Митрофанов Владимир Сергеевич : другие произведения.

Телохранитель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.25*6  Ваша оценка:
  Владимир Митрофанов
  
  ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ.
  
  Итак, если свет, который в тебе тьма, то какова же тьма? (Матф 6:23).
  
  Виктор Ховрин, как всегда в это время, молотил руками и ногами по мешкам в зале, когда тренер Михалыч позвал его из дверей тренерской:
  - Витя! Ховрин! Подойди-ка сюда! С тобой хотят поговорить!
  Что-то уж необычно ласково звучал его голос. Обычно ведь гавкал, как собака, постоянно ворчал. Даже подозрительно. Виктор подошел, разгоряченный и запыхавшийся.
  Рядом с Михалычем стоял мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый как типичный офисный клерк: в расстегнутом пальто, в распахе которого виднелся темно-синий костюм, ослепительно белая рубашка. Красный галстук и очки в тонкой оправе дополняли этот облик. Ховрин тут же предположил какое-нибудь банковское предложение, типа кредита или какой-нибудь новый вид страхования на время службы в армии. Оказалось, совсем другое.
  - Валерий Константинович Коротков, - представился мужчина, протянув Ховрину руку. - А вы - Виктор, так?
  Ховрин пожал длинные сухие пальцы и кивнул.
  - Можно на 'ты'? - спросил мужчина.
  Ховрин снова кивнул.
  - Я хочу предложить тебе, Виктор, работу. Суть ее очень простая: провожать мою дочь Катю - ей семнадцать лет - из школы и с подготовительных курсов домой.
  Ховрин ничего не ответил. Валерий Константинович, вздохнув, продолжил:
  - Сейчас очень опасные времена, а она поздно возвращается домой. Ты, я вижу, парень крепкий, к тому же ее ровесник. Походишь с ней по их подростковым тусовкам. Мы будем платить тебе две тысячи в день в случае, если ты выходишь на работу. Возможно, потребуется выходить даже не каждый день.
  Ховрин подумал: 'Почему бы и нет?'
  Тренер, будто бы и не слушавший вовсе, тут всунулся в разговор:
  - Тренироваться вполне можешь утром и днем, а вечер у тебя всегда будет от тренировок свободный.
  Как-то странно он был подозрительно добрый. Наверное, какие-то знакомые его попросили об этом деле, а может, и ему что-нибудь перепало.
  Впрочем, в последнее время никаких проблем с посещением тренировок не было вообще: хочешь - ходи, хочешь - не ходи, поскольку Ховрин был дисквалифицирован на год и никакие ближайшие соревнования ему не грозили. А произошло следующее. Он выступал на городских соревнованиях по киокушинкай-карате в Зимнем Манеже. Правила в этом виде, как известно, довольно жесткие: соперники лупят друг друга по корпусу кулаками и ногами, в голову же бить руками нельзя. Ховрин тогда немножко странно проиграл в финале своему сопернику по очкам, но потом они сцепились уже после сигнала окончания боя, и он отправил чемпиона ударом ноги с полного разворота в голову в глубокий нокаут. Возник страшный скандал, закончившийся дисквалификацией. У того парня оказались влиятельные покровители и спонсоры: то ли отец его, то ли родной дядя был большой шишкой в МВД, поэтому даже раздались крики: 'Полиция! Где полиция?', но у них вдруг тут же оказались и такие же влиятельные противники, которые пришли к тому что: 'Это спорт и всякое случается!' На следующий день организаторы просмотрели видеозапись в замедленном режиме, и оказалось, что зачинщиком драки был сам пострадавший чемпион, он первым и ударил, но тот уже сутки находился в реанимации, то есть получил свое, и дело замяли. Впрочем, через неделю его из больницы выписали вполне здоровым. А для Ховрина все закончилось дисквалификацией на год. Всего-то! Про него тут же как бы и забыли: тренируйся по собственному плану, скажи спасибо, что вообще пускают в зал. Дело в том, что весной он уходил в армию.
  Ховрин занимался карате с шести лет - как только пошел в первый класс. Отец не принимал отговорки типа 'не хочу', 'устал', 'болит живот' и так далее, и Ховрин постепенно втянулся. Положительным следствием занятий единоборствами было то, что никто никогда не говорил ему: 'Ща-ас ка-ак дам по ебалу!' или 'Говоришь, нет денег? А если найду?' Один тип как-то, не глядя, кинул ему подобную фразу, не подумав о последствиях, правда, приглядевшись, тут же осекся, хотел открутить назад, но было уже поздно. Думается, больше никогда и никому так говорить уже не будет. Люди быстро учатся на таких примерах. Стоит ребенку один раз тронуть горячую печку или огонь, чтобы больше никогда в жизни так не делать. Через физическую боль до людей все доходит очень быстро. Слова же люди почему-то понимают плохо. Поэтому раньше в школах лупили розгами, ставили коленями на горох и оставляли без обеда.
  Валерий Константинович между тем продолжил:
  - В школе нападение маловероятно, а вот по дороге домой вполне возможно. Хотя школа тоже несет определенный риск. Одну девочку за какую-то провинность школьницы в туалете били ногами, таскали за волосы. Это стало известно из записи на мобильный телефон, а то родители зачинщицы той расправы уперлись: наша дочь не могла такого сделать. Пока не показали запись, стояли на своем. Полиция, однако, отмахнулась: по возрасту уголовной ответственности подростки не подлежат, разбирайтесь сами. - Валерий Константинович сокрушенно покачал головой. - Совсем озверела школота. Это потому что в кино и по телевизору постоянно драки и убийства. Ей нужна охрана в промежутках между школой, курсами в университете, бассейном, теннисом и домом. Как я уже говорил, взрослый охранник будет мозолить глаза, вызывать раздражение, ей будет стыдно, а ты запросто сойдешь за ухажера, одноклассника, парня из соседнего двора. Она согласна, - тут он как-то не слишком уверенно сказал, с заминкой. - И еще, на всякий случай: никаких любовей-морковей не разводить. Помни - она еще несовершеннолетняя... Кстати, у тебя подружка есть?
  - Ну.
  - Это хорошо. Помни профессиональное правило телохранителей: держать дистанцию с объектом охраны. Ты понял?
  - Понял, понял, - проворчал Ховрин. - Смотрел в кино... Все телохранители мутят с охраняемыми тетками. Это плохо.
  - То-то... Главная проблема состоит в том, что у нас одиннадцатый класс - то есть последний год учебы, а у нее в школе недавно убили старшеклассницу. Конечно, девчонка та была, как говориться, оторви и брось: с пятнадцати лет 'зажигала' по ночным клубам, уже ходила по взрослым мужикам, говорят, имела старшего друга, которого представляла как своего продюсера. Только чего он там такого продюсировал - непонятно. ("Драл, наверное, во все дыры", - подумал Ховрин, но, понятное дело, промолчал). Потом ее одноклассницу убили. Тоже любила погулять и вот пропала еще осенью, родители потратили уйму денег, искали ее по всей стране, нанимали агентство - тщетно. Однажды показалось, что будто нашли где-то в Мурманске, даже поехали туда, но выяснилось, что не она. Очень похожая девчонка, но не она. И тут оказалось, что когда смотрели фотографии неопознанных трупов, то выяснилось, что еще второго ноября в каком-то подвале был обнаружен труп убитой и сожженной девушки, которую тогда не опознали и похоронили как неизвестную под номером. А на фотографии мать узнала ее по волосам: очень красивые были длинные рыжие волосы и по ключам от дома, обнаруженным в кармане обгоревшей куртки. Сейчас будут делать эксгумацию и генетическое исследование, чтобы точно определить личность. Родители еще надеются, что не она, но ошибка вряд ли возможна. Так вот следователь - точно придурок! - принес фотографию в школу, показал классной руководительнице, а та - тоже не от большого ума - вызвала и показала ближайшим подружкам, еще и нашей Катюхе. Той стало дурно, случилась истерика. У другой ее подружки на днях отобрали телефон - подошли два таджика-гастарбайтера, дали молотком по лицу. Их поймали, те ни 'бе' ни 'ме' - по-русски не говорят, вроде как нужен был телефон позвонить домой - уважительная причина. Двух других девочек из их школы избили ногами и зачем-то били специально по лицу - уж не знаю, за что, - какие-то кавказцы, может быть, девчонки отказали им в общении, как-то не так ответили - неуважительно. А может быть, и просто так. Такое тоже случается. И вот еще на днях кто-то за ними гнался. Еле успели заскочить подъезд. Она теперь вообще боится ходить по улицам одна, особенно вечером. А у нее сейчас два раза в неделю языковые курсы в университете, бассейн, теннис, еще и репетиция ансамбля. Хоть все бросай, но ведь это же невозможно! Жена в трансе: вечером сидит у окна и смотрит на улицу. И звонить ей тоже боится. На прошлой неделе девчонка-соседка - Катькина ровесница - шла по нашему двору поздно, да тут ее мамаша ей и позвонила, та вынула телефон, чтобы выключить сигнал, но не успела - на этот сигнал из тьмы вылетела компания пьяных подростков, дали ей в лоб и отняли новый смартфон - это буквально в десяти шагах от подъезда. Мамаша даже в окно это видела, но ничего сделать не могла. Полиция приходила как всегда со скучным видом: а нечего ходить так поздно и мобильники дорогие детям покупать, то есть, значит, сами и виноваты. А тут еще ходят слухи про нового маньяка в нашем районе - нападения в лифтах, ребенка, говорят, украли. Не знаю: правда или нет...
  Ховрин важно кивнул: маньяк - тема всегда популярная. Народ любит ужастики.
  Валерий Константинович с сухим шорохом потер руки.
  - Если честно, я не думаю, что все так серьезно, возможно, просто сложились обстоятельства, но я готов на это пойти ради душевного спокойствия Елены Михайловны, ее мамы, и, естественно, своего собственного. Надо как-то этот период пережить. У Кати после всех этих происшествий возник небольшой психоз. Она стала бояться. И ее можно понять: подружка, с которой сидели, считай, за одной партой, убита и сожжена. Все эти идиоты-следователи с фотографиями. Она теперь спит с невыключенным светом. Потом еще постоянные разборки в школе: на той неделе опять девочку избили в туалете, что-то они там не поделили: сигарету что ли или парня. Кто - она не говорит или не знает. Сейчас у них стали женские туалеты контролировать: теперь на переменах там постоянно сидит уборщица. А как иначе?
  Он сделал паузу, собираясь с мыслями.
  - Нанимать профессиональную охрану, понятно, очень дорого, - продолжал Валерий Константинович, - да и вряд ли в данном случае необходимо, и к тому же это будет бросаться в глаза. А ты сойдешь за ее парня, приятеля, двоюродного брата. Согласись, вряд ли к девушке, которая с тобой, кто-то пристанет и будет отнимать телефон. Задача твоя очень простая: встретить ее и проводить до дома. Сопроводить на курсы и назад. Получил-сдал. Все просто.
  Ховрин пожал плечами. Ничего нового Валерий Константинович, по сути, и не сообщил. Обстановка была самая что ни на есть обычная: всюду бьют и грабят. Нередко утром идешь и, особенно зимой, на свежем снегу видны свежие пятна крови. А иногда и в подъезде, да и в лифте на полу накапано. Кто этого не видел?
  Недолго подумав, он согласился: работа, по сути, непыльная - всех-то дел с девчонкой прогуляться - всяко же лучше, чем горбатиться на стройке на морозе да под дождем или ползать по крышам - прокладывать кабели для Интернета. Последние два месяца он работал кабельщиком. Работа была довольно грязная и однообразная. Целыми днями лазали по чердакам и крышам. Работяги в бригаде были странные: каждый день мечтали о пиве, и еще футбол посмотреть. Других интересов у них будто и не было. Хотя обычно кто-нибудь непременно говорил, глядя симпатичной женщине вслед: 'Я бы ей вдул!' И еще утомляло договариваться с охраной зданий и администрацией территорий и домов. Все смотрели подозрительно, и главное, хотели что-то с этого получить. 'А что я с этого буду иметь? - был первый вопрос любого администратора. На это зудело ответить: 'С чего ты должен что-то с этого иметь? Кто ты вообще такой? Говно!' Ведь жильцы улучшают качество жизни, получают Интернет, цифровое телевиденье, а эти и тут хотели взятку. Система.
  И это притом, что могли и кинуть: взять да и вообще не заплатить. Так недавно кинули одного знакомого парня: три месяца отпахал на испытательном сроке, а потом ему сказали, что, мол, ты нам не подходишь, и тут же уволили. Когда начал выступать, приехали суровые ребятки и отлупили его. Хочешь - жалуйся! Любой судья спросит: 'Где контракт? Нет письменного контракта - до свидания!' Да и в теперешней конторе несколько раз уже задерживали зарплату: то хозяин уезжал на зимние каникулы с женой в Таиланд или ему самому понадобились деньги для каких-то других целей, типа машину поменять. И тоже договоров подписанных ни у кого нет. И тоже мог вызвать бандитов из "крыши", те просто бы выгнали, а бандитам заплатить проще, чем работягам - получалось даже дешевле. И еще такие случаи были нередки: например, хозяин придирался к пустякам, говорил: 'Вы плохо сделали, я вам платить вообще не буду!' Это которые из крутых, на которых не наедешь. Звериные законы капитализма. А тут гарантированные две штуки в день без особых хлопот.
  Затем Валерий Константинович вручил Ховрину заранее заготовленную распечатку ближайших мероприятий.
  Ховрин, взглянув на нее, остался доволен. Утром обычно работы нет, можно выспаться, сходить в спортзал, заняться своими делами: Валерий Константинович по дороге в офис сам завозит дочь в школу, в четыре тридцать она возвращается домой при белом дне в сопровождении Ховрина по многолюдной улице, к шести Ховрин вместе с ней едет на курсы в университет и в восемь встречает ее и провожает до дома. В девять он уже свободен. Это в понедельник и в четверг. Во вторник вечером у Кати какой-то кружок типа театрального или музыкального в Доме Творчества Юных рядом со школой до семи, в среду - теннис в пять и потом сразу бассейн до восьми. Пятница - только теннис. Суббота и воскресенье - по ситуации, но обычно работа в эти дни не планировалась.
  - Доводишь Катю до дверей квартиры, сдаешь нам и тут же получаешь расчет. Все просто.
  Тут Валерий Константинович посмотрел в ежедневник, что-то вспомнил, спросил:
  - Права есть?
  - Есть, - кивнул с городостью Ховрин.
  - Давно получил?
  - Месяц назад.
  - Да, уж... - Валерий Константинович потер подбородок. - Но в целом это хорошо, могут пригодиться. Хотя тут по расстоянию все близко, а в центр на машине ездить неудобно: пробки, проблемы с парковкой. На метро получается даже проще и быстрее. Да и Катю в машине, бывает, укачивает, тошнит. Хотя сейчас уже меньше. Тебе когда в армию?
  - В мае.
  Валерий Константинович задумался.
  - Получается всего три месяца. Немного не хватает, но там уже будем думать.
  Потом сказал:
  - Ладно. Поехали, покажу, где мы живем, и познакомлю тебя с Катей.
  Ховрин переоделся, вышли из спортзала на улицу.
  Подошел какой-то тип. Попросил закурить. Это был человек явно из уже увядшего движения 'готов' - с черными, высоко бритыми на ушами, волосами и в длинном, тоже черном, пальто, болтающемся шарфе и с 'кенгурушкой' за плечами, в которую была вшита гигантская металлическая молния. Ховрин помотал головой. Тип ушел прочь.
  Валерий Николаевич проводил его взглядом.
  - Это и есть панки?
  - Вроде как готы.
  - А это кто такие? - спросил Сергей Константинович.
  - Один момент. Есть точное определение.
  Ховрин пошерудил в смартфоне, зачитал:
  - 'Ну, готы это такие ушлёпки, которые морду отбеливают, волосы красят в сине- чёрный цвет и шатаются с кислыми мордами, якобы мечтая о смерти, это я знаю, а вот гламурных готов представить что-то не получается. Волосы у "правильного" гота должны быть черными, иногда с красным или лиловым прядями, виски выбритыми, лицо мертвенно-бледным (никакого загара!), глаза обведены черным, губы и ногти красятся в черный или кроваво-красный. Украшения самые разнообразные, но из белого металла, кожи и камней. Особое предпочтение, разумеется, отдается черным камням. В наследство от панков готам достались шипованные ошейники и браслеты. Последние, впрочем, носят еще и металлисты. Что до браслетиков, браслетов и браслетищ, диадем, серег, амулетов и разного вида колец и "когтей", закрывающих весь палец, то тут равных готам нет...' - Далее добавил уже от себя: - Готы вообще непредсказуемые. Одну девочку в Купчине однажды убили и съели. Сказали, что просто хотели есть или же из-за какого-то обряда, - я так и не понял. В холодильнике нашли части тела и голову...
  - А вот эти, как их, - Виктор Константинович пощелкал пальцами, припоминая, - эмо? Были раньше такие - с челками на лоб. Сейчас не знаю, есть или нет.
  Ховрин снова влез в смартфон:
  - Вот пишут: 'Я теперь узнал, кто такие эмо, они хуже сволочей. Это такие детишки, которые плачут напоказ и носят всякую чёрно-розовую дрянь. И музыка у них такая же слезливо-сопливая. Короче, чистые придурки, а я-то уже подумал, что глупее этих долбаных готов ничего и быть ничего не может, однако век живи век учись...' Это движение тоже отходит, как и готы. У нас в школе я ни одного эмо не видел.
  Валерий Константинович покивал головой:
  - Тут нам еще повезло. Катя, слава Богу, никуда не входила - ни в какие такие секты и групировки. Думаю, было бы видно. Я как-то с ней в прошлом году был на одном концерте. Там почти все были какие-то сумасшедшие, словно впавшие в массовый транс. Скакали, орали, поднимали руки. Хотелось зажать уши и спрятаться куда-нибудь. Одну девочку на концерте буквально затоптали. Уж не знаю, осталась ли она жива. Там стояла 'скорая' и даже не одна.
  - Вам надо было просто немного поддать! Иначе там делать нечего, - авторитетно заявил Ховрин. - А у нас в школе в основном младшеклассников гнобили.
  - Известно, младших всегда шпыняют, в школе тоже есть своя дедовщина, но я что-то такого в своей бывшей не помню, то ли просто забылось. Плохое ведь быстро забывается. У нас есть сотрудник, молодой, успешный парень, несколько лет учился в дорогой частной школе в Германии, так он рассказывал, что там тоже в этом плане было довольно жестко. Дети вообще жестокие. Любят дразнить, обижать. В Катином классе одно время учился такой парнишка по имени Сурен, родители у него были приезжие откуда-то с юга, но очень богатые, однажды в коридоре на перемене он сцепился с девчонкой, они стали драться, волосы полетели клочками, завуч вмешалась - и ей тоже досталось. Сурен был в ярости, невменяем. Его выгнали из школы, а потом звонила его мать: ругалась, орала, что вы сами-де довели ребенка! Так, говорят, вопила - казалось, что телефон взорвется! В суд на школу грозилась подать... А какие еще есть молодежные группировки?
  А Ховрин добавил:
  - Еще есть скины и антифаны. Скины и антифаны враждуют, лупят друг друга. Главное, чтобы между ними не попасть. Скины бьют черных и азиатов, антифаны их защищают и бьют скинов, и вся эта группировка антифанов состоит большей частью из метисов и нацменов, которые живут здесь уже давно или здесь родились.
  На этом сия довольно содержательная беседа закончилась. Валерий Константинович остался в некотором недоумении.
  Затем на автомобиле Валерия Константинович, а это оказался черный седан 'Ауди', приехали к дому - обычной панельной девятиэтажке, Ховрин тут же получил электронный ключ-таблетку от двери в подъезд. Поднялись на лифте на пятый этаж, подошли к солидной металлической двери, Валерий Константинович позвонил. Открыла женщина, видимо, Катина мама, ей было, по виду, чуть больше сорока. Она была красивая, но когда улыбнулась, стали видны первые признаки возраста - в углах рта и глаз уже поселились морщинки. Ее звали Елена Михайловна.
  - Леночка, Катю позови, пожалуйста, - попросил ее Валерий Константинович, снимая пальто. Ховрину он раздеться не предложил. Заметив в его глазах вопрос, сказал: - Познакомлю вас, и будешь свободен.
  - Ладно.
  Тут в прихожую вошла девушка в футболке, под которой вытарчивали небольшие груди, явно без лифчика, поскольку видны были и чуть-чуть выпячивающие соски. Ховрин тут же на них непроизвольно и уставился. Катя, заметив это, скрестила руки на груди, слегка выразив ртом гримаску неудовольствия. Ховрин ожидал увидеть какую-нибудь 'ботаничку' в очках и с бледным лицом, но девушка была вполне даже ничего.
  Валерий Константинович представил его:
  - Катя, это Виктор. Он будет провожать тебя из школы на курсы, на теннис и в бассейн. Завтра начинаем. Попробуем, как получится. Итак, - он взглянул на второй экземляр списка и повернулся к Ховрину: - завтра в четыре тридцать ты встречаешь ее у школы, далее вы едете на курсы. И, пожалуйста, давай без капризов! - это он уже Кате.
  Тут же они с Ховриным и распрощались.
  Ховрин поехал домой на метро. В переходе между станциями стояла дебильного вида девушка лет восемнадцати с картонкой в руках, где кривыми буквами было накарябано 'Помогите! Умерла мама'. Это выглядело бы душещипательно, если бы эта самая девица не стояла там же с той же надписью и полгода назад.
  По дороге он зашел в магазин 'Пятерочка'. Встретил там бывшего одноклассника Борю Дергачева. Перекинулись с ним парой слов. Дергачев был студентом Бонча, имел белый билет и подрабатывал политическим оппозиционером и вроде бы неплохо на этом имел.
  - Я эту страну ненавижу, - как-то разоткровенничался он, будучи в подпитии. - Иногда даже не пойму и почему. Меня тут все раздражает. Как услышу балалайку или визгливые бабские народные песни типа 'Ой, рябина кудрявая', так буквально всего коробит до судорог. Больше всего ненавижу 'Катюшу'. Бывает, вроде и хорошо что-то сделают, и тоже почему-то раздражает. Дорогу вон хорошую сделали - и это раздражает. Понятно, надо валить, но валить нужно конкретно куда-то и хоть бы как беженец, чтобы пособие дали, на работу определили...
  Жизненные цели у него были в целом определенные:
   - Куда угодно, только подальше из Рашки! В Америке, говорят, можно хорошо жить нахаляву, по крайней мере, пока учишься, а потом найду какую-нибудь телку и к ней привалюсь...
  Но и теперь деньги у него водились. Кто-то его явно подпитывал. Он был прирожденный оппозиционер, всегда болел за любую команду, которая играла против России. Такая у него была особенность психики. Ховрина это удивляло.
  - Что ты об этом думаешь? - спросил Ховрин как-то у Юрика Васильева, своего одноклассника и друга с первого класса.
  - Я думаю, что он скрытый пидар. Вот и вся причина, - категорично заключил Юрик.
  - Почему? - удивился Ховрин.
  - Все пидары таинственным образом ненавидят Россию и притягиваются к Западной Европе, особенно к Англии и Голландии - тут какой-то исторический феномен и генетически кодированный механизм, требующий специального изучения, возможно, как проявление общей деградации, - глубокомысленно отвечал Юрик. - У них жопа считается половым органом, ее даже в кино сейчас затуманивают, чтобы не смущать народ. Жопа почему-то считается важнейшим органом в этой среде... Тут в каком-то городе разоблачили полицейских-оборотней. У них в участке была странная пытка - засовывать в зад подозреваемому бутылку. В этом наверняка тоже есть какая-то сексуальная патология. Есть мнение, что в запихивании в задний проход бутылки или швабры имеется скрытый гомосексуализм. Иначе, зачем одному мужику пихать в задницу другому мужику посторонние предметы? Разве будет человек в здравом уме засовывать кому-нибудь в жопу бутылку? А для них это наверняка был целый повторяющийся ритуал, какая-то идея. Они наверняка что-то испытывали при этом. Они бы и сами, может, хотели бы свои концы пихнуть, но не решались на это и пихали вместо этого бутылки. Это же не тетки, они не для пихания. Да и теткам бутылки пихать с чего бы вдруг - тут явный психический надлом, нарушение потенции или что-нибудь еще... Ведь кишка - не пизда, не детородный орган. Странно это...
  - Ты, Фрейд херов, кончай пиздеть, а то меня сейчас стошнит! - простонал Ховрин. - И вряд ли он пидар, - засомневался он, - у него есть подруга. Кстати, довольно симпатичная. Кажется, Лена зовут. Вроде бы они вместе хотят свалить в Канаду. Я ее видел: такая черненькая с большой жопой. И еще голос у нее такой тоненький и противный, какими в мультфильмах разговаривают мелкие животные. Через короткое время он начинает раздражать ужасно. Хочется заткнуть уши.
  - Ого! Все в струю! - вскричал Юрик. - Канада теперь считается раем для содомитов. Если упрощенно: там хотят официально снизить возраст сексуального согласия и еще они выделяют шесть полов. Настоящий возрожденный Содом! Писец!
  - Что за шесть полов? - удивился Ховрин.
  - А я знаю?
  - Заливаешь! Такого просто не может быть! - отропел Ховрин. - Вообще ебнулись!
  
