Annotation

                     Известно, что некоторые люди от природы наделены особым даром: становиться зачинщиками историй. Они, как государства, считают свою жизнь собранием сюжетов, имеющих начало и конец. Например, это было до штурма Бастилии, а это после того, как им в магазине не смогли разменять крупную купюру. Остальные просто живут, работают, совершают какие-то поступки, любят, дружат, ненавидят, мечтают, даже не догадываясь, что переходят из одной истории в другую.

                     Не таковы люди-истории: они живут исключительно внушительными рывками, переходя из одной разделенной обстоятельствами реальности в другую. Многие бы хотели время от времени менять свою жизнь, начиная, скажем, со следующего понедельника. Но не у всех это получается, только у людей-историй.

                     Некоторые из них догадываются о своей уникальности и страшно переживают по этому поводу. Особенно, если переходы происходят слишком часто. Получается жизнь, напоминающая сборник рассказов. Не самый, признаться,  приятный способ человеческого существования. К такой дискретности очень трудно привыкнуть. На непривычного человека такая жизнь действует опустошающе. Но когда событий набирается достаточное количество, то можно обнаружить готовые заготовки для повестей или (ого-го!) для целого романа.

                     Однажды вечером такой человек-история, вернувшись домой после скучного ужина со своим партнером по бизнесу, внезапно догадался, что происходящие с ним события можно собрать в сборник рассказов и небольших повестей, поскольку они давно уже потеряли присущую жизни нормальных людей цельность. Ему показалось это забавным, что не удивительно, поскольку он был очень богатым человеком, почти олигархом. Подобные люди не способны представить себя подчиненным персонажем. Только автором или сценаристом.

                     Его способность вновь и вновь генерировать истории объяснялась очень просто, он с раннего детства привык без лишних раздумий приобретать в личное пользование все, что хотя бы на минуту привлекало взгляд и считалось достойным обладания: любые предметы, мысли, чувства. Особенно, если они принадлежали людям, которых он, по каким-то одному ему понятным сложным соображениям, считал недостойными быть собственниками.

                     Присвоение происходило автоматически. Он привык, что его желания всегда исполняются. Пока с этим не было особых проблем, наверное, потому что почти олигарх предпочитал иметь дело с людьми, которые нуждались в его деньгах. Можно лишь повторить — все происходило автоматически, сам почти олигарх не догадывался, что в его поведении есть что-то странное, поскольку считал, что на его месте точно так поступали бы все без исключения люди.

                     Настоятельная потребность разыграть новую историю появилась у почти олигарха совершенно случайно.

                     Дело было так. Почти олигарх сидел в гостиной и колол грецкие орехи. Есть вещи, которые надлежит совершать самому, даже если ты очень богат. Орехи были вкусные. Вот тут в голову почти олигарху пришла обидная мысль, он догадался, что безоговорочно смертен. На размышления о бренности существования его навел треск ломающихся под воздействием щипцов скорлупок.

                     Да, да, пройдет какое-то время и ему, почти олигарху, придется отказаться от всего, что ему удалось добыть за долгую и непростую жизнь. Даже не так. Смерть отберет у него нажитое состояние: деньги, недвижимость, заводы, газеты и пароходы. И ничто не поможет ему: ни суды, ни апелляции, ни обученные в Гарварде адвокаты. Просто однажды обнаружатся обстоятельства, по поводу которых нельзя будет ни с кем договориться. И это обязательно произойдет, если не позаботиться о своей выгоде прямо сейчас, не откладывая решения в долгий ящик.

                     Почти олигарх тотчас вспомнил, как давным-давно его бабушка, он тогда еще был пионером, любила повторять: «На тот свет с собой богатство не возьмешь, придется на нашем оставить». «А ведь это правда», — вынужден был согласиться почти олигарх, отправляя в рот очередной кусочек грецкого ореха.

                     Он задумался, и пришло ему в голову, что не все так уж безнадежно.

                     Почти олигарх решил, что выход обязательно отыщется, если будущее будет принадлежать ему. Как этого добиться, он знал лучше других. Будущее следует купить. Есть вещи, на которые не следует жалеть денег. А вместе с будущим, естественно, надо будет обязательно прикупить вечную молодость и практическое бессмертие.

                     «На всякий случай надо будет включить эти требования в контракт, чтобы избежать возможных недоразумений с исполнителями», — подумал почти олигарх.

                     Он понимал, что с исполнителями придется поступить жестко. Было бы глупо разрешать пользоваться конечным продуктом людям непроверенным, а то и вовсе враждебно настроенным, только на том основании, что они это открытие сделали. В Средние века существовал хороший обычай: зодчих, создавших особо выдающиеся храмы, убивали или, в знак признания особых заслуг, ослепляли. Таким способом заказчик добивался простой и понятной цели: зодчий не мог применить свое умение на пользу чужого дяди и, что тоже понятно, не мог создать больше ничего прекрасного, хотя бы и во славу своего хозяина. Это моментально обесценило бы предыдущие затраты, что непродуктивно.

                     Убить или ослепить? А может быть, нейтрализовать их новым прогрессивным способом? Например, направить на Луну? Или на Марс без права возвращения? Эффектная расправа и выглядит вполне гуманно. Разговоры о новых горизонтах и человеческом любопытстве, оказывается, бывают полезными.

                     Почти олигарх брезгливо поморщился и высморкался. Пусть конкретное решение выберет Магистр. Следовало признать, что он, конечно, справится с решением этого вопроса лучше любого другого. В силу своего положения и лучшего понимания общей политической обстановки.

                     И почти олигарху стало спокойнее, поскольку проблема была переведена из сферы мечтаний в практическую плоскость, теперь он мог действовать. А действовать почти олигарху нравилось больше, чем мечтать. Ему осталось отыскать сговорчивого продавца, и дело будет сделано.

                     Но врожденная осторожность заставила почти олигарха отнестись к своему желанию контролировать будущее с предельным вниманием.

                     Он отправился в частную клинику, которую недавно приобрел вскладчину с тремя своими знакомыми по гольф клубу. Рано или поздно в жизни человека наступает пора, когда в поздравлениях с днем рождения на первые роли выползает пожелание здоровья. Для каждого нормального человека это является более чем достаточным основанием для приобретения медицинского учреждения с хорошей репутацией. Что, собственно, почти олигарх и сделал. До сих пор у него не было причин усомниться в правильности своего выбора. Правда, пока и задачи перед медицинским персоналом ставились ограниченные, профилактические. Теперь все изменилось. Решение контролировать будущее требовало особого внимания к здоровью. Неожиданная смерть от пустяка делала бессмысленными любые усилия по управлению будущим.

                     «Человек внезапно смертен, — вдруг вспомнил почти олигарх, — Нужно сделать так, чтобы на почти олигархов этот приговор не распространялся».

                     Доктор Свердлов предупредительно встретил дорогого пациента в вестибюле. Он любил лечить своих хозяев.

                     — Приветствую вас! Я к вашим услугам, — восторженно сказал он и застыл в почтительном ожидании.

                     — Взаимно.

                     — Что вас привело к нам, надеюсь, ничего серьезного?

                     — Об этом я бы хотел услышать от вас! Хочу поручить вам комплексную диагностику моего организма.

     — О, но это займет какое-то время.

                     — Ничего, я не спешу.

                     Через три дня доктор Свердлов доложил, что организм почти олигарха находится в удовлетворительном состоянии.

                     — Что значит — в удовлетворительном?

                     — Только то, что для тревоги нет оснований. С учетом возрастных изменений во внутренних органах патологии нами не зафиксировано, для обеспечения их нормальной работы не требуется медикаментозного или оперативного вмешательства. Все хорошо, все в норме.

                     — Можете ли вы гарантировать, что моя печень и мои почки продержатся еще хотя бы пятьдесят лет?

                     — Это сложный вопрос.

                     — Постарайтесь дать простой и понятный ответ.

                     — Видите ли, медицинская наука пока не в состоянии делать прогнозы на такой большой срок.

                     — Значит, нет.

                     — Ну почему же.

                 — Потому что мои печень и почки столько не протянут. Даже здоровый образ жизни не поможет.

                     Доктор Свердлов с остервенением потер переносицу.

                     — Действительно, процесс старения пока остановить не удается. Обращаю ваше внимание на слово пока. Наши возможности ограничиваются тщательно разработанными  технологиями по замене старых органов и частей тела на новые, искусственные. Мозг человека способен прослужить не менее двухсот лет, если регулярно поддерживать его всеми необходимыми полезными веществами. Из этого следует, что и человек может спокойно прожить двести лет. Множество людей уже сейчас живут с бионическими протезами, управляемыми силой мысли. Такие конечности выглядят как настоящие. Иногда их даже трудно отличить от натуральных.

                     — Люди станут роботами, сломанные детали которых будут менять при необходимости?

                     — Что-то в этом роде.

                     — Отлично. Двести лет, говорите. Меня это устраивает. Вы занимаетесь подобной работой?

                     — Скажем так, я знаком с подобными технологиями. Лучший известный мне специалист по трансплантации — мой хороший знакомый.

                     — Отлично. Я беру вас обоих. Подготовьте смету, вы должны работать на меня. Устройте лабораторию или, что вам там понадобится для работы, институт или научно-исследовательский центр. Я в этом не разбираюсь.

                     Двести лет на первое время вполне устраивали почти олигарха. Его планы по захвату будущего обрели смысл. Отныне он работал на себя, а не на наследников.

                     В гольф клубе можно было встретить старых знакомых. Среди членов клуба бытовало стойкое убеждение, что личное общение в неформальной обстановке помогает решению неотложных дел. Именно так и получилось у почти олигарха. У стойки бара он повстречал давнего знакомого. Они не виделись много лет, но несколько дней тому назад почти олигарх вспомнил о его существовании. Была важная проблема, которую Матвей — так звали его потенциально полезного знакомого — мог решить, не догадываясь об истинной цели просьбы.

                     — Да это же Матвей собственной персоной! Сколько лет, сколько зим! — произнес почти олигарх, стараясь, чтобы его обращение прозвучало приветливо.

                     — Вау! И ты здесь! Значит, тебе все-таки удалось стать очень богатым человеком. Рад за тебя. Молодец.

                     — Да, на судьбу не жалуюсь. Все сложилось.

                     — По маленькой за встречу? — предложил Матвей.

                     — А почему бы и нет, — ответил почти олигарх.

                     Посидели, повторили, завязался разговор.

                     — А помнишь, как ты решил прикупить Таганрогскую птицефабрику? — спросил Матвей.

                     — Нет, совсем не помню, — сказал почти олигарх, ухмыльнувшись.

                     — Любитель футбола!

                     — Все это в прошлом.

                     — Так ты говоришь, что у тебя все в порядке?

                     — Вот именно.

                     — Это хорошо.

                     — Почему? — удивился почти олигарх.

                     — Грядут большие перемены. Наш гольф клуб решил отделаться от балласта. В последнее время здесь стало ошиваться слишком много посторонних людей, — Матвей понизил голос. — Не из нашей стаи.

                     — Считаешь меня человеком стаи? — удивился почти олигарх.

                     — Не придирайся к словам. Я хотел сказать: людей не нашего круга.

                     Почти олигарх, не без труда, заставил себя обратить внимание на устроившихся за столиками таких же почти олигархов, как и он сам. Многих ли из них ему придется взять с собой в светлое будущее, когда оно станет его собственностью? Сразу и не скажешь. Обязательно надо будет покопаться в их мозгах на предмет обнаружения полезных идей. Это хорошо, что администрация клуба по собственной инициативе решила проверить соответствуют ли притязания членов клуба размерам их кошельков.

                     — Известно, что маленькие люди, как и неприятный запах, стараются проникнуть в каждую щель, — принялся философствовать Матвей. — Об этом полезно помнить. Наш клуб создан для того, чтобы стать родным домом для солидных людей, являющихся оплотом консерватизма. Консерватизм — это вовсе не средство для поддержания покорности маленьких людей. Это единственный способ отличить здоровый мозг от зараженного бациллой смуты, и неверия. Сильный правящий слой призван надлежащим образом контролировать текущее состояние общества и управлять им. Маленькие люди для этого дела, естественно, не годятся. Вот и получается, что именно консерватизм есть мировоззрение, гарантирующее силу и единство элиты. Так что консерватизм — это есть способность правящего слоя представлять маленьким людям универсальный ценностный образец для подражания, которые обязаны гордиться и добровольно следовать хотя бы немногим из доступных их пониманию примерам.

                     Почти олигарху стало скучно.

                     — Расскажи лучше про себя, чем сейчас занимаешься, ты же у нас всегда был работящим.

                     — Помнишь! У тебя всегда была крепкая память.

                     — Я помню только то, что может быть полезным. Так чем ты сейчас занимаешься, если не секрет?

                     — Я человек публичный, у меня нет секретов от народа. В настоящее время я успешно возглавляю Комиссию по ракетостроению и космическим исследованиям.

                     — Замечательно, ты-то мне и нужен. Везде наши люди, и это правильно.

                     — Что тебе понадобилось?

                     — Да вот, хочу отправить несколько человек на Марс. В одну сторону. Без права возвращения.

                     — Странная идея.

                     Почти олигарх пожал плечами.

                     — А целый день гонять мячик по полю для гольфа — это не странно?

                     — Мы такими делами не занимаемся.

                     — Так займись.

                     — Ты думаешь, что это так просто? Захотел на Марс, раз, два и полетел? Тут технология нужна!

                     — Мне не завтра нужно. А лет через десять. Как раз успеешь со своими технологиями.

                     — А хоть бы и через пятьдесят лет! Сказано же тебе, мы такими делами не занимаемся. Понимаешь, мы больше по pr-кампаниям. Создаем шум, привлекаем общественное внимание, рассказываем про наши богатырские планы по освоению космоса. На меня работают десять фантастов, которые придумывают привлекательные для обывателя истории покорения космоса. Маленьким людям приятно думать, что через двадцать лет наша страна добьется потрясающих успехов в освоении космоса. Но это все, что я могу. Если необходимо, чтобы мир узнал, что твои люди готовятся к полету на Марс, могу посоветовать Шабанова, он умеет доходчиво подать материал. Люди его книжки читают с удовольствием.

                     — Твоя Комиссия — симулякр?

                     — Ну и что? Это очень важная работа.

                     — Значит ли это, что все разговоры про плацдармы на планетах и полет научной экспедиции на Плутон всего лишь болтовня?

                     — В общем, да.

                     — Что же мне делать?

                     — Обратись к частникам. За сравнительно небольшие деньги они отправят твоих людей куда угодно. Мы всегда так делаем, в случае необходимости.

                     В среду после обеда в офисе почти олигарха появился неожиданный посетитель. Выглядел он, надо признаться, непрезентабельно. Среднего роста, лохматый, с серым неподвижным лицом и беспокойно бегающими красными от постоянного недосыпа маленькими глазами. Больше всего он походил на внештатного колумниста бесплатной еженедельной газеты, который уже неделю не может прийти в себя от счастья по случаю долгожданного получения справки о полном среднем образовании. Почти олигарх велел охране пропустить паренька, поскольку тот принес с собой документ под интригующим названием «Простейшие методы предотвращения ужасов будущего».

                     — Зачем вы ко мне пришли? — спросил почти олигарх.

                     — Хочу заинтересовать вас своим проектом спасения современного мира.

                     — Десять минут.

                     — Спасибо. Я успею. Развитие науки и техники завели нашу цивилизацию в тупик. Есть ли смысл перечислять все ужасы современной цивилизации: вредные выбросы, расточительное использование энергии, ведущее к гибели бесконтрольное потребление информации. И не только информации. Есть такое страшное слово: консюмеризм, слышали, наверное? А ведь помимо дефицита ресурсов планета начинает пресыщаться и самим человечеством, которое растет все быстрее. И даже с учетом ускоренных темпов уничтожения природы уже не способно больше прокормить себя. Это тупик.

                     Можно ли продолжать делать вид, что все в порядке? Ответ на этот вопрос довольно очевиден. Нет, нельзя. Уже сегодня мир начинает задыхаться от нехватки ресурсов —  природных, энергетических и, самое главное, водных. Все это сулит нам уже в самом ближайшем будущем резкое сокращение, как производства, так и потребления. Надо отметить, что для «замазывания» реальной картины на Западе вовсю раздувается миф о захваченных США и СССР инопланетных сверхтехнологиях, полученных от сбитых «летающих тарелок» и положенных «под сукно».

                     Почти олигарху нравились люди, способные оживить занудный разговор неожиданным поворотом. Он записал в блокнот про инопланетян, чтобы потом разобраться с этим вопросом.

                     — Есть ли выход? Есть. Позитивная альтернатива все же имеется. Мы должны стараться построить основанную на магии биологическую цивилизацию. Уделить главное внимание следует развитию внутренних творческих сил (энергий) самого человека, позволяющих ему обходиться без технических «костылей». У магической цивилизации существенно выше предел прочности. Технократическая цивилизация завязана на внешние источники энергии и ресурсов, собственно, все, на что она способна, — это найти и использовать их, а вот магическая цивилизация может погибнуть исключительно под гнетом внутренних противоречий. В случае истощения планеты (независимо от социального строя) технократическая цивилизация гибнет, либо успевает освоить новые миры. Магическая цивилизация вообще никак не привязана к внешним условиям и факторам. Если она сможет избежать раскола внутри себя и найти достойные для себя цели, то она может быть вечной.

                     — А от меня вам чего надо? — не выдержал почти олигарх.

                     — Как же? — удивился посетитель. — Будущее — оно требует поступков. Понимаете?

                     — Например?

                     — Я пришел к вам потому, что вижу в вас союзника. Будущее готово развести нас по разные стороны баррикад. Мое дело предупредить об этом. Не хотелось бы доводить дело до конфронтации.

                     — Подождите. О чем, собственно, вы? Я не знаю, кто вы такой. И знать не хочу. Мы живем в разных мирах, мне нечего с вами делить. Какая конфронтация? С чего бы это? Какое мне дело до ваших делишек? Решите бегать по улице со спущенными штанами — бегайте, мне-то что? А встанете на моем пути, я вас раздавлю, как докучное насекомое, вот и вся конфронтация.

                     — Вы ошибаетесь. Будущее коварно. Оно переплетает судьбы людей самым причудливым образом. Не смотрит, кто из них богач, а кто нищий. Не сомневаюсь, что меня вы раздавите и не заметите. Но таких, как я, миллионы. Уже на второй сотне придет к вам в голову мысль: «Что-то сегодня много приходится людишек давить, так и устать можно».

                     — Запутанно изъясняетесь.

                     — По-моему все просто. Вы любите, когда на вас люди работают. Но люди работать не желают. Прежде бы вы нас принуждали к труду. А сейчас все стало по-другому. Мало того, что мы идейные бездельники, так еще мы ничего не умеем делать, да и работы для нас никакой нет. Шатаемся и безобразничаем, мешаем серьезным людям вроде вас. Самое время снабдить нас всем необходимым и отселить в особые поселения, для чего потребуется оборудовать несколько городских районов, чтобы жили мы там в свое удовольствие по своим правилам и не мешали богачам. Уверяю, вам это обойдется дешевле.

                     Он протянул почти олигарху бумажку.

                     — Вот. Я выписал наши требования. Мы — простые ребята. Никаких особых излишеств не требуем: скромное жилье, скромную одежду, скромную технику, скромные развлечения, скромную еду. А если обнаружатся вдруг нахалы с запросами, мы сами заставим их отрабатывать и оплачивать свои причуды.

                     — Вот как?

                     — Не больше двух бесплатных посещений ресторана за год, без спиртного — вот что следует нам гарантировать. И двухнедельный отдых на курорте. Уровень развития цивилизации позволяет обеспечить приемлемый уровень потребления любому человеку, согласившемуся принимать правила общекультурного, интеллигентного поведения и вносить свой посильный вклад в развитие человеческой культуры.

                     — Как вы собираетесь отбирать людей?

                     — Годится любой человек, обладающий навыками для полезного дела или готовый учиться полезному делу. Наша задача — развить в себе магические способности, заставить природу работать на нас. Производительной силой нового общества станет не слабый человек, а сама биосфера! Здорово, правда?

                     — Говорите, вас много?

                     — Миллионы.

                     — Оставьте номер своего телефона, с вами свяжутся.

                     Посетитель почтительно кивнул головой, насмотрелся, наверное, фильмов из жизни аристократии ХIХ века, и отправился по своим делам.

                     Почти олигарх нажал на звонок для вызова дежурного, и в дверях появился его секретарь-референт.

                     — Послушайте, Жеков, вы ведь знакомы с некоторыми футурологами? Срочно отыщите человека, который бы согласился продать мне будущее.

                     Был у почти олигарха знакомый профессор, который здорово разбирался в будущем, звали его Уилов, в списках профессиональных футурологов он не значился, однако дело свое знал хорошо. Но от предложения подзаработать Уилов почему-то отказался. Неудача только раззадорила почти олигарха, а он привык рассматривать любой отказ, как неудачу. Он понимал, что начинать такое важное дело со встречи с  человеком, который не заинтересовался его деньгами, — плохая примета, но отступать не собирался.

                     А вот Жекову удалось отыскал специалистов, которые с радостью согласились поучаствовать в купле-продаже будущего за довольно скромное вознаграждение.

                     С этого история и началась.

                     Среди знакомых профессора Уилова был один очень богатый человек, почти олигарх. Имя этого удачливого предпринимателя было широко известно, но без особой нужды его произносить не рекомендовалось. Точно определить социальный статус этого человека было трудно. Понятно, что на тусовки олигархов Уилова не приглашали. Профессора, как правило, люди слишком незначительные, они не способны пройти даже самый простой фейс-контроль. Не исключено, что, встречаясь, очень богатые люди используют особые, не подвластные пониманию футурологов, способы идентификации. Но это есть великая тайна, известная только посвященным. Уилов был бы не прочь, в свою очередь, точно отличать почти олигархов от самозванцев, но он понимал, что это невозможно. Было бы проще, если бы очень богатые люди носили на рукавах специальные знаки или нашивки, удостоверяющие их статус, но пока об этом можно только мечтать.

                     Судьба свела их совершенно случайно. Почти олигарх решил приобрести здание Института проблем прикладной модернизации и построить на его месте личный Киноцентр с вертолетной площадкой или торгово-развлекательный центр, это как получится. Он еще не решил окончательно, как поступить со своей новой недвижимостью, а мечтать он не любил. Но пора было определяться. Собственно для этого почти олигарх и посетил Институт, ему хотелось лично переговорить с сотрудниками, чтобы потом не тратить силы на разгон протестных движений, а заодно оценить рыночную стоимость здания.

                     Почти олигарх умел быть убедительным.

                     — Не вижу перспектив у вашего Института. Само по себе его существование есть недоразумение. Понимаете, у посторонних людей может возникнуть впечатление, что модернизация одинаково касается не только меня, но и вас, профессоров. Это заблуждение. Модернизация — это поиск путей получения дополнительной прибыли, то есть мое личное дело. А от вас требуется совсем немного — потреблять и покрякивать от удовольствия. Составлять планы на будущее предоставьте мне. Это мое природное право, делиться которым я ни с кем не намерен. Попытки присвоить его будут пресекаться.

                     Профессор Уилов не удержался от едкого замечания, комментировать бессмысленные заявления о будущем было его работой.

                     — Вы ошибаетесь, будущему глубоко наплевать на ваши планы.

                     — Это мы еще посмотрим! — грозно сверкнув глазами, выкрикнул почти олигарх, он не любил, когда ему перечат.

                     — Ни у кого нет, и не может быть своего собственного будущего, даже у вас. Придется вам довольствоваться тем, что сделают и придумают другие, — это не была грубость, просто профессор немного увлекся, так было всегда, когда речь заходила о будущем. Идея о том, что очень богатые люди влияют на будущее меньше, чем привыкли об этом думать, была его любимой. Это был его конек. Он писал об этом монографию.

                     Почти олигарх не обиделся. Только внимательно и с неодобрением посмотрел на профессора, как посмотрел бы на любого опасного интеллектуала.

                     Так они и познакомились.

                     Прошло всего три недели, и почти олигарх пригласил профессора Уилова на встречу. Удивительно было уже то, что он раздобыл номер его мобильника. Узнать его было совсем не трудно, но для этого требовалось совершить определенные действия. И усилия были предприняты, что само по себе было удивительно. Уилов не знал, стоит ли этим гордиться.

                     — Чем могу?

                     — Требуется консультация по вашей специальности. Вашу работу, если вы свои представления о будущем называете работой, я оплачу.

                     Уилов в замешательстве почесал левое ухо. Объяснять почти олигарху, что думать тоже работа, требующая определенных усилий, что она часто выматывает сильнее, чем физическая, ему было скучно. Добиться понимания от человека, добровольно ограничивающего собственное сознание, нереальная задача. Думать надо было о другом: стоит ли воспользоваться случаем и получить с клиента деньги за предсказание возможного будущего? Деньги лишними не бывают. Это, конечно, так. Но только способ их получения мог быть опасным.

                     Трактовать будущее за деньги — занятие весьма специфическое. Богатые клиенты, как правило, люди нервные. Человеку без проблем будущее без надобности. Любая ошибка, а погрешности в предсказаниях дело неизбежное, могут вызвать у заказчика приступ ярости. Нынешние богачи привыкли требовать отчет за каждую потраченную ими копейку. Подавай им добротный товар, в котором трудно отыскать изъян.

                     До сих пор профессору Уилову удавалось заниматься своим любимым делом — исследованием будущего за государственный счет. Но неожиданно наступило время, когда обеспеченные люди стали подозревать, что будущее играет в их жизни важную роль. Большую, чем об этом было принято думать еще год назад. Что-то изменилось в общественной атмосфере. В футурологии это называется ускорением ритма истории. В среде очень богатых людей стало модно рассуждать о будущем.

                     Футурологи попроще, немедленно повелись на хорошие деньги. Рассчитывали, по восточной традиции, что через двадцать лет кто-то помрет: или предсказатель, или эмир, или ишак. До вчерашнего дня Уилова это не касалось, но вот и ему предложили работу и кучу денег.

                     — Как-то это неожиданно. Никогда бы не подумал, что вас заинтересует будущее.

                     — Мне нужно, — сказал олигарх.

                     — Нет, — ответил Уилов.

                     — Говорите по-русски. Нет — это не русское слово.

                     — Я подумаю.

                     — Завтра в пять часов дня вы мне позвоните.

                     Уилов обдумал странное предложение почти олигарха. И решил его принять, рассчитывая, что сумеет как-нибудь выкрутиться, не нагружая мозг почти олигарха сложными проблемами. Любой, даже не подготовленный человек способен немножко предсказывать будущее. Например, можно с большой уверенностью утверждать, что в июне следующего года в Санкт-Петербурге будут идти дожди, а в декабре снег. И что эта тенденция сохранится без существенных изменений в ближайшие двадцать лет. Прогноз может не исполниться, но вероятность этого очень мала. Не трудно придумать целую серию событий, которые почти наверняка исполнятся. Этот проверенный годами набор банальностей должен был удовлетворить потребности почти олигарха: миру предстоит пережить значительные демографические сдвиги, а также резкий рост индивидуализма, спрос на продовольствие, воду и энергию... Можно добавить что-нибудь про неизбежную многополярность будущего мирового порядка. Каждый из перечисленных трендов не трудно раскрыть, подробно описать, ввести подтренды… Если внимательно следить за словами и отнестись к работе формально, удастся и денег срубить и обезопасить себя от возможных претензий клиента.

                     На следующий день в пять часов дня, как ему и было приказано, Уилов почти добровольно передал свои мозги в распоряжение почти олигарха. К своему удивлению, он обнаружил, что ему самому нравится думать о том, как он потратит свой неожиданный заработок. Он много чего напридумывал, и не все из предполагаемых покупок были полезными, вовсе нет — большинство из них оказались милыми, но весьма дорогостоящими пустяками… И это было особенно приятно. Уилов не позволял себе слишком часто тратить свое время на неразумные мечты. На этот раз все было по-другому — это был заслуженный бонус за неизбежные тревоги.

                     — Я так и не смог понять, чего вы от меня хотите? — спросил он у почти олигарха.

                     — Будете подробно рассказывать мне о наступающем будущем. Я навел справки, вы о нем много знаете.

                     — Врут, гады! — вырвалось у Уилова.

                     — Не скажите, Уилов, мне редко врут, опасаются. Это разумно. Советую и вам всегда говорить мне правду.

                     — Рассказы о будущем по природе своей лживы.

                     Олигарх погрозил Уилову пальцем.

                     — Слова, слова, слова…

                     — Шекспира читали?

                     — Мы, очень богатые люди, любим получать лучшее. Шекспир не исключение. Поэтому, когда мне понадобился специалист по будущему, я покупаю вас, Уилов.

                     — Для разговоров о будущем пригодился бы фантаст. Утопии, антиутопии и прочая литература. Я к этому, собственно, имею лишь косвенное отношение.

                     — Фантасты люди несерьезные.

                     — Будущее легче почувствовать, чем познать. Это едва ли не единственное, что о нем известно точно.

                     — Писатели у нас, может быть и не плохие сочинители, но совершенно не мыслители. Мало знают из греков и Библии, или знают бестолково, наспех, и потому, все как на подбор, нехорошо, неглубоко мыслят или не мыслят вовсе. Они не могут предложить современной мировой литературе ничего существенного или разумного. Даже когда у них есть литературный дар, все уходит в слова, никакой метафизики.

                     Профессор Уилов опешил. Он не ожидал услышать от почти олигарха такой длинный и связный текст. Потом, когда удивление прошло, профессор сообразил, что текст был прочитан по бумажке. Произнесенный текст всегда можно отличить от прочитанного. Чтеца предательски выдают интонации. Позднее Уилов обнаружил, что текст этот давным-давно  написал в «Огоньке» литературный критик Евгений Сидоров.

                     — Зачем вам понадобилась метафизика? — спросил он, чтобы поддержать разговор.

                     — Меня волнует изоляция художественной литературы от сферы академической и около академической мысли. Писатели гораздо дальше от академических кругов, чем власть, которая взаимодействует с ними через буфер «экспертного сообщества». Скажу прямо, писатели — это изгои современной русской культуры. И то, что вы мне предложили интересоваться их мнением, представляется мне странным.

                     Уилов не сомневался, что и это была цитата.

                     — Дело в том, что писатели могут быть мыслителями, а могут и не быть. Их дело — чувствовать. «Заминку чувствует прозаик, шиповник чувствует поэт». Как-то так. И чем меньше у писателя контактов с властью, тем он ближе к современной русской культуре. По указке властей трындят не писатели, а литераторы. Это совсем другие люди. Нет, нет, писатели именно мыслители. Просто их мысли вас по каким-то соображениям не устраивают. Не соответствуют вашим ожиданиям. А это проблема не писателей, а исключительно ваша.

                     — И каковы перспективы писателей в будущем?

                     — Незавидные, — признался Уилов.

                     — Вот видите, — улыбнулся почти олигарх. — Мне не нужны фантасты, мне нужны вы.

                     — А добавите рубль, могу и в стихах.

                     — За этим дело не станет.

                     — Нет, нет, это я пошутил.

                     Уилов, как смог, приготовился к своему первому уроку или первой консультации — он так и не понял, что от него потребуют. Он решил, что нужно сразу же лишить почти олигарха иллюзий. Будущее — это такая штука, о которой следует говорить правду:

                     1. Будущее наступит независимо от нашего желания.

                     2. Будущее враждебно нам.

                     3. Мы враждебны будущему.

                     4. Предсказать будущее мы не в состоянии.

                     5. Создать будущее по своему плану нельзя.

                     6. Будущее уже здесь, только мы не догадываемся об этом, потому что боимся и ненавидим его.

                     Уилов выписал тезисы на бумажку, перечитал и решил, что на первый раз этого будет достаточно. Можно было не сомневаться, что почти олигарх после подобного честного предисловия немедленно потеряет интерес к дальнейшему сотрудничеству.

                     Впрочем, это было уже не так и важно. Уилову стало интересно. Сформулированные принципы, — а они были верны, что не трудно было доказать при необходимости, — заставляли смотреть на будущее совсем не так, как было принято до сих пор. Будущее следует представлять чужим. Подобные начальные условия позволяют рассматривать необычные сценарии будущего. К тому же, что важно, они почти наверняка окажутся точнее общепринятых. Уилов удивился, что не догадался без подсказки почти олигарха менять начальные условия при разработке сценариев будущего. Казалось бы, нет ничего более естественного — все люди разные, и подходы к пониманию будущего у них должны отличаться. Но будущее всегда оценивали с точки зрения элиты, другие точки зрения просто отбрасывались. Кто платит, тот и заказывает результат. Очень важно отказаться от такого подхода. Это, конечно, была глубокая мысль, Уилов даже немного возгордился.

