Джен : другие произведения.

Университет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Что происходило дальше, я толком не помню. Кажется, там было сразу пустынно и людно. Я поднимался по лестницам, разглядывал лепные потолки и люстры, переходил из аудитории в аудиторию, дивился величию и гармонии - настолько выверенной, точно здесь училась высокая раса вроде атлантов, а потом сгинула, - и я никого не встретил. Одновременно меня подхватила толпа, поток молодых людей в темных то ли мантиях, то ли рясах. Моя одежда по цвету и простоте не особенно выделялась. Нас вынесло в огромный зал с углублением в центре: нечто среднее между ареной и котлованом; - вокруг крутым амфитеатром располагались столы и лавки, где сидело еще больше людей, чем влилось в зал со мной. Нас торопили, мы расселись на свободные места..."
  Был хмурый вечер, невзрачный праздник, чье значение перестало радовать, как случается в стране, за десять лет трижды сменившей название и границы, - но все-таки появился повод собраться. Основа компании сложилась в годы учебы. Мы смотрели фильм и пили вино, после переместились на кухню, чтобы скоротать за разговорами ночь. В комнаты уходили спать. К двум часам за столом удержались четверо, и один из них Виктор, самый старший и самый неважный, приведенный когда-то нашей подругой-психологом, которая теперь предпочитала более веселые места. Виктор был худощав, невысок; его черные волосы доходили до плеч, а крупный "индейский" нос выделялся на желтоватом лице. Наша подруга, вероятно, клюнула на нестандартную внешность, напоминавшую излюбленные книжки про центрально-американскую магию и потому вроде бы обещавшую великие духовные богатства. Виктор, однако, вел себя вяло. В отличие от нас, он не был слишком начитан и говорил одни спокойные банальности. Одевался он тоже весьма заурядно. На этот раз его чистая, неумело выглаженная рубашка темно-синего цвета была заправлена в костюмные брюки. Он сидел у стены, потягивал чай и вслушивался в наши рассуждения.
  
  Речь зашла про образование. Все хвастались, кто какие курсы прошел после окончания университета; один даже умудрился обзавестись вторым дипломом. По сути, учиться для нас было весьма увлекательным времяпрепровождением - явно интереснее, чем работа, хотя некоторые занимались преподаванием. Вспомнили также про возможность отправиться летом на семинары на остров Ольхон. Звякнула чашка Виктора, все обратились к нему.
  
  - А вы где учились, Виктор? Мы ничего об этом не знаем.
  
  И мы засмеялись, поскольку с Виктором за одним столом мы сиживали, наверное, раз пять, но до сих пор его жизнь оставалась для нас белым пятном. Точнее - серым, мутным, не особенно привлекательным. Непонятно, что его, чужого, удерживало подле нас.
  
  - Я? - он чуть-чуть улыбнулся. - Я обычный технарь. Впрочем...
  
  Мы навострили уши - так он произнес это "впрочем". Его взгляд устремился поверх наших голов, точно он выискивал там нечто важное. Потом опять посмотрел на нас.
  
  - Я вижу, вы не сторонники формального образования. Вам всегда нужно нечто большее - наверное, то, что бы вас изменило. Перевернуло душу. Поэтому я расскажу, что случилось со мной. В окружающем, так называемом "объективном" мире похожее трудно найти. Я и не искал. Понимаете, в студенческие годы я почти ничего не знал о том, что лежит за пределами обычной человеческой жизни. Вы сейчас так легко разглагольствуете о духах и демонах, а тогда говорить было не с кем и не о чем. Точнее, случались вспышки, но, поскольку им не находилось имени, они и отметались, как неважные.
  
