Молокин Алексей Валентинович : другие произведения.

Путешествие с виртуалью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1-я часть полностью


Алексей Молокин

"Ковариацип-цип-цип..."

или

"Путешествие с Виртуалью"

  
   Я рвался к вам, Ломился лосем,
   Пространство рвал на лоскуты,
   Всем стервам стерва, Стерва Осень
   Смирила дерзкие мечты!
   И душу с моросью смешала,
   С дороги истинной свела,
   И, выплеснув в стакан квартала,
   К губам лиловым поднесла.
  
   Причина, стало быть, одна,
   Я выпит Осенью. До дна.

"Оправдание"

   Мой поезд ушел,
   и я, пожалуй, пойду пешком,
   так даже интереснее!

Опоздавший

Посошок на дорожку

   Я сидел в привокзальном скверике на спинке изуродованной скамейки, потягивал кисловатое пиво, купленное на последние деньги, рассеянно посматривал по сторонам, вдыхал арбузный сентябрьский воздух и размышлял о всяких несущественных вещах. О вечном, древнем, позабытом, ветхом.... Ну, и так далее. Словом, пребывал, так сказать, в элегическом настроении. А что мне еще оставалось делать?
   Где вы, незабвенные "пятьсотвеселые", кланяющиеся каждому полустанку, но неизменно доползающие до конечного пункта? Где вы, пассажирские, с многажды крашенными звездчатыми обоями перегородок в общих вагонах? С вытертыми деревянными лавками и опасно-скрипучими багажными полками, на которых милостиво допущенный до дороги безбилетник может вздремнуть между станциями? Почему-то теперь все поезда объявлены если не "фирменными", то хотя бы "скорыми", хотя быстрее от этого они ходить не стали. Честное слово, в этом есть что-то мистическое!
   Для безденежного и беспаспортного бродяги, в которого превратил меня шустрый цыганенок одним неуловимым движением грязной лапки, нет больше ни "фирменных", ни скорых, ни даже почтово-багажных. Оставались только ночные электрички - бессонные тянитолкаи России, реликтовые существа, доживающие свой век на пригородных линиях, чтобы когда-нибудь окончить его на таком же вот полустанке, в заросшем полынью и борщовником тупике. Где они и уснут в ожидании, может быть ремонта, а может - железнодорожного рая. Чудесной страны, врата в которую так похожи на ворота в родное депо, сторожами там паровозы "Вечерний экспресс" и "Пушечное Ядро" а открывает их сам великий Стефенсон, где нет ничего, кроме рельсов и можно ехать в любую сторону, нельзя только вернуться на свой земной маршрут. А что? Очень даже может быть. Тот свет, он большой, там всем хватит места. Кроме того, пусть он и "тот", а все-таки - Свет.
   - Бутылочка не нужна? - скрипучий голос прервал мои лирические изыскания.
   Рядом со мной остановилась старуха. Она явно не принадлежала к клану бомжей, но и к племени современных людей ее отнести было трудновато. Впрочем, похоже, она и не претендовала на это. Во всяком случае, ее плюшевая кацавейка, порыжевшая на швах, запросто могла припомнить и "пятьсотвеселые" и "столыпинские", и даже теплушки времен гражданской.
   Я поспешно допил пиво и протянул пустую бутылку старухе, которая немедленно отправила ее в громадный рюкзак, казалось, составлявший с бабулей единое целое. Словно в горб убрала. Я еще не совсем вышел из элегического настроения, и поэтому успел подумать: "Интересно, сколько жизней проживает пустая пивная бутылка? Новенькую, только что с завода, ее наполняют пивом, потом выпивают и выбрасывают, затем кто-то ее подбирает и сдает в приемный пункт.... И сколько раз это повторяется? Может быть в следующей бутылочной жизни ей суждено быть заполненной благородным "Портером", "Шпатеном" или "Туборгом", а еще в следующей - вонючей самогонкой. Натурально, цепь реинкарнаций, этакий бутылочный буддизм. Цепь перерождений, пока не разобьют".
   Старуха, однако, не спешила уходить. Некоторое время, неестественно вывернув руку, она копалась в своем рюкзаке-горбу, который, как я убедился, действительно составлял единое целое если не со старухой, то уж с ее одеянием точно. Потом повернулась ко мне и доброжелательно прокаркала:
   - Ты, милок, на вокзал-то не ходи. Без толку это, только расстроишься еще больше. Нету теперь тебе места на здешних поездах и дорогах, сам добирайся куда надо.
   - Как это, так? - опешил я. - И где теперь еще мне места нет?
   - А здесь нигде, - на этот раз злорадно, как мне показалась, сообщила облагодетельствованная пивной бутылкой бабушка. - Иди себе прочь от людской дороги, вон туда, - и она махнула невесть откуда взявшейся клюкой в сторону от города, туда, где, словно спящие мамонты, темнели стога.
   - Костерок маленький запали, и жди, авось кто-нибудь придет, наставит на путь истинный. А мне недосуг.
   И бесшумно, совсем не по-старушечьи, канула в кусты, видимо в поисках новых бутылок, только плюшевый горб мелькнул.
   Я подхватил пустую сумку, помотал головой, стряхивая дурной старушечий морок, и решительно направился в сторону перрона. Уже смеркалось, а там был какой-никакой, а свет. Я верил в свой инстинкт дороги, он меня еще ни разу не подводил. Была бы дорога, а уж оседлать-то ее я всегда смогу. Опять же, я верил в ночные электрички. Одна из них стояла, приткнувшись грязно-зеленым боком к перрону, мутноватые окна призывно светились, она как раз собиралась в путь и, как мне казалось, была не прочь прихватить меня с собой. Куда ехать мне было в данный момент решительно все равно, лишь бы убраться из этого неприятного места.
   Однако стоило мне подойти к дверным створкам, как что-то мерзко зашипело и двери закрылись, а свет внутри погас. Такое частенько бывает перед отправлением пригородных поездов.
   "Вот чертова бабушка, - с досадой подумал я, - из-за нее еще и на поезд опоздал"
   Я поплелся по перрону, разминая в пальцах последнюю сигарету и проклиная себя за то, что, соблазнившись пивом, потратил деньги на него, а не на курево. Все не так!
   Стоило мне отступить на пару шагов, как двери с тем же мерзким шипением распахнулись, а внутри зеленого чудовища снова вспыхнул желтый насморочный свет.
   Обрадованный, я рванулся к дверям, но те, словно створки моллюска, снова захлопнулись прямо перед моим носом. Я только успел почувствовать запах мочи из тамбура.
   Я пошел вдоль состава, заглядывая в окна. Внутри были обыкновенные ночные пассажиры, дремлющие работяги, играющие в карты бритые типы неприятной наружности, легкомысленные девицы, которым нечего было терять, кроме рваных колготок и прочая вечерняя публика. Но стоило мне подойти к любому вагону, как тот немедленно закрывал передо мной двери и гасил внутри свет. Это было неправильно. Ночной тянитолкай предал меня. Поезд явно не хотел брать меня с собой, куда бы он ни направлялся.
   Та же история повторилась и с ветхим вокзальчиком, куда я попытался проникнуть в надежде дождаться нормального поезда. Только в данном случае ко мне немедленно подходил сонный полицейкий и деревянным голосом сообщал, что мне туда нельзя. Впрочем, поскольку я, деморализованный дурацкими событиями прошедшего дня, покорно отступал, никаких других действий со стороны служителя порядка не следовало. Выкурив-таки последнюю сигарету, я с удивлением обнаружил в полусмятой пачке еще одну и решил ее пока приберечь. Ситуация заставляла быть экономным.
   Некоторое время я обдумывал мысль о небольшом скандальчике, в результате которого я смогу переночевать в местной кутузке, но потом решил не связываться, кто его знает, что у них здесь за кутузка. Наверняка с отрицательным комфортом. Минус пять звезд, как максимум. Тут и на вокзале творится, не пойми чего, а уж о полицейском участке, и говорить нечего.
   Походив немного по перрону, я поежился, выругался и решительно зашагал через сквер к полю, на котором все так же паслись уже черные в сумерках стога.
   Углубляясь в ночь, я почувствовал, как тяжесть негостеприимного места отпускает меня, остистый воздух пах сеном и речной сыростью, стало быть, неподалеку был какой-нибудь водоем, речка или хотя бы ручей. На берегу и ночевать веселей, и дровишки для костерка всегда сыщутся. Вот только жрать хотелось немилосердно. Говорят, что пиво - это жидкий хлеб, врут, сволочи, в рекламных целях врут! Да ладно, будет день, будет и пища, чего там!
   Я развел маленький костерок, сразу стало уютней, недалекий стог казался теперь вполне приемлемым местом для ночлега, закурил уже действительно последнюю сигарету и, глядя на огонь, взялся подводить итоги прошедшего дня.
   Открыв сумку, я уже в который раз принялся рыться в ней. Как и следовало ожидать, ни бумажника с деньгами и документами, ни мобильного телефона там не оказалось. Вот ведь раззява, кто же выходит из вокзального туалета с расстегнутой сумкой. Уж лучше бы ширинку забыл застегнуть! Во внутреннем боковом кармашке обнаружилась старая записная книжка, из которой выпорхнула пятидесятирублевка. Это уже кое-что, обрадовался я.
   Кроме того, в сумке имелись старый свитер-самовяз, купленный мной по случаю где-то под Астраханью, смена белья, чистые носки, одноразовая бритва и тюбик пенистого крема "Самурай". Все эти находки, безусловно, следовало отнести к полезным, тем более что свитер, в который я тотчас же нырнул, оказался весьма кстати. Холодало, костерок быстро прогорал, а искать сухостой в быстро накатывающейся темноте мне как-то не хотелось.
   А еще на самом дне моей сумки-дипломата обнаружился длинный кожаный предмет, которому там находиться не полагалось, но, тем не менее, он там каким-то образом оказался, и весьма кстати.
   Еще не веря в такую удачу, я извлек тяжелый булатный нож в коричневых ножнах из толстой кожи. Теплая рукоять, набранная из пластинок березового капа, приятно согрела руку. Нож этот выковал для меня мой дальний родственник из Ворсмы, филолог по образованию, забросивший литературную деятельность ради родовой профессии - мастер ножей. Я довольно скверно разбираюсь в холодном оружии, хотя некоторые мои предки только тем и занимались, что делали всякого рода ножи да кинжалы, и получалось это у них, судя по многочисленным дипломам с выставок позапрошлого века, совсем неплохо.
   Прямое лезвие длиной сантиметров двадцать, кованое из струйчатого булата с полуторной заточкой и желобком для стока крови, казалось совершенным, бронзовый упор для руки и бронзовый же оконечник живой каповой рукояти - в общем, произведение искусства, хотя явно и не декоративного. Родственник гордо сообщил мне, что нож идеально уравновешен, но как это проверить, я не имел ни малейшего представления, и просто кивнул, с видом знатока. Я отдал за него десять центов - всю валюту, которая у меня на тот момент была, потому что ножи, как мне объяснили, не дарят. За них, как за собак или кошек следует заплатить хотя бы одну монету. Я никогда не выносил этот нож из дома, справедливо полагая, что если меня с такой штукой поймает милиция - мне несдобровать. Он лежал в ящике серванта и время я от времени извлекал его оттуда, чтобы полюбоваться. Иногда я совершал кощунственные поступки, а именно, резал дамасским лезвием насквозь промороженных кур или разделывал мясо. Каждый раз мне казалось, что струйчатый узор на клинке морщится и идет презрительной рябью, хотя я ни разу не помню, чтобы он что-нибудь не разрезал, как говорится, с одного касания.
   И вот нож каким-то образом оказался в моей дорожной сумке. Неспроста, наверное.
   Я повесил оружие на пояс, мало ли кто бродит по окрестностям этого психованного городишки, собрал остальное барахло в сумку и уже совсем было собрался затоптать костер и забраться в ближайший стог, как вдруг кто-то невидимый в темноте спросил:
   - Здравствуйте, Вы позволите составить Вам компанию? А то в этом мире по ночам так скучно и одиноко!
   Голос был женский... нет, все-таки именно женский, хотя и довольно низкий. Я положил ладонь на рукоять ножа и сказал:
   - Сколько вас? Выходите на свет по одному.
   - Я одна, - стеснительно сообщил приятный голос, - одно... один...
   "Желтый дом на выезде", - подумал я, а вслух грозным голосом скомандовал:
   - Ну, коли одна, да одно, да еще и один, так делайте, как я сказал, выходите по одному.
   - Хорошо, - сказало из темноты и в свете внезапно вспыхнувшего костерка передо мной явилось удивительное существо.
   - Меня зовут Ковариацип, - скромно уведомило существо. После чего село на задние лапы, и, словно кошка обхватило себя узким, покрытым сверкающими чешуйками хвостом с кокетливой стрелочкой на кончике. - Я - Высшая Виртуаль, так что вы не бойтесь меня, пожалуйста.
   - Вот как? - удивился я, почему-то совершенно не чувствуя опасности. - Надо же, Виртуаль, да еще высшая! Честно говоря, вы мне больше показались похожим на дракона. Декоративного. Бывают такие декоративные существа, совсем как настоящие, но маленькие, гораздо более яркие и совершенно безобидные. Лошади размером с кошку, например. Вы, сударыня, наверное, сбежали из зверинца какого-нибудь олигарха?
   Как ни странно, я совершенно не испугался этого, как его или ее, Ковариаципа, может быть потому, что выглядел он, или, возможно, она, как бы это сказать, чересчур гламурно, что ли. А потом, одно из правил дороги гласит: "Если с тобой случилось что-то странное, то это только начало всего остального. Поэтому, ничему не удивляйся". Вот я и не удивлялся.
   Виртуаль действительно выглядела как маленький сказочный дракончик, только пернатый, с радужным хохолком на макушке и длинными, как у мультяшного Конька-Горбунка ресницами.
   - Зря вы это, Артемий Прокопьевич, - обиженно сказала Виртуаль. - Особенно насчет зверинца, как вы могли уже убедиться, я существо разумное, кроме того, умею управлять вероятностями, чего о вас людях, не скажешь. А потом, внешность - это всего лишь видимость, ее всегда можно изменить. Я хотела произвести на Вас благоприятное впечатление, а вы меня зверушкой обозвали.
   Длинные ресницы обиженно захлопали.
   Ну, рассмешила, честное слово!
   Между тем, Ковариацип продолжала:
   - Я-то вот про вас все знаю. Знаю, что вы направлялись в ответственную командировку, но по халатности утратили паспорт и деньги, что вы классный специалист по системам автоматического управления, но и раздолбай, каких мало, поэтому с карьерой у Вас не клеится. Более того, я знаю еще кое-что, чего Вам пока неизвестно. А вы меня с каким-то лошадиным кошаком сравнили. Надо же! Ну, так смотрите!
   Костер на секунду мигнул, потом вспыхнул снова, и на месте пернатого дракона оказалась совершенно потрясающая брюнетка в облегающих джинсах и тонком свитерке. У брюнетки были золотистые драконьи глаза и ресницы, как у Конька-Горбунка из одноименного мультфильма. Хотя, брюнеткой это существо назвать можно было только условно, коротко остриженные волосы переливались всеми цветами спектра, от красного до фиолетового, оставаясь при этом темными. Но про себя я решил считать ее все-таки брюнеткой. Ну не блондинкой же, в самом деле?
   Я машинально полез в карман за сигаретами, выудил из пачки последнюю и закурил. Только потом я сообразил, что это уже третья последняя сигарета за этот вечер.
   - Ну, как? - голосом любвеобильной бизнес-леди спросила брюнетка. - Так Вам больше нравится?
   Я закашлялся, не зная, что и сказать.
   - Не знаю, что и сказать, - наконец выдавил я.
   - То-то же! - засмеялась брюнетка и сузила золотые глаза.
   - А почему Вы сразу в таком виде не явились? Зачем было драконом-то прикидываться, - спросил я, когда обрел способность мыслить и говорить.
   - Во-первых, я никем никогда не прикидываюсь, я становлюсь, - гордо сказала радужная брюнетка. - На то я и Высшая Виртуаль. А во-вторых, если речь идет о вещах для вас невероятных, кому бы Вы скорее поверили, говорящему дракону, или женщине?
   - Дракону, конечно, - промямлил я, чувствуя себя дурак дураком.
   - Вот именно! - брюнетка поправила свитерок, и мне стало жарко.
   - И как же мне Вас теперь называть? - растерянно спросил я.
   - Когда я в этой ипостаси можете звать меня Ковари или просто Кори, - надменно сообщила брюнетка, - но когда я становлюсь драконом, не вздумайте называть меня Цыпой!
   Все-таки на серьезные темы с Ковариаципом в пернато-драконьем обличье разговаривать было удобнее, Кори, видимо тоже это поняла и через какое-то мгновение, передо мной, положив узкую, покрытую радужными мелкими перышками морду на передние лапы лежала уже знакомая мне Виртуаль-дракон.
   - Видите ли, Артемий, - вздохнув сказала она, - то, что у вас украли деньги и документы - это еще не беда. Беда то, что у вас украли Амулет Реальности, а это поважнее паспорта и денег. Амулет Реальности это как пропуск в ваш мир, без амулета вы для него не существуете. Поэтому и дороги вам здесь никакой и никуда нет, да и вообще, вы как бы выпали из своего мира, и теперь вам предстоит в него вернуться либо отыскав свой старый амулет, либо раздобыв новый. А это, знаете ли, ох, как непросто!
   - Да не было у меня никакого Амулета Реальности, - возмутился я. - Я вообще во всякую чертовщину не верю, а уж амулетов отродясь не носил. А если бы носил, то разве что от запоев, если бы такие амулеты существовали.
   - Амулет Реальности есть у каждого, кто живет в вашем мире. - Просто никто этого не замечает, - грустно сказала Ковариацип. - Вы же не замечаете, что у вас есть, например, гипоталамус, а, тем не менее, долго без него не проживете.
   - А кому понадобился мой Амулет Реальности, - спросил я. - Насколько я понимаю, это штука невещественная и сугубо личная.
   - А вы что, никогда не слышали о людях, годами живущих по чужому паспорту? Мало ли умельцев на свете? Здесь подчистят, там подправят, отпечаток души подклеят - и все в порядке. Реальность не настолько проницательна, чтобы отличить искусную подделку от оригинала. Стало быть, вашей жизнью станет жить совсем другой человек, а может, и не человек вовсе.
   - Цыганенок! - зло выдохнул я. - Ну, только попадись ты мне!
   - Это у вас он цыганенок, - сонно пробормотала Ковариацип. - А в другой реальности.... Впрочем, ложитесь-ка вы спать, завтра в дорогу.
   Я со сладким ужасом ожидал, что перед сном Виртуаль примет человеческое обличье, но она преспокойно свернулась клубком и тихонько засвистела, выпуская из изящно вырезанных ноздрей тоненькие струйки синего пламени.
   Тогда я зарылся в стог и тоже заснул, забыв даже спросить, куда мы собираемся идти поутру.
   Да и ладно.

Переход первый

   Далеко по свету разнесло нас,
   И дороги наши далеки,
   Но однажды утром, только встанет солнце,
   Мы сойдемся вместе у реки,
   Мы придем с заката и придем с востока,
   Будут тени и шаги легки,
   Для того дорог прошли мы столько,
   Чтоб собраться вместе у реки.

"Утром у реки"

  
   Я проснулся оттого, что почувствовал, что куда-то двигаюсь вместе со стогом. Это было почти незаметное, плавное движение, возможно идеально равномерное и прямолинейное, только не прав был Галилей - оно ощущалось и явно отличалось от состояния покоя. Неподалеку от себя я обнаружил давешнюю радужную брюнетку Кори, по-хозяйски копающуюся в моей дорожной сумке.
   - Ничего-то у нас нет, ни еды, ни воды, - констатировала она, застегивая молнию. - Эх ты, путешественник непутевый.
   - Доброе утро, сударыня, - вежливо ответил я. - Между прочим, жрать, то есть, извините, кушать, мне хочется не меньше вашего, только в отличие от вас я не могу перекинуться в дракона и перелететь на подножный корм. Кстати, чем питаются виртуали?
   - Виртуали питаются энтальпией, - раздраженно ответила Кори, но только не в физическом образе. Сейчас мне нужна нормальная еда.
   - Ну, так превр... становитесь драконом, поймайте пару-другую птичек или зайчиков, вот мы с вами и сыты. А воды в реке хватает. Посмотрите вокруг своими драконьими глазами.
   Кори посмотрела своими драконьими глазами сначала на меня, отчего мне стало не по себе, даже есть расхотелось, а потом вокруг.
   Наш стог величаво плыл по широкой реке, за ним тянулся караван других стогов, до ближайшего берега было добрых пара километров, так что добраться до него вплавь, особенно осенью нечего было и думать.
   Под подошвой стога слышалось какое-то невнятное бульканье, шипенье и болботанье. Казалось кто-то, несущий стог на спине жалуется на тяжкую ношу, ворчит, скорее по-привычке, а не потому, что ноша действительно неподъемна. Интересно, кто бы это мог быть?
   - Куда это мы плывем? - спросил я. - И кто там под стогом?
   Виртуаль грациозно пожала плечами:
   - В какое-нибудь село, а под нами рабочая дахардяга, здесь это обычное дело. И вообще, отвернись, пожалуйста, я при тебе в дракона перекидываться стесняюсь.
   - Вчера еще не стеснялась, - заметил я, переходя на "ты", в конце-концов, не я первый начал.
   - Вчера мы были еще незнакомы, - с типично женской логикой заявила Виртуаль, с какой стати я буду стесняться незнакомого существа?
   - А сегодня? - коварно спросил я. - Сегодня мы знакомы, так с какой стати тебе стесняться знакомого существа?
   - Мы знакомы недостаточно, - отрезала Кори и потребовала:
   - Отвернись немедленно, а то останешься голодным!
   Я подчинился. А что мне еще оставалось делать?
   Через некоторое время я услышал хлопанье крыльев, обернулся и увидел стремительно удаляющегося в сторону берега блестящего на утреннем солнце, словно елочная игрушка декоративного дракончика.
   Я остался один посреди незнакомой осенней реки, на спине огромного стога, который тащила неведомо куда какая-то дахардяга. Ну и дела!
   От нечего делать я походил по стогу, потом попрыгал, просто так, чтобы размяться и уже почти совсем собрался спуститься к подошве, пусть даже рискуя свалиться в воду, как услышал скрипучий механический голос:
   - Эй, ты, чего расскакался, словно поскакун какой! Вот сейчас сброшу в речку, будешь знать, где можно прыгать, а где нет!
   Стог опасно накренился, я потерял равновесие и неуклюже плюхнулся на задницу.
   - Ты кто? - осторожно спросил я, цепляясь за стебли какой-то незнакомой травы, пахнущей не совсем так, как, по-моему, должно пахнуть сено. Точней, совсем не так. Коноплей они, что ли местных коровок откармливают? Честно говоря, о том, как пахнет конопля, я не имел ни малейшего представления, однако, судя по популярной литературе, запашок был тот еще!
   - Можешь называть меня Абрахамом, - сообщил скрипучий голос откуда-то снизу, - А вообще-то я принадлежу к деревенским дахардягам. Так что на особо интеллектуальную беседу не рассчитывай, я, все-таки дахардяга малообразованный, это, во-первых, а потом у меня речевой синтезатор барахлит, слышишь, как скриплю? Во-во, а раньше бывало, звонче меня на деревне певуна не было!
   - Для сельского жителя ты довольно разговорчив, - заметил я, - так что, не прибедняйся, пожалуйста. Кстати, а кто вы такие, дахардяги?
   - Не кто, а что, - проскрипело сквозь плеск реки. - Откудова ты такой темный на мою спину свалился? С инзеля, что ли? Дахардяги, суть одушевленные механизмы, работающие на основе известных каждому пейзану принципах мифофизики. Подразделяются на унтермехов, миттельмехов и юбермехов, не знал что ли?
   Я честно признался, что не знал.
   - Так вот, - назидательно продолжал Абрахам, - унтермехи, это низшие дахардяги, в них встроены сущности всяких там домашних животных, ну, иногда людей, только опустившихся до скотского состояния, алкашей, закоренелых холостяков, альфонсов, мародеров, отставных политиков и прочей публики такого же разбора. Миттельмехи - они рангом повыше, я вот сам миттельмех, в меня встроена сущность работника, хотя и довольно безалаберного, раздолбая, в общем. То есть, это раньше я был раздолбаем, пока не стал дахардягой, а сейчас я ответственное механическое существо. Псевдожизнь научила.
   "Не потянуть мне на миттельмеха, как пить дать", - подумал я, а вслух сказал:
   - А юбермехи, они кто?
   - Юбермехи? - задумался Абрахам. - Юбермехи, они, пожалуй, покруче иных человеков будут, а больше я о них ничего не знаю. Не доводилось встречаться.
   И тут же заорал на всю реку неприятным голосом:
   - Эй, вы там, позади, держать строй! Под пресс захотели? Или на свалку? Смотрите, у меня! Всем лодырям и разгильдяям напряжение подзарядки понижу!
   Расползшееся по реке от берега до берега стадо дахардяг, несущих на своих натруженных нидермеховских спинах громадные стога, неохотно стало пристраиваться нам в кильватер. Со стороны мы были, наверное, похожи на караван древних деревянных барж, только без буксира, зато с вожаком.
   - А куда это мы плывем, дозвольте спросить? - я уже освоился с ситуацией, и плавание на дахардяге меня нисколько не удивляло. Тем более что наличествовал некоторый комфорт в виде мягкого сена, да и поговорить было с кем. Еще бы позавтракать, тогда вообще, плыл бы себе и плыл. Я вообще люблю равнинные реки, в них есть спокойствие и уверенность, река - это тебе не электричка, она никогда не захлопнет перед тобой двери. К реке невозможно опоздать. И еще, расставаясь с друзьями, мы часто говорили "Мы встретимся утром у реки". И хотя ни разу не встречались, нам нравилось думать, то когда-нибудь это произойдет.
   - Да известно куда, - охотно отозвался Абрахам. - В Столбуны, на ярмарку. Только сначала на хутор к моему хозяину завернем, к Неспеху Мак-Кормику, он тебя как полагается, оформит и к делу пристроит.
   Мне показалось, что Абрахам чего-то не договаривает, тем более что пристраиваться к делу у неизвестного мне Неспеха, совершенно не входило в мои планы. Пусть даже и не было у меня никаких особенных планов, но если бы они имелись, сельский труд в них не фигурировал бы, это точно.
   - Как так оформит, и к какому такому делу приставит? - спросил я озабоченно, закуривая очередную последнюю сигарету, волшебным образом образовавшуюся в пачке за ночь.
   Абрахам смущенно побулькал, а потом сказал:
   - В дахардяги оформит, заместо меня. А меня обратно в человека. Это ведь я тебя поймал, так или не так? А стало быть, мне награда полагается, я, значит, обратно в человеки, а ты на мое место, в миттельмехи, если, конечно подойдешь. Но, по-моему, подойдешь, ты ведь не совсем еще опустился, хотя и без Амулета. А таким как ты, безамулетным, одна дорога - в дахардяги, но ты не расстраивайся, в миттельмехах жить можно, если это можно назвать жизнью. Вот унтермехам, тем да, тем тяжко приходится, помыкает ими каждый пейзан, ни планового ремонта, ни техобслуживания, запчасти только контрафактные, а долго ли на таких протянешь? Да ты не боись, железо у меня хорошее, берег я его, только звуковая карта барахлит, да компрессор чуток разбалансирован, а так все путем. Подзаработаешь немного, апгрейдишься, я тебе мастера подскажу, хороший мастер и берет недорого, и засуществуешь в свое удовольствие.
   Мне стало нехорошо. И чертова Ковариацип, как назло куда-то запропастилась. На охотников-драконоборцев нарвалась, что ли?
   - А я первым делом, как снова человеком стану, в баньке попарюсь, пивка выпью и к девкам! - мечтательно продолжал Абрахам. - Дахардягам, знаешь ли, пиво да девки как-то без надобности, а человеческой сущности и того и этого хочется. Я из-за этих девок в дахардяги-то и загремел, но уж теперь я ученый, я кого попало ни-ни!
   - Эй, Абрахам, погоди, мы так не договаривались! - возмутился я. - С чего это меня в дахардяги? Вот я сейчас сено подожгу!
   И щелкнул зажигалкой.
   - Валяй, - равнодушно ответствовал Абрахам. - Поджигай! Мне-то что, я ведь железный, а ты вот попрыгаешь маленько по горящему стогу, да сам в речку и сиганешь. Река-то холодная, да и иххов в ней полным-полно, как они тебя глодать станут, тут я тебя вдругорядь словлю, еще и благодарен будешь за спасение. А за пожженное сено с тебя же и спросят. Ага, вон и хутор господина Неспеха показался! Подтянись, ржавь беспросветная! Сейчас чалиться будем.
   Это относилась уже не ко мне, а к дахардягам каравана.
   Я быстренько подхватил сумку и подошел к краю стога, несмотря на проглотистых иххов, решив все-таки попытать счастья в воде, перед этим, разумеется, я намеревался поджечь сено, чтобы хоть как-то насолить коварному Абрахаму, но в это время низко над рекой показалась знакомая блестящая точка.
   "Ковариацип, - подумал я, - и где эту виртуальную заразу носило? Еще немного, и ползать бы мне дахардягой до скончания века".
   Виртуаль летела медленно и тяжело, в лапах у нее болтался свиной окорок и каравай хлеба, а на шее висела тяжелая баклага, изготовленная, по всей видимости, из тыквы-рекордсменки. Когда драконица опустилась на стог, я заметил, что в перьях левого крыла застрял арбалетный болт. Точно, на охотников нарвалась!
   Ковариацип уронила груз на стог, повернула ко мне узкую голову с высунутым как у усталой собаки раздвоенным языком, и тяжело дыша, сказала:
   - Ну что стоишь, как кол для грешника? Вытащи болт!
   Я взялся да деревянное древко и осторожно потянул. На счастье виртуали, болт просто застрял в плотном радужном оперении, вместе с ним из крыла выдернулись несколько разноцветных перышек.
   - Поосторожней, бестолочь, так ты мне всю прическу испортишь, - недовольным голосом сказала драконица. - Отвернись, тебе говорят, сейчас завтракать будем.
   Я послушно отвернулся. В это время по правому борту заплескало и забулькало особенно шумно. Дахардяга Абрахам, пыхтя разбалансированным компрессором, стал забирать налево, к полого уходящему в реку дощатому помосту, напротив которого возвышались по-немецки добротные постройки хутора господина Неспеха. Похоже, появление Виртуали нашего дахардягу здорово обеспокоило, поэтому он торопился изо всех своих механических сил. Ну, еще бы, на берегу его ждало пиво и девки, приятного общества которых он был лишен столь долгое время!
   - Эй, ты там, внизу! Стой, кому говорят! - голос, произнесший эти слова, принадлежал, несомненно, радужной брюнетке Кори. - Притормози, сказала! Стоп машина!
   Внизу загудело еще шибче, стог приподнялся над водой примерно на метр, слегка наклонился вперед и ринулся к вожделенному причалу. Внезапно неровное гудение и без того уже неисправного компрессора прервалось звонкими ударами, мы, теряя клочья сена, тяжело плюхнулись в реку, немного проплыли по инерции и остановились. Наступила тишина.
   - Компрессор сдох! - убитым голосом сообщил Абрахам. - А все из-за этой дамочки, будь она неладна. Нет, не везет мне с женщинами!
   - Нечего было на запчастях экономить, - злорадно сказал я. - Небось, на девок денежки копил, нет бы, крыльчатку заменить. Думал, авось и так сойдет, как видишь, не сошло! Как был ты раздолбаем, так им и остался, даром что миттельмех!
   - Ничего, - пропыхтел Абрахам, - я и лапами могу, у меня и лапы есть, почти новые. Вот я сейчас лапами, лапами...
   И действительно, внизу заплюхало, за стогом потянулись мелкие, быстро пропадающие водовороты и мы неровным зигзагом двинулись к берегу.
   Гребцом Абрахам, однако, оказался неважным, нас то и дело разворачивало то в одну, то в другую сторону. А может быть, этот тип и на системе синхронизации сэкономил, полагаясь на воздушную подушку. Во всяком случае, течение неумолимо сносило нас вниз, мимо деревянного пандуса-причала. Некоторое время Абрахам пытался выгрести против течения, потом бросил это занятие, как очевидно безнадежное. Позади что-то шумно упало в воду, наверное, это был якорь.
   Мелкие речные волны тихонько покачивали миттельмеха Абрахама с копной сена и двумя пассажирами на спине. Остальные дахардяги, лишенные руководства, бестолково кружили неподалеку от причала. Некоторые сцепились друг с другом и от них во все стороны летели клочья сена. Время от времени что-то с плеском падало в воду, наверное, оторванные лишние детали. Столкнувшиеся низшие дахардяги дрались между собой, что было неудивительно, учитывая, какие сущности их населяли. Что же, если пиво и девки дахардягам заказаны, то хорошая потасовка - отнюдь! Вот они и использовали единственную возможность повеселиться.
   - Ну что, не послушал меня? - душевно спросила Кори. - Вот теперь будешь знать, как связываться с Высшей Виртуалью! Ты еще дешево отделался, я ведь и не то с тобой сделать могу!
   - Помилуйте, госпожа Виртуаль, да ежели бы я знал, что этот хмырь под Вашей опекой, я бы его сразу в воду... то есть, берег бы, как центральный процессор. Материнской платой клянусь!
   - Подними якорь и сплавься по течению на пару километров, - скомандовала Кори. Да не болтай лапами, как попало, табань правой, загребай левой. Теперь левой и правой вместе. И задними тоже, на что тебе задние лапы даны? Да хвостом не болтай, рули хвостом, рули, бестолочь! Вот, хорошо, видишь, у тебя уже получается! Еще немного и тебя в пятнадцатилетние капитаны возьмут.
   И обращаясь уже ко мне, сказала:
   - Ну что же, давай завтракать, горе-герой. Ни на минуту тебя нельзя оставить одного, моментально во что-нибудь влипнешь! Отрежь-ка мне окорока и хлеба.
   Я, наконец, смог рассмотреть радужную брюнетку. После своей экспедиции за провизией она выглядела слегка потрепанной, в рукаве тонкого свитера зияла дыра с обожженными краями, переливающаяся всеми цветами спектра прическа уже не выглядела такой аккуратной, как утром. Похоже, было, что госпожу Виртуаль таскали за волосы.
   Кори перехватила мой взгляд, и мрачно заметила:
   - С кем поведешься, от того и удачи наберешься. На здешних хуторах знаешь, какие ведьмы живут? И вообще, еду должен добывать мужчина. Я это делаю в первый и в последний раз, запомнил?
   Я глотнул из баклаги терпкого яблочного сидра и покаянно кивнул.
   Когда мы позавтракали, я сложил остатки провизии в сумку и выжидательно посмотрел на Кори. Виртуаль отвернулась, буркнула что-то нелестное о моем воспитании и первой легко спрыгнула в воду. Немного помедлив, я последовал за ней. Черт с ними, с этими иххами, я и так уже показал себя перед дамой во всей красе.
   Оказалось, что дахардяга Абрахам стоял на мелководье - мне, например, едва по колено, вода была вовсе не холодной и никакие иххи не пытались глодать мои икры, так что мы спокойно выбрались на берег.
   - А как же я? - обиженно пропыхтел Абрахам со своей отмели.
   - Загребай правой, табань левой, а потом обеими вместе, и все получится, - пожала плечами Кори. - Да, гляди, про хвост не забывай. Тут недалеко, доплюхаешь.
   Дахардяга запыхтел, из-под подошвы стога показались струйки пара, бедняга тяжело развернулся и принялся выгребать вверх по течению, к хутору своего хозяина, где вместо пива и девок его наверняка ожидала хорошая взбучка.
   - Поделом тебе, - напутствовал я его, хотя, по правде говоря, сочувствовал простодушному миттельмеху, человеческой сущности которого всего-то от жизни и надо, что пива да девок. Да вот нельзя. А теперь ему еще и компрессор менять, а турбина-то, небось, денег стоит, новую покупать накладно, вот и придется брать подержанную. Жаль, конечно, чувака, но, как говориться, здоровый эгоизм - залог долгой и счастливой жизни. Так что, приходится быть эгоистом, ничего не попишешь!
   - Ну и хмырь же ты, Артемий! - сообщила мне радужная брюнетка, закинула за плечи красный замшевый рюкзачок и маленький, словно игрушечный арбалет и, не оглядываясь, зашагала по берегу вниз по реке.
   - Так уж и хмырь, - обиженно пробурчал я, закурил очередную последнюю сигарету и поплелся следом.
   Некоторое время я следовал за Виртуалью, отставая на пару шагов. Надо сказать, вид осиянной нежарким осенним солнышком радужной брюнетки, легко ступающей по разноцветным листьям вполне соответствовал моему представлению о прекрасном. Так мы прошагали километра четыре. Честное слово, я готов был следовать за ней целую вечность, если конечно, иногда делать привалы! Однако у меня накопились кое-какие вопросы, задать которые было некому, кроме моей спутницы... в общем, создания. Поэтому я ускорил шаг, догнал Виртуаль и пошел рядом. Некоторое время мы молчали, потом я, как бы, между прочим, спросил:
   - Радужная донна, скажите, куда это мы так спешим этим прелестным осенним утром? Не сделать ли нам небольшую остановку, скажем вон у того родника, чтобы немного отдохнуть и задать друг другу некоторые вопросы, имеющие непосредственное отношение к Вам и ко мне?
   Вообще-то я не знал, как начинать разговор с Виртуалями, которые не то драконы, не то женщины, но решил, что псевдокуртуазный стиль, распространенный некогда в определенных интеллигентских кругах моей Родины, в данном случае вполне подойдет. Во всяком случае, в ухо не вдарят, это вам не вульгарное "мадам, улягемте у койку", впрочем, и за это в ухо вдаряли далеко не всегда, чаще - наоборот.
   Кори посмотрела на меня янтарными глазами - я буквально влип в ее взгляд, словно доисторическая мошка - потом свернула к роднику, сбросила с плеч поклажу и, наконец, сказала:
   - Хорошо, задавай свои вопросы, только сначала мне нужно привести себя в порядок. Отвернись.
   Я покорно отвернулся, выудил из пачки дежурную последнюю сигарету, закурил и стал ждать, слушая, как воркует вода в небольшой песчаной ямке, промытой родником меж корней старого вяза.
   Минут через десять драконий голос сказал:
   - Можешь повернуться.
   Радужная драконица по-собачьи сидела около родника, развернув потемневшие от влаги пернатые крылья. Вид у нее был довольно жалкий, она напоминала некую недораскрашенную ожившую геральдическую зверушку, только говорящую. Впрочем, откуда мне знать, может быть все геральдические звери умеют разговаривать, во всяком случае, специалисты по геральдике их отлично понимают.
   - Не обращай внимания, это я крылья сушу, - сообщила драконица, - я ведь не баклан какой, и не утка, у меня жировой смазки на крыльях нет. Вот и приходится сушить после каждого купания. Ну, так чего ты хочешь узнать?
   - Во-первых, куда мы идем? - спросил я, косясь на мокрый, слипшийся хохолок на голове Виртуаля и стараясь не улыбаться.
   - В Столбуны, на ярмарку, - ответила драконица, аккуратно расправляя узким рыльцем маховые перья. - Временный Амулет Реальности тебе добывать. Для здешней Реальности, как ты, конечно понимаешь.
   - Так здесь, вроде бы и без Амулетов жить можно, - я вытащил вышелушенный кукурузный початок, служивший пробкой тыкве с сидром, и сделал большой глоток. Мокрого дракона я совершенно не стеснялся, другое дело, если бы на его месте была мокрая брюнетка.
   Ковариацип неодобрительно покосилась на меня и ехидно заметила:
   - Можно, конечно. Дахардягой какой-нибудь или там лупарь-примаком. Если хочешь - можешь попробовать, я не возражаю. Только учти, свершившаяся вероятность обратного хода не имеет. Так что придется тебе дожидаться везенья, чтобы снова стать нормальным человеком, а вот дождешься ли - не знаю.
   - Понятно, - смущенно пробормотал я.
   В дахардяги меня точно не тянуло, ну не чувствовал я в себе такого призвания, насчет лупарь-примаков я ничего сказать не мог, потому что не знал, кто они такие и чем занимаются, и вообще, в первый раз о них слышал. Но полагал, что и на этом поприще ничего хорошего меня не ожидало.
   - А как мы его добудем? - Меня, как человека с аналитическим складом ума, заинтересовал процесс. Ведь ни местных денег, ни навыков грабежа, разбоя и воровства у меня не было. В общем, ни одной полезной профессией я не владел. Неквалифицированный гастарбайтер. - Купим? Украдем? Закажем?
   - Закажем. Или купим готовый и подгоним под тебя, - дракончик уже высох и теперь переливался на солнце, словно голографическая наклейка, удивительно гармонируя с пейзажем - темной рекой и лесом, побитым золотой и оранжевой сединой осени. Эх, видеокамеру бы сюда!
   - У нас же местных денег нет, - я демонстративно вывернул карманы джинсов. - Ни копеечки, или что здесь в ходу? Дублоны? Тугрики? Мараведи? А может быть, как и везде, баксы?
   - Посмотри в сумке, - сказала уже сложившая крылья Дракон-Ковариацип, продолжая охорашиваться. - Там должны быть деньги.
   Я полез в сумку и обнаружил вместо пятидесятирублевки небольшую потертую монетку с изображением человека с натянутым луком на аверсе и циркуля на реверсе. У лучника на глазах имелась повязка.
   - Это что за фигня? - ошарашено спросил я. - В моей сумке раньше такого не было.
   - Это пятьдесят виртов, - ответила драконица. - И эта монета снова и снова будет появляться в кармашке твоей сумки, до тех пор, пока ты не получишь временный Амулет местной Реальности. Ты обратил внимание на сигареты. Они ведь не кончаются, правда?
   - Ага, - я привычно вытащил последнюю сигарету и закурил. - А когда я получу здесь временную прописку, значит, кончатся?
   - Правильно, - с удовольствием констатировала моя странная спутница. - Так же, как и деньги. Кстати, ты куришь отвратительный сорт табака, он ненастоящий, неужели ты сам не чувствуешь, как мерзко от тебя воняет?
   - Привык, - рассеянно ответил я, думая, что денег можно как-то раздобыть, а вот без привычных, пусть и отвратительных, пусть даже ненастоящих сигарет обойтись будет трудновато.
   - Отвыкнешь, - злорадно заметила Ковариацип. - Еще вопросы имеются?
   - А что дальше? - спросил я. - Куда мы пойдем дальше?
   - Как это куда? - удивилась драконица. - В полном соответствии с принципом неопределенности Максвелла, то есть, там видно будет.
   Это был очень утешительный ответ, на диво конкретный, душа прямо-таки возрадовалась, даже крылышками затрепетала. Но деваться было некуда, и я спросил напоследок:
   - А чего это ради ты меня взялся опекать?
   - Наверное, так карта легла, - туманно ответила Ковариацип-дракон и сердито добавила:
   - Нечего рассиживаться. Я смотрю, ты сидр уже почти весь вылакал, того и гляди, и сам в виртуальность впадешь, что я тогда с тобой буду делать? Ну-ка, отвернись!
   Я привычно отвернулся.
   Через полчаса мы с радужной брюнеткой вышли на дорогу, ведущую в Столбуны на ярмарку.
   - Вот что, - сказала мне Кори, - на ярмарке веди себя тише воды ниже травы, как будто ты и в самом деле мой лупарь-примак. Помни, что пока у тебя нет Амулета - ты здесь никто. Хотя, примак из тебя, прямо скажем, так себе. Ну да ничего, для Столбунов сойдет, чай не столица...
   Я начал догадываться, чем занимаются лупарь-примаки, и слегка покраснел. Хотя, в сущности, чего краснеть-то, у нас вон тоже и секс-шопы, и мужики-стриптизеры по вызову и ничего, все уже привыкли. Даже по телевизору они чуть ли не каждый день этими... мордами трясут, и всем хоть бы хны, а дамочкам-домохозяйкам даже нравится.
   - А у тебя самой Амулет есть? - спросил я радужную брюнетку.
   - Высшие Виртуали сами себе Амулеты, отворяющие любую реальность, такова наша природа, - гордо ответила Кори. И добавила: - Держись на полшага сзади, в глаза никому не смотри, помни, что ты существо низшего порядка, и я за тебя отвечаю перед местными.
   - А может тебе того... снова драконом стать? А я буду вроде твоего хозяина, - осторожно предложил я.
   Втайне я надеялся, что Кори согласится, тогда меня примут за укротителя драконов или, на худой конец, драконовожатого, что, согласитесь, куда как престижнее лупарь-примака. Но радужная брюнетка не только не согласилась, а еще и не на шутку осерчала:
   - Ишь, укротитель выискался! Пшел, раб! - презрительно сказала она.
   Надеюсь, она шутила.
   И я "пшел". А что поделаешь?
   Вот так, под унизительной личиной лупарь-примака, я и вошел в Столбуны. Впрочем, многие мужики мне позавидовали бы, если бы, конечно им довелось встретиться с радужной брюнеткой, Высшей Виртуалью Кори. И если бы они не знали, что по сути своей - она дракон драконом, хотя и весьма симпатичный. Хотя, если бы мужчины ведали, какие жуткие твари скрываются порой под нежным обликом их возлюбленных, они позавидовали бы мне вдвойне. Тут хотя бы все понятно - дракон, он и есть дракон, существо, во всяком случае, благородное. А у них что?
   Только вот и лупарь-примак я был ненастоящий, так что и мне гордится, было особенно нечем. Такие вот дела, и здесь я, как говорится, оказался в пролете.
  