                     Он прекрасно понимал, что почти олигарху  тонкости теории были не интересны. Ему нужны были конкретные предсказания. И понятно какие. Почти олигархов во все времена занимали перспективы достижения бессмертия и не ограниченной молодости, и, конечно, возможность сохранения своей власти на веки вечные. Еще крепкое здоровье и благоприятные перспективы развития бизнеса. Об этом рассказать будет легко. Футурология для очень богатых занимается этими проблемами давно и успешно. Пересказать будет не трудно.

                     В назначенное время, Уилов послушно явился в офис почти олигарха. Ждать хозяина пришлось не долго, минут десять. У почти олигарха было прекрасное настроение. Он мелком взглянул на Уилова, игриво подмигнул и выразил уверенность, что тот легко справится с квалификационным тестом.

                     — Каким тестом? — не понял Уилов.

                     — Я нанимаю на работу только самых лучших. Это общеизвестно. У вас, если хотите работать у меня, должна быть справка о том, что вы — гений.

                     — Кто же мне даст такую справку?

                     — Не беспокойтесь, пройдете тест, и мой доверенный человек без промедления заполнит нужный документ.

                     Он щелкнул пальцами, и к нему подошел аккуратно одетый сосредоточенный человек с планшетом в руках.

                     — Обслужите профессора, — сказал почти олигарх.

                     — Слушаюсь.

                     Почти олигарх ушел, и человек с планшетом приступил к работе.

                     — Здравствуйте, профессор. Моя фамилия Соловьев. Мне поручено определить, являетесь ли вы гением.

                     — Вы умеете отличать гениев от прочих за пятнадцать минут?

                     — Нет, конечно, — засмеялся Соловьев. — На это уйдет пять часов.

                     — То есть вы знаете, кто такие гении?

                     — Обязательно. Не первый год по этому делу!

                     Уилову стало не по себе, на миг ему показалось, что он ничего не понимает в людях. Это было удивительно, ведь он опубликовал 123 статьи о развитии социума. Считал себя специалистом. И вот надо же! Встреча с Соловьевым поколебала его уверенность в собственных силах. Нельзя было отрицать, что Соловьеву известно о людях что-то по-настоящему важное, до сих пор ускользавшее от Уилова. Вероятно, это как раз и было одно из тех самых отличий в начальных условиях построения возможных сценариев будущего, о важности которых он недавно догадался.

                     Впрочем, если окажется, что действительно существует способ, с помощью которого можно отличать гениев от прочих всего лишь за пять часов, то Уилову придется признать, что его представления о будущем неверны или неполны. Уилов обрадовался, не каждый день удается расстаться со своими заблуждениями и ошибками. Редкая удача!

                     — Мои представления о людях единственно верные, — заявил Соловьев. — Я знаю, что нужно человечеству.

                     — Вот как?

                     — Человечество нуждается в том, чтобы им руководили гении. Это сделает нашу жизнь более эффективной.

                     Соловьев искренне радовался, что нашел благодарного слушателя и подробно поведал о своей миссии. Однажды он понял, что должен возглавить проект по привлечению гениев к руководству человечеством. Это был великий замысел. Соловьев решил довести его до конца и стал искать деньги для его претворения в жизнь. Вот так он и познакомился с почти олигархом, который сразу оценил замысел и открыл финансирование.

                     — Бред! — сказал Уилов.

                     — Не скажите, — возразил Соловьев.

                     — Четкого определения гениев не существует. Разве можно отыскать их в толпе талантливых людей?

                     — Без особого труда. Я уже провел эксперименты, — Соловьев говорил четко и убежденно. — Мной разработан способ сканирования мозга, который четко разделяет людей на три группы: 1. гении — им будет предложено возглавить человечество; 2. пустые людишки, годные только для того, чтобы подметать задний двор — им так и скажут: «Марш на задний двор и метелку не забудьте»; 3. потенциальные бандиты и преступники — для этих в моей лаборатории был изобретен специальный браслет, как только мерзавец захочет преступить закон, его сразу ударит током. 360 вольт для такого дела не жалко. А как вы думали, уговаривать их прикажите?

                     — А вот я не взялся бы отличить гения от человека талантливого,  — сознался Уилов.

                     — Это говорит о том, что сканирование вашего мозга нужно провести неотлагательно. Давайте начнем. Прошу в лабораторию.

                     — Нельзя ли отложить ваше мероприятие? Мне нужно время, чтобы свыкнуться с вашими идеями.

                     — Ерунда. Попрошу без разговоров.

                      Уилов всегда считал термин «гениальность» понятием довольно бессмысленным, исключающим объективное определение. Но процедура обнаружения ее в конкретном человеке обещала быть прикольной и поучительной. Ему показалось, что Соловьев относится к своим идеям крайне серьезно. Последовательное изучение будущего приучило Уилова бережно относиться к постоянно возникающим феноменам городского мифотворчества. С некоторых пор он стал считать, что эти мифы по влиянию на будущее превосходят объективные знания. С этой точки зрения, грех был не познакомиться с мифотворчеством Соловьева. Ни в коем случае нельзя было пренебрегать возможностью проверить свой интеллект добровольно, без получения повестки и принудительного привода в поликлинику. Уилов не сомневался, что творческий союз почти олигарха с Соловьевым обязательно и в кратчайшие сроки приведет к принятию государственной программы сканирования интеллектов.

                     В лаборатории встретили его приветливо.

                     — Подскажите, Соловьев, что вы собираетесь отыскать в моей голове? — спросил Уилов.

                     — Каждая индивидуальная способность человека имеет представительство в мозге. Если она строго структурно выражена, то есть структуры, вовлеченные в эту функцию, достаточно большие, то, естественно, этот человек будет способен заниматься этой деятельностью. А если нет, то, сколько бы он ни пыхтел, ничего не получится. Размеры структур, конкретно отвечающих за выполнение функций, определяют возможности человека их реализовать.

                     — А если я откажусь измерять мозговые  структуры указанным вами способом?

                     — Давайте, не будем капризничать. Залезайте в ящик.

                     — Если окажется, что структуры моего мозга о-о-очень большие и меня признают гением, означает ли это, что у меня появится шанс прорваться в элиту?

                     — Нет, конечно. Но вы сможете продуктивно работать. У вас будет высокая производительность труда, что всегда приветствовалось работодателями. Но разве вы не знаете, что в социальном сообществе наибольшей эффективности достигают наиболее примитивные особи? Потому что человек разумный асоциален по своей природе. Он не разделяет обезьяньих принципов и руководствуется привнесенными системами — моралью, этикой и прочей ерундой. В то время как наиболее простые организмы, которые воспринимают в чистом виде главное в жизни: еду, размножение и доминантность, достигают результата легче. Именно поэтому среди нуворишей так много типов, поведение которых так подозрительно похоже на повадки питекантропов и бабуинов. Это — нормальное явление. Это — биологическая победа.

                     — А как же другие побудительные мотивы?

                     — Какие это другие?

                     — Например, любопытство или стремление к красоте, или контролируемая глупость?

                     — Что такое контролируемая глупость?

                     — Иногда люди совершает совершенно бессмысленные поступки, о которых им точно известно, что они никогда не принесут выгоды. Но человек все равно совершает его, потому что ему так хочется, и потому что он может себе позволить совершить ошибку.

                     — Не путайте меня: секс, жратва и власть — вот полное и исчерпывающее перечисление факторов, определяющих интерес человека к окружающему миру. Выдуманная вами контролируемая глупость — форменная белиберда. Вы не сможете привести ни одного примера, когда бы разумный человек поступал вопреки выгоде.

                     — Ну почему? Это легко. Вот, например, я отказываюсь залезать в ваш ящик. Чем не пример?

                     — Но тогда я не смогу оформить должным образом справку о вашей гениальности.

                     — Ух ты!

                     — Так дела не делаются!

                     — Может быть, я зайду в следующий раз? У меня через час лекция. Простите, что забыл предупредить.

                     — Это не мне решать. Но я и без сканирования уверен, что вы не гений.

                     Уилов был доволен. Пообщался с людьми из будущего, узнал еще об одном забавном городском мифе. Повезло! Ему не хотелось обижать Соловьева, но он не удержался и спросил:

                     — Наш общий работодатель перечислил вам деньги?

                     — Пока еще нет, жду конца квартала.

                     Уилов понимающе кивнул. Очень богатые люди тем и отличаются от прочих, что очень неохотно расстаются со своими деньгами, они, как известно, пошлые жадины. Он искренне рассчитывал, что почти олигарх вычеркнет его из списка. Про легкие деньги все равно придется забыть.

                     Почти олигарх пребывал в раздумьях за внушительным письменным столом в своем новом кабинете. Перед ним лежали две тонких папки. Он напряженно рассматривал их, поочередно переведя внимательный взгляд с одной на другую. Время от времени он прищуривался, словно бы ожидал, что подобная уловка заставит одну из папок стать податливее. Постороннему наблюдателю могло показаться, что человек овладевает секретами бытовой левитации и пытается взглядом приподнять хотя бы одну из них над поверхностью стола.

                     Но это, конечно, было не так. Почти олигарх думал. Он должен был принять важное, может быть, самое важное решение в своей жизни. От его выбора зависело слишком многое. Но волнения не было — он родился богатым человеком и потому свыкся с мыслью, что контролировать будущее его естественное право и обязанность. Не боялся он и ошибиться. Магистр однажды сказал ему: «Наши ошибки для прочего плебса есть наивысшие достижения разума и духа». Для почти олигарха эти слова давно стали аксиомой, то есть истиной, не требующей доказательства. Они подчеркивали его особое положение в человеческом социуме, одного этого было достаточно, чтобы их было приятно цитировать перед ужином.

                     Сладкие мысли о неизбежной победе над собственной кончиной и обязательной расправе над людьми, которые обеспечат ее, несколько расслабили его, но предаться приятным размышления не пришло еще время: «Забей пенальти, а потом уже радуйся!» Это крайне важное правило почти олигарх не забыл. Как и то, что сейчас ему предстоит сделать выбор. Он собрался и опять уставился на папки, лежащие перед ним.

                     Наконец, он решился и взял в руки лежащую справа папку, на аккуратно приклеенной к обложке бумажке было написано: «Геннадий Перекатов. Фабрика будущего». Это было хорошее, многообещающее дело. Предполагался быстрый успех, не требующий больших затрат. Почти олигарха совсем не смущала необходимость активного вмешательства в государственную политику. Наоборот, предстоящие операции показались ему в высшей степени справедливым делом, обществу давно пора было вплотную заняться трудом на пользу по-настоящему богатых людей. Почти олигарх считал, что это единственно возможный путь прогресса.

                     Почти олигарх приказал Жекову доставить Геннадия Перекатова для переговоров. Футуролога привезли уже через час.

                     — Любите ли вы деньги, Перекатов? — спросил почти олигарх строго, в людях подобного сорта он знал толк.

                     — В разумных пределах.

                     — Маленькие не любите, большие любите, правильно?

                     — Не всегда. Еще бывают деньги достаточные. Вот от этих денег я никогда не отказывался.

                     — Это разумно, — похвалил почти олигарх. — Впрочем, я вызвал вас для обсуждения совсем другой проблемы — свои деньги за работу вы получите, если, конечно, решите поставленную мною задачку. Я хочу обладать будущим. И не только ближайшим. Справитесь?

                     Перекатов непроизвольно облизал внезапно пересохшие губы, в глубине души он возликовал, оказывается, он все делал правильно: его тщательно просчитанная кампания по захвату рынка футурологических услуг принесла первые дивиденды, очень богатый человек сам пришел к нему за советом!

                     — К сожалению, будущим нельзя обладать, но его можно контролировать.

                     — Есть разница?

                     — Вашей цели нельзя добиться мирным путем. Любой захват — это обязательно война. Холодная, горячая — это уж как повезет.

                     — Кто же мои враги?

                     — Желающих поучаствовать в дележе будущего много. Всех и не перечислить! Но это не так и важно. Главное, вы должны привыкнуть к нашей терминологии, прежде всего это «прогностическая опасность», «прогностический бой», «прогностическое стратегическое вооружение», «опасные интеллектуалы», «простейшие информационные мины», «прогностическое наступательное вооружение», «опасное предчувствие», «прогностический конфликт». И так далее. Вы должны приготовиться к войне.

                     — Серьезная терминология.

                     — О да, мои подчиненные — люди серьезные.

                     — Итак, что вы намерены предпринять для успешного решения моей задачи?

                     Перекатов сделал вид, что задумался, но почти олигарх был уверен, что это всего лишь рекламный ход.

                     — Для успешного достижения цели следует предпринять определенный комплекс мер как краткосрочного, так и долгосрочного характера, — медленно сказал Перекатов, будто бы с трудом очнувшись от ступора. — Первое, чего нужно обязательно добиться: наши работы должны стать инструментом оперативного государственного управления, наши рекомендации должны беспрекословно исполняться чиновниками любого ранга. Наказание за неисполнение должно быть неотвратимым и жестоким.

                     Почти олигарх кивнул.

                     — Должна быть создана эффективная инфраструктура распространения прогнозирования — организации, сети, коммуникативные площадки и так далее. Надлежит четко определить главный предмет исследования и требовать надлежащего исполнения директив. Привлекать к работе нужно только квалифицированных специалистов, ни в коем случае не посвящая их в суть проекта. Использовать их, так сказать, втемную. И побольше тумана и эзотерики. Нелишним было бы разрушить систему рационального мышления. Мистика и тайны делают мозг используемого человека податливее, — Перекатов подумал и добавил: — Это может быть полезно.

                     — Что такое коммуникативные площадки?

                     — Специально оборудованные места, где люди смогут говорить о будущем все, что им только заблагорассудится, без стеснения и боязни наказания. Люди, как правило, любят поговорить, особенно когда им кажется, что они в относительной безопасности. Например, человеку будет сложно толковать будущее, оказавшись в этом кабинете перед вашими очами. Другое дело, если он будет помещен в тесное, абсолютно темное помещение. Как только он поймет, что его не собираются бить по голове, у него обязательно возникнет желание поговорить о будущем откровенно. И, уверяю вас, он выложит все без утайки. Так сказать, откроет тайники своей души.

                     — Понятно. А что это вы говорили о «прогностическом оружии»?

                     — Нужно быть готовым к тому, что противники будут пользоваться примерно такими же методиками, что и мы. Наши прогнозы будут конфликтовать с чужими, не всегда для нас полезными, рекомендациями. Мы должны быть готовы в любой момент нейтрализовать их отрицательный потенциал и, в свою очередь, иметь возможность наносить превентивные удары по противнику, щедро заваливая его аналитические центры специально подготовленными нами пагубными для его проекта прогнозами.

                     — Хитроумно.

                     — Вы знаете, господин… Простите, но я не знаю имени своего работодателя.

                     — Я не люблю, когда мое имя произносится. Называйте меня очень богатым человеком, — он ухмыльнулся, потом добавил: — Или почти олигархом. Право называть меня по имени нужно заслужить. Так что вы хотели сказать?

                     Перекатов не сразу вспомнил, что хотел сказать, но взял себя в руки и продолжил:

                     — Обязательно нужно отметить, что работа с будущим редко связана с интеллектом.

                     — Как это?

                     — Будущее для нас — это иллюзии и искушения.

                     — Получается, что мое желание обладать будущим всего лишь искушение?

                     — Конечно.

                     — Пожалуй, в этом что-то есть, — согласился почти олигарх. — Получается, что вы нужны мне для того, чтобы перевести исполнение моих желаний в конкретный план простых и понятных действий?

                     — Именно.

                     — Вы приняты.

                     — Спасибо.

                     Почти олигарху Перекатов понравился. Конечно, был он всего лишь забавным болтуном, но при определенных обстоятельствах мог быть полезным. Обществу нравится, когда говорят глубокомысленно и туманно. Чем больше используется непонятных слов, тем с большим доверием народ относится к болтуну. Перекатов, в этом смысле, был незаменим.

                     Но самостоятельно Перекатов проблему контроля над будущим решить не мог. Нужен был биолог или психолог, способный манипулировать людскими представлениями. Пришла пора открыть папку номер два.

                     Доктор Соловьев оказался человеком практическим. Его теории были окончательными, они не предполагали обсуждения или, тем более, корректировки. Их следовало заучить и исполнять. Это подкупало. Как было сказано по другому случаю: «Если вы однажды догадались, что ваши планы проваливаются, потому что они основываются на неверных представлениях о мире, не спешите исправлять свои ошибки, подождите, пока неверный путь не приведет вас к новой потрясающей победе. К своему удивлению, вы довольно быстро обнаружите, что цель, которой удалось достичь, пусть и бесконечно далека от первоначальных планов, но не менее желанна».

                     Соловьев был уверен, что человечество последовательно избавляется от пагубного влияния интеллекта. Он считал, что таково требование природы, а потому задача честного человека помочь ей в этом начинании.

                     Очутившись в кабинете почти олигарха, Соловьев повел себя странно, будто бы был уверен, что это он нужен почти олигарху, а не наоборот. Почти олигарх даже на мгновение растерялся, но сообразил, что Соловьев набивает себе цену. Это, конечно, был дешевый трюк, не имеющий никакого отношения к реальному положению вещей. Предположим, что идейки Соловьева действительно так ценны. Но без денег почти олигарха они все равно ничего не стоят. Это же очевидно, есть деньги — идеи могут реализоваться, нет денег — пишите письма в Академию наук. Там прочитают, могут, впрочем, и не прочитать. Это уж как повезет. Так кто кому нужен?

                     — Сейчас наступили времена заказчиков, — закончил вслух свои размышления почти олигарх.

                     — Я с этим не спорю, — подтвердил Соловьев.

                     Могло показаться, что он внимательно вслушивался во внутренний монолог своего будущего хозяина. Это было очень мило.

                     «Этот парень далеко пойдет, если согласится работать на меня», —  подумал почти олигарх с удовлетворением.

                     А Соловьеву хотелось поговорить. То ли с ним давно не разговаривали серьезные люди, способные воспринимать его идеи, и у него появилась естественная потребность в подобных беседах, то ли он врожденным чутьем зверя признал в почти олигархе своего хозяина.

                     — Давно уже не секрет, что интеллект в современном обществе никаких особых преимуществ человеку не дает. Люди — умные они или глупые, неважно, — поступают на удивление одинаково. Умственная деятельность жестко контролируется биологией. Три главных стимула — еда, размножение, власть — определяют поведение человека. Без стимулов мозг работает с трудом. Мозг поощряет безделье и желание получать блага без умственных затрат. Люди предпочитают мало работать и получать много. Когда обстоятельства заставляют мозг работать, люди обычно нервничают и раздражаются. А все потому, что мозг первым делом приказывает: немедленно бросай дурацкую работу и займись поиском бесплатных благ. Об этом надо знать, когда хочешь понять поступки людей.

                     — Хорошая теория, жизненная.

                     — Заметьте, многократно проверенная на практике!

                     — Хотелось бы знать, какое отношение эта теория имеет к моему желанию подчинить будущее?

                     — Как же! Самое прямое! Непосредственное! Наверное, думаете, что я буду советовать манипулировать сознанием граждан? Отнюдь!

                     Соловьев был счастлив. Он говорит, его внимательно слушают, хозяин доволен, ему светят большие деньги, власть и, как бонус, первоклассные женщины. Его мозг отыскал кратчайший путь к бесплатным благам! Какой он молодец! Осталось произнести несколько пояснительных фраз, и цель жизни будет достигнута.

                     — Речь не о манипуляциях, а о поточном производстве представлений! Организуйте фабрику исполнения грез, на стене, чтобы все видели, повесьте плакат: «Все для блага покупателя. Покупатель всегда прав». Назойливо обещайте людям бесплатное благоденствие, личную свободу, а еще лучше волю, которую часто путают с властью. И будущее будет вашим.

                     — Нужны технологии.

                     — Есть у меня приборчик. Не сочтите за хвастовство — очень удачная разработка.

                     И Соловьев с энтузиазмом устроил презентацию своего реализатора настроений. Это был его звездный час, и он буквально купался в эманациях внимания к своей персоне, чего ему так не хватало в последнее время.

                     — А что, собственно, вы можете сделать? — спросил почти олигарх, он не заметил душевного подъема своего наемного работника.

                     — Излучение заданной частоты позволяет обученному контролеру воздействовать на головной и спинной мозг воспитуемого. Удается эффективно и оперативно подавлять логическую составляющую его сознания, активируя при этом творческую. Важно помочь человеку научиться врать самому себе. Собственно, это и есть теоретическая основа производства представлений.

                     — Мне это нужно?

                     — А как же! Важно, чтобы человек лично продуцировал необходимые образы, дополнял разорванную реальность выдуманными, но псевдоправдоподобными деталями.

                     — Что такое разорванная реальность?

                     — Это эмоциональное и информационное пространство между фактами, которые подопечному разрешили знать. Пропаганда достигает своей цели, когда человек обучен «не замечать» даже очевидные логические несоответствия в доступной его пониманию картине мира. Наша задача заставить воспитуемого додумать отсутствующие связи самостоятельно.

                     — А если проще?

                     — Анекдот такой есть. Приходит утром муж пьяненький и весь в помаде. «Где ты был»? — спрашивает жена. «Есть, есть у меня хорошее объяснение». Он задумывается, но ничего разумного в голову не приходит. «Послушай, ты же умненькая у меня, придумай сама».

                     — Как это будет происходить на практике?

                     — У подопечного в голове будет слышаться голос, он будет искренне считать, что общается со своим хозяином, вышестоящей сущностью. У вашего доверенного человека в кармане будет приборчик, с помощью которого он легко сможет контролировать поведение воспитуемого, вести с ним разные душеспасительные беседы и направлять его интеллектуальные устремления в полезное для вас русло. Потому что любые приказы, слова, идеи и представления, исходящие из этого прибора, становятся для воспитуемого абсолютной истиной, он не способен оценивать их смысл разумно.

                     — Полезный прибор! — похвалил почти олигарх.

                     — А теперь перейдем к практике! — сказал Соловьев.

                     Секретаря-референта почти олигарха Жекова отослали в соседнее помещение и приказали думать о левитации.

                     — Почему о левитации? — недоумевал Жеков. — Нельзя было выбрать более реальную тему?

                     — Не надо нам реального. Нам, наоборот, нужно что-то экзотическое, — сказал Соловьев, закрывая дверь. — Вам следует расслабиться, постарайтесь быть естественным.

                     Жеков остался один. Огляделся. Помещение, в котором он оказался, нельзя было назвать комнатой, поскольку не было окон, правильнее было назвать это место кладовкой. Единственным источником света была тусклая лампочка под потолком. Собственно, и рассматривать было нечего. У одной из стен стояло кожаное кресло, на стенах висели фотографии какой-то восточной страны: высокие горы,  красивые луга, пальмы и бамбуковые рощицы. И еще широкая грязная река. Жеков удобно устроился в кресле, его глаза стали непроизвольно закрываться. Он подумал о том, как было бы здорово сейчас подняться в воздух. Что там ни говори, но только способность самостоятельно, без помощи технических приспособлений, перемещаться в пространстве может дать человеку настоящую, ни с чем не сравнимую свободу, о которой стоит мечтать, за которую следует бороться, не щадя живота своего.

     И он был готов к борьбе. Было бы здорово очутиться сейчас там, в этой прекрасной восточной стране, уж там обязательно отыскались бы люди, которые помогли бы ему овладеть тайнами свободного полета. Но как туда попасть?

                     Неожиданно он понял, что не один. Рядом был кто-то другой, кто знает о левитации, да и обо всем остальном на свете, больше, чем может знать о любом предмете самый осведомленный мудрец.

                     — Кто здесь? — спросил Жеков.

                     — А поздороваться? — произнес неизвестный голос.

                     — Здравствуйте.

                     — Ох уж эти мне люди! Не имеют представления даже о том, как правильно начать разговор, а туда же, подавай им левитацию. Сначала ходить научитесь, а потом уже пытайтесь летать.

                     — Вы поможете мне овладеть левитацией?

                     — Почему бы не помочь. Только это денег стоит. У вас, Жеков, есть деньги?

                     — Нет.

                     — Придется одолжить.

                     — Я возьму у Соловьева.

                     — Думаете, он вам даст?

                     — Да.

                     — Пусть так, — голос от души веселился. — Ваш вопрос решен положительно. Летите.

                     — Но я не умею.

                     — Встаньте с кресла, закройте глаза и с максимальной скоростью бегите вперед.

                     — Но там стенка.

                     — Будем летать или спорить по пустякам?

                     Жеков подчинился. Он ждал, что врежется в стенку, но обошлось. Открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что летит над прекрасным лугом, над тем самым, что был на фотографии на стене. Его движения были неумелы, но он почему-то знал, что полет ему в будущем повторить не удастся. Никогда, ни за какие деньги, поэтому он больше внимание обращал на свои фантастические ощущения, чем на технику полета.

                     Еще, еще, еще, ему не хотелось, чтобы полет прервался. Но голос раздался снова:

                     — Оплаченное время закончилось. Прекратить полет.

                     — Можно еще хотя бы минутку?

                     — Нельзя.

                     Глаза Жекова закрылись, а когда он их опять открыл, оказалось, что он снова сидит в кресле, расположенном в крошечной кладовке.

                     Почти олигарх был доволен. С неожиданной для себя теплотой он смотрел на застывших поблизости по стойке «смирно» Перекатова и Соловьева. Появилось убеждение, что с этими ребятами он сумеет победить будущее, каким бы грозным и могучим оно не представлялось случайному наблюдателю. Фиктивный полет Жекова можно считать первым ударом по будущему. Потому что придуманные для него впечатления оказались сильнее реальности.

                     — Расскажите, Жеков, что вы почувствовали?

                     — Теперь я знаю, что люди никогда не будут хозяевами своей судьбы, простите меня, хозяин, но даже вам это не под силу! Голос сильнее любого из нас.

                     Почти олигарх кивнул.

                     — Только мне показалось странным, что после своего великого опыта, я очутился опять в этом самом кресле. Не понимаю, почему так произошло. Это так неправильно, — Жеков едва не заплакал.

                     — Пожалуй, — согласился почти олигарх. — Сделаем так. Человек должен сам выбирать место общения с голосом. Он должен постараться, чтобы добраться до места общения с высшим существом. И место это не должно быть обычной комнатой. Пусть будет черный Куб. Подопечный должен попадать внутрь Куба с превеликим трудом. И, конечно, любые зрительные образы там должны быть исключены. Воспитуемые должны оказываться в абсолютной темноте. В такой обстановке легче внушать нужные представления. А что? Красиво получается!

                     Перекатов был потрясен. Только после демонстрации прибора он окончательно поверил в то, что грандиозный замысел почти олигарха имеет шансы на успех.

                     — Потрясающе! Какие грандиозные перспективы! — сказал он восторженно.

                     — Можно ли продуцировать в сознание подопечных информацию о черном Кубе? — спросил почти олигарх у Соловьева.

                     — Без труда!

                     Почти олигарх был доволен своим выбором, работники его устраивали. Оставалось только отдать приказ о начале кампании. Для этого ему требовалось придумать яркую и запоминающуюся фразу.

                 — Вперед, вперед, мои воины! — сказал он грозно. Ему представилось, что он только что отдал приказ своей непобедимой армии решительно атаковать призрачные редуты будущего. Он верил, что ему удастся разбить в пух и прах чужие иллюзии и искушения. И сделать это надо было для того, чтобы на веки вечные восторжествовали его собственные представления о правильной жизни. 

                     Друзья Григория Шабанова по традиции собрались в ресторане, чтобы отпраздновать день астрономии, как делали это последние двадцать лет. Этот праздник не имеет фиксированной даты и отмечается в субботу, когда Луна имеет фазу вблизи 1-й четверти, приходящейся на интервал с середины апреля до середины мая. Тосты были прекрасны. Пили за солнечные затмения, бозон Хиггса, постоянную Хаббла, тринадцать с половиной миллиардов, черные дыры, квазары, гамма-излучение, Общую теорию относительности, суперструны, М-теорию, постоянную Планка, нейтронные звезды, темную материю и темную энергию, помянули составление таблиц для астролябии Данжона и калибровку N-образных щелей. Сам Григорий Шабанов предложил выпить за то, что наше поколение будет жить на Марсе. И ему не было отказано.

                     Наговорили очень много познавательного. Официанту, который по долгу службы прислушивался к их пьяному трепу, не понравилось упоминание о гамма-излучении. Скользкая тема. Что это за штука такая? Не связана ли она с терроризмом? Хотел доложить в полицию, но поленился. Представил, что следователь спрашивает: «А что такое гамма-излучение»? Как тут своими словами объяснить? Можно подумать, они в полиции сами это знают. А потому решил не докладывать, нельзя же реагировать на каждое непонятное слово.

                     А пиршество, между тем, продолжалось своим чередом. Короче говоря, Шабанов здорово набрался. Это важно подчеркнуть, потому что во многом объясняет, почему именно в этот день он впервые задумался о взаимосвязи прошлого и будущего. Связь была несомненная, но четко сформулировать, в чем она конкретно проявляется, и как образовалась, Шабанов не мог по понятным причинам: мысли в голове у него скользили то слева направо, то справа налево, как курсанты во время морской качки. Потом из-под ног стала самым предательским образом ускользать земля, и ему стало не до философии, до конца дня он стал ходячим гироскопом: задача поддержания равновесия поглотила все без исключения его помыслы и силы.

                     Утром, естественно, Шабанов все забыл. Чувствовал он себя на удивление удовлетворительно. Душ и кофе сделали свое благое дело — голова немного побаливала, но на это не стоило обращать никакого внимания, работать он был не расположен. В голове мелькали странные философские вопросы, связанные с прошлым и будущим. В том смысле, что для нормального человека важнее? Сосредоточиться Шабанову было трудно, наверное, кровеносным сосудам в голове не хватало кислорода, отсюда был и неприятный шум, и позорные провалы в памяти, и рассогласованность движений. Конечно, ему очень хотелось вспомнить, чем закончилось празднование дня астрономии, но ничего внятного в голову не приходило. Пришлось отправиться на набережную Невы, на прогулку.

                     А вот там было очень хорошо. Большие туристические лайнеры придут только летом, но и привычной картины: парусника «Мир» и подводной лодки-музея «С-189», пришвартованных к плавучему пирсу, было достаточно, чтобы восстановить душевное равновесие. Благотворно повлияло и огромное количество доброкачественного свежего речного кислорода, которого здесь было вдоволь. Шабанов чувствовал, как его мозг с похвальной скоростью насыщается животворящим газом, возвращая способность мыслить.

                     Мимо него, совершая обычную ежедневную пробежку, промчался юный сосед Петя, паренек четырнадцати лет отроду. Было радостно наблюдать за молодым человеком, который проводил время не в ночных клубах и пивных барах, а занимался физкультурой, смолоду, так сказать, берег здоровье. Разное говорили про современную школу. Невозможно было не заметить у школьников падения интереса к учебе и знаниям вообще. Шабанов, оптимист по натуре, привык возражать паникерам, что все дело в том, что интересы молодых людей весьма отличаются от интересов пожилых людей, да и людей среднего возраста, к которым он себя причислял. Они меньше интересуются тем, что раньше считалось знаниями, а больше знают что-то свое, новое, без чего в быстро изменяющемся мире трудно выжить.

                     Были и другие объяснения. Знакомый футуролог Уилов однажды поведал Шабанову весьма странную историю, поверить в которую было очень трудно. Оказывается, совсем недавно ученые с помощью электрического тока и иголок обнаружили, что мозг хорошо обучающихся людей отличается от мозга плохо обучающихся людей тем, что качественнее активизирует альфа-ритмы — это ритмы энцефалограммы, ответственные за переход от расслабленного состояния к сконцентрированному. То есть мозг «глупых» людей просто не желает обрабатывать информацию. Странно было упускать такую возможность воздействия на мозг людей, вот биохимики и постарались, создали пилюли, которые успешно корректировали альфа-ритмы. Министерство образование сразу заинтересовалось полезным изобретением. И теперь каждый день, перед началом занятий, школьникам выдают особые пилюли, искусственно понижая их альфа-ритмы. Не охваченными профилактическими мероприятиям остались несколько частных школ, где за очень большие деньги получали образование дети богатых родителей, и лицеи для детей, способности которых признавались полезными, будущих математиков и биотехнологов. Кто-то верил во все эти рассказы, кто-то нет.

