это не кино, где показывают разных чудовищ, уродливых инопланетян, вампиров и всякую прочую ересь. Это страшно'! Перед глазами стояли зрачки больного, Зина видела разные по телевизору - светящиеся, огненные, белые, лазерные... Таких не было нигде - холодная пугающая темнота, бездна, сквозь черный янтарь которой, казалось, видны шевелящиеся мозги. И полное отсутствие белка... Она содрогнулась.
   - Я заполню карточку с диагнозом ОРЗ, - услышала она сквозь свои мысли, - мы об этом навсегда забываем, - Зина удивленно взглянула на него. - Ну, вернее молчим, - поправился он, - едем назад... ты подожди, подожди, не перебивай. Я тоже туда не хочу идти, дадим на бутылку шоферу, он и заберет сумку.
   - Слава тебе, господи, - Зина облегченно вздохнула, - скорее бы все закончилось.
   Они снова замолчали, глядя на росшую в холле декоративную пальму, словно изучая ее листья и стебли. Со стороны казалось, что развалившись в креслах, отдыхают после битвы со смертью два медицинских работника, еще не совсем остывших и находящихся в своеобразной стадии эйфории, вызванной тяжелой схваткой. Недавние события еще мелькают в их сознании отдельными кадрами, иногда отражаясь на лицах.
   - Я вот только хочу спросить тебя, Зина, ты уж извини, - неуверенно начал Гаврилин, - ты действительно беременная?
   - Не знаю, - Зина не ожидала подобного вопроса, - по крайней мере, не была, - она покраснела и опустила глаза.
   - Ну, а три дня назад у тебя что-нибудь было?.. - продолжал допытываться Гаврилин.
   - Было, - еще ниже опуская голову, прошептала Зина, - а у вас... с язвой?
   - Он все правильно сказал, - Гаврилин саркастически улыбнулся, - даже про барий, не понимаю как, но он словно видел сквозь брюшную стенку. Это я ощутил... язвой.
   - И я почувствовала, что он заглянул внутрь, - не поднимая головы, тихо сказала Зина, - а это... тогда... значит... я беременная?
   - Возможно.
   Зина совсем сникла.
   - Этот тип обладает каким-то даром. Возможно, он инопланетянин, - рассуждал Гаврилин, - в сатану я не верю. Ведь не верили люди раньше, тысячу лет назад, что Земля круглая и вертится, что будут летать самолеты и ракеты. Для них это то же самое, что это для нас. Скорее всего, поскольку у него есть прошлое - соседи, квартира и так далее, его состояние здоровья при нашем появлении - он сегодня побывал у них в гостях и вернулся с этим вот необъяснимым пока даром.
   Зина, не отрываясь, смотрела на Гаврилина.
   - Да нормальный я, нормальный, - улыбался он, - просто сейчас это самое рациональное объяснение. У тебя есть другое?
   Зина покачала головой и Гаврилин продолжал:
   - Тогда на этом и остановимся, не будем больше ломать голову.
   Он немного помолчал.
   - Я думаю, тебе завтра стоит провериться, - Зина кивнула, - у тебя есть муж? - неожиданно спросил Гаврилин, смущаясь.
   - Нет, это была случайная связь, - Зина пытливо посмотрела на Гаврилина, он догадался.
   - Может, завтра сходим вместе, я заодно еще раз свою язву проверю, - готовя на всякий случай запасной выход, предложил Гаврилин.
   - Хорошо, Александр Николаевич, с вами мне будет спокойнее.
   - Зови меня просто Саша, - улыбнулся Гаврилин.
   - Неудобно как-то, не поймут... вы же врач.
   - Когда мы одни, - настоял он.
   Зина молча кивнула и улыбнулась. Перенесенное потрясение обострило чувства, ее томные глаза смотрели на него изучающе призывно, дыхание слегка участилось.
   'Как я раньше не замечал ее глаз, - думал про себя Гаврилин, - они беспокоят меня, зовут, нет... неведомо тянут, притягивают. А ее грудь, равномерно вздымающаяся при каждом вздохе, она будоражит меня, волнует. Нет, нет, сейчас нужно перестать думать об этом'. Во рту у него пересохло.
   - 21-ая, Гаврилин, на выезд, - раздалось по громкой связи.
   Этот вызов временно спас его, но на Зину он больше не мог смотреть, как всегда раньше, она волновала его.
   - Пошли, - кивнул он, - заедем за сумкой, как договорились.
   Разволновавшаяся было Зина, успокоилась после последней фразы и благодарно сжала протянутую руку.
  
  
   * * *
  
  
   Светало, Николай Петрович сладостно потянулся, откинул одеяло и встал с дивана. Погода, как и его настроение, оставалась прекрасной. Легкий морозец серебрил наконец-то покрытую снегом землю, глаза с непривычки слегка слепли от младенческой чистоты осеннего снега.
   - Да-а-а, - непонятно к чему вслух протянул он и пошел принимать душ.
   Вчера вечером Михайлов окончательно понял, что стал обладателем необыкновенного таланта. Нет, правильнее сказать - дара. У соседа он смог увидеть начавшие было хандрить бетта-клетки островков Лангенгарса поджелудочной железы. Не просто увидеть, хотя и это было бы огромнейшим счастьем, когда в России создаются дорогостоящие диагностические центры, он понял, что сможет устранить поражение, словно занимаясь очень привычным, проверенным делом. Удивленный способностями, он вмешался и тем самым смог предотвратить возможный в скором времени диабет.
   Но все это еще и еще раз требовало проверки, доказательств, а значит, новых клиентов.
   Михайлов пожалел сейчас, что ушел на пенсию, ему было только 45 лет, и он еще мог продолжать служить. Он был неплохим врачом, грамотным специалистом, но Чеченская война, на которую он попал по долгу службы, расшатала его нервы. Он ни во что не верил: ни в Бога, ни в черта, а тем более в правительство, неоднократно подставлявшее солдат в Чечне. Если из солдата не делали пушечного мяса, то делали бумажный товар. Он хорошо помнил, как солдатам утром приказывали взять квартал. С боем, потерями они брали, теряя своих товарищей. А вечером новый приказ - отойти назад. На следующий день все повторялось, только людские потери были безвозвратны, кто может воскресить погибших!?
   Михайлов до боли сжал кулаки... 'Нет, нет, нужно успокоиться, - подумал он, - нельзя расслабляться'.
   Николай вспомнил стихи, написанные им в Грозном в январе 95-го. Стал тихо их читать, иногда только шевеля губами, это всегда помогало ему снять стресс.
  
   Кто шептал на Руси заклинанья,
   Кто же проклял державу вовек,
   Кто назначил народу втиранья
   Горькой мази в потерянный век?
  
   Нас душили татаро-монголы,
   Немцы жгли и губили народ,
   Европейской кичливой крамолы
   Текли реки на русский приход.
  
   Нам заморских душителей мало,
   Захотел вдруг свободы народ,
   Он правителей свергнул устало
   И других там различных господ.
  
   Обезглавили герб православный,
   Серпом косим и молотом бьем,
   Эфемерной свободы попранный
   Голос правды за пояс заткнем.
  
   Не хватает народу страданий,
   Перестройкой заняться он рад,
   Проходимец, скопец созиданий
   В депутаты бежит без огляд.
  
   Растащив и разграбив державу,
   Говорим мы свободно теперь,
   Променяли Российскую славу
   На открытую Западу дверь.
  
   И в Чечне развели суматоху
   Кто-то деньги кует там всерьез,
   Политический бизнес эпоху
   На военные рельсы вознес.
  
   Убивает солдат и чеченцев
   Олигарх в той войне роковой,
   Не щадит и невинных младенцев,
   Добывая кусок золотой.
  
   И когда материнские слезы
   По погибшим своим сыновьям
   Перестанут, как сок березы,
   Истекать из порубленных ран?
  
   Кто шептал на Руси заклинанья,
   Кто же проклял державу вовек,
   Кто назначил народу втиранья
   Горькой мази в потерянный век?
  
   По его лицу стекали струйки воды или слез, кто может ответить на это?
   Николай выключил душ, насухо вытерся махровым полотенцем и пошел на кухню. Наскоро перекусив, он вышел из дома.
   Определенной цели или маршрута не было, он решил проехать несколько остановок и потом вернуться обратно. Интуиция подсказывала, что сейчас необходимо общение с людьми, свои способности можно проверить и использовать не только в больнице...
   Николай Петрович вошел в первый подошедший троллейбус, заплатил за проезд и остался стоять на задней площадке у окна. Мимо проплывали здания, улицы, люди спешили по своим делам, каждый куда-то ехал или шел и только он вроде бы болтался без дела. Даже знакомых нет, к кому можно запросто приехать, поговорить, провести свободное время, которого теперь стало много. Конечно в городе, в котором он не был много лет, у него были знакомые и даже товарищи по институту, который он оставил после трех курсов, неожиданно для всех перейдя на военный факультет. Но где они сейчас - на работе, это он заслуженный 'бездельник' может слоняться по улицам. Он вздохнул и стал смотреть в салон. Его внимание привлекли две женщины, сидевшие напротив. Одна из них, лет сорока, скорее всего мама, другая - юная, очаровательная девушка, лет семнадцати-восемнадцати со схожими чертами лица. Они о чем-то оживленно беседовали.
   Михайлова поразило юное лицо, оно было столь притягательным, что он не мог оторвать своего взгляда. Абсолютно без косметики оно выглядело настолько ярко и эффектно, что он не мог не разглядывать его. Природная свежесть и сочность алых губ манила, естественная густота черных длинных ресниц и очерченный природой изгиб бровей туманили мысли, глаза завораживали своей чистой грустью.
   'Ее мать, наверное, в молодости была еще краше, она и сейчас не отстает от дочери', - подумал Михайлов, изредка, только лишь для приличия, отводя глаза в сторону от необыкновенных лиц.
   Женщины засобирались к выходу. Старшая с усилием стала приподнимать девушку, обе старались и, наконец, вышли из троллейбуса.
   'У нее почти не работают ноги', - с ужасом подумал Михайлов и тоже выскочил из троллейбуса.
   Старшая с укором взглянула на него - дескать, мог бы и помочь - но он настолько был поражен увиденным, что просто оцепенел и не мог двинуться с места, когда они выходили.
   Молодая с трудом передвигалась на невесть откуда появившихся костылях, старшая шла рядом, заботливо поддерживая и страхуя ее. Николай Петрович медленно двинулся следом.
   Его редко можно было чем-либо удивить, на войне он повидал всякое, но здесь, в мирной глубинке - девушка на костылях...
   Вскоре они подошли к дому, и он решился заговорить:
   - Извините, пожалуйста, я Михайлов Николай Петрович, врач. Конечно, не академик, поэтому моя фамилия вам ничего не скажет, - обратился он к обеим, но упор, делая на старшую. - Мне кажется, я смогу помочь вам... не в смысле подняться в квартиру - это само собой - а в смысле лечения, - повисла неловкая тишина, обе женщины молча разглядывали его.
   Воспользовавшись паузой, Михайлов продолжил:
   - Я, естественно, понимаю вас, ваши опасения мне понятны, - он заторопился, чтобы его не перебили, - но разрешите осмотреть ее, помочь. Нет, нет, я не зайду в квартиру один - вы пригласите с собой знакомых мужчин... Разрешите?.. Впрочем, наверное, это все нелепо - предлагать медицинскую помощь на улице, где тебя никто не знает, - он замолчал, чувствуя свою неловкость, и опустил голову.
   - У вас добрые глаза, Николай Петрович, - неожиданно услышал он мягкий грудной голос, - а большего зла нам уже причинить никто не сможет, - упавшим голосом продолжила старшая. - Идемте, кстати меня зовут Алла Борисовна, а это Вика, моя дочь, - и обе женщины с безучастным видом пошли в подъезд.
   'Куда это они так рано ездили'? - подумал Михайлов.
   - Мы сейчас только что от врача, - словно отвечая на немой вопрос, сказала Алла Борисовна, - но, увы... опять безрезультатно.
   - Вы не переживайте, - заторопился Михайлов, - я думаю у меня... у нас... все получится.
   Алла Борисовна и Вика ничего не ответили.
   Жили они на шестом этаже в двухкомнатной квартире, уютной и чистой. И эта незнакомая Михайлову обстановка показалась родной и близкой.
   Михайлов устроился в удобном кресле и стал ждать, когда освободятся и придут женщины, разглядывая квартиру. Напротив стояла старая, но хорошо сохранившаяся стенка, выпуск которых уже давно прекратили, сбоку диван. По всему полу палас. Кроме мягкого уголка, все куплено на закате советской власти, в ее последние годы. На столе небольшой Викин портрет - улыбающаяся девочка-подросток бежит, раскинув руки, по усыпанной цветами лужайке. Михайлов вздохнул от свершенной несправедливости и посмотрел на вошедших хозяек. Алла Борисовна села в кресло, Вика на диван. Все молчали...
   - Может быть, Алла Борисовна, Вика, вы сначала мне немного расскажете, - начал Михайлов.
   - Чего ж тут рассказывать, - ответила Алла Борисовна, Вика все время молчала, если бы она не говорила в троллейбусе, он бы подумал, что она немая. - Три года назад Вика с отцом поехали на машине, попали в аварию. Отца не стало, а вот Вика, - она замолчала, ее глаза наполнились слезами, но она сдержала себя. - И вот мы за три этих проклятых года перебывали в разных клиниках, у разных врачей... знаменитостей, - Алла Борисовна сделала паузу. - И только вот вы, один из всех, сказали хоть слово надежды. Я, конечно, понимаю, вы еще не смотрели Вику, но все равно вам спасибо... за доброе слово, - она заплакала.
   - Алла Борисовна, пожалуйста, успокойтесь, ваша дочь будет здоровой, без надежды нельзя жить на свете, - Михайлов вложил в эти слова столько теплоты и уверенности, что она перестала плакать и невольно спросила:
   - Вы думаете?
   - Я уверен, - ответил он.
   Женщина вздохнула еще раз, вытерла глаза.
   - Сейчас будем пить чай, - безнадежно сказала она, вставая.
   - Нет, - твердо возразил Михайлов, - я хотел бы сначала осмотреть больную. Вику, - поправился он.
   - Не нужно, - махнула рукой Алла Борисовна, - все равно вам спасибо.
   - Нет, я должен, я обязан, я сделаю это, - властно произнес Михайлов.
   - Делайте, что хотите, - с обреченность сказала женщина и на минуту закрыла глаза, видимо, переживая что-то свое.
   - Видите ли, Алла Борисовна, когда я осматриваю пациента, я всегда это делаю один, в смысле без родственников и знакомых. И еще - Вике придется раздеться... догола.
   Михайлов беспокоился - мать девушки может понять неправильно его намерения.
   Она ничего не ответила, махнула рукой, тяжело поднялась с кресла и вышла.
   - Ну, что, Вика, давай я помогу тебе раздеться.
   - Нет, я сама, вы пока отвернитесь, я скажу, когда буду готова, - впервые заговорила Вика еле слышным мягким голосом.
   Через пять минут он осматривал ее, но Викины глаза мешали ему сосредоточиться.
   - Спать, - приказал он.
   Вика закрыла глаза. Теперь Михайлов четко видел всю неприглядную картину. В результате автоаварии возникшие множественные переломы костей таза срослись неправильно. Или Вика по молодости лет не сумела выдержать 'позу лягушки', в которую укладывают больных с переломами костей таза, или врачи прошляпили смещение костей. Сейчас трудно сказать. Невидимые лучи пронзали истерзанное тело девушки и Михайлов видел, как в цветном телевизоре, всю ужасную картину. Мышечные контрактуры сдавливали поясничное и крестцовое сплетения, в основном запирательный и седалищный нервы. Он поводил рукой и кости, словно из пластилина, разошлись, сдвинулись, принимая правильную анатомическую форму, срослись, устраняя ущемления. Сейчас на диване лежала красивая и здоровая девушка. Он вздохнул, глядя на прекрасное тело, не хотелось будить ее.
   - Проснись! - властно сказал Михайлов, Вика очнулась, - ну вот, теперь ты совсем здорова, одевайся, - он вышел на кухню к матери.
   Приподнятое настроение так и сочилось из него - у него получилось, получилось! Даже хотелось прыгать, теперь Николай был уверен, что может это делать.
   Разглядывая Аллу Борисовну, он снова отметил поразительное сходство дочери с матерью. Это необыкновенно-притягательное лицо, манящая фигура... Очарованный Николай чуть было не обнял ее. 'Неужели нравятся обе', - подумал он и вслух сказал:
   - Алла Борисовна, сейчас можно и чайку попить, и покрепче что-нибудь. И вообще, Алла Борисовна, накрывайте-ка вы праздничный стол!
   Его охватило радостное возбуждение оттого, что здорова Вика, что нравятся обе, что мир прекрасен и чуден!
   - Да, да, стол и непременно праздничный! - повторил он, видя недоумение в глазах хозяйки, - дочь ваша здорова, вот так вот!
   Алла Борисовна укоризненно посмотрела на него, неуверенно выбежала в комнату, через некоторое время раздался плач.
   - Что еще там случилось? - подумал Михайлов и заглянул в комнату, - радуются!..
   Обе женщины, обнимая друг друга, ревели навзрыд.
   - Ну вот, началось, - Николай Петрович нахмурился и ушел на кухню, он не переносил женских слез и рыданий, даже радостных.
   Ждать пришлось относительно долго. Только минут через десять-пятнадцать обе женщины зашли на кухню и упали на колени, вцепившись в него. Они опять плакали.
   - Да вы что, охренели что ли? - рявкнул Михайлов.
   Он понял, что только таким образом можно сейчас вывести их из радостного оцепенения.
   - Прекратите немедленно, - командным голосом произнес он, поднимая их с колен.
   - У меня... у меня нет слов, что бы...
   - Вот и прекрасно, Алла Борисовна, - мягко перебил ее он, - давайте пока немного помолчим.
   Они обе уткнулись в его грудь, словно пряча заплаканные лица, шмыгая от слез носами, не зная, как выразить восхищение и благодарность.
   - Я попросил вас накрыть стол, если вы не против, конечно.
   Михайлов сообразил, что их нужно сейчас чем-то занять, иначе они так и будут реветь на его груди.
   - Я...
   - Вот и прекрасно, - опять перебил он, - что у вас имеется из спиртного?
   - Ничего, - испугалась она.
   - Да вы не волнуйтесь, Алла Борисовна, это дело поправимое, можно сходить в магазин, - улыбнулся он.
   - Конечно, да, да, конечно, - затараторила она, быстро собираясь и приходя в себя, - а что вы пьете?
   - Ничего нет лучше, Алла Борисовна, нашей российской водочки, ну, а себе и Вике - решайте сами. Кстати, у вас есть здесь друзья, родственники?
   - Конечно, есть.
   - Если хотите, можете пригласить их, - подсказал Михайлов.
   - Я бы сегодня пригласила весь мир...
   - Весь мир ни к чему, - улыбнулся он, - давайте сделаем так: вы идете в магазин, Вика обзванивает родственников, а я пока покурю на кухне. Можно?
   - Да вы что, Николай Петрович, - Алла Борисовна говорила с неподдельным радостным возмущением, - вы можете делать здесь все, что угодно и....
   - Хорошо, хорошо, - опять перебил ее он, доставая сигареты, - тогда приступим к делу, - закончил он прикуривая.
   Алла Борисовна ушла в магазин, Вика обзванивала родных и друзей, а Николай Петрович в радостной задумчивости курил на кухне. Оставшись один, он позволил эмоциям выползти наружу, лицо сияло, словно начищенная медь, хотелось прыгать и кричать - ура-а-а! Он вылечил Вику в одно мгновенье, смог сделать то, что не удалось никому из знаменитых докторов, и он еще сумеет исцелить множество страждущих...
   Докурив сигарету, он вышел в комнату к Вике и попросил девушку пройтись, откровенно любуясь ею, и еще раз с наслаждением, проверяя результат. Потом поблагодарил и вернулся на кухню. Вика пришла следом с грустным лицом.
   - Что случилось, Вика?
   - Я боюсь, Николай Петрович, обидеть вас.
   Удивление застыло на его лице, предположить подобное в такой момент не в состоянии никто и он от радости не понял заложенного смысла.
   - А ты не бойся, Вика, делай все, что считаешь нужным и не бойся. Договорились?
   Вика кивнула, подошла к Николаю Петровичу и поцеловала его в щеку, наливаясь румянцем.
   - Ах ты, дурашка, - дружески обнял ее Михайлов и подтолкнул в комнату. - Ладно, иди, звони дальше и больше не бойся. О кей?
   - О кей! - зарделась она еще больше, выпорхнув в комнату.
   Вскоре стол был накрыт, собрались гости. Все высказывали Николаю Петровичу неподдельные слова благодарности, однако, как он заметил, абсолютной монолитности, единой точки зрения не было. Каждый из родственников и друзей по-разному, по-своему реагировал на Викино исцеление. Конечно, общего было больше - чувства радости за Вику, благодарности Михайлову, уважения его профессионального мастерства целителя. Но нашлись и такие, которые предпочтение отдавали Богу, который, слава ему, не забыл рабу свою Вику, обратил на нее свое всевидящее око и руками Михайлова сотворил великую справедливость, ибо не заслуживала она такой мученической кары. Другие, все-таки отдавая дань уважения доктору, уповали на счастливый случай, дескать, родилась в рубашке и вообще - крупно повезло.
   Центром внимания за столом, естественно, была сияющая Вика и не менее счастливый Николай Петрович. Алла Борисовна походила на заботливую наседку, суетящуюся вокруг своих цыпляток, кудахтала радостно, видимо, еще не совсем веря: 'Да как же так, Викочка, ну пройдись еще раз - я посмотрю'! Вика смущалась, ее тут же просили всем хором, она делала круг по комнате под радостные восклицания присутствующих, а Алла Борисовна, слегка захмелевшая от водки и счастья, металась от Вики к Николаю Петровичу - целуя и обнимая обоих.
   - Радость-то какая!.. - все повторяла и повторяла она, - а ведь мы только сегодня утром были в больнице и нам сказали, что сделать ничего не могут. Радость-то какая! Николай Петрович, как вас отблагодарить? Я все деньги, какие есть..., и мы еще соберем, - обвела она рукой вокруг стола, - все отдам!..
   - Алла Борисовна, - перебил ее Михайлов, - некрасиво, когда вы говорите о деньгах, не за деньги я пошел за вами, даже не зная - есть они у вас или нет. Просто такая молодая девушка не должна мучиться всю жизнь и, наверное, было бы подлостью - не помочь вам, если есть возможность. Я прошу вас - не обижайте меня.
   - Но, как же мне отблагодарить вас?! - она в растерянности смотрела на него, готовая в порыве охвативших чувств сделать все, что угодно.
   - А вы уже отблагодарили меня, ведь сегодня, в какой- то мере, и мой праздник. И разве счастье одних не приносит радости другим людям? Посмотрите, - он обвел рукой присутствующих, - вы видите недовольных? Я, например, давно не видел столь искреннего радушия.
   - Тогда, дорогой Николай Петрович, - голос ее прерывался, - будьте нам самым близким и родным человеком и все равно знайте, что мы у вас в неоплатном долгу, - она, всхлипывая, обняла Михайлова, - Вика, Вика, ну иди же сюда...
   И так замерли они на минуту, обнявшись втроем, и слезы катились по Викиным и маминым щекам.
   Когда все снова уселись за стол, Николай Петрович встал и произнес:
   - Я хочу поднять этот бокал за то, чтобы не было слез в этом доме, за то, чтобы счастье больше никогда не покидало его. За Вику, за здоровье!
   Все радостно зашумели, звеня бокалами, закусывая, вели обычный застольный разговор о врачах, методах лечения и, конечно же, в таких случаях всегда находился человек, вспоминавший, что тогда-то, там-то один доктор тоже вылечил неизлечимого больного.
   - Скажите, Николай Петрович, как вам удалось вылечить Вику? Ее осматривали профессора и все безрезультатно, - спрашивала одна дородная блондинка.
   Михайлов ждал этого вопроса.
   - Вы знаете, простите, я забыл, как вас...
   - Светлана Ивановна, я Викина тетя, - подсказала она.
   - Вы знаете, Светлана Ивановна, есть такое понятие - врачебная тайна, поэтому я охотно демонстрирую результат своего профессионального труда, но не его методику, - с улыбкой произнес он.
   - Ишь ты, чего захотела, - поддержала Михайлова Алла Борисовна, - может, тоже в доктора пойдешь? - все засмеялись.
   - Скажите, а вы только вот такие болезни лечите? - спросила женщина лет 30-ти
   'Это уже лучше, - подумал Михайлов, - наверняка она не просто так спрашивает, а это уже клиентура, а клиентура - это имя'.
   - Вы просто так спросили или свой интерес имеется? - в свою очередь переспросил Михайлов.
   - Сын у меня, девять лет, постоянно лежит в гематологии. Врачи говорят лейкоз, необходима операция - пересадка костного мозга, лучше в Германии, а где ж такие деньги взять?
   Она опустила голову, и Михайлову показалось, что у него защемило сердце, словно наболевшее и накипевшее чувство безысходности, бессилия в борьбе за здоровье мальчика, передалось ему. Сколько горя необходимо перенести, глядя на неизлечимого ребенка, при этом, не показывая ему, скрывая истинное положение дел.
   - Я понял вашу проблему, простите...
   - Любовь Ивановна, я тоже тетя Вике, сестра Светланы, - подсказала она.
   - Еще раз простите, - повторил он, обращаясь ко всем, - я в этой суматохе не запомнил, как кого зовут, - и уже повернувшись к Любовь Ивановне, продолжил: - Давайте мы завтра созвонимся, нет, еще лучше сделаем так - вы приведете сюда своего сына часа в три, хорошо?
   Любовь Ивановна кивнула, с надеждой всматриваясь в глаза Михайлова, и со вздохом произнесла:
   - Может, хоть немного удастся облегчить его состояние, его болезнь неизлечима, к сожалению.
   - Утро вечера мудренее, - загадочно изрек Михайлов.
  
  
   * * *
  
  
   Раннее ноябрьское утро, сыпал мелкий снежок при полном безветрии, необычно мелкие снежинки, словно зимний туман, плавали в воздухе и искрились в лучах восходящего солнца.
   - Посмотри, Александр Николаевич, - сказала Зина, - и снег, и солнце, день чудесный, какая прелесть!
   - Да-а, красиво! Это пороша...
   Они шли вдвоем после суточного дежурства по утреннему городу, вдыхая свежий воздух, который, как бы наливал энергией их уставшие за ночь тела. Говорить и думать не хотелось. Хорошо вот так, просто, побродить по свежему снегу, полюбоваться домами и улицами, которых в суете не замечаем.
   Зина подняла глаза, оказывается на доме, мимо которого они проходили, имелся красивый гипсовый орнамент. 'А я ведь не замечала его раньше, хоть и проходила здесь тысячу раз, - подумала она. - И сколько мы еще не видим прекрасного в нашей спешке? Мимо пробегают культурные ценности, а мы зациклены на схеме: дом - работа - дом. Да и культура опустилась сейчас - ниже некуда, в массовом смысле. Социальное падение тянет все за собой... Что это я расфилософствовалась? Интересно - о чем сейчас думает Гаврилин'? Зина взглянула на его лицо, слегка обросшее за сутки щетиной, посеревшее, скорее, от эмоциональной усталости.
   А Гаврилин, не смотря на напряженные сутки работы, думал вовсе не о постели, в которой не мешало бы поспать часиков пять-семь.
   'Хорошо бы вот так вдвоем оказаться сейчас в лесу, на берегу еще не замерзшей речки, крепко прижать к себе Зину и смотреть на сверкающий снег, темные убегающие воды и мечтать... вдвоем. Жарить шашлыки, валяться в снегу, убегать и, догнавши, целовать раскрасневшиеся щеки'.
   Александр Николаевич вспомнил недавно прочитанные стихи, показавшиеся ему, на первый взгляд, слегка детскими.
   - 'Здесь все, как в сказке происходит, и целый бес в меня залез', - вслух, задумчиво повторил он, - как для меня писал' ...
   - Что, что вы сказали, какой бес? - переспросила Зина.
   - Да нет, это я так, стихи вспомнил, - рассмеялся он, - хорошо-то как! Можно, Зина, я возьму вас под руку?
   - Можно, только лучше это сделаю я.
   Она взяла его и, заглянув в лицо, спросила:
   - А вы любите стихи?
   - Да, иногда я их читаю. Пушкин, Лермонтов, особенно Есенин, современные поэты. Люблю лирику, стихи на злободневную тему...
   - Это как? - переспросила Зина.
   - Когда есть все - и лирика, и тема дня.
   - Ой, как интересно, почитайте, пожалуйста!
   - Да мы уже пришли, - глянул он на здание горбольницы.
   - Ну, пожалуйста, Александр Николаевич, - защебетала Зина, обхватив его руку двумя своими и заглядывая в лицо.
   - Хорошо, - улыбнулся он, - только мы ведь договорились - когда одни: Саша. А почитаю в следующий раз. Обязательно.
   - Саша, - Зина встала прямо перед ним, - давай пошлем Его к черту со своими предсказаниями, язвами и прочее... Давай махнем ко мне домой, посидим, выпьем рюмочку... чая, - резко сменила она тему.
   - Расслабиться нам не помешает...
   Гаврилин внимательно посмотрел на Зину. Предложение обрадовало его - не нужно таскаться по обрыдлой больнице, искать предлог совместного завтрака. Он не хотел сегодня отпускать ее домой, расставаться с ней, что-то резко перевернулось в нем и ощущение магнитной тяги не проходило. До этого дежурства - обычная индифферентная медсестра, как и многие другие, на которых он не обращал никакого внимания. Но теперь ему хотелось знать о ней все, быть с нею рядом, слышать ее голос, ощущать ее волнующий запах...
   - Отлично, это здесь рядом, - прервала его мысли Зина, увлекая его за собой.
   Взбодренный предложением, Гаврилин следовал за Зиной, чувствуя, что она стала ближе ему. Ее рука тверже, увереннее держала его, но не это главное, это всего лишь следствие возникших взаимных процессов.
   Суетясь, Зина накрывала на стол - огурчики, помидорчики, салат, колбаса... и вот на столе появился коньяк. Гаврилин взял его в руки и протяжно произнес:
   - Лу-и-дор. Французский?
   Зина кивнула.
   - Это мой любимый, я не пью другой - или водку.
   - Зиночка, давай лучше перенесем все на журнальный столик - на диване нам будет удобнее.
   - Давай.
   Они быстро перенесли все на журнальный столик, подкатили его к дивану и наконец-то уселись. Александр взял маленькие рюмочки.
   - Какая прелесть! Где ты такие достала?
   Хрустальные рюмки, чуть меньше обычных, для коньяка, но, о диво - внутри на тоненькой ножке сидел самый настоящий чертик и тоже наливал себе коньяк. Все это было так искусно сделано, что Александр Николаевич не мог оторвать глаз.
   - Какая прелесть! - снова восхитился он.
   - Я уже не помню, еще в советское время их принес домой, ныне покойный, отец. Он, по-моему, говорил, что этот шедевр сделал какой-то зэк.
   - У тебя здесь так уютно, - хвалил Александр, все еще разглядывая рюмки, - и ты тоже такая прелесть!.. Давай выпьем за этот случай, который сблизил нас, который привел меня в эту квартиру...
   - И который послал мне такого симпатичного мужчину!..
   Они оба засмеялись и выпили. Коньяк быстро, на голодный желудок, стал растекаться теплом по их жилам, обостряя чувства.
   Зина сидела, откинувшись на диване, в простеньком ситцевом халатике, который подчеркивал ее красивую фигуру. Полуобнаженные груди выпирали из-под него, незаметным движением она оголила почти всю правую ногу и томно улыбалась.
   Александр остановил взгляд на вырезе грудей, перевел на эффектные длинные ноги и почувствовал, как перехватывает дыхание. Он медленно наклонялся к Зине, отвечающей ему тем же, и впился в ее губы. Ее требовательный язык метался у него во рту, переплетаясь с его языком. Расстегнув халатик, под которым ничего не было, Александр опускался ниже, целуя груди и лаская язычком ее соски, чувствуя их набухание. Ее руки судорожно расстегивали рубашку и брюки, освобождая от одежды сбитое тело.
   После близости, полежав минуту другую не двигаясь, они сели на диване, Александр налил коньяк.
   - Я хочу, дорогая, выпить за тебя, за твое красивое тело, умение любить страстно и бурно!
   Зинаида, видимо, ждала большего и тут же добавила, намекая:
   - А я хочу, милый, что бы ты был всегда со мной.
   Она положила голову ему на плечо.
   - Тогда за наши желания!..
   Они оба выпили.
   - Какой хороший коньяк, я никогда не пробовал такой.
   Александр в руках вертел пустую рюмку, любуясь изящностью работы мастера, четкостью линий, композицией. 'Хрустальный Левша', - подумал он.
   - Я держала его давно, мне не с кем было выпить. А из этих рюмок сегодня первый раз за несколько лет пил мужчина... после отца. Как-то перед самой смертью, три года назад, он сказал мне, что когда я умру, у тебя, в свое время, появится мужчина, с которым ты захочешь связать свою судьбу. Ты приведешь его сюда, наполнишь коньяком эти маленькие бокалы и выпьешь на брудершафт.
   - Таким образом, ты делаешь мне предложение, дорогая?
   - Я хочу быть с тобой, милый.
   Александр налил рюмку и залпом опрокинул ее.
   - Я думаю, нам нужно отдохнуть, мы устали после смены, - ушел от ответа он.
   Зинаида вздохнула огорченно и, накинув халатик, ушла в спальню.
   - Ложе готово, милый, - грустно крикнула она оттуда.
   Он сразу же завалился, она осторожно прилегла рядом, как бы стыдясь, что не суженная женщина приютилась в постели. Александр положил руку на грудь и сразу уснул.
   Зинаиду, не смотря на усталость, сон не брал. Она осторожно кончиками пальцев поглаживала его руку, потом, слегка повернувшись, с нежностью провела по его волосам. 'Какие же вы, мужики, толстокожие, - думала она, - ты не замечал меня долгое время, не обращал внимания. А сейчас, мой твердолобенький, ты все равно будешь мой, потому что я люблю тебя и люблю уже давно'. Она прижалась к нему, вслушиваясь в его равномерное дыхание, и боялась пошевелиться. Рядом с любимым мужчиной она готова лежать целую вечность, любоваться его лицом и телом. Переполнявшая нежность выливалась незаметным прижатием и касанием губ. Ей представлялась семья, бегающие детишки, с радостным криком встречающие отца, ее любимого Александра. Она, целуя его, успокаивает детей: 'Не шалите, дайте папочке раздеться и отдохнуть'.
   Через несколько часов он проснулся, потянувшись и что-то мурлыкая, стал ласкать ее грудь, проводя пальцами вокруг набухающего соска. Притронувшись к другому, он понял, что она ждала не этого.
   Немного подумав, Александр, лаская грудь губами, еле слышно прошептал:
   - Зиночка, дорогая, выходи за меня замуж.
   - Милый ты мой, Сашенька, как же я люблю тебя, милый, - прижимала она его к себе.
   Страсть опять охватила его, и он не стал сдерживаться.
  
  
   * * *
  
  
   Обдумывая случившееся, Михайлов решил приехать пораньше на квартиру Вики, расспросить ее о прошлом. Он, в сущности, ничего не знал ни об Алле Борисовне, ни о ней самой, что они из себя представляли, чем увлекались и мог ли он в будущем использовать их в полной мере. А это было важно для решения его грандиозного плана, претворение в жизнь которого на первом этапе требовало огромных усилий.
   Он постоянно думал об этой семье, образы Аллы Борисовны и Вики не выходили из головы, мучили его, терзая сердце, волновали душу. Он не мог определиться, кто больше нравится ему, обе, желанные и привлекательные, томили и грезились. Не решаясь сделать первый шаг, он считал кощунственным проявление чувств к пациентам, особенно к Вике, юной и очаровательной.
   Михайлов зашел в цветочный магазин и купил одну розу. Совсем без подарка идти не хотелось, букет считал неуместным, так как женщины все же были его должниками и довольный своим выбором позвонил в квартиру.
   Открыла Вика.
   - Ой! Николай Петрович, я так рада, проходите, пожалуйста!
   Видя неподдельную радость, он зашел, ласково поцеловал Вику в щеку, сдерживая эмоции, и протянул спрятанный за спину цветок.
   - Это тебе, на счастье!
   - Ой! - воскликнула Вика и зарделась, - такая красивая! Мне никто не дарил цветы... только мама, полевые, они напоминали мне лесную поляну, природу. Я после аварии ни разу не была...
  
   Поле, русское поле с цветами,
   Запашистыми прядями трав,
   Позовет меня вдаль васильками
   И оставит для нежных забав.
  
   Лукаво процитировал Михайлов.
   - Мы еще с тобой, не раз съездим, ты все наверстаешь, у тебя все впереди.
   - Спасибо, Николай Петрович, я так рада!..
   - Ну, ладно, ладно, а где Алла Борисовна? - спросил он, проходя в комнату.
   - Мама с утра уехала в поликлинику.
   - Что случилось, она заболела? Могла бы и мне позвонить, я бы приехал раньше, - забеспокоился Михайлов.
   - Да нет, - смутилась Вика, - она поехала к моему лечащему врачу сказать, что я поправилась, но что-то ее долго нет. Я отговаривала ее, зачем кому-то говорить, мама хотела посмотреть в его глаза...
   - Надеюсь, Вика, что теперь только я буду твоим лечащим врачом. Раньше, еще в царское время, существовали семейные врачи, они лучше знали своих пациентов, что им помогает, что нельзя назначать, знали дедов, отцов, детей и внуков. И я хочу, нет, просто настаиваю на общественной должности вашего семейного врача.
   - Мы с мамой хотели, чтобы вы были для нас гораздо больше, чем семейный врач - членом нашей семьи, мама говорила вам прошлый раз об этом.
   - В качестве кого? - загадочно улыбаясь, спросил Михайлов.
   'Интересно, обсуждали они этот вопрос или нет? - и по реакции Вики догадался - обсуждали. - Как они распределили роли, кому я нравлюсь? Быть членом семьи... мученье'. - Мысли вихрем кружились в голове, туманя мозги.
   - Ну... я не знаю... просто родной человек, - покраснела и потупилась Вика, - вот, мама оставила ключ от квартиры - это вам.
   'Ничего, - подумал Михайлов, - видимо, мамочка метит меня сначала в любовники, а потом в мужья, женщина интересная, в соку. - Он рассердился на себя. - Думаю, как о шлюхе, а она мне нравится. И Вика! Разберемся', - и взял ключ.
   - А вдруг я что-нибудь сопру отсюда? - неожиданно спросил он.
   - Разве свое воруют? - удивилась Вика.
   - Ух, ты! - воскликнул Михайлов, - а ты философ!
   Он не ожидал такой реакции и попросил Вику присесть рядышком.
   - Ты мне расскажи лучше немного о себе, о маме, а то странно получается - родственник и ничего про вас не знаю, - засмеялся он.
   - Родилась я здесь, последние три года училась на дому, в июне закончила 11 классов.
   - Значит тебе семнадцать лет?
   - Пятого декабря исполнится восемнадцать.
   - А мама?..
   - Мама работает инженером-конструктором в 'Промстройпроекте', папа был летчиком, летал на ТУ-154.
   - Сколько лет маме и как ваша фамилия? - Михайлов почувствовал, что от него отдает канцелярщиной.
   - Сорок один, а фамилия наша простая - Петровы.
   Вика замолчала, и Михайлов понял, что она тоже хочет узнать про него, но стесняется и не знает, как спросить. Придется рассказать немного о себе.
   Раздался звонок.
   - Это, наверное, мама, я открою.
   Михайлов, услышав шум в прихожей, вышел. Алла Борисовна, раскрасневшись от мороза и гнева, бушевала, обращаясь к Вике:
   - Ты представляешь, меня, как последнюю хулиганку, задержали вот эти... эти, - не подобрав слова, она показывала рукой на двух сотрудников милиции.
   - В чем дело, лейтенант? - спросил Михайлов старшего по званию.
   - Николай Петрович! - воскликнул лейтенант, - вы-то как здесь... Вы родственник?
   - Да, вроде бы как, - уловив благодарный взгляд хозяйки, ответил он, - но я вас что-то не припомню, лицо, вроде, знакомое, может там... встречались? - махнул он неопределенно рукой.
   - Ну, конечно, там. Меня тогда ранило на зачистке у площади 'Минутка' в январе 95-го,- тараторил он, - а вы, Николай Петрович, дай вам Бог здоровья, пулю вытащили, все зашили, заштопали, бегаю сейчас, как молодой, - для убедительности он потопал ногами.
   - Вы и так молодой, - усмехнулся Михайлов.
   - Что вы? Мне говорили - в рубашке родился, а я-то знаю: это у вас руки золотые...
   - Это уж точно, - поддакнула Алла Борисовна.
   - Пойдемте, лейтенант, объясните толком, что случилось, - Михайлов провел его в комнату.
   - Тут такая неприятная история, - начал он, - вот эта гражданочка...
   - Я вам не гражданочка, - занервничала Алла Борисовна.
   - Алла Борисовна, пожалуйста, пусть он расскажет, - ласково попросил Михайлов.
   - Пришла она, Алла Борисовна, - начал лейтенант, - значит, в поликлинику, нашумела, накричала, обозвала врача коновалом и плюнула ему в лицо. Есть свидетели, заявление. Хулиганство...
   Михайлов от души захохотал, все удивленно замолчали.
   - Плюнула ему в лицо? А он, наверное, говорил, что больная неизлечима, что они сделали все возможное и невозможное и вот: благодарность, - продолжал смеяться Михайлов.
   - Да-а, вот и карточка у меня... как вещественное доказательство, - похлопал лейтенант по папке.
   Михайлов сразу сообразил, что Петрова старшая попала в неприятную ситуацию. Пока разберутся что к чему, поймут, что Вика абсолютно здорова - много воды утечет, испишут кучу бумаги, измотают нервы. Николай Петрович понимал желание Аллы Борисовны - плюнуть в лицо врачу. Много горя ей пришлось пережить, начиная от гибели мужа, инвалидности дочери и заканчивая, может быть, где-то и черствостью врачей.
   - Теперь давай поговорим серьезно, лейтенант. Как боевые офицеры, - голос его затвердел. - Вам этот врач наверняка объяснил, что у Аллы Борисовны дочь три года назад попала в аварию. Что она может передвигаться только на костылях и то с большим трудом, - Михайлов сделал паузу и продолжил, - а если этот врач лечил ее три года не так... плохо лечил, не сумел вовремя увидеть, что кости срастаются неправильно, образуются контрактуры, сдавливающие нервы... Но нашелся другой врач и вылечил ее. Плюнули бы вы ему в лицо?
   - Нет, наверное, - задумался лейтенант, - я бы морду набил!
   - А ты говоришь хулиганство! - Михайлов, потом Вика и Алла Борисовна захохотали.
   - Вика, покажи лейтенанту свой паспорт. Бери, бери лейтенант, читай, - еще смеялся Николай Петрович.
   - Петрова Виктория Николаевна...
   - А теперь сравни с медкартой. Вика, пройдись, покажи лейтенанту, что тот врач - трепло!
   Вика выскочила на середину комнаты и отвесила реверанс.
   - Вот тут тебе и костыли, и свидетели, и вещдоки, - снова засмеялся Михайлов, - как, лейтенант, можно плюнуть такому срачу в лицо?
   - А я ему поверил, гаду, заявление взял, сюда пришел для очистки совести, Алла Борисовна настояла, не верил я ей, простите, Алла Борисовна.
   Видно было, что внутри у него все кипит: попадись ему сейчас под руку тот врач - точно врезал бы ему по морде!
   - Чего уж там, работа у вас такая, - сгладила напряжение Алла Борисовна.
   Отходчивый и отзывчивый человек по натуре, она уже не обижалась ни на врача, ни на милиционеров, под 'конвоем' которых была доставлена домой. При виде любимой дочери, здоровой и счастливой, при виде Николая Петровича, ставшего самым желанным человеком в доме, она не могла даже думать о чем-то плохом, ей еще все не верилось в выздоровление - слишком быстрое и успешное и состояние радостной эйфории не покидало ее. Раздался звонок, Михайлов глянул на часы - три.
   - Извини, лейтенант, гости у нас, надеюсь, с заявлением ты все уладишь?
   - Он у меня это заявление в сухую сожрет, сволочь!
   - Ну, ну, не надо так строго, - усмехаясь, проводил милиционеров Михайлов, одновременно встречая и здороваясь с Любовь Ивановной и ее сыном.
   Петрова сразу же потащила сестру на кухню, ей надо пошептаться, рассказать, что произошло, понял Михайлов. 'Тогда я займусь мальчиком'.
   - Как тебя зовут, малыш?
   - Витя, - испуганно ответил он.
   - А меня дядя Коля, наверное, врачи замучили, боишься их?
   - Уже не боюсь, надоело всё, - по-взрослому ответил Виктор, - мама сказала, что вы хороший, у нее все хорошие, но вы лучший и у меня есть шанс...
   Михайлов поразился зрелым рассуждением этого девятилетнего мальчика. 'Или от природы такой, или, скорее всего, его взрослила болезнь, сколько же ему пришлось выстрадать бедному', - думал он.
   - Давай, Витек, разденемся, и я посмотрю тебя.
   Он помог ему раздеться и положил на диван.
   - Спать, - приказал Михайлов и начал осматривать больного.
   'В чем только душонка держится, - разглядывая исхудавшее тело, думал он. - А эта синева под глазами, бледность кожи и кровоподтеки от систем, увеличенный живот... настоящий дистрофик'.
   Михайлов начал работать с костным мозгом, он запрограммировал первопричинные, злокачественные клетки на самоуничтожение и, когда они погибли, стал регенерировать здоровые, как бы заполняя пустоты. Костный мозг уже продуцировал нормальные, здоровые клетки крови. Наконец, он закончил и сказал:
   - Я рад за тебя, мальчик, проснись!
   Виктор открыл глаза.
   - Одевайся, маленький, теперь ты будешь совсем здоровым.
   - Совсем, совсем?
   - Совсем, совсем.
   - И мне не надо завтра ехать в больницу на переливание?
   - Не надо. Тебе, дорогой, не нужно больше переливание крови, ни какие таблетки и уколы. Ты здоров, Витек, я тебя вылечил, пока ты спал.
   - Ура-а-а! - закричал мальчик, обняв дядю Колю за шею, прижался к нему всем своим хиленьким тельцем.
   В комнату на крик сразу же прибежали все: Алла Борисовна, Любовь Ивановна и Вика.
   - Мама, мама, дядя Коля сказал, что нам завтра не надо ехать в больницу, ложиться на переливание, дядя Коля сказал, что я здоровый!
   - Конечно, здоровый, - он согнул Витину руку в локте и потрогал бицепс, - вон какой богатырь! Были бы кости, мясо нарастет.
   Все ждали объяснений, Любовь Ивановна умоляющими глазами смотрела на Николая Петровича, губы ее начали подрагивать.
   - Одна просьба, - начал Михайлов, - без слез и женского рева. Договорились? - посмотрел он в сторону Любовь Ивановны.
   Она кивнула.
   - Я уничтожил злокачественные, так называемые юные клетки крови. Костный мозг у него сейчас работает в норме, пересадка не нужна. И вообще никаких лекарств, и таблеток. Фрукты, витамины, полноценное питание - это все, что ему сейчас необходимо. Кроме, как недостатком веса, ваш мальчик ничем не страдает. Он абсолютно здоров!
   Любовь Ивановна упала на грудь сестре и зарыдала.
   - Мама, ты же говорила, что врачей нужно слушаться, а сама плачешь.
   Она обняла сына, смахивая все еще бежавшие слезы.
   - Правильно, Витенька, правильно, я больше не буду, - и виновато посмотрела на Николая Петровича.
   - Я пойду на кухню, покурю...
   Женщины остались с мальчиком, обсуждая выздоровление, радовались. Ни у кого не зародилось и капли сомнения, что Виктор не здоров. Чудотворное излечение Вики служило ярким примером. Сколько пережито горя, сколько страданий перенесли сестры и дети, сколько исхожено дорог по врачам и больницам в безнадежных поисках и надеждах. Только русским матерям под силу перенести такую тяжесть страданий, только они готовы отдать за своих любимых сыновей и дочерей все, включая жизнь.
   Вскоре все собрались на кухне, Вика спросила:
   - Николай Петрович, вы волшебник?
   Михайлов засмеялся.
   - Я не волшебник, я только учусь, - подражая голосу юного героя 'Золушки', ответил Михайлов и, улыбаясь, продолжил: - Я владею определенными методиками, которыми не владеет никто.
   - Но, вы должны быть знаменитым!
   - Надеюсь на это. Открыл я эти методики и стал использовать совсем недавно. Это результат кропотливого, упорного труда.
   Михайлову стало немного стыдно, но он не мог ответить по-другому, его бы просто не поняли. Он задумался, почему он стал способным лечить такие болезни быстро и эффективно. В голову возвращалась сверлящая боль, пришлось прогнать вопросы и еще раз убедиться, что боль приходит с ними, словно кто-то не хотел, чтобы нашелся ответ.
   - Николай Петрович, помните: я вчера говорила о деньгах - мы собрали двадцать тысяч, я вам завтра занесу их или лучше съезжу за ними прямо сейчас.
   - Любовь Ивановна, я вылечил вашего сына не за деньги, но помочь вы мне можете.
   - Каким образом? Я сделаю все, что в моих силах и, пожалуйста, зовите меня по имени, я младше вас и стольким вам обязана, - она посмотрела на Аллу Борисовну.
   - Да, да, и меня тоже.
   - Хорошо, милые мои девочки, а помочь мне просто. Вы, Люба, сходите с Виктором к своему лечащему врачу, скажите ему, что некий доктор Михайлов вылечил вашего сына. Он, конечно, не поверит, этот вид лейкоза на данном этапе считается неизлечимым. Они сделают анализы и убедятся, что ребенок здоров, убедитесь в этом и вы.
   - Что вы, Николай Петрович, я и так в этом не сомневаюсь, - она посмотрела на Вику.
   - Понимаете, Люба, я должен объяснить вам, всем - зачем мне это необходимо. Мне 45 лет, я кадровый офицер и в этом году вышел в запас, то есть сейчас я на пенсии и нигде не работаю. Здесь мне необходима своя, частная клиника, чтобы лечить людей, да и самому как-то жить. Чтобы мне разрешили это, я должен показать свое умение, профессиональное мастерство, и вы мне в этом с Аллой поможете. Правда?
   - Значит, мы должны проафишировать излечение Вики и Виктора, выявить потенциальных клиентов и свести с вами. Я правильно поняла? - спросила Алла.
   Михайлов удивился умению Петровой схватывать все на лету, в нескольких словах она выразила все его трудовые планы.
   - Абсолютно правильно! В доверительной, частной беседе друзья и знакомые больше доверяют тем врачам, у которых есть реклама. Рекомендации конкретного излечения, особенно, если об этом говорят друзья, коллеги по работе, а не телевизионщики или газетчики, пускающие из-за денег любое дерьмо в эфир.
   Люба, Алла и Вика заулыбались.
   - Естественно, мы сошлемся на случай с Виктором и Викой, но что еще, Николай Петрович, вы можете лечить? - спросила Люба.
   - Все, девочки, все! - и, видя удивленные глаза женщин, пояснил: - Я могу лечить, нет, правильнее сказать: излечить любой рак, в любой его стадии развития, переломы, причем больной сразу же уйдет на своих ногах - кости срастутся почти мгновенно, сердечно-сосудистые заболевания, хирургические болезни... Лю-бы-е заболевания, - протянул он.
   - Вы гений! - прошептала Алла, не сомневаясь в его словах, - и вам еще что-то нужно доказывать? Лучше бы профессора доказывали свое умение лечить, - она посмотрела на Вику.
   На лицах Аллы, Любы и Вики застыло выражение испуганного восхищения, благоговейного восторга.
   Михайлов понимал, что без разъяснений не обойтись, нельзя оставлять вопрос открытым - иначе его начнут считать полубогом, пришельцем или кем-нибудь еще. Неизвестное всегда не только звало, манило и восхищало, но и пугало. И сейчас очень важно упростить ситуацию.
   - Представьте себе, перенеситесь на тысячу лет назад, - Михайлов чуть отступил от них и повел руками. - Поле. Идет битва, слышен звон щитов и мечей, победные крики и стоны. И вот на пригорке, в легких сумерках, появляется современный человек с автоматом. Дает очередь по захватчикам, пламя с грохотом вырывается из ствола его автомата, невидимые пули косят людей сквозь щиты и доспехи. Затем через мегафон громовым голосом, разносящимся по долине, обращается он к воинам с призывом о мире и согласии. В глазах воинов он будет подобен громовержцу Зевсу, и падут они ниц перед ним.
   Но будет ли он для вас, уважаемые дамы, Зевсом? Нет, не будет. Вы хорошо знаете, что такое порох, автомат, мегафон, а для тех воинов еще не настало время изобретения огнестрельного оружия, громкоговорящей связи, они не поймут объяснений. И поэтому будет это для них чудом и волшебством, божественным явлением, а может и дьявольским.
   Автомат и мегафон - сейчас это просто, как просто и то, что делаю я. Еще не настало время, я немного опередил его, может всего на десяток лет или больше. Поверьте, в моей методике лечения нет ничего сверхъестественного, необычного и я обязательно поделюсь ею с коллегами. Но делать это нужно не сейчас и не здесь. В этой ситуации необходимо идти от результата к научному обоснованию, а не наоборот, мое открытие не будет тайной для человечества, придет время и на международной научной конференции зазвучит мое имя, имя нашей Родины - России!
   Но вначале мне нужно получить свою клинику, заработать имя, иначе, как вы сами понимаете, меня и слушать никто не будет.
   Михайлов вытащил сигарету, подкурил и жадно затянулся, выпуская клубы дыма в сторону от женщин.
   - Здесь, Николай Петрович, вы не правы, мы не только слушаем, но и абсолютно верим вам, - возразила Люба.
   Михайлов усмехнулся, 'наивный человек, не о тебе речь'. Он еще раз затянулся дымом и затушил сигарету, не желая, видимо, более задымлять и так небольшую кухню.
   - Нет, Люба, я понимаю - народ и даже пресса меня поймут и поддержат, и это много, но не достаточно. Ученые мужи и различного рода администраторы вначале захотят понять сами сущность открытия и большинство из них, не понимая происходящего, постарается решать судьбу этого открытия. Они будут биться за политический и наличный капитал, зарабатывая авторитет и деньги. Я, как личность, им безразличен и буду только мешаться, путаться, так сказать, под ногами.
   Поэтому я прошу вас, все, что вы сегодня услышали - должно остаться тайной, ни о каком открытии в настоящее время не может быть и речи. У вас есть знакомый врач, который лечит людей быстро и хорошо, а как - вы не знаете. И вы действительно не знаете, просто в разговорах не нужно употреблять такие слова, как открытие, новая методика...
   - Оказывается, все так запутано и не запутано. Не первый раз пронырливые посредственности пользуются талантом великих... Мы, Николай Петрович, сделаем все, что вы скажите и не дадим, по мере своих сил, украсть ваш труд. Рассчитывайте на нас.
   - Спасибо, Алла, за теплые слова и еще я хотел попросить вас - нельзя ли пока мне попринимать больных в вашей квартире, тем более это будут ваши знакомые?
   Михайлов слегка покраснел - не привык к высоким похвалам, да и не любил этого в отличие от большинства.
   - И вы еще спрашиваете? - всплеснула она руками, - в любое время.
   Алла заметила его смущение и обрадовалась. 'Гений, но ничто человеческое ему не чуждо', - подумалось ей.
   - Спасибо, спасибо вам, милые женщины!
   - Господи, мир точно перевернулся - это мы должны благодарить вас, наш дорогой и любимый доктор!
   На этот раз покраснела Алла.
  
  
   * * *
  
  
   Проводив посетителя, Иван Петрович Лаптев задумался, с таким случаем он сталкивался впервые, да и наверняка не только он. Лаптев старался не отставать от практической медицины - был в курсе отечественных и мировых открытий, новых разработок и методов лечения. Насколько это возможно не практикующему врачу - организатору.
   'Если бы я упустил что-то, мои сотрудники всегда напомнят, ознакомят, введут в курс дела, если бы действительно существовал такой способ лечения - о нем бы знали. Это же настоящий переворот, скачок науки! Да и какой способ'? - рассуждал он. Но в голове прочно засела и свербела брошенная кем-то из начальников отделов фраза о чудотворном излечении мальчика.
   Ему, как руководителю комитета здравоохранения, нельзя принимать поспешных решений, мало ли чего наплел там этот Михайлов. А может, не наплел?.. Надо разобраться.
   - Вера, соедини меня с главным гематологом, - поудобнее устроившись в кресле, попросил он секретаршу.
   - Соединяю...
   - Здравствуйте, Иван Петрович, как здоровье?
   - Здравствуй, Иван Львович, на здоровье пока не жалуюсь, ты мне лучше скажи, что там у вас за случай с мальчиком?
   - Вот сороки, уже растрепали... Есть такой случай, Иван Петрович.
   - А почему я узнаю о нем не от вас? Это что - обычный случай? - начал раздражаться Лаптев.
   - В том то и дело, что не обычный - хотелось разобраться, сделать анализы.
   - Сделали?
   - Анализы сделали, но...
   - Приезжай, - перебил его Лаптев и положил трубку. - Верочка, организуй, пожалуйста, чайку, - добавил он по селектору.
   Лаптев занервничал: 'Черт те что творится, приходит какой-то псих с предложениями, мальчик неизвестно как излечивается... Бардак, надо бы построже. А может не псих - сколько безвестных талантов сгубили 'серые' профессора... Уж он-то знает... Но здесь - ни с того ни с сего', - размышлял про себя он.
   Попив чаю, Иван Петрович успокоился. 'Сейчас можно немного расслабиться - новый губернатор дал конкретно понять, что руководитель здравоохранения его устраивает, но ухо надо держать востро. Может быть, поменять зама на главного врача горбольницы: губернатор явно к ней неровно дышит. Нет, этого делать нельзя, а то и я через годик вылечу, лучше держать ее на расстоянии, выказывая уважение и почаще поощряя, а потом поручить верным людям, что бы 'подстроили ей козу', и наказать помягче' ... Он тихо и нервно засмеялся.
   Школу интриг он проходил еще в партии, четко знал, кому поклониться и где рявкнуть, выжил в перестроечном периоде и прочно сидел в демократии.
   Конечно, он был за демократию, но тайно, для себя, придавал этому слову философское значение. Верил он только законом природы или в то, что 'если не ты, то тебя'.
   Лаптев уже более 20-ти лет руководил здравоохранением области, знал все подводные течения и камни, старался не участвовать, по мере возможностей, в аппаратных играх, но потенциальных претендентов на свое кресло выявлял и устранял заранее. Делал он это так тонко и умело, что никто не мог догадаться о его кознях и считался в администрации области незаменимым человеком.
   Для простого народа жизнь не стала лучшей, а забот и хлопот прибавилось. Старые люди, пенсионеры - нищают, у молодых нет уверенности в завтрашнем дне.
   Произошла переоценка ценностей - если раньше власть и деньги принадлежали партии, то сейчас это принадлежит примерно такому же количеству людей, называемых себя демократами. Секретарь обкома зовется губернатором, генсек - Президентом, но сейчас это выборные должности. Пусть попробуют какой-нибудь Ваня от станка или Маша-доярка баллотироваться хотя бы в губернаторы. Шиш с маслом... Баллотироваться-то они, конечно, могут с трудом, в этом и есть прелесть демократии, но вот пройти, выиграть выборы - это уж, извините, никогда! Не пустят их в калашный ряд со свиным рылом.
   Обнищал народ - зато олигархов стало больше за их счет, мафия разгулялась, воровать стало проще. Много украл - значит, не посадят. Знал Лаптев и то, что многие думали так же, но мысли вслух никогда не высказывал.
   'Эх, жизнь моя жестянка', - ностальгически вздохнул Лаптев и вздрогнул - в дверь постучали.
   - Можно, Иван Петрович?
   - Заходи, Иван Львович, присаживайся. Что там у нас за мальчик-спальчик?
   - Я на всякий случай его историю болезни захватил, - начал Иван Львович и, не видя никакой реакции шефа, продолжил: - Шевелев Витя, девять лет, страдает неизлечимой формой лейкоза, вот, Иван Петрович, можете убедиться сами, - протянул он историю болезни, но Лаптев не отреагировал. - Наблюдается у нас длительный срок, состояние ребенка, особенно в последнее время, ухудшилось. Мы посоветовали маме сделать Вите пересадку костного мозга, лучше всего в Германии, но, на мой взгляд, это ничего не изменит - пока найдут донора, деньги, а мальчик погибает на глазах.
   - Зачем тогда советовал?
   - Что-то же надо говорить, нельзя убивать последнюю надежду, свои силы мы исчерпали. Этот вид лейкоза не лечится ни у нас, ни в Европе, ни в Америке.
   - И что дальше?
   - А дальше, неделю назад, приходит мать с мальчиком и заявляет, что он здоров, что какой-то Михайлов его вылечил. Мы, конечно, не поверили, но на всякий случай мальчика полностью обследовали.
   - И что?
   - Здоров, абсолютно здоров!
   - И что?
   - Ну, я же говорю - здоров!
   - А ты мне лучше не говори, ты мне лучше объясни, господин главный гематолог, каким образом этот мальчик вылечился, и кто такой этот Михайлов, черт бы его побрал? - начал раздражаться Лаптев.
   - Я не знаю, Иван Петрович, вы же сами хорошо знаете, что эта болезнь не излечима.
   - Что ты заладил - неизлечима да здоров? Тебя поставили перед фактом, кто у нас главный гематолог области: я или ты? Если мальчик здоров - значит, болезнь излечима, есть способы лечения. Какие меры ты принял?
   - Какие меры тут примешь...
   - Ты узнавал о новых методах, открытиях, кто такой Михайлов, я у тебя спрашиваю, ты с ним встречался? - уже начал кричать Лаптев, что водилось за ним крайне редко.
   - Нового в лечении таких лейкозов нет, по крайней мере - чтобы вылечить больного, я узнавал, созванивался с институтом гематологии, объяснил ситуацию. Мне посоветовали полечиться самому, - он саркастически усмехнулся, - кто такой Михайлов: я не знаю.
   Иван Львович нервничал, в институте гематологии с ним разговаривать не стали, не поверили. Но факт имеет место, в Европе и Америке таких не лечат - помогают, продлевают жизнь, но не излечивают, он узнавал. Один случай - это еще ничто, но он не мог найти самого Михайлова, его постоянно нет дома, он бы вытряс из него всю информацию.
   - Надо было узнать, черт подери, - продолжал Лаптев, - встретиться, у тебя неделя была, у тебя неизлечимого излечивают, а ты сидишь здесь, сопли жуешь!
   - Вы выражения подбирайте, Иван Петрович...
   - Какие еще к черту выражения! А если сейчас пресса статейку тиснет, разговоры пойдут и идут уже - не от тебя первого слышу. Что я губернатору скажу, министру? Что у меня главный гематолог сопли жует, у психиатра лечится, работать не хочет, что мне самому приходится встречаться с этим Михайловым. Да, да, не удивляйся, я уже с ним встретился... Выражения ему, видишь ли, не нравятся, работать батенька надо, тогда и выражений не будет, - продолжал сердиться Лаптев.
   - И что Михайлов?
   Иван Львович понял, что сейчас лучше не перечить. 'Говно лучше не ворошить - иначе задохнешься', - так он считал. Многие из практиков не любили председателя облздрава - лез он частенько в дела чисто лечебные, давал указания, хотя на санфаке и не готовят лечебников. 'Сидел бы где-нибудь в санэпидстанции, давал указания ЖЭКам по помойкам', - подумал он, гася закипавшую ярость.
   - Это я у тебя, голубчик, должен спросить, что Михайлов? - опять возмутился Лаптев.
   - А может, у этого мальчика брат есть... близнец, тогда все объяснимо, - решил сыграть простачка Иван Львович. Обида туманила ум, и он понимал, что ляпнул несуразное.
   - Может, и есть, может, его тоже Витей зовут... Это ты мне должен сказать. Все! Иди отсюда, слышать тебя больше не хочу, - взорвался Лаптев.
   Некомпетентность главного гематолога, конечно, его возмущала, но главное было чувство не уходящего беспокойства, внутренней тревоги, словно в мозге мигала красная лампочка - ALERT, ALERT!
   'Хорошо, что попросил Михайлова прийти завтра, нужно повнимательнее к нему присмотреться, расспросить подробнее, может предложить подходящую должность', - рассуждал про себя Лаптев.
  
  
   * * *
  
  
   Михайлов поудобнее устроился в кресле и приготовился слушать, он так и не понял вчера - одобряет ли его идею Лаптев или нет. Но одно он понял наверняка - про мальчика Лаптев знает, значит, будет проверять, наводить справки. Пусть наводит. Интересно, какое решение он примет, логически - отказать не посмеет, не решится. Или согласится, или будет наводить тень на плетень, тянуть резину. 'Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться невозможно'. Читал ли В. Гюго Лаптев?
   Иван Петрович сел напротив, попросил секретаршу принести чай и ни с кем его не соединять.
   'Принимает уже лучше, значит, заинтересовался', - подумал Михайлов.
   - Пейте чай, Николай Петрович, - Лаптев выдержал паузу, - я восхищаюсь вами, еще никто, насколько мне известно, не лечил таких лейкозов! Как вам удалось добиться таких поразительных результатов? Где, когда, каким способом? Невероятно!
   'Что ж, - подумал Михайлов, - его интерес понятен, уже наверняка проштудировал историю болезни мальчика, встретился с гематологами, но ответа не получил. Иначе бы не принимал так. А как бы поступил я? Скорее всего, предложил бы поработать в гематологии, место бы, естественно, нашел. Чужая душа - потемки, поэтому сейчас наверняка состоится прощупывающий разговор. Но ничего - мы тоже 'потемним'.
   - Вы же врач, Иван Петрович, а забыли понятие врачебной тайны, - засмеялся Михайлов, сводя все к шутке.
   Лаптев принял его игру...
   - Что вы, Николай Петрович, какая же тут может быть тайна между коллегами, - широко заулыбался Лаптев.
   - Да, конечно, никакой, Иван Петрович, это наоборот вы держите от меня секреты - я так и не знаю вашего отношения к моей идее, - решился на прямой вопрос Михайлов.
   - Николай Петрович, батенька, мы что - похожи на ЦРУ, какие у нас могут быть секреты? - засмеялся Лаптев.
   'Вот гнида, - подумал Михайлов, - ушел от ответа, ему нужно узнать способ лечения, а потом он вежливо попросит меня прийти еще раз и еще... Дудки, господин Лаптев'.
   - Это хорошо, Иван Петрович, без секретов и жить проще, что вы мне ответите? - улыбнулся Михайлов, снова спрашивая в лоб.
   'Ни черта я тебе не отвечу, пока не узнаю, как ты вылечил мальчика, тоже мне - игрок нашелся. Не таких обламывали. - Лаптев начал сердиться. - Спокойно, надо успокоиться, сердиться - не в мою пользу'.
   - Ох, и хитрец вы, извините Николай Петрович, сразу берете быка за рога, а сами ничего так и не сказали. Вы пейте чай-то, пейте.
   'Что ж, господин Лаптев, поиграем в 'звездный час', посмотрим, кто больше слов составит.
   - Что вы, Иван Петрович, - засмеялся Михайлов, - я только и делаю, что говорю, вы же сами подметили - чай даже не пью, - взял он кружку.
   'Ничего, братец кролик, просто так тебе меня не взять, есть еще порох в пороховницах'. Лаптев приосанился.
   - Вы простите меня батенька, Николай Петрович, старый стал, прослушал про мальчика, уважьте старика матерью ученья, - в свою очередь засмеялся Лаптев.
   'Я бы тебя уважил другой матерью' ...
   - Почтенный Иван Петрович, с удовольствием повторю, вы же сами хотели говорить без секретов, а напустили столько тумана, я же вам не электорат...
   'Это уже оскорбление, - подумал Лаптев, - может, выгнать его к чертовой матери и все дела? А вдруг у него это излечение не случайное - вон как нагло себя ведет, даже предвыборную компанию сюда приплел. И, собственно, чего он просит - помочь с решением вопроса о создании частной клиники. Он и без мальчика может просить, документы у него в порядке, законом не запрещено. Нет, надо подождать, проглотить обиду, а отыграться я всегда успею и с лихвой'. Лаптев встал.
   - Всегда приятно поговорить с умным человеком, заходите, не стесняйтесь...
   - И мне приятно, Иван Петрович, я думаю, мы обязательно еще увидимся, всего доброго.
   - До свидания.
   'Вот, вот, - подумал про себя Михайлов, - до свидания'.
   Оставшись один, Лаптев обдумывал разговор, старался анализировать беспристрастно. По сути, он его проиграл, по большому счету, может быть, свел вничью. Такого с ним никогда не случалось. 'Не прост этот Михайлов, ох, не прост. Надо действовать наступательно'.
   Их разговор походил, скорее всего, на сценку юмора.
   - Верочка, соедини меня с начальником УВД.
   - Соединяю, Иван Петрович.
   - Здравствуй, Кирилл Сергеевич, как у вас дела, область еще не украли? - засмеялся Лаптев.
   - Есть еще на карте такое название, день добрый, Иван Петрович, а люди не вымерли? - в свою очередь засмеялся он.
   - Вроде ледникового периода не намечалось, но разговорчик есть.
   - Приезжай, поговорим.
   - Добро, еду.
   Лаптев особо не дружил с генералом, были они приятели, общались, как руководители одного ранга, помогали по мелочам друг другу. Сейчас Лаптев нуждался в помощи, совете, подсказке, поехал узнать мнение со стороны.
   Усевшись и попивая кофе, начал:
   - Понимаешь, Кирилл Сергеевич, какая штука получается, появился у нас в городе некий Михайлов Николай Петрович, врач, полковник запаса, сейчас на пенсии, молодой, сукин сын, 45 лет, завидую... Но, к делу, приходит он ко мне и просит помочь методически и материально в создании частной клиники, например, на основе ООО. Материально просит помочь и город, и область в виде долгосрочного кредита. Администрация строит или сдает в аренду здание, соответствующее условиям стационара, а он там лечит больных, причем не обычных, а не излечимых. В доказательство приводит случай излечения одного мальчика от рака крови, которого мы практически списали, простите за такую формулировку.
   - Переговори с мэром, губернатором, я считаю, такое лечение стоит любого кредита.
   - Не так все просто, генерал, я не знаю, как он это делает, он не объясняет свой метод.
   - Но делает же, людей излечивает, причем, как ты сам говоришь, неизлечимых.
   - Пока только один случай, я не могу на этом основываться.
   - Дай ему возможность, пусть проявит себя.
   - Как я ему это дам, он же у меня нигде не работает, сразу клинику просит... и в больницах места заняты.
   - Я понял, что он кредит просит помочь взять и организационные вопросы решить. А от меня ты чего хочешь, что-то не пойму никак?
   - Что бы покрутили его, посмотрели, может, прижать чем-то - он и расколется...
   'Вон куда ты загнул, - генерал неприязненно посмотрел на Лаптева, - хочешь чужой жар своими руками загребать', - достал сигарету, закурил и вслух сказал:
   - Мы уже покрутили и посмотрели, кстати - это не единственный случай. Вылечил он еще одну девушку, тоже неизлечимую, а ее мать пришла и плюнула в лицо доктору, который ее раньше лечил. Пришлось мне взять грех на душу - замять этот скандал. А наши люди Михайлова знают по Афганистану и Чечне - прекрасный военный хирург, ас в своем деле, не одного воина спас от смерти. И ведет себя очень корректно - объясняет излеченным, что нет здесь врачебной ошибки, просто он лучший. Думаю, тебе надо изменить к нему свое отношение.
   Лаптев задумался, генерал тоже не на его стороне и про еще один случай знает, хвалит, значит, прижимать не будет. А было бы так просто... с системой ему не совладать. Но в области пока он начальник здравоохранения!
   - 'Доказанное примерами никогда нельзя считать полностью доказанным'. Как губернатору доложить, прямо не знаю?
   Лаптев сам не понял, зачем он сказал последнюю фразу, проявил слабость и беспокойство.
   - Так и доложи, что появился талант, гений, надо бы ему помочь. Если он будет так и дальше лечить - об этом скоро вся Россия узнает, мир весь. Вот и обсудите, как ему создать условия, что бы, как принято сейчас говорить, он из региона в центр не сбежал, а того хуже - за границу. А насчет примеров - думаю, что ты не прав.
   - Да не я это сказал, - отмахнулся Лаптев, - философ один, Лейбниц.
   Он уже понял, что зря приехал к генералу, не получил того, что хотел, проиграл битву, но сдаваться не собирался.
   'Вот ведь гнида, пиявка больничная, - подумал генерал о Лаптеве, - хотел такого врача под себя подмять, на чужом таланте взлететь, тебе бы я и кобылу лечить не доверил'.
  
  
   * * *
  
  
   Ехал Михайлов расстроенный, не удалось добиться в комитете здравоохранения никакой помощи, даже понимания. Видимо, рано он туда поехал, нужно было скопить больше материала для разговора, больше случаев излечения, тогда бы Лаптев никуда не делся. Поторопился немного, а может, и нет - он бы постарался запихнуть поработать в какую-нибудь больницу под его начало, где самостоятельно ничего не сделаешь, новой методики не применишь без одобрения, лекарства не откроешь без руководства.
   Неужели Лаптев хотел присвоить себе его открытие, но ведь это не открытие, это его дар, который нельзя присвоить. Лаптев об этом не знал, скорее всего, старика пугает все новое, кабы чего не вышло, остатки дней хочется просидеть в кресле спокойно. 'Ганглиоблокатор хренов, стрептоцид просроченный', возмущался Михайлов. Посмотрев в окно, он увидел, что проехал свою остановку. 'Вот, черт, ладно, зайду к Петровым, они уже обижаются - неделю не был'.
   Первый раз он открыл дверь своим ключом, Вика, услышав, прибежала в прихожую, обрадовалась.
   - Наконец-то, Николай Петрович, мы уже с мамой волновались - забыли нас совсем. Проходите, чай, кушать хотите? - суетилась Вика.
   Славная девушка, расцветает прямо на глазах, цвет лица изменился, стал свежим и бархатистым. Правильно говорят: движение - жизнь. Он почувствовал, как 'закипает' кровь, отдавая в голову, адреналин выделяется ведрами, иссушая рот.
   - Не беспокойся Вика, мама на работе? - с трудом вымолвил он.
   - На работе.
   - Сделай мне крепкий кофе, одна ложечка сахара и молока немного, если есть.
   Михайлов развалился в кресле. 'Слава Богу, Вика не заметила моего настроения, узнала бы, огорчилась безмерно. Да и как заметить, когда тут такой 'прилив' ... Большой души человек, три года почти в постели и не озлобилась на мир, сумела окончить школу. Почему хорошим людям выпадает столько горя? Надо ее куда-то пристраивать, но это чуть позже', - думал, попивая кофе, Михайлов.
   - Кстати, Вика, где работает твоя тетя Света?
   - В онкодиспансере, медсестрой, - удивилась она вопросу.
   'Это как раз то, что нужно, это удача'.
   - Ей можно позвонить, у тебя есть номер?
   Вика назвала номер телефона, Михайлов набрал его.
   - Светлана Ивановна?
   - Да, я слушаю.
   - Это Николай Петрович, помните?
   - Помню, конечно, помню!
   В голосе слышалась неподдельная радость и удивление.
   - Вы не сильно заняты, к вам можно подъехать?
   - Я буду только рада, Николай Петрович!
   - Тогда до встречи.
   Михайлов положил трубку и посмотрел на Вику. Ее лицо заметно омрачилось - не был неделю и забежал позвонить...
   - Ты, Вика, прости, но мне необходимо побывать у Светланы на работе, - больше он ничего объяснять не стал, сама позже поймет.
   - Если бы я знала, что вы уедете, я бы не дала вам номер телефона, - в шутку, но огорченно ответила Вика.
   - Не грусти, мы скоро увидимся, - постарался он подбодрить ее.
   Подъезжая к диспансеру, Михайлов обратил внимание на стоящие машины. 'Крутые ребята подъезжают', - подумал он, разглядывая тонированные 'Вольво', 'Мерседесы' и 'Круизеры'.
   Светлана ждала его прямо в холле, радуясь и стараясь угадать причину приезда.
   - Добрый день, Светлана Ивановна.
   - Здравствуйте, Николай Петрович, просто Света...
   - А это кто такие? - кивнул он на группу бритоголовых, явно непохожих на больных и не вписывающихся в 'интерьер'.
   - Охрана, - ответила Света, - у нас бабушка одна лежит, у нее внучок крутой - это его охрана и есть. Ее сегодня выписывают, вот они и собрались все.
   - Поправилась бабушка?
   Разговаривая, Михайлов поглядывал на бритоголовых, стараясь определить внучка, но никто из них на шефа не тянул. Мышцы, тупые бритые головы, дорогая безвкусная одежда, независимо-вульгарное поведение - более ничего не определялось.
   - Нет, что вы - что б дома умерла... спокойно. У нее неоперабельный рак желудка.
   Михайлов внутренне содрогнулся, хотя и понимал спокойный тон Светы, которой приходилось сталкиваться с этим постоянно.
   - Внучок этот, где сейчас?
   - Там, - махнула она рукой, - у бабули, на втором этаже.
   - Покажешь... внучка?
   - Пойдемте.
   Они поднялись на второй этаж, Света все еще не понимала - зачем так внезапно приехал Михайлов?
   - Вон, в центре, - она указала кивком головы.
   Михайлов увидел крепкого мужчину около 35 лет, не похожего на мафиози, по бокам - два качка с бегающими глазами, высматривающими потенциально возможную опасность, готовые защитить господина.
   - Света, ты подожди здесь, я хочу с ним поговорить, как его зовут?
   Света пожала плечами, Михайлов подошел к нему.
   - Молодой человек, - Михайлов почувствовал, как качки напряглись, изучая его, - у вас вроде проблемы с бабушкой, могу помочь.
   - Чем?
   - Вылечить ее.
   Мафиози сделал знак рукой - убрать, качки подхватили его, чтобы отвести в сторону.
   - Ты что, глухой или бабушку не любишь?
   Мафиози приподнял руку, качки застыли на месте, готовые в любую минуту разделаться с Михайловым.
   - Ты чё сказал? - угрожающе спросил он.
   - Я сказал, что смогу вылечить ее, а за базар ответить, сейчас, надеюсь, ты расслышал?
   Мафиози долго изучающе смотрел на него, качки, готовые порвать в любую минуту, сжимали с двух сторон. 'Обдумывает, какое принять решение. Кто будет доктором - или его качки 'полечат' меня, или я полечу его бабушку. По понятиям - он не должен просто так меня оттолкнуть, но, конечно, все может быть', - рассуждал Михайлов, пациентом быть не хотелось, он выдержал взгляд.
   - Что нужно?
   У Михайлова отлегло на сердце, разрешит полечить, изувечить всегда успеет. Другого пути нет - вылечить или покалечат. Он усмехнулся про себя.
   - Медицинские перчатки в любой аптеке, два целлофановых обыкновенных пакета, комната, где я ее осмотрю.
   - Будет, проводи, - кивнул он охраннику.
   - Не надо, я подожду тебя в холле.
   Мафиози не ответил, и охранник пошел за ним, видимо, для того, чтобы не сбежал. Михайлов вернулся к Светлане.
   - Света, я сейчас уеду, надо помочь бабушке.
   - А как же мы, я уже всем врачам сказала, что приедет знаменитый доктор, вас ждут.
   Михайлов улыбнулся.
   - Позже, Светочка, позже, еще увидимся.
   Он спустился в холл и решил выйти покурить на улицу. Охранник возражать не стал, но связался с шефом по мобильнику, получив инструкции, он успокоился.
   Михайлов курил, разглядывая машины. 'Интересно, какую предпочитает их шеф - 'Лэнд Круизер', надежную 'Вольво' или роскошный 'Мерс'? Я бы предпочел 'Вольво', он, наверное, 'Мерс'. Он представил себе мафиози - живое лицо, умные глаза, высокий лоб, большой подбородок с ямочкой и неполные, но не тонкие губы. Он не стращал, не запугивал, не обещал порвать на куски, и от этого становилось еще страшнее - он может это сделать, если бабушка не вылечится. За базар принято спрашивать. Михайлов вздохнул, выбросил сигарету, докуренную до фильтра, охранник наблюдал за ним. 'Наверное, не верит в излечение и размышляет, какое наказание назначит шеф. Посмотрим, как ты будешь размышлять часа через полтора-два'. Михайлов открыто улыбнулся охраннику, как бы смеясь над ним.
   Вскоре вынесли старушку, мафиози подошел к нему и уже вежливее пригласил в машину.
   'Охранник прогнулся, доложил, что я знаменитый', - понял Михайлов, он специально не стал возражать Светлане.
   Его привезли в 2-х комнатную квартиру, хорошо обставленную, бабушкина, догадался Михайлов.
   Взяв целлофановые пакеты и перчатки, Михайлов попросил оставить его одного со старушкой, что бы никто не заходил и не заглядывал, присутствующие в квартире женщины предварительно раздели ее.
   - Что ты будешь делать? - спросил мафиози, прежде чем уйти.
   - Уберу раковую опухоль, - спокойно ответил Михайлов, смотря в глаза мафиози.
   Тот задержался, видимо, еще раз обдумывая - стоит ли мучить старушку, изучающе осматривая доктора.
   - Решайся - в противном случае тебе нечего будет мне предъявить, бабушка умрет, ты это знаешь. Используй шанс, хотя в него верю только я. Выбора у тебя нет - смерть бабушки или ее жизнь.
   Михайлов понял, что мафиози не будет спрашивать - а если... и он не ошибся, тот молча закрыл за собой дверь.
   - Спать, - приказал Михайлов.
   Он оглядывал ее изможденное тело, высушенное постоянной рвотой, не пропусканием пищи в кишечник. 'Божий одуванчик' с пожелтевшей кожей. Плоская опухоль занимала пилороантральный отдел желудка, не пропуская пищу в привратник. Лимфоузлы вокруг него поражены опухолью, проросшей и на ободочную кишку, задеты ворота печени - отсюда и желтизна.
   Надев перчатки, он поднес правую руку к ее животу, ткани передней брюшной стенки стали послойно расслаиваться, обнажая желудок. Раковая опухоль медленно вытягивалась на перчатку, прилипая к ней, цепляясь нитями за насиженное место. Вытащив, он стряхнул ее в пакет, и ему показалось, что она еще продолжала жить, шевеля щупальцами, ища и не понимая - где же ее родной дом и пища. Он занялся лимфоузлами, ободочной кишкой и воротами печени поочередно. Наконец, опухоль исчезла полностью, Михайлов снял и выбросил перчатки вслед за ней. Надев новые, он 'зашивал' рану, оставляя рубец, как свидетельство оперативного вмешательства.
   Покончив с этим, он осмотрел ее всю. Сердце требовало ремонта, стеноз митрального клапана давал знать о себе. Как старушка дожила до этого дня - непонятно. Михайлов проник указательным пальцем в сердце, расширив, разорвав суженное отверстие между предсердием и желудочком, вздохнул - работа окончена. Он разбудил старушку и вышел.
   - Покормите ее, - обратился Михайлов к присутствующим в квартире, - у нее сейчас появится зверский аппетит, она может есть все, потому что здорова. Я рекомендую вначале только легкую пищу и понемногу, ее желудок отвык, через несколько дней можно давать все и в любом количестве. На ноги так же давать постепенную нагрузку, мышцы от длительного лежания начали атрофироваться. А это, - он поднял пакет, - ее раковая опухоль, я вынул ее, можете сдать на анализ, - он усмехнулся и выбросил пакет в мусор.
   Все кинулись в комнату, уже давно не встававшая бабушка сидела на кровати и просила есть. Ей сразу же принесли столько, сколько можно съесть дня за два или три.
   - Я же вам сказал, - повысил голос Михайлов, - только легкая пища и немного. Будет просить больше - не давать, иначе вы убьете ее.
   Лишнее быстро убрали, Михайлов ушел на кухню и закурил, через полчаса пришел мафиози и протянул руку:
   - Александр.
   - Николай Петрович.
   - Это не бабушка, это моя мама, болезнь ее так скрутила, - пояснил Александр.
   - Сейчас она здорова, но требуется режим, который я уже объяснил. Еще я подлечил ей сердце, у нее был митральный порок.
   - Значит, не ошиблась медсестра, что вы знаменитость. Честно скажу - не верил, поразился вашей наглости, как считал тогда. Простите, - он наклонил голову и немного помолчал. - Что-то внутри меня подсказывало довериться вам, но на такую удачу я не надеялся. Еще раз прошу извинить меня, - он снова помолчал немного. - Я слышал о бескровных операциях, считал их 'лапшой'. Говорили, что их делают где-то на Тибете или в Австралии, не помню. Остается только шрам, который, якобы, тоже потом исчезает, в детстве я читал об этом в газете, но не верил.
   Михайлов не стал разубеждать его насчет бескровных операций в Тибете или в Австралии, но вспомнил, что лет 20 назад ходил какой-то слушок.
   - Нет, ошиблась медсестра, я не знаменитость, но могу лечить такие болезни, которые им не по плечу. Пока мне просто не дают работать.
   - У меня к вам, Николай Петрович, предложение - давайте мы обсудим эти и другие вопросы не здесь. Хорошо?
   - Идет.
   - Но я, сами понимаете, на часик задержусь, потом подъеду. Охрана отвезет вас, все покажет, она в вашем подчинении, сделает все, что прикажете. Я проинструктирую.
   Михайлов кивнул, ему было интересно, что задумал Александр.
   Его привезли в большой коттедж, стоящий в лесу на берегу залива. Территория леса, обнесенная высоким забором, казалось нетронутой из-за девственного снега. Чистая и ухоженная площадка около центрального входа летом, видимо, засаживалась цветами, два маленьких фонтанчика освежали ее. Даже сейчас, зимой, замерзшие струи воды придавали территории удивительную оригинальность. Михайлову удалось разглядеть в прозрачных струйках льда тоненькую леску, по ней стекала вода, воплощая в жизнь зимний фонтан.
   В просторной гостиной его встречали пять симпатичных молодых девушек, каждая представлялась, слегка приседая, качки незаметно исчезли. Без хозяина Михайлов чувствовал себя скованно, и он решил вначале осмотреть дом.
   Длинноногая крашеная шатенка Лена сопровождала его, объясняя, где что находится. Михайлова поразил огромный бассейн с солярием, он не удержался и попросил накрыть стол здесь.
   Скинув одежду, он с удовольствием плавал, переворачиваясь и резвясь, как ребенок, наслаждаясь свалившейся возможностью.
   - Николай Петрович, вас к телефону.
   Лена, уже в купальнике, улыбаясь, протягивала трубку, другие девушки, тоже в купальниках, быстро накрывали на стол.
   - Слушаю.
   - Николай Петрович, это Саша, освоились немного?
   - Спасибо, осваиваюсь.
   - Хорошо, я скоро буду, до встречи.
   Михайлов вышел из воды, накинул предусмотрительно поданный халат и начал осматривать спиртное. Шампанское трех сортов, различные сухие и крепленые вина, пять сортов водки, коньяк. Он выбрал водку, Лена тут же налила рюмку, он выпил и стал закусывать. Тепло разливалось по телу, унося напряженность и вызывая приятную истому. Живут же люди...
   Александр действительно пришел быстро, нырнул сразу же в бассейн и вышел, набросив халат, сел напротив.
   - Хорошо освежиться, бассейн - это моя гордость и слабость, люблю поплавать.
   Лена, не спрашивая, налила ему водки, чуть присела, как бы делая реверанс, и ушла. Конечно, до особняков князей этому коттеджу еще далеко. Но уровень среднего дворянина он превзошел, да прислугу учит по-современному, но на старый манер, отметил про себя Михайлов. Белиберда какая-то получается, усмехнулся он, 'из грязи в князи'. Но вслух сказал:
   - Замечательный бассейн!
   Они выпили, Александр махнул одному из охранников, которые стояли вдалеке, у входа в бассейн, тот подошел, поставил дипломат у столика и вернулся на место.
   - Здесь 50 тысяч, они ваши и огромное человеческое вам спасибо за маму. Даже какой-то комплекс развился - все кажется, что я не смогу с вами рассчитаться за оказанную услугу.
   Александр подцепил вилкой кусок буженины и спокойно пережевывал ее, словно не он только что подарил 50 тысяч и говорил о комплексе.
   - Понимаешь, Саша, Дюма-отец как-то сказал: 'Бывают услуги настолько большие, что рассчитаться за них можно только неблагодарностью'. Поэтому будем считать, что услуга небольшая. Да и оплаченная услуга - уже не услуга: товар.
   - Но ты даешь, доктор, - Александр выплюнул не дожеванную буженину, засмеялся, - второй раз ставишь меня в неловкое положение. Видимо таков удел дураков и гениев.
   - Дурак - на то и дурак, Саша, что его нельзя поставить в неловкое положение, - усмехнулся Михайлов, - хорошо у тебя здесь, - сменил он тему, - тепло и уютно, что еще нужно человеку?
   Александр налил рюмки.
   - Давайте выпьем, Николай Петрович, - перешел он снова на вы, видимо, и не замечая этого, - хороший вы человек и очень хочется мне подружиться с вами, сделать что-то доброе и порядочное. Время великая вещь в умелых руках и надеюсь, оно покажет, что я истинно стремлюсь к этому.
   Он опрокинул рюмку и спросил:
   - Вы говорили, что вам не дают работать, поделитесь со мной...
   - Это не совсем так, Саша, - перебил его Михайлов и рассказал немного о себе и своих посещениях Лаптева.
   - Я подумаю над этим вопросом и завтра позвоню вам, а сейчас давайте отдыхать - все неприятное в сторону.
   Он подозвал охранника, что-то шепнул ему на ухо и когда тот удалился, пояснил:
   - Вам нужен сотовый телефон, через пару часов его привезут. Неудобно, когда мой друг без трубы, - Александр засмеялся.
   Появились девушки и начали ухаживать за мужчинами...
  
  
  * * *
  
  
   Михайлов открыл глаза и огляделся, он лежал на огромной кровати, в спальне никого не было. Вчера бритоголовый привел его сюда, правильнее сказать принес, кто его раздел, он уже не помнил.
   На тумбочке стоял дипломат и лежал мобильник, одежда, аккуратно сложенная, находилась рядом на стуле, на другом - предусмотрительно оставленный халат.
   Он накинул его и направился в душ, голова трещала. Контраст холодной и горячей воды медленно помогал, голова стала гудеть меньше. Надо еще поплавать... все-таки, как хорошо, что есть бассейн, минут через пять он вышел. Лена встречала его с подносом, на котором стояла рюмка водки и несколько долек лимона.
   - Доброе утро, Николай Петрович.
   - Доброе утро, Лена, - он выпил водку и закусил лимоном.
   Самочувствие к нему возвращалось.
   - А где Саша?
   - Он час назад уехал, просил позвонить, - Лена набрала номер и протянула трубку.
   - Алло, Саша?
   - Приветствую, Николай Петрович, как самочувствие?
   - Спасибо, принял душ, искупался, прихожу в норму, так сказать.
   - Пока отдыхайте, я в три часа заеду за вами, до встречи.
   - Счастливо, - Михайлов отдал трубку, - Лена, сделай мне крепкий кофе, сколько сейчас времени?
   - 10 часов.
   - Я буду в спальне, поваляюсь чуток.
   Он поднялся на второй этаж и зашел в спальню. Одна из девушек поправляла постель, взбивая подушки.
   - Я Таня, - ласково улыбалась девушка.
   Полупрозрачный восточного типа светло-коричневый халатик придавал ее длинным ножкам особую изящность, узкая талия подчеркивала округлые бедра.
   Таня наклонилась, расправляя покрывало, халатик приподнялся, слегка оголяя белоснежные незагорелые ягодицы, бросающиеся в глаза на фоне бронзовых ног.
   Красивая фигура и смазливое личико не притягивали его, он отметил красоту форм и подумал об Алле Борисовне с Викой, в груди вырастало волнение.
   Вошла Лена, неся поднос с кофе и легкий завтрак, одетая в такой же полупрозрачный халатик, но зеленого цвета, под которым ничего не было.
   Михайлов устроился по-турецки на кровати, Лена налила кофе. Медленно жуя хлеб, густо намазанный икрой и колбаску, он наслаждался, иногда прикрывая веки. Татьяна, севшая сзади, теплыми пальцами слегка перебирала мышцы его шеи, медленно переходя на плечевой пояс и все более сдвигая халат. Он вынул руки из рукавов и мелкими глотками пил кофе. Лена легким движением пальцев, едва прикасаясь, пробежалась по внутренней поверхности его бедра, словно ток пронзил его мышцы, уходя в промежность и вырастая бугром на плавках. Перед глазами встали Алла Борисовна с Викой. Может, видение уйдет с напряжением?..
   Кофе расплескалось, Лена взяла салфетку, но капельки с живота стала убирать губами. Чувствуя дрожание ее языка, он откинулся на спину, приподнимая таз. Плавки быстро исчезли с него, Лена наклонилась над ним, и он мощно вошел в нее снизу. Запрокидывая голову назад, она постанывала все громче, пока, наконец, не закричала от пульсирующего внутри молота.
   Михайлов закурил сигарету, девушки с разных сторон по очереди затягивались дымом.
   Выкурив одну на троих, Татьяна, нежно касаясь сосками его груди, стала опускаться ниже и ниже. За ней, внутри его, медленно катилась теплая волна, ища выхода и, найдя его, поднялась ввысь.
   Опрокинув ее навзничь, он вошел в нее, наслаждаясь медленными глубокими движениями, которые становились все резче и быстрее, дыхание тяжелело и замерло, трепещущее тело отдавало последние соки.
   Лежа на спине с прикрытыми веками, он представил себе шум прибоя, вокруг щебетали русалки, ласково прикасаясь к нему своими плавниками и сберегая покой, медленно превращаясь в расплывчатые, но узнаваемые родные лица. Ему захотелось быть с ними, обнимать и ласкать их, его опять охватывало желание. Михайлов открыл глаза, увидел Татьяну с Леной - желание исчезло.
   Ставшие родными, образы не покидали его даже здесь, и он понял, что таким способом от них не избавиться. Да и нужно ли? Но мир прекрасен и необходимо жить, подумал он, глянув на дипломат и мобильник. Лена, проследив его взгляд, взяла телефон.
   - Вот здесь есть наклейка - это номер вашего телефона, когда запомните, оторвете. Вот эта кнопка - запрограммированный номер Александра Анатольевича, эта - наш скромный домик, будем всегда рады видеть вас, - она улыбнулась, - хотите позвонить?
   - Нет, - покачал головой Михайлов, глянув на часы - было 12.
   Его потянуло к Петровым, внутри заныло не снимающейся болью. Секс с девушками только разбередил душу, особенно когда он представил Аллочку с Викой на их месте. Стыд заполнили его всего...
   - Машина есть? - спросил он.
   - Хотите съездить?
   Он кивнул.
   - Машина будет ждать вас у подъезда.
   Михайлов стал одеваться, взяв мобильник и дипломат, предупредил:
   - Вернусь к трем.
   Выйдя на улицу, он вдохнул свежий воздух, наполняя им легкие до отказа. Небольшой морозец бодрил, поднимая упавшее настроение, хрустящий снег отливал белизной, слепя глаза, привыкшие к городской саже. К нему подъехала машина.
   - Добрый день, доктор, - открывая дверку темно-синей 'Вольво', сказал водитель.
   'Вот и у меня теперь есть кличка', - грустно подумал он, садясь в машину.
   - Сначала к маме Александра Анатольевича.
   Водитель кивнул, и машина тронулась.
   - Как тебя зовут?
   - Все зовут Танцором, а вообще я Миша.
   Ехали молча, Михайлов любовался зимним лесом, красотой сосен, присыпанных снегом, его первозданной чистотой. В городе такого нет, выпавший снег очень быстро сереет от копоти предприятий, песка и соли, которыми посыпают улицы.
   Километров через пять выехали на трассу, 20-ый километр, отметил Михайлов.
   Подъезжая к дому, водитель позвонил:
   - Это Танцор, я с доктором, встречай.
   Качок открыл дверь, и они вошли. Михайлов увидел старушку, которая невообразимо изменилась. Бледность и желтизна исчезли, лицо наливалось здоровьем с удивительной быстротой, и на вид ей было около 65-ти. А вчера я ей дал 80, подумал он.
   - Доктор, как хорошо, что вы приехали, - она обняла его и повела в комнату, - я так рада, так рада, не знаю, как и благодарить вас! - и, не слушая его, достала маленькую иконку, - это Николай Чудотворец, пусть он будет у вас дома, оберегает и помогает в благих делах. Да хранит тебя Господь! Она перекрестила его.
   - Я заехал на минутку, узнать, как здоровье.
   - Вот и сынок также - заскочит, чмокнет в щеку и бежать, всё дела, дела... а здоровье - сами видите, да хранит вас Господь и убережет от всякой напасти. Она снова перекрестила его и обняла.
   Михайлов с Танцором вышли.
   - Сейчас домой, - он объяснил, где живет.
   Оставив водителя в машине, Михайлов поднялся к себе, вскипятил чайник, налил кружку растворимого кофе с молоком и стал обдумывать вчерашний день.
   Было хорошо и плохо. Хорошо, что он встретил Александра и помог его матери, теперь он поможет ему, уже помог - дал 50 тысяч и телефон. Мафия - не администрация, добро помнит и чтит, теперь он под ее крышей. От него могут потребовать одного - вылечить подстреленного бандита, не сообщая о ранении в милицию. Лечить - его профессиональный долг независимо от убеждений, веры и деятельности. Промолчать - не большое преступление, тем более, что морально народ здоровее разложившейся элиты, способной из-за денег на все.
   Плохо - убеждения с возрастом если и меняются, то с трудом, а по его убеждениям: мафия приносит зло. Но легальная мафия вреда народу приносит больше, у нее только две характеристики - хищение и пустословие при наличии власти. Разве был наказан Горбачев, разваливший Союз, повергший народ на социальное дно? Руководитель государства, наплевавший на проведенный референдум, где народ высказался за сохранение целостности Советского Союза... Кто принес вреда больше - Горбачев или мафия, которую он сам расплодил, создал для нее условия? И разве не он является крестным отцом всех бомжей и безработных России, нищеты и развала? Разве меченный сидит в тюрьме, когда ему место на виселице? Но он здравствует и жирует! Мир перевернулся... Большинство уже ничего не решает, решает денежное меньшинство, которое не думает о низеньком человечке с бегающими маслеными глазками плохо. Михайлов ненавидел Горбачева за то, что он, отомкнув дверь демократии, бросил свой народ, дал возможность проходимцам безнаказанно хапать, ввергнул его в бездну, из которой выбираться - ой, как долго...
   Он вздохнул и, открыв дипломат, оторопел - там было 50 тысяч, но не рублей, как он думал, а долларов. Теперь придется петь под их дудку и, решив все-таки быть независимым, насколько это возможно, засобирался, пора ехать.
   Подъехав к коттеджу, он увидел машину Александра. Уже приехал, подумал он, заходя в дом.
   Они плотно пообедали, не ведя деловых разговоров, Александр обсуждал последние новости о затонувшем атомном подводном крейсере 'Курск'.
   - Журналистам лишь бы потрепаться, загнуть покруче: Путин на место аварии не вылетел - значит, и рейтинг его упал, и о народе не печется, и так далее, и тому подобное, брехуны... Что они в этом понимают и вообще - в чем они понимают, кроме, как из говна сенсацию сделать? Извини, не к столу сказано. Киселева считал раньше беспристрастным журналистом, с удовольствием его 'Итоги' смотрел, а как до дела дошло - куда все девалось? Забижают бедное НТВ, вымогают денежки засранцы. Мы, дескать, не отрицаем, что должны 200 миллионов, но это только повод Путину и Касьянову подмять нас чужими руками, контролировать передачи... Где же хваленая киселевская объективная реальность? Должен - плати! И не надо примешивать политику, цензуру и прочее дерьмо. 200 миллионов - не 200 рублей, ой, как расставаться не хочется. А зачем платить? Благо - экран всегда под рукой, из мошенника всегда можно быстренько переделаться в политически гонимого. И правду только они говорили, и наезжают на них зря, на бедненьких, и дело шьют. Плевать хочется, - сделал вывод Александр.
   - Да, Киселев тоже упал в моих глазах ниже канализации.
   - Как, как ты сказал - ниже канализации? - Александр захохотал, - не слышал такого выражения, надо запомнить.
   - А Путин - подполковник ФСБ и наверняка попадал в ситуацию, когда надо работать, а тут начальство на шее висит, практической помощи никакой, кроме дерганья. И правильно, что не поехал он в Мурманск и Видяево, нечего политическую пыль пускать. Журналистам потрепаться, Думе позаседать, комиссию создать. Бездельники, - констатировал Михайлов. - Нельзя мешать специалистам, когда им и так жарко... Тупых наверху нет, тупое лицо Клебанова совсем не говорит о том, что он тупорылый.
   Они закурили, каждый думая о своем. Александру вспомнился завод, где он начинал свой трудовой путь, а Николаю Петровичу - Афганистан.
   Тогда он еще был молоденьким лейтенантом, когда к нему прямо в операционную ввалила целая куча людей - какой-то большой чин из Москвы приехал. Залез, чуть ли не мордой в операционную рану, посмотреть ему захотелось... Без халата, без маски... грязь сплошная. Начмед стоит рядом - молчит... Солдат потом от заражения умер. Вот и помощь практическая... Не спасли воина и обещанные новые антибиотики.
   Михайлов вздохнул и посмотрел на часы. 'Что-то темнит Саша, скоро 5 часов, а он о деле ни слова'.
   Александр словно почувствовал и тоже глянул на часы.
   - Мы обдумали то, что ты сказал вчера, - начал он, - и решили помочь. Зарегистрируем ООО на твое имя, пока найдем помещение, где можно принимать больных и начнем строить тебе клинику. С лицензированием тоже поможем, наши юристы все сделают. Нужно обсудить детали.
   - Я слушаю.
   - По какой специальности лицензироваться?
   - Я хирург.
   - Что необходимо учесть при проектировании клиники, как ты ее себе представляешь?
   - Может быть, я замахиваюсь на слишком большое, но, думаю, мы найдем общий язык. Я бы хотел иметь стационар на 50 коек, 50% люксовые палаты с телевизором, холодильником и так далее. Обычные бытовые помещения, но без столовой - утром положили, вечером выписали, пусть кормятся сами. Буфет, конечно, можно организовать, но не обязательно. Операционная с основной аппаратурой - бестеневая лампа, кардиограф, аппарат искусственного дыхания, хирургический стол, естественно. Из инструментов достаточно малого хирургического набора. Да - автоклав еще. Ничего лишнего не нужно. Смотровая, приемная и мой кабинет, небольшая ординаторская, бухгалтерия, комната отдыха. В основном - все. Более 50-ти больных за день я принять не смогу.
   Хотелось бы иметь в этом здании или рядом еще один подъезд - мои жилые помещения, где не стыдно принять иностранного профессора или, например, конгрессмена. Рассчитываю 10% коек профилировать на иностранцев, богатых бизнесменов, политиков. Это меньшинство принесет далеко не малый доход.
   - Да-а-а! Размах у тебя, конечно, солидный, но и дело не малое, с выходом на мировой уровень, экономить здесь, наверное, неуместно.
   - Ты, Саша, неправильно понимаешь позицию - это мировой уровень будет равняться на эту клинику - и никак иначе.
   - Да-а-а, - снова протянул Саша, - но Лаптев хотел узнать твой способ лечения, захотят узнать его и иностранцы, журналисты с тебя не слезут...
   - А я и не собираюсь его скрывать, на международной конференции врачей расскажу свою методику, а Лаптеву я не сказал, потому что он сейчас не поймет, я могу только загреметь в психушку. Да и врач он тараканий, не лечебник, санфак окончил, где оперативная хирургия, как предмет, вообще не преподается. Напишут такие санитарники диссертации о влиянии дуста на нервную систему таракана и ходят, кичатся, народ дурят. Остепененный доктор... тьфу... плевать хочется.
   Михайлов даже поморщился, а Александр от души засмеялся.
   - Но тогда ты не будешь единственным и элитным, твой способ начнут использовать, естественно упадут доходы. В России почти нет частных хирургических клиник не потому, что они не разрешены, а потому, что они не рентабельны, убыточны на данном этапе развития нашего общества.
   - Методика моя проста, Саша, научно объяснима и будет понятна врачам России и мира. Но вот воспользоваться ею они не смогут, по крайней мере, еще лет пятьдесят. А пока я стану поступать с больными, как с твоей матерью.
   - В смысле?
   - Мне пришлось сначала усыпить ее, затем вскрыть живот и убрать опухоль с метастазами, потом вскрыть грудную клетку и убрать стеноз митрального клапана. Зашить так, чтобы остался след, небольшой рубец, а мог бы и без следа.
   - Ты разрезал ее? - Александр ошеломленно смотрел на Михайлова.
   - А как же я мог достать опухоль, не просочилась же она через кожу? Ты же сам говорил, что слышал о бескровных операциях.
   - Невероятно... Слышать одно... Если бы я не видел здоровую мать, я бы не поверил. Да и сейчас мне кажется, что ты это сделал как-то не так. Но я посмотрел потом, что ты выбросил в мусор. Какая-то болонь, изъеденная оспой, а внутри вообще хренотень с сыром. В жизни такого мяса не видывал...
   Михайлов задохнулся:
   - Ой, держи меня, умру сейчас со смеху... Мясо... Леону Измайлову и Мише Задорнову - до тебя, как до Луны. Это же опухоль... Ладно, смотри, но ты должен мне дать слово, что никогда и никому не расскажешь об увиденном.
   Александр кивнул. Михайлов поднял руку и на предплечье у Саши появился длинный глубокий разрез, обнажая кость, который стал быстро затягиваться и исчез без следа.
   Александр упал в обморок.
   - Я не думал, что ты такой хлипкий, - сказал Михайлов приходящему в себя Саше, - подумаешь, ранки испугался. И методика простая - разрезал, убрал не нужное, зашил. А небольшой рубец я буду оставлять - меньше вопросов. Понятно?
   И смотря на одуревшего, вертящего и трогающего руку Сашу, Михайлов рассмеялся снова.
   - Я еще хочу кое-что обсудить.
   Александр опять кивнул головой, говорить, видимо, пока не мог.
   - Деньги, которые пойдут на строительство, необходимо оформить долгосрочным кредитом, оговорить также вашу долю прибыли.
   - Договоримся, - он смог ответить только после стакана минералки, - а сейчас поедем, нас ждут.
   - Кто?
   - Один очень влиятельный человек.
   - В законе?
   - Да-а-а, - неопределенно протянул Александр, - догадался?
   - Выходит так. А ты?
   - Я почти, но пока еще нет.
   - Расскажи мне о нем.
   - Все его зовут Бром.
   - А по батюшке?
   - Виктор Павлович. В молодости он имел привычку, думая, бурчать что-то наподобие б-р-р-о-м, потом избавился от нее, но кличка осталась.
   - В медицине бром и его препараты - это успокаивающее средство.
   - Если кто расшалится - он точно успокоит, - усмехнулся Александр, - а сейчас поедем, нам пора.
   Они поехали на разных машинах, Александр объяснил, что потом поедет еще по делам, а Михайлова отвезут домой или куда скажет, предложил пожить у него, будет не скучно. Николай поблагодарил, но отказался.
   Они подъехали не к дому или коттеджу, как предполагал Михайлов, а к ресторану.
   - Это Виктор Павлович, - представил его Саша.
   - Вот ты какой, доктор! Присаживайся, не говорю - садись, не люблю этого слова.
   На Михайлова изучающе смотрел мужчина лет 65-ти, почти абсолютно седой, с очень волевым выражением лица и мягким голосом. Особенно бросались его глаза - не карие, а черные, бездонные, ощупывающие и проникающие внутрь. Никто не выдерживал его взгляда, обладая даром гипноза, он узнавал о человеке всю правду, и невозможно было ему солгать.
   Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, Бром не выдержал и отвел взгляд. Это ему не понравилось, и он занервничал, поняв, что встретил более сильного человека.
   Александр не заметил их волевой борьбы и не мог этого понять, он не обладал биоэнергетическими или гипнотическими способностями. Это несколько успокоило Брома, но и Михайлов внушил ему, что не является конкурентом.
   - Спасибо, Виктор Павлович, что решили помочь мне. Мы с Александром обсудили все вопросы, только один остался открытым - какова ваша доля от прибыли, официально я с вами связан не буду.
   - Как бы ты решил? - прощупывал его Бром.
   - Вложенные средства возвращаются полностью, без процентов. Обычно вы берете от 5 до 10%, но здесь беспроцентная ссуда, возможны услуги... Думаю, реальная сумма - 15 % от дохода. Можно и по-другому - я возвращаю вложенную вами сумму, плюс еще 50 % и все.
   Михайлов закурил, пуская колечки дыма, и ждал ответа, изредка поглядывая на Брома. Бром мог согласиться и на 10 %, но если дают 15%, может попросить и 20%. Если запросит 20% - разговаривать не стану, 15% - максимум, решил Николай.
   - Сколько времени будешь возвращать вложенные деньги? - спросил Бром.
   Он не говорил, какой вариант выбрал, может совсем другой, и сверлил своими черными глазами, видимо, пытаясь взять реванш. Не стоит его расстраивать, подумал Николай и отвел взгляд.
   - Вы сейчас не знаете, сколько вложите: миллион, десять, двадцать, но точный ответ дам - в месяц возвращаю по миллиону рублей, со дня работы клиники, разумеется.
   Бром заинтересовался - если доктор обещает миллион выплат ежемесячно, то доход будет гораздо выше. Даже с одного миллиона он получит ежемесячно 150 тысяч рублей. Он решил не переборщать.
   - Разумное предложение.
   - Естественно, вы сами понимаете, будут огромные очереди, ваши люди в эту когорту не войдут, по звонку...
   - Разумно, разумно, - снова повторил Бром, перебивая Михайлова, - а что ты можешь лечить кроме рака?
   - Все! Огнестрельные ранения, например. Мертвых не оживляю, успеете довести живого - будет жить, встанет в строй через пять минут. Камушки вот из ваших почек убрал, мелким песочком выйдут, пойдете в туалет - не пугайтесь, слегка больновато будет. Зато приступы исчезнут и оперировать не надо.
   Бром недоверчиво ощупал свои почки.
   - Интересно, как ты догадался про камни? Мучили они меня давно. Интересно... И не почувствовал ничего, - он опять положил руки на почки, - в народе говорят - каждый труд должен быть оплачен.
   Бром достал пачку долларов.
   - Нет, нет, Виктор Павлович, это как бы залог нашего доверия и уважения.
   - Х-м-м.
   Бром убрал деньги.
   - Тогда составьте мне компанию, поужинаем вместе.
   - С удовольствием, Виктор Павлович.
   Отужинать с ним Бром практически никого и никогда не приглашал. Этой привилегией пользовались очень и очень немногие. Александр, его правая рука, сегодня впервые смог посидеть за столом с Бромом. Тайно побаивался его Бром - большую силу набрал Александр, необходимо вскоре и крылышки подрезать... Нельзя, нельзя подпускать его слишком близко, лучше держать на расстоянии, тогда и всяких соблазнов не будет...
   - И еще, - Бром назвал номер, - это мой сотик, его нужно запомнить.
   Михайлов кивнул. Александр понял, что Бром попытается вывести доктора из-под его влияния, приблизит к себе, сделает влиятельным, но не опирающимся на реальную силу. Он займет нишу между Бромом и любой, набирающей силу, группировкой. Это азы, позволяющие прочнее удерживать власть, и Бром умел этим пользоваться, как никто другой.
   - За докторов! - поднял рюмку Бром.
   - За докторов! - поддержал Александр.
   - За содружество сильных людей, - загадочно улыбнулся Николай.
   Домой Михайлов приехал в приподнятом настроении. Дело сдвинулось с мертвой точки, юристы Брома и Александра завтра же начнут оформлять ООО, он назовет его простым словом 'Доктор'. Подготовят все документы на получение лицензии, пока он начнет, как поликлинический хирург - под стационар необходимо специальное помещение. Можно найти и такое, соответствующее требованиям, но на это нужно время, да и нет большой необходимости. У него скоро будет свой, его стационар, он тоже назовет его просто - 'Клиника Михайлова'.
   Завтра же начнет решаться вопрос с проектированием клиники, он должен одобрить его в черновике. Люди Брома не станут тянуть резинку, он этого не любит. Хорошо бы и в государстве вопросы решались четко и быстро, может же их решать мафия.
   Не получилось у него с Лаптевым, этот старый консерватор, боящийся нововведений, не захотел понять и своей, в том числе, выгоды. Не захотел отрывать жирную задницу с кресла - побегать, выбить кредит, найти помещение. Он смог настоять и на контрольном пакете, тогда бы Михайлов, как соучредитель, имел не более 49%, он бы согласился на это, в принципе считал, так Лаптев и поступит, муниципалитет бы имел 51%.
   Михайлова поражала тупость, замешанная на упрямстве, и нерешительность Лаптева. Он представил заголовки газет: 'Начальник Комитета здравоохранения против новых методов лечения' или 'Руководитель здравоохранения против выздоровления'. Пусть покусает локотки, достанется ему и от губернатора, и от министра... Он постарается раздуть это в средствах массовой информации.
   Два раза у него был и в результате - пшик. Словно, на вечер юмора сходил, а не в облздрав. Пусть потом побегает, говорить красиво умеет - посмотрим, как будет объясняться. Станет отрицать, фальсифицировать, а это его совсем сгубит: не зря он записал разговор на пленку, слава Богу, сейчас в каждом магазине мини магнитофоны продаются. Михайлов улыбнулся, вспомнился фильм 'Бандитский Петербург' ... Порядочный человек встал на преступный путь, вступил в банду Адвоката, которой руководил вор в законе, хитрый и безжалостный Антибиотик. Но кто толкнул его на это - жизнь и фактически прокурор города.
   Михайлов нахмурился - похожее начало... Лаптев - прокурор, Саша - Адвокат, Антибиотик - Бром. Он вздохнул, ситуация все же была не та, он будет только лечить, пусть и преступников в том числе. Хороший, враг, преступник - для врача нет разницы, он лечит человека, а другие пусть потом разбираются. Он понял, что ищет себе оправдание, такова жизнь... Нужно переключиться.
   Кадровый вопрос - вот о чем необходимо сейчас подумать, пока решаются организационные проблемы. Ему, как воздух, нужны преданные деловые люди, способные пойти за ним до конца, поддержать в трудную минуту, на которых он сможет положиться во всем.
   Врач, лучше анестезиолог, который сможет продержать жизнь больного на искусственном дыхании, массаже сердца, если потребуется, пока не подойдет он. В его клинике - смертность исключена, как и врачебное бессилие. Одна медсестра или фельдшер, хороший бухгалтер, завхоз и секретарша, знающая иностранный разговорный язык, с которой не стыдно появиться за границей. Он подумал о Вике... завтра надо заехать, не был два дня. Отправить ее на курсы, пусть учит английский, маму можно завхозом, Светлану медсестрой. Эти не подведут. Остается бухгалтер и врач. А сейчас спать, утро вечера мудренее.
  
  
   * * *
  
  
   Михайлов приехал к Петровым в начале четвертого. Он рассчитывал поговорить с Викой наедине и позже с ее мамой, когда она вернется с работы.
   В их уютной небольшой комнате он чувствовал себя комфортно, обретал спокойствие и уверенность, гнетущие мысли отступали на задний план, выдвигая ощущение благожелательной атмосферы.
   Вика выглядела великолепно, над волосами явно поработал опытный парикмахер, темно-бордовое платье выразительно подчеркивало сексуальные части тела.
   'Ждала', - подумал он, - иначе бы ходила в халатике', - и вслух сказал:
   - Извини, столько дел навалилось - некогда даже позвонить.
   - А я ждала, - откровенно сказала Вика и, немного помолчав, добавила, - и мама тоже.
   'Как она хороша'! - подумал он, его начало мучить расстояние между ними. 'Она так молода и красива, и я лечил ее... Как перешагнуть через это? Если бы я мог ухаживать за ней?.. Как объяснить, что у нее нет обязанностей предо мною? Все так сложно, но я люблю ее'!
   От этих мыслей он вздрогнул, отвел взгляд.
   - Вас что-то беспокоит, Николай Петрович, наверное, вспомнили неприятное? - заметила его переживания Вика, которые он не в силах был скрыть.
   - Как раз приятные, - он улыбнулся, - разве рядом с такой красавицей могут появиться грустные мысли?
   - Вы шутите, - Вика вздохнула.
   Ее тон не походил на кокетство и свидетельствовал о полной серьезности, бледность лица выдавала тревогу и беспокойство. Пальцы, подрагивая, перебирали складку платья.
   - Вовсе нет, - ответил он.
   - Красавиц навещают чаще...
   В голосе появилась решительность, ее фигура выпрямилась и стала стройнее, она встала и нервно заходила по комнате.
   Михайлов закурил, мучительно затягиваясь дымом, он чувствовал взаимность и это еще больше пугало его. Впервые в жизни он не знал, что делать, чувствовал себя не вправе ответить из-за возраста. Ее мать младше его... Чистое создание манило и тянуло к себе. Сил не было...
   Михайлов решил сменить тему разговора.
   - Твой упрек, Вика, принимаю, как предложение, мы будем встречаться чаще. Чем ты планировала заниматься зимой? Отдыхать, искать работу, готовиться к поступлению в ВУЗ?
   Вика ответила не сразу, она присела на край кресла, беспокойно перебирая пальцами взятую в руки ленточку, не об этом ей хотелось говорить сейчас. Она вздохнула и подняла голову.
   - Раньше я мечтала быть переводчицей, глубже изучала английский язык, ходила на дополнительные курсы, после аварии занималась самостоятельно. Верила, что когда-нибудь поправлюсь - трудно быть безногой. Сейчас я мечтаю походить на вас, стать хорошим врачом, учиться у вас, работать с вами, - она покраснела.
   Михайлов понял, что не договорила Вика, и его сердце забилось сильнее, дыхание участилось.
   - Значит, будешь усиленно готовиться к вступительным экзаменам? - с трудом произнес он, стараясь скрыть охватившее волнение.
   - Да, время у меня есть, я все равно поступлю!
   Ее уверенность поразила и порадовала Михайлова.
   - Твоя целеустремленность похвальна, и я не сомневаюсь, что ты добьешься своей цели, но еще есть друзья, развлечения - кино, книги, дискотеки...
   Вика опять вздохнула, не об этом ей хотелось говорить, она мечтала о нем, своем любимом человеке. За минуту радости с ним она бы отдала свои ноги, приняла и вынесла любые страдания. Впервые ее посетила настоящая большая любовь, и она страдала, страдала и боялась обидеть его своей любовью, своим чистым чувством, считая себя недостойной. Вика снова вздохнула и ее тяжелые вздохи болью отдавались в сердце Михайлова.
   - Кроме книг, мне это все безразлично, у меня нет друзей, в свое время подруги предали меня - вначале навещали часто, потом реже и реже, пока не перестали приходить совсем.
   - Вика, нельзя вести замкнутый образ жизни, неужели тебе не хочется куда-нибудь сходить?
   - Хочется, Николай Петрович, но я никого не хочу видеть, - она помолчала и, опустив глаза, тихо добавила, - кроме вас...
   Разговор опять повернул в опасное русло, Вика второй раз определенно намекала, но шум в прихожей спас Михайлова от ответа - пришла Алла Борисовна.
   - Николай Петрович, как хорошо, что вы пришли, вы так давно не были у нас!
   Румяное лицо Аллы Борисовны, подкрашенное морозцем, светилось неподдельной радостью.
   - Теперь буду заходить чаще.
   Он посмотрел на Вику, она не ожидала прихода матери именно в этот момент и расстроилась. С трудом решившись сказать, пусть и намеком, она надеялась на ответ.
   Михайлов помог Алле снять пальто, от нее веяло уличной прохладой и духами, перехватывающими дыхание. Прижать и согреть... Сердце не вынесет, разорвется... на две половины.
   - Вы пока с Викой поговорите, телевизор включите, я сейчас, приведу себя в порядок, - Алла убежала в комнату.
   Он вернулся к Вике.
   - А маме нравится ее работа? - спросил Михайлов.
   - Думаю, особенно нет. Но жить надо... где потом устроишься? Мама и так боится - идут большие сокращения, отправляют в вынужденные отпуска.
   - Чем вы занимаетесь, когда дома вдвоем, вечерами, - он не хотел отдавать инициативу разговора в ее руки.
   - Когда я болела, мы обсуждали судьбу, к какому врачу еще сходить, куда съездить. Плакали, искали выход, не находили и все равно надеялись. Сейчас мы радуемся, благодарим судьбу и говорим только о вас!
   Зашла Алла Борисовна, она успела переодеться, подправить прическу, несколько штрихов на лице выдавали явные способности самородного визажиста. Для ее возраста она обладала великолепной фигурой и выглядела лет на 30, скорее меньше. А, возможно, чувства 'молодили' Михайловские глаза.
   - О-о! - воскликнул он, - вы выглядите потрясающе, никто не скажет, что вы Викина мама - старшая сестра, не более.
   Алла зарделась и, в отличие от дочери, чувствовала себя явно довольной. Николаю Петровичу хотелось еще сказать несколько теплых слов, но не стоило огорчать Вику. Алла присела рядом.
   - Николай Петрович, мы все время о вас вспоминали, а вы нас совсем забыли, - последнее она произнесла по-детски капризно и рассмеялась.
   - Я здесь и это явно не правда, - он тоже рассмеялся.
   Михайлов решил, что когда они вместе: комплиментов лучше не произносить, более уместен деловой разговор, о литературе, искусстве, политике, работе.
   - Правда, правда, - неожиданно поддержала мать Вика.
   - Все, девушки, - он поднял руки, - сдаюсь.
   - То-то! Вас же надо покормить, - встрепенулась Алла, - наверняка давно не ели домашнего.
   - Не маленькое дитя, - остановил ее он и жестом пригласил Аллу сесть, - Вика говорила, что у вас на работе сокращения, бывают вынужденные отпуска.
   - Бывают, - расплывчато ответила Алла.
   - Юристы сейчас оформляют мое ООО 'Доктор', подыскивают помещение. После этого - необходима мебель, оборудование и прочее. Мне нужен надежный помощник по хозяйственной части, одному не справиться. Как вы, Алла, на это смотрите?
   - Я не совсем поняла, - решила уточнить она детали.
   - Я предлагаю вам работу... Пусть не по специальности...
   Николай почувствовал, что Алла сдерживает ответ, готовый вырваться наружу радостным согласием, для приличия тянет время.
   - Я бы никогда не пошла работать в ООО - слишком не надежно, сегодня ты в фаворе - завтра выгонят. Что у частника на уме? Но к вам, Николай Петрович, уйду! И с большой радостью! Какой вы все-таки хороший человек!
   Алла на мгновение волнующе прижалась к нему, и это не ускользнуло от Вики. Ее лицо не выразило эмоций, но взгляд омрачился.
   - Я рада за тебя, мама, - скупо сказала она.
   - Вначале я и тебя, Вика, хотел пригласить к себе, но у тебя прекрасная перспектива - после медицинского ты тоже можешь работать у меня.
   - Столько ждать!? Возьмите...
   Ее голос вырвался неподдельной молящей болью, гласом приговоренного просил о помиловании, казалось, каждая клеточка просяще трепетала и глаза взывали о помощи и пощаде.
   Такой бурной и откровенной реакции не ожидал никто.
   - Ты же сама говорила, что хочешь стать врачом и работать со мной? - Михайлов даже растерялся.
   Вика молчала, опустив голову, ее глаза подернулись тоской и влагой.
   - Хорошо, я возьму тебя к себе.
   - Правда?!
   - Правда, правда! Если мама не против.
   Ошеломленная Алла не смогла возразить, покачав в знак согласия головой.
   - Но ты, Вика, не спросила меня - о какой работе идет речь.
   - Я уверена, Николай Петрович, вы никогда не предложите плохого, - вышла из положения Вика.
   - Действительно! - удивился Михайлов ее находчивости, - плохой работы не бывает, я хотел направить тебя на курсы английского языка и взять к себе в штат не секретаршей, а секретарем - референтом. В будущем предполагаются посещения иностранцев, без секретаря и переводчика мне нельзя.
   Он сознательно умолчал при Алле о возможных поездках за границу.
   - Я, Николай Петрович, свободно владею разговорным английским, конечно, не помешает улучшить произношение, но курсы в этом помогут слабо. Если там нет англичан, естественно.
   - Хорошо, обойдемся без курсов, тебе придется выучить специальные медицинские термины, - он немного помолчал, - что-то у нас мама загрустила?
   Алла в задумчивости слушала разговор.
   - Нет, нет, Вика столько выстрадала, и я не могу, и не хочу идти против ее желаний. Я тоже рада за тебя, Вика, - сказала она с тоской и безысходностью.
   Михайлов понял, что мать жертвует собой ради собственного дитя и ему стало неловко.
   - Вот и прекрасно, милые дамы, - он решил сгладить невысказанное напряжение, - по такому случаю я приглашаю вас отужинать в ресторане! Согласны?
   - Согласны! - враз ответили они и от этого рассмеялись.
   - Надо привести себя в порядок, - начала Алла.
   - Поправить прическу, - продолжила Вика.
   - Только пять минут, мои красавицы, если вы станете еще прекраснее, я умру от разрыва сердца, оно не выдержит такой прелести, - улыбнулся он вслед убегающим и смущенным женщинам.
   Вздохнув, он достал телефон и позвонил:
   - Слушаю...
   - Добрый вечер, Саша, это Николай Петрович.
   - Здравствуйте, доктор.
   - Я длительное время не был в городе, сам понимаешь, служба. Хотел посоветоваться, в какой ресторан сходить? Со мной две дамы - это друзья.
   - Я отправлю Танцора, он все организует, - кратко и понятно ответил Александр.
   - Спасибо, Саша, пусть подъедет через полчаса, - он назвал адрес.
   Пока женщины собирались, он обдумывал разговор и не мог определиться - правильно или неправильно поступил, пригласив на работу обеих. Две любящие женщины, тем более вместе - это опасно. То, что Алла неравнодушна к нему, он не сомневался. Все равно эту проблему необходимо решать. На работе, возможно, болезненнее, но быстрее. В другом случае пришлось бы решать дома. Значит, он поступил правильно, а что дальше, как быть дальше? Он не знал. Не в его манере полагаться на течение обстоятельств, но пока он не находил решения.
   - Девочки, вы меня слышите? - крикнул он.
   - Да-а, - хором ответили они.
   - Мы выходим через 10 минут, теплые вещи - рейтузы, сапоги - одевать не надо, мы поедем на машине.
   Он пошел покурить на кухню и снова задумался. Стоило ли вообще брать их на работу? Многие не берут родственников, но мне они даже не любовницы. Чего рассуждать, осадил он себя, дело-то сделано...
   Он вышел в коридор, Вика и Алла были уже там. Михайлов шутливо схватился за сердце:
   - Девушки! Я же просил вас...
   Довольные, они радостно улыбались.
   Подъехав к ресторану, Алла ахнула:
   - Это же элитный, туда не попадешь!
   - Разберемся, - ответил Михайлов и помог выйти из машины.
   Около входа толпилась кучка желающих, в основном проституток, догадался Михайлов. Дверь вежливо отворилась, пропуская их внутрь, и опять безжалостно захлопнулась под возмущения страждущих.
   - Вы пока раздевайтесь, я поднимусь, - Танцор махнул рукой в сторону лестницы.
   Девушки, осмотрев себя в зеркале и оставшись довольными, пошли рядом с Михайловым.
   Танцор спускался вниз и, поравнявшись, сказал:
   - Все в порядке. Потом перезвоните?
   Николай Петрович кивнул.
   Официант встретил их и проводил к столику.
   - Что будете заказывать? - он протянул меню.
   - Шампанское, хорошей водки, что-нибудь покушать. Всё, - ответил Михайлов, так и не взяв меню.
   Официант, по-особому кивнув, удалился.
   Ждать не пришлось, столик быстро наполнялся, что еще раз удивило Аллу Борисовну, не привыкшую к ресторанам, но знавшую, что ждать приходится долговато.
   Разлив шампанское по бокалам, официант отошел.
   Михайлов поднял бокал.
   - Давайте, милые девушки, выпьем за то, что судьба свела нас вместе, за то, что мы здесь и нам хорошо!
   Они поддержали тост.
   - Здесь прекрасно! Я так давно не была в ресторане!
   Алла оглядывала пока еще полупустой зал и удивлялась - почему же тогда не пускали желающих в ресторан? Оркестр тихо играл плавную мелодию, невдалеке, тесно прижавшись друг к другу, танцевала парочка.
   - А я первый раз...
   - Тогда пойдем, потанцуем, Алла нам разрешит?
   Она кивнула в ответ, но Михайлов заметил, что на первый танец рассчитывала она.
   Вика положила руки ему на плечи и почти сразу продвинула их дальше, он ощутил ее упругие соски.
   - Последний раз я танцевала в 8 классе, в школе был новогодний бал...
   - Теперь не будет последнего раза, Вика, забудь об этом, - он улыбнулся и с ужасом почувствовал, как брюки начинают шевелиться.
   Она поняла, но не отстранилась и в такт музыки старалась прижаться ближе.
   Мелодия кончилась.
   'Слава Богу', - прошептал про себя он, нежно ведя ее к столику.
   Официант снова наполнил бокалы девушкам и по знаку руки налил Михайлову водки.
   - Теперь мы сами.
   Он слегка поклонился и отошел.
   - Я хочу выпить за нашего прекрасного кавалера, лучшего мужчину в мире, за вас, Николай Петрович!
   - За вас, - поддержала Вика.
   Осушив бокалы, они закусывали.
   - Это все нужно съесть, - что бы не молчать сказал Михайлов, обводя стол рукой.
   - Тогда какими будут наши фигуры? - усмехнулась кокетливо Алла.
   Опять заиграла тихая мелодия, и он пригласил на танец Аллу.
   - Вы такой симпатичный мужчина!.. - закинула она пробный шар.
   - А вы такая прекрасная девушка!..
   - О-о! - улыбнулась она.
   Брюки зашевелились снова, она уловила это сразу и ласково смотрела в глаза. Он слегка отстранился, но в такт движению танца она сразу же нашла его снова.
   О, эти сладостные муки!..
   - Пойдем, присядем, - попросил он.
   Она поняла и улыбнулась, напоследок еще сильнее прижавшись к нему.
   - Какой вы все-таки славный! Пойдемте.
   Выпив несколько рюмок, Михайлов понял, что не сможет пригласить на танец кого-то из них. Они безумно нравились ему обе, и он не мог, не в силах выбрать одну. Алкоголь усиливал это чувство, и он откровенно начал беспокоиться.
   К столику подошел мужчина и с прибалтийским акцентом попросил:
   - Можно пригласить вашу даму?
   - Мы не танцуем, - почти враз ответили Вика и Алла.
   С трудом соображая 'под парами', что ему отказывают, привыкший у себя относиться к русским с высокомерием, он не уходил. С соседнего столика, злобно глянув, поднялись два бритоголовых. Один, без слов, сильно ударил прибалта в челюсть, тот полетел, сбивая стулья, его подхватили и утащили из зала.
   Второй подошел ближе.
   - Извините, доктор, он больше не побеспокоит вас.
   Качки вернулись к своему столику.
   - Вы их знаете? - спросила Вика.
   - Нет, откуда, - Михайлов понял, что Танцор попросил присмотреть за ними, но объяснять этого не стал.
   - Зато знают и ценят вас! - восхищалась Алла.
   - А танцуем мы только с вами, - намекнула Вика.
   - Да, - поддержала ее Алла.
   - Тогда я приглашаю вас обеих.
   Быстрый танец набирал силу, они вышли на площадку, где и так было тесно, но толпа боязливо потеснилась, уступая им место - участь прибалта никого не устраивала.
   С удовольствием попрыгав, они вернулись за столик.
   Михайлов решил в этот вечер разрубить затягивающийся узел.
   - Девочки, у меня к вам предложение: давайте возьмем водки, шампанского, закуски и продолжим дома.
   Михайлов внимательно наблюдал за реакцией. Алла, обрадовавшись, сразу же согласилась, а Вика недоуменно поддержала ее.
   Так он и думал. Вика, неискушенное дитя, еще не была способной на любовные тонкости, она воспринимала все чисто и прямо. Она даже могла подыграть матери, оставляя его ночевать... Но Алла бы пришла ночью к нему, он не сомневался, как не сомневался и в том, что Вика услышит. Что станет с бедной девушкой? Он ужаснулся, представив рыдающую в тишине Вику, мир для которой перестанет существовать... Решение созрело, ему стало легче, пусть закончится все так. Ночью он не останется, уедет. Уедет навсегда из этого города, время залечит раны. Не суждено ему быть вместе с любимой. С какой? Он не мог увезти одну, разве можно разорвать мать с дочерью, да и выбрать одну не в силах. В муках, обхватив голову на мгновение руками, он понял, что другого решения нет.
   Позвонив Танцору, он подозвал официанта.
   - Мы уходим, организуй нам с собой три шампанского, две водки и закуски.
   - Не беспокойтесь, все будет в машине.
   Михайлов достал кошелек.
   - Нет, - официант сделал протестующий жест рукой, - меня просили передать вам, что это в залог доверия и уважения, - он слегка поклонился и ушел.
   'Бром, - подумал Михайлов, - но как он узнал'?
   - Николай Петрович, может вы мафиози, крестный отец? - перебивая его мысли, загадочно спросила Вика.
   - Почему? - сделав вид, что не понял, спросил Михайлов.
   - Потому, что мы в этот ресторан попали, не успели к нам подойти - получили по морде, деньги не берут, - Вика радостно засмеялась, - я в шутку...
   - Просто я вылечил одного человека и не взял денег. Это его ответный ход.
   - Зачем столько спиртного? - спросила Алла.
   - Что бы дома остался запас, - ответил Николай Петрович, помогая им выйти из-за стола.
   Алле понравилось, что он говорил об их доме, как о своем.
   - Будут еще вопросы? - Николай каверзно смотрел на них, - а почему у тебя такие славные ушки, а почему у тебя такие большие глазки, а почему у вас такие алые губки?
   - Этого не было в сказке...
   Они рассмеялись вместе.
   Дома Алла почувствовала себя увереннее, быстро расставила все на столе, включила негромко музыку. Звучали 'Золотые гитары', Михайлов обожал эту музыку, как и музыку оркестра Поля Мориа. Сколько душевной теплоты, выразительности было в ней! Казалось, вот большой луг, на котором звенят колокольчики, порхают беззаботно бабочки, а рядом на цветок садится трудяга пчелка. По небу плывут всевидящие облака, подражая земному, вот это похоже на бабочку, а чуть вдалеке проплывает пчелка. Между ними, в синеве, отражается гладь реки...
   - Какая прекрасная, замечательная музыка, это музыка моей молодости! - он вздохнул.
   Вика подсела ближе и взяла его руку.
   - Николай Петрович, музыка никогда не стареет и если бы у меня был выбор - разве бы я смогла променять вас на 20-летнего парня? Вы гораздо моложе, красивее и лучше их всех, вы воплощение этой нестареющей музыки!
   Алла подсела с другой стороны и тоже взяла его руку.
   - Николай Петрович, вы удивительный человек! Когда-то давно у врачей был символ - горящая свеча: светя другим, сгораю сам. Но это не вы, вы горный родник, который не замутить годами, он всегда прозрачен и чист, как младенец. Он бежит, сверкая на солнце, давая живительную влагу людям. Вы молодость, собравшая мудрость зрелости, и рядом с вами я молодею сама.
   Михайлов обнял их, прижимая к себе.
   - Спасибо, мои дорогие, за теплые слова. Пойдемте, - он ласково подтолкнул их к столу, - я хочу сказать несколько слов.
   Он взял шампанское.
   - Нет, я хочу попробовать водки.
   - И я тоже.
   Налив всем водки и подняв рюмку, он произнес:
   - В пустыне ценят влагу, на севере - солнце, на море - землю, но теплое слово бесценно везде, особенно, если его произносят самые красивые и дорогие твоему сердцу женщины. За вас, мои бесценные, Алла и Вика!
   Выпив еще несколько рюмок, Михайлов решился - пора, иначе потом он будет пьян, а на трезвую голову у него не хватит мужества.
   - Алла, я бы хотел поговорить с тобой. Тэт а тэт, если можно так выразится. Надеюсь, Вика разрешит нам пошептаться на кухне?
   - Поговорите, - удивленно и одновременно озабоченно произнесла Вика.
   Она почему-то испугалась этого разговора, нервно теребила собственные пальцы, провожая их взглядом.
   - Алла, я решил уйти, - начал свой разговор Николай.
   - Как, куда, почему?
   - Уехать навсегда из этого города, но прежде, чем уйти, я должен объяснить. Впервые в жизни, пусть поздно, но я по-настоящему полюбил, полюбил страстно, всей душой и сердцем, каждой клеточкой своего тела, которая взывает об ответной любви. Душа моя разрывается, сердце стонет, мозг требует сладострастия, а я не могу его получить. Потому, что я полюбил вас, вас обеих, Алла, полюбил так сильно, что не могу сделать выбор, вы одинаково дороги мне. Я не могу обнадеживать кого-то из вас и поэтому мне лучше уйти. Я попрошу только одного - не держите на меня зла, решение принято, и оно окончательное.
   Он встал и, не ожидая ответа, ушел в ванную. Пальцы его дрожали, и зажигалка никак не хотела воспламеняться. Наконец, он прикурил и глубоко затянулся дымом, смотря и не видя ничего вокруг. Из глаз выбежала скупая слеза, он смахнул ее и стал приходить в себя. 'Квашня', - подумал он и решил уйти тихо, не попрощавшись. 'Это подлое бегство, но так будет лучше всем', - рассуждал про себя он, выходя в коридор.
   - Николай Петрович, - он вздрогнул, Алла звала его из кухни, - я бы хотела сказать вам...
   Он прошел в кухню, как на Голгофу. Женщина взяла его за руку и усадила на стул.
   - Милый вы наш, Николай Петрович, - начала она, - честнейшей и добрейшей души человек. Спасибо вам за правдивые слова. Мы тоже, я и Вика, очень сильно полюбили вас, и мы тоже не можем разделить вас. Каждая из нас мечтает быть с вами, целовать, ласкать и любить всем сердцем, быть рядом, оберегать и помогать вам. Вика столько горя перенесла за последнее время, что я не могу идти против нее. Как настоящая мать я уйму свою страсть и стану любить и обожать вас, как сестра. Пожалуйста, прошу и умоляю вас - не отказывайте Вике в любви. Ей скоро восемнадцать исполнится, и вы поженитесь. Коленька, прошу тебя, не огорчай мою дочь, люби ее и будь с ней счастлив. И я, глядя на вас, стану радоваться.
   Николай оторопело смотрел на нее, не ожидая такого поворота. В кухне повисла тишина, каждый слышал биение сердец. Он растерялся, ожидая, что его могут выгнать, оскорбить, но уговаривать остаться с Викой...
   Видя его замешательство, Алла решилась на последнее:
   - Ты же врач, ты не можешь убить мою дочь отказом. Лучше бы ей остаться безногой, - она заплакала.
   Оторопелый Михайлов не мог вымолвить и слова. Это как же надо любить свою дочь, чтобы отказаться от любимого мужчины?! Не просто отказаться, а быть рядом и видеть счастье других. Пожертвовать собой ради дочери... Наверное, это и есть счастье, горькое счастье или доля матери.
   - Алла, - нерешительно начал Николай, - я тоже стану любить тебя, как сестру. И если Вика не против, то прошу ее руки и сердца.
   - Правда? - Алла неуверенно вытирала слезы.
   - Это правда, - подтвердил Николай, - а на кухню я тебя позвал, чтобы попросить руки дочери. Другого разговора не было.
   - Да, да, конечно не было.
   Они вернулись в комнату.
   - Вика, доченька, - начала Алла Борисовна, - Николай Петрович только что просил у меня твоей руки.
   - Да, Вика, - подтвердил Николай, - я люблю тебя.
   - Это правда? - Вика переводила взгляд то на мать, то на Николая.
   - Правда, Вика. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?
   - Ой, - по-детски взвизгнула Вика и бросилась на грудь к Николаю.
  