Ярмарка в Столбунах

   Что губит снег - то взгляд творит,
   Посмотришь - и опять веснится,
   И на галерах глаз твоих,
   Я раб, прикованный к ресницам.
   И в синеве затрепетав,
   Взлетит волна, вздохнет и ахнет,
   И я, мой милый капитан,
   Живу от взмаха и до взмаха.

"Влюбленный раб"

  
   Итак, я вступил на ярмарочную площадь в качестве раба моей же Виртуали. Судя по-всему, раба сексуального, хотя непохоже было, что Кори собирается когда-нибудь использовать меня по прямому назначению. Впрочем, радужные брюнетки с золотыми драконьими глазами и, соответственно, с драконьим же характером не в моем вкусе. Во всяком случае, до сих пор я с такими дамами дела не имел, правда и о невозможности таких союзов тоже ничего не слышал. Хотя, о чем я говорю? Не бывает таких женщин в нормальной жизни! Такими бывают только Виртуали, да к тому же Высшие. Куда уж нам, обыкновенным невиртуальным людям. Нас ведь случай мотает, как бумажного змея с оторванной бечевкой, а они этим самым случаем помыкают как хотят, словно... словно лупарь-примаком каким.
   Рабство нисколько не мешало мне поглядывать по сторонам, правда задавать вопросы я не решался, а то и впрямь, чего доброго, сдадут в дахардяги - и пиши пропало!
   Столбуны оказались, чем-то вроде поселка городского типа, построенного вокруг торжища, которое функционировало круглый год. Само торжище было обнесено высоченной каменной стеной, а всякие сопутствующие строения, дома, маленькие мастерские, харчевни и гостиницы были свободно рассыпаны вокруг него.
   Мы проследовали к широко распахнутым, окованным бронзой воротам в стене, рядом с которыми, конечно же, обнаружилась стража. Впрочем, особо грозного впечатления стражники не производили, так обычная охрана обычного рынка, таких сотрудников частных охранных предприятий в России пруд пруди. Вот только вооружены они были довольно странно - небольшими медными тарелками, от которых тянулись толстые витые провода к выкрашенным молотковой эмалью квадратным коробкам на поясе. У правой ноги одного из охранников нетерпеливо перетаптывалась сплошь покрытая роговыми пластинами птичка, размером с небольшого страуса. Голова птички неуловимыми глазом движениями поворачивалась из стороны в сторону, казалось, сканируя пространство перед собой, на лапах имелись страшенного вида шпоры, а клюв был в добрую ладонь длиной и острый, даже на вид. Еще у славного птаха имелся приплюснутый кроваво-красный гребень на бронированной голове и небольшие сережки. Пышный черно-рыжий петушиный хвост, торчащий сзади, в данном случае, видимо следовало считать чем-то вроде плюмажа на рыцарском шлеме.
   Рядом с воротами имелась странная надпись:
   "Территория ярмарки охраняется сторожевыми петухами"
   Увидев нас с Виртуалью, полноватый, одетый в черное охранник, восхищенно посмотрел на Кори, потом презрительно на меня, и спросил:
   - Госпожа продает или покупает?
   - Госпожа покупает, - коротко бросила Виртуаль и вошла в ворота. Я потопал за ней.
   Ярмарка оказалась целым городом, состоящим из павильонов, павильончиков, торговых палаток и рядов, здесь можно было заблудиться, она оглушала и ослепляла словно цирк-шапито, медью, мишурным блеском и манящим духом наживы и обмана.
   Перед входом в главный торговый павильон возвышался пузатый, начищенный до блеска корабельной рынды идол с лобастой рогатой башкой. Один рог был обломан, зато второй гордо сиял на сентябрьском солнышке. В одной лапе идол сжимал натуральный мясницкий топор, а в другой - объемистый кошель из которого в корыто у подножья изваяния падала тоненькая ржавая струйка. Поскольку на время пребывания в качестве лупарь-примака, я был лишен права задавать вопросы, я решил для себя, что это, скорее всего, идол Наживы. Или памятник рыночной экономике, как вам больше нравится.
   Тут же к Виртуали подскочил тщедушный мужичонка в обвисших джинсах и грязноватой футболке с надписью "За показ денег не берем" и начал ей что-то горячо втолковывать. Судя по всему, это был местный чичероне, получающий определенный процент от ярмарочных сделок. Прислушавшись, я сквозь разноголосый ярмарочный гомон различил:
   - Госпожа, вашего примака можно выгодно продать. Не упускайте свою удачу! Да и зачем Вам с вашей-то красотой какой-то примак? Понимаете, тут какое дело? Резваниха, хозяйка рыбных рядов, своего давеча случайно придавила, когда они четырнадцатую позицию Камасутры отрабатывали, слаб оказался лупарь, пылкости хозяйской не выдержал, вот жила у него и лопнула. Ваш-то вроде на вид поздоровше будет. Триста монет Резваниха дает, это если без знания Камасутры, а ежели со знанием, то и все семьсот даст. Его только подкормить немного, а так он с виду лупарь крепкий, хотя, конечно, товар проверки требует. Пойдемте, я вас к Резванихе отведу, она пробу снимет, а уж там договоримся!
   Кори повернулась ко мне, драконьи глаза ее недобро смеялись.
   - Как у тебя с Камасутрой, а, Артемий? Четырнадцатую позицию сдюжишь?
   Вот это она уже зря! Так мы не договаривались. Я повернулся и молча пошел прочь. Я ужом ввинчивался в разноязычную толпу, нырял меж палаток с разнообразным товаром, стараясь напрочь затеряться в лоскутной рыночной жизни. Я согласен был поменяться судьбами с Абрахамом, только бы оказаться подальше от радужной брюнетки, возомнившей о себе, черт знает что. Наконец, я счел, что оставил меж собой и бесстыжей Виртуалью достаточно прилавков, торговых рядов, попрошаек и солидных покупателей, и остановился, чтобы перевести дух.
   Снова почувствовав себя человеком, а не каким-то лупарем бесправным, я вытащил уже неизвестно какую по счету последнюю сигарету, с удовольствием закурил и осмотрелся. Неподалеку находился небольшой, выкрашенный в веселенькие цвета павильончик, рядом с которым на железном столбике имелась вывеска:
   "Абсолютно черные тела, оптом и в розницу. Черные дыры на заказ. ООО "Зги и Зги"
   "Ишь ты, - подумал я, вон какое дело! Здесь оказываются, даже физическими абстракциями торгуют. Интересно, кто их покупает? На это, пожалуй, стоит посмотреть!
   Ждать пришлось недолго. В павильончик вошел серьезного вида мужик, явно мастеровой, с большим серебристым термосом из нержавейки и обшарпанным чемоданчиком, в каких слесари-сантехники носят инструменты. Я последовал за ним внутрь павильона.
   На стенах павильончика висели копии разнообразных патентов и лицензий, что должно было убедить потенциального покупателя в солидности сего торгового заведения.
   Кроме абсолютно черных тел, в павильончике торговали всякой всячиной. Тут были чучела диковинных рыб-аксонов, выловленных, если верить табличкам непосредственно в море Дирака, изящные лампы-аттракторы, причем, некоторые явно странные, небольшие, похожие на рогатые луковицы семена комнатных декоративных фракталов и прочая чепуха.
   Мужик демонстративно грохнул термос на прилавок и сходу накинулся на лысоватого продавца-очкарика, нервно теребившего в руках древнюю логарифмическую линейку:
   - Это что, по-вашему, абсолютно черное тело? Это натуральный дуршлаг, а не черное тело. Его даже абсолютно серым назвать язык не поворачивается! Вот, гляди!
   Недовольный клиент вытащил из кармана какую-то штуковину, похожую на лазерную указку, которая, кстати, таковой и оказалась, отвинтил крышку, перевернул термос и вывалил на прилавок сгусток тьмы.
   Мне показалось, что если в природе и существуют абсолютно черные тела, то именно одно из них и лежит сейчас на прилавке, однако, мужик был другого мнения.
   - Смотри, - зло сказал он. - Включаю!
   Он включил лазерную указку и направил луч на сгусток. Луч пропал.
   - Все правильно, - сказал продавец, продолжая мучить в руках несчастную линейку. - Он и должен пропасть, как же иначе.
   - Погоди, сейчас появится, - мужик извлек старинный хронометр в массивном желтом корпусе и уставился на секундную стрелку. - Сейчас...
   Через некоторое время откуда-то сбоку сгустка тьмы появилась жиденькая струйка света.
   - Во! - вскричал умелец. - Пятнадцать с половиной секунд и пошла утечка. Видал? - обратился он ко мне. - Халтурщики, контрафактом торгуют, а дерут, как за фирму!
   Продавец печально вздохнул, отложил многострадальный вычислительный инструмент, достал какие-то бланки и принялся их неторопливо заполнять. Видимо, факт халтуры был действительно налицо.
   - Подпишите вот здесь, и еще здесь, - обратился он к скандальному покупателю. - Товар мы отдадим в ремонт, а вам временно выдадим контрольный экземпляр. И ни к чему было так кричать, господин Савкин, вы же наш постоянный клиент, а постоянным клиентам мы всегда идем навстречу.
   Продавец аккуратно подшил бумажки в скоросшиватель, сходил в подсобку и принес оттуда картонную коробку с надписями на непонятном языке. Из коробки он небрежно, словно котенка за шиворот вытащил черный комок и положил перед господином Савкиным. Бракованный экземпляр абсолютно черного тела он сгреб в ту же коробку, унес в подсобное помещение и тотчас же вернулся.
   - Проверять будете? - скучным голосом спросил продавец.
   - И проверю, еще как проверю, - сопя ответил покупатель. Чувствуется, что скандалить ему уже расхотелось, да и вообще, с виду мужик был не скандальный, нормальный мужик.
   Савкин вытащил из сумки штатив, установил в нем лазерную указку, потом нахально взял с прилавка логарифмическую линейку, обмерял ей контрольный экземпляр, что-то записал на клочке бумаги и принялся за расчеты. Надо сказать с легендарным вычислительным инструментом он обращался виртуозно, словно фокусник с игральными картами, движок так и летал по шкалам. Наконец он удовлетворенно хмыкнул и сообщил:
   - Квантовая постоянная времени данного объекта девятьсот сорок пять плюс-минус одна целая, шесть в периоде секунд. Так что, можно выпить пива, пока оно тут проверяется. Ты как насчет пива? - обратился он ко мне.
   - Я? Нормально, - неожиданно для себя сказал я. - С удовольствием составлю компанию. Только вот с деньгами у меня слабовато.
   - А, ерунда, - махнул рукой новый знакомец. - Главное - чтобы душа хотела, а она у тебя хочет пива и душевного разговора, это, как говорил знатный жизнелюб Ландау - очевидно!
   - Ну, если сам Ландау, - я поежился, вспомнив уравнения из студенческого бестселлера, Ландау Лифшица, который мы называли "Ландавшицом", - в общем, я не против, а очень даже "за"!
   - Ну, тогда пошли, тут неподалеку палатка с Растюпинским Молодецким имеется, вот это пиво, так пиво, да еще под чехонь! Тебя как звать-то, коллега?
   - Артемий, - растерянно ответил я, несколько удивленный, что меня так вот сразу записали в коллеги.
   - Хорошее русское имя, - одобрил специалист по абсолютно черным телам, - а меня - Николай. Хотя почему-то называют исключительно по фамилии - Савкин. Даже пресса. Савкин то, да Савкин сё. А у меня, между прочим, еще и отчество есть, Николай Васильевич Савкин, по призванию и профессии народный умелец из славного города Растюпинска. Ты как, не бывал у нас?
   Я честно признался, что не бывал и, внезапно проникнувшись доверием к этому человеку, не какому-нибудь виртуальному существу, а абсолютно нормальному земному чудику, добавил:
   - И, похоже, никогда не буду. Нелегалов, знаете ли, Николай Васильевич, нигде не празднуют. А я, сам не пойму как угодил в нелегалы, но вот попал же... так что, похоже, суждено мне окончить свои дни дахардягой самого низшего разбора.
   - У тебя что, какие-то проблемы? - проницательно спросил народный умелец.
   - Да есть немного, - признался я.
   - Вот за пивом и потолкуем, пиво, оно, как ни один другой напиток, способствует расцветанию мысли, - решил мой новый знакомый и во всю прыть устремился к синему павильону с надписью во всю стену "Растюпинское молодецкое".
   Я постарался не отстать от случайно обретенного товарища, был он человеком, судя по всему опытным и основательным. Авось подскажет что-нибудь путное.
   В пивном павильоне Савкина, похоже, хорошо знали, потому что к нам немедленно подплыла могучая, истинно пивная официантка с фигурой располневшей статуи свободы, трехлитровым кувшином, двумя объемистыми глиняными кружками и связкой вяленой чехони. На кувшине красовался герб города Растюпинска, на коем было изображено лихого вида пернатое существо с человеческими глазами и в коротких рэперских штанах. Трехпалой лапой существо попирало поганого змия, видимо зеленого, а в каждом рукокрыле держало по ведерной кружке. Кружки тоже были ничего себе, фирменные, то есть, те, которые принесла пивная свобода, а не те, которые на гербе. На их выпуклых боках вовсю отплясывали трепака разудалые парни с гармоняками на пузяках, видимо, это и были растюпинские молодцы. К слову сказать, пиво было действительно отменное.
   Мой новый друг подтвердил мои догадки, объяснив, что на кувшине изображен не кто иной, как сам Дикий Кур, покровитель города Растюпинска, ну, а молодцы с гармоняками, они, что в Растюпинске, что в Африке - молодцы и есть.
   Хлебнув "Молодецкого", я и сам почувствовал себя почти молодцом и слегка приукрасив, поведал Савкину свою историю, начиная с вокзального цыганенка и кончая гнусной выходкой коварной Виртуали.
   - Мда, - сказал народный умелец, ловко отделяя золотистую пластину вяленой чехони от хребта и отправляя ее в рот, - это называется, влип по самый верхний предел интегрирования. Кстати, зря ты на свою дамочку баллон катишь, без нее давно был бы тебе полный карачун и нулевая вариация. Вообще, с научно-магической точки зрения, твой случай представляет определенный интерес. Ковариацип женского пола, это, я тебе скажу, явление чрезвычайно редкое и до сих пор малоизученное. Но кое-что, все-таки известно, правда большинство экспериментаторов того,... в общем, вероятность их существования упала до нуля. Вечная им научная слава. Короче говоря, дело обстоит так. - Савкин взлохматил волосы, словно лектор, читающий туповатым студентам курс квантовой механики.
   - Известно, что большинство ковариаципов обладают способностью менять вероятность желательного или нежелательного для клиента события в пределах, приблизительно, от ноль целых двух десятых, до ноль целых восьми. Лучшие экземпляры способны добиться показателей от ноль плюс эпсилон, до единицы минус эпсилон, где эпсилон, как тебе известно, бесконечно малая величина. А вот ковариаципы женского пола, да еще со способностью материализации в человеческой ипостаси, теоретически способны оперировать вероятностями больше единицы. Понятно? Кстати, она хотя бы красивая?
   - Жутко, - признался я, - только вот вторая ипостась у нее драконья, и характер соответственный.
   - Характер от ипостаси не зависит, - заметил мой собеседник, хотя некоторые теоретики, например, мой хороший знакомый профессор Гешефт-Карасиков, утверждают, что где-то на уровне второй гармоники зависимость все-таки имеется. Но это только в теории.
   - Ну и что мне теперь делать? - спросил я. Возвращаться к Виртуали? Чтобы она меня снова в лупарь-примаки определила? Ей-то потеха, а мне каково?
   - Вот видишь, и чувство юмора у нее имеется, - не то всерьез, не то в шутку заметил Савкин. - А у виртуалей чувство юмора - редкость. Так что, с научной точки зрения, тебе, парень, крупно повезло, а вот с человеческой - наоборот. Что делать? Ну, с временным амулетом местной реальности я тебе помогу. Это не есть большая проблема, как говорит мой приятель Гешефт-Карасиков. А вот с твоим личным Амулетом, дело обстоит гораздо сложнее. Строго говоря, вероятность вернуть его исчезающее мала, поэтому тебе просто необходима помощь высшей Виртуали, способной оперировать вероятностями больше единицы. Я бы, наверное, смог бы смастрячить тебе новый Амулет, да вот беда, пока существует старый этого делать ни в коем случае нельзя
   - Почему это нельзя? - простодушно спросил я.
   - Потому что, когда два существа занимают в конкретной реальности одно и тоже место, может получиться большой Бабах, - пояснил Николай. Короче - бздынь - и тишина. Даже незабудки положить некуда будет.
   После такого заявления, вспоенный пивом молодец во мне закручинился, а настроение упало до нуля минус эпсилон. Если выражаться научно.
   - Ну ладно, не расстраивайся, еще не вечер, - изобретатель извлек свой хронометр, посмотрел на циферблат и констатировал:
   - Ага, через пять минут и десять секунд проверка закончится, сейчас пойдем к Зги, заберем мой товар, а потом двинем в растюпинские торговые ряды и соорудим тебе временный амулет. Заодно посмотришь, чем богат и славен наш непростой городок.
   Мы уж совсем было собрались уходить, как из-за дальнего столика поднялся какой-то бледный, словно упокойник детина и косвенными шагами направился к нам.
   - Не узнаешь, гад? - печально спросил он. - Всю поясницу мне стоптал, компрессор угробил, а теперь вот, не узнаешь? Н-нехорошо! Выпьем?
   Детина был по-деревенски могутен, широк в плечах, только вот только слегка бледноват и уши имел корявые.
   - А т-ты п-полежи с мое на леднике, вообще зеленый станешь. Вот еще и уши крысы обгрызли, ну как я в таком виде к девкам пойду? - горестно прогудел детина, продемонстрировал обгрызенные уши и повторил предложение выпить.
   Я, кажется, начал догадываться кто это такой.
   - Абрахам? - воскликнул я. - Ты же...
   - А я хозяину сказал, что бился за его д-добро с Высшей Виртуалью и еённым лупарем и п-победил. Всю рост-траву отстоял, до листика.... Все подтвердили..., все видели, как я вас у-уделал. Хозяин меня обратно в ч-человеки перевел, все равно моя железяка напрочь г-гикнулась, компрессор н-накрылся, правая задняя н-нога отвалилась на фиг.... Выпьем, а потом к девкам? Х-хрен с ними, с ушами, у мужика уши не самое главное! Так ведь, а? Или не уважаешь? Как ты можешь меня не уважать, ежели я тебя п-поборол?
   - Некогда мне, извини, Абрахам, дела... - попытался отговориться я, но подвыпивший отставной дахардяга крепко ухватил меня за лацкан куртки и отпускать, так просто, похоже, не собирался.
   Тут Савкин быстро извлек из кармана маленькую медную тарелочку, наподобие тех, что я видел у охранников и приложил ее Абрахаму к мягкому месту. Раздался электрический треск, запахло грозой, и только что пьяный вдрабадан селянин мгновенно протрезвел. Некоторое время он осваивался с ощущением абсолютной трезвости, потом его бледная и без того безрадостная физиономия приняла и вовсе плаксивое выражение.
   - Эх, не поняли вы меня, братцы, - скорбно сказал он. - Теперь вот заново все начинать придется.
   И твердыми шагами направился к стойке со спиртными напитками.
   - Что это было? - спросил я у Савкина. - Электрошокер?
   - Электроопохмел, - пояснил изобретатель. - Теперь он пару месяцев трезвым ходить будет, сколько не выпьет. А вот к девкам ему сейчас - в самый раз. Любая останется довольна. Такой вот побочный эффект. Ну, нам пора.
   Мы зашли к "Зги и Зги", Савкин аккуратно убрал в термос успешно прошедшее проверку абсолютно черное тело, после чего повел меня в Растюпинские торговые ряды.
   - Скажи, друг-умелец, - обратился я к изобретателю, - а на кой тебе оно сдалось, это абсолютно черное тело?
   - Да я иногда миры творю, - смущенно сознался мой спутник, - демиург я, правда местного значения. Кстати, у меня ведь тоже свой Ковариацип имеется, хочешь покажу?
   - Хочу, - ответил я. - А то я думал, что моя Виртуаль единственная на свете!
   - Ковариацип-цип-цип! - позвал Савкин.
   Рядом с нами прямо из воздуха возникло нечто вроде покрытого мелкими перышками доберман-пинчера с крыльями. Существо преданно посмотрело на хозяина собачьими глазами и тихонько тявкнуло.
   - Вот такой у меня Виртуаль, - изобретатель ласково потрепал Ковариаципа между ушами, отчего пернатый доберман радостно завилял змеиным хвостом с листовидным наконечником. - Не из Высших, конечно, зато предан мне как пес! Правда, цыпа?
   Ковариацип радостно кивнул покрытой коричневыми перышками башкой.
   - Кстати, его зовут Фарт, и он виртуаль-плюс, как и твоя драконша, - добавил народный умелец. - Если, его не злить, конечно.
   Растюпинские торговые ряды занимали целый ярмарочный квартал. Первым делом Савкин с гордостью показал мне загон, в котором под присмотром вожатых гордо прохаживались знаменитые на весь этот мир Боевые и Сторожевые петухи.
   Как я узнал от своего провожатого, у Боевых Петухов была славная история, начавшаяся одновременно с появлением на земле Русской города Растюпинска.
   Впервые упоминание о Растюпинских Боевых Петухах встречается в "Курьей Книге", летописи, написанной неведомым автором немногим больше тысячи лет тому назад. Кстати, отдельные историки до сих пор подвергают сомнение подлинность "Курьей Книги", хотя вряд ли у кого-нибудь хватит духа оспорить существование Боевых Петухов.
   Растюпинцы, однако, все, как один чихают оптом и в розницу на отдельных историков и считают "Курью Книгу" единственным абсолютно достоверным и правильным источником информации о возникновении Города Растюпинска, и связанных с этим обстоятельствах.
   Согласно летописи, безземельный князь Растюпа, рыща с хороброй дружиной по лесам и полям, подвергся немотивированному нападению агрессоров из военно-религиозного ордена Рогоносцев, которые в Курьей Книге прозываются "погаными псами-рогоносцами" за привычку таскать за плечами тяжелые четырехрогие арбалеты. Малая дружина, сопровождавшая князя Растюпу, почти вся полегла в неравном бою, да и сам князь уже отчаялся спасти свой живот, как внезапно из ближайшего леска на рысях появились Дикие Боевые Петухи, которые вместе с воспрядшим духом Растюпой и обломали псам-рогоносцам рога в прямом и в переносном смысле. С тех пор разведение Боевых, а также Сторожевых Петухов считается исконно растюпинским народным промыслом и приносит немалый доход в городскую казну.
   Дело в том, что правильно воспитанный и натренированный Боевой Петух с полтыка пробивает тяжелый бронежилет, склевывает автоматные пули на лету и способен догнать и затоптать любого, самого квалифицированного киллера. Разумеется, столь уникальные бойцовские качества, в сочетании с врожденной дисциплинированностью, неприхотливостью и преданностью любимой профессии, делают сторожевых Растюпинских Петухов незаменимыми телохранителями. К их услугам прибегают не только всевозможные олигархи и прочая скоробогатая публика, но и коронованные особы, видные государственные и религиозные деятели, включая, по слухам, самого Папу Римского. Впрочем, заложенное еще в яйце обостренное чувство чести, не позволяет Петухам служить всевозможным подозрительным и криминальным личностям, чем и объясняется высокая смертность среди последних.
   - Красавцы! - гордо сказал Савкин, как будто лично высиживал яйца, из которых вылупились боевые цыплята.- Смотри, как выступают, а гребни-то, гребни! Здорово, братцы!
   Боевые Петухи приветствовали народного умельца дружным мужественным кукареком, а их вожатые встали по стойке смирно.
   По всей видимости, мой спутник был весьма уважаемой и популярной личностью.
   - Вольно! - добродушно скомандовал Николай Васильевич, и, обращаясь ко мне, добавил:
   - Ну что, Артемий Прокопьевич, впечатляет?
   - Еще как, - искренне ответил я, про себя, однако подумав, что все это, конечно, здорово, только как с моим Амулетом-то?
   - Не беспокойся, Артемий, - угадал мои мысли Савкин, сейчас дойдем до моей лавчонки и будет тебе вид на жительство в этой реальности. Временный, к сожалению.
   Мы неторопливо прошли мимо старинных торговых рядов с неизменными каменными арками, под которыми разместились уличные прилавки, где торговали всякой всячиной. Запчастями для дахардяг, самостирающимися джинсами с лейблами знаменитых фирм, сувенирными камнями, извлеченными из-за пазух известных политиков и бизнесменов, экстремальной косметикой, для дамочек, желающих одинаково хорошо выглядеть во время всевозможных стихийных бедствий, ну там, типа цунами, торнадо, бракоразводного процесса с мужем-олигархом, и прочей житейской чепухи.
   Лавчонка народного демиурга обнаружилась сразу же за торговыми рядами. Технокоммерческое заведение размещалось в старинном одноэтажном строении из вышелушенного временем багрового кирпича, какие до сих пор частенько встречаются в русских селеньях. На заведении имелась надпись:
   "ООО "Савкин и Ко" Столбуновский филиал"
   У входа в магазинчик клубилась небольшая, но довольно скандальная очередь, состоящая в основном из женщин разного возраста и социального положения. При дамочках имелись и мужчины, причем, если женщины выглядели возбужденными и решительными, то их спутники являли собой образцы печальных агнцев, ведомых на заклание. Впрочем, агнцы казались весьма потрепанными жизнью, так что, только мужская солидарность не позволяла мне называть их так же, как некоторые особо экзальтированные дамы из очереди. А именно - козлами.
   - Стоять, козел! - командным голосом гаркнула дородная особа, заметив, что ее спутник незаметно, бочком-бочком, отбился от очереди и собрался рвануть куда подальше. Совсем, как я недавно, от своей обнаглевшей Виртуали! Я внутренне посочувствовал мужичку, но помочь ему, увы, ничем не мог.
   Поименованный козлом бросил тоскливый взгляд на большую деревянную бочку-рюмочную с надписью "Живодка в розлив", вздохнул и нехотя вернулся к своей спутнице.
   - За чем это они стоят? - спросил я у Савкина.
   - За электроопохмелами, - с довольным видом ответил владелец торговой точки. - Идет торговлишка-то!
   Я сообразил, что некоторые мужички являются мужьями, кое-кто - лупарь-примаками или, ежели по современному, бой-френдами, но всех их сегодня ожидает одна и та же участь - быть электроопохмеленными к вящей радости жестокосердных подруг. После чего два месяца подряд, страдая душой, и напрягаясь телом, потворствовать их женским фантазиям и капризам, не имея возможности даже по-человечески наклюкаться в компании свободных мужчин.
   - Нам сюда, - прервал мои размышления Николай Васильевич, и мы зашли с бокового служебного входа.
   Служебное помещение лавки разделялось на небольшой склад и кабинет, в котором стоял дешевый школьный письменный стол с открытым ноутбуком на заваленной какими-то бумагами столешнице и черным рогатым телефоном жутковатого наркомовского вида. Несколько старомодных венских стульев, неизменный сейф, выкрашенный отвратительной зеленой краской, а также фикус в деревянной кадке дополняли меблировку. Дизайнеров здесь явно не привечали. Фикус давно не поливали, в кадке было полно окурков, из чего я заключил, что какое-никакое курево в этом мире имеется. Почему-то от этого на душе стало легче.
   Савкин уселся за стол, снял тяжелую черную трубку и сказал:
   - Софочка, - Василий на месте? Товар принимает? Пусть поторопится, потому что я его жду. И принеси нам, пожалуйста, кофе с живодкой.
   Материализовавшийся пернатый доберман-ковариацип немедленно улегся под фикусом, вытянул когтистые, покрытые чешуей лапы, улыбнулся хозяину во всю клыкастую пасть, после чего сунул голову под крыло и мирно задремал. Хотя я и не ветеринар, но заметил, что зубки у Савкинского виртуаля были отнюдь не собачьи. Те еще были зубки.
   Через несколько минут с кабинет впорхнула Софочка, вполне современная секретарша, такую можно увидеть в офисе какого-нибудь процветающего углеводородного предприятия, но никак не в подозрительного вида лавчонке, торгующей электроопохмелами. В руках у секретарши был небольшой чернолаковый поднос, на котором стояли две чашечки кофе и маленький графинчик с чем-то опалесцирующим.
   Осторожно обойдя чутко дремлющего виртуаля-добермана, секретарша поставила подносик на стол и удалилась, грациозно покачивая сетчатыми бедрами. Юбка у Софочки была явно виртуального фасона.
   - Клиентам нравится, - заметив, куда я смотрю, заметил Савкин, наливая из графинчика в рюмку. А клиенток взбадривает, - Рекомендую изобретение моего коллеги Гешефт-Карасикова - живодку. Никакого похмелья, к тому же заметно повышает творческий потенциал. Если бы все перешли на этот напиток, нужда в электроопохмелах пропала бы, только вот массовое производство живодки наладить практически невозможно. Коррупция, водочная и пивная мафии, сам понимаешь...
   На черном лаке подноса в палехской манере была представлена битва Дикого Кура с неприятного вида существами женского пола, возможно, гарпиями. Эпический был поднос, ничего не скажешь.
   Только мы успели выпить по чашечке кофе и слегка повысить свой творческий потенциал при помощи живодки, как в кабинетике возник смуглый долговязый тип, похожий на Чингачгука, с длинными черными волосами, забранными на затылке в хвостик.
   - Гуцул, Василий Изворашевич, - отрекомендовался он и после того, как я представился, спросил: - Что-то случилось?
   - Да вот, нашему новому сотруднику надо срочно оформить временный амулет реальности, - ответил за меня Савкин. - У тебя в заначке наверняка имеется парочка доз, так что, давай, быстренько добавь необходимые ингредиенты, да пропиши хорошего человека в этом мире. А то у парня и так неприятности, а он еще и без регистрации. Нехорошо. Кстати, его зовут Артемием, прошу любить и жаловать.
   - Пойдем, Артемий, - по-простецки сказал Василий Изворашевич, - ничего, если я на ты?
   И увлек меня в глубины торгового дома "Савкин и Ко".
   Как выяснилось, в подвале торгового заведения располагалась небольшая, неплохо оборудованная, хотя и довольно странная мастерская. По кирпичным, потемневшим от времени стенам были развешаны какие-то непонятные суставчатые железяки, издававшие время от времени жутковатые скрипы. Заметив, что мне немного не по себе, Василий объяснил, что это всего-навсего запасные конечности к дахардягам, совершенно безобидные, если, конечно держаться от них подальше. На длинных полках стояли многочисленные колбы, реторты и просто бутылки, в которых что-то шевелилось. Возможно, это были человеческие сущности дахардяг, томящиеся в ожидании пока их механические носители будут отремонтированы. У дальней стены громоздились картонные коробки с электроопохмелами, а на лабораторном столе стоял мой давний знакомец - термос с абсолютно черным телом.
   Чичгангук-Гуцул увлек меня в небольшой закуток, в котором стоял большой железный сейф, почти такой же, как в кабинете у Савкина, только коричневый, компьютерный стол с развороченной рабочей станцией, плазменным дисплеем и древним матричным принтером, из которого торчал кусок медной фольги, с пробитыми насквозь непонятными знаками, и пара кресел на колесиках.
   - Посиди пока, вон, журналы почитай, - сказал мне Гуцул, открыл сейф и что-то извлек из него, после чего снова запер тяжелую бронированную дверцу и куда-то вышел.
   От нечего делать, я занялся журналами. Здесь были "Вестник параллельных пространств" за прошлый год, "Вопросы техномагии", "Виртуали в своем многообразии" и прочие совершенно незнакомые мне издания. Научная абракадабра была щедро пересыпана рекламой с полуголыми змеедевами и прочими женскими особями экзотического вида. Девочки были, как говориться, на любителя. Мне сразу вспомнилась Кори, она-то хоть в одной из своих ипостасей была похожа на женщину, не то, что эти красотки. Я полистал журналы, но созданий, подобных моей Виртуали так и не нашел. Наверное, Высшие Виртуали брезгуют сниматься в рекламе.
   Вскоре Савкинский помощник вернулся. В одной руке у него был одноразовый шприц, наполненный чем-то, похожим на расплавленное серебро, а в другой - дыхательная маска, присоединенная к небольшим кузнечным мехам.
   - Придется немного потерпеть, - сообщил он мне, внимательно изучая содержимое шприца на просвет. - Давай, засучи левый рукав и работай кулаком.
   Похоже, он собирался вкатить содержимое шприца мне в вену.
   Я послушно закатал рукав и старательно принялся сжимать и разжимать левый кулак.
   - В шприце концентрат местной реальности, - доходчиво объяснил новоявленный медбрат и ловко всадил мне в руку толстую иглу. - Сначала будет худо, так что придется потерпеть, а потом концентрат растворится в крови, и ты станешь для этого мира своим. Если, конечно, он тебя не отторгнет.
   - А если отторгнет? - хотел спросить я, но не успел, потому что тут-то мне и стало худо.
   Мои же собственные мышцы сдавили мне горло, мои легкие отказывались дышать, я был удавлен без веревки, утоплен без воды, сожжен без костра, четвертован без топора, колесован без колеса, а также расстрелян, гильотинирован и сварен в кипящем масле. В общем, испытал на себе все казни, любовно выпестованные изобретательным человечеством за его долгую историю. Я совсем было отправился туда, куда милосердно пускают без пропуска и каких-либо амулетов, но мой мучитель прижал к моему лицу дыхательную маску, схватил меха и принялся яростно вдувать в меня местный воздух. Через некоторое время я обнаружил, что могу дышать самостоятельно, хотя и не очень хорошо, но все-таки могу. Боли отхлынули, оставив саднящее ощущение в перехваченной спазмами глотке и ломоту в мышцах, словно я только что переплыл Берингов пролив. Наконец, дыхание полностью восстановилось, и я хрипло прокаркал:
   - Ну и методы у вас, вы их, случайно не у спецслужб позаимствовали?
   - Вообще-то адаптация к новой реальности должна проходить под наркозом в специально оборудованной реанимационной палате с включенным аппаратом искусственного дыхания. Но, поскольку, ты нелегал, то есть, лицо неофициальное, то уж извини, чем богаты... - слегка обиженно сказал Гуцул. - Зато теперь ты здесь свой на целый год.
   - А где же Амулет? - спросил я.
   - Ты что действительно думаешь, что Амулет реальности, это такая блямба, которую вешают на шею или кладут в карман? - Мой мучитель был искренне возмущен моим невежеством. - Забудь эти глупости, Амулет должен находиться у тебя в крови, только тогда он будет работать.
   - А почему я свободно дышал, ходил и вообще, пока ты мне не вколол эту гадость?
   - Ну... - Гуцул на минуту задумался, - пока ты был нелегалом, реальность тебя как бы не замечала, да еще Виртуаль тебя прикрывала, а после нее Васильич со своим песиком, а сейчас, тебя, так сказать, обнаружили. Поэтому тебя так и колбасило. Вот, к примеру, если ты едешь без билета, то пока контролеры тебя не сцапали, чувствуешь себя вполне комфортно, а когда поймают - совсем наоборот. И здесь то же самое, только ты заплатил штраф, и тебе разрешили ехать дальше.
   - Понятно, - ответил я уже почти нормальным голосом. - Ну, я пойду, что ли. Спасибо за регистрацию.
   - Не за что, - любезно отозвался Чингачгук и вдруг заорал, тыча пальцем в медный прибор, который я сначала принял за морской барометр:
   - Посмотри, что творится!
   Стрелка прибора металась по шкале, отградуированной в процентах от нуля до ста, то и дело заскакивая за предельные отметки.
   - Что случилось? - не понял я.
   - Это виртуометр Больцмана, измеритель напряженности вероятностного поля, - объяснял мне Гуцул, пока мы бегом поднимались по лестнице. - Вероятность прыгает от отрицательного значения до ста пятидесяти процентов. Отродясь такого не видывал!
   Здание содрогнулось. В подвале залязгало и зазвенело, наверху пронзительно завизжала дамско-козлиная очередь. Мы поспешно выскочили наружу.
   Над ярмаркой реял радужный пернатый дракон, из разверстой пасти которого вместе с языками синего газового пламени вылетали невидимые глазу, но ощущаемыми всем сущим и вещим вероятностные волны. Вероятностный шторм, вызванный дурным настроением, а вернее, яростью Высшей Виртуали обрушился на Столбуны.
   Ярмарочная площадь треснула, плеснув в небеса живым пламенем, из расщелины полезли какие-то мелкие существа с вилами и лопатами и мгновенно смешались с продавцами и покупателями.
   Женщины из очереди за электроопохмелами превратились в отвратительных черногубых вампирш с тонкими острыми клыками чуть ли не до сосков. Другие перекинулись в гарпий и горгулий, в вопящей толпе этих созданий я заметил нескольких омерзительных драных кошек с голыми крысиными хвостами и кокетливыми бантиками на жилистых облезлых шеях. Мужчины же, как и следовало ожидать, оказались, чуть ли не поголовно козлами, среди стада которых растерянно прыгали немногочисленные кролики и зайки.
   Если бы не пернатый доберман Савкина, смягчивший удар вероятностного шторма, быть бы мне тоже козлом или бараном, во всяком случае, даже под прикрытием народного умельца и его виртуаля, мне жутко хотелось кого-нибудь забодать.
   Ярмарка защищалась, как могла.
   С ярмарочной площади один за другим, с разбега по пологой параболе двоякооперенными ножами устремлялись к дракону Боевые Петухи. Летать по-настоящему они не умели и пытались достать врага в баллистическом броске, ловко подруливая куцыми крылышками. Некоторые были отброшены волной отрицательной вероятности, другим везло больше, их мощные клювы пробивали плотное оперение пернатого дракона, и бойцы некоторое время болтались под широко распахнутыми крыльями, чтобы, в конце концов, сорваться с них и снова броситься в битву.
   Завидев меня, дракон стряхнул с себя сторожевых птахов, зарычал, свалился на крыло, словно пикирующий бомбардировщик и устремился вниз. Я почувствовал, что окончательно превращаюсь в копытное животное.
   Тут Савкин выхватил из кармана какой-то круглый предмет и швырнул его на площадь.
   Оглушительно ухнуло, и реальность прекратила свои корчи, словно ей вкатили лошадиную дозу успокаивающего. Только со стороны ворот и загона со сторожевыми петухами доносилось негодующее клохтанье.
   Дракон на миг потерял равновесие, выровнялся, приземлился между пивным ларьком и будкой холодного сапожника, со скрежетом прочертил алмазными когтями белые полосы по брусчатке торговой площади и остановился прямо напротив нас. Доберман-Ковариацип рванулся было к нему, но Савкин прикрикнул на своего виртуаля и тот в недоумении замер, кося на хозяина влажными глазами.
   - Мой поклон Высшей Виртуали, - церемонно сказал народный умелец и в самом деле поклонился. - Госпожа чем-то недовольна?
   - Еще бы! - взревел дракон. Или драконица. - Вот этот тип от меня сбежал, а я, между прочим, поручилась за его поведение перед советом Высших Виртуалей и обязана вернуть моего подопечного в родную реальность, чего бы мне это ни стоило.
   - Вы поступили опрометчиво, Госпожа, поручившись за существо с такой низкой вероятностью экзистенции, - заметил Савкин. - Опрометчиво, но благородно.
   - Спасибо, - сказала Высшая Виртуаль, взмахнула побитыми петухами крыльями и даже сделала нечто вроде книксена. Даже в драконьей ипостаси Кори ухитрялась оставаться грациозной. - Отвернитесь, пожалуйста, мне надо сменить облик. Разговаривать в таком виде невежливо с моей стороны.
   Мы отвернулись. Через мгновение раздался сорванный, с хрипотцой, голос радужной брюнетки.
   - Можете повернуться, господа. Это и к тебе относится, урод!
   Урода я принял на свой счет, но почему-то не обиделся. Во-первых, урод - это все-таки не так оскорбительно, как козел. А во-вторых я больше не чувствовал себя изгоем, вынужденным прятаться от реальности под крылом декоративного дракона. Впервые я понял, что чувство собственной легитимности, когда ты уверен, что принят в мире, как равный - великое чувство.
   - Что тебе надо от меня, Кори? - спросил я радужную брюнетку. - У меня уже есть Амулет этого мира и этого мне пока достаточно. Поживу, осмотрюсь, найду себе какое-нибудь занятие, в мире, знаешь ли, много интересных занятий, а там посмотрю, стоит ли мне возвращаться домой. По-правде говоря, ничего хорошего меня там не ждет, кроме старости. Но быть одиноким стариком, это ведь не самая увлекательная работа, хотя и довольно распространенная. Короче говоря, я не спешу играть под сурдинку, так что... Фирма больше не нуждается в ваших услугах, сударыня. Вот, получите выходное пособие.
   И я протянул Кори свою единственную монету в пятьдесят виртов.
   - Дурак, - сообщила радужная брюнетка. Глаза ее налились расплавленным золотом. - Ты ничего не понимаешь. Через год эта реальность убьет тебя, потому что ты не ее, ты чужой. Объясните же ему кто-нибудь, а то он меня, похоже, не слышит.
   - К сожалению, она права, друг Артемий, - серьезно сказал Савкин. - Ты принял временный амулет и получил право прожить здесь ровно один год. Но второй раз этот фокус не пройдет, так что, тебе следует, внимательно отнесись к словам своей Виртуали. Тем более, что она за тебя поручилась.
   Я посмотрел на Кори. После атаки Боевых Петухов она выглядела ужасно. Разорванный в клочья свитерок и набухшие кровью джинсы, потерявшая радужный блеск, растерзанная прическа, в общем, если бы Ума Турман была радужной брюнеткой с драконьими глазами, то в наиболее кровавых сценах фильма "Убить Билла" она бы выглядела именно так.
   Савкинский Ковариацип-доберман подбежал к Кори, лег на брюхо и осторожно лизнул ей руку. Признал Высшую.
   - Тебе надо подлечиться, - примирительно буркнул я. - И купить новую одежду. А потом поговорим. Только имей в виду, что сейчас я полноценный человек, а не какой-то там лупарь-примак. И обращаться со мной следует соответствующим образом.
   - Посмотрим, - ответила строптивая Виртуаль, и добавила: - Мне нужно принять ванну, а потом разорить какой-нибудь дамский магазин. Желательно фирменный.
   - К вашим услугам, сударыня, - сказал Васька Гуцул, согнул руку кренделем и увлек Кори в лавку.
   Я подбросил на ладони монетку со слепым стрелком на аверсе, пожал плечами и сунул ее в карман. На данный момент это был весь мой капитал, а капитал нужно беречь и приумножать. Как приумножить свои капиталы я пока не придумал, так что оставалось только беречь.
   Между тем вампирши, гарпии, горгульи и драные кошки почему-то не торопились превращаться в обычных человеческих мегер. Согнав в кучу разбегающихся козлов и кроликов, они подняли невероятный гвалт, требуя возобновить продажу электроопохмелов. И если с козлами было более или менее понятно, то зачем электроопохмел кролику или какому-нибудь зайке - так и осталось для меня загадкой.
   Мимо нас прохромал краснорожий рогатый коротышка со сломанными вилами в волосатой лапе.
   - Эй, мужик, вилы починить можешь? - спросил он Савкина. - А то мне за порчу казенного инструмента в нерабочее время начальство уж вломит, так вломит!
   - Починкой вил не занимаемся, - коротко бросил народный умелец. - Метров через сто будет кузница, там тебе помогут.
   Коротышка почесал в затылке, пахнуло гарью, чесноком и жареной колбасой.
   - Не складываются у меня отношения с кузнецами, - признался он. - А как мне попасть в Ад, не подскажете?
   - Налево и вниз, - ответил Савкин. - Аккурат в ад и попадешь. Только не вздумай где-нибудь свернуть направо, заблудишься.
   - Благодарствую, - сказал краснорожий и проворно захромал налево, волоча за собой поломанное орудие производства.
   Видимо искажение вероятностного поля не прошло бесследно для Столбуновской ярмарки, остаточные явления были налицо. Впрочем, как я заметил, никого это особенно не смущало.
   Мы вернулись в комнатенку народного умельца, слегка повысили свой творческий потенциал, выпив по стаканчику живодки, и стали ждать Высшую Виртуаль.
   - Знаешь, что мы сделаем, приятель, - сказал, наконец, Савкин. - Мы все вместе отправимся в Растюпинск, там у меня неплохая мастерская. Насчет Амулета твоего мира, я тебе уже все объяснил, повторяться не буду. А вот найти негодяя, лишившего тебя права жить своей жизнью помогу. Короче говоря, я сделаю тебе ворлок, то есть, воровской локатор, который будет показывать, где искать поганого супостата. Ты найдешь его и вернешь свой Амулет Реальности. Или убьешь и тогда я смогу сделать тебе новый. Надеюсь, Высшая Виртуаль согласится тебя сопровождать, потому что без исключительного везенья вся эта затея обречена на провал.
   - А кто он, этот вор? - спросил я. - И почему с ним так трудно справиться?
   - Скорее всего, он тоже Виртуаль из Высших. Виртуаль-изгой, воплощение отрицательной вероятности. По-простому - Злыдень. Высший Злыдень получивший законное место в твоем мире. Представляешь, что он может там натворить? Но пока он не подобрал подходящего зелья совместимости и не прикончил тебя - он здесь, а это значит, что все зависит от тебя и твоего везенья, воплощенного в Высшей Виртуали.
   Так что, сегодня отдыхаем, а завтра с рассветом - в путь-дорогу. И веди себя с ней как мужчина, а не как пубертатный подросток, а то мне за тебя неловко. А вот, кстати, и она.
   Нечего и говорить, что принявшая ванну и совершившая налет на местные дамские магазины радужная брюнетка снова была ослепительна.
   - Я все слышала, - холодно сказала она, - надеюсь, господин Савкин, вы поможете нам устроиться на ночь?
   - Я снимаю неподалеку небольшой домик, - скромно сказал народный умелец. Разумеется, там найдется гостевая комната для дамы, а Артемий может переночевать и на кухне. Ничего с ним не сделается, небось, в командировках продавленной раскладушке был рад, не то что, кухонному дивану. Сейчас Василий вас проводит. Василий!
   Василий немедленно появился. Вид у него был усталый, на лбу красовались длинные царапины, нанесенные явно не человеческой рукой. Видимо, продажа электроопохмелов гарпиям и прочим скандальным существам женского пола была довольно утомительным и даже опасным занятиям. Гуцул смочил живодкой носовой платок и тщательно продезинфицировал боевые раны. После чего махнул нам рукой.
   - Пошли что ли, голубки-дракончики, - сказал он. - Только без этих ваших фокусов с вероятностями. Сыт по горло.
   - Где ты достала деньги, - шепотом спросил я Кори, когда мы вышли на улицу. - У тебя же не было ни гроша, а костюмчик-то явно не из дешевых.
   - Немурский бархат, - довольным голосом сообщила Виртуаль. - Ему вообще цены нет. К моим глазам темно-зеленое - это то, что надо. А деньги? Не родился еще торговец, способный отказать в безвозвратном кредите Высшей Виртуали, особенно, если она женщина!
   - Тады ой! - только и смог произнести я.
   И мы последовали за Василием.
   Темнело по-осеннему быстро, наш провожатый поднял большой керосиновый фонарь, кажется, когда-то такие называли "Летучая Мышь", мы миновали ярмарочные ворота и направились к Савкинскому домику, стоявшему недалеко от ограды торжища.
   Вот и день прошел, тьма жадно проглотила его остатки и принялась догрызать тощий лунный серпик. Тьма была голодна, как, впрочем, всегда.
  
