Моисеев Владимир Анатольевич : другие произведения.

Условный разум

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прочитал письмо Станислава Лема о "Пикнике на обочине" Стругацких и мне понравились его слова о том, что эту книгу он написал бы по-другому. Идея показалась очень интересной. И мне самому захотелось написать "Пикник на обочине" по-другому. Стругацких занимались социальными вопросами, главный объект - человек. Станислав Лем сосредоточился бы на проблеме инопланетян. Меня интересует способность людей познавать. Наука. Как повели бы себя люди столкнувшись с загадочным? Смогли бы решить странные загадки, у которых нет ответа? Предупреждаю, что сравнивать "Условный разум" и "Пикник на обочине" бессмысленно, поскольку они написаны о разных вещах.

Условный разум

Annotation

     Прочитал письмо Станислава Лема о «Пикнике на обочине» Стругацких и мне понравились его слова о том, что эту книгу он написал бы по-другому. Идея показалась очень интересной. И мне самому захотелось написать «Пикник на обочине» по-другому. Стругацких занимались социальными вопросами, главный объект - человек. Станислав Лем сосредоточился бы на проблеме инопланетян. Меня интересует способность людей познавать. Наука. Как повели бы себя люди столкнувшись с загадочным? Смогли бы решить странные загадки, у которых нет ответа? Предупреждаю, что сравнивать «Условный разум» и «Пикник на обочине» бессмысленно, поскольку они написаны о разных вещах.

[]

 Владимир Моисеев

Условный разум



                    Прилагательное «условный» имеет два значения»:
                    1. Заранее условленный и понятный только тем, кто условился.
                    2. Имеющий силу только при каких-нибудь условиях.

     Энциклопедия


     Наука — это способ упорядочить наблюдаемый мир

     Дмитрий Поляков


Часть 1

Валентин Пильман
и Институт внеземных культур



Странные новости из Хармонта


                    Впервые о том, что вблизи маленького городка, на границе с Канадой, возможно, высадились пришельцы, Валентин Пильман узнал, как и положено ученому с хорошей репутацией, из сообщений желтой прессы. И, конечно, добродушно и с удовольствием посмеялся. Он давно перестал удивляться низкому интеллектуальному уровню современных журналистов — в конце концов, могли бы придумать что-нибудь более правдоподобное. Само собой, Пильман не стал обсуждать с коллегами по университету ни особенности разума журналистов, ни сенсационную новость о якобы посетивших Землю пришельцах. Коллегам не обязательно было знать, что он любит вечером, перед сном, после утомительных и праведных трудов, проводить некоторое время за чтением наукообразного бреда от мастеров мистических тайн и загадок.
                    Пильману было приятно сознавать, что лично ему удается избежать участи многих талантливых людей, не сумевших вписаться в ряды «настоящих ученых», а потому  вынужденных подрабатывать в низкопробных журналах, сочиняя очевидную, а часто и пошлую ахинею, так любимую, впрочем, определенными представителями народных масс. Пильман сочувствовал этим несчастным людям. Понятно, что каждый зарабатывает так, как умеет. И все же радовался, что не стал одним из них. Еще в детстве он поставил перед собой простую и понятную задачу — занять подобающее место в высшем слое общества, а для этого необходимо было сделать себе громкое имя, не только среди практикующих ученых, но и среди по-настоящему богатых людей: топ-менеджеров высшего звена, банкиров, политиков, кинопродюсеров, писателей и известных театральных режиссеров. То есть, среди людей, которые имеют определяющее влияние на реальную общественную жизнь в стране. И добиться этого желательно было относительно честным трудом. Да, работать приходилось много. Но это был труд на самого себя, с каждым днем приближающий его к желательной цели.
                    Известно, что у науки есть неприятная сторона: иногда занятие какой-то важной или любопытной проблемой оказывается настолько увлекательным делом, что человек вольно или невольно забывает о собственных интересах. Пильман считал, что каждодневное чтение пошлой желтой прессы — лучший способ относиться к любому способу познания с известной долей иронии и даже презрения. Это позволяло не выполнять придуманные кем-то правила поведения «настоящего ученого», что явно помешало бы здоровому желанию заниматься своей карьерой. Пильман еще на студенческой скамье научился относиться к морали с пренебрежением, что давало ему право считать себя особенным. Полезное свойство.


Неуместное любопытство


                    Честно говоря, Пиламан не обратил бы никакого внимания на очередную заметку о нашествии  злобных инопланетян, если бы не один удивительный факт — маленький городок на канадской границе, в котором якобы обнаружились космические гости, оказался его малой родиной, тем самым унылым захолустьем, где он провел свое не слишком счастливое детство. В газетке было написано: Хармонт. Он еще раз посмотрел — нет, он не ошибся. Именно, Хармонт. Может быть, это был совсем другой Хармонт? Мало ли Хармонтов на свете? Пильман внимательно всмотрелся в газетную фотографию и признал, что здание мэрии за последние пятнадцать лет не изменилось. А это означало, что ошибки не было, и речь действительно шла о его родном городке.
                    И все же, ему было очень трудно поверить, что в патриархальном Хармонте может случиться что-нибудь подобное. Гоби, Ньюфаундленд — ещё куда ни шло, но Хармонт! Неужели инопланетяне не удосужились найти на Земле место повеселее?
                    «Придумщики и болтуны, — с раздражением подумал Пильман о журналистах. — Ославили мой городок на весь мир. А потом окажется, что все дело в очередной кампании по выбору мэра или судьи. Впрочем, нужно проверить».
                    Разумнее всего было обратиться за информацией к старым школьным друзьям. Наверняка, кто-то из них все еще коптит небо в Хармонте. Например, Рик Нунан.  Тот еще в средней школе мечтал о том, что обязательно организует собственную фирму по продаже подержанных автомобилей и электрических самокатов. Вроде бы у него получилось. Этот должен знать подробности.
                    Интересно, что совсем недавно — еще и года не прошло — Рик прислал рекламку своей фирмы, хотел, наверное, расширить зону сбыта. Предлагал большую скидку. Что же, каждый зарабатывает, как умеет. По счастью, Пильман не выбросил бумажку. Почему? Он не помнил. Конечно, не потому, что его настиг приступ ностальгии. Впрочем, это не важно, главное, теперь он знал номер телефона Нунана.
                    Пильман не сразу решил позвонить, не мог оценить, правильно ли поступает? Зачем возобновлять ненужное, а скорее всего и крайне вредное для карьеры знакомство, зачем возвращаться в давно забытые места, которые в свое время оставил без малейшего сожаления? Однако пришельцы в Хармонте… Ему до сих пор так и не удалось полностью вытравить проклятое любопытство, которое, несмотря на упорные попытки раз и навсегда отделаться от этого бесполезного чувства, сохранилось в тайных и недоступных глубинах подсознания. Хорошо, конечно, что со временем оно напоминает о себе все реже, но… пришельцы в Хармонте. Белиберда какая-то несусветная. Ему захотелось узнать подробности, чтобы быть готовым к самым неприятным последствиям. Иногда карьере может помешать сущий пустяк. Нельзя исключить, что какой-нибудь умник из тех, кто принимает решения, поднимет его досье и сделает неприятный вывод, что невозможно серьезно относиться к человеку, детство которого прошло в городке, известном лишь тем, что в нем побывали пришельцы. И мало того, не захотели в нем остаться даже на день, поскольку быстро сообразили, что провинциальная дыра, в которой они очутились, интереса для научных исследований не представляет. А это означает, что городишко способен порождать только бесполезных и бесперспективных людей. И сделает вывод, что большинство жителей этого городка, включая Пильмана, клинические придурки. И добавит от себя грязные подробности (как обычно принято у чиновников средней руки, с подмигиванием и гримасами). Бр-р-р-р.… Как потом отмазаться от такого обвинения? Всегда лучше знать заранее, в какую пропасть ты можешь безвинно провалиться, поскольку это тот самый случай, когда знания позволят подготовиться к любым нападкам и помогут использовать ситуацию в свою пользу.
                    Пильман решительно набрал номер. К его удивлению длинные гудки довольно быстро сменились короткими. Кто-то сбросил вызов? Он еще раз набрал номер. На этот раз ему ответили. И это был не Рик Нунан.
                    — Мистер, прекратите перегружать линию. Сегодня связи с Хармонтом нет, и не будет.
                    — Неполадки?
                    — А вам какое дело?
                    — Но мне нужно дозвониться до…
                    — Меня это не касается. Советую вам положить трубку, успокоиться и прекратить бессмысленные попытки, — голос человека был неприятно суров.
                    — Хорошо, — Пильман догадался, что, продолжая этот неприятный разговор, он совершает большую ошибку, о которой, вероятно, потом горько пожалеет, но не мог остановиться, нужно было получить больше информации, вдруг потом понадобится. — Когда связь с Хармонтом будет восстановлена?
                    — Вы, мистер, собственно, кто такой, чтобы задавать провокационные вопросы?
                    — Доктор Валентин Пильман, астрофизик, специалист по внеземным органическим веществам, ведущий сотрудник Вашингтонского университета. Звоню по долгу службы.
                    Он немного приврал, но в данном случае это не имело значения.
                    — Вот что, доктор, обратитесь за разъяснениями в ФБР. Не мое дело давать такие справки, но сдается мне, что связь никогда больше не восстановят.
                    — А с кем я разговариваю? — спросил Пильман.
                    — А вот это, брат, точно не твое дело.
                    Разговор прервался, в трубке раздались тревожные короткие гудки. Пильман всегда умел чувствовать тонкие нюансы в любом разговоре. И сейчас врожденное чувство самосохранения подсказало, что он все сделал правильно. Можно было уверенно утверждать, что в Хармонте и в самом деле произошло что-то по-настоящему серьезное. Контроль телефонной линии — дело не пустячное. Наверняка события контролируются федеральными властями. А это значит, что он очень удачно напомнил о своем существовании. Теперь, почти наверняка, его привлекут к участию в большом проекте. В конце концов, он местный житель!  При условии, конечно, что переполох в Хармонте действительно заслуживает специального расследования.


Рик Нунан собственной персоной


                    Вечером дома Пильмана ждал сюрприз. Его жена, Ева, была явно встревожена. Удивительное дело. До сих пор она умела сдерживать чувства. Некоторая эмоциональная отрешенность добавляла их отношениям немного шарма. Так что — должно было произойти что-то по-настоящему неприятное, чтобы она потеряла над собой контроль. Не исключено, что она почувствовала угрозу лично для себя. Пильману это не понравилось. Если бы мог, ни за что бы не стал спрашивать Еву о том, что случилось, сделал бы вид, что не заметил ее беспокойства. Но было понятно, что его разрешения никто спрашивать не собирается — она обязательно расскажет ему все-все, не ожидая, когда он устроится в любимом кресле и приведет в порядок свои потрепанные на работе нервы. Хочет он этого или нет, значения не имело, ему все равно придется выслушать неприятную весть (а в том, что она будет неприятной, сомнений не было). И, конечно, Ева не забудет добавить о своей тревоге и озабоченности и потребует, чтобы он был внимателен и осторожен и не забывал, что с некоторых пор все его неприятности — это ее неприятности, а все его успехи и достижения — ее успехи и достижения.
                    Можно было попробовать перехватить инициативу, но на успех Пильман не рассчитывал. Ева — женщина очень решительная. Она очень не любит, когда что-то остается недосказанным. Намеков не признает. Если желает что-то сказать, то обязательно скажет.
                    — Пораньше вырвался из своего интеллектуального гетто, мечтаю посмотреть баскетбол, — сказал Пильман, стараясь произносить слова по возможности медленно и равнодушно. — Что-то я сегодня устал, дорогая. Нуждаюсь в длительном пассивном отдыхе. Эти аспиранты, знаешь ли, любого утомят. Такие напористые ребята. Все время чего-то требуют. Достали.
                    — И не мечтай! — сурово сказала Ева. — Сегодня посмотреть баскетбол тебе не удастся.
                    — А что так?
                    — Ждут тебя. Человек ждет.
                    — Кто такой?
                    — Говорит, что твой давний знакомый.
                    — Из ФБР?
                    Ева засмеялась.
                    — У тебя есть знакомые в ФБР? Не знала.
                    Пильман шутку не оценил.
                    И Ева поняла, что ничего забавного в визите агента ФБР нет.
                    — Нет, вряд ли. Непохож на федерала. Какой-то он жалкий, помятый. Кто-то его здорово напугал.
                    — Это не я, — попытался пошутить Пильман.
                    — Кто бы сомневался. По-моему, он хочет, чтобы ты его защитил.
                    — Я?!
                    — Представь себе. Сама удивилась!
                    — Где он?
                    — Я отвела его в библиотеку.
                    — И что он там делает?
                    — Ничего. Третий час смотрит в одну точку. Я сначала думала, что он книгу выбирает, а потом поняла, что он в полуобморочном состоянии и не способен совершать осмысленные поступки, по крайней мере, пока не увидит тебя. Так выглядят охваченные ужасом, источник которого объяснить невозможно. Представляешь, два часа сидит и не шевелится. Читала о подобных страдальцах в романах, но своими глазами вижу такое в первый раз. Не могу сказать, что мне это представление понравилось.
                    — Неужели этот человек не сказал, какого дьявола ему от меня нужно?
                    — Ни слова. Молчит, даже не сопит. Будь осторожен, Валентин. Я боюсь этого пришельца. У меня нехорошее предчувствие. Если он втравит тебя в опасную историю, твоей карьере придет конец. Будет просить денег — решительно откажи. Не мямли. И не давай обещаний, которые потом не сможешь выполнить. А лучше вообще ничего не обещай.
                    — В любой ситуации нужно пытаться получить личную выгоду, — сказал Пильман и подмигнул. — Это ведь не мы просим его о помощи, а он нас. Отказать ему я всегда успею. Но сначала надо поговорить, узнать, кто такой, зачем я ему понадобился? Откуда он меня знает, почему думает, что я ему помогу? Информация лишней не бывает, сама знаешь. Допрошу с пристрастием. А потом, конечно, откажу.
                    — Смотри, не переусердствуй.
                    — Он тебе не нравится. Это я могу понять. Но почему ты не выставила его вон? — удивился Пильман.
                    — Не знаю, — удивленно сказала Ева. — Он сказал, что знаком с тобой с детства. Было бы странно, если бы я выставила на улицу твоего старого друга.
                    — У меня нет старых друзей.
                    — Я помню. Ты всегда это говорил. Но я уверена, что есть вещи, которые мне знать не следует. А если будет необходимо, то расскажешь сам.


Рик Нунан рассказывает


                    Пильман тяжело вздохнул и отправился в библиотеку. Он рассчитывал, что продолжения событий следует ждать дня через три-четыре. Но ошибся. Дельце-то, оказывается, горячее. И отлагательств не терпит. Неужели, в Хармонте и в самом деле завелись настоящие инопланетяне? Чушь, конечно, но…
                    Он набрал в легкие побольше воздуха и открыл дверь в библиотеку.
                    — Ба, вот так встреча!  — сказал он, разглядев гостя. — Неужели это ты, Ричард Нунан? Ужас предместий или Головорез Рик, так тебя, вроде бы, называли? Давно это было, я стал забывать наши старые школьные клички. Помню, в свое время ты был большим баламутом. Надеюсь, сейчас успокоился.
                    Нунан не сразу отреагировал на его голос, рефлекторно вздрогнул, словно очнулся от глубокого сна и медленно повернул голову в сторону Пильмана, оторвавшись от разглядывания третьей полки книжного шкафа. Пильман с удивлением отметил, что Ева была права, Рик явно был не в себе и действительно просидел два часа, поджидая его, уставившись в одну точку. Боже правый! Чего только не бывает на свете.
                    — Ты узнал меня, Валентин? — спросил Нунан хрипло, надо полагать, его горло катастрофически пересохло. — Это хорошо.
                    — Конечно. А я ведь сегодня тебе звонил, хотел кое о чем расспросить.
                    — Я знаю.
                    — Но не дозвонился. Связь с Хармонтом прервана. Ерунда какая-то.
                    — Мне сообщили.
                    — Кто?
                    — Не знаю. Они не представились. Серьезные люди. Мне приказали приехать к тебе и ответить на любые вопросы, которые ты задашь. Пожалуйста, спрашивай быстрее, я очень устал, хочу спать.
                    — И ты будешь откровенным?
                    — Да. Но только с тобой. Другим ничего не расскажу, я дал подписку.
                    Пильману это не понравилось. Спецслужбы — это не хорошо. Совсем не хорошо. Получается, что он становится фигурой в чужой игре. Для озабоченного своей карьерой человека это было плохое известие. Ева предупреждала о необходимости соблюдать предельную осторожность, и надо признать, чутье ее не подвело.
                    — И что ты хочешь мне рассказать?
                    — Ничего не хочу, — удивился Нунан. — Мне нельзя ничего рассказывать. Только честно отвечать на вопросы. Спрашивай.
                    — В Хармонте произошло что-то страшное?
                    Лицо Нунана скривилось от гримасы ужаса, которая почти сразу сменилась выражением крайнего удивления и растерянности.
                    — Я не знаю, как ответить. Не задавал себе такого вопроса. Что-то произошло? Может быть, мне-то откуда знать? Это ты у нас ученый, а я простой предприниматель. Я не знаю, что тебе сказать. Никто не знает. Никто ничего не видел. Все произошло само собой. Как бы это сказать —  незаметно. Я до сих пор не уверен, что вообще было событие, после которого наша жизнь изменилась самым трагическим образом.
                    — Трагическим?
                    — Или счастливым. Заранее сказать трудно. Мне, по крайней, это неизвестно, — всхлипнул Нунан. — Да, у нас, в Хармонте, многое изменилось. Этого я не отрицаю. Но что конкретно, вот в чем загвоздка! Нам не рассказывают. А вот страшно нам было. Честно говоря, и сейчас страшно. Думаю, что страх останется с нами на долгие годы, это если повезет, а не повезет — так и навсегда. Мне было бы проще, если бы я понимал, чего мне нужно бояться. Когда боишься чего-то конкретного, легче подготовиться к новому приступу страха и сопротивляться. Но, повторяю, я не знаю, что у нас произошло.
                    — Так не бывает.
                    — Бывает. Вот я сижу перед тобой. И боюсь неизвестно чего. Меня просто выворачивает от страха. А почему — не знаю. И я не один такой. Все жители Хармонта трясутся от страха и боятся выходить из своих домов. Пусть нам кто-нибудь объяснит, что происходит. Но власти нам велят помалкивать! Мы друг друга кормим дурацкими слухами. Придумываем для собственного потребления. Некоторые говорят, что поблизости проходят маневры или учения с применением психологического оружия. Но я не верю. Это было бы очень просто и понятно. Люди такие вещи делать не умеют.
                    — Значит, инопланетяне? А может быть, ангелы или демоны?
                    — Я бы поверил даже в ангелов. И вздохнул бы с облегчением, если бы так оно и было. Нет, в самом деле, какое простое и понятное объяснение. Но дело в том, что никто в Хармонте не видел ни инопланетян, ни ангелов, ни демонов. Никто. Никого. Даже краем глаза. Как будто все произошло, когда люди на Земле отсутствовали.
                    — Это как?
                    — Не знаю. Один умник сказал, что все произошло в промежутках между мгновениями. Будто бы время дискретно, и между мгновениями есть пустоты, где могут происходить какие угодно чудеса, неподвластные нашему человеческому пониманию.
                    — Ученый человек?
                    — Нет. В кабаке нашем, в «Рыцаре и пастушке», вещал. Ребята настолько обалдели, что, вроде бы, даже его не побили. Улизнул, зараза.
                    — Может быть, ты устал, и все придумал? Я слышал, такое бывает. Старайся ночью спать не менее семи часов и больше отдыхай. Если нарушаешь режим, голова время от времени отказывает. Когда ты в последнее время брал отпуск и отправлялся в путешествие, ездил на Ниагару или в Лас-Вегас?
                    — Ерунда. Не придумывай. У меня с головой все в порядке. «Газированную глину» не я придумал!
                    — «Газированную глину»? Что это такое?
                    — Мы так называем асфальт, который вдруг перестает быть асфальтом. И покрывается странными пузырями. Так ведет себя вода в чайнике, когда закипает. При этом он остается холодным, только цвет меняет и выглядит серым или голубым как глина. Один лихач на своем «Кадиллаке» не успел вовремя затормозить, и машина, соприкоснувшись с «газированной глиной», растаяла на глазах удивленной публики, превратившись в кучу глины. Сначала исчезли колеса, потом и кузов. Дурачина  шофер сообразил, что пора спасаться в самый последний момент. Стоял и плакал, наблюдая, как его любимый автомобиль превращается в кучу грязи.
                    — Есть свидетели?
                    — А зачем свидетели? Поезжай и сам посмотри. Лужи пузырящейся глины никуда не делись. Наши ребята иногда кидают туда кирпичи и камни и смотрят потом, как они превращаются в голубую глину. Захватывающее зрелище.
                    Пильман заинтересовался, складный рассказ у Нунана получился.
                    — А еще есть ямы на Главной улице. И на них можно посмотреть!
                    — Ямы? Вот невидаль! Дорожники заделают их за пару часов.
                    — Нет, — глаза Нунана стали стеклянными. — Наши дыры бездонные.
                    — В каком смысле? — удивился Пильман. Разговор все меньше ему нравился.
                    — У них нет дна.
                    — Так не бывает.
                    — Бывает. Пробовали их засыпать, но ничего не получилось. Сколько щебня извели! И все зря. Так и поняли, что дна у этих ям нет!
                    Пильману показалось, что у Нунана навернулись слезы.
                    — Значит, «газированная глина» и бездонные дыры. Это все? Маловато для катастрофы.
                    — В Хармонт ввели национальную гвардию, а потом объявили военное положение и комендантский час. После этого даже самые тупые поняли, в городе случилось что-то серьезное. Только жителям не сообщили, что конкретно. Сказали только, что ждут прибытия какой-то специальной комиссии. Они, мол, разберутся. А пока, сидите по домам и не мельтешите на улицах.
                    — О комендантском часе я не знал.… Это неприятно, — признал Пильман.
                    — Ты мне говоришь? Так я и сам догадался.
                    Пильман не знал, что еще спросить.
                    В дверь постучали, и на пороге появились два парня, вот эти, наверняка, были агентами ФБР.
                    — Спасибо, Нунан, — сказал один из них. — Хорошая работа. Все, что должен был знать господин Пильман, вы ему сообщили. Не будем излишне назойливыми. Пора домой.
                    Они подхватили Нунана под руки и потащили на улицу, вежливо усадили в машину и увезли в неизвестном направлении, впрочем, наверняка доставили обратно в Хармонт, по месту жительства.


Неожиданное приглашение


                    Недели проходили за неделями, но больше Пильмана никто не беспокоил. О нем забыли, как и о странных событиях в Хармонте. Сенсация умерла очень быстро. Информация о положении в Хармонте в средства информации больше не поступала.
                    Пильман немного успокоился и почувствовал себя в относительной безопасности. Ему даже показалось, что он может еще раз позвонить Нунану. Хотя бы для того, чтобы узнать, не было ли у него неприятностей после такого странного визита. И опять неудачно. Ему, правда, ответили и сказали, что он попал в кафе. Естественно, что ни о каком Ричарде Нунане они никогда прежде не слышали.
                    Пильман не смог удержаться и спросил:
                    — Как там у вас дела с «газированной глиной»?
                    — Простите, с чем?
                    — С «газированной глиной».
                    — Что это такое?
                    — Я у вас хотел спросить.
                    — А вы шутник, доктор!
                    Вот и весь разговор. Ему показалось странным, что его назвали «доктором», получается, что его собеседник знал, кто он такой. Наверное, так надо. Ну, на нет и суда нет. Пильман не любил думать о вещах, которые от него не зависят. И он довольно быстро потерял интерес к событиям в Хармонте. Все равно никакой дополнительной информации нет.
                    Но совсем скоро о пристальном интересе федеральных властей к его малой родине Пильману напомнили самым неожиданным образом. Специальный курьер доставил приглашение на прием, посвященный празднованию Дня взятия Бастилии, который через три дня должен был пройти в Посольстве Франции. С какого перепуга он вдруг стал интересен французам? Какое отношение астрофизик, занимающийся исключительно эксорами и фуорами — редкими вспыхивающими объектами, имеет к политической истории Французской республики? Ответа он не знал. Впрочем, это был не его вопрос. Как человеку практическому, ему было понятно, что он кому-то понадобился. Но он не знал за собой каких либо уникальных способностей, которые нельзя было легко обнаружить у многих других более серьезно относящихся к научному познанию людей. Значит, все дело в том злосчастном телефонном звонке в Хармонт и в странном визите Рика Нунана. Федеральным властям понадобились астрономы, родившиеся в Хармонте. Зачем?
                    «Может быть, я и не самый умный в стране человек, но и дураком, а тем более, простофилей считать себя я отказываюсь», — подумал Пильман.
                    Конечно, все дело в неосторожном звонке в Хармонт, после чего к нему прислали несчастного Рика Нунана для выяснения обстоятельств. Так получилось, что благодаря стечению странных, но важных факторов, Пильман стал одним из немногих людей, которым известны некоторые сведения о происшествии в Хармонте: он разбирается в астрономии, обладает организаторскими способностями и к тому же уроженец этого города. Не исключено, что его собираются включить в научную комиссию, которой будет поручено разбираться с «газированной глиной» и подозрительными ямами на дорогах. Что ж, отказываться он не намерен, а уж как там все повернется: удастся ли доказать инопланетное происхождение этих феноменов или найдется другое, более приземленное объяснение — это дело десятое.
                    Столь приятные рассуждения заставили улыбнуться. Давно известно, что иногда головокружительные карьеры строятся самым неожиданным образом. И главное в этой ситуации для человека, стремящегося быть на виду, — не упустить свой шанс.


Прием в Посольстве Франции


                    Естественно, что в назначенное время доктор Пильман, надел взятый на прокат смокинг и оказался в зале для приемов Французского посольства. У него на мгновение перехватило дух, и он почувствовал себя по-настоящему счастливым. Неужели его детские мечты начали, наконец, сбываться — по крайней мере, он уже попал в «высший свет», где важные, облеченные властью мужчины, и прекрасные женщины, говорят о чем угодно, но только не о науке. Удивительно, но такие люди действительно существуют. Пильман боялся одного, что он, в своем смокинге, затеряется в толпе таких одинаковых, на первый взгляд, мужчин, и люди, пригласившие на встречу, не узнают его. И все надежды рухнут.
                    Так могло случиться. Это было бы глупо и неприятно. Пильман принялся затравленно озираться, пытаясь обнаружить хотя бы одного знакомого человека. К его радости, ему это удалось. Он разглядел в толпе советника президента по науке Нила Кларка и инстинктивно стал пробиваться к нему поближе. Понятно, что советник президента — явно не его уровень. Для вербовки такого мелкого служащего достаточно было бы и простого помощника советника. Но они были знакомы. Пильмана однажды представили Нилу Кларку, когда тот посещал Университет по делам. Конечно, маловероятно, что он вспомнит рядового доктора астрофизики, но…
                    И случилось чудо, Кларк узнал Пильмана, приветливо улыбнулся и жестом пригласил присоединиться к себе. Два раза повторять не пришлось. Они взяли у официанта по бокалу мартини. Пригубили, улыбнулись друг другу, и разговор завязался.
                    — Как вы попали сюда, Пильман? — спросил Кларк, впрочем, прозвучало это у него вполне доброжелательно.
                    — Был приглашен неизвестными людьми.
                    — Кто же эти таинственные доброжелатели?
                    — Понятия не имею.
                    Кларк рассмеялся.
                    — Я вам не верю. Такой человек, как вы, обязательно должен был придумать правдоподобное объяснение такому неожиданному приглашению во французское посольство. Наверняка, выдвинули  подходящую гипотезу, которая бы правдоподобно описывала происходящие события. Так, вроде бы, принято изъясняться в привычном для вас академическом кругу?
                    Пильман застенчиво пожал плечами.
                    — Только некоторые старые профессора.
                    — Пока заинтересованные в сотрудничестве с вами люди не появились, хочу задать несколько вопросов, — продолжал Кларк, он явно получал от разговора удовольствие.
                    — Пожалуйста, господин советник.
                    — Вы верите в существование инопланетян, контакт с которыми следовало бы установить?
                    — Однозначного ответа не существует. Астрономы не располагают достоверной информацией о существовании внеземных цивилизаций. Но, честно говоря, ваш вопрос лишен смысла, — Пильман хотел понять, чего конкретно от него добивается советник Президента.
                    — Почему вы так считаете? — удивился Кларк. — Или не поняли моего вопроса?
                    — Наука не строится на вере. Любое явление, которое может заинтересовать ученых, должно быть обязательно подтверждено проверочными экспериментами или наблюдениями. Только прошедшие такие испытания события становятся научным фактом. Наверное, ученые, как и прочие люди, имеют свои предпочтения. Но любая вера как истина, предшествующая научному знанию, им противопоказана. И мне, следовательно, тоже. Наука при этом потеряла бы свой смысл.
                    — Правильно ли я вас понял, что вас инопланетяне как недоказанный факт не интересуют?
                    — Ничего подобного я не говорил, сэр. Все дело в том, что мы, люди, живем в мире постоянно пребывающей информации: правдивой или ложной. Не подтвержденные до поры до времени явления, естественно, не признаются научными фактами, но заслуживают интереса до тех пор, пока не будут опровергнуты научными исследованиями. Как бы это понятнее сказать, не все они ложные, есть не до конца изученные или непонятые. Вот вы упомянули инопланетян. Есть правдоподобное предположение, что на экзопланетах могут обитать разумные существа. От ученых требуется предложить такую систему наблюдений, в результате которых удалось бы доказать существование чужих цивилизаций или их отсутствие. Мы занимаемся этим вопросом. Но пока эта задача нами не решена. Однако, сам факт того, что такие исследования учеными проводятся, означает, что у нас сохраняется интерес к подобной проблеме.
                    — Но лично вы ничем подобным не занимаетесь? — спросил Кларк с явным интересом.
                    — Занимаюсь. Я написал несколько статей о парадоксе Ферми. Там есть интересные темы для размышлений о судьбе вероятных цивилизаций. Было бы странным оставить без анализа такую важную для теоретических размышлений тему.
                    — Парадокс Ферми — это отсутствие видимых следов деятельности инопланетных цивилизаций, которые должны были бы расселиться по всей Вселенной за миллиарды лет её развития?
                    — О, господин советник, вы хорошо разбираетесь в таком непростом вопросе. Да, мы почему-то их не видим. И объяснить это не можем.
                    — Ученые пока не способны обнаружить следы чужой разумной деятельности? Или видят, но не понимают, что это и есть искомое доказательство?
                    — Мне кажется, что правильнее второе объяснение, — сказал Пильман и загрустил. Он очень не любил вести отвлеченные разговоры со случайными людьми.
                    — Нашим умникам не хватает ума?
                    — Все сложнее. Мы почему-то привыкли думать, что инопланетный разум похож на человеческий. То есть, разумное существо должно сочинять музыку, писать стихи, решать квадратные уравнения и интересоваться очарованными кварками. Но это совсем не так. Мы хотели бы, чтобы чужой разум был похож на человеческий. Но антропоморфный подход почти наверняка неверный. А если добавить, что мы до сих пор не знаем, что такое разум и для чего он понадобился эволюции, ситуация становится почти безнадежной. И тем более мы не представляем, на что этот разум способен.
                    — А если ученые обнаружат явные следы деятельности чужой сверхцивилизации, то, наверное, им будет легче разобраться и с человеческим разумом?
                    — Не исключаю. Да где же их можно найти, эти ваши сверхцивилизации?
                    — Например, на Земле.
                    — Ерунда. Пустая трата времени и средств, как и наш разговор, — не выдержал Пильман.
                    — Почему?
                    — Нет конкретики. Если бы такие следы существовали, их бы давным-давно обнаружили. Такие факты скрыть нельзя. Да и непонятно, зачем их скрывать. Я знаю людей, которые приписывают любое нарушение причинности деятельности инопланетян. Это смешно. То, что мы не знаем причину явления, не говорит о том, что ее нет.
                    — Но вы сами только что сказали: если бы их могли отличить от естественных природных явлений, — ехидно заметил Кларк.
                    — Вот именно.
                    — Но чтобы ученые смогли вынести свой вердикт, они должны провести свои уточняющие эксперименты. Я правильно вас понял?
                    — Для начала было бы неплохо обнаружить хотя бы один конкретный предмет изучения, который можно было бы связать с пресловутыми инопланетянами. Мы должны наблюдать необычное явление, которое не можем объяснить с помощью наших стандартных представлений и теорий.
                    — Например, «газированную глину» в вашем родном Хармонте?
                    Пильман поперхнулся и молча допил остатки из бокала с мартини.
                    — Только не говорите, — продолжил Кларк, — что вы не интересовались тем, что происходит в городке, где прошло ваше детство. Вы, наверное, помните там каждую улочку, каждый дом…
                    — В общих чертах.
                    — Казалось бы, пустяк, но в некоторых случаях личные воспоминания бывают чрезвычайно полезным качеством. Особенно, когда правительство сталкивается с явлением, объяснить которое затруднительно. Так бывает. Это нужно признать. И тогда нам требуется помощь ученого, который способен решить проблему, кажущуюся нам неразрешимой.
                    — Так это вы хотите предложить мне работу? — удивился Пильман.
                    — Нет, не я, — засмеялся Кларк. — Ваше участие в проекте одобрил лично Президент Соединенных Штатов. Предварительный анализ событий показывает, что в Хармонте мы столкнулись с общемировой проблемой. И прямая обязанность правительства сделать все от нас зависящее, чтобы превосходство Соединенных Штатов осталось неоспоримым. Контакт с инопланетным разумом должен быть проведен американскими учеными. Только так мы сможем обеспечить национальную безопасность и подтвердить лидерство в свободном мире. Проект одобрил Конгресс и выделил для его реализации очень большие деньги.
                    — Кто возглавит группу? — спросил Пильман, облизав внезапно пересохшие губы. — Есть люди, с которыми я не смогу работать. Личная неприязнь, знаете ли. Взаимная. В научном мире такое бывает.
                    — В ближайшее время в Хармонте будет создан «Институт внеземных культур», научное руководство которым будет доверено вам, доктор Пильман. Мы считаем, что человек вашей квалификации с работой справится. Сотрудников подберете по своему усмотрению. Но должен предупредить, что ваша дальнейшая научная карьера будет зависеть от успешности работы в Институте. Надеюсь, вы это понимаете? Второго шанса вам никто не даст.
                    — Я? — удивился Пильман. — Но есть более достойные и заслуженные ученые.
                    — Нам не нужны заслуженные ученые. Нам нужны люди, которые способны выполнить работу, которую мы им поручаем. Вы, доктор Пильман, самая подходящая кандидатура на должность директора такого необычного Института. Я внимательно ознакомился с вашим досье. Надо сказать, занятное чтение. И абсолютно уверен, что вы со своей новой работой справитесь.
                    Пильман был потрясен. Он не ожидал такого развития событий. В собственных способностях он не усомнился ни на секунду, но все произошло так стремительно. Он рассчитывал возглавить подходящий институт лет через десять, не раньше. Но все, что ни делается  — к лучшему. И он справится, достанет этих инопланетян из-под земли, но свой шанс не упустит.
                    — Кстати, доктор Пильман, Президент Соединенных Штатов хотел бы встретиться с вами. Не каждый день наша страна сталкивается с подомными проблемами. Нет ничего удивительного в том, что Президент хочет лично убедиться, что вы — подходящий человек. Говорите твердо, уверенно и побольше научных терминов, наш Президент это любит.
                    — Когда состоится встреча?
                    — Прямо сейчас. Пройдемте со мной, — Кларк явно был настроен серьезно.
                    — И все-таки, почему именно я?
                    — Трудно найти столь же наглого, бессовестного, хваткого, самовлюбленного негодяя, готового добиваться своей цели любой ценой, тут вам нет равных, доктор Пильман.  Нет никаких сомнений, что только человек, обладающий набором перечисленных качеств, способен решить нашу проблему. Собственно, ничего другого от вас пока не требуется.
                    Пильман вынужден был с ним во многом согласиться, для достижения нужного результата сильный человек не должен ограничивать себя в выборе средств. Претензии, даже если они и возникнут, моментально исчезнут, если будет достигнут успех. Как известно, победителя не судят. Правда, про себя отметил, что до совершенства ему еще далеко, чтобы стать жестоким и умелым руководителем крупного проекта, ему придется поработать.


Встреча с Президентом


                    Уже через час доктор Валентин Пильман был доставлен в Белый дом и немедленно представлен Президенту, который рассматривал его с нескрываемым интересом как диковинную зверушку. В своем смокинге с чужого плеча Пильман чувствовал себя крайне неудобно, словно на какое-то время стал студентом, сдающим экзамен преподавателю, который его недолюбливает, и потому обязательно попытается завалить. Он пребывал в полной прострации и не знал, как себя вести: имеет ли он право улыбаться, куда спрятать руки и не стоит ли принять в присутствии Президента стойку «смирно». А все потому, что не мог ответить на самый простой и очевидный вопрос: за каким дьяволом, спрашивается, он вдруг понадобился стране и Президенту? Спасать мир, как это принято в голливудских блокбастерах? Или, наоборот, подготовить человечество к неминуемой и страшной гибели? Увы, он не знал правильного ответа, и это его бесило. Ему казалось, что сейчас его обязательно разоблачат, поставят двойку и выгонят с позором как самозванца и прохиндея.
                    — Приветствую вас, доктор Пильман! — между тем произнес Президент и улыбнулся своей фирменной улыбкой, знакомой большинству людей, обитающих на планете Земля.
                    — Благодарю, господин Президент. И от меня примите самые наилучшие пожелания. Я голосовал за вас и ни разу не пожалел об этом!
                    — Прекрасно, значит, мы найдем общий язык.
                    — Сделаю все, что в моих силах.
                    — Вас рекомендовали серьезные люди, к мнению которых, как мне кажется, следует прислушаться.
                    Пильман промолчал. Ему было бы спокойнее, если бы Президент сразу перешел к делу. Прелюдия затягивалась. И его это раздражало. Он много раз слышал от своих коллег, что довольно часто в подобных случаях Президент оставлял размечтавшегося о карьерном росте человека с носом. Серьезных людей, как известно, много и каждый предлагает на важную должность своего кандидата. Но место одно и окончательный выбор должен сделать Президент. Пильману показалось, что его сейчас отбросят как шелудивого щенка. И он стал подыскивать вежливые слова для решительного отказа, как будто это он сам решил, что не справится. Это был хороший ход, чтобы оставить о себе хорошее впечатление. Но Президенту удалось его удивить.
                    — Что вы думаете об инциденте в Хармонте?
                    — Собачья чушь.
                    — Увы. Нет. Дело становится большой занозой в нашей заднице. А это означает, что национальная безопасность Соединенных Штатов под угрозой. Хочу послать вас в Хармонт, наведите порядок и выясните, наконец, что там происходит. Мы решили организовать специальный исследовательский Институт, который будет заниматься исключительно «хармонтским феноменом». Возглавите его вы, доктор Пильман. Назначаю вас своим личным представителем. Директор Института — это же почти министр. Надеюсь, вы понимаете, что страна ждет от вас самых решительных действий. Старайтесь соблюдать законы, но при необходимости применяйте любые самые суровые меры, вплоть до пыток, расстрелов и массового террора.
                    Президент улыбнулся, наверное, чтобы последние его слова можно было принять за шутку, но тут же жестко сжал губы. Черт побери! Это была не шутка, а приказ! — понял Пильман.
                    — Все так серьезно, господин Президент?
                    — Инопланетяне, доктор Пильман! Инопланетяне! Будущее страны под угрозой.
                    — Я в инопланетян не верю.
                    — Прекрасно. Докажите, что мы столкнулись с чем-то другим. Но у вас нет права на ошибку. Если не справитесь, мне придется уничтожить Хармонт с помощью пары «Томагавков» с ядерными зарядами.
                    — Наверное, я не могу отказаться?
                    Президент кивнул.
                    — Да. Решение о вашем назначении окончательное и пересмотру не подлежит.
                    — Когда мне приступить к работе?
                    — Считайте, что уже приступили. Две сотни лучших специалистов уже на месте, ждут ваших распоряжений. Оставьте тех, кто вам действительно нужен. Остальных гоните в шею!
                    Пильман не знал, радоваться ему или печалиться. Пора было приниматься за дело. Но он не имел ни малейшего представления, чем ему придется заниматься. Впрочем, Президента его сомнения не интересовали.


Всегда следует стремиться к выигрышу


                    Нельзя сказать, что Ева обрадовалась, когда узнала, что они должны бросить привычную университетскую жизнь и срочно, в течение трех дней, перебраться в захолустный Хармонт.
                    — Ты забыл о том, что я читаю лекции студентам старших курсов. И, конечно, мне не хотелось бы бросать научную работу в группе профессора Кэррика. Вспомни, сколько сил мне пришлось потратить, чтобы стать его ассистентом!
                    — Мне предложили возглавить Институт. Я должен воспользоваться выпавшим шансом. Если откажусь, о дальнейшей карьере можно будет забыть. Меня просто вычеркнут из списков.
                    — Прости, конечно, но почему выбрали тебя? Почему не какого-нибудь известного ученого с именем?
                    — Я думал об этом. Нельзя исключать того, что вся эта история окажется пустышкой. Окончательно это станет ясно только через полгода. Ученые с именем наверняка отказались играть в такую рискованную игру. Я — другое дело. Пусть вся эта проблема — низкопробный блеф, порожденный желтой прессой. Но о моей работе будут судить не по научным результатам, а потому, смогу ли я организовать работу нового исследовательского центра, привлечь лучших специалистов, решить многочисленные рабочие проблемы, без которых не обходится ни одно новое дело.
                    — Все это я понимаю. Но как быть со мной?
                    — Прошу, дай мне полгода. За это время проект или выдохнется, или наберет такую мощь, что не будет отбоя от желающих перебраться к нам в Хармонт. Но сначала я переманю к себе в Институт тебя. Подберу интересную работу, которая откроет такие перспективы, какие тебе и не снились. Твой профессор Кэррик будет проситься к тебе в ассистенты. Мы автоматически станем частью академической элиты. А лично ты — женой Нобелевского лауреата.
                    — Размечтался.
                    Ева была умной женщиной, поэтому не сомневалась, что ее муж во многом прав. Все так и будет, если у него хватит решимости. А в этом сомневаться не приходилось.
                    — О нет, я трезво оцениваю ситуацию, — сказал Пильман решительно. Пока в Хармонт поеду один я. Ты останешься здесь, читай свои лекции и работай на старика Кэррика. Если дело не выгорит, мы с тобой все равно окажемся в выигрыше.
                    — Так и решим, — сказала Ева, тяжело вздохнув.
                    — Поверь, это самое разумное решение.


Институт внеземных культур


                    Для строительства Института внеземных культур было выделен обширный пустырь возле Хармонта. Пильман с удивлением наблюдал, с какой удивительной быстротой возводятся исследовательские корпуса. Собственно, пока это были временные сооружения, типовые постройки, впрочем, оснащенные самой современной аппаратурой. Уже через месяц приглашенные ученые могли приступать к научной работе. Главное, шестнадцатиэтажное, здание обещали построить через полгода. Недостатка в рабочей силе и строительной технике не наблюдалось. Заказчик —  Федеральное правительство — организовало работы на самом высоком уровне. И с финансированием проекта проблем не возникло. Надо полагать, в Конгрессе трезво оценили опасность возможного вторжения инопланетных захватчиков. Или вдруг ясно поняли, что контакт даже с доброжелательно настроенными чужаками, вполне может привести к самым печальным последствиям. Возможно непоправимым. Или, что было бы предпочтительнее, принести сказочные выгоды.
                    Работать приходилось по двенадцать часов в сутки без выходных, но Пильман считал, что удовлетворительно справляется со своими обязанностями. Его огорчало только одно —  у него оставалось слишком мало времени для собственных научных исследований. Лучшие научные умы, которых Пильману удалось привлечь к изучению «хармонтского феномена», к сожалению, так и не смогли прийти к общему пониманию физической природы наблюдаемых явлений. Честно говоря, заслуживающей доверия информации было еще мало, что не позволяло сделать окончательный вывод.
                    Гипотезы высказывались самые экзотические, причем предположение об инопланетном вторжении было не самым популярным. Остальные предлагаемые сценарии казались странными, но выглядели правдоподобнее: проявления квантовых макроэффектов, соприкосновение параллельных миров, следы функционирования  машин времени, которые доставили на экскурсию в нашу эпоху путешественников из будущего. Или — самое простое — результаты несанкционированных экспериментов.
                    В первое время доктор Пильман с большим интересом выслушивал каждую новую теорию, но поскольку все эти рассуждения не приводили к желанному результату, он стал терять терпение. Это было неправильно, потому что руководители больших проектов не должны поддаваться неконтролируемым эмоциям. Правильнее было смиренно ждать, что «хармонтский феномен» проявит себя как-то еще. И накапливать информацию.
                    — Доказательства, — говорил он сурово очередному умнику, — прошу предоставить доказательства. Тогда и поговорим.
                    Разработчики гипотез в задумчивости чесали затылки, и уходили, не попрощавшись. Впрочем, через две недели, они возвращались с новыми предположениями. Пильман смотрел на них с немым укором и кротко просил:
                    — Вы сначала разберитесь с «газированной глиной». Обоснуйте мне, что это такое, опишите, хотя бы в общих чертах, механизм ее возникновения, а еще попробуйте объяснить, почему она стабильна, ведь ее существование нарушает второе начало термодинамики.
                    Ответов пока не было.


Новые проявления «хармонтского феномена»


                    Единственным достижением Института в первые месяцы работы можно считать достаточно разумное объяснение появления ям на шоссе. Было произнесено слово «гравиконцентраты», которое устроило всех. Скорее всего были задействованы неизвестные науке мощные источники энергии (если судить по рассчитанной массе, которая бы понадобилась, чтобы вызвать наблюдаемый эффект продавливания земной коры и образования чрезвычайно глубокой ямы). Направленная гравитация. Красивая формулировка. Но объяснить, как мог работать подобный аккумулятор, и какие физические законы могли быть использованы для получения наблюдаемого эффекта, не удалось. Подходящая теория гравитации пока еще не была создана.
                    Пильман понимал, что дальнейшая исследовательская работа возможна только в том случае, если удастся обнаружить еще какие-нибудь проявления «хармонтского феномена». Трудно поверить в то, что деятельность пришельцев ограничилась превращением асфальта в липкую слизь и рытьем колодцев. Обязательно должны были существовать и другие артефакты, но как их обнаружить, было непонятно. Натолкнуться на них можно было только случайно, обнаружив предмет или событие, нарушающее наше представление о реальности. Пильман надеялся, что рано или поздно встреча с непознанным обязательно произойдет. А для этого необходимо упорно работать и быть готовым встретиться с чудесами.
                    Познание — занятие крайне заразительное. Желающих участвовать в поисках было предостаточно.
                    Специально подобранные группы ученых исследовали город, пытаясь обнаружить новые загадочные проявления инопланетного присутствия.
                    Но очевидных артефактов обнаружить не удалось. Если не считать статистически установленного странного эффекта локального страха в одном из зданий на центральной улице города. Оказалось, что горожане обходят стороной до тех пор популярный универсам в центре Хармонта. Нельзя сказать, что покупать стали меньше. Покупателей не стало вообще. Абсолютный ноль. За последний месяц не было совершено ни одной покупки. Здравого объяснения этому удивительному факту ученые предложить не смогли. Спрашивали у жителей близлежащих домов, почему они перестали покупать продукты в этом конкретном универсаме? Но все они, как будто сговорившись, угрюмо твердили: «Не хотим, и все». Не удивительно, что и все до единого продавцы вскоре дружно уволились. Они, кстати, тоже не стали покупать в своем универсаме товары даже по сказочно сниженным ценам.
                    Пильману осталось только признать этот странный факт за явное проявление «хармонтского феномена». Это стало первым необычным наблюдением после появления в Хармонте Института. Но пользы от такого «открытия» не было никакой. Оно стало лишь очередной информацией, объяснения которой не удалось найти. Очевидно, что смысл явления следовало искать в психологии, а не в физике, чем, собственно, в первую очередь должен был заниматься Институт. Привлекать психологов Пильману не хотелось, в его планы не входило становиться филиалом сумасшедшего дома.
                    Организация нормальной работы Института требовала огромных затрат физической и моральной энергии. Пожалуй, только один вопрос решился сам собой. Многие зажиточные жители города продавали за бесценок свои дома правительству и перебирались на постоянное жительство в другие города штата, лишь бы подальше от Хармонта. Так что приглашенные для работы в Институте ученые в жилье не нуждались. Но уже через три месяца хармонтцам было запрещено покидать город. Пильман поинтересовался у мэра, на каком основании введен такой странный запрет. Тот ответил не сразу, покраснел и долго обижено сопел, а потом поведал, что из офиса губернатора штата ему сообщили, что, оказывается, с появлением в новых местах проживания переселенцев из Хармонта там стали происходить необъяснимые и очень неприятные события.
                    Скажем, открывает человек книжную лавку, и начинают с его покупателями случаться всевозможные неприятности. Люди вываливаются из окон, гибнут в автомобильных катастрофах, вырезаются гангстерами и хулиганами, тонут на мелких местах, и так далее, и так далее. Возрастает количество стихийных бедствий. Откуда-то берутся смерчи и тайфуны, которых в этих местах никогда не видывали, на город обрушивается полугодовая норма осадков, реки выходят из берегов и затапливают город и его окрестности. Казалось бы, случайность, но ученые говорят, что факторный анализ и статистика достаточно точные науки, чтобы связать происходящие катастрофы с появлением в этих местах переселенцев из Хармонта.
                    Пильман поморщился. Еще одно метафизическое проявление «хармонтского феномена».
                    — Да. Неприятно. Но исключать подобные проявления нельзя, — вынужден был признать он.
                    — Скажите, что все это значит? — горячился мэр, промокая платком разгоряченный лоб. — Отныне все хармонтцы заразные? Вы можете нас вылечить?
                    — Поверьте, мы сами хотим побыстрее разобраться с «хармонтским феноменом». Ответы на ваши вопросы обязательно будут найдены. Ради этого мы и строим в вашем городе свой Институт. Дайте нам немного времени. Мы привлекли для проведения исследований лучших ученых страны, самые светлые умы. Рано или поздно мы узнаем правду, можете не сомневаться.
                    Пильман хотел казаться оптимистом, уверенным в своих силах, но понимал, что получается это у него не очень убедительно. Было от чего загрустить.
                    Итак, добавился еще один метафизический феномен — статистический. А это означает, что придется организовать еще одну лабораторию и приглашать на работу людей, которых он признавал учеными с большим трудом.


Проблемы с Евой


                    Полгода пролетели незаметно, в трудах и заботах. Честно говоря, у Пильмана не было времени вспоминать о своем опрометчивом обещании Еве закончить изучение «хармонтского феномена» за полгода. Они виделись часто, каждое воскресенье. Иногда Валентин прилетал в Вашингтон, иногда Ева в Хармонт. Вынужденная разлука пошла на пользу, они стали лучше относиться друг к другу. Но полгода прошли, а Пильман свое обещание не выполнил. Кто бы мог подумать, что работа в Хармонте растянется на долгие годы. Нельзя сказать, что он забыл о нем, скорее считал его не слишком обязывающем — текущая работа не оставляла времени для выполнения необдуманных клятв, а вот Ева помнила. Можно было не сомневаться, что она потребует объяснения.
                    — Ты помнишь о нашем договоре?
                    — Конечно, вот только сроки его выполнения чуть-чуть сдвинулись. Работы оказалось немного больше, чем это представлялось ранее.
                    — Ты сказал — немного?
                    — Хорошо, правильнее было бы сказать, много, очень много. Серьезные проблемы у нас возникают постоянно. Некоторые из них решаются относительно быстро и легко, о некоторых я только догадываюсь, как их можно решить. А есть такие, для которых решение еще не придумано. Но главное, и это особенно печально, что наверняка существуют феномены, о которых пока ничего неизвестно, поскольку они никак себя еще не проявили. Точнее, мы, наверное, что-то такое наблюдаем, но не догадываемся, что должны это изучать. Известно только, что они есть.
                    Ева прекрасно понимала, что свою работу Пильман на полпути не бросит, какие бы убедительные доводы для этого не приводились, поскольку это означало бы, что он ставит крест на своей карьере. Требовать такого подвига от своего мужа Ева не могла, тем более, что подобная просьба была заведомо невыполнимой. Понятно было, что выбор должна сделать она.
                    — Если я откажусь от своей директорской должности, ты первая будешь презирать меня, как безвольного слабака, — сказал Пильман грустно.
                    Он знал, что жена не любит неудачников.
                    — Неплохо ты здесь устроился, дорогой, — сказала Ева сурово. — Красивый дом.
                    — В нем раньше жил владелец местного ресторана. Очень богатый человек. Он перебрался в Филадельфию. Струсил, наверное, и теперь продает его за полцены. Через полгода этот дом станет нашим.
                    — Хорошее приобретение.
                    — Ты можешь перебраться ко мне в любой момент. Кстати, как там поживает твой профессор Кэррик и его выдающееся исследование?
                    Ева улыбнулась, и Пильман немедленно успокоился, пронесло.
                    — Профессор Кэррик оказался балбесом. Ему так и не продлили грант. Для него это стало ударом. А все потому, что он давно выдохся, потерял боевой дух. Ходит, шепчет что-то про себя. Сдался, старикан. Наверное, ищет в своих рассуждениях ошибку.
                    — Вот как. Что ж, прекрасно. Это многое упрощает. Нам нужен талантливый математик. Нам необходимы динамические модели метафизических процессов, с которыми мы сталкиваемся. Надеюсь, что эта работа тебе понравится. Соглашайся. Считай, что собеседование ты прошла. Я предлагаю тебе интересную и перспективную самостоятельную работу.
                    — Это будет выглядеть, словно я проиграла.
                    — Ерунда. Ты не можешь проиграть, поскольку мы с тобой давно поняли, что занятия наукой вовсе не игра на деньги с нулевой суммой. Так что проиграть мы не можем, только выиграть. Мое предложение — всего лишь подтверждение очевидного факта: мы созданы для того, чтобы поддерживать друг друга, тем более, когда в этом есть нужда. Как ни грустно констатировать, но мы уже не столь молоды, как привыкли думать. Перед нами один путь — вверх по карьерной лестнице.
                    — Ты всегда был хитрецом!
                    — Заметь, умным хитрецом! Я тебя не тороплю, обдумай все как следует. Даю тебе пять минут. Надеюсь, этого достаточно.
                    — Кто будет моим научным руководителем? — спросила Ева.
                    — Я. Точнее, никто. Получишь отдел в полное свое распоряжение.
                    — И чем конкретно я должна буду заниматься?
                    — Я уже сказал. Динамическим моделированием процессов неизвестной природы. Конечно, ты в этом разбираешься лучше меня. Профессор Кэррик, насколько я понимаю, разрабатывал похожие алгоритмы.
                    — Но я не знаю, чем вы тут занимаетесь. Ты сам говорил, что проект секретный.
                    — Сейчас все подробно расскажу. Впервые о том, что вблизи Хармонта побывали пришельцы я узнал, как и положено ученому с хорошей репутацией, из сообщений желтой прессы…


Ричард Нунан, заместитель директора ИВК


                    Пильман считал себя хорошим семьянином, поэтому обрадовался тому, что Ева перебирается в Хармонт. Одной проблемой, пусть и не связанной с работой, стало меньше. Конечно, он ни за что не разрешил бы Еве бросить своего профессора Кэррика и свою докторскую, если бы у нее дела шли хорошо. Но поскольку все произошло само собой, без нажима с его стороны, этому можно было только порадоваться. И, конечно, — просто замечательно, что с трудоустройством Евы на новом месте не возникло проблем. Хорошо быть самым главным. И просто чудо, что такую важную работу по моделированию процессов «хармонтского феномена», он может поручить именно Еве. В ее компетенции он не сомневался, найти лучшего специалиста для такой работы будет трудно. Пресловутый профессор Кэррик, как к нему не относись, свое дело знал хорошо и многому научил Еву.
                    Расчет динамических моделей наверняка поможет институтским теоретикам создать адекватную теорию Посещения. А то, что заниматься этим будет его жена, поможет ему лучше контролировать всю остальную работу Института. Кроме того, он сможет оперативно вносить изменения в компьютерные модели, добавлять новые параметры и исключать лишние. Это сэкономит кучу времени и усилий. И позволит хранить неприятные тайны, если таковые обнаружатся, и в этом появится необходимость.
                    Теперь Пильману осталось заставить работать на себя Рика Нунана. Советник Президента по науке Кларк заблуждался (но разочаровывать и поправлять его ни в коем случае нельзя), когда считал, что Пильман до сих пор как-то связан с Хармонтом. В последний раз он посещал свой родной город лет десять тому назад. Понятно, что за эти годы многое изменилось, он потерял нужные связи, и помочь восстановить их мог только Рик Нунан, который чувствовал себя в Хармонте как рыба в воде.
                    Пильман не сразу о нем вспомнил. Слишком много дел на него навалилось. И — опять счастливый случай, Рик пришел к нему сам. Пильман сначала разозлился, подумал, что тот собирается выпрашивать для себя какую-нибудь привилегию. Например, монопольное право на торговлю в Хармонте подержанными автомобилями. Но нет, Нунан пришел предложить свою помощь.
                    — Доверься мне, Валентин, — сказал он твердо. — Тебе обязательно понадобится помощь местного населения. Я слышал, что ты посылаешь своих научных сотрудников отыскивать новые артефакты. Не кажется ли тебе, что эту работу должны делать местные ребята? Они лучше знают местность и не боятся рисковать за ту малую денежку, которую ты им будешь платить. До меня дошли слухи, не очень приятные для тебя, что местными артефактами уже сейчас интересуются посторонние люди, связанные с крупными корпорациями. Желающих воспользоваться новыми инопланетными технологиями с каждым днем становится все больше и больше. Ты это понимаешь? Почему бы тебе не подмять формирующийся рынок под себя? Но без моей помощи у тебя ничего не получится. Ты плохо разбираешься в местных условиях. Увы, этому научиться нельзя, это приходит с опытом.
                    Пильман поморщился. Нунан и в детстве умел быть убедительным, если видел возможность поживиться и частенько предлагал купить его честность еще в школе. Это не было секретом.
                    «Он прав. Расторопный помощник мне понадобится, и хорошо, что это будет свой человек», — подумал он.
                    — Пожалуй, мы с тобой могли бы договориться, — сказал Пильман.
                    — Ты не пожалеешь, я тебя не продам.
                    — Тебе придется много работать и часто выполнять грязную работу.
                    — Это само собой. Это я понимаю. Разве выгодная работа бывает чистой и легкой? — ухмыльнулся Нунан и скабрезно подмигнул. — Денежки сами по себе в карман не попадают.
                    — Остынь, дружище. Сомневаюсь, что нам придется когда-нибудь столкнуться с откровенным криминалом. Мы занимаемся обычной скучной научной работой, — сказал Пильман озадаченно, нарушать законы он не собирался. — Во всяком случае, полиция будет на нашей стороне.
                    Нунан обидно засмеялся.
                    — Совсем скоро у тебя начнутся серьезные проблемы, и поверь, полиция не поможет. Мы живем в свободной стране, частное предпринимательство еще никто не запрещал.
                    — О чем ты, собственно?
                    — А ты знаешь, что в нашем тихом городке на этой неделе зарегистрирована частная компания «Престиж». Хозяева там подобрались бойкие. Вербуют ребят, которые бы согласились искать для них «хармонтские артефакты» за большие, по нашим понятиям, деньги. Добровольцы уже нашлись.
                    — Мне ничего неизвестно о каких-то «хармонтских артефактах», кроме тех, о которых ты сам мне в свое время рассказал, — сказал Пильман. — Даже если таковые и в самом деле существуют, нам их пока обнаружить не удается.
                    — Плохо, господин директор, очень плохо. Получается, что в городе появились серьезные люди, которым известно о пресловутых пришельцах больше,  чем лучшим профессионалам страны, которых удалось собрать в твоем хваленом Институте внеземных культур. Так возникает нездоровая конкуренция. А это всегда непредсказуемая возня и столпотворение. И проигрывают, как правило, те, кто старается соблюдать законы. Пора бы тебе понять, что дальше по правилам ты работать не сможешь.
                    Пильман вспомнил, как Президент разрешал ему «при необходимости применяйте любые самые суровые меры, вплоть до пыток, расстрелов и массового террора». Неужели это время наступило?
                    — Ерунда. Ничего конкретного наши предполагаемые конкуренты не знают и знать не могут, кормятся сплетнями. А от пустой болтовни толку нет и быть не может.
                    — Тебе тоже неплохо было бы поговорить с местными ребятами. Много интересного услышал бы. А вот эти новые, из «Престижа», не побрезговали. Они активно вербуют людей, денег не жалеют.
                    — Что же делать?
                    — Работать с населением. Привлекать самых активных на свою сторону.
                    — Хорошо. Ты принят. Теперь это твоя работа. Давай, договаривайся с местными. У тебя получится.
                    — Сделаю, что смогу.


Конкуренты


                    Рекламную кампанию фирма «Престиж» проводила с невиданным доселе в Хармонте размахом. Через каждые сто шагов вдоль главной улицы были установлены огромные щиты, на которых был изображен идеально одетый человек с аккуратно постриженной бородкой и внимательными, внушающими доверие глазами. Надпись была соответствующая: «Заставим пришельцев работать на нас». И подпись: Питер Мозес.
                    Отныне, направляясь в Институт, Пильман вынужден был рассматривать наглую рожу Питера Мозеса (что она наглая,  он понял не сразу, только через неделю). Он не сразу стал относиться к нему серьезно — мало ли мелких предпринимателей желающих набить карманы, используя всеобщий ажиотаж, раздутый телевидением и блогерами. Но однажды он заметил возле одного из щитов большую группу людей. Сотрудник «Престижа», его легко можно было узнать по фирменной шапочке (Пильман отметил, что шапочки — это они удачно придумали), составлял списки людей, согласившихся работать на Мозеса. Он сидел за небольшим переносным столиком, а к нему выстроилась очередь из пяти-семи человек. Каждому попавшему в список сотрудник выдавал конверт, надо полагать, с деньгами. Это зрелище совсем не понравилось Пильману. Неожиданная конкуренция вряд ли могла помочь работе Института.
                    Однажды он не выдержал и посетил офис «Престижа». Приемная ничем не отличалась от множества других. За маленьким столом располагался молодой человек в фирменной шапочке. Он был занят, медленно тыкал пальцем по клавиатуре компьютера. Внимание Пильмана привлекли два ярких плаката. Их содержание было нетривиальным. Текст на первом был непонятным:

                    «Сталкер всегда одинок.
                    Используй свое преимущество».

