Аннотация: некий бой в южноамериканской глухомани прошёл несколько иначе и не стал для его участников последним.
Евгений Мягчило
ШТУРМ ЛА-ИГЕРЫ
A
Бениньо казалось, что этот день никогда не кончится.
В 2 часа ночи остановились на короткий привал. Больные и раненые сразу рухнули на землю. Здоровые разводили костёр, становились в дозор. Команданте сел боком к огню, положил на колени тетрадь и начал описывать минувший день. Бениньо немного поглядел на него, послушал его вечно тяжёлое дыхание и отключился.
Привиделась вчерашняя расщелина поперёк пути. Глубокая, длинная - далеко обходить - и шириной в два метра. Наткнувшись на неё, все сразу сели. Они не кошки и не кони. И лишь команданте не сел. Перекинул винтовку и рюкзак на ту сторону. Разбежался и прыгнул. Он вымотался как и все, а со своей астмой - тем более. Люди застыли : дотянет? Дотянул. Глянул оттуда, засвистал как мальчишка и рукой машет - ребята, ко мне! Ребята и поскакали. Лишь хромого от раны в ногу Паблито и еле живого доктора перетащили с помощью верёвок. Было страшно. Бениньо, как назло, снилось, что он недопрыгивает и вот-вот разобьётся, но зато команданте в тетради хоть словом упомянет эту щель. Бред.
В 4 утра его растолкали. Армия с трудом встала на ноги. Было ещё темно и к тому же холодно. У всех болели животы : перед сном бойцы наполнили голодные желудки плохо прокипячённой на костре водой. Машинально надели оружие и рюкзаки и поплелись среди камней и кустов. Бениньо - впереди, в головном дозоре.
Уйти бы живьём из кольца! Сейчас вся Армия национального освобождения Боливии насчитывала семнадцать человек. А район, по которому они блуждают, оцеплен то ли двумя, то ли тремя тысячами правительственных солдат. Вроде бы расклад как на Кубе, особенно вначале. И во главе отряда - герой Кубы. Человек, который один стоит целой армии. Но вот только Боливия - не Куба. И если там к нему каждый день приходила куча людей, то здесь людей можно по пальцам пересчитать, да и те, наоборот, уходят. Уходят по-разному. Кто, как многообещающий Коко, гибнет в бою. А кто, как вонючки Камба и Леон, удирают к солдатам и всё им разбалтывают. Неужели гладкомордый Монхе был прав, когда сказал на новогодних переговорах : "Вы не знаете здешних крестьян. Они никогда не пойдут за чужестранцами."? И вправду, столько деревень прошли за полгода! Как убеждали тех, кто вообще их слушал - и крестьян, и даже пленных солдат. Но за весь поход присоединился только один молодой крестьянин-индеец Паулино. Вскоре команданте послал его с важным документом в Кочабамбу к друзьям, но по пути Паулино попался. Как он там, бедняга? Сеньоры военные с индейцами не церемонятся.
Вот такой "приток боливийцев". Только те, кто зимой был на базе. В марте вышли в поход 47 человек. Вскоре разделились, чтобы больше не встретиться. В конце августа второй отряд погиб. Всех убили, никого не взяли в плен. Об этом трубили по радио.
А здесь пол-отряда кубинцы. И сам Бениньо кубинец. Худощавый, чуть выше среднего роста, с шапкой стоячих чёрных кудрей, резким лицом и мрачными глазами. Его невесёлые мысли не мешали ему обозревать открывающееся впереди пространство.
Между 5 и 6 часами утра, когда стало светлее, перед отрядом открылся вход в три расходящихся каньона. Первым как разведчик туда вошёл Бениньо. Потом сзади подошёл команданте и спросил :
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. - ответил Бениньо, хотя у него болело правое плечо, простреленное в бою 26 сентября, причём он потерял много крови. Оттого ему до сих пор было несладко.
- Судя по карте, - помолчав, сообщил команданте - это ущелье может быть слабым местом в расположении противника. Ты можешь его разведать во всю глубину?
- Конечно, могу.
- Послушай, Бени. Мы должны уйти отсюда во что бы то ни стало. Лучше всего прорываться ночью, но эта ночь уже прошла. Надо поскорее изучить и место, где мы просидим до темноты, и сколько их тут поблизости. Понимаешь?
- Понимаю.
Команданте выслал три пары. Бениньо и Пачо пошли в правое ущелье; хороший разведчик кубинец Анисето с боливийцем Дарио, силачом, склонным к нелепым выходкам, пошли прямо; кубинец Урбано и боливиец Ньято свернули налево. Сам команданте с десятью остальными партизанами тихонько сел отдохнуть на стыке трёх ущелий. Пока ещё не предпочитая никоторого из них.
Осторожно пройдя полкилометра по правому ущелью, Бениньо и Пачо увидели вдали, на верху склона, человеческую фигуру на фоне неба. Остановились подождать. Человек был один. В сумерках ещё не видно, во что он одет. Но он всё ходил и ходил там. А потом разведчики с замиранием сердца увидели, как туда пришёл ещё один. А потом ещё. И ещё. И ещё. И ещё.
Много их оказалось на верху склона. Они стояли и грелись в первых лучах восходящего солнца. Они были одеты одинаково и держали в руках оружие. Бениньо и Пачо битый час пролежали в кустах. Но увидели только то, что здесь не пройдёшь. Оцепленное ущелье дальше резко углублялось. Стены отвесные. Вот с чем пришлось ползти назад.
