Им не удалось стать новыми Ромео и Джульеттой. У них было совершенно по-другому. Эту историю мне поведала пожилая дама со следами былой красоты. Она - стройная, высокая и грациозная - такой, вероятно, была и в молодости. Душным июньским вечером я вышла в соседний парк глотнуть свежего воздуха. Там и встретились. Она искала общения.
- Чем вы занимаетесь в Израиле? - спросила дама, - Здесь плохо без любимого дела.
- Вы правы. Пишу стихи, рассказы, иногда печатаюсь. Посещаю недорогие концерты, - отвечаю.
- Где берете сюжеты рассказов? - спросила моя собеседница.
- Обычно из жизни, нет ничего интересней жизненных ситуаций, - ответила я, - В жизни гораздо больше интересного, чем в романах.
- Я люблю читать и перечитывать Чехова, - сообщила она.
- Чехов - знаток человеческой природы, а мне долго приходится искать тему и сюжет моих рассказов, нет еще опыта, - пожаловалась я.
- Как вы относитесь к любви?
- Одобрительно.
- Я предлагаю вам сюжет о большой крепкой любви, счастливой, и в то же время не очень. Сможете написать?- спросила она.
- Попробую.
-Только учтите, я расскажу вам самое сокровенное. Годы неумолимы, человеческая жизнь коротка, а я хочу, чтобы все знали о моем любимом человеке. Он достоин этого, поверьте.
В назначенное время мы снова встретились в парке. Она пришла в старомодном платье, но и в нем она была удивительно элегантна.
- Давайте познакомимся, - сказала она, - Меня зовут Гера. Полное имя Гертруда, но я его не люблю, громоздкое. Веяние времени: герой труда, а не немецкое. А вы?
- Ольга.
- Это платье много лет назад подарил мне мой любимый Том. Я до сих пор его берегу.
- Отлично. Значит, ваша фигура не изменилась. Не каждая из нас может этим похвастаться. Том - ваш муж?- спросила я.
-Нет, не муж, а, может, и муж...как назвать? Больше, чем муж. Слушайте. 1943 год, Свердловск, госпиталь... И я - худенькая, но крепкая девчонка, работаю медсестрой, окончив курсы. Мне нет 18, но тружусь наравне со всеми, почти круглосуточно перевязываю раненых. А рядом он, хирург, 27 - летний рыжий и голубоглазый грузин. Томази Майсурадзе, Том. Он посылает письма, просится на фронт, но... У него не сгибается нога в колене - результат детской травмы. Том хромает. Он меня не замечает, а я давно положила на него глаз. Томази - мой кумир. Как ловко он оперирует, просто волшебник! Может работать сутками, только голубые глаза его подернуты постоянной усталостью.
- Гера, подай мне зажим, - говорит он мне, слегка улыбаясь.
Наконец, он обратил на меня внимание. Это случилось первого мая, врачи и обслуживающий персонал организовали по случаю праздника небольшое застолье. Меня попросили нарезать сало, а оно было сильно замороженное и не поддавалось.
- Томази Георгиевич, помогите мне, пожалуйста, у меня не хватает сил, - обратилась я к нему.
- С удовольствием! - ответил он и порезал сало тонкими изящными ломтиками.
Он улыбнулся мне, глядя прямо в глаза, и я поняла, что без этого человека не смогу жить. Я полюбила его навсегда. Он все понял и стал оказывать мне знаки внимания. Наши коллеги этого не одобряли.
- Гера Петровна, - сказала мне начальник госпиталя Босикова, бесцветная старая дева, - Вы еще молоды заводить романы. Оставьте в покое доктора Майсурадзе, это мешает его работе. Война, Гера Петровна, а вы... Стыдно, дорогая, стыдно!
Я выслушала Босикову, но кто мог запретить мне любить моего Томази! Мы ценили те короткие минуты, когда оставались вдвоем. Не было войны, злюки Босиковой, были мы и наша любовь. Противная начальница загружала нас работой так, что порой и минуты свободной не было.