  В институте я учился плохо. Вытягивал на тройки лишь для того, чтобы не выгнали. Параллельно зачитывался фантастикой - всем, что можно было достать. Дела на личном фронте тоже шли не особенно хорошо. Довольно скучное существование. Правда, нельзя сказать, что одиночество меня тяготило. Наоборот, мне нравилась возможность зарыться куда-нибудь с книжкой на много часов, и - чтобы никто не мешал. Я жил в общежитии, там было много укромных углов. К соседям я нередко возвращался под утро, когда все уже спали. Будущее я представлял таким же спокойным: лаборатория, не нужная никому работа, одинокие вечера. Меня все устраивало. Я даже не пытался писать, подражая любимым фантастам; просто шел вместе с ними, вместе с героями и рассчитывал на бесконечное продолжение приключений. То, что они разворачивались лишь в моей голове, меня не особенно волновало. Бывало, я по несколько дней ни с кем живым не обменивался хотя бы словом.
  
  Вдруг что-то треснуло. Стояло лето, каждый день налетали грозы. И вот этот треск: невидимая и сухая молния расколола меня. Нахлынуло странное чувство - то ли тоска, то ли боль. Трещина прошла зигзагом посреди тела - от вершины лба и до паха. Я не разваливался, но рана была глубока. Разумеется, я понимал, что произошедшее со мной не является правдой, и даже не является галлюцинацией - в зеркале я ничего особенного не видел, и даже голова не кружилась, как в трансе. Сознание оставалось ясным, просто было нехорошо - как если бы я обладал двумя телами, и одно из них, незримое, оказалось расколото. Я попытался отвлечься, читать - и не смог сосредоточиться на ином. Повеяло ветром; тот ветер исходил изнутри, из раны.
  
  Ничто подобное не встречалось мне в книжках. Герои то находили волшебную дверь, то проваливались сквозь шкаф, то их уносил ураган, то они просто перемещались в другие миры на космическом корабле. Для меня мир разделился надвое прямо здесь, где я стоял. Соседи разъехались по домам, а я после сессии решил отложить встречу с родителями на неопределенный срок. Лучше бы я этого не делал! Пропалывал бы сейчас огород, загорал, валялся посреди поля с травинкой во рту и разглядывал облака. Меня бы все время отвлекали родные, и я бы проигнорировал хруст и дыру. Сейчас я не мог ни к кому обратиться. За окном жарило солнце; там - откуда исходил ветер, было темно. Надо сказать, из трещины тянуло не только ветром, но еще и угрозой. От невыносимости происходящего я повалился на колени. Миг, - и я был уже в темноте.
  
  Стало спокойно до обреченности. Немного саднило грудь. Я огляделся. Я находился вроде бы в нашей Университетской роще, на центральной аллее, но деревья тут были намного больше - до того, что почти закрывали небо; а на месте уютного светлого главного корпуса высилось угрюмое темное здание. Фасадом, правда, оно напоминало наш университет, только гораздо грандиознее; полуколонны превратились в колонны, а фронтон взлетел метров на десять выше привычного. Зловеще светились окна.
  
  Четыре года назад я выбрал институт потому, что в университет на аналогичную специальность был слишком суровый конкурс. Я трезво оценивал собственные возможности и вовсе не рвался получить престижное образование. Возможно, психологи объяснили бы мое видение следствием комплекса. Что ж, если кому-то нужны рациональные объяснения, то они могут ими воспользоваться. Мне было совсем не до того. Повинуясь суровой силе - похожая возникает иногда в сновидениях, - я направился ко входу в мрачный корпус-храм.
  
  Что происходило дальше, я толком не помню. Кажется, там было сразу пустынно и людно. Я поднимался по лестницам, разглядывал лепные потолки и люстры, переходил из аудитории в аудиторию, дивился величию и гармонии - настолько выверенной, точно здесь училась высокая раса вроде атлантов, а потом сгинула, - и я никого не встретил. Одновременно меня подхватила толпа, поток молодых людей в темных то ли мантиях, то ли рясах. Моя одежда по цвету и простоте не особенно выделялась. Нас вынесло в огромный зал с углублением в центре: нечто среднее между ареной и котлованом; - вокруг крутым амфитеатром располагались столы и лавки, где сидело еще больше людей, чем влилось в зал со мной. Нас торопили, мы расселись на свободные места. Все выглядело торжественно, но одновременно пугающе; я хотел убежать, но боялся, что окружающие меня осудят за трусость: они определенно не трусили, а я-то чем хуже их?
  