  
   * * *
  
  
   Утро, раннее утро поздней осени, когда на дворе фактически стоит зима и пушистый снег еще радует романтичные души, в небольшую оттепель все деревья покрываются инеем, в это самое утро Николай открыл глаза в другом, но уже ставшем родным, доме.
   На кухне изредка позвякивала посуда, на улице щебетали синички. Вика с Николаем ополоснулись в ванной. Алла встала раньше, и завтрак на столе уже ждал их. Николай с шумом открыл шампанское, до краев наполнил бокалы.
   - За самый счастливый день в моей жизни. За твой, милая теща, за твой, дорогая Вика, за наш день!
   - Сегодня моя дочь стала женщиной, она любит и любима, и я хочу выпить за нее, за ее счастье!
   - Ты знаешь, мама, мне так хорошо!
   Вика улыбнулась и прижалась к плечу Николая.
   Алла задумалась, столько событий пронеслось за последние недели. Она вспомнила первого мужа, свою первую любовь. С годами она ушла, остались уважение и привязанность, она привыкла к его полетам, когда его не было дома по несколько дней. Когда он погиб, она смирилась быстро, горевать было некогда, на лечение дочери, заботу о ней уходило все время. Последний год она изредка вспоминала, считая его в дальнем полете, и особенно близко сошлась с Викой. Но сейчас она любила, любила последней и поэтому, может быть, более сильной любовью и очень радовалась за дочь. Странно, но ощущение ревности не появлялось, они любили его одного, как родители любят, не ревнуя, одного ребенка. Это была одна семья, в которую не мог войти посторонний. Ее мысли прервал Николай:
   - Сегодня съездим ко мне домой, вы посмотрите квартиру, она такая же, две комнаты, и решим, где будем жить.
   - Нам лучше здесь, Коленька, правда, Вика?
   - Угу.
   - Мы можем обменять их на четырехкомнатную, - предложила Алла.
   - Нет, родные мои, менять мы ничего не будем. Через год, к следующему Новому Году, мы переедем в новый дом, у каждого будет своя комната, у меня плюс отдельный кабинет и огромная шикарная спальня с кроватью на заказ. Можно взять водяной матрац или матрац с подогревом, однако, разве я могу замерзнуть с тобой?
   Он сильнее прижал Вику к себе и продолжил:
   - А пока мы поживем в этой маленькой уютной квартирке. Мне бы только хотелось официально оформить отношения с Викой, зарегистрировать брак.
   - Коля, Вике исполняется восемнадцать лет через две недели. И перед Новым Годом вы поженитесь. Мы всегда можем жить вместе - ты, Вика и я, твоя любимая теща и ни у кого в мире не будет такой 'сварливой' тещи!
   Они вместе рассмеялись.
   - Я рожу тебе трех детей - двух девочек и мальчика, - поглаживая его грудь, сказала Вика, - наше маленькое отражение.
   - А я буду любить их больше всех. И не ревнуйте, говорят, что внуков любят сильнее. Какая у нас будет замечательная семья!
   Под мамин говорок Вика размечталась. Ей представлялась большая, чистая и светлая больница, она, заведующая отделением, со своими детьми, молодыми ординаторами, ждут обхода профессора, ее любимого Коленьки. Он, улыбаясь всем, начинает обход, поясняя молодым врачам, какое лучше использовать лекарство, как вернее определить диагноз. Больные выздоравливают и, благодаря, уходят, профессор хвалит молодых врачей за умелое лечение. Гордая, она подходит к нему и обнимает: это ты, любимый, научил их, только ты можешь так быстро и умело лечить людей, и дети все в тебя, такие же умные и красивые.
   Вика крепче прижалась к Николаю, не желая отпускать мечты, но его голос вернул к реальности.
   - Алла, я хочу, чтобы ты завтра взяла отгул на работе или отпуск за свой счет, еще лучше - уволилась. С вашими сокращениями тебя, я думаю, держать не станут. Мы проведем прекрасную неделю, больше, к сожалению, нельзя, но на работе мы все равно будем вместе, и это немного скрасит столь короткий срок.
   - Любимый, большего счастья, что ты мне дал, получить невозможно, и мы с мамой готовы идти за тобой хоть на край света, на работу, к черту на кулички, - прижимаясь к нему, тихо сказала Вика.
   - Какие вы замечательные люди! Раньше я был совершенно один, у меня нет родственников, но теперь есть вы и в моей душе, как поется в песне, цветут сады и расцветает весна! Я предлагаю позвонить завтра вашим близким и пригласить на нашу помолвку, с моей стороны будет только один человек, я познакомился с ним недавно, но успел подружиться.
   Алла заулыбалась.
   - Я представляю открытые рты нашей родни: Вика выходит замуж, сколько будет ажиотажа!
   - Коленька, ты говорил, что через год мы въедем в другой дом? - сменила тему Вика.
   - Да, милая, но пока это секрет.
   Он взял с тумбочки сигареты и закурил, иногда взмахивая рукой и отгоняя дым. Вика нежно и преданно всматривалась в его лицо, как могут всматриваться в лицо хозяина только собаки или совсем немногие очень любящие женщины, способные пронести любовь по всей жизни без привыкания и уважения, когда любовь с годами трансформируется в них. Такую любовь невозможно разделить - уважение и доверие вварено, впаяно в нее и неотделимо!
   Николай вытащил сотовый телефон.
   - Кому ты хочешь позвонить? - спросила она.
   - Сейчас узнаешь, - он нажал кнопку, - алло, Саша, привет, не разбудил? Это Николай Петрович.
   - Доброе утро, доктор, - сонно ответил он.
   - Слышу, что разбудил, извини, но не мог удержаться, радость у меня большая - я женюсь!
   - Поздравляю, доктор, когда свадьба?
   - Число мы еще не определили, но сегодня хотим справить помолвку, подъедешь часам к семи?
   - Дай подумать... Извини - это не потому, что я не хочу или не рад за тебя... В шесть у меня деловая встреча, это ненадолго, я хотел и тебя пригласить - не помешает познакомиться. Сделаем так: приезжай с невестой к шести часам ко мне, а гостей к семи соберем. Места, ты знаешь, всем хватит и рестораны не нужны, - начал уже уговаривать Александр.
   - Интересное предложение...
   - Ты не думай - приезжай, а то будешь рассуждать: удобно, неудобно, - продолжал настаивать он.
   - Хорошо, а Танцора арендуешь на день?
   - Вот и славно... Без вопросов.
   - Тогда пусть через час подъедет, куда вчера подъезжал.
   Михайлов отключил мобильник и стал объяснять суть разговора:
   - Есть у меня один знакомый, Саша, нашу помолвку мы отпразднуем у него, - Николай прижал Вику к себе, стараясь, как бы отдать ей часть своего тепла, - родственники пусть соберутся у Светы в 18-30, их привезут туда к семи вечера. А сейчас, девочки, у вас пять минут собраться, мы едем ко мне! Родне позвоним из машины. И, пожалуйста, не обижайтесь, что я принял решение без вас. Хорошо?
   - Хорошо, милый.
   - Да, Коля, но все-таки, почему не у нас дома? - Алла непонимающе смотрела на Николая, - если бы ты назначил помолвку в своей квартире...
   - Успокойся, Алла, это мой друг и у него очень большой дом, есть, где разместиться всем. Все заботы он возьмет на себя, не надо возиться на кухне... Это наш праздник, и мы отдыхаем на все сто! Да и времени у нас совсем не будет для, пусть и приятной, бытовой возни. Ты сама в этом сегодня убедишься - черные дни ушли, светлые дни настали. Но и в светлые дни должны быть праздники! - загадочно улыбнулся Михайлов.
   Танцор не ждал в машине, как думал Михайлов, он поднялся в квартиру и подарил Вике огромный букет цветов.
   - Это от Александра Анатольевича, а это от меня, - и он протянул еще один букет немного скромнее.
   Пока ехали в машине и дома у Михайлова Алла с Викой обзванивали родню, все удивлялись и радовались. Возникало столько вопросов, что Алла не успевала отвечать: не рано ли, почему поздно сказали - в день помолвки, какие подарки... Ей особенно понравилось, что никто не сказал, даже не намекнул на разницу в возрасте между Николаем и Викой. Родственники по-своему оценили выбор. Это слегка раздражало Аллу, она так же, 'между строк', пыталась объяснить, что это любовь, а не увлечение, тем более плата.
   Николай собирал свои вещи: туалетные принадлежности, белье, кое-что из одежды.
   - Коленька, можно забрать у тебя стиральную машину, эта автомат, а у нас простая?
   Николай почувствовал, что Алле стало не по себе, она вся как-то внутренне съежилась и покраснела. Отголоски очень незатейливого быта не давали возможность скромной женщине прямо смотреть в глаза.
   - Алла, я все организую, не беспокойся. Нам пора ехать.
   По его глазам она поняла, что зря стеснялась спросить про стиралку - разве пожалеет ее зять и Викин любимый муж что-то для них и ей стало стыдно уже от этого. Она благодарно ответила взглядом, в том числе и за то, что он не стал объяснять, что ей теперь можно все.
   Посадив их на заднее сиденье 'Вольво', Михайлов пошептался с Танцором, и они тронулись. Вика не могла оценить превосходства 'Вольво' перед советскими машинами, на которых и то не ездила, но Алле разница чувствовалась сразу. 'Как все прекрасно и неужели это все кончится'? - с ужасом подумала она о, начинавшем ей иногда казаться, сказочном Николае.
   - Как вам моя квартира? - спросил он, возвращая ее к земной суете.
   - У холостяков бывает гораздо хуже, я даже не ожидала.
   По ее тону он понял, что хотела сказать Алла и с улыбкой спросил:
   - Это намек, Алла Борисовна?
   - Нет, Коля, это похвала вашей мужской аккуратности.
   - Спасибо, - искренне ответил он.
   - А куда мы едем, я думала домой? - спросила Вика.
   - Потерпи, дорогая, скоро узнаешь. Почему ты такая нетерпеливая - сама говорила, что готова ехать хоть на край света, а на деле? - он засмеялся.
   Вика, ничего не отвечая, прижалась к нему через спинку сиденья, обхватив шею руками, и не отпускала, пока они не подъехали к магазину. Михайлов повел их внутрь.
   После недолгих уговоров, еще стесняясь, они выбрали себе платья, туфли, сапожки, нижнее белье и другую мелочь. Оглядев их, Николай покачал головой и повез в другой магазин, где выбрал по шубке.
   - Теперь мне неприлично ходить рядом с ними, - сказал Николай, обращаясь к Танцору.
   - Понял, доктор, поехали.
   В мужском салоне Вика и Алла помогли ему выбрать костюм. Небольшие проблемы возникли с верхней одеждой - Вика хотела дубленку, а Алла кожаное пальто. Николай выбрал пальто из качественного сукна с норковым воротником.
   - Милые мои, уважайте принципы гармонии! Представьте - вы идете в шикарных норковых шубах, и я рядом с вами, но тоже в норке.
   Засмеялись не только они, но и продавщицы.
   - А сейчас, девочки, последний вояж и не спрашивайте, вы останетесь в машине, - попросил Михайлов.
   Николай с Танцором ушли и вскоре вернулись с двумя коробками.
   - Ух, - вздохнул Николай, - кажется все, можно домой! - объявил он.
   На магазины ушел почти весь день. Багажник и одно пассажирское место в салоне забиты до отказа покупками. Удовлетворенный Николай, счастливые Вика и Алла подъехали к дому, Танцор помог им занести вещи.
   - Алла Борисовна, не каждый зять так любит свою тещу, вы берегите его, - смущаясь, шутливо попросил Танцор.
   Алла покраснела, не зная, что ответить, но ей понравилось, что Николая уважают, и она в растерянности пыталась что-то сказать. Михайлов пришел на помощь:
   - Она, Миша, не простая теща, - он поднял палец, - другая бы рявкнула сейчас на тебя, и мне бы тоже досталось, что подарков мало купил, а она обещает беречь... подарки.
   Все рассмеялись. Танцор ушел, женщин разбирало любопытство - что же в коробках? Николай понял и решил не томить их.
   - Девочки, как вы считаете, муж должен облегчать труд своей любимой жены и тещи?
   - Должен, Коленька, не томи...
   - Когда муж просит покушать, и вы желаете ему угодить, приготовить еду быстрее, что должен сделать он? Подарить вам вот эту микроволновую печь.
   Николай поставил на стол коробку, начал открывать ее, чувствуя, как радуются Алла и Вика, готовые прыгать от счастья. Ему захотелось засыпать подарками их с ног до головы - этих чудесных, милых и любимых женщин, перебивающихся последнее время с хлеба на воду. Микроволновые печи еще только начали входить в обиход и были, естественно, не во всех домах.
   - Прелесть, Коленька, ты просто прелесть! - воскликнула Вика.
   Они кинулись обнимать его, целуя, тыкались лбами и еще больше смеялись, и радовались от этого. Довольный Николай обнимал их, и сердце согревала мысль: наконец-то счастье пришло к ним!
   - Подождите, это еще не все... Вдруг ваш капризный муж и зять, - он положил указательные пальцы на их губы, чтобы они не смогли возразить, - захочет свежего сока или клубнику со взбитыми сливками, поесть какого-нибудь салата или что-то еще и, дабы не сердиться на вас за вашу медлительность, с целью ускорения процесса прихоти, он дарит вам вот этот кухонный комбайн.
   Михайлов с улыбкой посмотрел на них, думая про себя о том, как еще могут обрадоваться уже счастливые женщины. Но законы физики действовали безжалостно и здесь - нельзя беспредельно переполнять чашу любой, самой смачиваемой емкости. Поверхность, выгибаясь дугой, лопается в конечном итоге, выплескивая через край свое содержимое.
   Алла и Вика, словно замороженные, молча стояли, и ошалело смотрели на него. Сразу не поняв, Михайлов ляпнул:
   - Ну, извините, девочки, стиральную машину привезут и установят только завтра.
   - Такую же, как у тебя? - с тоской, как показалось Николаю, спросила Алла.
   - Нет, чуть лучше, - ответил он, чувствуя, но, еще пока не осознавая нарастающего напряжения.
   Алла заплакала и упала ему на грудь, Вика, всхлипывая потише, прятала глаза на его широкой груди. Еще находясь в эйфории, Николай спросил:
   - Девочки, ничего не понимаю, чем я обидел вас?
   Они, плача уже навзрыд, только покачивали головами, размазывая по лицу нехитрую косметику, прижимались к нему сильнее, становясь еще роднее и ближе.
   - Милые мои, родные, - он обнимал их, - вы же знаете, что я не переношу женских слез. Это еще с войны...
   Алла чуть отстранилась от него, смахивая рукой слезы и пытаясь открыть свою сумочку. Николай подал ей свой платочек.
   - Коля, - начала она, стесняясь размазанного лица, - ты же знаешь, что нас с Викой одолевало горе, но ты вылечил ее, и наше счастье стало безграничным, потом, полюбив Вику, ты сделал нас счастливыми безмерно. Но сегодня мы не смогли вынести размеров твоей щедрости и нашего счастья и.... заплакали, - ее глаза, еще полные слез, уже улыбались, - это слезы радости, дорогой!
   - И всех делов-то, ура-а-а! - по-детски закричал он, поднимая их обеих и кружа по комнате. - Все, мои ласточки, нужно еще собраться, причипуриться, - приговаривал он, вытирая их слезы, - идите, умойтесь, надеюсь, вы не забыли о помолвке?
   Он остался один и закурил, пуская в задумчивости дым. 'Действительно, сколько горя перенесла эта семья? Собственно, кроме него ничего и не было у них. Гроши, которые зарабатывала Алла, уходили на лечение, не приносящее пользы, но они не смирились и верили. Как они вообще жили, где брали на хлеб'?
   Михайлов тяжело вздыхал, туша сигарету.
   'Нет, я правильно делаю, пусть они ни в чем не знают отказа, пусть живут полноценной жизнью, беря от нее все возможное. Как все-таки несправедлива судьба: махровые уголовники жируют - честные и порядочные еле влачат существование'.
   Его мысли прервали Алла и Вика, вихрем ворвавшиеся в комнату, неся с собой свежесть и доброту, тепло и радушие, словно солнышко, появившееся в дождик. Кружась и демонстрируя наряды, они порхали по комнате утренней радугой и их лица светились зарей на небосводе жизни.
   'Все-таки, как немного нужно для счастья', - подумал Николай, улыбаясь своим милым и любимым цветочкам. Он глянул на часы и не удержался:
   - Все, девочки, времени у нас нет, водитель уже ждет внизу, одевайтесь.
   Они подъехали к Александру, опоздав на 10 минут. Он встречал их на улице, у дверей с двумя букетами цветов.
   - Догадался, что мы приедем втроем, - засмеялся Николай, знакомя их.
   - Не сложно было.
   Он, поздравляя, вручил цветы и повел всех в малый гостиный зал, где уже находились пятеро мужчин, шепнув Николаю, что это боссы местных группировок.
   - Знакомьтесь, это Николай Петрович, его невеста Вика и ее мама Алла Борисовна.
   Мужчины подходили по очереди и, представляясь, целовали дамам ручки, заваливая цветами - Олег, Борис, Михаил, Петр, Вано. Николай запоминал, пожимая руки, сухо, но вежливо благодарил каждого за поздравления.
   Две горничные принимали у Аллы и Вики цветы, складывая их вместе на столик. Николай рассматривал мужчин, словно выпрыгнувших из бандитского фильма - массивные золотые цепи, дорогая одежда и безвкусица, присущие каждому из них, тупые, но самодовольные морды сильных мира сего, по крайней мере, этого города. От них веяло какой-то зловонностью, и Николай пожалел, что приехал сюда со своими любимыми женщинами. Каждой клеточкой он ощущал наглую, жестокую и неприятную ауру этих людей. Он взглянул на Александра, лидера самой мощной преступной группировки города, уступающей только законнику Брому, на этого интеллигентного парня, от которого веяло силой воли и твердости, умом и жесткостью, но не жестокостью и беспределом. Интересно, как сводит судьба людей, он далеко пойдет, если Бром, уже начинающий беспокоиться о его нарастающем могуществе и уме, вскоре не прикончит его. Назрело время их спора.
   'Но это мы еще поглядим, как дальше будет', - усмехнулся про себя Николай, который уже твердо решил поучаствовать в судьбе Александра.
   Присутствующие рассаживались в кресла вокруг большого стола. Александр произнес:
   - Я и мы, - он обвел рукой мужчин, - очень рады, что столь скромное жилье, - он улыбнулся, - посетил лучший доктор России, будущая знаменитость мира - Николай Петрович Михайлов. И мы рады в двойне, что он посетил нас с очаровательной невестой и ее замечательной мамой.
   Горничные разносили налитое в бокалы легкое вино. Алла, Вика, Александр и Николай с удовольствием пробовали удивительный букет настоящего грузинского вина, но пятеро только делали вид, не принимая эту, на их взгляд, кислятину - вот водка: другое дело.
   - Это действительно лучший доктор, только самый лучший, - подчеркнул Петр, - мог втихушку слямзить драгоценные камушки у Брома... из его почек, - он неприлично и громко захохотал.
   - И отхватить себе молоденькую жену с красавицей тещей, - заржал Олег, пытаясь залезть Алле под платье.
   Покрасневши от гнева и оскорбления, Алла не знала, что делать, поглядывая на Николая, которого охватила невиданная доселе ярость и отвращение к этим, самоуверенным в своей безнаказанности, подонкам. Он поднялся и в первую очередь успокоил Аллу: 'Все в порядке, родная, - тихонько прошептал он ей на ушко, - больше никто не оскорбит и не побеспокоит тебя. Я разберусь... У меня еще здесь разговор... Ты пока посмотри с Викой дом, здесь есть на что взглянуть'.
   Его спокойствие и уверенность, нежная улыбка и любимый голос привели ее в порядок. Она уже забыла об инциденте, уводя Вику за горничной - интересно посмотреть и походить по дому, в котором раньше она могла побывать только во сне или кино. Но скорее всего другой ответ стоял напротив ее скоротечной забывчивости...
   Когда Вика и Алла покинули гостиную, Николай, проводивший их взглядом, посмотрел на Олега, развалившегося в кресле и с интересом наблюдавшего за событиями. Его высокомерно-самодовольное лицо означало: ну, что ты можешь сделать со мной, сратый докторишка, скажи еще спасибо, что не трахнули их обеих, и ты сидишь здесь, за нашим столом, а мог бы уже и валяться где-нибудь с разбитой мордой в лучшем случае. Если ты умеешь хорошо лечить - это не означает, что ты имеешь тут голос.
   Николай вдруг ощутил, почувствовал, что он может порвать этого негодяя на расстоянии. Это чувство, как само собой разумеющееся, где-то глубоко сидело в подкорке, словно с рождения пряталось там, но настало время выйти и поработать.
   - Я не прощаю оскорблений, - начал он.
   - Заткнись, пиявка больничная, кто тебе вообще давал слово, - цинично перебил его Олег под одобрение кивающих головами друзей.
   Михайлов почувствовал, что Александр на его стороне и сейчас вмешается, но это его дело и только он доведет его до конца. Его глаза гневно сверкнули необычно холодным блеском, Олег вскрикнул истошно и вывалился из кресла, теряя сознание. Все вскочили, не понимая, что происходит и только Александр догадывался о причине, повергшей Олега на пол. Он взмахнул рукой, и подбежавшая охрана поволокла Олега из гостиной, оставляя на полу окровавленный мешочек, выпавший из его штанины.
   - Ничего страшного не случилось, господа, - раздался хриплый и необычно низкий голос Николая, от которого у каждого пробежали по спине мурашки. - Я просто оторвал ему яйца и так будет с каждым, кто попытается залезть под юбку не только моей будущей жене, но и теще. И я надеюсь - этот скромный урок не пройдет даром.
   - Да ты шакал, - закричал Вано и захлебнулся, дико вращая глазами, из его рта выпал оторванный язык.
   - Этому засранцу я вырвал язык, урок не пошел ему впрок, - Михайлов оглядел Бориса, Михаила и Петра, испуганно жалкий вид которых, уже не соответствовал напыщенности и вседозволенности.
   Вано выхватил пистолет, пытаясь застрелить Николая, но его рука медленно поворачивалась к собственному виску, он тщетно хватал ее другой рукой, дергался, наконец, замер. Его глаза наливались диким ужасом, а живот опорожнялся, пачкая внутренности штанов и наполняя влагой ботинки. По гостиной медленно пополз запах испражнений.
   Николай сморщил нос.
   - А ля джигит без оболочки. Демонстрация истинного лица, - Михайлов вскинул руку, указующую на обгадившегося Вано, - а вообще я грузин уважаю. Среди них мало засранцев и трусов, как этот. И я не хочу загадить твоими недостойными мозгами этот благородный пол, а поэтому твоя рука просто отсохнет, - зло закончил Николай.
   Рука Вано упала, как плеть, и пистолет покатился по полу. Более не обращая внимания на бандита, Николай подошел к Александру.
   - Извини, Саша, наверное, надо было сделать как-то не так, по-другому?
   - Нет, Николай Петрович, мужчина должен уметь постоять за себя... они этого заслужили. Вы как считаете? - тоном учителя он обратился к нашкодившим 'ученикам' - Борису, Михаилу и Петру.
   Испуганные и ошеломленные, готовые согласиться хоть с чем, привыкшие повелевать и наказывать, в обратной ситуации они раскисали. Получив полное единодушное одобрение, Александр продолжил:
   - Значит, так тому и быть, а нам пора в другой зал. Вы с нами? - из приличия спросил он.
   - Нет, мы, пожалуй, пойдем, - робко ответил за всех Петр.
   И они, жалкие в своей раздавленности, без былого чванного могущества, гуськом тронулись к выходу, словно побитые шакалы, нападающие стаей и получившие неожиданно могучий отпор.
   - Я надеюсь, никто не заболеет синдромом длинного языка и мне не придется лечить его укорочением? - с усмешкой бросил им вслед Николай.
   Ответа никто не услышал - зажав для верности рот и промежность руками, троица пулей вылетела из коттеджа.
   Оставшись одни, Александр и Николай враз свободно вздохнули: словно воздух очистился и стало свежее.
   - Не переживайте, доктор, - Саша постарался сгладить неприятный осадок, - все нормально, этих сук, оказавшихся слизнями, давно не мешало поучить. Пойдем искать невесту?
   Михайлов кивнул и задумался, идя следом за Александром. 'Хорошо, что я продемонстрировал свои способности Саше еще раньше - он внешне спокойно воспринял все события, а то бы ему сейчас потребовались объяснения. Но стоило ли вообще оставлять этих живыми? Нет - я все-таки не судья'.
   Перед глазами четко вырисовывалась картина, где Вано и Олег насилуют 14-летнюю девочку, ее наполненные ужасом глаза и исковерканный в крике ротик, затыкающийся извращенным способом. Запугав родителей, которые так и не подали заявление в милицию, что изнасилуют еще и младшую дочь, они расхаживали на свободе, уверенные в себе. Сердце сжалось от боли и отвращения к похотливым мерзавцам. Мозг, словно видеоплеер, прокручивал подробности прошедших событий.
   'Но откуда я знаю все это'?
   Виски заломило пришедшей болью, и он вспомнил, что нельзя искать причину. Боль ушла, и он понял, что может еще многое, только нельзя спрашивать - почему.
   Горничная, догадавшись, что они ищут женщин, указала на бассейн, Саша и Николай направились туда.
   - Алла Борисовна, вы извините меня за этого хама, - Александр подошел к ней и склонил голову, - я их всех прогнал, они наказаны и просили прощения.
   Алла, удивленная и ошарашенная размерами дома, уже действительно не обижалась. Ей, женщине советской эпохи, воспитанной на моральном кодексе строителя коммунизма, в диковинку казался такой огромный частный коттедж.
   - Хамы встречаются везде, Александр Анатольевич, но реже, чем добрые люди, а друг Николая Петровича и для меня друг. Все позади и не стоит беспокоиться.
   Алла посмотрела на Николая, и он шепнул ей на ушко: 'Не волнуйся, никто не ожидал такого поворота. Я наказал обидчика по заслугам'.
   Она незаметно благодарно сжала его локоть.
   - У вас такой шикарный бассейн, Александр Анатольевич! - детские глазки Вики смотрели с восхищением.
   - Вы, Вика с Николаем Петровичем и Аллой Борисовной, можете приезжать сюда в любое время, даже когда меня нет. Доктор знает, что это не пустые слова. О-о! Кажется, прибыли гости, пойдемте встречать, - услышав шум, закончил Александр.
   Родственники завалили шумной толпой, Николай их уже знал и их знакомили с Александром. Вика и Николай принимали поздравления, Аллу поздравляли, как маму и тещу. Говорили все враз, наполняя шумом, весельем и радостью комнаты дома. Активнее и громче всех радовался Григорий, муж Светланы.
   - Я всегда говорил, что эти Петровы ненормальные, - шутил он, - у них все, как не у людей. То они ходить по земле не могут, то посмотри, - он легонько толкнул Вику, - порхают, как ласточки. То у них ничего нет, то вон, какого мужика отхватили. Я не удивлюсь, что скоро в газетах начнут писать: 'Доктор Михайлов принимал у себя зарубежных медицинских светил, но больше всего их поразила его красавица жена'.
   Под общий смех, Станислав, свояк Григория, продолжил шутку:
   - Это еще что-о! В последние годы стало модным писать: 'Знаменитая теща Михайлова, госпожа Петрова, посещает детский сад в Нью-Йорке' ...
   Смеялись от души, до слез, хватаясь за животы. Довольные Алла и Вика, смеясь, с гордостью поглядывали на родственников, держа Николая с двух сторон.
   Григорий вдруг зашелся в смехе, показывая на Аллу:
   - Смотрите, как она в него вцепилась - теперь точно до Нью-Йорка не оторвется!
   У многих уже от смеха начали побаливать животы, Алла краснела, радовалась и тоже смеялась.
   Александр пригласил всех за стол и, как хозяин, взял первое слово:
   - Уважаемые дамы и господа! Прежде мой дом никогда не наполнялся аурой настоящего, истинного веселья и доброжелательности. Виной тому наши молодые - Вика и Николай! Только по-настоящему порядочные, добрейшей души и горячего сердца люди могли сделать это. Я не желаю вам безбрежный океан любви, чистой, как безоблачный небосвод потому, что это у вас уже есть. Я желаю вам сохранить и пронести эти бесценные чувства через всю жизнь! За молодых!
   Звон хрустальных бокалов, брызги шампанского, поздравления и поцелуи - все смешалось в едином порыве радости и веселья.
   Алла, не подавая виду, слегка грустила. Как бы ей хотелось, чтобы поздравления звучали и в ее адрес. Не как теще... Но это было ее предложение. Теперь слово за ней. Алла подняла наполненный бокал, шум за столом стих.
   - Дорогие, родные мои дети! Я так счастлива и волнуюсь... Любовь - это как болезнь. Все знают, что Николай лечит любые болезни, но пусть эта болезнь, болезнь любви, останется неизлечимой навсегда. За любовь! За человека, принесшего в наш дом счастье! За тебя, дорогой наш Коленька! И за тебя, родная моя Вика!
   Она крепко, под раздавшиеся аплодисменты, обняла и поцеловала Вику и Николая.
   Еще немного закусив, компания разделилась: мужчины отошли покурить, а женщины собрались в кучку и весело щебетали.
   В клубах дыма обсуждался бытовой вопрос о жилье молодых, где и как работать. Станислав, не имея возможности раньше, долго и крепко, искренне пожимал руку Николая, благодаря за излечение сына.
   Женщины свои вопросы обсуждали более шумно. Иногда до мужчин долетали обрывки фраз: 'Ой, прелесть какая! Вот здорово! Повернись'.
   - Наряды обсуждают, - улыбнулся Григорий.
   - Еще бы, - засмеялся Александр, - доктор подарил им сегодня целую машину подарков, а главное - по норковой шубке. Завтра увидите, вас еще жены к ним домой потащат: там тоже есть кое-что новенькое.
   Мужчины докурили и вернулись к столу, дамы подошли чуть позже, еще находясь под впечатлением увиденных подарков и огромного, для зимы, количества цветов.
   Снова зазвучали тосты и поздравления, веселились бурно и громко. Мужчины перешли на водку, женщины пили шампанское. Зная, что Алла с Викой станут колебаться в выборе спиртного, желая подражать ему, Николай предложил им коктейль - треть водки и 2/3 тоника. Светлана и Люба, заметив позже, что сестра и племянница пьют другое, с показным ворчанием тоже перешли на коктейль.
   - Вот это другое дело! - воскликнула Люба, - у тещи губа не дура.
   Самородный тамада Григорий тут же сочинил анекдот:
   - Одна теща постоянно ругала зятя, что он к ней плохо относится, не ценит, не уважает, не любит. Но что ты хочешь, возмутился зять, что бы я лег с тобой? Вот это другое дело, ласково ответила теща.
   Смех грохотом полетел по залу, Алла покраснела. 'Подожди, засранец', - подумала она не злобно.
   - Один весельчак обратился к сексопатологу, - начала ответный ход Алла, - осмотрев его, врач выписал таблетки. Дома, приняв таблетки, весельчак лег с женой, но ничего не получилось. На следующий день возмущенный весельчак пришел к врачу: ваши таблетки не помогают! Врач успокоил его и выписал справку, где в графе диагноз стояло три буквы - МТС. Обрадованный, он прибежал домой, набросился на жену, заверяя, что все в порядке - Мощный, Толстый, Сильный... Но и на этот раз ничего не получилось. Разъяренный весельчак вернулся к доктору. Вы же написали - Мощный, Толстый, Сильный? Нет, возразил врач, я написал - Может Только Смеяться!
   Все прыснули от смеха, и больше всех смеялся неунывающий Григорий.
   - Вот уела, так уела, - взахлеб говорил и хохотал он.
   Смех еще долго отзывался гулом и эхом в зале, то замокая на время, то врываясь раскатами в соседние комнаты. Но в 10 вечера гости засобирались домой, благодаря Александра за прием и заботу, приглашали к себе и весело, еще не остыв, разъехались.
  
  
   * * *
  
  
   Неделя пролетела быстро и незаметно. Николай переговорил со Светой, и она уже уволилась с работы, а Люба оказалась грамотным экономистом, знающим нюансы бухгалтерии, с удовольствием согласилась на предложение и тоже уволилась с работы.
   Только беззлобно ворчали их мужья, Григорий и Станислав, радуясь в душе за жен и в шутку называя Михайлова султаном. Веря в семейный бизнес, возглавляемый Николаем, и очень уважая его, они успели подружиться, не смотря на непродолжительное знакомство. Все-таки родственные узы сближают быстрее и крепче обычных дружеских отношений.
   Еще ни разу Николай, Вика и Алла не посетили своих родственников. Они нарочито обижались, понимая, что молодым хочется побыть одним, приглашали Аллу, но она, улыбаясь, ссылалась на занятость, что нужно сварить, убрать, помыть, подать молодым кофе в постель, смеялась при этом и всегда вежливо отказывалась. Еще никогда ее не видели такой цветущей и радостной, излучающей счастье и помолодевшей. Сестры с мужьями считали это интеграцией излечения дочери и ее замужества, радовались за Аллу - действительно отменный зять попался!
   А Вика с Николаем упоительно предавались любви, наслаждались негаданным счастьем и никого не хотели видеть. Радовалась за них и Алла, иногда пряча вдруг погрустневшие глаза. Они выезжали на природу, в зимний лес, подышать свежим воздухом, поиграть в снежки и целовались, валяясь в снегу, и не было предела их гордости и радости друг за друга.
   Но сладостные мгновения пролетают быстро, словно легкий ветерок, налетая, опыляет цветок и теряется дальше в луговых травах.
   Пришло время работы, и они поехали осматривать взятое в аренду помещение. Оно находилось на первом этаже с отдельным входом и удобной подъездной площадкой. Внутри, вдоль входной двери, размещался коридор, куда выходили двери пяти кабинетов.
   Николай Петрович, возглавляя свиту, молча и внимательно осматривал каждое помещение. Окончив осмотр, он оглядел свой персонал.
   - Некрасиво начинать с замечаний, но думаю, вы меня поймете правильно, - он говорил вежливо и властно, чувствовалась военная жилка. - Вам, Алла Борисовна, вам, Светлана Ивановна и Любовь Ивановна, вам, Вика, с собой всегда необходимо иметь блокнот и ручку.
   - Но, Коленька, - начала Вика.
   Он ее сразу поправил:
   - Николай Петрович.
   - На работе он тебе не муж, а начальник, генеральный директор, привыкай, - тихо шепнула ей Алла Борисовна.
   - Так как у вас некуда записать - запоминайте. Вам, Алла Борисовна, как моему заместителю по общим вопросам, необходимо следующее:
   первое - привести в порядок коридор - окна, пол, стены. Покрасить, побелить, настелить линолеум;
   второе - в первой комнате наглухо заделать дверь в коридор, прорубить две двери во вторую комнату. Мощное освещение - бестеневая лампа и никакой мебели;
   третье - во втором кабинете сделать перегородку между дверьми первой комнаты и прорубить дверь в третий кабинет. В середине перегородки тоже должна быть дверь. Итого пять дверей во второй комнате. Мебель - две кровати-каталки, две кушетки, два стула;
   четвертое - в третьем кабинете прорубаете дверь в четвертый кабинет. Здесь будет приемная. Поставить соответствующую мебель, телефон, факс, компьютер, принтер;
   пятое - в четвертом кабинете заделать дверь в коридор. Это мой кабинет. Соответствующая обстановка. Выход в приемную;
   шестое - в пятом кабинете - кабинете главного бухгалтера - мебель, компьютер, принтер, сейф, а не ящик.
   Пока работяги будут рубить и заделывать проемы - вы решаете проблемы с материалами в том порядке, в каком они понадобятся.
   Вы, Светлана Ивановна, как мой заместитель по медицинским вопросам, возьмете в комитете цен и комитете здравоохранения расценки лечения всех амбулаторных болезней, организуйте расчеты лечения всех стационарных болезней, исходя из одного койко-дня и количества средних койко-дней на каждое заболевание. В бухгалтерии больниц и оргметодкабинетах такие данные имеются. Вам поможет Любовь Ивановна, ваша настойчивость и наши юристы. У нас должны быть законные цены лечения больных. Кроме того, поможете Алле Борисовне в выборе бестеневой лампы для первого кабинета и кровать-каталок. С Любовь Ивановной продумайте учет поступающих больных с основными моментами - диагноз, оплата.
   Вам, Любовь Ивановна, необходимо закупить всю необходимую бухгалтерскую документацию, продумать компьютерный учет, исходя из основополагающих программ бухгалтерии.
   Вы, Вика, согласуете с Аллой Борисовной необходимую аппаратуру с выходом на пять телефонных аппаратов. Будете вначале помогать самому загруженному работнику. Вопросы?
   Все молчали, переваривая сказанное Михайловым, и думали примерно одинаково - как он все помнил без записей. Но Михайлов словно прочитал их мысли.
   - Меня не радует, что нет вопросов, - снова продолжил он, - это означает, что вы меня плохо поняли, но стесняетесь переспросить - хуже нет заниматься переделками. Я тоже не могу все держать в голове, например, забыл вам сказать, что мы принимаем первых 50 больных через 10 дней, поэтому мы должны все сделать за 9 дней, включая сегодняшний. Рабочие трудятся в три смены, беспрерывно, мы все успеем, - подбодрил он, - кому необходим транспорт - обращайтесь. Загрузить, принести материалы, мебель, оборудование и так далее - будет рабочая сила. Хочу попросить еще каждого - подбирайте больных. Вика станет вести предварительную запись по дням и часам. В начале больных будет мало, но позже станут записываться на год вперед.
   Все, приступайте к работе и не забудьте - после работы все едут ко мне домой, гулянки не будет, но первый рабочий день рюмкой чая отметим.
   Четыре дня пролетели в напряженном труде, постоянных заботах, времени и сил не жалели, работая и в выходные дни. Наступило 5 декабря, день рождения Вики. В этот день Николай Петрович разрешил ей не работать, но она отказалась - скучно одной дома, и она почти весь день помогала матери. Закончив работу на час раньше, все поехали домой к Вике. Алла расставляла заказанные Николаем в фирме горячие и закусочные блюда, Света и Люба помогали ей.
   Вика с Николаем зашли в кухню, на Вике - белоснежный узорчато-прозрачный бюстгальтер и такие же узенькие плавочки. Она покрутилась, демонстрируя мамин подарок, Света и Люба вздохнули, глядя на молодое и красивое тело, вспомнили о своей молодости и в душе признались, что так хороши не были никогда.
   - Все, Вика, не разжигай меня раньше времени, - бросил Николай шутливо, целуя ее в шейку, - иди, переоденься.
   Она ушла, но вскоре вернулась в облегающем бордовом платье с глубоким вырезом, подчеркивающим и без того налитый бюст. Выставив вперед бедро, на треть прикрытое платьем, и, слегка покачивая им, спросила кокетливо:
   - Ну, как?
   - Восхитительно! - сразу же откликнулась Алла, - но я бы тебя одну в нем никуда не отпускала. Слишком большой соблазн для чужих мужиков, - она погрозила ей пальчиком.
   Ответить Вике не пришлось - раздался звонок, это пришли Григорий и Станислав, вручили имениннице духи и косметику, сказав при этом, что настоящая красота не нуждается в подчеркивании, она расцветает естественно и затмевает штукатуреных красавиц напрочь. С приходом мужчин женщины оживились, исчезла скованность перед Михайловым, как доктором и директором. Рассаживались за столом, предвкушая вкусный ужин и, конечно же, праздничный торт.
   Наполнив бокалы, Николай встал:
   - Завтра напряженный рабочий день и сегодня не будет пышных речей и громких тостов. Свою любовь Вике я выражу по-другому.
   Светлана и Люба переглянулись, поняв его по-своему, добавили, перебивая и глядя на своих мужей:
   - Тоже неплохо.
   - И приятно...
   - Я имел в виду, - продолжил неодобрительно Николай, - вот этот скромный подарок, он гармонирует с твоим платьем, любимая.
   Николай вынул из футляра золотое колье с крупными рубинами и застегнул его на шее Вики. Камни, отражая свет, вспыхивали огоньками, вызывая у сестер Аллы онемение и добрую зависть. Подобные украшения Светлана и Люба видели только в кино на известных актрисах, читали в книжках, но наяву видели впервые. В ювелирных магазинах такие не продавались, по крайней мере, они не видели. Насмотревшись на колье, более всего их заинтересовала цена. Светлана решилась:
   - Николай Петрович, извините, я понимаю, что не принято спрашивать цену, но подарок неординарный и очень уж хочется знать... Я и не видела в продаже таких.
   Николай подумал, глядя на сияющую Вику, которой не терпелось кинуться к зеркалу, и решился ответить - все равно допекут вопросами через Аллу.
   - Да, такие изделия привозят для конкретного клиента, и я заказывал заранее. Стоит оно больше этой квартиры. И здесь, видимо, есть необходимость пояснить. Я жил один, зарабатывал неплохо, государство меня поило, кормило, одевало и обувало, проезд бесплатный, курорты тоже. Куда мне девать деньги? Я переводил их в доллары, что бы потом, на пенсии, купить что-нибудь себе в 'Березке' - магазины раньше были такие, валютные, где можно приобрести что-нибудь приличное. Никто же не предполагал, что валюту разрешат, коммунизм отменят, - он усмехнулся. - Менял я рупь на рупь, вернее рубль на доллар, да и потом, когда доллар расти стал - тоже в рублях деньги не держал. Вот и не пострадал от инфляции. А сейчас я бы хотел выпить за Вику, за мою дорогую и любимую Вику, любое украшение на шейке которой смотрится пустяковой безделушкой. За тебя, моя родная!
   Компания дружно навалилась на еду, заодно переваривая сказанные слова о цене и безделушке. Алла гордилась Николаем и злилась на Свету - совсем не умеет себя вести в обществе, какое ее дело: сколько чего стоит? Заставила оправдываться Колю - эгоистка... Но и ей не терпелось разглядеть получше колье, подержать его в руках, порадоваться за дочь. Николай понимал все и вскоре предложил перекурить.
   Женщины сразу же упорхнули к зеркалу, присутствие Николая их сдерживало, но сейчас они рассматривали подарок, примеряли, мечтая, на себе и восхищались щедростью мужа. В довершение ко всему, Алла решила их добить, доставая и показывая им свою особую гордость - парадный полковничий мундир Николая. Светлана и Люба ахнули...
   - Вот это да-а-а! - восхищались они.
   Алла поясняла:
   - Вот эта медаль 'За отвагу', два ордена 'Красной звезды', их Николай получил в Афганистане, а вот это - орден 'Мужества', в Чечне, это медали за песок, так он их в шутку называет, 'За безупречную службу', всех трех степеней.
   - Везет тебе, Алка, - позавидовала Люба, - какого зятя отхватила: боевой, с деньгами, врач и Вику безумно любит.
   Она закрыла глаза, представив на минуту, что Николай в форме, с орденами и медалями, одевает ей на палец обручальное кольцо, а потом застегивает на шее бриллиантовое колье. Тяжело вздохнув, она открыла глаза.
   - Тебе ли Любаша завидовать, сына твоего Николай вылечил, - вернул ее к действительности голос сестры.
   - Что ты, Алла, я по-хорошему, за тебя радуюсь, - испугалась она, словно Алла могла прочитать ее сокровенные мысли, скрывающиеся от самой себя и вырвавшиеся в мозг в порыве подсознательного желания. Она покраснела и отвернулась, делая вид, что стряхивает с себя внезапно прилипшую соринку.
   - Давайте дяде Грише и Славе покажем, - гордилась Вика, надевая китель на себя и поправляя награды.
   - Наверное, не надо, доченька, не любят многие такие фокусы, - засомневалась Алла.
   - Но почему? - ветрено спросила Вика, ища поддержки у сестер матери, но они молчали, не зная кого поддержать в такой простой и щекотливой ситуации.
   - Неохотно они о войне говорят, - вздохнула Алла, - вот и наш Коля ни разу этой темы не коснулся.
   Зашел Николай.
   - Вот вы где, голубушки, спрятались.
   Вика, застигнутая врасплох, смутилась, он понял и шуткой поддержал ее:
   - Ничего, моя боевая подруга, одела - не смущайся, не чужое. Расправь плечи, грудь вперед, живот убрать, - смеялся Николай и, став серьезным, продолжил: - Не люблю вспоминать о войне...
   - Прости, Коленька, не хотела огорчать тебя.
   - Ничего, родная, нормально, сегодня твой праздник. Пойдемте к столу - мужички заждались.
   Григорий, как всегда - душа компании, рассказывал смешные истории, анекдоты и шутки:
   - Вика родилась в год собаки, стрелец, ее дерево - граб. Вот поэтому в семье Михайловых всегда будет любовь и верность. - Он дождался вопросов и пояснил: - Юная стрельчиха пронзила сердце Николая Петровича амурной стрелой и заГРАБастала его на веки вечные, восхищая всех собачьей верностью!
   - В каждой шутке есть доля правды, а здесь все правда, - смеялся Николай, - кстати, наша свадьба намечена на 29 декабря, к 15 часам прошу всех к ЗАГСу. Мы посоветуемся и позже скажем, где отпразднуем это событие.
   Основное было сказано и Алле захотелось остаться своей семьей, посидеть еще немного с Николаем и Викой за именинным столом.
   - Не знаю почему, но бытует мнение, - начала она, - о злой и сварливой теще, - Алла приподняла руку, предупреждая возможные возражения, - поэтому позволю себе немного поворчать. Близкие родственники, думаю, поймут меня правильно и не обидятся. Дорогие гости! Не надоели ли вам хозяева, завтра трудный рабочий день...
   Григорий поворчал безобидно, поддерживая шутливый намек, и первый стал собираться домой. За ним, так же в шутку ворча, потянулись остальные, наказывая в следующий раз праздновать дни рождения лучше всего в субботу.
   Оставшись одни, Алла и Вика с Николаем вернулись к столу.
   - Какая ты у меня умница, - он похвалил Аллу, - как ты все хорошо сделала - я уже стал задумываться, как их спровадить пораньше и остаться одним. Но программа нашего вечера еще не окончена, девочки. Мои дорогие, родные и самые любимые девочки! Наливай, Алла, еще по рюмочке, заседание продолжается, господа присяжные заседатели!
   Николай хитро улыбался, глядя, как Алла наполняет рюмки, и чувствовал, что они ждут чего-то необычного, какого-то его поступка или предложения. Он не стал далее скрывать свои намерения и достал из кармана небольшой футлярчик-коробочку.
   - У нас с Викой прошла помолвка и предстоит свадьба. И сегодня, здесь и сейчас, я хочу подарить тебе, Алла, кольцо с камешком.
   Николай надел на палец кольцо с бриллиантом.
   Вика с Аллой рассматривали подарок. Витиеватый золотой орнамент завершался крупным бриллиантом, Алла поворачивала палец, камень искрился, отражая свет, она прижималась благодарно к груди Николая и снова смотрела на кольцо.
   - Сестры не видят - умрут от зависти, и так уехали в себя не пришедшие. Я полагаю, их не колье, а цена поразила больше всего, хотя ты и не сказал конкретно. А сколько, Коля, оно стоит?
   - Это подарок, причем здесь деньги?
   - Коленька, мы должны знать, деньги здесь действительно не причем, но знать мы должны, - настойчиво поддержала мать Вика.
   Он обнял их обеих, прижал крепко к себе и уже более без раздумий ответил:
   - Колье - 840 тысяч, кольцо - 195. Сами понимаете - всем знать не обязательно.
   На следующий день на работе, когда Михайлов отошел в сторону по своим делам, сестры накинулись на Аллу, увидев кольцо на ее руке. Она краснела и отбивалась, шутя, от сестер, поясняла, что потребовала от Коленьки выкуп за дочь. Он, много лет прослуживший в Афганистане среди мусульман, где без выкупа не отдают дочку замуж, воспринял это серьезно и подарил кольцо. Алла старалась говорить очень серьезно, с трудом сдерживала себя, чтобы не рассмеяться, улыбаясь одними глазами, говорила, что ей, право, было так стыдно...
   Сестры рассматривали кольцо, ахали от его красоты и величины камня, спрашивали - сколько же оно может стоить, хвалили щедрого Николая Петровича и говорили, что Петровым удивительно повезло и мало они еще ценят Михайлова - надо бы носить его на руках.
   Люба считала Аллу вымогательницей, Света ехидничала, приговаривая, как она его называет - Ко-о-ленька, но обе радовались за сестру и Вику, которая с серьезным видом закрывала ладонью рот, дабы не испортить версию матери.
   Алла, как могла, отбивалась от назойливых сестер, ставших в одночасье заботливыми и внимательными, ищущих ежедневного общения, чего прежде, при болезни Вики, не было, она не держала на них зла, но и близкими подругами не считала. Называла их в шутку язвами и получала отпор в виде длинного и убедительного, может быть, объяснения.
   'Это мы-то язвы' ?! - деланно возмущалась Света, рассказывая, что у нее на старой работе начмедша - вот кто язва натуральная... 'Объясняю ей, что устроилась на хорошую работу, и зарплата побольше, чем у нее, а она мне, представляешь, твердит с ухмылкой, что я передком зарабатываю. Прикинь, стерва, пока не объяснила ей, что Михайлов зять моей сестры - не поверила. Все равно, говорит, пусть не передком, но по блату. Вот где настоящая язва... кобра медицинская'.
   - Какая повестка собрания? - спросил неожиданно подошедший Михайлов, догадываясь, что обсуждают его подарок, - за работу, девочки, за работу, многое еще не сделано, - не сердясь, пожурил он.
   Алле Борисовне, Светлане и Любовь Ивановнам, Вике - казалось, что дело двигается медленно, что не успевают они по времени, но подвести Николая Петровича не хотел никто и трудились усердно, удивляясь его спокойствию. А он знал, что работа идет по графику и не суетился.
   Девятого декабря санитарка Марина, которую переманила Светлана Ивановна со старой работы, заканчивала уборку отремонтированных и готовых помещений. Вика обошла всех и попросила зайти в кабинет Генерального в рабочей одежде - халатах. 'Почему в халатах', - спрашивали ее, но она только пожимала в ответ плечами и шла дальше, четко выполняя порученную ей миссию.
   Пока все усаживались за столом директора, она расставила бокалы и, улыбаясь широко и радостно, налила шампанского.
   - Вот, теперь я вижу, что моя армия в сборе, одета и подтянута, готова к боевым действиям на мирном фронте, - с улыбкой начал свою речь Михайлов. - Уважаемые коллеги, сегодня мы решили все намеченные вопросы и с гордостью можем сказать, что готовы к самому нужному и благородному труду - лечить людей! Хочу поблагодарить вас, потому что без вас, - он обвел рукой кабинет, - тут ничего бы не стояло.
   - Когда бы не было меня, - подразумевая мужа, вклинилась в речь Вика словами из песни. Он ласково погрозил ей пальчиком и продолжил:
   - Первый этап выполнен, так сказать программа минимум, но нам предстоит самая ответственная задача и без вашей помощи, вашего участия - я не справлюсь. Мы не будем лечить людей - мы будем исцелять их от недуга раз и навсегда. А исцеление складывается из крупиц труда каждого из нас - труда Марины, нашей санитарки, Любовь Ивановны - бухгалтера, секретаря Вики, зама по общим вопросам - Аллы Борисовны, главного помощника - Светланы Ивановны. Только хорошо отлаженный, интегрированный труд может принести наибольшую пользу, к которой мы и будем стремиться.
   - Слона то мы и не заметили, - снова вклинилась Вика, огорчившись, что он не сказал ни слова о себе. Николай опять улыбнулся, но и на этот раз ничего не ответил ей.
   - Поэтому я хочу поднять и выпить этот бокал шампанского, прежде всего за вас, мои уважаемые коллеги, за ваш незаметный, но очень важный и необходимый труд, за вас, милые женщины!
   Бокалы, звеня, сошлись в одном круге и опустели, выпитые до дна.
   - А сейчас по домам. Завтра выходной перед трудовой неделей, советую хорошо отдохнуть, - напутствовал Николай Петрович.
  
  
   * * *
  
  
   Рабочий день у Николая, Аллы и Вики начался пораньше, с 8 утра. Он никому не сказал, но через свои каналы знал, что телевидение оповещено о начале работы его фирмы, способной излечивать любые болезни. Падкие до сенсаций журналисты отнеслись к этой информации, полученной из надежных источников, как любили они выражаться, с явным недоверием, но заявились гурьбой пораньше - чем черт не шутит. Все равно материал будет - можно и по-другому обработать, типа: слухи, распространяющиеся в городе Н-ске о докторе Михайлове, ничего общего не имеют с исцелением людей. Журналисты и операторы собрались в приемной и обсуждали последние городские сплетни.
   Вика, несколько удивленная их внезапным появлением, уже дала им свое интервью, с уверенностью заявив, что методы доктора Михайлова, ей очень хотелось сказать - ее мужа, ничего общего не имеют со слухами и являются чистой правдой и что сегодня они смогут в этом воочию убедиться.
   Такой ответ расшевелил этих вездесущих проныр, в любом случае это уже было кое-что при любом исходе лечения, а уж они-то знали, как обстряпать информацию. Журналистский адреналин начал выделяться, и они с нетерпением ждали, когда их примет сам Михайлов.
   К нему ввалились с присущим возбуждением, толкаясь и 'вежливо' отпихивая друг друга от выгодных для съемки мест. Михайлов поднялся на встречу, поздоровался и попросил принести всем кофе. Вика поставила чашки, кофейник и кипяток, налила доктору и предложила журналистам хозяйничать самим, пояснив, что их слишком много, а у доктора мало времени и оставила их одних.
   'Вот пройдохи, - с уважением подумала она о работниках пера и кинопленки, - уже пронюхали. Интересно, покажут ее по телевидению? Коленьку точно покажут. Как же с ним хорошо'!
   Ее мысли прервал селектор:
   - Вика, Светлана Ивановна на месте?
   - Да, Николай Петрович.
   - Скажи ей, что начинаем через 15 минут, пусть готовит первого и проводи журналистов, я разрешил им побеседовать с больными и поснимать.
   Через 15 минут Михайлов вошел в операционную, больной уже голый лежал на столе.
   - Добрый день, парень, желаешь убедиться, что он добрый? - весело спросил Михайлов.
   - Не мешало бы, доктор.
   - Тогда спи, - приказал он.
   Больной попал в автоаварию, в результате открытый перелом большеберцовой кости, которая копьем торчала наружу, пропоров кожу. На другой ноге раздроблена коленная чашечка.
   Михайлов не случайно выбрал его первым - уж очень показательным становился результат после лечения.
   Он направил руки - кости разошлись в стороны, вставая на место в одну линию, и соединились. Начался процесс почти мгновенной регенерации костной ткани, большеберцовая кость срослась, словно никогда не ломалась. Срастались и мягкие ткани, будто прокручивалась назад с бешеной скоростью киносъемка травмы, он оставил небольшой рубец для телевидения и на память больному.
   На другой ноге верхушка надколенника отсутствовала, сухожилие четырехглавой мышцы порвано, как и суставная сумка, травматическая ампутация бокового мениска, порваны несколько сухожилий.
   Михайлов направил руки и сам очаровался происходящим, он единственный, кто мог это видеть. Рана очищалась от сгустков крови, верхушка надколенника вырастала, появился мениск, связки срастались в нужных местах. На коже надколенника остался аккуратный рубец. Оглядев больного и оставшись довольным, Николай скомандовал:
   - Проснись.
   Пациент открыл глаза.
   - Будь здоров, иди, одевайся. Утро сегодня точно доброе. Света, давай следующего.
   Женщина 50-ти лет, левый глаз почти затек, нос сдвинут вправо, рот изогнут в страшной гримасе, левая половина лица от глаза и ушной раковины до края нижней челюсти - вспухла. Саркома левой половины верхней челюсти, одна из злокачественнейших форм рака.
   Михайлов одел перчатки. Ткани расслоились, и опухоль стала собираться у него на руке. Словно щупальца инопланетного зверя прилипали они к перчатке, извиваясь в предсмертной агонии от непривычной среды, похожие на спрессованный комок глистов. С отвращением он сбросил перчатку с опухолью в урну. На лице остался малозаметный рубец. Убрав метастазы, Михайлов приказал:
   - Проснись, иди одеваться, девушка, - так он называл всех женщин, а более всего старушек и им это нравилось, - Света, следующего.
   Приняв 10 больных, он объявил перерыв и прошел к себе в кабинет. Журналисты атаковали его, но его верный секретарь Вика, встав грудью у дверей, не впускала никого.
   Он попросил кофе, и она приготовила его, опасаясь, что кто-нибудь прорвется к нему без разрешения. Журналисты шумели, наперебой пытались узнать: примет ли их Михайлов? Вика пожимала плечами, держа их в тонусе, обещала узнать и исчезла за дверью.
   - Как там журналисты, сильно надоедают? - спросил Николай, с наслаждением закуривая и попивая кофе.
   - Там целый фурор, - словно захлебываясь, отвечала Вика, - они бегают, звонят в свои редакции, кричат о сенсации, - возбужденно тараторила она, - еще целая куча их привалила и вылеченные все здесь, никто не уходит, скоро повернуться будет негде.
   - Скажи Танцору, он организует вежливое выпроваживание, а этих я сейчас приму, только быстро.
   Радостная и возбужденная Вика вышла в приемную, шум сразу же стих, все ждали ответа.
   - Доктор примет вас, - объявила она журналистам, - с одним условием - пять минут, не более, ему еще предстоит много операций сегодня.
   Вика открыла дверь, и они буквально ворвались в кабинет, толкая друг друга, щелкая фотоаппаратами, моргая вспышками и светя красными глазками кинокамер, подсовывали микрофоны и наперебой задавали вопросы. Михайлов, словно оглушенный этим шумом, минуту молчал, потом поднял руку.
   - Господа журналисты, пока никаких вопросов - я дам пояснения в дополнение к утреннему интервью. Несколько вопросов позже.
   Проводив журналистов, после разъяснений, и, отдохнув еще пять минут, он приступил к работе. Последнего, 50-го больного, он принял в 17-30 и, изрядно устав, направился к себе, отметив с удовольствием, что коридор пуст. 'Молодец Танцор', - похвалил мысленно его он. Вика уже приготовила ему кофе.
   - Спасибо, родная, я бы выпил пивка, организуешь?
   Она хотела что-то ответить, махнула рукой и выскочила. Через минуту, сияя, вошла с пивом. Настала очередь удивляться Михайлову.
   - Ты что, в магазин на крыльях летала? - ласково спросил ее он, прижимая к себе и с удовольствием вдыхая родной запах.
   - Нет, - засмеялась довольно она, - но мы тоже кое-что можем, - отвечала, наливая пиво, - у Танцора в машине было.
   - А-а-а, - протянул он.
   - Коленька, прости, пожалуйста, Николай Петрович, коллектив просит его принять.
   Он, отхлебывая пиво, хитро и ласково смотрел на нее.
   - Это еще зачем? И потом, когда мы одни, может, все-таки станешь звать меня по имени? Хорошо?
   - Хорошо, родной. Коллектив желает выразить благодарность, поздравить с успехом. Ты не знаешь, что тут было-о! - опять затараторила она. - Когда вышли от тебя первые больные, вернее уже не больные, особенно этот, переломанный и женщина с флюсом на щеке - журналисты кинулись их снимать, расспрашивать, потом оккупировали мой телефон, но я их выгнала - просто невозможно работать в таких галдежных условиях. Прибежали еще журналисты из разных газет. Наши и то ходили с открытым ртом. Переломанный сначала все к тебе рвался, потом на радостях гопака отплясывал, телевизионщики все это на пленку снимали, пока его и остальных Танцор с парнями на улицу не выпроводили... Уважь коллектив, Коленька.
   - Во-первых, женщина не с флюсом, а с саркомой, привыкай к терминам, дорогая, во-вторых, если я журналистов принял, то почему ты решила, что я родной коллектив не приму? Зови. Нет, постой, - он поцеловал ее, - вот, теперь зови.
   Коллеги зашли, Николай Петрович пригласил их сесть, но они остались стоять и молчали, робко прижимаясь друг к другу, с растерянно-любопытными лицами.
   - Почему вы не присаживаетесь и молчите? - удивленно поинтересовался Михайлов.
   - Я в онкологии многого насмотрелась, но такого не видела, - робко начала Светлана Ивановна, - все тамошние профессора - ничто против вас, как санитарки против академиков. Мы пришли поздравить вас с успехом и еще раз посмотреть на великого гения!
   Женщины закивали ей в поддержку, но из стеснения никто не высказался вслух.
   - Ну, Светлана Ивановна, это ты загнула через край, а за поздравления - спасибо. И я вас поздравляю - без вас и успеха бы не было, - и не давая им ответить или возразить, продолжил: - На этом все, родные мои, устал я очень, по домам пора. Завтра увидимся, наговориться еще успеем - работать вместе предстоит долго.
   Все вышли, кроме Аллы и Вики, оставшись наедине, Николай то ли спросил, то ли сказал:
   - Ну что, родные мои девочки, получилось у нас?! - и хитро заулыбался.
   Дома, после ужина, Алла попросила его рассказать о журналистах, как прошло интервью, когда покажут по телевизору. Вместо ответа он, посмотрев на часы, включил телевизор. Как раз вовремя, диктор начала говорить:
   - Добрый вечер, уважаемые телезрители. В программе - сенсация в области медицины, найден уникальный способ лечения больных. Репортаж из города Н-ска ведет наш собственный корреспондент Никита Поярков. Вам слово, Никита, здравствуйте.
   - Здравствуйте Анастасия, мы ведем свой репортаж из города Н-ска, прямо перед зданием, где сегодня открылось новое ООО 'Доктор' и, не успев просуществовать и одного дня, получило в народе название: 'Клиника доктора Михайлова'. В этой клинике действительно применяется ранее неизвестный способ лечения больных, причем многие из них неизлечимы, вернее считались неизлечимыми до вмешательства Михайлова. Генеральный директор фирмы, доктор Михайлов, любезно согласился дать интервью нашей программе.
   - Здравствуйте, Николай Петрович.
   - Доброе утро.
   - Николай Петрович, бытует мнение, что вы излечивайте запущенные формы рака, причем в максимально короткие сроки?
   - Это не мнение, это факт, причем не только рак, но и другие виды заболеваний, ранее не поддающиеся или трудно поддающиеся лечению. У меня сегодня на приеме будут больные саркомой, лейкозами, параличами, сложными переломами и так далее. Я предлагаю вам снять их до лечения и после, срок лечения 10 минут.
   - Не вериться, неужели так быстро?
   - Сами увидите...
   - Скажите, Николай Петрович, как к вам относится Комитет здравоохранения, какую помощь оказывает, почему для вашей фирмы выделено такое маленькое помещение?
   - Еще задолго до открытия нашей фирмы я лично и неоднократно обращался к господину Лаптеву, руководителю Комитета здравоохранения при администрации области. Я объяснил этому, неуважаемому мной сейчас человеку, что могу лечить неизлечимых больных, был готов продемонстрировать ему своих пациентов, в том числе и мальчика с лейкозом, погибающего на глазах. Просил оказать мне посильную помощь и содействие. Лаптев предложил зайти на следующий день. Ему запомнился случай с мальчиком, и он вызвал к себе главного гематолога области, который подтвердил факт тяжеленного лейкоза и факт его излечения. Лаптев беспричинно накричал на него, а мне так и не дал никакого ответа.
   Только после этого я подумал о создании ООО, слава Богу, он не мог отказать мне в лицензии, права не имел. Нашел спонсоров, взял кредит, арендовал это маленькое помещение. В сжатые сроки наш коллектив, а он у нас, я считаю, самый лучший, организовал все это. От Лаптева помощи не дождешься, спасибо, хоть не мешает пока.
   Сейчас предлагаю вам переговорить с первым пациентом, у вас есть 10-15 минут до операции, это больной с открытым переломом большой берцовой кости и раздробленным коленным суставом. На других больных у вас останется больше времени.
   - Мы продолжаем наш репортаж из предоперационной, где больного готовят к операции. Скажите, Светлана Ивановна, что с этим больным?
   - Открытый перелом большеберцовой кости, смотрите - торчащую кость видно невооруженным взглядом. Самое сложное здесь - колено другой ноги: травматическая ампутация части надколенника, мениска, разрыв связок. Колено просто разворочено вдребезги.
   Никита поднес микрофон к больному.
   - Простите, почему вы обратились именно сюда, в эту неизвестную клинику - результат рекламы или что-то другое? Да и условия здесь не очень подходящие.
   Лицо больного, страдающего от боли, сделалось злым, и он ответил резко:
   - Может, условия и неподходящие, но минус этот не доктору. Это вам, - он скрипнул зубами, - Михайлов не известен или мало знаком, а мы, ветераны, его хорошо знаем по Афганистану и Чечне, и альтернативы у нас на его счет нет! Блестящий хирург! Это вам неизвестно, что если он сказал: вылечит, то оно так и будет. Что-то ваших известных я на фронте не видел...
   Больной распалялся все больше и больше, может, таким образом, ему легче было переносить страдания. Его завезли в операционную, а оператор направил объектив на больную саркомой.
   - Сейчас, после операции, - продолжал Никита, - должны вывезти первого, почему-то не жалующего нас, пациента. Но чудо, смотрите, он выходит своими ногами, на нем нет ни гипса, ни шин, ни аппарата Илизарова, только небольшой заживший рубец на месте страшных ран. Невероятно, - Никита заговорил быстрее и громче, явно возбужденный произошедшим, - если бы я собственными глазами 10 минут назад не видел его изуродованных ран, переломов, не поверил бы никому, даже, прости меня господи, кинопленке.
   Но вот выходит вторая больная, вы видели ее обезображенное болезнью лицо, и опять чудо - она в норме, только радостные слезы бегут из ее настрадавшихся глаз.
   Нами отснято более десятка больных, и эти чудеса можно снимать бесконечно, но учитывая ограниченность эфирного времени, мы попросили прокомментировать сотворенные чудеса доктора Михайлова. Скажите, доктор, как вы добились таких поразительных результатов, как могли раньше скрывать свои поразительные возможности?
   - Я и не скрывал, вы знаете, предлагал свои услуги в Комитете здравоохранения. И методика у меня простая и старая, как этот мир. Еще в древнем Риме ученые мужи задумывались над тем, что применяю я. Разрабатывая новые идеи, мы иногда забываем, что колесо изобретено. Можно лишь усовершенствовать его содержание - материалы, подшипники и так далее, но не его форму: она совершенна для Земли. Сейчас нет необходимости говорить о деталях и не потому, что получен плевок в лицо от регионального здравоохранения, одна овца - это не все стадо, а потому, что для разговора необходима профессиональная аудитория, прежде должны узнать врачи, весь врачебный мир.
   - Мы вели репортаж из Н-ской области. Клиника доктора Михайлова, город Н-ск.
   Диктор поблагодарила Никиту Пояркова и продолжила:
   - Прокомментировать увиденное мы попросили министра здравоохранения России, но он, как и его заместители, сославшись на занятость, не приняли нас. Только в непредсказуемой России возможно загнать выдающегося врача в такие дикие условия, не перенимать его опыт и отмалчиваться. В свою очередь мы желаем доктору Михайлову удачи на его благородном поприще.
   Некоторое время все молчали, Михайлов переключал каналы, на многих шло одно и тоже, показывали его, его клинику и пациентов. Да, он приобрел известность в России и не только. В определенных кругах Запада он вызовет интерес, нет сомнений. Что его ждет дальше - борьба! Все еще впереди, и самые большие трудности и слава. Известность, в определенной степени, помешает таким консервантам, как Лаптев, быстро свалить его, но они наверняка применят изощренные способы давления. Впереди почет и слава или морально-профессиональная смерть. Он выбирает первое и будет сражаться.
   Он пил пиво один, в тишине, изредка поглядывая на Вику и Аллу, они молчали, переваривая увиденное и услышанное по телевизору. Каждая думала о своем, но общая тема объединяла и направляла их мысли по одному руслу. Теперь и они, благодаря Николаю, стали известными и уважаемыми дамами. Как заискивающе общаются люди по телефону с Викой, стараясь попасть на прием к Михайлову, как почтительно относятся они к Алле в самой клинике. Ничего не изменилось в Вике и Алле, но отношение людей стало другое, по-другому общаются с ними соседи, уже узнавшие о Михайлове, здороваются первыми, стараются заговорить, узнать о здоровье, по-соседски пригласить в гости.
   Алла и Вика по-настоящему любили Николая и сейчас не могли понять внезапно охватившего их чувства. Какая-то боязнь появилась в их душах и сомнения не давали покоя: а вдруг Николай отвергнет их и станет разговаривать, общаться с ними соответственно своему известному положению. Исчезнет простота и откровенность отношений, но в тоже время они понимали, что не должно этого произойти, он любит Вику, уважает Аллу, и они не давали повода... но страх внутри оставался.
   Николай догадывался об их думах и называл это 'волнением маленького человека при общении с большим'. Они еще не привыкли к нему, к его известности, как, например, классный деревенский водитель всегда теряется, попадая в бесконечный поток городского транспорта, где расстояние между машинами сжато до предела и нет деревенского простора. Неуверенность и напряжение, да иногда вспотевшие ладони характеризуют водителя. Так и Вика с Аллой, влившись в поток его известности и славы, терялись, не привыкшие к этому и он должен сделать все, чтобы процесс адаптации прошел быстро и безболезненно.
   Мысли его перескочили на войну, Николай вспомнил случай в Чечне, когда мать солдата, не получавшая около года писем сына, поехала его искать. Материнское упорство, воля и стремление, ее беззаветная любовь помогли ей преодолеть все препятствия, запретные зоны и найти сына в госпитале. Тяжело раненый, он просил не сообщать матери, верил в Михайлова и справился с болезнью. Его уже можно было выписывать, солдат переговорил с матерью по телефону и не находил места от радости ожидаемой встречи. И вот она, долгожданная, наступила. У Николая она навсегда останется в памяти, и еще долго будет отзываться душевной болью.
   Радостный солдатик, слегка прихрамывая и не обращая внимания на боль в ноге, бежит к своей маме, она, на бегу смахивая слезы, уже раскинула руки - обнять дорогого ее сердцу сына. Но садистская пуля снайпера обрывает бег, и он замертво падает ей на грудь, успевая прошептать пузырящимся от крови ртом - ма-ма-а...
   И долго не могли оторвать бьющуюся в истерике мать от тела сына, потом она затихла у него на груди, видимо, решив умереть вместе с ним, не видя и не слыша ничего вокруг, теребя и поглаживая его разметавшиеся русые волосы. Она шептала ему на ушко, понятные только ей, ласковые слова и иногда улыбалась дрожащими губами.
   Когда ее пытались поднять, она, не слыша слов, вцеплялась в сына с невероятно могучей силой, и, не зная, что делать, его друзья отпускали ее.
   Михайлов, глядя на обезумевшую от горя женщину, понял, что только необычный способ может оторвать ее от тела сына, вернуть сознание.
   - Встать, едрена корень!
   В скорбящей тишине, как выстрел, прозвучал резкий и властный голос Михайлова. Вздрогнули не только все военные, но и она, подняв голову.
   - Извините, но по-другому - нельзя, - мягко пояснил Михайлов.
   Он протянул ей руку и она, тяжело опираясь, поднялась и пошла, уже не смахивая слезы, за телом сына, которого несли солдаты.
   Отпивая пиво, Михайлов старался успокоиться, он не любил вспоминать войну, особенно ее страшные сцены. А такая, считал он, ужаснее отрезанных солдатских голов и вспоротых животов. Он не понимал одного, вернее понимал, но не мог воспринять и осознать. Того снайпера обнаружили и взяли полуживым. Им оказалась молодая женщина, мастер спорта по биатлону из Литвы. Как она, будущая мать, могла совершить такое? Но матерью ей уже не бывать...
   Он, постепенно успокаиваясь, прошептал про себя: 'Да, только необычный способ', - и вслух спросил:
   - О чем скорбите, мои дорогие и любимые девочки, молча думая о своем? Поделитесь мыслями.
   Михайлов видел и понимал их нерешительность и тревогу, написанные на лицах, и может быть где-то в глубине души радовался их скромностью, не испорченностью и порядочностью.
   - Сегодня столько свалилось на нас, - начала Алла, - я не знаю, как быть... Наверное, Вику мучает то же самое?
   Вика кивнула.
   - Чего свалилось, как быть? - словно не понимая, спрашивал он.
   - Вы стали такой известный, - робко произнесла Вика и опустила голову.
   - Вот те раз, - трехэтажным матом матерился он, - уже и на вы. А я знаю, что делать, - возмутился он, улыбаясь одними глазами, - падайте на колени и молитесь. О, наш известнейший из известных, знаменитейший из знаменитых, мы будем любить тебя чистой и возвышенной любовью, не оскверняя ее пошлым сексом, говорить только на вы и стараться угадывать любые желания. Да падут враги твои, и ты станешь еще знаменитее. Аминь!
   Алла и Вика вышли из своеобразного ступора и откровенно смеялись.
   - Но вот как не любить такого!? Коленька, родной, поверь: мы не стали любить тебя меньше, - сквозь смех говорила Вика, - просто мы еще никогда так близко не общались с известным доктором и не знали, как вести себя.
   - Как всегда, - он улыбался и сильнее прижимал Вику к себе, - как жена ведет себя с мужем или вы считаете, что если мужчина стал известным, то его писька усыхает и занимается он любовью мысленно и научно?
   Они смеялись вместе с ним до слез и коликов в животе, радуясь, что он остался прежним простым и любящим мужем, зятем. Смеялись над своими сомнениями и уже удивлялись - почему же они усомнились, что их любимый мужчина может измениться в одночасье.
   Вика решила сменить тему, ее заботило сейчас уже другое.
   - Коленька, ты так устаешь на работе, может, станешь принимать поменьше больных?
   - По мне заметно, вы почувствовали? - озабоченно спросил Николай, отставляя пиво в сторону.
   Он действительно устал на работе, больные шли конвейером, некогда покурить. Такой график измотает его, кому нужен выжатый лимон? Перед глазами плыли раковые опухоли, юные клетки крови, почечные и желчные камни, контрактуры, сдавливающие нервы, переломы, пороки сердца - бесконечная лента человеческой патологии. Он стряхнул наваждение.
   - Сколько по записи? - спросил Николай.
   - По 40 всю неделю, - пояснила Вика, - я хотела записать еще по 10, но не смогла: ты выглядел таким уставшим.
   Михайлов прикинул в уме некоторые несложные расчеты. Что ж, можно и снизить нагрузку.
   - Хорошо, Вика, оставляем так. Со следующей недели ты записываешь по 25 человек на день, оставляешь 5 строчек пустыми - это мой личный резерв, в него ты самостоятельно можешь вписать только близких людей, остальных по согласованию. Ежедневный прием - 30 человек, думаю, вполне хватит. Принеси еще пивка, милая.
   Вика принесла три бутылки.
   - Вы, я вижу, основательно затарились пивом, - заулыбался Николай.
   - А как ты хотел, милый, - замурлыкала Вика, поглаживая его грудь, - у нас всегда есть запас: водка, коньяк, шампанское, вино, пиво, чего не сделаешь для любимого человека.
   - Сопьюсь ведь, - откровенно рассмеялся он.
   - Нет, Коленька, не потому, что мы не дадим, а потому, что ты умница, - возразила Алла.
   Она разлила пиво по кружкам, и они некоторое время пили молча, смакуя его на вкус и хрустя кириешками. Вика, прижимаясь к Николаю, млела от привалившего счастья и еще до сих пор не верила, и не могла налюбоваться своим Коленькой. Она любила разглядывать его голого, водить рукой по его налитому силой телу и особенно, растопырив пальцы, а потом, сводя их вместе, как бы расчесывать волосы на его груди. Она любила полежать на его груди, слушая биение любимого сердца, говорить ласковые слова или мечтать о чем-то хорошем. Одного не могла - нарадоваться своему счастью.
   Алла посмотрела на Николая.
   - Я давно хочу спросить тебя, Коленька, все не решалась раньше - сестры спрашивают о зарплате. Ты обещал им больше старой, но не назвал сумму.
   - А вы хотите знать свою? - спросил Николай, считая этот вопрос уместнее.
   - Нам, Коля, это не так важно, главное - мы с тобой и ты не дашь нас в обиду. Сестрам важнее...
   Николай нахмурился, ему не нравилось, что Алла печется больше о сестрах. 'Заботились бы они о ней и Вике так, когда им было плохо... А потом, он же не зверь, почему они не спросят у него лично? При встречах не заметно их скованности, видимо, с помощью сестры рассчитывают отхватить кусок побольше'?
   - Сестрам передай, Алла, что первый и последний раз ты, используя родственное положение, собираешь для них конфиденциальную информацию. Пусть обращаются напрямую ко мне по вопросам компетенции генерального директора. А ты, Вика, выдерживая их для порядка в приемной, должна знать, что я приму их всегда, если не занят с больным или другим клиентом.
   - Какой ты у нас строгий, - ласково улыбнулась Вика.
   - Да, строгий. Поэтому за имевший место прокол, объявляю тебе первое взыскание - сладкий поцелуй.
   - Все, бросаю работать качественно - мечтаю о взысканиях, - она крепко поцеловала его, - твой приказ выполнен, милый, может я еще в чем-то провинилась? - спрашивала она, с улыбкой на устах.
   - И все-таки, девочки, сколько бы вы хотели получать?
   - Четыре тысячи, а сестрам можно пять, - робко ответила Алла.
   - Опять ты за свое, - уже не в шутку сказал Михайлов, - решим все сейчас, - он заметил, как сжалась Алла, и ему стало не по себе, смягчив тон, он продолжил: - Твоя Люба, вместо того, чтобы стесняться, еще сегодня утром должна была иметь штатное расписание, как главный бухгалтер. Моя обязанность проставить суммы или дать команду о таких-то суммах зарплаты каждого работника, утвердить штатку, которой я так и не дождался от нее. Поскольку халатность подчиненных лежит грузом на начальнике, будем исправлять ошибку немедленно. Вика, неси мой телефон, звони Любе.
   - Коленька, лучше позвони ты сам, - подавая телефон, попросила Вика.
   - Понимаешь, родная, производственные вопросы в домашней обстановке я могу решать только с тобой и Аллой. Для всех остальных есть рабочее время и рабочее место. Но и из этого положения есть выход, мой секретарь может отдавать приказы и распоряжения, требовать их исполнения от моего имени. Марина, наша санитарка, девушка трудолюбивая, старается поддерживать чистоту и порядок, все время что-то трет, вытирает, моет, прибирает. Я устанавливаю ей оклад пять тысяч рублей.
   - Сколько, сколько? - переспросила Алла.
   - На руки семь тысяч. Скажи Любе, чтобы оклад высчитала сама.
   - Уборщица семь тысяч?! - удивилась Вика.
   - А почему бы и нет. Разве она плохо выполняет свою работу? И будет выполнять ее еще лучше, станет преданной, я надеюсь, нашей фирме. Вам всем я решил сделать одинаковую зарплату, - он улыбнулся, - из внутреннеполитических соображений, никого пока не хочу выделять - по пятнадцать тысяч рублей.
   - Это мы вместе, - Алла посмотрела на Вику, - получим тридцать тысяч! Я таких денег и в руках-то никогда не держала, - ахнула она.
   Михайлов, довольный, улыбался. Ему нравилось, что его любимые не гонятся за суммой и в их глазах не светилась алчность, чего бы он не сказал, например, о Любе и Светлане, особенно о последней.
   - Ты, ошиблась, - поправил он Аллу, - таких денег ты получать на расходы не будешь. А про меня почему ты забыла? Я, надеюсь, тоже что-то заработаю и заработанное тебе стану отдавать. Разве у нас не одна семья? - с улыбкой объяснил он.
   - И сколько вместе?
   - Шамашедшие деньги, - рассмеялся Николай, - хочу соточку себе утвердить на первое время.
   - Это у меня каждый месяц - сто тридцать тысяч! Слышишь, Вика!
   - Слышу, мама. Наш Коленька большой любитель сюрпризов, - она поцеловала его в щеку, - привыкай мама.
   - Ну, слава Богу, с деньгами разобрались. Звони Любе.
   Вика набирала номер, Николай встал, подошел к окну. Дом стоял на возвышенности и из окна открывался вид на значительную часть города, он мерцал ночными огоньками. Странно, но одни огоньки горели, не мигая, другие мерцали, создавая феерическую картину. Наверное, это обычные лампы и неоновые, последние мерцают, а может, и нет. Окна домов светились ровно, и в каждом была своя, присущая маленькой ячейке общества, жизнь. Где-то люди радовались, где-то плакали, где-то болели, а где-то наслаждались здоровьем - и все это в одном городе, одной страны. Нет одинаковых городов, как и людских судеб, но в чем-то схожи и они - стандартными домами или чертами характера. Может, сейчас кто-то так же стоит у окна и разглядывает огоньки ночного города, думая о своем.
   Николай закурил, выдыхая дым в форточку. К нему подошла Алла и тоже залюбовалась светящимися огоньками, иногда прислушиваясь к разговору Вики. Она закончила говорить с Любой и спешила поделиться новостями.
   - Мама, Коленька, вы бы знали, как обрадовалась тетя Люба, когда узнала, что станет получать пятнадцать тысяч. Говорит, что мужику своему нос утрет, а то он все хвастался, что получает шесть тысяч, а жена три. Она в шутку его на работу к нам санитаром пригласила - и денег больше и нервов меньше... А он, когда передачу сегодняшнюю о Коленьке посмотрел, знаете, что сказал: 'Я понимал, что Николай Петрович талантливый мужик, но не до такой же степени'! - Вика засмеялась, довольная лестными отзывами. - А Марина, говорит тетя Люба, вообще до потолка прыгать будет - ей тетя Света обещала меньше гораздо, полторы тысячи, когда к нам на работу переманивала. Вот обрадуются все завтра! А тетя Света вся на седьмом небе - ее ведь тоже по телевизору показали. Она говорит, что ее бывшая начмедша от зависти почернеет.
   Николай обнял Вику, ласково перебирая ее волосы.
   - Как хорошо с тобой, Коленька, я иногда думаю, - говорила она тихо и медленно, - счастье не бывает долгим, ты не бросишь нас? Не обижайся, милый.
   Она, как понял Николай, спрятала свои глаза у него на груди, но чистая непосредственность и желание знать будущее, тем более в пик своего счастья, когда все его наилучшие проявления подкоркой еще воспринимаются неосязаемыми, взяли верх над нерешительностью. И тогда проявляется у человека сильное чувство, как бы приниженного интереса, неспособное конкурировать лишь с чувством любви и материнства, но и никогда не пересекающееся с ними.
   Николаю захотелось ответить ей, как можно ласковее и нежнее, поглаживая живот ниже пупка.
   - Смотри, Алла, - он знаком попросил ее пододвинуться ближе к Викиному животу, - здесь уже зародилась новая жизнь и скоро ты станешь бабушкой!
   - Правда!? - Вика смотрела ему прямо в глаза, - это правда, я беременная!? - она покрывала его лицо, шею и грудь поцелуями.
   - Да, родная, уже три недельки, - он прикасался губами к ее животу, словно шептал о чем-то будущему поколению.
   - И ты можешь видеть его, мальчик или девочка? - возбужденно спросила Алла.
   - Да, я чувствую, и ты угадала.
   - Что, угадала? - не поняла Алла.
   - И мальчик, и девочка! - Николай улыбался, посмеиваясь глазами, - и я не могу бросить четверых самых дорогих мне человечков!
   - Дорогой мой, милый и любимый Коленька! Если бы у меня спросили о самом главном и радостном событии жизни - я не смогла бы ответить однозначно. Ты вылечил мою дочь, стал самым близким и любимым мне зятем и скоро подаришь внуков! Разве бывает враз столько счастья?
   - Милая моя тещенька, - улыбнулся Николай, - ты счастлива, а это значит, что не нужно сомнений. На смену большому горю всегда приходит большое счастье, и мы все заслужили его. Сколько страданий перенесли ты и Вика после аварии? Чем это можно измерить, на каких весах взвесить? Я всю свою сознательную жизнь провел на войне, с первого до последнего дня своей службы, видел только кровь, боль и слезы. И это в мирное, якобы, время. Мне 45 лет, а выслуги у меня 46 - выходит, что я не родившись, имел уже трудовой стаж. На войне день идет за три. Мы заслужили свое счастье потом и страданиями, и пусть его будет еще больше.
   Он закурил от волнения, стараясь не подавать виду, но Алла с Викой чувствовали его сердцем и смотрели счастливыми глазами на любимого человека.
   - Ты так убедительно говоришь, милый, что все сомнения улетают, - Вика пошепталась с матерью и продолжила: - Меня посетила одна замечательная идейка - мы с мамой споем тебе песенку.
   Это было что-то новое, и Николай с интересом всматривался в радостно улыбающуюся Вику. Они устроились поудобнее, подоткнув под спину подушки и еще раз улыбнувшись загадочно напоследок, запели: 'Представить страшно мне теперь, что ты не ту открыл бы дверь, другой бы улицей прошел, меня не встретил, не нашел' ...
   Прекрасные слова, сказанные к месту - ценнее вдвойне и Николаю очень понравилась идейка Вики. Иногда судьба сводит совсем незнакомых людей, они начинают общаться по воле случая, влюбляются и уже не могут обойтись друг без друга. Их встреча предначертана свыше еще три года назад, когда Вика попала в аварию. Именно за калекой Михайлов пошел следом, и от несправедливости судьбы сжалось впервые его отзывчивое сердце, не загрубевшее на войне.
   Николай на миг представил себе, что он не пошел бы тогда в город, не сел в тот троллейбус и ужаснулся. Не было бы с ним сейчас его любимой жены Вики и тещи Аллы, а Вика бы страдала от тяжкого недуга. Нет, она бы все равно пришла к нему на прием, но кто знает - может быть, и завязалась бы у них любовь. Он вздохнул и улыбнулся.
   - Если бы изобрели машину времени, и я перенесся на месяц назад, пришел в ваш дом и объявил, что я ваш муж и зять, то уж наверняка бы отведал если не костыля, то милой Аллушкиной ладошки. И было бы страшно представить, что я открыл именно эту дверь. Превратности судьбы не играют в игры со временем, каждому моменту свой час отведен.
   - Может, оно и было бы так, - улыбнулась Алла, - но сейчас трудно представить, скорее невозможно, что бы открыл не ту дверь. Мне кажется, что ты всегда был самым родным и любимым нам человеком, мужем и зятем.
   Зазвонил телефон, сердце у Николая испуганно екнуло, предвещая беду, забилось учащенно и трепетно. Он взял трубку.
   - Алло...
   - Здравствуй доктор, это Саша. Смотрел телевизор, рад за тебя, просто фантастика в лечении, волшебство! Мои ребята с девчонками гордятся, что знакомы с тобой. Ну, а Лаптева, считай, ты уже съел.
   - Нет, Саша, думаю, что он еще побрыкается, а за отзыв спасибо, привет передавай своим ребятам и девчатам.
   - Бром тебя хотел завтра видеть, - перешел к делу Александр.
   Успокоившееся было сердце, забилось вновь. 'Интересно, зачем я ему понадобился, - подумал Николай, - вроде бы все вопросы обсудили, утрясли все нюансы. Нет, здесь что-то не так'. Он мысленно перенесся к Брому и ахнул от увиденного: у Брома собрались Петр, Вано, Олег, Михаил и Борис. Все авторитеты, с которыми его знакомил Александр. Вано с Олегом не могли простить доктору нанесенного физического и морального оскорбления, Бром поддержал их, рассчитывая разделаться с Александром, который набрал силу и стал для него опасен. Подвернулся удобный случай, когда его не осудят за кровавую расправу, разработанный ими план позволял рассчитаться со всеми. Хозяйство Александра отходило к Брому, усиливая его влияние, чего он и добивался, по сути его не интересовала оскобленная сторона. Авторитеты наслаждались местью за унижение, точки над 'и' расставлены.
   По плану 34 боевика Вано и Олега захватывают Александра в его собственном доме, стоящем в лесу на отшибе, без суеты уничтожают личную охрану и 5 девушек, живущих в доме - свидетели не нужны. Но Бром понимал, что Александр успеет вызвать своих людей, и тогда исход битвы все равно предрешен, но станет слишком кровавым. Он устроит на лесной дороге засаду, и мчавшиеся на помощь боевики попадут прямо под стволы автоматов и пулеметов, деваться им некуда, все кончится в считанные минуты. Для засады выделялось 19 человек.
   Внедренный в личную охрану Александра племянник Вано, специально прибывший из Грузии, сообщал, что все спокойно и можно начинать проведение операции. Во дворе бромовского особняка прохаживались вооруженные до зубов боевики, ожидая команды на выезд.
   Николай представил себе растерзанные тела охранников, изнасилованных и убитых горничных, неповинных ни в чем, и содрогнулся. Не бывать этому.
   - Ты вот что, Саша, отправь ко мне побыстрее Танцора, только прошу тебя - быстрее. Я подъеду, не телефонный разговор...
   - Считай, что уже уехал. Что за спешка, доктор?
   - У тебя новый охранник? - спросил его Николай, опуская Сашин вопрос.
   - А как ты узнал? - удивился Александр, - впрочем, с тобой я не удивляюсь, - он рассмеялся.
   - Это не твой человек, не верь ему, - не стал объяснять подробности Николай, - до моего приезда ничего не делай и держи это в тайне. Будь осторожен, Саша!
   Михайлов, нервничая, одевался - испорчен прекрасный семейный вечер, когда хочется побыть с любимыми, но долг человека звал его на помощь другу. Он решил не говорить Алле и Вике истинной причины отъезда, незачем вмешивать их в кровавые дрязги преступных группировок. Но насчет Саши у него своя и беспроигрышная политика, ситуация лишь ускорит ее исполнение, и друг встанет на путь исправления.
   - Саша попал в беду, - начал он объяснять, пряча от Вики и Аллы глаза, не умевшие лгать, - но он этого не знает. Вор заберется в его дом, а я подъеду, и мы его сцапаем. Я вернусь часа через три, вам лучше поспать, мои милые и любимые девочки. Все нормально и беспокоиться не надо, - успокаивал он их.
   - Мы вряд ли заснем без тебя, дорогой, тем более в такой день, - расстроилась Вика, - хотелось бы побыть вместе...
   Николай тяжело вздохнул, подошел и прижал их к себе.
   - Ничего, мои милые, все нормально, я отлучусь ненадолго - это нельзя отложить на завтра, помогу Саше и вернусь.
   Он поцеловал их крепко и вышел.
   'Вольво' неслась на предельной скорости, но Николай все равно торопил:
   - Быстрее, Миша, быстрее.
   - Что случилось, доктор? - удивленно спрашивал Танцор - вроде бы никто не болел в их доме.
   - Соскучился, - отшутился Михайлов.
   Приученный больше делать и меньше спрашивать, Танцор не задавал новых вопросов, выжимая из машины все возможное для этой дороги. За три километра до дома Николай попросил остановиться, он вышел, осмотрелся и выдохнул облачко пара, которое, к удивлению Танцора, не рассеялось, а полетевши, зацепилось за ближайшую ветку и осталось висеть над лесной дорогой. Николай злорадно усмехнулся: 'Приятной встречи, господа'. Сев в машину, торопил снова:
   - Быстрее, быстрее Миша.
   Танцор не спрашивал, но удивлялся: то остановись, то быстрее и нажимал до упора на газ. Около дома Николай спросил:
   - Нового охранника знаешь?
   - Да, знаю, - кивнул в ответ Танцор.
   - Возьмешь братков, обезоружите и свяжите его, приведете к нам с Александром. Имей в виду - он мастер рукопашного боя, ваша сила: внезапность.
   Танцор на мгновение задумался и, словно приняв решение, ответил:
   - Извините доктор, такую команду может отдать только Граф.
   - Александр? - переспросил Николай.
   - Да.
   - Считай, что эту команду он отдал тебе лично, так и объясни ребятам.
   Михайлов оставил 'облачко' у ворот и вошел в дом. Поздоровавшись за руку с Александром, прошел в малую гостиную и, сев поудобней в кресло, начал без предисловий.
   - Времени у нас в обрез, Саша, поэтому поверь мне, как поверил с матерью. Вопросы - потом. Твой новый охранник - это племянник Вано, приехал недавно из Грузии, и вы его не знаете, тебе его специально подсунули, чтобы иметь своего человека в твоем доме. Бром решил покончить с тобой, большую силу ты набрал, Саша, тем более сейчас удобный случай - все сделают Вано и Олег, ждущие мести.
   - Значит, решился Бром, - тихо и с сожалением произнес Александр, - я знал, догадывался, что он решится, не даст набрать полную силу, за ним такое уже водилось. Не знал - когда. Удобный случай...
   - Ты знаешь свои порядки. Я унизил двух авторитетов, ты не вмешался.
   - Я не мог, доктор.
   Александр встал и заходил по гостиной. Николай видел, как он нервничает, но не потому, что не вмешался тогда, он ненавидел Брома и сейчас, видимо, сожалел об одном - об открытой войне. Много она унесет жизней и не окреп он еще в достаточной степени, хоть и оперился среди группировок города. Еще бы немного времени...
   - Я знаю, Саша, но разговоры в сторону - сюда сейчас нагрянут боевики Вано и Олега. Припрутся с одной целью - убивать.
   - Спасибо, доктор, скоро мои люди будут здесь, а пока будем держаться, легко им нас не взять.
   Александр опять заходил по комнате, прикидывая в уме, как выстроить рациональнее оборону, продержаться до подхода основных сил и ударить всей мощью по осаждающему коттедж врагу. Но и здесь Михайлов расстроил начавший созревать план.
   - Нет, Саша, нельзя звать твоих людей на подмогу - они попадут в засаду, Бром на это и рассчитывает. Ты должен довериться мне, Александр, я решу эту проблему быстро и бескровно.
   Саша присел на краюшек кресла и внимательно вгляделся в Николая, словно давая понять, что он верит и готов исполнять план Михайлова.
   - Я не могу отдавать здесь приказы, Саша, поэтому слушай внимательно и запоминай, командовать станешь сам. Сейчас сюда приведут связанного охранника, это я попросил от твоего имени Танцора, разбираться с ним некогда, пусть сидит или валяется, слушает: потом расколется сразу.
   Николай подробно проинструктировал Графа, объясняя все нюансы контроперации, где, когда и какие команды отдавать. Он закурил и внимательно наблюдал за реакцией Александра, не сомневаясь в правильной оценке сказанного.
   - Я верю тебе, доктор, - немного подумав, ответил Александр, - но как ты все узнал?
   - О-о, - усмехнулся Николай, - маленькие способности...
   - Конечно маленькие, - Саша натянуто засмеялся, - я сразу понял, что с тобой лучше дружить, а Бром - дурак, если не разглядел этого.
   Николай почувствовал, что Александр не боится его, уважает, ценит, но не боится. Он не примеряет на себе оторванные языки и яйца и не заискивает от мощи друга, этим он и нравился Николаю.
   - Ты понял, потому что умный, а сильный и с головой - для Брома: перебор. Все равно, рано или поздно, ты бы столкнулся с ним.
   Танцор с братками втащили охранника, тот матерился и кричал о беспределе. О беспределе, который бы действительно устроили здесь головорезы его дяди, не вмешайся вовремя Михайлов.
   - Заткнись, - презрительно бросил Граф.
   Танцор сунул ему под дых, охранник, загибаясь и хватая ртом воздух, повалился на пол, получая вдогонку порцию пинков.
   - Хватит, - остановил их Граф, - некогда. Возьмите все наручники и веревки, все, чем можно связывать людей - ремни, скотч и так далее. Через пять минут жду вас всех здесь, охрану с ворот тоже сюда.
   Приказы исполнялись без вопросов, и вскоре Александр оглядывал свою маленькую, но боеспособную армию. Бойцы не знали ничего, но чувствовали приближение опасности и волновались, неизвестность катализирует ощущения и в гостиной царила напряженность, ощущаемая кожей каждого.
   - Оружие оставьте здесь, оно не понадобится, - инструктировал Граф, - возьмите веревки и ножи - для резки средств связывания. Некоторые суки, - Александр подошел к главному, - решили напасть и убить нас всех, даже девочек в доме. Эта гнида, - он легонько пнул валявшегося охранника, - помогала бы им изнутри. Но Бог, - усмехнулся Александр, - не оставил нас - удалось узнать планы врагов, которые сейчас уже мчатся сюда во всю прыть. Убивать и крошить нас, насиловать наших девочек и опять убивать.
   Граф видел, как сжимаются кулаки его бойцов, неопределенность исчезала, а с нею и страх неизвестности постепенно испарялся с каждым сказанным словом, уступая место решимости и отваге.
   - Мне удалось организовать, - продолжил Александр, - чтобы в пищу врагов подсыпали снотворного, эти сратые удальцы уснут, едва появившись у ворот моего дома, времени на дорогу как раз хватит, что бы лекарство сработало на наше благо. Вас семеро и вам предстоит тяжелая работа, докажите мне свою преданность.
   - Командуй, Граф.
   - Говори, что делать, - посыпались ответы.
   - У ворот и по периметру вдоль забора вы соберете, свяжите и принесете сюда 34 сучонка, - Граф сжал кулаки, - кто-нибудь может заснуть в стороне, пока рассредоточиваться станут, поэтому напоминаю еще раз - их должно быть 34. Машины загоните во двор, - он посмотрел на часы, - все, ступайте, они уже здесь.
   Братки испарились, матерясь и обещая отыграться. Михайлову подумалось: 'Коротка жизнь мафиозная и порой не узнаешь, откуда прилетит пилюля'. Он наблюдал за Александром, который нервничал, особо не скрывая своего состояния - то вставал и ходил по гостиной, то садился и опять вставал. Его решительное лицо иногда подергивалось, словно он говорил сам с собой.
   - Успокойся, Саша, давай пива выпьем, - предложил Михайлов.
   Принесли пиво, налили, но Александр не притронулся к нему, пока не втащили первого связанного бандита. Он залпом выпил всю кружку, вздохнул.
   - Ты знаешь, доктор, я верил тебе, но все равно сейчас стало легче, - Александр даже смог выдавить из себя улыбку.
   Николай улыбался в ответ, потягивая пиво, и отмалчивался, не сомневаясь в успехе и благодаря Всевышнего за посланные способности.
   - Вначале трудно представить, - продолжал Граф, - что приехавшие мерзавцы уснут, едва выйдя из своих машин, что ты обладаешь такой силой, способной усыплять людей на расстоянии, - он с гневом поглядывал на вырастающую кучу тел и, поворачиваясь к Михайлову, уже свободнее улыбался. - Но мне легче - я уже знаю кое-что о твоих удивительных способностях.
   Количество боевиков вырастало, их укладывали в гостиной поленницей или штабелями, принесли последнего. Оружие складировалось в другой комнате. Братки Графа, вытирая струившийся от напряжения пот, не стесняясь, восхищались своим командиром:
   - Здорово!
   - Отвоевались, сучары...
   - Тихо, без шума разделались.
   - Я всегда говорил, что Граф голова!
   - Он и не то может!
   И только Танцор молчал с радостным выражением на лице и поглядывал в сторону Николая. Он догадывался - чьих это рук дело. Александр раскусил его сразу и посмотрел на Николая, тот покачал отрицательно головой.
   - Пусть отдохнут, пиво выпьют, - попросил за бойцов Михайлов.
   Граф пригласил всех к столу. Довольные собой телохранители подходили, наливали пиво, рассаживаясь поудобнее, кто где мог, поглядывая с интересом на проделанную работу. Холодное пиво прокатывалось живительной влагой по разгоряченным внутренностям, доставляя особое удовольствие на фоне свершенного труда. Такого им еще ни приходилось не только видеть, но и слышать, в их глазах Граф выглядел сейчас самым талантливым лидером, который сумел бескровно расправиться с конкурирующими группировками, а главное сохранить их собственные жизни. Такому можно служить только преданно и слепо, как собака служит своему хозяину. Некоторые даже где-то в душе пожалели связанных - не того хозяина выбрали, думать башкой надо, теперь расплачиваться придется. Без этого нельзя в их деле.
   Граф обходил штабель тел, вглядываясь в лица, охрана пояснила еще раз, что все здесь и можно не беспокоиться, но он размышлял о другом:
   - Мерзавцы, думали, что когда будут меня кончать - я успею связаться со своими в городе. Они полетят сюда и нарвутся на засаду, их бы покрошили, как котят, - Александр скрипнул в ярости зубами, - сейчас поедете на третий километр, там засада на повороте, но они тоже все спят. Разберете завал и привезете всех сюда. Должно быть 19.
   Уходя, двое бросили:
   - Слава Богу, меньше.
   - Ну, Граф, голова-а!
   Александр окончательно успокоился и пил пиво, подойдя еще раз к штабелю.
   - Многих и не знаю даже, - он для острастки пнул легко нижнего, - разберемся...
   Настала пора рассказать следующую часть задуманного плана, и Николай рукой пригласил Александра сесть ближе.
   - Когда привезут последних, пятеро твоих останутся здесь, пусть охраняют, применяют оружие, если потребуется в случае нападения. Строго накажи - ближе пяти метров пусть не подходят, вдруг кто-то проснется и развяжется, что вряд ли возможно, но береженого Бог бережет. Я с Танцором, и ты со своим водилой поедем, погостим у Брома, поговорим заодно по душам, нельзя и непростительно откладывать на завтра. Не засвеченные автоматы с глушителями у тебя есть? Нет, лучше возьмем их оружие.
   Николай пояснил все подробности, Александр кивнул и с восхищением произнес:
   - Да-а, не голова, а Генеральный штаб. Действительно оставлять на завтра нельзя, очухаются, пиши - все пропало. Как я буду рассчитываться с тобой, благодарить за бесценное содействие?
   - Об этом после поговорим, у меня свои планы на тебя имеются, - Николай неожиданно засмеялся, - думаю, тебе понравятся, а сейчас еще дело не сделано.
   Тела новых боевиков заносили и складывали поверх старых, Михайлов выразил опасения, что нижние могут задохнуться, но Граф ответил резко и жестко, что не звал их сюда и удобств создавать не станет. Он отдал необходимые распоряжения, и они вчетвером уехали на машинах спящих бандитов.
   Автомобили уже поджидали, и охрана Брома впустила их во двор сразу, не видя за тонированными стеклами пассажиров. Вся охрана столпилась и с нетерпением ждала появления дружков и подробностей расправы над 'графьями'. Танцор и Раков, водитель Александра по кличке Рак, выскочив из машин, в упор расстреливали, обильно поливая свинцом растерявшуюся от неожиданности охрану Брома. Словно тихие щелчки осами вылетали из автоматов пули, впиваясь в тела охранников, догоняя убегавших и жаля насмерть. Бандиты валились замертво, застывая в неестественных позах, изредка успевая вскрикнуть, взмахнуть руками или прошептать последние слова.
   Тихо перебив охрану внутри дома, они вошли в кабинет Брома, который уже с нетерпением ждал новостей. Рядом находились известные авторитеты. Танцор и Рак сразу же пустили по пуле в голову Вано и Олегу, те упали, задергавшись в агонии, и застыли с открытыми глазами. Смерть настигла их быстро, оставляя свой запах в комнате, забираясь внутрь и леденя душу. Остальные сидели, не двигаясь, скованные страхом, даже не помышляя об оружии, которое могли достать и привести в действие. Ужас сковал их мышцы, парализовал волю, второй раз они видели доктора и второй раз у них 'опускалась матка'.
   Рак и Танцор быстро собрали оружие у трясущихся от страха авторитетов, поглядывающих на валявшиеся трупы. Страх сковывал их все больше и больше, заползая в каждую клеточку и превращая тела в аморфную массу, готовую ползать и унижаться, но что бы потом, в удобном случае, отыграться с лихвой. Наглые, циничные и жестокие, когда превосходство было на их стороне, в противоположной ситуации они раскисали, становились жалкими, трусливыми и покорными, готовыми просить о пощаде сквозь размазанные по щекам слезы. Таково большинство бандитов, причиняющих боль, но не способных самим переносить ее.
   Бром побелел, как мел, и сидел с трясущимися от страха руками, не пытаясь спрятать их, и бурчал себе что-то под нос, видимо вернулась к нему старая привычка в искаженном варианте испуга.
   - Что, гад, доигрался, - Александр подошел и резко ударил Брома в челюсть, кроша протезы и естественные гнилые зубы. - Я тебе всегда говорил, сучара, что самое главное - это своевременная информация.
   В голове каждого авторитета, не смотря на страх, прочно осела мысль: 'Кто-то сдал'. Этого и добивался Александр, пусть потом боятся друг друга, не доверяют и выясняют отношения. Вместе им уже не быть, не сговориться.
   - Всех людей этих мерзавцев, - Граф указал на убитых, - я положил: кто-то уже кипятится в аду, а кто-то еще стоит на пути туда, мечтая побыстрее уйти из жизни.
   Авторитеты прикинули ситуацию на себя, они бы не оставили никого в живых, особенно Михаил, любитель жестоких расправ и изощренных пыток, руки которого обагрены кровью по локоть. Он побеждал наглостью и жестокостью, числом, а не уменьем, действуя с кровавой шаблонностью. Через него проходили почти все заказные убийства в городе, милиция знала о нем, но ничего не могла предъявить реального - свидетелей не оставляли живыми.
   Сейчас, не сомневаясь в словах Графа, они пытались предугадать свою участь, тряслись от страха, особенно Бром, который понял, что может рассчитывать лишь на скорую смерть.
   - Как ты хотел со мной разделаться, паскуда? - спросил Брома Николай и, не дожидаясь ответа, приказал: - Отстрелите пока ему руку, ребята.
   Рак вскинул автомат.
   - Нет, не здесь, зачем кресло портить, - остановил он Рака, - пусть пачкает своей черной кровью пол.
   Танцор схватил Брома за шиворот, выкидывая из кресла, и гримаса брезгливости перекосила его рот.
   - Он все равно его спортил - обоссался, собака.
   Рак снова вскинул автомат и опять Николай остановил его.
   - Хочешь жить? - презрительно спросил он.
   - Да, да, да, - заскулил Бром от появившейся внезапно надежды, - жить, хочу жить.
   - Тогда доставай большой конверт, бумагу и ручку, пиши: уважаемый господин Дробинский, мои подручные авторитеты - Вано и Олег - три месяца назад изнасиловали вашу дочь. Сами они уже не могут просить у вас и вашей дочери прощения, извиняюсь за них я - их 'крестный отец' и посылаю вам их отрезанные члены. Подпишись. Подписал? Тогда бери нож, отрезай и упаковывай в конверт.
   Александр, с презрением глядя, как Бром ловко управляется с поручением, тихонько спросил Николая о Дробинском и, получив ответ, сплюнул в сторону Брома. Бром знал, поэтому не спрашивал, когда писал письмо, это он посоветовал запугать убитого горем отца еще и изнасилованием младшей дочери и тот не заявил в милицию.
   Бром заклеил окровавленный конверт и с надеждой посмотрел на Михайлова.
   - Помнишь Левитского Сергея? - спросил Николай.
   Бром снова затрясся от страха.
   - Я вижу, помнишь, паскуда. Это ты, вымогая у него деньги, приказал привязать к его яйцам кирпич. Потом два, три, четыре, но у него не было необходимой суммы, и ты дернул, отрывая ему мошонку. Помнишь, гнида, как ты наслаждался тогда своим могуществом? А когда он заявил в милицию - у тебя нашлось железное алиби, тебя, якобы, видели человек 10 в совершенно другом месте. Бери ручку, пиши: уважаемый господин Левитский, лично приношу свои извинения за оторванные мною ваши яйца, за подстроенное алиби. Словами не искупить вины, поэтому посылаю вам свои... Поставь многоточие и подпишись. Так, теперь бери нож и режь.
   - Нет, не-е-е-е-т, - дико завизжал Бром и осел в уже загаженное кресло.
   Михайлов подошел ближе.
   - Сволочь, сам сдох, собака, - презрительно бросил он. - Но последнюю волю умершего необходимо исполнить, видит Бог - он раскаялся и хотел отправить потерпевшему свои собственные яйца. Михаил, - Николай посмотрел на него.
   - Нет, я не могу, я не умею, я....
   Он озирался по сторонам, словно ища кого-то, кто бы сделал за него эту работу.
   - Мишенька, - ласково обратился к нему Александр, от такого обращения у того забегали мурашки по коже, - ты же знаешь, что мы два раза не предлагаем...
   Михаил, наконец, осознал, что если не исполнит - его убьют. Он взял ножик и выполнил поручение, положил все в конверт, вытер руки о рубашку Брома и вернулся на место.
   Александр ногой оттолкнул кресло с Бромом в сторону, взял другое и сел во главе стола, грозно глянув на притихших авторитетов. Ему еще не приходилось решать судьбу людей таким образом, когда рядом находились не остывшие тела трех их бывших соратников.
   - Как быть с вами? - вместо решения спросил он.
   - Мы с тобой, Граф, с тобой, верой и правдой служить будем, - хором запричитали, замолили они. - Это все они придумали, Вано с Олегом, мы ни причем, верно тебе служить станем, верь нам.
   Михайлов понял, что Граф колеблется в выборе решения и подсказал ему выход:
   - Пусть Михаил приберется здесь, а то загажено все - полы вымоет.
   Сидевшие не раз в зоне Петр и Борис, а тем более Михаил, сразу сообразили, что после мытья полов не подняться более Михаилу на руководящие ступеньки. По понятиям это исключено. Его 'опускали' раз и навсегда, пусть скажет спасибо, что не опустили по-настоящему.
   Но Михаил, осознавший все, мыть полы отказался, его страх резко и внезапно прошел, глаза запылали ненавистью и местью. Граф кивнул Раку, и Михаил успокоился с дыркой во лбу, присоединившись к трупам.
   Вопрос решен, и Михайлов с Графом, а за ними и Рак с Танцором, покинули, ставшую кровавой и страшной, комнату.
   Александр сам сел за руль, пригласив к себе в машину Николая, захотелось поговорить одним. Часть дороги ехали молча, пуская клубы сигаретного дыма, и уже под конец Александр заговорил:
   - Хорошо ты придумал с Михаилом, все-таки вылезла наружу его суть, я и колебался из-за него, считая игрой его преданность. Такой вообще не может служить преданно никому, а самому организовать дело - мозгов не хватит. Вот и выходит, что он лишний, - как бы оправдывался Граф. - Но ты крепкий парень, доктор, не думал, что способен на такое.
   - На войне и не такое бывало, - усмехнулся Николай, - я имею в виду кровь и трупы. Подлости, конечно, тоже хватало, но не в такой степени, - он помолчал немного, - ты вот, что, Александр, не задействуй ночью Танцора, пусть отдохнет, мне он с утра потребуется, и выдели еще трех. Пусть Танцор подберет сам, я буду их ждать в офисе.
   - Все исполню, господин, - Александр засмеялся, - и Танцору объясню, что твои приказы важнее моих. Нет, я отдаю его и еще троих тебе насовсем, не солидно ходить без охраны, хотя дело не в солидности - мало ли какие сволочи на пути попадаются. Семья у тебя, самому-то никто не страшен.
   Они подъехали к дому, Александр попросил передать привет Вике и Алле Борисовне, попрощавшись, Николай вышел и, поежившись от резкого ветра и похолодания, нырнул в подъезд.
   - Прохладно на улице, - сказал он, заходя в квартиру, - ох, и заморожу я сейчас вас, - продолжил Николай, раздеваясь и обнимая Вику.
   - Холодненький, но родной и близкий, - произнесла Вика, целуя его. - Ты знаешь, Коленька, как медленно идет время, как медленно тянутся минутки, я вся испереживалась. Мама говорит, что мужикам необходимо иногда уходить, по делам. Я знаю, что по делам - ты помогал Саше. Я не ревную, потому что люблю и верю тебе, но все равно волнуюсь, - ворчала Вика, крепче прижимаясь к Николаю.
   - Милая моя, мама, конечно же, тебя успокаивала, но я действительно ушел по делам, по делам, которые нельзя отложить на завтра. Спасибо тебе и тебе, Алла, что не задаете вопросов с порога, я расскажу все сам. Собственно, и рассказывать нечего - дождались мы вора, залез он в дом, и сцапали там его. Но Александр не стал заявлять в милицию, прочитал нотацию и когда вор действительно понял, что здесь ему ничего и никогда не украсть - Саша отпустил его.
   - Саша - мафиози? - вдруг спросила Алла.
   - Он хорошо к нам относится, и я не лезу в его дела, - ответил, немного подумав, Николай.
   - Значит, мафиози, - уже убежденно произнесла Алла.
   - Ты против общения с ним? - спросил Николай.
   - Нет, можно общаться и с мафиози, главное - не впутываться в его дела, в его бизнес и оставаться всегда порядочным человеком.
   - Мы так и поступим, Саше действительно необходима помощь не только в вопросах, которые я решал сегодня. В будущем я планирую, чтобы Саша отошел от грязных дел, чувствую, что ему это тоже не по душе. Я подтолкну его в нужном направлении, он хороший парень, пусть зарабатывает деньги честным путем. А сейчас, девочки, спать, третий час ночи уже, проспим завтра на работу.
   Он переключился на события минувшего вечера. Только один вопрос тревожил его: прав он или нет? С точки зрения государства и права - конечно, нет, а с точки зрения самого, других людей, общества, морали? Если бы заявили в милицию и там поверили, если бы еще поверили и сразу бы выехали - на вечер спасли бы, измотав в последующем повестками и вопросами. Все равно Александра и его убили бы, никто бы не снял заказ. Значит, государство не смогло бы их защитить, это аксиома. С другой стороны: Бром, Михаил, Олег, Вано - это бандиты, руки их в крови, они совершили множество тяжких преступлений, но жили припеваючи на свободе, веселились и жировали на отобранные деньги, на деньги, добытые преступным путем у своего народа. И это понятно всем, как божий день, кроме разве что судей. Они жили за счет страха запуганных ими же людей, государство которых не в состоянии их защитить, за счет подкупа и взяток, за счет продажных тех же самых государственных чиновников силовых и административных структур.
   Он не судья и не палач, но обстоятельства сложились так, что решение необходимо принять немедленно. Николай с абсолютной уверенностью понял, что если бы провели всенародный референдум - большинство поддержало бы его, а закон должен служить народу. Значит, он морально оправдан! Облегченно вздохнув, он попытался уснуть, но в голову опять стучалась мысль: разве судья ты? И лезли мысли о неотвратимости наказания - почему гуляют на свободе члены преступных группировок? Круг начинался заново.
   Еще долго он лежал молча, делая вид, что спит, но сон сморил и его, властвуя и забирая усталость.
  