Оставив на стоянке засаду из Антонио, Пачо, Артуро и Вилли, команданте перевёл остальных на полсотни метров от них, в самое глубокое из ущелий. Затем он приказал Бениньо подняться по правому склону, спрятаться там и весь день наблюдать за передвижениями солдат.
Бениньо заметил толстое и ветвистое дерево почти на верху склона. Дерево, откуда удобно контролировать подход к ущелью. Дерево, расположенное менее чем в двадцати метрах от места, где притаился команданте с отрядом. Дерево, стоя за которым, один спрячется свободно. Проблема в том, что команданте послал троих. Бениньо, Инти и Дарио. Было 8 часов утра.
- Значит так, - придумал Бениньо. - один стоит у ствола и дежурит, а двое других скорчились у него между ног и спят. Сначала постою я. Меняемся мы с Инти. Ты, Дарио, извини. Ты хороший парень, но с тебя станется вместо дежурства задуматься о чём-нибудь своём и прозевать всё на свете. Лучше отсыпайся. Но только - всё время на одном месте и скрючившись в одной позе. Чтобы не заметили.
- А что? Это я могу, и даже спасибо скажу. Потому как не спал толком несколько дней. - ответил Дарио и сделал так, как ему сказали. Вскоре послышалось его равномерное сопенье.
Сначала ничего не происходило. Только Инти процедил сквозь зубы : "Лишь бы сегодня разошлись как корабли". Отряд правительственных солдат спокойно устраивал лагерь в стороне от ущелья. Пока незачем пускать в дело карабин.
Глядя в сторону лагеря, Бениньо думал о братьях Передо - Инти и Коко, самых верных боливийцах. Они помогали команданте обустраивать лагерь с начала ноября, когда он там появился. Так что когда Бениньо в декабре приехал с Кубы, Инти и Коко были уже ветеранами. Вспомнилось проклятое 26 сентября. Как хорошо всё начиналось! С утра зашли в деревню Пикачо, там был какой-то праздник. Крестьяне не только не разбежались, но и приветствовали пришельцев с радостью. (Удивительно! Таких случаев за весь поход было раз-два и обчёлся.) Немного поговорили. Команданте доказывал группе селян, что землю людям надо давать безвозмездно, а кто с бедных дерёт за это деньги - тот грабитель и подонок. Неподалёку Коко рассказывал, что он боливиец, как и его слушатели, что он был капитаном речного корабля, охотником на крокодилов, шофёром, а теперь он охотится на совсем других крокодилов. Пожелав друг другу счастья и удачи, расстались.
Затем партизаны спокойно пришли в соседнюю Ла-Игеру, но там, увы, всё было уже иначе. Все мужчины попрятались, и лишь несколько женщин мелькали возле домов. Обычная история. Коко зашёл в самый качественный дом, дом телеграфиста. Сам хозяин сбежал, а его жена сказала, что сегодня никаких сообщений не было.
В час дня отряд вышел из Ла-Игеры. Коко, Бениньо, Мигель, Хулио, Леон, Камба, Анисето и Паблито шли впереди. Вдруг из места, казавшегося неопасным, началась стрельба. Коко и Хулио убили сразу, Мигеля - чуть позже, в перестрелке. Бениньо упал с пулей в правой руке и пополз к трупу Коко, забрать его рюкзак. Мельком он видел, как скандалист Камба, бросив свой рюкзак, куда-то укатывается. Почему-то не видно и Леона. Только Анисето и Паблито, залёгшие вблизи на склоне, отстреливаются от солдат.
Вынужденно оставив своих убитых врагам, трое партизан отошли к Ла-Игере. Оттуда все улизнули в горы. Отход прикрывал Инти. Сам вызвался. Стрелял по солдатам, потом догнал своих. Во скольких врагов попал Инти в тот день, он и сам не говорил, и его никто - даже команданте - не спрашивал. Отряду стало ясно : в деревни больше заходить нельзя. Из двадцати двух их стало семнадцать. Это была катастрофа. Даже пять раз катастрофа.
Потом Бениньо нашёл в рюкзаке Коко радиоприёмник и пытался отдать его брату погибшего. Инти сказал : оставь себе, у меня своих грузов хватает.
Далее, в эти полторы недели, Инти чаще всех вытаскивает на подъёмах раненого Бениньо, который в здоровой руке держит карабин.
B
Бениньо уже начал подумывать о том, чтобы передать наблюдение Инти, а самому сесть, скрючиться и поспать. Вот это было бы счастье. Но увы. Он увидел, что цепи солдат осторожно, с оружием наготове, идут в сторону ущелья.
Полторы недели подряд массы солдат ежедневно проходили около партизанских стоянок. Но чтоб вот так прямо на них - такое впервые.
Стало страшно : похоже, разойтись не получится. Пока до них было ещё далеко, Бениньо предупредил команданте во весь голос. Тот спокойно ответил :
- Продолжай следить.
Через некоторое время Бениньо доложил :
- До них триста метров. Они подходят.
Команданте сделал знак : продолжай наблюдать.