  "Испытания, - прокатилось по всем рядам, - испытания начинаются". Котлован внизу засветился. Он был усыпан мелким песком, поэтому свет местами преломлялся в кристаллах, искрясь. Опять потянуло ветром, словно из моей трещины. До сей поры обыкновенно сидевшие, люди кругом принялись подниматься, забираться ногами на лавки, а то и на столы, довольно, надо сказать, скользкие, основательно вытертые многими поколениями студенческих локтей. Чтобы меня не затоптали, встал на лавку и я. Внизу уже полыхало так, как если бы стал цветным, огненным воздух - как если бы воздух сгустился многослойной пламенеющей пленкой. Жара я, правда, не ощущал. Требовалось что-то делать, но я не знал, что. Близкую по антуражу сцену я видел в американском фильме: несколько человек там парили и электрически вспыхивали, сгорая на глазах у товарищей. Считалось, что таким образом происходит перерождение. На самом деле они погибали, не возвращаясь. Они были лишними в обществе с ограниченными ресурсами. Я совсем испугался за свою жизнь, но выбраться уже не предоставлялось возможности: чересчур тесно. От страха я бы проснулся, если бы спал. Но я не спал. Где я был? Я не знаю. Испытания затянули меня, их содержание я забыл, но, кажется, это к лучшему. Осталось ощущение тяжести и жестокости, взлома и грабежа. Мы не привыкли к подобному обращению с человеческими телами и душами, да и вряд ли подобное обращение здесь, в обычном мире возможно. Религиозные люди назвали бы место моего пребывания адом, но я называю его "университет".
  
  Мне не было хорошо от мыслей о нем. Трещина вскорости заросла; я могу ее вообразить, но ощутить реальной, как тогда, мне больше не пришлось. Я остался учиться там. Мне бы хотелось признаться, что я выдумал это "там", но не выходит. Я твердо знаю, что провел в университете несколько лет, и, поверьте, они прошли совсем не легко. Я также знаю, что попал туда не случайно, хотя принцип отбора мне до сих пор не ясен. Пустынный мир атлантов севера лежал между моей здешней жизнью и той. Я неоднократно старался в нем задержаться, но меня выбрасывало на занятия. Заодно чудилось, будто долгое время занятий я провожу на самом деле в тоскливых блужданиях и поисках хоть какого-нибудь собеседника. Отчего-то мне мнилось, что именно на промежуточной территории я найду человека, с которым можно поговорить. С однокурсниками я не сошелся: они казались мне далекими, точно ангелы. Вроде бы им было проще учиться. Но сам я старался не производить впечатления отстающего. Первыми испытаниями не ограничилось; меня корежило и ломало не раз. Порой я приходил в себя посреди города, в магазине или библиотеке, и понимал, что я снова стал жертвой изощренной власти преподавателей с той стороны. Их действиям - да и тому, что творилось во мне - я не мог найти слов. Мои сокурсники-ангелы хотя бы выглядели по-человечески. Но у преподавателей отсутствовал не то, что человеческий облик, - но и даже какие-то внешние, поддающиеся описанию признаки. Нас обучали не люди, не существа, а некие силы, - и процесс обучения, в первую очередь, требовался именно им. Гораздо позже я понял, что иногда они из ехидства принимали определенный, узнаваемый вид, но лишь для того, чтобы посмеяться над ненужными с их точки зрения эмоциями учеников: восхищением, страхом, готовностью полюбить. Да, смеяться силы могли. Не знаю, могли ли плакать.
  