                    Кто такие сталкеры? Почему одиночество для них — преимущество? Эти загадки еще предстояло разгадать. Но сам факт, что удалось за что-то зацепиться, давал надежду. Наверняка, тихонько потянув за ниточку, можно будет узнать о фирме «Престиж» много занятного и полезного для Института. Всегда полезно знать, что затевают твои конкуренты.
                    Второй плакат был проще и излишне откровенным:

                    «Обнаружил у соседа чудо — сообщи нам.
                    И получи законные сто долларов!»

                    Пильман ухмыльнулся. Этот простой и эффективный подход следовало перенять и применять самим, вряд ли Институт от этого разорится, чудеса на дороге не валяются. Вполне коммерческий подход, обреченный на успех. Только слово «чудо» придется заменить на более академическое — «артефакт».
                    Молодой человек приветливо улыбнулся, бойко вскочил на ноги и молниеносно подскочил к посетителю, надо полагать, узнал директора Института.
                    — Мое почтение, доктор Пильман, — сказал он. —   Очень рад, мы ждали вас!
                    — Вы знаете, кто я?
                    — Конечно. Директор Института внеземных культур — известный человек в нашем городе.
                    Слово «нашем» он выделил особо. Не хотел, чтобы  фирма «Престиж» выглядела чужеродным захватчиком, который решил нажиться на чужой территории.
                    — Здравствуйте, молодой человек. Чем вы здесь занимаетесь?
                    — Пока исключительно организационной работой. Наши исследовательские лаборатории расположены в Буффало. При необходимости мы сможем переместить туда любой инопланетный материал в самые кратчайшие сроки. А уж там люди знают, что с ними делать.
                    — Кто же у вас занимается научными исследованиями? Если не секрет.
                    — Простите, доктор, наука нас не интересует.
                    — Как это?
                    — Питер Мозес собирается заниматься исключительно практическим применением инопланетных технологий. Будущее земной цивилизации во многом зависит от того, как быстро и насколько успешно люди научатся использовать на благо земной цивилизации попавшие в их распоряжение артефакты. Фирма «Престиж» создана именно для того, чтобы значительно сократить путь от научного изучения «хармонтского феномена», которым занимается ваш замечательный Институт, до внедрения в промышленное производство любых инопланетных чудес. У нас большие планы и неограниченные возможности. Питер Мозес ни перед чем не остановится, чтобы добиться своей цели.
                    Пильман поморщился, то, что он услышал, было обычной рекламной болтовней. Какие чудеса? Какое внедрение?
                    — А конкретнее?
                    — Простите, я не специалист. Подробности знает только сам Питер Мозес, хозяин фирмы «Престиж». Он любит повторять: «Тот,  кто меньше знает, дольше живет». И я ему верю.
                    Молодой человек продолжал мило и доброжелательно улыбаться. Наверное, он не считал, что его слова звучат угрожающе. Пильману это не понравилось.
                    — Искренне надеюсь, что это касается лишь сотрудников фирмы? — строго спросил он.
                    — Да, конечно, — ответил молодой человек.
                    — А как быть с другими людьми, например, со мной? И с другими сотрудниками Института? Нам тоже следует поменьше знать?
                    — Об этом мне ничего неизвестно. Но кажется, что на институтских это предупреждение не распространяется.
                    — Спрашивать нужно у Питера Мозеса?
                    — Да. Вы поняли правильно. Конечно, правильнее всего выяснять детали непосредственно у хозяина.
                    — А как его найти?
                    — Обычно он сам приходит к человеку, если тот кажется ему заслуживающим внимания.
                    — И как его заинтересовать?
                    — Вы, господин директор, насколько мне известно, занимаетесь научными исследованиями. Я плохо себе представляю, что такое — научные исследования, но звучит это внушительно, как музыка или упоминание о капитальных вложениях. Если выполните работу, которая станет прорывом в изучении «хармонтского  феномена», мистер Мозес обязательно вас отыщет, потому что будет знать, что вы способны помочь ему заработать большие деньги. Так мне кажется. Старайтесь, и все получится.


Важный эксперимент


                    Молодому человеку разговор с таким известным в Хармонте человеком, как директор Пильман, показался забавным. Даже самые великие люди, попав в ситуацию, в которой не разбираются, а следовательно, не способны управлять ею по собственному разумению, обычно выглядят потешно. Нет, ну, в самом деле, как директор ИВК может противостоять планам Питера Мозеса? Вернется сейчас в свой кабинет и издаст приказ о неразглашении? Но мистер Мозес настроен решительно и не пожалеет денег для своего проекта. Кто устоит против по-настоящему больших денег? И сам директор Пильман явно не станет исключением. Будет делать то, что ему скажут. Молодой человек представил, с каким серьезным видом этот Пильман станет рассовывать по карманам толстые пачки денег, которые ему будут вручены за «консультацию», и с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Вовремя вспомнил, что хозяин не велит смеяться над людьми из Института.
                    И ему повезло. Хлопнула дверь на втором этаже, где располагался кабинет Питера Мозеса. И вот хозяин уже бодро спустился по лестнице. Молодой человек поспешно изобразил серьезное лицо. По непроверенным слухам, хозяин шутников не жаловал, предпочитал деловых сотрудников. У смеющегося на рабочем месте сотрудника шансов остаться в фирме было мало.
                    — Не было ли писем? — спросил Питер Мозес.
                    — Никак нет.
                    Этот странный вопрос Мозес задавал каждый день. Но поскольку за все время существования офиса фирмы «Престиж» в Хармонте ни одно письмо так и не пришло, отвечать было легко.
                    Мозес пожал плечами, словно не мог решить, хорошо это или плохо.
                    — Записываются ли люди в сталкеры?
                    — За такие деньги? Охотно. Желающих хоть отбавляй. Иногда выстраиваются в очередь. Удивляюсь я, сэр, с такими рожами, а сидят в очереди тихо и чинно, порядок соблюдают.
                    — Есть ли интересные экземпляры?
                    — Не знаю. Стараюсь держаться от них подальше. Честно говоря, побаиваюсь я этих ребят. Уж очень, знаете ли, сомнительные у них репутации, такие способны выкинуть что угодно. Но это не сказывается на моей работе. Всю эту братию я регистрирую и посылаю к доктору Каттерфилду, как вы и приказали.
                    — Хорошо. Спрошу у Каттерфилда.
                    Мозес кивнул и отправился в кабинет регистрации. Каттерфилд иронически называл его «приемный покой». Этот человек любил двусмысленности. Особенность, с которой можно было смириться. Люди — существа странные, особенно обладающие извращенным чувством юмора. Интересно, слышали ли кандидаты в сталкеры эти страшные слова? Понимают ли, что уже через несколько дней большинство из них умрет болезненной смертью? Некоторые в страшных мучениях. «Приемный покой» — это надо было придумать такое простое и честное название, отличный пример черного юмора. Даже если сталкеры будут соблюдать технику безопасности, во что верилось с трудом, смертность среди «счастливчиков» предполагалась очень большой.
                    В очереди ожидали вызова пять человек. Удивительно, но у всех этих людей было хорошее настроение. Еще бы, им были обещаны хорошие деньги только за то, что они пришли испытать судьбу, и согласились добровольно пройти непонятное испытание. На лицах у многих застыли одинаковые мечтательные улыбки — они рассчитывали заключить выгодный контракт, чтобы впредь денежки капали им постоянно.
                    «Обычные люди, — подумал Мозес безразлично. — Но мне требуются особенные экземпляры. Человеческая судьба — забавная штука. Те, кому не повезет, и их не возьмут в сталкеры, останутся в живых, счастливчики умрут. Только потому, что они мне нужны».
                    Если бы кто-нибудь набрался смелости и спросил, не жалко ли ему этих людей, он бы честно признался, что его не интересуют судьбы сталкеров, совсем. Но люди, даже умные, не способны  задать такой простой вопрос. А потому и отвечать на него не придется. Они вызвались добровольно, так что пусть заботятся о своей судьбе сами. Удачливый сталкер должен любить себя больше денег.
                     Мозес открыл дверь. Кто-то громко выкрикнул: «Здесь очередь!»
                    — Не волнуйтесь, примут всех, — автоматически ответил он, со стуком закрывая за собой дверь.
                    — Сэр, — радостно выкрикнул Каттерфилд. — Сегодня удачный день, обнаружил сразу трех достойных внимания новичков!
                    — Неужели в их энцефалограммах обнаруживается Т-зубец?
                    — Самым явственным образом. Как в методичке, — доктор Каттерфилд был доволен собой.
                    В кресле сидел очередной испытуемый. Его голова  в смешной розовой шапочке была опутана разноцветными проводами. Он громко вдыхал воздух, а потом медленно выдыхал его. Так ему приказали. Здоровый, но глупый парень с тревогой прислушивался к беседе своих работодателей и ничего не понимал.
                    — И у этого?
                    — У этого парня Т-зубец проявляется очень слабо. Посмотрите сами.
                    Он показал пальцем на монитор. Т-зубец и в самом деле был очень слабеньким, скорее угадывался, чем явно проявлялся.
                    Мозес поморщился. Надо было бы прогнать этого слабака, толку от него все равно не будет, но такое решение не будет оптимальным. Для того, чтобы сталкеры, обладающие правильным Т-зубцом, научились выживать, они должны видеть, как гибнут их напарники. В противном случае, защититься или спастись им не удастся. В первые дни активной работы должно погибнуть много случайных людей, очень много. Только так можно будет выработать у настоящих сталкеров инстинкт самосохранения. По-другому поступать нельзя. Чтобы уцелели полезные люди, приходится жертвовать вот такими несмышленышами как этот парень. И его жалко, но и настоящих сталкеров нужно пожалеть. Большинство из них все равно погибнет. Такая работа. Но смерть бесперспективных не будет напрасной, потому что они откроют путь более удачливым и умелым. Да, вероятность того, что этот парень выживет, очень мала. Но она не нулевая, и если ему немного повезет, то… Везение для сталкера — счастье и удача.
                    — Тебя как зовут? — спросил Мозес у парня со слабеньким Т-зубцом.
                    — Счастливчик Картер.
                    — Я тебя запомню, Счастливчик Картер. Удачи тебе.
                    — Спасибо, сэр!
                    — Запиши его, Каттерфилд, в сталкеры.
                    — Но, сэр…
                    — Запиши. Ты же слышал — он счастливчик.
                    Счастливчик Картер получил обещанные сто долларов и ушел весьма довольный собой.
                    — Хозяин, — сказал Каттерфилд растеряно. — С таким слабым зубцом он долго не протянет.
                    — Мы не можем знать этого наверняка. Не исключено, что именно он и выживет. На практике мы пока этого не установили. У каждого из этих парней должен быть шанс. Записывай всех, у кого есть хотя бы маленький намек на Т-зубец. Всех.
                    — Понял, хозяин. Но я бы не стал привлекать для работы заведомо негодных людей. Они бесполезны и не смогут выжить.
                    — Когда начнется настоящая работа, этим ребятам будет наплевать на то, занесли мы их в свой список или нет. Они без разрешения полезут в самые опасные места на свой страх и риск, потому что другого способа заработать большие деньги, у них нет. Получать у нас лицензию они не будут.
                    — Но зачем мы составляем список?
                    — Только для того, чтобы сталкеры твердо усвоили, куда им следует нести свои находки. Мы будем улыбаться им и исправно платить деньги. Всегда. Какую бы ненужную дрянь они ни приносили.
                    — А зачем ищем у них Т-зубец?
                    — У этих больше шансов выжить и обнаружить нужные нам артефакты. Мы должны проследить, чтобы сталкеры с Т-зубцом свои находки несли только нам. Мы не можем допустить, чтобы они работали на конкурентов. Но это не твоя забота.
                    — Это вы про Институт внеземных культур?
                    — Нет.
                    — Я чего-то не знаю, сэр?
                    — Конечно. Все никто не знает.


Главный корпус Института построен


                    Прошел год. Обстановка вокруг Института внеземных культур стала спокойнее. Деньги поступали с завидной регулярностью, правда, до настоящих научных открытий дело пока не дошло, но главное было сделано. Лаборатории во временных сооружениях начали свою работу. Были выпущены первые тома «Бюллетеня ИВК», основной объем их занимали теоретические статьи участников проекта «SETI». Но появились и публикации о первых результатах исследования «газированной глины». Большая статья группы ученых, занимающихся изучением гравиконцентратов, не была пока опубликована. Авторы попытались, исходя из факта существования подобных объектов, создать новую физику. Рецензенты не смогли прийти к единому мнению, а Пильман, как директор Института и главный редактор «Бюллетеня», придержал статью до лучших времен. Ему не хотелось, вот так сразу, без надлежащей проверки, подвергать сомнению научную репутацию ИВК, да и свою собственную.
                    Сам он не смог выделить достаточного времени для внимательного чтения статьи. Прежде всего, необходимо было подготовиться к ответам на возможные вопросы скептиков, которых, в этом не было сомнения, после публикации обнаружится великое множество. Новые концепции во все времена встречали серьезный отпор и недопонимание.
                    А времени для компетентной проверки не было, главным сейчас было достроить новое здание Института. Пильман должен был поставить свою подпись под приемо-сдаточными документами. А ведь он ничего не понимал в строительстве. Вот когда пригодился Рик Нунан — вот кто чувствовал себя при общении с подрядчиками, как рыба в воде. В ситуациях, когда Пильман без малого впадал в отчаяние, Нунан сохранял спокойствие и каждый раз добивался нужного результата. Подрядчики его побаивались.
                    И вот, наконец, шестнадцатиэтажное здание главного корпуса было построено. Остались внутренние работы, которые обещали закончить в течение месяца. Главное — электрические сети и компьютерные кабели были проложены.
                    — Они сделали это! Это наш первый успех, — радостно воскликнул Нунан.
                    — Я буду доволен, только когда в здании заработают лаборатории, а у входа установят вооруженную охрану — Пильману хотелось, чтобы вся эта кутерьма со стройкой, наконец, закончилась.
                    — Местные обходят территорию Института стороной, побаиваются.
                    — Мы такие страшные? — удивился Пильман.
                    — Считается, что мы собираемся заключить договор с нечистой силой.
                    — Дикие люди.
                    — Не скажи. У них слишком много проблем, которые им никто не помогает решать. Трудно доказать людям, что Институт не принесет им новые беды. Если бы ты, Валентин, мог гарантировать им безопасность, разговор с тобой был бы другой. Но как честный ученый, ты, конечно, не станешь давать пустые обещания. Хотя бы потому, что за год работы Института твоим ученым так и не удалось установить, связан ли «хармонтский феномен» с визитом инопланетян или вызван другими причинами. Прости, но ты не знаешь даже этого. А людям нужна определенность. Они чувствуют, что ты помочь им не в состоянии.
                    — А вот в «Престиж» они идут охотно, — с плохо скрываемой обидой сказал Пильман.
                    — Конечно, — ответил Нунан с сожалением. — Людям почему-то кажется, что Питер Мозес собирается бороться с пришельцами, кем бы они ни были. До полной победы. Народ видит в нем защитника, люди ведь как малые дети, честное слово. Они начитались комиксов о супергероях. И считают Мозеса своим парнем. Только повзрослев, понимаешь на личном опыте, что враг твоего врага, не обязательно станем твоим другом. Хармонтцы пока еще не повзрослели.
                    — Друзей вообще мало.
                    — Но потребность в их существовании очень велика, — люди — они такие.
                    — Как ты думаешь, Рик, кто этот Питер Мозес? Он наш враг или друг?
                    — Правильнее было бы спросить об этом у него самого. Хотя, сомневаюсь, что он и сам это знает, — грустно сказал Нунан.
                    — Кто же спорит.
                    — Но, скорее всего, он ни друг и ни враг. Не удивлюсь, если ему глубоко наплевать и на наш Институт, и на твои потуги разобраться во всей этой истории.
                    — Всегда удивлялся, какие причудливые способы зарабатывать деньги относительно честным путем придумывают люди. Но как Мозес умудряется получать прибыль с помощью «хармонтского феномена» для меня загадка.
                    — Добровольно он нам об этом не расскажет, — засмеялся Нунан.
                    На всякий случай, Пильман решил подстраховаться и обратился к Нилу Кларку с просьбой поделиться хоть какими-то сведениями о Мозесе. Ответ его удивил. Оказалось, что вся известная информация о прошлом Питера Мозеса не стоит и ломаного цента, поскольку явно выдумана и не содержит ни единого подтвержденного факта. Так что и говорить не о чем. Впрочем, Кларк добавил, что волноваться по этому поводу не стоит. Ждать подвоха от Мозеса глупо. Только помощь.
                    Пильман горько ухмыльнулся. Очередной црушник. Все так просто.


Питер Мозес, собственной персоной


                    За завтраком Пильман старался выглядеть серьезно, но у него получалось плохо, не удавалось скрыть довольную ухмылку. Благо для этого был хороший повод. Нунан абсолютно прав: день, который совсем недавно казался таким далеким, наступил и оказался замечательным — новое шестнадцатиэтажное здание Института внеземных культур было достроено. Напряженная работа не была напрасной. Успех окрыляет.
                    И Ева радовалась от всей души. Она уже осмотрела помещения, выделенные для ее отдела, и теперь мечтала как можно скорее там обосноваться. Конечно, придется еще немного подождать, пока окончательно наладят мощный компьютер, так необходимый для проведения сложных расчетов при моделировании возможных проявлений внеземной разумной жизни.
                    Пильману было приятно сознавать, что жена гордится его достижением. Он не ожидал от себя такой странной эмоциональной реакции, но вынужден был признать, что переезд Евы в Хармонт придал ему дополнительную силу и решимость.
                    — Почему ты не кричишь: «Ура!»? — спросил Ева. — Только благодаря тебе наш Институт начинает работать по-настоящему! Я бы на твоем месте…
                    — Мужчине не пристало бурно радоваться успешно завершенному делу, — сказал он назидательно. — Потому что это только передышка перед новой работой, может быть, еще более тяжелой.
                    — Институт начнет работу…
                    — Да, задачи понять, что такое «хармонский феномен», какую опасность или выгоду он несет цивилизации, с нас никто не снимал.
                    — Ты справишься, но не кажется ли тебе, что в наше распоряжение попало слишком мало достойной внимания информации? Мы так и не нашли новых фактов, которые можно было бы с полной уверенностью посчитать проявлением «хармонтского феномена».
                    — Ты считаешь, что нам кто-то мешает? — удивился Пильман, такое ему в голову не приходило.
                    — Да, — твердо сказала Ева. — Неужели ты сам этого не замечаешь?
                    — Ты говоришь о фирме «Престиж» и Питере Мозесе? Но они не занимаются наукой.
                    — Да, я о нем. Ты так и не встретился с этим странным персонажем. Это твоя недоработка. А другие обитатели города посещают офис фирмы с завидным постоянством. Словно им там медом намазано.
                    Пильман хотел сказать, что ничего необычного в поведении Мозеса, если считать его црушником, нет. Но решил промолчать. В конце концов, это только догадка, которая, впрочем, легко объясняет поведение хозяина «престижа» и его методы работы с населением.
                    — Ничего удивительного — за каждый донос на соседа Мозес выплачивает сто долларов. Десять доносов — это тысяча долларов. Хорошие деньги.
                    Зазвонил телефон.
                    — Алло?
                    — Дорогой доктор Пильман, вас беспокоит Питер Мозес. Мне передали, что вы хотели встретиться со мной. К сожалению, не смог откликнуться на вашу просьбу сразу, был занят. Если ваш интерес к моей скромной персоне не ослаб, мы могли бы обсудить интересующие вас, господин директор, темы.
                    — Интересующие НАС темы? — переспросил Пильман с досадой.
                    — Увы. Наши интересы не совпадают. И согласитесь, что это очень хорошо, потому что мы не будем мешать друг другу в достижении наших — еще раз повторю, таких принципиально не совпадающих целей. Я предлагаю обсудить интересующие ВАС темы, точнее Институт, ну, вы поняли. 
                    — Где бы мы могли встретиться?
                    — Не хочу показаться назойливым, но буду рад, если вы пригласите меня в свой замечательный дом. Во-первых, нам никто не помешает вести взаимовыгодные переговоры. А во-вторых, у меня есть несколько вопросов к вашей очаровательной супруге.
                    — Что за вопросы?
                    — Ничего секретного. О математике и моделировании поведения внеземного разума, попавшего в непривычную среду. Ее лаборатория, как мне сообщили, занимается чем-то подобным?
                    — Если она не против.
                    — Само собой разумеется. А пока, чтобы развеять вашу вполне понятную антипатию ко мне как к возможному сопернику, что не соответствует действительности, мы могли бы встретиться на церемонии открытия главного здания Института. Пригласите меня. Буду признателен и благодарен. Очень хочется разделить с вами радость такого значительного достижения.
                    — Хорошо, я внесу вас в список гостей.
                    — Премного благодарен.


Катастрофа


                    Перед новым зданием Института установили трибуну и пятьдесят удобных кресел для знаменитых ученых, приглашенных на церемонию открытия. Пильман с удовольствием отметил, что на праздник, выслушать его торжественную речь, собрались все до единого ведущие сотрудники Института. О, они тоже ждали этого события. Им не терпится начать работу в этом новом прекрасном здании, оборудованном по последнему слову техники. Что ж, он будет краток…
                    — Простите, что беспокою. Но мне кажется, что будет правильно познакомиться перед началом церемонии. Да, да, я тот самый Питер Мозес. Я вижу в ваших глазах такое приятное сияние, предвкушение великих открытий, которые под вашим руководством обязательно совершит замечательный коллектив ИВК, что даже немного завидую. Понятно, что после торжественного открытия у вас не будет времени поговорить со мной. Вы, как и все собравшиеся здесь великие ученые, броситесь работать. И я, наверное, на вашем месте рвался бы, так сказать, в бой… Вы знаете, у нас с вами намного больше общего, чем можно предположить. Мы с вами люди одержимые. Нас объединяет желание посвятить жизнь поискам: вы ищите научную истину, я — личную выгоду. На самом деле, разница небольшая.
                    Питер Мозес разочаровал Пильмана. Точнее, не он, а его внешний вид. Встречают по одежке.… Не яркий, ничем не примечательный человек среднего возраста и среднего роста, к тому же начинающий толстеть. И это знаменитый Питер Мозес, о котором жители города говорят с придыханием! Что еще можно было сказать: черные, коротко постриженные волосенки начинали редеть, не молод, на носу очки — не модные, да и одежда не фирменная, дешевая, словно купленная на распродаже. На рекламных щитах Питер Мозес выглядел гораздо представительнее. Пильману пришла в голову странная идея: так мог выглядеть очень богатый человек, которому бы захотелось «выглядеть как все» и затеряться в толпе. Но, поскольку Мозес не очень хорошо представляет себе, как это  — «выглядеть как все», получилось это у него глупо и неудачно.
                    Игра? В последний раз Пильман играл двенадцать лет тому назад, в шахматы. Зачем Мозес играет с ним сейчас? В чем его главная цель? Пильману не понравилось, что ему предлагают вновь стать игроком. Более того, ему показалось, что Мозес считает его даже не игроком, а чем-то подобным шахматной фигуре.
                    — Вот и познакомились. Что вы хотели сообщить? — холодно спросил Пильман.
                    — Простите, но мне показалось, что это вы хотите спросить меня о чем-то.
                    — Что вы делаете в Хармонте?
                    — У меня здесь бизнес.
                    — А конкретнее, чего вы добиваетесь?
                    — Хочу получить выгоду. Такой ответ вас устроит? Добавлю: выгоды для всех. Но если вас интересует конкретный ответ, скажу так: я стараюсь обеспечить спокойную жизнь для этого мира. Да, подтверждаю, я занимаюсь поисками. Вы тоже, насколько я понимаю психологию ученых. Я уже об этом говорил. Хорошо то, что мы ищем разные вещи. Я — спокойствие. Вы — знания. Мы не будем мешать друг другу, только помогать друг другу.
                    — Какую помощь вы ждете от меня? — удивился Пильман. Оказывать услуги Мозесу он не собирался.
                    — Самую неожиданную. Вот, например, вы построили это замечательное здание. Я и мечтать не мог о таком сказочном подарке. Это замечательный шаг в наших поисках. В вашем, и в моем. И вот, я стою рядом с вами и радуюсь такому удачному развитию событий.
                    — Не понимаю. Вас не пустят внутрь. Охране даны четкие инструкции: посторонних людей на территорию Института не пропускать.
                    — Да я и сам не пойду, — засмеялся Мозес. — Будете соблазнять научными штучками, не пойду. Заплатите, не пойду. Простите, но это совершенно невозможно. Даже и не уговаривайте. А вот на семейный ужин к вам домой, я надеюсь, вы меня пригласите. От такой возможности я не откажусь. Такая встреча в непринужденной обстановке может быть полезной и мне, и вам.
                    — Потом. Когда справлюсь с неотложной работой.
                    — Прекрасно! А сейчас мы ждем от вас спич!
                    Пильман ничего не понял, однако почувствовал, что Мозес наговорил ему массу оскорбительных слов и наслаждается теперь тем обстоятельством, что Пильман не понимает смысла этих оскорблений. Наверное, это нормально, когда странный человек, говорит странные и непонятные вещи. Можно не обращать внимания. Но праздничное настроение Мозес ему все-таки испортил.
                    Он подошел к трибуне. Мозес почему-то последовал за ним.
                    — Господа, наши долгие и напряженные ожидания закончились! Мы, наконец-то, приступаем к настоящей работе! Теперь только от вас зависит успех нашего проекта. Секрет «хармонтского феномена» должен быть раскрыт! Я слышал, что в некоторых странах на удачу первым в новый дом запускают домашних животных, кошек, что ли, но мы — ученые не суеверны и не верим в приметы, поэтому в наше новое здание мы первым запустим начальника лаборатории спектрального анализа Марка Уильямса! Вместе с его таким дорогим и любимым рентгенофлуоресцентным анализатором.
                    К трибуне подошел счастливый Уильямс. Ему показалось забавным, что выбор выпал на него.
                    — Я принесу вам счастье, коллеги! Не сомневайтесь! — воскликнул он и, слегка припадая на левую ногу и активно размахивая анализатором, направился к зданию Института.
                    — Остановите его! — неожиданно закричал Мозес.
                    — Что такое? — возмутился Пильман.
                    — Разве вы не слышите?
                    Пильман затаил дыхание, и ясно услышал странный скрипящий звук, негромкий, но неприятный. Не было сомнений, что он доносится со стороны здания.
                    — Стойте, Уильямс!
                    Уильямс немедленно застыл на месте и с недоумением оглянулся. Звук, тем временем, становился все сильнее и противнее. Многие ученые инстинктивно закрыли уши ладонями. Но это не помогало. Казалось, что от этого резкого звука нет спасения.
                    Пильман не мог справиться с внезапно охватившей его паникой. И вдруг звук на несколько секунд смолк. Но это не принесло облегчения. Здание Института начало медленно проваливаться под землю. Ведущие ученые страны, собравшиеся на лужайке на свой праздник, как по команде заорали как малые дети. А потом крики ужаса стихли. Воцарилась тревожная тишина. Слышно было, как мимо пролетела стая голубей. Через пять минут на поверхности осталась только крыша здания, как будто зацепилась за что-то крепкое.
                    Никто не кричал, да и со стороны провалившегося дома больше не раздавалось ни звука. Пильману было бы легче, если бы над несчастной крышей появился какой-нибудь дымок или облачко пыли. Ничего. Можно было подумать, что мир застыл, видео внезапно закончилось, и осталась только фотография.
                    Пильман был потрясен. Он не ожидал такой подлянки от «хармонтского феномена».
                    — Что это было? — спросил Пильман.
                    — В Хармонте появилась Зона, в которой людям появляться опасно, — ответил Мозес.
                    — Но это же настоящая катастрофа! Все наши надежды и планы рухнули в эту чертову яму!
                    — Вовсе нет. Я бы назвал происшедшее очередным проявлением «хармонтского феномена».
                    — Неужели и этому инциденту можно будет придумать разумное объяснение?
                    — Конечно. Помните ямы на шоссе? Надо полагать, что мы наблюдаем что-то подобное.
                    — Гравиконцентраты?
                    — Можно и так назвать. Вы — ученые, вам виднее. Наверное, кто-то подложил под ваше здание маленький гравиконцентрат.
                    К ним подбежал Рик Нунан. Он был возбужден и беспорядочно размахивал руками, словно отбивался от невидимых демонов.
                    — Вы видели? Нет, вы видели? Ничего себе! — заорал он и заплакал.
                    — В здании были люди? — спросил Пильман.
                    — Профессор Робертсон и двадцать пять строительных рабочих. Мы должны попытаться их спасти. Кто-то из них мог выжить.
                    Так нужно было поступить, но кто решится проникнуть в здание? Пильман задумался.
                    — Я вызвал спасателей. Правильно? — сказал Нунан, вытирая слезы рукавом пиджака.
                    В это время на крыше появились люди. Они были живы и могли передвигаться самостоятельно. Пильман узнал профессора Робертсона. Хорошо, что старик жив.
                    Только через пять минут Робертсон смог ответить на вопрос, который волновал всех: что с ним произошло? Он заикался и забывал некоторые слова. Но главное понять можно было: профессор ничего не понял и ничего не почувствовал. Внезапно стало темно. Это все, что он запомнил.
                    — Вы должны рассказать о том, что с вами произошло,  любые подробности и ощущения, пусть самые мелкие и малозначительные. Профессор, вы же проваливались вместе со зданием. Сейчас важно собрать всю возможную информацию.
                    — Зачем? — спросил Робертсон.
                    — Происшествие наверняка связано с «хармонтским  феноменом». Любая информация поможет нам в работе. Мы должны понять…
                    — А что, красиво получилось, — сказал Мозес и обидно рассмеялся. — Словно так и было задумано.
                    — Это ваши проделки?
                    — Считаете, что я могу закопать шестнадцатиэтажный дом? По собственному желанию. Щелкнув пальцами? Вы серьезно? Это просто смешно.
                    Этот человек, однако, нисколько не удивился, пожалуй, все произошедшее его позабавило и даже порадовало. Пильман вдруг почувствовал, что совершенно напрасно недооценил Питера Мозеса. Он явно знал о «хармонтском феномене» больше, чем кто-либо еще в этой стране. Включая самого Пильмана. Поверить в исключительную проницательность владельца провинциальной фирмы было трудно. Какими бы источниками информации он ни пользовался, тягаться с Институтом частнику не по силам. Даже если он црушник. Неужели он таскает в кармане пиджака кулек с гравиконцентратами?
                    Но было во взгляде Мозеса что-то непонятное, почти гипнотическое, Пильман с ужасом понял, что не сможет противиться воле этого человека. Самое правильное — постараться не портить с ним отношения. Дружба не дружба, но такого врага не хотелось бы иметь ни при каких обстоятельствах.
                    Наверное, Мозес догадался, что напугал Пильмана, понимающе покивал и обидно рассмеялся.
                    — Доктор Пильман, моя фирма останется надежным партнером вашего Института. Более того, лично я готов делиться любыми важными для науки фактами о «хармонтском феномене».
                    — Но почему?
                    — Я уже говорил. У нас разные цели. Но ваши научные исследования могут быть полезны для моей деятельности. Я заинтересован  в успешной работе Института.
                    — А если наши интересы пересекутся?
                    — Не пересекутся. Меня ваша наука не интересует совсем. Сколько раз я должен это повторять?
                    — Не спрашиваю о ваших намерениях.
                    — А вот это правильно, — сказал Мозес. — Даже если я расскажу о них, вы ничего не поймете, только еще больше испугаетесь. Так что, пожалуй, воздержусь. Это было бы очень глупым поступком. Но помогать буду. Что-то мне подсказывает, что совсем скоро вам понадобится моя помощь. Обращайтесь. Всегда к вашим услугам.
                    Он приветственно взмахнул рукой, повернулся и неторопливо отправился в город.


Полный провал


                    Трудно было ожидать, что новый корпус Института провалится под землю сразу после того, как строительство будет закончено. Не удивительно, что Валентин Пильман растерялся. Он, естественно, отправил сообщение об обрушении построенного здания (правильнее было бы написать — провале, но это прозвучало бы чересчур двусмысленно) работодателю, советнику президента по науке Нилу Кларку. И стал ждать решения своей судьбы. На месте Кларка, он бы такого директора уволил безо всяких колебаний. Чего уж там, заслужил. Сам Пильман, впрочем, виноватым себя не считал.
                    На кого можно было бы свалить неудачу? Проще всего заявить, что для строительства было выбрано явно неподходящее место. Но участок выделил мэр Хармонта, а строительством  занималась подрядная организация, к которой Пильман не имел никакого отношения.
                    Со своей работой он справлялся. Научная работа продолжалась, как будто никакого провала и обрушения не случилось. Ученые — люди странные. Они не любят только одного — когда им мешают работать.
                    А вот сам Пильман не хотел ничего делать и, тем более, принимать какие либо важные решения. Он ждал скорой и позорной отставки. Так что, когда вечером пришел Нунан, он без лишних вопросов достал из бара бутылку виски и наполнил стаканы.
                    — Давай, Рик, простимся с Институтом, мы хорошо поработали. В том, что случилось, нет нашей вины. Но кого это интересует. На смену нам придут другие люди, пожелаем им успеха, пусть они окажутся более удачливыми, чем мы. Хорошо бы они разобрались со всей этой мерзостью.
                    Он выпил, не обратив внимания на то, что Нунан не притронулся к своему стакану.
                    — Я к тебе пришел по делу, Валентин, — сказал он озабоченно. — Ко мне обратился профессор Уильямс. Он требует, чтобы ему вернули какой-то ценный прибор, который остался в провалившемся здании на десятом этаже. Эти ученые такие зануды.
                    — В чем проблема? Распорядись, чтобы спасатели спустились в здание. Там наверняка осталось много ценного и уникального оборудования. Все равно придется этим заняться. Думаю, что они смогут порадовать массу ученого народа, не только Уильямса.
                    — Спасатели отказываются работать.
                    — Вот так номер! Что случилось?
                    Нунан поморщился.
                    — Я думал, что тебе как директору должны были сообщить подробности.
                    — Какие?
                    — Ты видел, как из провалившегося здания выбрались находившиеся там во время катастрофы люди. Ты уже допросил профессора Робертсона и спасшихся рабочих?
                    — Нет. Сомневаюсь, что они могут рассказать что-то интересное. Понятно, что во время катастрофы они были в здании. Даже представить не могу, какого страха они натерпелись. Бог миловал, я никогда не оказывался в падающем лифте. Хватит того, что я поговорил с Робертсоном. Еще раз тревожить старика не считаю нужным, он и так натерпелся, пусть поправится: нервы, высокое давление, сердечко шалит. Я понимаю, что пожилому человеку необходимо определенное время для восстановления нервной системы.
                    — Рабочие рассказали, что момент провала они даже не заметили. Проблемы начались потом, когда они стали выбираться наружу. Трое погибли в здании, их разорвало на части, еще двое через два часа скончались в больнице. Причины устанавливаются, но ничего вразумительного понять пока не удалось, раны нанесены непонятно чем и как, а выжившие рабочие отказываются говорить с учеными.
                    — Почему?
                    — Говорят, что ничего не помнят. Я им верю. Вполне вероятно, что от страха их мозг отказался работать.
                    — Но почему спасатели отказываются спускаться в здание сейчас? — удивился Пильман. — Оно же не может провалиться еще сильнее.
                    — Страшно им. Один из рабочих кое-что вспомнил и рассказал спасателям удивительные вещи. Его словам, само собой, никто не поверил, подумали, что он просто бредит. Он видел как какое-то кружение в воздухе (так он сказал) разорвало его напарника на мелкие куски. Самое простое объяснение — помутнение сознания, такое случается, когда у человека температура приближается к сорока градусам. Жаль, что не удалось его расспросить подробнее, через два часа он скончался. Почему? Врачи так и не установили причины. На редкость здоровый был человек, только сейчас он мертвый. У него даже ни одной ссадины не обнаружилось.
                    — И что же нам делать?
                    — Не мне советовать, и все же — обратись к Мозесу, — сказал Нунан и закашлялся.
                    Пильман загрустил. Согласиться с тем, что он должен обратиться за помощью к Мозесу, было неприятно. Да и зачем? К тому же, теперь это не его дело — заниматься «хармонтским феноменом». Пусть новый директор Института договаривается с Мозесом или с кем-нибудь еще, кого сочтет полезным. Всего ожидал Пильман, но в то, что предполагаемые пришельцы так подло обойдутся лично с ним, не верил. Эти твари оказались настоящими подлыми мерзавцами!


Согласился — получай


                    Больше всего на свете Валентин Пильман не любил проигрывать и попадать в дурацкое положение. Как правило, работа по организации научных исследований позволяет чувствовать себя в безопасности. «Какой я ученый, — часто думал Пильман, — бери выше. Я — прекрасный администратор». Если успеть вовремя завести полезные знакомства и заработать положительную репутацию у важных персон, можно выстроить свою жизнь наилучшим образом. Чем он до сих пор и занимался с неизменным успехом. Надувать щеки и произносить фразы, которые способны понять несколько человек в мире, он научился еще на первом курсе университета. И это умение ему в жизни пригодилось.
                    И когда все рухнуло, он оказался не готов к такому печальному концу своей карьеры. Любой, даже самый осторожный и удачливый человек, рано или поздно сталкивается с неприятностями. Пильман об этом никогда не забывал. И все же оказался не готовым.
                    Наукой было выгодно заниматься, пока не появились эти проклятые инопланетяне или схожие с ними по повадкам твари. Кто конкретно, до сих пор так и не ясно. Информации маловато. Но когда это останавливало болтунов и проходимцев. Нашелся в среде ассистентов умник по фамилии Милкинс, который однажды заявил какому-то блогеру: «Эй, ребята, в Хармонте побывали настоящие инопланетяне! Они атаковали Институт внеземных культур». Как будто он лично видел их. Как будто его квалификации хватало на то, чтобы делать такие важные заявления. Выскочку, естественно, немедленно уволили, чтобы губами не шлепал без команды, но процесс пошел. Слушок был пущен. Воронья стая падких до сенсаций блогеров немедленно почуяла сенсацию. Слетелись стервятники в расчете на легкую добычу. И их можно понять: для безответственных болтунов это была настоящая золотая жила. Немедленно припомнили первые сообщения о событиях в Хармонте, которые благодаря усилиям ФБР удалось в те дни замять. Зубную пасту трудно запихнуть обратно в тюбик. А уж словесную пургу в социальных сетях прекратить, тем более. Молоть языком, не мешки ворочать.
                    Пильман достал заветную записную книжицу в кожаном переплете (хранение важной информации на бумажном носителе имеет свои преимущества) и записал там недрогнувшей рукой:
                    «Дать распоряжение Нунану. Пусть проследит, чтобы жизнь бывшего ассистента Милкинса становилась с каждым днем труднее и безнадежнее. Он должен потерять желание жить и надежду на лучшее будущее. Близкие ему люди должны страдать. Личные зверьки сдохнуть. Спиртное и наркотики не должны приносить ему облегчения — лишь  мучительные желудочные боли и гарантированный мордобой от собутыльников. Любую его разумную попытку изменить образ жизни и найти достойную работу необходимо жестко пресекать. Впредь так поступать и с другими пакостниками».
                    Пильман удовлетворенно кивнул. Возможность окончательно уничтожить жизнь проклятого Милкинса показалась ему достаточной компенсацией за порушенный тупой болтовней этого придурка жизненный комфорт. Пустячок, но приятно было сознавать, что пока еще в его силах претворить в жизнь любые проклятия, которые только могут прийти ему в голову.
                    Однако не следует преувеличивать роль несчастного Милкинса в последующих событиях. Его поступок был похож на маленький камешек, который глупый турист поддел своим ботинком в горах. Его так легко обвинить в том, что именно он стал причиной губительного камнепада. Но если подумать, становится понятным, что трагедия готовилась столетиями. Наивные люди думают, что нужен был малюсенький толчок, чтобы завертелись колеса судьбы. Ерунда. Как правило, многие события предопределены. В науке это называется причинно-следственными связями.
                    Пильман в очередной раз с раздражением отметил, что в свое время у него не хватило ума держаться подальше от всей этой дурно пахнущей истории.
                    Он помнил тот день, когда был втянут в историю с инопланетянами. Ничего, как говорится, не предвещало. Но ему следовало проявить бдительность и осторожность. А он думал только о том, что у него, наконец, появилась хорошая возможность срубить по-настоящему большие деньги. Риск — благородное дело. А попытка — не пытка. И так далее. Когда Президент назначал его директором Института, он был нагл и самоуверен, считал, что сумеет выкрутиться из любого сложного положения.
                    Ну и, конечно, ему крупно не повезло. Но про везение в подобных случаях говорят только неудачники. Пильман запретил себе даже мысленно жалеть себя.


Первый настоящий сталкер


                    Ранним утром возле дверей хармонтского филиала фирмы «Престиж» нерешительно переступал с ноги на ногу неприятный на вид человек. Костлявый, но сильный, с маленьким злым личиком. В криминальных сериалах подобных типов можно наблюдать среди бандитов, которых благородный главный герой убивает до первой рекламы. Секретарь фирмы узнал в нем одного из своих клиентов, — теперь их почему-то называли модным в Хармонте словом сталкеры. Мистер Мозес уже выплатил этим людям кучу денег. В фирме все знали, что они понадобились хозяину для его личных непонятных целей, но толку от них он пока не добился. Пока они только жрут, пьют и нарушают общественный порядок. Хорошо еще, что их немного, человек десять. А записаться в сталкеры хотят многие. В Хармонте это сейчас что-то вроде личной гвардии Питера Мозеса, но берут далеко не всех. Отбор производит неулыбчивый доктор Джеймс Каттерфилд. За какие особые достоинства он зачисляет на довольствие кандидатов — это никому кроме него неведомо. Иначе обязательно появились бы курсы подготовки молодых сталкеров, на которых развивались бы нужные качества. Но поскольку никто не знает, что это за качества, люди приходят записываться в сталкеры самостоятельно, рассчитывая, что им повезет.
                    Секретарь не любил общаться с этой братией: наглые, тупые и подлые. Они иногда приходили в офис в надежде выпросить еще немного дополнительных денег. Охрана прогоняла их прочь. Это всегда сопровождалось дикой руганью и потасовками, впрочем, до стрельбы дело не доходило. Пришлось парочку особенно настойчивых сталкеров отправить в городскую больницу с серьезными переломами, вот остальные и присмирели. Слухи в маленьких городках распространяются быстро.
                    Но нерешительного сталкера секретарю видеть еще не приходилось. Наконец, жадность — а что еще может заставить сталкера сделать хоть что-то — победила, и тот вошел в офис.
                    — Хочу видеть хозяина. Да, хочу видеть мистера Мозеса, — сказал он твердо.
                    — Мистер Мозес занят.
                    Сталкер, не мигая, смотрел прямо перед собой, не обращая на секретаря должного внимания.
                    — Он сказал, что если я раздобуду что-нибудь важное для него, меня примут в любое время. Так вот, я принес одну вещь, — сказал он глухо.
                    — Фамилия? — спросил секретарь.
                    — Барбридж.
                    — Кличка?
                    — Стервятник.
                    — Я так и пишу: Стервятник Барбридж, правильно?
                    — Да.
                    — Сейчас доложу хозяину. Может быть, он тебя примет, но не обязательно сегодня.
                    — Наверное, так даже лучше, — сказал сталкер.
                    — Боишься хозяина? — усмехнулся секретарь. — Правильно. А он трусов не любит.
                    — Страх — это мой бизнес. Кто из наших братьев, сталкеров, ничего не боится, тот считай уже дохлый. А вот мистера Мозеса я не боюсь, потому что знаю, не сделает он мне ничего плохого, потому что я ему нужен. Зачем — это пока неизвестно. Однажды я обязательно узнаю это. Но до поры до времени встречаться с ним не хотелось бы. Каждый раз, когда его вижу, кажется, что он знает обо мне что-то страшное, что-то такое, о чем сам я даже боюсь догадываться. Как будто в самые потаенные уголки моей разнесчастной души заглядывает. И там ему не нравится. Будто я безнадежно подлая зверюга. Еще хуже, чем на самом деле.
                    — Скажешь тоже! Какая душа может быть у сталкера? Вы души свои продали пришельцам, — ухмыльнулся секретарь. — Об этом все в городе знают.
                    — Ты это.. не того… Вранье это… Грязный навет.…  Хватит болтать, зови хозяина.
                    Секретарь набрал номер хозяина и сообщил, что к нему пришел сталкер Стервятник Барбридж по важному делу. К его удивлению, господин Мозес спустился в холл уже через минуту.
                    — Принес что-нибудь, Барбридж?
                    — Да.
                    — Пойдем, покажешь, — сказал Мозес, и они вдвоем поднялись по лестнице в кабинет хозяина.
                    Секретарь удивился, никогда прежде ничего подобного не происходило. Но все всегда случается в первый раз. А вот разбираться в том, что это было, ему не хотелось. Меньше знаешь, крепче спишь. Он лучше других знал, что доверительные беседы со сталкерами до добра не доведут. Опасное это дело и неблагодарное. Деньги здоровья не вернут. И с сожалением подумал, что пора подыскивать другую работу.


Первый артефакт


                    Рабочий день длился очень долго и заканчиваться не желал. Заняться было нечем, и Пильман стал готовиться к позорному увольнению. Он собрал в коробку личные вещи: модель корабля «Мейфлауэр», приносившая ему до сих пор удачу, фотографию жены, объемные папки с материалами для написания монографии о «хармонтском феномене», которые он собирал с первого дня своего директорства, черновики статей, личные записи — своего рода дневник его пребывания в Хармонте. Он был уверен, что рано или поздно эти материалы ему понадобятся и помогут начать новую жизнь. Фразу, которая должна была стать последней в его записях о пребывании в Хармонте, он уже придумал: «Стремление стать лучшим не покидало меня ни на минуту».
                    И вот он запечатал коробку скотчем и стал ждать официального сообщения об отставке. Ему было обидно, что никто из сотрудников Института не удосужился прийти и лично поддержать его. Но это еще можно было пережить. Ученые известные эгоисты и привыкли думать только о себе. А вот то, что заместитель по безопасности не счел нужным доложить директору о проблемах со здоровьем у людей, которые сумели выбраться из провалившегося здания, просто безобразие. Обязательно надо будет попросить нового директора как следует наказать его за нарочитое пренебрежение служебными обязанностями.
                    Наконец, рабочее время закончилось, Пильман тяжело вздохнул, подхватил коробку и отправился домой. Надо полагать, его провал (очаровательная двусмысленность) показался Кларку настолько позорным, что он даже не счел нужным сообщать Пильману об отставке. Мол, о таких решениях администраторы должны догадываться сами. Завтра утром в кабинет директора войдет новый хозяин и молча укажет прежнему обитателю на дверь. Интересно, кто это будет?
                    Дома он уселся возле телевизора и стал молча смотреть баскетбольный матч. Разговор с Евой также следовало перенести на завтра. Как хорошо, что у Евы хватило такта не приставать к нему с лишними вопросами и ненужным сочувствием.
                    Тишину разбавляли резкие выкрики спортивных комментаторов. Они не мешали Пильману думать о своей печальной судьбе. Директором ему еще не скоро удастся стать, но заместителем по науке он сможет устроиться без проблем. Есть на примете два или три университета, которые с удовольствием его примут. В конце концов, кой какое реноме себе он в Хармонте заработал.
                    Неожиданно в дверь позвонили. Пильман посетителей не ждал и не двинулся с места. Дверь открыла Ева. Она вернулась, и Пильман услышал первые за весь день слова, обращенные к нему.
                    — Принесли письмо из Вашингтона, — сказала Ева взволновано. — Доставил курьер. Можно я буду рядом с тобой, когда ты его вскроешь и прочитаешь? Меня это тоже касается. Если ты еще этого не забыл.
                    — Конечно. У меня нет от тебя тайн. Тайны могут быть у Вашингтона. Но я сомневаюсь, что они со мной ими поделятся.
                    Пильман решительно вскрыл конверт и прочитал послание от Кларка.

                    «Дорогой Пильман!
                    После известного инцидента финансирование вашего проекта будет увеличено. Пригласите двух специалистов по своему выбору, которые могут быть вам полезны при новых обстоятельствах. Работы теперь у вас прибавится. Господин Президент высоко ценит ваш вклад в изучение «хармонтского феномена». Ваш административный опыт, полученный за этот непростой год, поможет решить стоящую перед страной проблему. От себя добавлю, что никогда не сомневался в ваших способностях. Желаю вам успеха! Только сейчас у вас начинается настоящая работа. Абсолютно уверен, что вы справитесь.
                    Нил Кларк,
                    советник Президента Соединенных Штатов по науке».

                    — Меня оставили, — сказал Пильман, удивлению его не было предела.
                    Ева кивнула. Оказывается, она волновалась за своего мужа не меньше его самого. Пильман был польщен. Как там священник говорил: «в горе и радости…».
                    — Я с тобой, дорогой!
                    Его оставили. Странное ощущение. Непонятно было: радоваться или расстраиваться. Надо признаться, что времени разбираться с тайными намерениями Нила Кларка, у Пильмана не было. Слишком много работы он должен будет сделать. Но если подумать… Загадочным был сам факт того, что его — не обремененного особыми заслугами и известностью — назначили директором Института. Впрочем, это еще можно было объяснить. Бесперспективный проект, нужно было перед очередными выборами в Сенат проявить внимание к событию, вызвавшему интерес у избирателей. Но сейчас все изменилось. Катастрофа с провалившимся зданием переводила глупую  сенсацию в разряд серьезных научных проблем. Нельзя было исключать, что последствия этого происшествия могут со временем отрицательно сказаться на безопасности страны. И все-таки его оставили директором Института. Это решение было абсолютно абсурдным. Получается, что кому-то очень влиятельному понадобилось, чтобы именно он продолжил работу по изучению «хармонтского феномена». Кому-то было очень важно, чтобы в Институте не произошли серьезные перемены. Пильман таких людей не знал. И даже не догадывался, кто бы это мог быть. Неужели пресловутые пришельцы?
                    Но почему именно он? Неужели пришельцы считают его тупым и бездарным, не способным добиться успеха даже в простом исследовательском проекте? Он должен сделать все от него зависящее, чтобы разочаровать недоброжелателей. Или наоборот, вдруг он обладает каким-то редким даром, так необходимым для свершения, о котором пока даже не догадывается. Но и в этом случае обстоятельства складывались так, что отныне Пильман должен работать и днем и ночью. Только так он сможет остаться на плаву. Если у него ничего не получится, он не только окажется на улице, но и потеряет надежду впредь рассчитывать занять даже самую примитивную научную должность. Серьезные люди не будут с ним разговаривать. Так как для всех окончательно и бесповоротно станет ясно, что Пильман — бездарный неудачник.
                    Однако это был хороший стимул для продолжения напряженной творческой работы. Пильман готов был принять этот вызов. Правда, не очень хорошо понимал, как надлежит перестроить работу Института, и чем конкретно ему следует заняться в первую очередь.
                    — Теперь тебе придется относиться к моему отделу серьезнее, — сказала Ева. — От наших расчетов будет зависеть очень многое. Провал здания помог лучше оценить значения нескольких важных коэффициентов. Мы сможем использовать новые данные, и наши модели станут точнее описывать «хармонтский феномен». Почти наверняка результаты мы получим странные, но если правильно их интерпретировать, можно будет решить главную задачу довольно быстро. Мы узнаем, кто устроил Посещение.
                    — Попробуй, конечно.
                    Пильман отправился в свой кабинет, чтобы составить предварительный план первоочередных действий. Завтра утром он придет, как обычно, в свой кабинет и займется делом. У него отныне нет времени для раздумий и лишних сомнений. Действовать придется без раскачки. Теперь работа, только работа…


Неожиданный гость


                    Прежде всего следовало поговорить с профессором Робертсоном о его теории колебаний энергетических полей нового типа, потом узнать, почему умер рабочий.… Очень тревожный факт. Люди погибли во время первой же встречи с неведомым. Необходимо как можно быстрее узнать от чего. Для этого Пильман должен организовать оперативное изучение последствий провала.
                    В дверь опять позвонили. Еще один незваный гость. Второй за вечер.
                    Ева открыла дверь и крикнула:
                    — Валентин, это к тебе.
                    Пришлось Пильману спуститься. К его крайнему удивлению, на пороге стоял Питер Мозес с большой хозяйственной сумкой в руке.
                    — Простите за поздний визит. Но у меня не было выбора, я должен показать вам один предмет.
                    «Если бы не депеша из Вашингтона, с каким бы огромным удовольствием я сейчас выставил его прочь», — подумал Пильман. Но его оставили, и он вынужден был сказать:
                    — Проходите.
                    Они поднялись в кабинет. Пильман занял свое место за письменным столом, Мозес устроился в кресле для гостей и с детским любопытством осмотрелся. Его внимание привлекли вывешенные на стене диплом и фотографии, на которых Пильман был запечатлен в обществе известных людей, американцев и европейцев. Но больше всего ему понравилась абстракционистская картина известного художника из Нью-Йорка. Пильману она тоже нравилась. На метровом полотне были изображены несколько красных, белый, розовый и черный шары, гонимых жутким ветром. Художнику удалось изобразить, как шары сопротивляются чудовищному порыву стихии. Главным достоинством картины было как раз то, что зритель видел и чувствовал этот, казалось бы, незримый ветер. Благодаря таланту художника.
                    — Хорошая картинка, — сказал Мозес.
                    — Да. Художник большой мастер, мне повезло, что я дешево приобрел этот шедевр, когда его автор еще не стал знаменитым. Но вы мне хотели показать какой-то предмет?
                    — Не смог дождаться утра. Считаю, что вам как директору Института внеземных культур нужно увидеть эту штуку одним из первых.
                    Мозес запустил руку в свою хозяйственную сумку и вытащил странный предмет, который скорее можно было назвать двумя предметами. Собственно, это и были два медных диска размером с чайное блюдце, каждое толщиной миллиметров пять, расстояние между дисками вряд ли превышало четыреста миллиметров. Кроме этого расстояния между ними ничего нет.
                    — Что это?
                    — Сталкер, который обнаружил эту штуку, назвал ее «пустышкой».
                    — Здесь два диска.
                    — Их нельзя разделить, так что это один предмет, — сказал Мозес.
                    — Может быть они связаны невидимым стержнем?
                    — Нет, — сказал Мозес.
                    Он провел рукой между дисками, никакой преграды не обнаружилось.
                    — Попробуйте  вы.
                    Пильман послушно провел рукой между дисками. Ничего. Ему было бы легче смириться с существованием этой странной конструкции, если бы он почувствовал какое-нибудь легкое покалывание или чуть заметное изменение температуры. Любое указание на то, что между дисками есть какая-нибудь, пусть и не видимая глазом, связь. Ничего.
                    — Но что удерживает диски в таком странном положении? — спросил он.
                    — Вы — ученый, вот и объясните мне.
                    — Можно я покажу это жене?
                    — Еве Пильман? Обязательно. Позовите ее.
                    Ева внимательно осмотрела «пустышку». И зачем-то засунула между дисками голову. Пильман инстинктивно попытался помешать ей, но она остановила его.
                    — Все в порядке. Интересная штука.
                    — А ты не подумала, что пришельцы специально  оставили на Земле эту «пустышку», чтобы любопытные люди облучали свои мозги какими-нибудь вредоносными лучами?
                    — Слишком сложно. Мистер Мозес, где вы раздобыли такую прелесть?
                    — Притащил мой парень.
                    — Сталкер?
                    — Да. Они себя так называют.
                    — Но где он обнаружил этот странный предмет? — спросил Пильман.
                    Мозес пожал плечами. Изобразил, что не знает. Но было понятно, что соврал.
                    Как прикажите разговаривать с таким человеком? Пильман вспомнил, что собирался просить у Мозеса помощи. Тот мог послать своих сталкеров, обследовать провалившееся здание. Теперь добавилось еще один неприятный факт, где-то они раздобыли новый артефакт. Глупо думать, что такой объект был изготовлен на Земле. Подходящими технологиями человечество пока еще не располагает. А это означает, что его нужно передать в лабораторию Мэрфи для изучения.
                    — Что вы хотите за эту… «пустышку»?
                    — Ничего не нужно, возьмите безвозмездно, вместе с пакетом.
                    — Не верю. Сами пришли, сами принесли. Так не бывает.
                    — Сознаюсь, хотел обратиться с небольшой просьбой. Пустяковой, как мне кажется. К тому же, представляется, что это предложение может быть полезным для Института и лично для вас, директор.
                    — Я слушаю.
                    — Разрешите моим ребятам, сталкерам, проникнуть в провалившееся здание. Чужого мы не возьмем. Все ценное ваше оборудование, если оно уцелело, сдадим в целости и сохранности. Артефакты, если таковые будут обнаружены, исследуем по своей методике и тоже сдадим лично вам. Нам бы только посмотреть, что там произошло и как там сейчас живется в этом так неожиданно провалившемся здании. Мне кажется, что и вы тоже заинтересованы в подобном исследовании. Доброжелатели доложили мне, что профессиональные спасатели побаиваются спускаться в здание. И правильно делают. Здесь нужна специальная подготовка и особые личные качества сталкеров.
                    «Удивительно, — подумал Пильман. — Я сам хотел просить его об этом одолжении, а теперь получается, что одолжение окажу я, если разрешу работать на меня. Странны дела твои, Господь».
                    — В провалившееся здание спускаться опасно, — сказал он на всякий случай.
                    — Кто бы сомневался. Мы предупреждаем сталкеров об опасности и предлагаем им подписать специальный договор о том, что они согласны рискнуть своим здоровьем за хорошее вознаграждение. Фирма «Престиж» заботится о людях, которых мы нанимаем на работу, и обучаем правилам, которые следует соблюдать, чтобы выжить в чужой среде. Недавно заказали у НАСА специальные защитные костюмы. Они должны спасать от столкновения с вредными веществами и сущностями. Наследникам тех, кому не повезет, будет выплачено щедрое пособие. У нас все по-честному.
                    — Откуда вы знаете, что там происходит?
                    — Мы поговорили с рабочими, которые находились в здании во время катастрофы.
                    — Но они ничего не помнят.
                    — Да, не помнят, но тела их ничего не забыли. Зона оставляет на психике людей свой отпечаток. Сами они об этом не догадываются. Но у нас есть способ достать эту информацию из подсознания.
                    — Что такое Зона?
                    — Зона — так мы называем опасную для людей территорию около и внутри провалившегося здания, где наблюдаются непонятные явления и обнаруживаются чужие предметы, артефакты, как вы их называете в Институте.
                    — Получается, что катастрофа — это продолжение «хармонтского феномена»?
                    — Вне всяких сомнений.
                    — Мои люди смогут посещать здание вместе с вашими сталкерами?
                    — Конечно. Мы обучим их правильному поведению в Зоне и снабдим защитными костюмами. Но на это потребуется время, которое транжирить нельзя, кто знает, какие еще сюрпризы готовит «хармонтский феномен»? Лучше выяснить это прямо сейчас.
                    Пильман был вынужден согласиться. Ему понравилось, что не пришлось просить Мозеса об услуге, поскольку он вызвался сам. И, почему-то, ничего за это не попросил. А мог бы стрясти с Института, скажем, миллиона два. Или десять. В конце концов, Пильман ничем не рисковал, разрешая людям Мозеса наведываться в Зону. Ладно, пусть это будет Зона — хорошее название, точное и легко запоминающееся. А если что-то вдруг пойдет не так, разрешение можно будет отозвать в любой момент. Убедительный повод придумать не трудно.
                    Мозес ушел. Пильман с Евой еще долго рассматривали «пустышку», пытаясь понять ее предназначение. Ничего путного не придумали. Честно говоря, ничего подобного они до сих пор не видели. Было очевидно, что этот артефакт следует изучить с особой тщательностью. Для начала сделать спектральный анализ, чтобы понять, из какого материала он изготовлен. А потом применить различные механические и химические воздействия для того, чтобы попробовать разъединить два диска. Это поможет понять, что их удерживает вместе.
                    Ева предложила подойти к исследованию «пустышки» с другой стороны: посмотреть, как подобную конструкцию можно было бы изготовить с помощью существующих технологий.
                    Пильман кивнул. Ему предложение Евы понравилось. Хотя заранее знал правильный ответ — ничего подобного, используя современные технологии, создать нельзя.