Стоя неподвижно за деревом, Бениньо видел, как сокращается расстояние. Солдаты расходились вдоль всего правого склона. Поглядев на часы (было около 11), Бениньо вполголоса сообщил :
- Солдаты меньше чем в ста метрах! Теперь они могут нас услышать, а если высунемся из-за дерева, то и увидеть.
Команданте, как прежде, был спокоен. Обычным голосом он ответил :
- Бениньо, всё в порядке. У вас отличная позиция. Держи её любой ценой, до конца. Сам первым не стреляй, че! Только отвечай на огонь противника. Да и то лишь на прицельный. Если же они стреляют наобум, не отвечай. Не выдавай себя, потерпи до ночи!
Дальше Бениньо и Инти смотрели вместе. Что и где делали свои у них за спиной, неясно. Но в 11.30 солдаты завопили :
- Они здесь, в этом овраге!
Через несколько долгих секунд заревел воздух и задрожала земля. Трещали несколько пулемётов, грохотали ружейные залпы, бахали миномёты. Трое за деревом, скосив глаза, могли видеть, как пули и осколки тревожат места в двадцати - тридцати метрах отсюда. Бениньо увидел, как там, внизу целенаправленно перебегают двое. В них он узнал Ньято и Анисето. И он услышал поблизости отдельный выстрел. И Анисето упал и больше не двигался. А поверху кто-то радостно завопил :
- Одного убили!
Ну что ж, пора кончать стороннее наблюдение, с холодной яростью подумал Бениньо и поднял карабин. К счастью для себя, он умел стрелять с обеих рук. Приставил приклад к здоровому левому плечу. Поводил стволом в поисках убийцы Анисето, но вместо этого нашёл офицера. Аж целого капитана. И под шумок убил его.
Капитан упал прямо перед своими солдатами. Они обалдели : ведь ущелье всё простреливается, и оттуда снизу вверх очень трудно попадать прицельно - да и вообще толком видеть кого-либо. Солдаты явно не поняли, откуда такой сюрприз. В сторону дерева - ноль внимания.
И пошло ожидание новой жертвы, точнее - ожидание нового хищника в новой, необычной для него роли жертвы. Ожидание, неподвижное и напряжённое, длящееся тридцать-сорок минут, иногда больше, иногда меньше; отдельный меткий выстрел по врагу, сделанный под шум его залпов. И новое ожидание. Патронов сначала было 30. И ещё 3 в кармане. Жаль, если кончатся до ночи. Ведь у Инти и Дарио тяжёлые винтовки, и их патроны к карабину не подходят. А саму винтовку не сдержать одной рукой.
Иногда, обнаглев, Бениньо пулял и по противоположной стороне ущелья. И, как и на "своей" стороне, каждая смерть врага заставляла других врагов нервничать и стрелять беспорядочно. Несколько их трупов упали с обрыва.
Ради этого Бениньо забывал, что он устал, что много часов стоит на месте в не самой удобной позе, и что рядом двое друзей не шевелятся, чтобы не засветиться.
Вдруг Дарио вывалился боком из-за ствола на землю. Бениньо похолодел : нас теперь двое, и мы обнаружены! Но тут (как раз была пауза между стрельбой) он вдруг с изумлением услышал храп. Бениньо молниеносно нагнулся - невероятно! Бред! Среди жестокого и громкого боя этот раздолбай Дарио умудрился заснуть!! Да он сейчас превзошёл сам себя!
- Чёрт возьми, болван! Вставай! Убьют!
Карабин на миг отложен. Две пары рук втащили здоровяка обратно за ствол. Дарио только глаза продрал : а? Что такое?
Просто чудо, что это прошло незамеченным. Как награда за все страдания и опасности.
Солнце клонилось к вечеру. Вновь падали от метких выстрелов Бениньо трупы в пропасть. А с некоторых пор (ещё награда!) ближайший лейтенант начал орать в рацию так, что его было слышно. Просил какого-то полковника оставить занимаемую позицию.
- Кругом партизаны! Мы несём большие потери! - орал лейтенант. (Партизан Бениньо удачно израсходовал чуть больше 20 патронов.) Что ж, подождём ещё.
И вот где-то около 6 часов вечера солдаты забрали рацию, и лейтенант поспешно увёл строй, напрочь забыв об убитых и раненых. Вот крысы!
Подождав, пока солдаты совсем уйдут, трое счастливчиков, наконец покинув дерево, слетели вниз как на крыльях. Они победили. Они хорошие ученики своего команданте. Теперь мы все сможем уйти, думали они. Скажем нашим о победе и уйдём.
Но на дне ущелья они увидели изуродованные трупы Анисето, Пачо, Антонио и Артуро. Ни команданте, ни остальных не было видно.
C
Некого обрадовать.
Они одни. Зря старались.
Горе и усталость свалились, как два мешка, на каждого.
