Осенний вечер, сумерки... Тепло, но в воздухе чувствуется холодок осени. На земле от деревьев и яркой луны - длинные серые тени. В эту пору особенно красивы небесные представления со звездными дождями. Университет, насчитывающий более 12 тысяч студентов и работающий в пульсирующем режиме, сейчас спокоен и уравновешен. Кажется невероятным охарактеризовать его таким молчуном и это действительно так. Он лишь тихонечко затих, чтобы начать свою бурную жизнь с силой нового дня с призывами на занятия и баррикадами студентов в коридорах. Поражает его внутренняя тишина, которая слы-шится повсюду.
Охраняют его с десяток вахтеров и еще, бывает, дополнительно - преподаватели. Утром они проводят занятия, а вечером они приходят на дежурство, чтобы никто не потревожил этот спящий организм. Делают они это без всякого желания, потому что ходят изо дня в день с научными мыслями по кругу, точно цирковые лошади, и о дежурстве не имеют никаких понятий, а тем более о ночной жизни университета, понимая все это как оторванность от научной мысли и учебного процесса.
Поэтому в третьем учебном корпусе доцент Иванов Петр Петрович не-охотно оправдывается перед вахтером бабой Маней по случаю своего опоздания на дежурство.
- Ну! Что Вы так разволновались.... Ничего же не случилось из-за того, что я опоздал? - говорит он.
Баба Маня слушает его, подойдя к нему вплотную так, что лица их чуть ли не касаются и этим заглядыванием в лицо она скорее хочет потрогать его, точно ей кажется, что он не настоящий и, убедившись в обратном, говорит:
-Нет, конечно же, ничего не случилось. У меня ведь никогда ничего не может случиться? Правда?- спрашивая это, она как бы, между прочим, успокаивает себя в первую очередь и продолжает. - Это у Нюрки из четвертого учебного корпуса всегда что-нибудь случается. Такое по телефону мне рассказывает, что кровь в жилах стынет: всю ночь успокоиться не могу; вся трясусь, ожидая чего-то. Вот и сейчас у ней в корпусе мужик какой-то объявился...
- Какой еще мужик? - начинает волноваться доцент Иванов, точно беспокойство от вахтера передается ему.
- Не ее мужик. Нет! - поясняет Баба Маня. - У нее сроду его не было. Чужой! Непонятный, ну как есть пришелец. Ходит, ходит все по корпусу, а порою такие кренделя выплясывает, точно сказать ей хочет: знай, мол, я здесь не спроста к тебе пришел. Нюрку нашу от этого в пот бросает, точно ее органы так проверяют.... Ты сходил бы к ней, мил человек, успокоил мою душу, а то как бы, неровен час, что-нибудь не вышло... с Нюрой-то...
Доцента Иванова вахтер баба Нюра встретила в четвертом учебном корпусе, как ему показалось, пританцовывая, точно навеселе. Он только потом понял, что она так ходит оттого, что у нее одна нога короче другой. Он смотрит на нее, как она делает па, двигаясь к нему, и в ужаснейшем замешательстве, понимает - бабуля ненормальная, романтичная и живописная. Глаза черные блестят и все зыркают на него; нос длинный и острый; губы не постарушески живые: все в ней слышит, говорит, танцует и подозревает. Доцент Иванов слушает, что она старается сказать, но ничего членораздельного не слышит, где уж тут что-нибудь понять, кроме нарастающего ее шепота. Он старается выбраться из этого сумасшествия и не может, чувствует только, что ноги не идут, точно заколдованные.
- Ведьма! Сущая Ведьма! - думает он.
И она, точно почувствовав в себе эту силу, вдруг выпрямляется и срывающимся голосом, подойдя вплотную, как это делают малозрячие люди, говорит:
- Слышишь?
- Кого?
- Мужика, который ходит наверху....
- Нет, не слышу, ничего не слышу! - словно пугаясь за свой слух, вскриивает Иванов и, обезумевший от страха, пытается поскорее выбраться из этого оцепенения и заколдованного четвертого корпуса.
Баба Нюра, точно зная его движения наперед, преневозмогая свою инвалидность, хватает его за руку и сама ведет его из корпуса. У входа в корпус стоит прислоненная к стене ухоженная метла. Доцент Иванов косится на нее, потом на темное время и, наконец, на бабу Нюру, но она, точно действуя по плану, не замечая всего этого, ведет его дальше к дорожке и, отойдя метров за тридцать от корпуса, поворачивает.
- Смотри, - говорит она, указывая на корпус.
Он смотрит на спящий четвертый корпус: ни одного огонька и какого-либо человеческого присутствия, только неподвижная серая тень от здания на земле: все спит. Доцент Иванов успокаивается и переводит свой взгляд на небо и здесь под куполом предночного темно-синего небосклона видит необыкновенное представление звезд.
- Они точно красуются, друг перед другом, - думает он. - И как они, должно быть, хороши и эгоистично любят себя за это и не задумываются о тех, кто ими любуется, и восхищаются больше, чем они сами. Но вот по небосклону до самой земли скользит метеорит, потом другой, третий: неземная красота.
- Вот если сейчас бы из глубины неба прилетела летающая тарелка с пришельцами, я бы не удивился, а наоборот, был бы счастлив и рад, если бы кто-нибудь нашел меня быть полезным, - размечтался было Иванов. И вдруг, вздрогнул от неожиданности. К его удивлению на третьем этаже четвертого учебного корпуса зажглось дневным светом окно и одновременно он услышал, мешающий ему понять происходящее, голос бабы Нюры.