  
   * * *
  
  
   Утром, подъезжая к клинике, Михайлов заметил у дверей трех новых людей. 'Здоровенные мужики, накаченные, чувствуется сила и тренированность, от наметанного взгляда не укрываются такие важные детали', - отметил про себя он.
   Парни подскочили к машине и открыли три дверцы, протянув Алле и Вике руки, помогая выйти. Дамы, не зная их, не решались, взглядом требуя от Михайлова пояснений. И он, улыбаясь, пояснил, что все нормально - это новые сотрудники фирмы. Алла и Вика, взамен нерешительности и в качестве оправдания, подарили каждому по ослепительной доброй улыбке.
   - Доброе утро, Виктория Николаевна, - вежливо говорил один.
   - Доброе утро, Алла Борисовна, - вторил другой.
   Николай смотрел на своих девочек и радовался. Польщенные именной встречей, они сияли, как солнышки, в их радостной простоте не чувствовалось и капли тщеславия и надменности, которую напускали на себя многие женщины в общении с охраной. Простые и вежливые, они гордились своим положением, своим мужем и зятем, прежде всего, но никогда не кичились этим, стараясь наоборот, внимательнее относится к простым людям, таким же, как и они в совсем недалеком прошлом.
   На легком морозце, в норковых шубках и шапках, они смотрелись ослепительными куколками, источая светлую доброту и нежность. Николай так и стоял без движений, любуясь ими, пока не вздрогнул от обращения к нему.
   - Здравствуйте, шеф, - трое охранников вытянулись, как перед генералом, ожидая распоряжений, но на лицах не было льстивой угодливости, скорее они выражали почтительность и внимание.
   'Это хорошо, - подумал Михайлов, - не терплю лизоблюдов. Танцор уже явно поработал с ними, иначе бы они втроем открывали мою дверцу. Но когда он успел, молодец, не зря его ценит Граф'.
   - Доброе утро, - со всеми поздоровался Николай.
   Он прошел в свой кабинет и переоделся, его рабочий день начинался с девяти, но он приезжал пораньше, а значит, и приезжали Вика с Аллой Борисовной, и, глядя на них, другие сотрудники.
   Михайлов попросил Вику пригласить к нему Михаила и новых сотрудников, собрать через пять минут в приемной весь персонал.
   Михаил и охранники вошли, каждый представлялся сам.
   - Астахов Василий Иванович, кличка Стах.
   Николай Петрович поморщился, и это не ускользнуло от Танцора.
   - Ни каких кличек, - цыкнул на них Михаил.
   - Черный пояс, пятый дан, - продолжал Астахов, - служил в ВДВ, но спортом занимался и раньше.
   - Ого! - похвалил Михайлов, - пятый дан - это сильно!
   - Дятлов Игорь Михайлович, служил в ВДВ, черный пояс, третий дан.
   - Деркач Вячеслав Ильич, служил в ВДВ, черный пояс, третий дан.
   - А у тебя какой дан, тоже в ВДВ служил? - посмеиваясь, спросил Михаила Николай Петрович.
   - Пятый дан, доктор.
   - Сержант наш, - заулыбался Астахов.
   - Это хорошо, что вы давно знакомы, не придется срабатываться. Михаил объяснил вам задачу? - они закивали, - тогда обращаю ваше внимание на следующее: как вы уже поняли - никаких кличек, второе - быть всегда вежливыми с больными и их родственниками. Иногда они так достают, что хочется дать им по шее - терпите, скрипите зубами, рвите на себе волосы, материтесь, про себя естественно, - он заулыбался, - но терпите. Понятно?
   - Да, шеф, - прозвучал единый ответ.
   - И еще, в клинике быть всегда в форме. Какая у нас форма?
   - Белый халат, шеф.
   - Хорошо, ступайте, останься, Миша.
   Михайлов поблагодарил его, объясняя, что Вике и Алле Борисовне очень понравился теплый прием, организованный им. Последнее Николай подчеркнул особо и попросил передать слова благодарности охранникам. Определился он и с оплатой, учитывая совет Михаила. Решив организационные вопросы с охраной, Николай Петрович пригласил к себе весь персонал, познакомил их с новыми сотрудниками и отпустил, оставив главного бухгалтера.
   - Любовь Ивановна, внесите в штатку дополнения: Зеленский Михаил Павлович, начальник службы безопасности, зарплата пятнадцать тысяч рублей и три охранника по десять тысяч.
   Покончив и с этим, он потянулся в кресле, пора начинать, люди ждут его целебных результатов.
   После показа по телевизору весть о его удивительных способностях разлетелась по всей России. Клинику буквально осаждали громадные толпы больных людей. Кто не мог сам стоять и ходить - присылали родственников. Гостиницы города, на треть всегда пустовавшие, забиты до предела, ГУВД среагировало оперативно, выставив постоянный пост у его клиники для поддержания общественного порядка - люди нервничали и иногда срывались, появились мошенники, сообразившие, что на этом можно неплохо заработать, якобы продавая очередь. Сотрудники ОБЭП отлавливали их, но, как и с наперсточниками, по-настоящему сделать ничего не могли, преступность совершенствовалась быстрее, а милиция шла ей вдогонку. Проблему решил сам Михайлов, попросив объявить в средствах массовой информации, что живой очереди у него нет, запись только по телефону на конкретную дату и время.
   Михайлов прошел в операционную. Первой привезли старушку, которой можно было дать более 80 лет, но ей не было и 70-ти. Вся ее кожа пожелтела. 'Завтра бы умерла, - подумал Михайлов, - рак печени'.
   Вскрыв брюшную стенку, он осторожно подбирался к печени и еще никак не мог привыкнуть к бескровному методу. Не потому, что не использовал обычных инструментов - скальпеля, зажимов, тампонов - ткани расслаивались без повреждающего эффекта и не кровили. Однако, казалось, что кровь вот-вот брызнет со всех сторон, и остановить ее быстро не удастся.
   Опухоль, не пронизанная насквозь кровеносными сосудами, выглядела бело-серой, неровно-бугристой и отростчатой. Он направил на нее ладонь и она, как бы неохотно отцепляясь с насиженного места, собиралась на его перчатке. Печень, одновременно регенерируя и заполняя образовавшуюся пустоту, принимала свой обычный здоровый вид, желчные протоки очистились, и желчь свободно могла поступать в двенадцатиперстную кишку.
   Выбросив опухоль, Михайлов принялся за метастазы, они находились повсюду: желудок, толстый кишечник, лимфоузлы и даже ему стало трудно представить, как еще этот человек жил.
   - Проснись, - приказал он, женщина открыла глаза, - все, девочка, ты здорова, иди одеваться.
   Но мышцы ног от длительного лежания ослабели, и она с трудом, с помощью Светы, вышла сама. Ей еще не верилось в излечение, но радостное настроение и прилив бодрости говорили другое, Михайлов напомнил ей о дозированной нагрузке.
   Второй - мужчина 40 лет - с такой тоской и обреченностью смотрел на Михайлова, что ему стало не по себе. 'Похоронил себя заживо', - подумал он и бодро вслух произнес:
   - Добрый день, парень, и будет он для тебя добрым, а сейчас - спать.
   Николай Петрович вскрыл грудную клетку, ребра разошлись, обнажая перикард, раздвинув его, он увидел маленький клочок сердца, диаметром не более двух сантиметров, в котором билась, рвалась наружу, задыхаясь, сердечная мышца. Панцирное сердце. Плотный известковый слой окружил его, сдавливая, не давая работать, оставив небольшое окно, дававшее жизнь. По краям окна известь отламывалась, собираясь и прилипая к перчатке доктора, сердце словно бы задышало, освобождаясь от уз, и радостно всхлипывало: 'Наконец-то, хоть глоток свежего воздуха'. Наполняясь живительной кровяной влагой больше и больше, оно закричало: 'Свобода, ура-а-а'! И, забившись ровнее, толчками, как азбукой Морзе, продолжало стучать: 'Спа-си-бо-спа-си-бо-спа-си-бо'.
   'На здоровье', - прошептал Николай Петрович, закрывая рану и оставляя тонкий рубец на коже.
   - Проснись, парень, иди, одевайся и пусть удача не покинет тебя, ты здоров!
   - Я могу нормально ходить? - оглядывая себя и трогая появившийся шрам на коже груди, спросил он.
   - И ходить, и бегать, и прыгать, а сейчас ступай, меня ждет следующий, - пояснил ему Михайлов.
   Приняв до обеда 20 больных, он вошел в приемную. Стоявший там майор милиции подскочил к нему.
   - Доктор, мне срочно нужно...
   - Обратитесь к секретарю, - устало перебил его Михайлов и закрыл за собой дверь, пройдя в кабинет.
   После громадной нагрузки у операционного стола ему требовался отдых - как обычно выкурить сигарету, выпить чашечку кофе и минут через пять пообедать.
   - Я же говорила вам, майор, что доктор очень устает, он уже прооперировал 20 человек и с вами здесь говорить не будет. Совести у вас нет, даже в обед никакого покоя, не отдохнуть, не покушать, - раздраженно объясняла Вика, - но если вам очень нужно...
   - Очень, очень...
   - Я сама зайду и узнаю - примет он вас или нет, - закончила Вика.
   Несмотря на все объяснения, майор попытался зайти сам, но стоявший у дверей каменной глыбой охранник, уже в халате, смотрел сквозь него на настенный календарь, внимательно изучая, словно первый раз видел, и не реагировал на майора никак. Майор попытался его отодвинуть, но, не шевелясь, он еще внимательнее стал изучать календарь и молчал, не отвечая на слова.
   Вика внутри кипела от наглости милиционера, но потом улыбнулась: 'Моська со слоном', - подумала она, вставая и наливая кофе, как любил Николай Петрович - ложечка сахара и немного молока. Презрительно посмотрев на майора, пялившегося на ее ноги, она зашла в кабинет, обозвав его про себя: 'Котяра'.
   - Устал, милый?
   Он кивнул, прикуривая сигарету, и попросил Вику побыть с ним немного. Она гладила его волосы, проводя пальцами, как расческой, и ему это нравилось. Николай млел от Викиного поглаживания, отпивал кофе, затягивался дымом и отдыхал душой и телом. Выпив кофе и выкурив сигарету, он спросил:
   - Что этому майору надо?
   Вика пожала плечами.
   - Не знаю, говорит срочное служебное дело, два часа ждет. Он мне не понравился - таращился на мои ноги...
   Николай засмеялся, поглаживая ее ножку, и подумал: 'Майор не дурак, тут есть на что посмотреть, но это только мои ножки'. Он приподнял чуть ее юбку и поцеловал в верхнюю часть бедра. Вика покраснела.
   - Ты что, стесняешься? - удивился Николай.
   - Нет, милый, но я живая...
   - Все, все, больше не буду, - целуя еще раз, смеялся он, - зови этого котяру.
   Вика прыснула от смеха.
   - Ты чего?
   - Я его в приемной, про себя, тоже назвала котярой.
   - А-а, ну зови... через пару минут.
   Вика поправила прическу и вышла, сев в свое кресло, перебирала на столе бумаги, явно не желая отвечать сразу майору. Потянув немного времени, она бросила сквозь зубы, что его примут попозже и опять углубилась в деловые бумаги. Через несколько минут Вика разрешила зайти милиционеру в кабинет, с интересом наблюдая, как отодвигается 'глыба', пропуская майора к Михайлову. Ей даже показалось, что скрипнули зубы, но лицо охранника не выражало ничего, может слегка потеплело после ухода майора.
   Майор, залетев в кабинет, представился, протягивая свое служебное удостоверение и начал издалека, как показалось Михайлову, отнимая драгоценные минутки.
   - Может, вы знаете, сегодня утром показывали по телевизору...
   Николай Петрович вернул удостоверение и жестом пригласил его присесть, объясняя, что утром он оперирует, а не смотрит телевизор и попросил перейти к существу вопроса. Майор согласился, кивнув головой.
   - Сегодня ночью, скорее вчера вечером, совершено нападение на главаря местной мафии - некоего вора в законе по кличке Бром. Он и его личная охрана убиты, убиты и еще три местных авторитета. Побоище какое-то и, естественно, никто ничего не видел и не слышал - дом стоит на отшибе - и стреляли из автоматов с глушителями, сейчас модно бросать оружие на месте преступления. Но один из охранников оказался жив, он сейчас без сознания, лежит в реанимации городской больницы. Врачи поясняют, что шансов на выздоровление мало, практически нет, да и будет ли он соображать, если поправиться - ранение в голову.
   Одна надежда - на вас, доктор. Он нам очень, очень нужен, как свидетель или подозреваемый - в ходе следствия станет ясно. Если можете, помогите, Николай Петрович, нельзя такое побоище оставить без раскрытия, без вас наверняка дело в 'глухари' перейдет.
   Михайлов объяснил майору, что ему еще предстоит сегодня после обеда сделать 20 плановых операций, городская больница со всем ее мощным операционным штатом за неделю делает меньше операций, чем он один за день. И у него частная клиника - операции все платные, с гарантированным излечением. Он усмехнулся, глядя на майора, не полномочного решать финансовые вопросы, и добавил, что цены смешные в сравнении со сложностью операций - три тысячи рублей.
   Майор, видимо что-то прокручивая в голове, наконец, решился.
   - Мы заплатим, Николай Петрович, только, пожалуйста, поставьте его на ноги, он может знать, вернее не может не знать - кто сотворил это побоище. Хоть убиты и бандиты, но, видимо, начался какой-то передел сфер влияния, кто-то решился захватить теневую власть в городе. Мы должны, обязаны знать, кто из авторитетов стремится в бесспорные лидеры преступной среды. У нас нет сомнений, что это междоусобные разборки, однако есть множество но...
   Михайлов слушал майора и думал: 'Интересно, с какой статьи бюджета вы станете платить, наверняка спонсоров тряхнете', - и вслух ответил:
   - Хорошо, привозите своего раненого, я распоряжусь - охрана впустит вас и сообщит мне о поступлении больного. Поставлю его, как вы просите, на ноги, - Николай Петрович усмехнулся, - если живым довезете.
   Майор потянулся к телефону - позвонить, чтобы везли раненого, но Михайлов, хорошо знавший нюансы, пояснил, что везти его необходимо только на реанимационной машине скорой помощи, в ней есть специальная аппаратура для поддержания жизни даже в условиях клинической смерти. Врачи уже не будут отвечать за жизнь больного, как только он покинет больницу, и им все равно, каким образом осуществится его доставка. Поэтому лучше организовать скорую и оплату, естественно, кому-то этим необходимо заняться не по телефону.
   - Да, доктор, спасибо, я займусь этим лично, все организую.
   Майор покинул кабинет, и Михайлов попросил по селектору Вику пригласить начальника охраны.
   - А обед, Николай Петрович?
   - Его зовут Михаил, а не обед, Виктория Николаевна.
   - Извините, Николай Петрович, - обиделась Вика.
   'Спокойнее, чего распсиховался, Вику зря обидел, все нормально, - ругал себя Михайлов, - да ненормально, однако, если веду себя по-свински, обижая самого дорогого человека'. Он действительно занервничал, но не из-за майора или раненого - из-за пустой, необоснованной грубости, которую непростительно допустил по отношению к любимой женщине. Мысли прервал вошедший Михаил, Николай Петрович показал рукой на кресло.
   - Срочно позвони Графу, пусть приедет немедленно. Немедленно, - еще раз подчеркнул он. - Купишь ему цветы, пока он едет, пусть подарит Алле Борисовне и Вике - вроде бы повод для приезда.
   Более ничего Михайлов объяснять не стал, посчитал это достаточным, а Граф поймет, не дурак, если просят приехать немедленно, значит, есть в этом необходимость.
   Михаил вышел, и в дверь заглянула Вика.
   - Заходи, Вика, и прости, пожалуйста, нервы, сорвался, зря тебе нагрубил, - оправдывался Николай.
   - Сама виновата, еще не могу привыкнуть - где ты муж, а где начальник.
   Она пошире приоткрыла дверь и пропустила вперед мать с чашками, тарелочками, кружечками...
   Алла накрывала на стол, а Николай притворно ворчал:
   - Опять все сама готовила, у нас что - денег не хватает заказать вкусный готовый обед?
   - Главное, Коленька, Вике тебя хватает, - отшучивалась Алла, - а домашнее всегда приятнее и вкуснее ресторанного. Были бы руки да желание - готовить для любимого зятя и дочери: одно удовольствие.
   Николай поцеловал ее руку, и они сели обедать, изредка перекидываясь фразами. Свиные отбивные, которые готовила Алла, не подавали ни в одном ресторане, она готовила это блюдо в совершенстве, как считал Николай, и в искусстве приготовления пищи превосходила всех его знакомых женщин. Вика тоже старалась не отстать от матери и давно превзошла своих сверстниц, но опыт приходит со временем и ее лучшие блюда были еще впереди. Алла сама и с удовольствием ходила на рынок и в магазины, выбирала продукты и более уже не считала копейки - могла купить все необходимое и понравившееся.
   - Скоро начнется строительство нашей новой клиники, там мы не будем обедать в кабинете, - объяснял Николай.
   - Ты запланировал столовую? - спросила Вика.
   - Нет, дорогая, обедать мы будем дома. Дом станут строить одновременно и рядом с клиникой, они соединятся подземным тоннелем, про который посторонним, родственникам, кстати, тоже, знать ни к чему. Я думал начать строительство весной, по теплу, но придется начинать с января.
   - А почему ты спешишь, насколько мне известно - строить зимой дороже?
   - Иначе не успеем, милая, из роддома ты должна сразу войти в новое жилище. Детям простор и нам удобнее, - пояснил Николай.
   - А какой он будет, наш дом? - Алла отложила вилку в сторону и заинтересованно ждала ответа.
   Николай тоже уже покушал и обдумывал, как лучше ответить - он еще на самом деле не решил, какой коттедж строить, но минимум сказать мог.
   - Трудно сейчас говорить, Алла, не определился я еще с размерами и планировкой, но полагаю не менее 500 квадратов по периметру, то есть на этаже. На нулевом этаже бассейн, на первом - кухня, гостиная и прочее, на втором спальные комнаты, комнаты отдыха, детские, кабинет мой, третий, летний этаж - спортзал: тренажеры, бильярд. Позже, в выходные, вместе обсудим его планировку сообразно запросам, наверняка не уложимся в 500 квадратов.
   - Но у нас, Коленька, нет таких запросов.
   Николай явно шокировал Аллу и Вику своим сообщением, понимал это и не собирался проводить подготовительную речь. Пусть привыкают, считал он.
   - Аллочка, а как ты собираешься принимать у себя дома, допустим, жену Президента США? Пусть не ее, но не менее знатную или известную персону - актрису с мировым именем, принцессу какую-нибудь, миллиардершу, да мало ли кого. Им и так такой домик покажется клетушкой. И не надо удивляться, девочки, вскоре мы выйдем на мировой уровень, и к нам станут приезжать известные личности. От болезней не застрахован никто, кого-то мы захотим пригласить домой на ужин или обед. По возможности необходимо встретить достойно гостей.
   Николай закурил сигарету, наблюдая, как переваривают его слова Алла и Вика, трудно сразу даже мысленно перебраться из 2-х комнатной в такой коттедж.
   - А ты знаешь, Коленька, иностранные языки? - спросила Алла, видимо, уже переварив размеры будущего дома.
   - Это не сложно, скоро и ты будешь знать английский, немецкий, французский, причем говорить практически без акцента, как коренная парижанка, например, или англичанка. Всему свое время, но заверяю тебя, что когда потребуется, ты будешь знать необходимый язык, хоть китайский, и сюсюкать на нем, словно в Пекине выросла, - он засмеялся от души, видя недоумение на их лицах.
   Их разговор прервал вошедший Граф.
   - Извините, что помешал вашей трапезе и беседе, добрый день, - он улыбался, вручая Алле и Вике цветы и целуя ручки, - трудитесь на благо Родины, даете стране здоровых работников и поднимаете ее экономику, - он засмеялся, а потом заворчал: - Ну, доктор, у тебя и охрана: никак пускать не хотели, спасибо, старый знакомый помог.
   - Они такие-с, - в тон ответил ему Михайлов.
   Граф присел на свободное кресло и сразу перешел к делу, объясняя, что приехал посоветоваться - у одного знакомого постоянно голова болит, может что-то функциональное или органическое - трудно сказать, неспециалист. Михайлов сделал вид, что даже обиделся - всех лечим, а для друзей очереди не существует, Вика запишет на любой день и время.
   - Может, и необходимости нет, так, не серьезное что-нибудь, заочно проконсультируешь, Николай Петрович, - неуверенно попросил Александр.
   Николай посмотрел на Вику и Аллу, они, поняв, стали убирать посуду.
   - Извините, милые дамы, но разговор о болезнях входит в компетенцию врачебной тайны, - уточнил Михайлов.
   Оставшись вдвоем с Графом, он поинтересовался, как чувствуют себя 'засони' и, получив нейтральный ответ, пояснил, что хотел подъехать и отобрать среди них людей, которые станут верно служить Александру.
   - Ты знаешь, доктор, прямо скажу, не стану кривить душой, да и бесполезно это, не проходят с тобой такие номера. Ямку им уже вырыли на пашне, зароем, забросаем снегом, пусть пшеничка урожай богаче дает - все польза какая-то.
   'Вот она, мафиозная жизнь: сегодня ты жируешь, веселишься, а завтра тебя зароют, как собаку в яму и креста не поставят. Будет ездить над тобой трактор, колоситься пшеничка и никто не узнает, где могилка твоя', - подумал Николай Петрович, вздохнул и вслух сказал:
   - Вчера один охранник остался жив, получил тяжелое ранение в голову, находится сейчас в реанимации городской больницы и вряд ли выживет, как сказал один, отиравшийся здесь три часа мент. Я его принял и пообещал вылечить раненого, его привезут через час - полтора. Для них важно получить информацию из первых рук, и я им в этом помогу. Так менты бы все равно косвенно на тебя вышли, многие скажут, что тебя кончать поехали, а в результате?.. Так-то вот, не прямая, но косвенная улика, менты вопросами и слежкой задолбят. А что этот раненый видел - как знакомые машины въехали во двор и расстреляли всех, он наверняка лиц в темноте не разглядел, но станет утверждать, что это были люди Вано и Олега. Вот и выстроится ментовская версия - внутренние разборки. Поехали, якобы, кончать тебя, а кончили не ожидавшего ничего Брома. Внезапность - великая вещь, но и сила с опытом не малые составные, вот и покончали друг друга. Им главное хорошая версия, а за такую менты уцепятся, она их устраивает и докажут они ее, подтвердят фактами, не впервой заблуждаться или липу гнать.
   Михайлов прикурил сигарету, предложил Александру и, пуская дым, продолжил:
   - Домой к тебе они, естественно, нагрянут, убедятся, что никаких следов стрельбы нет, обыск проведут - хороший повод лишний раз пошмонать. Но, я надеюсь, ничего криминального не найдут. Еще раз убедятся, что ты был липовой подставкой, чтобы легче Брома кончить. Раньше семи они, я думаю, не появятся, ты вывези 'засонь' к яме, я подъеду, там и отсортируем. Не заморозь их, пусть в машинах спят, оставишь человечка, покажет дорогу, куда ехать, я в семь буду, даже раньше, - Михайлов затушил сигарету, - все, Саша, выпьем по кружечке кофе и за работу или вопросы есть?
   - Да какие там вопросы, - махнул рукой Александр, - думал, что больше ты меня удивить не сможешь - ошибался, как видишь. Великий сыскарь в тебе заживо погиб. Представляю - если бы ты работал в ментовке, всех бы пересажал.
   - Ну, это ты загнул через край, - засмеялся Михайлов, - преступность - явление социальное и одними тюремными методами ее не искоренить. Конечно, уровень преступности снизился бы, пусть и намного, но искоренить, - он снова засмеялся, - не-е-е-т.
   Николай Петрович пододвинулся ближе к селектору и попросил Вику приготовить кофе, посидеть вместе с ними. Она почти сразу же вошла с четырьмя чашечками, видимо предугадала, что кофе потребуется.
   - Знаете, Александр Анатольевич, Коленька, наверное, думал, что я откажусь с вами кофе выпить, первый раз пригласил меня к себе в кабинет.
   Она, расставляя чашки, улыбалась какой-то светлой улыбкой, и в кабинете становилось уютнее и теплее. 'Словно солнышко из-за тучки выглянуло', - подумалось Александру.
   - Ты, друг любезный, уважай невесту на работе, - попросил он Михайлова, - гайки-то поменьше закручивай.
   Вика присела в кресло, взяла свою чашечку и задумалась на мгновение, а потом неожиданно сказала каким-то тихим и необычным голосом:
   - А мне больше нравится слово жена... Скоро матерью стану, - она нежно и осторожно погладила свой живот.
   - Ну, Николай Петрович, друг любезный, этого я тебе простить не смогу: такую новость от меня скрыл, - Александр погрозил ему пальчиком, но Михайлов только рассмеялся в ответ.
   - А я знаю, Саша, как получить твое прощение быстро и в полном объеме, не прилагая, так сказать, никаких усилий.
   - Тебе трудно не верить, доктор, наверное, невозможно даже, но и прощать я тебя просто так не собираюсь, не-е-ет,- он снова погрозил ему пальчиком.
   Николай Петрович хитро улыбался.
   - Не стану тебя разубеждать, Саша, мы с Викой хотели пригласить тебя в крестные отцы, но, видимо, другого придется подыскивать...
   - Что вы, что вы, - замахал руками Александр, - прощаю, все прощаю, шантажист ты эдакий, - смеялся он, - кто хоть будет-то - мальчик или девочка?
   - Коленька мой все знает: и мальчик, и девочка, двойня у меня! - смущаясь, радостно ответила Вика.
   - Ну, вы даете, дом надо строить, - посоветовал Александр.
   - Это хорошая мысль, я подъеду вечерком, обговорим, а сейчас извини, Саша, больные ждут.
   Он остался доволен, что так удачно замотивировал свою будущую вечернюю поездку и вместе со всеми вышел из кабинета.
   Раненого привезли в 15-30, раздели, и Светлана Ивановна сразу же вкатила его в операционную. Он действительно был плох и не дышал сам, Светлана поддерживала его жизненные силы 'гармошкой', простеньким ручным аппаратом искусственного дыхания. Михайлов отправил ее назад, она вышла и видела, как майор попытался заглянуть в операционную, но уткнулся лицом в грудь охранника.
   - Вам лучше подождать в той комнате, - охранник показал майору на дверь, но тот не среагировал на его слова, - в нашей клинике просьбы выполняются всеми и сразу, - уже настойчивее предложил охранник.
   Майор махнул рукой и, не споря, вышел.
   Михайлов оглядел больного и не удивился - ранение в грудь, пуля вошла по центру и, пробив грудину, застряла в позвоночнике. 'Видимо, ментам что спинной, что головной мозг - все едино', - подумал он, раз получилась такая путаница.
   Николай Петрович опустил руку ниже, ближе к ране, пуля выскочила к нему на ладонь, следом брызнула струйка крови и сразу исчезла. Он переложил пулю в другую руку и стал убирать омертвевшие от удара ткани, рана постепенно затягивалась снизу и превратилась в рубец.
   - Расскажи, что произошло вчера вечером, - приказал ему Михайлов.
   Больной, не просыпаясь, начал говорить монотонным голосом:
   - Мы поджидали машины, должны были приехать люди Олега и Вано после того, как они покончат с Графом. Машины зашли и перестреляли нас всех, а Вано с Олегом устроили бойню там, в доме, внутри посторонних не было.
   - Ты кого-нибудь в лицо видел, узнал? - уточнил Михайлов.
   - Темно было, но это точно олеговские и грузинские гориллы, в доме-то посторонних не было, я сознание не сразу потерял, слышал - кто же стрелял тогда там? Бром жив?
   - Ты все расскажешь в милиции, все, что ты видел и знаешь, но не раньше семи вечера, будешь ссылаться на слабость и усталость. Про разговор со мной забудешь навсегда. Проснись.
   Михайлов не ответил на вопрос больного, а тот таращился на него в недоумении:
   - Где я?
   - Я тебя оперировал, ты в клинике Михайлова, тебя ранили вчера где-то, но сейчас ты здоров, иди, - Николай Петрович показал ему на дверь.
   Он вышел и наткнулся на майора. Майор растерялся - то ли наручники одевать, а может нельзя, вредно больному? Подошедший Михайлов объяснил, что клиент здоров, слаб только, отдохнуть требуется часа три, потом можно допрашивать. Майор пристегнул пациента к себе наручниками и удивленно, благоговейно глядя на доктора, спросил:
   - Слышал, но верил слабо - неужели вы один за 10 минут поставили его на ноги, вся больница не могла, а вы...
   Михайлов не дослушал и удалился обратно в операционную. Через минуту Светлана Ивановна вынесла майору пулю, которую забыл отдать Николай Петрович, и тоже занялась своей работой.
   Сегодня они закончили на полчаса раньше, и Михайлов с удовольствием пил свое послерабочее пиво. Он брал на стол по 40 человек и уставал меньше, плюс один раненый не считался. Развалясь в кресле, он смаковал пивко, к которому пристрастился после ухода из армии, но не злоупотреблял им, как не злоупотребляли этим и Алла с Викой. После операций они могли заходить к нему свободно и с удовольствием полчаса проводили вместе, пока Николай отдыхал. Когда в приемной никого не было, Вика и Алла находились у него, охрана не соединяла его ни с кем и не впустила бы в кабинет никого, даже губернатора. После получасового отдыха Вика выходила в приемную, и если никого не было к Николаю Петровичу, они уезжали домой.
   Но сегодня в приемной поджидала Любовь Ивановна, она прошла к Михайлову и протянула ему новое штатное расписание, подписав его, он понял, что она хотела поговорить, иначе бы отдала штатку Вике на подпись и получила ее обратно тем же манером.
   Он поинтересовался рабочими вопросами, спросил про здоровье Виктора и догадался, что она еще раз хотела поблагодарить его за сына. Мальчик полностью окреп и становился через чур резвым, сказывалось, наверное, длительная болезненная вялость. Поблагодарив ее за теплые слова, он попросил пригласить Вику с Аллой - он никогда не разговаривал с кем-либо из персонала в присутствии других и не понимал руководителей, у которых всегда толпится народ в кабинете.
   - Ну, что, девочки, все на сегодня? - спросил он входящих Вику и Аллу, - я отвезу вас и еще к Александру заеду ненадолго, порешаю вопрос с домом.
   Алла догадалась, что он не хочет брать их с собой, потому что любит сюрпризы и не желает заранее обсуждать подробности в их присутствии. Потом будет не интересно, она и так поняла, что дом задуман шикарный, но все равно ее Коленька приготовит какой-нибудь сюрприз.
   Но Вика вдруг неожиданно сказала:
   - Не хотела тебе говорить, Коля, пока ты отдыхал, но звонила секретарша губернатора часа в четыре, настаивала, чтобы ты немедленно связался с губернатором, такая стерва оказалась. Кричит мне в трубку: вы знаете, с кем разговаривайте, я секретарь самого губернатора... Дура напыщенная. Я отвечаю, что знаю, но доктор все равно от этого из операционной не выйдет. А мне, отвечает, плевать, откуда он выйдет, чтоб был и все тут. Я долго и вежливо ей объяснить пыталась - не понимает, стерва, угрожает еще, что вообще нашу 'лавочку' закроет.
   - Ты у меня умница, Вика, - он обнял ее за плечи, - вежливость - это тоже сила и иногда немалая. Правда, не все это понимают вовремя. Но ничего, разберемся как-нибудь. Звони ей, я переговорю с Губернатором.
   Вика набрала номер и сказала, что доктор Михайлов готов переговорить с Губернатором.
   - Отыскался докторишка, - послышался голос в трубке.
   - Он никуда и не пропадал, - покраснела от обиды Вика, - я же объясняла вам, что он оперирует и не может подойти к телефону, не может оставить больного.
   - А мне все равно, пусть ваш больной хоть подохнет, если я говорю, значит, он должен подойти к телефону, - зло бросила секретарша.
   - Что вы себе позволяете?
   - А ты вообще молчи, мымра, завтра же тебя уволю, а сейчас соединяю твоего хахаля с губернатором.
   У Вики от обиды потекли слезы, Николай положил ей руку на плечо, усадил в кресло и взял телефон.
   - Добрый вечер, господин губернатор - Михайлов, вы хотели со мной переговорить.
   - Здравствуйте, Николай Петрович, я хотел с вами увидеться завтра.
   - Хорошо, Сергей Ильич, но я могу только до 9 утра или после 18 вечера, сами понимаете - операции. Больные назначены, ждут, некрасиво откладывать.
   - И не надо, я сам к вам заеду в шесть вечера, заодно и посмотрю все на месте - как вы устроились, каковы условия, я же должен знать, где у нас работает знаменитый врач.
   - Хорошо, Сергей Ильич, буду ждать. У меня просьба одна, можно?
   - Можно, почему нельзя.
   - Хочу, чтоб вы одну запись телефонного разговора послушали.
   На глазах удивленных Вики и Аллы он достал маленький магнитофон и включил его. У Вики сразу же высохли слезы, она действительно поразилась появлению магнитофона и уже с другим чувством слушала повтор разговора.
   - Доктор, примите мои личные извинения и передайте вашему секретарю, нет, ничего не надо передавать, я сам завтра переговорю с ней, извинюсь за хамство. Считайте, что мой секретарь уже уволена, до свидания.
   - Вот так, милая Вика, жди завтра извинений от самого губернатора, - он провел ладонью по ее лицу, убирая остатки слез, - хотела она уволить, но забыла про частицу 'ся', которую иногда нужно добавлять к глаголам, и осталась без работы. Как теперь она станет наезжать на людей? - Николай пожал плечами, - ну, да ладно, не наше это дело, поедемте домой, мне еще к Саше заскочить, - напомнил еще раз он.
   Вика прижалась к нему и не хотела отпускать.
   - Как хорошо с тобой, Коленька, и все невзгоды ты можешь уладить. А все-таки жалко эту секретаршу, мог бы и выговор объявить, где она теперь работу найдет? - рассуждала Вика.
   - Зато она тебя сильно жалела, - вмешалась в разговор Алла, - что заслужила, то и получила, - констатировала она.
   Высадив Вику с Аллой у дома, Танцор с Михайловым понеслись к коттеджу Графа, взяв там проводника, они подъехали к яме. Все уже были в сборе. Тела спящих лежали в битком набитых микроавтобусах. Пришлось убирать сиденья и удивляться крепости рессор и амортизаторов.
   Яму выкопали огромную, экскаватор 'Беларусь' копал на всю глубину ковша, и в нее могли войти все тела. Николай Петрович огляделся. По огромному заснеженному полю, окруженному со всех сторон сосняком, мела поземка. Метров через сто от края возвышалась свежая насыпь земли, судя по ее размерам, в яме можно закопать человек 80. Хорошо потрудились ребята и место глухое, зимой никто не ездит. Летом сюда вела одна дорога, которую и дорогой не назовешь - несколько раз проходил трактор: вспахать, засеять, заборонить. Ближе к осени приезжал комбайн для уборки хлеба, и все. Правда, иногда торили дорогу грибники, но все равно она успевала каждый год зарастать травой, оставляя заметные углубления от колеи.
   На большой глубине не учуют собаки и медведи запаха мертвечины, да и не подходят медведи близко к городу, будут считаться бандиты пропавшими без вести и находиться в вечном розыске. Да и кто станет их искать долго? Поплачут близкие, порадуются пострадавшие от их рук и дел люди и забудут. Время все накроет своим забвением.
   Началась сортировка, Михайлов делил их на три части: одних сразу бросали в яму, других на снег около машин, третьих оставляли в машинах. Просканировав мозги каждого, Михайлов подошел к Графу.
   - С этими, что в яме - понятно, а с этими, - он показал рукой на лежащих в снегу, - решай, они станут на тебя работать, но серьезного дела я бы им не доверил.
   Немного подумав, Граф приказал:
   - В яму их, меньше головной боли будет.
   Их утащили и бросили, экскаватор начал свое погребальное дело, засыпая слоем земли в три метра еще живые тела. Спящие, они не почувствуют боли или удушья, но не проснуться им уже никогда.
   Площадку разровняли, забросали снегом, замели молодыми сосенками, и трудяга ветер, вначале спотыкаясь об оставленные неровности, уже вольготно гулял по чистому полю. Весной вспашет землю трактор, засеют поле пшеницей, осенью уберут хлеб и станет повторяться цикл из года в год. Может, через десятки или сотни лет случайно натолкнутся на останки костей люди, а может, и нет, значит, последней была их встреча с людьми.
   - Да успокоятся их грешные души, - Граф сплюнул в снег, - а с этими что?
   Видимо, он еще не простил им намерений убить его и его товарищей, не повинных горничных. А получилось так, что кто пришел убивать - сам убит стал, и не печалила его мысль о только что усопших бандитах, не свербела занозой в голове.
   - Эти станут преданными псами тебе, - ответил Николай Петрович, - когда менты уйдут после обыска из твоего дома, привезешь их, набьешь по шишке на голове. Им это будет сигналом проснуться, да и шишка на голове не позволит сомневаться - перехитрили, отоварили сзади, вот и провалялись сутки без сознания. Политработу, естественно, с ними проведешь.
   Они рассмеялись вместе.
   - Ладно, они все равно ни хрена не знают, - Граф отвел Михайлова в сторону и уже тише спросил: - А мои ребята не расколются при случае?
   - Ты им веришь?
   - Верить - верю, но говорят: доверяй, но проверяй, - засомневался вдруг Граф.
   - Способные на предательство остались в поле, да и помнить они завтра об этом уже не будут - ни к чему лишние знания, - отмахнулся от этого вопроса Михайлов, - пойдем, посидим в машине, там теплее, - съежился он, возможно представив - каково сейчас некоторым в земле. - Поговорим о другом вопросе. Здесь уже все, пусть твои увозят их поближе к дому.
   Граф отдал распоряжения и машины, заурчав моторами, тронулись одна за другой. Остались Рак с Танцором, они тоже не стали мерзнуть на улице, усевшись в другой автомобиль.
   - Ты знаешь, что Вика беременная, в августе ей рожать, - начал Михайлов, - хотел дом к следующему Новому Году построить, начал бы нулевой цикл по теплу, гораздо дешевле, чем зимой начинать. Но придется, видимо, Вика с детьми должна в новый дом въехать. Что посоветуешь, Саша?
   Граф задумался на минутку, прикурил сигарету, давая прикурить и Михайлову, вытащил две банки пива, подавая одну Николаю Петровичу, отхлебнул несколько глотков. Потом уже не спеша заговорил, словно еще обдумывая каждое слово.
   - Недалеко, где ты живешь сейчас, пустырек имеется, три года из-за него споры идут. Хотели построить детский сад, а Бром себе лачужку поставить с приусадебным участком. Губернатор тебе этот пустырек без проблем отдаст, он мужик с головой, умеет думать перспективно. И с клиникой поможет, построит за счет средств города и области, я уверен в этом. Но если уж нет, то я тебе помогу, одного никогда не оставлю, можешь не сомневаться даже. Так, что будешь ты и с домом, и с клиникой. А с губернатором советую поближе сойтись, не любят его в Москве за самостоятельность, вы и поддержите друг друга.
   Александр с удовольствием припал к банке, холодненькое пиво тонизировало в теплой машине.
   - Да, он мне звонил сегодня, обещал подъехать завтра к шести вечера, посмотреть, поговорить.
   - Не в шесть, в пять или раньше приедет, я его знаю, сам все посмотрит, с больными поговорит. Уверен, и помещение получше найдет, пока клиника строится, умнейший мужик, не дают ему развернуться...
   - Хорошо бы помог, - вздохнул Михайлов.
   - Поможет, доктор, поможет. Он кровно заинтересован, выборы через год. Он уже сейчас наверняка понимает, что ты его можешь в кресле оставить или пнуть под зад коленом. Для Москвы он очень несподручный, а за тебя зацепится - никто его не свернет.
   - Я не собираюсь в политику лезть, зачем мне это? Косвенно, правда, придется...
   - Ни хрена себе косвенно, - удивился Александр, - ты перед выборами скажешь по телевизору, что не помогает тебе губернатор и кранты ему, не проголосует народ. Скажешь, что благодаря ему, у тебя новая клиника и помощь оказывает всяческую - и будет он единственным губернатором России, кто смог такое огромное количество голосов набрать. У тебя уже сейчас народный рейтинг самый высокий в области, а что через год станет?
   - Непривычно как-то, - пожал плечами Михайлов.
   - Девочкам твоим тоже непривычно в шубах ходить и с охраной ездить. Ничего - ходят, ездят.
   Они рассмеялись оба.
   - Повезло мне с ними, хорошие они, настрадались в свое время до соплей. Очень они мне дороги - и жена и теща, а ты почему, Саша, не женишься, не мальчик уже, давно пора?
   Николай Петрович почувствовал, что задел больную тему, Александр задумался, потом нехотя заговорил:
   - Нравится мне одна, и я ей вроде бы. Иногда мне кажется, что любит она меня, иногда, что мои деньги. Страдаю, мучаюсь и заговорить не решаюсь - она знает, что я раньше с другими спал и с ней в том числе. Боюсь получить отказ или жену по расчету, - он вздохнул тяжело и скис совсем.
   - Знаю, о ком говоришь, видел, как она на тебя смотрит. Верь - любит она тебя по-настоящему, и попрекать никогда не станет. Ты же их не только для домашних работ брал, и они знали, на что шли. Так что здесь другая история с пересыпкой, - он улыбнулся, - а других потом уволишь, она себе сама горничных найдет.
   - Ну, доктор, с тобой вообще находиться рядом опасно, - Саша приободрился, - все видишь, все подмечаешь и убедился уже - всегда твоя правда. Слова твои, как ее признание в любви для меня, снял с души камень, спасибо.
   Александр протянул руку, и Николай Петрович крепко пожал ее. Они попрощались и Граф, уже выходя из машины, бросил напоследок о том, что дом строить лучше такой же, как у него - проектная документация есть вся полностью, намного дешевле обойдется.
   Танцор сел за руль, и они тронулись. Михайлов задумался над последними словами Александра. Готовая проектная документация как раз компенсирует зимние наценки строительства и можно успеть выстроить коттедж к августу. Дело за отводом земли - губернатор переговорит с мэром, тот с соответствующими людьми и все в порядке. Подрядчика подскажет Александр и можно начинать, вначале он поможет с деньгами, а потом Михайлов и сам справится. Брома нет и лишние деньги платить не надо, никто более не будет крышевать доктора, прошли времена первого становления.
   Михайлов посмотрел на Танцора.
   - Я слышал - все твое отделение здесь? - спросил Николай Петрович его.
   - Так точно, доктор, все здесь, - по-военному ответил он.
   - Не жалеешь, что от Графа ко мне ушел?
   - Я этому рад.
   Танцор отвечал сухо и кратко, Михайлов попросил:
   - Говори откровенно, не стесняйся.
   - Не по душе мне такая работа, хотя Граф и лучше других, беспределом не занимался, людей не убивал, как некоторые за деньги, исключительно при самообороне, не пытал никого утюгом или паяльником. Сам из бывших солдат, но все равно не по душе работенка. Выбора не было. Пришел из армии - куда идти, где устроиться на работу? Везде требуются специалисты с опытом работы, словно они уже рождаются таковыми. Блат нужен, а где его взять? - он замолчал, объезжая брошенную или вывалившуюся на дорогу коробку, - а в армии меня уважали, костяк отделения собрался сам - случай. Других подбирали, все спортсмены, ниже третьего дана никто не имел. В отделении никакой дедовщины, и в роте нас не трогали, знали, что отпор дадим - мало не покажется. Договорились после армии держаться вместе, а получилось вот как... отдали долг России, Родине и никому не нужны, - он вздохнул и замолчал.
   'Действительно, - подумал Михайлов, - демократия в России сейчас переживает сложный, труднейший этап своего развития, правильнее сказать становления. За бортом оказалась масса людей, не готовых к демократии, тем более в ее худшем проявлении, не готовы целые социальные слои общества - работники образования, культуры, здравоохранения, бытовой сферы, пенсионеры, влачащие нищенское существование. Время парадоксов - не может общество, например, без учителей и не нужны они никому, время крайней нищеты и богатства, беззакония и огромного количества нормативных документов... Не конкретный человек, а общество, его социальные условия толкнули Михаила на путь в мафию, но, то же самое общество и отвергает мафию. Сколько людей сейчас вернулись бы в социальные отношения 70 - 80 годов, а сколько осталось бы в настоящем времени? На этот вопрос не ответит Президент, правительство, депутаты. НИИ, как всегда наврут, но статистики, наверное, могли бы сказать, ответить на этот вопрос. На сложные вопросы есть простые ответы - люди, получающие зарплату, на которую можно жить, остаются в больной демократии, остальные бы вернулись назад. Прост ответ и не прост - большинство не всегда право'.
   Михайлов вдруг широко улыбнулся, ему вспомнилась реклама: 'Надежная бытовая техника существует - доказано 'Занусси'. А в народе своя реклама: 'Надежной бытовой техники не существует - доказано кувалдой'. Все просто и непонятно.
   - А как твои однополчане, которые сейчас у меня работают, как они считают, жалеют, что ушли от Графа? - спросил Николай Петрович Михаила.
   - Стратегия у нас одна. Пусть у вас, доктор, нет острых ощущений, хотя они возможны, обычная плановая работа. За то ребята знают, что их уважают, ценят и платят, криминала нет никакого, а рейтинг их взлетел так высоко, что им и не снилось. Многие бы хотели к вам попасть на работу. Я разговаривал с ними, они за ваших жен...
   Он запнулся и по-настоящему испугался, испугался впервые в жизни, которой и не особо до настоящего времени дорожил. Испугался, что обидел особо уважаемого им человека.
   Михайлов приказал остановиться. Танцор, тормозя, свернул на обочину дороги, Николай Петрович внимательно смотрел на него.
   Михаил прекрасно знал, как доктор может расправиться с ним, испуг в его глазах перешел в печаль, печаль о совершенном проступке, которого нельзя исправить. Он не молил о пощаде, не извинялся, а тоскливо и обреченно ждал своей участи. Сожаление о вылетевших случайно словах - больше ничего не увидел Михайлов на лице Танцора.
   - Миша, - начал Михайлов, - то, что Алла Борисовна любит меня - я и сам знаю. Но она теща, а не жена. Помни это всегда. Ляпни такое в другом месте - не носить бы тебе больше своей буйной головушки. Поехали.
   Николаю Петровичу понравилось, что кроме мужского уважения он не почувствовал ни льстивой угодливости, ни показного раскаивания. 'Этот крепкий мужик теперь со мной до конца', - подумал Михайлов и вслух сказал:
   - И что там ребята за мою жену и Аллу Борисовну?
   - Я хотел сказать, что они оторвут голову любому, потому что у вашей жены и тещи нет высокомерия и надменности с простыми людьми. Некоторыми, доктор, это ценится больше, чем деньги.
   - Некоторых тоже больше ценят, - Николай Петрович засмеялся, в тоже время удивляясь способностям своего главного телохранителя.
   Михаил улыбнулся на ответ доктора и сосредоточился на дороге. Некоторое время они ехали молча, думая друг о друге. Михаил считал, что не ошибся в докторе, честном и порядочном человеке, а главное добром. Сбывалась его мечта - уйти из криминала и иметь работу. У него не было профессии и он, кроме физической силы и умения защитить себя и других, не мог предложить ничего. Такие люди если и не были в мафии, то служили охранниками у бизнесменов, чаще зарабатывающих свои деньги не честным путем. Отсутствие эффективных правовых норм, их большое количество и противоречивость позволяли бизнесменам прикарманивать денежки у народа, ничего не производя для него. Фирмы 'купи - продай' приносили гораздо больший доход, чем производители и не уважал таких людей Танцор, считая их глистами в чреве России.
   Доктор тоже ничего не производил из материальных благ, но он давал людям самое дорогое - здоровье, нет, он давал больше, многих он возвращал к жизни, для многих неизлечимых становился второй матерью, дарующей новую жизнь. И радовался Танцор, что служит у человека, нужного всем, даже 'глистам'.
   Доктор тоже радовался, что смог помочь еще одному россиянину, вытащил его из лап мафии и направил по верному пути, что можно на него положиться. Надо помочь и его друзьям, наверное, стоит намекнуть об этом.
   - Мне, Миша, скоро потребуются еще люди, начнут строить клинику, ты намекни своим, пока не обещая, раньше времени ни к чему, что у них есть возможность перейти ко мне. Пусть в дерьмовые истории не влазят. Все отделение, как вы хотели, будет опять вместе.
   - Есть, господин полковник.
   Михаил подразделял всех офицеров на просто офицеров, товарищей офицеров и господ офицеров и соответственно относился к ним.
   Они подъехали к дому.
   - Береженого Бог бережет - не за себя боюсь. Пусть твои завтра и каждый день подъезд вентилируют и окрестности, - уже приказал Танцору Михайлов, - если еще нужны люди - возьми.
   Михаил покачал отрицательно головой и Николай Петрович зашел в подъезд, поднялся на лифте на шестой этаж и столкнулся с Танцором.
   - Служба, доктор, всего доброго вам, - он улыбнулся.
   'В форме парень', - подумал Михайлов, не увидя никакой одышки и тяжелого дыхания у Михаила, только что пулей влетевшего на шестой этаж. Он попрощался и вошел домой.
   Через несколько минут, поглощая еду, он выслушивал радостное ворчание своих женщин.
   - Весь вечер нам испортил.
   - Всю программу сломал. Мы хотели встретить тебя по-особому - хотели тебя сначала про наркотики спросить - принес или нет?
   - Какие еще наркотики? - не понял Николай.
   Алла и Вика словно ждали этого вопроса и загадочно смеялись. Николай понял, что его разыгрывают, но сути пока не уловил и продолжал подыгрывать им, спрашивая еще раз о наркотиках. Вика сквозь смех наконец-то пояснила:
   - У тебя каждый день оригинальные известия, мы к ним привыкли, неужели не видишь, что у нас уже наступила новостная ломка. Быстро рассказывай, что там еще вы напридумывали с Графом?
   Николай принял позу мыслителя, выждал время и потихоньку начал:
   - Особенного, конечно, сегодня ничего нет, - и видя, что они не реагируют на его слова, поджидая чего-то оригинального, продолжил: - Граф, милые мои, кажется, влюбился, объяснение еще предстоит, но свадьба скоро будет, это уж точно.
   - Хорошая новость, - вяло сказала Алла, ожидавшая чего-нибудь получше.
   - Ну, девочки, я не могу каждый раз рожать сверхновую, - он сделал вид, что огорчился, - в космосе она рождается раз во сколько лет?
   - Может в тысячу, - скисла Вика.
   - Вторая новость, - он сразу заметил, как приободрились Вика и Алла и засмеялся. Поняв, что купились, они засмеялись тоже, но он продолжил: - Скоро, еще до Нового Года, начнется строительство нашего шалашика, где нас ожидают райские наслаждения. Шалашик будет маленьким, но не меньше графского дома, так, примерно, 50 на 100.
   Последняя новость явно заинтересовала Вику и Аллу больше, чем первая, они прикидывали в уме, какова общая площадь и, естественно, не были готовы к таким размерам. Наверняка, привыкшие делать все своими руками, обдумывали, каким образом они станут поддерживать порядок и чистоту в доме. Он решил облегчить задачу.
   - Кухней, порядком и чистотой в доме станут заниматься повар и горничные, единственное, что я не разрешу делать прислуге - это приносить кофе в постель.
   - Ага! - воскликнула Вика, - чтобы еще какие-то юбки возле тебя крутились...
   Алла и Николай расхохотались, понимая, что она подумала о молоденьких девочках, которые не прочь будут соблазнить ее мужа.
   - Доченька, - начала Алла, - если ты сама не дашь повода, он тебе никогда не изменит. И пусть какие угодно юбки и ножки крутятся вокруг него - Коленька только твой любимый мужчина.
  
  
   * * *
  
  
   Лаптев ходил по кабинету из угла в угол, он нервничал и не зря: понимал, что опростоволосился, совершил ошибку, может самую крупную в своей жизни. Черт принес этого Михайлова в его область. Двадцать лет он руководил облздравом, двадцать лет... И так опарафиниться... надо было пообещать, дать возможность показать себя, потянуть резинку. Не поверил, дурак, не поверил, не отнесся серьезно, не изучил подробности. Потом бы все себе в заслугу записал: подобрал неизвестного врача, сумел разглядеть талант, помог, подсказал, направил - и результат на лицо.
   А он, сволочь, прокатил по всей области, что там области, опозорил на всю Россию. Министр звонил - обошлось пока, свалил на журналистов: любят приукрасить. Но комиссию пришлет, пришлет комиссию-то, как быть, что делать? Губернатор к себе вызвал - можно и до комиссии загреметь под фанфары.
   Он опять забегал по кабинету. 'Не соглашаться, не был, не знаю, ни причем и в области его раньше не было, откуда знать - кто такой, что за врач, может аферист какой или псих. Навести справки через военкомат, пока запрос из части придет, то - се, месяца два пройдет. А он через две недели... ишь чего захотел... Так, так говорить' ...
   Лаптев упал в кресло, вздохнул: вроде нашел выход. Выпив валерьянки, начал успокаиваться. Пора ехать к губернатору, ждет, не простит опоздания.
   В кабинет он вошел уверенно, поздоровался и сел, ожидая вопросов, на какую тему они будут, догадывался - Михайлов.
   - Телевизор смотрел? - тон губернатора не предвещал ничего хорошего.
   - Про Михайлова... смотрел, - старался отвечать уверенно Лаптев.
   - Там и про тебя было сказано, докладывай, объясняй ситуацию.
   Лаптев вздохнул и начал:
   - Михайлов появился в области недавно, раньше и не проживал у нас. Кто такой, откуда, говорит: служил в армии. Я направил запрос в военкомат, необходимо выяснить ряд вопросов. Пока ответят - месяца два пройдет, военные, вы знаете, не торопятся.
   - Ох, не темни, Иван Петрович, не темни, ты знаешь, не люблю я этого. Ты его документы смотрел, диплом врача видел, военный билет в руках держал? - начал раздражаться Тимофеев, но еще сдерживал себя.
   - Диплом врача видел и военный билет в руках держал, но, Сергей Ильич, документы документами, а что он за человек, какой специалист? У нас его не знает никто, я же направил запрос в военкомат.
   - Не темни! - взорвался Тимофеев, поняв, куда гнет Лаптев, - военком мне докладывал о разговоре с тобой, никакого запроса от тебя не было, а он тебе в первый же день без запроса объяснил, что Михайлов хирург высшего класса, высшего! Что он 14 лет на фронте провел, что у него одних орденов больше, чем у тебя родных зубов. Комиссар, когда посмотрел телевизор вечером, сразу же мне домой позвонил, от волнения у него даже голос дергался. Знаешь, как он сказал: 'Какого классного хирурга Лаптев просрал'. Да, да, не сомневайся, так и сказал - про-о-срал! Не понимаю, что тебе еще было нужно: документы в порядке, характеристика - лучше некуда, не понимаю... Ладно, докладывай дальше, что выяснил, только не ври.
   Тимофеев пытался успокоиться, чего угодно мог ожидать от Лаптева, только не откровенной лжи, наверняка понимает, что ложь, если не сразу, то скоро все равно откроется. Он смотрел на человека, которому доверял раньше всецело и не понимал его.
   - Удалось установить несколько его больных - действительно неоперабельные, но сейчас здоровые.
   - Какого же черта тебе еще было нужно? - снова спросил Тимофеев, - почему не помог ему, не взял под свое крыло? Делал бы он сейчас тоже самое, но говорили бы о тебе другое, а ты руководитель подразделения областной администрации.
   - Я спрашивал его, как он это делает, - оправдывался Лаптев, - не хочет говорить, скрывает, я не могу действовать, не зная его методики.
   - Почему не говорит, чем объясняет?
   - Говорит, что я не хирург и не пойму.
   - А ты хирург?
   - Нет, Сергей Ильич, не хирург.
   - У тебя в подчинении главный хирург есть? Есть! Он должен знать детали, почему ты его не пригласил на встречу, почему не пригласил на встречу гематолога, - снова начал распаляться Тимофеев, - я и то знаю, что все области медицины нельзя освоить. У тебя есть замы, завы, главные специалисты. Общее руководство, стратегия - вот твоя сфера, а ты со своим санитарным образованием в хирургию полез, - Тимофеев усмехнулся, - я всегда считал, что здравоохранение у меня прикрыто надежно, что ты держишь нос по ветру. Ошибся...
   - Не рассчитал, Сергей Ильич, новое это все, времени для изучения требует, а он захотел сразу.
   - Ладно, иди, - махнул рукой Тимофеев, - позже буду решать, что с тобой делать.
   'Консерватор хренов, - зло проговорил Тимофеев после ухода Лаптева, - секретарша, дура, еще масла подливает. Ничего, прорвемся' ...
   Он попросил соединить его с главным хирургом области, оказалось, он не только слышал о Михайлове - учился вместе. Правда Михайлов с 4 курса на военный факультет ушел, но три года гранит науки вместе грызли. Когда приезжал в отпуск года два назад, встречались они, обсуждали и новенькое в хирургии. Показал тогда Михайлов одну из методик операций, вроде бы то же самое, но другой подход и результат лучше. Главный хирург все сокрушался, что сам не смог догадаться до такой простой вещи и высказал мнение, что некоторым профессорам поучиться бы у Михайлова не мешало технике операций - классный хирург, слов нет.
   Тимофеев поблагодарил за информацию, положил трубку и задумался. 'Мудак, - прошептал он про себя, - у него главный хирург с Михайловым учился вместе, оперировал, а он мне лапшу вешает, задницу свою прикрывает. Решено - завтра же уволю, сегодня юристы пусть способ ищут, приказ готовят. Все, хватит о Лаптеве'.
   Тимофеев посмотрел на часы и решил прокатиться до Михайловской клиники. Не угадал Граф, не в пять, гораздо раньше прикатил губернатор назначенного времени. Выйдя из машины, первым делом увидел скопление автомобилей, в каждом сидели люди. В другой ситуации и внимания бы не обратил - ушли люди по делам - но здесь чего-то же они ждали?
   Он подошел к одной и открыл дверцу, поинтересовался - чего ждут. Старушка попросила подойти ближе, провела пальцами по лицу и ответила, что ждет операции - на пять назначено. 'Слепая, - догадался он, - видимо, и другие ожидают лечения', - и вслух спросил:
   - А почему внутрь не заходите?
   - Места там нет, я не вижу, но так говорят.
   - Сейчас 14-30, зачем же тогда так рано приехали?
   - Э-э-э, сынок, молод ты еще, вот и зять мой, - она махнула в сторону руля, - говорит: рано. А я знаю, раньше приедешь - не опоздаешь, и со святым Николаем Чудотворцем рядом подольше побуду, одно его присутствие душу исцеляет, на путь праведный наставляет.
   - А кто это, бабушка? - не понимая, спросил Тимофеев.
   - Как же ты не знаешь, сынок, грех не знать, - бабушка перекрестилась, - да простит тебя Господь! Спустился с небес святой Николай Чудотворец и вселился в душу доктора. Вот и исцеляет он всех, и молодых, и старых, любая болезнь ему по плечу, творит чудо. Да мешает ему сатана, козни строит, не дает нормально работать.
   - А сатана кто, бабушка?
   - Лаптев, черт, тьфу на него.
   - Сколько вам лет, бабушка, давно не видите?
   - 83 сынок, почитай, годков 30 в темноте живу, хочется перед смертью хоть одним глазком на мир взглянуть, но окулисты говорят, что невозможно это. Врут безбожники, не верят в чудесное исцеление, нет в них крепости веры, а отсюда и бессилие.
   - Удачи вам, бабушка, - улыбнулся Тимофеев, - еще поживете, посмотрите на мир своими глазами.
   - И тебе удачи, сынок. Постоял ты со святым Николаем Чудотворцем рядом и будет тебе удача. Запомни мои слова, сынок, я слепая, но сердцем вижу.
   Тимофеев попрощался и отошел, но решил все-таки переспросить - может чего-то другого ждут сидящие в машинах люди. Водитель одной из машин пояснил, что все здесь ждут операции, приезжают многие за несколько дней и ожидают своего часа.
   - Зачем же приезжать за несколько дней? - удивился Тимофеев.
   - Ты че, мужик, тупой че ли, - водитель уже в свою очередь удивленно смотрел на Тимофеева, - здесь чудо делается, а ты зачем приезжать, не болел, видимо, никогда серьезно. А вдруг с очередью тоже чудо будет, и случалось уже такое.
   Водитель не узнал губернатора, но Тимофеев не обиделся на работягу, а только улыбнулся и прошел в здание. Не ожидал он такого отношения людей к Михайлову. Действительно, боготворят они его, как святого.
   В клинике губернатора узнали сразу, охранник предложил пройти с ним, но Тимофеев отказался, хотел посмотреть все, начиная с входной двери. Охранник не возражал, но предложил раздеться, жарко в пальто, халат накинуть, как требуется в любой больнице. И так это у него ловко получилось, что и не против он, и не откажешь, идти придется. Тимофеев посмотрел на него внимательно: 'Или от природы такой, или выучка'? - подумал он и прошел вслед за ним.
   Тимофеев осматривал помещение. Действительно узкий коридор не мог вместить всех больных: от стенки до стенки - рукой подать. Лежачие размещались на кушетках вдоль стены, и пройти вдвоем уже не представлялось возможным. Он подошел к одному лежачему молодому мужчине, спросил, как звать, что случилось с ним?
   Больной узнал его, представился и рассказал, что упало год назад при строительстве дома на колени бревно, раздробило оба сустава. Срослось что-то не так, три операции делали, ничего не помогает - инвалид первой группы в тридцать лет. Ни ходить, ни стоять...
   За ним вышла из предоперационной Светлана Ивановна, и больной стал с трудом перебираться на каталку. Перед тем, как его укатили на операцию, он попросил губернатора:
   - Сергей Ильич, вы порешайте вопрос, нельзя же в таких условиях находиться. Теснота, повернуться негде, с утра в коридоре лежу, - он вдруг озлобился: - зато в больнице, где мне три операции делали, места - хоть отбавляй, только сделать ни хрена не могут.
   Его увезли и Тимофеев подумал: 'Сложный случай - оба коленных сустава раздроблены, справится ли Михайлов'? Слышал он, что из всех суставов - коленный самый сложный, всегда мучаются с ним врачи. То мениск лопнул, то связка порвалась, то еще что-нибудь, а здесь и переломано еще все. Тимофеев глянул на часы, засекая 10 минут, столько, говорят, делает Михайлов операции.
   Сергей Ильич подошел к бабушке, сидящей на кушетке, попросил ее рассказать о себе, но она замахала руками в ответ - Тимофеев увидел трубку в ее горле, через которую вылетали воздух и хрипящие звуки, понял: не может говорить. Более всего его поразило разнообразие больных - и травмы, и горло, и глаза, все лечит Михайлов. По телевизору говорили о раковых и травмированных, а на деле в клинике проходили лечение больные с любыми сложными заболеваниями. 'Действительно гений, - подумал Тимофеев, - и травматолог, и онколог, и гематолог, и ЛОР, и окулист, и кардиолог, и какие еще там есть специальности' ...
   Он прошел в приемную и, прежде всего, извинился перед Викой за свою секретаршу, поинтересовался стоимостью лечения. От услышанного чуть не обалдел, так в узком кругу выражался он от удивления.
   - Максимум 3 тысячи, так мало - я в диагностическом центре недавно был, прошел полное обследование: 2400 заплатил, а тут еще и лечение. И все-таки, Виктория Николаевна, чем обусловлены такие цены? - Тимофееву не верилось в 'бесплатное' лечение.
   - Николай Петрович дал команду - работать только в соответствии с законом. Облздрав и с его помощью комитет цен утвердили нам такие расценки, - пояснила Вика, - больной проходит вначале полное обследование, потом лечение, все это в течение 10 минут. Бухгалтерия у нас в полном порядке, можете убедиться сами.
   Тимофеев не стал смотреть документы, он знал, что несложные операции в больницах через проколы, а не разрезы, стоят примерно 3000 - 5000 рублей. Здесь - сложность несопоставима, на Западе многие такие операции стоят по 50 тысяч долларов. 'Скотина, - подумал Тимофеев, - значит, Лаптев знал, что будет эта клиника заранее, знал и молчал. Нет, он не молчал, он все сделал, что бы сорвалось задуманное Михайловым, на таких расценках не выживет ни одна частная медицинская фирма. Почему в его больницах одни расценки, а здесь другие? Такое дело задумал загубить, сволочь'.
   Он глянул на часы - 10 минут истекли - и вышел обратно в коридор. Его встретил обалдевший от радости пациент.
   - Ну как, Сергей Ильич, - он глядел то на него, то на свои ноги, - на своих двоих стою и хожу, станцевал бы вам сейчас яблочко, да доктор не велит, ослабели мышцы за год лежания, нагрузка нужна постепенная, как это он сказал - дозированная.
   Тимофеев невольно сам заразился его радостью и весельем, светящиеся глаза и сияющая улыбка не могли не задеть сердце любого человека. Он заулыбался и пожелал больному не ронять бревна на ноги и, конечно же, не болеть.
   - Вы все-таки порешайте вопрос с помещением, - неожиданно напомнил ему пациент.
   - Для этого сюда и приехал, обязательно решим вопрос, не беспокойтесь, не будет доктор работать в таких условиях, - убежденно ответил губернатор.
   - Спасибо, Сергей Ильич, домой побегу, не терпится родным и всей деревне показаться, рассказать им о докторе. Излечение отметить! А вы, - уже уходя, бросил он, - считайте, что на выборах мой голос - ваш, да что мой: всей деревней проголосуем, за доктора все, что угодно сделаем! - он помахал на прощание рукой.
   'Ого, куда загнул, - подумал губернатор, - простой мужик, а как рассуждает - весь выборный расклад в двух словах изложил. В точку все! Нет, не думаю, что ситуацию анализировал, предупреждал. Но ведь прав, сукин сын'! Он мотнул головой, словно выражая удивление или восхищение прозорливостью мужика. 'Сам даже об этом не думал, а народ уже все просчитал' ...
   - Да, славный, замечательный у вас доктор! - неожиданно высказался он вслух рядом стоящему охраннику в белом халате.
   - Конечно, замечательный, он же не 'Е', - заулыбался тот.
   - Как это не 'Е'? - удивился Тимофеев.
   - Хирурги по-разному пишутся, - продолжал улыбаться охранник, - кто на 'И', а кто и на 'Е'.
   Уловив смысл, Тимофеев не удержался от заразительного смеха, охранник широко улыбался в ответ, но смех не поддерживал, считая, что неуместно смеяться, когда вокруг еще много страждущих. Смех смехом, но Тимофеев подумал о журналистах, и ему стало немножко не по себе - потому, что растрезвонили бы сейчас на весь мир, что работает доктор в таких стесненных условиях, лечит больных с успехом, а власть не реагирует, не помогает. Им только маленькую зацепку дать - уж они ее раздуют, обсосут, как им выгодно, и преподнесут народу, все здравоохранение обгадят. Он решил спросить проходящую мимо женщину в белом халате:
   - Скажите...
   - Алла Борисовна, - подсказала она, - заместитель по административно-хозяйственным вопросам, проще сказать - завхоз, Сергей Ильич.
   - Алла Борисовна, а журналисты здесь бывают?
   - Нет, после открытия никого не было, Николай Петрович запретил пускать их сюда и рассказывать им что-либо. Он сказал, что не стоит из-за одного козла всю область марать.
   Она хитро взглянула в его глаза, как бы проверяя: понял или нет. Убедившись, что понял, прошла в приемную. Он, думая о том, что доктор, оказывается, еще и политик, двинулся следом, все более и более удивляясь разносторонности Михайлова. Видя все собственными глазами, Тимофеев все же решился переспросить:
   - Скажите, Виктория Николаевна, какой все-таки основной профиль ваших больных?
   - Профиль один, - с чувством гордости за Михайлова начала Вика, - те, которых ваши профессора и академики вылечить не могут. - Ее гордость перерастала в озлобленность. - Я, например, после аварии ходить не могла. Год мне обещали, второй год - молчали, а третий год говорили, что случай сложный, лечению не поддается. Николай Петрович ничего не говорил, взял и вылечил. Где ваши академики? Пришли бы поучиться или стыдно у простого врача опыт перенимать?
   Она смотрела ему прямо в глаза, и ощущал он что-то неуловимо схожее со взглядом Аллы Борисовны, понимал, что права девушка и злится не просто так - накипело на душе за три года, но не мог ничего ответить и отводил глаза в сторону.
   В коридоре Сергей Ильич заметил бабушку, ту, что была с трубкой в горле, обрадовался - можно разрядить обстановку здесь и с бывшей больной бабушкой побеседовать. Что она здорова после операции и может говорить - сомнений не вызывало. Он шагнул к ней и спросил о самочувствии, но ответ окатил его, словно кипятком:
   - Тьфу, на тебя, говорить не буду - такое светило в дыру загнал, - она плюнула, не попав, и ушла, более не сказав и слова.
   'Разрядил обстановку, называется, - усмехнулся про себя Тимофеев, - сговорились они что ли'? Он отмахнулся от Аллы Борисовны, как от назойливой мухи, жужжащей, что разные больные попадаются. Не угодишь всем, не стоит обращать внимания. Понял, что и здесь опростоволосился, взял себя в руки и ответил уже спокойно:
   - Не вам, Алла Борисовна, мне оправдываться надо, сам не досмотрел: вот и получил по заслугам. Николаю Петровичу передайте, что, как и договорились, в шесть часов буду, - он помолчал, раздумывая, и продолжил: - Народ, конечно, разный бывает, кстати, вы знаете, как его в народе зовут? - Петрова пожала плечами. - Святой Николай Чудотворец! Спустился святой с небес и вселился в душу доктора - так и зовут верующие: святой Николай Чудотворец.
   Тимофеев почувствовал, как обрадовалась его словам Алла Борисовна, видимо, очень уважают здесь все доктора, да и как не уважать за такие дела.
   - Про Николая понятно, зовут его так. Чудотворец? Но он действительно чудеса делает, сами видели. Он и мою дочь вылечил, когда врачи признались в бессилии. И нет для меня на земле его святее и лучше!
   - А может и правда доктор - святой Николай Чудотворец, - хитро смеясь одними глазами, неожиданно сказал губернатор и, оставив озадаченную Аллу Борисовну, вышел.
   Вернувшись к себе в кабинет, Тимофеев остался доволен поездкой, хоть и получил плевок в лицо. Этот плевок превратится в навоз на грядке устойчивости положения, считал он. Вовремя признать и исправить допущенные ошибки, недосмотр, развить и приумножить успех - основы руководящей работы. Он исправит положение, это необходимо Михайлову, жителям области и ему, в том числе. Михайлов в настоящее время, как никогда, нуждается в поддержке моральной, материальной и политической. Если навалятся журналисты всем скопом, начнут чернить, управляемые умелой рукой, подключатся Лаптевы, налоговая инспекция, комитет цен и недолго биться ему в агонии: слаб очень 'младенец'. Сейчас он, Тимофеев, еще может раздавить его, но кому от этого станет лучше, где польза? А если поддержит, поможет развить успех - реальную выгоду получат все: губернатор, доктор, народ. Прежде всего - народ! Тимофееву вспомнились слова старушки: 'Я слепая, сынок, но сердцем вижу, будет тебе удача'.
   Он улыбнулся и окунулся в повседневную работу: звонил, настаивал, просил, требовал, изучал, подписывал... Время в делах летит незаметно, не всегда удается решить запланированные на день проблемы, всплывает что-то срочное, неотложное и летит в тартарары дневная программа, уплотняя следующий день. Но бывает и так, что успеваешь сделать все, прихватывая даже из последующих дней, да редки такие денечки и не уменьшают они нагрузки, освежая морально.
   Заработавшись, Тимофеев чуть было не опоздал на встречу, но приехал вовремя и первое, что увидел перед входом в клинику - тоже скопище машин и слепую старушку, осеняющую себя крестом. Он подошел к ней и сразу заметил, что глаза смотрят на него, а не куда-то вдаль или сторону.
   - Еще раз добрый день, бабушка! Догадываюсь, что видите вы.
   - Добрый, сынок, добрый! Голос знакомый, - рассматривая его, продолжала она, - с вами, однако, в обед разговаривала?
   - Со мной, бабушка, - улыбнулся Тимофеев, - чего же домой не едете?
   - Да как же уехать, не повидав своего спасителя - после операции мельком видела, не разглядела совсем с радости. Обязательно хочу увидеть, поклониться в ноги. Как же уехать? Молодая так не видела.
   Она стала вытирать платочком набежавшие слезы.
   - Пойдемте со мной, - предложил Тимофеев, - взглянете на своего спасителя.
   - Не пустят, сынок, охрана не пустит. Ему тоже работать и отдыхать нужно, желающих много, - она показала рукой на стоявшие рядом машины, - чай, не в музее работает. Выйдет скоро, вот и увижу, тридцать лет ждала - часок подожду.
   - Со мной пустят, бабушка, договорились мы о встрече заранее, ждет меня Михайлов.
   Тимофеев не стал представляться, взял аккуратно старушку под руку и провел в приемную. Оставив ее там, вошел в кабинет, поздоровался за руку и первым делом попросил принять старушку, объясняя в двух словах суть дела.
   Михайлов попросил по селектору Вику пригласить старушку, она вошла и упала на колени.
   - Он, он, святой Николай Чудотворец, - неистово кланяясь и крестясь, шептала она, - спасибо тебе за труды твои, деяния святые!
   Михайлов растерялся, но когда она поползла к нему на коленях, намереваясь припасть к ногам, поднял ее за плечи, прижал к себе, вытирая платочком, бежавшие слезы, попросил:
   - Не надо, бабушка, на колени падать, делаю то, что умею, а на колени - ни к чему.
   Она, крестясь, вышла спиной, и Михайлов пригласил губернатора присесть. Хотел сам устроиться напротив, но, подумав, сказал:
   - Спина устает, у меня кресло удобнее. Неловко как-то получилось - лечить могу все, а принимать благодарности не умею.
   Тимофеев смотрел на него - обычный русский мужик с интеллигентным лицом, никакой кичливости и высокомерия. Обыкновенные пальцы, может чуть длиннее, как показалось ему, чем у других, но творящие чудеса. А как любят и обожествляют его больные! И есть за что. 'Я бы вообще без спины остался - целый день простоять за операционным столом, еще и оправдываться потом', - подумал он.
   Многое увидел сегодня и понял Тимофеев, и стало ему стыдно, что работает Михайлов в таких условиях, мысленно поклялся он, что сделает для него все.
   - Рабочий день закончился, может по рюмочке коньяка? - предложил Михайлов.
   - С удовольствием, - ответил Тимофеев.
   Михайлов нажал кнопку, вошла Вика, достала коньяк и рюмки, порезала лимончик. Он поблагодарил ее нежно и ласково.
   - Не удивляйтесь, Сергей Ильич, - улыбнулся Михайлов, - не ловелас я. Вика - моя жена, в положении уже. Скучно дома одной, поработает до декрета со мной, дальше видно будет.
   - Не знал, Николай Петрович, очень славная у вас жена.
   - Давайте - за встречу, за знакомство, - поднимая рюмку, не дал ему продолжить Михайлов.
   Они выпили, закусывая лимоном. Тимофеев заговорил по делу:
   - Был я сегодня у вас днем, посмотрел обстановку своими глазами. Творения ваших рук невероятны, но очевидны! До сих пор не верится, что такое возможно в наше время, просто фантастика, и нет у меня слов выразить восхищение и благодарность за исцеление людей! Вчера звонил, хотел переговорить о Лаптеве, сейчас необходимость отпала - завтра подписываю приказ о его увольнении. Такой председатель комитета здравоохранения мне не нужен, не устраивает он область.
   Условия для больных здесь невыносимые, повернуться негде, ждут они своего часа на улице, на морозе. Такое положение недопустимо! В срочном, срочнейшем порядке подыщем вам помещение. Я лично, облздрав и другие службы окажут вам всяческое содействие, не стесняйтесь обращаться ко мне: дорого ваше время, чтобы тратить его на уговоры и согласования, сделаем все необходимое без волокиты.
   Хотел услышать от вас - какая помощь нужна, что сделать в первую очередь?
   Михайлов слушал внимательно, не перебивая, потом налил еще коньяка.
   - Хорошо, Сергей Ильич, но сначала пропустим еще по одной, чувствую, что тянуть повозку нам в одну сторону. За понимание и взаимность!
   Тимофеев давно не принимал коньяк с таким удовольствием. 'Тепло и уютно здесь', - подумал он.
   - Есть, что сказать и обсудить, Сергей Ильич, - продолжил Михайлов после коньяка, - думаю, что губернатору необходимо знать и дальние планы. Эта клиника еще малоизвестна, хоть и едут сюда уже со всей России, но в ближайшее время потянутся и большие люди, как наши, так и иностранцы. Станут приезжать на лечение известные всему миру личности - артисты, политики, ученые. Необходимо учесть не только материальные, но и политические задачи. Я не собираюсь покидать нашу область, как и куда бы меня ни приглашали. И клиника станет представителем передовой медицины всей России, не только нашей области.
   Михайлов достал сигарету и закурил, видимо, ожидая, что ответит губернатор на его вступительную речь. Но он молчал, думая про себя, что все может случиться - и иностранцы, и великие могут заглянуть, нельзя ронять престиж, но дослушаю до конца, издалека заходит Михайлов, большого просить станет. Николай Петрович, выпустив несколько клубов дыма, понял, что не хочет говорить губернатор, пока не услышал основного, не понял главного. И продолжил по существу:
   - Клинику необходимо строить новую, с учетом требований времени и даже на опережение, по мировым стандартам. И как можно быстрее. Пока идет строительство - временно подобрать помещение, где бы больные могли ожидать операций не на улице.
   Тимофеев не спешил отвечать, думая и изредка потирая лоб пальцами, совсем по-домашнему. 'Если бы все руководители думали так же, по государственному, как бы мы прекрасно сейчас жили' ... Все больше нравился ему Михайлов своей деловитостью, радением за народ и отчизну. Такие рождаются раз в сто лет, но помнят их гораздо дольше.
   - Да, я согласен с вами, Николай Петрович. Будет трудно, старый бюджет заканчивается, новый предстоит утверждать. Если потребуется, стану просить правительство, к Президенту пойду, но своего добьюсь. Построим новую клинику - не хуже, лучше, чем где-либо и помещение на время строительства найдем. - Тимофеев улыбнулся, - не ожидал, доктор, что вы еще и хозяйственник, и политик, предлагаю перейти на ты.
   - Согласен, Сергей Ильич, и последнее - место я под клинику уже подыскал. Хочу там и себе домик поставить, чтобы не стыдно было гостей встретить, если потребуется. Это пустырь около...
   - Знаю, о чем говоришь, - перебил его Тимофеев, - действительно прекрасное место. Договорились.
   Он не стал вдаваться в подробности.
   - Все основные вопросы решили, значит не грех и еще по одной пропустить, Сергей Ильич, но с моей семьей. Ты не против?
   - С тобой и спиться недолго, - пошутил Тимофеев, - но выпью с удовольствием, особенно с такой красавицей, как Виктория Николаевна!
   Михайлов попросил по селектору Вику зайти с мамой.
   Тимофеев удивился, увидев Аллу Борисовну, не ожидал увидеть именно ее. Сразу понял, почему напомнили ему Викины глаза Аллу Борисовну.
   Михайлов не представлял их заново, зная, что они уже познакомились днем и разговаривали. Вика достала еще две рюмочки, Алла Борисовна засуетилась, как заботливая мать:
   - Может я... там у меня колбаска есть, картошка осталась, огурчики соленые. Не ужинали еще, голодные с работы.
   Она хотела выскочить из кабинета, но Тимофеев остановил ее, поблагодарил за заботу.
   - Я лучше с лимончиком, коньяк прекраснейший, замечательный у тебя вкус, Николай Петрович, - похвалил его Тимофеев.
   - Не у меня, у Аллы Борисовны, - рассмеялся он, - она в нашей семье этим заведует, целиком на ее вкус полагаюсь, - пояснил Михайлов, посмотрев на сияющую Аллу.
   Сергей Ильич поднялся, взял пальцами рюмку.
   - Уважаемые Виктория Николаевна и Алла Борисовна! Замечательный у вас муж и зять, чувствуется, что он любит вас и уважает. За прекраснейших женщин, достойных настоящей любви и большого уважения великих людей!
   Даже Михайлов не ожидал такого тоста, а Вика и Алла просто сияли от восторга. Сам губернатор назвал их Коленьку великим, а их достойными его!
   Тимофеев улыбнулся сияющим женщинам, глянул на часы.
   - Очень уютно у вас, давно не был в такой радушной обстановке, но дела ждут. Ехать пора.
   Он попрощался со всеми за руку, пожелал удачи и вышел.
  
  
   * * *
  
  
   Граф прошел в спальню, лег, не раздеваясь, и задумался. Еще гораздо раньше ему приходили на ум подобные мысли, но он отгонял их в повседневной суете, каждый раз откладывая на завтра, на потом. Неординарные события последних дней заставили задуматься серьезно, содрогаясь от возможных последствий лихого бытия.
   Выросший без отца, с матерью, отдавшей единственному сыну всю нерастраченную любовь, он научился принимать мужские решения раньше и быстрее своих сверстников. Как и все пацаны в отрочестве, он восхищался мужскими видами спорта, особенно боксом и самбо. Занимаясь в этих спортивных секциях, Граф никак не мог определиться с выбором, как ему советовали тренера. Каждый видел в нем задатки выдающегося боксера или самбиста и настаивал на более серьезном подходе к своему виду спорта. Разговаривая с одним, Граф соглашался, у него появлялась уверенность, что его призвание именно бокс, но выслушав другого, считал самбо лучшим видом спорта, который ему необходим.
   В секциях закалялась воля, воспитывался характер, росла выносливость и физическая сила. Его мать не считала эти виды спорта необходимыми, постоянно беспокоилась о родной буйной головушке: не стряхнул ли, не сломал ли ручку, но посещения секций не запрещала, называя их кровавыми и жестокими.
   Появление первых секций по каратэ вызвало у Александра бурю эмоций и восторга. Это был спорт его мечты, помогавший совершенствоваться не только физически, но и духовно, овладеть силой внутренней энергии и собранности, концентрировать волю и решимость в единое целое, усиливая эффект.
   После окончания школы Александр пошел работать на завод, видя, как бьется мать, стараясь дать сыну необходимую одежду и питание. С появлением его первой зарплаты она тяжело вздохнула: 'Учиться бы тебе, сынок, проживем как-нибудь'. Эти материнские слова глубоко запали ему в сердце, и он по вечерам усиленно занимался. Поступив на экономический факультет, Александр продолжал работать, обучаясь заочно, и непременно занимался совершенством техники каратэ. 'Хоть бы драчку свою бросил, - ворчала мать, - и так времени не хватает'. Александр улыбался в ответ, подходил, обнимал мать, объясняя, что это как раз и помогает работать и учиться одновременно. Каратэ дает силу, способность правильно распределить время, организует и воспитывает человека. Оно не мешает - помогает учебе и работе. Мать не понимала - чем может помочь в учебе гимнастическая драчка, так она любила называть каратэ, но не вмешивалась материнской властью, отвечая всегда одинаково: 'Ладно, раз помогает, что поделаешь'. Вздыхала тяжело и уходила в свою комнату.
   Отслужив в армии, Александр вернулся на свой родной завод, ему предложили работать в экономическом отделе: он не бросил учебу и в армии, в этом ему повезло. Он закончил 4 курса - 2 до и 2 в армии.
   Начавшаяся перестройка приносила свои плоды, появились кооперативные киоски и магазины, но в первую очередь совершенствовался преступный мир. Возникали новые и новые преступные группировки, в городе свирепствовал рэкет, морально и материально не подготовленная милиция фактически бездействовала, ловя мелких воришек. Не получая и без того мизерную зарплату по несколько месяцев, ее лучшие кадры уходили в частный бизнес, а иногда и в те же самые преступные группировки.
   Еще находясь на службе, Александр почувствовал, что армия разваливается, снижается ее боеспособность, резко падает дисциплина и начинается разгул свирепой дедовщины. Пьют не только офицеры, но и солдаты-первогодки. В стране идет разгул полнейшего беспредела, каждый стремится хапнуть побольше, правящая элита ведет междоусобные войны, стараясь оторвать куски пожирнее, и никому нет дела до простых людей, таких, как он.
   Дети социального дна бросали школу и зарабатывали себе на жизнь на автозаправках, занимались воровством и пьянством, токсикоманили и употребляли наркотики. Девочки, не стесняясь, торговали натурой.
   Видя, что соседский парнишка не посещает школу, Александр спросил однажды его учительницу, живущую в том же доме: 'Что же вы к нему домой не зайдете, погибает парень'? Она смерила его таким презрительным взглядом, что он пожалел о вопросе, особенно после ее циничного ответа: 'Буду я еще по домам ходить... за такую зарплату'.
   Ему захотелось крикнуть: 'Стойте, люди, куда вы катитесь? Это же атавизм! Нет, вы не люди... звери'.
   После армии потребность была не только в еде, необходимо одеться и, рассчитывая на зарплату, он не получил ее. Над ним посмеялись и объяснили, что он и так счастливчик - взяли на работу при огромных сокращениях, а если получишь зарплату месяца через три - четыре: считай, повезло.
   Проблемы наваливались, вырастая, как снежный ком, мать, сводившая еле-еле концы с концами, пока он был в армии, сейчас шаталась от голода, стараясь отдать ему кусок получше. Что делать - никто не знал! Сжимал Александр кулаки до боли, хотелось выть от бессилия, особенно когда показывали по старенькому, еще советскому телевизору, войны Ельцина и Горбачева. Материл он про себя все правительство и партию в том числе, надоело смотреть на опротивевшие сытые рожи. Телевизор продали - денег хватило на день: отдали долги и поели разок досыта.
   Была у него и его друзей, таких же армейцев - десантников, своя точка зрения на происходящие события. Считали они меченного говнюком, ввергнувшим страну в пропасть, продавшимся за европейскую славу. Нет, они не против рынка и демократии, но нельзя в России отпускать вожжи сразу. Постепенно, под контролем государства необходимо создавать рынок, еще Ленин говорил об учете и контроле, а как он сейчас необходим над кооператорами, которые не платят налоги, обирают людей до нитки. Должна существовать программа плавного перехода, а сейчас что? Дерутся верхи за власть, хапают народные денежки, топят друг друга в дерьме, а народ - не до него сейчас.
   Собирались вместе бывшие армейцы, курили, матерились, обсуждая насущные проблемы, но с каждым днем становилось их меньше и меньше - кто-то устроился охранником к ворюге - бизнесмену, кто-то подался в ОПГ, но таковых было меньше, кто-то пристроился по-другому.
   Александру предложили вступить в группировку, и даже сам смотрящий за районом разговаривал с ним, но он отказался. Местному лидеру очень хотелось заполучить Александра, слышал он о его бойцовских способностях и поэтому в следующий раз направил четверых - пусть поучат несмышленыша, сам потом прибежит.
   Четверо качков не составили Александру проблемы - вернулись они назад, как побитые собаки, тявкая и зализывая раны. Но он понял, что в покое его не оставят.
   В течение нескольких дней готовились каждая из сторон. Лидер Октябрьских не хотел рисковать и решил продемонстрировать не только силу, но и своеобразное уважение. Он приказал вооружиться резиновыми дубинками, чтобы не покалечить сильно противника, он нужен был живой и не калека. Калека его не интересовал. На предложение одного из своих - грохнуть и все дела - так глянул, что у того по спине побежали мурашки. Лидер повторил еще раз, что Александр необходим живой и не искалеченный.
   На стрелку они явились, ничего не подозревая, десять бритоголовых качков, размахивая дубинками, уверенные в своей силе, демонстрировали превосходство. 'Мои слова и желания - закон в этом районе и не подлежат обсуждению, - надменно начал лидер Октябрьских, - только из снисходительности к тебе спрашиваю я последний раз' ...
   'Ты хочешь получить ответ? - перебил его Александр, - ты его получишь'!
   Откуда ни возьмись, появились десять таких же качков. 'Что станем делать с шакалами, Граф'? - спросил один из них. 'Поучим немного', - усмехнулся он.
   Лидер Октябрьских, шамкая выбитым зубом и держа лед на голове, разносил своих братков за то, что не доложили ему о Графе, прошляпили новую группировку, действующую на его территории. В его понимании каждый, имеющий кличку, автоматически вписывался в их среду и сейчас он пытался определить его ранг. Прибежавший шестерка доложил, что Граф еще давно, до армии качал права в этом районе и сейчас, видимо, хочет вернуть себе положение. Метнувши в шестерку куском льда, Олег решил затаиться на время, выяснить силы и возможности Графа, а потом уже отомстить, отомстить насмерть. Он не знал тогда, что Александр не имел клички - это была его фамилия, и что попросил он помочь ему бывших армейцев десантников, своих друзей, которых сам и обучал в армии рукопашному бою.
   События быстрыми кадрами мелькали в голове Графа, он хорошо помнил, как жизнь заставляла приглашать на тропу войны сослуживцев чаще и чаще, как аккуратно подталкивал его на скользкую дорожку хитрый и коварный Бром. И вот уже нет Олега и Брома, он сам занял место последнего. Но могут прийти другие Олеги, Бромы и Графы, необходимо решать сейчас, пока он в силе - идти или остановиться, жить или умереть?
   Он выбирает жизнь! Постепенно отойдет от дел, передавая бразды правления, и займется легальным бизнесом. Доктор ему поможет.
   Решение сняло камень с души, настроение поднялось, и он позвонил колокольчиком.
   Вошла Нина, одна из его пяти девушек - горничных, которых он нанял для поддержания порядка в доме. По сути, они являлись путанами для одного лица и зарабатывали себе на жизнь таким образом - все же лучше, чем стоять на панели, 'прелести' которой они еще не познали.
   Последний месяц Александр спал только с ней одной, он чувствовал, что его безудержно тянет к Нине, скучал без нее, когда уезжал. Она одна возбуждала его, приводила в трепет и заставляла сердце биться сильнее. Бурные ночи, проводимые с Ниной, днем не снимали напряжения, всегда хотелось обнять волнующее тело, прижать к себе, замереть и шептать на ушко ласковые слова, поехать вместе на отдых, неважно куда.
   Отдаваясь ему с неистовой страстью, она грустила днем одними глазами, словно попрекала за что-то. Саша чувствовал грусть этих глаз, стараясь быть нежнее, но взволнованное сердце подсказывало - не то...
   Нина прилегла рядом, несколько полубоком, давая ему возможность полюбоваться своей стройной фигуркой. Ноги, длинные точеные ножки в чулках загорелого цвета отдавались пульсом в его брюках. Взгляд поднимался выше - о, этот волнующий плавный изгиб талии, груди, манящие мужскую руку... Нина, его златокудрая Нина бессловесно звала его. Ворваться вулканом в испепеляющее лоно и взорваться потоком лавы...
   Александр пересилил желание.
   - Я хотел поговорить с тобой, Нина...
   Она подняла взор, ожидая продолжения, и только легкая грусть туманила ее глаза.
   - Я люблю тебя, - чуть хрипловато выговорил он, - будь моей женой!
   Она обняла его, уткнувшись лицом в грудь, и тихо заплакала. Александр гладил ее по спине и ждал ответа. Через несколько минут Нина подняла голову, смахнула слезы и ответила:
   - Спасибо, Саша! Я не надеялась... я тоже очень люблю тебя и стану твоей женой. Все же есть Бог на свете - хорошо, что ты сказал это сегодня: завтра бы было поздно.
   Нина положила пальцы ему на губы, не давая спросить, и улыбалась уже без грусти в глазах.
   - Это была бы наша последняя ночь, - продолжала она, - которую я решила провести бурно и страстно, чтобы насладиться тобой надолго, а потом вспоминать и, может быть, плакать. Утром я бы ушла, тихонько поцеловав любимого человека. Навсегда оставив твой образ в своем израненном сердце, ушла, чтобы ты меня никогда не нашел, - она помолчала, все еще держа пальцы на его губах и не давая ему говорить, - я очень сильно полюбила тебя, Саша, но стать твоей женой не надеялась и могла только мечтать. Для меня очень важно, что ты сказал мне о своей любви именно сегодня, до того, как я открою тебе главную новость. Сашенька, мой милый Сашенька, я жду от тебя ребенка!
   Александр мгновенно вскочил с кровати, схватил Нину на руки и закружил по комнате, крича от радости на весь дом:
   - Ниночка, моя любимая Ниночка! Как здорово! У нас будет ребенок! - он положил ее на кровать и уже тише, поглаживая ее живот, продолжал говорить: - Здесь продолжается наша жизнь!
   Александр целовал ее груди, живот, ноги, каждую клеточку любимого тела. Они предались любви...
   Нина обнимала его одной рукой, уткнувшись лицом в грудь и счастливее ее не было на свете ни одной женщины. Сбылась ее мечта - Саша станет мужем и у ребенка будет отец, ей не придется воспитывать его одной, по ночам вспоминая любимого. Оставалась всего лишь одна проблема - горничные, живущие в доме, но Саша не был ни с кем из них целый месяц. С этого дня она не сможет жить рядом с ними, зная, что и они бывали в этой постели. Словно прочитав ее мысли, Саша заговорил:
   - Завтра, - он глянул на часы, - уже сегодня ты уволишь девочек, но одной тебе не справиться, подберешь сама приходящих домработниц или пусть живут здесь - ты хозяйка.
   Нина помолчала, а потом засмеялась.
   - Ты чего? - не понял ее Саша.
   - Никогда не думала, что стану Графиней, - сквозь смех ответила она.
   Утром Александр пошарил рукой и, не найдя Нины, открыл глаза - в спальне, кроме него, никого не было. Он огорчился - хотелось проснуться и прижать к себе молодую жену, сказать ей что-нибудь ласковое и услышать в ответ нежные слова.
   - Проснулся Сашенька, - Нина, словно почувствовав, вошла в спальню, присела на кровать, любуясь его спортивным телом, - девочек отправила, не хотела, чтобы они здесь с утра маячили.
   - Дурашка, - он притянул ее к себе и поцеловал, - как они, не возмущались?
   - Не-ет, Катька попросила с подвохом, чтобы я их сама отвезла, но Светка ответила ей, что графини за рулем не ездят, а так все нормально. Съезжу сегодня в город, подберу двух горничных и повара. Ты не против, Саша?
   Александр смотрел на нее и думал, как же изменилась она всего за одну ночь. Похорошела - глаза горели и светились счастьем, придавая лицу особую привлекательность, в голосе появилась уверенность, и звучал он как-то нежнее обычного.
   - Позавтракаем и поедем вместе, - ответил он, - подадим заявление в ЗАГС, заскочим к Михайлову в обед на работу.
   - К нему же не попадешь, - перебила его Нина.
   - На тебя это теперь не распространяется, - улыбнулся Саша, - ты всегда желанный гость в его доме и клинике.
   Александр почувствовал, что это польстило Нине, доктора здесь уважали все. Он положил руку на ее живот и продолжил:
   - Да и узнать надо - кто там у нас: девочка или мальчик, сколько недель?
   Нина заволновалась.
   - Неудобно, Саша, стыдно. Как я стану общаться с ним, если предстану перед ним голой, и он мне туда заглядывать будет? Он же не гинеколог... я у них еще ни разу не была на приеме.
   Александр засмеялся.
   - Успокойся, Ниночка. Не была и не будешь, чтобы ты у гинекологов на кресле парилась - никогда! Доктор мой друг, из врачей только ему верю, он тебя и раздевать не будет - так все скажет, и роды потом сам примет. Тут уж никуда не денешься - зато всем спокойно будет. Родишь быстро, без проблем и осложнений, с уверенностью, что ты и ребенок здоровы. Кстати, Вика тоже беременная, я бы хотел, чтобы вы подружились.
   Они позавтракали на постели и выехали в город. Решив проблемы с горничными и поваром, подав заявление в ЗАГС, они к обеду подъехали к клинике. Нина держала под руку Александра, их без вопросов пропустили внутрь, и Танцор по поведению понял, что у них серьезные отношения, а значит, необходимо отдать команду своим подчиненным - впускать Нину без приглашения. Всего лишь трое имели право посетить клинику в любое время - мужья Светы и Любы, Граф, теперь добавилась Нина.
   Александр представил Нину Вике, как невесту и жену. Вика, конечно, видела Нину раньше, когда приезжала в коттедж, но не разглядывала горничных, тем более не разговаривала. Сейчас они смотрели друг на друга так откровенно, что Александру стала смешно. 'Девчонки совсем', - подумал он и прошел к Михайлову.
   - О-о! Кого я вижу! Проходи, проходи.
   Михайлов крепко пожал руку Александру.
   - Не один, с женой приехал, - пояснил Александр, - представил ее Вике - уставились друг на друга, словно первый раз видят. Насмотрятся - придут, хорошо бы подружились.
   - Подружатся, куда им деваться, - улыбнулся Михайлов, - давай, махнем в выходные в лес, шашлыки пожарим, отдохнем, девчонки заодно пообщаются, привыкнут друг к другу.
   Михайлов закурил, стряхивая пепел в оригинальный, сделанный из глины маленький череп. Зашли Алла Борисовна, Нина и Вика, быстро накрыли на стол.
   - Прошу к столу, - пригласил всех Николай Петрович, - отобедать, чем Бог послал. Мы с Сашей договорились в выходные на природу выехать, шашлыки пожарить. Представляете - снег, свежий воздух и горячие шашлыки на легком морозце. У женщин сладкие румяные щечки - не перепутать бы с шашлыками, - он засмеялся, - а сейчас ешьте буженинку. Ты налегай, Нина, на еду, налегай - двоих кормишь, - улыбался Михайлов.
   - Ой, - застеснялась и покраснела Нина, - как вы узнали?
   - Ну, это же просто, - продолжал шутить Николай Петрович, - посмотри - у тебя левое плечо на 8 миллиметров выше правого, значит девочка, 8 недель. Если бы правое - мальчик.
   Нина опустила плечо пониже, все заметили и засмеялись, рассмеялась и она, вспомнив слова Александра, что доктор и так все скажет.
   - Смех продлевает жизнь, - продолжал Михайлов, - от него даже мозги проясняются. У меня как раз одна извилина просветлела, и вот какая мыслишка появилась...
   - Сейчас опять что-нибудь выдаст, - не удержалась и перебила его Алла.
   - Ничего особенного - хотел спросить Сашу: знает ли он фармацевтический заводик в городе?
   - Знаю, - ничего не понимая, ответил Александр, - подыхает заводик, закроется скоро, как нерентабельный.
   - А я вот решил за диссертацию взяться, собственно она уже написана здесь, - Николай Петрович показал на голову, - не солидно как-то известному человеку без ученой степени. Алла Борисовна с Викой отпечатают ее на компьютере, в январе защищусь.
   - Здорово! - восхищенно смотрела на него Вика.
   - Но у нас нет компьютера, - подметила Алла Борисовна.
   - Ты же знаешь, мама, у Коленьки все просто: нет - купи. Сегодня и купим вместе с принтером.
   Михайлов заулыбался, хваля Вику за находчивость, но глаза смотрели с явной хитрецой и лукавинкой. Граф первый догадался, что не договаривает пока что-то Николай Петрович, хочет приберечь основное на десерт.
   - Что диссертацию взялся писать, это хорошо, однако тебя и без ученой степени вся Россия знает, к тебе лечиться едут, а не к профессорам и академикам. И я тебя знаю - темнишь, Николай Петрович, не договариваешь. Что ты там про заводик спрашивал? Выкладывай, не темни.
   Граф погрозил ему ласково пальчиком, бубня что-то нечленораздельное.
   - Да не темню я вовсе, - отмахнулся Михайлов, - пока я диссертацию пишу, ты, любезный Граф, приберешь заводик к рукам, пусть твои юристы подсуетятся, оформят типа ЗАО или ОАО. Акции поровну на нас пятерых. Как девочки, пойдете в акционеры? - Николай Петрович посмотрел на Нину.
   Она растерялась, не зная, что отвечать, никогда ей не приходилось сталкиваться с коммерцией, тем более крупной. Впервые пожалела Нина, что кроме 10 классов за душой ничего не было, но она наверстает, главное, что ее приняли, как равную, предлагают акции, которых она не заслужила. Словно, как раньше, платят за тело. Ей стало обидно за свою неграмотность и некомпетентность. Ничего, она научится всему, Саша подскажет, с чего начать.
   - Пойдет, пойдет, - ответил за нее Александр.
   - Ты же говорил, что завод нерентабельный, - решилась сказать Нина, на ее взгляд, основную мысль, которую почему-то все умалчивают.
   - Если доктор предлагает стать тебе акционером, дорогая, значит, заводик скоро начнет давать доходик, - Саша засмеялся от удачно подобранного выражения, - и не малый, я думаю.
   - Так идешь в акционеры? - еще раз спросил Нину Михайлов.
   - Иду, иду, - словно боясь, что ее не возьмут, почти крикнула она.
   Вика и Алла Борисовна тихо и незаметно засмеялись. Они тоже не разбирались в коммерции, но крепко успели усвоить - Коля дурного или нерентабельного не предложит. Поэтому всегда соглашались, чего не понимали - он объяснял им дома.
   - Пока я копаюсь с диссертацией, - продолжил тему Михайлов, - ты, Саша, оформишь и начнешь переоборудование завода, кадры сохрани все, кроме директора, гони его в шею - ленивый и бездарный. Есть там один начальник отдела, некий Белецкий, его поставишь директором завода.
   В январе я буду защищаться и скажу, что изобрел лекарство, выпускать его станет только наш завод. Препарата потребуется много, очень много, не только для России, для всего мира. Если заводик переоборудовать и запустить на полную мощность, он с трудом справится с потребностью россиян. Думай, как обеспечить весь мир, где развернуть новые площади, поставить цеха, летний выпуск фармфака постарайся забрать весь к себе. Технология лекарства несложная и сырья достаточно. Ты, Саша, решай стратегические вопросы, тактикой пусть директор занимается, он умный мужик, справится. Ты сам по образованию экономист, тебе и карты в руки - выбираем тебя председателем совета акционеров. Девочки могут обидеться, скажут - решил все без них, полноправных акционеров.
   - На тебя обидишься, как же, - рассмеялся Граф, - миллионы чистой прибыли в карман сует и еще спрашивает чего-то. На руках такого носить, а не обижаться! Это же надо додуматься, извините девочки, из говна гамзульку сделать! Голова-а-а, вот это, голова-а-а!
   - Ну, если нет возражений, тогда принципиально все. В выходные на шашлыке детали обсудим, - он взглянул на часы, - в операционную пора, с Сашей еще хочу минутку тэт а тэт переговорить.
   Женщины вышли, удивляясь - никогда раньше не держали мужчины от них секреты...
   - Давно искал случай, - начал Михайлов, - думаю сейчас подходящее время, и ты как раз созрел. Дом у тебя, семья и работа теперь есть...
   - Можешь не продолжать, - перебил его Граф, - знаю, что сказать хочешь и согласен полностью. Завязываю с прошлым окончательно и бесповоротно. Многие ребята охранниками на завод пойдут, создадим частное охранное агентство, а личная охрана останется личной - бизнесменов тоже охранять надо.
   - Я рад, что много слов не потребовалось, так и думал. Но все, счастливо тебе, пора идти мне, людей лечить.
  
  
   * * *
  
  
   Вика стояла у окна и смотрела на катающихся с горки ребятишек, которые весело и дружно, часто визжа от восторга, съезжали вниз, доказывая друг другу, кто из них укатился дальше. По бокам от ледяной дорожки, еще в начале декабря залитой водой, стояли несколько мам, разговаривая между собой и наблюдая за своими малышами. Двое мужчин, видимо отцов, очень нежно усаживали своих маленьких на ледянки, подталкивали их и наблюдали, как они катятся, весело вереща. Потом поджидали своих, когда они вернутся, иногда подавая руку на трудных участках подъема, и процедура повторялась.
   Чуть подальше находилась другая горка, более высокая и крутая, где катались дети постарше, Вика перевела взгляд на нее. Изобретательности и задора здесь было побольше и вместо родителей останавливались иногда не спешащие взрослые прохожие: посмотреть на ребятишек, может быть вспомнить детство или представить своих деточек.
   Но вот что-то не поделили мальчишки лет восьми и завязалась драка, которую разнял прохожий, но еще долго после этого они жестикулировали руками, видимо, пытаясь доказать свою правоту, прежде чем разойтись по домам.
   Вика снова перевела взгляд на маленькую горку и инстинктивно положила руку на живот, представляя своих двойняшек, катящихся с визгом вниз. Николай усаживал их на ледянки, а она встречала их внизу... Она вздохнула и присела на кресло, тоска и скука не проходили, особенно сегодня, на третий день отсутствия Николая. Его ежедневные звонки из Москвы ненадолго взбадривали ее, но отсутствия мужа не восполняли, и она грустила, тревожась за него, как обстоят дела с защитой. По телефону Николай не вдавался в подробности, объясняя, что все хорошо и нормально, тревога и тоска возрастали, Вика нервничала и иногда плакала потихоньку. Мать говорила, что так бывает из-за беременности, нервная система становится более ранимой и раздражительной, меняются вкусовые ощущения и ей действительно хотелось чего-нибудь кисленького или соленого.
   Задумавшись, Вика вздрогнула - звонил телефон. Она взяла трубку:
   - Алло, Вика, привет. Это Александр, телевизор смотришь?
   - Нет.
   - Включай быстрее, Николая Петровича показы...
   Не дослушав, она бросила трубку и метнулась к телевизору, включила и с нетерпением ждала, пока появится изображение. Потом крикнула:
   - Мама, иди скорее - Коленьку показывают!
   Алла прибежала, бросив недомытую посуду, на ходу вытирая руки полотенцем. По торжественному виду Николая поняла сразу - защита прошла успешно. Он с улыбкой говорил:
   - Вас, журналистов, людей, вечно ищущих сенсацию, трудно чем-либо удивить.
   - Мы обычные люди, подверженные всем болезням, - отвечал один из представителей прессы, - поэтому нам вдвойне интересно, тем более не часто приходится сталкиваться с ученым, чья диссертация, представленная на соискание ученой степени кандидата медицинских наук, получила докторскую степень. Скажите, Николай Петрович, что вы чувствуете, какие ощущения после защиты?
   - Мне кажется, - Михайлов сделал небольшую паузу, обдумывая ответ, - что мой труд оценен по достоинству. Пришло время, когда врач может справиться с любой болезнью.
   - Вы можете осветить суть диссертации?
   - Невозможно осветить необъятное и я выбрал крупицу, которая продлит и сохранит жизнь многим и многим людям. Есть такое заболевание - панцирное сердце. Это исход хронического перикардита бактериальной, туберкулезной, чаще ревматической этиологии. Он может возникать после ранений и травм. В результате продуктивных процессов в сердце перикард сращивается с эпикардом. Сказать проще - сердце сращивается со своей оболочкой, сумкой, в которой находится. Известковые отложения уплотняют эту сумку, образуются рубцы. Сердце находится, как бы в сдавливающем панцире, пространство которого уменьшается с каждым днем. Лечение хирургическое, исход благоприятный.
   Изучив продуктивные процессы, происходящие в сердце, я изобрел лекарство, рассасывающее этот панцирь за несколько дней. Ранее не каждый хирург мог выполнить частичную резекцию перикарда, сейчас любая медсестра, введя препарат внутривенно, освободит больного от заболевания.
   - Потрясающе! Болезнь, подвластная классным хирургам, переходит в руки медицинских сестер! - журналист снова повернул микрофон к Михайлову. Он улыбнулся.
   - Я бы высказался несколько иначе. Обследование, диагноз, назначение и дозировка лекарственных средств - прерогатива врача.
   - Вы можете сказать название препарата?
   - Я его назвал витасклерозином. Дело в том, что бичом многих болезней является атеросклероз - это обширное заболевание, но поражает оно чаще всего определенные сосуды, например, сердце, вызывая ишемическую болезнь, сосуды мозга, почек, периферические сосуды, исходом реально бывает и ампутация нижних конечностей. Витасклерозин растворяет насыщенные жиры, холестерин, возвращает плотным, хрупким и ломким сосудам их былую эластичность. Конечно, если в результате атеросклероза развился облитерирующий эндартериит, и болезнь зашла далеко, до образования гангрены, или развился инфаркт почек, миокарда, витасклерозин не устранит гангрены или инфаркта, но предупредит дальнейшее развитие заболевания. Больные обращаются к врачу задолго до возникновения гангрены или инфаркта и всего лишь разовое внутривенное введение препарата снимет этот вопрос полностью с повестки дня. Кроме того, витасклерозин можно и нужно использовать в качестве профилактики заболеваний, например, введение его лицам после 30 - 40-летнего возраста избавит их от перечисленных мною заболеваний. Это, как бы станет своеобразной прививкой от нескольких десятков заболеваний, в причинной основе которых лежат банальные склеротические процессы, вызванные отложениями насыщенных жиров и холестерина.
   Как видите, начав изучение продуктивных процессов с сердца, я перешел на весь организм. Витасклерозин, конечно же, не панацея, но излечивает и профилактирует десятки заболеваний.
   - Фантастика! Вы назвали препарат склерозином жизни, где и как можно приобрести его?
   - Я бы не хотел, чтобы препарат называли склерозином жизни - звучит несколько двойственно, впрочем, как хотите - моя задача лечить людей, а не обсасывать названия. Но к сути вопроса: витасклерозин запатентован и находится на утверждении в фармкомитете минздрава России. Приобрести его возможно обычным образом - в аптечной сети. В ближайшее время, если фармкомитет поторопится, то уже в конце месяца, выпуск препарата начнет Н-ский фармзавод. Руководство завода уже провело переговоры с крупными компаниями-поставщиками, в том числе иностранными. Возможен и прямой контакт с крупными розничными потребителями.
   - Скажите, доктор, имеется информация, что у вас возникают трения с местной администрацией, если можно - подробнее?
   Вика и Алла заметили, что радость и добродушие исчезли с лица Михайлова и даже голос его изменился.
   - Я не знаю, на каком болоте вы, журналисты, отстреливайте грязных уток. Прав был один солдат - инвалид, которого я недавно лечил. Он заявил, что терпеть прессу не может. В бою за населенный пункт их полегло 50 человек, это без учета раненых, но он с удивлением прочитал в одной из центральных газет, что тот бой прошел без потерь со стороны федеральных сил. Не хочу продолжать далее эту тему, но по конкретному вопросу могу сказать, что администрация области очень помогает мне в решении многих задач. Из старого, неприспособленного помещения мы переехали в другое, лучшее здание. Строится новая клиника, на уровне мировых стандартов с учетом конкретных условий. От себя и от имени коллектива клиники хочу поблагодарить администрацию области, лично Тимофеева Сергея Ильича, губернатора, который знает чаяния народа, помогает жителям области, в отличие от многих более высоких политиков, и пользуется заслуженным уважением. Это здесь, в Москве, он многим поперек горла встал, но подмять мы его не дадим.
   - Каковы ваши планы на будущее? - сразу же сменили тему журналисты.
   - Лечить людей, - усмехнулся Михайлов, - на этом все, господа, спасибо за внимание.
   - Последний вопрос доктор, - засуетился один из журналистов, - ваша личная жизнь? Расскажите немного.
   - Вы правы, это моя жизнь, - уже уходя, бросил Михайлов.
   Среди журналистов раздался смешок, и в комнату громким рекламным роликом ворвалась костлявая 'Голден Леди'. Вика выключила телевизор.
   Алла и Вика некоторое время молчали, переваривая услышанное и увиденное. Потом Вика, еще находясь под впечатлением, тихонько спросила:
   - Мама, теперь наш Коля не кандидат, доктор наук? Профессор?
   - Да, доченька, доктор медицинских наук, но не профессор. Профессор - это должность, а не ученое звание. Но может быть и пожизненным званием, если ВАК выдаст аттестат. Он может ввести в штатку должность профессора, это его право, но вряд ли он на это пойдет, хотя не знаю. Разве могли делать профессора и академики то, что делал он, рядовой врач, его имя гораздо известнее любого из них.
   Они замолчали на время, каждая думая о своем, но вскоре Вика заговорила вновь:
   - Я иногда думаю, мама, а что, если бы мы не встретились с ним? В смысле - не стали жить вместе?
   - Ты жалеешь? - спросила Алла, сама не понимая и удивляясь, как это у нее вырвался такой вопрос.
   - Что ты, мама, - Вика даже поперхнулась от услышанного, - что ты! Это был бы просто кошмар!
   Вика пересела с дивана на кресло, сидеть стало удобнее. Она задумалась. 'Тяжело приходится маме, я видела на свадьбе ее грустные глаза, когда кричали горько, и Коленька целовал меня'. Она давно поняла, что мать тоже любит Николая, но скрывает это, желая им обоим счастья и добра.
   - Мама, - неожиданно спросила Вика, - почему некоторые считают, что я подставила передок Коленьке из-за славы и денег, что я не люблю его по-настоящему бескорыстно? Я вижу это в их глазах, почему, мама? Даже тетя Света смотрит на меня иногда как-то не так, но это выражение у нее быстро проходит, когда мы встречаемся взглядами. Она старается сразу же уйти и мне кажется, что она хотела сказать, что любила бы Коленьку не хуже меня.
   Ее глаза наполнились слезами, и губы мелко подрагивали. Алла подсела на спинку кресла, промокнула глаза платочком, подумав о Светлане - ей тоже иногда казалось, что Света завидует им и не откажется при случае переспать с Николаем. Но он этого не позволит, поэтому чувствовала себя в этом плане спокойно и уверенно.
   - Не переживай, доченька, будь выше зависти и не обращай внимания. Главное, что мы знаем, как Коленька любит тебя, любит по-настоящему крепко, и мы любим его. Совсем не из-за денег и славы.
   Есть на свете натуры, которые не могут существовать без циничных слов или мыслей. Пройдет время, и даже они успокоятся, станут принимать нас, как должное, такова жизнь, девочка. А всем не угодишь, да и нет в этом необходимости. Хорошо, что мы переговорили с тобой, что есть у нас взаимная близость и понимание, а это главное и на душе как-то легче стало, - она улыбнулась. - А еще у нас есть наш любимый Коленька, твой муж и мой зять, больше нам ничего не надо. Пусть завидуют и злятся, изводят себя от нашего счастья.
   Алла прижала голову дочери к своей груди и перебирала ласково ее волосы, вспоминая ее маленькой девочкой. Перед глазами пробежала почти вся ее жизнь, с рождения до сегодняшнего дня. Звонок заставил вздрогнуть обеих замечтавшихся женщин, Алла схватила трубку.
   - Здравствуйте, родные мои, как я соскучился и рад слышать твой голос, Алла!
   Она переключила на громкую связь.
   - А мой?
   - И твой, родная, конечно. Скоро буду, завтра в 10 встречайте.
   - Коленька, милый мой, мы так рады, смотрели тебя сейчас по телевизору, очень гордимся тобой. Даже не верится, что ты доктор наук, поздравляем от всей души, но больше всего хотим увидеться скорее, прижаться к тебе и не отпускать больше никуда.
   Вика даже скрестила руки на груди, словно обнимая его.
   - И я очень скучаю без вас, без своих трудолюбивых и ласковых голубушек. Без вас я и не защитился бы, кто бы это все мне напечатал, кто бы вдохновлял меня своей любовью. Любовь, говорят, горы сворачивает, вот и добился я такого успеха благодаря вам.
   - Не скромничай, дорогой доктор, - Алла засмеялась, - приезжай быстрее.
   - Ох, милые, растравили душу! Ладно, - сменил он тему, - как там Графья поживают, привет им от меня. До встречи родные, до завтра.
   Телефон замолчал, и Вика с Аллой взглянули друг на друга - глаза обеих светились радостным ожиданием.
   Вика позвонила Графу, передала привет, потом они весь вечер принимали поздравления. Позвонил им и губернатор, поздравил, спросил, когда прилетает Николай Петрович, обещал встретить.
   На следующий день, обнимая самых близких ему людей дома, Николай спросил:
   - Девочки, а что если мы организуем сегодня небольшую вечеринку у Саши? Банкетно-производственного характера, двух зайцев убьем. Пригласим губернатора, председателя здравоохранения, директора завода. Повод собрать их всех вместе есть и не малый, проблемы обсудим, в бассейне поплаваем...
   Вика молчала, ожидая, что скажет мать. Ей хотелось и того и другого: и вечеринку устроить, ей нравилось, когда хвалят мужа, и побыть с ним наедине, посвятить только ему остаток дня и вечер.
   Алла думала также, но она лучше понимала, как важна для Николая работа и, в отличие от многих тещ, не попрекала его. Подумав, она ответила, говоря только за себя:
   - Я согласна, но сначала мы еще раз сами поздравим тебя. Никому не уступлю этого права. Вика, тащи шампанское, как ты на это смотришь?
   Вика подняла большой палец вверх и убежала на кухню. Вернулась, катя столик. Выстрел: и шампанское полилось в бокалы, пенясь и искрясь на свету. Алла взяла бокал.
   - Не умею говорить поздравительных слов, но я очень рада, что ты защитился, Коленька, и очень успешно. И что ты уже дома, с нами.
   Алла посмотрела на Вику, как бы передавая ей слово.
   - Да, мы очень ждали тебя, переживали и сейчас я еще не могу налюбоваться тобой, - она положила его руку к себе на живот, - и почему я раньше думала, что профессора все сердитые и угрюмые...
   Вика засмеялась. Они медленно, смакуя, осушили бокалы, она прижались к нему, вбирая в себя его тепло и неуловимый запах родного тела.
   Николай взял сотовый телефон, идти в комнату к обычному аппарату не хотелось, обзвонил нужных людей. Небольшая заминка вышла с губернатором, когда он узнал, где предстоит вечеринка. Михайлов объяснил ему, что Граф уже не мафиози и если бы он совершил преступление, прокуратура давно бы наложила на него свои санкции. Но Николай понимал, что имеет в виду губернатор и пояснил, что Граф отошел от грязных дел, это он прибрал к рукам фармзавод и занимается сейчас вполне легальным бизнесом. Исправился человек, многих людей за собой потянул и ни к чему ворошить прошлое.
   - Хорошо, Николай Петрович, ты кого хочешь, убедишь, - согласился Тимофеев, - не знал я последнюю информацию, но если с ним известнейшие доктора наук общаются, нам тоже отставать не резон, - засмеялся он в трубку. - Буду к семи часам, до встречи и Шумейко прихвачу, заеду за ней.
   Николай положил трубку, поблагодарил своих девочек за понимание.
   - Трудно их всех вместе собрать, а сейчас повод есть замечательный, как видите - никто не отказался. С каждым отдельно поговорить: времени много уйдет и эффект не тот, а работы предстоит уйма, - оправдывался он.
   - Ты же защитился, Коленька, можно и отдохнуть немного. Совсем себя не жалеешь, - с беспокойством упрекала его Вика, - на работе изматываешься, вечерами диссертацию писал. Нет - отдых тебе крайне необходим, - стояла она на своем.
   Николай потянулся за сигаретами, прикурил, обдумывая ответ, как лучше убедить их.
   - Не за себя беспокоюсь, родные, много на свете еще больных людей, многим помочь хочется.
   Он замолчал, затягиваясь дымом, знал, что еще немножко поворчат его любимые женщины, но все равно будут на его стороне.
   - Правильно, других лечишь, а себя гробишь, - упрекала Алла.
   - Милая моя, здоровья у меня пока хватает.
   - Хочешь, чтобы его стало меньше? - поддержала мать Вика.
   Николай понял, что пора завершать 'перебранку', пора сказать что-то более весомое и убедить их.
   - Жизнь - это борьба, движение, милые мои девочки. Без работы я просто зачахну и хочу, чтобы вы поняли это. Раньше у врачей был символ - горящая свеча: светя другим, сгораю сам. Но я совсем и не собираюсь сгорать, вся моя работа над диссертацией направлена на лечение людей, чтобы и другие врачи, не только я, могли приносить больным существенную пользу. Сколько теперь станет здоровых людей после витасклерозина? Масса! Они не могут того, что умею я, не дано им этого, как не каждый человек в совершенстве владеет гипнозом или своей внутренней энергией. Пусть приносят пользу моими лекарствами, главное результат - исцеление. А ученая степень для меня - это вторично.
   Первой ответила Алла, тяжело вздохнув и принимая его слова, как неизбежную действительность.
   - Ты прости нас, Коленька, не о себе беспокоилась, я все понимаю и стану помогать тебе, не жалея сил и времени. А упреков от нас ты больше не услышишь, правда, Вика?
   - Да, мама. Любим мы тебя такого, какой ты есть. Жена, да последует за своим мужем, - Вика положила голову ему на грудь. - Принц ты мой сказочный, - улыбнулась она, - и заботы твои о других людях, потом уже о себе.
   Вика и Алла одевались, поправляли прически, немного косметики... Николай наблюдал за ними и обдумывал предстоящий разговор на предстоящем маленьком банкете. Много вопросов и проблем необходимо решить, но он не беспокоился за их исход - команда подобралась сильная и боеспособная. Такой по плечу любая задача.
   Сначала все поздравляли защитившегося, желали всяческих успехов и благ, откровенно радуясь заслуженному успеху. Затем взял слово Михайлов, поблагодарил за поздравления и пожелания, продолжил:
   - Позвольте мне поднять и осушить этот бокал до дна за самых дорогих женщин на свете - любимую жену Вику и самую лучшую маму, и тещу, Аллу Борисовну. Не знаю, кто сказал, но так уж повелось на Руси, что все тещи злые и коварные существа, - он улыбнулся, - но это очень необычная теща...
   - Сам-то ты обычный, Коленька? - тихо, но слышно для всех, перебила его Алла Борисовна.
   Все засмеялись удачной шутке и быстро смолкли, видя, как Михайлов пожал плечами. Он продолжил:
   - Это они вдохновляли меня на научный труд, когда опускались руки, они, приходя с работы уставшие, печатали мою диссертацию. Без них не было бы ничего: ни диссертации, ни этого стола. За них, наших жен и матерей, опору мужской славы и уважения!
   Николай выпил и поцеловал обеих. Потом предложил перекурить и искупаться в бассейне.
   Нина, Алла Борисовна и Вика пошли купаться. Три стройные фигурки прыгнули в воду, вынырнули и поплыли к середине за мячиком, играли в пятнашки, кувыркались, наслаждаясь бодрящей водой.
   Мужчины курили, к ним присоединилась и Шумейко Ирина Валерьевна, председатель комитета здравоохранения. Михайлов спросил директора фармзавода Белецкого:
   - Как дела на заводе, Виктор Юрьевич, все ли готово к производству лекарств?
   - Почти все готово, Николай Петрович, новое оборудование смонтировали, к концу месяца запустим завод на полную мощность. Сырье завезли, остались мелкие рабочие вопросы. Народ вдохновился, говорят, что наконец-то появился настоящий хозяин, который поднимет завод из экономической пропасти, станут получать люди зарплату, ждут не дождутся этого дня.
   - Это хорошо, что работники заинтересованы, но имейте в виду, Виктор Юрьевич, что на полную мощь вы заработаете еще очень нескоро. То, что вы сделали - хорошо, - Михайлов улыбнулся, - но для прошлого века. Через полгода полную мощь, как вы выразились, необходимо увеличить в 5 раз, через год - в 10 раз и дальше в геометрической прогрессии. Через три года жду от вас увеличения производственных мощностей не менее чем в 100 раз. Прошу представить через неделю ваши предложения на трехэтапный период - полгода, год, три года. Дерзайте - изучайте, планируйте, заказывайте, стройте. Денег не пожалеем - сторицей все окупится.
   Кстати, - Михайлов повернулся к Шумейко, - забыл сказать, что завод стал акционерным обществом - ЗАО 'Н-ский фармзавод'.
   - А акционеры кто? - спросила она.
   - Все здесь, вон, в воде бултыхаются, - улыбнулся Михайлов.
   - Лихо прокручено, - похвалил Тимофеев, - знал бы, что ты, Николай Петрович, замешан - не отдал бы завод по дешевке. Понимаю, не личная собственность, но все бы сделал, что бы область контрольным пакетом владела. Командуйте, руководите, производите, но половину прибыли, плюс один рубль, отдайте области, городу. Не сообразил старый болван, что не зря прибирает к рукам заводик Граф, думал, сменит завод профиль, что запрещено условиями договора, и мы сможем вернуть его назад.
   Не понимает же ни хрена Граф в фармделе, - почти закричал Тимофеев, - простите, Ирина Валерьевна, вырвалось. Лихо, лихо закручено, - то ли похвалил, то ли пожурил губернатор, - истинно по-михайловски!
   Александр смотрел на подогретого вином и разговором губернатора, вспоминал, как просил его Михайлов прикинуться непонимающим 'Ванькой', ему и прикидываться не пришлось - и так ничего не знал в лекарственном деле. Вон как все обернулось, все предвидел Николай Петрович.
   А Михайлов выдержал паузу, как бы давая остыть Тимофееву, и сказал, улыбаясь:
   - Сергей Ильич, нерентабельный же заводик был. Были убытки - станут прибытки, город тоже немало поимеет от налогов. Все равно вы в прибыли, пусть и меньшей. Что поделаешь - к рынку идем.
   Мужчины засмеялись, как ловко Михайлов подвел черту. Шумейко или не поняла, или не расслышала, словом не в струю попала - налетела на Белецкого:
   - А вы куда смотрели, почему раньше завод прибыли не давал?
   - Мы его недавно назначили, Ирина Валерьевна, - заступился за Белецкого Граф, - прежнего руководителя давно пора было выгнать: толку никакого, одни амбиции и отговорки. Рабочие места все сохранили, цеха новые строим, безработицу уменьшаем - летний выпуск фармфака примем на работу в полном составе.
   - Это хорошо: городу, области и вам, - Тимофеев неожиданно заулыбался, - ты думаешь, Ирина Валерьевна, Михайлов просто так нас сюда затащил, хваленые речи слушать? Не-ет, этот просто так ничего не делает, - губернатор похлопал Николая Петровича по плечу. - Он здесь в неформальной обстановке все вопросы решит. С обоюдной пользой причем. Нравится мне в нем эта черта, дурак был Лаптев... Я не считаю зазорным, сам к нему в клинику езжу. Ты знаешь, сколько он в день операций делает?
   Тимофеев в упор смотрел на Шумейко, она покраснела. Вдобавок еще и потому, что хотела вызвать на завтра к себе Михайлова, и покачала отрицательно головой.
   - Не знаешь, плохо, что не знаешь. А какой он измочаленный после операций выходит? Не шутка - 40 операций сделать, раньше и 50 делал.
   Михайлов вмешался в разговор, урезонивая Тимофеева, что приехали они отдыхать, а сами все о работе и о работе, когда напиться успели?
   Смех полетел по просторному бассейну, заставляя ненадолго повернуться в их сторону плавающих и играющих в мяч женщин. Вспомнили мужчины старый анекдот о том, как собрались мужики своей компанией водки в ресторане попить, а одна из их жен попросила знакомую официантку: станут говорить о бабах - нормально. Заговорят о работе - все, звони сразу же, пора забирать их: напились, значит.
   Шумейко смотрела на Михайлова и поражалась все больше и больше, думая о том, что он не только крупный ученый, практик, но и веселый, душевный человек. Такой препарат изобрести - цены ему нет! И не отдать куда-то, здесь производить. И экономист, и политик, сколько сочетаний в одном человеке! Жаль, что не познакомилась с ним поближе раньше, ругала она себя. Ей не терпелось узнать: что же приготовил для нее Михайлов, что попросит или поручит ей? И словно догадываясь о ее мыслях, Николай Петрович спросил:
   - Ирина Валерьевна, как вы считаете, не пора ли СПИД лечить?
   - А вы знаете как?
   - Знаю, не знаю - уже лечу его и излечиваю, - ответил он.
   Шумейко ахнула от удивления.
   - Это же Нобелевская премия! Нет, невозможно, что бы и витасклерозин изобрести, и операции делать, и СПИД лечить. Как в вас все это сочетается, уму непостижимо!?
   Здесь, в этой тесной компании Михайлову верили на слово, никто и не подумал сомневаться в его словах. Его авторитет был настолько незыблем, что скажи он о существовании марсианского поселения где-нибудь в глубинке России - поверили бы, как обычно удивляясь и считая его посредником или руководителем этого селения. Михайлов понимал это и старался подтверждать свои слова фактами.
   - Ирина Валерьевна, - продолжил Николай Петрович, - я подробно и тщательно исследовал вирус иммунодефицита и на уровне генной инженерии создал препарат, который устраняет заболевание в течение 8 - 12 часов. Вы знаете, что в клинике меня ждут многие и многие больные, которым кроме меня не поможет никто, я не могу разорваться на несколько частей и заниматься всем сразу. Поэтому в течение нескольких дней Вика с Аллой Борисовной отпечатают вам все необходимые материалы по лечению СПИДа. Комитет здравоохранения я попрошу заняться этими материалами самостоятельно - провести лекарственный препарат, я назову его спидовитом, через все необходимые инстанции - утвердить в фармкомитете, запатентовать и так далее. Обязательно обсудить судьбу спидовита с экономистами и юристами, пусть просчитают, что нам выгодно в плане его производства, а юристы позаботятся о его неприкосновенности. На западе расколют формулу лекарства, начнут его производить сами, а нам, я думаю, это не выгодно. Вот и должны юристы защитить препарат от всяческих посягательств.
   Пока варится каша с изучением, оформлением и утверждением препарата, Белецкий займется заранее вопросами его производства на территории города. Стройте новые цеха, создавайте филиалы завода, это все в довесок к производству витасклерозина, Виктор Юрьевич. Решайте необходимые вопросы с мэром, губернатором - просите, настаивайте, требуйте, предлагайте. Подумайте о будущем названии фирмы, которая должна обойти, стать первой среди ведущих фармацевтических фирм мира. Вот такая ваша ближайшая задача, господин Белецкий и мсье Граф.
   Михайлов улыбнулся, закончив наставления. Шумейко смотрела на него с нескрываемым благоговением, ей еще не приходилось сталкиваться с учеными, которые заботятся о судьбе своего открытия от его изобретения до конечного результата - помощи людям.
   - Государственный муж! - поднял вверх палец Тимофеев, обнял Михайлова за плечи. - Не беспокойся, Николай Петрович, они все сделают, как надо, мы с мэром проследим и поможем во всех вопросах, - ответил за всех он.
   - Теперь можно и искупаться, - предложил Александр.
   Взрослые мужчины плавали, резвясь, как дети, кидали мячик, гонялись друг за другом. Женщины, к этому времени уже вышедшие из воды, любовались ими, каждая своим любимым.
   - Вот так посидишь, поговоришь, поплаваешь, и все накопившееся нервное напряжение улетучивается мгновенно. Прелесть и красота! - говорил Тимофеев, выходя из воды, - давайте на посошок и по домам пора.
   Пока собирались к столу, Тимофеев отвел Шумейко в сторону и тихонько попросил:
   - Цени его, Ирина Валерьевна, на руках носи. Большой он ученый и еще большей души человек. Не дают таким людям у нас в России развернуться, но пока мы здесь, на своих постах - будем помогать ему во всем. Заложили мы клинику, ты знаешь, я держу на контроле, но и ты возьми на свой личный контроль. Будем грызть землю зубами, но сдадим ему клинику в срок. Не его это дело - строительством заниматься. Подумай и об иностранцах, журналистах, начнут они его сейчас атаковать. Все продумай, организуй, прессу держи на контроле: чтобы не лезли к нему постоянно и были в курсе событий.
   - Все сделаю, Сергей Ильич, не беспокойтесь, - ответила она.
   - Вот, вот, сделай, - он вздохнул, - пойдем к столу.
   Тимофеев подошел, взял бокал и обратился к Николаю Петровичу:
   - Много хороших и теплых слов сказано сегодня в твой адрес. Я говорить не буду. Низкий тебе поклон, господин доктор Михайлов, от всего российского народа!
   Тимофеев поклонился в пояс и выпил бокал до дна.
  
  
   * * *
  
  
   Гаврилин развалился на диване, смотрел телевизор. Закончив мыть посуду на кухне, Зина подсела к нему, обняла, положив голову на плечо.
   - Что показывают?
   - Да одно и тоже, - отмахнулся он.
   Зина посмотрела на академика Михайлова, в приглушенном звуке он что-то неслышно объяснял журналистам, хотела прибавить звук, но не решилась, взглянув на Сашу. Он всегда делал вид, что открытия Михайлова его не интересуют, хотя всем, и даже Зине, мог объяснить, что исследования передовые, результаты хорошие, необходимые практической медицине. У Гаврилина словно иссякал словарный запас: он никогда не говорил замечательные, лучшие, прекраснейшие, знаменитые - хорошие и все. Зина знала, что оставаясь один, он всегда тщательно просматривал статьи о Михайлове, его изобретениях и открытиях.
   - Почему ты его так не любишь? - решилась спросить она.
   - Любят женщины, Зина, - отшутился Гаврилин.
   - Ты понимаешь, о чем я говорю.
   - Причем здесь любишь, не любишь, не в ромашки играем. Он хороший врач, ученый.
   Саша снова замолчал, и Зина поняла, что продолжать бессмысленно. Она вспомнила их визит к нему и уже не понимала - чего конкретно они испугались тогда, вернее придумывала событиям самые невероятные объяснения. 'Его глаза... ну и что? Расширенный зрачок, упала какая-то тень, вот и показалось с переутомления'.
   Зина работала тогда вторую смену подряд, Саша пришел на скорую после основной работы в роддоме. Он еще шутил после: 'Хорошо, что еще женский орган там не увидели от усталости, представляешь, Зина, писька вместо глаз, а из нее какой-нибудь монстр вылазит, как в ужастиках показывают'. И хохотал раскатисто на всю квартиру. Зина улыбнулась и решила продолжить, вызвать Сашу на откровение.
   - А мне он очень нравится и не только я должна быть благодарна ему. Помнишь, по сути, после визита к нему мы стали жить вместе, полюбили друг друга. Я-то тебя и раньше любила...
   Саша ничего не ответил, прижал Зину к себе чуть сильнее и молчал. Так они сидели несколько минут, глядя на Михайлова в телевизоре, приглушенная речь которого врывалась в комнату лишь отдельными словами или фразами.
   - Интересно, - спросила Зина, - дадут ему Нобелевскую или нет?
   - Дадут, он везучий, - ответил Саша.
   - Причем здесь везучий, - возразила Зина, - таких открытий еще никто не делал, премия по праву его.
   - Могут из зависти зарубить, - пожал плечами Гаврилин, - не нашим академикам решать, наши бы его сейчас Брежневым сделали.
   - Причем здесь Брежнев? - удивленно спросила Зина, - циник ты, Саша, - она отодвинулась от него.
   - Ты неправильно поняла, Зиночка, - он притянул ее снова к себе, - я знаю, как наш академик Карнаухов испугался, когда Михайлов тоже академиком стал. Боялся, что кресло в филиале РАМН ему отдадут. Это сейчас все поняли, что Михайлову кроме клиники ничего не надо и ни на какие должности он не пойдет, и наград добиваться не станет. Я его за это уважаю! Они сами навесят ему все регалии: и лауреат, и почетный член, и еще какая-нибудь хреновина. Ордена, медали и все блестящие предметы...
   - Вот почему ты его с Брежневым сравнил, - засмеялась Зина, - но все же ты его недолюбливаешь. Почему, Саша? - снова вернулась к вопросу Зина.
   - Что ты заладила: не любишь, недолюбливаешь? - Саша вскочил с дивана, заходил по комнате, - не баба же он... Был он сегодня у меня в отделении.
   - Вы что, поругались?
   - Опять ты за свое, что у тебя за натура такая: вобьешь себе в голову что-нибудь - экскаватором не выковыряешь. Не ругались мы. Он приехал - жена у него завтра рожать будет, попросил, чтобы в отделение ее положили, роды в его присутствии приняли. Без проблем. Нормальный мужик, вежливый, не кичится, что академик. Я еще подумал: пусть суббота, но сам на работу выйду, посмотрю, как академики роды принимают.
   - Он сам хотел принимать?
   - Нет, просил разрешить поприсутствовать. Понимаешь, Зина, просил...
   Гаврилин начал раздражаться сильнее, и Зина не понимала - почему.
   - Тогда чего же ты нервничаешь, Саша? - спросила она.
   - Михайлов ушел и тут сразу эта п...а прилетела.
   - Кто, кто? - засмеялась Зина, - ты же никогда не матерился, что с тобой?
   - Кто, кто? Шумейко в пальто, вот кто. Тебе смешно, а у нас такое началось... Почему ее не вызвал, когда академик приехал, почему без главного врача с ним общался? Бред какой-то, - констатировал Гаврилин. - Узнаю, кто настучал: удавлю своими руками, - продолжал нервничать Александр. - Объявила всем рабочий день на завтра, взяла марлю и пошла по отделению, спасибо халат одела. Протерла все шкафы, углы: пыль искала, нашла все же. И давай орать, покраснела вся. 'Ты знаешь, кто у тебя завтра рожать будет? Почему в отделении порядка нет, грязь кругом? Вдруг губернатор приедет' ... Я не удержался и съязвил: роды принимать будет? Она в такую ярость пришла - словами не скажешь. Мне бы смолчать... не выдержал. Короче, отстранили меня от заведования отделением.
   Он замолчал и плюхнулся на диван. Зина, зная, что Саша отличный акушер-гинеколог, но терпеть не мог, когда в его дела лезут другие, его неуступчивый характер и, понимая, что он мог наговорить такое... ужаснулась.
   - Договаривай, раз начал, чувствую: не все сказал.
   Саша вначале помолчал немного, видимо, обдумывая, как лучше сказать, говорить ли все до конца, решился и как-то устало объяснил:
   - Да Шумейко, видимо, уже уходить собиралась, а я, дурак, попросил принести стремянку.
   - Зачем? - удивилась Зина.
   - Вот и она спросила - зачем. Тут я ей и выдал, что сегодня у нас санитарный день, а она еще люстры не протерла...
   Зина прикрыла рот рукой, давясь от смеха, понимала, что не в их положении смеяться, но не могла успокоиться еще некоторое время.
   - Да-а-а, шутник, тут ты, конечно, палку перегнул. Не простит тебе она этого. И что делать будешь?
   Саша устало закрыл глаза.
   - Сам знаю, что не простит. Отстранить она меня не может, юридических оснований нет, в ярости ляпнула. Съедят... объявят пару выговорочков и ку-ку. Что делать? Завтра роды принимать буду, работать, как обычно - там видно станет, - он открыл глаза и посмотрел на Зину. - И не проси, извиняться не пойду.
   - Я и не прошу извиняться. Начальники обычно не понимают, что своим криком они оскорбляют человека - прав он или нет. Ты тоже приколист: люстру ему протереть... Оба хороши, - сделала вывод Зина.
   Саша обнял ее крепко.
   - И почему ты у меня не судья? Все точки над 'и' сразу расставила, - улыбнулся Александр и поцеловал ее в щеку.
   - Я такая, - рассмеялась Зина. - Ладно, давай чай пить, остынет, - она вздохнула глубоко, - Михайлов, говорят, удачу приносит, будем надеяться - все обойдется.
  