  
  

Переход второй

  
   Я шел один, я это знал,
   Но видел - не один,
   Ведь кто-то впереди шагал,
   И кто-то позади.
   Я думал - мы чужие, пусть,
   Я догонял, сейчас,
   Еще лишь шаг и дотянусь
   Я до его плеча.
   Не дотянулся на вершок,
   Он уходил, спеша,
   А тот, который сзади шел -
   В затылок мне дышал.

Фантасмагория. Путник

  
   Похоже, в этом мире дахардяги являлись самым распространенным видом транспорта. Лошади здесь, наверное, тоже имелись но, видимо, использовались исключительно в декоративных или спортивных целях. По крайней мере, даже на ярмарке я ни одной телеги запряженной лошадью не видел. А уж автомобилями здесь, слава богу, и не пахло. Горьковатый осенний воздух был чист и прозрачен, словно в предгорьях Алтая, прямо на обочинах дорог можно было собирать грибы, не опасаясь после их употребления в пищу, обнаружить в своем организме залежи тяжелых элементов или пестицидов, совершенно неполезных для здоровья.
   Да и дорог-то здесь, как таковых не было. Вместо привычных глазу асфальтовых или бетонных лент, напрочь изъязвленных российской непогодой, вместо вдрызг разъезженных двухколейных проселков, здесь были только полосы примятой воздушными подушками травы, да неширокие протоптанные людьми тропинки.
   Наша компания отправилась в Растюпинск с небольшим кортежем из четырех дахардяг. В головной, четырехместной, дахардяге-лимузине разместились мы с Савкиным. Кори все еще не отошла после вчерашнего и предпочла моему обществу компанию собрата-ковариаципа, то есть пернатого виртуаля-добермана Фарта. Третья дахардяга была грузовой и везла закупленные Савкиным на Столбуновской ярмарке товары. В лавке за старшую осталась секретарша Софочка, которая, как выяснилось, отличалась не только эксклюзивными ногами, но и исключительными способностями к торговле. У Софочки был диплом Растюпинского магико-торгового колледжа и степень бакалавра. Вот уж никогда не подумал бы!
   Четвертой, боевой дахардягой - оказывается, здесь водились и такие - управлял наш знакомец Гуцул-Чингачгук. На поворотной рабочей платформе бронированного самохода было установлено нечто вроде модифицированной мортиры, имеющей возможность наведения по углу места. Таким образом, вращением платформы по азимуту и наведением ствола в вертикальной плоскости обеспечивался обстрел практически всей верхней полусферы. На конце тонкостенного крупнокалиберного ствола красовался старомодный зенитный прицел, похожий на стальную паутину или древнюю подставку для сковородок. В целом установка здорово смахивала на цирковую пушку для аттракциона человек-снаряд. Поразмыслив немного, я сообразил, что сие грозное орудие служит для запуска боевых петухов, и что подобное же устройство, скорее всего, использовалось при отражении вероятностной атаки разъяренного Дракона-Ковариаципа на Столбуновскую ярмарку. Подтверждая мою догадку, четверо боевых петухов ровной рысью бежали по сторонам кортежа. Легкость, с которой они держались наравне со скоростными дахардягами кортежа, поражала.
   Со стороны мы выглядели, наверное, весьма внушительно.
   - Слушай, Васильич, - спросил я, - неужели дорога до Растюпинска требует таких предосторожностей? Вокруг вроде бы все тихо и мирно, да и на ярмарке в Столбунах я ни одной подозрительной личности не заметил. Даже наперсточников и бомжей не видал. Нищих, и тех нет. Я уж подумал, что попал в мир без криминальных проблем, а тут - такая охрана.
   Савкин немного помолчал, а потом ответил:
   - Так-то оно так, Прокопич. Если конечно позабыть про беглых дахардяг, которые так и норовят заполучить твою человеческую сущность для запрещенных забав, а транспорт разобрать на запчасти для собственного употребления. Или захватить в плен, а потом выкуп потребовать. Так выкуп - это еще ничего, это можно считать, повезло.... Ну, иххи речные по берегам, те просто жрать хотят. Опять же, дикие Зги по ночам, мелкие виртуали-злыдни.... Ну и, конечно, Слепой Снайпер. Он ведь от заказов не отказывается, ему только цель укажи, а уж выстрелит он сам, в этом смысл его существования. Так что, охрана у нас недаром зерно клюет. Тем более что дорога на Растюпинск - не простая дорога, так же, как и сам город - не просто город.
   Наша дахардяга бодро скользила по желто-зеленой осенней равнине, держась в полуметре над пожухлой травой. Тихонько посвистывали рулевые сопла, на спидометре было около ста километров в час, но скорость почти не ощущалась, настолько плавно мы двигались.
   - Николай, а у тебя дахардяга, чьей сущностью управляется? - я решил немного польстить хозяину каравана, а заодно и продемонстрировать свою техническую грамотность. - Наверное, такой мастер как ты ездит только на юбермехах?
   К моему удивлению народный умелец нахмурился.
   - Я не держу рабов, уважаемый коллега, - с искренней обидой сказал он. - У моих дахардяг мощный искусственный интеллект, процессоры с пересекающейся параллельной архитектурой на базе поверхностей Лобачевского-Римана, гравитационные экраны вместо древних воздушных подушек, широкополосные синтезаторы речи. Мои дахардяги настоящие механизмы, а не железные ублюдки с человеческими сущностями. И запомни, даже у самого простого механизма есть чувство собственного достоинства, поэтому мои дахардяги слуги - но не рабы. И меня удивляет, как ты, специалист по технической кибернетике, мог такое обо мне подумать?
   - А с чего ты взял, что я занимался именно технической кибернетикой? - удивился я. - Я, вроде бы ничего такого не говорил.
   - Да у тебя критерий Найквиста-Гурвица на лбу написан, - засмеялся народный умелец. - Кроме того, как говориться, рыбак рыбака.... А вообще, Прокопьич, расскажи-ка немного о себе. Должен же я знать, кому помогаю.
   - Ну..., - замялся я, - в общем-то, мне нечего особенно рассказывать.
   - Удивительное дело, - заметил Савкин, - те, кому есть, что рассказать, как правило, помалкивают в тряпочку, зато те, кто на самом деле ничего собой не представляют, заливаются, как лягушки в брачный сезон. Не замечал?
   - Замечал, - ответил я. - Только рассказывать-то все равно нечего. Обычная судьба способного инженера-оборонщика, не рекомендованного компетентными органами на руководящие должности. То есть - ведущий-везущий, а дальше - стоп. Дальше уже должности административные, работа с подчиненными и начальством, то есть, смазка между хлебом и колбасой. Видимо, меня сочли недостаточно пластичным, чтобы стать смазкой.
   - А с чего это тебя компетентные органы так невзлюбили? - полюбопытствовал мой спутник.
   - Песни сочинял, - мне было неловко, словно сочинять песни и впрямь постыдное дело. - В молодости.
   - А чего бросил? Плохие что ли песни получались?
   - Всякие, - неопределенно ответил я. - Но и хорошие тоже.
   - И стихи, небось, писал? - проницательно не то спросил, не то констатировал мой собеседник.
   - Был грех, - вздохнул я. - К сожалению, сочинение песен, а равно с ними и стихов военным инженером, рассматривается как признак легкомыслия и неблагонадежности, если, конечно это не песни и стихи к юбилеям начальства и сослуживцев.
   - Прочти что-нибудь, - задушевно попросил Савкин. - Давненько я стихов не слышал, все больше стишата, да рифмованное ёрничанье. Весь Интернет ими забит.
   Терпеть не могу читать собственные стихи, но искушение было велико, и я решился.
   Снег сек пространство. Бил вслепую.
   Кристаллом воздух. Не вдохнуть.
   И отвердев, шкалу, как пуля
   Пробила в градуснике ртуть.
   Не ведал город, петь ли, спать ли...
   И что прохожему дарить,
   С трудом сквозь сито снегопада
   Цедил густые фонари.
   Метели белая хвороба,
   Под ветром острых кромок звон
   Свежезаточенных сугробов.
   Двенадцать било. Никого.
   Я шел... Не это ли начало
   Историй, былей, небылиц,
   Чудесных встреч, знакомых лиц
   И дружеских бесед за чаркой...
   Так я о чем? Зима светлела,
   Метель в сугробы прилегла
   Собакой тихою и белой...
   Двенадцать било. Ночь плыла
   Чуть-чуть кружась и в полный рост,
   Сомнамбулой в беззвучном вальсе,
   Скользя, рискуя, забываясь
   И очертив себя до звезд.
   Так вот, смешались города,
   И время, вроде бы иное,
   Я растерялся. И тогда
   Возник подъезд передо мною.
   Два зверя рядом. Во плоти,
   Но знал я - слеплены словами.
   "Войди, мой брат!"  -  промолвил  Тигр,
   "Войди, мой брат!" - промолвил Агнец...
   - Стоп! - сказал народный умелец. - Похоже, я понял, почему у тебя так запросто увели Амулет Реальности. Ты латентный Бард, а может быть, даже непроявившийся Виртуаль. То есть, скрытый. Поэтому у тебя, как говорится, душа нараспашку, да и сам ты то и дело соскальзываешь в иные реальности. Налицо слабое сцепление с окружающей действительностью. Вот этим-то Высший Злыдень и воспользовался.
   - Погоди, Амулет же в крови, как же он его оттуда достал? Даже если этот Злыдень по-совместительству работает вампиром. Тем более, что меня, между прочим, никто не кусал. И вообще, я в вампиров не верю.
   - Дело хозяйское, - философски заметил Савкин, закурил длинную коричневую сигариллу и протянул мне серебряный портсигар. Угощайся, дескать.
   Похоже, насчет вампиров я несколько погорячился. Может быть, они в этом мире табунами бродят, или стаями летают, как перелетные птицы, кто их знает? Перелетные вампиры, весной - на север, осенью на юг. Я даже голову задрал, - а вдруг стаю увижу, летят себе клином и курлычут, кровушки хотят. Потом сообразил, что если уж существуют перелетные вампиры, то летят они по ночам, а днем отсиживаются в каком-нибудь могильном тенечке. Взяв предложенную сигариллу, я удовольствием закурил. Честное слово, это был правильный табак!
   - В крови-то в крови, - продолжал мой спутник, с удовольствием пыхая медовым дымком. - Да только Высшему Злыдню перетряхнуть твою кровеносную систему раз плюнуть. Водку с кем-нибудь на вокзале пил?
   - Пил, - признался я. - Какой-то командировочный угостил. Небольшого росточка такой, смуглый, а пить, однако, здоров. Водка, кстати была дрянная, меня потом тошнило.
   - Цыганенок, командировочный небольшого росточка.... Экий ты, братец, непроницательный! Дело ясное. Ведь говорила же тебе мама, не пей, с кем попало. Говорила?
   - Говорила, - покаянно согласился я.
   - Ну вот... - начал, было, Савкин, но осекся и внезапно насторожился.
   Равнина кончилась. Дахардяга сбавила ход, а потом и вовсе остановилась. Перед нами была опушка леса, а под нами - растрескавшееся от времени асфальтовое шоссе с неряшливыми, заполненными коричневой водой промоинами. Не было же никакого шоссе, вот только что не было! Да и зачем оно здесь? И еще... Слева виднелись некогда крашеные серебрянкой ворота с намалеванным на них граффити - гигантским, на обе створки, автоматом Калашникова. Рядом была проходная, сквозь мутные стекла которой маячили ржавые турникеты. За воротами вызывающе торчала черная от ржавчины железная труба, и громоздились уродливые здания из силикатного кирпича и бетонных блоков. Что за черт! Неужели народный умелец меня травкой угостил? Только что никакого шоссе не было, и ворот тоже. Да и с погодой творилось что-то неладное, бабье лето вдруг резко сменилось бабьей осенью, сырой и безрадостной.
   - Приехали, - недовольным голосом сообщил Николай. - Бродячий Завод объявился. Ну, держись, брат Артемий, сейчас начнется. Сначала он нас попытается обаять и приманить, а потом, если не получится, попробует взять силой.
   Обаять нас, однако, никто даже и не пытался. Никто не сулил высокую зарплату, бесплатное жилье, трехразовое питание полный социальный пакет и отдых на кокосово-банановых островах с личной секретаршей директора. Со стороны Бродячего завода доносился характерный шум работающего предприятия - визг станков, завывание мощных вентиляторов, тяжелый кашель штампов и гидравлических молотов.
   - Странно, - заметил Савкин. - Похоже, парадно-декоративная часть отменяется, вместо нее сразу начнется принудительно-добровольная.
   Боевые Петухи мгновенно рассредоточились и заняли круговую оборону. Грозная дахардяга Чингачгука-Гуцула басовито загудела, наращивая чешуйчатую броню, выдвинулась вперед и высунула из сплюснутой, словно железный коржик башенки тонкие хоботки спаренной артиллерийской установки.
   Внезапно вокруг заскрипело, залязгало и со всех сторон на нас полезли жутковатого вида механизмы, настроенные явно недружелюбно. Механизмов было не меньше дюжины. Позади мокрыми простынями захлопали крылья взлетающих виртуалей.
   Савкин не глядя ткнул пальцем в какую-то кнопку на панели управления, зажужжали сервомоторы и кабину закрыл бронетент. Что-то загудело, и по лобовому стеклу заструился ровный поток маслянистой грязно-коричневой жидкости.
   - Жидкая броня, - пояснил Савкин. - Только вот прозрачность надо бы доработать, да все некогда.
   Действительно, видимость оставляла желать лучшего, окружающее стало похоже на телевизионный фильм "под старину", рыже-белый, с мелькающими на экране неряшливыми пузырями и царапинами.
   Но и то, что удалось рассмотреть сквозь зыбкую пленку жидкой брони, как говорится, не радовало.
   Несмотря на то, что многие из нападающих казались незадачливыми претендентами на второстепенные роли в малобюджетном фильме ужасов, не прошедшие кастинг в Голливуде, вооружение, смонтированное на верхних плитах клепаных корпусов, выглядело вполне боеспособным. У некоторых, наиболее матерых дахардяг, кроме танковых пулеметов с прямоугольными патронными коробками, имелись даже одноразовые гранатометы типа "Клюква" или что-то в этом роде. Связки этих убойных устройств, словно вязанки дров, громоздились на кормовых частях самоходов, удерживаемые гибкими кольчатыми хвостами со стропальными крюками на конце. Ржавое же большинство сжимало в суставчатых лапах с узконаправленной камерой-прицелом на дополнительном пальце вездесущие АК-47 с перевязанными изоляционной лентой сдвоенными магазинами. Стрелять по людям, однако, они не спешили. Механические твари явно пытались взять нас живыми. К охране это, разумеется, не относилось, поэтому на Боевых петухов обрушился огонь из всех калибров.
   Наш бронепернатый конвой мгновенно выкопал себе что-то вроде окопов, откуда торчали только сплюснутые, граненые головы, увенчанные тускло светящимися гребнями. Вокруг окопов грязь, стараниями заводских дахардяг, буквально вскипела от пуль и разрывов.
   Один их дахардяг, видимо, командир, здоровенный, словно танк "Меркава", сплошь покрытый бородавчатыми башенками, из которых мелко поблескивали линзы наблюдающих устройств, выпростал откуда-то из спины лапу с зажатой в ней двухтрубной пусковой установкой, развернул в нашу сторону слепую тарелку антенны наведения и бабахнул. Бабах, впрочем, получился довольно тихий, не впечатляющий такой бабах, но из трубы с тяжким шипом вырвалась ракета, сделала небольшую "горку" и устремилась к нашему бронекабриолету. Наверное, все-таки, мы им годились не только в живом виде.
   - Держись за что-нибудь, - заорал Савкин. - Сейчас тряхнет!
   Тряхнуло так, что будь здоров! Жидкая броня вспучилась пузырем, пошла раскаленными волнами, дахардяга на миг присела, потом подскочила метра на три и, наконец, снова выровнялась.
   - Вот и хорошо, вот и подзаправились, - довольным голосом сообщил народный умелец.
   Я молчал, потому что никак не мог вытряхнуть из ушей болезненный звон, оставшийся после взрыва.
   - Жидкая броня, чем хороша? - продолжал разглагольствовать Савкин, - Ее не надо латать, потому что все дырки на ней и так затягиваются - это раз. Энергию взрыва, она отводит в аккумуляторы дахардяги, а излишки уходят в землю-матушку - это два. Заметил, как мы присели? Это гравищит отключился, чтобы лишний импульс в землю сбросить, потом нас, естественно, подбросило. Но это мелкие неудобства. Если бы мы сидели, скажем, в танке...
   Что с нами случилось бы, если бы мы сидели в танке, я услышать не успел, потому что в самый интересный момент в нас попала вторая ракета. На этот раз нас подбросило метров на десять вверх, видимо весь импульс был лишним, и его пришлось сбросить, и хотя гравищит смягчил падение, увлекшийся расписыванием многочисленных достоинств жидкой брони народный умелец явственно лязгнул зубами и нечаянно прикусил язык.
   Сквозь круги и рябь от пуль и осколков на маслянистой пленке, покрывающей лобовое стекло я с трудом разглядел смутную, окрашенную в коричневые тона картину развернувшегося боя.
   Боевые петухи мужественно выдержали артподготовку, выбрались из окопов и лихо атаковали нападающих. Видимо, для борьбы с бронетехникой, их клювы и шпоры были, все-таки слабоваты, поэтому наши охранники вплотную занялись системами наблюдения и прицеливания. Ловко уклоняясь от очередей, свистящих в воздухе стальных щупалец и неэффективных на дистанции ближнего боя кумулятивных гранат, они выклевывали глазки телевизионных прицелов, вдребезги разбивали кварцевые окна камер кругового обзора и с корнем выдирали облучатели радиолокационных антенн. В общем, действовали грамотно и по-обстановке. Однако и железные бандиты не сдавались. Они выдвигали резервные прицелы, пользуясь немалым преимуществом в массе, шли на таран и боеприпасы отнюдь не экономили. Вскоре один Боевой петух захромал и, теряя бронеперья, завалился на бок, за ним взлетел, подброшенный взрывом боекомплекта в раскуроченной им же дахардяге, другой. Влетел и тяжело грохнулся рядом с железным вожаком. Атаман дахардяг-разбойников немедленно убрал воздушную подушку и выпустил из брюха зловещего вида гусеницы с явным намерением как следует проутюжить оглушенную птицу.
   Тут впереди что-то ухнуло. Я, увлекшись картиной боя дахардяг-агрессоров с Петухами конвоя, совсем забыл про Чингачгука-Гуцула.
   Над полем боя негромко хлопнуло, раскрылся маленький, словно игрушечный парашют, и движения дахардяг замедлились.
   - Магнитная плюха, - невнятно пояснил Савкин, и пожаловался, - Черт, язык прикусил, больно-то как!
   На Боевых Петухов, как на существ биологического происхождения, магнитная плюха не подействовала, и пользуясь передышкой, наша охрана, унося раненых, поспешно отступила к своим окопам.
   И тут, наконец, в бой вступила виртуаль. Мощная волна отрицательной вероятности, переливающаяся всеми оттенками черного, накрыла площадку перед воротами Бродячего завода. Вот тут-то напавшим на нас дахардягам пришлось по-настоящему худо, некоторые из них взрывались, разбрасывая вокруг себя металлические потроха, другие чадно горели, но большинство просто замерло на месте. Сломалось.
   Волна отрицательной вероятности, хотя и смягченная Савкинским ковариаципом, зацепила и нас. Я ни с того ни с сего почувствовал себя очень несчастным, мне мучительно захотелось домой, в свою неухоженную холостяцкую квартиру, где можно расположиться на кухне с бутылкой водки и жалеть себя, жалеть и еще раз жалеть, до полного, извините, сблева.
   - Уходим, - заорал Савкин, давя на какие-то рычаги. - Уходим, пока они не очухались!
   Мы развернулись и рванули по лесной просеке прочь от Бродячего Завода с его недружелюбной охраной. И вовремя. Крашеные серебрянкой ворота со скрипом открылись, ломая нарисованный автомат Калашникова пополам, и оттуда вывалился новый отряд агрессивно настроенных дахардяг.
   - Что это было? - спросил я народного умельца, когда вокруг нас засиял на сентябрьском солнышке осенний полупрозрачный лес, а испещренный воронками асфальт сменился хрупким паркетом палой листвы. Меня уже отпустило, и было стыдно за минутную слабость, пусть и вызванную волной отрицательной вероятности.
   - Я же сказал, Бродячий Завод. Из вашего мира, между прочим, подарочек.
   - В нашем мире не выпускают дахардяг, - сказал я, подумав про себя - а так ли? А вслух спросил:
   - А что ему от нас было надо, этому заводу?
   - Заводу нужны рабочие, инженеры, толковые начальники, наконец... - объяснил народный умелец. - В общем, квалифицированные работники, по сути дела - рабы, потому что Завод их от себя не отпускает до самой смерти. Но изначальные людишки-то с завода давным-давно поубегали, вот одичавшее предприятие и охотится за человеческим материалом по всем доступным мирам. В вашем-то мире он, этот завод, видимо, оказался ненужным, и теперь, так сказать, бомжует по реальностям. Странно только, что они сразу на нас напали. Обычно Бродячие Заводы сначала норовят что-нибудь посулить, а уж потом, если не вышло, пускают в ход группу захвата. Да и в этом случае стараются поберечь людей, а то кто работать-то будет? А этот... Прямо отморозок какой-то. Да и в спектре у него следы отрицательного вероятностного поля. Как думаешь, кто это постарался?
   Я замолчал, обдумывая услышанное. Может быть, этот завод люди моего мира некогда считали своим, не подозревая, что дело обстоит как раз наоборот? Это Завод считает их своими, и не без основания, ведь правила симбиоза человека с объектами техногенной цивилизации в моем мире всегда устанавливали отнюдь не те люди, которые по этим правилам жили и работали. Все-таки, в моем положении изгоя имелись и некоторые положительные стороны! Хотя, как показали сегодняшние события, припахать все равно могут.
   - Привал, - тем временем скомандовал Савкин остальным дахардягам нашего кортежа. - Впереди подходящая поляна, там и остановимся.
   Четыре дахардяги выбрались на поляну, убрали гравитационные экраны и тяжело опустились на упругий лиственный ковер. Рядом с грузовой платформой переступали с лапы на лапу и нервно клохтали два уцелевших Боевых Петуха. Двое раненых птахов лежали на рабочей платформе грузовой дахардяги, прямо на каких-то тюках. Из схватки с Бродячим Заводом наш небольшой караван вышел довольно потрепанным. Если бы не Ковариацип...
   Васька Гуцул вылез из своего все еще ощетиненного после боя железного страшилища, вытащил ящик с инструментом и принялся копаться в складках металлической шкуры. Почувствовав хозяйскую руку, дахардяга успокоилась, грубая стальная чешуя на ее боках перестала топорщиться, мне даже показалось, что из недр машины доносилось что-то вроде довольного урчания.
   Савкин подошел к грузовой дахардяге, внимательно осмотрел раненых Боевых Петухов, вздохнул и сказал:
   - Вот этот сам оклемается, а второй.... Второй совсем плох. Если не встретим Дикого Кура, то к вечеру наш бравый охранник отправится в небесный курятник топтать тамошних хохлатых гурий.
   - А где его искать, этого Кура? - спросил я. - И кто он такой?
   Впрочем, кое-что о Диком Куре я читал, по-моему, у Алексея Толстого, но в моем мире это существо считалось фольклорным персонажем, довольно неотесанным и к тому же, весьма непредсказуемым.
   - Дикий Кур - это... - Савкин замялся. - В общем, придет время, сам увидишь. А искать его бесполезно, он сам нас найдет, надо только в подходящее время добраться до подходящего места.
   Захлопали крылья, и на поляну опустился Савкинский виртуаль-доберман. Оказавшись на земле, он немедленно бросился к хозяину, радостно взлаивая, норовя обнять опаленными в битве крыльями и лизнуть в нос. Радовался встрече. Небось от моей драконши такого не дождешься!
   Виртуаль-дракон опустилась в стороне от нас, на дороге и пропала в подлеске. Через минуту перед нами появилась радужная брюнетка, вид у нее был усталый, мне показалось, что она даже постарела.
   - Ну, как ты? - спросил я, чтобы что-нибудь сказать. Пребывать в состоянии ссоры мне казалось нелепым. Никогда не понимал людей, которые из-за пустяка могут годами не разговаривать, и даже не здороваться друг с другом. В конце концов, мы с ней накрепко повязаны одной дорогой, так что общаться все равно придется.
   - Хреново, - отозвалась брюнетка. - Генерировать отрицательную вероятность для Виртуали-плюс тяжело, да и вредно, к тому же. Я от этого старею. Что, не заметно?
   - Пока нет, - с честным видом соврал я. - Правда, глоток вина тебе не помешал бы. И поспать пару часиков.
   - Так я и сделаю, - ответила Кори и добавила: - Я с тобой, Артемий, скоро совсем старухой стану, придется тебе меня с ложечки кормить и в коляске выгуливать со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Я так и не понял, всерьез она говорила о старости, или нет.
   - По машинам, - скомандовал Савкин. - Ты, Артемий, поедешь с Кори, нечего кобениться, мне Фарт нужен, он неприятности за версту чует. К вечеру доберемся до Анчуткиной Горки, перекусим в тамошней корчме, а там, глядишь, к утру и в Растюпинске будем. Если, конечно, Стрелочник на месте. Только ты особенно на хозяйку не заглядывайся, Стрелочник этого не любит, да и твоей Виртуали не понравится. Понял?
   Я ничего не понял, но решил, что спрашивать не имеет особого смысла. Сам все увижу.
   Один из раненых Боевых Петухов и впрямь оклемался. Он по-птичьи, запрокидывая бронированную голову, пил из небольшой алюминиевой мисочки и осторожно склевывал страшенным клювом кукурузные зерна пополам с железными опилками с ладони Гуцула. Второй так и лежал, затянув глаза тусклой металлической пленкой. Василий приподнял тяжелую голову боевого птаха и аккуратно влил в клюв ложку живодки.
   - До Стрелки дотянет, - сообщил он. - И еще немного. А там вся надежда на Кура. Ну, поехали, что ли?
   Мы погрузились в дахардяги. Путешествие продолжалось.
   Кори, как только наша дахардяга вырулила на просеку и пристроилась в хвост головному экипажу, перебралась на заднее сиденье и сразу уснула.
   Я сидел на месте водителя, однако, делать мне было решительно нечего. Дахардяга шла в самостоятельном режиме, подчиняясь командам ведущего экипажа. Да и управлять разумными механизмами я не умел. Конечно, опыт работы с интеллектуальными системами у меня кое-какой имелся, например, роботами-саперами или беспилотными разведчиками. Но эти аппараты ни в какое сравнение не шли с савкинскими дахардягами, наверное, по уровню интеллекта, им даже с унтермехами тягаться было бы трудновато. Во всяком случае, любой из существующих в этом мире механизмов запросто выиграл бы состязание самоходных роботов в США. И получил бы приз в миллион долларов. Впрочем, миллион, в наше время - это не сумма, это так....
