(с Вито). Суровые бойцы в камуфляже, грозно хрипя респираторами, покидали крытый брезентом зеленый грузовик. Ветер пробирал до костей, мало считаясь с плотными форменками, громко хлопал тканью, взметывал пряди вымокших, унылых степных трав. Рассредоточившись, десантура мастерски залегала и брала на прицел Холм. Крутые склоны поблескивали жирной грязью, даже отсюда выглядевшей отвратно и скользко. При мысли о необходимости преодолеть откос под вполне вероятным прицелом неизвестного оружия, под угрозой нападения с любого направления по спинам пробегал холодок. Вдали точно так же взревывали, останавливаясь, выпускали десант и тут же уносились в слякотное утро такие же "Уралы". Вскоре рация сержанта Севодина требовательно запищала. Все было готово. Господину Неякину предписывалось крайне осторожно начать приближение к объекту "Зеро". Неякин встал, негромко выругавшись и отряхивая ещё свежий костюм. Сержант решительным окриком велел ему лечь обратно, страшно округлил глаза и сообщил, что приближаться к объектам надлежит исключительно по-пластунски. - Что, вот по этой грязи, - поинтересовался Неякин возмущенно. - Именно, - кивнул довольный достигнутым взаимопониманием Севодин. - Если на холме наличествует что-нибудь подобное тому страхолюду из Эменкепе, - поведал Неякин, лежать в грязи можно, пока не доест... Сержант, впрочем, как кадровый служака, проявил упорство и принудил ученого двинуться вперед исключительно ползком. - Какая жижа, - простонал себе под нос Неякин и довольно споро направился к Холму, не обращая внимания на заверения в том, что вон, на склоне, погуще будет, донесшиеся из-за подошв. Спустя несколько минут ученый оказался у подножия. Сверху не слышно было ни звука. После лобового столкновения вертолета с птеранодоном в окрестностях холма авиацию отозвали до выяснения. Подняться на Холм оказалось, в целом, довольно нетрудно. Покрытый грязью, Неякин поднял голову над краем за секунду до того, как рядом выткнулся сержант. Выдохнули оба одновременно. Выругались - тоже. Воронка наличествовала, однако была совершенно пуста, с какой стороны не рассматривай. Никаких кладок яиц, никаких гнездовий или даже цивилизации ящеров внутри на первый, второй и двадцать третий взгляд не наблюдалось. Оставалось двигаться дальше. Неякин решительно встал и, неловко ступив на затёкшую ногу, направился прямо в эпицентр явления. Кубарем. Он долго надсадно кашлял, сдирал на ощупь шматки липкой грязи с ещё утром новенького костюма и наконец, убедившись, что, против всех вероятностей, его все еще не жрут, решился открыть глаза. Было темно. Казалось, за считанные мгновения полета до дна не такой уж и глубокой на вид ямы успело закатиться солнце, закодироваться - все курильщики на земле, разрядиться - батареи прожекторов и потухнуть - луна вкупе с уймой звезд. Ни лучика света. Подумав, Неякин понял, что не только ничегошеньки не видит - но и не слышит, и не чувствует. Тихо, прохладно, ни шевеления. Не было даже ощущения стабильной почвы под сапогами. "Болото", - краешком сознания понял Неякин и забарахтался. Пару минут промаявшись, ученый человек притомился и сдался. Тем не менее, вопреки ожиданиям, его так никуда и не засосало. - Хоть бы какая-нибудь твердь, - грустно молвил Неякин спустя некоторое время. - Уже бы... - сплюнув куда-то налево, он попытался выпрямиться и встать. Как ни странно, подняться удалось. Правый ботинок опёрся обо что-то твёрдое. За ним и левый... Неякин немного успокоился. Затем что-то уперлось ему прямо в лысеющую маковку. Сверху потянуло струёй затхлости. Пахло словно из соседского нужника, как если бы в него из ближайшего хозяйства вывалили центнера три фосфатных удобрений. - Ну и дух! - вполне справедливо возмутился учёный и куда-то вверх прокричал, - Тут в конце концов свет будет, а?! Или так и буду сидеть, как у не... Досказать он так и не успел. Резкий луч света прорезал пространство, словно прожектор от армейского грузовика. Только это был отнюдь не прожектор. Уж что-что, а свет от родимых "Уралов" Неякин не спутал бы ни с чем. Но и так-то в любом случае было лучше, чем в полной темноте. Намного лучше. Некоторое время ученый разглядывал окружавшую его дымку и пытался углядеть источник света. Потом раздраженно передернул плечами. - Что за потолок?! Где открытые пространства? Где небо? Как я вообще... в такую дырищу?! Солнышка бы, теплого... - размечтался он, поежившись, и решительно заковылял вперед. Пару шагов спустя давление на макушку уменьшилось, а там и вовсе сгинуло. Свет сделался теплее и ближе - можно уже было точно сказать, что гнилушки и фосфоресценция тут ни при чем. - Добже, - на иноземный манер обрадовался Неякин, - Ну вот, уже хорошо. Будет день, будет и песня. Рваться