Эта история произошла в послевоенные годы в небольшом рабочем поселке, в котором, как и везде после войны, главным считалось покой и доброта. Люди в большинстве своем верили в покой ночи, как в доброту дня: ночь сменялась днем, а покой и доброта оставались. Еще эти люди знали, что от них требуется. Они верили в свое светлое будущее, боролись за него, создавали семьи и связывали это все с его наступлением, часто бывали на природе из-за отсутствия телевизоров и через нее видели несовершенство своего жития....
Поэтому сменщица Клавы Ивановой, работница завода, приехавшая в ночную смену, была восхищена красотой залитого солнцем поселка и весенним ярким убранством природы, и одновременно огорчена.... Все люди казались ей влюбленными и веселыми, но многое, в частности, в ее муже, оставшемся дома, бросалось ей в глаза странным образом - прежде всего его постоянные деловитость и занятость, точно за ними он скрывал свои чувства, тогда как у нее постоянное чувство влюбленности не находило отклика. Она вспомнила с некоторым любопытством о соседке, где теперь она? Он уступает каждому ее слову, шутит с ней, а над ней, ее чувствами, посмеивается. Она всех знакомых женщин успела к нему приревновать, пока ехала на работу, соседку приревновала последней. Ревность в последнее время отравляла ей жизнь, и эту отраву она подмешивала в жизнь других ей знакомых людей.
Она отвернулась от заката и, встретившись с любопытным взглядом Федьки-франта, который остановился, чтобы поздороваться, даже не заметив его добродушного взгляда, зло произнесла: "Кобель!".
Вот так просто вынесенное на слух слово из тысячи диалогов и монологов людей становится для постороннего человека самым проникновенным, так для Федьки-франта стало слово, произнесенное сменщицей. Был он человек пустой, самолюбивый и похожий на бульдога: короткий лоб, маленький курносый нос, раздутые щеки, длинные тонкие губы, оттопыренные уши, но так прямо никто его не причислял к собачей породе. Все боялись его за то, что он всегда носил финку в кармане и хвастался, что никого не боится.
Одеваться Федька-франт любил богато: золотая печатка, золотые часы, доставшиеся по наследству, пиджак, брюки, ботинки - стильные. За все за это он пользовался уважением у окружающих: встречали его всегда по одежде, почему он и получил прозвище - "Федька-франт".
От услышанного о своей особе он побагровел как солнце, точно ему в голову керосину брызнули и подожгли. Федька-франт отступил, пропуская сменщицу, и как-то съежился. Она вошла в проходные завода, и только тогда он понял, что он был бессилен чем-нибудь ответить. После тяжелого трудового дня и встречи со сменщицей ему пришла на ум только одна мысль.... С нею, немного осмотревшись, он и отправился к неподалеку проживающей известной аферистке и самогонщице по кличке "Миллионщица".
- Знаю! - крикнул он не понятно кому и заговорил сам с собой как ипохондрик, открывая дверь к ней и входя, - но поделать с собою ничего не могу.
Сменщица, перейдя на рабочее место, не сразу заметила Клаву, которая в последнее время замирала на работе и подолгу не трогалась с места, так что порой ее трудно было заметить. Женщина она была одинокая, потерявшая мужа от водки, и жизнь ее протекала изо дня в день ровно и одинаково, без всяких перемен, точно она и не жила. Она умела слушать, и все знакомые женщины высказывали ей все, что накапливалось на душе.
Сменщица, увидев Клаву, обрадовалась ей, и нахлынувшие чувства мучительных сомнений полились горькими словами о муже и жизни с ним нескончаемым потоком:
- Он такой... Он сякой... Она точно проживала жизнь заново с ним без шероховатостей, рассказывая ее Клаве, а пережив становилась более рассудительной и спокойной. - Нет! Мужиков жалеть нельзя, - закончила она наконец.
- Ах! если бы у меня жив был муж. Ноги бы ему мыла... Все бы прощала...,- неожиданно для себя произнесла Клава и только тогда спохватилась, что очень поздно и ночь на дворе.
- Как же я теперь пойду домой, - произнесла она с мольбой в голосе и посмотрела на сменщицу.