                     Шабанов с интересом следил за Петей, наматывающим круги по набережной, это зрелище хоть как-то примеряло его с неизбежным наступлением будущего. Неожиданно Петя подбежал к Шабанову и поздоровался. Тот удивился, но кивнул в ответ.

                     — Разрешите задать вопрос?

                     — Конечно. Спрашивай.

                     Оказалось, что Петя любит старинные рок-н-роллы. Шабанов обрадовался и похвастался своей коллекцией. У него были записи Чака Берри, Карла Перкинса, «Битлз», Элвиса и многие-многие другие. Петя был восхищен.

                     — Так ты заходи вечером, я тебе скачаю пару гигов!

                     Петя кивнул и, действительно, в восемь вечера пришел. Но вот незадача, Шабанова срочно вызвали на службу.

                     — Располагайся, послушай записи, выбери, что нужно, а я через часок вернусь. Не будешь скучать?

                     — Нет, мне есть чем заняться.

                     — Не сомневаюсь, — сказал Шабанов, — посиди один, послушай музыку, это дело полезное.

                     С тем и ушел. Когда через час он вернулся, то увидел, что Петя валяется на полу без сознания, а на губах у него застыла белая пена. Наркотики? Шабанов  вызвал скорую помощь. Петю с трудом откачали.

                     — Наркотики? — спросил Шабанов у врача.

                     — Можно сказать и так. Парнишка читал книгу. У вас, вон, какая библиотека, книг тридцать, наверное.

                     — Какую книгу?

                     — «За миллиард лет до конца света». Пострадавший успел прочитать пять страниц.

                     — И что?

                     — Школьникам читать вредно. Они должны смотреть видеозарисовки и слушать аудиокниги.

                     Шабанов  удивился, правда, он давно не интересовался состоянием дел в народном образовании. Лично он мог читать сколько угодно. Хоть двадцать пять страниц в день. Потом Уилов объяснил, что молодым ребятам делают в школе специальную прививку против чтения. Бумажные книги признаны вредными для здоровья потребителей знаний: ужасная бумажная пыль, плохая контрастность, неудобный размер шрифта, возможность неправильного понимания. Вот и было принято на законодательном уровне решение оградить детей.

                     — Его вылечат?

                     — Конечно. Через две недели будет совершенно здоров. Современные методики гарантируют возврат в норму.

                     Про празднование дня астрономии Шабанов вспомнил только через две недели, когда получил по электронной почте сообщение от своего хорошего знакомого Жекова, кстати, одного из участников застолья. Собственно, это было не сообщение, а официальное приглашение  принять участие в заседании Комитета регулирования будущего. Зачем он понадобился Комитету, не разъяснялось.

                     Шабанов искренне удивился: а я-то здесь причем? Его работа никак не была связана с футурологией, он был специалистом по симулированию космических полетов. Служил литератором. Придумывал увлекательные сюжеты про исследование космоса для любителей путешествий. Но почти сразу же вспомнил, что действительно вещал за столом, размахивая рюмкой, что-то такое о взаимосвязи прошлого и будущего. Был пьян, с кем не бывает? На этот раз, на трезвый ум, идея показалась ему вполне разумной, само собой разумеющейся, не требующей дополнительных доказательств. Правильно говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Получается, он давно об этом думал. По крайней мере, стал понятен интерес к его скромной персоне со стороны новоявленного Комитета, как там его правильно называть? Конечно, Шабанов абсолютно не верил в то, что кто-то сможет регулировать будущее, но посмотреть на подобные попытки ему было бы интересно. И он согласился.

                     Жеков назначил встречу в подземном переходе возле Гостиного двора. Пришел вовремя, но Шабанов узнал его не сразу. Одет тот был на удивление непритязательно: грязная куртка, джинсы непонятного цвета, темные очки. Вылитый шпион. Никогда прежде Жеков не позволял себе такой простоты нравов. Это было неприятно, потому что непонятно.

                     — Я зря согласился на встречу с тобой? — на всякий случай шепотом спросил Шабанов. — Дело у тебя, как я вижу, секретное.

                     — Здравствуй, Григорий. Нет, ты поступил правильно. А секретность пусть тебя не волнует: не твоего ума это дело, пусть секретностью занимаются профессионалы. Ты нам нужен совсем для другого.

                     — Для чего?

                     — Будешь предсказывать будущее за деньги. За большие деньги. За очень большие деньги. За громадные деньги.

                     — Я про будущее ничего не знаю.

                     Жеков вызывающе расхохотался.

                     — Так я тебе и поверил!

                     — Нет, в самом деле, будущее ведь предсказать нельзя, с этим многие не соглашаются, но об этом знают все.

                     — Неужели нет даже крошечной возможности получить достоверную информацию о том, что случится через сорок лет?

                     — Нет.

                     — А во время нашей последней встречи ты говорил совсем другое.

                     — Я?

                     — Мне удалось кое-что записать.

                     Жеков достал из дипломата три листка бумаги и потряс ими перед носом заинтригованного Шабанова.

                     — Так много наговорил? — удивился он.

                     — Да уж, не сдерживался.

                     Помолчали. Шабанов попытался сосредоточиться, но ничего конкретного не вспомнил. Жекову надоело ждать, и он начал зачитывать отдельные куски из конспекта.

                     — Нам кажется, что прошлое и будущее одинаково влияют на наше существование. Но это не так. Будущее определяет наши действия сильнее, чем представляется. Нам страшно, потому что мы ничего о нем не знаем. А вот прошлое бессильно перед нами. Все, что только могло произойти плохого в прошлом, уже произошло. Конечно, прошлое — отличный материал для фальсификации и манипулирования. Но не более того. Оно разное — это прошлое. У каждого свое. Совсем другое дело будущее. Против него бессильны мы. И у всех у нас оно общее. Только попытавшись предугадать ход событий, мы можем рассчитывать, что наши планы осуществятся. Только исхитрившись и обостренным чутьем уловив тенденции, мы получаем ничтожный шансик использовать наши предчувствия в собственных целях. Это может сработать, а может и не сработать. Диалектика! Все потому, что будущему на нас наплевать. Будущее не враг нам, мы ему неинтересны. Поэтому врагами будущего становимся мы сами. У нас просто нет выбора: наши светлые идеи самым обидным образом игнорируются, а мечты оказываются отброшенными за ненадобностью.

                     Жеков закончил читать и с любопытством посмотрел на Шабанова. Было совершенно непонятно, поверил ли он всей этой трепотне, но если не поверил, то зачем отрывает занятого человека от работы?

                     — Это все я наговорил? — спросил Шабанов.

                     — Ты повторил свои основные тезисы три раза с очень короткими перерывами. Только поэтому мне и удалось записать твои слова так подробно.

                     — Ничего не помню, — с досадой сказал Шабанов. — Но, в целом, вроде бы, все верно.

                     — Вот как? Ты хотел бы что-нибудь добавить?

                     — Нет, конечно… Разве что еще раз напомнить, что бороться с будущим бесполезно. Любые проекты борьбы с ним, какими бы грандиозными они ни представлялись участникам кампании и какое бы огромное количество людей ни привлекалось к работе по их осуществлению, обречены на провал.

                     — Это мы еще посмотрим! — выкрикнул Жеков.

                     — Прости?

                     — Ты просто не представляешь, какие великие люди взялись за дело. Они готовы победить будущее! У них есть огромные деньги и возможности. Цена их не остановит. Они всегда побеждают. Понимаешь?

                     Шабанов поморщился. Иногда бывает весело смотреть в кино на изображаемых актерами наивных людей, но встречать их в жизни, как правило, неприятно.

                     — Хочешь поучаствовать? — спросил Жеков.

                     — Прости?

                     — Хочешь стать одним из тех, кто победит будущее?

                     — Нет.

                     — Я предлагаю тебе работу.

                     — Какую работу?

                     — Будешь консультировать людей, которые собираются победить будущее. Никто не знает о будущем больше тебя. Твои комментарии им пригодятся.

                     Очень смешное утверждение. Изначально ошибочное. Например, очевидно, что Уилов знает о будущем больше. Хотя бы потому, что футурология его работа. Но поминать друга всуе Шабанов не стал. За такую протекцию Уилов вполне мог и по шее накостылять. Он вспомнил, как тот однажды доходчиво разъяснил, что лучшая рекомендация для футуролога — полная неизвестность.

                     В затею по борьбе с будущим Шабанов не верил, но пообщаться с людьми, у которых возникла такая странная идея, было интересно. Со временем можно будет написать интересную книгу о предрассудках строителей будущего, основанную на документальном, так сказать, материале. И он согласился.

                     Следующая встреча произошла в одном из служебных кабинетов Комитета регулирования будущего. После того, как уладились многочисленные требования к проведению секретного делопроизводства, Шабанов был допущен на охраняемую территорию. Произошло это на удивление быстро.

                     — Это потому, — пошутил Жеков, — что ты и есть основной источник секретной информации. Сомневаюсь, что в нашем Комитете отыщется человек, который сумеет рассказать тебе о будущем что-то такое, чего бы ты сам не знал. Сам Перекатов заинтересован в работе с тобой. Ты ведь с ним уже встречался?

                     Шабанову комплимент не понравился. Во-первых, ему был несимпатичен Перекатов, последняя встреча с ним едва не закончилась потасовкой, а ведь они обсуждали нейтральную тему, что-то там про детей и воспитание. Во-вторых, показалось бессмысленным обсуждать проблемы будущего с людьми, которые знают о нем меньше, чем он. Хотя бы потому, что себя знатоком будущего он вовсе не считал. Впрочем, прежде чем оценивать уровень людей, было бы правильно сначала поговорить с ними. Возможно, Жеков много не знает.

                     Они закрылись в каком-то кабинете, и Жеков рассказал о проекте подробнее.

                     — Люди из властных структур стали все чаще замечать, что их деятельность встречает ощутимое сопротивление. Обнаружилось огромное количество болезненных точек соприкосновения с будущим. Наша задача — исключить влияние будущего на  повседневную жизнь, подчинить его нашим решениям, добиться того, чтобы будущее было таким, каким мы разрешим ему быть. Соответствующие процедуры разработаны, но эффективность их почему-то чрезвычайно мала. Установлено, что на абсолютно любые наши действия в настоящем, оказывает сильное влияние неустановленный фактор, выявить и обезвредить который пока не удается.

                     Шабанов сделал над собой усилие и промолчал. Ему ли не знать, что не следует соваться в чужой монастырь со своим уставом. В конце концов, его пригласили на работу для того, чтобы он помогал, а не издевался и не высмеивал свое потенциальное начальство в особо циничной форме.

                     — Вот самый простой пример, — продолжал Жеков. — Скажем, нам нужно назначить на руководящую должность нужного человека. Казалось бы, чего проще? Но у будущего свои резоны. Наш человек почему-то не справляется со своими обязанностями. Из общих соображений понятно, что в будущем эту должность кто-то обязательно будет занимать. Почему не наш человек? Загадка.

                     Шабанов кивнул головой, стараясь выглядеть серьезно.

                     — Пока удалось разработать только один эффективный способ борьбы с наступающим будущим, — продолжал Жеков. — Он основан на последовательном уничтожении привычных тенденций, символов и значимых понятий. Будущее все чаще считают обществом свободных людей, следовательно, необходимо убедить население в том, что по-настоящему свободными могут быть только рабы, которые обладают правом выбирать себе хозяев. С другой стороны, нам следует  постоянно повторять, что свобода — тяжелая обязанность, обременительная, небезопасная и плохо оплачиваемая. Люди должны затвердить: делай, что тебе говорят, и у тебя будет жилье и полезная еда. Если же не подчинишься: пеняй только на себя, станешь изгоем, невостребованным склочником.

                     Главный союзник будущего, как это представляется, — человеческий интеллект. Наш ответ очевиден: мы должны ослабить позиции образования, искусства, литературы, культуры и фундаментальной науки. Это не трудно. Нам следует сделать вид, что все способные самостоятельно мыслить люди — бесполезные нищеброды, тратящие без толку народные деньги.

                     С другой стороны, должны поддерживаться мистика, эзотерика, астрология, гадания и привороты, народные целители и экстрасенсы. Вместо научной фантастики следует пропагандировать фэнтези. У людей должны быть отключены желания, связанные с будущим. Космос, балет — все должно быть разоблачено и опошлено. Но начинать, конечно, нужно с образования. Люди должны быть подготовлены к решительной смене представлений. Речь не идет о манипулировании сознанием, люди должны самостоятельно сделать правильный выбор.

                     Шабанов тяжело вздохнул.

                     — Красиво, конечно, но малопродуктивно. Ничего у вас не получится. Слишком силен противник.

                     — Я перечислил тебе только несколько направлений нашей работы. Но их тысячи, мы стараемся не упустить ни одного. Наша цель — нанести противнику максимальный урон. Всегда, о чем бы ни заходила речь.

                     Вечером Шабанов постарался вспомнить весь разговор с Жековым и подробно записал его. Цель была проста —хотелось обнаружить в потоке произнесенных бывшим товарищем слов материал для новой книги. Сразу стало понятно, ничего героического или, хотя бы, поучительного отыскать в озвученных планах борцов с будущим ему не удастся. Как ни старайся, книга получится смешной. Даже не сатирической, а юмористической. Для Комитета это будет явно неприятным сюрпризом. Кстати, книгу можно будет посчитать ассиметричным ответом со стороны будущего.

                     В дверь позвонили. Шабанов почему-то подумал, что это Жеков притащил новые инструкции, но он ошибся, на пороге стоял соседский мальчишка Петя.

                     — Здравствуйте.

                     — Тебя уже выписали? Прекрасно. Все в порядке со здоровьем?

                     — Спасибо. Я здоров.

                     — Проходи.

                     Петя вошел в комнату. Шабанов удивился тому, что он не боится. По его мнению, мальчишка, вернувшись в его жилище, должен был испытывать страх. В последний раз, когда он остался здесь один, ему было ужасно больно, он умирал. Взрослому трудно бывает забыть о подобном ужасе, что же говорить о ребенке. Но Петя словно забыл о случившемся с ним. Он молча подошел к книжной полке и стал внимательно рассматривать обложки. Было видно, как шевелятся его губы. Петя читал названия книг.

                     — Ты по делу? — спросил Шабанов.

                     — Помогите мне найти биологических родителей.

                     — Ух ты!

                     Это была неожиданная просьба. Воспитание детей люди давно уже научились перепоручать обществу. Считалось, что биологические родители совершенно не способны воспитать «настоящего человека», потому что обязательно испортят доставшегося им ребенка своим сюсюканьем и так называемой родительской любовью. Многие люди так искренне верили в справедливость этого утверждения, что добровольно отдавали своих детей в интернаты или подходящие приемные семьи. В исключительных случаях, когда надзорные органы были абсолютно уверены, что ребенок обладает незаурядным талантом, его по закону изымали, не спрашивая мнения родителей, и отправляли в приемную семью, откуда он без проблем, по достижении определенного возраста, попадал в специальный лицей. Считалось, что так легче подготовить ребенка к будущей умственной работе и полностью раскрыть его дарование. Именно это и произошло с Петей. Надо полагать, что его родители не протестовали.

                     Шабанов знал, что иногда родители пытаются отыскать своих детей, но он до сих пор никогда не слышал, чтобы своими родителями интересовался ребенок.

                     — Почему ты решил, что я могу тебе помочь?

                     — Ребята про вас рассказали.

                     — А как ты меня нашел?

                     — Отыскал информацию о вас в справочнике.

                     — Прости, что ты сделал?

                     — Прочитал о вас в справочнике.

                     — Ты умеешь пользоваться справочником?

                     — Это основное мое умение.

                     — Еще ты быстро читаешь. Не боишься, что испортишь зрение и не сможешь точно стрелять?

                     — Я не люблю стрелять. Я люблю читать и считать.

                     — А сколько ты выбиваешь из 50?

                     — Двенадцать.

                     — Да, отказ от чтения тебе вряд ли поможет. 

                     Петя рассказал, что ему уже 14 лет, и он рано проявил способности к математике. По закону его должны были отправить в специальный лицей. А ему этого не хочется, ребята рассказывали много плохого про эти заведения. Петя надеялся, что его биологические родители помогут ему спрятаться.

                     — За мной охотятся люди из лицея, — сказал Петя, как о само собой разумеющемся событии.

                     Шабанов на минуту растерялся. И, как всегда, когда не знал что делать, он обратился за помощью к Уилову. Подумал, что тот не поверит рассказу о мальчике Пете. Какой же нормальный человек поверит в такую историю? Но Уилов отнесся к рассказу серьезно.

                     — Привози своего мальчика ко мне в Логово. Там его никто не найдет. Мои умельцы давно научились менять ДНК в удостоверениях. Такие документы ему выпишем, никто не догадается, что это фальшивка. Сделаем лучше официальных.

                     — Поедешь прятаться к моему другу?

                     — Он хороший?

                     — Хороший, очень хороший.

                     — А как его зовут?

                     — Уилов.

                     — Да, поеду. Я про него слышал от друзей. А вы мне дадите дочитать книжку?

                     — Тебе же нельзя.

                     — Теперь можно.

                     Шабанов тяжело вздохнул. Честно говоря, иногда ему казалось, что его вера в непобедимость будущего всего лишь пустое самообольщение. Для любой борьбы нужны солдаты. А где несуществующее пока будущее отыщет в настоящем преданных солдат? И вот теперь он узнал — где. После того, как оказалось, что солдаты —  это они с Уиловым. И сколько еще таких добровольцев бродит вокруг, и не сосчитать.

                     Непреклонное желание контролировать будущее почти олигарх искренне считал наивысшим проявлением своей природной склонности к предпринимательству, сильную тягу к которому он испытывал еще с раннего детства. Идея была хороша, что тут говорить! С помощью футурологов и специалистов электронщиков он рассчитывал получить неограниченную личную власть над будущим. Тем более, что в его распоряжении оказались профессионалы, которые научились воздействовать на сознание людей заумными приборами, искажая, в соответствии с общим замыслом, их представления об окружающем мире. Это был простейший способ построить мир, в котором он бы хотел жить.

                     А уж когда отобранные им профессионалы приступили к практическому воздействию на человеческие иллюзии и искушения, почти олигарх и вовсе почувствовал себя по-настоящему счастливым человеком. Ему даже на миг показалось, что победа не за горами. Хотя бы потому, что идея заняться будущим пришла ему в голову первому, так что у возможных конкурентов просто не было достаточно времени, чтобы организовать хоть какое-то осмысленное сопротивление.

                     Еще Суворов любил говорить солдатам: «Внезапность нападения — залог победы». И Суворов был прав. Почти олигарх был с ним согласен.

                     И все бы ничего, но неожиданно выяснилось, что почти олигарх совершенно не помнит своего детства. Понятно, что когда-то он был ребенком, но подробности стерлись. Сознание отторгло прошлое, как вредную и бесполезную обузу. Он совершенно забыл о том, было ли его детство трудным и голодным или, наоборот, ярким, беззаботным и радостным. Конечно, это было давно. Он мог припомнить лишь отдельные разрозненные эпизоды, например, как отец водил его в районную музыкальную школу, но, по счастью, совсем недолго. Ровно столько, чтобы он мог при случае сказать: «А как же, посещал», но при этом не успел возненавидеть преподавателей. Это значит, что занятия не были обременительными, скорее познавательными. Именно там, в музыкальной школе, он впервые понял, что далеко не все дела и не все поручения следует стремиться выполнять наилучшим образом. Некоторыми, наоборот, можно заниматься кое-как, потому что они нужны только для поддержания ложно понятого престижа.

                     Нужны ли будут в будущем музыкальные школы? На этот вопрос он пока не придумал окончательного ответа. Но, как известно, оставшиеся без ответа вопросы — есть источник постоянного раздражения. Неудивительно, что почти олигарх загрустил. Казалось бы, какое отношение имеют занятия музыкой к контролю над будущим? Но хозяин будущего должен знать ответы на все вопросы. Иначе, какой он хозяин?

                     Удивительно, но когда разговор заходит о будущем, неожиданно важными становятся незначительные детали и полузабытые воспоминания. Например, детство. Имеет ли оно хоть какое-то отношение к реализации мечты? Конечно, поскольку наши детские желания и искушения сильнейшие мотиваторы. Кроме того, в самом вопросе содержится ясный и недвусмысленный намек на очевидное обстоятельство, — работой по контролю над будущим придется заниматься не только наемным специалистам, но и самому почти олигарху, потому что это именно он должен сказать: «В моем обновленном мире должно быть то-то и то-то и ни в коем случае не должно быть того-то и того-то».

                     Почти олигарх попробовал представить, каким бы он хотел видеть мир будущего. Ясно, что там должно быть множество хитроумных технических штучек. Обязательно полезных, безопасных и доставляющих своему владельцу удовольствие. Странно было бы стремиться к опасному и неприятному будущему. Именно ощущение комфорта почти олигарх считал самым важным элементом нового мира, который он хотел построить.

                     Он прекрасно понимал, что его мечта о контроле над миром будущего исполнится только в том случае, если прочие люди будут считать, что их интересы и пожелания учтены. Эмоциональная удовлетворенность для многих людей часто оказывается важнее материального достатка. Мир будущего, контролируй его или нет, обязательно станет местом свободного выражения эмоций. Там будут востребованы не вещи, а именно приятные ощущения. Людям нравится свобода выражать свои чувства. В самом деле, можно ли считать, что мир принадлежит тебе, если при этом гражданин лишен подтвержденного законом права выбирать между местью и милосердием, жадностью и состраданием, подлостью и порядочностью? Но даже лучшие футурологи не способны ответить на этот вопрос, потому что чувства науке не подчиняются.

                     — Написали ли ваши знакомые фантасты в последнее время что-нибудь существенное о будущем? — спросил почти олигарх своего секретаря Жекова.

                     — Шабанов написал повесть.

                     — Как называется?

                     — «Мужчины в поисках Луны».

                     — Загадочное и красивое название. Вы уверены, что повесть о будущем?

                     — Нет, — сказал Жеков.

                     — Почему?

                     — Шабанов пишет о человеческих эмоциях. Не сказал бы, что речь у него идет об особенных чувствах, которыми будут обладать люди будущего. Вовсе нет, его герои ведут себя так, как люди вели себя всегда. И сто лет тому назад. И тысячу. Они и сейчас ведут себя точно так же. Более того, можно с высокой степенью вероятности утверждать, что и через сто лет их реакция на внешние раздражители будет такой же. Причем здесь будущее? Мне кажется, он потерпел творческую неудачу.

                     — Вы читали повесть?

                     — Только один эпизод.

                     — Перескажите содержание.

                     — Я могу прочитать.

                     Он достал из папки мятую бумажку.

                      Геолог Х. и сейчас, когда прошло столько лет, не любил вспоминать о своих узбекских командировках. Давно это было, многое забылось. Лишь один эпизод волновал его душу до сих пор, можно было подумать, что он придает ему вселенское значение.

                      Геофизические вахты, в которых Х. принимал участие, были утомительны и бессмысленны, потому что выполняли требования давно устаревшей инструкции. Почему? Просто ее никто не отменил вовремя.

                      Люди уставали, в основном, от безделья. Оказывается, это ужасно трудно — ничего не делать. Смотреть на своих товарищей геологу Х. было больно. Волновал людей только один вопрос — когда же закончится смена. Нельзя сказать, что ребята мучились молча, они, естественно, на чем свет стоит проклинали тяготы бессмысленного существования, часто переругивались между собой, выкрикивали по ночам безумные песни, в общем, бесились, как могли.

                      Долгое время В. ничем не выделялся, но однажды в его глазах появилось странное отсутствующее выражение.

                      — У тебя головка болит? — запричитал Х., потому что, так же как и другие, уже не мог говорить нормально, только язвительно.

                      — Если бы ты знал, до чего же мне все обрыдло!  Хочется встать на четвереньки и завыть на Луну.

                      — Ну так встань.

                      В. послушно встал на четвереньки и завыл:

                      — У-у-у...

                      В дальнейшем В. проделывал это неоднократно.

                     — И что это означает? — спросил почти олигарх.

                     — Не знаю, — ответил Жеков. — Но Шабанов называет свою повесть фантастической.

                     Почти олигарх обладал поразительным природным чутьем на скрытые, но важные для бизнеса процессы, поэтому немедленно почувствовал, что произошло нечто чрезвычайно важное. Только что он случайно столкнулся с проявлением будущего, смысла которого не понимал. Теперь ему придется читать современную фантастику, чтобы разобраться в тенденциях чувственного восприятия людей будущего. Без этого трудно будет объяснить им, что профессия раба престижна и выгодна.

                     Личный опыт почти олигарха заставлял безоговорочно верить в полезность одного из самых важных принципов предпринимательства: нахождение узкого места в бизнесе равносильно решению проблемы. Он вызвал Соловьева, пришло время использовать прибор по назначению.

                     — Надо бы пропустить через черный Куб человека по фамилии Шабанов.

                     — Он ваш враг?

                     — Нет. Он фантаст.

                     — Фантаст?

                     — Человек, который интересуется будущим, как это принято у них, у фантастов, — мечтает и придумывает. Сочиняет для себя всякую белиберду, но мне хотелось бы узнать, что у него на уме.

                     — То есть, зачем он это пишет и чего добивается?

                     — Да.

                     — И каким представляет себе будущее?

                     — Не так. Мне хотелось, чтобы он представлял будущее так, как это нужно мне.

                     — Заплатите ему.

                     Почти олигарх хотел сказать, что есть веские основания считать, что деньги в этом случае не сработают. Фантаста можно заставить кукарекать, если заплатить достаточную сумму, но в голову к нему не залезешь. Проконтролировать, какой смысл он будет вкладывать в свое кукарекание, как оно скажется на читателях, все равно невозможно.

                     Но сдержался, поскольку не пришло еще время для болтовни с наемными работниками об ограниченности власти денег над мыслями литераторов. Очевидно, что это было явно избыточным и вредным знанием. Чем меньше народ догадывается о чем-то подобном, тем спокойнее будет будущее. Понятно было, что применение прибора Соловьева в данном случае выглядело  предпочтительнее.

                     — Пропустите его через Куб. Может быть, мир лишится самобытного писателя, но зато сделает решительный шаг к совершенству. Кто его читал? Кто его сейчас читает? Кто вспомнит о сочинениях Шабанова через пару лет? Заметит ли кто-нибудь изменение, произошедшее в его мозгах? Сомневаюсь. Заодно проверим ваш прибор на практике.

                     Соловьеву решительность почти олигарха понравилась, ему и самому хотелось испробовать действие прибора на каком-нибудь писателе. Было очень интересно проследить, как под влиянием внешнего воздействия, у того, заранее заданным образом, меняется мировоззрение. Но Соловьев был человеком практическим, поэтому он решил, что надо помнить и о личных интересах. Изначальная нечеткость поставленной цели позволяла получить дополнительную информацию о почти олигархе и его представлениях о будущем.

                     «В конце концов, мне придется жить в придуманном им мире!» — ухмыльнулся Соловьев. — «Почему бы мне не узнать о его замыслах больше»?

                     От природы ехидный, он постарался придумать такие начальные условия для эксперимента, чтобы не только испытуемый помучился с заполнением информационного пространства между заданными фактами, но и Жеков, которому, скорее всего, хозяин поручит работу вразумить несчастного фантаста, вынужден будет покрутиться. Сумеет ли он сориентироваться, какие нравоучения придумает? Можно было не сомневаться, что Жеков будет выглядеть полнейшим идиотом. Соловьев приготовился поржать в свое удовольствие. Дело было полезное. Посмеяться над равным в иерархии стремящихся к власти — святое дело.

                     Соловьев подумал и решил, что было бы неплохо начать с обсуждения перспектив развития ювенальной юстиции. Он представил, как перепугается Жеков, когда услышит от Шабанова печальную историю про судьбу несчастных деток. Это была замечательная идея. Дети ведь — это и есть будущее. Вот когда замыслы почти олигарха откроются и станут понятнее. А его интересовали именно замыслы. Должны же были у почти олигарха быть замыслы!

                     Итак, Соловьев ввел начальные данные:

                     1. трое детей в семье бесперспективных наркоманов;

                     2. государственная политика по снижению интеллекта учащихся.

                     Соловьев ухмыльнулся — а что, пусть писатель-фантаст пофилософствует — и нажал ввод. Теперь ему оставалось подождать совсем немного, и можно было фиксировать возникновение причудливых представлений в сознании воспитуемого. Соловьеву даже понравилось, что объектом для опыта оказался именно литератор. Это значит, у него был самостоятельный опыт придумывания самых безумных ситуаций, что должно было способствовать успеху опыта.

                     По теории эффект должен был наступать через десять минут. Было бы забавно застать Жекова врасплох, но на кону стояло слишком много, и рисковать без нужды было глупо.

                     Соловьев позвонил Жекову и предупредил его о начале эксперимента.

                     — Что от меня требуется? — спросил Жеков, он тоже нервничал.

                     — Достаньте прибор.

                     — Ну.

                     — Горит ли зеленая лампочка?

                     — Горит.

                     — Это хорошо. Значит, все идет нормально.

                     Соловьев моментально успокоился. Прибор действовал, значит, излучение достигло подопечного, его сознание перестало подчиняться закону причинности, логическая составляющая мышления была подавленна, а творческая активно заработала, дополняя разорванную реальность выдуманными, но псевдоправдоподобными деталями. Ну а в том, что его теория воздействия на мозги людей верна, Соловьев никогда не сомневался.

                     Но прошли десять, а потом и двадцать минут, но на связь с черным Кубом Шабанов не вышел.

                     К немалому удивлению и расстройству Соловьева на Шабанова излучение не подействовало. Это был провал. Он с силой похлопал ладонями по своим раскрасневшимся щекам и повторил загрузку данных.

                     Но и на этот раз ничего не получилось.

                     Это была неудача. Пришлось доложить о провале почти олигарху. Тот воспринял новость на удивление спокойно.

                     — Ерунда. Быстро только кошки родятся, — сказал он бесстрастно. — Работайте, старайтесь. А вам, Перекатов, придется встретиться с Шабановым. Меня интересует рукопись его повести. «Мужчины в поисках Луны», так она называется. Достаньте мне ее.

                     Перекатов был доволен, он был не прочь пообщаться с Шабановым и без приказа почти олигарха. Он не одобрял механистический подход Соловьева к конструированию будущего, но ему было очень интересно посмотреть, как выглядит фантаст, лишившийся логического взгляда на мир. А еще ему понравился новый подход почти олигарха к проблеме контроля над будущим. Он был полностью согласен с тем, что жесткий контроль над чувственными впечатлениями важен для устройства нового мирового порядка. Хорошо ведь известно, что некоторые писатели с детства наделены способностью смешивать личные чувства с устоявшимися в социуме настроениями. Именно с фантастов и следовало начинать.

                     Путь до жилища Шабанова занимал никак не больше десяти минут — два квартала, поэтому Перекатов решил проделать его пешком. Тем более, что ему надо было еще кое-что обдумать. Обещанный дождь так и не пролился, да и облаков, способных исполнить мрачное предсказание метеослужбы, не наблюдалось. На небе сияло ласковое Солнце, неуклонно совершающее свое плавное движение сквозь фактурные облака. Перекатов почему-то вспомнил, что фотографы называют подобное живописное небо именно так — фактурным. Известно, что на подобном фоне любая развалюха становится похожей на дворец. Тоже своего рода продажа представления. Если подумать, то становится ясно, что производством представлений люди занимались и прежде. Не хватало только человека, который бы поставил это дело на промышленную основу. Тут надо отдать должное хозяину. Правильно сказал Соловьев: «Зачем нам манипуляции, пора говорить о поточном производстве представлений! Давайте, организуем фабрику исполнения грез»!

                     А вот тут без фантастов не обойдешься. Когда хочешь получить что-нибудь качественное, следует обращаться к профессионалам, какими бы неприятными и тупыми они тебе не казались. Чужие представления, как правило, всегда кажутся тупыми. Разве не так?

                     Перекатов чуть заметно поморщился. Ему предстояло найти нужные слова и расположить к себе настоящего живого фантаста. Мог ли он подумать о таком странном поручении еще год назад? Но что тут поделаешь, работа есть работа.

                     И вот показался дом Шабанова, Перекатов был готов к переговорам, осталось только выбрать стиль поведения: ласковый и приветливый или сугубо профессиональный, деловой. Но это надо было решать уже на месте.

                     Вдруг, совсем неожиданно, из ближайшей подворотни показалась группа странных людей в одинаковых белых медицинских халатах, на которых были криво нарисованы шариковой ручкой многочисленные черные кубики. Они направились прямо к Перекатову, умело отрезая ему пути отступления.

                      Впереди шел человек в традиционной маске Гая Фокса, неудачливого заговорщика и предателя. Он вплотную подошел к Перекатову и, когда тот попытался обойти его, грубо схватил за руку.