куда-то еще расхотелось. Тихая эйфория овладела учёным. Он сел, да так и остался сидеть, глядючи на этот свет, который напоминал ему день, и напоминал тупого армейца Севодина, что уже, наверное, давно завалился спать со своей толстой женой в смешных бигудях на жидких волосёнках, и тех водил, которых сорвали с боевых расчётов, дабы ликвидировать под корень Холм, и воронку, в центре которой он сейчас и пребывает, и диковинное зверье, которого тут покамест что-то не видать (тьфу-тьфу-тьфу!), хотя вроде бы именно из этих краев оно добралось до мирных селений конокрадов и овцеводов... Время текло мимо, струилось, словно из ниоткуда в никуда, совершенно неощутимое, пока не появилось новое желание. Желание пришло внезапно - стремительно, словно чёртик из шкатулки. И было оно такое простое, что Неякин даже удивился, как об этом не подумал раньше. И желание было - промочить горло. Неякин встал и огляделся. Походная фляжка осталась у Севодина. Сам он как-то не решился сунуть в карман пиджака ни её, ни даже жвачку, которой угощал ещё в машине молоденький улыбчивый водила. Не положено - и всё тут. Мало ли чем обернется контакт... - Тут должна быть вода! Если не внизу, то хотя бы наверху! А там уравновесится... - гаркнул Неякин, вскочив, и едва не упал, обнаружив, что оказался по колени в натуральной и довольно-таки ледяной водице. Пару секунд спустя он ощутил, что недолго останется сухим и выше: пошел мощный плотный ливень. Вытерев щеки тыльной стороной ладони, Неякин осторожно лизнул капли. Мелькнула мысль о химическом заражении и предварительном кипячении, но отпала тут же. Вкус у воды был терпимым. В достаточной степени. - Ладно, сойдёт, - Неякин вытер рукавом влажный рот и подставил ладони под дождь. Спустя некоторое время ученому показалось, что вода понемногу поднимается. Обеспокоенный, он решительно огляделся в поисках укрытия. Потом огляделся менее решительно. Затем - с ощущением, что на его лице написано легкое беспокойство. - Собственно... - прокашлялся он, понимая, что легкое беспокойство сейчас мучительно умирает в когтистых лапах серьезных опасений, за которыми уже разевает пасть настоящая паника, не замечая вдали смутной тени подбирающегося неописуемого ужаса. "Не хочется мне тонуть", - рассудительно отметил Неякин мысленно, - "Почему это, в конце концов, я должен тонуть, а какой-то солдафон останется лапать баб... и не только лапать... и еще водка..." - Хоть бы какой-никакой суши! - взмолился он к теплому лучу, что так и мелькал в промежутках густеющих струй. Напрасно. Вода все так же шумела вокруг, разве что стала чуть сильнее толкать в голенища... ученый вдруг пошатнулся, а спустя пару вдохов и вовсе упал с громким плеском. Отплевываясь, он задрал голову и вдруг влепил себе затрещину. - Под уклон вода течет, под уклон!.. Значит... значит, здесь - берег! Земля! - он двинулся навстречу потоку воды, словно молодой, счастливый и упоенный лось. И выбрался. Суша была неказистой и темной, а больше о ней сказать не смог бы никто. Ну разве что - "мокрая". И нецензурное кое-что. Но Неякин был счастлив. Он был так невообразимо рад... так доволен! Он просто упал на спину с идиотски-удовлетворенной улыбкой на лице. И кабы его везение было помельче, так бы и остался лежать, грянувшись с размаху о скалу. Вот только вышло иначе: и после достаточно продолжительных часов лежания без видимых признаков жизни Неякин очнулся, и смог вслух оценить головную боль, и даже потрогать затылок и скривиться, почувствовав шершавую корку засохшей крови. Свет не изменился, зато перестал дождь. Мгла стала пожиже, и ученый наконец увидел подлинные размеры места, куда неблагоразумно отважился сунуться. Размеры - за неимением других поводов для эмоций - впечатляли. Причём это совсем не походило на то, что обнаружилось возле Холма до падения в никуда. Первым же делом любознательный и пытливый ум стал теребить в себе и прокручивать вдоль и поперёк куда гораздо более насущные вопросы. - Луну бы поглядеть... звезды... сориентироваться бы. Так сказать... - машинально пробурчал он, подымаясь. И увидел, что хотел. Но не сразу. Словно кто-то вновь выполнил его желание, только на этот раз слегка запоздал, подтормозил, не рассчитал оборотов. В сгущающихся сумерках звёздочки проступали тусклыми огоньками. Край луны был где-то у горизонта; ещё не отражал свет, освещая земную поверхность, но его уже можно было видеть. Он обещал вырасти и проползти над текущим пейзажем, как ленивый бомбардировщик над аэродромом противника. Сумерки сгустились быстро. Неякин шел вдоль берега, смутно припоминая, что у берегов легче найти какие-нибудь селения. Или реку, впадающую в эту большую лужу. Или хотя бы ручей. Что-то же должно было в неё