  
   * * *
  
  
   Больше всех волновалась Алла. Она металась из кухни в комнату, опять в кухню и комнату, перебирала в уме: не забыла ли чего, собирая Вику. Сердилась не злобно на Николая: 'Не взял ведь, не взял с собой. Было бы все нормально - взял бы... Фу, ты дура, что болтаю, с Коленькой все нормально будет. 'Нормально, нормально, - повторяла она. - Часы что ли встали'? Она подошла к ним, прислушалась. Тикают. Как медленно тянется время. 'Надо отвлечься'. Алла включила телевизор и снова забегала по комнате - это отвлекало лучше. Так она не беспокоилась еще никогда, даже когда рожала сама или ее сестры. 'Двойня ведь, тяжело будет, - нагнетала она сама обстановку. - Нет, с ней Коля, - она улыбнулась, - он все сделает'.
   Наконец раздался характерный звук, она метнулась к двери, засыпая его вопросами.
   - Все хорошо, милая бабушка, - Николай обнял ее и поцеловал в щеку, - с внуком тебя и внучкой! Вика чувствует себя прекрасно, дети - богатыри, по 2900 каждый.
   - Я так волновалась, места себе не находила, - Алла уткнулась ему в грудь, пряча мокрые глаза.
   - Поэтому и не взял с собой - металась бы там по коридору, отвлекала персонал от работы. Тащи шампанское, праздновать будем! Завтра навестим ее с утра, после обеда заберем домой. Сегодня дел еще много, не покупали же ничего маленьким, но сначала дом посмотрим.
   Он вытащил из кармана платочек, промокнул ей глаза и подтолкнул в сторону кухни. Снял туфли, вымыл руки и пришел в комнату. Алла налила шампанское, протянула ему бокал.
   - Поздравляю, папочка! - улыбнулась она, - так хорошо и радостно на сердце стало. А про какой дом ты говорил? - спросила она, отпивая шампанское.
   - Про наш дом, Алла, помнишь, я говорил, что Вика с детьми войдет в новый дом. Он готов и ждет нас.
   Они допили бокалы и засобирались в дорогу. Алла считала, что Николай забыл про свое обещание, ни разу они не заговорили больше о доме, после его высказывания. И она с Викой не спрашивала его, не хотели нагружать его еще одной заботой, видя, как много работает он. Все оказалось не так, он помнил, и сейчас они ехали в свой новый дом. Алла прижалась к нему в машине, чего не позволяла делать себе раньше в присутствии Михаила.
   Они подъехали к бетонному забору с металлическими воротами, которые открылись сами, автоматически. Алла поняла, почему Николай не хотел, чтобы она раньше съездила посмотреть строящуюся новую клинику - дома стояли рядом. Размеры коттеджа поразили ее. Такой же с виду дом, как у Саши, может чуть больше. Фасад выглядел по-другому, с выносом вперед, чтобы не попадать сразу в гостиную и раздеваться там, убирая вещи во встроенный шкафы.
   Николай объяснял, что в доме все автоматизировано, начиная с ворот, скрытые кинокамеры просматривают весь периметр, охрана с пульта видит все - кто въехал и выехал. Управляет всем компьютер, который он создал сам.
   Они въехали внутрь и ворота закрылись, Алла оглядывала дом снаружи, думая, что неужели это все ее, Викино и Колино!? Она посмотрела и территорию, прямо перед фасадом, чуть вдалеке, расположился целый детский городок-площадка с беседками, резными домиками, как в сказках, качелями и песочницами. Сбоку находился искусственный пруд для купания, точнее бассейн, выполненный под него, в который можно было съезжать с построенной горки. Она представила, как подросшие дети с визгом катятся с горки в воду, у нее перехватило дыхание.
   - Коленька, это все наше!? А дом сколько квадратов?
   Михайлов улыбнулся, взяв ее под руку.
   - Наше, Алла, наше. Коттедж 100 на 50 метров, два основных этажа, нулевой и верхний этаж, всего четыре с общей площадью 20 тысяч квадратов. Пойдем, с горничными и поваром познакомишься, они тоже здесь жить будут, как и основная часть охранников. Алла знакомилась с прислугой - Филиппова Мария Петровна, тетя Маша, горничная нулевого и первого этажа, Смирнова Екатерина Ивановна, тетя Катя, горничная второго и третьего этажа. Бугрова Зоя Васильевна, тетя Зоя, повар. Все женщины уже перешагнули бальзаковский возраст, пенсионерки, но еще не потеряли деловой энергии.
   Первым делом они поинтересовались, как дела у Виктории Николаевны и, получив ответ, обрадовались, вручая каждая по букету цветов хозяину и хозяйке. Поздравили с рождением детей и внуков.
   Алла осматривала дом, в принципе он был знаком ей по расположению комнат и зал, почти такой же, как у Графа, с небольшими изменениями и весь напичкан электроникой. Она молча ходила, осматривая кухню, размерами больше всей ее старой квартиры, осмотрела оба зала и бассейн, и они поднялись на второй этаж. В холле стоял большой круглый стол, сделанный на заказ, вокруг кресла, в одной из стен вмонтирован цветной телевизор, как ей казалось огромных размеров - 1,8 метра по диагонали.
   Николай провел ее в спальню - огромная кровать с тремя лампами-подсветками для чтения, по бокам вровень с кроватью катающиеся столики, телевизор немногим меньших размеров, чем в холле и компьютерный монитор. Михайлов поздоровался:
   - Добрый день, Маша.
   Алла удивилась, взглянув на Николая - в комнате никого не было. Вдруг экран монитора засветился, и появилось женское лицо с правильными, как ей показалось, чертами лица и голосом диктора.
   - Рада приветствовать вас, Николай Петрович, в собственном доме и вас, Алла Борисовна, я не ошиблась?
   - Нет, Машенька, ты не ошиблась, - улыбнулся Михайлов, - знакомься, Алла, это Маша. Так зовут наш компьютер, это не настоящая, то есть не живая женщина, это компьютер, Алла, - пытался он объяснить ничего не понимающей теще. - Она знает многое, гораздо больше, чем обычный человек или самый совершенный известный компьютер мира. Я изготовил его сам, его не надо включать или выключать, просто заговори с ним, и он включится, ответит тебе на любые вопросы, может показать, что делается в любой точке дома или на расстоянии километра от периметра коттеджа. Маша отреагирует на мой, твой и Викин голос, в будущем на детей, больше ни для кого она включаться не будет. Потом ты поговоришь с ней и все поймешь лучше. Спасибо, Маша.
   Экран погас, Николай вывел обалдевшую от дома и Маши Аллу в холл, налил ей сока и усадил в кресло. Она выпила залпом, освежив пересохшее горло, и стала постепенно приходить в себя. Николай не торопил ее, давая возможность собраться с мыслями. Он закурил, пуская дым в сторону от Аллы, и ждал. Она еще налила себе полстакана сока и выпила.
   - Это наш дом, Алла, привыкай, здесь мы будем жить, растить детей и внуков, принимать гостей. Не надо всем объяснять подробности про Машу, например, незачем посторонним знать детали нашего семейного очага. Ты походи по дому, осмотри все, Маша тебе подскажет, если чего-нибудь не поймешь или вопросы возникнут, такие мониторы есть в каждой комнате. Мы, наверное, попросим тетю Зою съездить за покупками, она детей вырастила, внуки в школу ходят, лучше нас разберется, что детям купить, да и готовить ей сегодня особо не надо, поедим что-нибудь закусочное. Потом съездим в старый дом, заберем личные вещи, а сейчас я, пожалуй, искупаюсь, очень хочется поплавать в собственном бассейне. Присоединишься ко мне попозже?
   Алла кивнула головой, так и не проронив ни слова. Николай давал ей возможность побыть одной, переварить увиденное.
   Минут через десять она пришла в бассейн, Николай подплыл к ней, вышел из воды, накинув халат, присел на легкое кожаное кресло у столика, спросил:
   - Хочешь поплавать или посидишь со мной?
   - Потом искупаюсь, - она присела рядом, - и когда ты это все успел, где деньги взял? Даже непривычно в таких хоромах.
   Николай засмеялся.
   - Я тоже в таком коттедже не жил, вместе привыкать будем. Трудно, конечно, было, времени мало, но строители на совесть работали и не одной бригадой, естественно. Денег у нас хватает, ты просто не задумывалась. Выручка в клинике 120 тысяч в день, затраты - налог да зарплата, вот и посчитай, сколько можно вкладывать в месяц - миллиона полтора свободно. Да и с завода прибыль немалая, так что это законный наш дом и оплаченный полностью. Вике завтра постарайся все рассказать подробнее, так ей легче освоиться будет.
   Алла заволновалась:
   - Вика домой позвонит, а нас нет... и сестрам мы еще не сказали про детей.
   Николай объяснил, что просил Вику звонить на сотовый, а сестрам она может позвонить прямо отсюда. В каждой комнате висел телефонный аппарат с переносной трубкой, свой сотовый он не отдал - может позвонить Вика. Михайлов открыл пиво и налил себе в кружку, с удовольствием смакуя и слушая, как Алла разговаривала с сестрами, рассказывая им о новом жилище. Представлял алчные глаза Светы и удивленные Любы.
   - Коленька, - обратилась к нему Алла, - сестры в гости напрашиваются с поздравлениями, дом хотят посмотреть.
   - Приглашай на вечер, нам еще за вещами съездить надо.
   - Они бы и вещи помогли собрать,.. - умоляюще смотрела Алла.
   - Хорошо, пусть подъезжают через час к старому дому, - улыбнулся Михайлов, прекрасно понимая, что Алле тоже не терпится пообщаться с родственниками, поделиться своей радостью, похвастаться коттеджем.
   Уезжая, он наказал тете Маше:
   - Бугрова вернется, пусть покупки заносит в спальню. К пяти накроет в малой гостиной стол на шесть взрослых и одного ребенка из имеющихся продуктов, специально ничего готовить не надо. Петра отправит на старый адрес.
   - А кто это Петр? - спросила Алла.
   - Твой личный шофер, Алла, у тебя появилась своя машина 'Лэнд Круизер'. Вдруг захочешь куда-нибудь съездить, а моя 'Вольво' уехала. У Вики тоже джип - 'Гранд Чероки'.
   Алла уже перестала удивляться, и они укатили на старую квартиру.
   Свои вещи Николай собрал быстро, буквально за 10 минут. Алла собиралась долго, 'помощницы' ей только мешали, засыпая вопросами, и личных вещей у женщин намного больше. Григорий и Станислав проявляли мужскую сдержанность, не так сильно заваливали Николая вопросами, хотя им тоже хотелось узнать все подробнее и сразу.
   Наконец охранники вынесли все вещи в машину, Николай Петрович по-старому русскому обычаю предложил присесть на дорожку.
   - Прощай любимый домик, - грустно прошептала Алла. - Привыкли мы к тебе, тяжело уходить из родных стен, где прожита большая часть жизни, где родилась и выросла Вика. Но в новом доме, я уверена, просторнее и лучше, он станет родным домом для наших детей и внуков, домом, где они родились, если можно так выразиться. Там они смогут гармоничнее развиваться в прекраснейших домашних условиях.
   Алла тяжело вздохнула и встала, еще раз окинув комнату взглядом, за ней поднялись все. На улице, рассаживаясь по машинам, Станислав поинтересовался, откуда взялись эти два джипа, 'Вольво' он уже знал. Алла с гордостью пояснила:
   - 'Лэнд Круизер' мой, а 'Гранд Чероки' Викин.
   В доме сестры Аллы долго бродили, изучая и осматривая помещения, охали и подольше задерживались на кухне, в ванных комнатах, бассейне. Мужчин больше всего заинтересовал бассейн и спортзал на последнем этаже. Они успели сыграть несколько партий в бильярд, а маленькому Вите понравился велотренажер со спидометром, он крутил и крутил педали, глядя, как стрелка спидометра показывает скорость. Через час все собрались в малой гостиной.
   Григорий начал с шутливой реплики, что никогда не мечтал посидеть за одним столом с академиком, поздравил с рождением детей и внуков, похвалил построенный Николаем Петровичем дом и предложил первый тост за него. Михайлов возразил:
   - Спасибо, Гриша, за поздравления, но что-то сегодня ты все в кучу собрал. Я считаю, что первые поздравления заслужила все-таки Вика, которая родила нам славненьких и миленьких двойняшек. Ей сейчас наверняка очень и очень хочется вернуться домой и ее сердце согревают два маленьких родных существа, которых она прижимает к своей груди. За нее, любимую, за Вику.
   Бокалы опустели и наполнялись вновь, звучали тосты и поздравления, но Алла и Николай чувствовали себя неуютно в этой компании, им почему-то хотелось остаться одним, поговорить о Вике, помечтать о будущем, хотелось старой, родной и душевной естественности, которая улетучилась у родственников. Слова и речи казались казенными, видимо, сказывалось положение и имущественный достаток, которые мешали раскованным отношениям.
   Михайлов предложил освежиться, искупаться в бассейне, все сразу же выскочили из-за стола, словно давно ждали этой возможности. Алла подумала, что раньше бы они не вели себя, как на приеме у академика, поняла, что мысленно ляпнула и улыбнулась: стесняются сестрички, непривычно видеть охрану, слуг и такую роскошь.
   Николай попросил Аллу подняться с ним наверх, в спальню. Он показал на стену и сказал:
   - Вот, первое время дети тоже будут спать с нами в комнате. За этой стеной твоя спальня. Здесь есть потайная дверь, которая открывается от прикосновения моего, твоего и Викиного указательного пальца. Запомни, вот здесь находятся сенсоры, прикоснись к ним.
   Алла приложила пальчик, и в стене бесшумно открылся проем. Николай показал сенсоры с другой стороны. Совершенно невидимая дверь, часть стены выходила и заходила вновь, не оставляя следов.
   Вечером, наговорившись с сестрами вдоволь, Алла пришла к нему через потайную дверь. Николай показал ей на мониторе:
   - Смотри, блюдут они тебя, - он засмеялся, указывая на подглядывающую из своей спальни Светлану.
   Спать хотелось и ей, и Светлана решила действовать по-другому - она вырвала волосок и приклеила его к Аллиной двери: если дверь откроется, волосок оторвется.
   - Стерва, - прошептала Алла, действия сестры возмутили ее, - а я еще относилась к ней по-порядочному.
   Алла положила голову ему на грудь, тепло, исходящее от груди, растопило возникшую неприязнь, и губы сами стали прикасаться к его телу. Она ничего не могла поделать с собой. Николай словно магнит притягивал все сильнее и сильнее, разум испарился, оставляя место безумной страсти.
   Николай приподнял ее голову, заглянул в глаза. Они были готовы на все, хоть на Голгофу, хоть на стыд и срам, хоть на смерть. Минута слабости...
   - Милая Аллушка, - начал он, - ты знаешь, что я тоже люблю тебя. Так уж получилось. Кому-то не дано познать любви совсем, а кому-то отмерено с гаком. Я очень хочу тебя, но потом не смогу смотреть Вике в глаза. И ты не сможешь, ты это знаешь.
   Он встал с кровати, закурил сигарету. Алла еще долго оставалась лежать, уткнувшись лицом в подушку. Чувство стыда, страсти, нежности и уважения к Николаю одновременно одолевали ее.
  
  
   * * *
  
  
   Зина волновалась, она ждала мужа и переживала за него. Трения с Шумейко могли закончиться печально. В душе она не осуждала Сашу за норовистый характер, больше того, она и обратила на него внимание потому, что он мог сказать правду в глаза, высказать свое мнение, когда другие предпочитали молчать. Жить с таким мужем трудно, он не умел подстраиваться и приспосабливаться, не терпел лизоблюдов и держался в роддоме за счет своего профессионального мастерства. Коллектив его уважал и ценил, начальство недолюбливало, но расстаться не решалось. Не раз он спасал честь родильного дома, проявляя чудеса врачебной интуиции и мастерства.
   Но и Зина не умела петь песни без слов, сплошные 'ля-ля-фам' или 'я его слепила' ... Но вовремя останавливалась и не переходила дозволенных границ.
   Саша, считала она, если бы иногда придерживал свой язык, мог бы занять, уже занял бы более достойную должность. Нет, не занял бы, он не пойдет в главные врачи, это не его стихия. Он практик, чистый практик и не сможет жить, работать без своих рожениц и больных. Они чем-то похожи с Михайловым, тот тоже мог не возиться с больными в клинике - стать директором НИИ, уйти в науку, общаясь с пациентами по мере необходимости, как говорит Саша, на полставки. Оба они не умели работать наполовину, так рассуждала Зина, поджидая своего мужа с работы.
   Думала она и о том, что Михайлов тогда, в ноябре прошлого года, оказался прав. У Саши действительно была язва желудка, и она впоследствии исчезла по непонятным причинам. Беременность Зина прервала, сейчас, живя с мужем, она хотела иметь детей, но не могла. Саша говорил, что со временем все пройдет, устроится, но может лучше обратиться к Михайлову, о нем складывают легенды и говорят, что он может оживлять мертвых, но в это Зина не верила, и сам он говорил как-то, что может лечить все, но трупы не оживляет. Не говорить мужу и сходить к нему, но как к нему попадешь? Как-то же попадают другие...
   Ее мысли снова вернулись к Саше, усиливая волнение, и она подумала о жене Михайлова, так ей легче переносилось тягостное ожидание. Зина считала, что михайловской жене легче всего - сколько людей задействовано из-за этой девчонки и муж рядом в роддоме, с которым волноваться было бы глупо. 'Если бы Саша принимал у меня роды, я бы не волновалась, нет, волновалась бы все равно, даже если бы он принимал их с Михайловым. Понимала бы, что осложнений не будет, и волновалась - так устроен человек'.
   Как медленно тянется время, но вот раздался звонок, и она побежала открывать, засыпая его вопросами прямо на пороге и не давая пройти внутрь.
   - Что, Саша, как? Была Шумейко? Помирились? Принял роды?
   Гаврилин ласково отодвинул ее в сторону, прошел в коридор, закрывая за собой дверь, стал раздеваться.
   - Ну, что ты молчишь, Саша? - повторила Зина, готовая уже разреветься.
   - Все нормально, Зиночка, даже отлично!
   У нее отлегло от сердца, если уж Саша сказал отлично, значит, действительно все обошлось.
   - Ладно, иди мыть руки, мучитель, и ужинать, все готово.
   Саша ел пельмени и с полным ртом говорил, не терпелось рассказать Зине все. Она слушала, не перебивая и не замечая его шамкающей от пельменей речи.
   - Приезжаю я на работу, а там уже Шумейко вовсю распоряжается вместе с главным врачом, раньше меня приперлись. Палату одну освободили, кроватку детскую туда поставили, нашу, родильную. Как на западе, чтобы ребенок с матерью был. Я не против, пожалуйста, подсказал им, что еще одну кроватку поставить. Шумейко так зло глянула на меня, не разговаривает. Я пояснил - двойня будет, лицо у нее вроде бы смягчилось или мне показалось, не знаю. Она хоть и не акушер-гинеколог, но практическим врачом работала, в свое время неплохим кардиотерапевтом считалась, поэтому и возносит Михайлова на небеса за его витасклерозин. Может он того и заслуживает, не в этом дело, главное, что они там мне дров не наломали, приготовились, как положено. Соображает она в медицине, не то, что Лаптев, тараканий доктор, ох и любил он в лечебный процесс вмешиваться, особенно где совсем не понимал. - Александр неожиданно засмеялся, - у них на санфаке оперативной хирургии, как предмета, вообще не было, но он очень любил свои 'знания' демонстрировать. Помню случай один: вышел я из операционной, прошел в свой кабинет, а там Лаптев сидит. Докладывай мол, что оперировал. Я ответил, а он спрашивает - почему такую-то методику не применял, в чем дело? Я в маске был, сослался на насморк и выскочил за дверь, посмеялся, как следует, и захожу обратно. Методику ту еще в царское время отменили, но иногда рассказывают студентам, как исторический факт, да третьекурсников подкалывают. Но ничего, выслушал лекцию о не гигиеничности проведения операций при рините у хирурга. Извини, отклонился от темы.
   В общем, в 10 утра приезжает Михайлов с женой, тоже, видимо, удивился, что Шумейко в роддоме находится. Отвел меня в сторону и извиняется, что поздно подъехал - роды у жены через 15 минут начнутся. Просит его Вику, так жену зовут, прямо в родовую направить, а ему халат организовать. Переоделись мы, заходим в родзал, а там уже Шумейко с главным торчат. Жена у Михайлова молоденькая, беспокоиться начала, спрашивает так ласково мужа: 'Коленька, а почему так много врачей, роды сложные будут'? Он глянул на Шумейко - ту как ветром сдуло, и главного с собой прихватила, успокоил жену и говорит: 'Сейчас воды отойдут'. И точно воды отошли, потом говорит: 'Первенца, сына принимайте'. Акушерка едва поймать его успела. Я стою, как студент, ни хрена не понимаю, глянул на часы: 10 - 13 показывают, а он поясняет, что отстают на две минуты и просит не удивляться - роды безболезненные, зачем зря девочку мучить. Его Вика улыбается во весь рот, смотрит на сына, а Михайлов дальше говорит акушерке: 'Дочку принимайте'. И дочка выскочила, показали ее Вике. На меня, наверное, если со стороны посмотреть: стоял, как придурок с открытым ртом и глазами, как блюдцами.
   Михайлов поцеловал жену, и мы ушли ко мне в кабинет, главный с Шумейко там нас поджидали. Николай Петрович говорит ей, что роды прошли успешно, заведующий отделением - замечательный доктор, поощрить его необходимо. У меня так челюсть и упала, слово сказать не могу. А Шумейко-то отказать Михайлову не может, - засмеялся Гаврилин, - но из положения все-таки вышла, приказала поощрить меня главному врачу своими правами.
   Зина подошла и обняла Сашу.
   - Я же говорила, что Михайлов удачу приносит, слава Богу, что челюсть у тебя там отвалилась, как ты выразился, а то бы возражать стал, артачиться: не делал ничего, не заслужил.
   - Но я действительно ничего не делал, Зина, и вообще ничего не понимаю. Почему Шумейко так лебезит перед Михайловым?
   Зина задумалась, вспоминая что-то, потом спросила:
   - Ты помнишь Катю Подгорных со скорой?
   - Помню, конечно.
   - Ее сестра у Тимофеева секретаршей работает. Рассказывала как-то, что вызвал один раз он Шумейко к себе и кричал на нее, словно с цепи сорвался. Там что-то со строительством клиники для Михайлова не ладится, вроде бы санэпидстанция что-то рубит. Я толком не поняла, но, видимо, санузлы не так ставят или мало их, не знаю. Короче, Тимофеев сказал ей, что хоть сама унитазы ставь, хоть с главным санврачом, ему все равно, но под ключ клинику сдать вовремя. Иначе сама ниже канализации станешь и Михайлову ни гу-гу, чтобы не знал даже о возникших проблемах, не его это дело унитазами заниматься. Вот Шумейко и боится нарываться, вдруг что-то не так с родами - оторвет ей Тимофеев голову и вставит в энное место, - засмеялась Зина.
   - Тогда мне все ясно. Губернатор с Михайловым дружит и выгоден он ему. И экономически, и политически, и так и сяк. Вот увидишь, Зина, скоро Михайлов по телевизору выступит, выборы на носу, за Тимофеева ратовать станет. Народ Михайлова на руках носит, значит, губернаторское место опять у Тимофеева в кармане. Он бы и так выиграл, ставить-то больше некого, но кто из колоды козырного туза выбросит? А вдруг Михайлов против скажет - и нет Тимофеева. Все здесь просто и не просто, переплетено и закручено, как сама жизнь.
   - Философ ты мой, - решилась Зина, - хоть номер телефона у Михайлова взял?
   - Он мне дал визитку. Зачем тебе?
   - Хочу на прием к нему сходить.
   - Зачем, что случилось? - забеспокоился Гаврилин.
   - Сам знаешь, после аборта 'залететь' не могу.
   Александр долго думал, Зина ждала.
   - Ладно, сам договорюсь с ним.
   - Спасибо, Сашенька, сказать откровенно - думала: не согласишься ты.
   Радостная, она обняла его, положив голову на плечо, он прижал ее, водил носом по волосам и тихонько говорил на ушко:
   - Что я, зверь что ли? Посмотрел, как Михайлов работает. Стоит в стороне: сказал - воды отошли, сказал - мальчик появился, сказал - девочка родилась. У роженицы без всякого наркоза никаких болей. Умеет он как-то и не гипноз это, и понять не могу что. Энергетика какая-то, наверное, сейчас многие ей занимаются, а он овладел в совершенстве. Других объяснений у меня нет. Завтра он приезжает жену с детьми забирать, поговорю с ним о тебе. Еще лучше - приезжай ко мне сама, думаю, он там сразу все и решит.
   Удивительный он человек, все время размышляю: за что он попросил поощрить меня? Наверное, за то, что не мешал ему, не лез с вопросами. Приезжай, Зина, уверен, он не откажет. Сейчас я тоже его поклонник, - решился сказать Александр, - может, и роды потом примет, быстро и безболезненно.
  
  
   * * *
  
  
   Алла вошла в кабинет к Николаю, присела в кресло и притихла, вслушиваясь в разговор - он говорил по телефону:
   - Нас четверых не пустят к ней, ты лучше подъезжай к двум, я ее с детьми забирать буду. Нину не забудь. Пока, Саша, до встречи.
   Алла поняла, что он говорил с Графом и что приедут они к двум прямо к роддому. На столе стояла почти пустая чашечка кофе и на блюдце остатки отварного, слегка подкопченного мяса и хлеба. Поняла, что Николай перекусил немного, но с ней за компанию позавтракает, в основном чай с молоком попьет.
   - Я думал ты позже встанешь, - сказал Николай.
   - Маша разбудила, - ответила Алла, - Светка, дура, с утра стала в дверь ко мне долбиться, вот Маша и подняла меня. Я дверь открыла, отчитала ее как следует, а ей как с гуся вода. Никогда больше не оставлю ее ночевать, еще волоски мне на дверь клеит... Какое ее собачье дело? - возмущалась Алла, - а если бы я пописать встала - она бы другое думала?
   Николай налил ей фужер ананасового сока, Алла отпила глоток, успокаиваясь, продолжила уже мягче:
   - Обе семейки встали, в роддом с нами просятся, мужики, конечно, молчат, понимают, а эти две словно взбесились, уговаривать меня стали. Я же знаю, что в роддом их не пустят, а они все равно за свое - академику не откажут, пустят. Я им категорично заявила - нет, примолкли обе. Тут Витя выступать начал, - Алла заулыбалась, - в роддом хочу, ногами затопал, совсем от рук отбился мальчишка. Вот заболею, говорит, снова, наплачетесь тогда все. Я чуть не рассмеялась, взяла себя в руки и спрашиваю его: а ты случайно, Витя, не заболел ли в действительности? Заболел, однако, вон как ноги-то дергаются, бьются об пол. А он прикидывается, что и не слышит вовсе, топает ногами, кричит: в роддом хочу, в роддом. Я тогда говорю ему, что дядя Коля ремень лекарственный изобрел, очень целебный, из прутьев и крапивы сплетенный, прекрасно лечит. Шлеп по попе - полболезни выскочило, еще раз шлеп - и здоров уже, для профилактики и еще разок можно. Ты, говорю я ему, стой здесь, никуда не уходи, я за ремнем лечебным пошла. Он топать перестал и говорит: 'Не болею я и в роддом не хочу, не надо меня с крапивой лечить, жалиться она'.
   Николай расхохотался. На экране появилась Маша.
   - Николай Петрович, Светлана Ивановна к вам просится.
   - Занят я, пусть в холле ждет или идет на кухню позавтракает. Тете Маше скажи, чтобы завтрак им сюда не таскала, соберутся на кухне и поедят, а то совсем на голову сядут.
   Монитор погас, и Алла поддержала Николая.
   - Правильно, Коленька, правильно. А почему Света сюда не зашла, постеснялась что ли, двери же не заперты?
   - Это для тебя двери открыты всегда, для других нет. Маша знает, кому открывать, а кому нет, она все видит и слышит, поступает сообразно заложенной программе.
   Николай Петрович с Аллой Борисовной высадили родственников у их домов и подъехали к роддому. Держа букеты цветов, зашли в палату.
   Вика, обрадовавшись, хотела вскочить с кровати, но Николай опередил ее и обнял, не давая вставать, расцеловал в щеки и губы, потом вручил цветы. Пока Алла обнималась с дочерью, разглядывал своих детей, спящих чуть-чуть на боку личиками друг к другу. Он осторожно склонился над ними, пытаясь рассмотреть и определить, на кого же похожи они. Очень хотелось взять их на руки и подержать, прижать к груди и прошептать ласковые слова. Алла тоже рассматривала своих внуков с особенной нежностью, что-то нашептывала им тихонько про себя, но Николай не мог разобрать слов и не старался этого сделать, он понимал их значение.
   - Спят, поели только что, - ласково пояснила Вика, - сначала и грудь что-то не брали, потом как присосались, давай на пару причмокивать. Наелись лапочки, спят теперь. Такие они хорошенькие, смотрю на них, и в груди теплеет, даже молоко, чувствую, прибывает.
   - Как хочется их подержать! Пусть поспят. Ты знаешь, Коля, когда я Вику рожала, тоже в этой палате была, хорошо помню - здесь еще две кровати стояли, и детей не было, кормить на час приносили и все. А ты, доченька, смотри, каким уважением пользуешься - и одна, и дети с тобой. Разве могла я тогда подумать, что снова в эту палату вернусь, но уже за внуками, может, и ты когда-нибудь сюда вернешься, - Алла вздохнула, - как назовем их?
   Николай посмотрел на Вику, отдавая первое слово ей.
   - Я хотела бы дочку Юленькой назвать, а мальчика, - она улыбнулась, - как нашего папочку.
   - Давайте назовем его Виктором, победителем, большое у него впереди будущее и у Юленьки тоже, - предложил Николай.
   - Я согласна, милый.
   - И я согласна, - поддержала Алла.
   Она, вспомнив, что нужно рассказать Вике о новом доме, оживилась, начала возбужденно рассказывать, изредка поглядывая на детей, чтобы не разбудить их своими бурными речами.
   - Ты знаешь, Вика, мы думали, что Коленька забыл, оказывается, нет, мы уже ночевали в новом доме. Представляешь, Вика, в нашем новом доме! Я, когда ехала смотреть его, предполагала большую квартиру, комнат на пять, с высоким потолком, большой кухней и прихожей. Классная была бы квартирка, но когда он привез меня к нашему дому - я слово целый час не могла произнести. Ты спроси меня, Вика, сколько там комнат - не отвечу, не знаю. Представляешь!? Площадь двадцать тысяч квадратов, 4 этажа, бассейн, во дворе летний бассейн с горкой, целый детский городок! С ума сойти можно! В доме горничные, повар, везде электроника, компьютеры! У нас с тобой по машине, у меня 'Лэнд Круизер', у тебя 'Гранд Чероки' - джипы такие. Светка с Любой от зависти лопаются.
   Алла схватила Викин стакан, выпила всю воду, горло пересыхало от возбуждения и радости.
   - Как я хочу домой!.. - закрыв глаза, почти прошептала Вика.
   - Потерпи, милая, недолго осталось, проснуться Витенька с Юлей, покормишь их, а там и мы уже за тобой приедем. В 2 часа будем внизу тебя встречать. Здесь вот пеленки, распашонки, одеяла - синее Вите, розовое Юленьке. Крепись, родная, понимаю, что домой хочется, три часа всего-то продержаться, - наговаривал ей тихонько Николай.
   Дети, словно почувствовав отца, заулыбались враз во сне.
   - Ой! Смотри Коленька, улыбаются, - всплеснула руками Алла, - спят и улыбаются! Услышали родной голосок лапочки. Ладно, доченька, поедем мы. Отдыхай, набирайся сил, корми внуков и скоро мы тебя встретим внизу. Пока, родная.
   Николай с Аллой собрались уходить, вошел Гаврилин, поздоровавшись с ними, спросил:
   - Как самочувствие нашей знаменитой мамы?
   - Хорошо, доктор, спасибо.
   - Я газеты принес, все первые полосы о вас пишут. Оказывается, если верить газетам, вы согласились стать женой Николая Петровича, когда он безработным пенсионером был... Даже фотография вашего дома есть, видимо снимали, когда еще забора не было, стройка заканчивалась.
   Вика схватила газеты, ища фото. Нашла. Она еще не видела свой дом и вполне понятно с нетерпением хотела взглянуть на него.
   Михайлов тронул Аллу за руку, уводя ее в коридор, не хотелось мешать Вике, разглядывать свое жилище, читать статью о себе. Время за занятием пролетит незаметнее.
   Гаврилин попросил Николая Петровича зайти на минутку к нему в кабинет, объясняя, что жена не может забеременеть после аборта. Он взглянул на нее, заулыбался:
   - Как же, помню тот случай. Любите друг друга, рожайте на здоровье, согласится ваш муж - приеду и роды приму. Всего доброго вам, удачи.
   Михайлов ушел, а Гаврилины остались озадаченными - выходило, что забеременеть должна Зина, но, и сделано для этого ничего не было. Но это только на первый, непосвященный взгляд.
  
  
   * * *
  
  
   Директор ФСБ Игорь Вениаминович Соломин на 10 утра пригласил начальника одного из главных управлений, генерал-лейтенанта Астахова Михаила Сергеевича и начальника отдела, полковника Степанова Бориса Алексеевича.
   Степанов докладывал результаты проверки:
   - Михайлов Николай Петрович, родился...
   Соломин предложил перейти к сути вопроса.
   - Мы заинтересовались им в Париже, - продолжил Степанов, - на научной конференции, уверен, что западные спецслужбы до этого дня им не интересовались, а то, что он попал в их поле зрения - явно свидетельствует из его выступления на конференции.
   Один из американских ученых, работающий в секретной биологической лаборатории штата Колорадо, бросил в кулуарах такую фразу своему коллеге, что Михайлов бы решил очень быстро проблему, над которой они бьются уже несколько лет. Я переговорил с нашими учеными, и они тоже полагают, что Михайлов многие проблемы может решить быстро и эффективно. Более того, для Михайлова эти проблемы, как пояснили ученые, вчерашний день и он наверняка может перейти на качественно более высокую ступень, о которой в настоящее время они всего лишь фантазируют.
   Так считают ученые, занимающиеся секретными разработками, как у нас, так и за рубежом. Поэтому вывод напрашивается один - спецслужбы других стран уже взяли в разработку Михайлова. Нашей резидентуре дано соответствующее указание по выявлению таких фактов.
   В Париже Михайлов говорил на французском языке, причем без акцента, многие уверяли, что так говорят коренные парижане. В результате проверки установлено, что Михайлов говорит свободно на многих языках. Как лондонец на английском, как берлинец на немецком языках. Проверка автобиографии не выявила компрометирующих данных. Опросы его одноклассников, однокурсников и сослуживцев исключают версию замены Михайлова на двойника.
   Предлагаю просмотреть видеозапись доклада Михайлова на конференции и после этого продолжить сообщение о результатах проверки.
   Степанов посмотрел на директора ФСБ, тот кивнул головой в знак согласия. Вставив кассету в видеомагнитофон, Степанов включил его, на экране появился Михайлов.
   - Уважаемые дамы и господа, коллеги! Думаю, что разговаривать на языке страны, в которой находишься, наиболее уместно.
   Михайлов перешел на французский язык.
   - Свой доклад я решил построить следующим образом: несколько слов истории, позволяющей лучше понять суть моих исследований, и демонстрация больных. На второй день - научное обоснование демонстраций.
   И так, еще древнеримский врач Гален задумывался над тем, что листья на деревьях осенью желтеют и опадают. Он пытался научно объяснить это уникальное явление природы, но, к сожалению, в те времена человечество еще не накопило достаточных знаний, и Гален не смог сделать правильный вывод. Это явление получило название - апоптоз, что в переводе означает запрограммированное убийство. Позже мы еще вернемся к этому термину, а сейчас давайте представим себе лиственное дерево в зимнее время года где-нибудь на севере. Если взять это дерево, например, березу и поместить в искусственное помещение, позволяющее имитировать времена года, береза будет 'спать' и летом, так как в помещении 'стоит' зима. В начале осени, когда еще достаточно тепло, вернем березу на место - она расцветет, появятся листья, но они очень скоро почернеют от мороза и дерево может погибнуть, не подготовившись к зиме. Осень оно примет за весну, его программа настроена на периодичность смены времен года, на последовательность смены температурных режимов. Мы нарушили последовательность, вмешались в программу и дерево погибло. Позвольте продемонстрировать вам один опыт.
   На экране появилась ассистентка Михайлова с маленькой коробочкой, из которой она извлекла обыкновенный гвоздь и предмет, похожий на авторучку.
   - Это теща Михайлова - Петрова Алла Борисовна, работает вместе с ним в клинике заместителем по административно-хозяйственной части, - пояснил Степанов. - Она приехала вместе с ним в качестве ассистента, личного секретаря и переводчика. Так же, как и Михайлов, знает французский, немецкий, английский, говорит без акцента. До встречи с Михайловым языков не знала, специалисты утверждают, что он обладает совершенно новой, неизвестной методикой обучения иностранному языку, что-то наподобие усовершенствованного эффекта 25-го кадра.
   Петрова достала зажигалку, чиркнула, и из авторучки появилось пламя. Газовая горелка, догадались все. Взяв щипцами гвоздь, Алла Борисовна нагрела его.
   Михайлов заговорил:
   - Я попрошу принести стакан воды.
   Когда его принесли, он обратился к молодому человеку, принесшему стакан:
   - Вы не согласитесь поучаствовать в опыте? - и, не дав ответить, продолжил: - Этим раскаленным докрасна гвоздем я прикоснусь слегка к вашей руке. Конечно, будет немного больно, но образовавшийся небольшой ожог, я вылечу быстро и готов нести материальные расходы за причиненный ущерб. Итак, согласны ли вы пострадать во имя науки?
   Молодой человек растерялся от неожиданного поворота событий, от направленных на него кинокамер, но вскоре взял себя в руки и ответил положительно.
   - Итак, - снова начал Михайлов, - вы видите этот обыкновенный гвоздь, раскаленный на пламени горелки докрасна, сейчас я прикоснусь им к руке этого мужественного и благородного парижанина, готового пойти на жертвы ради науки. Я попрошу вас отвернуться, - обратился Михайлов к молодому человеку, - не глядя, боль переносится легче.
   Он отвернулся, Петрова подала Михайлову совершенно другой, холодный гвоздь, которым он прикоснулся к руке испытуемого, а раскаленный гвоздь опустил в воду. Послышалось шипение гвоздя в стакане, мужчина вздрогнул и отдернул руку - на месте прикосновения обычного, не горячего гвоздя, появился след ожога, небольшой пузырек. Михайлов обратился к залу:
   - Уважаемые коллеги, вы видели, что рука этого мсье соприкоснулась с холодным гвоздем, но он не знал этого, ждал прикосновения раскаленного металла и его мозг отреагировал по заранее спрограммированной, можно сказать навязчивой программе. В результате на руке появился след от ожога 2-а степени. Этот феномен известен и все-таки я попрошу подойти нескольких человек из зала, и убедится в результатах опыта, поскольку это всего лишь часть задуманного эксперимента.
   Пока желающие убеждались в факте образования ожога, трое в кабинете разговаривали, убавив звук и следя за монитором.
   Астахов пояснял, что когда первый раз смотрел эту пленку, у него в начале, на этом этапе просмотра, сложилось впечатление, что Михайлов на такой солидной конференции 'косит под дурачка'. Березки, истории, школьные опыты... Может так казалось и некоторым ученым в Париже... в начале. Но в действительности оказалось, что он без смысла не делает ничего. Астахов замолчал, выдерживая паузу.
   - Продолжайте, Михаил Сергеевич, - Соломин, слушая Астахова, следил за монитором.
   - Сейчас он начнет демонстрировать свое умение по лечению больных, - ответил Астахов, предлагая тем самым прервать беседу.
   Степанов прибавил звук, Михайлов продолжал свое выступление.
   - Итак, господа, вы убедились, что прикосновение холодного предмета в определенных условиях вызывает ожог кожи и вторично повторить этот опыт в данной аудитории невозможно, нервная система на уровне подсознания не сработает повторно на возникновение ожога. Не перераспределит мгновенно поток лимфы в результате повышенной проницаемости сосудов и экссудат в зоне прикосновения предмета не появится вновь.
   Но, если организм среагировал на возникновение ожога, может ли он среагировать обратным образом - удалить симптомы возникшего ожога также быстро, как и вызвал его?
   Михайлов замолчал ненадолго, оглядывая притихших коллег, которые стали понимать, что должно что-то произойти не совсем обычное.
   - Думаю, что может, нужна лишь соответствующая программа. Этот молодой человек биоэнергетическим путем только что получил сигнал, воздействующий на уровне его подсознания, который вызвал такую же мгновенную реакцию, но обратного порядка. Симптомы ожога исчезли также быстро, как появились, нет ни волдыря, ни боли. Прошу подойти и убедиться в сказанном мною.
   Зал оживленно зашумел; исход неказистого, на первый взгляд опыта, стал сенсацией. Ученые окружили молодого парижанина со всех сторон, на всякий случай, разглядывая обе его руки. Он обалдело смотрел, как его руки крутят так и сяк, как мигают фотовспышки, слепя глаза, и ничего не понимал в происходящем.
   - Да-а, действительно, Михаил Сергеевич, переход Ваньки-дурачка в царевичи, - тихо сказал Соломин.
   Начальнику управления понравилась заинтересованность директора ФСБ, но он воздержался от высказываний, ожидая возможных вопросов. Из троих присутствующих Степанов сидел мрачнее всех, он реально понимал, чем это обернется для него, начальника отдела - завеса небывалой секретности, огромный объем работы... и возможное постоянное проживание в Н-ске.
   Минут через пять Михайлову удалось успокоить аудиторию, все расселись по своим местам, но когда он подошел к трибуне, зал взорвался аплодисментами. Он поднял руку, успокаивая коллег, продолжил:
   - Как я уже говорил, все объяснения завтра, сегодня демонстрация больных. Доктор Берталье любезно согласился организовать и представить ряд пациентов, которых мне, как и вам, предстоит увидеть впервые.
   На сцене появилась каталка с больным, доктор Берталье давал пояснения:
   - Мсье Жак Жирар, - Берталье показывал на больного, - закрытый перелом обеих большеберцовых костей в средней трети, травма 2-х дневной давности в результате дорожно-транспортного происшествия. Рентгеновские снимки имеются, наложен гипс.
   Берталье отошел от Жака Жирара, уступая место Михайлову. Николай Петрович подержал руку над одной ногой, потом над другой ногой больного, вернулся к трибуне.
   - Переломов больше нет, можно снимать гипс, - обыденно произнес он, - пусть своими ножками топает на контрольные снимки.
   Гипс разрезали прямо в зале, Жак Жирар боязливо и осторожно, еще сидя, потопал ногами, потом встал, прошелся, еще раз потопал ногами. Произнес удивленно и неуверенно:
   - Не болит.
   Зал снова рукоплескал Михайлову, а на сцене появилась другая каталка с изможденным мужчиной.
   - Мсье Ален Сюртье, - пояснял Берталье, - 65 лет, рак кардиальной части желудка, к сожалению, за медицинской помощью обратился слишком поздно. Болезнь вначале протекала скрытно, затем появились дисфагия, саливация и боли за грудиной слева. На дисфагию и саливацию он не обращал внимания, от болей за грудиной употреблял валидол или нитроглицерин, которые не помогали. При появлении рвоты с пищей и слизью обратился к врачу. Диагноз вам известен, метастазы в ближайшие лимфоузлы и печень. В настоящее время не операбелен, все необходимые диагностические исследования имеются. Может быть, кто-то хочет осмотреть больного или его анализы? - спросил Берталье, но таковых не нашлось, и он снова уступил место Михайлову.
   Как обычно, но без разреза, Михайлов подержал руку над больным.
   - Мсье Ален Сюртье, вы здоровы, рекомендую вам дозированную физическую нагрузку, в результате истощения ваши мышцы ослабели, и сдерживать себя от переедания в течение первой недели.
   Коллеги перешептывались в зале, обсуждая вероятность излечения. Берталье докладывал историю болезни следующего больного.
   - Мсье Жан Парэ, страдает наследственной болезнью - гемофилией...
   Пока Берталье говорил, Михайлов оглядывал зал, стараясь уловить его реакцию на необычную методику выступления русского ученого, понять отношение коллег к своему докладу. Зал шумел перешептываниями, ученые обсуждали возможный исход, как болельщики на стадионе, но он понял, что болеть они будут за него и сейчас обсуждают возможные варианты его 'игры'. Берталье закончил говорить, и Михайлов выдержал еще небольшую паузу, наблюдая за залом, который постепенно успокаивался.
   - В данном конкретном случае, - начал Михайлов, - я продемонстрирую пробу на время свертываемости крови. На генно-инженерном уровне мне удалось вмешаться в генотип этого организма, и он получил наследственно отсутствующий фактор. Из этого следует, что мсье Жан Парэ здоров, и можно без последствий провести пробу.
   Михайлов подошел и поданным Петровой инструментом, уколол мочку уха больного. Выступила и побежала алая кровь.
   - Если его болезнь не исчезла, кровь из раны станет бежать неопределенно долго и потребуется соответствующее медицинское вмешательство. Но, если все-таки он здоров, кровь остановиться в течение 3 - 4 минут, не позднее пяти. Что ж, подождем несколько минут.
   Михайлов снова оглядывал притихший зал, готовый взорваться аплодисментами или проклятиями, все с нетерпением ждали результатов пробы, поглядывая на часы, и молчали. Слишком велика ставка - еще никто и никогда не вмешивался в генотип живого человека, да и не мог вмешаться с благоприятным исходом. Сознание ученых находилось, словно, в фантастическом фильме про инопланетян.
   - Кровь остановилась через 3 минуты и 25 секунд, - доложил Михайлов, - полное обследование и самих уже бывших больных доктор Берталье представит вам завтра во второй половине дня. Благодарю за внимание.
   Зал молчал и взорвался аплодисментами уже при опустевшей трибуне. Слышались отдельные возгласы: 'Невероятно! Но он даже не подходил к нему! Непостижимо'!
   Степанов нажал на 'стоп'.
   - Разрешите, товарищ генерал?
   Соломин кивнул головой и Степанов продолжил:
   - Сейчас начнется вторая часть, следующий день конференции. Газеты Парижа пестрели разными заголовками, в основном в мажорном стиле, но нашлись и такие, которые назвали Михайлова шарлатаном. В первый день удалось установить присутствие на конференции сотрудника ЦРУ, британской разведки и французские спецслужбы. Во второй день на конференции присутствовали практически все спецслужбы, которые могли попасть на эту конференцию, и их появление связано именно с Михайловым. Разрешите продолжить просмотр?
   - Включай.
   Степанов нажал 'плэй'.
   - Уважаемые дамы и господа, - Михайлов говорил по-русски, не переходя на французский язык. - Разрешите вначале предоставить слово доктору Берталье.
   Берталье подошел к микрофонам и начал без обычных приветствий.
   - Сегодня мне не удалось присутствовать на многих докладах ученых разных стран, но я не сожалею и даже рад этому, поскольку результаты анализов и исследований, демонстрируемых вчера больных, поразили меня, как гром среди ясного неба! Я ожидал подобного, но видеть это своими глазами и не восхищаться - невозможно, господа! Перейдем к делу.
   Первый пациент, мсье Жак Жирар, осмотрен хирургами-травматологами и рентгенологами, осмотрен тщательно и несколько раз. Заключение однозначно: он никогда не ломал большеберцовых костей! Никаких следов переломов, никаких костных мозолей, нет ничего! Но то, что переломы действительно были, я могу свидетельствовать всем, чем угодно, об этом же свидетельствуют врачи, оказывающие ему медицинскую помощь, рентгеновские снимки делал тот же рентгенолог, что и первый раз. Это невероятно, но после лечения доктора Михайлова не осталось никаких следов на теле больного после крупнейшей автомобильной аварии. Мсье Жирар здоров, абсолютно здоров!
   Зал аплодировал Михайлову, Жирар благодарил его, пожимая руку.
   - Следующий больной, - продолжал Берталье, - мсье Ален Сюртье, у него, как вы помните диагноз: рак кардиальной части желудка, онкологи прогнозировали летальный исход через 2 недели - месяц. Рентгенологические, ультразвуковые исследования, фиброгастроскопия показали полнейшее отсутствие какой-либо опухоли вообще. Она исчезла, господа, растворилась! - восхищенно констатировал Берталье. - Поразительны и его внешние изменения, кожа из желтой превратилась в обычный цвет. Нам пришлось следить за ним, так как тяга к пище стала необузданной, изголодавшийся организм требовал питательных веществ, но мы не могли допустить, что бы Ален Сюртье умер от переедания.
   Зал смеялся и аплодировал Михайлову стоя, Сюртье благодарил доктора со слезами на глазах.
   - Следующий больной, мсье Жан Парэ, проведенные исследования крови не обнаружили признаков гемофилии, все анализы в абсолютной норме!
   Зал рукоплескал Михайлову.
   - Обрати внимание, Михаил Сергеевич, - заговорил Соломин, пока аплодировал зал, - судя по выражению лица, больше всех радуется теща Михайлова, наверняка она влюблена в него, но брак дочери останавливает ее порывы, а может, и нет.
   - Думаю, да, Игорь Вениаминович, хотя каждая теща гордилась бы таким зятем, - ушел от однозначного ответа Астахов.
   - Выясните их отношения, может пригодиться, - приказал Соломин.
   Астахов посмотрел на Степанова, тот кивнул головой, принимая сказанное к исполнению.
   - Судя по теще, у Михайлова совсем молодая жена, почему она не приехала с ним, не владеет языками? - спрашивал Соломин.
   - Она кормит грудью двойняшек, Игорь Вениаминович, - ответил Степанов, - говорит также свободно на языках, как и ее мать. До Михайлова неплохо знала английский, разговорная речь на уровне выпускника ВУЗа, занималась самостоятельно, надеясь поступить в университет. Простите, Игорь Вениаминович, сейчас начнется самое интересное - Михайлов начинает свое выступление. Думаю, что первоначальный текст выступления был другим, он изменил его, исходя из возникшей ситуации. Это прослеживается по его словам на конференции.
   Степанов прибавил звук и все внимательно стали следить за монитором, стараясь уловить по выражению лица более сказанной информации.
   - Уважаемые дамы и господа. Вы стали свидетелями необычного исцеления ряда больных. У себя, в России, я делаю это ежедневно, кроме выходных дней. Тысячи бывших больных, излеченных мною, живут и радуются, работают и растят детей. И еще никто до вчерашнего дня не пытался оскорбить меня профессионально. Одна из ваших газет назвала меня шарлатаном и для исключения возможных юридических последствий поставила в конце маленький знак вопроса.
   В зале раздался негодующий шум, Михайлов поднял руку, дожидаясь тишины.
   - В какой-то мере я даже благодарен этому автору - шизофренику и не обижаюсь на него, но, как и он, ставлю под своим утверждением маленький знак вопроса.
   В зале послышался смех, смеялись ученые и журналисты, не делая исключений для своего коллеги газетчика.
   - Я не психиатр и не могу судить о состоянии здоровья этого журналиста, но рекомендовал бы ему и его редактору посетить хорошего специалиста. Медицинское обследование еще никого не оскорбляло.
   В зале опять раздался смех.
   - Этот газетчик убедил меня в мысли, что нельзя прыгать выше человеческого понимания, и я не хочу становиться подобием Джордано Бруно, что бы мое имя жгли на страницах газет. Поэтому в моем докладе будет сказано только то, господа, что вы на сегодняшний день способны переварить.
   - Стоп, - скомандовал Соломин.
   Степанов остановил запись.
   - Он оскорбляет и бросает вызов всему человечеству, дает однозначно понять, что владеет информацией, не доступной для понимания ученых на этом этапе жизни.
   - Разрешите, товарищ генерал, мы тоже обратили внимание на эту фразу, наши аналитики пришли к следующему выводу: Михайлов несколько амбициозен, никогда не прощает незаслуженных пощечин. Обладает талантливыми, гениальными способностями во многих областях науки. Например, в генетике, микробиологии, неврологии, психиатрии и психологии, хирургии, фармакологии... То есть в полном объеме медико-биологической сферы наук, что само по себе является феноменом. Талантлив, но не гениален в некоторых других областях - физики, химии, кибернетики, в основном по вопросам, связанным как-либо с медициной. Изучив весь представленный материал, аналитики пришли к мнению, что Михайлов может влиять на происходящие процессы головного мозга и таким образом быстро развивать практически любые способности до уровня гениальных.
   В данном случае аналитики предположили, что вызов, брошенный ученым всего мира, глубоко продуман, Михайлов уверен в том, что они проглотят его и на фоне проведенных демонстраций не посмеют возразить. Это его 'стойло', и он переставляет все, как ему хочется.
   Соломин раздумывал над сказанным. 'Да, он завоевал сердца парижан, его лечение транслировали по телевизору и народ не даст ученым растоптать его, даже если бы они этого захотели. Его расчет верен, первый день он общался с больными и говорил на французском, чистом французском, таким образом, он как бы общался со всей Францией и многие из народа воспринимают его, как француза. Второй день - он общается с учеными и говорит, как представитель России, на ее родном языке. Наши аналитики не увидели политического аспекта, жаль... Послушаем дальше'
   Соломин кивнул головой и Степанов включил монитор.
   - Вчера вы наблюдали за появлением ожогового волдыря. Если он появился быстро, значит, и исчезнуть может быстро, а возникновение ожога после прикосновения холодного предмета свидетельствует о другой, не температурной причине реакции организма. Несомненно, что командным фактором явилась нервная система. В данном случае и в случае с переломом я использовал этот феномен. Зная анатомию, я искусственно послал импульсы по нервной системе на заживление повреждений, причем в таком количестве и качестве, когда процессы заживления резко убыстряются в геометрической прогрессии. Организм излечивает себя сам за несколько минут, как бы сжимая время. За этот короткий период последовательно протекают все стадии месячного заживления переломов или недельного заживления раны и так далее. Как видите, я ничего не изобретал, процессы заживления шли своим чередом, но в более узком временном периоде.
   В случае с раковой опухолью я использовал феномен апоптоза, о котором говорил в первый день. Злокачественные клетки опухоли получили приказ на самоубийство, а нервная система организма взяла на контроль процессы восстановления нормальных клеток и вновь в сжатый временной период. Результат вы наблюдали лично.
   У больного гемофилией пришлось вмешаться в генотип, он получил отсутствующий фактор и таким образом несвертываемость крови исчезла.
   Анатомическое строение головного мозга дурака и гения одинаковое, извилины мозга расположены в том же порядке и количестве. Доказано, что человек использует незначительную часть своего головного мозга. Остальная часть, как бы спит в резерве. Конкретная часть головного мозга отвечает за определенные способности. Музыкант использует в большей степени одни клетки, математик - другие, но клетки, те и другие, есть у каждого, значит, вопрос в умении использования, вернее в том - используются ли они во благо или спят. И если научиться пользоваться ими, то каждый сможет писать музыку и стать великим математиком.
   Знания современных гениев науки войдут в программу школьных учебников. Гении были, есть и будут, все зависит от уровня жизни. Любой современный врач станет гением в древнем Риме и не вытянет школьной программы, например, лет через 200.
   Сейчас вы от меня ждете не лекций о прошлом и будущем, а, например, есть ли возможность создать физический прибор, который сможет посылать волны определенного диапазона, влияющие на процессы заживления и восстановления тканей. Идея хорошая и создать такой прибор на современном уровне развития человечества не сложно.
   Но довольны ли корифеи ядерной физики своим детищем - ядерной бомбой, довольны ли своими достижениями создатели биологического, химического оружия? Кто поручится, что мои открытия пойдут по мирному пути, когда можно быстро и очень дешево создать оружие, атомная бомба в сравнении с которым, словно рогатка против автомата? Представьте себе небольшой приборчик стоимостью в сотни раз дешевле любой бомбы. Его волны проникают на тысячи километров, от них не спасают бункеры и подземелья, свинцовые и другие известные средства защиты, они невидимы, без вкуса и запаха. Они убыстряют течение болезни и на определенной территории умирают все люди в течение максимум часа. Каждый от своей болезни - кто от инфаркта, кто от гриппа, а кто от банального первопричинного гастрита. И нельзя определить - какая страна нанесла мощнейший и подлый удар. А если этот прибор попадет в руки террористам - говорить дальше не хочется.
   История убедительно доказала, что любое открытие ученых, которое можно эффективно использовать в военных целях, используется в таковых в первую очередь. И я не собираюсь давать военным и политикам возможности получения такого оружия. Можно пойти другим путем, через несколько лет я закончу свою работу. Человечество создано не для того, чтобы погибать в войнах и не для того, чтобы носить балластом большую часть своего мозга.
   У меня двое детей, которые совсем недавно научились ходить. Думаю, что к пятилетнему возрасту они освоят программу средней школы, а в семилетнем возрасте - знания ВУЗа. Они родились обычными детьми, и я развиваю их способности без ущерба для здоровья. Постепенно такие дети заполнят нишу необразованности, лет в 8 или 9 они накопят знания больше наших с вами и мы, как добрые учителя, станем любоваться и радоваться маленькими академиками, которые, естественно, станут развиваться еще дальше. Поверьте, войны не представят для них интереса, и человечество сделает рывок в будущее.
   Уважаемые дамы и господа, вы лично убедились в моих определенных способностях, сегодня я обозначил основные направления развития науки, но раскрыть конкретные тайны пока не могу в силу вышеизложенных причин. Пусть, кто хочет, считает меня шарлатаном или кем угодно еще, обиды не будет. Я не доверяю свои тайны бумаге, компьютерам, сейфам, меня можно убить, но невозможно похитить знания. Через несколько лет наша встреча станет другой, ибо человечество вступит в качественно новую фазу своего развития. Благодарю за внимание.
   Степанов выключил магнитофон.
   - Да-а, - забарабанил пальцами по столу Соломин, - и обсуждать нечего, все сказано им самим. Докладывай, Борис Алексеевич, что установлено.
   Степанов встал, но Соломин попросил его сесть, не до церемоний.
   - После конференции Михайлов и его теща Петрова неизвестным образом исчезли. Гостиницу, где они остановились, оцепила полиция по просьбе администрации, от журналистов не было отбоя. Все считали, что Михайлов у себя в номере, но впоследствии выяснилось, что он скрылся в нашем посольстве и на следующий день машиной посла доставлен к самолету. Таким образом, можно исключить его нежелательные контакты во Франции, что существенно облегчает нашу задачу.
   В России он проживает в городе Н-ске, в огромном частном коттедже с женой, двумя почти годовалыми детьми и известной вам тещей. В доме две горничные, живут там же и повар. Имеет личную охрану во главе с бывшим десантником Михаилом Павловичем Зеленским по кличке Танцор, который некоторое время находился в рядах преступной группировки авторитета Графа. Преступлений не совершал, сейчас к мафии отношения не имеет. Рядовые охранники - все его сослуживцы из одного отделения, в совершенстве владеют приемами рукопашного боя. Лидер преступной группировки Граф, это его фамилия и кличка одновременно, Александр Анатольевич, свою группировку распустил, считается, что под воздействием Михайлова, с которым находится в дружеских отношениях, в настоящее время является председателем совета акционеров местного фармзавода. О его преступной деятельности имеется оперативная информация, это до знакомства с Михайловым. Конкретными фактами она не подтверждена.
   В дружеских отношениях с Михайловым находится губернатор области Тимофеев Сергей Ильич. Родственников у Михайлова нет. По линии жены есть две двоюродных сестры ее матери, обе замужем. Этим исчерпывается круг лиц, входящих в дом Михайлова. Жена и теща подруг не имеют.
   Клиника, где он работает, расположена рядом с коттеджем Михайлова и обнесена с ним одним высоким забором, проникнуть через который не удалось. Всякий раз при попытке проникновения через забор, наших людей задерживала милиция, михайловская охрана работает абсолютно четко и слаженно. Визуальное наблюдение невозможно, мешает высокий забор. Установленные по периметру системы наблюдения результатов не принесли, их пришлось снять из-за отказа в работе. Причину отказа работы систем наблюдения специалисты установить не могут, они абсолютно исправны, но на михайловском объекте не работают. Попытка получения фотографий со спутника не увенчалась успехом, спутник фотографирует все, кроме территории коттеджа и клиники Михайлова. Создается впечатление, что действует неизвестная нам система защиты объекта.
   Охрана Михайлова имеет свою систему наблюдения, которая функционирует в обычном режиме, наши точно такие же системы там не работают. Причины неизвестны, все свидетельствует о том, что Михайлов на конференции не блефовал. Попытки внедрения наших людей охранниками успехом не увенчались, получается какой-то замкнутый круг, товарищ генерал. Прошу разрешения на личный контакт с Михайловым.
   Соломин снова забарабанил пальцами по столу.
   - Твое мнение, Михаил Сергеевич? - спросил он.
   Астахов поднялся, но по знаку Соломина опустился в кресло.
   - Думаю, встреча целесообразна, считаю возможным проведение не завуалированной беседы. Михайлов полковник запаса, умеет хранить тайны.
   - Хорошо, - Соломин задумался, - встречу с Михайловым разрешаю. Проработайте вопрос его личной безопасности и его семьи, крепко проработайте. Осторожно прощупайте возможность его сотрудничества с нашими учеными в секретных лабораториях. Особо обратите внимание на контрмеры работы иностранных спецслужб. Выезд за границу закрыть всей семье, особенно в ближнее зарубежье. Исключите возможность похищения жены, детей и тещи с целью возможного шантажа. План мероприятий представьте мне с результатами поездки в Н-ск. О работе по Михайлову не должны знать даже мои заместители.
   Соломин встал, давая понять, что вопрос исчерпан, пожал руки и пожелал удачи.
  
  
   * * *
  
  
   Алла проснулась, включила голосом монитор, осмотрев внуков в детской, успокоилась, подумав, что хорошо все-таки видеть все комнаты дома, не заходя в них. Как только Коленька успевает все, помнит о всех мелочах: академик и есть академик. Раньше она считала профессоров старыми интеллигентными дедками с причудами, а академиков вообще трясущимися старцами. Ей до сих пор иногда не верилось, что ее Коленька академик, с профессором она бы 'смирилась'. 'Пойду, обниму его', - подумала она, тихонько откидывая одеяло. Встала, стараясь не шуметь, зашла к Вике, но она проснулась, глянула на пустующее место мужа - суббота, по выходным он вставал на час позже и уходил работать в кабинет.
   - Встала, мамочка? - сладко потянулась Вика.
   Алла вместо ответа присела на край кровати и, обнимая, поцеловала дочь. Вика прижала ее к себе, еще оставаясь во власти сна, но суббота подняла настроение, и она проснулась окончательно. 'Как хорошо в выходные, все дома и никому не надо никуда идти, - подумала Вика, - мой Коленька будет со мной, мамой и детьми'!
   - Проведем выходные дома или съездим куда-нибудь, никого не хочу видеть в мои 'законные выходные', - почти просяще прошептала Вика.
   - Да, Вика, я понимаю, тебе скучно одной, когда мы с Коленькой на работе, а мне так нравится, когда он играет с детьми, - Алла даже закатила глаза, - особенно, когда они ездят на нем верхом - Витя с Юлей так заразительно смеются. Или когда они играют, бегая наперегонки и догоняя отца.
   - А мне еще нравится смотреть и слушать, как Коля решает с ними задачки, лапочки становятся такими серьезными и с интересом относятся к арифметике. Просят отца разрешить им научиться писать, но он считает, что пальчики еще не окрепли. Я так и не поняла, когда они научились читать.
   Радость на Викином лице сменилась озабоченностью.
   - Боюсь, не перегрузились бы, сказки уже все перечитали, знают их наизусть, память феноменальная: глянут на газету мельком и могут пересказать весь газетный текст. Коля говорит, что это нормально, а я все равно беспокоюсь, не было раньше таких детей, не свихнулись бы от избытка знаний. Ты же знаешь, мама, хожу постоянно с калькулятором, а они быстрее его четырехзначные числа перемножают.
   Алла ближе подсела к Вике, обняла ее за плечо.
   - Не волнуйся доченька, раз Коля говорит, что это норма, значит, так оно и есть. Помню, в Париже он говорил, что дети к 5 годам среднюю школу закончат, к 7 - ВУЗ. Слышала я, как объяснял он ученым, что мозги каждого из нас не работают на полную катушку, большая часть мозга 'бездельничает'. А у детей работает все, вот и растут они вундеркиндами. Я как-то говорила с ним на эту тему, тоже считала умственную нагрузку высокой, а он ответил мне серьезной шуткой - мозги, видите ли, у них плесенью могут покрыться, если заниматься перестанут. Необычно и непривычно, конечно, но таковы наши лапочки и чего переживать - есть в кого быть такими, - Алла улыбнулась, - пойдем в душ, скоро дети встанут, завалимся к нему все вместе, хватит работать...
   Николай вставал на час раньше всех в выходные дни, уходил работать в кабинет и к 9-30 спускался в столовую на завтрак, где собиралась вся семья.
   Дышащие свежестью, радостью и чистотой, Алла, Вика и дети ввалились в кабинет к Николаю. Он схватил детей на руки, закружил по кабинету, целуя, Витя с Юлей визжали от восторга. Выбрав момент, Алла с Викой обняли его вместе, образуя дружный и любящий квинтет.
   Легкий ветерок колыхал штору открытого окна, принося свежий запах ранней осени, выветривая сигаретный дым и запах ароматного кофе. И только стойкий запах мужской туалетной воды 'Виски' всегда оставался в кабинете, въедаясь постепенно в мебель из карельской березы и книги, стоящие на полках. Солнце бабьего лета начинало согревать чуть остывшую за ночь землю, выжимая из травы ароматы и ветер, подхватывая, разносил их в стороны, давая возможность насладиться запахами перед наступающими холодами.
   - Пойдемте завтракать, а потом играть на улицу, - Николай опустил детей на пол.
   - И мама с бабушкой пойдут? - спросила Юля.
   - Пойдем, деточки, пойдем, - ответила Алла за себя и за Вику.
   Дети с криками, ура-а-а побежали в столовую, за ними спускались на первый этаж мама и бабушка, держа Николая за руки с обеих сторон.
   - Сегодня мы никого не ждем в гости? - спросила Николая Вика, заходя чуть вперед и заглядывая ему в глаза.
   - Никого, дорогая, - ответил он, - проведем эти выходные одни, без гостей.
   Николай понимал, что Вике больше всех хочется побыть в семейном кругу, и она болезненно относится последнее время даже к приезду сестер матери. Вика скучала без него днями, когда он был на работе, и старалась наверстать упущенное в выходные дни. Поэтому и не желала никого видеть.
   Не предупреждая, мог приехать Александр с Ниной и дочкой Оксаной, дети играли вместе прекрасно, и Оксана всегда просилась к ним в гости. Другие сверстницы не интересовали ее, также, как и Витю с Юлей, они считали других детей маленькими тупыми плаксами, которые толком еще и говорить не умели в годовалом возрасте. Но не задирали носа, просто уходя в сторону, и играли отдельно. Но им редко приходилось общаться с другими детьми - отцы работали, а матери возили их друг к другу, тоже не желая общаться с другими матерями или подругами.
   Вика из-за своей прежней травмы не признавала подруг, брошенная ими прикованной к дому и постели. Нина часто обжигалась на подругах, когда вела еще легкий образ жизни.
   Николай вместе со всеми завтракал символически, тетя Маша подавала ему завтрак по выходным в кабинет гораздо раньше, сразу же, как он выходил, умывшись, из ванной. Он наблюдал, как ласково смотрят на детей тетя Маша и тетя Зоя. Витя и Юля были настоящими всеобщими любимцами дома, охрана обожала их и часто играла с ними, находясь не на службе, к которой относилась очень серьезно и добросовестно. Шеф охраны, Михаил, направлял работу по принципу: ничего не случилось, все нормально - удвоить бдительность, враг готовится, разрабатывая коварный план. Эту идею ненавязчиво подкинул ему сам Михайлов и бдительность со временем не притуплялась. Но после смены каждому хотелось поиграть с детьми, прежде чем идти домой. Условия позволяли, и некоторые охранники проживали в коттедже, изредка выезжая в город.
   Николай первое время 'ругался' с прислугой, считая, что она балует детей, но Вика с Аллой вставали на их защиту, образуя вместе 5-этажный барьер, который он взял, зайдя с тыла. Сами дети урезонивали старушек словами, что они не маленькие и могут проявлять самостоятельность. От этого те ахали и еще больше старались угодить детям. Витя и Юля быстро нашли выход из положения: 'Папа бы не одобрил ваших действий, мы сами в состоянии решить проблему, не маленькие'. Старушки всплескивали руками, на глазах появлялись слезы умиления, и они уходили по делам, наверное, вспоминая своих, уже подросших внуков.
   Михайловы позавтракали и собирались идти переодеваться в спортивные костюмы для игры на улице. Зазвонил телефон, Вика взяла трубку, ответила, включая громкую связь.
   - Добрый день, я могу переговорить с Николаем Петровичем?
   - Здравствуйте, простите, а кто его спрашивает?
   - Моя фамилия Степанов, я бы хотел лично представиться Николаю Петровичу.
   - Николай Петрович слышит разговор, по какому вопросу вы хотели с ним переговорить?
   - Я сотрудник центрального аппарата ФСБ, сейчас нахожусь в вашем городе, рассчитываю на встречу.
   Николай приложил палец к губам, обдумывая услышанное, потом тихонько шепнул что-то Вике на ушко.
   - Хорошо, вас примут через 2 часа 10 минут, - сухо ответила Вика и отключила связь.
   Ее настроение испортилось, и Николай попытался сгладить ситуацию, призывая глазами в помощники Аллу.
   - Это ненадолго, родная, мы не меняем своих планов, он познакомится с нами, переговорит и уйдет. Так мы идем играть на улицу? - постарался придать голосу больше задора Николай.
   Дети сразу же убежали переодеваться, Алла, поднимаясь по лестнице с Викой, поддержала Николая, говоря, что день пройдет по задуманному сценарию, пока мы укладываем детей спать после улицы, Коля переговорит с ним. Вот и все. И мы опять все вместе одни.
   Вика понимала, что муж пригласил напросившегося гостя по делу, значит, была в этом необходимость, но оставался в душе небольшой осадок, не хотелось ей принимать никого и на пять минут. Всю рабочую неделю она оставалась с детьми, прислугой и охраной и сегодня не хотела отдавать мужа никому ни на минуту.
   - А кто этот Степанов? - спросила Вика.
   - Не знаю, я не знаком с ним, но из Москвы не просто так приехал, узнаем, когда появится. Местного я мог и в понедельник принять, - объяснил Николай.
   - Ох, Коленька, придется тебя побить.
   Вика сжала кулачки и пошла в атаку. Николай защищался, смеясь и пропуская 'удары', на шум прибежали дети и, увидев игру, включились немедленно в баталию.
   - Я за папу, а ты за маму с бабушкой, - восторженно кричал Витя Юле.
   - Я тоже за папу, вас меньше, - отвечала Юля.
   - Если ты за папу, то мамы с бабушкой будет меньше, - рассуждал Витя, - мы мужчины, справимся.
   Началась 'жестокая битва', дети подлетали вверх, весело вереща, кружились и бегали по холлу, садились на родителей верхом и рубились газетными саблями. Потом объявили перемирие и ничью, пошли на улицу.
   Юля с Витей строили свои мудреные лабиринты из песка, предлагая маме и бабушке отыскать выход, те обращались за помощью к Николаю, но подсказка не разрешалась правилами игры, и он только посмеивался.
   Алла сдалась, в очередной раз запутавшись в сложном лабиринте, предложила поиграть с отцом, но Юля возразила:
   - Ты же знаешь, бабушка, папа из любого лабиринта выберется или поддается, а это нехорошо.
   - С ним интересно задачки решать, ребусы разные разгадывать, а лабиринты - это же просто. Надо видеть объемно, как бы все сразу, тогда не попадешь в тупик, - объяснил Витя.
   Вика предложила перейти на качели. 'Пусть мозги отдохнут', - решила она. Практически уже не удивляясь ничему, Вика все равно беспокоилась и считала, что мозг ребенка не должен обладать столь объемной информацией. Она занимала их различными играми, рассказывала истории, просила наизусть прочесть что-нибудь из 'Конька Горбунка' или 'Руслана и Людмилы', отвлекая тем самым от умственной нагрузки. Николай замечал это, улыбался про себя и уже не объяснял более, что мозг перенасытиться не может, он следит за количеством и качеством информации.
   Наигравшись, вся семья с удовольствием плавала в бассейне. Дети, привыкшие к воде с рождения, отменно плавали для своего возраста, но пережиток старых взглядов еще сидел в Вике, и она в рабочие дни тайком наказывала охране следить за детишками в воде. Охрана понимала материнское беспокойство, и всегда кто-нибудь из них присутствовал рядом во время купания Вити и Юли. Михайлову о таких вещах не говорили, но он знал и не вмешивался, чтобы не обидеть жену.
   По заведенному распорядку дня, дети после улицы и купания вскоре должны уйти на дневной отдых, на это время Михайлов и пригласил Степанова, вернее чуть раньше, чтобы семья при необходимости могла познакомиться с ним.
   Николай Петрович решил не встречать Степанова в гостиной, не показывать своеобразную боязнь или особое почтение к органам безопасности, так мог расценить полковник встречу и потом вести разговор свысока. Его сразу провели в холл на второй этаж.
   Михайлов поздоровался, внимательно просмотрел удостоверение и пригласил присесть в кресло.
   - Вино, водка, коньяк, пиво, сок? - предложил хозяин.
   - Лучше пиво, - выбрал Степанов.
   Тетя Катя поставила на стол несколько сортов пива на выбор, кириешки, вяленую рыбу и томатный сок, Николай Петрович кивком головы поблагодарил ее, и она ушла.
   Степанов молча, отпивая пиво маленькими глотками, изучал Михайлова, но и Михайлов, не взирая на гостеприимство, пока не собирался говорить первым ни о погоде, ни о том, чему обязан такому ведомству. Развалясь в кресле, он непринужденно потягивал свой томатный сок, как бы и не замечая Степанова.
   Неизвестно, кто бы заговорил первым, ни тот, ни другой не собирались этого делать. Обстановку разрядили подошедшие Вика и Алла.
   - Знакомьтесь - Степанов Борис Алексеевич, полковник ФСБ из Москвы... Моя жена Виктория Николаевна... Алла Борисовна, ее мама, - представил обе стороны Михайлов.
   Женщины сели в кресла по обеим сторонам от Николая Петровича, так, чтобы лучше видеть гостя. Случайно вышло или нет, но на Степанова падал свет, и он был, как на ладони, хозяева же оставались в тени. Именно так бы принимал полковник гостей, находясь хозяином положения, и сейчас мысленно рассуждал над этим вопросом.
   - Полагаю, Борис Алексеевич, вы приехали не за медицинской помощью, - сдержанно проговорила Петрова.
   - Вы правильно полагаете, Алла Борисовна, - ответил ей так же сухо Степанов.
   - Значит, вас интересуют вопросы безопасности?
   Вика специально не конкретизировала вопрос и получила такой же ответ.
   - Естественно, Виктория Николаевна, нас всегда интересуют проблемы безопасности, - попытался улыбнуться Степанов.
   Михайлов пока не вступал в разговор, и Борис Алексеевич размышлял над несколько суховатым приемом, он ожидал не радушного, но более теплого приема. 'Наверное, Михайловы хотели провести выходной день одни, посвятить его детям, друг другу, академику в течение рабочей недели вряд ли удается достаточно времени уделять семье', - рассуждал Степанов.
   - Как ваши дети, наверное, легли спать? - решил спросить он.
   - Еще нет, но скоро пойдут отдыхать, - дала понять Виктория Николаевна, что они с мамой скоро уйдут, оставляя мужчин для разговора. - Да вот и они сами.
   - Можно, папа? - спросила Юля, первая увидев гостя.
   - Можно, деточки, можно. Знакомьтесь, это дядя Боря, - ласково улыбаясь, ответил им отец.
   - Я Витя.
   - Я Юля, а вы умеете решать задачки? - сходу спросила она.
   Степанов заметил, что вся семья заулыбалась, но должного значения этому не придал, позже он понял, почему все улыбнулись сразу.
   - Да, Юленька, приходится иногда решать задачки и довольно серьезные, - удивился он не столько вопросу, сколько правильности и четкости звучания слов для их возраста.
   - Дядя Боря, назовите цифру до ста, - попросил Витя.
   - 73.
   - И еще одну, - попросила Юля.
   - 78.
   - Умножьте их, сколько будет?
   Степанов в уме умножал цифры столбиком, все более и более удивляясь малышам.
   - Не мучай его Витя, - попросила Юля, видя, что Степанов не может дать ответ сразу, - он наверняка гуманитарий, будет 5694.
   Дети потеряли интерес к гостю и забрались отцу на колени. Пораженный Степанов, наконец, перемножил в уме цифры и восхищенно спросил:
   - Сколько же тебе лет, Юленька?
   - Год и один месяц, мы с Витей двойняшки.
   - Как же ты решаешь такие сложные задачки? - поинтересовался Степанов.
   - Это не сложные, мы всегда с Витей что-нибудь простенькое спрашиваем. Вы же не перемножали 173 на 178.
   - Будет 30794,- мгновенно ответил Витя.
   Виктория Николаевна, улыбаясь, пододвинула Степанову калькулятор.
   - Я всегда его ношу с собой, эти чертенята успевают дать ответ быстрее, чем я наберу цифры, - радуясь, гордо пояснила она.
   - А папочка не пользуется калькулятором, - похвалила отца Юля.
   - Зато мама лучше поет, а бабушка стряпает, - не дал их в обиду Витя.
   Все рассмеялись, Алла Борисовна сквозь смех сказала:
   - Ну вот, Борис Алексеевич, сейчас все домашние секреты про нас узнаете.
   - И чего здесь смешного? - удивилась в свою очередь Юля, - а что вы умеете делать, дядя Боря?
   - Я,.. - не ожидал вопроса Степанов, - я...умею рисовать.
   - Хорошо, дети, пора отдыхать, - сказал серьезно отец.
   Витя и Юля поцеловали его и вместе с бабушкой и матерью, попрощавшись, ушли.
   - Пройдемте ко мне в кабинет, - предложил Михайлов, - там спокойнее и удобнее вести беседу.
   Михайлов закурил, предлагая Степанову, поставил на стол несколько бутылок пива и кружки, в кабинете он не пил из фужеров.
   - Я слушаю вас, Борис Алексеевич, - предложил перейти к главному Николай Петрович.
   Степанов стряхнул сигаретный пепел, немного отодвинулся от стола, углубляясь в кресле.
   - Постараюсь быть предельно откровенным, - начал он, - наш отдел занимается проблемами безопасности определенных научных изысканий, безопасностью ученых и их семей. Когда мы просмотрели видеозапись вашего выступления в Париже, пришли к выводу, что иностранные спецслужбы обязательно заинтересуются вами и вашими работами. Постараются любыми способами добиться вашего отъезда из России - от добровольного выезда, до шантажа и угроз. Сюда я прибыл с целью не допустить возможные осложнения, инициируемые зарубежной разведкой, согласовать ряд действий с вами и вашей охраной. Думаю, с вами мне легче найти общий язык: вы все-таки полковник.
   - В запасе, - улыбнулся Михайлов.
   Он отметил четкость речи Степанова - ничего лишнего, кратко и доходчиво доведена цель визита.
   - При планировании своих действий, Борис Алексеевич, прошу учесть следующее: на территорию коттеджа постороннему проникнуть невозможно, личная безопасность меня не тревожит, но безопасность семьи за пределами дома может заставить беспокоиться, если я не нахожусь с ними. Прошу обратить на это особое внимание.
   Степанов хорошо помнил, что около Михайловского коттеджа системы видео наблюдения отказывались работать по неизвестным причинам, люди, которых посылали взглянуть на территорию через забор своими глазами - возвращались ни с чем. И главное не могли пояснить: почему не выполнили задание, не посмотрели через забор на внутренний ландшафт коттеджа. Все это Степанов помнил, но решился затронуть этот вопрос, может что-нибудь прояснится после ответа.
   - Проникнуть можно на любую территорию, Николай Петрович, и если собственная безопасность вас не тревожит - она тревожит нас.
   Он внимательно наблюдал за реакцией Михайлова на слова, но прочесть ничего не смог.
   - Я прошу вас, Борис Алексеевич, раз и навсегда запомнить: на территорию коттеджа не сможет проникнуть несанкционированно ни пуля, ни снаряд, ни самолет, не говоря уже о человеке. Этот вопрос и тема моей личной безопасности более не обсуждается.
   Михайлов произнес это обыденным голосом, без тени раздражения или упрека, словно он говорил об игре в теннис или утверждал меню на завтрак. Степанов не возразил, ему подумалось, что академик сам даст позже возможные пояснения.
   Еще долго они обсуждали детали совместных мероприятий, выкурили не одну сигарету и выпили не одну кружку пива. Степанов не предполагал, что Михайлов отнесется к вопросам безопасности очень серьезно, и он напрямую сказал ему об этом. Михайлову польстило такое высказывание, он улыбнулся и ответил:
   - Серьезные вопросы требуют серьезного подхода, Борис Алексеевич, с руководством местной группы ФСБ я бы хотел познакомиться сегодня, представить своего шефа охраны. Он будет держать с вами связь в случаях попыток наблюдения за коттеджем, как по периметру, так и из космоса. Вам остается сесть на хвост непрошеным гостям или определить: чей спутник пытается сделать фото. Завтрашний день я хочу полностью посвятить семье, все вопросы необходимо решить сегодня и как можно быстрее.
   Степанов звонил по телефону подполковнику Пустовалову, приглашая его немедленно сюда, но думал совсем о другом. Он понял, из-за чего его приняли сухо, жена дорожила каждой минуткой совместного времени, академик был занят в рабочие дни и, видимо, работал дома по вечерам, а он отнимал у них драгоценное время.
   - И последнее, на чем я бы хотел остановиться, - продолжил Михайлов, - я не стану согласовывать с вами свои маршруты передвижения, например, ехать мне за границу или нет, одному или с семьей. Ваше вмешательство здесь абсолютно неуместно и бесполезно, - голос Михайлова стал жестким, - мне не хотелось бы превращать вашу организацию в Моську, поверьте - так и будет, если руководители не внемлют моим словам. Прошу передать сии слова Соломину и Астахову, лучше без смягчающих фраз.
   Степанов, опытнейший контрразведчик, понимал, что суть разговора и фамилии затронуты не зря. Так выразиться мог человек, знающий о встрече и разговоре упомянутой тройки. Но откуда, как?! Этого он понять не мог. Взяв себя в руки, он ответил:
   - Николай Петрович, мы не сможем обеспечить там вашу безопасность в полном, достаточном объеме. И почему вы решили, что могут возникнуть сложности с зарубежными поездками?
   Михайлов усмехнулся.
   - Вы же сами только что подтвердили мои догадки: ученых моего уровня ваша контора не выпустит за рубеж без должного, продуманного плана мер безопасности. Поэтому я и предупредил вас, чтобы не было скандала, и вы не остались, извините за выражение, в дураках.
   Он не стал говорить, что знает содержание разговора Степанова с Соломиным и Астаховым. Всезнающая Маша ввела Михайлова в курс беседы, просканировав мозги полковника еще до входа в здание. Пока не подъехал Пустовалов, Николай Петрович решил ознакомить Степанова с некоторыми подробностями охранной системы, он вызвал Зеленского.
   - Я полагаю, вы уже знакомы. Миша, проводи полковника на главный пульт, ознакомь с зонами наблюдения по программе 'А' и 'В'. Покажи в работе без особых комментарий и объяснений.
   Пока Степанов знакомился с охранной системой коттеджа, Михайлов зашел к Вике и Алле.
   - Не стану скрывать, мои дорогие девочки, Степанов приехал по делу, ему поручено проведение ряда мероприятий, связанных с вашей безопасностью. С сегодняшнего дня вас, мои дорогие, станет охранять спецподразделение ФСБ, кроме личной охраны, естественно. Это связано с тем, чтобы вас не смогли похитить, а затем шантажировать меня, заставляя изобретать какую-нибудь гадость для иностранного государства. Спецназ будет всегда рядом, но в стороне, практически вы его и замечать чаще всего не будете. Можно было не говорить об этом, но я считаю, что мои любимые девочки должны знать о существовании таких мер. Лично я отношусь к ним индифферентно и могу обеспечить безопасность семьи на все 100%, но ФСБэшникам это объяснить тяжело, пусть болтаются рядом для своего спокойствия, а вы не обращайте на них внимания. Скоро местный чиновник подъедет, я познакомлю его с вами и на этом все. Я полностью в вашем распоряжении.
   Михайлов остался доволен, Вика и Алла не напугались его сообщением, их вера в него была выше возможной опасности, и он гордился своими любимыми, особенно тем, что они никогда не кичились его именем, не относились к другим свысока. Он вернулся к себе в кабинет и стал поджидать Степанова. Остался открытым еще один вопрос, который он хотел обсудить с ним один на один.
   Николай Петрович, не стесняясь, разглядывал Степанова, стараясь уловить его впечатление от посещения главного пульта управления. Лицо опытного сотрудника не выражало эмоций, но не для Михайлова. Он увидел в нем то, что ожидал - интеграцию чувств удивления и восхищения.
   - Борис Алексеевич, вы ознакомились в общих чертах с системой безопасности, установленной в этом доме и, надеюсь, поняли, что другой более совершенной системы не существует. Я гражданин России и обязан помочь ее жизненным интересам. На сегодняшний день могу предложить установку подобной системы на указанных вами военных объектах особой государственной важности. Никто не сможет вести наблюдение за таким объектом ни с земли, ни с воздуха, тайное проникновение на объект исключено полностью. 100% гарантия сохранения тайны. Могу предложить и другое: например, изменение рисунка местности. Спутник-шпион фотографирует девственный участок тайги, но на снимках проявляются признаки замаскированной ракетной установки, которой на самом деле нет и в помине. Над настоящей ракетной установкой можно фотографировать ландшафт по вашему усмотрению, хоть вновь образовавшееся крупное озеро, - улыбнулся Михайлов. - Если руководство примет мои предложения, при следующей встрече разговор должен быть предметным. Надеюсь, вы понимаете, что я имею ввиду?
   Степанов согласно кивал головой и Михайлов продолжил:
   - Один раз в месяц я могу помогать вашим ученым: вы привозите их ко мне, и я решаю стратегическую проблему, детали доработать несложно. Но, - Николай Петрович поднял палец вверх, - хочу предупредить - никаких наступательных видов оружия, никаких биологических или химических разработок, кроме противоядий и антидотов. Жду от вас предложений, как от государственного чиновника, чтобы вы хотели иметь на вооружении, что на ваш взгляд, имеется в виду министерство обороны и руководство государством, необходимо для обеспечения безопасности страны. Уверен, что смогу предложить качественно новый уровень средств защиты.
   Михайлов закурил, пуская клубы дыма, откинулся в кресле, как бы давая понять, что основной разговор закончился. Он почувствовал неуловимую растерянность и отсутствие инициативы, словно 'лейтенант' Степанов разговаривал с 'генералом' Михайловым. Стиль поведения, выработанный годами, основанный на должности и звании, стирался в этом кабинете, уверенность, подкрепленная знаниями и фактами, а иногда и блефом, стиралась, превращая чекиста в школьника, слушающего свой любимый предмет. Нет, скорее Степанов сам выглядел школьным учителем, попавшим на переэкзаменовку в ВУЗ.
   - Хотите коньяк с лимоном? - предложил Михайлов, решив встряхнуть гостя.
   Борис Алексеевич кивнул головой, и Михайлов налил коньяк в рюмку, достал из холодильника лимон. Степанов выпил, почувствовал оживление организма и возвращение уверенности.
   - Коньяк у вас, Николай Петрович, живительный, ну очень живительный, - рассмеялся он.
   В дверь постучали, Зеленский вошел с Пустоваловым, Михайлов пригласил их сесть.
   - Валентин Петрович, я пригласил вас сюда, - начал Степанов, - познакомиться с академиком Михайловым. С сегодняшнего дня вы и ваша группа, находясь в штате управления, переходите в мое полное подчинение, с соответствующим приказом директора я вас ознакомлю. Род и специфику вашей деятельности знает директор, начальник главка Астахов, Николай Петрович и я. Ваш начальник управления, заместители директора и другие руководители не должны знать, чем занимается ваша группа. Ваша легенда следующая - в двухстах километрах к северу имеется секретная ракетная точка, ваша группа занимается контрразведывательной работой в указанном направлении.
   Ваши задачи: обеспечение безопасности академика и его семьи, особенно его семьи, - подчеркнул Степанов, - выявление и пресечение деятельности иностранных разведок в отношении господина Михайлова и рода его деятельности. Просьбы Николая Петровича подлежат обязательному исполнению, прошу отнестись к ним, как к приказам директора. Это стратегические задачи, тактические вопросы мы обсудим отдельно. Будете контактировать с начальником личной охраны академика Зеленским Михаилом Павловичем. К понедельнику, за сегодня, завтра, сдать все текущие дела.
   - Извините, товарищ полковник, с делами могут возникнуть проблемы, - перебил Пустовалов Степанова, - выходные дни...
   - Осложнений не возникнет, поднимайте любого сотрудника и сдавайте дела. Основные моменты я изложил. Вопросы?
   - В стратегическом направлении вопросов нет, товарищ полковник, - ответил Пустовалов.
   - Когда станете обсуждать детали, - вмешался в разговор Михайлов, - ты, Миша, исходи из того, что они помогают тебе, а не наоборот. На территории коттеджа ФСБ не работает, пропуском сюда является мое приглашение, а не их удостоверения.
   Михайлов нажал кнопку, на мониторе появилась Вика.
   - Да, Коля.
   - Ты можешь зайти с мамой? Хочу познакомить вас кое с кем.
   - Да, Коленька, сейчас придем.
  
  
   * * *
  
  
   Степанов прямо с самолета направился к Астахову, по пути сортируя в голове собранный материал, выделяя главное и стараясь быть объективным, не поддаваясь личным впечатлениям. Задумался он и над своей судьбой, сознавая, что стал отныне постоянным командировочным в город Н-ск, а если согласятся руководители страны на предложения Михайлова - пропишут его на постоянное место жительство в Н-ске. Числиться в Москве и жить в Н-ске не хотелось. Не хотелось покидать с детства родную столицу, но не волен он в своих действиях и никогда не жалел о выбранной доле.
   Астахов принял его сразу, ценя и понимая, что не мешало бы заглянуть домой, смыть дорожную пыль и отдохнуть пару часов. Предложил крепкий кофе и ждал подробностей поездки, пододвигая к Степанову пепельницу. Курить он разрешал в кабинете избранным и только в особых случаях.
   Степанов понял, что директор ФСБ ждет результатов командировки, никогда еще операция не секретилась подобным образом, когда доступ к информации закрыт его заместителям. Не предлагалось ранее ему и покурить в кабинете начальника главка.
   Он отпил кофе, прикурил сигарету и начал докладывать, выделяя по-военному главное и не упуская подробностей. Мелочи иногда становились ключевой позицией, специфика работы не позволяла упускать даже самых незначительных, на первый взгляд, деталей.
   - Посещение Михайлова меня удивило, поразило и ошеломило, Михаил Сергеевич. Это какая-то смесь реальности и фантастики. Хочется выделить три главных момента: дети, охранная система компьютерной безопасности и его предложения.
   Дети. Возраст 1 год и 1 месяц. Настоящие ходячие компьютеры - умножают трехзначные цифры быстрее калькулятора, словарный речевой запас взрослого человека, память феноменальная. Слова Михайлова о детях на конференции подтверждаются полностью.
   Охранная система безопасности, остановлюсь подробнее. Меня провели на главный пульт управления системой. Доступ на пульт открыт дежурному оператору, начальнику охраны Зеленскому и членам семьи. В доме все автоматизировано, напичкано электроникой, двери открываются сами, без ввода кодов и паролей. Компьютер сканирует подошедшего к дверям, возможно, считывается генотип или еще что, не знаю, но дверь на пульт откроется только определенному лицу. Главный пульт управления представляет собой комнату 5 на 5 метров, дежурный охранник-оператор сидит перед несколькими, с виду обычными компьютерами, на экран которых выводится изображение периметра коттеджа, территории и, как я понял, любого объекта на площади в радиусе одного километра от дома. Просматривается и сканируется все. Мне показали 2 режима охраны: 'А' и 'В', возможно их больше.
   У Степанова пересохло в горле, он прокашлялся и решил попросить еще чашечку кофе, но Астахов сам предложил ему. Он отпил несколько глотков, снова закурил сигарету, отмечая это, как хороший знак, и продолжил:
   - В режиме 'А' радиус просмотра 1 километр, режим подразделяется на 2 рубежа. Первый - радиус 100 метров, второй: 100 метров - 1 километр. На втором рубеже компьютер ведет охранный поиск сам, не выводя изображение на экран, на первом рубеже все выводится на экран монитора. Постараюсь процитировать разговор Зеленского с компьютером.
   - С кем? - переспросил Астахов.
   - С компьютером, товарищ генерал, он у них говорящий, зовут его Маша. Очень интеллигентная и воспитанная 'дама', - улыбнулся Степанов. - Зеленский попросил ее показать мне какой-нибудь объект 2-ого рубежа. Маша отвечает: 'Добрый день, Миша'. 'Прости, Машенька, забыл поздороваться'. 'Прощаю, вывожу изображение на экран'. На экране появляется идущий мужчина, Маша объясняет: 'Объект находится на расстоянии 857 метров, при себе имеет оружие ПМ, 8 патронов, запасной обоймы нет, патрона в патроннике нет, пистолет на предохранителе. В левом кармане рубашки имеется удостоверение сотрудника милиции, подделки не обнаружено'. 'Покажи удостоверение', - просит ее Зеленский. На экране появляется удостоверение в закрытом виде, потом оно раскрывается. Видимость такая, словно я держу это удостоверение в своих руках. Зеленский поясняет, что если бы объект не был сотрудником милиции, Маша бы вывела его на экран сама, а так он носит оружие законно и показывать его на мониторе необходимости нет. Потом Зеленский попросил Машу просканировать меня, а она предложила ему взять телефонную трубку - не хотела, чтобы я слышал ее ответ. Не знаю, что она ему сказала, но он предложил ей посоветоваться с Михайловым. Маша ответила, что добро получено и начала меня, - Степанов замешкался, - начала говорить: 'Гость имеет с собой магнитофон в заколке галстука, рассчитанный на 6 часов непрерывной работы, нейтрализован мною еще при входе на территорию. В правом кармане пиджака имеется 'жучок', при входе было три: один установлен гостем в холле, другой в кабинете хозяина. Подслушивающие устройства нейтрализованы, Николай Петрович просит не забыть на обратном пути захватить их с собой, любые попытки проникновения в личную жизнь семьи Михайловых и жителей коттеджа заранее обречены на провал. Прошу это учесть, уважаемый Борис Алексеевич'.
   Представляете мое состояние в тот момент, Михаил Сергеевич, кошмар, я был готов провалиться под землю... Но Маша продолжала дальше: 'В нагрудном кармане имеется удостоверение', на экране действительно появляется мое удостоверение, я инстинктивно хватаюсь за него - на месте, Зеленский, вижу, усмехается. А Маша продолжает: 'Подделки не обнаружено, имеется несоответствие записей'.
   - Какое несоответствие? - удивился Астахов.
   - И я спросил то же самое, товарищ генерал, а Маша продолжает: 'Подписан приказ о присвоении мне звания генерала, на мониторе появляется текст приказа. Я хорошо запомнил: приказ номер 354 л/с. Это правда, Михаил Сергеевич?
   - Да-а-а, - неопределенно промычал Астахов, теребя пальцами волосы, - представление я делал... подожди, сейчас узнаю.
   Он позвонил, как понял Степанов, начальнику управления кадров, переговорил с ним и опять промычал:
   - Да-а-а... Подписан приказ, согласован... и номер правильный, - потом встряхнулся, - я поздравляю тебя, Борис Алексеевич.
   - Спасибо.
   - Но, как это, как они узнали? Ты хоть представляешь себе последствия таких возможностей?
   - Да, Михаил Сергеевич, представляю. Позвольте мне закончить - некоторые моменты, возможно, сами собой отпадут.
   Ошарашенный Астахов закивал головой.
   - Я, естественно, задал вопрос и получил ответ: вопрос не по адресу. Маша и Зеленский намекнули на Михайлова, в его власти дать ответ или нет. Вернусь к компьютеру. В режиме 'В' у Маши повышенная бдительность, на экран выводится все, что движется, включая кошек, собак, птиц. Определяется их степень опасности, например, не привязано ли к собаке взрывное устройство, не заражен ли кот инфекционной болезнью и так далее. Не знаю, каким образом компьютер сканирует все, вплоть до удостоверений, как может определить инфекционную болезнь? Не знаю...
   Однако Михайлов предложил подобную систему для наших закрытых объектов...
   Степанов подробно проинформировал Астахова о предложениях Михайлова и наблюдал за реакцией своего шефа, пораженного технологией и независимостью академика.
   - Значит, так и сказал, что не хотел бы превращать нашу организацию в Моську? - переспросил Астахов, барабаня пальцами по столу.
   - Да, Михаил Сергеевич, так и сказал, - прямо ответил Степанов.
   Ему открылась доселе неизвестная черта Астахова. Он не уточнил подробностей предложений Михайлова, не поинтересовался, каким образом академику удалось создать подобную компьютерную систему. Он спросил другое... Действительно - не задевайте сильных мира сего...
   - Насколько реальны, на ваш взгляд, Борис Алексеевич, возможности поездки Михайлова за рубеж без нашего разрешения, вернее с нашим запретом?
   - Думаю, абсолютно реальны. Он не уподобится Сахарову, время другое и возможностей у него больше. С ним можно вести диалог, убеждать. Решать за него и приказывать - нет. В случае оказания давления, он поднимет грандиозный политический скандал, сами понимаете, как ухватятся за это за рубежом.
   Степанов кожей почувствовал растущий гнев Астахова, но зная его давно, понимал, что реализм восторжествует, и он скоро остынет.
   - Я доложу наверху... Продолжай дальше, - все еще барабаня пальцами по столу, приказал Астахов.
   - Создана группа во главе с подполковником Пустоваловым Валентином Петровичем, объяснены цели, задачи, составлен план мероприятий. Группа 5 человек, считаю этого недостаточно, я подобрал негласно еще 5. У Пустовалова возникли трения с начальником управления по Н-ской области, я уладил их, но возможность их повторения весьма вероятна после моего отъезда. Генерал Чабрецов болезненно реагирует на самостоятельность своих подчиненных, хоть они и не в его оперативном подчинении - в штатах-то у него.
   - Считаешь: есть необходимость позвонить ему? - спросил Астахов.
   - Желательно, товарищ генерал.
   Сначала Степанов не хотел говорить об этом шефу, не было бы должного эффекта. Но сейчас подходящий случай - Астахов расстроен и сорвет злость на Чабрецове. Потом легче работать станет, Чабрецов не полезет в их дело, побоится.
   Он слушал, как Астахов разносил в пух и прах генерала Чабрецова, не подставляя при этом ни Степанова, ни Пустовалова. 'Умеет дипломатично наехать, и не поймешь, откуда ветер дует. Обычная профилактика при серьезном деле, жестковата, правда', - уважительно подумал он о шефе.
   Астахов закончил 'промывание мозгов'.
   - Иди домой, - сказал он Степанову, - отдохни с дороги. Если что - я позвоню.
  
  
   * * *
  
  
   'Наконец-то мы одни', - подумала Вика и вслух сказала:
   - Как надоели все эти посетители, просители, почитатели, хранители. Дома им не сидится...
   - О-о-о, сколько слов, - засмеялся Николай, - видимо, действительно надоели.
   - Не пойму я все-таки - надо, ну и охраняли бы себе на здоровье. Чего домой-то приходить? - Алла отпила апельсиновый сок. - ФСБэшникам вечно неймется, строят из себя крутых, как в 37-мом, а престиж уронили: ниже некуда. Правда Путин их из дерьма снова вытаскивает, пытается реанимировать, но у нас же все через жопу делается, прости меня, господи - одних поднимает, ментов опускает.
   - Но ты, Алла, даешь! - засмеялся снова Николай, - с чего ты это все взяла?
   - Да ну тебя, Коля, - отмахнулась она рукой, - сам что ли не знаешь... КГБ, сейчас ФСБ - кого они у нас в области из шпионов поймали, кто по их уголовным делам в тюрьме сидит. Ни шпионов, ни зэков... Сотни холеных и образованных мордоворотов, а реального выхлопа - пшик. Бумаги, наверное, за то больше ментов исписали - кто чем дышит и в каких трусах ходит.
   Николай и Вика рассмеялись.
   - Мама, ты чего это на ФСБ разобиделась? - сквозь смех спросила Вика.
   - Да не обиделась я - не понимаю. Противоречие какое-то: знаю, что ФСБ необходимо, но у нас-то в области от них толку нет. Пусть шпионы сюда не залетают, не знаю, но мафии и коррупционеров-чиновников - пруд пруди. Менты хоть мелкоту ловят, а эти вообще ни хрена. Время только отрывать могут.
   Вот оно что, усмехнулся про себя Михайлов.
   - Мы же не знаем, Алла, их работу, это закрытое учреждение и, наверное, не можем судить объективно. Правда, действительно они никого в зону не посадили, было пару уголовных дел и те в суде лопнули. Не нам выносить оценку.
   Николай решил сменить тему, обращаясь уже к Вике:
   - Тебе скучно одной, родная, пригласила бы кого-нибудь в гости на понедельник или в другие дни. Съезди отдохнуть, сходи в театр, развлекись, одним словом. С детьми есть кому остаться.
   Он заботливо обнял ее, ожидая ответа.
   - Кого я приглашу, Коля, у меня нет подруг, ты же знаешь прекрасно. На прошлой неделе я решилась позвонить своей бывшей однокласснице, она так обрадовалась, слов нет, но это меня и остановило, ее необычно довольное поведение. Не смогла пересилить обиды, высказала ей все - почему она не пришла ко мне ни разу за все 3 года инвалидности, я так нуждалась в поддержке. А сейчас ей дружить со мной захотелось, потому что я жена академика. Была бы женой слесаря - ей бы до фени моя дружба. Не люблю таких, подведут в любой момент. Хотя бы созналась, что виновата, а то оправдывается, что помнила меня все время, переживала сильно. Видимо, совесть совсем потеряла, да и не было ее у нее. Такая станет льстить, угождать в глаза, а за глаза скажет, что затащила я тебя на себя по пьянке, женилась на деньгах и славе.
   - А что, это неплохая мысль, - улыбнулся Николай.
   - Какая мысль? - думая о своем, не поняла Вика.
   - Чтобы ты меня затащила...
   - Да ну, тебя, Коля, - покраснела она, прижавшись к нему, - слово-то какое грубое, совсем для любви неподходящее.
   Вика решила закончить свою мысль, а потом уже уйти с Николаем в спальню.
   - И потом, Коленька, с чего ты взял, что мне скучно? Когда вы уходите с мамой на работу - со мной остаются лучшие дети в мире, с ними не заскучаешь, - она заулыбалась. - Я решила учиться, Коля, грамотная мать доставит больше радости нашим малышам и тебе со мной будет интереснее. В точных науках мне ничего не светит, способностей нет, наверное, лучше выбрать факультет международных отношений.
   Вика заглянула в глаза Николаю, ей не терпелось узнать его мнение.
   - Очень хорошее решение, дорогая, с удовольствием одобряю твой выбор, - ответил Николай, - а почему ты с Ниной редко общаешься? Тебе веселее и дети с Оксаной с удовольствием играют.
   - Действительно, - удивилась Вика, - как-то не думала об этом, ты, как всегда прав, Коленька. Хочу попросить тебя, дорогой, набор уже сделан и занятия идут уже неделю или две. Не хочется целый год терять. Тебе не откажут... все экзамены я готова сдать.
   Вика снова прижалась к нему, заглядывая в лицо.
   - Никогда не делал подобных вещей, но для благого дела готов злоупотребить своим положением, - улыбнулся Михайлов, целуя жену в щечку, - может, и получится что-нибудь.
   - Значит, можно тебя и поздравить, доченька, - сказала молчавшая до сих пор Алла, - и не возражай, Коленька, когда это у тебя что-нибудь не получалось? - подзадорила она его.
   Михайлов покачал головой - возражать ему запретили - взялся за телефон и позвонил Степанову. Узнав номер ректора, созвонился с ним. Достал сигарету и закурил.
   - Ну, что же ты молчишь, Коленька, - сгорая от любопытства, не выдержала Алла.
   Михайлов пустил еще несколько колечков дыма, прежде чем ответить.
   - Оказывается, не только тяжела жизнь известного человека, но и приятна... Ректор будет ждать тебя в понедельник, полетишь с охраной - Деркачом и Дятловым, Степанов встретит в аэропорту, проводит.
   Зазвонил телефон, мешая Вике поблагодарить мужа.
   - Надоели все, меня нет дома, Графу сам перезвоню, остальные пусть звонят в клинику, - отчеканил Николай, - ответь Вика по громкой.
   - Алло.
   - Это дом доктор Михайлоф? - спрашивал мужчина с сильным акцентом.
   Николай пожал плечами, давая понять, что не знает, кто говорит.
   - Простите, вы бы не могли представиться?
   - Представиться? А-а, это кто звонит. Доктор Джек Стоун из Америка. Я хотель говорить доктор Михайлоф.
   - К сожалению, доктора нет дома, но я могу передать ему вашу просьбу или пожелания. Я его жена.
   Вика ответила по-английски.
   - О-о! Госпожа Михайлова, у вас прекрасное произношение, было бы замечательно познакомиться с вами. Я занимаюсь вопросами онкологии и хотел пригласить доктора Михайлова в Нью-Йорк, поделиться опытом и отдохнуть. У меня вилла на побережье, мы с супругой будем рады вашему приезду, очень будем ждать всю вашу семью.
   - Спасибо, господин Стоун, я передам ваше предложение мужу, он перезвонит вам в понедельник. Какой ваш номер?
   Стоун назвал номер в Нью-Йорке, и они вежливо попрощались.
   Алла и Вика с ожиданием смотрели на Николая, но он молчал, прокручивая в голове свое, анализируя звонок. В этот раз не выдержала Вика.
   - Коленька, ну не молчи же...
   Он оторвался от своих мыслей и произнес медленно, с расстановкой:
   - Я понимаю, девочки, хочется посмотреть Нью-Йорк и мне хочется. Больных много в клинике, их не оставишь, все по дням расписано. Если только через месяц... Надо подумать, до понедельника еще есть время.
   Михайлов не стал говорить об истинных причинах своего колебания, незачем преждевременно волновать близких. Он чувствовал, что Алла и Вика расстроились, не ожидая неопределенного ответа, но виду не показывали, понимали, что он прав.
   Николай ушел к себе в кабинет, связался с Машей.
   - Проследила, откуда был звонок? - спросил он.
   - Да, доктор.
   - Мне, Машенька, необходима подробная информация по этому Стоуну. Загляни в базу данных полиции, финансового управления, ФБР, ЦРУ. Определи, где установлен названный им телефон, с него ли он звонил сегодня и так далее. Как можно больше информации, свяжешься со мной, Машенька, когда все узнаешь. Да, и загляни к нему в клинику, домой... Спасибо заранее, Машенька.
   Николай прикурил сигарету, он почему-то не сомневался, что инициатором звонка является ЦРУ. Но в какой форме сотрудничает с ними Стоун? Добровольно или вынужденно, кадровый разведчик или его используют иногда? Вопросы накатывались лавиной, все необходимо учесть, прежде чем дать ответ Стоуну.
   Михайлов вспомнил, что оставил озадаченных и расстроенных женщин, улыбнувшись, вышел в холл, чтобы сгладить возникшее недоразумение.
   Через два часа он получил информацию от Маши: Джек Стоун родился 29 октября 41 года в Нью-Йорке. В 68-ом закончил медицинский факультет самого престижного Гарвардского университета, в 80-ом стал доктором медицины и владельцем частной клиники, блестящий хирург-онколог. В полиции на него имеется единственная информация о штрафе за неправильную парковку машины от 25 июля 2000 года. Но в это же время Стоун находится по тур путевке в Москве. В ФБР и финансовом управлении данных, представляющих интерес, не выявлено, в ЦРУ имеется информация, изъятая из полиции и финансового управления.
   В 1995 году при загадочных обстоятельствах погибает любовница Стоуна, Джека обвиняют в непреднамеренном убийстве, но до суда дело не доходит, оседая в архивах ЦРУ. Примерно в это же время, месяц спустя, устанавливается факт сокрытия Стоуном доходов, и материалы снова оседают в архивах ЦРУ.
   'Значит, вот на чем они его взяли, - подумал Михайлов, - Стоун не кадровый разведчик, его используют в необходимых случаях. Интересно, кто был в Москве прошлым летом и откуда у него мой домашний телефон - его не так-то просто достать'.
   Михайлов связался со Степановым и пригласил его приехать немедленно, он успевал еще на вечерний рейс. Не позавидуешь такой работенке - ни сна, ни отдыха, ни выходных, все урывками. Утром уехал, вечером приехал. Не зря разрешают идти на пенсию независимо от возраста по выслуге лет. Михайлов зашел к Зеленскому.
   - Как дела, Миша?
   - Нормально, доктор, - Зеленский называл его доктором по старой привычке.
   - ФСБэшники сняли систему наблюдения? - спросил Михайлов.
   - Еще нет, но обещали сегодня.
   - А ты говоришь нормально... Позвони Пустовалову, напомни. К утру чтоб сняли - это последний срок. Степанов к нам сегодня вылетает, завтра после завтрака жду обоих, с Пустоваловым, скажи ему об этом. Усильте бдительность, обо всех контактах охраны, прислуги, моей семьи с друзьями, знакомыми, родственниками будешь докладывать мне лично, не забудь и о своих контактах, это и тебя касается. Учти, что это не запрет на общение - необходимо выяснить, кто мной интересуется. Никому ничего объяснять не нужно, пусть ведут обычный образ жизни, а то еще наломают дров. Как бы ненароком опроси всех за недельный период: с кем контактировали, кому звонили, кроме моей семьи, естественно, с ними я сам переговорю.
   Николай Петрович вернулся в кабинет и налил пива. Уверенность в своих силах и безопасности семьи не устраняла внезапно охватившего чувства беспокойства. Правоохранительные структуры не способны защитить ни его детей, ни Вику и Аллу. Если он уедет в командировку - за территорией коттеджа семья беззащитна. 'Значит, будет ездить со мной или сидеть только дома', - решил он и сразу же успокоился. Необходимо обдумать начавшуюся игру, продумать детали, наметить возможные варианты и пути решения проблемы.
   Михайлов отпивал глоток за глотком холодное пиво, его мозг решал сложнейшую задачу со многими неизвестными. Наконец выстроилась одна версия с вероятностью 99%. 'Пробный шар', придуманный им, доводил вероятность до 100% или отметал ее вовсе, но это позже.
   Выработав план действий, Николай Петрович вспомнил о детях, в это время он всегда занимался с ними, но они опередили его, ворвавшись с шумом в кабинет.
   - Папочка, ты не забыл про занятия? - спросила Юля.
   Дети забрались отцу на колени, приготовившись слушать интересные истории, познавать мир и набираться знаний. Алла и Вика, всегда присутствовавшие при этом, умилялись отношением детей к отцу, радовались их взаимной любви и привязанности и никогда не огорчались оттого, что Юля и Витя чуточку больше любили его, а не маму и бабушку. Николай пообнимался с ребятишками, покачал на коленях и, загадочно улыбнувшись, произнес:
   - Юля и Витенька, я приготовил вам сюрприз - у вас будет учительница, с которой вы будете заниматься. Она владеет школьной программой, умеет быстро решать задачки.
   - Ура-а-а! - хором закричали дети, - спасибо папочка, а когда она придет?
   - Она уже здесь, пойдемте.
   Николай понес детей на руках, недоумевающие Алла и Вика поспешили за ним. Михайлов прошел мимо спален и детской и подошел к пустовавшей комнате, открыл дверь. Алла и Вика с удивлением увидели 2 компьютера, 2 маленьких вращающихся креслица, явно сделанных на заказ и стоявших около специальных столиков, и три обычных кресла побольше. Совсем недавно здесь ничего не было, это и удивило маму и бабушку - мебель занесли в комнату, а они и не видели.
   Когда все расселись, Николай включил компьютеры, и на экране появилась незнакомая женщина, сидящая за столом и держащая перед собой обычный школьный журнал. Отец пояснил детям:
   - Это ваша учительница, зовут ее Мария Николаевна.
   - Здравствуйте дети, - начала Мария Николаевна, - сегодня вы приняты в гимназию имени выдающегося ученого современности, академика Михайлова, - Юля и Витя с гордостью взглянули на отца. - Здесь вы получите знания, научитесь многим правилам, наберетесь опыта. Все это пригодится вам в дальнейшей жизни, в ВУЗе, который вы выберете. Прошу назвать фамилии и имена.
   - Михайлов Витя.
   - Михайлова Юля.
   Мария Николаевна записала их в журнал.
   - Сегодня мы изучим некоторые вопросы этики поведения и выясним уровень ваших знаний по всем предметам...
   - Пойдемте, не будем им мешать.
   Николай встал, уводя за собой Аллу и Вику, оставив увлеченных детей наедине с учительницей. Когда они вернулись в холл, Вика высказала претензии:
   - Коленька, я просто в шоке, ты ничего не сказал нам, принял решение, но это, и мои дети! Не посоветовался, может, лучше бы пригласить живую учительницу, а не эту теледаму... Я и сама пока справлялась с их подготовкой.
   Вика, нервничая, поискала глазами, Николай догадался и налил ей апельсинового сока.
   - Прости, милая, я, конечно, виноват, надо было переговорить заранее, но лучше поздно, чем никогда. Позволь мне объясниться.
   - Да уж постарайся, дорогой.
   Голос Вики смягчился, она не могла долго сердиться, на любимого мужа тем более.
   - Я знаю, - решила дополнить Вика, - логически ты все равно окажешься прав, но по-человечески не забывай, что у детей есть еще и мать.
   - Еще раз простите девочки. Все мы учились в школе, и наших знаний действительно пока хватает для обучения детей. Но владеем ли мы методикой обучения, насколько профессиональна наша педагогика? Учителям младших классов можно было бы и не учиться в ВУЗах, знаний бы хватило. Наши дети любят нас и с удовольствием учатся у нас. Занимаясь с ними математикой, ты, Вика, всегда держишь перед собой калькулятор, и дети считают это нормальным. Но воспримут ли они учителя с калькулятором? Нет, естественно. Их любимое занятие - математика - перейдет в обыденность, кто поручится, что они вообще не потеряют интерес к занятиям?
   - А эта... Мария Николаевна, она не пользуется калькулятором? Может лучше живое общение с ней, а не по видеосистеме? - еще продолжала сопротивляться Вика.
   Николай улыбнулся.
   - Позволь мне договорить, дорогая, если ты не согласишься со мной в конечном итоге...
   - С тобой не согласишься,.. - усмехнулась Вика, - но молчу, молчу.
   Николай продолжил:
   - Сейчас другие дети обучаются в обычных школах, лицеях, гимназиях. Их программы разнятся по объему и уровню подготовки, качество обучения различное у каждого педагога.
   Я взял все методики обучения, все школьные программы, учебники, дополнительную литературу и ввел все это в наш компьютер. Маша переработала информацию и создала более совершенную и качественно новую программу, основанную на мировом опыте. Собран и переработан опыт лучших методик Америки, Англии, Франции, Германии и многих других государств. И не просто собран и переработан, а именно для конкретных детей, детей вундеркиндов.
   Юлечка и Витя не пойдут в обычном понятии в школу: я плохо представляю себе совместное обучение 10-летних отроков и годовалых детей.
   Вы знаете, что в нашем доме стоит самый современный и мощный компьютер мира, не имеющий аналогов сейчас и минимум в ближайшие 50 лет. Даже фантастические компьютеры американских и других фильмов несравнимы с возможностями нашей Машеньки. Мария Николаевна - это видеоматерилизованный образ Маши. Детям будет интересно с ней заниматься, она обладает знаниями всего человечества, собранные в единую систему, в единый блок, они представляют из себя могучую силу. Мария Николаевна соображает мгновенно, естественно, - он улыбнулся, - не пользуется калькулятором и не перегрузит детей ни умственно, ни физически.
   Время от времени мы станем ходить на родительские собрания, Мария Николаевна расскажет об успеваемости детей, о степени усвоения знаний, наклонностях Юли и Вити. Мы сможем вносить свои коррекции, если потребуется, в процесс обучения, например, давать добро или отказывать в увеличении объема знаний и многое другое.
   И еще, Мария Николаевна станет и твоим преподавателем, Вика, по всем предметам. Так что фактически у тебя будет очное обучение, она прочитает тебе лекции, проведет семинарские занятия, подготовит к сдаче зачетов и экзаменов. Ее 'лицо' я заменю на другое: неудобно как-то заниматься у учительницы детей.
   Николай замолчал, всматриваясь в любимые лица, стараясь уловить настроение и понять отношение к сказанному.
   - Значит, Мария Николаевна - это искусственный образ нашей Маши, - Алла помолчала немного, - сегодня была реклама по телевизору, показывали маленькие шоколадки 'шок' - на них явно твоей фотографии не хватает, Коленька.
   Алла подошла и обняла его сзади.
   - Как тебя наказывать: ума не приложу. Решение принимаешь верное и нам не говоришь... Нет, на этот раз мы тебя обязательно накажем, придумаем что-нибудь с Викой этакое, - Алла повертела рукой из стороны в сторону.
   Николай заметил, как у Вики загорелись глаза. 'Видимо что-то придумала уже, - подумал он, хитровато улыбнувшись, - ничего, сейчас я уведу их от этой темы'.
   - Совсем забыл, я говорил, что тебя, Вика, встретит в Москве Степанов, но он вылетает к нам вечерним рейсом, я только что узнал об этом. Кстати, девочки, можете его поздравить: он получил звание генерала.
   Алла забеспокоилась, Николай говорил, что Степанов и Пустовалов станут обеспечивать безопасность семьи. Значит, что-то случилось за это короткое время и что-то достаточно серьезное, иначе бы он не вылетал из Москвы в тот же день. Но что? Она решила спросить Николая напрямую.
   - Коля, если Степанов вылетает сегодня же обратно, значит, что-то случилось? Не скрывай, пожалуйста, от нас правды, какой бы она не была горькой, нам легче перенести трудности, чем думать о них. Ты же знаешь - неизвестность тяготит больше.
   Но Николай не собирался посвящать их в игры разведок и контрразведок, однако что-то существенное сказать необходимо. Иначе ему просто не поверит ни Алла, ни Вика.
   - Дорогие мои, спецслужбы каждого государства гласно или негласно охраняют своих крупных ученых, деятельность которых может быть использована в военных целях. Это обычное явление, к которому вам нужно привыкнуть. Вспомните академика Сахарова, ему не разрешали свободно ездить даже по своей стране.
   - Тоже мне, сравнил, - насупилась Алла, - ему не доверял ЦК и политбюро.
   - И доверял создание самого мощного и секретного оружия - водородной бомбы, - отпарировал сразу же Николай. - Я не работаю на оборонку, но я согласился иногда давать научные консультации. Возникла срочная необходимость, вот Степанов и приедет за такой консультацией. Привыкайте мои дорогие - это обычная штатная ситуация, которых еще будет не мало.
   - А никак нельзя без этих, - Вика подбирала слова, - штатных ситуаций?
   - Никак, дорогая, потому что...
   Николаю не дали договорить прибежавшие дети, они ворвались, словно шаровые молнии, сверкая радостными лицами.
   - Папа, мама, бабушка! Мария Николаевна такая прелестная учительница, с ней очень интересно! - кричали наперебой Юля и Витя, - и соображает она быстро, умеет решать задачки!
   Алла и Вика рассмеялись, хватая детей, целуя и подкидывая их вверх. Восторг охватил и их, снимая напряжение физической разрядкой и эмоциональным всплеском. Дети кружились в воздухе, взмахивая руками, падали на маму и бабушку, взлетали снова, мягко приземляясь на руки. Наконец они прижались к матери и бабушке, но не усидели на коленях и минуты.
   - Наверное, 10 минут прошли, на урок пора, - заторопился Витя.
   - Сейчас у нас самое интересное - математика, - уже на ходу крикнула Юля.
   Вика проводила их взглядом, посмотрела на мать и заулыбалась.
   - Знаешь, мама, у Марии Николаевны отчество нашего Коленьки, пора с него и алименты содрать - пусть тащит шампанское, отметим первый школьный день наших кровиночек! Пусть растут такими же умными и красивыми, как их отец!
  