                     — Мы задержим вас всего на одну минуту. Для вашей же пользы.

                     — Что вам нужно?

                     Подошли его спутники. Масками они не разжились, поэтому Перекатову были видны их лица: торжественные и по-настоящему счастливые, словно бы они выполняли самое важное в жизни поручение. Один из них с гордостью нес на вытянутых руках старинный граммофон с большой ржавой трубой. Из трубы лилась грустная, заунывная мелодия. У второго на тонкой шее висел барабан почему-то кубической формы. Время от времени он ударял в него в такт музыке. Получалось красиво. Третий был вооружен пионерским горном. Еще один тащил объемную тяжелую сумку.

                     Нельзя сказать, что Перекатов испугался, но на всякий случай нащупал в кармане связку ключей, какое-никакое, а оружие, и стал ждать продолжения разговора.

                     Музыка неожиданно смолкла. Человек в маске тотчас достал из кармана мятую бумажку и с восторгом, более подходящим ребенку, зачитал крайне странный текст. Философские детали, вне всяких сомнений, содержащиеся в сообщении, Перекатов пропустил, дикция вещающего оставляла желать лучшего. Он понял лишь то, что в городе создано, наконец, Объединение любителей кубической формы. Люди добровольно объединились для того, чтобы навсегда победить любые проявления несправедливости и угнетения человека человеком, искоренить пристрастие к овалам и шарам, предпринять решительные попытки для достижения практического бессмертия в новом мире, где каждому будет гарантирована безбедная и счастливая жизнь в экологически чистых поселениях. Естественно, вступившим в ряды Объединения гарантировалась вечная молодость и идеальное здоровье. Достигнуть всего выше перечисленного предлагалось с помощью безоговорочного признания совершенства кубических форм.

                     Перекатову понравилось следующее утверждение: «Куб есть высшее проявление эстетического совершенства, кубы прекрасны, они потрясающе красивы. Красота спасет мир. Значит, кубы спасут мир».

                     Наконец текст был прочитан до конца, но у Перекатова создалось впечатление, что человек в маске Фокса готов продолжать рассказ о достоинствах кубов, ясно было, что по этому вопросу у него остались еще не высказанные соображения. Но организм оратора не выдержал тяжелой нагрузки, и на мгновение он замолчал, набирая в легкие воздух. Перекатов поспешил воспользоваться паузой.

                     — Что от меня требуется? — спросил он.

                     — Распишитесь вот здесь.

                     — Это все?

                     — Не-ет. Получите подарок.

                     Из сумки был извлечен кубик Рубика, который вручили Перекатову. Обладатель горна протрубил торжественный сигнал.

                     — Теперь я могу идти?

                     — Конечно. Не забывайте только рассказывать каждому встречному о великой миссии по спасению нашего мира, возложенному на предметы кубической формы.

                     — Обязательно.

                     Участники акции по команде главного выстроились в одну линию, подравнялись. Из граммофона раздалась уже знакомая заунывная мелодия. Перекатов с облегчением пошел своей дорогой. Оглянулся он только метров через пятьдесят. Любители кубов стояли, выстроившись в линию, и приветственно махали ему руками.

                     «Вот так номер! Однако, как их заколбасило! Нужно обязательно сказать Соловьеву, чтобы снизил уровень излучения», — подумал Перекатов.

                     Шабанов не производил впечатления человека, только что перенесшего направленное воздействие на психику. Перекатов был уверен, что застанет подопечного фантаста в разобранном состоянии, но тот держался молодцом и явно не пылал любовью к кубам. Это было удивительно, хотя бы в сравнении с мощнейшим эффектом, который Перекатову только что пришлось наблюдать у случайных прохожих. Было очевидно, что в методике испытаний произошел досадный сбой, но это была работа Соловьева. Перекатову до нее не было дела, его интересовало совсем другое, он был абсолютно уверен, что тексты Шабанова обязательно приведут к «прогностическому конфликту», способному нарушить стройные планы почти олигарха по контролю над будущим. Не было сомнений в том, что Шабанов враг. Перекатову захотелось тут же на месте опробовать методики «встречного прогностического боя» и нейтрализации «опасного интеллектуала».

                     — Здравствуйте, господин Шабанов. Моя фамилия Перекатов.

                     — Я вас узнал. Вы — футуролог. Мы встречались на конвенте в Киеве.

                     — Это хорошо. Я хотел бы просить вас уделить мне несколько минут.

                     — Вообще-то я работаю.

                     — Я не займу у вас много времени, задам несколько вопросов, да и пойду себе.

                     Шабанов поморщился.

                     — Проходите, не часто ко мне заходят футурологи.

                     — Я представляю целую группу лиц, заинтересованных в контроле над будущим.

                     — Не понимаю, какое отношение к будущему я имею? Не уверен, что через пятнадцать лет вообще будет такая профессия — писатель.

                     Перекатову захотелось проверить, остались ли в мозгах Шабанова хоть какие-то следы наведенной излучением проблемы. Что-то там было про детей, кажется.

                     — Вас читают дети. Будущее — это их мир. Фантазии ваши воздействуют на их мозги. Хотите или нет, но вы формируете для них образ будущего.

                     — Вы преувеличиваете. Влияние литературы — это миф.

                     — С этим утверждением можно поспорить. Космонавты, например, часто пишут в мемуарах: «Прочитал такую-то книгу, потянуло в космос».

                     Шабанов не удержался и рассмеялся.

                     — Нынешние дети вспомнят свои встречи с книгами так: «Прочитал трилогию, решил стать вампиром». Или орком, или эльфом.

                     — А вот зря смеетесь. Не исключено, что так и будет. Современные технологии, кстати, позволяют изменить режим питания и перейти на потребление крови. Точнее, заменить кровь питательной смесью, которая позволила бы организму обходиться без прочих источников энергии. При таком подходе укусы вампиров сразу приобретают недостающую им пока функциональность. Почему бы и нет.

                     — К такому будущему я точно никакого отношения не имею.

                     — А к другому имеете. Воспитание детей — это, знаете ли, крайне важное дело.

                     — Ерунда это, — сказал Шабанов твердо. — Никакого воспитания в природе не существует. Дети тупо копируют стереотипы поведения взрослых, вот и все воспитание. Это, кстати, легко доказывается — уж сколько тысяч лет исполнилось человечеству, а стереотипы поведения людей ничуть не изменились, можете сами убедиться в этом, сверившись с Библией. Остальное, всего лишь обучение полезным навыкам.

                     Перекатов окончательно убедился в том, что излучение Соловьева на Шабанова не подействовало.

                     — Давайте поговорим про обучение, — сказал он.

                     — А это уже и вовсе пустое дело.

                     — Почему?

                     — Только ответив на вопрос, в каком мире мы хотим жить, можно говорить про какое-то особое образование. Но мы не знаем... К сожалению, времена утопий прошли. Будущее для нас пустой звук. У нас даже нет концепции…

                     — Неужели вы верите в возможность существования «концепции общества»? По-моему ее нет и не может быть.

                     — Ваша концепция, а это, конечно, концепция, весьма популярна. К сожалению, она годится только для пчелок и стрекоз. Люди мечтают и желают. Каждый, заметьте, о своем. И мечту свою защищают... А если нет «концепций общества», то и люди, способные понимать, что каждое действие и его последствия прочно связаны причинно-следственными связями, становятся ненужными и даже вредными. Если вы не хотите заниматься «концепциями общества», за вас это сделают другие.

                     — Зачем нам концепции? Достаточно придумать для людей обязательные для исполнения правила.

                     — Но правила придумывают люди.

                     — Вы считаете, что толпа способна заниматься судьбой мира? Но это неприемлемо, — возмутился Перекатов. — Наоборот, нужно переключить общественное внимание на достижение личного успеха и озаботиться созданием осмысленной элиты, способной руководить социумом.

                     — Мне про элиту непонятно. О какой элите идет речь? Имущественной? Интеллектуальной? Имущественная уже сформировалась и чужого дядю к деньгам не подпустит. Интеллектуальная не обладает властью и влиянием.

                     — Имущественная элита, конечно. Это люди, которые распоряжаются финансовыми потоками и контролируют политиков — естественно, в своих интересах, но один из главных их интересов состоит в обеспечении гармонии, производительных сил и производственных отношений.

                     — Это антиутопия. Вы предлагаете людям добровольно разделиться на элоев и морлоков. Это слишком книжный подход, чтобы относиться к нему серьезно.

                     — Вот тут нам пора вспомнить о значении воспитания. Надо объяснить людям, что их благосостояние напрямую связано с готовностью подчиняться.

                     — Люди не так глупы, как представляется футурологам. Отрывистые команды лучше отдавать дрессированным собакам. Как там у Диккенса: «Постарайтесь, пожалуйста, запомнить, что одно дело отдавать приказания и совсем другое дело — исполнять их. Один человек может сказать другому, чтобы тот бросился вниз головой с моста в реку сорок пять футов глубиной, но этот другой, может быть, и не подумает броситься».

                     Говорить больше было не о чем. Перекатову надо было подготовиться к следующей схватке, в том, что они будут, сомнений не было. Он попрощался и поспешил доложить о результатах встречи своему работодателю.

                     Почти олигарх внимательно выслушал его и спросил:

                     — Вы достали книгу Шабанова?

                     — Нет пока. Я ему не понравился.

                     — Хорошо, книгой я займусь сам, — потом добавил: — Соловьев-то совсем опозорился. Его прибор и на Уилова не подействовал.

                     Работа у Шабанова была интересная. Когда-то давным-давно он проявил некоторые способности к написанию фантастических рассказов, вот ему и подыскали работу по профилю, он был привлечен к написанию рекламных романов, обслуживающих интересы крупных игроков на рынке авиакосмической промышленности. Его задачей было сочинять более или менее правдоподобные сюжеты, оправдывающие в глазах простолюдинов существование космических программ. Это было значительно дешевле, чем осуществлять полеты в космос в действительности.

                     Утверждение, что уже через пятнадцать лет специально подготовленные космонавты на чудо-кораблях отправятся покорять Марс, вселяло в сердца обычных людей чувство законной гордости, добавляло самоуважения, благотворно воздействовало на рост производительности труда и, что особенно ценно, все вышеперечисленное, не зависело от реальной экономической ситуации в стране.

                     «Вот это да, — восторженно думают люди, прочитав очередной рекламный роман Шабанова. — У нас в стране что-то еще делается, значит не все так беспросветно. Если с Марсом разобрались, то и с житейскими проблемами обязательно разберутся».

                     Социологические опросы показывают, что про полет на Марс через пятнадцать лет можно с одинаковым успехом рассказывать пятьдесят, а то и сто лет. Воспитательный эффект при этом не пропадает, так как рассказы о планах обращаются к эмоциям человека, а не к его интеллекту. Трудно представить, что когда-нибудь отыщется человек, который будет всерьез проверять обещания начальников столетней давности на предмет исполнения. Зачем? Давно уже даны новые обещания.

                     Шабанова его работа устраивала. Ему нравилось быть литератором. Он относился к той породе людей, которые верят, что со временем жизнь станет лучше, что будущее человек создает сам, что каждый кузнец своего счастья, только не надо лениться. Шабановские рекламные романы о выдуманных покорителях космоса хорошо продавались. У него не было причин грустить. Однако довольно часто в мозгу Шабанова возникало некоторое странное томление, будто бы он предназначен для чего-то большего. Это заставляло его, в свободное от основной работы время, сочинять другие фантастические романы, не связанные с космической тематикой. Он прекрасно понимал, что они никогда не будут опубликованы. Было ему понятно и то, что за работу свою он не получит денег, папки с готовыми рукописями так и будут лежать в ящиках письменного стола, и прочитают их, скорее всего, только самые близкие друзья и подруги, и наберется таких от силы человек десять. Почему-то это не вызывало у Шабанова протеста. Он был уверен, что так было нужно.

                     Однажды литературный критик Фраков спросил у него:

                     — Что ты собираешься делать, когда закончишь свою повесть?

                     — Начну новую.

                     Фраков расценил его слова, как недостойную выходку. Вроде как приходишь в оперу на «Риголетто», а на сцене сидит мужик в ватнике с баяном в руках, вяло перебирает клавиши и дурным голосом исполняет арию за арией. Шабанову показалось, что Фраков обязательно лишил бы его работы в авиакосмической корпорации, если бы мог. Чистота рядов — есть чистота рядов. Важное дело!

                     Были, были у Шабанова фанаты. Вот, например, Уилов. Ни одного нового текста не пропустил. Хвалил. Однажды сказал вообще хорошо:

                     — У тебя есть нюх на будущее. В твоих космических опусах ничего подобного не видно, то ли прячешь от людей свое умение, то ли выполняешь приказ своих работодателей. Чудеса.

                     — Ерунда. Я плохой предсказатель. Меня интересует настоящее.

                     — Может быть. Но о будущем ты знаешь очень много. Довольно часто в твоих текстах обнаруживаются очень странные откровения, которые ускользнули от меня. Хочу спорить, подыскиваю аргументы, а потом оказывается, что ты прав. Одно слово — чудеса.

                     Это признание дорогого стоило. Уилов — настоящий футуролог. Если он что-то и умел в этой жизни, так это толковать будущее. Шабанову было очень приятно, что его тексты помогают товарищу лучше справляться с работой. Как это у него получалось, Шабанов не понимал, сам он специально о будущем не думал, старался быть предельно конкретным. Не исключено, что его тексты нельзя было считать художественной литературой. Скорее хроникой текущего времени. Фиксацией мелких, почти незаметных примет существования, на которые маститые сочинители официальных литературных полотен обычно не обращают внимания. А вот для Шабанова эти слабые и ничтожные, до поры до времени, проявления были неимоверно важны для понимания человеческой природы. То, что хотел, он в своих текстах говорил. А уж что читатели придумывали, оставшись наедине с книжкой, его совсем не волновало. Разве что с Уиловым было по-другому, его мнение для Шабанова всегда было важно.

                     В середине сентября начальство направило Шабанова в магазин «Петробуква» для участия в рекламной кампании нового коммерческого проекта «Патриотизм на спутниках Юпитера». От него требовалось совсем немного: сидеть под плакатом издательства, подписывать книги, отвечать на вопросы читателей, если таковые обнаружатся, вот, собственно, и все. Работа была не без приятности. Грейся в лучах заслуженной славы, улыбайся фанатам, пользуйся заранее заготовленными шутками. Занятие расслабляющее, но полезное для повышения самооценки. Когда еще можно встретиться с восторженными поклонниками?

                     Посетителей было не много. Шабанов скучал: книги брали, автографы просили, но и только. В разговоры, а это в подобных мероприятиях самое главное развлечение, не вступали. Однообразие мероприятия нарушил молодой человек приятной наружности. Белобрысенький такой, тоненький, вежливый, в меру застенчивый. С добрыми глазами и остреньким носом. Оказывается, он пришел на мероприятие с конкретной целью: показать Шабанову рассказы. Захотел, чтобы его произведения прочитал и оценил профессионал. По гамбургскому счету. Отказать было неудобно, и Шабанов согласился.

                     Вечером он прочитал тексты. И был искренне поражен. Это случается крайне редко, когда критика по-настоящему удивляют чужие сочинения. Их содержание абсолютно не соответствовало внешнему облику молодого человека. Рассказы были посвящены дьяволу. Точнее, тому существу, которое мальчик из «хорошей» семьи хотел бы назвать дьяволом. Остальные бы назвали получившийся образ мелким пакостником. Вот об этом Шабанов и сказал молодому человеку, когда тот пришел за ответом.

                     — А в чем дело? — удивился тот, выслушав приговор.

                     — Дело в том, что дьявол не может быть мелким пакостником. Он, если вы не знали, падший ангел. Вы бы какие-нибудь книги прочитали, прежде чем творить. Про Фауста, например. Не обязательно начинать с Пушкина или с Гете, можно сначала прочитать народные придания.

                     — Ух ты, — удивился молодой человек.

                     — Надеюсь, я не первый человек, который говорит вам, что нужно больше читать?

                     — Вообще-то я сатанист.

                     Шабанов окончательно рассвирепел.

                     — Сначала решите для себя, кто вы — писатель или сатанист, а потом к людям приставайте. Одновременно быть и тем и другим нельзя.

                     — Можно я подумаю об этом?

                     — Нужно.

                     Шабанов долго не мог успокоиться. Молодой человек потряс его воображение. Однако, странные люди сейчас занимаются сочинительством. Оказывается, природное влечение к плетению словесных кружев окончательно побеждает культурные традиции. Наверное, литература крепче связана с коллективным подсознательным, чем об этом принято думать. А молодой человек, что сказать…  Промелькнул наподобие мотылька, и исчез навсегда. Ничего от него не осталось. Ни единого следа. Впрочем, Шабанов обнаружил на своем столе картинку, которую молодой человек использовал в качестве закладки. На ней были изображены два странных целующихся человека. На их головы были надеты мешки. Люди были лишены возможности видеть друг друга. Подпись под картинкой гласила: «Рене Магритт. «Lowers» («Любовники»)».

     

                     А потом к Шабанову в гости заглянул очень богатый человек, почти олигарх.

                     — Заслуживающие доверия люди рассказали мне, что вы написали повесть «Мужчины в поисках Луны».

                     — Да, это так. Не знал, что о моем тексте известно за пределами этой комнаты. Это хорошо.

                     — А еще говорят, что вы написали ее, не пользуясь ни компьютером, ни пишущей машинкой. Правда ли это?

                     Шабанов подтвердил.

                     — Как же вы это сделали?

                     — С помощью шариковой ручки.

                     — Класс! Сохранилась ли рукопись?

                     — Да.

                     — Можно посмотреть?

                     Шабанов принес папку с черновиками. В глазах почти олигарха, явно против воли, зажглись алчные огоньки. Он старался не дышать. То есть, он, конечно, вдыхал в себя воздух, потом усилием воли задерживал его внутри на десять-двадцать секунд, и только после этого выдыхал, отвернувшись от рукописных листков, чтобы углекислый газ не попадал на них и не испортил артефакт. Это было забавно.

                     — О, сохранилась правка — это очень хорошо. Здесь все?

                     — Да. И правка, и варианты.

                     — Прекрасно. Я хочу купить эту рукопись за 200 тысяч рублей.

                     — За сколько?

                     — В евро это пять тысяч.

                     — Пожалуй, соглашусь, — сказал Шабанов — Но при одном условии. Авторские права останутся за мной.

                     — Договорились, — обрадовался почти олигарх. — На ваше имя в банке открыт счет. Деньги уже переведены.

                     Он вручил потрясенному Шабанову договор купли-продажи и пластиковую карточку. После чего забрал папку с рукописью и небрежно отправил внутрь своего дипломата.

                     — Есть многое на свете, мой друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — только и смог произнести Шабанов. Он ничего не понял, даже не успел как следует обрадоваться.

                     — Не по-людски сухому от фантаста уходить, надо бы водки выпить. Чтобы хорошо мечталось.

                     Шабанов принес бутылку, банку маринованного перца и бутерброды с колбасой.

                     — Будем! — сказал почти олигарх.

                     Он увидел на столе картинку Магритта и ткнул в нее пальцем.

                     — Хорошая картинка. Нравится.

                     Шабанов хотел спросить, не желает ли почти олигарх купить и ее, скажем, тысяч за 50, но сдержался, посчитал, что это было бы неприлично. Шутки не все понимают.

                     Почему картина Магритта привлекает внимание таких разных людей? Шабанов не нашел удовлетворительного ответа. Но и выбросить из головы образ целующихся людей с мешками на голове не сумел. Он подумал даже, что неплохо было бы написать о них фантастическую повесть, очередную, о которой заранее известно, что ее нельзя будет опубликовать. В Интернете Шабанов отыскал подробную  информацию  о  Рене  Магритте, внимательно рассмотрел его работы. Оказалось, что «Любовники» на самом деле это и не картина вовсе, а две картины. Оба ее варианта потрясли Шабанова. На одной из них мужчина и женщина, головы которых были укутаны белой тканью, целуются, а на другом — просто «смотрят» на зрителя. Магритт решил показать, что любовь слепа? Слепа во всех смыслах: влюбленные никого не видят, но и случайные зрители не видят их истинных лиц. А если лица человека нельзя разглядеть, как понять, каков он на самом деле? Шабанов растерялся. Вторая картина самым решительным образом меняла смысл всего послания. В самом названии картины ему послышался вызов. Любовники! Это надо же! Вместо привычного — партнеры.

                     Получается, что все мы давно привыкли не обращать внимания не только на своих партнеров или любовников, но и на остальной мир! Странно, но чтобы эта очевидная и простая истина стала понятна, художнику потребовалось изобразить людей с отталкивающими мешками на головах. Шабанов почему-то вспомнил, что во всех антиутопиях именно чувства к другому человеку, любовь или простое влечение, позволяло герою почувствовать гнусность как бы идеального мира. Он вновь и вновь рассматривал оба варианта картины и вдруг понял с пугающей ясностью, что он, как и все остальные люди, давно и безнадежно проживают в антиутопии. Глухие, слепые, управляемые и безобразно тупые. Шабанов понял, что пришло время стащить мешок со своей головы.

                     Антиутопия. Как только это слово было произнесено, все происходящее вокруг немедленно стало понятнее. Обнаружилось, что появилась возможность удивительно легко находить объяснения самым странным событиям, которые до сих пор казались ему абсолютно безумными. Проявление чужой воли — штука всегда конкретная, материалистическая, имеющая свою причину и следствие. Существование ее можно доказать. А вот случайности, совпадения, неподчинение логике принять сложнее. Одно дело утверждать: «Виновата чужая воля, это дело врага». И совсем другое: «Так уж устроен человек, чего-то другого ждать бессмысленно». Понятно, что первое утверждение звучит убедительнее. Жадность и стремление к власти еще никто не отменял.

                     Неужели будущее предопределено? Неужели жизнь наша развивается по утвержденному злоумышленниками плану? Шабанов растерялся. Он не знал, что и думать. Это был веский повод написать очередную фантастическую повесть. В тексте логика событий обязательно проявится. Достаточно задать начальные условия, и сюжет покатится сам собой, только записывай. Но Шабанову почему-то писать о наступившей антиутопии не хотелось. Почему? И на этот вопрос он не знал ответа.

                     Некоторое время Шабанов думал, что сумеет решить задачку картины Магритта самостоятельно. До сих пор ему удавалось находить выход и не из таких логических тупиков, будем справедливы, недостатком ума он пока не страдал. Но почему-то ничего путного ему в голову не приходило.

                     Оставалось одно — обратиться за помощью к Уилову. В конце концов, Уилов был признанным специалистом по будущему, вот пусть и займется делом, установит, это будущее оказывает влияние на настоящее или наоборот. А что, вполне себе футурологическая проблема. Кстати, попытка привлечь специалиста — логически правильное решение. Шабанов без колебаний выложил Уилову свои подозрения о наступившей антиутопии.

                     Никогда прежде он не слышал, чтобы Уилов так ржал. Это было совершенно невыносимо. Несколько раз Уилов пытался состроить серьезное лицо, могло показаться, что ему, наконец, удалось справиться с нахлынувшим на него приступом веселья, но потом он показывал на Шабанова пальцем, и ржачка возобновлялась. И так шесть раз.

                     — Хватит, — не выдержал Шабанов. — Я к тебе как к человеку, а ты…

                     — Нет, ты ко мне, как к футурологу… — и  в комнате снова раздался звонкий всепоглощающий хохот. — Если бы как к человеку, я бы заметил.

                     — Довольно. Давай серьезно поговорим.

                     Смех немедленно прекратился.

                     — А вот это — пожалуйста.

                     — Ты обидел меня. Это был не смех и не хохот, это была ржачка. Не хорошо.

                     — Некоторые вещи надо вбивать в сознание на уровне инстинктов. Смех для этого лучший способ. Запомни раз и навсегда: мы не можем попасть в антиутопию или утопию, что, кстати, одно и тоже, потому что утопия — это всего лишь мечта, записанная на доступном носителе информации. Мечтать, конечно, полезно, а вот попасть в мечту категорически невозможно.

                     — А воплотить мечту можно?

                     — Нет. Это еще никому не удалось сделать. В ХХ веке было предпринято сразу несколько вполне утопических попыток воплотить мечту, описанную предварительно в книгах. Самые масштабные из них это, конечно, Союз ССР и тысячелетний рейх. Показательные неудачные попытки воплотить утопию в жизнь по утвержденному мечтателями плану.

                     — Неужели нельзя жить по плану?

                     — Нельзя. Что-нибудь обязательно помешает.

                     — Разве человеку не дано изменить будущее? А как же прогресс?

                     — Известно, что за время существования человечества удалось зафиксировать всего лишь несколько примеров качественного изменения уровня жизни, что немедленно приводило к резкому росту народонаселения. Первый был вызван переходом к оседлому образу жизни и связан с введением животноводства и земледелия, так называемая Неолитическая революция. Второй — есть наглядные последствия эпохи Возрождения, развития науки и появления промышленности. Третий — то, что принято называть научно-техническим прогрессом. Это открытие атома, массовое использование электричества, авиации, изобретение автомобилей, радиосвязи, телевидения и так далее по нарастающей. Сейчас мир застыл в ожидании постиндустриального этапа. Не исключено, что и он будет связан с резким скачком роста населения. Но пока рождаемость падает, что очень показательно. Это сигнал из будущего. Мы должны его расшифровать.

                     — Значит ли это, что человек абсолютно бессилен перед будущим?

                     — Встречаются люди, которые хотят контролировать или победить будущее, вот они — бессильны. Остальные живут ради будущего. Они его составная часть, даже если не догадываются об этом.

                     — Вообще-то, написать современную утопию совсем не трудно. Достаточно выписать на листок бумаги все то, что нравится, а на другой — что не нравится, чтобы случайно не попало в окончательный текст. Вот, собственно, и все.

                     — Правильно, вот это я и называю книжным подходом. Жаль, что годится он только для сочинения книг, — сказал Уилов. — Потом начинаются проблемы. Мы пытаемся построить утопию — на выходе обязательно получаем антиутопию. Живем в антиутопии — начинаем мечтать об утопии. Снова начинаем строить утопию... и так без конца.

                     — Неужели нельзя отыскать что-нибудь важное, что могло бы разорвать порочный круг?

                     — Дело в том, что между утопиями и антиутопиями нет особой разницы. Любая попытка построить «идеальное» государство обязательно тоталитарна и предполагает первоначальное уничтожение противников. Антиутопии более человечны, поскольку предполагают, что однажды кому-то не захочется ходить строем. В утопиях это людям даже не приходит в голову. Они довольны и так. Вот за это я и не люблю утопии!

                     Шабанов не сразу поверил Уилову. Он с детства был приучен считать, что любой человек хозяин своей судьбы. Для него это было аксиомой. Наверняка можно было привести простой и убедительный пример, который бы подтвердил это хрестоматийное утверждение, только почему-то в голову ничего убедительного не приходило. Более того, оказалось, что в своих текстах он и сам ни разу не написал о способности людей контролировать будущее. Почему-то он до сих пор не обращал внимания на эту странность своего восприятия мира, но подсознательно, оказывается, разделял пессимизм Уилова.

                     — Я слышал о смельчаках, которые пытаются победить будущее. С одним даже имел беседу. Представляешь, он пытался меня завербовать. Завербовать меня, — это даже звучит омерзительно, — сказал Шабанов.

                     — Так уж и смельчаки? Легко быть смельчаком, когда враг не обращает на тебя внимания. Сам-то ты, насколько я понял, отказал вербовщику. Предпочитаешь воевать на стороне будущего?

                     — Пожалуй.

                     — Но почему ты заинтересовался антиутопиями? Что произошло?

                     Шабанов рассказал про картины Рене Магритта и про очень богатого человека, почти олигарха, который купил у него рукопись «Мужчин в поисках Луны» за двести тысяч рублей.

                     — Этого следовало ожидать, — сказал Уилов.

                     — А что такое?

                     — Господин почти олигарх активный борец с будущим. Он основатель Комитета регулирования будущего.

                     — Не знал, что он связан с Комитетом.

                     — Говорю тебе — основатель. Но главное его детище — это, конечно, Общество по ограничению сознания имени Ф.М. Достоевского.

                     — Не слышал о таком.

                     — Сейчас важно другое, они о тебе слышали. Их лозунг известная цитата из романа «Братья Карамазовы»: «Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил». Начинали они с регулирования Интернета. Придумывали правила допустимого поведения в сети, распространяли неофициально, а потом через парламент добивались их юридического закрепления.

                     — Далек я от проблем простых людей.

                     — Как и все прочие фантасты. Правила, придуманные Обществом, давно уже опубликованы. Нарушители их объявляются опасными элементами. В частности юзеры, нарушающие принцип допустимого функционирования. Например, если они отказываются постоянно хохмить и продуцировать приколы. Например, появляется блоггер, утверждающий, что дважды два четыре, будь уверен, что он будет немедленно отловлен и наказан. Для этого не нужны специальные следственные органы, всю работу по выявлению и отлову выполняют люди из Общества по ограничению сознания. А потом они начинают присылать провинившемуся блогеру многочисленные сообщения о том, что им овладел Капитан Очевидность. Некоторые наивные люди теряют контроль, вступают в дискуссию с налетчиками и пытаются  объяснить, что сверхсуществ в сети не бывает. И вот тут за них принимается Церковь цифрового общения... Есть и такая. Вместо виртуального застенка появляется перспектива попасть во вполне себе реальный. При желании они могут спокойно припаять оппоненту бытовое кощунство, со всеми вытекающими последствиями.

                     — О, у меня есть алиби. Я никогда не вступаю в споры с членами кого-либо коллектива. О чем вообще можно говорить с людьми, которые не сознают себя личностью? Стадное чувство хорошо в ограниченном количестве, но когда оно полностью подчиняет человека, начинаются проблемы.

                     — Ты прав.

                     — Но зачем этому богачу понадобилась моя рукопись?

                     — Хотят лучше узнать врага, надо полагать.

                     — Меня, что ли?

                     — Будущее, балда!

                     — А я-то здесь причем?

                     — По мнению комитетчиков, ты — полезный источник информации.

                     — Я!?

                     — Как и все прочие обитатели этой планеты.

                     — Но зачем им это?

                     — Хотят построить свою утопию.

                     — Звучит угрожающе.

                 — Согласен. Но у них ничего не получится, — уверенно сказал Уилов. — Поскольку это невозможно.

                     В голове у молодого и довольно талантливого писателя-фантаста Федора Котова, известного в узких кругах под псевдонимом Амбрэ Никулапед, произошла революция. Его мозги совершили опасный кульбит: сальто-мортале назад прогнувшись. После третьей написанной им книги выяснилось, что особых денег или хотя бы почёта ремесло писателя не приносит. Все его тайные надежды внезапно разбились о быт. Честно говоря, он искренне рассчитывал, как это может позволить себе только настоящий фантаст, на всемирную славу, Нобелевскую премию и положенный по статусу банкет в Стокгольмской ратуше. Разочарование оказалось столь разрушительным, что Никулапед решил объявить через доступные средства массовой информации о завершении писательской карьеры.

                     Товарищи по ремеслу восприняли его решение с тихой грустью — еще один покинул наши ряды… Некоторые с уважением отметили похвальную смелость Никулапеда, им понравилось, что у молодого еще человека оказалось достаточно сил, чтобы честно поведать о трудностях и невзгодах писательской жизни, открыть правду, которую почему-то принято скрывать.

                     Не исключено, что Амбрэ Никулапед рассчитывал, что многочисленные его поклонники, соратники по ремеслу и просто читатели, лично заинтересованные в дальнейшем развитии фантастики, начнут уговаривать его переменить решение, вернуться в литературу и продолжить радовать сердца истинных ценителей новой высококачественной продукцией. Если таков был его план, то надо признать, что он с треском провалился. Народ почему-то не пожелал проникнуться трагизмом момента. К сожалению, иногда молодые люди не способны воспринимать отведенное им место в истории адекватно. Они уверены, что способны возбуждать в людях сильные чувства: неважно любовь или ненависть. А когда обнаруживается, что это не совсем так, впадают в депрессию. Никулапед не стал исключением.

                     Но все-таки нашелся один человек, который принял его решение близко к сердцу. И это была катастрофа.

                     Объявляя о своем намерении закончить литературную карьеру и предаться самопознанию, Никулапед почему-то не принял во внимание реакцию своей любимой девушки, особы исключительно решительной и целеустремленной. Это была большая ошибка. Никулапед, человек невзрачный и довольно скучный в повседневном общении, умудрился привлечь внимание Маруси, так звали подругу, во многом благодаря принадлежности к цеху писателей-фантастов. Однажды она случайно подслушала разговор знакомых девиц, среди прочего было произнесено следующее:

                     — Странного парня себе нашла Катя, он же обычный бухгалтер, был бы хоть писатель, как у Маруськи, вот уж кому повело!