Инструктаж


                    В зале заседаний фирмы «Престиж» собрались около двадцати человек. Десять из них доктор Каттерфилд признал настоящими сталкерами, поскольку у них при обследовании мозга в электроэнцефалограмме был обнаружен Т-зубец. Остальные были всего лишь добровольцами, привлеченные возможностью заработать достаточно большие деньги за легкую, как им казалось, работу. Странно, но перспектива погибнуть во время спуска в провалившееся здание их не пугала.
                    Питер Мозес смотрел на них без особого интереса, он не чувствовал к этим людям ни капли жалости. Он понимал, что многие из них будут мертвы уже после первого проникновения в Зону. Но так нужно было поступить. У него не было выбора. А раз так — нет никакой нужды сожалеть о вынужденном, пусть и неприятном решении. Этих людей предупредили о том, что им предлагается выполнить очень опасную работу. Более того, каждый из них подписал договор и — указал адрес, по которому в случае гибели следует перечислить наследникам деньги. Можно было рассуждать, почему они согласились: любят риск, им хочется казаться крутыми и бесстрашными или все дело в деньгах, которые обеспечат безбедное существование их семьям на несколько лет. Мозесу было все равно.
                    — У вас еще есть время передумать. Работа, которую я хочу поручить вам, крайне опасна. Выживут только самые дисциплинированные и внимательные из вас. Смерть будет подстерегать вас на каждом шагу. Смотрите по сторонам и ждите подвоха от любого предмета, который покажется странным. Соблюдайте правила безопасности. Запомните все, что я вам сейчас расскажу, и, может быть, это поможет вам остаться в живых. Если не сумеете, что же: кому повезет, останется калекой на всю оставшуюся жизнь, а прочие — быстро умрут в страшных мучениях. Повторяю: у вас еще есть шанс отказаться от моего предложения.
                    Никто не пошевелился. Мозесу даже показалось, что его голос загипнотизировал этих несчастных людей. Неожиданный и неприятный эффект. Это невозможно было предсказать. И нельзя сказать, что он был этому рад. На самом деле ему нужны были люди, которые сумеют вернуться из Зоны живыми.
                    — Будьте начеку и старайтесь держаться подальше от стенок. Строительный рабочий Смит умер после того, как случайно коснулся серебристой паутинки, сплетенной неведомым паучком. В результате у него не выдержало сердце. Внимательно смотрите под ноги. И остерегайтесь любых жидкостей. Если течет по полу ручеек, старайтесь обойти его стороной. И не пытайтесь переступить через него. Особенно, если он ярко зеленого цвета. Рабочий Томпсон умудрился зачерпнуть ботинком немного этой зеленки. Это привело к тому, что он потерял память, а потом впал в кому. Так он стал инвалидом на всю свою оставшуюся печальную жизнь. Иногда жидкость вроде как застывает, становится похожа на серый пудинг. Рабочий Джонсон зачем-то пнул эту субстанцию ногой. Итог: его ступня уже через несколько минут превратилась в резиноподобную размягченную массу. При этом поражение продолжало распространяться, не щадя здоровую плоть и кости. Пришлось срочно ампутировать ногу выше колена. Этот пудинг наверняка приготовила какая-то злобная ведьма. От него нет спасения.
                    Мозес внимательно посмотрел на сталкеров. Хотел понять, относятся ли они серьезно к предупреждениям. Оказалось, что они внимательно слушают его, некоторые записывали каждое слово. Как примерные ученики начальной школы. Но осталось непонятным, сознают ли они, что все эти ужасы относятся к ним лично.
                    — Опасность представляют любые пятна плесени на стенах или полу. Знаете ли, они могут выплевывать вредные вещества и поражающие сгустки. Некоторые рабочие получили опасные ранения от слизи, которой эта плесень выстрелила в них.
                    — О, это действительно опасно, — сказал какой-то парень из добровольцев. — Мне рассказал об этом приятель, в которого попал такой плевок. Жуткое дело, он так и не вылечился. Его плечо загнило, и он умер через два дня. Правда, почти не мучился.
                    — Наши защитные костюмы отлично защищают от воздействия «жгучих плевков». Главное, чтобы они не попадали на обычную одежду или открытые участки кожи. Это не означает, конечно, что в наших костюмах вы сможете ходить пешком по «зеленке» или пренебрегать правилами безопасности.
                    — А от механических воздействий ваши костюмы спасают?
                    — Надеемся. Но проверить это сможем только с вашей помощью. На практике. Но я призываю вас соблюдать осторожность. Любой непонятный предмет наверняка вредоносен. Любое дуновение ветерка, если сквозняка нет,  и каждый неприятный звук — могут нести смерть. Увидите что-нибудь подозрительное — ничего не предпринимайте, запомните ощущения и расскажите мне. Мы придумаем, как защититься. Будете выполнять наши рекомендации — выживете.
                    — Я не понял. Неужели вы предлагаете нам смертельно опасную работу? — спросил доброволец.
                    — Да. Об этом прямо написано в договоре, который вы подписали. Но вы можете отказаться. Еще не поздно. За отказ вы получите еще сто долларов.
                    — Ну уж нет! Не для того я из инкассаторов уволился, чтобы размениваться на мелочевку. Там, знаете ли, тоже небезопасно, постреливают, гады гангстеры! А там сто долларов просто так не раздают!
                    Остальные дружно поддержали его. Кроме бедолаг, готовых на все ради лишнего доллара, здесь собралось достаточно искателей экстремальных приключений, которым без постоянной опасности, жизнь не мила.
                    Мозес с удивлением догадался, что каждый из этих людей считал, что лично с ним никогда ничего плохого не случится. Только с партнером. Ему даже показалось, что они посматривают на своих соседей с сочувствием.


Рэдрик Шухарт


                    В первую пробную экспедицию в Зону решено было отправить восемь человек. Точнее, четыре пары, которые должны были работать автономно. Мозес посчитал, что так будет разумнее всего. Даже если кто-то и погибнет, его напарник сообщит важные подробности, что позволит скорректировать план дальнейшей работы.
                    Каттерфилд отобрал четырех сталкеров — людей с Т-зубцом в энцефалограмме. И приставил к каждому из них по добровольцу, этими можно было пожертвовать без сожалений.
                    Сталкеры — в первой экспедиции согласились участвовать Стервятник Барбридж, Красавчик Диксон, Пит Болячка и Курёнок Цапфа — с откровенным презрением рассматривали добровольцев. Их именами никто не интересовался. Недолговечный расходный материал. Много чести.
                    Один доброволец, впрочем, явно выделялся. Барбридж его сразу заметил. Стройный красивый парень с сильными руками и, что стало неприятным открытием, жестким взглядом. Был и недостаток — рыжий. Можно было подумать, что он все понимает. В частности, ни на секунду не сомневается, что сталкерам глубоко наплевать на его жизнь. Они будут посылать его в самые опасные места и пальцем не пошевелят, чтобы спасти в случае любой, даже самой малой опасности. Кому, скажите на милость, интересна судьба приблудного добровольца? А вот сам он так поступить не сможет, если доброволец вернется домой, оставив сталкера умирать, с ним не только никто впредь не будет иметь никаких дел, но и наверняка проломят голову по пьянке в кабаке или в каком-нибудь темном уголке. Барбридж не сомневался, что этот парень обязательно вытащит его при любой опасности. Здоровье свое не пожалеет, жизнью своей никчемной рискнет, а вытащит.
                    Парень заметил, что Барбридж его рассматривает, и чуть заметно подмигнул. Если бы не опасное дело, которое Барбриджу предстояло выполнить в компании с этим рыжим, тот бы поплатился за свое непочтительное поведение, но он твердо решил, что этот доброволец станет его напарником, а внутреннее чутье никогда его не подводило.
                    — Подмигнул, что ли? — спросил он, стараясь скрыть переполняющую его ненависть. — Мне?
                    — Никак нет, сэр. Просто глаз дернулся. Дело нам предстоит опасное, сам-то я храбрый и привычный, а организм мой пока не готов к тяжелым испытаниям, беспокоится, зараза, вот и дернул глаз.
                    — Кто? — не понял Барбридж.
                    — Мой организм, — сказал парень и снова обидно подмигнул. — Вот опять. Видели?
                    — Заткнись. Будешь много болтать, сдохнешь. Усек? Повторять не буду.
                    — Я счастлив, сэр, что могу стать напарником такого известного человека. Мне иногда везет! Такой специалист как вы, сэр, обязательно сделает меня настоящим сталкером. Главное не забывайте давать мне полезные советы. Я их буду записывать, а потом выучу наизусть. Честное слово!
                    Этот парень явно издевался над ним. Болтун. Но о чем говорить с расходным материалом? У болтунов шансов выжить нет. Вероятность, что с ним придется встретиться после экспедиции, нулевая. Вот тогда и посмотрим, кто будет издеваться последним. Мысль показалась удачной, не зря Барбриджа прозвали Стервятником. Он в издевках понимал толк. До сих пор достойных соперников не встречал.
                    — Со мной пойдешь, Рыжий, — сказал Барбридж. — Если не боишься.
                    — Слушаюсь, сэр, — ответил парень ехидно. — Называйте меня Рэдриком Шухартом, сэр. Так я лучше понимаю, когда меня окликают.
                    — А что ты такой смелый?
                    — Таким родился, сэр.


Сталкеры исследуют здание Института


                    Служебные автомобили фирмы «Прогресс» доставили сталкеров к Зоне. Их построили метрах в сорока от провалившегося здания. Разбились на пары. Барбридж схватил Шухарта за руку и подтащил к себе поближе. Он не любил, когда нарушают его планы.
                    Питер Мозес критически осмотрел готовых к работе сталкеров. Жалкое зрелище. Трудно было ожидать, что эти ребята смогут выполнить главную задачу, ради чего их и собрали. Это поколение сталкеров умрет, на их смену придут другие, третьи, еще и еще… Люди, увы, смертны. Их гибель не будет напрасной. Рано или поздно среди людей появится подходящий экземпляр, усилиями которого главная цель будет достигнута. Надо подождать. Но Мозес не спешил.
                    — Кто пойдет первым?
                    — Мы все готовы, сэр, — сказал Барбридж.
                    — Первым пойдет Мик Болячка с добровольцем. Проверьте свои радиотелефоны. Комментируйте каждый свой шаг. Задание у вас простое: спуститесь по лестнице на пятнадцатый этаж, найдете лабораторию № 1522, попробуете проникнуть. Понятно? Никакого геройства. Ваше дело наблюдать. Возьмете образец воздуха — и назад. Понятно?
                    — Так точно, сэр, мы не подведем, — ответил Мик Болячка. — Я инструкцию наизусть выучил.
                    — А как взять образец воздуха? — спросил его напарник.
                    — Вот бутылка, отвинтите крышку, а через десять минут завинтите ее обратно. Бутылку принесете мне. Все ясно?
                    — Так точно, сэр!
                    — Тогда вперед.
                    В защитных костюмах эта пара выглядела комично. Мик Болячка, мужчина с лишним весом, шел уверенно, быстро, заметно косолапя, его напарник — худой человек с грустным лицом, семенил рядом, боялся что отстанет. У него получалось плохо, но он старался, иногда для этого приходилось подпрыгивать на месте, чтобы попасть в такт шагам Болячки.
                    — Все в порядке, — доложил Болячка, когда они добрались до провалившегося здания. — Вот только крыша поросла травой.
                    — Крышу можно разглядеть?
                    — В каком смысле, сэр?
                    — Видно ли металлическую кровлю или все завалено землей?
                    — Землей? Здесь нет земли, сэр.
                    — А как растет трава?
                    — Прямо из кровли. Но, сэр, разве так бывает? — он удивился только после наводящего вопроса — из такого сталкер не получится.
                    — Попробуй открыть дверь.
                    — Получилось. Мы входим.
                    — Удачи. Главное, не спешите. Подождите, пока ваши глаза привыкнут к темноте.
                    Некоторое время они молча сопели. Слышно было только, как Мик Болячка ритмично стучит ладонью по своей щеке, пытаясь успокоиться. Его напарник не произнес ни единого слова.
                    — Все в порядке. Начинаем движение.
                    Через десять секунд:
                    — Что-то изменилось, — сказал Мик Болячка. — Что-то происходит, вроде бы ветерок поднялся легкий, сквозняк, что ли? Не опасный.
                     И в этот момент напарник заорал нечеловеческим голосом.
                    — Тебе говорили, ничего не трогай! — укоризненно сказал Мик Болячка.
                    — А-а-а-а-а, — продолжал истошно орать напарник. — Я не хотел!
                    — Что случилось? — спросил Мозес.
                    — Этот придурок нашел какой-то чужой предмет, похожий на обычную зажигалку, и, естественно, нажал, — возмущенно ответил Мик Болячка. — Не знаю, что произошло. Даже мне очень страшно стало, а дурачка прямо корежит. Ух ты…
                    — Опять что-то не так?
                    — Напарничек мой придурочный гикнулся. Ветер крепчает, скручивается как вода, попавшая в водоворот. Мусор кругами летает, смерч, что ли? Мой напарник от испуга совсем спятил и побежал назад, к двери, ветер догнал его, закрутил и разорвал на куски. Почему он не послушался?
                    — А ты замри, Болячка. Понял? Не шевелись. И не хлюпай носом.
                    — Понял.


Новые попытки


                    — Теперь Красавчик Диксон с напарником, — сказал Мозес. — Ваша очередь. Задача простая: найдите Болячку и доставьте его сюда. Будьте осторожны. Сами ничего не трогайте. Сбегайте быстренько туда и обратно. Если Болячка не сможет идти сам, притащите его на своем горбу. Это не опасно. И постарайтесь не вляпаться в какую-нибудь грязь. Смотрите под ноги. А почувствуете сквозняк, даже самый маленький — немедленно останавливайтесь и старайтесь не шевелиться.
                    — Есть, сэр, — сказал Диксон и послушно направился к провалившемуся зданию.
                    Его напарник обреченно поплелся за ним. Кажется, он только сейчас понял, что за его жизнь и доллара никто не даст. Но отказаться от выполнения губительного приказа, не хватило то ли ума, то ли силы воли, а может быть, он просто не знал, что может взять и отказаться.
                    Сталкеры проникли в дверь на крыше и поскольку уже знали, как себя вести, выждали минут десять, чтобы их глаза привыкли к темноте. Только после этого начали движение. Передвигались медленно, старались ничего не задеть. Когда повеял легкий ветерок, перепугались и, как и было приказано, застыли, стараясь, лишний раз не шевелиться. Страх сделал свое дело, они продержались. Ветерок, наконец, стих. Красавчик Диксон решил, что теперь можно действовать и негромко, почти шепотом, крикнул:
                    — Эй, Болячка? Ты слышишь меня?
                    Никто не откликнулся. Но и ничего опасного не произошло. Диксон осмелел и крикнул громче. На этот раз из дальнего угла чердака послышалось нечленораздельное мычание.
                    — Это ты, Болячка?
                    — Я.
                    — Ты можешь поднять левую руку?
                    — Могу.
                    — А правую руку можешь поднять?
                    — Могу.
                    — Хорошо. Попробуйте пошевелить левой ногой.
                    — Получилось.
                    — Замечательно. Теперь пошевели правой.
                    — Двигается.
                    — Вот и прекрасно. Значит, сможешь дойти до нас. Иди на голос.
                    — Постараюсь.
                    Через минуту Мик Болячка вышел к своим спасителям. Теперь нужно было как можно скорее эвакуироваться. Они выбрались на крышу. Диксон с опаской разглядывал побывавшего в переделке сталкера. Он почему-то решил, что тот должен был измениться внешне, может быть, поседеть или хотя бы покрыться красными противными болячками. Это было разумно и подтвердило бы верность клички, которую Мику дали за несносный характер. Но тот выглядел почти нормально, только глаза были выпучены и слезились, но это как раз понятно — не отошел еще от пережитого ужаса. Любого бы на его месте перекосило.
                    — Жив остался, повезло, честно говоря, уже и не рассчитывал, — сказал Болячка. Он попытался обнять Диксона, но тот отшатнулся. Тогда он протянул руку. — Спасибо, Красавчик, ты спас меня.
                    — Пожалуйста, обращайся. Но прикасаться к тебе не буду, не обижайся.
                    — Понимаю. Но все равно спасибо!
                    Болячка глупо улыбался, наверное, именно так и должна проявляться безмерная радость спасшегося от неминуемой смерти человека.
                    Вернулись без происшествий.
                    Мозес приказал немедленно отправить Мика Болячку к Джеймсу Каттерфилду на обследование. В прежней жизни тот был патологоанатом. Мозес предложил ему заняться настоящими исследованиями, воспользоваться ситуацией и стать компетентным специалистом по внеземным болезням, первым в своем роде. Мозес подумал, что будет подозрительно, если он не наймет такого человека для экстренной помощи сталкерам. Им будет спокойнее, если они будут знать, что есть специальный доктор, который при необходимости сможет их вылечить. От физических повреждений, а если повезет, то и от психических. Доктор довольно быстро научился выявлять перспективных сталкеров по Т-зубцу в энцефалаграмме. Это удачное открытие. Полезный человек — этот доктор.
                    Наступила очередь Курёнка Цапфы. Задание осталось прежним. Мозес повторил его:
                    — Задание у вас простое: спуститесь по лестнице на пятнадцатый этаж, найдете лабораторию № 1522, попробуете проникнуть. Понятно? Ведите себя тихо. Ваше дело — наблюдать. Ничего не трогайте. Ни к чему не прислоняйтесь. Возьмете образец воздуха — и назад. Понятно?
                    Курёнок Цапфа был очень рад тому, что наконец-то наступила его очередь. Он был нетерпелив и не любил сидеть молча и ждать, когда ему разрешат совершить какое либо действие. Разумное или нет — ему было все равно. Главное — быстро двигаться и четко выполнять поставленную задачу. Сейчас от него требовалось самое легкое: сбегать, посмотреть, что там можно найти полезного и вернуться живым и здоровым. Вот это он умел и любил. Тем более, что теперь хорошо известно, с какими опасностями им придется встретиться. Красавчик и Болячка вернулись и обо всем рассказали. Это хорошо. Это пригодится.
                    Сначала все шло нормально. Куренок Цапфа со своим напарником без проблем проникли на чердак. Нашли самый безопасный путь, переждали дуновение проклятого ветерка, который Мик Болячка назвал «мясорубкой» — удачно придумал. И первыми оказались на лестничной площадке шестнадцатого этажа. Это был успех.
                    — Все нормально. Переходим к следующему этапу — спускаемся на пятнадцатый этаж, — сообщил Цапфа по радиотелефону.
                    — Давайте, — разрешил Мозес.
                    — Сейчас вызову лифт. Представляете, он работает!
                    — Запрещаю! — крикнул Мозес.
                    — Не волнуйтесь, хозяин. Потом все равно надо будет спускаться и на третий, и на первый этаж. Сейчас проверим, можно ли этим лифтом воспользоваться.
                    — Отставить!
                    — Все будет хорошо! Дверь уже открылась! Давай, парень, входи первым.
                    Это были последние слова, которые произнес Куренок Цапфа.


Лаборатория № 1522


                    Тишина бывает омерзительной.
                    — Отбегался, Куренок, — сказал Стервятник Барбридж и сплюнул. — Не повезло сталкеру.
                    — Собирайся, — сказал Мозес. — У тебя получится лучше, Стервятник.
                    — Я о себе сумею позаботиться.
                    Он присел несколько раз, смешно выбросив свои корявые руки вперед, разминался. На лице его застыло пустое и наглое выражение уверенного в себе человека. Мозесу стало смешно. Наверное, легко живется человеку, лишенному природой способности здраво оценивать опасность, которой он вынужден подвергать свою жизнь, чтобы заработать жалкие деньги. Но это, конечно, не про Стервятника Барбриджа. Этот был не такой. Можно было не сомневаться, что он ни на минуту не забывает о своей безопасности. Едва ли что-то другое интересует его больше, даже деньги и выпивка. Барбридж напоминал крысу, которая ни за что не купится на сыр в мышеловке, будет долго ходить возле нее кругами, облизываться, страдать, но не купится. Этот звереныш всех переживет. Или глупо рассчитывает, что переживет.
                    Его напарник, — странно, но Мозес почему-то запомнил его имя — Рэдрик Шухарт, явно развлекался, разглядывая сталкера. Его рыжие кудри забавно подрагивали в такт внутреннему смеху. Но внешне он выглядел очень серьезным и озабоченным. У него хватало ума, скрывать свои чувства.
                    «Неужели и этот не понимает, что за его жизнь и цента никто не даст. Два напарника уже погибли. Сейчас его очередь погибать».
                    Шухарт увидел, что Мозес поглядывает на него, и чуть заметно подмигнул. Не смог удержаться, опять подвел строптивый характер.
                    — Ну, мы пошли, — сказал Барбридж.
                    — Постарайтесь вернуться.
                    — Обязательно, сэр.
                    Шли медленно. Барбридж стал рассказывать, как он однажды в баре избил Фараона Банкера.
                    — Я избил его не потому, что тот провинился. Нет еще таких людей на свете, которые бы посмели рассердить меня, и не поплатились за это!  Я избил его, потому что у меня испортилось настроение. Бармен Эрнест налил теплого пива. Разве этого мало для  того, чтобы рассвирепеть? Не надо подходить и здороваться, когда меня переполняет ненависть к окружающему миру. Вот и получил по сопатке. Теперь каждый знает, что от меня можно ждать удар в любой момент. Это полезно, больше бояться будут, а значит и уважать. Я — главный сталкер в этой богом забытой дыре. Так я называю Хармонт, и никто не может мне возразить…
                    Рэдрик Шухарт остановился.
                    — Заткнулся бы ты, Стервятник. Достал. Прекрати свой словесный понос. Смотри лучше под ноги. Увлечешься и попадешь в беду. Вытаскивай потом тебя на своем горбу. Не будь дураком. Не молодой уже.
                    — Ты как со мной разговариваешь, сопляк? Моча в голову ударила? Не знаешь, кто я?
                    — А мне плевать. Не заткнешь фонтан, получишь по сопатке, как Фараон получил от тебя в баре. Помнишь? Пока прощаю, нам нужно вернуться живыми, — стараясь быть грубым, сказал Шухарт.
                    — Я запомню это, Рыжий.
                    — В блокнотик запиши. А то отобьет в Зоне память и забудешь.
                    — Не забуду.
                    — Это твое дело. А сейчас соберись кучкой. Когда сможешь держать язык за зубами, скажи.
                    Барбридж сплюнул и пошел дальше. На этот раз молча. Некоторое время он придумывал, как накажет сопляка, но потом успокоился. Рыжий был прав, надо думать о том, как  выжить в данную минуту. Если подохнешь — потом не отомстишь. А запомнить нужно — это само собой. На потом. Он попытался сосредоточиться и обратил внимание на то, что метрах в десяти от крыши трава стала другой. А это значит, что они уже в Зоне. Теперь о глупостях думать нельзя. Он опустил забрало шлема спецкостюма.
                    Дверь на чердак была взломана. Спасибо Мику Болячке. Барбридж включил фонарик и внимательно осмотрел ближайшую часть чердака. Бетонный пол был чист и сух. Не было никаких следов зеленки, ведьмина пудинга или газированной глины. На ближайшей стене обнаружилось пятно активной плесени. Понятно, что поворачиваться спиной к плесени нельзя. Но она была не активна, не плевалась, так что можно было продолжать движение.
                    — Стоп, — сказал Шухарт. — Слышишь?
                    Барбридж напрягся. Действительно, из угла доносилось неприятное позвякивание и постукивание. Словно кто-то осторожно бренчит связкой ключей. Словно готовится открыть какую-то дверь во внутреннее помещение. Он посветил и разглядел смятую бумагу, скорее не газету, а салфетку. Выяснять, опасна она или нет, времени не было. Лучше всего обойти стороной.
                    Они сделали всего несколько шагов, и опять пришлось остановиться. Подул легкий ветерок. Спасибо Красавчику Диксону, они знали что делать. Застыли и постарались дышать, как можно, тише. Помогло. Впрочем, как только они продолжили путь, плесень выплюнула в их сторону сгустками какой-то дряни. Спецкостюмы спасли их.
                    Они не спешили и тридцать метров преодолели за полчаса. И вот добрались до лестничной площадки. Барбридж доложил о достигнутом успехе Мозесу. Тот посоветовал осмотреться и не торопиться без крайней необходимости. Постояли несколько минут, опасаясь подвоха. И действительно, раздался какой-то знакомый, но неожиданный в провалившемся здании звук. С каждым мгновением он становился все громче и громче. Наконец, Барбридж понял, что это приближается лифт. Он кивнул Шухарту, тот кивнул в ответ. Нельзя было исключать того, что им предстоит встретиться с чем-то опасным. В Зоне любые движущиеся объекты грозят смертью.
                    Лифт остановился перед сталкерами. Дверь открылась, и они увидели мертвых Куренка Цапфу и его напарника. Нет, ну надо было быть полнейшими идиотами, чтобы добровольно зайти в кабину лифта. Таких ребят никакие спецкостюмы не спасут.
                    — Говорили ведь им, чтобы пешком на пятнадцатый спустились, — удивленно спросил Барбридж. — Почему не послушались? Им же говорили.
                    — Подумали, что на лифте быстрее.
                    — Дурачки.
                    — В одно ухо влетает, а в другое вылетает. Потому что в промежутке зацепиться не за что.
                    — Мы хитрые — по лестнице спустимся.
                    В том, что Барбридж считает себя хитрым, Шухарт не сомневался. Старый мерзавец привык добиваться своего, не брезгуя самыми грязными методами. Ребята многое про него рассказывали. Хитрым и подлым он, конечно, был всегда, но особым умом не отметился. Вот и сейчас сказал: «мы». Надеялся, что Рыжий обрадуется, что такой человек считает его равным себе. Дураки могут подумать, что слово «мы» просто так не употребляют. Возрадуются и потеряют бдительность. И получат по башке от своего «товарища». Шухарт хихикнул. Спиной поворачиваться к Стервятнику Барбриджу в его планы не входило.
                    Теперь необходимо было попробовать успокоиться. Шухарту потребовалось десять минут, чтобы вернуть себе обостренное чувство опасности.
                    — Когда же мы пойдем дальше? — ныл Барбридж. — Сил нет ждать больше.
                    — Заткнись, — грубо ответил Шухарт.
                    Барбридж злобно задышал. Наверное, в подробностях представлял, как накажет молокососа за непочтительное поведение, когда они выберутся из Зоны. Он свяжет ему руки за спиной и будет макать мордой в ведро с вонючей грязью, и каждый раз, вытаскивая болезного из нечистот, награждать его сильным ударом ноги под ребра. Картинка получилась очень привлекательной, Барбридж заулыбался в предвкушении.
                    — Пора, — наконец, сказал Шухарт.
                    Лестничный пролет — не самое безопасное место для передвижения. Впрочем, Шухарт внимательно оценил обстановку. Прежде всего, нельзя было терять из виду небольшое пятно плесени на стене и перила, покрытые ржавым мочалом.
                    Стервятник Барбридж плелся следом и громко шептал грязные ругательства. Его устраивало то, что напарник решил идти первым. Подохнет, никто его жалеть не будет. А так, появляется лишний шанс уцелеть. Главное быть первым, когда будут делить хабар и деньги.
                    Вот и коридор на пятнадцатом этаже. Шухарт отметил, что выбоина в бетонном полу в хорошем состоянии, не заросла какой-нибудь дрянной зеленкой, не заполнилась газированной глиной.
                    — Не наступи в трещинку, — сказал он. — Нам лишние неприятности не нужны.
                    — Вижу, — ответил Барбридж.
                    Шли медленно. Почти без происшествий. Пришлось еще раз переждать неприятный порыв ветерка. Мясорубка выдохлась в метре от них. Несколько раз мимо Шухарта пролетали плевки чертовой капусты и семена жгучего пуха. Но какие-то вялые. Уклониться от них удалось без труда.
                    И вот она — лаборатория №1522. Дверь была открыта, так что в помещение они проникли без лишних проблем. Первым вошел Стервятник Барбридж.
                    — Мы прибыли на место, сэр, — доложил он по радиотелефону.
                    — Хорошо, — ответил Мозес. — Опишите разрушения. Подробно.
                    — Нет никаких разрушений. Даже посуда не разбита. На полках стаканы стоят целые, колбы и пробирки. Книги и какие-то бумаги. Посредине помещения находится лабораторный стол. На нем лежат какие-то странные предметы. Я таких никогда не видел.
                    — Запомните все, что видите, и возвращайтесь, — приказал Мозес. Он был доволен.
                    — Можно что-нибудь захватить с собой? — спросил Барбридж.
                    — Если не боишься, — засмеялся Мозес.
                    Барбридж взял со стола несколько черных шариков и засунул в карман. Потом посмотрел на Шухарта.
                    — Сдается мне, парень, что ты уже здесь бывал раньше. Уж очень ловко ты меня привел, как будто знал путь заранее. И радости особой не проявляешь. Ты кто такой? Признавайся, все равно узнаю.
                    — Тебя это не касается, Стервятник. Ты своим делом занимайся.
                    — Отвечай, когда тебя спрашивают.
                    — Перебьешься. Не забудь взять пробу воздуха, — грубо сказал Шухарт.
                    — Здесь, я командую, Рыжий, — возмутился Барбридж, но крышку фляги открутил, а потом завинтил.
                    Путь назад занял не более часа. Барбридж был настолько взбешен, что даже не сразу обрадовался тому, что вернулся из Зоны живым.


 «Черные брызги»


                    Пильману было неприятно признавать вопиющий и очевидный факт — Мозес оказался единственным поставщиком артефактов для Института. Все попытки послать в Зону институтских лаборантов провалились. Большинство из них погибали, не выдержав страшных испытаний, с которыми пришлось столкнуться. Пришлось просить Мозеса включать лаборантов в группы сталкеров. Тот с готовностью удовлетворял эти просьбы. Лаборанты стали чаще возвращаться живыми, но пустыми. Ни одного артефакта за полгода им обнаружить так и не удалось.
                    Объяснить этот удивительный факт Пильман не мог. Было в этом что-то странное и противоестественное. Будто сотрудников Института включили в черный список.
                    А вот сталкеры Питера Мозеса приносили артефакты из Зоны с завидным постоянством. Раз в неделю, обычно в четверг вечером, Мозес приносил Пильману мешок со странными вещами, обнаруженными в Зоне. С особым шиком он однажды подарил Еве великолепный черный шарик.
                    — Его нашли в Зоне? — спросил Пильман.
                    — Конечно. Повезло одному отъявленному мерзавцу. Мерзавцы часто бывают удачливыми, — сказал Мозес. — За это мы их и ценим.
                    — И чем он знаменит, этот камень?
                    — Его свойства обнаружили совершенно случайно. Решили его распилить. Обычными способами сделать это не удалось. И один умник, у нас в фирме есть и такие, не все оказались в вашем Институте, предложил совершенно идиотский способ: проделать в камне дырку с помощью лазера. Любая дурацкая идея обычно овладевает массами практически мгновенно. Стали сверлить. Естественно, без малейшего успеха. Так вот, оказалось, что луч лазера сквозь него не проходит, полностью поглощается. Умник перепугался и посоветовал передать объект, на обследование в ваш Институт. В течение часа он сам пытался придумать объяснение такому странному поведению лазерного луча, выдвинул десяток теорий, но потом произошло еще одно событие. Из камня появился пучок темных брызг, которые на минуту застыли, так что мы смогли как следует рассмотреть их и восхититься — надо сказать, они выглядели сказочно красиво, а потом пропали. Мы назвали их «черными брызгами».
                    — Опыт был повторен? — заинтересовался Пильман, «черные брызги» в институтских лабораториях пока еще не исследовали.
                    — Да. Много раз. Задержка прохождения лазерного луча повторяется с точностью до миллисекунд.
                    — То есть вы хотите сказать, что этот камень — часть «хармонтского феномена»?
                    — Да. Без сомнения.
                    — Он один такой?
                    — У меня их целая горсть. Собираюсь продать их коллекционерам из Вашингтона и Европы, — похвастался Мозес.
                    — Как вы считаете, происхождение этого камня естественное, или он создан разумными существами? — спросил Пильман.
                    — Это вам, ученым людям, решать. Такая у вас работа. Потом и нам расскажите, если сможете выяснить что-нибудь вразумительное.
                    После этих слов Мозес встал и, не попрощавшись, ушел. Так он привык поступать. Пильман давно смирился, что  разобраться с тем, кто вообще этот Питер Мозес и почему он ведет себя так агрессивно и непредсказуемо, не проще, чем разгадать тайну самого «хармонтского феномена».
                    Пильману пришла в голову неприятная мысль, что этот Мозес сам может быть частью «хармонтского феномена», так сказать, его жертвой. Наверняка, когда произошла катастрофа, обязательно что-то вспыхнуло или бабахнуло, или завоняло, или задело мозг невидимым излучением. Кто знает, как это могло подействовать на случайно оказавшегося в центре событий человека? Как было сказано в старом анекдоте: кто-то спивается, кто-то становится Мозесом. Кому как повезет.
                    — А ты сам как думаешь? — спросила Ева. — Естественный объект этот камень или искусственный? Ты веришь в Посещение?
                    — Ты же знаешь, дорогая, что я не большой любитель выделять человеческий разум в отдельную категорию природных явлений. Это всего лишь один из способов приспособления к изменениям окружающей среды. Тебя интересует, что общего для меня у человеческого разума и природных камней? Камни прекрасно приспособились к изменению окружающей среды. И надо признать, лучше, чем люди. Они могут пролежать на одном месте миллион лет. На них воздействуют дожди, ветры, снег, но они  сохраняют свой внешний вид в целости и сохранности, незначительно меняясь за это время. Можно, конечно, представить условия, при которых они когда-нибудь рассыплются в пыль, но это произойдет не скоро. Для нас, людей, любой камень когда-то родился в результате геологической катастрофы, прожил долгую жизнь и погиб в результате случайности или следующей геологической катастрофы. Будем ли мы считать это жизнью?
                    — Меня интересует вот этот конкретный камень — источник черных брызг.
                    — Я не знаю.
                    — Смогут ли это установить в Институте?
                    — Мы попытаемся.


Кабак «Очарованный кварк»


                    Хармонт — городок маленький. А кабак «Очарованный кварк» был признанным центром общественной жизни города уже долгие годы. Еще в те времена, когда он назывался «Ковбой и пастушка». Здесь собирались люди, пережившие катаклизм и те, которые узнали о Посещении из газет и рассказов местных жителей. Они приходили в этот знаменитый кабак, чтобы отпраздновать удачу, превозмочь горе, встретиться с друзьями и устроить разборку с врагами. Это было место, где каждый мог найти занятие по интересам.
                    Рэдрик Шухарт заказал у Эрнеста виски на два пальца, удобно устроился за столиком в углу, как любил, и стал вспоминать, есть ли на этом свете кто-то, кого он мог бы назвать своим другом. Так и не вспомнил. С детства он привык быть одиноким волком и старался решать свои проблемы самостоятельно, обращаясь за помощью к знакомым людям только в особых случаях. В последний раз он посетил кабак год назад. Правда, закончилось тот визит дикой массовой дракой.
                    Шухерту было скучно. Ему срочно нужен был хороший собеседник, который бы много говорил и не ждал, что Шухарт ему ответит. Спиртное подействовало плохо, в голове продолжали вертеться навязчивые неприятные мысли, неужели Эрнест и в самом деле использует вместо содовой воду из-под крана, как утверждали тайные недоброжелатели.
                    Он не поленился подойти к стойке и заказать еще одну порцию виски. Бармен одобрительно кивнул и достал особую бутылку, которую приберегал для почетных гостей. Шухарта это устроило, значит, на этот раз он получит качественное бухло.
                    — Послушай, Эрнест, а почему ты изменил название своего бара? Было традиционно, красиво и наглядно: «Ковбой и пастушка». Ребята привыкли. Многим нравилось. Сколько анекдотов придумывали. Не только скабрезные. И вдруг — здрасте пожалуйста, язык сломаешь произносить: «Очарованный кварк».
                    — Все просто. Привлекаю дополнительную клиентуру. Расширяю бизнес. Местные ребята, как ты, придут ко мне в любом случае. А вот институтских надо заманить. Хорошим обслуживанием — это раз. И потом, они же интеллигенты, им ведь мало выпивки. Они ко мне обычно обедать ходят. Не только лаборанты, но и профессора. Да что профессора, ко мне сам Ричард Нунан частенько заходит. Отобедают и потом остаются свои чудные беседы вести о гравиконцентратах, магнитных ловушках  и криволинейных интегралах. Под разговоры пиво у них хорошо идет. Им радость, а мне прибыль.
                    — Но почему «Очарованный кварк»? Что это значит? Тарабарщина какая-то.
                    — Понятия не имею. Это название сами институтские придумали. Не нравилось им прежнее. Чужое оно для них. Услышал, что они мой бар  почему-то «Кварком» стали называть. Говорили между собой: «Приходи завтра в «Кварк», нам Джексон выпивку проспорил». А мне все равно. Пусть, думаю, так и будет. Да и тебе, как я понимаю, до лампы.
                    — А почему «очарованный»?
                    — Институтские часто друг друга так называют — говорят, мало того, что ты, дружище, криворукий, так еще и очарованный. Вот я и подумал: пусть им будет приятнее. Когда видишь знакомые слова, то и на душе становится спокойнее. И жажда просыпается. Не считаешь зазорным лишнюю кружку заказать. Знаешь, Рыжий, а у меня посетителей действительно прибавилось. Не потерял еще хватку. Все правильно рассчитал.
                    Шухарт вернулся за свой столик. Удобное место он занял — с него зал хорошо просматривался. Он не хотел пропустить появления какого-нибудь знакомого человека. Ему хотелось, выслушать какую-нибудь занимательную историю о том, как трудно стало жить после Посещения. Иногда, не часто, ему и самому хотелось рассказать кому-нибудь всю правду о своем житье-бытье. Главное, чтобы его молча выслушали и не лезли с поучениями и советами. Честно говоря, ему не на что было жаловаться. Он всегда делал только то, что хотел. Ни от кого не зависел. С этой точки зрения мало что изменилось. Даже в сталкеры попал, не потому что напросился, а так обстоятельства сложились. Сосед, Фараон Банкер, заболел, и уговорил его поучаствовать в вылазке в Зону вместо него. Сказал, что начальники в фирме «Престиж» очень не любят, когда выбранный ими человек не может прийти в назначенное время, заболел или его понос пробрал, они требуют, чтобы в таком случае болезный обязательно прислал кого-то на замену. Шухарт согласился, потому что собирался за полцены купить у Фараона подержанный автомобиль. Вот и подумал: будем квиты. Разойдемся довольными друг другом. А о том, что придется иметь дело со Стервятником Барбриджем, не подумал.
                    Сам он за собой особой вины перед старым мерзавцем не чувствовал. Наоборот, вроде бы, удачно сходили в Зону, можно было бы и подружиться. Но о Стервятнике говорили много и плохо. Будто он сам придумывает обиды на ни в чем не повинных людей, а потом мстит им немилосердно.
                    Шухарт непроизвольно сжал кулаки. Пусть только попробует!
                    Он вспомнил, каково было там — в Зоне в первый раз. Особого страха не было, но пришлось быть внимательным и осторожным. Вряд ли стоит совершать такие походы регулярно. Пусть по провалившемуся дому ползают сталкеры. Щедрая премия, конечно, его порадовала. Конверт с бешеными деньгами им выдали сразу после того, как они выбрались из Зоны и добрались до служебного автомобиля.
                    — Придешь во вторник? — спросил его Мозес.
                    — Нет, — ответил Шухарт твердо, потому что знал, что начальники уважают людей, которые могут отказаться от больших денег, если то, что от них требуют сделать, им не нравится.
                    — Почему?
                    — Не хочу, — ответил Шухарт.
                    Он впервые встретился с великим Мозесом лицом к лицу, но сразу понял, что тот любит, когда с ним говорят прямо и честно.
                    — Если передумаешь, знаешь, где меня найти. Люди не могут заранее предсказать, что с ними может случиться в будущем,  — примирительно сказал Мозес. — Не советую загадывать. Жизнь тяжелое испытание, не каждому по плечу. А тебя, Рыжий, я запомнил. Ты мне понравился. Из тебя толк выйдет.
                    Шухарт кивнул. Не надо было говорить: «нет!», если не уверен, что выполнишь обещание. Мозес прав, будущее нельзя предсказать. Что случится завтра, никто не знает.
                    Через неделю к нему в кабаке подошел Стервятник Барбридж, принес бутылку виски. Улыбался, подмигивал, болтал о баскетболе и прочих пустяках. Потом, когда бутылка опустела, перешел к делу. Понадобился сталкеру напарник для нового похода в Зону, и очень ему хотелось, чтобы это был именно Шухарт.
                    — Соглашайся, Рыжий. Дело верное. Ты уже побывал в Зоне, знаешь как там себя вести. Мы с тобой такой хабар раздобудем, что никому и не снилось. Озолотимся. Есть у меня предчувствие, что на этот раз мы отыщем в Зоне что-то по-настоящему ценное. Сам знаешь, какая смешная штука жизнь. Часто не везет. А если уж пойдет пруха, то и одного раза хватит, чтобы обеспечить безбедную жизнь и себе, и детям нашим, и внукам. Сходим еще разок и больше к Зоне на пушечный выстрел не подойдем. С золота будем есть, в фарфоровые чашки сплевывать. Лучше нас с тобой ведь никого нет. Мозес это знает и ценит нас. Он на нас ставку сделал. Уж я в таких вещах разбираюсь. Рассчитывает, хозяин, что мы мечту его сокровенную исполним. Ты думаешь, почему он сталкеров так щедро подкармливает, хотя особой прибыли мы ему не приносим? Я не знаю, для чего ему понадобились сталкеры. Никто не знает. Но рассчитывает он, что именно мы достанем и принесем ему самую главную вещицу из Зоны, цены невероятной. Может быть, ученые еще и числа такого не придумали, сколько эта вещица стоит. А мы ее на блюдечке ему преподнесем. Награду свою, конечно, выторгуем. Без этого нельзя. Без этого он нас уважать не будет. Потому что мы для него на веки вечные останемся дешевками. Я это понимаю и тебе растолкую. Но мы с тобой не продешевим. Хорошую цену запросим. Ты мне веришь?
                    — Нет, — ответил Шухарт.
                    Барбридж словно поперхнулся. От злости даже побелел. Мог бы, убил на месте. Только понимал, что без Рыжего ему не справиться. Старый уже, и внимание рассеянное из-за алкоголя проклятого. В Зоне без такого напарника делать нечего. Но запомнил и это «нет». Добавил в память еще один повод разделаться с проклятым Шухартом, когда подвернется удобный случай. Но, само собой, только после того, как раздобудут и принесут Мозесу самый дорогой хабар из Зоны.
                    — Не груби старшим, — сказал он твердо. — Никто не знает, какая судьба нас, сталкеров, ждет уже завтра. И не зарекайся. Ты мне поможешь, я тебе.
                    — Как ты помогаешь друзьям, все знают. Помнишь, как Очкарика в Зоне оставил?  Обидел он тебя однажды, в покер обыграл. Вот ты ему и отомстил. Сгинул парень в Зоне. И концы в воду.
                    — Очкарик сам помер. Приковало его, — угрюмо возразил Барбридж. — Я тут ни при чем.
                    — Сволочь ты, — равнодушно сказал Шухарт, отворачиваясь. — Стервятник.
                    — А Суслика я вытащил! На горбе тащил с десятого этажа. Забыл? Спроси у него. Суслик в мясорубку попал, а я вытащил, жизнью своею рисковал. Спас напарника. Он у меня сейчас садовником работает. И жилье, и жратва, и шмотки — все у него есть. Поговори с Сусликом, он врать не будет!
                    — Не пойду с тобой, у меня другие планы, — сказал Шухарт и презрительно оскалился.
                    — Ну, смотри, не продешеви. Все равно ко мне придешь, потому что я места знаю, куда другим сталкерам дороги нет. Только мы с тобой пробраться туда сможем. Потому что я знаю пароль. Уж поверь, старику. Я в таких делах разбираюсь. Нас все равно не оставят в покое. Мы нужны хозяину и начальникам в Институте. Без нас, может быть, земной прогресс остановится. Хоть это ты понимаешь, своей упрямой рыжей башкой? Получается, что мы с тобой герои!
                    — Или поможем без лишних хлопот уничтожить несчастное человечество.
                    — А вот это не наше дело. Это как повезет, — жестко ответил Барбридж. — Кому надо — выживут. А слабаки и без Зоны помрут.
                    — А ты, значит, будешь решать, кто слабак, а кто будет тебе полезен. Это без меня.
                    — Может и меня спросят, кому разрешить жить.


Душевный Стервятник Барбридж


                    «Вот и поговорили. Нашел, называется, интересного собеседника. Как бы не стошнило», — подумал Шухарт раздраженно.
                    Когда он был ребенком, ему нравилось слушать частые рассуждения старших о неминуемом прогрессе, который сделает всех здоровыми, счастливыми и богатыми. Со временем магия слова «прогресс» несколько померкла. Отец объяснил ему, что здоровыми и счастливыми в будущем люди, конечно, станут, но не все. Только те, кто заслужит это. А еще те, кто готов заплатить за это большие деньги. У вторых шансов больше. Такие грустные откровения запомнить было очень легко, тем более, что убедительные доказательства их справедливости отыскать было не трудно.
                    Ричард Нунан однажды подробно объяснил Шухарту, в чем его главная ошибка. Все дело в том, что люди, не только он, Шухарт, но вообще все, по крайней мере, большинство людей, когда слышат про неминуемый прогресс, почему-то думают, что это как-то связано с качеством их личной жизни. Ну, что по мере прогресса цивилизации их жизнь чудесным образом изменится в лучшую сторону. И жить, лично им, станет легче и проще. В самом простом случае, сытнее. Бороться с этим бесполезно, потому что люди, как правило, эгоисты. Но взрослые люди должны бы знать, что прогресс — по природе своей, к людям безразличен. Если цивилизация нуждается в развитии промышленности, то прогресс — это рост производства стали и добычи нефти. Если вдруг цивилизация заинтересуется охраной природы, то прогресс — это сокращение производства стали и добычи нефти. Возможны и варианты: например, прогрессом могут назвать рост добычи нефти и сокращение производства стали или, наоборот, рост  производства стали и сокращение добычи нефти. Разве нормальный человек будет себе забивать голову подобной ерундой и вдаваться в детали? И если Барбридж вдруг вспомнил о прогрессе — значит, он хочет обмануть какого-нибудь простака на четыре кулака. Шухарт попробовал понять, чего конкретно хотел от него Барбридж. Самое разумное объяснение: Стервятник возжелал отомстить ему по полной программе, заманить его в Зону, приковать как Очкарика, и бросить подыхать. Надо признать, остроумно придумано. Но рассчитано на дурачка.


Проникновение


                    Шухарт проследил за тем, как Стервятник Барбридж, шатаясь, продвигается к выходу из бара. Он задевал посетителей, словно на время потерял зрение. Ему кричали вслед проклятия, но он на них не реагировал, наверное, и со слухом у него что-то случилось.
                    «Расстроился старикан, с кем не бывает», — подумал Шухарт равнодушно. А потом немного пожалел о своей несдержанности. Наверное, нельзя было разговаривать грубо с таким известным сталкером. Кто знает, что ему прилетит в ответ от Стервятника, если тот посчитает его личным врагом. Но быстро успокоился, ответка прилетит в любом случае. Есть люди, от которых можно ждать только пакостей. Хорошо ли ты к ним относишься или плохо, выполняешь их просьбы или отказываешься, это не имеет значения. Такая у них жизненная позиция — быть гадом. Или Стервятником.
                    И тут на Шухарта накатило. Что-то подобное с ним случалось только в Зоне. Да и в Зоне прихватывало только три раза. Каждый раз ему стоило огромных трудов выжить. И вот впервые случилось в кабаке. Плохой сигнал, если подумать.
                    В голове что-то свистнуло. Громко. И весь принятый за вечер алкоголь немедленно выветрился. Все чувства обострились многократно. Шухарт словно попал в другой мир. Здесь все было по-другому. Он никогда прежде не обращал внимания на запахи. Даже на резкие и неприятные. Ну, пованивает, и ладно. И вдруг — на него внезапно обрушились миллионы запахов: приятные, отвратительные и непереносимые. К своему удивлению, он обнаружил, что они разные. И что он умеет различать их: резкие, сладкие, металлические, ласковые, опасные, тревожные, огромные как дома, крошечные как пылинки, грубые как булыжники, тонкие и сложные как часовые механизмы. Воздух сделался твердым, пространство вокруг него наполнилось множеством самых странных  непонятных вещей, как лавка старьевщика, заставленная уродливой старинной мебелью. Он с трудом открыл глаза, сосредоточился на своем пустом стакане, и наваждение пропало. Вонять перестало. Он снова сидел за столиком в кабаке «Очарованный кварк».
                    Шухарт попытался понять, что с ним случилось. Вроде бы его сознание куда-то перенеслось. Куда, спрашивается? Сам разобраться со своим видением он не мог. И не было рядом человека, который бы объяснил, куда ему удалось заглянуть, что рассмотреть. Самое простое — признать, что он сошел с ума, потому что не выдержал постоянного нервного напряжения. Или вот еще есть подходящий ответ: Зона проклятая неумолимо переделывает своих подопечных в нелюдей.
                    «Нет моего согласия. Мне удается держаться подальше от самозваных хозяев и начальников. Справлюсь и с иноземной мразью», — подумал Шухарт с горечью и ожесточением.
                    Он торопливо поднял стакан и одним глотком допил остаток виски. Не помогло. Ему захотелось подставить лицо под сильную струю водопроводной воды, чтобы смыть любые воспоминания о жутком призраке чужого мира.
                    К сожалению, такое желанное сейчас опьянение не возвращалось. И это было тревожно и отвратительно, как будто он проигрывает в какой-то сложной и непонятной игре, от которой зависит не только его судьба, но и само существование земной цивилизации и пресловутого прогресса. Грязно выругавшись, он направился в туалет.
                    Добрался без проблем. Наверное, у него было такое выражение лица, что даже самые завзятые драчуны шарахались от него в ужасе. И это стало большим разочарованием, у Шухарта чесались кулаки, но не было возможности пустить их в ход.
                    Дверь он открыл удачным ударом ноги. Внезапно стало темно. В голове опять свистнуло, как только что в зале, когда его накрыло видением чужого мира. Свет вернулся. К ужасу своему Шухарт увидел, что находится не в туалете кабака «Очарованный кварк», а в знакомой лаборатории № 1522 провалившегося здания Института. Он застыл, как привык это делать в Зоне, его организм сработал быстрее, чем его сознание. Надо было оценить положение, чтобы не попасть в одну из множества ловушек, которых на пятнадцатом этаже провалившегося здания было хоть отбавляй.
                    Шухарт обнаружил «комариную плешь», которая на этот раз сместилась к книжным полкам, и опасный вихрь «мясорубки», перекрывавший путь к двери. На знакомом столе, расположенном в центре лаборатории, лежали артефакты, словно специально разложенные кем-то к его приходу. Он разглядел две «пустышки», два неизвестных пока белых обруча, несколько браслетов, за которые на черном рынке давали большие деньги, поскольку доктор Джеймс Каттерфилд — главный и признанный специалист по инопланетным болезням и вообще по воздействию артефактов из Зоны на человеческие организмы объявил, что они крайне благотворно действуют на здоровье людей. Излечивают большинство болезней и чуть ли обеспечивают практическое бессмертие.
                    Шухарт действовал автоматически, подчинившись рефлексам. Левой рукой он подхватил белые обручи, а правой «пустышку». Только после этого стал думать, как бы ему выбраться из Зоны. «Мясорубка» по-прежнему перекрывала путь к двери. Но в этом не было ничего страшного. Нужно было успокоиться и подождать, когда опасное завихрение пропадет само собой. Он закрыл глаза и стал считать: «Раз, два, три…» Считал он долго, несколько раз сбивался, но отнесся к этому без паники, поскольку никто не требовал от него, чтобы числа, которые он называл, были расположены последовательно. В этом не было необходимости.
                    Неожиданно он услышал свою любимую песенку: «Дай мне денег, мне очень нужно». Открыл глаза, и к своему удивлению обнаружил, что стоит посредине зала кабака «Очарованный кварк» с артефактами в руках.


Участок


                    На мгновение Рэдрик Шухарт растерялся. Даже не на мгновение, а на двадцать секунд. Все это время он не мог сообразить, как ему следует поступить. Стоял как столб и тупо моргал глазами. К нему подскочил Эрнест.
                    — Тихо, парень, успокойся. Все в порядке. Пойдем, поговорим, нечего здесь стоять у всех на виду, — прошептал он и подтолкнул Шухарта к двери в служебное помещение. Тот повиновался.
                    В маленькой комнатенке Эрнест налил в стакан виски на два пальца и протянул Шухарту.
                    — Пей. За счет заведения.
                    Шухарт выпил. Помогло. От растерянности его не осталось и следа, он снова был собран и сосредоточен. Как будто находился в Зоне. Непонятно было, что от него понадобилось бармену. Но он не сомневался, что тот ему сейчас это объяснит.
                    — Что это у тебя? — спросил Эрнест.
                    — Хабар, — ответил Шухарт честно.
                    — Из Зоны?
                    — Наверное. Не знаю.
                    — Как они к тебе попали?
                    — Не знаю.
                    — Разумно отвечаешь, — засмеялся Эрнест. — Всем так говори, если спросят. А мне можешь не отвечать. Не мое это дело. Мне подробности без надобности. У меня к тебе другой вопрос. Или, точнее, предложение. Не знаю, как правильно сказать. Ты не переживай, когда в следующий раз придешь в кабак с хабаром. Сразу ко мне обращайся. Есть, мол, дело. А я тебе сразу зеленых отвалю. На вскидку за сегодняшний улов тебе кусок полагается, никак не меньше. Держи и можешь не пересчитывать, все по честному. В нашем кабаке тебя не обсчитают. Мы сталкеров не обижаем, потому что делаем одно общее важное дело. Способствуем прогрессу.
                    Он довольно засмеялся и протянул деньги, Шухарт молча засунул их во внутренний карман куртки.
                    — Хорошо, что ты принял мое предложение, — сказал Эрнест. — Люблю понятливых сталкеров. Давай еще выпей. За сотрудничество. Угощаю.
                    Он налил виски еще на два пальца. Шухарт выпил залпом и почувствовал, как по телу разливается приятная теплота. Спиртное подействовало. Хороший знак. Это значит, что Зона его пока отпустила. До следующего раза, надо полагать.
                    Свою долю впечатлений от посещения кабака на сегодня Шухарт получил сполна. Даже больше, чем ему бы хотелось. Теперь нужна была передышка. Ему захотелось немедленно увидеть свою ненаглядную Гуту. Умеет эта девчонка успокоить и приободрить. Век бы с ней не расставался. Он представил, как она обрадуется, когда он покажет ей деньги. Шухарт довольно заулыбался. Если так и дальше пойдет, то совсем скоро смогут они снять какой-нибудь подходящий домик на окраине Хармонта. И заживут там душа в душу. Говорят, что у некоторых людей так получается. Шухарт не сомневался, что и у них дурацких проблем не возникнет. Сам он — человек не злой, свою женщину обижать не собирается, наоборот, будет заботиться и защищать. Проследит, чтобы ни одна сволочь ей не навредила.
                    — А ну, стоять! — раздалось совсем рядом.
                    Шухарт обернулся. К нему подбежали два полицейских. Запыхались. Наверное, давно бежали.
                    — Что делал в «Очарованном кварке»?
                    — В кабаке, что ли? Пил, что там еще делают? Дыхнуть, что ли?
                    — С кем общался?
                    — В баре?
                    — В баре.
                    — Один сидел. Тихо радовался жизни.
                    — Врешь! К тебе подходил Стервятник Барбридж, — сказал полицейский сердито.
                    — Точно, я забыл.
                    — О чем говорили?
                    — Старикан на рыбалку приглашал. А я отказался. Не люблю я эту рыбу. И ловить не люблю, и жрать потом жареную.
                    — Он уговаривал?
                    — Да, теперь припоминаю. Точно. Сам он старый уже, но кто-то же должен сеть тащить? Вот он и хотел меня использовать для этого дела.
                    — В Хармонте запрещено ловить рыбу сетью.
                    — Я ему так и сказал: «Запрещено, мол, рыбу сетью ловить. Разве может законопослушный житель Хармонта нарушать закон». Он и отстал. Послушался. Совесть его, наверное, заела. Решил исправиться. Рад, что помог ему встать на праведный путь.
                    — Ты, это, Рыжий, не юродствуй!
                    — Какой я тебе, Рыжий, оглобля стоеросовая. Я — гражданин великой страны. Я, если хочешь знать, в следующем году буду выбирать президента! Ты меня уважать должен и защищать от хулиганов и гангстеров! Называй меня мистер Шухарт.
                    — Хочешь поговорить, что ж, пройдем в участок. Там нам никто не помешает.
                    — Мне с вами говорить не о чем!
                    — Это тебе так кажется. Мы сумеем тебя разговорить, не сомневайся, у нас самые завзятые молчуны становятся ораторами. Сам пойдешь или тебе помочь? — сказал полицейский, доставая наручники.
                    — Я ни в чем не виноват.
                    — Так тебя никто ни в чем и не обвиняет. Пока.
                    Было уже поздно, но в полицейском участке кипела напряженная жизнь. Розовощекие сержанты шустро сновали из кабинета в кабинет, перетаскивая толстые папки с протоколами допросов. Их сытые физиономии благостно светились от осознания важности доверенной им работы.
                    Шухарта довольно грубо втолкнули в крошечный кабинет капитана Квотерблатта.
                    «Наверное, узнали что-то, заразы», — подумал он равнодушно. — «Я, вроде бы, чист. Донес кто-нибудь из завсегдатаев бара? Сейчас узнаю подробности».
                    — Рэдрик Шухарт? — спросил капитан и расплылся в ехидной улыбке, которая не обещала ничего хорошего. Так улыбаются устрице, когда собираются ее сожрать живьем.
                    — Здравия желаю, капитан! Вы ж меня давно знаете, неужели не узнали? А я вас помню. Как ваша печень? Побаливает?
                    — Ты мне, сталкер, зубы не заговаривай, — сказал капитан сердито. — Отвечай, как положено.
                    — Какой из меня сталкер? Навет это. Гнусный и несправедливый. Спросите в «Престиже», нет меня в списках.
                    — Это верно, мы проверяли, — с грустью признал Кватерблатт. — Почему-то нет. Но понимаешь, какое дело, в городе стал все чаще появляться нелегальный хабар. Не из Института и не из «Престижа». Никак не могу сообразить, как он в наш город попадает? Может быть, ты подскажешь?
                    — Мне-то откуда знать? Я в конторе «Престижа» ни разу не был. И в Институте, само собой. Думаете, русские завозят? Но тут я вам не помощник, языков не знаю. Слышал, конечно, про сталкеров, но сам заниматься этим ремеслом не собираюсь. Противозаконно это и, как говорят, очень опасно. Мне моя шкура дорога. Рисковать не люблю. А деньги эти смешные заработаю другим путем, без лишнего риска. Руки у меня есть, да и голова на плечах имеется.
                    — Работаешь где-нибудь?
                    — Нет. Не люблю, когда моя фамилия в списках значится. И потом, знаю я вашу работу: утром по свистку приходи, по свистку обедай, по свистку бросай работу и домой собирайся. А потом сиди и высчитывай, хватит ли заработанных несчастных грошей на поход в кабак? Или надо следующей зарплаты ждать, чтобы горло промочить. Скучно. Я сам себе хозяин: сделал работу, получил деньги и свободен.
                    — Не найдешь постоянную работу, мы тебя в участок будем каждый день таскать.
                    — Сочувствую. Но вы сами себе такую работу выбрали. Я вас не заставлял.
                    — И все-таки.
                    — Не знаю, капитан, о какой-такой работе в Хармонте вы говорите? Все хорошие места давно заняты по блату. Или вы хотите в полицию меня устроить? Капитаном? Или регулировщиком?
                    — Есть для тебя подходящее место в Институте. Будешь лаборантом. Там твои умелые руки пригодятся, — сказал Квотерблатт примирительно.
                    — Рассмотрю. Не знаю, смогу ли справиться с такими серьезными обязанностями. Но если возьмут, обязательно отблагодарю вас, капитан. Как положено среди хороших друзей.
                    — Рад слышать от тебя такие правильные слова. Надеюсь, что со временем обязательно станешь хорошим человеком. Дай я пожму твою честную руку.
                    — Подождите, капитан, — сказал один из полицейских, надо бы его карманы проверить, не завалялось ли ты что-нибудь по нашей части.
                    — Прости, Рэдрик Шухарт, но это наша работа. Покажи-ка нам свои карманы. Добровольно. В последний раз. Для порядка.
                    Шухарт поднял руки вверх, подставляя карманы, он был спокоен, потому что уже успел сбросить случайный хабар Эрнесту.
                    Полицейский залез к нему в карман куртки и вытащил оттуда «белый обруч».
                    — Вот так находка, — сказал он восторженно. — Вон чего я нашел!
                    — Как же так, Рэдрик Шухарт, а ведь я поверил тебе. А ты меня обманул. Как же ты теперь мне в глаза будешь смотреть?
                    «Если повезет, никогда больше тебя не увижу, не только твоих глаз, но и толстого тела», — подумал Шухарт раздраженно.
                    Он не понимал, как к нему в карман попал этот «белый обруч». Неужели Эрнест засунул? Но зачем? Выйду на свободу, спрошу заразу!
                    — Сержант Луммер, посмотрите внимательнее, нет ли у него еще чего-нибудь интересного.
                    Луммера не надо было просить два раза, он похлопал руками по груди Шухарта, радостно засопел и вытащил из внутреннего кармана пачку денег.
                    — Пересчитай, — приказал Кватерблатт.
                    Луммеру не часто приходилось держать в руках такие большие деньги, поэтому пересчитывал он их несколько раз. Наконец объявил:
                    — Тысяча долларов, сэр!
                    — Откуда у тебя такие деньги, сталкер? — капитан огорченно.
                    — На завтраках скопил, — ответил Шухарт.
                    — Не хами, сталкер. Думаю я, что сбросил ты заказчику хабар и шел домой свою выручку прятать в тумбочку. Такое предположение, пожалуй, звучит правдоподобнее твоих рассказов, — сказал Квотерблатт сурово.
                    Шухарт промолчал. Разговаривать с ним все равно никто не хотел. Его отвели в обезьянник и оставили там до утра. Он не сомневался, что утром его выпустят. Подумаешь, «белый обруч». Мало ли откуда он у него оказался? Нашел на улице. Вот он и поднял. Зачем такой красивой вещице валяться на улице? А потом забыл. Дела серьезные у него скопились. Не до ерунды было. Почему, спрашивается, он должен оправдываться? Пусть, жабы, докажут, что он его из Зоны вынес.