- Он сейчас на третьем этаже, - прошептала она ему на ухо, точно боясь спугнуть пришельца.
- Тише, тише, - отозвался он, раздражаясь на ее шепот. - Да тише. Но бабулю уже нельзя было остановить.
Свет погас в окне на третьем этаже и через некоторое время зажегся на четвертом.
- Сейчас он на четвертом этаже, - прокомментировала она.
Свет погас в окне на четвертом этаже и снова зажегся на третьем, потом на втором и снова на четвертом, третьем, четвертом, и пошло, и поехало вдоль корпуса зажигаться и гаснуть окна, точно звезды на небе.
Доцент Иванов и вахтер баба Нюра смотрят завороженно на это светопредставление и ничего из этого не понимают: у бабули появляются слезы на лице, они стекают по морщинам, как по протокам, оставляя влажные следы.
- Мне никто не верит, - навзрыд говорит она.
Доцент Иванов пытается найти закономерность в этом светопреставлении и объяснить это явление вахтеру, но окна в темноте зажигаются неожиданно, и он никак не может сосредоточиться. Он не выдерживает такого напряжения мысли и бежит в корпус на четвертый этаж за доказательствами. На этаже он не находит никакого мужика, спускается на третий и здесь никого нет: жуть. Он бежит обратно, чтобы посмотреть, где он и вахтер.
- Он сейчас в туалете, - дополняет его искания знанием бабуля и показывает на окно третьего этажа другого крыла корпуса.
- Надо вызвать милицию, - говорит он.
- Зачем? - удивляется бабуля.
- Как зачем? - непонимающим взглядом смотрит на нее доцент Иванов.- Чтобы поймать его.
Не надо..., - как-то жалостливо просит его бабуля. - Он же ничего плохого не делает. Без него мне будет плохо. Он хороший...
- Ничего не понимаю! Да, он может быть необыкновенно хороший человек, но Вы просто не представляете, что за этого хорошего человека Вам будет....
Светопреставление продолжается. Доцент Иванов смотрит на корпус, потом на бабулю и понимает, что он сам отрывается.
- Вы знаете, что вам за него будет? - повторяет он.
- Знаю... Я свое уже пожила. С меня достаточно - отвечает бабуля.
- Какое-то сумасшествие, - продолжает Иванов. - Театр, да и только.
- Театр! Театр! - точно найдя понимание в точности слов доцента Иванова, радостно повторяет бабуля. - Вот так выйду ночью и смотрю, а потом слушаю, слушаю его до утра, как он ходит по корпусу.
- Ну, пусть! Ну, пусть сегодняшней ночью этот мир удивится двум сумасшедшим, - соглашается доцент Иванов с бабой Нюрой, но только никому этого не надо: люди перестали мечтать и верить чему-то не настоящему.
Баба Нюра ничего не понимает, что хочет сказать доцент Иванов, да она его уже не слушает, она просто смотрит ему в рот, но знает, что он человек хороший и ей близкий и, может быть, родной лишь оттого, что разделил с ней сомнения и страхи по отношению пришельца и никого не тронул в корпусе, и не оскорбил, и не унизил.
- Иди себе хороший человек, - говорит бабуля, прощаясь. - А я уж здесь сама додежурю, не беспокойся за нас, спи спокойно.
Всю ночь доцент Иванов мялся на стульях в третьем учебном корпусе, и ему снился сон:
С бабой Нюрой они вышли из четвертого корпуса. Она взяла метлу, которая стояла у двери в корпус и, оперевшись на нее, подпрыгнула на одной ноге и полетела. Доцент Иванов подпрыгнул вслед за ней и неожиданно для себя ощутил в своем теле такую легкость, о которой не мог помышлять никогда в своей научной жизни. Он догнал бабу Нюру и они, усевшись на метлу, как на мотоцикл, полетели в небо, точно потянуло ввысь их из-за легкости, как надувные шары. Баба Нюра как опытный водитель была молчалива и сосредоточена, точно боялась потерять управление и свалиться наземь. По истечении определенного времени она спохватилась, что уже много времени вышло на катание по небу и, развернувшись, полетела обратно. Потом они сидели у мужика-пришельца и пили русскую водку за ученых, пришельцев и за волшебство.
Проснувшемуся ото сна доценту Иванову вдруг захотелось быть невесомым, потому что он был человеком природы и общества, знавшим этот мир - эту невыносимую тяжесть.
- Если на земле исчезнут королевства, то человечество потеряет еще одно сокровище духовного мира: люди перестанут мечтать и летать, - подумал он. - Сталину видимо в детстве никогда не читали сказок, потому что каждому персонажу в них даже в безвыходных ситуациях давалась надежда мечтать и летать. Почему он отбирает эту надежду? Если кто-нибудь создал для людей нежизнь лучше чем жизнь, то в этом мире остались бы те, кто с "привилегиями" и с деньгами.
Если я сейчас сдам вахтера и пришельца, да какой он пришелец, простой бедный аспирант, участвующий в непрерывном эксперименте, то я по-прежнему буду жить в порядке и уничтожении, а если нет, то в хаосе и освобождении.
От этих мыслей у доцента Иванова случилось великое стеснение в груди, потому что ему стало невыносимо жить по законам природы и общества, так не выносимо, что он больше уже не просыпался. Он точно оторвался от чего-то огромного и летал теперь сам по себе.