                     Мнение подруг польстило. Да, хорошо, что писатель!

                     И вот все рухнуло.

                     Собственно, Амбрэ Никулапед немного приврал, когда объявил причинами своего решения мизерные гонорары и трудности, встречающиеся на пути к славе. О какой славе идет речь, когда количество читателей неуклонно снижается, а большинство из тех, кто продолжает читать, как правило, уже на следующий день не в состоянии припомнить ни фамилию автора, ни о чем была написана книга. Все дело, естественно, было в Марусе. 

                     Это она подняла бурю!

                     В четверг Маруся прочитала его последнюю книгу — третью по счету. И она ей не понравилась. Так хотелось думать Амбрэ Никулапеду. На самом деле все получилось совсем не так благостно. Если бы просто не понравилась, то и разговора не было бы. Мало ли что кому не нравится, дело житейское. Но на этот раз случилось что-то совсем другое. Собственная женщина устроила ему грандиозный скандал.

                     — Не ожидала от тебя такой пурги.

                     — А в чем, собственно, дело?

                     — По-моему, ты забыл включить мозги. Не пробовал думать, когда садишься работать?

                     — А мне показалось, что получилось неплохо.

                     — Чушь собачья! В твоей книжке смысла не больше, чем в куриных какашках. Понял, что я сказала? Почему ты считаешь своих читателей кретинами, которые способны получать удовольствие от подобной белиберды?

                     Амбрэ Никулапед непроизвольно кивнул, он знал ответ на этот и еще десяток подобных вопросов.

                     — Претензия не ко мне, это люди хотят попроще.

                     — Может быть и так. Но я спрашиваю не про людей. Ты тоже хочешь попроще?

                     — Да. А что такого?

                     — Мне всегда казалось, что писатели должны…

                     — Ерунду говоришь. Запомни, писатели никому ничего не должны, разве что своему издателю.

                     — Наверное, я чего-то не понимаю. Вот ты, например, принимаешься за новую книгу. Дело ведь хорошее. Так, давай, старайся. Соберись кучкой. Напрягись.

                     — А что тебя не устраивает в моей работе?

                     — Сам не догадываешься? Иногда ты бываешь таким  тупым. Печально. Неужели ты никогда раньше не слышал, что у писателя должны быть мозги, что он обязан думать?

                     Амбрэ Никулапед обиделся. У него было совсем другое представление о литературном труде. Он терпеть не мог интеллектуалов. Даже больше, не видел принципиальной разницы между интеллектуалами и придурками. Разве это секрет, что и те, и другие не умеют жить по-человечески — это общеизвестно и не требует доказательства. Но этого мало, интеллектуалы при этом строят из себя умников. Вот что его раздражало. К тому же, когда интеллектуалкой оказалась собственная женщина.

                     — Что же тебе не понравилось в моей книге?

                     — Мало того, что книга тупая, она еще и подлая.

                     — Вот как?

                     — Ты подтасовываешь факты. И делаешь это самым примитивным образом: подменой прямого высказывания косвенным. Если тебе надо что-то смешать с грязью. Ты не пишешь: грязь. Ты пишешь: как давно известно, это грязь. Не для кого ни секрет, что люди низших классов имеют то, что заслуживают. А твои читатели, из числа тех, что хотят попроще, читают: это грязь, люди низших классов имеют то, что заслуживают. Слабых можно и, более того, должно давить. Власть всегда права. Получается, что для тебя это единственно верное толкование будущего, его программа. Вот ты предлагаешь безжалостно выбрасывать на обочину любого человека, готового мыслить самостоятельно или просто не согласного с тем, что ты соизволил посчитать нормой. А вдруг выбросят тебя?

                     — Жизнь — это всегда борьба. Побеждает сильнейший. Что тут непонятного? Прежде чем вякать о своих правах, научитесь работать локтями, боритесь за свое место под солнцем, позабыв на время о выдуманных неудачниками правилах поведения. Время изменилось, отныне умный  человек не стесняется пускать в ход острые коготки, а при необходимости и зубы. Слабакам это явно не под силу, вот почему их место отныне на обочине жизни. По-моему, все логично и правильно.

                     — Социальный дарвинизм.

                     — А почему бы и нет? Конечно, мне нравятся богатые люди, а от нищих меня тошнит. Я сторонник агрессивной конкуренции и признаю право элиты на абсолютную власть. Любое ограничение их действий со стороны черни считаю недопустимым.

                     Маруся жестко и неприятно улыбнулась. Никулапеду стало не по себе, ему было известно лучше других, что она так улыбается, когда знает, как разделаться с врагом. Он сразу понял, что разделаются сейчас с ним.

                     — Я вот подумала о нас с тобой. Распределение ролей в нашей паре очевидно: я — элита, ты — явный слабак. Получается, что твое место на обочине. Вот и проваливай. Занимай свое место в тринадцатом ряду.

                     — Почему это я слабак? — удивился Никулапед. — Нас, писателей, любой обидит. К правильной оценке места писателя в социуме следует подходить комплексно.

                     — Это кто  у нас писатель? Ты, что ли? Напиши сначала что-нибудь стоящее, а потом уже гунди, что ты писатель. Пока твои попытки я не засчитываю.

                     Амбрэ Никулапед принял слова подруги очень близко к сердцу, его гордость была уязвлена. Пропустить бы этот явно несправедливый выпад мимо ушей, но не хватило здравого смысла. Приступ неконтролируемой ярости, так некстати охвативший Никулапеда, привел к неприятному решению: прощание с литературой пришлось отложить на полгода. Разделаться с опостылевшим литературным трудом без проблем не удалось. Горькая обида не позволила ему смириться с беспочвенными обвинениями. Никулапед считал себя обязанным делом доказать Маруське, что она не права. Он ни минуты не сомневался, что легко и, без лишних усилий, сумеет написать такую умную книгу, что народ, включая, естественно, и Маруську, обалдеет от счастья, прочитав его новый шедевр. Он легко убедил себя в том, что для него это плевое дело.

                     А тут и тема вполне походящая появилась. Никулапеда пригласили принять участие в популярном телевизионном шоу на Главном телевидении страны, посвященном соблюдению гражданами правил дорожного движения. Никулапед, сам заядлый автолюбитель, был уверен, что сумеет высказать несколько важных соображений по поводу предполагаемых изменений в Дорожном кодексе и заодно, воспользовавшись случаем, соберет материал для новой книги.

                     Началось все банально и предсказуемо. Собравшиеся отметили низкий уровень правосознания современных водителей. «Им наплевать на правила, делают, что хотят, обнаглели вконец, подрезают, выезжают на встречную полосу, превышают скорость, не пропускают пешеходов на переходах», — а что еще можно было услышать от участвующих в шоу пешеходов? Сословное презрение к владельцам автомобилей — вещь естественная.

                     Никулапед попробовал вернуть спор в конструктивное русло, но не преуспел, пешеходы его игнорировали.

                     Собственно, спора не получилось. Собравшиеся были единодушны в ненависти к автомобилистам, дискуссию вызвало обсуждение способов исправления сложившейся ситуации. Самые спокойные и выдержанные пешеходы предлагали увеличить штраф за любое нарушение правил в десять раз. По мнению граждан, настроенных более решительно, нарушителей, кроме крупного денежного штрафа, следовало в обязательном порядке несколько раз, количество должно определяться исключительно тяжестью совершенного правонарушения, макать головой в унитаз сразу после того, как они удачно справят естественные надобности, и затем только спускать воду, удерживая при этом голову наказуемого  в пределах унитаза.

                     Нашлись и такие, кому и эти предложения показались чрезмерно мягкими. По их предложению после первого нарушения виновного водителя следовало бить палкой по голове до вразумления, а в случае повторного нарушения расстреливать. Впрочем, радикалов было мало. Собрание посчитало расстрел слишком жестоким наказанием, и, ко всему прочему, исключающим возможное исправление. После споров решили, что после повторного нарушения следует ограничиться отрезанием пальца на левой ноге.

                     Никулапед догадался, что написать интеллектуальный роман о борьбе пешеходов за соблюдение владельцами автотранспорта  правил дорожного движения не удастся. В другое время Никулапед обязательно соблазнился бы сюжетом о том, как обретшие самосознание автомобили захватывают мир, устанавливают свой порядок, объявляя пешеходов вне закона, но Маруська вряд ли бы признала подобную его книгу интеллектуальной.

                      И тогда он решил написать роман о математике. Тема наиактуальнейшая. Недавно Американские исследователи обнаружили, что мысли о математике могут активировать у человека области мозга, отвечающие за обнаружение угроз и опыт физической боли. Они посчитали, что боязнь этой науки является новой фобией.

                     Тревога, появляющаяся у человека в тот момент, когда он сталкивается с математическими задачами, заставляет мозг реагировать на это определенным сигналом. Такой же сигнал активизируется в тот момент, когда человек касается рукой горячей плиты.

                     Провели эксперимент. Тревогу у участников вызывали не только задачи, но даже вид учебника по математике, а также нахождение возле кабинета математики. Вывод был сделан очевидный: вместо того чтобы заставлять людей решать математические задачи, им необходимо оказать специализированную помощь.

                     Замечательная информация попала в руки Никулапеду. Про то, что у значительного числа людей, занимающихся математикой, обнаруживаются проблемы с головой, было известно и раньше. А вот про то, что у некоторых крыша едет от одного лишь ознакомления с расписанием занятий, он услышал впервые. Теперь нетрудно будет доказать, что всерьез заниматься математикой способны лишь больные люди. Это была настоящая золотая жила, блестящая идея для интеллектуального романа. Если удастся подыскать убедительные доказательства, а сделать это будет проще простого, не зря же он еще три года назад специально для подобных случаев придумал бельгийского академика Ги Нюнье.  Цитаты из «трудов» академика будут смотреться очень убедительно. Вот пусть теперь Маруся почитает про своих друзей-интеллектуалов.

                     Никулапед не сомневался, что Маруся вынуждена будет оценить его усилия по заслугам и перестанет называть его тупым и подлым слабаком. Что и требовалось доказать.

                     Он поговорил со знакомыми ребятами в издательстве и выяснил, что в Институте математики какой-то паренек недавно умудрился доказать какую-то важную теорему. Важную, естественно, для них, людей-математиков. Типа: пифагоровы штаны во все стороны равны. Чем только люди ни занимаются в свободное от еды и сна время! Вот, кстати, отличную книжку можно написать, если удастся  придумать подходящее объяснение странного интереса взрослых, вроде бы, людей к циферкам и связям между ними. Знает ли кто-нибудь, почему формулы интересуют их больше, чем человеческая жизнь? Странное влечение, не правда ли? Об этом стоило рассказать.

                     Никулапед загорелся, он не сомневался, что его новая затея обязательно принесет выгоду. Не откладывая дела в долгий ящик, он поспешил переговорить с пареньком. Выставил бутылку хорошего коньяка, прикупил плитку дорогого шоколада, посчитав, что этого будет достаточно для того, чтобы установить контакт. Но математик пить почему-то отказался, побрезговал, значит. После такого демарша трудно было ожидать, что разговор получится. И действительно, поговорить по-человечески не удалось. На вежливую просьбу Никулапеда рассказать несколько забавных историй из жизни, паренек ответил отказом. Можно даже сказать, что его не вдохновила возможность стать героем новой интеллектуальной книги. Никулапед в очередной раз почувствовал себя оскорбленным. Книгу он сумел написать. Но прикольные детали из жизни, которые должны были обеспечить книге достойный тираж, ему пришлось придумывать самому. Он чувствовал, что так и не сумел побороть личную неприязнь к персонажу своего повествования. Но потом решил, что, пожалуй, так даже и лучше, читатели не любят умников, поэтому математика следовало описать именно так, как он это и сделал: геем, алкоголиком, наркоманом и психопатом. Умник в книге оказался придурком. И поделом!

                     Недоступный, сложный, надменный, самодостаточный мир математиков, нагло претендующих на своеобразную элитарность, следовало развенчать. Выбор главного героя этой драмы был чрезвычайно удачен: его равнодушие к статусам и неспособность «играть по правилам» так легко было представить нелепым сбоем человеческой психики. Именно разоблачение мифа о науке математике, а вовсе не биография конкретного математика, носителя этого мифа, Никулапеду особенно удалась.

                     В глубине души он считал свою книгу успехом.

                     Паренек отказался разговаривать, с одной стороны, это было обидно, но с другой, — для книжки вышло полезнее. Его отказ  выглядел тем более странно, что по правилам,  установившимся в современном воспитанном обществе, подобное поведение совершенно недопустимо, поскольку получается, что он претендует на привилегии, которыми не обладает. Ясно, что право на жизнь или высказывание, что давно в нашем информационном мире одно и то же, определяется деньгами или степенью приближенности к правящим кругам. А вовсе не узорами, которыми человек покрывает листок бумаги. Есть у него деньги или их нет? Разрешили ли ему стать известным?

                     Речь — это привилегия. Речь — это инструмент власти.

                     Разумнее всего было выставить его потерявшим стыд самозванцем, который злонамеренно пытается обманным путем проникнуть в верхний слой социума. Понятно, что его следовало разоблачить. Такие люди не имели права на существование в обществе. Тем более, они не должны были претендовать на самостоятельное мышление, отличное от взглядов элитарного обывателя. Появление математиков в центре общественного интереса — это явная патология. Амбрэ Никулапед попытался выставить героя своей книги человеком с нарушенными представлениями о норме. Безумное предположение, что человек, доказавший какую бы то ни было теорему, пусть даже уникальную, может на этом основании претендовать на свое место в избранном обществе, показалась ему недопустимым. Но еще более абсурдным и отвратительным оказалось для Никулапеда нежелание пресловутого паренька попадать в элиту.

                     Конечно, псих, таково было заключение автора книги. Он постарался, чтобы к тому же выводу пришли читатели.

                     Как только авторский экземпляр книги доставили из типографии, он немедленно отправил его Марусе.

                     Ее отзыв оказался совершенно парадоксальным:

                     — Ты не просто дурак, ты — подлец.

     — Почему? — удивился Никулапед.

                     — Обещал, что не будешь больше марать бумагу. А сам продолжаешь. Ты совершенно правильно поступил, когда бросил литературу. Я была не права.

                     Амбрэ Никулапеду не понравилось мнение Маруськи. Оно было субъективным и противоречило стратегической перспективе развития цивилизации. Никулапед укрепился в своей правоте: далеко не каждый человек имеет право высказываться. Теперь стало понятным, что и Маруська таким правом не обладает. Ее высказывание можно было рассматривать в качестве доказательства этой сложной концепции на практике. Право иметь собственное мнение нужно заслужить. Оно должно быть даровано имеющими на то полномочия. Нельзя быть просто умным, нужно, чтобы тебя таковым признала элита общества.

                     Маруська оказалась неспособной воспринять аксиомы современной жизни, элементарные вещи, которые нельзя анализировать, которые нужно заучить наизусть. Поэтому ее следовало забыть и отбросить за ненадобностью.

                     Именно так решил воспринимать Никулапед разрыв со своей женщиной. Можно сказать, что общественный долг победил у него личные интересы.

                     Для полного успокоения ему не хватало только одного: признания со стороны избранных, со стороны элиты, права которых на похвалу он признавал безоговорочно. Время шло, и он дождался. Получил повестку. Его вызвали в Куб. Сердце Никулапеда наполнилось гордостью — далеко не каждый удостаивался подобной чести.

                     Для чего в городе однажды появились Кубы, — проще говоря, временные постройки неясного назначения, — люди старались не думать. Их прозвали Кубами, потому что они и на самом деле были черными кубами. Многие люди почему-то не замечали их, другие отворачивались и обходили их стороной, потому что чувствовали, что это очередная акция власти, выяснять цели которой не было никакого смысла. Но так поступали только глупцы. Никулапед, например, догадался, что Кубы связаны даже не с властью, а с надвигающимся будущим. Он ни на минуту не сомневался, что элита приняла решение и организует новую, не опробованную до сих пор на практике систему общественных связей. Никулапеду до боли в селезенке хотелось, чтобы его заметили и приблизили к себе. Он знал, на чьей стороне ему следует быть.

                     И вот его пригласили. Это был хороший знак.

                     В назначенное время он был у Куба. Свежевыбритый, празднично одетый, чистый, приятно пахнущий дорогим парфюмом — Никулапед подготовился, как следует. Ему ли было не знать, что опрятный вид обязателен при общении с властными структурами.

                     Проход оказался на удивление низким, чтобы попасть в Куб, Никулапеду пришлось в буквальном смысле встать на четвереньки, словно бы отбить поклон. Хитро придумано, подумал он с восхищением. Он одобрил изобретательность устроителей. Трудно придумать более доходчивый способ объяснить клиенту, кто он, и потребовать обязательного и добровольного подчинения. Когда же Никулапед проник внутрь Куба, дверца тотчас захлопнулась с неприятным скрежетом. И это хорошо. Можно было сделать вывод, что дверцей редко пользовались. И в этом был свой резон, посетитель должен был почувствовать себя избранным. Неожиданным стало, пожалуй, лишь то, что помещение, где он очутился, было совершенно лишено освещения. Никулапед  оказался в темноте. В абсолютной темноте.

                     — Здравствуйте, — сказал он.

                     — И тебе не хворать, — ответили ему.

                     — Вот пришел, как было велено.

                     — А представиться?

                     — Вы меня не помните?

                     — Думаешь, что я вижу в темноте? — заржал носитель голоса. Никулапед так и стал его называть — Голос.

                     — Но вы меня вызвали!

                     — Много вас тут шастает.

                     — Я рассчитывал, что у нас установятся доверительные отношения.

                     — Ты не умничай. Назови свой идентификационный номер.

                     Никулапед вспомнил, что на повестке от руки было что-то написано. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить, и это ему удалось.

                     — Щ-35.

                     — А, пинсатель. Знаю, знаю.

                     — Почему это пинсатель? Писатель.

                     — Писатели пишут, а пинсатели — пиншут.

                     — Как-то это оскорбительно звучит.

                     — Да ладно, не серчай, паренек. Я не со зла, треплюсь, чтобы разговор поддержать.

                     — Спасибо, — сказал Никулапед первое, что пришло ему в голову. Спорить по мелочам ему было не выгодно.

                     — Будешь с нами работать?

                     — Буду, — на этот вопрос ответить было легче легкого.

                     — Молодец!

                     — Что делать-то надо?

                     — А что ты умеешь? Можешь не отвечать. Это я так пошутил.

                     После чего Голос подробно поведал о задании. Работа была связана с Интернетом. Никулапеду хотели поручить оставлять после научных публикаций свои комментарии, которые бы подрывали веру народа в науку.

                     Голос перечислил основные приемы:

                     1. Выражать недоверие с помощью глубокомысленных заявлений, составленных из внушительных наукообразных фраз, но обязательно лишенных смысла; 

                     2. Гневно клеймить растратчиков бюджетных средств;

                     3. При любой возможности бороться с престижем науки, вновь и вновь ставить под сомнение целесообразность ее существования;

                     4. Указывать на противоречие науки основам религии;

                     5. Хвалить любые отклики дураков и сумасшедших.

                 Это была очень хорошая работа. Никулапед с радостью согласился. О чем тут было думать? Он проделывал бы все перечисленное и самостоятельно, без принуждения, жаль, что не сообразил вовремя. Но самое главное, он умел все это делать, у него был практический опыт. Он уже доказал свою полезность. Итак, Маруська или Голос из Куба? Он давно сделал свой выбор: Голос из Куба.

                     По вечерам, вернувшись домой с работы, Федор Котов, в прежней жизни более известный как писатель-фантаст Амбрэ Никулапед, старался тщательно проанализировать выполненную за день работу. Когда он был писателем, достаточно было сосчитать количество написанных слов, чтобы признать день удачным. Но сейчас для поднятия самооценки хотелось обнаружить в принятых решениях крупицы природной непреклонности и убежденности в собственной правоте. Он считал, что это главные качества бойца идеологического фронта. Характерные морщинки, появляющиеся вокруг глаз, напоминали Котову о долгих часах, проведенных перед монитором в поисках правды. И они же убедительно свидетельствовали о том, что рабочее время было им потрачено не напрасно.

                     Однако в последнее время с его убежденностью стали возникать проблемы, некоторые поступки, которые ему пришлось предпринять, Котов считал неудачными. И не без оснований. Он пытался успокоить совесть, подыскивая разумные оправдания своим промахам: главное, времени для принятия решений было катастрофически мало, да и идеологических претензий Контролеры предъявить ему не могли, он всегда следовал инструкциям. Получалось, что вина была вовсе не его. Но некая неудовлетворенность оставалась.

                     Работа у Котова была очень важной и интересной, он читал в социальных сетях статьи, которые имели какое-то, пусть минимальное, отношение к занятиям наукой. В его обязанности входило оперативно выявлять публикации, требующие реагирования с последующим разоблачением. Были основания считать эту работу своеобразной формой цензуры. Впрочем, следовало признать такое сравнение чрезмерно поспешным. Его деятельность к традиционной цензуре имела лишь косвенное отношение. Котов никому ничего не запрещал, он только комментировал. Ехидно, зло, беспощадно. Высмеивать самонадеянных людей так легко. Вот, предположим, пытается человек сказать что-то умное про научные достижения. Обстоятельства, конечно, вынуждают его быть серьезным — как же глупо он будет выглядеть, если в ответ ему, похохатывая и покрякивая, скорчат комическую гримасу и нахально покрутят пальцем у виска. А потом еще и назовут отвлеченным умником. Сама характеристика «умник» давно стала оскорблением, добавка же «отвлеченный» ставила крест на репутации несчастного. Что, кстати, было неоднократно проверенно на практике.

                     Котов не любил интеллектуалов и прочих умников, он считал, что пользы от них никакой нет, а вреда может быть предостаточно, в первую очередь, из-за их странной склонности к так называемому детерминизму. Он считал, что толку от науки никакой быть не может, потому что ученые ставят перед собой самую что ни на есть дурацкую задачу, которую только может измыслить перехваленный записными болтунами человеческий интеллект: познать законы, согласно которым устроен мир.

                     Но познать существующие законы наука не в состоянии за отсутствием таковых. Нет у природы математических законов. Математика — это придуманный человеческий язык. Неужели есть люди, которые считают, что планета вычисляет по какой-то формуле, куда ей завтра лететь? Нет, наука просто лепит модель и смотрит на сходство с оригиналом. Вот что нужно разъяснять, вот что нужно разоблачать.

                     Так понимал Котов главную свою задачу.

                     Иногда в работе возникали сложности. Бывали случаи, когда здравый смысл официальной позиции Контролеров оставался для Котова неясным. Да, он не любил умников, но и к явным прохвостам особой любви не испытывал.

                     Особенно трудно ему давались попытки понять совсем уж бессмысленные идеи, вроде склонности активистов экологических движений поддерживать возобновляемые источники энергии. Приходилось делать вид, будто бы он, вместе с ними, даже не догадывается о том, что ветряки нарушают природные ветряные потоки, приводят к гибели  птиц, вредно сказываются на столь любимой их сердцу экологии, что ведет в местах их установки к уничтожению растительности и мелких животных. Точно так же, как гидроэлектростанции нарушают гидрологический цикл рек и губят живущих в них рыб.

                     Об этом не принято было говорить. Но Котову хотелось разобраться. Как-то так получилось, что его нелюбовь к пустым, болтливым, далеким от реальной жизни умникам заставляет его теперь относиться с уважением к пустым, болтливым, далеким от реальной жизни придуркам. Что приятным признать было затруднительно.

                     А еще Котов с искренним неудовольствием обнаружил, что к нему вернулась прежняя страсть задавать вопросы. Подобное чувство постоянно донимало его в те далекие времена, когда он считал себя писателем. Он думал, что с любопытством покончено навсегда, но, оказывается, есть чувства, которые остаются в человеке навечно, несмотря ни на что. Можно, оказывается, принимать сколько угодно разумных решений или дать себе торжественную клятву ненавидеть то-то и полюбить совсем другое, но нутро свое не переделаешь, рано или поздно подкорка сработает.

                     Котов был вынужден отправиться за разъяснениями к Контролерам. Он решился не сразу, ему лучше других было известно, что Контролеры не одобряют проявлений лишнего любопытства, но попробовать стоило.

                     На этот раз Куб странным образом объявился на крыше шестиэтажного дома, пришлось Котову подниматься по пожарной лестнице. Шел очень сильный дождь, наверное, правильнее было сказать — ливень, откуда-то издалека доносились приглушенные раскаты грома. Котов промок до нитки. Было страшно, он с детства боялся высоты, но движение продолжал, представив, что все происходящее его совершенно не касается, словно это не он устремился вверх, а совсем другой, выдуманный непрофессиональным графоманом персонаж. Очень уж хотелось поговорить. По душам? Это был штамп из его далекого писательского прошлого. Совсем неудачный в данном случае. Куб ведь совсем не место для душ, тем более для болтающих душ. На семнадцатой ступеньке его нога соскользнула. Котов удержался, восстановил контроль над дыханием, заставил себя  прекратить считать, сосредоточившись на движении, теперь он заставлял себя автоматически переставлять ноги и так же бездумно забрасывал вверх руки, стараясь цепляться как можно крепче.

                     Наконец, ступеньки закончились, и он понял, что ему удалось выбраться на крышу. Только в этот момент Котов сообразил, что так и не догадался четко сформулировать вопросы,  которые хотел задать. Потому, наверное, что не имел ни малейшего понятия о том, какие ответы на свои вопросы он хочет получить. Серьезные? Или смешные? Философские? Впрочем, это вряд ли. Контролеры скорее ценители приколов, чем вдумчивые ребята. Он стал ждать подначек и обидных шуточек, но получилось по-другому. Беседа завязалась интересная.

                     — Кто это на ночь глядя? — спросил Голос.

                     — Федор Котов.

                     — Вот так сюрприз. Не ожидал от тебя такого подвига. Что же тебе понадобилось, Федор?

                     — Я кое-чего не понимаю.

                     — Эка невидаль! Разве ты один такой? Ради этого, что ли, на крышу надо было залезать?

                     — А как же иначе ответы получить?

                     — Подготовил, значит, вопросы…

                     — А вот и нет… — Котов не заметил, как и сам стал дерзить. Перенял у Голоса основную интонацию, он всегда так поступал, когда нервничал. — Я не смогу плодотворно работать, если не пойму, почему люди, которых я должен защищать от науки, такие странные.

                     — Почему ты так решил, Федор?

                     — Они считают, что есть какая-то особая экологически чистая энергия. Они не понимают, что стоит им включить обычную электрическую лампочку, как она тут же начнет нагревать окружающее пространство, без привлечения сложного механизма изменения климата, так сказать, непосредственно. А если зажечь триллион лампочек, мое непонимание становится еще сильнее. Или использовать единовременно миллиард компьютеров. Или поговорить с друзьями по миллиарду мобильников. Или отправиться в путешествие на миллиарде автомобилей. При трении металлические детали нагреваются и отдают свое тепло окружающей среде. Неужели это такой большой секрет? Или выдумка злобных ученых? Наверное, я чего-то не до конца понимаю. Например, в качестве чистого источника энергии экологи предлагают использовать геотермальную энергию, получаемую из природного тепла Земли. Но разве секрет, что любая дополнительная энергия обязательно идет на разогрев атмосферы? А то, что в мире за ХХ век прибавилось 5 миллиардов теплокровных людей, разве не сказывается на климате? Понимаете, у них температура, как правило, выше температуры окружающей среды, что согласно законам термодинамики заставляет людей отдавать тепло.

                     — Но ты же не любишь науку?

                     — Конечно, но дело в том, что законы термодинамики верны, даже когда их не любишь.

                     — Это философский вопрос. Мы этим не занимаемся. Есть более насущные проблемы.

                     — Жалко.

                     — Не расстраивайся, Федор, мне кажется, мы сможем тебе помочь.

                     — Как, если не секрет?

                     — Не секрет. Мы рассчитываем на сотрудничество. Ты прав, когда говоришь, что потребность в дополнительной энергии напрямую связана с ростом населения. Вывод очевидный: необходимо попытаться сократить количество людей, претендующих на пока еще дорогую энергию. От наших решительных действий зависит будущее Земли. Мы должны быть решительными.

                     — Ух ты!

                     — Нет, Федор, ты сделал совершенно неверный вывод о наших планах. Никакой чернухи и злодейства. Мы не собираемся уничтожать лишних людей. Личный совет: старайся избегать любых разговоров о справедливости, они обязательно заканчиваются потасовкой, поскольку справедливость каждый понимает по-своему. Старайся искать технологическое решение.

                     — Простите, ничего умного в голову не приходит.

                     — Не страшно, я подскажу. Совсем скоро человечеству удастся совершить самый значительный эволюционный рывок за всю историю разумной жизни на Земле. Наши техники готовы по обоюдному согласию подселять в сознание людей второй разум. Экономическая выгода от подобного подселения огромна. На свете одновременно могут проживать в два раза больше людей, при этом не потребуется дополнительного пропитания, нового жилья и необходимых для безбедного существования предметов потребления.

                     — Неожиданно.

                     — Красивый и всеобъемлющий ответ на твой вопрос.

                     — Здорово! Не знаю, что и сказать!

                     — Скажи: да!

                     — В каком смысле?

                     — Нужен доброволец для проведения окончательного опыта. Тебе, как бывшему фантасту, так и не сумевшему до конца побороть любопытство, мое предложение может показаться интересным. Я надеюсь, что ты согласишься. Эксперимент обещает быть захватывающим. Подселим тебе одного интеллигентного гражданина. Ваши сознания будут разделены, как у доктора Джекила и мистера Хайда. Естественно, в хорошем смысле слова. Вы даже сможете пообщаться на ментальном плане.

                     — На время?

                     — На месяц, не больше. После окончания эксперимента без особых проблем скачаем сознание вашего компаньона на внешний носитель. Инструкция для пользователя давно уже составлена. Так что особых проблем с этим не будет.

                     Подумал Федор Котов и согласился.

                     Так он стал добровольцем, предоставившим свои мозги для совместного проживания. Новым другом, а как еще относиться к самобытному сознанию, поселившемуся в вашем мозгу, Котов остался доволен. Нормальный парень. Поговорили, обменялись мнениями, пошутили — все прошло отлично. Договорились, что мешать друг другу не будут. Котов был почему-то уверен, что главным будет он, так и получилось. Партнер, которого, естественно, тоже звали Федором Котовым, сам Котов, настоящий, называл Партнером. Тот охотно откликался. Ну и ладно.

                     Специалисты, тщательно отобранные хозяевами Куба для проведения экспериментов, свое дело знали довольно хорошо. По крайней мере, в общении были внимательны и вежливы, что, как показалось Котову, давалось им не без труда. В атмосфере витал ощутимый аромат страха. Бывший писатель не мог не заметить этого странного ожидания внезапной беды, — предчувствия, которым были наделены все без исключения специалисты.

                     Котову стало любопытно, особой нужды разбираться в происходящих событиях не было никакой, его поведение  не стало результатом принятого решения, вовсе нет, он действовал автоматически, даже не догадавшись, что его занятие есть определенное действие. Котов поступил, как привык поступать в подобных случаях в прежней жизни (писательской), — попытался изобразить себя наивным, туповатым человеком, чтобы получить необходимую для работы информацию.

                     — Боишься? — спросил он у знакомого специалиста, обязанностью которого было добросовестно смазывать контакты анализаторов этиловым спиртом.

                     — Опасаюсь. Если что-то пойдет не так, меня объявят виновным. Это понятно. Непременно скажут, что я плохо смазывал контакты спиртом. Вроде бы как экономил. Уже так говорят. А что я могу? Мы, специалисты, в теориях не разбираемся. Наше дело солдатское — кнопки нажимать согласно инструкции. Я, кстати, спрашивал у заказчиков, что делать, если у вас, например, кровь пойдет из носа или глаза вылезут и полопаются, или мозги из ушей потекут. Смеются, пальцем на меня показывают. Как будто я для них дубина необразованная. А если и так! Раз уж вы такие умные, то, будьте добры, инструкции понятные пишите. Ну, там, чтобы я знал, что в таком-то и таком-то случае должен ватку приложить или укол сделать. Неужели это так трудно?

                     — А ученые чего говорят?

                     — Какие ученые?

                     — Ну, создатели, разработчики.