- Люблю тебя, Герочка, - признавался мне Том, когда мы сталкивались с ним в коридоре, - Люблю до сумасшествия!
- И я до сумасшествия обожаю тебя, мой рыжий Тои!
Том жил в пятиметровой комнатенке при госпитале, я поселилась у него. Босикова вызвала меня в кабинет, долго отчитывала и сказала, что отдаст под суд за аморалку. Я не испугалась. Босикова никогда не сделает того, что неугодно Тому, она тайно симпатизировала хирургу. Да и как было его не любить! Даже хромота шла ему, он казался еще более мужественным. Любая женщина в его присутствии чувствовала себя принцессой. Милый мой рыжий Том, какими счастливыми, какими сладкими были те часы, когда мы оставались вдвоем в нашей малюсенькой уютной комнатенке.
- Томик, скоро кончится война, - сказала я, - Хочу родить тебе сына.
- Прекрасно, но я старомоден, сначала мы должны пожениться, а потом...нарожаем целую кучу детишек, - ответил Том и поцеловал меня крепко- крепко.
- Обязательно, мы будем счастливы.
- Наша свадьба, Герочка, будет самой шумной в Грузии, самой многолюдной. У меня большая и дружная семья, я тебя познакомлю со всеми. Расскажу, как мы любим друг друга. Они разрешат мне жениться на тебе. Такие у грузин обычаи.
- А их не смутит, что моя мама - еврейка, а папа - украинец?
- Думаю, нет, потому что они узнают, как я люблю тебя, Герочка!
Поток раненых не уменьшался, но, судя по всему, до конца войны оставались считанные дни. Мы работали, не покладая рук. Молодые выздоравливающие солдаты неоднократно объяснялись мне в любви, но разве их можно было сравнить с Томази Майсурадзе? Том - это Том.
- Я замужем, - говорила им, - Мой муж Майсурадзе Томази Георгиевич, хирург, который вас оперировал.
Ребята огорчались и переставали ухаживать за мной, авторитет хирурга был чрезвычайно высок.
Мой папа вернулся с фронта весь израненный, просил вернуться домой. Том убедил его, что нам не стоит разлучаться. Отец попал под обаяние Тома и согласился с ним.
- Только свадьба должна быть, понятно, Том? - сказал он.
- Конечно, свадьба состоится.
Мама хорошо понимала меня. Хана Гордман - дочка кантора влюбилась в украинского хлопца Петю Кравченко, когда ей было 16 лет. Кантор Соломон не мог смириться с тем, что дочь полюбила нееврея, пришлось влюбленным сбежать. Так родители и не простили свою дочку. Всю семью Гордманов расстреляли немцы во время войны. Как мама страдала! Ездила после войны на родину поклониться праху.
Оказалось, что мама поступила правильно, Петя обожал свою Анюту, жили они дружно, а после войны родились двойняшки: Роза и Володя, мои брат и сестра.
Грузия произвела на меня сильное впечатление. В Тбилиси мы остановились у горской еврейки Лейлы, хорошей знакомой Тома. Она к концу войны осиротела: муж умер от ран, а сын погиб. Лейла не очерствела душой, не замкнулась в своем горе. Она набралась сил, чтобы продолжать жить. Лейла стала для меня второй мамой.
Томази уехал в район, чтобы переговорить со своими родными. Он уже знал, что отца нет в живых: скончался от ран в госпитале. Перед смертью он оставил завещание. Когда Томази приехал из родных мест, на нем не было лица.
- Герочка, - сказал он, - Я не могу ослушаться отца. Он в своем завещании просил, чтобы я женился на дочке его фронтового друга Манане. Я не могу не исполнить его завещание, такой обычай. Но... через год или два мы поженимся. Я равнодушен к Манане, мы разойдемся. Только не уезжай, родная, несмотря ни на что, мы будем вместе. Прости меня.