  
   * * *
  
  
   Николай, приняв душ и накинув махровый халат, прошел к себе в кабинет. Дети, Алла и Вика еще спали, и он любил ранние утренние часы проводить в кабинете за работой или раздумывать, глядя на просыпающуюся природу. Николай распахнул окно, ощущая свежий, ворвавшийся воздух, насыщенный утренней прохладой и ароматами ранней осени. Он оглядел пустующий двор, превратившийся за короткий период в уголок живой природы. Чистота и порядок радовали глаза - мощенные маленькими кирпичиками дорожки, ухоженные цветочные клумбы и газоны, детская площадка и открытый летний бассейн с водяной горкой.
   Николай набрал полную грудь воздуха, выдохнул и закурил, наливая пиво. Мысли вернулись к реалиям, и он уже обдумывал информацию, сообщенную Зеленским.
   Михаил недаром ел хлеб, он обожествлял своего шефа, считая, что ему крупно повезло в жизни, и старался рядом с Михайловым выглядеть достойно. Он тайно брал уроки у Маши по этике и эстетике, занимался с ней точными и гуманитарными науками в свободное время и, конечно же, она учила его таинствам охранной работы.
   Получив задание, он исполнил его качественно и быстро, Маша иногда подсказывала ему некоторые детали, но в основном он справился сам и уже поздно вечером смог доложить Михайлову результат.
   Обобщив сообщение Маши и Зеленского, Михайлов знал, что делать. 'Лед тронулся, господа присяжные заседатели, - произнес он вслух и усмехнулся, - повоюем' ...
   - Николай Петрович, к вам Степанов и Пустовалов, - прервала его мысли охрана.
   - Пусть войдут, - ответил он, потирая руки.
   Михайлов поздоровался и пригласил вошедших присесть, сразу же спрашивая Пустовалова, которому пришлось опять подняться.
   - Доложи, Валентин Петрович, что сделано на сегодня вами?
   Видимо, Пустовалова удивил вопрос, прошло меньше суток, как они расстались с академиком и еще никогда он не отчитывался о своей работе перед гражданским лицом. Он посмотрел на Степанова, но тот молчал, давая возможность подполковнику ориентироваться самому. Пауза затянулась и Степанов пояснил:
   - Валентин Петрович, просьбы Николая Петровича, любые просьбы, - резко подчеркнул он, - обязательны для вашего исполнения.
   - Есть, товарищ генерал, - вытянулся Пустовалов, - оформлены разрешения на выдачу оружия охране, сегодня же они получат пистолеты ПМ.
   Михайлов перебил его.
   - Почему ПМ? У вас же просили ПММ и автоматы.
   - Я посчитал...
   Михайлов снова перебил его.
   - Считать здесь буду я. Сегодня же оформите и выдадите охране соответствующее оружие. Почему не снята система наблюдения с периметра? Снять сегодня же. Хочу вас предупредить, подполковник, еще одно неисполнение, и вы расстанетесь со своими погонами, это в лучшем случае. Докладывайте дальше.
   Пустовалов почувствовал, как предательски взмокло лицо и по спине побежали струйки пота. Он вытер платочком лоб и продолжил.
   - Составлен список контактных лиц, проведены проверки. На сегодняшний день интересной информации не выявлено.
   - Подробнее, пожалуйста, меня интересует механизм проверки, - уточнил Михайлов.
   - Механизм обычный - устанавливаются паспортные данные, место жительство, проверки на судимость, материальное положение, контакты, - докладывал Пустовалов.
   - Меня интересует, - снова перебил Михайлов, - как вы это делали, как устанавливали адреса, судимости и так далее.
   - В адресном бюро взяли адреса, в ИЦ проверку на судимость...
   - Я не об этом, черт бы вас побрал, - начал раздражаться Михайлов, - как вы это брали? В адресном бюро раздают информацию каждому встречному и поперечному? Вы зашли - и там уже все стены обклеены нужными адресами?
   Пустовалов снова взмок, он не понимал сути вопроса.
   - Заполняются стандартные бланки, отдаются работникам адресного бюро, в течение 5 - 10 минут они возвращают бланки обратно уже с адресами...
   Михайлов, нервничая, закурил.
   - Вы действовали, Валентин Петрович, как милиционер, но работаете-то вы в другом ведомстве... Представьте себе эту ситуацию по-другому - вы разведчик, шпион другой страны. Знакомитесь с очень милой и симпатичной девушкой из адресного бюро, приглашаете ее в ресторан и, между прочим, заводите разговор обо мне. Дескать, Михайлов великий доктор, гений и голова, я бы на месте ментов не только охранял его, но и все связи и адреса проверил, мало ли чего, чтобы академик мог жить спокойно. А она вам, не задумываясь и смеясь, ответит, что не один вы умный, проверили уже и не менты, а ФСБ. Как вы считаете: важна такая информация?
   - Да, Николай Петрович, очень важна, - ответил покрасневший Пустовалов.
   - Вот и надо было вам все проверить без бланков, самим проверить, чтобы не знали, кем вы вообще интересуетесь. Плохо работаете, медленно и плохо, Валентин Петрович. Ступайте, Борис Алексеевич свяжется с вами по сотовому, объяснит подробнее вашу задачу, а пока снимайте систему наблюдения и оформляйте оружие.
   Михайлов достал пиво, пододвинул Степанову несколько бутылок и кружку, налил.
   - Хотелось бы услышать твое мнение, Борис Алексеевич.
   Степанов не вмешивался в разговор, хотя и не совсем одобрял в душе резкость Михайлова. Но отчитать подполковника за промахи стоило.
   - Он неплохой работник, Николай Петрович, не осознал важности порученного дела, не привык общаться с гражданскими на соответствующем уровне. Я с ним переговорю. Но вы же меня не за этим пригласили.
   - Естественно не за этим, - отпивая пиво, ответил Михайлов, - кое - что случилось. Американцы на меня вышли, вчера звонил из Нью-Йорка Джек Стоун, известный хирург-онколог. Вика с ним разговаривала по громкой связи, приглашал к себе всю семью. Я должен ему ответить завтра.
   Михайлов рассказал все, что удалось выяснить по Стоуну.
   - Улавливаешь ситуацию, Борис Алексеевич? Стоун позвонил домой, а мой телефон знают только домашние, в справочном его не дадут. Зеленский поработал неплохо, ему удалось зацепиться за ниточку. Есть такая дама - Елена Ефимовна Рукосуева, раньше работала горничной у Графа, сейчас, когда он женился, подрабатывает проституцией. Мои охранники знают ее по старой работе, они ведь тоже у Графа раньше служили. И вот встречается она, якобы случайно, с одним из моих людей, он трахает ее по старому знакомству, она вешает ему лапшу, что больна, и он дает ей номер телефона. Она же тоже меня знает, я не один раз бывал у Графа до свадьбы, поэтому и позвонить может, но номера не знает. Короче, навесила охраннику лапши на уши. Но здесь важно - кто ее попросил об этом?
   Михайлов поднял палец вверх, видя, что Степанов внимательно слушает и кивает головой, продолжил:
   - А попросил ее об этом некий Никифоров Петр Алексеевич, капитан милиции, старший оперуполномоченный УБЭП УВД. Он пытался сам узнать мой номер на АТС, но ему отказали в информации, он и воспользовался проституткой, знакомой с моей охраной. Проститутку вы не трогайте, а вот ментом займитесь вплотную, выверните все его дерьмо наружу. И очень прошу, Борис Алексеевич, переговори еще раз с Пустоваловым - никто не должен знать об этом, особенно коллеги по работе, не задействованные в операции, начальник управления и его заместители. Последних тоже подчеркни особо.
   И еще, мы не знаем, кто был в Москве. Может сам Стоун, а может, нет, скорее всего, нет. Но выяснить это необходимо.
   Михайлов открыл ящик стола и вынул несколько фотографий, протянул их Степанову с ксерокопией паспорта.
   - Спасибо Маше, постаралась. Это фотографии Стоуна и его паспорт. Я думаю, вы сможете установить, был ли он сам в Москве. Сейчас в ЦРУ настоящая паника, Маша специально оставила след, и они заметят или уже заметили проникновение в свою базу данных. След выведет их на одного хакера, которого давно разыскивает ФБР. ЦРУ знает, что скопировано электронное досье агента Джека Стоуна, они найдут досье у хакера. Если Стоун задействован в операции, а я уверен, что задействован, ЦРУ не отдаст хакера ФБРовцам, он исчезнет, погибнет при ДТП или еще какой несчастный случай... Это тоже косвенное подтверждение, проследите судьбу хакера, там в бумагах есть его данные.
   Михайлов наполнил кружки пивом и отпил из своей залпом половину, закурил, пододвигая сигареты Степанову. Он знал, что тот курит другие, но вежливость обязывала.
   - Вам бы в разведке работать, Николай Петрович, такую работу провернули - целому отделу на месяц работы и результат бы еще неизвестно какой был. Неужели ваша Маша может проникать в базы ЦРУ?
   Михайлов улыбнулся.
   - Может, дорогой генерал, может. Там, где стоят компьютеры - это ее стихия, там она, как рыба в воде и никакие коды ей не помеха. Она может видеть и слышать в радиусе километра от любого компьютера. Обычное несложное дело.
   Михайлов замолчал, вновь потягивая свое пиво, и чему-то улыбался про себя. Степанову казалось, что он улыбается от его глупости и серости, именно так он ощущал себя сейчас. Но Михайлов и не думал этого делать, он вовсе не считал Степанова ни серым, ни глупым. Он улыбался оттого, что увидел детей, вышедших на утреннюю прогулку. Степанов сидел подальше от окна и не мог их видеть, но он проследил взгляд и понял, что причина находится на улице и не связана с ним. Ему стало легче, и он спросил:
   - А что вы ответите Стоуну завтра?
   - Наверное, соглашусь. Съезжу дней на 10 через месяц, надо еще многое здесь выяснить, с больными определиться, - ответил Михайлов.
   - Но как отреагирует на это ЦРУ, оно понимает, что мы не должны выпускать вас? - обеспокоился Степанов.
   - Не беспокойся, Борис Алексеевич, с этим вопросом мы тоже уладим. Перед поездкой вся пресса России станет писать о ней и инициатором стану я, как бы невзначай, к слову. Вы не сможете меня удержать при таком раскладе, они же тоже не дураки. Но здесь важно другое, американцам невыгодно писать о моем приезде - вдруг я не соглашусь остаться. Тогда можно оставить силой, семья-то моя будет со мной, пресса молчит, а бывшие Советы... да мало ли чего напишут голодные русские журналисты. Общественность не 'восстанет', а на уровне дипломатов можно сочинить что-нибудь - уехал из страны, сбежал лечить племя Тумбу-Юмбу от страшных болезней, не выдержал их страданий и решил помочь. В общем, сочинить любую ерунду, получше, конечно.
   Поэтому Америка тоже станет писать о моем приезде, я позабочусь об этом через журналистов, вы не должны вмешиваться. У американцев не останется козырей, им остается одно - заманивать райской жизнью, большими деньгами. Они, конечно, опробуют и этот способ, но сами поймут, что шансов мало. Другой выход - выкрасть из страны кого-то из членов семьи, наилучший вариант: дети, тогда я в их руках. В худшем случае: меня попытаются убрать.
   Степанов курил и пил пиво, ему не нравилась затея с поездкой. Может так все и будет, но риск велик. Соломин с Астаховым не согласятся выпустить Михайлова из страны, но он уже рассказал, как решит эту проблему, им ничего не останется, как утереть нос и следить за его передвижениями в Америке. Время не то, когда можно держать людей в страхе и повиновении, не сталинское время.
   Степанов курил, пил пиво и молчал, искал способ уговорить Михайлова и не находил. Спросил невпопад и покраснел.
   - Вы поедете отдыхать или выяснять, что хочет ЦРУ?
   Михайлов догадывался о мыслях Степанова, ему предстоял тяжелый разговор с начальством. Заклюют, измотают нервы: не уговорил остаться, не убедил. Поэтому и смолол несуразицу.
   - Планы ЦРУ - это по вашей части, Борис Алексеевич. Я, естественно, отдохну, сделаю 20 - 50 показательных операций. За деньги. Они дерут с наших граждан по 50 тысяч, я им накину десяточку за скорость и качество, но и возьму несколько неимущих, сделаю все бесплатно. Подспудно и ваш вопрос порешаю, - улыбнулся Михайлов, - куда же от вас денешься - в одной стране живем.
   Ничего, Борис Алексеевич, прорветесь, начальству раньше надо было думать - не выпускать меня в Париж. Сейчас поздно, мир знает обо мне, ждет открытий на мирном медицинском поприще, и я оправдаю доверие.
   Последнее, что я хотел сказать - вам не надо ездить в Н-ск каждый раз при необходимости поговорить. Ваше ведомство не доверяет телефонам, но здесь особый случай. Позвоните мне, Маша сразу определит - есть прослушка или нет. Можно свободно обсуждать все вопросы, Маша не даст подслушать постороннему разговор.
   Михайлов глянул в окно - дети играли на улице, Алла и Вика сидели на скамеечке и о чем-то оживленно беседовали.
   Он встал, давая понять, что разговор окончен, тепло попрощался с генералом и направился к детской площадке.
   Юля и Витя, увидев отца, наперегонки кинулись к нему, он присел ниже, раскинул руки и, поймав обоих, закружил юлой.
   Вика радостно заворчала:
   - Опять отца своими ботинками испачкали, такие большие, а все на руки норовите.
   Она отряхивала платочком пыль от детских ботиночек и счастливо улыбалась. По времени уже было пора принимать водные процедуры, открытый бассейн еще стоял с водой, но в сентябре в нем уже не купались, опасаясь коварства погоды.
   Дети кинулись вперед, наперегонки, кто первый прибежит в теплый бассейн.
   В бассейне Вика залюбовалась атлетической фигурой мужа, его сверстники уже подкапливали к этому возрасту немного жирка, но у Николая не было его и в помине. Он объяснял это особенностями конституции и небольшими физическими упражнениями. Все пищевые добавки и другие средства от лишнего веса считал ерундой. 'Если с организмом все в порядке и не требуется вмешательство эндокринолога - лишний вес необходимо оставлять на тарелке и тренажере. Все остальное - травля организма и шарлатанство', - частенько говорил Михайлов.
   Он подпрыгнул и по-особому плавно вошел в воду, оставляя за собой не фонтан брызг, а бурлящую воронку. Вынырнув метров через 10, поплыл кролем, поджидая детей у другой стороны. Приученные с рождения к воде, они плавали великолепно для своего возраста, и Вика с Аллой всегда прыгали в воду последними, давая себе возможность полюбоваться мужем, а потом плывущим детским дуэтом.
   В рабочие дни, когда взрослые не купались днем, в бассейне оставляли полметра воды, чтобы дети могли встать на ноги, когда устанут плавать, и набирали полный вечером и в выходные дни для семейного плавания. Николай считал плавание самым гармоничным видом физической культуры, укрепляющим большую часть мышц и развивающим легкие.
   Освежившись и набравшись бодрости, Алла повела детей на ранний обед, чтобы потом уложить их спать. Обычно Вика ходила с ней вместе, а Николай поднимался к себе в кабинет поработать, но сегодня, не сговариваясь, они ушли в спальню. Видимо, Вику волновала предстоящая поездка в Москву, она еще никогда не покидала своего города, тем более одна, и искала в Николае отдушину утешения.
   Расслабившись в постели, Вика почувствовала себя лучше, неясная тревога исчезла, и она проводила пальцами по выступающим мышечным контурам мужа, ощущая прилив нежности и теплоты. Положив голову на грудь, она задремала, и ей приснилось, что с другой стороны прикорнула чернобровая красавица афганка с голым животом и прозрачными шароварами. Немой крик застрял в горле, мешая дышать, она обхватила мужа руками, притягивая его к себе, но восточная красавица отдирала руки, выламывала пальцы, и Вика проснулась в ужасном испуге. Мать держала ее за руки.
   - Что с тобой, доченька, успокойся, это всего лишь сон, - понимая, что приснилось что-то страшное, утешала мать.
   Вика вздохнула глубоко, выравнивая дыхание, ее руки и губы еще мелко подрагивали, но постепенно она успокоилась.
   - Сон приснился, - Вика рассказала подробности, глянув на грудь мужа, всплеснула руками, - господи, что же я натворила?
   На груди Николая алыми полосками выступала кровь от ее ногтей.
   - Ничего, милая, ты сражалась за своего любимого и победила. Видишь - я здесь, с тобой, - улыбнулся он.
   - Но, тебе же больно!?
   - Нет, что ты! Я всего лишь почувствовал острее твою любовь, - снова улыбнулся он, - вот, если бы ты не сражалась за меня - было бы действительно больно. На востоке говорят, что прикосновение любимой женщины излечивает любые раны.
   - Все шутишь, дорогой.
   Вика провела осторожно пальчиками около ранки. И о, чудо! Она затянулась мгновенно без следа. Вика испуганно отдернула руку, такое она видела впервые. Николай с улыбкой смотрел на нее и на расширяющиеся глаза Аллы. Одно - видеть подобное в кино, другое дело - увидеть все наяву. Они знали, что Николай делает и вещи посерьезнее, но увиденное шокировало их.
   - Коленька, а ты случайно не инопланетянин? - спросила Вика, все еще находясь под впечатлением увиденного.
   Николай рассмеялся, он вначале хотел пошутить, например, приподнять Вику силой своей внутренней энергии и переложить на другой край постели, но отказался от этой мысли - лица любимых и так выражали удивленную озабоченность.
   - Дорогие мои, в мире столько развелось экстрасенсов и биоэнергетиков, что от них уже деваться некуда. Кто-то двигает предметы взглядом, кто-то лечит, и не безуспешно, функциональные болезни и многие из них не имеют даже элементарного среднего медицинского образования. Человечество встало на путь, как ты выразилась Вика, 'инопланетян', но оно еще не сделало и шага в своем развитии этого направления. А я сделал и не один шаг. Все чего-то лечат и что-то двигают, предсказывают. Я не делал этого, я начал с себя и мне помогло мое образование.
   Человеком управляет нервная система и мне удалось глубже других проникнуть в ее тайны, задействовать 'нерабочие' участки мозга. Мой КПД повысился вдвое, и я еще глубже проник в недры головного мозга, освоил процессы, которыми управляло наше подсознание.
   Ранка бы затянулась и исчезла через неделю, но зачем ждать, когда этот процесс можно ускорить. Я посылаю к ране импульс-катализатор, и он убыстряет процесс заживления по схеме цепной реакции. Если заснять этот процесс на кинопленку и прокрутить в замедленном виде, можно увидеть последовательно все стадии недельного заживления раны. Изобрели же люди атомную бомбу, в основе которой лежит цепная реакция, реакция взрыва и разрушения. У меня - цепная реакция созидания и излечения. Ни разу не слышал, чтобы физиков-ядерщиков называли инопланетянами. Может, жены и называют, откуда мне знать.
   Михайлов улыбнулся лукаво и спросил еще.
   - Разве тебе плохо со мной, Вика? Называй меня хоть марсианином, все равно я останусь землянином.
   - Ты не знаешь, мама, зачем мы завели с ним этот разговор? Считали бы его с другой планеты и жили молча. А у него на все есть ответы и объяснения, на сложнейшие вопросы - простые и понятные ответы.
   - Так академик же он, Вика, - смеялась Алла, - у них, у гениальных - на все простые ответы. Может, он и простой человек, но не совсем - Николай Чудотворец хоть и землянин, но на Олимп вхож. А верующие говорят, что вселился в нашего Николая святой дух Чудотворца. Так что бери выше, Вика, какой там инопланетянин - с полубогом живем!
   Женщины рассмеялись, только что они были удивлены и даже, может быть, немного напуганы - сейчас же весело смеялись и радовались. Как быстро меняется женское настроение, но настоящая любовь неизменна. Николай очень гордился ими и уважал, ему вдруг захотелось сделать им какой-нибудь подарок - Алла и Вика никогда не тратили денег без него, не покупали себе дорогих украшений и вещей. Предпочитали одеваться просто и со вкусом, деньги не интересовали их, как средство наживы.
   - Может, девочки съездим по магазинам, дети проснутся, и поедем все вместе. У Вики хорошего колечка нет, а у тебя, Алла, ожерелья или колье. Хочется что-нибудь подарить вам, не на праздник, а от души. Может, платья какие нужны, Вике будет в чем поехать в Москву.
   Они смотрели на Николая, стараясь понять его резкий поворот мыслей, почему он вдруг перешел на вещизм.
   - А сколько ты на нас хочешь потратить, Коленька? - спросила Вика.
   - Возьму 2 миллиона...
   - Не-е-ет, дорогой, - перебила его Вика, - не могу я с таким подарком в Москву ехать, да и дома не всегда носить стану. Зачем мне лишние разговоры...
   Николай понял, что имела в виду Вика.
   - Ладно, девочки, остаемся дома и поговорим о детях. Нет, кстати, дома мы, наверное, не останемся. Некрасиво как-то полубогу иметь некрещеных детей.
   - Ой, и правда, Коленька, не подумали как-то об этом, забыли в суете, - всплеснула руками Алла, - обязательно детей окрестим. Давай, Вика, собирайся, платочек не забудь: нельзя без него в церковь.
   Николай смотрел, как засобирались они, улыбнулся, вставая.
   - Умными растут наши деточки, я вмешался в их генетику и у их детей это уже станет наследственным. Давайте спросим, как оценивает их знания Маша.
   Экран осветился, отображая на мониторе Марию Николаевну.
   - Уровень развития Юли и Вити примерно одинаков, - заговорила она, - имеются большие разрывы знаний по предметам - в математике уровень 4-ого класса, по русскому языку 1-го класса, по литературе 4-го класса, по природоведению 2го класса и так далее. К концу сентября знания выровняются и станут на уровне 4-го класса, если Николай Петрович разрешит нам писать.
   Он кивнул, и Маша продолжила.
   - К Новому Году закончим 5 класс, в мае - 7 классов, к трем годам - среднюю школу. Можно быстрее, но Николай Петрович не разрешает.
   Михайлов не стал обсуждать с Машей этот вопрос.
   - Ты вот что, Машенька, обучи их американскому языку, чтобы говорили, как полагается, через месяц. Если считаешь, что школьная нагрузка низкая - включи в программу 10 иностранных языков. Какие у них наклонности?
   - Юля больше гуманитарий, ей лучше идти по вашим стопам, Виктор одинаков в точных и гуманитарных науках. Что развить?
   - Экономика, биология, юриспруденция, политика. Спасибо, Маша.
   Алла поняла, что Михайлов хочет сделать из Юли доктора, а из Вити политического деятеля, догадалась об этом и Вика. Они молча собирались, обдумывая услышанное по-своему, но в основном их мысли сходились, главное - никто не был против намеченного пути.
   А Михайлов думал совсем о другом, он представлял, как дети закончат ВУЗ. Он поработает с ними еще годик - два и можно купить виллу на Багамах или Канарах, или еще где-нибудь в теплом и солнечном месте. Ездить отдыхать туда с Аллой и Викой и вообще посмотреть мир, прокатиться по Европе, побывать на других континентах. Пока мечты...
  
  
   * * *
  
  
   'Тушка', набирая скорость и ревя турбинами, взмыла в воздух, уши заложило, и Вика бросила в рот резинку, предложенную охранниками. У стюардессы она отказалась взять конфетки и напитки, стала жевать резинку, в ушах как будто щелкнуло, тембр рева моторов изменился, и она почувствовала себя лучше, рассматривая в иллюминатор удалявшуюся землю и отодвигающийся все дальше горизонт. Самолет окутала белая пелена, облака проносились мимо, иногда пугая непривычного человека резкой сменой клочьев, но скоро самолет поднялся выше, и открылась картина перевернутого неба. Вика смотрела в иллюминатор, не отрываясь, на проплывающие внизу облака, ощущала непривычный и специфический запах самолета, но вскоре, устроившись удобнее в кресле, оглядела соседних пассажиров полупустого салона бизнес класса. В основном новые русские, смесь богатого невежества и немного интеллигенции. Вике захотелось пить, и она нажала кнопку вызова стюардессы, попросила ананасового сока, выпила и задремала.
   Степанов летел этим же рейсом, но в аэропорту не подходил к ней и сейчас находился в другом конце салона, уничтожая маленькими глотками минеральную воду.
   По прибытии он пригласил Вику во встречавшую его машину, усмехнулся про себя от настороженного взгляда охранников, нащупавших наметанным взглядом оружие у водителя, и приказал ехать к университету международных отношений.
   Вика разглядывала Москву, слушая пояснения Степанова, но в мыслях была в ВУЗе. Как примет ее ректор, как пройдут экзамены, придется сдавать одной - там не увильнешь от ответа, не подсмотришь в шпаргалке. Она и не брала шпаргалок, язык знала в совершенстве, но все равно беспокоилась.
   - Виктория Николаевна, пока вы общаетесь с ректором, машина отвезет меня и вернется за вами, она в вашем распоряжении. Вот мой сотовый, если потребуется.
   Вика благодарно кивнула головой и взяла визитку. Машина остановилась, и Степанов объяснил, как пройти к ректору. Она поднялась с охранниками в приемную, представилась, сразу ставшей вежливой секретарше, и прошла в кабинет.
   Ректор принял ее очень тепло, предложил кофе, расспрашивая, как долетела, как чувствует себя Михайлов, над чем работает. Сожалел, что незнаком лично.
   Пока Альберт Иванович Загорский уважительно говорил о ее муже, Вика осматривала кабинет, невольно сравнивая его с кабинетом Николая. Больший по размерам, он казался слишком официальным и неуютным, наверное, из-за мебели и длинного стола, стоявшего чуть в стороне.
   Альберт Иванович, седой 60-летний мужчина с начинающим появляться животиком, но, вероятно, следивший за своим весом, продолжал расточать комплименты. Его масленые глазки бегали по ее лицу и фигуре и поэтому казались противными, но Вика умела управлять собой, и расточала ни к чему не обязывающие улыбки.
   Она пригласила Загорского побывать в Н-ске, осмотреть клинику Михайлова и отдохнуть. 'Непременно приезжайте с супругой, - говорила она, - ни на каком курорте вы не наберете столько сил и энергии, как у нас дома'.
   Закончив обмен любезностями, Загорский попросил у нее аттестат.
   - О-о! Вы окончили школу с отличием, прекрасно, прекрасно! Но все-таки некоторые формальности необходимо соблюсти.
   Он говорил о сдаче профильного экзамена по иностранному языку, намекая, что можно перевести тесты с английского и в его кабинете. Тон и манера поведения казались странными, и Вика догадалась, что он не может, стесняется заговорить о какой-то болезни. Сам он не выглядел больным, но уж очень старался и суетился, а масленые глазки так и бегали из стороны в сторону.
   'Может, больна жена, - подумала Вика, - а масленые глазки вовсе не отражают похоть. Просто такой он есть, надо вернуться к этой теме после экзамена'.
   - Нет, нет, Альберт Иванович, - возразила Вика, - я свободно владею тремя языками и мне не трудно сдать экзамен. Я бы хотела, если это возможно, решить все вопросы сегодня и вечером улететь домой.
   - Ну вот, Виктория Николаевна, лишаете старика радости общения, а я хотел познакомить вас с супругой.
   - А вы приезжайте к нам, я уверена, что вам понравится, - ответила Вика, передавая Загорскому визитку мужа.
   - Я надеюсь, вы хотя бы не откажете мне в удовольствии пригласить вас на ужин к себе домой, Виктория Николаевна?
   Вика поняла, что он хочет познакомить ее с супругой, а дальше бы события развились сами собой и, видимо, Загорский на это очень надеется. Ей стало жалко этого седого мужчину, стесняющегося попросить прямо, и она решилась на свою игру.
   - Спасибо, Альберт Иванович, мне бы очень хотелось познакомиться с вашей женой. Скажите, она работает или домохозяйка?
   Вика не ответила Загорскому ни да, ни нет, но она спросила о жене, давая себе возможность ответить на вопрос позже. Если бы он пригласил в ресторан, значит, речь пошла бы не о ней, если бы вообще пошла на эту тему. 'Нет, это точно жена, и она больна, а он не может сказать об этом при данных обстоятельствах - похоже на унижение или своеобразную взятку. Глупенький', - рассуждала про себя Вика.
   - Год назад жена ушла с работы по состоянию здоровья, у нее больное сердце.
   Вика заметила, что Загорскому с трудом дались эти слова, но ее расчет оказался верен, и она решилась на штурм.
   - Альберт Иванович, помните, Ломоносов сказал, что если в одном месте убыло, то в другом столько же прибудет? Разрешите мне покомандовать сейчас, а вы покомандуйте на экзамене?
   Загорский от удивления растерялся, не ожидая от разговора такого крутого виража молодой женщины, совсем девчонки. А Вика уже горела напором и не собиралась отступать.
   - Я бы хотела пояснить, - не давая ему ответить, продолжала она, - я еще не закончила ваш ВУЗ и даже не поступила. И не обучена дипломатическим разговорам, и всяким приемам. Но просьба, исходящая от чистого сердца иногда действеннее иносказательной белиберды. Я уже говорила, что хочу сегодня вечером улететь домой, и меня ждут в приемной два охранника, которые не пустят одну никуда. А с ними ехать к вам домой не совсем удобно, я еще и Москву хотела посмотреть, первый раз в столице. Вечером мы летим в Н-ск вместе с вашей женой и никаких возражений, настоящий мужчина не может отказать женщине в такой маленькой просьбе. Она отдохнет у нас, подлечится, а в выходные вы ее заберете, заодно с академиком познакомитесь. Дом у нас большой, много пустующих комнат, а жену свою вы не узнаете, это уж точно - встретит вас отдохнувшая, помолодевшая и пышущая здоровьем женщина. Вот и славно, Альберт Иванович, жду вас с супругой вечером в аэропорту. Вы проводите меня - где экзамен сдавать?
   Загорский отпил из стакана воды. 'Нет, не обеднела еще Русь дипломатами, как повернула все... Я стеснялся попросить, а вышло, что она просит. Думал, приведу домой - догадается, а она все здесь выяснила и решила, не зря ее академик выбрал. Первый раз вижу молодую женщину, которую и учить-то нечему, самому впору у нее учиться. А сколько напора и убежденности в словах, настоящая Коллонтай', - рассуждал Загорский.
   - Если бы наши обученные политики обладали вашим даром убеждения, Россия бы поднялась на качественно новый уровень дипломатии, - ответил Загорский.
   Он еще долго нахваливал Вику, потом уточнил номер рейса на Н-ск и повел ее на кафедру английского языка.
   Пока Михайлова сдавала экзамен, а сдавала она его долго, Загорский сидел рядом и наблюдал, иногда усмехаясь, что эта девочка поразила не его одного. Профессорша пробовала с ней говорить на английском, немецком и французском и везде потерпела фиаско - девочка говорила лучше. Она пригласила поговорить с ней коренную англичанку, преподавательницу ее кафедры - та не могла поверить, что Вика не англичанка и никогда не была в Англии.
   - Что ж, Альберт Иванович, даже не знаю, что и сказать, - начала профессорша, - с оценкой здесь все понятно. Но не верю я ей, не может девочка, не общаясь с англичанами, так выучить язык.
   - А вы верьте, Зинаида Андреевна, - ответил он профессорше, - это же Михайлова, - и на недоуменный взгляд добавил, - жена академика Михайлова. Это у них, наверное, семейное.
   Вика покраснела под любопытными взглядами, но ректор пришел ей на помощь, уводя для подписания контракта.
   Профессорша, конечно, сразу поняла, что абитуриентка необычная: время экзаменов прошло, набор сделан, и Загорский никогда не водил никого за руку, будь то хоть дочь министра иностранных дел. Зная о болезни жены ректора, поняла - повезет на прием к академику. Но водил-то он ее не поэтому, не в его стиле дочек или жен водить - что-то удивило его, чем-то и его она поразила. В душе остался осадок - мог бы и заранее сказать - министры меняются, а такой академик один...
  
  
   * * *
  
  
   Степанов, поднимаясь по лестнице, увидел шефа.
   - Думал, что ты пораньше подъедешь, - протягивая руку, сказал Астахов, - директор вызвал, пойдем, можешь понадобиться.
   Степанов развернулся и последовал за Астаховым.
   - Жену Михайлова до МГИМО довез, машину ей оставил, поступать приехала. Вот и задержался немного.
   Астахов остановился.
   - Почему одну оставил, без охраны, мало ли чего случится, директор три шкуры сдерет, на ремни порежет. Что случилось, не замечал за тобой такой безответственности.
   - Все нормально, Михаил Сергеевич, с охраной она приехала, натасканные ребята и машину я им дал.
   Астахов успокоился и пошел дальше. В приемной попросил подождать и прошел к директору.
   Степанов уселся в кресло, чувствуя себя не совсем комфортно после полета - не мешало бы принять освежающий душ. Огляделся, в приемной находился полковник с другого главка и незнакомый генерал-майор. Полковник подсел ближе.
   - Наверное, по званиям будет вызывать, - от нечего делать бросил полковник, - за мной будешь, - он еще не знал, что Степанов получил очередное звание.
   Борис Алексеевич догадался, что полковнику предстоит 'порка', иначе бы не говорил, как любовник о погоде. Зазвонил его сотик, Степанов вздохнул, вытаскивая его из кармана.
   Полковник, не скрывая, прислушивался к разговору, стараясь от бездействия сложить слова Степанова в диалог, но что сложишь из коротких фраз: да, нет, понял, хорошо. Он бросил это занятие и стал изучать трещины на ближнем плинтусе, стараясь не думать о предстоящем разговоре с директором.
   - Проходите, Борис Алексеевич, вас ждут, - сказал подполковник, секретарь-референт Соломина.
   'Что за день такой сегодня, - подумал про себя полковник, провожая Степанова взглядом, - пришел последний, зашел первый: и тут не угадал'.
   Соломин сразу показал на кресло, предупреждая жестом руки уставной доклад.
   - Садись и докладывай о поездке, - приказал он.
   Степанов пересказал в подробностях разговор с Михайловым в Н-ске, протянул Соломину фотографию Стоуна.
   - И еще, Игорь Вениаминович, только что, когда я был в приемной, мне позвонил Михайлов. Сообщил, что телефоны Пустовалова и его группы прослушиваются по приказу Чабрецова. Я верю его информации.
   Соломин задумался, потом подошел к окну, оставаясь спиной к генералам, долго смотрел в него, не меняя позы. Степанов и Астахов не решались прервать его раздумий, молча ожидая вопросов или указаний.
   - Вот что, Борис Алексеевич, - Соломин повернулся к нему, - иди в кадры, пусть тебе Захаров немедленно заменит удостоверение, и вместе с ним вернешься ко мне. У него и форму возьмешь сфотографироваться, передай, что жду через полчаса.
   Степанов замялся, он знал, что Захаров его только примет через полчаса.
   - Что еще? - спросил Соломин.
   - Не успеет за полчаса Захаров.
   - А это его проблемы, - взревел всегда спокойный Соломин.
   - Есть, - отрапортовал Степанов и пулей вылетел из кабинета.
   Следуя к начальнику управления кадров, генерал-майору Захарову, Степанов обдумывал ситуацию. Он знал, что Соломин не делает просто так ничего, но и знал, что Захаров не примет его сразу - полчаса продержит в своей приемной. Быстрота, с которой директор приказал сменить полковничье удостоверение на генеральское - понятна. Снова предстоит командировка в Н-ск: проводить служебное расследование по факту прослушки и генеральское звание будет более уместным. Заодно Соломин, видимо, хочет проверить оперативность Захарова - уже всем надоело сидеть в его приемной, если ты не начальник главка. Конфликтовать с кадрами не хотелось, но выбора не было.
   Он зашел в приемную и подошел к сидящему за столом майору.
   - Доложи: генерал Степанов, по срочному делу.
   Майор встал, извинившись, полковников он не удостаивал такой чести, связался с шефом и бросил обычную фразу:
   - Вас примут через полчаса, товарищ генерал.
   - Доложи еще раз: мое дело отложить нельзя, - настоял Степанов.
   Майор снова связался с Захаровым и ответил, что помочь ничем не может, примут через полчаса.
   'Ну и хрен с ним', - подумал про себя Степанов. Он вышел из приемной и спустился в буфет, взял стакан минералки и с удовольствием выпил. Потом заказал еще стакан чая и бутерброд с ветчиной, съел, покурил в курилке и, рассчитав точно время, поднялся в кадры.
   - Передай Захарову, что я не могу больше ждать, а его самого ждет директор через минуту.
   Степанов повернулся и вышел, представляя, как вытянется лицо Захарова. Он вошел в приемную и уже открыл дверь Соломина, как его нагнал Захаров, проскользнувший в дверь вместе с ним.
   - Вызывали, Игорь Вениаминович? - спросил Захаров.
   - Все сделал, что передал тебе Степанов? - спросил Соломин.
   - Мне передали, что вы меня ждете, со Степановым я не виделся, - ответил он.
   - Даю тебе еще полчаса, через полчаса придешь вместе с объяснением - почему продержал в приемной генерала, так и не приняв. Иди.
   В приемной Захаров не стал спрашивать Степанова ни о чем и только у себя в кабинете поинтересовался, что тот должен ему передать.
   - Директор просил, - начал Степанов, - чтобы вы одолжили мне на время свой китель, сфотографировали и заменили удостоверение. Через полчаса он хочет его подписать.
   - Я что тебе, Степанов, фотограф? - возмутился Захаров.
   Степанов пожал плечами, явно выводя из равновесия Захарова, и глянул на часы.
   - Я только передал распоряжение директора, - ответил он и снова посмотрел на часы, давая понять, что время идет.
   'Детский сад какой-то', - подумал он, глядя, как Захаров дает указания своим подчиненным и ищет фотографа. Все складывалось неудачно - Захаров припомнит ему свое унижение, хотя понимает, что он здесь ни при чем. В Н-ске не хотелось ссориться с местным руководством, а по-другому нельзя - незаконно установлена прослушка и если бы не Маша, Чабрецов бы уже знал, чем занимается группа Пустовалова. Двойственность в подчинении никогда не приносила хороших результатов, в этом Степанов был убежден, отсюда и появилась прослушка - кому понравиться, когда начальник не знает, чем заняты его люди.
   Надев форменную рубашку и китель, Степанов уселся на стул. Фотограф чуть подправил положение головы, щелкнул аппаратом и убежал. Не сказав ни слова. Видимо, уже получил соответствующий допинг.
   Оставшись вдвоем, Захаров не выдержал и спросил:
   - Борис Алексеевич, объясни, что за спешка такая?
   Степанов снова пожал плечами, не собираясь объяснять ничего.
   - Не знаю, Сергей Викторович, не знаю, сам не пойму. Я только что с самолета и сразу к директору. Захожу к нему, он отправляет к вам. Наоборот - у вас хотел спросить, что за спешка, с чем это связано, что произошло, пока меня не было?
   Степанов прекрасно знал, что Захаров пояснить ничего не сможет, но хоть в покое потом оставит, не станет строить пакости. Он вернулся в кабинет директора.
   Соломин сразу же спросил:
   - Как считаешь, Борис Алексеевич, Михайлов приедет, если я попрошу о встрече с ним?
   - Трудно сказать однозначно, Игорь Вениаминович, наверное, нет. Он 'помешан' на своих больных и расписаны они у него на весь месяц. Тяжелые больные, наверняка кто-нибудь умрет, пока он ездит. Поэтому считаю, что он откажется, предложит перенести встречу на месяц, когда больным еще не назначен день лечения или пригласит к себе вас.
   - Он один занят, а мне делать нечего, - проворчал Соломин, - получишь новое удостоверение - езжай домой, отдохни. Вечерним рейсом в Н-ск, проведешь служебное расследование в устной форме. Если все подтвердится, вернешься вместе с начальником управления, Михаил Сергеевич возьмет твою работу здесь на себя. Я понимаю, что ты устал, третий раз подряд летишь в Н-ск, но новых людей нельзя вводить в дело, ты сам это знаешь.
   Соломин опять задумался, что-то прокручивая в голове, попросил принести чашечку кофе, пододвинул ее Степанову и отошел к окну. Эту оконную привычку знали все офицеры и генералы, бывающие в кабинете частенько. Серьезные решения принимались именно у окна.
   Соломин повернулся к Степанову.
   - Если мы не отпустим Михайлова в Америку, какие действия возможны с его стороны? - решил уточнить Соломин.
   Директор прекрасно знал, что может предпринять Михайлов и Степанову показалось - словно его проверяют на стойкость. Вдруг он качнется и выскажет сомнение в каком-нибудь варианте. Тогда можно надавить на вариант, маловероятно, но вдруг появиться возможность удержать Михайлова в России. Очень уж не хотелось директору отпускать ученого за границу, поэтому и старался он всеми силами уменьшить головную боль.
   - Я думаю, Михайлов сделает упреждающий ход, как он уже говорил - подключит прессу. И не только российскую. Этим он убивает двух зайцев - лишает американцев возможного тайного похищения и нас возможности мирного удержания в стране. ЦРУ должно 'пристреляться' к Михайлову, изучить, поэтому в первый приезд они не должны применить радикальных мер, а информация, которую может вытащить из них академик, благодаря его способностям, бесценна. Считаю: целесообразнее помочь ему с поездкой, подстраховать от неприятностей. Если плотно обложить его в Нью-Йорке, американцы воспримут это нормально - беспокоится Россия о своем ученом. Наоборот, наша пассивность может вызвать подозрение. А пока есть время, необходимо отработать связи Никифорова, изучить Стоуна, отследить судьбу хакера...
   Степанову хотелось узнать, как отреагирует на его слова Соломин, но вошедший Захаров, принеся новое удостоверение, лишил его этой возможности. Директор вручил удостоверение, пожал руку и отправил отдыхать домой.
   С новым генеральским удостоверением Степанов летел домой, как на крыльях. Еще и потому, что мог провести дома несколько часов - отдохнуть и выспаться. Он почти залпом выпил бутылку пива и залез в ванну, полежал несколько минут расслабившись, окатился прохладным душем и плюхнулся в кровать. Уснул сразу, без раздумий и перебора событий.
   Здоровому организму вполне хватило восстановить силы за 3 часа. Он проснулся и на свежую голову стал анализировать прошедшие события. Выходило, что последнее время он ездил в Н-ск, как на работу в родном городе, Степанов усмехнулся. Бесконечные поездки изматывали, но без них не обойтись. Никифоров висел на нем и беспокоил больше всего. Установить круг общения милицейского опера очень сложно, требуется много людей и сил. Еще сложнее пропустить круг через сито, отсеять ненужное - по работе опер общался с массой людей и этот круг постоянно обновлялся. Но нужен один человек...
   Как связник, милицейский опер бесценен для разведки - свобода передвижения, общение с людьми, сбор установочной информации без особого риска, проверка деятельности человека и фирм. Да мало ли чем он мог заниматься, прикрываясь служебным удостоверением.
   До самолета оставалось еще пять часов, и Степанов решил поваляться. Думать о работе, Соломине и Астахове не хотелось, и он попытался расслабиться, но мысли все равно лезли в голову, путаясь и переплетаясь. Он задремал.
   Его разбудил звонок, Степанов глянул на часы - прошло пять минут, как он уснул. 'Какой-то ненормальный день, кого еще принесло'? Он мотнул головой и понял, что звонит телефон, ворча про себя, взял трубку.
   - Алло.
   - Борис Алексеевич, прошу срочно подъехать к директору.
   Голос Астахова окончательно разбудил его.
   - Есть, - кратко ответил он.
   Одеваясь, думал - зачем вызвал его директор, но ответа не находил. 'Чертов день, хоть дали ополоснуться и выспаться'.
   Машина уже ждала его, он плюхнулся на сиденье, и она понеслась на грани возможных аварий. 'Что за спешка, ни хрена не пойму... И машину свою отправил... Ну, да, Астахов знает, что моя работает с Михайловой', - вспомнил он.
   Уже который раз войдя в приемную, Степанов увидел того же полковника. Его лицо походило на подтаявшее мороженое. 'Пьет, видимо, или почки отказывают'.
   - Проходите, товарищ генерал, вас ждут, - пригласил его подполковник.
   Боковым зрением Степанов увидел, как у полковника дернулись брови. 'Удивился, не знал, что мне присвоили генерала', - подумал он, входя в кабинет.
   - Отдохнул немного? - сразу же спросил его Соломин.
   - Да, товарищ генерал-полковник, душ принял, поспал немного, - ответил Степанов.
   - И не надоело тебе в Н-ск летать? - с улыбкой спросил директор.
   Степанов растерялся - никак не ожидал подобного вопроса и замер в замешательстве. А директор продолжал улыбаться.
   - Обзавелся бы домиком в Н-ске - есть, где отдохнуть, расслабиться, поспать. Не гостиница все же...
   - Можно обзавестись,.. - наконец ответил он, постепенно соображая, куда клонит Соломин.
   Но это не радовало. Места там действительно красивые - и охота, и рыбалка, но не столица... Дача была бы прекрасная, но летать далеко. Перевод отдела в Н-ск не прельщал. Правда, лучше быть генералом в Н-ске, чем полковником в Москве, но он-то уже генерал. И в Москве. Потом - два генерала в одном городе... Не-е-ет.
   Соломин специально разыграл эту карту, предложить старшую легче.
   - Ты правильно подумал, Борис Алексеевич, есть мнение о твоем переводе в Н-ск, - уже твердо отчеканил директор, - но не начальником независимого отдела. Я предлагаю должность начальника управления, а отдел тебе новый дадим. Сам начальника подберешь - Пустовалов или еще кто, - сразу определил направление Соломин. - Парень ты грамотный, толковый, Астахов уверен, что ты справишься. Даю тебе подумать 5-10 минут, больше, к сожалению, дать не могу. Согласишься - летим сегодня вместе, представлю тебя, помогу на месте с квартирой... Иди, думай - жду ответа.
   Степанов вышел в приемную, закрыл за собой дверь и прислонился к ней - предложение удивило, озадачило и обрадовало его. И он бы вряд ли сумел ответить, чего было больше.
   Измаявшийся в приемной полковник внутренне посочувствовал - вставили, видимо, генералу под завязку, как из парной вышел.
   Постояв минуту, Степанов прямиком направился в курилку, затянулся дымом до самой прямой кишки. По-всякому выходило - надо ехать. Что за жизнь в разъездах, пора и осесть где-нибудь, обзавестись семьей. Вон Михайлов, в 45 лет женился, уже и ребятишек двое... Должность высокая, не каждому предлагают сразу в начальники - замом обычно где-нибудь годик, два держат.
   Он затушил сигарету, не докурив до конца, вернулся.
   - Судя по времени - ты согласен, - прищуриваясь, посмотрел на него Соломин.
   - Согласен, Игорь Вениаминович.
   - Тогда давай, шпарь свои условия, что можно, постараюсь сделать, - посерьезнел Соломин.
   Степанов пожал плечами.
   - Да нет, собственно, никаких условий. Обычные рабочие вопросы, которые и так поможете решить. С квартирой бы, конечно, хотелось определиться - с расчетом на будущую семью. Но один вопрос есть - что со старым начальником?
   Степанов не договорил, что ему не хотелось бы с ним работать. Оброс связями, станет мешаться под ногами, в лучшем случае висеть балластом - не сам же уходит с должности. Но его вопрос Соломин понял прекрасно.
   - Скажу честно, Борис Алексеевич, я еще не определился по его судьбе. У меня его рапорт на продление срока службы - 60 лет исполнилось. Скорее всего, на пенсию...
   Соломин встал, махнув рукой, чтобы Астахов и Степанов сидели, подошел к стеллажу с книгами, достал томик стихов Есенина, повертел в руках.
   - Кстати, вы в курсе, что его последнее стихотворение написано собственной кровью? Это я так, к слову, чтобы дать отдых мозгам, - пояснил он, предотвращая возможные толкования. - Перейдем к делу. Еду я в Н-ск еще и для встречи с Михайловым. Вместе поговорим, Борис Алексеевич. А сейчас смотри.
   Соломин достал карту и расстелил ее на столе.
   - Это Н-ская область, вот здесь, - он показал на красный кружок в лесном массиве, - находится один объект - ядерные ракеты стратегического назначения, а вот здесь другой объект - биологическая лаборатория. Это теперь твои объекты, Борис Алексеевич, поэтому и придается тебе целый отдел. Ими занимался полковник Ремезов, сообщишь Михаилу Сергеевичу, когда будешь готов, он направит Ремезова к тебе для передачи дел.
   Кроме основных задач управления, у тебя еще и эти два секретных объекта, и Михайлов. Вопросы?
   - В ходе разговора с Михайловым наверняка возникнет вопрос защиты объектов, потребуются подробности, в которые посвящен Ремезов. Его необязательно знакомить с Михайловым, но нас он сможет ввести в курс в любое время. Потом и меня провезет по объектам, представит лично. Ему целесообразно поехать с нами, - осторожно намекнул Степанов.
   - Что ж, резонно, - немного подумав, ответил Соломин, - распорядись, Михаил Сергеевич.
   Он отправил Степанова домой, понимая, что тот едет не в обычную командировку - вещей необходимо собрать больше, а до самолета оставалось немногим более 2-х часов.
  
   * * *
  
   Мария Степановна Загорская чувствовала себя, мягко говоря, не очень хорошо. Больное сердце давало о себе знать, а тут еще эти волнения. Муж кое-как уговорил ее лететь, и она поддалась только из-за того, что доставляла страдания и ему. Они вместе уже давно нигде не бывали: не посещали гостей, театров и концертов, не устраивали вечеринок по праздникам и юбилеям. Альтернативы нет, и она бы не простила себе в дальнейшем такую жизнь, приносящую страдания мужу, которого безумно любила. Иногда ей хотелось умереть, но сердце не зашкаливало за черту, мучая не болью, а прикованностью к дому и, в основном, постельному режиму. Любое упоминание о концерте или домашнем празднике доконало бы ее, и она летела в самолете с ранее незнакомой молодой женщиной к ней, в чужой город, не в силах подавить в себе стыд незваного гостя. Сердце реагировало на самолет и ее гипертрофированную стеснительность - она приняла вторую таблетку.
   Вика наблюдала боком за этой красивой 45-летней женщиной, начавшей немного подкашливать и закрывающей рот платочком. Казалось, нос ее слегка посинел, а щеки спереди необычно порозовели, отдавая серостью изнутри. Но это не портило лица, может быть, придавая ему облик умной и чахнувшей в святости дворянки.
   Вика хотела заговорить и не решалась, покашливание соседки останавливало ее. Загорская наверняка читала много книг, считала она, что еще делать одной дома, когда не выходишь в люди, и книжная тема, возможно, развлекла бы ее, помогла отвлечься от кашля.
   - Вы любите читать книги? Я недавно прочла одну очень интересную. Абсалямов - 'Белые цветы'.
   Загорская, убрав платочек, с интересом взглянула на Вику.
   - Да, я читала ее в 'Роман-газете', правда очень давно, лет 25 назад. Мне очень понравилось.
   Она серьезно задумалась, забыв о своей болезни. Почему Михайлова спросила именно об этой книге? Молодежь вообще не читала Абсалямова, считала она, и не ожидала услышать такой вопрос сейчас. 'Что это - намек на цветы или предстоящее выздоровление, а может просто понравившаяся книга? Совпадение? Вряд ли, скорее выздоровление и цветы. Что ж, я готова к этому, - рассуждала Загорская. - Таких врачей трудно отблагодарить полностью, но Абсалямов нашел решение, значит и мне его нужно найти, не повторяясь'.
   В книге доктор вылечил тяжело страдающую молодую девушку и потом многие годы находил под дверью белые цветы. Загорская еще не знала, как отблагодарить Михайлова, которого еще даже и не видела, но уже почему-то абсолютно поверила в свое исцеление.
   - Говорят, чтобы полностью понять книгу, - продолжала Вика, - ее нужно прочесть трижды - в детстве, юности и зрелом возрасте. Читая заново, познаешь скрытые уголки мыслей автора.
   Она взглянула в глаза Загорской, та почему-то смутилась и отвела взгляд.
   - Да, я согласна с вами, Виктория Николаевна...
   - Зовите меня просто Вика, - перебила она Загорскую.
   - А меня Марина, - в ответ улыбнулась Загорская, она не любила, когда ее называли Машей, - муж говорил, что вы свободно владеете английским, лучше его профессоров.
   - Нет, Марина, это не совсем так. Да, я говорю без акцента, но совсем не знаю этой страны, ее обычаев, нравов. Поэтому и решила подучиться, узнать побольше о странах, о народах.
   У меня маленькая биография - школа, замужество, сейчас поступила в ВУЗ. Больше и сказать нечего. Марина, расскажите немного о себе, - попросила Вика.
   Она передала ей чашечку минералки, предложенную стюардессой, взяла себе и, попивая, ждала ответа.
   - Я преподавала французский в МГИМО, там и познакомилась с мужем. Врачи запретили мне рожать из-за сердца, хотя еще год назад чувствовала себя нормально, потом что-то не заладилось...
   Она разволновалась и закашлялась, немного успокоившись, продолжала:
   - Это сердечный кашель - кровь застаивается в легких... а хочется еще пожить...
   - Простите меня, пожалуйста, Марина, я совсем не хотела волновать вас, - она взяла ее за руку, - немного осталось, самолет, кажется, пошел на снижение. Завтра, нет - сегодня вы уже забудете о болезни, вспоминая, как о дурном сне. И рожайте себе детей на здоровье. Может 45 и поздновато для первого ребенка, но Николай Петрович поможет вам - прилетите к нам рожать и родите, как в 20 лет без всяких проблем. А вы были во Франции, Марина? - сменила тему Вика.
   Загорская кивнула и потянулась к сумочке.
   - Надо выпить таблетку, врач обязательно просил выпить перед посадкой. Я звонила ему, спрашивала - смогу ли перенести полет и поняла, что он не уверен. Но решилась, надоело быть больной - любой исход был бы лучше для меня...
   Она помолчала минуту, проглотив таблетку, и снова повернулась к Вике.
   - Спасибо вам, вы добрая женщина и я уверена, что доживу до посадки, а ваш муж сделает из меня человека, - Загорская улыбнулась, - а Францию надо видеть. Вы еще посмотрите ее своими глазами, какие ваши годы...
   Вика вспомнила поездку матери во Францию. Она, собственно, ничего и не видела там - журналисты не дали, атаковали со всех сторон, налетая, как стервятники. После этого она стала ненавидеть их - люди без чести и совести, лгут, фальсифицируют, извращают. Чужая жизнь - копейка, будь то простой человек или принцесса. Никто не пострадал за смерть Дианы, никого не привлекли к ответственности за вранье о Чечне. В последний день матери и Николаю пришлось отсиживаться в посольстве, а как хотелось посмотреть Париж... От мыслей отвлекла Загорская.
   - Вы знаете, Вика, кто впервые посоветовал мне обратиться к вашему мужу - не поверите. Наш Патриарх, Алексий II. Я, конечно, не знала, как это сделать, он сам заговорил о Николае Петровиче, как о проблеме, которую нужно решать. Вашего мужа называют Николаем Чудотворцем, и паства спрашивает о нем у служителей Бога.
   Вика удивилась.
   - Я думала, что так зовут его только в нашем городе.
   - Нет, милая Вика, его знает вся страна, а верующие так и зовут, - она улыбнулась, - Чудотворцем. Разные люди вкладывают в это слово свое понятие - кто духовное, а кто коренное. Я даже волнуюсь немного - как буду общаться с великим чудотворцем.
   - И я волнуюсь, соскучилась уже.
   Они обе рассмеялись. Загорская удивлялась Вике - как она умеет легко и просто снять напряжение. И никакого высокомерия!
   Самолет долго катился по бетонке и, наконец, замер, заглушая моторы.
   - А вот и Коля нас встречает! - радостно воскликнула Вика.
   - Где? - заволновалась Загорская, поняв, о ком идет речь, закашлялась, прикрывая рот платочком, на котором выступили алые пятна.
   Вика тихонько шепнула охраннику, чтобы организовал быстрый выход.
   - Успокойтесь, Марина, все нормально, Николай Петрович здесь и, значит, с вами ничего не случиться. Пойдемте на воздух.
   Вика встала с кресла, жестом позвала второго охранника, и они аккуратно приподняли Загорскую.
   - Но еще не объявили выход, - с трудом попыталась протестовать она, продолжая кашлять и вытирая кровь с посиневших губ.
   - Ничего, нам можно, - успокоила ее Вика.
   Подошедшая стюардесса пригласила их к выходу, желая здоровья и удачи. На воздухе ей стало легче, но Загорская настолько ослабла, что боялась спускаться по трапу, в голове билась мысль: 'Только бы не упасть и не умереть сейчас'. Охранники осторожно сводили ее вниз, с каждым шагом силы возвращались, кровавый кашель исчез, и она первый раз вздохнула полной грудью.
   На бетонке Вика представила ее мужу.
   - Я рада познакомиться с великим доктором, видимо, правду говорят люди, что даже ваше присутствие приносит облегчение. Думала - помру, но сейчас ничего, кровь перестала бежать, и одышка исчезла.
   - А у нас воздух особенный, Мария Степановна, целебный, - в ответ улыбнулся Михайлов - не объяснять же ей, что он уже подправил ее болезнь. - Приедем домой, коньячка выпьем за ваше здоровье.
   - Что вы, Николай Петрович, мне нельзя - сердце, - испуганно ответила она.
   Михайлов расхохотался.
   - Здесь вам все можно, Марина Степановна, доверьтесь мне, - он пригласил ее в машину. - Сейчас заедем в клинику, я посмотрю вас, ну а домой ко мне вы зайдете здоровой женщиной. Больных в доме не держим, - он снова улыбнулся.
   Загорская чувствовала себя необычно - не верилось в скорое излечение, хотя она слышала, что он лечит за 10 минут любую болезнь. Слышать одно - ощущать другое. И почему-то исчезла одышка. 'Куда она подевалась, полной грудью я не могла вздохнуть несколько месяцев. Неужели он действительно Чудотворец и его присутствие исцеляет!? - она взглянула - нет ли у него нимба над головой и покраснела. - Что это, совсем разум потеряла?!
   Машина остановилась.
   - Это моя клиника, Марина Степановна, пойдемте.
   Вика поняла, что Николай хочет прооперировать ее немедленно, видимо, она действительно могла не дотянуть до утра.
   Доктор ушел переодеваться, а Вика помогла Загорской раздеться, уложила ее на каталку и вкатила в операционную. Ярко горевшая бестеневая лампа, Михайлов в белоснежном халате, взволновали больную, но Николай Петрович успокоил ее.
   - Не беспокойтесь, Мария Степановна, все будет о кей, - и приказал ей спать.
   Вика вышла, муж никогда не разрешал присутствовать на операциях, и ждала его в приемной, приготовя, как обычно, чашечку кофе и сигарету, но, подумав, заменила кофе пивом. Он вышел через 10 минут, как и всегда.
   - С трудом верится, что она смогла перенести этот полет... Ну, здравствуй, дорогая моя студенточка, - он поцеловал ее, - я переоденусь, а ты побудь с ней, она проснется при твоем появлении.
   Михайлов обратил внимание, что приготовлена его традиционная послеоперационная сигарета, и чашечка кофе заменена на пиво. Он улыбнулся - как же хорошо изучила его Вика, ее внимание разлилось теплом по телу, захотелось обнять и постоять, молча минуту, прижимая крепко жену к себе.
   Загорская открыла глаза, увидев операционную и Вику, 10 минут исчезли из ее памяти, и она не поняла, куда девался Михайлов, только что стоявший здесь.
   - Поздравляю, Марина, Николай Петрович прооперировал вас, и вы абсолютно здоровы.
   - Как? - удивленно вскрикнула она, оглядывая тонкий длинный рубец под грудью, идущий в бок.
   - А это и есть чудо, Мариночка, - засмеялась Вика, - все уже срослось и зажило, сердце тикает, как часики и не было никакой болезни, - она улыбнулась, - пойдемте одеваться.
   Загорская медленно и осторожно, по старой привычке, встала на пол, держа руку под левой грудью - то ли все еще не веря в появившийся послеоперационный рубец, то ли придерживая сердце. Вика решила ускорить процесс адаптации, взяв ее за руки.
   - Вы же здоровы, Марина, - немного укоризненно и хитровато сказала Вика, - давайте попрыгаем на радостях! Ура-а-а-а!
   Вика подпрыгивала, увлекая руками Загорскую, та вначале имитировала прыжки, не отрываясь от пола, но увлеченная пылким задором забылась и запрыгала вместе с Викой, забыв о предосторожностях.
   Напрыгавшись, Марина вспомнила о своем сердце, испуганно замерла, ожидая кашля и легочного кровотечения, ее рука искала боль под грудью и не находила ее. После прыжков сердце работало немного учащенно, но ровно, боли и одышка исчезли. С трудом до ее сознания доходило - она здорова и даже может прыгать без всяких последствий. Глаза наполнились слезами и потекли, губы подергивались, она с трудом сдерживала себя какое-то время, но потом, уткнувшись в грудь Вике, разревелась.
   Вика какое-то время молчала, гладя ее волосы, давая вылить эмоции, потом отстранилась и с улыбкой заговорила, протягивая платочек.
   - Вытрите, Николай Петрович терпеть не может слез, он их не выносит. Сейчас придет сюда, а вы не одеты, - использовала она веский аргумент.
   Марина глянула на себя, стоявшую абсолютно голой, ахнула и, быстро смахнув слезы, заторопилась, пулей выскочив в предоперационную. Одевалась, иногда не попадая от спешки в рукав и моля Бога, чтобы не вошел Михайлов. Вика наблюдала за ней, улыбаясь, и делала вид, что придерживает дверь рукой, она знала - Николай ждет их в кабинете.
   Загорская оделась и облегченно вздохнула - успела. Вика протянула ей зеркальце, Марина снова ахнула, увидев свои размазанные глаза, схватила сумочку, вытаскивая необходимое. Минут через пять она уже смотрелась другой женщиной - порозовевшее от спешки лицо не отдавало серостью, синева с носа исчезла и только грудь вздымалась чаще обычного от волнения.
   - Ну вот, больше 40 вам не дашь и это еще только начало. Придется отдавать вас мужу под расписку - не узнает. Приедет - вы еще лет на пять помолодеете, - радовалась Вика.
   Она повела Загорскую в кабинет, Марина шла, волнуясь и радуясь.
   - Я же говорил, что все будет о кей, - встретил ее Михайлов, - а рубец через месяц исчезнет, и вы даже доказать не сможете, что были больны когда-то.
   Она обратила внимание, что он посмотрел на ее грудь, представила себя голой и покраснела. 'Я бы не смогла ему отказать, - подумала она и покраснела еще больше, опустив глаза. - Как должно быть тяжело Вике - не одна я такая'. Загорская подняла взгляд, намереваясь благодарить Михайлова, но он опередил ее.
   - Не нужно ничего говорить, Марина Степановна, лучше позвоните мужу, он наверняка очень волнуется, ожидая от вас весточки. Мы с Викой подождем вас в приемной.
   Михайловы вышли. Николай обнял Вику, прижимая крепко к себе, вдыхал ее запах, иногда целуя в шейку и ощущая рост внизу. Вика тоже почувствовала.
   - Присядь, милый.
   Она улыбнулась и поцеловала его в щеку, налила ему и себе пива. Рассказывала о поездке, Загорском, сдаче экзамена и впечатлениях о Москве. Вышла Загорская.
   - Вы знаете, Николай Петрович, по-моему, муж не поверил про операцию, но понял, что я чувствую себя прекрасно и просил передать вам самые теплые слова благодарности. Я сама только теперь поняла по-настоящему - почему люди молятся на вас, и благодарю вас от всего сердца, которое теперь и ваше.
   Марина глянула на Вику и успокоилась - ее поняли правильно. Михайлов предложил пройти домой и она, выходя из клиники, успела немного осмотреть ее.
   Большой холл или коридор, скорее что-то среднее, мягкие удобные кресла около журнальных и шахматных столиков. Стены отделаны необычным деревом, видимо, осветленным каким-то составом. Чистота бросалась в глаза. Марина обратила внимание на стоявший диспенсер - можно заварить чай, кофе или попить прохладной воды. Кофе, чай в пакетиках, сахар и посуда - на столике рядом. Человек 40 могли ожидать своей очереди, отдыхая в креслах. Для лежачих и кто хотел уединения - отдельные палаты с телевизорами и холодильниками, мягкими уголками. И все это на несколько часов - никто из больных не оставался на ночь, уходя здоровыми и счастливыми. При входе не было обычных больничных бахил - удобные тапочки, обувь ставилась в отдельные полуоткрытые ячейки.
   'Вот тебе и периферия, - подумала Загорская, - в Москве нет подобных клиник, с таким шикарным уютом'. Она приостановилась у стенда - расценки шокировали ее. Стоимость сложнейших операций вместе с обследованием от 3-х до 5-ти тысяч рублей, участникам Великой отечественной, Афганской и Чеченской войн, детям, пенсионерам и инвалидам - плата 1 рубль.
   - А почему 1 рубль, - спросила она.
   - Бесплатно только птички поют, - ответил, улыбаясь, Михайлов, - каждый труд должен быть оплачен, Марина Степановна. Близкие и друзья тоже платят по этой таксе, поэтому не сочтите за труд, оплатите рубль в кассу, но завтра, сегодня мы отпразднуем ваше второе рождение.
   Они вышли на улицу, машин не было, но вся охрана оставалась на месте, и Марине показалось, что их стало больше. 'Интересно, на чем мы поедем', - подумала она, идя рядом с Викой и заметив, что они следуют в кольце охранников. 'Зачем охрана, когда все готовы носить его на руках, на него молятся, его уважают. От поклонников и почитателей, бывших и будущих пациентов, - догадалась она. - Иначе никуда не пройдешь, всем захочется поблагодарить, пожать руку, поговорить или попросить о приеме'.
   Разве она сама в другой ситуации не постаралась бы выразить ему слова благодарности при любой встрече. Она не согласилась на операцию в Москве, хотя ее уверяли в успехе, сколько бы пришлось валяться на койке, выдерживать режим, и все равно сердце бы не стало 20-летним мотором. Она улыбнулась, вспомнив, как говорила Вике о чудотворце, что каждый вкладывал в это слово свой смысл. Теперь смысл для нее один - с большой буквы - Чудотворец. Она снова улыбнулась. 'Все-таки я права, у каждого свой смысл, и я стала другой'.
   Они прошли метров 300 вдоль забора, и Загорская увидела открывающиеся ворота.
   - Это наш домик, Марина, - пояснила Вика.
   'Метров 100 с лишним и детская площадка во дворе, бассейн с горкой. Ничего себе усадьбочка', - подумала она, входя на территорию. Вика познакомила ее с мамой, чуть позже с прислугой и провела в ее комнату.
   - Мы ждем в холле, - бросила Вика, закрывая за собой дверь.
   Марина, не смотря на усталость, не хотела присесть и отдохнуть, ей было интересно в этом доме все - размеры, обстановка, радушие, с которым ее встретили. Она не хотела, чтобы ее ждали, быстро ополоснулась, нанесла несколько капель духов за уши и торопливо вышла в холл, где уже накрыли стол с холодными закусками. Михайлов налил коньяк в маленькие рюмочки.
   - Как я и обещал, за ваше здоровье, Марина Степановна.
   Она хотела возразить, поблагодарить доктора, но не успела, он уже опрокинул рюмку в рот, закусывал и улыбался одними глазами. Немного перекусив, Вика поинтересовалась:
   - Марина, мы, наверное, отпустим маму и Колю, им завтра с утра на работу, а сами посидим немного, если вы не очень устали?
   - Да, да, конечно, я и так принесла вам много хлопот, извините, - заволновалась Загорская.
   Николай Петрович ничего не ответил на ее слова, покачав укоризненно головой, и попросил Вику провести, как он выразился, политбеседу с гостьей, пожелал спокойной ночи и удалился с Аллой Борисовной.
   Марина чувствовала себя неловко, словно 'татарка' за незваным столом, она устала от поездки, волнений, но уйти из вежливости не могла. Вика налила в рюмки коньяк, предложила выпить и закусить лимоном. 'Так делает мой муж, - пояснила она, - получается совсем неплохо'.
   - Знаете, Вика, - начала Загорская после коньяка, - мне так неудобно, скажу честно: я прямо сгораю от стыда, все мои дипломатические познания здесь не срабатывают, и я не знаю, что делать? Как мне отблагодарить Николая Петровича, не обидев и выразив благодарность, как вести себя, я просто теряюсь?
   Вика улыбнулась в ответ, ей понравилась честность и прямота Марины, вызывающая к себе расположение.
   - Самое лучшее, - ответила она, - будьте раскованной, словно вы находитесь у старых и давно знакомых друзей. Вы же не станете ломать голову, как отблагодарить их за предложенную таблетку аспирина. Николай Петрович давно уже понял вашу сердечную признательность и не надо ничего выдумывать, он не любит лишних слов и благодарной суеты. И самое главное - не чувствуйте себя обязанной. Мы простые и обычные люди, ценящие, прежде всего искренность от души. Вы уже поняли, что деньги нас не интересуют, хотите отблагодарить особо - подарите ему какую-нибудь книгу, символическую безделушку или что-нибудь еще в этом роде. А можно и просто цветы, но не каждый день, - намекала Вика на Абсалямова, - лучший подарок - когда Коленька чувствует, что ему действительно благодарны от души, а потом это его работа. Мы же не изводим себя поисками способов благодарения кассира, который выдает нам зарплату, хотя многие ждут ее с не меньшим беспокойством и ожиданием.
   Загорская поразилась Вике: не столько ее словам, сколько манере говорить - обыденности, уверенности и силе убеждения. Она словно рассказывала рецепт вкусного блюда, которое постоянно готовила, и оно не могло не понравиться Марине.
   - Спасибо, Вика, у меня словно камень с души свалился, расскажу мужу - не поверит. Я будто родилась заново - и телесно, и душевно, навсегда запомню этот день, день второго рождения. Но, наверное, пора и отдыхать, - Загорская вопросительно взглянула на Вику.
   - Пойдемте, я провожу вас.
   Вика проводила Марину до спальни, пожелав друг другу спокойной ночи и приятного сна, они расстались, довольные друг другом.
   Загорская приняла душ, разглядывая и трогая рукой рубец, словно не веря в его существование и не понимая, откуда он взялся. Ей еще иногда казалось, что вот-вот заломит в груди от боли, начнется одышка и засочится горлом застоявшаяся кровь. Она чувствовала, что плачет, не понимая почему, и струйки воды смывали слезы, освежая лицо.
   Как хорошо двигаться и дышать свободно, не хватаясь за сердце, не принимая обрыдлых таблеток, следя за движениями без резких подъемов и нагрузок. Она вдруг резко присела и встала, присела и встала, и душ снова смывал, катившиеся по щекам слезы. Она почувствовала дрожь в ногах - мышцы не привыкли к нагрузкам.
   Вытеревшись насухо и накинув халат, Загорская подошла к кровати, расстелила ее, скинула одежду и нырнула под белоснежное покрывало. Сон не шел к ней, мысли наплывали волнами, она держала руку под левой грудью, чувствуя равномерное биение, и почти беззвучно смеялась. 'Я здорова, здорова'!
   Все же хотелось сделать что-то приятное Михайлову и Марина, вспоминая слова Вики, подумала о памятном сувенире. Много решений приходило ей в голову, но все казались какими-то серыми и невзрачными. 'Знать бы его привычки, особенности, хобби', - рассуждала она, перебирая в памяти увиденное и услышанное за последние часы.
   Собственно, дом она не успела рассмотреть, кроме большого зала внизу и холла на втором этаже, клинику рассмотрела лучше. Загорская представила себя голой на операционном столе - он склонился над ней... Она почувствовала в темноте, как краска заливает ее лицо. Эврика! Она поняла, что нужно сделать, это будет подарок, от которого он не сможет отказаться. Только бы успеть до выходных... Она спрыгнула с кровати, включила свет и подошла к телефону.
  
   * * *
  
   Соломин, Степанов и Ремезов, летевшие в этом же самолете, дожидались, когда отъедет Михайлов. Ремезов, не зная Михайлова и его жены, не понимал, чего они ждут, и попытался выйти, но Степанов осадил его прыть, и полковник сконфуженно сел на свое место.
   Пустовалов тоже ждал отъезда академика и сразу же подкатил к трапу на 'Волге'. Ремезов, воспринявший заминку в самолете, как отсутствие транспорта, сделал замечание Пустовалову, но Степанов одернул его, попросив не лезть не в свое дело.
   Полковник насупился - Степанов такой же начальник отдела, как и он, видимо, зазнался, получив звание. Он вообще не понимал, зачем его срочно взяли с собой, не объяснив ничего. Но вывод сделал правильный - лучше не встревать.
   Соломин поинтересовался, кто еще знает об их приезде и, получив ответ, успокоился. Кроме Пустовалова - никто. Это устраивало директора в полной мере.
   'Волга' подвезла их к управлению и умчалась, увозя Ремезова с собой, директор распорядился отвезти его в гостиницу. Соломин и Степанов зашли в здание управления, оторопевший от неожиданности дежурный быстро пришел в себя и начал докладывать. Директор прервал его, пожал руку и, садясь на стул, приказал:
   - Выполняйте указания генерала Степанова.
   Степанов объявил сбор личного состава по тревоге, глянув на часы - 22-30, и попросил открыть кабинет начальника.
   - Извините, товарищ генерал, у нас нет ключей от кабинета, - доложил дежурный.
   - А должны быть, - выразил недовольство Степанов, - даю вводную - пожар в кабинете начальника управления, действуйте майор.
   'Ишь ты, - усмехнулся про себя Соломин, - не хочет Борис Алексеевич в дежурке сидеть, и личный состав заодно проверяет на экстремальность'. Они поднялись на 3 этаж - в приемную уже протянули пожарный гидрант, кабинет вскрыли, и оперативник доложил:
   - Учебный пожар в кабинете начальника управления потушен, товарищ генерал-полковник, огонь не успел распространиться на соседние кабинеты. По предварительным данным, причина пожара - неисправная электропроводка.
   - Хорошо, идите, - отпустил оперативников директор, подождал, когда они выйдут, - неплохой у тебя кабинетик, Борис Алексеевич, большой и уютный, - он огляделся еще раз, - любил Чабрецов свой быт обустроить, без малого 15 лет управлением руководил и тебе хочу пожелать не меньшего срока успешной работы.
   В кабинет вошел запыхавшийся Чабрецов, стал докладывать, но Соломин махнул рукой, поздоровался, приглашая присесть.
   - Не ожидал тебя так быстро, Владимир Иосифович, - похвалил Соломин.
   - Я и до дома еще не добрался, по рации передали - развернулся и обратно, так что без всяких сборов, поэтому и быстро получилось. Приходится вечерами работать, лучше сосредотачиваюсь, когда подчиненные меньше отвлекают. Может чай, кофе с дороги? - спросил Чабрецов.
   - Кофе на ночь может и не стоит, а вот от чайку не откажусь... покрепче. Готовь пока - пойду, посмотрю, как там сбор личного состава идет.
   - Может, и я с вами, Игорь Вениаминович, - напрашивался Чабрецов.
   - Нет, не стоит, да и генерала одного бросать неудобно, - кивнул Соломин в сторону Степанова.
   Когда директор вышел, Чабрецов набросился на Степанова. Конечно, его волновал главный вопрос - зачем приехал Соломин, никого не предупредив, внезапно. Он редко сам ездил, но метко, значит, что-то случилось. Степанов не дал ответа, говорил расплывчато, недомолвками. Но может, он и прав - не такая уж большая шишка начальник отдела, чтобы знать планы руководства. Но нет, они вместе прибыли и Степанов знает прекрасно цели и задачи, их главк всегда засекреченный и не делится информацией. Значит, что-то случилось по их ведомству, Соломин попросит людей на время для второстепенных задач, отвлечет от основной работы, а потом спросит по полной программе
   Чабрецов знал пару мест в области, куда ему не рекомендовали соваться. Одно - точно ядерный объект, а вот другое... Близко от города для ракетных шахт и охрана - отдельный батальон ВВ. Ну, батальон одно название, по численности чуть больше армейской роты. Скорее всего, там склады ОВ. Он хорошо помнил, как сунулся туда однажды в первые дни, будучи начальником управления, чуть там и не оставил свои полковничьи погоны вместе с должностью. Простили, как новенького... Но вывод он сделал - есть объекты, засекреченные и для начальника управления КГБ, фигуры не маленькой и властной.
   'Да-а-а, наверное, у них там что-то 'протекло' и серьезно, раз сам директор прилетел с начальником отдела, чье ведомство курирует эти объекты. И генерала ему присвоил... интересно, до часа 'Ч' или после, чтобы он там 'рвал и метал'.
   В Москве у Чабрецова были свои люди, обычно всегда кто-нибудь шепнет, намекнет о приезде начальства. 'Нет, не по мою душу приехали, кадровые вопросы так не решаются. Ну, и хорошо - без меня вопросы решат, отвечать меньше', - успокоился Чабрецов.
   - У тебя-то как дела? - спросил он Степанова.
   - Какие там дела, - махнул он рукой, - не помню, когда и дома по-настоящему был в последний раз. Работа, разъезды - вот и все дела.
   Степанов вытащил сигарету, прикурил, глубоко затягиваясь дымом, и откинулся в кресле, уставясь глазами в аквариум с рыбками. Чабрецов сразу подметил - не спросил Степанов разрешения закурить. Или действительно ему все надоело, или приехал с важной миссией. 'Ничего - поживем, увидим' ...
   - Да-а-а, - протянул Чабрецов, - пора бы и осесть, не мальчик уже. Генералом давно стал?
   - Перед этим приезжал к вам - уже генералом был.
   Чабрецов не успел возмутиться, что скрыл Степанов от него звание - вошел Соломин.
   - Собираются потихоньку люди... Неплохо, весьма неплохо. Но, теперь о главном. Есть мнение - выдвигать на руководящие посты молодых, перспективных работников, не только в Н-ской области, разумеется. У меня твой рапорт о продлении срока службы, Владимир Иосифович. К сожалению, не могу его удовлетворить, седьмой десяток пошел - пора и на отдых. Сдашь дела ему, - Соломин указал на Степанова.
   Чабрецов побледнел, оттягивая воротник рубашки, налил трясущейся рукой кофе и выпил залпом. Слишком неожиданной стала отставка. 'Вот, оказывается, зачем прилетел директор, а я-то, старый дурак, подумал о секретных объектах. Но может, они что-то пронюхали? Нет, не может быть, этого нельзя узнать'. Он испуганно взглянул на Соломина - не прочитали ли его мысли, усмехнулся сам себе, стараясь не подавать вида.
   - Не переживай так сильно, Владимир Иосифович, отдохнешь, здоровье поправишь, сил наберешься, энергии. А то все работа и работа... вот и получается у большинства - больница да гроб с музыкой вместо пенсионного отдыха. Извини за резкость и прямоту. Пойдем, личный состав собрался, ждет.
   В актовом зале собравшиеся оперативники с интересом обсуждали внезапный приезд шефа ФСБ генерал-полковника Соломина, ждали неординарных событий - не сбор же личного состава по тревоге он прилетел объявить. С этим соглашался каждый, но дальше мнения расходились.
   Точки над 'и' поставил сам Соломин, вошедший с Чабрецовым и Степановым. Он не стал заходить издалека - просто объявил известное всем: Чабрецову недавно исполнилось 60 лет. И он заслужил почетное право стать пенсионером. Новым начальником назначен генерал-майор Степанов Борис Алексеевич.
   Степанов тоже не страдал красноречием, попросил остаться на рабочих местах заместителей и всех не занятых по службе людей отпустил домой.
   Оперативники расходились молча, обсуждать происшедшее не хотелось. Такого еще не было - обычно всегда говорили хорошие и бодрящие слова, дарили подарки, провожали на пенсию с почетом. Это потом уже, через несколько лет, забывали о многих своих коллегах, но сейчас...
   Значит, чем-то не угодил Чабрецов и не просто не угодил, а перешел кому-то дорогу - не могут снять за плохую работу, а на пенсию с почетом всегда можно выкинуть. Может, и еще что... 'Нечисто здесь' - решили опера, не выкидывают просто так людей за борт, не дождавшись утра.
   Степанов и сам не понимал, почему Соломин обошелся с Чабрецовым слишком резко, не помнил он подобных случаев за свою службу. 'Неужели из-за прослушки группы Пустовалова, - подумал он, - нет, слишком просто все, мало одной прослушки для увольнения на пенсию ночью. Для выговора как раз, не более'.
   Генералы вернулись в кабинет, Соломин забрал удостоверение и ключи у Чабрецова, предложил собрать личные вещи. Машину, которой, как все поняли, он может воспользоваться последний раз.
   - Ничего не надо, - отрешенно махнул рукой Чабрецов и вышел, не попрощавшись.
   Через минуту дежурный доложил, что он покинул здание управления и не воспользовался служебным автомобилем. Зашедшие 'технари' обследовали кабинет на прослушку и, ничего не найдя, удалились. Степанов явно ничего не соображал, слишком много непонятных из-за недостатка информации вещей происходило на его глазах. Вскоре Соломин все разъяснил.
   - Пока ты с ним здесь был, я распорядился взять его под наблюдение и Никифорова тоже. Есть информация - Никифоров на него работает. Все будет стекаться к тебе, вот ты и выяснишь, зачем Чабрецову понадобился Михайлов.
   Степанов оторопел, Чабрецов... невероятно. Тогда это очень серьезно. Последние годы участились случаи бегства за границу высокопоставленных лиц КГБ - ФСБ, работы на иностранную разведку. Вопиющие случаи были известны всем, когда наших разведчиков сдавали свои, сдавали государственные секреты. Были такие и среди западных и американских спецслужб, но это считалось у нас верхом мастерства разведчиков, сумевших завербовать агента в самом логове секретной информации, верхом мастерства оперативников, разоблачавших суперагентов в России. Если это так и Чабрецов подвязался представить Западу или Америке Михайлова на блюдечке, работы предстоит непочатый край. Срыв такой операции пенсией не закончится... От мыслей отвлек Соломин.
   - Спланируй завтрашний день так, чтобы утром я смог встретится с прокурором области и начальником УВД, пригласи их сюда. Организуй встречу с губернатором, в 5 или 6 вечера с Михайловым и занимайся текущими вопросами. После встречи с Михайловым я улечу домой.
   Степанов вызвал 1-го зама, поручил ему организовать решение поставленных задач. Свербящая мысль в голове не давала покоя. 'Откуда Соломин узнал о связи Чабрецова и Никифорова, насколько достоверна информация? Не хотелось бы иметь источника в собственном управлении, работающего на шефа. Но, видимо, таковой имелся, иначе, откуда ему знать о подобных вещах'. Степанов горел желанием спросить об этом, но не решался - подобный вопрос мог насторожить директора и тогда этого оперка просто так не выковыряешь из управления, даже если суметь обнаружить его. Не принято спрашивать у начальников источники информации, Степанов прекрасно знал об этом и молчал, иногда глубоко вздыхая, значит, проблем еще и прибавится.
   - Почему ты не спросишь - откуда я узнал о Чабрецове? - неожиданно заговорил на эту тему Соломин, - или у тебя уже есть такая информация? Когда источник известен, гораздо легче работать, - хитро улыбнулся он, видимо, догадываясь о мыслях Степанова.
   - Нет, товарищ генерал-полковник, такой информации у меня нет. Я подумал - все, что можно и необходимо мне знать, вы скажете сами.
   - Хм-м, - забарабанил пальцами по столу Соломин, - эту информацию, - медленно начал он, - я случайно узнал у водителя Чабрецова. Видел он их пару раз вместе, но о чем они говорили, не знает, Чабрецов выходил из машины. Это как раз и запомнил водитель, делал он это в исключительных случаях, так сказать особо секретных. Ладно, на сегодня хватит, поедем в гостиницу - ночь во всю на дворе, а мы еще все возимся.
   День складывался удачно, Степанов поехал в управление пораньше, рассчитывая еще до начала рабочего дня переговорить с первым заместителем. Тот тоже приехал пораньше, и они плодотворно общались в течение часа. Соломин не поехал утром со Степановым, видимо, давая возможность самостоятельного общения с подчиненными новому начальнику. Он подъехал к 10, когда собрались начальник УВД области, прокурор и командиры воинских частей, дислоцирующихся поблизости.
   В 11 они выехали к губернатору, Соломин не захотел приглашать его в здание управления. Эта встреча запомнилась Степанову надолго - шикарная 5-комнатная квартира, выделенная администрацией области начальнику УФСБ, досталась ему. Ордер еще не был выписан, губернатор распорядился переделать все на него. Такой удачи в квартирном вопросе Степанов не ожидал, наконец-то он станет более-менее оседлым человеком и может подумать о личной жизни. А о ней подумать пора наступила давно - мешали бесконечные командировки, да и соответствующей пары не находилось. Так, встречались времянки или заводились непрочные отношения, свою половину он еще не встретил. Может она попадется ему здесь...
   Самое главное, ему вручили ключи от квартиры, и он с Соломиным смог осмотреть ее. Директор даже пошутил по этому поводу, что тоже переедет в какую-нибудь область, где дают такие квартирки.
   Наверное, Чабрецов более всего горевал по этой квартире - появись Степанов на несколько дней позже и не видать ему этой хатки, как своих ушей. Метался бы по гостиницам, а потом получил какую-нибудь похуже и остался доволен. Пора подумать о мебели, но это потом, когда уедет шеф. Степанов глянул на часы - 13, пора пообедать, в управлении неплохая столовая, и он решил не возить директора никуда.
   Обедали молча. Степанов рассуждал про себя - чем занять директора до 17 часов, когда назначена встреча с Михайловым. 'Может, предложить ему осмотреть город или чем-то развлечь другим'? Ничего путного не приходило в голову, и Степанов налегал на обед, создавая, по крайней мере, видимость занятости.
   Михайлов не согласился поехать в здание управления, посчитал, что ему ни к чему там светиться, да и клиники они не видели. Соломин не возражал против поездки в клинику, он вообще поражал Степанова последние два дня своей покладистостью, удивил и сейчас:
   - Я, пожалуй, поеду в гостиницу, пришлешь за мной машину, встретимся ровно в пять у Михайлова. Не хочу тебе мешать - осваивайся, знакомься с подчиненными, без меня лучше получится, не станут сотрудники стесняться. И не возражай.
   Возражать Степанов не хотел, проводив директора, поднялся к себе и по-хозяйски оглядел кабинет. Большой директорский стол, отдельно стоявший стол для проведения совещаний, слева стенка, сделанная на заказ, справа три больших окна, выходящих во двор здания. Слева за спиной незаметная дверь в комнату отдыха, там - мягкий кожаный уголок, холодильник, телевизор, санузел и душевая. 'Весьма неплохо', - тихонько произнес Степанов. Ему захотелось ополоснуться, но он вернулся на рабочее место вникать в будни управления.
   За полчаса до 17 часов он подъехал к гостинице, забрал директора, и они тронулись.
   - К Михайлову, - коротко бросил Степанов.
   Соломин обратил внимание, что водитель не переспросил, куда ехать, словно эта фамилия была одна в городе.
   - А что, он действительно такой известный, ты даже не уточнил к какому Михайлову ехать? - спросил Соломин водителя.
   - Еще бы, - словно удивился водитель, - клинику, остановку, площадь народ уже давно его именем зовет. Мэр непонятно почему артачится - давно пора переименовать все, наверное, к выборам козырную карту приберегает. А для народа это уже давно, как Москва, Кремль, так и Н-ск, Михайлов. Магазины, школы, парикмахерские, аптеки, - продолжал водитель, - любые точки или объекты, самые близкие к клинике, называют михайловскими. Например, стоит ряд павильонов, самый близкий - михайловский, где пиво брал - в михайловском.
   'Интересно, - подумал Соломин, - ишь ты с чем сравнил - Москва, Кремль! - он улыбнулся. - А с какой гордостью говорил об этом... Уважают земляки Михайлова', - он вспомнил парижскую запись. - С виду обычный мужик, ничего особенного... Зауважаешь, если он здесь многих людей с того света вытащил, а сколько у этих больных друзей и знакомых. Интересно сколько'?
   Соломин занялся подсчетами, по его данным выходило не менее 14000 тяжелейших больных без родственников, друзей и знакомых. 'А его лекарства скольких спасли, - продолжал рассуждать Соломин, - эту тьму разве подсчитаешь. Да, сильная у него позиция', - почему-то подумалось ему.
   Генералы зашли в клинику, Михайлов встретил их в холле.
   - Вот мы и встретились, Игорь Вениаминович, - улыбался Михайлов, пожимая им руки, - пойдемте ко мне домой.
   Михайлов провел их к себе в кабинет и Соломин подумал, что кабинет он называет домом, многие ученые 'страдают' небольшими странностями. Но Михайлов заговорил о другом:
   - Из этого кабинета в мой домашний кабинет ведет подземный ход. Вы как предпочитаете, Игорь Вениаминович, чтобы я кнопку нажал или сказал Сим - откройся? - засмеялся Михайлов.
   - Лучше Сим Сим, - с улыбкой ответил Соломин.
   - Сим Сим - откройся.
   Стена отодвинулась, и Михайлов пригласил их внутрь подземного тоннеля.
   - Конечно, Сим Сим здесь не причем, - уже серьезно заговорил Михайлов, - это все Маша, Борис Алексеевич наверняка рассказывал вам о ней. Она узнает мой голос, отличит его от магнитофонной записи, если возникнет необходимость, она и открывает двери, соблюдает правила прохождения через него. Про этот тоннель знают только члены моей семьи, но они не имеют доступа на проведение посторонних по тоннелю, Маша также узнает и их голос. Вы первые, кто узнал об этом скрытом тоннеле, строители, которые его строили, о нем просто забыли. Я и вас попрошу никому не рассказывать. Весьма удобно, не надо ходить по улице, здесь всегда постоянная температура +20 градусов, не страшны ни дождь, ни снег.
   Соломин шел по сказочному тоннелю шириной и высотой два метра, длиной, примерно, метров 300 и иногда озирался.
   - Еще чудеса будут, Николай Петрович? - спросил он.
   - А это как вы захотите, Игорь Вениаминович, - он кивнул, - прошу одного - не пугаться. Ничего с вами не случится. Например, вы захватили меня, я ваш заложник и вы со мной решили проникнуть в дом. Маша может поступить следующим образом...
   Внезапно Соломин и Степанов уткнулись в стену - спереди и сзади с потолка бесшумно и резко опустились тяжелые металлические листы. Они оказались в замкнутом пространстве, из которого нет выхода. Страх охватил их, пронзая каждую клеточку тела, сердце застучало и холодный, липкий, противный пот испариной появился на теле. Листы быстро поднялись вверх, и Михайлов увидел побледневшие лица.
   - Прошу прощения, господа, чудес больше не будет, хотя они возможны технически.
   Соломин и Степанов представили, что могло быть с ними в этой темной стальной клетке и еще раз внутренне содрогнулись, Каждый подумал, что в следующий раз пойдет по улице.
   У себя в кабинете Михайлов предложил им напитки:
   - Что желаете - минералку, соки, пиво, водку, коньяк?
   Соломин выбрал ананасовый сок, Степанов, не решаясь на пиво в присутствии директора, тоже попросил сок, а Михайлов налил себе пивка.
   - Да-а, напугали вы меня, Николай Петрович, только сейчас в себя пришел, после сока. Это же надо - ни с того ни с сего, клетка. И следов не осталось: куда она делась. Мне передали ваши предложения, - перешел Соломин к делу, - в области есть два объекта, секретность и охрана которых имеют первостепенное значение. Сегодня я назначил Степанова начальником местного управления, он и будет заниматься этими вопросами. С вами, разумеется. Объекты расположены: один в 30-ти километрах от города, другой в двухстах с небольшим.
   Соломин достал карту и расстелил ее на столе.
   - Вот здесь находятся, - он ткнул карандашом, - ядерные боеголовки стратегического назначения, а вот здесь, поближе - биолаборатория. Сами понимаете, Николай Петрович, это объекты особой государственной важности. Необходимо организовать их достойную маскировку и охрану. Хотелось бы услышать ваши наброски в этом отношении.
   Соломин впился глазами в Михайлова, а тот наоборот, сидел в кресле, расслабившись и потягивая пиво.
   - Наброски есть, Игорь Вениаминович, но мне необходима более полная информация - площадь, ландшафт и многое другое. С кем я могу переговорить, кто бывал на этих объектах?
   - В Н-ск прилетел полковник Ремезов, - ответил Соломин, - он сейчас в гостинице, я позвоню ему, он подъедет. Правда, не хотелось бы его с вами знакомить, лишние люди ни к чему. Может, вы набросаете необходимые вопросы, а он даст письменный исчерпывающий ответ?
   - В этом нет необходимости, с ним Маша переговорит, и я узнаю все, что мне нужно. Машенька, переговори с Ремезовым по громкой, как страждущая женщина.
   В кабинете раздались телефонные гудки.
   - Ремезов.
   - О-о! Какой у вас приятный баритон, - раздался голос Маши, - всю жизнь мечтаю о таком мужчине.
   - Кто это?
   - Дорогой, как вы недогадливы, я думаю о приятной встрече, у вас такой страстный голос, от которого я почти уже задыхаюсь.
   - Кто вы?
   - Милый, разве ты не узнал, я женщина...
   - Да пошла ты...
   Раздались короткие гудки. Соломин и Михайлов, а следом и Степанов откровенно захохотали. Маша подлила еще масла в огонь:
   - Фу, какой невежливый мужчина, - им даже показалось, что компьютер сморщился, и они продолжали покатываться со смеху.
   - Ну, Николай Петрович, у тебя точно помрешь, если не от смеха, то от страха, - продолжал еще посмеиваться Соломин, - выяснили необходимое?
   - Да, в полном объеме. По объекту 'А', так назовем ракеты, я предлагаю следующее. Вы даете мне полный и подробный план демонтажа объекта в последовательности - что за чем происходит. Например, сначала вывозятся боеголовки, потом демонтируются шахты и т.д... Вы лучше знаете процесс и его последовательность.
   - Но мы не собираемся его демонтировать, - возразил Соломин.
   - В том то и дело, Игорь Вениаминович, объект и не будет демонтироваться. Я устанавливаю на нем свою систему охраны - посторонним проникнуть невозможно. Остаются фотографии со спутника. Установленная еще одна система позволит спутнику фотографировать несуществующий демонтаж ракетных установок в строго определенной последовательности. Американцы или еще кто, будут в полной мере уверены, что объект или уничтожают, или переносят в другое место. А в другом, указанном вами месте, спутник станет фотографировать монтаж несуществующей ракетной базы. Считаю важной такую дезинформацию для обороноспособности страны. Что-то наподобие ракетной голограммы будет висеть над девственной тайгой, вводя в заблуждение потенциального противника.
   И еще, - Михайлов на минутку задумался, - вы слышали о хамелеонах, камбалах, которые меняют свой цвет, подстраиваясь под ландшафт. Они практически незаметны, сливаются с местностью. Подобное можно сделать и для военной техники. Например, к машине, танку, самолету крепится небольшой приборчик - и техника исчезает, становится невидимой для приборов обнаружения. Самолет невозможно засечь радарами, машину сфотографировать из космоса и тому подобное. Вот, наверное, пока все, что я могу предложить для обороноспособности страны.
   - Совсем немного, - иронизировал Соломин, удивляясь и не до конца веря.
   Михайлов понимал, что генералы не осознают все сказанное им в полном объеме, как не осознал бы первобытный человек появление двигателя внутреннего сгорания. Он решил доканать их.
   Три бутылки оторвались от стола, откупорились и приникли к кружкам, наполняя их пивом, облетели вокруг стола и вернулись на место. Михайлов наблюдал за реакцией обалдевших мужчин, потом тихонько засмеялся и пояснил:
   - Ничего страшного не произошло, господа, недавно показывали по телевизору конкурс экстрасенсов, если так можно выразиться, двигающих, гнущих предметы силой своей внутренней энергии. Обыкновенный телекинез. Вы видите, что я делаю это лучше. Все научно объяснимо и вообще я сын Герберта Уэллса или Жюля Верна, писателей - фантастов. Они же писали в свое время о полетах на Луну, никто не верил. Но сейчас это факт.
   - Герберт Уэлс, - тихонько прошептал Соломин и расхохотался с нарастающей силой, - действительно фантастика наяву. Если вы, Николай Петрович, сможете все сказанное воплотить в действительность - это будет потрясающий скачок научной мощи России. Сколько времени потребуется для конкретной реализации ваших планов?
   - Наших планов, Игорь Вениаминович, наших, - повторил Михайлов, - я все сделаю за месяц, но есть одно маленькое условие. Не помню, но кто-то сказал, что каждый труд должен быть оплачен, - он хитровато улыбнулся.
   Соломин отнесся к этому весьма серьезно.
   - Да, Николай Петрович, говорите. Я, естественно, не решаю этот вопрос, но считаю, что правительство и Президент в разумных пределах выделят необходимую сумму.
   - Охранный компьютер, - стал объяснять Михайлов, - с учетом затрат на детали и комплектующие, сборку, настройку и т.д., я оцениваю в 400 тысяч долларов США. Прибор, меняющий ландшафт объекта в последовательно временном режиме, давайте назовем его большим фильмоскопом, я оцениваю в 100 тысяч долларов, маленький фильмоскоп для машин, танков или самолетов - в 40 тысяч долларов. Гарантия работы аппаратуры не менее 30 лет. Итого получается следующее: два компьютера, два больших фильмоскопа для объекта и ложного объекта и пока пять маленьких фильмоскопов. Всего 1 миллион 200 тысяч долларов. Сумма для оборонки, думаю, небольшая.
   Соломин задумался, Михайлов понимал, что он не решает этот вопрос, но ответ ждал.
   - А нельзя продать нам схемы, чертежи этих приборов? - спросил Соломин.
   Михайлов усмехнулся.
   - Я предоставлю их вам бесплатно, Игорь Вениаминович. Пусть ученые поломают мозги. Прошу прощения, что постоянно ссылаюсь на историю, но возникнет банальная ситуация - чертежи самолета в каменном веке. Вы считаете возможным построить самолет в каменном веке? Не поймут ученые ничего в чертежах и схемах, как первоклассник не разберется в формулах высшей математики.
   Михайлов попросил принести чертежи и схемы. Зеленский принес их через минуту.
   - Вот, посмотрите, Игорь Вениаминович, это не диоды и триоды - совсем непонятные значки. Это я назвал бионом, это сил, это роле, это вист, это фрон и т.д. и т.п. Принципиально новые электронные приборчики, нет у наших ученых базы знаний для их понимания, невозможно перескочить на качественно новый уровень знаний без планомерного перехода, а для обучения потребуется очень много времени. Еще в Париже я говорил о новом поколении, оно будет знать всю эту систему и более того. Потребуется каких-то 5 - 7 лет, не больше, можно и потерпеть.
   Михайлов чувствовал, что Соломин не совсем понимает сказанное им, отсюда возникает определенное недоверие и сомнение. Его лицо походило на школьника младших классов, попавшего на лекцию в ВУЗ.
   - Николай Петрович, а откуда у вас такие знания, - поинтересовался Соломин, - вы же тоже не изучали таких наук и предметов?
   Михайлова все это уже начинало раздражать, но он понимал, что объяснить придется - незнание и непонимание может толкнуть на неоправданные действия, из благостных побуждений можно совершить большую ошибку. 'Хорошо, что меня еще в психушку не упекли', - почему-то подумалось ему.
   - Игорь Вениаминович, попытаюсь все объяснить еще раз. В настоящее время есть люди, которые обладают определенными способностями, и вы это прекрасно знаете. Кто-то двигает предметы, не касаясь их руками, кто-то предсказывает будущее, кто-то диагностирует и излечивает болезни без медикаментов. Ванга, Глоба, Кашпировскийй и многие, многие другие... Я пошел чуточку другим путем - весь свой дар я направил опять же на себя, стал усовершенствовать его, развивать свои способности. Мне удалось проникнуть в святая святых, головной мозг, задействовать 'спящие', неактивные клетки мозга. Постараюсь объяснить популярно. Клетки у каждого есть, но 'дорог' к ним нет, а надо, чтобы они были, чтобы могли выходить и развиваться способности к науке, искусству... Физики называют это прожиганием связей, что-то вроде этого. В результате я получил более работоспособный, активный и эффективный умственный инструмент, который перенес меня на качественно новую ступень мышления. Поэтому и удалось создать то, о чем мы с вами ведем речь.
   Вы знаете, что у меня двое детей, сын и дочь, им год и два месяца, в настоящее время их уровень знаний - выпускника начальной школы. Через несколько месяцев, к двум годам, они освоят программу 9-ти классов, к 5-ти годам закончат ВУЗы, пройдет совсем немного времени, когда они станут смотреть на наших академиков, как на тупорылых бездарей, прошу прощение за не совсем корректное сравнение. Наступает эра новых поколений, господа, в их геномы уже заложены необычные, повышенные умственные способности, нейтрализованы геномы агрессии и зла в широком смысле слова. Их поколение не станет стремиться к войнам, и атом будет работать только на мирной стезе, как и другие биологические и химические открытия современности.
   Михайлов откинулся в кресле и закурил, наблюдая за генералами, которые старались переварить сказанное им и выглядели студентами на интересной лекции.
   - Кое-что мне можно было бы опубликовать и сейчас, - продолжил Михайлов, - но мир еще полон злобы и агрессивности, ценные и необходимые обществу открытия засекретят, поставят на военные рельсы. Кому от этого польза? История доказала, что самое мощное ядерное оружие уже было использовано в военных целях, в целях политического устрашения. Хиросима и Нагасаки - вот факты скачка научной мысли, открытия атома. И я не могу подвергать человечество опасности самоуничтожения, ставки слишком высоки, чтобы играть в гиперпрогресс науки.
   Михайлов замолчал, молчали и Соломин со Степановым, словно им казалось, что пересказ фантастического фильма еще не закончен. Через несколько минут Соломин спросил:
   - Вы собираетесь в Нью-Йорк, Николай Петрович, не опасной ли станет ваша поездка? Американцы могут заставить вас заниматься наукой в необходимом им объеме и ракурсе.
   Михайлов понимал, что беспокоится Соломин не зря, и они действительно станут стремиться к этому любыми силами и средствами, используя при этом и крайние меры. Но его сила и заключалась в том, что он мог предвидеть их шаги наперед, поэтому был непобедим и спокоен. Михайлов посмотрел прямо в лицо Соломину, оно казалось осунувшимся от тяжести предстоящих решений.
   - Не беспокойтесь, Игорь Вениаминович, мы предпримем все необходимые средства защиты и без полной, абсолютной уверенности в своей безопасности - никто туда не поедет. Однако, американцы знают, что я врач и не знают о моих познаниях в точных науках. Отсюда можно предположить, что их интересуют мои медико-биологические познания и нам очень важно знать, какие конкретно задачи их интересуют, какие виды биооружия они разрабатывают. Главное - свести на нет их разработки: или пустить по ложному пути, или изобрести контроружие. Может, какие-то антидоты, сыворотки или что-то еще. Но и это должно быть в полном, строжайшем секрете, пусть работают себе на здоровье и не знают, что изобретенное ими - пыль.
   - Да-а, богат русский язык, - в задумчивости протянул Соломин, как, впрочем, и Россия умами. Хорошо, Николай Петрович, я свяжусь с вами позже, как только решение будет принято.
   Он встал, давая понять, что разговор окончен, но внезапно спросил:
   - Чуть не забыл, вы звонили Стоуну?
   - Да, звонил, ничего не обещал, но дал понять, что приеду с семьей через месяц. У меня на месяц вперед больные расписаны по дням и часам. И не нужно беспокоиться, с нами там ничего не случится, а польза будет огромной.
   - Что ж, Николай Петрович, удачи вам, я перезвоню в ближайшее время.
   Соломин пожал ему руку, Степанов тоже попрощался, и они ушли.
  
  
   * * *
  
  
   Последние дни Никифоров вел себя очень странно, доставляя много хлопот пустоваловским ребятам. Три дня подряд он наблюдал за клиникой в одно и то же время - утром, в обед и вечером и ни разу не видел, как Михайлов входит и выходит из больницы. Пустовалов сообщил об этом Михайлову, и они договорились о совместных действиях.
   Сегодня Никифоров занял свой пост наблюдения на чердаке здания в 700 метрах от клиники очень рано, в 6-45 утра. Оперативники ФСБ предварительно проверили чердак и убедились, что первые этажи клиники и дома отсюда не просматриваются - мешал высокий бетонный забор, стоявший на холме. Но вход в клинику был отлично виден, как и вход на территорию коттеджа.
   Михайлов, получив сообщение о наблюдателе, вышел с Аллой Борисовной из дома и по улице прошел с ней в клинику, вернувшись по тоннелю обратно, чтобы позавтракать. Никифоров сразу же ушел и занял свой пост за полчаса до обеда, дождался появления Михайлова и снова объявился на посту в конце рабочего дня. На этот раз ему пришлось ждать долго. Только перед сном Николай с Аллой вернулись по тоннелю в клинику, и вышли из нее уличным путем.
   Никифоров сел в свои 'Жигули' и укатил домой, ни с кем не общаясь. В его одежду, машину и домой чекистам удалось поставить 'жучки', и они всегда знали, где находится, с кем общается их подопечный.
   На следующий день Никифоров из автомата позвонил в клинику и попытался записаться на прием, как больной раком. Он просил принять его через месяц, но получил ответ, что записи на этот период нет, отказался от предложенного ему 'окна' через неделю, сославшись, что не успеет собрать необходимую сумму денег, и повесил трубку, предотвращая возможные вопросы и предложения.
   Он вернулся в управление и собрался вплотную заняться висевшим на нем заявлении, пока устно набрасывая необходимые мероприятия. Его вызвал начальник УБЭП.
   - Насколько достоверна эта информация? - спросил полковник, поглядывая на лежащий на столе секретный рапорт Никифорова.
   - Пока не знаю, товарищ полковник, это свежая информация и я еще не проверял ее, источник новенький, не могу за него поручиться, - ответил он, заготавливая себе возможность 'заднего хода'. - Но, судя по данным, это вполне может быть, предварительно я хотел с вами посоветоваться.
   - Ну-у...
   - Может, стоит провести негласную проверку: установить количество принимаемых больных, взять расценки и установить примерную сумму дохода. С налоговой инспекции затребовать данные и сравнить их. Если возникнут большие расхождения - можно спокойно отправлять к нему КРУшников.
   - Ты хоть понимаешь, к кому КРУшников направлять собрался, - занервничал полковник.
   Никифоров прекрасно понимал волнение шефа и незаметно ехидно улыбнулся, глядя на регистрационный номер рапорта. Он не собирался сдаваться...
   - Я понимаю, товарищ полковник, никто к нему КРУшников и не направляет, проверить сначала необходимо. Количество больных и расценки известны, можно высчитать его доход с большой степенью вероятности и сравнить с данными налоговой инспекции. Отсюда и плясать в дальнейшем. Если не подтвердится информация - спишите рапорт в дело.
   - Хотя бы устно предварительно доложил, - как-то обреченно бросил полковник.
   Никифоров еще раз ухмыльнулся, прикрывая рот рукой.
   - Но вы же сами требуете...
   - Ладно, иди. Готовь запрос в налоговую, я подумаю, - оборвал его зло полковник.
   Никифоров вышел, злорадствуя внутренне. 'К генералу побежит докладывать, самостоятельно поссать не может, - зная о нерешительности шефа, думал он. - Небось, о губернаторе и то бы меньше волновался, - рассуждал про себя Никифоров, - ни хрена, деваться ему некуда, подпишет запрос в налоговую, а это, по сути, официальное разрешение на проверку, которой он всегда сможет прикрыться'. Он вернулся в кабинет и занялся заявлением.
   Но на этот раз Никифоров ошибся. Информация, естественно, взволновала полковника, и он не решился доложить о ней даже генералу. Последствия могли быть нежелательными для него, и он вечером поехал домой к своему приятелю - начальнику налоговой инспекции, рассказал щекотливую ситуацию.
   Долго они сидели за бутылочкой коньяка, обсуждая эту и другие проблемы, поздно вечером уехал полковник домой с чувством, что не все сказал ему оперок, не все поведал.
   Михайлов никогда не делал бесплатных операций, действительно некоторые больные платили по 10 тысяч за операцию, но не все. Участники ВОВ и дети оплачивали рубль, 'афганцы' и 'чеченцы' два, пенсионеры, малоимущие, безработные платили три рубля за самые сложные операции. Третий год работал Михайлов, и недавно была у него плановая проверка, которая и сняла сразу все возможные подозрения.
   Злился на Никифорова полковник, чуть не поставил он его в неловкое положение. Но, слава Богу, все обошлось благополучно. 'Зачем ему потребовался Михайлов, что он хотел выяснить?' - никак не мог понять полковник Никифорова. Утром он написал резолюцию на рапорте: 'Информация не подтвердилась, в дело, - и, подумав, дописал: 'Тов. Никифоров, обратите внимание на качество получаемой информации'.
   Пустовалов изучал сводки негласного наблюдения, стенограммы прослушки. Кроме торчания на чердаке, звонка в клинику и разговора начальником УБЭП, интересной информации не было. С выводами он не спешил, решив еще раз обдумать все основательно. Налил кофе, отодвинул в сторону бумаги и задумался, делая маленькие глотки. Вначале можно было предположить, что Никифоров наблюдает за Михайловым из интересов своего управления. Но звонок в клинику и разговор с начальником явно не вписывались в это предположение - не могло быть у Никифорова подобного информатора. А вот под другие интересы подходили и звонок, и рапорт, которым он добивался официального разрешения на негласную проверку. Никифоров убивал двух зайцев - разрешение прикрывало его действия и главное: ему нужна информация. Какая, зачем? То, что Никифоров интересовался графиком дня, уходом и приходом Михайлова с работы, заботило Пустовалова больше всего. 'Надо бы поставить 'обманку' у входа в клинику, пусть он думает, что Михайлов ходит на работу вдоль внутренней стороны забора и сразу попадает в клинику, - рассуждал Пустовалов, - тогда они не будут точно знать, где он находится, а это им, видимо, необходимо. Прослушка на расстоянии - не получится, выкрасть - но как переправить за границу? Зачем звонил? Скорее всего, как раз уточнял вопрос, ведется ли запись приема больных на предполагаемый период поездки в Америку. Значит, у него есть связь, причем оперативная связь, должен же он слить куда-то свою информацию. Надо усилить наблюдение, не проморгать контакты.
   Пустовалов решил еще раз просмотреть пленки, он рассортировал их на несколько групп: маршруты по работе, личные маршруты, контакты рабочие и личные. Личное общение и рабочие встречи не давали повода думать о возможной связи.
   Он поставил кассету 'личные маршруты', внимательно просмотрел ее еще раз, ничего не обнаружив подозрительного, как и на других пленках. Никифоров в одном месте даже два раза нигде не бывал. Вывод напрашивался двоякий: или он проморгал, не уловил возможный контакт, или встречи нечастые и все еще впереди.
   Стоп, в подсознании промелькнуло что-то неуловимое, он еще раз включил запись. Никифоров шел по парку неторопливой прогуливающейся походкой, на следующий день - то же самое. И время совпадало, время! Он перемотал назад и снова включил запись - ничего существенного. Никифоров проходил по почти безлюдной аллее и выходил из парка, ни с кем не общаясь. Немногие прохожие, гулявшие в это время, не встречались на кассете два раза. Он снова просмотрел пленку и не нашел ничего особенного. Устав от напряжения, выключил видеомагнитофон, откинулся в кресле и допивал свой остывший кофе. В голове навязчиво гудела мысль: упустил, упустил, упустил.
   Пустовалов закрыл глаза, но словно во сне видел Никифорова. Вот он идет, поворачивая голову в сторону... Стоп! Он даже вздрогнул от возможной догадки и быстро включил 'видак'. Никифоров шел своей неторопливой походкой, потом, чуть замедлив шаг, повернул голову, посмотрев на мусорную урну, и пошел дальше, прикуривая сигарету.
   Прокрутив пленку, он просмотрел второй день - точ в точ замедление шага и поворот головы. Пустовалов глянул на часы: до указанного времени оставалось 1,5 часа. От догадки заломило виски, Пустовалов потер их пальцами и вызвал сотрудника. Прокрутил ему пленку.
   - Давай, жми быстро туда, организуй съемку всех проходящих по аллее лиц, особенно если кто-то что-либо бросит в урну или черкнет на ней мелом, помадой, ну, сам понимаешь. Если мы угадали, Никифоров появится там в 13-30, наблюдение без моего разрешения не снимать. Докладывайте о всех брошенных предметах немедленно, о знакомых лицах тоже. Держи связь с ведущей его группой, имейте в виду, что возможно наблюдение профессионала на предмет обнаружения слежки за Никифоровым и урной. Будьте предельно бдительны. Давай, ни пуха тебе...- пожелал удачи Пустовалов и, получив соответствующий ответ, расслабился в кресле.
   Оставалось ждать, он принял решение и надо доложить об этом генералу.
   Начальник управления выслушал его очень внимательно.
   - Оставайся здесь, будешь отсюда руководить операцией, - резюмировал генерал, - не нравится мне все это.
   Степанов взял рацию. Спросил Пустовалова:
   - Кто наблюдает за Чабрецовым и за парком?
   - 21-ый - за Чабрецовым, условно называем его Старик, 32-ой за парком, товарищ генерал. Никифорову дали кодовое имя Оборотень.
   - 21-ый - первому.
   - 21-ый на связи.
   - Где объект?
   - Объект дома. Повторяю - объект дома.
   - Сообщать о всех передвижениях немедленно.
   - 21-ый понял.
   Степанов положил рацию.
   - Будем ждать, Валентин Петрович. Ох, не нравится мне все это, - повторил он.
   Подумал про себя: 'Молодец! Разглядел Никифорова, а мог и не разглядеть, ни за что зацепился, за поворот головы, вот тебе и мелочи...
   - Первый - 21-му,- заработала рация.
   - Первый на связи.
   - Объект вышел из дома, направляется в сторону моста, пытается оторваться.
   'Это в другую сторону от парка', - подумал Степанов, - но время у него еще есть'.
   - Соблюдайте предельную осторожность, при альтернативе - лучше потерять, чем засветиться.
   - 21-ый, понял вас.
   Через полчаса 21-ый доложил, что потерял объект. Степанов откровенно поморщился: 'Не могут старика проследить, молодежь пошла' - подумал он и вслух сказал по рации:
   - Встречайте объект на северном выходе из парка, повторяю: предельная осторожность и без проколов, - приказал генерал.
   - 21-ый понял, перемещаемся к северному выходу.
   - Полагаю, это возможный связник Никифорова, вернее, его шеф, скоро все прояснится, - в раздумье проговорил Степанов Пустовалову,- свяжись со своими в парке.
   - 32-ой - 15-му.
   - 32-ой на связи.
   Генерал взял рацию.
   - Говорит первый, если появиться Старик, немедленно сообщите 15-ому.
   - Понял вас, первый.
   Время тянулось медленно, казалось, что часы стояли, а секундная стрелка крутилась вхолостую, и только разговор по рации сдвигал 'отяжелевшие минутки'. Словно метроном, тикали на стене зависшие часы, нагнетая в кабинет напряженность. Пустовалов прокашлялся в гулком, как ему показалось, помещении. Не верилось, что Чабрецов стал предателем, может где-то кроется ошибка?
   Заработала рация.
   - 15-ый - 32-ому.
   - 15-ый на связи.
   - Старик появился в парке, свернул с аллеи. Двинулся в нашу сторону. Прием...
   Степанов схватил рацию.
   - Говорит первый, немедленно уходите на безопасное расстояние, главное - не засветиться. Полагаю, старик осмотрит окрестности и выйдет к урне. Не проморгайте, если он что-то выбросит.
   - Понял вас, первый. Выполняем.
   Степанов закурил, нервничая, перебирал телефонный провод пальцами. 'Какой гад выискался, пришел пораньше провериться - нет ли где-нибудь слежки'.
   Чабрецов всегда заранее продумывал маршруты передвижения и строил их так, что практически трудно топтуну не засветиться, а если не знать местность, то и фактически невозможно. Но этим не ограничивалась его хитрость, он всегда предусматривал возможность отрыва от топтунов, даже если слежки и не было. Поэтому он легко сбросил хвост, который заметить не смог - слишком опытный профессионал шел за ним.
   Чабрецов осмотрелся в парке, определяя возможные места, откуда можно производить скрытую съемку, и двинулся в этом направлении. Не обнаружив ничего подозрительного, он вернулся на аллею и тронулся к северному выходу. Прикурил сигарету, выбрасывая пачку в урну, и бодро зашагал, помахивая от нечего делать сорванной травинкой.
   - Первый - 32-ому,- запищала рация.
   - На связи первый.
   - Объект закурил и выбросил пачку 'Мальборо' в урну. На пачке имеются написанные цифры - 2 и 10. Продолжаем наблюдение.
   - Ждите второй объект, этот не сопровождайте. Его встретят на выходе из парка.
   Исходя из ситуации и из того, что доложил Пустовалов, вскоре должен появиться Никифоров, тот же поворот головы - и информация считана.
   Степанов перебирал в уме возможные варианты. Объекты не обменивались другой информацией, кроме этих цифр, которые могут означать все, что угодно. У них наверняка есть заранее оговоренные места встреч, цифра 2, скорее всего, обозначает место встречи номер два, а 10 - время.
   - Вот что, Валентин Петрович, Чабрецова и Никифорова до этого вели разные отделы, мы не были уверены, что они связаны между собой. Принимайте на себя руководство операцией, я соответственно распоряжусь, держите меня постоянно в курсе событий.
   - Есть, товарищ генерал.
   Пустовалов пошел к себе, думая, чего не хватало бывшему шефу, почему переметнулся? На такой должности мог натворить ого-го... а может, и натворил... Он не борец за идею - деньги, зелененькие, за них он продал всех: товарищей, Родину. Сволочь, еще командовал тут, подлец...
   Здание управления ФСБ старинной постройки внешне сохранило свой первоначальный вид, просторные кабинеты занимали по 2 офицера-оперативника, руководители отделов восседали в таких же кабинетах, но мебель и отделка стен были другими, получше. Кабинеты замов, одинаковые по площади, естественно отличались дизайном, и только одно помещение в здании было очень просторным и даже отдавало некоторой роскошью.
   Степанов ничего не менял в нем, кроме настольных принадлежностей, не гармонирующих друг с другом. Серый пластмассовый стаканчик для карандашей уживался каким-то образом с изящной бронзовой статуэткой - часами, а старая, потрескавшаяся от времени, деревянная подставка для перекидного календаря старалась подружиться с современным письменным прибором.
   Стаканчик и перекидной календарь исчезли, как и сделанная на заказ статуэтка человеческой головы с большими ушами, глазами и зашитым ртом - своеобразное подражание статуэтки шефа Абвера Канариса, означающая все вижу, слышу и молчу. Но зашитый рот символизировал жестокое насилие, вовсе не означающее, по мнению Степанова, желание молчать. И на столе появилась другая фигурка с большими ушами, глазами и прижатым к губам пальцем, заменяющая принуждение на добровольность.
   'Распороли шовчики 'зелененькие ножницы', развалили 'зеленью' до задницы, обнажая алчное нутро,- думал о Чабрецове Пустовалов. - Ходит еще эта гниль по улицам, коптит Россию смердящими делами'.
   Он зашел в свой кабинет, закурил с наслаждением и принялся за работу. Многое предстояло сделать: разработать план мероприятий, скорректировать действия групп, наблюдающих за двумя объектами. Степанов не поделился с ним своими мыслями, значит, доверяет, считает, что будет принято правильное решение, рассуждал Пустовалов.
   Уважал он этого молодого генерала и самому не хотелось опарафиниться. Исполняя обязанности начальника отдела, не хотелось опозориться, не справиться с порученным делом, да и пост начальника отдела не помешал бы ему, считал он себя достойным этой должности.
   Объединение двух операций под одним руководством позволяло Пустовалову сосредоточить силы в нужном направлении, перегруппировывать их в зависимости от изменения ситуации. Это уже была его операция, его первое серьезное дело, из которого он должен выйти с честью.
   Он сосредоточил силы на возможной встрече объектов завтра в 10 часов, рассуждая, примерно, как Степанов, не исключая возможность контакта где-нибудь в лесу за городом, когда близко подойти станет небезопасно для обнаружения. Обнаружат слежку объекты - и все пропало, затаятся, затихнут и очень трудно будет разоблачить их. Что они могут предъявить сейчас суду - свои мысли и планы, уверенность в совершенных объектами правонарушениях? Смешно!
   Он решил еще раз собрать вечером всех сотрудников, когда объекты будут находиться дома и не потребуют большого количества людей для наблюдения. Объяснить и проинструктировать повторно, скорректировать действия не помешает - поможет общему делу.
   На инструктаже они подробно разобрали свои действия с учетом того, как оторвался экс-генерал от слежки. Завтра он, вероятно, пойдет на встречу, где обменяется информацией со вторым объектом, а это уже зацепка, и она может быть серьезной. Поэтому Чабрецов приложит все усилия, все свои возможности, чтобы оторваться от вероятной слежки.
   Пустовалов видел, что сотрудники понимают поставленную перед ними задачу, предполагая неординарные действия объекта - с уходом через вторые двери, затаивание в какой-нибудь подворотне с целью выявления хвоста. Они понимали также, что Чабрецов, зная досконально силы и возможности управления, обязательно попытается выявить вначале ведущееся за ним наблюдение, как он это чуть не сделал в парке. Если бы не команда Степанова, никто бы и не ушел оттуда, принимая бывшего начальника за своего старшего товарища, который много лет руководил подобными операциями.
   Ночью Пустовалов спал плохо, все время прокручивая в голове возможные варианты. Забывшись под утро, поморщился от звонка будильника, но вскочил резко, принял холодный душ и попытался позавтракать. Проглотив несколько маленьких ломтиков ветчины и выпив крепкий кофе, уехал на работу. И вовремя, Чабрецов уже вышел из дома и кружил по городу, явно выявляя возможное наружное наблюдение. Только знание одного из дворов спасло сотрудников от провала.
   Чабрецов зашел в арку двора и затаился в подъезде, поджидая бывших коллег. Они уже было сунулись немного погодя за ним, но один оперативник хорошо знал это место и пояснил, что это тупик и из него нет другого выхода, кроме как подняться на чердак и спуститься по пожарной лестнице на другую, соседнюю улицу.
   Группа разделилась, одна осталась поджидать объект на выходе, другая переместилась на соседнюю улицу, где мог появиться Чабрецов. А он, выждав минут 15, действительно через чердак перебрался на соседнюю улицу и пошел по ней неторопливой походкой прогуливающегося пенсионера.
   Внезапно остановив частника, он быстро нырнул в машину и проехал в ней пару кварталов, выйдя у кооперативных гаражей. Через несколько минут он уже выезжал из гаража на УАЗике, о существовании которого в управлении не знал никто. Машину 'пробили' по номерам, она принадлежала другому человеку. Скорее всего, Чабрецов ездил на ней по доверенности, 'раз в год по обещанию'. Красть машины он не станет - все-таки генерал, хоть и в отставке.
   Он ехал тихо, не нарушая правил дорожного движения, и только один раз на светофоре, перед выездом из города, проскочил на красный свет, еще раз пытаясь убедиться, что все чисто, хвоста нет. Через 20 километров свернул в лес на проселочную дорогу, по которой мог пройти только УАЗик или джип, но никак не могли пройти никифоровские 'Жигули', которые уже отъезжали от дома.
   Пустовалов сверился с картой, дорога вела к трем заливам, и он вспомнил цифру '2'. 'Второй залив, да, да - второй залив', - барабаня пальцами по столу, соображал он.
   Чуть дальше от места, где свернул Чабрецов, проходила вполне приличная дорога, которая также вела к трем заливам. Значит, Никифоров поедет по ней, и они встретятся на заливе. Хитро придумано - Чабрецов точно хвоста не притащит по ухабистой дороге и приедет вперед, проследит за подъездом мента.
   Пустовалов отдал команду - бросить Чабрецова, проследовать дальше и по хорошей дороге первыми выйти к заливу. Затаиться и ждать.
   Чабрецов проехал по бездорожью, загнал машину в лес так, чтобы ее не было видно ни с воды, ни с дороги и пошел пешком навстречу Никифорову. Метров через 500 свернул на обочину, углубляясь немного в лес, и затаился. Прошли никифоровские 'Жигули', но он ждал еще минут 5 и, убедившись, что за ним никто не следует, вернулся на берег.
   - Опаздывайте, Владимир Иосифович, договаривались же на 10, - упрекнул Никифоров Чабрецова. - Кстати, на чем вы приехали? - он еще раз осмотрелся, но ничего не увидел.
   - Давай к делу, - усмехнулся про себя Чабрецов, - что удалось узнать?
   - Работает он с понедельника по пятницу, выходные отдыхает, принимает по 30 больных в день, строгого графика работы не придерживается. Ходит на работу к 9-ти, на обед в 13 часов, плюс минус 30 минут, иногда задерживается вечерами допоздна - не возвращается домой в одно время. Но прием больных после 18 часов не ведет, в среднем заканчивает в начале шестого - видимо занимается наукой вечерами. Доходы от налогов не утаивает, много проводит практически бесплатных операций - малоимущим и участникам войны.
   У меня есть подружка в налоговой, она рассказала мне сама все, что знает о нем. Считает, что он работает задарма, мог бы и побольше зарабатывать, а то берет с участников войны по рублю за операцию, которая за рубежом тысяч 50 долларов стоит. Кроме зарплаты - доходов не имеет, вся прибыль идет на погашение кредита, правда беспроцентного, за строительство клиники. Она частная и оформлена на него. Думаю, что в деньгах он нуждается, а оперирует бесплатно для авторитета, да и все равно деньги бы уходили на погашение кредита.
   Администрация относится к нему лояльно, не требует погашения кредита сразу. Вы же знаете, что губернатор его дружок, но и сроки кредита еще не истекли. Я написал рапорт о том, что он якобы совершает хищения, вернее укрывает доходы от налогов, и мне должны были разрешить официальную проверку его деятельности, но получил рапорт обратно с резолюцией, что там все о кей. Поэтому 'крутиться' около него официально я не могу.
   - Ты говорил, что у тебя есть знакомая, которая с ним в близких отношениях была? - спросил Чабрецов.
   - Есть такая бабочка, классно трахается, не хотите? Правда берет дорого, - Никифоров похабно захохотал.
   Чабрецов поморщился.
   - Ты прибери ее к рукам, узнай получше...
   - А чё ее узнавать - у кого деньги, у того она и в руках. За зеленые мать родную продаст и с отцом переспит.
   Чабрецов сжал кулаки, еле сдерживая себя, но говорил спокойно.
   - Вот и хорошо, пусть она его окрутит, денег на это не жалей, мне обязательно нужно, чтобы она затащила его в постель и продемонстрировала все свои способности. Но она не должна знать, что ты все снимешь на пленку. Скажи, что поспорил с другом: академики тоже люди и могут 'сходить налево', а он не верит. Кинокамеру возьмешь через три дня на вокзале. Вот номер и шифр ячейки. Запомнил?
   Никифоров кивнул и Чабрецов сжег бумажку, на которой написал цифры - он почему-то не рискнул произнести их вслух.
   - Встречаться станем реже: каждую пятницу в тоже время и там же будешь узнавать о месте встречи. Экстренная встреча по старой схеме. Скажи этой шлюхе, что если она переспит с ним - получит штуку баксов, если сделает это за две недели, начиная с этого дня - получит 2 штуки. Тысячу долларов получишь ты, кинокамеру можешь тоже оставить себе, после завершения съемки.
   - А мне, хм-м-м, на расходы...
   - Здесь одна...
   - Сами говорили - денег не жалеть, а мне ее еще ублажить надо, в кабак сводить...
   - Здесь 500...
   Никифоров быстро убрал в карман зелененькие.
   - Какова будет моя доля, если я ее уговорю?
   - Получишь четыре тысячи.
   - Пять...
   Чабрецов посмотрел на него, сплюнул на землю.
   - Хорошо, расходимся, отчаливай первым.
   Пустовалов выключил запись разговора, привезенную ему прямо с залива. 'Вот сволочи, - ругался про себя он, - и это генерал ФСБ и капитан милиции' ...
   Картина начинала проясняться. Ни разу не было названо имя Михайлова, но и без этого было понятно, что речь идет о нем. 'Компра' в России и деньги там сделают свое дело, на это рассчитывали американцы. 'Посмотрим', - вслух произнес Пустовалов. Никифоров мелкая сошка, он наверняка не знает и не догадывается - зачем это все нужно. А Чабрецов? Здесь предстояло поработать, установить все его связи, выйти на ЦРУ, узнать: что еще он успел натворить? Как секретоносителю, ему можно и нужно закрыть дорогу за границу, он не расценит это, как 'колпак'.
   Пустовалов набросал план мероприятий и понес на утверждение Степанову.
  
  
   * * *
  
  
   Мария Степановна проснулась раньше обычного, лежа с открытыми глазами, размышляла: выполнил ли Альберт ее просьбу? То, что он мог это сделать, она не сомневалась, но хватило ли ему времени? Исполнить ее заказ не трудно, все упиралось во время, вернее в его практическое отсутствие для исполнения заказа. Найти мастера, поручить изготовление индивидуального, особенного шедевра можно, но времени на его исполнение слишком мало, слишком... Но она верила, что муж постарается, приложит все возможности и силы, использует связи, которые у него были не маленькие.
   В способности Альберта она верила и скорее всего думала - возможно ли вообще изготовление такого изделия за несколько дней? А уезжать, не отблагодарив Михайлова, не хотелось.
   Взгляд Загорской упал на компьютер. Ранее она и не предполагала, что есть такие: говорящие, умеющие понимать человеческую речь и отвечать на нее. Дом, напичканный электроникой, до сих пор удивлял ее и особенно поражал Михайлов, способный делать такие операции, о которых знаменитые хирурги не могли и мечтать. А его дети... Это вообще неподражаемые создания: маленькие, славненькие пупсики, говорящие по-взрослому.
   Она любила вспоминать, как впервые увидела и заговорила с ними по-детски просто. Они отвечали, как их зовут и сколько им лет, что любят конфеты и любят играть. А когда пошли к себе, Юля сказала Виктору по-французски: 'Ничего тетка, можно общаться, если в детство впадать не будет'. Мария Степановна, услышав, пришла в неописуемый восторг, а Юля покраснела и добавила: 'Извините, мы не знали, что вы понимаете по-французски'. Загорская представила, как поразятся ее знакомые, услышав рассказ об удивительных и замечательных детях.
   Она вздохнула, вспомнив о подарке и муже. Была бы ее воля - перевела бы время на несколько часов вперед, когда можно ехать в аэропорт, встречать мужа. Поднявшись с постели, она приняла душ и сейчас сидела, подкрашивая брови, ресницы, придавая лицу привлекательность и красоту. Дни, проведенные у Михайловых, сильно изменили ее - тренажеры помогли сбросить несколько килограммов веса, лицо посвежело, тело налилось энергией. Столько радости, сил и здоровья она не получала ни на одном курорте.
   Прилетевший за ней в Н-ск муж так и сказал, что ее не узнать, выглядит, как 15 лет назад, а может и больше, не знал, что Михайлов еще и омолаживает! Довольная похвалой, она ответила, что это здоровье, которое ей дал доктор, омолодило ее, тренажерный зал, бассейн и свежий воздух довершили дело.
   Ей не терпелось узнать другое - привез ли муж подарок, который она заказывала по телефону, но спрашивать при Вике, тоже поехавшей встречать Загорского в аэропорт, не стала. По виду догадалась, что привез, и Марине очень хотелось взглянуть на него - правильно ли понял ее Альберт, сумел ли мастер передать ее мысль?
   Ничего не подозревавшая Вика, подумала, что им хочется побыть вдвоем и по приезду домой сразу, оставила их одних, сославшись на домашние дела.
   Первым делом Загорская попросила показать подарок, а ему хотелось расспросить ее о здоровье, как прошла операция, как она себя чувствует? Альберт Иванович подавил свое нетерпение, поняв, что со здоровьем и самочувствием все в порядке. Он не рассчитывал увидеть жену такой цветущей.
   - Знаешь, Машенька - ответил он, улыбаясь и доставая коробочку, - очень сложно было уложиться в такие сроки, но, увидев тебя, я понял, что мои труды не напрасны. Ты действительно выглядишь великолепно! Я и представить себе не мог, что Михайлов такой кудесник, думал, что пресса, как обычно, преувеличивает его способности.
   - Не кудесник, Алик, а Чудотворец! Ну, не тяни, пожалуйста...
   Она взяла из его рук коробочку и открыла, ахнула от удивления.
   - Получилось, Алик, получилось! Какой ты у меня молодец, - Марина обняла его и поцеловала торопливо в щеку, - сегодня же за обедом подарим. Пойдем, я покажу тебе дом...
   Любуясь ею, Альберт придержал ее за руку. Марина обняла его и покраснела, чувствуя, его горячее дыхание.
   - Потерпи, милый, до вечера...
   За обедом, когда все уселись за стол, Загорская встала и попросила слова.
   - Уважаемый Николай Петрович, я очень переживала и беспокоилась, что так и не сумею отблагодарить вас за блестяще проведенную операцию, за то радушие и гостеприимство, с которым вы меня приняли в своем чудесном доме. - Она подняла руку, чувствуя, что Михайлов сейчас вежливо прервет ее, как бы прося его этим знаком помолчать еще немного. - От всего своего сердца хочу подарить вам этот скромный и маленький подарок.
   Она протянула ему коробку, завернутую в целлофан и перевязанную ленточкой. Михайлов взял ее, открыл и долго разглядывал молча. Загорская волновалась, ее сердце гулкими ударами отдавалось в груди и, казалось, его стук слышат все за столом. 'Вдруг не возьмет, поймет не так', - переживала она.
   Наконец, Михайлов поставил подарок на ладонь и протянул его Вике.
   - Посмотри, дорогая, какая прелесть!
   Вика очень осторожно взяла его в руки. На маленьком пьедестале стояла поразительной красоты хрустальная фигурка женщины, протягивающая обе руки вперед, которыми она придерживала сердце. Его колоритно алый цвет контрастировал с изящной, прозрачной фигуркой, казалось, вот-вот с него упадет капелька крови. На хрустальном личике отсвечивало восхищение и гордость, с которыми она отдавала свое сердце. Внизу, на пьедестале, надпись: 'Сердечному доктору Н.П. Михайлову от благодарной пациентки'. И чуть ниже - 'М. Загорская'.
   Алла подсела поближе, и они с Викой разглядывали это изумительное искусство, восхищаясь работой мастера.
   - Мария Степановна, такой прекрасный подарок я не в силах не взять, не могу отказаться от удовольствия поставить его в кабинете и любоваться им. Огромное вам спасибо, Мария Степановна.
   - Что вы, Николай Петрович, о чем вы говорите? Это вы подарили мне жизнь и счастье, это вам огромнейшее спасибо и вечная благодарность. Теперь, - она приложила руку к сердцу, - оно ровно бьется у меня в груди, я могу ходить, дышать, бегать, грустить и наслаждаться! И я очень рада, что вам понравился мой подарок. Мы с Аликом ваши вечные должники...
   Загорская вспомнила, что Вика говорила ей, как не любит он длинных восхвалений и остановилась, хотя хотела сказать еще многое. Слишком переполнено было ее сердце уважением и благодарностью к этому знаменитому, чудесному и одновременно простому человеку. Она еще раз убедилась, что все великие - оказываются обычными людьми с некоторыми чудаковатыми, обычно житейскими, странностями, которых у Михайлова она не находила. Он не страдал домашней забывчивостью и рассеянностью, приторной интеллигентностью и вежливостью, в нем не было ничего кичливого и показного. Обычный человек, которого если не узнает в лицо собеседник - никогда не догадается, что рядом с ним находился великий доктор.
   После обеда она долго рассказывала мужу в подробностях всю историю своего здешнего пребывания, начиная с самолета, из которого, как ей казалось, она уже не выйдет живой. Алик слушал ее внимательно и удивлялся одному - Михайлову под 50, почему о нем никто не слышал раньше, несколько лет назад. Кто он? Сезонный и очень популярный мотылек, как некоторые певцы и певицы? Или он пришел всерьез и надолго? Тогда нет ему цены и должной славы...
   На следующий день, в воскресенье, Загорские улетели домой в Москву, оставив после себя напоминание - изящную хрустальную статуэтку, безвестный автор которой заслуживал почета и уважения человечества.
   После отъезда гостей в доме Михайловых несколько часов стояла тишина. Казавшееся безлюдье не соответствовало действительности - в обманчивом затишье трудились горничные, повар и охрана. Сам Михайлов собирал сверхмощные компьютеры, которые, он был уверен, скоро понадобятся. Алла и Вика играли с детьми в шахматы. Развитые не по возрасту, они уже частенько обыгрывали мать и бабушку, но сегодня решили свести партии в ничью - всем захотелось побыть вместе, без гостей.
   Они вчетвером направились в кабинет отца и мужа. Михайлов никогда не запрещал приходить им в любое время, но Алла и Вика старались без нужды не беспокоить его, когда он работал. Они привили эту привычку и детям. Но сегодня потребность родного общения пересилила здравый смысл, и они гурьбой ввалились к нему.
   Михайлов отложил паяльник в сторону.
   - Соскучились, мои дорогие...
   Дети без слов бросились отцу на шею. Вика, ласково глядя на них, сказала с улыбкой:
   - Видишь, мама, нам с тобой уже места нет, - и добродушно засмеялась.
   - Как это нет? Идите сюда - в тесноте любовь крепче, - перефразировал он фразу.
   Михайлов прижал к себе всех - дети забрались на плечи, а Алла с Викой уткнулись головами в грудь, обнимая его.
   - Как нам хорошо вместе! На душе радостно, тепло и уютно, - Алла поцеловала Николая в щеку. - Пойдемте, искупаемся, давно не плавали всей семьей, - предложила она.
   Они так и ушли в бассейн - дети на плечах отца, а Вика с Аллой держали его за руки, поглядывая и страхуя детей, чтобы не упали от резкого наклона или движения.
   Плавая, играли в любимую игру - пятнашки, попадая мячом друг в друга, развивая у детей выносливость, силу и сноровку. Объявляли перерыв, выпивая стакан сока или минералки, и снова играли задорно и весело.
   Витя и Юля практически никогда не ссорились между собой и тем более никогда не дрались. Если и возникал жаркий спор, который они не могли разрешить сами, то всегда шли к отцу - его слово было для них непререкаемым, и неправая сторона приносила свои извинения, если они требовались по обстоятельствам.
   Наигравшись, Юля и Витя убежали к себе разгадывать кроссворды. Они старались разгадать их полностью, познавая при этом мир и пополняя свои знания, цепкая детская память удерживала в сознании все, что у взрослых иногда вылетало из головы. Если не знали слово - обращались к родителям, но и родители не знали всего. Например, какая страна, какая команда завоевала кубок НХЛ в таком-то году. Тогда они просили помочь Машу, и она с удовольствием им помогала, выискивая нужное слово в своей необъятной памяти.
   Устроившись в удобных креслах, Николай, Вика и Алла остались у бассейна. Николай налил себе пива, а женщины предпочли яблочно-клубничный сок.
   - Коленька, - ласково начала Вика, - я, кажется, опять беременная!
   Она отпила сок и смотрела, как отреагирует на ее слова муж.
   - Я знаю, дорогая, и очень рад этому, хотел, чтобы ты это почувствовала сама - не говорил заранее.
   Он подошел и нежно обнял ее, проводя губами по шейке, зарываясь носом в ее волосы.
   - И как это понимать, господа близкие люди? - всплеснула руками Алла, - все всегда узнаю последняя.
   Она подошла к Вике и поцеловала ее, потом обняла Николая.
   - Ты все знаешь, дорогой! И кто будет - мальчик или девочка? Хочу на этот раз узнать первой.
   - Мама, так не честно, - возразила ей Вика.
   Николай улыбнулся их капризам.
   - Придется сказать вслух, не могу же я кого-то обидеть. У тебя, милая, будет мальчик, - он улыбнулся еще раз, - и мальчик!
  