Десять лет назад, на Кубе, в одну деревню в горах Сьерра-Маэстры пришли батистовские вояки. Грубо спрашивали селян о партизанах, кого-то побили, дом одного парня подожгли, а его невесту изнасиловали и убили. А ведь могли этого и не делать. Этот парень был Бениньо, и после того он сразу ушёл в горы, к тем людям, которые сражаются с солдатами. Избежав по пути встреч с батистовцами, он нашёл партизан и попросился к ним. Неграмотного и лопоухого паренька-оборванца, выслушав его невесёлую историю, взял под свою опёку, накормил, одел и обул совсем взрослый, красивый и ловкий человек с вечно тяжёлым астматическим дыханием. Этот человек также дал ему ружьё и патроны и научил стрелять. А ещё он учил его читать и писать. А ещё он разговаривал с Бениньо о многих вещах и делах, доселе парню незнакомых. И в боях они часто вместе стреляли по батистовцам, убивая их и обращая в бегство. Его покровитель, его учитель, сделавший из Бениньо совсем другого человека - знающего, убеждённого, профессионального партизана, и есть его команданте. Через десять лет, в другой стране, они снова вместе отстреливают правительственных крыс. Это не должно кончиться вот так, вдруг.
А потом в стороне послышался стон. Бениньо, Инти и Дарио побежали туда. А там, на месте, Дарио плюнул, а Бениньо поднял карабин. Стонал недобитый солдат. Впрочем, Бениньо вовремя вспомнил, что партизаны - не правительственные сволочи и должны от них отличаться в лучшую сторону. Он напоил раненого водой из своей фляги. Были живы и ещё несколько. И их он поил, ворча : "Вот ты куда попал, счастливчик. Туда, где свои бросают." А потом подошли из другого ущелья Помбо, Урбано и Ньято.
Бениньо спрашивал их : где команданте и остальные? Услышав "не знаю", взорвался и заорал. Как не знаете, гады?! Если уж вы оставались с ним, должны были знать!
Они мрачно молчали. Лишь Ньято сказал, что сам команданте отправил их на ту позицию. И тогда Бениньо успокоился и вспомнил, как утром, после разведки, команданте говорил о двух местах встречи.
D
Когда началась стрельба, он приказал трём больным с одним хромым Паблито уходить в сторону, к реке. А сам с Вилли, Антонио, Артуро, Пачо и близоруким Чино остался прикрывать их отход. Стреляли как могли. Каждая минута в этом аду была как рекорд. Сотни и даже тысячи пуль солдаты тратили зря, если время идёт, а кто-то ещё жив. Вдобавок, как нельзя некстати, опять прихватила астма. И вместо ведения боя пришлось распластаться по земле и напряжённо замереть. Горло и лёгкие клинило, они отказывались слушаться, воздух прорывался внутрь иногда, по капле, через долгие промежутки времени. В голове стучали молоты, свет померк. Смерть, как обычно, сжимала шею, но почему-то не до конца.
Когда он очнулся, времени, должно быть, прошло немало. Оглядевшись, команданте увидел, что Антонио, Артуро и Пачо погибли.
Тогда, осторожно перемещаясь, он в одиночку расстрелял все патроны, целясь по верхам склонов. Может быть, даже в кого-то попадал. Хотя, конечно, больше заставлял нервничать. Он не допускал ни мысли о том, что это похоже на конец. Даже когда вражеская пуля изуродовала винтовку и сделала её непригодной, а ещё одна пуля повредила ногу, а третья пуля сбила с головы берет, он только подумал : надо уходить.
По простреливаемой низине к нему как-то подполз Вилли. Вместе они откатились в кусты ближе к склону.
- У тебя есть патроны?
- В винтовке пара-тройка. - ответил Вилли.
- А для пистолета?
- Нет. Откуда?
- Жаль. У меня почему-то пистолет пустой. Только нож.
Помолчали. Команданте достал из кармана бинт и стал перевязывать раненую ногу.
Метрах в двадцати от них сидел под своим кустом близорукий перуанец Чино и думал. Думал о том, что ночью он не видит даже в очках. И оттого при ночных передвижениях является сущей обузой для отряда. Часто сам команданте вёл его за руку, словно ему больше делать нечего. Чино хотел привезти двадцать добровольцев из Перу, но не успел. События развернулись раньше. И совсем не так как надо.
Ещё Чино думал о том, что недавно он было потерял очки, но рискнул, пополз обратно - и нашёл. А теперь он, сидя здесь, разглядел в стороне двоих своих. Кто это именно - уже не различить. Не всё ли равно кто, если свои? Он хотел было двинуться следом за ними, но перевёл взгляд вверх и похолодел. Вверху тоже шевелились два пятна. Их было еле заметно. Если бы не очки, он бы их не увидел. Чино поглядел на двоих партизан. Они, кажется, задерживаются на месте. А те двое почти над ними, но чуть в стороне. Когда наши двинутся дальше, те их заметят. Пока они ещё не двинулись, надо что-то придумать.
И Чино придумал. Всё равно он плохой стрелок. Но зато он может отвлечь внимание на себя. Он снял очки, положил их на землю, встал из кустов во весь рост и завопил :
- Я потерял очки! Я потерял очки!
На своём месте команданте и Вилли переглянулись : что это он?
Скоро выяснилось, что он. С уступа, поблизости от прячущихся, грянули два выстрела. Чино дёрнулся и упал.
- Посмотри. - сказал команданте. - Справа от этой скалы такая расщелина с удобным подъёмом. Я хотел сунуться туда. Чино нас спас.
- Надо лежать здесь. До темноты. Бедняга Чино. - ответил Вилли. - А вдруг он ещё жив?
- Вряд ли. Я вот только не понимаю : сознательно он это сделал или случайно?
Два партизана скрючились в кустах. Если бы сюда сошли солдаты и набрели на них, эти двое истратили бы последние патроны и вообще подороже продали свою жизнь.