  - Ну, что: когда валишь в свою Америку? - спросил Ховрин у Дерагчева.
  - Хер знает: визу, гады, не дают! - погрустнел Дергачев.
  - И правильно делают! - хохотнул Ховрин. - Потому что нехуй!
  На том и расстались.
  На углу дома уже у магазина 'Магнит' Ховрину встретился еще один знакомый по школе - Дима Ершов. Он был в темных очках, бледный до зелени и даже в этот холодный день обливался потом. Цель жизни его была теперь одна - любым способом добыть денег на дозу. Лицо его было желтое - следствие хронического гепатита, и сразу было видно, что парень не жилец - недолго ему осталось. Он уже разлагался. И сам об этом знал. Наверно у него был только один шанс выжить - это попасть в строгую тюрьму, где нет доступа к наркотикам и есть хорошая больница. Если, конечно, еще остались такие тюрьмы. Алик Воронков, который сидел под Питером, звонил оттуда по мобильнику чуть ли не каждый день просто поболтать. Мать ему сделала безлимитный тариф. Обстановка у них в ИТУ сложилась, видать, довольно неплохая, никто его не прессовал и не угнетал. Сидеть ему оставалось еще четыре года. Впрочем, он не был наркоманом, до отсидки активно занимался боксом и даже там, на зоне, ухитрялся ежедневно тренироваться.
  Ершов исподлобья посмотрел на Ховрина, сунул ему вялую холодную и влажную руку - как лягушку:
  - Привет. Ты как?
  - Херово, - ответил Ховрин.
  - И я. Бабла нет? Завтра отдам, - безнадежно спросил Ершов.
  Ховрин помотал головой:
  - Сам голодаю.
  Оба какое-то время молчали.
  - Ну, пока, - сказал Ершов, тут же потерявший к Ховрину всякий интерес.
  - Пока.
  Ховрин прошел через арку во двор. Там стояла компания. Оттуда вытащился какой-то резкий парень, ухватил Ховрина за рукав, прохрипел:
  - Дай закурить!
  - Не курю! - вырвался Ховрин.
  - Ты чё - грубишь? - тут же вскипел тот, уставясь на Ховрина мутными глазами без всякого выражения. Ховрину на миг показалось, что это был настоящий биоробот.
  Стало понятно: это заводка, и Ховрин ударил его в подбородок изо всех сил. Парень исчез из поля зрения. Звук от падения биоробота был картофельный, поскольку в нем не было никаких металлических частей.
  Остальные в этой компании - такие же биороботы - были народ опытный и на рожон не полезли: чего хорошего валяться в грязи, а потом еще тащиться в травмпункт - чиниться.
  Тут же и позабыв про них, Ховрин пошел домой спать.
  Утром сходил в спортзал, а у школы Ховрин был ровно полпятого.
  Наконец появилась Катя. Кивнула. Подошла.
  - Ты куда после школы? - поинтересовался у нее Ховрин по дороге.
  - Пока хожу на курсы английского в Большой Универ, - ответила Катя без особого энтузиазма. - Нужно получить сертификат.
  - И на кого будешь учиться?
  - Хочу на филолога. Если, конечно, поступлю, - туманно ответила Катя, делая большой шаг через лужу.
  - Ты-то и не поступишь? Уж на платное место тебя всяко ведь возьмут. Тебя родичи туда пихают, или по своей воле идешь?
  - Сама. А куда еще идти-то?
  - Ну, там все девчонки хотят в артистки. Ты же - красивая. Хотя если и переводчиком: тоже хорошая женская работа, и платят, наверно, неплохо.
  Катя чуть покраснела от удовольствия.
  - А у тебя какие планы? - спросила она.
  - У меня-то планы очень простые: армия.
  - И когда забирают?
  - В мае. Праздники еще, надеюсь, дадут отгулять!
  - А что после армии собираешься делать?
  - Еще не думал: буду работать, заниматься спортом и учиться. Может быть, пойду работать в МЧС. - Ховрин это тут же придумал.
  - МЧС - это круто! У меня школьная подруга поступает в университет МЧС на самый блатной факультет - на пожарку, закончит - деньги будет грести лопатой с предприятий, ресторанов - у всех ведь непременно есть нарушения. Но туда без блата никак не попадешь. У нее отец пожарный начальник. Еще неплохое место, говорят, Академия государственной службы, но туда просто так не поступишь. Тоже клевая работа: брать взятки и нифига не далать! - трещала Катя. - Один парень из нашего из класса туда идет - у него отец работает в Смольном. И еще есть у нас в классе такая сладкая парочка: Инна Еремочкина и Спартак Зайчиков. Они оба идут в 'Кулек'.
  - В 'Кулек'? - удивился Ховрин. - Там же, говорят, учатся одни пидарасы! Других туда и не берут.
  - Ну, про это я не знаю, - пожала плечами Катя. - Думаю, что это не так.
  - Говорят, а у нас один парень из класса в прошлом году поступил в Лесопилку. Говорит, туда можно вообще не ходить: только платишь бабосы, занимаешься своими делами и получаешь диплом...
  - Не слышала про такое. А какой у нее мировой рейтинг? - поинтересовалась Катя.
  - Хрен его знает! Наверно никакой. Хотя рейтинги, наверное, тоже все за бабки делают. Верить теперь ничему нельзя...
  - Ну, я так не думаю...
  Так, болтая, дошли до самого дома и потом до дверей квартиры.
  Валерий Константинович, рассчитавшись с Ховриным, запер входную дверь.
  - И как тебе этот парнишка, Катя? - спросил он у девушки.
  - Нормальный, - буркнула та.
  - А я считаю, что вполне даже хороший.
  -Туповатый он какой-то: сила есть - ума не надо. Представляешь, в армию идет! Косить не хочет. Это нормально? Потом будет работать в МЧС.
  - И чего он еще тебе рассказал? - спросил Валерий Константинович.
  Катя ничего не ответила, будто и не слышала вопроса, ушла к себе.
  Недели две все шло без проблем, четко по графику. Лишь однажды подошел какой-то парень. Уперся в Ховрина:
  - Я хочу поговорить с Катей! - Он был бледен и напряжен.
  Ховрин вопросительно взглянул на Катю:
  - Будешь с ним говорить?
  Ответ Кати его удивил:
  - Нам не о чем разговаривать!
  Ховрин повернулся к парню, развел руками:
  - Не хочет она с тобой разговаривать. Так что, братан, извини...
  С интересом подождал ответной реакции. К его разочарованию, никакой реакции не последовало. Парень просто повернулся и ушел, ссутулившись и чуть загребая ногами.
  Некоторое время шли молча. Вопрос висел в воздухе. Потом Катя сказала:
  - Да ну его!
  Ховрин хотел, было, спросить, кто это, но не стал. Все равно бы толком не ответила, и какое вообще его, Ховрина, дело. Пробормотал:
  - Все. Без вопросов.
  И все-таки чуть позже спросил:
  - А это кто был?
  - Это? Мой бывший парень, - просто ответила Катя.
  - Ты с ним спала?
  - Так спрашивать неприлично, - огрызнулась Катя, слегка покраснев.
  - Почему? Когда спишь - это считается близкие отношения, появляется зависимость. А когда нет - то как бы и отношений никаких нет. Это самое дело на отношения влияет чрезвычайно. Если ты хоть раз с ним переспала, то он от тебя может потребовать продолжения.
  Катя надула губы, думая, что ответить, потом буркнула:
  - Это не твое дело!
  - Ага, понятно. Значит, не спали, просто щупались. Тогда ты ему ничего не должна, - сделал заключение Ховрин.
  - Чушь несешь! Все, хватит! - Катя покраснела еще больше.
  - Ты девственница?
  - Почему бы и нет! Мне это вовсе не стыдно. Это плохо?
  - Наверно, хорошо - заразу не подхватишь. И вообще. Я знаю одну, она ходила с парнем. Однажды ей захотелось с ним переспать, но она сказала ему: ладно, но давай тогда быстро поженимся. На следующий день они поженились - как-то договорились в ЗАГСе - и только тогда переспали. Цель замужества была как раз в этом, чтобы легально потерять девственность. Не особо-то она его любила. Но так и живут вместе. Пока. Уже полгода.
  - Ты откуда это знаешь?
  - Подслушал бабские разговоры.
  - Бред.
  - Это из серии неприятные вопросы. Психиатры очень любят их задавать, типа: 'Любишь ли ты свою маму?', 'Мастурбируешь ли ты?', - все, понятное дело, дрочат, но ответить стесняются. А он и смотрит по реакции.
  - Ты какой-то сексуальный маньяк, - прошипела Катя.
  - В этом, говорят, и есть смысл психотерапии, психоанализа. Выяснить детскую травму. Ты чего больше всего боялась в детстве? - не отставал Ховрин.
  Катя на минуту задумалась, потом сказала:
  - Я боялась, что родители не придут, не заберут меня из детского сада, или что они умрут. А ты?
  - Тоже чего-то боялся, чего - уже не помню. Мы тогда жили в Шушарах, у нас в доме не было горячей воды. Я до какого-то возраста ходил с мамой в женскую баню. Здорово бы сейчас сходить. А потом с отцом уже. Помню, всегда поскальзывался на одном и том же месте в бане и до ужаса боялся этого места. А потом там сделали ремонт. Только вряд ли это детская травма. Детская травма это сексуальное насилие или когда случайно увидел секс родителей и ужаснулся.
  - Бред несешь!
  А про того парня потом все-таки рассказала:
  - Это был Денис Сергеев. Он уже студент. На первом курсе. Учился в нашей школе. Считается, что у него отец какой-то крутой - типа торгует шинами. Имеет в Питере три магазина. И сам он типа крутой мажор. Почти олигарх. Считался.
  - Нравился?
  - Да пошел он!
  Сергеев-младший, впрочем, не угомонился, а позвонил знакомым 'чотким пацанам':
  - Привет, Боб! Можете отмудохать одного? Плачу десятку.
  - Покажи его, посмотрим...
  Пару дней спустя они замаскировались под местных хулиганов и подловили Ховрина в известном переходе между домами после того, как он довел Катю домой:
  - Эй, чувак, хули ты тут по нашим телкам ходишь? - Ничего нового они не изобрели.
  Их было четверо. Похахатывали, разминались, готовились к потехе. Ховрин повернулся к ним и оскалился такой мертвой улыбкой, что смех их тут же и испарился. Все четверо застыли, а Боб буквально отпрыгнул на метр - как если бы, подняв крышку чемодана, обнаружил бы там внутри ядовитую змею.
  Лица бойцов вытянулись. Впрочем, Боб тут же нашелся, принял единственно правильное решение:
  - Извини, брателла. Обознались. Все. Без обид. Уходим.
  Ховрин даже испытал при этом некоторое разочарование.
  Боб потом сказал своим:
  - Чуть-чуть мы с ним не обосрались, парни. Я этого чувака знаю. Просто офигенный боец! Очень крутой! Лично видел, как он отхуярил одного реального пацана в пять секунд. Даже меньше. В три. Это - ходячая кувалда!
  - Да ну? - засомневался кто-то из молодых.
  - Иди, попробуй. Догони! Это он только с виду такой типа зеленый пацан.
  Отзвонился с мобильного Сергееву-младшему:
  - Извини, Денис, с этим не получилось. За ним стоят очень серьезные люди. Как-нибудь сам с ним договаривайся. Будь только поаккуратнее, чтобы не пришлось это дело старшим разруливать.
  Тот выругался и отключил трубку. Боб только пожал плечами:
  - Он нам не хозяин. Перебьемся и без его бабок. Если бы наш шеф узнал, он нас бы оштрафовал за такие дела и не кисло. Можно было наделать ему проблем. Вовремя откатили. Пошли пиво пить!
  В другой раз около университета Ховрин увидел Катю, когда какой-то бородатый мужчина лет тридцати ей что-то втирал и чуть не трогал за плечи. Катя его внимательно слушала. Ховрину это не понравилось.
  Он подошел вразвалочку, сказал басом:
  - Ты бы, мужик, не очень-то к моей девчонке терся!
  Мужчина оторопел и не нашелся, что и сказать. Потом кивнул и отошел.
  - Это был наш преподаватель с курсов! - чуть позже сказала Катя и тут же звонко рассмеялась. - Интересно, что он обо мне подумал?
  - Ладно, скажешь, что школьный приятель. К тому же очень влюбленный и ревнивый.
  - Охо-хо-хо! Скажите, пожалуйста! - Катя слегка покраснела. Ей явно это было приятно.
  По вторникам вечером с пяти до семи в Доме Творчества Юных обычно происходила репетиция девической группы 'Дилижанс'. Катя играла там на бас-гитаре, подпевала. Все девчонки там были довольно симпатичные. Исполнили несколько известных песен на английском языке в собственной обработке.
  - Ну, и как? - спросила потом Катя, вся с горящими щеками. - Только правду.
  - Хреново вы выступаете, - огорошил ее Ховрин. - Солистка вообще петь не умеет, воет. Играете вы неплохо, а поете - так себе, на три балла. Извини. Легко сравнить - поставь оригинал.
  Катя, впрочем, не слишком обиделась:
  - Я тоже как-то послушала нашу запись у себя дома и ужаснулась. Но это у нас как клуб: никого выгнать нельзя. Это она, Снежана, создала группу. Ее отец дал деньги на аппаратуру. Мы собираемся, репетируем, обсуждаем проблемы. Жалко, что это скоро кончится. Школа, все это. Может, будем встречаться. А группа точно развалится.
  Ховрин понимающе кинул:
  - После окончания школы все разбегаются, кто куда. Я вообще мало кого из своего класса видел за этот год. Все где-то учатся, появились другие компании. Два-три человека разве что встречаются регулярно. Я вот постоянно только с Юриком Васильевым встречаюсь. Он теперь в Купчино живет. Метро 'Международная', десять минут пешком.
  Возвращались из Дома Творчества как обычно через узкий проход между домами.
  Там стояла компания - четверо. Один энергично с чавканьем жевал резинку. Крикнул Ховрину:
  - Эй, чувак, базар есть!
  Ховрин сказал Кате:
  - Иди, я с ними поговорю! Иди-иди, сказал! Я догоню.
  Парень, жующий жвачку, вразвалку приблизился к Ховрину, дыхнул в лицо мятой:
  - Ты кто такой?
  - А тебе чего надо?
  - Чего с ней ходишь?
  - А тебе-то что?
  - Чего ты, блядь, выступаешь? Ты кто такой?
  Все другие стали придвигаться.
  - Я на хозяина работаю.
  - Что еще за хозяин?
  - Печерский Виктор Станиславович.
  Тут-то они и остановились. Шепоток послышался, кто-то сказал: 'Печора'. Смутились.
  - Сам Витя Печора, что ли? - проблеял один сзади. В любой компании есть всезнайка.
  Кто же такой был этот Виктор Станиславович Печерский? Ховрин только и знал, что он входил в совет попечителей того самого турнира по карате. После того злосчастного боя охранник подозвал Ховрина к столику Печерского, тот пожал ему руку, дал визитку: 'Молодец! Если что - звони!'. Визитка была очень солидная, многоцветная, с золотом: такой-то такой-то, генеральный директор такого-то холдинга. В тот момент Ховрин к нему как-то не присматривался, взял карточку, сунул в карман да и забыл о ней. А ведь как пригодилась-то!
  - Кому Витя Печора, а кому - Виктор Станиславович! Хотите перетереть базар - могу позвонить бригадиру, но тогда, пацаны, назад уже дороги не будет. Они просто так на разборку не приезжают - ребята борзые - мало вам не покажется, не отпустят. Придется оплатить расходы. Если есть что-то личное против меня, давай прямо сейчас с любым из вас - один на один!
  Сказал он это без особого вызова, но никто и не вызвался.
  - Тебя с ней поставили ходить? Зачем? - спросили жвачечник уже спокойно, без напряга.
  - Мне сказали ходить - и я хожу, и не спрашиваю, зачем. От всякой гопоты и бомжей приказано девчонку прикрыть. Сказано: если кто будет серьезно наезжать, я должен вызвать дежурную бригаду. И это все. Есть вопросы?
  Все, что он сказал, была истинная правда, и парни явно заколебались. Им было боязно, поскольку за этим спокойным и уверенным в себе охранником явно стояла серьезная организация, опытная в разного рода разборках. Объявить, что и у них есть еще кто-то над ними и состыковать группировки могло закончиться плохо. Из-за какой-то девчонки, которая нравится одному из пацанов, могут пострадать все. Обычно в таких ситуациях старшие договариваются, но всегда кто-то должен заплатить за беспокойство. Но тут даже не бизнес, а личные дела, и старшие могут разгневаться - они не занимаются пустяками. Компания отстала. Казалось, на том и кончилось, и Ховрин с облегчением выдохнул.
  Всю дорогу до дома Ховрин с Катей трепались без умолку. Разговор был ни о чем, как это и бывает у влюбленных и близких друзей. Последний квартал шли рядом, как бы случайно иногда касаясь друг друга. Молча, каждый про себя переживая эти новые ощущения. Слова были не нужны, подходя к дому, оба, не сговариваясь, стали тормозить, идти медленнее: хотелось продлить прогулку. Ховрин потом шел и думал: как доживу до завтра. Утром позвонил Валерий Константинович, сказал, что сегодня можно не приходить: он сам встретит Катю. Ховрин весь вечер провел в тоске, от нечего делать сходил в зал на три часа, провел несколько спаррингов, поколотил по мешку. Это его отвлекло.
  На следующий день он ожидал ее с трепетом, типа влюбился. А потом увидел ее и вроде как ничего особенного не испытал.
  Катя рассказывала разные школьные новости, совершенно чепуховые, но смешные происшествия на уроках.
  А еще оказалось, что одна Катина одноклассница все-таки входила в уже вроде как угасающее движение эмо. Все там одевались в одном стиле - во что-то розовое. Зачем ее туда поволокло - неизвестно.
  - Я не понял, в чем суть дела? Чего они хотят? - интересовался Ховрин.
  - Эмо считают, что у них аллергия на счастье. Цитирую по памяти: 'Мечта каждого Эмо - умереть в ванне от потери крови путем перерезания собственных вен в области запястий. В этой связи некоторые из них носят повязки, которые закрывают нанесенные раны'. Короче, чистые дебилы! И Машка тоже туда скатилась.
  - Обалдеть! - ужаснулся Ховрин. - Чего это она вдруг? Ее кто-то обидел? Травмировали в детстве?
  - Это просто тусовка. Друзья ее туда затащили. Парень, который ей нравится. Есть еще более дебильные группы в Интернете типа прыгнуть с крыши, проехать на сцепке электрички и все такое. Там уже истинные кретины...
  В четверг после занятий Катя вышла на крыльцо вместе со своей школьной подругой Эльвирой. Ховрин, сделавший, было, шаг навстречу, затормозил.
  - Это кто? - Эльвира заметила, глазами показала на Ховрина.
  Катя пожала плечами:
  - Так. Привязался один парень из нашего дома, ходит за мной, пусть ходит, мне веселее, рук особо не распускает, со слюнями не лезет. А чего?
  - Да ничего - странно как-то...- протянула Эльвира. На этом и заткнулась. Пожевала губами, хотела что-то еще спросить, но так и не спросила.
  В следующую среду Ховрин сопровождал Катю в бассейн. Ему стало скучно ждать в холле, и он тоже решил искупаться. Купил в киоске плавки, заплатил за разовое посещение, договорившись с теткой на контроле на подешевле, разделся, вышел к чаше. Стал высматривать в бассейне Катю. Та бултыхалась на первой дорожке. Другая подружка ее, Любочка, с которой плавала Катя, вдруг замерла: "Гляди, гляди, вот это да!" Катя посмотрела тоже: там, на краю, стоял мощный мускулистый парень. Чем-то ей знакомый. Потом она поняла, чем: это и был Витя Ховрин, ее личный телохранитель, во всей своей красе. Увидев ее удивленный взгляд, он помахал ей, и Катя рефлекторно помахала ему в ответ. Любочка от удивления открыла рот, хлебнула воды, закашлялась:
  - Так ты его зна-а-аешь?
  - Ну, знаю. И что?
  - Сейчас же познакомь!
  - Тебе он не понравиться, он тупой, как валенок! - Знакомить с ним Любочку Кате вовсе не хотелось.
  - Плевать! Смотри, какая мускулатура! А под плавками! М-м-м... Ах, как бы я его трахнула! - В ее семнадцать лет у нее были уже повадки будущей светской львицы и покорительницы мужских сердец, живущей сексом, и даже был некоторый, пусть еще и очень скромный, сексуальный опыт.
   Катя и сама на него украдкой посматривала. Впечатляло - неплохо был сложен Витя Ховрин.
  Полотенца с собой не было, вытирался Ховрин бумажными салфетками из туалета.
  После тех двух происшествий он стал чаще осматриваться. Увидел, когда шли от метро к дому, какую-то группу парней человек в пять, которая некоторое время тащилась позади. Поначалу подумал, что это еще какой-нибудь очередной Катин поклонник с компанией.
  Катя, румяная после душа, по дороге домой приставала с вопросами к Ховрину:
  - Слушай, а правда, что можно голым кулаком разбивать кирпичи? И что можно летать, как в кино показывают?
  - Разбивать кирпичи и доски не сложно - любой дурак сможет! А вот про полеты я чего-то не слыхал и никогда не видел, может, разве что, в тибетских монастырях монахи вживую и летают, а в кино актеров на тросах таскают, а потом на компьютере эти тросы стирают. А вот сальто с места сделать легко.
  И он тут же его и сделал. Обернулся. Шедшие за ними парни тут же куда-то и слиняли. Хотя, может, и случайно шли за ними.
  - Ух, ты! - восхитилась Катя. - А сложно научиться?
  - Нет. И драться несложно. Вас, девчонок, хватают и тащат, а вы как овцы. Хочешь, покажу пару очень эффективных приемов самообороны? Больше тебе и не понадобиться. У человека куча болевых точек. Зная их, ты можешь свалить любого. Никто не выдержит, даже если это какой-нибудь качок.
  - Ну, давай.
  - Вставай сюда, например, я тебя хватаю так... - Он немного прижал ее к себе. Катя, коснувшись его грудью, замерла на миг, и Ховрин тоже. Чуть отстранился. Потом вдохнул и выдохнул, пришел в себя, начал показывать:
  - Если тебя хватают таким образом, то делай вот так - ни один мужик этого не выдержит. У тебя будет минимум двадцать секунд, чтобы убежать. В таких ситуациях это очень много. Давай, попробуй!.. Ой-ой-ой, больно!.. Слушай, а у тебя получается!
  От удовольствия Катя даже подпрыгнула на месте.
  В это момент из кармана Катиной спортивной сумки выпал пропуск в бассейн, Ховрин поднял его и увидел на пропуске ее фамилию - Гарцева, спросил:
  - А чего это у вас с отцом разные фамилии? - он вспомнил фамилию на визитке Валерия Константиновича - Серебряков.
  - А он мне не родной отец, а отчим! - сказала Катя после некоторой паузы. - А что?
  - Да ничего. Не приставал?
  - Да ты что! - постучала она указательным пальцем ему по лбу. - Он с нами с моих трех лет живет. Я его 'папой' называю, а своего родного отца до прошлого года и не знала вовсе.
  Какую-то болезненную струнку Ховрин, однако, задел. Было однажды такое. Как-то Валерий Константинович пришел, слегка выпивши, с какого-то банкета, и был секундный эпизод, когда как бы в шутку он Катю приобнял, коснулся груди. Она была только что из душа - в одном халатике на голое тело. Была бы своя дочь - это, может быть, было бы естественно, поскольку близости между ними быть не могло, но тут буквально на пару секунд возникло некоторое напряжение. Впрочем, это был единственный эпизод.
  - Ладно. А то есть всякие истории, что отчимы своих падчериц трогают и все такое. В Америке один известный актер, не помню фамилии, даже женился на падчерице. А как ты его называешь? Настоящего отца? Тоже 'папа'?
  - А ты не думаешь, что мне неприятно об этом говорить? - вдруг вспыхнула Катя. - Есть вещи, о которых люди не любят говорить!
  - Ладно. А чего тут такого? Просто спросил. Отчимы часто не злые, но могут приставать, это всем известно. А вот мачехи, это кому как повезет, но обычно злые. Это еще по сказкам известно, а народные сказки отражают историческую правду. У одного знакомого мачеха, так она все вкусненькое оставляет своим детям, а ему зажимает, прячет от него. А он специально выискивает и съедает. Знакомая девчонка есть, у нее была настоящая злая мачеха, постоянно давала ей какие-то таблетки, хотела отравить. Отцу она сказать об этом не могла, да тот и не послушал бы, посчитал бы, что придумывает, ревнует. Как говорится, ночная кукушка дневную всегда перекукует. При муже она была с падчерицей нарочито вежливой - ти-ти-ти-ти, но как только он уходил из дома, отношение резко менялось. Говорила с ней грубо, в приказном тоне. А у другой девчонки отчим просверлил дырку в ванной...
  - Слушай, давай прекратим эту тему! - Катя зажала уши. - Я не хочу это слушать! Это мерзко!
  - Как скажешь. Он хороший?
  - Они с мамой любят друг друга. Я всегда предупреждаю, когда домой прихожу не вовремя.
  - Зачем это?
  - А затем, что однажды пришла из школы раньше времени, а они этим делом занимаются.
  - Каким?
  - Ну, этим самым. Любовью. И я с тех пор всегда предупреждаю о приходе, чтобы не было неудобно.
  - А сколько им лет? - удивился Ховрин, который считал, что старикам и пожилым людям - то есть кому старше сорока - сексом заниматься уже незачем.
  - Маме - тридцать восемь. Папе - сорок два. А твои родители?
  - Мы сейчас вдвоем с мамой живем. Сестра замужем и живет отдельно.
  - А отец твой где?
  - Отец сейчас живет с другой семьей - на 'Пионерской'. Не знаю, кто там чего, но мама у меня женщина с характером, потому я отца не сужу. И еще у меня есть сводный брат Сашка. Ему уже три года. Прикольный такой пацан! У сестры тоже недавно родился мальчик, три месяца, мама там у нее целыми днями сидит, часто ночует. Но сестра тут проговорилась, что наша мама хочет снова выйти замуж.
  - И правильно делает, - закивала Катя. - Надо, чтобы в старости кто-то был рядом.
  - Чего правильно-то? Наверняка опять какой-нибудь козел. Мама всегда находит каких-то придурков: то плешивый, то пьет, то постоянно курит: срать не сядет без сигареты - потом в сортир не войти. Ни одного нормального лица у тех, с кем она встречалась, ни разу не видел - одни хари! - разгорячился Ховрин.
  У матери вскоре после развода появился некий дядя Андрей. Мужчина он был неплохой, но чужой, и еще в нем были некоторые черты поведения, которые Ховрина ужасно раздражали. Сложилась неприязненная остановка с постоянными подколами с обеих сторон. Ховрин все говорил против дяди Андрея, да и дядя Андрей всегда Ховрину противоречил, и они никак не могли ни в чем совпасть. Оба предпочитали лучше не встречаться. Даже ели в разное время. Мать это в какой-то степени напрягало, но не то, чтобы очень, поскольку Виктор был уже взрослый парень и в няньках не нуждался. Часто ездил на соревнования и спортивные сборы.
  - Дети всегда ревнуют, - сказала Катя. - Это нормально.
  - Да я хочу ей только хорошего, а то какого-то хрена обстирывать и кормить. Вот на фига он ей нужен? Детей они вряд ли заведут - старые уже. Знаю, знаю - это все тот самый пресловутый стакан воды. Всем перед смертью очень хочется пить.
  - Все с тобой понятно: мама хочет устроить свою личную жизнь, а тут ты припрешься со своими девками. Еще и женишься, детей заведете. Ей-то куда деваться? Ты против?
  - Я? Нет, конечно. По крайней мере, не будет мне на мозги капать. Если они к нам не переедут, конечно, с тем типом.
  - Они тебе еще и братика или сестричку родят! - хихикнула Катя.
  - Да ты чего - в таком возрасте? Она же уже бабушка! - оторопел Ховрин.
  - Всякое бывает. Считается: только ребенок привязывает мужика. Иначе никак. И за сорок рожают.
  - Это уж как получится. Иногда - наоборот: женщине делают ребенка, чтобы не свалила. Тут я согласен. Это наиболее прочная связь. Опять же всегда при деле, привязана к дому, на сторону некогда смотреть.
  - Ты не понимаешь. Женщине важно о ком-то заботиться, - сказала Катя.
  - У тебя самой-то сейчас парень есть?
  - Сейчас нет. Про Сергеева-младшего ты знаешь. Еще был один ухажер. Мы познакомились с ним на море в Греции прошлым летом.
  - Зажгли?
  Катя не ответила.
  - Тебе вообще-то когда будет восемнадцать? - спросил Ховрин.
  - В июне. Двадцать шестого.
  - Значит, тогда тебе было еще только семнадцать? Заставил?
  - Если честно, я и сама хотела попробовать. Почти все девчонки у нас в классе уже это дело пробовали, или врут, что пробовали. Напилась, конечно, перед этим. От страха. Он, кстати, жениться предлагал и сейчас предлагает. 'В контакте' мы с ним иногда переписываемся. Он в Москве живет. Пишет, давай сразу, как только тебе исполнится восемнадцать, поженимся. Говорит, что уже и кольца заказал.
  - Врет, наверное. И что?
  - Он - старый. Ему лет - как моему папе, - сообщила Катя.
  - Которому?
  Она хотела ответить резко, но сдержалась:
  - Валерию Константиновичу.
  - Его запросто можно было посадить за совращение несовершеннолетних, - возмутился Ховрин.
  - Глупости - он нормальный. Да я сама к нему в постель тогда залезла. Он меня выпихивал, а я упиралась.
  - Понравилось?
  - Я и не помню - пьяная была. Хотя ничего и не было. Так... Тогда мы еще с ним и 'дунули' перед этим.
  - Что? - не понял Ховрин.
  - Ну, 'башку'.
  - А-а... Еще и наркоты тебе дал? Вот, блин, гад! А где твой родной отец? Ты его вообще вживую когда-нибудь видела?
  - Все его видели. Говорят, он по телеку раньше довольно часто мелькал. Слышал фамилию Гарцев?
  - Неа, - помотал головой Ховрин. - И где он сейчас?
  - В Лондоне.
  - И что он там делает?
  Катя пожала плечами:
  - Живет. Работает. У него тут, в России, возникли какие-то проблемы с бизнесом. Слышал про такое: рейдерские захваты - когда отнимают готовые предприятия? И с ним так пытались.
  - С чего это? Это обычно у мелких предпринимателей отнимают.
  - У больших тоже. В большом бизнесе свои группировки, они вечно грызутся, отнимают друг у друга. Говорю тебе: рейдерские захваты. Там все серьезно: суд, полиция, налоговая - все покупается, все имеют с этого долю, действуют заодно. Мама говорит, нечего было ему лезть в политику. В Россию теперь ему въезд закрыт. Против него завели какое-то дело, но он мне про это ничего не рассказывал.
  - А где ты его видела? - спросил Ховрин.
  - Он взял меня на эти зимние каникулы с собой на Бали. Получил у мамы разрешение на мой выезд. Оказалось, он и раньше хотел меня вывезти к себе, но мама не давала согласия, наверно, боялась, что оставит меня у себя.
  - А сейчас не боится?
  - Сейчас - нет.
  - А где это Бали?
  - В Индонезии.
  - Ни фига себе! - присвистнул Ховрин, широким шагом перемахивая через очередную лужу и подавая Кате руку.
  - Короче, он купил мне билет бизнес-класса авиакомпании 'Катар', - это даже круче, чем обычный бизнес-класс. Там в самолете сделано типа купе, пижаму дают, тапочки, обслуживание обалденное. Была пересадка в Дохе, несколько часов в VIP-зале, там фигенно кормили, птички поют, короче, полный релакс. Оттуда я прилетела в Сингапур, где мы и встретились. Новый год отмечали уже там, сняли столик в ресторане отеля с видом на Марина-Бей. Это залив такой. Там был офигеннейший салют! Там я в первый раз увидела его теперешнюю жену Анжелу. Дурацкое имя, не правда ли? Анжела Леонидовна ее зовут. Ей на вид лет тридцать. Очень ухоженная. Следит за собой. Еще там были их дети: девочка и мальчик - восьми и пяти лет. Мальчик, Артур, толстый, капризный, начал орать, его увели спать. Девочка, Наташа, нормальная, но тоже постоянно ныла - все ей было не так. Потом мы все вместе ездили на остров Сентоза - там аквариум, музей бабочек и все такое. На Новый год отец подарил мне настоящий 'Роллекс' за двадцать тысяч долларов.
  - Ну-ка покажи часики! - придвинулся Ховрин.
  - Я их так просто по бассейнам и тренировкам не ношу - потом как-нибудь покажу. Потом мы с ним прошлись по всем самым дорогим магазинам. Там есть такая торговая улица Очад-роад, или, по-нашему, Садовая. Там эти магазины идут сплошняком: Луи Витон, Дольче Габбана и прочие. Я набрала себе шмоток целый чемодан. Тысяч на десять долларов. Для этогого еще и большой чемодан купили. Папа, правда, посоветовал срезать все этикетки и выкинуть упаковки, чтобы таможня в России не докапывалась. Жалко было. Очень красивые были упаковки. Вот так.
  - Откупается, - констатировал Ховрин. - И как вы общаетесь?
  - Иногда по 'Вайберу', но чаще он просто звонит на мобильник. Обычно в одиннадцать вечера.
  - О чем говорите?
  - Так, - пожала плечами Катя. - Он спрашивает, как дела в школе, как погода - все такое. Долго мы не разговариваем - особо и не о чем: 'Дела нормально? - Нормально. - Ну, пока. - Пока'.
  - Странно это - близкие люди, а говорить не о чем! - сказал Ховрин.
  - О чем вообще можно с родителями говорить? Только об учебе. Не музыку же с ними обсуждать. Понятно, говорить не о чем. Ты с мамой много своих проблем обсуждаешь?
  - Вообще не обсуждаю, - согласился Ховрин. - И что дальше?
  - Короче, потом мы полетели на остров Бали и тоже в отель 'Гранд Хайятт'. Там отец с семьей жил на отдельной вилле с видом на море, а я в обычном номере, но очень большом и с окнами в сад. Номер был просто офигительный! Там рядом с отелем находится огромный торговый центр. Отец выдал мне вот такую пачку денег, - Катя показала пальцами толщину сантиметров в десять, - сказал: 'Не экономь. Кончатся - дам еще!' Еще каталась там в океане на доске - серфе - и разодрала пятку об кораллы - долго не заживало, еще мы ездили на вулкан, потом на слонах, потом еще на рафтинг - это когда спуск на плотах по речке.
  - А как мачеха? Анжела-то? - перебил Ховрин. - Не пыталась тебя отравить?
  - Ну, она улыбалась, конечно, такая дежурная голливудская акулья улыбка, но как-то нерадостно. Мне так кажется, что я ей не понравилась.
  - Это как кукушка: чужой ребенок - вон из гнезда! Кому нужна лишняя прямая наследница? К тому же ты - очень красивая! Настоящая модель! - заявил Ховрин.
  Катя слегка покраснела от удовольствия.
  - Она тоже ничего, себя держит в форме: каждый день у нее были спа-процедуры, мало жрет. Морда только словно накачана ботоксом - неэмоциональная. Ни одной морщинки. Хотя тридцатник, наверное, точно есть.
   Ховрин же продолжил свою мысль:
  - А в женщинах это всегда конкуренция. Сказка такая есть про Белоснежку: 'Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, всех румяней и белее?' Опять же самое главное: ты - возможный претендент на наследство, причем неоспоримый, прямой. А значит, конкурент для ее детей. А что твой папаша?
  - Отец - нормально, только каждый вечер он там напивался, причем, здорово. Сядет в ресторане и попивает, причем только белое вино. Сначала берет одну бутылку, потом - вторую, потом третью. Анжела в какой-то момент начинает нервничать, отец - злиться, что ему не дают пить, они начинают ругаться. Под конец он оказывается в полное говно. Утром на завтраке он слегка опухший, но вменяемый, пьет стаканами свежий апельсиновый сок. Я впрочем, с ними только один раз и завтракала - они слишком поздно вставали.
  - Алкаш точно твой папаня, - констатировал Ховрин. - Познакомилась там с кем-нибудь?
  - С чего вдруг?
  - А чего еще делать на юге?
  - Там еще отдыхали русские - среди них нормальных нету, еще австралийцы - все придурки, - японцы, немцы еще были. Парень один из русских клеился: у него отец в Сибири нефть добывает - понятно, не сам лично. У парня еще и футболка была с надписью: 'Нефть - наше все!' - большими черными буквами - но тоже оказался полный мудак! У него папаша - это вообще что-то - толстый-претолстый жирдяй - как он в самолетное кресло вообще влезает - не знаю, его там, наверное, вколачивают, хотя, впрочем, в бизнес-классе кресла широкие. Так он сядет в бассейн и там сидит целый день, как бегемот, попивает коктейли и прочие напитки, их ему туда постоянно таскают официанты, которые, как челноки, снуют туда-сюда. Кстати, официант однажды тоже подобрался толстый к нему носить - идет, переваливается - 'Тум-бада-тум-бада'. И еще отец мне тогда как-то сказал, когда мы были одни: 'Катя, я хочу, чтобы ты знала: ты моя старшая дочь и самая любимая!' Я так и обалдела! Не знала, что и ответить.
  - Круто! Я такое в каком-то кино видел. Он тебе наверняка и учебу в универе оплатит.
  - Кстати, тут оказалось, что мы давно на его деньги жили и живем - на мои алименты. Отец все это время на меня постоянно деньги присылал. На это мы и машину, и дачу купили, и ремонт сделали, и в Грецию отдыхать ездили не один раз. Теперь отец хочет, чтобы я училась в Англии. Там он сможет это дело как-то контролировать, чтобы типа я не загуляла. Я могу жить у него, или он мне квартиру снимет, или в самом университете - в кампусе можно жить - там, говорят, очень хорошие общаги. Опять же веселее, общение, язык практикуется, ездить далеко не надо. Я-то с Анжелой жить не хочу - каждый день видеть ее недовольную рожу - пытка, еще действительно отравит. Есть еще одна тема: школа бизнеса при Чикагском университете. Обучение там стоит около ста тысяч долларов в год. Зато по рейтингу эта школа входит в первую десятку в мире. Гарантированная высооплачиваемая работа. Там преподают девять нобелевских лауреатов! У них есть кампусы в Лондоне, Гонконге и Сингапуре. Отец сказал, что нет проблем, хочешь, можешь ехать в Чикаго. Он там часто бывает по делам. Мама в обоих случаях колеблется. Папа, то есть отчим, уговаривает ее, чтобы отпустила.
  - Это понятно, - закивал Ховрин, между прочим, подумав: 'А сам, небось, наверняка прокрутил дырочку в ванной, наблюдает, когда она моется, и дрочит на это... Так, небось, задрочил, что больше уже не может'.
  - Чего тебе понятно?
  - А то, что тебе скоро будет восемнадцать, и халявные денежки для них тут же и закончатся, а так ты уедешь, место в квартире освободишь, не будешь туда своих парней водить зажигать.
  - У тебя одно на уме: если парень с девушкой встречаются, непременно должны зажигать. Ты сам настоящий маньяк! - возмутилась Катя.
  - А чего еще делать-то? Книжки читать, что ли? - удивился Ховрин.
  - Это - пошло!
  - Это - жизнь! Помнится, однажды у мамы появился сожитель - некий Геннадий. Так мы с сестрой его отчего-то сразу возненавидели. Противный он был какой-то. Тьфу! Квартира у нас маленькая: куда ни пойдешь - он там сидит. Захочешь поссать - а он уже там срет полчаса, еще и навоняет так, что всем дурно, плохо смоет, говно не соскребет, накурит. Или в ванной в раковине волосы всегда после бритья оставляет. Кто за ним убирать должен? Сестра стала его доставать по-женски: то в одной ночнушке попрется мимо, то завизжит на всю квартиру: 'Мама, я переодеваюсь, а он лезет!' Сколько-то, не помню - с месяца три, наверное, он прожил у нас да и свалил куда-то. Мама, помню, расстраивалась. А чего расстраиваться из-за говна-то? Потом еще с кем-то встречалась, но ничего не получилось - понятно, кому нужна женщина с двумя детьми? Еще встречаться иногда - ладно, а жить вместе в одной квартире? Я бы точно не смог. Хочешь после работы поспать, футбол посмотреть, пивка выпить, а тут чужой ребенок начинает нудеть. А ведь ему и пинка не дашь! Своему-то можно, а чужому - нельзя. Мамаша сразу полезет в дерьмо. Опять же на плач и нытье своих детей у родителей происходит адаптация - они его просто не замечают, чужие же дети - всегда раздражают.
  Некоторое время шли молча. Потом Катя вдруг спросила:
  - Как я буду говорить, если в школе спросят кто ты? Ты ко мне клеишься? Ухажер? Родственник? Охранник? Кто? Я-то вообще считаю, что мне охрана не нужна, это папа настоял.
  - Будет лучше, если буду ходить под видом твоего бойфренда, может быть, надоевшего, приставучего - так проще. Скажешь, что ты сама попросила с тобой походить из-за всяких случаев. По городу сейчас шляются 'молоточники', лупят всех по головам, а девчонок молодых и симпатичных - по лицу. Нападают исключительно на одиночек. Тебе это надо? На фига тебе рисковать? Закончишь школу, отгуляешь выпускной - и к родному папаше в Англию или в Америку. В колледж поступишь или универ, там в общагах, говорят, весело. В кино видела? Фильм 'Крик'. Не как у нас. Парень из моего класса учится в бывшей Макаровке - вот там общага так общага - полный абзац! Хотя и там и здесь все зажигают - только дым идет! Или у тебя тут все-таки есть какая-то тайная любовь до гроба? - Он презрительно сплюнул: - Неужели какой-нибудь нищеброд?
  - Отвянь! - оборвала его Катя. - Кстати, а ты сам за границей когда-нибудь был?
  - Не был. Да у меня и папы такого нет... Ой!
  - Ты чего? - испугалась Катя, спрятавшись за Ховрина.
  - Вон там, в нише, всегда кто-то стоит, когда мы тут идем.
  - Может, случайно? - Катя расширила глаза.
  - А вдруг нет? Это может быть и твой тайный обожатель. У тебя трусики-лифчики в последнее время не пропадали?
  - Тьфу!
  - Читал, что один маньяк так охотился за девчонкой - обмазывал своей спермой ручки дверей, чтобы она коснулась и понюхала руку. Тут-то он и ловил кайф.
  - Мерзость какая! - Катя даже отдернула руку, отерла ладонь о куртку, втянула ее в рукав.
  - Понятое дело! Не убережешься...- сказал Ховрин.
  Помолчали. Потом начала Катя:
  - Хочешь, и я расскажу про гадости? Наташка Сизова из нашего класса вовсю трахается со своим отчимом. Она однажды проговорилась. Они - отчим с ее матерью - всегда очень шумно этим делом занимаются. Скрипят и стонут. Ее это доставало, одно время даже спала в наушниках. Однажды как-то подслушала, загорелась, вышла потом в одном халатике на голое тело, и получилось это дело у них с отчимом прямо на столе на кухне. Она и меня подговаривала: 'Попробуй, мол, и ты со своим! Со взрослым мужчиной это делать здорово, он никогда не спешит, хочет, чтобы тебе было приятно'. Мать у нее медсестра, дежурит сутки через двое и они без нее вовсю трахаются. Пьет противозачаточные таблетки, понятно. Говорит, она его не любит, занимается этим делом просто ради процесса, для удовольствия и здоровья. У нее все прыщи прошли. У всех после таких дел типа должна быть психическая травма на всю жизнь, а ей пофиг. Всяко лучше, чем мастурбировать. Он ей и телефон хороший купил, и туфли. Мама этому рада, типа заботится о чужом ребенке. Даже не догадывается ни о чем.
  - Скоро узнает. Все женщины - сороки болтливые. Что ее за язык потянуло тебе рассказывать? А ты мне растрепала! - сказал Ховрин.
  - Ну, как же! - всполошилась Катя. - Ты же ведь никому не расскажешь?
  - Я-то не расскажу, - поморщился Ховрин. - Сама не расскажи еще кому-нибудь. Если ее мать об этом узнает, отчиму может не поздоровиться. Кастрирует блядуна кухонным ножом нахер.
  - Не узнает, а узнает - не заявит. Она ведь его любит. Он ее на пять лет моложе. Ему всего тридцать. Еще не старый. И Наташку он не насиловал, она сама хотела. Ей же больше шестнадцати. Возраст согласия.
  - Думаешь, будут жить втроем в одной постели? Это понятно, что никто ее не насиловал. Но отчиму-то прямая дорожка в ад!
  Катя не согласилась:
  - Почему в ад? Он ей не родственник, а чужой мужчина. Тут только одна проблема, что ей восемнадцати нет. Но у нее и до этого парни были.
  - А-а-а, тогда понятно, а я тут перед тобой распинаюсь про этого сексуального гангстера. Вы, оказывается, какие-то уже прожженные опытные бабы! - развел руками Ховрин.
  - А хочешь страшную правду? Мне стыдно это говорить, но я действительно ни с кем еще не спала. Предлагали, конечно, но я отказалась. Зимой на Новый Год...- Катя остановилась, подумала. - Нет, к черту, не буду рассказывать! Это гадко! Б-р-р...
  - Ладно, не рассказывай. У нас вообще девчонка из школы в шестнадцать лет родила. Причем сама не знает, от кого. Поиграли на Новый год в бутылочку. Перепила. Несколько ребят отметились. Все несовершеннолетние - что с кого возьмешь!
  - Надо сделать генетическую экспертизу, - Катя неопределенно махнула рукой.
  - А кто за нее будет платить? На это нужно судебное решение и все такое, много вони. Давай, рассказывай про Новый год, если уж начала. Ведь все равно не удержишься.
  - Ладно. Короче, у одной девочки из нашего класса родичи на прошлый Новый год уехали с друзьями в Финку ...
  - Понятно: за тем же, за самым и уехали. Чтобы там вволю потрахаться, и чтобы никто не мешал типа вас, чокнутых подростков.
  - У тебя все только и хотят, что потрахаться, - всплеснула руками Катя.
  - А так оно и есть! Чё еще делать-то? И чего там было-то на Новый год?
  - Короче, квартира была свободна, решили встретить там Новый год. Понятно, закупили бухла немерено, как на собрание алкоголиков.
  - Знаю: всегда кажется мало, а потом все обязательно переблюются.
  - Короче, собрались: трое мальчишек и четыре девчонки...
  - Надо уж было трое на трое, или четыре на четыре, - возмутился Ховрин.
  Тут Катя развела руками:
  - Не получилось: один мальчик не пришел, заболел. Честно, скажу - все, конечно, собирались, как ты говоришь, перепихнуться. Ну, не явно, но подразумевалось. Одна пара уже была заранее известна, они почти сразу, как отметили, пошли в спальню. Еще одна девочка туда к ним ушла. Как-то они там втроем. Мы остались двое на двое. Получилось, что один Лизку лапает, уже залез ей в трусы, другой мне достался, тоже полез со слюнявыми поцелуями в губы - но я ничего не чувствую, как-то не возбуждает - потом лезет щупать грудь, ладно, потом полез под платье. Затем пытается платье стянуть вниз, а оно снимается через голову. Явное отсутствие опыта. Смешно стало. Соседняя парочка уже, смотрю, уже разоблачилась, и начался процесс с охами и ахами. Мне, однако, стало как-то не по себе. Налила стопку водки, выпила и все - тут же и выключилась. Потом смотрю, платья на мне уже нет.
  - Блин, тебе надо порнографические рассказы писать. Короче, колись: трахнули тебя или нет? - заерзал Ховрин. Губы у него пересохли.
  - Я вроде и согласна была, но у него не получилось. Потыкался, потыкался, но тут же и кончил на диван, да и сами мы, пьяные, уснули в этой его гадкой вонючей луже. Пальцы, помню, были липкие - вляпалась в его сперму. - Катю передернуло от отвращения. - Вот такой был мой первый сексуальный опыт. Осталась целая и невредимая. Потом он ко мне ни разу не подошел. Даже в глаза не смотрел.
  - Облажался. Не повезло. Бывает. У нас что-то подобное, то есть новогодний тусняк, было в последнем классе. А что еще делать? Видимо, у всех так - одно и то же. Шаблон. Только у нас еще все передрались из-за девчонок. Двое захотели шпокнуть одну. Был такой бой! Кровь брызгала на стены, расколотили стеклянную дверь в прихожую. Блевали, высунувшись в окно. Чудом никто не выпал. Классно посидели. Хорошая тогда была встреча Нового года. Есть что вспомнить!
  Впрочем, вспомнился ему и свой первый раз. Была такая девочка Таня, к ней его неудержимо тянуло. И что-то постоянно мешало, но однажды оказались с ней в квартире одни. Что-то говорили, говорили, включили музыку и вдруг замолчали. Соприкоснулись руками. Потом вдруг оказались без верхней одежды. У нее - только лифчик и трусики, причем разного цвета. У Ховрина - труселя в горошек, которые стояли шалашом. Тут проходила 'красная линия'. Напряжение было невероятное, сильнейшее сердцебиение и трясунчик. Таню тоже потряхивало. Ховрин мучительно долго боролся с двумя крючками на ее лифчике. Время будто замерло. Остаточная одежда словно прилипла к телу... Все дальнейшее было как взрыв, выход в открытый космос.
  Потом Ховрин сказал Кате:
  - Связи с родственниками это - табу! Всяко ведь ты со своим отчимом ни при каких обстоятельствах спать не будешь. Ты же не Наташа Сизова, или как ее там...
  У Кати вспыхнули щеки.
  - Ты вообще-то считаешь нормальным говорить с девушкой о таких мерзостях?
  - Это реальная жизнь. У нас один паренек учился в классе, так он вообще спал со своей матерью. Отца у него изначально не было. Короче, с младенчества он спал с матерью в одной постели. Много лет. Потом у него появились утренние стояки, и он начал, как и все пацаны, поддрачивать. Ну, и дальше все такое...
  - Фу! Ты-то откуда знаешь?
  - Знаю.
  Кое-что однажды было рассказано самим пареньком Костей в очень пьяном виде, а что-то Ховрин наблюдал по записи на веб-камеру его, Костиного, компьютера, стоявшего у них в спальне по его же, этого придурочного Кости, наводке. Зачем-то тому это было надо, чтобы кто-то другой посмотрел эту запись. Тут психиатру виднее. Костя хотел похвастаться, какую классную тетку он отымел, но Ховрин догадался, что это была его мать: увидел отражение в зеркале. Костю этого он не видел уже год. Да и вовсе не жаждал видеть. Своеобразный был паренек.
  Катя поморщилась. У нее появилось гадкое ощущение, будто ей облепило паутиной лицо.
  - Вдруг она его мачеха? Родная мать так не может!
  - Если бы была мачеха или неродная, типа усыновившая, тогда все было бы в порядке. Трахнуть мачеху - святое дело. Она, его мамаша, кстати, очень даже симпатичная тетка, похожа еще на какую-то известную актрису - забыл, как зовут, типа Лара Крофт, фигура просто идеальная, хоть она и не очень молодая - тридцать восемь. Я бы тоже не отказался. Будь у нее муж, ничего бы этого, понятно, не было, он бы за такие дела им бы обоим бошки-то открутил. Царь Эдип. Подсудное дело. Развращение малолетнего. С другой стороны, кажется, инцест законом не запрещен. В бытовом плане. Фараоны женились на своих сестрах. Хотя все и выродились.
  - Кошмар! А если она вдруг от него забеременеет? Родится одновременно и сын и брат. Если мальчик, - ужаснулась Катя.
  - Думаю, она это просчитала. Взрослые женщины всегда это просчитывают.
  - Но она ведь теперь ему точно жениться не даст!
  - Или наоборот попытается сплавить, - пожал плечами Ховрин. - Понимает, что долго продолжаться так не может.
  - Фиг там... Ему надо бежать - например, в армию и уже не возвращаться!
  Ховрин помотал головой:
  - Сто процентов отмажет. Она ему еще в шестом классе придумала астму, сделала медицинские документы. И еще есть такая организация 'Солдатские матери' - там подобные безумные мамаши собираются и подучают, как откосить от армии...
  - И что будет? - спросила Катя.
  - Не знаю. Само как-нибудь разрешится.
  Вечером за ужином Валерий Константинович спросил непривычно молчаливую Катю:
  - Вы с Виктором как-то общаетесь? Или просто так идете?
  - Да, по всякой ерунде. О чем с ним можно разговаривать?
  'Если бы вы только знали, о чем мы говорим', - подумала Катя. И еще думала, как она сама могла об этом говорить и обсуждать такие вещи. Ни с кем нельзя. А вот с Ховриным почему-то было можно.
  Это было в понедельник, вторник прошел как обычно: репетиция группы 'Дилижанс' и сразу домой, а в среду Ховрин пришел за Катей немного раньше. Шел дождь, было промозгло, и Ховрин решил зайти в школу, погреться. Охранник на входе остановил его, Ховрин сказал, что встречает сестру и имя-фамилию сказал: Катя Гарцева. Охранник кивнул: 'Жди'. Ожидая конца урока, они с охранником стали вести вялую беседу про футбол. Через пять минут в школе оглушительно прозвенел звонок, и тишина тут же сменилась нарастающим гулом и воем: это совершенно дикая толпа школьников с воплями неслась по коридору, как стадо бизонов по прерии. Учителя, люди опытные, имеющие профессиональный иммунитет, еще как-то уворачивались. Людей непривычных, бывало, сшибали так, что дело кончалось серьезной травмой. Ховрин прекрасно помнил, как когда дважды на его памяти в его родной школе вынесли двери в столовую и сшибли чьего-то родителя и буквально по нему пробежали, так что он вынужден был обратиться в ближайший травмпункт.
  Наконец, появилась и Катя. Ховрин махнул ей рукой. Подумал, что она будет ругаться, но она даже дольше, чем следовало, тянула: видно зачем-то хотела показать Ховрина одноклассникам - якобы вот у нее есть такой парень. Ховрин держал ее сумку, пока она очень долго поправляла шарф у зеркала, хотя вполне могла это сделать и в раздевалке, вовсе не обязательно у всех на виду. Вначале она наоборот говорила, чтобы он ни в коем случае не заходил, а ждал за углом.
  В четверг поехали на курсы. После курсов в университете Катя вдруг свернула к дверям ресторана.
  - Ты что? - это дорогой ресторан! У меня с собой всего штука, - процедил Ховрин одними губами
  - Я есть хочу! - в голосе Кати прозвучали твердые и капризные нотки. - Не бойся: деньги я взяла.
  - Неудобно, если ты будешь платить! - запротестовал Ховрин.
  - Ты и плати. Я тебе деньги тихонько передам. Они все равно от отца. Целая куча осталась с зимы. Не парься - у меня дома еще есть. Он разрешил. Пошли!
  В этом ресторане по вечерам была живая музыка. Микрофон поначалу оглушительно засвистел, потом звук настроился:
  - Раз-раз... Добрый вечер, уважаемые дамы и господа! Меня зовут Виктор. Я музыкант этого ресторана. Желаю вам приятно провести вечер...
  Потом по-настоящему вдарило по ушам. Виктор что-то запел козлиным голосом. Ярко за стеклом горел камин. Было довольно уютно. И еда была вкусная.
  Увидев счет, Ховрин похолодел: 'Пипец!' Катя и глазом не повела, покопалась в сумочке, сунула под столом Ховрину несколько купюр. Когда официант принес сдачу, скомандовала:
  - Десять процентов оставь на чай!
  - Это еще зачем? - удивился Ховрин.
  - Так положено.
  Вышли на улицу.
  - Я маме и папе про эти деньги не говорю - отец советовал не болтать. Чтобы не было искушения. Он дал мне золотую банковскую карту. Это тоже его банк - не полностью, конечно, но у него там десять процентов акций - а это для банка считается очень много. Впрочем, родители меня не спрашивают. Им тоже хорошо, что я не прошу у них денег на одежду и все такое. Так с Нового года как-то само собой сложилось. Папа... который отчим, Валерий Константинович, - уточнила Катя с некоторой паузой, - сам неплохо зарабатывает. Да и мама вроде тоже.
  - Берешь, сколько хочешь? - восхитился Ховрин.
  - Нет, конечно. Мой лимит - десять тысяч долларов в месяц.
  - Ни фига себе! Неплохо.
  - Еще ни разу не выбирала полностью. Сразу столько налички и не снимешь, могут заблокировать счет. За раз больше тысячи баксов в рублях наличными банкомат просто не выдает. Но столько мне и не надо.
  Помолчала с минуту, потом сказала:
  - У мамы и у меня - фамилия отца. Мама, когда за... - тут Катя запнулась, - за па... Валерия Константиновича выходила, фамилию не меняла. В свидетельстве о рождении у меня записан родной отец. Я узнала об этом только когда получала паспорт. Как-то никогда об этом не думала. Это было его условие: тогда он высылал деньги.
  Эта чехарда с отцами доставляла Кате явное неудобство, опять же постоянные теперь уточнения кто родной, а кто неродной ее немного коробили.
  - И тут-то возникла проблема. Если я выезжаю за границу одна, то должна иметь юридическое разрешение на выезд из страны от обоих родителей. Или я могу выехать с любым из родителей, имея при себе свидетельство о рождении. Отец уже два года постоянно живет в Англии и в Россию не приезжает. Разрешение на выезд он может прислать только заверенное английским нотариусом, его точно наши погранцы не примут. Что нашим пограничникам английский нотариус? - никто, явный шпион, вражеский агент.
  - А как же ты летала на Бали?
  - Я летела не из Питера, а из Хельсинки, а туда меня мама привезла на 'Аллегро'. Посадила на самолет до Сингапура, а потом на 'Аллегро' же вернулась обратно в Питер.
  - Заморочно, - покачал головой Ховрин. - А знаешь, в Англии левостороннее движение, а руль справа, - сказал Ховрин.
  - Знаю. В Сингапуре тоже.
  На следующий раз зашли перекусить в какое-то кафе подешевле - что-то типа русского варианта фаст-фуда - явный шалман с характерной для таких мест грязнотцой. Ховрин пошел заказывать еду, Катя же заняла столик.
  Когда Ховрин вернулся с подносом, рядом с Катей уже сидели два молодых кавказца, чуть ли не хватали ее за руки. Катя замерла в ужасе.
  Ховрин подошел с широкой улыбкой и радостью во взоре:
  - Здравствуйте, друзья!
  Те сначала посмотрели, как волки смотрят: резать сразу или чуть позже. Потом их отпустило. Никто им не угрожал, не нарывался.
  - Привет, брат! Это твой девушка?
  - Мой.
  - Ну, извини тогда. Очень красивый у тебя девушка.
  Вроде как ушли. Катя тут только и выдохнула. Больше против охраны она не высказывалась. Слишком опасный мир окружал ее.
  'Просто не надо ходить в такие шалманы', - был сделан однозначный вывод.
  С того дня они стали посещать только дорогие рестораны.
  Кате это нравилось. Ховрин тоже был не против, раз проблемы оплаты не существовало. Ходили в самые разные заведения, а в те, которые понравились, бывало, и повторно. И разговоры за столом вели там самые разнообразные и часто довольно откровенные. Так уж у них повелось с самого начала, сложилась своеобразная традиция.
  Во время очередного посещения ресторана, отрезая кусок стейка, Ховрин сказал:
  - Тебе хорошо: у тебя финансовая проблема не стоит. Не надо подрабатывать. Живи в свое удовольствие. Я вон на стройке работал. Знаешь, как там осенью и зимой? Потом кабельщиком лазал по крышам и чердакам. Думаешь, из удовольствия? Деньги зарабатывал. Большинство работает чисто из-за денег. А тебе это не нужно. Какие у тебя вообще планы на жизнь?
  - То есть? - переспросила Катя.
  - Понятно, что у всех девушек есть один общий глобальный и главный жизненный план: удачно выйти замуж, желательно по любви, родить детей. У теток к этому полагается иметь хороший дом, большую кухню, шубу, машину и любовника. Ну, там все юные девушки до двадцати хотят быть моделями, ходить по сцене в купальниках, сниматься в кино, петь со сцены. И тут всегда нужен спонсор. Сейчас за бабки из любого можно сделать певца или певицу: лицо посмазливее, компьютером изменить голос и все такое. Купить и исполнить хит типа 'Я помню твою волосатую жопу!'
  - А что у мужчин? - хмыкнула Катя, орудуя ножом и вилкой.
  - Понятно, зарабатывать много денег, завести семью, детей, иметь много любовниц, хорошую машину, большой дом.
  - А без любовниц никак? - с иронией спросила Катя.
  - Без любовниц не бывает. Один и тот же человек рядом за какое-то время просто надоедает, теряется острота ощущений. Да и не престижно.
  - А как же вечная любовь?
  Ховрин тут же перевел разговор:
  - Ну, так какие лично у тебя планы?
  - Про семью и детей это правда. А вообще - наверное, все-таки поеду учиться в Англию. Вот вчера подумала и решила.
  - По маме скучать там не будешь?
  - Она меня тут уже запилила! И вообще: я хочу пожить одна. Я уже говорила: у них там, в западных универах, говорят, хорошие общаги-кампусы, типа комнаты максимум на двоих или вообще на одного. У них в семье я точно жить не буду. Решила окончательно.
  - Глядишь, тебе еще и наследство обломится, - подначил Ховрин.
  - Перестань. Не хочу об этом говорить. - Катя нахмурилась.
  - Только смотри, отравит тебя мачеха: свои-то дети ближе. Такое уже тысячи раз в истории было.
  - Ха-ха. Очень смешно. Я сейчас со смеху описаюсь!
  За соседним столиком сидели две красивые молодые женщины - блондинка и брюнетка. Обе очень холеные. Обсуждали одежду, сумочки, какие-то еще покупки. Перед обеими на столике лежали телефоны. Один запиликал. Женщина взяла мобильник, отошла в холл, где с минуту вела оживленный разговор с активной жестикуляцей свободной рукой. Возвратилась, еще разговаривая. Тут и закончила:
  - Целую, любимый! Пока! Чмоки-чмоки! - прощебетала она. Потом отключила телефон, бросила его на стол, посмотрела на подругу: - Вот придурок! Не хочет, гад, покупать! Блядь!
  Катя с Ховриным прыснули со смеху.
  А женщины продолжили обсуждать свои насущные проблемы:
  - Знаешь, в нашем детском саду появились психологи, стали спрашивать детей, - тех, у кого нет отца, - о том, живет ли мама одна, ночуют ли у нее мужчины; других, у кого есть отец, кто их моет в ванной, в чем ходит папа дома. Не ходит ли он голый, спит ли ребенок один или в постели с родителями. Я видела этого психолога однажды - чистый педрила со всеми типичными ужимками. Получается, пидарасом быть можно, а в одних трусах ходить по дому почему-то нельзя. Приехали! Мне стало жутко. Я уже от одного вопроса почувствовала себя голой...- поежилась блондинка.
  - Да уж... Европейская демократия пришла и к нам...- сказала ее подруга.
  Потом блондинка спросила брюнетку:
  - Сколько времени ты хотела бы, чтобы твой муж не женился и не нашел другой женщины после твоей смерти?
  Та задумалась, потом сказала:
  - Хотя бы год. Я надеюсь на год... А ты?
  Тут принесли счет, и Катя с Ховриным засобирались, так и не узнав, что ответила блондинка.
  За месяц они обошли почти половину улицы Рубинштейна, меняя ресторан за рестораном. Их там было очень много. Никаких приключений и конфликтов в том районе у них не было. Только однажды что-то сзади там замаячило подозрительное. Ховрин насторожился, еще раз оглянулся - вроде никого. Сунулся в подворотню и отшатнулся. Там стоял человек в черном, лица его совершенно не было видно, словно он был в маске. Совершенно жуткий субьект. Ховрин от ужаса даже клацнул зубами - уж больно этот тип был похож на призрака или ожившего мертвеца-зомби, - однако же, сжав кулаки, шагнул к нему, спросил:
  - Тебе чего, мужик, надо? Чего ты за нами ходишь-то?
  Ожидал всего, чего угодно, однако тот ничего не ответил, ни бэ и мэ, а тут же повернулся и быстро пошел прочь внутрь двора. Больше его и не видели. Наверняка это был маньяк.
  - Интересно, а в Англии есть маньяки? - спросил Ховрин, нагнав слегка напуганную Катю.
  - Хватит про маньяков! Мне и так страшно.
  - Ладно.
  Впрочем, тут же и сам оглянулся - на всякий случай. Маньяки умеют подкрадываться очень тихо.
  Через неделю по дороге недалеко от Катиного дома случилось неприятное происшествие, и у Ховрина сложилось ощущение, что их специально караулили. Грязный внедорожник 'Инфинити' остановился у обочины, опустилось стекло, оттуда высунулось небритое рыло, прохрипело:
  - Эй, красотка, поехали с нами!
  - Отвалите! - буркнул Ховрин.
  - Эй, ты, иди-ка сюда!
  - Тебе надо - ты и иди!
  И тут из внедорожника вывалились двое типов, причем чистые бандиты: хватай и снимай их в сериале про ментов. Один, который небритый, обычного плотного телосложения, а другой - толстый, одышливый, улыбка - жуткая, зловещая. Матерые волки. Ховрин похолодел. Но тут внезапно появилось еще одно действующее лицо. Сзади с писком тормозов остановилась иномарка - нешикарная, среднего класса, японская, что-то вроде 'мазды' или 'хонды', оттуда вышел мужчина лет сорока в расстегнутой кожаной куртке. Он был без головного убора, волосы темные, зачесаны назад, глаза широко расставленные, взгляд очень твердый. Руки в карманах куртки. Все присутствующие посмотрели на него, и у бандюков настроение явно тут же упало. Толстый сразу же перестал улыбаться. Мужчина в первую очередь поразил Ховрина своим невероятным абсолютным бесстрашием, которое, несомненно, обозначало то, что за ним стоит еще кто-то очень могущественный.
  - Тебе, парень, помочь? - прямо в лоб спросил он Ховрина, совершенно при этом игнорируя бандюганов. Ховрин лишь пожал плечами, даже не зная, что и ответить. А что тут говорить: помощь явно была бы очень даже к месту.
  И лишь только потом мужчина как бы обратил внимание на бандитов. Те совсем скисли.
  - Ладно вам, шутка, мы уезжаем, - сказал первым толстяк уже миролюбиво и полез в машину. За ним и другой полез без слов. Сочно хлопнули двери. Тут же они и уехали.
  - Чего им от тебя было надо? - спросил мужчина.
  - Хрен знает, мы вот с ней идем домой, - Ховрин кивнул на Катю, стоявшую за несколько шагов сзади, - а они тут прикопались...
  Мужчина какое-то время, чуть наклонив голову на бок, рассматривал Катю, потом Ховрина. Затем, подумав, вынул из нагрудного кармана куртки визитку, сказал тихо, чтобы Катя не слышала:
  - Этих уродов не бойся. Я их знаю: это Васюков и Ермилов - известные пиздоболы. Первый уже сидел за драку, другой - за кражу. Если снова будут лезть - пизди их, не раздумывая. А будут проблемы - звони! И если с полицией будут заморочки - тоже звони. Давай. - Пожав Ховрину руку, он сел в свою машину и уехал.
  Ба, еще одна визитка! Ховрин рассмотрел ее: там был герб Петербурга и написано: 'Федеральная служба безопасности управление по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, Гурьев Михаил Петрович, начальник отдела' и далее шла аббревиатура, которую Ховрин расшифровать не смог. Что ж, такой телефон действительно очень даже мог быть полезен, хотя такая неожиданная встреча была более чем удивительная и странная - очень уж своевременная. Чтобы человек просто так вступился за другого - дело в наше время вообще необыкновенное.
  Часов в десять вечера Ховрин подходил к своему дому. У входа в подъезд стояла соседка тетя Клава. Она ждала какого-то Никиту, вроде как племянника. Что-то ей там надо было с ним или ему передать. Тут же толокся какой-то его, этого самого Никиты, смурной приятель, явно обдолбанный.
  Как говорится, зацепились языками. Пока болтали, подошел и этот самый Никита со свисающей на лоб челкой. Его явно качало. Мутно поглядел на Ховрина:
  - Чё тебе, блядь?
  Потом, не дождавшись ответа, ушел, раскачиваясь, как матрос после плаванья. И приятель его смурной за ним потянулся.
  - У него вообще все нормально с головкой-то? - покрутил у виска Ховрин.
  - Да не совсем, - махнула рукой тетя Клава. - И все эти банки долбаные, коктейли-говнодринки! Он на них подсел, пьет чуть ли не каждый день штук по пять. Конечно, крыша-то и поехала!
  - А этот дружок его черненький тоже ку-ку?
  - Этот курит дурь по восемь закруток в день. Меньше не может, иначе свирепеет.
  Ховрин только пожал плечами: каких только придурков не бывает на свете.
  В середине недели внезапно потеплело. Снег стремительно, буквально на глазах, начал таять, на газонах тут же всплыло скопившееся там за зиму собачье дерьмо, обрывки бумаги, полиэтиленовые пакеты и окурки в несметном количестве.
  В четверг днем вдруг позвонила знакомая Алина Жураева.
  - Приходи сегодня ко мне, - промурлыкала она. - У меня родаки свалили в Финку до воскресенья. Можем позажигать. Жрачка есть, купи только бухла. Только не покупай явного говна, возьми ром 'баккарди' или виски. - Пауза. - И презики не забудь, хе-хе...
  Предложение было заманчивое: могла получиться веселая ночка.
  - Лады. Только я сегодня работаю до десяти.
  - Нормально. Я тоже до восьми. Как раз приведу себя в порядок, схожу на маникюр.
  Девушка она была довольно миниатюрная, но темперамент имела невероятный. Вообще почти не спали. К утру Ховрин был полностью истощен, буквально высосан до капли. Когда пошел помочиться, боялся, что будет писать кровью.
  - Чего-то у тебя вид утомленный, - заметил Михалыч утром в зале.
  - Да полночи в Интернете просидел, - промямлил Ховрин, стараясь в его сторону не дышать: выпили вчера прилично.
  - Ага, и от этого засос на шее! - ухмыльнулся Михалыч, но беззлобно. Тоже в свое время, наверное, был любитель этого дела.
  Ховрин же про себя чертыхнулся. Шалунья Алина любила оставлять отметины. Обязательно или куснет, или оставит засос. И еще была у нее манера: намотать свой волос на пуговицу. Ховрин уже несколько раз находил такие волосы. Еще была положена использованная упаковка из-под презерватива - случайно обнаружил ее в заднем кармане джинсов, когда одевался. А вдруг бы выпала, когда не надо. Вика могла не понять.
  После спортзала Ховрин заехал к своей родной сестре Тане. В квартире пахло горелой кашей, молоком. Трехмесячный Ленечка (по прозвищу Ежик) махал ручками и ножками в своей кроватке, пускал слюни, хныкал. Таня в домашнем халате, растрепанная, металась по квартире. Вид у нее был безумный и отчаявшийся. Всюду царил хаос. Все дверцы в шкафах и полках были почему-то открыты, словно после обыска. Все тарелки были с отбитыми краями, а кружки треснутые.
  Она вдруг села на табуретку, опустила руки на колени и разрыдалась:
  - Не знаю, что и делать! Все падает из рук.
  - Ты не можешь справиться с одним маленьким ребенком, а как же люди справляются с двумя или тремя?
  - Я не знаю, - плакала она. - Я спать хочу!
  Ховрин тоже спать хотел, но сказал:
  - Иди, поспи часок, а я тут чуток приберусь. Покачаю Ежика.
  Таня подняла глаза с вопросом.
  - Иди, иди! - кивнул Ховрин. - Если что - разбужу.
  Сестра пошла в спальню, упала щекой на подушку и через минуту уже спала. Она не слышала ни гудения пылесоса, ни звона разбитой тарелки, которую уронил Ховрин. Но мгновенно проснулась, когда запищал Ежик. Стала его кормить грудью.
  Ховрин в это время вынес мусор. Когда вернулся, спросил про Таниного мужа:
  - А Сергей-то твой где?
  - Работает. Он постоянно работает, а денег все равно нет. Раньше мы вдвоем работали, как-то хватало. В Турцию ездили.
  Когда Ховрин вечером ждал Катю с тенниса, дремал сидя на диване в холле спортивного клуба. Та его растолкала: 'Пошли есть!' В ресторане Ховрин тоже заклевывал, отвечал невпопад. Чуть не уткнулся в тарелку лицом.
  Наконец наступила суббота. С утра шел дождь, к полудню он закончился, но подул такой сильный ветер, что пришлось натягивать на голову капюшон и надевать перчатки. Все сидели по домам. Ховрин переключал каналы, но, как обычно, в субботу, смотреть по телевизору было нечего.
  Стало скучно. Позвонил Вике.
  - Я сейчас у сестры, - ответила та. - Если хочешь, заходи, пообедаем тут, и кое-чего поможешь нам передвинуть. Адрес: Беринга, семнадцать.
  Это было совсем рядом. Ховрин отправился туда пешком. Позвонил в дверь. Прошло довольно много времени, наконец, провернулся замок. В дверях стояла Гуля, Викина сестра. Очень располневшая после родов, круглолицая. На руках у нее сидела маленькая София и таращилась на окружающий мир. Увидев Ховрина, глаза ее вообще округлились, а соска выпала изо рта на пол. Гуля соску подняла, облизала, и сунула обратно в маленький ротик. София, продолжая таращиться, быстро зачмокала. Вика, оказывается, ушла в магазин через дорогу и должна была скоро вернуться.
  Ситуация у Гули с сестрой Ховрина Таней была почти что зеркальная, один к одному, разве что в доме тут был идеальный порядок: Гуля тоже крутилась с ребенком, только с девочкой, и тоже практически одна. Муж вкалывал где-то на стройке с раннего утра до позднего вечера почти без выходных. Зарабатывал, чтобы кормить семью и платить ипотеку. Денег тоже катастрофически не хватало. Мать Гули и Вики с маленькой Софией не сидела, а работала няней в богатом доме. Официально же она числилась на каком-то предприятии, там лежала ее трудовая книжка, и потихоньку шел официальный трудовой стаж на всякий случай и опять же для пенсии. Ее зарплату получал кто-то другой. Всех это устраивало. Платили за работу няней ей очень хорошо. До этого, вкалывая целый день в супермаркете на кассе, она получала в два раза меньше, поэтому нынешней работой дорожила. Тут и налогов не было никаких - чистые деньги. Правда работать приходилось по двенадцать часов: неотлучно сидела с ребенком, домой возвращалась самое раннее в одиннадцать вечера. Приезжала на такси, которое ей тоже оплачивали хозяева. Имела только один выходной - воскресенье. Иногда и ночевала там, если родители где-то задерживались. Впрочем, условия работы у нее были очень хорошие. Прошлым летом вместе с ребенком и его матерью она ездила на три месяца на Крит.
  Вика в то лето ощутила свободу, гульба в квартире все лето шла непрерывно. Перед приездом матери два дня ползала по квартире на карачках, смывала со стен и пола сперму и рвоту, а под диваном обнаружила целую кучу уже засохших презервативов. Казалось, вычистила все идеально, но мать что-то там такое нашла, расшумелась: 'Нельзя тебя одну оставить!'
  Этим летом они тоже собирались с ребенком вроде бы на Мальту и тоже, считай, на все лето. Вика дождаться не могла лета.
  Наконец появилась и она, причем без косметики. Лицо Вики без 'боевой раскраски' казалось каким-то беззащитным и совсем детским - хоть тотчас букет хризантем в руки и в пятый класс. Впрочем, не исключено было, что она и чуть поплакала совсем недавно - веки были припухшие и красненькие.
  Сначала Ховрина заставили передвигать мебель. Потом пообедали. После этого они пошли с Викой в кино, затем в пиццерию. Вика весь вечер была необычно тихая, ласковая. Все ее постоянное раздражение последних дней куда-то делось. Вид у нее был таинственный. Ховрин даже начал тревожиться, не беременная ли она. Однако ничего такого не говорила, а спросить самому Ховрину про это дело показалось неудобным. Потом пошли к Ховрину, у которого мать была на работе. Дома долго пили чай. Потом перестилали белье на постели. Кстати, у Вики была подружка Настя. Она работала горничной в отеле. Убирала, меняла постельное белье в номерах много раз за день.
  - Как она может? Я больше всего ненавижу надевать пододеяльники, а она делает это сто раз за день. Бр-р-р...- содрогнулась Вика, увязая в пододеяльнике.
  И еще у нее была особенность:
  - Не могу касаться бархата - меня сразу в дрожь бросает!
  Ховрин только похахатывал.
  Три дня прошли спокойно. Наступил четверг. К четвергам Ховрин начал относиться с некоторым внутренним трепетом. За последний месяц четверг явно становился потенциально самым опасным днем недели. В этот день нужно было сделать пеший проход домой, а это стало опасным. Решение было простое: взять у кого-нибудь на время машину. У Саши Земскова - Зимы - был в пользовании старый 'жигуль-шестерка' на ходу: продать сложно, выбросить - жалко. Зима согласился сразу:
  - Забирай и катайся - она мне нахер не нужна!
  Вечером Ховрин подогнал к школе 'шестерку', которую драил целое утро. Одних окурков выкинул из салона чуть не полведра. Катя посмотрела на нее с изумлением.
  - Я в это ржавое ведро ни за что не сяду! - На ее лице отразился ужас.
  - Нормальная машина! - Ховрин похлопал ладонью по гулкой, слегка помятой крыше. - Прет только так! Но на ста десяти начинается сильная вибрация от кардана. Страшно, что развалится. Но по городу такая скорость и не нужна. Нам только до метро доехать.
  Но, похоже, не особо-то он Катю убедил. 'Шестерка' заводилась через раз и то прямым проводом с аккумулятора на стартер - иначе никак. Больше стояла, чем ездила. Еще и одна фара не горела. Четверг, однако, прошел без приключений, если не считать маеты с машиной.
  А Ховрин опять пошел домой через дворы. Там у трансформаторной будки была такая ниша, где можно было помочиться. Ховрин нырнул туда. Пока делал дело, услышал какой-то гомон. Высунул голову из этой щели и тут увидел, что бывший его одноклассник Саша Лавриненко, он же Лаврик, попался в лапы темных сил. Компания явных злодеев обступила его. Лврик стоял перед ними, весь дрожа, сжав кулачки и сверкая очками. Смотреть на него было жалко и больно, как на свернувшегося в клубок на шоссейной дороге ежа. Однако это и было самое настоящее мужество. И это притом, что у него не было никаких шансов. На миг промелькнуло в глазах злодеев смешанное с уважением удивление, впрочем, тут же сменившееся злорадством. Могла получиться потеха.
   Смотреть на это было невыносимо. Мир мог вполне лишиться будущего академика Ландау или Стива Джобса. Ховрин, чертыхнувшись, вылез из своего убежища, подошел к изумленному Лаврику, хлопнул его по плечу:
  - Привет, Шурик! Чего вы тут замутили?
  Злодеев он словно и не видел, потом только повернулся к ним:
  - Чего тут забыли, пацаны? Грабители, блин, с большой дороги?
  - А те че, бля?
  - Да ниче, - недобро осклабился Ховрин. - Хуй через плечо!
  Они уже по стремительным и точным движениям, по набитым на костяшках кулаков мозолям определили опытного бойца. Что-то буркнули, повернулись, как по команде втянули головы в плечи и ушли, ссутулясь, засунув руки в карманы курток.
  - Ну, Витюха, ты вовремя! - выдохнул с облегчением Лаврик, трясущимися руками поправляя очки. - Спасибо!
  - Всегда пожалуйста.
  Еще немного поболтали о том о сем да и разошлись.
  Уже заходил в подъезд, как позвонила еще одна знакомая девушка Юля П., - как-то познакомились с ней под Новый год в каком-то клубе будучи в полном угаре и там же в туалетной комнате имели мимолетный секс. Потом какое-то время тусовались в одной компании и еще пару раз имели интимную близость. Пригласила к себе, и Ховрин тут же изменил маршрут. Юля была немного старше Ховрина. Ей было уже двадцать лет - совсем недавно исполнилось - отмечали. Или уже двадцать один? Дверь открыла, завернутая в белое махровое полотенце, которое тут же с нее и слетело. Юля была невысокая, худенькая, с маленькой грудью. Лобок у нее был выбрит до узкой темной вертикальной полоски. Она могла бы играть детей в ТЮЗе, но по жизни была уже матерая женщина. Года два жила с каким-то взрослым мужчиной, но вот недавно они расстались, и теперь она искала нового партнера. Ховрин на постоянную связь из-за неопределенного социального статуса никак ей не подходил, но развлечься с ним вполне было можно, снять напряжение для здоровья. С ним было беспроблемно. То, что надо. Он не парил мозг. У нее была своя особенность. Юля почему-то и до и после секса любила обсуждать свои частные дела, видимо, больше было не с кем, и делать это с Ховриным она считала вполне безопасным. Она выговаривалась и при этом принимала решение.
  И сейчас, накрытая по пояс одеялом, с маленькой голой грудью, с сигаретой в руке она впаривала Ховрину про какую-то свою чисто женскую проблему, в которой он, естественно, ничего не понимал.
  - И что ты по этому поводу думаешь? - пихнула она его, выдернув из дремоты.
  - Я-то откуда знаю? Спроси свою подругу Олю. Ну, эту, как ее... - Ховрин пощелкал пальцами. - Савченко, что ли...
  Юля махнула рукой:
  - Савицкую? Бесполезно - она беременная. Разговаривать с ней ни о чем невозможно. Несет какую-то херню. Такое ощущение, что она вдруг отупела. Нос заложен, рот постоянно открыт. Все об одном талдычит: где кроватку поставить и все такое. Какой-то комод с пеленальным столиком. И еще постоянно про тонус матки. Кому это интересно? Неужели и я такая буду? И курить придется бросить? Меня мама тоже родила в двадцать. И до сих пор они живут с отцом душа в душу, тьфу-тьфу-тьфу. Отец в последний год даже пить бросил - почти не пьет, только пиво, - у него панкреатит, давление, еще недавно и диабет нашли. Курить только не может бросить. Ну, и футбол смотрит - всех уже задолбал. Орет на весь дом. Накупит пива, сядет на диван и уставится в ящик смотреть все подряд. А когда его друзья иногда приходят - тогда вообще атас!
  - Аню тогда спроси... Ты мне про нее как-то рассказывала...
  - То же самое. Она полгода назад родила. У нее теперь все разговоры сводятся к тому: что Данечка поел, как Данечка посрал. О чем ни начни говорить, все скатывается туда. Скукота. А ведь была когда-то нормальная девчонка. Неужели и я такой буду? - снова спросила она.
  - Родишь - будешь! - буркнул Ховрин, у которого неудержимо слипались глаза, а Юлия его постоянно пихала в бок: 'Не спи!' Ей хотелось поговорить.
  - Ну, не знаю... Это ужасно.
  - Такова ваша женская доля.
  - Не спи, блин!
  Пытка какая-то.
  На другой день, когда Ховрин возвращался от Катиного дома к метро, подвалил серьезный парень:
  - С тобой хотят поговорить.
  Ховрин подошел к машине. Это был большой черный внедорожник 'Тахо'. Стекло задней двери опустилось. Ствола с глушителем, впрочем, оттуда не высунулось, но там сидел человек во всех отношениях неприятный. Лицо его было словно жеваное.
  - Слушай сюда, малой! Жить хочешь? - прохрипело это лицо.
  - А вы, дядя, кто? - оторопел Ховрин.
  - Дед Пихто! Мне нужно перетереть кое о чем с твоей девчонкой! Всего пару словечков. Чисто по делу. Один на один. Ты просто постой в стороне. Пять минут.
  - Скажите, о чем, я ей передам.
  И тут этот жеваный человек словно что-то или кого-то вдруг увидел позади Ховрина, отчего изменился в лице, поднял стекло, и машина тут же умчалась. Ховрин обернулся, но ничего особенного не заметил. И парень, что подходил к нему, тоже куда-то делся.
  Тут же записал по памяти номер машины. Подумав, позвонил Печерскому:
  - Виктор Станиславович, можно с вами посоветоваться?
   Поразило Ховрина, что тот звонку вовсе не удивился. Услышав только начало истории, Печерский буквально заорал в трубку:
  - Приезжай сейчас же! Театр 'Балтийский дом' знаешь? Рядом правее там есть бильярдный клуб 'Шарада'. Скажешь охраннику, что ты ко мне, и тебя проведут.
  Ховрин проехала туда на метро - до 'Горьковской', оттуда пешком дошел до клуба. У клуба стояли, по крайней мере, два "рэнж-ровера", большой 'мерседес' и еще много других недешевых иномарок. Подошел к охраннику, тот кивнул и незамедлительно повел его в зал. Тут был полумрак, ярко освещались лишь зеленые бильярдные столы. Тусовочный народ еще не собрался, музыка звучала откуда-то из глубины. Там стояли столики. На стене светились мониторы. Показывали какой-то рукопашный бой. Все, глядя на экран, непрерывно трещали фисташками. Какой-то мужчина с тухлым лицом как всунулся носом в кружку пива, так и не вылезал из нее, словно спал.
  В полумраке за обычным ресторанным столиком сидел сам господин Печерский. Стол перед ним был засыпан скорлупками от фисташек. Кружка пива была опустошена наполовину.
  Бумажку с записанным номером Печерский сразу передал какому-то человеку, который тут же вышел. Потом спросил:
  - Опиши его.
  - Довольно противный, лицо изъедено рубчиками, будто раньше были прыщи. Бугристая голова. Старый - лет пятьдесят.
  Тут появился человек, которому передали записанный номер, что-то прошептал на ухо Печерскому.
  - Ага, - сказал тот.
  Сам Печерский представлял собой гору жира, в которую нередко превращаются бывшие спортсмены-тяжеловесы, когда уходят из спорта и перестают тренироваться. У него был складчатый загривок бегемота, выпиравший сзади над воротником. Его, как борова, можно было резать на сало. В голодные годы на Украине его наверняка засолили бы и съели бы. Там любят сало. При этом он был в явно очень дорогом костюме, с галстуком, на котором блеснула золотая заколка.
  И вот этот большой солидный человек вдруг придвинулся к Ховрину и с интересом десятиклассника, интересущимся дракой только что произошедшей в школьном туалете, спросил:
  - Я вот чего не понял: хули он до тебя-то доебался? - в глазах Печерского блестел искренний интерес.
  Ховрин, переминаясь с ноги на ногу, сказал. Чувствовал он себя довольно неприкаянно, уже жалел, что пришел.
  Какое-то время Печерский думал, потом понимание и решение возникло в его глазах.
  - Любопытно. Очень любопытно....
  Он переглянулся с сидевшим рядом мужчиной в костюме, в очках и с галстуком. Тот едва заметно кивнул. И тут Печерский резко изменил поведение: он указал Ховрину на стул напротив:
  - Ну, это несколько меняет дело. Садись-ка...
  Позвонил куда-то, приложив правую руку с казавшимся крошечным телефоном к мясистому приплющенному уху, ждал ответа, барабаня пальцами левой руки по столу.
  - Давайте сходу ко мне! - сказал и положил трубку на стол.
  Потом внимательно посмотрел на Ховрина. Глаза у него стали хитрые-прехитрые. И вообще вид у него стал как у Карабаса-Барабаса, вдруг узнавшего от Буратино, что в каморке папы Карло есть таинственная дверца. Ховрин потом думал, что так могло заинтересовать Печерского, но ничего придумать не мог.
  Печерский достал из внутренего кармана пиджака сверкающую золотом ручку, написал на бумажке цифры и дал Ховрину: там было два номера мобильных телефонов и два имени: Андрей и Сергей.
  - Это братья Гарайсы. Наша гвардия. Если будут наклевываться какие-нибудь разборки, типа этой, сразу звони им, они будут в курсе и если что - помогут... Это теперь будет типа твоя 'крыша'. Ничего не бойся и, главное, не дергайся, тяни время, сразу звони Гарайсам. Надо будет, забьем стрелку.
  По сидящим в комнате прошел шумок, народ заерзал. Услышав слово 'стрелка', бугай за бильярдным столом утробно хохотнул, мотнул головой. Прозвище у него было Тапир. Очень точное - была у него некая глобальная горбоносость. Здоровенный, двухметровый парнище, спокойный, как слон. И кулаки у него были очень большие. И еще был тут один тип. Погоняло у него оказалось Миша-Топор. Нехорошее какое-то прозвище. Сам он был длинный, худой, заросший пегой бородой до глаз. Сами глаза его были какие-то мутные - страшный человек. Да и все тут были такие. И очкастый рядом с Печерским тоже был какой-то недобрый. У него были очки с очень толстыми стеклами и глаза его, казалось, жили самостоятельно где-то в глубине этих стекол. Зрачки метались в них, как рыбки в аквариуме. Жуть!
  В этот момент подошли и сами братья Гарайсы, которых, видимо, Печерский и вызвал по телефону. Оба были просто огромные, светловолосые, с хрящеватыми носами, Ховрин оценил свои шансы в поединке против любого из них как однозначно нулевые. Он не продержался бы и минуты - прихлопнули бы, как клопа. Осознавать это ему было неприятно. Такое ощущение расстроило Ховрина, да и не только его, а буквально всех, кто когда-либо сталкивался с братьями Гарайсами. Печерский, отойдя с ними в сторону, что-то им сказал и показал им Ховрина. Те без особых эмоций кивнули.
  Позже оказалось, что братья Гарайсы, Андрей и Серега, - светловолосые близнецы-гиганты - при абсолютной внешней похожести имели совершенно разные характеры. И только по этой разнице характеров их и можно было различать: Андрей был злой, а Серега - добрый. Или наоборот.
  Еще через десять минут Ховрин вышел из бильярдного клуба. Пришлось чуть ли не протискиваться: у входа стояли очень тесно три большие машины - все черные внедорожники 'Мерседес'. Две были пустые. В третьей сидел водитель в пиджаке, белой рубашке с галстуком, но почти наголо стриженый, вроде, как и явно дорого одетый, но в целом совершенно ужасного вида, как будто бы только вышел из тюрьмы, где отсидел долгий срок за жесткое и дерзкое убийство.
  В результате этой встречи Ховрин вроде бы получил 'крышу', но все равно чувствовал себя довольно неуютно, поскольку ничего не понял, кроме того, что им явно играли вслепую. Мелкая шантрапа и гопота, понятно, в счет не шла, на нее можно было вообще не обращать внимания, а вот боевики на внедорожнике и жеваный тип на 'Тахо' серьезно его обеспокоили. Вопрос, который его волновал и оставался нерешенным: причем тут вообще Катя Гарцева?
  На следующее утро на тренировке Ховрин как обычно лупил кулакам и ногами по мешку.
  И снова Михалыч позвал, как пролаял:
  - Витя, с тобой тут хотят поговорить.
  На этот раз это оказался мужчина лет пятидесяти или чуть больше. Ростом чуть ниже Ховрина, плотный, широкий. Сам он был не то чтобы совсем лысый, но имел на голове довольно скудную, коротко стриженую седую поросль. Еще у него была 'ришельевская' бородка, точнее клок волос сразу под нижней губой, которую он, как оказалось позже, имел привычку тормошить, подергивать, когда задумывался. В комплекте с усами это образовывало вокруг рта кольцо волос. Он протянул Ховрину руку, крепко пожал, представился:
  - Здравствуйте, Виктор! Меня зовут Сергей Николаевич Данилов. Я работаю в компании Владимира Петровича Гарцева, родного отца известной вам Кати Гарцевой, занимаюсь безопасностью его предприятий, находящихся на территории России. Вы, наверно, в курсе, что Владимир Петрович живет сейчас за границей. Тому способствовали разные обстоятельства. Катя Гарцева его дочь от первого брака. Он волнуется за ее безопасность. Думаю, на бытовом уровне тут проблем на настоящий момент нет. Но дело в том, что у него есть, скажем так, имеется серьезный оппонент, бывший партнер, который в свое время, скажем прямо, украл у него довольно крупную сумму денег. Если на доллары это примерно десять миллионов. Некто Александр Борисович Гилинский. Ничего тебе не говорит эта фамилия?
  Ховрин только неопределенно пожал плечами.
  - Так вот: этот самый Гилинский недавно приехал в Петербург и находится тут уже две недели.
  - А при чем тут Катя? - спросил Ховрин.
  - Пока не знаем. Какие-то дела. Тут-то и вопрос, какие. Может, и ни при чем. Но на всякий случай мы хотим усилить ее охрану.
  - Откуда вы все это знаете? - спросил Ховрин.
  - Я работаю на Владимира Петровича Гарцева уже семь лет. А вообще-то я бывший офицер, когда-то служил в военной разведке, - сказал Данилов. - У меня свои каналы информации.
  Ховрин посмотрел на него пристальнее. Обратил внимание на выпирающий, как у беременной месяцев пяти, животик. Данилов этот его взгляд заметил, но не смутился.
  - Давно это было. Я уже почти пятнадцать лет как в отставке. И жена у меня готовит потрясно. Каюсь, каждый день наедаюсь на ночь. Борюсь с этим, но ничего поделать не могу. - Он кашлянул. - Опять же раньше много курил, полгода только бросил. Есть охота постоянно...
  К делу это вроде как не относилось, но Данилов, похлопав себя по животу, продолжил:
  - Я еще ничего. Тут случайно встретил парня, с которым вместе служили срочную.
  - И что? - спросил Ховрин.
  Данилов почесал свою ришельевскую бородку.
  - Я ужаснулся: это был очень старый, буквально кроманьонский человек, почти что питекантроп - настолько он был древен! А ведь мы служили в одном взводе. Никто еще не пугал меня больше. Он что-то говорил мне, лыбился зубными протезами, а я словно заглянул в склеп. От него пахнуло могильным гнильем. Он гнил заживо. Я испытал настоящий ужас, долго потом не мог прийти в себя. Выпил в тот вечер полбутылки коньяка и только тогда опустило.
  Он какое-то время молчал, потом добавил:
  - Знаешь, Витя, у меня была нормальная жизнь: школа, пионерские лагеря, спорт, армия, потом училище, нормальная служба, неплохая заплата, семья, дети, небольшая, но уютная квартира. Мы напоролись на девяностые годы, как корабль на рифы. Все рухнуло в один миг. Я был тогда в полной жопе. И Вова Гарцев - Владимир Петрович - помог мне выплыть, и я ему за это навсегда - по гроб жизни - буду благодарен. Это было как рука из облака, вытянувшая меня из смертельного водоворота, из дерьма. И снова в один миг все изменилось. Я не мог этому поверить. Недели две приходил в себя. А потом встретил Валентину...
  В целом Данилов вызывал у Ховрина доверие и симпанию.
  - Поехали ко мне: пообедаем, заодно и поговорим, - сказал, поднимаюсь, Данилов. - У меня жена сегодня дома. Хорошо готовит. Я не люблю общепит. Короче, я тебя жду на выходе... Иди переодевайся.
  Ехать было недолго - до улицы академика Сизова. Поднялись на третий этаж, Данилов не стал окрывать своим ключом, а позвонил в дверь. Открыла молодая женщина лет двадцати восьми, не больше. Можно было подумать, что это его дочь, но дочери ведут себя немного по-другому.
  - Валентина Михайловна, - представил ее Данилов.
  - Просто Валентина, - улыбнулась женщина.
  - А это Виктор. Накормишь нас?
  - Конечно.
  Валентина отправилась на кухню. Мужчины сняли обувь, куртки, вошли в комнату. Еще не сняв ботинок, Данилов прямо из прихожей щелкнул пультом телевизора. Там шел футбол.
  Данилов бухнулся на диван. Кивнул Ховрину на кресло рядом, взяв оттуда журнал, распушив его и бросив на стол.
  - Ты пробовал читать какой-нибудь популярный женский журнал - это же верх дебилизма! Говорящая пиз...- он запнулся, подбирая слово: - короче, понятно!
  В этот самый момент из кухни вышла Валентина.
  - Кто бы говорил! - обратилась она к Ховрину, ничуть не смутившись. - Когда он смотрит футбол, его не тронь! Причем даже если 'Зенит' играет с каким-нибудь 'Шахтером' или 'Альмаром' или еще с кем. Буквально впивается глазами в экран, влипает в него! И тут вдруг какой-то наемный бразилец забивает этому самому 'Шахтеру' или 'Альмару' гол. Что тут твориться! Какой безумный щенячий восторг! Тут же ему надо куда-то мчаться, орать. А что ему этот бразилец? Я понимаю, если бы он сам забил, или сосед, или знакомый какой или хотя бы питерец, просто россиянин, наконец. А тут наемный бразилец. Что ему до него, до этого бразильца? Забьет он или не забьет. Победит 'Зенит' или не победит. Тебе-то что? 'Что он Гекубе? Что ему Гекуба?' Меня всегда это просто поражает до глубины души! Это ли не настоящий дебилизм?
  Мужчины не ответили. Они впились глазами в экран. Впрочем, на этот раз давешний бразилец в ворота не попал.
  - Что-то знакомое, - начал припоминать Ховрин. - Какая такая Гекуба?
  - Это же Шекспир - из 'Гамлета'! - укоризненно покачала головой Валентина. - Чему вас в школе учили.
  - Пьесы эти, говорят, писал вовсе не Шекспир, а чуть ли не сама английская королева или один ее придворный - граф Оксфордский! - заявил Данилов.
  Валентина на это только фыркнула:
  - Заметьте: почему-то никогда не бывает двойного авторства в скульптуре или живописи, типа: вместо Микеланджело эти скульптуры по-тихому на заднем дворе вырубил некий граф Хренков. Или эту фреску вместо Джотто в свободное от государственной работы время написал сам итальянский король или римский папа - захотелось ему помалевать в свободное время. А вот с книгами такие вопросы возникают постоянно. Это потому что писать умеют все. Дело во всеобщей грамотности. А ведь этому графу по тем временам будто бы и делать было нечего, как пьесы писать. Да и захотел бы - не написал. По одной простой причине: тут нужен талант!
  - Так кто же такая Гекуба? - еще раз спросил Ховрин.
  - Царица Трои, вроде бы, - не совсем уверенно сказала Валентина.
  - Сама не знаешь, а говоришь! - съехидничал Данилов.
  - Посмотри в 'Википедии'. Я точно не помню, - пожала плечами Валентина, - я и не собираюсь все помнить. Когда-то знала, но забыла.
  И снова ушла на кухню. Данилов же сказал, махнув рукой:
  - Спорить бесполезно. Женщины - они другие, чем мы. Если бы на свете спрос определяли только мужики, бриллианты ничего бы не стоили, разве что как стеклорезы. Но на этом стоит целая промышленность. Амстердамские ювелиры что-то там круглые сутки точат, в Якутии кимберлитовые трубки роют - поразительно - из-за какой-то херни... Не понимаю.
  Потом пошли на кухню обедать. Кухня была большая, со столом человек на шесть. Тут тоже был телевизор, но Валентина запротестовала по поводу футбола:
  - Давайте просто пообедаем в тишине.
  - Молчи, женщина! - пробасил Данилов.
  - Ты - средневековый человек! - бросила в ответ Валентина.
  - Все мы такие, - пробурчал Данилов, но телевизор выключил.
  В три часа Ховрин засобирался:
  - Мне пора в школу за Катей!
  - Я тебя довезу, - сказал Данилов. - Так вот: с учетом сложившейся ситуации мы решили усилить охрану. Ты перекрываешь бытовое звено: сопровождение от школы до дома, всякие там хулиганы, бомжи и прочее. Внешне это выглядит вполне естественно: парень встречает и провожает свою девушку. Мы же сформируем вторую - невидимую линию охраны от более серьезных угроз: наездов со стороны полиции или других профессионалов. Соответственно твоя зарплата возрастает даже не в два, а в три раза. Теперь тебе будут платить оба: Валерий Константинович и Владимир Петрович.
  'Оба отца', - подумал Ховрин.
  - И еще, - добавил Данилов, - Валерий Константинович не в курсе последних изменений. И пусть так и остается...
  Данилов по дороге рассказал еще историю про совместное с Гарцевым погружение с аквалангами где-то на Филиппинах. Там на глубине из скалы торчал острый камень. Течением их понесло туда. Данилов видел опасность, но крикнуть, понятно, не мог, а только с ужасом глядел, как медленно происходит сближение головы Гарцева и этого камня, потом голова коснулась острия и почти сразу оттуда забила струйка крови зеленого цвета - так выглядит кровь на глубине. А глубина была за тридцать метров. Долго на ней находиться было нельзя. Гарцев, впрочем, регулятора изо рта не выпустил, но задышал заметно чаще. Чем-то надо было зажать рану. Сразу появилась мысль об акулах. Акул там было довольно много. Кое-как вынырнули. Зашивали Петровичу голову в местной больнице. Шрам так и остался.
  После паузы Данилов продолжил:
  - А потом Гарцев вообще перестал нырять - у него стали болеть уши. Помню, он не смог погрузиться в пещере, в воздушном кармане. А там ведь экстренно не всплывешь. Еле-еле выплыл, ухо болело страшно, чуть сознание не потерял. Кажется, это было где-то в Мексике. Или в Доминикане? Точно не помню. Что-то с носом. Лечился - не помогло. Последние три года уже не ныряет. Но пьет. Беда.
  Данилов прояснил и текущую ситуацию:
  - Парадокс, но в школе никто не знает, чья она дочь. Точнее, кто ее родной отец. Фамилия ведь самая обыкновенная, да и вела она до нынешней зимы жизнь самую что ни на есть обыкновенную. Отчим ее, Валерий Константинович, которого все так и считают ее настоящим отцом, никогда в школе на родительских собраниях не бывал. Елена Михайловна этим занималась. Самые обычные люди, простая семья. И вдруг - нате вам: появляется профессиональная охрана! И тут неизбежен интерес соседей, школьных друзей и подруг. А в школе даже подруги не знают, кто ее настоящий отец. Ну, да, появились свободные деньги, но ведь и у подружек какие-то есть: сходить в кафе, в кино, купить кое-какие обновки - много ведь девушкам-подросткам и не нужно. Пока не присутствуют в их жизни шубы, бриллианты и автомобили премиум-класса. Чуть постарше будет уже другой уровень трат и произойдет разделение. Но это будет позже. Поэтому для настоящего момента ты подходишь идеально. Ты не выделяешься и похож на ее дружка. Твоя задача, чтобы она не возвращалась с занятий поздно вечером и ночью одна. Это существенно снижает риск нападения. Даже старые бабушки встречают внучек - небось видел. Это уже защита. Нередко ведь стеклянной двери достаточно от проникновения, хотя ее и легко разбить. Но чтобы разбить, нужно совершить преступление. Просто так сумочку в людном месте не отберешь. Это рискованно для грабителя. Кроме того, ты имеешь нреобходимую для этого спортивную подготовку. Это и определило выбор. Теперь некоторые элементарные детали. - Он достал планшет, загрузил карту, ткнул пальцем. - Вот Катин дом. Вот ближайшая дорога из школы. Тут - проход вдоль детской площадки и между домами. Идеальное место для засады. Тут не ходите никогда. Лишних пять минут лучше обходите вот здесь. Понятно?
  - Понятно, - кивнул Ховрин. А они-то как раз всегда ходили между домами через этот самый проход и не без приключений.
  Еще Данилов дал целую кучу полезных советов: как действовать в определенных ситуациях, как входить в подъезд и тому подобное. И тут, оказывается, были свои тонкости.
  - А вообще-то всем нужно соблюдать простые правила: не ходить ночью одному, тем более по пустынным и темным улицам, не ездить в общественном транспорте, не посещать подозрительные учреждения, ночные клубы. Меньше мотаться ночью на машине: много пьяных за рулем, большие скорости, всякие психопаты спокойно проезжают на красный свет. Все страшные аварии случаются обычно ночью. Все это знают, но не выполняют. Ладно, завтра еще раз встретимся и четко все распланируем, обсудим еще детали... Задействуем еще одного человечка.
  Проводив Катю до дверей квартиры, Ховрин вернулся домой в десять вечера.
  Пришла возбужденная соседка тетя Клава, сообщила страшным шепотом:
  - Витенька, за мной следят!
  Ховрин даже не удивился: тараканы в голове, старуха совсем ёбнулась. Ей постоянно казалось, что кто-то хочет отнять у нее квартиру.
  - С чего вы взяли? - хотел в очередной раз отмахнуться Ховрин.
  - Пошли со мной!
  В квартире был выключен свет, задернуты шторы. Щель, однако, оставалась. Прильнули к этой щели.
  - Вот они! - тетя Клава ухватила Ховрина за голову и повернула в нужную сторону.
  Ховрин присмотрелся. Там действительно стояла машина. Ну и что? Тут всегда много машин стоит. Но у нее работал двигатель, и вдруг внутри вспыхнула красная точка - кончик сигареты - кто-то затянулся. Действительно кто-то там сидел.
  - Они прошлой ночью тоже стояли.
  - Может, пасут какого-нибудь бандита, - предположил Ховрин. - Днем тоже стояли?
  - Днем - нет! Как только ты отъехал на своей красненькой, они тут же уехали за тобой.
  - Ну, не за мной же следят! - возопил Ховрин.
  - За мной следят, - тетя Клава затряслась, - хотят забрать квартиру. Потом еще рассказала, что участковый приходил и хотел задушить ее телефонным проводом. 'Совсем ёбнулась!'
  На следующий день Ховрин сделал запись всей поездки видеорегистратором, который укрепил присоской на заднее стекло. Действительно одна машина будто прилипла и долго ехала следом.
  Запись он показал Данилову. Тот записал номер машины, похвалил:
  - Молодец, что увидел.
  Ховрин хотел рассказать ему про подозрения соседки, но не стал.
  Данилов позвонил тем же вечером:
  - С машиной я проверил: все нормально, забудь.
  И действительно больше там машины не стояло, что тетя Клава незамедлительно отметила.
  Обычно Ховрин провожал Катю до самых дверей квартиры. Подъезд закрывался на кодовый замок, однако дом был большой, и многих жителей в подъезде Катя не знала даже в лицо, хотя всегда здоровалась со всеми встреченными. Несмотря на кодовые двери, на лестнице было довольно обшарпано, на стенах - надписи, некоторые почтовые ящики разбиты, всюду валялись рекламные листовки. Дом был двенадцатиэтажный, Катя жила на пятом. Однажды лифт был сломан, пошли пешком, На подоконнике между третьим и четвертым этажами лежали смятые сигаретные пачки, стояли пустые банки из-под пива, пол был заплеван. Тут явно было тусовочное место. В определенной ситуации оно могло быть опасным.
  На площадке выше этажом послышался мужской, но очень слащавый голос: какой-то парень говорил по телефону:
  - Эдик, милый, ты знаешь, где я стою? У дверей твоей квартиры. Ты меня не впустишь? Я люблю только тебя. Если не впустишь, я покончу с собой!.. - Послышались рыдания.
  Оба, Катя и Ховрин прыснули, еле сдержав смех.
  - Кто там живет? - спросил Ховрин.
  - Я не знаю. Раньше вроде жила какая-то бабушка.
  Попрощались. Чуть позже Ховрина забрал от Катиного дома сам Данилов.
  Сначала поехали за неким Чебышевым. Этот Чебышев жил за КАДом - в Буграх - минут двадцать езды. Машина у него была в ремонте, и он был вроде как уже хорошо подвыпивши, этот Чебышев. Пришлось его оттуда забирать, благо было недалеко. Подъехали к дому. Это был стандартный двухэтажный коттедж, не слишком богатый, но ухоженный, дорожки в саду все расчищены. Снег оставался лежать только в небольшом огороде и на клумбах.
  В дом не пошли. Какое-то время Чебышева ждали на крыльце дома, пока тот собирался. Слышно было, как жена его, Надежда Михайловна, что-то ему выговаривала визгливым голосом. Чебышев что-то бубнил в ответ.
  Сначала речь шла о какой-то ерунде типа раковина течет уже неделю. Далее пошла традиционная пилка мужика: 'Ты по жизни неудачник, я на тебя потратила лучшие годы жизни...' и т.п. Чебыщев уже вышел, а Надежда Михайловна все продолжала вопить.
  В какой-то момент Чебышев не выдержал:
  - Да ты просто жирная сука! - брызгая слюной, заорал он, всунув голову в проем двери.
  Елена Михайловна ответила ему что-то в этом же роде визгливо, как бензопила, типа сам козел и к тому же импотент.
  - Да на тебя ни у кого не встанет! - завизжал Чебышев, слетая со ступенек с курткой в руке. Оделся он уже на дворе.
  Вышли на улицу. Чебышев тяжело дышал, но постепенно краска ярости сошла с его лица.
  Данилов представил ему Ховрина.
  На удивленный ховринский взгляд Чебышев пояснил:
  - Витя, я женился совсем на другой женщине, и даже не знаю, когда произошла подмена: однажды просыпаюсь, и вдруг рядом - карга! Словно за ночь подменили. Где женщина, которую я любил - неизвестно. Рядом - храпящая злобная глыба жира. Еще и пердит во сне. Знаешь, как смердит! Правда, когда сам встал и взглянул в зеркало, то отшатнулся: 'Кто этот старый вонючий мудак с пивным брюхом и крохотным членом?'
  Лицо у него было бледное, почти серое, а глаза - с налитыми кровью желтыми белками. Под глазами висели мешки, как у сердечного больного. От него густо пахло пивом. Он еле отдышался. Наконец отхаркался, сплюнул, поморщился. Чебышев казался стариком. Не верилось, что он одного возраста с Даниловым.
  Сели в машину. Поехали. Видно было, что Чебышеву плохо. Он тонул в депрессии, как в болоте. Отчаянье, словно мутная ледяная вода подбиралось уже к самому его горлу, почти начала заливаться в рот. Давило грудь. Чебышев периодически растирал ее. Трудно было дышать. Он выругался:
  - Блядь, не знаю, что и делать. Кто бы убил, только чтобы не больно! На войну, что ли, поехать? Но, блядь, не выдержу: дыхалки нету бегать!
  Сокрушенно мотнул головой:
  - Героинщикам-то что - впиздярил себе в вену большую дозу и сдох под кайфом! С ребятами на боевых как-то обсуждали, что во сне помереть или от пули в голову вовсе не плохо, а вот когда ты ждешь, что тебе будут горло резать или глаза вживую выковыривать, это очень нехорошо. Поэтому лучше гранатой подорваться. Держали про запас. Было в молодости три удовольствия: пожрать, покурить и потрахаться. Теперь - конец: язва, панкреатит, диабет - жесткая диета, короче, пиздец! Прощай, этот мир! Курить тоже нельзя - одышка, давление, стенокардия. А мне всего-то пятьдесят три! Потрахаться - теперь тоже проблема: хер уже не всегда стоит, да и не очень-то и хочется. Гормоны в крови упали, нахер. Короче, полный пиздец! Пошел тут себе джинсы покупать, сказал, по памяти, старый размер - и не влезаю. Жопа! Брюхо, как у беременной. В гроб ведь не влезу, блядь! Не доживу до пенсии точно. Так на хера я буду в пенсионный фонд платить бабки? Пиздорванцев кормить? Всю жизнь воевал, работал на других, как раб. Пустое дело. И под конец у меня ничего нет. Машина - ведро с гайками, каждый день чего-нибудь отваливается. Жена - жирная сука! Детям я нахер не нужен. Жизнь прошла зря. И все из-за одного дня. - Он помотал головой, как укушенная оводом лошадь. - В жизни любого человека есть ключевые события. Запомни, парень, - обратился он к Ховрину, - если встретил женщину, которую любишь, все - надо за нее держаться. Любовь - это вещь! А похоть - враг человека, смертный грех. Лучший способ борьбы с похотью - рано жениться. Была у меня когда-то давным-давно любимая девочка, надо было жениться на ней сразу после школы. Мы тогда немного поссорились, я что-то там ляпнул не то, возникло непонимание, и она, пока я был в армии, вышла замуж за другого. Когда я вернулся, у нее уже родился ребенок. Офигеть! Как быстро делаются дети! А я ведь всю жизнь ее любил и теперь, может быть, люблю, но сейчас, наверно, даже выебать-то нормально не смогу. Да мы и старые теперь оба. Может она тоже грымзой для кого-то стала. Пиздец! Вот у вас сейчас возраст любви, вы ходите на дискотеки, знакомитесь, ищете себе пару. Спариваетесь, пробуете и, наконец, находите, если везет, любовь и близкого человека на долгие годы. И в наше время так было. Но иногда получается спонтанно: случайный трах, неожиданное зачатие, потом женитьба и все летит прахом - к черту!..
  Помолчал, спросил Данилова:
  - Серега, не знаешь, в каких странах разрешена эфтаназия?
  - Вроде как в Швейцарии, а ты что - уже созрел?
  - Так, мало ли, - буркнул Чебышев. - Интересно, сколько это может стоить?
  - Думаю, недешево. Впрочем, зачем потом деньги?
  - Тоже верно.
  По КАДу довольно скоро приехали в небольшой загородный ресторанчик, называвшийся что-то типа 'Русская рыбалка'. Посетителей, кроме них, не было вообще никого. Стол уже был накрыт. Заправляла всем улыбчивая Карина, черноволосая женщина лет пятидесяти, бывшая тут за хозяйку или управляющую. Данилов попросил ее еще и кальян для себя. Единственный официант, расставив блюда, сразу ушел, чтобы не мешать разговору. Больше его и не видели. Осталась только Карина, она и обслуживала гостей. Чебышев все время продолжал что-то бормотать себе под нос.
  - Это у тебя, Андрюха, просто банальная депрессия. Полмира ею страдает, кому нехуй делать! Пей антидепрессанты, - подал голос Данилов, видать, давно привыкший к этому нытью Чебышева.
  - Пробовал таблетки - не помогают - только еще хуже! Изжога от них.
  - Другого предложить не могу. Только водка! - Данилов кивнул на бутылку, стоящую на столе.
  Данилов тут же воспрял:
  - Наливай тогда! Надо выпить, снять стресс, а то действительно хер не встанет! - прошамкал он, заглатывая бутерброд с колбасой огромными кусками, почти не жуя. Потом снова налил в рюмку водки до краев и тут же одним махом выпил, стиснул зубы и прикрыл глаза. - Кайф!
  Помотал головой, сказал:
  - Я вот чего думаю: может, пора и сдохнуть?
  - Ну, сдохнешь, и кто к тебе на похороны придет? - ухмыльнулся Данилов. - На похоронах Сталина, хоть и был он злодей, набилось море народу, еще и кучу затоптали; аятоллу Хомейни хоронили одиннадцать миллионов человек!
  - Ну, ко мне придут разве что от силы человек десять. А то и меньше, -равнодушно пробормотал Чебышев, явно задремывая. - Да и насрать!
  - Я-то уж точно приду, - хмыкнул Данилов. - Все, тормозим пустой базар. Давайте к делу!
  'К делу', однако, не получилось, Чебышев вдруг проснулся и сказал:
  - И вот что я теперь скажу по истечении многих лет: ей, той девочке, очень повезло, что она не вышла за меня замуж. Я оказался по жизни пустым, никчемным и очень скучным человеком! Она бы умерла со мною со скуки! - Он сделал паузу, потом начал по одному загибать пальцы. - Я ненавижу футбол и всякую спортивную херню, меня утомляют всякие шумные компании, в ночных клубах я скучаю, от вина меня сразу клонит в сон. Я засираю квартиру, не люблю мыть посуду, убираться, душ принимаю только утром и ненавижу прибивать злосчастные полочки. Я никогда много не зарабатывал, не сделал карьеры. Жена считает, что я полный и окончательный придурок и неудачник по жизни. Вероятно, она права.
  Он откинулся в кресле, и без того бледное, несмотря на выпитое, лицо его стало еще бледнее. Стало четче видно отросшую за день щетину - она превратилась в настоящий газон. Глаза его светились неземным светом и имели бездонную глубину. Он напоминал запойного пьяницу, которому обещали налить, но еще так и не налили.
  - Не слишком-то прибедняйся, Андрюха: ты в жизни никогда не голодал, и всяких приключений у тебя было - дай, точнее - не дай Бог всякому, у тебя есть хороший дом, нормальная машина - зря ее ругаешь - обидится, ты всегда отдыхаешь за границей - минимум два раза в год, грех тебе жаловаться, и военная пенсия уже есть, - с голоду не помрешь, - пожурил его Данилов.
  Чебышев с ним не согласился:
  - Херня! Это вовсе не признак успеха и богатства. Богатство это накопления, капитал, как у Гарцева. А у меня никаких накоплений нет. Я постоянно чувствую себя бедным. За границей всегда ищу, где подешевле.
  - Но с голоду ведь всяко не помрешь!
  Чебышев пробурчал что-то невнятное.
  Данилов важно надул щеки:
  - И все потому что ты свои акции сразу продал и пропил, а я нет и вот теперь - миноритарный акционер 'Сургутнефнегаза', частично этим и живу. Вот и на Гарцева Владимира Петровича еще работаю. И платит Владимир Петрович очень хорошо. Гораздо больше, чем 'Сургутнефтегаз'. Ну и военная пенсия, конечно, копится. Я ее вообще не снимаю. Пускай себе лежит. Если немного добавить, раз в год можно съездить отдохнуть в приличное место...
  Тут они чокнулись и выпили еще водки.
  Потом Данилов спросил:
  - Андрюха, тут вчера один по телеку докапывался: морально ли убивать человека хоть даже и на войне? Почему, мол, на войне можно, а в обычной жизни нельзя? Какая тут принципиальная разница?
  Чебышев от этого вопроса отмахнулся:
  - Херня. Слышал я про эту дилемму. Таких много. Типа разведгруппа идет через лес на вражеской территории и натыкается на пастушка, который, если его отпустить, непременно их сдаст, и нельзя связать его и оставить в лесу, потому что тогда его съедят волки (волки там непременно водятся) и решается вопрос: убить его или оставить живым. Что ты думаешь по этому поводу, Витя? - обратился он к Ховрину.
  Ховрин только пожал плечами. Ни о чем подобном он не слышал и тем более не думал. Тогда Чебышев продолжил:
  - Этот классический баян про пастушка кочует из книги в книгу, из фильма в фильм. Конечно же, в представлении обывателя это непременно нестеровский невинный пастушок - мечта педофила. Единая слезинка невинно замученного ребенка и весь мир. Полная херня! Кто был на войне, тот поймет. Таких психологических приколов много: типа, тонет двое, и кого ты спасешь, если можно спасти только одного - и тут разные варианты: например, забулдыгу-слесаря или гениального художника. По мне так пусть оба тонут! Но вот другой вариант: ребенка или гениального художника уже не так прост. Мать или отца тоже. Но в жизни так не бывает: спасают, кого придется.
  - Страшно жить! - вздохнула Карина, вставая с дивана. - Но, однако, ребятки, пойду-ка я чайник поставлю! И заварю покрепче.
  Минут через десять она внесла в комнату огромный фарфоровый чайник, потом и поднос с закусками: нарезанная колбаса, сыр, печенье. Стала разливать чай по чашкам.
  Чебышев вдруг спросил ее, откровенно разглядывая обширные бедра:
  - Замуж снова не вышла, Карина?
  - Знаешь, я живу одна, мне и так хорошо! Просто чудестно, - ответила Карина. - Время новых отношений для меня уже прошло.
  Чебышев с хлюпаньем всосал чай, сказал:
  - Да, время - наш враг. Был я тут у одного друга на юбилее. Пятьдесят лет. Полтаха. Гульба, пьянка, дым коромыслом. Ружье подарили. Сижу и думаю: и чего он, дурак, радуется? Это - страшная дата! Означает, что могила уже разверзлась, оттуда смердит. Хотя, может, просто празднует, что дожил до таких лет? Некоторые ведь не дожили.
  - Ты и этому ужасаешься? - с удивлением спросил Данилов.
  - Я ужасаюсь уже давно. Даже привык. Я постоянно живу в ужасе. Лет двадцать уже.
  - В церковь сходи. Покайся. Причастись. Может, полегчает. Обретешь смысл.
  Чебышев задумался. Пожамкал губами, сказал после долгой паузы:
  - Я даже не знаю, для чего живу. Я словно растение какое-то... Жизнь протекает, как песок, сквозь пальцы. Ужас состоит в том, что я сам прожигаю свою жизнь. Помнится, как-то по молодости на юге, в Сочи, мы играли в покер целыми ночами напролет практически весь отпуск. Это тогда казалось интересным и важным. А оказалось, что это пустая трата времени и денег. И те дни уже не вернуть. Нет, какие-то деньги я тогда выиграл, но потом все их и еще больше проиграл. Но сидеть и часами пялиться в какие-то дурацкие карты, черви, пики, в табачном чаду, всю ночь, с шулерами и профессионалами - какая-то чушь и дрянь. Имитация жизни. Что в жизни настоящее, а что нет? Большую часть нашей жизни составляют эмоциональные иллюзии, это как пищевые добавки в пище. Искусство - это, по сути, симулятор эмоций, тоже иллюзия настоящей жизни. Все вокруг в основном суррогат! Настоящее это как крупинки золота в песке - единичные блестки.
  Налил в рюмку водки. Выпив, поморщился, втянул с шумом носом. Заходили желваки. Вытерпел горечь, выдохнул, потом расслабился, улыбнулся:
  - Хороша! По сути, ведь чистая химия, а как действует!
  После этого закусил маленьким соленым грибочком.
  - Ням-ням. Хотя и это тоже суррогат.
  Выпив еще и с хрустом откусив уже от огурца, Чебышев даже хрюкнул от удовольствия:
  - Это рай!
  Его, похоже, отпустило. Потом спросил, наливая снова:
  - Вить, у вас в школе были романы молодых учительниц с учениками?
  - У нас учителя почти все старые, уже пенсионеры по возрасту, - ответил Ховрин. - Одноклассник один с лаборанткой шуры-муры делал, запирались там у нее, в подсобке после уроков, трахались, но ей было уже восемнадцать. Была у нас в классе еще одна парочка, точнее четверочка: двое парней и две девушки. У них была своя тайна. Они собирались у кого-нибудь из них на квартире и занимались там своими делами, о которых не распространялись. Говорят, все полностью раздевались и делали что-то вроде римских оргий. Типа все трахаются со всеми. Многие им завидовали.
  - И ты?
  - И я. Это же прикольно.
  - Прикольно, - протянул Чебышев. В его голосе тоже чувствовалась зависть. - Хорошо быть молодым... Будь я снова молодой, я бы женился на хорошей девушке и был бы счастлив... Хотя бы какое-то время. Завидую я тебе, Витя, все у тебя впереди. У меня когда-то тоже была любимая девушка.
  - А что потом случилось? - спросил его Ховрин.
  - С кем?
  - С той девушкой?
  - Что и всегда бывает: я ее разлюбил. Почти три года любил, а потом вдруг взял да и разлюбил. Что тут можно сделать? 'Любовь живет три года' - слышал такое? А другая потом меня разлюбила. Так однажды и сказала: 'Я тебя больше не люблю'. Довольно неприятно было это услышать. Читал тут недавно про одно исследование, где показано, что женщине секс с одним партнером прискучивает примерно через год и далее становится неинтересным. Так уж сделан мир. Физиология. И ничего тут не поделаешь. Но все равно важно, чтобы тебя обязательно кто-нибудь любил... Наверное так бывает. - Он сделал паузу, пожевал губами, потом добавил: - Но не в моей жизни...
  Он был уже довольно сильно пьян, раскраснелся, размяк.
  Карина между тем принесла Данилову кальян с уже разожженными углями. Данилов тут же к нему и присосался. Булькал, очень довольный, пускал дым колечками и по-всякому.
  Потом Чебышев надолго ушел в туалет, а Данилов, покашливая от дыма, пояснил Ховрину:
  - У него недавно был сердечный приступ. Стенокардия. Стент в сердце поставили. Это типа пружинки от шариковой ручки - расширяет сосуд. И все равно бухает. Я ему говорю, что надо себя беречь - не молодой уже. Он же утверждает, что важно вовремя сдохнуть. Ты сам слышал.
  Он еще побулькал кальяном, выдул дым толстой струей, закашлялся.
  - Надо и мне с кальяном завязывать.
  Потом вернулся Чебышев, подсел к Данилову. О чем еще разговаривали ветераны, Ховрин не слышал - сидел от них через стол. О каких серьезных делах можно было говорить в таком состоянии? А вообще-то Ховрина очень интересовала роль Чебышева: чем может быть полезен этот одышливый и злобный старикан, похожий на полоумного профессора-математика?
  Час спустя Ховрин отвез сначала уже совершенно в стельку пьяного Чебышева, а потом и подвыпившего Данилова по домам. Машину запарковал во дворе у Данилова. Там у него было свое место, запираемое специальным берьером. Данилов вышел открывать, так еле-еле отомкнул, долго в нем ковырялся ключом.
  - Почему вы с ним носитесь? - спросил Ховрин в некотором раздражении, потому что именно он затаскивал тяжелого Чебышева на крыльцо, а затем в прихожую и там оставил лежать на полу, и все еще оставался в недоумении.
  - Это можно понять, только побывав на войне. Мы - одна команда до конца нашей жизни, я ему верю, как самому себе. Некоторых наших уже нет, и с ними ушла часть меня... - Голос Данилова дрогнул, его чуть не слеза пробила с пьяну-то.
  Потом Данилов пожал Ховрину руку и бодро, почти не качаясь, пошел к подъезду. Ховрин же своим ходом на метро поехал домой. Еле-еле успел на последний поезд. Уснул еще раньше, чем голова коснулась подушки.
  Проснулся он поздно. Из дома выщел в одиннадцать. Утро было ясное и холодное. За ночь лужи замерзли и весело хрустели под ногами. Какая-то птичка что-то пиликала на дереве, словно на скрипочке с одной струной.
  После этих вчерашних разговоров с Даниловым Ховрину трудно было понять суть происходящих вокруг него событий, и он решил обратиться к Геббельсу. Типа знакомому компьютерному гению. Геббельс это было прозвище. Он был невысокий, худой, сутулый, но с большой головой и, понятно, в очках. Предварительно позвонил ему, что нужна кое-какая информация.
  - А-а, Витек, конечно, заходи! - ответил тот без особого энтузиазма.
  Через полчаса Ховрин уже звонил в дверь его квартиры.
  - Проходи, снимай ботинки, - сказал Гебельс, пожимая Ховрину руку. Сам он был босиком. Вид у него был заспанный, несмотря на полдень.
  В каждой квартире есть своя особенная вонь. Хозяева ее не замечают, но гости очень четко чувствуют. В квартире Геббельса тоже стоял какой-то свой, присущий только ей запах. Эту квартиру населяли большей частью электронные жители.
  - Сейчас приду! - сказал Геббельс, впустив Ховрина, и куда-то исчез.
  - Сволочь! Гад! Говнюк сраный! - донеслось из комнаты. Ховрин, сняв ботинки в прихожей, заглянул туда.
  Там метался злющий-презлющий Геббельс:
  - Знакомься: Хьюлетт-паккард-хрен пиздюхин - главный из серии самые говенные принтеры мира - не печатает, сволочь, ни в какую, сука! Угораздило вчера купить, теперь мучаюсь. Он меня ненавидит, а я его.
  Геббельс воспринимал вещи как живые существа. Компьютер ему весело подмигивал, жужжал; принтер, по какой-то причине бастовал, кашлял, а модем угрюмо смотрел, помаргивая, развесив рожки-антены - он явно был не в духе.
  В этой комнате уж точно не убирались, наверное, не меньше года. Все было завалено какими-то бумажками. На полу, как перекати-поле, клубилась, мотаемая сквозняком пыль. Это контрастировало с порядком и чистотой во всей другой части квартиры.
  Ховрин подошел к окну, выходившему во двор. Погода за окном была ветреная. Черные голые ветки берез за окном беззвучными метлами мотались из стороны в сторону. Черно-белый мир зимы. Туш и ватман.
  - Что у тебя? - спросил Геббельс.
  - Ты умеешь взламывать пароли?
  - Далеко не все пароли можно взломать. Не дураки их делают, - осторожно ответил Геббельс.
  - Ты же хакер! Чего тебе стоит?
  - Ты в этом деле ни хера не понимаешь! Это не так просто, как кажется. Если имеется рабочий компьютер и он в локальной сети, пароль обычно где-то записан на стене или на листочке, потому что его постоянно заставляют менять. Поэтому он часто не индивидуален, а стандартен типа useruser1, и меняется только последняя цифра. Обычно в таких случаях никто не изощряется. Да и то, думаю, пришлось бы повозиться. В других случаях нужны специальные программы. - Геббельс был осторожен.
  Ховрин, однако, напирал:
  - Стандартный хакер обычно жирный и вонючий, потому что он сидит целый день за компьютером и жрет - даже срать не выходит - гадит тут же в ведро, а не такой дрищ, как ты. Может, тебе просто лень к холодильнику подойти за жратвой? Или у тебя глисты? Хотя вонь какая-то все же есть, - поводил он носом.
  - Это у меня конституция такая, - отмахнулся Геббельс, совершенно не обидевшись. - Не все так просто. Я, например, могу взламывать программное обеспечение, защиту от копирайта, входы на некоторые сайты, социальные сети, распространять спам, красть пароли. Это самое надежное: спереть пароль и уже по нему заходить в сеть. А взломать сайт госконторы типа Пентагона или какого-нибудь банка даже и пытаться не буду. Ты думаешь - раз кредитка взломана, то качай по ней денюжки? Номера кредиток легче украсть, чем ими воспользоваться. Что ты хочешь-то?
  - Можешь нарыть для меня кое-какую информацию? Первое: кто такой Гилинский? - Имени-отчества не запомнил. - Он что-то типа олигарха или бизнесмена. Сделай мне такую сводку. Нужна самая подробная и детальная информация насколько это возможно. Сам я ничего по нему не нашел. И второе: кто такой Гарцев Владимир Петрович? Оба они бизнесмены. У них что-то типа войны. Гарцев Владимир Петрович это родной отец девчонки, с которой я работаю - Катя ее зовут. Я в Гугле про него смотрел, но там тоже почти ничего нет. Пару раз упоминается и все. Краткая биографическая справка. Мне нужно узнать, в чем у них там конфликт и что это за люди по жизни. Это третье.
  - Это займет некоторое время, - сказал Гебельс, записывая имена.
  - Я тебе заплачу.
  - А денег-то хватит? - сыронизировал Геббельс, взглянув на рваные ховринские носки.
  - Сколько надо?
  - Будет стоить тебе три тысячи. Это со скидкой.
  - Сколько-сколько? - прищурился Ховрин.
  - Три. Ну, две хотя бы.
  - Ладно. Говорю ж: я в Гугле смотрел - там вообще нет ничего, - развел руками Ховрин.
  - В сети есть все - нужно только уметь искать, - туманно ответил Геббельс. - Так что?
  - Сейчас у меня таких денег нет.
  - Тогда предлагаю бартер. Я нахожу тебе информацию, а ты для меня кое-что сделаешь.
  - Ну, это пожалуйста!
  А дело было такое. Каждое утро во дворе сосед Геббельса по дому, вроде бы Алик, грел свою машину. Машина выла и мешала Геббельсу спать. Он, как прирожденная сова, ложился очень поздно, под утро. Любил посидеть за компом ночью. В это время как раз и была самая сетевая тусовка. А тут утром, причем ровно в семь - рев - сосед греет машину. Кричали ему и в окно, а тому пофиг - напрямую послал. Человек был самый, что ни на есть, говнистый, задиристый. Геббельс с ним связываться лично опасался: имелся высокий риск получить по мордасам, потом ведь еще и встречаться придется, а то и в одном лифте ехать. Поговорить с соседом должен был Ховрин - человек сторонний, хотя и слишком молодой, что непременно спровоцирует конфликт, но вдруг и обойдется.
  - Заводить его не надо - он сам заведется с пол оборота, - предупредил Геббельс. - Еще та сволочь! Разговаривает, как рычит.
  - И что дальше?
  - По ситуации. Просто вежливо попроси, чтобы он не гонял движок рано утром, когда многие люди еще спят. Он греет ее всегда минимум минут пять, потом, выезжая, обязательно сигналит на весь двор своим дебильным сигналом. Видно своей телке знак подает. Хорошо б хотя бы не сигналил! Сигнал меня раздражает ужасно.
  - Это во сколько?
  - Ровно в семь утра. Представь себе: каждый будний день ровно в семь. Хоть спи в наушниках. Целый год, считай.
  - Чего ж терпишь?
  - Я и не терплю. Я ж с тобой разговариваю. Всех дел: поговорил и ушел.
  Еще Геббельс по ходу заметил:
  - Он, я думаю, и в жизни такой. Наверняка любит нажраться на ночь, пердануть оглушительно, рыгнуть после пива, пошататься по квартире без трусов, всюду совать свой член, чесать в паху. Не исключено, что его телка делится со своей близкой подругой глубоко личным, типа: 'Мой Алик любит секс в ванной, и еще когда нагнусь что-нибудь стирать, он тут же, как собачка, пристроится сзади, а еще он уговаривает меня, чтобы разрешила пописать мне в рот. Я пока что отказываюсь, но, наверно, сдамся'.
  Ховрин, пивший чай, поперхнулся.
  На следующий день, в среду, не получилось - было у Ховрина одно дело. Договорились на четверг.
  - Ты мне позвони, когда начнешь! - попросил Геббельс.
  - Так спать же будешь!
  - Я хочу посмотреть! Для меня это важно.
  - Поставь будильник!
  Выходя, Ховрин даже почувствовал некоторую тревогу и любопытство. Представлялся ему какой-то монстр, а не сосед.
  Подошел к дому Геббельса в четверг без двадцати семь. Было прохладное ясное утро, Ховрин зевал и ежился. По небу с грохотом протащился самолет. В ближнем кусте воробьи устроили кипеж.
  Машина была большая - седан БМВ, солидная, но далеко не новая, да еще и с идиотской наклейкой на заднем стекле в виде совокупляющихся символов, означавшей 'Держи дистанцию!' Сзади - сильно тонированые стекла. Это много говорит о владельце: не слишком богатый, но с большими амбициями, типа 'Это Я, пуп Земли, еду!', - новую купить не может, а выпендриться хочется.
  Долго ждать не пришлось - подошел хозяин машины. Тут было не ошибиться, уже когда он еще только появился во дворе. Жирный злобный тип на ходу дымил сигаретой, не вынимая ее изо рта. Шел в развалку. Пропищала сигнализация, мигнули фары. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять. Пока машина ревела, хозяин попрыскал на лобовое и боковые стекла стеклоочистителем. Протирал их, так и не вынимая сигареты. Ховрин посмотрел на окно Геббельса: увидел пятно лица, блеснули очки. Тощий хакер не спал, пялился на двор.
  Ховрин подошел с черным пакетом для мусора, будто бы относил на помойку. Остановился, как бы вспомнив что-то, подошел, сказал:
  - Доброе утро!
  Тип перестал протирать стекло, замер, как бык, когда на арену, наконец, вышел матадор с красной тряпкой.
  - Чего надо? - пробурчал он.
  - Маленькая просьба: вы не могли бы не парковаться на газоне и долго не держать машину заведенной, не греть ее здесь и не сигналить утром на выезде, а то это мешает спать моей маме, - выпалил Ховрин, не переводя дыхания.
  Жиртрест воспринял эту информацию так, словно его прилюдно обозвали матерно и вообще тяжело оскорбили. Он даже присмотрелся к Ховрину, прищурив глаза: что же за тля такая что-то пропищала.
  - Я не понял, тебе чего надо, парень?
  Оказалось, тля имела голос:
  - Я же сказал, - продолжал улыбаться Ховрин. - Можно машину не парковать на газоне и не сигналить?
  - А пошел-ка ты, дружок, нахуй! - проскрипел тип. Он тоже бросил взгляд на окна.
  Не исключено, что и его подруга наблюдала. Может быть, у них с ней был такой ритуал. Впрочем, может, просто смотрела, зевала и думала: 'Когда же, наконец, ты свалишь, жирная свинья!', чтобы снова завалиться в теплую постельку - досыпать. Хотя не исключено, что подруга его наверняка была такая же хамская свинка и уже дрыхла дальше. Пиво в холодильнике непременно должно было присутствовать у них постоянно. Однажды Ховрин видел подобную парочку в супермаркете. Они стояли перед ним на кассе. Их тележка была набита едой с верхом. Чего там только не было! Этот тоже был из тех. Взывать к его совести было то же самое, как взывать к совести клопа, чтобы тот не кусался.
  Сценариев у Ховрина было несколько. Первый - напирать на закон, что машины на газоне парковать нельзя, греть нельзя и бибикать просто так тоже нельзя (по поводу последних пунктов Ховрин сомневался, действительно ли есть ли такие постановления, но вполне могли быть), второй вариант - давить на жалость, типа, мама больная, она просыпается каждый раз и все такое. Тут минимальный шанс был, если в этом типе оставалось хоть что-то человеческое, хотя и мог поступить классический ответ: 'Да я твою маму...', что привело бы к неизбежному физическому столкновению, потому что сказать это все равно, что плюнуть человеку в лицо. Третий вариант, пожалуй, был более действенный: сказать, что, мол, еще будешь так делать - раздолбаю нахер лобовое стекло. Что он - охрану к машине приставит? Проше стоять тихо и уезжать без шума. Машина во дворе ведь беззащитна от неведомого противника. Решение этой проблемы стоит лишь в немедленном задержании угрожающего, выяснения его личности, выдавания ему пиздюлей и так далее. Это все вытекало из, вобщем-то, пустякового дельца. Еще был официальный вариант: самому Геббельсу сходить к участковому, как-то заинтересовать его, чтобы он подошел и поговорил с этим шумелкиным. Только участковый, скорее всего, пошлет Геббельса подальше, мол, у меня своих дел до чертиков. И как его заинтересовать? Сколько ему дать? Есть какая-то такса? Из-за двух тысяч он жопу не поднимет точно. И еще: в этом случае он, Ховрин, не получал ничего.
  Он смотрел с интересом на быка - что тот будет делать дальше. Из интереса добавил топлива во взрывную камеру, выхаркнув:
  - Сам бы туда и шел, мудак!
  Бычара рванулся к нему. Но тут же резко и затормозил: как собака тормозит перед кошкой, которая отчего-то вдруг не убегает. Жиртрест внезапно понял, что перед ним стоит наемник - жестокий и хладнокровный, от которого запросто можно огрести по полной. А Ховрин в это время вдруг вспомнил про 'пописать в рот' и ухмыльнулся. Если бы тот напал, Ховрин ударил бы его в правое колено, сломал бы сустав. Один удар, и дело сделано: месяц толстяк будет ковылять на костыликах или лежать в гипсе, ездить точно не сможет. К изумлению Ховрина 'вроде бы Алик' вдруг опустил глаза и буркнул:
  - Да не вопрос, братан, сделаем!
  Сел в машину, сильно хлопнул дверцей, вдарил по газам, и вылетел со двора без каждодневного заливистого сигнала. Подруга, наверно, была разочарована и, может быть, напугана. Ритуал был нарушен.
  Тем же вечером Ховрин получил от хакера целое досье на Гилинского, распечатанное на том самом враждебном Геббельсу принтере, с черными вертикальными грязными полосами вдоль страниц, но вполне читабельное. Информацию Геббельс находить умел. На Гарцева папка была поскромнее. На обоих было указано место рождения, где учились, чем занимались, чем владеют, активы, но личной информации было очень мало.
  Ховрин вспомнил, что существует целая международная организация хакеров, взламывающая сайты правительственных и политических организаций. Они передавали ультиматумы измененным механическим голосом.
  - Есть такая организация? - спросил он Геббельса, перелистывая страницы. - Или пиздеж?
  Геббельс на это ничего не ответил. Перевел разговор на другую тему. Осталось ощущение, что он все-таки что-то по этому поводу знал. Сказал, что легче всего взламывать чужую почту, странички, например, 'В контакте', других социальных сетях. Они наиболее уязвимы. Через них можно получить о людях довольно детальную личную информацию.
   Гилинский, однако, своей странички ни в 'Facеbook', ни 'В контакте' не имел.- Звали его Александр Борисович. Насколько он был богат - неизвестно, но про его компаньона некоторая информация имелась.
  - Вот он! - Геббельс ткнул пальцем еще в одного типа с бокалом вина в руке, чему-то смеявшемуся. - Некто Альтшуллер Семен Евсеевич, совладелец фонда, член совета директоров холдинга, входит в русскую сотню богачей по версии Форбс. Его состояние оценивается в полтора миллиарда долларов. Понятно, что это не целая комната наличных денег, а доля в разных предприятиях, стоимость акций, активы, недвижимость и все такое. Думаю, Гилинский тоже достаточно богат. И у него есть и прозвище в бизнессреде - Гиля. Довольно мило. А близкие называют его просто Шурик.
  - И где этот Гиля живет? - спросил Ховрин.
  - Вообще-то он москвич с семнадцати лет, как поступил в Московский финансовый институт, хотя сам родом из Черновцов - это западная Украина - кстати, говорят, очень красивый город, по крайней мере, был когда-то - когда входил в состав Австро-Венгрии - имеет большую квартиру в центре города и загородный дом в элитном поселке Жуковка, где, в общем-то, и живет постоянно, но в настоящее время он находится почти сразу за Всеволожском - в другом своем особняке. Это его питерская резиденция. Вот координаты. Территория имения довольно большая - думаю, по карте Гугл, гектара два, не меньше. Там у него на даче живет здоровенный попугаище, типа амазон, по кличке Серолет - это потому что он летит и срет на всех сверху. Та еще сволочь! Ко всему у него дурная манера - сесть на голову и вцепиться в волосы когтями и истошно орать. Живет свободно и не улетает. Вся охрана мечтает, чтобы он куда-нибудь свалил или чтобы собаки ухватили - куда там! Гилинский же его обожает.
  - Откуда все это известно? - изумился таким деталям Ховрин.
  - У самого Гилинского стараничек в социальных сетях, как я уже говорил, нет - не его уровень. А вот у его ближнего окружения - есть. Существует еще такая Полина Левина, двадцать пять лет. Модель. Офигенно красивая. Вероятно, любовница. Живут вместе, и сюда приехала с ним из Москвы. У этой Полины есть страничка и 'В контакте' и в 'Инстаграме', куда она каждый день выкладывает фотки про свою жизнь. Фото Гилинского, впрочем, там нет - видимо, запретил. И еще есть несколько человек, которые в друзьях у Полины. И еще там у них есть ручная сорока по прозвищу Чика, очень склочная и с вредным характером птица. Она с попугаем в контрах. Однажды она украла у Полины золотую сережку.
  - Он официально женат? Дети есть? - поинтересовался Ховрин.
  - Точной информации по этому поводу в сети нет, будто ее специально зачистили. Но, судя по всему, есть законная жена, двое детей - мальчик и девочка. Я поискал и нашел в 'Фэйсбуке' страничку его сына Миши - ему тринадцать лет, рыжий, живет в Майами-Бич, пишет в основном про музыку, подростковые события. Но ни одной фотографии папаши там у него нет. И тут маскировка. Но некоторые фотографии все же получить удалось: с общего праздника - дня рождения Миши и еще с корпоративного собрания уже с одной из страничек компании 'АСТ' от декабря прошлого года.
  Гилинский оказался довольно представительным мужчиной лет сорока пяти, совершенно без седины, худощавый. Даже на фотографии взгляд его был пугающе пронзителен. Он напоминал хищную птицу в засаде.
  - Жена и дети живут в Америке, что и правильно. Америка для богатых хорошо приспособлена. А Россия - нет, приходится создавать для них что-то вроде гетто, вроде той же Жуковки или Рублевки с высокими заборами. А Гилинский, я так понял, живет с Полиной. А с кем живет его законная жена - неизвестно, может, она вообще лесбиянка и ей в принципе пофиг, с кем живет муж, лишь бы денег давал.
  Он взял со стола лист бумаги:
  - Еще пишут, что Гилинский обожает одну цитату из некоего Лабрюэля, я ее скачал: 'Богатству моему не стоит завидовать: я приобрел его такой ценой, которая вам не по карману. Пожертвовал ради него покоем, здоровьем, честью и совестью'. По нынешним временам это вовсе не преступление. Честь и совесть понятия суть религиозные, что-то в них есть средневековое, когда рыцарь торжественно обещал не спать с женой своего господина, да и то наверняка регулярно сие правило нарушал. Еще он любит шахматы и считает, что жизнь это шахматная партия. Я тут читал 'Убийство на улице Морг' Эдгара По, - и Геббельс с экрана компьютера зачитал: - 'Между тем рассчитывать, вычислять - само по себе не значит анализировать. Шахматист, например, рассчитывает, но отнюдь не анализирует. А отсюда следует, что представление о шахматах как об игре, исключительно полезной для ума, основано на чистейшем недоразумении'.
  Он сделал паузу, потом продолжил:
  - Теперь о родном папаше твоей подопечной Кати Гарцевой - кстати, и у нее тоже есть своя страничка 'В контакте'. Не смотрел? Там про него вообще ничего нет. О нем известно несколько меньше, чем о Гилинском, но кое-что тоже имеется... И опять ощущение, что информацию о нем тоже специально зачищали. Однако...
  Геббельс сам был доволен своим мастерством.
  - Любая информация в наше время неизбежно находится в электронном виде, - утверждал он. - Никто уже давно не печатает на пишущих машинках, хотя они еще существуют на периферии и для печати особо секретных документов. В реальной жизни любой текст набивается в компьютере и лишь потом распечатывается. Копии в том или ином виде обычно остаются, - редко, кто их стирает, - мало ли пригодится. Компьютер обычно находится в сети и поэтому до него, а также и до всего, что находится внутри на жестком диске, можно тем или иным способом добраться...
  Ховрин вдруг ухмыльнулся:
  - Тут вспомнил: моя тетя Галя не любит ездить за грибами под Всеволожск. И знаешь почему? Дело в том, что когда она в девяностые работала следователем, то ездила туда частенько, поскольку там постоянно в лесу находили трупы: видимо вывозили из Питера и закапывали или просто бросали в лесу. Особенно весной - 'подснежники'. Так в чем между ними конфликт? Я пока не понял. Чего им делить-то?
  Геббельс задумался, потом сказал:
  - Очень вероятно, что бьются они сейчас за завод СВЗ. Короче, за бабки. Контрольный пакет акций завода находится у Гарцева, там еще участвуют какие-то немцы, но это чисто для прикрытия, чтобы наши госорганы не особо наезжали. Этот пакет у него пытаются отжать. Дело распространенное. Существуют специальные механизмы рейдерского захвата. Несколько лет назад на Гарцева пытались завести уголовное дело, типа вспомнили какой-то эпизод, где он якобы задержал человека, который украл у него из магазина коробку мобильных телефонов. Это было еще в девяностых, а тут вдруг всплыло. Поэтому он выехал из страны и в настоящее время живет в Лондоне, у него, кроме России, несколько зарегистрированных компаний в оффшорах, типа в Андорре и на Бермудах, и на Кипре, хотя это теперь вроде уже и не оффшор...
  Не густо, но все же хоть что-то.
  
  А в питерской резиденции Гилинского под Всеволожском в это самое время шло совещание. Присутствовали: сам Гилинский, одетый по-домашнему - в свободных серых брюках 'Адидас' и в толстовке; Гена, человек для особых поручений, напротив, был в темном костюме, белой рубашке с галстуком, но в каких-то дешевых банных тапочках, которые выдавались при входе всем посетителям дома, дабы они не разносили грязь. От этого он чувствовал себя несколько некомфортно. Еще был Кревещук, администратор по Питеру, человек неопределенного возраста, слегка сутулый, с длинными руками и повадками напоминающий краба. Попугай Серолет по причине зимы сидел в большой клетке у окна и трещал оттуда своим клювом. Ждали Хрусталева, начальника службы безопасности компании из Москвы, но он по каким-то причинам задерживался на полчаса.
  Гилинский показал Гене только что распечатанную на цветном принтере фотографию Кати, снятую на улице, где она шла рядом с Ховриным.
  - Это - Катя, дочка известного вам Владимира Петровича Гарцева. Красавица, не правда ли? Можешь ее спросить об одном деле? Не сомневаюсь, что она тут же все расскажет. Переписал ли на нее отец контрольный пакет СВЗ или нет. Просто: да или нет? И далее мы уже будем решать, что делать.
  Выступил Кревещук:
  - Как вы себе это представляете, Александр Борисович? Она всегда ходит вдвоем с этим парнем. - Он ткнул на фотку. - Мы уже неделю смотрим за ней, она никогда не бывает одна. К ней просто так не подойти. Уже пытались. Тихо не получится.
  - А кто это с ней?
  - Короче, ходит с ней этот самый парнишка - бойфренд хренов, как прилипший. По виду - чистый придурок. Куда она, туда и он. Дел своих у него своих, что ли, нет? Я в его годы уже работал с утра до вечера.
  Гилинский нахмурился:
  - Так уберите парня. Понятно, не при ней. Заранее. С ним или без него она все равно должна будет ходить в школу. Дайте ему по башке, положите в больничку хоть на недельку. Нам этой недельки хватит за уши. Заранее подловите его где-нибудь и сломайте ему руку или ногу - вот и решение. Мне вас учить?
  - Ладно, - буркнул Гена. - Его еще, блин, поймать надо.
  - Уж постаратесь!
  - Понял. Сделаю.
  В какой-то момент в гостиную, шурша вечерним платьем, влетела Поля. В туфлях на каблуках она была выше Гилинского на полголовы. Она куда-то явно спешила.
  Гилинский показал ей на часы:
  - Киса! Весь центр забит. Лучше поедь на метро - двадцать минут и ты на месте.
  Поля, однако, колебалась:
  - Шурик, я в метро не ездила лет десять! Говорят, там страшно, могут испачкать одежду. Одной студентке порезали шубу. Говорят, защитники животных, а я думаю, что от зависти. Всем хочется иметь легкую и теплую шубу.
  У самого Гилинского, хотя он разве что самое большее метров двадцать проходил от машины до дома или до офиса, была для зимы шуба чуть не до пят - сидеть в ней было действительно очень приятно: уютно и не жарко. Любил он эту свою шубу.
  - Надень пальто - в метро не холодно.
  - Блин, не смешно! - надулась Поля.
  - Не тормози: времени впритык! - поторопил ее Гилинский, снова взглянув на часы, стоявшие на камине. - Сергей тебя добросит до метро. Иначе - не успеешь. А после спектакля он тебя заберет у театра. Как раз и доедет.
  Поля ушла, весьма недовольная.
  Гилинский продолжил:
  - Я что думаю. Может, проще ментам позвонить? Они знают, как такие дела надо делать: остановят его, найдут наркотики и понеслась. Парня пакуют, и он на какое-то время исчезает из поля зрения. Старый проверенный способ! Чего изощряться? И главное - все почти законно! Позвони Макарову, договорись с ним, - кивнул он Кревещуку. - Думаю, он это дело организует.
  - Лучше не надо Макарова. Каждая собака знает, что Макаров - продажная сволочь! В том числе и его начальство. Его могут пасти! - замахал руками Кревещук.
  - Кто? - удивился Гилинский. - У него Сам в близких приятелях - вместе ездят на охоту-рыбалку, бухают, ходят в баню, блядей там тискают. От одной однажды одновременно и триппер подхватили.
  - Откуда знаете? - удивился Кревещук. Это была действительная правда, но известная крайне небольшому числу людей.
  - Оттуда. Сам рассказывал. Пусть поработает. Тут дело серьезное.
  - Понятно.
  А дело было в том, что поначалу Кревещук пошел сам и выследил Витю Ховрина недалеко от его дома - как раз у магазина 'Пятерочка'.
  Невдалеке стоял мужик лет тридцати-сорока, с виду пьющий и бывалый. Кревещук тоже сделал пьяненький вид, стал пошатываться, растягивать слова. Подошел к мужику:
  - Эй, подойди вон к тому и дай ему в рожу. Пятихатку даю на пиво.
  - А то! - Мужик тут же бодро и пошел - почти побежал к Ховрину.
  Впрочем, вернулся довольно скоро с разбитым носом и быстро набухающим фингалом под глазом. Еще и размазал кровь по лицу, прохрипел:
  - Подставил, сука! Блядь, давай на пиво! Замажу кровью!
  Кревещук отпрыгнул, замахал руками.
  - Эй-ей-ей! Потише! Ладно-ладно, держи!
  На том и кончилось.
  Пришлось звонить Макарову.
  Капитан Макаров свое дело знал и прихватил Ховрина без проблем - что тут говорить - профессионал. Тормознула обычная патрульная машина, оттуда вышли хмурые молчаливые полицейские, проверили у Ховрина документы, обхлопали, посадили в машину и привезли в отдел, но не в районный, что Ховрина сразу насторожило. Макаров ждал Ховрина у входа, завел его в свой кабинет. Сам лично общарил карманы Ховрина, рассматривая достанное и небрежно бросая на стол. Блямкнули ключи, шлепнулся паспорт, стукнул мобильник. Внезапно Макаров замер, нахмурившись, приблизил к глазам фээсбэшную визитку.
  - Это еще что? - изумленно уставился он на Ховрина.
  - Я имею право на телефонный звонок? - пересохшим ртом просипел тот.
  Макаров усмехнулся.
  - Кинов американских насмотрелся? Запомни: ты вообще не имеешь никаких прав! Потому что ты - никто! А по ебалу не хочешь вместо звонка? Вот это запросто можно организовать, и незамедлительно. Тут же.
  Однако, повертев визитку и о чем-то с минуту подумав, придвинул к Ховрину стационарный телефон - какой-то совершенно древний - с засаленными и затертыми кнопками:
  - Звони!
  Ховрин, холодея, набрал с визитки телефон Гурьева. Тот ответил сразу после первого сигнала, будто ждал звонка с трубкой в руке:
  - Слушаю. Гурьев.
  - Михаил Петрович? Это Виктор Ховрин. Вы как-то мне дали свою визитку и сказали, что я могу позвонить, если возникнут проблемы с полицией.
  Реакция была мгновенная:
  - Я помню. Говори, что случилось.
  Макаров с явным интересом следил за разговором.
  - Я задержан в полиции.
  - За что?
  - Пока не сказали.
  - Какое отделение?
  - На Решетникова.
  Через десять секунд паузы:
  - Дай трубку дознавателю или кто там с тобой рядом.
  Ховрин протянул трубку Макарову. Тот взял ее с явным отвращением, прижал к уху:
  - Да.
  Прослушал фразу, нехотя представился:
  - Капитан Макаров.
  Слушал всего с минуту, покрутил трубку в руках, с грохотом положил на место, подумал, посмотрел, наклонив голову на Ховрина, с таким видом, как смотрят на аппетитное блюдо, которое поставили на стол по ошибке, а теперь уносят.
  - Забирай все и вали! Быстро!
  И больше не сказал Ховрину ни слова. Даже больше на него не смотрел, а стоял к нему спиной, глядя сквозь решетку окна и пыльное стекло на улицу. Лучи солнца еле-еле пробивались сюда. И так и не повернулся больше и не сказал ни слова.
  Когда Ховрин вышел, Макаров достал из кармана мобильник, собрался набрать номер, но потом снова убрал, выругался и тоже вышел из кабинета. Было о чем подумать.
  'Все, засветился, и на этот раз серьезно! Подставили, суки!'
  Незнакомый эфэсбэшник в этом кратком разговоре называл его по имени-отчеству, а ведь он ему не представлялся. Сходу пробил, либо знал заранее. Парень точно был подставой! Макаров подумал, что, наконец, точно взяли-таки за хобот. Вопрос: что будет дальше? Будут ломать или перевербуют, потребуют информацию, работать на них против Гилинского и его команды. Но ведь и у Гилинского есть свои люди в правительстве и на самом верху МВД. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Подработку у Гилинского терять было жалко - хорошие реальные деньги, но, с другой стороны, если снесут голову, то и денег никаких не надо. Пять тысяч евро он отправлял ежемесячно дочке в Швейцарию, где та училась гостиничному бизнесу. Можно было бы и больше, но тогда получалось непедагогично, ей вообще полезно было бы подработать, как делали все студенты, так лучше узнаешь язык, заведешь новых друзей, а не болтаться по ночным клубам, где, как и в России, полно продавцов дури. Как-то раз, будучи в Швейцарии, заходил с ней и с ее подружкой из Словении в местный ночной клуб. Громкость была такая, что невозможно было разговаривать. Сели за столик. Официантка принесла меню, показывала знаками - так было щумно. Взял бутылку вина за пятьдесят франков. Дочка с подружкой растворились в безумной толпе на танцполе, куда выдувался искусственный дым. Еле досидел, пока девчонки, наконец, не устали и не изъявили желание уехать. При нем к ним никто вроде не клеился. А вот к нему самому подсел какой-то белобрысый педрила, что-то хотел, хватал за руку, трогал за колено. Бр-р-р... Чуть не дал там же ему в рыло. Сам Макаров предпочитал рестораны стильные, с хорошей кухней и негромкой музыкой. Неужели этому конец?
  У него вдруг возникла ассоциация, тоже связанная с шахматными баталиями Гилинского: внезапная потеря крупной фигуры в начале игры. Еще вся игра впереди, но она уже, считай, проиграна. 'Попался. Черт! Черт! Черт!' Он хлопнул кулаком по бедру. Это было как зацепить растяжку. Бзынь - хлопок запала и назад уже не отыграть. Этот парень - точно был подстава, приманка, и он, Макаров, на нее попался. Случайно так быть просто не могло.
  'Глупо! Глупо! Глупо!' - он еще несколько раз ударил себя кулаком по бедру.
  Девушка, шедшая рядом, уставилась на него с интересом. Макаров ей улыбнулся. 'Симпатичная крошка! Вдуть бы ей...'
  Вечером Ховрин рассказал все Данилову. Тот вовсе не удивился волшебному освобождению Ховрина по звонку из ФСБ, но комментировать не стал, только буркнул:
  - Повезло. Завтра покажешь, куда тебя забирали и этого самого полицейского.
  На следующее утро встретились, подъехали к отделу полиции на Решетникова. Какое-то время стояли у тротуара напротив, когда Ховрин вдруг сполз в кресле машины пониже, показал пальцем за стекло:
  - Вон тот мужик, который меня допрашивал в полиции. Просто ни за что схватили на улице. Я, Сергей Николаевич, чесслово, обосрался.
  Данилов поглядел туда.
  - Он представился?
  - Кажется, Макаров.
  Данилов вовсе не удивился:
  - Ну, да. Это и есть майор полиции Макаров, и при всем том, по моим сведениям, долларовый миллионер. Не парадокс ли? Он просто находится на своем месте в этой системе отъема предприятий. Он не может быть генералом или не хочет им быть, потому что там он будет иметь гораздо меньше.
  Тут только Ховрин Макарова и разглядел, потому что в отделении боялся на него даже смотреть. Это был мужчина лет сорока, очень уверенный в себе, хорошо подстриженный, с темными волосами, зачесанными назад, в черной кожаной куртке, явно очень дорогих ботинках. По манере движения он был схож с Гурьевым - оба уверенные в себе профессионалы. Машина у него была 'ауди-ку', причем совершенно новая, гораздо круче, чем у Валерия Константиновича, Катиного отчима. Макаров сел, вставил в ухо телефонный наушник, завел двигатель и в тот же миг рванул с места, влился в поток и исчез в нем.
  - Проводом пользуется, чтобы разговр не перехватили вблизи, - одобрил Данилов. - Известная личность. У него квартира в Питере, три больших квартиры и дом в Москве, записанные на мать, шикарная квартира в Дубаях на намытом острове. Это только то, что я знаю.
  Он тоже тронул машину.
  - У них там целая система. Они отдельных людей и целые компании перемалывают только так. И Гарцев Вова при всем его богатстве едва не попал в шестеренки этой машины. Наверху дали добро его схрякать. Хорошо вовремя предупредили. Я тогда проезжал вместе с ним через финскую границу в Брусничном: когда проверяли его паспорт, сердце мое даже забилось, ей Богу! Там была такая длинная пауза, когда пограничница что-то ждала и читала на мониторе, потом, наконец, поставила штамп. Выезжали, понятно, по второму паспорту.
  - И кто у них главный? Этот самый Макаров? - спросил Ховрин.
  - Ха! Макаров - это только винтик, хотя и очень ценный и важный. Вот он будто бы простой сотрудник полиции. И представь себе: он выезжал в прошлом году за границу аж восемь раз. Причем, самое малое это в прошлые майские праздники на восемь дней в Дубай. А так не менее десяти дней, а то и на две недели: Франция, Италия-Швейцария, Бельгия, Германия, Куба, Мексика, Венесуэла. В Англию, правда, не въезжал. Значит, кто-то дает ему отпуск, разрешает выезд, это ведь надо как-то оформлять. И всегда это дорогие пятизвездочные отели, машины премиум-класса напрокат. И это вроде бы обычный майор полиции. И - тишина. Как будто так и нужно. Полицейским вообще выезд за границу сейчас ограничен, а он катается туда-сюда, когда захочет. Значит, имеет наверху хорошую 'крышу'.
  Он хотел еще что-то сказать, но не сказал, потом, после паузы, продолжил:
  - Имеется оперативная информация, что они знают, что Катя Гарцева родная дочь Владимира Гарцева. Раньше не знали, а теперь - знают. Все началось после Нового года. Может, кто-то увидел их вместе зимой на Бали или в Сингапуре. Но тоже как-то странно.
  - И что из этого? Не похищать же они ее будут? Им-то она зачем? - похолодел Ховрин.
  - Я пока не знаю. В любом случае для Кати лучше было бы уехать из России прямо сейчас, но ей надо окончить школу, сдать ЕГЭ, получить международный сертификат по английскому языку. Так хочет Гарцев, поскольку Катя в разговоре с ним наотрез отказалась ехать прямо сейчас, он боится, что она вообще упрется и останется учиться здесь. Все это, то есть экзамены и сертификаты, конечно, можно купить, но она, понятно, хочет быть со всеми. У каждого в жизни должен быть свой выпускной, 'Алые паруса' и все такое. Все девочки из ее класса уже готовят себе платья, все это давно обсуждается, что и как. В этом возрасте это все очень важно. Она уже и платье купила, и что теперь? Ей же не объяснишь ситуацию. Родной отец, который с ними не жил много лет, вдруг вторгается в ее жизнь и, с ее точки зрения, ужасно рушит все. Представь: они будут созваниваться с подружками: 'А мы тут сейчас на Неве, весь наш класс, тут так здорово, такой салют!' Известно, Катя девушка очень упрямая, даже можно сказать упертая, с ней разговаривать сложно. Ну, это в самого Гарцева, понятно.
  Он помолчал, потом добавил:
  - Только откуда они вообще узнали, что у него есть дочь? Даже я не знал. Кто-то сдал из своих? Может, Гарцев сам болтанул, похвастался по-пьяни. Жена вторая Вовина вряд ли, а в то же время, почему нет? Скорее всего, это произошло после их зимней поездки на Бали. И тут же появился объект для шантажа. Нам - лишняя головная боль. Короче, в июне сразу после выпускных экзаменов она должна вылететь в Лондон, но до июня еще целых три месяца.
  Мотнул головой:
  - А ведь лететь она может хоть завтра. Виза у нее есть. И что ей дался этот выпускной? Ты что скажешь о своем выпускном?
  - Нормально было, - коротко сказал Ховрин. Пережрались, конечно, передрались и перетрахались там некоторые в честь такого выдающегося события. Конечно, это надолго запомнится. Важнее еще в жизни на тот момент ничего не было. Дождь только вот немного испортил событие. А так Алые Паруса и все такое - это, конечно, вещь!
  Гилинский на следующий день говорил на 'летучке':
  - Время идет, а результата никакого. Чем вы вообще занимаетесь?
  Все заговорили одновременно.
  Гилинский хлопнул в ладоши, прося тишины:
  - Есть еще один вариант, и очень неплохой: она должна пропасть, исчезнуть! Так просто. Пшик! Помните недавний случай, как женщина оставила машину на мойке, пошла выпить кофе и исчезла, буквально испарилась? Надо сделать примерно так же...
  Поразительно, но в это же время в Лисьем Носу говорили о том же случае:
  - Эта женщина на заправке... Куда, думаете, она исчезла? Какие твои версии? - спросил Данилов у Ховрина.
  Ховрин поморщил лоб:
  - Наиболее вероятная - это ее забрали инопланетяне.
  - Ладно. Еще?
  - Она провались в межвременную щель, в другое пространство.
  - Принято. Еще версии? Менее вероятные, чем эти, - усмехнулся Данилов.
  - Ее случайно сбили машиной, засунули тело в багажник и где-то на свалке захоронили.
  - Короче, убийство? - подытожил Данилов.
  - Да, и еще она могла сбежать с любовником.
  - Ну, это самая из всех маловероятная. Внезапная страсть? Но она не подходит ей по возрасту. Тридцать пять лет, замужем, ребенок. Какая тут нафиг любовь? И машину в таких случаях не бросают на автомойке. Ее кто-то похитил, может, случайно. Никто заранее не мог знать, что она будет мыть машину. Или знали? Думаешь, женщину с автомойки похитили? Обычно жертву бьют шокером, появляются санитары, человеку плохо и все - увезли. Например, на Кавказ - в рабство. Говорят, девушек там держат недалеко от селений в горах, пользуют, потом убивают. Но туда тоже берут женщин помоложе.
  Ховрин только пожал плечами. В этих тонкостях он не разбирался. Данилов же продолжил:
  -- Так вот, очень не хотелось бы, чтобы Катя куда-то пропала. Она всегда должна быть в поле твоего зрения. Исключая разве что туалет. Похищали, конечно, и в туалетах, но это уже эксклюзив, не думаю, что будет так.
  
