За три недели своей "семейной жизни" Аня звонила домой дважды. Первый раз - в самом начале, кажется, на следующий день после ухода. Пафос пафосом, а чувство долга было, пожалуй, главным её чувством. Она не особо переживала сама и не надеялась на волнения матери, просто подумала, что надо позвонить. Выбрала время, чтобы мамы не было дома (потому что не знала, что ей сказать, и боялась услышать что-нибудь неприятное в ответ), и набрала номер.
Трубку сняли не сразу - значит, дома только отец. Ему никто никогда не звонил, а "работать секретарём" у семейства Виктор Николаевич не желал. Подходил к телефону в двух случаях: если пребывал в исключительно благодушном настроении (что случалось крайне редко) или если телефон орал слишком долго и настойчиво. Когда отец взял, наконец, трубку, Аня испугалась. Вдруг поняла, что не знает, как к нему обратиться. Девушка почти не знала отца, хоть и прожила с ним под одной крышей больше десяти лет. Однажды он хотел её "повоспитывать". Она приняла в штыки его воспитательные приёмы, так как не понимала, какое он имеет право "командовать". Отец пустил в ход руки - может, от бессилия, а может, в этом и виделось ему воспитание... Девочка кричала так, что дрожала единственная люстра. Прибежала мать, получился скандал с бурным обсуждением всех родственников с обеих сторон. С тех пор отец и дочь находились в состоянии холодной войны, которое со временем перетекло в безразличие. Спустя годы, эти "никакие отношения" внешне приобретут дружескую окраску, а по сути так и останутся спокойным равнодушием, впрочем, по-своему удобным: отец - единственный человек, на которого Аня почти никогда не обижалась. Обижаются обычно на близких...
Анюта никогда не произносила слово "папа". То есть разговаривала, конечно, с отцом, но никак его при этом не называла. Это было естественно и привычно дома, а вот разговор по телефону, видимо, предполагал какое-то обращение... Виктор Николаевич в очередной раз пробасил в трубку "Алло!", и Анюта на одном дыхании выпалила текст телеграммы:
- Это я. Скажи маме, что у меня всё нормально.
Всё. Конец связи. Выдохнула и вытерла о джинсы вспотевшие руки. Потом представила, как отец встретит маму в дверях и скажет:
- Звонила твоя лахудра...
Это мерзкое слово не имело в исполнении Виктора Николаевича никакой эмоциональной окраски, а просто являлось наименованием особей женского пола...
Второй раз Аня позвонила домой вечером 31 декабря. Долго готовилась, сосредотачивалась, подбирала фразы. Боялась. Почему-то всегда боялась маминого неодобрения. Не сказать, чтобы уважала её мнение или слишком дорожила отношениями. Их, этих отношений, в общем-то, и не было. Но мама умела так обидно сказать обычную фразу или просто усмехнуться, что портилось не только настроение, но и на какое-то время пропадало желание жить, или, во всяком случае, этой жизни радоваться...
Анюта была не просто удивлена - потрясена - услышав мамино почти ласковое щебетание:
- А, Нетточка, это ты! Ну, как ты там? Отец говорил, что звонила. С Новым годом тебя, с новым счастьем!
- Да, мама, и тебя... Всех вас...- от неожиданности у Анюты стало плохо с речью.
- Ты со своим отмечаешь?
- Да, мама, с Женей...
- А где же вы живёте? - напряжённо спросила мать.
- Мама, у Жени своя квартира. И у нас всё хорошо. Даже...
- Ну, вот и ладно! - перебила Валентина Ивановна с явным облегчением. - А мы тоже тут собираемся за стол. Антошка концерт устроил - всю садиковскую программу нам показал. Умрёшь с ним! Половину слов переврал - а хоть бы смутился! Артист! А песню пел - так мы с отцом чуть от смеха не умерли!
"Сейчас скажет: жаль, что тебя с нами нет..." - подумала Аня и тут же услышала:
- Ну, всё! Пора за стол! И вы там садитесь, пора старый год проводить как следует. Мы уж, правда, с отцом чокнулись коньячком. Помнишь, всё стоял в серванте - который ему на юбилей подарили? Решили открыть. Ничего такой коньячок!
"Это заметно..." - подумала Аня, а вслух сказала:
- Ну, давай, мам! Пока! С праздником! Я, может, заеду, надо кое-что взять, после Нового года сессия...