  Я не рассказывал до сих пор об университете, потому что не мог правильно передать свой странный опыт. Мне были бы одинаково неприятны обвинения в глупых фантазиях и подозрения в сумасшествии. Насколько я понимаю, настоящие сумасшедшие отличаются тем, что не способны нормально взаимодействовать с обществом: общество то и дело о них спотыкается. А я жил, как все, плыл по течению. Встретил женщину и потом ее потерял. Встретил другую, но не принял всерьез, и в конце концов потерял ее тоже. Может быть, это важно. Но я не хочу исповедоваться в земных грехах, да и вы не священники. Я прочел несколько книг про волшебные школы. Красивые и очень притягательные сказки. Даже если герои попадают в сие заведение из-за дурных обстоятельств, то все равно там обретают свой смысл. Быть магом! Спасти мир от зла! До чего же приятно этим заполнить жизнь! Вот только одна неувязка: содержание таких книг никогда не выходит за пределы известной человеческой этики. А этические проблемы прекрасно решаются и без магии. По крайней мере - с помощью религии. Возможно, вам кажется, будто бы в книгах есть то, к чему стоит стремиться, и уж во всяком случае - то, что стоило бы обсудить. Ваше право. Что до меня, то на месте "мага" я предпочел бы не нарушать естественный ход событий. Несмотря на страдания даже близких людей. Хотя у меня вряд ли есть понимание, как следует вмешиваться в чужие жизни, - и нарушать, нарушать, нарушать. Я ведь не ощущаю себя ни орудием Господа, ни каким-нибудь "Мечом Презназначения", ни одиозным воплощением Сатаны.
  
  Но я отвлекся от своей истории и, наверное, вас запутал. Не обращайте внимания. Я лучше попробую рассказать, чему и как нас учили. Одно время казалось, что темная сила поселилась во мне и по ночам терзает сердце, точит печень, пытается изнутри выбить зубы. Физически я оставался здоров. Я точно помню, нас учили тишине - для меня самый легкий предмет. Еще нас учили вращаться. Естественно, все дисциплины были взаимосвязаны, но я понимаю их связанность лишь в результате смутного впечатления целого. Забывать происходящее там - что-то вроде долговременной анестезии: она не отпустит, пока не закончится главная боль. А знания, конечно, причиняют боль - вторгаясь туда, где их размещение не предусмотрено. Образование - разновидность насилия, вам это не приходило в голову? Может быть, я забыл почти все, потому что мне стыдно. Может, вы тоже не помните, что именно с вами случилось, когда ваша душа лишилась невинности - но зато основательно повзрослела. Хорошо хранить в памяти случаи, которыми можно похвастаться. А мне похвастаться нечем. Я долго учился, но все еще ничего не умею.
  
  Я не отличал теорию от практики, самостоятельную работу от экзаменов. Кажется, поддаваться воле преподавателя полностью, превращаясь в предмет, означало теорию. Экзамены воспринимались болезненнее, чем основные занятия. Надо сказать, что экзамены в университете приходились на конец марта и август. Не в это ли время люди предпочитают накладывать на себя руки? В юности я, конечно, думал о самоубийстве; а в годы учебы в университете мне было особенно интересно, что произойдет, если я покончу с собой. Способ значения не имел. Останусь ли я учиться? Нужно ли вообще быть человеком, чтобы учиться? Потом я узнал, какую роль в университетском образовании играет обычная жизнь - с рождения и до смерти.
  
  Как я понимаю (и могу ошибаться), после рождения человек постепенно врастает в мир, более или менее приживается здесь, а некоторые - вне связи со способностями иными - сохраняют способность соскальзывать. Скольжение - это существование, противоположное росту. После рождения люди растут - физически и в качестве личностей. Затем, как всякое растение, разлагаются и умирают. Параллельно можно скользить. Есть подозрение, что скользят очень многие, только не знают об этом. Человеческое сознание слишком занято приспособлением и выживанием, и в наименьшей степени - тем, что будет с ним после потери тела. Другие, напротив, чересчур озабочены своим посмертным будущим и предпринимают массу усилий, чтобы убогое будущее оказалось приятным и светлым. Тем временем скольжение продолжается, и на его фоне потеря тела выглядит чем-то вроде потери волоса. Стоит ли беспокоиться об одном выпавшем волоске? Отсюда естественен вывод о том, что один скользящий проживает миллионы человеческих (или не совсем человеческих) жизней, но так мы перейдем к умозрительным фантастическим построениям. Мои уродливые фразы ничего вам не передадут. Хотя вряд ли нужно передавать. Я рассказываю об университете без всякого умысла, на меня просто нашло.
  