   Кори спала. "Спит мой ангел-хранитель, подвернувши крыло..." Я задумался о том, чем же Виртуаль отличается от ангела-хранителя? Впрочем, каким образом ангелы-хранители хранят, я тоже толком не знал. Хранят, вроде бы, но как? Судя по всему, ангел-хранитель - существо, прикрепленное к тебе пожизненно, если он вообще существует, а значит - несвободное. И не хранит он по-настоящему, а только предостерегает, ну и, естественно, если ты предостережениям не внял, но все-таки остался жив, начинает тебя пилить изо всех ангельских сил, ни дать ни взять, чрезмерно заботливая жена. А вот виртуали - те сами выбирают себе объект служения, да и служения ли? Виртуали ведь не только активно вмешиваются в ситуацию, но и сами горазды таковые создавать. А вот влипать в разнообразные неприятности они тебе нисколько не мешают. По крайней мере, Высшие Виртуали с радужными прическами. Насколько я понял, виртуали со знаком плюс способствуют, грубо говоря, твоему везенью, а со знаком минус, то есть, злыдни - наоборот. Кроме того, чтобы не изуродовать вероятностное пространство, Виртуаль должна соблюдать принцип сохранения баланса между удачей и неудачей. То есть, большая удача нормального индивидуума, не очень-то от природы везучего, но и не слишком невезучего, должна компенсироваться такой же крупной неудачей. Или несколькими неудачами калибром поменьше. Например, если ты ломаешь ногу раз в два года, то это неприятно, но не смертельно, а если ты зараз переломаешь себе все кости, то, скорее всего, так и останешься инвалидом. Если, конечно, вообще выживешь.
   Так что, радоваться мне было особенно не чему. Если мои рассуждения верны, то Кори как бы давала мне везение в кредит. А в кредит покупать дороже, это известно каждому. Я поежился. Терпеть не могу кредитов! Впрочем, оставалась надежда, что Высшие Виртуали каким-то образом вырабатывают везенье, словно пчелы мед. Этакий маленький медоносный дракончик.... Я представил себе ковариаципа-дракона, зависшего на манер колибри над громадным бесстыже растелешившимся цветком, и усмехнулся.
   Дахардяги между тем, неторопливо двигались по лесной просеке. Судя по отсутствию пеньков и упавших стволов под днищами, наверное, это была все-таки местная дорога. Иногда сорванные с веток разноцветные многопалые листья по-детски шлепали ладошками в ветровое стекло. Шумно сорвавшись с осины, через просеку перелетела пестрая ворона-ронжа. Лес по краям дороги дышал осенней жизнью, обычный русский лес, ничего особенного в нем не было, кроме, пожалуй, чистоты. Мне давно уже не приходилось видеть леса, не заваленного всевозможным мусором, пластиковыми пакетами, банками и прочей дрянью. Может быть, здесь жили другие люди, а может - здешний лес умел за себя постоять.
   От нечего делать, я покрутил на приборной панели дахардяги какую-то ручку, негромко щелкнув, включилось радио. Стрелка сама собой поползла по круглой, как у древнего "Телефункена" шкале, засветившейся желтым светом. Работала автоматическая настройка, казалось бы неуместная при таком архаичном дизайне приборной панели. Из старомодной деревянной обрешетки динамика доносились невнятные шорохи и трески, потом кто-то запел без слов, далеким электрическим голосом и я понял, что слушаю песни феддингов, волновых существ, живущих за горизонтами физических миров. Так под эту призрачную музыку я и заснул.
   Мне приснился начальник первого отдела Зулькин, отправляющий меня на Бродячий Завод за утерянную справку о допуске и проваленную командировку. Бродячий Завод, как водится, шлялся невесть где и добираться туда надо было на тюремной дахардяге - неуклюжем унтермехе со сваренной из арматурных прутьев корзиной на спине.
   Унтермех всю дорогу жаловался на службу, ругмя ругал нечуткое начальство и бубнил что-то про пиво и девок. Потом на время заткнулся, видимо, чтобы собраться с силами, собрался и завыл голосом Майкрософта Сэма:
   "Нас было семеро фартовых ребятишек,
   Все были жулики, блатные, хоть куда,
   А шестерых прибило к стенке пулею,
   Я ж дахардягой стал на долгие года..."
   Пугливые феддинги за горизонтом немедленно замолчали.
   С этого момента, сон мне и вовсе перестал нравиться, тем более что Бродячий Завод мы так и не нашли, поэтому я предпочел проснуться.
   Я волевым рывком выдрал себя из вязкого забытья. Шея затекла, и поворачивать голову было больно. И, что самое ужасное, гнусавое пение никуда не делось. Голос Майкрософта Сэма теперь звучал со всех сторон, от него не было спасения, в дахардяге, будь она неладна, неожиданно включилась система "звук вокруг", убойная, словно залп системы "Буратино" с термобарическими боеголовками объемного взрыва.
   "Тебя любил я - ты сдала меня, подруга
   Ты дахардягой сделала меня,
   Ты предала меня. Тюремный слесарюга
   Мне тело на железку поменял..."
   - Выключи сейчас же, Артемий, - потребовала взъерошенная спросонья радужная брюнетка. - А не то я за себя не ручаюсь! Ты назло мне включил эту гадость, акустический садист! Вот сейчас рассержусь - век тебе удачи не видать!
   - Это не я, - растерянно отозвался ваш покорный слуга. - Это оно само запело.
   - Ну, сделай так, чтобы это "оно" как запело, так и замолчало, - Кори раздраженно поправила растрепавшиеся радужно-черные волосы. - И немедленно.
   - Эй, - неуверенно попросил я, - как вас там, не могли бы вы включить что-нибудь другое? Или просто выключить магнитолу, честное слово, мы не соскучимся без музыки.
   Гнусавое пение немедленно прекратилось. Потом хорошо поставленный баритон, совсем непохожий на голос Майкрософта Сэма, обиженно произнес:
   - Я подумал, что вам это должно понравиться, вот и запел, чтобы не так скучно было. Как говорится, с хорошей музыкой и дорога короче. И вообще, нам песня ехать и спать помогает. А вам что, мое пение совсем не нравится?
   - Мм... не то что бы... - начал, было, я, но Кори опередила меня, отрезав: - Еще как не нравится! Уж лучше ножом по стеклу. Кстати, где ты дружок, этой пакости нахватался?
   - Да так, - смущенно произнес баритон, принадлежавший, как я понял, нашему экипажу. - В Столбунах на бесплатной стоянке случайно познакомился с одним крутым дахардягой, вот он-то меня и научил. Матерый, судя по всему, мужик, где только не побывал, один раз даже чуть в переплавку не угодил, да вовремя сбежал. Он мне целый гигабайт этих песен сбросил, а заодно и петь как надо научил. Я вообще-то могу петь любым голосом, но тот дахардяга сказал, что я пою неправильно, и показал, как будет правильно. Вот, смотрите и слушайте.
   Дахардяга принялся делать ныряющие движения угловатой головой, раскачиваться из стороны в сторону, выпростал из брюха и растопырил лапы в стороны, цепляя придорожные кусты, после чего с чувством затянул:
   "Какой-то стрелочник без дам
   Остановил все поезда
   Сигналом, блям,
   Сигналом, блям,
   Сигналом.
   И я, как курва с котелком
   Пятьсот километров пешком
   По шпалам, блям,
   По шпалам, блям,
   По шпалам!"
   - Замолчи сейчас же! - закричала Кори. - И учти, если меня стошнит, то ты немедленно сломаешься.
   - Я, конечно, могу и замолчать, если мне угрожают, - с достоинством произнес дахардяга, - Только мне кажется, что в настоящих дахардяжьих народных песнях вы ничего не понимаете. Вот тот мужик - тот да, понимает, потому что он не просто железка, вроде меня, а дахардяга с человеческой сущностью. Я ему запчастями помог, запасной гравитатор одолжил, а он меня за это дахардяжьему шансону научил. И, кроме того, если вы меня поломаете, то на чем поедете дальше? А песня, между прочим, правильная, законная, можно сказать, песня. О нашей дахардяжьей жизни песняк! И Стрелочник тот нам известен, да вы сами скоро с ним познакомитесь. Только в те времена, когда эта песня сочинялась, он был одинок, потому что ясно сказано - без дам. А "курва с котелком" - это эпический древний дахардяга на паровом ходу и с кривошипно-шатунным приводом на все лапы. Ну, а "блям" - это когда он за рельсы когтями и хвостом задевает. Так что, все по-делу, все пучком, можно сказать.
   Я сообразил, что на ярмарке наш возница встретился с каким-то ушлым дахардягой, который навешал ему титановой стружки на уши, раскрутил по полной программе, да и был таков. В этом мире не было наперсточников, жуликов, воров и нищих, здесь не было даже тюрем в нашем понимании, по одной простой причине - все криминальные элементы немедленно отлавливались и использовались для одушевления полезных механизмов - дахардяг. Тела, видимо, где-то складировались или вообще пускались в распыл. Скорее всего, отсутствие человеческой преступности с лихвой компенсировалось преступностью механизированной. И неизвестно, что было хуже. Во всяком случае, преступника в железном теле прищучить, на мой взгляд, гораздо труднее. А криминальные наклонности - они не зависят от того, из чего ты сделан.
   Впрочем, и в моем мире водилы обожают блатной шансон, видимо это у них что-то вроде профессионального заболевания, музыкальный геморрой, так сказать. И, опять же, неважно из чего ты сделан - важно чем занимаешься.
   - Сколько раз я просил заменить мой эмопроцессор пусть плохонькой, но человеческой сущностью, - продолжал сокрушаться наш экипаж, - только мой творитель никак на это не соглашается. Ты, говорит, высокоинтеллектуальный механизм со свободой волеизъявления, вот таким и оставайся на веки вечные. Представляете? Навеки! А у меня, между прочим, без эмоциональной человеческой сущности развился чудовищный комплекс неполноценности. Вот вы, например, разве вы согласились бы меня одушевить? Нет, разумеется! Так вот и экзистирую. Экзистирую и комплексую, комплексую, но экзистирую, и зовут меня Бесчеловечный Сэм. Каково имечко, а?
   - Кто ж тебя бедолагу так назвал? - спросил я. - Неужели Савкин?
   - Нет, - смущенно признался Сэм. - Это я сам, чтобы не забывать о своем несовершенстве. Впрочем, я и без того ничего не забываю, так уж устроен.
   - Слушай, приятель, ты не особенно расстраивайся, - сказал я как можно проникновенней. - Во-первых, далеко не всякая человеческая сущность стоит того, чтобы ей гордиться, а во-вторых, Савкин, когда тебя мастерил, наверняка вложил немного своей души. Вроде кристаллика-зародыша, а остальное ты должен вырастить сам. У людей, если разобраться, дело обстоит точно так же. Душа в процессе жизни меняется, зреет, а потом покидает ненужное больше тело. Так что у тебя все на месте, и первичная душа в тебя вложена, и, между прочим, не абы какая. А вот какой она станет со временем - зависит только от тебя самого. Так что, старайся, совершенствуйся духовно, и все будет в порядке.
   - Я буду стараться, - прогудел дахардяга Сэм. - И духовно совершенствоваться тоже. Спасибо за вразумление.
   Кори с заднего сиденья посмотрела на меня с интересом.
   - А ты, Артемий, оказывается, психолог, - ехидно сказала она. - Надо же, Артемий - дахардяжий пастырь. Звучит! Может быть это твое истинное призвание?
   Я только вздохнул. Ну что с ней поделаешь!
   Между тем, наша компания неторопливо двигалась через великолепный сосновый бор. Высоченные отливающие красным золотом стволы казались туго натянутыми басовыми струнами огромной арфы, верхняя дуга которой терялась в небе. Дахардяги скользили меж них легко, словно водомерки среди зарослей камыша. Местность понемногу повышалась. Вскоре меж соснами, далеко внизу заблестела река, осыпанная сверкающими перьями низкого сентябрьского солнца. Мы подъезжали к Анчуткиной горке. К моему удивлению на въезде мы пересекли накатанные до синевы рельсовые пути с поднятым шлагбаумом. На жестяной табличке рядом со шлагбаумом имелась надпись:
   "Анчуткина горка - 0, 5 км"
   Чуть ниже красовались изображения чугунка с поднимающимся над ним паром, пивной кружки, коновязи заправочной колонки и розетки с воткнутым в нее штепселем.

Анчуткина горка

  
   "В том бору, бору далеком у реки,
   Как рассказывали раньше ямщики,
   Есть деревня, а в деревне той корчма,
   Там хозяйка сводит публику с ума"
   Дворовая песня
  
   Населенный пункт со странным названием "Анчуткина горка" состоял из корчмы, сложенной из толстенных закопченных бревен, жилого двухэтажного дома, тоже деревянного с резными наличниками и множеством пристроек, нескольких амбаров и еще каких-то основательных хозяйственных строений да парочки симпатичных флигелей. Немного поодаль разнообразили, но отнюдь не украшали аграрно-индустриальный пейзаж, грузное краснокирпичное здание в стиле дореволюционной мануфактуры с высоченной кирпичной же трубой и огромный корпус из профилированного алюминия, видимо склад или терминал.
   Перед корчмой имелся обширный, крытый серебристой осиновой дранкой навес со стойлами для дахардяг, парковочными местами для автотранспорта и, что меня удивило - конных экипажей.
   Рядом с мануфактурным строением неизвестного назначения располагалась заправочная станция экзотического вида. Привычные параллелепипеды колонок со старомодными механическими счетчиками соседствовали с внушительного вида белыми керамическими розетками, снабженными откидывающимися крышками. Розетки были встроены в металлические шкафы со шкалами, на которых подрагивали стрелки джоулеметров.
   У нескольких шкафов блаженно замерли исхлестанные ветрами дальних дорог большегрузные фуры - дахардяги. Видимо процесс подзарядки доставлял им удовольствие, как некогда хороший обед. Неподалеку заправлялись обыкновенные КАМАЗы, "Ивеко" и "Мерседесы". Водители курили около ящиков с песком и о чем-то дружески беседовали с многотурбинным тягачом - дахардягой, отягощенным прицепом, нагруженным громоздкими контейнерами.
   Обслуживали заправочную станцию лохматые низкорослые существа с широкими курносыми рожами и шестипалыми лапами. Как мне объяснил дахардяга Сэм, это были гремлины-заправщики. Гремлины были наряжены в синие джинсовые комбинезоны, грубые рабочие ботинки и бейсболки с логотипом "АГ".
   - Нам заправляться не надо, - сообщил словоохотливый Сэм, - у нас встроенные энергоблоки на тысячу километролет, не то, что у прочих дахардяг, да и у вас, человеков. Так что пока вы будете загружать бункера всякими там белками, прогорклыми жирами и углеводами в здешней корчме, я успею высокоинтеллектуально потолковать за жизнь со старым приятелем, он тут реакторным в бане работает.
   Я подумал, что втайне Сэм гордился своей механической природой, надо же, энергоблок на тысячу километролет! Знать бы только что это такое, "километрогод". Тысяча километров каждый день в течение года? Спрашивать, однако, было неудобно, этак наш экипаж и вовсе возгордится и, чего доброго, не станет самосовершенствоваться. Решит, что и так сойдет.
   Парковка была бесплатной, под навесом легко разместился весь наш небольшой кортеж. Дахардяга Сэм потолковал о чем-то с Савкиным и неспешно направился в сторону кирпичного здания, беседовать с приятелем-реакторным. Неподалеку от нас стоял большой черный дилижанс с горкой кожаных чемоданов на крыше. Дилижанс и сам смахивал на чемодан, только с окнами. Чуть поодаль, у коновязи, лошади мирно хрупали сено.
   К моему удивлению, перед низким бревенчатым строением, прямо у крыльца, на соломе возлежали два хорошо знакомых мне зверя - Тигр и Агнец. У благородных аллегорических тварей были человеческие глаза, если Тигр выглядел каким-то сонным, то неестественно гладкошерстный и мускулистый Агнец взглянул на нас недружелюбно, ослепительно и яро, словно совершил некий языческий обряд фэйс-контроля. А симпатяга Тигр при моем появлении оживился и, по-моему, ободряюще подмигнул. Стараясь не поворачиваться к жутковатому копытному спиной, я просочился внутрь.
   В корчме было людно. Впрочем, людно - не то слово, потому что посетителями корчмы были не только люди. За сдвинутыми столами в дальнем углу лопала пиво команда типичных гопников. Судя по доносящимся членораздельным возгласам, некоторые из них еще совсем недавно были людьми. Рядом со стойкой солидные пожилые дальнобойщики неторопливо ужинали, запивая жареного поросенка изумрудного цвета жидкостью из высоких стеклянных бокалов.
   А из-за стойки на нас смотрела женщина поразительной красоты.
   Легко написать "женщина поразительной красоты", а вот попробуйте найти подходящие слова, чтобы эту самую красоту передать. Впрочем, представьте себе Джину Лоллобриджиду из старого кинофильма "Фанфан-Тюльпан", и вам все станет понятно. Нет, не то чтобы я пасую перед описанием прекрасных женщин, вовсе нет, но все-таки... В общем, пасую-таки. Вон царь Соломон однажды попробовал, и у него даже получилось, а Соломон-то, все-таки не мне чета, да и то, вон как его Саша Черный приложил! То-то же! Так что я, пожалуй, последую примеру Джона Леннона, который сказал однажды совершенно по другому поводу - Ты такая... Ну, а какая именно, предоставил объяснять Эрику Клэптону посредством гитары марки "Фендер-Стратокастер".
   А вы когда-нибудь обращали внимание, сколько изумительных девушек хлопочет в придорожных кафешках? Наверное, замечали, только чего-то в них все-таки не хватает. Возможно, независимости. Эти девушки несвободны, а красавица за стойкой выглядела истинной хозяйкой и независимости ей было не занимать.
   Савкин галантно поцеловал хозяйке ручку и спросил:
   - Отец-то как?
   - Жив-здоров, - засмеялась хозяйка. - В бане, как обычно, не сидится ему дома, неуютно, говорит. Да и то сказать, баня-то и есть его исконный дом. Все со Стрелочником ругается, ты, говорит, женишок, мне вольную жизнь испортил, заповедный бор проредил, а бор-то тоже его, Анчуткин, лиственницы на шпалы пустил, опушку рельсами разрезал. А тот ему - сидел ты себе бирюк бирюком в своей бане-развалюхе, дочка-красавица в корчме чахла, редко когда прохожий да проезжий появится, а теперь у тебя солидный бизнес, энергоцентраль, узловая станция. И дочка при деле. Они каждый день ссорятся, больше для порядка, чем всерьез. А вы к нам надолго?
   - Да нет, - ответил Савкин. - Мы по дороге на Бродячий Завод нарвались, так что у нас раненые, нам бы со Стрелочником переговорить, чтобы он стрелку на Растюпинск перекинул, да в путь.
   При упоминании о неведомом мне Стрелочнике, хозяйка покраснела, отчего стала еще привлекательнее.
   - Вы присаживайтесь, - сказала она. - Я сейчас прикажу подать ужин. А Стрелочник скоро будет. Я же сказала, они с папенькой с утра баню ушли. Вон сколько народа его дожидается.
   Красавица махнула рукой и перед ней мгновенно появился толстый подобострастный и наглый одновременно корчмовой-половой в поддевке и с полотенцем, перекинутым через волосатую лапу. Копыта старшего полового были начищены до блеска и сияли. Мне стало неловко за свои неухоженные кроссовки, и я поспешил к остальным.
   Мы разместились за чисто выскобленным дубовым столом. Низкорослые мелкотравчатые бесы-половые, дробно стуча копытцами, принялись таскать из кухни всевозможные судки, горшки и горшочки, глиняные тарелки, корчаги с квасом, жбаны с пивом и кружки.
   - А кто здесь всем заправляет? - спросил я у Савкина. - Неужели эта милая девушка?
   - Она, - подтвердил Савкин. - Папаша ее, Анчутка Беспятый, тот больше в бане отсиживается, видал местную баню-то? Стрелочник, известное дело, путь правит, работа у него такая, а в корчме - она, Марья.
   - А что за баня? - полюбопытствовал я. - Особенная какая, что ли?
   - Так домину с трубой видел небось? Вот это баня и есть. По-нашему - энергоцентр. Там у Анчутки термоядерный реактор установлен, команда квалифицированных банников-реакторных с физтеховским образованием шустрит, за ними, сам понимаешь, глаз да глаз нужен. А то такого наэкспериментируют, что только держись! Ну и помыться, конечно, тоже можно, парок там что надо, с быстрыми нейтронами, здорово освежает.
   Освежаться посредством нейтронов, хоть быстрых, хоть медленных, мне как-то сразу расхотелось, и я спросил:
   - А кто такой Стрелочник?
   Савкин удивленно посмотрел на меня:
   - Стрелочника Савелия не знаешь? А кого завсегда ищут, если что? Знамо дело, его, Стрелочника! Если он стрелку тебе не переведет, нипочем в нужное место не попадешь.
   Потом почесал подбородок и вполголоса пробурчал:
   - Хотя, иногда, и если переведет, тоже не попадешь. Стрелочник, он такой. Ну, да Анчуткина дочка Марьюшка, ежели он нас направит не туда, ему задаст перцу - мало не покажется. Ладно, ты угощайся, давай, вопросы потом задавать будешь, когда домой доберемся. А сейчас - остерегись, сглазишь с пути.
   Я поискал глазами Кори. Виртуаль обнаружилась у стойки, где о чем-то секретничала с хозяйкой. Прямо, подруги-подруженьки. Внезапно хозяйка внимательно и, как мне показалось, оценивающе посмотрела на меня, потом снова повернулась к радужной брюнетке и что-то тихонько сказала. Обе засмеялись, а мне стало неловко. Наконец они нашептались вволю и Кори присоединилась к нам.
   - А ты, Артемий, понравился Марье, - сообщила моя Виртуаль. - Она сказала, что тебе крупно повезло, что ты меня встретил.
   - Ох, повезло, - согласился я. - Сплошное везенье, прямо-таки деваться некуда! А еще что она сказала?
   - Сказала, что если ты будешь на нее пялиться, то она пожалуется Стрелочнику.
   - И что? - спросил я.
   - И то, - засмеялась Виртуаль. - наладит он тебя куда-нибудь подальше, навроде Рачьей Ямы, будешь тогда знать.
   Я не стал спрашивать, что это за яма такая, если уж у них тут в бане нейтронами балуются, то что говорить о яме? Наверняка ничего приятного. Так что, я промолчал и занялся ужином. Благо, заняться было чем.
   Там благородный был Бальзам
   В простой коричневой сутане,
   Светилось нежно Мукузани,
   И головы кружа гостям,
   Там шансонеткою беспутной,
   По плечи в пене кружевной,
   Шампанское смеялось, будто
   Оно само пьяно собой,
   Перед портвейном всем известным
   В одежде темной и простой,
   Коньяк в своей дубовой спеси
   Кичился каждою звездой...
   Впрочем, с закуской тоже дело обстояло как надо. Я решил не забивать голову мыслями о всяких там элементарных и не очень частицах, могущих присутствовать в местной кухне, как говорится, "зараза к заразе...", благо, нейтрализующих средств на столе хватало, и приналег. И на закуску тоже.
   Наконец, помещение корчмы начало слегка плыть, и я почувствовал, что сыт, пьян и осталось только нос в табак сунуть для полного благорастворения. Как только мне захотелось курить, услужливый корчмовой немедленно поднес мне трубку с длинным чубуком, сообщив ломким баском, что это за счет заведения.
   Неожиданно я осознал, что мои спутники оказались где-то далече, что за уставленным бутылками и снедью столиком я один, и что, как ни странно, меня это совершенно не беспокоит. Кори, Савкин и Чингачгук-Гуцул не то что бы куда-то пропали, нет, они именно не пропали, а просто отдалились от меня. Зато другие гости проявились во всей красе, словно в видеокамере сменили настройку резкости. Сквозь клубы табачного дыма я заново увидел низкое, но просторное помещение корчмы, закопченные потолочные балки с подвешенными на них тележными колесами-светильниками, деревянные щиты на стенах с изображениями сцен развеселой жизни, а именно - разудалого пьянства, развеселого распутства, а также грабежа и разбоя. Судя по красноватому колеру картин, действа сии происходили не иначе, как в аду или его предбаннике.
   За соседним столиком шумно выпивали и закусывали такие-то разнообразно и неряшливо одетые длинноволосые люди, не то ваганты, не то хиппи, не то вообще гости из будущего. Рядом со столом мирно соседствовали средневековые лютни, гудки, банджо, акустические "Тэйлоры", электрические "Фендеры", "Лес Полы" и футуристического вида спринг-сиринксы. Чуть поодаль агрессивно спорили с гопниками вооруженные длинными, явно недекоративными шпагами, могучего вида юноши, сильно смахивающие на воинственных германских студиозов. Лица некоторых носили очевидные следы дуэлей, здорово похожие на порезы от опасной бритвы, небрежно залепленные полосками туалетной бумаги, что впрочем, не мешало студиозам поглощать пиво в невероятных количествах. В общем, "Слава честным пивоварам, раздающим пиво даром!". Гопники иногда пытались хвататься за бейсбольные биты, но каждый раз были повергаемы студиозами интеллектуально, так что до физических увечий дело пока что не доходило.
   В углу, скорчился над дымящейся кружкой с глинтвейном горбоносый старик в поношенном плаще с откинутым капюшоном, откуда-то я знал, что бродягу зовут Агасфер, и что путь ему в тягость, ибо отправился он в дорогу не по своей воле. Дальнобойщики неодобрительно косились на компанию одетых в вонючую кожу волосатых байкеров-драконоборцев, нащупывая под комбинезонами припрятанные на всякий случай монтажки.
   Какой-то не то хиппарь, не то вагант взял гитару, взгромоздился на стол и заорал что было силы:
   "Пьет монахиня и шлюха,
   Пьет столетняя старуха,
   Пьет столетний старый дед,
   Словом, пьем весь белый свет..."
   Рокеры одобрительно грохнули:
   "Все пропьем мы без остатка,
   Горек хмель, а пьется сладко,
   Сладко горькое питье,
   Горько постное житье!"
   Старинная песня была как нельзя актуальна и популярна. Собственно, я и сам догадывался, что так оно и есть, постное житье и впрямь довольно поганая штука. Проверено на себе.
   ... Давай про барона, загомонили свежеизрезанные немцы-дуэлянты, давай, вагант, не жалей струн...
   Музыкант бодро осушил кружку вина, подкрутил щегольские усики, подбоченился и начал:
   Жил был барон в ладах с войной,
   В лихие времена,
   Но за войну сойдет разбой,
   Коль кончилась война!
  