Ночь на нарах


                    Шухарт долго не мог заснуть. Никогда прежде он не думал так много о своей судьбе. До сих пор он всегда поступал так, как считал правильным. Хорошо получалось или плохо, был прав или нет  — это не имело значения. Он привык отвечать за свои ошибки. Когда заслуживал нагоняя, получал по полной программе. И никогда не жаловался при этом. Ему даже нравилось страдать по собственной вине. Он предпочитал учиться на своих ошибках. Встречались на его пути навязчивые «учителя», которые рассказывали, как правильно надлежит жить. Шухарт обычно пропускал их нравоучения мимо ушей. Не встречал он людей, которые бы искренне желали ему счастья. Не довелось. Попадались достойные кандидаты в «добряки», и они часто говорили правильные вещи. Но Шухарт знал, что они заняты только собой и своими интересами.
                    Вот, например, капитан Кватерблад. Он же искренне считает, что всем желает добра и борется за безопасность всего человечества. Трудно не согласиться с ним, что нельзя допустить, чтобы грязное дерьмо из Зоны: чужие предметы неясного предназначения беспрепятственно распространялось по планете. Что тут возразишь? А потом оказывается, что кому-то все-таки можно ковыряться с «пустышками», или изучать «газированную глину» и «ведьмин пудинг», потому что у них есть разрешение от начальников, которые решили, что они цари небесные, и имеют законное право распоряжаться всей этой дрянью из Зоны. И капитан Кватерблад из штанов выпрыгивает, чтобы обеспечить им такую возможность. А это означает, что оказаться с ним в одной команде позорно.
                    Шухарт с ужасом понял, что все эти размышления ни на шаг не приближают его к решению главного вопроса, на который он должен дать ответ как можно скорее: что делать лично ему? Как поступить, когда жабы возьмут его за горло по-настоящему?
                    А потом думать ему надоело. Шухарт решил, что до сих пор поступал правильно, и впредь нужно вести себя именно так. Заботы и тревоги других людей не должны его волновать. Всю жизнь свою он старался думать только о себе. И это удавалось легко и без напряжения, потому что никто его проблемами не интересовался, а он отвечал взаимностью попадавшимся на его пути людям. У него нет ни малейшей причины, быть добреньким к другим. А это означает, что все, что он будет делать впредь, должно приносить выгоду только ему. Отныне он ничего не будет делать по приказу. Он и раньше не любил начальников, которые считали, что могут отдавать ему обязательные к исполнению приказы. Теперь тем более — отныне любая работа исключительно за деньги. И только тогда, когда они ему действительно понадобятся.
                    Шухарт дал себе крепкое слово впредь не поддаваться уговорам и поступать, как положено законченному эгоисту. И так ему стало хорошо и спокойно, что он повернулся на бок и моментально заснул.
                    Утром Шухарта разбудил сержант Луммер. Он был не  в духе. Его некрасивое толстое лицо, перекошенное злобой, выглядело еще отвратительнее, чем вчера во время задержания. Не трудно было сообразить, что его так расстроило. Он пришел, чтобы выпустить на свободу своего узника.
                    — Пожрать принес, сержант? — спросил Шухарт с издевкой.
                    — Дома пожрешь, — неохотно пробурчал Луммер. — Отпускаем мы тебя.
                    — А вот это правильно. Я пойду? Или отведешь меня к капитану Кватербладу? Он наверняка захочет принести мне извинения.
                    — Смотри, сталкер, а вдруг капитан передумает? Он у нас принципиальный. Отведет тебя к судье, а по твоей статье меньше трех лет не дают. В лагеря отправят, вот там и будешь язвить, сколько захочешь. Если слушателей найдешь. Вот там будешь жрать по расписанию.
                    — Не боишься, что я тебя запомню, сержант Луммер?
                    — Запоминай на здоровье. Я тебе «белое кольцо» в карман не подбрасывал. Вины перед тобой не чувствую. А ты, Рыжий, парень честный, не будешь мстить человеку, который тебе зла не сделал.
                    — А вдруг я доброту свою продам за сотню монет?
                    — Никто тебе за такую мелкую сошку, как я, сотню монет не предложит. И не наговаривай на себя, таких как ты, жизнь не меняет. Стержень у вас есть, хотя частенько ржавый, — сказал Луммер и заржал над своей шуткой. Понравилась она ему.
                    Потом достал наручники. Внимательно посмотрел на Шухарта и убрал их обратно.
                    — Так дойдем, — сказал он примирительно.
                    Капитан Кватерблад был не один. У стены стояли два жутких мордоворота в одинаковых темных костюмах. Каждый на две головы выше Шухарта, с кулаками, живо напоминающими о бренности существования. Конечно, можно было представить себе драку с ними, но это было бы очень короткое и печальное кино. Зачем они здесь? Из ФБР, что ли? Раньше таких здоровенных парней Шухарт в полиции не видел.
                    — Здравствуйте, капитан! Я вам не помешал? У вас, смотрю, важная встреча. Так я в следующий четверг зайду.
                    — Садись, Шухарт. Не шуми. Будь моя воля, отправил бы я тебя в тюрьму на три года. Для перевоспитания. Ты бы мне потом спасибо сказал. Но нашлись хорошие люди, поручились за тебя. Что-то мне подсказывает, что они сделают из тебя законопослушного человека быстрее, чем правоохранительные органы. Можешь не сомневаться. Есть у них на тебя методы.
                    — Вот эти, что ли? Да уж лучше в тюрьму.
                    — Боишься, сталкер?
                    — Никого я не боюсь, капитан, только эти ребята на воспитателей не похожи.
                    — Боишься. И это хорошо. Сговорчивее будешь. И поймешь, наконец, что честным быть выгоднее.
                    «Не на того напал, зараза стоеросовая», — подумал Шухарт с ненавистью.
                    — Забирайте его, ребята. А ты, Шухарт, больше законы не нарушай. Если опять тебя с предметами из Зоны поймают, получишь по совокупности. Пожалеешь, что на свет появился.
                    — Уже жалею.
                    — Да ладно тебе. Станешь честным человеком заходи, поболтаем о жизни, пивка выпьем.
                    — Не люблю пиво, — огрызнулся Шухарт.
                    — Ну, еще чего-нибудь.
                    — Капитан, наручники ему полагаются? — спросил один из мордоворотов. — А то мы свои захватили на всякий случай.
                    — А зачем? Он же свободный человек. Претензий к нему со стороны закона нет. Так что относитесь к нему как к обычному человеку. И прошу, без необходимости его не обижайте.
                    — Наша работа: доставить его в нужное место без повреждений. Мы справимся, капитан, не в первый раз такую важную работу выполняем, — ответил второй мордоворот.


Странный договор


                    Что же, Шухарту жаловаться было не на что, доставили и в самом деле без повреждений, в машине бить не стали. Разве что, угрюмо молчали всю дорогу. Ему не удалось разговорить их, хотя он очень старался выяснить, за каким дьяволом он кому-то понадобился. Впрочем, Хармонт — город маленький. Глаза ему завязать не догадались или не захотели, так что он прекрасно видел, куда его везут: почему-то в центр. Если бы хотели убить или покалечить, направились бы на окраину, там есть укромные места для темных дел. О том, зачем кому-то понадобилось его убивать, Шухарт не думал. Прихватили, значит нужно. В этом городе никто ничего просто так не делает.
                    И все-таки его удивили. Автомобиль остановился возле офиса фирмы «Престиж». Шухарт выругался. Неужели его все-таки хотят записать в сталкеры? Как им объяснить, что он не будет на них работать. Только на себя.
                    — Проходите, мистер, — сказал мордоворот, открыв дверцу.
                    — Культурно излагаешь. Долго тебя натаскивали? — не выдержал Шухарт.
                    Мордоворот смолчал. Ни слова не сказал, словно язык проглотил. Выполнил приказ. Привел в кабинет. Там Шухарта ждали двое: Питер Мозес и доктор Кваттерфилд, о котором сталкеры рассказывали много хорошего — заботливый, лечит при необходимости, сам уколы делает и таблетки раздает. Значит, убивать не собираются, а будут наоборот лечить.
                    — Здравствуй, Шухарт. Ты мне нужен, хочу, чтобы ты поработал на меня, — сказал Мозес.
                    — С ума сойти. Что же такое произошло, что я вдруг многим понадобился? А вы мне — нет. Более того, уверен, что никому ничего не должен. Не люблю брать взаймы. А сейчас прямо-таки очередь выстроилась по мою душу, как будто я и в правду что-то задолжал. Не знаю, как отвадить заказчиков.
                    — Не нравится быть популярным?
                    — Нет. Оставьте меня в покое.
                    — Обязательно. От тюрьмы я тебя уже освободил, — сказал Мозес примирительно.
                    — А теперь вы скажите, что желаете мне счастья, — усмехнулся Шухарт.
                    — Размечтался, сталкер. Я хочу использовать тебя в своих целях, смысл которых ты понять не в состоянии. Детали тебе знать не нужно, даже, пожалуй, вредно. Пока ты мне нужен, можешь быть спокоен, — я позабочусь о твоей безопасности. А потом, когда цель будет достигнута, прости, гуляй самостоятельно. Я не вычеркну тебя из списка, потому что ни в одном списке ты числиться не будешь, просто забуду о твоем существовании. В тот самый момент, когда необходимость в твоей работе исчезнет, ты для меня перестанешь существовать. Да что я тебе говорю, ты и сам знаешь, как это бывает.
                    — Да, — кивнул Шухарт.
                    Честно говоря, ему стало легче. Он любил, когда ему говорят правду. Так проще жить.
                    — Что я должен сделать?
                    Мозес смотрел на Шухарта и старался отделаться от неприятных сомнений, он понимал, что этого человека будет трудно контролировать. Слишком своеволен и говорит много лишнего. Но обстоятельства заставляли использовать его. Мозес привык, что люди из этого городка за деньги выполнят любой приказ. И любые разговоры на тему: хочу – не хочу, они начинают только ради того, чтобы выбить побольше денег. Шухарт был другим, но и к нему, конечно, можно подобрать ключ. Например, разговорами о том, что никто не собирается мешать его стремлению к свободе выбора и личной независимости. Есть, оказывается, и такие люди. У Мозеса сложилось мнение, что Шухарт сделает все, как надо,  только если будет думать, что решение принял сам, без принуждения.
                    — От тебя потребуется сущая ерунда. Как я уже сказал, мне нужна твоя помощь. Заметь, я не принуждаю тебя, а прошу помочь. За хорошие деньги.
                    — А конкретнее?
                    — Сначала мы должны сделать тебе энцефалограмму, парень, проверим на соответствие, — вмешался в разговор человек в белом халате. — Посмотрим, есть ли у тебя шанс стать великим сталкером.
                    — Вы знаете, доктор Джеймс Каттерфилд, как вас ребята называют?
                    — Нет.
                    — Мясник.
                    — Красиво и остроумно. Я оправдаю высокое доверие, если представится возможность, — засмеялся доктор. Он, конечно, и раньше слышал свое прозвище, и оно ему нравилось.
                    — Резать меня будете?
                    — Если понадобится.
                    — Прямо сейчас начнете?
                    Питер Мозес и доктор охотно рассмеялись. Шутка им понравилась.
                    — Не бойся, сталкер, Мясник тебя не обидит! Пошли в медпункт, плакса.
                    Через полчаса Шухарту стало скучно. Мозес и Мясник с увлечением обсуждали что-то непонятное и важное для них. Они рассматривали бумажную ленту, на которой самописец нарисовал ломаную кривую, и произносили непонятные слова и были явно чем-то удивлены или расстроены. Что-то им не понравилось.
                    — Я могу идти? — спросил Шухарт, которому надоело ждать. — Продолжайте свой ученый разговор без меня. Не хочу мешать таким умным господам.
                    Мозес посмотрел на него и рассмеялся.
                    — У этого парня действительно нет Т-зубца? — спросил он у доктора Каттерфилда. — Кто бы мог подумать!
                    — Совсем. Из него не получится сталкер.
                    — Значит, мы просчитались. Послушай, Шухарт, кто еще вчера просил у тебя помощи? — спросил Мозес.
                    — Стервятник Барбридж.
                    — Старикан опять собрался в Зону?
                    — Ага. Сказал, что у него есть там выгодное дельце.
                    — Рассказывал про Золотой шар?
                    — Нет.
                    — А я говорил, что Барбридж попытается раздобыть шар самостоятельно, — сказал доктор Каттерфилд.
                    — Скрытная мерзкая гадина. Тяжело работать с такими мерзавцами.
                    — Среди сталкеров есть и болтуны.
                    — Хорошо, запустим легенду через Фараона Банкера или Диксона, — сказал Мозес.
                    — О, да! Банкер известный болтун.
                    — Это хорошо.
                    — Так мне не нужно соглашаться на предложение Стервятника? — спросил Шухарт.
                    — А зачем тебе со сталкерами в Зону ходить, ты же научился пользоваться альтернативным входом? — сказал Мозес.
                    — Через туалет, что ли?
                    — Например.
                    — Устал я от вас, господа. Задурили вы мне голову. Курить хочу, да и выпил бы на два пальца виски. Что вам от меня нужно? Говорите, иначе я капитану Квотербладу сдамся и во всем признаюсь, пусть меня в тюрьму отправит на три года. Там не так скучно.
                    — Ты, Рыжий, необычный человек. Можешь в Зону попадать по собственному желанию из любого места. Этот талант дорогого стоит. Слышал, наверное, что такое нуль-транспортировка?
                    — Никак нет. Я в университетах не учился.
                    — Тебе и не нужно. У тебя природный дар. В Зоне есть много полезных вещей, после знакомства с которыми землянам удастся усовершенствовать многие технологии, а земная наука сделает огромный шаг в познании Мира. Это «браслеты», «белые обручи», «батарейки», «черные брызги», «губки» и многое другое. Если раздобудешь что-нибудь из этого списка, приноси Эрнесту, он на меня работает. Но есть один предмет, который ты должен будешь принести лично мне. За него я тебе выложу один миллион долларов наличными.
                    — Он тяжелый?
                    — Да. Это «золотой шар». На самом деле он медный, этот шар, диаметр его примерно десять сантиметров. Мне он нужен. Для того, чтобы заставить сталкеров его искать, я придумал глупую историю о том, что достаточно любому человеку прикоснуться к нему, чтобы у него немедленно исполнились все потаенные желания, и он обрел настоящее человеческое счастье.
                    — Это действительно так? — поинтересовался Шухарт, чтобы поддержать разговор. Он не верил в «золотые шары», исполняющие желания.
                    — По крайней мере, на миллион долларов ты сможешь купить много вещей, о которых пока только мечтаешь, — ответил Мозес жестко.
                    — А если кто-нибудь другой найдет ваш «золотой шар»? И загадает, чтобы ваш «Престиж» провалился под землю. Что вы тогда будете делать? Подождите, не потому ли здание Института провалилось? Оказывается, кто-то до шара вашего уже дотронулся! Вот так дела. Как все просто объяснилось!
                    — Не болтай ерунду. Подумай лучше о миллионе, который ты получишь, когда принесешь мне шар. Кто бы не принес мне «золотой шар», свой миллион он получит.
                    — А если вам принесут два шара или три?
                    — Он один такой. И повторяю, у тебя очень большие шансы обнаружить его. Не упусти свой шанс.
                    — А вы откуда знаете про этот «золотой шар»?
                    — Мне рассказал о нем доктор Сэм Дуглас из Института внеземных культур.
                    — Но этот ваш доктор погиб в Зоне.
                    — Да. Сначала рассказал о «золотом шаре», а потом погиб. Так бывает. Ты, Шухарт, надеюсь, не веришь, в то, что шар приносит удачу и исполняет желания? Если веришь, то сможет загадать хоть сотню желаний. Я разрешаю. Но потом обязательно принеси его мне. Не слишком трудное задание?
                    — Я так понял, что поиски «золотого шара» дело опасное.
                    — Любая прогулка в Зоне опасное дело. Ты об этом знаешь лучше других.
                    — Вы хотите использовать «золотой шар» для злого дела?
                    — Нет, конечно, — ответил Мозес серьезно. — Мой интерес к нему сугубо прагматичный и не затрагивает философских понятий добра и зла. Кстати, для меня эти понятия не имеют значения.
                    — И все-таки, для чего он вам понадобился?
                    — Есть вещи, о которых неподготовленным людям лучше не знать. Скажу больше: для людей будет лучше, если о тайне «золотого шара» никто никогда не узнает. Не вашего ума это дело. Понятно?


В ожидании фантаста


                    Пильман получил очередное указание от советника президента по науке Нила Кларка. Ничего существенного, очередная причуда человека, который давно забыл, каково это — заниматься наукой.
                    — Что-то случилось? — спросила Ева.
                    — Не знаю, что и сказать. Кларк решил прислать мне на помощь консультанта. По его мнению, Институт не справляется. Считает, наверное, что его человек исправит наши возможные ошибки.
                    — Абсурд!
                    — Само собой, — подтвердил Пильман. — Дорога к академическому знанию проложена через болото абсурда! Это все знают.
                    — И кого нам ждать? Потрясающего гения или обычного осведомителя?
                    — Ты будешь смеяться! Помощь нам будет оказывать писатель-фантаст.
                    — Это шутка?
                    — Увы! Это реалии нашего сошедшего с ума мира, — с горькой усмешкой сказал Пильман.
                    — И кого присылают, интересно?
                    — Некоего Энди Хикса. Никогда не читал его книг. Даже не слышал о нем.
                    — О, а я читала его роман. Правда, забыла название. Надо сказать, у него хорошо получилось. Забавно написал. Иногда, даже поучительно.
                    — Поучительно? — возмутился Пильман. — К нам едет учитель-самоучка. Только этого не хватало. Проклятый фантаст наверняка будет нудно бубнить о том, что мы безнадежные придурки, поскольку не учитываем в исследованиях последние достижения астрологической науки и древние эзотерические знания. Астрологическая наука — язык не поворачивается произносить подобный бред. Но выслушивать его я буду обязан.
                    Ева расстроилась. Она давно не видела мужа в таком возбужденном состоянии. Не секрет, что Институту так и не удалось добиться прорыва в изучении «хармонтского феномена». Но это не значит, что Пильман не справлялся со своей работой. Рано или поздно секрет Посещения будет раскрыт. Для Пильмана важно оказаться при этом в нужном месте и в нужное время, чтобы навеки связать это великое достижение со своим именем. С этой точки зрения общение с фантастом — настоящий подарок. У его текстов значительно больше читателей, чем у самого известного ученого. Если удастся убедить Хикса, что в своих интервью он должен чаще упоминать  о Пильмане и возглавляемом им Институте, все получится самым лучшим образом. Впрочем, и Хикс заинтересован в том, чтобы в публикациях об Институте чаще мелькало его имя. Наверняка со временем он напишет несколько книг о Посещении. Кларк неслучайно выбрал для проведения рекламной кампании «хармонтского феномена» в меру известного фантаста — псевдо документальные книги, которые он, в конце концов, обязательно напишет — дело исключительно перспективное. Надо полагать, что пришло время отчитываться в Конгрессе о проделанной работе и рациональном использовании бюджетного финансирования. Документальные книги о достижениях Института в этих обстоятельствах лишними не будут. Наступил тот редкий случай, когда у всех участвующих сторон цели совпадают.
                    — Постарайся вести себя с Хиксом доброжелательно, его участие в проекте может быть выгодным, — сказала Ева, ей не хотелось, чтобы Пильман навредил себе.
                    — Я должен буду молча выслушивать его бред? — возмутился Пильман.
                    — А ты не слушай его, а говори сам.
                    — Сомневаюсь, что это поможет.
                    — Кларк не прислал бы к тебе сумасшедшего. Иногда бывает полезно взглянуть на проблему, решить которую пока не удается, с необычной стороны. Хикс — совсем не глуп. Он может, сам того не желая, подсказать новую идею, которая, если ты с ней поработаешь, приведет к новому подходу, который поможет установить истину. Нельзя пренебрегать любой возможностью.
                    — Ты советуешь мне проверять фантастические идеи? Ты серьезно?
                    — Да. Я уже говорила, что читала его книгу о странных событиях, которые долгое время считали вторжением инопланетян, а потом оказалось…
                    — С тех пор, как я возглавил Институт, у меня нет времени читать «желтую» прессу.
                    — Мне кажется, что Хикс знает о пришельцах больше, чем весь наш хваленый Институт.
                    — Существование которых не доказано.
                    — Тем не менее.
                    — Почему ты так считаешь? — удивился Пильман.
                    — Потому что у нас недостаточно научных данных, чтобы всерьез рассуждать о пришельцах в Хармонте. Для нас они пока еще всего лишь фантастическая идея.
                    — Чушь.
                    — Когда у тебя, такого умного, в доме вдруг засоряется унитаз, ты зовешь на помощь сантехника или профессора Робертсона? Пусть о фантастических идеях рассуждают фантасты. У них своя логика. К тому же он сделает тебе рекламу, которой будут завидовать самые выдающиеся ученые мира, — сказала Ева решительно.
                    — Хорошо. Где я могу прочитать его книгу?


Хикс о пришельцах


                    К своему немалому удивлению, Пильман вынужден был признать, что сочинение Хикса ему понравилось. Ну, как  понравилось? Некоторые его идеи (оказалось, что у фантаста могут быть оригинальные идеи) показались вполне разумными. В самом начале текста просто и доходчиво, на пальцах, было показано, что, признавая конечность скорости света, говорить о межзвездных путешествиях нелепо. Слишком длительными окажутся подобные полеты. А значит, человеческие организмы не способны преодолевать космические расстояния. Можно допустить, что чужие используют нуль-транспортировку? Но тогда разумно было бы предположить, что на Земле должны находиться тысячи пришельцев. Что скрыть было бы невозможно.
                    Разумное предположение, что развитые инопланетные цивилизации открыли способ передвигаться по Вселенной со скоростями выше скорости света, тоже не проходит. Если и в самом деле существует не открытый пока закон природы, игнорирующий скорость света, он обязательно проявился бы в естественных космических процессах. Мы исследуем небесные объекты, находящиеся в различных предельных состояниях: сверхмассивные, обладающие огромными магнитными полями, вращающиеся с невообразимой скоростью. Но наблюдения показывают, что законы Кеплера неукоснительно выполняются во всех известных нам системах, что однозначно доказывает, что скорость света в нашей Вселенной не может быть превышена. Что же, с этим очевидным фактом следует согласиться. Но сначала надо бы проконсультироваться у астрономов, занимающихся SETI — международным проектом по поиску внеземных цивилизаций, у которых могут быть свои соображения.
                    Дальнейшее повествование в книге Хикса развивалось предсказуемо: появился персонаж, поведение которого легко могло быть объяснено высокими инопланетными технологиями, неизвестными на Земле. К тому же он и сам регулярно называл себя пришельцем. И только в самом конце книги, совместными усилиями ученого и фантаста (странное сотрудничество, а ведь нечто похожее Кларк ему сейчас и предлагает) удается разобраться с истинной сущностью этого поддельного пришельца. Если отбросить фантастическое объяснение, которое Хиксу понадобилось, чтобы свести концы с концами в своем произведении, придуманная им ситуация может представлять интерес и при изучении «хармонтского феномена». Вдруг никакого Посещения не было? И разгадка не связана с мифическими пришельцами? Это объяснило бы, почему пока не удается понять смысл этих загадочных проявлений непонятно чего. Неприятно говорить, но неверные предпосылки обычно приводят к ошибочным выводам.
                    Такую возможность следует учитывать, ее нельзя отбрасывать без тщательной проверки. Получается, что фантаст давно, еще до своего появления в Хармонте, подсказал хорошую идею, которая может стать полезной для общего понимания «хармонтского феномена». От Пильмана как директора Института сейчас требуется ненавязчиво намекнуть профессорам Уильямсу или Робертсону о возможности и полезности подобного подхода. Интересно, скорректируют свои исследования, если придется отказаться от гипотезы Посещения Земли инопланетянами?
                    — Послушай, Ева, — попросил жену Пильман, — не могли бы твои сотрудники рассчитать примитивную модель «хармонтского феномена» без Посещения?
                    — У меня в лаборатории один парень занимается чем-то подобным. Завтра расспрошу его о результатах.


Фантаст прибыл


                    Фантаст Энди Хикс оказался склонным к полноте аккуратно одетым длинноволосым человеком невысокого роста. В нем чувствовалась порода. Хотя вряд ли он был аристократом, но это не принципиально. Впрочем, какая разница. Пильмана его родословная не интересовала. К тому же он сомневался, что у Хикса есть родственники, которыми бы тот гордился и хвастался. Не исключено, что для собственного пользования он придумал мир, где был самым-самым выдающимся и знаменитым. Говорят, что фантасты часто такое проделывают со своей жизнью. Но надо признать, что Хикс производил довольно приятное впечатление. Наверное, именно так и должен выглядеть самодостаточный человек.
                    — Я прочитал вашу книгу, — сказал Пильман первое, что пришло в голову. По его мнению, такое признание должно было понравиться писателю.
                    — И какую конкретно книгу вы прочитали, если вас не затруднит припомнить?
                    Для Пильмана это был неожиданный вопрос.
                    — Интересную. Название забыл.
                    Хикс натужно рассмеялся, достал платок и стал демонстративно вытирать выступившие на глазах слезы. За долгие годы общения с читателями подобные отзывы ему изрядно надоели. Но он нашел в себе силы ответить крупному ученому, как ответил бы малому ребенку, произнесшему по неразумению оскорбительную фразу, поскольку не понимал ее сути.
                    — Не переживайте, так многие отвечают. Казалось бы, объяснить этот феномен трудно, однако это очень частое явление. Надо сказать, придумать подходящее название для нового текста — это одна из тяжелых и ответственных обязанностей писателя. И вот, он думает, мучается, ночами не спит.… И наконец, наступает волшебный миг озарения, выстраданное название создано. Миг творения произошел. Иногда писатели гордятся названием своей книги больше, чем остальным текстом. Но вот книга попадает в руки читателя. Понравилась она или нет — дело десятое. Важно, что название никого не тронуло. То есть большая часть писательского труда безвозвратно пропала. Осталась недоступной для людей. Неприятные чудеса. О, хороший образ — «неприятные чудеса». Это надо будет запомнить. Пожалуй, назову так очередную свою книгу.
                    — Я не знал, что вас, писателей, волнуют такие тонкости.
                    — Нас все волнует. Мы — биологические механизмы, перерабатывающие человеческие чувства в доступный массовому читателю продукт, — Хикс довольно покивал головой, ему понравилось это определение.
                    — Никогда не думал о писателях с этой стороны, — признался Пильман.
                    — И это наша заслуга. Страсти, без которых настоящее творчество невозможно, остаются с нами. Личные чувства автора не должны мешать читателю поглощать готовый продукт. Часто добиться этого эффекта бывает очень трудно. Но таков наш тяжелый труд, все решается наличием таланта.
                    — Сочувствую.
                    — Напрасно, — угрюмо сказал Хикс. — Вы, наши читатели, должны нам завидовать.
                    — Ну, знаете, мы тут тоже работаем и по-своему страдаем.
                    — Не сомневаюсь. Но мы — писатели раскрепощены, полету нашей фантазии нет предела. Мы свободны в своем творчестве, нас не сдерживают ваши, так называемые, законы природы. Нет предела нашим мыслям и нашему чутью на проникновение в нашу жизнь элементов будущего. Знаете что, Пильман, я обязательно напишу о вас книгу. Вы — очень интересный человек, идеальный книжный герой.
                    — Кларк заказал? — печально спросил Пильман.
                    Хикс загрустил.
                    — Я профессионал. Писать книги — моя работа. И дорого продаю свои услуги. Очень дорого. Пока мы с Кларком не сошлись в цене. Он пытается сэкономить на самом важном элементе «хармонтского феномена» — на связном изложении всей этой загадочной истории на бумаге. Заметьте, сделать это должен человек, который умеет профессионально работать с текстом. И экономить на этом нельзя. Потому что через десятилетия всем будет глубоко наплевать на ваши научные статьи и отчеты. О «хармонтском феномене» будут знать только потому, что я напишу об этом происшествии книгу, и помнить только то, что в ней будет изложено.
                    — С этим утверждением можно поспорить, — почему-то разозлился Пильман.
                    — А вот это, пожалуйста. Это мы любим, это может быть полезно для моей книги. Но знаете, я что-то устал и проголодался. Есть ли поблизости хороший ресторан, там мы могли бы продолжить наш занимательный разговор. Готов выслушать ваши возражения.


О множественности миров


                    Среди известных Пильману представителей творческих профессий: театральных режиссеров и артистов, художников, карикатуристов, скульпторов, дизайнеров, деятелей кино, музыкантов, композиторов и поэтов, писатели, как правило, отличались исключительной прожорливостью. Некоторые из них были гурманами и выбирали себе еду с утомительной разборчивостью, другие были всеядными. Но выпить и закусить любили все без исключения. Правда, с фантастами Пильман пока не встречался. Он слышал, что писатели не любят, когда их сравнивают с фантастами, верно было и обратное. Почему Пильман вспомнил об этом сейчас, за столиком в кабаке «Очарованный кварк»? В первую очередь, потому что наблюдать за Хиксом было любопытно. Не каждый писатель мог бы посоревноваться с этим представителем фантастической литературы в поглощении виски и запеченной форели.
                    К тому же он беспрерывно говорил. Некоторые из его высказываний были банальны, но иногда он высказывал интересные идеи, которые неплохо было бы проверить и обсудить с профессионалами. Это было удивительно, ученые ни при каких обстоятельствах не стали бы выкладывать вот так, между сменой блюд, свои гипотезы, многие из которых могли бы стать основой актуальных научных статей и даже монографий, повышающих статус и репутацию в научном сообществе. Для фантаста этот впечатляющий фонтан идей не значил ничего. Пильман не сомневался, что большинство своих гипотез фантаст забудет через десять минут, а может быть, и сразу после того, как он их высказал.
                    — Нет никаких инопланетян, —  сказал Хикс, обведя зал недобрым глазом. — Вам, дорогой директор Пильман, придется упорно потрудиться, чтобы доказать мне обратное.
                    — Зачем? — удивился Пильман.
                    — Я уже говорил, что моя цель — написать правдивую книгу о том, как группа мошенников… э-э-э, простите, группа ученых с мировыми именами разводит федеральное правительство на очень большие деньги рассказами о зеленых человечках и разумных растениях, которые однажды посетили Землю и теперь готовят вторжение на нашу несчастную родину. Наверное, хотят съесть нас или поработить. Так фантасты обычно пишут для школьников пятого класса. Как правило, троечников. И, надо сказать, это приносит им успех, известность и хорошие деньги.
                    — Какая ерунда.
                    — Я люблю цитировать интервью вашего сотрудника Милкинса, которое он дал полгода назад целому ряду ведущих газет и известных блогеров в Центре изучения возможных экологических катастроф. Как мне кажется, он зарабатывал себе на пропитание именно таким способом. Он называл себя ученым, пострадавшим за правду, которую хочет скрыть коррумпированное правительство.
                    Пильман поморщился. Он думал, что об этом мерзавце давно уже забыли. Но для фантастов полгода —  не срок. Можно сколько угодно опровергать лживые, ни на чем не основанные и не подтвержденные ни единым фактом антинаучные теории, но для фантаста это не имеет значения — важно, что фейки отлично продаются.
                    — Наш бывший сотрудник Милкинс — всего лишь пошлый мерзавец, который пожелал по легкому срубить деньжат с доверчивых граждан. Мы подробно разъяснили, что все его измышления — гнусная ложь. А сам он — мелкий проходимец.
                    — Мелкий? Правда? — засмеялся Хикс.
                    — Был бы чуть умнее, придумал бы что-нибудь более правдоподобное.
                    — Он продолжил свои исследования? У него есть новые разработки?
                    — Нет. Милкинс был немедленно уволен. Мы дорожим репутацией нашего Института.
                    — А вот это напрасно. Общественное мнение вас не поддержит. Наши граждане очень не любят, когда людей преследуют за их убеждения.
                    — Его уволили не за убеждения, которых у него не было и нет. Он торговал авторитетом Института. То есть не своей собственностью. Если проще — пытался получить деньги мошенническим путем. Но безнаказанно марать доброе имя Института нельзя. Он был наказан именно за это.
                    — Я вас понимаю. Звучит правдоподобно. Но мы не в зале суда. Кстати, хорошая идея для книги. Я бы на месте Милкинса потребовал с вас деньги за незаконное увольнение и клевету. Насколько мне известно, вы так и не доказали, что Посещение не связано с пришельцами. Как, впрочем, и обратного. У вас нет окончательного, понятного общественности объяснения «хармонтскому феномену». В такой ситуации любой суд встанет на сторону Милкинса. Не хочу ему подсказывать, но книга, в которой бы описывался подобный судебный процесс, обречена на успех. Представьте себе, человек утверждает что-нибудь абсолютно дебильное и через суд доказывает свою правоту. Блеск. Обязательно напишу об этом серию книг. Это очень хорошая идея.
                    Хикс заказал еще одну порцию виски. Он раскраснелся и выглядел возбужденным и довольным.
                    — Сам я в пришельцев не верю. Зеленые человечки — это слишком человеческое, а значит, примитивное и, наверняка, ошибочное. Если и есть чужой разум, он будет совершенно не похож на нас, счастливых обитателей Земли. Я даже не уверен, что мы сможем посчитать этих пресловутых пришельцев не только разумными, но и хотя бы живыми. В конце концов, что такое жизнь? Наши ученые не способны дать внятное функциональное определение, с помощью которого мы могли бы надежно отличать живое от неживого, разумное от неразумного, глупое от умного.
                    — Если бы спросили у настоящих ученых, то получили квалифицированный и точный ответ, с которым согласно большинство ученых. Жизнь — это основополагающее понятие в биологии — активная форма существования материи, которая в обязательном порядке содержит в себе все свойства живого.
                    — Это пустые слова.
                    — Почему же? — удивился Пильман. — Есть несколько качеств, отличающих живое от неживого. Живые существа довольно сложно устроены, получают энергию из окружающей среды и используют её для своей пользы, способны к развитию,  приспосабливаются к изменениям окружающей среды, реагируют на раздражители, а еще размножаются.
                    — А чем разумные существа отличаются от живых? — поинтересовался Хикс.
                    — Разум — высшее проявление живого. Благодаря нему люди обладают сознанием.
                    — А еще создают вторую природу.
                    — Несомненно.
                    — Сочиняют стихи, фантастические романы и рекламу моющих средств.
                    — И ищут проявления чужого разума в далеком космосе, — вставил Пильман.
                    — И разгадывают кроссворды, — добавил Хикс. — И раскладывают пасьянсы.
                    — Мне кажется, вы не очень высокого мнения о человеческом разуме, — пошутил Пильман.
                    — Кстати, и о разумных существах, якобы, оставивших у нас на планете свой мусор.
                    — Это вы напрасно. Они прилетели к нам из далекого космоса, без высоких технологий это невозможно, — Пильману захотелось защитить неведомых инопланетян.
                    — Мы считаем пресловутых пришельцев разумными, только потому, что нам удобно и выгодно так думать. Мы условились, что они обладают сознанием, подобном человеческому. И это дает нам право считать их разум условным. Мы договорились считать их разумными. Конечно, все это пресловутый антропоцентризм, давно осужденный философами и фантастами. Нам кажется, что разум величайшее природное явление, потому что мы им обладаем. А у рыб есть жабры, которые для них вершина эволюции.
                    — Вы излишне бескомпромиссны.
                    — Есть только один способ проверить мои слова. Надо поймать хотя бы одного пришельца и допросить его. С пристрастием.


Фантаст удивляет


                    Хикс пожаловался на нездоровье и отправился в гостиницу, обживаться. Пильман обрадовался, в больших дозах фантаст был утомителен.
                    — Я должен закончить главу, доктор Пильман. Это очень важно для меня. Понимаете, главные враги для самого талантливого писателя или фантаста, — при этом Хикс довольно хмыкнул, — это лень и пренебрежение своими обязанностями. Очень важно придерживаться распорядка дня. Завтра я вам расскажу о пришельцах-призраках. Не слышали, наверное, о таких? Уверен, что вы будете мне благодарны. Это очень познавательно. Чужие формы жизни, они очень… чужие.
                    Пильман помахал ему рукой, но фантаст не обратил внимания на его жест.
                    Дома Пильман подробно рассказал Еве о новых идеях, которые высказал пьяненький Хикс.
                    — Как все предсказуемо, — засмеялась Ева. — У меня есть знакомые фантасты. Они действительно такие. Мы — мыслим фактами и гипотезами, художники — образами, а писатели — сюжетами. С этим ничего не поделаешь, у них так работает голова.
                    — Это какие-такие знакомые фантасты? — удивился Пильман.
                    — Разве ты не знаешь, что муж моей сестры Бетти — детективщик? Так у него много друзей фантастов.
                    — Нет. Никогда его не видел. Тем более его друзей, — признался Пильман.
                    — Очень плохо. Ты никогда не интересовался моими родственниками.
                    — Детективщик, фантасты. Получается, что я был прав, когда держался от них подальше. Знаешь, с меня и Хикса хватило. Буду писать мемуары, обязательно напишу о нем. Для оживляжа.
                    Впрочем, Пильман решил, что имеет смысл подробно записать рассуждения Хикса. А потом поискать в них рациональное зерно. Умение мыслить сюжетами, как это называет Хикс, — это, наверное, полезное качество. Комплексное восприятие, вне всяких сомнений, может быть полезно. По его словам, любое, даже незначительное искажение действительности немедленно станет очевидным, и сюжет немедленно развалится. Ложные факты в повествовании, якобы, ни за что не выстроятся в стройную логичную картину. Лучше проверки для любой новой гипотезы и не найти. Может быть, это и так. Но с этим хотелось поспорить. Есть повод думать, что иногда правильная ложь, бывает полезнее некоторых фактов.
                    Что, собственно, сказал Хикс? Пильман достал записную книжку, он попытался вспомнить и записать основные его идеи.
                    1. Чужой разум не похож на человеческий.
                    2. Инопланетяне не похожи на людей.
                    3. Нельзя исключать, что Посещение устроили вовсе не живые существа. В том смысле, что не все свойства земной жизни у них могут проявляться. И наоборот, они могут быть наделены свойствами, которыми не обладают земные организмы.
                    4. Мы можем считать разумом свойство материи, которое таковым не является. И наоборот. Только потому, что мы так условились.
                    5. Однако Хикс уверен в том, что пришельцев можно и нужно поймать. И допросить.
                    Интересный набор идей.
                    Его размышления прервала Ева.
                    — У нас гость, дорогой.
                    — Не вовремя.
                    — А я думал, что давно стал для вас желанным гостем, Валентин, — сказал Мозес дружелюбно.
                    — Зачем вы пришли?
                    — Принес вам подарок. Артефакт, которого вы еще не видели.
                    Он достал странную штуковину, которая напоминала обычную губку, которой люди пользуются в душе.
                    — Губка? — удивился Пильман.
                    — Можно и так сказать, — улыбнулся Мозес, только эта губка не человеческая.
                    — Чем она отличается от обычной?
                    — Это своеобразный видеомагнитофон. С помощью этой губки можно записать ваш сон, а потом днем просмотреть его и даже показать другим людям.
                    — Вы уже попробовали?
                    — Да.
                    Он закрыл глаза и щелкнул пальцами. Над губкой появилось голубое свечение. Сначала слабое, заманчиво дрожащее, временами вспыхивающее красными и желтыми всполохами. Постепенно оно стало сгущаться. Появились красивые фиолетовые прослойки и маленький человечек. Он был похож на карикатуру Мозеса. Так бы его изобразили в детском мультфильме.
                    — Мои способности мысленно представлять четкие картинки никогда не были удовлетворительными, — признался Мозес. — Простите, уж как вышло. Надеюсь, у вас получится лучше.
                    Человечек сел за появившийся невесть откуда стол. Он грустно — почему-то Пильман понял, что карикатурный Мозес был грустен — смотрел прямо перед собой. На столе стали появляться предметы, которые сталкеры вынесли из Зоны: «белые обручи», «зуды», «браслеты», «пустышки», «черные брызги»…
                    Маленькому Мозесу не понравилось все это богатство. Резким взмахом руки он сбросил артефакты на пол. Потом  вскочил и стал ожесточенно пинать ногами поверженные предметы, как будто это были футбольные мячи. Он даже немного повеселел.
                    — Жалко, что звука нет, — огорченно сказал Мозес. — Это многое говорит о способах общения пресловутых пришельцев. Я во сне произнес много резких слов, что подчеркивало мое раздражения. К сожалению, не могу их повторить. Забыл, могу только предполагать.
                    Между тем история маленького Мозеса продолжилась. На столе появился приятно сияющий шар желто-красного цвета. То ли золотой, то ли медный. Человечек с вожделением протянул к нему руки. Видно было, что он старается прикоснуться к нему, но тщетно. Невидимая сила отталкивала его. Пространство между маленьким Мозесом и шаром становилось больше, но руки его с каждой секундой становились длиннее. Так расширяется Вселенная, подумал Пильман. Было четко видно, что руки Мозеса растягиваются, словно резиновые, но дотронуться до шара ему не удается.
                    Внезапно картинка исчезла.
                    — Зараза, — сказал Мозес. — Как всегда проснулся на самом интересном месте. Не повезло.
                    — Интересная штука, — сказал Пильман. — Дадите попользоваться?
                    — Собственно, для этого я и пришел. В Институте должны знать о таком странном артефакте из Зоны.
                    Пильман решил, что ему следует поделиться новыми идеями, которые высказал Энди Хикс. И прочитал вслух, все, что только что записал.
                    — Условный разум, — это он хорошо придумал, — сказал Мозес. — Таких людей как этот писатель, вроде бы, называют остроумными и находчивыми?
                    — В каком-то смысле.
                    — Надо будет почитать его книги.
                    Пильман с сомнением пожал плечами.
                    В кабинет вошла Ева.
                    — Наверное, вам обоим будет это интересно. Мой сотрудник рассчитал модель Посещения, не связанного с космическим полетом. Выяснилось, что существует два решения соответствующей волновой функции. Проще говоря, существует два района, где могла появиться Зона. Первое решение — действительно указывает на Хармонт, что мы наблюдаем своими глазами. Второе, неожиданное, предполагает существование аналогичной Зоны на другом конце Земли, в России, в Ленинградской области.
                    — Отправитесь в экспедицию? — спросил Мозес.
                    — Если информация подтвердится.
                    — Не забудьте пригласить меня.
                    Через три дня они были готовы отправиться в путь. Пильману хотелось, чтобы к ним присоединился Хикс, но тот отказался. Сказал, что ему нужно закончить роман. И добавил, что в России своих фантастов хватает.


Часть 2

 Панов и Алмазов


Кирилл Панов


                    Когда все началось? В детстве, естественно. Иногда люблю вспомнить, как так получилось, что я решил вдруг стать ученым? Произошло это в классе шестом или седьмом. И виноваты, само собой, были прочитанные мной книги. Я тогда много и беспорядочно читал. Почему-то во многих попавших мне в руки книгах подробно рассказывалось о всепоглощающей жажде познания, которая, если уж овладевала однажды душами людей, не отпускала до конца их дней и делала по-настоящему счастливыми. Людей этих называли учеными, потому что они занимались наукой — одним из самых волнующих способов познания окружающего мира, известных человечеству. Некоторые считали их неудачниками, но это, конечно, было не так. У страсти познания был смысл, ради которого стоило жить, а это ни за какие деньги не купишь.
                    Я до сих пор вспоминаю и перечитываю эти книги. Поль Крюи. «Охотники за микробами». Синклер Льюис. «Эрроусмит». Вениамин Каверин. «Открытая книга» и «Два капитана». Чарльз Перси Сноу. «Пора надежд» и «Поиски». Митчелл Уилсон. «Живи с молнией» и «Брат мой, враг мой».
                    Потом пришло время читать фантастику. Жюль Верн. «Таинственный остров» и «Из пушки на Луну». Герберт Уэллс. «Машина времени» и «Война миров». Артур Конан Дойл. «Затерянный мир». Братья Стругацкие. «Далекая радуга», «Понедельник начинается в субботу» и «За миллиард лет до конца света». Фред Хойл. «Черное облако».
                    Мне нравилось читать истории о фантастических обстоятельствах, в которые попадают удивительные и талантливые люди.
                    И нет ничего странного в том, что однажды наступил день, когда я понял, что больше всего на свете хотел бы стать одним из них. Находиться рядом с настоящими учеными казалось мне наивысшим счастьем, которое только может выпасть в жизни. Хотелось верить, что однажды смогу стать таким же одержимым борцом за истину, как мои любимые книжные герои. Даже больше того — тайно рассчитывал, что и настоящие ученые обязательно признают меня своим. Так была решена моя судьба. И, надо сказать, я ни разу не пожалел о своем выборе.
                    И ведь получилось. Однажды я стал одним из тех самых людей, которых считал особенными. И вынужден был признать поразительную истину — мое мировоззрение сформировали не чужие сочинения. Это я сам выбирал для чтения книги, в которых находил что-то важное для себя, то, что давало мне право не считать свои желания чем-то маргинальным и ненормальным. Конечно, я читал и другие книги, но сейчас ничего не могу сказать о них, кроме того, что они были интересными, но описывали непонятный мир, который так и остался чужим. Мир людей, для которых познание пустой звук.
                    Самым большим своим недостатком всегда, с самого раннего детства, я считал гипертрофированное, часто болезненное чувство любопытства. Я хотел знать. Всегда и обо всем, о чем бы ни заходила речь. Иногда это было неприятно и неуместно, но победить странное желание постоянно удовлетворять свое любопытство я был не в состоянии. Потом стал утешать себя тем, что болезненное любопытство для любого настоящего ученого — всего лишь обязательная профессиональная деформация, без которой добиться успеха в своей работе нельзя. Может быть, я заблуждался. Но, честно говоря, мне достаточно было того, что так считал я. Со временем пришлось научиться использовать свое неуемное любопытство в мирных целях (при написании квартальных отчетов о проделанной работе).
                    Как устроен мир вокруг? Вот что я хотел знать. Подхода к решению этого главного вопроса было три:
                    1. Ядерная физика. Строение неисчерпаемых атомов. Начинать следовало с основ мироздания. Следовательно, заняться квантовой механикой;
                    2. Биология. Исследование феномена жизни, хотелось понять, что такое сознание и мышление;
                    3. Астрономия. Почему  Вселенная оказалась именно такой — расширяющейся с ускорением. Как возникли звезды, галактики и планеты, почему именно на Земле возникла разумная жизнь? Что такое пространство, почему возникли и наполнили его многочисленные поля? Что такое время? Что такое темная материя и темная энергия? Как развивалось все это невообразимое сборище таких непохожих материальных объектов. Существуют ли объекты нематериальные?
                    Я сделал выбор — посчитал, что астрономия лучше всего подходит для того, чтобы получить внятные ответы на волнующие меня вопросы.
                    Как оказалось, я сделал правильный выбор.


Кирсанов, университетский друг


                    В университетские годы я интересовался многими вещами. Прежде всего, пытался понять, что такое наука? Очень быстро выяснилось, что многие студенты весьма смутно понимают характер своей будущей работы, поскольку никогда всерьез не задавались таким вопросом, с необъяснимым пренебрежением относясь к любым проявлениям философии. Их интересовали только конкретные исследования. Мне это казалось странным. Как можно чем-то заниматься, если не очень хорошо представляешь смысл своих действий?
                    А еще для меня было важно понять, есть ли у научного познания предел. Познаваема ли Вселенная, так сказать, до конца? Существует ли что-нибудь кроме наблюдаемой астрономами Вселенной? Я был обычным студентом, но ни на миг не сомневался, что обязательно попытаюсь найти внятные ответы на эти вопросы. Стоит ли тратить время на учебу, если не можешь четко сформулировать планы на будущее? Я хотел узнать о Вселенной что-то такое, чего до меня никто не знал. Нормальное желание для молодого ученого.
                    В университете я встретил студента, с которым мог вести содержательные разговоры о самых запутанных научных вопросах. На самом деле, найти подходящего собеседника не так просто, как кажется. Конечно, мне здорово повезло. Кирсанов умел слушать и понимать. В те годы я был восторженным молодым человеком, которого переполняло огромное количество самых безумных гипотез. Мне было необходимо делиться своими идеями с людьми, которые были бы согласны безропотно их выслушивать, понимать и как-то реагировать: хвалить, восхищаться или критиковать. Я поощрял любую реакцию. Не все мои идеи были удачны, Кирсанов немедленно указывал на явные ошибки, логические недостатки и прочие изъяны моих идей. Иногда казалось, что и ему нравится беседовать со мной, его присутствие наполняло мое сердце радостью.
                    Прямолинейная критика Кирсанова устраивала меня больше пустых похвал, поскольку позволяла находить ляпы в моих смелых рассуждениях и исправлять ошибки, добиваясь относительной непротиворечивости теорий, которые после этого начинали казаться даже Кирсанову более или менее перспективными.
                    Самым часто употребляемым его замечанием были такие слова:
                    — Твои идеи всего лишь пустые, не подтвержденные наблюдениями домыслы, ты не имеешь права так говорить, поскольку нет таких фактов. Старайся не делать не признанных научным сообществом заявлений. Только так ты сможешь стать настоящим ученым.
                    — Пока еще не признанных, — отвечал я гордо. — Но то, что я говорю, явно следует из общей физической картины мира. Думаю, что нужные мне доказательства совсем скоро будут установлены. Подождем, мы пока никуда не спешим.
                    — Твоей картины мира! — возмущенно говорил Кирсанов.
                    — Конечно, моей! А чьей же еще!
                    Нельзя не отметить, что в специальных вопросах Кирсанов разбирался очень хорошо, умел подбирать точные слова и замечал мелкие, но важные детали, на которые я, как правило, увлеченный общей идеей, не обращал должного внимания. Кирсанова привлекали конкретные частные задачи, о которых заранее известно, что они имеют полезное применение, рассуждать о фундаментальных проблемах, он не умел и не любил. Более того, почему-то не считал, что имеет на это права, чем каждый раз приводил меня в состояние легкой паники. Кто должен был ему выдать права на научное творчество, я так и не выяснил.
                    Лично я не нуждался в специальном разрешении иметь собственное представление об окружающем мире. Достаточно было строгих ограничений, которые на мои идеи накладывал современный уровень научных знаний. Главное — и это меня устраивало — мои гипотезы должны были основываться на результатах наблюдений, позволяющих сделать правдоподобное предположение, которое в свою очередь должно быть проверено в процессе новых наблюдений. Дальше по методике: если самые смелые идеи подтверждаются на практике — они принимаются, если не подтверждаются — безжалостно отбрасываются. Все просто.
                    — Я не слишком груб? — время от времени спрашивал Кирсанов. — Обычно творческие люди, вроде тебя, крайне обидчивы.
                    — Не бери в голову, — честно отвечал я. — Если твои придирки неверны, я не обращаю на них внимания, если ты прав, я благодарен тебе, поскольку помогаешь исправить неизбежные ошибки. Это же диалектика! Как говорил кот Матроскин: «Совместный труд для моей пользы — объединяет».
                    Кирсанов ухмылялся. И пытался перевести разговор на обсуждение уже проверенных фактов, о которых нам на лекциях рассказывали преподаватели. Для него они были абсолютными истинами, обсуждать которые глупо и вредно, а я относился к ним только как к исходным сведениям, необходимым для проведения дальнейших исследований.


Наука, оказывается, бывает разной


                    Разговоры с Кирсановым помогли мне понять одну непростую истину — разные ученые могут по-разному понимать, что такое наука. Цель, вроде бы, у всех одна — познание. Но что такое познание, каждый понимает по-своему. И самое неприятное, нет общей формулы, которая позволила бы определить, какое познание следует считать «правильным». Нельзя сказать, что я сразу примирился с таким печальным выводом. Но это был тот самый случай, когда мое согласие не имело значения.
                    Однажды Кирсанов появился утром на лекциях в крайне взвинченном состоянии. Что-то у него пошло не так, то ли важная встреча сорвалась, то ли деньги потерял. Такое случалось время от времени. Я не любил в такие дни вести с товарищем отвлеченные разговоры, потому что толку от него все равно нельзя было добиться, его голова была занята своими проблемами. Но на этот раз Кирсанов заговорил первым. Да так убедительно и складно, словно специально заранее подготовил свою речь и выучил ее наизусть.
                    — Иногда мне жаль тебя, Панов, ты не понимаешь самого главного в реальной жизни. И, боюсь, что никакие лекции не помогут тебе стать настоящим ученым, как бы ты не старался, каких бы замечательных результатов не достигал, какие бы великие открытия не совершал. Ничто тебе не поможет.
                    — Почему? — удивился я.
                    — Ты не можешь стать членом научного коллектива. Ты — законченный эгоист и не способен на простые человеческие чувства, когда тебе приходится выбирать между людьми и познанием. Для тебя научная истина при любых обстоятельствах важнее человеческих слабостей. В современном мире такие ученые не нужны.
                    До сих пор я никогда не задумывался о том, что стать настоящим ученым и познавать мир — разные вещи. Для меня эти понятия были тождественны. Познаешь мир, используя научный метод — значит, ученый. А если называешь себя ученым — будь добр познавать мир. О том, что можно быть ученым и не заниматься познанием мира, я не догадывался.
                    — Ты фанатик, — угрюмо продолжал Кирсанов. — Неужели непонятно, что для того, чтобы продуктивно заниматься наукой, иметь возможность определять цели познания и получить доступ к производственным мощностям современной науки, ты должен заняться собственной карьерой. Без этого все твои надежды будут разбиты. Ты должен научиться нравиться начальникам, долгие годы стараться быть им полезным, пока сам не станешь научным руководителем.
                    — Я смогу, — рассмеялся я.
                    — У тебя ничего не получится.
                    — Почему.
                    — Ты излишне честен.
                    — Это же хорошо?
                    — Ошибаешься. Ты обречен на проигрыш. Понимаешь, честному человеку тяжело везде, занятие наукой не исключение. Способность к вранью и разумной подлости дает людям эволюционное преимущество. Особенно при попытках выстроить карьеру. Ты готов подделывать научные данные и хвалить лживые статьи?
                    Я растерялся. Ни о чем подобном я никогда не думал. Но поспорить мне захотелось.
                    — Занятие, основанное на вранье и подлости, не может считаться наукой. Ученые должны быть кристально честны. По-другому быть не может.
                    — Ты путаешь науку и познание, — Кирсанов начал сердиться. — Это целью познания может быть стремление к достижению абсолютной истины. Наука занимается более приземленными вещами. Часто заблуждения ученых становятся величайшими открытиями.
                    — Например?
                    — Самый наглядный пример — гелиоцентрическая система Коперника. По его ошибочному представлению об устройстве мира планеты двигались не только по правильным круговым орбитам вокруг Солнца, но и по многочисленным эпициклам, которые понадобились ему для того, чтобы получать хотя бы приблизительно точные значения положения планет на небесной сфере. В данном случае, эпициклы — прямая подтасовка данных. Давай, осудим его и перестанем называть ученым.
                    — Неудачный пример. В этом суть занятий наукой — полученные данные неоднократно проверяются, прежде чем стать установленным фактом. Коперник был честен. Он сделал все, что смог. Его дело продолжил Кеплер, а потом и Ньютон. Они были настоящими учеными. А лживые и разумные подлецы только показывают свою дурость. Любая подтасовка данных рано или поздно становится известной.
                    — Неужели, Панов, ты действительно так думаешь? — спросил Кирсанов, словно давая возможность покаяться и исправиться.
                    — Конечно, — ответил я. — Потому что именно так наука развивалась многие века. «И все-таки она вертится», — сказал Галилей инквизиции, и был прав. Как мы теперь знаем. Земля вертится.
                    — Не говорил Галилей этого, — возразил Кирсанов. — Эту сказку придумали вот такие же упертые моралисты как ты.
                    — А если и придумали, все равно были правы! Это очень полезная легенда.
                    — Вот все вы такие — чистоплюи. Одна ложь для вас преступление, а другая, полезная вам, вполне себе разрешается. И все бы ничего, но вы считаете, что это вы наделены особым человеческим качеством, позволяющим решать, какая ложь позволительна, а какая должна быть запрещена.
                    Мне осталось лишь улыбнуться в ответ. Упрек в свой адрес я не принял.


Павел Павлович Павлов


                    Беседы с Кирсановым были полезны и многому меня научили, хотя бы точно формулировать мысли, но ни на шаг не приблизили к тому идеальному миру «настоящей науки», который я себе придумал.
                    По тихим коридорам Университета действительно ходили великие люди, о которых я столько читал в учебниках и монографиях. Мне было разрешено вежливо здороваться с ними, и я радовался, когда мне отвечали. Иногда формально, иногда с доброй улыбкой, за которой читался профессиональный интерес — вот какие люди придут нам на смену. Это было очень приятно, но я понимал, что вести с ними откровенные беседы о своих гипотезах пока еще рановато. Почему, собственно? Наверное, не хватало наглости. А может быть, стеснялся. Первое, что приходило  в голову — у них своих идей полно,  нехорошо отрывать их от работы (то есть занятий той самой «настоящей наукой», к которой я стремился).
                    Когда пришло время выбирать тему для дипломной работы, я почти решился предложить свою — о природе магнитаров, таинственных и удивительных нейтронных звезд, обладающих исключительно сильным магнитным полем, но не успел. Мне на выбор предложили две темы: калибровку N-образных измерительных щелей или составление таблиц для астролябии Данжона. Я тяжело вздохнул и выбрал калибровку N- щелей.
                    И ведь справился. Разработал методику наблюдений, вывел формулы, написал программы обработки данных и отправился в командировку в южную астрономическую обсерваторию, где специально для меня было выделено время для работы на настоящем телескопе.
                    Работа над дипломной работой полностью захватила меня, я выполнил ее с удовольствием, и был рад, когда узнал, что результаты ее обещали напечатать в Ученых записках Университета. Это была первая самостоятельная публикация — событие, которое запомнилось на всю жизнь. Теперь можно было подумать и о магнитарах.
                    На кафедре, впрочем, по-своему решили вопрос о моем дальнейшем трудоустройстве. Сразу после удачной защиты диплома, меня подвели к элегантно одетому человеку с аккуратно подстриженной бородкой. Глаза его скрывали темные очки, но, судя по безмятежной улыбке, с которой он рассматривал меня, можно было догадаться, что я произвел благоприятное впечатление на своего потенциального вербовщика. Выглядел я счастливым, усталым и готовым к проведению сложных научных исследований.
                    — Повезло вам, Панов, — шепнул куратор группы. — Многие более достойные студенты с удовольствием бы поменялись с вами местами.
                    — Совершенно верно, вам многие позавидуют, если вы присоединитесь к нашему коллективу, — подтвердил элегантный человек, снял очки и представился: — Павлов, Павел Павлович. Я представитель заказчика.
                    Глаза его были лучезарны и честны. «Непонятно, зачем он их прячет?» — подумал я. — «Наверное, не хочет, чтобы его считали излишне мягким человеком. Мол, руководящая работа требует определенной жесткости, иначе подчиненные не поймут».
                    Какие странные мысли иногда приходят в голову человеку, которому предлагают работу, которая на долгие годы должна определить его жизнь. Мне тоже следовало показать себя серьезным человеком. Я непроизвольно, но энергично помотал головой, другого способа отделаться от глупых мыслей я не знал. До сих пор помогает. Но не все это поняли правильно.
                    — У вас появились сомнения? — участливо спросил элегантный человек.
                    — Нет, нет, — поспешил я заверить своего будущего работодателя.
                    — Прискорбно, мне рекомендовали вас как человека, способного проявлять сомнения. В работе, которую я вам хочу предложить, это полезное умение.
                    Я на миг растерялся, хотел промолчать, но потом не выдержал:
                    — Когда дело касается научных теорий, я сомневаюсь всегда.
                    — Прекрасно. Это как раз то, что я хотел от вас услышать. Жду вас завтра в нашей резиденции ровно в 11 часов. Не опаздывайте.
                    Он протянул мне красивую рекламу Центра особо важных исследований, о котором я слышал от людей, заслуживающих доверия, много разных противоречивых и малоправдоподобных рассказов. Говорили, например, что в Центре собрались явные прохиндеи, занимающиеся лженаукой. Но кое-кто, наоборот, намекал на то, что это учреждение создано для занятий некоей постнаукой, тем совершенно новым способом познания, который неминуемо должен сменить  устаревающую науку. Лично я склонялся к третьему мнению: в Центре занимаются исследованиями явлений, о которых человечеству знать еще рано. Как стать сотрудником Центра было непонятно, нельзя было просто прийти и сказать: «Хочу у вас работать». И объявлений о свободных вакансиях никто не видел. По крайней мере, с этим вопросом мне удалось разобраться: будущие сотрудники получали персональные приглашения от руководителей Центра. Критерии отбора остались непонятными. Не могу даже предположить, чем я мог привлечь внимание такой серьезной организации. Что такое они во мне обнаружили.
                    Павлов сказал куратору группы:
                    — Благодарю за помощь. Этот человек нам подходит. Если, конечно, все, что вы про него рассказали, правда.
                    И ушел.
                    — Что это все значит? — спросил я у куратора.
                    — Только то, что вы — счастливчик, Панов. Я нашел вам подходящую работу, на которой вы сможете добиться успеха. Отныне вы сможете безболезненно выдвигать самые завиральные теории, как это любите, и получать за это большие деньги, о которых не смогут даже мечтать самые талантливые товарищи со своими блестящими работами.
                    — Но почему я?
                    — Поспрашивал ребят из вашей группы. Все они указали на вас, как на самого отвязного студента, для которого авторитетно не мнение хорошо знающих предмет преподавателей, а некая абстрактная «научная истина». Староста группы рассказал, что вы готовы по любому поводу выдавать собственную оригинальную гипотезу. Вас даже просить об этом не нужно, потому что вам это нравится.
                    — Это Кирсанов про меня такое сказал?
                    — Он.
                    Я пожал плечами. В конце концов, я не запрещал Кирсанову рассказывать обо мне любым людям, которым это интересно. Сказал и сказал. Значит, так думал. И все-таки было обидно, что он считает меня болтуном. Я не все ему рассказал, лишь о малой части своих идей. О многом умолчал до поры до времени. И, как оказалось, правильно сделал.
                    — Но я и сам догадался, что господин Павлов выберет именно вас. Других подходящих кандидатов для работы в Центре мы пока не подготовили.