  И снова в четверг. Уже почти дошли до дома, но не тут-то было. Чуть впереди у тротуара остановилась большая черная БВМ X6 с затемненными стеклами и довольно зловещего вида. Оттуда вышли два типа лет двадцати восьми-тридцати и даже на первый взгляд довольно страшные: один очень крепкого сложения, с виду - бывший борец или боксер: нос свернут, уши приплюснуты, а другой - толстый, с бритой головой - вообще ужасный - еще и с татуировкой на затылке. Толстяк, которого Ховрин определил как 'сумоиста', жевал жвачку и молчал, а говорил 'боксер', глядя в упор на Ховрина:
  - Слышь, нам нужна твоя чувиха всего на пару минут - просто побазарить! Только задать один вопрос. У нас с ее папашей случились небольшие терки, треба ему кое-что передать на словах. - Ховрина поразило, что они вообще с ним разговаривают и что вообще умеют говорить. Видимо, считают человеком наемным, подневольным, как и они сами, работающим на хозяина. Толстяк смотрел Ховрину прямо в глаза и лыбился, точнее скалился. Видно у него такая была функция - пугать. Он тоже жевал резинку, не смыкая губ. Жвачка пузырилась. Зубы у него были хорошие, крупные. Любит, наверно, шашлыки. Так и вгрызается с чавканьем в жирное сочное мясо...
  Ховрин, хотя и немного трясясь внутри, ответил густым басом:
  - Вот что, мужики: я ее довожу до дома, там получаю свои бабки, а дальше сами решайте проблемы с ее папашей и с моим хозяином напрямую.
  - Я не понял! Ты что - не догоняешь? Ты вообще кто такой? - Лицо 'боксера' моментально изменилось, стало неприятно жестким, даже колючим. И тут Ховрин снова выкинул козырь:
  - Я работаю на Печору. Если я ее вам отдам, он с меня живьем шкуру снимет!
  - Это мы сейчас с тебя шкуру спустим! - процедил боксер, но уже не так уверенно.
  - Хочешь, сам позвони ему! - Ховрин издали протянул 'боксеру' визитку, впрочем, не приближаясь ни на шаг. - Только он таких наездов не любит!
  - Да и насрать!
  - Ну-ну!
  Но все же в их глазах явно отразилось колебание, да и улыбаться 'боксер' как-то сразу перестал, на лице от улыбки осталась просто гримаса. Толстяк же перестал жевать и выплюнул жвачку. Минуту спустя борец вынул телефон, какое-то время вертел его в руках и, видать, пытался что-то сообразить - у него даже лоб наморщился, потом сунул обратно в карман, так и не позвонив. Ховрин между тем подумал, что если они сейчас ринутся, надо будет сразу вырубать обоих без затяжного боя, чтобы они не успели вытащить что-нибудь типа бейсбольных бит или какого-нибудь другого оружия типа травматики. И вырубать надо капитально, надолго, лучше сразу на месяц - чтобы в больницу, дабы самому за это время успеть свалить в армию. В первый раз Ховрин подумал: 'Скорей бы в армию!' Между тем он мельком взглянул на Катю. Та стояла позади и смотрела округлившимися глазами почему-то только на него, Ховрина, а не на явных бандитов. Он улыбнулся ей, хотя, может быть, и не слишком бодро. Незаметно расстегнул и сдвинул вверх сзади куртку, чтобы освободить из-под нее рукоятки нунчак.
  И тут Ховрин увидел, что они приняли решение и явно не в его пользу, и уже не раздумывал.
  'Щёлк!' - свистнув в воздухе, ребристая дубовая палка аж отскочила ото лба лысого 'сумоиста', оставив наливающийся красным рубец, и тут же въехала по 'борцу' - тоже по голове; тот попытался отпрянуть, но не успел - попало в висок вскользь - и, не выдержав боли, он закрутился, схватившись за лицо, и тут же пару раз получил уже точно по затылку и повалился на дорогу лицом в пыль. Кожа у 'сумоиста' на лбу от удара разошлась и оттуда, заливая ему глаза, струей хлынула кровь, он начал размазывать ее по лицу и толком уже ничего не видел, а Ховрин ткнул его нунчакой в печень, потом в лоб, и 'борец сумо' тоже упал, раскинув руки. Куртка у него на животе распахнулась, и там, в распахе, подмышкой Ховрин увидел кобуру с пистолетом. Тут же, еще одним ударом он сломал ему правую руку в предплечье - чтобы не выстрелил в спину. Потом они с Катей побежали за дом. Остановились только во дворе. Катя, часто дыша, уставилась на Ховрина широко открытыми глазами.
  - Ты чего? - спросил он.
  Девушку трясло. Она вдруг сделала очень по-женски - прильнула к его груди. Он почувствовал ее тепло, мягкость и запах волос, пахнувших яблоками.
  - Ты что, боишься?
  - Н-нет! С тобой я ничего не боюсь! - Однако всю ее буквально колотило, зубы ее стучали, как клавиши компьютерной клавиатуры.
  - Все нормально, - сказал Ховрин. Впрочем, у него самого дрожали ноги.
  Недалеко от места инцидента в машине с выключенными фарами все это время сидели двое мужчин. Они с интересом наблюдали всю стычку с самого начала.
  - Разомнемся? - в какой-то момент сидящий рядом с водителем вытянул шею из воротника, подвигал плечами.
  - Подожди. Пусть попробует сам выкрутиться! - водитель не отрывал взгляда он происходящего, но уже отстегнул ремень безопасности. - Посмотрим, что будет.
  Зрелищем скоротечного боя он явно остался доволен:
  - Гляди: неплохо! - кивнул он в сторону убегающего Ховрина. - Уделал обоих только так - в пять секунд. Не растерялся. Молодец паря! Нам очень даже подходит. Наш человек. Сохрани запись на регистраторе - Данилычу покажем.
  Пассажир его снова погрузился до подбородка в свой воротник и тоже довольно хрюкнул:
  - Ну, просто как я в молодости! У нас в деревне такие драки были - ого-го! Бились каждую субботу на танцах капитально. Это была многолетняя, даже, наверно, многовековая традиция. Помню, въебал в торец одному здоровенному мужику. - Он даже сделал короткое движение правой рукой. - Так тот кувырком летел - только подошвы сверкнули. Здорово. Это в классе девятом. А в десятом классе в клубе такая была драка на Новый год, что чуть не свалили большую елку в центре зала и потом еще рубились на улице. Мне еще тогда бляхой от ремня голову рассекли - вот даже рубец остался. - Он тут же и потрогал то место.
  Водитель одобрительно хмыкнул:
  - У нас тоже было такое. Есть остановка электрички следующая за Морозовкой. Местные гопники вечерами там дежурили на платформе, поджидали тех, к кому можно привязаться, просто незнакомых и лупили их. У них такое было развлечение. Мы как-то решили испытать себя, потренироваться... - Тут он прервал рассказ: - Пошли, надо их немножко профилактировать, чтобы потом не вылезли снова...
  Оба вышли из машины и не спеша направились к лежащим у внедорожника телам.
  Когда все закончилось, водитель снова пристегнулся ремнем и завел двигатель. По виду его нельзя было сказать, что он очень уж крутой. Он чем-то был похож на спившегося сумасшедшего профессора-математика. Это и был Чебышев, на этот раз вполне трезвый.
  Проводив в тот день Катю до самых дверей ее квартиры, Ховрин спустился в метро и поехал домой. И тут случилось еще одно происшествие. На остановке метро 'Черная речка', когда двери уже начали закрываться, вор, худой парень лет двадати пяти наркоманского вида, выхватил у сидящей рядом с дверями девушки из рук телефон и попытался выскочить из вагона. Ховрин поймал его в дверях, сделал подсечку, свалив воришку на пол вагона. Тот стал вырываться, но это ему сделать не удалось. Поставили его на ноги, вывели из вагона, тот дергался, но ударить Ховрина даже не пытался, а только ныл: 'Отпусти, ну, отпусти, братан!' Ховрин потащил его в пикет, народ шарахался от них в стороны. Тащить вора одному было неудобно. Однако появился еще парень лет двадцати, помог - стал пихать вора в спину, потом еще и сказал дежурной на эскалаторе, чтоб та позвонила в пикет - пусть полицейские встречают наверху. Пришла и пострадавшая девчонка, очень испуганная, похожая на птичку. Телефона ей все-таки было жалко, хотелось забрать его обратно, но телефон был уликой.
  Там же, недалеко от метро, к Ховрину привязался какой-то мужик, что-то спросил, Виктор его послал подальше. Мужик взъярился. По-бычьи пригнув голову, он кинулся на Ховрина. Ховрин сделал быстрый шаг в сторону, перехватил бьющую руку, пригнулся и бросил грузное тело через себя. За счет инерции мужик взлетел, перекувырнулся через голову и, падая, спиной глухо ударился об скамейку. При этом в нем что-то громко хрустнуло, притом, что скамейка осталась совершенно целая, - так что больше он уже не вставал, а тихонько скулил, скреб по земле пальцами. На второго мужчину, его приятеля, падение произвело такое ужасное впечатление, что тот явно и не знал, что делать. Ховрин следил за его руками, дабы сей гражданин не вытащил что-нибудь вроде травматического пистолета и со страху не пальнул ему в голову. Но тот не знал, как быть, и, по виду, готов был заплакать, но возраст и статус не позволяли. Потом все же бросился к приятелю:
  - Серый! Ты чего?
  Тот ничего не отвечал, только кряхтел, будто страдал запором.
  - Человеку плохо с сердцем! - выкрикнул кто-то из проходящих мимо.
  - 'Скорую' вызывайте! - взвыла какая-то тут же образовавшая почти ниоткуда женщина истеричного вида, явно пьющая.
  Домой Ховрин пришел в начале десятого. Мама еще не спала, что-то делала на кухне, заодно смотрела телевизор. Ужин стоял на столе. Стала ворчать:
  - Что так поздно, можно было и позвонить! Все давно остыло.
  Зачиркала спичками, включая газ, стала подогревать еду. Ховрин щелкал кнопками телевизионного пульта. Зевота безжалостно раздирала ему рот.
  - Звонил твой друг Свирькин, сказал, что ты в бандиты подался, - крикнула из кухни мама.
  - Врет он все! - отозвался Ховрин.
  Уже лежа в кровати достал телефон. Оказалось, батарея в мобильнике полностью села. Включил зарядку, вскоре высветились пропущенные вызовы: один от Вики, два от Свиря и три одинаковых неизвестно от кого. Перезванивать он не стал, а тут же и уснул.
  Проснулся он оттого, что загрохотала на кухне посуда.
  - Будешь завтракать? - крикнула мама.
  - Мам, я сплю! - Ховрин натянул на голову одеяло.
  - Спи, спи - последние деньки тебе остались. Потом тебе долго поспать не дадут! - прокричала мама с кухни.
  - Добрая ты! - вяло огрызнулся Ховрин.
  - Тебе чего - на работу не надо? - не отставала мама.
  - Я теперь всегда в вечер.
  - Что за работа такая...
  - Обычная работа - на складе, во вторую смену - деньги платят регулярно. Могу и тебе сколько-нибудь дать, - предложил он, усевшись за обеденный стол в одних трусах.
  - Да ладно, оставь себе, погуляй! - Мама поворошила волосы на его голове. - Да, вчера тут без тебя приходили двое из военкомата и будто знали, что тебя дома нет. Типа поговорить с матерями призывников. Якобы такие теперь новые веяния. Так и не поняла, что хотели, кстати, посмотрели твою комнату.
  - Рылись в вещах? - испугался Ховрин, вспомнив про один из запрятанных порножурнальчиков и некоторые фильмы ХХХ на компьютере.
  - Не знаю, - неуверенно ответила мать. - Я с одним здесь разговаривала, а другой пошел в комнату якобы на балкон покурить. А этот спрашивал, как ты учился в школе, поведение, интересные случаи из жизни, не было ли наркотиков, пьянок. Сказала, что, слава Богу, ты спортсмен и такими делами не интересуешься. Про подружек еще спрашивали.
  - И что сказала? - застыл с вилкой у рта Ховрин. С вилки свисала длинная замасленная макаронина.
  - Я вспомнила, что была у тебя девочка в школе, Таня, кажется, а сейчас, говорю, не знаю, но на свидания вроде бы ходит и дома иногда не ночует. Неправда, что ли? Не так сказала? - Мама сама заволновалась.
  Ховрин с хлюпаньем втянул макаронину в себя.
  - Ладно.
  Посидел в Интернете. По Печерскому информации было совсем мало, освещался только легальный бизнес, но даже предствительские фотографии, где Печерский был в костюме и в галстуке, все равно были устрашающие.
  Потом Ховрин пошел на тренировку. И тут вдруг вспомнил: месяц назад случайно встретился один знакомый по бойцовскому клубу Коля Гусев-Гусь. Был он года на три-четыре старше Ховрина. Пришел из армии год назад, немного погулял. Жил где-то под Гатчиной, работал по всей Ленинградской области, в Питере у него появилась подружка, и он стал постоянно по выходным здесь тусоваться. Состоял в какой-то областной полубандитской группировке, имел неплохие деньги, рассказывал:
  - Работаю на подхвате у серьезного человека. Если что, звонишь, приезжает группа для разборок. У нас так один парнишка попал в замес на нашей бензоколонке - схлестнулся с одними, его капитально отдолбали, чудом успел сообщить нашим по мобильнику. Наши примчались туда, отбили его, еле-еле довезли до больницы. Голова пробита, позвоночник сломан. Ходит теперь с палочкой, подволакивает ногу. Одного парня в прошлом году убили, но похоронили хорошо: только один гроб стоил тысячу долларов и памятник три тысячи. А ведь был простой пацан. Но такие вещи случаются редко. Сейчас другие времена. Бизнес просто отжимают через официальные структуры.
  Этот Гусь был неиссякаемым источником подпольно-деловой и криминальной информации. Он, наверное, был бы идеальным стукачем-информатором, если бы захотел. Он все видел и все замечал, имея при этом совершенную память. Википедия отдыхает. К тому же он был невероятно коммуникабельным человеком. В этом слое жизни его, казалось, знали все. Сам Ховрин был только одним из его многочисленных знакомых и друзей.
  Кстати, оказалось, что в армии Гусь получил 'корочки' подрывника. Учитывая, что служил он в войсках связи, это означало лишь уничтожение передатчика при угрозе его захвата противником. При этом нажималась одна специальная кнопка, чтобы стереть информацию, а потом бралась висевшая рядом кувалда и разбивалась сама аппаратура.
  Надо было как-то найти Гуся. Тот наверняка многое знал об авторитетах, поскольку варился в той среде. Мобильный телефон Гуся не отвечал, механический голос повторял: 'Абонент находится вне зоны действия сети'. Впрочем, вечером по пятницам и субботам его всегда можно было найти в одном из двух клубов 'Царь Кощей' или 'Самолет'. Скорей всего, он мог находиться в 'Кощее', поскольку там, в подвале, и еще в некоторых помещениях, типа туалетов, мобильники не ловили сеть. Ховрин и отправился туда в пятницу вечером, проводив до дома Катю Гарцеву. Знакомый, опять же по спортклубу, охранник кивнул ему: проходи.
  Было десять часов вечера. Народу в это время в клуб набилось уже довольно много. У стойки бара сидели две разукрашенные, какого-то недоразвитого вида, и явно обкурившиеся девчонки позднего подросткового возраста. Руки у них были в цыпках, маникюр ободран. Груди - как кулачки, зато морды - намазаны, как у взрослых шлюх. Обе без сомнения несовершеннолетние. Они явно чего-то или кого-то ждали.
  Ховрин спросил у одной из них:
  - Слышь, мочалка, ты тут Гуся не видела?
  Девчонка оживилась:
  - Не знаю, бля. Я, бля, хоть и давно сижу, бля, но не видела, бля. Дай закурить, бля! У тебя пятихатки не будет в долг, бля?
  Ховрин отрицательно помотал головой. Девчонка вдруг протянула к нему руку и растопырила пальцы.
  - Хочешь?
  На потной ее ладошке лежала голубая таблетка с выдавленным на ней сердечком - вероятно, что-то типа 'экстази'.
  Ховрин снова помотал головой.
  - Сама не вздумай выпить: это же чистая химия, у одной знакомой чувихи от такой таблетки мозги размягчились. Так и сдохла.
  Девчонка, однако, только глухо выругалась. Была она довольно пьяна, икала. Ховрин даже хотел слегка дать ей по морде, но сдержался. Ввинтился в толпу на танцполе, протиснулся мимо столиков в дальний угол.
  А вот и сам Гусь! Как настоящий мафиози, он сидел, окруженный довольно симпатичными длинноногими девушками, что-то им впаривал, они хохотали, показывая белые зубы. Истиный Голливуд!
  Впрочем, тут же Гусь узнал Ховрина, встал ему навстречу. Чуть ли не обнялись по-мафиозному. Гусь посадил Виктора рядом с собой, налил с полстакана вискаря. Ховрин залпом выпил. Девушки смотрели на него с интересом. Гусь сиял.
  - Дело есть, - прошептал ему в ухо Ховрин.
  Гусь важно кивнул, сказал девушкам с извинительной гримасой:
  - Девчонки, буквально на десять минут! Попудрите носики.
  Те без всяких проявлений неудовольствия встали и пошли. Гусь и Ховрин, как под гипнозом, не отрываясь, смотрели на их восхитительно вихляющие попки до тех пор, пока красавицы не растворились в танцующей толпе.
  - Ну, чего? - спросил Гусь.
  - Печерского знаешь такого? Печору?
  - Виктора Станиславовича? Кто ж его не знает? - удивился Гусь. - Очень крутой! Он когда-то был борцом, выступал за Союз. Бизнес-центр рядом и этот клуб тоже его. У него много чего есть. Что тебя конкретно интересует?
  - С кем он враждует?
  Гусь расхохотался:
  - Шутишь? Весь этот мир как крокодилья ферма: только лопухнулся - тут же сожрут и не подавятся. Друзей тут нет. Это серьезный бизнес.
  - А Гарцева знаешь такого? - на всякий случай спросил Ховрин.
  Гусев на минуту задумался.
  - Владимира... Владимира... - он пощелкал пальцами, припоминая: - Петровича?
  - Ну.
  - Точно не знаю. Что-то такое слышал, конечно. Вроде как очень крупный бизнес. Не криминал. Очень не бедный. Нахапал много денег и свалил за границу. У него есть большой завод в области, кажется в Луге или где-то там недалеко от порта, и еще какие-то предприятия остались в России. А уехал он потому, что против него, говорят, шили дело.
  - За что?
  Гусев пожал плечами, удивившись вопросу:
  - Я не знаю: всегда есть за что. То ли кому-то не тому дал, или скорее не дал, вот и решили прижать. Специфика российского бизнеса: человек человеку волк. Одного прихватили за взятку так: приперли ему чемодан меченых денег, а перед этим намазали этим же светящимся составом дверную ручку в кабинете. Тут же вошли с понятыми: рука светится - значит брал взятку! Чистое дело. Восемь лет колонии строго режима. А нужно было просто его убрать, забрать его и протолкнуть свой бизнес. Так и с Гарцевым могли: он не ту партию вроде бы поддержал, что-то не так сказал по телеку, тут же и смострячили на него дело, якобы он кого-то там незаконно лишил свободы. Теперь сюда не суется - сидит в Лондоне... У них с Печорой вроде бы был или еще есть какой-то общий бизнес. Что-то я такое слышал. Они оба то ли из одной деревни или поселка: откуда-то из-под Торжка. Мой шеф их обоих хорошо знает: с Печорой при мне недавно вел базар по телефону.
  Ховрин кивнул: вроде бы все сходилось. И снова он был потрясен: Гусю с такой цепкой памятью нужно было работать аналитиком в спецслужбах. Не по той линии пошел человек. Еще и прибьют где-нибудь.
  Между тем Гусь церемонно познакомил Ховрина со своими вернувшимися девчонками, выпили с ними, потанцевали, обменялись телефонами. Потом Гусь оставил их на Ховрина и куда-то исчез (кто-то ему позвонил). В половине двенадцатого, выйдя из клуба и посадив девушек на такси, Ховрин рещил пройти напрямик к метро через дворы, продышаться перед сном. Странное было тут место. По крайней мере, по дороге три мелкие компашки хотели стряхнуть у него денег или попросили закурить. Кое-как отбазарился. Далее пошло еще хуже. Подошли сразу шесть человек, обступили. Все высокие, как баскетболисты. Они стояли между Ховриным и улицей как двухметровый забор почти без щелей:
  - Бабки есть? - прохрипел один с выражением акулы - в нем сквозило ленивое равнодушие уверенного в себе хищника. У него изо рта несло пивным перегаром и еще какой-то дрянью типа прокисшего нутряного сала.
  Ховрин на мгновение испытал приступ клаустрофобии и, не отвечая, нанес жестокий удар кулаком прямо в акулью морду. Парень тут же вывалился назад, как доска из забора, глухо ударившись затылком об дорогу. В заборе образовалась прореха. На остальные 'заборины' это произвело ошеломляющее впечатление: они не знали, что делать - их товарищ, лидер группы, находился в глубоком нокауте - лежал, словно мертвый с раскинутыми в стороны руками. Ховрин, воспользовавшись этим секундным замешательством, выскочил в образовавшуюся прореху и побежал. Бегал он хорошо. Догнать его было бы очень сложно даже длинноногим. Они, впрочем, и не пытались.
  После этого юркнул за угол, влетел в вестибюль метро, но там его как будто ждали. Возникший откуда-то полицейский ухватил Ховрина за рукав уже в турникете. Лишь чуть-чуть, на мгновение, замешкался Ховрин с жетоном - и все - попался. Придерживая за плечо, полицейский отвел его в пикет.
  - Куда так спешишь? Чего это ты такой потный? Ну-ка, все из карманов на стол! Документы есть?
  - Да я опаздываю!
  - Куда так спешишь - небось, на свидание? - ухмыльнулся полицейский.
  - Может, и на свидание, - буркнул Ховрин, отдыхиваясь.
  - Не поздновато? Пил?
  - Чуть-чуть...
  Полистав паспорт, в который была вложена повестка в военкомат, полицейский внимательно ее изучил, ухмыльнулся:
  - Чё, брат, в армию забирают?
  - А куда деваться? - сказал Ховрин, шмыгнув носом.
  - Сказали, в какие войска?
  - Точно неизвестно, а пока приписали к ВДВ - в Псковскую дивизию, может быть, даже по контракту. Вроде как обещали, поскольку я не уклоняюсь от призыва, а значит, могу выбирать. Не говорят ни да, ни нет. Скажут на следующей неделе. Медкомиссию я прошел. Типа годен.
  - А не зассышь прыгать с парашютом?
  - Я в Касимове пять раз прыгал!
  - Неплохо! Понравилось?
  - Кайфово!
  - Ага, - кивнул полицейский.
  Что-то отразилось в его глазах, когда он услышал о пяти прыжках с парашютом, и Ховрин понял, что сержант за свою службу вообще не прыгал.
  - А права на вождение есть?
  - Есть. Только что получил! - брякнул Ховрин.
  Полицейский, помедлив, сказал:
  - Это все хорошо, но не слышал я, паря, чтобы срочников брали сразу по контракту. На фига им это надо? Ты и так служишь, зачем еще тебе бабки платить. Друг мой Леха Смирнов девять месяцев отслужил срочную и только тогда ему предложили подписать контракт. Он еще год служил аккумуляторщиком на рембазе ВДВ. Я думаю, парят они тебя. Запрут куда-нибудь в тьму-таракань. И даже если и так, губу особенно не раскатывай: контрактников тоже гоняют. Слышь, Колян, тут парнишка собирается служить в твою Псковскую дивизию! - крикнул он куда-то в другую комнату.
  Сначала из комнаты послышался трубный голос:
  - Правильное название: Семьдесят шестая гвардейская Воздушно-десантная Черниговская Краснознамённая дивизия!
  Потом оттуда вышел здоровенный детина с сержантскими лычками на погонах. И тут ситуация для Ховрина изменилась самым волшебным образом. Сержант немного расспросил Ховрина, затем сказал напарнику:
  - Свой парень, правильный. Отпускай его!
  Полицейский, задержавший Ховрина, еще сказал:
  - А меня тоже должны были во Псков отправить, но флюрография куда-то из личного дела потерялась, поэтому, пока я сделал новую, ребята из команды уже уехали. И служил я в Печорах - в космических войсках.
  - Это судьба у тебя такая! - трубой прогудел сержант. - Не десантник ты по жизни! Есть в тебе какая-то гнильца.
  Напарник его только хохотнул, совсем не обидевшись.
  Еще через минуту Ховрин уже сбегал вниз по эскалатору. Еле и успел на последний поезд.
  Ховрин считал, что отделался легким испугом. На слуху была совсем недавняя история с Сашей Куликовым - бывшим одноклассником, а ныне студентом первого курса Политеха. Его в субботу в шесть утра на Садовой задержал полицейский патруль. Оттуда парня отвезли прямиком в шестое отделение, там избили, причем профессионально - без следов.
  Он по глупости стал качать права, попросил представиться и все такое. Ему неожиданно ударили торцом ладони в челюсть так, что он тут же оказался на полу без сознания. Когда очнулся, сказали:
  - Если не подпишешь показания, мы у тебя в сумке найдем пакетик с героином, и тогда ты сядешь на восемь лет!
  Вдобавок еще врезали по почкам. И снова никаких следов.
  Потом составили протокол и собирались отправить Сашу в суд, чтобы посадить на трое или даже пятнадцать суток. Повезло, что у кого-то из задержанных нашелся телефон, удалось дозвониться до родителей, а тем до их знакомого Александра Петровича - полковника МЧС, тот в свою очередь связался с кем-то из своих знакомых в полиции и через час Сашу выпустили.
  - Может, ты выступал не по делу, сопротивлялся? - спрашивали ошеломленного Сашу.
  - В том-то и дело, что я ничего не делал! Меня взяли и почти осудили ни за что. То есть, получается, любого человека могут посадить ни за что.
  Взяли просто для плана - конец смены. Такое было предположение.
  Обратились в травмпункт. Врач, осмотревший Сашу, пожал плечами:
  - Ничего не видно. Конечно, можно сделать УЗИ, сдать анализ мочи. Вдруг обнаружится кровь.
  - Я даже лиц их не помню! - сокрушался Саша. Он был буквально раздавлен происшедшим. - Я теперь понял, как всех сажали ни за что, типа 'шпион неустановленного государства'. Потому что подпишешь все - лишь бы не били...
  Юрик тогда сказал по этому поводу:
  - Слыхал я такие истории. Однажды надо было одного парня посадить. Подсунули ему в карман героин и пиздец, докажи, что ты не слон! У меня один знакомый, когда в клубы ходил, все карманы зашивал наглухо. Ему как-то пытались порошок всунуть, но не получилось. Посмеялись и отпустили. По сути, хотели бабок стрясти за испуг. А могут и водки влить и кокс в нос вдуть, и в вену герыча всадить - и ничего не докажешь. Главное, чтобы никому не интересно было иметь с тобой дело, потому что с тебя нечего взять...
  И еще на памяти был такой странный тип - старший брат Димы Гаврилова - Иван, что ли? Дима однажды рассказывал, как брата посадили. Со слов брата, сначала его чем-то пытались отравить. Пил он с какими-то мужиками. От одного стакана водки его рвало чем-то зеленым, а потом на улице тогда еще милиционеры сунули ему в карман пакетик с таблетками и отвезли в отдел. Там отвели в туалет, воткнули в рот воронку, через которую заливают в баки бензин, и влили туда какую-то жидкость, после чего он отключился. Ему дали четыре с половиной года за наркотики. Осенью только освободился, показался ненадолго, а потом куда-то пропал.
  Юрик потом рассказывал:
  - Он приходил к Димке, прикатил велосипед починить. И больше его не видели. Наверно что-то случилось. Велосипед так и остался в гараже.
  В субботу Катя захотела сходить в Эрмитаж на новую выставку и немного прогуляться по центру города. Ховрину назначено было ждать у дома в одиннадцать. Он прибыл без десяти, поболтался по двору, покачался на детской качели. И тут вышла Катя, одетая для похода в музей по-праздничному, с подкрашенными губами и глазами. Она была не просто красотка - она была абсолютная красавица, как Белоснежка. 'Не зря на Востоке женщины закрывают лицо - чтобы не было искушения. Красота - страшная сила, так оно и есть!' Она, кажется, сама не представляла своего влияния на окружающих. Тут же за нее Ховрин стал бояться. Она должна жить в месте, где всегда тепло, в хорошем большом охраняемом доме, ездить на дорогих машинах. Видеть ее на улице Сикейроса было просто ненормально. Она выделялась здесь как белый человек в глухой африканской деревне. Возможно, в Канне она бы выглядела вполне гармонично. В мире такие девушки просто так по улице не ходят. И тут оказалось, что постепенно он ее как-то даже будто полюбил. Когда она вышла из подъезда и пошла, улыбаясь, с мятушимися ветром волосами к нему, Ховрина обожгло, будто ткнули электрошокером в живот. Ховрин был удивлен и слегка потрясен этим новым чувством, но вдруг ощутил абсолютное счастье и был готов идти с ней куда угодно.
  Подошла, кивнула:
  - Привет!
  Ждала реакции. Увидела отвалившуюся челюсть и изумление на ховринском лице. Хотя, сглотнув, только и буркнул:
  - Привет! Круто выглядишь.
  Пошли к метро пешком. Постепенно удивление рассеялось, комок в груди, наконец, сглотнулся.
  А весна между тем набирала силу. Снег превращался в грязь, ручьями стекал с газонов вместе с собачим дерьмом на тротуары. За ночь подмерзало: лужи хрустели под ногами. По краю дороги тянулись черные наледи с вмерзшими окурками. И тут шла Катя. Нежное, прекрасное и беззащитное существо, словно из какого-то глянцевого заграничного журнала, вдруг оказалось в этом довольно опасном мире. Для гармонии весь задний фон пришлось бы стирать фотошопом и подбирать что-нибудь соответствующее - пальмы, море, дворцы...
  Все, конечно, на Катю пялились. Красота есть красота.
  - Ты б предупредила, я бы тоже поприличней оделся, блин, - буркнул Ховрин.
  - Ладно тебе... Сойдет.
  В Эрмитаже выставляли какого-то современного голландского или датского художника, который оказался мастером на все руки: не только рисовал, ваял, но даже рыцарские латы делал. Что-то было ужасно, но что-то и здорово. И все это было развешано вперемешку со старыми картинами - для контраста. Катя в целом была в восторге. И Ховрин остался очень доволен: впервые увидел Рембранта. 'Вот это, блин, художник!'
  Вечером того же дня около девяти вечера шли с Викой в клуб. Ховрин буквально на минуту отошел купить бутылку воды. Тут же какой-то чувак прицепился к Вике, что-то спросил у нее, та ответила ему излишне резко, типа 'отвали, придурок'. Когда вернулся Ховрин, между ей и этим парнем шла перепалка на грани драки, пришлось чувака резко оттолкнуть.
  Чувак этот, впрочем, оказался подготовленным бойцом - явно где-то занимался. Он нападал очень активно - как шквал, бил руками и ногами, даже 'вертушку' провел грамотно, но промахнулся. Отбиваясь, Ховрин вскользь попал ему кулаком в лицо, а потом достал ногой куда-то по животу. Чувак, скорчившись, упал на грязный тротуар и, по крайней мере, в пределах двух последующих минут, пока Ховрин с Викой еще находились тут, не поднимался и даже не двигался.
  Второй, его товарищ, был не столь быстр. Ховрин прошелся по нему серией ударов. Один из них явно попал, но несильно, поскольку парень рухнул на дорогу, но тут же и вскочил, как кукла-неваляшка. Однако его стало бросать и шатать из стороны в сторону, как пьяного. Он еле удерживал равновесие, ноги его заплетались, глаза вращались в орбитах, как будто он был какой-то механизм. Потом он как-то загрустил и сел на дорогу, затем мягко повалился набок. Поздняя реакция. Так и оставили их обоих лежать. Прохожие смотрели на это с полным безразличием.
  Домой вернулись уже около часа ночи. Вика захныкала: 'Хочу есть!', заказали по телефону пиццу. Когда ее привезли, было уже начало второго, пока поели, легли, позанимались сексом, Вике уже и вставать на работу: она в этот выходной работала. Вика ушла, а Ховрин остался досыпать. Вставая, голой ногой наступил на холодный липкий презерватив. Выругался.
  Было воскресенье. Делать было нечего. Вечером приехал Юрик Васильев. Понятно, с бутылкой дешевого и мерзкого виски 'Белая лошадь'.
  - Чего нового? - спросил у него Ховрин.
  - Леха Снегирев вчера заходил. У него теперь новая подруга. Ничего себе такая! И оказалось, что у этой подруги родной дядя - вор в законе. Они тут недавно вечером шли с ней домой на "Пионерской" и к ним привязалась компания - человек пять гопоты. Леха, деваться некуда, уже приготовился к драке и получению хороших пиздюлей. И представляешь, подруга ему говорит совершенно спокойно: "Леха, не ссы!", подходит к этим гопникам, что-то им говорит, и те тут же с извинениями сваливают. Говорит, она с детства по зонам передачи возила - сначала с матерью, а потом уже сама - дяде и брату. Лехе она нравится. Я же считаю, что от таких баб надо держаться подальше. Уголовные люди опасные, живут по своим законам, по приказу пахана зарежут без колебаний. Им человека убить или покалечить, что палец обоссать: трубой или молотком дадут по балде, а молоток - в речку, и концов нету. Или руки-ноги сломают. Леха сам слышал, как она сказала кому-то по телефону: мол, разрешаю сломать ноги, - это про мужа ее сестры, те, впрочем, ответили, что подождут лично ее приезда: все-таки человек из семьи, пусть и просрал деньги и накосячил. В таких ситуациях обычный человек совершенно беззащитен.
  И еще Леха рассказал: некий тип шантажировал одну дагестанскую разведеную женщину снимками ее изнасилования, снятыми им на мобильный телефон, и угрожал послать фотки ее братьям. Там у них существует жестокое правило, по которому жену можно вернуть родителям, а повторно замуж она может выйти лишь за вдовца или разведенного мужчину. Любые внебрачные контакты у них запрещены. По местным законам братья должны были бы сначала убить ее и только потом уже идти убивать насильника. Шантажист на это и рассчитывал, был уверен, что она никому не расскажет, чтобы не опозориться и сохранить себе жизнь. Цель же шантажа состояла в том, чтобы она приходила к нему сама два раза в неделю для секса. Она через кого-то пожаловалась этой самой Лехиной подруге, та позвонила своему дяде-вору. Дядя знал по воркутинской зоне одних людей из Махачкалы. Там они и поймали этого типа-шантажиста. Короче, нашли гада потом с пробитой башкой и сломанными ребрами. Сейчас находится в коме, а телефон его передали той девушке и, кстати, никаких там фотографий не обнаружилось.
  Ховрин только пожал плечами:
  - Это женская версия. Вполне все могло быть совсем и не так. Скорее всего, они трахнулись по случаю без всякого принуждения, а потом он отказался на ней жениться или не захотел больше с ней встречаться, а она обиделась и решила ему отомстить. Жила с родителями, а мужика хотела, и особенно, если уже раньше была замужем, а значит, имела к этому делу вкус. И с твоим Лехой точно так же может быть. Сейчас подруга заставит его на себе жениться, и будет он всю жизнь у нее под каблуком, и попробуй-ка уйди или измени ей. Тут же позвонит дядьке: 'Дядечка, меня муж обижает, отрежь-ка ему яйца!', и Лехе - пиздец! Дядя со товарищи его тут же и разделают на фарш...
  - Все может быть, - согласился Юрик. - А потому что нефиг изменять...
  И все равно Юрику эта девушка понравилась сама по себе:
  - Классная телка, жестокая, беспощадная, - восхищался он, - вот бы ее трахнуть!
  Все одноклассники после окончания школы как-то сразу рассеялись по всему городу, а кто-то и дальше. Юрик теперь жил в Купчино, которое обычно называл Гопчино, что вполне соответствовало реальному положению дел. У них там всегда что-то происходило: кого-то грабили, били, а водители в обычном порядке проезжали поздним вечером на красный свет, ночью там снимали номера с машин и потом требовали выкуп.
  - У меня вчера соляру слили из бака в вашей доблестной Купчаге - давно такого не бывало! Пробку бензобака выломали, сволочи! - бесился недавно один мужик в спортзале, рискнувший там переночевать у подруги.
  - Гопчино есть Гопчино - не расслабляйся! - хохотнул его купчинский приятель.
  Ховрин пошел на кухню ставить чайник, достал из холодильника малосольного лосося. Нарезал рыбу, сделал огромные бутерброды, как обычно делают мужчины. Когда вернулся с тарелкой в комнату, Юрик сидел на диване с пакетом чипсов и хрустел ими. Чипсы он принес с собой.
  - Хватит жрать всякое говно! - сунул руку в его пакет Ховрин. И сам тоже не удержался - захрустел. Юрик разлил виски. Выпив рюмку, поморщился:
  - Как сказал Оскар Уайльд, 'Все, что есть прекрасного в этой жизни, либо аморально, либо незаконно, либо приводит к ожирению'. Хе-хе!
  Ховрин рюмку только слегка пригубил. Пить ему совсем не хотелось.
  Юрик выпил еще и теперь яростно жевал бутерброд, откусывая большими кусками и заглатывая, почти не жуя. Слюна подтекала из угла его рта. Он с хлюпаньем всосал ее. Наконец справился с бутербродом, рыгнул, потом вдруг сказал неизвестно к чему:
  - Один врач писал в своем блоге, что у него почти все пациенты с поносами и запорами пережили развод родителей, когда им было восемь-десять лет. Это наносит очень сильный урон детской психике. И еще часто болезнь кишечника возникает у детей, которых в детстве чморят... Поэтому детей никогда нельзя чморить.
  Он говорил об этом почти восторженно, потрясая руками. Его это почему-то взволновало, хотя его-то в школе вроде не чморили да и родители у него, слава Богу, не разводились.
  Посидели с часок. Потом он уехал к себе в Купчино уже довольно пьяненький, но через час, как договорились, отзвонился, что добрался до дома нормально. Какая-то там у него уже музыка гремела в комнате.
  Другой школьный друг - Валерик Морозов - проживал в так называемом 'илитном' районе, родители купили ему там студию - скорее всего, чтобы самим пожить в покое. Он жил там с девушкой из своей группы. Ездил оттуда в институт на своей машине. Машину с небольшим пробегом ему купили сразу, как только исполнилось восемнадцать. Дорожные пробки были теперь неотъемлемой частью его жизни. Он жил в них, слушал музыку, аудиокниги, учил английский. Встречались с ним очень редко: у него была теперь своя тусовка. Общих интересов не было, разговаривать было особо не о чем, обычно вспоминали разные смешные случаи из школьной жизни да спрашивали, кто кого видел из одноклассников. К тому же оба не выпивали: Валерик обычно был за рулем, а Ховрин готовился к соревнованиям. С Нового Года Ховрин его и вовсе не видел.
  
  Утро понедельника выдалось ясное, безветренное, и Ховрин решил пробежаться в парке, продышаться, почистить кровь от остатков алкоголя. Все основные фанаты здорового образа жизни уже были там. Там был мужик-'палочник' - любитель скандинавской ходьбы с лыжными палками, шагавший с прямой спиной и в наушниках всегда в одно и то же время - минута в минуту. Еще был грубый бородатый старик - 'сморкун' со своей собакой - пуделем такого же мерзкого и склочного нрава. Пудель всегда подбегал к Ховрину с таким видом, что тут же готов и укусить. Ховрин, однако, был готов треснуть его по морде. Пудель это чувствовал и в последний момент отскакивал назад, делая вид, что ничего такого и не хотел. Дед же, хозяин пуделя, постоянно сморкался или отхаркивался прямо себе под ноги - наверняка был когда-то заядным курильщиком. Была еще пара собачниц: одна по прозвищу 'Кубышка' (так называл ее Ховрин) с черным терьером и еще - некая Зоя, тоже собачница и тоже нехудая, но несколько меньшая по толщине, чем 'Кубышка'. У Зои была белая собака типа лайки - 'хвост крючком' и очень пушистая. Все эти люди собирались в одно и то же время - в шесть утра.
  День Ховрин провел в спортзале. Потом поехал встречать Катю.
  Ровно в шестнадцать тридцать Ховрин стоял у входа в школу. Катя задерживалась. Прислала сообщение: 'Скоро буду'. С полчаса Ховрин маялся на крыльце школы, прислонившись к перилам, играл с телефоном. Какой-то парнишка, довольно противного вида вился рядом, чуть ли не в лицо заглядывал:
  - Эй, братан: дай-ка мобилу позвонить!
  - Да отъебись ты! Нашел лоха!
  Тот, однако, продолжал тереться, зудеть: дай да дай.
  Ховрин знал, как с такими разговаривать, потому сказал прямо, как и было положено в подобной ситуации:
  - Хули тебе от меня надо? Съеби нахуй отсюда! Заебал уже...
  - А ты кто такой? Девок наших пасешь? - взвился пацаненок.
  Тут уже Ховрин удивился: гнус какой-то, а права качает.
  - А тебя это ебет? Слушай-ка, уябывай-ка отсюда!
  - Чё-ё-о? - у парнишки настроение явно испортилось. - Чё ты тут залупаешься?
  Тут уже и Ховрин разозлился:
  - Ты что, самый борзой, что ли? Давай один на один, если не ссышь? Или ссышь?
  Приятели этого забияки шумно дышали за спиной. Бодрый вид Ховрина им очень не нравился и беспокоил.
  - Ну, чё, идем, или дальше будешь пиздеть? - продолжил Ховрин. Он странным образом чувствовал себя гораздо старше и опытнее и почему-то никакой особой угрозы от этих пацанов не ощущал: просто мелкая шантрапа. Не сравнить с теми двумя 'толстяками'. 'Толстяки' были частью некой системы, понятно, сами по себе они - ерунда, но за ними была организация, а это всегда серьезно.
  Гнус заколебался, однако терять лицо перед друзьями не стал. Пошли. Ховрин был готов к удару сзади и к другим неожиданностям, но их не случилось.
  Зашли за угол. Там лежала старая куча говна и явно только что помочились на стену. Мерзкое, вонючее место - как раз для подобных разборок. Гнус пытался что-то говорить, напирать, даже встал в некое подобие боевой стойки, попытался ударить ногой, но Ховрин, сделав шаг навстречу, блокировал бедро, прижал Гнуса к стене, ударил коленом в живот, легко дал по морде, - в полсилы, но все равно расквасив нос и разбив губы. Приставале было очень больно. Слезы непроизвольно брызнули из его глаз. Дальше биться он уже не мог и готов был разрыдаться. Ховрин обернулся к ближайшему его дружку, который явно хотел встрять, напасть сзади, но пока трусил:
  - Может, тоже хочешь?
  Тот замялся. Биться с Ховриным один на один он не рискнул. И никто больше не хотел. Ховрин буквально ощутил уважение с себе, он мог с ними подружиться с ними тут же, если бы захотел. Главный самец в стаде показал свою силу.
  Тогда он, сплюнув, отошел и стал ждать Катю уже в отдалении от входа. Происшествие, впрочем, несколько обеспокоило его в плане того, чтобы эти человеческие гнусы Кате никак не навредили. Вдруг толкнут, просто обругают, кинут грязью. Надо было все-таки как-то договориваться миром.
  Шныряли какие-то типы в вязаных шапках. Ховрин их не особенно опасался. В это время он сам играл гопника. Однако какой-то все-таки всунулся:
  - Дай закурить!
  - Не курю! Бросил! Базарят, что вредно. На пачке даже написано: вызывает рак!
  - У меня брат только что из тюряги вышел! - прошипел мальчишка, злобно сверкая глазенками.
  - И что, он за тебя придет разбираться? Неужели? Еще хочет сесть? - ухмыльнулся Ховрин. - Не смеши меня. Шел бы ты нахер!
  Мальчишка, ссутулясь, ушел, загребая носами ботинок.
  Ховрин же вернулся на крыльцо. Тут Катя вышла из дверей школы, кивнула на прощание какой-то девушке, с любопытством оглядевшей Ховрина снизу вверх. Выглядела эта девушка довольно грустно, как Аленушка на картине Васнецова.
  - Кто это? - спросил он Катю.
  - Это? Это Настя.
  - А что это она такая печальная?
  - Личные проблемы. Их у нее до фига. После развода она осталась с отцом, а тот через год снова женился.
  - И что?
  Тут Катя сделала страшные глаза.
  - И что? Она у них теперь Золушка-два. У той новой свои родные дети маленькие, так она Настю заставляет работать по дому, как служанку. Сука! Настя от них убегать хочет.
  - А что отец?
  - Та сука ночью на Настю отцу наговаривает. Он в нее член засунет, а она ему и нашепчет. Известно, мужик во время секса размякает, и под этим делом это самый колдовской гипноз.
  - Ты-то откуда знаешь? - удивился Ховрин.
  - Всем известно.
  - Может, она колдунья, ведьма? Думаешь, попытается подругу твою отравить? А может и уже травит? Чего-то она какая-то бледная.
  - Будешь тут бледной от такой жизни.
  - Но бывают же и хорошие мачехи! Я кино смотрел, - хотел смягчить Ховрин.
  - Это исключение. Каждая женщина, в первую очередь все делает для своих родных детей. Она и мужа нового уроет за своих детей. Это инстинкт. И это нормально.
  - Ага, - согласился Ховрин. Хотя звучало все это как-то дико.
  Некоторое время шли молча.
  - Вчера папа звонил из Лондона, - вдруг сказала Катя.
  - И чего?
  - Хочет, чтобы я приехала на Каннский кинофестиваль девятнадцатого мая. Мама посадит меня на самолет. Папа, - тут она немного снова чуть замялась, слово это будто с трудом перекатывалось во рту, - будет встречать меня в аэропорту в Ницце.
  Ховрин подумал, что в это самое время он может быть даже не представить и где. Спросил:
  - А когда у вас последний звонок?
  - Двадцать второго.
  - И что? Летишь в Канны или тут с классом будете квасить?
  - Пока не знаю.
  - Слетай только на пару дней. И то и это - все успеешь.
  - Кстати, идея. Наверно так и сделаю.
  Они стояли на дорожке, проходящей мимо детской площадки. Тут же крутился мальчик лет шести, странный, мурлыкающий.
  - Мальчик, ты чей? - спросила его Катя.
  - Я не мальчик, я - кот!
  И, мурлылкая, он куда-то убежал.
  Проводив Катю до квартиры, Ховрин сдал ее с рук на руки матери. Вышел во двор и пошел к улице.
  Невдалеке кучковалась какая-то мутная комания с пивом и другими банками. Некоторые сидели за столиком, другие стояли. Один из них был явный уголовник: бегающие глаза, вихляющие движения, постоянно поводил плечами, наколки на пальцах.
  Этот блатарь болтающейся походкой подошел вплотную к Ховрину, сделал какое-то резкое движение рукой, наверно, для испуга, но тут же сел на дорогу и взвыл, схватившись за ногу, куда торцом ботинка, не вынимая рук из карманов, пнул его Ховрин. Захлопал глазами:
  - Ты чего, блядь, творишь?
  - А ты не выебывайся!
  - Падла!
  Впрочем, с трудом встал, поковылял назад к своим. Те загудели:
  - Ты, бля, чей?
  - Я работаю на Печору! - брякнул Ховрин, стискивая в кармане мобильник и собираясь уже набирать номер братьев Гарайсов. Они, если не и подъедут сами, вполне могут прислать ближайшую к этому месту дежурную бригаду. К его удивлению, и на этот раз волшебное слово сработало. Печерский был известным в определенных кругах человеком или, проще говоря, пользовался большим авторитетом. Те сразу и привяли.
  Неожиданно позвонил и сам господин Печерский:
  - Витек? Ты где?
  - Я на Просвете.
  Назвал место.
  - Лады. Гарайсы к тебе сейчас подкатят, тебя заберут. Ты мне нужен.
  Получалось очень удачно. Ховрин тут же набрал номер Гарайсов:
  - Шеф звонил, что вы приедете. Тут до меня одни докапываются. Чего делать-то?
  - Мы совсем рядом, хошь приебись к ним, чтобы они на тебя полезли. Надо поучить! - хохотнул кто-то из Гарайсов - Сергей (или Андрюха?).
  Буквально через пару минут стремительно, с хрустом раздавив валявшуюся пластиковую бутылку, подъехал большой черный внедорожник 'мерседес-геленваген'. Из распахнувшихся дверей его синхронно с двух сторон появились братья Гарайсы. Компания гопников у них вызывала опасений не более чем куча мусора на краю дороги.
  Те напряженно замолкли, пригнулись, втянули головы в плечи.
  - Хули надо? - выдавил все-таки кто-то из них.
  Один из Гарайсов, вроде как Андрей (или Серега?), дал ему подзатыльник. У парня изо рта вылетела жвачка, он со стуком врезался лицом в стол, затем осел на землю, размазав по столешнице кровь. На этом инцидент был исчерпан.
  Ховрин сел в 'геленваген' Гарайсов на заднее сиденье и с наслаждением погрузился в ароматную теплую кожу. В машине гремела музыка. Всю дорогу молчали. Один из братьев был за рулем, другой - что-то набирал в телефоне. Ховрин смотрел в окно.
  Вскоре подъехали к какому-то ресторану на Аптекарском проспекте. Одновременно подкатил другой огромный внедорожник. Оттуда вышел человек-гора. Одет он был в огромное коричневой кожи пальто. Оно было расстегнуто. Под ним наблюдался пиджак какого-то бурого цвета, белая рубашка и ярко-красный галстук. Это был господин Печерский собственной персоной. Ботинки его тоже сияли как будто он вообще по улице не ходил. Он поздоровался с Ховриным за руку. Прошли в ресторан. Столик уже был приготовлен, заставлен едой. Сели напротив.
  - Так ты, говорят, ходишь с Катей Гарцевой? - спросил Печерский, когда уже сели и начали есть греческий салат.
  - Да.
  - Она что-нибудь тебе говорила про своего родного отца? - спросил Печерский.
  - То есть?
  - Ну, про своего родного папашу Гарцева Владимира Петровича?
  - Нет, - на всякий случай соврал Ховрин.
  - Ничего не говорили с ней про СВЗ?
  - Нет. Мы обычно разговариваем про всякую дребедень, типа что было в школе, какую музыку слушаем и все такое. По СВЗ ничего не знаю.
  Последнее было почти правдой.
  - Спроси ее при случае, что отец говорил ей про СВЗ? Спроси обязательно, что она вообще знает про СВЗ. Мне нужна любая информация.
  - Ладно.
  'Дался им этот чертов завод', - с раздражением подумал Ховрин.
  Посидели еще с полчаса, поговорили о спорте, потом наевшийся до отвала Ховрин откланялся и ушел. Печерский остался - у него еще должны были быть тут какие-то переговоры, - заказал себе кофе и десерт. Ховрин же от десерта отказался. Выйдя на улицу, выдохнул с облегчением. Уже ему было заказано такси, ждало его. Круто.
  
  В пятницу вечером ходили с Викой что-то отмечать у ее подруги в кафе 'География'. Кроме Ховрина с Викой были еще две девушки и один смазливый парнишка. Звали его Артур. Девушки называли его Артурчик. Он был типа бедный студент. Денег у него, судя по всему, не было вообще. За него платила девчонка, потом они вместе поехали к ней спать. Ховрин с Викой приехали домой в час ночи. Ночевали у Вики. Ховрин заснул сидя, снимая ботинки в прихожей. Потом как-то перебрался в постель, скидывая на ходу одежду.
  Домой он возвращался следующим утром около одиннадцати. Был безветренный синий день. Шел мимо детской игровой площадки. Дети там перекрикивались там между собой на своем птичьем языке. На скамейке недалеко от детской площадки сидели Савва Смирнов (Савва), Кабанов Саша (Кабанчик) и Гаврила Дудников (Дуда), курили. Увидев Ховрина, подошли к нему.
  - Здорово, чувак! У тебя, говорят, есть права?
  - Есть, - важно кивнул Ховрин.
   - Круто! Поехали завтра ко мне на дачу ловить рыбу! - тут же возбудился Гаврила. - Брат даст машину. Она раздолбайка, но ездит.
  - Какая, нафиг, рыба - только лед сошел! - удивился Ховрин. - И где червей брать?
  - Червей я достану! - возбудился уже Кабанчик, словно его не кормили полгода, а тут показали еду. - Щуку будем на спиннинг ловить! И на поплавок всяко чего-нибудь да поймаем.
  - С берега?
  - С лодки!
  - А мотор есть?
  - Хрена! Зато есть эхолот! У бати возьму. Увидим на дне косяк, кинем туда удочку - вот тебе и улов!
  - А он тебе даст? - засомневался Ховрин. Дать такому раздолбаю эхолот все равно что выкинуть.
  - А я ему не скажу.
  Ховрин в улове глубоко сомневался, но Гаврила обещал на все воскресенье хорошую погоду и уху, впрочем, сомнительную из-за неопределенности улова, но шашлыки уж точно. Сидеть в городе в такую погоду вовсе не хотелось.
  Двинулись в восемь утра. Часа два добирались до дачного домика, долго ковырялись в закисших за зиму замках.
  В доме было еще сыро и затхло. Тут же затопили печь. Она сначала сильно дымила, потом разгорелась, потихоньку пошло тепло. Автомобильным насосом надули лодку. Гаврила стал ходить вокруг, мять бока, слушать - не пропускает ли где. Кинули туда и два спасательных жилета. Третьего не было. Спустили лодку на воду. Вода была холодная - это ощущалось даже через сапоги. При посадке в лодку Ховрин еще и черпанул.
  Пока гребли, обсудили, сколько выдержит человек в воде при такой температуре, или же помрет сразу от остановки сердца, если не морж, конечно. Вещал Гаврила:
  - Цифра выживания точно известна, но я ее не помню. Очень немного. Фашисты, говорят, делали опыты на заключенных, опускали их в снаряжении летчиков в ванну с ледяной водой. Их интересовало, сколько будет жить пилот, упавший в Северное море со сбитого самолета.
  - Минут пятнадцать, наверно, - проскрипел Кабанчик. Он был вечно простужен, и голос его напоминал голос Железного Дровосека в заржавелом виде. - Эй! Ты там поосторожней с баллонами-то!
  Савва орудовал на корме острыми ключками и блеснами.
  В итоге щуку среднего размера с икрой поймал только он. У него на рыбную ловлю был прирожденный талант.
  - Где живешь? - позже спросил его Ховрин.
  - Снимаю комнату в коммуналке на Рылеева. Там, кроме меня, еще двое стариков живут.
  - Ну и как?
  - Все бы ничего, но у стариков, видать, запоры и ссыкун - в сортир, бывает, не попасть - постоянно кто-то там сидит, срет или ссыт. Каждые полчаса точно. Бабка там, когда сидит, всегда что-то приговаривает и бормочет, будто молится своему туалетному богу. Бывает, ссу - деваться некуда - в раковину на кухне. Днем они обычно спят, ночью - бродят, шаркают по дому, как зомби. Но в целом меня жилье устраивает. Это лучше, чем когда в соседях молодые с маленькими детьми или какая-нибудь пьянь. Девчонок я туда не вожу. Редко, если уж совсем некуда. Больно уж там вонюче.
  - К ним идешь?
  - По всякому: бывает, что компанией трахаемся у Полкана. Он к этому с пониманием относится. Только иногда спрашивает, можно ли ему тоже.
  - И чего?
  - Если девчонка согласится, почему нет. У нас есть такая подруга. Бывает, выпьет, так и ей все равно с кем. У нее от одного стакана мозги сносит.
  - Тьфу!
  - Подружек тоже ебем. И еще есть у меня одна знакомая женщина. Замужем. Ей уже двадцать пять. Классная. Работает парикмахером. Муж - водитель-дальнобойщик, обычно в дальних рейсах. Иногда у нее ночую, но стремно - вдруг муж приедет. Она говорит, что он где-то в Нижнем Новгороде, только что, мол, оттуда звонил, но я все равно стремаюсь - в окно прыгать неохота! Хотя там, в принципе, невысоко - первый этаж, - при стреме можно шугануть во двор. Считаешь, аморально? Но дальнобои же пялят проституток на трассе. У них это что-то вроде спорта.
  - А она что?
  - Она говорит: не могу долго без мужика! Три дня максимум. Потом начинает распирать, крутить. Даже хотела купить вибратор.
  - Купила?
  - Не знаю. Спрошу следующий раз. Я не видел дома. Может, прячет.
  Про коммуналки он как сглазил. В ближайшие выходные Ховрину пришлось посетить одну такую. В субботу после клуба, где хорошо попрыгали, компанией пошли допивать к живущему неподалеку Леше Барыгину и еще для того, чтобы пересидеть там до первого поезда метро. Были: студент Мишечкин Саша, подружка его Маша, Витя Ховрин, Наташа Басманова, ни к кому пока не прилепившаяся, но Ховрин надеялся к ней приклеиться, ее подруга Оля (или Алла), довольно смурная девушка, ну и, понятно, сам Леша Барыгин, который надеялся эту самую Олю или Аллу напоить и трахнуть. Долго поднимались по грязной лестнице на пятый этаж, из открытой двери пахнуло вонью словно из помойки или от прокисших щей и подгорелой каши.
  - Потом такие коммуналки юности где-нибудь в Майами или Лондоне вспоминают с умилением, - гнусаво сказал Мишечкин, зажимая нос и врезаясь плечом в какое-то свисающее со стены корыто, а потом сразу же влипнув лицом во что-то влажное, висящее на веревке, типа женского нижнего белья. - Я думал, таких уже и не бывает. Жуть!
  - Реликт. Зато у нас можно курить на кухне. Форточку только открой. Все там курят, - сказал Барыгин. - На стенах уже вековые наслоения никотина.
  - А сколько тут всего народу живет? - спросил Мишечкин.
  - А хрен его знает! Меняются постоянно, снимают. Точно не знаю. Дохера.
  Пришли на кухню. Кухня выглядела довольно страшновато. Опять же здорово воняло, и вонь тут уже была уже вековая, неистребимая. Древний газовый счетчик на стене был мертв уже много лет.
  - Тут на стенах прямо-таки слоем жир и копоть. Можно соскабливать и жарить на нем яйца! - пробормотал Мишечкин, держась на всякий случай от стен подальше.
  Запах в коридоре тоже был ужасный. Свет не горел. Барыгин ковырялся в замке наощупь.
  - Чего вы там так долго? - зашуршала пакетами Маша. - Тут же дышать невозможно! Я вся провоняю. Волосы, знаешь, как запахи впитывают...
  - Ща откроем! Блин!
  Наконец, дверь с треском открылась, и образовавшуюся щель в коридор хлынул уже включеный свет, показавшийся всем ослепительным. Впрочем, едкая коммунальная вонь проникала и в комнату. Тут же зажгли ароматическую палочку, отворили окно.
  Барыгин ушел на кухню за хлебом и там надолго пропал. Потом появился без хлеба:
  - Нету ничего!
  - А кто живет рядом? - спросила Маша, наощупь вернувшаяся из туалета. - Я туда случайно ломилась.
  - Там раньше жила одна хорошая добрая старушка. Мария Тимофеевна.
  - И где она?
  - Она сейчас лежит в психушке. Родственники дали врачам денег, те поставили ей диагноз типа старческое слабоумие - болезнь Альцгеймера. Все это, понятно, связано с жильем. Хотят у нее эту комнату оттяпать. Знаешь, кто такой Альцгеймер?
  - Понятия не имею и знать не желаю. Какой-нибудь врач-маньяк, наверное. Ужасная фамилия.
  Мишечкин начал рассказывать про этого Альцгеймера. Откуда-то он про него знал? Наверно из Википедии. Откуда еще?
  Барыгин затряс своими длинными волосами:
  - Жуть какую-то вы тут развели... Хватит про врачей и болезни. У меня уже все зачесалось!
  - Помойся, - пробормотал Ховрин, начинавший испытывать раздражение от всей этой довольно мрачной и вонючей обстановки. Хорошо было бы забрать Наташу и свалить отсюда, жаль только мама была сегодня дома.
  - Ты чего по этому поводу думаешь? - спросил его Барыгин.
  - Ничего не думаю, - пожал плечами Ховрин. - Мне, если честно, то пофиг. Вообще не пойму, о чем вы тут говорите.
  - Тебе что: все равно?
  - А я в армию ухожу, поэтому мне и похуй! Девчонки, извините за грубость, - огрызнулся Ховрин все еще в раздражении.
  Довольно большая комната была загромождена самым разнообразным хламом. Свободное место оставалось только на диване, да и то пришлось что-то складывать с него на пол. Общими усилиями освободили место и на столе, да и то частично. Откупорили принесенные бутылки, открыли консервы, нарезали сыр. Пришлось обходиться без хлеба. Выпили, закусили. Мишечкин глубоко вздохнул в себя, шумно выдохнул:
  - Вонь, конечно, тут уникальная. Сюда можно экскурсии водить: быт Ленинграда начала семидесятых. Компьютер только спрятать.
  - Коммуналки - это ловушки. Отсюда надо как-то выбраться, - мрачно и безнадежно проскрипел Барыгин.
  Мишечкин даже вздрогнул, поежился:
  - Все не так мрачно: все потихоньку как-то выбираются. Мои родичи выбрались из коммуналки только к сорока годам. И они с тех пор любят свою кухню. Там очень тесно. Чайник можно доставать с плиты, не вставая из-за стола. Это потому что они с детства привыкли к тесноте. Им так уютно. И они тоже ничего не выбрасывают: все старье свозят на дачу.
  Тут в разговор вступила и Наташа Басманова:
  - У них другая психология - классические 'совки'. Пример - мой дед. Ему восемьдесят лет. Вроде до недавнего времени был нормальный, но в последний год у него проявилась ненормальная скупость. Короче, Плюшкин отдыхает, нервно курит в сторонке. Однажды во всем доме установили счетчики на воду, и тут началось. Дед тут же начал экономить: припер с дачи рукомойник, укрепил в ванной и теперь моется только под ним. Воду, которая сливается, собирает в ведро и смывает ею в туалете. И всех заставляет так делать. Крыша у него поехала как раз на этих чертовых счетчиках...
  Негромко включили музыку, снова выпили и закусили. Еще три часа нужно было как-то прокантоваться. Скука смертная. Сексом заняться тут было просто негде. Смысл сюда было идти - только за выпивкой? Наташа с Ховриным примостились на диване, Наташу сморило, она клевала носом, тыкалась в Ховринское плечо.
  Мишечкин со своей Машей втиснулись вдвоем в старое кресло, там и сидели. Они строили планы на лето: собирались поехать в Испанию. Рассказывали, что там планируют посмотреть. Все у них было уже расписано. У Ховрина никаких таких планов не было. Он в лучшем случае должен был провести ближайшее лето где-нибудь в казарме под Псковом, а то и где подальше. Еще Мишечкин рассказал про других своих родственников, чуть не пенсионеров, которые, наконец, на старости съехали из коммуналки в отдельную квартиру:
  - Они только-только получили квартиру в сталинском доме в наследство от ее сестры, которая умерла. Представляете: не было ни гроша и вдруг - алтын!
  Ховрин прыснул:
  - Ну, и на хера старикам квартира? В таком возрасте и член-то уже не нужен. И так сойдет. Квартира нужна молодым: для траха, детей чтобы делать, опять же детская чтобы была...
  А времени было еще только около трех. Ховрин тоже уже начал задремывать на пару с Наташей. Ясно было, что перепихнуться не получится - неэстетично тут было совершенно. Зря потерянный вечер. Захотелось подойти и дать Барыгину в морду. Тот окучивал свою подругу - тащил ее за перегородку - за шкаф, пыхтел и скрипел там. Мерзко. Поехали с Наташей домой на первом метро. Не разговаривали. Запах коммуналки еще долго преследовал их. Приехали к Ховрину. Мама только что ушла на работу - еще чайник был горячий. Наташа тут же пошла в душ, Ховрин прилег и уснул прямо в одежде поверх одеяла. Потом пришла Наташа, стала его будить, секс получился сумбурный, как спросонья. Все-таки надо было из клуба ехать на такси, но на тот момент было непонятно, согласится Наташа или нет, да и куда было ехать - мама-то была дома. Спали до двух часов дня, потом сходили в кафе, а затем и в кино, взяв с собой ведро поп-корна и литровую бутыль 'кока-колы'. Ховрин и там ухитрился уснуть. Ни фига не понял, о чем был фильм.
  Жизнь, между тем, шла своим чередом. Наступила среда. В этот день у Кати по расписанию был теннис, а потом сразу бассейн. Это все происходило в одном спорткомплексе. А из школы ее нужно было забрать как всегда в четыре часа тридцать минут.
  На школьном крыльце Ховрин даже испытал некоторую ностальгию, когда во двор с шумом и криками выбежали школьники младших и средних классов, старшеклассники выходили более степенно, лезли в карманы за сигаретами, осматривались на всякий случай - нет ли поблизости знакомых учителей. Катя вышла, оглядываясь, одна, без сопровождения подруг, кивнула Ховрину:
  - Пошли быстрей, а то Ритка прилипнет! Жвачки хочешь? Классная! Внутри как малиновый сок.
  Почти побежали за угол. Там стояли какие-то парни, то ли старшеклассники, то ли местная гопота. Покосились на Ховрина, но ничего не сказали. Однако в спину кто-то бросил:
  - Курить есть?
  Ховрин даже и отвечать не стал. На том и закончилось.
  - Трясут деньги с младших? - спросил Ховрин.
  - Бывает, - ответила Катя.
  - У взрослых это называется грабеж, - вяло прокомментировал Ховрин. - По статистике в стране совершается пятнадцать грабежей в час. Реально - гораздо больше. Но кто учитывает грабежи одних школьников другими школьниками? А ведь это самые настоящие грабители. Их надо ловить и наказывать...
  Потом Ховрин посмотрел тренировку в теннис. Удар справа у Кати получался неплохо, а слева - явно хромал: мяч часто летел в сетку или вверх и в аут. Потом сходил и в бассейн: тетка на вахте его уже полюбила и пускала со скидкой.
  Четверг, которого Ховрин теперь всегда опасался, прошел без приключений.
  В пятницу только вернулся домой, как позвонил Свирь - одноклассник:
  - Ты повестку получил?
  - Получил.
  - И я получил. Буду с воскресенья жить на даче, в городе не появляться. А ты?
  - Я иду сдаваться, - отрезал Ховрин.
  Свирь, видимо, расстроился, на какое-то время замолчал, потом сказал:
  - Готовься: будут тебя деды пиздить нещадно! - Он видно поначалу надеялся, что Витя поддержит, а Витя, оказывается, уже вещи собирает!
  Ховрин же отмахнулся:
  - Да насрать! На отвальную-то ко мне придешь?
  - Боюсь. Вдруг загребут. Говорят, что менты парней в метро ловят.
  -Да не ссы! На хрен ты кому нужен! Сделай идиотский вид и затрясись, будто припадочный. Так придешь?
  - Ладно, приду!
  На том разговор и закончился.
  Ховрин переоделся и поехал в клуб 'Фабрика', где его уже ждали три девчонки: Вика, Вишня - Катя Вишневецкая и еще их подружка Настя, по фамилии вроде как Филатова. Ховрина они встретили радостными возгласами. В последнее время все его очень полюбили брать в клуб: он там за все платил - деньги у него теперь водились. Хорошо там провели время.
  А в субботу Ховрин работал с Даниловым. Тот кого-то искал в городе. Поехали с ним в какую-то дыру, типа хостел - явный вертеп.
  - Жди здесь, - бросил Данилов на входе и куда-то исчез.
  К Ховрину тут же подошел какой-то тип:
  - Тебе чего здесь надо? Вали нахер отсюда!
  - Да пошел ты...
  Этот тип ушел, но появился другой. Впрочем, Ховрин изначально был готов к нападению - больно гадкое тут было место. Парня, который направился к нему, что-то грозно говоря и вращая выпученным глазами, он, почти не глядя, свалил коротким ударом костяшками пальцев в горло, словно от мухи отмахнулся - секунду спустя тот корчился тут же на полу, хрипя и хватаясь за шею. Может, и хотел что-то крикнуть, но не мог выдавить ни звука. Глаза его выпучились еще больше, налились кровью.
  - Неплохо, - одобрительно кивнул появившийся в этот момент Данилов.
  - Так хорошие учителя, - пробормотал Ховрин.
  Пошли не оборачиваясь. Как-то сразу и забыли об этом парне. Сели в машину, тронулись. Ехали прямо по улице Дыбенко. Навстречу пронеслась с сиреной и в сполохах синих огней 'скорая'. По разбитой дороге через железнодорожные пути въехали в деревню Кудрово, ныне представлявшую собой что-то вроде гетто, составленное из тесно стоявших многоэтажек. На месте бывшей деревни тут был уже построен настоящий город-муравейник, сквозь который проходил, судя по навигатору, Европейский проспект. Грязь тут была невероятная. Всюду маячили какие-то типы азиатской наружности.
  - Какой там у нее дом? - спросил Данилов, крутя головой.
  - Улица Пражская, дом девять, - сказал, посмотрев на бумажку Ховрин. - Вход со двора.
  Насилу и нашли этот дом. Двор был наглухо забит машинами. Всунуться было просто некуда. Данилов тихо матерился, медленно проезжая мимо плотных рядов. Впрочем, кое-как воткнулись у самого подъезда. Опять Данилов приказал Ховрину ждать в машине, а сам ушел. Впрочем, это место выглядело относительно безопасно. Люди как муравьи сновали туда-сюда, что-то тащили в дома и из домов на помойку. Что там делал Данилов, Ховрину было неизвестно, но вернулся он минут через двадцать очень довольный.
  Потом Ховрин отвез Данилова на какую-то встречу. В тот день отмечали чью-то годовщину. А чью - Ховрин поначалу так и не понял.
  Клуб этот оказался сборищем каких-то странных людей. Данилов подошел к одному из них, сидевшему в глубоком кожаном кресле - одна только лысая бликующая макушка оттуда и торчала, Данилов хлопнул этого человека прямо по лысине, пожал ему руку:
  - Привет, Санек! Как дела?
  - Ничего, - прохрипел этот Санек, которому по виду было самое малое лет пятьдесят пять.
  - Как здоровье?
  - Так себе. Хреново. Представляешь, у меня зимой была внезапная потеря сознания - ишемия мозга. Звоночек с того света.
  - Как это? - удивился Данилов.
  - Я привстал с кресла и тут же потерял сознание. И еще хорошо, что отдыхал в это время в санатории, рядом были врачи. А если бы в городе - точно бы ограбили, а то и убили бы - ну, как водится! Денег на лечение потратил кучу. Такая депрессия была, что от греха продал пистолет и ружье.
  - Где сейчас работаешь?
  - Работу бросил - надоело!
  - И какие планы?
  - Буду сдавать квартиру, а сам на эти деньги жить во Вьетнаме. Там, говорят, жизнь недорогая, круглый год тепло. А хули тут делать? Работы нет, холодно. Говорят, Россия катится в пропасть. Однажды нефть подешевеет и тогда конец!
  Он что-то еще вещал пессимистичное. Старики, как заметил Ховрин, вообще редко проявляют оптимизм. И понятно: скоро умирать.
  Когда он зачем-то вышел, Данилов, проводив его взглядом, поморщился:
  - Он мужик неплохой, но долбанутый на политике. Его традиционные ключевые темы: евреи и пидарасы. Как-то странно он сегодня обходится без них. Считает, что в Европе захватили власть пидарасы и отсюда все проблемы. И еще он ненавидит Америку, типа она, как и Британия, - исконный исторический враг Россиии и все такое.
  - А разве не так? - удивился Ховрин. - Они нас всегда ненавидят. Тысячу лет уже. Я где-то читал.
  Данилов на это ничего не ответил.
  Еще там был довольно симпатичный мужчина, очень улыбчивый, спокойный, фамилия его была Прохоров. Говорил он мало, посасывал коньячок, не подливая, закусывал орешками. Когда упомянули Америку, симпатичный дяденька Прохоров улыбнулся:
  - А вот у меня ненависти к Америке совсем нет. Моя дочь замужем за американцем, и мои внуки - чистые американцы, там родились, по-русски говорят с акцентом. Я когда приезжаю к ним в Мичиган, - а там настоящая одноэтажная Америка, - то попадаю как бы в тягучее болото: необычное для нас плавное течение жизни. Там ничего не происходит. Люди строят планы на много лет вперед, а в связи с ипотечным кризисом еще и резко подешевело жилье, моим удалось недорого купить новый дом. У нас такое немыслимо - никогда не знаешь, что будет завтра. У зятя нормальная работа, свое дело. Я когда туда лечу - а это долго - так постепенно в самолете прихожу в себя от нашей беготни. Всегда беру в 'дьютике' бутылку 'Джек Дэниэлс' и потихонечку в самолете ее попиваю, мешая с кока-колой, чтобы не мозолить глаза стюардессам. Хотя этой зимой зять купил мне билеты в бизнес-класс, там и так наливают, сколько хочешь. Я будто схожу на полустанке с поезда, несущегося куда-то на всех парах. Там на меня опускается дремота, может, и перемена времени играет роль, - так действительно можно и ожиреть. Сяду после обеда в кресло-качалку на террасе и дремлю. Внуки - спортивные, хорошие ребята. Сюда же возвращаешься, как на фронт. Опять же смена временных поясов в эту сторону переносится тяжелее, чем когда летишь на Запад. Долго потом адаптируюсь. Чуть не две недели.
  - Это кому как...- сказал Данилов. - Мы, вот, с Доминиканы как-то летели...
  - Лично мне так показалось, - протянул Прохоров, широко улыбаясь и делая очередной микроглоточек коньяка.
  У него когда-то в Питере был мелкий бизнес - мастерская и магазинчик. И все это нагло и жестко у него отобрали. Слово 'бизнес' с тех пор он даже слышать спокойно не мог. Такой же ужас наводили на него слова 'аренда', 'налоговая', 'страховой фонд', 'пожарная', 'потребнадзор'. От этих слов его буквально бросало в дрожь. На него тут же наваливались девяностые: бандиты в кожанах и спортивных штанах, какие-то фонды, налоговики, пожарники, санэпидстанция - сплошные свиные рыла, рыла и рыла. Какие-то алчные животные. Большинство их куда-то смыло последующей волной, но у него так и остался ужас ко всему, что называется 'малый и средний бизнес'.
  Сидевшая рядом с ними Ирина, технический организатор мероприятия, была с Прохоровым в чем-то согласна. Осенью она первый раз слетала к сестре в Америку. После долгого перелета, суеты огромного аэропорта и самого города Нью-Йорка, пяти часов езды по шоссе, она вдруг оказалась в другом пласте жизни, где все происходило словно в замедленном кино, в каком-то тумане, машины там ездили медленно, долго стояли на перекрестках, будто выбирая, куда ехать дальше при давно переключившемся на зеленый сигнал светофоре.
  У сестры было двое детей, муж Майкл работал в какой-то фирме, всегда улыбался. Словарный запас у Ирины был очень маленький, и все ее общение с Майклом сводилось к такому набору слов: спасибо, пока, вкусно, погода хорошая, окей. У них был большой дом, постоянно требовавший ухода и взятый в ипотеку на много лет, и вся жизнь у них была распланирована на многие годы вперед и предсказуема. И постепенно чувство, что кто-то вдруг подойдет и даст по голове, стало Ирину отпускать. В выходные ездили на реку, делали там барбекю. Майкл поймал несколько больших форелей. Потом снова был Нью-Йорк, и перелет назад для нее, в отличие от Прохорова, показался неожиданно более легким, чем туда. В питерском аэропорту к ней прикопались таможенники, переворошили чемодан, спрашивали, что купила и на сколько. На выходе привязались бомбилы, одинаковые, словно все они были однояйцовыми близнецами.
  - Как там? - спросил Ирину один из этих близнецов, когда они уже отъехали от аэропорта и выруливали на Пулковское шоссе.
  - Нормально, но в Рашке лучше! - ответила она, зевая и прикрывая глаза. Еще полчаса было ехать до дома. Там ее уже с нетерпением ждали. Постель была разобрана. На балконе стыло шампанское. В подсвечнике томились незажженные свечи ...
  Ховрин, глядя на Прохорова, тоже начал задремывать.
  Но тут вернулся этот лысый дед Саня. Политических разговоров он не вел, а громко обсуждал погоду в тропиках в зависимости от сезона. Впрочем, никто его особо и не слушал. Он словно сам себе все это говорил. Данилов с трудом подавил зевок:
  - Ладно, давайте выпьем! Тебе, Витя, я не наливаю - ты сегодня у нас водила. Мясо, колбаску бери, накладывай побольше, ешь - не стесняйся. А мы, ветераны, шлепнем по чуток...
  Потом дед Саня спросил Ховрина:
  - А ты сам-то знал Николая Ивановича Ткаченко?
  - Нет, - помотал головой Ховрин.
  - А, ну, да, конечно - откуда... Чудесный был человек, и это притом что очень богатый. Редко сочетаемые вещи. Кстати, был близкий друг Вовы Гарцева. Я два года работал у него охранником в загородном доме, хорошая зарплата, спокойная служба, нестарый нормальный шеф, не психопат и не самодур, как многие олигархи. Жил во флигеле со всеми удобствами, ловил рыбу, познакомился с хорошей женщиной - короче, рай! И вдруг хозяин со своей молодой подружкой Машей вздумал в марте покататься по заливу на снегоходе и провалился под лед. Через два дня их только и выловили. И снова в один миг я потерял все. Помню, выхожу на улицу из Финбана, темно, холодно, снег сечет в лицо, короче, полная жопа! Идти некуда. Еще бы, хотя б не гудело в голове. Это у меня после контузии. Но неврологиня сказала, что со временем пройдет. Может, и врет. До сих пор шумит. Пью таблетки, только пока ни фига не помогают. Но надеюсь.
  Он помолчал, пожамкал губами, потом продолжил:
  - А ее, кстати, так и звали: Безбашенная Маша. Очень красивая, настоящая модель, светловолосая, двадцать два года. Они оба с шефом любили экстрим: горные лыжи, 'черные' трассы, пещерный дайвинг, гонки на гидроциклах по волнам, ну и по льду на снегоходах. Пару раз в Альпах даже приходилось вызывать вертолет в горах из-за ее падений - так, что она не могла встать, хотя и без переломов - только ушибы и растяжения. Вот однажды и доигрались: ухнули вместе в полынью. Первые, что интересно, перед ними проскочили, а они провалились. Смерть не любит, когда с ней играют в догонялки. Судьбу не надо искушать. Однажды можно умереть по-настоящему. А такие, как они, начинают верить в свою неуязвимость. У них какая-то встроенная тяга к самоубийству: таких много. Жили года три вместе, любили друг друга, а похоронили их на разных кладбищах... Расписаны-то они не были. Жаль их, хорошие были люди. Законная жена его потом продала имение каким-то москвичам. Замечательное там место...
  Потом еще добавил:
  - Сейчас задним числом думаю, что Маша здесь ни при чем. Она была нормальная домашняя девочка. Просто чудесная. Это наш Николай Иванович ее подначивал и всюду таскал за собой, поскольку был большой любитель всякого экстрима, это именно он втянул ее в эти свои горные лыжи, нырялки, прыжки с парашютом, гонки на квадроциклах и тэ пэ. Тут девочке не повезло... Беда. Сегодня уже пятая годовщина.
  Помолчал. Потом, вздохнув, сказал:
  - Короче, он умер. Понятно, это самый что ни на есть естественный ход вещей, но как раз это-то естественное течение жизни меня иногда здорово пугает. - Тут он оглянулся с таким видом, будто за спиной его могли стоять призраки уже давно умерших людей.
  