  
   * * *
  
  
   Ближе к вечеру приехал Степанов и сообщил Михайлову, что его предложения приняты, расценки утверждены. Можно вплотную заняться секретными объектами, о которых говорил директор ФСБ. И не бесплатно! Михайлов удивился, как быстро отреагировали на его предложения, согласились со всем. По его расчетам должна пройти хотя бы еще неделя, прежде чем он получит ответ. Значит - ему верят! Довольный, он взял привезенные компьютерные фоторисунки 'демонтажа' ракетной базы, места, якобы, ее новой дислокации. Снимков было много - все в определенной последовательности.
   - Прекрасно, пусть господа чужестранцы вдоволь насладятся виртуальной реальностью. Они все увидят - и демонтаж ракетной базы, и ее переезд в другое место. А то, что они не смогут попасть на объект и получить о нем какую-либо информацию - укрепит их мнение о том, что это правда, а не фальшивка. Архиповышенная секретность зря не проводится, - усмехнулся Михайлов, - через недельку у меня все будет готово, можно в выходные съездить на объект, установить приборы.
   Степанов согласно кивнул и задумался: говорить ли Михайлову, что его хотят подставить с девочками, а потом шантажировать этим. Николай Петрович вряд ли клюнет, но все-таки сказать лучше. И он подробно рассказал о коварных замыслах Чабрецова.
   Михайлов долго обдумывал ответ, расспрашивая Степанова о постоянных маршрутах Никифорова и Чабрецова. Борис Алексеевич не понимал, к чему клонит академик, но объяснял подробно. Наконец, Михайлов изложил свой план.
   - Я предлагаю, Борис Алексеевич, поступить так...
   Уходя, Степанов подумал, что если бы эта голова работала у них, скольких бы шпионов они смогли выявить без особого труда и диктовали бы свою игру, сообщая необходимую дезинформацию.
  
  
   * * *
  
  
   Получив деньги и расставшись с Чабрецовым, Никифоров ехал в предвкушении встречи с Еленой. Эта элитная проститутка нравилась ему, и он желал снять ее на всю ночь. Теперь он мог себе это позволить и радовался, что за удовольствие ему еще и платят зелененькими.
   Лежа с ней в постели, он думал, как подобраться к основной теме, как незаметно перевести разговор на Михайлова. Главное начать, там пойдет само собой. Сам он так и не придумал ничего стоящего, ему неожиданно помогла Елена. Не скрывая усмешки, она спросила:
   - Денежки появились - какого-нибудь коммерсантика 'причесал'?
   - Да нет, Лена, хотя работы действительно много, анонимками завалили - их не 'причешешь'. Даже на Михайлова пишут, сейчас как раз разбираюсь с одной писулькой, что он, якобы, с деньгами махинирует, от налогов доходы утаивает.
   - Чего-о-о? - презрительно взглянула на него Лена, не давая плавно перейти к задуманному сюжету, - какое-то говно пытается очернить порядочного человека, а ты проверки устраиваешь?
   Начало разговора явно не устраивало Никифорова, и он решил подыграть 'в струю'.
   - Правильно, Ленчик, этот анонимщик - законченное дерьмо, видимо на прием не попал к доктору или еще что... отыграться захотел на порядочном человеке, нервы помотать - знает, что при проверке факты не подтвердятся. Порядочность - понятие философское. С тобой же он спал, - решился взять быка за рога Никифоров.
   - Не путай член с пальцем, - возмутилась Елена, - а махинации с постелью. Он тогда и женат не был, и я по панелям не шлялась. Забирай свои вонючие деньги и вали отсюда, ублюдок.
   Она швырнула ему в лицо доллары. Видя, что Елена разошлась не на шутку, Никифоров извинился и решил уйти. Успокоить ее было можно со временем, но вернуться к теме - вряд ли.
   Всю неделю он клял себя за то, что сам все испортил и думал, как снова подступиться к Елене. Снять ее было просто - плати и все дела. А вот как повернуть разговор в нужное русло, заставить ее переспать с ним, да еще снять все на пленку - этого он придумать не мог. Ничего дельного в голову не приходило, мысли больше роились вокруг долларов, как бы их не потерять. Так ничего и не придумав, он завернул в кабак.
   Елена с незнакомой ему подружкой сидели за столиком и о чем-то неторопливо беседовали. Для толстосумов было еще рано, и они не оглядывали зал, высматривая 'добычу'. Никифоров подошел и попросил разрешения присесть. Незнакомка окинула его взглядом и, видимо решив, что 'потянет', бросила недвусмысленно:
   - А у тебя хватит на двоих?
   Он присел за столик, проигнорировав ее слова, и попросил прощения у Лены за прошлый вечер.
   - Ладно, забудем старое, - ответила она, - знакомься, это Таня, а это Петя, - представила она и его. - Ну, что Петенька, ты нас приглашаешь или сегодня на мели?
   Елена ошибалась редко и чувствовала, что у него есть деньги, без них она бы никогда не легла с ним - каким-то слизким казался он ей, особенно после последнего вечера. Но, работа есть работа...
   Никифоров обрадовался, разглядывая симпатичную подружку, облизнул губы. Лену передернуло...
   - Конечно, приглашаю. Есть место?
   - А мы сняли номерок наверху, за твой счет, естественно, - улыбнулась Таня, выставляя вперед налитые груди.
   Никифоров заказал вина и закуски, и они поднялись в номер. На этот раз он не спешил, подливая им вина, но девочки расслабились только тогда, когда узнали, что ночь оплачена полностью и более никого искать не надо.
   Петенька старался не ударить в грязь лицом - неистово занимался сексом, а в перерывах рассказывал смешные истории и анекдоты. Девочки смеялись и пьянели от постоянно подливаемого вина. Наконец, он решил, что они созрели.
   - Вот ты, Лена, прошлый раз на меня обиделась, а все-таки интересно - смогли бы вы, например, соблазнить Михайлова?
   - Запросто, - мгновенно и задиристо ответила Таня, - че, Ленка, соблазним академика?
   - Хм-м-м, я бы и без денег с ним согласилась - не этому чета, - она кивнула на Никифорова и налила себе вина.
   Он, было, хотел возмутиться, поспорить - кто кому чета, но вспомнил вовремя, зачем он здесь и решил подлить еще масла в огонь.
   - Все это слова - и без денег готовы, и соблазните запросто. Я даже готов поспорить, что у вас на деле ничего не получиться.
   - Да-а-а? Не получится? Гони 500 баков, и мы обработаем его по полной программе.
   - Можешь не сомневаться, - поддакнула Таня.
   Утром Елена разбудила Никифорова.
   - Вставай, Фома неверующий, на службу опоздаешь. Спор в силе остается или так вчера - языком лязгал?
   Ей срочно нужны были деньги - иначе 'поставят на счетчик', тогда все, хана. Она зацепилась за вчерашнее предложение, тем более, что академик ей нравился и за него заплатят другие. Такой расклад был вполне подходящим, и она решила напомнить о споре.
   Никифоров обрадовался - денежки сами намеревались прыгнуть к нему в карман, но он сделал вид, что обиделся.
   - Конечно, в силе! Я не тот человек, который вечером говорит одно, а утром другое. Но как я узнаю, что вы действительно соблазнили его? На слово - извините...
   Елена поморщилась и подумала: 'Какая же ты мразь'. Но вслух сказала:
   - Есть идейка - на пленку запишем и покажем. Но... только покажем.
   У Никифорова все пело внутри - все складывалось очень удачно, и он не предполагал, не думал о том, что кто-то может руководить его действиями, писать сценарий... 'Лишь бы они сделали запись, а выкупить ее - дело техники', - считал он.
   - Хорошо, в пятницу я принесу деньги, но вы уже должны выполнить свою работу. До пятницы, девочки. Да, чуть не забыл, где встречаемся?
   - Сюда придешь утром в пятницу, часам к 9-ти, не раньше, - ответила Лена.
   Он чмокнул их в щечки и выскочил за дверь. Поймав тачку, рванул домой. Наспех побрившись и бросив в рот 'тик-так', он с трудом успел в управление на рапорт. Слушая и не слыша сводку происшествий по городу, думал о своем. Только бы начальство не загрузило неотложной групповой работой - тогда не уйдешь, а через час у него время экстренной связи, которую он сегодня пропускать не хотел.
   Все обошлось, и он вышел из управления, сел на троллейбус и, проехав две остановки, вышел. До контрольного времени оставалось еще пять минут, и он зашел в магазин, от нечего делать, осматривая витрины с разложенными товарами. Глянул на часы - время. Никифоров направился к киоску, купил газету и уехал в управление.
   Чабрецов отошел от окна своей квартиры, он увидел то, что хотел. Его агент просит экстренной связи - покупка в определенный день и час газеты означала встречу в условном месте. 'Деньги клянчить будет'. Последнее время он испытывал неприязнь к Никифорову, но делать нечего, в полдень он встретится с ним в назначенном заранее месте.
   Чабрецов решил пройтись вначале по магазинам, он ходил, как обычный человек - спрашивая здесь, прицениваясь там, выбирая, где получше и подешевле. В 12 часов он зашел в бар выпить кружечку пива. Здесь всегда собиралось много народа - были завсегдатаи и 'перворазки', встречались разные люди, вели разговоры, и никто обычно не спрашивал имен друг друга. Взяв кружку, он потягивал пиво медленными глотками, осматривая зал. Рядом пристроился Никифоров и, как бы ни к кому не обращаясь, бросил:
   - Двое поработают, группа подороже будет, по пятерке просят - в четверг крайний срок. В субботу на природе можно забрать.
   Он слегка отвернулся, словно его слова вовсе не предназначались Чабрецову и потягивал пивко.
   - Завтра на вокзале заберешь, - ответил также, ни к кому не обращаясь, Чабрецов.
   Он почему-то был уверен, что Никифоров его не обманет. Проводив его взглядом, он заказал вторую кружку пива и снова осмотрел зал - ничего подозрительного не было. Он никогда не успокаивал себя тем, что, может быть, напрасно волнуется и проверяется, соблюдая все меры предосторожности. Работа научила его многому за долгие годы, и он бы мог привести не один пример, когда профессионал, расслабившись, проваливался на какой-нибудь мелочи.
   Допив пиво, Чабрецов вышел и отправился на вокзал, автоматически проверяясь на наличие хвоста, не идет ли кто за ним из бывших коллег. Обрадовавшись, что определенная ячейка пуста, он занял ее - теперь можно ехать за деньгами. Добравшись до гаража, он выгнал свой 'УАЗик' и, петляя, выбрался из города. Не торопясь проехал 45 километров и свернул с тракта.
   Оперативники, наблюдавшие за ним, сильно не беспокоились: маршрут будет известен, поэтому следовали за ним на безопасном расстоянии. Специальное устройство, вмонтированное в машину, давало пеленг и передавало изображение на экран.
   Пустовалов вывел на экран компьютера карту местности, дорога упиралась в невысокие скалы. Он экстренно собрал у себя весь свой личный состав, находящийся в здании управления.
   - Кто знает это место? - ткнул он на экран.
   - Я немного знаю, товарищ подполковник, бывал там пару раз с отцом, - ответил один из его людей, - там воевал в Гражданскую мой дед, рассказывал отцу, а он мне. Это место называется Змеиная гора - змей там, хоть пруд пруди.
   - Как думаешь, зачем туда Чабрецов направился? - спросил подполковник.
   - В пяти километрах западнее есть небольшая деревенька, он может поехать туда через Змеиную гору - верный способ отсечь хвост. Но, если остановится у горы, значит, приехал к тайнику, я полагаю, там много пещер, есть, где спрятаться и тайничок сделать, тем более, что место охраняется змеями, жители деревеньки туда не ходят. Был, правда, один змеелов, всегда славился своим уловом, но сейчас он старый и уже не охотится.
   В Гражданскую в пещере скрывались кулаки, но их вычислили, окружили и предложили сдаться, они ответили стрельбой - красноармейцы залегли. Самое страшное, от пуль не погиб никто - двое скончались от укусов змей, они укусили бойцов в лицо и горло, когда те лежали, прижимаясь от огня к земле. Так рассказывал мой дедушка. Одним словом, змеиное место...
   Подъехав к скале, Чабрецов остановился, содрогаясь и вспоминая рассказ старого чекиста. Он потер шею спереди, ослабил галстук, представляя, как мерзкие, скользкие и холодные твари впивались в тела юных красноармейцев. Ужасная смерть... Он еще раз содрогнулся.
   Надев кирзовые сапоги и прихватив фонарик для пещеры, он подобрал длинную палку и, обшаривая ею впереди себя каждый бугорок и кустик, осторожно двинулся к входу. Сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть из груди, на лбу выступила холодная испарина, пальцы в напряжении сжимали палку. Но он все равно пропустил ее - большая черная гадюка поджидала его между камнями, сливаясь с ними. Они встретились - немигающие темные точки, отсвечивающие холодком, и расширенные от страха человеческие глаза. До змеи оставался метр и она, свернувшаяся в клубок, ждала последнего движения, чтобы блеснуть молнией и впрыснуть яд.
   Чабрецов замер, осторожно готовя палку к удару сбоку, чтобы отбросить змею в сторону. Некоторое время они всматривались друг в друга, видимо, змее не хватало для поражения цели нескольких сантиметров прыжка. Он резко взмахнул палкой, отбрасывая гадюку в сторону и, еще не веря в спасение, смотрел, как она уползает между камнями.
   Сердце сжалось и заныло, он быстро вытащил валидол и бросил его под язык, постоял немного, оглядываясь, и с еще большей осторожностью двинулся дальше.
   Осветив фонариком пещеру, Чабрецов не увидел змей, но все равно осторожно вошел в нее и наклонился над одним из камней у стены. Отстегнув еле заметную проволочку - растяжку от крышки тайника, сделанного под камень, снял ее. Вынув две пачки сто долларовых купюр и убедившись, что все на месте, закрыл крышку и подсоединил гранату с пластиковой взрывчаткой. Осмотрелся и, не заметив ползучих гадов, двинулся к машине.
   Скинув сапоги, расслабился на сиденье, вытирая холодный пот с лица, достал термос и налил горячего чая, специально взятого для этого случая. Чувствовал, как горячий напиток бежит по пищеводу, согревая внутренности. Чабрецов понимал, что сердце когда-нибудь не выдержит, но все равно оставил тайник на месте - очень безопасным казалось ему это место, по крайней мере, в сравнении с другими. Посидев в машине еще минут 10, он окончательно пришел в себя от, казалось, еще смотрящего змеиного взгляда, который будет теперь сниться по ночам и заставлять просыпаться в страшном кошмаре.
   Он завел двигатель и медленно тронулся, уже думая о том, сколько на самом деле запросили проститутки за фильм с участием Михайлова. То, что Никифоров явно назвал большую сумму, он не сомневался, наверное, запросили не больше тысячи. Ну и черт с ним, лишь бы сделал свое дело - самому Чабрецову уже дали задаток 100 тысяч долларов и еще выплатят столько же при передаче кассеты. За секс с двумя шлюхами можно попросить и побольше, американцы не станут жадничать, понимая, что скупой платит дважды.
   В отличие от Никифорова, он прекрасно понимал, зачем американцам необходима эти кассета. Скоро предстоит поездка Михайлова с семьей в Нью-Йорк - самое подходящее время для его обработки. Они попытаются заманить его деньгами, условиями жизни, сервисом и прочими благами, недоступными пока в России. Вряд ли он согласится - на этот случай и нужна кассета, это хороший материал, который Михайлов не захочет придать гласности. Журналисты уж смогут это раздуть почище, чем с генеральным прокурором Скуратовым - их хлебом не корми, дай что-нибудь сенсационное написать, видимо, при выпуске из ВУЗа их проверяют на отсутствие элементарного человеческого сочувствия и понимания.
   Чабрецов усмехнулся - дураки россияне, не могут создать условия для настоящих великих людей. Просрали российскую мощь, бандюги в экономику лезут, легально хотят народ грабить, Путин, бывший КГБэшник, не может не знать криминальное и экономическое положение, больше о своем имидже заботится. Боится, что Запад от него отвернется. А надо бы побольше сталинской жесткости, не жестокости и репрессий.
   Михайлов сам пробивается, клинику строит. Да за его голову и руки можно дворец ему отгрохать, условия создать. Чтобы не думал он о деньгах, как их заработать - лечил людей, занимался наукой. Оборонке он мог такое оружие создать, что и не снилось! Американцы бы вели себя, как безоружные бандиты под стволом у мальчика с автоматом.
   Чабрецов открыл окно, сплюнул смачно и рассуждал дальше о том, что русские раскачиваются долго и из всех известных строев предпочитают монархию в хорошем смысле - тогда живут лучше, богаче и свободнее, как это ни парадоксально звучит. Его не мучила совесть, что он предает Родину, помогая Америке заполучить ученого любым способом - российский народ заслуживает этого, считал он.
   Подъезжая к городу, отбросил мысли, заволновался - все складывалось очень удачно, а такие операции всегда настораживали его. Профессиональное чутье не давало покоя, он остановил машину, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Со стороны ФСБ все было чисто, он проверялся не раз. Тогда что? 'Да, да, да, да-а-а, - прошептал он, - если все выйдет по-ихнему - свидетели не потребуются. Не пот-ре-бу-ют-ся. Значит, меня уберут, несчастный случай... А вот здесь - дудки, господа янки. Денежки я заберу и смотаюсь, днем с огнем не сыщете', - он засмеялся.
   На душе стало легче, он понял, что тревожило его последние дни.
   Пустовалов, следя за машиной по пеленгу, формировал группу для осмотра тайника. Установленная в машине скрытая видеоаппаратура, не давала сомнений, что Чабрецов ездил именно к тайнику. Он включил в группу опытного сапера, врача и кинолога с собакой - где в пещере находится тайник: неизвестно, собака наведет на след. Получив разрешение у генерала, он отправил группу к Змеиной горе, проинструктировав личный состав подробно.
   Через три часа группа вернулась почти без потерь - собаку все-таки укусила змея, и врач ввел ей сыворотку. Сейчас ее отвезли к ветеринару, который сказал, что жить будет. Старший группы докладывал, что в тайнике обнаружены 75 тысяч долларов, инструкции и шифры, а также несколько ампул, предположительно с ядом. Ампулы заменены на подобные, настоящие переданы в лабораторию для исследования.
   Пустовалов разглядывал копии инструкций и шифры, номера купюр долларов. Обобщив сведения, он направился доложить генералу.
   - Добытые в тайнике сведения, товарищ генерал, позволяют сделать вывод, что Чабрецов каждый четверг в 21 час получает шифровки по радио на известных частотах УКВ, информация дублируется в пятницу в то же время. Места встреч, кроме залива и бара, закладки контейнеров, время и обратная связь неизвестны. За Чабрецовым ведется постоянное наблюдение, считаю этого недостаточным и прошу разрешения на установку в его квартире видеокамеры слежения.
   Степанов задумался, потом спросил, глядя в глаза подполковнику:
   - А вы уверены, что Чабрецов не обнаружит камеру, он все-таки профессионал?
   - Постараемся установить так, чтобы он ее не нашел, Борис Алексеевич.
   - Хм-м-м, постараемся... Я подумаю, продолжай дальше.
   - Полагаю, что Никифоров используется вслепую, он еще не знает, что Чабрецов на пенсии и, видимо, считает, что работает на ФСБ. Жадность к деньгам и распущенность не позволяет ему задуматься над своими действиями. Но, если он получит пленку с записью, в чем я сильно сомневаюсь - не клюнет Михайлов на проституток, зафиксировать передачу кассеты Чабрецову необходимо, но отдавать: нет. Нельзя компрометировать уважаемого человека, у каждого могут быть свои слабости, это семейное дело, не наше, пусть сами разбираются.
   Пустовалов замолчал, не понимая, чему улыбается генерал, что он сказал смешного.
   - Так, Валентин Петрович, думаю, что пленочка все-таки будет и отдать, и зафиксировать передачу кассеты придется. За проститутками не наблюдать и никаких действий не производить. Необходимо тщательно проследить, кому Чабрецов передаст кассету, она должна уйти за рубеж, и ваша задача не мешать этому, фиксируя и документируя все. Это приказ, подполковник.
   Выйдя из кабинета генерала, Пустовалов сделал для себя вывод, что он не владеет всей информацией в полном объеме, что-то скрывает от него Степанов, иначе бы не отдал такой приказ, не объясняя подробностей и замысла. Значит, так нужно, решил он, каждый должен знать свое, на этом зиждется оперативная работа.
   Занимаясь корректировкой плана проведения операции с учетом новых вводных, он уже не задумывался над смыслом последних слов генерала, он выполнял приказ. Генерал разрешил в конечном итоге установить прослушку и видеонаблюдение в квартире Чабрецова, и он готовился к этому особенно тщательно. Представив себя на месте Чабрецова, думал, как бы он поступил в подобной ситуации. Если знать, что в квартире установлена аппаратура, то ее можно найти, а чтобы знать - необходимо быть уверенным, что в квартире были посторонние. Значит, нужно пометить дверь, способов много, какой выберет он?
   Пустовалов пригласил к себе специалистов, объяснил ситуацию, не скрывая того, кому должны установить аппаратуру. Проработав возможные варианты, они пришли к выводу, что устройство обнаружения не должно бросаться в глаза - обеим сторонам важно не засветиться. Окончательное решение необходимо принимать на месте, в зависимости от ситуации и если поймут, что провалились, инсценировать ограбление.
   Каждое утро Чабрецов выходил из дома, покупал газеты, иногда необходимые продукты питания, гулял и возвращался через 15 минут. Времени должно хватить, и Пустовалов приказал установить аппаратуру утром следующего дня.
   Не провалились они по чистой случайности. Специалист по замкам, медвежатник, как называют таких людей на сленге, поехал посмотреть заранее систему установленных замков на двери, чтобы утром следующего дня быстрее вскрыть его. Изучив и определившись с замком, он стал прикуривать сигарету и случайно взгляд его упал на дверь со стороны петлей. Он заметил тоненькую ниточку под цвет двери, выходящую из миллиметрового отверстия и свободно свисающую вниз. На конце ниточки имелась петелька и рядом с ней очень маленький гвоздик. Чабрецов был дома, и ниточка свободно висела, не зацепленная за гвоздик, нетрудно догадаться, что уходя, он надевал ее на гвоздик и таким образом мог знать - открывали его дверь или нет. Весь расчет строился на простоте - вряд ли профессионал стал бы пользоваться таким устаревшим методом.
   Утром, когда Чабрецов ушел, оперативники сняли с гвоздика ниточку. При открывании двери она поползла внутрь, а не оборвалась, если бы была закреплена. Они не выявили никаких электронных устройств обнаружения в квартире и, сделав свою работу, удалились.
  
  
   * * *
  
  
   Михайлов позвонил Степанову.
   - Борис Алексеевич, добрый день, как у тебя после 18-ти со временем?
   - А-а-а, день добрый, Николай Петрович, ты же знаешь - со временем всегда туго, но для тебя найдем.
   - Ладно, не набивай цену, - усмехнулся Михайлов, - хочу предложить тебе съездить на объект поближе, установить то, что обещал.
   Степанов сразу понял, что речь идет о биолаборатории, расположенной неподалеку и установке на ней системы защиты.
   - Если у тебя все готово, - ответил он, - буду ждать тебя у отворота на объект или заехать за тобой?
   - Нет, не надо, встретимся в 18 у отворота.
   Михайлов положил трубку. Он решил установить компьютер на этом объекте до выходных, времени это не должно занять много, зато появится свободный воскресный день. А в субботу можно слетать на дальний объект - ракетную базу.
   Он отдал необходимые распоряжения, охранники загрузили аппаратуру в 'Круизер', Михайлов сел в свой любимый 'Вольво', за рулем которого всегда был его начальник охраны, прозвище которого постепенно забывалось, и его уже никто не называл Танцором.
   К отвороту они подъехали одновременно, Степанов и Михайлов вышли из машин, глянули на часы и улыбнулись.
   - Ну что, Николай Петрович, на объекте не знают о нашем визите, поедем, посмотрим какой у них пропускной режим.
   Степанов поднял шлагбаум со знаком 'въезд запрещен', махнул рукой, чтобы его машина прошла первой, и они тронулись. Накатанная дорога шла через лес, сразу же за поворотом их остановили двое солдат с автоматами, вежливо, но властно попросили выйти из машин.
   - Я Степанов, в чем дело, рядовой, почему остановили?
   На солдат, видимо, не произвела должного впечатления его генеральская форма, надетая специально для этого случая. Один из них спросил:
   - Кто вы, цель визита и что с вами за люди?
   Степанов понимал, что служба есть служба и солдаты действуют по уставу, так и должно было быть.
   - Доложите - приехал генерал Степанов, это все, рядовой.
   - Стойте здесь, - ответил солдат и углубился в лес.
   Михайлов со Степановым закурили, оставшийся солдат стоял чуть в стороне, и генерал решил подойти к нему. Тот вскинул автомат.
   - Извините, товарищ генерал, прошу вас оставаться около машины.
   Степанов хмыкнул и сделал несколько шагов назад, подошел к Михайлову.
   - Как вам встреча, Борис Алексеевич?
   - Не очень. Солдат можно шлепнуть в два счета и ехать дальше.
   - Не скажите. Видите: в 20 метрах дальше поперек дороги растянулся стальной 'еж', а в кустах сбоку укрепленную огневую точку? И еще кое-что есть, - Михайлов указал на сосну неподалеку, - видеокамера установлена.
   - Значит, они нас уже давно 'срисовали', скоро и командир пожалует с начкаром.
   Степанов огорчился, что не заметил сам ни 'ежа', ни огневой точки, ни кинокамеры. На должном уровне поставлена охрана. На дороге показался БТР, остановился, не доезжая 'ежа', спрыгнувший с него прапорщик подошел к ним.
   - Здравия желаю, товарищ генерал. Начальник караула, прапорщик Иванов, прошу пройти со мной к БТРу, остальных прошу оставаться на месте.
   Михайлов понял, почему их оставили здесь - вдруг генерал находится в заложниках, необходимо предвидеть все, на объект не должны попасть посторонние, даже ценой жизни генерала. Через несколько минут Степанов вернулся с подполковником, командиром отдельной роты охраны, подчиняющейся ФСБ, конкретно Степанову.
   - Все в порядке, поехали.
   'Ежа' убрали, и они тронулись за БТРом. Подъехав к казармам, Михайлов решил вначале осмотреть их и прилегающую территорию. Не обнаружив ничего необычного для роты связи, именно такие петлицы носили военнослужащие, он с командиром и Степановым спустился в бункер, в подземный командный пункт. В просторной бетонной комнате находились три оператора-прапорщика и дежурный офицер. Сидя в удобных креслах, они следили за мониторами, два из которых показывали объект изнутри - лабораторию и работающих в ней людей. Два других отображали обстановку снаружи, в том числе и место, где были остановлены караулом прибывшие с генералом люди.
   Михайлов попросил карту территории, командир отдельной роты посмотрел на генерала, тот кивнул, и он расстелил ее на столе, объясняя границы охраняемой зоны. Николай Петрович внимательно изучил ее и попросил принести аппаратуру из машины. Командир роты возразил:
   - Извините, но на командный пункт нет доступа даже начальнику караула.
   - Тогда сами несите, - усмехнулся Михайлов.
   Степанов решил вмешаться в разговор.
   - Все, что говорит этот человек, - он указал на Михайлова, - вы, подполковник, должны выполнять быстро и незамедлительно. Вам понятно?
   - Понятно, товарищ генерал.
   Однако понятного ему было мало - кто эти люди, зачем пожаловали? Но он решил не задавать лишних вопросов, принеся компьютер сам.
   Михайлов подключил его к сети и попросил всех выйти, кроме Степанова и командира, считая, что операторы не должны знать все. Командир сам определиться, кто какой информацией станет владеть, главное, чтобы он сам все понял правильно. Михайлов предложил командиру присесть.
   - У вас на командном пункте в настоящее время установлена принципиально новая система электронной охраны. Вот этот компьютер говорящий, как бы вы хотели его назвать?
   Командир пожал плечами и Михайлов ничего не увидел на его лице, кроме удивления и непонимания.
   - Если вы не против, давайте назовем его Катей. Катенька, ты меня слышишь?
   - Да, шеф, отлично слышу.
   Командир поискал глазами, откуда мог идти этот приятный женский голос, ничего не обнаружив, решил - видимо, из нового монитора.
   - Это твой командир, Катя, его приказы может отменить только генерал Степанов, вот он стоит рядышком, он вышестоящий прямой начальник.
   - Рада познакомиться с вами, подполковник Стрельцов Виктор Иванович, и с вами, Борис Алексеевич.
   - Добрый вечер, Катенька, - ответил Степанов.
   Стрельцов молчал.
   - Что же вы молчите, командир, она хоть и машина, но все же дама, - засмеялся Степанов, - элементарная вежливость и компьютеру по душе.
   - Здрасьте.
   Михайлов улыбнулся и продолжил.
   - Объясняю принцип работы Катеньки, подполковник, детали она вам сама пояснит. И не стесняйтесь обращаться к ней за помощью, она знает очень много, доверяйте и верьте ей, она не предаст, как человек. Катя делает все сама - ничего не надо включать или выключать, гарантия ее работы не менее 30 лет. Здесь не нужны пароли, она узнает вас по голосу, который в данной ситуации невозможно подделать и подменить, она распознает - говорите это вы или ваш голос, записанный на магнитофон. Она просканирует сетчатку вашего глаза, отпечатки ваших пальцев и другие индивидуальные особенности. Подмена исключена полностью, она определит - вы ли это говорите по телефону, добровольно или под давлением вы отдаете приказ или распоряжение. Это вы должны знать и поступать соответственно.
   Вы удивлены, что Катя назвала вас, а вы не представлялись ни мне, ни ей. Она просканировала ваш военный билет, Катя может видеть сквозь стены, ночью и днем, она распознает подделку любого документа, определит, правду ли говорит человек. Думаю, вы уже стали понимать, что работать теперь станет намного легче, Катя видит и слышит все в радиусе вашей охраняемой зоны, всегда скажет, если кто-то проникнет на территорию, подскажет - грибник это или шпион.
   Михайлов поднял карту охраняемого объекта и территории.
   - Сканировано, - ответила Катя, на экране появилась карта.
   - Сейчас ваша основная задача, - продолжал Михайлов, - представить Кате личный состав роты, ученых, всех, кто имеет доступ на объект, задачи и функции каждого, степени доступа и т.д. и т.п. Вызывать, приглашать сюда никого не нужно, Катя уже внесла в память всех, кто находится на объекте, она будет выводить изображение на экран, а вы будете давать пояснения. Начать можете с личного состава роты или с ученых, как хотите.
   - Если командир не против, я бы начала с подтверждения полномочий караула. В квадрате 4 находятся двое людей. Первый - сержант Бобров, - на экране появился его военный билет, - в рожке автомата 27 патронов, автомат снят с предохранителя, поставлен в положение стрельбы одиночными выстрелами.
   - Мы, наверное, поедем, - вмешался в разговор Михайлов, - дальше вы сами разберетесь, заодно спросите, почему у сержанта в рожке не хватает 3-х патронов. Всего доброго тебе, Катенька, удачи.
   - Спасибо, шеф, и вам удачи, - ответил компьютер.
   Степанов с Михайловым вышли, главное сделано, остальное командир с Катей сделают сами. Генерал ехал довольный, можно рапортовать о первом успехе - один из объектов под надежной охраной. Не обманул Михайлов, сделал, что обещал, он и не сомневался в этом, но наверху доверия к нему станет больше. Установлена уникальная система охраны, аналогов которой не существует в мировой практике, потрясающе простая в обращении и эффективная в результате. Никто не сможет несанкционированно проникнуть на объект. И вышел на Михайлова он, Степанов, рейтинг которого в ФСБ многократно повысился. Он единственный из начальников региональных управлений, подчиняющийся непосредственно директору, минуя заместителей и начальников главков. Это давало определенные преимущества в решении поставленных задач. Но это же преимущество требовало особой бдительности и аккуратности в работе, ибо уравновешивалось недостатками, и только очень коммуникабельный и грамотный профессионал мог извлекать из этой ситуации выгоду для себя и управления. Наряду с помощью возрастал и спрос, зависть коллег и возможность получить подножку от вышестоящих руководителей, которые при случае постараются поставить 'выскочку' на место. Гипертрофируется все - и отрицательное и позитивное.
   Степанов вздохнул и стал наблюдать за дорогой. Перед развилкой, где машины должны разъехаться в разные стороны, он приказал остановиться. Михайлов тоже затормозил и вышел из машины, они отошли в сторону.
   - Как тебе удобнее, Николай Петрович, денежки за работу налом или на счет? - спросил Степанов.
   - Лучше налом, половину в рублях, половину в долларах, пригодятся, когда в Америку полечу.
   - Таможня может не пропустить с такой суммой, помощь нужна?
   - Зачем, - усмехнулся Михайлов, - я законопослушный гражданин, ничего нарушать не стану. Откуда таможня узнает, сколько денег я провожу по пластиковой карте? Это не запрещено законом и даже поощряется.
   - Да-а, поощряется... Заинтересованными фирмами, - улыбнулся Степанов.
   - В общем, я подошлю Зеленского, передашь ему деньги, а на субботу готовь вертолет, слетаем на второй объект и на ложный, все сделаем, как положено. Аппаратура у меня готова. Надеюсь, устраивает вашу контору такая система охраны?
   - На комплимент напрашиваешься, Николай Петрович... Устраивает, даже очень устраивает, спасибо. Но у меня возникает другая проблемка - как эту систему сохранить в тайне? Может, что-то подскажешь?
   Степанов действительно выглядел озабоченным, Михайлов рассмеялся.
   - Это пустяшные хлопоты, Катерина позаботится об этом сама, ничего делать не надо. Но посоветовать кое-что могу - ты можешь под это дело выбить деньги, время или 'галочку' в отчете. Ты же знаешь, если представить невозможное - кражу компьютера, например - с ним все равно работать никто не сможет, Катя не станет с ними общаться, а вот о себе даст знать. Моя Машенька быстро с ней свяжется, где бы она не находилась, и проинструктирует, как себя вести. Если захотят разобрать компьютер, все равно ничего не поймут в нем, пусть хоть голову себе сломают. Так что делай вид, что занят проблемой, успешно решаешь ее, а самому не мешало бы и личной жизнью заняться, не мальчик, пора и дамой сердца обзавестись.
   Михайлов вгляделся в его лицо, они еще ни разу не обсуждали подобные проблемы. Степанов отвел взгляд, вздохнул.
   - Да-а, пришел и взял...
   - Ха-а-а, конечно, на твоих объектах и в кабинете невесты не водятся, а можно и на Работе жениться, - Михайлов усмехнулся, - ладно, давай прощаться, мои уже, наверное, беспокоиться стали, пока.
   Михайлов крепко пожал руку Степанова, давая понять, что будет рад возникающей дружбе.
   Генерал ехал по вечернему городу, всматриваясь в непривычно спокойные и тихие улочки, без суматошной московской суеты. Водитель подъезжал к зданию управления, Степанов глянул на часы, приказал:
   - Домой.
   'Даже у водителя рефлекс выработался, везет сразу к управлению. Девять вечера - еще не время для домашних дел, которых у меня нет', - он усмехнулся про себя.
   Степанов уже успел обзавестись мебелью, но чувствовал себя одиноко и неуютно в большой квартире, хотелось домашней пищи и тепла. В желудке стало подсасывать, и он вышел из машины у ближайшего к дому магазина. Купил пельменей, колбасы, сосисок, куриных бульонных кубиков, и другой холостяцкой снеди быстрого приготовления.
   Дома, переодевшись в гражданское, выложил все из сумки и сообразил, что не купил хлеба. Пришлось идти в магазин снова, благо он был совсем рядом. Не спеша, подходя к своему подъезду, он увидел одиноко стоявшую женщину и, как ему показалось, плачущую тихонько и безутешно в платочек.
   Свет отрываемой подъездной двери на мгновение осветил ее лицо и Степанов успел заметить слезы. Женщина быстро отвернулась, он закрыл дверь, чтобы не смущать ее светом и спросил:
   - Извините, я могу чем-то помочь вам?
   - Нет, спасибо.
   Степанов так и остался стоять в нерешительности - то ли предложить свою помощь еще раз, то ли уйти и не мешать, иногда человеку хочется побыть одному. Женщина повернулась и вошла в подъезд, он двинулся следом, на третьем этаже она остановилась, остановился и он.
   - Почему вы меня преследуете? - неожиданно для себя Степанов услышал вопрос.
   - Но почему вы решили, что я вас преследую? - удивился он и стал подходить ближе.
   - Стойте, я буду стучать соседям, - закричала она и ее маленькие кулачки забарабанили в дверь Степанова.
   - Зачем же стучать? - улыбнулся он, - я сейчас открою.
   Он вставил ключ в замочную скважину и стал открывать. Женщина закрыла глаза, прислонилась к двери и медленно стала сползать вниз. Он подхватил ее, потерявшую сознание, занес в квартиру и, положив на диван, вызвал скорую.
   Может впервые в жизни он растерялся, хотелось чем-то помочь незнакомке, но в доме не было даже нашатыря. Он стоял и смотрел на лежавшую женщину, не зная, что делать дальше. А она словно спала... На вид ей лет 30, шатенка с естественно темными бровями и длинными ресницами, выделявшимися на бледном лице. Прямой аккуратный носик и средней полноты алые губы. Степанов отметил про себя, что на ее лице совсем не было косметики, и даже удивился: обработанные пилочкой ногти не покрыты лаком. 'Видимо, есть еще красивые женщины, не пользующиеся косметикой', - подумал он и одернул слегка задравшееся платье. Стройные ноги врезались в глаза, он перевел взгляд на талию и грудь и подумал, что неприлично разглядывать красивую девушку в беспомощном положении.
   Степанов отвернулся, но совсем уйти не мог, вдруг что-то потребуется и с облегчением вздохнул, когда приехала скорая. Он провел к ней врачей, а сам ушел на кухню, заварил чай и поставил воду на пельмени, бросив в нее кубик куриного бульона.
   - Вы что, совсем не кормите ее? - спросила вошедшая на кухню врачиха, - довели девушку до голодного обморока, она наверняка не ела несколько дней, разум даже помутился, номера квартир путает, вас, говорит, что не знает или знать не хочет.
   Доктор смотрела на него с укоризной и каким-то презрением. На душе заскребли кошки...
   - Вы всегда выносите приговор сразу, не разобравшись? - глядя на врача в упор, спросил Степанов.
   - Поясните...
   Но Степанову не хотелось ничего пояснять, и он спросил о другом:
   - Вы говорите у нее голодный обморок, но есть-то ей можно все?
   - Можно, - ответила с презрением врачиха, считая Степанова виноватым.
   - Тогда спасибо, больше я вас не могу задерживать, - он показал рукой на дверь.
   Врачиха что-то буркнула зло в ответ, но он не разобрал ее слов, да и не хотел разбирать, закрывая за ней дверь. Он прошел в комнату, незнакомка сидела на диване и держала на локтевом сгибе ватку, около нее, на журнальном столике, валялись несколько использованных ампул. Степанов взял их и прочитал - кофеин, кордиамин, глюкоза. 'А всего-то надо было - накормить', - подумал он.
   - Давайте знакомиться, меня зовут Борис Алексеевич, и я вовсе не преследовал вас, я шел к себе домой, - он снова улыбнулся, стараясь расположить к себе незнакомку. - Вы не волнуйтесь, я не причиню вам зла.
   Она смотрела на него уже по-другому, не так, как в подъезде - благодарно и с интересом.
   - Спасибо, Борис Алексеевич, меня зовут Света, я не знала, что вы здесь живете, хотя... я знала, что сюда кто-то переехал, но почему-то не подумала о вас. Я живу здесь же, в соседней квартире, вот и подумала, что вы меня преследуете. Извините...
   - Все нормально, Света, сейчас мы поедим, а потом поговорим дальше. Я еще не ужинал, и кушать хочется, - как бы оправдывался Степанов.
   Он быстро ушел на кухню, принес пельмени и всю купленную сегодня нехитрую холостяцкую еду. Ели молча, Света старалась не торопиться, но все равно заставала себя на мысли, что иногда частит ложкой, плохо пережевывая пищу. Вернулись к разговору только за чаем, и Света с какой-то обреченностью поведала Степанову свою жуткую, как ему показалось, историю.
   Окончив биофак университета, Света так и не смогла устроиться на работу по специальности, даже в школах отсутствовали свободные места преподавателей биологии. Пришлось окончить курсы секретарей и проситься на работу в частную фирму. Из газетных объявлений она знала, что секретарши, в основном, требуются с высшим образованием, может, эта мода пошла оттого, что сами бизнесмены часто не имели его.
   Ее взяла на работу одна солидная частная фирма, руководитель, мужчина 50-ти лет, неплохо платил ей - шестнадцать тысяч рублей в месяц, не смотря на контракт, в котором стояла сумма всего лишь 300 рублей. Ей объяснили, что так делают все, никто не хочет платить налоги, поэтому и такая разница. Вначале все шло хорошо, она регулярно получала обещанную сумму, ей хватало на одежду, еду и содержание однокомнатной квартиры, где она уже давно жила одна после смерти родителей. Ее начальник частенько заходил к ней, и она постепенно стала понимать, чего он хочет. При одной только мысли ей становилось противно, но он не предпринимал никаких действенных шагов, и она не увольнялась с работы. Старый 'волк' хотел глубже утопить ее в долгах и обязанностях. Один раз он попросил сделать ему одолжение, якобы ему срочно потребовалась однокомнатная квартира и у него таковой не имелось. Но зато была двухкомнатная, которую он не хотел отдавать постороннему, а Света не посторонняя, лучше уж пусть ей достанется эта квартира. Все оформили по закону. Двухкомнатная квартира стала принадлежать Свете. Она очень радовалась этому и все боялась, что начальник предъявит ей свои требования, которые она выполнить не в силах. Слишком противным он ей казался. А он наоборот был сама вежливость и любезность и даже предложил ей 50 тысяч рублей на мебель, сказав, что станет вычитать из зарплаты по 3 тысячи в месяц. Света потеряла бдительность и подписала долговую расписку, получила деньги, купила мебель и пригласила на новоселье сослуживцев.
   Все гости вскоре ушли, а начальник остался. Подвыпивший, он открыто заявил о своих желаниях, но получил отказ, дело чуть не дошло до изнасилования, но он опомнился вовремя и ушел, бросив напоследок, что добьется своего, и Светлана еще приползет к нему на коленях, станет просить, нет - умолять: сделать ему минет.
   Степанов видел, что последние слова дались Светлане с трудом, он решился прервать ее рассказ, успокоить немного ее трепещущую душу и тело.
   - Не знаю, Света, но мне почему-то хочется налить вам немного вина, поддержать ваши силы и успокоить. Но, к сожалению, у меня дома ничего нет. Я, конечно, сделаю из этого вывод, но это будет завтра, а сегодня могу предложить только кофе.
   Он подогрел чайник, налил две кружечки растворимого кофе и приготовился слушать. Эта женщина почему-то казалось ему давней и старой знакомой, от прихода которой в дом становится теплее и уютнее. Светлана отпила несколько глотков и продолжила свой рассказ. Он внимательно слушал ее и поражался человеческой непристойности и подонству одновременно со стойкостью взглядов и убеждений, поражался начальнику и его секретарше.
   После этого работа Светланы превратилась в пытку, постоянно обнаруживались промахи, недочеты и упущения, взыскания следовали один за другим. Зарплата, ставшая сразу 300 контрактных рублей, не выплачивалась, все шло в погашение долга, который в настоящее время вырос уже до 200 тысяч. И чем больше она его гасила, тем почему-то больше рос процент.
   Света ходила на работу пешком, не на что было взять билет или проездной, в крайнем случае, ездила зайцем, деньги, занимаемые в долг у знакомых, кончались быстро, она голодала, но не сдавалась. А начальник все время напоминал ей, что можно все прекратить в одночасье. Света решила, что лучше умрет, но любовницей его не станет. Сегодня она нашла выход - продаст квартиру и погасит долг, а там будь что будет.
   - Я и на вас, Борис Алексеевич, подумала, что вы подосланы моим начальником и поэтому испугалась. Простите, - она неожиданно улыбнулась, допивая свой остывший кофе.
   А Степанов сидел в кресле, понурившись, как показалось Свете, думая над услышанным рассказом, потом взял сигарету и закурил, глядя ей прямо в глаза.
   - Знаешь, Света, я, наверное, смогу помочь тебе, но не бесплатно, есть у меня здесь и свой интерес.
   - И, конечно, этот интерес - я, - перебила его она, - мне деваться некуда, между начальником и вами, я выбираю вас. О любви говорить нечего, но вы хотя бы не противны мне, не заезжайте издалека и говорите прямо. Я приму ваш интерес, если вы выпутаете меня из этой истории и уже думала над тем, чтобы отдаться какому-нибудь симпатичному бизнесмену, лишь бы не видеть этого слащавого гада. У меня нет ничего, кроме тела, пользуйтесь им в свое удовольствие, я лягу с вами в постель и стану ублажать вас, может, вы и понравитесь мне со временем.
   Она саркастически улыбнулась, вытащила сигарету из пачки, закурила и закашлялась. Степанов, поначалу обидевшийся на ее слова, заулыбался, поняв, что Светлана наговорила ему разного от безысходности.
   - Я совсем не знаю вас, Света, но мне почему-то кажется, что вы совсем другой человек, каким хотите казаться. Неплохой человек, хоть и наговорили здесь много лишнего. Завтра после обеда вы подадите заявление об увольнении, и все ваши проблемы будут разрешены.
   - Дудки, он не уволит меня, - перебила его снова Светлана, - а вы, видимо, богатенький 'Буратино', если готовы выложить за меня 200 тысяч, и квартирка у вас не 'пыльная', - продолжала ехидничать Света.
   - Хватит, - резко оборвал ее он, - неприятности не дают вам права оскорбительно ёрничать. Разве я причинил вам зло? Да, мы можем лечь в постель, но если оба этого захотим, у вас действительно красивое тело, но без желания оно мне ни к чему. И запомните, никто здесь не собирается вас трахать за деньги, услуги или одолжения, не надо мерить всех мужчин по одному засранцу. Вас действительно завтра уволят, а мой интерес заключается в следующем.
   Он закурил сигарету и заметил, как удивленно она на него смотрела.
   - Я живу совсем недавно в этом городе и живу один, целый день провожу на работе и возвращаюсь в пустой дом. А иногда хочется поесть что-нибудь домашнего, столовые уже все обрыдли. Поэтому я хочу взять вас на работу к себе, домработницей, пусть это слово и звучит еще пока необычно. Думаю, вам не сложно будет убрать квартиру и приготовить еду. Я не стану платить вам денег, через год мы будем в расчете, и вы полностью свободны. Захотите, останетесь, не захотите - вольному воля.
   Света с удивленным интересом смотрела на него и Степанов не чувствовал в ее глазах доверия к себе. Изумление - более ничего он прочесть не смог и ждал ее ответа.
   - Вы это серьезно? - тихо спросила она.
   - Очень серьезно, - ответил он.
   - 200 тысяч очень большая сумма...
   - А почему вы решили, что я собираюсь выплатить ему 200 тысяч? Вы же брали у него 50, и в расписке не было указано про проценты. Не было?
   - Нет, не было.
   - Пять месяцев вы работали на него задарма, значит, вы уже погасили долг. Разве это не справедливо?
   - Но-о, я не знаю, что вы любите кушать, какие блюда готовить, я не повар...
   - О-о-о! - засмеялся Степанов, - сейчас вопрос должен быть решен в принципе, если согласны, станем обсуждать детали, знакомиться ближе. Так как, вы согласны?
   Степанов понимал, что в принципе она согласна, это следовало из ее последних слов, но какие-то сомнения еще мучили ее истерзанную душу.
   - Да, я согласна, - словно очнулась она, - вы про меня знаете почти все, хотелось бы и о вас что-нибудь услышать. И пожалуйста, не обижайтесь на меня, я не хотела причинить вам зла, не хотела обидеть.
   Выражение ее лица и глаза стали другими, исчез сарказм и обиженная надменность, недоверие и предвзятость. Лед обреченности таял в глазах, наполняя их теплом надежды.
   - Вот и хорошо, - вздохнул Степанов, он решил вначале рассказать немного о себе, чтобы она лучше понимала его. - Я военнослужащий, почти все время на службе и редко буду мозолить вам глаза. В пище непритязателен, ем все съедобное, кроме консервированной фасоли, терпеть ее не могу. Переведен в Н-ск недавно и еще плохо знаю город, как меня зовут, вы знаете, а фамилия моя Степанов.
   - Вот те на! - воскликнула и засмеялась Света, - сюрпризы еще, оказывается, не кончились - и моя фамилия Степанова.
   Настала очередь удивляться ему, только теперь он понял, почему так отнеслась к нему врач скорой помощи - фамилии-то у них одинаковые. Они еще долго и непринужденно болтали, удовлетворяя свой интерес, знакомились ближе в общении, и он предложил ей остаться ночевать у него, показал ей ее комнату, где она может расположиться.
   Света, покраснев, согласилась - чего уж там, в свое время предлагала большее, стыдно сейчас отказаться от вежливой малости.
   - Пора ложиться спать, Света, мне завтра рано вставать, служба... Ты сходи к себе, принеси что-нибудь из одежды, зубную щетку, все, что потребуется. Вот тебе ключи, где лежат деньги - я тебе объяснил, возьмешь завтра, сколько потребуется. Я приму душ и в постель, завтра будить тебя не буду, рано уйду, позвоню позже с работы.
   У Светланы прокатилась внутри теплая волна нежности и благодарности к Степанову - такое доверие дорого стоило. Подспудно стучалась мыслишка, а вдруг опять какая-нибудь уловка, но она отогнала ее - предлагала себя: не взял, что еще с меня взять?
   Стоя под душем, Степанов надеялся, что не ошибся в соседке, и она не окажется пройдохой, завтра его сотрудники проверят всю ее подноготную - иначе нельзя, он не может жить в одной квартире с компрометирующей его женщиной. Пусть она домработница, а не близкий человек, все равно нельзя.
   Ему вдруг захотелось, чтобы она пришла к нему в спальню, внутри забились мужские гормоны, давно не находившие выхода, перед глазами замаячили ее красивые ноги. Усилием воли или контрастным душем, но он подавил желание, выключил воду, вытерся и, накинув халат, вышел.
   Света уже была в легком ситцевом домашнем халатике, подчеркивающим ее стройную фигурку, соски грудей выделялись шишечками, а оголенные до верхней трети ноги заставляли дыхание становиться глубже. Он понял, что вскоре низ его живота оттопырится и сделать в этой ситуации он ничего не сможет другого, как быстро уйти. Пожелав спокойной ночи, Степанов закрыл за собой дверь и вскоре услышал журчание воды - душ принимала она.
   Плюхнувшись в постель, он постарался уснуть, но образ вставал перед глазами, словно в отрочестве, 'натягивая палатку'. Такого с ним не происходило давно, желание будоражило плоть, но он твердо решил не ходить к ней. Степанов постарался переключить мысли на работу, но вместо этого понял, что не сможет этого сделать. Он слышал, как она вышла из ванной, и ощущал, что ее флюиды зовут его. 'Надо вызвать машину и уехать на работу. Нет, зачем отвлекать сотрудников'.
   Он вздрогнул от прикосновения ее руки, словно его пронзило электрическим током и, не думая, с жаром притянул ее к себе...
  
  
   * * *
  
  
   Никифоров кое-как дождался окончания рапорта, его не интересовали сводки происшествий по городу, объявления и наставления руководителей. Его тревожила одна мысль - сумели ли девочки соблазнить Михайлова и записать все на пленку. За их работу он получал солидный куш и отказываться от него не хотел, уже подсчитав, что получит чистыми 29 тысяч долларов - якобы он отдаст проституткам по 5 штук, а его гонорар должен быть в 2 раза выше. Чабрецов не станет перепроверять, сколько он заплатил на самом деле, высокомерие ФСБэшника не позволит ему сделать это. 'Лопух кичливый', - подумал он, спеша на условленную встречу.
   Поднявшись в номер, он постучал один раз, второй и забарабанил почти непрерывно. Внутри противно заныло - неужели обманули, сучки, разыграли его. Лоб покрылся холодной испариной - его денежки уплывали.
   - Кто?
   Сонный голос из-за двери успокоил его.
   - Это я, Леночка, я, - заторопился он с ответом, словно боясь, что ему не откроют.
   - Кто, я? - переспросила она сонно.
   - Да я же, Петя, мы договорились с тобой, - снова заволновался он.
   За дверями какое-то время, видимо, обдумывали услышанное, наконец, щелкнул замок, и он увидел заспанную Елену.
   - Какого хрена в такую рань приперся? - недовольно пробурчала она, пропуская его в номер, - сперма в горле булькает? Ложись, счас обслужим.
   Она ушла в ванную комнату, а ее подружка так и не оторвала головы от подушки. Последнее время они работали вдвоем, так было безопаснее, а деньги те же. Многим мужчинам нравилось общаться с двумя сразу, попробовав, они становились их постоянными клиентами.
   Вскоре Лена вышла из ванной, и Никифоров завел разговор, сейчас деньги интересовали его больше секса.
   - Как дела Ленчик, в норме? - она кивнула, - а спор наш?
   Он ничего не мог с собой поделать, очень хотелось, не терпелось узнать - смогли ли девочки соблазнить академика и записать все на пленку, без нее все теряло смысл.
   - Успокойся, петушок, не кукарекай, - презрительно бросила она, - все в порядке, покажем тебе сейчас пленку, но денежки гони вперед.
   Он торопливо отсчитал 500 долларов.
   - Не-ет, дорогуша, мы так не договаривались - каждой по 500.
   Никифоров отсчитал еще 500 долларов и прильнул к зрачку кинокамеры, чувствуя, как разжигается сам, глядя на оргии. Но желание заполучить денежки пересилило, на них он сможет оторваться по полной программе много и много раз. Облизнув пересохшие губы, он умоляюще попросил, вытаскивая кассету из кинокамеры:
   - Леночка, подари мне эту кассетку, будь другом.
   - Ага, щас, размечтался...
   Он убрал кассету в карман.
   - Я вам за нее по 100 баксов отстегну.
   - Чего-о-о? Гони назад, - возмутилась Лена.
   Таня спрыгнула с кровати и встала у двери, закрывая отход своим телом. Но Никифоров тоже не собирался отдавать пленку: - 'Не смогу выкупить, заберу силой', - решил он.
   - Хорошо, девочки, дам по 200 баксов - хорошая цена за пленку стоимостью 30 рублей.
   - Рядиться с тобой тут никто не будет - пять штук и проваливай. Мент поганый, - последнее она прошептала тихо, одними губами.
   Но он догадался или почувствовал сказанное, сжал в ярости кулаки, закипая гневом.
   - Да я вас, сученки, сейчас же в обезьянник упеку и статью намотаю за эту порнографию, деревянного рубля не получите и срок отмотаете. Вы на кого, тварюшки, замахнулись? - продолжал кипеть он.
   - А ты здесь слюной не брызгай, не на тех напал, пес легавый. В мой гараж не такие, как ты заезжали, о таких погонах ты и не мечтал... Пикни только, скотина, еще раз - завтра же без них останешься, отработаю ночку бесплатно, и писец тебе придет, ты меня знаешь.
   Гнев, с которым выпалила слова одним махом Елена, поразил даже его, он понял, что сейчас лучше не ссориться, рассчитается позже сполна.
   - Да, ладно, девчонки, зачем нам ссориться? Пяти тысяч у меня нету, всего пять с собой было, штуку уже отдал вам, так что только четыре...
   - Давай четыре и проваливай, говнюк, да за базаром следи - мой передок посильнее твоих погон будет.
   Елена взяла деньги, и Таня отошла от двери, так и не вмешавшись в разговор ни разу. Никифоров выскочил, скрипя зубами от злости: - 'Ничего, я еще свое возьму, ты у меня, стерва, не так запоешь, и большие клиенты не помогут. Сам и пачкаться не стану, другие возьмут - посмотрим, как тебя начальнички от героина отмазывать станут. В СИЗО ты многим понравишься, поработаешь бесплатно во славу блоти во все дырки'.
   Сунуть ей несколько 'чеков' героина в сумочку не составляло труда, были у Никифорова такие люди - остальное дело техники. Он злорадно усмехнулся. Но это потом, сейчас его заботило более важное.
   Он ехал домой и про себя матерился - четыре штуки уплыли зря, он уже сжился с ними и ощущал, что у него оторвали что-то родное, кровное. 'Это же целый 'Жигуленок', мать твою, - стукнул он руками по рулю, - 'надо же, машину бабам подарил... И кому? Шлюхам'. Покрепче сжав руль, он едва не скрипел зубами. 'Ничего, я возмещу эти денежки, обдеру Чабреца, как липку, пусть ФСБ раскошелится, если хочет держать академика в узде. Никто не соберет на него такую компру, а я смог', - он злорадно усмехнулся.
   Поднявшись к себе в квартиру, Никифоров торопливо скинул обувь и сунул кассету в 'матку', включил 'запись', переписывая ее на обычную - маленькую, оригинал, он отдаст Чабрецу, таковы условия. Он не задумывался над тем, зачем нужна Чабрецову эта пленка, все сводя к старому советскому времени, когда на великих у КГБ почти всегда имелся компрматериал - сильный или слабый, как получится. Но в этом направлении они работали всегда. Сейчас другое время и зачем необходима узда на врача - он не политик, не делает ядерного или космического оружия: такие мысли не приходили в голову Никифорову. Жадность застилала глаза, он делал деньги. Менее 25 тысяч в сумме он содрать не желал, девочки проделали классную работу, а их нашел он...
   Никифоров занялся подсчетами - на валютных этих денег ему и на год не хватит, а вот на 'деревянных', среди которых имелись классные девочки, не сумевшие пока пробиться на ступеньку выше из-за конкуренции, хватит лет на пять. А если им помочь продвинуться, можно и не особо тратиться. От таких мыслей теплело в душе. Он налил себе кружку пива, выпил залпом более половины и расслабился. Возвращаться на работу сегодня особенно не хотелось, Никифоров позвонил начальнику и сказал, что у него внезапно поднялась температура, потемнело в глазах. Скорая уже была и сказала, что это тепловой удар, все пройдет дня через два, в понедельник он, как штык, будет на работе.
   Бросив трубку и с удовольствием потирая руки, он потянулся всем телом, предвкушая завтрашний куш, но пришедшая ему внезапно в голову мысль еще более обрадовала. Он снова взял телефон и заказал двух девочек на дом.
   На следующий день в условное место Никифоров приехал пораньше. Походил, осматриваясь, и понял, откуда приезжает Чабрецов. 'Идиот, гробит машину по колдобинам, не знает что ли, рядом хорошая гравийка есть. Ну и пусть гробит', - усмехнулся он, услышав звук приближающейся машины, - 'Лучше бы шпионов ловил' ... Он почему-то внезапно обозлился, считая, что ФСБэшник зазря получает зарплату. Михайлов Родину не продает, налоги платит, в криминале не участвует и вообще делает доброе и полезное дело. А они его разрабатывают... 'Где выхлоп, кого в тюрьму посадили? Засекретились и занимаются херней, в области ни одно дело ими в суд не направлено'. Никифоров смачно сплюнул на землю и направился к своему 'Жигуленку'. После одного случая он терпеть не мог ФСБэшников.
   Как-то раз, случайно или нет, но он получил информацию от своего агента. Проверяя ее, вышел на крупную фирму, не один месяц собирал информацию, проверял и перепроверял ее и, наконец, возбудил уголовное дело. Провел необходимые следственные действия и передал дело по подследственности, в областную прокуратуру. Прокурорский следак был его давним знакомым, работали они душа в душу, расследовали запутанное дело, выявляя новые и новые факты. В конечном итоге следователь предъявил преступнику обвинение по 12 статьям уголовного кодекса и направил дело в суд.
   На следующий день, сидя дома и слушая программу 'Вести', он просто обомлел. Дикторша привычно сыпала словами: 'В Н-ской области, в результате проведения совместных оперативно-розыскных мероприятий ФСБ и УБЭП, раскрыт ряд тяжких преступлений... Теперь судьбу преступника определит суд'.
   Это было его дело, дело, которое он 'родил и выкормил', но тут нашлась 'родная мама', которая заявила о своих 'правах'. В ярости он позвонил следователю домой, но оказалось, что тот не в меньшей ярости на него - кто дал информацию на центральное телевидение и причем здесь ФСБ? За раскрытие этого крупного дела российского масштаба следователь прокуратуры и опер УБЭП не поощрялись и не упоминались, лавры пожинало другое ведомство. Некоторые из начальничков, получивших премии и поощрения, скрывались за маской секретности, но и детектор лжи не смог бы выудить у них информацию - они просто не знали об этом уголовном деле ничего.
   Все почему-то враз всплыло в душе, и он поджидал Чабрецова в машине. И уже ни за что не сказал бы ему, что есть дорога получше. Наверное, злость Лены и Тани передалась ему сейчас или что-то другое одолевало его, но оно появилось впервые.
   Чабрецов подошел к его машине и сразу стал выговаривать, что Никифоров не соблюдает правила конспирации. Любой агент должен соблюдать их всегда и безоговорочно.
   Тон еще больше распалил всегда спокойного и, как казалось Чабрецову, 'пресмыкающегося' Никифорова.
   - Деньги принес?
   Чабрецов отпрянул, он ожидал услышать все - оправдания о несоблюдении правил конспирации, обещания, что это больше не повторится, любые разнообразия этой темы.
   - Ты че, оглох, деньги принес? - зло переспросил Никифоров.
   В нем все более и более закипала ярость, он, вдруг переставший почему-то подчиняться, разговаривал, как с равным.
   Чабрецов сразу сообразил, что что-то произошло. 'Или он хочет получить деньги и не отдать кассету, тогда он приехал не один, или что-то еще серьезнее', - подумал он и натянуто улыбнулся.
   - Ты что, мне не веришь? Все, как договаривались, денежки у меня, но хотелось бы взглянуть на запись.
   Чабрецов тоже стал злиться - он понял, что его влияние потеряно и разговаривал он сейчас с Никифоровым, как покупатель с продавцом.
   - Смотри... - Никифоров ткнул пальцем в кинокамеру.
   Он приник к аппаратуре: Михайлову делали минет - одна проститутка работала с членом, другая с яйцами.
   - Классно! - воскликнул Чабрецов восхищенно.
   'За такой материал можно запросить и побольше обещанных 200 штук', - уже про себя подумал он, не считая 100 тысяч аванса.
   - Вот, - протянул он деньги, - здесь 20, как договаривались, тебе в двойне.
   Никифоров спрятал доллары в карман, но кассету из кинокамеры не вытащил.
   - Обстоятельства изменились, я еще должен им четыре штуки, каждой.
   В другой ситуации, прежней, Чабрецов бы не стал разговаривать - 'отстегал' Никифорова и все дела, но сейчас он залебезил, слишком высока была ставка, важен только конечный результат.
   - Хорошо, давай кассету, завтра в камере хранения заберешь 8 штук, шифр тот же, номер ячейки я напишу над телефоном-автоматом.
   У Чабрецова все кипело внутри, с каким удовольствием он бы съездил сейчас по этой нахальной, красной морде, сделал из нее что-то наподобие кровавого месива. Кулаки так и чесались, но он улыбался.
   - Там и пленку заберешь, - Никифоров, более не сказав ни слова, сел в машину и, газанув, уехал.
   - Сука, - крикнул ему Чабрецов вслед, в ярости пиная небольшие камешки на дороге.
   Такого он не только не ожидал, фантазируя, придумать не смог бы. Приближающийся финал затмевал здравый рассудок, но все-таки Чабрецов подумал, что выиграет - получит кассету, деньги и сразу скроется, уедет в другое место.
   Он завел 'УАЗик' и сразу поехал к тайнику, содрогаясь от одной мысли о змеях. Сегодня ему повезло, он не встретил змей, но сердце стучало часто и гулко. Зайдя в пещеру, он отсоединил взрывчатку, забрал все деньги, оставляя инструкции и шифры - теперь они вряд ли пригодятся ему. Решение исчезнуть созрело и стало твердым, он закрыл тайник и решил не подсоединять гранату, его причастность к тайнику доказать невозможно, отпечатков пальцев он не оставил - зачем же лишать жизни невинных людей, когда обнаружат тайник. Его могут найти и через десятки лет, пострадают потомки, не имеющие отношение к настоящему времени.
   Чабрецов выехал на тракт, поглядывая в зеркало заднего вида, и двинулся к городу, намереваясь сразу же положить деньги в ячейку. Он сделал все, как попросил Никифоров и не сомневался, что тот оставит пленку в ячейке камеры хранения. Теперь оставалось одно - дать сигнал о срочном контакте.
   Припарковав машину недалеко от автобусной остановки, Чабрецов осмотрелся. Все в порядке, он не заметил ничего подозрительного, люди спешили по своим делам, не обращая внимания на остановившийся 'УАЗик'. Достав лист чистой бумаги, он написал фломастером: 'Объявление' и чуть ниже - 'Продается спальный гарнитур, гарантия качества 200%. Обращаться после 17 часов'. Порезав низ листа на полоски, он оторвал их, создавая впечатление старого объявления, номера телефонов которого уже разобраны покупателями. Уже собираясь выйти из машины, он увидел подходящего к нему гаишника. 'Черт', - выматерился он про себя, заметив знак 'остановка запрещена'.
   - Ваши... Извините, товарищ генерал, не узнал сразу, - стал оправдываться сотрудник.
   - Откуда ты меня знаешь? - спросил в свою очередь Чабрецов.
   - В прошлом году мы помогали вам в одной из операций, вы лично инструктировали нас, - ответил он.
   - А-а, помню, было такое дело, спасибо за службу.
   - Всегда рад помочь, - милиционер козырнул и отошел в сторону от проезжей части.
   'Под знаком часто останавливаются машины - наверняка отловит кого-нибудь и сдерет штраф, а пока прячется, чтобы его не заметили', - подумал Чабрецов. Выждав несколько минут, он направился к остановке и незаметно приклеил объявление среди имеющихся таких же листочков. Еще раз осмотревшись, он подошел к машине, гаишник уже отловил кого-то и составлял протокол. 'Сорвал парню левый заработок, наверняка на свой карман 'выписывал' он штрафы, а теперь старается не засветиться, оформляет все, как положено', - усмехнулся Чабрецов. О том, что они в свободное от службы время стоят на дорогах и зарабатывают денежку - знали все. И милицейское руководство, и прокуратура, и ФСБ и народ. Особенно 'зверствовали' те, у которых имелся радар. Про ГИБДД или как говорили в народе - гиблое дело дороги, все с удовольствием рассказывали анекдоты, и уже как-то прижилась их надпись на спинах: ДПС, дорожно-патрульная служба, которую водители переводили более правильно - дай парню сотню.
   Чабрецов вздохнул и поехал в гараж. 'Пообедаю дома, отдохну и свяжусь с агентством недвижимости, они быстро продадут квартирку, благо спрос есть и не малый в этом районе. А там - ку-ку'. Он еще не решил куда уедет, надо найти тихое местечко, где можно провести остаток жизни, лучше в средней полосе России.
   Пустовалов размышлял над объявлением, его люди сняли объявление крупным планом, и компьютерный листок-фотография лежал на столе. Он не сомневался, что это сигнал для связи, но где и когда она произойдет? Может, в 17 часов? Сегодня, завтра? И что обозначают 200%? Толковой мысли в голову не приходило, беспокоила еще и другая - Никифоров подсунул липу Чабрецову и непонятно, как он не разглядел фальшивку сразу. Чабрецов просмотрит дома кассету и все... Многого не понимал в этой ситуации Пустовалов и, боясь ошибиться, сделать неверный шаг, решил пойти к Степанову.
   Рассказывая последнюю поступившую информацию, Пустовалов решился спросить:
   - Я не совсем понимаю, товарищ генерал, у Никифорова в квартире мы установили видеонаблюдение, исходя из которого четко видно, как он просматривает кассету и делает с нее копию. Но на ней...
   - Ты хочешь сказать, - перебил его Степанов, - что на кассете снят сам Никифоров с двумя проститутками и именно эту кассету он хочет отдать Чабрецову?
   - Да, Борис Алексеевич, но как вы догадались? - удивился Пустовалов.
   - А так сразу и было задумано, - рассмеялся Степанов, - только Никифоров не знает, что на пленке он сам снят со шлюхами, а не Михайлов. Немного гипноза и он вместо себя видит другого, как и Чабрецов. Проститутки вообще не задумываются над этим, они запрограммированы и действовали строго по плану.
   - Теперь я понимаю, товарищ генерал, зачем появлялся Михайлов на обычных маршрутах Никифорова и Чабрецова - он гипнотизировал их.
   - Что заметил появление академика, это хорошо, - похвалил Степанов, - но гипноз это или другие его 'увертюры' - не нам судить, мы станем констатировать факты, а про гипноз или как его еще там, нам ничего не известно. Четко известно одно - Михайлов не был и никогда не соблазнится на проститутку. Ты же видел его жену - красавица, разве такую меняют, даже на время?
   - Еще есть один вопрос, который бы я хотел обсудить. Неизвестное пока нам лицо, которому Чабрецов передаст пленку, если он просмотрит ее - все пропало. ЦРУ задумает что-то другое, а так было бы все нормально. Они получат кассету и просмотрят ее, вскоре приедет академик, времени на подготовку другой операции у них не будет. Вряд ли они станут в этот раз с ним разговаривать вообще, станут ждать другого его посещения и готовиться к нему тщательно.
   - А как ты сам считаешь, просмотрит мистер Икс пленку или нет? - спросил Степанов, всматриваясь в Пустовалова.
   Он еще держал его в должности исполняющего обязанности начальника отдела и собирался утвердить или не утвердить после проведения операции 'Заслон'. Так условно обозначались мероприятия по прикрытию выдающегося академика. Поэтому ему было важно знать, как думает и мыслит кандидат, умеет ли быстро принимать логичные решения.
   - Исходя из поставленной задачи, - начал Пустовалов, - им не выгодно афишировать в таком ракурсе академика. Если он согласится работать на них, думаю, что и Чабрецова они постараются убрать, зачистить тылы. Поэтому логичнее было бы отдать команду - доставить пленку без просмотра. А нам необходимо постараться, чтобы она не попала в Америку слишком рано, придумать какие-то объективные причины. Лучше, чтобы пленка появилась одновременно с Михайловым.
   Получив фальшивку, американцы выработают две основных версии - подмена кассеты при ее доставке и изначальная липа, рассчитанная как раз на то, что ее никто в России смотреть не станет. Думаю, - продолжал развивать свою мысль Пустовалов, - что они предпочтут первую версию, слишком рискованно подсовывать липу, но не отбросят вторую вовсе. А чтобы поставить все точки над 'и', они постараются прислать 'инспектора', который станет выяснять - спали ли эти проститутки вообще с Михайловым. Если да, то и будут искать чужого среди своих. Нам это на руку. Надо бы с этими шлюхами поработать, чтобы они все подтвердили.
   Пустовалов замолчал, ожидая реакции шефа на свои рассуждения, еще раз прикидывая все в уме. Нет, он все сказал правильно, только без подробностей, они здесь и не требовались. Михайлов нужен им, и они найдут возможность прислать своего человека, найдут девчонок и переговорят с ними в постели - самый надежный способ.
   - Что ж, рассуждаешь ты логично, посмотрим, что получится на самом деле. Можешь не беспокоиться, девочки подтвердят необходимую информацию, ничего в этом плане делать не нужно. Ты мне вот что скажи - что ты думаешь о Никифорове?
   Пустовалов потер лоб пальцами, сморщился, как от головной боли.
   - Думаю, что это отработанный материал для Чабрецова, он его на дух не переносит, получит кассету и забудет о нем, в смысле использования. Никифоров, конечно, гад, подонок, но под статью уголовного кодекса не подпадает, он же думает, что работает на ФСБ, но и в органах милиции таким не место. Считаю, что его можно будет взять после передачи кассеты Чабрецову, вернее, когда последний тоже передаст ее. Допросить, как следует, он ничего скрывать не станет, ну, а потом рекомендовать начальнику УВД уволить его.
   Последнее время Степанову импонировал этот молодой сотрудник, его действия продуманы и профессиональны, сегодняшние рассуждения подтверждают это. В голове мелькнула мысль - а не затягивает ли он вопрос с его назначением на должность начальника отдела. Нет, до конца операции - нет. Назначение может кратковременно 'опьянить', а трезвость сейчас необходима, как никогда.
   - Хорошо, приглашайте и опрашивайте Никифорова после передачи кассеты Чабрецову, я тоже считаю, что он запираться не станет, пусть внесет свой вклад в разоблачение предателя, действующего осознанно и подло.
   Пустовалов вернулся к себе, генерал не задал ни одного вопроса по объявлению, наверное, считает, что его подчиненный успешно справится сам. Он снова смотрел на объявление и рассуждал про себя. 'Может 200% это сумма, а 17 часов - время, например, на следующий день. А может, сегодня или послезавтра... Надо усилить наблюдение ежедневно с 15 часов, часа два он попетляет, покрутится, неизвестно еще и место'.
   С утра Никифоров не утерпел, выпил пива и поехал на вокзал, надеясь, что его не остановят гаишники. Прочитав на телефоне-автомате необходимые цифры, прошел в камеру хранения, отыскав необходимую ячейку, открыл ее и довольно улыбнулся. Пакет с деньгами уже лежал, поджидая нового владельца, он пересчитал деньги прямо в ячейке, не вытаскивая их наружу, вроде бы копошась в вещах, и еще раз самодовольно улыбнулся. Все в порядке, подумал: 'Прокатить бы этого говнюка, не положить кассету' ... Сплюнул прямо на пол, под неодобрительный взгляд проходящей мимо женщины, бросил пленку в ячейку, закрыл ее и пошел к машине. Ноги сами несли его - сумел сорвать 28 тысяч и это не считая еще тех, которые Чабрецов давал вначале на расходы: зачем считать то, чего уже нет.
   Сев в машину, он тронулся с места и не спеша покатил к дому, планируя в уме день и вечер. Никифоров решил открыть и положить на валютный счет 25 тысяч, 4 тысячи поменять на рубли и оставить на расходы. При грубом подсчете получалось около 120 тысяч рублей - много. 'Надо оставить тысяч 50, нет, мало'. Он ехал и не мог никак прийти к одному решению. Внезапно перед глазами вырос гаишник, он останавливал именно его.
   Выматерившись про себя, Никифоров принял резко вправо и остановился, не глуша мотор, показывая подошедшему сержанту свое служебное удостоверение. 'Блин, вечно они все испоганят', - заворчал он тихонько, одними губами. Удостоверение не возымело должного действия на сержанта, он попросил техпаспорт и водительское удостоверение. Ознакомившись внимательно с поданными документами, попросил снова:
   - Откройте капот.
   - Да в чем дело, сержант? - спросил Никифоров, выходя из машины.
   - Сверка номера двигателя, - сухо и кратко ответил он.
   - Ты чё, удостоверение мое не видел, обнаглел малость? - начал возмущаться Никифоров.
   - По-моему, вы, капитан, выпили, придется проехать на экспертизу, - невозмутимо отреагировал сержант.
   - Я тебе устрою экспертизу - из ГАИ махом вылетишь, - продолжал кипятиться Никифоров, понимая, что после экспертизы он может сам вылететь из органов.
   Второй гаишник демонстративно поправил автомат.
   - Садитесь в машину, не заставляйте нас применять силу.
   Чертыхаясь и матерясь, Никифоров уселся на заднее сиденье, один гаишник сел за руль, другой рядом с ним. Капитан все еще продолжал материться и угрожать, дескать, примет все меры, поднимет все свои немалые связи, но завтра же вышибет их из органов, а они никак не реагировали на его слова, и это задевало Никифорова больше всего.
   Машина внезапно свернула и въехала во двор, капитан побледнел, поняв, куда его привезли.
   - Вы кто такие, черт бы вас побрал, я же вам матки повыворачиваю, - попытался он сделать угрожающий вид, облизывая языком внезапно пересохшие губы.
   - Капитан Федотов, ФСБ, - усмехнулся 'сержант'. - Прошу, - он сделал приглашающий жест рукой.
   - Хорошо, тем более здесь я вам сейчас же устрою 'райскую' жизнь. Ведите меня к вашему генералу, он мой товарищ и с вами быстро разберется. Нашли кого останавливать - шпионов бы ловили, а то только государство объедаете, - продолжал он ворчать.
   ФСБэшники провели его к Пустовалову, но и там он гнул свою линию, что разговаривать станет только с генералом.
   - Может у себя вы и решаете все вопросы с начальником УВД, - усмехнулся подполковник, - но в виде исключения я постараюсь устроить вам встречу.
   Пустовалов набрал номер и доложил генералу, что Никифоров требует с ним встречи, от разговора с другими сотрудниками ФСБ он отказывается.
   - Пойдемте, - усмехнулся подполковник, - вас примут.
   Никифоров сразу приосанился, и они поднялись на этаж выше, в приемную. Пустовалов открыл дверь и провел капитана в кабинет.
   - Разрешите, товарищ генерал?
   Никифоров встал, как вкопанный, оторопело глядя на сидящего за столом мужчину в гражданской одежде.
   - А где... генерал...
   - Я генерал Степанов, начальник управления ФСБ. Мне доложили, что вы хотели говорить только со мной. Присаживайтесь.
   - Не... нет... Я думал здесь другой генерал...
   - Какой есть, - усмехнулся Степанов, - другого генерала в управлении нет.
   'На кого же я тогда работал, кому собирал информацию, для чего и кому передал кассету'? Мысли нахлынули разом и в кучу, вводя Никифорова в состояние эйфорической опасности, адреналин, выделяясь 'ведрами', иссушил рот. 'Зачем меня сюда привезли'? Он чувствовал, что самоуверенность оставила его, испарилось внезапно, словно капля воды в жаровне. Вопросы, жажда и боязнь неизвестности хламом плавали в его черепе, мозг которого, казалось, растворился в этой гремучей смеси. Впервые он понял, как чувствует себя крупный мошенник, пойманный за руку, почему хочется выпить стакан воды и закурить.
   Пустовалов вывел его за дверь, выходя, Никифоров глянул на табличку - 'Начальник управления Б.А. Степанов'. Он тяжело вздохнул и присел в приемной на стул, ноги не держали его. Попросил стакан воды, выпил его залпом и отяжелевшей походкой двинулся за подполковником.
   В своем кабинете Пустовалов предложил ему закурить, выждал время, необходимое для восстановления сил от перенесенного потрясения и заметил по выражению лица, что Никифорова охватила апатия.
   - Спрашивайте, - безразлично и тихо произнес Никифоров, туша догоревшую до фильтра сигарету.
   - Собственно и спрашивать то нечего, детали известны, но кое-что спросить я бы хотел. Вы прекрасно знаете, Петр Афанасьевич, что Михайлов очень известный, уважаемый и обожествляемый в народе доктор, доктор, слава которого уже давно пересекла границы России. Вы собирали информацию о нем, передали кассету Чабрецову и не знали, что он уже не работает в ФСБ, - Никифоров согласно кивал головой, - но вы хоть задумывались над тем, что позорите великого доктора, позорите в его лице Россию? Зачем это необходимо Чабрецову - времена политических давлений и репрессий ушли в прошлое. Зачем это все?
   Никифоров вяло вытащил из пачки новую сигарету и закурил, минуту молча пуская дым. Пустовалов ждал и не торопил его с ответом.
   - Значит, вы все знаете, - хрипло ответил он, - действительно, Чабрецов еще летом предложил мне работать на него, он тогда был начальником вашего управления, этого вы отрицать не сможете. Он дал мне, собственно ни за что, ни про что, тысячу рублей, деньги небольшие, но кто станет отказываться от дармовщины. Потом, чуть позже, он предложил мне собрать информацию о Михайлове, его интересовал компромат и расписание - когда академик приходит, уходит с работы, обедает и т.д.. Я не задумывался - если ведомство просит: я делаю. Я ведь тоже опер и понимаю, что он бы не сказал мне правды. Потом предложил мне эту аферу с проститутками, дал денег и не мало, я понял - вы знаете и про это. Зачем все это? - Никифоров усмехнулся, - вас надо спросить, Чабрецов ваш сотрудник и я тогда не знал, что он уже не работает. Точно знаю - когда просил собрать информацию о Михайлове, он работал в ФСБ. Вот и выясняйте все вопросы в своем ведомстве.
   - Выясним, не переживайте, - обозлился Пустовалов, - каждый ответит сам за себя, никто на вас чужую вину не свалит. Но вы сотрудник милиции и знакомы с 242 статьей Уголовного кодекса.
   - Порнушка не ваш профиль, подполковник, - перебил его Никифоров, - давайте не будем заниматься не своим делом, и запугать меня у вас не получится. И работать на вас я не стану, не старайтесь взять меня на компре.
   Пустовалов сжал незаметно кулаки: 'Ишь, как заговорил, оправился змееныш, но ничего, мы твои ядовитые железы вырвем, посмотрим, как ты заговоришь позже'.
   Никифоров понимал, что лучшая оборона - это наступление и, принаглев, продолжил с усмешкой на лице.
   - Я так понимаю, подполковник, что серьезных вопросов у вас ко мне нет, личность моя известна - да и три часа истекли, - намекал он на Закон, - так что я, наверное, пойду, захотите поговорить - присылайте повестку.
   Он встал, но выйти не решился, знал, что без пропуска или сопровождения, его не выпустят из здания. Но больше всего он беспокоился о своих деньгах - когда они спрятаны в надежном месте или положены на счет, это надежнее кармана. ФСБэшники могут и обыскать, хоть это и не законно, доказывай потом, что ты не верблюд, объясняй, откуда взялась такая большая сумма денег.
   Пустовалов посмотрел на него, так нагло еще никто не вел себя в этом здании в его присутствии, обычно эмоции оставались скрытыми за маской доброжелательности и вежливости.
   - Зря вы, Петр Афанасьевич, так непрофессионально о нас думаете. Есть к вам вопросы и очень серьезные, хотелось бы, чтобы вы ответили на них также бойко и уверенно, как говорите сейчас. Действительно, пока о 242 статье УК РФ разговор отложим, правильно, не наш профиль, - усмехнулся Пустовалов, - но только пока, к сути ваших действий в этом плане мы еще вернемся. Меня больше беспокоит другая статья, 275-ая, она-то уж точно по нашему профилю.
   Никифоров враз побледнел.
   - Да-а, вы мастера фальсификаций, но со мной этот номер у вас не пройдет. Измена Родине - ишь, о чем заговорили, - начал он ёрничать, - может я спал с Мата Хари и передал ей семенной фонд? Или у вас проституция стала Государственной изменой? Но я даже не содержатель домов терпимости, а спать с проституткой... - он ехидно улыбнулся.
   - Это хорошо, что вы знаете Уголовный кодекс, но я вам выборочно все-таки напомню 275-ую статью. '... либо иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, совершенное гражданином Российской Федерации... от 12 до 20 лет' ... И обратите внимание - здесь нет слов, как в ваших экономических статьях УК, например, 'сведения о хозяйственном положении заведомо ложные', или 'имущество, заведомо добытое преступным путем'. Здесь нет слов 'заведомо'. Может, вы и не знали заведомо, что оказываете помощь агенту ЦРУ Чабрецову в ущерб внешней безопасности России, а может и знали - следствие установит и суд примет во внимание этот факт. Разрыв-то в сроках лишения свободы большой - от 12 до 20 лет, есть над чем и вам подумать. Может вы знали заведомо, а может, и нет, что кассеты, переданные вами Чабрецову через камеру хранения, потребовались ЦРУ для шантажа академика, чтобы заставить его уехать в Америку и создать там небывалое по мощности биологическое оружие. А это уже прямая угроза безопасности России. Виновны вы или нет, насколько виновны - это решать суду, а не мне, надеюсь, вы все правильно поняли? Так что оставьте свое ехидство, вас никто сюда просто поболтать не звал.
   -Пустовалов наблюдал за Никифоровым, его лицо, бледное, как мел, покрылось испариной. Он с трудом вытащил из пачки сигарету, но никак не мог прикурить - пальцы не слушались и не могли высечь из зажигалки огонь. Пустовалов помог ему прикурить, он затянулся глубоко несколько раз.
   - Я ничего не знал, - заговорил он хрипло и, прерываясь, словно ком застрял в его горле, - я не знал, что этот подлец работает на ЦРУ. Не мог я, не мог совершить измену, я ничего не знал... Это же ерунда...
   - Вы продали Михайлова за 30 с лишним тысяч долларов и это не ерунда, за ерунду не платят таких денег. Или вы хотите сказать, что любая порнушка может стоить таких денег? Что с вами делать - решим позднее, а сейчас изложите все письменно и подробно.
   - Но... - решился на последнее Никифоров, - там, в этой статье есть примечание... Когда добровольно...
   - А вы пришли добровольно? - глядя на него в упор, спросил Пустовалов, - или пытались оказать нам помощь? Что-то я не припомню ничего такого, вот разобраться с сотрудниками ФСБ - вы пытались, матки повыворачивать, 'райскую' жизнь устроить, это вы пытались. Или я опять что-то не так говорю?
   Никифоров опустил голову, он чувствовал, как пот струится между лопаток, а лоб вновь покрылся холодной испариной. Он достал платочек, вытер лицо и шею.
   Пустовалов вызвал Федотова.
   - Идите, Никифоров, с капитаном, изложите все на бумаге, от вас будет зависеть многое, - оставил он ему последнюю надежду.
   Чабрецов вышел из дома с кинокамерой, не петляя, как обычно, сел на городской автобус и доехал до вокзала. Прошел в камеру хранения, достал из ячейки пленку и вышел на привокзальную площадь. Вставив кассету в камеру, он просмотрел ее и улыбнулся - все в порядке. До 17 часов оставалось полчаса, он снова сел на автобус и доехал до центрального парка, пройдя по нему на другую сторону, вышел на улицу Горького.
   'Это недалеко от пивного бара, где встречался Чабрецов с Никифоровым однажды', - подумал Пустовалов. До 17 часов оставалось 10 минут, и он уже не сомневался, что пленку Чабрецов передаст сегодня. Где? Очертив на карте круг, куда можно дойти за 10 минут, он задумался - слишком много мест, где можно передать пленку и перекинуться несколькими фразами.
   - Как он одет? - запросил Пустовалов группу наблюдения.
   Получив ответ, снова уткнулся в карту. 'В рестораны он не пойдет, одежда не та, а вот для пивных баров или забегаловок вполне подходит. Надо отправить в бар группу, пусть освоятся там заранее, обследуют туалет, установят камеру, если возможно. Чабрецов вышел из дома с кейсом и кинокамерой, надо обратить внимание на людей с таким же кейсом или кинокамерой. Скорее всего, они обменяются ими в удобном месте - за столиком, у стойки или в туалете, взял рядом стоящий кейс и вышел', - размышлял Пустовалов. Он отдал необходимые распоряжения и стал ждать, время, как всегда в таких случаях, тянулось медленно.
   Пустовалов включил чайник, насыпал в кружку растворимого кофе, бросил две ложечки сахара и залил кипятком, вдыхая запах ароматного напитка. Пока он немного остывал, перебирал в памяти лица на автобусной остановке, запечатленные на пленке, когда Чабрецов вешал объявление. Может, кто-нибудь из них придет на встречу с Чабрецовым, они так и не знали, кто прочитал информацию, оставленную на остановке. Если это разные лица, то действует в Н-ске целая шпионская сеть и ее разоблачение - дело чести.
   Группа, отправленная им в бар, сразу же обнаружила там мужчину с таким же кейсом, как у Чабрецова и он, по всей видимости, направлялся туда же. Кинокамера, вмонтированная в заколку галстука одного из сотрудников, передавала четкое цветное изображение - на автобусной остановке этого человека не было.
   Во рту пересохло, Пустовалов не замечал, что кофе обжигает рот, его волнения не были беспочвенными, особая сложность операции заключалась в том, что все участники операции приглашены из других регионов и совсем не знали город, в отличие от Чабрецова и всей группы. Местных он знал в лицо и их, естественно, использовать было нельзя.
   За минуту до 17 Чабрецов вошел в бар, осмотрелся и сразу прошел в туалет. Там уже находились оперативники, неизвестный с кейсом тоже проследовал в туалет и пристроился к соседнему с Чабрецовым писсуару. Экс-генерал застегнул ширинку, взял кейс незнакомца и вышел в зал, наблюдая, пойдет ли кто-нибудь за связником? Но тот вышел спокойно и Чабрецов взял кружку 'Клинского'.
   Оперативники вели незнакомца квартала два, он не проверялся и шел свободно, но внезапно прыгнул в резко затормозивший 'Мерседес', который, набирая предельную скорость, проскочил на красный свет. Оперативники не могли следовать за ним, не засветившись, но им неожиданно помог гаишник, который взялся неизвестно откуда. Он остановил 'Мерс' и потребовал предъявить документы. Он продержал их не долго, минут пять, но этого времени вполне хватило перестроиться, выдвинуть резервы на вероятные направления. 'Мерседес' более не нарушал правил дорожного движения, двигаясь в сторону загородного тракта. Там он снова рванул на предельно возможной скорости, быстро отрываясь от преследования, ехать за ним означало неминуемую возможность засветиться.
   Пустовалов сидел в кабинете в огромном напряжении, сложившаяся ситуация требовала принятия немедленного кардинального решения. Водитель и пассажир 'Мерседеса' неизвестны, если они скроются - нить оборвется, останется нераскрытой шпионская сеть, а этого допустить невозможно.
   Пустовалов приказал связаться с постами ГИБДД, задерживать автомобиль на каждом посту и проверять документы, принимать меры к нарушителю согласно требований и правил дорожного движения. В соседней области готовились к встрече 'Мерседеса', на каждом отвороте с трассы выставлены посты, а местные сотрудники опрашивали гаишника. Он дал ошеломляющие сведения - за рулем иномарки находился капитан милиции Никифоров Петр Алексеевич, настоящий же Никифоров в это время давал показания в соседнем кабинете. Удостоверение, предъявленное двойником Никифорова, не вызвало у сотрудника ГИБДД никаких подозрений.
   Пустовалов направил вертолет на стационарный пост ГАИ, мимо которого должна проследовать машина. Цель одна - установка на 'Мерседес' радиопередающего устройства, они должны, обязаны знать маршрут.
   Постепенно в голове подполковника созревал план, но поручиться за него он не мог, как не мог и никто другой в данной ситуации. Напряжение возрастало - преступники могли повести себя как угодно и просчитать их действия сложно, а порой невозможно. Но Пустовалов не думал об этом - ошибиться нельзя, слишком многое поставлено на кон игры, и он усиленно думал, куря сигарету за сигаретой.
   В кабинет вошел Степанов, Пустовалов встал, а генерал сразу же подошел к окну и открыл его.
   - Накурил - нечем дышать, мозги так работать откажутся. Ну, чего вытянулся, работай в обычном порядке, докладывай, что там у тебя происходит.
   Пустовалов сел в кресло, пододвинул генералу кофе, доложил обстановку кратко и четко, без излишеств, на которые не было времени.
   - И что ты думаешь? - спросил Степанов.
   - Есть одна мыслишка, товарищ генерал, - начал он, - слишком показной их выезд за город, они словно сами напрашиваются на то, чтобы их останавливали сотрудники милиции. Иномарки и так останавливают намного чаще российских машин, а здесь явное превышение скорости - нельзя не остановить. Из этой ситуации возникают две версии. Если их гаишники не задерживают, значит, на то было соответствующее указание, и они находятся под наблюдением. Тогда кто-то из них на трассе пересядет в попутную машину или еще придумают что-нибудь почище, вариант у них наверняка разработан заранее, и точно предвидеть его пока невозможно. Второе - они явно дают понять, что из области уезжают. Из этого следует, что где-то на трассе, за всеми постами ГАИ, их поджидает другая машина, на которой они тихо вернутся обратно к нам, Скорее всего это обычная 'Волга', их меньше всего останавливают на постах, или, в крайнем случае, 'Жигули'. У них наверняка куплен билет на поезд, так удобнее исчезнуть из города. Но это всего лишь версии, Борис Алексеевич.
   - Что ж, версии интересные, держи меня в курсе - генерал встал и ушел к себе, не сказав более ничего.
   Пустовалов ожидал большего, глубоко вздохнув, отдал приказ вертолету обследовать трассу за постами ГАИ на предмет обнаружения стоящих российских машин.
   С поста ГИБДД поступило сообщение - 'Мерседес', движущийся со скоростью около 200 км/час, остановлен. Пассажир предъявил удостоверение на имя сотрудника ФСБ, подполковника Пустовалова Валентина Петровича. Гаишник собрался составить акт о превышении скорости и передать его для разбора в ФСБ, но такой вариант не устраивал экипаж 'Мерседеса' и 'Пустовалов' предъявил спецталон, запрещающий проверку документов и досмотр машины. Акт, естественно, всполошил бы ФСБэшников, а это не входило в их планы. Матерясь, гаишник сверил номер двигателя, единственное, что он мог сделать в этой ситуации, и отпустил машину.
   'Прекрасно', - подумал Пустовалов', - и у меня есть двойник. А гаишник молодец, разыграл все, как по нотам, теперь бы найти машину и все станет ясно'.
   Вскоре вертолет обнаружил стоящую на обочине 'Волгу', оставалось дождаться сообщения о ее следовании обратно в Н-ск.
   'Только бы не сорвалось, только бы они вернулись назад... А если я ошибся и это просто стоящая 'Волга', водитель которой отошел пописать' ... Пустовалов вновь навалился на сигареты, это немного снимало напряжение. В его жизни такая крупная операция была впервые, и проиграть ее не хотелось. 'Неужели американцы меня облапошат, - подумал он, - не всегда получается по задуманному... Нет, всегда - если я провалюсь, по задуманному получится у них'. Разные мысли лезли ему в голову, но первоначальная версия доминировала, и он ждал, ждал сообщений, чтобы перегруппироваться или внести коррективы.
   Пленка должна уйти за рубеж, а шпионская сеть выявлена до последнего отросточка. Это дело чести и Пустовалов сейчас не думал о том, что в случае неудачи он останется уже навсегда рядовым опером-неудачником, а в другом случае ему обеспечен карьерный рост. Решалась его судьба, и он встречал ее в достойной борьбе умов.
   Заработала рация и сердце забилось гулко и быстро. 'Волга' возвращалась в Н-ск.
   Пустовалов снова закурил сигарету, откинулся в кресле и закрыл глаза, затягиваясь дымом глубоко и размеренно, не как раньше - часто и быстро. Его люди ждали распоряжений...
   Докурив сигарету, он налил себе чаю, сделал несколько глотков и стал отдавать команды. 'Волга' отслеживалась на постах ГАИ, ее встречали в Н-ске, а сотрудники уже брали билеты на поезд. 'Мерседес' должны встретить в соседнем областном центре, где он покрутится некоторое время и успешно 'выпроводить' обратно. Поступили данные с картотеки ГАИ - государственный номер на 'Мерседесе' не числился, но по номеру двигателя установили, что он принадлежит некому Воробьину Петру Ильичу, госномер на 'Волге' также зарегистрирован на его имя. Пустовалов дал приказ собрать на Воробьина всю возможную и невозможную информацию тоже. О водителе пока данных не было.
   Кабинет Пустовалова стал совершенно другим - сейчас информация стекалась в него рекой. Воробьин Петр Ильич, генеральный директор и учредитель фирмы 'Лаки'. К лакокрасочной продукции фирма никакого отношения не имела, 'Лаки' - половина названия американских сигарет 'Лаки Страйт' и действительно фирма занималась поставками сигаретной продукции, в основном из США. Воробьин часто бывал в Америке по делам фирмы и на завтра у него был билет до Нью-Йорка. Оставались невыясненными личность водителя Воробьина и того, кто снял чабрецовскую информацию на остановке. За офисом 'Лаки' установлено постоянное наблюдение. Картина постепенно прояснялась, но темных пятен на ней еще было предостаточно. Пустовалов не ошибся в стратегии, но и в тактике ему не хотелось допустить ошибок, он чувствовал себя словно студент, которому обеспечена тройка на экзамене и он боролся за оценку отлично.
   Рация вновь ожила - из фирмы 'Лаки' кинокамера зафиксировала выход молодой женщины, оперативники опознали ее, именно она находилась на автобусной остановке и читала чабрецовское объявление. В настоящее время сотрудники ФСБ устанавливали всех работников фирмы.
   Пустовалов пил чай, кофе, курил. Со стороны могло показаться, что его сердце не выдержит такой нагрузки, но он чувствовал себя превосходно, небольшая эйфория, как допинг спортсменов, гипертрофировала мышление. Он полностью развернул свои силы, в операции задействовано небывалое количество людей - 20 человек придано ему из соседней области, и он использовал всех с максимальной загрузкой.
   Пока оперативники отрабатывали сотрудников фирмы 'Лаки', Пустовалов связался с генералом, доложил ему последнюю информацию. Реакция шефа удивила его - Степанов даже поперхнулся, когда узнал, что Воробьин имеет удостоверение сотрудника ФСБ, и не просто удостоверение, а выписанное на имя Пустовалова. Степанов сразу же связался с ядерным объектом, и услышанное привело его практически в состояние шока.
   Подполковник внутренностями почувствовал нависшую в кабинете напряженную тишину, казалось, если в кабинете пролетит муха - они услышат шум ее маленьких крыльев. Молчали минут пять, уставившись в одну точку. Пустовалов понимал, что что-то произошло, но не решался спросить об этом сейчас, вслушиваясь в метроном часов, отбивающих время. Степанов не сказал ему, что случилось, отправляя работать дальше по плану и держать его в курсе событий.
   Когда через несколько часов Пустовалов вновь вернулся на доклад к генералу, ему было что сообщить.
   Воробьин, вернувшись в город, не поехал в свой офис, а проследовал к себе домой. Как раз туда и отправилась молодая девушка, как удалось установить, Леночка Измайлова, работающая секретарем в фирме 'Лаки'. Имея замечательные внешние данные от природы, она становилась любовницей какого-нибудь бизнесмена и существовала весело и безбедно. Она уже давно жила на квартире Воробьина, проверяя свою раз-два в месяц.
   Зайдя в квартиру, Воробьин облегченно вздохнул, отодвинул бросившуюся было ему на шею Леночку, налил полную кружку пива и выпил ее сразу, не отрываясь.
   - Извини, пить очень хотелось.
   Он обнял ее, словно оправдываясь, и повалил на кровать, грубо срывая с нее трусики, сразу же вошел в нее и замер через минуту, расслабляя тело и откидываясь в сторону.
   Леночка привыкла к его странностям - иногда он по-звериному овладевал ею, иногда ласкал долго и нежно, но никогда не считался с ее чувствами и не пытался угадывать, чего хочет женщина. За свои молодые годы она успела познать много мужчин и сделала для себя вывод - быть ласковой соразмерно кошельку любовника и никогда не перечить. Когда ее выбор становился невыносимо противным, она меняла его на другого. Но никогда не отдавалась тому, кто выбрал ее сам. С Воробьиным случилось по-другому - он увидел и захотел ее. Сообразительная Леночка поняла быстро - его кошелек гораздо полнее предыдущих мужиков, а отказ станет для нее последним: Петенькины гориллы пропустят ее хором, а потом изуродуют смазливое личико. Да и сам Воробьин не был старым хрычом, не хватало только интеллигентности и воспитания, как могла, она приучала его к хорошим манерам, но дрессировке он поддавался слабо.
   - Я сегодня уеду дней на 10, - услышала Леночка его голос, - ты смотри здесь, не загуляй, - назидательно закончил он.
   Она скривила свое красивое личико.
   - Петенька, ты меня обижаешь, ты же знаешь, что я только твоя и у меня не было и нет других мужчин. Я же не какая-то шлюха...
   Леночка вспомнила, как пьяный Петенька первый раз вошел в нее в красные дни, и как она притворно вскрикнула, 'лишаясь девственности'. Она улыбнулась - за то, что Петенька взял ее 'девочкой', ей прощалось многое.
   - Петенька, а с тобой нельзя? - решилась все же спросить она, хотя заранее знала, что последует отказ - он никогда не менял своих решений
   Неожиданно Воробьин не ответил своим обычным и твердым 'нет', он задумался и молчал. Леночка стала ласкать его, но он оттолкнул ее грубо и неотесанно.
   - Некогда, подай телефон.
   Она встала с кровати, достала из его кармана сотик и бросила ему на одеяло. Воробьин набрал номер, по количеству цифр она догадалась - не местный.
   - Алло, господин Лоуренс?
   - Да, я слушаю, - ответил голос с акцентом.
   - У нас прекрасная погода, но я все-таки хочу побывать у вас завтра в посольстве - у моей девочки нет визы. Поможете?
   - Вы что, хотите приехать прямо в посольство?
   - А где же мне брать визу для подруги, на вокзале что ли? - усмехнулся Воробьин.
   - Замечательно, я постараюсь помочь, у нас тоже погода хорошая. Жду, - он повесил трубку.
   Леночка знала, что он часто ездит в Америку по делам фирмы, но с собой ее он не брал никогда.
   - Ты возьмешь меня в Нью-Йорк?
   - Возьму, об этом и договаривался.
   Ему не хотелось, да и опасно встречаться с иностранным гражданином в условном месте, а так есть хороший повод переговорить прямо в посольстве.
   - Ой, как здорово! - почти завизжала от радости Леночка и кинулась на кровать.
   Он снова оттолкнул ее.
   - Некогда. Через 15 минут мы уезжаем, одевайся.
   - Но я не успею собрать вещи? - смотрела она на него недоуменно-вопрошающим взглядом.
   - И не надо, ничего с собой не бери - что потребуется, там купим, не будешь голой ходить. Сумочку с собой возьмешь и все. На - бросишь в нее это.
   Воробьин протянул ей кассету и небольшой сверток, объяснил - подарок посольскому другу.
   Леночка Измайлова бросила все в сумочку, заметалась от радости - что же одеть? Как уложиться по времени? Она знала точно - не успеет за 15 минут: и все, останется дома, такой уж характер у этого мужлана.
   Водитель Воробьина все это время ждал внизу, в машине. Бывший спецназовец, отсидевший срок за избиение понравившейся ему и не отдавшейся девчонки, стал верным телохранителем-псом хозяина. Воробьин высоко ценил его за умение молчать, где нужно, не задавать лишних вопросов и исполнять его поручения быстро и качественно.
   Все это Пустовалов доложил Степанову, москвичи сейчас отрабатывали Лоуренса, сотрудника посольства США, обладающего дипломатической неприкосновенностью.
   Генерал спросил:
   - Кассета - понятно, а что в свертке, что за подарок он везет Лоуренсу?
   Пустовалов пожал плечами.
   - Не знаю, товарищ генерал.
   - Ладно, слушай, необходимо сделать следующее. По Воробьину - если он повезет с собой кассету: отпустить его вместе с подругой. Но, если он возьмет с собой и сверток - в аэропорту его арестуют, сверток не должен уйти за рубеж...- Степанов помолчал немного, - даже если мы при этом вынужденно заберем кассету... По Чабрецову - его арестовать сразу же, как только прояснится вопрос с Воробьиным, задержать водителя Воробьина и опросить, по результатам принять решение. Я вызвал к себе командира и его заместителя с ракетной базы под предлогом личного знакомства. Пару дней назад некий Пустовалов осматривал эту базу, предъявив удостоверение подполковника ФСБ, как ты и говорил. Ими ты тоже займешься, выяснишь, кто был под твоей фамилией на секретном объекте. Потом решим, что делать с ними дальше. Думаю, что в свертке как раз и находятся материалы по этой базе и, следовательно, кассету Воробьин должен взять с собой, а сверток уйдет диппочтой - так надежнее.
   'Вот, оказывается, как, - подумал Пустовалов, - ясно, почему волновался тогда генерал, услышав о двойнике. Неплохой размах - и Михайлов, и ракетная база с ядерными боеголовками. Но, значит, Степанов жертвует материалами по базе, не берет Воробьина сейчас с ними, уверен, что они уйдут диппочтой - такую информацию просто так не отдают. Американцы поймут вскоре, что нам стало известно о пропаже информации и 'перенос' ракетной базы в другое место станет обоснованным, ничего и придумывать не надо. Да-а, варит у Степанова голова - двойную дезу подсунет Американцам, и они ее проглотят, в этом можно быть уверенным'.
   Время позволяло, и он решил выспаться, но домой не пошел, мало ли что могло случиться. Утром необходима свежая голова, завтра решится все.
  
  
   * * *
  
  
   У Чабрецова все складывалось на удивление удачно. Он продал квартиру через агентство недвижимости вместе с мебелью. В паспорте не было штампа прописки, он заранее выписался из этой квартиры, предполагая переехать в другую. В ту, где живет сейчас Степанов, но судьба распорядилась по-своему. Сейчас это было ему на руку, чистый паспорт не помешает, хотя у него имелся и другой - настоящий, но без фамилии. Он смог сделать его себе без труда, на всякий случай, когда еще руководил управлением ФСБ по Н-ской области. Больше ничего не держало его в Н-ске, но он не мог принять для себя окончательного решения - куда выехать, где осесть на оставшиеся годы.
   Заграница не прельщала его по двум причинам: не хотелось мучиться ностальгией и найти его там легче, чем в русской глубинке. А он не хотел более связываться ни с какими спецслужбами. Денег хватит прожить безбедно оставшуюся жизнь. Охота, рыбалка, грибы, ягоды - вот его пенсионная стихия и мест в России ой как много, где все это есть с избытком. Он размечтался. Купить квартирку в городе, одному хватит и двухкомнатной, сдать ее в аренду, а самому жить на дачке-коттедже где-нибудь на берегу залива. 'А поеду-ка я на машине, где понравится - там и останусь', - решил он. Собрав вещи, он перенес их в 'УАЗик' и тронулся в путь. 'Наконец-то можно вздохнуть свободно - никаких забот, а впереди одни удовольствия', - улыбнулся он.
   Чабрецов ехал и радовался жизни, чуть было не проморгав гаишника, останавливающего его машину. Он остановился и вышел, предъявляя сотруднику водительское удостоверение и техпаспорт. Из стоявшей рядом 'Волги' вышли его бывшие сослуживцы, забирая документы у милиционера, бросили кратко и емко обжигающие слова:
   - Гражданин Чабрецов, вы арестованы...
  
  
  * * *
  
  
   Пустовалов решил вначале побеседовать с заместителем командира в/ч 1452 подполковником Зверевым. Как и его командир, полковник Серегин, он прибыл по вызову генерала Степанова.
   - Прежде, чем вас примет начальник управления, я бы хотел задать вам несколько вопросов, Игорь Сергеевич, - начал Пустовалов, - какова процедура посещения вашей части лицами, неработающими на вверенном вам объекте?
   - Вопрос, конечно, не сложный, но хотелось бы вначале узнать, с кем я разговариваю? - насторожился Зверев.
   - Меня зовут Валентин Петрович, я начальник отдела, который обеспечивает ваше оперативное прикрытие и безопасность.
   - Значит, к нам недавно приезжал ваш заместитель, он представился Пустоваловым, исполняющим обязанности, вы, наверное, были в отпуске?
   Пустовалов отметил про себя, что Зверев или не знал, как представился 'Пустовалов' по имени отчеству, или скрывает это.
   - Очень хорошо, Игорь Сергеевич, давайте разберем мой вопрос на примере Пустовалова.
   - А что, там было что-то не так? - вновь насторожился Зверев.
   - Ну, почему же не так, - улыбнулся Пустовалов, - просто так, наверное, будет более понятно. Наш отдел как раз и готовит такие инструкции, вот я и хотел их обсудить с вами, может что-то добавить в них, изменить.
   - Доступ на наш объект, как вы сами понимаете, ограничен, - усмехнулся Зверев, - без приказа его могут посещать всего три человека - директор, начальник управления ФСБ по области и вы. Исполняющие обязанности и другие лица посещают объект только на основании письменного приказа и предъявления удостоверений, военных билетов или паспортов для гражданских лиц.
   Зверев опустил голову и уставился в пол, как нашкодивший школьник.
   - А у 'Пустовалова' был с собой письменный приказ, он же исполняющий обязанности?
   - Нет, - не поднимая головы, ответил Зверев - я доложил командиру об этом, но он не захотел портить отношений с вашей конторой, как он выразился, и приказал мне молчать. Он сам занимался с ним, показывал объект и что там они делали еще, не знаю. Сейчас с командиром у меня натянутые отношения, я подал по этому поводу ему письменный рапорт, зарегистрировал его в канцелярии. Когда он увидел, что рапорт зарегистрирован, его ярости не было предела, до сих пор не пойму, как живой еще остался. Буду писать рапорт о переводе в другую часть...
   Пустовалов задумался: 'Если то, что говорит Зверев, правда, значит, он не виновен, впрочем, все это легко проверить'. Он достал фотокарточку Воробьина, Зверев опознал ее, как 'Пустовалова'.
   - Значит так, Игорь Сергеевич, в соседней комнате вы напишите подробное, очень подробное объяснение о том, как к вам на объект попал вот этот человек, - он показал на фотографию, - кто приказал пропустить его на объект, что он там делал, что видел, что мог выяснить или выяснил из секретной информации и т.д. и т.п.. Не забудьте указать, каковы должны быть ваши действия в случае несанкционированного проникновения на объект, напишите и про свой рапорт. Все отразите очень подробно, позже мы еще вернемся к этому разговору.
   Зазвонил телефон, Пустовалов взял трубку. Звонили Московские коллеги, они сообщили, что Воробьин с подругой улетели в Нью-Йорк, видеокассета с ними. Как и предполагал Степанов, материалов по секретному ядерному объекту они не везли. Но интересным был другой факт - Воробьина в аэропорту провожал Н-ский облвоенком, генерал Григорьев. Он уже вылетел обратно в Н-ск, как удалось установить, в Москву его не вызывали и служебных вопросов он там не решал.
   Пустовалов приказал доставить Григорьева к нему прямо из аэропорта любым способом, лучше добровольно, по приглашению. Сейчас настало время побеседовать с Серегиным. Полковника привели к нему в кабинет, и Пустовалов увидел недовольство на его лице - срочно вызвали в УФСБ, а сами держат уже несколько часов и не слова о деле.
   Пустовалов откинулся в кресле и демонстративно разглядывал его - кряжистый мужичок с типично русским лицом, если бы не две особенности: очень темные, можно сказать, черные глаза, в которые смотреть долго просто невозможно, и ямочка на подбородке. 'Наверное, бабский любитель', - подумалось ему, так часто говорят о людях с подобной ямочкой. Оба молчали, наконец, Серегин не выдержал:
   - Может, вы представитесь, а заодно и объясните - зачем меня сюда вызвали. Полдня уже торчу здесь безрезультатно, не солидно для такого ведомства.
   Пустовалов еще помолчал с минуту, Серегин даже заерзал на стуле от его внимательного взгляда, потом неожиданно сказал:
   - Вы сейчас пойдете в один из наших кабинетов и напишите подробно все о том, как вы допустили на объект человека без имеющихся на то оснований. Кто он, что успел осмотреть, какими мотивами вы руководствовались, несанкционированно допуская его к секретам ядерной ракетной базы, какова его цель прибытия и так далее, и тому подобное. Надеюсь, вам понятно, о чем я говорю?
   Он поднял трубку и вызвал одного из своих сотрудников.
   - Отведите гражданина в кабинет, где он сможет спокойно письменно ответить на поставленные вопросы, дайте бумагу.
   - Я что - арестован, задержан, почему вы со мной разговаривайте в таком тоне? Ничего я писать не собираюсь, меня сюда вызвал генерал Степанов, вот с ним я и буду говорить...
   Пустовалов не среагировал на его слова ни как.
   - Уведите его - откажется писать: составьте протокол, что письменные показания добровольно дать отказался. Все.
   Сейчас подполковник раздумывал над тем, правильно ли он поступил, не став разговаривать с Серегиным, строил в уме версии, как он себя поведет. По всему выходило - правильно. Всю правду он не напишет, а письменная ложь станет ему не на пользу, этим можно торговаться с ним в дальнейшем, хотя 'товар' очень слабенький. Пустовалов нутром чувствовал, что не настало время еще для серьезного разговора, не хватает чего-то. Чего?
   Он прекрасно видел, как затряслись ручонки у Серегина, как выступила испарина на его лбу и подсел голос. 'Боится, тварь, но больше всего его волнует один вопрос - что нам известно, в каком объеме. Это для него сейчас главное, от этого он станет 'плясать', от этого отталкиваться'. Пустовалов примерно знал, что напишет Серегин и на этом этапе его это устраивало. Он ждал появления облвоенкома, не зря провожал он Воробьина в аэропорту, чувствовал нутром, что даст он ему зацепку. Поэтому и не начинал опрашивать Серегина.
   Его привели минут через 10, самолет приземлился вовремя. Оперативник доложил Пустовалову, что Григорьев никак не хотел ехать в УФСБ, но вроде бы и не отказывался - обещал приехать сам часа через два. Пришлось намекнуть, что дело срочное и поехать придется сейчас в любом случае.
   Он прошел в кабинет и сразу же сел в кресло. Пустовалов представился, это прибавило 'кислоты' на лице генерала - он ожидал собеседника постарше званием и решил сразу же показать - генерал и в УФСБ генерал...
   - У тебя есть 7 минут, подполковник, говори, что хотел.
   'В таком тоне беседы не получится', - решил Пустовалов, - придется опять 'наезжать'. Он тяжело вздохнул и закурил. 'Этого заевшегося комиссара можно быстро расположить к беседе только одним способом, другого быстродействующего и верного нет'. Он пустил большое облако дыма в сторону и начал:
   - Ты здесь пробудешь столько, сколько мне потребуется...
   - Что-о-о? Ты...
   - Не визжи, не в свинарнике находишься, - стукнул Пустовалов кулаком по столу, - и не тыкай! Не тебе решать - сколько здесь быть, уйти отсюда в погонах или остаться здесь без них. Наши генералы Родину не продают и агентов ЦРУ с секретными документами в Шереметьево не провожают. С этого и начнем - зачем в Москву поехали, кого в аэропорту провожали, сколько времени знакомы, как часто встречались, какие вопросы обсуждали, какие секретные сведения уже успели передать, когда узнали, что он агент ЦРУ, круг общих знакомых, кто еще на него работает... - сыпал и сыпал вопросами Пустовалов, глядя, как бледнеет генеральское лицо и начинают трястись руки.
   Он налил воды и протянул стакан Григорьеву, подождал, пока он сумеет сделать несколько глотков. Потом долго слушал заискивающую речь генерала, который стал ему сразу противным, подумал, что вот так и получил, наверное, генеральское звание - знал, где наехать, а где и жопу лизнуть.
   Не зря он чувствовал и ждал Григорьева, очень серьезные вопросы он осветил. Теперь можно за Серегина браться серьезно, настал и его черед. Он сумел выяснить главное - Воробьин был знаком с Серегиным, по меньшей мере, год. Серегин знал его, как Воробьина и директора фирмы 'Лаки', а провел на объект, как подполковника УФСБ Пустовалова.
   Основные звенья цепочки постепенно выстроились и замкнулись - Лоуренс, Чабрецов, Воробьин, Серегин.
  