Центр особо важных исследований


                    Разумнее было бы решительно отказаться. Однако проклятая неспособность противостоять приступам любопытства заставила меня в очередной раз забыть об осторожности.  Конечно, я понимал, что если завтра в 11 часов окажусь в Центре ОВИ, моя жизнь изменится. Как? Непонятно. В хорошую сторону, если получу интересную работу. И совсем в отвратительную, если меня не возьмут. Моя репутация будет подорвана. «Его не взяли серьезные люди» — так будет написано в моем личном деле. Но еще хуже будет, если возьмут, а мне через полгода захочется поменять работу. Кто возьмет к себе бывшего сотрудника Центра? Слухи очень часто оказываются более важным фактором, чем реальные факты. У бывших сотрудников Центра в научных кругах плохая репутация.
                    Но любопытство победило. Мне захотелось составить личное мнение о таинственном Центре ОВИ.
                    В 11 часов я был на месте. Меня встретил молодой парень, не очень приятный на вид, может быть, все дело было только в том, что он постоянно улыбался. Излишне ехидно и беспричинно. Почему, кстати, люди постоянно посмеиваются, когда глядят на меня. Иногда это бесит. Давно хотел спросить, почему, но забывал.
                    Парень поздоровался и рукой показал следовать за собой. Больше он не произнес ни одного слова. И мне не хотелось нарушать его молчание. Значит, так надо. Мы долго шли по каким-то длинным запутанным коридорам переходили с этажа на этаж, иногда вверх, иногда вниз, можно было подумать, что парень путает следы. Во всяком случае, если бы мне пришлось самостоятельно выбираться из здания, обратную дорогу почти наверняка отыскать не удалось. Наследственный топографический кретинизм.
                    Перемещение по Центру казалось бесконечным. Мы проходили мимо сотен закрытых дверей, которые отличались только табличками с номерами.
                    — Какой номер нам нужен? — спросил я, когда понял, что у меня начинает кружиться голова.
                    Парень не ответил. Посчитал, наверное, что вопрос слишком глуп, чтобы обращать на него внимание. Он сохранял спокойствие. Только его улыбка стала чуть шире и еще противнее. Не сомневаюсь, что сам он давно привык к подобным перемещениям и не находил в них ничего странного.
                    И вот мы, наконец, остановились у кабинета под номером 273. Мне показалось, что это короткий привал, передышка перед новым этапом нашего бесконечного путешествия.
                    Но парень заговорил.
                    — Тебе сюда. Алмазов тебя обязательно примет.
                    — Алмазов? — удивился я. — Меня пригласил на переговоры Петр Петрович Петров. Не знаю никакого Алмазова.
                    Но парень уже испарился. Я пожал плечами, наверное, здесь так принято обращаться с новичками. В чужой монастырь со своими порядками не лезут. Правильнее всего было развернуться и попытаться покинуть здание Центра. Но я уже давно понял, что обратного пути отыскать не смогу. Постоял немного, собрался с духом и принял единственно правильное в подобной ситуации решение  — постучал в дверь, она и открылась.
                    — Проходите, Панов. Хорошо, что вы умеете быть пунктуальным и обязательным. Это хорошее качество, оно поможет вам в научной работе.
                    За большим начальственным столом сидел элегантный человек, назвавшийся Павлом Павловичем, он, как и во время первой встречи, загадочно улыбался. Просто какое-то наваждение.
                    Я растерялся и неожиданно для самого себя спросил:
                    — Почему вы назвались Павловым?
                    — Шут его знает, — ответил Алмазов. — Согласитесь, что Павлов Павел Павлович звучит прикольно и надолго запоминается собеседником. — Такое настроение у меня в тот день было. Обычно я откликаюсь на Семенова Семена Семеновича. Или Карпова Карпа Карповича. Или Нила Ниловича Нилова. Но редко.
                    — Понятно.
                    — Вы порадовали меня — задали правильный вопрос, на который могут решиться совсем немногие. Ваша зарплата выросла на десять процентов. Хорошее начало, не правда ли?
                    После длительного передвижения по запутанному лабиринту здания (кстати, непонятно, как мне удастся выбраться на свободу после того, как Алмазов меня отпустит) можно было ожидать жесткого разговора, предупреждения о неразглашении ведомственных и государственных тайн и подписания документа о согласии на самые серьезные и неотвратимые наказания в случае малейшего нарушения режима секретности. А вместо этого я оказался действующим персонажем какого-то водевиля с переодеванием.
                    — Мне нужно поклясться, что я никому не расскажу о том, что увижу в вашей организации?
                    — Конечно. Вот бумажка лежит перед вами. Оставьте автограф — так принято. Но это не означает, что о вашей научной работе будут знать только семеро специально подготовленных людей. Наоборот, вы имеете право открыто обсуждать любые аспекты исследований с сотрудниками Центра и нашими иностранными коллегами, которых в обычные дни у нас полным-полно, или даже с корреспондентами или блогерами, но эти информационные монстры вряд ли захотят разговаривать с вами, зажрались, у них нет нужды в дополнительных контактах. И, конечно, ваши статьи будут печатать в самых престижных мировых научных журналах. В остальных случаях секретность нужно будет соблюдать. Это делается для вашего спокойствия.


Поиски инопланетян


                    — Чем же вы здесь занимаетесь? — спросил я.
                    — Это не секрет. Мы ищем и изучаем предметы, созданные инопланетным разумом. Точнее, не сами предметы, которых нам пока обнаружить не удалось, а сведения о них в самых разных средствах массовой информации. И когда находим, пытаемся понять, как они устроены и для чего использовались инопланетянами. Сделать это очень трудно, практически невозможно из-за ограниченности человеческого разума, поэтому мы просто ищем разумные способы их применения с пользой для человечества.
                    — Вы это серьезно? — удивился я.
                    — Разве вы ничего не слышали о таинственной Зоне, появившейся на Земле после Посещения пришельцев?
                    — В Америке? О чем-то таком писали в прошлом году. Но это же газетная утка?
                    — И многие так думают? — удивился Алмазов.
                    — Практически все разумные люди!
                    — Прекрасно! Вот уж поистине, самый лучший способ сохранить тайну — быть откровенным. Человеческий разум — вот что позволяет нам не замечать очевидного! Даже не нужно хитрить, изворачиваться и обманывать! Говорите правду, и вам никто не поверит.
                    — Вы хотите сказать, что в публикациях желтой прессы есть частицы правды? И мы, в самом деле, столкнулись с инопланетной жизнью, странным образом оказавшейся на Земле? — пришла моя очередь удивляться.
                    — Я желтую прессу не читаю, но думаю, что многое в репортажах из Хармонта заслуживает внимания. У этих парней обычно плохо с творческим воображением, они не умеют придумывать правдоподобную ложь. Отбросьте явные глупости, без которых такие публикации не обходятся, и останутся факты, пусть искаженные, которые неплохо было бы изучить.
                    Алмазов продолжал отстраненно улыбаться. У меня сложилось впечатление, что меня глупо разыгрывают. Или проверяют на профпригодность. Значит, если начну поддакивать — прогонят с позором.
                    — Непонятно, зачем я вам понадобился? Придумывать правдоподобную ложь я не умею. Да и не желаю.
                    — Мне это известно. Профессиональных выдумщиков у нас достаточно. Но нужны люди, которые будут работать. Мне доложили, что вы однажды сказали, что ученый должен быть абсолютно честным, иначе он проходимец. Если за время трехмесячного испытательного срока вы докажите, что являетесь тем самым «настоящим честным ученым», для которого научная истина важнее карьеры, с вами будет заключен долгосрочный контракт.
                    — С врунами проще работать, — сказал я.
                    — Вы правы, но простота общения в Центре больше не ценится, нужны отчеты о реальных исследованиях, где были бы собраны понятные результаты, о которых можно будет доложить инвесторам, вкладывающим деньги в развитие Центра. Их красивыми рассказами не проведешь. Они правду ото лжи отличают мгновенно. Но такую работу сможет выполнить только настоящий ученый. Например, вы, Панов. А почему бы и нет? Я этого не исключаю.
                    Что ж, если от меня требуется честность — пожалуйста, это мне не трудно.
                    — Я ничего не знаю о том, чем вы здесь занимаетесь, поэтому сказать, что справлюсь с работой, не могу.
                    — Не с работой, а с заданием. Привыкайте к нашему жаргону. Мы говорим: «С заданием».
                    — В последний раз я выполнял задания в средней школе.
                    — В наших заданиях, в отличие от школьных, ответ заранее неизвестен. Более того, мы не знаем, есть ли он вообще.
                    — Еще раз. Я не знаю, какие задачи вы решаете.
                    — Это поправимо. Сейчас расскажу. Наша главная задача — изучать внеземную жизнь, любые проявления ее. И если повезет — разумную. Это станет настоящим венцом нашей деятельности.
                    — Но пока это только пустые разговоры.
                    — Не пустые, а теоретические. Вы должны понимать разницу. Важность теоретических разработок глупо отрицать.
                    — Но исследовать внеземную жизнь можно только в том случае, если в наших руках окажутся реальные экземпляры.
                    — Верно. Но запомните, Панов, рано или поздно это случится. И мы должны быть готовы к тому, что это произойдет прямо сейчас.


     Кирилл Панов. Разумность "объекта Ч"


                    Прошло пять лет. Я ни разу не пожалел, что согласился работать в Центре. Мне было интересно. Еще бы, поиски органических веществ в космосе — тема крайне любопытная. Нельзя исключать, что в областях, где удается наблюдать следы органики, однажды можно будет обнаружить проявления жизни или даже внеземного разума. Теорию панспермии следовало подтвердить или опровергнуть. В любом случае это станет важным шагом в поисках космической жизни. Со многим удивительным мне пришлось столкнуться за это время. Центр — это потрясающий проект, реализованный наилучшим образом. Настоящее раздолье для научных исследований. Но самым поразительным было то, что Алмазов ни разу за пять лет не удосужился предложить мне конкретную работу. Можно подумать, что ему все равно, чем я занимаюсь в рабочее время. Странная позиция для руководителя такого крупного научного учреждения, смысл существования которого носит принципиально отвлеченный характер.
                    Более того, у меня создалось впечатление, что реальные исследования Алмазова вообще не интересует. Он следил только за тем, чтобы подробные отчеты о проделанной работе были готовы в указанные в плане сроки, а статьи сотрудников регулярно публиковались в ведомственных журналах. Давно работающие сотрудники лаборатории объяснили, что ничего странного в этом нет, поскольку Алмазов знакомится со всеми работами, выполняемыми в Центре, внимательно изучая отчеты и научные статьи, что позволяет ему точно оценивать творческий потенциал сотрудников. По заслуживающим доверия слухам, я был у Алмазова на хорошем счету. Осталось узнать, хорошо это или плохо.
                    Раз в год, обычно в мае, сотрудники принимали участие в составлении плана исследовательских работ на следующий год. Я поинтересовался у заведующего лаборатории, в штатном расписании которой числился, на какое финансирование можно рассчитывать. Особых надежд на исполнение всех моих запросов не было, но попробовать стоило. По крайней мере, это позволит установить, на какие траты заказчики готовы идти ради выполнения такого нерентабельного проекта, как поиски внеземных цивилизаций. Собственно, я хотел пошутить. Могло получиться забавно. Быть постоянно серьезным я не умел. Люди не любят постоянно серьезных деятелей. И это правильно. Нигде не написано, что наша Вселенная — исключительно скучное место, где не бывает чудес, приключений и забавных происшествий. Занятия физикой это опровергают. Да и само по себе возникновение жизни — это чудо из чудес, но жизнь существует. Каждый человек может в этом убедиться, если подойдет к зеркалу.
                    Заведующий обещал, что все до единой поступившие от сотрудников заявки будут обязательно рассмотрены и удовлетворены.
                    — А если для моего проекта потребуются огромные деньги? — удивился я.
                    — Средства будут выделены в необходимом объеме, — твердо объясняли финансисты. — Не сразу, конечно. Не исключено, что придется ждать пятьдесят лет. Но вы обязательно получите все до копейки.
                    — Это хорошая новость, — пошутил я.
                    Было бы глупо немедленно не проверить степень благодушия руководителей Центра. И я придумал отличную тему: «Проверка на разумность объекта Ч (человека)» — предполагалось использовать в качестве объекта исследования обычного человека и попытаться доказать его разумность — и стал терпеливо ждать, когда мне выделят запрашиваемое финансирование. Попросил много, потому что знал, чем больше требуешь на проект, тем почтительнее к нему относятся. Мало просить — себя не уважать.
                    На самом деле, если говорить серьезно, это была на самом деле важная и очень сложная задача. Необходимо, наконец, понять, что такое разум. В первую очередь, естественный разум. Как ни странно, но что такое искусственный разум более или менее известно — это система, способная обрабатывать большое количество информации. Но годится ли это определение для естественного ума? Это еще следует доказать. Вот, например, если объем информации маленький, значит ли это, что можно спокойно обработать ее, не привлекая разум? Часто ли люди сталкиваются с необходимостью обрабатывать большие объемы информации? И еще непонятно: может ли интуиция считаться проявлением разума? А инстинкты? Разум и интеллект — одно и то же? Вопросов появляется масса. И если отнестись к такой работе без смеха, то легко доказать, что научная ценность ее огромна. Наверное, когда-нибудь со временем удастся сформулировать простые оценочные критерии, с помощью которых можно будет отделить проявления разума от сработавших в нужный момент инстинктов. Это трудно определить, даже когда имеешь дело с объектом, заведомо наделенным разумом — человеком. Но если удастся создать приемлемую теорию, то можно будет классифицировать и инопланетный разум. Узнаем, по крайней мере, что ищем.
                    Мне такой подход понравился. В качестве объекта исследования я решил использовать своего хорошего друга Кирсанова. И это был правильный выбор, мы давно знали друг друга, привыкли вести долгие заумные научные споры, а значит, можно было рассчитывать получить для анализа добротный материал, не искаженный  случайными факторами. Кроме чисто научного интереса, мне хотелось научиться определять, какие из заявлений Кирсанова связаны с работой его разума, а какие всего лишь проявления дремучих инстинктов.
                    Все это я изложил в заявке, стараясь использовать по возможности наукообразный язык, чтобы меня не заподозрили в легкомысленном отношении к служебным обязанностям. Дальнейшие события показали, что мне удалось вызвать к себе неподдельный интерес начальства. Сомневаюсь, что я хотел именно этого.

Часть 3

 Деревня Чучемля


Валерий Игоревич Алмазов, начальник Центра важных исследований


                    О таинственных пришельцах из космоса, посетивших нашу Землю с непонятными целями, Валерий Игоревич Алмазов узнал от одного знакомого члена-корреспондента Академии наук, которого (против воли, естественно) включили в состав межведомственной комиссии для проверки странных, почти фантастических известий, поступающих из маленького американского городка Хармонт, расположенного где-то на границе с Канадой. По правде говоря, эти сообщения называть известиями было бы неправильно, поскольку основную часть их составляли заметки из желтых, не заслуживающих доверия, газеток. Разумнее было бы не обращать на них внимания, но… оказалось, что американцы внезапно организовали секретный проект, якобы занимающийся этими якобы пришельцами, который финансировался Пентагоном. Было создано научно-исследовательское учреждение, ставшее частью седьмого подразделения DARPA. К работе были привлечены ученые с мировыми именами.
                    Было бы странно, если бы в России не создали организацию, подобную хармонтскому Институту внеземных культур. Любая активность американских научных структур, как бы глупо она ни выглядела, должна быть изучена — азы политической целесообразности. Нужно было реагировать. Проще всего было создать свой собственный Центр, главной целью которого стал бы анализ любой (даже самой безумной) информации, поступающей из Хармонта.
                    Член-корреспондент очень расстроился и едва ли не плакал, когда жаловался Алмазову на несправедливость судьбы. Он боялся, что руководить новым Центром поручат ему. А это значит, прощай самостоятельная научная работа. К тому же, он считал, что затея с Центром абсолютно бесперспективна, ну, какие инопланетяне, честное слово, и если он будет вынужден согласиться, знакомые будут издеваться над ним до самой старости. Наверняка и кличку придумают подходящую — лунатик, марсианин или еще обиднее — гуманоид.
                    Алмазов решил рискнуть и предложил свою кандидатуру. А что такое? В последние годы он проявил  себя перспективным организатором, к тому же получил профильное образование и был хорошо знаком с научным содержанием предстоящих работ, связанных с изучением инопланетных биологических объектов.
                    И, к немалому удивлению члена-корреспондента, кандидатуру Алмазова утвердили. Алмазов был на седьмом небе от радости. Это был проект, о котором можно было только мечтать: огромный, с хорошим названием (Центр особо важных исследований — звучит внушительно), щедро финансируемый, и при этом занимающийся бесполезным и бессмысленным делом, от которого никто никогда не будет ждать конкретных результатов. Алмазов, как он понял задачу, должен был организовать бюрократический рай, от него требовалось обеспечить выпуск некоторого количества квартальных отчетов и регулярно выпускать сборники научных статей на заданную тему — про инопланетян. С чем никаких проблем не предвиделось, как известно, ученые любят писать научные статьи. Если правильно подобрать людей, они сами найдут работу, которая их заинтересует. И будут заняты положенные по трудовому законодательству сорок часов в неделю. Их даже не нужно будет стимулировать, пожалуй, даже наоборот, не все статьи следует печатать, пусть стараются и соревнуются друг с другом.
                    Эта была работа, о которой он мечтал всю жизнь.
                    В детстве Алмазов любил слушать рассказы отца — крупного авиационного конструктора — о жизни и свершениях самоотверженных и трудолюбивых ученых. Отец мечтал, что сын, когда вырастит, станет одним из них и совершит хотя бы одно замечательное научное открытие, которое прославит их фамилию на десятки лет. Валера думал о другом, он быстро понял, что, несмотря на свой юный возраст, разбирается в реальной жизни лучше, чем все эти замечательные персонажи папиных историй. Он даже осмелился предположить, что мог бы дать многим из них практический совет, как правильно выстроить успешную научную карьеру и заработать при этом много денег.
                    После долгих раздумий он догадался, что в его верных, в общем-то, рассуждениях есть логическая ошибка. Если все-все научные сотрудники будут заниматься своими карьерами согласно его теории, то откуда у них возьмутся подчиненные, которые должны будут выполнять текущую работу? Да и денег в требуемом объеме на всех, конечно, не хватит.
                    Но это был ложный парадокс. Наоборот, в замысле юного Алмазова неожиданно обнаружились элементы высшей справедливости. Действительно, если абсолютно все сотрудники прилежно займутся своими карьерами, то в этом соревновании неизбежно победят самые достойные. Это сейчас талантливые ученые проигрывают умелым карьеристам, потому что не знакомы с теорией стремительного продвижения по служебной лестнице. А вот если все они будут обучены азам карьерного роста, случайные люди уже не смогут занимать руководящие посты и неминуемо пополнят ряды подчиненных, без которых, конечно, нельзя обойтись. Наукой высших достижений должны заниматься избранные, но она благосклонна не только к гениям, но и к людям скромных способностей. Работы на всех хватит. Любое научное открытие требует усилий многих людей, которые должны внести свой скромный вклад, добросовестно выполняя приказы более одаренных коллег.
                    В студенческие годы Алмазов усердно учился, выступал с докладами на семинарах и профильных молодежных конференциях, занимался нудной общественной работой, старался быть на виду у людей, от которых зависело его дальнейшее трудоустройство. И его заметили, внесли в реестр руководящего резерва. Он сумел воспользоваться представившимися возможностями наилучшим образом. Довольно быстро Алмазов доказал свою незаменимость при решении мелких бюрократических проблем, которые неминуемо возникают во время проведения любых научных исследований. Он старался быть полезным и не считал это зазорным. Это была работа, с которой он справлялся лучше других.
                    Наверное, именно его репутация и стала главной причиной его назначения начальником Центра особо важных исследований, а вовсе не протекция знакомого члена-корреспондента.


Первая информация о Чучемле


                    Алмазов не подозревал, что задержится на посту начальника Центра почти на пять лет. Он думал, что этот пост станет для него трамплином для будущей блестящей карьеры. В резюме это звучало бы прекрасно. Предыдущее место работы: начальник Центра особо важных исследований. Но время шло, он привык и обжился, его все устраивало. У него был почет, деньги и спокойная размеренная жизнь. Так что менять работу он не собирался. От добра добра не ищут.
                    Конечно, пришлось потрудиться. Мало кому известно, что организационная работа требует сосредоточенности и крепких нервов. Что ж, Алмазов блестяще справился с поставленными перед ним задачами. Можно было сказать, что Центр был создан благодаря его усилиям. Под его непосредственным руководством были определены основные направления научной работы:
                    — теоретическое (как оказалось, философская составляющая исследования возможного существования инопланетян развита слабо и нуждалась в тщательной разработке);
                    — практическое (был организован сбор информации о любых событиях, причины которых непонятны или неизвестны);
                    — технологическое (в специальных мастерских Центра пытаются воспроизвести так называемые инопланетные артефакты, известные по описаниям в журналах хармонтского Института внеземных культур). Впрочем, без особых успехов.
                    Кроме того, были организованы и укомплектованы опытными сотрудниками лаборатории по выбранным направлениям, утвержден руководящий состав и штатное расписание.
                    Алмазову было чем гордиться. Без лишней скромности он считал, что успешная работа Центра его заслуга.
                    И вдруг, когда можно было посчитать, что почти все важные проблемы были, наконец, решены, пришла беда, откуда не ждали. В ответ на письма с предложением сотрудничества, которые Алмазов раз в месяц отсылал в Пентагон (он считал, что это забавно), неожиданно пришел ответ. Американцы выразили свою полную готовность к плодотворной и взаимовыгодной совместной работе. В частности, деятели из хармонтского Института внеземных культур обещали ознакомить со своими исследовательскими материалами, а взамен просили, чтобы их специалистам разрешили посетить деревню Чучемля, расположенную в Ленинградской области, о которой Алмазов слышал в первый раз.
                    Алмазов вызвал референта Федотова и спросил, что тому известно о деревне Чучемля.
                    — Деревня как деревня. Числится в нашей картотеке под номером 5. Местный промышленник…
                    — Хорошо звучит: «местный промышленник». Прости, продолжай.
                    — Местный промышленник Васечкин построил себе в Чучемле трехэтажный особняк, он называл его дачей. И все бы ничего, но однажды утром постройка ушла под землю, провалилась. Представляете, приходит Васечкин на новостройку, а особняка нет! Что? Как? Бегал, руками размахивал, грозился ворам ноги оторвать. Но виновных так и не нашел.
                    — Так может быть и в самом деле стырили? Сейчас, знаешь, какие профессионалы появились! — сказал Алмазов задумчиво.
                    — Да нет. Через неделю домик обратно на поверхность вылезать стал, впрочем, не полностью, сейчас доступна только крыша с чердачным оконцем. Васечкин в здание влезать не стал, побоялся. Ограничился тем, что написал донос в полицию. Те, понятно, переслали его нам.
                    — Зачем?
                    — Чтобы мы признали факт провалившегося особняка необъясненным чудом и дали компетентное разъяснение.
                    — Подземная река внезапно подточила фундамент? — предположил Алмазов.
                    — Это было бы самым простым и удовлетворительным объяснением. Однако. Через два дня открытым оконцем на крыше дачи Васечкина воспользовался местный вор Михаэль Ширер, по паспорту Михаил Ширяев. Очень живучий человек оказался. Залезть-то он залез, а вот о том, как выбираться будет, не подумал. Потом уже, после того как ему ампутировали обе ноги, он рассказал, что воздушной волной (откуда она взялась, Ширер не знает) его отбросило к стене. И, вроде бы, ударился не сильно, но порвались обои, и из дыры полилась какая-то зеленая жидкость. Он отшатнулся и обеими ногами вляпался в неприятную на вид желеобразную массу, которую ранее не заметил. Закончилось все плохо. Ширер упал, потому что ноги его до щиколоток стали как бы резиновыми, перестали выдерживать его вес. Больно не было, только очень страшно. Ума хватило отползти подальше от зеленой лужицы. Потом, часа за три, ему все-таки удалось выбраться наружу. Врачи не смогли объяснить, что случилось с его ногами. Ни с чем подобным отечественная медицинская наука до сих пор не сталкивалась. А зараза тем временем прогрессировала. Пришлось обе ноги Ширеру ампутировать, чтобы зараза не распространялась. Приехали специалисты из столицы, попытались изучить злосчастные обрубки, но комментировать результаты своих трудов не стали. А еще Ширер притащил несколько странных предметов, явно изготовленных не на местных предприятиях, кем и с какой целью они были созданы, установить не удалось. Когда их показали Васечкину, он перекрестился и своей собственностью не признал. Никто в полицию по поводу пропажи этих предметов не обращался. Получается, что они, вроде бы, не чьи. Вот их и отдали на хранение в местную администрацию.
                    — И что нам делать? — спросил Алмазов.
                    — Выписывать командировочные и отправляться в путь. Не следует ждать приказа от руководства. Это тот самый редкий случай, когда нам следует проявить инициативу. В Чучемле творятся антинаучные чудеса. Приедем, осмотрим место происшествия своими глазами, попытаемся разобраться. Не сумеем, ничего страшного.  Создадим комиссию. Привлечем молодых и талантливых, которым надоело бумажки перекладывать. Пусть займутся реальным делом. В конце концов, именно для этого и создавали наш Центр.
                    — Американцев будем приглашать?
                    — Потом. Сначала сами посмотрим, что там творится, в этой пресловутой деревне Чучемле. Нельзя исключать, что странные события, происходящие там, всего лишь видения, вызванные немереным потреблением алкоголя. Такой вариант нельзя отбрасывать. А если все правда, и речь идет о новой физике, нам придется засекретить любую информацию о Чучемле. Делиться с американцами нашими секретами, конечно, не хочется, но придется. Американцы могут быть очень даже полезны. Они своим «хармонтским феноменом» давно занимаются. И знают о таких вещах больше, чем мы.


Новая работа


                    Моя заявка на исследование объекта Ч, видимо, произвела впечатление, и начальник Центра особо важных исследований Валерий Игоревич Алмазов вызвал меня к себе в кабинет для личной беседы.
                    — Как вы думаете, хорошо ли, когда человеку говорят, что он не смог удивить? — вместо приветствия задумчиво спросил Алмазов.
                    — Плохо, — ответил я.
                    — Неправильно. Это говорит только о прозорливости начальника. И его способности правильно оценивать слабые и сильные стороны своего подчиненного.
                    — Может быть, никогда не думал об этом.
                    — И опять не удивили. Вы человек самолюбивый и преданный науке. До такой странной степени, что работа для вас часто оказывается важнее карьеры. Поэтому для таких, как вы, неспособность удивлять — проявление творческой слабости. Есть люди, которые стремятся быть лучшими при любых обстоятельствах, им крайне необходимо постоянно вызывать восхищение у всех подряд. А как добиться этого, если люди вокруг не желают восхищаться? Часто это становится главной причиной для психологической травмы.
                    — Это вы обо мне? — удивился я. — Все, о чем вы говорите, чаще встречается у артистов и писателей, а не у ученых. Я получаю удовольствие от работы и не участвую в художественной самодеятельности.
                    Происходящее действие мне не понравилось. Я не мог сообразить, чем может закончиться разговор, так странно начавшийся.
                    — Мы были правы, когда пригласили вас к нам в Центр. Нас устраивает ваше отношение к работе, — впрочем, улыбку Алмазова, которой он сопроводил свои слова, можно было посчитать саркастической.
                    — Спасибо!
                    — Следите ли вы за выпусками американского Бюллетеня Института внеземных культур? — неожиданно поинтересовался Алмазов.
                    — Это моя работа, — сказал я не очень уверенно, на миг показалось, что Алмазов сейчас потребует подробно рассказать о статьях из последнего Бюллетеня ИВК. Было неприятно, как будто я попал на экзамен, к сдаче которого не готовился. Интересно, дадут ли мне шанс пересдать? Или сразу отчислят?
                    — Американцы создали свой Институт специально для изучения странной истории, случившейся в маленьком городке Хармонт. Есть основания считать, что там совершил кратковременную посадку космический инопланетный звездолет. И оставил материальные следы пребывания. Они называют все, что там произошло и до сих пор происходит Посещением.
                    — Да. Читал, — сказал я грустно.
                    — Надо признать, — продолжал Алмазов, — что «хармонтский феномен» изрядно попортил кровь и нам. Мы привыкли говорить: случилось необъяснимое. Но это не точно. Нельзя исключать, что там не произошло ничего заслуживающего внимания. Но вдруг это всего лишь газетная утка? Фейк. Есть, впрочем, некоторые факты, которые заставляют относиться к так называемому «хармонтскому феномену» с максимальной серьезностью. Во-первых, американцы организовали свой Институт и привлекли к работе большое количество ученых с мировыми именами. Во-вторых, деятельность Института финансирует небезызвестная DARPA, организация тесно связанная с Пентагоном. В ответ, мы организовали Центр особо важных исследований — современное научное учреждение, вполне справляющееся с решением задач, стоящих перед ним.
                    — В Бюллетене ИВК печатается много теоретических статей, — сказал я. — Среди них попадаются интересные материалы. Но результатов конкретных исследований почти нет.
                    — Ничего странного в этом нет. Они не пропускают в открытый доступ важную информацию. Соблюдают секретность.
                    — Наверное, — согласился я.
                    — Панов, вы расстраиваетесь, что мы не привлекаем вас к важным исследованиям?
                    — Честно говоря, не очень, — признался я. — Наоборот, благодарен вам за то, что разрешили заняться проблемой панспермии. Важная тема.
                    — Да-да, конечно. Но сейчас нам не до панспермии. Вы мне понадобились для другой, более важной работы. Наконец-то вы сможете по-настоящему проявить себя.
                    Я окончательно загрустил. Понять, похвалит меня начальник или нет, было трудно. Его слова прозвучали не слишком обнадеживающе. Не удивился бы, если Алмазов попытался сослать меня в библиотеку читать периодику и сортировать научные публикации. Меня это ни в коем случае не устраивало, и я стал придумать вежливые слова для решительного отказа.
                    Но все обошлось. Алмазов нашел для меня совершенно неожиданное применение.
                    — Собираюсь использовать вас, Панов, с выгодой для Центра. Есть работа, с которой, как мне кажется, может справиться только такой ученый, как вы. «Романтический ученый» — так мы называем подобных вам работников. Вы явно засиделись на бумажной работе. Признайтесь, что вам очень хочется заняться исследованием чего-то по-настоящему важного, конкретного. Ваша идея об исследовании «объекта Ч» очень неплоха, но, увы, не своевременна. Рассчитываю, что потом, если справитесь с моим заданием, вы обязательно вернетесь к своему проекту. Обязательно его поддержу. Но пока есть тема интереснее.
                    Я догадался, что сейчас мне расскажут о чем-то таинственном, о чем остальным сотрудникам Центра без личного разрешения начальника знать до поры до времени не положено. И оказался прав. Алмазов рассказал о деревне Чучемля, в которой, по непроверенным слухам, происходят необъяснимые явления. Прямо сейчас, как говорят в режиме реального времени.
                    — Почему вы только сейчас рассказываете об этом? — удивился я.
                    — Так сложились обстоятельства. Мы получили депешу от наших американских коллег, которые утверждают,  что в Ленинградской области, в деревне Чучемля, происходят события похожие на «хармонтский феномен». Не спрашивайте, как им удалось это установить. Все равно не расскажут. Американцы просят разрешить им осмотреть окрестности деревни, чтобы обнаружить и изучить еще одно возможное место Посещения.
                    — Ну и?
                    — Вы будете сопровождать меня. Понять, что они затевают, сможет только «романтический ученый». Они не смогут вас обмануть. Вы обязательно почувствуете малейшую фальшь в их замыслах.
                    И сразу все встало на свои места. Так вот для чего Алмазову понадобился «романтический ученый»! Кто-то должен заниматься скучными научными исследованиями и понимать их смысл. Руководитель Центра наконец-то додумался до этой очевидной мысли. Лучше поздно, чем никогда.
                    И я решил согласиться. Не потому, что поверил в реальное вторжение инопланетян в Ленинградской области. Вовсе нет. Во-первых, было интересно съездить в загадочную деревню и лично посмотреть, что там такого загадочного происходит. Во-вторых, я подумал, почему бы не использовать в качестве «объекта Ч» своего начальника Алмазова. Его способ мышления нельзя было назвать тривиальным, скорее, оригинальным, а это означало, что тщательное исследование его когнитивных способностей, может помочь в дальнейшем изучении инопланетного разума. А потом, отработав на Алмазове методику исследования, можно будет взяться и за Кирсанова. Так, постепенно, можно достичь хороших результатов.
                    Да, Алмазов был загадочным человеком и вполне перспективным объектом изучения. Я даже чуть-чуть расстроился, что не додумался до этого сразу.


Деревня Чучемля


                    Алмазов готов был Богу молиться, только чтобы в деревне Чучемля не были зафиксированы даже самые слабые намеки на проявление «новой физики». Это могло быть установлено случайно, по глупому недоразумению. Алмазова это не устраивало. Понятно почему. Это будет другая история, и заниматься ею будут другие люди. Говорить вторжение инопланетян вместо нежелательных слов «новая физика» предложил референт Федотов, чем еще раз доказал высокую профессиональную подготовку и умение не порождать на пустом месте нездоровые и вредные сенсации.
                    Однако происшествие в Чучемле оказалось сложнее и непонятнее, чем можно было посчитать, знакомясь с информационными листками в служебном кабинете. Для объяснения случившегося в маленькой деревне трудно было использовать как гипотезу о проявлении «новой физики», так и фантазию о внезапном вторжении инопланетян. Легче было поверить, что речь идет не о науке или научной фантастике, а, скорее, о славянском фэнтези. Ученым, если им придется изучать события в Чучемле, нужно будет беседовать с местными жителями не о чем-то реальном, а о проказах Бабы Яги или Кощея Бессмертного. А требовать этого от научных сотрудников Центра было бы странно.
                    Глава местной администрации по фамилии Мазин — человек с выпученными от ужаса глазами — был встревожен и даже не пытался скрыть это.
                    — Рассказывайте, что у вас тут происходит? — спросил Алмазов.
                    — У нас тут, это, нога растет сама по себе. Э-э, две ноги, если честно. Правая и левая, — сообщил он глухим безрадостным голосом.
                    — Не понимаю, — признался Алмазов.
                    Из бестолкового рассказа Главы администрации он понял, что главные неприятные события в Чучемле происходят в местной больнице.
                    — У нас в больнице нечисто, — рассказал Мазин. — Врачи пытаются уволиться, а ведь и так не все ставки специалистов заняты. Все дело в том, что отрезанные у Михаэля Ширера поврежденные ноги стали ускоренным темпом отрастать. Не у самого Ширера, что еще можно было бы как-то объяснить, а сами по себе. Я о других ногах, отрезанных. Как-то так получилось, что из каждого обрубка, как из зерна, вырастает новый  Ширер. Два новых Ширера. Так что теперь у нас в деревне будет три хулигана и безобразника Ширера. Мы с одним-то не знали, что делать. А три — это просто катастрофа. Но вырастают новые Ширеры совсем не такие, как первый. Они словно бы резиновые. Ж.. попы резиновые у них уже практически отросли. Не знаю, как это можно объяснить с точки зрения современной науки, господа ученые.
                    — Неужели это правда? — удивился Алмазов. — Разве так бывает?
                    — А зачем мне сочинять! Это наша самая страшная правда! — сказал Мазин и перекрестился. — Я вот думаю, когда у них резиновые головы вырастут, они смогут говорить или только матюгаться будут?
                    — Наши ученые это установят, не сомневайтесь. Мы пригласим лучших специалистов.
                    — Это хорошо. Это будет полезно.
                    — Не волнуйтесь, все узнаем.
                    — Надо бы иностранных профессионалов пригласить, для верности, — сказал Мазин просительно. — Я слышал, что у них там, за границей, есть узкие специалисты, у которых есть практический опыт  общения с  зомби и прочей нечистью. Точнее, в кино видел.
                    — Валерий Игоревич, — сказал референт Федотов, — от американцев вчера письмо пришло, я еще не успел доложить, в нем рассказано про подобный феномен. Они их там у себя называют «ходячими мертвецами».
                    — И что, эти «ходячие мертвецы», умеют говорить по-человечески? — спросил Мазин
                    — Звуки произносят, но понять что-нибудь пока еще никому не удалось.
                    — Значит, только матюгаются, бедолаги, так и знал, — заключил Мазин обреченно.
                    Алмазову было жалко Мазина, но он лучше других понимал, что ничем помочь ему не может. Следовало, конечно, провести исследования отрезанных ног жулика, пострадавшего непонятно от чего. Но добиться для этой цели дополнительного финансирования будет очень трудно. Да и новые статьи в научных журналах вряд ли помогут Главе Чучемли побороть животный страх перед тремя Ширерами. Вот если бы стало известно и о других странных феноменах в Чучемле, тогда можно было бы заинтересовать Академию наук и организовать в деревне филиал Центра.
                    — Что-нибудь еще странное у вас происходит? — спросил Алмазов.
                     — Промышленник Васечкин, чей особняк недавно провалился, нанял людей, которые должны были достать из его дома ценные вещи. Надо признаться, что людей он собрал лихих, отчаянных. Но не сложилось у него ничего. Четыре человека, которых Васечкин отправил в особняк, сгинули сразу, в первый же день. В полиции отнеслись к происшествию легкомысленно, сказали: «Пропали без вести». Но некоторые вернулись и принесли не только личные вещи Васечкина, но и непонятные  предметы, которые наша промышленность не выпускает.
                    — На них можно посмотреть? — спросил Алмазов.
                    — На старателей?
                    — На странные вещи.
                    — Конечно, посмотрите. Васечкину они не нужны. Старатели приносят их мне.  А я в чулан складываю, — сказал Мазин скорбно.
                    — Старатели? — переспросил Алмазов.
                    — Да. Мы их так называем. Потому что они стараются копеечку себе на жизнь заработать, рискуя своей шкурой. Пропащие люди.
                    — Американцы называют их сталкерами, — добавил Федотов.
                    Алмазов тяжело вздохнул.
                    — Придется нам все-таки вызвать американских коллег и их супергероев, — сказал он. — Может быть, помогут нам разобраться с тремя Ширерами.


Валентин Пильман, Санкт-Петербург


                    Почти неделю провел доктор Валентин Пильман в Санкт-Петербурге, а дождь пролился на город только однажды — в первый день. Реакция русских на такое, казалось бы, рядовое событие удивила его в очередной раз. Кто-то говорил: «Достали эти дожди, сколько можно»! А в ответ слышали: «Ну, наконец-то, дождик! Город умылся, смыл накопившуюся за зиму грязь. И нам станет веселее». Пильману, с его отточенным аналитическим умом было сложно привыкнуть к тому, что столь разные оценки на самом деле не противоречат друг другу, а это означало, что в Санкт-Петербурге действует какая-то своя логика, странным образом отличная от привычной академической нормы. И разобраться в ее догматах, а тем более согласиться с ее существованием, было очень непросто.  И уж совсем было трудно понять, как такие люди могут заниматься наукой.
                    И все-таки разумный человек, а доктор Пильман, считал себя таковым, обязан был попробовать найти рациональное зерно в особенностях мышления местных жителей. Итак, четыре дня, один из которых был дождливым. Получаем 0,25 дождя в сутки. Немного. Но в первый день дождь начинался и заканчивался восемь раз. В результате несложного вычисления получаем два дождя в сутки. В среднем. Много. И что интересно: оба выводы подтверждены наблюдениями.
                    Только теперь доктор Пильман понял, почему доктор Уильям Литман из Комиссии по изучению инопланетных технологий так настойчиво советовал ему заполучить в Институт хотя бы одного настоящего русского. Серьезное изучение возможного инопланетного присутствия (а может быть и вмешательства) требовало свежего взгляда и новых оригинальных идей. И, не исключено, что и нестандартной логики.
                    Согласиться с этим предложением было непросто. Иногда доктор Пильман жалел, что позволил втянуть себя в этот проект. Кто же спорит, перспективы карьерного роста были слишком очевидны и притягательны. Кстати, ожидания полностью оправдались. В конце концов, ради получения Нобелевской премии, которую обещают ему уже в этом году, можно было смириться с некоторыми незначительными интеллектуальными неудобствами.
                    Впрочем, начальник русских ученых, господин Алмазов, произвел самое благоприятное впечатление. Они мило болтали на английском языке, который Алмазов знал вполне прилично. Их мнения по поводу перспектив дальнейшего исследования вероятного Посещения во многом совпадали. Даже философские проблемы: что такое наука, ради чего стоит ею заниматься и как строить научную карьеру, они понимали практически одинаково. И в этом состояла главная проблема. Пильман понимал, что Алмазов думает так же, как и он. Но как для работы может пригодиться полная копия Пильмана? Достаточно и оригинала. Об этом нужно было подумать. Неужели Литман ошибся, и русские ученые ничем не отличаются от американских.
                    Интересно, что Мозес особого интереса к общению с Алмазовым не проявил. Кстати, оказалось, что он очень хорошо говорит по-русски. Это был неприятный сюрприз. Неужели у него русские корни?
                    — Скажите, Мозес, почему вы так мало общаетесь с Алмазовым? — спросил однажды Пильман. — Зачем вы отправились в такую даль, если не хотите говорить с русским начальником?
                    — Вы с Алмазовым как близнецы. От него я не услышу ничего нового. Уж лучше поговорю с вами, Пильман. А приехал я для того, чтобы увидеть своими глазами деревню Чучемлю. Я — деловой человек.
                    — Деревня.… Это, конечно. Вы и раньше так говорили. Что вы хотите там обнаружить? Артефакты аналогичные хармонтским?
                    — Да.
                    — Пожалуй, это будет забавно. Интересно, как они их называют? Наверняка придумали что-то заковыристое. У русских на удивление оригинальный язык. Вы, как я вижу, хорошо разбираетесь в его тонкостях.
                    — Хуже, чем хотелось бы.
                    — Зачем вы выучили русский язык, Мозес?
                    — Ничего личного, только бизнес.
                    — Какой бизнес может быть в деревне Чучемля?
                    — Вам пока рано это знать.


О борще


                    В России, оказывается, можно хорошо и вкусно поесть. Алмазов пригласил американцев в местный ресторан. Мозес отказался, сослался на неотложные дела. Пильман удивился, какие могут быть у Мозеса неотложные дела в Петербурге? Но уточнять не стал. Тайны бизнеса. Все равно не скажет. Однако выглядел его отказ невежливо.
                    Алмазов оказался интересным собеседником. Конечно, было понятно, что он как-то связан с разведкой или службой безопасности, как это называют сами русские. Пильман ждал, что уже после первой рюмки местной водки, Алмазов начнет вербовать его или выспрашивать о каких-нибудь важных секретах (о которых Пильман, по счастью, ничего не знал). Но разговор завязался отвлеченный, даже о «хармонтском феномене» почти не говорили. Алмазов рассказывал о каких-то знаменитых русских театрах оперы и балета, грозился достать билеты на ближайшую премьеру. Сравнивал их достижения и довольно посмеивался. Ему явно было приятно рассказывать, что один из театров превосходит своего соперника. Как будто речь шла о баскетболе. Пильман и раньше слышал, что русские уверены, будто богатые американцы обожают балет и убедить их в обратном невозможно. Потом Алмазов заговорил о писателях Америки, хорошо, видимо, известных в России, но о которых Пильман слышал впервые. А когда разговор зашел об американской фантастике, он окончательно заскучал.
                    Алмазов не обращал внимания на реакцию своего собеседника, ему хотелось рассказать все, что он знал по этому вопросу. Видно было, что готовился. Наверное, хотел сделать Пильману приятное.
                    — Вспоминаю, как менялось с годами мое личное отношение к американской фантастике. По молодости я эти ваши космические оперы очень любил. Тексты ваших писателей были такими необычными, так отличались от наших образцов, даже самых лучших.
                    Пильман вымученно улыбнулся, деликатно прикрыв рот рукой. Фантастика интересовала еще меньше, чем балет.
                    — Литературные критики всегда указывали, что одна из самых понятных задач фантастики — описание новых миров, самым радикальным способом отличающихся от привычных. В американской фантастике мы встречаемся с мирами, которые русские писатели не способны придумать, потому что их фантазии ограничены реальными обстоятельствами. Нам, местным читателям, оставалось только вздыхать: «Везде жизнь. Неужели разумные существа способны так необычно воспринимать самые обычные вещи»? Американцы для нас всегда были настоящими инопланетянами. Это потом, с годами, я понял, что фантазии американцев еще сильнее привязаны к реальности, только к своей, американской.
                    — Русские воспринимают литературные произведения так, как им велят литературные критики? — спросил Пильман.
                    — Нет, — ответил Алмазов.
                    — Странно, а я слышал обратное.
                    — Вас обманули.
                    — Не буду спорить. А ведь я знаком с одним нашим фантастом. Энди Хикс. Слышали?
                    — Ух ты! Не только слышал, но и читал, — восхитился Алмазов. — Не могу сказать, что с удовольствием, но с интересом — точно. У него очень оригинальный взгляд на человечество. Он считает, что разумная жизнь — всего лишь иллюзорная фикция. Представляете, считает и свой труд пустой фантазией. Для писателей это большая редкость. Как правило, они считают себя гениями, а свои произведения шедеврами.
                    — Мне он ни о чем подобном не говорил, — удивился Пильман.
                    — У вас, конечно, есть книги с его автографами?
                    — Нет. А в этом есть какой-то смысл?
                    Алмазов тяжело вздохнул.
                    — Фантасты очень интересные люди. Они думают не так, как мы — ученые. К ним следует относиться с сочувствием. Я бы не стал их ругать.
                    — Да мне, собственно, нет до них дела. Это ведь не называется — «ругать»? — удивился Пильман.
                    — У нас фантасты делятся на две неравных части — продолжал Алмазов. — Первые — самая большая часть активных фантастов —  откровенные и законченные эгоисты. Они считают, что мир должен вращаться вокруг них. В принципе, они люди безвредные и даже полезные. Вторая, малочисленная, но яркая часть — эгоцентристы. Эти считают, что окружающий мир — это они. Они не пишут, а поучают, создают инструкции, которым должны безоговорочно подчинять все люди без исключения. И сердятся, когда люди поступают вопреки их указаниям, по-своему, то есть неправильно. Для них нарушители объявленных правил кажутся нерадивыми учениками, не выучившими уроков. Двоечники и прогульщики, которых следует наказать и оставить без сладкого. Да, только две разновидности. Других писателей не бывает.
                    — У нас все проще, — сказал Пильман. — Наши писатели интересуются только деньгами, которые они получат за свои сочинения. Не получилось из них успешных брокеров, приходится зарабатывать на жизнь вот таким оригинальным способом.
                    — Иногда их идеи бывают пусть и неожиданными, но точными.
                    — Подтверждаю. Энди Хикс наговорил мне много полезного. Я приглашал его отправиться в Россию с нами, но он отказался.  Неотложная работа, видите ли, у него. Языком болтать, не гири поднимать.
                    — Жаль, — сказал Алмазов. — Мы познакомили бы его с нашими фантастами. Интересно послушать, до чего бы они договорились.
                    — У вас всегда так долго приходится ждать выполнения заказа? Что-то я проголодался.
                    И в этот момент появился официант и поставил перед Пильманом тарелку с какой-то красной жидкостью.
                    — Что это? — спросил Пильман. — Суп?
                    — Борщ.
                    — Боржч?
                    — Борщ. Вы же просили заказать что-то местное.
                    К удивлению Пильмана, еда оказалась вкусной. Он подумал, что было бы чудесно научить Эрнеста готовить этот экзотический суп — боржч.


Мозес знакомится с Мазиным


                    Пока русский и американский начальники налаживали отношения в ресторане, Мозес искал людей, которые могли быть ему полезными. Это было не трудно. Прежде всего, он поговорил по телефону с Главой администрации Чучемли Мазиным. Его номер  сообщили в американском консульстве. Мозесу удалось завязать разговор и выяснить кое-что интересное.
                    — Господин Мазин, я член американской делегации Питер Мозес. Мы официально приглашены руководством Академии наук для совместного расследования странных событий, которые  происходят в вашей деревне. Знаете ли вы об этом?
                    — Наслышан. Не могу понять, что интересного вы хотите обнаружить в Чучемле?
                    — Дело в том, что у нас, в городке Хармонт, происходят похожие события. Мы готовы поделиться разработками с русскими учеными. Совместные исследования выгодны всем. Мы умеем быть благодарными.
                    — Вот в чем дело! А я думаю, зачем к нам американцы приезжают? А оказывается, по работе. Вы, наверное, ученые?
                    — Не все. Мы прибудем уже на днях. Но сначала я бы хотел обсудить ситуацию лично с вами.
                    — Я ничего не знаю.
                    — Разве в вашей деревне не происходят странные события?
                    — Это как посмотреть. Но должен признать, что у нас не все в порядке.
                    — А конкретнее?
                    — Чудеса случаются, объяснить их я не в состоянии. Обращался в Академию наук, но там мне не поверили. На мой призыв откликнулся только один человек. Но он фантаст. По фамилии Молниев. Слышали про такого?
                    — Нет. Но что конкретно у вас произошло?
                    — Не знаю, как и сказать. Настоящие чудеса трудно описать обычными словами. Я человек занятой, работы невпроворот, у меня нет времени заниматься решением кроссвордов и толкованием чудес. Приезжайте, и сами все увидите.
                    — Ваши жители находили какие-нибудь странные предметы?
                    — Да. Несколько штук. Я храню их в чулане. Наверное, вам их покажут, если попросите. Нам скрывать нечего. Если поможете нам разобраться, будем благодарны.
                    — Если смогу.
                    — А можно я вам свой вопрос задам? — спросил Мазин, неожиданно расхрабрившись.
                    — Да.
                    — Встречались ли вы с «ходячими мертвецами»?
                    — Слышал о них. Но меня они не интересуют. У вас в деревне действительно есть «ходячие мертвецы»?
                    — Не совсем. Пока только две ж.. попы с ногами. Я не шучу. На самом деле. Неприятная история.
                    — И что говорят ваши ученые?
                    — Ничего не говорят.
                    — Понял. Спасибо. До встречи, — сказал Мозес. — Если вам понадобится помощь, обращайтесь.
                    Ему не понравился разговор с Мазиным. Поездка в Россию оказалась более серьезным испытанием, чем можно было предположить. А это означает, что ему предстоит действовать жестко и беспощадно.
                    Удивительно было другое, американцы и русские — такие разные народы, но оказалось, у них было кое-что общее: и у тех, и у других были свои фантасты — странные мечтатели, сочинители и предсказатели, к которым никто не относится серьезно и к их словам не прислушивается.


Американцы в Чучемле


                    Моросил отвратительный мелкий дождик. Наверное, таким он бывает только в России. Американцам выдали легкие полиэтиленовые накидки яркого синего цвета. Мозес с неодобрением посматривал по сторонам из-под капюшона. От этих плащиков, если их можно так назвать, было мало толка. Мелкие капли впивались в лицо, и оно быстро стало липким и мокрым. А Пильман, напротив, чувствовал себя уверенно, всем видом показывая, что мелкие погодные неприятности не повлияют на его способность решать важные научные проблемы. Он был официальным лицом и старался, чтобы окружающие прониклись уважением к его должности.
                    Американскую делегацию встретили трое русских: Валерий Алмазов — директор Центра особо важных исследований, эта организация, видимо, выполняла те же функции, что и Институт внеземных культур в Хармонте, Кирилл Панов — человек, которого Алмазов посчитал самым профессиональным своим сотрудником, и Глава администрации Чучемли Александр Мазин.
                    — Мне уже сообщили, что у вас, в России, людей, которые на свой страх и риск приносят из Зоны чужие предметы, называют старателями, — обратился Пильман к Алмазову. — Нас интересуют эти предметы, которые эти бесстрашные люди смогли раздобыть с опасностью для жизни.  Мы называем их артефактами. Сможем ли мы рассмотреть местные артефакты? Или, что было бы еще лучше, потрогать их?
                    — Это собственность Академии наук России, — сказал Алмазов сурово.
                    — Конечно, конечно. Мы уважаем и не оспариваем ваше законное право собственности и не собираемся присваивать принадлежащие вам артефакты. Но нам необходимо увидеть добытые вами чужие предметы, чтобы лично удостовериться, что они аналогичны артефактам, обнаруженным в Хармонте. Собственно, для этого мы и приехали.
                    — Я складываю их в чулан, чтобы не потерялись, — сказал Глава администрации Мазин.
                    — Я звонил вам вчера, — сказал Мозес. — Вы обещали показать нам чужие вещи.
                    — А-а, так это вы вчера звонили. Но мне показалось, что вы негр, вот и не признал сразу.
                    — Во мне ноль процентов негритянской крови. Это не хорошо и не плохо. Это факт.
                    — Ну и ладно, — добродушно сказал Мазин. — Тогда пойдем в чулан. Они у меня в мешках хранятся, так что пользу уже приносят — мышей отпугивают.
                    Пильману не понравилось, что Мозес предпринимает какие-то действия, не поставив в известность. Подобное поведение было недопустимо.
                    — Мозес, не забывайте, что глава нашей делегация я, это мне положено принимать решение о дальнейших действиях и передвижениях нашей команды, — сказал он раздраженно.
                    — Конечно, доктор Пильман. Жду вашего приказа, — сказал Мозес равнодушно.
                    — Сначала мы должны осмотреть провалившийся дом промышленника Васечкина. Он ведь провалился под землю, я правильно понял?
                    — Конечно, доктор Пильман. Вы правы.
                    Проклятый дождь не прекращался. Грунтовая дорога, по которой на Лендкрузере передвигалась делегация, окончательно размокла и покрылась глубокими лужами. Кое-где на обочинах было подозрительно сухо. Пильман догадался, что так в России выглядят гравиконцентраты. Русские умело объезжали их. Значит, уже на практике узнали, что это такое.
                    Над серым полем лениво  кружилась стая черных птиц, словно что-то выискивали.
                    — Они кружат над провалившимся домом? — спросил Пильман.
                    — Нет. Что вы! — ответил Мазин. — Птицы и близко к особняку Васечкина не подлетают. В первый день много их туда засосало. Погибли несчастные создания. Теперь опасаются. Как-то рассказали друг другу о страшной опасности. На это их скудного разума хватило.
                    Вскоре показалась крыша особняка Васечкина. Внешне она ничем не отличалась от крыши провалившегося в Хармонте здания Института.
                    — А это значит, что мы имеем дело с событиями одного порядка, — сказал Пильман удовлетворенно.
                    Посещение чулана Мазина только подтвердило эту приятную новость, хранившиеся там находки были хорошо известными американцам «черными брызгами», «пустышками», «браслетами», и прочими безделушками, которых и в Хармонте было много.
                    Пильмана это более чем устраивало, хорошо, что в руки русских не попали новые, неизвестные артефакты, это заставило бы вести с ними долгие и бесперспективные переговоры. Он удостоверился, что изучать Посещение можно будет и дома, в Хармонте, не привлекая русских. Было бы хуже, если бы обнаружились какие-нибудь новые штучки, тогда пришлось бы в Хармонте принимать официальную делегацию русских. А так можно обойтись приглашением нескольких человек.
                    — Мы готовы выкупить у вас эти предметы за хорошие деньги, — сказал он добродушно.
                    — Они нам самим нужны для работы! — ответил Алмазов, моментально отреагировав на ключевое слово «купить».
                    — Мы пригласим ваших специалистов для работы в нашем Институте в Хармонте. Это позволит  оперативно координировать научную работу, имеющее огромное значение не только для наших стран, но и для всего человечества. Мы станем Международным институтом внеземных культур. Вместе мы добьемся успеха!
                    Мозесу понравилось предложение Пильмана, он не ожидал, что тот сам догадается  пригласить русских в Хармонт. Он с интересом посмотрел на Панова, тому явно понравилась перспектива всерьез заняться изучением внеземной культуры в крупном американском научно-исследовательском Институте.


Старатели


                    «Как хорошо, что я не должен терять время, занимаясь тупой и нудной административной работой», — подумал Мозес.
                    Он почти с любовью разглядывал румяного и довольного Пильмана, который идеально смотрелся в роли начальника.
                    Легкомысленная надежда, что Институт внеземных культур под началом Пильмана может быть полезным для его миссии, уже давно покинула Мозеса. Он понял, что его работу никто из институтских не сделает. Люди — они такие, ждать от них чудес не имеет смысла. Тем более, если речь идет о происшествии, природу которого они не понимают, и вряд ли когда-нибудь сумеют объяснить.
                    Пока Пильман обсуждал с русским начальником Алмазовым текущие научные проблемы, Мозес подмигнул Мазину и отозвал того в сторону.
                    — Я хотел бы поговорить с вашими старателями, вы можете организовать мне встречу?
                    — Собираетесь их нанять?
                    — Пока нет. Хочу познакомиться с ними, расспросить о приключениях в Зоне. Нельзя исключать, что они видели что-то важное и полезное для моего бизнеса.
                    — Обратитесь лучше к промышленнику Васечкину, старатели работают на него.
                    — Хорошо. Поехали.
                    — Прямо сейчас? — удивился Мазин. — А как же делегация? Начальство?
                    — Не будем им мешать. Посмотрите, как хорошо они общаются друг с другом.
                    Мазин хотел спросить разрешения у Алмазова, но тот был занят, рассказывал Пильману о самых важных публикациях своего Центра в журнале «Природа».
                    — Ладно, поехали в Управу. Попробуем договориться с Васечкиным.
                    Васечкин оказался покладистым мужиком и прислал двух своих старателей без лишних переговоров. Уже через полчаса оба прибыли в Управу. Мозес захотел поговорить с каждым из них отдельно.
                    Первый старатель сказал, что люди называют его «Корябедой», потому что знают его как честного человека, готового при необходимости рассказать все, что знает. Ну, за небольшую плату, конечно.
                    — Ябедой-корябедой? — уточнил Мазин.
                    — Нет, только «Корябедой».
                    — Вы бывали в особняке Васечкина после того, как он провалился под землю?
                    — Четыре раза.
                    — Запомнили, что там с вами происходило?
                    — Такое разве забудешь! Четверо наших сгинули под землей. Менты считают их пропавшими без вести. Но я-то знаю, что с ними произошло. Смерть они там приняли мучительную и неотвратимую, потому что особняк — место проклятое.
                    — Но вы продолжаете туда спускаться?
                    — Что тут поделаешь? — удивился Корябеда. — Работа у меня такая. Жить-то как-то надо. Кредиты оплачивать и на хлеб зарабатывать.
                    — Чужие предметы видели?
                    — Вообще-то нас наняли, чтобы мы ценные вещи хозяина вытаскивали. Но иногда находим и чужое барахлишко. Прихватываем, понятное дело, для порядка. Господину Васечкину они без надобности, приказывает, чтобы мы приносили их в Управу. Глава говорит, что они нужны для исследований, и что Академия обязательно за них заплатит. Потом, когда этих чужих предметов наберется достаточное количество, ученые разузнают про них все-все и сделают новые приборы, которые всех нас сделают счастливыми.
                    — Видели ли вы чужие предметы, которые не смогли вынести? Шар, например.
                    — Нет.
                    — Уверены?
                    — Я бы запомнил. Память у меня хорошая.
                    — Проникали ли вы в особняк самостоятельно?
                    — Нет, только по приказу господина Васечкина. Он сказал, что накажет любого, кто надумает крысятничать. Меня два раза предупреждать не нужно.
                    — Проникали ли вы в особняк не через крышу, а другим способом?
                    — А так можно? Никогда не слышал.
                    — Не врете?
                    — А даже если бы и знал, как это сделать, не пошел бы. Мне за такую самоволку никто не заплатит. А бесплатно жизнью своею рисковать — дураков нет.
                    — Вот вам пять тысяч рублей. Если принесете мне шар, получите еще десять таких бумажек. Понятно объясняю? Мне он нужен.
                    — Премного благодарен. За мной дело не станет, обязательно разыщу. Запомните, меня зовут «Корябеда»! Мне надо где-то расписаться?
                    — Нет. Успеха вам, Корябеда. Старайтесь. И до новой встречи. Но предупреждаю, не пытайтесь продать шар кому-нибудь другому. Это опасно. Умрете лютой смертью. Понятно? А сейчас позовите своего коллегу.
                    И от второго старателя, по кличке «Обормот», Мозес не узнал ничего нового. В Зоне тот бывал уже несколько раз. Чужие предметы выносил, все честно передал Мазину, но шара не видел. Без разрешения в особняк не проникал. Никогда не слышал, что в особняк можно попасть как-то иначе. Сам он проникал в особняк только через крышу. Пять тысяч взял, и обещал посодействовать с шаром. Если повезет. На предупреждение о лютой смерти, которая его настигнет, если он попробует продать шар кому-нибудь другому, отреагировал спокойно и с пониманием.
                    — Вам помогла встреча со старателями? — спросил Мазин, когда они остались вдвоем.
                    — Нет, — признался Мозес.
                    — Ненадежные ребята. Клички у них сомнительные. Хороших людей так не назовут.
                    — Обормот хуже, чем Корябеда?
                    — Нет. Один другого стоит. Особой разницы между ними нет. Оба — рожи протокольные. Не советую с ними связываться, все равно подведут, — признался Мазин. — Я хороших людей среди старателей не встречал.
                    — У меня нет выбора.
                    Мазин сочувственно пожал плечами.
                    — Хорошие люди в старатели не идут.