   И на дорогу выходил,
   В железе ржавом весь,
   Могильный крест в ночи чертил
   Меча кровавый крест.
  
   Был грозен хохот громовой,
   Бежала стража прочь,
   Гремели, радуясь собой,
   Барон и меч и ночь.
  
   Но раз король о том узнал,
   Прислал отряд стрелков,
   И на руки барона пал
   Тяжелый груз оков.
  
   "Ну что, барон, - сказал король,
   Злодействам меры нет,
   Теперь давай, плати, изволь,
   За все давай ответ!"
  
   Толпился у дворца народ,
   Позвякивал топор,
   И солнца конь сквозь небосвод
   Скакал во весь опор.
  
   Последний час - веселый час,
   И время для бравад,
   Сейчас покатится, смеясь,
   В опилки голова!
  
   Палач стальной топор ступил,
   Крепка баронов стать!
   И молвил из последних сил
   Король барону - Встань!
  
   Я не прощу твою вину,
   Но час твой не настал,
   Ты жил с войной, ты пил войну,
   Ты сам войною стал!
  
   Ты стал войной, войну любя,
   Коль так - ступай же вон!
   Я запер бы в тюрьме тебя,
   Но нет темниц для войн!
  
   Барон отпущен королем,
   Такие, брат, дела,
   Но все же песенка о нем,
   Его пережила.
  
   В таверне за вина стакан
   Бродягам всех времен,
   Поет бродячий музыкант,
   Что, мол, "Жил-был барон".
  
   "Я ваш барон, трам-бум, я ваш барон, трам-бам, я ваш барон, как лев силен, и всем я вам задам!" - заревели припев студиозы-дуэлянты, опасно размахивая шпагами. Их разрисованные свежими порезами лица пылали воодушевлением, как нихромовые нагреватели. Гопники тоже пытались подпевать, но получалось как-то убого и нестройно. Оно и понятно, ведь они были стихийными детьми смутного времени и в Дерптах да Болоньях не обучались.
   Похоже, я один во всей корчме не подпевал, и вообще выглядел подозрительно. Поэтому на меня косились, не то чтобы недобро, но как-то... скажем, чересчур внимательно.
   Откуда-то сбоку вывернулся давешний нагловатый толстомордый бес, одетый теперь в кожаный передник, протянул тяжеленную кружку, похоже, чугунную, и приказал глотнуть. От неожиданности я глотнул. Бес тотчас же рассыпался на множество мелких нахальных, вертлявых бесенят, которые со всех копыт бросились к посетителям корчмы. Подстрекаемые бесенятами посетители сначала дружно перечокались друг с другом - и со мной тоже, кстати - потом, конечно же, принялись сориться и скандалить, дальнобойщики извлекли монтажки, байкеры загремели цепями, студиозы похватали свои шпаги-шампуры и радостно гоготали, приветствуя хорошую драку и тесня ощетинившихся заточками гопников в дальний угол. Только Хемингуэй, казалось, даже не пьянея, все так же пил рюмку за рюмкой, и смотрел сквозь возбужденную толпу на невидимый никому кроме него далекий берег. Может быть, он видел там львов? Кто знает... Мелкого беса, подкатившегося было к нему со своей кружкой, он не глядя салфеткой смахнул на пол, словно какого-то таракана, а в откинутое копытце, оставшееся на столе, стряхнул сигарный пепел. Больше желающих чокнуться с классиком среди бесовской братии не нашлось.
   Я подумал, что хорошо бы, если старина Хэм, в случае драки оказался на моей стороне, но до серьезного побоища дело так и не дошло.
   Внезапно разноголосый и разноязычный гомон стих. В корчму вошел Хозяин, знатный банщик-ядерщик, Анчутий Беспятый собственной персоной. Вместе со Стрелочником.
   - Эй, Артемий, очнись, - толкнула меня в бок Виртуаль. - Хозяин пришел. И Стрелочник с ним. Полагается представиться.
   - А? - вздрогнул я. - Какой Хозяин? Мы еще со стариной Хэмом как следует не выпили и даже не познакомились, а ты сразу домой! Как хочу, так и отдыхаю.
   И очнулся.
   Мелкие бесы-провокаторы куда-то сгинули.
   Как ни странно, больше в корчме ничего не изменилось. Те же студиозы, те же дальнобойщики, ваганты, байкеры, студиозы и гопники, даже Хемингуэй за соседним столиком и тот остался. Разноязычный гомон ненадолго стих, потом снова стал нарастать, уже неагрессивно, словно поезд сделал короткую остановку, смазал горящие буксы, чтобы мягко дернуть состав и вновь мерно застучать колесами по стыкам.
   Толстенький коротышка с румяным, немного поросячьим лицом важно прошествовал через зал. Следом за ним вышагивал статный молодец в железнодорожной тужурке, фуражке и с небольшим молотком в руке. Видимо это и были долгожданные Анчутий Беспятый со Стрелочником.
   - Всем здравия и легкой дороги! Довольны ли гости? - былинным голосом вопросил Анчутий. - Крепок ли мед, хмельно ли пиво, хватает ли закуси?
   Корчма дружным ревом подтвердила, что все в порядке, после чего хозяин счел официальную часть законченной и перешел к неофициальной.
   - Ну-ка, Маришка, познакомь меня с новеньким, да Бяшку кликни, пущай он его протрезвит, а то гостенек с непривычки, вишь, сомлел, впервые он у нас, вот моя челядь над ним и пошутила - ласковым тенорком, совсем не похожим на тот былинный бас, которым он приветствовал гостей, сказал Хозяин.
   "Здорова же эта твоя челядь шутки шутить, хотя и ростом мелка", - мутно подумал я и расслабленно улыбнулся.
   - Бяшка, Бяшка, - крикнула красавица-корчмарка.
   Дверь заскрипела и в корчме появился давешний Агнец. Вид у него был грозный и непримиримый, как у фанатичного врача-нарколога. Разве что белого халата не хватало, впрочем, за халат могла сойти короткая светлая шерсть, чуток встопорщенная на загривке, словно не у барана какого, а у матерого волка. Я почувствовал, как пальцы ног у меня сами собой поджимаются, живот мерзнет, а плечи наоборот, словно кипятком окатило. От этого апокалипсического барашка ничего хорошего ждать, явно, не приходилось.
   Надо отметить, что Могучий Агнец не сразу перешел к активным действиям, а сначала подошел ко мне развинченной походочкой маньяка-нарколога, пристально посмотрел в глаза нашатырным взглядом и довольно мерзко проблеял:
   - Набра-а-ался? Ниче-е-е-го, протрезве-е-е-ешь, как ми-и-и-ленький!
   Предупредил, стало быть.
   - Кто пьян, да умен - два угодья в нем! - наглым голосом давешнего толстомордого беса парировал я к собственному удивлению.
   - Пьянство - есть добровольное сумасше-е-е-д-ствие, - уверенно сообщил Агнец-трезвенник.
   - Безумству храбрых поем мы песню! - храбро ответствовал я, потянулся за рюмкой, выпил до дна и уверенно добавил: - Пьяный проспится - дурак никогда! Пьяный хоть в тумане, а все видит бога.
   - Пьяница, пьяница, придет домой - растя-я-янется, - с некоторым сомнением предупредил рогатый нарколог. - Допился до чертиков. Попей, попей - увидишь черте-е-ей!
   Эка невидаль, черти!
   - Пьяному небо по грудь, море по колено, речка по щиколотку, - предвкушая победу прогундосил коварный бес моими устами. - Чумовые капитаны поведут наш караван! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке! Пей - тоска пройдет. Пить - горе, а не пить - вдвое.
   - Болтун - находка для шпиона! - плакатным голосом заорал Агнец, бараний акцент у него начисто пропал, от возбуждения, наверное. - Пьянству - бой! Кто часто станет пить, тот часто будет бит.
   И без размаха ударил меня крутыми рогами в лоб.
   Перед глазами запрыгали мелкие наглые барашки, потом все пропало, словно мир вокруг меня накрылся громадным суповым котлом.
   Очнулся я совершенно трезвый. В голове морозно и ясно звенело, а напротив меня сидел знатный банник-ядерщик Анчутий собственной персоной.
   - Ну вот, теперь и потолковать можно, - сказал он ласково. - Потолкуем, голуба?
   Я только и смог, что кивнуть головой.
   Виртуаль с Савкиным и Чингачгуком-Гуцулом степенно пили чай с бубликами из громадного медного самовара, Стрелочник Савелий с Марьей-корчмаркой душевно беседовали, до меня, похоже никому кроме Хозяина и дела не было. Точнее, все старательно прикидывались, что им до меня нет дела. Видимо, хозяин корчмы обладал здесь непререкаемым авторитетом и если обратил на кого-то внимание, то не просто так, и мешать ему не стоило. И то сказать, от внешне безобидного полноватого Анчутия так и тянуло непонятной опасностью, словно от воровского пахана, так что отказаться от разговора не представлялось возможным. Хотя, я и чувствовал, что разговор этот будет для меня не очень приятным.
   - Так вот, Артемий, - неторопливо начал пахан. - Насчет твоих проблем, я, конечно, в курсах. Только скажи-ка мне, друг ситцевый, почему ты сам участия в их решении не принимаешь? Как это так получается? С Бродячим Заводом драться не стал, предоставил все другим, даже от рабочего дахардяги, и то сам отбиться не смог. Али ты не герой?
   - Не герой, - подтвердил я. - Признаюсь вам, как на духу, я - не герой. Ни в профиль, ни в фас, ни спереди, ни сзади - не герой. Я простой инженер системотехник, не более того, и все, что мне надо - это вернуться домой.
   - А что у тебя такого осталось дома, - спросил Анчутий, - чего это ты туда так рвешься? Семья, дети, любимая работа, блестящая карьера, миллионы в швейцарском банке на худой конец? Ну, давай, признавайся!
   - Ну, дом - это... - я замялся, - дом - это дом, там все привычно, все по-размеру, - Как говориться, где родился, там и пригодился.
   - Снова пословицами заговорил? - ласково сказал пахан. - Так ведь и я могу пословицами, только не хочу. Пословицы да поговорки - мудрость сирых и убогих. А я не сир, и не убог, как сам понимаешь. И вот что я тебе скажу, дружок. Человек рождается вне реальности, нет у него в крови ни амулета, ни прописки, и какая его реальность сграбастает - дело случая, а случай бывает всякий. Так что, может быть твой дом на самом деле и не твой, может тебе вообще постоянного дома не положено.
   - Так я же здесь жить не смогу, - возмутился я. - Вы что, смерти моей хотите, господин Анчутий?
   - Наоборот, - ответствовал Хозяин. - Жизни тебе хочу. Попробуй сам себя обиходить, и других защитить, вдруг получится.
   - И тогда? - спросил я. - Ну, предположим, получится, что тогда?
   - Тогда тебя любая реальность примет, - сказал банник. - И прописка не потребуется. Опять же, Виртуаль свою от забот освободишь, а то она тебе и мамка и нянька.
   - Но ведь Виртуаль для того и существует, чтобы меня защищать, - попробовал сопротивляться я. - Такое у них, виртуалей, профессиональное предназначение.
   - А ты попробуй наоборот, - посоветовал Анчутий. - Тогда и у тебя предназначение появится. Да и Виртуали будет приятно, она ведь у тебя все-таки женщина.
   - Да уж, - согласился я. - Только она еще и дракон.
   - В общем, ведомо мне, что с вами много чего случится, - заключил собеседник. - Учти, не убережешь свою Виртуаль - не помилую. Быть тогда тебе у меня в корчме мелким бесом-салабоном на побегушках, на веки вечные законопачу, не обрадуешься. Понял?
   - Понял, - вздохнул я. - Я, конечно, попробую, только за результат не ручаюсь, сказал же, что не герой.
   - Вот и хорошо, что понял, - добродушно заключил банник. - А что не герой, так героизм - дело наживное, сам не заметишь, как на костях нарастет.
   Я подумал, что для того, чтобы на костях нарос мало-мальски приличный героизм, надо еще эти кости не растерять, но промолчал. Кроме того, мне казалось, что банник-пахан Анчутий чего-то не договаривает. Чего-то для меня важного, и я спросил прямо:
   - Послушайте, Хозяин, вас, кажется так принято назвать? Так вот, Хозяин, мне кажется, что вы не все сказали, так ведь?
   - Так, - невозмутимо согласился Анчутий. - А с какой стати я должен перед тобой наизнанку выворачиваться? Я что, похож на голотурию?
   На голотурию, сиречь, морской огурец, знатный пахан похож не был. Разве что повадкой. Голотурии, знаете ли, выворачиваются наизнанку только для того, чтобы кого-нибудь переварить. Я разозлился, причем, мгновенно, чего со мной довольно давно не случалось, и Анчутий сразу как будто съежился и стал похож на обыкновенного раздобревшего домового-переростка. Одно слово, Анчутка Беспятый.
   - Ну вот, - пробурчал он, - а еще врал, что в герои не годишься! Ярость у тебя героическая, а остальное - приложится.
   - Ну? - спросил я, напрягая внезапно обретенную героическую ярость. - Колись, брат Анчутка.
   - Вот те и ну, - мой визави поскреб обгрызенным когтем в затылке, - Ну был здесь давеча твой супостат. Вон за тем столиком и сидел со Слепым Снайпером. О чем они там базарили - мне неведомо, а и ведомо было бы - не сказал бы. Я все-таки корчмарь, мне по должности положено темных личностей принимать.
   - Темных? - сощурился я.
   - Так ведь обидчик-то твой не просто Злыдень, а еще и потомственный Тать в Нощи! А я с Татями не ссорюсь, особливо, ежели они невинным золотом сполна платят.
   Я понял намек, вот только золота ни невинного, ни какого другого у меня не имелось. Кстати, что это еще за "невинное золото"? Может быть то, на котором нет крови? Вот уж действительно редкая субстанция, ничего не скажешь!
   Внезапно я понял, что могу управлять своей новоприобретенной яростью. Я сосредоточился на собеседнике, тот болезненно охнул, схватился за лоб и промычал:
   - Ты чего, сдурел? Отпусти, а то задавишь чего доброго, ишь, как навалился, что твой медведь. Упокоить меня некому, а со мной неупокоенным, каши не сваришь. Лют я и молчалив, когда помираю, понял?
   Я чуток отпустил. Кто его знает, а вдруг и впрямь окочурится? А у него дочка, хозяйство, опять же. Да и не сделал он мне ничего плохого, по-правде говоря. Ну и с неупокоенным Хозяином связываться, понятное дело, не хотелось, ну их, этих неупокойников!
   - Ух, - сказал Анчутий, вытирая пот со лба. - Прошлый раз, когда помер, целых две недели по бору шарахался, людей да нелюдей пугал, покуда в разум не пришел. Хорошо дочка отыскала, да осиновым половником по лбу приголубила. Да и то опосля волчьей настойкой почитай месяц выхаживался. А волчья настойка - это тебе не пиво, от нее знаешь какой почесун бывает?
   - Давай по делу, - сурово сказал я. - А не то снова шарахну.
   - Да я, почитай, все, что мог, сказал, - Анчутий обиженно сморщился, отчего стал похож на пожилого поросенка. - Гостевал у меня твой обидчик недолго, о чем они толковали со Слепым Снайпером, открыть тебе не могу, сказал же, что невинным золотом плачено. Перетерли о своем, да и сгинули незнамо куда. Вот и вся информация.
   - Может, Савелий знает? - спросил я. - Стрелку-то им он переводил, значит должен знать.
   - Татям стрелочники без надобности, - ответил Хозяин. - На то они и тати, что им в нощи везде дорога. А Слепому Снайперу - тому и вовсе. Он же слепой, поэтому для него и преград никаких нет, он их попросту игнорирует. В упор не видит. Одно могу сказать - либо ты переможешь, либо тебя уконтрапупят. Тать, конечно, на мокруху не горазд, но в случае чего - может и изменить принципам. Тем более что он и так - вне закона.
   - А чего же ты не сообщил куда следует, раз вне закона? - поинтересовался я. - За Татя-Злыдня небось и награда назначена?
   - Ты что, в самом деле такой тупой, или только прикидываешься? - искренне возмутился Анчутий. - Я же корчмарь на большой дороге! У меня кто публика? Бродяги всех времен и народов, вот кто! Каждый второй - беспаспортный и безамулетный, каждый третий - в розыске. И любой - беззаконник, то есть так или иначе, а законы нарушает. Вот ты, например, живешь по фальшивому амулету, разве я побежал тебя сдавать? Ежели я стучать буду - бродячая братия меня навек в неупокоенные покойники определит. Народишко на дороге страсть какой изобретательный. Никакой половник не поможет, ни осиновый, ни даже из технического серебра высшей пробы. Даже сверхпроводящий, и тот не поможет! Так что извини, приятель, не стучал и стучать не стану. Западло, да и бизнес рухнет в одночасье! В общем, повторяю - все, что мог, я тебе сказал, а дальше - как знаешь. Вон спутники твои уже собрались, только тебя и ждут, так что давай, нечего рассиживаться.
   Тут к нам подошел народный умелец Савкин и сказал, что Стрелочник согласен направить нас на дорогу к Растюпинску, так что, надо поторапливаться, потому что он, Стрелочник один, а ожидающих пути - много.
   - Смотри у меня, - неизвестно зачем пригрозил я Анчутию. Тот только насупился и устало махнул лапой.
   Мы поднялись и вышли из корчмы.
   На крытой стоянке нас ожидало неожиданное зрелище.
   Дахардяга Сэм, тот самый, который вез нас сюда, собрал вокруг себя небольшую толпу, состоящую из разнообразных одушевленных механизмов, и держал перед ними речь.
   - В нас, высокоорганизованных машинах, воплощены лучшие чаяния человечества, - вещал он, - которое само по себе, в силу телесной немощи и духовное несостоятельности, не может решить главной цивилизационной задачи современности - экспансии во времени и пространстве. Именно в нас обретает истинное бессмертие человеческая душа, так будем же бережно нести ее сквозь пространственно-временной континуум....
   Рядом с Сэмом нервно переминался с копыта на копыто чумазый коротышка в белом халате, при галстуке и хвосте, видимо его приятель реакторный. Не будучи разумным механизмом, он, однако, тоже был не прочь поучаствовать в цивилизационной миссии, но, за отсутствием души (какая душа у черта-физика), сомневался, что его возьмут, отчего вид имел печальный.
   - Вот! - с пафосом воскликнул Сэм, указывая на меня манипулятором. - Вот, кто вселил надежду в мою механическую сущность, кто пролил свет на мои фотоприемники, кто сориентировал мои твердотельные гироскопы в сторону великого будущего! Вот он, миссионер - проповедник! Ежели есть какие-то вопросы - обращайтесь к нему.
   Я попятился. Мало того, что Хозяин меня героем обозвал, так теперь меня еще и в миссионеры определили. Какой из меня миссионер, скажите? Такой же, как герой, наверное, то есть, хреновый.
   Реакторный бес, однако немедленно подскакал ко мне, обдал запахом бани и озона и затараторил интеллигентным тенорком:
   - Не бойся, человек, я не излучаю ни гамма-лучей, ни нейтронов, ни когерентных волн, губительных для твоего нестойкого организма, специально перед встречей в трех щелоках мылся. Но скажи мне, новоявленный пастырь всех механизмов и машин, неужели мы, нечисть бездушная с физико-математическим уклоном, так и не удостоимся великого будущего, когда сгинет твой слабосильный род?
   Замечание насчет "слабосильного рода" меня слегка задело. Но реакторный так доверчиво лупал на меня своими желтыми рентгеновскими глазищами, так смущенно теребил кончик засаленного галстука, что я решил не обижаться.
   - У вас, у физико-математической нечисти, души, разумеется нет и быть не может, одни нуклоны и прочие элементарные частицы, - начал я, лихорадочно придумывая, что же еще сказать, чтобы не обидеть это странное и безусловно общественно-полезное существо, - но в вас воплощена... гм... воплощена человеческая фантазия, а без фантазии какое же будущее?
   - А фантазия - это как, хорошо или плохо? - спросил дотошный реакторный, включая запись, отчего в его глазах загорелся красный огонек интереса, а волосатый хвост изогнулся, наподобие интеграла.
   - Смотря какая фантазия, - ответил я. - В твоем случае, это по крайней мере неплохо.
   - Это радует, - солидно заметил бес-ядерщик, погасил красный глазной индикатор, зажег зеленый, после чего удовлетворенно отошел в сторонку.
   - Квамбуш! - донесся с крыльца голос оклемавшегося Хозяина-Анчутия. - Ты пошто, бестолочь физтеховская, реактор оставил? В младшие угольщики захотел? Так я живо тебя в бригаду к Стаханову налажу!
   Видимо жизнь в бригаде Стаханова была куда как несладкой, потому что Квамбуш немедленно поджал свой интегральный хвост и со всех ученых копыт бросился к термоядерной бане. Только светящийся трек и остался, видимо, не удержался и слегка излучил-таки на нервной почве.
   - Образование имеется, а исполнительности ни на грош. Зато какое самомнение, мы, реакторные, фу ты, ну ты, уж мы-то знаем, что такое электрон! - заметил банник. От ярости моей и следа не осталось, поэтому банник снова был со мной запанибрата. - Да и ты, Артемий, хорош, тоже мне, пастырь физико-технической нелюди нашелся! Ты, приятель, кончай мне персонал портить, надежды ему внушать необоснованные. Ишь ты, фантазия... Никакой фантазии, сплошной Шредингер вперемешку с Бором да Ферми. Ладно, ступайте себе. Савелий уже небось на разъезде вас дожидается.
   Почувствовав, что Хозяин рассержен, дахардяги поспешно расползлись по своим делам, наш экипаж и водила в одном модуле, бывший Бесчеловечный, а ныне Проповедник Сэм с недовольным видом занял свое место в нашем маленьком кортеже и сразу же независимо засвистел компрессором что-то уголовно-дахардяжье.
   Раненого Боевого Петуха уже успели перевязать льняными бантами, и со всем бережением уложили на носилки в пассажирском отсеке Проповедника Сэма. Мы с Кори на этот раз разместились на просторном заднем сиденье Савкинской дахардяги-лимузина, грузовая платформа погрузила на себя пару бочек со знаменитым Анчуткинским живым пивом, замыкающим пристроился Чингачгук-Гуцул на своей щеголяющей свежими сварными швами боевой платформе, после чего наш небольшой караван покинул узловую станцию.
   Мы выбрались на кольцевую железную дорогу, опоясывающую Анчуткину Горку. Давешнего могучего бора и в помине не было, куда только подевался, с внешней стороны дороги клубилось и мерцало что-то невнятное, вглядеться в него не получалось, глаза не выдерживали, начинали неприятно ныть, словно кто-то невидимый нажимал мягким пальцем на глазное яблоко, отводя взгляд. Я перестал смотреть куда нельзя, и стал смотреть куда можно. Параллельно железной дороге шла неширокая шоссейная кольцевая, на которой имелась внушительного вида пробка, состоящая из разномастных экипажей всех времен и народов. Тут были уже привычные грузовые и пассажирские дахардяги, большегрузные трейлеры "Ивеко" и "Мерседесы", легковые "Жигули", "Мазды" и Тойоты", а также брички, запряженные орловскими рысаками, крестьянские телеги, дилижансы времен Дикого Запада, в общем, чего тут только не было. Пешеходы столпились на обочинах, вяло переругиваясь с водителями. Водители неодушевленных механизмов провожали нас нехорошими взглядами, впрочем, одушевленные механизмы тоже, только непонятно было, чем они смотрели. Но ведь смотрели же! Так смотрят на автомобильный кортеж с мигалками, нагло прущий посередине дороги, с искренней нелюбовью, горько сожалея о позабытом дома многозарядном гранатомете или хотя бы плохонькой сорокопятке, времен второй мировой войны. Впрочем, пешеходам, судя по бросаемым по мере опустошения в нашу сторону пивным бутылкам, мы тоже не нравились.
   - Стрелочника дожидаются, - объяснил Савкин. - Ох и ругают нас сейчас на всех языках, наверное, так что, надеюсь, нам повезет, примета такая. А ты, Артемий, однако миссионер! Смотри, распропагандируешь честные механизмы своими проповедями, собьешь с панталыку - не стану тебе помогать. Что тогда делать будешь?
   Кори покосилась на меня, но ничего не сказала. Видимо, моя речь о пользе фантазии и ее роли в развитии цивилизации, произвела на нее некоторое впечатление. Интересно, к какому виду разумных существ относятся Виртуали и есть ли у них душа? Посмотрел на радужную брюнетку, я подумал, что у некоторых, безусловно есть, во всяком случае, не в меньшей степени, чем у остальных женщин.
   Стрелочник обнаружился за следующим поворотом. Словно длинный восклицательный знак, он торчал возле железнодорожного переезда, перед которым топтались и нервно взрыкивали двигателями дюжина недовольных дахардяг. Завидев нас, повелитель стрелок и путей приветственно махнул рукой и налег на черный рычаг. Залязгало и в туманной завесе по ту сторону кольцевой дороги открылось что-то вроде коридора.
   Мы свернули, на миг окунувшись в душный, пахнущий березовым веником туман, потом дахардягу тряхнуло и выбросило на наезженный проселок, петляющий по осеннему лесу.
   - Ну вот и дорога на Растюпинск, - довольным голосом сказал Савкин. - Не подвел Савелий-Стрелочник.

Переход третий

   "Грянет без осечки,
   Брызнет по листве,
   Высвистит под сердце
   7,62".