  Ветераны чинно вели беседу, периодически выпивали. Ирина постоянно говорила по телефону, то куда-то уходила, то приходила. Ховрин же периодически задремывал, рука, подпиравшая голову, подламывалась, и он просыпался. Потом он развез всех по домам, включая деда Саню и Ирину, которая настойчиво зазывала Ховрина на чашку чая, но он отказался, хотя и зудело. Пришел домой в начале второго, рухнул в кровать, мгновенно уснул. На этом пятница и закончилась.
  На следующий день Ховрин вышел из дома в половину двенадцатого утра, направился через двор к торговому центру.
  На скамейке у детской площадки развалились знакомые ребята - Зуй с Пузырем, щурились на солнце, постоянно зевали. Ховрин поздоровался с каждым за руку.
  - Пойдешь с нами сегодня в 'Дом быта'? - с надеждой спросил его Зуй.
  Они, конечно, надеялись на его силовую поддержку на случай возможных конфликтов. Какие-то у них были постоянные терки с тамошними завсегдатаями.
  - Во сколько? - поинтересовался Ховрин.
  - Начало концерта часов в десять. Хорошая группа выступает! 'Киборги'. Ух!
  - Это которые: 'Киборг едет в Выборг'? - спросил Ховрин.
  - Нет, другие, но тоже прикольно.
  - Ладно. Я Вику тогда с собой возьму.
  - Там и встретимся! - обрадовались парни.
  Пошли туда с Викой. Действительно, неплохая оказалась группа. Нормально там потусили.
  Вернулись из клуба часа в два ночи. Ховрин, раскачиваясь, шарил по карманам в поисках ключей, потом долго копался в замке, подсвечивая телефоном, поскольку лампочка на лестнице не горела.
  - Давай быстрей! - ныла Вика, пританцовывая на месте. - Я писать хочу!
  Наконец Ховрин открыл дверь. Вика прямиком рванула к туалету, скидывая по пути туфли. Вскоре раздался шум спускаемой воды.
  - Теперь пить охота, - заявила Вика, стягивая с себя платье и оставаясь в трусиках, колготках и лифчике. Потом сняла лифчик и колготки. Остались только трусики. Пошли на кухню, Ховрин поставил на плиту чайник, сами же отправились в комнату, разобрали постель.
  Чайник через пять минут пронзительно засвистел. А на постели в это самое время происходила упорная борьба. Ховрин лежал на Вике, пыхтел, пытаясь раздвинуть ей ноги и внедриться между них. Вика, хохоча, как от щекотки, переплетя ноги, держалась, не пускала его. Борьба эта продолжалась довольно долго. Вика любила такие приколы. Наконец Ховрину удалось проникнуть в самые тайные женские места. Утром он обнаружил, что Вика сидит на нем, как наездница, скачет, двигая бедрами. Увидев его открытые глаза, процедила, не останавливаясь:
  - Обожаю утренний трах! Ах-ах-ах! М-м-м! - застонала она, закинув назад голову и больно зажав коленями Ховринские бока.
  Через пару минут и Ховрин тоже заскрипел, у него даже растопырились пальцы на ногах.
  Потом еще спали до обеда. В какой-то момент у Ховрина запиликал мобильник. Это была Катя.
  - Ты где? - сходу спросила она.
  - Дома сижу, отсыпаюсь! - соврал Ховрин.
  - Хватит спать! Ты мне нужен.
  Ховрин, зевая, сел, почесался, начал натягивать трусы.
  - Ты чего? - Вика ткнула его ногой в спину. - Кто это?
  - На работу надо. Клиентка звонила.
  - Трахаешь ее? - прищурилась Вика.
  - Нет.
  Вика сделала паузу, потом спросила:
  - А что ты скажешь, если у нас будет...э-э-э... ребенок?
  Ховрина тут же бросило в холодный пот. Он замер с полунадетыми трусами.
  - То есть?
  - Ну, маленький такой симпатичный карапуз, похожий на тебя.
  Ховрин оторопел.
  Вика это заметила, провела большим пальцем правой ноги ему по позвоночнику:
  - Да шутка, я просто так спросила. Ну?
  - Я даже не знаю, что и ответить? Да и как я могу сказать, если у меня никогда не было детей?
  - Не готов ты к отцовству, значит? Все вы, мужики, такие: 'Наше дело не рожать. Сунул, кончил - и бежать!' Ладно, вали к своей клиентке... А я еще подрыхну...- и отвернулась к стенке, накрывшись одеялом с головой.
  Кате в тот день понадобилось походить по магазинам. Поехали в центр города в ДЛТ, там часа два, и там Катя накупила целую кучу дорогих вещей, а после этого сходили в хороший ресторан рядом с Казанским собором.
  Потом было 23 февраля. Выходной. Накануне этого дня Катя достала из сумки и сунула Ховрину небольшую, красиво упакованную коробочку:
  - Держи подарочек!
  - Что это? - заинтересовался Ховрин.
  - Открывай!
  Ховрин открыл.
  Там был швейцарский офицерский нож 'Victorinox' с разными вделанными лезвиями и устройствами.
  - Хотела подарить тебе новый айфон, но в армии его у тебя точно отберут или украдут, - сказала довольная Катя, видя неподдельный восторг Ховрина. Подарок действительно был классный.
  Когда на следующее утро Ховрин вышел из дома, он увидел нечно странное. Какие-то двое мужчин встретились на улице.
  - Прости меня! - сказал один.
  - И ты меня прости! - ответил ему другой.
   - Бог простит!
  Они обнялись, поцеловались и оба разрыдались. Причем это были мужчины возрастом уже далеко за сорок. Ховрин удивился, но, оказывается, что наступило Прощеное Воскресенье. Он подумал, у кого бы попросить прощение, но так и не придумал. Вроде было не у кого просить.
  Следующая неделя прошла спокойно, без происшествий, четко по плану.
  И тут вдруг подступило и Восьмое марта. Уже шестого Ховрин занервничал. Нужно было придумать подарки сразу многим. Самое простое было - каждой по букету цветов, типа роз, но получалось уж слишком дорого. Тогда он заехал рано утром в 'Ленту'. Там у прилавка с цветами уже толпились мужчины. Ховрин набрал с десяток букетиков тюльпанов. Выглядели они очень прилично, и получилось совсем недорого. Лично для Вики он купил в цветочном киоске букет из десяти очень свежих алых роз. Продавщица клялась, что они простоят дней пять точно. Слабо верилось, но главное, чтобы восьмое простояли, а там пусть опадают - не жалко. Вопрос был, что подарить Валентине. Поздравить нужно было обязательно. Просто позвонить? Отправить сообщение 'В контакте'? Типа 'Поздравляю с Международным женским днем 8-е марта!'? Ну, хотя бы и так, чем ничего. Но как-то коробило. Кате хотелось подарить что-нибудь особенное. И тут Ховрин вспомнил: подруга сестры делала фигурки ангелов с фарфоровыми личиками и золотыми крыльями. Настоящая авторская работа, уникальная вещь. Ангела можно было подвесить к лампе. Ховрин купил его с большой скидкой, очень красиво запаковал в супермаркете у профессиональной упаковщицы подарков. Вручил Кате. Та была заинтригована.
  - Даже жалко рвать такую упаковку, - сказала она.
  Ховрин только пожал плечами: 'Что поделаешь'.
  От ангела Катя осталась в полном восторге.
  - Он будет тебя охранять! - сказал ей довольный Ховрин.
  Проводив Катю до дома, он заехал к Вике.
  Домой Ховрин возвращался уже около полуночи. Шел по аллее вдоль детского сада. Там во тьме происходило какое-то кишение: кого-то били или грабили. Затем выбежали какие-то парни, и уже на тротуаре потихоньку с бега перешли на шаг. Зыркнули на Ховрина. Одному из них Ховрин явно не понравился:
  - Чё ты на меня пялишься? - придвинулся он к Ховрину, еще разгоряченный предыдущей схваткой.
  Получив мгновенный удар кулаком в живот - словно кувалдой, - он задохнулся, рухнул на колени, захрипел. Другие обернулись - но поздно: Ховрин со всех ног мчался прочь и уже заворачивал за угол дома.
  - Стой, стой, блядь! - услышал он сзади. Да куда там!
  Восьмого марта в небольшой компании посетили клуб 'Самолет'. Были: Ховрин с Викой, Груша со своим новым парнем. Время провели весело.
  - Надо бы съездить в Торжок - к бабушке с дедушкой, - в понедельник сказала Катя. - Например, на следующие выходные. Туда и обратно.
  - На фига? - спросил Ховрин, с трудом соображая, где может находиться этот самый Торжок.
  - Хочу их навестить - потом мне будет уже некогда. И хочу передать денег, чтобы им провели газ. Там всего-то сто метров от линии газопровода, а требуют с пенсионеров сумасшедшие деньги. Чем быстрее привезем, тем лучше.
  - Отец твой, что ли, не может послать? - удивился Ховрин.
  - Может, но туда наличку надо через кого-нибудь передавать, а так я их навещу и заодно отвезу. Когда еще удасться туда добраться. У них там есть куры и коза. И собака. И вообще мне хочется их увидеть. Я уже их и не помню в лицо. Совсем маленькая там была. Заодно заплатим за газ. Надо дать взятку.
  - А без взятки нельзя? - спросил Ховрин.
  - А вот без взятки, оказывается, никак нельзя - традиция, национальный уклад, - сказала Катя.
  - Как туда ехать-то?
  - На машине. Там не в сам Торжок, а еще от него - в деревню.
  - Кто еще поедет?
  - Мы вдвоем. Не боишься?
  - Мне-то чего бояться. А тебе мама с отцом разрешат со мной на машине ехать?
  - К моему удивлению - согласились.
  - И даже мама согласна? - не поверил Ховрин.
  - Согласна! - мигнула Катя.
  Странно это было как-то.
  Заныл в кармане мобильник. Ховрин взглянул на дисплей: 'Вика'. Отвечать не стал. Вика имела особенность так громко орать по телефону, что было слышно за десять метров вокруг. Сейчас это разговор был бы не к месту. Катя заметила движение:
  - Не будешь отвечать?
  - Друг один звонит, пьяница, неохота с ним говорить! - отмахнулся Ховрин. - Потом ему перезвоню.
  Катя же подумала: 'Точно девушка', - и испытала неожиданную досаду.
  Данилов на сообщение про поездку в Торжок, к удивлению Ховрина, не вскричал 'Что за дурь!', не возмутился, только пожал плечами:
  - Екатерина Владимировна, как ты понял, девушка с характером - в отца, а тот упрямый, иногда, извините, до тупости. Это даже раздражает. Но может быть, отсюда и берется богатство. Это одна из черт характера истинных богачей. Говорят, один миллиардер во время пожара в отеле вылез в окно и повис снаружи на подоконнике, у него жестоко, чуть не до костей, обгорели руки, но он выдержал, дождался пожарных и выжил. Лечился долго, конечно. Пересадки кожи все такое. Впрочем, было что терять. Итак, на чем поедете?
  Про Ховринскую 'шестерку' он и слушать не захотел:
  - На этой твоей консервной банке далеко ехать просто опасно. Один в такой вот лохматке попал между фурами, так его просто расплющило. Да и не уедешь на ней далеко - сломаешься еще до Новгорода. Найдем вам нормальную машину. А пока поехали в Лисий Нос, обсудим дальнейшие действия.
  Ховрин понял, что сморозил глупость. Они сели в машину к Данилову, выехали на Приморское шоссе, потом свернули в Лисий Нос.
  За, казалось, бесконечным глухим забором тянулось имение площадью не менее чем на гектар, а то и больше. По углам стояли камеры наблюдения. Автоматические ворота с гулом отъехали в сторону. По другую сторону забора был словно другой мир: тихо, уютно. Дорожка тянулась куда-то вглубь участка. Стояла тишина, только скрипели над головой, покачиваясь, высокие и стройные - самые настоящие корабельные сосны.
  Припарковались у дома. Вышли из машины, потоптались, разминая ноги. Подошел какой-то мужик, худой, морщинистый, с впалыми щеками. Он явно имел уголовное прошлое: синие татуировки вылезали из-под обшлагов рубашки, как насекомые. Это был сторож.
  - Как жизнь, Петрович? - протянул ему руку Данилов.
  Мужик ощерился остатками зубов:
  - Нормальная у меня житуха! Сыт, жилье есть, работаю в тепле, на еду и водку хватает. Баб разве что почаще бы, но не каждый день. Это ведь тоже утомляет. Разок в неделю после баньки вполне достаточно.
  - Нашел себе подружку-то?
  - Есть тут одна повариха.
  - Чего-то плохо она тебя кормит, - хохотнул Данилов, намекая на худобу и тыкая Петровича пальцем в живот.
  - Не в коня корм, - отшутился Петрович. - Баню я затопил. Чуток перекусите или сразу?
  - Сразу.
  Попарились. Провели в бане часа два, не меньше.
  Потом вернулись в дом. Сели в зале. Свет там был притушен. Тут появилась и экономка Анна Петровна, женщина лет пятидесяти, с очень черными крашеными волосами и живыми карими глазами. Зажгла посреди стола толстую желтую свечу - для уюта.
  Откуда-то появился и Чебышев и тут же стал оглядывать стол, искать, что бы такое съесть и выпить.
  Анна Петровна нахмурилась. Чебышева она не любила, как-то жаловалась на него:
  - Он говорит, что после тридцати все женщины становятся драными ондатрами, а я не хочу быть драной ондатрой!
  Она вышла. В приоткрытую ею дверь проник ветер. Пламя свечи заметалось, словно в панике, потом успокоилось и снова загорелось ровно. Все смотрели на огонь как зачарованные. Потом приступили к трапезе. Спиртного на столе, к неудовольствию Чебышева, не было. Тот хмуро прихлебывал чай. Данилов сел к нему рядом и они что-то с полчаса обсуждали.
  Было уже десять часов вечера, когда Данилов, поглядев на часы, вздохнул и поднялся:
  - Надо заехать к Максу - поддержать. У него вчера умер отец.
  - Мне тоже туда идти или вас в машине подождать? - спросил Ховрин, не любивший всяких похоронных событий.
  - Вместе пойдем, это нормально. Выразим соболезнование. И он нам нужен. Мы вместе какое-то время служили. Максимов его фамилия. А позывной был, естественно, 'Макс', а позже, в Чеченскую, 'Чума'.
  Свой позывной Данилов не назвал, а про Максимова рассказал следующее:
  - В Чеченскую он командовал группой спецназа. Там были и срочники и ветераны-контрактники - настоящие псы войны, и сейчас помню некоторых: Тимоха, которому было уже под сорок, кличка 'Дед', из них самый старый, и еще Серега-'Серый' из Воронежа, которому был тридцатник точно - не меньше, а то и больше. Я их встречал там. Грязные, заросшие щетиной, с первого взгляда они напоминали мужиков от пивного ларька или 'партизан' - резервистов, призванных на сборы. Но это были самые настоящие профессионалы. Я пару раз видел их в деле. С ними вопрос с тем самым пастушком был бы решен очень просто. Тимоха отошел бы на минутку, якобы по нужде - и нет пастушка! Свернул бы ему бошку - тот даже ничего бы и не понял, и не пискнул бы, - а потом спокойненько вернулся и допил чай. 'А где пастушок? Какой такой пастушок? А нету пастушка! Кто его вообще видел? А был ли вообще мальчик?' И они ему, Максу, беспрекословно подчинялись, как псы-волкодавы, которые рычат, скалят зубы, но покоряются приказам хозяина. Потом у Макса однажды полгруппы перебили, а его самого ранили - их кинули в бой, может, даже специально, как рядовое подразделение - выглядело это как подстава. И после этого он ушел из армии, сославшись на ранение. А вот Тимоха - 'Дед' и тот Серега из Воронежа остались тогда живы и невредимы - что значит опыт. Можно поискать их в Донбассе или еще, где стреляют. Наверняка где-нибудь там и пасутся...
  - А Максимов? - спросил Ховрин.
  - Поправился, а потом еще какое-то время работал охранником в тюрьме. Блатных с тех пор ненавидит люто и считает самыми подлыми существами в мире, доверять которым нельзя ни при каких обстоятельствах. Хотя, рассказывал, был там один старик лет семидесяти - настоящий вор в законе. Так вот с ним еще можно было как-то общаться. Но таких людей по тюрьме было разве что один-два. А новые убийцы и воры, осужденные, по его мнению: тьфу - в одно помещение и сжечь! 'Это настоящие животные, человеческого в них только внешние признаки, не пытайся их в чем-то переубедить. У них даже снижена болевая чувствительность. Они понимают только физическое воздействие. Сейчас редко кто сидит типа 'за мешок картошки'. В основном там одни сволочи и подонки!' Они его, в свою очередь, тоже ненавидели. Однажды в качестве протеста они всей камерой, чтобы ему досадить, одновременно вскрыли вены, на что он отреагировал так: 'Что вы тут мне устроили фонтаны Петродворца!' Потом он какое-то время служил в спецназе УИНа 'Тайфун'. Слышал про такой? Говорил, что 'Кресты' можно очистить за два часа. Все происходит очень быстро. Заключенных в таких ситуациях выгоняют конвейером и принимают в автозаки. Все просчитано детально.
  - Уволили? - догадался Ховрин.
  - Было за что, - сказал Данилов, не вдаваясь в детали. - Случился небольшой скандальчик - он иногда бывает жестковат.
  Ехали недолго, но стремительно. Возможно, кого-то и подрезали. Кто-то требовательно гудел сзади, мигал фарами - Данилов не обращал на это никакого внимания. Однако какая-то машина обогнала их и резко остановилась.
  - Вот что он, гад, делает? - пробормотал Данилов, ударив по тормозам так, что Ховрин довольно чувствительно дернулся в ремнях. - Ведь он даже не знает, на кого может нарваться. Это же опасно. Это всегда лотерея...
  Вздохнув, Данилов вышел и направился к водителю вставшей перед ними машины. Тот в свою очередь уверенно шагал ему навстречу. Это был крупный мужчина довольно злобной наружности, очень мускулистый. Наконец они встретились. Ховрин не слышал, о чем они там говорили, видел только жесты. Мужчина напирал, махал руками, вдруг толкнул Данилова. И тут же, получив удар в голову, упал на дорогу. Удар был не слишком сильный, мужчина сразу же сел и начал мотать головой. Потом с трудом поднялся, опираясь ладонями на асфальт, и, ссутулившись, волоча ноги, вернулся к себе в автомобиль, хлопнул дверью и уехал. Данилов вернулся в 'Теану':
  - Думаешь, он изменится, запомнит этот урок? Или надо еще несколько раз получить по рогам? - Данилов слегка запыхался. - Правило: никогда не нарывайся!
  Это случилось почти у самого дома, где жил Максимов. А звали Максимова Алексей Михайлович.
  Максимов был совершенно другой, чем Данилов. Роста такого же, но подтянутый, без 'пивного' живота, с хорошей стрижкой, совершенно не седой, что делало его на вид гораздо моложе Данилова. Впрочем, он был довольно всклокоченный, вид имел утомленный, не пьяный, но и не вполне трезвый. У Максимова в комнате кровать была вся замята, разворошена, на ней явно совсем недавно кто-то спал. В воздухе витал запах женских духов, потного женского тела и еще половых выделений, который трудно было определить точно - какая-то в этой смеси запахов была гадостная сладкость, которая в большой концентрации неприятна.
  Максимов поздоровался за руку с Даниловым, чуть позже и с Ховриным, взглянув на него вопросительно.
  - Виктор. Мой помощник, - сказал Данилов, кивнув на Хворина.
  Максимов только вяло кивнул.
  - Соболезнуем тебе, - пробормотал Данилов. - Сколько лет было папе?
  - Восемьдесят девять.
  - Возраст...
  - Да... Помянете со мной? - Максимов потянулся за стоявшей на прикроватном столике наполовину опустошенной бутылкой виски.
  - Давай... А ты, Витя, не пьешь - будешь за рулем.
  Они с Максимовым выпили по стопочке, не чокаясь. Помолчали с минуту. Максимов откашлялся, заговорил про отца:
  - В последние годы с ним было сложно общаться - он плохо слышал, но когда вдруг умер, а это все равно происходит внезапно, даже когда ожидаешь - возраст - я вдруг ощутил, что от моей жизни отвалился какой-то огромный пласт, - какой-то важный, поддерживающий меня столб рухнул. За день, когда это случилось, я ночевал у них. Сидел вечером за компьютером, шарился в Интернете. Он вошел, шаркая ногами, встал за моей спиной. Я почувствовал запах чеснока (он очень верил в целебные свойства чеснока и меда). Постоял, постоял и вышел. Надо было встать и обнять его. Еще вчера утром он был жив, мы вместе позавтракали, он спросил, где стоит моя машина. Потом, уже на улице, я обернулся и увидел, что он, отодвинув занавеску, смотрит и машет мне рукой, я махнул один раз, сердце сжалось, но так было и раньше, всегда, когда я приезжал, а через несколько часов он умер. Знать бы, я бы обнял его, прижался бы к нему. А сегодня ничего уже не воротишь. - Глаза Максимова налились слезами, он шмыгнул носом. Повисла очень долгая пауза. Потом он добавил сдавленным голосом:
  - Казалось бы, ожидаемое событие, ведь возраст, но я испытал настоящий ужас!
  Он и теперь казался сильно потрясенным, под глазами его набрякли мешки, а ведь это был, со слов Данилова, бывший профессиональный военный, не раз видевший смерть, да и по жизни явно не слишком сентиментальный человек.
  - После училища я три года служил в Афгане в спецназе, но никогда родителям об этом не говорил. Письма писал, что служу в обычной части в Ташкенте, и они верили. Однажды мы попали в очень серьезную переделку. И я тогда подумал, что мне умирать никак нельзя - родичи расстроятся. Родителей надо беречь.
  Потом помолчал и продолжил:
  - Отец никогда не говорил ни о ком плохо. Никогда. В нашей семье как-то не было принято обнимание и целование. В некоторых семьях дети уходят спать и целуют всех, даже гостей. Я такое как-то видел во Франции.
  Данилов тоже пригорюнился:
  - Да. Самый большой детский страх это что родители когда-нибудь однажды умрут. С возрастом он притупевает, но всегда остается. И у нас в семье тоже была такая традиция: я, когда приезжал к родителям, а потом уходил от них, всегда оборачивался, они непременно стояли за окном и махали мне. И у меня тоже в этот миг всегда сжималось сердце. А теперь мне уже давно никто не машет. Вот так. Когда похороны?
  - В субботу. Кучу бабла пришлось заплатить за место на Смоленском, хоть батя и ветеран войны. Зато недалеко.
  - И родить, и похоронить человека, если более или менее прилично, стоит примерно одинаково и очень дорого, - пробормотал Данилов.
  Максимов ничего на это не ответил. Помолчали.
  - Есть работа, - сказал Данилов. - Уж извини, что не вовремя.
  - Для такого настроения - как раз то, что надо! Работа это хорошо. Хоть отвлекусь! Только сначала давайте где-нибудь поедим. С утра ничего не ел, только пил. У меня и есть-то нечего. Пошли!
  Весь облик его тут же изменился, он бодро вскочил с кресла.
  - Ты готов? - спросил его Данилов.
  - Всегда готов! Как Гагарин и Титов! Я ведь был пионером. Витя, ты слышал что-нибудь про пионеров? - обратился он к Ховрину. Имя запомнил.
  - Конечно, - буркнул Ховрин. - Говорят, была такая организация, всех детей туда загоняли. Они ходили строем, трубили в горны. У них были речевки: 'Пионер - всем ребятам пример!', или вот еще: 'Кто шагает ровно в ряд? - Пионерский наш отряд!', или 'Тех, кто меньше и слабей, - не задумываясь, бей!'
  - Надо же, - удивился Данилов. - Я вот такого не слышал!
  - Как думаешь, кого еще можно привлечь тебе в помощь. Может, Орлова? - спросил Данилов.
  Максимов махнул рукой:
  - Не думаю. Он совсем ебнулся: выправляет чакры и ауру у какого-то физика-шарлатана. Платит за это большие деньги.
  - Жаль.
  - Я думаю, без него справимся.
  - Ладно, - не стал настаивать Данилов.
  Через десять минут они шли втроем по вечерной улице. Ховрин вдруг подумал, что так вот втроем можно идти где угодно, и никому даже в голову не придет на них напасть.
  Во дворах, через которые они шли, чтобы сократить дорогу, встретилась какая-то компания. Данилов с Ховриным спокойно прошли мимо них через арку на улицу, а Максимов поотстал, там, сзади, кто-то пискнул и что-то тяжело упало. Потом еще что-то чавкнуло, и снова раздался глухой грохот, будто сбросили на пол мешок картошки.
  Максимов вышел оттуда, даже не запыхавшись, словно просто сходил в туалет по-маленькому. Настроение его явно улучшилось.
  - Пошли вон туда! - показал он на горящую зеленым вывеску на другой стороне улицы. - Там неплохо кормят.
  - Кого ты там отмудохал? - спросил Данилов, впрочем, без особого интереса.
  - Да так, ерунда! - отмахнулся Максимов.
  Впрочем, Данилов и не настаивал на деталях.
  По тротуару перед ними шли три школьницы лет пятнадцати. Все трое курили и громко матерились. Для юных девушек это было неправильно. Шагали девчонки тоже неправильно - враскачку, широко расставив ноги, как матросы по палубе.
  - А ведь красивые девчонки. Удивительно: все они смотрят фильмы, читают модные журналы, а ходят как колхозницы по картофельному полю. Это меня просто поражает, - возмутился Данилов.
  - Приспособительная окраска в опасном мире: 'я - злая грубая девчонка, меня лучше не трогать'! - предположил Максимов.
  Зашли в ирландскую пивную - в самую глубину - в залу с отдельными кабинками, где можно было спокойно поговорить. Тут было более или менее тихо. А в большой зале у стойки кто-то истошно орал, будто его резали. Оказалось, развлекались какие-то иностранцы.
  Максимов хотел пойти и дать кому-нибудь из них в морду, но Данилов удержал его:
  - Ну и что тут такого? Наши россияне, знаешь, как себя ведут за границей? Летали российским самолетом-чартером куда-нибудь в Египет или в Турцию? Это же какой-то зверюшник в воздухе: дети непрерывно орут, взрослый народ непременно бухает, бухарики эти потом тоже начинают орать, комментировать, приставать к стюардессам и все такое. И это непременно в каждом русском самолете. Мы с Валентиной прошлым летом летали в Грецию - на Крит. Там парнишка, который сразу за нами сидел, напился и начал шуметь, всех ужасно утомил. Я подозвал стюардессу, спросил ее: 'Можно я ему по роже дам?' Она замахала руками: 'Нет, что вы, будет скандал!' Тогда я в аэропорту, уже на Крите, увидел, что он пошел в туалет, зашел за ним, сказал все, что думал. Он закипел, а я ему по роже тут же и настучал и оставил в кабинке там полежать, подумать. А снаружи его подружка бегает, уже слегка протрезвевшая, в испуге: 'Миха! Миха! Где ты, Миха! Вы видели Миху?' А на пляжах наши дети самые крикливые и драчливые. Замечал?
  Максимов с ним не согласился:
  - Это тебе кажется - ты предвзято относишься к нашим. У всех свои прибабахи. Немцы, например, любят пердануть в метро и загоготать. А самые крикливые и бесцеремонные - китайцы. Например, стоишь в очереди за едой на шведском столе, они преспокойно, отстранив тебя или просто оттолкнув как неодушевленный предмет, могут втиснутся. Может, это от тесноты и скученности китайской жизни так у них принято?
  Данилов прервал этот его монолог:
  - Ладно. Короче, Леша, для тебя есть работа. Наниматель: мой непосредственный шеф - Гарцев Владимир Петрович.
  - Слышал. И что надо делать?
  - Вот Виктор охраняет его дочь. Он охранник на улице с учетом имеющейся ситуации. Выступает типа в роли ее парня. Провожает ее от школы и с курсов, тренировок, репетиций и прочего.
   Максимов тут же окинул Ховрина взглядом с головы до ног, но без всякого выражения: ни удивления, ни насмешки.
  - Но в последнее время в ситуации появился некоторый напряг. Имели место попытки нападения на улице не просто хулиганов, а серьезных бойцов. И однажды его выдернули в полицию. Это уже становится опасным. Я хочу иметь подстраховку. И еще: проведешь с ним тренинг по вождению машины? Права у него есть, но получил совсем недавно, водит пока что не очень уверенно. Извини, Витя, но это так. Требуется радикально улучшить навыки. Натаскаешь за неделю? Исключая субботу, понятно. Им с девчонкой надо съездить на следующие или позаследующие выходные в Торжок.
  - Без вопросов. Легко. Когда начинать? - согласился Максимов.
  - Завтра утром. Работаете плотно. Утром и днем. В четыре тридцать ему надо быть у школы. Машину возьмешь на базе - 'теану'. Это для города. А в Торжок они поедут на 'Секвойе'. Завтра ее отгонят в сервис на проверку.
  - Разумно, - кивнул Максимов.
  - И еще, - добавил Данилов. - Виктор хороший спортсмен, но не профессиональный охранник, поднакачай его по работе в реальных экстренных ситуациях на улице. Там есть свои особенности.
  На следующее утро, ровно в девять, Максимов заехал за Ховриным на черной 'ниссан-теане'. Ховрин уже ждал на улице, сел на место водителя.
  - Подстрой под себя сиденье, зеркала, - сказал Максимов, пристегиваясь ремнем на месте пассажира.
  Впрочем, особо подстраивать и не пришлось - габариты их в целом совпадали. Поехали. Некоторое время Ховрин привыкал к машине. Примерно часа два поездили по городу.
  Максимов в целом остался доволен:
  - Неплохо, но неуверенно. Ты должен видеть обстановку далеко впереди себя и перестраиваться заранее. А ты вот уперся в 'маршрутку', а они могут остановиться, где хотят. Закон им не писан. Скорость потеряна и в соседний поток уже не влезть. Заранее надо перестраиваться... Давай, давай... Лезь, говорю, не бойся, они тебя видят, бить машину не будут, разве что обматерят...
  Однако один раз нарвались на конфликт. Какой-то нервный тип полез разбираться, Ховрин так и не понял, что он такого сделал не так. Максимов бросил ему:
  - Сиди! - и вышел сам.
  Буквально через десять секунд, довольный, он вернулся на место пассажира, защелкнул ремень безопасности.
  - Видал? Всего один удар по колену и связки порваны. Гипс минимум на пару месяцев, палочка, страх на будущее. Он больше из машины никогда выходить не будет. Вишь, он даже встать не может. Все. Только один удар! Никто вокруг даже не заметил - споткнулся человек. Вперед!
  Ховрин нажал кнопку стартера, почувствовал легкую дрожь двигателя, включил передачу на 'D', надавил на газ. 'Теана' рванула с места.
  - При неизбежности схватки всегда начинай первым и вырубай лидера! - убеждал Максимов.
  В лучших традициях правильного учебного процесса теория тут же была представлена на практике. В коридоре торгового центра, куда они зашли перекусить, произошла какая-то буча. Возникли трое поддатых молодых парней, явных гопников, желающих подраться. Максимов тут же всех и положил. Все действо заняло секунд пять.
  - Видал? Примерно так! - через минуту, когда они вышли на улицу, пробормотал довольный Максимов, слегка запыхавшись.
  - Обалдеть! - искреннее восхитился Ховрин. - А если их будет реально много?
  - Тогда есть запасной вариант.
  - Какой еще запасной вариант?
  Максимов достал из кобуры на поясе маленький, словно игрушечный, пистолет.
  - Из этого вообще попасть-то можно? - недоверчиво спросил Ховрин.
  - Метров с десяти в голову запросто! Пах! - Максимов сымитировал выстрел, сунул пистолет Ховрину в руку. - А в реальной жизни больше и не требуется. Это гражданское оружие - оружие улицы. Дальнобойность и сила заряда тут вовсе и не главное. Но зато можешь биться один против группы. По корпусу никого из него и не убьешь, а обездвижишь точно.
  - Неплохо иметь такую штучку! - покачал пистолет в руке Ховрин, с сожалением отдавая его назад.
  - Оружие можно сделать из чего угодно. В принципе, в подавляющем большинстве случаев пистолет вовсе и не нужен. Прежде всего, он неудобен: его надо постоянно носить, он тяжелый, его можно потерять, с ним не пройдешь через рамку металлоискателя, изначально он не заряжен, то есть нужно будет достать сам пистолет, снять с предохранителя, передернуть затвор, заслать патрон в ствол. Это занимает довольно много времени и в это время задействованы обе руки. Исключение, пожалуй, 'Глок' - там предохранитель на курке. После выстрела на месте остается гильза, ее надо найти. Правда, имеется исключение - револьвер. Опять же существует возможность рикошета с неизвестными последствиями. Пистолет хорош, когда ты готов к нападению, то есть несешь его в руке уже взведенным, да и в этом случае можешь не успеть его применить, если на тебя внезапно напали сзади. А ведь человек весь состоит из болевых точек и нервных узлов. Куда ни ткни - везде ему больно. Просто дай по кости - вон тут по голени - ужасно больно. А пистолет хорош, когда к тебе в дом ломятся, или когда в машине путешествуешь по нашей прекрасной стране, ну или когда злодеев действительно много...
  Максимов сунул оружие обратно в поясную кобуру, продолжил:
  - Кстати, история из прошлого. Один из наших в девяностые перегонял машину лично для себя. Его стопанули бандиты, типа: 'Эта дорога наша, плати'. Понятно, ситуация нехорошая - могут разбить лобовое стекло, пробить колеса. Он говорит: 'Ладно, без проблем'. Но у него для такого случая был пистолет. Он и думает: валить бандосов или не валить. Платить бандитам в принципе для офицера спецназа морально тяжело, или, как говорится, западло. Уложить всех - без проблем, но есть шанс сесть самому, поскольку бандиты тоже, удивительным образом, считаются за людей, и убивать их почему-то нельзя. Он тянет время, спрашивает, есть ли еше бандиты на дороге? Те напряглись, говорят, что это их трасса, больше до какого-то там города никого не будет. А дальше? Дальше непонятно. Он осматривается: место довольно глухое, когда еще их найдут? Есть десять-двадцать секунд уложить их всех и оттащить в канаву, чтобы не было видно с дорогу - вдруг кто-то проедет. И в то же время ствол жалко, придется скидывать, где новый взять? Это его и останавливало. Тут, понятно, государство должно работать, ловить, сажать разбойников в тюрьму, гнать их на лесоповал. И возникает сложная дилемма: заплатить и уехать, или убить их всех и получить другую более серьезную проблему. Может, и заплатил бы, но денег-то платить не было. А это значит, унижение, обыск, могут избить, покалечить, уж точно разобьют машину, да и не исключено, найдут пистолет и уж непременно его отберут. Короче, выбора, считай, нет...
  - И чем же там кончилось? - не терпелось узнать Ховрину.
  - А вот не скажу! - ухмыльнулся Максимов. - Поехали!
  А это означало, что наверняка, что тот офицер урыл всех бандюков. В ином случае Максимов сказал бы, что, мол, заплатил да и уехал, либо отбазарился и уехал. А вот 'не скажу' - точно означало, что замочил всех. Да и хрен с ними!
  - Дорожные разбойники долго не живут, - позже добавил Максимов. - Уж больно стремная у них работа. Или убьют, или посадят. Без вариантов. Сколько сейчас за разбой дают? Пятерку? Больше? Впрочем, им пофиг. Пуля в лоб - только это они и понимают, начинают ныть: 'За что?'.
  И еще рассказал:
  - Одного нашего товарища убили тогда же - в конце девяностных. Он был начальником охраны небольшой фирмы, и на них наехали бандиты. Он оказался один против шести человек. Даже при всем умении и подготовке такой перевес не дает никаких шансов. Это если бы у него был пистолет, он отбился бы, а там была чистая рукопашка. Он убил сразу одного, потом еще двоих резанул ножом по артериям и они умерли там же - кровью было все залито, говорят, ступить было некуда. Но и сам был убит. Оставшиеся трое, один из которых тоже попал в больницу - где его и взяли, - были задержаны, все валили на погибших сообщников, получили по шесть лет. Видел их в суде. Тупые животные. Было известно, когда они выйдут. Дождались. Один пилил во дворе дрова бензопилой (жил за городом) и так получилось, что случайно отпилил себе ногу. Умер там же от шока и кровопотери. Другой в пьяном виде упал осенью в канал. У Мариинского театра есть мостик и там перильца невысокие - легко можно кувыркнуться, если скользко. А в ноябре вода ледяная, в одежде не выплыть, еще и течение. Судьба такая. Про оставшегося ничего не знаю. Говорят, живет себе припеваючи. Веришь?
  - Не верю! - гаркнул Ховрин.
  - И правильно делаешь! - захохотал Максимов. - Приз в студию! Как раз мы сейчас его и навестим. Посмотришь вживую на монстров. Давай, вперед!
  Приехали в Невский район на явную 'малину'. Даже сам дом с виду был страшный. Света в подъезде не было вовсе, светили телефоном.
  - Держи спину, - бросил Максимов Ховрину.
  Позвонили в дверь. Через довольно долгое время им открыла какая-то старуха, которую вполне можно было спутать с привиденьем - до того она была бледная и страшная. Впрочем, она тут же и исчезла, словно испарилась, ничего не спросив, - только шарканье тапок еще слышалось какое-то время из темноты. Вошли в прихожую. Тут стояла какая-то мерзкая сладковатая вонь, словно где-то уже долго лежал покойник. Пошли вглубь по коридору. По ходу Максимов достал из кармана газовый револьвер 'Рек', переделанный каким-то умельцем под боевой, про который перед этим, когда обсуждали оружие, говорил Ховрину, что и с двадцати метров из такого не попадешь, но напугать вполне можно.
  Вошли в дальнюю комнату. Там за столом в грязной безрукавке на голое тело сидел, судя по татуировкам, один совершенно прожженный уголовный тип. Лицо его: вдавленная, словно вмятая в череп, переносица, нос топориком, стрижка - волосы торчком, - напоминало собаку Барбоса, живущую в соседнем подъезде. Ховрин не удивился, если бы он вдруг залаял. С виду он был совершенно трезв, хотя, судя по бутылкам, выпил довольно много. Чуть-чуть разве что слишком блестели мутные глаза. И еще он был очень губастый. У него были лостящиеся от жира губы людоеда. Сблизи ему было на вид лет сорок-сорок пять или чуть больше, но поначалу он показался Ховрину гораздо более старым. Работал древний телевизор с каким-то мутным изображением, там в кого-то стреляли. Наконец губастый перевел взгляд с экрана на вошедших.
  - Ты кто? - спросил уголовник, обращаясь к Максимову. Ховрина в комнате будто и не было.
  - Не узнал меня? - удивился Максимов.
  Губастый с хрустом откусил от огурца, зачавкал. Изо рта его брызнули семечки и сок. В своем роде он тоже был гурман: водка и огурец, да еще и сало с чесноком, вареная картошка - что может быть лучше? Потом добавил:
  - Иди отсюда, мужик, пока цел! Я сегодня добрый.
  Он налил еще рюмку до краев. Выпил залпом, со стуком поставил рюмку на стол. Рюмка была грязная, сальная, захватанная пальцами, по краю жирные следы от губ. Здесь все было грязное. Максимов старался ничего не касаться, будто все вокруг было заражено.
  - Есть базар, - сказал он.
  - Какой еще базар? - поднял глаза губастый, в нем явно начало нарастать раздражение, как у собаки, которой мешают есть ее законный корм.
  Ховрин глядел на него во все глаза, как смотрят в террариуме на ядовитую змею, испытывая одновременно врожденный страх, омерзение, но и почти непреодолимый интерес.
  Этот тип с детства жил в своем параллельном мире: колония, 'малолетка', взрослая тюрьма. Опасное животное постепенно матерело, приобретало опыт. Параллельный мир жил своей жизнью, своими законами. Ховрин с Максимовым были тут совсем не к месту. Это было вторжение на чужую территорию, в совсем другую реальность.
   - Ты же знаешь, Губач, - почти ласково сказал Максимов, - это ведь было не по закону.
  - А мы живет по понятиям, и твои законы нас не касаются! - мотнул головой губастый.
  - Ты такого Василия Денисова не помнишь? - спросил Максимов.
  Губастый не обратил на вопрос никакого внимания. Он продолжал есть свою картошку с огурцами - только треск шел. Но тут же возникло ощущение, что какая-то пружина взведена.
  Не дожидаясь ответной реакции, Максимов с отвращением на лице, словно давил таракана, достал револьвер-переделку, рванулся к сидящему и выстрелил ему в ухо. Губастый, все еще держа в руках вилку, рухнул лицом на стол. Картошка вывалилась у него изо рта. Еще раньше Максимов отскочил, чтобы не забрызгаться кровью, потом аккуратно вложил револьвер в руку убитого, сжал пальцы.
  - Чистое самоубийство. Совесть замучила. Это последний из трех.
  На выходе из квартиры они никого не встретили. Просто захлопнули дверь. И словно вынырнули из другого измерения в свое.
  - А старуха? - уже на улице спросил Ховрин.
  - Это его родная тетка. Она глухая. И она его ненавидит.
  Потом Ховрин отправился на работу - встречать Катю, а Максимов решил заехать к своей младшей дочери Кристине, которой недавно исполнилось семнадцать лет. Кристина, испытав первое любовное разочарование, приехала к своей тетке Наталье Ивановне - сестре Максимова - рыдать. Та и позвала Максимова - утешать дочь.
  Кристина сидела на диване в расстроенных чувствах, в слезах и с красным носом.
  - И-ы-ы-ы...- рыдала она, размазывая тушь по щекам. - Я брошенка. Он меня не люби-и-и-т!
  - Херня какая-то, - пробормотал Максимов. Кристине же сказал: - Фиг с ним, хватит рыдать, нового себе найдешь!
  Та, однако, еще пуще продолжала стенать и лить слезы.
  - Из-за какой-то фигни и такие эмоции...- пожал плечами Максимов, несколько раздражаясь.
  - Ты не понимаешь: в этом возрасте это считается очень важным, - прошептала ему Наталья Ивановна, обожавшая всякие любовные драмы.
  - В смысле?
   - Любовь и все такое. Это только тебе все пофиг!
  - Видел я этого ее парня - полный мудак! - пробурчал Максимов. - Не стоит и слезинки. И слава Богу, что разбежались!
  - Ладно, не трогай ее. Потихоньку успокоится, - потянула его из комнаты Наталья Ивановна, оставляя Кристину рыдать дальше. - Пойдем - накормлю.
  Максимов только пожал плечами. Потом обернулся:
  - Давай, успокаивайся, Кристя. Я тебе новый 'айфон' куплю!
  - Ничего мне не надо! - услышал он в ответ сквозь рыдания.
  
  Через два часа они встретились с Ховриным в кафе неподалеку от Катиного дома. Нахмуренный, чем-то озабоченный Максимов пил кофе, и то смотрел в смартфон, то делал заметки в обычную записную книжку. Кивнул Ховрину на стул рядом:
  - Закажи себе чего-нибудь.
  Ховрин взял чай и пирожное.
  Все это время какой-то мужик лет сорока что-то зудел у них прямо над ухом. Что-то ему было надо.
  - Извини, - бросил Максимов, отодвигая его в сторону как неодушевленный предмет.
  Оказалось, что Максимов случайно толкнул его так, что тот немного пролил пиво из бокала, впрочем, Максимов тут же и извинился: всякое в жизни бывает. Сразу и забыл про него, но минут через пять снова возник этот самый мужик:
  - Ты меня, блядь, круто обидел!
  - Я же извинился, - начал закипать Максимов. Лицо его слегка побагровело. - Короче, иди нахуй!
  Мужик отшатнулся. Он, видимо, собирался драться, но духу не хватило. Мужик, понурясь, ушел, а Максимов уже не обращал на него внимания.
  - Ладно, поехали, - минут через десять поднялся он, взглянув на часы. - Скажу куда.
  Уже в сумерках они приехали к каким-то гаражам в районе шоссе Революции. Эти самые гаражи оказались довольно странным местом и напоминали собой крепость: сплошная бетонная стена из задних стен гаражей по периметру, на въезде укрепленный шлагбаум: толстенная балка сверху и поднимающиеся снизу барьеры, как на железнодорожных переездах.
  Машину оставили на улице у въезда. Максимов что-то сказал охраннику, прошли через контроль. Максимов вытянул голову, словно принюхивался. Своим взглядом бывшего оперативника он видел активно идущую тут тайную, невидимую для других жизнь, так же, как и врач, иногда бессознательно отмечает на лице случайного прохожего признаки тяжелого заболевания, о котором тот даже и не подозревает, и потом идет дальше в смятении.
  За шлагбаумом словно существовал свой особый мир. Тут явно постоянно жили люди. Промелькнули в майках и шлепках на голую ногу узбеки в тюбетейках. Пахло едой, восточными пряностями. В гараже неподалеку визжали болгарки, наверняка резали чью-то угнанную машину.
  - Неплохо бы зачистить это местечко, - процедил сквозь зубы Максимов, непроизвольно потрогав, на месте ли пистолет. - Кстати, однажды, уже давненько, была попытка зачистить Апрашку. Я был потрясен: там реальные подземелья, парикмахерские, мастерские, дома, которых официально не существует - настоящий город в городе. Мигрантов вывозили оттуда большими автобусами, но вывезти всех так и не смогли. Потом они почти все туда и вернулись. Исторический процесс: одни народы замещают другие... Исчезли же куда-то филистимляне.
  Нашли гараж ?76. Зашли туда - дверь была не закрыта. Там была почти что квартира: настоящая комната с кроватью. На прикроватной тумбочке лежал какой-то предмет - что-то вроде игрушки непонятного назначения.
  - А это для чего? - покрутил в руках предмет Ховрин.
  - Анальная пробка! - ухмыльнулся Максимов.
  Ховрин чертыхнулся, бросил устройство, затряс руками, ища, обо что бы их вытереть.
  - Блядь! А для чего она?
  - Я точно не знаю. Эту штуку во время траха суют в зад, говорят, для кайфа.
  - Вот блин!
  - Я тоже думаю: а если геморрой?
  Тут из-за перегородки вышла женщина и, от неожиданности ойкнув, заскочила назад, поскольку была только в прозрачной ночной рубашке. Впрочем, не особенно она и смутилась.
  - Привет, Оксана! - пробасил Максимов.
  - Леша? - прищурилась Оксана как близорукая. - Ты чего это вдруг?
  Испуг ее тут же прошел, и она полностью вышла из-за перегородки. Все тело было видно сквозь тонкую ткань. Груди ее были большие с темными ореолами сосков, трусиков на ней тоже не было.
  - Мне нужен Ринат, - сказал Максимов.
  - Я его сегодня не видела, - кокетливо произнесла Карина. Было ощущение, что она отвлекает внимание или затягивает время.
  Максимов сунул руку под одеяло:
  - Еще теплое! Здесь он!
  - Это я спала.
  - Ну-ну, - ведь только что свалил - два бокала стоят недопитые!
  На его лице появилось выражение досады.
  - Пошли! - бросил он Ховрину. Тот бросил последний взгляд на красивую блудницу, которая сделала ему неприличные движения языком.
  - Это кто? - спросил Ховрин, запинаясь о порог.
  - Ринатова подруга. У него тут траходром.
  - Дома нельзя? - удивился Ховрин.
  - Дома жена.
  Между тем Максимов осмотрел ближайшую местность и даже крыши ближайших гаражей, и потом они направились в сторону ворот.
  Тут навстречу им внезапно вышли двое молодых мужчин, заступили дорогу. Один тут же бросился вперед, чтобы сходу свалить Максимова, но тот пригнулся и ударил этого типа, видимо, кулаком в живот ударом, которого даже Ховрин толком не увидел и от которого нападающий рухнул на колени, а затем Максимов добавил ему коленом в голову и опрокинул назад - на спину. Потом наступил подошвой на лицо, надавил.
  - Что ты теперь скажешь?
  - Прости, мужик! - еле выдавил лежащий раздавленным ртом.
  - Что? Я не расслышал!
  - Прости! Прости, пожалуйста! Бля-а-а!
  - Ладно, живи!
  Второй быстро достал из кармана нож, раскрыв его нажатием кнопки, а Максимов так же быстро, видимо увидев это действие краем глаза, выхватил из подмышечной кобуры пистолет. Тот сразу же убрал лезвие назад, и Максимов тоже, чуть помедлив, вставил пистолет в кобуру. Вся эта часть действия происходила молча и напоминала спектакль для глухих, а выражение лица Максимова так походило на лик Терминатора из одноименного фильма, что испугало даже Ховрина. Потом мужчины ушли, периодически оглядываясь.
  У одного из гаражей уже почти на самом выезде два мужика затеяли драку: один длинный, громоздкий, медлительный, другой ниже его на голову, но помоложе и поживее. Пришлось остановиться, посмотреть.
  - Один на один - не мешайте! - заорал Максимов, даже отпихивая желающих присоединиться или вмешаться. После обмена матерными ругательствами драка началась. Дрались мужики по-колхозному, с руганью, с широкими медленными замахами. У обоих скоро из разбитых губ и носов потекла кровь. Низкий, однако, к большому удовольствию публики попал длинному в челюсть и свалил его на землю. На этом все представление и кончилось.
  Чуть позже, сев в машину, Максимов потрогал опухшую скулу - в первой стычке ему все-таки попало.
  - Все нормально? - спросил его Ховрин.
  - Ерунда. Это даже бодрит. Фонарь, конечно, будет знатный. У баб надо взять крем-пудру - замазать...
  На следующий день утром часа три ездили с Максимовым по городу, нарабатывали у Ховрина автоматизм вождения. Максимов делал замечания редко, но всегда по существу.
  После этого поехали перекусить в 'Макдональдс' на Васильевском острове - напротив метро, где Максимов заодно встретился со своим клиентом - неким Николаем Кокосовым.
  Этот Кокосов имел взъерошеный вид и напоминал тихого сумасшедшего: что-то постоянно беззвучно говорил, жестикулировал. Максимов же внушал ему с некоторым раздражением:
  - Вот на фига она тебе приспичила? У нее уже есть мужик, они живут вместе уже года три, спят вместе, занимаются сексом уж всяко не менее трех раз в неделю, исходя из статистики, если, конечно, не каждый день по два раза. И она у него точно иногда отсасывает. Может она сейчас вообще беременная от него. Я тебя не понимаю. Зачем лезть в чужую жизнь? Это просто негигиенично, в конце концов! Чужие сперматозоиды и все такое... Телегония. Память матки. Хотя, говорят, что это полная херня. Впрочем, читал, что где-то во Вьетнаме женщина забеременела сразу от двух мужиков двумя детьми одновременно. Вокруг полно свободных женщин и все они хотят замуж...
  Кокосов побледнел, губы его шевелились, он силился что-то сказать, но он не находил слов. Он напоминал выброшенную на берег рыбу.
  После перекуса поехали дальше. На этот раз машину вел Максимов. Он пояснил ситуацию:
  - Мужик убивается из-за телки. А я тебе вот что скажу. По большому счету все женщины сделаны одинаково. Я спал с самыми разными: и с татарочками, и с евреечками, и негритяночка однажды была - по сути одно и то же, те же реакции, такое же строение тела, различия, в общем-то, незначительны и непринципиальны. Все периодически впадают в истерику, любят поскандалить, развести на деньги, золотые побрякушки, цветы, поговорить в постели после секса и чтобы приласкали. Но на деле, увы, нужна только одна женщина - любимая. Только тогда жизнь в кайф! И если этого нет, то все - зря. Разница в сексе просто с женщиной и с любимой женщиной просто колоссальна.
  И тут же по вождению:
  - Все ездят по-разному, это надо учитывать и не расслабляться. Гляди, как эта тетка вообще едет: в одной руке сигарета, мизицем рулит, в другой - телефон. Трещит по нему нетрывно. Это обычный женский стиль.
  В это миг большой черный автомобиль пронесся на огромной скорости, меняя полосы движения, не включая указателей поворотов.
  - Это - 'шашечник'. Однажды он непременно вмажется, Еще и унесет за собой кого-нибудь на тот свет. А если выживет - будет кипятиться, лезть на рожон, что не виноват, что он один мастер, а вокруг никто не умеет водить. Такие психопаты будут провоцировать тебя на гонки. Никогда в этом не участвуй. Цель движения: доехать до нужного места целым. Самоутверждаться на дороге не нужно.
  Какое-то время ехали молча, наблюдая за движением. Потом Максимов добавил:
  - 'Шашечники' в большинстве своем по жизни психопаты. Вон-вон-вон, гляди, полетелел... Херак! Бля! Вот и получил! Лед же утром на дороге, как раз у обочины. И поделом...
  Сам он, впрочем, тут же сбавил скорость.
  - Знакомый один, - далее рассказал Максимов, - как-то попал в спорную ситуацию типа этой, но у него была запись видеорегистратора. Он решил приберечь козырь напоследок, казалось бы - зачем? Точнее у него самого поначалу ничего не было, но кто-то заснял со всеми номерами все, как на сцене, и выложил чуть позже в Интернете на сайте 'авто.ру'. Знакомые увидели, позвонили: 'Серега, твоя тачка!' Он довольный идет в суд, предлагает посмотреть судье, а судья говорит: я не собираюсь учитывать данные этого видео, причем их тут же и просмотрев. Вопиющее беззаконие! Знакомый подал аппеляцию уже из принципа, и снова - ничего! Нажали уже через все рычаги - откуда я про это и знаю-то, - и после этого разошлись миром: никто и никому, но в человеке рухнула вера в правосудие, ему словно плюнули в лицо. И в этот момент он стал ненавидеть Россию. Интересно, что поговори мы с судьей в нейтральной обстановке, можно было бы узнать и другую точку зрения, которая, может быть, нас и убедила. Типа интересы государства и прочая херня...
  По дороге домой заехали на Хасанскую улицу в 'Ленту', купили там продуктов для Максимова. Ховрин и себе взял немного фруктов и бутылку чилийского вина, которое посоветовал Максимов.
  Вышли на стоянку. Положили продукты в багажник. Максимов с Ховриным подошли посмотреть.
  На парковке между тем происходила какая-то серьезная буча, склока. Там закипала драка. Максимов прямиком направился туда. Он, судя по всему, был большим любителем скандалов и сунулся посмотреть и поучаствовать. Не понять было кто прав, кто виноват. Наверно кто-то кому-то не уступил. Две группы молодежи там собирались драться из-за сущей ерунды: кто-то кого-то подрезал. Те, кого, якобы, подрезали, были помоложе и многочисленнее подрезавших: небритые, в вязаных шапках, коротких куртках и грязных джинсах. Надеть на них маски-балаклавы и можно сразу ехать грабить банки. Подержаная приземистая черная 'бэха' с тонированными стеклами очень хорошо для этого подходила.
  Этим ребятам Максимов почему-то сразу не понравился, и все внимание нападавших внезапно переключилось на Максимова. Самый небритый и с виду самый бывалый подошел поближе, словно принюхался:
  - Тебе чего, мужик? Чего ты тут гонишь?
  'Рыбак рыбака видит издалека' - подумал Ховрин, слегка напрягшись. И тут увидел, что у Максимова делается терминаторское лицо. Небритый инстинктивно сделал шаг назад и зашарил рукой по бедру, пытаясь залезть в карман. И Максимов это заметил. И мужик увидел, что Максимов заметил и что это человек опытный и готовый к нападению.
  Дуэль взглядов продолжалась буквально секунды. Когда небритый отвернулся и пошел прочь, пыл все его команды тотчас угас. Наконец 'шакалы' сели в свою БВМ и с визгом колес умчались. От них в воздухе остался запах горелой резины, как запах ада. Оставшиеся потрепевшие - с виду обычные студенты - стояли, отдыхиваясь от пережитого напряжения.
   Это был один из феноменов Максимова. Ховрин вспомнил слова Данилова: 'Идеально выигрывать схватку без боя'.
  Сели в 'теану', за рулем теперь снова был Ховрин, поехали к выезду с парковки. Там образовалася небольшой затор. Из окна машины впереди высунулась волосатая, заросшая шерстью совершенно обезьянья рука, только что с окурком. Стряхнув пепел, она убралась обратно. Интересно было бы посмотреть на самого примата, но машина стремительно унеслась и затерялась где-то впереди в потоке.
  Потом уже во сне Ховрин все продолжал рулить и нажимать на педали.
  Утром пару раз позвонил Вике, но она не отвечала. Потом все-таки взяла, буркнула: 'Я занята', - и отключилась. С ней такое бывало.
  У Вики были на будущее какие-то свои грандиозные планы. И Ховрина в этих планах, судя по всему, не было.
  - Погуляю еще годика три и выйду замуж за олигарха! - сказала она как-то подруге. Та с удовольствием передала эти слова Ховрину. Тот воспринял это как шутку - слишком фантастично звучало: где ты возьмешь олигарха?
  Вика работала в автосалоне красивой девушкой-администратором, которая стоит у дверей и, очаровательно улыбаясь, спрашивает посетителей, куда они идут, и потом вызывает нужного менеджера, приносит клиентам чай-кофе. Там у нее тоже вроде бы был какой-то служебный роман. До Ховрина доходили только отголоски этого романа, хвосты телефонных звонков и обрывки брошенных мимоходом фраз.
   Она, возможно, надеялась там подцепить кого-нибудь из богачей, но пока не получалось. Все свободные и симпатичные богачи уже купили свои 'Лексусы'. Приходили какие-то животные в человечьем обличии, вызывавшие лишь омерзение. Она стала подозревать, что это вряд ли то место, где даже в перспективе можно найти мужа, он же - генеральный спонсор. Имелся в поле зрения один парнишечка, у которого был богатый папаша. Выяснилось, что у того имелся дом в Монако. Поначалу его содержали как дачу и жили там лишь в сезон с апреля по ноябрь, теперь же собирались переезжать туда на постоянку, поскольку младший ребенок должен был идти в школу. Там косяками кишели 'феррари' и 'ламборгини', всюду слышалась русская речь. Лично для Ховрина этот мир был лишен какой-либо реальности и был чем-то вроде закудыкиных гор и сказочного Синегорья.
  Настя, которая приехала в Петербург из Рязани и тоже работала там же, в 'Лексусе', с Викой не соглашалась:
  - И здесь можно хорошо жить! Найти бы только любимого человека...
  Романтичная была девушка. Огненно рыжая.
  - Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Тогда ты и в Питер не переезжай - сиди в своем Свиножопинске! - отрезала ей Вика. - А мне тут зимой солнца не хватает. Я в Монако хочу! - Она почему-то запала на Монако.
  Еще, кажется, в седьмом классе с ней произошла одна очень неприятная история, которая до сих пор продолжала на нее морально давить. Дело было в том, что Вика с раннего детства занималась художественной гимнастикой и имела в этом спорте серьезные перспективы. Ее даже пригласили кандидатом в сборную России. Однако с оговоркой: тренер сказала, что, мол, будете тренироваться за свой счет, все оплачивать. Денег у матери Вики на это дело не было: они и так постоянно все до этого оплачивали и еле-еле справлялись. На этом со спортивной карьерой у Вики было покончено. И они продавали через Интернет ранее с трудом обретенные и теперь ненужные уже костюмы. Вика эту ситуацию пережила очень болезненно. Она вдруг почувствовала себя бедной, входящей в другой - низший слой общества.
  И еще одно, как болезнь, давно глодало ее изнутри. Школьная подруга ее, Наташа Исаева, полгода назад уехала работать в Америку моделью, где сначала получила контракт на пятьдесят тысяч долларов за два месяца работы, а потом этот контракт ей продлили. И это еще был только гарантированный минимум. Вику это задевало чисто по-женски:
  - Я что, хуже ее? - тут же пыталась полураздеться и принять позы, которые она считала модельными, но которые больше подходили уличным проституткам.
  И верно: в действительности Наташа Исаева была с виду девочка невзрачная, тонкая, светловолосая, у нее даже были прыщики на подбородке. Однако Ховрин видел рекламу, где она снималась: было в ней что-то необычно притягательное, что и заметили рекламщики - какая-то необъяснимая харизма. А прыщики легко удалялись фотошопом или маскировались пудрой. Прошлой осенью за три дня съемок в Лос-Анджелесе она заработала целую кучу денег.
  - Блин, да это моя зарплата за шесть лет! Что я - хуже ее? Скажи? - не могла успокоиться Вика.
  - Не хуже! - совершенно искренне отвечал Ховрин, надеясь, что Вика сегодня даст с ней переспать.
  Впрочем, Наташа совершенно не зазнавалась, но уже, как исполнилось восемнадцать лет, ездила на дорогой машине, одевалась только от известных модных домов, и Вику это тоже доставало:
  - Представляешь, у нее одна только сумочка стоит две тысячи евро! - кипела она. - Она просто подиумная прошмандовка! Дает кому-то! - психовала Вика, но и сама в это не верила.
  Три следующих дня Ховрин Катю Гарцеву не видел: у нее болело горло, и она сидела дома. Ховрин, соответственно, тоже отдыхал. На второй день вдруг почувствовал, что соскучился по Кате. Сосущее ощущение душевного голода не покидало его все это время. Потом, наконец, позвонил Валерий Константинович: 'Приходи завтра в обычное время в школу', - началась работа. Увидев Катю, Ховрин вдруг вздрогнул - это было необычное и совсем новое ощущение, которое он попытался сохранить в себе подольше. Поездку в Торжок перенесли на следующие выходные.
  В субботу вечером сидели у Вики, пили чай, смотрели телевизор. Шел какой-то концерт. Ховрин пытался переключить на спортивный канал, Вика же ругалась и не давала. В девять часов пришла Грушевская-Груша, вся расфуфыренная, раскрашенная, сверкающая блестками, как елочная игрушка. Она собиралась в клуб, в предвкушении подпевала и пританцовывала. Решили идти с ней. Долго ждали Вику, которая засела в ванной и никак не могла выбрать, что надеть. Потрепались о том о сем с Грушей. Груша в самое ближайшее время собиралась заняться большим теннисом и ходить на 'Губернаторские корты', что на Крестовском острове: их посещало много богатых мужчин, был реальный шанс познакомиться, но и тут ей нужен был спонсор, потому что и тренер, и корты стоили очень дорого, опять же ракетка, форма и кроссовки - куда ж без них. И даже тут нужен был начальный капитал. Привстав на цыпочки, Груша сунула руку на секретер. Там у Вики были спрятаны сигареты - для гостей, кому невмоготу. Сама же Вика не курила, поскольку была убеждена, что курение сильно старит кожу. Это она видела по своей родной тетке. Грушевская же баловалась тонкими ментоловыми сигаретами. Вика обычно морщилась, махала ладонью перед лицом, когда кто-то курил.
  С полчаса наверно прошло. Наконец появилась совершенно блистательная Вика.
  В клуб добрались только в десять вечера. Там оказалась куча знакомого народа, табачный дым стоял столбом, аж глаза слезились. Потусили очень хорошо. Груша чуть не подралась с какой-то девицей, потом жестко напилась и вцепилась в какого-то парня. С ним куда-то и отвалила на такси, только махнув рукой на прощанье. Это было в ее стиле.
  Домой вернулись в полчетвертого утра. До пяти покувыркались еще в постели с Викой. Потом словно разом выключились. В восемь Ховрин с трудом разлепил глаза. Со стола слышалась нудная мелодия телефона и жужжание вибрации. Посмотрел на номер, 'абонент неизвестен'. Это оказался Максимов:
  - Можешь говорить?
  - Могу! - прохрипел Ховрин, с трудом приходя в себя.
  - Ты дома?
  - Не совсем - у подруги! - несколько замялся Ховрин, перейдя на шепот. Вика спала рядом как всегда голой попой кверху, раскинув волосы по подушке и с полуоткрытым ртом.
  - Это где? - спросил Максимов.
  - На Бутлерова. - Сразу и не смог вспомнить номер дома. Аптека 'Зеленый мир' там на первом этаже, а номер из головы выпал.
  - Знаю я этот дом, - сказал Максимов после некоторой паузы. - Собирайся. В десять буду ждать тебя напротив аптеки.
  Ховрин вышел из дома без десяти. Сверкающий черный 'Ниссан теана' остановился рядом с ним ровно в десять. Опустилось стекло. Максимов из салона кивнул на пассажирское место: 'Садись'. Он был в машине один. Сразу резко тронул с места. Какое-то время ехали молча. Остановились на светофоре, потом Максимов, взглянув на Ховрина, спросил:
  - Проснулся?
  - Нормально.
  - По девчонкам бегаешь? - ухмыльнулся Максимов. - Это хорошо. Так и надо.
  Ховрин на это ничего не ответил.
  - Сейчас заедем домой к Данилову, там типа будет планерка, потом уже сядешь за руль.
  Максимов вел машину спокойно, ровно, без рывков и в то же время стремительно.
  - Характер человека можно определить по манере вождения. Например, вон тот фордец рыскает туда-сюда, не включая поворотников, резко набирает скорость и тормозит, встает прямо на пешеходном переходе: водитель - явный психопат. А вот другой, который выкидывает окурки в окно, или, вон тот, который, открыв дверь, харкает на дорогу. Отхаркаться и наплевать на дорогу верный признак глубокого мудака, - прокомментировал Максимов. - Это многое говорит о человеке: поверь, он и в жизни такой. Или вон 'зубило' с наклейкой на багажнике 'Гера'. Сразу понятно, что этот самый Гера - полный мудила...
  В этот момент 'теану' подрезали, Максимов догнал наглеца, посигналил, замигал фарами. Впереди идущая машина резко отстановилась, оттуда, распахнув и оставив открытой водительскую дверь, выскочил довольно высокий и плотный чернявый парень, рванул к 'теане', но, увидев Максимова, вдруг побежал совсем в другую в сторону - через сквер в подворотню.
  - Почему он свалил? - удивился Ховрин.
  - У него уже есть опыт, - ухмыльнулся Максимов, - и он принял единственно правильное решение. - Потом после паузы добавил: - Ты не поверишь: мы уже однажды встречались.
  Минут через пять ситуация повторилась уже с черным внедорожником. Оба автомобиля встали, едва не коснувшись.
  Открылась дверь внедорожника, оттуда секунду спустя образовался здоровенный детина, которому очень бы подошло прозвище Кабан. Не закрывая машины, вразвалку он направился к 'теане'. Появилось и второе животное. У него из ворота черной кожаной курки торчала сужающаяся кверху непропорционально маленькая бритая голова, напоминающая собой дыню 'торпеду'.
  Максимов глухо выругался и отстегнул ремень безопасности. Потом медленно вышел из машины, поправил куртку. На подходящих он не смотрел. Ховрин замер, не зная, выходить ли на подмогу или лучше не вылезать вовсе, оставаться на месте. Команды не было. На всякий случай он тоже отстегнул ремень и приоткрыл дверцу. Со страху у него замерзли кончики пальцев на руках и на ногах.
  - Ты чего, мужик, охренел? - словно выхаркнул первый громила, примериваясь для размаха и удара.
  Буквально сразу раздались чавкающие звуки, словно на кухне молотком отбивали мясо для стейков. Через миг 'кабан' лежал, раскинув руки, и хрипел. Второй с головой - 'торпедой' ринулся вперед, как бык на корриде, но тоже был свален чем-то тяжелым по голове, и, пошатавшись, тяжело лег тут же, но уже лицом вниз. Он напоминал подстреленного сонными пулями слона.
  Максимов, слегка запыхавшись и тряся кистью правой руки, сел в машину:
  - Вот, черт! Второй крепкий оказался. Кило сто десять весит наверняка. Даже больше. Руку отбил.
  В это время парень с дынной головой начал медленно подниматься. Максимов опять чертыхнулся, снова вышел из машины, достав из-под сиденья маленькую резиновую дубинку. Со всего маха врезал ею парню по бритому затылку. Тот рухнул лицом вниз.
  - Теперь вроде все! - Максимов сунул дубинку назад под сиденье, сел в машину, пристегнулся ремнем, ткнул кнопку 'Старт'. 'Теана', заурчав, рванула с места.
  Настроение Максимова вдруг резко улучшилось.
  - Даже полегчало, а то с утра был какой-то депресняк... Хорошо начался день!
   Тут сзади истошно замигал фарами большой черный 'Мерседес'. Максимов, глядя в зеркало заднего вида, сделал некоторую паузу, потом, включив поворотник, ушел в сторону, уступив дорогу. 'Мерс', однако, решил поучить 'тошнота': вильнул в его сторону, и сделал это зря, поскольку Максимов здорово разозлился. 'Теана' резко набрала скорость и села на хвост 'мерсу', замигала, засигналила.
  - Это и называется 'посылать лучи поноса'? - пролепетал Ховрин, вжимаясь в кресло.
  Расстояние между машинами было всего-то метра два, а скорость под сто двадать. Страшновато. Никакие американские горки и в сравнение не идут.
  Наконец, остановились на светофоре. Двери 'мерина' распахнулись разом с обеих сторон. Вышли сразу четверо. Один из вышедших, вроде водитель, открыл багажник, достал оттуда бейсбольную биту.
  'Пиздец лобовому стеклу!' - вспыхнуло в голове Ховрина.
  Максимов в этот момент уже расстегнул молнию на куртке и вытащил из подмышечной кобуры пистолет. Выражение его лица было веселое, зубы оскалены. Он вышел из машины.
  Они, все четверо, вдруг остановились как в игре 'замри' - увидели оружие. Никаких сомнений, что мужик будет стрелять, ни у кого из них не было. Ни слова не говоря, они почти синхронно сделали по шагу назад, потом повернулись и быстро, не оборачиваясь, пошли к своей машине. Тут же и уехали.
  - Жаль, - пробормотал Максимов, - я бы с удовольствием убил их всех. Я уже все просчитал: по одному выстрелу в голову. Думаешь, уложился бы в пять секунд?
  Даже с некоторым сожалением он сунул пистолет обратно в кобуру.
  Ховрин только промычал что-то невнятное.
  - Что я сделал неправильно? - спросил Максимов Ховрина пару минут спустя, слегка запыхавшись, и нажимая кнопку 'старт'. Ответил сам: - Таких дебилов надо пропускать и тут же забыть. Это все придурки и психопаты, мелкие хищники - осколки девяностых. Они слов, увы, не понимают.
  Потом Максимов повернул на забитый машинами проспект Д-ва. Там он лоб в лоб уперся в черный внедорожник 'Лексус', который, пересекши двойную сплошную линию, обгоняя свой поток, пер по встречке. Этот автомобиль воспринимался как хищный зверь, вышедший на охоту и не признающий законов стада. Встретились с ним лоб в лоб.
  Оттуда с места пассажира вышел мужчина в темном костюме, белой рубашке с галстуком, подошел, постучал в стекло:
  - Убери машину!
  - С чего это вдруг? Это ты на встречке. Я - на своей полосе. Хочешь - вызывай ДПС! - меланхолично ответил Максимов.
  - Ты, мужик, не понимаешь ситуации, - начал закипать мужчина.
  Однако, поглядев на Максимова, он вернулся к себе в машину, и это хищное механическое животное, казалось, рыча (дизель), сдало назад, включило поворотники и втиснулась в свой поток. Не исключено, что потом он снова вылез сразу позади Максимова и продолжил свой путь по встречной полосе, плюя на всех, но этого они уже не видели.
  - Что это за люди? - поинтересовался Ховрин.
  - Не знаю. Может, сами они, по большому счету, и никто, но кто-то в полиции или наверху у них точно есть.
  Через двор было не проехать: там растопырилась открытыми нараспашку дверями машина, рядом с ней стоял крик и гомон. Шла какая-то разборка пьяных.
  - Вот они, короли мира: два гопника и две пьяные прошмандовки! - с досадой прошипел Максимов.
  Действительно это были автомобильные гопники. Орала музыка, тут же они пили пиво прямо из горлышек бутылок. Один отошел помочиться к забору, особо не скрываясь.
  - И где же сознательные граждане? В Германии тут уже давно была бы полиция. Хочешь посмотреть на нормальную активную гражданскую позицию? Как это должно быть? - спросил Максимов.
  Он вышел из машины и направился к гулякам.
  - Молодой человек, будьте любезны, уберите с дороги машину. Пожалуйста! - обратился он к ближайшему пивному человеку, как раз застегивавшему ширинку.
  - Чё, блядь? Пшел нахуй!
  'Я ж говорил!' - пробормотал Максимов.
  - Эй, урод! Быстро убрал машину с дороги! - взорвался он несколько искусственно.
  - Чё, бля? - оторопел парнище. У него было выражение быка на корриде.
  От удара в лицо он улетел на капот своей же машины, разбив затылком лобовое стекло, и съехал на землю.
  - Быстро! Завел - уехал! - проревел Максимов.
  Тот поднялся с окровавленным подбородком и, шатаясь, двинулся на Максимова. Он напоминал раненого медведя, и в этот миг в нем не было ничего человеческого. Данилов, сделав обманное движение-замах правой рукой, ударил его левым кулаком в печень. Тот рухнул на колени, его стало рвать чем-то желтым и пенистым - вероятно тем же пивом.
  - Ты не понял? - брезгливо навис над ним Максимов. - Я вернусь через пять минут, и чтобы твоей машины здесь не было!
  Бычара был в сознании, плевался кровью и рвотой, пускал пузыри.
  Второй в этот момент только полез из своей машины, Максимов, почти не глядя, стукнул его дверью - 'закрыл' - попало и в голову и по ногам, - классика дорожного боя. Этого было достаточно, чтобы парень ввалился назад в салон и заверещал. Потом Максимов вернулся к 'теане'.
  - Вот это, я считаю, нормальная гражданская позиция.
  На задней передаче отъехали назад, запарковались в отдалении.
  Минут через пять подъехал вызванный кем-то наряд полиции.
  - Надо же, - удивился Максимов, - сработало: кто-то все-таки позвонил!
  У гопников начали проверять документы, обхлопывать карманы и пояса. Один стал дергаться, ему надели наручники, начали запихивать в патрульную машину. Девушки, тоже нетрезвые, пытались этому помешать, но полицейские их отогнали.
  Смотреть дальше не стали. Пришлось сдавать задом, ехать в объезд.
  Далее уже ехали до самого дома без приключений.
  - Опоздали, - укорил их Данилов.
  - Извините, - буркнул Максимов.
  Но и на другой день без приключений не обошлось.
   Максимов на дух не переносил всяческих блатных и приблатненных типов и типчиков. И еще он люто ненавидел гопников. Он, когда издали видел гопников, как охотничий пес, вставал в стойку: как бы набить им рожу. Пытался специально их задеть, те, конечно, взвивались, и тут же получали по рогам. Положительным моментом таких стычек было то, что гопники никогда не обращаются в полицию и другие официальные учреждения, разве только в травмпункты и в больницы, а там обычно говорят, что сами упали - поэтому с ними можно делать что хочешь, понятно, только не убивать.
  В месте, куда приехали, они попали на какое-то кишение гопоты. Ховрин так рассказывал: 'Примерно такое, как однажды в сарае поднял за ухо дохлую кошку, а там с другой стороны сплошь кишат опарыши. Так и тут. Пиво, что ли, там давали бесплатно?'
  - 'Ад пуст. Все бесы здесь!' - сглотнув, пробормотал Максимов.
  - Че ты там вякаешь? - встрепенулся паренек с мутными глазками.
  - Не бери себе в бошку - это Шекспир, - вяло отмахнулся Максимов.
  - А? Что? Хули? - вытаращились уже все.
  - Как ты меня назвал, сука? - осклабился желтыми зубами самый большой из гопников, скошенным лбом напоминающий неандертальца из учебника истории. Он придвинулся.
  Ховрин нанес ему быстрый и страшный удар в голову, на который тот даже не среагировал, а просто улетел в другой конец площадки, там с грохотом упал и больше не двигался. Ховрин не успел испугаться, как вдруг сбоку ему в голову вылетела нога в тяжелом ботинке. Ховрин поймал этот ботинок в блок буквально в сантиметре от своего лица. Он даже ощутил запах обувного крема, грязи, пота и собачьего дерьма, исходящий от этого ботинка. Потом подсек опорную ногу, сунул кулаком в пах, отпихнул обмякшее тело на землю.
  Почти бежали с той площадки, провожаемые проклятиями и свистом гопников. Вдогонку прилетела одна пустая пивная бутылка. С хлопком разлетелась, ударившись о дорогу.
  Вошли в какую-то боковую дверь, поднялись по пыльной цементной лестнице строения, которое казалось недостроенным. Сильно пахло краской.
  - Подожди-ка здесь, - сказал Максимов и куда-то ушел.
  Тут было что-то вроде паркинга. Это было закрытое для обзора место, словно специально выбранное для 'стрелок', тайных переговоров и убийств. Никаких камер наблюдения видно не было. Мгновенно оказавшийся возле Ховрина человек попытался ударить его ножом в поясницу и чертыхнулся, поскольку нож проскочил мимо. Реакция у Ховрина и на этот раз сработала. Однако стоять против вооруженного ножом противника было непривычно и жутковато.
  И тут возник Максимов. Он без слов сначала одним рубящим ударом выбил у нападавшего нож (Ховрин подумал, что такому надо обязательно научиться), потом коротко ударил его кулаком. Парень оказался на полу.
  - Припомню тебе, блядь! Кровью ссать будешь! - прошипел поверженный тип, пытаясь сесть.
  Максимов тут же ткнул его ногой в лицо, попал куда-то под глаз. Парень скукожился, сжался, но продолжал шипеть.
  Потом все-таки кое-как поднялся.
  - Тебе конец, сука! - процедил он сквозь окровавленные зубы, сплевывая красным и отряхиваясь.
  - Ты хоть подумал, что сказал? - равнодушно отозвался Максимов и, сделав стремительный выпад вперед, коротко ударил парня кулаком куда-то в бок.
  Тот, охнув, осел.
  - Ты, паря, не понял - это тебе конец! - проклокотал Максимов.
  Еще короткое движение - и парень перекувырнулся через ограждение паркинга и полетел вниз. Ховрин даже зажмурился, ожидая страшного звука. И тот не заставил себя ждать - хрясь! Кто-то внизу закричал.
  - Не жалей его - говно-человек! - мотнул головой Максимов.
  Он внимательно оглядывал площадку на предмет возможных улик, что-то подобрал и сунул в карман.
  Вышли, сели в машину. Долгое время ехали молча. Потом Максимов сказал:
  - У него был шанс. Я мог бы его убить сразу с одного удара. Но не стал. Потому что я гуманист.
  Остановились на светофоре. В большом черном внедорожнике, стоявшем рядом, восседал мужчина с короткой седой шевелюрой, что-то жевал, на лице его было брюзгливое выражение. С виду это был чистый барин. Взгляд его был рыбий. Так смотрит форель сквозь стекло в аквариуме магазина 'Азбука вкуса'. Максимов тоже посмотрел на него.
  - Это не олигарх, конечно. Олигарх сам рулить не будет, ты его просто не увидишь. Олигарх обычно сидит на заднем сидении справа за пассажирским креслом. Данилов тебе рассказывал про Гарцева? Там у него в 'Секвойе', на которой вы поедете, в холодильнике всегда лежало две бутылки белого вина и бокалы. Часто он их обе выпивал за два часа дороги до завода.
  Тут у Максимова зажужжал телефон, который был укреплен в штативе на торпеде и в дороге выполнял роль навигатора. Высветилось имя звонившего: 'Додик'. Максимов, выслушав, сказал: 'Еду!' и только потом, отключив телефон, выругался: 'Вот мудила! Вечно во что-то влипает'. Это был девятнадцатилетний сын одного из состоятельных клиентов Максимова, который имел непреодолимую тягу к приключениям и скандалам. Так и сейчас: он влез в драку на Сенной площади. Местоположение высветилось на смартфоне, места быстро смещалась к Фонтанке, похоже, Додик бежал изо всех сил.
  Понеслись туда спасать этого дурацкого Додика. Ехать было пять минут. Еле-еле успели. Там царил гвалт. Додик бился где-то в середине целой толпы, как птица в силках.
  - Держи мне спину, - прошептал слегка запыхавшийся Максимов, влезая в эту хрипящую кучу-малу. Ховрин двинулся за ним, внимательно следя за руками окружающих. И не зря - блеснуло лезвие, и тут же Ховрин ребром ладони рубанул угрожающую руку чуть выше локтя, и сразу двинул нападавшего в челюсть. Нож блямкнул на асфальт, потом туда же с глухим стуком завалился и его владелец. Максимов, покосившись, только моргнул благодарно и уже тащил за шкирку очумевшего от полученных ударов Додика. По ходу еще ударил кого-то свободной рукой в подбородок - и сразу наповал - как это у него получалось? Один удар - один человек. Профессионал, как и Данилов. Ховрина слегка потряхивало скорее от нервного напряжения. Максимов был деловито спокоен, будто и не было никакой схватки. Додика запихнули на заднее сиденье 'теаны', сунули в руку зажимать разбитый нос то ли не вполне свежее полотенце, то ли просто протирочную автомобильную тряпку. Отвезли его домой.
  Максимов позже сказал:
  - Опасаюсь ножа в спину! У меня одному знакомому так однажды в кабаке всадили кавказцы - точнехонько в селезенку. Они на это большие мастера. Пришлось ее удалять. Живет теперь без селезенки. Вот так.
  - Это вредно? - спросил Ховрин.
  - Наверно. Говорят, страдает общий иммунитет. А иммунитет очень важен. Когда я служил в Афгане, у нас куча народу болела гепатитом и тифом. Местные не болели, а наши - сплошь. Еще там была малярия. А я так ни разу там не болел. Даже ни разу не продристался. Рядом со мной жил парень - тот заболел гепатитом, другой через несколько дней тоже, а я - ничего. Данилов, кстати, обещал кевларовый жилет. Удобный, типа безрукавки. Легкий, но ножом не пробить... Надо будет напомнить ему.
  Еще случился по дороге один эпизод, пока ехали с хлюпающим на заднем сиденьи Додиком. Возникло непониманием в преимущественном проезде. Снова разборка, причем из машины возникло сразу три человка.
  - Биться? Это неправильный подход. Вот покажу как надо. Высший класс, - сказал Максимов.
  Он вышел из машины. Остановился перед капотом. Мужчины, шедшие к нему, вдруг встали, словно наткнувшись на невидимое стекло, потом развернулись, полубегом вернулись в свой автомобиль, хлопнули дверями и уехали, оставив в воздухе запах горелой резины. И это притом, что Максимов не произнес ни слова и не произвел никакого действия.
  - Как вы это сделали? - поразился Ховрин.
  - Я тебе говорю: это высший класс боя. Они еще не дошли, а уже проиграли, и сами это поняли. Учись!
  Ховрин остался в недоумении и восхищении. Весь остаток дня он чувствовал внутреннюю дрожь: смерть проскочила мимо. Катя даже спросила:
  - У тебя все нормально?
  - Да, - с некоторой задержкой ответил Ховрин.
  Проводив Катю, собрался было домой, но тут запиликал телефон. Это был Юрик.
  - Давай, двигай ко мне! - категорично потребовал он.
  - Опять водку пить? - с тоской спросил Ховрин.
  - А чего еще делать? По телеку смотреть нечего. Остается только одно - напиться да поблевать! Давай-давай - двигай!
  В последнее время Юрик, как ни встречал его Ховрин, был постоянно пьян или же навеселе. Между этими его состояниями была совершенно определенная граница в полллитра водки. Что-то Юрика грызло изнутри, какая-то тоска. Все ему казалось скучным.
  - Тоска-а-а...- вздыхал он в редкие трезвые минуты и тут же бежал за бутылкой.
  Ховрин поехал к нему в Купчино на улицу Белы Куна. Лишь недавно он узнал, что Бела Кун был венгерский коммунист, палач Крыма. В подъезде девятиэтажного панельного 'корабля' пахло гарью, работал только один лифт. Дверь в другом лифте была продавлена внутрь ударами ног.
  В лифте стоял удушливый запах дешевого мужского парфюма. И еще вроде как недавно там кто-то помочился.
  Юрик, к его удивлению, был абсолютно и ненормально трезв.
  - Дело есть! - заявил он. Он вроде как начал выходить из затяжного любовного ступора, приволок из другой комнаты какую-то кочергу, сунул Ховрину в руку:
  - Это меч Догмунта! Чувствуешь энергетику?
  Ховрин помахал этой довольно тяжелой железякой.
  - Ни фига!
  - Значит, тебе не дано. Не чувствуешь энергетику.
  - Да нет тут никакой энергетики! Это просто кусок железа. Новодел.
  Юрик надулся.
  Ночами было все еще очень холодно. Хорошо было видно звезды. Юрик притащил планшет со специальной программой, чтобы определять, где какие созвездия. Вышли на улицу смотреть.
  - Музыку только отключу - какая-то она жутковатая. Вон, гляди, Кассиопея! Вот та! Не туда, а туда гляди!
  Ховрин от удивления открыл рот.
  - Никогда не знал. Офигеть!
  Мимо них прошла женщина с собачкой. У собачки мерзли лапы, она переминалась и поскуливала.
  Вернулись домой. Юрик тут же притащил из холодильника початую бутылку водки.
  - Будешь?
  - Нет, - помотал головой Ховрин. - Я же за рулем!
  Сокрушенно мотнув головой, Юрик отнес бутылку назад в холодильник, но по дороге все-таки сам глотнул из нее пару раз. Это было видно по его перекошенному лицу, когда он вернулся в комнату.
  Слегка покачиваясь, он вышел проводить Ховрина до машины и заодно продышаться.
  Встретили при выходе из дома еще одну соседку - девушку лет двадцать пяти. Несмотря на вечер, она была в темных очках.
  - Чего это она? - спросил Ховрин.
  - В пятницу возвращалась домой уже часа в три ночи. Ее, конечно, и грабанули прямо у дома. Из такси не дошла до подъезда буквально метров сто. Понятное дело - Гопчино! Хорошо еще, что выкинули паспорт и ключи от машины - на следующее утро люди домой принесли.
  - Это еще повезло.
  - Гопота.
  Было довольно ветрено, стыло лицо. Ховрин застегнул молнию на куртке под самое горло. В конце аллеи появилась темная фигура: 'Палочник!' - пропищал Юрик шутовским голосом. - Палочник! Съябываем!
  Навстречу им, стуча палками, шел пожилой мужчина с седой развивающейся бородой и иступленным лицом - фанатичный любитель скандинавской ходьбы. Это увлечение нынче широко распространялось среди пенсионеров.
  - У нас такой же маньяк ходит, - сказал Ховрин. - Каждое утро. Шум и стук от него, как от лошади. Точный, как часы.
  И действительно, когда следующим утром Ховрин отправился на пробежку, снова все были на месте: Кубышка со своим нервным псом, Сморкач с пуделем и Палочник со своими палками. Потом появились и другие утренние люди: Харкун и Человек-капюшон. Человек-капюшон напоминал злодея из фильма-комикса. Лица его под капюшоном не было видно.
  