- Обыкновенно как... Ты женщина одинокая... Мужа потеряла. Кому теперь ты нужна? Кстати, мой к тебе не приставал? - с явным подозрением в голосе спросила сменщица, думая о своем.
- Не приставал, - ответила Клава, глядя себе на коленки. - Пусть тебя этот вопрос не беспокоит... Больная!
Она резко встала со стула, быстро собралась и тихо ушла, думая, как она теперь одна пойдет по ночной дороге домой.
Дорога с завода на рабочий поселок спускалась по склону большого оврага, проходила по плотине, разделявшей два пруда, и поднималась полого по другому склону до самого поселка, находившегося в двух верстах. По одну сторону от дороги, в самом начале располагалась небольшая церковь с колокольней и с мирно спускавшимся от нее, до самого пруда, кладбищем. Днем это была обычная дорога, но в густой ночи, забеленной туманом от прудов, она принимала причудливые формы, которые то исчезали, то появлялись и были в жутчайшем движении, представляя дорогу жизни и смерти. Слышались всплески воды, крики встревоженной птицы и порою - смертельная тишина. Пруды соединялись трубой, так что ручеек, протекающий через нее, был слышен в ночи, точно они разговаривали друг с другом.
Клава стояла на склоне оврага, в самом начале этого страшного места и успокаивала себя своей безысходностью:
- Идти назад! Никогда она не пойдет к этой ревнивой сменщице. Лучше уж на кладбище... У покойников своя жизнь - тихая, зачем им мирская. Что им дело до меня, им и так хорошо.
От страха ноги точно приросли к земле, отяжелели и не слушались. В голову лезли всякие бредни: в детстве ребята рассказывали ей, что, купаясь в пруду, подмывающего кладбище, они видели в вымоине гроб и как тот распался от ветхости, когда они подплыли поближе и из него вывалился покойник. Они тогда все разом чуть не захлебнулись от ужаса. Весь ужас тогда и состоял в том, что если человек - покойник, то он непременно должен тебя схватить за что-нибудь.
Перенесенный в детстве страх "перед сном" придал ей силы, и она шагнула к нему навстречу, как к давнишнему знакомому.
Часом раньше по этой дороге прошел пьяный Федька-франт. Ему было все "до фени", и в пьяном забытье он не задумывался, как Клава, когда вдруг, кто-то сзади ударил его по голове и бесчувственного стащил по склону к воде. Одно забытье сменилось другим.
Федька-франт очнулся. В голове шумело и болело. Он осмотрелся: от всего его богатства осталось исподнее: белые кальсоны и майка. От злости и стыда он позеленел.
- Что скажет теперь жена, когда увидит? - стал спрашивать он себя. - Скажет: у бабы был... Закатит скандал на весь дом... Дура! Что скажут соседи? Петька - тварь, непременно подначит жену и скажет:
- Поздравляю! Хе-хе-хе. Его голыми руками не возьмешь, у него финка в кармане. А кто-то лаской взял, и нечего-то он не сделал.- Весь поселок теперь узнает, каков Федька-франт и, пожалуй, перестанут уважать... Он посмотрел на дорогу, где в тумане на пригорке мелькнула фигура, как он посчитал, предмет его позора и озверел.
Очутившись на другом склоне оврага, Клава перекрестилась и выдохнула: - Слава богу, - когда увидела во всем белом Федьку-франта и услышала топот его босых ног. Ей привиделась разрытая могила, раскрытый гроб, покойник, небрежно захлопывающий его ногой и бегущий теперь за ней, как за добычей.
- Только не разреветься, - мелькнула спасительная мысль в ее голове. - Слезы и объяснения покойнику не нужны - ему нужна душа. Душу она так просто не отдаст.
Ноги сами заходили ходуном, узкая юбка затрещала по швам и она понеслась, как никогда не бегала в жизни. Коленки мелькали и били в грудь, но боли она не чувствовала, как тот покойник, который из всех сил бежал за ней и от злости хрипел горлом: - Убью!
Что-то родное послышалось в этом слове: " убью", и Клава стала вспоминать, кто из знакомых покойников мог так кричать ей:
- Дядька... Батяня... Нет! Степка-муж, вот кто, - вспомнила она, - когда я ему на водку не давала, он также кричал: "Убью ". Может ему трешку на водку кинуть, чтобы он отвязался... Ну, нет! Я лучше на эти деньги конфет куплю, да чаю попью, а он пусть помучается.