Но солдаты не спустились.
Как потом выяснилось, полковники Селич и Сентено решили просто сохранить оцепление, а затем прочесать ущелье на следующее утро.
E
Оцепление кое-как обойдено.
В ночной темноте шестеро пришли на первое из мест. Бениньо, явно рискуя, зажигал невесть откуда взявшиеся у него спички и освещал те места, где была мягкая земля. Пару раз он подзывал Ньято, недавно сделавшего для команданте новую обувь из козлиной шкуры. И Ньято кивал : "Ага. Оно."
Но робкая радость угасла, когда на самом месте никого не оказалось. Шестеро переглянулись. Бениньо пробормотал : "Может, он ушёл в Наранхаль?" (Это было второе место). Извёл почти все спички. Метался из стороны в сторону. В том числе и отошёл довольно далеко от своих, не обращая внимания ни на что, кроме земли перед собой.
Ничего.
Бениньо резко встал. Вернулся к пятерым своим товарищам. Взглянул на них, прикидывая, что сказать. И вдруг заморгал. Отшатнулся. Дыхание на миг перехватило.
Силуэтов во тьме было не пятеро.
Больше.
Семеро.
Двое из них стояли чуть в стороне от прочих.
Трясущимися руками он достал одну из последних спичек. Чиркнул. Она вспыхивала целую вечность. Ладонью сберегая огонёк, подошёл. Осветил лица новых двоих.
Один - Вилли Куба. Боливиец, несмотря на фамилию.
Другой - лохматый, бородатый, до боли знакомый. Он.
Бениньо, уронив догоревшую спичку, рухнул на корточки и затрясся в беззвучных рыданиях. Его все обступили, гладили, пытались поднять. Спустя вечность прерывающимся голосом он выдавил из себя :
- Учитель. Я сегодня тебя не посрамил. Если бы ты увидел, тебе бы понравилось.
- Встань, Бениньо. - сказал ему Эрнесто Че Гевара. - Встань. А знаешь, ты вырос.
- Как это вырос? - пробормотал Бениньо. - Я и так немаленький.
- Ты настоящий команданте.
F
Поговорили о бое. К концу ночи пробрались к какой-то деревне. Не удивились, узнав в предрассветных сумерках Ла-Игеру. Лежали метрах в 400 в зарослях кустарника на склоне горы и глядели оттуда на эти три десятка домов.
В деревне было много военных. Больше всего их мелькало вокруг здания, сообща узнанного партизанами как сельский телеграф. Выходили и из других домов и заходили обратно. Группы патрулировали улицу. Виднелось несколько грузовых и легковых машин.
- Примерно около роты. Господа офицеры, естественно, расположились в самом уютном месте. - усмехнулся Че. - Во всех странах они одинаковы, кроме одной.
- Я даже знаю, которой. - отозвался Бениньо.
- Здесь они убили Коко. И Хулио. - Инти скрипнул зубами.
Несколько минут все молчали.
- Нам ничто не мешает сейчас уползти в тот апельсинник на реке, куда отошли наши больные. - сказал Че. - Но эти явно нас не ждут, и время удобное для атаки. Если здесь и сейчас мы не отомстим за нашего Чино, за Коко, Мигеля, Хулио, и ещё за Анисето, Антонио, Пачо и Артуро, и просто так уйдём, то кто мы такие будем?
Восемь человек опять помолчали. Переглянулись.
- Их по чёртовой дюжине на каждого из нас. Но нападаем мы. Трое во главе со мной тихо ударят по телеграфу. Снимут часовых. С офицерами - по обстановке. Ещё трое на другом конце Ла-Игеры захватывают грузовик, остальные машины могут портить как хотят. Едут сквозь деревню к нам и по пути стреляют во всех, кто в форме. Ещё двое ходят между домами, стреляют и наводят панику то тут, то там. Когда грузовик проедет, тоже постепенно перемещаются к телеграфу. А там все садимся и уезжаем. План простой до неприличия.
Решив, кто с кем пойдёт и сговорившись о деталях, три группы поползли вниз по склону.
После трудной ночи часовые у телеграфа (по одному на каждый угол и ещё двое у входа) смотрели больше на разгорающийся восход, чем вокруг. Даже те, кто караулил со стороны дикой природы. Их успокаивало то, что рядом много своих. А бандитов мало. И вчера они получили так, что если и не полностью разгромлены, то считают за счастье спрятаться в какой-нибудь дыре. Пока их не заметит кто-нибудь. А все и каждый, кто их видел, тут же сообщают армии. Недолго им уже бегать. Тем более сюда они не сунутся.
Когда из зарослей открыто и спокойно вышел одинокий здоровяк в грязной рубахе и зелёных штанах, часовые только слегка удивились и молча вскинули автоматы. Здоровяк был ещё и босой (всё лишнее он предусмотрительно снял в кустах). Он, подняв руки вверх и показывая, что при нём нет никакого оружия, приблизился. Его лицо было серьёзным.
- Кто такой? Что тебе здесь надо? - уперев дуло ему в грудь, спросил один часовой; другой стоял поодаль, одним глазом косясь на них, другим - на окрестности.
- Роке я. Роке меня зовут. А пришёл я сюда сказать, значит, что я видел партизанов.
- Откуда ты слово-то такое знаешь? - прищурился часовой.