  А тогда Ховрин поехал из Купчино к себе домой и приехал только в начале двенадцатого. Такой длинный и насыщенный получился день. А еще в тот вечер Ховрин встретился с очень хорошей девушкой. Она попала в беду: ее стащили с дорожки за гараж какие-то малолетние грабители. Вывернули сумку прямо на землю, все ценное рассовывали себе по карманам: телефон, наушники, открыли и кошелек. Подошедшего Ховрина в его бесшумных кроссовках они не услышали. Девушка была вроде знакомая, как звали, Ховрин не помнил, но точно из его бывшей школы. Даже вроде из параллельного класса. Даша, кажется, звали.
  - Эй, привет, тебе помочь? - обратился к ней Ховрин. Ту всю трясло от страха, она и слова сказать не могла.
   Грабители рванули, было, бежать, но, увидев всего одного прохожего, шагнули к нему вплотную, так что Ховрин почувствовал пышущий от них пивной перегар:
  - Тебе чего?
  Ховрин тут же провел хороший неожиданный удар, который практически невозможно парировать: слева направо торцом правого кулака в правый висок ближайшего противника - как молотком - противник, если не падает сразу, то надолго теряет ориентацию. Можно даже не в висок, а чуть ниже - в челюсть. И сразу же прямым в подбородок той же рукой. И все - одного гарантировано нет. Того, который стоял к нему боком, Ховрин ударил носком ботинка в поясницу. Парень, застонав, сел на землю. Еще одному заехал открытой ладонью в лицо - это ужасно больно: слезы сами брызжут, - удержать невозможно. Потом вынул из кармана свисток, сунул в рот и оглушительно засвистел. Вся оставшаяся на ногах шайка тут же рванула прочь, оставив лежащего товарища.
  Вместе с Дашей сгребли в сумку помады, пудры и всякую девическую дребедень. Телефон и наушники тоже забрали назад у лежащего грабителя. Парень хрипел, Ховрин держал его в поле зрения, чтобы, если потребуется, добавить. Спросил девушку:
  - Тебя проводить?
  - Спасибо. Вон мой подъезд. Чуть-чуть только не дошла, - вымучено улыбнулась она.
  Девушка Ховрину очень понравилась. Надо было бы встретиться. Но он как-то быстро про нее забыл. Номер телефона взял, но потом никак не было времени позвонить. Что-то будто мешало. Видно не судьба... Но ощущение какой-то радости, тепла от этой встречи оставалось в Ховрине надолго.
  На следующий день после работы Ховрин снова поехал в Купчино к Юрику. Шел от метро напрямки через двор.
  - Эй, курить есть? - внезапно на пути образовались какие-то серые личности.
  - Бросил! - выхаркнул тут же напрягшийся Ховрин. Он сразу приготовился вырубать их на полную силу - валить, чтобы уже не встали. Жутью на него повеяло от этих сумрачных типов.
  Те, со своей стороны оценив противника, однако, отошли. Так гиены, определив, что этот зверь им не по зубам, ворча, отправляются искать другую жертву.
  Ховрин рассказал об этой встрече Юрику. Тот выслушал с большим вниманием.
  - Это вовсе не люди. Они просто выглядят как люди, - заявил он.
  - А кто же это?
  - Я не знаю. Но точно не люди. Может быть, в них души мертвецов или это демоны.
  - Как-то зябко тут у вас в Гопчине, - поежился Хворин. Его немного познабливало.
  К Юрику в Купчино Ховрин ездил довольно часто. Тому требовалось общение и дружеское участие. Не так давно от Юрика девушка ушла к другому. Ушла и ушла, так часто бывает. Любила, а потом разлюбила. Ему говорили: 'Забудь, начни сначала - ты еще совсем молодой!' Юрик же поначалу психовал:
  - Он, по сути, забрал мою будущую жену. Годика через два мы, может быть, и поженились бы официально, у нас были бы дети. - Он мечтательно посмотрел куда-то вверх, видя где-то в мыслях, может быть, дом, садик, лето в разгаре, надувной бассейн, играющих тут же малышей. Пожевал губами, продолжил со вздохом: - А теперь этого уже не будет никогда. Увы! А я к ней привык. - Его начало потряхивать, как при лихорадке. Он со стоном потянулся, прогоняя дрожь.
  - Найди себе другую - одиноких девчонок вокруг море, - проворчал Ховрин, чтобы хоть что-то сказать. - И все они хотят замуж и детей.
  - А может это была любовь на всю жизнь, а ты говоришь 'найди новую'! Может, лучше никогда уже больше не будет! - взвился Юрик, сверкнув очками. - Тебе этого не понять. Я ее любил по-настоящему.
  Ховрин только пожал плечами. Юрик, впрочем, действительно походил на однолюба: он был человек крайне стабильный в привычках и отношениях. Его трудно было представить ходоком по бабам. Он был бы идеальный семьянин. Такие тоже бывают. И еще он хорошо жарил мясо - был у него талант к готовке. Заманивал Ховрина еще и свиными отбивными. И сейчас приготовил, в кухне было дымно от жарки. Сели, выпили, закусили. Юрик снова жаловался:
  - После того случая она просто ушла с концами. Вообще со мной не разговаривает. На звонки не отвечает - впрочем, я и не звоню уже. Может такое быть, человек для тебя сделан судьбой, уже сжились, привыкли, а тут. Эх! - он сокрушенно махнул рукой.
  - Новую найдешь! - отмахнулся Ховрин с набитым ртом. - Задолбал уже! Новая даже интереснее. Ты в одиночку и месяц не продержишься! Пошли в субботу в 'Дом быта'! Склеим тебе там девчонку. Оторвемся.
  - Тебе-то все равно, а я к ней привык, - продолжал, однако, скулить захмелевший Юрик. - Я с ней высыпался, а сейчас вообще не сплю - депрессия. Понятно, это моя личная трагедия. Всем вокруг наплевать. В мире много маленьких личных трагедий, на которые наплевать всем, кроме лично человека. Окружающие скажут тебе слова сочувствия, но останутся равнодушными. Всегда много равнодушных людей на похоронах. Некоторые думают с удовлетворением: 'Вот он помер, а я-то живу!' Иногда поминки превращаются в пьянку и веселье, народ начинает чокаться и приставать к женщинам. Мне тут рассказали случай, когда на поминках оттрахали и вдову, причем близкий приятель мужа - в виде утешения. Неплохой способ снятия стресса. Как думаешь, сколько вдова должна скорбить для приличия?
  - Я думаю, сорок дней она должна выдержать без секса. Хотя бы для приличия, - предположил Ховрин.
  - Это все условность, - отмахнулся Юрик.
  - Такова традиция. Душа, говорят, ведь еще витает.
  - Да ну и что! Пусть витает. Посмотрит напоследок порнушку. Человек должен трахаться хотя бы раз в неделю, иначе идет спермоинтоксикация, возникают прыщи. Мне лично тяжело.
  - Подрочи, епт...
  - Очень смешно. Сам подрочи!
  - А я-то тут причем? - пожал плечами Ховрин. - Это твоя проблема.
  Юрик был в растерянности:
  - Знаешь, что она мне сказала по телефону? Взяла трубку на двадцатый раз, а то вообще не отвечала. 'Знаешь, в чем между вами разница? Ты - слабый, а он - сильный!' - да страшно так сказала - словно плюнула в лицо. Что это значит? В чем между нами разница?
  Ховрин ничего не ответил. Наверно Галя в чем-то была права. Юрик не смог ее отстоять и она ушла. Пусть она была еще совсем юная девушка, но первобытная энергия питала ее прирожденный инстинкт женщины. Она выбирала мужчину не из-за денег, хотя деньги, как известно, тоже прилипают к сильным, а по чему-то другому. По чему тогда? Юрика это очень мучило и беспокоило. Он пытался найти ответ и не находил.
  - Может, у него член длиннее? - вдруг промямлил он.
  - Спроси у нее, - буркнул Ховрин.
  - Она такого никогда не скажет.
  - Забей! - бросил Ховрин. - Девчонок никогда не поймешь. Или не пытайся, или спроси ее сам. Никто не знает, почему они кого-то любят, а кого-то нет.
  - Я спрашивал, но она только усмехнулась. Вспомню это ее выражение - мороз по коже.
  - Говорю ж: они по-другому мыслят.
  - Как думаешь: вернется она ко мне? - не отставал Юрик.
  - Нет.
  Юрик оторопел от такой конкретности:
  - Почему?
  - Потому. Так устроена жизнь.
  А случилось следующее. Договорились тогда с Галей встретиться в кафе, что-то они там отмечали в небольшой общей компании - чей-то день рождения или что-то вроде того. Ховрин тоже там был. Юрик чуть опоздал. Когда он пришел, Гали за столом не было. Рома, парень из класса, ухмыльнулся, сказал, не глядя в глаза, что она куда-то ушла, типа в туалет. Пошел туда, спросил охранника:
  - Где они?
  - Там! - Охранник указал на дверь без какой-либо надписи и с непонятным символом.
  - Что они там делают?
  Охранник злорадно ухмыльнулся:
  - Как чего делают? Зажигают!
  - Чего? - не понял Юрик.
  - Трахаются! Вот чего! - Охранник тут же, непристойно подергав бедрами, показал, как примерно они это делают. - Скоро уже кончат. Или уже кончили. Вторую палку кидает.
  Сначала, на ходу застегивая брюки, вышел какой-то черноволосый парень. Еще через пару минут и Галя вышла из туалета с красным лицом, вытирая платком подбродок, в ее одежде был некоторый беспорядок, смятость; заметив Юрика, сразу опустила глаза и быстро прошла мимо, стуча каблучками - на выход.
  Какое-то время Юрик стоял пораженный и смертельно бледный. Потом дрожащими руками достал телефон, сделал вызов.
  - Трубку не берет! - пробормотал он.
  Однако потом - на пятый, что ли, звонок - Галя все-таки взяла.
  - Я не хочу тебя больше видеть. Я тебя не люблю. Между нами все кончено! И больше мне не звони! Никогда! - отчеканила она металлическим голосом. А ведь они с Юриком года два сидели за одной партой и год жили вместе. Еще несколько дней назад ничего не предвещало разрыва. Юрик замер с трубкой в руке, не зная, что и сказать, что-то такое промямлил и отключил телефон.
  - Ты чего? - пихнул его в бок Ховрин.
  - Она меня бросила. В один миг. Как это вообще возможно? Раз - и все!
  Слезы текли у него из глаз. Он долго не мог прийти в себя. Пришлось влить в него сткакан водки.
  И еще в тот день они встретили действительно крутого отмороженного человека. Стояли на тротуаре. Мимо проезжала черная спортивная БМВ. Вдруг она резко тормознула и сдала назад. Оттуда, оставив дверь открытой, выскочил черноволосый бровастый небритый парень с резкими, можно даже сказать пронзительными чертами лица и решительно направился к стоящим:
  - Один из вас показал мне 'фак'! Кто?
  Все буквально оторопели. У Ховрина от изумления открылся рот. Пребздевший Рома даже громко пукнул.
  - Наверное, это ты! - указал парень на Юрика, который тоже застыл.
  - Нет, это я показывал! - очнулся Ховрин, тут же и выставив средний палец чуть ли не в лицо этому отчаянному человеку.
  Тот попытался сразу ударить Ховрина, но уже на замахе получил опережающий короткий удар правым кулаком в печень, от которого задохнулся и опустился на одно колено, как поверженный гладиатор. Между тем Ховрин внимательно наблюдал, не полезет ли он за ножом или каким другим оружием. Тип был еще тот - явно отмороженный или под кайфом. Что угодно можно было от него ожидать, но через полминуты этот отчаюга, охнув, повалился на бок. В глазах его было недоумение: как же так? Из открытой двери его машины на всю улицу долбила какая-то блеющая музыка. Больше никого там не было. Тоже странно. Они обычно ездят кодлой, ну, минимум вдвоем.
  На следующий день рассказал об этом Данилову. Тот одобрил действо:
  - Это явно бесполезный обществу человек - профессиональный хищник, отнимающий у других еду.
  А потом Юрик все-таки решил отомстить сопернику, которого звали Аслан. И отомстить жестоко.
  У него была машина - старая ржавая 'девятка'. Юрику эту машину запросто так отдали его родственники. На свалку сдать ее было жалко, сказали: пусть поездит с годик, почувствует габариты, руль, а если и разобьет - не жалко. Они были рады избавиться от рухляди. Юрик же решил использовать эту машину для мести. Это чувство постоянно грызло его изнутри.
  - Это нереально, - отговаривал его Ховрин. - Пустая трата времени.
  -У него белый 'мерс'-купе. Я тут за ним денек поездил. Он всегда нарушает правила: скорость, движение по полосам, никогда не включает поворотников, любит ездить по трамвайным рельсам, по обочине. Он явно считает, что сам очень крутой водитель. И еще, - возопил Юрик, - ездит без ремня! Ставим видеорегистратор и едем за ним по правилам, при случае - фигачим его. Если что, у нас будет запись. Если полезет драться - ты меня подстрахуй.
  - Да без проблем, - ответил после некоторого колебания Ховрин. - Только бей так, чтобы нам самим насмерть не раздолбаться. За что ты его так ненавидишь?
  - Да он же настоящая сволочь! - тут же возбудился Юрик. - Эгоист. Он поворотники никогда не включает! Все окружающие для него - полное дерьмо! Типа крутой - ездит на 'Мерсе'. И этот гад забрал у меня Галю! Только познакомился и буквально через десять минут трахнул ее прямо в туалете. Этого мало?
  - Ладно.
  Поехали на дорожную охоту. Ховрин пристегнулся и на всякий случай взял с заднего сиденья подушку, всю дорогу прижимал ее к груди, чтобы, если что, закрыть лицо от осколков. Не так долго и ехали - ждали дольше - белый кабриолет 'Мерседес' начал резко менять ряд, не включив сигнала поворота, и тут Юрик дал по газам и врезался ему в правое переднее колесо и крыло. Раздался отвратительный звук сминаемого железа. Ховрин сгруппировался, хотя и дернуло хорошо в ремнях, но подушка не понадобилась. Мышцы после удара загудели, как провода под током. Выгнулся горбом капот, ударил в лобовое стекло, которое лопнуло и вогнулось внутрь. Машина тут же запарила. Бледный Юрик трясущимися руками снимая видеорегистратор, со скрежетом открыл дверь, выбрался наружу, уставился на повреждения. Потек, зафлюоресцировал на асфальте тосол. У 'мерседеса', впрочем, оказались не такие уж большие повреждения: крыло всмятку, погнут рычаг колеса, расколот диск, лопнула шина. Но и тут ремонт мог стоить раза в два дороже, чем все Юриково 'зубило'. Впрочем, Ховрину было жалко эту дорогую хорошую вещь. 'Зубило' между тем было разбито в хлам и восстановлению не подлежало.
  Из 'мерса' выскочил чернявый парнишка - подвижный, как на пружинках, и, судя по всему, это и был тот самый Аслан. Он был в ярости. С ходу начал размахивать руками, орать. Юрик вяло отпихивался, стараясь держаться в поле зрения регистратора, звонил в ДПС. Ховрин, стоя тут же, от нервного стресса постоянно зевал.
  - Такая тачка, из-за какого-то вонючего дерьма! - горевал Аслан, набирая номер на своем мобильнике. Уже минут через пятнадцать приехали какие-то его такие же смуглые приятели. Они с интересом рассматривали повреждение кабриолета, с плотоядным интересом поглядывали на Юрика.
  Обстановка была напряженная. Братья Гарайсы тут точно не помешали бы: ну, просто хотя бы рядом постояли. И машина у них была более крутая, чем у Аслана.
  Наконец, появилась полиция.
  Сразу спросили страховку. У Аслана не оказалось даже обязательной. Он о таких вещах не думал. Он стал что-то шептать чуть ли не в самое ухо инспектору. Тот внимательно слушал, не выказывая, впрочем, никаких эмоций.
  - Они сейчас сделают его невиноватым! - прошептал Юрик, сжимая в руках снятый регистратор.
  - Этот мудак в меня въехал! - вдруг завопил, оскалясь, Аслан, так что полицейский отшатнулся.
  - Я не виноват. У меня регистратор! - пропищал Юрик.
  - Какой еще, блядь, регистратор? Где? - тут же возбудился Аслан.
  Ховрин оторопел. Видеорегистратор запросто могли отнять, а запись в нем - стереть. А приехавшие парни выступят свидетелями: ехали, мол, сзади и все видели.
  Аслан снова подошел к гаишнику, снова что-то ему стал шептать. Гаишник слушал его с непроницаемым лицом.
  - Деньги предлагает! Вишь, что делают! Без записи точно будешь виноват, - затрясся Юрик.
  - Судья может твою запись не принять как доказательство, - сказал Ховрин, вспомнив, что ему рассказывал Максимов.
  - Почему? - удивился Юрик
  - Просто не захочет и все. Это его право. А ты не боишься, что тебя просто убьют? Просто так - вне закона, за обиду? Очень даже могут. Закон гор.
  - Я же не виноват!
  - Им пофиг! Формально - ты, конечно, прав, а на самом-то деле ведь подстроил! Мог и тормознуть.
  -Таких ебланов надо наказывать!
  - Согласен, только у них свои законы. Вы живете в разных измерениях. А что твоя подруга попала между вами - это просто стечение обстоятельств. С бабами надо быть напористее.
  Юрик хотел что-то возразить, но осекся. Впрочем, разъехались без скандала. 'Зубило' отвезли на свалку-разборку, а 'мерседес' - в ремонт.
  - Тебе, Юрман, конец, у них там, в Нальчике, правил нет, все ездят, как хотят, интуитивно. Зарежут тебя нафиг по закону гор за кровную обиду! - на прощанье сказал ЮрикуХоврин.
  - А тебя? - дрогнувшим голосом промямлил Юрик.
  - А я в армию ухожу - хрен они там меня достанут! - ухмыльнулся Ховрин.
  - Тебе-то хорошо, - заныл Юрик.
  - Так пошли вместе.
  - Тебе-то шуточки.
  - Не ссы, прорвемся! - хохотнул Ховрин.
  На следующий день Ховрин не удержался и рассказал Данилову про подставную аварию.
  - Круто, хотя и глупо, - хмыкнул Данилов вместе ожидаемого 'вот идиоты'. - Это же люди другого менталитета, впрочем, будь они совсем дикие, они поступили бы проще: зарезали бы вас на месте, не думая о последствиях. Вряд ли они твоего Юрика будут караулить и убивать. Тут же починят или купят новую. Слышал от подобных такую фразу: 'Нам денег не жалко - мы еще отнимем!' Так что пусть успокоится.
  Ховрин в этом так уверен не был.
  - А в чем там у них был конфликт? - чуть позже спросил Данилов.
  - Девчонку у него этот парень увел. Причем с ходу - в один миг. Трахнул прямо в туалете в кафе. Она будто под гипнозом ушла от Юрика и знать теперь его не хочет.
  Данилов вовсе не удивился:
  - Так бывает. Это все феромоны - страшная вещь. Один мой знакомый так попал уже довольно давно. История тогда случилась пренеприятнейшая. Они с подругой договорились уже объявить о помолвке. Тут зашел его друг, сам же он пошел в магазин - купить шампанского и закуски - отметить. Оставил их буквально на полчаса, а они, его невеста с другом, тут же и перепихнулись - затмение сердца и мозга - их поразили феромоны. Никто не был виноват - непреодолимый инстинкт. День овуляции. Они просто наклонили друг к другу головы, и тут же непреодолимая сила притянула их друг к другу - они слиплись, как магниты. Что-то произошло - некоторое сексуальное затмение, одежда вмиг была сорвана, член вошел во влагалище сам по себе, без малейшего сопротивления, как штепсель в розетку - там уже было смазано. Еще через пять минут все вокруг было обильно залито извергнутым семенем. Жених как раз тут и вошел, застал их взъерошенных, в смятой одежде, самих ошеломленных происшедшим. Еще и запах. Естественно, была небольшая драчка, немного крови, слез. На этом пара и рассталась. Она, в конечном итоге, через два года вышла замуж, родила ребенка, потом развелась и снова вышла замуж тоже за разведенного на десять лет старше себя и теперь живет с ним вполне счастливо. Второй у нее родился. А с тем парнем они расстались навсегда! Во всем виноваты феромоны. Это как стихийное бедствие личного масштаба... Так и здесь. Не повезло твоему другу. Не надо было опаздывать на ту вечеринку.
  На следующий день утром ездили с Юриком в отдел дознания. Шли туда пешком от станции метро 'Чкаловская'. По дороге им встретились три очень красивые девушки - настоящие модели. Девушки проходили мимо гордые, красивые, с прямыми спинами, взглянули на ребят только мельком. Они были предназначены для других парней - богатых и успешных - таких, как Артур, - которые на 'мерседесах'.
  - Вот бы мне такую...- пискнул Юрик, провожая их взгдядом - буквально вывернув голову и чуть не врезавшись лбом в столб с дорожным знаком.
  - Размечтался! - пробормотал Ховрин, который тоже был бы не против познакомиться с такими красавицами.
  Он все-таки не удержался, обернулся, сказав:
  - Мяу!
  И одна из девушек обернулась и тоже сказала:
  - Мяу! - и показала язык.
  А вообще-то Юрик после расставания со своей любимой Галей потихоньку начал выздоравливать - поправляться от депрессии. Он даже купил абонемент в спортклуб - подкачать мускулатуру. Про Галю уже больше не говорил. О другой девочке беспокоился. У него появилась новая симпатия: девчонка из соседнего подъезда. Звали ее Юля. Они с ней даже разок сходили в кафе, обменялись телефонами, иногда трепались о всякой ерунде типа кто какие группы слушает. Ховрину она показалась несколько шебутной, как-то очень уж поздно тусовалась во дворе в компании с какими-то парнями.
  - Похоже, понравилось дружить с плохими ребятами, гулять по ночам. Это до добра не доведет. Однажды изнасилуют, пустят по кругу.
  На замечание Ховрина об этой опасной для девушки тусовке Юрик сказал:
  - А это у нее просто возраст такой - хочется тусоваться. Ей только-только шестнадцать исполнилось. А ведь она хорошая девчонка! Мне, например, очень нравится. Я бы с ней сам ходил, будь она постарше А эти ее нынешние друзья те еще сволочи. Постоянно ее прикалывают. Купили в ларьке кольцо с дешевым камнем, а ей сказали, что это белое золото и настоящий сапфир. Рафик, гад, подговорил друзей, чтобы каждый, кто заходил, сразу говорил: 'Вот это вещь! Наверняка безумно дорогая!' Те хохочут, а она чувствует себя королевой. Тьфу!
  - Согласен: сволочи, - довольно равнодушно сказал Ховрин. - А она что, полная дура?
  - Неужели тебе насрать? - простонал Юрик.
  - А что ты так за нее? Так уж сильно понравилась?
  - Так я ж теперь одинокий, - продолжал ныть Юрик.
  - Ты же сказал, ей же всего шестнадцать. Она тебя младше на два года!
  - Я подожду. Она - классная. Я бы на ней женился. Ей Богу!
  - Как ты ее оттуда, из этой тусовки, вытащишь, если она сама не захочет? У нее наверняка и парень есть постоянный. Может, они уже вовсю трахаются. Наши девчонки почти все в шестнадцать лет начали.
  - Парня у нее пока нет, - отрезал, насупившись, Юрик.
  - Откуда знаешь? - удивился Ховрин.
  - Подруга ее сказала. Они с ней делятся сокровенным. Она это дело еще не пробовала.
  - Ну, не знаю. В шестнадцать лет все подростки поголовно придурочные, - себя вспомни, - а девчонки тем более - гормоны бьют им в голову. Парень подрочил и полегчало. А девчонки, как ты думаешь, тоже дрочат?
  - Я не знаю. Как-то не думал об этом. У них члена-то нет. Что там у них дрочить-то? - озадачился Юрик.
  - Что-то ведь есть. Вика рассказывала, что у нее одна подруга дрочит чехлом от градусника - он с пупырышками.
  - Вот блин... Как-то я об этом не думал...
  Короче, Юрик пребывал в сомнениях. Проблема секса у него пока не была решена.
  Потом он поехал в свой университет, а Ховрин снова к Максимову на урок вождения.
  Встретились они с Максимовым часа в три в кафе, где тот обедал. Ховрин присоединился, заказав себе суп и второе.
  Кафе было из дешевых, типа шалман. Контингент средний. Мужик за столиком рядом что-то яростно доказывал своему товарищу, махал руками, матерясь через слово. Максимова это стало доставать, он повернулся к нему:
  - Извини, мужик, можешь триндеть чуточку потише?
  Мужик ухмыльнулся и словно рыгнул:
  - Знаешь, хер, какой мой принцип? Я буду делать то, что хочу!
  - Я тоже, - буркнул Максимов, делая выпад и довольно глубоко втыкая вилку ему в горло.
  Это было несмертельно, но больно и страшно. Мужик слетел со стула, вилка из шеи выпала, зазвенела на полу. Мужик схватился рукой за горло, захрипел, закашлял.
  - Вали нахер отсюда! - приказал ему Максимов. - Дай спокойно поесть.
  Воцарилась мертвая тишина. Все застыли. Странно, что когда мужика увел его товарищ, все тут же продолжили есть, бренча вилками и ложками, будто ничего и не произошло.
  - Надо съездить в Колпино, - сказал Максимов. - Туда я поведу, чтобы поскорее, обратно - ты. Не возражаешь? Данилову не будешь жаловаться?
  Ховрин только пожал плечами.
  Максимов был явно не в духе: насупленный, он молча вел машину. Работало радио, бормотало что-то еле слышно, перемежаясь с такой же невнятной музыкой. Максимов его явно не слушал. Машину он вел виртуозно: быстро, но без рывков, без лишнего мельтешения из ряда в ряд. Однако на подъезде к Колпино все-таки встали -образовалась пробка. Черный внедорожник, прыгая на ухабах, пронесся по обочине, брызнул грязью, попытался втиснуться в колонну ожидающих. Максимов резко рванул, засигналил. Почти ввинтившийся перед ним в очередь 'лэндровер' остановился. Из него вышел бородатый мужчина злобного вида, напоминающий абрека, только что спустившегося с гор, кулаком заколотил в стекло водительской двери 'теаны', завопил:
  - Ти что, сука-пилять?
  Максимов молча показал ему пистолет. Горец сразу же отошел, сплюнул, сел назад в свою огромную черную машину и дал по газам, все-таки ввинтившись в поток где-то впереди.
  - Я бы стрельнул, но слишком много свидетелей, у многих работают видеорегистраторы, - как бы ни для кого сообщил, словно оправдываясь, Максимов. - Светиться никогда не нужно. Всегда лучше расходиться миром.
  - Чем вы занимались по жизни? - спросил Ховрин. Он хотел сравнить версии Данилова и лично Максимова. Было интересно, скажет он тро тюрьму или нет.
  - По молодости служил в спецназе. Вот с Данилычем. Он не говорил тебе? У Чебышева учился рукопашному бою. Он у нас был инструктором по рукопашке. Не человек - садист. Гонял нас страшно. До сих пор вздрагиваю, когда его вижу. Если кто начинал волынить - тут же ставил в спарринг с собой, а это очень больно. Это сейчас он типа гнилой интеллигент, весит кило на десять меньше, сдулся, еще и очки когда надевает читать - жутко смотреть! - Максимов ухмыльнулся. - Потом, после армии, где я только не работал.
  Про УИН он, впрочем, не упомянул.
  - А сейчас чем занимаетесь?
  - Так, подрабатываю, где придется, - неопределенно ответил Максимов.
  - Что делаете?
  - Людям помогаю...- напустил туману Максимов. - Тут у одной женщины хотели отнять квартиру... Я помог это дело предотвратить.
  - И сколько стоят такие услуги?
  - По-разному, - продолжал напускать тумана Максимов.
  История этого дела была такова: у одной женщины бывший муж по пьянке продал свою комнату каким-то риэлторам-жуликам, а сам благополучно тут же и помер. Как водится, эта фирма захотела отжать квартиру у вдовы полностью, переселить ее в какую-нибудь дыру на окраине, а квартиру с выгодой продать. Для этого был задействован проверенный метод: в такие квартиры поселяли скандального жильца, который превращал жизнь соседа в ад. И здесь сделали то же самое. Максимов зашел туда как племянник этой тетки и тут же избил этого жильца, выкинув его из квартиры. Полиция в таких случаях обычно держит нейтралитет, так как изначально знает, кто тут сволочь, но ничего поделать не может, поскольку вселение сделано по закону. Да и те не стали вмешивать полицию, поскольку рыло-то в пуху, да и не по понятиям. Жилец вскоре вернулся, и Максимов отлупил его еще раз. Потом еще. Тот сначала перестал из своей комнаты выходить - там и гадил в ведро, а потом вообще исчез. Пришли боевики разбираться и тут же крепко получили по мозгам. Теперь комната стоит пустая, риэлторы ее пытаются продать, но, понятно, не могут. Тетка с помощью родственников сейчас хочет выкупить ее сама.
  На обратной дороге на КАДе Ховрин начал клевать носом. Снова поменялись, и Максимов, тоже позевывая, довез Ховрина до самого дома. Но тут случилось неожиданное.
  Там, где дом заканчивался, был проезд во двор. Оттуда снова торчало хищное рыло БВМ. Ховрин остановил машину, не доезжая метров пятидесяти.
  - Эти что ль? - указал Максимов подбородком в их сторону.
  Ховрин до этого рассказал ему, что какие-то типы приезжали на БМВ и стояли там уже несколько дней.
  - Фиг знает, - заколебался Ховрин, - номера не вижу. Так-то вроде похоже... Такая же бэха... Точно не помню.
  Подъехали поближе, присмотрелись.
  - Странно. Там вроде только один. Сейчас его и возьмем, - сказал Максимов.
  - Жаловаться не будет?
  - Кому? Это преступники, обращаться в полицию для них западло.
  - А что ему надо?
  - А вот мы и спросим его.
  - А если не скажет?
  Максимов ухмыльнулся:
  - Скажет как миленький. Никто не выдержит настоящего допроса. Таких людей не существует в природе в принципе. Еще не видел человека, который бы не рассказал на допросе все, что знал. Только нам нужно не признание, а истина.
  Дверь в машине была не заблокирована. Максимов в один миг вытащил парня из машины, заломил ему руки, связал, замотал рот и глаза строительным скотчем, засунул в багажник 'теаны'. Все заняло разве что полминуты, а то и меньше.
  Приехали в какой-то гараж. Парня вывалили на бетонный пол. Максимов пнул его ногой.
  - Ну, и на кого ты работаешь?
  - Ты просто не знаешь, кто я! Тебе конец, ты уже труп! - вопил тот, дергаясь и пытаясь вывернуться из веревок.
  - Кина насмотрелся? - удивился Максимов даже с некоторым уважением. - Еще и угрожает! Обалдеть!
  Он положил на лицо связанного вонючую половую тряпку, которую нашел в ведре под раковиной, и начал лить на нее из садовой лейки воду. Тот начал кашлять, хрипеть.
  - Ну, и кто ты такой и кто твой хозяин?
  - Да пошел ты! - прохрипел неизвестный человек.
  - Ладно, - не удивился Максимов, - тогда продолжим!
  Примерно после четвертого раза парень все-таки кое-что рассказал. Максимов был доволен:
  - Будешь вести себя тихо, никому ничего не скажу. А если что выкинешь, сообщу твоему хозяину, что ты-то его и сдал, и он тебя просто так уж точно не отпустит. Я слышал, он любит топить людей в дерьме, а трупы вывозит на полигон в Красный Бор и бросает в химию для полного растворения. Во время Страшного Суда даже молекул твоих будет не собрать, а, впрочем, может, это и хорошо, а то все равно гореть тебе в аду за твои подлые делишки.
  Парень зыркнул исподлобья, но ничего не сказал, слюни и сопли, перемешанные с кровью, текли ему на губы и подбородок. Он постоянно шмыгал носом.
  Максимов взлянул на Ховрина:
  - Подожди здесь.
  Потом рывком закинул тело в багажник и куда-то уехал примерно на полчаса. Ховрин немного нервничал. Наконец появилась 'теана'.
  - Поехали! - зевнул Максимов из приоткрытого окна.
  Куда Максимов девал тело, Ховрин даже не поинтересовался. И вообще старался об этом не думать. Было ощущение, что он все глубже и глубже увязает в трясине ранее незнакомой ему страшной жизни.
  Какое-то время ехали молча, потом Максимов сказал:
  - В старые времена основным наказанием за более или менее серьезные преступления была смерть. Сейчас же преступникам строят комфортные тюрьмы, налогоплательщики оплачивают там пребывание маньяков и убийц. Боятся возможной судебной ошибки? Или в этом есть какая-то высшая идея? Странно это как-то. Раньше народу было мало, но никто никого не жалел. Сейчас людей - тьма-тмущая - один исчезнет и никто и не заметит. И миллиона, думаю, никто не заметит. И все неймется: уже начинают оживлять зародышей... Старый больной человек уже умер, отдыхает, встречается с ангелами, а его реанимируют. Странно это...
  Ховрин ничего на это сказать не смог, только неопределенно хмыкнул.
  Приехали на улицу Оптиков, запарковали машину и прошли через дворы. Само здание, указанное боевиком, судя по навигатору, находилось в одном из дворов. Там оказался какой-то офис - с виду необитаемый.
  И тут появились двое мужчин. Оба были в кожаных куртках, плотные, обоим было уже лет, наверно, по тридцати или даже чуть больше - солидные люди, внушающие уважение, а в определенных ситуациях, даже и страх. Чисто выбритые, в вычищенных ботинках, - в коридоре за ними тянулся шлейф дорогого парфюма. Фамилия одного из них, блондина, была Коноплев. Кликуха его тянулась из первой ходки - Конопель. Было ему тогда восемнадцать лет. Сидел он за драку, точнее за жестокое избиение. Впрочем, всего-то одна эта ходка у него и была. Потом он кучу народу избил и ничего ему за это не было. Другого парня звали просто Саха. Выглядел он впечатляюще. Это было что-то вроде местной полиции в этом микрогосударстве.
  - Чистые бандосы! - прошептал Ховрин, буквально притоптывая на месте, как лошадь перед забегом. Если бы не Максимов, он уже мчался бы прочь во весь опор - хрен догонишь!
  - Поглядим, - процедил Максимов, внимательно глядя на подходивших страшил. Вид у него был как у мясника, поудобнее взявшего секач и прицеливающегося, как бы половчее разрубить очередную тушу. Он даже чуть голову набок наклонил.
  - Какого хера вам тут надо? - строго спросил блондин. - Кто вы, блять, такие? Хули тут делаете?
  Строгость эта, впрочем, не произвела на Максимова никакого эффекта.
  - Спокуха, братаны! Не кипешитесь, - сказал он развязным тоном, который Коноплев определил как сигнал 'свой'. - Малеха заплутали. Поворот не туда.
  Пришлось возвращаться.
  - Конечно, наказание должно быть соразмерным совершенному проступку, - между тем продолжил Максимов. - Меня батя в детстве ремнем лупил за двойки и всякие проделки, и это считалось нормальным, а сейчас ребенка вообще бить нельзя. Говорят, что так правильно, но я в этом сомневаюсь: дети и животные при послаблении тут же садятся на шею. У меня приятель тренер по футболу в детской спортивной школе говорит, что он работает со 'зверями'. Я как-то был у него на тренировке - действительно, настоящий зверюшник! Есть вообще дети-психопаты. Потом они подрастают. Гормоны бьют им в голову, они безбашенные, им нравятся, что все их боятся и сторонятся. Это даже уже не волчата, а молодые волки, которым нравится вкус крови. Среди них нередко бывают спортсмены-недоучки. Они могут быть очень опасны, заводятся с полуоборота... Ага, вот и они. Ладно, гляди, только сам пока не лезь!
  Максимов, слегка заплетаясь ногами, немного шаткой походкой, какая бывает у пьяных, подошел к группе подростков, которые болтались неподалеку, курили и поплевывали на дорогу. Завязался короткий диалог, потом Максимов, сказав им, видимо, что-то обидное, повернулся и пошел прочь. Подростки рванули за ним. Один сходу в прыжке попытался ударить Максимов кулаком по затылку, но, понятное дело, не попал. Завязалась схватка, в которой Максимов напоминал медведя, на которого напала свора собак. Собаки, впрочем, отлетали, падали и поначалу сразу поднимались, но потом вдруг вставать перестали. Это Максимов, видимо, посчитал, что представление несколько затянулось. Тут же какой-то женский голосок провизжал: 'Полиция! Детей бьют!' Тетка со свекольным лицом рыночной торговки проскрипела прокуренным голосом без особых эмоций: 'Так им, сволочам, и надо! Молодец, мужик!'
  Еще через минуту они снова степенно шли и разговаривали. Потом сели в машину. Теперь за рулем был Ховрин.
  Остановились на светофоре. В машине, стоявшей впереди, открылась дверь, водитель высунул голову и отхаркался на дорогу.
  - Точно можно сказать: это полный мудак! - заключил Максимов. - Дверью по башке ему бы вьебашить! Правда и тогда не поймет.
  'Он и по жизни такой', мысленно продолжил Ховрин.
  В пятницу уже после девяти вечера позвонил сам Данилов.
  - Витя? Ты мне нужен. Встречаемся через полчаса. Поедешь со мной. Мне надо прикрытие со спины. - Ховрин, похоже, уже стал признанным специалистом по прикрытию тыла.
  Оказывается, отправились искать обидчиков какой-то девушки, чьей-то дочери, по притонам. Сначала зашли в один из них возле Балтийского вокзала. Там было что-то вроде заброшенной коммунальной квартиры. Позвонили. Кто-то им открыл и тут же исчез. По очень длинному и темному коридору прошли на кухню. Кухня представляла собой что-то мерзкое - филиал помойки: окурки на столе и на давно не метеном полу. Всюду какие-то горелые кастрюли, мерцал включенный газ, в нос бил резкий запах ацетона или еще какой-то другой химии. И что самое страшное - повсюду валялись шприцы. Ступать нужно было осторожно - чтобы не наколоться. На столе также лежало несколько шприцов с неизвестным содержимым, набранным из флакона. Присутствующие напоминали оживших мертвецов. Один совиными глазами уставился на Данилова. Из-за бородки Данилов на полицейского похож не был. И в то же время в нем было явно что-то не так: на простого обывателя он тоже никак не походил. Совеныш полез разбираться. Данилов захватил в ладонь со стола сразу два шприца, воткнул их ему в шею и разом нажал на поршни.
  - Что за нах...- захрипел наркоман, отмахиваясь. Кровь из ранок текла двумя тоненькими струйками, как после укуса змеи, но ничего с ним пока не делалось.
  - Больно, бля, сука! - проскрипел он, держась рукой за место укола. Потом сел на пол, по нему прошла судорога.
  - Эк его колбасит-то! - пробормотал несколько озадаченный Данилов. Такой скорой реакции он вовсе не ожидал. В этот момент изо рта наркомана реально пошла пена.
  Потом Данилов сказал озадаченно:
  - Их тут нет.
  - Кого? - спросил Ховрин.
  - Тех парней. Это дочка моих хороших друзей. Они ее подпоили и использовали, понятно как, всей компанией. Теперь она встретила хорошего парня, тот предлагает ей выйти замуж, но эти сволочи ее шантажируют. Отец ее про это не знает. Мать просила меня помочь разобраться. Хотел с ними просто поговорить. Ладно, есть еще и второй адрес. Поехали туда...
  Поиски продолжились. Минут через двадцать приехали на какую-то улицу недалеко от Обводного канала. Остановились у какого-то мрачного дома. Дом был явно трущобного вида. Вошли в темный подъезд, потом зашли в довольно затхлую квартиру на втором этаже. Ободранная дверь туда была не заперта, поскольку замок был уже раньше выбит с мясом. Данилов потянул носом, поморщился:
  - Средние века ругают, что там якобы все у них было засрано говном и залито мочой и помоями. Вонь, мол, стояла ужасная. Это, я так думаю, они нынешней не нюхали!
  Двинулись по коридору чуть ли не на ощупь - на голоса. Вошли в комнату. Там горел яркий свет и сидели пятеро каких-то совершенно гнусных парней - чистые бесенята. Один из них был абсолютно лысый, даже без бровей.
  - Кто здесь у вас главный? - спросил, поморщившись, как от зубной боли, Данилов.
  Бесенята захохотали:
  - Во, и баклан приперся!
  - Галямов где? Знаете такого? - спросил Данилов. - Мне сказали, что он может быть здесь.
  - А на хера он тебе?
  - А вы хули тут здесь делаете?
  - Это, - лысый обвел рукой круг, - наш мир! Мы - его хозяева. А ты - просто хуй! Мы будем ебать и тебя и твоих баб! Ты мужик - никто. Сынка твоего на иглу посадим! Дочь - выебем по очереди! - Все дружно заржали. Среди них еще был один тип с явно ненормально маленькой головой - настоящий микроцефал. Смеялся он громче всех.
  Ховрин ожидал от Данилова какого-то взрыва эмоций, трясущегося багрового лица, брызгов слюны, и эти типы видно ждали того же, явно провоцировали. К их изумлению, ничего этого не произошло. Данилов смотрел спокойно.
  - Сегодня у вас, говнюки, очень важный день. Может быть, самый важный в вашей ничтожной жизни, - вдруг произнес он торжественным голосом, как говорят в ЗАГСе при регистрации брака.
  Все как-то разом перестали галдеть и уставились на него.
  - Чё ты, мужик, совсем охренел? Какой еще важный день? Выебка баб, выдача пиздюлей? - спросил лысый, и опять все заржали.
  - Сейчас вы все умрете, - произнес Данилов обыденным, но таким страшным голосом, что все присутствующие, включая Ховрина, вдруг застыли и с ужасом уставились на него. - Хватит вам уже жить! Надоели вы всем до чертиков.
  Возникла немая сцена типа 'к нам приехал ревизор'.
  - Мент родился, - после паузы проблеял кто-то из бесенят, хохотнув. И это были его последние слова.
  Раздался звук, будто отбивали кусок мяса для жарки стейка, и этот бесенок пропал из поля зрения. И кто это был? Как его звали? Зачем он жил и пил пиво? Так и осталось неизвестным.
  - Ты чего, дядя, ебнулся? - еле выдавил один из четырех оставшихся бесенят, по инерции попытавшись хохотнуть, но это у него не получилось - он просто квохтанул по-куриному. Другой, пивший пиво и набравший его полный рот, пытался сделать глоток, но никак не мог это сделать. Пиво полилось у него из углов рта на грудь. 'Мама', - только и прошептал он. Их всех вдруг охватил ужас и паника. Внутрь в комнату неизвестно откуда стал проникать холод. Даже Ховрин его почувствовал, словно заглянул в раскрытый холодильник.
  - Мужик, мы пошутили, ты извини, по пьяни чего не бывает сболтнуть, прости нас, мы сейчас уйдем...- пролепетал любитель пива, так и не вытирая подбородок, с которого капало.
  - Да я...- взбодрился, однако, микроцефал, подскочив к Данилову, но, получив короткий страшный удар куда-то под ухо, тут же рухнул на пол и замер там без всяких признаков жизни. Ховрин не мог поверить, что можно так просто одним ударом убить человека. Другой рванул, было, к выходу, но проскочить не успел - Данилов ухватил его за шею, крутанул - раздался отвратительный хруст. Двое оставшихся тоже были убиты голыми руками в один миг и самым жестоким образом: одному Данилов ребром ладони просто сломал горло, другому вывернул голову лицом назад. Это было что-то похожее на особое боевое искусство, однако напрочь лишенное какой-либо зрелищной красоты, а лишь внушавшее животный ужас. Ховрин испугался, что Данилов и его прибьет заодно как свидетеля. Однако Данилов только хмуро поинтересовался:
  - Ничего тут не трогал?
  Ховрин лишь помотал головой, сказать он ничего не мог: внутри его что-то заклинило. Он только мявкнул. Данилов же продолжил:
  - Видал технику? Учили такому? Нет? Знаешь, чем хорош этот способ? Нет крови! Еще раз спрашиваю: ничего тут не трогал?
  Ховрин говорить еще не мог и снова только помотал головой.
  - Уверен?
  - Да! - голос у Ховрина, наконец, прорезался.
  - Вам их совсем не жалко? - поинтересовался он чуть позже, когда они вышли из дома под падающий хлопьями мокрый снег.
  - Да хрен с ними, забудь! На фига они такие нужны? - добродушно проворчал Данилов. - Тебе тараканов и клопов жалко? А это говно? Вот они просто прошли по улице, и у людей испорчено настроение. Спасем жизни нескольких девочек, которых они изнасилуют. У одной из них, может быть, даже родится новый Моцарт...
  - Как вы это решаете?
  - Это я что-то решаю? - удивился Данилов. - Я вообще ничего не решаю! Я - только орудие. Марионетка судьбы. Поверь: никого убить просто так нельзя и невозможно.
  Потом, помолчав с минуту, рассказал одну историю:
  - Однажды в девяностые я попал в одну очень стремную ситуацию. Меня прихватили. Они, разбойники, говорят: 'Ты не сопротивляйся. Если будешь сопротивляться, мы очень больно убьем тебя и всех твоих родных...' Старый, можно даже сказать, древний психологический прием. Люди в таких ситуациях часто цепенеют, сами идут, как скот на убой, без сопротивления. Примеров тут множество. Может тут особое свойство человеческой натуры, вделанное в психику в ходе эволюции...
  Он помрачнел, сделал длинную паузу, потом продолжил:
  - Короче, этот матерый уголовник, по сути, звероящер, говорит мне, обдавая меня своим зловонным дыханием: 'Если только начнешь рыпаться, всем будет очень больно!' Я буквально почувствовал давление, наползание на меня этой ужасной воли, физически ощутил ее. Это было что-то вроде гипноза хищника. Путешественник по Африке Дэвид Ливингстон, когда его схватил лев и потащил в заросли, ощутил нечто подобное. Но я все же выключил свой мозг, подавил страх и убил его и всех их нахер. Он даже не сразу и умер: извивался, как какой-то реальный ящер. Я смотрел ему в глаза до последнего его вздоха - хотел понять. Нож торчал у него прямо в сердце, а он все не умирал... И после этого я вдруг почувствовал такую дикую усталость, что хоть тут же ложись и спи прямо на полу. Он словно высосал из меня всю энергию. И сейчас не пойму, что это было.
  Ховрину стало не по себе.
  - Офигеть, - выдавил он.
  Данилов будто откашлялся:
  - Отец мой воевал за эту страну, был ранен и уж всяко не за этих мудаков. А они: 'Мы хозяева этого мира', тьфу!
  Ховрин промолчал.
  - А неплохой адреналин! - вдруг сказал довольный Данилов. - Я после этого лучше сплю. Возможно, привычка с прошлых лет, со службы. Кстати, реально хорошее снятие психологического стресса, депрессии. Я однажды ехал с дачи в ночной электричке, был не в духе - поссорился тогда со своей бывшей по какой-то ерунде, и вдруг появились поддатые гопники, а я сам тоже был хорошо выпивши, они на это и купились, хотели грабануть, сцепились со мной. Не повезло им: помню, один летел через весь вагон кверх тормашками. Второго башкой об скамейку отфигачил капитально, последний, жаль, убежал. И тут же я успокоился, даже почти протрезвел, такие штуки успокаивают нервы лучше всего - эффект переключения.
  - Типа стресс гасит стресс?
  - Ну, да: клин клином...- покивал Данилов. - Еще как-то раз в Москве - на Юго-Западе - я шел, тоже чуток поддавши. И вдруг сказочно красивая девушка в сквере с таким милым украинским говорком, хыкая, к тому же ослепительно улыбаясь, зовет меня: 'Мужчина, можете мне помочь?' Знаешь, до этого ко мне никогда не приставали на улице: значит, точно потерял форму. - Тут он погладил свой выпирающий живот. - Я, как под гипнозом, не думая, иду туда, и вдруг - хвать! - меня берут под ручки два здоровенных бугая, а красавица своими нежными наманикюренными лапками лезет мне за пазуху за моим же бумажником. И лицо этой красивой, вроде бы, поначалу, девахи вдруг реально изменилось: в один миг стало злобным, она оскалилась - ну, истинная ведьма - произошло реальное превращение, и я тут же со страху рефлекторно лбом плющу ей нос, а потом вырубаю этих двух козлов. Получилось тогда, пожалуй, даже слишком жестко, поэтому я быстренько оттуда и свалил, а то, ума ведь хватит: присудят превышение необходимой обороны. Вряд ли они когда-нибудь еще пойдут на грабеж, - ухмыльнулся Данилов. - Уходя, я обернулся: двое лежат, девка стоит на коленях, раскачивается, держится горстью за лицо, а оттуда хлещет кровища - реально, как из крана - аж капает с подбородка. Про козлов-подельников не уверен, а девка-то точно осталась жива, сделает пластическую операцию, все будет у нее хорошо. А мы в тот день похоронили одного нашего товарища, и я как раз шел с поминок. Хороший был мужик, настоящий профессионал, а погиб совершенно по-дурацки: неловкий солдат, который шел рядом с ним, зацепил растяжку. Их всех и посекло. Вспоминаю его - сердце ноет.
  Помолчали.
  - Да, Москва... Кого там только нет, - покивал Ховрин. Ему в принципе было все равно, просто нужно было что-то сказать. Он и в Москве-то никогда не был.
  - А мне она нравится. Москва теперь вообще новый Вавилон. Смешение народов и языков, - сказал Данилов. - Выйдешь в центре и не сразу и поймешь, где находишься - словно в другой стране.
  - Ага...
  - Хотя нет, новый Вавилон это, скорее, Париж. По Монмартру вечером идешь - жуть! Вокруг одна черная Африка - чистый Занзибар. Даже проститутки и то все черные. Десять лет назад такого еще не было. Но все как-то привыкли и ничего...
  Снова помолчали. А тут как раз и приехали еще в одно место.
  - Ну, если не здесь, то даже и не знаю, где, - пробормотал Данилов.
  В той квартире сидели трое: Галямов, Васильков и еще один рыжий веснушчатый тип по кличке Джексон. Смотрели футбол, выпивали. Шла неторопливая беседа. Васильков рассказал новости про какого-то своего знакомого.
  - Он запал на Шестакову? Наташку? Да что ты говоришь! - оскалился Галямов. - Вот ни хрена себе! Ни фига он не получит. Она - наша! Кто с нами будет грибы кушать, курить дурь? У тебя где та запись, ну, та самая, где 'соси, соси до последней капли'? А ты тогда кончил ей прямо в глаз! Помнишь? Ха-ха-ха! Да она вся тогда была залита. Сперма была даже в волосах. У всех троих отсосала. Многостаночница. Бухая в хлам. Глаза у нее были в кучу. Ха-ха-ха!
  - Да отпусти ты ее! - махнул рукой пьяненький Васильков. - Девушка хочет замуж, родить ребенка, а ты хочешь ей помешать. Не надо этого делать. Сам тогда на ней женись!
  - Я? На ней? - Галямов даже оторопел. Потом какая-то мысль промелькнула: - А может и женюсь. Это идея! Надо подумать.
  - А мы будем приходить в гости и просить ее отсосать нам по старой памяти? - гоготнул Джексон. - Саня прав: отпусти ты ее нах! Новых телок найдем. Восемнадцатилетних. Тыща-две в час - их припрется целый табун. Почти целки. Хе-хе...
  - А я люблю, чтобы бесплатно! - стукнул по столу кулаком Галямов. - По любви.
  - А ты не боишься, что тебя за такие дела Бог накажет? - вдруг промямлил Васильков. - Девчонка-то нормальная - ну попала под твою конскую елду. Не повезло ей. Ты же сам ей тогда по первому разу какую-то херню в коктейль подлил. Я же помню.
  - Могла бы и не пить, - буркнул Галямов. - Не отпущу ни за что - мне она самому нужна. Буду драть, когда захочу. Может, действительно на ней жениться?
  Еще выпил.
  - Нет, никуда не отпущу - она меня вполне устраивает! - продолжал кипятиться он. - Я слишком много на нее потратил, чтобы кому-то отдавать. Мы и видео сняли, как она у всех отсасывает, и как я мы ее жарим во всех позах. Милое домашнее порно. Только пусть попробует рыпнуться - пошлю хахалю, выложу в Интернет. Всем, с кем она дружит 'В контакте'. Хахаля тоже отхуярить можно. Говорят, видели ее как-то с каким-то очкастым. Это жених и есть? Она - моя, пока мне не надоест. Когда надоест - отпущу, сам буду решать! Может даже приданое дам. Поставлю условие: двадцать минетов - и свободна! Согласится?
  Ответа он не получил. Галямов задумался, потом сказал:
  - А ведь это ты, Джексон, гад, все тогда и задумал и спланировал.
  - Я в тот момент был как бес-искуситель, а ты не должен был поддаться! Я как попку ее увидел... Ух!.. А вот теперь раскаиваюсь, поэтому и съемку ту стер.
  - Как это стер? - У Галямова даже кусок шашлыка изо рта выпал. Кетчуп запачкал ему губы, подбородок и выглядел как кровь у вампира. - Охуел?
  - С телефона перенес на комп, а комп сдох, пришлось менять винчестер. Все пропало!
  - Врешь! Ты сам только что сказал, что стер!
  - Зуб даю! А сейчас думаю, что это и к лучшему. Потому что это Зло! Накачали хорошую девочку дрянью, подлили дури в коктейль, она и поплыла. В нас заложены темные инстинкты, потом она наверно жалела, - предположил Джексон, впрочем, не слишком уверенно. - Если бы с моей девчонкой или дочерью такое сделали, я бы всех убил.
  - Только ничего уже не поделаешь! Что сделано, то сделано, - Галямов развел руками. - Знатно тогда выебали ее втроем! Она сама хотела. Ведь никто тогда ничего насильно с ней не делал. Она сама тогда пришла, покурила-выпила для расслабона. Она сама этого хотела. Говорят, многие женщины имеют тайные грезы и фантазии, чтобы их изнасиловали трое мускулистых жопастых молодых красавцев с большими членами. Это вовсе не означает, что они хотели бы этого в реальности, да и не может такого быть. Красавцы вполне могут оказаться педиками, а гигантскочленные насильники - какими-нибудь грязными вонючими ублюдками, зараженные сифилисом...
  - Типа нас, - буркнул Васильков. - Так, значит, не боишься наказания? А я вот боюсь. Тот очкастый ее любит, а ты ее не отпускаешь. Ты - злодей! - Васильков потряс вилкой с насаженным на нее куском мяса.
  - Это я - злодей? - Галямов задумался, пораженный этой мыслью, потом сказал: - Выходит, что да, злодей. А вот все равно не отпущу! Сам буду трахать! Я решил: двадцать минетов и тогда свободна! Такое мое условие.
  Подумал еще, потом сказал:
  - Кстати, давненько я ее не видел... Последний раз с месяц назад у меня была, все скулила: 'месячные, месячные' - все, значит, врала, сука. Телефон всегда занят. Где, блядь, она прячется?
  В этот момент в дверь постучали. Звонок не работал.
  - Это судьба стучится к нам в двери, - буркнул Галямов и проорал: - Заходи, открыто!
  Вошел человек. Это был Данилов. Ховрин держался на два шага позади него.
  Наступила тишина. Стало слышно, как у Василькова заурчало в животе.
  Самым сообразительным оказался Джексон:
  - Я все стер! - сказал он даже подобострастно. - И никаких копий. Абсолютно. Глупый эпизод. Случайно получилось. Мы очень сожалеем. Не знали. Раскаиваемся. Послали ей съемку по глупости. Есть девушки, которым такое нравится... Извините...- он растерянно заморгал рыжими ресницами.
  Данилов смотрел, ничего не говоря. Он мгновенно из троицы вычислил Галямова как лидера и главного затейника. Потом сказал:
  - Она тоже раскаивается. Что сделано - то сделано. Назад, к сожалению, не открутишь. Но на этом все. Никаких звонков, грязных предложений. Если я что-то узнаю, последствия для вас, парни, будут самые тяжелые... Для всех троих, даже если один из вас приблизится к ней или просто позвонит.
  - Мы все хорошо поняли, - угодливо сказал Джексон. Васильков болванчиком закивал со своего места. Галямов смотрел хмуро прямо в глаза Данилову. В нем вдруг возникло странное чувство, которое он никак не мог понять. И вдруг вспыхнуло: 'Я же ее люблю! Как это я ее никогда не увижу? Я же не могу без нее жить! Срочно жениться! Видеть ее, любить каждый день!' Салюты и фейерверки в его душе перемежались с грозами и туманами. Лицо его менялось, как в фильмах ужасов: от явно злодейского до бесконечно доброго.
  Данилов теперь ждал реакции именно от него. И все ждали. Наступившая минута стала очень длинной. Галямов откашлялся и сказал то, чего от него никак не ожидали услышать:
  - Вы не поверите, но я ее очень люблю. И все это получилось как-то по-дурацки, случайно, выпили, покурили дури. Я ее действительно очень люблю. И не знаю, что теперь делать. Скажите, как мне теперь жить?
  - У тебя, парень, был выбор, но ты его просрал, - сказал Данилов. - Ты ей поначалу понравился, она потому и пошла тогда с тобой, а ты устроил групповуху.
  - Я тогда еще не понимал. Выпивши были. Джексон, на хера ты принес дурь?
  Тот молчал, глядя на Галимова со страхом и недоумением.
  - Ты разрушил мою жизнь! - сказал Галямов.
  Данилову это поток розовых соплей начал надоедать.
  - Так мы договорились? - спросил он.
  - Ладно, - выдохнул, опустив голову, Галямов. - Пусть так.
  И Данилов с Ховриным ушли. Ховрин был несколько разочарован: по мордасам этим типам вполне можно было бы настучать - для ума. Он готов был помочь - ведь явные сволочи. Сказал об этом Данилову. Тот покачал головой:
  - Нет, так лучше. Не останется злобы. Напутают же люди сами себе проблем. Но ей повезло, что не связалась с этим дерьмом. Я про Галямова. Плохой этот человек. И сам знает, что плохой.
  А Галямов тут же и набрал номер Наташи. Сам еще не знал, что будет говорить. Однако номер не отвечал. Потом набрал с телефона Джексона, подумав, что, может быть, она внесла его самого в 'черный список'. Результат бы тот же. И тут снова раздался стук в дверь.
  - Вот нам и пиздец! - торжественно и почти радостно объявил Джексон. - На хера ты звонил?
  Васильков, понурясь, пошел открывать, готовый, по его словам, получать 'офигенных пиздюлей'. Однако, как оказалось, это привезли пиццу.
  - Какая сволочь заказывала? - спросил Васильков чуть не со слезами. - Я чуть не обосрался.
  - Я. И забыл, - промямлил Джексон. - Сам чуть не обделался. Ведь специально дверь открытую оставил.
  Галямов же мучительно думал: он уже никогда ее не увидит, не разденет, не будет целовать ее тело, соски, мять груди, входить в нее, вдыхать запах ее волос, кожи, просыпаться с ней рядом... Никогда. Его вдруг объял ужас. Он не знал, что делать. Подкараулить ее и сразу сделать предложение? Она должна согласиться! А если откажет? Тогда избить ее в кровь, распороть лицо! Чтобы никому! Нет, уже никогда. Никогда.
  - Водка у тебя есть? - хрипло спросил он Джексона. Это была то ли квартира самого Джексона, то ли каких-то его родственников, то ли он ее снимал.
  - Должна быть! - угодливо на полусогнутых помчался на кухню Джексон.
  В это время Данилов с Ховриным уже ехали домой.
  Это было в понедельник. А во вторник утром Ховрин отправился в военкомат. Еще в пятницу ему позвонили, чтобы непременно был.
  Там его посадили за стол в кабинете, где со скучающим видом сидел один майор.
  - На-ка, пока заполни!
  Майор положил перед Ховриным два листа анкеты. Ховрин грыз ручку, думал, что написать. Майор заглянул ему через плечо.
  - Пишешь?
  - Уг-м!
  - Пиши-пиши. И будь осторожен: каждый год в мире погибает сто человек, подавившись шариковыми ручками!..
  - Чего сегодня делал? - спросила вечером Катя.
  - Был в военкомате.
  - И что там?
  - Анкету заполнял. Мутят что-то, толком ничего не говорят...
  Эта неделя проскочила невероятно быстро. Внезапно наступила пятница. Впереди были выходные. Ховрин уже собирался звонить кому-нибудь из девчонок, чтобы куда-нибудь вместе сходить.
  Часа в два позвонила сама Даша Петрова, спросила как дела, договорились в выходные встретиться. Шебутная была девчонка эта Даша Петрова. Она приклеивала себе очень длинные ресницы. Ховрин как-то просмотрел фотографии на ее страничке в 'ВКонтакте'. На снимках гоповидные парни таращились в объектив, топырили пальцы, высунув языки. Лица почти у всех девушек были глумливые, как у порноактрис. Вид у них был самый блядовитый. Все целовались друг с другом, щупались, пили пиво прямо из горлышка или банки. Кто-то лежал в блевотине. У него на лбу помадой было написано 'Fuck'. Такая же пьяная девчонка тут же валялась с заголившимся животом. От фоток осталось ощущение легкой тошноты, хотелось вымыть руки. С другой стороны на таких тусовках было довольно весело. На одной такой и познакомились. На новогодние каникулы у одного из знакомых парней 'родаки' уехали за границу, кажется, во Вьетнам. Тут же началась гульба, почти ежедневные вечеринки. Прокурили всю квартиру, перебили часть посуды, заблевали ковер, заспермили диваны и кровати. Там на утро и проснулся Ховрин рядом с полуголой Дашей, а потом и познакомились. Еще пару раз там же тусили, а потом соседи вызвали полицию из-за драки на лестнице: двое парней не поделили девчонку. Где-нибудь в деревне зашли бы за дрова и там наскоро перемахнулись, потом и разошлись без обид, прижимая багровеющий комок снега к разбитому носу, а тут - скандал, наряд. Пришлось платить штраф наличкой. И теперь наверняка намечалось нечто подобное. У Ховрина от мысли об этом сладко заныло в паху.
  Однако вечером, около восьми, ему позвонил Данилов:
  - Надо будет скататься на поезде в Москву. Туда и обратно. Сегодня в двадцать три-пятьдесят пять на 'Красной стреле' и назад завтра на дневном 'Сапсане'. Возьми с собой паспорт. Все оплачено.
  - Что надо делать?
  - Встретишь на Московском вокзале человека с сумкой, дотащишь эту сумку, куда он скажет. Он сам не может. У него рука болит. Тебе хорошо заплатят. Не бойся: не оружие и не наркотики. Только бумаги.
  Человека с больной рукой звали Семен Яковлевич. Это был полный, лысоватый, толстогубый человечек очень печального вида. В темных глазах его была ирония по отношению к жизни вообще. В целом же он вызывал симпатию. Даже у проводницы. Она мигом принесла два стакана чая, причем сама была этим явно довольна. Проводница еще принесла наборы с едой. Семен Яковлевич к ним не притронулся, а достал из пакета, который он нес уже сам, курицу. Курица была хорошо прожарена. Были в пакете и салфетки, чтобы протирать жирные руки.
  Захлопнули дверь купе, закрыли на замок.
  - Что там? - кивнул на сумку Ховрин. - Больно уж тяжелая.
  - Деньги, - прокаркал Семен Яковлевич, доставая еще и вареные яйца и хлеб - как это и полагается в поездке.
  - Шутите? - не поверил Ховрин.
  - Посмотри.
  Ховрин пододвинул сумку к себе. Вживкнув молнией, открыл. Сумка была битком набита банковскими упаковками.
  - И сколько тут?
  - Миллион, - важно кивнул Семен Яковлевич.
  - Долларов?
  - Даже чуть больше, только в рублях.
  - Обалдеть! Целое богатство! А на вид вроде как разрисованная бумага.
  - И меня это всегда удивляет, - покивал Семен Яковлевич. - Кто-то работает, тратит свое время, здоровье, свою единственную неповторимую жизнь. А оценивается это вот в эти самые цветные бумажки. Считается самое великое изобретение человечества!
  - А на фига вам столько? - полюбопытствовал Ховрин.
  - Домик хочу прикупить под Москвой. В Барвихе. Или в Жуковке. Есть два варианта. Буду выбирать.
  - Под Москвой? В Барвихе? Думаете, хватит? - засомневался Ховрин.
  - Меня домишко, предлагаемый за эту цену, вполне устраивает, - сказал Семен Яковлевич.
  Он поднял, взвесил на руке один денежный кирпич и положил его обратно в сумку. Вжикнув, закрыл молнию.
  - Конечно, в Лос-Анджелесе можно купить домик и получше и подешевле, и даже на побережье океана. Да только Лос-Анджелес-то, родимый, далеко - на выходные ведь туда не выедешь и постоянно жить там тоже не будешь. А я хочу жить за городом круглый год - свежий воздух, природа. И от города близко, если захотелось куда-нибудь типа в театр, - проклокотал Семен Яковлевич. В его голосе было что-то нечеловеческое.
  - А чего вы не поехали на 'Сапсане' - ведь гораздо быстрее и удобнее?
  - Там, как и на самолете, досматривают багаж, - ответил Семен Яковлевич. - Могут возникнуть лишние вопросы. - С хлюпаньем он втянул в себя чай, причмокнул. - Хорош! Люблю поезда, хотя и редко езжу - все летаю. Быстрее, бизнес-класс, кормят хорошо, а все равно самолеты не люблю.
  Захрустел печеньем. Прихлебнул еще чая.
  - Спасибо, что согласился. Не хотелось ехать одному. Сам понимаешь. Надеюсь, ты не храпишь?
  - Вроде нет.
  - А вот я храплю.
  Дверь в купе он надежно заблокировал каким-то дополнительным устройством, проверил, с силой подергав. Потом съел какую-то мятную конфетку, лег, поворочался, пошуршал газетой, затем выключил светильник, повздыхал и громко захрапел. Но Ховрин в этот момент уже спал и не слышал его храпа.
  На вокзале взяли официальное такси. Семен Яковлевич сел спереди рядом с водителем, а Ховрин с сумкой сзади. Ехали довольно долго. Поездка с такими деньгами как-то напрягала, особенно, когда стояли в пробке и на светофорах. К машине вполне можно было подойти, выбить стекло, убить пассажиров и забрать сумку. Приехали в банк, там сразу стало гораздо спокойнее, когда деньги перегрузили в ячейку. На этом работа Ховрина вроде бы закончилась. Семен Яковлевич с улыбкой протянул ему заранее приготовленный конверт. Конверт был хоть и не очень толстый, но денег в нем все равно было много. Ховрин убрал конверт поглубже во внутренний карман куртки, застегнул на молнию и собирался, было, двинуть в сторону вокзала, но Семен Яковлевич его остановил:
  - Витенька, подожди-ка меня в холле. Есть еще одно небольшое дельце.
  Он появился минут через сорок, сел на диван рядом с Ховриным, помолчал, что-то явно пересчитывал в уме.
  - А в Лос-Анджелесе таксисты - одни армяне! - вдруг произнес он, думая явно о чем-то другом. - Они тебе начинают рассказывать про своих родственников, показывать фотографии...
  Потом поднялся:
  - Заедем-ка в одно место.
  'Одно место' оказалось аж в Люберцах. Ехали туда тоже на такси. И снова Семен Яковлевич сидел впереди рядом с водителем, а Ховрин сзади, хотя уже и без сумки.
  Семен Яковлевич опросил остановиться у цветочного ларька и вышел оттуда с букетом, запакованным в целлофан.
  Всю дорогу он заметно нервничал. Это у него проявлялось в постоянном потирании рук и почесывании кончика носа. Ховрин представлял Люберцы как некую деревню из покосившихся деревянных домиков или, напротив, коттеджный поселок для богатых, однако Люберцы оказались визуальным продолжением Москвы - огромным городом, хотя и довольно безликим. Что тут нужно было Семену Яковлевичу? Однако приехали в район что-то вроде рабочего поселка: пятиэтажки с дворами, заросшими высокими деревьями - в основном тополями. В один такой двор они и въехали.
  - А я здесь когда-то жил, - вдруг сказал Семен Яковлевич. Сунул деньги водителю, не ожидая сдачи, полез из машины. Потом повернулся к таксисту снова:
  - Подождете минут десять-пятнадцать? Может, никого дома нет, и придется ехать назад. Я не дозвонился.
  Тот, пересчитывая купюры, только молча кивнул.
  Ховрин тоже вышел, осмотрелся. Обычный двор: детская площадка, мусорные баки, женщины с колясками, куда-то идущий нетрезвый мужчина. Семен Яковлевич потоптался в нерешительности, потом пошел к подъезду, нажал кнопку домофона. Поначалу не получилось, повернулся к Ховрину:
  - Витенька, я не вижу, как это работает. Набери-ка шестнадцатую квартиру.
  Ховрин набрал. Раздался зуммер. Не сразу, но щелкнуло: даже не спросив кто. Открыли дверь, вошли в подъезд и прошли к ободранному лифту.
  - Четвертый этаж нажми, пожалуйста, - сказал Семен Яковлевич дрожащим голосом.
  Вышли на четвертом. Тут было довольно вонюче, но пахло не кошками, а горелым супом. Дверь в шестнадцатую квартиру оказалась уже приоткрыта. Семен Яковлевич покашлял, стукнул костяшками по косяку. Появилась довольно полная черноволосая женщина с пронзительными глазами:
  - Ой, кто это? - спросила она, присматриваясь и вытирая руки полотенцем.
  - Это я - Сема! - проскрипел побледневший Семен Яковлевич. - Не узнала, Фира? На! - сунул он ей букет. - С днем рождения тебя!
  - Ой, Семочка! - сунулась она целоваться, но мимо, щекой чуть коснувшись. - Спасибо. Неужели это ты? Какой же ты стал старый и страшный! А это кто? - кивнула она на Ховрина. - Сынок твой, что ли?
  - А что - похож? - хмыкнул Семен Яковлевич. - Увы, помощник. - Лицо его как-то странно исказилось. Ховрин был выше его на целую голову, русый и с голубыми глазами. Мысль у Ховрина была только: 'Накормят?' Именно из этой квартиры воняло горелым супом.
  - Семочка, ты по делу или просто так? - спросила Фира. Они так и продолжали стоять на пороге. Она явно не собиралась приглашать их в квартиру.
  - Просто так - мимо проезжали. Решил поздравить. Гостей ждешь? - поинтерсовался Семен Яковлевич.
  - В общем-то да, - ответила Фира. И это явно означало: 'А пошел бы ты, Сема, нахер!' Даже Ховрин испытал что-то вроде унижения лично для себя. Ему стало стыдно за Семена Яковлевича. Поскольку Семен Яковлевич был мужик явно неплохой.
  - Ладно, прощай Фира! - после небольшой паузы проскрипел Семен Яковлевич.
  - Пока, Семочка! - равнодушно ответила Фира и захлопнула дверь.
  И тут Семена Яковлевича затрясло. Даже в лифте не поехал, пошел по лестнице, что-то сердито бормоча.
  Вышли из подъезда.
  - А я ведь ее любил, Витенька! А ведь нельзя любить женщину, если она тебя не любит. Если она тебя не любит - сразу уходи и забудь. А ведь если бы она просто пустила нас в квартиру, напоила чаем, я подарил бы ей пять миллионов. С тем и ехал. Интересно, взяла бы она? Думаю, что нет. Наверняка сказала бы: 'Ничего мне, Семочка, от тебя не надо!' Мы были с ней когда-то очень близки. Она была очень красивая. Потом однажды я пришел домой, а она лежит в нашей постели с мускулистым мальчиком. Помню его имя - Марк. Кудрявый такой. Сейчас он совсем облысел и растолстел. Я не знал, как себя вести. А как надо, Витенька? Ты знаешь, что делают в таких ситуациях?
  - Отмудохать надо было того паренька! - пробасил Ховрин.
  - Наверно. А я вот не смог, а она, голая, тогда накрылась одеялом до подбородка и смотрит, усмехаясь. И ненавидит. На этом все и кончилось. Зря, конечно, приехали, - сказал Семен Яковлевич. - Извини, что я тебя сюда дернул: не мог быть с ней один на один. - На, вот, хоть ты возьми! - И он сунул Ховрину увесистую запечатанную упаковку купюр - ровно полмиллиона. Мама не зарабатывала таких денег и за год.
  Дурацкая вышла поездка в Люберцы. Такси еще ждало во дворе. Да и прошло-то, наверное, минут пятнадцать всего. Ховрина отвезли к вокзалу, а расстроенный Семен Яковлевич поехал куда-то дальше по своим делам.
  На обратном пути в 'Сапсане', отправившемся в 17:40 с Лениградского вокзала, Ховрин чувствовал себя богачом, почти ровней с теми, кто ехал рядом с ним в этом вагоне бизнес-класса. Пока поужинал, пока посмотрел фильм, уже и приехали в Питер. Даже было жалко, что так быстро. Было еще только полдесятого вечера. Тут же позвонил с вокзала Вике:
  - Ты как?
  - Да у меня мама сегодня дома, завтра позвони. - Вика уже зевала. - Сходим в клуб, потусуемся. Бабки у тебя есть? А то у меня полный голяк.
  Ховрин пощупал на груди толстый конверт:
  - Есть малеха.
  Потом поехал к себе домой. Мама ворчала:
  - Ты хоть сообщил бы, что у тебя все в порядке! Я же волнуюсь.
  - Ладно.
  Посмотрел немного телевизор и лег спать. Сквозь сон услышал звонок на мобильный. Это был Максимов:
  - Спишь?
  - Слегка сморило, - еле разлепил глаза Ховрин.
  - Ладно, извини, что разбудил. Ты дома? Завтра утром тебя заберу. Часов в десять. Ты мне нужен. Надо решить ряд вопросов.
  Оказалось, что ему срочно понадобилось съездить в Выборг. Это был повод заодно прокатиться по оживленной загородной трассе. Езда по такой дороге существенно отличается от городской езды. Часа полтора ехали туда по 'Скандинавии'. До Кирпичного машиной управлял Ховрин, потом за руль сел Максимов. Он гнал машину под сто тридцать, постоянно делая обгоны. По дороге почти не разговаривали. Ховрин еще и задремал. Потом вдруг сильно тряхануло. От этого он и проснулся.
  - Тут дорог нет, - буркнул Максимов, притормаживая у очередной ямы.
  В центре Выборга чередой стояли полуразрушенные старинные дома, выглядевшие как гнилые зубы в нижней челюсти.
  - Умирающий город, - сказал Максимов. - Тут только кино снимать про войну: не надо и декораций.
  Запарковались. Сначала Максимов справился с адресом, потом вышли из машины. Ховрин потягивался и постоянно зевал. Несколько раз слегка подпрыгнул на месте, чтобы как-то войти в тонус и окончательно проснуться. Со сна его слегка зазнобило.
  - Чё делать-то? - спросил он, озираясь.
  - Как всегда: спину мне держи! - процедил Максимов. Ховрин кивнул.
  Впрочем, на этот раз Ховрину приказано было остаться у машины. Максимов скрылся в одном из этих старых домой и отсутствовал примерно с полчаса. Что он там делал, Ховрину осталось неизвестным. Вышел оттуда Максимов вполне довольный. Он был в метрах в пятидесяти от 'теаны', когда подъехала неопределенной марки машина. Оттуда вышли двое парней. Один из них подошел к Максимову.
  Он что-то говорил Максимову, махал у него перед лицом руками, вроде как угрожал. Максимов какое-то время слушал, потом нанес только один короткий удар, после которого парень упал на спину и больше не шевелился. Второй получил уже два удара и лег рядом. Глаза парня вращались в орбитах и не могли сфокусироваться, ноги и руки его жили отдельно: куда-то шли и что-то скребли. Он стал похож на сломанного робота, у которого заел механизм. Тут Ховрин увидел, что сбоку еще кто-то бежит к Максимову, замахиваясь бейсбольной битой, и ударил его в челюсть. Получилось вскользь. Тот все же запнулся и выронил биту, она, цокая, покатилась по асфальту. Максимов остановил ее, наступив, поднял, размахнулся и ударил нападавшего по затылку. Голова у того точно была словно из сплошной кости - такой раздался стук. Но подействовало. Этого типа потащило в сторону, он врезался в забор, отскочил от него, как мячик, и упал на спину.
  Максимов уважительно похлопал битой по ладони.
  - Вещь! Надо и мне такую дуру в багажник положить. Типа спортинвентарь. Никто не придерется.
  Однако тут же, стерев платком отпечатки пальцев, отбросил биту далеко в сторону.
  Отъехали в конец улицы, решили пообедать. При выходе к Максимову пристал какой-то мужик. Он стал что-то требовать, наезжать, толкаться.
  Максимов лениво ткнул его кулаком в горло. Скандалист сразу упал, похрипел чуть-чуть и затих, вытянулся.
  - Сдох, вроде, - расстроился Максимов.
  Нагнулся послушать.
  - Не, дышит... Да всем глубоко насрать, если бы и сдох! Где-нибудь закопают за счет города.
  Еще один откуда-то взялся, как чертик из коробки. Возможно, это даже был какой-то местный лидер - больно уж вел себя уверенно.
  - Ты бы, парнишка, тут не мельтешил, заебал уже...- замахал на него руками Максимов.
  Парень буквально оторопел от негодования. На его блинообразном лице отразилось изумление.
  - Мужик, я тебе сейчас ебало разобью! - бросился он к Максимову. Однако тут же получив короткий и быстрый удар в живот, скрючился и заскулил:
  - Мужик, ты чего?
  Отошли от него.
  - Нас ебать - только хуй тупить! - ухмыльнулся Максимов. - Как можно наезжать на человека, когда не представляешь, кто за ним стоит и кто это вообще? - И тут добавил: - А то вдруг это окажется кто-то вроде Чебышева.
  Парень, между тем, поднялся на ноги. Ховрин встретился с ним глазами. Глаза у парня бегали, в них была тоска и страх. Между тем он еще хорохорился, бодро матерился, подбадривая сам себя. Так маленькая тропическая рыбка раздувается, чтобы хотя бы на короткое время казаться большой и страшной. Потом, увидев, что никто не обращает на него внимания, он сдулся и куда-то исчез.
  Назад машину вел Ховрин. Возвращались по нижней дороге через Глебычево-Приморск. Лишь раз остановились на обочине по малой нужде. Резкий порыв ветра разбил струи мочи, чуть не облились, хохоча, отскочили.
  В город решили не ехать, а, не доезжая, свернули на базу - в Лисий Нос. Уже смеркалось. Ворота были заперты, пришлось выйти из машины, давить кнопку в домофоне, ждать. Потом со скрипом ворота отъехали в сторону. Петровича было не видать - куда-то он делся. К дому подъезда не было - поперек аллеи были выставлены бетонные тумбы, тут же и запарковались и шли пешком через весь участок, обдуваемые сильным холодным ветром. Над ними страшно скрипели сосны. Мелкая снежная крошка сыпалась с неба, секла по лицу, приходилось постоянно щуриться. И все равно от наполненных талой водой канав терпко пахло весной. Это был особенный бродящий запах, от которого пробирала дрожь и чаще билось сердце. Оба тут же замерзли и были рады сесть за стол в большой зале с горящим камином, где сидели несколько незнакомых Ховрину человек. Максимов всех их, похоже, знал, поздоровался с кем за руку, кому - кивнул. И с ним здоровались как с давним знакомым.
  - Отвезешь меня потом домой? - спросил Максимов. - Выпить до жути охота.
  Ховрин кивнул, цепляя вилкой кусок колбасы.
  Максимов тут же одним махом влил в себя стопку водки. С бульканьем проглотил. Подождал какое-то время, прислушался к себе, только потом закусил ложкой жирного горячего борща, причмокнул:
  - То, что надо!
  За столом еще присутствовала и симпатичная молодая женщина лет двадцати семи, которую звали Алина. Пока официально не замужем. Какую-то работу она делала для Данилова. Но точно была не прислуга, поскольку сидела за столом вместе со всеми, участвовала в беседе. И еще она создавала атмосферу эротики и весны, поскольку была собой очень мила. Она смягчала обстановку, все вели себя чинно, никто не матерился. Чисто мужское застолье обычно очень скоро превращается в банальную пьянку. А пила она только ликер из маленкой рюмочки.
  - Как там твоя подружка - такая рыженькая, Ксюша вроде? - спросил Максимов, видимо давно знавший Алину. Они были на 'ты'. - Замуж еще не вышла?
  Видать у него с этой Ксюшей были какие-то отношения. Или просто так спросил.
  - Нормально, - охотно ответила Алина. - У нее сейчас три любовника, никого из них не может выбрать. Один на работе: встречаются прямо там, женатый, конечно. Трахаются в подсобке. С другим у нее секс по субботам - он неженатый, но у него проблемы с жильем: живет с матерью в однокомнатной квартире. Мать в это время куда-то сваливает. Третий - как-то вклинивается между ними, под настроение. Представляешь: трое, а замуж выйти не за кого.
  - И как ей с тремя мужиками?
  - Ей это даже в какой-то степени нравится.
  - Интересно, а среди профессиональных проституток много таких? Ну, нимфоманок - работающих по призванию, а не как Сонечка Мармеладова из Достоевского, которая пошла на это дело от нищеты.
  - Думаю, достаточно, - сказала Алина, подливая себе еще ликера. - А что?
  - Да ничего. Думаю, хорошо продаться для женщины вовсе не грех. А ты бы сама пошла замуж за олигарха? Без любви.
  - Пошла бы, конечно! Не раздумывая! - с вызовом ответила Алина.
  - Вот так бы и бросила своего Сережу и пошла?
  Алина задумалась на несколько секунд.
  - Посмотрела бы, конечно, что за человек, чтоб не слишком старый.
  - Если обычный, нормальный, молодой или среднего возраста - до сорока пяти?
  - Да!
  - А как же вечная любовь?
  - Ты же сам как-то говорил, что вечной любви не бывает в принципе! - парировала Алина. Но все же задумалась.
  Они с Сережей снимали комнату в огромной вонючей коммуналке. Там даже просто помыться было проблемой: слабый напор воды, ванна была на кухне, водогрей плохо работал: вода шла то очень горячая, то очень холодная. Поднимались в квартиру со двора по черной лестнице, настолько жирной от грязи, что подошвы прилипали к ступеням. Но зато это был самый центр города. Можно было ночью сходить в кино, в клуб, просто поболтаться по Невскому и вернуться, не завися от транспорта. Можно было вылезти через чердачное слуховое окно на ржавую крышу, покурить. Можно было там жить, но рожать ребенка было, понятно дело, немыслимо. Сунулись, было, в ипотеку, походили по банкам. Те, узнав про зарплату, которая была в принципе средняя, морщились, отказывали. В одном посчитали проценты: оказалось, что и так чудовищная цифра удвоилась. Это был какой-то узаконенный грабеж, повергший Алину в отчаянье. А время-то женское шло, часики тикали...
   Максимов встал, поворошил дрова в камине, пустив искры, брякнув, поставил кочергу, повернулся к Алине:
  - Но имей в виду: выйдя замуж за олигарха, ты получишь совсем другую жизнь, будешь лишена нормального женского счастья: с работы опрометью нестись по магазинам, потом за ребенком в садик или в школу, он, конечно, капризничает, кашляет, весь в соплях, дома - сразу к плите, готовить, проверить у ребенка уроки, постирать, а тут и муж пришел с работы - надо накормить, выслушать, хорошо, если трезвый, потом он рухнет на диван и далее будет недвижим, уставится в телевизор на футбол-хоккей - нет, чтобы прибить полочку (починить розетку, наточить ножи, вынести мусор, сделать уроки с ребенком и т.п. - нужное подчеркнуть), а тебе надо еще помыть посуду, погладить белье, уложить ребенка и все такое, рухнуть в кровать, а тут и муж, дыша табачным и/или пивным перегаром, навалится, захочет взять свое, а потом сразу отвалится лицом к стенке и захрапит. С утра действо повторяется один в один. Но лиши ее этого ритма - тут же у нее возникнет душевный дискомфорт: что-то не так! Я таких знаю, и таких большинство.
  Максимов, понятно, прикалывался. Ховрин с интересом ждал ответа от этой милой симпатичной девушки.
  - Это плохая, злая шутка, - даже не улыбнулась Алина. - Моя мама так всю жизнь жила и до сих пор не может остановиться. А вот я как-нибудь это дело переживу.
  - Понятно, - протянул Максимов. - Вы с Сережей все правильно делаете. Сейчас сразу выскакивать замуж не принято: нужно какое-то время пожить вместе, притереться, можно сказать, даже приспаться друг к другу - а то вдруг будет психологическая или физиологическая несовместимость. Разводиться довольно хлопотно и обычно очень дорого.
  - Ага. А потом он вообще жениться не захочет, - сказала Алина. - Говорят, если три года не женится, значит, не женится никогда.
  Вообще-то она и сама не хотела выходить замуж, официально регистрировать брак, в глубине души все еще ожидая Своего Принца. В семейную кабалу с кем ни попадя она вовсе идти не желала. Но и Принц как-то все уж очень долго не появлялся. Видать, бухал где-то с другой. Все бы ничего, но часики-то тикали.
  Вечером того же дня перед сном, после непродолжительного секса с Сережей она снова подумала об этом. Спящий рядом с ней Сережа пукнул под одеялом, оттуда потянуло теплой вонью. Сережа во сне повернулся и закинул на Алину свою тяжелую волосатую ногу.
  'Ведь я его люблю! Или не люблю? Или все-таки люблю?' - подумала Алина. Ее словно штормило, качало, как в прибое, бросало то в жар, то в холод. Что это вообще значит 'любить'? У нее возникли сомнения, любила ли она когда-нибудь так, чтобы насмерть? И возможно ли это вообще для нее - любить мужчину? Припомнить такой безумной любви даже в ранней юности она не смогла. Были, конечно, парни. Какое-то время жили, спали вместе. Но любила ли хоть кого-нибудь из них? Вспомнить бы хоть как звали.
  - Ты меня любишь? - спросила она Сережу следующим вечером за ужином.
  - Люблю, конечно, - ответил он с некоторым промедлением, потом снова сунул в рот блин с творогом, запачкав при этом подбородок. Это почему-то вызвало у Алины сильное раздражение. А ведь она когда-то даже любила слизнуть с его губ мороженое.
  - Тогда почему ты не женишься на мне? - в ее голосе проскочили истеричные нотки.
  - Что тебя сейчас не устраивает? - оторвался Сережа от очередного блина. В его глазах промелькнул испуг.
  - Я хочу определенности, ребенка, семью! - прохрипела Алина. Приближалась истерика, из глаз ее брызнули слезы.
  - Опять одно и то же, - расстроился Сережа. - Гормоны, блин. Это потому что у тебя гормональное кольцо стоит. Как только его поставила, так и началось...
  - Значит, не хочешь на мне жениться? - грустно улыбнувшись, спросила Алина. Горькая складка прорезалась в углу ее рта. - А я была бы самая счастливая женщина в мире. Знаешь что, я завтра уезжаю домой - в Сортавалу!
  - Да и вали! - неожиданно равнодушно бросил Сережа. - Хватит нагонять депресняк. Задолбала уже. Пойдем-ка лучше на Пять Углов пивка тяпнем. Там классный пивнарь открылся. Успокоишься.
  - Никуда я с тобой не пойду!
  - Да и ладно. Пока!
  Он встал и, не оборачиваясь, пошел к двери. Алина смотрела ему вслед. Рыдания застряли у нее в горле, не вырываясь наружу. Ей не было жалко терять Сережу. Жалко было себя: потерянного времени. Два года. Двадцать четыре яйцеклетки пропали впустую. За это время можно было выйти замуж за кого-нибудь другого, родить. Ребенку мог быть уже годик. Он бы уже говорил 'мама'.
  Позвонила Данилову:
  - Сергей Николаевич! Мне надо уехать на недельку домой в Сортавалу.
  - Что-то случилось?
  - Личное.
  Данилов почувствовал в ее голосе едва сдерживаемое рыдание, понял, подумал: 'Хорошая вроде девка, а вот с мужиками ей не везет: живет с каким-то мудаком. Почему так?'
  Алина между тем в Сортавалу не поехала, а позвонила Анне Петровне, и снова отправилась в Лисий Нос, там они по-женски посидели, поплакали, выпили чуток, что мужики накануне не допили, попарились в баньке с дубовыми вениками. Потом Анна Петровна уложила Алину спать совершенно успокоенную, а сама пошла посмотреть программу по большому телевизору в каминном зале, полулежа на мягком диване, очень довольная проведенным вечером.
  Алина же проснулась на следующее утро поздно как заново рожденная, тело казалось новым и даже незнакомым, она с наслаждением потянулась, послушала тишину. Вместо затхлой комнаты в коммуналке с ее вечным гудением труб, гулом истеричных голосов, проснуться в большой просторной комнате с открытым в сад окном. 'Вот что мне надо!' - подумала Алина. Затем с аппетитом позавтракала одна на огромной кухне. Вполне можно было начинать новую жизнь.
  Как привидение, сквозь залу протащился помятый и хмурый Чебышев, едва кивнув и пробормотав 'Доброе утро'. Оказывается, и он оставался ночевать.
  День должен был быть ясный, вроде бы даже обещали потепление, но утро выдалось очень холодное, а ночью выпал снег. Вчерашние лужи замерзли и трещали под ногами.
  - Привет, Рыжуля! - едва слышно прошелестел Чебышев, подходя к своей припорошенной ночным снегопадом машине.
  У него, как и у хакера Геббельса, была дурацкая привычка разговаривать с вещами и растениями. Он всегда здоровался с машиной, а после поездки, прощаясь, благодарил ее, ласково похлопывая по крыше. Как-то в открытое окно его загородного дома залезла цветущая яблоневая ветка. Он осторожно убрал ее назад, закрывая раму и приговаривая: 'Что ж ты, милая, надо быть осторожнее!' или теннисному мячику, который на корте случайно заскочил ему в сумку: 'Уже хочешь домой? Фиг тебе!'
  Жена его сетовала:
  - Хоть бы мне когда ласковое словечко сказал!
  Чебышев завел машину, не спеша счистил щеткой снег со стекол и кузова, сел и так же не спеша поехал. Судя по колее на свежем снегу, он был первым в этой утро на улице.
  Неделя пролетела быстро, без происшествий. В субботу сходили с парнями в клуб на концерт. Там к Ховрину прибилась некая Анечка. Личико ее, довольно милое, было вытянуто носиком вперед, словно она постоянно к чему-то принюхивалась. Потанцевали, пообнимались, и потом Ховрин пригласил ее к себе.
  Мама Ховрина в ночь с субботы на воскресенье обычно ночевала у сестры, и квартира была свободна. По дороге Анечка позвонила своей маме, сказала, что ночует у подруги. Отойдя в сторону, чтобы Ховрин не слышал, она долго ее о чем-то убеждала, жестикулировала, но вернулась довольная: 'Все нормально!' Значит, уболтала. Наконец пришли. Ховрин сунулся первым, оглядел свою комнату. Было не слишком-то презентабельно. Из-под дивана неожиданно, как живой, выполз грязный носок. Ховрин загнал его обратно, но носок упорно лез снова.
  Анечка вдруг замерла на пороге, положив руку на косяк двери. Она явно все еще испытывала некоторое сомнение: оставаться или нет. Хорвин это почувствовал, обнял сзади, прижал к себе, поцеловал. Совместно стянули свитер. Анечка осталась сверху в черном лифчике. Теперь требовалось и его расстегнуть. Не сразу и получилось: Анечка рассталась с лифчиком с некоторым сопротивлением. Впрочем, там особо нечего было и скрывать: едва выступающие грудки с маленькими, как бруснички, сосками. Еще оставались джинсы и все, что под ними. Завязалась некоторая борьба, в результате которой раздетым оказался уже и сам Ховрин, и оба очутились на постели, а вся скомканная одежда - на полу. Оставались еще трусики - последний рубеж обороны. Анечка вцепилась в них намертво. Потом оправдывалась:
  - Девушка не должна просто так сдаваться.
  Кое-какой сексуальный опыт, судя по некоторым мелочам, у нее все-таки имелся. Проснулись рано - ей нужно было в колледж на занятия. Наскоро занялись сексом, потом Анечка носилась по квартире в одной ховринской рубашке нараспашку, причитала:
  - У меня, наверно, ужас что на голове!
  С этим она и умчалась, громко хлопнув дверью. В догонку ей звякнула на полке посуда.
  Ховрин включил телевизор, налил воду в чайник, в одних трусах прошаркал тапками к холодильнику.
  В этот момент зазвонил телефон. Это был Максимов.
  - Не спишь?
  - Нет.
  - Давай подгребай к десяти ноль-ноль на 'Чернышевскую'.
  - Зачем?
  - Дело есть.
  - Ладно.
  Встретились. Максимов ждал в припаркованной неподалеку от метро 'теане'. Тема была все та же: подстраховать.
  Поехали в какой-то бизнес-центр на территории бывшего завода. Место было довольно мрачное: некоторые здания были заброшены, окна их зияли. Всюду царил запах ржавчины и чего-то едкого вроде креозота, каким пропитывают деревянные шпалы. Во внутреннем дворе стояли как дорогие машины, так и какие-то грязные ржавые контейнеры и еще какая-то строительная техника, тоже довольно потрепанная. Максимов вошел в какой-то кабинет, Ховрин же маялся в длинном сумрачном коридоре. И тут пахло какой-то тухлятиной.
  Прошло минут пятнадцать, потом позвонил Максимов с одной только фразой:
  - Быстро на выход!
  Ховрин тут же двинулся к выходу. Какой-то человек в черном, видимо охранник, перегородил ему дорогу. Ховрин рванул было вперед, чтобы проскочить мимо него, но поймал сильный встречный удар кулаком в корпус, от которого отлетел назад, едва не упав и потеряв дыхание. Парень был явно из бывших спортсменов, скорее боксер-тяжеловес, чем каратист или боец без правил. Нижний уровень у него был открыт, и по нему вполне можно было достать ногой, например в бедро, что очень болезненно. Какое-то время они двигались друг против друга, обменивались ударами в пустоту без особого ущерба друг для друга. Это продолжалось почти полминуты без какого-либо результата, потом подошел Максимов и сходу треснул боксера дубинкой по затылку. Тот сразу повалился. Максимов, быстро обхлопав бугая на предмет оружия, похвалил Ховрина:
  - Молодец, продержался!
  Вышли из здания, завернули за угол. Там стоял парень с напряженным лицом: набычился, губы стиснуты, кулаки сжаты. Он представлял явную угрозу. Ховрин ожидал нападения именно с кулаками, но парень вдруг выхватил из подмышки пистолет и направил его в упор на Максимова.
  Максимов мгновенно захватил кисть с пистолетом, вывернул, направил ствол в сторону и, возможно, случайно нажал на курок. Пистолет оказался взведенным и выстрелил в бок другому парню, стоявшему неподалеку. Парень этот, охнув, упал. Другой выстрел пришелся в левое плечо уже самому стреляющему, отчего незадачливый стрелок завопил: "Ой, блядь!" Затвором при перезарядке ему еще и сильно рассадило руку, отчего он, наконец, выпустил пистолет, который, блямкнув, выпал на дорогу. Максимов облегченно выдохнул:
  - Вот так!
  Ховрин даже испугаться не успел. А ведь, как оказалось, первый раз попал под обстрел. Максимов хлопнул его по плечу:
  - С боевым крещением!
  Пистолет, впрочем, при ближайшем рассмотрении оказался травматическим. Максимов показался несколько разочарованным, однако сунул его в карман: 'Пригодится'.
  Стрелок между тем встал на ноги, о чем-то подумал и вытащил нож. Максимов, с улыбкой, напоминающей волчий оскал, снял и намотал на левую руку куртку, помахав перед этим ею, как тореро красной тряпкой перед быком. Далее все происходит стремительно: защищенной рукой отбивается нож и наносится удар правой. Все. Нападающий лежит без сознания. Можно крутить ему руки, надевать наручники, если, конечно, не лень.
  - Учись, пока я жив! - пробормотал Максимов, с мрачным лицом разматывая и осматривая куртку на предмет возможной дырки. Впрочем, куртка оказалась совершенно целая.
  Максимов еще раз осмотрел ее уже в машине - никаких повреждений. Вдруг он достал гудящий смартфон, понажимал на экран, рявкнул:
  - Вот черт! Пусти-ка меня за руль! - Быстро перешел на место водителя, въехал в ряд и резко прибавил скорость.
  Ховрина вдавило в кресло, начало швырять из стороны в сторону при перемене рядов движения.
  Максимов гнал машину по КАДу в крайнем левом ряду на скорости под сто восемьдесят, почти не меняя полосы движения - дорога была свободна. Через пятнадцать минут они съехали на примыкающее шоссе и вскоре, разбрызгав огромную лужу, прибыли в какой-то поселок, где в ряду со старыми перекошенными домами попадались и новые богатые особнячки. Тут уже ехали медленно - всюду была грязь, глубокие колеи. У одних ворот стояла какая-то красная забрызганная грязью машина 'Жигули', крыло ее было помято, еще незатекшая водой колея в грязи показывала, что она приехала совсем недавно. Не доезжая, встали к обочине, вошли в калитку из кованого железа - на ней был чей-то вензель.
  Максимов по дорожке прошел к дому. Весенние сумерки уже наступили, четкость очертаний предметов была потеряна, однако уже издали было видно, что дверь в дом приоткрыта. Максимов стукнул ногой по двери, проорал в проем:
  - Выходим по одному! Руки за голову!
  Даже задремавшие, было, скворцы взлетели с паническим шумом с соседней березы.
  Ничего. Максимов крикнул еще раз. Несколько минут спустя из дома вышел угрюмый парень с фомкой в руке. Судя по виду, это был типичный преступник, одним своим видом подтверждавший теорию Ломброзо: низкий лоб, глубоко сидящие глаза - переродившийся в человека волк. Глаза его метались по сторонам. Максимов два раза выстрелил ему в живот из травматического пистолета 'Оса', тот рухнул на колени. Выпавшую из его руки фомку Максимов отбросил ногой в сторону, снова проорал:
  - Выходим!
  Появился и второй тип. Этот уже был без фокусов. Руки он заранее держал в замке на затылке.
  - Хозяин, мы здесь просто зашли спросить: нет ли работы. Было открыто.
  - Конечно, так я и поверил!
  Минут через пятнадцать взломщиков забрал патруль вневедомственной охраны. Они тоже оказались знакомые Максимова. Обоим полицейским он пожал руки и перекинулся парой фраз о житье-бытье. Когда они уехали, сказал:
  - Вэб-камеры - просто и удобно. После майских тут установят нормальную сигнализацию.
  - Чей это дом? - спросил Ховрин.
  - Знакомых.
  'Оса' Ховрину понравилась. Нужно было прикупить для себя.
  
  Во вторник вечером собрались заехать в риэлтерское агентство, договариваться насчет спорной квартиры. Ховрин боялся застрять в пробке, приехал пораньше, ждал внизу, сидя за рулем. Тут, наконец, появился Максимов.
  Ховрин не сразу его и узнал. Максимов был в элегантном темно-синем костюме, в белой рубашке с бордовым галстуком и словно только что из парикмахерской. Подстрижен коротко, бобриком, волосы пегие с сединой на висках, чисто выбрит. Лицо спокойное. Шрам на подбородке выглядел благородно и мужественно. К нему сразу бросились двое не пускать. Он свалил их безо всяких усилий, не используя рук, - только с помощью ног - ударами по нижним конечностям. Оба 'быка', ошарашенные, лежали на земле, сучили ногами, пытались подняться, но не могли. Максимов смотрел на них, как профессиональный охотник смотрит на пойманную добычу - с привычным равнодушием.
  Один, наконец, поднялся, проблеял:
  - Мужик, ты чего?
  - Хозяйка где?
  - Вон хозяйка идет! - проблеял из дверей еще какой-то мелкий служащий и тут же поспешно скрылся. Буквально испарился.
  Появилось что-то огромное, свинообразное. Это была женщина средних лет весом килограммов за сто двадцать.
  - Чё надо? - надвинулась она всей массой на Максимова. Тот даже отпрянул, оторопел. В глазах боевого ветерана промелькнула явная растерянность.
  'Кошмар! Она, если умрет, даже ведь в стандартный гроб не влезет - ее придется утрамбовывать или класть туда по частям', - подумал Ховрин, ожидая, что Максимов просто огреет ее по голове стулом, поскольку женская природа этого существа была давно утрачена и его, это существо, можно было просто истреблять без каких-либо моральных сожалений.
  Однако ничего этого не произошло.
  - Красавица, позвольте с вами поговорить по одному очень важному делу, - елейным голосом пролепетал Максимов.
  Такая неприкрытая грубая лесть, однако, дала неожиданный эффект: толстуха расплылась в широкой и ослепительной белозубой улыбке. У нее оказались прекрасные зубы. Она вмиг преобразилась. Впрочем, встретившие их мужские типы наблюдали за этим с явным страхом. Похоже, переход от одного состояния в другое был для этой огромной женщины мгновенен и непредсказуем.
  - Пройдемте в мой кабинет, - пропела она и пошла туда первая. Огромный, обтянутый красным бархатом зад ее колыхался из стороны в сторону, наверное, на полметра, как выносит на повороте трамвайный вагон. Обслуга шарахнулась в стороны. Максимов прошествовал сзади, мигнув Ховрину, чтобы тот остался ждать. 'А он ее еще и трахнет', - с ужасом подумал Ховрин.
  Максимов исчез довольно надолго, а Ховрин остался ждать его на улице, присматривая за машиной. В машине сидеть не хотелось, и он пошел в сквер поискать скамейку, чтобы наблюдать оттуда за выходом из офиса и за 'теаной'.
  Место было нехорошее. Тут же поблизости тусовались подвыпившие гопники. Какой-то в кепочке полез в драку на кого-то проходящего мимо, товарищ лениво его сдерживал, отпихивал, тот продолжал лезть, явно показывать свою лихость. Три девушки-гопотелки курили, посмеивались, сплевывали. На губах у всей женской троицы была очень яркая помада - одинаковая, словно из одного тюбика. Что-то спросили и у Ховрина. Ховрин молча отвернулся, его пытались ухватить за рукав, он отмахнулся: 'Да отвали ты!' Отошел от них, но они снова придвинулись. Потом Ховрину это надоело, он повернулся и нанес мгновенную пару ударов по двоим, как говорится: 'Эй, приятель, лови 'двоечку!' Оба парня рухнули на месте без сознания. У одной из гопотелок от изумления сигарета выпала изо рта. Другая взвизгнула, третья застыла, как замороженная.
  Ховрин сплюнул и пошел ждать Максимова у офиса.
  Пробыл тот там довольно долго - с полчаса наверно, или больше. Потом появился какой-то весь потрясенный и всклокоченный - галстук набок. Сели в машину. Ховрин был за рулем. Какое-то время ехали молча. Потом Максимов сказал:
  - Жесть! Боялся что не встанет...
  Потом еще через какое-то время:
  - Офигеть!
  Детали, впрочем, не рассказывал. Вроде бы дело удалось.
  На следующий день заехали в дилерский центр 'Тойтота', посидели в продающейся 'Секвойе', чтобы прикинуть габариты. Пробной поездки - тест-драйва - однако, не получилось - нужной машины на тот момент в офисе продаж не оказалось. Взяли другую большую 'тойоту' со схожей системой управления и поездили на ней.
  И снова была стычка на стоянке. Там к ним подошел парень со стандартной комплекцией громилы, стал что-то орать, махать руками. Максимов смотрел на него изучающее: его всегда интересовали люди, из-за ничего устраивающие кипеж и готовые пострадать или даже умереть за просто так. Впрочем, хватило одного удара, и мгновение спустя громила уже лежал, раскинув руки на грязной дороге. Глаза его закатились и прикрылись наполовину веками.
  - Чистый нокаут! - с удовлетворением констатировал Максимов и отвернулся. - Как-то я с полгода работал охранником в одном торговом центре, - и чуть тише, пожав плечами: - был такой, к счастью, недолгий, эпизод моей разнообразной жизни, - так там у нас постоянно происходили подобные стычки то с пьяными, то с гопниками, реже - с братвой. Специально не наезжали, поскольку у нас была своя довольно крутая 'крыша', но некоторые типы побуянить могли и даже это дело любили.
  Кстати, про свою работу в УФСИН он за все это время не упоминал ни разу. Теперь он снова был за рулем и стремительно вел машину.
  В этот момент черный 'Мерседес' подрезал 'теану' и, вспыхнув стоп-сигналами, остановился перед ней, - Ховрина от резкого торможения дернуло в ремнях, - открылась дверь, оттуда образовался мужчина лет тридцати плотного телосложения, но уже в стадии ожирения - с арбузообразным животом и жировыми складками на шее сзади. Футболка с какой-то английской надписью, видная под распахнутой курткой, выбилась из брюк и приоткрывала волосатый живот. Мужчина вразвалку направился к 'теане'.
  Максимов спокойно смотрел на него:
  - Интересно, зачем он это делает? У него есть бизнес, хорошая машина и, наверняка, неплохой дом, зачем ему все это терять?
  С Максимовым Ховрин не боялся ничего, но все же сердце застучало несколько чаще - адреналин выплеснулся в кровь. Ховрин ожидал, что Макимов сейчас выйдет из машины и будет колотить толстяка головой об асфальт. В ином он не сомневался.
  - Самое лучшее решение - самое простое, - прошептал, однако, Максимов, опуская стекло. Налитое кровью потное лицо появилось в окне, хлынул, как поток грязи, яростный мат, потянулись жирные руки с золотыми перстнями. Чудовище! Людоед из сказки про Кота в сапогах!
  Максимов, не говоря ни слова, прыснул этому толстому чудовищу в глаза из перцового баллончика. Точнее сказать, просто залил их струей. Толстяк взвыл и отпрянул прочь. Шатаясь и ощупывая перед собой пространство, он поплелся назад к своей машине.
  Максимов подождал какое-то время, осмотрелся и тронул 'теану', аккуратно объехал 'мерина'. Потом звонко чихнул, потом еще раз. У Ховрина и самого засвербило в носу. Через минуту он тоже чихал. Слезы текли из его глаз неудержимо.
  - Плохая оказалась идея с баллончиком, - прогундосил Максимов, отсмаркиваясь. - Впрочем, скоро пройдет.
  Потом добавил:
  - Люблю эти моменты - выброс адреналина. Иногда понимаю экстремалов - это примерно одно и то же.
  На обратном пути встали у шлагбаума на железнодорожном переезде. Позади остановилась машина, у которой горела только одна фара. Водитель открыл дверь и отхаркался на дорогу. Потом захлопнул дверь. За лобовым стеклом вспыхнул рыжий огонек зажигалки, потом красный огонек сигареты то светился, то гас маячком. Потом, когда шлагбаум поднялся, вдруг рванул на встручную, влез перед 'теаной' и помчался вперед. Максимов какое-то время думал-решал: догнать его или нет. Вроде бы и надо проучить, но было лень, и лень превысила это желание.
  
  Куда-то, наконец, приехали. Это был то ли склад, то ли магазин, то ли и то и другое вместе. Выглядело все это довольно убого. Владельцу по фамилии Никонов, а по имени Игорь, было на вид лет тридцать-тридцать пять - в зависимости от освещения. Мертвенный свет люминисцентных ламп сверху делал его гораздо старше. Он был широколиц и курнос.
  - Как бизнес? - поинтересовался у него Максимов скорее из приличия, чем из интереса.
  - Как и везде: гнием, разваливаемся, потихоньку идем ко дну! - пробормотал Никонов, довольно кисло улыбнувшись.
  - Зато твою контору рейдеры отнимать точно не будут, потому что они забирают только то, что приносит доход, а какой у тебя тут доход - слезы! - хохотнул Максимов.
  - Ничего смешного, - обиделся Никонов.
  - А что мне - плакать? - пожал плечами Максимов.
  - Ну, что: есть информация по Марине? - нетерпеливо спросил Никонов. - Есть у нее кто-нибудь?
  - А что ты ожидаешь? Ей двадцать два года. Она уже давно не девочка.
  - Откуда знаешь? - вскинулся Никонов.
  - Я видел ее. Взгляд девственницы очень отличается от женского!
  - А-а, - отмахнулся Никонов, - это все лирика. Точно тебе ведь не известно.
  - Ладно. Лучше вообще об этом не думать. Всегда знай, что ты не первый. Воспринимай это как данность. Тут уже до тебя были люди! Это тебе не Луна. Впрочем, Луну и ту оприходовали.
  - А как же тогда жениться? И на ком? - запальчиво спросил Никонов.
  - Я не знаю: если на девственнице жениться, получается, что невозможно, надо просто плыть по течению. Выпускание голубей, шампанское, свадьба, фата, первая брачная ночь (а до этого спали вместе уже полгода), свадебное путешествие, медовый месяц - это просто ритуал. 'Ой, а у нас будет ребенок!' Это нормально. Всегда предупреждай, когда приезжаешь домой, и ты будешь счастлив. Вот ты полюбил девочку в десятом классе и тут же и надо на ней жениться. Лучше уже не будет. Тогда в двадцать лет у вас уже будут дети, а в сорок - внуки. И вообще это лотерея - как повезет!
  - Не верю я тебе! У тебя все, как насекомые. Добудь мне про нее точную информацию.
  - Уже! Это без проблем - сейчас в ходу электронные медицинские карты. Вопрос риторический: имеет ли будущий муж право знать всю правду про свою будущую жену? Несомненно, должен иметь. Только он, кроме врача, и имеет, пожалуй. Но вдруг он передумает и что тогда? - спросил Максимов.
  Он кинул через стол листок, который спланировал над поверхностью и лег ровнехонько перед Никоновым. Там было всего несколько строчек. Потом все же Максимов ухватил его, пододвинул назад к себе, зачитал:
  - 'Месячные с 12 лет, регулярные, 3-5 дней, с интервалом 28 дней, умеренно болезненные, обильные. Половая жизнь с 16-ти лет, постоянный половой партнер 2 года, половые контакты регулярные, предохраняется (контрацепция барьерная или прерванный половой акт), последний половой контакт 21 марта с.г. Наружные половые органы развиты правильно. Осмотрена на зеркалах и бимануально...' Продолжать? Тебе интересно, что там дальше? Никакой эротики. Чистая физиология. Там, кстати, все хорошо: детородная функция в норме.
  Никонов сразу как-то привял, из него будто выпустили воздух.
  Максимов продолжил без выражения:
  - Неприятно слышать? Но давай составь такую же сводку на себя любимого. Типа: 'Половая жизнь с семнадцати лет. Дважды болел гонореей. Имел десять или двадцать половых связей с разными половыми партнершами, из них пять - длительные, в настоящее время постоянно имеет регулярные половые контакты с двумя или тремя женщинами'. И что? У женщин должно быть по-другому? Сейчас вроде как равноправие. Каждый спит с кем хочет.
  Никонов только неопределенно пожал плечами. Он напряженно думал. Двадцать первое марта было две недели назад. Они тогда были уже давно знакомы с Мариной и в тот день встречались. Это была невероятная, чудесная суббота. Расстались в десять вечера, поцеловавшись, надолго задержав поцелуй. Потом она вернулась к себе домой и, оказывается, с кем-то там переспала. Ложь, словно ржавчина, понемногу стала разъедать эту возникшую между ними, казалось бы, уже сложившуюся и уже довольно, казалось, прочную связь. В груди будто поселился какой-то паразит.
  - Это значит, что она меня не любит, - констатировал Никонов, кратковременно испытав при этом настоящий ужас и панику.
  - Вовсе нет, - сказал Максимов. - Это может ничего не значить. Старые связи трудно сразу разорвать. Она могла подумать, что вот дам ему в последний раз, на том они, может, и разошлись навсегда. С женой, когда собираешься разводиться, все равно какое-то время спишь.
  - Она меня не любит, - повторил Никонов.
  - Почему?
  - Она не закрывает глаза при поцелуе. Все женщины закрывают, если любят, а она просто смотрит как-то изучающе. Я сам закрываю, но вот случайно открыл, а она смотрит изучающе.
  - И что?
  - Когда женщина любит, она всегда закрывает глаза. А если нет, то значит, она ничего не чувствует.
  Максимов немного подумал, потом сказал:
  - Может быть, ты и прав... Она может вообще ничего не чувствовать.
  - Как так?
  - Что-то у них бывает периодически гормональное, тяга к мужикам на время абсолютно проходит. Что мужик, что просто шкаф - никакого чувства. Либидо ноль. Секс не нужен. Гормональный упадок.
  - Ужас какой!
  - Потому что чувства это все химия. Все чувства - химия. Если начнуть тебе вводить женские гормоны, то у тебя пойдет расти грудь, станешь красить губы, потянет на мужиков.
  - Вот блин...
  - Иногда такие женщины говорят: мужа люблю, но трахаться с ним не хочу - противно, нет желания. В таких случаях она мужа любит, как собаку или кошку. Я, когда умерла моя собака, поверь, испытал настоящее горе. Даже сейчас саднит в груди, когда вспоминаю о ней...- сказал Максимов.
  - А я все равно женюсь на ней и никогда не буду ей пенять на это, - вдруг сказал Никонов. - Я ее люблю и совершенно не хочу ее терять. Это решено. Завтра делаю ей предложение. Утром куплю кольцо. Если она скажет 'нет', то нет, если 'да', то да. Уж как получится.
  Удивленный Максимов, подумав, вдруг сказал:
  - А, знаешь, Игорек, ведь ты прав. Любимых людей терять нельзя. Про себя расскажу. Мы не так давно - примерно с полгода - расстались с подругой. Причины понятные: она молодая, ей нужна семья и дети, а я уже для нее стар. Непреодолимые противоречия: разница в возрасте. Наши отношения просто не имели продолжения. Мы прожили вместе почти три года. Это означает, что примерно тысячу ночей мы провели вместе, минимум раз двести-триста занимались любовью, все делали вместе и где только ни были: Рим, Барселона, Париж, Венеция, Кипр, Бали, Сингапур, Таиланд, Турция, Нечанг, еще и горнолыжные курорты: Зольден, Андорра - Енкамп, Бормио, Шамони, Леви - это курорт в Лапландии... Кто теперь будет восхищаться закатом в тропиках, спелыми манго, живым лобстером, которого тут же при тебе и приготовят, утренним 'вельветом' на горном склоне? Жили и жили, а потом как-то потихоньку, постепенно это все начало разрушаться. Я как-то это прозевал. И вдруг - пуфф-ф - и ничего этого нет - все в прошлом! Казалось: что тут поделаешь, ну и уйдет она однажды, как-нибудь проживу и без нее. И как-то в один день она действительно ушла: 'Пожалуйста, прости меня и прощай!' И я вдруг испытал страх, паническую атаку! Я словно увидел тупик своей жизни. У меня будто вдруг словно вырвали кусок души. И я стал жалеть о каждом потерянном мгновении с ней, когда я мог обнимать и целовать ее, сколько угодно, и не сделал этого. Но ничего поделать было уже нельзя. Встретил ее всего через неделю: она уже жила своей жизнью и не принадлежала мне. А у тебя еще есть шанс. Используй его! Я, знаешь, даже завидую тебе. Женщины после секса традиционно любят вести разговоры и задавать один и тот же вопрос: 'А как ты меня любишь?', и ты обычно не знаешь, как ответить на этот вопрос, что-то мычишь и думаешь, как бы поскорее задрыхнуть, а сейчас, когда она ушла, на этот вопрос у меня есть ответ и он очень простой: 'Я просто не могу без тебя жить!'
  Скорбь опустилась на его лицо, состарила его и еще глубже проявила морщины у его глаз.
  Никонов же вдруг испытал внутренний восторг: внутри его словно взорвался салют.
  