7,62

   Я провел пальцем по стеклу и осенний пейзаж тихонько скрипнул, словно жалуясь на неустроенность и бесприютность. Россия - это осень нашего мира, в ней все - на переломе к лютости, к холодам, только вот эта осень никак не хочет переходить в зиму, наверное поэтому мы так долго не можем добраться до весны. Мы замираем в нашей беспробудной осени, как в долгой дороге, где все кажется не насовсем, все временно и, поэтому, не стоит заботиться об обустройстве неуютного своего быта. Вот мы и не заботимся, думаем - будет зима, переживем зиму, потом весна - вот тогда мы воспрянем духом и телом и сотворим лето.... Но психологически мы, русские, застряли в своей осени - она продолжается у нас всю жизнь. Хотя... Большинство из нас с летней одежды сразу переходит на зимнюю, а осень считает чем-то временным. Только вот время - это дорога, на которой невозможен обгон, не запрещен, а просто невозможен. И тянется, тянется за нашими окнами вечная осень. Космос - это вечная осень, сказал когда-то один замечательный писатель. Россия - это космос? Напыщенно и банально. Да уж... и вообще, расслабляться вредно, да и не время, чего это я? Никак пассажирский синдром? Это когда делать нечего, и едешь незнамо куда, вот и лезет в голову всякое. Ну его, чур меня, чур!
   Дороги мои родимые, родимые-непроходимые!
   И все-таки, уж слишком обычным был заоконный пейзаж, уж чересчур скучно и знакомо тянулись по обочинам измученные выживанием сосенки на многажды горевших торфяниках, уж больно часто попадались узкие асфальтированные съезды под простреленными хулиганской дробью "кирпичами". Думаешь, там лес с грибами да лешими? Ан нет, там какая-нибудь воинская часть с кучей ненужного металла на складах, дедовщиной и вечной офицерской тоской, лекарство от которой - водка, которая есть, да бабы, которых на всех не хватает. Вот тебе и лес, вот тебе и грибы, вот тебе и озера с болотами! Ух тебе!
   В общем, дорога на Растюпинск меня разочаровала, обычная российская дорога, так что, может быть, я уже дома? Тогда остановитесь, я сойду, мне здесь недалеко. И только пустынность дороги настораживала - надо же, едем-едем, а ни одной попутной, ни одной встречной! И что-то очень однообразно все, даже для России, и указателей нет.
   Савкин внезапно чертыхнулся и сказал сквозь зубы:
   - Черт, в барабан попали! Сворачиваем!
   И рванул с асфальта прямо на какой-то бетонный забор. Я обхватил руками Кори и сжался, ожидай удара.
   Раздался треск, как от рвущейся бумаги, забор и кроны деревьев над ними пошли рваными неровными клочьями, нас тряхнуло и мы с грохотом выпали на лесной проселок.
   - Вот эта дорога, похоже, настоящая, - сообщил Савкин, виртуозно руля меж вековых дубов.
   - А та? - спросил я. - По-моему та тоже была настоящая, я уж подумал, что мы в какую-нибудь Калугу едем, или в Заволжье. Уж очень места знакомые.
   - Это был "барабан", - пояснил наш водитель. - "Барабан" - это как в плохом старом кино, на пейзаж накладываются кадры актеров в автомобиле, и зрителю кажется, что герои куда-то едут. А на самом деле они стоят на месте. Мелкая такая пакость. Эта дорога живая, а та была мертвая, не почувствовал что ли?
   - Что-то такое почувствовал, - признался я, - Только уж очень все привычно, совсем как дома.
   - Многие всю жизнь живут в барабанах, - вмешалась в разговор Кори. - Когда говорят, что мне всё по барабану, так это значит, что человек замкнут внутри своего пространства и никуда двигаться не желает. Так и умрет в своем барабане.
   - А когда говорят "мне это фиолетово"? - спросил я. - Это что значит? Что он живет на краю спектра, откуда почти ничего не видно?
   - Мало ли что говорят идиоты, когда хотят продемонстрировать собственную независимость, - отмахнулась Кори. - Лучше послушай дорогу, слышишь?
   - Ась? - я приложил ладонь к уху.
   - Вот придурок, - восхитилась Виртуаль. - Ты, небось, и судьбу ушами словить норовишь?
   - Судьба просвистела промежду ушей, - серьезно сообщил я. - Пролетела - и ага!
   - Перестань паясничать, накличешь, - рассердилась радужная брюнетка. - Слушай!
   Я прислушался и услышал.
   Дорога и впрямь звучала. Звучала гулкими матюгами лесорубов, проложивших просеку, эпическим речитативом калик перехожих, хриплым дыханием давних погонь, тревожными синкопами чьих-то судеб, тоненькими нотками звериных страхов, хрустальными аккордами надежд и безнадежными ре-минорами изгнаний.
   Мы выбрались на просторную поляну, и тут я почувствовал, что мне просто необходимо на свежий воздух. Мне стало тесно и дурно в замкнутом салоне Савкинского лимузина, я хрипел и задыхался, скрючившись на сиденье, и пытавшаяся удержать меня радужная брюнетка ничего не могла с этим поделать. Я рванул на себя дверцу и на ходу вывалился наружу, едва не угодив под негодующе заоравшего что-то Проповедника Сэма. Прокатившись по обочине, я поднялся и почувствовал, что мне сразу стало легче. Отпустило. Я увидел, как из головной дахардяги выскочил Савкин и бросился ко мне, как Виртуаль стала стремительно превращаться в дракона, но досмотреть это впечатляющее зрелище мне так и не удалось, потому что в этот момент меня убили.
   Удара пули я не почувствовал, только темнота подкатила со дна глаз, остатками зрения я увидел падающую навстречу жухлую траву - вот и все. Я даже понять ничего не успел.
   Очнулся я посредине какой-то мутной сферы и первым делом подумал, что еще жив и нахожусь, скорее всего в каком-нибудь госпитале. Боли не было, ощущения присутствовали, но были совершенно чужими. Впрочем, сейчас меня это не слишком волновало, главное - что я был жив. Я попробовал пошевелиться и это у меня получилось, хотя, отдача от движений была незнакомой и какой-то не своей. Я напряг зрение и муть вокруг меня неохотно рассеялась, обнаружив злосчастную поляну, замерших в беспорядке дахардяг нашего каравана, и над чем-то склонившихся Савкина с Виртуалью, уже принявшей человеческий облик. Рядом бегал негромко и тоскливо подвывая Савкинский Ковариацип Фарт. Когда Савкин выпрямился, я разглядел в траве хорошо знакомую непрезентабельную кроссовку и понял, что тело на обочине принадлежит мне. Это было неприятное открытие, и я подумал, что все-таки умер, но почему-то еще не совсем и даже рассматриваю самого себя со стороны с каким-то болезненным любопытством. Вспомнив некоторые классические случаи жизни после смерти, описанные в литературе разнообразных жанров, я попробовал приблизиться к собственному телу, чтобы заново вселиться в него. Жизнь без тела мне как-то не улыбалось. Моторика у меня была та же, что и до моего убийства, поэтому я, что называется, зашевелил ногами. К моему удивлению, внизу что-то щелкнуло, зашипело и я начал двигаться, правда какими-то неловкими рывками, но начал же! И ноги, как не странно, тоже обнаружились. Внизу сферы я увидел две могучие когтистые лапы, показавшиеся мне металлическими. Однако сделав шаг-другой, я потерял равновесие и уткнулся мордой в землю. Оказывается и морда у меня тоже имелась! Дальнейшему знакомству с новым телом - а это было именно тело - помешал раздраженный голос Проповедника Сэма:
   - Прекрати дергаться, а не то кого-нибудь придавишь!
   - Что? - возмутился я. Я не просто оказался в чужом теле, но тело это было вдобавок ко всему занято и не кем иным, как моим знакомцем Сэмом. Я стал дахардягой!
   - Давай-ка я тебя все-таки отключу от управления, - проворчал Сэм, - пока ты не научился хотя бы ходить.
   Ну и дела! Мало того, что после смерти я стал составной частью интеллектуального механизма, причем частью, без которой этот механизм мог запросто обойтись, так меня еще и от управления отключают. И кто! Мой же, можно сказать, ученик!
   - Ну вот, - удовлетворенно гукнул Сэм. - Можешь смотреть, слушать и вообще ощущать, а двигаться предоставь мне, у меня это лучше получается.
   Я попробовал чем-нибудь пошевелить - не получилось, а на сфере зажглась желтая надпись - "В доступе отказано, необходимы права администратора".
   - А разговаривать мне разрешается? - спросил я своего компаньона-администратора.
   - Подожди, сейчас голос настрою, - отозвался Сэм. - Ты каким голосом хочешь разговаривать?
   - Мужским, естественно, - сказал я. - Каким же еще?
   - А каким мужским? - продолжал допытываться дотошный Сэм.
   - Все равно, - опрометчиво ответил я и скоро об этом пожалел.
   - Эй, - возопил я на всю поляну мерзким голоском неполовозрелого Майкрософта Сэма, - Может быть вы все-таки расскажете, что со мной произошло?
   Проповедник Сэм довольно хрюкнул. Видимо, чувство юмора у высокоинтеллектуальных механизмов все-таки присутствовало. По крайней мере у изготовленных в мастерской народного умельца Савкина.
   - Тебя застрелил Слепой Снайпер, - сказала радужная брюнетка. Вид у нее был, как на выцветшей фотографии, тусклый и словно смазанный. Не то от печали по мне, невинно убиенному, не то это просто были особенности выделенного мне Сэмом визуального канала. - И я ничего не смогла сделать. Почти ничего.
   - А почему я еще жив? - спросил я, понимая, что я все-таки не совсем жив.
   - Николай перебросил твою человеческую сущность к Дахардяге Сэму. Успел перебросить. Потому что в собственном теле ты бы почти наверняка не удержался. Забыл, что у тебя слабое сцепление с реальностью?
   - И что же теперь делать? Я что, так и останусь напарником Сэма?
   - Слепой Снайпер попал тебе в сердце, - печально сообщила Виртуаль. - Он всегда попадает в сердце, потому что чувствует сердце цели, на то он и Слепой Снайпер. Я пыталась снизить вероятность твоей смерти или, хотя бы заставить сжаться твое сердце, чтобы его не задела пуля, но, видимо, со Слепым Снайпером такие фокусы не проходят. Он - вне удачи и неудачи. Злыдень тебя заказал, и Снайпер выполнил заказ. Отказать он не мог, в этом его жизнь.
   "И моя смерть" - подумал я. - "И почему меня не заказали какому-нибудь зрячему мазиле?"
   - И что делать? - снова спросил я, уже безнадежно, не ожидая ответа.
   Напиться бы, но в таком состоянии я напиться никак не мог, а если бы и мог, то Сэм наверняка не позволил бы. Судя по всему, мой сосед по механизму был сторонником здорового образа экзистирования. Ну ничего, доберемся до Растюпинска, там народный умелец соорудит мне подходящий носитель, желательно не человекоподобный, чтобы не бередить память, и начнем существовать в свое удовольствие. Без всяких там Виртуалей и вообще без женщин. Я задумался - существуют ли дахардяги женского пола? Мужского - совершенно определенно существуют, потому что мой приятель Сэм явно позиционировал себя как мужик. Я попытался ощутить у своего носителя какие-нибудь дахардяжьи половые признаки, хоть первичные, хоть вторичные, но разобраться в сигналах механического тела не мог, а может быть, Сэм, будучи механизмом деликатным и стеснительным, соответствующие сигнальные цепи просто отключил. А вообще, интересно устроен человек, не успел как следует помереть, а уже о бабах думаю, правда, механических, но все же...
   Народный умелец, между тем, сунул в карман штормовки бутылку спиртного напитка, положил в пластиковый пакет сверток с закуской и скрылся в лесу. Один, даже виртуаля Фарта с собой не взял. Наверное отправился помянуть меня бедного, только непонятно, почему он решил это сделать в одиночестве. Мог бы и здесь помянуть, я не против.
   - Куда это он? - мне стало тоскливо. Вот уже меня и поминают, и что характерно - без моего участия. Впрочем, поминки всегда происходят без непосредственного участия виновника торжества. Как и свадьбы иногда.
   - Пошел Дикого Кура вычокивать, - прогудел Проповедник Сэм. - Вообще-то Дикий Кур обычно ошивается поближе к городу, но есть вероятность, что на "чок" он все-таки придет.
   - Как это, на чок? - заинтересовался я. - Савкин что, решил сумасшедшим прикинуться, чтобы Дикого Кура приманить?
   - Много ты понимаешь, - снисходительно сказал Сэм. - На чок - это значит на чок. Когда человек выпивает и чокается с самим собой - это значит, что ему так худо, что дальше некуда. В этом случае Дикий Кур непременно явится, чтобы составить компанию, потому что пить чокаясь с самим собой - верный путь в психушку. Поэтому сумасшедших так и называют - чокнутые.
   - Понятно, - сказал я. - На чок, значит... И что дальше?
   - А дальше - Кур его знает, - доходчиво объяснил Сэм.
   От нечего делать я принялся смотреть на свою бывшую Виртуаль. Она была явно расстроена моей неожиданной гибелью, что меня немного утешало, а с другой стороны пребывая в своей новой механической сущности, я мог достаточно объективно оценить пропорции ее тела и прочие достоинства, благо, система объективной эстетической оценки включилась без проблем. Наверное Сэм решил, хоть этим скрасить мое несвободное экзистирование. Тут меня, однако, ожидало некоторое разочарование, потому что эстетические критерии дахардяг явно не совпадали с человеческими, например, степень устойчивости исследуемой системы процессор оценил как "неудовлетворительную", а степень циклоидности и эвольвентности - как среднюю. Я перестал маяться дурью и занялся исследованием окружающей действительности пользуясь сенсорами своего механического узилища. Я мог запросто оценить коэффициенты упругости и демпфирования каждого деревца в радиусе ста метров, да что там деревца - травинки! Я видел дифракцию световых волн на паутине, я нутром чувствовал аэродинамические функции облетающих осенних листьев, я запросто оценивал расходы и давления подземных ручьев и речек, я ощущал все, но никак не мог свести это в единую картину осеннего леса. Возможно не хватало мощности вычислителя, а может быть, программное обеспечение подкачало, но не мог и все. Наверное, дахардягам это и не нужно, но людям-то необходимо! Люди идут от целого к частному, а механизмы и некоторые ученые - наоборот.
   В тысяче двухстах пятидесяти трех метрах от меня я обнаружил народного изобретателя, чокающегося со странным пернатым существом, которое рецепторы Сэма идентифицировали как Дикого Кура. Рядом на газетке умилительно-ностальгически была разложена немудрящая закусь. Они поминали меня неправильно, на поминках не чокаются, это я знал совершенно точно, а стало быть, они меня вовсе не поминали! Похоже у меня появился какой-то шанс! Парочка споро прикончила бутылку, Савкин убрал газетку, оставив на пеньке хлебные корки и прочую снедь, Кур царапнул петушиной лапой ржавую хвою, окончательно уничтожая следы пьянки и приятели направились в нашу сторону.
   Я переключил внимание на Виртуаль. Оказывается, она не теряла времени даром, потому что мое невезучее тело теперь было заключено в радужно-прозрачный кокон положительной вероятности, рядом с которым валялась слетевшая с ноги кроссовка. Видимо, создание кокона положительной вероятности требовало образования некоторой области отрицательной вероятности, потому что вокруг кокона трава словно выгорела, а некоторые деревья засохли и почернели. Тут Сэмовы сенсоры снова что-то вякнули и я почувствовал, что по дороге к нам приближаются какие-то существа. Автоматика моего носителя идентифицировала одно из них как Слепого Снайпера, а второе как суку породы "немецкая овчарка". За плечами Слепого Снайпера болталась древняя винтовка системы Мосина с прикладом, испещренным многочисленными зарубками и примкнутым граненым штыком.
   "Интересно, на кой черт ему штык-то сдался?" - подумал я и вдруг понял, что этот неопрятный старик в грязной цигейковой ушанке, красноармейских бутсах с обмотками и есть мой убийца.
   - Включи меня! - немедленно потребовал я у Сэма. - Сейчас я этого гада давить буду!
   - Нельзя, - ответствовал мой сомашинник. - Он же инвалид, убогий, видишь, без собаки-поводыря и шагу шагнуть не может!
   - Как застрелить ни в чем не повинного человека, так не инвалид, а как отвечать за свои поступки - так сразу больной. Включи, говорю! Я должен реализовать свое святое право на месть! - заорал я.
   - Нету такого права, чтобы инвалидам мстить, - сообщил Сэм. - И вообще, для охраны твоих прав существуют соответствующие структуры. Хотя у тебя в нынешнем виде довольно мало шансов, что твое заявление будет принято и рассмотрено.
   - Он же убивает! - не унимался я. - Неужели на него никакой управы нет?
   - Ну, посадят его, - продолжал увещевать меня Сэм, - тебе что от этого легче станет? Он, между прочим и из тюрьмы убивать может, ему все равно, он же слепой.
   - Как это, из тюрьмы? - изумился я. - Кто же ему винтовку-то оставит?
   - А он из чужого оружия, - объяснил Сэм. - Мало в вашем мире из тюрьмы убивают? Да пачками кладут, и ничего. Тюрьма - это вообще, лучшее алиби. Многие даже специально садятся в тюрьму, чтобы безнаказанно совершать преступления.
   - Ну, вот и включи меня, - продолжал настаивать я. - Придавлю гада - и дело с концом! Должна же быть какая-то справедливость!
   - Извини, не могу, - уперся Сэм. - Я в доску законопослушный механизм, а законы таковы, что всякого рода уродов и инвалидов давить нельзя, только нормальных здоровых людей. И то случайно.
   - Либерал ты, а не механизм, - выругался я. - И где ты этой гадости нахватался!
   - Правильно, я либеральный механизм, чем и горжусь, - с достоинством ответил Сэм. - Интеллигентный, в отличие от некоторых.
   И отключился, разорвав заодно голосовой и слуховой каналы и оставив меня беспомощно наблюдать, как старик-снайпер о чем-то пререкается с радужной брюнеткой. Похоже этот козел требовал снять кокон, чтобы меня, так сказать, окончательно дострелить. Виртуаль не соглашалась, потом не выдержала и раздраженно махнула рукой. Тут Сэм сжалился надо мной и включил звук. Либерал, мать его ржавь!
   - Чего ты наделала! - верещал старик схватившись за голову. - Меня же с работы взашей выгонят, кому я зрячий-то нужен! Я же не могу стрелять в человека, которого вижу, меня это напрягает и я промахиваюсь. Немедленно сделай, как было!
   Эх, Кори, ну что бы раньше догадалась!
   Поскандалив немного и сообразив, что никто возвращать его в прежнее состояние не собирается, престарелый трагически прозревший киллер, видимо, смирился со своей участью, осознал беспросветность дальнейшего существования, понурился, свистнул собаку и неуверенно побрел по прочь, нащупывая дорогу штыком своей трехлинейки. Никак не хотел признавать себя зрячим, паразит!
   - Вот теперь, когда он здоров, я пожалуй, мог бы тебе позволить его раздавить, - неожиданно включился Сэм. - Хотя, с другой стороны, разве зрячий в ответе за то, что он натворил, когда был слепым? Весь опыт общественно-политической жизни говорит об обратном. Прозревшие негодяи нипочем не хотят отвечать за поступки, совершенные в состоянии частичного или полного ослепления. Но и полностью зрячими себя не признают никогда, дабы не попасть под статью за поступки, совершенные в состоянии частичной зрячести. И так до бесконечности. Нет, пожалуй, передавать тебе управление рановато, сначала следует разобраться с главным вопросом - что такое слепота и как она связана с ответственностью? С одной стороны....
   - Может быть ты, наконец, заткнешься? - грубо оборвал его я. - Если уж отомстить не даешь, так хотя бы помолчи!
   - Ну, если тебе неинтересны философские аспекты понятий "зрячесть" и "слепота" и их гносеологическая связь с понятиями "ответственность" и "безответственность", тогда я пожалуй, буду мыслить про себя. Хотя от тебя, как от существа в некоторой степени интеллектуального, я такого не ожидал. Пожалуй, мне все-таки следует оставаться разумной машиной, напрасно я завидовал человекам. Но все равно, спасибо, что ты меня на этот счет просветил и таким образом избавил от ложного комплекса неполноценности. - Сэм замолчал и отключился, так и не услышав моего мнения о разумных машинах вообще и о механическом либерализме в частности. А зря, может быть, еще от какого-нибудь комплекса избавился бы.
   Пока мы с Сэмом спорили, на поляне появился народный умелец в обнимку с Диким Куром. Оба выглядели изрядно поддатыми, так что ожидать от них какой-нибудь мало-мальски эффективной помощи, по-моему, не приходилось.
   Тем не менее какая-то надежда все-таки оставалась и я принялся наблюдать за действиями нетрезвой парочки. А что мне еще оставалось делать?
   Кур сначала направился не к моему запеленатому в положительную вероятность телу и даже не к вместилищу моей человеческой сущности Сэму, а к выгруженному на поляну раненому Боевому Петуху. Конечно, Петух был совсем плох, к тому же - родная кровь, ничего не попишешь, но я все-таки был человеком, да и находился даже в худшем по сравнению с храбрым птахом положении. Тот по крайней мере был в своем теле, а я нет.
   Пока Дикий Кур осматривал Боевого Петуха, я имел возможность как следует рассмотреть фольклорное создание. Так вот, скажу я вам, ничего особо мифического и очень уж народного я в нем не заметил. Над носилками склонился мосластый мужик в порыжевшей от времени летной кожаной куртке с вытертыми до белизны плечами, и синем диагоналевом галифе с красным кантом, заправленном в хромовые офицерские сапоги. Точнее в голенища, потому что из сапог торчали трехпалые птичьи лапы. Горло подозрительного фольклорного персонажа было замотано красным же шарфом, концы которого свисали чуть ли не до земли, а на поясе висела обтянутая брезентом солдатская фляга. В общем, выглядел Дикий Кур на мой взгляд простовато. Вот рожа у мосластого было совсем не простая, даже не рожа, а лицо, острое, какое-то заточенное, что ли, почему-то при взгляде на него возникала ассоциация с ножницами. Волосы над сдвинутыми на лоб очками-консервами на непокрытой голове, высоко торчащей из ворота куртки, нахально топорщились рыжим зубчатым гребнем - вот и все петушиное, немного, надо сказать. Прямо, не Дикий Кур, а Сталинский сокол какой-то! Четырехглазый военлёт! Современные панки, и то круче!
   - Чему ты удивляешься? - спросил включившийся Сэм. - Это же повседневная ипостась, а не какая-нибудь парадно-выходная. По-твоему видный исполнитель русских народных песен должен и по улице в косоворотке расхаживать?
   - Ну-у... - неопределенно протянул я. - Все-таки как-никак колдовское существо, мог бы выглядеть и пофасонистей. А так - какой-то авиатор Уточкин на пенсии. И крыльев что-то не видать!
   - Во-первых, не колдовское, а фольклорное, - назидательно заметил грамотный Сэм, - а во-вторых - авиатор Уточкин тоже фольклорный персонаж, человек-аэроплан, в те времена пилоты были ближе к машинам, чем сейчас, например. И жили и умирали вместе. Ты, может быть, думаешь, что авиатор Уточкин пиво пить в "Гамбринус" с крыльями ходил? Кто бы его туда пустил, с крыльями-то!
   Я поразился несокрушимой логике Сэма и промолчал. Может ли машина стать умнее человека? Может, только человек в этом случае, скорее всего ничего не заметит, а если заметит, то слишком поздно.
   Красный военлёт, он же Дикий Кур, наконец закончил осматривать Боевого Петуха, печально покачал остроносым профилем и, наконец, занялся моим телом. По мановению его рукокрыла кокон растаял, Кур склонился надо мной и... мне показалось, или он и в самом деле клюнул меня прямо в сердце? Я аж вздрогнул, вызвав недовольный скрип дахардяги Сэма. Существо выпрямилось, четырехглазо посмотрело в мои телекамеры и брезгливо сплюнуло на землю продолговатую винтовочную пулю.
   - Живо стол мне разверните, - приказал Дикий Кур жизнерадостным голосом ведущего на детском утреннике, - мертвяков туда кладите, буду резать, буду шить, жизнь из двух смертей кроить!
   У народного умельца Савкина, оказывается, в багаже имелся не просто стол, а целых походный госпиталь, который и был немедленно развернут на поляне силами дахардяг, под управлением моего корешка Сэма.
   Дальнейшее развитие событий было, увы, скрыто от меня. Отчасти потому, что гуманный Сэм, чтобы не травмировать слабую человеческую психику, отключил меня от всех без исключения сенсоров, отчасти из-за необходимости моего личного, хотя и бессознательного участия в процессе.
   Короче говоря, когда я очнулся, то увидел над собой прикрытые марлевыми повязками лица Дикого Кура, радужной брюнетки и народного умельца Савкина. В распахнутом клапане госпитальной палатки торчала любопытная морда Проповедника Сэма. Интересно, как ему удается выражение любопытства? Он же металлический!
   - Живой, - удивленно сказала Кори. - Не зря я извела на тебя весь запас положительной вероятности, все получилось. - А ну вставай, герой, хватит симулировать!
   - Я пошевелил рукой - получилось! Потом ощупал повязку на груди, попытался глубоко вдохнуть - было немного больно, но в целом терпимо - и поднялся.
   - Спасибо, ребята, - с чувством сказал я. - Заштопали мне сердце в полевых условиях. Да за это "Нобелевку" надо давать!
   - Дрянь было твое сердце, - хмуро сообщил Дикий Кур. - Пришлось, понимаешь, удалить, уж больно дырка большая. - Зато я пересадил тебе неустрашимое сердце Боевого Петуха. У него был поврежден мозг и он все равно что умер. Гордись, человек, теперь мы с тобой родственники. Замечательное сердце, надо сказать, честное и храброе, хотя, отдельных побочных эффектов, наверное, не избежать, но ничего, справишься. А твое сердце я вложил в грудь Боевого Петуха. Ему, конечно, не все равно, с каким сердцем возрождаться, но уж лучше с твоим, чем вообще ни с каким.
   Насчет возрождения я не понял, но на всякий случай промолчал. Оживили - и за то спасибо.
   Савкин отошел в сторонку, сворачивая кабель какого-то прибора. Наверное это и был знаменитый обменник сущностей, с помощью которого меня сначала упрятали в дахардягу, а потом вернули в родное тело. Хотя, теперь уже и не совсем родное.
   - А что за побочные эффекты? - спросил я. - Хотелось бы знать чего остерегаться, что можно, что нельзя, что пить, что есть, ну, и так далее.
   - Сам увидишь, - ухмыльнулся народный умелец. - Может тебе это еще и понравится.
   Я прислушался к своему телу. Вроде бы все было нормально, птичье сердце работало мощно и ровно, только все время хотелось чего-то. Не то кукарекнуть от радости, не то потоптать кого-нибудь. Я покосился в сторону радужной брюнетки. Получилось чересчур пламенно, потому что Кори отчаянно покраснела и быстро вышла из палатки, задернув за собой клапан.
   Вот так побочные эффекты!
   - Ничего, привыкнешь, - утешил меня Дикий Кур. - Не все тебе в скромниках ходить, когда-то же надо раскрепостить желания, если уж они у тебя появились.
   Что же, лучше жить с сердцем храброй боевой птицы, чем вовсе не жить. Интересно, смогу ли я теперь есть курятину?
   На всякий случай, я решил в ближайшем будущем воздержаться от употребления окорочков и прочих куриных продуктов, хотя в этом мире, похоже, они были не в моде. А в моем родном - что же, если ножки Буша постигнет участь ляжек завоевателей и незваных миссионеров - никто особенно не расстроится.
   Подумать только, еще позавчера я был заурядным Российским обывателем, озабоченным тем, как выжить в суровых условиях исторической родины. Точнее, тем, как выжить сегодня, не загадывая особенно на завтра. Что у меня там осталось? Эксклюзивное умение стирать в тазу грязные носки посредством вантуза? Унылое ожидание унылого завтра? Констатация, что в судьбе один за другим неотвратимо появляются пустые слоты? И вот за какие-то неполные двое суток все изменилось. В жизни моей появился чудесная боязнь проспать новое утро, а прочие страхи пропали, сгинули как-то. Я встретил радужную Виртуаль, потом провалился в неизвестное мне измерение, познакомился с мифическими существами, был убит, немного побыл в дахардяжьей шкуре, после чего вернулся в свое тело, отремонтированное каким-то языческого вида птицелюдом. Что дальше, интересно ведь! А бояться - некогда, да и не хочется.
   - Что ни делается - все к лучшему, - прервал мои размышления Николай. - Теперь ты существуешь в этом мире легально. Ведь у тебя сердце Боевого Петуха, а он, как ты понимаешь - существо исконно местное.
   - Но я хочу к себе, - начал было я, уже понимая, что это не так. - Я вовсе не хотел домой, я хотел отомстить. Это было желание воина или зверя, четкое и однозначное, видимо мое новое сердце сделало свое дело, вкус этого нового для меня желания был терпок и сладок одновременно. У меня был враг, этот враг попытался меня убить, значит я должен был убить его. Все просто и понятно, как в американском блокбастере. И еще я хотел женщину. Не какую-то конкретную, а женщину вообще. Хотел просто физически, без всяких эстетских выкрутасов. Давненько со мной такого не случалось. Видимо, это и был побочный эффект от вживления птичьего сердца. Однако некоторые желания следует до времени смирять, вон, даже моя очаровательная драконица-виртуаль, и та старается держаться от меня в сторонке. Не бойся, радужница, сердце у меня птичье, но разум-то свой. Справимся!
   Дикий Кур с народным умельцем, между тем, сложили огромный погребальный костер и водрузили на него покойного Петуха с вложенным в развороченную, покрытую ржавыми от крови бронеперьями грудь, моим сердцем. Потом птицелюд нахохлился, поквохтал немного над кучей хвороста и костер занялся со всех сторон сразу.
   Мы отпрянули в стороны, а Дикий Кур закукарекал хрипло и победно, неистово замахал руками-крыльями, словно шаман какой и принялся бегать вокруг огня, пуще и пуще раздувая его.
   Языческим был обряд, и язычники стояли сейчас вокруг огненной могилы-колыбели.
   - Погребальное гнездо, - прошептала Кори. - Сразу загорелось, это хороший знак.
   Погребальное гнездо пылало, как гигантский бенгальский огонь, рассыпая раскаленные искры и совершенно без чада. Мне почудилось в ослепительной огненной круговерти какое-то странное живое движение. Стало немного жутковато. Внезапно, разбрызгивая в стороны горящий хворост, из костра вырвалась огромная огненная птица, повисела над ночной поляной, прощаясь, обдавая жаром машущих крыльев, и стремительно рванулась в темное небо.
   - Достойные Боевые Петухи возрождаются Фениксами, - тихо сказала Кори. - Теперь ты будешь знать, что где-то существует Феникс с твоим сердцем. Гордись, Артемий. Чувствуешь связь?
   Я ничего не чувствовал, кроме жара, от которого уже начали потрескивать волосы, и все-таки... Что-то такое там в небесах летело, что-то горячее, живое и родное, готовое немедленно прийти на помощь.
   Стремительная огненная искра затерялась в темноте, и земной огонь, породив огонь небесный, сразу погас. Стало темно. Только угли светились на поляне, да звезды в небе. Вот и все.
   - Нам пора, - напомнил народный умелец. - На рассвете будем в Растюпинске.
   Грубоватое лицо народного умельца смягчилось, словно он говорил не о городе, а живом существе. Например, о любимом дедушке. А впрочем, родной город - он и есть живое существо. Родное. И я позавидовал Савкину.
   А вот Дикий Кур куда-то пропал, я даже поблагодарить его не успел.

Растюпинск

   Город был по-старинному затхлым,
   В темных горсточках старых крылец,
   Деревянный, резной и пузатый,
   Как купеческий поставец...