- Ну так, от ваших же, что проезжали.
- Где проезжали?
- Да по деревне моей.
- По какой деревне? Когда?
Парень назвал деревню и день и шагнул было дальше. Но часовой схватил его за шиворот и не очень ласково приказал стоять на месте. Парень возмутился : как же так, он идёт сказать важное, а ему не дают. Часовой раздражённо сообщил, что ты, Роке, (если ты Роке), должен постоять тут с нами, пока нас не сменят. С какой стати, ещё более рассерженно отозвался парень, я как дурак простою с вами, а партизаны уйдут. И опять шагнул за угол. Часовой ещё более грубо задержал здоровяка, а тот так ловко отмахнулся руками, что и автомат схватил и часового на себя рванул. Тут из зарослей грянул выстрел, и второй часовой упал мёртвым. Затем из кустов вынырнули двое : Че и Вилли и, не мешкая, метнулись к окнам. (Белый от напряжения Че бежал без хромоты!). Стреляли в окна, выбивали стёкла прикладами, залезали. Здоровяк, а это был Дарио, вырвал автомат и угостил своего часового прикладом по голове. После чего, таща его за собой, обогнул здание. Осторожно выглянул за угол.
А спереди четверо часовых залегли у входа, всматривались и вслушивались вдаль. Там уже тоже стреляло, кричало множеством голосов. Идти внутрь телеграфа, на помощь офицерам, где тоже кричало и стреляло, они не спешили.
Дарио примерился и мощным движением отправил "своего" часового в сторону сотоварищей. Те секунды, пока они дырявили вновь появившегося, а потом пребывали в кратком шоке, узнав своего, Дарио использовал на подготовку меткой очереди.
На своём конце Ла-Игеры Бениньо, Урбано и Инти дошли почти до грузовика спокойно, обычной походкой. Караулили двое. Один, сделав большие глаза, молча и без церемоний вскинул автомат, но Инти успел выстрелить раньше. Второй солдат убежал с оглушительным криком "Партизаны напали!" То был правильный крик, и ему дали уйти. Выстрел и крик породили многочисленное мелькание военных на улице.
Восходящее солнце заливало Ла-Игеру красным светом. Пока Инти деловито курочил замок зажигания и составлял провода, Урбано и Бениньо так же деловито стреляли по целям - и двуногим, и четырёхколёсным. Опустошив карабин, Бениньо повесил его на плечо и взял трофейный автомат. Ньято и Помбо тоже стреляли из разных мест. Солдаты покидали дом за домом, всей массой отходя к телеграфу. Мотор заурчал. Урбано на миг заглянул в кузов и взвыл от восторга, увидев там пулемёт с заправленной в него лентой. Сделал ножом дыру впереди над кабиной и, с трудом приподняв сооружение, положил ствол на крышу кабины. Теперь грузовику не придётся каждый раз разворачиваться задом.
Урбано предупредил :
- Ребята, я буду в кузове за пулемётом!
- Ага, понял! Мы сейчас поедем! - отозвался из кабины Инти.
G
Внутри телеграфа было дымно, а на полу тесно от убитых офицеров, среди них один полковник и куча лейтенантов. Дарио вошёл через дверь, доложил о своём успехе. Че послал его в кусты, чтобы одеться и обуться. Дарио радостно кивнул и по пути подхватил фуражку мёртвого полковника. Партизаны остались вдвоём : Че на корточках собирал трофейное оружие и патроны, а Вилли стоял и сторожил. Вдруг Вилли вздрогнул, едва удержавшись от выстрела. На полу зашевелился и медленно встал один капитан в очках, с тонкими усами и стрижкой ёжиком. На его форме было несколько пятен явно чужой крови. Он встал с поднятыми вверх руками.
- Я капитан Прадо. - сказал он и почему-то добавил имя. - Гарри Прадо. Я вас сразу узнал, сеньор Гевара. Я как только увидел в окне ваше лицо, так сразу и упал.
- Упали оттого, что увидели меня? - вставая, осведомился Че.
- Так точно. Мы вчера точно знали, что вы там, в ущелье Чурро. Вас перед этим видел один местный и донёс нам. Мы вас окружили. Пулемёты поставили. Миномёты. По идее, ваш путь наверняка должен был закончиться там. И вдруг вы нас удивили. Ушли оттуда, и сами явились к нам не с пустыми и не с поднятыми вверх руками. Упадёшь тут.
- А сейчас почему встали? Не могли подождать, пока я уйду?
- Дело в том, что я давно хотел поговорить с вами.
Снаружи рядом трахнула автоматная очередь. Да и справа шум нарастал. Выстрелы из автоматов, карабинов и даже пулемёта, крики, топот, гул мотора. Гудение машины и пулемётные очереди постепенно вытесняли все другие звуки.
- Поговорим, только несколько позже. - сказал Че.
За дверью голос Дарио объяснил :
- Это я припугнул кой-кого. А с той стороны на нас идёт целая орава! А сзади них, вот умора, катит грузовик и их же поливает из пулемёта!
- Скорее внутрь! - крикнул Вилли.
Дарио и вошёл - в партизанской форме и с полковничьей фуражкой на голове. Вилли коротко засмеялся, капитан Прадо поморщился, Че сделал бровью и приказал :
- Дарио, сгреби со стола в свой рюкзак все бумаги.