Мне стало дурно, слезы застилали глаза, казалось, что все кончено.
Он гладил меня по голове и говорил:
- Герочка, неважно, есть у меня жена или нет. Только останься, у нас все впереди. Если ты уедешь, я просто сойду с ума.
Я поверила Тому и оказалась права. Том работал в Тбилиси, а его семья жила далеко. Он ездил туда редко. Наша любовь продолжалась. Женатый Том душой и сердцем был со мной. Фактически Том меня содержал, а свой заработок заставлял меня откладывать. Я смогла помочь родителям. У Тома родился сын Георгий, а я забеременеть не могла. Обращалась к докторам, но они пожимали плечами и говорили, что у меня все в порядке: я могу иметь детей. И вдруг долгожданная беременность! Как я радовалась! Но...беременность пришлось прервать, врач не верил в положительный исход родов: мой организм бунтовал, не желая появления малыша. Больше я не смогла забеременеть, так что я, увы, бездетная.
Наши встречи с Томом придавали мне сил и стремление к житейским радостям. Мы не могли налюбоваться друг другом, часами не вылезали из постели. Меня охватывал любовный дурман от запаха его тела, губ, рук, золотистых волос. А Том...разрывался между детьми и мной. Манана родила еще двух девочек, словно насмехаясь над моим бесплодием. Я переживала, вдруг он больше никогда не придет. Томази быстро продвигался по карьерной лестнице. Стал главным врачом крупного медицинского учреждения. Мои успехи в работе радовали Тома, он пристроил меня медсестрой к зубному врачу. Там был приличный заработок и работа интересная.
Только все чаще глаза моего любимого были полны грусти:
- Плохо мне дома, Герочка, все это естественно. Когда в доме не царит любовь, а только ответственность... Не нужна мне Манана, я давно бы разошелся, но я люблю детишек. Но и тебя, родная, люблю не меньше. Я просто не знаю, что мне делать?
Я молчала, не могла ему советовать в такой ситуации.
Я любила ездить на отдых с моим любимым. Где только мы с ним не побывали! Мы лежали на берегу моря. Я ворошила его золотистые густые волосы, а он целовал меня и говорил:
- Ну, почему так, почему? Дикие обычаи, а я, дурак, не смог от этого уйти.
Нет, я не упрекала его ни в чем, только в гостинице не хотели нас селить вместе: мы - не муж и жена...было обидно до слез. Не муж...не муж...а кто же? Любовник? Разве можно человеческие отношения мерить наличием бумаги? Вот Манане он муж, но любит не ее, а меня. И мы, наплевав на все условности, любили друг друга: нам было ради чего жить!
Манана ненавидела меня, я понимала ее. Но ведь она знала, что Том равнодушен к ней. Стерпится - слюбится не для таких, как мой милый Том. Для него всего важнее ЛЮБОВЬ!
Я жалела его детей и почему-то чувствовала к ним материнскую любовь. Ведь в них текла кровь моего любимого.
Моя жизнь устоялась. Я получила квартиру и поменяла с доплатой на большую.
- Ты должен вырастить детей, - сказала я Тому, - а там будет видно.
Он вздохнул:
- Ты меня не любишь?
- Очень люблю. Так уж сложилось, Томази, но не по моей и не по твоей вине. Принимай все, как есть. Разве нам плохо вдвоем?
Он уходил, а я грустила, я обманывала себя и его. Мы были не вместе.
Из Свердловска пришла телеграмма: умер мой отец. А через год другая: у мамы не выдержало сердце, и она ушла вслед за своим любимым Петей. Дважды я ездила в родной город, а после смерти мамы забрала с собой Вовку и Розу.
Однажды я ждала Тома, а он не пришел. Такого никогда не было, я забеспокоилась. Позвонила ему на работу и услышала тусклый голос его секретарши Кати :
- Гера Петровна, мужайтесь, у Томази Георгиевича обширный инфаркт, он - в кардиологии.