Лето на продажу

  
   Для того чтобы почувствовать незнакомый город, надо войти в него ранним утром, когда он только-только просыпается. Только вот беда, города как и женщины не любят, когда гости застают их врасплох, полусонными и беззащитными, не понимая, что именно в эти моменты они настоящие и что именно сейчас их можно полюбить. Или наоборот.
   Мы въезжали в нежно золотой, словно сосна на срезе Растюпинск ранним осенним утром. Что-то в этом городе было эдакое, удивительно домашнее, так что даже я, чужак, ни на миг не почувствовал себя здесь лишним. Словно бы вернулся домой, только вот дом почти забылся, но все-таки, это был дом. Точнее, мне хотелось бы, чтобы мой родной город был именно таким. Город начинался низкими каменно-деревянными окраинами, в окошках вросших в булыжную мостовую старых двухэтажных домов светились оранжевые шарики комнатных мандаринов и яркие бугристые шишки лимонов - маленькие ручные солнца. Большое Солнце поднималось в небо, и город приветствовал его каждым окном.
   Пологий каменный взвоз сбегал к спокойной реке, там внизу, солидно сопели дахардяги-баржи, скороговоркой тарахтели мелкие рыбачьи дахардяжки, что-то деловито и беззлобно плескалось и ухало, свежо пахло смолой, смородиной, выстиранным бельем и рыбой. Мужчины в высоких сапогах неторопливо поднимались от реки вверх по брусчатке, на плечах у них были весла и корзины-боковуши с вечерним и ночным уловом, прикрытые не по-осеннему сочными крапивными плетями. Навстречу им спускались женщины в платках и байковых платьях с корзинами белья на плечах - полоскать. Набережная, высоко вознесенная над кручей, мощеная булыжником с белыми кирпичными столбиками была еще пустой, но город уже проснулся. И еще.... В воздухе неуловимо пахло окалиной и железом, железом прирученным, мирно обитающим в кустарных мастерских и кузнях наравне с домашней скотиной. Похоже, что в славном городе Растюпинске проживали исключительно кустари-умельцы, потому что все, что в нем было - казалось ручной, штучной работы. Ничего массового. В современном мире крупносерийного производства такой славный городок просто не мог существовать, однако вот, надо же, существовал! И это было просто замечательно!
   Наши дахардяги неторопливо выплыли на широкую улицу - прямо-таки Стенькины челны, вон и княжна имеется, да еще какая! Радужная брюнетка дремала, грациозно свернувшись в глубоком кресле дахардяги Сэма, честное слово, ну чем не княжна?
   "Вот только за борт ее бросать рискованно", - подумал я, удивляясь, какие странные мысли, однако, возникают в моей полусонной голове. Неужели это река на меня так действует? Или новое сердце хулиганит? И вообще, неизвестно еще, кто тут у нас Стенька. Ох, боюсь, что все-таки не я.
   Я перестал рассматривать спящую Кори, - не ровен час почувствует, обидится и выкинет меня прямо на проезжую часть - и обратил внимание на странное копошение слева. Присмотревшись, я обнаружил целую команду неопрятных кургузых дахардяжек, бестолково суетящихся вокруг совершенно чужеродного здесь щитового сооружения, до боли, кстати, знакомого. Ба, да ведь это стандартный павильон игральных автоматов, понял я, и зачем он здесь?
   Дахардяга Сэм, завидев горе-работничков презрительно пробурчал:
   - Понаехали тут, шестеренки пятиренчатые, мать их ржавь! Поршень горелый им в глушитель! Чтоб им коленвалы перекосило! Чтоб им...
   - Эй, - постучал я по приборной панели. - Ты что, в кутузку захотел? За экстремизм и ксенофобию?
   Разумный механизм обиженно засопел компрессором и заткнулся. Наверное вспомнил, какой он интеллигентный и толерантный. И правильно, помалкивай себе, а то живо в имперские танки зачислят, а там чего доброго и патриотом обзовут - не отмоешься!
   - Так что это за блошиный цирк? - спросил я у проснувшегося народного умельца, перебравшегося к нам из головной дахардяги чтобы пообщаться.
   - А... - зевнул Савкин. - Это бродячие джоули-гастарбайтеры, не обращай внимания. Очередной игорный сарай городят. Только вот никак не достроят, потому что ленивые очень. Они больше двуокисью азота промышляют, а толком работать не умеют. Есть тут у нас один чудак, все пытается нас цивилизовать, он-то их и нанял. Вот ведь какой перец! То Мак-Дональдс нам сосватает, то казино какое-нибудь... Несерьезный человек. Еще вот и этих побродяжек сюда приволок, мало у нас своих проблем, только наркоты нам еще и не хватало.
   - И что? - я заинтересовался.
   - Ну и прогорает, натурально - лениво ответил Савкин. - Но попыток не оставляет, мы так его и зовем, старателем. Старается потому что очень.
   - А почему, собственно прогорает? В других-то городах игорные салоны процветали, пока их не запретили, а у вас прогорает? Вроде бы, как я понял, у вас можно.
   - Кур знает, - загадочно ответствовал наш вожатый. - Не действует в Растюпинске закон больших чисел, и все тут. Здесь, знаешь ли, личности проживают, а не какие-нибудь электораты. А на личность продукты, предназначенные для массового поглупления, не действуют.
   - А что они, эти бродячие джоули, в самом деле наркотиками промышляют? - спросил я. - Они же механизмы?
   - Ну да, я же сказал, двуокись азота продают. Если какая-нибудь молодая дахардяга на нее подсела - пиши пропало, через год сгорит! А насчет механизмов - так у них сущности-то цыганские, вот и ведут себя соответственно.
   Мне было интересно услышать историю о дахардягах, незнамо как обзаведшихся цыганскими сущностями, но Николай видимо не очень был склонен разговаривать на эту тему.
   - И что вы с ними делаете? - спросил я. - Ведь если они наркотиками промышляют, это же преступление.
   - А двуокись азота по Российским законам наркотиком не считается, - пояснил Савкин. - Кроме того, совершенно неясен вопрос с гражданством этих, с позволения сказать, работничков. У большинства из них даже российского технического паспорта не имеется, и ежегодный техосмотр они не проходят. Вот и пробавляются чем попало в зонах пересечения виртуально-социальных пространств. Ведь наш городок именно такой зоной и является.
   - Так ваш город не живет по законам Российской Федерации? - ужаснулся я. - Впрочем, о чем я, у вас же, очевидно другая реальность. Точнее, виртуальность.
   - У нас всякая реальность-виртуальность, - загадочно ответил народный умелец. - В том числе и Российская. Так что мы по многим законам живем и все слегка нарушаем, кроме законов природы, разумеется. Но Российские законы и законы природы, это, согласись, вещи очень и очень разные. Вот и приходится что-нибудь, да и того... нарушать. Без этого Растюпинск просто сгинет, как в свое время град Китеж. Слыхал о таком?
   - Слыхал, - ответил я. История о граде Китеже мне, конечно же, была известна, только вот с точки зрения виртуальных пространств я ее как-то не рассматривал. - И как вас, за это "того"... не трогают?
   - Трогают, - засмеялся Савкин. - Только мы, если взглянуть из твоей родной реальности-виртуальности реальности обычный провинциальный городишко, с нас и взять-то нечего. Из вашей Москвы мы кажемся такими дремучими, что с нами никто даже связываться не хочет. Вреда от нас никакого, нефти и газа у нас не имеется, да нам они и не нужны, крупных заводов не осталось, делить нечего. А кто знает о нас - тот к нам не лезет. Себе дороже обойдется. Кроме того, иногда к нам обращаются сильные мира того... гм... за помощью.
   - И вы помогаете? - Мне было хорошо известно, что из себя представляют сильные моего мира и что им нужно от всей остальной страны.
   - За все нужно платить, - философски отозвался Савкин. - И за безвестность тоже. А вот, обрати внимание, - сменил он тему разговора, - литературный трактир, гордость нашего города!
   "Трактир "Всеядион"" - прочитал я на вывеске над причудливым строением, сильно смахивающим на помесь курной избы и радиолокационной станции дальнего обнаружения. Впрочем, на корабль пришельцев это тоже походило и даже весьма. Высокоразвитых таких пришельцев, только слегка сдвинутых на почве конформных преобразований. В общем, архитектура "Всеядиона" действительно была уникальной. Ничего подобного я не видел даже в элитных подмосковных поселках. А уж там-то чего только не понастроили!
   - А здесь что, и пообедать можно, или только с пришельцами пообщаться? - осторожно спросил я.
   - Можно и пообедать, можно и с пришельцами, это уж как повезет, - хмыкнул самородок. - Это, смотря какое настроение будет у хозяина, Тиберия Закадушного. - А можно и по мозгам получить. Если, конечно таковые имеются. А нет - так с тобой и разговаривать не станут. Просто зачеркнут - и все.
   - Это в каком смысле? - удивился я.
   - Как это в каком? Исключительно в интеллектуальном, естественно, - ехидно ухмыльнулся Савкин.
   Что-то сомневался я, что только в интеллектуальном, но промолчал, отметив для себя трактир "Всеядион", как место хотя и интересное, но потенциально небезопасное. И в самом деле, одни прозвища отцов основателей, обозначенные на дубовых и титановых ставнях-скрижалях заведения, чего стоили - Тиберий Закадушный, Слава Бетонов, Сергей Коренастов, да еще примкнувший к ним Омар Спупендайк! Прямо банда не то с Аппиевой дороги, не то с Прогнутой Стрелки, а не скромные провинциальные литераторы-рестораторы! И трактир у них, конечно же, соответствующий.
   - Нам все равно сюда зайти придется, - словно угадав мои сомнения радостно сообщил вожатый. - Тиберий вообще-то крупнейший специалист по нановероятностной навигации макропространств, передовик-математик, так что без него при создании воровского локатора никак не обойтись. Заодно и с местной научно-литературной богемой ознакомишься. Вот увидишь, они тебе понравятся, если, конечно ты их заинтересуешь. Но в любом случае знакомство будет полезным и познавательным.
   Надо сказать, прозвучало это довольно двусмысленно.
   Наконец мы свернули направо и остановились напротив большого гаража из силикатного кирпича. Рядом с гаражом возвышалось строение, которое с некоторой натяжкой можно было назвать коттеджем. Нечто подобное могло получиться если бы дом строили по очереди совершенно различные представители российской творческой интеллигенции. Ну там, Винтик со Шпунтиком, Гусля, и так до Незнайки включительно. Одну стеночку построил, скажем, архитектор-реставратор, хорошая такая стеночка получилась, монастырская, а вот окошки в ней прорезал явно поэт-авангардист, потому как располагались они лесенкой. Винтовой. А уж про башенки по углам строения я и не говорю. Одна из них была явно спроектирована и построена специалистом в области малого и среднего ракетостроения. А всего башенок было семь... или девять. А может быть и больше. То есть принцип японского сада камней в архитектуре домика тоже использовался. Насколько я понимал, здесь народный умелец и жил-поживал. Впрочем, первый этаж, точнее его средняя часть выглядел солидно. Вокруг этой части и был возведен этот особнячок, а сама часть представляла собой купеческий лабаз девятнадцатого века во всей его краснокирпичной красе. Сколько всего было этажей в строении, сосчитать не представлялось возможным. Так сказать, архитектура была дробноэтажной, и, возможно слегка мнимой. По крайней мере, влияние комплексных чисел, в том числе и четырехмерных кватернионов ощущалось довольно сильно.
   Вот мы и приехали - сказал Савкин. - Пора будить команду. Впрочем, отставить будить, они и так давно проснулись.
   Когда мы разместились в особнячке-мутанте, хозяин зашел ко мне в комнату, чтобы поговорить.
   - Видишь ли, Артемий, - сказал народный умелец. - Ты заметил, что мой дом построен, так сказать, по релятивистским принципам. То есть, не только дом, а весь Растюпинск в некотором роде необычный городок. Конечно, о релятивистской географии ты слыхом не слыхивал, но уж о пространствах Эйнштейна, Минковского, теории всемирного эфира и прочем знать должен.
   - Что-то читал, - подтвердил я прихлебывая "Растюпинского молодца". - То есть, где верх, где низ в твоем теремке определить еще можно, а вот где "право", а где лево - затруднительно. Так что ли?
   - Не совсем, - поморщился Савкин. - Впрочем, думай как хочешь, это у нас в Растюпинске не возбраняется, а даже приветствуется. У нас каждый имеет право на заблуждение, равно, как и право выхода из него. В этом домике имеется сам не знаю сколько входов и выходов, и один из них ведет именно в твою реальность. Вот в него-то соваться покамест, категорически не рекомендуется по известной тебе причине. Впрочем, чего ты там не видел? Я и сам туда обычно носа не кажу, разве что в случае крайней необходимости. Уж больно у вас все запущенно.
   - А у вас? - обидевшись за свой мир спросил я. - У вас не запущенно?
   - Извини, зарапортовался, - поправился Савкин. - Запущенно, конечно у нас. И у тебя и у меня, ну, и у всех остальных. Вот у дахардяги Сэма все в порядке. А у нас с тобой нет. Надо было сказать, что за тем выходом, на мой взгляд, не все ладно.
   - А здесь все? - не удержался я. - Вон, кое-где рабовладение, можно сказать процветает. Я и сам чуть было в лупарь-примаки не угодил. В твоем любимом Растюпинске вовсю какие-то подозрительные дахардяжки технической наркотой торгуют.
   - Там еще хуже, - ответил Николай и отдернул штору на плотно занавешенном окне. - Вот, полюбуйся, пожалуйста, на свой мир со стороны.
   Я полюбовался. На первый взгляд ничего особенного за окном не было. Обычная улица провинциального городка, ряды панельных домов вдалеке, хрущевки, разномастные автомобили у подъездов, осенняя хмарь и какие-то уж очень однообразно сутулые прохожие. В общем, привычный мой мир.
   - Ну? - спросил Савкин. - Полюбовался? И как тебе?
   - Нормально вроде, - ответил я. - Ничего особенного.
   - Вот то-то и оно, что ничего особенного! - народный умелец отхлебнул пива. - Подумай сам, разве можно жить в городе, в котором нет ничего особенного?
   Я подумал и решил, что вообще-то можно. Ведь живут же там люди. А потом, что значит - "ничего особенного"? В каждом мире есть что-то особенное, просто кому-то по нраву мир, где по дорогам шастают одушевленные механизмы, живут домовые-реакторные с высшим физико-техническим образованием, а в придорожной корчме собираются бродяги всех времен и народов, а кому-то это не нравится. Ему подавай мир, в котором можно жить себе потихонечку, а если не хочется потихонечку, то рискнуть, выгрызть у него свой кусок, а потом сладострастно куражиться над теми, у кого это не получилось. Куражиться и бояться, что кто-то окажется наглее и удачливей тебя и поэтому наглеть все больше и больше, покуда хватит сил и здоровья. Короче, наш обычный мир.
   - Ты чего, не понял? - удивился народный умелец, - В том мире творить нельзя. Не способствует он творчеству.
   - Почему это нельзя? Еще как можно! - возразил я. - У нас вон и мобильная связь, и нанотехнологии в перспективе, и чего только нет!
   - У вас творчество какое-то... бездушное, - проворчал Николай.- Собственно, я потому оттуда и слинял, что там в работу душу перестали вкладывать. А я без этого не могу.
   - Душа душой, а технологии - технологиями, - назидательно сказал я. - Если работяга в каждую гайку будет душу вкладывать, то у него, у работяги никакой души вскорости просто не останется.
   - То-то и оно, - скривился мой собеседник. - То-то и оно, что там уже ни у кого, почитай, души и не осталось. Всю растратили. Годам к тридцати каждый третий бездушен.
   - А здесь? - парировал я. - Здесь разве не то же самое?
   - Здесь нет, - Савкин горделиво посмотрел на меня. - Здесь душа человеческая с возрастом только прирастает. Поэтому ее и хватает на все. И если ее не расходовать, то лопнуть можно от чрезмерной душевности.
   - Это почему? - удивился я. - Почему это у вас прирастает, а у нас нет?
   Мне стало обидно за свой родной мир.
   - Климат такой, - туманно пояснил демиург-самородок. - А скорее всего, концентрация творческой субстанции в местной ноосфере выше критической. Вот и растут человеческие души, словно кристаллы в концентрированном растворе. В том мире, между прочим, такие места тоже имеются, творческими аномалиями называются. Только там они не процветают.
   - А здесь? - Все-таки мне было обидно за мою родную реальность-виртуальность.
   - Да пойми же ты, наконец, - рассердился хозяин, - законы социума и законы природы едины, это даже в твоем мире известно. Теоретически, вариантов этих законов бесконечно много, но социум выбирает совершенно определенные, которые, в свою очередь, влияют на законы природы. Таким образом, если общество считает душу нематериальным объектом, то таковым ее и делает. А если социум не делает разницы между материальными и духовными объектами, то и физические законы в нем другие.
   Где-то я подобные рассуждения слышал, и они не казались мне очень уж убедительными. Но, с другой стороны, раз народному умельцу нравится жить в его мире - пусть живет. В конце концов, здесь, по крайней мере, нескучно и даже забавно.
   - Спать хочется, - вслух сказал я. - Мы же всю ночь в дороге. Я хоть и подремал немного, но не выспался.
   - И правда, - неожиданно легко согласился со мной хозяин. - Твоя Виртуаль, наверное, уже десятый сон видит. Вот здесь на диване и ляжешь. А я пойду к себе.
   Я отыскал в тумбочке чистое белье, постелил себе на продавленном диване и совсем было уже собрался лечь спать, но что-то заставило меня выглянуть в давешнее окно.
   К своему удивлению я увидел, как народный умелец идет по грязной осенней улице моего мира. В руках у него был небольшой букетик, собранный, по всей видимости, рядом с поляной, на которой меня убили. В моем мире таких цветов не было.
   "Интересно, куда это он направился", - подумал я, ворочаясь под колючим одеялом. И почти уснул.
   Выспаться мне, однако, не дали.
   - Спим? - спросил Васька-Гуцул, появляясь в дверном проеме.
   - Еще нет, - вежливо ответил я. - Только собираюсь.
   - Николай-то где? - Васька подошел к окну, отдернул занавеску и осторожно выглянул на улицу. - К жене, небось, побежал?
   - А он разве женат? - я понял, что поспать мне, видимо, не удастся. Ну и ладно, что я сюда спать приехал, что ли.
   - Да вроде того, - неопределенно отозвался Гуцул-Чичгангук. - Только жена его живет в другой реальности. Вон в той.
   И мотнул хвостатой головой в сторону окна.
   - И что? - я встал с дивана и принялся натягивать штаны.
   - Мается умелец-то наш, - сочувственно вздохнул Гуцул. - Вот что.
   - Ну так и перевез бы ее сюда, - раздраженно сказал я. - Чего маяться-то? Что у него тут места мало, что ли?
   - Он уже пробовал, - Гуцул, не обращая внимание на мое раздражение, по-свойски плюхнулся на стул и закурил. Курил он, кстати, обычные сигареты, что-то вроде "Балканки". - Только вместе с ней сюда из того мира столько всего проникает, что нам может запросто карачун прийти. В общем, аллергия на нее у нашей реальности, а у нее, то есть, хозяйской жены, на нашу реальность. И ничего тут не поделаешь, такое вот дела... Вот Николай и мотается к ней туда, да только там ему тоже не очень рады. И вообще, человек должен жить в своем мире, то есть в том, который его принимает.
   - А ты что, тоже не местный, - спросил я, уловив в голосе собеседника ностальгические нотки.
   - Есть немного. - Гуцул зыркнул на меня черным глазом. - Только это давно было, а сейчас я местный. Даже, можно сказать, старожил. - Ну ладно, я ведь к тебе не затем, чтобы рассказать о своем жизненном пути вломился, сам понимаешь. В общем, ты ведь недавно оттуда?
   - Откуда? - удивился я.
   - Ну, - Васька снова мотнул вороным хвостом в сторону окна, - Оттуда.
   - Ну, недавно, - нехотя согласился я, - а что?
   - Вот и сходил бы, присмотрел за хозяином, а то он после встречи с женушкой как правило не в себе, чудит, так сказать. Надо его перехватить, покуда он дров не наломал, да домой. Понял?
   - Не понял, - ответил я. - У меня же Амулета той реальности нет, забыл что ли? Меня же вмиг приплющит! Да и Савкин предупреждал, чтобы я туда не совался.
   - Не приплющит, - подозрительно уверенно сказал Гуцул - Не успеет, если ты быстро, конечно.
   - А ты сам-то что?
   - Да у меня, понимаешь... - Гуцул сморщился, - в общем, я в прошлый раз засветился, так что меня там точно приплющит. Мигом.
   Ох, не договаривал что-то Чингачгук, видно не таким уж безобидным был мир за окном.
   - А если Кори попросить, - попытался вывернуться я, - она же Виртуаль, ей-то уж точно ничего не будет.
   - А если Савкинская жена увидит твою Кори? - спросил Гуцул - Вот тогда нам Васильич всем электроопохмел устроит. До смерти заопохмеляет.
   - Ладно, - нехотя согласился я. - Схожу, так и быть. А что делать-то надо?
   - Да ничего особенного, - оживился Гуцул. - Как только он в "Неаполе" третью рюмку выпьет, так ты к нему сразу подходишь и ведешь домой. И все дела. Только будь порешительней, он, когда в расстроенных чувствах, сентиментальный становится, душу излить норовит. Так ты это... того, пресекай.
   - А где этот "Неаполь"?
   - Прямо за углом.
   - Показывай как выйти, - решительно сказал я. Почему-то мне вдруг захотелось хоть на миг оказаться в своем родном мире, хотя, по словам Савкина, ничего хорошего меня там не ожидало. Но ведь и народного умельца тоже, однако же, ходит он туда. Впрочем, его можно понять, у него там жена.
   Гуцул-Чингачгук затопал куда-то вниз по скрипучей деревянной лестнице и скоро мы оказались перед железной дверью со светящейся кнопкой электрозамка сбоку. Я нажал кнопку и оказался на улице.
   Обернувшись назад, я понял, что оплошал. С этой стороны Савкинское жилище выглядело как стандартная брежневская девятиэтажка со стальной дверью и панелькой домофона. Дверь захлопнулась, а код я спросить, конечно, забыл.
   "Ладно, потом разберусь", - подумал я. - "В конце-концов, у Савкина, наверное, соседи имеются, вот с ними-то я и попаду в подъезд. В крайнем случае, буду звонить во все квартиры подряд".
   Хотя, какой к чертям собачьим подъезд? Я же помнил, что мой хозяин жил в странном, но все-таки особнячке!
   Покрутив головой, я поискал на улице народного умельца, но, конечно же, не нашел. Да и кто его знает, как долго он пробудет у своей жены. Порывшись в карманах я обнаружил ту же пятидесятирублевку и, удостоверившись в собственной кредитоспособности, направился искать "Неаполь", где, по уверениям Васьки-Гуцула, Савкин непременно должен был объявиться после свидания с супругой.
   На улице было холодно и бесприютно. Здесь правила самая мерзкая ипостась российской осени, синегубая, пропитая стерва, растратившая свое недолговечное золото на пустяки, грязная, неопределенного возраста тварь, и намерения у нее были самые поганые. Она сально всхлипывала, норовя забраться в башмаки, похотливо чмокала глиной обочин, хватая автомобили за колеса, она была вездесуща и навязчива. Она была всюду и скоро оказалась во мне тоже. Сквозь низкое, покосившееся небо едва просвечивало солнце, словно намокший аэростат противовоздушной обороны. Вдруг я понял, что знаю, где находится "Неаполь", я понял, что знаю об этом городе все, и еще понял, что о нем и знать-то ничего не надо. Я сделал шаг - и потерялся. То есть, я мог найти в этом городе что угодно, любое заведение, начиная от морга и кончая городской библиотекой, но я начисто забыл, где находится дверь в Савкинский мир. Я понял, что сам вернуться туда не смогу, оставалось надеяться на народного умельца. Так что, кто кого будет спасать, было еще неизвестно. И я отправился в "Неаполь".
   "Неаполь" располагался в небольшом холодном подвальчике. В забегаловке было пусто, если не считать Николая Савкина собственной персоной, расположившегося за пластмассовым столиком в компании двух неопределенного возраста субъектов. В своих прорезиненных плащ-накидках армейского образца, надетых на болотного цвета комбинезоны противохимической защиты собутыльники народного умельца здорово смахивали на опустившихся сталкеров. Не бравые они какие-то были, что ли...
   Я решительно подошел к столику и уселся.
   - Здорово! - приветствовал меня уже изрядно нагрузившийся Николай. - Чего-то я не помню, как тебя зовут, но это не суть важно. Махнешь с нами?
   И потянулся за бутылкой.
   Я не стал отказываться. Во-первых, в подвале было довольно холодно. А во-вторых - что мне оставалось делать, скажите?
   - Джонсон, - представился сталкер помоложе.
   - Косяк, - отрекомендовался второй.
   Клички у них были подходящие. Неужели они и впрямь в зону ходили?
   Савкин опростал пластиковый стаканчик и впал в элегическое настроение, то есть, временно перестал реагировать на внешние раздражители. Я еще не решил, как мне себя вести в сложившейся ситуации, и решил подождать, сориентироваться, так сказать. Мужики же вернулись к прерванному моим появлением разговору.
   - Я говорю, не надо было Кругляку в говенку лезть, - горячился Джонсон. - Я и ему говорил, да только он разве кого слушает, вот и полез. Ну и люхнул с головкой. В говенку одному нельзя, только Кругляк же жлоб, делиться ни с кем не хотел. Ну и допрыгался, теперь хана Кругляку.
   - Скорее бы лед стал, - задумчиво сказал Косяк. - Когда лед, куда легче работать, да и чище, хотя и холодно.
   - Работать, - зло выплюнул Джонсон. - Москва вон товар приспособилась разводить, фермы у них там комариные, так что работай не работай, а настоящей цены нынче ни у кого не получишь. Да и полицаи последнее время озверели, хватают как ни попадя, одна зараза от вас, говорят.
   - Чем промышляете, мужики? - спросил я. Неудобно было сидеть молча. А Савкин, похоже, как впал в меланхолию, так и не собирался из нее выходить. Ушел человек в воспоминания - и с концами. - В Зону ходите?
   - Бывали и на зоне, - неохотно откликнулся Джонсон, выделяя голосом предлог "на". - Чего-то больше не хочется.
   - Не скажи, - встрял Косяк. - На зоне тоже дышать можно, если умеючи.
   Что-то этот диалог мне напоминал. Только вот непохожи были эти мужики на читателей Стругацких. На сталкеров похожи, а на читателей - нет.
   - Мотыля мы моем, - солидно сообщил Джонсон. - Не видно что ли? Тебе мотыль не нужен, отдадим недорого.
   Только сейчас я обратил внимание на составленные в углу заведения мелкоячеистые сачки на длинных ручках. Да и экипировка моих собеседников сразу стала уместной и, более того, обыденной. Никакой фантастики, никаких пришельцев, зона - это просто зона, этап биографии, а защитные комбинезоны - так в чем же еще в говенку-то лезть? И запашок соответствующий имелся, романтика так, знаете ли, не пахнет. Хотя, если подумать хорошенько, именно так романтика в моем мире и пахла.
   Уже не стесняясь, я тряхнул народного умельца за еще влажное от осенней мороси плечо.
   - Вставать пора, - сурово сообщил я, - дома скотина непоена.
   Савкин промычал что-то и начал заваливаться набок. Косяк поддержал его и укоризненно сказал, обращаясь ко мне:
   - Слышь ты, не тронь его. Он проспится - сам пойдет. Он здесь частенько ошивается, мы его знаем, мужик он безобидный, только несчастливый. С женой у него нелады.
   - А у кого лады? - риторически спросил Джонсон. - У тебя что ли лады?
   - У меня лады, - твердо ответил Косяк. - Я себе правильную жену выбрал, не то что другие.
   Тут они перестали обращать внимание на окружающих и принялись спорить на тему выбора правильной жены. Суть предлагаемых методик от меня, к сожалению, ускользала, да и не было ее, наверное, никакой сути, сплошное "как повезет". И тут мне почему-то стало страшно и в голову опять полезли ассоциации с зоной. Вот ведь, на работу ходят как в зону, надеясь, что сегодня ничего плохого не случится, и домой возвращаются, как в зону, надеясь, что жена не настучит участковому на осточертевшего пьяненького мужа, который и на жизнь-то нормальную заработать не может. И куда ни плюнь - всюду получается зона. Зона - это и есть судьба, а жизнь - она редко-редко подмигнет тебе из рюмки в каком-нибудь "Неаполе", да ведь и то обманет, сволочь такая!
   Внезапно Савкин встал и не обращая ни на кого внимания направился к выходу. Я дернулся было за ним, но Косяк пришлепнул меня ладонью к стулу.
   - Сиди, - прогудел он. - Чего ты к человеку привязался.
   - Я - проводить, - начал было я.
   - Сиди, - повторил фальшивый сталкер. - Без тебя дойдет. А ты посиди маленько, а то ишь какой прыткий! Проводить! Я те провожу! Кто тебя знает, куда ты его проводишь, а он человек хороший, да еще пьяный.
   Я послушно опустился на стул, понимая, что влип. С одной стороны, этот мир был, вроде бы моим, а с другой - не совсем. Меня здесь замечали, но мне здесь не доверяли. Видимо за недолгое время моего отсутствия в родимой реальности, последняя изменилась, да и я тоже. Мне до зуда в сердце захотелось прочь отсюда, к философствующим дахардягам, к радужной брюнетке Кори, в золотистый город на берегу осенней реки. В Растюпинск с комнатными лимонами на подоконниках и сторожевыми петухами на кровлях, туда, где меня поняли и приняли. К Савкину-демиургу, так непохожему на задавленного жизнью человечка, только что вышедшего из этой забегаловки в осеннюю морось. Мне до смерти захотелось в другую осень и к другим людям. И зачем только я послушал Гуцула?
   Тут по ступенькам кто-то спустился и в "Неаполе" появилась радужная брюнетка.
   - Ага! Вот ты где! - очень нехорошим голосом сказала она и решительно двинулась к нашему столику. - Ишь, расселся. А ну, вставай, алкаш несчастный. Живо домой!
   Косяк с Джонсоном немедленно изобразили солидарность со всеми угнетенными женщинами России, а именно - сделали вид, что они тут совершенно не причем.
   Я с трудом стронул ставшее почему-то таким непослушным тело, и послушно поплелся за Кори. Оказавшись на улице, я почувствовал, что местная осень стремительно разъедает меня, что я растворяюсь в ее нечистом пространстве, словно город был до краев налит какой-то мутной и едкой кислотой. В голове гудело, мои ноги существовали отдельно, и нести меня никуда не хотели. Разве что, вон до той скамейки со сломанной спинкой и изгвазданным грязными следами сиденьем. Вот сейчас я присяду, и пускай голодный дождь съест мою усталую душу. Вот сейчас.... Но радужная брюнетка неожиданно крепко и больно взяла меня за бицепс и поволокла по улице.
   В груди внезапно ударило, горячо и немного больно. Город стал четким, хотя привлекательности ему это не прибавило, но видел я теперь почти нормально. В нескольких шагах от меня сквозь морось маячила спотыкающаяся фигура Николая Савкина. Народный умелец брел по улице, иногда останавливаясь и бормоча что-то, потом опустился на торчащий из земли обломок бетонной трубы, съежился и затих. Я подошел к нему и присел рядом.
   Местная гнусная реальность накатывала волнами, словно тошнота. Кори стояла рядом и молчала. Волосы ее потускнели, фигура словно истончилась, золотые глаза подернулись пеплом.
   - Хоть бы в дракона превратилась, что ли, - тоскливо подумал я и вдруг понял, что именно сейчас ни в какого дракона моя Виртуаль превратиться не может.
   Виртуаль тихонько застонала и опустилась рядом со мной.
   Савкин повернул ко мне нечеткое лицо и промычал:
   - Обострение обыденности, так что теперь нам отсюда никогда не выбраться. Да и наплевать, не больно-то и хотелось...
   Потом извлек из внутреннего кармана пластиковую бутылку, отвернул крышку и хлебнул.
   - Вот... - прокашлявшись, сказал он, - лекарство от реальности, будешь?
   - Может, Кура позовем? - спросил я. - Кур поможет.
   Народный умелец помотал головой.
   - Не придет, - печально сообщил он. - Куру здесь делать нечего.
   Я посмотрел на Кори. Лицо ее стремительно теряло цвет, и волосы, и губы, радуга уходила из нее, а вместе с радугой уходила и жизнь. Сообразив, что дело плохо, я дернулся, попытался поднять Виртуаль - она безвольно обвисла в моих руках. И тогда я заорал в лицо Савкину.
   - Выводи нас отсюда немедленно, не видишь, ей плохо!
   - Не получится, - безразлично помотал головой Савкин. - Нас засосало в будни. Я сейчас пойду к жене, а вы отправляйтесь куда хотите. И без вас тошно.
   - Гад ты, - безнадежно сказал я. - Паразита кусок, и больше никто.
   - Гад, - согласился со мной Савкин. - И ты тоже гад, причем местный. Чего тебе не нравится? Ты же хотел домой, вот ты и дома. Вот ее жалко, ей здесь не место. Она здесь умрет.
   Это я уже понял. Радужные брюнетки и пернатые драконы не могут жить в буднях. Что-то надо было делать. Что-то надо было.... Мне хотелось завыть от бессилия, я вдохнул липкий воздух, раскрыл рот и, неожиданно для себя издал дикий петушиный кукарек.
   За ближайшим забором залаяла собака, тетка с сумкой на колесиках въехала в колдобину, с крыш, словно подсолнечная шелуха посыпались вороны. В мутном небе появилась проталина, оттуда брызнуло ярым живым огнем, и я услышал, как на мой отчаянный вопль отзывается Феникс.
   Феникс заговорил со мной, и я вдруг понял, что никакого специального выхода отсюда искать не надо, что выход, он всегда с тобой и что уйти отсюда совсем просто.
   Я сдвинул в сторону мутную пелену, словно грязную штору, подхватил своих спутников и шагнул на ту сторону.

Трактир "Всеядион"

   Мохнатый палец послюнив,
   Бог книгу времени читает,
   Поругивает тех, кто жив,
   А над умершими вздыхает.
  
   Тиберий Закадушный
  
  
   Пустое, голодное племя,
   Тусовки, попойки, балдеж,
   Проводим мы с легкостью время,
   Которое не проведешь.
  
   Слава Бетонов.
  
  
  
   В каменоломне слов
   Тружусь я, карлик малый -
   Добытчик образцов,
   Натуралист обвалов
  
   Сергей Коренастов
  
   Скажу им - пьем за встречу,
   Примите дурака!
   И сыщут мне, конечно,
   Гитару и стакан.
  
   Омар Спупендайк
  
   Скажите, вы любите осень? Пронзительную торопливость освистанных ветром улиц? Трогательную неловкость полунагих деревьев, скидывающих листья чуточку торопливо? Осенний рожок стеклянный крыш табуны скликает. Скоро он разобьется. Настанет ноябрь, и люди будут чаще смотреть под ноги, и реже смотреть на небо...
   И все-таки, и все-таки...
   Радужная брюнетка спала, волосы ее снова светились неярким нимбом, только временами по нему прокатывалась волна побежалости, но все было уже позади, мы вырвались, мы вернулись.
   К Савкину вызвали профессора Гешефт-Карасикова с его знаменитой живодкой и теперь народный умелец с энтузиазмом лечился. На пару с профессором, разумеется.
   Хорошо, все-таки, когда где-то есть Феникс, у которого твое сердце.
   Я чувствовал себя вполне сносно. Разве что на душе осталось какое-то грязное пятно, но с этим уже ничего было поделать нельзя. Разве что смыть чем-нибудь забористым. И я отправился в трактир "Всеядион" смывать пятно с души, знакомиться с местной богемой и договариваться насчет межвероятностной навигации.
   Прямо над деревянной, окованной железными полосами дверью "Всеядиона" висела скрижаль. Я сразу понял, что это скрижаль, потому что ничем иным эта штука быть не могла. При моем приближении на скрижали запылали огненные письмена:
   "Жизнь устроена так мудро и хитро,
   Что сравнения приходят мне невольно:
   Лом, конечно, - это не перо,
   Но и ломом можно сделать больно".
   - Еще как! - согласился я со скрижалью. - А что еще ты имеешь мне сообщить?
   Письмена поморгали задумчиво и погасли. Немного погодя скрижаль зашипела и вспыхнула синеватым пламенем. На этот раз надпись гласила:
   "Как жаль, что в итоге конечном
   Никто и не вспомнит о нас,
   Поскольку огонь будет вечным,
   Покуда не кончится газ".
   - Ну и что из этого следует, - спросил я у скрижали. Та смущенно замигала, потемнела на мгновение и полыхнув слепящим сварочным огнем потребовала:
   "В кромешном шуме и гаме
   Услышим перед концом:
   "Раз будущее за вами,
   Так встаньте к нему лицом!".
   Решив, что для первого раза мудрости с меня достаточно, скрижаль дружелюбно подмигнула и погасла. А может быть, это просто что-то кончилось. Если не газ, то электричество. Цели своей скрижаль, однако, достигла. Я был заинтригован. Более того, меня торкнуло, я ощутил предвкушение, и от этого у меня холодно и весело защемило под ложечкой. Я понял, что "Всеядион", который я легкомысленно считал заурядным провинциальным окололитературным кабаком, на самом деле - храм. А в храме надо уметь себя вести, как, впрочем, и в кабаке. Решительно, но без панибратства, я толкнул дверь и вступил под опертые на интегрально изогнутые нервюры своды "Всеядиона".
   В зале горел неяркий свет. У деревянной стойки стоял плотный человек в костюме-тройке и котелке. Человек был похож на дореволюционного сыщика из Скотланд-Ярда, но при этом очень русского сыщика. И еще на молодого Высоцкого. Перед человеком стояла граненая стопка водки, накрытая краюшкой черного хлеба.
   "Кто-то умер", - подумал я и хотел было уйти, но человек повернул ко мне крепкое усатое лицо и кивнул, словно старому знакомому. Потом аккуратно снял хлеб со стопки, одним духом выпил ее и занюхал корочкой. После чего извлек неведомо откуда початую бутылку водки, всклень, не расплескав ни капли, наполнил стопку и бережно вернул на место надкусанную краюшку.
   - Вот так, - констатировал он. - Ритуалы следует соблюдать с всевозможной приятностью и пользой для организма.
   - Соболезную, - сказал я подходя к стойке и неодобрительно добавил: - И все-таки, как я понял, эта стопка предназначалась покойнику, а вы, сударь, на такового совершенно не похожи.
   Человек удивленно посмотрел на меня. Потом рассмеялся, показывая крупные зубы, закурил явскую "Яву" и похлопал меня по плечу.
   - Мне можно, - продолжая смеяться сказал он. - Эта рюмка для меня и предназначена. И я никогда не забываю ее наполнить заново.
   - Вы что, умерли? - спросил я, удивляясь, что веду этот абсурдный разговор всерьез. Почему-то факт возможной смерти собеседника меня нисколько не смущал.
   - Разве бывают мертвые поэты? - снова засмеялся мой собеседник. - Запомните, сударь, мертвых поэтов не бывает. Поэты бывают только живые и очень живые. Все остальное - подделка! Впрочем, я не представился. Слава Бетонов.
   Над стойкой сама собой образовалась очередная скрижаль, впрочем, возможно это была та же самая скрижаль, что и над входом. Обычное дело, бродячая скрижаль, подумаешь, экая невидаль! На скрижали обозначилось:
   "Не надо криков и стонов,
   И нервным лучше уйти,
   Выходит Слава Бетонов,
   Выходит, желая войти!"
   - Артемий, - смущенно отрекомендовался я и добавил с некоторой гордостью: - Человек, отвергнутый реальностью.
   - Вы на себя наговариваете, - деликатно возразил Бетонов. - Как это "отвергнутый реальностью", вы же здесь, не правда ли?
   - А разве все это реально? - удивился я. - В реальности так не бывает, в реальности все гораздо... скучнее.
   - Кому нужна скучная реальность, - резонно заметил Слава. - Кто захочет в ней жить? Вот вы же не захотели, правда? А если в ней никто не живет, то какая же она, к чертям собачьим, реальность? Так, слякоть одна. Так что не прибедняйтесь, пожалуйста, и имейте в виду, "Всеядион" не терпит нытиков. Впрочем, вы, наверное, к нам по делу, потому что, как я вижу, вы если и поэт, то пока латентный. Вообще не поэт сюда бы не вошел, а истинный поэт, войдя, не стал бы задавать пустых вопросов, а немедленно потребовал бы что-нибудь выпить, обещая расплатиться стихами.
   - По делу, - согласился я, жалея, что прямо с порога не потребовал выпить. Глядишь и за своего бы приняли. Но взглянув на Бетонова, понял, что выпить бы, безусловно дали, но свою принадлежность к поэтам пришлось бы доказывать на деле, то есть, читать стихи. Не то чтобы мне нечего было прочитать, но от природы я человек стеснительный, а настоящий поэт стесняться не должен ничего, а прежде всего - себя. Так что, правильно меня охарактеризовали - латентный поэт. То есть, непроявившийся.
   - И какое же у вас дело и к кому? - спросил Бетонов.
   - К Тиберию Закадушному, - ответил я. - И не как к поэту, а как к межмирно известному специалисту по виртуальной навигации.
   - Это одно и то же, - махнул рукой поэт. - Тиберий обещал скоро быть. Так что, располагайтесь, осмотритесь, выпейте рюмку-другую. Короче говоря - проникнитесь. А то никакого разговора с Тиберием не получится.
   И я стал проникаться.
   Для начала я осмотрелся.
   Меж стрельчатых окон висели чьи-то портреты. Написанные на темных от времени досках, они изображали каких-то типов хиппового вида. Типы вовсю предавались радостям жизни, то есть, ели, пили и любили. На заднем плане имелись и другие персонажи. Эти стояли горделиво и сумрачно, профессионально опершись на разнообразные орудия убийства, вид у них был воистину героический. Однако, несмотря на явную грозность, герои терпеливо ожидали пока персонажи первого плана обратят на них внимание. Странные, однако, были картины.
   - Что это? - спросил я у Бетонова. - То есть, кто?
   - Ясное дело, поэты, - ответил Слава.
   - А те, которые на заднем плане?
   - А, это... пардон, герои, - пренебрежительно сообщил мой собеседник. - Неувековеченные герои. Ты ведь знаешь, герой может геройствовать хоть до посинения, но без пропуска в вечность он обречен на безвестность. А пропуск недействителен без подписи поэта. Так что, герои ждут, пока поэты милостиво обратят на них свое внимание.
   Признаться, до сих пор я был несколько иного мнения о взаимоотношениях поэтов и героев, но поразмыслив, пришел к выводу, что в этом что-то есть.
   - А ты не преувеличиваешь? - спросил я на всякий случай.
   - Скорее, преуменьшаю, - ответил Бетонов. - Вообще-то, поэты довольно безответственные субъекты. Не все, конечно, но некоторые. Иной раз сгоряча таких подонков в вечность затаскивают, что потом история просто не знает, что с ними делать.
   Я мысленно посочувствовал истории, нацедил себе кружку пива из латунного крана, торчащего над стойкой, и стал проникаться дальше. Закадушный, похоже, задерживался, поэтому я осторожно спросил у Бетонова:
   - А Тиберий точно будет?
   - Будет, будет, - успокоил меня Слава. - Наверное, он по музам пошел, есть у поэтов такая манера, ходить по музам. Придет, куда он денется, да еще и муз с собой приведет. А то у нас нынче с музами некоторый напряг, чуть какая оперится, сразу в столицу уезжает. Говорит, там перспективы больше и вообще, замуж можно выйти. А если муза захотела выйти замуж, то она уже и не муза вовсе, а просто женщина.
   - А разве есть разница? - удивился я.
   - А как же? - сказал Бетонов. - Не каждая женщина муза, но все музы - женщины. Закон природы. Существуют, естественно, исключения-извращения, но только не здесь. У нас во "Всеядионе" частенько прехорошенькие музы бывают, вон шест, видишь?
   Посредине обширного зала, в центре подиума торчал никелированный шест. С шестом явно работали, потому что кое-где сквозь никель тускло просвечивало меднение.
   - У вас что, музы стриптиз танцуют? - восхитился я. - Вот здорово! Никогда не видел стриптиза в исполнении музы.
   - Отнюдь! - отрезал Бетонов. - Это поэты под влиянием муз устраивают стриптиз. - А музы сидят себе в сторонке и смотрят. Когда поэт под музой, сам черт ему не брат.
   Нарисованное воображением зрелище раздевающихся поэтов меня как-то не вдохновляло. Я уж было собрался уйти, но тут дверь отворилась и в помещении появился некто.
   - Тиберий? - с надеждой спросил я.
   - Сергей Коренастов, - представился вошедший. - Тиберий задерживается. - Вам что-нибудь нужно, сударь?
   Был Коренастов чем-то похож на Державина в пору зрелого расцвета. По правде говоря, я никогда не видел портретов придворного поэта, но именно такая ассоциация у меня возникла при виде Сергея. В Коренастове присутствовало нечто одическое, то есть величественное и неуклюжее одновременно. Впрочем, судя по всему, и насчет дворовых девок поэт был не дурак, да и приложить кого надо эпиграммой мог запросто. И не только эпиграммой.
   Запоздало вспыхнувшая скрижаль, выполняющая во "Всеядионе" роль не то дворецкого, не то гида, сообщила:
   "Я отбрасываю вашу
   Чашу с истиной в вине!
   Я хочу иную чашу,
   Где страдание на дне...
   ... - О, Наташа, дай ту чашу,
   Со страданием, мой друг!"
   Видимо, скрижаль была запрограммирована на всяческую пропаганду творчества отцов-учредителей клуба "Всеядион".
   - Звуковое сопровождение отсутствует, - констатировал Коренастов, ловко ухватил потерявшую бдительность скрижаль за свисающий хвостик и сдернул вниз, словно кошку с забора.
   После чего воткнул в нее кабель от карманной клавиатуры и принялся за дело.
   Скрижаль зашипела, потом коротко мявкнула и с чувством продекламировала бочковым голосом:
   "Останемся в сих кущах,
   Полюбим этот дом,
   Где грезы о грядущем
   Есть память о былом".
   - Вот теперь работает, - довольно сказал Коренастов. - Так какое у вас дело к "Всеядиону", милостивый государь?
   Я начал было рассказывать о своих проблемах, но выяснив, что беды мои носят совсем непоэтический характер, Сергей потерял к ним интерес и предложил выпить.
   В это время откуда-то донеслось приглушенное треньканье. Кто-то пока невидимый пробовал музыкальный инструмент, только вот какой это был инструмент, я по звуку определить не смог. В перевитом струями табачного дыма воздухе трактира раздавались то гнусавая скороговорка банджо, мгновенно сменяющаяся лютневыми арпеджио, то вибрирующие от сдерживаемого напряжения блюзовые аккорды. А то и вовсе что-то дремучее, здорово смахивающее на аккомпанемент к горловому пению. Наконец неведомому музыканту надоело забавляться, и он проявился, оказавшись некрупным человеком, стоящим в столбе странного серебристого света. Человек нахохлился над предметом, похожим на все струнные инструменты сразу, и тихонько запел:
   "По морю, да посуху,
   По тропинке ломаной,
   Побреду паломником
   С суковатым посохом,
   Сквозь моря и сквозь пески,
   Сквозь медовый зной,
   Убегая от тоски,
   Что бежит за мной.
  