Тот взялся исполнять.
Че подошёл к двери и выглянул наружу. Затем обернулся к капитану Прадо :
- Среди этой толпы есть ваши подчинённые?
- Да. - хмуро ответил тот.
- Вы хотите их спасти?
- Да. А как?
- Сейчас мы вместе с вами выйдем им навстречу и скажем : "сдавайтесь"!
Капитан сделал большие глаза.
- Вот так, вдвоём? Это безумие.
- Это наша с вами жизнь. Дайте руку.
Через полминуты два человека, выйдя на улицу, вместе крикнули :
- Сдавайтесь!
H
- Нас было восемь. Только восемь. Собственно, нас и сейчас восемь. Вот они, посмотрите - мы все здесь! И один из них больной астматик. И таким малым числом мы побили и прогнали целую роту. А что, если бы нас была рота? Мы бы побили и прогнали всю боливийскую армию!
Строй стоял на улице. Обалделые, ненавидящие, безрадостные и даже задумчивые лица. Несколько десятков обезоруженных под контролем пяти вооружённых. Из окон и дверей домов осторожно и изумлённо выглядывали мужчины и женщины, местные жители. Все они видели этих нескольких, побивших и прогнавших. И особенно вон того, лохматого бородача, что, прихрамывая, ходит перед строем и говорит.
Время сдачи солдат в плен прошло. Время, когда они сами, по одному, сносили своё оружие в кузов только что преследовавшего их грузовика, прошло. Время, когда они отовсюду приносили и складывали в одно место трупы своих убитых, прошло.
Раненые тоже перевязаны.
Сейчас было время слов.
Слова и взгляд косматого бородача были таковы, что им верили все.
- Зря, зря к нам никто не присоединялся. Не говоря уже о таких целях, как смертный бой неравенству, унижению и американским холуям во всех странах нашего континента, просто приятно также быть участником отряда, который почти всегда побеждает!
- До тех пор, пока в отряде не останется никого. - из строя подал голос капитан Прадо.
- Вы хотели поговорить со мной. Ну что ж, давайте. Когда ещё, если не сейчас?
- Я боливийский военный. - сказал капитан Прадо. - Я считаю деятельность вашего отряда вторжением извне на территорию моей родины. Прежде всего, мне интересно услышать из ваших уст : почему Боливия?
- Боливия не только граничит с несколькими странами. Боливия - самое слабое звено в цепи, которую я должен разбить. Вы ведь не против того, что цепи нужно разбивать?
- Я не против этого. Но смотря что считать цепями. И вместо того, чтобы что-то разбить, вы добились только бессмысленной бойни. Я гляжу в ту сторону - там сложено столько трупов! Что я скажу родителям погибших? Как объясню, почему они убиты?
- Да, в самом деле! Эти бедняги у меня перед глазами! - воскликнула подошедшая сюда милая круглолицая девушка с раскосыми глазами. В этих глазах сейчас были ужас и боль. Глядя на девушку, Че подумал, что если он сейчас ей чего-то не докажет, то лучше бы он не выигрывал этот сумасшедший бой. И вообще. Лучше бы он погиб. Девушка сейчас здорово смахивала на всю Боливию.
- Милая сеньорита, я вас не съем. А вы здесь, собственно, кто?
- Меня зовут Хулия, я здешняя учительница.
- А меня зовут Эрнесто, и я латиноамериканец. Немножко доктор, немножко партизан, немножко рабочий, немножко министр, немножко писатель. А в основном - я мертвец в отпуске. Шансов погибнуть вчера и сегодня у меня было куда больше, чем у них. Но пока я жив, я не терплю обид, в отличие от всех. На обиды я отвечал словами, а когда понял, что слова не действуют, на обиды я стал отвечать пулями. В детстве, - Че вдруг улыбнулся - когда повысили плату за электричество, я с мальчишками бил фонари. Когда я вырос, перешёл на более серьёзные цели. На Плайя-Хирон, например, разбил американский корабль. Если всё время кто-то задирает цены, а кто-то вообще нападает, как ещё действовать, если не пулями?
- Но ведь эти ребята не были ни торгашами, ни янки. - возразила учительница Хулия.
- Не были. - тут же согласился Че. - Они не были торгашами, но некоторые наверняка мечтали стать таковыми. Они не были и янки, но они все до одного были учениками янки, и довольно посредственными. Капитан Прадо, ваших людей обучали янки?
- Да, обучали. - после некоторой паузы признал капитан. - Но всё равно я не понимаю. Вас так мало, но вы твёрдо намерены решить пулями все проблемы. И в результате что я всё-таки скажу родителям убитых?