Не помню, как доехала до больницы, поднялась на второй этаж. Том лежал бледный и усталый, но, увидев меня, улыбнулся: Я люблю тебя, моя Джульетта, верь, я поправлюсь.
Я находилась при нем неотлучно, Манана приехать не пожелала: она уже и мужа ненавидела. Я готовила для Тома его любимые блюда, он ел неохотно, аппетита не было. Сразу постарел, кудри потускнели, он выглядел беспомощным ребенком. Только моему приходу радовался:
- Любимая, что бы со мной не случилось, прошу, не давай Манане обижать тебя. От этой дамы можно многого ожидать.
- Глупости, ты должен жить, ты будешь жить, я верю!
Он выжил и продолжал по-прежнему много работать. Второй инфаркт случился
через несколько лет и стоил ему жизни.
Я стояла у могилы любимого человека, и даже Манана не мешала мне прощаться с ним. Я поняла, что Георгий, который стал для меня родным, повлиял на мать. Взрослый, он уже понимал, что такое любовь.
Манана считала, что я - виновница смерти Тома. Она писала мне бранные письма, звонила, оскорбляла.
- Уезжай, б... отсюда, не будет тебе здесь жизни. Поняла, жидовка?
На могилу Тома меня не пускали. Манана восстановила против меня всю семью. Только Георгий часто навещал меня.
- Тетя Гера, уезжайте отсюда, от моей матери можно ожидать всего. Она настолько ненавидит вас, что может мстить, пожалуйста, уезжайте, - просил он, - Ради памяти отца
моего, иначе вы можете лишиться даже жизни. Кровная месть - страшная штука, поверьте, тетя Гера.
- Спасибо, мальчик за заботу, но я не могу уехать от моего Тома.
- Я часто навещаю могилу и передаю от вас привет. Умоляю, тетя Гера, я всегда буду на связи с вами, где бы вы ни находились, - в эту минуту Георгий был так похож на Тома.
Я вернулась в Свердловск, а Роза и Вова с семьями остались в Тбилиси. Мне было тоскливо, одиноко, у моих бывших друзей была другая жизнь, а я одинокая немолодая женщина, никому была не нужна. Только портрет Тома, с которым я часто разговаривала, давал мне силы жить дальше. На работе познакомилась с мужчиной, он сватался ко мне, но...разве я могла сравнить его с моим Томом?
Когда окончательно заскучала, написала Розе, она и ее семья согласились со мной ехать на ПМЖ в Израиль, а Вовка не захотел, живет с семьей теперь в Екатеринбурге, бывшем Свердловске. Потянуло в родные края.
- Смотрите, вот моя Розочка идет с внучком Томази, - улыбнулась широко Гера - Томик, беги ко мне, маленький.
- Я - большой, - ответил малыш.
Роза была очень похожа на сестру, такая же стройная и моложавая. С ней за руку шел светленький мальчик лет пяти с ярко голубыми глазами. Роза улыбнулась и поздоровалась со мной.
- Розочка, почему Томик не спит? Томазинька, мальчик мой, иди, я тебя поцелую.
- Гера, где твой пелефон? - спросила сестра.
- Забыла дома.
- Склеротичка! Георгий приехал, три недели будет гостить у тебя. Радуйся!
- Что же он не сообщил?
- Хотел сюрприз тебе сделать.
- А у меня даже обеда сегодня нет, - расстроилась Гера.
- Это не проблема. У меня все есть. Простите нас, нам надо идти, - сказала Роза.
- Встретимся завтра, - пообещала Гера.
Сестры ушли, а я долго думала о любви. Все-таки есть она на свете. Гертруда и Томази - еврейка и грузин, два человека, которым не суждено было стать мужем и женой. Жаль, Томази Майсурадзе рано ушел из жизни. Но есть Георгий, есть малыш Томази, значит, все течет, все продолжается!