впадать? А где ручьи и реки, там и живность, и жильё, и кров... и пища. И занудливый Севодин, который куда-то подевался вместе со своими орлами. Час шел за часом, и уже новое утро застало ученого все так же на берегу. Ни селений, ни ручьев, ни сушеных кальмаров по пути так и не попалось. Смачно сплюнув в набегавшую волну, Неякин понял, что точно нашел одну вещь - предел своим силам. И сел. - Нет бы, травки здесь насадить, что ли... - грустно забрюзжал он, и оглянувшись, увидел искомое. И даже кусты с округлыми листьями виднелись. Растительность не выросла, конечно, решил ученый. Не могла она расти так быстро. Просто не умела. Вероятно, она здесь уже была - не хватило каких-то пяти метров пройти. Не могло же быть так, что войдя в кратер посреди Холма, он оказался в какой-нибудь Сахаре местного значения! Нет, сейчас пустырей хватает и вблизи городов, особенно когда свалят какую-нибудь гадость, отработанную на химзаводе. Встречались этакие местечки и Неякину. Но только не здесь. В подобную глушь даже дорог путёвых не было: пробивались "Уралами" сквозь девственный ковыль. Неякин встал, потянувшись. Надо было идти дальше. Надо было идти. Кто не идёт, тот не доходит. Учёный двинулся к кустам, пригляделся. Сорвал бурую ягоду. Попробовал на вкус. Тёрпкий сок смочил глотку. - Живы будем. Там вода, тут еда. Ещё бы крабовых палочек - только где их взять? Краба хоть бы, а палочек из него сам настрогаю... Да не из одного краба, а со всей его морской братией... Неякин даже улыбнулся своей шутке. А что? Жить стало лучше. Жить стало веселее. У самого берега заплескались, сверкая чешуей, какие-то рыбешки. Что-то большое пустило фонтан воды метрах в пятистах от берега, а потом изящно схарчило что-то помельче. Кит, что ли? Впрочем, в эти широты киты не заплывали. Даже если предположить, что какой-то приблудный, то как забрался в тутошнее озерко - коль на тыщу верст окрест ни одного серьезного моря не имелось? Но тут мелькнула покрытая чешуей спина, и кит забылся, аки сон златой. - Вот те на! Ну и... рептилия! - изумлению учёного не было предела, хотя, естественно, именно в поисках диковинных рептилий его сюда и снарядили. Но одно дело - слушать раскосых пастухов с головоломными именами, а другое - вот так вот наяву, - Только птичек над горизонтом не хватает. А был же - прям курорт какой-то!.. Развернувшись, Неякин решительно устремился вглубь кустарника, не обращая внимания на cтайку птиц, вспорхнувших с ветвей и хрипло обругавших его на своём птичьем наречии. Почва чавкала под ботинками. Ветки сплетались все гуще, на многих обнаружились немалые колючки, которые цеплялись за плащ, норовя сорвать его с учёного, и оставляли внушительные дыры на брюках. Неякин шёл и шёл, словно метроном, считая шаги от одного до тысячи и обратно. Признаков жилья или чего-нибудь похожего так и не появилось. Новых ящеров тоже. Стало смеркаться. Обругав в очередной раз Севодина, учёный, решил расположиться на ночлег. - Вот придёт зверьё какое, сожрёт ведь, не опознанное наукой... - сказал он себе, - Так и придётся на дереве куковать. Ладно, если белочка, а то ведь всяких тварей много. И больших, и малых. Надо бы найти хоть кого-нибудь, пусть скажет, как эта дрянь в озере называ... Спалось плохо. Рядом что-то шуршало и ёрзало. Перекликались ночные птицы. Громко тявкала то ли лисица, то ли росомаха. Ночной воздух забирался под одежду и холодил тело. Задремал учёный только под утро. Сон был яркий, но рваный. Припомнить так ничего и не удалось, кроме сладостной истомы, той неги, которая, казалось, осталась и после пробуждения, разливаясь по членам и наполняя весь организм необъяснимой силой. - Бабу бы... - сладко простонал учёный и потянулся, широко зевая. Было довольно славно, тепло и уютно, и мысли бежали неспешно, с ленцой расталкивая воспоминания: сперва свет, потом вода. Потом твердая почва под ногами. Травка, кусты... птицы. Даже то чудовище морское, что обреталось в озере наперекор законам эволюции, было славным. И те зверьки, что мешали ему заснуть. Стоп. Мысль, словно искра, зародилась в мозгу Неякина и сразу все шестерёнки извилин завертелись, складывая А и Бэ, извлекая скрытый смысл изо всего, что было, что случилось с ним после того, как он попал в этот самый кратер. Свет. Вода. Твердь. Суша. Небо со звёздами, потом растения и живность всякая. Всё как прописано в той самой книге, про которую его бабка в бытность его пацаном, не раз вещала ему, как о чём-то великом. Всё в том же порядке и... "Домой!" - громко попросились мозги, готовые эвакуироваться через любое близлежащее отверстие. "А ведь идея, - сказал ученый себе, - не так плоха: надо только представить дом, и..." Дальше Неякин додумать не успел. Из-за кустов появилась Она.