  В среду на доклад к Гилинскому пришел только один Гена.
  - Кстати, а где Лысый? - спросил Гилинский.
  - Болеет, - уныло ответил Гена.
  - Что значит 'болеет'? - удивился Гилинский. - Перепил, что ли? Перетрудился? Что-то он стал часто болеть. А работа? Что с ним вообще?
  - Говорит, поскользнулся, упал. Очнулся - гипс! Хе-хе!
  - Какой-то он стал падающий. Когда выйдет?
  - Ногу же сломал. Месяца два, наверное, как срастется.
  - Прямо-таки шел и сломал? - удивился Гилинский. - Что за народ? Почему я ничего не ломаю?
  - Так нельзя говорить - можно и сглазить! Сплюньте быстрее! Тьфу-тьфу-тьфу! - сплюнул Гена через левое плечо.
  - Да иди ты со своим средневековым сознанием! - пробормотал Гилинский, но на всякий случай сплюнул.
  - А Леха где? - спросил Гилинский.
  - Умер. Завтра похороны.
  - И ты это так спокойно мне говоришь? Как это умер? Жил-жил и умер? С чего вдруг? Он же молодой! - оторопел Гилинский.
  - Упал с крыши.
  - А что он делал на этой крыше?
  - Откуда я знаю? Гулял, наверное.
  - Больше гулять негде как на крыше?
  Гилинский от этого разговора остался в некотором недоумении. Он в упор уставился на Гену.
  Сконфуженный Гена пробормотал:
  - Тот парнишка? Он - никто! Тфу! Разберемся. Зачем он вам вообще?
  Гилинский подошел к столу. Там у него стояли шахматы: очень дорогие - из нефрита и других полудрагоценных камней. Тяжелые холодные фигуры было приятно держать в руке. Гилинский посмотрел на говорившего, взял пешку, зажал ее в кулаке, потом со стуком поставил на середину шахматной доски:
  - Видишь? Это - самая маленькая фигура. Но если она находится вот здесь и под защитой - с ней ничего не сделать и она очень мешает. Это - противная, мешающая всем пешка, которую очень хочется убрать, но я не могу тратить на нее ферзя. Я получу временное превосходство, но с высокой вероятостью проиграю партию. Так и в жизни: расходы резко возрастают, игра становится рискованной. К тому же, мне кажется, наша пешка находится под защитой. За ней явно стоят крупные фигуры. Вот почему я люблю шахматы. Жизнь - это тоже шахматы, и побеждает тот, кто просчитает ходы намного вперед. Парень этот - просто пешка, но сильная пешка. В настоящий момент нам ее не взять - цена может быть слишком высокой. И вот пример: мы потеряли двух человек, а с места ничего не сдвинулось. Вводить в игру крупные фигуры? Не уверен.
  Оба замолчали: вошла домработница с подносом, на котором сверкал кофейник и стояли две чашки. Быстро и молча она расставила на столе чашки, вазочку с печеньем, разлила кофе и беззвучно удалилась. Оба проводили ее взглядами. Фигура у нее была идеальная.
  Гена подумал: трахает ли ее шеф или нет. 'Наверняка трахает, я бы трахал'. Просто за работу по дому такие деньги не платят. А зарплату ее Гена знал. Можно было трех домработниц нанять за эти деньги.
  Гилинский застыл в задумчивости над шахматной доской. Собеседник его в шахматах ничего не соображал - он предпочитал домино. Вот это игра так игра! Вот где динамика! Вот где настоящий азарт! Он любил ее еще с камеры в 'Крестах'. Там была, на удивление, хорошая компания все те полгода пребывания в следственном изоляторе. И дома держал домино. Правда доминошки у него сейчас тоже были из нефрита, и тоже очень дорогие.
  Гилинский между тем спросил, доставая из шкафа деревянную коробку и поднимая ее крышку:
  - Куришь сигары?
  - Нет, - замотал головой Гена, сглотнув.
  - Я - очень редко. Здоровье, знаешь ли, уже не то. Зато получаю настоящее удовольствие. Разминаешь ее, нюхаешь, обрезаешь, все это не спеша. Процесс! - Он щелкнул специальной сигарной гильотинкой.
  У собеседника пересохло во рту - так он хотел закурить. Даже заерзал. Мазнул взглядом по наручным часам.
  - Куда-то спешишь? - заметил это движение хозяин.
  - Нет. Так что вы предлагаете?
  - Это только часть всей партии. Давай продумаем другие ходы.
  Гена только кивнул. Гилинский продолжил:
  - Вова хоть и запойный пьяница, но его просто так не возьмешь. Если все получится, мы забираем СВЗ - это минимум сто миллионов долларов. Контроль тогда будет наш и Вовчик ничего сделать не сможет, тем более, что сидит он в гребаной Англии, а даже если и был бы здесь. По минимуму продай свои акции и сиди там себе, квась дальше! Сиди на жопе ровно, получай дивиденды, сколько тебе дают, и не вякай. Это как в шахматах: фигуры остаются на поле, но ферзь закрыт и не может никуда двинуться - все поля под боем. Король может ходить на одну клетку вправо-влево и ждать, когда ему поставят мат. Ужасно раздражает меня Гарцев. Даже по скайпу не могу с ним общаться - воротит. Пьяная рожа его до смерти надоела! - и что-то вспомнив, крикнул кому-то в проем двери: - Позвони-ка Фельдману - пусть приедет - я чего-то дозвониться до него не могу!
  Потом резко повернулся, будто вспомнив еще что-то:
  - А этот ваш громила Додон? Жуть какая! Ну и кличка. Тоже мне мне, князь Додон, отсидевший двенадцать лет. Про него тоже ничего не слышно?
  Гена ответил с некоторой задержкой:
  - Додон-то? В реанимации в Покровской.
  Гилинский буквально остолбенел:
  - Просто нет слов. Только не говори, что аппендицит.
  - Отфигачили, говорят, на улице.
  - Кто, интересно? - удивился Гилинский.
  - Нашлись добрые люди.
  - Сам-то он что говорит?
  - Молчит. Еле живой. После операции. Разрыв печени. Туда не особо пускают. Видел его только издали.
  А произошло следующее. Два дня назад Ховрин шел к своему дому по аллее.
  Вдали на аллее маячила какая-то темная фигура, она не двигалась, но периодически от нее вверх шел дым, как из паровозной трубы, мерцал огонек сигареты. Ховрин испытал неуверенность. Человек этот несомненно кого-то поджидал. От него исходила явная угроза. Такие темные фигуры лучше обходить, что Ховрин и сделал. Неожиданно получить ножом в живот вовсе не входило в его планы. Мужчина, однако, щелчком выбросил сигарету - она искрой полетела на газон и погасла, потом двинулся за Ховриным. Из интереса можно было и пробежаться. И Ховрин побежал. Тут шансов у таинственного мужчины, понятно, не было. Но тот и не побежал - остался стоять, широко расставив ноги и сунув руки в карманы.
  На следующий день Ховрин рассказал про эту встречу Данилову. Тот, подумав, покачал головой: 'Может, показалось?' Все может быть. А вдруг действительно киллер?
  И этот ожидамый и предполагаемый киллер наконец появился прямо на пути. Ховрин почуял его издали. Сработал древний инстинкт угрозы, мурашки пробежали по хребту. Наверно от излучения злобы и агрессии, исходящей от этого типа. 'Бахнет сзади по балде - и все, спиной лучше не поворачиваться'. Перешел на другую сторону улицы. И громила переместился туда же. Откуда у него такая огромная нижняя челюсть? У одного ховринского знакомого вообще не было в общем понимании нижней челюсти - еле-еле вытарчивал подбородок. Фамилия его была, кажется, Комаров. А тут - здоровенный, - если найдут при раскопках, непременно поместят в музей, скажут: останки кроманьонского человека. Еще и надбровные дуги - точно когда-то было скрещение с питекантропом. Праматерь пошла погулять за кореньями в саванну и там случайно скрестилась. Дело молодое. Куда его бить-то? Даже Гарайсы, пожалуй, призадумались бы. Одного мяса в этом типе было столько, что и из пистолета не пробьешь - дотянется и задушит. Вот и работает душильщиком. А в пакете, который держит в руке, вполне может быть что-то типа дубинки или еще какая-нибудь хрень, чтобы сначала оглушить жертву. Ховрин уже готов был бежать со всех ног. Позвонил, однако, Максимову, стараясь говорить, не торопясь, и чтобы голос не дрожал:
  - Меня тут какой-то хрен преследует, как из фильма ужасов - типичный киллер-костолом, генетический. Больно уж здоровый и челюсть выпирает. Бли-и-и-н! Жескач!
  - Кулак об таких ломать себе дороже, - ответил Максимов, что-то там жуя. - Вот ведь черт, сегодня совсем не вовремя: я футбол смотрю. Завтра мы бы его вдвоем отоварили. У тебя 'Оса' с собой? Без колебаний, если уверен, что он охотится именно за тобой, подойди, влупи в корпус и вали оттуда. Ни о чем не разговаривай. Потом разберемся...
  Ховрин так и сделал. Ничего уточнять не стал, не сказав ни слова, подошел и высадил в страшного человека 'Осу' в упор почти залпом - все четыре заряда. К его удивлению, это действительно подействовало - тот упал. А то не верилось, что такого можно свалить в принципе.
  На следующий день Максимов, выслушав эту историю в деталях, хмыкнул:
  - Я тут недавно прочитал в газете заметку "Человек и неандерталец занимались сексом" Вот так новость! Человек занимался сексом со всем, что только движется и со всеми отверстиями, куда только можно вставить. С козами, собаками - со всеми подходящими и неподходящими животными. Я думаю, слона человек наверняка трахнул тоже. Как-нибудь приспособился. Со стремянки или с лесенки. Я сразу вспомнил нашего сержанта Кулибабу и охотно поверил, что человек и неандерталец занимались сексом. Я знал двух реально сильных людей - один был вор в законе, его уже убили, и еще одного - сержанта Кулибабу. Если я когда Кулибабу встречу, то непременно отпизжу безжалостно - вот был подонок, так подонок! Всем подонкам подонок. Но сильный: здоровый, тупой, в рожу бил без каких-либо эмоций, как половик выбивал, а все бабы от него тут же млели, было такое ощущение, что у них сразу снизу текло. Драл всех, кого видел. У него не член был, а реально - болт - иначе и не назовешь. Самец в чистом виде. Все тело в волосах. Яйца - каждое с кулак. А член у него был - я не вру - реально, как хобот! Сам же - мудак мудаком. Он всегда подкрадывался и бил без предупреждения, и вот мечталось по первому году службы прекрасное: подойти к нему сзади и въебашить бутылкой по балде! Хотя обычной пивной бутылкой его было бы, пожалуй, не пробить. Разве что от шампанского...
  Полчетвертого Ховрин вышел из 'теаны' у Катиной школы. Максимов, пересев на место водителя, тут же уехал. Позвонил уже часов в девять.
  - Есть интересная тема, завтра расскажу. - И отключился.
  Утром сообщил следующее:
  - Возможно, этот кроманьонский человек, которого ты из 'Осы' позавчера прищучил, попал в Покровскую больницу. По описанию совпадает.
  У Ховрина опустились внутренности.
  - Оперирован по поводу разрыва печени и внутреннего кровотечения, - продолжил Максимов. - Фамилия его Додонов, привезен поздно вечером с улицы, вчера опрошен дознавателем, молчит. Оказался уголовный тип, рецидивист, освободился в ноябре прошлого года. Врач говорит, что выживет. А жаль. Дознаватель считает, что кто-то защищался от него во время грабежа. Это основная версия. Сейчас его проверяют по другим эпизодам грабежей в этом районе. Так что ты сделал доброе дело. На всякий случай мы возьмем его на заметку, если не сядет снова.
  На стоянке у супермаркета Максимов сцепился с каким-то мужиком неизвестно по какому поводу, - чем-то он его обидел.
  Мужик не знал, что и делать.
  - Проси прощения! - требовал он, чуть ли не плача.
  Максимов уже стал накаляться.
  - Хрен тебе! - проскрежетал он. - Перебьешься.
  Мужик хотел что-то возразить Максимову, но не решился. Чувство самосохранения у него все-таки сработало, он проглотил уже готовую вырваться фразу, опустил голову и поплелся к своему автомобилю. Еще один хотел влезть, но встретившись глазами с Максимовым, шарахнулся в сторону.
  В последующие два дня поездки по городу проходили без происшествий. За рулем все время был Ховрин. Максимов вяло смотрел на дорогу, изредка делал замечания. Лезли во все дыры, несколько раз проехали центр города по всем направлениям. Впрочем, скучно не было. Город был забит машинами до отказа. Их постоянно подрезали, они, в свою очередь, кого-то подрезали, но рукопашных столкновений уже не было. Такая езда даже вошла в привычку. Еще один день гоняли по трассам, Московскому шоссе, КАДу, оттуда с дамбы завернули в Кронштадт, где и пообедали.
  - Нормально, - заключил Максимов в конце поездки. - Не люкс, конечно, но вполне терпимо. Когда едете?
  - Завтра.
  -Это понятно. Во сколько?
  - Часов в семь утра. Пока дороги свободные.
  - Разумно.
  У своего дома Максимов перед тем, как выйти из машины, пожал Ховрину руку:
  - Удачи в дороге!
  - Спасибо, - ответил Ховрин.
  Потом он встретил и проводил Катю. Позже, запарковав 'теану' своего дома, Ховрин заглушил двигатель, отстегнул ремень, вышел из машины, до хруста потянулся.
  Это был вечер пятницы.
  А в субботу предстояло ехать в Торжок.
  Ховрин еле-еле разлепил глаза в шесть утра. Видел какой-то очень интересный сон, который хотелось бы досмотреть. В чем-то он был мучительный, но уже через секунду после пробуждения вспомнить его сути Ховрин не мог. Еще было довольно темно. Дом спал, хотя уже запищали фургоны, доставляющие товар в магазин 'Пятерочка' на первом этаже. Даже не позавтракав, стуча зубами, Ховрин вышел на улицу. Ночь была холодная, лобовое стекло пришлось отскребать ото льда. 'Ну, и весна в этом году!' - ворчал мужик рядом, тоже очищающий свою машину.
  Когда Ховрин приехал на базу в Лисий Нос, было без десяти семь утра. Стоял такой туман, что Ховрину показалось, что он вошел в упавшее на землю облако - по лицу будто мазнули холодной мокрой тряпкой. Однако потихоньку сквозь туман начали пробиваться лучи солнца. Вскоре день засиял, словно вытертое начисто до писка оконное стекло.
  Данилов провел инструктаж:
  - Отвезешь ее в Торжок, там ночуете в деревне у ее бабушки с дедушкой и назад. Вот адрес. Он уже вбит в навигатор. Поедешь на этой машине. Специально тебя останавливать не будут, но и сам не нарывайся! Из машины не выходи ни при каких обстоятельствах. В крайнем случае - звони. Держи айфон. Тут стандартная система. Ты может в любой момент узнать, где она находится, и мы будем знать, где вы находитесь. Обойдешься без всякого специального оборудования.
  Ховрин попробовал. Зеленая точка появилась на карте, где находился Катин дом. Значит, сидела дома.
  - Я буду контролировать ваше передвижение по твоему айфону. Хотя не везде хорошая связь и не везде есть быстрый Интернет, но, думаю, будет достаточно.
  Пошли в большую залу с уже горящим и трескучим камином, от которого шел жар, на столе стоял огромный компьютерный монитор. Пока компьютер загружался, Данилов разлил по чашкам чай. Сели к монитору. Перед ними была карта. Данилов приблизил картинку.
  - Дорога до Москвы большей частью дерьмовая, особенно у самого Торжка. Подъезды к Сволочку с обеих сторон - тоже дрянь - сплошные пробки из трейлеров и автовозов. Все стоит. Последний раз пришлось ехать по обочине. Резко на газ не дави. Двигатель тут почти шесть литров. Там стоит антирадар, если начинает пищать - сбавляй скорость - впереди может быть пост, на стационарный радар наплевать. Пост - тоже ничего страшного, но потеряешь время. На трассе больше ста двадцати не гони, а в населенных пунктах - больше восьмидесяти, тогда тебя останавливать не будут. Документы на машину и страховка в бардачке. На, держи ключи и деньги на бензин. Машина американской сборки, бензин девяносто второй, заправки выбирай поприличней, только фирменные, типа Шелл, БП - где есть цивильное кафе, туалет.
  Вышли из дома, подошли к гаражу, Данилов нажал на кнопку, металлическая штора с грохотом поднялась. Вошли внутрь. Вспыхнул свет.
  Перед Ховриным стояла огромная сияющая черная 'тойота-секвойя' величиной с микроавтобус.
  - Ты сам Владимира Петровича Гарцева когда-нибудь видел? - спросил Данилов, открывая дверь машины и осматривая салон. - А, ну да, конечно же, нет - он уже четыре года в России не появлялся. Такой, когда выпьет, просто мечта хулигана, у любого гопника руки чешутся дать ему в морду. Он очень жесткий в бизнесе и довольно беззащитный в обычной жизни. Я какое-то время одновременно был его личным охранником и водителем. Это не совсем по правилам, но он не любил лишних людей в таком тесном пространстве как машина. Всегда сидел сзади справа. Там в холодильнике между сиденьями всегда было несколько бутылок вина, бокалы. Он обычно выпивал одну или две. Пару раз я его буквально выносил на себе. Приносил домой и сваливал в прихожей на банкетку, как дрова.
  - Это 'Секвойя'-то тесное пространство? - удивился Ховрин.
  - До 'Секвойи' у нас была другая машина - поменьше. Хотя тоже немаленькая. Перед возвратом машину помой и пригони сюда. Вперед!
  Он повернулся и пошел к дому. Разговор был окончен.
  Задача была привыкнуть к габаритам машины и не снести ворота. Получилось. Вырулил на дорогу, нажал на газ - 'Секвойя' резко рванула вперед, вжав Ховрина в сиденье. Промчался по кольцевой дороге и через полчаса был у Катиного дома. Она уже была готова.
  Катя, усевшись, бросила вещи на заднее сиденье, пристегнулась ремнем, поерзала и сказала:
  - Круто! Где взял?
  - У знакомых, - не вдаваясь с детали, ответил Ховрин.
  Пока не выехали со двора, постоянно пищали парктроники, вделанные в 'Секвойю' со всех сторон. Номер машины был тоже крутой 111.
  Катя сразу стала крутить ручки, нажимать кнопки, шарить по радиоканалам, наконец, нашла 'Радио Монте-Карло': 'Вау!' Включила погромче. Стала качаться в такт музыке. Вскинула руки вверх:
  - Свобода! Ура!
  Дорога неслась под огромные колеса, изредка потряхивало. По сторонам тянулись то поля, то лес, то деревни. Вокруг трассы царила невероятная грязь. Вглубь отходящих дорог смотреть было страшно. Названия придорожных кафе встречались довольно однообразные, типа 'Минутка', хотя попалось и оригинальное 'Вдали от жен'.
  Катя поежилась:
  - В такую 'Минутку' зайдешь перекусить да и пропадешь с концами. Пойдешь на шашлыки.
  Ховрин мысленно с ней согласился. Поэтому перекусили в кафе на заправке ВР, как и рекомендовал Данилов.
  Вдоль трассы тянулись бесконечные серые безликие деревни с перекошенными домами, некоторые из домов были сожжены дотла. Казалось, остановишься - сразу бросятся зомби, обглодают до костей. Один такой зомби - чумазый, в ватнике, явно пьяный, шатаясь, прошел к такому перекошенному серому дому.
  - И здесь реально живут люди? Да тут кино можно снимать про жизнь после атомной войны. Апокалипсис нау! - ужасалась Катя. - Это какая-то совсем другая страна.
  К их удивлению и ребенок какой-то на улице показался. И тоже в сером ватнике. Оказывается, тутошний народ еще и размножался. Кое-где на домах висели ржавые спутниковые тарелки, изредка попадались и относительно новые. Какая-то жизнь в этих трущобах все же происходила.
  В одном из селений под дорогой был сделан подземный переход. Ховрино это удивило:
  - Блин, здесь можно устроить западню для маньяков - они наверняка тут кучкуются, ждут жертву. Прибывает наряд, блокирует выходы и наверняка пара-то маньяков и попадется! Интересно, что если один маньяк задумает прибить другого? Или и у них бывает профессиональная солидарность?
  В Твери их все же остановили. Откуда-то выскочил дэпээсник, замахал полосатой палкой.
  - Вы превысили скорость в два раза: тут разрешена сорок, а вы ехали восемьдесят! - заявил он, разглядывая Ховрина.
  Ховрин протянул ему права и документы на 'Секвойю'.
  - Пройдемте со мной в патрульную машину! - пригласил полицейский, взглянув на права только мельком.
  - Я не могу - девушка боится оставаться одна, у нее панические атаки, - ответил Ховрин, думая при этом: 'Все, пиздец! Вытащат за шкирятник и будут бить'. Слышал про такое.
  Полицейский посмотрел документы на 'Секвойю', унес в свою машину, там что-то довольно долго делал. Через какое-то время Катя все же заволновалась: 'Может, сходить?', но Ховрин, стиснув зубы, остался ждать на месте.
  Потом вернулся дэпээсник, не глядя, сунул документы, буркнул: 'Можете ехать!' Ховрин с облегчением выдохнул.
  За Торжком ехали по навигатору. Деревни, которая была на карте, в реальности не существовало. Только корявые дуплистые деревья росли ровной линией вдоль бывшей улицы, однако не было ни домов, ни заборов. Даже печек не осталось.
  - Говорили мне, что дорога вокруг Торжка жесткач, но не думал, что до такой степени, - пробормотал Ховрин, виляя машиной между воронками. Тут словно недавно произошла бомбардировка.
  Впрочем, 'Секвойя' с ее огромными колесами проносилась и прямо по ямам без особенного труда и тряски.
  Наконец и нашли деревню дедушки с бабушкой. Дом был хороший, ограда высокая, ворота открывались автоматически, со скрипом отъезжая в сторону. Сынуля видно регулярно засылал старикам деньги. Бабушка с дедушкой уже ждали. Начались крики радости, объятия, поцелуи. 'Ах, какая ты стала взрослая и красивая!' и т.д.
  Некоторая доля этой радости досталась и Ховрину. После ужина ему показали комнату, где уже была застелена для него кровать. Возбуждение от дороги все еще не отпускало его, спать совершенно не хотелось. Ховрин вышел в туалет, обошел вокруг дома. Горело окно в спальню. Между шторами оставалась узкая щель. Ховрин подошел, глянул туда. Это была Катина комната. Катя уже сняла блузку и стояла только в черном бюстгальтере и в трусиках, потом чуть выгнулась назад, рукой пошарила на спине, расстегивая лифчик, наконец, расстегнула, начала его стягивать, - еще бы чуть-чуть! - но тут же, поскольку выключила свет, исчезла из поля зрения Ховрина, испытавшего кратковременный приступ сердцебиения и начальной эрекции. Порыв ветра с поля остудил ему лицо, принес запах тающего снега, подгнившей прошлогодней травы. Захотелось сесть в поезд и куда-нибудь поехать далеко-далеко.
  Ховрин проснулся посреди ночи. В комнате было душно, тикали часы. Ховрин открыл форточку, с наслаждением вдохнул влажный прохладный воздух. Потом снова лег - досыпать. Под утро прошел тихий несильный дождь, терпко запахло оттаявшей землей.
  Утром завтракали блинами с малиновым вареньем, чаем из самовара в протопленной комнате, где чуть-чуть пахло дымом от печки. В дырочках заслонки уютно металось пламя, трещали дрова. Потом немного погуляли по деревне (пришлось надевать сапоги) и стали собираться в обратную дорогу.
  При выезде из Торжка Катя пересела за заднее сиденье - смотреть кино и спать.
  На светофоре в окно постучали. Ховрин приопустил стекло. Всунулась довольно миловидная женщина, но без передних зубов, прохрипела прокуренным голосом:
  - Минет - триста, секс - пятьсот!
  Она была чуть пьяна. И, несмотря на это, в ней все-таки был некий шарм, аура, харизма. Вставить бы ей зубы, приодеть - она бы стоила целого состояния. И теперь на нее наверняка был спрос.
  Разглядев на заднем сиденье Катю, которая смотрела на нее с ужасом, женщина заскучала и отошла от машины.
  Остановились только один раз: заправились, сходили в туалет и перекусили. Приехали в город примерно в половине десятого вечера.
  Ховрин помыл 'Секвойю' и пригнал на базу в Лисий Нос уже в одиннадцать. Петрович без разговоров накормил его картошкой с тушенкой, спросил:
  - Ночевать будешь?
  - Нет. Поеду домой.
  - Держи тогда ключи. Вон стоит синяя 'фордеха'. Документы в бардачке. Она твоя.
  - В смысле? - не понял Ховрин.
  - Шеф сказал: твоя машина. Пользуйся.
  Довольно грязный на вид автомобиль стоял в самом углу двора.
  Ховрин отзвонился Данилову, сделал короткий отчет.
  - Молодец! - похвалил Данилов, спросил: - Петрович отдал тебе ключи от машины?
  - Да.
  - Неброско, не премиум-класс, но выпендрежа тебе и не нужно. Скромно и не бросается в глаза, зато надежная, - сказал Данилов. - Помыть только надо. Всю зиму не мыли.
  - Спасибо.
  - Пользуйся.
  Впрочем, бежала 'фордеха' очень резво. А помытая выглядела очень даже прилично.
  В субботу ходили с Катей на выступление какой-то группы, название которой Ховрин не запомнил, но Кате она очень нравилась, у нее даже запись дома была. Концерт происходил в небольшом ночном клубе, располагавшемся в полуподвале на углу одной из многочисленных Советских улиц. Ховрин уже бывал там пару раз на концертах, когда давали бесплатный флаер, Катя же до этого не была никогда. Народу набилось битком, на танцполе - не протиснуться, в бар - очередь. Поплясали, выпили лимонада. Катя, румяная, запыхавшаяся после толкучки клуба, осталась вечером очень довольна. Ёжилась на ветру. Ховрину зазудело обнять, прижать ее к себе, но он удержался. Сели в машину, включили печку. При расставании Катя бессознательно сделала было шаг вперед, словно для объятия и поцелуя, но осеклась.
  Следующая неделя тоже прошла без происшествий. Два раза сходили в ресторан и оба раза удачно: и атмосфера, и еда, и обслуживание - все там понравилось.
  - Может мне завести блог с ресторанной критикой? - спросила Катя.
  - На фига? Ты же скоро уедешь.
  - А, ну да...
  Планы на выходные неожиданно поменялись. В пятницу вечером, уже открыв дверь и заходя к себе в квартиру, Катя вдруг повернулась и выпалила:
  - На выходные обещают хорошую погоду. Не хочу сидеть дома! Погуляешь со мной в воскресенье? - тряхнула она волосами.
  Пятью минутами позже, когда Ховрин уже выходил на улицу, позвонила Грушевская - Груша. В субботу у нее намечалась вечеринка.
  - Что нужно? - спросил Ховрин.
  - Бухла притащи. Вискарь или водку - только хорошую. Литруху. Пару пакетов яблочного сока. Закусь будет. Точно придешь?
  - Если только по работе не дернут! - важно сказал Ховрин. - Скорей всего приду!
  Пришел, опоздал, правда, на час. Все уже были хорошо поддатые. Сразу же спросили:
  - Бухло принес?
  Ховрин звякнул пакетами. Ему налили штрафную. Да и какую! Ховрина тут же растащило. Смотрит: уже какая-то девчонка умостилась подмышкой. Поцеловались.
  - Тебя как зовут? - пропищала девчонка.
  - Витя.
  - А я - Лера!
  Снова поцеловались - теперь взасос. Через полчаса подвыпившая Лера уже копошилась в его штанах, пыталась расстегнуть молнию.
  - Подожди, я помогу! - пробормотал Ховрин. Лера в его глазах уже двоилась. Лицо ее он так и не запомнил. Наверно, и не узнал бы при встрече. Утром она куда-то подевалась. На подушке остался ее запах. Ховрин сел на диване. Комната крутилась. Пошел в туалет, поблевал. Стало легче. Поспал еще, потом появилась из своей комнаты довольно помятая Груша в чужой футболке до колен, с всклокоченными волосами. Она напоминала китаянку - глаза ее, и так немного раскосые, отекли и сузились до щелочек. С бодуна ее здорово потряхивало. Она только кивнула Ховрину и прошаркала к туалету.
  За Катей Ховрин заехал ровно в одиннадцать утра. Она села в машину, хлопнула дверью: 'Поехали'. Щелкнула застежка ремня безопасности. Ховрин тронул машину. Ехали не спеша. Во всем окружающем пейзаже словно была разлита любовная нега. Томительно медленно таял снег, грязные откосы железнодорожной насыпи спозали вниз. Когда проезжали под эстакадой, по кузову машины гулко простучала капель. Так бы ехать и ехать по магистрали куда-нибудь к югу. Полицейский на обочине махнул полосатым жезлом. Ховрин остановился, нажав кнопку, опустил стекло. Полицейский сунул нос в салон, принюхался:
  - Все нормально?
  - Да, все в порядке, - ответил Ховрин, стараясь не выдыхать, хотя и зажевал предварительно два 'антиполицая' разом.
  - Страховку покажите, - уже без особого интереса спросил полицейский, почти не глядя, сунул бумагу обратно, сказал:
  - Счастливого пути!
  Решили поехать в Кронштадт. Там сходили в Морской собор, посмотрели на корабли в гавани, пообедали в каком-то трактире. Долго сидели на скамейке, подставив лица солнцу. В парке пахло недавно распиленными деревьями.
  В понедельник после курсов посетили очередной ресторан. Было еще не очень поздно, когда собрались уходить. Катя отошла в холл - ей надо было поговорить с отцом, который позвонил ей из Лондона. Посмотрев на экран телефона, сделала гримасу, показала растопыренную ладонь - типа, пять минут, но застряла надолго. Ховрин стоял у гардероба, держал в руках ее куртку, прижал к лицу, вдохнул запах. У куртки был особый Катин запах. Смесь из духов и еще чего-то, присущего только ей. Ховрин словно знал его всегда. Уют и спокойствие было в этом запахе. Сквозь стекло наблюдал за улицей. Прямо на его глазах произошла беспредельная сцена: трое подвыпивших парней шли по тротуару во всю его ширину. Поравнялись со встречным мужчиной. Тот посторонился, но один из парней вдруг неожиданно ударил его в голову так, что мужчина рухнул на дорогу без сознания.
  - Вот ни фига себе! - вырвалось у Ховрина. Среагировать на такой неожиданный удар очень сложно даже подготовленному человеку, если, конечно, не ожидаешь его заранее. А мужчина удара явно не ждал. Просто шел мимо, занятый своими мыслями. Довольно быстро приехала 'скорая'. Врач в синей форме только развел руками. Что-то он все-таки для вида поделал, типа искусственного дыхания и закрытного массажа сердца, но потом накрыл тело простыней. Тут уже появилась и полиция.
  Ховрин вышел из ресторана, чтобы посмотреть поближе. Всунулся в группу наблюдающих. Пожилой мужчина, стоявший рядом с ним, покачал головой:
  - Убили человека за просто так. Шел себе спокойно и на тебе! Вот ведь сволочи какие!
  - Поймают - вон камера стоит на углу. Не отмажется, гад! - буркнул другой прохожий.
  - Скажет, что мужик ему угрожал, толкнул, пытался ударить, а он лишь защищался, убивать не хотел. Свидетели подтвердят. Неумышленное убийство. Вполне может получить условно, хотя обойдется недешево...
  - Пятеру точно дадут...
  Тут только появилась Катя, спросила, что случилось.
  - Человека убили, - ответил Ховрин.
  - Когда?
  - Только что.
  Катя ахнула, прижала ладони ко рту.
  - У нас прошлым летом так одного отвалившейся плиткой убило около дома. Наповал, - сказал стоящий рядом мужчина.
  - Это другое дело, - возразил его сосед.
  - По сути то же самое. Несчастный случай. Тот и сам не знает, зачем ударил. Будто бес толкнул под локоть. Да так, что и убил. Согласен: неумышленное убийство. Сколько-то отсидит, но в любом случае жизнь его уже навсегда изменится.
  Настроение это происшествие, впрочем, испортило здорово. Был человек - и нет человека. Всю дорогу молчали.
  Дома Ховрину стало скучно. Он позвонил Вике - и неудачно: та плохо себя чувствовала, якобы болела голова - что-то вроде мигрени.
  В тот день после обеда Вику мучительно тошнило. Она периодически бледнела и выбегала в туалет.
  - Точно залетела, подруга! - констатировала Настя, у которой схожий эпизод уже был в десятом классе. - От кого хоть? Колись!
  - А я знаю? - прохрипела Вика, вынув лицо из унитаза, сплевывая и отсмаркиваясь. - Бигмак вышел! - заявила она.
  - Это не от еды! - хихикнула Настя.
  - Дура! - проскрипела Вика и снова сунула лицо в унитаз.
  Однако понемногу отпустило. Тест на беременность, который она поднесла к глазам трясущейся рукой, показал отрицательный результат. По этому случаю они тут же с Настей выпили бутылку вина на двоих. Показалось мало, взяли еще. Уже в одиннадцать вечера позвонили Ховрину. Тот приехал забирать их из кафе - почти выносил. Ехали с открытыми окнами, чтобы обдувало лица и меньше тошнило. Девчонки всю дорогу хохотали и дурачились, пугали, что заблюют машину. Сначала доставили Вику, которая тут же и уснула в прихожей на полу прямо в одежде. Потом Ховрин поехал домой с Настей. Та по дороге протрезвела и захотела продолжения вечера. Зашли в гастропаб рядом с домом, там перекусили и выпили пива. У Ховрина дома Настя сразу быстренько разделась и бродила по квартире совершенно голая.
  Впрочем, она была очень хорошо сложена и грудь - идеальная. Она это знала и с удовольствием демострировала. Волосы у нее на голове были черные, необычно густые, пышные и очень кудрявые. Туда вполне можно было что-нибудь засунуть из мелких вещей, и они не выпали бы. На остальном теле ее не было ни единого волоска - все было тщательно выбрито: оставалось лишь потемнение в подмышках и в паху.
  'Интересно, сама она себя выбривает в таких местах, или для этих дел есть специальная парикмахерская?' - подумал Ховрин. Настя стояла перед ним абсолютно нагая, не прикрываясь и не стестяясь, совершенно уверенная в собственной красоте и сексуальности. Выше лопатки у Насти была небольшая татуировка - летучая мышь. Татуировка была несколько грубоватая и нецветная, словно ее кололи кустарно где-нибудь на дому, а не в профессиональном салоне по кальке.
  - Что это значит? - тронул татуировку пальцем Ховрин.
  - Не знаю. Просто так. Красиво.
  Так наступила новая неделя, и тут вдруг возникла неожиданная проблема. Наташа, Катина школьная подруга, барабанщица девической группы 'Дилижанс', решила отметить свой день рождения в предстоящую субботу в ночном клубе 'Барракуда'. Об этом Катя объявила в понедельник. Ховрин тут же позвонил Данилову. Встретились с ним тем же вечером в китайском ресторане на улице Луначарского. Сели в отдельной кабинке. Данилов, почесав бородку, сказал:
  - Я кое-что разузнал про эту самую 'Барракуду'. Место это довольно поганое - настоящая клоака. Чего это им втемяшилось туда переться? Нет других, более приличных мест? Разве что дешево. Героина и кокаина там, конечно, нет, но все остальное, типа 'экстази' и травка присутствует. Кто будет там без дури торчать под эту долбежку мозга - техномузыку? Впрочем, и раньше тоже сперва поддавали и только потом шли на танцы махаться. Принадлежит этот клуб некоему Сергачеву Алимхану Геннадиевичу. Там тусуются 'чоткие пацаны', что-то типа группировки. Из них состоит охрана, и еще некоторое количество болтается каждый вечер внутри. Это реально получается клуб по интересам гопоты. Молодежь туда ходит потусоваться, но кого-то просто бьют, если что не так или просто не понравился. Манера такая: подойдут, что-то говорят, потом неожиданно бьют. Поэтому контролируй эту ситуацию. Можешь, конечно, удар удержать, но лучше до этого не допускать. Знаешь, как нужно стоять по отношению к вероятному противнику?
  Не дожидаясь ответа, Данилов тут же встал вплотную к Ховрину.
  - Теперь попробуй меня ударить! Видишь: неудобно! Он начнет поворачиваться, а ты снова вставай сюда. Я смотрел видеозаписи камер наблюдения. У них даже был сделан такой ролик для одного их друга: подборка сюжетов по каждому пацану, где каждый кого-то избивает. Наиболее опасный из них это некто Жека. Эту гниду хорошо бы, конечно, задавить заранее, например, сломать ему руку или ногу, но уже поздно.
  - Гляди! - он включил запись на принесенном ноутбуке. - Вот это самый Жека. Его надо вырубать сходу. Вот слепые зоны для камер. Часть этого коридора и вот тут. Туалет, опять же подойдет. Он подходит, что-то говорит и неожиданно бьет в челюсть и - готово - парень лежит. Парировать подобный удар практически невозможно. Если ты на соревнованиях, ты ожидаешь удара, то тут не знаешь, когда противник начнет... Как выигрывать такие схватки? Тактика тут простая - бить первым. Подходишь - и вырубаешь. Никаких задержек, разговоров. Сразу бьешь. Чаще всего выигрывает тот, кто бьет первым.
  На съемке камеры наблюдения Жека своим тупым выражением лица чем-то был похож на карася.
  - В армии таких придурков много!- сказал Данилов. - Короче, тут два варианта действия: первый - уходить от атаки, второй - нападать первому и отфигачить самого этого Жеку.
  Добавил общую информацию:
  - Смотри, чтобы девчонкам чего-нибудь не подсыпали в напитки - там это водится. Сам ничего разливного не пей: возьми закупоренную бутылку воды и сам открой. Никакого алкоголя, ни капли, но сделай вид, будто пьешь и немного пьян. Ты на работе...
  Ховрин только пожал плечами.
  Клуб 'Барракуда' оказался довольно бойким местом и, как полагается для подобных учреждений, с грязнотцой. Тут было, судя по всему, немало постоянных посетителей, поскольку многие были явно знакомы, здоровались, хлопали друг друга по спине. Секьюрити в черных футболках с соответсвующей надписью на груди уверенно пронизывали толпу. Поначалу все было спокойно, потом появилась молодежь, крепко подпитая или под кайфом по другим причинам. Начались драчки. Впрочем, парни из службы безопасности это дело тут же подавляли и довольно жестко, - избивая виновников, - впрочем, не всех, а выбирая их по каким-то своим критериям. Вызывали в коридор и там лупили. Окружающий народ воспринимал эти дела спокойно. Видно тут так было принято.
  Ховрина с его девичьей компанией это тоже не обошло. Поначалу всплыли какие-то парни, стали вязаться к девчонкам, сначала без агрессии, потом один начал хватать за руки. Ховрин оттеснил этого хваткого типа, тот стал петушиться, возникло напряжение. Тут же появились черные футболки. Одному из парней вмазали, другие, огрызнувшись, отошли. Снова мир и тишина (понятно, музыка долбит так, что слова не сказать). Но тут, как хищник из глубины, всплыл сам Жека. Видимо, только что пришел в клуб и искал, где размяться. Катю, которая выделялась из толпы, тут же и высмотрел. Где-нибудь в Канне или в Ницце она бы так не выделялась, но тут проявился довольно резкий контраст. Жека был со своим другом совершенно очумелого вида и напоминавшего выпущенного из зоопарка на выходные шимпанзе. Коротко стриженый Жека зыркал глазами, словно что-то выискивал. Наконец начал подходить, точнее подкрадываться.
  А ведь до этого тут было довольно весело, хорошо потанцевали. Музон здесь был неплохой. Хотя тут случилось совершенно неожиданное: рядом подрались девчонки. То ли кто-то кого-то толкнул, но привязались две, видимо, завсегдатаи: одна мужланистая, крепкая, полная и очень злая; подруга ее была явно не в себе - бухая, но рвалась в бой, пыталась пнуть туфлей, но из-за узкого платья ей было не задрать ногу, да и шатало с выпитого или с таблетки. Еще две-три местные 'шалавы' подошли посмотреть на разборку. Пацаны собрались тоже, посмеиваясь. Обеих наверно хорошо знали. Те еще более заводились. Привязали вдруг и к Наташе. Та готова была разрыдаться. Не знала, что и делать. Ховрин схватил стаканы с коктейлями и, имитируя пьяный вид, будто бы споткнулся и вылил весь бокал одной из подруг на платье, на грудь, второй получилось на бедро и на низ живота - как описалась.
  - Девчонки, извините! - промямлил он.
  Вокруг раздался дружный хохот. Обе подруги взвыли и, обматерив Ховрина и даже заехав ему кулачком довольно больно по плечу, кинулись в туалет.
  Тут-то и всплыл Жека со своими рыбьими глазами и другом-шимпанзе и прямиком направился к Ховрину. Ховрин сразу прилип к нему справа, так что ударить сходу Жеке было крайне неудобно, разве что получалось пихнуть.
  - Чей-то я тебя не знаю! - уставился Жека на Ховрина.
  - Да мне и насрать - знаешь ты меня или нет, - бесстрастно парировал Ховрин.
  Жека не мог понять, что происходит - ударить никак не получалось. Однако тут всплыли два местных секьюрити в черных футболках. Пока что наблюдали со стороны.
  - Чего ты ко мне трешься? - возмутился Ховрин. - Пидар, что ли? Руками за жопу хватает! - обратился он к ближайшему 'секьюрити', довольно полному и мрачному типу. - Выведите его нафиг отсюда!
  Жека начал беситься, а ударить было неудобно. И как ни пытался он переместиться, Ховрин тоже смещался вместе с ним, будто прилип. Обменялись репликами:
  - Отвали!
  - Отвали сам!
   'Секьюрити' наблюдали с интересом: Жека был для них свой человек, которого стоило бы подстраховать, но чуть позже, заметив какую-то новую бучу на танцполе, оба они сместились туда. Потом Жека все-таки ткнул Ховрина указательным пальцем. Ховрин как бы невзначай взял этот палец и рывком вниз сломал. Хруст был отвратительный, но зато и эффект мгновенный. Произошел вскрик, движение, но музыка играла так громко, так долбила в голову, что никто даже не повернулся. И тут Жека потерял сознание, словно ему внезапно сделалось плохо с сердцем.
  Оказавшийся рядом 'секьюрити' не мог сообразить, что происходит, хлопал глазами.
  Ховрин, между тем, вернулся к девушкам. Те после перенесенного волнения нервно хихикали. Для них это тоже было приключение. Ховрину они обрадовались:
  - Круто! Где ты ходишь?
  Двое парней, желавших к ним приклеиться, с огорчением отошли.
  - Это настоящий шалман! Тут нормальных парней не встретишь. Одни обдолбанные уроды. Ну, ты нас и завела! - прокричала сквозь шум Кристина.
  - В прошлый раз хорошо сюда сходили, - оправдывалась Наташа.
  - Тут же одна гопота тусуется. Пошли отсюда! - заявила Настя. Катя Гарцева молчала, поджав губы.
  На выходе у гардероба, фильтруя выходящих, толпились аж человек пять 'секьюрити' в черных майках. Вполне могли возникнуть проблемы. И тут, откуда ни возьмись, появился Чебышев в облике подвыпившего пожилого гражданина. Он тут же вступил в перебранку с охраной, начал первый, и бах-бах-бах-бах-бах - пять черных футболок уже валялись на полу. Класс! Эти удары у Чебышева были точно не из каратэ, в них было что-то из русской деревенской драки - довольно широкий боковой замах, но никто отреагировать на них не успевал. Противник тут же валился снопом - чистый нокаут. Что значит четкий хорошо отработанный удар!
  Чебышев уложил всех пятерых секунд за восемь максимум, потратив на каждого только по одному удару и действуя с обеих рук. Все выглядело очень просто, но в этом было некое волшебство и высокое искусство рукопашного боя. Хорошо было бы записать это действо на видео, а потом прокрутить запись в замедленном действии.
  Впрочем Чебышев тут же и исчез, а Ховрин с девушками, переступив через тела охранников, вышли на улицу. Там только и надели пальто и куртки, вдыхая свежий холодный воздух.
  Впрочем, по домам не разошлись, а взяли такси и перебрались в 'Фабрику'. Девушек туда пропустили бесплатно, а Ховрина обыскали, проверили на металлы и сняли с него денег за вход. Тут было побогаче и существенно лучше по общей атмосфере. Никаких драк и конфликтов там не наблюдалось. Очень хорошо там оттянулись.
  Жеку, однако, Ховрин встретил совершенно случайно еще раз на улице Композиторов буквально через пару дней. Предплечье у того было в гипсовой лонгете, прибинтованный палец торчал, будто указывая куда-то. Столкнулись, как нарочно, лицом к лицу - не обойдешь.
  Жека уперся в Ховрина своими мутными рыбьими глазами. От неожиданности он ничего не мог сообразить и поэтому начал с ругательств и угроз: 'Я, блядь, тебя еще найду!' Ховрин молча рубанул его ребром ладони прямо по гипсу. Жеку скрючило.
  Потом Ховрин приблизил свои губы к его уху:
  - Еще раз встречу тебя - пожалеешь, сука! Я тебе ногу сломаю! - Это была классика психологического воздействия: слова и боль одновременно - формируется стойкий рефлекс.
  Однако встретиться им все-таки пришлось - и совсем скоро. Всего неделю спустя Ховрин, как обычно, шел к Катиному дому. И тут появились двое: Жека со своей загипсованной рукой и еще один неизвестный Ховрину парень, но очень бойкий и кулакастый. Все случилось мгновенно. Парень кинулся в бой. Ховрин ему сходу сразу куда-то попал - вроде как в незакрытый кончик подбородка - миг - и тот уже лежал без сознания на грязной дороге.
  Потом Ховрин вразвалочку подошел к Жеке:
  - Говорил тебе, что ногу сломаю? Говорил? - и пнул его в коленный сустав - запрещенный в спортивном карате удар. Жека рухнул рядом с напарником, еще и ударившись больной рукой.
  По крайней мере, после этого довольно долго Жека Ховрину не попадался - видимо, лежал в больнице или сидел дома. Впрочем, через пару недель встретился уже на костылях - опять же на улице Композиторов. Жил он где-то здесь, что ли? Ховрин направился прямо к нему. Жека пытался ускакать, но с непривычки быстро скакать на костылях у него не получилось.
  - Вторая нога? - спросил Ховрин.
  - Все! Все! - прохрипел Жека. - Не надо! - Он чуть-чуть не упал со своих костылей. На глазах его выступили слезы. Перед Ховриным стоял испуганный мальчишка. Реальное перевопрощение. Хотелось сказать: 'Из обезьяны проявился человек!'
  Юрик бы дорого дал за съемку этой сцены для Интернета.
  Но все это, постоянные встречи и стычки, было уже слишком и могло мешать работе - вдруг бы он шел вместе с Катей, а Жека с товарищами повстречались бы на их пути. Ховрин размышлял с минуту, потом приблизился к Жеке:
  - Хочешь перетереть по-взрослому? Давай забьем 'стрелку'!
  - Давай! - обрадовался Жека еще и тому, что на этот раз его не били и ничего не сломали.
  На 'стрелку' в углу парковки позади 'Окея' на Выборгском шоссе Жека появился в большой компании. Их было аж шесть человек. Некоторые точно из 'Барракуды' (по крайней мере, трое). Они приехали на двух машинах, подходили с мрачными лицами и явной жаждой крови. За ними хромал Жека с палочкой-костыликом, с еще загипсованной рукой и с таким же злым и решительным видом, как и в самый первый раз - в гоп-клубе 'Барракуда'.
  Но все изменилось в один миг, когда из подлетевшего черного внедорожника 'Геленваген' вышли братья Гарайсы. Один из них (Сергей?) поздоровался с Ховриным за руку - словно железную лопату сунул. Второй (Андрей?) кивнул и встал рядом, оглядывая сцену предстоящей разборки, буркнул:
  - Чего тут у тебя?
  Парни из компании Жеки оторопели - они не знали, что делать: это был явно не их уровень. Биться с Гарайсами было просто бессмысленно: это выглядело примерно как конница против танков. Кувалду ручным блоком не остановишь. Все разом отпрянули назад.
  Но Гарайсы просто так никогда не приезжали. Они всегда брали свою дань. Джин вырвался из бутылки и требовал жертву. Какой-то огрызнувшийся типчик получил удар в лицо и упал, как срубленный. Двое с отчаянием и криками пытались отмахнуться, но тут же и полегли. Еще двое убежали. Жека упал со своим костыликом и сидел на земле, хлопая глазами. Палец его торчал из гипса, как указующий перст.
  - Давай сюда вторую клешню! Ты, видать, никак не угомонишься! - прокаркал Ховрин незнакомым самому себе голосом какого-то персонажа-злодея из диснеевского мультфильма. Жека оторопел от ужаса. Начал отползать назад. Лег на спину, выставил перед собой костылик.
  На этом, впрочем, и разошлись. Все-таки иметь за спиной Гарайсов было очень неплохо. Это было чем-то вроде хорошей дорогой страховки.
  - Ладно, мы поехали. Тебя подвезти? - спросил Сергей (или Андрюха?).
  - Нет, спасибо. Я на машине.
  - Тогда бывай.
  Тут же они и уехали. Были - и нету.
  Ховрин, однако, тем же вечером встрял еще в одну историю. Недалеко от школы случайно столкнулся с какими-то двумя незнакомыми парнями, проходя мимо, случайно вкользь задел одного плечом, тот его обматерил и даже попытался толкнуть.
  - Чего тебе? Хочешь по ебалу? Ну, на! - Ховрин ударил этого парня носком кроссовки в ухо - классическим 'маваши гери'. С интересом смотрел, что будет дальше. Ослепленный болью, парень буквально закрутился на месте, потом упал на колени. Другой попытался ударить Ховрина тоже ногой, но застрял в мгновенно поставленном блоке, запрыгал на другой ноге и, получив подсечку, рухнул в дорожную грязь, сочно чавкнув жижей.
  Поразительно, но этот же самый парень встретился там же через неделю в довольно большой компании. Какая-то пошла череда совпадений.
  - Это он! - Парень чуть ли не тыкал в лицо Ховрину указательным пальцем. - Это он, сволочь! Это он нас тогда!
  - Че ты паришь? - возмутился Ховрин и тут же сломал ему этот самый палец. Получился Жека-Два. Дубль. Поразительно. Закон парных случаев.
  Парень взвыл подобно пожарной сирене. Все, находившиеся в ближайшем квартале, обернулись.
  - Травмпункт вон там - на Сикейроса! Давай, дуй быстрей! - засмеялся Ховрин. - Или тебе еще чего-нибудь сломать? Пиздит он все! - обернулся он к другим ребятам, ошарашено наблюдавшим за этой сценой. На том, впрочем, и кончилось. Никто больше не полез.
  Трюк Чебышева 'пять ударов - пять человек', проделанный им в 'Барракуде', не давал Ховрину покоя: как такое вообще возможно? Это так только кажется, что просто. Пару дней спустя навстречу попалась компашка, правда, всего четверо: 'Эй, курить есть?' - 'Да пошли вы!' - и тут же бах-бах-бах-бах. Последний, четвертый, все равно потребовал двух ударов и только потом, заплетшись ногами, с изумленным лицом повалился на асфальт. Еще разок пришлось добавить ногой. С одного удара нокаутировать не получилось. А если бы был пятый? Облом. Сунув руки в карманы куртки, нахохлившись, расстроенный Ховрин поплелся дальше. Начал накрапывать дождь. Ховрин поднял воротник и втянул голову в плечи.
  В самом конце марта на Петербург внезапно налетел циклон. За пару часов город завалило снегом чуть не по колено. Ховрин, уже как с неделю сменивший зимнюю обувь и одежду на весеннюю, шагая по слякоти в кроссовках, не углядел глубокой лужи и промочил ноги. У Кати тоже протекли туфли, и на следующий день она слегла с температурой. В связи с этим у Ховрина случились небольшие внеплановые каникулы. Поначалу он обрадовался, но буквально на второй день ему вдруг стало нестерпимо скучно. Он слонялся по квартире, потом пошел гулять, и ничего ему было не интересно. Он все думал, как там Катя и решал, когда можно ей позвонить. Но Валерий Константинович сказал, что позвонит сам и скорее всего в воскресенье вечером, потому что за эти дни Катя намеревалась вылечиться: долго болеть было нельзя - все-таки выпускной класс, курсы.
  Ховрин от скуки зашел в Интернет, посмотрел рейтинг запросов в блогах: на первом месте было что-то новое о Бритни Спирс (надо же!), на втором - Благодатный огонь (это понятно - Пасха на носу), на третьем - 'волосатые письки' (всегдашний хит).
  В шесть вечера позвонил одноклассник Андрюша Мельников, спросил, дома ли Ховрин, и сказал, что зайдет: 'Я тебе штуку должен - отдам!'. Уже минут через пять он ворвался в квартиру весь засыпанный снегом, даже со снегом в волосах (ибо шапки он никогда не носил из принципа), с красным лицом и криком: 'Беда, барин, - буран!' Ховрин, только что мирно дремавший после обеда, не знал, что и ответить, потягивался и неудержимо зевал. Мельников звал пить пиво в кабак на улице Кораблестроителей. К пиву там давали сушку и кусок копченой скумбрии - набор в стиле ретро. Знакомые ребята держали там им место, поскольку народ постоянно прибывал - ожидалась трансляция футбольного матча - начался сезон.
  Чавкая ботинками по снежной каше, отправились туда. Там было уже набито битком, откуда-то тянуло и куревом: под столом, что ли, смолили? Вроде курить-то было запрещено. Крик всю игру стоял страшный. Охрипли, оравши.
  Домой Ховрин вернулся в десять вечера, неудержимо икая.
  На кухне сидел мамин родной брат - дядя Саша. Он всегда, когда приходил, точил ножи. И теперь сидел на кухне и по-старинке шоркал лезвием по точильному бруску, хотя и была нормальная точилка. Красное лицо и лысая голова его блестели под лампой. Он привез откуда-то немного готового шашлыка. Шашлык тут же погрели в микроволновке, положили на тарелку, полили кетчупом. Дядя Саша, как всегда, не обошелся без нравоучений:
  - Тебе, Витек, обязательно надо учиться. Не век же кулаками махать. В охране, что ли, будешь работать? Учиться надо! Тебя, кстати, могут по льготе в институт взять как спортсмена.
  - Дядя Саша, а вы сами-то чего не учились? - не отрываясь от шашлыка, прошамкал Ховрин.
  - Я вот не учился, а теперь жалею. Надо было хоть какой-нибудь диплом получить. Жену слушал: не хотела, чтобы учился. Придешь с работы, сразу ребенка на колени посадит, и сиди дома. Сама чего-то на кухне ковыряется, а я сижу с ребенком - для нее это именно то, что нужно. Идеал семьи. Все под контролем. Так и не выучился.
  Звучало не очень оптимистично. Он напоминал разведчика-нелегала. Он всегда что-то скрывал от жены, даже то, что иногда ходил к своей сестре - жене это тоже почему-то не нравилось.
  - И не пей! - покачал он указательным пальцем, хотя сам он был немного выпивши: то ли мама ему уже налила сто грамм - тоже давняя традиция - то ли так и приехал с дружеских шашлыков.
  В одиннадцать, пошатываясь, он отправился в прихожую, долго одевался, кряхтел, надевая ботинки. Надо было еще успеть на метро. Он жил где-то в районе станции метро 'Ломоносовская'.
  Всю неделю погода была такая: утром ясно, морозно, солнечно, скользко, а с середины дня наползали облака, становилось темно и шел снег с дождем. Возвращаться из школы приходилось под дождем. До машины делали короткую перебежку, потом оставляли машину на стоянке у супермаркета 'Окей' и ехали до университета на метро. Так получалось быстрее. А утром у машины примерзала дверь, и приходилось отскабливать лед с лобового стекла. И так четыре дня подряд - до конца недели.
  Однажды поехали на машине, и ехали очень долго. Был сильный ветер, по Неве пробегала крупная серая рябь, почти волна. Даже смотреть на нее было зябко. Катя поежилась: 'Прикрой окно, пожалуйста'. С закрытым окном в машине стало гораздо тише и теплее. Катя всю дорогу до дома молчала.
  В пятницу, пока ждал Катю с курсов, зашел в кафе погреться, выпить чаю. Неожиданно познакомился там с молодой беременной женщиной. Хотелось сказать 'девушкой', но термин 'беременная' к 'девушке' как-то не очень подходил. На вид ей было года двадцать два - не больше. Звали ее Ольга. Просидели с ней вместе за одним столиком чуть ли не с час. Говорила в основном Ольга, то смеялась, то плакала. Рассказала ему свою историю. Встретила некоего Игоря, полюбила. Они прожили без регистрации вместе уже относительно долго - почти два года - и довольно дружно, однако как только она забеременела и сообщила об этом Игорю, он тут же исчез и более не появлялся. Беременность и для нее самой оказалась неожиданной. Вроде бы предохранялись, но что-то не сработало. Жаловалась всем, пожаловалась и Ховрину:
  - Я ему сказала. Игорь после того не звонил целую неделю. Потом вдруг позвонил. Я его тут же послала подальше. Дура. А вдруг он больше никогда не позвонит? Как мне быть?
  Слезы тут же хлынули из ее глаз, к тому же ее явно подташнивало.
  - Слушай, я даже не знаю, - замялся Ховрин. - Я же в глаза не видел этого твоего Игоря. Надо было, конечно, тогда тебе с ним все-таки поговорить. Так тоже не делают... - А сам подумал: 'Мудак-то он, конечно, мудак, но ведь и мужика предупреждать надо, так ведь тоже нельзя оглоушивать: ребенок - дело серьезное'.
  Ольга же пребывала в полной растерянности: Игорь ее так с того дня и пропал куда-то с концами. Деньги же внезапно кончились. Холодильник был омерзительно пуст. Из него сквозило глубоким космосом. На столике в прихожей копились счета, они словно размножались сами по себе. Нужно было или распродавать то, что было, или просить денег у родителей. Дорогая фирменная одежда чередой висела в шкафах, но ее невозможно было продать. Золото принимали в ломбарде только по цене лома. Бриллианты вообще никто не брал. За украшение, за которое они заплатили во Франкфурте аж пятнадцать тысяч евро, еле-еле давали тысячу, еще и морщились, типа делаем одолжение. Отношения и все планы на жизнь рухнули в один миг. Устраиваться впервые на работу было уже поздно, да и кем: официанткой в 'Чайную ложку', блинопеком в 'Теремок'? Она стала испытывать постоянный страх. Ну, и понятно, по беременности перестала пить. Подруги, с которыми раньше весело проводили время в ресторанах, как-то сразу отошли в сторону: 'Не пьешь - как с тобой общаться?' Трезвый среди пьяных - всегда изгой.
  - Придурки! - пробормотала она. - Всюду придурки...
  И снова:
  - Когда он узнал о ребенке, он просто свалил! Представляешь?
  - Это всегда шок для мужчины, - осторожно сказал Ховрин. - Надо же как-то предупреждать.
  - Что? Я жила с этим человеком почти три года, и оказалось, что он меня не любил. Он просто использовал меня, а теперь свалил! - Она снова разрыдалась. - Это был для меня самый родной человек. И что?
  Живот у нее торчал вперед уже месяцев на шесть.
  - Потому что надо было официально замуж выходить, ставить штамп в паспорте - не зря это придумано. Как раз для того, чтобы мужик просто так не свалил. С другой стороны, многие женятся по страстной любви, а потом всю жизнь ненавидят друг друга и разводятся. Таких браков по статистике половина, - сказал Ховрин.
  - Я не хочу в эту половину! - воскликнула Ольга, готовая снова залиться слезами.
  - Ну, дай-то тебе Бог! - пытался успокоить ее Ховрин. - Может, как-то устроится. Ты классная. Слышь, мне пора идти. Держись! Пока.
  - Ненавижу, когда говорят 'держись'! - всхлипнула Ольга.
  Ховрин с облегчением расстался с ней. Еще не хватало грузить себя ее проблемами - своих предостаточно.
  Примерно через час после того, когда он ушел, Ольге позвонил Игорь.
  Первое, что она хотела сказать: 'Подонок! Сволочь! Обойдемся без тебя!', но сунула в рот кулак, прикусила до боли. Потом произнесла тихо:
  - Здравствуй!
  - Ты как?
  - Нормально.
  - Я через часик приеду.
  - Ладно.
  Понеслась домой, и началась лихорадочная уборка, бритье ног, подмышек, макияж. Есть дома было нечего. Впрочем, Игорь все привез: швейцарские сыры, ананас, 'Вдову Клико' (глоток-то можно), какую-то специальную колбасу и еще много чего. А потом наступило счастье. Оно просто затопило, захлестнуло ее.
  А тогда в Лондоне дома у Гарцевых почти сразу после возвращения с острова Бали Анжела все-таки не утерпела, спросила Владимира Петровича:
  - Почему ты мне ничего не говорил про то, что у тебя есть почти взрослая дочь?
  - Что бы это изменило? - пожал плечами Гарцев. - Ты бы не пошла за меня замуж?
  Потер виски:
  - Что-то как-то неважно себя чувствую.
  - Ты слишком много пьешь, - поджала губы Анжела.
  - С этим покончено. Я завязал!
  'Неужели я любил эту женщину?' - вдруг подумал Гарцев в некотором раздражении.
  - Слышали мы эти сказки, - пробормотала Анжела. - Создается такое ощущение, что тебе все равно. А я должна заботиться о будущем своих... - тут она чуть запнулась, - наших, детей.
  - Хватит! - с раздражением отрезал Гарцев. - Всё, закончили обсуждение! Я еще живой. И знаешь, я сам начинал с нуля, лет пять жил в коммуналке. Работал сутками. И они должны потрудиться. Очень вредно получать всё с самой юности. Это развращает, деформирует личность. Надо учиться и работать. У миллионеров в Америке дети часто работают официантами в ресторанах быстрого питания. Это тоже важный жизненный опыт.
  Анжела на это ничего не сказала. Представить Мишу и Аню в официантах ей было сложно. И еще: в Мишеньке было что-то такое, что ее пугало: какие-то непонятные нервные реакции, разговор, иногда нехороший взгляд.
  Она поджала губы. Увидела, что Гарцев хмурится, недоволен: углубилась складка между бровями. Решила его не злить, сменила тему:
  - Ужинать будем? Съездим куда-нибудь в ресторан?
  - Не хочу: сделай легкую закуску, салат, чайку поставь. София ушла? Ладно. Сама тогда приготовь.
  Анжела тут же подумала про ногти: только что сегодня ходила на маникюр. Возиться на кухне ей совершенно не хотелось. В холодильнике всегда можно было найти что-нибудь готовое: сыр, колбаску, телятину. Решила, что обойдутся без салата.
  Когда она вернулась с подносом, Гарцев, развалившись на диване и положив ноги на журнальный столик, что-то быстро говорил по-английски по телефону. Потом выматерился уже по-русски. Кинул телефон на полированный столик. Аппарат закрутился волчком, чуть не упал.
  Гарцев сел прямо, потер ладони:
  - Ну, чего там? - Взгляд его пошарил по подносу.
  Впрочем, загоревшиеся, было, глаза его внезапно потухли.
  - Это все? Лень было салат настрогать?
  В себе держать обиду Анжела не могла, на следующий день рассказала подруге Миле - уже пять лет как в эмиграции, замужем за англичанином, старым, но еще вполне сохранным и очень состоятельным в плане денег. Та внимательно ее выслушала:
  - Ты смотри: твой Гарцев он такой непредсказуемый, как все русские: возьмет да и сделает ее полной наследницей. У него же с башкой всякое бывает, спьяну-то. Ты сама рассказывала. Сколько он денег тогда музыкантам в ресторане кинул? Жуть! Ты сама у него бумажник отнимала...
  - Ладно тебе херню нести! Он уже неделю как не пьет. Вообще. Такого еще не было. Даже странно. Пугает как-то.
  - Подшился, что ли?
  - Типа того. Может быть. После возвращения ходил к врачу.
  - А что ты можешь сделать, подруга? Мужик ведь он непредсказуем, это уж как ему член подскажет или же что еще в голову взбредет.
  Они замолчали, когда подошел официант. Он запросто мог оказаться русским и понимать, что они говорили. Потом продолжили. Анжела была в раздражении:
  - Я в Россию ни за что не поеду. Вова тоже. Он же не дурак: его там запросто могут замочить или посадить. Найдут за что. За какую-нибудь неуплату налогов, хулиганство или наркотики подбросят - за что угодно! Он мне сам говорил. Россия страна у нас такая, опасная: ткнут ножом в подъезде и как бы это часть общей статистики - всякое бывает. По бытовухе могут зарезать. Жила я в Самаре, в такой вот семейке, почти что в нищете, в бараке и очень хорошо это помню. И хочу забыть, хоть не получается. Я иногда просыпаюсь в поту, когда мне снится, что я снова там. Я вырвалась из того ада, уехала оттуда и из той страны. И все сделаю, чтобы дети мои не испытывали того, что испытывала в детстве я. Если надо, я и Гарцева за это урою!
  Она осушила бокал одним глотком. Помолчала, потом продолжила:
  - Даже не узнаю его. Дети ему обычно пофиг, бегают и ладно, а тут проникся вдруг отцовскими чувствами к дочери, которую не видел много лет. Когда мы были в Сингапуре, накупил ей кучу подарков - аж целых два огромных чемодана. Я же когда что-то себе покупаю, ворчит: 'Тратишь много денег!' Ей же ни слова не сказал, а наоборот сам: 'Купи себе, Катенька, что хочешь!' Представляешь?
  Мила не удержалась, спросила про другое:
  - А как твой новый тренер?
  - Классный мужчинка! - заулыбалась Анжела.
  - Не приставал?
  Анжела сделала томные глазки.
  - Нет, но вижу: ждет сигнала. Я тоже еще какое-то время еще подожду. А потом, может, и сдамся.
  - Ах!
  Обе захихикали.
  Анжела, однако, задумалась. Потом с телефона подруги позвонила Гилинскому (номер по-тихому взяла в телефонной базе Гарцева) - сначала вышла на секретаря и почти сразу на него самого. Реакция того его была мгновенная:
  - Привет, Анжела! Как семейная жизнь?
  - Нормально.
  Когда-то встречались пару раз на тусовках. Давно это было, но он запомнил. Были они на ты, пили тогда на брудершафт. Кое-что еще там было. Запомнился сладковато- банановый вкус его спермы. Бананы он, что ли, перед этим самым делом ел? Спросила:
  - Ты сам в Москве?
  - Да. Как там Вова? В Россию не собирается? Пьет?
  - Не собирается. Как всегда попивает. Про дочку его знаешь?
  - То есть?
  - У него, оказывается, есть дочка в Питере. Катя Гарцева. Фамилию не меняла. В загранпаспорте, по-крайней мере. Ей уже семнадцать лет. Скоро будет восемнадцать. Представляешь?
  - Ух, ты! Я не знал.
  Непонятно было по реакции в реальности, знал или нет. Похоже было, действительно не знал.
  - И я не знала. Сама была в шоке. Никогда не говорил о ней. Они встретились на этот Новый год в Сингапуре.
  - И что ты хочешь от меня? - спросил Гилинский.
  - Она оказалась очень хваткая девушка. Палец в рот не клади.
  - И что?
  - Мне кажется, он хочет подготовить ее и передать ей дела. По крайней мере все российские активы.
  - Почему так думаешь? - спросил Гилинский после некоторой паузы.
  - Так показалось. Он отправляет ее в Чикагскую школу бизнеса.
  - Тебе-то что от этого? Отправить ребенка в хорошее место учиться - это нормально. Я бы сам своих там выучил. Может и отправлю, когда подрастут.
  - А твои где?
  - Со своей матерью - в Майами, - буркнул Гилинский.
  Тут у Анжелы прорвалось:
  - Представляешь, к нашим общим детям он как-то, мне кажется, относится холодно, а к этой пигалице... Вообще охуел!
  - Ему-то какая разница: ребенок-то его родной, - не удержался и тут ее подначил Гилинский.
  - Как это 'какая'? - оторопела Анжела. Она об этом как-то не подумала.
  - А то, что и эта дочка от его первого брака и ваши законные дети - для него абсолютно равны. И по закону тоже. Я тоже со своими не живу и редко с ними вижусь, но люблю их больше всего - мои гены. Все для них сделаю.
  - То-то и оно, - пробормотала Анжела. - Ему-то разницы нет, но мне-то есть!
  - И что ты от меня хочешь?
  - Я хотела сказать, что если с ним что-то случится, я тебе отдам СВЗ. Просто так. Он мне нахер не нужен!
  Сама не поверила, что так сказала.
  - А что должно с ним случиться?
  - Мало ли...
  Повисла некоторая пауза.
  - Ладно, спасибо за инфу, - сказал Гилинский. - Пока.
  - Пока.
  Разъединились. И Анжела вдруг словно очнулась в Лондоне. Как в сказке, перенеслась туда из России, словно всплыла из глубины и глотнула воздуха. Слава Богу! Вышла на улицу. Прищурилась на солнце. 'Туманный Альбион', называется. Питер по сравнению с ним тогда вообще гнилое болото. Зачем позвонила? Сама не знала. Может и неправильно сделала, но все наследство Гарцева должно достаться только ее детям! Какое ей дело до какого-то другого его ребенка?
  Однако Гилинский остался разговором несколько встревожен. Вроде бы чего проще - передать Анжеле яду, паленой водки (только где ее взять в Лондоне-то? - не ввозить же - вдруг попадешься) и кирдык Вовику, но ведь вдруг отравит не до конца или потом непременно будет экспертиза, и Анжела точно сознается, еще и скажет, кто научил. Эта тема никак не годилась. Но информатор она крайне ценный. Зачтется ей. Итак, Катя Гарцева, семнадцать лет. Живет в Питере. И вдруг подумал: а ведь Вовик вполне мог передать ей завод! Неожиданный, но сильный ход. Если бумаги подписаны, то тогда Катя Гарцева ныне главный акционер, владелица СВЗ, долларовая миллионерша... Но это только предположение. Когда ей будет восемнадцать? Жаль, не спросил у Анжелы... Хотя причем тут восемнадцать? Надо посмотреть устав.
  На следующий день Гилинский собрал у себя небольшое совешание.
  Присутствовали самые близкие соратники.
  - Ну, что, господа: берем СВЗ?
  - Вам это так нужно? - уныло спросил Хрусталев.
  - Как сказать. Тут вопрос принципа. Нельзя останавливаться. В бизнесе если ты остановился, сразу начинаешь терять деньги. Акула дышит и живет, пока двигается. Мне нужен этот завод. Он удобно расположен - у порта. Я до щекотки хочу иметь этот завод. А знать, что этот завод Вовин, мне как кость в горле - мне жить становится неудобно, как не в своих ботинках, это меня раздражает так, что я спать спокойно не могу! И еще: я, так сказать, позаимствовал у него без его ведома немного денег. Триста лямов русскими. Для Гарцева сущая ерунда. Отдать эти деньги я тоже не могу, точнее не хочу. Они вложены в одно дело и изъять их до конца года невозможно. Он сказал, что обойдется пока и половиной, но и половину не смогу и не хочу. Берешь чужое, а отдаешь свое. Срок он мне дал до мая. Смешно.
  Однако сам он не засмеялся, а только криво усмехнулся.
  - И на фига ему держаться за этот завод? Не обеднеет он без него! У него, точно знаю, есть пара больших фабрик в Китае, в Ирландии, магазины в Чехии и еще, наверняка, куча всего, чего я не знаю.
  Потом добавил:
  - Его главная черта: упорство, граничащее с идиотизмом. Хотя в ряде случаев это дает результат. На кону примерно сто миллионов долларов. Масса народу было укокошено за гораздо меньшие суммы. И тут вдруг оказывается, что у него есть дочь от первого брака семнадцати лет от роду. Выяснилось это совершенно случайно. Одна знакомая позвонила мне из Лондона. Вот даже фотографию прислала.
  - И что из этого? - спросил Хрусталев без всякого интереса.
  - А то, что его дочь это реальный шанс выманить Гарцева в Россию, а уж тут его легко можно будет прихватить, ликвидировать или посадить лет на семь минимум. И отжать все. Он только с аренды офисных и торговых площадей в Москве и Питере имеет полтора ляма зеленых в месяц! За просто так. Считаю, это несправедливо. И многие так считают. Получаешь эти бабосы - так и сиди в России, жуй наше дерьмо... - Потом бросил: - Соберите-ка мне информацию про его дочку!
  