Путешествие фантаста Молниева


                    Мозесу показалось забавным, что человек из Чучемли искренне сочувствует ему. Среди людей попадаются странные экземпляры.
                    Мазин вдруг стал серьезным, как будто внезапно вспомнил что-то важное.
                    — Вам надо поговорить с одним человеком. Он больше всех знает про эти чудеса.
                    — Ученый? — спросил Мозес.
                    — Скорее наоборот.
                    — Это как?
                    — Он — фантаст. Я вам про него рассказывал по телефону.
                    Мозес не смог скрыть своего разочарования.
                    — Да. Припоминаю. Что-то такое вы мне говорили. Не думаю, что мне сможет помочь очередной выдумщик и фантазер из Чучемли.
                    — Молниев очень умный. Только он не местный. Приехал к нам недавно. Уже после того, как в Америке про Посещение заговорили.
                    — Вы знаете про Посещение?
                    — Дык, нам об этой заварухе Молниев и рассказал. Александр Владимирович. Подробно, будто сам там побывал. А еще сообщил, что и у нас в деревне что-то подобное происходит. Признаться, я не верил, что наши чудеса с американскими событиями связаны. Пока вы к нам не примчались, чтобы, значит, помощь нам оказать в расследовании, — сказал Мазин и рассмеялся, громко и с непонятным воодушевлением. — Хотите верьте, хотите нет, но Александр Владимирович предупреждал, что вы обязательно появитесь. Просил, чтобы мы вас не обижали и на вопросы отвечали честно, потому что это важно для науки.
                    — Интересный человек, считаете?
                    — Очень интересный. Я не всегда понимаю, что он говорит. Мне кажется, что он и сам не до конца понимает свои идеи. Однажды Молниев признался, что это для него не важно. Его, наоборот, радует, что умные люди находят в его словах что-то большее, чем то, что открылось ему. Он неоднократно заявлял, что высшая профессиональная доблесть настоящего фантаста в том и состоит, чтобы будить разум умных людей. Помогать им. Отыскивать идеи, которые без фантастического осмысления остаются невысказанными.
                    — В Америке тоже есть такие фантасты-романтики. Нельзя к ним относиться чересчур серьезно, но и игнорировать их идейки не следует. Я могу встретиться с Молниевым?
                    — Я спрошу у него. Уверен, что он согласится. Он любит поговорить, но не всегда. Когда он работает, то общаться с людьми отказывается.
                    И Молниев согласился.
                    Встретились они уже через час. Мозес не был уверен, что сможет использовать фантаста с выгодой. Вероятность этого была крайне мала. Однако время шло, и больше нельзя было отказываться даже от самого призрачного шанса. Неизвестно, что приведет его к успеху. В конце концов, это было неважно.
                    Люди, как правило, — странные и противоречивые существа. Следовало привыкнуть к тому, что их внешний вид не всегда соответствует их способностям. В частности, русский фантаст Молниев не производил впечатления умного человека. Мозес внимательно рассматривал этого литератора средних лет, сутулого, рыхлого, с небольшим животиком, выдающего в нем любителя пива и кабинетного работника, и с каждой минутой все меньше верил, что общение с ним может быть полезным. Неприглядный образ фантаста дополняли дешевые очки и свитер с оленями. Но нельзя было отрицать, что он мог уловить своим внутренним чутьем фантаста что-то необычное, раз бросил свою семью и ухоженную квартиру в Петербурге и перебрался в далекую деревню на постоянное место жительство. Нельзя было исключать, что этот человек действительно чувствует больше, чем говорит и понимает. Среди творческих людей такие особи время от времени встречаются.
                    Молниев поздоровался и сразу перешел к делу — заговорил неожиданно приятным баритоном. Он не сумел сообразить, что его пригласили, чтобы допросить. Для него приблудный американец был еще одним источником информации, только и всего.
                    — Удалось ли вам найти какие-нибудь отличия нашей Зоны от проявлений «хармонтского феномена»? — спросил Молниев.
                    — Нет, — честно признался Мозес.
                    — Я так и знал.
                    — Что еще вы знаете?
                    — Я побывал в Зоне. Один раз.
                    — Интересно. Расскажите подробнее. Вы ведь попали в особняк промышленника Васечкина по своей воле, без его разрешения?
                    Молниев растерялся. Ему не понравилось, что кто-то раскрыл его сокровенный секрет. Он хотел сначала напустить тумана и загадочности, поработать с намеками, как привык это делать в своих книгах. И то, что его замысел разгадали, обидело его, поскольку нарушило придуманную композицию разговора с американцем, которой он собирался придерживаться.
                    — Как вы догадались? Я никому не рассказывал о своем приключении.
                    — Есть события, которые очень трудно скрыть. Тем более, что с вами не произошло ничего необычного. И в Хармонте есть персонажи, организм которых позволяет совершать персональные проникновения. Я разговаривал с ними, допросил их, поэтому примерно представляю, что произошло. Сейчас поговорю с вами. Однако сомневаюсь, что услышу что-то новое. Попробуйте удивить меня.
                    — Я не помню, как это произошло.
                    — Очень плохо, — резко сказал Мозес. — Постарайтесь вспомнить. Это очень важно.
                    — Мне бы и самому хотелось. Хороший эпизод получился бы для новой книги. Но не складывается. Все как в тумане. Не могу сосредоточиться.
                    Мозес подошел к сидящему Молниеву и положил руку тому на голову. В пальцы его словно воткнулись тысячи маленьких иголок — это был хороший знак. Другой рукой он достал из кармана странный предмет, напоминающий губку.
                    — Успокойтесь. Сейчас у вас все получится. Вам следует расслабиться и не думать о глупостях, которые могут помешать сосредоточиться.
                    — Каких глупостях? — спросил Молниев и заснул.
                    — Что с ним? Ему плохо? Он умер? — с ужасом спросил Мазин.
                    — Вовсе нет. Не беспокойтесь. Его здоровью ничего не угрожает. Наоборот, его сознание раскрывается. Он видит мир по-другому, не так как вы, мистер Мазин. И это то, что нам нужно.
                    Прошло десять минут, Молниев вздрогнул (это больше было похоже на судорогу) и открыл глаза.
                    — Что со мной? — спросил он.
                    — Александр Владимирович, вы крепко спали, — сказал Мазин. — А сейчас проснулись.
                    Молниев держал в руках «пустышку».
                    — Зачем вы всунули мне в руки эту штуку?
                    Мозес отобрал от него «пустышку» и внимательно осмотрел ее. Вроде бы, русский артефакт ничем не отличался от хармонтского. Рассогласования потоков не произошло. Это была хорошая весть.
                    — Послушайте, Молниев, я отвечу на ваши вопросы, но сначала хотелось бы узнать, как вы провели последние десять минут?
                    Молниев уже пришел в себя, ему и самому хотелось рассказать о чудесном путешествии, которое он совершил. О таких событиях интересно читать в фантастических книжках, но переживать их в реальности нравится далеко не всем. Молниев был доволен. И теперь ему хотелось поделиться своими воспоминаниями, чтобы не забыть их. Он словно писал фантастическую повесть.
                    — Я закрыл глаза. Но оказалось, что это не мешает мне прекрасно видеть. Какая-то непонятная сила наполнила мой организм. Как будто каждая моя клеточка получала энергию извне. Это было непонятно и страшно, но очень приятно. Я сознавал, что смогу использовать эту чужую энергию только на благое дело. Никто не отдавал приказа, но и так было понятно, что мне надлежит сделать дальше. Я встал и пошел в дальний угол кабинета. Рядом с сейфом обнаружилась неказистая дверь.
                    — Эта наша кладовка. У нас там хранится архив муниципальной переписки.
                    — Я не знал, — сказал Молниев. — Меня туда почему-то потянуло.
                    — Дверь заперта.
                    — И этого я не знал. Дернул за ручку, дверца и открылась.
                    — Чудеса! — сказал Мазин.
                    — Оказалось, что я попал не в чулан, передо мной открылся огромный зал, напоминающий по убранству залы Екатерининского дворца в Царском Селе. Если вы там были, то поймете, о чем я: изысканная роскошь, предназначенная не для стороннего наблюдателя, а для живущей там царствующей особы. Я понимал, что никаких царей сейчас нет, но вспомнил, что в Чучемле есть один большой любитель аристократического образа жизни — промышленник Васечкин. А это значит, что я, каким-то невообразимом образом был переброшен в провалившийся под землю особняк. Фантастика, не правда ли? Как будто я, против своей воли, вдруг стал старателем.
                    — Дальше, — сказал Мозес. Его явно заинтересовал рассказ Молниева.
                    — Я долго рассматривал обстановку праздничного зала. У Васечкина есть желание подражать великим предкам, но не хватает вкуса. Все дело в том, что тонкий вкус на роскошь или заложен в человеке с детства, или воспитывается годами упорного труда под надзором умелых преподавателей. Самообразование, а это случай Васечкина, в таком деле, как правило, не помогает. Ему следовало прислушаться к профессионалу, но он посчитал, что справится сам. Но ошибся.
                    — Давайте вернемся к вашему приключению, — прервал его Мозес. — Меня интересуют чужие предметы, которые вы там обнаружили. Один из них вы принесли с собой.
                    — Да. Странная штука. Мне захотелось притащить только один красивый диск, но не получилось, он каким-то непостижимым образом оказался связанным со вторым, аналогичным. Я попытался отломать второй, несколько раз сильно ударил по нему ногой. Но у меня ничего не получилось. Я бы с удовольствием продолжил свои попытки отломать второй диск. Это весело. Иногда мне нравится совершать странные поступки. Но вы, наверное, не разрешите.
                    — Я обычно не поощряю бессмысленные попытки, обреченные на неудачу, — признался Мозес. — Это как раз такой случай.
                    — Не всегда действия человека должны подчиняться строгой логике, — возразил Молниев. — Беспорядочное стремление к получению обязательной выгоды — порочное качество, которое погубило большое количество талантливых людей. Это я вам как фантаст говорю. А мы, фантасты, в таких вещах разбираемся.
                    — Я запомню вашу парадоксальную теорию, — ухмыльнулся Мозес. — Мои жизненные принципы она вряд ли опровергнет, но пригодится в качестве анекдота, я буду ее пересказывать своим друзьям во время магнитных бурь.
                    — Не знал, что американцы способны на иронию. Не понял только, чем ее вызвал? — сказал Молниев, игривый комментарий Мозеса его обидел.
                    — Боже упаси! Какая ирония. Человек, который хотел разломать «пустышку» подручными средствами и, пиная ее собственными ногами, достоин восхищения. Из вас получился бы отличный ученый, но вы поступили мудрее, решив стать фантастом. Какое красивое парадоксальное решение вы предложили. Фантасты любят парадоксы, не правда ли?
                    — Вы называете эти связанные диски «пустышками»? Красиво.
                    — Давайте вернемся к обсуждению интересующего меня события, — сухо сказал Мозес. — Видели ли вы во время своего приключения другие чужие предметы?
                    — Нет, вроде бы.… Но я не разглядывал детали, — признался Молниев. — Меня больше заинтересовало фальшивое богатство обстановки усадьбы.
                    — В следующий раз постарайтесь быть внимательнее. Нельзя исключать, что я допрошу вас еще раз.
                    — Вы думаете, что я когда-нибудь еще раз провалюсь в этот параллельный мир? — спросил Молниев. — И еще раз совершу поразительное перемещение в пространстве и во времени?
                    — Уверенно предсказать не могу. Но на всякий случай советую быть готовым.
                    Представить, что этому смешному фантасту могут быть доступны альтернативные входы в Зону, было сложно. Но однажды это ему уже удалось. И произошло это на глазах у Мозеса. Он давно запретил себе судить о людях по внешнему виду и, тем более, по словам, которые они произносят во время допроса, поскольку это абсолютно непродуктивно. Люди — загадочные существа. Это плохо, потому что предсказать их поступки очень трудно.


«Золотой шар»


                    Нельзя сказать, что Молниев вызывал у Мозеса хотя бы каплю симпатии. Скорее наоборот, пустых болтунов и фантазеров он не любил. В лучшем случае, пытался использовать в своих целях. Вот и Молниева можно было попробовать использовать с пользой. Должны же быть на Земле люди, которые способны приносить пользу? Таких кандидатов в Чучемле обнаружилось сразу два: фантаст и мечтатель Молниев и любитель наличных денег старатель Корябеда. Понятно, что старатель — человек ненадежный. Его услугами придется воспользоваться лишь в том случае, если фантаст опозорится. Идейные, если дело касается денег, обычно проигрывают в решительности жадинам и мошенникам.
                    Мозесу показалось, что будет правильно относиться к Молниеву как к идейному. Для такой породы людей была придумана особая легенда, романтическая.
                    — Во все времена, во всех уголках Земли, для любых людей — богатых и нищих, удачливых и простаков самым важным являлось непреодолимое стремление к личному счастью. Никто точно не знает, что это такое — счастье. Но людей это не останавливает. Первые попытки достичь счастья были довольно примитивны. Счастье связывали с обретением бессмертия и обладанием философским камнем, с помощью которого можно было без особых затрат превращать ртуть в чистейшее золото. Это была романтическая эпоха познания мира. А потом наступила эпоха индустриальная. Логичный переход — пытаться достигать исполнения своих мечтаний с помощью специально созданной техники.
                    — И однажды у технарей получилось, — пошутил Молниев.
                    Он подумал, что американец решил поделиться с ним отличным сюжетом для фантастического романа. Станем счастливыми с помощью маленькой технической штучки. Что-то вроде автономной волшебной палочки. Впрочем, об этом уже многие написали. И еще многие напишут, поскольку тема дешевого счастья неисчерпаема.
                    — Да, — с готовностью признался Мозес.
                    — На Земле?
                    — Странный вопрос. Впрочем, это не имеет значения. Важно понимать, что этот прибор — всего лишь прибор — ограниченного действия. Он помогает людям исполнять тайные желания. Какие? Самые сокровенные желания, о которых и сам человек может не догадываться.
                    — Это вряд ли, — с язвительной ухмылкой сказал Молниев. — Мечты человеческие, это каждый знает, за тысячелетия не изменились: долгая и здоровая молодость, бессмертие и много-много денег. Власть неограниченная, само собой. Некоторые интересуются творческими успехами и всенародной любовью. Но большинству эти духовные терзания без надобности.
                    — У каждого человека свое счастье, как мне кажется. Неповторимое, отличное от соседского. В этом и состоит главное достоинство прибора «золотой шар», — пояснил Мозес. — Он знает, что нужно просителю лучше, чем сам человек.
                    — А если кто-то захочет сделать счастливыми других людей? У него получится? Или ваш хваленый шар работает только с отдельными людьми?
                    — Я не знаю. Никогда об этом не думал. «Счастье всем даром» — довольно странный лозунг. К тому же я не знаю, работает ли «золотой шар» на самом деле. Я знаком только с мифом о нем. Впрочем, никогда не слышал жалоб на то, что желания не выполняются.
                    — Вы знакомы с людьми, которые использовали «золотой шар»? — поинтересовался Молниев.
                    — Нет. Но очень хотел бы встретиться с ними. Например, с вами, Молниев, после того, как вы его обнаружите и загадаете свое желание. Мне интересно будет узнать, работает ли шар и как действует на психику человека. А еще узнать, что такое — это пресловутое счастье? И можно ли вообще сделать людей счастливыми, так сказать, усилиями извне?
                    — Вы думаете, у меня есть шанс отыскать «золотой шар» — удивился Молниев?
                    — Ничуть не меньше, чем у любого другого человека, способного проникать в Зону альтернативным способом. Вас мало — таких счастливчиков. Кому повезет, не знаю. Но рано или поздно это произойдет.
                    — В Хармонте «золотой шар» уже нашли? — спросил Молниев.
                    — Насколько мне известно, нет, — признался Мозес. — Это трудное дело.
                    — Предположим, я обнаружу ваш «золотой шар», что мне нужно будет сделать дальше?
                    — Ничего. Принесите его мне.
                    — А вы мне дадите денег. Считаете, что это будет равноценный обмен?
                    — Я вам дам много денег. Но не это главное, я научу вас, как воспользоваться «золотым шаром» для своей пользы. Нужно прочитать забавный детский стишок, который знаю только я. Мне бы очень хотелось помочь вам обрести свое сокровенное счастье. И поверьте — у меня нет причин обманывать вас.
                    Мозес замолчал, ему показалось, что Молниев ему поверил. Про стишок он придумал в последний момент. Получилось удачно. Для фантаста такой сюжетный ход должен был показаться понятным и достоверным. Тонкий штришок, который добавляет рассказанной истории достоверности. Теперь поверит.


Ночной разговор


                    Поздно вечером в номер Кирилла Панова постучали. Он открыл. На пороге стоял незнакомый человек средних лет. Трезвый.
                    — Здравствуйте, Панов, — сказала он приветливо. — Хочу с вами познакомиться. Моя фамилия Молниев. Я — фантаст. Занимаюсь чудесами Чучемли. Слышали обо мне?
                    — Нет, — признался Панов.
                    — Странно, мне казалось, что Алмазов должен был вам обо мне рассказать.
                    — Почему?
                    — Я больше всех знаю обо всем таинственном, что происходит в Чучемле. Алмазову обязательно должны были рассказать обо мне. А он — вам.
                    — Почему? — еще раз спросил Панов.
                    — Потому что именно вы занимаетесь научным изучением Посещения, — сказал Молниев. — Алмазов слишком увлечен административными делами. Он должен был заставить вас проверять все, что я рассказываю о Зоне Чучемли. Я знаю много интересных и неожиданных фактов, которые помогут вам разработать адекватную теорию Посещения.
                    — Вы считаете, что во всем виноваты пришельцы?
                    — А вы не верите?
                    — Верить следует в Бога, — жестко сказал Панов. — Наука не может строиться на вере.
                    — Это вы хорошо сказали. Можно я запишу?
                    — Пожалуйста.
                    — Уже находка. Так что я правильно сделал, что к вам пришел.
                    — Хотите написать книгу?
                    — Да, — с вызовом сказал Молниев. — Это моя работа! И я, конечно, ее сделаю. Потому что умею.
                    — И все-таки. Зачем вы пришли?
                    — Хочу поговорить с вами, Панов. Я знаю слишком много разрозненных фактов о текущих событиях, но общая картина происшедшего в голове почему-то не складывается. Воображения не хватает. Мне хочется, чтобы вы вправили мне мозги. Указали на очевидные пробелы в моих представлениях. Вы не писатель, поэтому не знаете, как часто для того, чтобы текст получился, необходимо придумать неожиданный сюжетный ход. Книгу, в которой действие развивается предсказуемо и складывается из знакомых кубиков, читать неинтересно. Так же и с пресловутым Посещением, чтобы разобраться с тем, что на самом деле происходит в Чучемле, мы должны использовать неожиданные идеи. Понимаете?
                    — Не совсем, если честно. Вы считаете, что я знаком с абсолютно верной теорией Посещения и скрываю ее? Должен вас разочаровать, никакой «правильной» теории Посещения не существует.
                    — Это я знаю, — задумчиво сказал Молниев. — Так создайте ее! У вас обязательно получится.
                    — Хорошую работу вы мне предлагаете сделать. Как вы сказали: сложить из знакомых кубиков. Но не получается даже это. Кубики попались скользкие. Да и кубиками их называть язык не поворачивается.
                    — Не удивлен. А давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны.
                    — Это с какой? — не понял Панов.
                    — С мистической, естественно, или, чтобы вам было понятнее, эзотерической.
                    — Смешно! Я в этом ничего не понимаю, — резко сказал Панов. — Вы сказали, что знаете о возможном Посещении больше всех. Что конкретно? Поделитесь.
                    Молниев тяжело вздохнул и подробно рассказал о своем разговоре с Мозесом. По его мнению, легенда о «золотом шаре» переворачивает всю историю Посещения с ног на голову.
                    — С головы на ноги, — поправил Панов.
                    — Нет, с ног на голову. Мне кажется, что только выход за пределы наших научных представлений может помочь решить эту проблему.
                    Панов отнесся к предложению Молниева как к не слишком умной придумке фантаста. Но так получилось, что ему лично пришлось столкнуться и с мистикой, и с «золотым шаром».


Конец феномена Чучемли


                    Пильман не верил, что русские смогут его удивить. Ему не нравилось, как в России было организовано изучение феномена Посещения. Ждать от них прорыва было глупо. И надо же! Это случилось! Они умудрились отыскать пресловутый «золотой шар» Мозеса. И сделал это Кирилл Панов, которого Мозес даже забыл включить в список потенциально полезных для проекта людей. Впрочем, он всегда говорил, что наука его не интересует совсем. А представить, что из Панова может получиться сталкер, способен только слабоумный.
                    Пильман узнал легенду о «золотом шаре» совершенно случайно. Неизвестно, чем руководствовался Мозес, но однажды он рассказал Пильману удивительную историю о таинственном «золотом шаре», который якобы способен сделать счастливым любого человека.
                    — Глупая идея, — сказал Пильман. — Наш Институт человеческим счастьем не занимается.
                    — Хочу похвастаться. В мою историю, сляпанную на коленке, поверил профессиональный русский фантаст.
                    — Достижение. Мне-то вы зачем все это рассказали? — удивился Пильман.
                    — Хочу попросить об одолжении. Если кто-нибудь из институтских лаборантов обнаружит «золотой шар», сразу несите ко мне. Я заплачу большие деньги. Кстати, если кто-нибудь из русских отыщет «шар», тоже неплохо. Вы, наверняка, уговорите их отдать его мне. За деньги, естественно. Очень большие деньги.
                    Пильман подумал, и легенда о бесплатном счастье ему понравилась, особенно в той части, которая касалась выплаты денег, очень больших денег. Он стал решать, кому из русских следует рассказать о «золотом шаре», и быстро понял, что с Алмазовым, говорить бесполезно, этот от легких денег, плывущих прямо в руки, ни за что не откажется, но толку от него ждать не стоит. Оставался Кирилл Панов. Этот человек к деньгам относился без фанатизма. И Пильман поспешил поделиться с ним столь светлой и благородной идеей привнесения счастья человечеству.
                    Реакция русского оказалась парадоксальной: он засомневался в пользе массовой раздачи бесплатного счастья. Довольно резко. Ссылался почему-то на второе начало термодинамики и какого-то древнего русского ученого Ломоносова. Несколько раз процитировал его изречение: «Если где-то у кого-то вдруг добавится, у другого обязательно что-то убудет».
                    — Нельзя к человеческому счастью применять сухие научные законы, — возразил Пильман.
                    — Можно, — ответил Панов. — Игра с нулевой суммой. Суммарное счастье человечества не изменится.
                    И это утверждение прозвучало очень внушительно. Пильман вынужден был признать, что Панов прав. Но только в том случае, если подсчитывать прибыль и убыток чересчур скрупулезно. Чего в обычной ситуации никто не делает. На практике счастливчик радуется и рассказывает всем, как ему повезло, а неудачник страдает молча. Так что собрать достаточную для анализа экспериментальную информацию очень сложно.
                    — Вы слишком строги к людям, — сказал Пильман. — Я приведу вам наглядный пример. Казино. Азартные игры. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Но счастливы все, потому что их привело в это заведение общая страсть к игре. Проигрыш или выигрыш — часто не так уж и важны, люди получают яркие переживания, всплеск эмоций. А какие они у конкретных людей —  положительные или отрицательные — это не важно. Азартная игра — сама по себе награда и кратчайший путь к обретению счастья. В конце концов, мы не можем решать за людей, что конкретно приносит им счастье. Не исключено, что страдания. Иногда мне кажется, что наше преувеличенное внимание к успеху порочно.
                    — А потом эти счастливые люди стреляются, вешаются или прыгают с моста в речку, — мрачно сказал Панов.
                    — Да. Такое случается, — вынужден был признать Пильман.
                    — Кстати, про пресловутый «золотой шар» мне вчера рассказал фантаст Молниев. Так что у меня было время обдумать последствия раздачи бесплатного счастья.
                    — Но теперь мы знаем, что делать, если «золотой шар» попадет в наши руки.
                    — Вот как?
                    — Мы отдадим его Мозесу. И получим за него большие деньги. И три человека станут счастливыми: мы и Мозес.
                    Этот абсолютно случайный и отвлеченный разговор имел неожиданное продолжение. Утром к Пильману в гостиницу пришел озадаченный Панов, что само по себе было удивительно. Их взаимоотношения не предполагали частных визитов.
                    — Наверное, я не имел права нарушать ваш покой, и мне не следовало беспокоить вас, не спросив разрешения. Но наш вчерашний разговор позволил мне нарушить правила. Произошло удивительное событие, мне кажется, я обязан рассказать вам о случившемся немедленно. Думаю, вас это должно заинтересовать.
                    Пильман был искренне удивлен. Незапланированный визит русского был нарушением протокола. Он не мог представить, что потрясающего могло произойти этой ночью с Пановым? Да еще столь сенсационное, что могло бы заинтересовать его, американского гражданина. Он приготовился услышать что-то по-настоящему важное. И не ошибся.
                    Панов был взволнован.
                    — Вечером я вернулся домой и сразу заснул. Мне снились сны: яркие и неотличимые от реальности. Но это единственное, что я помню. Не могу вспомнить ничего конкретного, осталось только ощущение прикосновения к чуду. Как будто кто-то, имеющий на это право, мне это разрешил. Понимаете?
                    — Нет.
                    — Я не могу объяснить понятнее.
                    — Это очень интересно. Все?
                    — Нет, проснувшись, я обнаружил у себя в руке вот этот артефакт.
                    Панов вытащил из сумки «золотой шар». На самом деле, он был не золотой, скорее медный, красноватый, совершенно гладкий, но не блестящий. Шар выглядел слишком обычно. Поверить в то, что это волшебный прибор, исполняющий потаенные желания людей, было очень трудно.  Поверить в такое могли только самые преданные любители фантастики.
                    — Думаете, это тот самый «золотой шар», о котором рассказывал Мозес? — спросил Пильман. — Какой-то он чересчур обычный.
                    — Давайте спросим у Мозеса, — предложил Панов. — А деньги поделим пополам.
                    Пильману понравилось предложение о справедливой дележке денежной премии. Он был уверен, что Мозес обязательно заплатит. Этот парень относился к деньгам без должного уважения. Иногда казалось, что они для него мусор. Пильман подумал, что и сам бы с удовольствием не считал деньги, и обязательно, когда у него скопится много денег, будет относиться к ним равнодушно и без лишнего трепета.
                    Он был уверен, что Мозес обязательно позволит исследовать «золотой шар» в институтских лабораториях, если в этом появится необходимость. Но это потребуется только в том случае, если у «золотого шара» проявятся оригинальные физические свойства, а не разговоры о пресловутом счастье. С эзотерикой Пильман связываться не желал. Смешивать серьезные научные исследования с мистикой, сновидениями и потусторонними сущностями было бы с его стороны большой глупостью.
                    Впрочем, разве постоянные разговоры о пришельцах и Посещении не отдают волшебством и мистикой? Одним безумным фактом меньше, одним больше. В конце концов, альтернативные проникновения в Зону ничем не отличаются от активных сновидений. И то и другое — чудеса, объяснить которые наука пока не может. Наука чудесами не занимается.
                    В первый раз Пильман был рад, что рядом с ним оказался Мозес, на которого можно было свалить мистические гипотезы, и спасти свою репутацию, если кто-то из серьезных ученых потребует объяснений. Сам Пильман в мистических теориях не нуждался, он верил, что рациональное объяснение обязательно будет найдено. Рано или поздно. Вот когда ему нужно будет решительно напомнить о своем существовании, а пока — важно следить за собственным реноме и не болтать лишнего, что может быть использовано против него.
                    Мозес увидел «золотой шар» и прослезился. Пильман в первый раз видел его по-настоящему счастливым. Мозес схватил «шар», прижал его к груди и выслушал сбивчивые разъяснения Панова, не скрывая восхищения. По крайней мере, Пильман всегда думал, что так должно выглядеть восхищение. Впрочем, когда речь заходила о Мозесе, ошибиться в оценке чувств было нетрудно.
                    — Вы меня порадовали и удивили, Панов, — сказал Мозес.
                    Он поднял «Золотой шар» высоко над головой, а потом неожиданно поцеловал его несколько раз и стал осторожно поглаживать, будто и в самом деле хотел стать счастливым. После чего прочитал стихотворение:

                              «Случайной искоркой взовьется,
                              И вдруг внезапно улетает.
                              Откуда все это берется,
                              Куда все это исчезает?»


                    — Быстрее, джентльмены, прикоснитесь к «золотому шару», пусть ваши сокровенные мечты сбудутся, — сказал Мозес торжественно.
                    Ученые, с сомнение посмотрели друг на друга, но все-таки до шара дотронулись. Кто его знает, может быть, и в самом деле…
                    — Отлично, дорогой Пильман, поздравляю вас от всей души. Теперь ничто не помешает нам вернуться в Хармонт победителями.
                    Пильман подумал, что он никогда не привыкнет к выходкам Мозеса. Наверное, правильно было бы напомнить о причитающих им, с Пановым, больших деньгах, но решил, что сейчас не время, глупо было бы портить минуту торжества Мозеса напоминанием о своей неутоленной жадности. Всему свое время.


Зоны Чучемли не стало


                    Утром мир в деревне Чучемля стал другим. Никто не смог сказать, что произошло: случилось очередное чудо или вдруг внезапно вновь заработало второе начало термодинамики. На этот раз к Пильману заявился Алмазов. Эти русские почему-то постоянно нарушают правила приличия, которые в Америке выполняют даже нищие: нельзя нарушать покой людей, не предупредив их заранее о своем визите. Какие бы серьезные основания для этого не находились. Вчера Панов притащил «золотой шар», сегодня Алмазов сообщил, что на его глазах провалившийся под землю особняк промышленника Васечкина выперло обратно. И теперь он стоит, как будто никакой катастрофы с ним не произошло, только краска на фасаде немного облезла. Неужели для русских это веская причина для того, чтобы побеспокоить главу американской делегации? Они не понимают, что после их визитов даже самый спокойный американец  начнет относиться к русским хуже. Россия изрядно надоела Пильману. Слишком много сенсаций, происходящих в одной деревне, говорит об общей нестабильности жизни. Впрочем, проблемы русских его не интересовали. Он подумал о том, как воспримет очередное происшествие Мозес. Наверное, ему не понравится, что Зона в Чучемле самоликвидировалась.
                    К его удивлению, Мозес был в прекрасном настроении. Он весь светился от счастья. Будто русские преподнесли прекрасный подарок, которого он домогался долгие годы, но получил только сейчас.
                    — Вы ждали, что в Чучемле произойдет подобное? — раздраженно спросил Пильман.
                    — Да, — коротко ответил Мозес.
                    Пильману это «да» не понравилось. Он и раньше предполагал, что не понимает, какую игру ведет Мозес. Ему хотелось получить развернутый ответ. Ждал — не ждал, готовился к этому — не готовился, способствовал — не способствовал, не проделал ли этот фокус самолично? Какие чувства испытывает? Считает ли, что подобное однажды произойдет и в Хармонте? Какие последствия может иметь самоликвидация для разработки новых технологий? Но Мозес обсуждать все эти важные вопросы с Пильманом не захотел.
                    — Нам следует вернуться в Хармонт? — спросил Пильман. Он уже ничего не понимал. И, самое главное, разбираться в психологии Мозеса он не хотел.
                    — Да, — сказал Мозес. — Наша комиссия свою роль выполнила. Здесь нам больше делать нечего.
                    — Хорошо — сказал Пильман. — Вернемся в Хармонт и проведем сравнение артефактов из двух Зон на хорошей аппаратуре.
                    — Вряд ли у вас это получится, — усмехнулся Мозес. — Никаких артефактов из Зоны Чучемли больше не существует. Я проверил.
                    — Ерунда, — возразил Пильман. — Русские подарили мне отличный экземпляр «пустышки». А у их мэра, Мазина, в кладовке собраны десятки образцов. Будем работать с ними.
                    — Попробуйте, конечно, если сможете.
                    Пильман выругался про себя и пошел проверять, цела ли «пустышка», которую он аккуратно упаковал в специальный металлический ящик. К его возмущению, «пустышки» там не было.
                    — Это ваша работа, Мозес? — спросил он сурово.
                    — Если вы считаете, что я залез в ваш ящик и выкрал ваше имущество, то это не так. Я даже не буду считать это оскорблением, настолько глупо это звучит.
                    — Мазин обязательно отдаст нам несколько своих артефактов. Сейчас схожу к нему.
                    — Бессмысленная затея, — сказал Мозес с сочувствием, почти ласково. — Если Зона перестала существовать, то и в кладовке Мазина артефактов, связанных с ее существованием больше не сохранилось.
                    — Что же мне делать?
                    — Пригласите поработать в вашем Институте Кирилла Панова. Это будет самым разумным поступком с вашей стороны.
                    — У меня своих гениев девать некуда.
                    — Вы не понимаете, Пильман. Панов обязательно должен работать в вашем Институте, — сказал Мозес твердо, словно отдал приказ. — Я готов оплатить его пребывание в Хармонте
                    — Но почему?
                    — Потому что он нам нужен. А еще захватите русского фантаста Молниева. Пусть поговорит о своих фантазиях с нашим Энди Хиксом. А мы послушаем.


Валентин Пильман действует


                    Многолетняя практика позволяла Пильману без особого труда изображать доброго и сострадательного человека, почти ангелочка. Только маленькие бесцветные глазки предательски выдавали в нем жесткого и лишенного сантиментов человека. Впрочем, люди обычно быстро догадывались о его беспощадности уже после первых произнесенных им слов. Глаза разглядывать для этого не приходилось, достаточно услышать его властный голос и вникнуть в смысл произносимых приказов.
                    Алмазов представил, какого бы ему пришлось, если, не дай Бог, он был бы подчиненным Пильмана. И вот он начинает уговаривать его поступить по-человечески и справедливо, а потом произносит традиционное, веками испробованное: «Войдите в мое положение». Даже думать о такой попытке было глупо. Ответ понятен: «Делайте, что вам говорят, и ваша нерасторопность, скорее всего, будет прощена».
                    — До поры до времени наше сотрудничество с Академией наук на территории России будет прекращено. Зона в Чучемле исчерпала себя. Но мы оставляем за собой право привлекать ваших сотрудников для консультации, если в этом будет необходимость.
                    Алмазов с трудом сдержался, чтобы не ответить грубостью на очевидное хамство американца. В конце концов, кем он себя воображает? Более вежливый ответ не пришел в голову. Самым разумным было промолчать. Чтобы в последствии исключить неверную трактовку его слов. Было бы неразумно, устраивать склоку и портить отношения на пустом месте.
                    — Работа в Институте внеземных культур имеет международное значение, Россия не может остаться в стороне, — сказал Пильман, как приказал.
                    — Мы заинтересованы в сотрудничестве с вашим Институтом, — признал Алмазов.
                    — Хорошо, что мы поняли друг друга, — сказал Пильман, он расценил ответ Алмазова как полное согласие и проявление подчинения.
                    Алмазову не понравилась кровожадная ухмылка Пильмана. От такой улыбки и у здорового человека дыхание перехватит, а Алмазов чувствовал себя плохо, простудился, наверное, во время прогулки под дождем. Приходилось внимательно контролировать себя, чтобы не чихнуть  лишний раз.
                    — А кстати, — продолжил Пильман почти ласково. —  Есть ли у вас в штате сотрудники, которые, как это по-русски, «много о себе понимают»?
                    — Только один. Так что не беспокойтесь, это не помешает нашему плодотворному сотрудничеству.
                    — Кто такой?
                    — Кирилл Панов, — сказал Алмазов, — наш старший научный сотрудник, он подавал большие надежды, но совершенно не способен участвовать в коллективной работе. У него, видите ли, свои научные интересы.
                    — Какие интересы, если не секрет?
                    — Он занимается пространством и временем. Почему-то по отдельности.
                    — Это как?
                    — Я не вникал. Эта работа не вписывается в наш план. Запретить не могу, за эту работу он денег не просит. А со своими обязанностями справляется.
                    — Панов, — задумчиво произнес Пильман. — Парень, который добыл из Зоны Чучемли «золотой шар»? Кстати. Не тот ли это Кирилл Панов, который буянил на международной конференции по квантовой гравитации и чуть не сорвал ее, затеяв безумную дискуссию на пустом месте?
                    — Это он мог. Так-то он тихий, но до тех пор, пока при нем не произносят ключевые слова «время» или «пространство». Только я бы не стал употреблять термин «безумная» к его теории. Наоборот, она тщательно обдумана и подкреплена множеством непротиворечивых и подтвержденных в ходе экспериментов фактов. Скорее, это вызов согласованному мнению, принятому научной общественностью. Не исключаю, что он сознательно идет на конфликт, но не потому, что стремится заработать авторитет спорщика. Панов действительно считает, что вправе выдвигать любые теории, если они явно не противоречат экспериментам.
                    Пильман задумался, ему на мгновение показалось, что затея с приглашением Панова, слишком примитивна, чтобы от нее можно было ждать пользы. Неужели Мозес, наконец-то, ошибся? В первый раз. Впрочем, он сам неоднократно говорил, что его цели отличаются от задач, стоящих перед Институтом.
                    — Вы дали Панову отрицательную характеристику, но привезли его с собой в Чучемлю. Почему?
                    — Существует обычная современная наука. А есть еще романтическая. В Чучемле мы столкнулись с необычным явлением, для объяснения которого следует использовать не традиционные подходы. Феномен должен быть изучен различными способами, какими бы спорными они не казались. Необычное познается необычным. Не уверен, что Панов придумает «окончательное» объяснение «хармонтскому феномену», но попробовать стоило.
                    — Понимаю. Забавно. Я думал, что романтики в науке давно перевелись. Сейчас непротиворечивые теории, не одобренные научным содружеством, оплачиваются крайне плохо, — сказал Пильман. — Актуальный рынок идей способны возбудить только яркие образы, не имеющие ничего общего с нашей скучной реальностью. Если ваш Панов этого не понимает, договориться с ним будет трудно.
                    — Конечно, конечно. Договориться с Пановым трудно при любом раскладе. Должен сразу предупредить, что использовать его в темную — затея безнадежная. Когда речь заходит о науке, он становится до омерзения серьезным и, что еще неприятнее, абсолютно честным. Ему недоступны обычные общечеловеческие стандарты вежливости и уважения к чужим заслугам и чинам. Если ему кажется, что человек завирается, он так и говорит: «Околесица». Это его любимое слово для описания современного состояния науки. У него нет должного почтения даже к лауреатам Нобелевской премии. Даже их мнения он подвергает сомнениям.
                    Пильман непроизвольно вздрогнул. С некоторого времени он не любил, когда к Нобелевским лауреатам относятся без должного почтения. Наверное, все дело было в том, что он уже считал себя одним из них. Нил Кларк сказал, что это уже решенное дело.
                    — Иногда такие выкрутасы полезны. Это качество можно попытаться использовать в мирных целях, — сказал он, заставив себя улыбнуться.
                    Алмазов удрученно развел руками.
                    — Попытайтесь. Мне так и не удалось придумать, как этого добиться.
                    — Всегда полезно иметь под руками честного человека. Он должен указывать на то, что нам нужно еще подработать в наших правильных представлениях, — пошутил Пильман.
                    — Наверное, это действительно так. Спорить не буду, я и сам пытался его использовать как поставщика проверочных теорий, но трудно общаться с человеком, который не решает поставленную перед ним задачу, а ищет истину. Надеюсь, вы понимаете разницу.
                    — В общих чертах, — задумчиво сказал Пильман. — Вы меня заинтересовали этим вашим Пановым. И правильно сделали, что рассказали о нем правду. Сейчас такие ребята большая редкость. Но у нас выработан определенный алгоритм работы с подобными деятелями.
                    — Я не рассказал и о десятой части его чудачеств.
                    — Это не важно. Если сделка состоится, на счет вашей лаборатории будут перечислены большие деньги. Не забуду и вас лично.
                    — У нас есть и другие достойные люди.
                    — Пока мы заинтересованы только в Панове.


Продать Панова


                    Случаются изредка тяжелые дни, когда Алмазову приходится вести глупые и бессмысленные разговоры о предназначении человека и о роли ученого в прогрессе человечества. По счастью, людей, для которых познание окружающего мира — личная потребность, немного. За долгие годы руководством Центра Алмазов всего несколько раз встречал таких увлеченных особ. Он уважал их выбор, энтузиазм и решительность, с которой они пытались претворить свои идеалы в жизнь. Но не любил. По складу характера он не был романтиком, так что розовые мечты, если они, время от времени, и появлялись у него или сотрудников, никогда не могли заставить его забыть о необходимости в срок выполнять утвержденный распорядителями грантов квартальный план. Деньги — дело серьезное, когда речь заходит о них, становится не до размышлений о вечном и бесценном.
                    Алмазов поморщился. Вроде бы простая и понятная ситуация, но сейчас ему предстояло втолковать эти очевидные истины самому тупому, когда речь заходила о деньгах, сотруднику своего Центра. Кирилл Панов — временами казался сущим ребенком, если, конечно, с ним говорили не о квантовой механике или о многомерном мире, в котором все мы, якобы, живем.
                    Сегодня с Пановым нужно будет говорить о деньгах. И для того, чтобы достичь успеха, нужно сделать все возможное, чтобы ему не удалось вставить хотя бы слово о науке. Если Панов вспомнит о своей теории времени, говорить с ним о деньгах будет бесполезно.
                    С Пановым нужно всегда быть начеку. Он способен заболтать любого, самого серьезного человека. А из этого следует простой вывод — любые его попытки огрызаться должны быть пресечены.
                    Алмазов догадывался, что Панову с детства твердили: «Хорошим быть хорошо, плохим быть плохо». А он, по простоте своей искренне в это поверил. И потому старался соответствовать, если получалось. Не всегда его попытки люди воспринимали с благодарностью. Потом он узнал, что многие поступают по-другому, в первую очередь заботятся о своей собственной пользе. Панов удивился, но это поразительное открытие не заставило его измениться. Такая уж натура. Было замечено, что с людьми, которых поймали на подтасовке данных, он больше не общался.
                    Центр Алмазова стала идеальным местом работы для особой касты научных сотрудников, которые готовы добросовестно выполнять порученное им дело, не претендуя на «великие» открытия. Панов был другим. И это, кроме очевидного дискомфорта, иногда приносило пользу. Вот как сейчас, если удастся продать его американцам, можно будет заработать хорошие деньги и репутацию в международном научном сообществе.
                    Осталось уговорить самого Панова. Важно правильно построить разговор. Предложить что-то притягательное, от чего Панов не сможет отказаться. Сейчас даже дети знают притчу о морковке на удочке, с помощью которой можно заставить ослика идти в нужном направлении и совершать необходимую работу. Знают все, и все же этот метод по-прежнему замечательно работает. Такова природа людей. А значит, получится и с Пановым, каким бы «романтическим ученым» он ни был.
                    В это время Панов думал не о деньгах, а о более прозаических вещах — о науке.
                    Он с неудовольствием отметил, что поездку в Чучемлю провалил, не смог собрать полезного материала, да и теорий новых не придумал. Вся эта странная история осталась для него загадкой. Но он быстро успокоился, поскольку идея изучать «объект Ч» оказалась актуальной. Теперь он мог изучать поведение своего начальника с пользой для дела. Ему было любопытно посмотреть, что Центр, а точнее Алмазов, собирается предпринять после событий в Чучемле. Необходимо было решить сложную интеллектуальную задачу, о которой было известно лишь то, что решить ее можно было несколькими способами, впрочем, у нее вообще могло не быть рационального решения.
                    Трудно изучать феномен, который не только перестал существовать, но и уничтожил все до единого следы своих проявлений в прошлом. Вот такая неудача: приехали американцы, чтобы исследовать нашу, российскую Зону, а она взяла и самоликвидировалась. Испарилась. Как сон, как утренний туман.
                    Алмазов мог отказаться от попытки анализа событий, случившихся в Чучемле, но, тем самым, он признал бы не только собственную некомпетентность, но и, более того, бессмысленность существования Центра. Наступил тот редкий момент, когда каждое слово начальника имело определяющее значение для дальнейшей судьбы Центра.
                    Панов понимал, что разговора с начальником не избежать. Понятно было, что тот будет резок и, может быть, жесток. К этому следовало подготовиться. Только не ясно было, как это сделать.

Часть 4

Русский в Хармонте


Кирилл Панов, старший научный сотрудник


                    Как правило, я предпочитаю вести себя спокойно и вежливо. Это не трудно. Не помню, чтобы когда-нибудь капризничал и требовал к себе какого-либо особого отношения. Однако в последнее время поведение Валерия Игоревича Алмазова — моего начальника и директора Центра особо важных исследований стало раздражать. Знакомые сотрудники наперебой убеждали, что Алмазов профессионально разбирается в психологии своих подчиненных. И всегда, в любой ситуации, принимает наилучшее административное решение. В том  смысле, что лучшего начальника и желать нельзя. Может быть и так, спорить не буду. Но то, что при каждой встрече он называет меня «романтическим ученым», показалось мне странным. Боюсь, что им овладела какая-то навязчивая идея. Интересно, какие тонкости моей скромной натуры он распознал, что позволило сделать такой удивительный вывод? Сомневаюсь, что это похвала или комплемент. Скорее, понимание того, что я чужой в их замечательной компании.
                    — А в чем, собственно, дело? — сознаюсь, довольно непочтительно спросил я после очередного упоминания о моей романтической сущности. — Что-то случилось?
                    — Ничего чрезвычайного, если не считать нашего общего печального конфуза в Чучемле. Просто нашлась минутка объективно оценить ваши профессиональные возможности, Панов, и сделать выводы.
                    — Ну и?
                    — Вы мне напоминаете кошку.
                    — Не понял, — признался я.
                    Начальник мой сначала романтиком называл, а теперь и вовсе животным. Странно все это.
                    — Кошки, как известно, всегда падают на лапы. С какой высоты их не сбросишь. А вы — «романтические ученые» — в какую бы ситуацию не попали, всегда пытаетесь что-нибудь изучить и понять. Вам бы держаться от непонятных артефактов подальше или прятаться от них, как подобает охваченным ужасом, но нет, вы обязательно затеваете новое исследование, каким бы бессмысленным оно не казалось нормальным людям. Принято считать, что это своеобразная профессиональная деформация, но, кажется, дело сложнее. У таких упорных ребят, как вы, романтическое отношение к науке воспитывается еще в детстве. И не приходит вам в голову, что от «открытий», к которым вы стремитесь, может случиться большая беда. Пусть не беда, а личные неприятности: неужели не понимаете, что ваше упорство приведет лишь к тому, что вы загубите карьеру, потеряете работу, лишитесь денег и не сможете завести нормальную семью. Любой вменяемый человек постарался бы избежать подобных итогов своей дурацкой деятельности. Но только не «романтические ученые». Их такие глупости, как правило, не интересуют, поскольку они живут в своем придуманном мире.
                    — Никогда ни о чем подобном не думал. Вы считаете, что я один из них? И что мне прикажите делать?
                    — Не знаю!
                    — А как вы собираетесь поступить со мной после такого разоблачения?
                    — Продам организации, заинтересованной в вашей работе. За деньги. Как продают футболистов. Кстати, предлагают три миллиона. Выгодная сделка.
                    — Разве так можно?
                    — Ну и вопросик! Можно ли? Нужно. Будет хоть какая польза от вашего брата «романтического ученого».
                    — Три миллиона — мне?
                    Алмазов не сдержался и расхохотался.
                    — Нет, конечно. Центру. Купим новое оборудование, выпишем научные журналы, отремонтируем, наконец, помещение. Кое-кому премию выпишем. За очевидные заслуги. Выгодное это дело — торговля мозгами. Хорошо, что до сих пор находятся люди, которым денег не жалко. Даже удивительно, что еще не всех романтиков, вроде вас, продали.
                    — А что получу я?
                    — У вас появится возможность работать по своему усмотрению и довольно большие деньги, если сравнивать с нынешней зарплатой в Центре. Я видел ваш контракт. Там еще и бонусы предусмотрены, за каждое открытие, которое вы сделаете. Вы же собираетесь открытия делать? Будете довольны.
                    — И кто же мой покупатель?
                    — Наш знакомый американец. Директор Института внеземных культур Пильман. Серьезная персона. Почему он возжелал пригласить вас в Хармонт, я не знаю. И знать не хочу. Чужая душа — потемки. Для него эти три миллиона — плюнуть и забыть. А для нас это хороший приработок.
                    — Что я должен буду делать?
                    — Будете изучать «хармонтский феномен». Чем вам предложат заниматься конкретно, я не знаю. Пильман обязательно обсудит детали с вами лично. Лишнего говорить не буду, но не думаю, что Пильман был со мной откровенен. Кажется, у него на вас большие планы. Смотрите, не возгордитесь.
                    — Я?
                    — Не бойтесь. Никто не собирается вас обижать. Будете работать в свое удовольствие. Я вам даже немного завидую. Вы же интересуетесь пространством-временем? Вот и продолжите свои занятия.
                    — Отдельно пространством. Отдельно временем, — напомнил я.
                    — Да-да, я помню. Современная наука отрицает такой подход.
                    — И что? Я привык различать два этих понятия. Это легко показать…
                    — Не сейчас. Потом расскажите своему новому работодателю. Если, конечно, он захочет вас выслушать. Теперь это его работа — руководить вашей научной деятельностью.
                    — Я смогу сам решать, чем заниматься?
                    — Это как сумеете договориться. Вы, Панов, человек нагловатый. В хорошем смысле этого слова, конечно. Так что, думаю, договоритесь. Не знаю почему, но в высших научных кругах наглость ценится.


Грустные мысли о себе


                    Все. Разговор был закончен. Сомневаюсь, что Алмазов мог еще что-то добавить. В свое время он сдал ЕГЭ по физике на сто баллов. Это стало самым значительным его достижением в жизни. Мне иногда кажется, что на что-то большее Алмазов боялся посягать. А если добавить, что он до дрожи в печени боялся вмешиваться в дела серьезных людей (в переводе на научный язык — опасался узнать лишнее, что не положено было ему знать по должности), то не приносящие ему пользу сведения отскакивали от него как мячик от стенки.
                    Его не переделаешь. Впрочем, такую задачу я перед собой не ставил и не поставлю. Интересно другое. Почему меня не любят люди? Что во мне не так? Я никого не предавал, не обманывал, приходил на помощь, когда это требовалось, и не приставал к людям с советами, когда меня об этом не просили. Так я привык поступать. Конечно, иногда я бываю резок и излишне ироничен. Странно, на какие невинные шутки часто обижаются люди. Понимаю, что мое чувство юмора значительно отличается от стандартного. Но идеальных людей не бывает. Неужели этот небольшой недостаток так важен? Но только ли это делает меня чужим?
                    А еще, наверное, я слишком много работаю. Не умею отдыхать и развлекаться. Не разбираюсь в современном искусстве, не смотрю модные кинофильмы, не читаю книжные новинки, от современной музыки меня не тошнит только потому, что я не могу поверить в то, что взрослые люди слушают это на полном серьезе, в театр не хожу. Многие меня по этому считают ограниченным. Я соглашаюсь, мне нравится быть ограниченным.
                    Работа.… Но дело в том, что и наукой я занимаюсь «неправильно», не так как в настоящее время положено. Кем положено? Почему я должен подчиняться правилам, которые не я придумал? Мне интересно выяснить, что такое пространство, и что такое время. И чем они отличаются друг от друга. Уверен, что сейчас нет более важной и актуальной проблемы. Только разобравшись с этими понятиями (заметьте, я не говорю явлениями), можно будет сделать новый шаг в познании нашего мира. Для меня это принципиально. Но, оказалось, что это еще один повод считать меня чудаком.
                    Ну ладно, Алмазов. Он давно сделал свой выбор, его не переделаешь. Кроме интереса к науке его позицию к новым направлениям исследований определяет чувство целесообразности. Для него научная иерархия — это объективная реальность, обсуждать которую может только слабоумный. Наука для него — это деятельность, на проведение которой выдают гранты и включают в планы серьезных научных учреждений. Он искренне верит, что время одиночек в науке прошло. Хочешь стать ученым, примкни к какой-нибудь коллабарации, любая научная статья должна иметь не менее десяти соавторов. В противном случае, познание, по его мнению, тотчас превращается в кустарный промысел. А заниматься кустарщиной для него позорно.
                    Я — не человек системы. А это приговор.


Перебираюсь в Хармонт


                    Честно говоря, предложение американцев показалось мне привлекательным. Хотелось самому посмотреть, что там происходит в хармонтской Зоне. Не сомневаюсь, что в Институте внеземных культур нет недостатка в самой современной аппаратуре, что позволит провести сложные исследования обнаруженных артефактов. Для начала хотелось бы убедиться, что «хармонтский феномен» и в самом деле вызван Посещением инопланетян. Все, что мне известно о происшествии в Чучемле, не позволяет сделать такой вывод с абсолютной уверенностью. Пока это всего лишь самое простое предположение, которое приходит в голову.
                    Можно сколько угодно рассуждать о таинственном чужом разуме, но никто пришельцев не видел. Все, что нам известно, всего лишь вторичные признаки, чудеса, которые легче всего объяснить Посещением пресловутых инопланетян.
                    Изучая артефакты, можно сделать правдоподобные предположения о размерах и даже внешнем виде чужаков. Но меня интересует совсем другое: неизвестные пока новые законы природы, новая наука, в конце концов. У современных ученых появилась уникальная возможность поступить необычным образом: до сих пор сначала устанавливались законы природы, а потом на их основе создавались технологии. И вот мы попали в странную, единственную в своем роде ситуацию, когда в наши руки попали фантастические технологии, которые используют неизвестные нам законы природы. Наша задача прямо противоположна обычной: раскурочив артефакты и догадавшись, как они работают, самим «открыть» законы природы, о которых мы пока даже не догадывались. Методом благородного тыка.
                    В последний момент выяснилось, что в Хармонт вместе со мной отправится фантаст Молниев.
                    — Доктору Пильману понадобился помощник русский фантаст? Разве в Америке мало своих фантастов? — удивился я.
                    Алмазов погрустнел.
                    — Как бы вам объяснить попроще. Перед хармонтским Институтом, и перед нашим Центром стоят не только научные цели, но и другие — социальные.
                    — Не понял.
                    — Доктор Пильман — а я должен заявить, что он очень компетентный человек — рассказал мне о том, что в штат Института внеземных культур был зачислен местный фантаст, — сказал Алмазов. — Я, совсем как вы сейчас, не сразу понял, зачем американцам понадобился писатель-фантаст. Доктор Пильман пояснил, что его руководство позаботилось о том, чтобы нанять известного литератора, задача которого, познакомившись с материалами исследований и научными трудами Института, написать серию книг о «хармонтском феномене». Правдивую, но доступную рядовому читателю. Сами понимаете, что это дело не простое, здесь нужен профессионал, способный из разрозненных фактов составить непротиворечивую и внятную версию пока еще странных и не до конца объясненных событий.
                    — С американцами понятно — им нужна шумная рекламная кампания, но зачем вам понадобился фантаст в Хармонте?
                    — Нам нужен свой человек, который будет способен обсуждать с Энди Хиксом — это американский фантаст, которого нанял Пильман — его литературную версию событий в Хармонте. Энди Хикс. Слышали о таком, может быть, читали его сочинения?
                    — Не приходилось.
                    — Еще прочитаете, — сказал Алмазов твердо.
                    — Фантаст будет мне мешать.
                    — Вот это вы напрасно. Что-то мне подсказывает, что Молниев будет вам полезен. Его способность выдумывать необычные теории обязательно пригодится.
                    — Да я и сам люблю пофантазировать, — пошутил я.
                    — Постарайтесь относиться к нему без предубеждения.
                    — С этим я справлюсь.


Молниев и эзотеризм


                    Молниев? Пусть будет Молниев. В принципе, я не против общения с этим человеком. В Чучемле мы неплохо поговорили с ним о Посещении и сошлись на том, что чисто научными методами загадку «хармонтского феномена» решить не удастся. Конечно, не со всеми его заявлениями я тогда согласился, но разговор получился  интересным. Он напомнил о задушевных беседах с Кирсановым в студенческие годы. Оказывается, мне до сих пор не хватает наших отвлеченных, околонаучных разговоров. Истина не должна быть скучной. Все время быть серьезным у меня не получается. Иногда хочется быть легкомысленным. Уверен, что с фантастом я найду общие темы для обсуждения. Любой человек может быть полезным, когда нужно понять странное. Толчком к появлению ярких идей может стать самая безумная словесная чепуха. Важно, чтобы Молниев не оказался излишне назойливым и самовлюбленным человеком. Будет грустно, если я, вместо того, чтобы работать, буду вынужден выслушивать бессмысленный и надоедливый монолог болтливого дилетанта.
                    Этого можно будет избежать, если я научусь резко прерывать разговоры, которые мне не интересны. Нужно иногда быть жестким. Что ж, научусь.
                    Как в свое время остроумно сказал Молниев: «золотой шар» поможет нам перевернуть ситуацию с ног на голову». Он считал, что следует посмотреть на проблему под новым углом. Но я не могу отмахнуться от очевидных фактов, которые наблюдал собственными глазами и не сумел объяснить с точки зрения современной науки. Например, каким известным науке физическим законам подчинился провалившийся под землю дом, что заставило его передумать и внезапно, словно по чьей-то команде, вернуло в первоначальное положение?
                    Нет ответа. Нельзя исключать, что, исследуя феномен «золотого шара», нам удастся выйти на новую физику, открыть неведомые пока законы природы. Но сначала неплохо было бы установить, что делает артефакт «золотого шара» необычным явлением?
                    И вот тут я по-настоящему загрустил. Почему я считаю, что «золотой шар» обладает какими-то необычными свойствами? Согласиться с тем, что он приносит людям счастье, я не могу. Это даже звучит смешно. Есть ли вообще что-то необычное связанное с ним? Не знаю. У меня нет информации. А вдруг этот «золотой шар» не имеет никакого отношения к «хармонтскому феномену»? О том, что он важен для понимания Посещения, я знаю только со слов странного американца Мозеса. Лично я ничего удивительного, связанного с «золотым шаром», не наблюдал. Я даже не уверен, что он золотой. Столько раз говорил, что ученый не должен ничего принимать на веру, а сам… поверил.
                    Как только попаду в Хармонт, обязательно потребую от Мозеса разрешения изучить этот пресловутый «золотой шар». Наверняка, он заплатил Алмазову хорошие деньги и вывезет его в Америку. Сделаю рентген и определю удельный вес. А его способность приносить людям счастье пусть исследует Пильман.


Философский самолет


                    Поговорить с Молниевым до отлета мне не удалось. Встретились только в самолете. Я его не сразу узнал. Мне почему-то казалось, что он весельчак и болтун, таким он запомнился по встрече в Чучемле. На этот раз он больше походил на угрюмого самовлюбленного аристократа, с презрением и укором поглядывающего на надоедливых простолюдинов. Мне пришлось смириться с тем, что ученая степень и большая сумма долларов, выплаченных за мою особу, не выделили меня из толпы прочих.
                    — Не любите ученых, гражданин фантаст? — спросил я на всякий случай.
                    — Э-э, простите, не понял, вы о чем?
                    Он как будто очнулся! Редко приходится разговаривать с человеком, так глубоко погруженным в свои мысли.
                    — Простите, Панов, вы ведь Панов, я правильно запомнил? Мы вместе летим в Хармонт. Правильно? — спросил Молниев нормальным голосом.
                    — Надеюсь.
                    — Вы подумали, что я сошел с ума? Нет, — Молниев довольно рассмеялся. — Просто я немного задумался. Сейчас работаю над новой книгой. Не все получается, а я в таких случаях пытаюсь вставить самого себя в сюжет. Проще говоря, пытаюсь понять, как бы я повел себя на месте моего героя — крайне неприятной личности, если честно.
                    — Не понимаю, — признался я. — Но впечатлен.
                    Самолет взлетел. Мы сидели рядом и молчали. Как воспитанный человек, я боялся помешать писателю творить. Может быть, ему хорошо думалось под шум моторов.
                    Прошел час, и Молниев заговорил первым:
                    — Странные вы люди — ученые!
                    — Мы? — удивился я. — Все?
                    — Конечно! Вы слишком заняты поиском решений конкретных задач. Но делаете вид, что не помните, как  возник тот способ познания, который называете  наукой. Если бы помнили, вам было бы легче приблизиться к истине.
                    — Поясните, — попросил я.
                    — Я думал, что это знают все. Наука, точнее научный способ познания — бэконовская методология — есть прямая наследница древней магии. Именно магия подготовила почву для возникновения современной науки.
                    — Да, скорее всего именно так все и было, — ответил я вежливо. — Сначала астрология, потом астрофизика. Сначала алхимия, потом химия.
                    — Примерно. Не папа с мамой, но тетя с дядей — точно.
                    — Но зачем это знать? Магия и наука давно разошлись. Они занимаются изучением слишком разных явлений. Их парадигмы не совпадают. Они друг другу не помощники, но и не враги, поскольку их интересы не пересекаются и не вступают в противоречие.
                    — Да — согласился Молниев. — Но только до тех пор, пока не сталкиваются с явлением, которое не вписывается ни в парадигму науки, ни в парадигму магии. А это значит, что вы — ученые — должны будете использовать другой, непривычный язык для описания события. Точнее, вы должны будете согласиться с тем, что для лучшего понимания изучаемого явления вам придется рассматривать чуждые вам представления, например, магические. Или, если сказать еще проще: вы должны будете согласиться с тем, что ваши подходы не полны, и что какие-то магические проявления вполне могут быть полезными для вас.
                    — Если вы говорите о том, что наука может однажды столкнуться с кажущимся нарушением принципа причинности, то мы, ученые, давно к этому готовы. Не удивлюсь, если существуют какие-то неизвестные нам причинно-следственные связи, о существовании которых мы пока не знаем, а проявления их не понимаем и потому не можем учесть.
                    — Послушай, Кирилл, я не могу обсуждать с тобой такие тонкие философии, обращаясь на «вы». Называй меня просто Саша. Так нам будет проще понять друг друга.
                    — Хорошо, Саша. Добавлю только, что, конечно, мы можем чего-то не понимать. Но одно мы знаем точно: у любого следствия обязательно есть своя причина. И наша задача установить ее.
                    — Нет, Кирилл, — радостно воскликнул Молниев. — Ты заблуждаешься, твоя задача вовсе не объяснить случай нарушения закона причинности. А наоборот, доказать, что никакой первоначальной причины не было.
                    — Ты о «хармонтском феномене»?
                    — Да. О возможном Посещении. Частенько замечаю, что стоит вам, ученым, придумать название чему-то непонятному, и сразу вам легче дышать становится. Есть название — и вроде бы вы уже все объяснили. Например, придумали слово Посещение. И уже многое вам стало понятнее, точнее, ваши мозги успокоились и стали все подряд подгонять под удобную схему, которую это слово задало. Значит, прилетели, значит, инопланетяне, значит, чужие, значит, разум.… А на самом деле, возможно, что это леший чихнул.
                    Молниев довольно заулыбался. Видно было, что ему очень понравилась последняя фраза. Наверное, вставит в свой новый текст.
                    — Фантасты — это сила! — признал я. — Но я не фантаст и не могу безответственно жонглировать идеями, лишенными физического смысла.
                    — В этом, господа ученые, ваше слабое место.
                    — Или сильное. Это же диалектика.
                    — И все-таки подумай о событии без причины.
                    — Обязательно. Но как-нибудь потом.