                     — А, эти… Слышал про них, но видеть не приходилось. Кто же их сюда пустит? У них допуска нет.

                     — Да, дела!

                     — А вы сидите спокойно, не ворочайтесь.

                     — Я стараюсь.

                     — Спасибо, конечно. Вы — хороший человек, это сразу видно. Просьба у меня к вам, если начнется отторжение, вы, когда вас допрашивать будут, скажите, что контакты я смазывал добросовестно, а потому, мол, претензий ко мне не имеете.

                     — Хорошо.

                     — Я стараюсь, спирт, что через мои руки идет, трачу по назначению, внутрь не принимаю. Хотите, дыхну?

                     Котову эти откровения слышать было неприятно, он даже забеспокоился, что напрасно ввязался в эту историю. Принципы — это, конечно, хорошо, но наличие их совсем не означает, что он должен без раздумий соглашаться на любое предложение властей. Он принял решение впредь поступать осмотрительнее.

                     Время неумолимо шло, а отторжения дополнительного сознания, которого так боялись участники эксперимента, не происходило. Обстоятельства складывался на редкость удачно. Специалисты были по-настоящему счастливы, еще бы, на их долю выпала потрясающая удача.

                     И вот наступил счастливый момент, когда команды из Куба перестали напоминать жесткие приказы, в них стали проникать нотки сентиментальности и удовлетворения, чего прежде было невозможно вообразить. У специалистов от успеха немедленно закружилась голова. Они поверили в свое несомненное мастерство и незаурядный талант. Им хотелось продолжения праздника. Им хотелось славы.

                     Заказчики из Куба отнеслись к просьбе специалистов с неожиданным сочувствием и пониманием. Специалистам было разрешено подготовить цикл статей в зарубежный журнал, организованный специально для высшей цели  —  доказать ученым, что специалисты и без науки способны развивать новые технологии. Пора уяснить раз и навсегда, что новые технологии важнее пустого любопытства. Об этом необходимо было постоянно напоминать, поскольку вновь и вновь на горизонте появлялись люди, которые были не согласны с новым пониманием прогресса. По чисто меркантильным или эгоистическим соображениям.

                     Котов по этому поводу любил вспоминать следующую  цитату:

                     «Неужели неясно, что выбирать? Жизнь надо выбирать! Что же еще? Не телескопы же ваши, не пробирки же… Да пусть они ими подавятся, телескопами вашими! Диффузными газами!.. Жить надо, любить надо, природу ощущать надо — ощущать, а не ковыряться в ней»!

                     Понятно, что специалисты так глубоко в философские дебри не залезали, они презирали любые «отвлеченные» рассуждения. Наверняка, они даже не догадывались, что их используют. А если и догадывались, то не видели в этом ничего дурного. Для людей, с таким бешеным недоверием относящихся к формальной логике, их реакция была на удивление логичной. Так часто случается, многие люди относятся к собственным персонам не так, как к прочим.

                     Внедрение должно было принести им большие деньги. Это многое объясняло в поведении специалистов. Одно только смущало Котова. Команды расселить сознания так и не последовало. А ведь месяц уже прошел.

                     Жизнь, между тем, постепенно вернулась в привычные рамки. Котов опять занялся комментированием заметок о науке, и это было здорово, потому что всегда приятно заниматься любимым делом. Об эксперименте он теперь вспоминал только раз в неделю, когда приходил в гости для собеседования. Встречи проходили формально.

                     — Ну, как дела? У вас все в порядке? — спрашивали его специалисты.

                     — Все отлично, — отвечал Котов.

                     До поры до времени так и было. А потом Партнер куда-то подевался. Сколько Котов не вызывал его на связь, он больше на контакт не выходил. Делать нечего, во время очередного визита Котов рассказал правду.

                     — Ничего у вас не вышло. Эксперимент провалился.

                     К его удивлению специалисты сразу же поверили ему. Один лаборант, правда, посоветовал сделать прививки от бешенства, но остальные специалисты его не поддержали. Ограничились тщательной проверкой обоняния, зрения и слуха. Нарушений не обнаружилось, и от него отстали.

                     Прошло полгода, и Котов стал замечать неладное.

                     Пустяки, конечно, но ему было неприятно. Например, он стал заказывать в ресторане жареную рыбу, которую прежде терпеть не мог. А от пирожных его теперь почему-то тошнило. Обнаружились и другие признаки внезапного неблагополучия. Книги, кино, певицы, вообще, музыка ему стали нравиться совсем не те, что еще год назад. А уж когда он впервые в жизни сумел получить удовольствие от инсталляции в музее современного искусства, Котов окончательно догадался, что дело плохо.

                     Он не сразу связал возникшие проблемы с участием в неудачном эксперименте с чужим сознанием, сначала грешил на аллергию. Партнер продержался в его голове всего недели три, не больше. А потом его и след пропал. Но провериться надо было.

                     Котов отправился к специалистам, проводившим опыт, и попросил помощи. Удивлению специалистов не было предела, но к пациенту они отнеслись со всей возможной серьезностью, как того требовала инструкция. Они взяли у него всевозможные анализы, сделали томографию мозга. Следов Партнера они не обнаружили.

                     — Ерунда, дорогой гражданин Котов, наплюйте на свои наблюдения, у вас все в порядке.

                     — А рыба?

     — А что рыба? У вас всего лишь расширилась палитра восприятия пищевых продуктов, радуйтесь! Ваша жизнь стала более разнообразной. Это так мило! Пожалуй, надо  срочно получить патент на это замечательное и полезное изобретение, нам обязательно заплатят кучу денег. Блеск!

                     — А нет ли у вас таблеток, которые бы избавили меня от последствий вашего изобретения?

                     Специалисты обиделись и в резкой форме отказали. Котов вынужден был смириться. Странные изменения его восприятия были непринципиальны. К тому же, ему все чаще стала попадаться по-настоящему вкусная рыба.

                     Прошло еще полгода. Текущая работа увлекла Котова, он стал забывать об участии в неудачном эксперименте по подселению чужого сознания. Иногда он жалел о том, что потерял такого интересного внутреннего собеседника. Но не слишком часто. Котов не любил участвовать в спорах и дискуссиях, не связанных непосредственно с работой. Жизнь научила соглашаться, потому что это, как правило, выгоднее. Он был уверен, что участие в дурацком споре однажды погубит его карьеру.

                     Собственно, так и получилось.

                     Однажды Котова вызвал к себе в кабинет для беседы непосредственный начальник. Спросил о текущей работе, как будто она его когда-нибудь интересовала. Котов не почувствовал подвоха и стал простодушно рассказывать про информационную поддержку, которая потребовалась специалисту, получившему работу от хозяев Куба.

                     Котов увлекся и стал подробно описывать перипетии кампании. Интересная история получилась. Специалиста, распространяющего «электрические витамины», принялись травить любители науки.  Рациональная медицина боялась потерять своих последних последователей. Понятно, что надо было сделать все возможное, чтобы «электрические витамины» выглядели в глазах возможных потребителей предпочтительнее призывов к гигиене и правильному питанию. Ребятам из соседнего отдела пришла в голову исключительно наглая идея, они решили подать в районный суд на ученых, позволивших себе в прессе критиковать «электрические витамины».

                     Котову идея понравилась, но, подумав, он признал, что сам бы ни за что не поддался на такую дешевую наживку и в сеть подключаться бы не стал. Сам бы не стал и, более того, запретил бы своим детям и близким даже заикаться об этом изобретении. Наверное, он увлекся, описывая, что бы проделал со специалистом, который придумал аппарат, потому что начальник прервал его.

                     — Получается, что ученые правы?

                     — Нет, конечно, — уточнил свою позицию Котов. — Но в данном случае к их словам стоит прислушаться.

                     — А как вы относитесь к патриотизму? 

                     — Нормально отношусь, — удивился Котов.

                     — Понимаете, что есть вещи, которые следует делать не раздумывая, не поддаваясь мещанским раздумьям о том, что такое хорошо, а что плохо?

                     — Никогда об этом не думал.

                     — Вот это вы правильно сказали. Думать надо меньше. Хорошо сформулировали. Специалисты должны научиться слушаться дядю, который платит им деньги. Никакой миссии у технологии нет и быть не может, технология — это бизнес. Специалисты должны знать, что они будут делать то, что им скажет владелец, то есть хозяин.

                     — И что вы хотите мне приказать?

                     — Вам все-таки придется поддержать проект. Больше страсти и искренних чувств. Постарайтесь придумать что-нибудь этакое, чтобы раз и навсегда отбить у людей охоту думать о науке. Знаете, что я придумал? Было бы хорошо, если бы вы сами прошли курс лечения «электрическими витаминами». Для пущей наглядности. А мы бы подробно сообщали общественности о том, как улучшается ваше здоровье по мере подключений.

                     — Нет уж, спасибо.

                     — А вы подумайте.

                     — Никогда.

                     Начальник в ответ только улыбнулся.

                     — Это не нам решать.

                     Вечером того же дня, вот сюрприз, в голове Котова зазвучал жесткий голос Партнера:

                     «Ты чего это, рожа протокольная, задумал? Бунтовать решил? Не потерплю! Уничтожу гадину! Я твой цензор, разве ты еще этого не понял? Делай, что тебе говорят, и все будет хорошо. А будешь еще воду мутить — тебе не поздоровится. Это я тебе обещаю! Пожалеешь, что на свет родился».

                     Котов был потрясен. Желание избавиться от Партнера было столь велико, что он обратился за помощью к своим врагам — ученым. Совет был на удивление прост — несколько ночей ему пришлось спать в противогазе. И — помогло. Партнер поворчал, поворчал, да и окончательно исчез.

                     Тщательно обдумав сложившееся положение, Котов решил, что будет разумнее оставить в тайне избавление от внедренного цензора от начальника и контролеров из Куба. Сделать это было не трудно, раз в месяц он отсылал по адресу электронной почты начальника подробный рапорт о «противоречивой внутренней жизни Котова», который сам же и придумывал. Ему помогли полузабытые навыки писательской работы.

                     Все были довольны.

                     Котову, правда, пришлось самым коренным образом пересмотреть свое отношение к науке. Теперь он видел в ней едва ли не последнего и единственного заступника для одураченного жадными проходимцами населения.

                     Отныне комментарии (а куда денешься, работу надо было выполнять) он старался писать по возможности глупо, чтобы читатели могли сообразить, что сторонники ненаучных технологий их наглым образом обманывают, чтобы даже их промытых и обработанных мозгов было достаточно, чтобы разбираться в этом обмане. В этом он достиг совершенства. Даже стал подумывать о том, чтобы собрать их под одной обложкой и издать как сборник сатирических рассказов.

                     Среди посетителей Куба больше всего было писателей. Бывших или продолжающих творить вопреки здравому смыслу. Контролер Наукоподобнов заинтересовался этим странным феноменом. Сначала он запоминал наиболее забавных посетителей просто так, для смеха, чтобы потом, при случае, порадовать своих друзей веселым рассказом про очередного чудака с фантазиями. Надо сказать, что истории временами ему приходилось выслушивать по-настоящему анекдотические, в самом лучшем смысле этого слова. Но со временем, когда он сообразил, что  писатели едва ли не главные его клиенты, решил, что краткую информацию о подобных визитерах обязательно стоит записывать, для чего даже завел специальную тетрадь, на обложке которой крупными буквами вывел: «Совершенно секретно». Мало ли что пригодится в жизни.

                     Записывал он в тетрадь только самое важное: фамилию или псевдоним, дату посещения и общее представление писателей о том, что такое Куб и для чего он создан. Надо отметить, что по вопросу возникновения Куба единого мнения у писателей не обнаружилось, о черном Кубе и его предназначении они высказывали самые удивительные гипотезы, одно удовольствие было записывать, — вот что хочется вспоминать, когда речь заходит о настоящих творческих людях! Отдельно Наукоподобнов тщательно фиксировал просьбы, с которыми писатели обращались, и, самое главное, побудительные причины, заставившие их обратиться за помощью. Этот последний пункт был самым забавным. Собственно, ради него и стоило стараться. Иногда они просили самые странные вещи.

                     Только потом, когда материала набралось достаточно, выяснилась пикантная подробность: писатели, как члены особой социальной группы, за последнее время сильно изменились, можно даже сказать грубее: они мутировали. Если раньше они просили в первую очередь о том, чтобы их оставили в покое, не мешали творчеству, а потом уже денег, премий, тиражей и орденов, то в настоящее время ситуация изменилась кардинальным образом, теперь им нужен был руководитель, опытный куратор, способный обеспечить участие в престижных проектах. Тенденция, однако.

                     Последним из череды писателей, посетивших Куб, был Максим Мекин, известный прозаик. Наступил в его судьбе страшный момент: ему стало противно писать про людей. Он их и раньше не особенно-то любил, но теперь, когда в издательстве отвергли его новую книгу, необоснованно выросли тарифы ЖКХ, а на почте отказались вовремя отдавать посылки из продвинутых стран, его нелюбовь обрела доказательную базу. Поговорить об этом он и пришел в Куб.

                     Отряхнув колени, — это было хорошо придумано, что в Куб можно попасть только на карачках, — Мекин завел обычное нытье про полузабытую уже теорию о важной, непреходящей роли литературы в истории человечества. Примеры приводил экзотические, но забавные. Что-то про трепетную передачу традиций в еще не окрепшие руки молодежи, обучение живому языку и умение пользоваться эзоповым языком и обнаруживать подтекст. Некоторые из утверждений Мекина оказались столь оригинальными, что Наукоподобнов их записал с особым удовольствием.

                     А потом Мекин перешел к главной цели своего визита. Принимать посетителей в темноте — еще одна отличная придумка, — давно известно, что в темноте люди меньше стесняются, становятся разговорчивее и откровеннее. Тем более, когда разговор приходится вести с анонимным, но авторитетным собеседником. Вот Мекин, например, знал только то, что он разговаривает с Голосом из Куба. Про Наукоподобнова он никогда прежде не слышал, поэтому был готов к откровенному разговору.

                     — Случилось страшное. Недавно я написал критическую повесть. Ее напечатали. Даже гонорар заплатили.

                     — Поздравляю.

                     — Благодарю. Потом написал лояльный власти текст, и его отвергли.

                     — Ну и?

                     — Это форменное безобразие.

                     — Почему?

                     Наукоподобнов ждал продолжения. Сейчас обязательно должна была последовать какая-нибудь эксцентрическая фраза, которая решительно перевернет плавное течение беседы. Без таких штук писатели не могут существовать. Сколько их прошло через руки Наукоподобнова, и каждый  обязательно старался блеснуть, якобы, присущим только ему умением озадачивать собеседника интеллектуальным вывертом. Так получилось и на этот раз. Мекин заговорил, и Наукоподобнову осталось лишь кивнуть, подтверждая тем самым свою прозорливость.

                     — Это оскорбительно и недальновидно.

                     — Почему?

                     — Учитывая важность литературы для утверждения господствующей в государстве идеологии, власть обязана контролировать и руководить литературным процессом. Что тут непонятного?

                     — Обоснуйте.

                     Этот Мекин умел быть забавным. Специально он это проделывал или по природе своей был наивным простаком, было неизвестно. Конечно, выяснить это совсем нетрудно, но Наукоподобнов каждый раз забывал о Мекине, стоило тому отползти из Куба на свободу.

                     — Поддержание душевного равновесия и укрепление нравственных основ поведения, — продолжал Мекин. — Вот что мы, писатели, предлагаем обществу. Но за это нам надо платить хорошие деньги, за нами следует наблюдать, нас требуется направлять.

                     — Интересная концепция.

                     — Спасибо. Но действительность совсем не похожа на теорию. За нами никто и не думает наблюдать, нас никто не наставляет. Нами не интересуются.

                     — Все правильно. Литература в привычном понимании умерла, а потому внимания более недостойна, — пояснил Наукоподобнов.

                     — Чушь! — возмутился Мекин. — Что ж, у нас начались трудные времена, но мы, конечно, справимся. Литература не умирает, это преувеличение.

                     — Не умирает, а именно умерла. Все уже произошло. Она похоронена соцсетями. Просто вы еще не заметили. Сейчас литература — это всего лишь безобидное хобби сравнительно немногочисленной группы поклонников. Гигант на наших глазах превратился в карлика.

                     — Что же нам делать?

                     — Вам разрешено будет спокойно творить, ставить свои мысленные эксперименты и по мере возможности служить высокому искусству — теперь это ваши дела. Денег много не будет, но и сильно мешать не станут.

                     — Вы не боитесь возникновения несанкционированных идей? Не желаете знать о них, контролировать и влиять?

                     — Новых идей в будущем не ожидается. Времена, когда писатели были властителями умов миллионов, прошли. Кстати, читать люди меньше не стали. Читать стали даже больше, просто читают совсем другие тексты. Книжные идеи больше не опасны. Время литературы и книг ушло, литературу никто специально не изводил и не убивал, ее умирание — процесс объективный.

                     — Вы говорите о массовой культуре. Но как же быть с необходимостью передавать сложную информацию? Инструкции пользователя, формулы?

                     — Да, здесь пока книга, конечно, вне конкуренции. Но если подумать — проблема ли это? Так ли уж необходимо нам передавать то, чего в мире с каждым днем становится все меньше? Совсем не за горами день, когда потребность в передаче любой сложной информации окончательно исчезнет. Достигается это с помощью соответствующей модернизации воспитания, образования, эффективного трудоустройства. Всем этим пришлось бы заниматься, не отвлекаясь на проблемы литературы. Подведем итог: ваше прошение о введении контроля отклоняется.

                     — Как-то это обидно.

                     — Что тут поделаешь. Жизнь крайне несправедлива, — поучительно добавил Наукоподобнов, чтобы окончательно лишить своего собеседника иллюзий.

                     Мекин не поверил Контролеру. С его стороны это был своего рода мятеж. Но отказаться от литературы было выше его сил, и он решил отыскать животрепещущую тему, художественное раскрытие которой позволило бы вдребезги разбить доводы Голоса из Куба, ему захотелось доказать непреходящую ценность литературы. Более того, Мекин вознамерился написать культовую книгу, которая должна была изменить мировоззрение целого поколения. На меньшее он был не согласен. Вот тогда они в своем Кубе поймут, как опрометчиво поступили, отказавшись контролировать и направлять литературный процесс.

                     Все равно им придется нами заниматься, успокаивал себя Мекин. Он чувствовал, что способен заставить хозяев Куба оценить возможности литературы в деле воспитания и правильного образования. Ему показалось, что не все еще проиграно, многое зависело от него лично.

                     Надо было постараться сделать все быстро, времени для раскачки не было. Вот он и занялся делом.

                     В одном он был полностью согласен с диагнозом Голоса из Куба: людей теперь интересовало совсем не то, что в годы его молодости. Но из этого вовсе не следовало, что их вообще больше ничего не интересует. Мекину пришла в голову блестящая идея: если ему удастся разобраться с современными городскими легендами, то и пространство для современной литературы расчистится само собой.

                     — Возбудим интерес! — приказал он себе. — Я смогу!

                     Сначала он принялся изучать специальные издания, рассчитанные на серьезного потребителя. Ему казалось, что городские легенды легче становятся мифами, если они основываются на каких-то реальных фактах. Пусть не на фактах, а на понятиях, имеющих какое-то отношение к реальности. Сочинители легенд могут не догадываться об истинном положении вещей. Этого от них и не требуется. Мекин предположил, что отчеты реальных аналитиков имеют гораздо больше шансов воздействовать на мозги читателей, чем откровенный и бессмысленный вымысел. Для этого достаточно пересказать аналитические доклады дурацким языком. После этого самый глубокомысленный текст  обязательно найдет своего фаната.

                     Например, можно было поговорить о новой мировой резервной валюте, прообразом которой сегодня являются специальные права заимствований МВФ. Основой новой валюты останется доллар США, так что краха доллара пока ждать не следует. Но единая валюта требует и единого бюджета. А тут без потери некоторыми странами своего суверенитета никак не обойтись. Приведет ли это к новой мировой войне пока не ясно. Но вот, если новой мировой резервной валюты не возникнет, то процесс глобализации может пойти вспять, что будет означать возврат мира к новому мрачному средневековью.

                     Мекин был уверен, что это прекрасная затравка для городской легенды. Сюжет мог бы развиваться самым предсказуемым образом, что крайне важно для создания долговечного мифа.

                     Например, так. О коварных планах мирового закулисья случайно узнает Алиссия, эксцентричная полуграмотная предводительница небольшой шайки подонков и воров. Очевидная несправедливость устройства мира доводит ее до бешенства (про несправедливость вставить в рассказ нужно обязательно), поэтому она с энтузиазмом грабит богатых, а потом щедро раздает добычу бедным. Такая получается своеобразная Робин Гуд в юбке — это людям должно понравиться.

                     Во время очередной операций по изъятию неправедно нажитого кроме бриллиантов и крупных денежных сумм в сейфе обнаруживается папка с документами. Алиса не обращает на нее внимания, но один из рядовых членов банды, между прочим, бывший финансовый работник по имени Вальдемар, прихватил папочку с собой. Однажды он разочаровался в своей профессии банкира, но любовь к чтению чужих документов сохранил. Баловался этим в свободное от основной работы время.

                     В джакузи, отдыхая после трудового дня, Вальдемар открыл папку и едва не захлебнулся, потрясенный важной информацией, содержащейся в ней. Планы по внедрению новой мировой валюты предполагали жесткие меры по отношению к любым странам, не желающим добровольно отказаться от права на эмиссию денежных знаков. При необходимости не исключались и методы устрашения: начиная с информационной дискредитации правительств и организации народных волнений до экономической блокады и прямого военного вмешательства. Список провинившихся стран прилагался.

                     Вальдемар понял, что его карьере профессионального потрошителя сейфов приходит конец. В новом мире борцы за справедливость были не предусмотрены. Внимательно прочитав сопроводительные документы, Вальдемар тяжело вздохнул, в своей прошлой банкирской жизни он пришел бы к точно таким же выводам. Придраться было не к чему. Зачем вводить новую валюту, если при этом не следить за ростом денежной массой? Азы. Он понимал, что мощный удар по организованной преступности есть результат случайный, организаторами введения единой мировой валюты не предусмотренный, но, видимо, неизбежный. Во второй раз за относительно короткий срок Вальдемару предстояло поменять профессию, чего делать ему совсем не хотелось. Потрошить чужие сейфы ему нравилось. Это была сложная техническая профессия, в которой он чувствовал себя специалистом.

                     Он судорожно пролистывал остальные документы. Ему было известно, что подобные планы обязательно содержат анализ альтернативных возможностей развития событий. Не стали исключением и попавшие к нему в руки планы устройства нового прекрасного мира, в котором власть должна была принадлежать финансовым структурам. Но далеко не все рождаются банкирами, поэтому подобные идеи не могли не встретить сопротивления в широких кругах населения. Об этом аналитики прекрасно знали и не могли не предложить альтернативу — вариант плана, который бы обеспечивал достижение нужного результата, но при этом не вызывал бы отторжения у представителей бедных слоев социума. Цивилизацию, оказывается, могла спасти технологическая революция.

                     Вольдемар без промедления доложил Алиссии о своей находке. В голове у нее мелькнула вполне естественная мысль о том, что не плохо бы подзаработать с помощью этой информации.

                     По счастью, среди рядовых членов банды обнаружились два бывших ученых. Но ученые бывшими не бывают, мозги переделать крайне сложно. Если уж человек обучен думать логически, он будет это делать, даже сменив микроскоп или телескоп на фомку и финку. Еще одним полезным человеком в банде оказался бывший писатель. А уж эта братия никогда бывшими не бывает. Для них мир всего лишь совокупность притч и сюжетов. Эти трое встретились вовремя, перед ними возникла важная задача, в решении которой, кстати, они были лично заинтересованы. Ну, они ее и решили.

                     Как? Это совсем другой разговор. Мекин приготовил ответ, если, конечно, Контролер его спросит. Если хотите знать, что произошло дальше, будьте добры относиться к писателям с подобающим уважением. Что и требовалось доказать.

                     Мекин отправился в Куб, постучался, его впустили. Он тщательно отредактировал сюжет про Алиссию и новом мировом порядке. Но в Кубе было, как всегда, темно, вот и пришлось ему шпарить по памяти. С какого-то момента Мекин увлекся, добавил несколько удачных шуток и еще пару интересных сюжетных ходов. Он не сомневался, что произведет на Контролера нужное впечатление. Волновало его только одно: что, вернувшись домой, он забудет новые идеи и не внесет дополнения в рукопись.

                     — Нет, это не годится, — сказал Контролер.

                     — Почему? — удивился Жеков.

                     — Потому. Поняли?

                     — Нет.

                     — Это сложно объяснить.

                     — И все-таки?

                     — Не впечатлило.

                     Мекин разозлился. Больше всего на свете он не любил, когда к его работе относятся с пренебрежением. Он хотел сказать что-нибудь грубое, но сдержался и позволил себе съехидничать.

                     — Не знал, что мировая валюта вас не интересует. Не мое дело выяснять почему да отчего. Но что-то же вас должно интересовать? Сообщите мне, если это не секрет.

                     — Во всяком случае, не ваши литературные потуги, — заржал Контролер. — Идите и подумайте об этом.

                     Мекину осталось только крепче сжать губы от обиды и, смирившись с очередным провалом, он отправился восвояси размышлять о постигшем его поражении.

                     Нет, он не отчаялся. Ему хотелось попробовать отыскать обходной путь к достижению своей цели — возрождению интереса к литературе у хозяев Куба. Пришлось искать новый подход. Мозги Мекина заработали с новой силой. Он быстро сообразил, что безусловный успех достижим, если удастся доказать связь между массовой литературой и поведением толпы. Любая власть должна была по его представлениям отслеживать подобные связи. Мекин принялся искать доказательства в желтых изданиях. Там он прочитал о гигантских крысах мутантах, потерянной библиотеке запрещенных в союзе ССР раритетов, тайной информации, содержащейся в граффити на стенах домов (упорно обсуждалось их инопланетное происхождение), о таинственной русалке любительнице поэтов, и о поисках на городской помойке разбившегося НЛО.

                     Но это было совсем не то. Мекин стал посещать места скопления простого народа, потому что ему однажды пришло в голову, что именно простой народ знает правду. Он зачистил в пивные, на сходки бомжей возле мусорных площадок, часами подслушивал болтовню торговцев на базарах. Ему нравилось подслушивать чужие разговоры, вот где открывалась настоящая правда жизни. Однажды в пивной он подслушал разговор двух приличных с виду людей. На месте он ничего и не понял, это был странный обмен набором незнакомых слов и терминов. Однако, обладая феноменальной памятью и слухом, дома Мекин легко вспомнил все до единого звука и тщательно записал разговор в свой блокнот. Перечитал. Оказалось, что дело касается новых технологий. Стал разбираться.

                     Выяснилось, что одна широко известная медиа-группа нанимает мелких торговцев для распродажи какого-то модного лекарства (что-то вроде виагры). Для наемников это был подарок судьбы, они без особых хлопот получали гигантскую прибыль, потому что пилюли, мало того, что были удовольствием дорогим, пользовались грандиозным успехом у населения. Но самым удивительным в этой истории было то, что хозяева медиа-группы не требовали с распространителей деньги за реализованный товар. На прямые вопросы, все-таки страшновато присваивать такие гигантские суммы, они получали весьма странный ответ. «Не стоит беспокоиться, любые деньги, которые вы добудете своим трудом, по праву принадлежат только вам. Это плата за продвижение нашего товара».

                     Подобный ответ удивил не только распространителей, но и Мекина, который понял только, что цель медиа-группы состоит в чем-то другом.

                     Вот он и стал регулярно, как на работу, наведываться в эту примечательную пивную, где у людей так славно развязывались  языки.

                     В посетителях не было недостатка. Люди приходили разные, но все они оставляли для интересующегося крохи информации, из которых складывалась общая картина. Все-таки пиво — великая вещь! Идеально раскрепощает сознание.

                     И вот Мекину повезло. Однажды появился в заведении странный тип: такой, знаете ли, тренированный молодой человек, бородатый, в приметных темных очках,  вылитый шпион. Правда, он уже был пьяным в хлам, непонятно, как на ногах держится. Попросил пива.

                     Естественно, Мекин инстинктивно подобрался поближе. Навострил уши. Приготовился слушать.

                     — Водочки бы мне, — неожиданно обратился странный тип к Мекину. — Пожалуйста.

                     Мекин мысленно возблагодарил небеса, поскольку уже месяц таскал в портфеле бутылку на всякий случай. Что это было: интуиция или проявление его литературного таланта? А как без литературного таланта почувствовать драматургию момента? Кстати, еще один веский довод за литературу, отметил Мекин, щедро плеснув водки в кружку незнакомца.

                     Тот отхлебнул, содрогнувшись всем телом. Можно было ожидать чего-то непоправимого, но человек неожиданно выпрямился, словно в него вернулась потерянная было богатырская сила и снял очки. Его глаза блестели.

                     — Вот где они у меня все! — сказал он и демонстративно потряс в воздухе сжатым кулаком.

                     — Не может быть! — вырвалось у Мекина.

                     Незнакомец пошарил во внутреннем кармане пиджака, вытащил какие-то бумаги и угрожающе потряс ими. Вот эта его страсть трясти всем подряд для подчеркивания эмоционального состояния очень понравилась Мекину, он даже решил наделить такой особенностью героя своего нового романа.

                     — Попляшут они теперь у меня! — мрачно произнес незнакомец и залпом выпил всю кружку.

                     До Мекина доносились равномерные звуки его глотков: «хтм, хтм, хтм». Он с нетерпением ждал момента, когда, жидкость в кружке закончится, и тот начнет говорить. Но не получилось. Едва кружка опустела, голова незнакомца с характерным неприятным глухим звуком соприкоснулась с поверхностью стола. Он бесповоротно вырубился.

                     Мекин знал, что делать, он решительно вырвал бумаги из цепких рук незнакомца и бросился бежать, расталкивая по дороге засевавшихся посетителей.

                     Всю ночь он читал. Нет, прочитал бумаги он быстро, но долго уснуть не смог, забылся только уже под утро. Ему впервые в жизни пришлось столкнуться с ситуацией, когда реальность оказалась изобретательнее его писательской фантазии. Сам он такое придумать бы не смог.

                     Очевидно, что хозяева медиа-группы были людьми подставными. Их втемную использовали неизвестные для достижения неясных целей. Оказалось, что все дело было в побочном действии чудо-лекарства. Люди, регулярно принимавшие его, постепенно становятся другими, они мутируют, теряют способность мыслить самостоятельно. Словно бы из их мозгов намерено стирают представление о формальной логике. Понимание взаимосвязи причин и следствий для инфицированных становится недоступной. Автор разоблачительных бумаг подозревал инопланетян, но довольно быстро ему стало ясно, что существует множество земных обитателей, кровно заинтересованных в деградации людей. Тут и известный кинорежиссер, снявший очередной «патриотический» фильм, и любители политического экстремизма, и магнат, скучающий без привычных сверхприбылей. Все они нуждались в «зомби», или, «идеальных заключенных», как принято выражаться в некоторых научных публикациях, то есть в специальных людях, добровольно выбравших для себя подчинение, как самое разумное поведение, гарантирующее устойчивость социальное системы.

                     Неизвестный аналитик предположил, что вокруг нас на наших глазах формируется «высшая каста приближенных к власти» с качественно промытыми мозгами. Понятно, что им кажется, что «зомби» вовсе не они, а остальные, не попавшие в список. А поскольку привычная способность к логическому мышлению была ими утеряна, — вот для чего понадобились таблеточки, — втолковать им про истинное положение вещей не представлялось возможным. Ко всему прочему, у этих новых людей отсутствовали элементарные представления о чести, морали и нравственности. Отныне нормальным людям предстояло жить дальше рядом с этими инфицированными, а это было неприятно и страшновато.

                     Впрочем, Мекин возликовал. Он был уверен, что сумел доказать для чего нужна и всегда будет нужна литература! Разве защита человеческих мозгов не достойное похвалы занятие? Со своей стороны он бы добавил еще присущие литературе поиски смысла жизни и попытки разбудить в людях задремавшую совесть.

                     Мекин не поленился подготовить подробную докладную записку про аферу с чудо-таблетками и роль литературы в недопущении в будущем подобных инцидентов.

                     Перед докладом в Кубе он зашел в ближайшее кофе, перекусить. Пивную он старался обходить стороной, не хотелось встречаться с работниками из медиа-группы да и с горе-аналитиком тоже. Заказал кофе, пирожное, удобно устроился в углу. Достал текст доклада. Еще раз прочитал, понятно было, что ему опять придется говорить в полной темноте, надеясь только на свою память. Важно было не забыть наиболее важные фразы о значении для прогресса человечества логики и  морали. Пришлось их заучивать.