  В субботу Ховрину пришлось ехать с Катей на какой-то внеплановый семинар по анлийскому, типа на встречу с носителем языка - каким-то американцем из города Цинцинатти. Где это вообще?
  В университете надо было быть в одиннадцать утра. В половине десятого Ховрин уже подходил к Катиному дому. Войдя во двор, вышел из тени здания. Солнце сразу согрело его. Нагрелась черная куртка. По этой стороне дома уже зеленела трава, кое-где желтела мать-и-мачеха. Ховрин сел на трубу ограды, подставил лицо солнцу. Ждать предстояло еще полчаса. И это, ему показалось, были самые длинные полчаса в его жизни. Ему вдруг почудилось, что она не придет никогда.
  Но Катя, наконец, появилась. Волосы ее были распущены по плечам, пушились ветром. Ховрин вздрогнул. Это была настоящая красота.
  - Привет! Давно ждешь? - кивнула она.
  - Нет, - помотал головой Ховрин. - Загораю. У вас тут настоящее лето.
  - Ладно, пошли, а то опоздаем!
  Пошли пешком к метро. Там была небольшая давка на входе, но поезда подходили полупустые. В вагоне не разговаривали, сидели, слегка касаясь коленями при рывках вагона. Шум мешал разговаривать. Ховрин играл на телефоне в шарики. Катя готовилась к тесту, сидела в наушниках. Иногда, прикрыв глаза, повторяла английские слова. Еще от метро прошли до университета через мост. Катя шла, высоко подняв голову, ветер с Невы бросал ей в лицо волосы и путал их, она отводила их с лица назад. Много попадалось симпатичных девушек, но они отличались от Кати, как 'Жигули' от 'Мерседеса'. И эта разница была не только в одежде, но и еще в чем-то другом. И Ховрин не мог понять, в чем эта разница. Она была словно другой человеческой породы. Даже официанты в ресторанах это очень хорошо чувствовали. И конечно продавцы в магазинах.
  В другой раз она читала в метро книгу на английском 'The Catcher in the Rye'.
  - Это про что? - спросил Ховрин, удивившись, что так вот запросто можно читать книгу на чужом языке.
  - Это 'Ловец во ржи' или 'Над пропастью во ржи' - так переводится по-русски. Неужели не читал?
  - А вот и читал, - буркнул Ховрин. - Юрик Васильев мне давал, одноклассник. Там про одного мудака, он всю книгу ноет, ноет, все ему не так. Читаешь, и так и хочется ему, извините за выражение, дать по ебалу! У нас точно такой парнишка был в классе - Жора Шишкин - тоже полный мудак: вечно херню какую-то нес. Извини за выражение, но по-другому и не скажешь. Впрочем, одна фраза в этой книге мне понравилась: 'Вокруг были одни подонки. Честное слово, не вру'. Вот уж очень точно сказано! Это про тот ваш дурацкий клуб 'Барракуда' очень соответствует...
  Катя только усмехнулась. Тут Ховрин, пожалуй, был прав.
  В пятницу Ховрин пошел потусить со знакомыми по школе девчонками (Юлей и Наташей) уже в заведомо нормальный ночной клуб 'Орион'. Там был очень хороший диджей. Немного выпили, потанцевали. Образовалась компания, туда затесался и парень постарше, уже лет двадцати восьми, бизнесмен, которого звали Дима, тоже с подружкой-студенткой Ириной, и еще один студент Петя, которого там же склеила Наташа и потащила за собой. Он чем-то ей понравился. Бизнесмен Дима был немного гоповатый, приехавший явно откуда-то с периферии, вроде как с Липецка, у него даже был особый прикольный липецкий говорок, а Петя, напротив, имел вид человека образованного, хотя тоже откуда-то приехал.
  - Ты сам-то на кого учишься? - спросил его Ховрин.
  - У меня специальность 'Электронная разведка и защита', но я не хочу идти по ней работать - хрен за границу выедешь, а у меня мечта когда-нибудь увидеть пирамиды. И вообще мир посмотреть. А ты как?
  - Да никак. Через месяц в армию.
  - Работаешь?
  - Пока охраняю одну девчонку. Родители считают, что ей опасно одной ходить из школы домой.
  - Как это? - удивился Петя.
  - По статистике Россия входит в десятку самых опасных стран мира. Сто пятьдесят тысяч криминальных смертей в год по стране. Питер, понятно, в лидерах.
  Петя с ним не согласился:
  - Да ладно тебе: Питер еще безопасный город. У нас учится парень из Владика: там вообще вечером лучше не выходить, еще как-то по центральным освещенным улицам пройти можно, но если зашел куда потемнее - все! - шанс получить по мозгам очень высок.
  - А что так?
  - Там у них исторически очень много гопоты! Другой парнишка - из Тольятти - рассказывал: у них по одному гулять вообще не выходят, идут шоблой - иначе изметелят. В Сочи, напротив, свои особенности. Летом приезжают чеченцы целыми автобусами погулять. Женщину могут облапать прямо на улице, даже если она идет с парнем или с семьей. Накидываются, как волки, всей стаей - не отобьешься. Так что нигде не безопасно...
  Из-за грохота музыки они орали, поэтому в разговор встрял услышавший это бармен, довольно крепкий мужичонка лет трицати пяти стриженый под полубокс:
  - Везде по-разному, парни. Я несколько лет лет назад был у родственников в Братске, не гостил у них лет десять и вот приехал. И там я понял: Россия умерла, или же медленно умирает, находится в агонии. Это стал город таксистов и бандитов. В магазин местные ездят на такси - оно очень дешевое, потому что можно не дойти: могут ограбить или даже убить. Посреди бела дня с меня попытались снять дубленку. Это были какие-то люди подполья - говорят, такое было сразу после революции. Я отбивался от них словно от диких зверей, причем мерзких - вроде гиен: они разлетались с визгом, издавая какие-то нечеловеческие звуки. За все время не видел ни одного трезвого мужика. В городе стоит страшная вонь от заводов - реальный запах Апокалипсиса, ада. Там надо было ходить в ватнике или китайском пуховике, чтобы никто не обращал внимания, но в том случае человека могут просто отлупить в качестве тренировочной груши. Влияние Китая там ощущается буквально во всем. Однако во всей этой деградации имеется один положительный момент: там на трех женщин приходится всего один мужик, поэтому выбор женщин просто колоссальный: ебать-не переебать! Часто один мужик живет с чьей-то женой и с ее дочерью и от обеих имеет детей. В городе ощущается огромный дефицит любви. Поэтому много лесбиянок. Вокруг же - нищие деревни. Мертвых не регистрируют, получают на них пенсию и пропивают. Но там, где лес еще сохранился, природа красивая невероятно.
  Петя же заключил:
  - Зависит, все-таки, от тех, кто там живет. Я вот к себе на родину езжу каждый год. И у нас нормальный городок, чистый, спокойный, люди доброжелательные. А в Питере привыкли гадить под себя и никак не могут отвыкнуть. Но я считаю: медленная эволюция все-таки идет, и лет через пятьдесят и у нас все будет цивильно...
  - 'Жаль только жить в эту пору прекрасную не доведется ни мне, ни тебе'... - процитировал на это бармен какого-то классика.
  Там же, в клубе, Ховрин познакомился с некоей Алиной, которая пришла туда с двумя подружками. Денег у Ховрина было предостаточно, он заказал коктейлей на всех, еще и дамских сигарет купил девчонкам, и все его тут же и полюбили. Правда он уже полпервого ночи начал засыпать, несмотря на громкую музыку и постоянный гвалт. Его расталкивали, он снова задремывал. Вышли с Алиной на свежий воздух под моросящий дождь, взяли такси. Поехали к ней. Минут разве что десять позанимались сексом прямо в прихожей на полу, потом рухнули на диван спать. Утром, увидев рядом спящую, аппетитно раскинувшуются Алину, Ховрин начал к ней приставать. Потом, после секса, его снова бросило в дрему. Проснулись аж в начале двенадцатого. Алина коснулась под одеялом у него внизу живота, пробежала пальчиками по паху, с некоторым разочарованием спросила:
  - Не хочешь еще? Ну, ладно, тогда я пойду - приготовлю завтрак... Спи пока.
  Она надела халат, нашарила ногами тапки в виде собачек и пошла на кухню. Там с шипением полилась вода, хлопнула дверца дверь холодильника. В окно заглянуло солнце, ударило прямо в глаза. От него было не закрыться. Пришлось и Ховрину просыпаться. Долго ужинали, глядя клипы на 'МузТВ'. После ужина Ховрин поехал к себе.
  Получив примерно в час дня сообщение от Данилова: 'Приезжай ко мне домой', Ховрин тут же и понесся туда, вспомнив, что вроде был звонок еще и раньше, но он его пропустил. 'Вот, блин!' Дверь открыла Валентина.
  - Не мог все утро до тебя дозвониться, - сказал с упреком Данилов. - Телефон, что ли, дома оставил?
  - Звук выключен. В пятницу заставили выключить, а включить забыл. Был на последней медкомиссии от военкомата. Ходил по врачам. Смотрели анализы. Проверили на все возможные инфекции, даже на сифилис и гонорею, на все гепатиты и СПИД, - сказал Ховрин.
  - И ничего у тебя не нашли? - съязвил Данилов. - Даже сифилиса?
  - Нет.
  Валентина вдруг как-то странно взглянула на Ховрина. Словно уколола в область желудка.
  На следующее утро она позвонила:
  - Витя, можешь заехать? Есть дело.
  - Когда?
  - Через час.
  - Ладно.
  Добрался и раньше. Открыла сама Валентина. Она была в домашнем платье, сквозь ткань которого четко проступали торчащие соски - лифчика на ней явно не было. Кивнула:
  - Заходи. Вот тапки.
  - А где Сергей Николаевич? - спросил Ховрин, стягивая ботинки.
  - В Москве. Утром уехал рано. Приедет поздно вечером. Как обычно - на последнем 'Сапсане'.
  Прошли в большую комнату-гостиную, сели за стол. Стояшая на столе ваза была полна клубники.
  Валентина рассеянно взяла из вазы клубничину, осмотрела ее, положила назад, потом сказала:
  - Я давно перестала пить противозачаточные таблетки, но ничего не происходит - беременности нет. Это меня пугает. У моей подруги родился сын, сейчас ему полгодика. Я подержала его на руках и поняла, что мне нужно больше всего в этой жизни. Я очень хочу ребенка. Иначе я просто сойду с ума.
  Она сжала губы, сквозь них процедила:
  - Все просто. Мне нужен ребенок, а время уходит. У Данилова детей уже больше не будет, да и есть уже двое, а у меня еще нет. Для меня это самое главное. Пусть будет от тебя.
  Ховрина бросило в жар.
  - У вас же, я видел, камера стоит в прихожей.
  - У него стоят камеры во входной двери и в коридоре, но я отключила роутер. Бывает, что он и сам отключается. И нередко. Можно думать на что угодно. Кроме того, смертельная опасность возбуждает, не так ли? Ты знаешь об этом?
  Ховрин замахал на нее руками:
  - Это кому как. Женщин, может, и возбуждает, но у мужика член запросто может не встать!
  - Это у тебя-то? Ха!
  Она указала глазами на низ ховринского живота. Там уже все было готово: джинсы стояли шалашом.
  Валентина теперь говорила, не глядя на Ховрина:
  - У Данилова есть дети, а у меня - нет, и я считаю это несправедливым. Я бы родила от него, но не получается. А гинеколог говорит, что я абсолютно здорова. У нас в роду у всех женщин много детей, и я - не бесплодна.
  Потом после паузы:
  - Данилов - классный мужик, я его очень люблю, но он уже старый, у него сперма недетородная, я однажды проверила.
  Ховрин уставился на нее, не вполне поняв сути этого заявления.
  - Отнесла в платную лабораторию, - пояснила Валентина. - Оказалось очень мало живых сперматозоидов, да те вялые. Некроспермия. Видимо с возрастом что-то произошло.
  Помолчали.
  - Желающих заделать мне ребенка, как ты понимаешь, много, - продолжила Валентина. - Впрочем, как и любой более или менее молодой симпатичной женщине. Такова уж ваша мужская кобелиная сущность. А вот Данилов по этому поводу ничего не говорит, а это означает, что он не хочет, как-то прорвалось, проговорился: считает, что старый и не доживет до совершеннолетия ребенка. К тому же у него уже есть сын и дочь. Типа миссию он свою на Земле выполнил, можно и умирать. А теперь и я не хочу ребенка от него - он действительно старый. Ребенка, говорят врачи, нужно заводить от молодого и здорового. А я хочу здорового ребенка. Вы с ним похожи, как отец и сын. Ты что не заметил? Его родной сын на него меньше похож...
  Она оглядела Ховрина с ног до головы.
  - Когда-то и он наверняка тоже был таким, а теперь может кончить за ночь только один раз, не больше. Во второй раз разве что капля и то еле-еле выдавливается. И не каждый день. Вот тебе и разница между старостью и юностью, - с грустью заключила она.
  Какая-то мысль в этот момент вдруг пришла к ней в голову. Было видно, что она ее обдумывает. Наконец она приняла решение. Оно было шокирующим для Ховрина:
  - Раздевайся.
  Ховрин был ошарашен. Данилов, если узнает, скажет: 'Пригрел змеюку!', но ведь он и сам с кем-то там еще изменял Валентине. Эффект бумеранга. Все всегда возвращается и никуда не теряется: ни добро сделанное, ни зло. 'Узнает - убьет!' 'А вдруг у него еще одна тайная камера вделана?' Но все уже свершилось.
  - Я не могу, это нехорошо, неправильно! - прохрипел Ховрин, стягивая рубашку.
  - Почему? Ты же меня хочешь, я вижу, но самое главное это я тебя хочу!
  - Так нельзя! - еще продолжал упираться Ховрин, стоя уже в одних трусах.
  - У тебя нет выбора: если ты откажешься, я очень сильно обижусь и скажу Данилову, что ты ко мне приставал. Ты ему сказать об этом не сможешь, а если и скажешь, он тебе не поверит, и все равно настучит тебе по голове. Ты ж его знаешь. И тогда вашей дружбе конец. Так что давай-ка в постель! Оттрахаешь меня и свободен, и, пожалуйста, постарайся, чтобы я осталась довольной! - Она тряхнула копной почти белых волос.
  Больше об этом не разговаривали. Ховрин молча разделся и залез в прохладную, пахнущую какими-то стиральными ароматами постель.
  Валентина ненадолго вышла и вернулась в комнату уже совсем голая.
  Ховрин почти бессознательно сравнил Валентину с Викой. Вика по сравнению с ней была просто девочка-подросток: маленькие груди, узкие бедра и весила, кажется, килограммов сорок шесть. Валентина же при всей ее стройности была идеально создана для рождения детей: широкие бедра, довольно большие груди. И еще у нее оказался свой, совершенно потрясающий запах, от которого у Ховрина почти мгновенно возникла сильнейшая эрекция.
  - Ну, что - будем делать ребенка? Хотя с первого раза вряд ли получиться, хотя сейчас у меня и опасные дни...
  Началось пыхтение и ритмичный скрип. Наконец Валентина часто задышала, застонала, выгнулась, сильно и довольно больно зажала бока Ховрина коленями. В этот момент и сам Ховрин бурно в нее излился, его самого чуть не схватила судорога, даже свело пальцы на ногах.
  Потом они лежали рядом совершенно мокрые от пота, часто дыша, пульс зашкаливал далеко за сотку, постепенно замедляясь.
  Потом они соединились еще раз, затем голые и потные пошли на кухню чего-нибудь перекусить. Оба ощущали страшную жажду. Через какое-то время Ховрин захотел снова, скрыть этого было нельзя. Валентина увидела, удивленно подняла брови, засмеялась:
  - Что значит юность! Давай прямо здесь! Стоя.
  Еще потом повалялись в спальне. И еще раз соединились.
  Валентина лежала с закрытыми глазами, глубоко и часто дыша. В ложбинке между ее грудей блестели капельки пота. Ховрин тоже был весь мокрый и липкий. И лежали они чуть ли не в луже. Простыня была испачкана напрочь. Наверняка протекло и на матрац.
  - Мне с тобой хорошо. Причем хорошо вообще: те только в этом плане, - Валентина кивнула под одеяло. - А вообще! Спокойно. Интересно, почему так нельзя жить всегда? Или можно? Я раньше не ощущала этого спокойствия. Почему? Или это просто сегодня? - Она подтянула и покусала край одеяла. - Удивительно. А тебе было хорошо?
  - Да, очень, - выдавил Ховрин.
  - Это понятно, - она повернулась к нему, приблизила лицо и чуть косящие глаза: - Ну, что - еще разок? Давай-давай, не ленись! Ого! У тебя снова встал! - И добавила извиняющее: - Овуляция. Хочется заниматься этим делом постоянно.
  Ховрин не сразу и понял, о чем она: какая такая овуляция? Снова соединились.
  - Пять раз подряд, - выдохнула совершенно счастливая Валентина. - Неплохо! Даже не думала, что такое возможно. Слышать-то слышала, читать-читала, но думала, что выдумки...
  Этот последний пятый раз был уже через силу и вряд ли имел какой-либо смысл в отношении детопроизводства, поскольку после титанических усилий, Ховрин, простонав, выдавил разве что каплю семени - больше просто не было. После этого его мужской орган заклинило в активном положении так, что потом пришлось отмачивать его в душе холодной водой. У Валентины очередной оргазм закончился сильной судорожной реакцией, из которой она долго не могла выйти, лежала на боку и периодически содрогалась - словно волны по ней проходили. Наконец Валентина откинулась на спину, раскинула руки, отдыхивалась, постепенно успокаивая дыхание, пробормотала:
  - Теперь я понимаю выражение: 'Оттрахать до потери пульса!' Меня будто палкой избили. Ой! Я как из бани. Будто разлетелась на множество кусочков, а потом собралась!
  Волосы прилипли к ее потному лбу, она пыталась сдувать их, отводила рукой. Встав, покачнулась, ухватилась за стену, засмеялась:
  - Мамочки! Качает!
  У Ховрина все в паху болело, и в то же время он хотел еще. Хоть беги за Валентиной в душ, но семени уже точно не осталось. 'Кошмар какой-то! Безумие! Как насекомые'.
  И все равно он чувствовал себя как жаждущий пустынник во сне, который пьет, пьет, но никак не может напиться.
  Попили чаю. Потом вышли из дома. На улице по дороге до стоянки у Ховрина дрожали ноги.
  Валентина достала из сумочки ключи от машины, пикнул замок.
  - Я подвезу тебя до 'Техноложки'. Только, не обижайся, сядь лучше сзади, чтобы особенно не светиться во дворе.
  - Да без проблем! - даже обрадовался Ховрин, который тоже не хотел быть замеченным соседями.
  У Валентины была небольшая красная 'Тойота-ярис', Ховрин, несколько скрючившись, кое-как прилег на заднем сидении. Тут же и задремал, но вскоре проснулся от резкой остановки. Услышал ругань. Оказывается, когда Валентина выезжала из 'кармана' на дорогу, на пути ей встретилась подвыпившая компания. Один тип чуть не лег на капот, замахал:
  - Куда, блядь, прешь?
  Валентина запаниковала, чертыхнулась, сдала назад. Тот, однако, не отставал, висел на капоте:
  - Стой, сука!
  Если бы в машине за рулем был Данилов, такой ситуации произойти просто не смогло бы в принципе. Ховрин сел, открыл дверь и вышел из машины.
  Парень, или скорее мужик - ему было под тридцать, увидев Ховрина, замолчал, но слово уже вылетело, и назад его было не забрать. У Ховрина не было выбора. Он вспомнил, как в подобном случае разбирался Данилов, и сходу нанес один боковой удар в челюсть, от которого мужик улетел в глубокий нокаут, а потом Ховрин двинулся к оставшимся двоим. Под ногой хрустнул раздавленный мобильник.
  - Ты чего, парень? - отпрянул один из них, очень усатый, оторвав рот от банки пива. Усы у него были в пене.
  Двумя боковыми ударами, не испытывая особых эмоций, Ховрин свалил обоих.
  Через минуту, уже пришедшая в себя Валентина, выруливала на дорогу. Чуть позже хмыкнула одобрительно:
  - Да ты просто Данилов-два!
  Впрочем, пальцы ее на ободе руля слегка подрагивали.
  Ховрину эти ее слова не были обидны. Целоваться на прощание не стали.
  Ховрин вернулся от Валентины совершенно пустой. Попадись ему в этот момент самая сексуальная красотка мира, ляг перед ним и раздвинь ноги, он бы на нее не отреагировал. В паху у него образовался сосущий вакуум. Он даже шел немного враскоряку, как всадник после долгой скачки на лошади по пустыне с препятствиями.
  Ховрин посмотрел на часы. Времени оставалось впритык. В тот день ему надо было быть в школе в пять часов. От метро шел пешком. Вечер выдался теплый, безветренный. Уставший от долгой зимы народ вывалил на улицы: молодые мамы с колясками, старики, вышедшие погреться на солнце, подростки с пивом и сигаретами.
  Потом дня два о женщинах он вообще не думал. На следующий день вечером заехал в Купчино к Юрику. Юрик увлеченно смотрел какую-то порнографию. Ховрин без интереса посмотрел немного вместе с ним, и это показалось ему чем-то из жизни насекомых.
  По дороге к дому от метро слово за слово сцепился с каким-то мужиком. Мужик был довольно плотный, крепкий, явно качался в спортклубе. Ховрин, ни секунды не раздумывая, выстрелил ему в грудь из 'Осы'. Мужика отбросило на шаг назад, лицо его исказилось болью. Ховрин направил точку лазерного прицела ему в лоб. Мужик трезво оценил ситуацию и поднял руки в примирительном жесте ладонями вперед. Наконец-то он понял, что не на того нарвался. Руки его заметно тряслись. Он кряхтел, стискивал зубы, пересиливая боль. Ховрину мужик очень не нравился, и он выстрелил ему из 'осы' в живот еще раз. На этот раз мужик сложился вдвое и упал на одно колено, скорчился. Есть такая скульптура: 'Пролетарий скорбит'. Это про него.
  На этом заряды к 'Осе' кончились. Использованные патроны следовало заменить. Просить у Данилова было неудобно - тот тут же спросит куда дел и вряд ли будет доволен происшествием. Идти в оружейный магазин - значило засветиться - не слишком солидный возраст всегда вызывает подозрение... Простейшее полицейское оперативное мероприятие: обзвонить магазины и узнать, кто покупал заряды, плюс отсечка по возрасту и просмотр видеозаписи с камеры наблюдения в магазине, предъявление ее пострадавшему.
  За зарядами для 'Осы' Ховрин на следующий день поехал к бывшему однокласснику Толику Долженко. Всего их было пять братьев Долженко. Толик, самый старший, как и Ховрин собирался весной в армию. Он был из братьев самый деловой. Представлял собой новое формирующееся поколение бизнесменов - безжалостных и расчетливых. Всегда куда-то мчался с важным видом: где-то что-то покупал, что-то продавал, всегда у него было какое-то неотложное дело, всегда у него были деньги и довольно большие. Он вполне мог купить себе отсрочку, но не считал нужным тратить на это время и деньги. Следующий по возрасту брат - Сергей - был большой и толстый, учился на повара. До армии ему было еще целых полтора года. Он теперь готовился занять главенствующее положение в семье, шпынять и гонять младших. Впрочем, по натуре он был добряк, тумаки отвешивал скорее по привычке - так было принято, иначе в доме наступал хаос и беспредел. И без того в квартире постоянно что-то происходило: горели чайники, что-то рушилось, билось, ломалось.
  - Он ленивый, причем, с самого детства, - говорила о нем его мама Вера Павловна. - Я даже рожала его целых два дня.
  Отец их жил в другой семье, а мать, Вера Павловна, однажды сказала старшим: 'Вы ленивые, ничего не хотите делать, учиться тоже не хотите. Все: я ничего больше не буду вам давать, сами зарабатывайте!' Наступил некоторый период паники. Один даже хотел ее пошантажировать, что, мол, пойдет воровать и попадет в тюрьму, но это ее не разжалобило. Заработок был только один - Интернет. Четверо ноутбуков (у каждого из братьев, кроме самого младшего, был свой) работали одновременно, трещали клавишами. Шла постоянная он-лайн игра во что-то из серии фэнтези с драконами и летающими конями, все это происходило в основном ночью. Утром все спали до обеда, кроме двух младших, которые уходили в школу.
  Уже с полгода в квартире жила девушка. Звали ее Настя. Обнаружилось это однажды утром: туфельки в прихожей. Настя быстро прижилась в семье, помогала Вере Павловне по хозяйству, убиралась, готовила, ухаживала за младшими. Ховрину было непонятно, как это родители разрешают ей жить где-то в другой семье, и не мог понять, с кем она спит. Впрочем, спрашивать было как-то неудобно, да и зачем?
  Однажды утром Вере Павловне показалось, что у Насти округлился животик. Она похолодела. Спросить у Насти, не беременна ли она, показалось ей неудобным. Стала думать, от кого этого могло быть, и точно сказать не смогла бы даже она. Отцовство тут установить могло быть затруднительно. Двое младших исключались по физиологическим причинам, оставалось трое. Впрочем, позже беременность не подтвердилась.
  Жили Долженки на первом этаже. Дверь в квартиру была незаперта и даже чуть приоткрыта. Там происходил какой-то скандал. Ховрин всунул голову. Вера Павловна бежала за Сергеем с красным яростным лицом и пыталась хлестнуть его ремнем. Стокилограммовая туша каким-то образом ухитрялась выворачиваться, причитая и угрожая матери Европейским судом по правам детей. За матерью бежали радостные младшие братья с криком: 'Бей гада!'
  Невозмутимый Толик куда-то собирался, стоял в прихожей в одном ботинке, натягивая другой.
  После быстрого рукопожатия произошел такой же быстрый разговор. Ховрин показал Толику патрон.
  - Можешь достать десяток таких зарядов для 'Осы'? Не хочу светиться.
  Толик вовсе не удивился заказу, пошарил у себя в смартфоне:
  - Не вопрос. Оплата вперед.
  - Заметано! Сколько?
  Тут же и отсчитал. Толик, схватив деньги, сразу же хотел куда-то свинтить за угол. Ховрин ухватил его за рукав:
  - Когда?
  - Хоть сегодня вечером. В девять.
  И тут же исчез.
  Ровно в девять товар был Ховриным получен. Он вложил заряды в 'Осу' и внутренне успокоился. Теперь у него снова был полный комплект: кевларовый жилет, нож в рукаве, нож на голени, 'Оса' на поясе.
  В десять приехал Свирь с бутылкой дешевого вина. Он явно психовал. Теперь уже не по армейскому поводу. Оказалось, он наконец-то завел постоянную подружку. Подружка-то была, а сексом с ней заниматься было негде. Иногда друзья пускали на пару часов, но подружку его это не устраивало: она, как и все женщины, хотела стабильности, семьи и детей. И они не знали, что делать дальше.
  - Мне никогда не купить квартиру! - горевал Свирь.
  - Как-нибудь сложится: сначала купите в ипотеку студию, потом двушку, - сказал Ховрин просто, чтобы хоть что-нибудь сказать в утешение. - Все так делают.
  - Тебе-то пофиг - ты в казарме будешь жить, тебе койку выделят и паек. А мне вот куда девушку привести? В лучшем случае лет через десять-двадцать, если не буду есть и отдыхать. На лестнице ебаться, что ли? - сокрушался плачущим голосом Свирь.
  Он буквально готов был заплакать. Душа его постоянно хотела секса.
  - Люди всю жизнь платят - живут по ипотеке - и ничего, - сказал Ховрин. - Поснимайте пока квартиру или комнату, если невтерпежь.
  - Она из Белгорода, живет в общаге, ипотеку ей не дают, банк отказывает, да и денег нет на первый взнос. И вообще: ипотека - это кабала, рабство. Если потерял работу, заболел - тебе пиздец!
  - Выбора-то все равно нет, - пожал плечами Ховрин.
  - Тебе-то похер...- ныл Свирь.
  - Надо жениться на богатой или местной с жильем, - буркнул Ховрин.
  Свирь на это ничего не сказал. Девушку свою он любил. Звали ее Света. Кажется.
  Посидели, немного выпили. Потом Свирь ушел в глубокой печали, приволакивая ноги.
  Хотя уже неделю как наступил апрель, утром в лужах еще лежали стрелки льда, стекла машин покрывал иней, но все-таки в едва пробивающейся зелени травы уже кое-где желтела мать-и-мачеха. Все-таки весна!
  Следующим вечером, после того, как Ховрин завез Катю домой, он поехал к Данилову. Позвонил ему из машины, как приехал. В квартиру не заходил, подождал на улице, пока тот выйдет.
  Свернули в парк. Там было нехорошо. Гопники в количестве человек тридцати сидели на корточках, рядом на асфальте стояли банки с пивом. Они что-то живо обсуждали. Орала какая-то молодая женщина. Известно, что любимая забава гопников нанять проститутку, оттрахать ее всей гопой, а потом свалить, не заплатив. Там вдруг оказался и парнишка из сквера рядом с офисом, куда они недавно ездили с Максимовым. Фингал у него даже издали было видно.
  Увидев Ховрина, парнишка мгновенно возбудился, ноздри его затрепетали:
  - Это тот самый гад. Бейте его! - завопил он.
  И вдруг они все разом кинулись на Ховрина. Тут же образовалась хрипящая, матерящаяся куча-мала. Казалось, что у Ховрина нет никаких шансов, ему точно конец. Данилов смотрел на это даже с некоторым изумлением. Однако куча стала тут же и распадаться: из нее начали один за одним выпадать люди. Наконец остался на ногах один раскрасневшийся, запыхавшийся, взмыленный, но вполне целый Витя Ховрин. Часто дыша, он подошел к Данилову. Ховрин вовсе и не ждал, что тот сунется в схватку - все-таки пожилой солидный человек. Впрочем, в какой-то момент Данилов действительно был на грани того, чтобы достать пистолет и пальнуть в воздух, - стрелять на поражение по гопникам он, конечно бы, не стал - не тот контингент. Разве что пугануть. Он уже и куртку как бы внезначай расстегнул, уже и рука нырнула подмышку на кобуру. А тут и само разрешилось.
  Ховрин потом рассказывал Юрику:
  - Короче, там сидят гопники и их гопотелки. Семечки, пиво, сплошной мат, все завалено шелухой, заплевано. Если мимо идет какой-нибудь ботаник или просто человек, который точно не даст сдачи, или молодая девушка, они их непременно заденут. Ну, и мы идем. Они какое-то время думали, приставать к нам или не приставать. Все-таки решили прикопаться. Там был один тип, которого я раньше встречал. Питер - город маленький.
  - И что дальше? - Юрик был весь внимание.
  - А ничего! Пришлось немного помахаться.
  -Тебе-то хорошо - пробормотал Юрик, - ты парень здоровый и спортсмен, а у нас в Гопчине по позднему времени хорошеньких пиздюлей отхватить очень даже вероятно. Специфика района.
  Ховрин на это ничего не сказал.
  - И еще на Псковщине есть такая станция Пыталово, прямо на границе с Латвией, очень даже оправдывает свое название: там пиздюлей выдают всем и помногу...- печально констатировал Юрик.
  - Пиздишь!
  - Тебя бы туда!
  - Ты-то откуда знаешь?
  - У меня там тетка родная живет. Я к ней ездил туда пару раз...
  - Ага...
  А тогда Данилов спросил, как будто ничего и не было:
  - Виктор, ты у какого метро живешь?.. 'Приморская'?... Заедешь по дороге на улицу Одоевского, передашь юристу эти документы. Зовут ее Людмила Николаевна. У нее муж инвалид, помнишь, я как-то тебе про него рассказывал. Минут десять у тебя займет. Отдал - ушел. Я ее предупрежу.
  Протянул папку и листок:
  - Вот адрес.
  - Не проблема, - сказал Ховрин. Еще и подумал тогда: 'Может, накормят?' Тетки любит кормить молодых ребят. Есть-то хотелось.
  Людмила Николаевна открыла дверь сразу после нажатия кнопки звонка, даже не спрашивая кто. Это оказалась довольно дородная дама, на вид лет пятидесяти, но очень моложавая и в ярком макияже, явно следящая за собой. На ней был женский деловой костюм, видно, еще она не переодевалась с работы.
  Кивнув, она взяла документы и вышла из комнаты.
  Ховрин, сев на диван, полистал какой-то иллюстрированный женский журнал. Прошло, наверно, минут десять.
  Тут вошла Людмила Николаевна:
  - Хочешь выпить вина?
  - Можно, - не стал отказываться Ховрин.
  Вино даже по виду бутылки было очень дорогое, не то, что у Свиря, и в принципе должно было быть очень вкусным - так и оказалось; впрочем, Ховрин в винах не особенно разбирался. Принесла она и закуску: сырную тарелку, в середине которой стояла маленькая чашечка с медом. Сыр полагалось окунать в мед, а потом есть.
  Как бы между прочим Людмила Николаевна выключила большой свет и зажгла прикроватный ночник. Лампа никак не могла загореться и какое-то время мерцала, словно в нее было заключена обычная горящая на ветру свеча. А может, и специально так было задумано.
  - А ты вообще кто? - вдруг спросила Людмила Николаевна.
  - Да так, никто - просто человек. - Ховрин развел руками, как бы обводя пустоту вокруг себя.
  Выпили по бокалу вина. Людмила Николаевна положила в рот маленький кусочек сыра, сначал макнув его в мед, сказала:
  - Мне мама говорила: 'Когда я выйдешь замуж, обязательно измени мужу. Иначе ты будешь от него зависеть, и если он уйдет, это сломает тебе всю жизнь'. Она знала, что говорила. Папа у меня был красивый и гулящий, женщины его очень любили.
  Ховрин только пожал плечами. Он знал, что муж этой женщины уже лет пять был инвалидом первой группы, еле-еле ходил с палочкой, плохо соображал. При разговоре таращился в лицо, стараясь понять смысл сказанного ему. Это было последствием травмы от падения с высоты. Работал он на стройке, и ему было противопоказано работать на высоте из-за высокого давления. Однако в тот раз его послали то ли на пятый, то ли на третий этаж. Там голова у него внезапно закружилась, и он упал вниз, получив множественные переломы и тяжелую черепно-мозговую травму, из-за чего неделю пролежал в коме. Насилу оклемался. Как мужчина он был никакой, сама жена его об этом всем как бы между прочим сообщала. Ей было сорок пять ('Баба ягодка опять'), была она довольно полной ('Хорошего человека должно быть много'), еще и всякой косметики на ней было, пожалуй, что с килограмм. От нее исходил приятный, но немного душный аромат духов.
  - Раздевайся, - вдруг сказала она.
  - Не понял...
  - Давай живо в постель! Я сейчас приду.
  Явилась она в каком-то эротическом, с ее точки зрения, наряде - как из фильмов ужасов: черные чулки на поясе при отсутствии трусов и черный же лифчик, только снизу поддерживающий огромные груди с широкими ореолами вокруг таких же огромных сосков. Кошмар!
  Она стала исполнять что-то вроде танца, постепенно обнажась полностью и затем окончательно раздев Ховрина. Потом прижалась к нему своим студенистым, колыхающимся, как у медузы, телом, с придыханием прошептала: 'Шлепни меня по попке!' Ховрин хлопнул ее по ягодице. По всему телу Людмилы Николаевны пробежало затухающее колебание - жировая волна. Людмила Николаевна застонала. Ховрина передернуло.
  - Тебе холодно? - заметила это передергивание Людмила Николаевна.
  - Знобит как-то! - поежился Ховрин.
  - Сейчас закрою окно.
  Пошла к окну, ягодицы ее тряслись.
  'Точно не встанет!' - подумал Ховрин.
  Людмилу Николаевну это отсутствие мгновенной реакции на ее наготу вовсе не смутило:
  - Давай помогу! - сказала она и встала перед кроватью на колени.
  Она оказалась опытной мастерицей этого дела, а ведь вроде была замужняя женщина и к тому же преподаватель ВУЗа, доцент, наставник молодежи. Ужас! Юрик как-то сказал по какому-то реальному поводу (подруга его старшей сестры получила горловой сифилис): 'Учительница начальных классов в принципе не должна делать минет. Обычный секс еще ладно - дело молодое, но минет - ни в коем случае. Это аморально'.
  Дальнейший секс был фееричен: она и посидела на Ховрине, едва его не раздавив, потом заставила взять ее сзади, причем постоянно контролировала весь процесс, указывая, что и как надо делать. Наконец оба, часто дыша, откинулись на подушки. Людмила Николаевна вытащила из пачки тонкую сигарету, щелкнула зажигалкой, втянула в себя дым, выдула струей. По телевизору показывали новости, выступление какой-то высокопоставленной городской чиновницы. Людмила Николаевна сказала, кивнув на нее:
  - О, Тамарка! Я ее еще по юности знала. Она училась с нами на одном курсе в химфарме, с нами же и ходила в общагу на Торжковской - трахаться с неграми. Это было тогда общее увлечение среди наших девчонок. Негры здорово трахаются, могут кончить два раза подряд без перерыва. Это было как наркотик. Ноги сами туда тащили. У нее тогда был постоянный партнер, кажется, из Нигерии. Приятный парень, забыла, как звали. Вертится на языке, но не могу вспомнить. - Она приложила руку ко лбу, закрыла глаза, тряхнула рыжими волосами. - Томас, кажется. Это делалось типа для здоровья, как бы не по-настоящему, чистая физиология, но было здорово! А настоящая любовь была впереди. - Людмила Николаевна улыбнулась какому-то своему воспоминанию. - Они, черные ребята, уедут к себе и исчезнут навсегда. Их никогда не встретишь случайно на улице. Да, кстати: у меня остались фотки того времени. Не все, оказывается, уничтожили, я сама, когда позже познакомилась со своим первым мужем, все свои сожгла - не хотела, чтобы когда-нибудь всплыло. У нее одну фотку однажды ухватила. Хвастались фигурами, примитивная секс-съемка, когда еще можно показаться обнаженной, а время-то идет, фигура меняется, хочется сохранить память о ней. После родов у меня вдруг образовалась большая задница да и так и осталась, что я только ни делала. Что ни делай, а, как говорится, 'жопа растет'. Хочешь посмотреть? Тогда не принято было брить интимные места. Помню, как-то после аборта спала с парнем - а там при операции все бреют - он так удивился этому - ему было как-то непривычно. И пирсинга тогда не делали на гениталии и соски. Татуировок тоже массово не было. Жаль...
  Ховрин заерзал, от этого рассказа у него снова началась эрекция. Людмила Николаевна тут же это усекла. И снова понеслось. Тетки за сорок все оказались какими-то повернутыми на сексе. Но в целом получилось неплохо. Опыт есть опыт. Ховрин испытал оргазм, пробивший его аж до корней волос - они словно встали дыбом и надолго осталось ощущение в теле, какое бывает после чередования парной и ледяной купели.
  - Был у меня любимый мальчик, которого я любила, но он ушел в армию. Я не могла его ждать целых два года. Тогда два года казались огромным чудовищным бесконечным сроком. Нам было по восемнадцать лет. Мы постоянно менялись. Два года тогда казались эпохой! Сидеть, ждать мужика? Когда я без секса, то я работать не могу, у меня нос ловит мужской запах, я вижу одни жопы и мускулы. Меня всю трясет - так хочется секса! У меня подруга есть так ей все равно: есть секс - хорошо, нет - ничего страшного. А я другая.
  У Ховрина снова кое-что начало подниматься, и Людмила Николаевна это увидела.
  - Захочешь прийти - звони! - сказала Людмила Николаевна часом позже, провожая Ховрина.
  Еще и дала с собой какой-то еды - целый пакет.
  Съели все это тем же вечером вместе с Викой. Было вкусно. На вопрос: 'Откуда', Ховрин буркнул: 'Сестра дала', на том вопросы и закончились. Впрочем, Вика весь тот вечер к Ховрину принюхивалась:
  - Чем это от тебя воняет? Мерзкие старушечьи духи. Откуда?
  - Новый лосьон после бритья. Мне тоже не нравится, - соврал Ховрин.
  У Вики в этот день как всегда неожиданно начались месячные, о чем она тут же со злорадным удовольствием и сообщила Ховрину, что секса не будет, морщилась, пила обезболивающие. Делать было нечего - решили пойти в кино. Ховрин, понятно, предпочитал боевики, на крайний случай дурацкие комедии, а Вика - ужастики, причем такие, чтобы визжать и прятаться за соседа по креслу - с распиливанием, тайными комнатами и расчленениями тел. В зале было человек десять - в основном парочки. Но и был с краю какой-то одинокий мужчина с банкой пива.
  Вика, прижавшись с Ховрину, прошептала:
  - Нет, это точно маньяк! Мне бы и в голову не пришлось бы идти одной в кино на ночной сеанс...
  Уже когда легли, выскочила из постели, в одних черных трусиках подбежала к шкафу и тут же вернулась назад.
  - А мне вот что бабушка сегодня подарила!
  Ховрин подержал увесистый золотой кулон, вернул Вике.
  - Отчего женщины так любят бриллианты, изумруды, золото и другие блестящие вещи? Это же полная бесполезная фигня, - сказал он, зевая.
  - Такова уж наша женская природа. Мы женщины - как обезьянки и сороки, любим все блестящее! - Она приблизила губы к зеркалу, поверхность стекла напротив ее рта запотела кружком от дыхания.
  Потом выключила свет и снова легла. Некоторое время обсуждали зомби, и откуда они берут энергию для движения и почему не едят друг друга, а если кого-то покусают, тот тоже становится зомби и его тоже не едят. Пришли к выводу, что это полная фигня. На том и мирно заснули.
  На следующий день снова кого-то искали с Даниловым. Поиски в тот день закончились ничем. Поехали к дому, встали на светофоре. В соседней машине опустилось стекло со стороны водителя, оттуда высунулось рыло кирпичного цвета, выплюнуло на землю окурок.
  - Дать бы ему в рожу, вбить хабарик назад в рот, заставить сожрать! - процедил Данилов.
  Он психовал до самого дома. Без слов пожал руку Ховрину и ушел, не оборачиваясь.
  Ховрин отправился к себе. Было уже одиннадцать часов вечера. Первый раз он не мог сразу заснуть, долго ворочался, думал о Валентине: как она?
  Следующим вечером поехали уже в Приморский район. Оказалось, там тоже были свои трущобы.
  Там Данилов вышел, приказав Ховрину ждать в машине. Ожидая, Ховрин крутил ручку радио, скакал по каналам, искал приличную музыку и не находил. Когда поднял глаза, увидел перед капотом Данилова. Тот дрался с каким-то парнем в капюшоне. Слышно ничего не было. Эта беззвучная схватка перед самым капотом машины даже несколько затянулась. Парень в капюшоне внезапно оказался позади Данилова и схватил его за горло локтевым захватом. Для сидящего в машине Ховрина это все происходило почти бесшумно, как в немом кино в формате 3D. Однако в какой-то момент Данилов вывернулся, крутанул парня и тот со всего маха врезался лицом в капот. Этот удар Ховрин ощутил, поскольку машина содрогнулась. Капюшонщик мячиком отскочил от капота и рухнул на дорогу. На этом происшествие, казалось, и закончилось. Только откуда-то возникла явно пьяная подружка капюшонщика, завизжала и начала молотить кулачками Данилова по спине, впрочем, безрезультатно. Через минуту запыхавшийся Данилов сидел в машине и давил на кнопку 'Start'. По машине прошла легкая дрожь. Данилов вывернул руль. Ему потребовалось некоторое время, чтобы отдышаться.
  - Ладно, проехали, - пробормотал он скорее себе, чем Хорину. - Откуда эта мандавошка выскочила?
  Поехали в центр. Вскоре вывернули и на Невский проспект. Там уже зажигались огни реклам. Сплошная толпа перла по тротуару в обе стороны. У 'Пассажа' Данилов вышел, сказав Ховрину пересесть за руль и отъехать куда-нибудь, где есть парковка, Ховрин запарковался и с полчаса посидел в машине на площади Искусств, слушая радио, затем туда пришел Данилов. Сел в машину. Он все еще был не в духе.
  'Точно Валентина сегодня ему не дала!' - подумал Ховрин, чувствуя неприятный холодок в животе и ощущая при этом некоторую угрозу и для себя.
  - У вас все нормально? - спросил он.
  - Не совсем. Валентина чудит. Хочет ребенка.
  Потом добавил:
  - Счастье Валентины для меня гораздо важнее моего. Хочет ребенка - пусть будет ребенок. Если, конечно, получится...
  Однако выражение его лица всю дорогу оставалось мрачным.
  У Ховрина словно камень появился в горле - не проглотить - он вспомнил тот свой день с Валентиной. Что-то она такое говорила: овуляция, эякуляция...
  Ховрин высадил Данилова у дома. Тот спросил:
  - Завтра есть работа?
  - Нет. Катю завтра забирает Валерий Константинович, и они уезжают к кому-то в гости.
  - Тогда к тебе будет поручение: надо будет забрать документы в одной конторе в бизнес-центре на Большом проспекте и привезти мне в Лисий Нос. Можешь и попозже - тогда в баньке попаришься - Петрович обещал натопить. Можешь потом остаться, выспаться. Смотри сам. Короче, секретарь-референт Маргарита тебя ждет.
  Ховрин отправился в указанный офис. Оказалось, что это было целое здание разных офисов - огромный бизнес-центр. 'Офисный планктон' непрерывно сновал по коридорам туда-сюда. Нашел и нужную дверь 302 с вывеской фирмы. Офис оказался шикарный, очень современный: хром, кожаные кресла, полированные столы.
  Секретарь-референт Маргарита выглядела как женщина из рекламы.
  Из ее руки выпал лист бумаги. Она нагнулась поднять, в вырезе блузки промелькнуло белье и глубокая ямка и щель между больших полных грудей. Ховрина словно ударило током в живот. Маргарита словно почувствовала, взглянула понимающе, села напротив в кресло, закинула ногу на ногу. Причем специально не одернула юбку. Видно было, где кончались чулки. Блеснули в глубине и красные трусики. У Ховрина уже запылал внутри огонек, он заерзал - хоть немедленно звони Вике и мчи туда как можно быстрее - до вечера, было ясно, не дотянуть. Покосился на Маргариту, подумал: 'Так нельзя одеваться на работе!'
  - Хочешь? - спросила вдруг Маргарита.
  - Чего? - насилу провернул пересохший язык Ховрин.
  - Вижу, хочешь. Дверь закрой. Нет, лучше я сама.
  Она вихляющей походкой модели на подиуме прошла к двери, повернула ключ, еще и подергала, проверила. Идя назад, начала расстегивать пуговицы ослепительно белой блузки. Вжикнула молния юбки. Маргарита стянула ее через голову. Красное белье предстало в полной красе. Швырнула на кожаный диван плед. Подошла, впилась Ховрину в губы. Он почувствовал вкус помады и мятной жевательной резинки.
  - Давай. Не тормози! У нас не так много времени...- Она полезла к нему в штаны. - Что там у тебя? Ух, ты!
  Запах у нее был совершенно другой, чем у Вики. И дело было не в духах. И еще у нее была маленькая родинка на выбритом лобке, и еще одна у правого соска. Ховрину потом долго грезились эти родинки.
  Все заняло не слишком много времени - от силы минут десять. Как-то очень быстро она застонала, выгнулась, потом еще раз, и еще, больно вцепилась Ховрину в ягодицы, зашлепала но ним ладонями, издала звук 'И-и-и-и...'. Наконец вытянулась, закрыв глаза. Потом, улыбаясь, прошептала:
  - Ну, все!
  И быстро вышла в подсобную комнатку, где был душ и туалет.
  Потный Ховрин начал быстро одеваться. Мыться он не стал. Вдруг застанут голяком в душе - типовая комедийная ситуация. Представилось: кровь на кафеле и занавесках размывается водой, уходит воронкой в сток. В одежде он почувствовал себя гораздо увереннее.
  Маргарита появилась довольно скоро, уже одетая, причесанная, положила у зеркала помаду, подвигала губами. Взглянула на часы.
  - Все, давай, иди!
  Она буквально выпихнула Ховрина из кабинета, и он оказался сначала в коридоре, а потом и на улице. Там продолжался апрель. На дереве какая-то птичка пиликала одну и ту же мелодию, как забытый мобильник.
  Еще запомнилось про Маргариту: у нее на пальце было обручальное кольцо. Но не на том пальце. Что-то это значило. Возможно, она была в разводе. И детей у нее явно не было. Растяжек на животе Ховрин не заметил, крепкие упругие груди торчали вперед.
  Запах ее словно впитался в Ховрина. Он был уверен, что и Катя, и Вика тут же его учуют в силу своей женской природы и инстинктивно решил дома тщательно вымыться от неприятностей, а также сменить одежду.
  Один знакомый парень учил:
  - Помни: есть такая прирожденная женская черта - метить. Женщина может накрутить волос на пуговицу, сделать мазок помадой на воротник, капнуть духами. В это, возможно, она видит какой-то смысл. Тут что-то из древней животной жизни: оставить метку. Женщины, рассматривая одежду мужчины, ищут метки соперницы.
  Ховрин об этом уже знал. Это была общечеловеческая женская черта. Данилов рассказывал и про мужиков:
  - Наши, когда взяли Рейхтаг, говорят, принципиально обоссали его со всех сторон. Ну, и расписались, где только дотянулись.
  Только вышел из душа, как позвонила Вика:
  - Зайдешь? Срочное дело!
  Зашел к ней. Та была в неглиже, практически без всего - прозрачная маечка и трусики - и наверняка специально.
  - Давай перепихнемся по-быстрому! - начала она выдергивать рубашку из джинсов Ховрина. - У меня эти дела кончились.
  Тот был так утомлен встречей с ненасытной Маргаритой, что отпрянул:
  - Некогда!
  - Не хочешь? - с некоторым удивлением и подозрением прищурилась Вика.
  - Просто действительно некогда, надо на работу! - промямлил Ховрин. И подсластил: - С тобой быстро не получится! - Понятно, неприятная ситуация чисто физиологически. Могло не получиться. У него даже в паху болело. 'Ну, хотя бы к вечеру'.
  Однако Вика с некоторым сожалением все же дала отбой: 'Ладно'.
  Ховрин с облегчением заправил рубашку обратно в джинсы. Потом Вика пошла на кухню. И Ховрин со своим вакуумом между ног переместился уже туда.
  - Какое у тебя дело? Быстрее, у меня всего максимум полчаса, - спросил он.
  - Вообще-то хотелось трахнуться, но раз тебе некогда, - сурово сказала Вика, шерудя в холодильнике, - вали!
  У Ховрина испортилось настроение. Он попробовал вспомнить что-нибудь эротичное чтобы возбудиться, но на ум ничего не приходило.
  Уже в девять часов вечера Ховрин приехал в Лисий Нос - в большой загородный дом Владимира Николаевича Гарцева, где теперь располагалось что-то вроде штаба спецоперации по охране Кати Гарцевой и возможно каких-то других дел, о которых Ховрин не имел представления.
  Ворота на базе открылись автоматически, словно его уже ждали. Он еще только подъезжал, а они уже откатились в сторону. Петрович приветливо махнул рукой от бани. Там из трубы уже шел дым. Данилов любил дровяную баню. Мог там часов пять сидеть. Как-то рассказывал про бани в Европе: в Кёльне и Аахене, куда они ходили с Гарцевым, бывало, на целый день - тот тоже был большой любитель бань.
  Ховрин, сняв ботинки, в носках прошел в большую залу.
  Там в гостиной после баньки сидели румяные в расстегнутых рубахах Данилов и Чебышев. От них буквально шел пар. Чебышев был уже довольно-таки пьяненький, Данилов - еще ничего, более или менее, но отвечал с замедлением. Каждые пять минут он звонил Валентине, что-то такое ей врал, размахивая руками.
  - А, Витенька! - закричал он. - Привез документы? Отлично! Сходи пока в баньку, попарься, потом попей чайку, кусни чего-нибудь.
  Ховрин так и сделал. Парилка была густо засыпана березовыми листьями, и было там жарко так, что трещали уши. В душевой была устроена купель с ледяной водой, куда он с уханьем и прыгнул. Сходил в парилку раза три. Потом вернулся в залу, сел тоже в расстегнутой рубахе за стол. Огонь метался в камине, трещали и стреляли дрова. Данилов был в благодушном состоянии духа, пил чай на травах.
  Только один Чебышев пребывал в крайнем раздражении опять же из-за своей жены, с которой постоянно цапался:
  - Ей, видите ли, нужен, блять, театр. Без театра она никак не может. А я вот театр не люблю: ничего толком не видно, актеры орут, говорят ненатурально громко, да и то не слышно нихера, я же люблю кино: там играют лучшие актеры мира, видна каждая эмоция, там хорошие декорации, а что хорошего в театре: гвалт, толпа в буфете и в гардеробе, кашель, сморкание в зале, как будто все больные туда специально собрались, тетки упорно не выключают телефоны, мобилы начинает дребездеть у них в глубине сумок посреди акта, тетки начинают лихорадочно рыться, и все это повторяется на каждом спектакле. И как бы ужасно ни играли актеры, им каждый раз стоя аплодируют и дарят цветы. Нет, я люблю кино! И футбол, конечно! Вот где эмоции.
  Данилов махнул на него рукой:
  - Ни хера ты не понимаешь. Женщине нужно куда-то выйти в вечернем платье, в туфлях на высоком каблуке, с украшениями, посмотреть на других женщин, сравниться с ними, и чтобы на нее посмотрели. Просто вырваться из быта. А ты: 'кино'...
  - Ну, раз так...- промямлил озадаченный Чебышев. - Об этом я не подумал...
  Потом Ховрин стал засыпать сидя, голова его моталась, и его отправили спать. Проснулся он поздно. Умылся и спустился в залу с надеждой поужинать.
  Большой букет вербы стоял на столе рядом с самоваром. Оказывается, была Лазарева суббота, что перед Вербным Воскресеньем.
  За столом с открытым ноутбуком и с чашкой кофе сидел Данилов. И еще был один человек по фамилии Шалаев. Самой обычной наружности, лет около сорока, несколько потертого вида, с залысинами. Они о чем-то тихо беседовали.
  Ховрин поздоровался и сел за стол.
  К Данилову подошла Анна Петровна, что-то шепнула на ухо, кивком указав на дверь, которая вела в какое-то помещение типа подсобки.
  - Изыди, Лазарь! - подойдя, весело проорал туда Данилов.
  Через пару минут оттуда появился опухший и помятый Чебышев. Он явно спал в одежде.
  - Пиво есть? - просипел он.
  - Пива нет! - поджав губы, сказала Анна Петровна. - Сами же вчера все выпили.
  Чебышев с досадой потер подбородок. Затрещала отросшая за пару дней щетина.
  - Ладно, чаю тогда хоть можно?
  - Тебя что, с дома выгнали? - спросил, хохотнув, Данилов.
  - Не смешно, - буркнул Чебышев, с кряхтением усаживаясь в кресло у стола.
  - Водки выпей!
  Чебышева передернуло:
  - Ни за что! Вообще бросаю пить.
  - Ну-ну...
  Однако все трое выпили по рюмке, потом еще.
  Под водочку раскрасневшийся Шалаев поведал Данилову про свою личную жизнь.
  Была у него такая знакомая Тамара, врач-терапевт. Родом откуда-то из Тюмени. Приехала в Питер, мыкалась по съемным квартирам, вкалывала на двух работах: в приемном отделении большой многопрофильной больницы и еще на 'скорой', часто дежурила сутками в выходные. Ей было уже лет тридцать и может быть даже чуть больше. Была она невзрачна, неярка - всегда без макияжа - типичная 'серая мышь', но имела очень стройную фигуру, высокую грудь, длинные красивые ноги.
  Встретились. С трудом еще и уговорил: все ей было некогда. Сели в кафе за столик. Шалаев оглядел ее всю снизу доверху, в разрезе блузки чуть выглянула белая бретелька бюстгальтера, его словно кольнуло шилом в поддых. Он проглотил возникший комок, прокашлялся, прохрипел:
  - Тамара! У меня есть к тебе предложение. Если хочешь, ты можешь жить у меня. Платить ничего, понятно, не надо. Условия такие: ты со мной спишь, готовишь утром завтрак, поддерживаешь в доме порядок - без фанатизма, тут и я помогу. У меня есть вся бытовая техника, типа посудомойка, стиралка, пылесос и прочее. Все расходы типа еда, одежда за мой счет.
  Она оцепенела, не смотрела в глаза, потом, так же все еще не глядя на него, глухо произнесла:
  - Можно я подумаю?
  - Думай, конечно.
  Он хотел добавить: 'Только недолго', но удержался. Он был готов подождать. Ему вдруг стало легко. Немедленного отказа не было. Если бы был отказ, то сразу, да и пощечину можно было вполне получить. И за дело.
  В подпитии Шалаев разоткровенничался с Даниловым:
  - Она меня какое-то время просто игнорировала, спала в трусиках, глухой ночной рубашке, сторожилась, но потом мы с ней как-то все-таки переспали, и тут из нее поперло: 'Ты мне всегда нравился - с самой первой встречи!' и еще спрашивает: 'А ты меня любишь? Знаю: любишь!' и все такое, я даже поначалу испугался. Я-то поначалу предполагал просто переспать без особого напряга - серьезные отношения это слишком утомительно, сам понимаешь...
  Данилов сочувственно покивал головой:
  - Врет. Но врет искренне. Женщины тут же себе что-то напридумывают и сами же этому верят.
  - Точно врет, согласен: типичная женская черта - тут же все это и придумала и сама этому поверила, - согласился Шалаев. - Но в сексе она оказалась просто неудержима: оргазм за оргазмом, аж кричит, извивается - даже боюсь, соседи прибегут - всю ее плющит, мне даже самому завидно. Я к ней привык. Каждое утро, просыпаясь, я кидаю ей палку, потом выкуриваю сигарету, завтракаю, пью чашку кофе, сажусь в тачку, еду на работу. Могу спокойно целый день вкалывать и баб не лапать и вообще не думать о них. А если еще и хорошая погода... Потом она уехала к матери в Тюмень на две недели и все - не могу без нее, весь извелся - хоть домой не приходи - пустота! И все думал: а вдруг не приедет, вдруг уйдет от меня, все время спал на ее половине кровати, там у нее ночная рубашка под подушкой ею пахнет... Вот, блин, попал...
  Впрочем, он имел вид вполне счастливого человека. В его горле трепетала натянутая любовная нить. Он постоянно пытался ее сглотнуть и не мог.
  И еще он на майские собирался ехать куда-то под Лугу на весеннюю охоту. Назвал и место - какую-то деревню, где у него был знакомый егерь.
  Данилов ехать не советовал:
  - Знаю это место. Туда лучше не соваться - запросто пристрелят вместо вальдшнепа. Все наверняка будут бухие.
  - Да мы сами будем бухие, - буркнул Шалаев.
  Всех по домам развозил Ховрин.
  На Вербное Воскресенье с утра шел мелкий мокрый снег. К вечеру похолодало, и всю неделю до самой Пасхи стояли холодные и ясные дни. На дорогах смерчами крутилась пыль и бумажные обертки. Снег все еще лежал во дворах в кучах и в местах, куда не достигали лучи солнца, да и то они подтекали грязью. Нева, наконец, вскрылась, потащила в залив лед и сидящих на льду ворон.
  На Пасху ночью отправились с Катей посмотреть на крестный ход. Поехали на Смоленское кладбище. Было темно. Катя боялась идти мимо могил, жалась к Ховрину. Церковь была набита битком, туда было не протолкнуться. Встали недалеко от крыльца на подтаявшую кучу заледеневщего снега. Старуха, стоявшая рядом, прослезилась:
  - Вы вот вдвоем. А я теперь одна. Муж мой умер в прошлом году. Это был лучший человек в мире!
  В этот момент двери храма распахнулись, оттуда высыпала толпа, вылетел пар от дыханий, все закричали 'Христос воскресе!' и 'Востину воскресе!', начался крестный ход. Ховрин с Катей, прикрывая от ветра ладонями огоньки свечей, присоединились к идушим.
  - 'Христос вокресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!' - гудел сзади, как труба, бородатый дядька.
  - С чего бы Ему этих 'сущих во гробех воскрешать'? Вот тут, - другой мужик, уже безбородый, кивнул на ближайшее надгробье, - больше ста лет назад похоронен, судя по надписи, некий статский советник. Наверняка был известный человек, раз здесь захоронили, опять же дорогой памятник. Был и был. И на хрена его воскрешать? На фига он кому-то нужен? На фига их вообще воскрешать, да еще и судить? Я бы не стал. Чего им воскрешаться? Для чего?
  Другой сказал:
  - Я когда был в Румынии, вдруг понял, что никого из гробов поднимать точно не будут. Смотрел там могилу Дракулы. Душегуб давно умер, то ли был убит в бою и его голову в бочке меда послали турецкому султану, то ли свои убили, то ли сам умер - никто точно не знает. Да и по сути всем все равно. И откуда они вообще могут знать об этом будущем воскрешении: так, просто пугают и для утешения живущих, чтобы думали, что когда-то встретятся с близкими. Я сам содрогаюсь, когда думаю об этом.
  Потом оба снова запели козлиными голосами: 'Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...'
  После крестного хода Ховрин завез клюющую носом Катю домой, и, неудержимо зевая, поехал к себе. Даже открыл окно в машине, чтобы не заснуть по дороге.
  Тут же позвонила Вика: 'Приезжай! Христос воскрес!' Поехал к ней. Поели кулича, пасхи, почокались крашеными яйцами, выпили, потом завалились в постель.
  Где-то в глубине сна заверещал будильник. Вика, не открывая глаз, стала спихивать Ховрина с кровати, упираясь ему в поясницу своими гладкими теплыми пяточками. В результате Ховрин рухнул на пол и, наконец, только там и проснулся. Сел на коврике у кровати, насилу разлепил глаза. Одеяло скомкалось. Вика спала голой - белой попкой кверху.
   'Забраться бы куда-нибудь в глубокую нору и там спать, спать, спать...' - подумал Ховрин. Прошлепал босиком в туалет, оттуда в ванную, поплескал на лицо холодной водой. По телу пробежало электричество. Потом сделал несколько упражнений, мышцы согрелись, но все равно потряхивало. Пошел на кухню, быстро пожарил яичницу, заглотил ее, и вышел из дома. Вика продолжала спать - у нее был выходной, хотя иногда она и работала по воскресеньям.
  В Лисьем Носу Ховрин был ровно в одиннадцать. Ожидал, что за несколько минут опоздания, пока он шел от машины до дома, Данилов ему сделает замечание. Однако там в большой зале с горящим каминном уже сидела целая теплая компания: разговлялись, выпивали, ели пасху, с хохотом цокались крашеными яйцами - у кого скорлупа останется целой. Ховрина встретили радушно, наложили всяческой еды, но спиртного не налили. Вероятно, опять он будет водителем. Кто-то ведь должен был всех развозить. Максимов тоже был там. И Чебышев уже пьяненький.
  В какой-то момент появился довольно полный человек с длинными волосами и с чахлой бородой и с порога провозгласил басом: 'Христос воскресе!' 'Воистину воскресе!' - нестройно ответили ему. Он улыбался, со всеми обнялся, включая и Ховрина, приложился три раза волосатой щекой. Все его звали Олегом. Олег был еще относительно молодой - лет сорока, но очень морщинистый. По профессии он был священником. Какое-то время работал с военными. Однажды в Чечне на посту его остановили. Еще и машина сломалась. Бородатые вызвали механика. Образовался негр, полез в мотор. Олег со страха глотнул из фляжки спирта. Через какое-то время расхрабрился от выпитого, полез в разговор:
  - А зачем вы наших попов убиваете?
  Те засмеялись:
  - Так то были ненастоящие попы - худые, а вот ты - настоящий: толстый и пьяный...
  И тут Олегу тоже налили, и он не отказался.
  Чуть позже очень возбужденный Чебышев стал утверждать, что ангелы появляются в небе на закате. Показал запись, снятую издалека чьей-то трясущейся рукой. Сначала просто солнце из-за тучи и крыши, затем сноп света вырвался из окна дома, и размытая фигура взлетела в облака - ну, точно ангел, а за ним почти сразу - другая, поменьше. На мгновение застыли рядом на фоне облака: ангел и человек. Там, как оказалось, жил какой-то старик, который в этот самый момент умер.
  - Интересно, как там? Какие порядки? - спросил тут Максимов. Унего явно был к этому интерес.
  - Какая тебе разница? Нас туда точно не возьмут, - категорично заявил Чебышев.
  - Это почему же?
  - На себя посмотри!
  Максимов на это ничего не ответил, но насупился и больше в разговор об ангелах не встревал.
  Священник же Олег ничего по этому поводу не сказал, словно и не слышал, о чем говорили.
  Двое мужчин рядом обсуждали любовную историю какого-то своего приятеля.
  - И чем это дело кончилось? - спросил один, которого почему-то все называли Николайчик. Возможно, по фамилии.
  - А ничем. Он отказался ее трахнуть, - ответил ему другой, которого звали непонятно как. Ховрин имени его не расслышал.
  Это был здоровенный дядька, лысый, большой, метра два ростом и весом, наверно, килограммов за сто десять. То ли бывший баскетболист, то ли боксер-тяжеловес, впрочем, и то и другое было явно в далеком прошлом. На вид ему было минимум лет пятьдесят, а то и пятьдесят пять.
  Николайчик даже присвистнул от удивления:
  - Отказал ей в сексе? Жестоко. Женщины такого не прощают. Вспомните из древности: Федра, супруга Тесея, захотела соблазнить своего пасынка Ипполита. Тот, порядочный парень, отказался (возможно, зря, хе-хе), Федра от злости сказала мужу, что пасынок ее домогался, а сама потом выпила яду. Ипполит тоже погиб, еще раньше. Мрак. Женская натура. Неужели ей так хотелось?
  Слышавший это Ховрин похолодел, тут же вспомнив про Валентину. Какой-то опасный отблеск был и в ее глазах тогда, в первый раз, когда он заколебался. Все могло произойти. В таких случаях женщины беспощадны.
  Мужик, который возможно бывший баскетболист, спросил Николайчика уже про его подругу:
  - И что?
  - Она предлагает мне немножко пожить вместе.
  - Она тебе это предлагает? Женщина предлагает? Осторожнее! Это же известная женская ловушка! Проходит немного времени. Ты лежишь расслабленный после секса, думаешь, как бы еще разок перепихнуться да и свалить подобру-поздорову. И тут она спрашивает тебя: 'Ты меня любишь?' Что тут ответить, понятно, говоришь: 'Ну, люблю!' - 'А раз любишь, тогда женись!' - Все, считай, попался! И еще есть стандартные ловушки: 'Знаешь, а я беременна!' Если ты пошлешь ее, она непременно скажет: 'Козел!' И все ее подруги это подтвердят. И они будут правы. Думай, куда суешь!
  Николайчик потер лоб.
  - А я ведь уже был женат. Аж целых пятнадцать лет. Озноб пробирает, как вспомню. Жениться - дело всегда очень тонкое. Существуют разные типы женщин. Что-то вроде как породы у собак. Каждый мужик подбирает себе подходящую. Вот Ольга, например. Она классная, красивая, но к ней клеиться почему-то не хочется. С Дашей мне просто, а с Ольгой я не чувствую в себе уверенности. Ну, переспать, конечно, пару раз можно, но жить постоянно я бы с ней, пожалуй, не стал. И сразу даже не скажу, почему. Половое анатомическое устройство у всех женщин в принципе одинаковое, а вот эмоциональные реакции, темпераменты совсем разные. Совсем - слишком сильно сказано, потому что все они в какой-то ночной момент будут тебя пытать, любишь ли ты их и как именно сильно ты их любишь. Глупейший вопрос, согласись? Тут можно и попасться. Проходит какое-то время и представь, приходишь ты с работы, присел на диван отдохнуть, и тут она тебе, всклокоченная, орет с кухни: 'Хули ты, блядь, мудак сраный, сидишь у телека, придурок, бездельник, лучше бы полочку прибил!' Тебе это надо? Сейчас как: я пришел домой, взял из холодильника пивасика, включил телек, посмотрел футбол или кинцо, потом залег спать и никто не моет мозг. Тут тоже есть свой положительный момент. Готовить я умею. Стиралка у меня есть. Что мне еще? Есть знакомая тетка. Мы с ней встречаемся раз в неделю чисто потрахаться. Тоже неплохой вариант.
  Отхлебнув из чашки, он продолжил:
  - У нее есть сын-подросток пятнадцати лет. Еще та сволочь! Но она без него никуда, контролирует каждый его шаг, уже заранее отмазывает от армии, водит по врачам, готовит справки. Психопат. Вся квартира буквально провоняла дрочиловом, всюду пятна, буквально даже на обоях. Сам весь в прыщах. Тошнит на него смотреть. Она хочет ему подружку найти на постоянный секс, потому что дальше это терпеть невозможно: задрочил все. 'Поговори с ним!', - это она мне. Он-то мне нафиг нужен? И о чем мне с ним говорить? Я вообще ненавижу подростков, причем обоих полов - они все ебнутые на фоне гормональной перестройки и секса! Я у своих-то еле-еле этот возраст пережил и нафиг мне новые заморочки. Отдать бы его в армию - глядишь, сделали бы человеком... Но стоит ей об этом сказать, она тут же впадает в истерику.
  - Сколько ей?
  - Чуть за сорок. Но она в хорошей форме.
  Баскетболист поморщился:
  - Опасный возраст. Типа скоро климакс. Хотя климакс, конечно, имеет и свои положительные стороны: у женщины нет боязни неожиданно забеременеть, нет месячных, отсюда у нее не меняется настроение. - Здесь он сделал паузу: - Оно постоянно плохое, хе-хе... Одни проблемы тут же замещаются другими. Мир сделан несправедливо: за все нужно платить.
  Потом Ховрин отвлекся и прозевал начало другой истории и только услышал ее конец от бывшего спортсмена:
  - Он тут же ее и трахнул. Она не смогла сопротивляться - он был просто как демон-соблазнитель какой-то! Магия.
  - Верю: и я знал такого демона! Он вполне мог бы работать моделью, но в нем была какая-то мерзость, но какая - я никак не мог понять. То ли клок отбеленных волос на виске, то ли пошлая татуировка - но и тут не было ничего особенного, взгляд, конечно, мерзкий, черный, но что такое взгляд? Непременно должна была быть какая-то особая дьявольская отметина. Дьявол всегда метит своих. И я ее обнаружил - бородавка на члене! - торжественно провозгласил Николайчик.
  Все тут же перестали есть и уставились на него. Николайчик оторопел:
  - Чего?! Все просто: мы случайно ссали в соседние толчки. И я подсмотрел: не мог от этого отказаться - хотел увидеть это устройство, магически действующее на баб: он только что оприходовал одну очень даже симпатичную девушку прямо там, в туалетной кабинке. Такую серую офисную мышку. Поправляя очечки, обтирая губки и одергивая платье, она прошмыгнула мимо меня, когда я входил в сортир, застучала каблучками вниз по лестнице. Он в этот момент, очень довольный, как раз и мочился. И тут я увидел бородавку на его члене. Кстати, это может быть смертельно опасным - разнесение вируса папилломы. Он может вызывать рак шейки матки. Потрахайся-ка со смертью! Да здравствуют гандоны!
  Чебышев тут сказал:
  - Ну и что? У меня в детстве тоже были бородавки на руках! Бабушка мазала их каким-то соком, не помню названия только. - Он пощелкал в воздухе пальцами. - О! Чистотел!
  - Еще нельзя было трогать жаб - от них тоже получались бородавки, - пробормотал Данилов.
  - Конечно, на члене вполне могла быть и безвредная бородавка, разрастание ткани, но думаю, это была дьявольская метка. При компетентном осмотре такую сатанинскую метку всегда можно найти у подобных людей, -сказал Николайчик.
  - Добро пожаловать обратно в Средние века! - захлопал в ладоши Данилов.
  Атмосфера за столом была возбужденная. Все пребывали в каком-то ожидании. Оказалось, что у некоего Суровцева случайная молодая подруга внезапно забеременела, позвонила ему, что делать. Тот к отцовству был не готов, да и не планировал. Двое детей от первой жены у него уже были. Осложнять себе жизнь младенцами он совершенно не хотел. Однако, пока он думал, время прошло, подруга родила и теперь требовала оформления отношений. Суровцев тайком взял у младенца мазок на ДНК и сдал вместе со своим на генетическую экспертизу. Все ждали развязки. Он недавно звонил, что выехал.
  Наконец вошел этот самый Суровцев. Все замолчали и уставились на него.
  - Ну, что, получил анализ? - спросил Данилов, готовый уже праздновать сие важное событие. Уже и руку протянул к стоящей на столе бутылке.
  Суровцев кивнул.
  - Твой ребенок?
  Суровцев какое-то время думал, как ответить, потом сказал как-то уж слишком просто для такой ситуации:
  - Нет.
  Выглядел он, однако, не слишком-то счастливым.
  - Когда получал заключение, мне-то отчего-то вдруг очень хотелось, чтобы он был мой. Но, увы! - Лицо его перекосилось как от зубной боли или чего-то очень кислого.
  - Не переживай, десять процентов мужиков не являются отцами детей, которых считают своими. Статистика. Ты-то хоть заранее узнал, - осторожно сказал Данилов.
  - А вот все равно обидно. Даже не знаю почему, но вот обидно и все. Я уже как-то привык, что снова буду отцом, смирился. Кстати, прикольное чувство.
  - Древние инстинкты. Она настаивала на женитьбе, когда была беременная?
  - Да.
  - Чего ж ты не женился на ней?
  - Да как-то засомневался, ведь что получилось: то она говорит 'ты мне не нужен', то вдруг сама ко мне пришла и осталась на ночь, а потом через пару дней: 'Я беременна - ты обязан жениться!' - и в слезы. Что-то в этом было не так, покоробило. Потом уже созналась, что, возможно, не от меня. Я все-таки решил проверить. Вот что сейчас делать?
  Данилов, подумав, сказал:
  - Тут самое лучшее решение - нажраться в сраку. Таков мой тебе совет. Наливай!
  Ховрина этот разговор про тест ДНК несколько напряг, хотя он не знал, забеременела ли Валентина или нет. С первого раза не всегда может и получиться. Может, у нее просто произошел временный гормональный псих. У женщин такое бывает.
  Вернулся Ховрин домой опять очень поздно. Пройдя босиком по холодному полу, лег в прохладную постель. Форточка была открыта настеж, оттуда пахнуло запахом весны. Интересно, что это за запах такой, из чего он составляется? Ховрин вдруг до сухости во рту, щекотки в животе захотел Валентину, хоть вставай среди ночи и беги через апрельские мосты - туда, к ней, и из прохлады ночи в тепло ее постели и в ее объятия, в ее запах и голос. Хотя бы еще один только раз! Он готов был даже стоять под окнами, ждать, но в какой-то миг волна страсти схлынула, стерлась каким-то сторонним видением, и он уснул.
  На следующий вечер это почти непереносимое желание повторилось. Что-то надо было делать. Стал, было, звонить Вике, потом, поколебавшись, набрал Валентину. Ни та, ни другая трубку не взяли, хотя вроде бы обе были в сети. Ховрин собрался уже пойти подрочить, как Вика буквально через пару минут перезвонила:
  - Ну? - Это был ее обычный ответ на звонок вместо 'алё'.
  - Чего делаешь?
  - А что?
  - Может, встретимся, сходим куда-нибудь?
  - Я сегодня не могу, - отрезала Вика. - Давай, пока. Мне некогда. - И отключила трубку.
  Через минуту позвонила Валентина:
  - Привет, Витечка! Ты звонил?
  Ее голос что-то перевернул в животе Ховрина. Он насилу сказал:
  - Да. Просто узнать, как дела.
  - А я думала, что ты соскучился.
  - Ну, да, - промямлил Ховрин.
  - Я сейчас в Вологде. Пока лучше не звони. Я сама тебе позвоню.
  - Ладно. Пока.
  Отключился. Выдохнул. Сердце почему-то колотилось за сотку. Ховрин вдруг ощутил себя в глубоком одиночестве, как в колодце.
  И тут позвонила Вика:
   - У меня тут одно дело отменилось. Если хочешь - приезжай, поужинаем!
  Потом Ховрин поехал к Вике. На кухне у нее стоял чад: Вика затеяла жарить корюшку. Обваливала рыбку в муке, клала на скворчащую сковородку. Потом с пылу-с-жару тут же ее и ели. Выедали и обжигающую пальцы икру.
  - М-м-м...
  - Вкусняшка...
  Потом пришла Викина мама, и Ховрин поехал к себе домой.
  По дороге около дома встретил знакомых девчонок: Анюту и Надю. Купили пива и пошли к Анюте. Немного посидели втроем, выпили, послушали музыку, потом Надя засобиралась. Она выглядела весь вечер довольно печально.
  - Не повезло ей, - сказала Анюта.
  - Это почему? - удивился Ховрин.
  Анюта махнула рукой:
  - Личные проблемы: ее парень - Петя - оказался по жизни слабаком, лузером.
  - Тогда почему она с ним?
  - Не знаю. Любит, наверное, - пожала плечами Анюта. - А может, просто никого другого нет. С кем-то надо. Лучше с кем-то, чем одной. Многие так живут. А я бы этого Петю, извините, давно бы нахуй послала!
  - А в чем, по-твоему, разница: сильный и слабый? - Ховрин ожидал ответа с интересом, потом можно будет рассказать Юрику про эту специфическую женскую точку зрения. Тут не о мускулах речь шла, а о чем-то другом. Невидимое излучение яиц, что ли?
  Анюта сделала учительский вид:
  - Тебе этого никогда не понять, потому что ты, Витя, сильный. Хочешь знать, в чем разница между сильным и слабым мужчиной? Таких отличий довольно много, а вот и признаки: сильный не дрожит за свою жизнь, он сам принимает решения и никогда не сомневается. Не ноет, не жалуется на жизнь. Есть и внешние признаки. Он ходит с компанией на футбол, вопит там, свистит, курит, выпивает с друзьями, любит пиво, дерется, имеет большую машину, любимую девушку, часто дарит ей цветы и подарки и на все для нее готов.
  Звучало все это довольно странно. Причем тут футбол и курение?
  - Не в курении дело, - махнула Анюта рукой, - а в том, что он не дрожит за свою жизнь...
  - Что еще? - сросил озадаченный Ховрин.
  - И еще у сильных мужчин обычно есть деньги - они к ним притягиваются, как магниты, и у них, извини за выражение, хуй всегда стоит. Все просто.
  Тут Анюта откровенно посмотрела на Ховрина. Понятно было, чего она хотела. Один дежурный презерватив должен был оставаться в заднем кармане джинсов. Ховрин украдкой пощупал карман - хрустнуло - презик там!
  Анюта сама была по жизни девушка очень жесткая и прямолинейная. Еще в школе прогремела довольно шумная история с потерей ею девственности, когда она будто бы пригласила троих парней, почти случайно ею встреченных, и конкретно для этой самой цели. Впрочем, все тут же об этом и узнали. И дальше ее было уже не остановить. Она стала настоящей нимфоманкой: подсела на секс, как наркоман на героин.
  Так уж получилось, что от разговоров и поцелуйчиков постепенно перешли к минету. Она так увлеклась этим делом, что Ховрин, не удержался и, к своему ужасу, как пишут в женских романах, 'бурно излился'. Анюта тут же, зажав рот рукой, унеслась в ванную, где долго отплевывалась и курлыкала водой. Вернулась в ярости, сверкая глазами:
  - Охуел? Зачем ты это сделал? Меня чуть не вырвало! Сам кончил, а я? Ну, тебя к черту! Да пошел ты в жопу! Вали нафиг отсюда!
  Села на кровать, с сожалением покосилась на опавший и съежившийся ховринский член. Для следующей попытки нужно было некоторое время ждать. Виноватый Ховрин хотел, было, ее обнять, но она отпихнула его руку:
  - Сволочь ты!
  Потом вдруг спросила:
  - Ты меня любишь?
  Что тут было ответить? Чтобы окончательно не обидеть, напрашивался вроде бы только один ответ: 'Да, люблю!' Но тут мог быть сразу жесткий ход: 'Если любишь - женись!' Здесь запросто можно было получить шах и мат. Каков в этом случае должен быть ответ? Можно, конечно, попробовать перевести в шутку: 'Уже ЗАГСы закрыты'. Еще возможен такой ход: 'Я женат, пока еще не развелся, но вот-вот планирую!' Ховрину это все не подходило, и он промолчал. Впрочем, минут через десять поспела и вторая попытка. Ховрин старался вовсю, чтобы Анюта осталась довольной. Она извивалась, кричала, била его кулачками по спине, больно шлепала по ягодицам, щипалась, царапалась. В какой-то момент он увидел, что она спит - внезапно выключилась. Тогда он тихонечко сполз с нее и тут же заснул сам рядом.
  Утром после скоротечного секса они разбежались по своим делам.
  Вечером Ховрин ездил с Катей на курсы в университет. Там он испытал неожиданный стресс. Уже как минут двадцать назад должно было это занятие закончится, а Катя все не появлялась. Ховрин ждал. В какой-то момент это ожидание сделалось просто невыносимым. 'Если она сейчас не придет - я умру!' - подумал Ховрин, опустив лоб на холодный гранит невского парапета, - это было реально мучительно. Таково было ощущение момента. Но тут Катя пришла, и все стало как обычно. Осталось только странное ощущение приятной тоски, сохранявшееся весь оставшийся вечер и которое хотелось сохранить как можно дольше.
  Уже часов в десять вечера позвонила, а потом и объявилась собственной персоной Ветка. Высокая, сто восемьдесят сантиметров, а на каблуках еще выше, стройная, тонкая, почти без грудей - первый размер от силы, - она работала моделью в каком-то агентстве и даже выезжала на съемки в Южную Корею и еще куда-то в Азию. Была у Ховрина пара эпизодов с ней, переспали несколько раз под настроение.
  Последний раз встречались в начале января - на каникулах. За это время в Ветке появилось много нового: другой запах - новые духи - от волос и кожи, другой цвет волос, форма губ, новая цветная татушка на плече. Утром Ветка внимательно посмотрела Ховрину прямо в глаза.
  - Знаешь, а я буду ждать тебя из армии, - произнесла она, впрочем, без особой уверенности. Она и сама в это не верила. Или верила в этот самый момент, но тут же и забыла, как только они расстались.
  А что вообще значит для девушки 'ждать парня из армии'? Не ходить никуда на танцы-вечеринки, не спать с другими парнями, или даже не разговаривать с ними и не флиртовать? Как может девушка в восемнадцать-двадцать лет не флиртовать и не ходить на вечеринки? Наверное, остается только одно условие - ни с кем не спать. Или разок все-таки можно? Тогда это все просто ничего не значащие слова.
  Вечер был свободный. Ховрин позвонил Вике - телефон ее не отвечал. Такое бывало.
  Тогда он решил заехать за ней в офис 'Лексус'. Там, как обычно, было пустынно. Девушка на входе посмотрела на него недобро.
  - Вика не знаешь где? - спросил у нее Ховрин.
  У той промелькнуло зловещее выражение и ухмылка. Она махнула рукой на коридор:
  - В подсобке посмотри. Последняя дверь налево.
  Ховрин тихонько туда зашел - хотел напугать Вику. Дверь в подсобку была закрыта. Он встал ногами на спинку дивана и заглянул через стекло в верхней части двери. Перед ним открылось пренеприятнейшее зрелище.
  Вика находилась на кушетке в позе собачки, над которой, пыхтя, навис, работая задом, как паровой машиной, плотный мужчина довольно сурового вида. Он был в рубашке с галстуком и со спущенными до колен брюками. Вика, издававшая явно искусственные сладострастные стоны, ойкнула, мужчина же с изумлением уставился на Ховрина. Он был слегка пьян и не особо смутился, да и чего ему было смущаться - не мужика же он пялит в зад. Ему было лет сорок. У него были лысина и свинячьи глазки.
  Ховрин видел его и раньше. Как его звали по-настоящему - Ховрин не знал, но все окружающие называли его Прапорщиком, возможно, из-за предыдущей службы в армии. Это вовсе не означало, что он был когда-то прапорщиком, возможно, он даже был капитаном или майором, а то и подполковником, но прямолинейный солдатский, или туповоенный подход ко всему дал ему кличку именно Прапорщик. Это была тайная жизнь Вики. Оказалось, он знал Вику уже больше года и оказывал на нее какое-то магнетическое влияние, ее будто притягивало к нему, и как ни ругала она Прапорщика мудаком и сволочью, все равно ехала к нему, когда он звал, и ложилась с ним в постель. По профессии Прапорщик был ростовщиком. Делал, по сути, то же самое, что и банки: давал деньги в долг под проценты. Только банки некоторым людям по разным причинам кредит не давали, а Прапорщик давал всегда, но под очень большие проценты. А потому давал, что мог потом и имел возможности этот долг выбить. Это тоже был рискованный бизнес с точки зрения закона. Однако Прапорщик знал, как запугать человека, и без жалости забирал у должника все, что можно было продать. А иначе - не бери деньги. Не голодаешь и если есть, где жить и что кушать - не бери! Ломбарды разве низкие проценты берут? Хотя говорят, что в ломбард золото сдают только цыгане, но они обычно его и выкупают. Говорили, у него были друзья в полиции, которым он отстегивал часть дохода. 'Неудобно получилось', - мелькнула мысль. Ховрин застыл на вдохе с ощущением, будто ему плеснули в лицо кипятком. Наконец, повернулся, захлопнул дверь и вышел. И только тут выдохнул. Сердце его бешено колотилось. Затем Ховрин вышел на улицу. Лицо его пылало. Что-то в нем мгновенно выгорело, как порох, оставив черное пятно, и он Вику уже не любил. Файл 'Вика' был начисто стерт в один момент. Часть мозга, где гнездилась эта любовь, видимо просто выжгло, и поэтому Ховрин уже не испытывал к ней никаких чувств. Он сам этому удивился. Ну, красивая девушка - и что? Таких много вокруг. Мир, однако, странным образом потерял краски. Выходные дни как-то поблекли. Вдруг стало неинтересно жить. Видимо эти вещи - любовь и цветопередача окружающего мира - каким-то образом были взаимосвязаны. Тот выжженный участок мозга отвечал и за это. Это состояние продолжалось у Ховрина довольно долго - недели две или даже три. Потом восприятие мира стало постепенно восстанавливаться. Мир, как фотография в ванночке, начал медленно проявляться и снова стал цветным. Но на этом все его отношения с Викой прекратились навсегда, и они больше уже не встречались.
  Все эти дни стояла чудесная погода: днем чуть выше нуля, ночью - легкий морозец. Утром на улице сухо, звонко, ясно, безветренно. Весь день светило солнце, но все равно было холодно, трещали под ногами замершие лужи. На дороге, словно битое стекло, лежал и хрустел под ногами раскрошенный лед. Настоящая весна никак не наступала.
  Наступило двадцатое апреля - как известно, день рождения Гитлера. Работы в тот день у Ховрина не было: Катя с родителями куда-то поехала, то ли в гости, то ли в театр. В семь часов вечера Ховрин с Юриком Васильевым отправились в одну окраинную общагу на встречу с неким Николаевым, который обещал Юрику какую-то офигенную видеокарту для компьютера за смешные деньги. Хотя все равно, по мнению Ховрина, было очень недешево за какую-то железку. Юрик боялся, что кинут и зазвал с собой Виктора.
  - На фига тебе далась эта карта? - недоумевал Ховрин. - Ты что, ребенок играть в видеоигры? - Для него было странно, что взрослый парень занимается такой фигней как компьютерные игры. Также ему было совершенно непонятно, как можно увлекаться игрой в карты или играть на автоматах - это оставалось дня него полной загадкой.
  Юрик на это только мычал что-то свое. Обещал с этой видеокартой показать нечто офигительное, что-то вроде полной иллюзии реальной жизни типа виртуального секса. На фига она была нужна эта иллюзия? Девчонок реальных что ли мало?
  Навстречу им попалась целая бригада скинов, куда-то целеустремленно направлявшаяся с яростными лицами. Случайный народ шарахался от них, чтобы не попасть под раздачу. От них буквально перло агрессией. Это тоже был вариант движения фанатов. Фанаты любят кого-нибудь бить всей толпой.
  Потом им встретился бешеный подросток. Мальчишка был вдребезги пьян. Он матерился на кого-то:
  - Иди нах! Отстань, а то щас въебу!
  У Ховрина зачесался кулак, однако обошлось банальным пенделем. Впрочем, тот оказался таким сильным, что мальчишка зарылся лицом в грязный газон. Он с трудом поднялся, из носа у него текла кровь, впрочем, в целом вид его был комичный. Он пребывал в полной растерянности, ориентация была почти полностью потеряна.
  - Пошли! - заспешил Юрик, взглянув на часы в телефоне и перестав смеяться.
  - А этот? Может, позвонить в полицию? Пусть заберут, а то влипнет куда-нибудь?
  Юрик махнул рукой:
  - Хрен с ним, кто-нибудь да подберет! Тут полно сердобольных теток пасется: 'Ой, малыш, кто тебя так напоил?' - проблеял он дурашливым голосом. - 'Пойдем ко мне, я тебя в постельку уложу!'
  Мальчишка между тем достал из кармана складной нож и с усилием раскрыл его.
  - Вот это уже слишком! - возмутился Ховрин. - Он, похоже, вообще кукнулся! Убьет щас кого-нибудь.
  Мальчишка замахал лезвием перед собой:
  - Попишу, с-сука!
  Он шмыгал носом, втягивая кровь и постоянно размазывая ее по лицу тыльной стороной кулака.
  - Первые приключения серийного убийцы, - нервно хохотнул Юрик, отступая на пару шагов.
  Мальчишка скалился и, выкрикивая матерные слова, подходил к Ховрину, широко махая перед собой ножом. Ховрин, выбрав момент, изловчился и ударил его в прыжке кулаком по макушке, как молотком, мальчишка тут же, лязгнув зубами, на половине слова заткнулся и лег. Наступила, наконец, тишина. Поток словесного дерьма внезапно прекратился, словно перекрыли говорящий кран.
  - Таким вообще нельзя пить! У них мозги начисто сносит. Чистый уркаган! - возмущался Юрик.
  Парень остался лежать, а они пошли с Юриком дальше.
  Обстановка в этом районе была какая-то явно нездоровая. Мимо них пробежал куда-то оскалившийся окровавленный негр с бейсбольной битой. Чуть не задел. Хорвин с Юриком еле отпрянули в сторону.
  - Какая интересная у людей жизнь! - прошептал потрясенный увиденным Юрик.
  Наконец пришли. Огромное здание общежития было заселено в основном вьетнамцами и другими выходцами из Азии. Это было как отдельное государство. Там царили запахи другой страны, и, похоже, действовали другие законы.
  - Отсюда уже не выйдешь. На лапшу порубят. Я туда точно не пойду! - остановился на пороге Юрик.
  Позвонили Николаеву, тот ответил на чистом русском:
  - Скажете, что идете в триста двадцатую комнату. Там на этаже есть холл с телевизором, я вас там встречу.
  Поднялись на этаж, зашли в холл. В холле стоял огромный кожаный диван, разодранный посередине и старый телевизор без пульта, явно неработающий. Вскоре пришел Николаев.
  Николаев с виду оказался самый настоящий якут, был он приятный, улыбчивый парень. Ходил в футболке и шортах и еще шлепках на босу ногу. Видать после Якутии ему тут было жарко. Ноги у него были короткие и волосатые.
  - Подождите здесь, я скоро приду, - сказал он.
  Сели. Стали ждать. Вошел какой-то толстый парень, начал прикапываться, кто они такие и что здесь делают. Ховрин послал его подальше и тот ушел. И тут откуда-то появился дядька лет около сорока внушительного размера, явно качок, похожий на персонажа Халка из одноименного фильма: квадратная голова, накачанные руки и ноги, бешеное лицо. Пер всей массой, растопырив руки, и, недолго думая, засадил Юрику прямо в глаз. Тот улетел в угол - как сдуло. Двинулся и на Ховрина, широко расставляя ноги - чистый медведь. И выражение глаз было такое же. Масса его давила на мозг. Все в нем выражало: опусти руки и жди, пока тебя отлупят. И дядька к этому, видимо, привык. Ховрин испытал некоторую растерянность. И убежать-то тут было некуда. 'Чистый папаша Халк', - подумал Ховрин и ухмыльнулся. Комичность ситуации состояла еще и в том, что дядька был в борцовском трико и борцовских ботинках, словно пришел прямиком из спортзала. Возможно, так оно и было. Однако папаша Халк был совсем не закрыт, получил сильный удар в нос, сразу потерял уверенность, залился кровью и кинулся вперед - хватать, но наткнулся животом на выстрелившую вперед ногу Ховрина. Нога будто попала в подушку. Еще бы места было побольше. Папаша Халк взревел, но, однако же, пер вперед. Сосископодобные пальцы его были все ближе. Дать ему себя схватить было никак нельзя, и Ховрин ударил его гантелью, которую нашел на полу за диваном. Гантелька была современная, облитая резиной, но эффект произвела хороший: папаша Халк наконец-таки рухнул. В этот самый момент с пола поднялся, зажимая рукой глаз, Юрик. И они с Ховриным бежали из вертепа, называвшегося общежитием ?2. Отдышаться остановились только через дорогу - за магазином 'Перекресток'.
  Приключения, однако, на этом не закончились. Привязался какой-то местный хулиган, может, слегка пьяный. Он заметил у Юрика фингал и захотел добавить.
  И тут Ховрин словно выстрелил своим правым кулаком. Ни Юрик, ни сам хулиган удара даже не увидели, только Юрик с изумлением наблюдал, как парень вдруг подлетел в воздух, перекувырнулся и, падая, с отвратительным костяным стуком ударился головой о бетонный поребрик. Юрик подошел к Ховрину, указательным пальцем потрогал кулак - оказалось, он хоть и мозолистый, но по величине самый что ни на есть самый обычный, - покачал головой, молча показал большой палец: 'Здорово!'
  В этот самый момент Юрику позвонил Николаев: 'Вы где, ребята?' - про него уже и забыли.
  - Тебе еще нужна эта чертова видеокарта? - спросил Ховрин у Юрика.
  - Ну, ее нафиг! - отмахнулся Юрик. - Обойдусь. - И хохотнул: - Кстати, тут у нас получилась почти компьютерная игра-ходилка - только вживую: куда ни заходишь каждый хочет тебе навесить пиздюлей! Писец...
  На следующий день Ховрин проспал, задержался в спортзале и еле-еле успел к школе. Катя уже стояла на улице, разговаривала с какой-то девушкой. Увидев Ховрина, тут же направилась к нему, впрочем, без всякой улыбки.
  - Опаздываете, сэр! - отчеканила она.
  - Сорри, миледи! Неотложные обстоятельства, - парировал Ховрин.
  Так закончилась пятница.
  В субботу утром в десятом часу появился Юрик. Склера в правом глазу у него была с жутким кровоизлиянием, буквально залита кровью, глаз реально был красный как у кролика. Здоровенный синяк, уже начинающий желтеть, сполз на скулу: чистый зомби - друг вампиров.
  - Ты бы, Юрик, черные очки надел! Люди будут шарахаться!
  - Искал - не нашел, - пригорюнился Юрик.
  - На, бери мои... Во, теперь другое дело!
  Спускаясь по лестнице, Юрик поздоровался с соседкой Ховрина по лестничной площадке Марией Аркадьевной, взглянувшей на него с ужасом.
  - Знаешь про нее? - спросил Ховрин, когда они вышли на улицу. - У ее убитого сына была арендована ячейка в банке. Там он хранил бумаги, акции и большую сумму денег. Она долго добивалась вскрытия ячейки, банкиры тянули, а потом оказалось, что в ячейке ничего нет. Пусто. Такого просто не могло быть - значит, кто-то ее вычистил. Банковские же клерки утверждали, что они ничего не трогали.
  - Жди: как только узнали, что помер, - тут же вскрыли ячейку, а деньги поделили - милое дело, докажи, что там что-то было! - сказал Юрик.
  - Все может быть. Он был владельцем мебельной фирмы, совместной с итальянцами. Сначала убили его, а потом и совладельца-итальянца. Думаю, они были довольно богатые.
  Собирались на боулинг, а потом на вечеринку с девушками из группы, где учился Юрик. Юрик предупредил, что придет с другом.
  - Они хоть симпатичные? - допытывался Ховрин.
  - Нормальные, - уклончиво отвечал Юрик.
  Однако обычный стереотип Ховрина для таких вечеринок: все нажрались, потанцевали, занялись сексом, - был нарушен. Ни пьянки, ни секса не получилось. Девчонки оказались какие-то очень правильные: держали ребят на дистанции. Даже поцелуев не было. Ховрин хотел было одну прижать, но она мягко отстранилась, убрала его руку с талии и выскользнула от него, хотя и с некоторой задержкой. С другой стороны, если он бы не приставал, может быть, она и обиделась бы. В девять уже возвращались домой.
  После незабываемого похода в общежитие ?2 Ховрин уже начал опасаться любых неожиданностей. На всякий крайний случай он взял с собой 'Осу'.
  Между тем подошли к лесопарку, и нужно было пройти сквозь него. Уже довольно стемнело. Перед ними была исчезающая в густом розовом тумане влажная дорога. Туман был такой, что фонарей самих видно не было: матовые ртутные шары словно висели в воздухе сами по себе. Дорога исчезала во тьме. И там, во мраке, вполне можно было отхватить хороших пиздюлей.
  - Ссыкотно как-то, - пробормотал Юрик.
  - Херня, - сплюнул Ховрин.
  На выходе из парка с другой стороны оказалась автобусная обстановка. На остановке обитала какая-то компания. С виду не самая злая - местные пацаны и девчонки. Обычная весенняя тусовка. Слышался гогот и мат. Иногда и повизгивание - кого-то тискали.
  - Эй, пацаны, курить есть? - спросил один из парней оттуда чисто от скуки.
  - Курить вредно, - пискнул совершенно не по делу Юрик. Это был неправильный ответ.
  -Ты чего грубишь, пацан?
  - Да, ничего, - пропищал Юрик.
  Ховрин встал между ними.
  - Перемахнемся? - спросил его парень, вставая со скамейки. - Один на один?
  Парень был высокий и плотный - наголову выше Ховрина - и очень уверенный в себе. Поначалу Ховрин наделся отбрехаться да и уйти подобру-поздорову без приключений. Однако без происшествий не обошлось. Перебранка кончилась, и начался бой. Противники двигались друг против друга, нанося удары руками и ногами. Маленький и большой. Давид и Голиаф. Ни один из них долгое время не мог попасть. Во всей этой схватке, которая длилась довольно долго - минуты две - один раз попал Ховрин. И не очень сильно - в самый кончик подбородка. Но этого оказалось достаточно. Гигант зашатался, в нем случилась какая-то поломка, он замотал головой, захлопал глазами, опустил руки, и вот тут Ховрин нанес ему целую серию ударов в корпус, живот и еще раз в подбородок. И даже тогда гигант не упал. В нем словно скрип раздался. Потом он рухнул, как дерево, на спину и закрыл глаза - готов. У Ховрина даже саднили кулаки - уж на что были набиты о доски - и сам запыхался.
  Тут всунулся расхристанный поддатый Юрик с фонарем под глазом, уже реально желтым:
  - Кто еще хочет с ним махаться? Он, блядь, чемпион! Ты хочешь? Ты?
  - Так нечестно, если он чемпион! - смутился стоявший рядом парнишка, делая шаг назад.
  - Тогда сиди и не залупайся!
  - Ну, и что чемпион! - возник все же кто-то полупьяненький.
  - Иди тогда!
  - Сам иди! Что мне: больше всех нужно, что ли? Вот если бы я занимался, то вышел бы тут же. Против каратиста надо идти с пистолетом или с ломом, а его у меня нет. - Оказывается, он что-то еще соображал спьяну-то.
  Впрочем, никто с кольем не прибежал, а то неизвестно как вышло бы, пришлось бы доставать 'Осу' (про 'Осу' Ховрин только сейчас и вспомнил), но все-таки решили смотаться оттуда побыстрее. Как бы не спеша, вразвалку дошли до поворота, а там дали деру во все лопатки. Потом долго смеялись. Кровь бурлила. Да здравстует весна!
  С тем и пошли дальше. Впрочем, на этот раз обошлось без приключений. Гулко шагая по пустынной дороге, они прошли мимо таблички 'Санкт-Петербург' в сторону городских огней. Проголосовали проезжающему 'такси', но оно не остановилось.
  - Надо было ехать на машине, - всю дорогу ныл Юрик.
  Однако 'фордеху' еще вчера утром забрали на два дня на замену резины и техобслуживание.
  В воскресенье Ховрин снова работал с Даниловым. Кого-то опять искали по самым мерзким местам. Ховрин и не представлял, что такие в Питере имеются. Облупленные дома, грязь, хмурые люди.
  Там к ним подкатил тип с шарообразной головой. Короткая стрижка и челка.
  - Хули тут надо?
   Говорить ему о Достоевском было бы пустой тратой времени. 'А по ебалу?' - последовал был немедленный ответ. Основные потребности были наверняка 'Бабу и пожрать!' - и что первое в зависимости от степени голода и воздержания.
  Данилов с пару секунд подумал, потом огляделся, пошарил вокруг глазами. Наконец, нашел, что искал - валявшуюся пустую, но массивную треугольного сечения бутылку из-под виски 'Грант' невесть как оказавшуюся здесь, которой он, чуть взвесив в руке, ударил шарообразного точно в лоб. Раздался хлопок. В руке Данилова осталось только бутылочное горлышко, которое он тут же отбросил в сторону. Потом понюхал ладонь, вытер ее о штаны. Периодически он эту руку нюхал, наверное, с полчаса. Запах виски оставался на ней очень долго.
  Завернули в какой-то тупик. Там была склизкая вонючая тьма. Оттуда вылезло что-то бомжеобразное.
  - Эй, мужик, давай, выворачивай карманы! - проревело существо, протягивая грязные корявые пальцы к лицу оторопевшего от такой наглости Данилова. Данилов одно мгновение даже заколебался. Потом нанес всего один, но страшный удар в лицо, как говорится, 'в торец', от которого вымогатель, взмахнув руками, рухнул обратно в тьму.
  - Совсем страх потеряли, - буркнул Данилов, привычно массируя кисть.
  Нырнул еще в какую-то щель. Там сверкнула под фонарем его лысина, послышалось шарканье ног, раздалось несколько смачных ударов, вскрики. Потом оттуда, как обычно потирая кисть, вышел Данилов.
  - Спирта бы - руку протереть. Не дай Бог - зараза попадет.
  Зашли еще в какой-то шалман. Там действие повторилось: Данилов снова блеснул лысиной, раздался звук плюхи - будто тапком ударили по полу. Потом что-то тяжелое упало. Затем появился слегка запыхавшийся Данилов.
  Но и это был не конец. Дальше стало еще страшнее. Открылась дверь. Оттуда появился странный человек. Он передвигался словно на ходулях. Ховрин заметил, как Данилов напрягся. Ходульный человек приблизился. От него пахнуло жутью. Может, это был вовсе даже и не человек? Инопланетянин, или существо без души, демон в человечьем обличье, чистое зло? Данилов, казалось, тоже это почувствовал, сказал тихо:
  - Классический демон! Я даже не знаю, откуда они берутся. Родился ведь где-то, кричал в колясочке, ходил в детский сад, возможно, тогда уже бил кого-то, делал гадости, кусал маму за сиську, воровал сладкое, мучил животных, потом, наконец, 'малолетка' - там такие, как рыба в воде, начинают выбиваться в лидеры или они вторые фигуры под лидерами - наводят на остальных ужас. Это именно они создают самые жестокие правила 'прописки', 'западло-не западло', 'красное не носить' и прочую херню - свой собственный мир, чистое зло. Эх, выстрелить бы ему в затылок - рука не дрогнула бы - скольких людей еще можно было бы спасти, причем не только на свободе, но и в той тюрьме, куда он непременно когда-нибудь непременно попадет - как к себе домой вернется после отпуска.
  Ходульный человек, в суставах которого, казалось, что-то развинтилось, вдруг остановился и обернулся. 'Действительно взгляд материален?' После паузы и, вероятно, некоторого раздумья, он повернул назад, подошел ближе. Словно два мира соприкоснулись настолько чуждых, что Ховрин даже предположить не мог, что такое возможно было бы у этого типа спросить, разве что: где посрать, или где тут головы отрезают? Другое на ум не приходило.
  Данилов явно напрягся: куртка расстегнута, рука на рукоятке пистолета. Еще шаг и...
  Ходульный человек, однако, вдруг остановился, повернулся и ушел не оборачиваясь. Это было какое-то чудовище со дна, 'чужой'. Оба, и Ховрин и Данилов, разом выдохнули.
  - Есть хочется! Может, в 'макдак' заехать? Зажевать по бургеру, - предложил Данилов.
  Ховрин только неопределенно хмыкнул. Заехали в ближайший 'Макдональдс', заказали по биг-маку. Данилов еще и картошки-фри взял большую порцию и кетчуп к ней.
  - Я пока холостякую: Валентина на неделю уехала к родителям в Вологду, - сказал он. - М-м-м... Вкусно. Валентине не расскажу. Мы с ней на диете, худеем.
  Он одного только слова 'Валентина' Ховрина бросило в жар и у него пересохло во рту. Если бы он в этот момент отвечал на прямой вопрос на детекторе лжи, то бывший военный разведчик Данилов уж точно разоблачил бы их с Валентиной тайную связь. Даже детектор лжи не понадобился бы. Ховрина так и зудело спросить, надолго ли она уехала, но он боялся, что голос будет дрожать, и он не сможет спросить равнодушно. Уже и сердце заколотилось, чуть не с перебоями.
  Когда подходили к дому, где жил Данилов, раздался истошный женский крик, а из подъезда вдруг шаром вылетел будто бы обычный чмошный парнишка, но это был самый настоящий упырь: губастый, чумазый, прищуренный. Из какого только подвала-подземелья он вылез? Данилов пытался его ухватить, достать ногой, но тот увернулся и получил, пусть увесистый, но всего лишь пинок под зад. Побежал, прихрамывая, дальше, исчез в темноте. Догонять его не стали. Данилов был в ярости:
  - Ушел, гад! Успел только пендаля дать. Вертлявый - просто невероятно. Как мыло из рук, выскользнул. Точно нечисть, а не человек!
  И это был настоящий день нечисти. Возможно, упырь был из одного слоя жизни с ходульным человеком, - места, где обитают монстры.
  - У вас все нормально? - поинтересовался Данилов у испуганной женщины. Та собирала выпавшие из пакета продукты. Руки ее тряслись. Ховрин стал ей помогать. Женщина посмотрела и на него с опаской.
  Вошли в квартиру Данилова. На пороге прихожей их встретила небольшая собачка.
  Данилов наклонился, почесал ее за ухом. Сняли обувь, прошли в комнату. И собачка протопала за ними. Данилов рассказал Ховрину:
  - Это Егоровых собачка. Палыч. Они уехали на две недели в Австрию. А Палыч у нас на постое. Эта самая собачка, возможно, спасла им жизнь. Однажды - несколько лет назад - грабители забрались в их загородный дом ночью, когда все они спали, и последствия могли быть непредсказуемыми, но спавший в ногах Палыч услышал и зарычал. Егоров проснулся, тоже услышал шорох и достал из-под кровати охотничье помповое ружье, зарядил. Стал набирать по мобильному номер милиции, а те как раз вошли и наткнулись на ствол. Увидели и телефон с горящим дисплеем, брошенный на кровати.
  - Что было дальше? - не терпелось узнать Ховрину.
  - Они ушли.
  - Надо было их пристрелить на месте!
  - Это бы все осложнило. Неизбежное следствие, суд и все такое. Опять же стены отмывать от разбрызганных мозгов и крови. Бр-р-р... А так ушли и ушли. Когда-нибудь их непременно поймают. Может быть. А Палыч - молодец!
  При этих словах у Палыча ушки зашевелились, встали торчком, он повернул головку, сверкнул глазками и маленьким, как у ежика, мокрым носиком.
  Через пару дней снова приехали к Данилову. Данилов потянул носом, поднял шлепанец, понюхал:
  - Палыч, зараза, регулярно ссыт мне в тапок. Мстит за что-то. Что я ему такое сделал - ума не приложу. Ревнует, наверно, к Валентине. Или скучает по ней.
  Палыч на этот раз не показывался: знал, что виноват. Только его ежиковый носик и торчал из-под дивана.
  И всюду в квартире витал запах Валентины.
  
  Гилинский глотнул виски, почмокал губами, прикрыв глаза:
  - А хорошо было бы Вовчика мочкануть. А ведь и в Англии его вполне можно достать. Слышал, такое бывало. И не раз.
  Владлен Михайлович Хрусталев призадумался:
  - Достать-то, в приниципе, можно, но стремно, и обойдется очень дорого, сразу надо обрезать концы. Это вам не Россия. В Англии всюду камеры, там убивать нельзя. Поймают точно. Убийство любого бывшего русского расследуют особенно тщательно. Англичине ебнутые на этом.
  - Наверно. Хотя у меня есть один канал, - тут Гилинский вспомнил об Анжеле. Нужно было только придумать, как этот канал использовать.
  Вечером позвонил ей с нейтрального телефона. Дура могла записать его по фамилии, когда звонила. Хотя вряд ли. Впрочем, не такая она была и дура, раз вылезла из своего Белгорода в Лондон. Другие ее товарки так и торгуют в Белгороде и Воронеже на рынках. Если по возрасту уже закончили заниматься проституцией. Нет, далеко не дура.
   Она взяла трубку через пять гудков, по фону находилась где-то на улице или в магазине.
  - Анжела, привет! Узнала? Можешь говорить?
  - О, привет! Говори, я сижу в ресторане, жду заказа.
  - Как там дела? Как твой господин Гарцев? Все пьет?
  - Знаешь, к моему удивлению вроде как завязал. Последнее время пьяным его не видела. Сейчас он в Штатах.
  - Где?
  - В Чикаго. Послезавтра прилетит.
  - А что там у него? - не удержался Гилинский.
  - Не знаю. Не говорил. Бизнес, наверно, какой-нибудь.
  - Как у него дела с дочкой, которая в Питере?
  - Звонит ей регулярно по 'Вайберу'. При мне редко. Случайно проходила мимо кабинета, слышала обрывок разговора. Он ей счет открыл.
  - Где? - насторожился Гилинский.
  - Не знаю. Но точно большой, - голос Анжелы дрогнул. - Пять миллионов, кажется. Мне его секретарша стукнула. Джулия.
  - Ого! - удивился Гилинский. - С чего это вдруг?
  - У меня теория такая: мало ли что может случиться, а так дочь будет обеспечена.
  - Сама-то, Катя - так ее, кажется, зовут? - знает об этом? Есть ограничения на пользование счетом?
  - Понятия не имею, - железным голосом ответила Анжела, потом добавила: - Сволочь он!
  - То есть?
  - Он с той поездки очень изменился. С детьми стал как-то суше. Меня недавно спрашивает: 'На хера тебе тут в Лондоне 'Бентли'?' Представляешь?
  'И действительно: на хера? - подумал Гилинский. - Дать бы ей хорошенько по ебалу!' - а сказал:
  - Извини, тут ко мне пришли, я тебе позже перезвоню.
  Но так и не перезвонил.
  
  В субботу Ховрин ехал на своей 'фордехе' уже на летней резине в Лисий Нос. Слушал музыку, подпевал. Вдруг позвонил Данилов, спросил:
  - Витек, у тебя все нормально?
  - Да. А что?
  - Два мотоциклиста едут за тобой метрах в ста и не обгоняют, что довольно странно.
  - Я их не видел, - заволновался Ховрин и стал смотреть в зеркала.
  - А я вот видел, я тебя только что обогнал, смотри вперед, я аварийкой мигну.
  И Ховрин увидел мигнувший впереди черный внедорожник.
  - Увидел.
  - Телефон не отключай. Едь за мной. Остановишься, где скажу. На базу не едем.
  Ховрин так и сделал: ехал за внедорожником, мотоциклисты держались сзади. Внедорожник свернул не налево - в Лисий Нос, а направо - неизвестно куда. Дорога шла мимо кустов и каких-то строений явно летнего пользования, потом и они кончились. Повернули в какой-то переулок. Там стоял большой железный ангар, уже довольно ржавый. Внедорожник куда-то пропал. Наверно заехал за этот самый ангар, и Ховрин оказался в переулке один.
  - Паркуйся у ворот ангара и сразу выходи из машины, - сказал Данилов. По его дыханию было слышно, что он в этот момент куда-то перебегал. - Не бойся: они не смогут стрелять, не остановившись. Это сложно. Но на всякий случай прикройся машиной. Посмотрим, что они будут делать. Вот только не пойму, почему их сразу двое. Обычно передний рулит, второй - стреляет... Так проще.
  Судя по голосу рядом, там был и Чебышев.
  Данилов и Чебышев в засаду явно играли не первый раз. И Ховрин тут работал приманкой.
  Ховрин остановился у ангара, открыл дверь машины. В этот момент два мотоцикла влетели в переулок, резко тормознули у 'фордехи'. Ховрин держался за ней. Первый мотоциклист, оглянувшись, что-то стал доставать из-под куртки. Это оказался обрез охотничьей двустволки. Он тут же и выстрелил. Ховрин выстрела ждал и пригнулся. Хлестнуло выше головы по железу ангара.
  И тут с противоположной стороны дороги, где прикрытый толстым стволом дерева стоял Данилов, раздался крик: 'Стоять!'
  Мгновение спустя киллеры-неудачники, развернувшись, уже уносились прочь на своих мотоциклах. Появившийся откуда-то Чебышев с пару секунд целился. Потом выстрелил. Даже издали было видно, как дрогнул шлем от попавшей в него пули, мотоцикл вильнул и вылетел на обочину, завалившись там набок - в грязь. По второму мотоциклисту, который был уже довольно далеко, Чебышев выстрелил с одной вытянутой руки несколько раз подряд - почти очередью и тоже машина завихляла, мотоциклист опрокинулся назад прямо на дорогу, голова в шлеме мячиком отскочила от асфальта. Попал-таки. А ведь было уже очень далеко для пистолетной стрельбы - метров сто.
  - Неплохо. А я уже думал: уйдет, - сказал Данилов, с облегчением выдохнув и сплюнув. - Мастерство не пропьешь.
  - А то! - с гордостью буркнул Чебышев, по-ковбойски дунув в ствол.
  Подошли туда. Впрочем, один из мотоциклистов оказался еще жив, хотя и был без сознания.
  Данилов, присев на корточки, осмотрел рану. Пробита была грудная клетка насквозь, из дырки в черной кожаной куртке пузырилась кровь. Изо рта у лежащего обильно текло малиновым, словно желе вытекало. Мотоциклист хрипел.
  - Сейчас кончится, - вставая, заключил Данилов.
  Чебышев, однако, выстрелил в лежащего еще раз. По затянутому в кожу мощному телу прошла судорога. Эхо выстрела вернулось от недалекого леса. Звякнула гильза. Чебышев наклонился ее поднимать, сунул в пластиковый пакетик, а пакетик - в карман.
  Данилов поморщился, отвернулся от тела:
  - Это меня всегда поражает. Такой сложный механизм как человек и всего какая-то пара пуль и все - он уже разлагается. Мне всегда это казалось странным и несправедливым. А ведь в него было вложено столько труда: родить, выходить, детский сад, школа, любил кого-то, встречался с девчонками, трахался, ходил в кино, на тренажеры, ел много еды, срал. И тут всего пара кусочков металла и его уже нет. Потрясающе...
  - Фигня, - отмахнулся Чебышев, - никакого смысла тут вовсе нет. Это же выродки, паразиты общества, чего их жалеть? Это как клопа убить. Экономия продуктов, воздуха - всего.
  Поразило Ховрина то, что они даже не стали смотреть лица мотоциклистов, не сняли с них шлемы. Может, и правильно: без лиц киллеры превратились в некие валяющиеся на земле куклы, большие марионетки.
  - Да и ты тоже псих! - ухмыльнулся Данилов. - Вот на хера ты в него еще раз стрелял? Он бы и так сдох.
  - А я считаю, правильно сделал. Это общая ошибка не достреливать. Причем - ошибка классическая! - не согласился с ним Чебышев. - В Лапландии есть правило: если ты сбил случайно оленя, то должен его непременно умертвить. Чтобы не мучился.
  - Бред.
  Чебышев только пожал плечами:
  - Есть и такая версия: раз человек умирает, значит, ему срок на то пришел. Бог его убирает с этого света, а как его можно убрать иначе, как не убить? Материальное и убирается материальным. Даже традиционное оружие Божие - молния - и то материально. Или вдруг неизвестно от чего возникает болезнь: в организме что-то ломается и писец котенку - не будет больше срать... Дураку понятно - без Божией воли ни один волосок ни у кого с головы не упадет. Самолет, случалось, падает, а один человек в нем все-таки остается жив: чудесное избавление! Ангелы его выносят. Ты веришь в ангелов? Нет? А я вот - верю! Я однажды даже почувствовал ангела, что он стоит рядом. Перо его по своей щеке реально ощутил. Однажды на боевых сложилась жуткая безнадежная ситуация: все, думаю, пришел тебе, Андрюша, реальный и окончательный пиздец! И вдруг чувствую: рядом стоит ангел! Я просто щекой почувствовал перо его крыла. Это знаешь, какой кайф! Круче нет кайфа! В тот момент я понял, что не умру, пока Бог этого не захочет...
  И тут Чебышев вдруг замер.
  - Душа вылетела! Ты видел? - всполошился он, указывая пальцем на лежащего у его ног боевика.
  - Не, я задумался, просмотрел, - ответил Данилов с некоторым недоумением.
  - Круто! Неужели не видел?
  - Я так думаю, нет у него никакой души - ну, у этого конкретного типа. Не похож он на человека с душой.
  Чебышев, однако, расстроился:
  - Я думаю: это - знак, предупреждение!
  - От кого?
  - Я не знаю.
  Помолчали.
  - Жмуров куда? - вдруг озаботился Чебышев.
  Данилов почесал свою бородку:
  - Пока затащим в ангар. Позвоню мусорщикам. Полезная услуга, но уж больно дорогая. Впрочем, деваться некуда. Спишем как накладные расходы.
  - Куда они их девают? - спросил Ховрин, словно проквакал. Нормальный голос у него словно куда-то подевался.
  - Не знаю, да и знать не желаю. Может, пускают на колбасу, - хмыкнул Данилов. - Реально наверняка сжигают в какой-нибудь котельной, это же элементарно - газ подвести и поехали. Раньше, говорят, еще захоранивали на обычном кладбище под чужие гробы. Готовится захоронение, отрывается могила, проводятся похороны, а там уже на дно заранее положен покойничек. Сверху кладут легальный гроб. Но тут ведь существует некий крохотный шанс, что отроют, например, если кто-то из могильщиков расколется и укажет место. Поэтому надежнее сжечь... А нет трупа - нет убийства.
  Он отошел в сторону, пару минут говорил с кем-то по телефону. Потом вернулся:
  - В течение часа они будут. Свалите-ка, парни, отсюда, эти типы не любят светиться. Я один их встречу.
  Через некоторое время подъехал обшарпанный фургон что-то типа 'Перевозка мебели', оттуда вышли двое мужчин в синих халатах, медицинских масках, вязаных шапках, натянутых до самых глаз. Данилов указал им на ангар. Фургон подъехал к нему вплотную задней дверью. Довольно скоро он уехал. Данилов пошел в ангар проверить, не осталось ли следов.
  Вышли из своего убежища и Чебышев с Ховриным.
  - Они лежали на пленке. Крови быть не должно, - сказал Чебышев.
  - Всегда можно чего-то найти, - покачал головой Данилов. - Если тело просто закопать, существует высокая вероятность, что его найдут. Например, есть шупы-газоанализаторы, специально для вынюхивания закопанных трупов или же их находят сцециально обученные собаки. Лучший способ сокрытия тела считается расчленение, если потом куски расфасовать по небольшим полиэтиленовым пакетам, лучше двойным, и закопать в разных местах. Найти их практически невозможно. Но идеальный способ, конечно же, сжигание в крематории или в какой-нибудь котельной. Есть один заводик, основанный, кажется, еще аж в тысяча восемьсот-каком-то там году. На вид заброшенная грязноватая территория, корпуса из закопченного красного кирпича. Там есть котельная еще из тех времен, только теперь туда подведен газ. Кочегаром там один уголовник, не исключено, что он в розыске за что-нибудь. Даже меня пробрала дрожь, когда я его увидел. Очень характерный взгляд. Взгляд мясника, прозектора и могильщика вместе взятые. С виду это был морщинистый глубокий старик, хотя ему могло быть и сорок и шестьдесят лет. Очень худой, жилистый. Он наверняка питается исключительно водкой, курит исключительно 'Беломор'. Изо рта у него всегда торчит хабарик 'Беломора', закушенный протезами ненормально ровных белых зубов. Шепнули, что именно он сжигает трупешники. Жуткий тип.
  Ховрина от таких историй пробил озноб. По пакетикам лежать ему совсем не хотелось. Еще его заставили закатывать в ангар мотоциклы. Потом поехали на базу. Данилов и Чебышев вели себя так, как будто ничего не произошло. Заехали в магазин купить продуктов и выпивки. Чебышев на кассе повздорил с каким-то пареньком из-за какой-то ерунды типа марки сигарет типа 'синий винстон': говно это или нет.
  Казалось бы, поцапались и разошлись. Но паренек этот оказался очень злобный и мстительный: на парковке он вдруг подскочил к Чебышеву и попытался ударить его ногой. Чебышев без труда уклонился и тут же засадил пареньку кулаком куда-то в подбородок или в шею. Парень сразу упал. Подошедший Данилов с озабоченным видом наклонился над ним, потер ему уши, несколько раз нажал на грудную клетку, приподнял веко. Помотал головой:
  - Готов!
  - Да ты чего? - напрягся Чебышев. - Еле-еле и ударил.
  Парень, однако, закашлял, вздохнул, грудная клетка его бурно заходила.
  - Живой голубчик! - обрадовался Чебышев. - Ни фига себе шуточки!
  - Ладно, пошли, пусть валяется, раз живой, - махнул рукой Данилов. - Ты, блин, поаккуратнее давай, а то потом не разгребем. У меня бюджет не резиновый.
  Наконец приехали на базу в Лисий Нос, вошли в залу с камином. Там было прохладно. Огонь в камине не горел. Рухнули в мягкие глубокие кресла. Данилов нашарил пульт, включил телевизор. Прошелся по каналам. По одному из них показывали какие-то столетние архивные съемки. Все куда-то шли толпой, куда-то стремились. Дерганые движения, устремленные к чему-то лица, транспаранты. И все эти люди - все до одного - к настоящему моменту умерли. А по другому каналу показывали Флоренцию и ее окрестности с птичьего полета.
  - Красиво. Гарцев всегда хотел в Европу, а я старую Европу не люблю - там везде одно и тоже: все города похожи один на другой. Соборы эти тоже. А подростки европейские - вообще полные дебилы: тупые любители пива и секса, - сказал Данилов, явно борющийся со сном. Чебышев уже спал сидя. Голова его упала на грудь. Он даже похрапывал.
  Вошла Анна Петровна, принесла на подносе большой расписной фарфоровый чайник, закуски. Потом пришел Петрович, разжег камин, спросил:
  - Сауну вам включить? За час, думаю, согреется. Дровами за это время баню не протопить. Я ж не знал, что вы приедете.
  - Давай хоть сауну, - вздохнул Данилов. - Андрюха, проснись! - толкнул он в плечо Чебышева. Тот качнулся, но даже не открыл глаз. Пришлось еще толкать. Проснулся.
  Немного закусив, попарились. Потом еще закусили. Сил ехать в город не было. Спать остались на базе. Свободных комнат тут было много. Белье всегда чистое постелено. Почти что отель.
  