Первые дни в Хармонте


                    И вот мы с Молниевым, наконец, прибыли в Хармонт. Без приключений.
                    К моему глубокому удовольствию, бытовые проблемы разрешились сами собой без лишних хлопот и трепки нервов. Нас поселили в местной гостинице, специально построенной для комфортного проживания специалистов высокого ранга, командированных в Институт внеземных культур. Наше проживание было полностью оплачено принимающей стороной. Впервые за долгие годы я был освобожден от необходимости заботиться о питании, уборке помещений, стирке и покупке хозяйственных предметов.
                    Молниева поселили в соседнем номере. Но он почему-то загрустил.
                    — Когда меня накрывает беспросветная тоска, мне приходится начинать работать, — пожаловался он. — И с каждым годом это случается все чаще.
                    — А у меня наоборот, когда я устаю работать, мне приходится развлекаться, — пошутил я.
                    — Не знал, что ученые бывают такие потешные.
                    — Ты — фантаст, тебе не нужно знать, ты должен уметь придумывать.
                    — Это меня и расстраивает больше всего, — признался Молниев. — Мне предстоит совсем скоро встретиться с американцем Энди Хиксом. А вдруг окажется, что он умеет придумывать лучше меня? Как это пережить? Я не сам опозорюсь, я подведу страну.
                    — Постарайся. И у тебя получится.
                    — Увы и ах, когда я должен соревноваться с кем-то в умении придумывать, у меня моментально отрубается соображалка. Мне напрягаться вредно. У меня слишком тонко организованная психика.
                    — Воспользуйся прежними наработками. Свои лучшие экспромты следует готовить заранее.
                    — Добровольно пустить соперника в свой творческий огород? Нет, спасибо. Я еще в своем уме. Знаешь, сколько стоит новый, не использованный еще сюжет?
                    — Нет.
                    — Вот и я не знаю.
                    — Разве на оригинальные сюжеты писателям выдают патенты? — удивился я.
                    — По счастью пока нет. Иначе бы с литературой было окончательно покончено.
                    Я сочувственно покивал. Мне показалось, что Молниев немного преувеличивает значение новых идей для развития современной фантастической литературы, но спорить, естественно, не стал — специалисту виднее.
                    — Разреши мне иногда приходить к тебе по вечерам, естественно, когда ты будешь свободен. Будем болтать на разные интересные нам обоим темы? Вдруг случайно поможем друг другу — я подскажу какую-нибудь умную научную идею, а ты — интересный сюжетный ход. Понимаю, что это звучит неправдоподобно, но в жизни всякое случается.
                    Я и сам хотел предложить ему что-то подобное, но был рад, что это Молниев обратился ко мне с такой просьбой. Получается, что теперь я, если понадобится, смогу в свою очередь потребовать у него что-то нужное. Долг, как известно, платежом красен. Приятный бонус. Но ответил сдержано и сухо:
                    — Исключать не стал бы. Особенно, если окажется, что проблему не удастся решить чисто научными способами. Так что домового буду ловить с твоей помощью.
                    — Неужели ты это понял? — сказал Молниев и довольно расхохотался, как будто отгадал в спортлото четыре номера.


Ресторан «Боржч»


                    Вопрос с питанием разрешился самым неожиданным образом. Молниев уже посетил гостиничный буфет и остался недоволен скудостью меню. Даже немного расстроился, как оказалось, едок он был привередливый и прожорливый. Неожиданную помощь оказал профессор Пильман, он пригласил нас отобедать в местный ресторан под красивым названием «Очарованный кварк».
                    Довольно быстро я удостоверился, что достаточно хорошо владею английским языком, чтобы вести с профессором разговоры, как на отвлеченные, так и на научные темы.
                    — Хорошее заведение, — сказал Пильман. — Наши приглашенные ученые предпочитают питаться именно здесь. Хорошее обслуживание, качественное питание, приемлемые цены. Вам, впрочем, о ценах беспокоиться не следует — у вас, как и у вашего соотечественника фантаста, абонементы, питание в «Очарованном кварке» оплачивается Институтом. Выпивка, само собой, за ваш счет. Мы выкладываем деньги только за еду.
                    Доктор Пильман сделал заказ и, добродушно посмотрев на меня, спросил:
                     — Нравится ли вам у нас в Хармонте?
                    — Мы только приехали, пока еще не осмотрелись. Достопримечательностей пока не видели.
                    — Ох уж эти мне русские! Ну, какие могут быть достопримечательности в Хармонте! Впрочем, наш главный городской банк был основан в 1868 году. И за это время его грабили 23 раза. Замечательное достижение. Тоже своего рода достопримечательность.
                    — Неужели это правда?
                    — Конечно, стану я врать по пустякам!
                    — Тогда я, пожалуй, буду держаться от вашего банка подальше.
                    Доктор Пильман с удовольствием рассмеялся.
                    — Люблю людей с хорошим чувством юмора.
                    Мы заговорили о каких-то пустяках. Доктор Пильман поинтересовался, чем я собираюсь заниматься по вечерам после работы. Я ответил, что в Петербурге часто ходил с друзьями в концертные залы, на выставки или в гости. Но чаще проводил свободное время дома, смотрел фильмы или читал книги.
                    В это время официант принес заказы. К своему удивлению, я обнаружил, что кормить нас собираются каким-то красным супом, удивительно напоминающим по внешнему виду борщ.
                    — Боржч! — торжественно объявил доктор Пильман и, схватив ложку, принялся с энтузиазмом поедать содержимое тарелки.
                    Я попробовал и остался доволен. Приготовлено было вполне качественно.
                    — Удивлены?
                    — Более чем. Не знал, что в Америке умеют готовить настоящий борщ. На самом деле это не так просто.
                    — Мне передал рецепт этого замечательного блюда ваш начальник господин Алмазов. А я научил Эрнеста. Сам удивлен, как хорошо у него получилось. Не отличишь от русского варианта. Кстати, Эрнест был потрясен, когда попробовал это блюдо в первый раз. Он даже решил переименовать свой ресторан. Теперь он называется «Боржч», — заявил доктор Пильман. — В честь русских, которые отныне будут работать в нашем Институте. То есть в честь вас, господин Панов, и в честь вашего соотечественника, господина Молниева.
                    — Борщ, — поправил я. — Произносится борщ.
                    — Нет, заведение называется «Боржч»! Так написано на вывеске, разве вы не заметили?
                    — Не обратил внимания.
                    — Каждый вечер в «Боржче» собираются самые интересные люди города и почти все ученые Института. Можно считать это заведение стало нашим своеобразным клубом. Здесь бывает очень интересно. Присоединяйтесь. Вам нужно познакомиться с коллегами в непринужденной обстановке.
                    Я кивнул, неформальное общение — это хорошо. Однако я был удивлен. Мне было бы спокойнее, если бы Пильман после нескольких ободряющих фраз потребовал от меня служебного рвения и продуктивной работы. Это было бы понятно — он заплатил за меня большие деньги, заранее обустроил мой быт, сделал все возможное, чтобы ничто не отвлекало меня от занятий наукой. Но он не сказал ни слова о предстоящей работе, отделался общими фразами. Мне показалось, что ему, как и Алмазову, в нашем родном петербуржском Центре особо важных исследований, нет никакого дела до того, чем я займусь. Ничего страшного, конечно, не очень-то и хотелось докладывать. Но только непонятно, зачем он притащил меня в Хармонт? Какая ему от меня польза?


«Пустышка»


                    Мне выдали пропуск для входа в Институт. И как теоретику выделили отдельный кабинет. Надо отметить, что очень хороший. Особенно мне понравился большой письменный стол и удобное кресло — мечта человека, привыкшего работать с бумагами. Вспомогательные устройства были хороши — мощный компьютер, цветной лазерный принтер, сканер, ксерокс и устройство для уничтожения использованных бумаг. Может быть, были и другие полезные устройства, но я не обратил внимания. На одной стене висела школьная доска, на которой удобно было мелом записывать формулы и важные мысли, нуждающиеся в последующем подробном рассмотрении. На других стенах красивые картинки, но их, пожалуй, придется заменить.
                    На следующий день я познакомился с начальником лаборатории спектрального анализа профессором Марком Уильямсом. Точнее, он сам пришел ко мне знакомиться, у меня сложилось впечатление, что он был уверен, что я прямо с порога начну пачками выдавать гениальные идеи и потрясающие откровения. Я даже немного застеснялся.
                    — Вы зря рассчитываете, что я способен сейчас сказать что-нибудь умное, — признался я. — Я прежде не думал о Посещении, даже не уверен, был ли «хармонтский феномен» Посещением или чем-то другим.
                    — Вы — русские смелые ребята. Мало кто из моих коллег признался бы в своем незнании.
                    — Но я хочу узнать. У меня постоянные проблемы с чувством любопытства.
                    — Это еще более удивительно. Стремление к чистому знанию сейчас большая редкость.
                    Мы замолчали. Я не знал, что у него спросить. Потому что пока не решил, чем мне следует заняться в Хармонте в первую очередь.
                    Профессор Уильямс догадался и сказал:
                    — Лично я занимаюсь «пустышками».
                    — Вам удалось выяснить, из какого вещество они изготовлены?
                    — Нет. Не уверен, что это металл или полимер. Кстати, это доказывает, что объект создан искусственно, волей чужого разума.
                    — Почему вы так решили?
                    — Очень тщательная обработка.
                    — Галька на морском берегу тоже гладкая. Но для объяснения ее формы мы не ссылаемся на чужой разум, —  возразил я.
                    — Галька? Да, я понимаю, о чем вы говорите. Галька —  камень, отшлифованный волнами за сотни лет. Алгоритм ее появления понятен. Но в нашем случае, «пустышка» — это не камень. И нам не известно, как что-то однажды стало «пустышкой».
                    — Есть только один способ доказать искусственность «пустышки». Разъединить диски.
                    — Можно я напишу об этом статью? — с трогательной застенчивостью спросил Уильямс.
                    — Конечно.
                    — Я сошлюсь на вас.
                    — Хорошо.
                    Профессор Уильямс ушел воодушевленным. Я помог ему решить, какими экспериментами с «пустышками» следует заняться в первую очередь. Был доволен и я — в первый же день помог местному профессору, не зря приехал. Хотя с трудом верилось, что наши земные ученые способны разъединить диски «пустышки». Но попытаться стоило. Это занятие было не хуже других. Прекрасная имитация полезной деятельности.


О десертных вилках


                    Мне выдали из спецфонда настоящую «пустышку». Наконец-то удалось разглядеть этот известный артефакт внимательно. В Чучемле я видел «пустышку» только один раз, издали, когда Мазин показывал свои экспонаты из мешка Пильману. Конечно, мне хотелось потрогать ее, но не успел. Зона в Чучемле самоликвидировалась.
                    Признаться, «пустышка» действительно удивительный предмет. Любой человек, впервые столкнувшийся с «пустышкой» испытывает при этом чувство абсолютной растерянности, потому что таких предметов на Земле быть не должно. И я не был исключением. Современная физика не допускает существования ничего подобного. Диски были приятны на ощупь, и сама их фантастическая связка впечатляла потрясающей простотой.
                    Я был уверен, что объяснить феномен «пустышки» с помощью известных нам законов природы невозможно. Но, чтобы установить другие, последующие(?), надо будет поработать. И я буду рад, если у профессора Уильямса и в самом деле, что-нибудь получится.
                    Вечером я вернулся в гостиницу. В вестибюле сидел Молниев и с явным интересом читал местную газету, наверняка, какой-нибудь желтый листок, в котором на простом английском языке рассказывали о рептилоидах, вампирах, зомби, заколдованных принцессах и коварных инопланетянах. Фантаст в поисках новых впечатлений. Забавно. Увидев меня, Молниев решительно отбросил газету.
                    — Давно жду. Где тебя носит?
                    — Я приехал в Хармонт работать.
                    — И чем ты занимался сегодня, если не секрет? Если мне захочется поработать, обязательно вставлю твой рассказ в свою книгу.
                    — Рассматривал «пустышку».
                    — И что ты о ней думаешь?
                    — Она красивая. Хотел сказать функциональная, но не могу, поскольку не знаю, для чего она создана.
                    — «Пустышка» была для чего-то создана?
                    — Не могу подтвердить или опровергнуть. Не знаю. Это надо доказать. Самый простой способ — использовать ее по назначению. Вот когда профессор Уильямс выяснит, для чего ее сделали, тогда и поговорим.
                    — Но должны же быть какие-то явные признаки того, что «пустышки» были созданы искусственно? Например, тщательность изготовления. Или своеобразная красота дизайна.
                    Пришлось пересказать Молниеву часть нашей беседы с профессором Уильямсом, в которой мы с ним обсуждали искусно отполированную волнами прибрежную гальку. Для чего чужой разум не потребовался.
                    Молниев с сомнением покачал головой.
                    — Это плохо. Для того, чтобы доказать естественное происхождение «пустышек» необходимо будет придумать новую физику.
                    — Скорее всего.
                    — А может быть, новое представление о пространстве-времени.
                    Я разозлился. Мне пришлось так долго, с такими душевными мучениями привыкать к тому, что на время командировки в Хармонт мне придется забыть о своей главной работе, попытке создать приемлемую теорию пространства и времени. И когда это практически удалось, появляется фантаст, который сообщает мне, что «хармонтский феномен» можно будет объяснить, если удастся разобраться с понятиями пространства и времени. Здрасте, приехали.
                    Поистине — я оказался пресловутым сапожником без сапог. Молниев не заметил, что обидел меня. У фантастов, видимо, не принято обращать внимания на чувства других людей.
                    — Я, конечно, понимаю что вам, ученым, не следует до поры до времени привлекать к объяснению «пустышек» фантазии о параллельных мирах и новых измерениях, — сказал Молниев почти застенчиво. — Всегда нужно помнить о скальпеле Оккамы, и лишние сущности без надобности не привлекать. Но я — фантаст, мне можно почти все.
                    Внезапно мне в голову пришло красивое и простое объяснение существованию соединенных невидимой силой дисков. Может быть, со временем я расскажу Молниеву о том, как, обменявшись с ним несколькими фразами, я разгадал тайну «пустышек». В истинности своей теории я не сомневался. Но пока о его роли я решил умолчать, чтобы фантаст не зазнался.
                    — Иногда без новых сущностей нельзя обойтись. Кстати, Оккама не был ученым. Если мы допускаем, что пространство многомерно и не ограничивается тремя измерениями, объяснить странные свойства «пустышек» очень легко. Для простоты рассмотрим двумерное пространство, существующее в привычном и понятном для нас трехмерном мире. Двумерные существа ничего не знают о третьем измерении. И не могут покинуть свой плоский мир. Мы находимся в таком же положении относительно четырехмерного мира. Сейчас нам важно понять, что двумерные существа с энтузиазмом ползают по своему плоскому миру и вполне довольны своим существованием. Для трехмерного существа их мир всего лишь листок бумаги. Давай возьмем листок и проткнем его десертной серебряной вилкой с двумя зубьями. Для плоских ученых два кружка серебра будут таинственным образом связаны друг с другом. Перемещая один из них, плоские ученые будут перемещать другой, при этом они не смогут установить никакой физической связи между ними. Как и мы не можем это сделать с изучаемыми нами дисками «пустышек».
                    — Красиво, — признал Молниев.
                    — Это самое простое объяснение, которое можно придумать. Даже Оккам не подкопается.
                    — Надо будет записать, — сказал Молниев. — Иначе не запомню.
                    — Мне рассказывали, что фантасты любят сочинять всякие истории с пространствами с числом измерений большим трех.
                    — Это очень плодотворная идея. Позволяет оторваться от изображения привычного мира. Фантастов привлекают идеи, нарушающие школьную физику, и позволяющие упрощать построение сюжета. Например, мгновенное перемещение обеспечивает нуль-транспортировка. А она возможна, если удается «выйти» в подпространство или в пространство с большей размерностью.
                    — Нуль-транспортировка. Это я запомню. Знаешь ли, «черные брызги» намекают на что-то подобное.
                    — Рад, что смог помочь, — сказал Молниев.
                    — Спасибо. Обязательно воспользуюсь, — ответил я.


Работа началась


                    Первую неделю в Хармонте я провел в своем кабинете за чтением свежих номеров «Бюллетеня Института внеземных культур». Это было по-настоящему сказочное время полнейшей свободы. Я мог заниматься чем угодно. Например, если бы захотел, то мог весь день играть в компьютерные игры или читать фантастические книги. И никому не было до этого дела. И я бы так и поступал, однако изучать материалы исследований «хартмонского феномена» мне было интереснее. К нам, в Центр, поступали далеко на все тома «Бюллетеня ИВК». И теперь я получил возможность основательно пополнить свои знания. Не могу сказать, что я пропустил что-то важное. С теориями по-прежнему было плоховато, но мне сначала хотелось разобраться с тем, как в Институте собираются раскрыть тайну Посещения? Какие темы сотрудники считают приоритетными. Для этого достаточно было внимательно прочитать заголовки опубликованных в бюллетене статей. Наверняка, должны быть и закрытые отчеты с грифом «для служебного пользования» или «совершенно секретно», но, понятно, к ним я получу доступ не сразу, только когда заслужу особое отношение, и Пильман сочтет меня достойным.
                    Впрочем, я считал, что общее представление о том, чем занимаются сотрудники Института, можно достаточно точно составить и по открытым публикациям. Но ничего не получилось. Легче было поверить в то, что десять лабораторий Института занимаются изучением десяти различных, не связанных друг с другом задач. Посещение было одно, значит, частные исследования должны были дополнять друг друга. Но нет, создавалось впечатление, что чужими работами здесь интересоваться не принято. Нельзя исключать, что они принципиально не читают статьи своих коллег — так часто бывает. Но почему доктор Пильман не собрал вместе этих замечательных ученых и не объяснил, что они занимаются одним делом, и должны в своей работе учитывать достижения соседних лабораторий. В конце концов, это его профессиональная обязанность — координировать отдельные исследования и вырабатывать общую концепцию.
                    Я не выдержал и рассмеялся. Это действительно было очень смешно. Неужели я и в самом деле веду себя как «романтический ученый», и Алмазов прав, когда обвинял меня в подобном непрактичном подходе к научному ремеслу. Может быть, может быть.
                    По крайней мере, теперь я представлял, как следует организовать дальнейшую работу: начну с хорошей идеи о многомерной природе «пустышек», и буду потихоньку добавлять к этой основе результаты исследований других ученых. А это значит, что без правдоподобной теории пространства и времени обойтись я не смогу. Удачно получилось. Хорошо, что пригодятся мои старые теоретические наработки.


Вечер пятницы в «Боржче»


                    И вот первая рабочая неделя в Хармонте закончилась. Мне было любопытно узнать, как развлекаются обитатели Хармонта. Естественно, вечером я отправился в ресторан «Боржч», как рекомендовал доктор Пильман. На других посмотреть и себя показать.
                    Наверное, я выбрал неудачное время, поскольку в зале собрались не слишком приятные на вид люди, они без остановки пили виски и довольно громко выясняли отношения на повышенных тонах. Хорошо, что до драки дело не доходило. Я устроился в уголке, заказал форель и бокал белого вина.
                    Шум не мешал мне думать. Скорее наоборот, было приятно находиться среди обычных людей. Пусть чужих, шумных и потенциально опасных, но живых. После недели напряженной работы с научными текстами в душном кабинете оказаться среди далеких от науки местных  жителей было поистине сказочным подарком и лучшим отдыхом.
                    Я вслушивался в многоголосый ресторанный шум и понимал только отдельные выкрики, что правильно, поскольку не мне они предназначались.
                    Знакомых сотрудников Института я не заметил, поэтому удивился, когда ко мне подошел человек и вежливо поздоровался.
                    — Мистер Панов? Разрешите представиться. Джеймс Каттерфилд, врач. Наши ребята иногда называют меня мясником, но тут бы я поспорил, конечности я ампутирую не часто. Только когда в этом есть необходимость.
                    Я кивнул, хотя понял только то, что человека зовут Джеймсом, и он врач.
                    — Рад познакомиться с вами лично, — продолжал Каттерфилд. — до сих пор был знаком только с вашими публикациями. Ну и много интересного о вас рассказывал мой хозяин.
                    — Хозяин? Кто обо мне может знать в Америке? Доктор Пильман?
                    Врач от неожиданности рассмеялся.
                    — Неужели вы забыли о Питере Мозесе? Странно. Обычно, люди, с которыми он встречался, запоминают его надолго. Легче забыть о докторе Пильмане.
                    — Да. Я встречался с мистером Мозесом в Чучемле. Никогда бы не подумал, что он помнит обо мне.
                    — Да. Это большая загадка. Вообще-то, хозяин наукой не интересуется. А вы, насколько понял, познакомившись с вашим досье, ничем кроме научной работы в своей жизни не занимались.
                    — Мое досье? — удивился я.
                    — Фирма «Престиж», где я имею честь трудиться, организация серьезная. Учет людей, заинтересовавших хозяина, у нас поставлен очень хорошо. Как правило, это действительно заслуживающие внимания люди.
                    — Не знаю, чем провинился? — пошутил я.
                    — Это была шутка? — спросил доктор Каттерфилд. — Меня предупреждали, что русские любят глупо шутить, особенно, во время серьезного разговора.
                    Я кивнул. Не люблю, когда мой сарказм принимают за глупую шутку.
                    — Простите, я не знал, что наш разговор настолько серьезен. Предупреждать нужно.
                    — Успели познакомиться с местными парнями?
                    — Нет, — признался я.
                    — Разве сталкеры еще не пытались рассказать о своих подвигах, чтобы заставить вас оплатить их выпивку?
                    — Нет. Разве сталкеров интересуют фундаментальные научные исследования?
                    Каттерфилд оживился. Наверное, стал привыкать к русскому чувству юмора.
                    — Это вы верно подметили, книг они не читают, а комиксами брезгуют, — он наклонился ко мне и шепотом, словно боялся, что нас подслушают, сказал: — ходят слухи среди ребят, что вы нашли в своей России «золотой шар». Это правда?
                    — Об этом вам рассказал Питер Мозес?
                    — Нет.
                    — Значит, это не моя тайна.
                    — Понимаю. Не буду настаивать на искреннем ответе. Даже если бы вы и в самом деле обнаружили «золотой шар», все равно бы не рассказали, как вам это удалось. Но хотя бы намекните, существует ли он?
                    Каттерфилд закрыл глаза, словно боялся услышать страшное признание, которое изменит судьбу мира.
                    — Спросите у Питера Мозеса.
                    — Он не расскажет.
                    — Простите, мистер Каттерфилд, я не поинтересовался целью вашего визита. Чем могу помочь?
                    — Джеймс. Для вас я просто Джеймс.
                    — Прекрасно. А я — Кирилл. И все-таки, чем могу помочь?
                    — Пока не знаю. Хозяин послал меня узнать, все ли у вас в порядке? Нет ли бытовых проблем? Он считает себя обязанным обеспечить ваше безбедное существование в нашем замечательном городке.
                    — Пока не на что жаловаться.
                    — Если возникнут проблемы, обращайтесь, помогу, —  Каттерфилд протянул мне свою визитку.
                    — Спасибо. Вы, Джеймс, как я понял, местный врач. Приходилось ли вам лечить сталкеров?
                    — Это основная моя работа.
                    — Можно ли считать их проблемы со здоровьем обычными человеческими болезнями?
                    — В каком-то смысле, поскольку они остаются людьми. Впрочем, они не заразны, и их нельзя вылечить. Все, что я могу — облегчить их страдания. Этого достаточно, чтобы объявить их болезни результатом Посещения.
                    — Правильно ли я понял, что внеземных микробов или вирусов вы не обнаружили.
                    — Верно.
                    — Тогда еще вопрос. Сталкивались ли вы с «ходячими мертвецами»?
                    — Жуткое зрелище. Не приведи господь встретить их ночью! Слышали о таком явлении как иррациональный страх? Это тот самый случай.
                    — Кто они?
                    — Правильнее было бы спросить: что они собой представляют? Ответ не слишком информативный: это результат неконтролируемой регенерации отрезанных конечностей сталкеров, поврежденных в Зоне. Что-то — этот фактор пока мной не установлен — бессмысленно использует человеческую ДНК с непонятной целью. Неудачно. «Ходячие мертвецы» не могут быть названы живыми существами. Скорее, это куклы или муляжи. Словно кто-то создает макет человека.
                    — Кто занимается их изучением?
                    — Только я.
                    — Расскажите мне о результатах ваших исследований, Джеймс?
                    — Конечно, Кирилл. Как только удастся установить что-нибудь важное.
                    Интересно, хоть кто-то в этом хваленном Хармонте знает что-то наверняка? Доктор Каттерфилд утверждает, что «ходячих мертвецов» нельзя считать живыми, но, однако, они двигаются и издают громкие звуки. Неужели и их существование можно объяснить с помощью многомерности пространства?


Что такое «ходячие мертвецы»?


                    Джеймс Каттерфилд оказался обязательным человеком и уже через два дня прислал мне подробную справку, в которой доходчиво объяснил, почему «ходячих мертвецов» нельзя считать живыми существами. Самое главное — они не обладают ни одним качеством, отличающим живое от неживого. Живые существа должны быть сложно устроены, получать энергию из окружающей среды и использовать её для своей пользы, они способны к развитию, умело приспосабливаются к изменениям окружающей среды, реагируют на внешние раздражители, ну и конечно, размножаются. «Ходячие мертвецы» ничего подобного не умели.
                    Так вот:
                    1. «Ходячие мертвецы» устроены абсолютно просто, на самом деле — это одна молекула, напоминающая своим внешним видом человека;
                    2. Никакой внешней энергии они не потребляют, еда им не нужна, они спокойно обходятся без солнечных лучей, не удалось зафиксировать ни одной химической реакции,  которая бы обеспечивала их энергией;
                    3. Регенерацию  объекта нельзя назвать развитием, это больше похоже на надувание шарика, был маленьким, стал большим.
                    4. «Ходячие мертвецы» не приспосабливаются к изменению окружающей среды, скорее, игнорируют ее присутствие, температура их постоянна — двадцать четыре градуса по Цельсию. Их помещали в холодильник, поджаривали на сковородке, как грешников в аду — результат один: их температура не менялась ни на десятую градуса, при этом они не получали ни обморожения, ни ожогов;
                    5. Они не размножаются, даже не отпочковывают своих детенышей, которых пока никто не обнаружил, известен только один способ появления «ходячих мертвецов»: из ампутированных конечностей сталкеров появляется их точная копия из непонятного вещества, напоминающего по свойствам резину или каучук.
                    Как объединить в рамках одной теории такие разные свойства, я не знал. Попытался, конечно, сформулировать подходящее объяснение, рассматривая Посещение как естественный процесс в многомерном мире, но ничего разумного не придумал.
                    Скорее наоборот, «ходячих мертвецов» легче всего было объяснить, согласившись с тем, что Посещение все-таки связано с пришельцами из четвертого измерения. Предположим, что их корабль был оснащен медицинским устройством для регенерации пострадавших в авариях членов экипажа. Устройство забыли выключить, и оно занялось спасением отрезанных конечностей сталкеров. Если бы трехмерные существа взялись восстанавливать пострадавшее двумерное существо, у них бы получилось что-то подобное фотографии, которую признать живой невозможно. Вот и четырехмерные пришельцы были бы вынуждены довольствоваться столь же невразумительным и печальным результатом.
                    Пришлось согласиться с тем, что пока я не придумаю подходящую теорию естественного появления «ходячих мертвецов», мне придется считать Посещение контактом с чужой цивилизацией.


Новый лаборант


                    В понедельник утром мое одиночество было нарушено. Перед закрытой дверью в мой кабинет, прислонившись к стенке, стоял стройный красивый парень с сильными руками и неожиданно жестким взглядом. Подумал, что он ошибся кабинетом, но ему был нужен именно я.
                    — Здравствуйте, мистер Панов, — сказал парень. — Вы точны. Всегда уважал пунктуальных людей. У меня такой пунктик. Наверное, я очень легкомысленный человек, но считаю, что пунктуальным людям можно доверять.
                    — Кто вы? — спросил я.
                    — Я — Рэдрик Шухарт, ваш новый лаборант.
                    — Разве мне положен лаборант?
                    — Это вопрос не ко мне. Сказали, что буду работать с русским, значит, так тому и быть.
                    — Но я теоретик.
                    — И что с того? Перенести что-нибудь или посуду помыть — работа для честного человека всегда найдется. Это я про себя.
                    — Не могу придумать, что бы вам поручить. Посидите пока в кресле для гостей. А я потом спрошу у доктора Пильмана, как мне следует вас использовать.
                    — А меня не старина Пильман прислал.
                    — А кто?
                    — Питер Мозес.
                    — Вот как? Может быть, он намекнул, зачем вы мне можете понадобиться?
                    — Сказал. Я должен вам, мистер Панов, из Зоны хабар таскать. По вашему заказу. Если, конечно, возникнет такая необходимость. У меня это хорошо получается.
                    — Сталкер, что ли?
                    — Вовсе нет. Я в их профсоюз не вступал. Спасибо, не надо. Одиночка.
                    — Понимаю. Талантливый индивидуалист. Впрочем, это не мое дело. Давайте так договоримся, если мне что-нибудь понадобится, я попрошу мне помочь. Хорошо? А пока свободны, сидеть рядом со мной не обязательно. Передавайте привет, мистеру Мозесу.
                    — Меня всегда можно найти в «Боржче», мистер Панов.
                    — Зови меня просто Кириллом, от твоего «мистера» у меня развивается комплекс неполноценности.
                    — Заметано. Я же говорил, что пунктуальным людям можно доверять. Мы с тобой, Кирилл, сработаемся. Для тебя я просто Рэд.
                    — Скажи мне, Рэд, почему Питер Мозес проявляет ко мне такое внимание? Кто он такой?
                    — Есть вещи, о которых лучше не знать. У ученых ведь есть вопросы, которые боязно задавать?
                    — Не должно быть.
                    — Но они есть.
                    — Если я хочу задать вопрос, то делаю это.
                    — Похвально, — сказал Шухарт. — Но опасно. Можно перейти черту и влопаться в неприятную историю.
                    — Неужели задавать вопросы намного опаснее, чем путешествовать по Зоне?
                    — Зона — это моя работа. Там выживает только тот, кто умеет рисковать.
                    — Наука — это моя работа. Когда я задаю вопрос, то о риске не думаю. Надо спешить задать вопрос первым, чтобы меня не опередили.
                    — Звучит разумно.
                    — Знаешь, Рэд, мне кажется, что мы подружимся.
                    — У меня нет друзей. Но если ты, Кирилл, станешь первым, я возражать не буду.
                    — Все в наших силах.


Разговоры


                    Было в моем новом лаборанте Рэдрике Шухарте что-то притягательное. Мне показалось, что и я ему понравился. Иногда между суровыми мужчинами возникает, если не дружба, то не поддающееся объяснению доверие. А то, что мы оба — суровые мужчины, очевидно. Я — нелюдимый теоретик, далекий от светской жизни и популярных человеческих развлечений. Мое привычное место — за письменным столом и компьютером. И Шухарт явный мизантроп, волк-одиночка, который органически не способен к коллективному труду. Для него идеальная работа — попасть в группу из двух человек. Вторым должен быть начальник, который бы его устраивал.
                    Я его устраивал: говорил вежливо, не выставлял себя перед подчиненным командиром, не требовал немедленно взять в руки ведро, швабру и качественно отмыть пол. Кстати, надо будет обязательно попросить его это проделать. Чистота работе не помеха.
                    Мы сработались. Шухарт оказался исполнительным и полезным человеком. Его всегда можно было послать в архив за нужными материалами. Или, что еще ценнее, в соседнюю лабораторию за результатами последних экспериментов. Исполнять эти поручения Рэдрик любил больше всего. Ругаться и нагонять страху на сотрудников конкурентов у него получалось просто виртуозно. Часто он приносил даже больше, чем я его просил. И иногда это оказывалась очень полезная информация.
                    В принципе, я не требовал, чтобы он находился в лаборатории все положенное по договору рабочее время. Он приходил, когда хотел, и мог часами сидеть за своим столом, с детским любопытством наблюдая за тем, как я читаю статьи или пишу свою. Удивительно, но он каким-то необъяснимым образом догадывался, когда у меня переставала работать голова, и требовался небольшой перерыв.
                    И тогда он без предупреждения начинал задавать свои коварные вопросы, наверное, хотел вывести меня на чистую воду и доказать, что я ничего не понимаю в Посещении, хотя мне и выделили отдельный кабинет и назначили начальником. Шухарт без должного почтения относился к научной работе и не верил, что институтские умники сумеют разобраться с «хармонтским феноменом». Его вопросы часто были наивными и безграмотными, но я не всегда мог на них ответить. Это было очень полезно. Смена занятия для головного мозга — лучший отдых.
                    Я всегда радовался, когда Шухарт говорил: «Ага! Понял». Для меня это была маленькая победа. Если смог убедить кого-то, значит, разобрался сам.
                    Когда же мои ответы его не устраивали, он рассказывал очередную забавную историю, которых у него за недолгую, в общем-то, жизнь набралось огромное количество.
                    Для него я был лучшим собеседником: потому что недостаточно хорошо знал уличный английский сленг, чтобы понимать смысл некоторых идиоматических выражений и их эмоциональный смысл. Я был русским, а потому бесконечно далеким для жителей Хармонта человеком, к тому же, я умел сочувствовать и не задавал лишних вопросов.
                    Однажды он задал вопрос обо мне. Это было почетно, обычно мизантропы не интересуются другими людьми.
                    — Хочу понять, чем ты занимаешься за своим столом целыми днями? Твое рабочее время оплачивается из бюджета страны, то есть из налогов, которые платит наше население, а значит, и я тоже.
                    — Я намерен разгадать тайну «пустышек», которые в таких больших количествах притаскивают из Зоны твои друзья сталкеры. Конечно, с твоей помощью.
                    — Ты хочешь узнать тайну. А для этого «пустышку» нужно «раскурочить». Оторвать один диск от другого, потравить кислотами, расплющить под прессом, расплавить в печи?
                    — Приблизительно, — ответил я. — Недавно мне пришла в голову удачная мысль о том, что свойства «пустышек» можно легко объяснить, если рассматривать их как многомерные объекты, четырехмерные или даже пятимерные. Кажется, это очень удачная догадка. Если мне удастся это доказать, то появится надежда не только продвинуться в понимании мира, в котором мы живем, но и позволит создать новую физику и, следовательно, новые технологии.
                    Он усмехнулся.
                    — Слишком заумно для меня. Но если ты, в самом деле, понимаешь то, о чем говоришь, я рад, что работаю в Институте.
                    Мне нравится, когда Рэд начинает задавать свои детские вопросы. Всегда считал, что научное любопытство позволяет раскрыть в человеке лучшие стороны. Кажется, Шухарту действительно интересно понять, что меня заставляет днями напролет возиться с «пустышками» без каких-нибудь ощутимых результатов.
                    Однажды он прямо спросил меня об этом:
                    — Вот смотри, я или другой сталкер сходил в Зону и, рискуя своей жизнью, притащил оттуда «пустышку». За свой труд я получаю большие деньги. Все честно: принес «пустышку» — получи деньги, не принес — нет и денег. А вы, ученые, потом поджариваете ее в микроволновке, облучаете своими непонятными лучами и получаете деньги за то, что нажимаете кнопку «вкл». Но отличить «пустышку», побывавшую в микроволновке, от той, что там не побывала, нельзя. За что же вам платят деньги? А еще бывает так, что вам и вовсе лень  что-то проделывать с «пустышками», вы просто смотрите на них часами, а потом пишите об этом статьи.
                    — Рано или поздно мы поймем, как они устроены, и этот вклад в науку обязательно окупится.
                    — Да. Я слышал об этом. И когда вам станет все понятно, будет вам честь и хвала, и вся мировая наука аж содрогнется от удовольствия. Но пока, как я понимаю, до этого еще очень далеко.
                    — Нельзя пройти трудный путь, не сделав первого шага. Любое открытие требует напряженного труда. Часто так получается, что мы трагически заблуждаемся и выбираем ошибочный путь. Многим кажется, что наш труд оказался напрасным, но это, конечно, не так. В науке отрицательный результат, все рано результат. Мы узнаем, что попали в тупик, и впоследствии обойдем его. По-другому нельзя. Понимаешь?
                    — Трудно что-то делать, когда не видишь результатов своего труда.
                    — Иногда приходится ждать результата всю жизнь. Иногда результат получают уже после смерти ученого. Но от этого его работа не становится менее значимой. Такую судьбу мы себе выбрали.
                    Шухарт задумался, для него мои слова звучали странно, глупо и неубедительно. Он пристально смотрел на меня, стараясь понять, не пытаюсь ли я обмануть его или высмеять. И когда убедился, что я говорю то, что и в самом деле думаю, успокоился и задал следующий вопрос.


Семинар


                    Профессор Робертсон неожиданно пригласил меня на свой семинар. Было приятно, — оказывается, в Институте были наслышаны о моем приезде, — сомневаюсь, впрочем, что профессор рассчитывал, что мое присутствие принесет какую-то пользу при обсуждении особенностей спектра радиоизлучения «газированной глины» — такова была тема семинара. Честно говоря, я только после приглашения узнал, что «газированная глина» излучает в радиодиапазоне. Почему, кстати? Было бы интересно и полезно выяснить механизм излучения. Но, скорее всего, все проще — институтское научное сообщество просто пожелало познакомиться с русским парнем, которого начальники специально пригласили на работу для непонятных целей. Я был человеком-загадкой, которую многие хотели бы разгадать.
                    О радиоизлучении «газированной глины» в Бюллетенях Института внеземных культур ничего не сообщалось. Это подтверждало мою догадку о том, что кроме открытых публикаций существуют и закрытые отчеты. Для служебного пользования. Получается, что отныне я буду допущен к институтским секретам. Это хорошо. Для того, чтобы разобраться в феномене Посещения, хотелось бы владеть полной информацией.
                    На семинар пришли сразу несколько крупных ученых и начальников лабораторий. Мне были известны их имена, я читал их публикации, но лично познакомился с ними только сейчас. Меня представил доктор Уильямс, который после содержательного разговора о свойствах «пустышек», относился ко мне с трогательным вниманием. Наверное, ожидал, что при каждой встрече с ним я буду выдвигать новые и красивые идеи. Я, в принципе, был не против. Но хорошие идеи на грядках не произрастают, чтобы они появлялись, нужно много знать и напряженно работать, в том числе посещать подобные семинары.
                    Профессор Робертсон сидел молча, только задумчиво кивал в ответ на приветствия коллег. И со мной поздоровался, но чисто автоматически, наверное, не понял, что я тот самый русский, которого пригласил. Он был сосредоточен. Можно было не сомневаться, что разговор на семинаре предстоит серьезный. Впрочем, может быть, я заблуждался, в конце концов, это был мой первый семинар в Институте.
                    — Пожалуй, начнем, — сказал Робертсон. — Простите меня, господа, я волнуюсь, информация, с которой я хочу вас познакомить, слишком важна, потрясающа и требует серьезного обсуждения. Опоздавшие господа нас простят.
                    Он кратко, на мой взгляд, чересчур кратко рассказал о том, что группой, которой он руководит, зафиксировано слабое, но нерегулярное радиоизлучение неясной природы. Предварительное сообщение о том, что источником излучения может быть «газированная глина», не подтвердилось. Но местоположение излучения было определено с достаточной точностью. Это помещение лаборатории № 1522, расположенной, как казалось, на обследованной территории Зоны.
                    — Очевидно, что для всеобъемлющего изучения этого неожиданного феномена необходимо отправить в Зону не сталкеров, а научную экспедицию, состоящую из ученых и компетентных специалистов. Наши посланцы должны понимать, что они делают и обладать надлежащей квалификацией, — закончил Робертсон и с надеждой посмотрел в зал, словно надеялся, что кто-нибудь прямо сейчас запишется в добровольцы.
                    Его поддержал только доцент Мэрфи:
                    — Правильно! Мы должны найти источник, — сказал он с неожиданным энтузиазмом.
                    — Откуда в вас этот горячий юношеских задор, доцент Мэрфи? — спросил доктор Уильямс. — Прежде чем отправлять экспедицию, хотелось бы лучше понять, что мы собираемся искать.  Каков характер сигнала? Несет ли он информацию? Есть ли основания считать этот сигнал искусственным? Может ли он быть естественным? Пока нам это неизвестно.
                    — Сколько вопросов! Но сами вы, доктор Уильямс, как я понимаю, в Зону идти не собираетесь, предпочитаете работать с бумагами? — съязвил Мэрфи.
                    — Для начала было бы неплохо узнать побольше об этом радиоизлучении. Мое решение будет основываться на установленных фактах, — сказал доктор Уильямс, явно теряя терпение.
                    — Все, что я могу пока рассказать, мы регистрируем узко направленные радиоимпульсы длительностью около десятой доли секунды на длине волны в 21 сантиметр. Появление их хаотично, установить закономерности в появлении импульсов не удается, — сказал Робертсон. — Но работа продолжается.
                    — Можно ознакомиться с рабочими материалами? — спросил доктор Уильямс.
                    — Я охотно предоставлю их вам.
                    — И мне, пожалуйста, — сказал Мэрфи.
                    — И вам, доцент Мэрфи. Конечно.
                    Я рассчитывал, что обсуждение таинственных сигналов продолжится, но о них больше не говорили.
                    И в этом был свой смысл — обсуждать их можно было только, когда будет обнаружен источник. Правда, длина волны радиосигнала — 21 сантиметр — показалась мне подозрительно знакомой. Это была широко известная волна излучения запрещённой линии нейтрального атомарного водорода. У ученых, занятых поисками жизни в космосе, существует стойкое представление о том, что внеземные цивилизации должны использовать эту волну для связи между собой. И вот — пожалуйста, наглядное подтверждение.
                    Если такой сигнал действительно передается, можно предположить, что он кем-то принимается. А это станет прямым доказательством, что Посещение осуществлено разумными существами. Значит, искать следует не источник, а передатчик.
                    С другой стороны, очень странно выбирать именно эту длину волны для передачи служебной информации, которая не предназначена для чужих ушей. Словно инопланетяне подслушали заумные разговоры землян, узнали, что те собираются искать братьев по разуму, перехватывая сообщения на этой волне, и решили помочь им прослушать собственные информационные потоки.
                    Разумнее предположить, что передатчики, с помощью которых инопланетяне ведут между собой переговоры, должны были бы использовать для связи совсем другую волну. Это, кстати, позволяет найти удовлетворительный ответ на вопрос: почему мы пока не слышим переговоры продвинутых внеземных цивилизаций? Мы просто не знаем, на какой волне их следует искать.


Разговоры с Шухартом


                    Утром Шухарт уселся за свой стол и, как обычно, уставился на меня, словно хотел разглядеть во мне что-то важное лично для себя. Рано или поздно он поймет, что я не волшебник. Не исключаю, что ему после этого станет проще жить — избавившись от одной пустой надежды, он найдет другую, которая поможет ему устроить свою жизнь разумнее. Не знаю, как американцам, но русским без смысла жить трудно. Жаль, что не могу подсказать Рэду что-нибудь подходящее, это так не работает. Человек должен стараться отыскать свой смысл самостоятельно, без посторонних подсказок.
                    — У тебя проблемы, Кирилл? — неожиданно спросил Шухарт. — Какой-то ты сегодня особенно напряженный. Квадратное уравнение решить не можешь?
                    — С теорией у меня все в порядке, но пора подумать и о практике.
                    — О какой практике? — заинтересовался Шухарт.
                    Мне показалось, что я его удивил.
                    Странно, что он не слышал от своих друзей сталкеров о таинственных радиосигналах. Я думал, что информация о Зоне в их сообществе распространяется мгновенно. Это залог их выживания. Какие бы личные конфликты между ними не возникали, полезная информация о Зоне должна распространяться мгновенно и в полном объеме. Это самый простой способ выжить. А чувство самосохранения у стакеров должно быть развито на уровне инстинктов. И вдруг — ничего о радиосигналах. Интересный факт.
                    — О какой практике? — еще раз спросил Шухарт.
                    Пришлось рассказать ему о семинаре Робертсона. Естественно, кратенько, без научных терминов и формул. В конце концов, он мой лаборант.
                    — Ну? Что тут непонятного? Инопланетяне посылают в пространство сигнал о помощи. Вызывают ремонтную бригаду. Любой бы на их месте так поступил. Поставили автоматический маячок и ждут эвакуации.
                    — Ты думаешь, что Посещение устроили настоящие инопланетяне? И получается, что они до сих пор живы? Прячутся в Зоне, боятся показаться людям на глаза.
                    — До сих пор не думал ни о чем подобном. Но сигналы… Сигналы все меняют. Получается, что я был не прав. Прячутся, говоришь? Странно, я ничего не слышал о сигналах.
                    — Вот именно, странно. А это значит, что необходимо отыскать источник сигнала, радиопередатчик или что-то естественное, испускающее радиоволны. Может быть, и самих инопланетян обнаружим. Хочу сделать это сам. Глупо отказываться от такой возможности.
                    — Собрался в Зону?
                    — Да.
                    — Ну и дурак. Назад живым не вернешься, в лучшем случае превратишься в «ходячего мертвеца». А они, как известно, статей не пишут.
                    — Нет, не дурак. Я подготовлюсь. Ты меня научишь, как правильно вести себя в Зоне. Я быстро учусь.
                    — Беда с вами, теоретиками. Поведению в Зоне нельзя научиться. Если тебе от природы дано, — ты выживешь, нет — никакие лекции не помогут.
                    — И как это узнать?
                    — Никак, — грубо ответил Шухарт.
                    — Значит, пойду без твоих лекций.
                    — Послушай, Питер Мозес устроил меня на работу твоим лаборантом именно для того, чтобы я ходил в Зону вместо тебя. Сбегаю быстренько и принесу тебе твой передатчик. Сиди в своем удобном кресле и изучай его, сколько хочешь.
                    — Ерунда. А если передатчик весит целую тонну? Или намертво прикреплен к полу? С ним придется работать прямо на месте. Нет, я там должен быть обязательно.
                    Шухарт задумался. Он хотел возразить, но вынужден был признать, что я прав.
                    — Хорошо, — сказал он и тяжело вздохнул. — Пойдем вместе. Но запомни одно. Будешь выполнять мои приказы беспрекословно. Понял? Промедлишь, получишь в лоб. Для просветления в мозгах. Заранее предупреждаю, чтобы потом не кричал и не возмущался.
                    — Конечно, Рэд, — обрадовался я. — Не сомневайся, все твои приказы выполню. Я знаю, кто в Зоне должен быть главным. Ты, главное, приказать не забудь.


Взволнованный Молниев


                    Заявить о том, что я лично отправлюсь в Зону искать таинственный радиопередатчик, было просто. Раз — и сказал. Я не чувствовал себя героем, потому что речь шла о добросовестном выполнении своей работы. Конечно, это было правильное решение. Есть вещи, которые нужно делать самому, чтобы не искать потом виновных, если что-то пойдет не так, как следует.
                    Но когда я остался один, пришло время волноваться. Мой первый поход в Зону стал казаться опасной затеей. Я попытался убедить себя, что это был не страх, но это был именно страх. Вполне вероятно, что в Зоне мне сначала предстоит испытать чудовищную боль, а потом бесславно умереть. Такую перспективу нельзя было назвать излишне оптимистичной. Но, к сожалению, отказаться от похода за радиопередатчиком я уже не мог. А это значит, я должен успокоиться. Самый простой способ избавиться от ненужного и вредного в данном случае приступа страха — представить, что предстоящее мне мероприятие ничем не отличается от визита к зубному врачу. А что? Там я тоже могу умереть. Такие случаи известны, но люди, зная об этом, все равно отправляются в стоматологические поликлиники. Вот и мне придется смириться с тем, что поиски радиоприемника не безопасны для моей жизни. Как и полеты на самолетах и путешествия на океанских лайнерах.
                    Мне предстояли тягостные размышления о внезапно сделавшейся хлипкой личной безопасности и неприятной вероятности погибнуть. Отныне и навсегда любопытство  стало для меня смертельно опасным развлечением. Но что тут поделаешь, если я не смогу отделаться от желания узнавать новое. Как в случае с радиопередатчиком в Зоне. Наверное, это ужасно глупо, но я был готов рискнуть. И волновало меня не то, что я рискую своей жизнью, а то, что не вижу в этом ничего странного. Я отправлюсь в Зону обязательно, даже если мне откажутся помогать Шухарт и другие сталкеры. Просто пойду один. Почему? Почему для меня так мало значит чувство самосохранения? Вот о чем мне следовало думать.
                    Но… пришел фантаст Молниев и глупо сказал:
                    — Мы все умрем.
                    Я сначала не понял. Почему-то подумал: неужели он решил составить мне компанию и отправиться со мной на поиски радиопередатчика. Но нет, он не был любителем опасных приключений.
                    — Прости, я задумался, и не сразу расслышал твое заявление. Кстати, это был вопрос или утверждение? — спросил я.
                    — Если ты ответишь, значит, это будет вопрос. Если не ответишь — получится утверждение.
                    — Попробую переспросить. Почему ты вдруг решил, что мы должны умереть? Кстати, кто эти таинственные «мы»?
                    Молниев подпрыгнул от возбуждения.
                    — Вот что меня больше всего поражает в вас, ученых, так это то, что вы узнаете самую важную информацию последними. Разве ты не слышал, что существа, связанные с Посещением, включили радиопередатчик и посылают на свою базу сигналы бедствия?
                    — Господи! Меня уже фантасты учат жизни! Как ты узнал о сигналах из Зоны?
                    — У меня свои информаторы.
                    — Не ломайся. Это может быть важно.
                    — Мне рассказал Энди Хикс.
                    — А это кто такой?
                    — Я рассказывал. Но ты, по своему обыкновению, пропустил мимо ушей. Энди Хикс — фантаст, которого Институт нанял для написания истории «хармонтского феномена».
                    — Вспомнил. Вы, значит, встретились?
                    — Да. Энди оказался хорошим парнем, талантливым. И меня хвалит за острый ум, что приятно.
                    — Это он сказал, что мы все умрем?
                    Молниев с удивлением посмотрел на меня.
                    — Нет. Мы вместе с ним пришли к такому выводу, потому что это самый правдоподобный сценарий. Не помню, говорил ли тебе, но все, что происходит с людьми, может быть описано с помощью известных сюжетов. Их немного, все они связаны с человеческими страстями: любовью, жадностью, местью, любопытством и тому подобными проявлениями эмоций.… Каждый из сюжетов разыгрывается довольно однотипно, алгоритмы известны и тривиальны. Увы. Поведение людей, за очень редким исключением, весьма предсказуемо. Разнообразия жизни придает лишь то, что мы непредсказуемо соединяем различные поступки из стандартного набора, и называем это почему-то свободой выбора. Мы наглым образом льстим себе. Понимаешь, мы все — всего лишь персонажи давно отработанных сценариев.
                    — Все это очень интересно, но вернемся к смерти всех-всех. Почему вы, господа фантасты, так решили? Что за сценарий вы для всех нас выбрали? Есть ли возможность его избежать?
                    — Это как повезет. Возможны два сценария появления радиосигналов. Первый — корабль пришельцев потерпел аварию, и оставшиеся в живых вызывают команду спасателей, которые должны эвакуировать их на базу. В этом случае, наверное, нас оставят в покое. Но мы можем только догадываться, к каким последствиям приведет эвакуация, выдержит ли ее наш земной шар? Второй — никакой аварии не было, сигнал включился после того, как доставленная в Зону научная аппаратура закончила тестирование земных условий, и наша планета была признана годной для колонизации. В этом случае, наша судьба незавидна. Наша биосфера будет уничтожена. Как ненужная, лишняя или вредная. Выбирай сценарий, который тебе больше нравится.
                    — Мне не нравятся оба.
                    — Понимаю. Но могу успокоить. Я сказал — выбор, но это всего лишь пустые слова, которые произносят, чтобы поддержать разговор, когда говорить не о чем. На события в Хармонте мы, земляне, повлиять не можем. Нам никто не расскажет, в каком конкретно сценарии мы обнаружили Посещение, и какие беды оно нам принесло и еще принесет. Мы можем только догадываться о смысле происходящего, фиксируя текущие события, которые разворачиваются на наших глазах. Ваши замечательные ученые из Института занимаются именно этим. Наблюдают и ведут подробный дневник событий. Спасибо им большое — хорошее дело. Жаль, что они не делали этого с первого дня Посещения.
                    — Но теперь у нас есть ты, Молниев, и твой американский партнер. Вы нам поможете придумать новые, неизвестные пока сценарии.
                    — Да. Это наша работа. Мы справимся, — с гордостью сказал Молниев. — Напишем книгу, а вы будете читать.


Шухарт как учитель


                    Удивительно, но сообщение профессора Робертсона о таинственном радиосигнале из Зоны заметного ажиотажа в Институте не вызвало. Подозреваю, что и семинар профессор провел только для того, чтобы застолбить за собой тему. Не удивительно, что желающих вмешиваться в его работу не нашлось. Вопросы приоритета — дело темное, грозящее смертельными обидами и судебными разбирательствами.
                    Впрочем, комментировать личные взаимоотношения сотрудников Института я не собирался. Не мое это дело. Наверное, мне следовало рассказать доктору Пильману и профессору Уильямсу о том, какой неприятный вывод о замыслах возможных пришельцев сделали приглашенные фантасты, но передумал. Я не считаю, что американские ученые глупее нас, доморощенных мыслителей, так что наверняка они смогли сделать правильные выводы и без подсказки. Решил, что расскажу им все только после того, как обнаружу радиопередатчик.
                    А вот с этим возникли проблемы. Рэдрик Шухарт на настоятельные просьбы отправиться, наконец, вместе со мной в Зону, отвечал резко, иногда грубо. По его словам, я пока еще не готов к подобным прогулкам.
                    — Тренируй меня, проведи разъяснительные занятия, подготовь к ужасам, с которыми предстоит встретиться в Зоне. Неужели это так сложно?
                    — Да. Это непросто.
                    — Но ты даже и не пытаешься!
                    Шухарт не сдержался и заржал, потом попытался сосредоточиться и выглядеть серьезным, как это подобает взрослым людям, которым предстоит объяснить малым детям элементарные вещи, однако получалось это у него плоховато.
                    — Вы, господа ученые и теоретики, слишком далеки от реальной жизни, существуете в мире своих искусственных формул и идей. Иногда даже не верится, что вы еще живы. Как вы собираетесь разобраться с загадками Зоны, непонятно. Зона обычно таких деятелей наказывает.
                    — Здоровая критика, во многом я ее разделяю, — сказал я, мне понравилось, что Шухарт сам заговорил о Зоне. — Но ты не объяснил, почему не готовишь меня к походу в Зону? Ты думаешь, что я передумаю? И не надейся. С тобой или без тебя, но я туда отправлюсь.
                    — Человека к Зоне нельзя подготовить, — сказал Шухарт тоскливо. — Он может подготовиться только сам. Точнее, это Зона решает, принять человека или нет. На каждого она действует по-своему. Ты живешь в Хармонте. А это значит, что Зона тебя исследует гораздо тщательнее, чем ты Зону. Однажды ты узнаешь, согласна ли Зона принять тебя. Ты поймешь, когда это произойдет. Вот тогда и решим, когда отправимся на поиски твоего радиопередатчика. Понятно?
                    — Нет.
                    — Что нет? Ты ничего не понял. Вспоминай чаще мои слова, может быть, что-нибудь со временем уразумеешь. Главное, чтобы поздно не было.


Полезное чтение


                    Месяц шел за месяцем. Понимание того, что Зона меня приняла, так и не пришло. Шухарту нравилось наблюдать за моими душевными терзаниями — поскольку желание отправиться в Зону за радиопередатчиком за время ожидания у меня только крепло. Его забавляло, что я так и не решился отправиться в Зону самостоятельно.
                    — Давай считать, что Зона не против моего визита. Ты можешь начинать готовить меня к походу, — однажды сказал я, когда ехидная ухмылка Шухарта показалась мне особенно циничной.
                    — Конечно, — с готовностью ответил Шухарт. — Начни делать утреннюю зарядку: отжимание, бег на месте, велотренажер, поднимай гири или гантели. Когда почувствуешь, что ноги и руки твои готовы к серьезным испытаниям, скажи мне. Это будет первая подсказка, что наступило время заняться твоей головой. Ты, с моей помощью, конечно, попытаешься выбить всю научную дурь, которая там скопилась в огромных кличествах. От тебя потребуется совершить подвиг! После чего заполним твою голову простыми инстинктами самосохранения и внимания. Тебе понравится.
                    Я выполнил требование Шухарта, подкачал мышцы и привел в норму дыхалку, но когда я рассказал ему об этом, он ехидно спросил:
                    — Подтянись десять раз на турнике. Сможешь?
                    — Да, — соврал я.
                    — Хорошо. Сейчас подтянешься при мне.
                    — Ладно, пойду еще потренируюсь. Но нам нужно торопиться, время не ждет.
                    — Не беспокойся, я побывал в лаборатории № 1522, и никакого передатчика не обнаружил.
                    — В этом нет ничего удивительного. Потому что его поисками должен заниматься специалист.
                    — Зона настойчиво затягивает тебя, новичок, в свои сети. Берегись. Я знал ребят, у которых вдруг возникало непреодолимое желание побыстрее оказаться в Зоне. Ничего хорошего из этого не получалось. Не хочу, чтобы ты разделил их печальную судьбу.
                    — Но мне надо. Это моя работа.
                    — Обязательно сходишь, если я посчитаю, что ты готов, и Зона тебя примет.
                    Я интеллигентно выругался и занялся привычным делом: чтением последнего бюллетеня Института. К моей то ли радости, то ли удивлению, я обнаружил там статью доцента Мэрфи о таинственных радиосигналах из Зоны. У него получился весомый научный трактат с графиками, таблицами и формулами. Как положено. Я был вынужден признать, что Мэрфи удалось сделать огромный скачок в изучении «хармонтского феномена».
                    Если отбросить обязательную в подобных публикациях наукообразную воду и бессмысленные формулы, то в остатке окажется потрясающее открытие: радиосигнал, посылаемый в пространство из Зоны, повторялся через неравные промежутки времени.
                    Получается, что это было сообщение. От кого-то кому-то. Зачем-то. А это значит, что «хармонтский феномен» отныне следует называть «хармонским инцидентом». Совсем нехорошо. Я вспомнил о двух возможных сюжетах Молниева и еще раз понял, что не хочу, чтобы исполнился любой из них. Но это был тот случай, когда от моего хотения действительно ничего не зависело, как и говорил Молниев. Смысл имело не то, что мы, люди, желаем и на что рассчитываем, а то, как мы должны реагировать на резкое изменение нашего положения в Галактике, но об этом в Институте не думают, поскольку человечество ни с чем подобным до сих пор не сталкивалось.
                    Для того, чтобы продолжить собственные исследования многомерного мира, а в необходимости этого я уже не сомневался, необходимо было получить дополнительную информацию. Я договорился о встрече с доцентом Мэрфи и попытался осторожно расспросить его о характере сигналов и о том, как он их интерпретирует. Мне хотелось услышать от него другое объяснение, третье, хотя бы немного оптимистическое, отличное от катастрофических домыслов Молниева.
                    Толстый и гордый Мэрфи весь светился от счастья, ему повезло сделать выдающееся открытие, и теперь он собирался использовать свой успех с наибольшей выгодой для себя и своей семьи.
                    — Ваши радиосигналы действительно повторяются? — спросил я.
                    — Да, — с готовностью подтвердил Мэрфи. — Могу предъявить дневник наблюдений.
                    — Не нужно. Я вам верю.
                    — А почему вы назвали радиосигналы из Зоны «моими»? На что вы намекаете?
                    — Я их так назвал, потому что это вы их открыли, — объяснил я.
                    — Открыл их профессор Робертсон, я всего лишь установил, что сигналы повторяются время от времени.
                    Понятно, что я недостаточно хорошо знаю английский язык, поэтому не всегда понимаю реакцию американцев на самые простые и дежурные слова. Иногда с учеными из хармонтского Института надлежит говорить осторожно, как с малыми детьми. На всякий случай, я добавил, чтобы Мэрфи не обиделся окончательно:
                    — Я только подтвердил, что обнаружение нерегулярно повторяющихся сигналов из Зоны — великое открытие, которое сделали именно вы.
                    — Это действительно так, — удовлетворенно сказал Мэрфи. — Спасибо за комплимент.
                    Пришла моя очередь удивляться. Неужели он и в самом деле считал, что открытие стало бы менее значимым, если бы его сделал кто-то другой?
                    — Что вы думаете об этих сигналах?
                    — Ничего не думаю, — ответил Мэрфи.
                    — Почему? — не сдержался я. — У вас есть занятия интереснее?
                    Ответ Мэрфи показался мне излишне парадоксальным. Скорее всего, мы действительно не поняли друг друга. Хотелось бы, чтобы мой английский был лучше.
                    — Я буду говорить только после того, когда выясню, какая информация содержится в этих сообщениях, — сказал Мэрфи торжественно.
                    — Каким образом?
                    — Я нанял на полставки аналитика из ЦРУ. Он специалист по расшифровке загадочных текстов. От него полезная информация не ускользнет.
                    Мне осталось только задумчиво кивнуть. С аналитиком из ЦРУ Мэрфи хорошо придумал. Но я был рад, что исследование таинственного сигнала зашло так далеко — до расшифровки. Правда, поверить в то, что црушник способен понять сообщение инопланетян, я не мог. Они ведь имеют дело с человечкими шифровками. Но мало ли чудес происходит в хармонтской Зоне?