- Что они погибли за родину. Понимаете, - и тут голос Че наполнился невыразимым презрением. - даже с латиноамериканскими профессиональными военными иногда такое случается - погибнуть за родину. Хотя сейчас это можно сказать с натяжкой. Потому что на самом деле они убиты за то, что слушались американских инструкторов, за то, что янки для них почему-то стали куда лучше кубинцев. Возьмём эту страну, где одним наплевать на беды народа, а другим наплевать на своих освободителей. Эдакое трогательное единство противоположностей. И возьмём другую страну. Остров. Сахарница Америки, бар Америки и бордель Америки. Островитянам, таким же людям, как и вы - три дороги : в рубщики сахарного тростника, в официанты и в проститутки. Ради такого великого счастья стоит жить. Впрочем, есть и четвёртый путь. В армию, охраняющую такой порядок. Так было долго, че, казалось, так будет всегда. Но вдруг появилась кучка безумцев и всё испортила. Сказали, что всё переиначат. И вдруг люди к ним потянулись. Собрались. Ту армию побили, хозяев прогнали, лавочки закрыли или национализировали, а Америке сделали ручкой. Да, я говорю про Кубу. Страшную Кубу. Великую и ужасную Кубу. Кучке безумцев было кое-что небезразлично. И тамошний народ был неравнодушным, хотя и неграмотным. Ваше боливийское равнодушие когда-нибудь тоже пройдёт. И тогда каждый из вас, и даже профессиональный военный, сделает свой выбор. Че, а сейчас ваши солдаты ещё совсем дети и ничего не понимают. Мы наших пленных всегда отпускаем с миром. А вы? Вы перебили наш второй отряд весь, до последнего человека. Это у вас такой обычай?
- Надеюсь, что нет. - помолчав, ответил Прадо. - У вас были особо тяжёлые условия и потому однажды кубинцы сделали то, что сделали. Но, если нам не нравится кубинская модель, -- это не значит, что именно её, против нашей воли, мы должны получить.
- И потому вы гоняетесь за нами по причине мелких разногласий? Из-за того, что частям одного народа, говорящего на одном языке, нравится сидеть по разным странам? И тех, кто из другой страны, считать чужаками и врагами хуже инопланетян?
- Это тема для долгого разговора, а времени нет. - теперь голос капитана Прадо был явно куда менее уверенным, чем раньше. - Скажу только вот что. Лично я сейчас стал чуть больше представлять себе, за что вы сражаетесь. Но позовите людей к себе. И если даже после этой сумасшедшей победы к вам хоть кто-нибудь присоединится, я здорово удивлюсь. А даже если один, два человека и подойдут, что за дела? Вы можете так проходить ещё день или месяц, здесь или в Аргентине, но это закончится очередной засадой. Мой вам совет...
- ...Я даже знаю, какой. Спасибо, но я заранее закрыл себе обратный путь.
- Жаль. - вздохнул Прадо. - Мне вас жаль.
- А мне - вас. Вам ещё предстоит объяснение с вашим командованием. Я не буду никого здесь звать к себе. Время и вправду не ждёт. Мы расходимся в разные стороны. Спасибо за интересный разговор.
Че протянул руку. Капитан пожал её.
Повернувшись, команданте увидел, что учительница ещё рядом. И смотрит на него более спокойно. Че улыбнулся ей.
- И вы прощайте. И, пожалуйста, не думайте слишком плохо об этом усталом, голодном и больном человеке, который и вправду мог валяться сейчас мёртвым на этой улице.
- Я вам верю, что это так. Понимаете, я вас слушала и поняла, что вы хороший человек. Что плохие такими не бывают.
- Сеньорита Хулия, а где ваша школа?
Девушка показала на невзрачное строение с широкой дверью и двумя окнами.
- Что?! Такая маленькая?
- Зато в ней два класса, скамейки и доска. - улыбнулась учительница.
- Как-то я строил школу. Она была двухэтажная, длинная, и одних окон там около ста. Я не вру. Приезжайте на Кубу, увидите сами.
- Если дадут. И у меня здесь свои дела.
Че помахал ей рукой и пошёл к грузовику, уже загудевшему мотором. За ним потянулись партизаны. Идя мимо одного солдатика, Дарио подмигнул ему и нахлобучил полковничью фуражку ему на голову. Солдат неуверенно подмигнул в ответ. Партизаны, протягивая руки, затащили Че в кузов, и грузовик тронулся. Солдатский строй по команде капитана Прадо повернулся и зашагал в противоположную сторону. Вскоре они потеряли друг друга из виду.
До полудня было ещё далеко.
Так был разрублен узел, завязавшийся здесь же за полторы недели до того.
В районе полудня партизаны бросили грузовик и, найдя укрытие на пути в Наранхаль, спрятались там до вечера.
Около двух часов дня пролетали вертолёты, но они никого не заметили.
В укрытии кто спал, кто сторожил, а Че, строгий к себе, записывал в дневник все пережитые подробности страшных дней 8 и 9 октября 1967 года. Только, дойдя до упоминания об этой лёжке, позволил себе спрятать дневник и уснуть.
В ночь на 10 октября, уже в Наранхале, встретившись с Паблито, больным доктором и остальными, Че торопливо добавил новую запись :
"Приближается астма. Марио Монхе утверждал, что договаривался с Фиделем только проводить меня с группой через Боливию до границ Аргентины. То, что я намерен здесь задержаться и устроить партизанскую войну, оказалось для него не очень приятным сюрпризом. Ну что ж, пора наконец обрадовать этого человека. Да и себя заодно. Не потому, что у нас здесь такие скромные результаты. Всё дело в астме и в мечте. Раньше, чем сдохну от очередного приступа, я должен вернуться домой, в сосновые горные леса провинции Росарио, которых не видел с детства. Я буду рад дать хорошую взбучку хозяевам плантаций матэ. Последние события тонко намекают на то, что с этим больше медлить нельзя. Скорее в Аргентину! И пускай я единственный аргентинец в отряде - этого хватит. Во всяком случае пока."