  К тому же я еще не закончил свое обучение. Мне предстоит сдать последний экзамен. Когда это случится, я вспомню все, но не уверен, что смогу рассказать. У меня будут другие занятия, и, конечно, другое видение себя. Мне все станет ясно. Я, наверно, вспыхну от этого, и большой вопрос - долго ли я потом прогорю. Но отступать некуда. Казалось бы, у меня еще есть время на поиски - ведь я прожил немногим больше половины собственной жизни. Но где мне искать? Трещина, как я сказал, заросла. В университет я больше не попаду - во всяком случае, до экзамена. Все, что мне способны сообщить о моем собственном опыте, звучит слишком глупо и ограниченно, чтобы вызвать доверие. Я бы безоговорочно отправился за кем угодно в место, подобное университету, но лучшее, что мне способны продемонстрировать - так это безупречную технику гипноза. А ведь то, что я вижу, находясь под гипнозом, то, что я вижу даже во сне - это мультипликация: я не могу принять картинку за правду, сколько бы чувства оттуда ни лезло. Я не помню внешне своих однокурсников; возможно, я бы вспомнил при встрече, - но наша встреча вряд ли входит в планы преподавателей. Вы можете долго меня убеждать, будто я все придумал, - пускай! Для меня ничего не изменится.
  
  Прервать жизнь раньше срока означает экзамен не сдать. А вдруг тогда все повторится? Я должен пройти до конца. Умирая, я должен помнить об университете и обязательно - помнить себя. Я не имею права терять сознание; я должен его сохранить. И - соскользнуть. Мне поставят печать, я выйду из университета с дипломом - по человеческим меркам. А потом - все дороги открыты.
  
  Виктор умолк. Мы сидели завороженные. Чтобы не разрушать впечатления от рассказа обычными разговорами, поставили чайник еще раз. Горячее вернуло нас в понятную реальность. Расспрашивать никто не стал, да и сам Виктор не предлагал продолжать, уйдя в свою привычную раковину.
  
  Только утром, на остановке, когда уже взошло солнце и мы ждали автобуса, чтобы разъехаться по домам, кто-то из нас спросил:
  
  - Виктор, то, что вы рассказали нам ночью, - это все правда?
  
  - Правда, - ответил он просто и с грустью.
  
  Нам этого и хотелось.
  
  - Но неужели вы ничего не делаете, чтобы получить, как вы сказали, диплом? Разве подготовка к экзамену не нужна? Разве не нужна какая-то особенная жизнь?
  
  Виктор пожал плечами:
  
  - Что бы я ни делал, это ничего не изменит. Еще когда я зачитывался фантастикой, то понимал, что рассчитывать на исключительную судьбу не могу. И в другой стране тоже. А после знакомства с университетом - тем более. Все исключительное происходит на той стороне. Можно стремиться туда, можно сколько угодно имитировать тамошний опыт и этим гордиться, но если уж ты допущен к экзамену - то тебе придется явиться в назначенный день и час. Качество моей здешней жизни значения не имеет. Я не люблю болеть, но это пустяк. У меня растет сын - далеко, мы расстались с женой: это важно пока, - но на экзамен не повлияет. Я прихожу сюда, к вам; мы не особенно дружим, но мне интересно; теперь и я вас развлек. Поверили мне или нет...
  
  Он заметил маршрутку, махнул рукой, выступил ей навстречу.
  
  - Мы вам верим, - мягко ударилось ему в спину.
  
  Автобус остановился. Кому-то было с Виктором по пути, но все стояли как вкопанные. Виктор вскочил на ступеньку, неуклюже обернулся, кивнул, - и укатил.
  
  Кажется, нас он сейчас не видел.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"