В поисках инопланетян


                    Во вторник меня вызвал к себе доктор Пильман. Его интересовало мое мнение о сигналах, исследованных Мэрфи. Я честно признался, что пока не готов обсуждать этот вопрос, поскольку о сигналах мне известно только то, что Мэрфи сообщил в статье. О заумных рассуждениях фантастов о тайных замыслах пришельцев фактами я рассказывать не стал. Мало ли что в голову фантастам придет. Не уверен, что именно я должен рассказывать об этом директору Института внеземных культур.
                    — Мое начальство считает, что пора Институту дать прямой ответ на вопрос о природе Посещения, — сказал доктор Пильман с явной грустью. — Работа доцента Мэрфи позволяет признать верной гипотезу о визите на Землю представителей развитой внеземной цивилизации. Это очень важный и доказанный факт.
                    Мне было интересно узнать подробнее о начальниках Пильмана, но я и без подсказки понял, что это негодный образчик нездорового любопытства. Пришлось мне отделаться пустой дежурной фразой:
                    — Неужели все-таки инопланетяне?
                    — Зафиксированные Мэрфи сигналы доказывают это неопровержимо. Естественное объяснение придумать очень трудно. И главное — теперь ненужно.
                    — Как вы думаете, это была авария или подготовка к колонизации? — спросил я.
                    — Нет. Все гораздо проще и красивее, — сказал доктор Пильман. — Представьте себе группу неорганизованных туристов, которые устроили пикник на обочине дороги. Небольшой привал.
                    — Вы считаете, что никаких практических намерений у участников Посещения не было? — переспросил я с сомнением.
                    Мой вопрос доктору Пильману явно не понравился, почему — вопрос интересный, ответа на который я никогда не получу. Тем более, что он промолчал, только нахмурился и раздраженно посмотрел на меня, как на человека, в очередной раз грубо нарушившего правила хорошего поведения. У меня хватило ума не спорить. Не время. Продолжу разговор, когда раздобуду передатчик, вещающий из Зоны, и у меня появятся веские основания, чтобы  самому выбрать наиболее вероятный сценарий.
                    — Видите ли, Панов, для успешного поступательного развития науки нужно уметь принимать правильные решения. До сих пор не рекомендовалось использовать инопланетян для объяснения «хармонтского феномена», но ситуация изменилась. Сейчас мое начальство считает, что разумнее придерживаться именно этой гипотезы. Мне и моему Институту поручили найти как можно больше доказательств предположению о пикнике космических туристов.
                    — И вы отправите в Зону людей, чтобы они отыскали инопланетный радиопередатчик?
                    — А зачем? Инопланетян на Земле больше нет. Иначе мы бы давно обнаружили следы их жизнедеятельности. Любое разумное существо должно потреблять энергию, преобразовывать ее для своей пользы, созидать что-то искусственное и оставлять после себя горы мусора и прочих отходов своей жизнедеятельности.
                    — Но знакомство с внеземными технологиями…
                    — Ерунда. Источником излучения может оказаться «ведьмин пудинг», «комариная плешь» или «пустышка». Мы никогда не сможем понять принцип их действия. Так что и стараться нет нужды.
                    Я спорить не стал. Может быть потом, когда я буду знать больше, разговор придется продолжить.


Новые идеи Молниева


                    Вечером я рассказал Молниеву о своей встрече с Пильманом. Для меня самым удивительным в этой истории было то, что Пильман неожиданно смирился с космической версией «хармонтского феномена». Долгие годы Пильман относился к подобной возможности более чем скептически, и вдруг резко изменил позицию, забыв о своих обоснованных возражениях. Честно говоря, мне показалось, что нерегулярных сигналов Мэрфи маловато для столь важных выводов.
                    — И что Институт собирается предпринять? — спросил Молниев.
                    — Ничего, — признался я и рассказал ему о новой концепции «хармонтского феномена» как пикника на обочине космической трассы. Не без ехидства заметив, что такой сценарий фантастам в голову не пришел. А это означает, что ученые не такие уж простаки, как считают фантасты, и способны придумывать оригинальные сюжеты не хуже профессиональных сочинителей.
                    — Не верю я в сюжет с космическим пикником, — сказал Молниев. — Требуется слишком много допущений, чтобы этот сценарий оказался правдой. К тому же, кое-что до сих пор остается необъясненным.
                    — Например? — спросил я.
                    — Почему в Чучемле возникла вторая Зона? Ева Пильман утверждает, что они связаны друг с другом на макроквантовом уровне.
                    — Квантовые эффекты в макромире? — удивился я.
                    — Мы, фантасты, давно об этом говорим. Конечно, они существуют. Беда в том, что человеческие органы чувств не способны их фиксировать. Это как радиоволны — люди используют специальные приборы, чтобы их обнаружить. У нас нет приборов, с помощью которых мы могли бы наблюдать квантовые эффекты в макромире. Но когда-нибудь они появятся. И внезапно окажется, что мы очень мало знали о мире, в котором живем. Не исключаю, что в этом истинном мире не понадобится придумывать мифических инопланетян и приписывать им страсть к пространственным перемещениям, чтобы объяснить «хармонтский феномен».
                    — Для меня квантовая теория  в макромире столь же маловероятна и недоказуема, как и теория пикника доктора Пильмана, — сказал я с раздражением.
                    Как объяснить Молниеву, что я не могу всерьез оперировать сразу несколькими теориями, в которые не верю, пока не получу подтверждения. В данном случае, мне нужен был радиопередатчик или другой выявленный источник радиоволн, который я бы обнаружил в Зоне. Пильман предположил, что это может быть «ведьмин пудинг» или другая жидкость, которой полно в Зоне. Жидкий радиопередатчик — это интересно. Но в таком случае появляется возможность объяснить сигналы естественными причинами. Но это, конечно, в свою очередь требует проверки.
                    — Но есть еще один факт, который ты упускаешь, — сказал Молниев. — Ваш радиосигнал слишком слаб, чтобы можно было бы считать его отправленным к космическим объектам.
                    — И что?
                    — Скорее всего, он предназначен для пришельцев, которые в настоящее время все еще находятся в Хармонте. Или для сотрудников Института, чтобы помочь им, наконец, разобраться с «хармонтским феноменом». То есть, это своеобразная подсказка.
                    — Но зачем?
                    — А зачем было Посещение?
                    — Не знаю.
                    — Правильно. Вот и на твой вопрос я отвечаю так же: «Не знаю».
                    — И что же нам делать?
                    — Вот на этот вопрос я отвечу. Ты должен раздобыть пресловутый передатчик. А я буду искать инопланетян, которые притворяются людьми здесь, в Хармонте.
                    — Чушь, — не удержался я.
                    — Вовсе нет. У Энди Хикса есть повесть, в которой он доходчиво объяснил, что искать инопланетян разумнее всего на Земле. Например, в таких местах как Хармонт. Даже если окажется, что «хармонтский феномен» не их рук дело, они все равно объявятся поблизости. Потому что любопытства еще никто не отменял, и им обязательно захочется разузнать, что это тут происходит без их ведома? Разум — это ведь любопытство, не правда ли?
                    — Разоблачить спрятавшихся инопланетян будет очень трудно, — посочувствовал я.
                    — Не труднее, чем обнаружить источник сигналов в Зоне.
                    Я кивнул. Что-то я потерял в последнее время желание спорить. И это плохо. Старею. А может быть, повзрослел и считаю, что для спора нужны веские доводы.


В гостях у Питера Мозеса


                    Мне нужно было в Зону. Я уже понял, что кроме меня никто источник радиоизлучения в Зоне искать не будет. Почему, кстати? Но как заставить Шухарта взять меня с собой в Зону, я не знал. Единственное, что я придумал: следовало накричать на него, а если откажется, стукнуть по голове логарифмической линейкой. С  другой стороны я понимал, что отправляться в Зону без опытного сталкера глупо. Мне нужен был умелый проводник.
                    Я сидел и сосредоточенно подыскивал убедительные слова, которые должны были соблазнить Шухарта, когда ко мне пришел доктор Пильман и попросил (ничего себе!) меня съездить в офис фирмы «Престиж» к Питеру Мозесу. Для важного разговора.
                    — Он ваш родственник? — вырвалось у меня.
                    — Почему родственник? — удивился Пильман.
                    — Простите. Не обращайте внимания. Это была глупая русская шутка.
                    Пильман не любил русских шуток, потому что не понимал их. Но я ведь извинился.
                    — Отправитесь немедленно, Пирер Мозес ждет вас. Он прислал за вами мясника Каттерфилда. Так что поездка будет приятной и безопасной.
                    Надо полагать, это был пример американского юмора. Такой же недоступный для меня, как и русский юмор для Пильмана.
                    Неожиданный интерес к моей скромной персоне мне не понравился. С другой стороны, поговорить можно, но  сомневаюсь, что я знаю какой-нибудь важный для Мозеса секрет.
                    Доктор Каттерфилд обрадовался, когда увидел меня, и принялся рассматривать, как будто я был его любимым пациентом с запущенной болезнью.
                    — Зачем я вам понадобился? — спросил я.
                    — Хотим узнать, что вы за человек.
                    — Мне предстоит экзамен?
                    — Нет. Я хочу получить вашу свежую энцефалограмму. Этого будет вполне достаточно, чтобы удовлетворить мое любопытство.
                    Про любопытство мне рассказывать не надо, это я понимаю. Самому было интересно поговорить с Питером Мозесом. До сих пор не могу забыть, как он обрадовался, когда я притащил ему (откуда, спрашивается, до сих пор не знаю) «золотой шар». Хотелось бы когда-нибудь узнать, что же там, в Чучемле, произошло. Но думаю, что Мозес не поможет разобраться с этой историей. Не удивлюсь, если он и сам ничего не знает. Он много раз говорил, что не ученый и теориями не занимается. Интересно, помог ли ему «золотой шар» получить выгоду?
                    Мозес действительно ждал меня. Мне даже показалось, что он обрадовался тому, что я пришел.
                    — Хорошо, что вы приехали, — сказал он с явной симпатией. — Сначала пройдите обследование с доктором Каттерфилдом, а потом мы с вами поговорим об интересующем нас обоих явлении.
                    Пусть так. Почему бы и нет.
                    — Вы хотите узнать, получится ли из меня сталкер? — спросил я.
                    — В какой-то мере. Очень маленькой. То, что вы не годитесь в сталкеры, я знаю и без обследования.
                    — Но зачем тогда…
                    — Вы человек, который обнаружил в Чучемле «золотой шар». А потому должны отличаться от других людей. Хочу знать, почему вы другой.
                    — Хотите сказать, что узнаете по энцефалограмме моего мозга? — удивился я.
                    — Да.
                    — Потом поделитесь результатами?
                    — Обязательно. Но не могу сказать, что скажу правду. Боюсь, что правда не принесет и мне, и вам выгоды, — усмехнулся Мозес.
                    — Почему?
                    — Многие знания — многие печали.
                    Я с сомнением пожал плечами.
                    — Лишних знаний не бывает.
                    Мозес рассмеялся.
                    — Когда я был маленьким, я тоже так думал. С вами, Панов, интересно разговаривать. Сходите к Каттерфилду и возвращайтесь. Когда освободитесь, мы продолжим.
                    Доктор Каттерфилд снял мою энцефалограмму и долго рассматривал ее, недовольно цокая языком.
                    — Все в порядке? — спросил я.
                    — Нет, — ответил Каттерфилд.
                    — Но я буду жить?
                    — Будете.
                    — Счастливо?
                    — Не могу этого исключить.
                    — Тогда я пойду. Мистер Мозес меня ждет.
                    — Я пойду вместе с вами.
                    Было бы странно, если бы я был против.
                    — Все в порядке? — спросил Мозес, когда мы вошли в его кабинет.
                    — Нет, — ответил Каттерфилд озабоченно. — У Панова нет Т-зубца.
                    — Подумаешь, новость. Это было и без ваших замеров понятно. Посмотрите на его вялую мускулатуру и слабые ножки.
                    — Но тогда я не понимаю, зачем он вам понадобился? Какой от него толк?
                    — Он еще нас удивит, поверьте моей интуиции, — сказал Мозес, не терпящим возражений голосом. — Главное, мы не должны ему мешать. Из него не получится сталкер, но утверждать, что для этого человека это очень полезное качество, я бы не стал.
                    — Вам виднее, хозяин.
                    — Да. Это так.


Неожиданный Мозес


                    Итак, я узнал, что у меня нет Т-зубца. Каттерфилд посчитал, что это плохо, а Мозес — что нормально. Насколько я понял — это врожденное качество, и уколами или приемом таблеток его не разовьешь. Если есть Т-зубец, то он есть, если нет — то его нет. И с этим следует смириться. И продолжать жить дальше. Тем более, что я не знаю, что это такое, и зачем он нужен человеку.
                    — На чем мы остановились? — спросил Мозес. — Ах да, вы не верите, что многие знания приводят ко многим печалям.
                    — Было бы странно, если бы я считал по-другому. Мое дело — поставлять человечеству новые знания. И мне грустно, когда я не справляюсь со своей работой. Знания не имеют отношения к нравственности, моральная оценка научных открытий возникает, только когда их применяют на практике.  Я, например, считаю себя плохим человеком, когда перестаю поставлять людям новые знания.
                    — Всегда находятся люди, которые применяют их во зло человечеству.
                    — Высшая безнравственность — отсутствие знаний. Сказано: «не ведают, что творят».
                    — Не буду спорить, поскольку не знаток тонкостей человеческой нравственности, — сказал Мозес. — Но некоторые желания и поступки людей меня удивляют. Например, зачем вы собираетесь отправиться в Зону? Я послал вам в помощь опытного и умелого человека Шухарта. Что не так?
                    Я искренне удивился, откуда Мозес знает о моем желании обнаружить передатчик, но потом вспомнил, что уже давно рассказываю о своем намерении всем подряд: Уильямсу, Робертсону, Шухарту, Пильману… Кто-то из них мог доложить об этом Мозесу.
                    — Но почему вас это волнует? — удивился я.
                    — Для моего бизнеса крайне важно, чтобы вы, Панов, добились прогресса в изучении «хармонтского феномена». У вас есть для этого хорошие шансы. Вместо этого, вы собираетесь рисковать своей жизнью ради исследования какого-то сомнительного и лишенного смысла явления. Шухарт пытается вас отговорить, но пока, как я понял, безуспешно.
                    — Надеюсь, что я быстрее уговарю его отправиться в Зону со мной. Я настойчивый.
                    Я рассказал Мозесу о повторяющемся радиосигнале, излучаемом неизвестным источником, расположенным в Зоне. Нельзя исключать, что источник этого сигнала — радиопередатчик инопланетян. Получаем факт настолько грандиозный, что его значимость нельзя переоценить. Появилась возможность установить непосредственный контакт с представителями внеземной цивилизации. Это же фантастика! Нельзя упускать такой шанс.
                    — А по-моему это собачья чушь! — сказал Мозес неожиданно.
                    — Вот схожу в Зону и лично установлю, чушь это или нет, — обиделся я.
                    — Я не смогу вас отговорить?
                    — Нет.
                    — Хорошо, я скажу Рэдрику Шухарту, чтобы отвел вас в Зону и вернул обратно, по возможности живым.
                    — Спасибо. Я постараюсь быть осторожным.
                    — Чушь собачь! Но, как я понял, легче исполнить вашу прихоть, чем уговорить отказаться от дурацкой затеи, — сказал Мазес.
                    — Я должен попробовать. Вдруг получится. Кстати, что такое Т-зубец?
                    — Фактор, с помощью которого можно определять способность людей посещать Зону. Есть Т-зубец — из тебя получится сталкер, нет — лучше в Зону не соваться. Правда, и с Т-зубцом все равно мрут, но меньше.
                    — Плохо, что его у меня нет?
                    — На вашу способность заниматься наукой это не повлияет.
                    — Вы меня успокоили.


И все-таки радиопередатчик


                    Утром, когда я пришел на работу, оказалось, что там меня уже поджидает сердитый Рэдрик Шухарт. Увидев меня, он покрутил пальцем возле виска. Международный жест, оценивающий интеллектуальное развитие глупого человека.
                    — Я обидел тебя или сделал что-то неправильное? — поинтересовался я.
                    — Твоя настойчивость раздражает.
                    — Ты о чем?
                    — Питер Мозес поручил мне отвести тебя в Зону.
                    — Ну и как? Отведешь?
                    — Если умрешь, я виноватым себя считать не буду.
                    — Правильно. Виноватым тебя будет считать Питер Мозес, — пошутил я.
                    Шухарту было меня жалко. Он не верил, что поход в Зону окончится для меня благополучно.
                    — Ты же поможешь мне выжить, Рэд? — решил я его поддержать.
                    Конечно, Шухарт тщательно проинструктировал меня. Для начала нарисовал на листке бумаги подробный план предстоящего путешествия. И расписал каждый шаг, каждый поворот головы, каждую необходимую паузу, каждое движение, которые мне придется совершить в Зоне. Его инструкцию я честно выучил наизусть и обещал беспрекословно выполнять.
                    Не могу понять, почему он так волновался за меня. Лаборатория № 1522 было самым известным помещением провалившегося здания Института. Ее посетили уже десятки сталкеров. В последнее время все проникновения были успешными. Люди гибли только в первые дни, когда сталкеры еще плохо представляли, с чем им придется столкнуться. А потом был получен бесценный опыт, что помогло свести людские потери к минимуму. Если вести себя осмотрительно, то поход к лаборатории № 1522 можно считать практически безопасным. Нужно только четко выполнять инструкции. А поскольку я обещал Шухарту, что буду мгновенно, без раздумий, выполнять его приказы, то поход в Зону должен был стать для меня чем-то вроде посещения пятничного «Боржча».
                    И вот наступил день, когда Шухарт сказал:
                    — Завтра мы отправимся в Зону. Если передумал — скажи прямо. Никто тебя не обвинит в трусости, потому что никто не хочет, чтобы ты туда отправился.
                    — Я договорился с Питером Мозесом.
                    — Нет. Хозяин назвал тебя чертовым придурком и пообещал оторвать мне голову, если с тобой что-нибудь случится.
                    — Но ведь со мной ничего не случится?
                    Шухарт тяжело вздохнул, на меня он не смотрел.
                    — Зона не место для прогулок. Никто не даст гарантии, что ты там выживешь. Ты слишком хлипкий и наглый. Из тебя сталкер не получится.
                    — Не придумывай, — сказал я примирительно. — Мы быстренько сбегаем, отыщем передатчик и вернемся. Как на склад с накладной.
                    Шухарт еще раз покрутил пальцем у виска. И я в первый раз подумал, что он прав.
                    Мне рассказывали, что поход в Зону можно сравнить с прыжком с парашютом. Можно сколько угодно мысленно готовиться к страху, который обязательно тебя настигнет, как только ты подойдешь к открытому люку и увидишь землю, которая выглядит с борта самолета беспощадной и чужой, но это всего лишь придуманный, «теоретический» страх. Как говорят опытные люди, настоящий страх настигает парашютиста, желающего совершить второй прыжок. Потому что он уже не думает, а знает, каково это оказаться в пустом пространстве и лишиться опоры под ногами. Наверняка, и сталкеры, отправляясь во второй поход, трясутся от страха по-настоящему — они-то уже знают, что за их жизнь в Зоне не дают и медного гроша.
                    Но я решил быть самым умным. В первый раз соберу в кучку свою силу воли, и буду повторять про себя: будь что будет. Может быть, и пронесет. А во второй не пойду, даже если уговаривать будут. Но кому я в Зоне нужен, без Т-зубца и со слабой мускулатурой?
                    Ночью спал плохо. Утром меня немного потряхивало, в страхе, который я назвал «теоретическим», тоже ничего хорошего не было.
                    Утром Шухарту мой внешний вид не понравился.
                    — Что-то ты зеленый, парень. Может, не пойдешь? Давай, я один сбегаю и принесу тебе твой передатчик.
                    — Исключено. Я готов. Инструкцию выучил.
                    — Сказал бы я тебе пару теплых, но уже поздно. С упрямым ослом спорить глупо.
                    — Обещай, что вытащишь меня, даже если я погибну. Не хочу становиться «ходячим мертвецом».
                    — Разве можно такие слова перед походом в Зону говорить? — разозлился Шухарт. — Правильно хозяин сказал, что ты чертов придурок.
                    — И все-таки обещай.
                    — Ладно. Запомнил. Но до этого дело не дойдет.
                    Дальнейшее я помню плохо. Все мое внимание было занято выполнением полученных от Шухарта инструкций, на другое я был не способен, даже по сторонам, вроде бы, не смотрел.
                    А потом меня накрыло. Внезапно, без предупреждения. Как парашютист, выпрыгнувший из люка самолета, я оказался в пустом пространстве, потеряв опору под ногами. Я испугался, но как оказалось, поспешил. Пустое пространство вокруг меня стало наполняться какой-то гадкой субстанцией. Воздух вокруг стал непостижимым образом сгущаться, стал неприятно липким и вонючим, мне показалось, что мои башмаки прилипли к полу. Но самое ужасное, что он проникал ко мне в нос и глаза. Это было уже не страшно, а тошнотворно.
                    Я хотел рассказать об этом Шухарту, попросить совета, но слова мои затвердели, обратились в камни, отделить их от моей гортани было неимоверно трудно. Затхлый запах дурманил сознание, а за спиной, как будто кто-то истощённо вздыхал. Жуть!
                    Хотелось все бросить, и быстрее вырваться из Зоны в привычный мир, но и с этим возникли проблемы. Такое бывает в сновидениях, когда попадаешь там в тяжелое положение, хочется убежать, а не получается, на руках и на ногах словно гири подвешены.
                    — Расслабься, парень, мы на месте.
                    Действительно, на двери перед нами было от руки написано: «1522».
                    Я ожесточенно помотал головой, чтобы сбросить ненужное оцепенение. Теперь было не до страхов, нужно было работать. Я достал детектор излучений и тщательно исследовал каждый уголок лаборатории. Никакого радиосигнала, ни сильного, ни слабого мне обнаружить не удалось.
                    — Ну и зачем мы сюда приперлись? — спросил Шухарт с иронией. — Ты доволен? Удовлетворил свое дурацкое любопытство?
                    Сдаваться мне не хотелось, я внимательно осмотрел каждый предмет, который мог бы излучать радиоволны, но не преуспел и в этом.
                    — Мы можем возвращаться?
                    Я кивнул. Любой другой ответ только бы подтвердил мою дурость.
                    Не помню, как мы выбрались из Зоны на зеленую травку.
                    — Я не нашел передатчика, — сказал я, мне хотелось, чтобы Шухарт меня пожалел.
                    — Ну, почему вы, умники, не слушаете знающих людей? Во второй раз я тебя в Зону не возьму, — сказал он грубо. — Даже не уговаривай.
                    — Да я и сам не пойду. Попробовал и ладно.
                    — Вот что, парень, лети стрелой в гостиницу, прими душ, переоденься. А потом сразу в «Боржч». Закажи бутылку виски и ни с кем не делись драгоценной влагой, сам оприходуй. Можешь не сомневаться, ты сейчас в таком состоянии, когда спиртное пойдет тебе на пользу. Не сомневайся, обязательно сработает. Может быть, Зона тебя и отпустит. Утром проснешься, как нормальный человек, перебравший вечером лишнего.
                    Я кивнул. Почему-то мне захотелось исполнить его приказ немедленно и беспрекословно.


Молниев о запутанной фантастической эзотерике


                    Сначала все шло по плану: я принял душ, переоделся, мне стало легче, но до «Борща» добраться не успел. По дороге меня перехватил Молниев.
                    — Я слышал, что ты собрался в Зону? В поисках передатчика. Кстати, хорошее название для романа.
                    — Нет. Не собираюсь, я только что вернулся из Зоны.
                    — Ух ты! Нашел вражеский передатчик?
                    — Нет.
                    — Прощай, красивый и пошлый сюжет о безжалостных инопланетянах, желающих завоевать Землю.
                    Он довольно рассмеялся и похлопал в ладоши.
                    — Не скрою, рад. Боялся, что «хармонтский феномен» будет объяснен так банально.
                    Мне хотелось объяснить Молниеву, что реальность не обязана подчиняться выдуманным правилам построения сюжетов, которые заменяют фантастам повседневную жизнь, но понял, что это бессмысленно. Он все равно не поверит.
                    — Рано или поздно, мы все равно узнаем правду, — сказал я примирительно.
                    — Что-то я сомневаюсь.
                    — Почему?
                    — Все вы, современные ученые, слишком увлечены поисками рационального знания, чтобы понять истинную природу мира. Вы не можете признать, что вокруг вас могут встречаться иррациональные проявления, для которых ваши причинно-следственные связи ничего не значат. Так вы воспитаны, и тут ничего не поделаешь. Вы все равно останетесь учеными.
                    — Правда, в волшебную палочку я не верю.
                    — Это понятно, — сказал Молниев раздраженно. — Но в Хармонте люди встретились с явлениями, которые не имеют простого рационального объяснения. Вы способны это признать?
                    — Обязательно. Если это будет подтверждено опытным путем.
                    — Скучно с вами, фанатиками. Неужели непонятно, что у науки нет аппарата, который бы позволил объяснять чудеса?
                    — А что такое чудо?
                    — Нарушение по воле всемогущего Бога естественного хода вещей.
                    — Нет необходимости вводить и учитывать фактор, который по определению не может быть исследован. Ваши фантазии приведут нас в тупик.
                    — Религиозные фанатики явно терпимее вас, ученых. Однажды какой-то Папа Римский, номера не помню, решил проверить твердость  веры своей паствы и задал простой вопрос: «Если завтра, к примеру, прибудет экспедиция с Марса, придут к нам, и один из них скажет: «Я хочу креститься!» Как с ним следует поступить?». А потом сам и ответил: «Конечно, инопланетян следует принять и обращаться с ними, как с равными. Христиане никогда не должны закрывать дверь перед желающими креститься».
                    — И что из этой притчи следует? — спросил я.
                    — Больше всего на свете ученые желают убедиться в том, что их привычные научные взгляды совпадают с представлениями выдуманных марсиан. Что, какими бы продвинутыми не были пришельцы, их возможности не должны противоречить законам природы, которые мы земляне установили или только собираемся установить. Мы разрешаем инопланетянам только что-то добавлять или уточнять к нашим взглядам.
                    — Прежде чем выяснять с пришельцами такие тонкие вопросы, неплохо было бы их поймать и установить контакт. Нельзя договориться с кем бы то ни было, если он ничего не говорит в ответ, — я постарался вернуть Молниева на грешную землю из мира фантазий.
                    — Это явно не наш случай. Артефакты, оставленные пришельцами — это и есть их ответ. Мы пытаемся понять явление Посещения с помощью установленных законов природы. А они подтверждают или опровергают наши попытки своими артефактами. Пусть молчаливый и косвенный, но диалог уже идет. Аналогией «крещения» стало бы разумное объяснение чудес «хармонского феномена» в терминах нашей науки. Таким образом, мы смогли бы ввести наших неуловимых инопланетян в круг наших понятий. То есть «крестить».
                    — Но признай, что у вас пока это не получается.
                    — Да, пока мы не можем этого сделать, — признал я. — Мы не способны даже решить, с разумным явлением мы имеем дело или естественным. Не хватает ума. Я рассчитывал, что смогу обнаружить чужой передатчик. Это был бы самый разумный и простой способ установить контакт. Но — ничего не вышло. Нет там передатчика. И это очень обидно.
                    — Вот я и говорю, — не унимался Молниев, — если ваша наука не способна даже на такое решение, не пора ли начать применять методы исследований, отличные от естественнонаучных: магию, эзотерику или другие сверхъестественные подходы?
                    Вот, когда я окончательно понял, что мне нужно как можно скорее очутиться в «Боржче» и принять пару стаканов виски без закуски. После Зоны участвовать в философских диспутах у меня не было сил.
                    — Наверное, ты прав, дружище. Только я заниматься этим не буду. Пусть кто-нибудь другой. Я желаю ему успеха. Кстати, попробуй сам. У тебя получится. Напиши книгу про пришельцев призраков, она будет иметь успех у читателей.
                    — Не попробуешь, даже если окончательно убедишься, что твой труд бессмысленный?
                    — Когда пойму это, тогда и поговорим. Но ключевое слово здесь — «пойму».
                    Молниев замолчал, наверное, попытался отыскать  в моих словах признаки того, что его слова произвели должное впечатление, и он заставил меня поверить в магию и эзотерику. Но довольно быстро понял, что сбить меня с толку у него не получилось.
                    Я тотчас воспользовался заминкой, тепло попрощался с фантастом, и стремглав бросился в «Боржч». Лечиться.


В «Боржче»


                    Народу в зале было немного. Я подошел к стойке бара. Эрнест посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. За последние годы он научился безошибочно узнавать сталкеров, только что вернувшихся из Зоны. Глаза, наверное, у них тускнеют как-то по-особенному или наоборот, сверкают неестественно. А удивился он тому, что я — теоретик из Института рискнул своей жизнью и побывал в Зоне по собственной инициативе. Но долгое общение со сталкерами научили его тому, что есть вещи, которыми ему интересоваться не положено. Он молча налил мне порцию виски и пододвинул миску с орешками. Эрнест лучше других знал, что нужно сталкеру в первую очередь.
                    — Погоди, Эрни, — сказал внезапно невесть откуда появившийся Шухарт. — Тащи целую бутылку и стакан побольше, русскому твои рюмочки без надобности. И запиши на мой счет.
                    Эрнест довольно кивнул. Хороший клиент — хорошая новость.
                    Я был рад тому, что Шухарт не бросил меня. Пить в одиночку было тоскливо. Не могу сказать, что мне нужен был собеседник, но то, что рядом сидел человек, который знал, что пью я не со скуки, а потому что у меня есть веская причина, чтобы поправить здоровье, для которого виски — самое лучшее лекарство.
                    И вот я сделал хороший глоток, рассчитывая, что туман в моей голове исчезнет, и я смогу опять здраво мыслить. А подумать мне было о чем. Неудача с поиском передатчика практически разрушила стройную теорию инопланетного вмешательства в наши земные дела. И теперь нужно было начинать сначала, придумывать что-то другое.
                    Шухарт плеснул мне в стакан следующую порцию виски. Я послушно выпил. Неужели мне и в самом деле придется заниматься эзотерикой и мистикой? А что тут возразишь? Если не останется другого выхода, стану метафизиком. Задачку все равно придется решать.
                    — Некоторые люди не понимают разницы между параллельными мирами и высшими измерениями, — сказал я. — Все параллельные миры — привычные для нас трехмерные вселенные. А четырехмерный мир от нашего отличается принципиально. В нем действуют совсем другие законы природы. Если удастся доказать, что «хармонтский феномен» есть проявление многомерности мира, многое станет понятнее. То есть все еще больше запутается, но мы поймем, что нам придется о своих законах забыть и устанавливать законы четырехмерного мира, что согласись очень любопытно. Захватывающе интересно. О, нам повезло, что мы можем заниматься этим не теоретически, а исследуя конкретные проявления новой физики. Не новой физики в том смысле, в котором мы привыкли использовать эти слова. А другой физики, не имеющей к нашей Вселенной никакого отношения. Понятно?
                    — Нет, — признался Шухарт. — Но ты говори, может, тебе и полегчает.
                    — Мы попали в трудную ситуацию. Честно говоря, мы не знаем, что такое пространство и что такое время в нашем трехмерном мире. А в четырехмерном это вообще невообразимо. Мне кажется, что у нас даже нет таких слов, чтобы описать эти понятия. Но нужно это сделать. И мы это сделаем.
                    — Нет, Кирилл, так дело не пойдет. Такие разговоры тебе не помогут. Выброси из головы все эти глупости.
                    — Это не глупости.
                    — Не буду спорить. Я говорю, что сейчас это тебе не полезно. Знаешь ли ты какую-нибудь русскую песню? Спой.
                    Идея показалась мне интересной.

Я иду широким шагом,
Вытесняя луж холодных,
Жижу грязную в пространство,
Все, что движется - прекрасно.

И несдержанно нисколько
Во весь рот я улыбаюсь,
И любуюсь откровенно,
Тем, что видеть не желают.

Никогда не знаешь точно
Где найдешь, где потеряешь,
Не дает нам результатов
Каждый, вновь пришедший опыт.

С темнотой пронаблюдаю
Чудо перевоплощенья:
Как изменится свеченье
Разлетающейся грязи

И в промозглое унынье
Буду радоваться снова
Разлетающейся грязи
Я иду широким шагом.

Никогда не знаешь точно
Где найдешь, где потеряешь,
Не дает нам результатов
Каждый, вновь пришедший опыт.


                    — Красиво, — признал Шухарт. — О чем песня?
                    Само собой, я спел песню группы «Колибри» по-русски. И попробовал пересказать ее содержание Шухарту.
                    — Человек продвигается по глубокой луже. Каждый его шаг вызывает многочисленные брызги. Он изучает их, как умеет: оценивает красоту разлетающейся грязи и смотрит, как изменяется их свечением со временем. Почему так происходит, он не знает, для него это чудо. Но ему очень-очень нравится его занятие. И хотя особых результатов достичь не удается, он будет продолжать, потому что хочет.
                    — Русские сочинили песню о Посещении? — удивился Шухарт.
                    — Нет.
                    — Но очень похоже.
                    — Зачем нужна песня, если она не помогает жить? — сказал я с пониманием.
                    Честно говоря, я раньше не замечал, что песня так точно описывает мою работу в Институте. Наверное, поэтому она мне так всегда нравилась.
                    Мы еще долго о чем-то беседовали. Точнее, говорил только я. Не смог удержаться и подробно рассказал о своих планах. «Пустышка» явно четырехмерный объект. А это значит, что я должен научиться отличать трехмерные объекты от четырехмерных. Понятно, что их присутствие должно нарушать физические законы нашего мира. В Хармонте таких объектов должно быть много. Вот и надо сосредоточиться на изучении нарушения причинности и начал термодинамики. И еще много чего интересного рассказал… Шухарт был прав, спиртное действительно оказалось отличным лекарством и помогло успокоиться и отделаться от навязчивого ощущения Зоны.
                    Но вот бутылка опустела, песня была спета, планы работы озвучены, пора было отправляться в гостиницу. Я даже поднялся, но в зал вошел доцент Мэрфи и, увидев меня, замахал рукой. То ли хотел поприветствовать, то ли побить.
                    — Мистер Панов! Хочу сказать вам кое-что, — крикнул Мэрфи.
                    Пить я уже не мог. Но о чем еще мог со мной говорить доцент Мэрфи в «Боржче»? Нет, погодите! Это я должен ему многое сказать. О том, что нельзя писать научные статьи, используя непроверенные данные. Я не счел зазорным проверить их, не так уж это было и трудно. И что же я узнал? Нет в лаборатории № 1522 никаких передатчиков. Это я установил самостоятельно, и никто отныне не смеет при мне говорить о передатчиках и радиосигналах таинственных инопланетян. Потому что их там нет. Я проверил.
                    Но несчастный Мэрфи еще не знал о том, что его данные не подтвердились, и потому выглядел этаким победителем — гордым и самовлюбленным. Нехорошо, наверное, разочаровывать его, но придется. Я не скажу — никто не скажет. Но как ученый Мэрфи должен быть мне благодарен. Потому что для нас, ученых, главное — стремиться к истине. Ну, пусть не к истине, а к правде. Настоящий ученый должен быть кристально честным, потому что наука не терпит обмана…
                    — Хорошо, что я встретил вас здесь, в «Боржче», мистер Панов. Будет приятно, если вы разделите со мной минуты моего успеха.
                    — Что случилось? — спросил я растерянно, наверное, я что-то пропустил.
                    — Наконец-то, мне улыбнулась удача, — торжественно сказал Мэрфи. — Сегодня я получил официальное уведомление о том, что Отдел планетарных наук Американского астрономического общества присудил мне Премию Джерарда Койпера за выдающиеся достижения в области планетологии.
                    — Поздравляю! — сказал я. — Обязательно сообщите, какая ваша работа была так высоко отмечена, хочу ознакомиться.
                    — Так высоко была отмечена моя статья об открытии непериодических радиосигналов из хармонтской зоны на волне в 21 сантиметр.
                    — Но подождите, Мэрфи, — не сдержался я. — Пока не получено достоверное доказательство инопланетной природы этих радиосигналов, говорить об открытии рано. Нужна независимая проверка.
                    Мэрфи обиделся.
                    — В комиссии Премии заседают заслуженные люди, которые тщательно проверили полученные мной данные и признали их заслуживающими внимания.
                    — Однако никакого радиопередатчика в лаборатории № 1522 нет.
                    — А вы откуда знаете?
                    — Я там был.
                    Мэрфи был потрясен. Мне показалось, что на какое-то время он растерялся. Но быстро взял себя в руки.
                    — Когда вы там были?
                    — Сегодня. Два часа тому назад.      
                    — А тогда все понятно, — засмеялся Мэрфи. — Прежде чем отправляться в Зону, вам необходимо было со мной поговорить. Сигналы регистрируются не всегда. Через  определенное время. Скажем, следующий радиосигнал мы ожидаем примерно через три-четыре часа. Приглашаю вас принять участие в его регистрации. Придете?
                    — Конечно. Но не один. Шухарт, пойдешь с нами?
                    — Нет, — твердо ответил Шухарт. — Я буду занят.
                    — Отложи свои дела, Рэд, — попросил я. — Проверка научного наблюдения — дело серьезное.
                    — Справитесь без меня.
                    — Как хочешь. Мое дело, предложить. Будет интересно. И познавательно.
                    — Сомневаюсь, — ответил Шухарт.


На следующий день


                    Утром я долго не мог проснуться, и до своего кабинета добрался только к обеду. Хорошо, что в Институте всем глубоко наплевать на то, когда я прихожу на работу. Думаю, что если вообще перестану появляться на своем рабочем месте, никто и не заметит.
                    Шухарта не было. И это было хорошо. Мне нужно было обдумать результаты вчерашней регистрации сигналов из Зоны. Как раз в то время, которое предсказал Мэрфи. Я при этом присутствовал, так что отрицать их реальность не было смысла. Меня пока не интересовала информация, которую мог содержать этот сигнал. Но понять, как генерируется сигнал без материального передатчика, было бы интересно.
                    Если считать реальной радиопередачу, которую мы вчера прослушали вместе с Мэрфи, то следующим шагом станет признание существования внеземного разума. И нам, землянам, придется смириться с тем очевидным фактом, что предполагаемые инопланетяне не только значительно превосходят нас в техническом отношении, но и, как бы это выразиться понятнее, в размерном отношении. Эти существа должны быть как минимум четырехмерными, раз уж они используют четырехмерные артефакты. Пока трудно загадывать, захотят ли столь могущественные существа общаться с нами. Но разве мы способны понять и оценить выгоду, которая могла бы их привлечь?
                    Вероятно, для нас, землян, было бы спокойнее, если бы они не заметили нашего существования и прошли мимо, или, что еще лучше, остались равнодушными, обнаружив нашу цивилизацию, как мы остаемся равнодушными, обходя стороной большой муравейник.
                    Но зачем думать о событиях, повлиять на которые мы не в состоянии? Заметят, — мы поговорим с ними, не заметят, — займемся своими делами, радуясь, что одной трудной проблемой стало меньше.
                    Способен ли четырехмерный объект стать источником радиоизлучения? Ответа я не знал. Но, скорее всего, — нет. Если бы излучение из четырехмерного мира доходило до нашего трехмерного, мы бы уже давно захлебнулись от его обилия. Но я уже стал привыкать к пониманию того, что в измерениях большей размерности законы природы должны значительно отличаться от наших, трехмерных. А может быть, и не значительно. Но все равно очень трудно понять, зачем четырехмерникам понадобилось опускаться в наш ограниченный мир?
                    Скорее всего, чтобы это понять, нужно провести целый ряд экспериментов с четырехмерными объектами. И в Институте это можно сделать, если считать таковыми добытые сталкерами артефакты из Зоны. Например, я считаю весьма перспективными для таких исследований  использовать «черные брызги». Эти загадочные штуки наверняка имеют выход в четвертое измерение.
                    Как все быстро изменилось. Сколько десятилетий нам придется изучать «хармонтский феномен», прежде чем мы начнем хоть что-то понимать?
                    Но труд не пропадет даром. Каждое новое открытие или удачная догадка наверняка приведут нас к знаниям и умениям, о которых мы сейчас даже подумать не в состоянии. Только мечтаем или предвкушаем. А вот мне хотелось бы жить в мире, где реализована нуль-транспортировка. Многие путают нуль-транспортировку с телепортацией. На самом деле, это не совсем верно, потому что нуль-транспортировка — это одновременно и телепортация, и машина времени, и мультипликатор.
                    Как же мне повезло, что я попал сначала в Центр особо важных исследований, а потом в Институт внеземных культур. У меня появилась возможность заниматься наукой и технологиями далекого будущего.
                    И, слава Богу, что я не один такой. Совместными усилиями мы сумеем понять, что такое «хармонтский феномен». И это станет настоящим прорывом в наших представлениях о среде нашего обитания, а некоторые из нас наверняка сумеют использовать полученные знания для пользы человечества.
                    Мои приятные размышления были внезапно прерваны. Невесть откуда появился Шухарт. Он был в прекрасном настроении.
                    — Мечтаешь о светлом будущем? — спросил он. — А вот некоторые работают за тебя.
                    — Кто же эти святые люди? — спросил я.
                    — Я, конечно, кто же еще!
                    Он достал из своего рюкзачка какую-то металлическую коробку и бросил ее мне на стол.
                    — Что это?
                    — Тот самый пресловутый радиопередатчик, который ты не сумел отыскать в Зоне.
                    Я всегда думал, что меня очень трудно чем-то удивить. Но, как оказалось, я был слишком высокого о себе мнения. На некоторое время я потерял способность хоть что-то понимать.
                    — Где ты его взял? — спросил я, успокоившись.
                    — Отобрал у одного нехорошего человека. Он не хотел отдавать, пришлось его ударить по голове лопатой.
                    — Человека? Ты уверен, что это был человек? — я с ужасом подумал, что Шухарт мог ударить лопатой по башке инопланетянина, и теперь нам прилетит ответка. И наша цивилизация бесславно закончит существование из-за дурацкого передатчика.
                    Он задумался.
                    — Человек. Вообще-то он Стервятник. Мы привыкли его так называть, а он откликается. Стервятник Барбридж. Слышал, наверное? Кровь у него из ран течет красная. Значит, человек.
                    — Он сталкер?
                    — Один из первых.
                    — Ну, а он где нашел передатчик? Спросил его?
                    — А как же. Только он его не находил, с собой принес. Передатчик ему вручил деятель из нашего замечательного Института. И показал, как эта штука работает, что нужно нажимать и когда.
                    — Из Института? — переспросил я, потому что уже ничего не понимал.
                    — Ты его, наверное, знаешь. Его фамилия Мэрфи.
                    — Не верю!
                    — Ты хочешь обидеть меня? Зачем я буду врать? — разозлился Шухарт
                    — Это тебе сам Стервятник Барбридж рассказал про Мэрфи?
                    — Да. Я же говорил, что мне пришлось его ударить. А он удара не держит.
                    Я рассвирепел, у меня даже давление поднялось. Как можно строить какие-нибудь теории и изучать явления, описанные, кстати, в официальном Бюллетене Института, которые являются нагло сфабрикованной  фальшивкой? Можно ли теперь верить другим публикациям ученых из Института?
                    Я немедленно позвонил Мэрфи. Сначала он никак не мог понять, чего я от него добиваюсь. Потом стал рассказывать, что его мысленный (?!) эксперимент прекрасно показал, что инопланетяне вполне могут воспользоваться, в случае необходимости, радиосвязью для передачи друг другу срочной информации, а также для контактов с землянами. Для этого вполне подходит волна длиной 21 сантиметр. Его, Мэрфи, эксперимент есть всего лишь приглашение инопланетянам установить с землянами контакт. Теперь они знают, какой способ общения предпочитают земляне. Очередь за ними. Лично он, доцент Мэрфи, теперь с нетерпением ждет ответного сообщения.
                    — Но послушайте, Мэрфи, в вашей статье черным по белому сообщается о том, что вами был зафиксирован радиосигнал неизвестной природы. Это прямая ложь и обман мирового научного сообщества.
                    — Даже не понимаю, о чем вы? На что вы намекаете? Как эксперимент может быть обманом?
                    — Я не намекаю, а прямо говорю: вы фальсифицируете данные. Это преступление против науки.
                    — Ерунда. Моя статья принесла науке больше пользы, чем вся ваша сомнительная деятельность за двадцать лет. Не знаю, что вы у себя в России называете наукой. Здесь у нас свои порядки.
                    — Но вы получили за свою ложь серьезную научную премию.
                    — А вот с этого и начинайте. Все ваши глупые обвинения объясняются просто — вы мне завидуете. Вы премию не получите никогда.
                    Он довольно засмеялся и прекратил разговор.


Разговор с Валентином Пильманом


                    Не люблю наглецов и мошенников. Однако не следует забывать, что я в Институте чужой, более того, русский. То, что я считаю Мэрфи ничтожеством и подлецом, ничего не меняет. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом соваться не следует.
                    — И что теперь прикажите делать? — спросил я у самого себя, но ответил Шухарт. Наверное, я задал свой вопрос вслух.
                    — Следует действовать по инструкции, — сказал он сурово, но потом все-таки заржал.
                    — По какой инструкции? — спросил я раздраженно.
                    — По любой. У тебя, я подозреваю, их штук десять. Для внутреннего пользования. Выбери ту, которая больше нравится, и действуй.
                    Не понял, о чем он говорит. Мою работу в Хармонте никто не ограничивал, неприемлемых требований не выдвигал. Более того, часто создавалось впечатление, что мои исследования никого не интересуют. Правда, статьи мои читали. На семинарах упоминали. «Как недавно установлено доктором Пановым…». И все это было очень мило. До поры до времени. Но сегодня я поймал доцента Мэрфи на подлоге. Оставаться в Хармонте я больше не имел права. Надо следить за своим реноме.
                    Наступил момент, когда нужно было принять решение, и я медлить не собирался. Немедленно отправился к директору почтенного Института внеземных культур доктору Пильману, посчитал, что обязан лично объяснить причины своего увольнения.
                    Пильман принял меня радушно, не догадывался, что я собираюсь закатить ему скандал.
                    — Проходите, Панов, должен сказать, что мы довольны вашей работой.
                    Я не был расположен вести светскую беседу, поэтому без предисловия рассказал о гнусной афере Мэрфи. Надо сказать, что я не использовал нецензурных выражений, и не опустился до прямых оскорблений, хотя высказался неодобрительно и закончил тем, что собираюсь уволиться и вернуться на Родину, поскольку оставаться в Хармонте считаю для себя оскорбительным. Неужели я и в самом деле «романтический ученый по поределению Алмазова?
                    Пильман искренне удивился.
                    — Дорогой, господин Панов, не ожидал, что вы так близко к сердцу примете сомнительный, но рядовой поступок нашего сотрудника. Конечно, мы не одобряем столь опрометчивое поведение. Доценту Мэрфи будет указано, что впредь подобные действия недопустимы. Но вы должны понимать, что им, конечно, руководили самые похвальные мотивы, неправильно понятые, но это другое. Вам, наверное, известно, что работы нашего Института, финансируются правительством Соединенных Штатов. Не буду подробно рассказывать об особенностях подобного функционирования. Вам же эти тонкости неинтересны. Но система прекрасно выстроена и эффективно работает. Менять в ней что-либо было бы опрометчиво. И не в нашей компетенции.
                    Я кивнул.
                    — Но должен отметить, что финансовое положения Института напрямую связано с результатами нашей работы. Большое значение имеют не только научные достижения, но, в первую очередь, открытия, которые могут быть признаны сенсационными. Ничего плохого в этом нет. Почему результаты наших исследований не могут быть сенсационными? В конце концов, мы здесь занимаемся специальными вопросами, которые не могут рассматриваться как обычные. Нет ничего удивительного в том, что от нас требуют необычных результатов. Вы понимаете?
                    Я кивнул.
                    — В конце концов, доцент Мэрфи не сделал ничего предосудительного. Можно рассматривать его действия, как признание того, что он является ярым сторонником гипотезы, в рамках которой считается, что «хармонтский феномен» вызван мусором, который оставили на нашей планете инопланетяне. Я специально употребил слово «гипотеза», чтобы показать вам — утверждение Мэрфи не окончательное, и может быть пересмотрено в любой момент в ходе дальнейших исследований.
                    — Чушь какая-то — не выдержал я. — Подтасовка фактов не может быть оправдана.
                    — Но почему же подтасовка? Вы не хуже меня знаете, что гипотеза о Посещении нашей планеты пришельцами, имеет много сторонников. Вероятность, что она верна, никак не меньше 50%.
                    — Ага. Или были, или не были.
                    — Любые действия, которые способны помочь нам сделать правильный выбор, должны приветствоваться. Вот так я расцениваю действия Мэрфи. И присуждение ему авторитетной научной премии, только подтверждают мои слова.
                    — Но его статья лжива.
                    — Мы не должны обсуждать суждение профессионалов. Но со своей стороны я поддерживаю решение комиссии. Такие лауреаты как Мэрфи укрепляют репутацию премии. Специалисты будут еще долго говорить, что они заглянули в будущее. Дело верное. Рано или поздно такие сигналы будут обязательно зафиксированы. Заслуга Мэрфи в том, что он обратил внимание на возможность обнаружения таких сигналов. Как бы успешно смоделировал событие. Вы же не станете протестовать против математического моделирования?
                    — Не готов спорить с вами. Только работать в вашем Институте больше не желаю.
                    — Дорогой мистер Панов, надеюсь, вы понимаете, что я обязательно получу Нобелевку, а вы — нет? — спросил доктор Пильман неожиданно.
                    Вопрос показался странным, не связанным с нашим разговором. Не могу сказать, что тайная кухня присуждения Стокгольмской премии когда-либо меня интересовала.
                    — Вы возглавляете Институт, который многое сделал для изучения «хармонтского феномена». Благодаря вам, уже сейчас можно сказать, что наше знание о Мироздании значительно расширилось.
                    — Вовсе нет. Вы изучаете свойства пространства и времени, до которых людям вообще и членам комиссии по присуждению премии в частности нет никакого дела. А я обещаю человечеству долгожданный контакт с чужим разумом. Почувствуйте разницу. Вы, кстати, видели мое интервью на канале.… Забыл его название, но это неважно. Наука — массам, так сказать. Меня часто приглашают в околонаучные шоу для ведения заумных разговоров.  Для создания подходящей атмосферы, как мне объяснили. Я лишь упомянул о работе Мэрфи, только упомянул, и это принесло мне больше известности и славы, чем любая из моих научных статей.
                    — Я читал некоторые из них — сказал я вежливо. — Ваши работы заслуживают самой лучшей оценки. Мне кажется, вы близки к разгадке тайны Посещения. Гипотеза о путешественниках во времени…
                    — Нет-нет. Все гораздо проще. Я думаю о практической пользе, которую инопланетные штучки обязательно принесут людям, о неминуемом техническом прогрессе, связанном с ними, а вы, Панов, только о поднадоевшем всем познании и отвлеченных философиях.
                    — Еще одно основание покинуть ваш Институт. Мы друг другу не подходим.
                    — Смешной вы человек, Кирилл Панов, — сказал доктор Валентин Пильман и состроил, как ему показалось, доброжелательную ухмылку. Это чтобы я не обиделся, так далеко он заходить не собирался.
                    Рано или поздно это должно было случиться. Я должен был пробить его удивительную начальственную броню. Это была даже не самоуверенность, а маниакальная убежденность в собственной избранности. Он впервые назвал меня «смешным», таким образом нарушил важное правило, согласно которому начальник не должен демонстрировать подчиненному свои чувства. Но не сдержался, а это показало, что он прекрасно понимает гнусность поступка Мэрфи, но обстоятельства (надежда на щедрое финансирование и расчеты на успешность дальнейшей карьеры) заставили его быть предельно циничным.
                    — Да, я — смешной. Давайте вместе посмеемся, только я все равно увольняюсь.
                    — Простите, но решение о вашем увольнении я не могу принять самостоятельно.
                    — Конечно, потому что это мое право, — улыбнулся я.
                    — Нет, нам надо получить согласие еще кое-кого.


Чудо Питера Мозеса


                    — Кто же этот тайный хозяин моей судьбы? — спросил я и приготовился услышать неизвестное мне имя.
                    — Ваш давний знакомый. Питер Мозес.
                    Никогда бы не подумал, честно говоря. Пильману удалось меня удивить.
                    — Я сам недавно об этом узнал, — сказал Пильман задумчиво. — Вам, наверное, рассказывали о том страшном дне, когда новое здание Института внезапно ушло под землю во время церемонии открытия. Собственно, так образовалась Зона. Для меня это был полный крах надежд, крах предполагаемой успешной карьеры. Я преждевременно размечтался, и был повержен в прах вместе со зданием Института. Это был тяжелый день, я ждал, что меня выгонят взашей, как нагадившего песика. Но меня оставили. Как потом я узнал, по прямому приказу Мозеса. Не знаю, кто он такой, и почему обладает такой несуразной властью, но советник президента по науке Нил Кларк лично заверил, что Институтом по-прежнему буду руководить я. А Нилу Кларку приказал Мозес. Понимаете?
                    — Нет, — признался я.
                    — Я тоже. Но я не хочу знать правду. Вопрос не моей компетенции. Но когда в Чучемле Питер Мозес приказал мне привезти вас в Хармонт, я сопротивляться не стал. Выполнил. Вы оказались хорошим человеком, у меня с вами не было проблем. До сегодняшнего дня. Пока вы не решили покинуть Институт по какому-то смехотворному поводу. Кто-то там неправильно написал статью. Смешно. Панов, 90% статей, изданных в нашем Институте абсолютная чушь, высосанная из пальца. И меня это устраивает. Это не повод распускать Институт.
                    — Не неправильную статью, а фальсифицированную. Неужели вы не видите разницы.
                    — Мне наплевать, — сказал Пильман раздраженно. — Интересно другое. Как на ваше увольнение посмотрит Мозес? Разобьет мне голову или просто уволит с волчьим билетом.
                    — Мне-то откуда знать?  Давайте, спросим у него.
                    — Уже звоню.
                    Питер Мозес появился в кабинете доктора Пильмана удивительно быстро, будто ждал в коридоре вызова.
                    Он кивнул Пильману, пожал мне руку.
                    — Молодой человек, решил уволиться и вернуться в Россию. Ему не понравилось в нашем Институте.
                    — Не ожидал такой бурной реакции, Панов, — сказал Мозес спокойно. — Мне казалось, что вас интересует исключительно собственная работа. Я думал, что вы — прагматик, нужную информацию используете, не нужную отбрасываете.
                    — Я не могу печатать свои работы в одном Бюллетене с доцентом Мэрфи. Это оскорбительно.
                    — Не печатайте. У вас есть такое право.
                    — Я очень боюсь, что результаты моей работы будут сознательно искажены и использованы недобросовестно, для доказательства чуждых мне идей. Как только что признался доктор Пильман, в Хармонте это обычная практика.
                    — Пильман, неужели такое возможно? — ехидно спросил Мозес.
                    — У нашего молодого коллеги мания величия.
                    — Ладно. Об этом потом. Скажите, Панов, вы ведь побывали в Зоне? И как вам там?
                    — Отвратительно. Больше не хочу.
                    — Хороший ответ, правильный. А сейчас, Пильман, уступите Панову свое кресло. На время, не беспокойтесь. А вы, Панов, устраивайтесь удобнее, сейчас вы заснете на десять минут, после чего мы продолжим наш разговор. Смена впечатлений пойдет вам не пользу.
                    — Не умею засыпать по приказу, — предупредил я.
                    — Сейчас у вас получится. Поверьте мне. Это очень хорошо, что вы побывали в Зоне и выжили. Получилось очень хорошо. Шансы на успех повысились.
                    — Какой успех? — спросил я.
                    — Мой, естественно. Постарайтесь успокоиться, просто закройте глаза.
                    Я подчинился. Понравится это Мозесу или нет, это роли не играло. Я все равно в Хармонте не останусь. Тоже мне — хозяин. Но я испытывал к Мозесу непонятную симпатию. Не знаю почему. Вот и решил сделать Мозесу напоследок что-то приятное,. Посплю в его присутствии. Вдруг после этого ему будет легче смириться с моим отбытием.
                    — Не получается заснуть, — признался я.
                    — Десять минут уже прошли, — сказал Мозес. — Вы, Панов, молодец. Я в вас верил. И победил.
                    — И что теперь?
                    — Посмотрите, не появилось ли у вас что-нибудь новенькое за эти прекрасные десять минут?
                     К своему удивлению, я обнаружил в своем кармане «золотой шар». Абсолютную копию чучемлевского.
                    — Прекрасно, — сказал Мозес. — Передайте его мне. Давайте, давайте.
                    Голос у него был торжественный, словно только что исполнилось самое заветное его желание. Я вспомнил, что, по словам Мозеса, «золотой шар» исполняет именно такие желания — заветные. Было интересно, у Мозеса желание уже исполнилось, или он еще только собирается загадать? Вот будет смешно, если он воспользуется силой «золотого шара» и оставит меня в Институте. Впрочем, это вряд ли. Мое заветное желание — как можно скорее покинуть этот научный притон.
                    Мозес поднял «Золотой шар» высоко над головой, а потом неожиданно поцеловал его несколько раз. После чего прочитал стихотворение:

                              «Случайной искоркой взовьется,
                              И вдруг внезапно улетает.
                              Откуда все это берется,
                              Куда все это исчезает?»


                    — Поспешите, джентльмены, у вас еще остался шанс прикоснуться к «Золотому шару». Я не против того, чтобы ваши сокровенные мечты сбылись, — сказал Мозес торжественно.
                    Во второй раз, после Чучемли, и Пильман, и я на такую ерунду не поддались.
                    — А хотите, джентльмены, я расскажу вам тайну «хармонтского феномена»?
                    — Да, — сказал Пильман.
                    — Нет, — сказал я. — Хочу сам разгадать ее.
                    Мозес засмеялся.
                    — И все-таки, я вам расскажу. Вы, Панов, выслушаете меня, а потом проверите, правду ли я рассказал. Пильману придется поверить мне на слово.
                    Я вспомнил, чем закончился в Чучемле контакт Мозеса с «золотым шаром». Зона обнулилась. Будет жаль, если и в Хармонте история с Посещением закончится столь же безнадежно.
                    Рассказ Мозеса был коротким, но содержательным. Цивилизация, к которой он принадлежит (все-таки без инопланетян не обошлось) значительно продвинулась в познании мира и научилась использовать для своих нужд нуль-транспортировку. Нельзя сказать, что они стали четырехмерными сущностями. Нет, они так и остались прежними трехмерными существами. Но кое-какими возможностями четвертого измерения они пользоваться научились. Перемещения в пространстве и времени, вечные двигатели, удобные в домашнем использовании мультипликаторы. Все прекрасно, но всегда находятся неумехи, которые нажимают не те кнопки, а потом удивляются, почему техника не работает.
                    Собственно, так и произошло, малолетний балбес-практикант нажал запрещенную комбинацию кнопок при установке подаренного ему отцом «золотого шара» и вместо мгновенного перемещения в Театр оперы и балета, где его ожидала невеста, остался дома. А в путешествие по Вселенной отправились неисправные «золотые шары», а точнее, мультипликаторы с ближайшей свалки. Два из них попали на Землю и вместо полезных предметов стали усердно воспроизводить находящийся рядом с ними мусор. Строго говоря, они могли работать целую вечность, поскольку получали энергию от вечного двигателя. Питера Мозеса — работника службы технического обслуживания послали на Землю исправить досадную неисправность, поскольку длительная работа «золотых шаров» довольно быстро сделала бы жизнь на Земле невозможной. Она бы вся стала опасной Зоной, заполненной инопланетным мусором.
                    Сам Мозес не мог обнаружить «золотые шары», для него попадание в Зону было смертельно — квантовые эффекты разрушили бы его биоскафандр. А вот некоторые люди могли выжить в Зоне (особенно те, у кого в энцефалограмме обнаруживался Т-зубец). Но как показала практика, «золотые шары» они найти не могли, не позволяла ограниченность человеческого восприятия. Мозесу пришлось искать человека, способного попадать в Зону во время сновидений. И ему повезло — он встретил меня. Требовалось время, чтобы подготовить меня к опасному виртуальному путешествию. Но это было уже делом техники. Оказывается, меня надо было только как следует разозлить.
                    И когда я притащил ему «золотые шары», он отключил их, и для землян Посещение закончилось. Как мне это удалось, не знаю, а Мозес объяснять не стал, сказал только, что мы все равно не поймем.
                    — Спасибо, ребята, у меня останутся о вас самые приятные воспоминания. У землян большое будущее. Всего вам доброго! Прощайте!
                    — Мы расскажем про вас всю правду, Мозес. Лично я молчать не собираюсь, — сказал я.
                    — Во-первых, всей правды вы никогда не узнаете. Во-вторых, вам никто не поверит, примут за сумасшедших, — сказал Мозес, взмахнул рукой и исчез.
                    — Надо было его поймать и допросить с пристрастием. Хотелось бы узнать о нуль-транспортировке подробнее, — сказал я, рассматривая пустое место, где только что находился инопланетянин, обладающий огромными и полезными знаниями о фантастических технологиях.
                    — Пустые хлопоты, — сказал Пильман. — Нам до него не дотянутся. А если и поймаем, он нам все равно ничего не расскажет.
                    Я укоризненно посмотрел на Пильмана. Ученые так рассуждать не имеют права.


 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"