Кажется, я смирилась с тем, что в моей жизни больше не будет любви. Да я и не особенно к ней привыкла. Годы с тобой пролетели как один день - солнечный, безветренный, ясный. Потом налетел ураган - вымел, высушил, выстудил. С тех пор в моем сердце, наверное, закрылся клапан, отвечающий за женское счастье. Я и не возражала. На меня всегда обращали внимание мужчины, но для меня они больше не существовали. Пустота заполнилась тихой радостью материнства. Я родила Антону Филипповичу двух дочек. А про своих мальчиков старалась не вспоминать.
Мне нравилось стирать пеленки, застилать детские кроватки, шить девчонкам распашонки и платьица.
Старшей имя выбрал Антон Филиппович.
- Маруська...- улыбнулся он выданному в роддоме кульку. - Это наша Маруся...
А через два года появилась Люся. Так уж, для созвучия, назвали: Маруся да Люся...
Антон Филиппович любил девочек. По-своему, конечно. Если на завтрак я варила ему два яйца, он съедал одно, а второе делил между дочками. Ты скажешь, тоже мне любовь! Но я-то знаю Антона Филипповича. Он проявлял чувства своим, особенным способом. По-другому не умел. И знаешь, дочки на всю жизнь запомнили, как он разрезал это яйцо и торжественно вручал им половинки. Наверное, чувствовали, что за этим скрывается отцовская забота, любовь и даже нежность. Он и ко мне свои чувства проявлял своеобразно. Тогда мне казалось, что не проявлял вовсе. Хоть и не верила я больше в женское счастье, но иногда все-таки хотелось ласки, каких-то особенных слов, от которых горят щеки и стучит сердце. А ничего этого не было.
По вечерам я вспоминала тебя и, чтобы заглушить воспоминания, шла стирать белье. Антон Филиппович обижался, что я опять затеваю стирку на ночь - как будто пережидаю, когда он уснет. Так и было на самом деле. Он, конечно, все понимал. И ждал. А я все еще помнила тебя. И ничего не ждала.