                     В глубине души Мекин понимал, что попал в весьма неприятную историю. Вот если бы он писал авантюрный роман, то непременно закончил какими-нибудь ужасами. Последние слова романа сами собой всплыли в его голове:

                     «Потом, когда начались серьезные неприятности, он догадался, что случайно узнал важную государственную тайну. Пережив два покушения, Ф. благополучно ушел на дно. Но он сам понимал, что его обязательно поймают, и жизнь его отныне не стоит и двух рублей».

                     Медлить больше не было сил, и он со всех ног помчался в Куб, хотя до назначенной встречи оставалось полтора часа.

                     Наукоподобнов, а дежурным Контролером на этот раз был именно он, честно говоря, обрадовался Мекину, что ни говори, а писатель был забавным парнем. Для порядка пришлось его немного пожурить.

                     — Что это вы, Мекин, раньше времени явились? Надо приходить, когда вам велено. Неужели это так трудно запомнить?

                     — Дык, страшно.

                     — Страшно — это очень хорошо. Страх дисциплинирует писателя.

                     — Конечно, хороший афоризм, но когда понимаешь, что это касается тебя самого, его прелесть пропадает.

                     — А что случилось?

                     Мекин с готовностью рассказал свою историю.

                     Наукоподобнов не сдержался и расхохотался.

                     — Ну, знаете ли, однако, и фантазия у вас!

                     — Так вы думаете, что мне ничего не угрожает?

                     — Угу.

                     — Значит, я вас не убедил. Вы по-прежнему не верите в литературу?

                     — Не верю. Литература не нужна. А что касается лично вас, то люди с такой дикой фантазией нам пригодятся. Найдем вам работу.

                     — Что я должен буду делать?

                     — Как что? Фантазировать.

                     Будущее наступит, хотим мы этого или нет. Не спросив разрешения, не учитывая нашего мнения, не обращая внимания на протесты и попытки повлиять на него. Нам остается только с этим смириться.

                     Таков был взгляд Комлева на попытки понять будущее. Он искренне не понимал, с какого перепугу ему следует обращать внимание на вещи и явления, которые он не в состоянии контролировать. Как и положено писателю, Комлев терпеть не мог терять контроль над словами. Но разговоры о будущем — это ведь всего лишь слова, не правда ли?

                     Комлева интересовало нечто более важное, чем пустые разговоры о будущем. Ему хотелось разобраться со своим отношением к людям. Как правильнее сказать: он их всего лишь не любит или уже ненавидит? Комлеву трудно было самостоятельно разобраться в своих чувствах. Иногда ему почему-то становилось противно находиться среди людей. Любых. Знакомых, незнакомых — какая разница (это явная нелюбовь), а иногда хотелось вооружиться дубиной поувесистее и, поддавшись порыву, использовать ее для вразумления подвернувшихся под руку прохожих (а это, пожалуй, уже ненависть). А что такого? Пусть покаются.

                     Комлев был человеком, для которого даже обычное общение в социальных сетях становилось мучительным испытанием. От одной мысли, что время от времени он должен обращаться к своим приятелям с развернутым утверждением, у него поднималось давление и неприятно давило на сердце. Довериться он мог только тексту. Его бесило, что любой человек, назвавшийся другом, может потребовать у него предъявить мысли, как в электричке контролеры требуют у пассажиров проездной билет. Ему казалось, что такой порядок общения оскорбителен и противоестественен. И Комлев, как ему показалось, нашел прекрасный выход —  он отказался вступать в разговоры с людьми, если не видел в этом личной выгоды. Пришлось ограничить общение с людьми контактами с продавцами в супермаркете, благо тем можно было молча предъявить покупки и кредитную карточку.

                     Комлев с гордостью отметил, что это была на редкость удачная придумка, прекрасно зарекомендовавшая себя на практике. Его жизнь как-то сразу наладилась, Комлев почувствовал себя комфортнее. Он даже решил написать о своем чудесном преображении книгу. А что такого? Если удастся подыскать подходящий сюжет, то можно будет написать притчу, которая наверняка окажется полезной для многих людей, стремящихся лучше понять свое место в такой непростой жизни. Молчание, как образ общения с социумом — это даже звучало красиво. В этом было что-то ускользающе приятное и крайне важное.

                     Единственным человеком, для которого Комлев делал исключение, был его литературный агент. С ним иногда было интересно разговаривать. Фраков, так его звали. Этот Фраков был хитрым человеком. Другого объяснения его удивительной способности придумывать приемлемые темы для вполне содержательных бесед Комлеву в голову не приходило. Не исключено, что это было связано с их совместным бизнесом. Фраков был заинтересован в том, чтобы Комлев сочинял, сочинял и сочинял, поэтому был вынужден постоянно подсказывать подельнику темы для новых книг, которые должны были угодить постоянно меняющимся вкусам потенциальных читателей. Комлеву, понятное дело, было глубоко наплевать на такие вещи, а для Фракова они были важны, от них зависели тиражи. Вот он и старался.

                     Но на этот раз Фраков выбрал для разговора неудачную тему. Он заговорил о будущем.

                     — Людей опять интересует будущее. Было бы неплохо, вставлять в тексты намеки о чудесной жизни, которая обязательно станет реальностью уже через пятнадцать-двадцать лет. Понимаешь ли, Комлев, в последнее время чрезвычайно востребована тема человека, созданного для счастья, как птица для полета. Людям почему-то нравится читать о том, что совсем скоро наступит светлое будущее, и они заживут в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая.

                     У Комлева на этот счет было свое мнение.

                     — Чушь. Будущее ни с кем не вступает в переговоры и не дает обещаний и гарантий. Попытки задобрить его, приукрасив собственные ожидания, глупы и безнадежны. Некоторые умники пробовали будущее «построить», но попытки  их с треском провалились. Дело в том, Фраков, что будущее нельзя предсказать или придумать. Ждать от него можно только новых испытаний и проблем. О нем страшно думать, будущее кажется непредсказуемым и беспощадным призраком. Призраком, который всегда рядом с нами. Мимо него не проскочишь.

                     — Нет, так дело не пойдет, выброси черные мысли из головы. Писателю вредно быть пессимистом. И побольше цинизма. Неужели так трудно предсказать что-нибудь хорошее? Ты же ничем не рискуешь, предположим, через двадцать лет твое предсказание не сбудется, и что? Разве кто-нибудь об этом вспомнит? Совсем другое дело, если ты угадаешь. Немедленно станешь героем! Мы не будем ждать двадцать лет, предсказания хорошо продаются уже сейчас. Этим и следует заняться. За работу, мой друг!

                     — Ерунда. Наша способность предсказывать будущее сильно преувеличена. Мы пытаемся льстить себе, когда утверждаем обратное. Если люди поверят в то, что можно предсказать будущее, у них рано или поздно возникнет желание изменить его по собственному хотению. А это очень опасное заблуждение.

                     — Люди придумывают себе будущее. Так было всегда, так будет и дальше. Им нельзя запретить мечтать.

                     — Чушь. Все мечты при проверке оказываются либо утопиями, либо антиутопиями. А ты лучше других знаешь, что это всего лишь пустые надежды и страхи мечтающего. Никому не дано знать, как изменятся его собственные представления о мире хотя бы через десять лет. А раз уж мы не в состоянии предсказывать будущее, тем более, нам не дано изменять его.

                     — А как быть с прогрессом, не станешь же ты отрицать существование прогресса?

                     — Люди склонны к комфорту, чтобы достичь его, они используют технические новинки. Вот и весь прогресс.

                     — Как-то это оскорбительно звучит.

                     — Не придумывайте.

                     — Значит ли это, что человек бессилен перед будущим?

                     — Есть люди, которые хотят контролировать или, что еще глупее, победить будущее, вот они — бессильны. Остальные живут ради будущего. Они его часть, даже если не понимают этого.

                     Разговоры о будущем и прежде выводили Комлева из себя. Но на этот раз время для обсуждения ненавистной  темы было выбрано особенно неудачно. Комлев пытался устроить своего сына Гарика в Университет, при желании его усилия вполне можно было расценить, как попытку воздействовать на будущее. Он пытался сделать вид, что это не так. Но не очень успешно, свое поведение он считал отвратительным.

                     Ничего особого, впрочем, не предполагалось. Чем-то подобным занимаются едва ли не все отцы на свете, когда их дети заканчивают средние школы. Давно не секрет, что дать детям приличное образование с некоторых пор стало тяжелой проблемой. Комлев вынужден был поступать так, как поступают все, он принялся старательно и упорно отыскивать возможности пристроить сына в престижный Университет: для чего перезнакомился чуть ли не со всеми членами приемной комиссии, водил их в кабаки, не побрезговал дать взятку, торжественно обещал, со своей стороны, посодействовать в решении нужных вопросов, если таковые вдруг обнаружатся. Уломал и с гордостью сообщил об этом сыну, но тот пришел в ярость:

                     — Ну спасибо, папа, удружил. Вечно ты всякой ерундой занимаешься, хочешь, чтобы надо мной друзья смеялись, хочешь, чтобы я всю жизнь работал за мизерную плату на богатых людей? Хочешь, чтобы твой сын стал ботаником? Хочешь, чтобы я до старости лет изображал из себя гения, занятого скучными и никому не интересными вечными вопросами? По-твоему, я должен стать нищим придурком, лишенным друзей и радости жизни?

                     — Получается, что так.

                     — Какой же ты осел, папа! Я даже не ожидал!

                     — Но послушай, как же ты собираешься устраиваться в жизни без денег, образования и дела, которым бы ты хотел заняться?

                     — Вот об этом тебе и следует подумать. Достань денег, напряги знакомых, введи меня в круг избранных. Видишь, я не прошу слишком многого. И не надо мне ля-ля-ля про Университет. Уши сохнут, крысы дохнут.

                     Презрительно сплюнув, сын отправился в ночной клуб.

                     Комлев хотел возразить сыну. Но почему-то не находил нужных слов. Будущее в очередной раз круто изменило казавшиеся такими незыблемыми устои жизни. На миг ему показалось, что Гарик прав. Но только на миг. Комлев лучше других понимал, что у каждого будет свое будущее. У Гарика — свое, а у него — свое. Тут уж ничего не поделаешь. Их стремления не совпадают, и что такого? Разве он собирается заставлять сына жить по своим законам? Нет, конечно. Будущее, наступления которого желает Гарик, ему не нравится. Но это не означает, что оно плохое или увечное. Чужое, с этим не поспоришь. Но будущее всегда чужое. Наверное, больше подходящее для сына и совсем не похожее на то, которое бы предпочел для себя Комлев.

                     Но до чего же гадко станет лично ему, Комлеву, если будущее Гарика однажды окажется реализованным. Ему стало очень страшно. Оказывается все то, что до сих пор составляло смысл его жизни: любовь к мудрости, вера в торжество раскрепощенного разума, приоритет логики, глубокое понимание диалектики, — все это оказалось ненужным подрастающему поколению. Комлев упустил момент, когда на смену начитанным мальчикам из интеллигентных семей пришли самодовольные, тупые, наглые, самовлюбленные кретины. До поры до времени Комлеву удавалось сдерживать свои эмоции, он заставлял себя относиться к неожиданным оппонентам, как к детям малым. Детишки расшалились, их бы в угол поставить или сладкого лишить, но это ведь так непедагогично, вот и приходится объяснять им такие очевидные, на первый взгляд, вещи. По возможности ровным голосом, исключив любую эмоциональную оценку. Комлев надеялся, что со временем детишки повзрослеют и поумнеют. Но они выросли, так и не узнав, что Земля вращается вокруг Солнца. Они были уверены, что Луна — искусственный объект, они самозабвенно пытались доказать, что дважды два не равно четырем.

                     И терпение его лопнуло. Комлев внезапно понял, что бороться нужно не с будущим, а с реальностью. Дело зашло слишком далеко. Только грубая и отвратительная провокация могла вернуть людям разум и самоуважение. Он приобрел мелкокалиберную винтовку и принялся периодически, раз в три дня, обстреливать проезжающие мимо его дома автобусы. Может быть, это поможет людям понять, что причина предшествует следствию. И если пулька попала в автобус, значит, кто-то чуть раньше нажал на курок. Есть ли другой способ заставить их поверить в человеческий разум? Он убедил себя в том, что словами людям больше не поможешь, с некоторых пор они понимают только яркие, жесткие, обескураживающие действия.

                     Стрельба по автобусам быстро наскучила Комлеву. Ему хотелось отыскать другой способ наносить максимальный ущерб пустоголовому населению, будто бы специально собравшемуся в городе, чтобы заставлять его страдать. Нужно было придумать более жестокий способ заставить их думать. И Комлев решил стать депутатом. В этом был тонкий расчет, он смог бы без особого труда расширить аудиторию, его бы услышали люди, потерявшие навык чтения. Он рассчитывал, что еще они не утратили чувство самосохранения. Пришлось задуматься над основными тезисами разрушительной для общества предвыборной программы. Как тайный сторонник теории Мальтуса, Комлев решил, что разумнее всего было бы поработать с продолжительностью жизни пенсионеров. А что, это было очень полезное с точки зрения экономики начинание. Даже совсем небольшое сокращение максимального срока дожития населения обещало принести громадную выгоду. Заинтересованные люди просто обязаны были обратить внимание на подобные действия. Самосохранение должно было сработать.

                     Ученые давно уже определили три основные причины преждевременной смерти граждан. Алкоголизм, курение и неправильное питание. Как легко, оказывается, достичь нужной цели, снабдив пенсионеров товарами, которые не только приносили бы им радость, но и снижали время дожития. Дешевые сигареты для малообеспеченных слоев населения, доступный алкоголь в магазинах шаговой доступности, продажа по сниженным ценам продуктов с просроченным сроком хранения. Были у Комлева и другие задумки. Можно было, например, поэкспериментировать с фальсифицированными лекарствами. Он с энтузиазмом стал разрабатывать свои новаторские предложения, свято поверив в то, что этого будет достаточно, чтобы заставить людей опять включить свои мозги.

                     Но и депутатство не гарантировало решения главной задачи, которую Комлев поставил перед собой.  Он мечтал отучить людей сопротивляться распространению знаний.  Он хотел насильственно просветить их.

                     Люди не любят читать книги — это так. Но почему бы не использовать их недостаток с пользой для дела? Никто не знает, какую книгу можно считать первой в истории человечества, а последнюю, не исключено, может увидеть уже следующее поколение.

                     И Комлева обуяло страстное, непреодолимое желание написать Окончательную книгу. Такую, после прочтения которой человечество сумело бы безболезненно пережить кончину литературы. Это была хорошая идея — не хотите читать, не надо, но уж последнюю книгу, будьте добры осильте.

                     Добиться этого можно было двумя способами:

                     1. Написать сразу обо всем, чтобы любой человек сумел отыскать в тексте развернутый и полновесный ответ на самый специфический вопрос, который может возникнуть в процессе исполнения им повседневных обязанностей;

                     2. Написать Окончательную утопию и заставить элиту скрупулезно претворить в жизнь директивы, изложенные в тексте книги, не допуская попустительства, не поощряя легкомыслия и неоднозначного прочтения.

                     Второй вариант Комлеву понравился гораздо больше, ему показалось, что сделать это будет проще. Проще — это так говорится, он-то знал, за какую грандиозную задачу взялся. Ему давалась одна попытка, чтобы совершить что-то подобное государственному перевороту, но только в сознании людей. Сразу после прочтения Окончательной книги вседневная жизнь миллиардов людей должна была измениться самым кардинальным образом. Комлев был уверен, что этого будет достаточно, чтобы разум, наконец, победил.

                     Начал он с Инструкции по применению. Получилась удачная  провокация, какой должна была стать и вся будущая Окончательная книга.

                     «Священный долг начальников — довести до сознания подчиненных: вдыхать и выдыхать воздух тяжелый труд, который человек выполняет по собственной инициативе, без принуждения, не рассчитывая на дополнительную оплату. Не так у рабов. Если бы человек был, к примеру, рабом, неотъемлемой собственностью хозяина, ситуация изменилась бы моментально, поскольку рабовладелец по определению заинтересован в сохранности своей вещи. Хозяин был бы вынужден кормить своего раба и следить, чтобы тот заботился о здоровье, качал мышцы и повышал производительность труда.

                     А вот при демократии все устроено значительно проще. Граждане вольны жить и умирать по своему разумению. Такова цена за предоставленную свободу. Хозяева отныне по закону освобождены от заботы о своих работниках. В их обязанности входит только одно: добиваться, чтобы граждане выполняли свои обязанности добровольно, с чистым сердцем, не замечая принуждения. Естественно, что сознание людей должно быть умело подготовлено к жизни в современном обществе. Отныне высшим смыслом и делом чести для каждого гражданина должно стать добросовестное исполнение приказов руководителей. Для чистоты эксперимента нужно способность подчиняться закрепить в генетическом коде».

                     Все это уже было однажды описано в замечательной книге фантаста Герберта Уэллса. Правда, предсказание о разделении людей на элоев и морлоков, представлялось Комлеву абсолютно нереальной затеей. Ему не хотелось быть морлоком, но еще меньше элоем. Лучшим выходом из непростой ситуации, в которое попало современное общество, по его мнению, могла бы стать постепенная интеграция морлоков в современное общество.

                     Комлев был по-настоящему счастлив, текст получался, что еще нужно? Появление подобной книги обязательно должно было заставить людей вспомнить, что у них есть своя голова на плечах, что они должны лично отвечать за свою судьбу. По замыслу Комлева подобный текст не мог не вызвать возмущения у людей, которых отныне открыто называют существами второго сорта. Он рассчитывал, что у людей отыщется чувство собственного достоинства.

                     Уже через неделю развернутый план проекта был готов. Фраков ознакомился с текстом и пришел в восторг, не поскупившись на похвалы, он пообещал в кратчайшие сроки отыскать кредитоспособного заказчика.

                     Так и получилось, и недели не прошло, как Комлев был вызван на встречу с первым предполагаемым спонсором. На вопросы о таинственном меценате Фраков отвечать отказался. Подбирая слова погрязнее и пообиднее, он, со свойственной ему простотой, посоветовал Комлеву на время забыть о любопытстве и вообще помалкивать, пока не спросят. Человек, который заинтересовался проектом Комлева, не любил, когда его имя произносят вслух. Это был очень богатый человек, почти олигарх — вот и все, что о нем следовало знать. Комлев с трудом представлял, как пройдет беседа, на которой он не будет иметь права подавать голос без специального разрешения. Однако все сложилось не так уж и плохо. Почти олигарх разрешил Комлеву говорить. Впрочем, он первый задал вопрос:

                     — Я слышал, что писатели внимательно относятся к определению жанра своих произведений. План, который вы написали, это утопия или антиутопия?

                     — Не вижу разницы между утопиями и антиутопиями, более того, сомневаюсь, что она существует, — Комлев постарался быть предельно честным. — Любая попытка построить некое «идеальное» государство всегда основана на строгом тотальном контроле и обязательно начинается с уничтожения возможных противников. Мне антиутопии кажутся более человечными, поскольку предполагают, что отыщутся люди, которым не захочется ходить в общем строю. Счастливым обитателям утопий такое в голову не приходит. Они довольны и так.

                     Почти олигарх довольно покивал головой:

                     — Значит, утопия.

                     — Я бы не рискнул говорить о жанре моего плана, пока не узнаю вашего мнения.

                     — Как это?

                     — Очень просто. Если вы пожелаете притворить его в жизнь, значит, мой план станет реальностью, утопией, по вашей терминологии, если нет — окажется всего лишь очередной антиутопией. Понимаете, в нашем деле, очень важно отыскать заинтересованного заказчика.

                     — Весьма разумно. Ваша теория интеграции морлоков в современное общество, если я верно понял, основана на утверждении, что различные слои общества обречены на совместное проживание. Это действительно так?

                     — Я считаю, что морлоков не следует изолировать и не следует угнетать их явным и циничным образом, как, к сожалению, это делают сейчас многие достойные люди. Напротив, нужно их мягко и вежливо интегрировать в структуру потребления. Ипотека или, скажем, кредит на автомобиль — сильнейшие из придуманных людьми средств успокоения бунтарей. Ничего более эффективного нет и, подозреваю, не будет. Главный фокус тут — чтобы они нашли свое законное место в иерархии потребления, а то, что каждому найдется там достойное место, у меня сомнений не вызывает.

                     Почти олигарх посмотрел на Комлева с сожалением.

                     — Наверное, для морлоков это действительно был бы идеальный сценарий. А вот с точки зрения элиты нет. Они видят грязный город, лишенный элементарных удобств, даже просто переместиться по нему из одной его точки в другую уже проблема. Бесконечные пробки. Жить по-человечески невозможно, все набегу. Вокруг толпятся неприятные люди с плакатами, их требования безумны. Нет сомнений, что они потенциальные враги, по крайней мере, на словах. Морлоки не способны работать, как того требуют современные условия, у них, ко всем прочим недостаткам, низкая производительность труда. Если они что-то и умеют делать, так это бросаться крысами, да и то не слишком метко. Образ жизни олигарха, простите, более подходит обычному менеджеру. А все потому, что все смешано в кучу — клерки, олигархи, социальные паразиты, сторонники демократии, маргиналы, лохи, писатели и прочие люди свободных профессий. Дурацкие правила приличий требуют делать вид, что это — хорошо организованное общество. Кругом фальшь. Все знают, что общество организовано безобразно. Все эти заигрывания приводят к одному — к разорению... Вывод очевиден: совместное проживание с морлоками больше невозможно. Процесс расслоения идет слишком медленно. Не пора ли ускорить его? Состоятельным людям пора покинуть этот проклятый «муравейник» и начать жить в кругу себе подобных в защищенном от черни месте.

                     — Сегрегация плохое слово, — сказал Комлев.

                     Он внезапно понял, что безнадежно проигрывает, его горячее желание пробудить разум людей при помощи литературной провокации так и останется бессмысленной игрой ума, если за дело возьмется почти олигарх. Ему до сих пор не приходилось встречаться с подобными людьми. Теперь он ясно понял, что у него нет ни малейшего шанса противостоять воле этого человека.

                     — У вас другие планы?

                     — Почему бы не обратить внимание на образование морлоков, почему бы не попробовать приобщить их к высокой культуре? Только так можно спасти общество.

                     — Чушь! Не предприняв вовремя решительных шагов к социальному разделению, легко подставить под удар все достижения цивилизации. Кстати, мне понравилось, как вы назвали будущие поселения — Усадьба и Трущобы. Поэтично получилось. Пусть так и будет.

                     — Вы хотите лишить людей доступа к культуре?

                     — Пусть морлоки живут по своим законам. Не будем компостировать им мозги чуждыми причудами. Вот это и будет истинный демократизм. Пусть сами решают, как существовать дальше. Конечно, нужно проследить, чтобы качество их жизни не опустилось ниже определенного уровня. С этим особых проблем не возникнет. Морлоки не слишком требовательны. При этом элита оставит за собой право сократить общение с морлоками до необходимого минимума.

                     — Аналитики утверждают, что физическое отделение морлоков от продвинутого общества сделает систему крайне неустойчивой.

                     — Вряд ли. Известны проверенные на опыте правила поведения. Не следует строить свою виллу среди Трущоб, постройте ее по соседству, так, чтобы морлоки знали,  — это архитектурный шедевр. Пускай бесплатно смотрят на жилища элоев и восхищаются их внешним видом. У них должно возникать чувство сопричастности. Например, любой морлок должен иметь право сказать: «Я живу всего лишь в трех километрах от Усадьбы». Этого будет вполне достаточно для социальной гармонии.

                     — Такая система устойчива до первой прочитанной морлоками книги.

                     — Вы видели читающего морлока? — удивился почти олигарх.

                     — Если сами не прочитают, так обязательно отыщется какой-нибудь сердобольный элой, который решит, что его долг прочитать морлокам книжку. Рано или поздно это обязательно произойдет! А дальше понятно. Морлоки — существа сообразительны, они быстро догадаются, как добраться до элоев. Баланс моментально нарушится. Грабь награбленное — очень притягательный лозунг.

                     — Вот чтобы этого не произошло, мне и понадобилась ваша Окончательная книга. Надо признать — отличная идея. У морлоков следует раз и навсегда отбить желание читать.

                     Почти олигарху разговор понравился. Он услышал то, что и хотел услышать. А Комлев почувствовал, что с него хватит. Джозеф Хеллер однажды написал следующее: «Между мною и моими идеалами почему-то всегда встают люди, которые с моей помощью греют руки». Пришла очередь Комлеву сказать: «Как это верно»! Любую идею так легко опошлить. Комлеву было жаль Окончательную книгу, но участвовать в ее написании под контролем почти олигарха он не мог.

                     Он попытался подыскать вежливые слова для отказа, но не сумел, поэтому сказал первое, что пришло в голову:

                     — Я передумал. Окончательная книга меня больше не интересует.  Меня от вас тошнит.

                     — Что же, я вас не задерживаю. Проваливайте. Вы мне больше не нужны.

                     Комлев вздохнул с облегчением и отправился домой. Он был уверен, что без его участия проект умрет. Но он плохо знал очень богатых людей. Почти олигарх назначил нового ответственного исполнителя. Им, естественно, стал Фраков, благо тот был знаком с проектом и вовремя оказался под рукой.

                     Фраков был чрезвычайно горд новым назначением. Он и раньше догадывался, что создан для чего-то большего, чем деятельность литературного агента, поэтому ни на секунду не усомнился в  своих способностях написать Окончательную книгу. Для этого ему потребовалось без лишних проволочек установить телепатическую связь с внеземными цивилизациями. Уже вечером у него в голове зазвучали голоса. Они диктовали ему загадочные тексты, которые, как с неудовольствием отметил Фраков, больше напоминали бред. Но в этом, понятное дело, был глубокий эзотерический смысл.

                     Вскоре Фраков набрался опыта и научился отыскивать в своем тексте своеобразную прелесть. Но самое главное, сочинение очень понравилось почти олигарху, поскольку содержало оба любимых его слова: Усадьба и Трущобы! Фраков старался. Будущее в его книжке было прекрасным. Естественно, предсказанная социальная гармония, была достигнута: элои блаженствовали в своей прекрасной Усадьбе, а морлоки беззаботно проводили время в милых их сердцам Трущобах. Фраков зауважал себя еще сильнее, когда получил за свой труд гонорар. Большие деньги. Он был уверен, что его мечты теперь сбудутся.

                     Довольно часто люди недооценивают свой творческий потенциал. Фраков был совсем другим. Он твердо верил, что у него хватит природного упорства и способностей для того, чтобы написать по заказу очень богатого человека, почти олигарха, так называемую Окончательную книгу. Почему Окончательную? Да потому, что после прочтения ее ни у кого больше не должно было возникнуть желания сочинять или придумывать что-то еще.

                     Фраков по профессии был литературным агентом, уж он-то разбирался в приемчиках, которые делают книжку успешной. Он не сомневался, что сумеет использовать теоретические знания наилучшим образом.

                     На практике не все получилось гладко, оказалось, что написание книг довольно скучное и монотонное занятие. Но Фракову быстро удалось отыскать в работе писателя своеобразную прелесть. Обнаружились милые пустячки, скрашивающие унылые будни. Однажды, например, когда он осторожно провел рукой по слегка шершавой крышке письменного стола, на него обрушилась волна дотоле  неизвестных, но приятных ощущений: Фраков впитывал отстраненный холод и едва уловимый запах покрытого бесцветным густым лаком дерева. Впечатления оказались на удивление притягательными. Казалось, пустяк, ерунда, но с той поры стоило Фракову расположиться за своим столом, к нему немедленно приходило вдохновение, как по приказу, как по велению свыше. За таким столом было очень удобно редактировать распечатанный на принтере окончательный текст.

                     Знающие люди советовали Фракову положить на стол стекло, по их словам, так было принято у самых известных и успешных писателей прошлого века. Считалось, что точное воспроизведение рабочего места старых мастеров будет способствовать возникновению у людей, решивших заняться литературным трудом, специальных творческих флюидов. Кроме того, под стекло можно было засовывать фотографии, картинки и даже таблицы со справочными данными — это было и в самом деле удобно. Но Фраков не послушался, посчитав, что правильнее будет отказаться от этого предложения. Прикосновение к стеклу раздражало, поглощало его интеллектуальную энергию. А дерево — совсем другое дело, оно ведь живое, пусть и мертвое или мертвое словно живое. Это, конечно, были всего лишь детали, которые сути дела не меняли. Но в целом, стиль старых мастеров был Фраковым выдержан. Он постарался устроить кабинет в точном соответствии с попавшими в его руки древними фотографиями. Кроме стекла на столе.

                     Между тем сроки поджимали. Просто удивительно, как быстро летело время. Почти олигарх уже несколько раз прямо требовал представить готовую рукопись. Но дело почему-то застопорилось.  Фраков дал себе торжественное обещание проявить больше старания и закончить работу хотя бы через неделю. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что сделать это будет очень сложно, потому что в голову ничего стоящего почему-то не приходило.

                     Он дотронулся до клавиш дополнительной клавиатуры, которую, как известно, используют для работы только настоящие писатели. Его пальцы мягко прикасались к податливым клавишам. Приятное ощущение пластмассы возбуждало. А еще он любил разгибать скрепки, получая удовольствие от лицезрения кусков странным образом деформированной проволоки, и дотрагиваться до остро заточенных карандашей или жестковатых стирательных резинок. Старые мастера знали толк в ласкающих душу мелочах. Фраков незлобиво улыбнулся. Ему нравилось быть писателем.

                     Фраков мог вот так существовать долгие годы, но почти олигарх требовал от него подробный еженедельный отчет о выполнении работ. Этот человек был строг и постоянно придирался к мелочам. Обычно Фракову такие люди не нравились, но что поделаешь, деньги ему были обещаны огромные. Их надо было честно отработать. В свое время он заучил цитату из текста одного из старых мастеров и не считал зазорным вспоминать о ней при необходимости. Если бы у него появились ученики, он бы и их заставил выучить эти великие слова наизусть.

                     «Человек может быть назван умным, добрым, честным, порядочным, благородным, только лишь пока он остается в рамках беспрекословного подчинения».

                     О всеобъемлющем характере этой максимы — правила поведения, выраженного в краткой форме — Фраков знал не понаслышке. Он ни на мгновение не забывал о ней и старался следовать ей неукоснительно. Не исключено, что его карьера получилась такой успешной именно потому, что однажды ему повезло познакомиться с этим правилом поведения. Фраков сумел даже придумать к нему особое следствие №1, в котором речь шла о его новой работе — сочинительстве. «Литераторы не являются исключениями, поэтому действие максимы распространяется на них в полном объеме». Получилось, что в этом смысле их можно считать обычными людьми.

                     К очередному обязательному визиту к почти олигарху Фраков постарался подготовиться наилучшим образом. Как только ему разрешили докладывать, он закрыл глаза и произнес выученный наизусть текст. Он был многословен, местами убедителен и эмоционально раскрепощен. Время от времени он даже позволял себе подмигивать и скалить зубы, что помогало ему подчеркивать важность отдельных  высказанных им предложений. Фракову хотелось, чтобы почти олигарх его похвалил. На первый взгляд это было абсурдное желание, но жизненный опыт подсказывал ему, что это единственный способ удержаться на поверхности в предлагаемых обстоятельствах.

                     Но почти олигарх инициативы Фракова не поддержал.

                     — Хватит скалить зубы, — сказал он. — Высказывайтесь по существу.

                     А вот с этим у Фракова возникли проблемы. Все, что он запомнил во время разговоров с Комлевым, было им уже внесено в текст. Неужели мало?

                     — Чего-то не хватает в вашем труде, — сказал почти олигарх кисло.

                     — Чего? — вырвалось у Фракова.

                     — Послушайте, служивый, я вам не для того деньги плачу, чтобы вы мне вопросы задавали.

                     — Может быть, у вас есть какие-нибудь пожелания?

                     — Пожелание одно, я все еще рассчитываю получить Окончательную книгу в самое ближайшее время.

                     — Люди и без Окончательной книги перестают читать, потребность в знаниях иссякает прямо на глазах!

                     — Процесс идет слишком медленно. Народ тормозит. Надо бы поспособствовать.

                     — Комлев считает, что эта задача недостижима. Люди, склонные сочинять тексты, будут всегда.

                     — Не понял. А как же его проект?

                     — Насколько я смог понять, Комлев принципиальный сторонник общедоступного образования.

                     — Зачем же он обратился ко мне?

                     — У Комлева навязчивая идея, он стремится привлечь внимание к всеобщему снижению интеллектуального уровня. Его, видите ли, это не устраивает.