В ее жизнь стали приходить прежние привычки, точно она снова молодая и живет с мужем, который гонится за ней и пытается поймать, чтобы выпросить на водку. А сзади бежал Федька-франт и не в силах догнать, поминутно хрипел горлом "Убью".
В тумане спасительно замаячила фигура мужчины. Он шел, не спеша, ду-мал о жизни, о выигрыше в лотерею, билеты которой он купил, и просто смот-рел себе под ноги, чтобы не попасть в какую-нибудь ямку и оступиться.
- Батюшки мои, - обратилась на бегу к нему Клава, когда они поравнялись. - Задержи покойника, который за мной гонится. Я хоть на минуточку отдохну. Сил совсем нет. Мил человек будь так милосерден. Подержи его чуток. Мне хоть чулки поправить.
Он вскинул широко раскрытые глаза на Клаву, умиленно улыбнулся, потом оглянулся назад, и его густые брови полезли на лоб.
- И впрямь покойник! - прошептал он и перекрестился, и в тот же миг услышал слово, на которое днем бы никто не обратил внимание, а именно, "Убью".
Теперь не Клава бежала впереди, а мужчина с прокуренными легкими хрипел во все лопатки. Клава догнала его и понемногу стала обгонять.
- Молодка, - умоляюще забормотал он, - не беги так быстро. Пожалей мою старость. Чего ты так боишься. Что он нам может сделать этот покойник.
- Знаешь, сколько вариантов, что он может сделать с женщиной, - заметила на это Клава. Ты сам-то отстань, попробуй, а я погляжу, что он сделает с тобой, как с мужчиной.
- Как хоть звать тебя, молодка? - лишь бы как-нибудь сохранить случайное знакомство и задержать ее стал спрашивать мужчина.
- Клавой зовут.
- Кла - в - дия, - певуче произнес он, - красивое имя. Уморилась небось, Кла - в - дия?
- Как не умориться, мил человек, с самого кладбища бегу.
- С кладбища! - теряясь в догадках, воскликнул он. - А не та ли ты, случайно Клавка, что на прошлой неделе утопилась в Поповском пруду, быстро проговорил он и ужаснулся своей догадке.
- А может я и вправду покойница? - заволновалась вслух Клава. - Может быть это не жизнь, а воспоминание: вроде жила, а как не жила. Она ущипнула вспотевшее, одеревеневшее от физической нагрузки тело и, не почувствовав его, воскликнула:
- Правда! Мил человек, не чувствую я ничего... Неживая! Покойница!
Мужчина разом отстал и бежал теперь между Клавой и Федькой-франтом. Клава слышала сзади два хрипящих дыхания и это придавало ей силы.
- Покойники, а не мужики, - с досады думала она. - Мужики живые сразу бы догнали. А эти до самого утра будут гоняться за мной, измучат, а так и не догонят и ничего не сделают.
Мужчина остановился в центре освещенного поселка, когда увидел людей.
- Родненькие мои! - засмеялся он, осторожно отводя руки от глаз и не веря им. - Что я вам скажу: меня покойники чуть до смерти не загнали. Какие рожи!
Он перекосил лицо так, что встретившиеся полуночники в испуге отшатнулись от него, но этого он даже не заметил.
- Сколько живу на свете, - продолжал он, - дубу собираюсь дать, можно сказать, а все какие-нибудь перемены случаются, что ни глазам, ни слуху не верю, точно новая жизнь начинается. И во всем этом бабы виноваты. Он умолк, точно отдышался, и так же не спеша, думая о жизни, продолжил свой путь.
Клаву никто так и не догнал. Она впоследствии вышла замуж и зажила счастливо с новым мужем. Мужчина выиграл холодильник в лотерею. Они долго любили повторять: "Покойника встретить - к счастью".
Федька-франт, поняв на свету, что ошибся, вернулся назад искать своих обидчиков на дорогу и, как ни странно отыскал свои вещи у аферистки и самогонщицы по кличке "Миллионщица". Так преступление было раскрыто по горячим следам.
Но несмотря на это, дорога с завода на рабочий поселок в ночное время впоследствии обезлюдела.