  На другой день, когда Кревещук вошел для доклада, Гилинский разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Махнул Кревещуку свободной рукой: 'Подожди!'
  Гилинский нарочно оттягивал вопрос, говорил о другом, намеренно затягивал этот незначащий разговор по телефону, чтобы получить, наконец, информацию, которая должна быть несомненно положительной и нужной. И ответ мог быть только один: 'да'. Другого ответа быть просто не могло, но он оттягивал этот момент, ждал, когда Кревещук скажет это сам. Наконец Гилинский положил трубку, уставился на Кревещука. Оба какое-то время молчали. Пауза затянулась. Не выдержал уже сам Гилинский:
  - Ну? Что?
  - Не получилось.
  - Не понял. - Гилинский оторопел. Изумление его было искренним.
  Но Кревещук только виновато развел руками, в глаза шефу не смотрел.
  - Мы потеряли двух человек.
  - Что там с ними произошло?
  - Пока не известно.
  - Ну, и?
  - Что?
  - А то! Не можете справиться с ним сами, сдайте его официалам через Макарова. Наверняка есть, за что его задержать. За драку. Или пусть подкинут наркотики. Я еще раньше говорил.
  - Все не так просто, - промямлил Кревещук.
  - Не понял.
  - Уже пробовали этот вариант. Макаров вне игры.
  - То есть? - Гилинский чуть не потерял дар речи.
  - Я так думаю, его вообще нет в стране.
  Возникла немая сцена.
  
  А в субботу с самого утра Ховрину позвонил Данилов:
  - Имеется оперативная информация: Гилинский хочет купить себе картину, он типа меценат, заодно планирует там с кем-то встретиться из администрации в неофициальной обстановке, поэтому придет на открытие выставки современного искусства в 'Эрарту'. В эту субботу в пять часов. Кстати, там можно будет закусить - обещан фуршет. У нас есть два приглашения. Ты идешь. У тебя есть приличный костюм?
  - Я-то там зачем? - испугался Ховрин. - И костюма у меня нет. Был школьный выпускной, но его тогда еще заблевали - не отчистить.
  - Посмотришь на Гилинского, - хмыкнул Данилов. - Наверняка он тебя тоже знает. По фоткам. У них своя разведка. Прикольно. Поглядим на его реакцию. А костюм тебе подберем. Кстати, у меня там один знакомый художник выставляется. Дима Гопко. Посмотрим, что он там намазюкал. И подстригись.
  Проблем со стрижкой не было: Ховрин позвонил знакомой девчонке-парикмахерше Алле, у той дома было настоящее рабочее место - кресло, зеркало, профессиональная машинка 'Мозер' (какое-то пивное название) и всякие другие парикмахерские причиндалы. Ей было двадцать два года. Она уже год как окончила училище, все ее за работу хвалили. Ей даже доверяли свадебные прически. Алла, наклоняясь, открывала глубокое декольте в халатике, надетом явно на голое тело, касалась грудью, от чего Ховрина бросало в жар. Еще и жарко дышала прямо в ухо. Ховрин в какой-то момент не выдержал, сунул руку ей снизу под халат. Там было горячо и ничего не надето. Переместились на диван. Потом еще пришлось достригаться. Расстались очень довольные друг другом. Жаль времени оставалось впритык - можно было еще поваляться, но через полчаса должен был прийти ее парень - уже звонил. Наверно, во всем были виноваты феромоны.
  Костюм Ховрину в тот же день без проблем купили в 'Стокманне' на Невском. Сам Данилов с ним поехал покупать. Там же с помощью симпатичной продавщицы ему подобрали рубашку и галстук. Еще и ботинки понадобились. Купили там же и хорошие дорогие ботинки. Когда Ховрин вышел из примерочной, девушки оборачивались на него. Одежда очень меняет человека.
  - Идет тебе, - ухмыльнулся Данилов, - впрямь молодой миллионер, или мажор, как там у вас говорят. Сейчас меня примут за твоего личного шофера.
  Так прямо из магазина, не снимая костюма, и поехали на выставку - только ярлыки срезали. Точно к началу церемонии открытия вернисажа подъехала на такси и Валентина. Была она в длинном красном вечернем платье и в красных же туфлях на высоких каблуках. В них она была выше Данилова. На Ховрина она не смотрела, мимохом кивнув на его 'здрасьте', но в какой-то момент озорно подмигнула.
  Народу на выставку съехалось довольно много. Пускали по приглашениям. Кто-то приглашение забыл или потерял, скандалил на входе. Обычная ситуация для таких мероприятий.
  Огромная зала была ярко освещена. Всюду висели картины. Вошли. Огляделись.
  - Кошмар! Пещерный человек, который не учился в художественной академии, и то нарисовал бы лучше! - пробормотал Данилов.
  Услышавший эти слова бородатый художник Дмитрий Гопко, тот самый знакомый Данилова и оказавшийся тут же рядом, развел руками:
  - Извините, Бог не дал таланта! А не рисовать, понимаешь, не могу. Типа картинный графоман. Что тут поделаешь! Не я один такой. Нас тьмы, и тьмы, и тьмы! Бездарных-то...
  Впрочем, Данилов тут же пошел на попятный:
  - Ты, Дима, не обижайся - в общем-то, неплохо. Вон у фиников хрен знает что, бывает, стоит на улицах. Жуткие скульптуры. В Хельсинки, в порту, помнится: типа гигантский мужик стоит и ссыт. И ничего - все радуются.
  - Спасибо, художник любит, когда его хвалят! - довольно кисло улыбнулся Гопко. Он все-таки обиделся. Впрочем, тут же куда-то ввинтился в толпу.
  В бокалах пузырилось шампанское. Ховрина неудержимо тянуло к столу с бутербродами. Рот наполнился слюной, даже слегка затошнило.
  - Потом поешь! - одернул его Данилов. - Вон туда смотри! - Он ткнул Ховрина локтем в бок.
  В этот момент в залу вошел мужчина лет сорока, курчавый брюнет, среднего роста, довольно обычной наружности, ничем не примечательный, но с очень живыми карими глазами. Вживую он не слишком походил на фотку, некогда скачанную из Инстаграмма хакером Геббельсом. Рядом с ним была очень красивая девушка в вечернем розовом платье и в драгоценностях. Тут же видно было и охрану: молодые мужчины тоже в костюмах, с наушниками в ушах, с виду - профессионалы. Всего двое.
  - А вот и он! Тот самый господин Гилинский, главный акционер, член Совета директоров финансовой компании 'АСТ-групп'. Туда входит два банка, еще какие-то конторы, но именно он - главный акционер банка (имеет пятьдесят процентов плюс одну акцию), а банк входит в двадцатку крупнейших банков страны. Это так называемые 'инвесторы', которые сидят на деньгах и решают, куда их вкладывать.
  - И что он по жизни за человек? - спросил Ховрин.
  - Как бы это сказать попроще... Он - вид какого-то особенного социального паразита. Гений определенного вида. У таких людей мозг работает по-другому: у них гораздо большая скорость вычислений, чем у обычного человека. Сравни старый компьютер и машину последнего выпуска - тут и разница! Ты еще ничего не понял, а он уже придумал, как тебя наебать. Он сам не создал ни одного предприятия, но украл их десяток и еще десяток разорил. В исторической перспективе они, эти типы, может, и вымрут, но сейчас они процветают. Короче, это профессиональные рейдеры. Они отнимают предприятия, а потом их продают целиком или распродают по частям. Это тоже, по сути, грабители, преступники, однако себя они считают себя удачливыми бизнесменами, эффективными менеджерами. Они начисто лишены морали. Впрочем, современная экономическая система порочна сама по себе. И, по сути, он - обыкновенный алчный мудак! Поднялся в конце девяностых. Хорошее было время для разного рода мошенников. Огромные деньги тогда лежали буквально на дороге. Рассказывают, они тогда ехали по городу, смотрели, где какое есть хорошее место, например, ресторан или магазин. Посылали туда человека, тот брал чек, где отпечатан ИНН. По нему находили учредительные документы этого предприятия в налоговой, там и меняли данные и переводили фирму на себя. Чистое дело. Все было схвачено. Однажды только случайно напоролись на подругу жены губернатора, та написала в Москву лично президенту, оттуда начали зачистку. Насилу уцелели, откупились. Больше таких ошибок они не совершали.
  - А это что за девушка с ним? - спросил Ховрин. Они с ней встретились взглядами и на мгновение задержались. И эта красавица, как и Валентина, тоже вдруг подмигнула Ховрину и провела язычком по губам. 'Вот ни фига себе!'
  - Это его подруга, - сказал Данилов.
  Ховрин тут же вспомнил про некую упомянутую ранее Геббельсом Полину и сразу же - автоматом - про попугая Серолета.
  Гилинский между тем остановился у одной из картин. Какое-то время рассматривал ее, слегка накловив голову набок. Наверное, думал, как на такое дерьмо можно потратить такие большие деньги.
  Данилов, улыбаясь, с бокалом шампанского подошел к нему. Тот повернулся к Данилову. Охранники не особо напряглись: не видели угрозы. Данилов с полминуты смотрел Гилинскому в глаза.
  - Если с девочкой что-нибудь произойдет, пусть даже случайно, я тебя найду и убью! - спокойно сказал он, и Гилинский ему тут же безоговорочно поверил. Как говорится, шах и мат.
  Такие слова не пишут, не посылают по почте, а говорят лично в глаза. Не всегда это возможно, но тут получилось.
  По возвращении с выставки все еще испытывающий неприятную внутреннюю дрожь Гилинский вызвал к себе Кревещука и Хрусталева.
  - Данилов? Что это, блядь, за организация? Чья она? Ее можно купить? - Гилинский разрезал яблоко, повертел половинку, понюхал, прикрыв глаза, с хрустом откусил. Он явно нервничал.
  - Данилов - штатный сотрудник службы безопасности Гарцева. Двое других - обычная охранная фирма. Объединяет, как водится, бывших военных и ментов. Других туда просто не берут. Традиционно противостоят бандитам и уголовникам. Кто владелец - не знаю. Надо будет посмотреть в реестре, - сказал Кревещук.
  - Ваше мнение? - спросил Гилинский.
  - Я лично эту публику не люблю, стараюсь с ними не связываться, и вообще: худой мир всегда лучше хорошей войны, - подал голос Хрусталев.
  - А я, блять, не люблю таких вот разговоров! Какая еще, к черту, война? Что ты плетешь? Тебе, Палыч, лишь бы ни хрена не делать. Ты, блять, профессионал, отставной чекист, а эти все бывшие вояки. Обычно просто наглая тупая пьянь, сборище алкоголиков, - возмутился Гилинский.
  Хрусталев попытался смягчить:
  - Согласен: они все долбанутые, но у них всегда есть своя поддержка в МВД, а иногда и в ФСБ. Спецназ, армейские друзья и все такое. Думаю, их лучше не трогать. Себе дороже. Гарцев тоже ведь через Афган прошел, а у них там типа братство - своих не сдают.
  - И что из того?
  - Я свое мнение сказал, - буркнул Хрусталев, потом добавил: - Очень плохо, что подключилась эта контора: с организацией бороться опасно, особенно с такой. Не бывает бывших разведчиков, бывших ментов и гэбистов - это клан, они всегда будут помогать друг другу, - тут банальный инстинкт самосохранения. Он существует во многих системах. Они, по сути, потому и создаются. Так? - Он посмотрел на Кревещука для поддержки.
  Кревещук скривил губы, едва заметно пожал плечами и ничего не ответил. Он был с этим явно согласен.
  Так ни до чего и не договорились.
  Гилинский попыхтел, попыхтел, что-то хотел высказать, но потом так и ушел к себе, не попрощавшись.
  
  На следующий день снова ходили с Даниловым по разным притонам. Кого-то он там упорно искал. По ходу дела зашли в какой-то шалман перекусить. Данилов заказал кофе - он обожал кофе.
  Тут к нему привязался какой-то мужик. Уже немолодой - лет сорока пяти. Что он хотел, было непонятно. Какая-то у него была обида на Данилова. Ногу он ему, что ли, случайно отдавил? Ховрин так и не понял.
  - Слушай, мужик, - попросил его Данилов, - уходи, пожалуйста. У тебя еще есть шанс уйти своими ногами. Пожалуйста! - В голосе его послышалось некоторое утомление. Видать, уличные разборки ему уже порядком надоели.
  Однако мужик уже ничего не соображал, словно муха он что-то жужжал, жужжал, кружил вокруг, потом уже начал хватать Данилова за куртку и попихивать его своими кулачками. И тогда Данилов его стукнул. Вроде и несильно, но у того подломились ноги и он упал на месте, как дерево, которое под корень подсекли топором.
  Народ шел мимо, обходил брезгливо - думали, наверно, что пьяный. Наконец, какая-то старуха наклонилась, начала тормошить, наверно, вспомнила непутевого мужа или сына. Вот так вот лежали тоже и никто им не помог. Впрочем, могла и просто мимоходом очистить карманы. Вспомнила лихую юность.
  Еще какая-то нетрезвая компашка гопников встретилась на пути. Столкнулись. Данилов сходу - с одного удара - свалил лидера.
  Это было настоящее мастерство. И все вокруг это поняли. Только один в вязаной шапочке колебался: нападать или нет, пошатался какое-то время шаг вперед - шаг назад, но так и не решился. Данилов ждал его, но так и не дождался.
  - Еще встретимся! - кинули гопники ему дежурную фразу.
  - Чего ждать? Давай прямо сейчас! - осклабился Данилов, делая шаг вперед. Те припустили трусцой прочь, постоянно оглядываясь.
  - Что-то не так, - Данилов покрутил головой, поежился: - я это чувствую, только не пойму, что.
  'Точно Валентина ему не дала, или он что-то почуял неладное', - похолодел Ховрин.
  Неделя прошла без происшествий. Погода наладилась, ни одного дождливого дня. В субботу с утра ездили с Катей Гарцевой в Солнечное - на залив. Деревья уже подернулись зеленым дымом. Было очень ветрено. Штормило. Вода в заливе была мутной и коричневой. Прошлогодний желтый тростник шелестел на ветру. Катя озябла, нахохлилась. Кое-как разожгли мангал, пожарили шашлыки. Сразу стало веселее. В машине от солнца и ветра лица горели.
  Днем сходили в кино, посмотрели новый фильм про вампиров. Катя ахала, закрывала глаза, Ховрин плевался:
  - Ерунда все это: в наши времена стакан крови всегда можно купить, если уж так приперло. Народ живет бедно. Есть масса желающих сдать ее за деньги. А так насосешься у спидоносца и кердык тебе, хоть ты и вампир...
  Потом Ховрин отвез Катю домой. Было уже около шести.
  Вечером же собирались пойти в клуб. В восемь Ховрин зашел за Лерой. Сидел в комнате на диване, ждал. Лера куда-то надолго пропала. Видимо плескалась в душе и красилась. Вдруг в комнату стремительно вошла ее сестра-восьмиклассница Ксюша. Она была одета как-то слишком по-взрослому и в косметике, с ярко накрашенными губами, с таким же красным маникюром. Груди ее как-то уж слишком торчали - ваты, что ли, насовала в лифчик? Она сделала Ховрину глазки, потом села рядом, коснулась колена.
  - Молодой человек, не желаете ли развлечься?
  Глаза ее были испуганные и напряженные, зрачки широкие, ее заметно потряхивало.
  - Ты чего? - ужаснулся Ховрин. - Выпила что ли?
  - Трахни меня! Если откажешься, я скажу, что ты меня домогался, а я - несовершеннолетняя!
  Она потянулась расстегивать ему молнию на джинсах. Завязалась борьба, в итоге которой Ховрин все-таки оказался на ней, видел очень близко эти полуоткрытые губы, трепетные ресницы. Вдруг она содрогнулась, прошептала:
  - Я кончила. Так хорошо. Кайф! - И выскользнула из-под него.
  Потом ушла, клюнув Ховрина в губы, измазав помадой и оставив его в полном ошеломлении. Вспомнились слова Валерия Константиновича, Катиного отчима: 'Школота совсем оборзела!' Это еще, считай, пронесло. Можно было здорово влипнуть. Ей бы поверили. Без косметики она выглядела просто как ангел во плоти - воплощение невинности.
  Тут же вспомнил, что одна шальная девчонка из параллельного класса решила так же шантажировать учителя математики, чтобы поставил ей за год хотя бы 'четверку'. Наглая была и кто-то наверняка подучил. Явилась ему в кабинет, мини-юбка, трусиков не надела, так и сидит. Все видно. Говорит ему: 'Сансаныч, я в вашей математике ничего не понимаю и вряд ли когда-нибудь чего-нибудь пойму, но мне надо школу закончить, а деньги считать я умею. Поставьте мне четверку, пожалуйста. Чего вам стоит?' - Тот невозмутимо отвечает: 'Да не поставлю я тебе четверку, Куликова, даже не проси - ты ж ничего не знаешь'. - А под юбку ей даже и не смотрит. Та думает: 'Ну, точно голубой, блядь, кто-то ведь намекал!' и говорит: 'А я скажу, что вы до меня дотрагивались и требовали секс за отметку!' - А он: 'Куликова, если бы ты только была первая! Вон у меня камера установлена как раз для таких случаев!' - Та, Саша Куликова, так и ушла, как говориться, не солоно хлебавши. Хотела подначить пацанов, чтобы математика отлупить, но никто на это не подписался - стремно.
  Тут, наконец, вошла Лера.
  - Ты чего такой взъерошенный?
  - Задремал, - промямлил Ховрин. - Кошмар приснился.
  После клуба он на такси отвез Леру домой. Потом пошел между гаражами и неожиданно попал на тусовку поддатых местных пацанов, как в кучу говна вляпался. Их оказалось как-то уж слишком много. Стая, или, точнее, кодла. Они посмотрели на Ховрина, как смотрят шакалы на возможную еду. Потом вдруг все разом ринулись на него. Образовалась куча-мала, что-то вроде сопящего, матерящегося шара, машущего внутри кулаками, впрочем, очень скоро эта куча начала распадаться на части: из нее выпадали отдельные бойцы, кто-то отходил, чаще просто отпадал и падал на землю. Один буквально вылетел, перевернулся через голову и спиной рухнул на асфальт. Другой парнишка, сплюнув кровью, вытащил из кармана стальной кастет с шипами, надел на пальцы, сильно размахнулся, чтобы ударить Ховрина, но промахнулся и попал своему же товарищу в висок. Тот без звука рухнул на дорогу. Кастетник бросился к нему со слезами:
  - Блядь, Леха, извини! Я не хотел!
  Лицо его выражало ужас и отчаянье.
  Все оставшиеся на ногах обступили их, забыв про Ховрина, который тут же и свалил оттуда.
  - Я не специально, бля буду! - оправдывался нечаянный убийца.
  Сутками позже следователь допрашивал его в присутствии какой-то тетки из социальной службы:
  - Зачем ты ударил Волохова кастетом в висок и тем причинил ему тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть?
  - Я не хотел, - мямлил убийца.
  - Что значит 'не хотел?' На записи с камеры четко видно, как ты достал кастет и ударил Волохова. Или ты другого кого-то хотел убить?
  Следователь, просматривая ранее запись камеры видеонаблюдения двора, матерился про себя: имело место нападение уличной шпаны на прохожего, вероятно, спортсмена, и те вполне справедливо получили жесткий отпор. Он бы сам поставил 'лайк' этому видеоролику, однако двое нападавших оказались в реанимации, один получил удар кастетом от своего и вскоре умер в институте нейрохирургии Поленова. На видео было четко видно, что 'неустановленное лицо' в этом конфликте явно было право. Все тут было ясно. Однако нужно было сварганить внятную историю, закрыть дело. Как было квалифицировать: 'неумышленное убийство'? Хотел убить одного, а убил другого?
  
  Солнце заметно грело, искрилось в лужах, как сварка, так что приходилось щуриться. У кромки дороги еще кучковалась мерзлая грязь. От нее стекала почти черная вода.
  Пока Катя занималась на своих языковых курсах в университете, Ховрин шатался по набережной Невы. К вечеру сильно похолодало, и со стороны залива поднялся сильный порывистый ветер. Ховрин съежился, втянул голову в плечи. Веселой шумной группой из дверей выбежали несколько девушек и парней. Ховрин вдруг тоже захотел учиться в Большом университете. Так же выбегать компанией на Неву. А до армии оставался месяц.
  Подошла Катя. Навалилась грудью на гранитный парапет рядом с Ховриным, глубоко вдохнула холодный воздух:
  - Красота! Даже жалко будет уезжать!
  - Ладно тебе. В Лондоне тоже, наверно, здорово! Там тоже есть река.
  - Темза. Может быть. Я там еще не была.
  
  На субботу у Данилова была назначена встреча с неким господином Новиковым, крупным акционером СВЗ. Жил он в области. Ехать от города пришлось аж два часа. Выехали из Питера в восемь утра. Ехали втроем: Данилов, Максимов и Ховрин. Новиков жил в особняке размерами, пожалуй, не меньше, чем у Гарцева в Лисьем Носу, хотя и не на такой большой территории. Ворота отъехали в сторону автоматически, в доме же дверь открыла уборщица, по виду уроженка Средней Азии, в синем фартуке и желтых резиновых перчатках. Увидев Максимова, она отчего-то сильно перепугалась, опустила глаза и тут же юркнула в подсобку.
  Зашли в гостиную. Данилов с Максимовым уселись кресла, а Ховрин забрался повыше на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж коттеджа. Все наблюдал с высоты.
  Наконец, откуда-то из глубины дома появился сам Новиков. Это был мужчина обычной российской наружности лет пятидесяти, немного полноватый, отекший и помятый со сна. За ним шлейфом тянулся запах свежего говнеца. Он сам это почувствовал и пошел открывать окно.
  - Душно что-то! Извините, я на минуту.
  И вышел.
  - Чем человек старше, тем у него вонючее говно! - не удержавшись, прокаркал Ховрин со своего насеста. - Говорят, от начавшегося уже при жизни разложения тела.
  - Фигня. У детей говно тоже здорово воняет, и даже у самых маленьких! Тоже мне специалист по говну, - хмыкнул Данилов.
  Максимов поерзал в кресле:
  - А я бы тоже посрал.
  Переговоры вел Данилов уже в кабинете. Ховрин с Максимовым ждали в гостиной. Другая девушка из прислуги принесла чай и печенье.
  Ждать пришлось примерно час.
  А в воскресенье вечером Ховрин познакомился с очень одинокой женщиной. Ее звали Ирина. Ей не везло в личной жизни, и она считала, что над ней давлеет проклятие безбрачия.
  За два часа назад до этого она с новым другом Вадимом сидела в кафе - у большого окна. За толстым стеклом ветер с залива мотал голыми ветками росшего напротив окна дерева, хлопал козырьком навеса. А в самом кафе было тепло и уютно, даже легкий запах табачного дыма - где-то тайком курили - совершенно не раздражал. Сделали заказ. Сразу очень быстро принесли чай - целый большой чайник. Тут же и разлили по чашкам. Она держала чашку обеими руками, отогревала пальцы. Сначала мило беседовали обо всем и ни о чем. Потом разговор перешел на то, что было раньше, про детские воспоминания, школу, институт. Вспоминали забавные истории, много смеялись. Спрашивал в основном он, она отвечала. Вскользь коснулось и парня, которого когда-то любила. Расстались с ним уже с года два, она Вадиму раньше про него ничего не говорила. После этого спала с мужчинами всего-то раза три-четыре: после вечеринок и клубов кто-то, случалось, и прилеплялся. Говорили, казалось, ни о чем. И вдруг она почувствовала, что разговор приобретает какой-то опасный оттенок, а в чем он состоит, понять пока не могла. Она словно ступила на минное поле и с ужасом ощутила, что остановиться не может и продолжает говорить, говорить, говорить... Наконец, приняла правильное решение: 'Пойду, помою руки', - вышла в туалет, там посмотрела в зеркало. Что-то было не так, только что? Она взяла себя за горло, сдержала внезапно подступившее рыдание. Впрочем, далее все прошло очень мило. Вадим отвез ее к самому дому, там при прощании поцеловались в губы, но не взасос, на том и расстались. Вдруг поняла, что он никогда больше не придет. Было уже поздно. Завтра нужно было вставать в шесть, идти на работу. Подумала, встречался ли ей вообще когда-нибудь настоящий мужчина?
  Впрочем, подвизался еще с год назад некий Рома. Что-то он там ей такое впаривал про свои чувства. Обычный мужской нудеж. У таких говорливых обычно член не очень стоит, они часто скорострелят, спешат. Она посмотрела на него со скукой, с трудом сдерживая зевоту. Подумала о том, что нужно купить по дороге домой что-нибудь из еды, чтобы накормить Вадика (жила тогда с ним, хотя тоже еще тот был придурок), и еще не забыть взять ему сигарет. Он уже по этому поводу два раза звонил - напоминал. Она даже сделала шариковой ручкой точку-памятку на запястье - чтобы уж точно не забыть. Рому слушала в пол уха. Он это заметил, насупился:
  - Я понял, что ты меня не любишь. Ладно, переживу. Пока. - Его голос все-таки дрогнул. Встал и ушел. Больше его не видела, тут же забыла напрочь, только сейчас и вспомнила.
  А вот Михаил бы так не сказал, а молча повернул, нагнул бы на стол, задрал платье, стянул трусики и оприходовал тут же. Она бы осталась в слезах, но - счастливая.
  И действительно был в ее жизни такой мужчина. Михаил. Даже жили вместе с полгода. Целый кусок жизни, ни на что непохожий. Иногда теперь думала: с ней ли это было вообще. Она ничего не знала о нем. Он появился ниоткуда и также ушел в никуда. Вдруг исчез с концами - якобы новая командировка. Он мог быть кем угодно. Но точно был на войне. Неизвестно только, на какой. У него на плече была военная татуировка. Она видела ее много раз, - у самых своих глаз, когда спала на его плече, но теперь не могла вспомнить, что там было изображено. Так если бы в ее жизнь пришел ветер, шторм, необычный период перемен. Все в это время было другим, как бывает во сне. Что от него осталось в жизни? Ребенка не осталось - она тогда принимала противозачаточные таблетки. Хотя ребенок получился бы хороший.
  Михаил... Он не дергался во сне, не бредил, всегда был в хорошем настроении, будто находился в отпуске на курорте. Она видела только его заграничный паспорт. По нему ведь ничего не поймешь: женат или не женат. И боялась спросить об этом. Обычно мужчины врут, типа: конечно, женат, но с женой давно не живу, собираюсь разводиться. Одна подруга так жила с мужчиной уже лет пять - они встречались по выходным, редко по будням. Он никогда не оставался у нее на ночь - до утра, и она не знала как это: проснуться рядом с любимым утром, спросонья заняться любовью, позавтракать в постели и поспать еще часок.
  А Михаил однажды ушел, исчез, забрав этот ветер из ее души. И после него все другие долго казались ей не совсем мужчинами. А с ним она была просто самкой, женщиной в чистом виде. Он мог ее оттрахать где угодно, например, в переодевальной кабинке на пляже, и ей это не было обидно. Он уехал, а она постепенно начала отвыкать от него, с трудом возвращаться в обычную жизнь. С удивлением узнала, что за это время многое вокруг поменялось. Поплакала, конечно. Смочила подушку.
   Однажды в феврале посреди ночи вдруг зазвонил телефон. Она увидела на дисплее 'Миша' и, пока подносила к уху трубку, промелькнул целый рой мыслей: приехал, что делать, что надеть, надо бы постричься, побрить ноги и еще кое-где, сделать маникюр, и еще много-много чего. И целый салют внутри уже взорвался.
  - Алё?
  И вдруг незнакомый хриплый низкий голос (еще мелькнула мысль: это бомж нашел Мишин телефон и хочет за него выкуп) спросил:
  - Ирина?
  - Да, это я.
  Затаила дыхание.
  - Мы хотели вам сообщить, что Михаила убили.
  - Когда? - только и смогла выдавить она, ничего не понимая.
  - Только что, - прохрипел голос, словно прокрутился заржавелый механизм.
  - Как это?
  - Танк выстрелил по блокпосту, его и убило сразу осколком в голову наповал. Он просил вам сообщить, если с ним что-то случится.
  Были слышны отдаленные звуки боя. И тут телефон отключился. Она сразу же набрала номер, но телефон уже был выключен. До утра не могла уснуть.
  'Проклятое, проклятое Дебальцево' - почему-то весь следующий день крутилось у нее в голове. Откуда-то из новостей, наверно, выплеснулось и накрепко засело. Может, и ни причем было это самое Дебальцево. И где это вообще?
  Но и Михаил стал постепенно забываться, как сон. Надо было жить дальше.
  Намечались и определялись кое-какие флюиды. Был на работе некий мужчина по фамилии Мухин, тридцать лет, неженат, симпатичный, но как-то уж слишком робок, при встрече кивали друг другу, на корпоративе станцевали длинный медленный танец. А дальше - все, как-то заглохло. Однажды с работы нужно было перевезти одну вещь - тяжелый пакет с книгами. Мухин положил его к себе в багажник, взял адрес, сказал, что завезет. Тут же подумала, что это шанс. Что надеть? Что-нибудь эротичное. Но - ужас! - вдруг напрочь забыла, что он должен приехать в субботу в десять утра.
  В ту пятницу по традиции сходили с подругами в 'Пиварню', очень хорошо там посидели, поплясали, немного выпили. Там же к ней прилип симпатичный парнишка, решила с ним переспать, подумала: 'Надо бы для здоровья - давно секса не было'. Пришли домой уже под утро и в десять еще спали, когда раздался звонок в дверь. Она, зевая, шаркая, на ходу надевая шлепанцы, и запахивая халат одновременно, пошла открывать, почему-то уверенная, что это соседка. Но это был Мухин с пакетом в руке, с цветами, радостный и румяный с мороза. Она просто онемела, лихорадочно думая, что же делать, но с бодуна не могла сообразить. Тут увидела его напряженный взгляд куда-то за себя. Обернулась. Оказалось, парниша вышел из комнаты абсолютным голяком и прошлепал босыми ногами в туалет, что-то мыкнув и вяло махнув им рукой.
  Возникла неловкая пауза. Оторопевший Мухин только и смог выдавить: 'Ладно. Извини. Вот ведь...' и вышел, понурившись, простучал каблуками по ступенькам. Она захлопнула дверь. Букет цветов в руке холодил ладонь, рефлекторно его понюхала. Розы пахли розами. Раздался шум спускаемой воды. Парнишка (Гера, что ли?) прошлепал назад в кровать - досыпать.
  В понедельник она хотела извиниться перед Мухиным, но Мухин извинился сам, не глядя ей в глаза, а шаря ими будто что-то выискивая на полу:
  - Извини, я не знал, что ты будешь не одна. Кстати, я тебе звонил, ты телефон не брала.
  Телефон был забыт в сумочке в прихожей, завален помадами, пудреницей, салфетками и прочей женской дребеденью.
  - Еще раз извини. - Он сделал паузу. - Не знал, что ты с кем-то живешь. Могла бы и предупредить, а то неудобно получилось. Не обижайся, я вообще-то по-серьезному хотел к тебе подкатиться: типа могли бы пожениться и все такое! Но оказалось, тебя уже прибрали - мне не повезло! - он криво усмехнулся.
  Сказать ему, что это был совершенно случайный парень, приклеившийся по пьянке для чистого траха, не повернулся язык.
  Она так и не нашлась, что и сказать. Тут, как ни скажешь, все будет не так. Поэтому промолчала, чуть покраснев, потупив взор и пожав плечами.
  - Ладно, пока, еще раз извини, - сказал Мухин.
  Улыбнулся, но улыбка у него получилась кислая.
  - Ты просто мне очень понравилась, а вообще-то я, если честно, жениться хочу. Надоело жить одному. У тебя подруги нет свободной?
  Ответила после паузы:
  - Есть одна хорошая девушка, свободная, хочешь, познакомлю?
  - Симпатичная?
  - Очень. Так что, познакомить?
  Напряжение ситуации начало спадать. При этом у нее захватило дух. Оказалось, что мимоходом она сама пронеслась мимо своего важнейшего поворота в жизни и продолжала уноситься от него все дальше и дальше. Шанс устроить личную жизнь был просто колоссальный, если бы Мухин вдруг не приперся с этим дурацким пакетом. Впрочем, сама ведь ему назначила, намекнула, что готова для любви, и мистическим образом вдруг напрочь забыла об этом.
  В тот понедельник, выйдя после работы на улицу, она прошла шагов сто, а потом даже неожиданно для себя самой вдруг разрыдалась. Парочка, шедшая впереди, обернулась на нее, прибавила шагу.
  С Мухиным они больше не говорили, только кивали друг другу при встрече: 'Здрасьте, здрасьте!' Он жил своей жизнью, она - своей. По пятницам с подругами попрежнему ходила в 'Пиварню', однако ничего путного там пока не попадалось, да и не могло попасться.
  Жаль было потерять Мухина. И опять у нее никого не было. Она снова была одна. Урок был очевиден: Он (Мужчина Ее Жизни) может появиться в любой момент, внезапно позвонить в дверь, и к этому надо быть всегда готовой. Подруга, такая же одинокая, как-то сказала: 'А ведь Он может никогда не появиться. Я уже начинаю опасаться! А вдруг это и есть тот самый пресловутый 'Венец безбрачия'? Может, просто родить и жить для ребенка?'
  Стояла задача номер один: выйти замуж и родить! И вот снова неплохой, вроде, мужчина Вадим, и снова что-то пошло не так, что-то она не так сказала. Но вот что?
  Ховрин увидел ее часом позже на мосту через Смоленку, она смотрела с моста вниз на большую полынью. На вид было ей около тридцати, пожалуй. Ее явно тошнило.
  - Девушка, вам плохо? - спросил Ховрин. - Помочь?
  - Что-то не очень хорошо.
  Повернулась. Она была довольно сильно пьяна. Посмотрела на Ховрина, пытаясь сфокусировать взгляд, спросила:
  - Тебя как зовут?
  - Виктор.
  - А меня Ира. Посмотри, Витя: вокруг ни одного нормального лица - одни свиные рыла! - плачущим голосом простонала она. - Где любовь, где светлые чувства? Похоть, сплошная похоть, одна блядская сволочная похоть! Каждый хочет тебя выебать, а потом по-тихому съебать! - Она уронила голову на грудь и зарыдала.
  Мимо них проехала патрульная машина. Притормозила. Ховрин на нее не смотрел, потому что нельзя смотреть - привлечешь внимание. Машина, чуть постояв, тронулась и поехала дальше.
  - Пойдемте, я вас домой отведу! - предложил Ховрин.
  - Нет, не надо домой, пойдем, выпьем!
  Однако все-таки кое-как пришли к ней домой, там, правда, еще чуть выпили. Она еле-еле разделась, легла в постель, порывалась сделать Ховрину минет, но тут же уснула головой у него на животе. Ховрин не знал, как ее и переложить. К тому же она еще и храпела. Сексуальности в ней в этот момент не было никакой. Ховрин, наконец, выбрался из постели, оделся и вышел, захлопнув дверь на собачку. После густого алкогольного и табачного перегара, смешанного со специфическими женскими запахами, аромат апрельской ночи целительным бальзамом вливался ему в ноздри и грудь, и невозможно было им надышаться.
  На следующей неделе снова ходили с Катей в очередной ресторан на улице Рубинштейна. Душевно там посидели. Вышли на улицу. Катя достала телефон. На дисплее было 22.15 тридцатого апреля.
  - Вот и кончился мой любимый апрель! - прошептала Катя с грустью в голосе, делая глубокий вдох и выдох. - В следующем апреле мне будет уже восемнадцать лет. Я буду совсем взрослая. Представляешь?
  Потом вдруг спросила:
  - Когда тебя забирают?
  - Пятнадцатого.
  - Осталось всего две недели.
  Эти две недели вдруг показались ему огромным и одновременно микроскопическим сроком. Ховрин начал испытывать некоторую сосущую тоску.
   - А у вас когда последний звонок? - спросил он.
  - Двадцать четвертого.
  Наступили майские праздники. В субботу небольшая школьная компания - пять девчонок и мальчишка-очкарик Лева - затеяла жарить шашлыки в Сосновке. День был ясный, солнечный, теплый. Уже проклевывались на деревьях маленькие листочки. Парк будто затянуло зеленым дымом. Поставили мангал, разожгли уголь, стали нанизывать мясо. Разложили и туристкие коврики, чтобы сидеть. Ховрина разморило, он постоянно зевал, потом отошел в кусты по малой нужде. Тут же какие-то типы привязались к девчонкам. Девчата напряглись, очкарик Лева был в ужасе в предчувствии тумаков и позора. Но в этот момент вернулся Ховрин, на ходу застегивая ширинку. Типы, увидев его, сразу же ощутили колебания и опасные вибрации.
  - Проходим мимо, парни, тут все занято! Тут вам ничего не обломится! Самим мало! - сходу заявил им Ховрин.
  Те явно колебались: заводиться или не заводиться.
  Они, понятно, не знали, что за Ховриным незримой бетонной стеной стояли братья Гарайсы, а с ними Ховрин никого не боялся. Но парни это почувствовали нутром. Это был метод Максимова: выигрывать без боя.
  - Может, отойдем, покурлыкаем? - Ховрин кивнул подбородком на кусты. - А то тут менты ездят - могут придолбаться.
  Это испугало пришлых: тут явно что-то было не так, можно целыми и не уйти, огрести по полной. Начали работать инстинкты самосохранения, ответили миролюбиво: 'Не бычь, уходим!' Видать поняли - перед ними нанятый охранник, профессионал, пора отсюда валить, поскольку за такими обычно стоят настоящие быки, а эти девчонки и очкарик - детки богатых, юная элита - им не по зубам.
  Ховрин же был совершенно уверен, что справится со всеми тремя без особых проблем. По их движениями было видно, что они плохо подготовлены, в них не было тонуса, все трое постоянно курили. Двоих свалит сразу, как только зайдут за кусты, третий, возможно, окажет сопротивление, успеет встать в стойку, значит, еще четыре-пять секунд. Но шашлык был бы испорчен, пришлось бы уходить. Стоило бы отвести их поглубже в лес и уработать там, но под ногами проступала талая вода, можно было черпануть в кроссовки.
  Ховрин улыбался, биться не хотел, не напрягал, не грубил, давал сохранить лицо, возможность просто уйти и уйти целыми. Уж больно день был хорош! Девчонки в этот момент тоже напряглись - будто подморозило, завял разговор и смех. Троица, наконец, ушла, и снова потеплело, стало еще веселей. Шашлыки получились удачные. Лева солировал.
  Лева этот был какой-то странный и в перспективе, возможно, даже начинающий голубой: ломкий в движениях, томный, смазливый, с интересом и знанием дела обсуждал помаду, наряды, девчонки его не боялись.
  
  Этим же вечером 'черные' совещались и в каминном зале в особняке во Всеволожске.
  Гилинский покрутил в руке нефритовую фигурку ферзя.
  - Тогда соблазните ее. Ей семнадцать лет, самый гормональный возраст, хрен, что несовершеннолетняя, так даже лучше. После шестнадцати обычно без претензий - возраст согласия. Они занимаются сексом внутри собственной компании лет с четырнадцати, типа раннее половое созревание, опять же масс-культура тому способствует. У нас же Марчелло большой специалист по этому делу. Пошлите его, он же профессиональный пикапщик. Фактура! - ухмыльнулся Гилинский. - Пусть-ка отобьет ее у этого пацана и трахнет. Пусть снимет ее с членом во рту, даю тысячу евро за снимок и видео. Нет, даже две!
  Марчелло официально работал в модельном агентстве - снимался в рекламе, где требуется красивое мужское лицо, идеальное тело, впрочем, иногда снимался даже без головы, а только тело и трусы в обтяжку. Он был мужчина из женской мечты. И еще много где работал. Иногда как жиголо посещал некоторых дам среднего возраста, разведенных, либо которых позабыли мужья или, напротив, которым мужья надоели и просто хотелось долгого хорошего секса. Длительность можно было заказывать. Марчелло тут был мастер непревзойденный. На спор снимал девушку в кафе или клубе и тут же имел ее в туалете. Доказательство - видеосъемка на телефон. Тысячу долларов даже выиграл у парня, который показал ему на свою подругу-недотрогу. Но, как оказалось позже, нужно было расстроить намечавшийся брак одного сынка из состоятельной семьи и студентки, приехавшей из провинциального города. В общем-то, хорошей скромной, по современным понятиям, девушки. Та с подругами пришла в клуб на девичник, начали танцевать-выпивать, и тут появился Марчелло. Показал стриптиз. Модная западная забава. Все девушки, конечно, если бы у них был хвост, завиляли бы им со страшной силой. Той 'недотроге' он даже вроде бы ничего и не подливал, просто предложил коктейль, но, потанцевав и потершись животами, тут же договорился вместе сходить в туалет, и все дальнейшее заснял на смартфон, включая заключительный минет крупным планом с окончанием прямо ей в лицо, так что она отпрянула. У девчонки от выпитого алкоголя просто снесло крышу. Возможно, он ей все-таки что-то подсыпал, потому что у нее на следующий день у нее страшно болела голова, мучила жажда, хотя, в общем, вина выпила за вечер разве что пару бокалов. Все подруги тогда ей еще и завидовали. Фильмец тут же заслали в Инстаграм, понятно, и жених и все друзья его увидели. Чистая измена, прощай, любовь! Она даже попыталась отравиться, неделю лежала в больнице, потом недолго - с месяц - в психиатричке. Просто у родителей парня были другие планы: отправить его учиться в Америку, там он и пару наверняка себе найдет в богатом студенческом окружении, там и останется жить, а потом все они туда потихоньку переберутся. И повод теперь появился уехать - ничего больше не держит. Прощай, распутная Марина, навсегда!
  Ховрин впервые увидел Марчелло в кафе, куда четвертого мая девчонки втроем пришли отметить день рождения близкой Катиной подружки Наташи Корсаковой. Это был действительно ненормально красивый высокий парень, широкоплечий, мускулистый, - явно ходит на тренажеры, - по неким признакам наверняка бисексуал. Он был смесь кровей, и явно сколько-то было и африканской. Идеальное лицо, как на рекламе парфюма. Смуглый, ослепительно белозубый. В ушах - серьги. В расстегнутом вороте рубашки - курчавились на груди волосы. Брюки были в обтяжку, шарообразно демонстрируя большие гениталии. Так мог бы выглядеть сам сатана, когда хотел бы соблазнить женщину или мифический Бог Похоти.
  Катя и подружки тут же и уставились на него.
  - Из меня уже потекло! - пискнула Наташа, стиснув колени.
  Марчелло вихлявой походкой подошел к их столику:
  - Привет, девчонки!
  Те тут же воззрились на его брюки. Точнее - на выпирающий бугор.
  - Вещь! Это мой самый близкий дружок! - бесцеремонно похвалился Марчелло, погладив бугор. - Можете даже с ним познакомиться и поиграть. Поцеловать даже можно.
  - Я готова! - пискнула Наташа. Глаза у нее были косые. Она даже заерзала на месте.
  - А ты? - Марчелло ухватил и положил Катину руку на свой пах. - Погладь его!
  Ховрина он не видел, тот сидел в темном углу у стойки, угрюмо потягивал сок. Так договорились с самого начала. Пусть Катя обсуждает свои женские-девчачьи дела с подругами, и мешать им не нужно. Он и сам вовсе не желал слушать эту дребедень, сказал, что, мол, приду к окончанию действа, а ваш бабский бред, типа: 'А он что сказал? Ой? А она что? Ой? Целовались? Приставал? А ты купила себе новое платье? А помада какая? А туфли?' - слушать не хочу.
  Марчелло еще раз подошел, улыбаясь ослепительно, уже с тремя коктейлями:
  - Красавицы, угостить вас?
  Присел рядом. Все трое тут же и поплыли. Положил руку Кате на коленку. Катя выпила, помотала головой, поморщилась.
  - Не понравилось? - участливо спросил Марчелло.
  - Нормально. Голова только поехала. Бр-р-р...
  - Школьницам вообще-то не наливают! - пискнула Наташа.
  - Да я сам был школьником и спокойно пил водку из горла. Никогда столько не пил, как в школе! - хохотнул Марчелло.
  У Кати глаза пошли в кучу. Ховрин нахмурился. Только отвернулся - оба, этот красавчик и Катя, уже исчезли. Чуток подождал, выглянул: в гардеробе нет, значит, в туалете. Туалеты были сделаны отдельными комнатками, может, специально для таких дел. Дернулся в одну - заперто, в другую - тоже заперто.
  Через секунду оттуда вышла девушка, бросила:
  - Терпение надо, молодой человек!
  - Ссать хочу! - попрыгал на месте Ховрин.
  Оставался второй туалет. Ховрин подергал ручку - закрыто. Ударил ногой - замок вылетел, дверь с треском распахнулась. Сцена предстала прямо из порнофильма: Катя стояла на коленях без свитера, но еще в ослепительно белом кружевном бюстгальтере, Марчелло, напротив, уже сверху совершено голый, со спущенными до колен штанами, мускулистый, влажный от пота, одной рукой пригибал ее голову к своему паху, в другой руке у него был смарфон. Лобок его был выбрит, татуирован, типа Try me, ниже висел еще не полностью напрягшийся огромный член. Катя держала его в руке, как колбасу.
  - Давай, давай, бейби! - бормотал Марчелло. - Бери его! Соси! Соси!
  От треска двери оба застыли.
  - Занято! - завопил Марчелло, поворачиваясь.
  - Хуянето! - выхаркнул Ховрин, нанося ему прямой удар кулаком в лицо. Марчелло затылком врезался в зеркало, тут же пошедшее во все стороны трещинами. Просто классика мирового кино! Осталось только ударить его несколько раз лицом об унитаз, чтобы он его расколол. Но Марчелло уже сполз на пол, из зубов на подбородок засочилась кровь.
  - Ты кто? - прошамкал он расквашенными губами, инстинктивно прикрывая свой половой орган, начавший стремительно уменьшаться в размерах - как бы таять.
  - Я - ее брат! И она - несовершеннолетняя. Еще раз увижу тебя рядом с ней - вырву твой поганый хрен и заставлю сожрать! Если еще наш папа узнает, а он невероятно крутой, тебя по кусочкам будут собирать на свалках и не соберут.
  Он сунул себе в карман вылетевший из рук Марчелло смартфон.
  - А вот и доказательство в суде! Верная пятерка тебе светит - совращение несовершеннолетних!
  - А ничего и не было! - пытался протестовать Марчелло. - Только показал. Ну и что?
  - А это пусть судья решает!
  Катя лихорадочно натягивала свитер. Ее слегка покачивало, как моряка, сошедшего на берег.
  - Уходим! Хватай своих подруг! - рявкнул ей Ховрин.
  - Быстро счет давай! - прошипел он уже официанту. - Кто разрешил поить школьниц? Напишу на вас в потребнадзор! Все трое же пьяные в жопу!
  Официант проблеял что-то невнятное.
  Вышли на улицу под моросящий дождь.
  - В коктейле точно была какая-то херня - все внизу огнем горит, как перцу насыпали! Ой! - Наташа оступилась на своих каблуках-шпильках, едва не грохнулась. Ховрин уже махал такси. Только третья машина остановилась, опустилось стекло, опасливо высунулся водитель.
  - На Гражданку, за штуку, все у нас в порядке, немного девчонки выпили. Платим вперед.
  - Только не заблюйте мне салон! - буркнул водитель.
  Алину высадили буквально через два квартала - она жила где-то рядом. Другие две девушки с Ховриным остались в такси.
  Доехали без приключений. Обе подружки всю дорогу дремали.
  Сначала высадили Наташу. Ее тут же и вырвало на тротуар. Когда вышли у Катиного дома, та попросила немного погулять в сквере:
  - Подождем. Надо продышаться. Иначе мама меня убьет! У тебя жвачка есть? - Так постояла с минуту и вдруг: - Бли-и-ин, как я хочу ебаться! Трахни меня прямо здесь! - Она схватилась за низ живота, закрутилась на месте.
  Ховрин шарахнулся от нее:
  - Этот гад точно влил вам какую-нибудь шпанскую мушку или другую херню. Потерпи. Восемнадцать будет - еще вдоволь натрахаешься!
  - Я не доживу до восемнадцати! Это невыносимо, хочется прямо сейчас! - стонала Катя.
  - Холодный душ хорошо помогает!
  - Откуда ты все знаешь? Слушай, Витя, а поехали к тебе! Неужели ты меня не хочешь? Вижу, что хочешь. Давай я тебе прямо здесь отсосу. Всегда хотела попробовать, как это.
  Глаза ее косили, голос был хриплый. Ховрин оторопел:
  - Заманчиво, конечно. Может, конечно, и хочу, но по контракту не положено. Никуда не поедем. - Впрочем, он уже через полчаса глубоко сожалел, что не поехали, и что не согласился на минет. И теперь уже всегда будет жалеть.
  - Что же делать, если хочется? - Катя зажала сложенные лодочкой руки коленями.
  - Купи себе вибратор!
  - Кто мне его продаст? Как я вообще пойду в секс-шоп? 'Товарищ продавец, а дайте-ка мне вон тот здоровенный хер на полкило'?
  - Там девчонки обычно торгуют - чего стесняться-то? Хочешь я тебе куплю?
  Катя вдруг словно ощетинилась:
  - Слушай, как ты вообще смеешь об этом со мной разговаривать? Вибратор и все такое? Я даже с подругой не могу об этом говорить. Кто ты вообще такой?
  - Ты на меня не наезжай, я, как некоторые, кстати, ни у кого отсасывать не собирался. Если тебе запись в 'Youtube' выложат и всем твоим друзьям пошлют, что ты сделаешь?
  Катя замерла, подумав.
  - Я даже не знаю, это же реальный ужас! В школу тогда уже не пойдешь. Нужно вешаться! Давай сюда его айфон!
  - А вот и не дам! Я хотел дома посмотреть на сон грядущий. Какая там у него татуировка была на лобке на английском? Переведи! Нужно будет хорошенько рассмотреть.
  - Ты - гад! - Катя довольно чувствительно ударила Ховрина в грудь кулаком. - Отдай сейчас же!
  - Не бойся, я утоплю его в Неве по дороге домой.
  - Нет, я должна сама это видеть! Я спать не буду.
  - Поехали!
  Взяли еще такси. Вечер, похоже, затянулся. Ехали недолго, остановились на набережной Малой Невки. Было прохладно и ветрено. Смартфон полетел в воду, булькнув, ушел в глубину, блеснув напоследок дисплеем.
  - Когда-нибудь водолазы найдут его и скачают интересный файл, - не удержавшись, подколол Ховрин.
  - Как ты можешь так разговаривать с юной невинной девушкой? - вяло возмутилась Катя.
  - Кстати, я-то не пытался отсосать у какого-то неизвестного мужика!
  - Хватит уже! Мне точно что-то подлили в коктейль. Подожди.
  Она подошла к Ховрину и крепко поцеловала его губы, надолго задержав поцелуй и еще пошерудив у него во рту языком. Со чмокающим звуком оторвалась, выдохнула:
  - Все, отпустило! Сволочи какие! Все вы мужики сволочи! Это точно специальная химия. Слышала про такое: девчонкам часто в коктейли подливают наркотик, и те готовы на что угодно. Сейчас в клубах одна девчонка идет танцевать или пудрить носик, другая охраняет напитки. Вот так.
  Потом добавила:
  - Эта ваша взрослая жизнь - полное дерьмо! Неужели теперь так будет всегда?
  - А как же! Каждый день тебя будут пытаться трахнуть, а потом ежедневно или через день тебя будут драть по полной - еще и надоест. Еще и будешь говорить: 'Голова болит, сегодня не могу - устала...'
  - Скорей бы!
  Ховрин на это ничего не ответил.
  После таких волнующих перепетий прямо посреди ночи Ховрин прямиком поехал к Алине. Алина уже спала, открыла дверь в короткой ночнушке, тепленькая, сонная:
  - Давай, мойся по-быстрому и в постель! - зевая и стягивая через голову ночнушку, потом уже на ходу спуская трусики, отправилась в комнату. Крикнула оттуда: - Желтое полотенце бери!
  С полчасика еще покувыркались с ней, потом с переплетенными ногами уснули. Оба проспали. Утром Алина носилась по квартире то в одних трусиках, то уже в одном лифчике, была в панике: 'Меня точно уволят!' Впрочем, не уволили, а только пожурили. Пришла: один глаз накрашен, другой нет. Все понятно: дело молодое.
  Катя вышла после занятий хмурая, с тенями под глазами, но подтянутая, бодрая, сходу сказала:
  - Не хочу больше никогда слышать о том, что было вчера. Обещаешь? И еще обещай, что ты никому: ни своим друзьям и никому про это не расскажешь!
  - Конечно, обещаю.
  - Клянись!
  - Клянусь! - Ховрин даже перекрестился.
  - А иначе тебя гром разразит! И, кстати, тебе спасибо: ты меня спас от такой мерзости... Я только на утро поняла. Всё, забыли.
  
  Гилинский уже днем, ближе к обеду, оторвался от бумаг, спросил у помощника:
  - Кстати, а как там дела Марчелло? Что там у него? Получилось?
  - Звонил. Ничего у него, говорит, не получилось, она оказалась совершенно несексуальная, возможно, даже лесбиянка. Начинающая, понятно. - Кревещук прятал глаза.
  - А где он сам?
  - Болеет, говорит, простудился. Шамкал как-то, голос действительно больной.
  - Что-то странно: все вдруг разом заболели, а официально ведь эпидемию вроде не объявляли.
  Гилинский втянул в себя носом воздух, пощупал подчелюстные железы, проглотил - вроде ничего не болело.
  - Черт знает что! Лесбиянка, говорите? Это в семнадцать-то лет? Странно. Кстати, есть у нас из женского пола кто-нибудь с длинным языком и вообще по этой части?
  - Все они, бабы, с длинными языками. И по этой части тоже. Многие хоть разок да пробовали, говорят, не так и плохо, - ляпнул Кревещук.
  - Тьфу на тебя!
  Марчелло в этом самое время на границе с Финляндией - в Торфяновке - проходил российский пограничный контроль. Улыбаться он не мог, разбитая губа опухла, левый глаз затек. Пограничница долго смотрела то в паспорт, то на него, потом спросила:
  - Что с вами?
  Подумала прозорливо: 'Наверняка отфигачили за бабу. Не туда сунул член. И поделом кобелю'. Ухмыльнулась почти незаметно.
  - Авария. Ремень не пристегнул. Всегда пристегивайтесь, красавица, - прошамкал уныло Марчелло. - Машина - в хлам! Жалко. Новая 'бэха'. - Он по опыту знал: детали придают убедительности. Попытался улыбнуться, но не получилось. Сморщился.
  'А ничего такой парнишка - я, пожалуй, с ним зажгла бы!' - подумала пограничница, почувствовав приятный жар между ног и ставя штамп в паспорт Марчелло. Проводила взглядом: 'Ах, какая задница! Точно зажгла бы! Эх!'
  Некий господин Н. как-то говорил про Марчелло так:
  - Болт у Марчелло, конечно, офигенный. Где-нибудь на нудистском пляже он несомненно вызвал бы фурор и радостную панику среди любителей и знатоков. Имея такой член, уже точно нигде не пропадешь. Выкинь Марчелло в любом городе или селении мира, тут же при какой-нибудь бабе он и пригреется, поскольку имеет универсальное древнее средство общения. Ключ от всех дверей.
  Так оно и получилось. Марчелло, пока летел из Хельсинки в Дюссельдорф, прямо в самолете познакомился со стюардессой - симпатичной веснушчатой дамочкой лет тридцати. Заперлись с ней в туалете, потом продолжили общение уже в Дюссельдорфе у нее в номере в отеле на территории аэропорта. Общались они на тарабарском наречии - международном английском, сопровождающимся вместо незнаемых слов жестами и звуками, которые издавали еще пещерные люди, и прекрасно понимали друг друга. Жест и мычание - праматерь всех языков. В результате стюардесса за свои деньги купила ему билет до Ниццы, а там прямо на набережной Круазетт Марчелло познакомился с симпатичной француженкой и ночевал уже у нее. Такой это был человек, и юную неопытную Катю винить было не в чем. Как известно, у женщин есть слабое место. И оно понятно где: едва прикрыто стрингами. Поэтому Марчелло, как справедливо считал господин Н., никогда и нигде не пропадет. Еще он считал, что с учетом всех войн, локальных конфликтов сложилось так, что женщины в России красивые, а мужчины - в большинстве своем безобразные, - так уж исторически получилось, а в Европе - наоборот: женщины в большинстве некрасивые, а мужчины - тоже так себе. Популяция вырождается. Поэтому метисы, типа Марчелло, приветствуются.
  
  На следующий день, когда Ховрин подходил к школе, рядом с ним как-то слишком резко остановилась машина. Там находился совершенно лысый человек. Он него исходила явная угроза. Ховрин это почувствовал всеми своими внутренностями. Наверняка и кличка у этого типа была Лысый. Впрочем, так оно и было в действительности.
  Когда Лысый с решительным видом начал вылезать из машины, Ховрин быстро шагнул вперед и изо всей силы ударил дверью по его выставленной наружу ноге. Раздался крик. Ховрин ударил еще раз - уже и с хрустом. Это, конечно, был перегиб, но сработало. А ведь, по сути - случайная травма. Лысый же испытал такую страшную боль, что потерял сознание.
  Окончательно очнувшись в больнице, он увидел над собой суровое лицо Гарайса (Сереги или Андрея) и ужаснулся: сейчас точно сломают вторую ногу монтировкой. Гарайс посмотрел ему прямо в глубину мозга, процедил: 'Чтобы мы тебя больше никогда не видели рядом с нашим человеком! Забудь о нем!' Лысый прикрыл глаза - показал, что очень даже хорошо все понял. И без того месяц придется ходить на костылях. Боялся, что гигант сейчас так и вдарит прямо по гипсу. Тот помедлил, но так и не вдарил. Потом, наконец, ушел, едва протиснулся в двери палаты. Но спустя минуту вернулся и все-таки рубанул по гипсу ребром ладони. Какая жуткая боль! Хотелось заплакать, позвать маму. Что за дела: все пиздят, кому не лень. И так всю жизнь...
   У Ховрина от этой короткой стычки на пару дней сохранилось неприятное ощущение, как послевкусие от некачественной еды. Словно против него действительно выступала какая-то тайная организация, откуда постоянно появлялись какие-то демонические темные личности. Действительно, это выгладело как некая шахматная партия. Против этой тайной организации были: он сам (по фигурам - пусть слон - ну, не пешка же! - хотелось думать), Данилов (конечно же, ферзь!), Чебышев и Максимов (слоны), братья Гарайсы (две белые ладьи), и еще некий подполковник ФСБ Гурьев, да еще Печора (пожалуй, тоже ферзи). Неплохо. И они были точно белые-хорошие. По крайней мере, Ховрину так казалось.
  Черные-плохие в это самое время держали совет у Гилинского - в каминном зале его загородного особняка под Всеволожском. Большие окна выходили в унылый, еще безлистный сад и на высокую каменную ограду. По блекло-голубому небу рваными простынями до самого горизонта стелились облака. Докладывал Кревещук:
  - Не все так просто. Мы тут навели кое-какие справки. Парнишка этот, считай, почти что чемпион города по какому-то там виду карате, и к тому же, как оказалось, протеже самого господина Печерского! Знаете такого? То-то! И он, Печерский, я так понял, генеральный спонсор этого спортсмена.
  Гилинский недоумевал:
  - И как это все понимать в целом? Печора-то тут каким боком оказался? С Вовой Гарцевым они вроде раньше никогда не контактировали. Что-то я такого не помню. И еще какой-то еще подполковник ФСБ по ходу дела проявился. Макарова напугал до полусмерти. Тот даже из страны свалил. Настоящая шарада.
  Гилинский, как он сам считал, тоже играл за белых-хороших. В конце недели на его части доски фигур уже явно не хватало. Кревещук смотрел виновато: 'Один умер, трое болеют'. Гилинский это понял несколько по другому: опасность угрожает уже самому Королю, то есть лично ему, и снаряды начинают падать все ближе. Так в критической битве под Лейпцигом ядро попало в дерево рядом с Наполеоном и наповал убило его маршала. Это-то к чему вдруг вспомнилось? Хотелось закончить партию как-нибудь красиво, чтобы было не так обидно. Пусть даже вничью. Хотя бы вничью. Хотя бы не отдавать долг.
  Кревещук, между тем, продолжал скучным голосом:
  - Гарцев, видимо, ведет какую-то свою игру по СВЗ, поскольку он и его люди не заинтересованы отдавать завод запросто так.
  - Это понятно. Что ж, попытка не пытка. Я же считаю, что в данной ситуации десять миллионов долларов отступных для него - хорошая цена, тем более что можно вообще ничего не получить!
  Впрочем, Гилинский и сам этому не верил.
  Проходя мимо окна, он вдруг ощутил озноб. Быстро задернул штору: лазерная метка оптического прицела уже могла шарить по окнам. Подумал: 'А ведь надо из Питера валить - и поскорее. В Москву! В Москву!' Была еще одна задумка, которую можно было реализовать будучи в Москве. Бросил молчаливому и мрачному Хрусталеву:
  - Резервируй-ка нам, Сергей Иванович, места сегодня на вечерний 'Сапсан'!
  - И Полине Александровне тоже?
  - Не знаю. Спроси ее.
  
  Три дня спустя на базе в Лисьем Носу, казалось бы ни с того ни с сего, Данилов вдруг вспомнил про Гилинского:
  - А ведь уехал наш господин Гилинский в Москву. Вот так. Вдруг сорвался и уехал. Говорят, у него есть странности. Например, он боится инфекции: всегда протирает спиртовой салфеткой приборы в ресторане, даже рулевое колесо, если сам садится вести машину.
  - Это нормально. У всех есть свои фобии. Я, например, панически боюсь радиации, - сказал Максимов, сидевший за компьютером. - Если бы мне приказали тушить что-нибудь типа Чернобыля, я бы точно закосил. На войну - пожалуйста, но не в ад. Вот это без меня...
  Ховрину странно было услышать, что Максимов вообще чего-то боится.
  Потом Максимов вдруг осекся и сказал, не отрывая глаз от монитора:
  - Тут пишут: Гилинский наш умер. В Москве. Этот самый. Александр Борисович. Председатель совета директоров финансовой группы 'АСТ'. Так и есть.
  - Как это умер? - насторожился Данилов.
  - Просто взял и умер. Молодой - всего сорок четыре года. Пишут, был абсолютно здоровый. Делал утреннюю пробежку по своему имению в Жуковке. И вдруг умер. Нашли прямо на дорожке. Сердце остановилось. Кошмар какой-то...
  - Бывает. Самый опасный возраст для инфарктов: сорок два - сорок пять лет. Где-то читал. Токсикологическую экспертизу делать будут, - то ли спросил, то ли констатировал Данилов.
  - Наверняка, - равнодушно сказал Максимов. - Все нужное будут делать. Человек богатый. Жрать надо меньше жирного...
  Во вторник снова репетировали 'Дилижансы'. Ховрин эти репетиции не любил, поэтому заходить в здание Дома Творчества Юных не стал, а пришел к предполагаемому концу репетиции и ждал Катю на улице. Ждать пришлось довольно долго. Вдруг приспичило по нужде. Ховрин побежал за угол, где потемнее. Там с удовольствием бурно помочился. Неожиданно услышал рядом возбужденные голоса. Выглянул из своего темного убежища за угол. Там происходила какая-то школьная разборка: били какую-то девушку - может, не дала списать контрольную, а может и не так что-то сказала или чем-то не угодила. Участвовали пятеро: трое парней и две девушки. Одна из них и была заводилой - подзуживала: 'Дай ей, дай, получи, сука!' Сама ударила девушку сначала в лицо, потом в живот. Жертва заплакала, закрыла лицо руками. Тут влез и парень. Причем девушка, которую били, была красивая, высокая, только как-то сутулилась. Ховрин оглянулся: из взрослых, если считать кому за восемнадцать лет, он был тут один, в голове же было вбито правило: взрослый должен вмешаться! А с какого возраста вообще начинается взрослость? Через месяц он будет солдатом, настоящим взрослым. А сейчас он кто? Еще пацан? Смотреть, однако, на сцену избиения девушки было невыносимо. Теперь ее ударил уже парень, и девушка упала. Тогда Ховрин вышел из тени, подошел, сказал, как плюнул:
  - Вообще оборзели?
   Все замерли.
  - Хули тебе надо? - ощерясь, сказал парень, только что ударивший девушку еще и ногой.
  - Это моя подруга, и я щас вам за нее буду давать пизды! - прорычал Ховрин страшным голосом, отчеканивая каждое слово.
  Тут же и получил довольно больно ногой в бедро от девчонки-заводилы, она же еще попыталась кулаком попасть ему в лицо, но угодила в подставленное плечо. Тут же и получила быструю 'ответку' прямым в подбородок и, взбрыкнув ногами, улетела на газон. Парень принял боевую стойку, прищурился, поднял кулаки, но между кулаками у него была слишком широкая щель. Ховрин ударил туда ногой и легко пробил защиту. Парень, однако, не упал, а только сделал два шага назад, зашатался, из носа и губ у него обильно потекла кровь. Он зашмыгал носом, протер его кулаком и выпачкался еще сильнее. Ховрин подождал, что тот будет делать дальше. Парень сделал шаг вперед, получил еще один удар ногой в ухо и сразу упал. Девчонка-заводила, раскинув руки, лежала на газоне, подруга ее тормошила. Их жертва стояла на коленях, закрыв руками лицо и сотрясаясь от рыданий. Ховрин подошел к ней, потормошил за плечо:
  - Эй! Все нормально? Дай руку! Вставай!
  Девушка поднялась. Коленки ее были в грязи, колготки порваны. Она одернула платье.
  Парень все еще не мог прийти в себя. Еще двое из компании просто смотрели, не решаясь что-либо делать. Ховрин подождал еще немного:
  - Ну? Есть желающие? Давай! Нет? Если еще кто-нибудь хоть раз ее тронет, я вас всех отмудохаю так, что будете долго лежать в больнице. Я обещаю. Просто дотронетесь до нее - и вам конец! Всех урою! Эй, подруга, ты слышала? - обратился он к девушке, тормошившей нокаутированную. - Передай ей - ноги и руки сломаю нахер и зубы выбью, если еще повторится! Пошли! - Это он сказал все еще всхлипывающей жертве.
  Вид у нее был жалкий, красные от слез глаза и чуть припухший нос. И еще от нее буквально пахло страхом. Страх имел запах старой мочалки и грязных трусов. Это было вполне возможно, потому страх - химическая реакция, при нем выделяется очень вонючий пот, а иногда человек писается.
  Они вышли на улицу.
  - За что они тебя? - спросил Ховрин.
  И тут догадка его подтвердилась.
  - Списать контрольную не дала, они считают, что задаюсь, - пролепетала девушка. Она сутулилась, старалась казаться ниже.
  - Из твоего класса?
  - Оля - да! С ней все будет в порядке?
  - Наверно, - равнодушно бросил Ховрин. - А пацан кто?
  - Из параллельного. Ее парень. Он - главный школьный хулиган.
  - Они вместе спят?
  - Наверно. Они все в этой компашке спят друг с другом. Меня тоже хотели втянуть, но я отказалась, и они меня возненавидели: мол, зазнаюсь. Оля у нас в классе самая крутая.
  - Да ты просто в сто раз ее лучше и красивее, поэтому она тебя и ненавидит. Или отчего-то неравнодушна к тебе? Она что - лесбиянка?
  - Нет, она спит с парнями.
  - Может, скрытая или стесняется? Хочет тебя? Матери будешь говорить?
  - Нет.
  - Зря, она обязательно устроила бы скандал.
  - Последний год остался, школе скандал не нужен. И я тоже не хочу!
  Слезы на ее щеках уже начали просыхать.
  - Короче, я все заснял на телефон, если потребуется - дам запись! - Ховрин помахал мобильником.
  - Сотри, пожалуйста, сотри! - взмолилась девушка, даже руки сложила ладошками.
  - Ладно. Запиши мой телефон. Скажи им, что я твой парень. Если они захотят забить со мной стрелку, дай им этот номер. И ничего не бойся. Посылай их подальше и сразу звони мне. Тебя как зовут-то?
  - Маша.
  - А меня - Витя.
  Он церемонно пожал ей маленькую узкую ладонь.
  С каждой минутой Маша нравилась ему все больше. Она была реально красивая даже в таком заплаканном виде. С такой девушкой вполне можно было дружить. Когда она ушла, он тут же заскучал по ней. Номер телефона ее сохранил, написав в адресе: Маша. Фамилию ее он спросить забыл. Подписал вместо фамилии 'Школа2'. В записной книжке контактов у него было несколько Маш.
  Позвонил ей на следующий день, просчитав, что занятия в школе в это время уже должны были закончится. Как раз с крыльца, где ждал Катю.
  - Маша? Это Витя. Как там у тебя дела?
  Она что-то жевала, хрустела прямо в трубку вроде как яблоком или каким-то еще фруктом:
  - Нормально.
  - Не наезжали?
  - Ведут себя так, как будто ничего и не было. Они меня просто не замечают. Обходят. Видуха у них, конечно...- Она прыснула.
  - Ну и ладно. Звони, если что.
  - Спасибо. Пока.
  А в субботу они с Машей встретились у Ховрина дома. При дневном свете в спокойной обстановке Маша показалась Ховрину совсем незнакомой и более взрослой, и это поначалу было как-то странно. Будто она не та избитая ссутулившаяся девчонка-школьница, а совсем другая девушка.
  Потыкались губами в губы. Ховрин ощутил вкус помады и запах явно материных дорогих духов, спросил:
  - Как там у тебя?
  - Нормально. Пока все тихо, - улыбнулась она. Хотела еще что-то сказать, но не сказала. Она явно чего-то ждала. Ховрин стал раскладывать диван. Рискнул сделать ход: положил на прикроватный столик презерватив. Типа, да здравствует безопасный секс!
  Тут же увидел в глазах Маши явное облегчение.
  Ее слегка потряхивало.
  - Если не хочешь, никто тебя не заставляет, - пробормотал Ховрин. Подумал: лучше сразу так спросить, чтобы потом не было криков: 'Нет, не надо!'
  - У тебя выпить есть? Чего-то знобко, - сказала Маша, поежившись.
  Ховрин полез в тайник под диваном. Там было спрятано полбутылки дешевого виски 'Белая лошадь', недопитого некогда с Юриком Васильевым.
  - А вина нету? - испугалась крепкого напитка Маша.
  - Нет.
  - Ладно, давай только чуть-чуть. Я виски никогда не пробовала.
  Зажмурившись, выпила. Ее передернуло. Что делать дальше, она явно не знала. Расстегнула две пуговички на блузке, остановилась, облизнула губы. Она явно колебалась. Вполне могла вдруг сказать: 'Ну, мне пора!' - и уйти, а выйдя на улицу, вздохнуть с облегчением. Однако что-то держало ее. Ховрину стало интересно, что будет дальше. Пауза затянулась, тогда он сам подошел, обнял, поцеловал, начал раздевать. Она помогала ему, но осталась в трусиках и цепко держалась за них. Так и легла. Ховрину пришлось их снимать самому с уже лежащей чуть позже, впрочем, уже без всякого сопротивления. Видел близко-близко ее широко раскрытые глаза, казавшиеся смещенными к носу и косыми, как у женщины на картине Пикассо, которую видел в Эрмитаже. Потом она зажмурила глаза и больше не открывала.
   Лобок у Маши был тщательно выбрит, и причем, совсем недавно: еще были видны следы раздражения от бритвы. 'Ага', - подумал Ховрин.
  Возможно, она воспринимала свой первый секс как медицинскую процедуру, которую нужно просто пережить, стиснув зубы и закрыв глаза, типа прививку или забор крови из вены. А после этого ее объял неукротимый смех-хохотун, все ей казалось смешным: 'Не так все и страшно оказалось!'
  Потом Ховрин проводил ее, а сам поехал на метро на станцию 'Канал Грибоедова'. Там на выходе его уже ждали Лизанька с подружкой Дианой.
  Обе были очень нарядные, накрашенные и в блестках. Красивые - глаз не оторвать.
  - Вы чего как новогодние елки? Вроде как уже не зима, - подколол их Ховрин.
  Сходили в клуб, хорошенько там оттянулись. После клуба спать поехали к Лизаньке (понятно без Дианы). Лизанька воспринимала секс как некий общепринятый и необходимый элемент общения, естественный процесс, плавно возникщий из младшеклассных игр 'в ручеек', таскания за косы, мимолетного касания только что проявившейся груди, школьных 'огоньков' с первыми поцелуями и в какой-то момент перешедший в реальные половые контакты, но относилась к нему без фанатизма. Непосредственно в момент самого полового акта, когда Ховрин или кто-то другой из парней пыхтел над ней, она могла преспокойно смотреть кино по телевизору. Испытывала ли она что-нибудь особенное в этот момент? Разве что приятное щекотание, - не более, как однажды призналась сама, но само ухаживание, ласки, касания и поцелуи были ей приятны и необходимы. И еще у нее было железное правило: она всегда требовала использования презерватива. Нет презерватива - гуляй, - твои проблемы! Причем презерватив она после интимного контакта всегда внимательно рассматривала, проверяла на герметичность и отсутствие протечек, что Ховрина немного коробило. Вполне объяснимо, но романтичность действия несколько утрачивалась.
  Так получилось и на этот раз. В какой-то момент она оторвала свои губы от ховринских:
  - Презик-то у тебя есть?
  'Вот, блин!' - похолодел Ховрин. Последний презерватив он использовал днем с Машей.
  - Нет!
  - Тогда ничего не будет! - Лизанька сжала на груди кулачки и сдвинула ноги.
  - Зачем? Я же здоровый! Я выйду вовремя! - промямлил Ховрин.
  - Ничего не знаю: хочу к мужу прийти чистая - без всяких там хламидий и трихомонад!
  - У тебя просто психоз!
  - Без презика не буду! - она оттолкнула Ховрина и довольно больно ткнула кулаком в живот.
  - Тогда давай так! Ну, это... Тово! - промямлил Ховрин, подрыгав языком.
  - Не-а, я ведь тоже хочу! Иди, давай, в аптеку! Или лучше в 'Пятерочке' возьми на кассе. Там всегда есть. Возьми с пупырышками. Соку еще купи! Яблочного... 'Сады Придонья'...
  Ховрин так и сделал. Быстро оделся и побежал в 'Пятерочку', что находилась рядом на углу.
  У магазина 'Пятерочка' на лавке сидел гармонист. В перчатках с обрезанными пальцами он наигрывал, фальшивя, 'Катюшу'.
  Мимо, попердывая на ходу, протащился куда-то древний старик. В его мутных глазах была целеустремленность - лишь бы дойти, лишь бы добраться. На лице старика отражалась суровая и решительная воля к жизни.
  - Дед на реактивной тяге! - восхитился подвыпивший парень, стоявший рядом с бомжеподобным гармонистом. Тот уже наигрывал: 'На поле танки грохотали...'
  Как всегда в это время, в 'Пятерочке' из пяти касс работала только одна. Несмотря на довольно уже позднее время, на кассе случился затор. Сзади кто-то пихался тележкой. Мужской голос сказал: 'Блять!'
  Ховрин обернулся на него - это было здоровенное животное с бритой головой, жировыми складками на затылке, огромными руками, объемным торчашим брюхом. Ховрин поежился, покрутил шеей. От омерзения его слегка передернуло. Интересно, какая женщина спит с этим типом? Он же и члена своего не видит - разве что в зеркало. Хотя, возможно, они чем-то похожи. Напокупают много еды и вместе едят. Потом всю ночь пердят залпами под одеялом, а потом нюхают. Настоящее семейство бегемотов. Истинная гармония.
  Кассирша тоже тормозила - у нее не пробивался какой-то продукт. Жиртрест нервничал. Ховрин - тоже. Как-то неудобно было стоять с одной упаковкой презервативов и пакетом сока, и он заодно взял шоколадное яйцо 'киндерсюрприз'.
  Когда Ховрин вернулся в квартиру, Лизанька, лежа на животе поперек кровати хорошенькой голой попкой кверху, болтала ногами и смотрела телевизор.
  Ховрин увидел у нее чуть повыше копчика татуировку - маленькую разноцветную ящерку. Потер ее пальцем - настоящая. Раньше ее не замечал. Недавно, что ли сделала?
  - Тебе маманя по башке не дала за это? - спросил он.
  Лизанька нисколько не смутилась:
  - Ну, поорала, конечно. Но я соврала, что временная, специальная краска...
  Сама Лизанька была девушка типа 'кисуля' с большими претензиями. Она вообще не собиралась никогда работать. Все дни желала проводить в уюте, спа-салонах. С младых лет собиралась замуж за олигарха. Для этого нужно было идеальное красивое тело, поэтому она регулярно посещала спортклуб, хотя и ненавидела любую физкультуру и в школе на нее никогда не ходила, обзаведясь соответствующей справкой.
  - Хочу всю жизнь ничего не делать. Чего волдохаться за копейки! Пусть муж кормит! - Такова была ее личная политика.
  - Вообще что ли работать не хочешь? - спросил ее как-то Ховрин.
  - Что толку: где сейчас заработаешь?
  - Займись каким-нибудь бизнесом! - брякнул Ховрин чтобы хоть что-то сказать. - Чего-нибудь продавай!
  - Невыгодно: огромные налоги, чумовая аренда. У нас есть хорошие знакомые - у них свой бизнес - раньше они жили хорошо, а сейчас рады на ноль выйти, хотят закрываться. Мир постоянно меняется. Для них - в худшую сторону. И других знаю - тоже закрываются - работать невыгодно. На малый бизнес здорово давят. Особенность бизнеса у нас состоит в том, что у тебя его в любой момент могут отнять, и никакие суды тебе не помогут. Ты открываешь свой бизнес и тут же, как в фильме ужасов, когда ты случайно чем-то брякнул, тут же в темноте просыпаются чудовища и начинают к тебе красться. Налоговая, как удав, начинает тебя душить до тех пор, пока не задушит окончательно... Молодежь сейчас официально бизнес не открывает - слишком дорого. Сестра с мужем посчитали: вроде как есть прибыль, но если легально работать уже становится невыгодно. Тут какая-то загадка. Госработа - тоже вариант рабства: это означает приходить к девяти, работать до шести - тот же офисный планктон, пялиться в цифры, а в выходные надираться до поросячьего визга. Так и вся жизнь пройдет впустую. Те же галеры. Это работа на дядю, который может в это самое время нежиться на белом песочке и одновременно получать на банковский счет заработанные вами денюжки. Работать надо только на себя. У нас в универе учится один парнишка, сын фермера из Ростовской области. Рассказывал, что меньше шестисот гектаров иметь невыгодно, ужасные налоги. Сестру его убили при наезде бандитов, он не хочет об этом говорить. Отец в шестнадцать лет отправил его учиться в Питер, чтобы он выбрался из этого болота. После той жуткой местной школы, где почти ничему не учили, ему пришлось очень тяжело. Он жил один, сам рассчитывал свой бюджет, потом поступил в университет, принял участие в конкурсе 'Молодые законодатели'. Его проект закона против коррупции занял даже какое-то место, его даже отправили в Москву. Первое место, однако, получил вполне безопасный проект одной студентки что-то по утилизации мусора. Он же на своем докладе увидел только кислые выражения лиц, вялое одобрение, но готов продолжать дело в защиту фермерства.
  Ховрин удивился такому упорству фермерского сынка:
  - Ишь ты! Пацан замахнулся на сами основы системы. Опасный путь он выбрал. Прибьют его когда-нибудь точно. Мудак он! Что-то он завирает. Шестьсот гектаров - это же целый Павловский парк!
  - Да, наверно, - вяло кивнула Лизанька. - А он ничего такой парнишечка. Упорный. Может еще и в политики выбьется.
  Впрочем, сама она вполне успешно чему-то училась на первом курсе, рассказывала:
  - Преподша нам сразу и сказала: 'Вы мне просто так экзамен не сдадите - только за деньги!' Я о чем-то ее спросила по предмету, а она мне: 'Ты что - самая умная?' - и завалила. А другому преподу я сдала сразу и без денег. Инжеконовцы, говорят, сдают только за деньги. А подруга в своем универе непременно берет на сдачу экзамена бутылочку коньяка. Срабатывает всегда. В другом универе напрямую никто не платит: на курсе есть один доверенный студент, и все передачи денег идут только через него.
  - И сколько еще тебе учиться? - поинтересовался Ховрин.
  - Четыре года, - довольно уныло ответила Лизанька. - Ненавижу! Бесит!
  При всем том она вовсе не была бесталанной. Натура у нее была явно художественная. Она постоянно чего-то творила: вырезала из бумаги кукол, снимала мультфильмы, делала маленькие клипы. Стоило ее куда-нибудь посадить, она тут же что-то придумывала: или мультик рисовала в блокноте, или инсталляцию, вылепливала из хлебного мякиша занимательные фигурки. Зачем, спрашивается, пошла в технический ВУЗ? И еще постоянно сидела в наушниках, слушала музыку, иногда покачиваясь в такт.
  А проживала она вместе с почти девяностолетней бабушкой, и в перспективе эта квартира переходила к ней. Лизанькиной обязанностью было давать бабушке по горсти таблеток утром и вечером и кормить ее в определенное время творожком и кашей.
  Ее старенькая бабушка в основном обитала на кухне, причем конкретно на табуретке у раковины, оттуда и смотрела телевизор - один и тот же канал, там же чего-то делала по хозяйству типа мытье посуды и чистка картофеля. Ховрин никак не мог пробраться к мусорному ведру, которое было как раз под раковиной, выкинуть огрызок от съеденного яблока. Это его несколько раздражало. Лизанька все не шла, видно красилась. Она всегда долго наводила красоту. Ховрин подошел к окну. За окном кружили и истерично кричали чайки - совсем рядом с домом против встречного ветра бурлила Нева.
  - Вон они! - вдруг сказала бабушка, пристально глядя на стоявший в углу у окна фикус.
  - Кто? - удивился Ховрин.
  - Зеленые человечки. Их несколько. Они сидят на листьях. Это иностранцы. Прогони их!
  - Пусть сидят, - неуверенно пробормотал Ховрин.
  Тут, наконец, вышла и Лизанька.
  - Пошли. Я готова.
  Выглядела она так, что ее немедленно хотелось снова затащить в постель.
  Про зеленых человечков Ховрин сообщил позже Юрику Васильеву. Юрик же выдал по этому поводу следующее:
  - Я думаю, бабка реально их видит. У нее наверняка глюки от лекарств. Я считаю, в Средние века люди действительно видели привидения и ведьм, поскольку жрали что попадя, типа заплесневелого хлеба, и имели постоянные глюки.
  Вечером снова поехали в клуб уже на другой концерт. К клубу приехали на такси, однако из-за машинной толчеи, вышли за углом и подошли к входу пешком.
  -Теперь все подумают, что я приехала на метро, - досадовала Лизанька.
  - Да всем глубоко насрать, на чем ты приехала. Забей! - буркнул Ховрин.
  Вернулись уже глубокой ночью. Ноги гудели. Любовью даже не занимались - сразу уснули. Утром, когда Ховрин встал и поплелся в туалет, бабка уже сидела на кухне, следила за фикусом. Ховрин опасался, что она и его примет за пришельца и двинет своей клюкой.
  На восьмое и девятое мая Катя уехала с родителями отдыхать в Финляндию. Десятого мая Ховрин провел небольшую отвальную вечеринку в клубе 'Фабрика'. Пришли: Свирь с подругой, очень бойкой и улыбчивой девушкой - Светой, кажется, - Ховрину она понравилась, Юрик Васильев без подруги, Маша, с которой познакомился в инциденте у ее школы. Она присутствовала в роли подруги Ховрина, то есть хозяйки вечеринки, и ей это очень нравилось. Потом они поехали домой к Ховрину, и она осталась до утра. На этот раз Маша разительно отличалась от той запуганной девочки, какой он увидел ее в первый раз: она была уверена в себе, раскована. Волоски на ее лобке уже немного отросли и слегка кололи пальцы... Вкус ее губ был совсем другой, чем у Лизаньки и Вики. Может, помада отличалась? Но даже и кожа была другая - необыкновенно чистая и бархатная... И пахло от нее по-другому. Ховрину казалось, что к утру и он сам, и вся постель пропитались Машиным запахом, и он, этот запах, оставался на нем весь день и следующую ночь, вызывая ощущение счастья. Вероятно, она была из другой породы - той, из которой были Катя Гарцева и Наташа Исаева. Возможно, поэтому ее и гнобили одноклассницы - они тоже это чувствовали и пытались опустить до себя.
  Обнаженная, она причесывала волосы перед зеркалом. Ховрин тихо зашел в комнату и замер, глядя на нее. Она буквально светилась.
  - Офигеть! - буквально выдохнул он.
  Маша повернулась, инстинктивно прикрыв грудь, улыбнулась, чуть покраснев:
  - Что такое?
  Ховрин подошел, убрал ее руку:
  - Ты просто офигительно красивая! Я в жизни не видел ничего прекраснее!
  Маша положила ему руки на плечи, прижалась всем телом:
  - Я буду тебя ждать!
  И она вполне могла дождаться. И все это время не чувствовать себя одинокой, а на вопрос: 'У тебя есть парень?', спокойно отвечать: 'Да, он сейчас служит в армии - в ВДВ'. Звучит круто. И это была бы совершенная правда.
  Когда они распрощались, Ховрин позвонил Максимову:
  - Алексей Михайлович? Это Витя Ховрин. Можете говорить?
  Тот явно куда-то мчался: были слышны звуки моторов и другие шумы, присущие большой дороге.
  - Привет, Витя! Что там у тебя?
  - Я пятнадцатого ухожу, а девушка моя, Маша, остается. Ее чушкари в школе гнобили, завидовали красоте. Я разок поучил. Они не знают, что я ухожу, но мало ли что.
  - Это какой класс? - хохотнул Максимов. - Надеюсь, не пятый?
  - Последний.
  - Ладно, дай ей мой номер, разберусь. Не переживай. Служи спокойно.
  Ховрин тут же позвонил Маше:
  - Посылаю тебе номер Максимова Алексея Михайловича. Если что - сразу ему звони. Он разберется.
  Маша на это сказала:
  - Может не надо? Они меня и так теперь далеко обходят.
  - Пиши, давай! На всякий случай.
  Как разберется Максимов с 'чушкарями', если что, можно было только представить. Ховрин облизнул саднящие после Машиных поцелуев губы - она оказалась большая любительница целоваться.
  Десятого мая поздно вечером позвонила Катя Гарцева: 'Мы только что приехали: на границе нас прогноили часа три, и еще пробка на въезде в город была ужасная', и на следующий день в четыре тридцать Ховрин, как всегда, был у школы.
  Двенадцатого мая в последний раз посидели с Катей в ресторане на улице Рубинштейна. Больше молчали, чем говорили. Вдруг вошел Данилов. Сел рядом. Тоже молчал. Катя смотрела на него настороженно, но без испуга.
  Ховрин, сглотнув внезапно появившийся в горле комок, представил его:
  - Это господин Данилов Сергей Николаевич - сотрудник твоего отца. Он занимается безопасностью компании в Питере и на всем Северо-Западе. Теперь он будет обеспечивать твою охрану.
  Данилов постарался улыбнуться, но получилось мрачновато.
  Катя только открыла рот, потом захлопнула, ничего не сказав.
  - Здравствуйте, Екатерина Владимировна! - просипел Данилов. - Ваш папа за вас очень волнуется. Конечно, Виктора полностью нам не заменить, но мы постараемся. - В голосе его не было ни капли иронии. - Всего-то осталось полтора месяца до Вашего отъезда.
  - Нормальный мужик! - прошептал Ховрин Кате, показав скрыто большой палец вверх.
  Тут же он вспомнил и о Валентине. В паху совершенно не к месту зажегся небольшой огонек. Ховрин заерзал, будто сел на тлеющие угли.
  И вот наступило пятнадцатое мая. Призывников собрали в десять утра в районном военкомате. Провожать Ховрина пришли мама, сестра Таня с Ежиком на руках и Катя Гарцева. Отец не пришел, но позвонил на мобильный, извинился: мол, работа, никак не выйти. Чуть позже проявился и Данилов. Впрочем, пробыл он буквально минут пять, пожал руку, даже обнял, похлопал по спине, пожелал удачи да и уехал по своим делам. Кате же уважительно кивнул.
  Катя все это время стояла рядом. Разговаривали ни о чем. Вокруг царил обычный для таких мероприятий хаос и гвалт: шумные группы, рыдающие девчонки, поцелуи взасос. Катя наблюдала все это с интересом и некоторым изумлением.
  - Обнимемся на прощанье? - промямлил Ховрин.
  Катя кивнула. Обнялись. Катя уткнулась ему лицом в грудь, он - в ее волосы. Ховрин вдруг ощутил ее всю: грудь, живот, спину, ноги, запах. Поцеловались, потыкавшись губами в губы друг друга. У Ховрина увлажнились глаза, защипало в носу.
  И тут он вроде бы как в шутку, неожиданно для себя, все-таки задал ей вечный вопрос, который перед уходом в армию с дрожью в голосе сотни тысяч парней задавали своим девушкам:
  - Ну, и чо, подруга: будешь меня ждать?
  И тут же пожалел, что спросил. Наступила неловкая пауза. Катя сначала закивала, а потом, неотрывно глядя ему в глаза, сказала слово, которое он ожидал отчего-то с большим волнением:
  - Да.
  Они крепко обнялись и с полминуты долго так стояли, не в силах оторваться друг от друга, и в этот миг Ховрин был абсолютно счастлив.
  В райвоенкомате Ховрин провел часа два. Потом их по спискам посадили в автобусы и повезли: одних в Сертолово, а других, и Ховрина в том числе, в сборный пункт на Загородном проспекте. Там всех переодели в военную форму.
  Начали появляться 'покупатели', призывников выкликали по спискам. Народ зашевелился, загомонил. Одна команда уехала, вторая комплектовалась. Ховрин начал беспокоиться, поскольку его все никак не вызывали. Наконец, вышел безликий офицер, взглянув на листок, обвел взглядом немногочисленных оставшихся, объявил:
  - Призывник Ховрин Виктор Николаевич есть такой? За мной!
  Ховрин вошел за ним в одну из комнат. Офицер, впустив его, сразу же куда-то испарился.
  В комнате за столом сидел полковник, но полковник какой-то неправильный. Во-первых, он был явно слишком молодой для такого звания; во-вторых, у него не было торчащего, как у беременной бабы, живота и брезгливого выражения лица, какие обычно бывают у обычных полковников; в-третьих, он привстал, пожал Ховрину руку и, кивнув на стул, предложил сесть.
  Ховрин, ожидая подвоха, сел.
  - Моя фамилия Серков, - представился офицер. - Я полковник Главного Управления Генерального Штаба. Знаете, что это такое? Наверняка слышали про спецназ ГРУ. Можно на 'ты'? У нас к тебе, Виктор Николаевич Ховрин, есть предложение. Сразу скажу: ты можешь от него отказаться и уехать со следующей командой в Псковскую дивизию ВДВ или, если согласишься, отправишься в другое место, но уже завтра. И не бойся, с парашютом ты там напрыгаешься вдоволь. - Тут он ухмыльнулся, чего-то вспомнив свое: - Тебя еще воротить от этого будет! Это - настоящая армия. Получишь хорошую боевую подготовку. Знаешь, сколько раз обычно прыгают в ВДВ срочники? Раз шесть, повезет - десять. У нас же прыгают и тридцать и больше раз, причем, теперь и с 'крылом'. Слышал о новых парашютах?
  У Ховрина все похолодело внутри: 'Вот, блин, попал'.
  - А за границу после службы выпускать будут?
  - Есть некоторые ограничения, но ненадолго, - успокоил его Серков. - Хочешь посмотреть мир?
  - Было бы неплохо.
  - Посмотришь.
  - Ладно, согласен.
  - Мы так и думали. Ты, кажется, хотел во Псков? Так вот туда и отправишься - в район Промежицы: 2-я отдельная бригада специального назначения, 329-й отдельный отряд спецназа.
  Потом Ховрин отправился в казарму. В казарме уже находился один боец. Познакомились. Его звали Миша Дроздов. Сцепились рукопожатием с хлопком.
  Оба стриженые, крепкие, в новой, еще в складках, камуфляжной форме в неношеных твердых берцах. На месте не сиделось, хотелось двигаться.
  - У меня дружбан тоже хотел в десант, но на медкомиссии не различил цветные квадратики, и его отправили в железнодорожные войска, - сообщил Миша. - А меня сунули сюда.
  Потом не слишком уверенно продолжил:
  - Прикольно. Говорят, будем бегать с утра до ночи. Впрочем, насрать! До смерти не загоняют. Привыкнем.
  Ховрин, однако, особого оптимизма по этому поводу не испытывал. Да и сам Миша Дроздов, судя по бегающим растерянным глазам, тоже. Он сам в это не верил. Потом пришло еще несколько человек. Некоторые тоже с выпученными испуганными глазами. На сборном пункте они пробыли не один день, а почти два, затем на автобусе уехали во Псков.
  Как только прибыли в часть, так сразу и побежали. И далеко. Поначалу Миша еще сохранял оптимизм:
  - А я даже люблю такое - уже умираешь, и тут вдруг появляется второе дыхание, такое всегда бывает на длинных дистанциях, надо просто перетерпеть.
  - Это уже скрытый садомазо, - прохрипел задыхающийся Ховрин, который уже с полкилометра как собирался умереть, но все никак не умирал. - Ты с девчонками, случайно, плетками не хлещешься?
  - Нет. И никогда не видал, чтобы хлестались. Может, это для тех старперов, кому за тридцать? Типа для заводки, чтобы хрен встал? Щас сдохну...
  Однако потихоньку пришло так называемое второе дыхание. Терпимо.
  Через полтора месяца, уже в начале июля, Виктор Ховрин и Миша Дроздов принимали присягу. В части по этому поводу был объявлен праздничный день. Новобранцев фотографировали в парадной форме у профессионального фотографа. Ко многим приехали родители и подруги. Мама к Ховрину не приехала, о чем долго извинялась по телефону - опять же работа. Отец, понятно, тоже. А к Мише Дроздову приехали и мать, и сестра Лиза. Лизе было шестнадцать лет. Красоты она была необыкновенной. Натуральная блондинка, глаза голубые. У нее были длинные стройные ноги, хотя еще сохранялась некоторая подростковая ломкость в позах и излишняя стремительность в движениях. Она не стояла на месте - постоянно двигалась, иногда ставила ступни носками внутрь, покусывала пальцы. Похоже, еще не умела и не знала, как пользоваться доставшейся ей от природы необыкновенной красотой и женственностью, но уже начинала о ней догадываться.
  Лиза сразу же стала клеиться к Ховрину, кокетничала, строила ему глазки, и очень ему понравилась. Миша же украдкой показал ему кулак: 'Даже не думай!' Ховрин с Лизой, однако, все же успели поцеловаться взасос. Когда мать с Мишей на минутку отошли, Лиза кинулась Ховрину на шею, повисла на нем и впилась губами в его рот. Насилу оторвалась. 'Я буду тебя ждать!' - прошептала она Ховрину в самое пылающее огнем его ухо, лизнув еще туда своим длинным влажным языком. Этот день был действительно настоящим праздником.
  Примерно в то же самое время Катя Гарцева стояла в сувенирной лавке в лондонском аэропорту Хитроу, и на мониторе в строчке 11:45 AY5755 Chicago уже высветилось 'Gate open'. Катя встрепенулась. Заметив это, продавщица, женщина лет сорока пяти, улыбнулась ей, показав морщинки в углах глаз и губ, и, вручая бумажный пакетик с сувенирами, сказала:
  - Счастливая вы, девушка, - летите в Чикаго! А я всю жизнь так и проторчала в этом - (тут Кате, к ее изумлению, послышалость слово fucking) - Лондоне!
  
Оценка: 8.25*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"