Однажды мартовским вечером, когда зима еще отчаянно пыталась оттянуть время и намести побольше снега, я отправилась на прогулку в парк. Вернее, отправилась на прогулку не совсем я, и даже не вся я. Мое тело спокойненько посапывало на диване, укутавшись в зеленый плед; иногда оно ворочалось во сне и втягивало носом аромат мандариновых корок, лежавших на блюдечке. Тем временем, моя душа пустилась в странствия: натянула на себя пушистую шубку из меха гималайских туч и вылетела в форточку.
В парке, где я люблю бродить и в телесном, и в эфирном виде, всегда происходит что-то интересное и таинственное. Вот и сейчас среди темных вершин лип в воздухе парил огромный синий марлин, отбрасывая на гладкие сугробы косую тень. Его длинное серебристое тело с изящным спинным плавником и вытянутым носом плавно покачивалось на одном месте, красивый хвост царапался о ветки, а большие круглые глаза смотрели в бесконечность. Я подлетела поближе и уселась на мокрую от тающего снега ветку. Мне хотелось развеселить марлина, и я стала искать в своих карманах что-нибудь вкусненькое. Хорошенько порывшись в мягкой глубине, я извлекла на свет "коровку" в белой обертке с коричневыми пятнышками. Я с трудом сняла с липкой подушечки бумажку и протянула конфету рыбине. Марлин пренебрег моим угощением и только выпустил из длинного рта несколько дрожащих пузырей. Он оставался печальным и задумчивым.
Я съела "коровку" сама, и, уподобившись безмолвной рыбе, уставилась на глубокий снег, окружавший деревья. Большой выпуклый сугроб у самых корней вдруг взвился снежными брызгами и сам собою слепился в нескладного ушастого тигренка.
Как огромный кот он принялся ходить вокруг липы, с любопытством поглядывая на марлина. Потом изловчился и прыгнул, царапнув по коре льдинками коготков. Ни мне, ни марлину это не понравилось. Марлин заволновался, спрятал нос в дупло, забил хвостом по веткам, но прочь не уплыл. Тигренок снова прыгнул: так и не добравшись до рыбины, он жалобно тявкнул.
- Плыви, плыви отсюда! Заройся в сиреневое облако, стань неприметным! - крикнула я марлину и толкнула его в блестящий холодный бок. И только тогда заметила, что марлин привязан к дереву синей шелковой лентой. Кто бы его мог привязать? Я развязала бантик, потом узелок: лента змейкой упала вниз, прямо в лапы разыгравшемуся зверю, а марлин медленно, словно не веря в свою свободу, поплыл в темноту парка. Его длинное гибкое тело мерцало среди веток; следом, проваливаясь в сугробы, запрыгал игривый тигренок, он тявкал и разбрасывал вокруг снежные хлопья.
Утром, когда я вновь гуляла по парку (уже вместе с телом), никакого марлина и тигренка я там, конечно, не обнаружила. Но снег возле старой липы был смят, а под деревом валялась конфетная обертка с коричневыми пятнышками. Я сунула бумажку в карман - не привыкла мусорить - и отправилась домой. А синий марлин, наверное, до сих пор плавает в старых темных парках, общипывая зеленые почки и роняя на аллеи серебристые чешуйки. Большие они любители путешествовать - воздушные рыбы!