  
   * * *
  
  
   Степанов глянул на часы - поздно, но рабочий день закончился удачно. Пора и о доме подумать, теперь он не засиживался без нужды в управлении. Перед глазами встала Светлана и на душе потеплело. Очень захотелось позвонить, услышать ставший родным и близким голос, предупредить, чтобы накрывала на стол. Он закрыл глаза, представляя, как войдет домой, обнимет и прижмет к груди дорогое существо, почувствует тепло ее волнующего тела, ощутит запах духов.
   'Нет, поеду без звонка, обрадую внезапным приездом. А если она не обрадуется, если я ей не интересен, и она просто играет со мной, отдавая долг обогретой и накормленной женщины'. Мысль противно засела где-то в груди и свербела, сжимая сердце и сосуды, заставляя его гнать по жилам кровь быстрее. Он закурил сигарету. 'Нет, так нельзя, необходимо разобраться во всем, - начал рассуждать Степанов, - не похоже, чтобы она играла, можно играть словами, телом, но глазами... Нет, чувства отражаются в ее глазах... А если это чувство благодарности, а я, дурак, принимаю его за любовь? Но, я-то люблю ее! Как я смогу жить без нее, без ее любви'?
   Готовый мчаться домой на крыльях, он сидел, не двигаясь, в кресле с закрытыми глазами и, казалось, спал. Как бы то ни было, а ехать домой надо. В машине он пришел к выводу - надо поговорить...
   Светлана встретила его, обхватив шею руками, прижалась.
   - Я так соскучилась, тебя целый день нет и нет, звонишь совсем редко, а сегодня даже не позвонил ни разу, - ласково шептала она, прикасаясь губами к его шее.
   Степанов притянул ее талию к себе, целуя шейку все ближе и ближе к губам, впился в них долгим и крепким поцелуем, отстранился, все еще держа ее за талию.
   - Я, наверное, схожу с ума от любви, это не выразить словами, чувства переполняют меня, и хочется носить тебя на руках, прижать к сердцу и не отпускать никогда.
   Он взял ее на руки и прошел в комнату, нежно опуская на диван, целуя щеки, губы, глаза, покрывая всю ее поцелуями, чувствуя, как ее пальцы бегают по пуговицам рубашки и расстегивают ремень. Нетерпеливое возбуждение охватило обоих, и они не хотели терять ни секунды, отрывая 'противные' пуговицы и застежки бюстгальтера. Наконец он ворвался в ее пышущее страстью лоно с могучей силой и заработал в неистовстве, словно боясь не успеть, и сладострастие отберут у него. А она прильнула к нему, как путница в пустыне, не видевшая давно воды и не хотела отпускать сосуд, наполнявший ее влагой, забирая последние капли и в истоме наслаждаясь ими.
   Они еще полежали минут 10, воркуя о любви и нежности, она вспомнила, что он еще не ужинал, глянула на часы, ахнула и убежала на кухню.
   Степанов принял душ и переоделся, захватил с собой бутылочку вина и прошел на кухню. Сервировка поразила его - огурчики и помидорчики, вычурно нарезанные, салат по-французски, картофельное пюре с поджаренными ломтиками мяса, цыплята, жаренные в тесте...
   - У нас праздник? - спросила Света, показывая на вино.
   - Ты мой праздник, Светочка, - ответил он, ласково проведя рукой по ее щеке.
   Она склонила голову набок, задерживая ладонь, смотрела на него светящимися глазами и улыбалась.
   - Как я давно мечтал о таком ужине, когда прекрасные блюда приготовлены руками любимой женщины, когда приходишь домой, и тебя ждут.
   Он разлил вино по бокалам и предложил выпить за нее - свою любимую и родную Светочку. Закусив немного, заговорил снова:
   - Ты очень славная и милая девушка, добрая, - Степанов немного замешкался, а она посмотрела на него внимательно, словно почувствовав, что он скажет сейчас что-то важное, - я хочу сказать, что ты мне ничего не должна. Не могу я, понимаешь, не могу считать тебя домработницей, а ведь это так, пока мы не оговорили другое. Ты больше никому ничего не должна - ни мне, ни тому твоему бывшему работодателю и проходимцу. Ты вольна в своем выборе и мне ничем не обязана. Если нужно, я подыщу тебе хорошую работу, где тебя оценят по достоинству и станут уважать, как специалиста. Больше ты не можешь оставаться в этом доме домработницей, я люблю тебя, и ты можешь остаться здесь в другом качестве... Боже, что за чепуху я несу...
   Он обхватил голову руками, боясь услышать слова благодарности и ухода. Не верилось, но это возможно, что она жила с ним по своей доброте, из чувства долга, что не могла отблагодарить его по-другому. А ему хотелось любви, любви чистой и сокровенной... и обоюдной.
   - Что мне ответить тебе, Боренька? Твой широкий и добрый поступок поразил меня, я поняла, что ты порядочный и доверчивый человек. Ты увидел прежде во мне человека, а потом уже женщину, доверил деньги и ключи, поддержал незнакомку в трудную минуту, спас от противного и мерзкого похотника. Конечно, это сыграло определенную роль, но любят, Боренька, не из-за этого, хотя это и может подтолкнуть, направить в русло любви. Разве можно любить за что-то - любят героев и убийц, трудоголиков и лодырей, любят разных людей. Когда ты уходишь на работу, я тоскую и жду тебя, жду твоего звонка и скучаю, а когда ты появляешься, я готова прыгать от счастья, обнять и не отпускать тебя никуда. Я не стану тебе говорить, что останусь в этом доме, пока ты меня не выгонишь, ты мой, только мой и пусть попробуют у меня тебя отобрать.
   Светлана замолчала, смотря на Степанова глазами, полными слез и нежности.
   'А я-то, старый дурак, сомневался, сидело где-то во мне это чувство, не давая покоя. Может потому, что мне уже 40 и не хотелось ошибиться в выборе'. При ней пропадало это чувство, а без нее точило иногда душу - добрая и милая женщина благодарит, как может. Но теперь отлетели сомнения...
   - Светочка, милая и любимая, родная и дорогая моему сердцу женщина, ты выйдешь за меня замуж?
   - Да, Боренька, да.
   Кушать Степанову расхотелось, они выпили еще по бокалу вина, и ушли в спальню. Лежа он перебирал ее волосы и тихонько говорил:
   - Впереди два выходных, и мы проведем их вместе. Я познакомлю тебя с одной замечательной семьей, мне бы очень хотелось, чтобы ты подружилась с ними.
   Она, лежа у него на руке, повернулась к нему лицом и спросила:
   - Когда же ты успел подружиться - говорил, что недавно приехал в город, днями пропадаешь на работе или он тоже военный?
   Степанов улыбнулся.
   - Нет, Светочка, он не военный, но ты его тоже знаешь - это Михайлов.
   - Академик? - ахнула она, - но он завтра не принимает.
   - А мы и не собираемся на прием, мы пойдем в гости. У него чудные дети - парочка ходячих компьютеров. Увидишь сама - поймешь.
   - Наверное, страшно общаться с таким человеком, он очень умный - вдруг скажешь что-то не то. Все равно, что к генералу в гости ходить.
   Степанов так откровенно и заразительно захохотал, что Светлана приподнялась на локте, пытаясь понять, от чего он смеется так долго и неудержимо.
   - Ну, Боренька, перестань... я что-то не так сказала? Я, наверное, совсем глупая... и ты смеешься...
   А он продолжал заливаться смехом, она иногда пыталась ему подхихикивать, но глаза наполнялись слезами. Он с трудом перестал смеяться, заметив, что вот-вот она разревется.
   - Все нормально, милая, и совсем ты не глупая и не смешная, просто есть вещи, от которых нельзя не смеяться. Давай лучше сменим тему, поговорим о другом, а еще лучше займемся любовью. Я уже так давно не был с тобою...
   Она улыбнулась, поглаживая его грудь ладонью, прижалась ближе к нему, чувствуя, как упирается в нее его 'нетерпение' и отдалась ему до последней клеточки.
   Позже, лежа головой на его груди, спросила:
   - Я, наверное, точно дурочка, согласилась выйти за тебя замуж и не знаю о тебе ничего. Кто ты - танкист, артиллерист, связист, прапорщик или майор, а может, полковник? А может, ты и не военный вовсе - тебя по утрам забирает машина с гражданскими номерами, у военных они другие.
   Она приподняла голову, стараясь заглянуть ему в глаза, почувствовать ответ его сердца. Что скажут ей эти карие и красивые очи, скрывающие зеркало души?
   - Ты просто молодец, моя милая, сумела обратить внимание на номер машины, - он улыбался широко и открыто, - ты действительно должна знать обо мне больше. Я не артиллерист и не танкист, не прапорщик, не майор и не полковник. Я генерал, Светочка, поэтому и смеялся, когда ты сказала про генерала. Неужели я такой страшный, злой или, как ты сказала, умный, что со мной боязно общаться?
   - Шутишь?
   - Нет, Светочка, нет, я настоящий генерал, начальник управления ФСБ, ты можешь убедиться в этом, в кармане рубашки мое служебное удостоверение.
   Она села в постели, глядя на Степанова большими глазами, не зная, что ответить или сказать.
   - А прежде всего я человек, такой же, как все, как прапорщик, майор или полковник, - он снова широко улыбнулся, - и ничего человеческое мне не чуждо.
   Света начала потихоньку всхлипывать, потом не смогла удержаться, упала ему на руку и рассмеялась от всей души.
   - Вот дура, наплела генералу про генерала, - смеялась она, - и Михайлов такой же простой, как ты?
   - Не-ет, в своей среде он маршал и мне до него далеко, а в жизни он обычный человек, без кичливости и зазнайства, без высокомерия и надменности. Муж и отец двоих детей.
   Степановы еще долго делились друг с другом впечатлениями, рассказывали о себе и уснули далеко за полночь.
   На следующий день Степанов со Светланой заехали на работу, он решил приехать к Михайловым в форме по двум причинам: показаться невесте, как она того и просила, а другое пока было секретом, который он не хотел раскрывать раньше времени. Генеральская форма немного смущала ее от непривычности, Светлана никогда раньше не видела генералов, но ее избранник оставался родным в любой одежде и форме. Она гордилась им и не скрывала этого от других, приятно, когда офицеры встают при появлении ее милого Бореньки. Света так и не поняла, когда успела свыкнуться с его формой, времени для этого не было - уже в машине, по дороге к Михайловым, она чувствовала себя превосходно, словно Степанов всегда выглядел таким, каким был сейчас - родным и близким.
   Выйдя из машины у Михайловского коттеджа, она немного смутилась, даже сам по себе огромный дом придавал ей неуверенности, но Степанов поддержал ее.
   - Светочка, они обыкновенные люди, как и генералы...
   Она улыбнулась и благодарно сжала ему руку, шагая уже тверже и решительнее. Они вошли в здание, Степанов представил ее, познакомил с академиком, Викой, Аллой Борисовной и славными детишками.
   Николай Петрович провел их в малый зал, где уже был накрыт стол. Светлана осматривалась в огромном доме, не завидуя его размерам и обстановке, имеющейся в доме прислуги. Все равно Михайлов был 'неземным', а такие люди и должны жить в коттеджах или замках, считала Света. Даже малый Михайловский зал мог вместить без труда за столом около 80 человек.
   Алла Борисовна пригласила всех к столу.
   - Да, да, усаживайтесь, где вам удобнее, - поддержал ее Николай Петрович, - и давайте по-простому, без церемоний, будем звать друг друга по именам.
   - Э-э, нет, Николай Петрович, - погрозил ему Степанов пальчиком, - зачем же толкать людей на поступки, не согласованные с душой. Маленькое исключение мы сделаем, Николай Петрович, не может обращаться генерал к маршалу по имени, а дружить может. - Он засмеялся.
   Степанов отвел Аллу Борисовну и Вику в сторонку, о чем-то пошептался с ними, от Михайлова это не ускользнуло, он хитровато улыбнулся и спросил, обращаясь в основном к Свете:
   - Опять, чертенята, что-то затевают без моего ведома, что интересно они на этот раз выдумают? Вот так я и живу - никакой самостоятельности. Тоже, друг называется, шепчется в открытую с женой и тещей, замышляет какую-то аферу, и ты знаешь, Света, я заранее знаю, что Вика с Аллой его поддержат. Ты присматривай за ним хорошенько, некрасиво, когда шеф УФСБ устраивает заговоры, придется тебе, как подруге, разобраться с ним дома. Но вряд ли бы привез генерал ко мне в дом подругу, наверняка согласилась выйти за него замуж?
   - Да, мы с Боренькой решили пожениться, - краснея, ответила Света.
   - Ну-у, тогда сегодня гуляем, молодцы, что приехали, замечательно, когда все хорошо у друзей. Что ж, прошу всех к столу.
   - Нет, Коля, подожди, успеется к столу. Борис у нас много раз был и никогда не купался в бассейне. Поплаваем, а потом и к столу сядем. Ты не против?
   - Возражать-то все равно бесполезно, - засмеялся Михайлов, - у вас в руках власть... заговорщики. Пойдемте, пойдемте.
   Света была поражена огромным бассейном в доме, только теперь она поняла, зачем Борис просил ее взять к Михайловым купальник. Значит, он заранее знал и ничего не сказал ей. Тихонько, шепотом она отчитывала его за молчание, а он снова молчал и улыбался. Чмокнул ее в губы при всех, и она застенчиво смолкла.
   Как здорово поплавать, выпить сок и съесть яблоко или апельсин, познакомиться с Михайловыми - большей радости не мог ей доставить никто.
   Монитор в бассейне включился, объявляя новых гостей:
   - Граф, Графиня и Графинечка.
   Степанов объяснил удивленной Свете, которая могла принять в этом доме все за чистую монету, что это не титул, а фамилия. А монитор все продолжал и продолжал объявлять: господин Белецкий, госпожа Шумейко, господин Тимофеев. Аллины сестры с мужьями зашли по-родственному, без церемониальных представлений.
   Михайлов встречал всех, обернувшись простынью.
   - Прошу, прошу... Если вы считаете, что я вас встречаю неприлично, не в костюме, а в простыне, то вы глубоко заблуждаетесь. Это не простынь - это тога. Хоть здесь и не Римский сенат, но одежду не выкинешь из истории, - шутил он.
   Света знакомилась со всеми, радостно улыбаясь каждому, теперь это был и ее круг. Разве могла она мечтать еще совсем недавно, что станет невестой генерала, что познакомиться с такими людьми. Она с восхищением смотрела на Степанова, и ей хотелось обнять и прижаться к нему всем телом, почувствовать его родное тепло.
   Михайлов словно понял ее чувства, подтолкнул ее к Степанову.
   - Ну вот, а я-то думал, что сегодня только одно событие - Света согласилась сменить фамилию на Степанову, стать его женой, но чую, что это не все - он погрозил всем пальчиком - тоже мне, друзья, хоть бы кто-то проболтался.
   - Да нет, Николай Петрович, событие здесь одно и очень замечательное событие. А что касается Светы, то она и не собиралась менять фамилию, с рождения готовилась к этому дню, ее девичья фамилия тоже Степанова.
   - Но вы, молодые, даете, - с улыбкой подошел и поздравил их губернатор, а про себя подумал: 'Хорошо, местную, не москвичку берет, значит, надолго к нам, хорошо' ...
   Водные процедуры заканчивались, Алла приглашала всех в зал, а Вика увела мужа наверх. Она достала новый костюм, к которому уже были прикреплены все его ордена и медали.
   - Вика, зачем все это? - недоуменно спросил он.
   - Одевайся, скоро сам все узнаешь.
   Она с радостной улыбкой разглядывала его, поправила лацкан и прижалась к нему, тихо шепча на ушко:
   - Какой же ты у меня славный и красивый, нет на свете ни одного мужика, лучше тебя, Коленька, добрее и ласковее, чем ты, мой милый.
   Вика приложила палец к его губам, чтобы он не мог ничего ответить ей, крепко еще раз прижалась к нему.
   - Пойдем, нас уже ждут.
   Они спускались по лестнице - он чуть впереди, она немного сзади. В зале гости выстроились в ряд, наверняка постарался Степанов, Тимофеев, как командир перед взводом, стоял в стороне. Вика тоже встала рядом с матерью, любуясь внешностью мужа.
   - Уважаемый Николай Петрович, - начал свою речь губернатор, - зная, что вы не очень жалуете торжественные мероприятия, мы посовещались и решили провести их здесь, в вашем доме, где вы не можете отказаться от приема друзей. Все мы хорошо знаем, что вы 15 лет отдали боевому служению Родине, 15 лет вы воевали со скальпелем в руках, возвращая в строй солдат и офицеров в Афганистане и Чечне. Родина высоко оценила ваш подвиг, об этом красноречиво говорят ваши боевые награды. Но выйдя в отставку, вы не ушли с поля боя, продолжая возвращать в строй людей, давая им новую жизнь и будущее. Что может быть прекраснее и полезнее возвращенного здоровья!? Я хорошо помню нашу первую встречу с вами, в тот день вы вернули здоровье 50-ти безнадежно больным людям, вы выглядели устало, но счастливо. Каждый день вы возвращаете к новой жизни десятки людей, занимаетесь наукой, изобретаете лекарства, которые спасли жизни десяткам, сотням тысяч людей во всем мире. Вас знают и ценят на Востоке и Западе, в Америке, Австралии и Африке, знают на каждом континенте планеты. Пользуются вашими трудами для спасения человеческих жизней. Родина высоко ценит ваш труд, и сегодня мне выпала большая честь. От имени Президента Российской Федерации, Правительства России, от всего нашего многострадального народа, от администрации области и от себя лично с огромным удовольствием поздравляю и вручаю Вам, дорогой Николай Петрович, орден 'За заслуги перед Отечеством' I степени.
   Под аплодисменты друзей Тимофеев прикрепил орден, отошел немного в сторону, давая возможность поздравить орденоносца каждому из присутствующих, сказать несколько теплых и ласковых слов, полюбоваться его многочисленными наградами.
   В большой зал вкатили столики с шампанским, открывали с шумом и стрельбой, звенели бокалами и поздравляли, радуясь от всего сердца его успеху. Михайлов, зацелованный напрочь женщинами и весь измазанный помадой, поднял руку.
   - Стоп! На этом прошу торжественную часть завершить и перейти к дружескому обеду. Вика, приглашай всех к столу, а мне необходимо умыться.
   Проходя в малый зал, Света подумала: 'Действительно простой человек и чувствуешь себя в его доме спокойно, без внутреннего напряжения и стеснительности. Умеет он создавать ауру домашней и дружеской обстановки, хотя, наверное, он и не создает ее - она рождается сама от его простоты и гениальности. Надо обязательно пригласить их к себе в гости в следующие выходные дни'.
   Уже сидя за столом, Александр спросил Михайлова:
   - Слышал я, Николай Петрович, что одна из пациенток подарила вам свое сердце...
   Михайлов удивился - откуда узнал Граф о подарке Загорской, даже Аллины сестры не знали о нем, им не говорили специально, чтобы не напрашивались в гости. Сестры не понимали, что Михайловым хочется побыть одним в выходные дни. Первое время они приезжали каждую субботу и воскресенье, словно свора оголодавших псов, которые готовы были жрать, жрать и жрать, не выходя из бассейна. Они изматывали горничных напрочь - подай то, принеси это. И в один из дней ворота коттеджа не открылись, охрана объяснила, что Михайловы заняты, и принять их не смогут. В следующие выходные к сестрам не вышла даже охрана, потом Алла объяснила им на работе, что их не было дома. От принятого решения Михайловым было не по себе, но по-другому они поступить не могли, невежество и беспардонность родственников изматывали и их приглашали сейчас только по праздникам и торжественным случаям.
   Глядя, как Вика поднималась наверх за статуэткой, Михайлов поймал себя на мысли, что не стоит думать об Аллиных сестрах. А вот без нее, без его любимой Вики и Аллы не получил бы он и этого ордена и вообще не стал бы знаменитым доктором. Впрочем, он не гонялся за званиями, наградами и известностью, он делал свое дело, то, что умел лучше всего и всех - лечить и исцелять людей.
   В образовавшейся секундной тишине Тимофеев печально и отчетливо произнес:
   - Как жаль, Николай Петрович, что вы практически не общаетесь с большими политиками, а им у вас есть чему поучиться. Может быть и они, глядя на вас, усвоили бы основной принцип медицины - не навреди! Промедление и бездействие иногда хуже всего... Даже если потом выставлен правильный диагноз - реанимировать всегда крайне сложно. В России больших политиков, как и врачей, не привлекают к уголовной ответственности, несмотря на единство закона пред всеми. Одних судит история, других народная молва. Тяжело идти в ногу со временем, еще труднее опережать его, когда человечество не созрело для грядущих открытий.
   Вернулась Вика, держа в руках коробочку, поставила ее на стол и открыла. Изумительной красоты хрустальная фигурка женщины, держащая в протянутых руках маленькое, на вид живое сердечко, поразила всех. Линии фигурки выглядели настолько естественно и воздушно, что, казалось, эта маленькая фея сейчас взлетит и преподнесет свое сердце сказочному принцу.
   Светлана засмотрелась на завораживающую фигурку, и на миг показалось ей, что хрустальное сердечко застучало. Она очнулась от наваждения, положив руку под грудь, улавливая биение, и ей захотелось взять его в руки и преподнести также любимому. Она взглянула в его глаза и потянулась сердцем - ей показалось, что он прочел ее мысли.
   'Действительно - нет пределов человеческой благодарности, любви и возможностей. Ведь где-то ходит на свете человек, сделавший эту хрустальную фею, талантливейший и скромный, наверняка затертый серыми завистниками. Где-то живет на свете женщина, отдавшее свое сердце Михайлову, любящая его, как мать или сестра'. Света вздохнула, все еще плохо слыша и воспринимая слова восхищения гостей о великолепном шедевре. Вика накрыла фигурку коробочкой и понесла обратно наверх. Мужчины отошли покурить.
   Тимофеев выбрал минутку, отвел Графа в сторону, не хотел, чтобы слышал разговор Михайлов, поинтересовался:
   - Давно хочу спросить тебя, Александр Анатольевич, как фармзаводик ваш поживает?
   Граф удивился вопросу - губернатор прекрасно знал, что завод процветает, дает немалый доход и регулярно платит налоги. Мало того, он знал, что не 'химичат' на заводе с доходами и налогами, как в большинстве других фирм. Почему же тогда спросил? Ответил сдержанно:
   - Ничего, работаем помаленьку.
   - Я вот почему спросил: звонили мне недельку назад губернатор из Владивостока и Президент из Улан-Уде, жаловались и просили помочь. Заключили их регионы с вами договора на поставку лекарств, первое время поступали лекарства регулярно, а сейчас этого нет, дефицитом стал ваш товар и цены взлетели неимоверно. Я знаю, что ты не тот человек, чтобы крутить с договорами и ценами, в свое время открутил все, что можно и нельзя, - намекнул он на его прошлое, - поэтому и спрашиваю напрямую.
   Граф посмотрел на него внимательно, усмехнулся.
   - Никак не думал, что меня спросят об этом, считал: еще не настало время. Но если и спрашивать, то кому, как не вам. Перед ответом хочу задать маленький встречный вопросик - как вам цена лекарства в наших, Н-ских аптеках?
   - Что греха таить, прямо скажу - низкая цена, очень низкая в сравнении с его эффективностью. И в абсолютных цифрах приемлемая: 30 рублей каждый может найти.
   Граф снова усмехнулся.
   - Долгий разговор, конечно, но постараюсь уложиться быстрее. Послушать бы мой ответ и начальнику УБЭП не мешало, да Бог с ними... Вы, конечно, понимаете, Сергей Ильич, что оптовая цена лекарства на заводе совершенно иная, розница накручивает на нее 50% и продает потребителю. Существует у нас и целая система скидок, по предоплате цена еще ниже, но пока не будем этой темы касаться. Розница, то есть аптеки, могут накрутить 50% от цены завода изготовителя или от первого поставщика товара. Лекарство у нас новое и в госреестр еще не попало, а почему не попало, кому это выгодно - сами судите. Поэтому на наш товар нет верхней шкалы цен, а врачи назначают лекарство, оно эффективное, помогает людям, и его брали и будут брать по любой цене. Вам, Сергей Ильич, позвонили из Владивостока и Бурятии, но это не единственные регионы, где так обстоят дела. В большинстве других то же самое. А берут эти регионы лекарство не у нас, а у крупных московских фирм, вот и получается в конечном итоге, что накручиваются не положенные 50%, а все сто и, может быть, больше. Нет, фирма не везет лекарство в Москву. Она сразу транспортирует его, например, во Владивосток. Накручивает процентов 50, потом аптека 50, и вы думаете, получается цена? Нет, еще нет. Заведующая аптекой тоже не лыком шита. Она заранее сговаривается с фирмой поставщиком о работе по схеме, например, 2 - 8. Заказывается в фирме товар по 30 рублей, фирма, согласно устной договоренности, нигде не зафиксированной и не написанной, накидывает еще 10%. По документам в аптеке - цена с учетом этих 10%, а в фирме без этих 10% и сними одновременно. Двойная бухгалтерия на некоторое время. Эту 10% неучтенку и делят фирма и зав. аптекой по схеме 2 - 8. 20% - фирме, а 80% заведующей. Представьте, что оборот в аптеке тысяч 400, 10% составляют 40 тысяч, значит, получит заведующая в тайном конвертике свои 80% - 32 тысячи рублей. А зарплата у нее 14тысяч, и никто встречных проверок никогда не проводил, да и не дадут документы в филиале Московской фирмы местным ОБЭПникам - дескать, отправили все в столицу - матушку, а с нее, как с гуся вода. Будет ли честно работать зав. аптекой за 14 тысяч при такой возможности? Ответа и не спрашиваю. Получает зав. аптекой десятки тысяч, обворовывая больной люд, а фирма поставщик имеет за счет количества аптек свои 20%, выражающиеся то же в десятках, но уже миллионах рублей.
   Граф, волнуясь, прикурил новую сигарету и, не обращая внимания на давно уже поглядывающего в его сторону Михайлова, продолжил:
   - Возьмем другой пример, Сергей Ильич, по нашей области. Вы знаете, что в больницах не хватает денег, каждого больного лечат лекарствами, купленными на его кровные денежки. Но все-таки лекарства в больницах есть и вас, например, не обижайтесь, пожалуйста, никто за лекарствами в аптеку не отправит, как, допустим, и госпожу Шумейко. Главная медсестра в больнице далеко не бедная, как может показаться на первый взгляд дама. Именно она делает заказы на лекарства, главный врач, по сути, только подмахивает заказы, не вдаваясь в цены. И вы думаете, что при существующем дефиците денег в здравоохранении она берет самые дешевые лекарства. Не-ет, ей тоже не хочется жить на одну зарплату, что-то не одна больница у нас на заводе лекарства не заказала... Вы меня попрекнули сегодня, что в свое время я открутил все, что можно и нельзя, но я именно, как вы совершенно точно выразились, открутил. И я не занимал чиновничьих постов, а вам никогда не приходило в голову, что наш начальник УВД, например, имеет в личном пользовании крутую иномарку стоимостью несколько миллионов рублей, а со своей зарплаты ему копить на эту машину лет триста. И разве он один такой?
   Граф потушил сигарету, стараясь взять себя в руки. Ему очень хотелось намекнуть, что и губернаторской зарплаты не хватит на его личный автомобиль.
   - Зачем вы, Сергей Ильич, вообще завели этот разговор, пусть жалобщики из регионов причину у себя поищут, а мы всегда готовы отпустить им лекарства - брали бы только. Заждались нас, пора за стол, - решил завершить разговор Граф, не давая ответить Тимофееву, шагнул к столу.
   'А хрен с ним, пусть думает, что хочет. Мужик умный, сам во всем разберется, а на обиженных воду возят, - подумал Александр, - не надо бы, конечно, в такой день, но слово - не воробей... Пусть тоже из себя праведника не корчит - кто сейчас не замешан в экономическом блядстве'?
   Дома Степанов спросил Свету о впечатлениях вечера, она обняла его, ласково заглядывая в глаза.
   - Ты знаешь, Боря, мне понравилось, очень понравилось! Такой шикарный дом, бассейн... А Михайлов действительно, правильно ты говорил, простой человек, никакого высокомерия и Вика очень обаятельная и славная. Я заметила, что Вика и ее мама очень гордятся Николаем Петровичем, обе так влюблено смотрят на него, Алла Борисовна ласкова с ним, как с сыном, хотя, может быть и младше его. Горничные его вообще боготворят, и охрана любит, к плохому так относиться не станут. Интересно, как Вика сумела его отхватить?
   - А как ты сумела отхватить генерала? - улыбнулся Степанов.
   Света не поняла и удивилась.
   - А разве я отхватывала тебя? - спросила она.
   - Вика вышла замуж за отставного военного врача, вовсе не знаменитого и известного. Это уже потом к нему пришла слава гениального доктора. Правда, он вылечил ее. Вика в 14 лет попала в авто аварию и не могла ходить, ее смотрели и пытались лечить самые известные врачи - безрезультатно. А Михайлов вылечил ее в одночасье, как он это умеет делать, девушка, естественно, влюбилась без памяти, мать не стала перечить, ссылаясь на разницу в возрасте и наверняка довольна выбором дочери.
   Света задумалась на минутку, размышляя об услышанном.
   - Ты думаешь, она влюбилась без памяти? - переспросила она, - скорее благодарность была изначально в ее сердце - любовь пришла потом, после свадьбы.
   Степанов глянул на нее с упреком.
   - Может, и в твоем сердце сейчас благодарность, а любовь придет потом, после свадьбы? - спросил он с сожалением.
   - Да как ты можешь, Боря? - Светлана отстранилась от него, - ты же знаешь, что я безумно тебя люблю... - она встала и пошла на кухню, готовая разреветься от обиды.
   Степанов догнал ее.
   - Прости, Светочка, я не хотел тебя обидеть, прости. И я так совсем не думаю, я сказал это, чтобы ты лучше смогла понять, что и Вика, наверняка, тоже полюбила Николая Петровича до свадьбы. Конечно, сразу после излечения она вряд ли любила его, как и ты меня после нашего первого знакомства. Помнится, что ты вообще собиралась звать на помощь соседей, когда я якобы преследовал тебя.
   Светина обида мгновенно растаяла, превращаясь в широкую застенчивую улыбку.
   - Злые языки, таких мало, но они находятся всегда и везде, про Вику уже говорят, а про тебя еще скажут.
   - А что говорят про Вику?
   - Что она затащила его на себя, а потом женила. Порядочный человек не смог отказаться от свершенного греха.
   - Фу, как пошло, - поморщилась Света, - это говорят как раз те, кто бы так и сделал, да Бог не дал им возможности.
   - И мы бы не согласились, - поддержал Степанов Светлану, целуя ее в шейку.
   - Попробовали бы только... - не договорила она, охватываемая желанием.
  
  
   * * *
  
  
   Михайлов никак не мог определиться - брать ему с собой Зеленского или нет? Вчера, при разговоре с Джеком Стоуном, он на всякий случай сказал, что приедет с личным охранником и понял: Стоун отнесся к этому весьма прохладно. С одной стороны, Михайлов понимал и был уверен, что никаких насильственных действий в первый приезд американская сторона не предпримет, с другой - с Зеленским спокойнее за семью. Сам он всегда мог их защитить, оставлять одних без нужды не собирался, но на операции и конфиденциальные встречи их не возьмешь с собой... Твердо веря, что ничего не случится, он все же решился взять Зеленского, так спокойнее ему самому.
   Михайлов вспомнил, что Степанов просил, если он надумает взять с собой охранника, направить его в УФСБ для небольшой учебы на один день. Как вести себя в экстремальной ситуации, не нарушая закона, что целесообразнее предпринять в той или иной ситуации, что можно и чего нельзя. Он пригласил Зеленского в кабинет.
   За последнее время тот заматерел, мускулы, накачиваемые ежедневно, еще рельефнее выпирали из тела, и это чувствовалось даже в костюме - ходить по дому в майке и трико никто из охранников себе не позволял. Он вошел в отутюженном костюме, останавливаясь посередине кабинета, готовый выполнить любую волю хозяина.
   - Миша, ты летишь послезавтра с нами в Нью-Йорк, дней на 10 - 14. Завтра с утра заедешь к Степанову, будешь в его распоряжении весь день, может он тебя и раньше отпустит, не знаю. Как усвоишь его мини программу об Америке, - усмехнулся Михайлов.
   Зеленский обрадовался, слетать в Америку - кому неохота, посмотреть на забугорную жизнь, на людей другого континента, сравнить увиденное с фильмами.
   - С языком у меня не очень, Николай Петрович, по правде сказать - никак.
   - Это ничего, обратишься к Маше, она научит тебя говорить за пару дней вполне сносно, никто и не отличит, что ты не американец. Язык тебе действительно потребуется, а то какой из тебя охранник - не узнаешь, что и замышляют идолы, о чем говорят. Ты там должен не за мной, за Аллой с Викой, за детьми приглядывать. Я, сам знаешь, за себя постоять сумею, да и за всех вас в том числе, если окажусь рядом.
   Уж кто-кто, а Зеленский знал возможности своего шефа. Не часто, но иногда вспоминал он тот вечер... Наверняка колосится пшеничка в поле, принося высокий урожай, и поет на ветру тонкий колосок песню, баюкая усопших. Пашут механизаторы поле из года в год, сеют, растят и убирают хлеб, не догадываясь, что растет он на костях и человеческих удобрениях. И уже не ищут пропавших милиционеры, хотя не сданы еще в архив розыскные дела. Два года прошло, пролетело времечко... Сложная штука жизнь, здорово изменился Зеленский. Вспоминает он об этом реже, но задумывается чаще. Кто прав? Кто с мечом пришел, от меча и погиб, приехали они убивать и были убиты, но не все. Три кучи стояли перед глазами - одна из них живет и здравствует, каждый отошел от криминальных дел, работает, приносит пользу себе и людям. Значит, прав оказался Михайлов, не дал сгинуть людям, а отдай их тогда Закону - после отсидки принялись бы все за старое. Но может ли человек вершить судьбы людские? Нет, ответил бы на этот вопрос Зеленский, не может. Но из каждого правила есть исключение, Михайлов особенный человек, а значит, и возможности у него на это имеются. Спросят с каждого на Высшем Суде, бросят на весы добро и зло. Не было у Зеленского и тени сомнения, что Михайловская чаша добра перетянет и перевесит зло, не бывать его душе в аду по делам и заслугам перед человечеством. А Закон - что Закон? Его множество порождает бессилие государства или наоборот. Кто разберется в этом и зачем? В его глазах Михайлов всегда останется самым честным и порядочным Гражданином России.
   Зеленский спустился к себе в маленький и уютный кабинет, глянул на фотографию, и сразу же испарилась радость предстоящей поездки. Смотрела на него немигающими глазами удивительная девушка, заставляя бессильно опуститься в кресло. Он взял в руки фото, провел пальцами по лицу, вспоминая первую встречу...
   Он вышел на крыльцо 'глотнуть' свежего воздуха, один из его охранников, Слава Деркач, вежливо объяснял молодой женщине, что внутрь пропускаются только те, кому операция назначена на сегодня. Зеленский захотел помочь, и уже было собрался подтвердить, что в клинике не принято нарушать установленный порядок, но слова застряли в его горле. Взглянув на ее лицо, он внезапно взялся за коляску и покатил мимо оторопелого охранника внутрь, вкатил в пустую палату, сел напротив и молчал минут пять, разглядывая ее. По отдельности черты лица не представляли собой ничего особенного, но вместе веяли необычной миловидностью и кротостью. Обыкновенные, средней полноты губы, казались Зеленскому чувственно сочными, грустные глаза - загадочно таинственными, слегка вздернутый и курносый носик придавал строгим бровям добродушие, а несколько конопушек на щеках, словно маленькие солнышки, веяли теплотой. Незнакомка улыбалась, озираясь вокруг, страдания умели растворяться в ее обворожительной улыбке, придавая лицу душевную притягательность. Исходила от нее особая аура, забиралась под одежду, сжимая мускулистую грудь, иссушала горло, заставляя дышать труднее. Нестерпимо хотелось взять ее на руки, прижать к груди, шептать ласковые слова... Никогда еще у Зеленского при виде женщины не колотилось так сердце, не кружилась голова, не застревали слова, зреющие внутри. Она, словно понимая его, молча смотрела и улыбалась своей обжигающей улыбкой, потом, может быть, поняла, что первым он не заговорит никогда, а может, ей просто надоело молчать.
   - Спасибо вам, добрый человек. Но может, вы скажите хоть слово? - спросила незнакомка.
   Зеленскому хотелось ответить: 'Да, да, милая девушка, мне очень хочется сказать вам много ласковых слов'. Но он что-то прохрипел невнятно пересохшим горлом, замахал руками и выскочил опрометью из палаты. У Аллы Борисовны достал из холодильника бутылку минеральной воды, выпил, не отрываясь половину, и побежал обратно. На середине остановился, вернулся обратно, прихватил с собой минералку и два стакана и снова испарился из приемной, не сказав ни слова. Алла Борисовна посмотрела ему вслед, недоуменно пожала плечами и опять принялась отвечать на телефонные звонки.
   Зеленский вернулся к ней, присел напротив.
   - Не хотите минеральной, у меня что-то в горле пересохло.
   - Спасибо, налейте немного, - ответила она.
   Он, не задумываясь, сорвал пробку пальцами, налил полстакана и протянул ей.
   - Какие у вас сильные руки, наверное, больно? - она взяла его ладонь, - вон какие вмятины от пробки, - и подула на них. - От чего у вас дрожит рука?
   Он отдернул руку, но солгать не смог.
   - Я волнуюсь...
   - Отчего же? - наивно спросила она.
   Зеленский не смог ответить на этот вопрос, опуская голову, даже если бы у него хватило сил, он бы боялся обидеть ее.
   - Меня зовут Алена.
   Она протянула ему руку, он, обрадовавшись, схватил ее своими ручищами, казалось, ее маленькая ручка утонула, растворяясь в его огромных ладонях.
   - Миша, - улыбаясь, ответил он, - я работаю здесь начальником охраны.
   - Вам повезло, Миша, вы видите его каждый день, общаетесь... Говорят, он святой...
   - Это правда, Алена, для очень многих людей он действительно святой и Чудотворец. Иначе как назвать его дела? А что случилось с вами, Алена, вы давно?..
   Зеленский не смог подобрать нужного слова и отвел взгляд.
   - Давно... - тяжело вздохнула она. - Не помню, но мама говорила, что в раннем детстве я бегала своими ножками. Потом они стали слабеть, я перестала ходить, перестала чувствовать боль, но ощущала прикосновение. Сейчас я не ощущаю почти ничего. Врачи долго не могли поставить диагноз, но на консилиуме все же определились, что у меня сирингомиелия. Позже я прочитала про это заболевание в справочнике и ужаснулась - болезнь прогрессирующая и у меня со временем отнимутся и руки.
   Ее глаза наполнились слезами, Зеленский вытащил платочек и, не стесняясь, промокнул слезы. Алена благодарно взглянула, взяла протянутый платочек, снова прикладывая его к глазам.
   - Если Михайлов не поможет... дальше мне не стоит жить на свете. Пока еще действуют руки, я смогу покончить с собой, - она не давала ему возразить, - вы не представляете себе, как тяжело и страшно в здравом уме лежать без движений...
   Алена снова заплакала, закрывая лицо платочком, и отвернулась. Зеленский не знал, как успокоить ее, все слова казались пустыми перед ее горем. Но вскоре она взяла себя в руки сама и еще долго рассказывала о своей жизни. А когда Михайлов вышел из операционной, Зеленский отправился прямо к нему.
   После операции Алена с трудом встала на ноги, вернее ее поставил Михаил и, держась за него, она постояла немного. Атрофированные годами мышцы не держали ее 'пушистого', как казалось Михаилу, веса. Но она чувствовала их, ощущала боль и могла сама переставлять ноги, сидя, без помощи рук. Какое это счастье - чувствовать боль!
   Уже две недели Зеленский занимался с Аленой массажем и гимнастикой. Ноги крепли с каждым часом, и она могла ходить по квартире свободно. Ее мать, ранее стойко переносившая все невзгоды, 'сломалась' при выздоровлении дочери, купила икону Николая Чудотворца, повесила ее в переднем углу и молилась практически сутками.
   Алене приходилось все делать самой - готовить еду, убираться в квартире, стирать... Неокрепшим ногам приходилось тяжеловато. Но она радовалась этому - изголодавшемуся по движениям телу доставляло удовольствие мышечное перенапряжение. Ей хотелось выйти в город, побродить по его улицам и паркам, насладиться красотой жизни. А в какой нескрываемый восторг приходила она, когда Зеленский появлялся у них дома. Она прижималась к его могучей груди и, замерев, не отпускала его от себя долго, долго. Потом с радостным взглядом показывала ему, что научилась делать то-то и то-то. Она не стеснялась, как казалось Зеленскому, прижиматься к нему всем своим хрупким телом, но они даже не целовались ни разу.
   Зеленский вздохнул полной грудью, события, пронесшиеся перед глазами, печалили его сердце в связи с отъездом. 'Хотя бы недельки две, она окрепнет получше, я выведу ее в город прогуляться по парку... Да хотя бы покажу магазины - ей придется ходить без меня за продуктами'. Он снова вздохнул и решил более не откладывать разговор с Аленой на потом о предстоящей судьбе. Он нажал кнопку прямой связи с Михайловым.
   - Николай Петрович, разрешите мне до вечера побыть с Аленой?
   - Да, Миша, конечно. Но ночевать ты должен прийти сюда - Маша станет обучать тебя английскому языку. Ты не стесняйся, можешь приводить Алену в наш дом, она славная девушка и я одобряю твой выбор.
   - Спасибо, Николай Петрович! - радостно ответил Зеленский.
   Он побежал к своей Алене, намереваясь признаться в любви и сделать ей предложение. Он искренне верил, что она любит его и разделит с ним оставшуюся жизнь.
   Михайлов зашел в спальню, Вика и Алла как раз обсуждали, что они возьмут с собой в поездку, дети резвились на кровати, перекатываясь друг через друга. Отца сразу же оседлали, завалив на кровать, Вика и Алла приютились рядышком, по бокам.
   - Думаю, что более двух вечерних платьев вам, дорогие мои, брать не стоит. Если возникнет нужда - купим там, зачем с собой таскать лишнее.
   Он обнял детей, целуя их в шейки по очереди, Витя и Юля смеялись задорно: 'Щекотно, папочка'! И целовали его тоже. Повозившись с ними немного, Николай повернулся к Алле.
   - Помнишь, Алла, Миша прикатил девушку в инвалидной коляске, он, кажется, влюбился в нее безумно. Может, возьмем ее на работу? Ты все равно не успеваешь заниматься хозяйственными делами, пусть сидит в приемной на телефоне.
   Алла села на кровати, поджав ноги, отчего-то забеспокоилась, почувствовал Николай, и молчала. Он не торопил ее с ответом, хотя и не понимал ее молчания - вопрос не казался ему сложным. Но женщины иногда думают иначе, и он не настаивал на быстром ответе. 'Пусть продумает все, как следует, если ей так хочется', - считал он.
   - Ты знаешь, дорогой, - начала Алла, - мы с Викой никогда тебе ни в чем не перечили, но хоть ты и генеральный директор, этому не бывать никогда.
   Она обиженно поджала губы и отвернулась. Михайлов не ожидал такой реакции на свое предложение, тем более от всегда 'взвешенной' Аллы. А она, сознавая, что ее ответа недостаточно, повернулась к Николаю снова.
   - Мы с Викой очень любим тебя, Коленька, и уверены в тебе на 100%. Ты не можешь лишить меня радости приготовить тебе чай, кофе, принести тебе это все в кабинет, когда ты выходишь уставший после операций. Провести рукой по твоим волосам, прижаться незаметно к твоему плечу, снять усталость. Разве ты будешь чувствовать себя раскованным, когда эта... эта... какая-то... - она так и не подобрала нужного слова, - будет заходить к тебе в кабинет, не зная твоих привычек и вкусов, подавать кофе... Но я знаю - у тебя доброе и отзывчивое сердце, Коленька, конечно, надо помочь этой девушке, она столько выстрадала. Сделай ее снабженцем, пусть она занимается вопросами закупа, а в приемную ее я не допущу, стану бороться, как тигрица.
   Алла ласково укусила Николая в щеку, дети закричали в голос: 'Бабушка тигрица, сейчас папу съест'! Витя сложил пальчики пистолетом: 'Я охотник, бух-х'! Алла упала навзничь, откинув голову.
   - Ну вот, сынок, застрелил любимую бабушку...
   - А я доктором стану, как ты папа, я вылечу бабушку.
   Юля погладила ручкой 'ранку', поцеловала несколько раз и бабушка поднялась. 'Да, Юленька, ты станешь доктором и как я станешь исцелять людей от болезней', - подумал Михайлов.
   На следующий день, когда Зеленский вернулся из УФСБ, Михайлов пригласил его к себе.
   - Как у тебя дела с Аленой? - спросил он.
   - Все хорошо, Николай Петрович, - ответил Миша радостно, - вернусь из Америки, и мы поженимся.
   - Я слышал - мать Алены ударилась в веру, перестала обращать внимание на дочь после излечения.
   - Да, Николай Петрович, - огорченно ответил Михаил, - она бросила работу и молится целыми днями. Какая-то непонятная реакция на излечение дочери - раньше делала для нее все, сейчас ничего, словно ее нет. Но, я не безрукий, - он широко улыбнулся, - создам для своей Аленушки все условия.
   Михайлов обратил внимание, как добрело его лицо, когда он говорил о своей избраннице. Эта гора мускулов становилась очень чуткой, отзывчатой и нежной. Он улыбнулся.
   - Хорошо, Миша, я рад, что ты встретил славную девушку и полюбил ее. Она за многие годы болезни насиделась, належалась дома, и всегда будет ждать тебя после работы с огромным, небывалым желанием. Одной дома ей будет невыносимо тоскливо, каждая минутка до встречи с тобой может казаться ей часом. Она, словно взрослый ребенок, станет познавать мир заново, ведь кроме своей квартиры она ничего и не видела. Ты должен помочь ей освоиться в обществе, но тебе сложновато это сделать, ты всегда здесь, мой верный страж. Алена должна устроиться на работу, это поможет ей быстрее возместить потерянное время общения с людьми и природой.
   Михайлов заметил, как вытянулось лицо Зеленского при словах о работе. Михаил понимал, что обрыдлые стены дома только тоску станут навевать на его любимую девушку. Но она ничего не умеет делать, у ней нет ни профессии, ни специальности, как устроиться на работу в этом сложном мире, разве что уборщицей.
   - Я понимаю твою тревогу, Миша, - продолжил Михайлов. - Не стоит ломать голову. Алла Борисовна последнее время подзапустила свое хозяйство, не хватает времени на снабженческие вопросы, хотя они у нас и небольшие - съездить, купить необходимое. Вот и пусть Алена снимет этот вопрос, если вы не против, конечно, поработает у нас снабженцем.
   Посмеиваясь про себя, Михайлов внимательно смотрел на Зеленского, тот не ожидал такого предложения и стоял, переминаясь с ноги на ногу.
   - Николай Петрович, я даже сказать не знаю как...
   - И не надо, иди к своей Алене, сообщи новость.
   Ноги Зеленского словно напружинились, он подскочил на месте и помчался обрадовать любимую. 'Танцор и есть Танцор, - подумал Михайлов, улыбаясь. - Неизвестно, кто больше рад этому - Михаил или Алена, когда узнает. Хороший парень, не ошибся я в нем'.
  
  
   * * *
  
  
   Звук турбин медленно, словно угасая, затих, в ушах еще оставался шум двигателей. Хотелось быстрее выйти и размять засидевшееся тело, глотнуть свежего, уличного воздуха. К самолету подкатил трап и вместе с ним с десяток автомашин, из которых повыпрыгивали люди с кинокамерами и фотоаппаратами. Репортеры, понял Михайлов, полезут с вопросами.
   К нему подошел мужчина лет 30 спортивного телосложения с умным выражением лица. Он первым поднялся по трапу и Михайлов догадался, что он приставлен к нему от ЦРУ.
   - Господин Михайлов?! - то ли спросил, то ли сказал он по-русски с небольшим акцентом.
   - Да, с кем имею честь...
   - Билл Стокфорд, назначен к вам в качестве гида и секретаря. Очень рад приветствовать столь выдающегося ученого на американской земле. Небольшие формальности, господин Михайлов, не могли бы вы передать мне ваши паспорта, декларации и талончики на багаж.
   Михайлов кивнул и Зеленский передал все документы Стокфорду, он, не глядя, отдал их стоявшему за спиной мужчине. Тот сразу же вышел из салона - пошел исполнить формальности, как выразился Стокфорд.
   - Госпожа Михайлова, - безошибочно обратился Стокфорд, Вика кивнула, - госпожа Петрова, - Алла тоже кивнула в ответ, - господин Михайлов младший...
   - Витя, - ответил он и протянул Стокфорду руку.
   - О-о! - воскликнул Стокфорд, пожимая ему руку, - госпожа Михайлова младшая...
   - Юля, - она протянула ему руку ладонью вниз.
   - Для вас просто Билл, мадам, - улыбнулся он и, невероятно изогнувшись, поцеловал ей ручку.
   - Хорошо, Билл, ты еще долго будешь нас держать в самолете? - спросила Юля на чистом американском наречии.
   Взрыв смеха и аплодисментов в салоне заставил покраснеть Стокфорда.
   - О, нет, прошу к выходу.
   Николай Петрович с Викой ступили на трап, за ними, держа детей за руки, появилась Алла Борисовна, за ними следовали Зеленский и Стокфорд. Защелкали фотоаппараты, заблестели красными глазками кинокамеры, закрывая лица операторов...
   Пока Михайловы знакомились и обменивались любезностями со Стоуном, давали интервью журналистам, Зеленский завел разговор со Стокфордом.
   - Какая на сегодня программа дня? - спросил он.
   - Сейчас едем к Стоуну, это вон тот, наполовину лысоватый мужчина, чуть правее господина Михайлова. С дороги необходимо отдохнуть, программу на следующие дни согласуем вечером, - ответил Стокфорд.
   - Господин Михайлов желал бы остановиться вначале в здании аэровокзала, выпить пива. Женщинам необходимо посетить дамские комнаты. Вы можете это организовать? - спросил Зеленский.
   Михайлов, конечно, мог обойтись и без пива, женщины без дамских комнат, но Зеленский беспокоился за документы - вдруг Стокфорд придумает какую-нибудь ерунду и паспорта им не отдадут. А так он все заберет прямо в аэропорту, эта его предусмотрительность даст в будущем семье Михайлова свободу передвижения...
   Глядя на Стокфорда, он безошибочно определил накаченное, тренированное тело сотрудника ЦРУ. Полиция отпадала сразу, ФБР?.. ФБР не занималось разведкой и доступа к секретам ЦРУ не имело. Шестым чувством Зеленский понял, что у Стокфорда были другие планы, он не собирался заезжать в аэропорт. И, видимо, действительно хотел проехать прямо к Стоуну, а потом объявить, что паспорта привезут позже. Он не мог отказать женщинам в посещении дамских комнат и наверняка злился, не показывая вида, Зеленский чувствовал это.
   - Да, я как-то не подумал об этом, - ответил Стокфорд, - но вы даже не согласовали поездку со своим шефом, - решился на последнее он, - вдруг господин Михайлов решит проехать прямо к Стоуну, я уточню этот вопрос у него.
   'Тоже мне, умник выискался, видали мы таких, - подумал Зеленский. - Конечно, ты спросишь: едем прямо к Стоуну и получишь положительный ответ'.
   - Я не первый день служу у господина Михайлова и такие вопросы не согласовываю, - отрезал он.
   - О, да, конечно, - заулыбался Стокфорд, - Билл, зовите меня просто Билл, - он протянул руку.
   - Михаил, - ответил Зеленский.
   Пальчики у Стокфорда не пластилиновые, но до Зеленских им было далеко, оба это поняли сразу.
   - Если не секрет, - с улыбкой поинтересовался Стокфорд, - где раньше служили?
   - ВДВ - это что-то типа ваших зеленых беретов или морских котиков, не ФСБ, - Зеленский первый раз улыбнулся, - а вы?
   - Не буду скрывать, - ухмыльнулся Стокфорд, - я специальный агент ФБР, в мою задачу входит обеспечение безопасности академика, думаю, что вы должны это знать. У Стоуна нет личной охраны, и когда он узнал, что вы тоже приезжаете, он обратился к нам.
   - А почему не в полицию? - наивно спросил Зеленский.
   - А он и обратился в полицию - с улыбкой ответил Стокфорд, - но господин Михайлов очень известный ученый и непредвиденные ситуации, связанные с его безопасностью, могут затронуть жизненные интересы США, поэтому этот вопрос поручили мне.
   'Вот ведь гнида, врет, даже не запнется', - подумал Зеленский, но ответил с улыбкой:
   - Это приятно слышать, Билл.
   Михайлов закончил отвечать на вопросы журналистов и с семьей усаживался в лимузин. Михаил поехал с Биллом и его помощником в другой машине. После аэропорта, где Зеленский забрал у Стокфорда паспорта и декларации, они прямиком отправились к Стоуну.
   По размеру дом Стоуна был примерно такой же, как и Михайловский, может, чуточку больше, но шикарная обстановка бросалась в глаза. И все же, как отметил Михайлов, у Стоуна не было бассейна и тренажерного зала, что существенно уменьшало его ценность. Николая и Вику проводили в их комнату, Алла с детьми поселилась рядом, она отказалась от отдельной спальни и настояла на своем.
   Михайлов сразу же заметил в спальне скрытую видеокамеру и не одну. 'Это уже наглость', - подумал он. Вначале он хотел, как бы случайно, смахнуть одну из них на пол, задев ее пиджаком, но потом передумал. Лучше отключить их все...
   После водных процедур Михайловы спустились в холл, уложив детей спать - после длительного перелета им требовался отдых. Стоун сидел, развалившись в кресле, но при появлении гостей резко вскочил. Казалось бы, откуда взялась энергия у этого невысокого толстячка, походившего на колобок с блестящей лысиной на макушке. Мясистый нос и оттопыренные уши, прикрытые сзади пучками волос, придавали его озабоченному лицу немного смешной вид. Но прежде всего, привлекали внимание его глаза, цвет которых с первого раза определить сложно, еще и потому, что, казалось, они обладали какой-то таинственной силой, заставляющей сразу отводить взгляд.
   В холл вошла расхлябанной походкой крашеная блондинка лет 30 в мини юбке и с полуоткрытыми грудями, словно только что закончила работу на панели. Весь ее вид выдавал бывшую профессионалку с хорошей фигуркой и смазливым личиком, знающим себе цену. Михайлов заметил, что Стоуну не понравился ее вид, и он понял, что Стоун наставлял ее перед этим по форме одежды и поведения.
   - Разрешите представить вам мою супругу, - стараясь скрыть раздражение, сказал Стоун.
   - Эмилия Стоун, - чуть выпятив бедро и протягивая руку ладонью вниз, произнесла она, откровенно рассматривая и оценивая Михайлова.
   - Доктор Михайлов, - ответил он, поворачивая и пожимая ей руку, рассчитанную на поцелуй.
   Эмилия сухо поздоровалась, познакомилась со всеми и предложила Вике и Алле:
   - До обеда еще есть время, пойдемте ко мне, поболтаем, я покажу вам дом. Пусть мужчины поскучают без нас одни, к обеду соберемся все здесь.
   Женщины ушли, оставив Стоуна и Михайлова одних, Зеленский, сидевший в стороне за столиком, собрался было пойти за ними, но Михайлов подал знак рукой, и он остался на месте.
   - Что будете пить, коллега? - спросил Стоун.
   - Пиво, я вообще люблю пиво.
   Стоун достал несколько бутылок.
   - А я, с вашего позволения, выпью виски с содовой.
   Он плеснул себе в бокал немного виски, разбавил содовой и поудобнее устроился в кресле.
   - Я очень рад, господин Михайлов, что вы приняли мое приглашение и посетили мой дом. Встреча и знакомство со знаменитым русским доктором тем более приятна, что вы приехали всей семьей. У вас очень красивая жена, замечательная теща и славные дети, которые, не смотря на малый возраст, поразили Стокфорда своим остроумием. Он успел рассказать мне, как Юлия поторопила его в самолете, - Стоун рассмеялся.
   - Я тоже рад, господин Стоун, познакомиться с известным онкологом Америки.
   - Просто Джек, - перебил его Стоун.
   - Хорошо Джек, зовите меня Николай, - ответил Михайлов, - или лучше Ник, так вам будет удобнее, - он улыбнулся.
   Стоун рассказал, что впервые увидел Михайлова по телевизору на Парижской конференции и поразился результатами лечения. Фантастическое излечение больных не укладывалось ни в какие рамки научных открытий и практического мирового опыта. Стоун не поверил и позвонил в Париж своим коллегам онкологам, и они подтвердили факты, рассказывая с восторгом, взахлеб о Михайловских чудесах исцеления. И до сих пор не верилось Стоуну, что человек с переломанными костями может встать на ноги и пойти, неоперабельный больной - стать вмиг здоровым.
   - В свое время я читал Оккама, - продолжил Стоун, - он говорил, что 'ничто не должно приниматься без основания, если оно неизвестно или как самоочевидное, или по опыту'.
   Михайлов усмехнулся, подумав: 'Глупые мысли бывают у каждого, только умный их не высказывает'.
   - Джек, мозг человека необъятен и 'придет время, когда наука опередит фантазию'. Это сказал Жюль Верн и оказался абсолютно прав - полеты на Луну, подводные лодки, разве это не быль сейчас? Я уверен, настанет время, когда наши потомки удивятся тому, что я лечил людей в свое время такими устаревшими методами, но сейчас вам трудно в них поверить. Но своим глазам вы поверите, возможно, вряд ли поймете - понимание рождается на взрыхленной и удобренной почве.
   Все слова казались Стоуну правильными и не лишенными смысла и достоверности, но все же трудно представить и понять непонятное. Он решил не продолжать разговор на эту тему, тем более, что имел возможность вскоре увидеть операции, которые проведет Михайлов в его клинике. Уже сейчас рейтинг клиники и его лично подскочил до невероятных высот, и только элитные больные могли попасть под Михайловский нож, больные, у которых имелись огромные деньги и положение. Он подбирал их целый месяц, они станут катализатором его успеха и процветания. Стоун вспомнил, как звонил в Москву доктору, онкологу Стрельцову, с которым не единожды встречался на международных конференциях и форумах. Он ответил: 'Вы сомневаетесь в малом, но Михайлов может гораздо больше' ... и Стоун хорошо запомнил эти слова.
   Он снова плеснул в бокал виски и содовую.
   - Может, выпьете что-нибудь покрепче?
   - Можно и покрепче, - сквозь улыбку ответил Михайлов и кивнул Зеленскому, - я привез с собой русской водки немного.
   Взяв принесенную Михаилом бутылку, плеснул в бокалы, глядя Стоуну прямо в глаза. Джек, не выдержав, отвел взгляд, удивляясь Михайловскому самообладанию - обычно взгляд отводили другие, не он. Так уж были устроены его глаза, наполненные силой внутренней энергии, противостоять которой практически могло очень малое число более сильных людей.
   Отпив водки, он заговорил:
   - Ник, я не планировал обсуждать этот вопрос сегодня, необходимо отдохнуть с дороги, но немного введу вас в курс дела. Я, как вы и просили, подобрал 25 больных. 20 из них онкологические и практически неоперабельные, смерть уже стоит у них за спиной. 5 пациентов страдают заболеваниями сердца, кардиохирурги говорят, что возможно и есть шанс, но оперировать не решаются - больные достаточно солидные люди. Никто не хочет взять на себя непосильную ответственность, боятся, болезнь зашла слишком далеко. С историями болезней и больными вы можете ознакомиться в любое время. Я не назначал конкретных дат операций, как и не обговаривал их стоимость, вы это сделаете сами. В свободные дни я бы хотел пригласить вас на свою виллу на побережье - надеюсь, это будет хороший отдых.
   Стоун рассматривал Михайлова, и Николай не стал огорчать его, отводя глаза в сторону. Он почувствовал, как это обрадовало Джека.
   - Спасибо, Джек, вы все сделали, как я просил. Но у меня есть некоторые предложения и условия. Мой приезд - это частная, неофициальная поездка, поэтому ни с кем из коллег, кроме вас естественно, я в клинике общаться не намерен. Но это не означает, что вы не можете познакомить меня со своими коллегами - друзьями. На операциях могут присутствовать только вы и одна из операционных сестер по вашему выбору, для других доступ в операционную закрыт полностью. При проведении операций на сердце можете пригласить кого-нибудь из кардиохирургов, одного. Видеозапись операций исключается полностью. И еще - я не знаю ваших расценок, поэтому прошу этим вопросом заняться вам и определить, сколько бы вы взяли за проведение таких операций. Завтра с утра едем в клинику, и я делаю первых 5 операций до обеда. После обеда хотелось бы осмотреть Нью-Йорк, его достопримечательности, побывать в магазинах... Через 5 дней можно поехать на виллу. Вот, практически, все.
   Ошарашенный Стоун не находил, что ответить, но, немного погодя, пришел в себя.
   - Извините, Ник, но это физически невозможно... и потом - как проводить операции без анестезиологов, вы, вероятно, забыли о них?
   - Джек, - рассмеялся Михайлов, - у русских есть поговорка: 'лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать'. Длительность операции не более 10 минут, наркоз не потребуется, боли никто не почувствует. - Он снова улыбнулся, - и давайте, не станем обсуждать более эту тему.
   - Хорошо, но все-таки позвольте несколько слов, я доктор медицины, но не могу представить себе операции такого уровня - 10 минут, без анестезиологов и боли... Я принимаю все ваши условия и более об этом не говорим.
   Стоун спал плохо, практически он дремал, забываясь на некоторое время, но в голову постоянно возвращалась одна и та же мысль - он старался предугадать ход операций, строил всевозможные версии и не находил ответа. Под утро уснул, но будильник не дал ему выспаться. Стоун повернулся на другой бок, отмахнувшись от звонка, как от назойливой мухи и резко вскочил, вспомнив об операциях. Вчерашнее непонимание сменилось волнением, которое не уходило со временем, он курил сигарету за сигаретой, думая о пятерых больных, кого первыми взять на стол.
   У себя в клинике, в своем кабинете, он чуточку успокоился и подал Михайлову 5 историй болезни - 5 человек, родственники которых в будущем могли причинить ему меньший вред при неудачном исходе.
   Наблюдая, как Михайлов перелистывает листок за листком и, понимая, что за это время невозможно прочитать и строчки, все больше склонялся к мысли, что прибывший русский доктор - шарлатан от медицины. Но Михайлов опять ошарашил его, он заговорил о больных, словно досконально изучил истории болезни и мысли о шарлатанстве исчезли из головы Стоуна. 'Видимо, он действительно гениален', - подумал он.
   - Доктор Стоун, - официально обратился к нему Михайлов, - я бы хотел познакомиться с операционной медсестрой, вы можете ее пригласить сюда?
   - Да, конечно, но она уже, наверное, в операционной, помылась и готовит инструменты.
   - Это ничего, - ответил Михайлов, - все-таки я хочу с ней переговорить.
   Стоун позвонил, и вскоре в кабинет вошла сестра, он представил ее, как Катрин Джексон, одну из лучших операционных сестер клиники. Высокая и молодая сестра, наверное, не подошла бы под стандарты манекенщицы и фотомодели из-за слишком узкой талии и широких бедер, все другое соответствовало идеалу. Хотя мужчинам такие нравились больше, чем сухие модельные телки из рекламного бизнеса. Михайлов спросил себя: 'Где же она лучше - в операционной или постели. Впрочем, мне все равно' ... Маленькие недостатки профессионализма компенсировались красотой и покладистостью, что в обычных случаях составляло основу большинства секретарш и некоторых медицинских сестер. Но Катрин не подходила под стандарт из-за гипертрофированной застенчивости и частенько вместо слов она отвечала на вопросы краской лица.
   Вот и сейчас она стояла перед Михайловым с пунцовым лицом, придающим ее облику необычную привлекательность. Ей хотелось получше разглядеть выдающегося врача, но она еще ниже опускала глаза при таких мыслях.
   - Катрин, - обратился к ней Михайлов, протягивая историю болезни, - вот этот больной пойдет первым, остальные по вашему выбору. В предоперационную проводите охрану Стокфорда, они уже проинструктированы и кроме вас и господина Стоуна туда никто не войдет. Стерильные халаты и инструменты не нужны, только перчатки, больным не нужно делать премедикацию. Голый больной должен лежать на столе, накрытый простынью до пояса. Будете готовы - сообщите.
   Озадаченная Катрин вышла из кабинета Стоуна в недоумении - почему не нужны стерильные халаты и инструменты, как он будет давать наркоз? Но она выполнила все пожелания Михайлова и вскоре они уже были в операционной.
   Больной лежал на столе, прикрытый до пояса простынью, Михайлов подошел к нему.
   - Я доктор Михайлов, - представился он. - Операция продлиться 10 минут, и вы будете здоровы. После операции вы должны соблюдать дозированную нагрузку, ваши мышцы отвыкли от физической работы, через две - три недели можете заниматься любым видом спорта, если хотите, и чувствуйте себя вполне полноценным человеком.
   - Спасибо доктор, я очень рад и благодарен, что вы приехали сюда, даже не вериться, что столь сложная операция длиться 10 минут. А когда я смогу ходить, вставать после операции?
   - Через 10 минут, - ответил Михайлов и приказал: - Спать.
   Больной закрыл глаза, и Михайлов решил пояснять все свои действия.
   - Пациент находится в глубоком сне, достаточном для проведения безболезненных манипуляций. Рак правого легкого, операция проводится обычным переднебоковым доступом. Катрин, пожалуйста, перчатки...
   Надев их, он начал операцию, снова комментируя вслух:
   - В операционной мною создано определенное поле, в котором не могут выжить болезнетворные микробы и вирусы, в настоящее время здесь все абсолютно стерильно. Разрез проводится не скальпелем, а силой внутренней энергии, - пояснял он Стоуну и Катрин свои действия, - разрез от III ребра до соска по парастернальной линии, огибаем сосок снизу и по верхнему краю IV ребра, кзади до подмышечной области.
   Михайлов провел рукой над обозначенной им линией, кожа и подкожно жировая клетчатка расслоились, обнажая фасцию. Разрезанные ткани нигде не кровили, Катрин от удивления всхлипнула:
   - Боже!..
   Михайлов улыбнулся и посмотрел на округлившиеся глаза Стоуна.
   - Кровить не будет, все сосуды, которые нельзя отодвинуть в сторону, пережаты. Далее рассекаем фасцию, большую и малую грудные мышцы, передние зубчатые мышцы. Грудную полость вскрываем по IV межреберью. Вот, пожалуйста, легкое перед вами...
   Стоун, проделавший за свою жизнь не одну тысячу операций, подобного не видел. Его поразил цвет некровящих тканей, разрезанных невидимым 'скальпелем'. В грязно-сером легком, словно паук с множеством щупалец, застряла беловатого цвета опухоль, высасывающая последние силы, разрушая ткани и кровеносные сосуды. Стоуну стало дурно.
   - Не стесняйтесь, наклоните голову вниз, - посоветовал ему Михайлов, - я подожду, пусть кровь прильет к голове.
   Бледный, как полотно, Стоун опустился на табурет, пододвинутый заботливой Катрин, наклонил голову между колен и, подождав немного, выпрямился.
   - Прошу прощения, все нормально, - с трудом произнес он пересохшим горлом, - продолжайте доктор.
   Михайлов повернул руку ладонью вниз и поднес ее к опухоли, она приподнялась слегка вверх, зацепившись своими многочисленными щупальцами за ткани легкого, и замерла на мгновение. Потом щупальца стали отрываться от здоровых тканей, отклеиваться по очереди и прилипать к перчатке Михайлова. Наконец опухоль оторвалась вся и зависла на руке, извиваясь белыми нитями, казалось, она прыгнет сейчас и вцепится в горло, как в фильмах - ужасах, проникнет внутрь, разрывая тело...
   Стоун зашатался, и Михайлов успел крикнуть:
   - Держи его, Катрин!
   Она подхватила оседающего Стоуна и выволокла его в предоперационную, уложив на кушетке, вернулась к Михайлову. Он уже выбросил опухоль в тазик вместе с перчатками, и она одела ему новые.
   Ткани легкого восстанавливались, и рана послойно затягивалась, оставляя послеоперационный рубец. Михайлов провел рукой по средней линии живота...
   - Необходимо убрать метастазы, - пояснил он Катрин.
   Она смотрела на него с чуть приоткрытым ртом удивленно-восхищенными глазами, а Михайлов в душе посмеивался и молчал, выкидывая в тазик грязно-белые комочки. Поменяв перчатки, он 'зашил' рану.
   В предоперационной послышался нарастающий шум. Оставив больного на столе спящим, Михайлов вышел туда. Охрана стояла насмерть, не впуская рвущихся в операционную врачей.
   - В чем дело? - строго спросил Михайлов.
   - Это вы должны объяснить, в чем дело, - язвительно бросил один из врачей, указывая рукой на лежавшего Стоуна, - что вы с ним сделали?
   - Я не намерен объясняться с идиотами или вы разучились оказывать помощь при обмороке? Выбросить их всех отсюда, - приказал он охране.
   Врачи уходить не собирались, и охрана применила силу, начались свалка и потасовка... Стоун пришел в себя, но, видимо, его приключения еще не кончились.
   - Что случилось, больной умер? - с испугом спросил он.
   - Нет, Джек, все в порядке, твои идиоты подумали, что я что-то сделал с тобой, видишь, какую бузу устроили.
   - Я упал в обморок, - объяснил им он, - если бы вы видели этого гениальнейшего хирурга, как он оперирует - устоять невозможно. Невозможно представить себе такое и в фантастических фильмах. Словами это не выразить, это надо видеть, но попытаюсь...
   - Нет, Джек, у нас еще четверо больных, расскажешь потом.
   Михайлов вернулся в операционную и разбудил больного.
   - Вот и все, все болезни для вас закончились, впереди здоровье и счастье жизни, - объяснил ему Михайлов.
   Больной оглядел себя - два свежих рубца появились на теле, и он задал законный вопрос:
   - Сколько я проспал - месяц, три или больше?
   Михайлов усмехнулся.
   - 10 минут, как я и обещал. Опухоль удалена, рана зарубцевалась.
   Он подал знак Катрин, и она вывела больного из операционной.
   Через час Михайлов закончил все операции, и они собрались в кабинете Стоуна. Джек достал виски и два бокала, Михайлов покачал головой и показал на третий. Стоун улыбнулся, доставая третий бокал, налил всем и разбавил содовой.
   - В следующий раз, Джек, закажи коньяк и лимон, по крайней мере, мне, а сейчас я бы хотел выпить за прекрасную Катрин. Не люблю слов восхищения и благодарности, - предупредил он возможные дифирамбы, - за Катрин!
   Три бокала сошлись со звоном, Стоун сделал пару глотков и отправил сестру узнать, как чувствуют себя 'русские крестники', ему не терпелось услышать об их самочувствии. Правильно говорил русский - лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Его операции чем-то роднились с фокусами, и Стоун считал, что Михайлов пользуется силой внутренней энергии, гипнозом и телекинезом. Глубокий сон больного, расслоение тканей, вытаскивание опухоли он мог объяснить этими понятиями, но гибель микробов и вирусов не укладывалась ни во что. Значит, русский обладает исключительными знаниями в микробиологии и вирусологии, он ушел далеко вперед, возможно на десятки лет. 'Только у нас, в Америке, в экономически развитой стране, Михайлов может получить полное признание, почет и уважение. Проявить свои силы и знания в полной мере. Только здесь ему смогут предоставить первоклассные лаборатории и создать все условия для работы. Неужели он этого не понимает?.. Зачем ему эта разваливающаяся Россия, просравшая свою мощь и силу?.. Нет, он понимает все прекрасно, он гордый и просить не станет, надо предложить ему, купить, наконец. Кто не покупается за большие деньги, продается за очень большие'. Стоун усмехнулся.
   - Катрин очень славная девушка, - забросил он удочку, - я вижу, она вам нравится... Думаю, она не откажется пообедать с вами, - намекнул Стоун.
   Михайлов хитровато улыбнулся, взглянув в глаза Стоуну, и закурил.
   - Да, она славная девушка, но моя Вика лучше. Разве я не прав, Джек?
   - О-о! Нет, Ник, нет. Вы меня не правильно поняли. Разве можно сравнить вашу прекрасную красавицу жену с ней? Госпожа Михайлова - само природное совершенство, - рассыпался он в похвалах.
   Зашла возбужденная Катрин.
   - Там целый фурор... не знаю, как правильно высказаться. Пятеро прооперированных больных показывают свои зажившие рубцы, которых не было утром и в помине. Чувствуют себя прекрасно, журналисты совсем очумели, коридоры и палаты кишат репортерами, полиция не может их выпроводить, Стокфорд вызвал еще полицейских, но не может справиться с писаками. Если так пойдет дальше - придется вызывать военных, считает Стокфорд. Все каналы телевидения транслируют нашу клинику, для журналистов - это суперсенсация! Неизлечимая стадия рака - 10 минут, и вы здоровы! Это получше космических фильмов!
   Стоун включил телевизор - захлебывающиеся от потока слов журналисты показывали послеоперационные рубцы больных, цитировали лечащих врачей клиники, которые утверждали, что больные, бывшие больные, действительно были неоперабельны, и им оставалось жить несколько недель или месяцев. Один из докторов пояснял, что такие операции длятся по времени несколько часов, но русский настолько быстро все делает, что за ним невозможно уследить. Его руки и инструменты мелькают, словно кадры в ускоренной съемке, у доктора Стоуна закружилась голова, и он упал в обморок.
   - Вот врет, так врет! - засмеялся Михайлов, - придется, Джек, вам дать интервью сегодня. Катрин, вас не затруднит пригласить сюда Стокфорда?
   - Да, конечно, господин Михайлов, я приглашу его, - она улыбнулась и покраснела, выскакивая за дверь.
   Стоун с Михайловым рассмеялись.
   - Да, уж очень стеснительная. Где ты такую нашел, Джек?
   Стоун, смеясь, пожал плечами. В кабинет буквально ворвался Стокфорд.
   - Что-то случилось? - уже по привычке ища глазами репортеров, спросил он.
   - Нет, Билл, все в порядке, - ответил Михайлов, - вы сможете меня доставить домой, минуя репортеров? Джек даст им интервью, а я бы в этот момент уехал?
   Стокфорд ответил, не задумываясь, наверняка он уже просчитывал, как вывести тихо Михайлова - шумиха с журналистами не входила в планы ЦРУ и если ее нельзя исключить полностью, необходимо свести до минимума.
   - Я все организую, господин Михайлов, вернусь за вами минут через 10.
   Действительно, через 10 минут Стоун вышел к журналистам, а Михайлов спустился к черному выходу, который совсем недавно еще контролировался репортерами, но сейчас они все слушали Стоуна. Без проблем они сели в машину и тронулись, Стокфорд выругался, показывая на двоих людей с кинокамерами.
   - Черт, заметили, сейчас станут встречать у дома.
   Он позвонил в полицию, приказал организовать встречу. Михайлов тоже увидел, что за ними тронулась машина и сейчас висела на хвосте, как привязанная.
   Шестеро прибывших к дому полицейских не смогли сдержать толпу, словно обезумевших корреспондентов газет и телевидения. Полицейские окружили Михайлова и с трудом пробивались к дверям. Он остановился и поднял руку. Шум быстро утих.
   - Господа, сейчас доктор Стоун у себя в клинике дает интервью. Встречи с журналистами не входили в мои планы, но думаю, что смогу выкроить для вас час или два времени через 4 дня. С условием, что в течение этих дней вы не станете 'охотиться' за мной. Место и время пресс-конференции вам сообщит господин Стокфорд. Благодарю.
   Михайлов в окружении полиции вошел в дом, разочарованные журналисты постепенно рассасывались, но Стокфорд выставил постоянный пост полиции у дверей дома - предосторожность не помешает.
   Николай, войдя в комнату, обнял Вику, Аллу и детишек, которые смотрели на него с лаской и преданностью, расцеловал всех и плюхнулся в кресло.
   - Фу-у, наконец-то я с вами, как надоели все...
   Он не договорил до конца, но его любимые поняли, что подразумевалось дальше, они подошли к нему, Витя с Юленькой забрались на колени, Алла с Викой обняли его сзади по бокам и прижались всем телом. Вика ласково водила губами по его щеке, иногда причмокивая и прижимаясь еще ближе.
   - Ну и наделал ты шума, дорогой, какой канал не включишь - ты или больной, показывающий рубец - Вика прижалась к нему сильнее, - ты у нас самый популярный человек в Америке, Коленька.
   - Точно, мы пошли сегодня покататься на знаменитых американских горках - куда там, - смеялась Алла, - сразу вычислили говоруны и бумагомаратели, проходу не дали, в магазин зайти невозможно. Проехались на машине, посмотрели Нью-Йорк из салона автомобиля и все. А за нами так и следовали машины этих писак, от бликов фотовспышек до сих пор рябь в глазах стоит. - Она засмеялась сильнее, потом сквозь смех кое-как вымолвила, - Витя сказал им, что они хуже полчища комаров, мельтешат, пищат своими вопросами прямо в уши, каждый хочет напиться информации, как крови. 'Вам же все равно, господа комары, - говорит им Витя, - чью кровь высасывать - из популярной задницы бегемота или с лица юной девушки'.
   Михайлов расхохотался от души.
   - Здорово ты им врезал, сынок!
   - Да-а, я думал, они отстанут, а они словно ополоумели после этого, - отмахнулся Виктор, - еще хуже приставать стали. Какой умный ребенок, какой умный...
   Дети убежали играть, а Михайлов выпил баночку пива и спустился в холл с Викой и Аллой.
   - Откровенно сказать, я не предполагала, доктор, что вы такая знаменитость, поздравляю, вы в прекрасной форме, - кокетничала Эмилия Стоун, выставляя напоказ свои длинные ноги.
   Она то покачивала бедром, то наклонялась чуть вперед, выставляя для обзора свою насиликоненную грудь с едва прикрытыми сосками, не вызывая у Аллы и Вики ничего, кроме смеха, который они старались скрыть. Но Эмилия замечала скрытые улыбки и считала, что это верный признак женской зависти, смотрела с превосходством, готовая еще короче надеть платьице или юбку, но короче уже было некуда.
   Последнюю ее фразу можно было отнести как к профессионалу, так и к мужчине, но все понимали, что о профессионализме здесь речь не идет.
   - Благодарю вас, - сухо ответил Михайлов, - а как вы провели время?
   - О-о! - воскликнула Эмилия, посчитав, что Михайлов заинтересовался ею, - прекрасно! Хотя ваша жена и бабушка неплохие собеседники, но с вами бы было гораздо интереснее...
   Она, как на панели, выставила ногу и откровенно напрашивалась... 'Как Стоун может жить с такой пробкой'? - подумал Стокфорд, - она же может все испортить, застанет его одного и полезет в наглую, потом обязательно Вике намекнет. Скандал... Нет, ее срочно надо убрать отсюда'. Пока он подыскивал варианты, Михайлов решил осадить немного зарвавшуюся Эмилию.
   - Вы правы, госпожа Стоун, моя жена и ее мама абсолютно уверены, что со мной было бы интереснее...
   Но Эмилия не поняла сказанного, и в разговор вмешался Стокфорд.
   - Госпожа Стоун, у меня к вам деловой разговор, собственно я за этим сюда и приехал.
   Михайловы поднялись к себе, замечая, как Стокфорд что-то убежденно объясняет Эмилии. Минут через пять она бесцеремонно ворвалась к ним.
   - Извините, но я вынуждена срочно уехать, жаль, что не смогу пообщаться с вами, меня пригласили сниматься в одном из самых популярных журналов. Билл давно дружит с моим мужем и специально приехал сообщить мне эту новость. Жаль, но с вами тоже было бы интересно, господин Михайлов.
   Она вышла, и Вика подумала: 'Интересно, куда ее спроваживает Стокфорд, ясно одно - он не хочет напряженной обстановке в доме, эта шлюха не отстанет от Николая'.
   Пока Эмилия собиралась в дорогу, Стокфорд висел на телефоне: 'Да, да, да, - кричал он в трубку, - встретьте ее по высшему разряду. Делайте все, что угодно - снимайте, фотографируйте, обещайте, соблазняйте... Что угодно, но чтобы ее 10 дней было не видно и не слышно. Ни на вилле, ни дома. Хоть на Багамы везите, хоть в тартар'. Он положил трубку и, глубоко вздохнув, вытер платочком выступивший на лбу пот. 'Как с ней живет Стоун? Союз денег и тела, - он усмехнулся, - да, в сексе она, видимо, разбирается' ...
   Он проводил Эмилию и задумался, пора заняться Михайловым. Стокфорд чуть было не вылетел из Лэнгли за провал операции по академику. Из России пришла кассета с какой-то порнухой, но академика там не было и в помине, Чабрецов исчез, продал квартиру и исчез. Если бы не приезд Михайлова в Нью-Йорк, его бы уволили, а просто так из ЦРУ не уходят - автокатастрофа, пищевое отравление, инфаркт...
   'Михайлов не дурак и его на бабе или пьяной потасовке не возьмешь, конечно, можно подсыпать снотворного и подложить девицу, снять во всех позах, но все не то, не пройдет этот финт с академиком, Вика не поверит снимкам. Надо показать роскошь американской жизни, уважение к семейной ячейке, пока он оперирует, заняться женой и тещей, она, видимо, доминирует в семье. Упреждать все желания, дорогие подарки... Нет, они не возьмут дорогих вещей, значит, на счете у Михайлова должно оказаться много денег и законных денег, он сам им все купит, - Стокфорд усмехнулся. - Каждый пациент из благодарности перечислит на его счет по 200 тысяч долларов, для них это мелочь, когда ворочаешь сотнями миллионов, а тройка миллиардеров и по 500 отдаст, если не больше. Сами отдадут и станут думать, что еще мало заплатили, только необходимо натолкнуть их на верную мысль. Здесь не будет проблем, главное, чтобы его женщины захотели одеться, купить украшения, пусть он потратит на них хотя бы миллионов пять. И это за пять дней работы, эту мысль тоже необходимо подсказать им - сколько же тогда он бы мог иметь при постоянной работе здесь. Америка - не Россия, с его головой здесь можно иметь все - виллы на побережье, личные самолеты, власть и славу. Да, так и будем действовать, не получится в первый приезд, получится во второй, пригласим его зимой позагорать и покупаться на море, жена и теща не откажутся. А сейчас главное убрать журналистов, они все могут испортить своей бесцеремонностью и надоедливостью, пусть славят его по всем каналам каждый день, но к нему и семье - даже не суются'.
   Стокфорд стал обзванивать редакции газет и телевидение, требовал, просил от себя и Михайлова. Покончив с этим, он поднялся на второй этаж, постучал.
   - Войдите, - ответил Михайлов.
   Стокфорд вошел.
   - Извините, господин Михайлов, я бы хотел кое-что обсудить с вами, - Вика и Алла встали, но Стокфорд предупредил их, - нет, нет, у меня нет секретов, разговор касается всей семьи. Я переговорил практически со всеми редакторами газет и журналов, с телевидением, мне обещали, что репортеры не станут докучать вам.
   - Слава Богу! - обрадовалась Алла Борисовна.
   - Я всего лишь делаю свою работу, - скромно ответил Стокфорд, - правда стал обожаемым почитателем господина Михайлова, поверьте, в Америке могут и умеют ценить настоящий талант. Пока ваш муж и зять оперирует, вы с детьми можете спокойно осмотреть Нью-Йорк, побывать в магазинах, на детских аттракционах... Мой помощник будет постоянно с вами и все устроит, а после обеда я готов выполнить все пожелания господина Михайлова и ваши лично. Вечером можно сходить в театр...
   - Спасибо, Билл, пусть дети с вашим помощником и Михаилом порезвятся на аттракционах, посетят магазины игрушек, а мы все съездим в магазин, я что-нибудь куплю дамам.
   Стокфорд даже не смог скрыть огромную радость, все шло, как он задумал, но спросил по-деловому:
   - Когда прикажете подать машины?
   - Дети могут ехать сейчас. А мы,.. - он посмотрел на Аллу с Викой.
   - Через полчаса, - ответила Вика.
   Стокфорд вышел, и Вика спросила Николая - что он хочет купить им? Михайлов улыбнулся.
   - Должны же мои любимые иметь что-нибудь из солидных украшений, посмотрим, что нам предложат Нью-йоркские ювелиры.
   Женщины привели себя в порядок, и они поехали, но не сразу в магазин, а в одно из отделений фирмы Visa, туда уже успели перечислить деньги все 25 пациентов Михайлова. Он временами сканировал мозг Стокфорда и поэтому знал, что так и произойдет. 'Да, он времени зря не теряет, но, а мне незачем отказываться от денег, эти толстосумы могут выложить и побольше за свою жизнь', - подумал Николай.
   Стокфорд привез их в один из самых элитных ювелирных магазинов города, встречать Михайлова вышел сам директор и долго рассыпался в словах благодарности за оказанную честь. Вика с Аллой отметили, что Билл сдержал слово - корреспондентов нигде не было и это их радовало больше, чем льстивые слова директора магазина.
   Михайлов достал платиновую карточку, давая понять, что он хочет потратить солидную сумму денег и заметил, что глаза у директора засветились ярче, чем от их появления. Он стал еще любезнее, пригласил их в свой кабинет, предложил напитки и после этого разложил на столе украшения. Алла и Вика взяли понравившиеся два лучших колье, но по незаметному знаку Михайлова покачали головой, оценивая примерную стоимость в 200 тысяч долларов каждое, и небрежно бросили их на стол.
   - Билл, - сказал Михайлов, вставая, - здесь есть поблизости солидный магазин, где мы бы могли купить настоящие украшения, а не этот ширпотреб?
   - Конечно, господин Михайлов, это недалеко отсюда, - ответил Стокфорд, сверкнув глазами на директора.
   - Господа, господа, - затараторил директор, - вышла небольшая оплошность, я от волнения взял не те коробочки, сей момент все исправлю, прошу прощения, не надо никуда ходить.
   Вике стало смешно - директор настолько лебезил и низко кланялся, что походил на китайца или японца. Она прикрыла рот платочкам, не в силах сдержать улыбку. Директор выскочил за дверь, Стокфорд последовал за ним и, как только закрылась дверь, схватил его за грудки.
   - Ты что, собачья котлета, - тыкая в нос удостоверением специального агента ФБР, шипел в ярости Стокфорд, - нацию позоришь? Если еще сейчас принесешь какое-нибудь говно, я из тебя приготовлю отбивную с кровью, ты у меня в тюрьме сгниешь от постоянного зондирования прямой кишки.
   Он оттолкнул побелевшего директора от себя, размял пальцы и вернулся в кабинет с улыбкой на лице. Билл уяснил еще одну деталь - женщины Михайлова разбирались в драгоценностях, а значит им и жить в Америке, в России не носят таких дорогих украшений, разве что единицы.
   - Прошу прощения, сейчас директор принесет лучшие украшения, они находятся в сейфе и не выставляются на витрину - слишком опасно. А эти он показал так, чтобы было чем заняться, пока он ходит.
   И действительно через минуту стол был завален разными драгоценностями, у Аллы и Вики разбежались глаза. Минут 10 они перебирали изделия, прикидывали их на себе, а мужчины пробовали спиртные напитки. Наконец, выбор был сделан и Михайлов одобрил его, Алла и Вика выбрали себе по колье с бриллиантами и по перстню, Николай подобрал им сережки. Единственное, чего он боялся - чтобы женщины не ахнули, когда директор назовет цену, но его тревоги были напрасны. Алла и Вика оцепенели в душе, но вида не подали, наоборот - внешне казалось, что они как-то брезгливо отнеслись к сумме в 3,5 миллиона долларов.
   Стокфорд сделал для себя еще один вывод - Михайлов не жалеет денег ни жене, ни теще, жену он любит, но почему делает одинаково дорогие подарки ее матери. Может быть, она пыталась расстроить свадьбу и теперь он 'выслуживается' перед ней или, скорее всего, она знает о нем какую-то тайну и за подарки не открывает ее дочери. Тогда тайна может быть только одна - измена, видимо, она застукала Михайлова с какой-нибудь медсестрой. Но он не клюнул на красавицу Катрин, значит, женщин он выбирает сам, и теща знает про это, но молчит из-за его славы и денег. Скорее всего, так, но может быть и что-то другое, ему нельзя ошибиться. Он вздохнул и повез их в магазин одежды.
   Пока женщины выбирали платья, Михайлов и Стокфорд разговаривали.
   - Билл, это хорошо, что 20 пациентов заплатили мне вперед, видимо, кто-то подсказал им, рассчитывая на что-то свое. В принципе, это меня устраивает и дает определенные гарантии. Если предположить, что кто-то по каким-то причинам захочет помешать мне прооперировать всех, они сотрут его в порошок, будь то хоть сам директор ЦРУ. Как вы считаете, Билл, разве не люди из Лэнгли подсунули мне в спальню несколько скрытых видеокамер? Но они все равно не работают, что-то напортачили там технические умники.
   - Не может быть, - изумился Стокфорд.
   - Что не может быть - что подсунули или, что не работают? - усмехнулся Михайлов, - ФБР ни к чему следить за мной, а тем более полиции, остается ЦРУ, на крайний случай военная разведка, но это вряд ли. Камеры установлены и это факт, вы в этом убедитесь лично, когда приедем.
   Стокфорд усиленно соображал: 'Зачем Михайлов рассказывает это все ему, тон его речи не походил на жалобу, скорее был издевательским. Выходит, он не верит, что я сотрудник ФБР и считает меня человеком Лэнгли. Но где я мог проколоться, где? Как он все просто и гениально вычислил - обычный человек, хоть и талантливейший, но не политик и тем более не разведчик. Но он психолог, отличный психолог'.
   В вопросах психологии Стокфорд считался одним из лучших в ЦРУ, под его выбранную маску не мог проникнуть прежде никто. Ведение диалога, умение раскусить противника или 'запудрить' ему мозги, в этом не было ему равных в Лэнгли. Не случайно выбор пал на него, он возглавил операцию по Михайлову. 'А может, я рассуждаю, как разведчик и поэтому ситуация мне видится в определенном свете. А если представить все по-другому: ну, нашел Михайлов видеокамеры... за многими следят спецслужбы. Попросили врачи выяснить, как он делает свои операции - где же тогда подслушивать, как не в спальне'. Стокфорд приободрился.
   - Господин Михайлов, - огорченно начал Стокфорд, - я совсем не думаю, что вы вводите меня в заблуждение и сказанное вами неприятно для любого гражданина США. ФБР не считает, что вы можете причинить Америке зло, и не станет следить за вами, наоборот, радо приветствовать ваш гуманный труд. ЦРУ, я думаю, вы тоже не интересны, как объект - вы врач. Но есть понятие экономической разведки, может, это слово и не очень подходит здесь, но каждый доктор очень хотел бы знать ваш метод лечения и овладеть его тайнами. Другого объяснения я не вижу, только по заданию кого-то из докторов подсунули вам видеокамеры, и сделал это не профессионал, раз вы смогли обнаружить их. Я сделаю все возможное и выясню, кто мог сделать это, поверьте, мне очень жалко, что самыми гуманными на свете людьми использованы далеко не законные методы.
   Михайлов улыбнулся, подумав, что даже он сам не смог бы так искусно вывернуться из щекотливой ситуации, но ничего, это еще только цветочки...
   - Спасибо, Билл, ваш ответ меня полностью удовлетворил, думаю, что вы верно обрисовали нарушение прав человека в демократической стране, но я не стану поднимать из-за этого шума, вы разберетесь сами.
   Его позвали Алла с Викой посмотреть и оценить выбор, разговор вовремя прервался.
  
  
   * * *
  
  
   За несколько дней Михайлов стал настолько популярен в Америке, что его пресс-конференцию транслировали все телеканалы США, его портреты не сходили со страниц газет и журналов. Самые известные звезды Голливуда могли позавидовать его популярности и славе. Огромный зал не мог вместить всех желающих журналистов и, предотвращая давку, полиция прекратила доступ в зал.
   На сцене поставили небольшой столик с микрофонами и два стула, вскоре появились Джек Стоун и Михайлов. Немного дав поснимать себя и Михайлова, Стоун заговорил:
   - Господа, вы уже знаете, что доктор Михайлов оперировал в моей клинике 25 человек, 25 пациентов, которые готовы были принять неизбежную смерть через несколько недель или месяцев из-за болезни. Сейчас они все чувствуют себя прекрасно и абсолютно здоровы. Перед вами находится гениальнейший врач, который смог победить тяжелейшие болезни в их самой последней стадии и дать людям новую жизнь. Господин Михайлов, - Стоун указал на него рукой, зал разразился аплодисментами, - прошу вопросы.
   - Господин Михайлов, если вы русский - где вы научились говорить по-американски без акцента? Спасибо.
   - Вы сомневаетесь, что я русский? - Михайлов улыбнулся, - я еще не говорил здесь ни на каком языке, - в зале раздался смешок, - говорить я научился во сне, существует несколько известных методик обучения иностранному языку, что-то на основе эффекта 25-го кадра. Главное, чтобы учитель говорил без акцента.
   - Доктор Михайлов, правда ли, что вы режете без ножа? Спасибо.
   - Это правда, но в России есть и другое понимание этого выражения. Например, за какой-то двойственный или некорректный вопрос вам понизили зарплату - зарезали без ножа.
   В зале снова раздался смех.
   - Господин Михайлов, говорят, что вы полковник Российской армии, это правда? Спасибо.
   - Я полковник медицинской службы в запасе.
   - Ваши впечатления, господин Михайлов, о нашей медицине в сравнении с вашей? Спасибо.
   - Очень расплывчатый вопрос, тем более, что кроме клиники доктора Стоуна, я нигде не был, а она наверняка не отражает все ваше здравоохранение.
   - Вы прилетели в Нью-Йорк всей семьей. Кто ваша жена? Спасибо.
   - Любимая женщина.
   - Как вы относитесь к Американскому образу жизни?
   - С уважением.
   - Ваш талант хирурга, господин Михайлов, по достоинству можно оценить только здесь, в Америке. Что вы думаете по этому поводу? Спасибо.
   - Талант и профессионализм любого врача, прежде всего, оценивается больными и коллегами. Своему выздоровлению одинаково радуются русские, французы, американцы, итальянцы и так далее. Я совсем не считаю, что талант оценивается на пресс-конференциях.
   В зале опять раздался смех.
   - Вы человек с юмором, господин Михайлов, в чем секрет вашего успеха врача? Спасибо.
   - И это естественно - юмор продлевает жизнь, - он подождал, пока стихнет смех, - мой успех в конечном результате.
   - Вопрос господину Стоуну, что вы можете сказать о докторе Михайлове? Спасибо.
   Стоун не ожидал вопросов, по крайней мере, не сейчас, он растерялся на мгновение, но быстро собрался с мыслями.
   - Эти пять дней я оперировал вместе доктором Михайловым, вернее сказать - стоял рядом. Восхищался, удивлялся, где-то не понимал, пугался и даже падал в обморок. Его талант шагнул намного вперед режиссеров фантастов, если можно так выразиться. В докторе, в одном лице воплотилось несколько гениальных направлений, он обладает гипнозом, биоэнергетикой, телекинезом, экстрасенсорикой в совершенстве. Слово совершенство вряд ли подходит к нему, но я не могу подобрать другого слова, может - абсолютное совершенство... Он видит больного насквозь лучше любого УЗИ, мгновенно ставит диагноз, силой внутренней энергии расслаивает ткани, не разрезает, а расслаивает и они не кровят. Он не гнет ложек, не двигает предметы взглядом, как это сейчас модно показывать по телевизору, он этим методом вытаскивает раковую опухоль из тела больного, не повреждая при этом и микрона здоровой ткани. Это надо видеть - опухоль начинает шевелиться в теле, приподниматься и постепенно прилипает к его перчатке, извиваясь, как грязно-белый паук, не оставляя в теле ни единой своей частички. Когда я первый раз увидел это, у меня закружилась голова, мне стало страшно, и я упал без чувств.
   Стоун отпил глоток воды и продолжил:
   - Все эти дарования наслоились на огромный, большой опыт настоящего хирурга, хирурга от Бога и я думаю, что доктор Михайлов еще не раскрыл все свои уникальные способности и может гораздо больше, чем нам кажется. Давайте поприветствуем этого уникума от медицины, шагнувшего уже сейчас в далекое будущее.
   Зал устроил овацию.
   - Господин Михайлов, вы даете людям новую жизнь, исцеляя от недугов, и это бесспорно заслуживает самой высокой оценки всего человечества, но я хотел спросить о другом. Вы никогда не задумывались, чтобы лечить не одного, а тысячи людей сразу? Для этого вам, возможно, необходимо уйти из практической медицины и заняться научно-исследовательской работой, например, в вирусологии. Тысячи людей гибнут от всевозможных вирусов, и пока не существует лекарственной панацеи, может вам удастся создать ее?
   - Очень хороший вопрос и я, естественно, задумывался над ним, но не только задумывался, но и работал, в том числе и в области вирусологии. Есть такое понятие, как невостребованное открытие или открытие, опережающее время. Сейчас масса людей гибнет от вируса иммунодефицита, так называемого СПИДа, способ лечения которого я открыл еще два года назад, - зал недоверчиво зашумел, - и вылечил от этого заболевания достаточно много больных. Но их уже измучили анализами и исследованиями, они здоровы и, естественно, нет никаких следов СПИДа. Мнения ученых разделились - одни утверждают, что СПИД все равно проявит себя, другие считают, что они не были больны раньше.
   - Господин Михайлов, в России никогда не умели ценить настоящий талант, почему бы вам не остаться в США?
   Зал зааплодировал, Михайлов поднял руку.
   - Спасибо за приглашение. Но почему вы считаете, что в США умеют ценить талант, а в России нет? Вы, видимо, думаете, что врачи США не знают, как лечить СПИД и уж тем более не станут замалчивать такое открытие. Абсолютнейшая чушь, господа. Специалисты США не только знают о моем открытии - они единственные, кто смог доказать, что мое лекарство не миф, но почему-то молчат и ученым медикам давно понятно, почему они молчат.
   - Не может этого быть, это провокация, - раздался выкрик из зала.
   Зал гудел эмоциями, многие журналисты были готовы бежать и звонить в редакции, многие так и делали уже, оставаясь на прямой телефонной связи.
   - Господа, - начал говорить Михайлов и зал постепенно утих, - здесь не профсоюзная забастовка и выкрики, я думаю, не уместны. Я докажу вам правдивость своих слов за несколько минут, наберитесь терпения. Последнее время ваши средства массовой информации широко осветили миру успехи в области исследования ДНК. Американские ученые изучили геном человека. Вирус иммунодефицита, попадая в организм, встраивается в структуру ДНК, становится как бы ее неотъемлемой частью, подавляя иммунитет человека. Лекарство, полученное мною, вырывает вирус из ДНК и уничтожает его. Ваши ученые смогли это подтвердить на опытах, но молчат, иначе им придется открыть миру способ изучения генома человека, а это не входит в ваши жизненные интересы, как вы любите твердить всюду. Любой ученый генетик мира подтвердит мои слова, и даже ваши ученые не решаться на откровенную ложь. Они не лгали, они молчали, а это не одно и то же для ученых, и потом мне кажется, что не по своей воле молчат ваши ученые. На этом все, господа, спасибо.
   Зал еще мгновение молчал под впечатлением услышанного, потом зашумел, закопошился, как муравейник. Кто-то с места начитывал информацию по телефону, кто-то бежал в редакцию или на телевидение сообщить о сенсации, прикидывая в уме - кто подаст в отставку, как отнесется Президент к мировому скандалу, а может его и не будет.
   Уже сидя в машине, побледневший Стоун спросил от безысходности, зная ответ и правду:
   - Господин Михайлов, неужели это все так?
   Михайлов усмехнулся.
   - А как вы считаете, Стокфорд? Вы у нас специалист по вопросам верю - не верю.
   На каменном лице Стокфорда другого невозможно было прочесть - ни переживаний за свою жизнь, ни раздумий и размышлений.
   - Я не врач, - сухо ответил он, - и не разбираюсь в вопросах вирусологии и генетики, но вы объяснили достаточно ясно и популярно. Однако, не 'популистам' судить о сути сказанного, вы выдвинули достаточно серьезные обвинения. Есть ли у вас факты?
   Михайлов понимал, что участь Стокфорда решена и в следующий приезд им займется уже другой. И сейчас он объяснял не для Стокфорда, а лицам повыше...
   - Год назад, Стокфорд, на неофициальную встречу собрались ученые, обладающие самой передовой технологией в области вирусологии и генетики. Там, естественно, были и американские ученые. Поскольку встреча была неофициальной, там без лишнего политического кокетства обсуждались некоторые вопросы. Ваши ученые, Стокфорд, признали и подтвердили гораздо больше сказанного мною, кроме того, на встрече достигнута договоренность, что если кому-то станет грозить опасность в связи с этим, ученые США сами осветят итоги переговоров. Например, о том, как рыцари плаща и кинжала вмешиваются в их исследования, о том, как и что им указывается из Лэнгли и многое, многое другое. Это серьезные факты, Стокфорд, и я умолчал их на пресс-конференции. Естественно, я не собираюсь и дальше говорить ни с кем об этом.
   - Но вы, доктор, сказали об этом мне и, как сотрудник ФБР, я не уверен, что вы об этом не расскажете другому, - возразил Стокфорд.
   Он понимал, что дни его сочтены и решился на крайние меры. Усыпить Михайлова, вывезти его в тайное место и заставить подписать предсмертную бумагу. Это могло спасти не карьеру, но его жизнь. Стоуна тоже придется убрать, но немного позже, какое-то время он продержится с достоинством.
   Михайлов усмехнулся, глядя, как рука Стокфорда копошится в кармане, готовя шприц. 'Баранья твоя башка, дул бы прямо сейчас за бугор, может быть, и прожил бы там несколько лет', - подумал доктор о нем.
   - Ты, Билл, успокойся, к ФБР ты никакого отношения не имеешь. И вытащи руку из кармана, если не хочешь, чтобы шприц побывал в твоей жопе. И запомни, - голос Михайлова стал металлическим, глаза сверкали, - никогда еще американский боров не побеждал русского медведя. Медведь может спать долго, но никогда борову, по-другому холощеной свинье или американскому снобу, не победить русского исполина. Пройдет еще немного лет, меньше десятка, не знаю точно - может три, а может и девять лет, но Америку съест снобизм и помощи она запросит у России. Россия поможет, но вам уже никогда не подняться в будущем до уровня развитых стран. Вы поменяетесь местами с Африкой. Смешно - нет, вы это заслужили на тысячелетие. Дальше не мне судить, Билл, я не Бог.
   Стоун решил сгладить возникшую напряженность, ссоры не входили в его планы и могли усугубить и так нелегкие последствия, которых он ожидал от ЦРУ. Но в клинике у него все было прекрасно, он не имел отношения ни к вирусологии, ни к генетике, он занимался лечением онкозаболеваний и сейчас находился на вершине своего успеха.
   - Господа, давайте забудем о политике и медицине, но о медицине ненадолго, - рассмеялся он, - виски с содовой поможет расслабиться, особенно вам, Стокфорд.
   Стоун достал три бокала из бара лимузина, плеснул виски, разбавил содовой и протянул всем. Стокфорд сделал глоток, и это действительно успокоило его немного.
   - Вы не забыли, доктор, что у нас еще сегодня через полчаса встреча с тремя самыми влиятельными людьми Америки, вашими пациентами?
   - Нет, Билл, я помню, мы заскочим домой на пять минут и я в вашем распоряжении.
   Михайлов подумал, что Стокфорд вовремя вспомнил о трех магнатах, на эту встречу он не может меня не привезти. Этой тройке вместе не страшен и сам директор ЦРУ, они и подобные 'правят балл' в Америке. Иначе бы Стокфорд все равно попытался меня усыпить.
   Они подъехали к дому, Алла, Вика, дети и Зеленский уже с нетерпением ждали его внизу в холле, беспокоились, не зная, как отреагируют на его слова официальные лица. Алла, Вика и дети бросились к нему, он обнял их всех.
   - Коленька, может нам лучше уехать, - начала озабоченно Вика, - дела в клинике у тебя завершены. Ну и Бог с ним, с отдыхом, я очень боюсь за тебя. Зачем ты стал им про этот СПИД говорить?
   Михайлов чувствовал, что волнение исходит от всей его семьи, не только от Вики и попытался успокоить их.
   - Не переживай, родная, - обратился он к Вике, - американцы деловые люди и на события умеют смотреть реально. Никто не захочет еще большего скандала. Пять государств, кроме России и Америки, обладают документами, подтверждающими мою правоту. В случае непредвиденных ситуаций Президенту не удержаться в кресле, народ Америки в своем большинстве встанет на мою сторону и это хорошо понимают в Лэнгли. - Николай повернулся в сторону Стокфорда, - так что все прекрасно, - он улыбнулся.
   - Коля, - заулыбалась Алла, - твоей логике можно позавидовать, но ты успокоил нас. Пойдемте дети, у папы еще дела.
   Алла знала о предстоящей встрече и повела детей наверх, за ней пошли и Вика с Зеленским. Он теперь не решался оставлять их одних ни на минуту.
   Стокфорд с Михайловым уехали, и Стоун свободно вздохнул. Он тоже через минуту собрался на встречу с куратором из ЦРУ и чувствовал себя уверенно. Ему не могут ничего предъявить - это журналист Стокфорда задал проклятый вопрос, с него и спрос. А у него впереди целых пять дней отдыха на вилле, и он уже завтра утром готов вылететь туда, а можно и сегодня вечером, как пожелает Михайлов. На встрече они скорректируют действия и, скорее всего, он пригласит на виллу еще одного доктора. Но он должен быть хорошо знаком Михайлову, поэтому кандидатура кардиохирурга, присутствующего на операциях по сердцу, самая подходящая. Вдвоем легче ненавязчиво обрабатывать академика и его жену с тещей. Они должны покинуть Америку с твердой мыслью, что здесь Михайловские женщины могут жить, как царицы. В России они сами доделают его работу - драгоценности, купленные здесь, всегда будут напоминать о деньгах, которые можно заработать только здесь. За пять дней Михайлов получил столько денег, сколько ему не заработать в России и за несколько лет. Зависть подруг Вики и Аллы от великолепных колье и перстней тоже поможет уяснить, что в Америке жить лучше. И в следующий приезд можно предложить Михайлову клинику в Нью-Йорке, шикарную клинику, свозить туда Вику с Аллой... Они сами попросят его остаться, и он не откажется.
   Стоун от удовольствия потер руки, все складывалось удачно, и главное Стокфорд оставался не удел. Все сделает он, Стоун...
   Стокфорд привез Михайлова к ресторану, где в отдельном, но достаточно просторном кабинете, его уже ждали трое знакомых людей.
   - Проходите, господин Михайлов, мы в двойне рады видеть вас здоровыми глазами. Ну и задали же вы сегодня перцу, но это ничего, иногда бывает полезно.
   Джон Ларсон рассмеялся, пожимая руку Михайлову. Этот газетный магнат выглядел сегодня превосходно, с лица сошла, ставшая привычной, синюшная краснота, исчезла одышка, тело постепенно наливалось энергией и силой.
   - Никогда бы не подумал, что экстраклассные хирурги разбираются в вирусах и генетике. Рад видеть вас, доктор.
   Нельсон Скотт улыбался, и на лице не было и признака сердечной болезни, мучавшей его долгие годы. Воротила промышленного бизнеса чувствовал себя очень уверенно и говорил с Николаем без высокомерия и надменности.
   - Здорово вы отделали свару Ларсона, - смеясь, пожимал Николаю руку Стив Сэндс.
   Владелец военных заводов пригласил Михайлова к столу, бросив обидное Стокфорду: 'Свободен, мы сами доставим доктора, куда пожелает'. Стол уже был накрыт и Ларсон сразу же предложил:
   - Господин Михайлов, вы наш спаситель, а Спаситель, - он показал пальцем вверх, - всегда выше смертных, - они втроем засмеялись, - зовите меня Джон.
   'Нельсон, Стив', - добавили Скотт и Сэндс.
   - Ник, - ответил Михайлов.
   - А вот это еще надо обдумать, разве может Спаситель быть наравне со смертными, - захохотал Сэндс, - хорошо, Ник. До сих пор не могу поверить в это чудо, сегодня ночью не утерпел и, спрыгнув с кровати, сделал несколько приседаний, - восхищался Скотт, - раньше бы уже умер, а сейчас здорово, даже никакой одышки и усталости. Жена говорит, что я рехнулся, но ей не понять этого чувства, чувства свободы от болезни и силы.
   - И главное сразу, без реабилитационного срока, - поддержал его Ларсон.
   - Скажу честно, Ник, я вначале не верил, и врачи говорили как-то неубедительно - сами не видели, но французские и русские доктора утверждают... Чего уж там говорить - сейчас и то не верится. Правильно Стив сказал, проснешься ночью и думаешь - а не сон ли это. Классный ты доктор, Ник!
   Скотт разлил коньяк по бокалам и предложил тост за Михайлова. Отпив глоток, продолжил:
   - Мы деловые люди, Ник, и, естественно, хотели бы видеть вас здесь, в Нью-Йорке. Купим вам шикарную клинику, виллу на море, все сделаем, только работайте, лечите людей. Первейшему таланту место в развитой и демократичной стране.
   Михайлов понимал, что это предложение исходит от чистого сердца и политика здесь не играет никакой роли. Но он не променяет Россию на зеленые доллары, это его страна и пусть сейчас ее экономика и мощь в упадке, но она встанет на ноги, поднимется с колен и пойдет семимильными шагами, обгоняя всех.
   - Благодарю, Нельсон, но я тоже деловой человек и отвечу прямо. У меня есть Родина и это наипервейшее! А в приложении добавлю, что мне здесь вряд ли дадут работать. Стокфорды и их хозяева хотели бы, что бы я занимался разработкой биологического и генетического оружия, им совершенно не интересно - стану ли я при этом лечить людей. У меня просто не будет времени. Это факты и жизнь, господа... Но у меня есть другое предложение - я думаю, у вас хватит денег, - он улыбнулся, - добраться до России, буду рад встрече с вами у себя дома. Медицинской помощи вам не потребуется, по крайней мере, лет десять, посидим рядком, отдохнем ладком. Так иногда говорят русские.
   - И все-таки я беспредельно рад нашей встрече, - заговорил Ларсон, наполняя бокалы, - какие у вас планы, Ник, на ближайшее время?
   - У Стоуна где-то на побережье вилла, вечером или завтра утром хотели поехать туда, а через пять дней домой. В Россию - матушку.
   Михайлов отпил глоток коньяка и закурил, вглядываясь в лица собеседников. Они светились счастьем, счастьем выздоровления и новой жизни. Как-то легко чувствовал себя с ними Михайлов, не было в словах двойного дна и шли они от сердец, которые он держал в руках, исцеляя. Сэндс расплылся в улыбке.
   - Дорогой Ник, а почему бы вам не отдохнуть вместе с нами, у меня есть свой остров и там прекрасно. Мы все можем поехать туда вместе прямо сейчас и провести изумительных пять дней.
   - А почему у тебя, Стив? У меня вилла не хуже твоей, - возразил Нельсон.
   - Потому, что это мое предложение.
   - Стив прав, - поддержал его Джон, - но мы не знаем ответа Ника...
   Все посмотрели на Михайлова, ожидая ответа.
   - Господа, я был бы рад погостить у вас, но бросить Стоуна как-то не по-человечески, - возразил Николай.
   - Здесь вообще не чисто, - как бы невзначай бросил Ларсон, - этот Стоун постоянно крутится со Стокфордом. Он хороший врач, но и гнида порядочная, наверняка работает на Лэнгли.
   Михайлов решил, что пора заканчивать встречу. Ему уже никуда не хотелось - попасть бы быстрее домой, в Н-ск, завалится в свою кровать всем вместе, обнять детей и Вику с Аллой, уснуть впятером. А утром уехать отдыхать в свой родной лес, на речку: не получится, ноябрь на дворе. Он вздохнул. 'А ребята вроде бы ничего, от чистого сердца приглашают. Посоветуюсь с Аллой и Викой, может, решусь махнуть к ним. Что мне Стоун - ЦРУшная шестерка, не он же меня приглашал сюда, Лэнгли в действительности.
   - Господа, мне пора ехать, семья уже беспокоится.
   - Нам бы очень хотели познакомиться с вашей семьей, Ник, - ответил за всех Ларсон, - вот наши визитки, передумаете - звоните, потребуется помощь: не стесняйтесь.
   Михайлов протянул им свои визитки и вышел. Проводить его до машины пошли все трое - Ларсон, Скотт и Сэндс.
   Стокфорда в лимузине не было, шофер пояснил, что он уехал давно и просил не ждать его. Дома не было и Стоуна, Стокфорд заехал за ним, и они вместе ушли. 'Поехали отчитываться, - усмехнулся про себя Михайлов.
   Вся семья и Зеленский собрались в спальне, Николай рассказал, что встретился с этими миллиардерами. 'Нормальные мужики, приглашают нас к себе на отдых. У Сэндса даже свой остров есть. Я пока отказался, неудобно бросать Стоуна, но он-то нас бросил, поехал с Биллом в ЦРУ, больше некуда. Если вы согласны, я бы с удовольствием отсюда уехал - внешне все прилично, но холодно.
   Вика обняла его.
   - Когда мы еще на море побывать сможем, я и на Черном-то не была ни разу. Но ты реши сам, милый, в этом доме и нам неуютно. И домой хочется и на море...
   Вика положила голову ему на плечо, Николай прижал ее к себе, чмокнул в щечку.
   - Хорошо, собирайтесь, мы уезжаем к Сэндсу на его остров. Я напишу Стоуну записку, нет, лучше скажу прислуге, они передадут ему. Но ему не обязательно знать, куда мы едем, хотя все равно догадается.
   Все облегченно вздохнули и стали укладывать вещи, Николай взял телефон.
   - Стив? Это Ник, мы принимаем твое предложение, если, конечно, оно еще в силе.
   - Да, Ник, да, я рад, что ты решился, сейчас подъеду за тобой.
   Даже по телефону Михайлов почувствовал, что Сэндс обрадовался по-настоящему и ему не терпится приехать за ним.
   - Если ты не против, Стив, пусть за мной заедет Нельсон или Джон - не хочу, чтобы Стоун знал, что мы уехали к тебе.
   - Хорошо, Ник, хорошо, Нельсон уже выехал, мы с Джоном встретим вас в аэропорту. У меня свой самолет, погода летная, так что скоро будем на месте. До встречи.
   Михайлов положил телефон, все молча собирались, настроение поднялось и через 10 минут они уже приготовились к отъезду. Николай объяснил, что за ними заедет Нельсон Скотт, у него промышленные фабрики и заводы. Джон Ларсон, газетный магнат и Стив Сэндс, воротила военно-промышленного комплекса, ждут в аэропорту.
   - Присядем по русскому обычаю на дорожку, - предложил Михайлов.
   Он вспомнил, как Зеленский завез их вначале в аэропорт, там и забрал паспорта у Стокфорда, иначе бы сейчас они никуда не поехали. 'Спасибо, Миша', - сказал он про себя и вслух предложил: 'Пора'.
   Они спустились вниз, в холл и увидели два подъехавших лимузина. Нельсон приехал на своем и захватил лимузин Ларсона. Пока водители выносили и укладывали чемоданы, Михайлов познакомил всех друг с другом.
   Через несколько часов они уже отдыхали на вилле Сэндса, жены 'могучей тройки' прилетали следующим рейсом, отложив текущие дела - им тоже хотелось пообщаться с великим доктором.
   Вику, впервые оказавшуюся на море, поражало все - шум легкого прибоя, успокаивающий нервы, накатывающиеся одна за другой маленькие волны и необъятная гладь океана. Чистый песок, по которому можно бегать, не боясь порезать ногу о брошенное стекло, и воздух, морской, океанский воздух, особенный и неповторимый. И никого вокруг, ни одной души, кроме прохаживающихся вдалеке охранников с автоматами. 'От кого здесь охранять, - думала Вика, - это же остров, сюда можно приплыть или прилететь и зачем эти вышки с пулеметами со всех сторон? Наверное, Стив чего-то опасается или у них так заведено - охранять военных воротил с особой бдительностью. Она уже поднималась на одну из вышек посмотреть в подзорную трубу на океанскую гладь и окрестности. В нее хорошо просматривался весь берег небольшого островка километров пяти в диаметре или чуточку больше. Море, океан! Как она мечтала о нем, прикованная болезнью к дому, но о таком ей даже не снилось. Остров, настоящий райский остров! С растительностью и животными, удивительными птицами! Стив говорил, что опасных животных здесь нет и нет змей, но акулы у побережья бывают. Охранники на катерах опустили в воду металлическую сеть, чтобы не заплывали акулы. Кто знает, как они себя поведут?
   Когда Сэндс предложил пойти в дом и перекусить, Вика взглянула на него умоляющими, но светящимися глазами, и Николай попросил накрыть столики здесь, прямо на берегу. Столики с шатрами уже были, принесли легкие кресла, и вся компания пировала на свежем воздухе.
   Дети, наскоро перекусив, бегали наперегонки по пляжу, иногда спотыкаясь о набежавшую волну и падая, купались, недалеко заплывая, и возвращались к взрослым. Больше всех им нравился хозяин виллы и острова Стив Сэндс - он умел умножать в уме трехзначные цифры и стал детским любимцем. Но и Нельсон Скотт не путался в песочных лабиринтах, а с Ларсоном они читали стихи вслух.
   - Не знаю, Ник, как и сказать, но я очень давно не испытывал такого истинного удовольствия, - начал Сэндс, - у меня на вилле знаменитый Михайлов с прекрасной женой и ее очаровательной мамой! Это почище голливудских звезд! А дети!.. Это что-то неописуемо изумительное! Разве я мог поверить, не увидев и не убедившись сам, что в 1,5 года возможен такой интеллект и знания!
   Словно несколько минут пролетели четыре дня. Алла, Вика, дети и Николай, дорвавшись до солнца, ходили бронзовыми по пляжу, с улыбкой и очарованием.
   Николай замечал, что Сэндс, Скотт и Ларсон смотрят по-особенному на Аллу, считая ее свободной женщиной, вздыхают тайком от своих жен, оглядывая ее великолепную фигурку, чудом сохранившуюся в ее возрасте. Но никто из них не дал бы ей более 35 лет и если бы узнали правду, что ей уже 46, изумились и не поверили. Жены магнатов не ревновали Вику к своим мужьям, но к Алле относились настороженно сдержанно. Зеленский как-то случайно подслушал их разговор и, извинившись, решил вмешаться на свой страх и риск. Он объяснил им, что она тайно влюблена в Михайлова, поэтому ее другие мужчины не интересуют, но на пути у дочери никогда не встанет и в любви не сознается. Замечавшие сами, что Алла обращается с Николаем очень нежно и ласково, они успокоились, в душе сочувствуя ей.
   Сидя под навесным шатром и глядя на резвившихся Юлю и Виктора, Сэндс заговорил с тоской, скорее всего, обращаясь к себе, а не к Николаю: 'Какие славные детки... У меня уже взрослые и даже внуки старше их... От первого брака. Хочется еще понянчить своих' ... Он замолчал, прикладываясь к пиву. Выбрав время, когда Сэндс на минутку остался один, Николай спросил его: 'Проблемы у жены'? 'Да, - ответил Стив, - врачи сказали, что она не сможет родить'. Михайлов улыбнулся: 'Они ошиблись, Стив, через 9 месяцев у тебя родится сын, поверь мне на слово'.
   Сэндс вспомнит об этом разговоре через два месяца, когда удивленная жена объявит ему, что она беременна. Врачи так и не найдут объяснений этому, на их взгляд, феномену. А через 7 месяцев родится мальчик, его назовут Ник Сэндс, будущий крупнейший военно-промышленный магнат США и личный друг Президента России. Несколько лет Сэндс будет считать Николая провидцем и только потом узнает, что опухоль у жены рассосалась не случайно и не сама собой.
   А сейчас он сидел на берегу океана и размышлял. Стив и раньше приезжал сюда с друзьями, наверное, более близкими, но так уютно и тепло ему не было никогда. По утрам он ходил загорать на пляж, но пил и кушал на вилле, где солнце не доставало своими изнуряющими лучами. Но он и никогда не был на вилле осенью, сейчас не было духоты и зноя, теплый ветерок, ласково касаясь тела, освежал и бодрил. Сэндс полулежал в шезлонге, прикрыв глаза, и думал, что сам бы никогда не догадался обосноваться на берегу. Они бы ходили сюда загорать и купаться, а основное время проводили за бильярдом и пивом в здании.
   Михайлов тоже размышлял, полулежа в шезлонге, но его мысли находились далеко от сюда, за тысячи миль, в родной России. Там сейчас холодно, градусов 10 ниже нуля, может уже лег снег, который растает в конце марта - апреле. Вся зима впереди - с холодом, горками, коньками и санками, морозным румянцем и особым весельем, которого не понять в теплых странах. 'Хорошо здесь, но пора возвращаться домой' ... Он вздохнул и взялся за свое пиво, уже думая о том, что принял правильное решение, уехав от Стоуна. Все пять дней, проведенные в его доме, чувствовалась скрытая тревога и волнение при внешней заботе и угодливости. Именно угодливости, не так, как здесь, где все отдыхали весело и с открытой душой.
   Но, оказывается, задумывались и размышляли не только Михайлов и Сэндс.
   - Мне за 50, - начал Нельсон, - и я был во многих местах, но так хорошо не отдыхал нигде. Я чувствую себя, как в райской лечебнице, здесь все пропитано какой-то целительной атмосферой - без подтекстов в разговорах, искренность и радушие, взаимопонимание и доверие. Ник, - обратился он к Михайлову, - вы скоро уедете, но если есть хоть маленькая возможность, крошечная лазейка - останьтесь с нами еще ненадолго.
   Скотт по-настоящему искренне и умоляюще смотрел на Михайлова, ожидая ответа. Николаю действительно нравилось здесь все - природа и общество, но он решил вежливо отказаться. Закурив сигарету, он уже был готов к ответу, но в разговор неожиданно вмешалась Алла.
   - Коля, - по-русски начала она. - Посмотри, как хорошо детям, впереди зима и Вике это пойдет на пользу в ее положении. Ты же не на государственной службе и тебе не надо отпрашиваться, а я тебе напишу заявление о продлении отпуска, хоть прямо сейчас, - она умоляюще улыбалась. - Да и какой это отпуск - две недели, ты два года не отдыхал.
   Все внимательно следили за русским монологом Аллы, догадываясь, что она говорит на тему, задетую Нельсоном, но что она говорит? Не сводя глаз с Николая, ждали ответа.
   - Прошу извинить, Алла просит меня остаться, поэтому и перешла на русский язык, ничего секретного она не сказала...
   Михайлова прервал телефонный звонок, звонил сотик Ларсона, впервые на острове внешний мир беспокоил их. Николай решил продолжить после звонка, понимая, что у звонившего имеются серьезные основания для беспокойства.
   Лицо Ларсона постепенно вытягивалось и бледнело, он бессильно опустил руки, телефон выскользнул из них, падая на песок.
   - Ну, что? - не выдержал Сэндс.
   - Сын попал под машину... - только и смог прошептать Ларсон бескровными губами.
   Николай подхватил телефон с песка.
   - Говорит доктор Михайлов, он жив?
   Все повернулись к нему, ожидая ответа теперь от него, а он слушал телефон.
   - Поставьте у палаты свою охрану, - прикрыв трубку рукой, бросил Сэндсу: 'Готовьте самолет'. Зеленский мгновенно сорвался с места к пилотам. - И никакой полиции. Не пускать в палату никого, кроме персонала. Узнайте - кто из врачей и медсестер занимается им, других не пускать тоже. К вам подъедет личный врач господина Ларсона, действуйте по его указаниям.
   Михайлов опустил телефон, отдавая его Ларсону.
   - Свяжитесь со своим врачом, говорить буду я.
   Ларсон, ничего не понимая, набрал номер: 'Его зовут Джек', - подсказал он, отдавая трубку Нику.
   - Джек, это доктор Михайлов... Не до приветствий, Джек, слушайте внимательно: сын господина Ларсона в больнице, он на искусственном дыхании. Ваша задача - как можно быстрее попасть туда и не давать врачам ничего вводить ему, никаких лекарств. Слышите - никаких лекарств, это приказ господина Ларсона... нет времени для объяснений. Главное не отключить аппарат искусственного дыхания, отключат электричество - дышите вручную 'гармошкой' и ждите нас. О том, что я приеду: никому ни слова, можете сказать, что приедет только господин Ларсон, все, даю трубку Ларсону.
   Михайлов попросил его продублировать приказ, Ларсон машинально выполнил, но ничего не понимал, как и Сэндс, и Скотт, и их жены. А Михайлов уже обращался ко всем:
   - Нужен полицейский чиновник, который сможет взять расследование этого случая в свои руки и провести его объективно, не смотря на возможное давление.
   - Есть такой человек, - ответил Нельсон.
   - Звоните ему, - попросил Михайлов, - он понадобится, пусть встречает нас у входа больницы. Господа Ларсон и Скотт летят со мной, если успеем добраться вовремя - к полднику ждите нас со здоровым сыном, - последнее Михайлов бросил Дженнифер, жене Ларсона. - У вашего сына сломан позвоночник и основание черепа, как утверждают врачи, травма несовместимая с жизнью. Но если успеем, все будет в порядке, - еще раз повторил он и зашагал к самолету, уже ревущему двигателями.
   Пока самолет не взмыл вверх и не растворился на горизонте, все молчали, не зная, что говорить, следили за уменьшающейся железной птицей. В гнетущей тишине все еще, казалось, был слышен рев реактивных двигателей. Сэндс думал, как успокоить Дженнифер, цепляясь за слова Ника, но, не осознавая их в действительности.
   - Я верю, Дженни, они успеют, - твердо сказала Вика.
   - Но...
   - Никаких но, Стив, - перебила его Вика, - единственное, что не может мой муж - это оживлять мертвых, а я верю, что Ник прилетит вовремя. Десяти минут вполне хватит Нику, чтобы вернуть здоровье твоему сыну, Дженни.
   К словам Вики отнеслись, как к успокоительным таблеткам, но все равно Стив благодарил ее в душе за поддержку.
   - Тетя Дженни, почему вы грустите? - спросил Виктор.
   - Майкл, мой сын, Витенька, попал под машину... И почему я не поехала с ними, меня словно что-то сковало от горя, - она обняла Виктора и разрыдалась.
   'Пусть поплачет, - подумала Алла, - ей станет легче, все равно словами ее не успокоить'.
   - Тетя Дженни, вы зря плачете, - Юля, видимо, считала по-другому, успокаивая ее, - мой папа не ездит к трупам, чего же тогда живых оплакивать? Я знаю, что говорю, не стоит слезы лить, - Юля взяла платочек и стала вытирать ей глаза, - вот видите, даже тушь у вас водостойкая на ресницах, а вы нет почему-то.
   От удивления и детской непосредственности Дженнифер Ларсон немного пришла в себя и улыбнулась.
   - Спасибо, деточка, я не стану плакать, - она посмотрела на Аллу, словно ища в ней поддержки.
   - Я понимаю тебя Дженни, я тоже мать, будем надеяться на успех, - Алла налила виски с содовой и протянула ей, - через сколько они будут в клинике?
   - Через три часа от взлета, - ответил Сэндс.
   - Значит, через три часа и будем ждать радостного звонка, - констатировала Вика.
   Время, летевшее вихрем до этого, остановилось. Никто не знал, как 'убить' его, ускорить его бег. Но все-таки оно неумолимо двигалось, отсчитывая секунду за секундой, слагаясь в минуты и часы. Дженни решила поплавать немного, смыть слезы, может так и время пролетит незаметнее. К ней присоединились все, но плавали без смеха и радостного детского визга, обычно сопутствующего каждое совместное купание.
   Дженнифер вышла из воды, глотнула виски и закурила свою длинную и тонкую сигарету.
   Телефонный звонок раздался внезапно, хотя и все ждали его, вздрогнули, как от щелчка пехотной мины-лягушки. Дженни, выронив сигарету на ногу, не замечала прижигающей боли, не в силах протянуть руку к телефону. Алла догадалась и приложила телефон к уху Дженни, считая, что мать первой должна услышать известие.
   - Алло, Дженни, - кричал в трубку Ларсон, - это гений, нет Дженни, это Бог, гениальный Бог, Дженни. Все прекрасно, мы вылетаем, - трубку перехватил Майкл, - мама, все в порядке, мама, ждите нас.
   Телефон замолчал, и Дженни тихо прошептала, почти одними губами:
   - С Майклом разговаривала, все хорошо, они вылетают. Джон еще о каком-то Боге говорил.
   Висевшее в воздухе напряжение спало
   - Это о Нике, - заулыбался догадавшийся Сэндс.
   К Дженнифер подошел Виктор.
   - Тетя Дженни, теперь можно и всплакнуть.
   Повисшая на несколько секунд тишина, взорвалась таким грохотом смеха, что сорвала всех птиц с деревьев, давая знать и охранникам, тоже беспокоившимся о Майкле, что он жив и здоров.
   - Вика, - сквозь смех говорила Дженни, - что у тебя за дети такие?..
   - В отца! - гордо отвечала она, радуясь счастливому исходу.
   Дженнифер подхватила Витю и Юлю, закружилась с ними по пляжу, радуясь и смеясь, пока не упала на песок вместе с ними.
   К полднику, как и обещал Николай, самолет приземлился на райском острове. К трапу сбежались все, кроме охранников на вышках. Люк распахнулся и в проеме показался Николай, сидевший на руках у Джона и Майкла. Они никак не могли протиснуться в люк втроем и отпустили Ника. Он первым сошел на землю, ворча вслух:
   - Вот черти, никак не хотели, чтобы я своими ногами спустился. Словно дети малые...
   Дженнифер бросилась к сыну, обняла его и снова заплакала, целуя и прижимая к себе, как малое дитя. Майкл, стесняясь, старался урезонить ее: 'Ну, что ты, мама, все же хорошо, лучше Ника поблагодари, - перевел он 'стрелки'.
   - Нет уж, увольте, 'телячьи' нежности не для меня, - смеялся он, отходя в сторону и прячась за Аллу, - тем более на глазах тещи.
   Со смехом и шутками все вернулись на пляж, под навесной шатер и уже там, не утерпев, стали наперебой расспрашивать подробности.
   - Все расскажу все, - поднял руку вверх Джон, - только смочу горло. Расскажу по порядку.
   Он налил неразбавленного виски полный бокал и выпил все одним махом, опустился тяжело в кресло и скупые мужские слезы побежали из его глаз.
   - Видимо мне придется рассказывать, - вздохнул Нельсон, - Джон перенес сильное потрясение, пока я рассказываю, он придет в себя, - он отпил глоток виски и продолжил: - Когда мы прилетели к клинике, полицейский уже ждал нас. Мы прошли в палату, доктор Джек тоже находился там, всё, как просил Ник. Врач, стоявший рядом с Джеком, сразу же объявил Джону, что, к сожалению, ничего сделать нельзя. Он вначале не заметил Ника и, увидев его, побледнел, как полотно. Я сразу подумал, что здесь не чисто. Этот врач протянул Нику рентгеновские снимки, он посмотрел их и подтвердил, что действительно, с такой травмой жизнь не совместима. У меня от его слов чуть не подкосились ноги, выходит, мы зря торопились и Майкла уже не вернуть. Представляете, что творилось в этот момент в душе Джона... - Нельсон снова отпил глоток виски. - Дальше смотрю, этот врачишка вроде бы успокоился при словах Ника. А Ник попросил его выйти, объяснив, что последние минуты жизни отец должен побыть один с сыном, в кругу друзей, потом можете отключать аппаратуру, она действительно не понадобится.
   Когда этот врач вышел, Ник сразу же подошел к Джону и сказал, что Майкл будет жить, все хорошо, и мы прилетели вовремя. Вы бы видели при этом лицо Джона, сейчас можно смеяться, а тогда это было нечто страдающее и непонимающее существо, смотреть на которое без слез невозможно. Ник попросил Джека взять на анализ кровь Майкла, а потом ввести ему внутривенно прозерин и атропин. Полицейский, по просьбе Ника, фиксировал все. Через несколько минут Майкл зашевелился, а Ник попросил позвать этого врача. Я и Джон ничего не понимали - то ли умрет, то ли не умрет, но Майкл зашевелился, и у нас появилась надежда. Когда врач пришел, Ник приказал ему отсоединить аппаратуру, а он шарахнулся в сторону, словно ужаленный, видя, как двигается Майкл. 'Это убийца', показал на врача Ник, 'арестуйте его'. Полицейский надел наручники и зачитал права. Мы с Джоном так ничего и не понимали. Джек отсоединил аппаратуру, Майкл дышал сам, но еще плохо соображал и двигался. Ник объяснил полицейскому, что Майклу ввели дитилин, а потом тубокурарин-хлорид, это миорелаксанты, действуют, как яд кураре - человек самостоятельно перестает дышать. Вот почему он еще здесь, на острове, говорил об аппаратуре, мы с Джоном пытали его, но он отнекивается - может, знал, а может и нет. Но об этом потом. Майкл быстро пришел в себя, а Ник заявил, что это снимки другого больного, у Майкла ничего не сломано, его просто хотели убить ядом кураре. Врач сразу же сознался во всем и дал показания, что его заставил это сделать Стокфорд.
   - Вот гнида, - не выдержал Стив, - но тогда причем здесь автоавария, вернее наезд на Майкла?
   - Гнида, она, конечно, и есть гнида, - усмехнулся Нельсон, - но наезд был на самом деле, Майкл сумел увернуться и его только слегка царапнуло. Но видевший все это Стокфорд вызвал своих людей, они появились под видом скорой, вкололи Майклу дитилин, он естественно перестал дышать, его подсоединили к аппаратуре и отвезли в клинику. Там вкололи еще тубокурарин-хлорид, быстро подыскали нужные снимочки и все свалили на наезд. С такими снимками никто не усомнится в диагнозе, а Джон не разрешил бы вскрытия - зачем терзать мертвого. Очень тонкий расчет и никакого, якобы, убийства.
   - Сволочь, - скрипнул зубами Сэндс, потом повернулся к Нику, - а как вы догадались, что это не снимки Майкла?
   - Я могу сканировать, видеть сквозь тело, и я видел, что у Майкла нет никаких травм. Его позвоночник и основание черепа целы, а на снимках действительно были жизненно несовместимые травмы, я ничего не наврал, все правда. Прибывший доктор Джек наверняка бы дал разрешение на отключение аппарата искусственного дыхания и был бы прав, исходя из диагноза по рентгеновским снимкам. Он удивлялся, почему я запретил ему делать это, но приказ господина Ларсона выполнил, пусть как прихоть, но выполнил и тем самым спас жизнь Майклу. На это я и рассчитывал, - ответил Ник.
   - Но зачем, чем помешал Стокфорду Майкл? - допытывался Сэндс.
   - ЦРУ не устраивало, что я нахожусь с вами, а не со Стоуном, - пояснил Михайлов. - Вы люди влиятельные и им меня просто так отсюда не вытащить. Я еще нужен Стоуну, он должен договориться со мной о следующем приезде. Вся затея сводилась к тому, чтобы я остался жить в Америке и работал бы над созданием особого оружия. А в случае с Майклом мы все съезжаем отсюда - чья-то отдельная жизнь ничего не значит для спецслужб.
   Нельсон и Джон успели 'остыть' в самолете, а Стив бушевал вовсю:
   - Я этого так не оставлю. Я еще дам просраться директору, Лэнгли пожалеет, что связалось с нами. А Стокфорда я сотру в порошок.
   - Успокойся Стив, Стокфорд уже арестован, хотя вряд ли он доживет до утра, - Михайлов усмехнулся, - живые свидетели ЦРУ не нужны.
   - Ну, уж нет, - возмутился Сэндс, - я позвоню, и его станут охранять, как зеницу ока, никому до него не добраться. Пусть он все расскажет на суде, как есть.
   Сэндс взял телефон и отошел в сторонку, чтобы ему не мешали.
   Михайлов усмехнулся про себя: 'Эх, Стив, Стив, даже такой влиятельный, как ты человек, здесь бессилен. И ничего ты не сможешь, и не успеешь сделать. К этому нужно готовиться заранее, тут наскоком не возьмешь'.
   Сэндс долго говорил с кем-то по телефону, потом опустил трубку и минут пять сидел молча, обхватив голову руками. Затем подошел ко всем и с сожалением произнес:
   - Стокфорда застрелил полицейский по дороге в участок, якобы при попытке к бегству. А из ЦРУ он уволен еще до встречи с тобой, Ник. Врач тоже изменил свои показания, он заявил, что прекрасно знал об увольнении Стокфорда и тот его заставил принять Майкла в клинику, пригрозив убить жену и детей, но миорелаксанты он не вводил. Их ввели еще на скорой, а тех парней не нашли и, вероятно, никогда не найдут. Машину скорой обнаружили сгоревшей, она угнана. Врача выпустили под залог, уберут и его со временем, Лэнгли заметает следы чисто.
   Под шатром снова повисла тишина, Виктор посмотрел на всех и улыбнулся.
   - Что носы повесили, дяди и тети, хоть бы за новорожденного Майкла выпили что ли?
   Дженнифер прыснула со смеха, отпуская Майкла и заливаясь во все горло, а через секунду многоголосый раскатистый смех уже летел над островом, вновь срывая птиц с насиженных веток. Женщины наперебой кинулись рассказывать Джону, Нельсону и Майклу, как деточки заботились и успокаивали Дженни. Смех, умолкая, вновь набирал силу при новом рассказе, заставляя расслабиться и сбросить эмоциональное напряжение окончательно и бесповоротно.
  
  
   * * *
  
  
   Через три дня Михайловы вернулись в Н-ск, где их встречали родные улицы города, родные стены дома и 'воздух Родины, он особенный, не надышишься им'.
   Не раздеваясь, они завалились впятером на кровать и лежали минутку, не шевелясь. Потом дети убежали радоваться дому, побывать у всех домочадцев, поделиться впечатлениями. А взрослые разделись, разошлись по двум спальням и снова улеглись на кровать, ощущая неповторимую и сладостную истому родного очага.
   Об их приезде не знал никто, из аэропорта Михайлов позвонил домой, и охрана прилетела мгновенно, увозя их в родные стены. Но приезд известных личностей не остается незамеченным никогда, множество нетерпеливых звонков натыкалось на Машу, отвечавшую ровным голосом автоответчика, что Михайловы отдыхают и лучше позвонить завтра. Запоминала, что и от кого передать и не реагировала ни на какие просьбы. В ближайшей программе новостей объявили, что академик прибыл, и обещали устроить с ним интервью, как только это станет возможным.
   Узнав по телевизору, что Михайловы вернулись и находятся дома, Светлана и Люба обрадовались, каждая по-своему, но одновременно и обиделись одинаково. На сестру Аллу, могла бы и позвонить, считали они. Но, не смотря на обиду, встретились и вместе поехали домой к сестре.
   Люба действительно хотела увидеть родственников и поболтать с ними, а вот Светлану в первую очередь интересовали украшения, купленные в Нью-Йорке. 'Это же надо, - постоянно причитала она про себя, - купить колье и перстни на 3,5 миллиона долларов! Тут от 3,5 миллионов рублей можно в обморок упасть, не то, что от баксов'. Но по телевизору не показали украшений, только назвали сумму, и она сгорала от нетерпения, надеясь, что что-то перепадет и ей. Родственная связь была для нее вторичной, она тщательно скрывала это, в душе начиная ненавидеть сестру и племянницу. Она поняла это, когда ее охватила лютая зависть. Михайлов не взял ее с собой в Париж, как первого зама, взял ничего из себя не представляющего завхоза. Ей и в голову не приходило, что Михайлов взял не завхоза, а мать жены. 'Но ничего' ... Она усмехнулась, радуясь своей ненависти. Зависть и ненависть, в будущем навсегда закроют для нее двери Михайловского дома.
   Ворота, привычно открывающиеся всегда при их появлении, на сей раз безмолвно скрывали двор дома. Вышедший навстречу охранник, вежливо пояснил, что Михайловы спят и их лучше не беспокоить.
   - Я сама знаю, что лучше... - возмутилась Светлана, но ворота уже закрылись, она пнула в них пару раз от злости, все еще ворча про себя. - Подсунула дочку академику и строит теперь из себя, в дом даже не пускает, - снова разошлась она, идя обратно и жалея, что отпустила такси.
   - Могла бы, конечно, уделить минут пять, но насчет дочки ты хватила через край, Света, такого я от тебя не ожидала, - Люба укоризненно посмотрела на нее.
   - Какие же вы неблагодарные, - вздохнул Станислав, - вы поставьте себя на ее место... Вы-то бы точно заелись. И академиком он не был... Должность у тебя, Люба, о которой любой главбух только во сне и мечтать может. И ты, Света, медсестра в замах у академика, гендиректора... Стыдно за вас, девочки.
   Григорий молча, насупясь, ехал в машине обратно. Получили по носу правильно, считал он, давя неприятный осадок в душе и не одобряя слов жены. Многое сделал для них Михайлов, пользуются они почетом и уважением за его счет, вылезли из финансовой ямы и правильно сказал Станислав, стыдно... Сегодня Светлана ругает Аллу, а завтра станет лебезить перед ней, охать и ахать, восхищаться и нахваливать. Стыдно...
   - Знаешь что, Света, - решительно сказал он, - любой профессор не получает и 10% твоей зарплаты. Уволит тебя Михайлов за твою завистливую дурь, и пойдешь снова спиртовой ваткой задницы мазать за три тысячи рублей. И заметь - без всякого гонора, прогибаясь перед любым врачом, а не перед академиком. Так что уж молчи лучше...
   - Что ты на меня навалился, - защищалась Света, - я же не про работу и зарплату говорю. Она же сестра мне, пусть и двоюродная...
   - А сестра может поспать с дороги? - прорвало Григория. - До Москвы из Нью-Йорка часов девять лететь и здесь еще... Во времени разница...
   - Может, конечно, - удивилась Светлана его тону.
   - Вот и все... Вопрос снят с обсуждения, - поставил точку над 'и' Григорий.
  