- Ага, - откликнулась мать. - И это... Надо хоть посмотреть на твоего будет... Что он там из себя представляет!
"Что надо, то и представляет! - подумала Аня и повесила трубку. - Как всё просто! А им без меня хорошо... Ну, и ладно! И мне без них".
Ей действительно было хорошо. Такого Нового года у неё никогда не было. Женя сам накрыл стол - с шампанским, свечами и апельсинами. Шампанского было много. Они напились его до отрыжки и дико захотели есть. Бегом побежали жарить яичницу, чтоб не встречать Новый год на голодный желудок. Проглотили её, хохоча и пытаясь успеть открыть новую бутылку под бой курантов. Пенная струя ударила в потолок и обрушилась им на головы, прихватив часть штукатурки. Мокрые и липкие, они было слились в новогоднем поцелуе, но снова разразились хохотом. Потом решили принять ванну, чтобы не проходить весь наступающий год липкими и грязными. Набрав воду, Женя с таинственным видом удалился в комнату и через минуту вернулся... с букетом в руках! Аня не помнила, чтобы кому-нибудь из её окружения в Новый год дарили цветы. Это были не розы и не орхидеи, а единственно доступные, стандартные красные гвоздики, но они показались Анюте чудом. Поэтому она завопила страшным голосом, когда Евгений начал их ощипывать и лепестки бросать ванну:
- Что ты делаешь!! С ума сошел!
Женя улыбнулся немного пьяной улыбкой:
- А это вместо розовых лепестков... Где я тебе розы найду!
- Не надо мне никаких роз! И ванны с лепестками не надо! Я эти гвоздики хочу! Ну, вот что... что ты с ними сделал, бестолковый!
- Не вели казнить! - дурашливо заревел Женька и рухнул на колени.
Примирение было бурным - влюблённая парочка бухнулась в воду прямо в одежде, вместе с тем, что осталось от пяти ярко-красных гвоздик.
... Аня потом не раз застывала над этой старой облезлой ванной и вспоминала, какие они были влюблённые и бесшабашные... И не верила, что это действительно было с ними.
... Первого января они приходили в себя и поздравляли друзей и знакомых - по телефону. Аня позвонила только Люське - бывшей однокласснице, которая никак не хотела забыть ненавистное старое имя "Антуанетта", а Евгений часа два обзванивал приятелей и объяснял, что он "вовсе не потерялся, а потерял голову". Сначала Анюта гордо улыбалась, вообразив себя роковой женщиной, без особых усилий завоевавшей сердце всеобщего любимца. Но слыша фразу про потерю головы в десятый раз, да ещё и произносимую с одной и той же интонацией, слегка скисла, перестала вслушиваться в Женькины речи и пошла на кухню ставить чайник.
На следующий день начались суровые будни, потому что надо было готовиться к неотвратимо приближавшейся сессии. Ребята расположились со своими конспектами и учебниками на диване. Это было неосмотрительно. Горизонтальное положение и близость друг друга отвлекали от науки и заставляли периодически прерывать учебный процесс... После третьей перемены Женя, наконец, сосредоточился и погрузился в предмет. Анюта же никак не могла собрать себя в кучу и тупо смотрела на одну и ту же страницу. Потом скосила глаза в сторону Евгения и как бы невзначай прижалась к нему. Никакой реакции. Вообще-то, он прав - надо учить... Раньше ведь учила. И всё понимала. А теперь отупела, что ли? Ничего в голову не лезет!
- Жень, я смотрю в книгу, а вижу фигу!
Тишина.
- Жень, я с тобой рядом не могу учить...
- Да? - удивился Евгений, не отрываясь от конспектов. - А я могу...
Ну, и правильно. Так и надо. Как там говорится - "делу - время, потехе - час"? Всё правильно. Но что-то больно кольнуло в груди и почему-то захотелось плакать... Глупость, конечно, мелочь. Но в памяти тоже осталась на всю жизнь.
Аня не заплакала, молча собрала свои тетрадки и ушла на кухню. Женя ничего не заметил. И хорошо. Она с самого начала хотела быть хорошей женой, не надоедать мужу, не провоцировать конфликты. Правда, пока была не женой. Но чем-то в этом роде...