                     — А вот в разговоре со мной Комлев говорил совсем другое и был убедителен. Я заслушался. Его задушевные рассказы об отвратительном будущем меня воодушевили.

                     — Комлев умеет доводить любую идею до абсурда.

                     — Ценное качество. И полезное. Довести до абсурда — дело хорошее. Это то, что нужно. Теперь будете доводить до абсурда вы, Фраков. Сумеете?

                     — Уж не знаю. Я — человек серьезный.

                     — Да, пожалуй, не справитесь.

                     — Может быть, обойтись без абсурда? Ну, хотя бы на первых порах?

                     — Нет. Нельзя.

                     — Что же мне делать? — в отчаянии спросил Фраков.

                     — Выход есть. Будете делать, что я скажу.

                     — Конечно. Обязательно. Не сомневайтесь.

                     — Пойдете к Комлеву, поговорите с ним, попросите помощи, если откажется, своруйте у него материалы. Дело обычное.

                     Пришлось идти на поклон к Комлеву. В конце концов, это именно он придумал бодягу с Окончательной книгой, интеграцией морлоков, Усадьбой и Трущобами, вот пусть сам и расхлебывает.

                     Комлев не обрадовался Фракову, но и не указал тому на дверь. Это был хороший знак.

                     — Чего тебе надо?

                     — Понимаешь, дружище, ты у нас шибко умный, вот и понадобилась твоя консультация, даже и не консультация, а так, попрошу тебя ответить на несколько вопросов да и пойду прочь. Ты же любишь, когда тебе вопросы задают.

                     — Не вовремя ты, но что с тобой поделаешь, давай, спрашивай.

                     — Интересуюсь твоей затеей с Окончательной книгой. Я же помню, что все начиналось с обстрелов автобусов. Показалось мне, что ты совершенно непоследователен в своих мыслях и действиях. Если тебе для каких-то целей понадобилось, чтобы разум в людях восторжествовал, то зачем стрелять по автобусам? Это что, разумный шаг?

                     Комлев буквально позеленел от ярости, но отвечать не отказался. Фраков с удовлетворением отметил, что ему удалось задать правильный вопрос, который, оказывается, был важным и для самого Комлева, тому явно хотелось выговориться.

                     — Есть такая присказка: клин клином вышибают. Вот и я попробовал — не получилось.

                     — Не понимаю.

                     — Ничего сложного. Я не сумел справиться с душевной усталостью, отчаянием и унынием — и получил нервный срыв. Так бывает, когда слишком близко принимаешь к сердцу чужие проблемы. Люди перестают пользоваться своим мозгом. Все, что так важно для меня — с некоторых пор игнорируется. Это бесит. Любые попытки хоть что-то им объяснить проваливаются. Вот я и потерял над собой контроль. Дурь в голову полезла, подумал: «Если начать человеку отпиливать ногу, то он ее отдернет. Если люди не способны больше понимать человеческие слова, может быть, им легче отреагировать на действия?». И появилось недостойное разумного человека желание сделать людям больнее. Ну, знаешь, это как прописать больному горькое лекарство. Решил поиграть в доктора и проиграл. Хорошо, что вовремя охолонулся. Выбил дурь из головы.

                     — Значит, вся эта затея с Окончательной книгой всего лишь бессмысленная и пустая блажь?

                     — Наконец-то понял. Лучше позже, чем никогда. Сам подумай, что может быть для писателя страшней, чем подлая перспектива перестать быть писателем? Не будет литературы, не будет и писателей. А вот смогут ли они без своей работы существовать? Сомневаюсь. Неужели ты не знал этого, Фраков? Окончательная книга вычеркивает писателей из списка живых людей.

                     Фраков тотчас вспомнил волшебную притягательную силу своего письменного стола и разогнутых скрепок. Откровения Комлева звучали убедительно. К сожалению, они ни на шаг не приближали к выполнению заказа почти олигарха, скорее наоборот, делали дальнейшие усилия по его реализации до безобразия призрачными.

                     — Жалко, а мне показалось, что ты книгой занимался всерьез.

                     — Смотрю на тебя Фраков и удивляюсь. Когда у меня плохое настроение или тяжелые предчувствия одолевают, каждый раз вижу одну и ту же картину — люди будущего почему-то самым удручающим образом оказываются похожими на тебя. Я не в осуждение, поверь, просто так получается.

                     — Спасибо.

                     — Не за что. Меня интересовала твоя реакция на эту идиотскую идею. Потом появился твой почти олигарх. Уж его представление о мире — это вообще что-то с чем-то. Нарочно не придумаешь. Но вы излечили меня, спасибо. Выбили дурь из головы. Простая, казалось бы, мысль — ненависть чувство тупиковое, из нее ничего путного не получится. Но пока дурь из головы не выбьешь, все время так и тянет проповедовать да запрещать. Самое гнусное в человеке — его полудетское убеждение в том, что только он знает, как правильно жить, а остальные, получается, сплошь дураки неразумные, которых нужно вразумлять и воспитывать в соответствии с правильными и, конечно, высокими представлениями.

                     — Понятно, но ты, вроде бы, какие-то заметки по теме вел, сюжет разрабатывал.

                     — Доводил до абсурда.

                     — И где они? — спросил Фраков.

                     — А вон в углу валяются, надо бы их на помойку да руки не доходят.

                     — Можно мне их прочитать?

                     — А почему бы и нет.

                     Комлев с готовностью протянул Фракову папку, на которой крупно и не слишком аккуратно было написано: «Материалы для Окончательной книги».

                     — Знаешь, я пойду, пора, — сказал Фраков, бережно прижимая папку к груди.

                     — Не смею задерживать.

                     Только дома Фраков смог открыть папку. Там оказался один отпечатанный на принтере лист.

                                                                                                                                                              Жаль батарейка сдохла,

                                                                                                                                                               а то бы я вам показал.

                     Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать. Нет, не так. Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать и небо в алмазах.

                     Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать и небо в алмазах. Но, к сожалению, обстоятельства оказались сильнее меня — батарейка сдохла.

                     Отчаянию Фракова не было предела. Перед ним, в этом не приходилось сомневаться, во всей своей красе предстал законченный результат многомесячных напряженных размышлений Комлева о будущем.

                     Хорошо представляя себе, как у Комлева работают мозги, Фраков не мог не признать, что со своей работой тот справился блестяще. Трудно представить, чтобы кто-нибудь другой сумел бы написать Окончательную книгу столь же кратко и стилистически точно.

                     Комлеву надо было отдать должное. Но… показывать такой текст почти олигарху было нельзя. Не поймет.

                     Конечно, надо было сжечь этот листок, но у Фракова не хватило духа, к вандализму он относился с презрением. При очевидной склонности к бытовому цинизму где-то глубоко-глубоко в его организме притаилось неизбывное чувство восторга перед печатным словом. К удивлению, в его свободной и, казалось бы, не связанной никакими обязательствами жизни обнаружилось вдруг что-то по-настоящему ценное. Он понял, что если сейчас сожжет этот проклятый листок, то его жизнь немедленно и самым решительным образом изменится. Навсегда. И вовсе не радужным образом.

                     Не смог. Более того, психанул и отнес папку Комлева почти олигарху. Это было, конечно, неправильно. Чувство самосохранения подсказывало совсем другое поведение: было понятно, что как только почти олигарх прочитает комлевское сочинение, то немедленно даст Фракову пинка под зад. Выставит его из проекта без выходного пособия с волчьим билетом.

                     Однако реакция почти олигарха оказалась совершенно неожиданной. Он был восхищен.

                     — Больше книгой не занимайтесь, — сказал он. — Не надо.

                     Это был конец. Фраков немедленно почувствовал себя нерадивым учеником, получившим очередную двойку и нагоняй от строгого учителя. Но почему-то совсем не расстроился. Наверное, догадался, что на него приказы почти олигарха больше не распространяются. Оказалось, что людей, которые могли бы запретить ему заниматься литературой, больше не существует. Во всяком случае, власти почти олигарха для этого было явно мало.

     — Хочу предложить вам интересную работу, Фраков. Вы должны войти в доверие к Комлеву. Будете докладывать мне о любых его начинаниях, если понадобится, придется воровать его тексты. Для первого раза у вас это хорошо получилось.

                     Фраков растерялся и не смог скрыть своего удивления.

                     — А зачем? Комлев никогда не скрывал свою работу. Он считает себя писателем в старинном значении этого слова, когда авторы еще не устраивали истерики, когда люди читали их тексты, не заплатив за это деньги.

                     — Надо же! Какой забавный человек. Неужели он и в самом деле ничего не утаивает?

                     — Нет, насколько мне известно.

                     — Придется приглядеться к Комлеву повнимательнее. Хочу впредь контролировать его намерения. Теперь это ваша задача. Будете докладывать о любых его действиях.

                     — Я не соглядатай.

                     — Что?

                     — Я не соглядатай и не доносчик.

                     — Почему?

                     — Не хочу.

                     — Понятно. Можете идти, я вас больше не задерживаю.

                     — Простите, не могу переступить некую грань, никогда не верил, что существует такое чувство — самоуважение. А вот, поди же…

                     — Это уже не важно. Идите.

                     — Оказывается, есть чувства, не связанные с корыстью и жадностью. Не знал, пока они не обнаружились у меня самого. Странное ощущение.

                     — Проваливайте.

                     И Фраков отправился восвояси. Он был потрясен. Его голова непроизвольно подергивалась, словно он вновь и вновь отрицательно покачивал головой, на губах застыла презрительная ухмылка. Задело его даже не само по себе предложение стать сексотом, а что, в наши дни — это обычное дело. Возмутило, что почти олигарх ни на минуту не усомнился в том, что он, Фраков, согласится. Разве он когда-нибудь давал повод так о себе думать? Понятно, что если бы почти олигарх честно заплатил ему за работу над Окончательной книгой, то начался бы другой разговор. Можно было бы обсудить, например, какая информация о Комлеве понадобилась почти олигарху. Фраков повторил бы еще раз: Комлев никогда и ничего не скрывает, он обожает, когда люди читают его тексты. Даже те из них, которые ему совсем не нравятся. Но чтобы закладывать товарища, вот так запросто, без обсуждения причин и без денег, надо иметь природную склонность к ябедничеству. Неужели он так похож на подлеца? Это надо поправить, решил Фраков, чаще бриться, что ли?

                     Пришлось Фракову еще раз посетить Комлева. Выпили кофе с коньяком. Поговорили о том о сем… Потом Фраков не выдержал и рассказал о встречах с почти олигархом и о намерении того устроить за Комлевым слежку.

                     — Он хотел меня заставить следить за тобой.

                     — Не обижайся, почти олигархи живут в придуманном мире. Иногда мне кажется, что они сами верят в ахинею, которой наполнены их головы.

                     — Из меня доносчик не получился.

                     — Не удивлен.

                     — Почему ты так спокойно отнесся к этой истории?

                     Комлев встал и несколько раз прошелся по комнате взад-вперед. Как было замечено ранее, он поступал так всякий раз, когда хотел сосредоточиться перед тем, как обрушить на людей очередную свою философскую идею. Фраков приготовился слушать.

                     — Мне не дает покоя одна из самых безумных затей очень богатых людей: они хотят уничтожить литературу. Не удивлюсь, если потом выяснится, что они не до конца осознают последствия своих действий. Но, как принято говорить, незнание не освобождает от ответственности. Вот, например, эта возня вокруг Окончательной книги. Понимает ли почти олигарх, что это вульгарная попытка самоубийства?

                     — Я так понял, что ты начал писать новую книгу?

                     — Да.

                     — Пиши, это лучше, чем закатывать истерики. Надоело слышать от тебя: «Ой, что же мне так плохо? И почему становится все хуже и хуже»?

                     — Пожалуй.

                     — О чем книга?

                     — А почему бы и не рассказать? Начну издалека. Наша цивилизация насквозь пропитана литературой. Я уверен, что не будь литературы, мы бы до сих пор обитали в пещерах. Зависят от литературы не только читатели, но и люди, которые принципиально не берут книги в руки. У литературы существует одна непостижимая особенность: однажды высказанная писателем мысль немедленно становится общим достоянием. Много ли людей читали, например, Гомера? А кто такой Одиссей или Прекрасная Елена знает подавляющее количество людей.

                     Сознаем ли мы, что все наши представления о мире — уже давно всего лишь книжные клише. У каждого свои. Но если бы они иногда не совпадали, что бы нас заставило общаться друг с другом? Книги передают не только такую нужную для поддержания достигнутого уровня развития информацию, но и, что не менее важно, эмоциональный контекст. В конце концов, только из книг мы узнаем, что такое хорошо, а что плохо. У каждого народа есть Святая Книга, это не случайно.

                     Принято считать, что существует ограниченное число сюжетов. Говорят, например, о тридцати шести типичных драматических ситуациях. Кстати, появление тридцать седьмой ситуации может привести к катастрофе. Но пока человечество вполне себе обходится тридцатью шестью.

                     Эти блуждающие сюжеты жестко определяют то, что в психологии называют коллективным подсознательным. Можно назвать самые известные: легенды о доне Жуане или о Фаусте. Сомневаюсь, что существует единственно правильное толкование поведения героев таких сюжетов. Литература по определению занятие субъективное. Иначе бы не появилось на свет более четырехсот произведений о доне Жуане. Со временем представления о поведении людей меняются, а вот желание понять их не пропадает. Есть вещи, которые человеку не дано познать до конца. Но именно они почему-то всякий раз оказываются самыми привлекательными для толкований.

                     Пришла и моя очередь. Один из блуждающих сюжетов показался удивительно бессмысленным. Вот и захотелось разобраться. Наверное, я упускаю что-то важное.

                     — И что же это за сюжет?

                     — Я абсолютно не понимаю, зачем дьявол скупает души грешников?

                     — А что такое? — не понял Фраков. — Это его работа.

                     — Но, если я не ошибаюсь, грешники и без усилий со стороны дьявола попадают в ад.

                     — Ты просто забываешь о таком важном факторе, как искушение. Побороть искушение — это едва ли не самая главная доблесть при общении с дьяволом.

                     — Нет, опять не сходятся концы с концами. Может ли человек считаться  праведником только потому, что ему повезло, и он ни разу не столкнулся с искушением? На этот случай придумано свое правило: грех, совершенный в мыслях, ничуть не менее страшный. И потом, грешники не просто поддаются искушению, они активно желают быть искушенными.

                     — Были люди, которые продавали свою душу, считая, что это позволит им совершать добрые дела.

                     — А еще есть такие, кто считает любой свой поступок добрым делом.

                     — Наверняка твои утверждения можно опровергнуть, просто ничего дельного в голову пока не приходит.

                     — Мы с тобой вторглись на субъективную территорию литературы. Пишите книги!

                     — У тебя наверняка есть свой ответ. Так зачем дьявол покупает души?

                     — Он их не покупает.

                     — Как это?

                     — Душу нельзя продать. У людей нет такого права.

                     — И все-таки очень многие поддаются искушению.

                     — Их душа позволяет это. Только и всего.

                     — Но они подписывают договор своей кровью.

                     — А некоторые футболисты подписывают договор с мадридским «Реалом». И что с того? Они же футболисты.

                     — Нет, не понимаю.

                     — Собственно, книги для того и пишут, чтобы можно было разобраться в деталях.

                     — Такая книга может иметь теоретический интерес, но не более того.

                     — Хорошо, давай вернемся к нашей реальности. Почти олигарх предложил тебе денежную работу, а ты отказался. Почему?

                     — Подумал, что стать осведомителем, это то же самое, что стать грязью под его ногтями. Мне это не нужно.

                     — Есть ли разница в том, кто тебя искушал: дьявол или почти олигарх? Мне кажется, почти олигарх предложил бы более выгодные условия. Дьявол, как правило, обещает крайне мало.

                     — Так ты думаешь, что мой отказ — это неспособность продать свою душу?

                     — Не исключено. Говорить об этом рано, но я очень хочу написать об этом книгу.

                     Почти олигарх еще раз, в десятый или одиннадцатый, внимательно прочитал рукопись Шабанова, но откровения, которое он желал там обрести, не обнаружилось.

                     Сначала с рукописью работал Жеков. Он старался, как  же иначе, отнесся к поручению с усердием, достойным лучшего применения. Но ему было скучно. Почти олигарх был уверен, что в тексте обязательно удастся обнаружить слабое место сторонников будущего. И в этом был свой резон. Естественно, нужно потрудиться, чтобы одержать победу. Однако, чувства оказались слишком субъективным предметом, чтобы можно было выстроить на их основе эффективную стратегию нападения на врага. Жекову, во всяком случае, этого сделать не удалось. Он признал свою неспособность к анализу текстов.

                     Пришлось взяться за дело самому почти олигарху. Но потерпел поражение и он. Эмоции странных людей из книги Шабанова оставляли его равнодушным. Нравится — не нравится, для него это, вообще, была не оценка. Почти олигарх понимал только: выгодно — не выгодно.

                     В этом и была главная проблема. Так получалось, что почти олигарх довольно своеобразно трактовал термин «будущее». Для него будущее не было средой обитания, где когда-нибудь окажется он и прочие жители Земли. Он искренне считал, что контролировать будущее — значит, иметь законное право совершать экономически выгодные действия, гарантирующие ему максимальную прибыль в течение длительного времени. То есть, ему хотелось создавать работоспособные производства, подчиненные простым и понятным правилам, которые согласились бы исполнять остальные игроки рынка. Перекатов назвал эти правила производственной этикой. А точнее, этическим договором строителей будущего.

                     И Перекатов, и Соловьев наотрез отказались считать, что этика, понятая таким образом, связана с чувствами, моралью и нравственностью. Но представление, что этика не имеет никакого отношения к чувствам людей, а только лишь к скрупулезному выполнению участниками рынка принятых договоренностей, показалось почти олигарху притянутым за уши.

                     Чувства таили в себе угрозу. Они делали поступки людей непредсказуемыми. Почему наемные работники, например, Перекатов и Соловьев, должны беспрекословно подчиняться его приказам? Ну, хорошо, эти двое получали приличную зарплату, но миллионы людей существуют на мизерные подачки. Какая им радость строить мир мечты для почти олигарха? Какие чувства необходимо в них разбудить, чтобы заставить стать рабами? Понять это было чрезвычайно важно.

                     Ситуация напомнила ему головоломку. Он попытался решить ее, прибегнув к хорошо известному способу, — устроив провокацию.

                     Почти олигарх поочередно вызвал к себе в кабинет Перекатова и Соловьева и произнес перед каждым заранее приготовленный текст.

                     — За время работы над проектом вы проявили себя как квалифицированный и трудолюбивый работник. Должен сообщить, что я принял решение повысить вас по службе. Не сомневаюсь, что на посту моего заместителя по науке, вы проявите свои лучшие качества и принесете проекту неоценимую пользу и поспособствуете его скорейшей реализации. Впрочем, есть одна загвоздка: до сих пор от вас не поступило ни одного информационного сообщения о ваших сотрудниках. Вам надлежит в кратчайшие сроки исправить этот недочет.

                     Как и предполагалось, оба возмутились и отказались писать доносы.

                     — Доносы здесь совершенно не при чем, — продолжил почти олигарх. Речь идет лишь об информации, с помощью которой мы рассчитываем повысить производительность труда на вверенном вам участке. Только и всего.

                     Оба покраснели от напряжения, вполне правдоподобно изображая муки совести. Почти олигарх добавил:

                     — После решения этой крошечной проблемки ваша заработная плата вырастет в два раза.

                     На этом разговор был закончен, Перекатов и Соловьев отправились, каждый в свой угол, решать, как избавиться от внезапно оказавшегося на их карьерном пути барьера.

                     Это был продуманный ход. Почти олигарху осталось подождать совсем немного, чтобы, наконец, выяснить, действительно ли сильные эмоции (положительные или отрицательные, на самом деле это не важно) способны помешать реализации его проекта. Это был поучительный эксперимент, результат которого наверняка можно будет перенести на весь социум.

                     Почти олигарх понимал, что точно рассчитать будущее нельзя. Для того, чтобы построить будущее с заданными свойствами, обязательно нужно договориться с прочими заинтересованными лицами. Было бы разумно составить подробный список таких людей, чтобы никого не упустить. Но сделать это невозможно, потому что число их огромно. Получается, что проект может быть успешен, только если ему удастся заставить людей добровольно отстаивать его (почти олигарха) интересы и поступать себе во вред. Даже сознавая это.

                     Только в этом случае можно будет реально управлять будущим. Проще говоря, необходимо составить перечень простых и понятных действий, которые бы обеспечили достижение необходимого результата. А уж будет ли это манипуляция сознанием, промышленное производство представлений или циничное развешивание лапши на уши — совершенно не важно.

                     Например, затея с доносами, которую он придумал для Перекатова и Соловьева, была типичным развешиванием лапши на уши. И что? Кто-нибудь это заметил? Нет, оба отнеслись к поручению с максимальной серьезностью. А это означает, что порядок действий, который выбрал почти олигарх, доказал свою работоспособность.

                     Перекатов пребывал в некоторой растерянности. Он не ожидал, что тривиальная просьба написать донос, вызовет у него такой сильный внутренний протест. Ему казалось, что дело обойдется только легким чувством брезгливости, волнением и кратковременными безадресными уколами совести. В конце концов, футурологией занимаются люди циничные, каковым Перекатов считал и себя. Но вышло совсем не так.

                     Он почувствовал себя бесконечно несчастным и глупым. Это не означало, что он принял на себя вину за то, что ему было сделано предложение написать донос. В глубине души он понимал, что таковы были правила игры, в которую он добровольно и за хорошие деньги согласился играть. Его задело то, что предложение стучать поступило так быстро. Он даже не успел, как следует, сформулировать методики производства представлений для городского населения. Планы остались нереализованными, и вот теперь надо все бросать и заниматься низко квалифицированной работой. И самое неприятное, что у него не было соответствующего навыка. Книги о наступлении светлого будущего писать интереснее. Было бы значительно проще, если бы почти олигарх подготовил подробную инструкцию для подобных случаев или дал хотя бы ознакомиться с предыдущими документами. Наверняка, у него скопилось огромнейшее количество доносов. Можно сказать, сама собой собралась потрясающая подборка материалов, способная украсить самую изысканную коллекцию человеческих страстей.

                     Перекатов сделал отметку в своем блокноте. Было бы очень интересно прочитать как можно больше доносов, это даст дополнительную информацию о том, как люди представляют себе будущее. Искренность гарантируется. Оставшись наедине с листком бумаги, люди честны.

                     Его чувствительно передернуло. Ведь теперь честным с листком бумаги должен быть он сам. Бред! У него не было претензий к окружающим, не было врагов, с которыми он бы хотел свести счеты. Можно было написать претензию к уборщице, в последнее время мусор выносился крайне нерегулярно. Но это, конечно, не пройдет. Почти олигарха такое фуфло не удовлетворит, а это означает, что нужно выбрать более подходящий объект для критики.

                     Выбор у него был не большой, собственно, у него не было выбора, объектом мог быть только один человек — Соловьев.

                     Придумать для него провинность проще простого. Он, например, очень любит придуманную им классификацию мотиваций поступков человека: пища, секс, власть. Так просто объявить его слова популистской глупостью. Например, легко прицепиться к утверждению, что чем человек тупее, тем с большим усердием он тешит свой комплекс неполноценности и стремится к власти. Нужно приписать следующее: «Биология демонстрирует полную противоположность сказанного. Более сложно устроенные животные — на вершине пищевых цепочек. Человек — хищник и господин — доминирует над всеми более простыми видами. Сама по себе структура живого — это господство некоторой сложной целостности над своими частями, составленными из простых легко заменяемых элементов». А в конце обязательно добавить: «Получается, что биология не наука, а идеология, причем чрезвычайно злокачественная и вредоносная. Типичная идеология распада, направленная на дискредитацию власти. А это означает, что и поступать с биологами следует не как с учеными, а как с классовыми врагами. Об этом говорил еще несправедливо забытый академик Лысенко».

                     Хорошо известно, что почти олигархи балдеют от таких откровений. И это понятно, они очень не любят, когда злые люди объявляют их искреннее стремление к власти признаком неразвитости. Что поделаешь, если другие мотивации для них недоступны. Конечно, Соловьев прав, и обожествление власти есть прямое и недвусмысленное доказательство его теории. Но нужно ли сообщать об этом в доносе? В конце концов, особенности жанра требуют соблюдения некоторых правил.

                     Не сложно. Не требует умственного напряжения. Только некоторого напряжения совести, что не смертельно. Работа есть работа. Вечером можно будет написать за пять минут. Это была удачная мысль, написать бумагу после семинара по футурологии, по окончании которого он, конечно, будет раздражен и утонченно язвителен, что поможет ему найти доходчивые и злые слова.

                     Мероприятие должно было состояться в здании НИИ специальных исследований. Перекатов в последнее время регулярно посещал заседания футурологического клуба, он считал, что для общего развития полезно следить за работами коллег. Нужны были свежие идеи.

                     Знакомый охранник сверился со списком, проверил его паспорт и пропустил в здание. Дальше — проще. Седьмой этаж, лифт налево от охраны. Из лифта налево и еще раз налево, до конца коридора.

                     Народу собралось не очень много, некоторых из них он встречал и раньше. Завсегдатаи. Профессиональные, так сказать, толкователи будущего.

                     На этот раз говорили о людях.

                     Биологическая эволюция полностью исчерпала себя. Пришло время расширить возможности людей с помощью полезных технологий. Способность усваивать информацию уже сейчас часто поддерживается с помощью медицинских препаратов и стимуляторов. Применение допинга для достижения успеха в спорте имеет долгую и славную историю, поэтому идея распространить эту практику на интеллектуальную деятельность кажется естественной и разумной. К тому же надо помнить, что в эту умную жизнь люди вступят в улучшенных телах. Искусственные органы и конечности получат большую популярность, потому что будут работать лучше, чем настоящие.

                     Нельзя забывать, что потребность в долговременной памяти будет падать. В обиход войдут внешние жесткие диски, делающие ненужным использование биологической памяти. Память станет компьютерной услугой. Это уже происходит, потому что телефон становится как раз таким внешним жестким диском. Почти наверняка виртуальным. Провода для связи с мозгом использоваться не будут.

                     Люди станут подобны роботам. Их поступки и чувства будут программировать. Искусственный интеллект будет регулировать все аспекты жизни, в том числе личную жизнь, в частности, подбирать компании для общения и партнеров для секса. Случайные встречи или любовь с первого взгляда — все это станет пережитком прошлого, личное общение сведется к минимуму, станет своего рода роскошью.

                     Обретут популярность виртуальные путешествия, особенно если изменение климата вызовет удорожание авиабилетов. Туристы смогут совершать путешествия по Большому Каньону или Антарктическим ледникам, не покидая дома. Количество свободного времени в целом возрастет.

                     Искусственный разум окончательно проникнет во все сферы человеческой деятельности, и многие профессии отомрут за ненадобностью. Чтобы избежать масштабного обнищания нации, правительствам придется выдавать пособия всем без исключения праздным людям. Скорее всего, людям, добровольно отказавшимся от поисков работы, станут доплачивать. Конечно, если состоятельному заказчику захочется, чтобы работу выполнил человек, ничто не помешает ему нанять живого профессионала, даже если это будет стоить кучу денег.

                     Люди с искусственными органами, с зависимостью умственной деятельности от наркотиков станут обслугой у машин. Перед ними встанет вопрос: стоит ли давать жизнь детям, которым придется жить в таком мире?

                     Ну, и так далее.

                     Перекатов ухмыльнулся. Он представил себе времена, когда все перечисленные достижения прогресса станут доступными. Наступит новая эра, в которой современным людям будет неуютно, но для их детей станет привычной средой обитания. А потом придет какой-нибудь почти олигарх и предложит своему подчиненному написать донос. И все немедленно встанет на свои места. Обитатель далеко прекрасного будущего моментально вспомнит, что он всего лишь маленький человек, с горечью почешет высокоточным протезом свой внешний диск, всплакнет, для порядка, и пойдет марать бумажку обличительными каракулями.

                     — Здравствуйте, Перекатов.

                     Он обернулся и, к своему глубокому удивлению, увидел Соловьева.

                     — А вы что здесь делаете?

                     — Я искал вас.

                     — Вот как? Зачем?

                     — Мне нужна ваша помощь.

                     — Здесь? На семинаре?

                     — Дело срочное. Ко мне сегодня опять пришли типы из Церкви цифрового общения. Я не понимаю, чего им от меня нужно.

                     Перекатов и сам уже встречался с адептами Церкви цифрового общения. Ему было трудно относиться к ним серьезно. Они выглядели тупыми, экзальтированными юнцами. В мире безбожников обязательно рождаются религии, которые не требуют веры в Бога. В Церкви ЦО было все, что полагается иметь настоящей религии. Символ веры — информация священна, а потому требует строжайшего контроля и защиты от кощунственного использования. Таинство — распространение информации в Интернете должно быть доверено только специально посвященным лицам. Кроме того, имелись преданные адепты, Тайный Синод и своя инквизиция, наделенная правом сурово карать отступников. Была и оригинальная символика — естественно, черный кубик, разрисованный тайными письменами.

                     Полюбить Церковь ЦО было трудно. Перекатов не мог понять, как это можно совместить науку и фактический запрет на свободное распространение информации. Нужно было выбрать что-то одно. Он выбрал футурологию. Да, юноши из Церкви ЦО несколько раз приходили к нему, но он был с ними холоден и суров, они и отстали.

                     Не исключено, что его пытались наказать, но поскольку Перекатов не являлся активным пользователем Интернета, то выпады, если они и совершались, прошли незамеченными. По крайней мере, те двадцать человек, которым его работы были интересны, активности Церкви ЦО не заметили. Это только подтверждало верность его решения ограничить свое общение в Интернете людьми, чье мнение было ему интересно. Почему Соловьев так болезненно отреагировал на ребят из Церкви ЦО, осталось для Перекатова непонятным.

                     — Какое вам дело до этих молокососов? — спросил он у Соловьева.

                     — Они пришли, стали задавать свои дурацкие вопросы, что оставалось делать? Меня спрашивают, я отвечаю. Так я воспитан. Но они приходили снова и снова, а потом оказалось, что мои ответы им не интересны. Почему, спросил я. Но они не ответили, только глупо захихикали.

                     — Позвольте продолжить. Ребята утверждали, что ваша теория эволюции человека есть кощунство, поскольку дает неверное объяснение существованию в социуме власти и элиты. Биология, по их мнению, вовсе не естественная наука, а вредная идеология, а вы, как носитель вредной идеологии, должны осознать свою вину перед обществом и перековаться. Правильно?

                     — В общем, да.

                     — Если бы я сочинял на вас донос, то именно это бы и написал. Занятие наукой — это самое уязвимое ваше место, Соловьев.

                     — Но не написали.

                     — Не написал.

                     Соловьев рассмеялся.

                     — Если бы я писал донос на вас, Перекатов, то указал бы на ваше занятие футурологией.

                     — Почти олигарх приказал вам написать донос?

                     — Естественно, не сомневаюсь, что и вы получили такое задание.

                     Они пожали друг другу руки.

                     — Вы мне не ответили, почему адепты Церкви ЦО не оставят меня в покое? Что им нужно?

                     — Они хотят получить вашу душу.

                     — Но это же невозможно.

                     — Конечно. Но они об этом не знают. У них упрощенное представление о человеческих душах. Им кажется, что это всего лишь один из дорогих товаров, которые поступили в розничную сеть. А у них есть деньги, которых будет достаточно, чтобы этот полезный товар приобрести. Или обменять на что-нибудь им не нужное.

                     — Их надо предостеречь от глупых поступков?

                     — Без меня. Я переучивать балбесов не собираюсь, не моя это работа. Мне бы со своей справиться.

                     — Послушайте, Перекатов, во всей этой истории есть одна неприятная сторона. Почему-то я был уверен, что эту Церковь организовал почти олигарх. Он ведь известный борец против будущего.

                     — Вряд ли. Но идея хорошая.

                     — Вы подумали о том же, о чем и я?

                     — Надеюсь.

                     Оба довольно рассмеялись.

                     — Давайте, наконец, выполним приказ почти олигарха и напишем донос на него самого.

                     — Идея хорошая, — согласился Соловьев. — Но куда посылать бумагу?

                     — У нашего почти олигарха есть свой начальник. Мне он известен, как Магистр. Его e-mail у меня есть.

                     — Отлично, подпишемся оба.

                     Вот так и закончилась очередная жизненная история почти олигарха. А дело его выжило. Перекатов и Соловьев отныне работали на другого человека.