  
   * * *
  
  
   На небольшой поляне под сенью высоких сосен, удачно вписываясь в пейзаж, стояла открытая беседка, выкрашенная под цвет деревьев - зелень иголок сочеталась с черно-коричневой, местами золотистой корой. Вокруг росли ландыши, ромашки, незабудки... - никаких садовых цветков.
   Широкая тропинка к речке соответствовала розе ветров и поэтому в беседке всегда чувствовалась речная свежесть, даже в самые жаркие дни, когда по соседству воздух звенел зноем и комарами, выдуваемыми с беседки речным ветерком.
   Пройдя по тропинке метров 40, можно искупаться в речке, спокойной и тихой, только весной она разливалась, затапливая соседние участки леса, стоящие ниже Михайловской дачи. Сам домик отстоял от берега метров на 100 и участок, обнесенный забором с трех сторон, выходил одной не огороженной стороной к воде. За трехгектарным участком леса простиралась 5-ти километровая запретная зона, охраняемая мощным компьютером, доступ в которую имело ограниченное число людей. Грибники и ягодники натыкались на таблички: 'частная собственность, проход запрещен', но не пытались обойти их, за несколько лет твердо узнавшие, что территория принадлежит их уважаемому доктору.
   Михайловы приехали на дачу еще вечером в пятницу, и сегодня Николай на утренней зорьке пошел на рыбалку. У него было свое место на речке, где он добывал окуней и ельцов в свое удовольствие. Потом они солились и вялились, причем он это делал сам, не доверяя никому этот несложный процесс, и к пиву появлялась на столе обычная закуска. Через час к нему подошла Вика, заглянув в ведерко, в котором уже плескалось с десяток средних рыбешек, она сказала:
   - Я так и думала, что найду тебя здесь, - она обняла его со спины, мешая подсекать рыбу, - как мне хорошо с тобой, Коленька! - он ласково поцеловал ее руки, не отпуская удочку. - Сегодня такой замечательный день, я просто сгораю от счастья и нежности к тебе!
   Поплавок резко ушел под воду, и Николай чуть повел плечами. Вика немного отстранилась, и он вытащил очередного окуня. Радуясь, словно ребенок, Николай, отцепив окуня, бросил его в ведерко.
   - Да, милая, я очень давно ждал этого дня и сегодня действительно замечательный день. Начинают сбываться мои первые надежды, воплощаться в жизнь начальные мечты.
   Он отложил удочку и закурил, повернувшись лицом к Вике.
   - Это только маленькая частичка моих планов и надежд, которые я собираюсь воплотить в жизнь. Очень большое дело задумано мною, милая, очень много работы предстоит сделать. Пора России выбираться из экономической ямы, пора зажить людям лучше. Не о себе думаю, о государстве российском. Много еще времени утечет, но твердо верю: встанет отчизна на ноги, окрепнет, прекрасно заживут в ней люди. Главное: не отрываться от народа, знать его чаяния, уметь и мочь воплотить их в жизнь. А меня сейчас вон какими заборами и запретными зонами окружают. Все берегут от иностранных разведок, словно им здесь вольная воля.
   Николай замолчал, попыхивая сигаретой, и задумчиво уставился на плескавшихся в ведерке рыбок - некоторые плавали боком или вверх животом, другие же пока резвились. 'Вот так и в жизни', - подумал он.
   Михайлов встал и, сматывая удочку, ласково смотрел на жену. За восемь лет их совместной жизни она расцвела и похорошела еще больше. Настоящая красавица и чудесная жена, подумалось ему. Родившая четырех детей, она стала нежнее, добрее и ласковее, а Николая полюбила еще больше.
   - Пойдем, родная, - он обнял ее за плечо, неся в другой руке ведерко и удочку, - я еще немного поработаю до завтрака и на сегодня все... До приезда гостей буду только с вами. Наверняка Светлана и Люба раньше приедут, к завтраку подгадают. Надо бы чем-то занять их...
   - Пусть загорать идут на речку, ничем я их занимать не буду. Надоели уже... одним не дают побыть нисколько. Мама уже говорила им - не понимают, грубо сказать: язык не поворачивается - родственники.
   Вика замолчала, в душе проклиная назойливых тетушек, которые наповадились в выходные дни приезжать к Михайловым семьями, считая, что всем места хватит и, не понимая, что дело вовсе не в месте, а в потребности побыть одним.
   Михайлов ушел к себе в кабинет, налив пива, задумался, как отреагирует на изменение своей должности Светлана. Зарплату он оставит ей прежнюю, но с должности заместителя генерального директора по лечебным вопросам уберет. Он и так много лет держал медсестру на этой высокой врачебной должности, пусть поработает в медсестрах - без изменений условий труда и зарплаты. Юристы все подготовят, если не согласиться добровольно - уволю, решил он. Главное, юридически будет все правильно, а морально - тем более.
   Михайлов откинулся на спинку кресла и потягивал пиво, закрыв глаза, думая о том, что сегодня можно и не работать. Его родные дети Виктор и Юля, Оксана Граф уже завтра начнут его дело. Через годик к ним присоединиться Миша Гаврилин, а через два - его сыновья Борис и Глеб, Надя Степанова и Таня Зеленская. Николай вспомнил, как еще совсем недавно дети занимались с компьютером по школьной программе и улыбнулся.
   Он решил не откладывать разговор со Светланой на потом и, узнав, что она приехала, пригласил ее к себе в кабинет.
   - Светлана Ивановна, - начал официально он после того, как она вошла и устроилась поудобнее в кресле. - Вы у меня работаете уже 8 лет и работаете неплохо, справляетесь со своими обязанностями и поручениями, которые я вам даю. Сейчас возникла необходимость взять мне настоящего помощника, заместителя по лечебным вопросам, который бы умел делать операции, лечить и исцелять больных, который бы мог в полном объеме заменить меня на любой операции. У вас остаются прежние обязанности и зарплата, но в штатном расписании по должности вы будете проходить иначе - как медсестра. Я предлагаю вам написать заявление о переводе на эту должность.
   Михайлов внимательно наблюдал за реакцией Светланы, на ее лице появилось явное неудовольствие.
   - Значит, вы хотите избавиться от меня, Николай Петрович, сначала заберете должность, потом снизите зарплату, а через годик и вообще выбросите на улицу.
   'Это в ней заговорила, прорвалась наружу копившаяся годами зависть, а отсюда переоценка и недовольство', - подумал Николай.
   - Думайте, о чем говорите, Светлана Ивановна, - как можно мягче сказал он, - у вас все остается, как прежде - и обязанности и зарплата, меняется название должности в силу названных мною причин. У вас все-таки среднее медицинское образование...
   - Значит, Юльку свою хотите взять, малолетку, а меня выбросить. Я всегда знала, что вы печетесь только о своей семье, о своей Вике с ее мамочкой... А она для меня, своей сестры, и палец о палец никогда не ударит, заевшаяся и зазнавшаяся эгоистка. Подсунула свою дочку и села вам на шею...
   Михайлов встал - это уже было слишком, не заметить или простить такое нельзя. Говорить более не хотелось - все равно не поймет. Он нажал кнопку - вошел вызванный Николаем Петровичем Зеленский.
   - Миша, проводи, пожалуйста, Светлану Ивановну, организуй, что бы ее отвезли домой. С этого момента двери моего дома для нее закрыты.
   Николай первым вышел из кабинета - не хотел услышать еще какой-нибудь гадости, думая о том, что Алла, конечно же, будет переживать. Она сразу поймет, что сестра фактически станет безработной. Получая по пятнадцать тысяч, она не сможет прожить на зарплату обычной медсестры - три тысяч рублей. И то, если кто-то возьмет ее на работу. В душе Аллы всегда будут бороться два чувства - чувства нанесенной обиды и сострадания к сестре.
   Он зашел в детскую и, отозвав тихонько Аллу, рассказал ей все в своем кабинете.
   - Ты правильно поступил, Коля, - упавшим голосом сказала она, - я всегда последнее время боялась, что когда-нибудь ее дерьмо прорвется наружу. Она и с Григорием часто ругалась по этому поводу, он не одобрял ее жадной зависти и высокомерия. Откуда это у нее - не понимаю, с работой она справлялась, ее уважали...
   Алла посмотрела на Николая, ища в его глазах ответ.
   - Видимо, ей тоже хотелось иметь такие же колье и кольца, как у тебя с Викой. Но главное - в обществе она всегда оставалась в тени, заслоняемая Викой и тобой. Она считала, что я заслужил тот ореол славы, в котором нахожусь, а вот вы - нет, вы пользуетесь им, как родственники, но и она родственница, а известность ее обходит стороной...
   Николай замолчал, не сомневаясь, что Алла правильно поняла его, и еще раз убедился в этом, услышав ее ответ.
   - Да, наверное, ты, как всегда прав, Коля, я думала об этом и раньше. Но так и не поняла - зачем ей это все нужно? Мне, Вике и детям нужен ты, а не твоя слава. И драгоценности не влияют на нашу любовь. Видимо, Светлана такой человек...
   Она помолчала некоторое время и спросила:
   - А что будет с Григорием? Он же еще ничего не знает.
   - Все очень сложно, Алла, Светлана наверняка расскажет ему все не так, как было на самом деле - в своей интерпретации. Он вряд ли ей поверит. Григорий неглупый и порядочный мужик, я думаю, он захочет узнать правду, и ты ему поможешь в этом. Компьютер прокрутит ему пленку с записью разговора. Очень жаль, но мне кажется, он ее бросит после того, как узнает подробности - Светлана не отступит от своей версии... Объясни еще, что в отличие от жены, он всегда может прийти к нам. Выбери время, пригласи сюда Станислава с Любой - они тоже должны знать правду, а я с детьми поиграю до обеда.
   - Хорошо, Коленька, я все сделаю, чего уже теперь... А Вика как?
   - Ей лучше узнать завтра, если это будет возможным - не надо омрачать ей праздник.
   Алла задумалась, Николай налил ей в бокал сладкого вина, пусть встряхнется немного, подумал он.
   К обеду стали подъезжать гости. Первыми приехали Александр Граф с женой Ниной и дочкой Оксаной. Нина, как и Вика, похорошела, ее фигура, немного округлившись, стала еще привлекательнее на фоне узкой талии. Оксана походила, скорее всего, больше на отца, чем на мать. Эта семилетняя девочка относилась к разряду немногочисленных, завораживающих своей необъяснимостью, дам. Видимо, эту необъяснимую привлекательность придавали лицу глаза и сочные, но не полные алые губы.
   Следом за ними приехали Гаврилины - Александр и Зина с сыном Михаилом. Шестилетний Миша не был похож в большей степени ни на мать, ни на отца. Мальчик с большими голубыми глазами уже сейчас, по-детски, нравился Юлии.
   Не заставили себя ждать и Степановы - Борис, Света и пятилетняя дочка Наденька, которая сразу же упорхнула в детскую к своим друзьям и подружкам. Пятилетняя Танюшка большей частью всегда находилась в доме Михайловых, как ее отец и мама, Алена Зеленская, верная помощница Аллы Борисовны.
   Основные гости собрались, оставалось дождаться губернатора, Шумейко и Белецкого, которые были приглашены на час позже - Николаю хотелось, чтобы дети успели пообщаться между собой.
   Столы, уже накрытые в беседке, ждали своих избранников, пока безмолвно прикрытые белыми скатертями. Рядом, на невысоком пьедестале, возвышалась большая гранитная книга, как символ науки и знаний, специально изготовленная к этому случаю.
   Вскоре все уселись за стол. Николай поднялся.
   - Дорогие друзья! Сегодня впервые в истории России и всего человечества мы собрались отпраздновать ряд выдающихся событий. Наши дети - Виктор, Юлия и Оксана закончили ВУЗы и защитили докторские диссертации. Они еще малы ростом и им всего лишь по семь лет, но они обладают цепким, острым и талантливым умом, позволяющим мыслить лучше и глубже взрослого человека планеты. Это беспрецедентный случай во всем мире, никогда и никто еще не заканчивал ВУЗы в семилетнем возрасте, когда обычные дети только идут в школу, и тем более еще никто не защищал в этом возрасте докторских диссертаций. Дорогие наши Витя, Юля и Оксана! Вам выпала честь стать первыми людьми планеты Земля, которые научились использовать все возможности своего головного мозга. Это почетная, но и трудная миссия, потому что многое предстоит вам сделать, многое совершить впервые. Именно вам предстоит жить в развитом обществе, без войн и локальных конфликтов, когда атом станет использоваться лишь в мирных целях, отступят болезни, изобретут новые виды энергии. Но от этого нас отделяют еще 2-3 десятилетия и огромная, невообразимо большая масса работы. Пусть этот день станет началом новой эры развития человечества, эры мира и созидания всех людей.
   В этот замечательный и знаменательный день я бы хотел зачать новую традицию. У моряков есть своя традиция - о корабль, спускаемый со стапелей, они разбивают бутылку шампанского. Сегодня мы пускаем в жизненное плавание Виктора, Юлю и Оксану. Так давайте же разобьем шампанское о гранит науки, который они грызли семь лет!
   Николай, а за ним и все, вышли из-за стола. Он протянул Виктору, Юле и Оксане по бутылке шампанского, которые они под радостные крики и возгласы разбили о гранитную книгу.
   Вернувшись к столу, Михайлов кратко напутствовал их:
   - В добрый путь, юные созидатели! Ура-а!
   В едином порыве сошлись бокалы, полетел хрустальный звон, рассказывая цветам, листьям и деревьям о великом замысле и грядущих переменах! Приободрились они, сильнее потянувшись к солнцу, принимая и на свой лад будущие свершения, надеясь, что перестанут люди травить и портить природу, заживут с нею в единстве и согласии, получая взаимную выгоду. Легкий ветерок, отгоняя комаров, приносил то свежесть речной прохлады, то нежный аромат лугового клевера с тонкими добавками незабудок и васильков.
   - Как у вас здесь прекрасно, Николай Петрович! - сказал Тимофеев, - в городе такая духота и пыль, а здесь свежесть и чистота, легко дышится. Природа и друзья - что еще надо человеку?!
   Сергей Ильич помолчал немного, съев кусочек помидора и огурца, и продолжил:
   - Ваша Юленька, Николай Петрович, естественно станет работать с вами, а Виктора и Оксану я бы хотел пригласить к себе, пока помощниками губернатора. Заодно и присмотрю за ними, а может, и они за мной, чтоб дров не наломал. - Он засмеялся. - Пусть курируют - Виктор правовые, а Оксана экономические вопросы. Так что, если Виктор Николаевич вызовет вас к себе, Борис Алексеевич, - улыбаясь, обратился он к генералу, - извольте прибыть... и отчитаться.
   Тимофеев снова тихонько засмеялся, хитро поглядывая на Степанова, видимо не рассчитывая, что он запрыгает от счастья при подобных словах.
   - Почту за большую честь, Сергей Ильич, если Виктор Николаевич будет уделять нашему ведомству побольше внимания, - ответил Степанов, - тем более, что наконец-то куратор станет делать свое дело. Всегда же было как - куратора присылали с оказанием практической помощи, что соответствовало записи в командировочном удостоверении, но на деле все сводилось к банальной проверке и последующей раздаче 'наградных'. Исключением, и то не всегда, были командировки чисто по конкретным мероприятиям. Это по нашему ведомству, а ваши кураторы-правоведы, Сергей Ильич, фактически всегда все сводили к статистике - за прошлый год столько, за этот - столько. Если одинаково - морщились молча, если меньше - получай по шее, если больше - нормально, свободен. Так что почту за честь и буду надеяться на встречи почаще.
   Мужчины закурили, благо на воздухе не надо было никуда выходить, но, видимо, рефлекс курительного кучкования погнал их к реке.
   - Вот видишь, Саша, - обратился Тимофеев к Графу, - что бы из тебя было, если бы ты вовремя не завязал с мафией?.. А дочка твоя - разве бы стала доктором экономических наук? Нет, мало еще мы ценим Николая Петровича! - сделал он вывод.
   - Что это ты, Сергей Ильич, в здравицу ударился, - перебил его Михайлов, - чай не на собрании... И так захвалил меня со всех сторон. У тебя даже посевная без моего имени не обходится. Сейчас вспомню. Да, да - 'сеять рачительно, по-михайловски'! Словно я известный хлебороб, - Николай засмеялся.
   - А как ты хотел, Николай Петрович? - заупрямился подвыпивший Тимофеев, - тебя люди знают и уважают. Под твоим лозунгом действительно делают все лучше, хоть ты и не хлебороб. И ты это сам знаешь не хуже меня, не хотят люди подводить даже твоего имени!
   - Это точно, - подтвердил Белецкий.
   - Ладно, пойдемте к столу, - махнул рукой Михайлов.
   Николай взял Тимофеева за руку, и они медленно двинулись обратно. Чуть приотстав от всех, Михайлов заговорил тихо:
   - Один вопрос все-таки тревожит меня, Сергей Ильич, всякие люди на земле живут, могут раздуть целую компанию, что использую труд малолетних...
   - Ну-у, этому не бывать, Николай Петрович, - искренне возмутился Тимофеев, - никто в нашей области на такое кощунство не пойдет, да и во всей России... Пусть ответят - кто и где видел малолетних докторов наук? Поэтому и подход другой, будут работать по три часа - мне эти три часа дороже многих взрослых специалистов станут. Это же умницы, таланты, - опять ударился в похвалу он. - Где же я найду еще таких специалистов - они ой как области и России нужны! Если запад начнет свою идеологию в этом вопросе - заткнем глотку сразу. И знаешь, кто это сделает? - он засмеялся, - Танюша Зеленская. Она же на факультет журналистики поступила - черкнет пару строк о том, что как, например, американцы к тебе потом за медицинской помощью поедут? С каким бессовестным рылом? - он опять засмеялся, - там не народ - сами магнаты этих идеологов задавят сразу. Мол, пишите, что хотите, а Михайлова не трогайте. Жить всем хочется здоровыми...
   Они вернулись к столу и снова зашумели тосты и поздравления. Дети пили безалкогольное шампанское и все радовались, что журналисты не могут сюда проникнуть. Это был их праздник!..
   Тимофеев уже сел рядом с Михайловым и, обнимая его за плечо, тихо, ему одному, говорил ласково:
   - Знаю я тебя, бестию! Сердцем чую, не будь я Тимофеевым, опять что-то задумал?
   Николай улыбнулся и налил ему легкого вина, наблюдая за собравшейся компанией.
   - Вот так и решаются государевы дела, - показывая на Михайлова и Тимофеева, улыбался Граф.
   Он, как председатель совета акционеров, в настоящее время занимался только фармзаводом, изредка спрашивая совета Николая по вопросам, в которых у него возникали сомнения. Завод, в сравнении с семилетней давностью, расширился в десятки раз и стал крупнейшим отраслевым заводом мира. Новейшее оборудование и технологии позволяли ему удовлетворять мировой спрос определенных лекарств, разработанных и созданных Михайловым. Других препаратов завод не выпускал и был единственным монополистом в этой области. Граф не касался вопросов, требующих специальных знаний, он занимался 'политическими' вопросами бизнеса и имел своего рода разведку практически по всему миру, а также, на первый взгляд, большой штат юристов, специализирующихся на международной юриспруденции. Если где-то начинали производить михайловские препараты - это становилось известно Графу. Будь то Америка, Африка или Австралия, неважно... Сразу же подключались юристы и Граф, закрывая нелегальное производство, например, в Австралии - получал еще и прибыль после судебных перипетий. Его творческая, ранее мафиозная душа, развернулась широко и полно в этом бизнесе, закрывая лазейки для опосредованного оттока денег и предупреждая изготовление некачественных товаров. Фактически Граф являлся королем политической и разведывательной фармакологии, этого редкого словосочетания. На то он и первый...
   Михайлов отпил глоток вина и начал издалека:
   - Про здоровье не спрашиваю, Сергей Ильич, знаю, что в норме. Да и вроде бы не надоело тебе, не устал областью руководить, - он цепко оглядел Тимофеева, - есть пара задумок... Одну, главную, без тебя решу. А вот в другой ты мне поможешь - здание необходимо под школу. Наберу туда детей сам в возрасте около года, конечно, если родители будут за. Ну, а дальше, в семь лет, после ВУЗа - за работу. Пора растить и воспитывать новое поколение. Докторских диссертаций после ВУЗа не обещаю - с этими-то, - он показал на детей, - я с рождения работаю, но соображать кое-что будут, по крайней мере, получше современной профессуры. Уровень современного доктора наук станет минимальным уровнем троечника нашего выпускника. Поэтому о диссертациях не говорю - ценз станет другим. Хватит, застоялись в науке и производстве...
   Михайлов рубанул рукой с плеча по воздуху и понял, что привлекает внимание всех.
   - Извини, Сергей Ильич, в преждевременное влез, а школа нужна, жизненно необходима. Сам знаешь - кадры решают все! Я тебе сказал про здание, не само здание нужно, а место под него. Деньги есть, школу сам построю. За моей клиникой еще немного места осталось - вот пусть мэрия мне его отдаст под строительство. За год построят, а я как раз учеников подберу. Вика все это возглавит, все равно сейчас без дела сидит.
   Тимофеев облокотился на руку и смотрел на Михайлова с обожанием, не обращая внимания, что уже давненько сидит полубоком, почти спиной ко всем гостям. Потом сел нормально и вместо слов махнул рукой, давая понять, что все решено, а слова здесь вроде бы и ни к чему. Солнце припекало, но тень деревьев и крыша беседки не пропускали горячих лучей, создавая с ветерком благодатный микроклимат. И все равно в солнечный день хотелось искупаться, порезвиться в воде, окунувшись в ее прохладу, и дать солнцу согреть и обласкать тело после купания.
   Раздевались прямо на берегу, оставляя одежду на песке, бросались в воду, наслаждаясь прохладой и удивительным пейзажем. Потом пили холодное пиво с вяленой рыбкой и благодарили в душе Бога за прекрасный день на природе, любовались красотой луговых трав и цветов, наблюдая за прилетевшим дятлом, отстукивающим свою 'песню'. Накупавшись, пошли к беседке.
   Есть и пить уже никто не хотел - всем понравилось холодное пиво с вяленой рыбой. Дети еще остались купаться и до беседки долетали их радостные выкрики и шумные игры.
   - Кто мог подумать, - начала разговор Шумейко, - еще совсем недавно, что такое возможно, что маленькие дети смогут усваивать такое количество знаний и обойти взрослых в этом вопросе. Это счастье, что нам выпало жить в это время, стать очевидцем великих преобразований человеческого разума, тем более, что мы живем рядом с отцом и создателем этого разума. Мы с вами свидетели и участники больших, огромных исторических событий, дата которых войдет в историю навсегда, как начало новой эры возрождения России и планеты Земля. И мы гордимся тем, что знакомы с отцом новой эпохи.
   - Как она тебя расхвалила, Николай Петрович, а ведь все правильно сказала, без преувеличений, - поддержал разговор Степанов, - сегодня мы действительно запустили в жизненное плавание, как сказал отец новой эпохи, наших детей с новым, более развитым уровнем мышления и сегодня была создана новая традиция, которая, я надеюсь, войдет в века. Трое наших старшеньких окунуться завтра в океан жизненных нелегких событий, через год к ним присоединится Миша Гаврилин, а через два сразу четверо - Борис, Глеб, Надюша и Таня. Их крестный отец и родной конечно, Николай Петрович, первым встречал их появление на свет в роддоме и с того дня ведет их по жизненному пути. Я знаю, что он не любит слов похвалы, но, не смотря на это, предлагаю наполнить и поднять бокалы в его честь, ибо сегодня он получил еще одно имя - славное и историческое имя отца эпохи возрождения России! За вас, наш любимый и уважаемый Николай Петрович!
   После разговор потек в обычном застольном русле, обсуждались житейские рядовые проблемы, анекдоты и шутки, вылетая взрывом из беседки, тонули в листве деревьев, долетая до воды, и уносились ею дальше в глубины природы.
   Когда гости разъехались, и осталась только семья Графа (Зеленских за гостей не считали), Михайлов пригласил Виктора, Юлю и Оксану к себе.
   - Завтра воскресенье и у вас последний детский денечек, мы проведем его так, как пожелаете вы, мои дорогие деточки. В понедельник ваш первый выход на работу и мне хотелось бы еще раз напомнить о главных задачах, кроме выполнения функциональных обязанностей. В правовых вопросах очень много дыр и огрехов, противоречивых приказов и указаний, позволяющих преступникам находить и использовать всевозможные юридические лазейки. А некоторые законы так и не приведены в соответствие с Конституцией, за которую проголосовал народ. Для примера можно взять хотя бы п.2 ст.22 Основного Закона. Поэтому, Витенька, на тебе лежит большая задача - приведение всех законов в соответствие с Конституцией, выработка и корректировка кодексов, устранение противоречий и многое другое. Все равны перед законом, но депутаты неприкосновенны и никогда не захотят отдать, лишиться этих привилегий. А соответствует ли это народному желанию? Может быть, принцип неотвратимости наказания должен настигать и их? Трудно тебе будет Витенька, но необходимость назрела и много еще предстоит столкновений с зажравшимися прокурорскими снобами, определенными политиками и должностными лицами, работающими на свой карман.
   И тебе Оксана предстоит пройти нелегкий путь возрождения российской экономики. Уже успел выработаться класс людей, не производящих ничего, а имеющих огромные деньги. Продавать стало выгоднее, чем производить, налоговый кодекс несовершенен, многие предприниматели не оформляют официально своих работников, многократно занижают в документах выплачиваемую им зарплату. Необходимо все отрегулировать, что бы невыгодно стало утаивание фактической зарплаты и не оформление кадрами работников, что бы производство, а не перепродажа приносила основной доход. Многие госслужащие, особенно прокуратуры, имеют частные фирмы, оформленные на подставных лиц - друзей и дальних родственников. И так далее и тому подобное...
   Полегче, может быть, будет Юле, которая начнет работать вместе со мной. Но и тебе, Юленька, необходимо подумать о структуре здравоохранения, лучшие достижения которой стали недоступными для основной массы народа из-за цены и сосредоточенности в областных центрах. А надо бы это устранить...
   Но о том, что я сказал, вы серьезно задумаетесь чуть позже, а сейчас я бы хотел услышать ваши предложения по завтрашнему дню.
   - Папа, пусть Оксана останется у нас, мы побудем здесь, на даче. Позагораем, покупаемся...
   - Я тоже так считаю, - поддержала Виктора Юля.
   - Я - не против, - ответила Оксана.
   'Да, вместе им будет лучше... Еще Борис с Глебом, и Танюша', - подумал Михайлов и вслух спросил:
   - А ты, Саша, домой поедешь или останешься?
   - Можно и остаться, - он посмотрел на Нину.
   - Пойду, халатик накину, - по-домашнему ответила она, считая вопрос решенным.
   Вика, Алла, Нина и Алена ушли в домик переодеться, снять праздничные наряды. Солнце садилось, поливая багрянцем речку в удивительной тишине, которую не тревожил даже ветерок. Дневная жара спала и немногочисленные одуванчики, растущие по краям тропинки, закрыли свои бутоны или стояли, не шевелясь, вытянув вверх свои воздушные шары - парашютики. Этот неприхотливый цветок, один из ранних, мог еще радовать глаз своим цветочком-солнышком, а сосед уже созрел и превратился в длинный стебелек с пушистым шаром на конце, ждущим ветра, чтобы раскидать, рассеять свои семена и продолжить род одуванчиков. Дети срывали стебельки, дуя на его пушистый бутон, парашютики отрывались и кружили в воздухе, постепенно оседая на землю. 'Вот так и люди, - подумал Михайлов, - одни уже созрели, а другие все еще пребывают в детстве'.
   Мужчины, развалясь в шезлонгах, тянули пиво с вяленой рыбкой, тихонько беседовали.
   - Давно хотел тебя спросить, Саша, как ты относишься к Богу, к вере в Бога?
   Граф задумался, дожевывая рыбу, ответил не сразу.
   - Ты знаешь, Коля, не рассуждал никогда об этом. При коммунистах никогда активным атеистом не был, сейчас в церковь не хожу. Нет, я совсем не отвергаю Бога, скорее верю в него, чем наоборот. Видимо, от недостатка знаний в этом вопросе я индифферентен, даже вернее аморфен, могу сыграть в любую сторону. Но только не из-за того, что случится какое-то горе, и я стану верующим. Это, по-моему, неправильно, нельзя прийти к Богу, когда тебя стукнула жизнь, приходить нужно осмысленно... Может, это и помогает осмыслению. Но считаю кощунством, когда в церковь ходят бандиты или когда начинают внезапно верить в Бога, забывая обо всем на свете. Как, например, мать Алены. Вылечил ты ее дочь, она ударилась в веру, фактически забыв дочь, бросив ее на произвол судьбы. Если бы не Михаил - чтобы с ней стало, как жила? И сейчас она не интересуется ни дочкой, ни внучкой, даже где они живут - не знает, только молится день и ночь. Разве это вера?
   Граф замолчал, наливая себе пиво и отламывая кусочек рыбки, не ожидал он такого вопроса от Михайлова. Чего угодно - не этого. А Михайлов молчал, рассуждая про себя о том, что встречал он разных людей на войне. Верующих и не верующих, убивали тех и других. Одни считали - помогла выжить вера, другие - удача и профессионализм. Были и такие, которым осточертело все, лезли они на рожон, искали смерти и оставались живы...
   Все это сложно объяснить, практически невозможно, у Михайлова была своя точка зрения на веру Божию и, наверное, она не противоречила истинной вере. Что толку от пустых поклонов и молитв? Не это бросится на весы - дела и поступки. По ним будет судить Господь - куда направить твою душу: в рай или ад. А вера должна помогать, направлять человека на созидание и творение благих дел. И если нельзя остановить преступника другим путем - благим делом станет убить его. Неправильно, считал Николай, кто понимает 'не убий', как догму. Все должно служить людям, в этом и заключается истинная вера, рассуждал Михайлов. Без веры - пуст человек... Все заповеди Господа - истинны, необходимо правильно понимать их. Не укради... Но разве украсть военный секрет у врага - не благое дело, если это действительно враг, захватчик, оккупант?
   Христиане верят в одного Бога, но и у них есть большие расхождения в вере. У католиков рождество в декабре, а у православных в январе - разный отсчет времени. Кто-то из них не прав, а может, не правы и обе стороны. Но многие детдомовцы не знают своего настоящего дня рождения, и уж это точно не мешает жить им хорошо или плохо, не от знания даты рождения зависит жизнь.
   Мысли перескакивали с одного на другое. Христианство, ислам, буддизм...
   - Что-то ты, Николай Петрович, задумался, - оторвал его от раздумий Граф, - наверное, опять революция в какой-нибудь научной области назревает?
   - Да нет, - отмахнулся Михайлов, - церковь давно хочет, чтобы я высказался по поводу...
   - Верить или не верить? - перебил его Александр.
   - Можно и так сказать, - ответил Николай, - но надо еще свои мысли систематизировать. Нине-то одной не скучно дома станет? - перескочил он на другое
   - Не знаю, - неопределенно ответил Граф, - если хочет - пусть работать идет, против не буду.
   - А может, пусть лучше учится, частную школу буду строить, Вика этим займется. Кадры потребуются... Образование никогда не помешает в жизни.
   - Не знаю, - повторил Александр, - подскажу ей эту мысль, может и заинтересуется. Не знаю, как насчет педагогической деятельности, но учиться, скорее всего, пойдет.
   Граф посмотрел на закат - солнце уже не было видно, но оранжевый отсвет еще оставался на чистом горизонте, предвещая на следующий день ясную и жаркую погоду. Ему почему-то стало тоскливо, захотелось вдруг чего-то необычного - он сам не понимал чего и почему. Может потому, что так рано отрывали у него дочь, отправляя на работу, но он сам хотел этого и гордился тем, что она такая умница.
   - Пойдем, в бильярд сыграем, - предложил Михайлов, видя в его глазах грусть, но не стал спрашивать.
   - Пойдем, - ответил Граф, вставая и потягиваясь, разминая тело. Он понял, что тоска от безделья, молодое и сильное тело искало выход энергии, хотя бы такой.
  
  
   * * *
  
  
   В понедельник Тимофеев собрал своих заместителей и некоторых начальников отделов. Представляя Виктора и Оксану, как своих помощников, пояснил, что ни один правовой или экономический вопрос не будет решаться без их участия, ни один документ не будет подписан без их визы.
   Многие внутренне восприняли это в штыки, но открыто возражать губернатору никто не решился, считая, что с мальцами как-нибудь справятся.
   Но следующий же день показал ошибочность такой позиции и многие работники, получившие через секретариат назад исполняемые документы, растерялись и разошлись в оценочных мнениях. Каждый из них в душе признал правоту 'больших малышей', как их теперь называли, но далеко не все заставили себя подчиниться предъявляемым требованиям, амбициозно считая, что не семилетним детям учить профессионалов.
   А 'большие малыши' словно и не замечали этого, накладывая свои резолюции вроде таких: 'пункт не проработан', 'расхождение с приказом ?...', 'экономически не обосновано, так как...'.
   Но сроки поджимали, люди первое время злились не на себя, а на 'больших малышей': 'Где он этот чертов приказ выкопал'? Понимая, что придется устранять несоответствия, сердились, злились, но делали. Производительность труда снизилась, но качество стало отменным.
   Постепенно люди втянулись, и стали лучше выполнять свою работу, не отписываясь и не лишь бы, как бы - этот номер уже не пролазил. Труднее всех пережили переходный период теоретики. Люди, которых считали настоящими профессионалами и которые в действительности оторвались от практики. Умеющие красиво говорить, они по существу не апеллировали ничем, кроме призывных лозунгов: увеличить, повысить, качественнее, серьезнее, интенсивнее...
   Таких работников Оксана и Виктор считали бесполезными. Более того - вредными, ибо они отнимали время и силы. С несколькими работниками пришлось расстаться, несколько - ушли сами. С трудом, постепенно складывался работоспособный коллектив, решающий поставленные задачи.
   Виктор еще раз просмотрел Конституцию России, он знал ее наизусть, но считал не лишним ознакомиться перед работой.
   Статья 19 'Все равны перед законом и судом', читает он первый пункт, пункт нужный и правильный. Статья 98 'Члены Совета Федерации и депутаты Государственной Думы обладают неприкосновенностью в течение всего срока их полномочий'. Статья 122 'Судьи неприкосновенны'. Какое уж тут равенство перед законом, поморщился Виктор, но Конституция принята, народ проголосовал за нее. Значит, и выполнять ее необходимо. А хочет ли народ депутатской неприкосновенности, неприкосновенности судей, которые уже обросли легендами, сводящимися к одному: дашь больше - судья даст меньше. Народ за равенство перед законом, это Виктор знал четко и ясно, как и то, что изменения эти в Конституцию должны быть внесены законным путем. Дума на это не пойдет. Значит, область должна обратиться к Президенту о назначении референдума. Главное добиться референдума, а за его исход можно не беспокоиться. За депутатскую неприкосновенность и 1% голосов не наберется. Чего боятся судьям и депутатам, если они правопослушны, для чего им неприкосновенность, от кого неприкосновенность - от народа?
   Перед глазами Виктора на столе лежала газета с большим жирным заголовком 'Тарифы арбитражного суда'. 'Узаконенные' расценки взяток... Вот таким коррумпированным судьям и нужна неприкосновенность. Законодательство само подталкивает к взяткам, давая неоднозначную трактовку, позволяет выбрать, какой нормативный акт применить...
   Необъятное море работы, с которой за год вряд ли справился бы любой правовой НИИ, но у Виктора была 'Маша', с работоспособностью которой не сравнятся все вместе взятые институты. 'Какой умница все-таки отец, - подумал Виктор, - создать такой компьютер'!
   Вовсю идет новое тысячелетие...
   Лишение неприкосновенности должно дисциплинировать депутатов, заставить задуматься над своей деятельностью. Народ их выбрал и должен знать об их работе, в местных СМИ депутат обязан отчитаться о своей деятельности и не просто отчитаться - с ежегодным депутатским отчетом должна публиковаться и его предвыборная программа, что бы можно было сравнить: что обещал и что сделал.
   'Ох, как это им не понравится, - подумал Виктор, - не помешает запретить избираться от того округа, где не живет и никогда не жил депутат. А то прилетел И. Кобзон в Усть-Орду, спел пару песен - и депутат. До простого бурята ему и дела нет, - считал Виктор. - Неужели во всем округе не найдется достойное лицо'?
   Депутаты Государственной Думы работают на профессиональной постоянной основе. Нужно ли профессиональное пение Кобзона в Думе Усть-Ордынскому Бурятскому автономному округу или же у них есть наболевшие социальные и экономические вопросы? Лишь бы и как бы - пролезть в депутаты - вот теплое, доходное, райское местечко! Главное - можно не работать, даже на заседание Думы ходить изредка. И пустует часто треть депутатских мест...
   Не-ет! Жизненно необходима России жесткая рука Закона, Закона народного - не депутатского!
   Время пролетело незаметно, Виктор еще был готов поработать, но Тимофеев просил уходить после обеда, не давать повода для нежелательных разговоров об эксплуатации труда малолетних. Он зашел к Оксане, она еще объясняла кому-то суть финансового документа и, взглянув на него, сказала:
   - Сейчас, Виктор Николаевич, мы скоро закончим, подожди, пожалуйста.
   Оксана снова углубилась в объяснения, Виктор отошел к окну. По площади перед зданием администрации спешили по своим делам немногочисленные прохожие, за ней, чуть подальше, простирался сквер. Он залюбовался высоким фонтаном - солнце отсвечивало в его брызгах, создавая иллюзию меняющейся подсветки, словно маленькие неоновые капельки рассыпались веером по воздуху. Около фонтана всегда собирались ребятишки и взрослые полюбоваться летящей вверх мощной струей воды, разлохмачивающейся наверху и опадающей вниз маленьким водопадом. Невдалеке, чтобы не долетали брызги, гуляли молодые мамы со своими малышами, спящими в своих колясках.
   - Все, Витенька, я освободилась, можем ехать. Я не заказывала машину, с тобой поеду - хочу к Юле заехать, узнать, как прошел ее первый день в операционной, как отнеслись к ней люди. Каждый хочет попасть к твоему отцу...
   Они созвонились из машины - Юля еще была в клинике, но предложила приехать домой, они все собирались идти на обед. Виктор и Оксана попросили Юлю задержаться в клинике, им хотелось посмотреть на нее, как на врача - в белом халате. Зайдя в приемную, они первым делом увидели сияющую Аллу Борисовну. Поздоровавшись с Оксаной, она показала рукой на обе двери - справа на двери скромная табличка: 'Михайлов Н.П.', слева: 'Профессор Михайлова Ю.Н.'
   - Коля настоял, внес в 'штатку' должность профессора, - пояснила она, - теперь Юленька профессор! Сейчас она освободиться, и мы пойдем домой - у нее там журналисты, телевизионщики... Юленька сделала 10 операций, ну, прямо, как отец, все у нее ладится, 'писаки' в восторге. Шумейко приехала ее поздравить, она и сейчас там. А как у вас? - наконец спросила она.
   - Нормально, бабушка, - ответил Виктор, - конечно, со славой у нас похуже, но дело свое делаем. Юлю сегодня по телевизору 'прокрутят' и нам легче работать станет, люди и в нас поверят. Одна порода...
   В приемную вышел Михайлов, обняв Виктора и Оксану, поинтересовался делами, потом со смехом стал рассказывать:
   - Взял на работу, на свою голову, внучку Аллы Борисовны - все, теперь я на втором плане. Прошу приготовить мне кофе, а в ответ слышу: 'Минутку, занесу Юлии Николаевне сок, потом и вам кофе' ...
   - А как вы хотели, Николай Петрович, не разорваться же мне, - смеясь, ответила Алла, - внучка, естественно, в первую очередь!
   В приемную вошел Зеленский, поздравил Виктора и Оксану с первым рабочим днем. Он сегодня лично проводил 'сортировку' прессы, пропуская в клинику, по совету Михайлова, лишь телевизионщиков. Право на интервью для газет и журналов раз и навсегда было отдано его дочери Танюше - студентке журфака. Оксана и Виктор с одобрением поддержали эту привилегию - им легче, свободнее было общаться с ней и Тане уже пора зарабатывать свое имя среди читателей и будущих коллег.
   Оксана с Виктором скрылись у Николая Петровича в кабинете - от Юли стали выходить тележурналисты и они не хотели, чтобы их расспрашивали эти видеописаки. Наконец Юля освободилась, и они искренне поздравили ее с успешным началом трудовой деятельности. Непривычно было видеть семилетнюю девочку в белоснежном докторском халатике с фонендоскопом на груди - атрибутом врача, который она надела специально для съемки. На практике Юля, как и ее отец, не пользовалась им - она видела и слышала без помощи приборов и приспособлений.
   В обед к Михайловым подтянулись Александр и Нина Граф, Михаил и Алена Зеленские - всем не терпелось поглядеть на маленьких работяг, пообщаться с ними, никто не хотел ждать до вечера, слишком радостным и неординарным стало это событие. После обеда Оксана и ее мать остались у Михайловых, вечером, после работы, Александр должен был забрать их.
   Вначале Оксана и Виктор немного отдохнули, позагорали и, искупавшись в бассейне, пошли в кабинет Виктора поработать. Одну из пустующих домашних комнат переоборудовали ему под кабинет, еще три комнаты оборудовали для Юлии, Бориса и Глеба. Вика и Алла шутили по этому поводу, что они одни остались бескабинетными и радовались за детей. 'Маша' выдала Виктору необходимую информацию для подготовки уголовно-процессуального кодекса. Над его созданием уже работали ученые-юристы, и они имели большой объем предложений от практиков. Но в действительности Виктор знал, что создатели кодекса обычно не используют предложения рабочих коллективов. Кодекс сформируют в видении элиты, будут комментировать, что 'рабочие' предложения очень помогли им в создании закона, но рабочие коллективы не найдут там выражения своих предложений, необходимых народу, как это уже было при создании уголовного кодекса, который увидел свет недоработанным и уже устаревшим. Виктор работал над документами, а Оксана загружала 'Машу' своими экономическими вопросами.
   До поднятия уровня экономики Юле можно было подождать со своими нововведениями, сейчас невозможны большие вливания в систему здравоохранения, у государства нет денег для обеспечения больниц необходимым оборудованием и медикаментами, чтобы любой гражданин мог получить бесплатную квалифицированную медицинскую помощь. Страховая медицина не оправдывала, не обеспечивала необходимого финансового уровня медицинских учреждений. Но небольшие задумки у Юли имелись, и она кое-что собиралась предложить руководителю департамента здравоохранения, намечая встречу с Шумейко на следующей неделе.
   Юля не хотела мешать Виктору с Оксаной и решила пойти к отцу, помочь ему на операциях, взяв на стол человек пять, чтобы отец мог сегодня пораньше прийти домой.
   Идя по коридору в операционную, она услышала за спиной тихий шепот: 'Дочка Михайлова, уже профессорша, говорят классная хирургиня, операции не хуже его делает, через год - два отца перещеголяет'. 'Да, у них вся семья такая, на то и ученики - чтобы превосходить своих учителей. Интересно - зачем пришла, будет оперировать или нет'? - спрашивал другой голос.
   Юля, заходя в операционную, улыбнулась, всегда приятно слышать лестные слова в свой адрес, знать, что в тебя верят и доверяют самое дорогое - жизнь. Она пригласила первого больного и, как ей показалось, это был один из говорящих о ней людей. Просканировав его, поняла, что после нескольких острых приступов воспаления поджелудочной железы, она стала 'переваривать' саму себя. Решив эту проблему достаточно быстро и эффективно, Юлия взяла еще четверых. Выйдя в коридор, она столкнулась с отцом.
   - А мне говорят, что по записи все больные прооперированы, но желающих сегодня больше обычного, - улыбался он, - больные рассчитывают на тебя, на твою помощь, Юленька. Ты иди домой, я скоро подойду - не хочу лишать их надежды, возьму пятерых вне плана.
   Михайлов ласково обнял дочь и легонько подтолкнул ее к двери, а сам вернулся в операционную. Молва уже облетела стоянку автомашин около клиники - возьмут еще пятерых - каждый надеялся, что назовут его имя. Маленький список зачитали в соответствии с последующей очередностью, попавшие в него радовались, другие, смиряясь с судьбой, вздыхали - их день придет завтра. Но уверенность в излечении не покидала никого, день - два можно и подождать, главное они в списке! Если раньше больные, выбирая по возможности врача, раздумывали - вылечит ли, сможет ли, то сейчас, попадая в Михайловский список, уже с уверенностью ждали благого часа исцеления. Михайлов с большой ответственностью относился к деонтологии - науке поведения врача с больным - не давая коллег в обиду, разъяснял скрупулезно, что подавляющее большинство медиков заслуживают всеобщего уважения и почета, но не каждый человек может быть Чайковским в музыке, Толстым в литературе, Улановой или Плисецкой в балете, Михайловым в медицине.
   Прооперировав и разбудив последнего, Михайлов собирался выйти из операционной, но больной попросил его задержаться на минутку. Предчувствуя важность разговора, он решил пригласить пациента к себе в кабинет.
   - Вы одевайтесь, не торопитесь, я буду ждать вас у себя в кабинете, вас проводят ко мне: там удобнее разговаривать.
   Михайлов попросил Аллу в приемной:
   - В предоперационной ветеран одевается, ты проводи его ко мне, пожалуйста. Что-то серьезное он сообщить хочет, и домой позвони, скажи, что немного задержимся.
   Михайлов вошел к себе, как обычно, поудобнее устраиваясь в кресле, налил пиво и закурил, поджидая ветерана, прошедшего нелегкий солдатский путь от Москвы до Берлина. Очень он уважал участников Великой Отечественной, особенно простых солдат, на плечи которых легла основная тяжесть войны. Заглянув в список, прочитал: Захаров Ефим Степанович.
   Ветеран вошел робко и неуверенно, Михайлов, выйдя из-за стола, усадил его в кресло, сел напротив.
   - Ефим Степанович, - обратился Михайлов к ветерану, протягивая ему маленький кусочек металла, - вас уже более не станет беспокоить этот осколок войны, подлечил я вам и сердечко, и желудок, так что вы теперь, можно сказать, помолодели. А поэтому я предлагаю вам принять со мной фронтовые сто грамм.
   Алла быстро накрыла на стол, порезала колбаски, овощей, хлеб, достала водку и рюмки.
   - Да как же так, Николай Петрович, неужели мне такая честь - вместе с вами за одним столом... и водочки еще отведать... Не поверит никто.
   - И не надо, а мы сфотографируемся с вами на память.
   Алла достала поляроид и щелкнула их пару раз, отдала фотографии Захарову, потом вышла из кабинета, давая возможность ветерану высказать, не стесняясь, наболевшие в душе вопросы.
   Выпив и закусив, Михайлов приготовился слушать. Захаров еще долго не мог собраться с мыслями, видимо, растерялся от радушного приема, да и возможно тема разговора была нелегкой. После второй рюмки он расслабился и заговорил.
   - Николай Петрович, мы, ветераны, очень ценим и уважаем вас, вам тоже нелегко досталось в Афганистане и Чечне... И особенно мы благодарны вам за то, что принимаете нас без очереди и без оплаты. Символический рубль, который мы оплачиваем, скорее является какой-то приметой, чем деньгами. Но один вопрос не дает мне чувствовать себя спокойно, даже в эти радостные минуты выздоровления, камнем лежит он на сердце, бередя душу. Расскажу все по порядку.
   Я приехал издалека, живу в деревне. В вашей клинике два телефона, по которым можно дозвониться до вас и записаться на прием. По этим номерам звонят все: городские и деревенские, люди из других городов и областей России, звонят из-за границы. Я месяц ходил на почту, там у нас переговорный пункт, и никак не мог дозвониться до вас - телефонистка все время отвечала одно и то же - линия занята, перегружена и так далее. Потом она намекнула мне, что есть выход из положения - надо подмазать городской телефонистке, и она все сделает, с меня, как участника войны, возьмут немного. Я заплатил 5 тысяч рублей - тысячу нашей, четыре городской. Все деньги отдал нашей, может она их себе взяла, может, поделилась с городской, как говорила, не знаю. С большим трудом собрал я эти пять тысяч, но дело не в деньгах, если бы они пошли вам, я бы считал вполне заслуженной и даже низкой ценой плату за свершенное излечение - в других больницах десятками тысяч дерут. Скажите, Николай Петрович, почему вы, великий из докторов, берете с нас, ветеранов, всего один рубль, а какая-то сволочь наживается на этом? Вы, понимая наше тяжелое материальное положение, не берете с нас своих кровно заработанных денег, а кто-то, не ударив и палец о палец, забирает наши последние деньги?
   Слезы появились на глазах Ефима Степановича, Михайлов, негодуя в душе от услышанного, успокаивал его, пока еще не высказывая своего мнения. Налив еще по рюмочке, он приготовился слушать дальше.
   - Вот собственно все, что я хотел сказать. Вы извините, Николай Петрович, сумбурно как-то получилось, не умею я рассказывать, но на душе легче стало - хотел, чтобы вы знали правду, что кто-то забирает честно заработанные вами деньги.
   Михайлов смотрел на этого пожилого человека, и не понимал - до какой степени нужно морально опуститься, чтобы отбирать последний кусок хлеба у старика, который в свое время был готов пожертвовать жизнью ради того, чтобы эта мразь сейчас жила. И не просто жила, а и обирала его.
   - Ефим Степанович - это очень хорошо, что вы решились рассказать мне об этом. Могу лишь обещать одно: эту 'хлебную лавочку' я прикрою, никто более не станет обирать ветеранов и других людей. Вас я попрошу об одном - не рассказывайте пока никому о нашей с вами беседе, чтобы не спугнуть преступников. Очень скоро приедут к вам сотрудники из областного центра, поведайте им все, что знаете, кроме них никто не должен знать о разговоре.
   Выпив с Захаровым на посошок, Михайлов проводил его, решив рассказать все Виктору, что бы он сообщил куда следует и взял дело на контроль.
   Виктор вызвал начальника УВД на 11 часов дня, часы пробежали эту отметку, но в кабинете никто не появлялся. Перед этим он выяснил, что Кирилл Сергеевич Бутаков находился в здании управления внутренних дел и в командировку не отлучался, а значит, и не имел серьезных оснований не явиться к помощнику губернатора. Видимо, он не воспринимает меня всерьез и хочет сразу продемонстрировать - кто есть кто. Через полчаса дверь отворилась, и в кабинете появился генерал-майор Бутаков, улыбающийся широкой располагающей улыбкой.
   - Вот те раз, говорят, у губернатора появился новый крутой помощник - и никого нет, - искусственная улыбка сошла с его лица. - А ты чей будешь, мальчик? - спросил генерал.
   - Проходите, Кирилл Сергеевич, я Михайлов Виктор Николаевич, это я вас приглашал на 11 часов, - он взглянул на часы, давая понять, что Бутаков опоздал на полчаса, - у вас во всем управлении такая расхлябанность или только вы не цените времени других людей?
   Генерал оторопел, не зная, как воспринимать слова мальчика - тон был слишком серьезен, но и мальчик не мог быть помощником губернатора. Он уже хотел рассмеяться удачной шутке и, наконец, до него дошло - это же Михайлов, тот самый мальчик, который имел ученую степень доктора юридических наук. Поэтому и улыбались все загадочно, когда он спрашивал о новом помощнике, никто не хотел высказывать своего мнения. 'Вот это меня подставили... попал, как кур во щи',- подумал про себя Бутаков.
   - Я задал вам вопрос, генерал...
   - Не буду оправдываться, Виктор Николаевич...
   - Хорошо, присаживайтесь Кирилл Сергеевич. Введу вас немного в курс дела - по распоряжению губернатора я курирую все вопросы, связанные каким-либо образом с юриспруденцией. Юридически государственно-правовой департамент, департамент правоохранительной и оборонной работы мне не подчинены, но фактически они выполняют все мои указания.
   - Я понял вас, Виктор Николаевич, прошу извинить меня.
   Виктор понял генерала и не стал продолжать эту тему, тем более плохого мнения он о нем не был. Он решил присмотреться, а потом уже делать выводы.
   - Я пригласил вас по конкретному вопросу, жаль, что мне не удалось познакомиться с вами раньше, приходится сразу начинать с дел и не очень приятных, но если ситуация возникла - ее необходимо решать.
   Михайлов рассказал ему все детали, которые стали известны по делу о телефонистах. Бутаков слушал внимательно и лишь в конце поинтересовался мнением Виктора о достоверности информации.
   - Кирилл Сергеевич, кроме того, что я вам сообщил, мне бы хотелось немного помочь вашему управлению. Уделяя всего час времени, не более, я бы мог назвать имена преступников, которые вы не знаете, где и как взять факты. Вы позаботьтесь, что бы ко мне не лезли с мелочами, по любому уголовному делу я назову преступника, где он находится в настоящее время, где находятся улики, кто может быть свидетелями и так далее. Вам останется только задержать правонарушителя и задокументировать его действия. Вам понятно мое предложение?
   - Понятно, Виктор Николаевич, но если вы ошибетесь?
   Виктор улыбнулся и пояснил:
   - Тогда вы не найдете фактов и улик... Кирилл Сергеевич, я думаю вам лучше всего спросить меня о том, о чем знаете только вы лично. И никто другой знать не может. Это прояснит ситуацию и устранит сомнения, которые, естественно, возникают.
   - Хорошо, Виктор Николаевич, - Бутаков задумался, потом сказал, - в декабре прошлого года меня вызвали в Москву, в министерство. В гостинице у меня похитили удостоверение, кто это сделал?
   - Действительно, - улыбнулся Михайлов, - здесь есть факт, о существовании которого не знает никто. Не стану вдаваться в подробности - удостоверение у вас никто не крал, вы положили его в карман халата и забыли. Вечером, случайно обнаружив его, вы сообщили, что удостоверение вам подбросили. Достаточно?
   Бутаков покраснел, но мужественно признали факт маленького обмана, удивляясь способностям Михайлова. Он подумал о том, что если бы Виктор Николаевич работал оперативником - сколько бы тяжких преступлений он смог раскрыть... Сейчас он уже не сомневался в достоверности сообщенной ему информации о телефонистах и обдумывал вопрос: кому поручить это дело. Действительно - наживаться на нищих ветеранах войны... Но, скорее всего, таким образом поступают со всеми, кто пытается дозвониться до клиники, и, видимо, не один район здесь задействован. Наживаться на больных людях - Бутакова передернуло...
   Михайлов более ясно представлял картину преступления - телефонистка в городе поняла, что минуя ее невозможно дозвониться по любому номеру, во многих отдаленных пунктах отсутствовала связь по коду и искусственно создавала постоянную перегруженность михайловской линии. Хорошо понимая, что подорванное здоровье не может ждать длительное время, она предложила телефонистке на периферии брать с клиентов деньги за возможность связаться с клиникой. Получая переводы телеграфом, мошенница и не встречалась никогда лично с теми, кто брал для нее деньги с обездоленных и больных людей. Телеграфные переводы упрощали расследование, давая возможность быстрого раскрытия преступлений.
   Сообщив фамилию мошенницы и другие известные подробности, Виктор попрощался с генералом, попросив его держать в курсе событий.
   Теперь после 12 часов дня он ежедневно заезжал в УВД и просматривал уголовные дела, давая советы и рекомендации по раскрытию преступлений. Уровень раскрываемости тяжких преступлений пополз вверх, лидеры преступных группировок очень быстро узнали, кто помогает оперативникам находить и документировать улики. Смириться с этим они не могли, многие члены бандитских группировок уже поселились в следственных изоляторах, многим предстояло в скором времени попасть туда. Авторитеты и воры в законе собрались на сходку, что бы раз и навсегда решить наболевший вопрос.
   Положенец города, Казбич, предпринял беспрецедентные по масштабу и технической мысли меры безопасности сходки, прекрасно осознавая последствия утечки информации. Люди, как и было условлено, собрались в одном из надежных офисов, но Казбич в целях конспирации предложил перейти в другое место, привезя всех на берег реки, где их уже ждала моторная яхта. Попросив снять с себя все, в том числе и нижнее белье, он выдал всем одинаковые махровые халаты. Понимая, что его действия вызвали недовольство, он все же достаточно ясно и просто объяснил свое недоверие к лидерам группировок. Поясняя небывалые меры, он ссылался на развитие технического прогресса, на то, что никто не может поручиться за свою одежду - в нее можно воткнуть где-нибудь на улице передающую иглу или какую-нибудь еще неизвестную 'пакость'.
   Подумав, авторитеты согласились с ним - лучше перестраховаться, чем потом париться на нарах. На плывущей яхте, к которой практически невозможно подобраться незамеченным, они и решали свой жизненный вопрос.
   В этих условиях говорили, не таясь, каждый высказал свое предложение по устранению михайловского сынка, обсуждали сильные и слабые стороны всех версий и возможностей. Наконец единодушно пришли к одному варианту.
   В 12-10 Виктор Михайлов ежедневно, кроме субботы и воскресенья, выезжал из здания областной администрации в управление внутренних дел и ехал всегда один с водителем по одному и тому же маршруту. Не доезжая квартала до УВД, машина шла по тихой, узкой и не оживленной улочке. Здесь, на трассе, и решили бандиты встретить маленького Виктора, заранее оставив на улице старенький 'Жигуленок', начиненный взрывчаткой. Сила направленного радиоуправляемого взрыва должна была разнести проезжавший мимо автомобиль Михайлова вдребезги, не оставляя никаких следов.
   Место подаваемого радиосигнала определили заранее - не вызывающий подозрений одинокий загримированный прохожий, идущий в глубине двора, откуда просматривался нужный кусок проезжей части дороги. Через три дня бандиты планировали провести свой акт возмездия, на эти три дня незадействованные в операции люди ложились на дно.
   Но и Виктор готовился к этому дню, вечером он пригласил домой Степанова, передав ему видеопленку с записью беседы заговорщиков.
   - Казбич очень хитрый и осторожный человек, если вообще его можно назвать этим словом, - начал разговор Виктор, - он наверняка перестрахуется и втайне от всех решит провести операцию на день раньше. Если это случиться, я завтра передам вам пленку его разговора, на ней будут и исполнители. Детали операции вы разработаете сами, Борис Алексеевич, обратите внимание на документальное оформление видеозаписей, что бы они прошли без адвокатских придирок в суде.
   Все должно идти в обычном порядке, никаких изменений обстановки - это может вызвать непредвиденные последствия. Проезжая мимо машины с взрывчаткой, я блокирую радиосигнал, она не взорвется, но в суде вы должны представить устройство или доказательства, что блокировали радиосигнал вы, я не хочу бегать по судам. Тем более, что это будет являться фактом, свидетельствующим о другом, независящем от преступников моменте сохранения моей жизни. А это очень важно для следствия и суда - процесс можно рассматривать не как покушение на убийство, а как само убийство, так как это не зависело от воли и возможностей бандитов.
   Разумеется, статьи о бандитизме или организации преступного сообщества пойдут сами собой - доказательств у вас предостаточно.
   Виктор налил себе апельсиновый сок, предложил Степанову сок или пиво.
   - Нет, Витенька, спасибо, мы попозже с отцом пивка с рыбкой выпьем, отменная у вас рыбка, никогда не думал, что вяленые окунь и елец так хорошо сочетаются с пивом. Но ты просто молодец, если у нас получится задуманное - мы сразу обезглавим всю преступную среду города. Этого еще в практике не бывало. Освободившаяся ниша, естественно, пустой не останется, но другие главари задумаются и вряд ли решаться покушаться вторично. Но ты что-нибудь еще придумаешь, в это я твердо верю - конец приходит мафии в городе. Вот бы еще во всей России ее изничтожить!
   Виктор рассмеялся.
   - Какое наше время, Борис Алексеевич, будет и во всей России мафия уничтожена. Преступность, конечно, останется, но организованной не будет. Бытовые преступления были и будут всегда, заживет народ лучше, изменятся социальные условия и воровство пойдет на убыль. Многие преступления совершаются сейчас наркоманами, им необходимо добывать деньги на наркотики. Об этом сейчас в какой-то мере Юля позаботится, но не буду до времени раскрывать ее секретов, да вы и сами уже догадались наверняка. Вы еще воочию увидите это золотое времечко, правда на пенсии будете, но порох еще останется, - Виктор снова рассмеялся.
   Степанов задумался, хорошо было бы увидеть прекрасное время, когда люди заживут лучше, без коммунистических очередей, но с деньгами, без организованной преступности и бандитизма. Человека развратить гораздо легче, чем перевоспитать, много на это уйдет времени, много усилий экономического и идеологического плана. Совсем стареньким он будет, если доживет до этого времени, но Михайловы не обманывают, а значит, посмотрит он еще на лучшее общество, поживет в нем немного. Скорее бы... Он вздохнул и, поднявшись, произнес:
   - К отцу зайду, поболтаем, пивка попьем по-стариковски, а тебе, Виктор, огромнейшее спасибо от всего нашего управления и от меня лично - большое ты дело делаешь! Ну, да ладно, заболтался опять...
   Он вышел, махнув рукой, и как показалось Виктору, с грустью на сердце оттого, что не придется ему поработать в обществе, в которое он поверил и которое ждал.
   Войдя к старшему Михайлову, бросил с порога:
   - Давай, Николай, выпьем по кружечке пива, очень уж отменная у тебя рыбка.
   Николай достал пиво, разливая, ответил:
   - Мне и самому нравится, - он улыбнулся, - у Виктора был?
   Степанов кивнул головой, отпивая сразу полкружки и отламывая кусочек рыбки со спины, смаковал, жуя и пропуская через него пиво, наслаждался приятной истомой, внезапно охватившей его. Потом тихо, словно нехотя, заговорил:
   - Смотрю я на тебя, Николай Петрович, и вспоминаю наши первые встречи, когда ты удивлял меня своими возможностями и способностями. Теперь удивляет меня уже твой сын, перенявший от отца таланты, видимо придется тебе уступить ему немного погодя в развитии умственных способностей - мал он еще, а вырастет, что из него получится: и представить трудно. Сплошной талант среди посредственностей, таких как я, например.
   Он снова откусил кусочек рыбки и стал запивать ее пивом, глядя в открытое окно. Во дворе Вика беседовала со своей матерью, неподалеку бегали дети - Борис с Глебом и Таней Зеленской. Степанов подумал о том, что Таня большую часть времени проводит у Михайловых, это и не удивительно - мать с отцом работали здесь. И его дочка проводила здесь все дни напролет, обучаясь по школьной программе. Сейчас, поступив на экономический факультет, по просьбе матери старалась больше быть дома, но ее душа принадлежала этому дому, в котором жили ее друзья Борис, Глеб и Таня. Его мысли прервал Михайлов:
   - А у тебя дочка что - хуже что ли? - спросил Николай, - в пять лет уже в ВУЗе. Мы-то с тобой в этом возрасте и в горшки толком ходить не научились.
   Он засмеялся, поглядывая на Степанова, и достал из холодильника еще пару бутылочек пива.
   - Это верно, - Степанов улыбнулся, - но разве моя в том заслуга, ты же что-то копался в ее голове, поэтому она и запоминать все лучше стала, соображать. Иногда, по началу, даже страшно было - другие дети еще толком говорить не умеют, а Надя глянет на газету и шпарит ее наизусть всю. Мы по строчкам читаем, а она сразу всю страницу охватывает, пролистает книгу и может пересказать всю. Нас со Светой это вначале пугало - не свихнулась бы от перегрузок, но ты, слава Богу, разъяснил ситуацию, что это ее нормальная потребность, не надо лишь давать книжек, которые ей пока не нужны, то есть не забивать голову лишним хламом. Ты же тогда и определял, какие книжки необходимы, какие нет. До сих пор в голове не укладываются твои слова - нормальная потребность. Какая же она нормальная - в пять лет среднюю школу закончила. Кстати, ты в курсе, что учителя любыми путями стараются увильнуть от участия в экзаменационной выпускной комиссии, не хотят опозориться перед нашими малявками'?
   - Знаю, знаю, - рассмеялся Михайлов, - наши соображают быстрее и многие вопросы знают получше. Я не понял - ты что, против того, что Надя стала такой умной? - Николай снова рассмеялся.
   - Да иди ты... со своими приколами, - отшутился Степанов, - пару глоточков еще выпью и домой пора ехать, Света заждалась уже.
   Но не только поэтому, что его заждалась жена, спешил домой Степанов. Ему хотелось побыть одному, обмозговать полученную информацию от Виктора, набросать в голове черновой план проведения операции. По своей сути он был трудоголиком, и ему не терпелось скорее определить основные моменты задержания бандитов и последующей работы с ними. Если Виктор прав, а он логически наверняка прав, и Казбич решит провести свои мероприятия через два дня, то у него в запасе не остается по времени ничего - один день. Послезавтра отдел Пустовалова должен быть в полной боевой готовности.
   Через день, как обычно, Виктор Михайлов ехал в УВД. На уже известном месте стоял, скромно прижавшись к тротуару, старенький, видавший виды, 'Жигуленок'. Михайловский 'сканер' показывал в нем пластиковую взрывчатку, Виктор заблокировал радиосигнал и проехал мимо. Бандит, гулявший во дворе дома, заметался, вытащил из кармана маленькое устройство и беспрерывно жал и жал на кнопку.
   - Не сработает, мы блокировали радиосигнал, - раздался голос сзади.
   Оперативники УФСБ схватили его за руки, не давая возможности выкинуть пульт, одновременно проводились задержания сразу всех участников речной сходки и лиц помельче. Готовивших 'Жигули', закладывающих взрывчатку и даже ее продавцов. Почти везде задержание прошло гладко, ошеломленные внезапностью бандиты не оказали сопротивления. Только один, случайно оказавшийся на улице бандит, заметил и понял, что приехали за ним. Заскочив в дом, он отстреливался до последнего патрона, ранив одного оперативника, выскочив в окно, пытался уйти на рывок, но был ранен в ногу и задержан. Сейчас, пока задержанные бандиты не опомнились, их допрашивали в присутствии адвокатов и проводили с согласия подозреваемых видеозапись допросов.
   Большая часть из них, в том числе и Казбич, сознались под тяжестью улик в совершенных злодеяниях, меньшинство упорно все отрицали, не смотря на неопровержимые факты. Созданная оперативно-следственная группа не ограничивалась фактами покушения на Михайлова - она отрабатывала, документировала все выявляемые в ходе следствия и оперативно-розыскной работы злодеяния преступников. В процессе работы всплывали новые лица, задерживались новые люди, дело разрасталось, как снежный ком, падающий с горы. В отдельное производство уже было выделено несколько уголовных дел, связанных, в том числе, и с другими регионами страны.
   Впервые в России проводилась столь масштабная и успешная операция, в ходе которой обвиняемым вменялись такие тяжкие статьи уголовного кодекса, как бандитизм, организация преступного сообщества, убийство. Под стражей находились 97 человек, к гораздо большему количеству применялась подписка о невыезде. Оперативно-следственные действия находились в самом разгаре, но уже на этом этапе организованной преступности был нанесен мощнейший удар, от которого нельзя было допустить, что бы она оправилась.
   За ходом этого дела внимательно следили за рубежом - оно стало политическим по своей масштабности. Задержаны не только все лидеры преступных группировок областного центра, но и многие активные участники этой преступной среды. Потерявшие свое влияние бандиты, уже не могли оказать существенного воздействия на ход и реализацию уголовных дел, их не боялись и оставшиеся у них еще деньги не возымели в этой ситуации былого воздействия.
   На Виктора Михайлова в управлении ФСБ глядели с благоговением, называя за глаза 'Большим'. 'Большой' подсказал, посоветовал 'Большой', 'Большой' одобряет - это считалось высшей похвалой мастерства оперативника или следователя. К нему тянулись, стараясь перенять навыки, опыт, обращались со сложными, запутанными вопросами, не задумываясь над тем, откуда у него эти знания и опыт - все быстро привыкли, что он знает все. В непростых вопросах, когда законодатель располагал несколькими правовыми актами по одной ситуации или в законе имелась 'дырка', Виктор всегда находил оптимальное решение, которое бы устроило подавляющее большинство людей. Он уважал Закон и даже если правовой акт фактически защищал очень малую толику народа, но элитную, а из этого следовало, что он всегда работал, в отличие от многих других законов, был для него незыблем. Законным порядком и следовало устранить правовые 'шероховатости', над этим он и работал.
   Таня Зеленская в своих статьях и очерках исподволь начинала подготавливать людей к определенному решению правовых, экономических и медицинских проблем, она старалась показать, что можно добиться правды без денег и связей, можно сделать многое, если не быть инертным и не рассуждать о том, что все равно чиновники по-своему сделают. Сейчас она описывала тщетные попытки оставшейся мафии вытащить из тюрьмы своих лидеров, неудачные попытки запугивания и дачи взяток.
   Сотрудники, прокуроры и судьи поняли, что с мафией можно результативно бороться, не бояться и не брать взяток, а главное - это понял народ! Все маленькие вундеркинды делали одно общее дело, старались улучшить социально-экономическое положение народа.
   Юля на встрече с руководителем департамента здравоохранения предложила свою программу по лечению и реабилитации наркоманов. Она смотрела шире, чем врач, понимая, что снижение уровня наркомании повлечет за собой и снижение уровня преступности, улучшит социально-бытовые, и семейные отношения.
   Полный актовый зал волновался, дышал, жил, колебался и ждал. Многие пришедшие на первый сеанс наркоманы уже проходили различные курсы лечения - начиная от разных коммерческих медицинских фирм, обещающих 'золотые горы', до стационарного лечения, где некоторые из персонала торговали тут же наркотой. Некоторых после лечения родственники изолировали в деревнях, на дачах, меняли место жительства и круг общения, но в конечном итоге получали одно и то же - через пару месяцев возврат к старому, очень редко удавалось продержаться год и более.
   Почти все пришли сюда из-за фамилии - Михайловы кое-что значили и для них. Отчаявшиеся близкие родственники наркоманов надеялись на Юлю, как на Бога, но в зал пропускали только больных и рядом, на площади, собирались друзья и родные с надеждой на излечение. Их было гораздо больше, чем присутствующих в зале, почти с каждым пришла жена, мать или сестра, все, кому эта социальная и физическая болезнь доставляла много хлопот и горя. На площади вертелись и журналисты, берущие интервью, они уже предчувствовали запах новой сенсации и накапливали материал, давая пока в эфир статданные о пришедших, биографии некоторых, употребляющих наркоту со стажем, что бы потом при любом исходе лечения выплеснуть на страницы газет и в эфир свой, часто некорректный, материал.
   Над площадью витали боль, страдания, переживание, вера и надежда, в зале царила несколько иная атмосфера - кто-то надеялся и верил, кто-то инертно плыл по течению, кто-то пришел из любопытства, а кто-то жаждал провала. В случае излечения у торговцев наркотиками уплывал из рук очень доходный бизнес и они, желая вылечиться сами, никак не желали этого другим. Они пришли не только вылечиться, но и узнать самим, из первых рук, эффективность лечения, чтобы строить потом свои планы по наркобизнесу с учетом возможной потери клиентов, предпринимать какие-то новые шаги в этом направлении.
   Небольшой актовый зал, вмещающий 300 человек, гудел - впервые официально собиралось такое количество наркоманов в одном месте. Люди общались между собой, обсуждали свои проблемы, говорили о дозировках и нюансах приготовления наркотиков из маковой соломки, многие сидели на героине и у них шла речь о другом.
   Ирина Валерьевна Шумейко, подняв руку, успокоила зал.
   - Сегодня собрались здесь добровольцы, кто действительно желает избавиться от своей пагубной привычки, уносящей ваше здоровье и причиняющей огромные страдания вашим близким людям. Собрались те, кто хочет и не может, не в состоянии избавиться от наркозависимости. Ваши родственники за этими стенами ждут вас домой сегодня здоровыми, я надеюсь и верю, что так и будет. Такие сеансы мы будем проводить еженедельно, а сейчас я уступаю место доктору медицинских наук, профессору Юлии Николаевне Михайловой.
   В зал вышла Юлия Михайлова, все уже знали, что она маленькая девочка и все равно над притихшим партером повисло удивление и любопытство. Каждый хотел разглядеть ее получше и не предъявил бы в будущем претензий в случае неудачи. О ее работе в клинике отца знали все, и что привело сюда в первую очередь людей - желание увидеть знаменитого хирурга или освободиться от наркозависимости? На этот вопрос однозначного ответа не было.
   - Я рада, что вы пришли, - начала Юля, - значит, вы непотерянные люди. Читать вам лекцию о вреде наркотиков я вовсе не собираюсь, давайте ценить время каждого из нас. Я желаю вам удачи, - она улыбнулась, - и надеюсь, что наладятся ваши испорченные отношения с обществом и семьей. Еще раз удачи и доброго пути!
   Юля повернулась и стала выходить из зала, кто-то выкрикнул: 'А как же с лечением'?
   - Вы уже здоровы и более не зависите от наркотиков. Вы же именно этого хотели? - она снова улыбнулась и оставила зал в недоумении.
   Повидавшая всяких неожиданностей, Шумейко не удержалась и спросила только в машине:
   - Юлия Николаевна, вы так быстро закончили?..
   - Ирина Валерьевна, вы не переживайте, никто из них больше не прикоснется к наркотикам. Я создала в зале определенное поле, которое поработало на клеточно-мембранном уровне с нервной системой каждого пациента. Они здоровы, в смысле зависимости от наркотиков, так что мы свою задачу выполнили. Каждый из них осознает это, когда подойдет и пройдет время принятия привычной дозы. Уже завтра ваш департамент будет полон звонков и еще не дошедших писем - организация сеанса проходила через вас... Вам и принимать благодарности, у меня для этого ни желания, ни времени нет.
   Шумейко, глядя на Юлю, подумала о том, что даже в этом она вся в отца. Действительно, видимо, гениальность не любит праздного шума вокруг своих работ и дел. Надо бы завтра пригласить в департамент журналистов, пусть слушают звонки - правдивее потом напишут, а реклама пока необходима, будут из других городов приезжать на лечение.
   Юля, словно прочитав ее мысли, сказала:
   - Хочу подкинуть вам одну идейку. В городе и раньше была напряженка с гостиницами и тем более сейчас, когда начнут приезжать наркоманы на лечение. Всем надо где-то жить. Стройтесь... Лет через 10 на пенсию выйдете - силы еще останутся и занятие прибыльное будет.
   - Мысль, конечно, хорошая, но где деньги на строительство взять, кто их просто так даст? - ответила Шумейко.
   - Это только идейка и вам решать: реализовывать ее или нет. Поговорите с отцом, может он вам чем поможет, с губернатором, мэром, может кто-то с деньгами захочет вступить в долю. Много путей решения, если задаться целью.
   Машина подошла к зданию департамента здравоохранения, Шумейко, попрощавшись, вышла с озадаченным лицом, думая о том, что она изыщет возможности и начнет строительство, все возложит на сына, тем более он у нее строитель по образованию. На пенсии станет помогать ему управлять гостиницами. Пока у нее связи есть, она пробьет место под строительство и кредит, ссуду возьмет. Кредитодатели ничего не теряют, могут в случае чего забрать здание.
   Юлия вернулась домой и мать сразу же набросилась на нее с вопросами о том, как прошел ее первый сеанс с наркоманами. Ей было интересно все, все мельчайшие подробности интересовали и заботили ее материнское сердце. Юля обняла ее и, прижавшись к груди, стала рассказывать в подробностях, нисколько не заботясь о том, что мать не понимает многих специальных терминов. Но она понимала главное - что дочь, не смотря на ум и развитие, еще по-детски нуждается в ласке и что сеанс прошел очень удачно. Единственная дочь, она была любимицей матери, и Вика сердцем чувствовала, что и отец любит ее чуть-чуть больше других детей.
   - Устала доченька? - спросила ласково и заботливо Вика, поглаживая ее по голове и иногда перебирая ее каштановые волосы.
   - Нет, мама, совсем не устала, я же быстро - минутку и общалась с залом. Зачем лишние речи разводить, сами все поймут, когда колоться и принимать внутрь не будут, нюхать и даже травку курить перестанут. Со мной же Шумейко была, она им в двух словах о вреде наркотиков рассказала. Через недельку снова сеанс проведу, жаль только - зал маленький, 300 человек всего вмещает, может где-нибудь Шумейко помещение побольше найдет.
  
  
   * * *
  
  
   Жизнь текла своим чередом и уголовное дело по лидерам и участникам преступных группировок, получившее большой общественный резонанс, близилось к завершению. Скорее всего, оно даже имело в большей степени не только внутреннюю, но и зарубежную политическую подоплеку, поскольку организованная преступность была во всем мире, и впервые по ней наносился столь сокрушительный и мощный удар.
   Областной суд заранее готовился к принятию многотомного уголовного дела, которое по предварительным данным намечалось к слушанию с присяжными заседателями - кто будет судьёй, как подобрать присяжных и создать им необходимые условия, где размещать доселе невиданное количество арестованных по делу лиц... Все обдумывалось в 'черновике', что бы потом принимать верные решения и предотвращать возможные неожиданности.
   Председатель суда планировал переоборудовать актовый зал, прикидывая, какую необходимо заказать решетку для арестованных, как оборудовать место для присяжных, защиты и обвинения, заказать сейф для хранения многотомного дела, которое не войдет по объему ни в один из обычных сейфов... И еще множество мелких, но важных вопросов предстояло решить для обеспечения нормального судебного процесса.
   Полтора года длилось следствие, несколько месяцев знакомились обвиняемые и адвокаты с уголовным делом, но настал момент, когда оно было передано в Н-ский областной суд.
   К началу первого судебного заседания, Виктор стал заместителем губернатора, председателем государственно-правового департамента. Оксана Граф, являясь заместителем губернатора, возглавила комитет по экономике. Их места заняли, окончившие к тому времени ВУЗы, Борис и Глеб Михайловы, а Татьяна Михайловна Зеленская приняла руководство комитетом по связям с общественностью и средствами массовой информации.
   Михайловская чета прочно входила в управление областью, пробуя на ней свои силы и возможности. Старший Михайлов почти выполнил свой начальный пункт программы, но ему еще мешал установленный возрастной ценз для должности губернатора и депутатов. Тимофееву оставалось 9 месяцев руководить областью, и он оставит кресло для Виктора. Депутаты покочевряжатся, но своей выгоды не упустят - никто из них не захочет быть отозванным или неизбранным вновь, а поэтому внесут изменения в Устав и отменят возрастной потолок.
   Когда Таня Зеленская возглавила комитет по связям с общественностью и средствами массовой информации, Николай Петрович переговорил с ней, ориентируя ее деятельность на обеспечение задуманного. Она должна подготовить электорат к тому, что его малые подопечные принесут области гораздо больше пользы, чем взрослые кандидаты.
   Народ, слепо веря в Михайлова, верил и в его детей. Ни одна просьба или жалоба не оставалась не рассмотренной ими, все получали помощь в рамках закона, ответы и разъяснения.
   Виктория Николаевна, закончив строительство гимназии, уже подобрала персонал из числа окончивших дошкольный факультет педагогического ВУЗа. Все предметы в гимназии станет преподавать 'Маша', поэтому и подбирались на работу дошкольные воспитатели, могущие создать условия для детей от года до пяти. Николай Петрович, лично подбирая годовалых детей для обучения, обговаривал все вопросы с родителями. Обучение на добровольной основе по цене почти не разнилось с другими платными гимназиями, но, учитывая маленький возраст, включало в себя и плату, равноценную детским садам. В штате гимназии состояли повара и детский врач. Создавались условия для полного удовлетворения всех детских потребностей, начиная от игрушек и заканчивая бассейном и гимнастическим залом. Некоторые дети, чьи родители не в состоянии оплатить расходы, но Михайлов видел в них будущих вундеркиндов, зачислялись в гимназию на бесплатное обучение.
   Директор гимназии, Виктория Николаевна Михайлова, с нетерпением ожидала 1-ого сентября и, наверное, волновалась даже больше родителей. Впервые столь маленькие дети шли в школу, которую сразу же окрестили 'Михайловской' и из общеобразовательных учреждений - она, еще не начавшая свою работу, превратилась в самую престижную. Каждое высшее учебное заведение хотело видеть в рядах своих студентов выпускников этой гимназии и заранее предлагало зачисление без вступительных экзаменов. Но среди профессорско-преподавательского состава ВУЗов единого мнения не существовало, многие хотели иметь таких студентов, а многие, помня опыт маленьких Михайловых, не желали обучать через чур умных студентов, чтобы не попадать в ситуацию, когда студент знает столько же и больше.
   Михайлов, прекрасно зная об этом, задумывался над образованием собственного университета, способного обучать талантливых малышей. Он считал, что вполне можно набрать педагогический коллектив, который станет радоваться успехам своих учеников, а не стесняться и впадать в амбициозность оттого, что ученик превзошел своего учителя. Но решение этой важной проблемы он отложил на год, когда пройдут губернаторские выборы.
  
  
   * * *
  
  
   Сегодня, в пятницу, Михайлов освободился от работы пораньше, Юля помогла ему, и они вместе пришли домой уже в три часа, прооперировав всех запланированных больных. Необходимо подготовиться к встрече - завтра утром прилетал старый знакомый Стив Сэндс с женой Синди и сыном Ником, названным в честь Михайлова, который когда-то предсказал его появление на свет.
   На семейном совете решили встретить Сэндсов вначале дома, а в воскресенье уехать на дачу - показать природу и русское гостеприимство. В клинике в течение 10 дней прием больных и операции возлагались на верную помощницу Юлию. Тетя Зоя, повар Михайловых, закупила все необходимые продукты, спиртные и прохладительные напитки, пиво. На даче были свои горничные и повар, но тетя Зоя решила взять все под свой контроль, и Михайлов не перечил ей в этом.
   Вечером, оставшись одни в спальне, Алла завела разговор совсем на другую тему. Вика держала нейтралитет, и Николай понял, что она не хочет обидеть мать, но не поддерживает ее в принципе.
   - Коленька, давно хотела с тобой поговорить, но как-то все не решалась, - начала неуверенно она. - Если ты начинаешь 'мяться', значит, хочешь просить чего-то за родственников, - решил помочь ей Николай, - у Любы все нормально, значит, разговор пойдет о Светлане.
   Николай достал бутылку пива и налил себе в кружку. Алла поняла, что он не одобряет ее затею, но она обещала Свете поговорить и шла, скрепя сердце, на неприятный и для нее разговор.
   - Да, Коля, о ней, я думаю, что Светлана поняла свою ошибку. Может, все-таки возьмешь ее обратно на работу?
   Впервые за много лет Алла не смогла посмотреть Николаю в глаза, чувствуя себя униженной и виноватой. Григорий, как и предсказывал Николай, не выдержал вранья жены, ее постоянной амбициозности, жадности, чрезмерного самомнения и развелся с ней. Но и здесь она показала себя 'достойно', рассказывая всем, что он жил с ней только из-за зарплаты и связей с Михайловыми, а теперь, в тяжелый момент, бросил ее.
   - Я понимаю, Алла, что ты, как сестра, не могла отказать Свете, поэтому и завела неприятный и для тебя разговор, выполняя до конца сестринский долг. Есть вещи, которые трудно простить: можно забыть про твой, якобы эгоизм, про то, что ты ничего для нее не сделала, палец о палец не ударила. Но то, что ты подсунула мне свою дочь... Не знаю, Алла, решай сама. Но уверена ли ты, что она осознала все?
   - Нет, Коленька, - Алла, наконец, смогла поднять свои глаза, - я не уверена и считаю, что у нее просто кончились деньги: жить она привыкла на широкую ногу...
   - Вот и хорошо, что в нашей семье есть единодушие и понимание.
   - И любовь! - произнесла Вика.
   Как и матери, ей стало легче после разговора. Все трое понимали, что осознай Светлана свой проступок - Николай не отказал бы ей в рабочем месте. Хоть и не было вакантной должности, он нашел бы для нее что-нибудь подходящее.
   - Говорят: любовь со временем притупляется и переходит в привязанность, - улыбнулась Вика, - но все это чистые враки. Я смотрю на наших детей и думаю - как можно не любить такого отца? - она вдруг покраснела. - Кажется, я сморозила глупость, хотела сказать немножко по-другому.
   - Ничего ты, дорогая, не сморозила. Мне в жизни крупно повезло всего лишь один раз: когда я встретил вас, любимые мои девочки!
   Николай расцеловал Вику.
   Алла поняла, что пора оставить дочку и зятя одних. Прикоснулась к сенсорной кнопочке и ушла в свою спальню.
  
  
  * * *
  
  
   Утром в аэропорт с Николаем поехали встречать гостей Вика, Алла и Зеленский, их преданный и верный начальник охраны. Узнав Михайлова, машины пропустили прямо к самолету.
   - Интересно, сильно изменились Сэндсы за эти годы или нет? - спросила Алла.
   Вика пожала плечами, всматриваясь в открытую дверцу самолета, из которой появился вначале Стив, потом мальчик и Синди. Не составляло труда догадаться, что это их сын.
   Стив, сойдя на бетонку, раскинул руки:
   - Николай, дорогой, как я рад тебя видеть! - по-русски произнес он и обнял его, - и вас, госпожа Вика и Алла!
   Он поцеловал им руки. Вика с Аллой обнимались с Синди, Николай вручил ей огромный букет цветов и потом взял на руки мальчика.
   - Ну, а ты наверняка мой тезка?!
   - Да, дядя Коля, - мальчик произнес это на чисто русском языке.
   - Ух, ты! - восхищался Николай, - как ты хорошо говоришь!
   - Мы взяли в дом русского воспитателя, - довольная произведенным эффектом, сказала Синди, - он и нас со Стивом научил говорить.
   - Молодцы, что приехали, но пойдемте, ехать нам недалеко, - пригласил их Николай в машину.
   Стив с сыном сели к Николаю, а женщины поехали в другой машине. Михайлов планировал на сегодня небольшой отдых после полета, показать им свою клинику и устроить праздник дома.
   Въехав во двор, Сэндсы с интересом рассматривали его дом снаружи, игровую площадку и небольшой скверик перед домом.
   - А у тебя, Николай, совсем неплохо, - похвалил Стив, - в России мало, кто так живет, я слышал про крутых ребят...
   Стив закурил, разглядывая неизвестные ему деревья, он знал ель, сосну, и даже лиственницу, но этот вид хвойного дерева определить не мог. Николай, видя его любопытство, пояснил, что это кедр, тот самый кедр, который дает возможность насладиться орешками. И, кроме того, он обладает чудесной возможностью дезинфицировать окружающий воздух.
   Сэндсы выразили восхищение и внутри дома, особенно их поразил бассейн. Синди спросила насчет сырости от него и, услышав ответ, осталась довольной. Специальная система вентиляции не позволяла накапливаться влаге, а искусственный солярий даже создавал, в некотором роде, сухость.
   - С дорожки я бы с удовольствием поплавал, но наши вещи, наверное, еще не подвезли, - выразил желание Стив.
   - Они будут с минуты на минуту, - ответил Николай, - не волнуйтесь, пойдемте: я покажу вам ваши комнаты.
   Пока гости осваивались, привезли багаж. Они переоделись и вышли к бассейну уже через 10 минут. С наслаждением плюхнувшись в воду, Стив, Синди и Ник плавали, кувыркались, отфыркиваясь в прохладной воде. Взбодрившись, они вышли и присели за столик, накинув легкие халаты.
   - Ничто так не освежает, как холодная водичка, всю дорожную усталость как рукой сняло, - улыбался довольный Стив, - а еще говорят, что русские плохо живут...
   Синди засмеялась от шутки мужа и взяла со стола зеленое яблоко, отказываясь от пива и легких спиртных напитков. Маленький Ник навалился на клубнику со сливками, предпочитая ее мороженому и конфетам. Стив решил не отрываться от Николая и тоже пил пиво, Алла с Викой налили себе легкое вино.
   - А где же твои Виктор и Юля? - спросил Стив.
   - Скоро будут и с ними еще двое сыновей, так что у нас с Викой теперь четверо. Когда мы к вам приезжали, она была в положении, родила двух сыновей. Не мелочится - чего по одному рожать!
   Михайлов засмеялся, предлагая Стиву сигареты и спрашивая разрешения у женщин. Закурив, Стив начал вспоминать былые денечки.
   - Да-а! Те дни помню, как наяву. Сколько ты тогда принес добра людям! До сих пор все тебя вспоминают, этот кретин Джек Стоун на твоем приезде капитал сколотил: выпустил книгу, где описал каждую твою операцию. Она, как бестселлер, раскупается сразу - читаешь, словно книгу ужасов, но, а было-то все наяву. Я захватил с собой одну с авторской надписью Стоуна. Он выставляет себя лучшим твоим другом... Магазин, где ты покупал Вике и Алле драгоценности - сейчас самый популярный из всех ювелирных. Как же, сам Михайлов здесь покупал драгоценности, - смеялся Стив. - Было бы здорово, если ты еще раз посетишь Нью-Йорк. Большой привет и наилучшие пожелания передают тебе, Вике и Алле, твоим детям Джон и Нельсон. Джон и Дженнифер только потом и поняли, что ты сделал для их сына, Майкл также передает тебе большой привет. Все, кого ты оперировал, просили передать тебе огромнейшую благодарность, все здоровы и не болеют. Чудо какое-то: за столько лет даже простудой не болели и другими мелкими болячками! Я - здоров, как это принято у вас говорить, как бык, в 20 лет у меня такого здоровья не было.
   Сэндс промочил горло пивом и продолжил:
   - Увидел тебя и помолодел снова на 20 лет, чувствую себя словно влюбленный юноша, полный энергии, уважения и радости! Но я все о себе и о себе. Вы про себя расскажите, как дети?
   Николай посмотрел на Вику с Аллой и заулыбался.
   - Особо и рассказывать нечего, я, как обычно, оперирую в своей клинике, она по соседству с моим домом, если есть желание - могу показать ее сегодня, завтра я собираюсь пригласить вас к себе на загородную дачу, там, на природе, будет удобнее, вспомним старые времена...
   - Николай, мы с удовольствием посмотрим твою клинику, я даже хотел просить тебя об этом. И на дачу поедем, но ты от темы отвлекся, - рассмеялся Стив.
   - Да-а, с вами отвлечешься, - поддержал улыбкой Николай просьбу Сэндса, - Алла работает со мной, а Вика в этом году открывает свою гимназию. Виктор с Юлей, впрочем, они сами о себе лучше расскажут.
   В бассейн вошли маленькие Михайловы. Сэндсы сразу узнали Виктора и Юлию. Стив схватил Виктора, а Синди Юлю, крепко обняв их и нежно потискав, отпустили, глядя на Бориса и Глеба. Те, представившись сами, сказали, что с удовольствием знакомятся с семьей господина Сэндса, о котором отец так много рассказывал.
   - Вам по семь лет, значит, в этом году в школу пойдете? - спросил Стив.
   - Нет, дядя Стив, мы уже окончили университеты и работаем.
   Стив и Синди от души засмеялись, поглядывая на малышей и принимая их слова за шутку.
   - С вами не соскучишься, - продолжал смеяться Стив, - помню, как Юля всех смешила на острове своими словами по существу.
   Все Михайловы рассмеялись тоже, Николай, с трудом поборов смех, серьезно сказал:
   - Дело в том Стив, что Борис и Глеб говорят правду, они действительно работают по три часа в день. Борис закончил экономический факультет и завершает сейчас работу над диссертацией, как и Глеб, который окончил юридический факультет университета.
   - Не может быть!.. - только и смог вымолвить Сэндс.
   - Может, Стив, может. Виктор, например, заместитель губернатора, доктор юридических наук, Юля доктор медицины, профессор, делает все те операции, которые умею делать я, также быстро и качественно.
   Николай, наблюдая за реакцией Сэндсов, кивнул Юле, и она принесла дипломы, подтверждающие докторские степени ее и Виктора.
   Минут через пять, после того, как промочил горло, Стив заговорил:
   - Невероятно! У меня такое ощущение, что я только что потискал сенатора США, приняв его за маленького мальчика.
   - Да, у них взрослый ум, - улыбнулся Николай, - но физически они еще дети и ничего детского им не чуждо.
   Сэндс наконец-то пришел в себя и расхохотался, приговаривая сквозь радостные всхлипывания:
   - Ну, Ник, - обратился он по-старому к Михайлову, - так же нельзя... А еще говорил, что и рассказывать особо нечего. Ты посмотри, Синди, на этого шутника...
   Сэндс налил себе полную кружку пива и осушил залпом, все еще поглядывая на Синди, но та молчала, видимо услышанное поразило ее больше.
   Михайлов предложил пройти, посмотреть клинику и Сэндсы ушли наверх переодеваться. Через полчаса они, осматривая детище Николая, еще раз убедились в услышанном, прочитав на одной из дверей:
  
   ПРОФЕССОР МИХАЙЛОВА ЮЛИЯ НИКОЛАЕВНА
   первый заместитель генерального директора
   по лечебным вопросам
   -----------------------------------
  
   После обеда Стив Сэндс попросил всех Михайловых собраться во дворе дома. Когда все вышли, он торжественно произнес:
   - Все мы, американские пациенты знаменитого доктора, перед моей поездкой сюда собрались на маленькое деловое совещание и единодушно пришли к мнению, что господин Михайлов заслуживает особого подарка! И этот подарок я сегодня вручаю ему от имени всех его бывших больных. Дорогой и уважаемый Николай! Разреши вручить тебе этот, на первый взгляд, маленький подарок.
   Стив протянул ему ключи от машины.
   - Это не простая машина, не серийного производства, с очень мощным двигателем, полностью бронированная, с множеством всяких разных наворотов: телефон, телевизор, холодильник, бар, раскладывающаяся кровать, изменяющийся клиренс для русских дорог и так далее. Чтобы это было настоящим подарком, мне пришлось подключать дипломатов, но все позади, и она уже зарегистрирована на твое имя в вашем городе. А сейчас: сезам - откройся!
   Ворота распахнулись, как по мановению волшебной палочки, и во двор въехал здоровенный 'Кадиллак', за рулем которого сидел улыбающийся Зеленский. Вот почему ворота распахнулись, он договорился с Зеленским, а тот соответственно с 'Машей', догадался Николай, она и среагировала на 'сезам - откройся'.
   Осмотрев 'Кадиллак', Михайлов от души поблагодарил Сэндса и просил передать благодарность всем, участвующим в этом дорогом подарке.
   Стив теперь приглашал всех в дом, где он и Синди вручили остальные сувениры.
   На следующий день, после завтрака, взрослые уместились в 'Кадиллаке', а дети поехали на 'Вольво' на дачу. Погода радовала от души - на всем горизонте ни облачка, легкий ветерок не давал застаиваться духоте и приносил запах леса.
   Сэндсы, осмотрев дачу, с удовольствием бродили по небольшому, огороженному забором, лесу, наслаждаясь запахом хвои и луговых трав на маленьких полянках. Дети сразу же убежали на речку, и изредка оттуда долетал их восторженный визг. Михайловы и Сэндсы вскоре присоединились к ним. Для Стива, Синди и Ника вода казалась обжигающе холодной, но они все-таки решились окунуться и выскочили, ёжась от холода, удивляясь: как это выдерживают такую температуру Вика и Алла. Боясь, что маленький Ник простудится, они попросили его выйти из воды и он, стеснявшийся отстать от Михайловских детей, выскочил, как из огня. Николай, кувыркаясь в воде, смеялся:
   - Водичка теплая, мокренькая, а вы и ноги намочить не успели - выскочили, но ничего: через несколько дней привыкните.
   Он нырнул под воду и появился почти у берега, вышел, приглашая всех к столу в беседке.
   Стив с наслаждением пробовал вяленую рыбу с пивом, удивляясь, что Николай сам ловит ее. По его примеру, он пропускал пиво во рту через слегка пережеванную рыбу и выглядел при этом Колумбом.
   - Я никогда не пробовал так пить пиво, - говорил Сэндс, - это сочетание действительно придает особо приятный вкус, интегрируя прекрасные качества компонентов в единое замечательное ощущение! Дома расскажу о вашем способе - ничего нового: пиво и вяленая рыба, но совершенно другие, исключительно соблазнительные вкусовые особенности!
   Стив бросил в рот кусочек вяленой рыбки и, слегка разжевав его, процеживал пиво. Синди, не удержавшись, тоже попробовала.
   - Прекрасно! Я никогда не была любительницей, предпочитала хорошее вино, но, видимо, теперь включу пиво в свой список...
   Она засмеялась, откинувшись в удобном кресле с пивной кружкой в руках, и наслаждалась новыми ощущениями. Компания то сливалась в единое целое для общего разговора, то разъединялась, обсуждая чисто свои вопросы. Мужчины, женщины, дети - то вместе, то отдельно вели непринужденную беседу.
   Николай обещал завтра утром взять с собой Стива на рыбалку, чтобы он своими руками поймал рыбу, посолил ее и повесил вялиться, а потом угостил своих друзей в Америке оригинальным блюдом.
   Стив и Николай, взяв с собой шезлонги, ушли загорать на речку. Устроившись поудобнее, курили молча, потом Стив заговорил:
   - Николай, ты поразил меня своим искусством врачевания в Америке и в России удивляешь гениальными детьми. Все четверо обладают незаурядными способностями. Они родились такими или ты что-то 'подвернул' в их головах? - спрашивал заинтересованно Сэндс.
   Николай несколько помедлил с ответом, предугадывая, куда повернется в дальнейшем разговор. Потом, все обдумав, задумчиво ответил:
   - Знаешь, Стив, такие люди еще никогда не рождались на планете Земля. Были, конечно, умные, но не на столько, мне действительно пришлось, как ты выразился, 'подвернуть' кое-что в их мозгах. Но их дети родятся с таким же уровнем развития уже по наследству.
   Он закурил новую сигарету, не смотря на то, что покурил совсем недавно и ожидал главного вопроса, вернее сказать просьбы. Стив попросил не сразу, тоже обдумывал услышанное, делая вид, что млеет от солнечных лучей, любуется речкой и всей природной красотой. Свою просьбу он выразил в форме вопроса:
   - А нельзя ли и у моего Ника 'покопаться' в голове?
   Сэндс прекрасно понимал, что кроме дружеского фактора здесь сыграет роль и политика. Как друг, Николай сделает без вопросов, но как гражданин России, сделать это может только человек без Родины. А это означает, что последует хитро завуалированный отказ. Отправить такой ум заграницу, значит отправить человека, который сможет создать принципиально новые виды вооружения. Россия этого не допустит. Но мизерный шанс у него был, и он его использовал, ожидая ответа.
   Николай понимал и предугадывал мысли Сэндса, поэтому не стал делать ссылки на поздний возраст - он делал умными детей в возрасте до года. Викина школа - прекрасное тому подтверждение и Сэндс, проверив информацию, мог поверить в это. Михайлов решил вопрос более просто, убивая при этом сразу двух зайцев. Он 'покопается' в мозгах Ника, сделает его умнее, но не настолько, чтобы он мог влиять на генетическую ситуацию, создавать компьютеры, подобные 'Маше'. Американцы не изобретут с его помощью новых видов оружия, это успокоит их, они будут думать, что и у нас особенного ничего нет. Улучшение памяти без генетической передачи по наследству - лучший способ, доказывающий лояльность.
   - Я могу это сделать, Стив, - к удивлению Сэндса начал Николай, - но тебе придется строго следить за ним. Усваивая все легко, он может облениться или возгордиться, считая сверстников недоумками. Поэтому я и делаю такие процедуры только с детьми до года, они по-другому воспринимают этот дар. Решай...
   Михайлов махнул рукой и к нему быстро подбежал охранник. Николай попросил его заменить пиво холодным, тот бегом выполнил просьбу и исчез. Сэндс не видел, где он находился до этого, как не видел его и сейчас, но понимал, что за ними наблюдают, и стоит Михайлову махнуть рукой, и они появляются, словно из-под земли. 'Выучка - что надо', - подумал он, беря холодную бутылку и наливая кружку.
   - Я постараюсь за ним присмотреть, - сказал Сэндс.
   Другого ответа Николай и не ожидал, он согласно кивнул головой, давая понять, что тема исчерпана и перевел разговор в другое русло, может быть не совсем приятное Стиву. Михайлов начал с того, что сейчас у Сэндса должно быть много заказов - новый Президент проводит политику наращивания гонки вооружения. Не первый раз Америка начинает виток космического 'кулака'. Тебе, конечно, Стив, это выгодно, заказы - это 'живые' деньги. А народу? Я в плане, что вдруг война развяжется, только в этом смысле, - подчеркнул Николай, - но мы с тобой не политики, каждый из нас занимается своим делом. Я лечу людей, ты делаешь оружие, которым людей убивают, но мы дружим друг с другом, не смотря на все парадоксы, - Михайлов лукаво улыбнулся. - Не желаешь партию в бильярд?
   Стив согласился, и они пошли в дом, смыв дневную жару в речке. Расставив шары, Сэндс разбил их. Николай обошел вокруг стола, выбирая шар для удара, оба играли в бильярд не ахти, так - для себя, в удовольствие. Загоняя 'своячка' в лузу, Николай заговорил, как бы размышляя вслух и ни к кому не обращаясь:
   - Да-а, Россия сейчас в полном экономическом дерьме. Раньше было две супердержавы - осталась одна.
   Он, долго примеряясь и натирая кий мелком, ударил. Ход перешел к Сэндсу, который без труда забил образовавшуюся подставку.
   - Но, умы в России еще остались, - продолжал Николай, - не все сбежали за границу. Есть и такие, которые пекутся только о деньгах, забывая при этом про все - честь и совесть для них пустой звук. Но остались и такие, которые помнят о людях, о Родине, не забывая и про деньги. Историческая Россия попадала в ситуации и похуже, но на колени никогда не ставала, поднимется она и сейчас из лежачего положения. Время - хитрая штучка, оно лечит, поднимает экономику или ввергает ее в пропасть, многое делает Время! Если кто-то считает, что Россия, как военная держава, неспособна защитить себя - мне искренне жаль этого человека, - Николай послал шар в лузу. - Татаро-монгольское иго существовала 300 лет, может, кто-то и сейчас рассчитывает на несколько десятков лет. Глупенький, он не понимает, что если умы в России остались, то и защитить она себя сможет, а сейчас и не просто защитить - стереть в порошок недооценивающую сторону.
   Михайлов все также непринужденно ходил вокруг стола, высматривая лучший шар для удара. Сэндс прекрасно понимал, кому адресована эта речь, он прокручивал в голове ее объективность. Словам Николая он верил полностью, но здесь замешано другое, в политике без подтверждения сложно верить речам. Здесь и состоит талант в том, чтобы суметь отделить плевела от зерен.
   Стив рассуждал про себя о том, что блефует Михайлов или нет? Как простой человек, он бы никогда этого не сделал. А в политике? Если есть что-то новенькое у русских - оно тщательно скрыто от разведки, но в современном мире трудно что-либо скрыть. Чертежи, тактико-технические данные - это да. А новую конструкцию, производство, ракетную базу... не скроешь. Но и оснастить, допустим, подлодку или самолет принципиально новым оборудованием и вооружением вполне возможно. Но, Михайлов говорил 'стереть в порошок', а это означает такое оружие, которое отличается от современного, как атомная бомба от обычного вооружения. Нет, такого ничего быть не может, политика: 'зарони зернышко сомнения, дальше видно будет'. Сэндс улыбнулся, но вдруг вспомнил еще одно - 'недооценивающая сторона'. И все-таки нет - это блеф. Но 'зернышко' то уже работает... Какая же у него гениальная голова! Сэндс посмотрел на Михайлова и заулыбался.
   - Далеко нам с тобой до профессионалов, Коля, играем, прямо надо сказать, посредственно. Пойдем в беседку?
   - Пойдем, - Николай пропустил его вперед, - недавно показывали по телевизору ваш фильм про подводную лодку, которая потерялась на время, попав в пространственно-временную дыру. А ведь Жюль Верн в свое время писал о полетах на Луну, - Михайлов улыбался, глядя на ошарашенного Сэндса. - Пивка выпьем? - спросил он.
   Стив, молча, кивнул головой, в его мозгах опять засвербела мысль: 'А если он не блефует? Не-ет, экономика у них развалена' ...
   Сэндс засмеялся.
   - Вспомнил Икара - сам-то он так и не смог полететь! - поставил точку над 'и' Стив.
   Они пили пиво, более не касаясь этого разговора, обсуждая поэзию А.С. Пушкина, которую Стив знал неплохо. У русского, нанятого для обучения Ника, был трехтомник его стихов. Читал его и Сэндс.
   Михайлов подозвал проходящего мимо Ника, спросил:
   - Ты любишь Пушкина?
   - Да, я читал его, - ответил он.
   - А Есенина? - спросил Николай.
   - Я не читал его, не могу ничего сказать, - пояснил Ник.
   Михайлов посмотрел на Стива, закурил, потом открыл книжку и показал страницу Нику.
   - Прочтешь? Это Сергей Есенин, великий русский поэт, - попросил Николай, закрывая сборник стихов.
   Ник стал читать по памяти:
  
   Мы теперь уходим понемногу
   В ту страну, где тишь и благодать.
   Может быть и скоро мне в дорогу
   Бренные пожитки собирать.
  
   Милые березовые чащи!
   Ты, земля! И вы, равнин пески!
   Перед этим сонмом уходящих
   Я не в силах скрыть своей тоски.
  
   Слишком я любил на этом свете
   Все, что душу облекает в плоть.
   Мир осинам, что, раскинув ветви
   Загляделись в розовую водь.
  
   Много дум я в тишине продумал,
   Много песен про себя сложил,
   И на этой на земле угрюмой
   Счастлив тем, что я дышал и жил.
  
   Счастлив тем, что целовал я женщин,
   Мял цветы, валялся на траве
   И зверье, как братьев наших меньших,
   Никогда не бил по голове.
  
   Знаю я, что не цветут там чащи,
   Не звенит лебяжьей шеей рожь.
   Оттого пред сонмом уходящих
   Я всегда испытываю дрожь.
  
   Знаю я, что в той стране не будет
   Этих нив, златящихся во мгле.
   Оттого и дороги мне люди,
   Что живут со мною на земле.
  
   Ник закончил читать и посмотрел на удивленного отца. Сам он не понял еще, что, глянув разок на стихотворение, запомнил его наизусть.
   - Сынок, где ты читал его раньше, когда успел выучить? - спросил Стив его.
   Ник, начиная осознавать, что почему-то вдруг запомнил стихотворение наизусть, ответил:
   - Нет, папа, я никогда раньше даже не слышал про него. Дядя Коля показал: я запомнил. Не знаю почему, - пожал он плечами.
   Михайлов пояснил маленькому Сэндсу, что он с этого дня станет запоминать все увиденное и услышанное сразу, без повторений. Более нет необходимости тратить время на заучивание - это мой скромный подарок.
   - Ура-а-а! - Закричал Ник, - больше учить не надо...
   Он побежал поделиться новостью с матерью и новыми друзьями. Стив благодарил Николая, он, конечно, радовался, но в глубине души удивлялся: почему Михайлов пошел на это? Повторил про себя: 'Оттого и дороги мне люди, что живут со мною на земле'.
   Николай вмешался в процессы запоминания и только, он не сделал Ника умнее и не создал условий для улучшения работы других участков головного мозга. Но Стив просил его не об этом и сразу бы догадался, что кроме исключительной памяти у Ника ничего нет, он не может даже умножать в уме двухзначных чисел. Михайлов решил эту проблему гениально, он дал Нику просмотреть и запомнить таблицы В. М. Брадиса. Эти четырехзначные математические таблицы во времена школьных дней Николая являлись обязательным атрибутом вспомогательных пособий. Глянув в них, можно сразу найти ответ не только арифметических действий: возвести число в квадрат и куб, найти длину окружности и площадь, использовать номограммы для решения уравнений, определить различные тригонометрические значения. Пусть Ник пользуется этой таблицей, заложенной в его памяти, и все считают, что он талантливый маленький мальчик.
   Михайлов задумался. Америка сейчас, являясь по сути единственной супердержавой, немного заелась и перестала объективно оценивать обстановку в мире. Особенно тогда, когда Буш младший сумел ввести ограниченный контингент войск в бывшие республики Советского Союза. Россия, экономически раздавленная, и сейчас еще могла дать достойный отпор любому агрессору, но былой мощи и силы не имела. Как не имела и многих военных баз, откуда могла сдерживать военные амбиции США.
   В Европе американцев называют не янки, их называют снобами, зажравшимися снобами, смотрящими на всех свысока. Проводя политику сдерживания возможности создания ядерного оружия в азиатских странах, американцы недооценивают мусульман, число которых увеличивается из года в год. Мусульмане не простят им надменного отношения к себе, как не простят Ирака и Афганистана. Они так и не поняли, что два разрушенных здания - всего лишь репетиция перед страшными развалинами городов. Узнают американцы на себе действие военного атома, Хиросима и Нагасаки станут в сравнении с будущим лабораторными опытами.
   Очень хотелось Михайлову подсказать Сэндсу о грозящей опасности, но решил он этого не делать, не имел права на правду, которую могли назвать подстрекательством войны.
   После отъезда американских друзей Михайлов вечерком пригласил к себе Степанова - выпить пива и поговорить. Борис Алексеевич подъехал часам к 9-ти на дачу, Вика хотела покормить его ужином, но он отказался, сославшись, что перекусил в столовой. Вика ушла, ворча про себя, что не умеет он врать, а раз не умеет и не начинал бы - какая к черту вечером столовая в УФСБ, только в обед, а в другую он не пойдет.
   Мужчины устроились в беседке, затарившись пивом и вяленой рыбкой. Михайлов хотел вначале порыбачить на вечерней зорьке, заодно и поговорить, но слишком серьезным казался ему разговор, и он решил не смешивать разговор с рыбалкой. Тем более, что в последнее время ФСБэшникам приходилось туго - обстановка в мире, внешне спокойная для дилетантов и обывателей, становилась все напряженнее с каждым днем.
   Лицо Степанова осунулось, под глазами легли тени от постоянного перенапряжения и недосыпания. Недельки бы хватило восстановить силы, но где ее взять - дня выкроить невозможно.
   - Да-а, - протянул Михайлов, - судя по тебе - работенки хоть отбавляй. Восток - дело тонкое, особого подхода требует. Раса молодая, плодливая и задиристая, нет еще зрелой рассудительности - по-ихнему календарю всего лишь 14-ый век идет.
   Михайлов замолчал, смакуя пивко и надеясь, что Степанов поддержит разговор, но он сидел с непроницаемым лицом, и казалось, что он вовсе не слышал разговор. Но это только казалось...
   - Помнишь, Борис Алексеевич, предсказания Нострадамуса о пяти Американских городах, которые исчезнут в ядерном пекле?
   Степанов посмотрел удивленно.
   - Ты в это веришь?
   Михайлов усмехнулся.
   - Прочитал недавно в газете, что Павел Глоба предсказал за 10 лет о разрушении двух зданий в Нью-Йорке. Может он это у того же Нострадамуса слямзил... кто знает. Скажу больше - Нострадамус предсказал, что и китайцы станут претендовать на территорию до Байкала: полуостров Даманский уже выветрился в их памяти. Это так, информация к размышлению...
   Михайлов ничего не сказал дальше, махнул рукой обреченно и замолчал.
   Степанов уехал домой в подавленном настроении. Он, конечно же, читал Нострадамуса в переводе и знал о его предсказаниях, как по поводу Американских городов и третьей мировой войны, так и по поводу территориальных претензий Китая. Но услышать это от Михайлова - тяжело, он никогда не обманывал, его информация всегда считалась 'железобетонной', хотя он прямо ничего не сказал.
   Из своих источников ФСБ получало определенную информацию - небывало активизировались мусульманские экстремисты, направляемые одной 'железной' рукой. Их организация базировалась на принципе веры и включала в себя практически все страны ближневосточного региона, а некоторые из них обладали ядерным оружием...
   В Бурятии, Читинской и Иркутской областях резко увеличивалось число китайских эмигрантов, тысячи и тысячи которых находились в России незаконно. Здесь скрывались преступники, приговоренные у себя на родине к высшей мере наказания, вольготно чувствовали себя лица, прошедшие специальную диверсионную подготовку. Но никаких действенных мер Россия не принимала... знала и не принимала... Кто ответит за эту преступную безалаберность? Как всегда - никто!
   Степанов тяжело вздохнул, болело в груди - душа болела. Бедная, многострадальная, нищая медвежья Россия. 'Трахают' русский народ все, кому не лень - и 'чурки', и китайцы... Когда ж ты вспрянешь ото сна, когда проснется твоя гордость? Он подавил в себе тяжелые мысли - предстояло систематизировать и проанализировать информацию, лететь в Москву...
   Не надеясь на правоохранительные органы, Михайлов готовился к предстоящим событиям сам. Он поручил Графу усилить службу безопасности на заводе, проверить весь персонал, подготовить план мероприятий по предотвращению террористических и диверсионных действий в экстремальных условиях.
   Сам Михайлов заканчивал создание нового уникального препарата, действие которого превосходило по эффективности в десятки раз пенициллин в сороковые годы прошлого столетия. Результативность пенициллина в то время намного превышала действенность самых мощных современных антибиотиков. И в настоящее время жизненно требовался другой препарат, который бы мог бороться и быстро уничтожать любую заразу. В мирное время много больных погибало от послеоперационной раневой инфекции, от воспаления легких, от других заболеваний, где основным средством лечения являлись антибиотики. В боевых условиях такой препарат незаменим.
   Такой 'препарат' существовал на Земле и, по сути, являлся античным. Самая крупная в мире ящерица - варан - убивала крупных животных своим 'ядом'. Варан не ядовит, но в пасти его содержатся настолько патогенные микробы, что любой его укус в течение дня приводит к смерти животного от заражения и интоксикации. Укусив, варан следует за своей крупной жертвой и получает ее без борьбы через 10 - 12 часов. Болезнетворные микробы разных видов - неотъемлемая составная часть среды пасти варана, которая не только не приводит к болезни ящерицы, но и является средством добычи пищи.
   Михайлов полностью изучил это удивительное пресмыкающееся, изучил его организм, веками приспособленный к своеобразному симбиозу с микробами, его иммунную систему и ему удалось получить своеобразную 'вытяжку' варана, которая мгновенно убивала все известные микробы и вирусы. Обладая глубочайшими знаниями в микробиологии, биохимии и других науках, он синтезировал искусственный препарат, назвав его варанином в честь природного создателя и носителя. Михайлов опробовал его и понял, что варанин высоко эффективен не только при обычных инфекциях, но и при особо опасных, таких, как чума, натуральная оспа, тиф, холера и многих, многих других заболеваниях. Одной инъекции хватало для полного излечения любой данной патологии, и сейчас он работал над дозировками в зависимости от вида заболевания.
   Вика притворно сердилась, что у мужа только одна работа на уме, приходит поздно, наскоро перекусив, уходит в кабинет и работает до глубокой ночи. Пусть ей он не уделяет время, но дети-то не должны страдать. Мальчики молчали, а Алла с Юлей урезонивали ее: 'Знаешь что, мамочка, - говорила ей Юля, - у папы сейчас очень ответственное дело, он работает над созданием препарата, аналогов которому нет в мире. Это будет настоящая революция в медицине, когда станут применять его варанин'.
   - Что, что? - переспросила мать.
   - Варанин, так папа назвал препарат, и я очень горжусь, что у меня такой папа! И что я хоть капельку тоже причастна к его работе.
   Вика вздыхала, оправдываясь, что у Коли все дела ответственные и революционные, обычными он и не занимается. Алла тоже урезонивала ее, зная прекрасно, что по-настоящему Вика не сердится, но считает, что детям нужно уделять побольше времени, а Коля последнее время работал и по выходным дням. С улыбкой она говорила дочери:
   - Твои дети, доченька, тоже необычные. В кого же им быть, как не в своего отца. Они тоже творят вещи, не доступные простым людям. Разве кто-то из академиков может оперировать, как твоя дочь, разбираться в юриспруденции, как Виктор и Глеб, в экономических вопросах, как Борис. Дети понимают отца, ценят, любят и уважают такого, какой он есть. И другой им не нужен.
   Вика все понимала и более не сердилась наиграно, от разговоров все равно становилось легче, и она не мешала мужу, желая знать, когда он закончит работу. Потом наступит перерыв, и он снова займется каким-нибудь новым делом.
   В субботу, как и обычно в выходные дни, Николай встал раньше Аллы и Вики, ушел в свой кабинет и работал часа два. Потом радостно потянулся, налил пива и попросил Машу пригласить к себе Графа, Белецкого, Шумейко и Степанова. Они должны приехать через час, и он пошел к Вике с Аллой. Женщины как раз обсуждали вопрос о поездке на природу, на дачу, или же сходить в музей восковых фигур, считая, что супруг будет целый день занят своей научной проблемой.
   - Дорогие мои девочки, - обратился к ним Николай, - через час подъедут Белецкий, Граф, Шумейко и Степанов. У меня с ними состоится получасовой разговор, и я свободен, свободен, как ветер. Так что и меня прошу включить в программу выходных дней. Кстати, что у нас по плану?
   - По плану, Коленька, у нас совместный отдых, - обрадовалась Вика, - после встречи мы уезжаем все на дачу - отдыхаем, загораем, купаемся и, конечно, рыбачим. Даже мне хочется посидеть с тобой и мальчиками на зорьке, может, хоть пару рыбок поймаю, если вы мне червячка на крючок нацепите. Пойду, детей обрадую.
   Вика выскочила из спальни, а Алла подсела к Николаю поближе, прижалась к нему, взъерошивая его волосы, глядя ласково и нежно, потом положила голову ему на плечо. Когда он работал сутками, Алла скучала, скучала и Вика, и дети, всем не хватало общения. Он был здесь - и его не было...
   - Ты так много работал последний месяц, чувствую, что опять сотворил что-то необычное, - она поцеловала его в щечку.
   - Ничего особенного, Алла, изобрел я препарат, которому действительно цены нет, но необходимо было потрудиться серьезно, - ответил он, - но ты и вся семья можете поприсутствовать на встрече через час - ничего от вас секретного нет.
   Вика с детьми ворвались в спальню, Юля кинулась отцу на шею.
   - Папочка, ты закончил! Если бы вы знали, что он сотворил!.. - обратилась она ко всем, - это чудо, которое врачи до сего дня не могли себе и представить! И какой простой подход к существу вопроса - правда, исследования были сложными, но НИИ мог бы решить эту проблему за год, никто не догадался поискать в этом направлении. Еще раз убеждаюсь, что все гениальное - просто! Можно я расскажу?..
   Отец кивнул головой, усаживая к себе на колени Бориса и Глеба, старшие уже стеснялись забираться на отца, сели рядышком полукругом всей семьей и приготовились слушать. Юля рассказывала с жаром и увлеченностью, скромничала о своих заслугах, но отец поправлял ее, когда нужно было сказать 'я', а она говорила 'мы'.
   Никто из приглашенных не отказался приехать, если Михайлов жертвовал выходным днем, значит дело того стоило. Михайловская семья и гости устроились в малой гостиной. Каждому предложили сок и пиво по выбору и возрасту.
   Михайлов обратился в начале к Шумейко.
   - Ирина Валерьевна, нам с Юленькой удалось создать лекарственный препарат варанин, одной инъекции которого достаточно для излечения целого ряда заболеваний. Заболеваний, вызванных патогенными микробами и вирусами, включая особо опасные инфекции - чума, холера, оспа, тиф и так далее. Варанин полностью заменяет все виды антибиотиков и сульфаниламидов, другие препараты, подавляющие рост, развитие и размножение болезнетворных микроорганизмов. Препарат не дает побочных эффектов, не вызывает аллергию и не имеет противопоказаний. Его можно вводить грудным детям и взрослым, разница только в дозировке, как и при различных видах болезни. Это сотни вылеченных хирургических, терапевтических, акушерско-гинекологических, стоматологических, детских, глазных, ЛОР и других заболеваний. Банальная простуда, раневая инфекция, грипп, чума, сепсис... все подвластно ему.
   Вот здесь вся необходимая информация по препарату, - он передал Шумейко папку, - единственное, что я пока не могу сказать - это как и из чего получен этот препарат, а также причины, вызывающие такое молчание.
   Вводите препарат в действие, дерзайте, лечите людей, короче, вы знаете, что делать, Ирина Валерьевна.
   Михайлов смотрел на Шумейко, которая не могла вымолвить ни слова, так поразили ее слова академика. С чем можно сравнить его открытие - ни с чем, Шумейко и не думала об этом, она сидела, словно в ступоре от услышанной 'фантазии'. Он решил не трогать ее сейчас вопросами и не развивать тему дальше, ей нужно опомниться.
   - Теперь вы, Виктор Юрьевич, с вами я уже говорил на эту тему. Поэтому к вам вопрос - когда завод выпустит первую партию препарата и какое количество варанина он сможет выпускать, например, за месяц?
   Белецкий уже был готов к этому вопросу и ответил четко и ясно.
   - У нас все готово, Николай Петрович, выпуск начнем завтра, вернее, в понедельник. В течение первого месяца сможем выпустить 600 000 ампул варанина. В последующие месяцы столько же - при существующих площадях заметное увеличение невозможно. Но, если пустить линии в 3 смены, можно и объем продукции увеличить в 3 раза. Самое важное здесь - нехватка квалифицированных кадров. Сейчас еще лето и не все выпускники фармфака устроились на работу, через месяц, если потребуется, сможем набрать вторую смену, 'разбавив' ее нашими опытными кадрами. Но это предел, слишком большое 'разбавление' отразится на качестве продукции, а этого допустить нельзя. Это перспектива на ближайшее время, для большего увеличения объема продукции необходимо строительство новых цехов.
   Михайлов задумался - 600 тысяч мало, слишком мало, варанина потребуется много, очень много, он лечит болезни, которыми каждый из нас болел или будет болеть. Кто не болел гриппом, ОРВИ или хотя бы ОРЗ? Не знал таких людей Михайлов.
   - Виктор Юрьевич, начинайте набирать кадры на вторую смену, месяц я вам дать не могу - две недели максимум, детали продумайте сами. Через 2 месяца открывайте третью смену и никаких отговорок на качество. Возьмите себе заместителя по строительству, пусть с понедельника очень плотно займется строительством нового цеха или цехов, а вы занимайтесь основным производством.
   Вы, Александр Анатольевич, - продолжил Михайлов, - в свете нашего последнего разговора, обратите особое внимание на кадры. Ни один человек не должен быть принят на завод без соответствующей проверки, поддерживайте связь с Борисом Алексеевичем, он поможет вам в этом вопросе. Все, о чем я вам говорил ранее, остается в силе, забот и хлопот у вас прибавится. Генерал выделит человека, который от его ведомства станет курировать завод, держи с ним постоянную связь. С этого дня любая информация о заводе закрыта наглухо для всех, если возникнут вопросы, например, у прокуратуры, УВД, фармкомитета, комитета здравоохранения - ссылайся на запрет УФСБ, они сами разберутся, кому и что можно сказать.
   - Война что ли? - усмехнулась оправившаяся Шумейко.
   - Не война, Ирина Валерьевна, но некоторые подонки, так их назовем, намереваются сорвать план завода, вывести из строя его оборудование. Есть такая информация в ведомстве генерала Степанова, но, к сожалению, я и так вам сказал через чур много... Поэтому временно и принимаются жесткие меры безопасности, пока не устранена возможность диверсий.
   Ну, а свою задачу, я думаю, Борис Алексеевич понял правильно. Выпуск варанина жизненно необходим больным людям, и нельзя дать возможность плохим дядям и тетям, - Михайлов улыбнулся впервые за весь разговор, - сорвать его производство.
   - Ишь, чего захотели, - всплеснула руками Шумейко, - сорвать такое производство - совести у них нет! Это наверняка конкуренты... И не задумаются даже сволочи, извините за выражение, что варанин и им потребуется когда-нибудь. Такой препарат! Фантастика! А экономическая выгода - сотни миллионов рублей: не надо производить кучу уже не нужных лекарств, вот они и злобствуют, бестии. А эффект от выздоровления - тысячи неоткрытых больничных листков, тысячи людей, производящих товар вместо лежания в больницах и амбулаторного лечения. За всю историю человечества еще не было открытия такой масштабности и величины, открытия, приносящего столько пользы. Это же новая эпоха в медицине! Сотни болезней лечатся одним препаратом! И как лечатся - быстро и эффективно! В мечтах невозможно представить ничего подобное, а уж создать такой препарат...
   Шумейко еще долго говорила в мажорных тонах, нахваливая Михайлова и его дочь, пока не поняла сама, что пора прекратить. Она замолчала, но внутри у нее все кипело от возмущения, что кто-то хочет встать на пути Михайловского открытия, кипело от величия свершенного открытия. Гордость и радость перемешивалась с гневом, создавая необычный конгломерат чувств.
   После разговора, когда все разъехались, Михайловы тоже долго не задержались в доме, на даче можно оставаться одним, и никто не побеспокоит даже звонком.
   Михайлов сразу же ушел на речку, устроился рядом с пляжем на травке, наблюдая, как резвятся дети в воде. Алла и Вика вскоре присоединились к нему, легли рядом на травку и тоже стали наблюдать, как веселятся в воде дети.
   - Как хорошо, когда мы одни! - радовалась Вика, - разве я могла подумать, что оправлюсь от болезни, что у меня будет прекрасный муж, отец четверых детей! Ты, Коленька, дал мне возможность ходить, любить и быть любимой, подарил счастье семейной жизни! Посмотри, как веселятся дети, как им радостно и прекрасно, и я очень счастлива, милый и родной мой Коленька!
   Вика перевернулась на спину, сорвала травинку, сунув ее в рот, положила голову ему на руку и задумчиво продолжила:
   - Вспомнилось, как еще до официальной свадьбы ты возил нас с мамой в лес, как было весело и задорно, мы валялись в снегу, играли в снежки, и ты читал нам свои стихи. Как давно это было... - Вика вздохнула, - но радостные воспоминания иногда наплывают, и я словно опять возвращаюсь в счастливое прошлое. Быстро летит время и когда-нибудь мы, состарившись, станем вспоминать и сегодняшний день. Как лежали, разнежась, на травке, вдыхая аромат цветов, реки и деревьев, как прекрасна жизнь в молодости и зрелости. Где-нибудь у камина, согревая свои старые кости, будем вспоминать свои 'вешние дни'.
   Вика замолчала, всматриваясь в проплывающие облака, траву, лес и речку. 'Люди приходят и уходят, а они остаются. Сколько поколений видела эта речка, сколько поколений видел этот лес?.. Как хочется перенестись на минуточку в будущее, узнать, как станут жить люди лет через триста'.
   - Коленька, почитай нам свои стихи, - пододвинулась ближе Алла.
   - Почитай, родной, почитай, ты с того дня так больше ни одного и не прочитал, - умоляла Вика, прижимаясь к мужу.
   Николай решил прочитать им стихотворение про лето.
  
   Лето красное, как я люблю
   Твои теплые, синие дали,
   Лето красное, как я люблю
   Вспоминать про зиму без печали
  
   Лето красное, выйди ко мне
   Золотисто-багряным цветком,
   Лето красное, будь же во мне
   Даже в зимнюю пору тайком.
  
   Запах зелени - твой изумруд
   На лужайке игриво звенит,
   Летний сказочно-теплый пруд
   Искупаться меня манит.
  
   Развалиться в зеленой траве,
   Наблюдая за стайками птиц,
   В этой сочной траве - мураве
   Полежать на груди у девиц.
  
   И махнуть за туманными далями
   В мыслях, чувствах своих навсегда,
   Убеждаясь - за русскими далями
   Не найти мест таких никогда.
  
   Он резко вскочил на ноги, побежал к реке и бросился в воду, уплывая саженками на другой берег. Вика с Аллой кинулись за ним, крича детям, чтобы помогали ловить отца. Николай дал себя догнать детям, объяснил, что мама с бабушкой хотят 'побить' его. Они выстроились в ряд, пряча отца за спинами, угадывая, где станут прорываться Вика с Аллой. Но они не пошли на маневр, 'ударили' прямо в лоб, зная слабые места - боязнь щекотки и прорвались в центр, зацеловывая Николая.
   После вышли на берег, жарили шашлыки сами под умиленным взглядом тети Зои, тети Маши и тети Кати, которые всегда ездили за Михайловыми следом - вдруг что-то понадобится их любимым хозяевам. Поев шашлыков, мужчины пошли копать червей - скоро вечер и всем хотелось посидеть с отцом рядышком, половить рыбку. Женщины приготовили семь удочек, расселись между мужчинами, чтобы было кому поблизости наживить червячка. К сумеркам все вместе наловили ведерко окуней и ельцов, даже попались несколько ершиков, особо вкусных при горячем копчении. Николай засолил рыбу сам, чтобы через сутки вывесить ее вялиться под навесом, продуваемым ветерком - через две недели будет готова рыбка к пиву. Часик еще посидели при свечах в беседке, поговорили о семейных делах, о завтрашней рыбалке в заводи, где на прогретом мелководье любили понежиться небольшие щучки. Заводь перегораживали сетью, а потом Николай с мальчиками старались заколоть щук самодельной острогой. Большинство щучек реагировало быстрее, и они уплывали, попадая в сеть. Таким образом, вылавливали десяток, а то полтора небольших щучат, попадались и несколько средних по размерам щук. Рыбу сразу же Николай посыпал солью, укладывал в коптильню с тальниковыми ветками и некоторыми пряностями, ставил на костер, и через 40 минут вся семья наслаждалась небывалым вкусом и ароматом копченой рыбы, которой по-настоящему можно насладиться только на природе.
   Отец учил сыновей искусству рыбалки, соления, вяленья и копчения, считал он это чисто мужским делом, как и приготовление шашлыков. 'Женщины пусть занимаются грибами, огурцами, помидорами, вареньем - им тоже есть в чем проявить свое искусство', - говорил Николай.
   Выходные, как и лето, пролетели быстро и незаметно, но субботу и воскресенье Михайловы старались проводить на даче в любое время года. Зимой особенно нравилось Николаю попариться в русской баньке, распарившись, выскочить и броситься голому в сугроб снега, вернуться, окатиться теплой водой и потом посидеть дома с бутылочкой пива, вяленой рыбкой, поговорить с сыновьями о чем-нибудь не проблемном.
   Даже в дождливые осенние дни Михайловы предпочитали находиться на даче - комфорт тот же, а воздух - разве можно сравнить городской смог с воздухом соснового бора? Открыть окно и чувствовать теплоту камина, запах леса и увядающей травы. В такое время, когда на улице поливал промозглый дождь, а камин назло природе весело потрескивал, особенно хорошо думалось и работалось.
   Именно в такую погоду Михайлов сидел в кресле у открытого окна, укрывшись пледом от 'дуновений позднего сентября'. Рядом на катающемся столике стояло неизменное пиво, и лежала уже очищенная вяленая рыбка, собственного приготовления. Николай с теплотой вспоминал вчерашнее посещение гимназии. Почти за месяц годовалые дети освоили очень многое, родители даже не узнавали их. За три недели они научились обслуживать себя сами - одеваться, ходить в туалет, а не в штанишки, самостоятельно кушать, мыслить и рассуждать, как в подготовительной группе детского садика. Некоторых родителей такие перемены в детях пугали, но переговорив с Викторией Николаевной, они успокаивались. К концу учебного года дети освоят программу двух классов общеобразовательной школы, только гораздо лучше любого отличника. И Виктория Николаевна примет в гимназию новых 100 ребятишек. И так каждый год, в пятилетнем возрасте состоится выпуск детей, и они пойдут в ВУЗы. Питомцы Михайловской гимназии постепенно займут ключевые посты на производстве, в бизнесе, политике. Воспитанные в новых воззрениях, они не сотворят зла, не причинят беспричинно боли и станут жить по принципу, чтобы не было бедных, развивая и обогащая государство Российское. Они поведут народ к счастью, вытесняя из бизнеса Березовских, Быковых, Абрамовичей, всех, кто нажил себе состояние, не давая ничего взамен Родине и людям. Они станут определять политику государства, создадут новую идеологию, идеологию добра, мира и созидания, кривая экономики выпрямится и поползет вверх, увлекая за собой в новую эру развития планеты. Потерянный век исчерпал себя, оставив руины в начале тысячелетия.
   В сущности, он добился всего, чего хотел и о чем мечтал. У него есть почет и мировая слава, к которой он относился спокойно. У него есть своя клиника, известная всему миру, где он может исцелять людей благодаря своему дару.
   Михайлов отпил глоток и прикрыл веки. Перед глазами впервые смутно всплыли очертания неземного существа с огромнейшей головой и мысли перенеслись на балкон старой квартиры, где его подобрал сосед. Сердце забилось, застучало чаще. 'Значит, я побывал у них и этот большеголовый наделил меня неземными способностями'! В голове не сверлила обычная в таких случаях боль, когда он пытался задуматься над вопросами своего дарования. 'Я проходил испытательный срок, - догадался он, - 'и теперь, успешно пройдя его, могу думать и об этом, получая поддержку Космоса. Меня выбрали для большего дела, чем простое лечение людей, я должен основать новое поколение, изменить мир к лучшему, оставив хорошее и отбросив плохое. Все на благо человека в реальности, а не на словах политиков. В первую очередь Родина, Отчизна, Страна! Потом частный бизнес, пусть развивается и крепнет на благо Страны и каждого в отдельности'.
   Михайлов радостно улыбнулся - растет и множится новое поколение землян, сформированное на основе вселенского опыта. Опыта развития разумных существ многих планет Вселенной, обобщенного и интегрированного с учетом особенностей Земли. Его родные дети - лидеры и опора, он сумел передать знания, заложенные в него на трансгалактическом корабле!
  
   '1999 - 2001 г.'
  
  
  
Оценка: 3.75*12  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"