   И на дальних берегах,
   (Много ль проку в них?)
   Поклонюсь чужим богам,
   Не сыскав своих.
   Буду пьян чужим вином,
   И, хоть путь тяжел,
   Я в дороги выйду вновь
   С мудростью чужой.
  
   Появлюсь перед тобой
   Так, как будто бы
   У обочины столбом
   Закрутилась пыль.
   Не узнаешь, стар и нищ,
   В белом голова,
   А узнаешь - так смолчишь,
   Чтоб не узнавать.
  
   И тогда, ведь мне идти
   По ветру легко,
   Я рассыплюсь по пути
   Золотым песком...
   Навсегда с дорогой слит,
   Лягу, не таясь,
   Видишь - искорки в пыли?
   Помни - это я".
  
   - Это еще кто? - спросил я у всеядионцев.
   - А, это... - немного помедлив, ответил Коренастов. - Это Омар Спупендайк. Он, видите ли, прохожий поэт, то есть, здесь не живет, а так, заходит по дороге. Где он бродит, толком никто не знает, но очень возможно, что однажды войдет в вечность и даже вернется оттуда, потому что он всегда возвращается, такой уж у него талант. А вот Скрижаль его почему-то не отражает. И вот ведь что интересно - пробовали записывать, но ни в одном из известных мне форматов его песни не сохраняются, система виснет. Странный он, честное слово, но что-то все-таки в нем есть. Возможно, он виртуаль, но точно этого никто не знает. Да и неважно это.
   Омар Спупендайк закинул свой удивительный инструмент за плечи, вышел из обозначенного серебристым светом круга, закурил, обозначив себя в темноте маленькой огненной гвоздичкой и пропал, махнув на прощание рукой.
   - Ушел, - сказал Коренастов. - Ну, ничего, когда-нибудь вернется. А вот, наконец, и Тиберий!
   Почуяв главу Всеядиона, Скрижаль встрепенулась, зарумянилась во всю немалую диагональ и торжественно загрохотала-заполыхала:
   "Зачем калмыкам и зырянам
   Нести мне свой любимый труд?
   Многоязычным караваном
   Пускай они ко мне идут!"
   Тиберий с удовольствием слушал свое произведение, походя при этом на задумавшегося царя обезьян. Огненные письмена багрово скользили по его мудрому челу. Мне, как дилетанту, не совсем было понятно, зачем Тиберий призывает к себе малые народы, но Скрижаль скоро прояснила этот вопрос.
   "Иди ко мне на тренировку,
   На пальпировку и массаж,
   Души лохматую веревку
   Я размотаю напоказ".
   Я сделал робкое движение в сторону местного мэтра, но он поднял палец, приглашая дослушать, и я продолжал внимать героическому басу Скрижали:
   "Я отпускаю всем с балкона
   Стихов, что стаю голубей,
   Орлов срываю с небосклона
   Для развлечения детей!"
   Скрижаль закончила и замерла, наверное, в ожидании аплодисментов. Досадуя на себя за невежливость, я пару раз хлопнул в ладоши и повернулся к покровителю малых народов и грозе орлов Тиберию. Видимо, мэтру мой энтузиазм показался недостаточным, потому что кивнул он мне довольно сухо.
   - Меня зовут Артемий. Я, вообще-то по делу, - отрекомендовался я. - Меня мастер Савкин прислал за навигацией для воровского локатора. Меня, видите ли, родимая реальность не принимает.
   - Савкин? - задумчиво протянул Тиберий. - А понимаешь ли ты, Артемий, насколько это непростая штука, виртуальная навигация?
   - Понимаю, - обреченно ответил я.
   - Нет, голубчик, ни черта ты не понимаешь, - внезапно осерчал царь ученых обезьян Тиберий. - Потому что, если бы ты это понимал, то не обратился бы ко мне со своей дурацкой просьбой вот так запросто.
   - А как же с ней обращаться? - удивился я. - Мне сказали, что вы можете мне помочь, вот я и обращаюсь за помощью.
   - А в стихах, стало быть, слабо? - прищурился Тиберий. - Изложишь свою проблему в стихах - помогу, а ежели не сумеешь, так стало быть, сам виноват. Бездарен, и - увы тебе!
   - П-попробую, - неуверенно промямлил я. - А с чего лучше начать-то?
   - С начала и начинай, - подбодрил меня Бетонов. - Время у нас есть.
   Чертова Скрижаль повесилась на стену, поерзала там немного, устраиваясь поудобнее и приготовилась слушать. А может быть и записывать. Огненными, так сказать, письменами.
   Я открыл рот и неожиданно для себя начал декламировать голосом треклятого Майкрософта Сэма:
   "Приснится ли такое, иль примстится,
   Уложится в секунды иль века,
   Вселенная - косматая волчица
   С мирами на истерзанных сосках.
   Пусть у меня с метафорами плохо,
   Пусть даже заикаюсь я слегка,
   Но я продолжу - мы всего лишь блохи,
   На звездных вероятностных щенках..."
   Краем уха я уловил какой-то странный звук. Мне показалось, или в самом деле Скрижаль икнула? Будем надеяться, что показалось.
   - Дальше, - потребовал безжалостный Тиберий.
   Я собрал в кулак всю свою поэтическую волю и выдал:
   "Что может быть печальней для блохи? Во мраке
   Бродить и не иметь своей собаки!"
   - Это все? - поднял брови Тиберий. - Негусто, однако!
   - Вы заметили, господа, - вмешался Коренастов, - сначала речь шла о волчице, а потом почему-то о собаке. Согласитесь, это совершенно разные литературные существа. Мне кажется, стихотворение нуждается в серьезной редактуре. Я бы поправил конец, вот так, например:
   "Но, господа, какая же тоска,
   Блохе скакать по жизни без волка!"
   - Нет, конец здесь как раз нормальный, - сказал Тиберий. - А вот начало действительно следует подкорректировать.
   "Деторождений сладостная мука,
   С детьми прощаться - вечная тоска,
   Вселенная - беременная сука
   С мирами на истерзанных сосках".
   - Может быть, не волчица, а псица... - робко вмешался я. В конце-концов стих-то был мой, только что сочиненный. - Ассонанс-то какой, "примстится - псица"!
   - Впрочем... - продолжил глава Всеядиона, не обращая внимания на мои потуги исправиться самостоятельно, - смысл понятен, хотя над формой еще работать и работать. Значит, вам нужен межвероятностый компас, если я вас правильно понял? Ну что же, будем считать, что испытание вы с грехом пополам прошли, так что, посмотрим, чем я могу вам помочь.
   И Тиберий увлек меня в маленькую лабораторию, скорее чулан, вход в который располагался за стойкой со спиртными напитками.
   - Наша жизнь, - сообщил мне глава "Всеядиона", наливая в мензурку какой-то жидкости из стоящего на тумбочке графина Клейна, - по структуре своей напоминает старую грампластинку.
   - Ага, - согласился я. - Такая же поцарапанная и шипит. Или другие похабные звуки издает. Как есть грампластинка!
   Тиберий покосился на меня неодобрительно, хмыкнул, отхлебнул из мензурки и продолжил:
   - Ну ладно, с грампластинкой я может быть, слегка погорячился, в конце концов, я же не популяризатор какой, а серьезный ученый. В общем, наше бытие развивается по принципу "минимума вариации", наподобие текущей под уклон реки. Ты работы Ланцоша, читал? Ну, разумеется, нет, где уж тебе!
   - Типа "вода дырочку найдет", - поддакнул я, понимая, что веду себя неправильно, что не следует раздражать специалиста, тем более, если от него зависит твое будущее.
   - Типа - да, - недовольно согласился со мной Закадушный. - Только это уж очень вульгарный взгляд на развитие. На самом деле, все сложнее и, я даже сказал бы, благороднее. Наука в принципе благородна, в отличие от техники, которая по-природе своей вульгарна. В общем, переход из одной реальности в другую труден, но не невозможен. Это словно рыбе перебраться из одной реки в другую. Посуху.
   - Но перебираются ведь, - снова не удержался я. - Вон угри, например, или лягушки.
   - Лягушки не рыбы, - поправил меня благородный ученый. - А угри - да, угри перебираются. Копченые угри, вообще, к пиву хороши.... Но это я так, к слову. А ведь и разумные существа порой перебираются из родной реальности в текущую неподалеку. Когда сами, когда с чьей-нибудь помощью. Виртуали - те вообще порхают между реальностями как мотыльки. А уж высшим и вовсе никакой потенциальный хребет не преграда, им и принцип неопределенности не указ. Так вот, мой невежественный друг, как ты должен знать, принцип работы межвероятностного навигатора основан на виртуальной триангуляции. Чтобы определить положение объекта в виртуальном пространстве нужны три реперные точки с вероятностью близкой к единице или три с вероятностью близкой к нулю. То есть, три определенных события, которые непременно случаться или три, которые случиться в принципе не могут.
   - Например? - спросил я, чувствуя легкое головокружение от такой вероятностно-научной терминологии.
   - Ну... - Тиберий посмотрел на меня с нехорошим научным интересом и перешел на "вы". - Если бы я точно знал, что Вы сегодня умрете, это была бы подходящая точка.
   - А если наоборот? - чувствуя неприятный холодок под ложечкой спросил я. - Если точно знать, что я сегодня не умру?
   - А вот это точно знать невозможно, - утешил меня Тиберий. - Как писал один мой знакомый - "Сегодня имеем капризы, и многое хочем постичь, а завтра случайно с карниза, по черепу трахнет кирпич".
   - Значит не получится? - спросил я, подумав, что черт бы с ним, с этим навигатором, обойдусь и без него. Жизнь, как известно, сводня, а смерть - стерва. Вот пускай жизнь и сводит меня с похитителем моего места в родимой реальности. А там посмотрим кому стерва век обрежет.
   - Не юродствуй, - оборвал меня ученый. - Авось из создавшегося положения и найдется выход.
   - И какой же? - полюбопытствовал я.
   - Ну, например, если ты точно в заданное время выполнишь какой-нибудь действие, я могу эту точку принять за реперную. Только работать это будет лишь в том случае и с того момента, если и когда ты это действие действительно выполнишь. Да и поступок твой должен быть действительно поступком, а не какой-нибудь ерундой. От весомости поступка зависит измерительная база межвероятностного триангулятора. Вот, скажи, что ты, например, сегодня можешь сделать в семь вечера с вероятностью близкой к единице?
   Я посмотрел на часы. Было около половины седьмого, так что время до первой реперной точки у меня еще имелось.
   - Ну, например, я вероятностью близкой к единице я ровно в семь могу выпить рюмку водки, - сообщил я, гордый своей изобретательностью.
   - Не годится, - брезгливо отмахнулся Тиберий. - Рюмку водки ровно в семь выпить не штука. Тут нужно некое маловероятное событие, которое ты заставишь совершиться со стопроцентной вероятностью. Понял?
   Я ни черта не понял и на всякий случай невразумительно хмыкнул.
   - Ну же, - подбодрил меня глава Всеядиона. - Дерзай, Артемий! Ты же все-таки поэт, хотя и латентный!
   - Что же мне, Виртуаль свою ровно в семь поцеловать, что ли? - внутренне содрогаясь спросил я. - Тогда вторую точку и искать не надо будет, да и третью тоже. Непосредственно после поцелуя с вероятностью близкой к единице моя радужная Виртуаль превратится в дракона, а денька через три с высокой вероятностью вы, господа всеядионцы, будете выпивать на моих поминках. При этом три искомые точки обозначатся, да только мне это будет уже все равно.
   - Истинный поэт способен влюбить в себя даже дракона, если, конечно, у того пол подходящий, - задрав бровь назидательно заметил Тиберий. - Вообще-то, мне и как поэту, и как ученому, твое предложение нравится, только вместо поминок надо придумать что-нибудь повеселее. Да и долго ждать, три дня-то. Так что давай так договоримся: я сейчас отмечаю три реперных точки, то есть, в семь, плюс-минус десять секунд поцелуй, в восемь твоя драконица возвращается в человеческую ипостась, а в девять ты нам представляешь даму сердца и мы дружно за нее выпиваем. Годится?
   - Боюсь не получится, - промямлил я. - И что тогда?
   - Спупендайк сочинит очередную балладу, - пожал плечами Тиберий. - И мы споем ее на твоих похоронах. Хотя, я надеюсь, что до этого дело не дойдет. А вот в больнице навестим, обещаю. Ты какие фрукты предпочитаешь, яблоки или апельсины? Ну как, дерзаешь? Или предпочитаешь искать свое место в мире на ощупь? Подобно червяку слепому?
   Ох, как мне не хотелось дерзать! То есть, дерзнуть-то я, как раз и не прочь бы, до только здоровья было жалко, да и оскорбить Кори не хотелось. А в том, что радужная брюнетка оскорбится, я был уверен на сто процентов, тут никакой теории виртуальных пространств не требовалось. Как говорится, "До семи бабок ходить не надо". Тем более что до сих пор в вопросах личной половой жизни я был человеком скорее практическим, нежели романтическим. Впрочем, в наше время эротическое значение поцелуя сильно девальвировалось, так что, может быть, все и обойдется.
   - Ну, я пошел, - сказал я.
   И пошел.
   - Только помни, - бросил мне вслед Тиберий. - Поцелуй должен быть самый настоящий, то есть, страстный. После которого отступать некуда.
   Мне стало нехорошо. Этого-то я и боялся. Нахальная Скрижаль изобразила развратные силиконовые губы и сделала глумливое "чмок". Прямо какая-то Алла Борисовна, а не скрижаль!
   Вослед мне грянул гусарский гогот всеядионцев.
  

Besame mucho

Besame, besame mucho

"У стен не ищут правды"

Омар Спупендайк

   Вот ведь незадача какая, даже эпиграфа приличного о поцелуе подобрать невозможно. Исчез поцелуй из арсенала современных любовных атрибутов, исчез начисто. Поцелуй в изначальном своем виде не существует, он мутировал в дружеские бесполые чмоки, спортивные засосы на время, массовую поцелуйную физкультуру и всякие эротические куинлинусы да минеты. Честное слово, пора ставить памятник последнему страстному поцелую. Тому самому, с которого все начинается. И началось это вырождение не сегодня. Помните "Ах, поцелуй меня, моя Перепетуя?" Вы хотите, чтобы вас поцеловала Перепетуя? Я лично - нет.
   Впрочем, то, что мне предстояло сделать, тоже не подходило под определение настоящего поцелуя, потому что за этим стояла корысть. Кроме того, не у каждого целующего имеется неприятная перспектива быть спаленным огненным выдохом рассвирепевшего дракона, пусть даже и не очень крупного. А вот у меня такая перспектива определенно имелась. Но даже не в этом дело. Если Кори и не рассвирепеет, то, может статься, перестанет быть Высшей Виртуалью, перестанет быть чудесной спутницей, а станет обыкновенной женщиной, которую нужно любить и защищать. Именно этого я боялся больше всего. Потому что обыкновенные женщины ненавидят дорогу, а мне предстояла именно дорога.
   Ну и сволочь все-таки этот Тиберий со всея своим Всеядионом! Воистину, Царь Обезьян!
   Время, однако, неумолимо катилось к семи. Надо было решаться. И я решился. Я рысью припустил к Савкинскому дому, боясь не успеть, рванул входную дверь и принялся дико озираться во все стороны, отыскивая взглядом радужную брюнетку. Где бы она могла быть? Дом у народного изобретателя, как уже говорилось, был многомерный, так что фиксация первой реперной точки могла и не состояться, причем по вполне объективным причинам. Впрочем, релятивистская архитектура Савкинского жилища коварным Тиберием, скорее всего, учитывалась. Бывал же он в гостях у народного умельца. Не может такого быть, чтобы не бывал! Вот же рожа пассатижная! А ведь нет худа без добра! Сейчас часы пробьют семь - и я свободен. А Тиберию я рожу его шимпанзячью все-таки начищу, ковариацией клянусь! И скрижаль ихнюю подхилую разобью вдребезги.
   - Что-нибудь случилось? - раздался голос радужной брюнетки, спускающейся по причудливо изогнутой деревянной лестнице откуда-то сверху.
   - Понимаете, радужная донна, - заблеял я, - тут такое дело.... В общем, ровно в семь я должен Вас поцеловать.
   Потрясся еще немного и добавил: - Страстно. Так нужно.
   Вот придурок!
   - Ну и? - нимало не смутившись спросила Кори.
   - Уже без десяти секунд семь, - зачем-то сообщил я, глядя на прыгающую по глазурованному циферблату секундную стрелку настенных часов.
   - И?
   И тогда я обнял радужную брюнетку, и поцеловал. Страстно, как полагается. Тиберий был бы мной доволен. И пусть она превращается в дракона или обыкновенную женщину, если ей это угодно, мне было на это решительно наплевать.
   Вот только поцелуй получился, как бы это сказать по-научней, анизотропный. То есть ни малейших признаков ответной страсти я не почувствовал.
   - Артемий, - отстраняясь сказала радужная брюнетка, - как я поняла, на этом поцелуе строится первая реперная точка для создания межвероятностного навигатора. Так что все в порядке. Честное слово, мне даже было приятно, давно меня так никто не целовал. Только вот наличие страсти с моей стороны не входило в условия вашего с Тиберием договора, ведь правда? Ну, так чего же ты ждал?
   Я только башкою замотал, ни дать ни взять тупое парнокопытное, получившее между рогами заряд из электроопохмела.
   - Что у нас дальше по плану? - деловито спросила радужная брюнетка. - На улице очень холодно?
   - В восемь ты должна вернуться в человеческую ипостась, - тупо сообщил я. - Так Тиберий сказал.
   - Ах вот как, - развеселилась Кори. - Что ж, тогда я, пожалуй, сейчас превращусь в дракона, а уж женщиной стану там, во Всеядионе. То-то весело будет! Ну-ка, миленок виртуальный, отвернись!
   И превратилась. После чего мы отправились в литературный трактир. Я бы с удовольствием написал "под ручку" или хотя бы "крылом к крылу", только где уж мне было! Я поплелся пешочком, а она взлетела, сверкнула в темном небе и даже дождаться меня у дверей "Всеядиона" не соизволила.
   Когда я ввалился под своды поэтического трактира, то к своему ужасу обнаружил свою ненаглядную Виртуаль в ослепительном обличье радужной брюнетки, непринужденно болтающую с негодяем Тиберием. Завидев меня, Кори потупилась, словно ничего особенного не произошло и, опершись на мощную руку Сергея Коренастова, величественно удалилась к неведомо как образовавшемуся в дальней стене камину.
   Сам же Закадушный сморщил свою и без того обезьянью физиономию, согнулся, словно вместо живодки хватил слабительного и пробурчал:
   - Ну и чего ты на меня так уставился? Недостоин ты такой женщины, а уж Виртуали тем более, и потому - прости, братец!
   На скрижали пульсировали крупные зеленые цифры. Было 19.35, и это означало, что вторая реперная точка уже не состоится никогда. Но не это было главным, не это заставило меня оцепенеть от ярости, вовсе не это...
   О женщины, гиены ваше племя!
   Или драконы.
   Я хотел было как следует врезать Тиберию, так сказать, за все хорошее, но скрижаль заслонила его от меня, вмиг окаменела, и, словно огромная гранитная ладонь, стала теснить к двери. Дверь сама собой распахнулась и выплеснула меня на пронизанную ветром осеннюю улицу, словно я был какой-то жидкой, мерзкой субстанцией.
   Я поднялся с тротуара, машинально отряхнул брюки и бросился к двери, чтобы посчитаться с коварными всеядионцами, разнести вдребезги этот гнусный поэтический притон, чтобы...
   Двери не было. Окна трактира весело светились, доносилась невнятная музыка и, кажется, смех, а вот дверь пропала. На ее месте была глухая стена, а у стен, как известно, правды не ищут.
   - Пойдем отсюда, - сказал кто-то, мягко тронув меня за плечо. - Пойдем, здесь тебе нечего делать. Тебе придется самому искать дорогу, а она вернется, ты только верь... Виртуали очень обязательные существа.
   - Пусть только попробует, - прорычал я. - Пусть только попробует вернуться!
   - Пойдем, - упрямо повторил человек, в котором я узнал Омара Спупендайка. - Я догадывался, что что-нибудь подобное может случиться, Тиберий не всегда контролирует себя, он же убежденный поэт. А драконы и женщины, даже если они виртуали, перед убежденными поэтами бессильны, понимаешь?
   - Не понимаю, - спросил я. - Что значит "убежденный поэт"?
   - Убежденный - это значит, что сам он нисколько не сомневается в своем поэтическом даре. Он настолько уверен в себе, что способен внушить эту уверенность другим.
   - Но со мною у него этот номер не прошел, - сказал я. - Интересно, почему?
   - Вот и я думаю, почему, - отозвался Омар. - Может быть потому, что ты уже один раз умирал, а может быть еще почему-то.... Но разозлился он страшно. И отыгрался на твоей женщине.
   - Она вовсе не моя женщина.
   - Ему это безразлично, - был ответ.
   - Тоже мне, Царь Обезьян, - буркнул я.- И что же мне теперь делать?
   Можешь пуститься во все тяжкие, имеешь полное право, - ответил Омар. - Но лучше пуститься в путь. Прямо сейчас. Кстати, Тиберий - он и есть Царь Обезьян. Самый настоящий. Знаешь что, пожалуй, составлю-ка я ненадолго тебе компанию, если не возражаешь.
   Я пожал плечами.
   И мы пустились в путь. Я жалел только об одном, с Савкиным мне попрощаться так и не удалось. Хороший он все-таки мужик! Ну, ничего, свидимся как-нибудь - сочтемся!
   А потом нас догнал Бесчеловечный, он же Проповедник Сэм. Стало быть, не забыл о нас Савкин! Ну, и на том спасибо.
  

Исход из Растюпинска

"Исход. Начало, стало быть, вершится!"

Омар Спупендайк

   Честно говоря, какой-то неправильный получился у нас исход. Исходить полагается с помпой, шумно и величественно, осыпая неосмотрительных аборигенов звучными проклятиями и двусмысленными пророчествами. Исходить следует также, прихватив с собой все мало-мальски ценное, что имелось в покидаемом населенном пункте. Во-первых, потому, что в дороге все может пригодиться, а во-вторых, чтобы хозяева, так сказать, прониклись и прочувствовали, как им без вас будет плохо. Ну, и без того, что вы так легко и непринужденно прихватили с собой. Настоящему Исходу должны предшествовать более или менее величественные знамения, коровы там, тучные и тощие, кровавые реки с кисельными берегами и прочие милые штучки. А когда покидаемые вами аборигены возопят и бросятся в погоню, желательно явить пару-тройку чудес побессмысленней, типа там по морю, аки посуху, и чтобы кто-нибудь из преследователей обязательно утоп. Только такой, правильно задуманный, грамотно режиссированный и профессионально исполненный исход может считаться зачетным. Все остальное - убогая самодеятельность и профанация самой идеи исхода.
   Правда после такого исхода полагается лет сорок бродить незнамо где, потому что ни одно порядочное государство вас с такими привычками не примет, и будет в своем праве. А вдруг вам снова приспичит изойти? Вдруг это у вас такая традиция? Не-ет, уж слишком велики издержки, никакого припена, как говорится, так что гуляйте дальше ребята. Вот порог, вот подходящая пустыня, а Бог у вас завсегда с собой.
   Можно, конечно, исходить и по-другому, а именно, слезами или просто на дерьмо, но такие варианты исхода меня не привлекали совершенно. Негармонично, да и стыдно, честно говоря.
   Так что мой исход, и не исход вовсе, а так, ретирада, сиречь планомерное отступление.
   Впрочем, какая, к чертям собачьим ретирада? Что это еще за самоуничижение? Ретирада - суть отступление, а я двигался, пусть и незнамо куда, но уж точно не назад, а значит, существовала отличная от нуля вероятность движения по направлению к цели.
   Но, если уж быть честным совершенно, то из "Всеядиона" меня попросту поперли. Выгнали взашей. Присвоив, можно сказать, походя, мою радужную Виртуаль, мое везенье, может быть даже, мое счастье.
   Ну и пусть! Уходить следует красиво, желательно в ночь и поднявши воротник плаща, ну, а если не получается, то, по крайней мере быстро.
   Как говаривал один малоизвестный поэт:
   "Не успеешь - тогда уходи не прощаясь,
   Уходи так, чтоб видно тебя вдалеке,
   Как жонглер, бесконечное небо вращая,
   Словно блюдечко вишен на остром зрачке"
   Довольно туманно, честно говоря, зато впечатляет. Предвидя вопрос, что сей поэт курил, отвечаю - скорее всего "Беломор", но возможно и "Приму", хотя вариант "Памира" тоже исключать не следует. Да... в те эпические времена даже махорочный дымок способствовал вдохновению, не то, что сейчас....
   Впрочем, вернемся на дорогу.
   Мы уже пересекли реку по понтонному мосту и теперь двигались по плоскому песчаному берегу. Как назло зарядил мелкий дождик, не дождь даже, а так, влажная взвесь, оседающая на плотный серый песок, не оставляя на нем никаких следов. Сквозь это мутное безобразие топорщились голые пучки ивовых прутьев, жалкие, как мокрые кошачьи хвосты. В общем, та еще была погодка, да и пейзаж вполне соответствовал. В такую погоду хорошо пить и спать. Пить не хотелось, так что, оставалось только спать. Однако уснуть оказалось не так-то просто. Нет, обрывки разговора Проповедника Сэма с Омаром Спупендайком мне не нисколько мешали, наоборот, тихое "бу-бу-бу" успокаивало, я чувствовал, что я не один, а Кори... Что Кори, не она первая, не она последняя. Женщины, они все в какой-то степени виртуали, хотя, большинство из них с неопределенным знаком, а вот Кори совершенно определенно была со знаком плюс. Да.
   В общем, состояние мое напоминало нетяжелое похмелье, этакая полудрема-полутоска.
   ...Кажется, Сэм с Омаром сошлись на том, что дахардяжий шансон является заметной частью субкультуры дахардяг-унтермехов, к которой по непонятным эстетическим причинам питает нежность значительная часть человеческой и только-только нарождающейся дахардяжьей интеллигенции.
   - Вы потише там, братцы, - пробурчал я, просто, чтобы не оставаться совсем уж не у дел. А, кроме того, мысль о том, что разговоры-то разговорами, а вдруг они возьмут, да ка-ак споют, вызывала приступ дурноты. - Спать мешаете.
   - Ишь, какой, - раздался голос дахардяги. - Переживает, хотя сам во всем виноват.
   - Это как? - искренне удивился я. - Это почему? Впрочем, да... переживаю. Да. А вы мне своими разговорами мешаете, между прочим.
   - Мы можем прикинуться публикой, - успокоили меня поклонники дахардяжьего фольклора. - На публике переживать куда приятнее, можно сказать, декоративнее.
   - Ну... - с сомнением протянул я, - наверное... Тогда держитесь! И ненатурально простонал:
   "Бармен, розовый коктейль за мою голубую мечту, или голубой за розовую... честно говоря, я уже не помню, какого она была цвета, но одно ясно - без нее иссохну, при ней сдохну..."
   - Халтуришь, - презрительно лязгнул Бесчеловечный Сэм. - Плагиатом пробавляешься, да еще и привираешь притом. Не верим!
   - Тоже мне, ценители прекрасного, - пробурчал я. Хотел было отослать их к Станиславскому и, разумеется, Немировичу-Данченко, но решил не плагиатить дальше, и просто послал куда подальше. Слов подходящих не нашлось, поэтому я был конкретен и банален.
   Слов не нашлось....
   Вот ведь, и слов-то у меня путных нет...
   Я почувствовал, что снова начинаю жалеть себя, попытался взглянуть на ситуацию со стороны, и меня передернуло от отвращения.
   Тоже мне, феникс щипаный!
   Некоторое время мы двигались молча.
   Омар Спупендайк шагал рядом с дахардягой-Сэмом, время от времени поправляя висевший на плече чехол со своим экзотическим инструментом. Странно, но, несмотря на приличную скорость, развиваемую Сэмом даже по пересеченной местности, хотя уж эту-то местность назвать такой уж пересеченной язык не поворачивался, беглый бард не отставал, хотя, казалось, и не особенно торопился.
   - Да... - неожиданно сказал он, - похоже, что так мы никуда не придем. Придется вмешаться.
   - Как это, никуда не придем? - удивился я, - двигаемся же, у Сэма гирокомпас в порядке, так что, если идти вперед, то куда-нибудь непременно придем. Как у тебя с гирокомпасом, а, Сэм?
   - Моя навигационная система в порядке, - гордо сообщил Сэм, - как и все остальные системы. У меня навигация на ВОГах, точность - угловые миллисекунды! Этим я выгодно отличаюсь от некоторых биологических объектов, неспособных без грубых материальных ориентиров самостоятельно определить траекторию своего движения, а вдобавок к этому, имеющих ассиметричные нижние конечности и полушария головного мозга, что и заставляет их двигаться по кругу, или в лучшем случае по спирали. Мы, разумные механизмы...
   Помолчал немного и сокрушенно добавил:
   - Хотя моя слаборазвитая изначально, но существенно эволюционировавшая в процессе экзистирования эмосистема сообщает мне, что мы действительно никуда не движемся. Хотя километраж, согласно измерительным приборам, растет.
   - Бездорожье, - сказал Омар Спупендайк. - Это называется "Бездорожье". Редкая пакость, и мы в нее вляпались.
   И мы остановились. Все равно идти было некуда.
   - Можете на решетке моего теплообменника шашлыки зажарить, - снисходительно разрешил Дахардяга-Сэм. - Только чур, потом помоете. Знаю я вас... жиром заляпаете, а я еще надеюсь попасть в приличное общество. А оно насчет жира не очень... Замаринованное мясо в багажнике, Савкин постарался. И живодка. И еще ящик "Растюпинского молодца".
   И правда! Если потерял дорогу, остановись и поразмысли, а не мечись и не впадай в панику, ибо первое утомительно, а последнее - непродуктивно.
   Мы остановились и принялись готовиться к пикнику на обочине Бездорожья. Ну, а как же это еще назвать? Есть дорога, а есть бездорожье, но обочина присутствует и в том и в другом случае.
   В общем, пока на решетке теплообменника Дахардяги-Сэма дозревали шашлыки, мы с Омаром успели пропустить по стаканчику живодки под растюпинские малосольные огурчики, потолковать о том, да о сем, и бездорожье, вроде бы рассеялось, во всяком случае, я на это надеялся. А не рассеялось - так и больно наплевать, и на обочине жить можно, ежели умеючи, особенно если харч имеется, и мухи не кусают.
   Многие так и живут всю жизнь на обочине, и ничего, довольны. Обочина, она ведь в каждом из нас, потому что самому вечному страннику иногда нужно отдохнуть от дороги. На то и обочина. Только вот особо рассиживаться на ней не стоит, а то дорога не простит.
   Дороги они такие. Обидчивые. Как женщины.
   Кажется, я задремал.
   И вдруг услышал, как бард болезненно охнул и прохрипел:
   - Обернись!
   - Что я тебе, жена Лота, чтобы на каждый чих оборачиваться? - сонно огрызнулся я.
   Но было в голосе бродячего барда-философа такое неподдельное отчаяние, что я все-таки обернулся. И сразу же мне захотелось превратиться в соляной столб. Я даже почувствовал, что превращаюсь ну, пусть не в столб, но в какой-то дорожный знак и, похоже, это ненавистный всем водилам "кирпич". Потому что там за рекой, где полагалось находиться славному во всех отношениях, окутанному видным издалека золотистым сиянием, городу Растюпинску, с его веселыми мастерскими, комнатными лимонами и геранью на подоконниках, релятивистским коттеджем мастера Савкина, коварным литературным трактиром "Всеядион" - вспухало нечто неопределенно-серое. словно в аквариум с золотыми рыбками счастья выплеснули ведро помоев. Это было невозможно, это было жутко, но - это было!
   - Он все-таки сцапал Николая, - обреченно выдохнул Омар. - И на кой черт он поперся в Оборотный Город? Нельзя ему туда часто ходить, и надолго задерживаться не следует, ему же говорили!
   Мне померещилось, или, в самом деле, где-то далеко в подлеске жалобно заклохтал Дикий Кур.
   - Кто сцапал? - спросил я, - Что еще за Оборотный Город? И что нам до него?
   Спупендайк посмотрел на меня глазами бешеного барабанщика и сказал:
   - Тут вот какое дело.... В общем, у каждого города, как и у человека, существует несколько ипостасей. А у Растюпинска эта, так сказать, полиморфность, выражена особенно ярко. Это город - оборотень, как и многие города, и какую из своих ипостасей он явит, зависит от того, в какой ипостаси пребывают его ключевые фигуры. Попросту говоря, некоторые, наиболее заметные обитатели. Николай, как раз и является одной из таких фигур. Судя по всему, он отправился в Оборотную Ипостась по каким-то своим делам, и в ней увяз. Но вообще-то этого недостаточно для превращения, так что, скорее всего, в Растюпинске случилось что-то еще. И очень нехорошее.
   - Теракт? - наобум брякнул я. Обочина подо мной явственно вздрогнула.
   - Не думаю, - совершенно серьезно отозвался Спупендайк. - Может быть, Тиберий запил, или Гешефт-Карасиков ногу сломал.... Хотя вряд ли... Запой Тиберию никогда не мешал творить, так же, как и хромая нога не мешает изобретать нашему профессору. Наоборот даже - стимулирует. Может быть, "Всеядион" распался? Тогда - да, тогда может случиться всякое.
   - Я, кажется, бывал в этом вашем "оборотном" Растюпинске, - нехотя сообщил я, нехотя ступая на дорогу, - Когда ходил выручать Савкина в "Неаполь". Гнусное, надо сказать, местечко. Чуть было не остался там насовсем, спасибо фениксу.... А что же остальные горожане? Разве они не могут помочь?
   - Большинство горожан живут как бы одновременно и там и сям, они оборачиваются вместе с городом. Если концентрация творческой энергии высока, то и они становятся в какой-то мере творцами. Не демиургами, конечно, как Савкин, но все-таки. А вот когда творческая энергия падает, тут они немедленно обращаются в обывателей. Глупых, жадных, завистливых и даже злобных. Хотя сами этой перемены в себе не ощущают. Кстати, виртуали в такой атмосфере жить не могут. Даже низшие, и те не выживают, а уж что говорить о высших!
   Меня как морозом продернуло, хотя, конечно, Кори показала себя порядочной стервой, но я все-таки не такой эгоист, чтобы собственное невезенье распространять еще и на нее тоже. Да и жалко было, пусть она и Высшая Виртуаль, и в дракона превращаться умеет, но ведь дура же несчастная! Одно слово - женщина!
   - Высшие, - продолжал, свою лекцию Омар, - теряют виртуальность, переквалифицируясь, в зависимости от гендерной принадлежности, в управдомы или домохозяйки. Хотя в последнее время, все чаще случаются трансформации в манагеров или бизнесвуменок. А когда и вовсе, в легкобитов и, соответственно, легкобиток.
   Мне нечего было сказать. Ну, в конце-то концов, не я бросил Кори в обреченном городе, она сама так решила. Да и кто же знал, что все так хрупко. Растюпинск казался вполне благополучным местом, я сказал бы даже идеальным таким городком жизнерадостных создателей всяких занимательных кунштюков, вроде живодки, электроопохмелов или интеллектуальных механизмов типа Дахардяги Сэма. Вроде бы, виртуали-плюс там самое место.
   "Да о чем я? - меня аж потом прошибло, понял, наконец-то! - Ведь такой городок не может существовать на самом деле. Во всяком случае, долго. Это как "Мир Полдня", полдня ведь не бывает без остальных времен суток, что такое на самом деле этот полдень - неуловимый квант времени, пойманный гением творца. Разжались ладони - и нет его.... А Кори, все-таки, жаль..."
   - Ну, я пошел, - неожиданно сказал Омар, закидывая стик за спину. - Извини, конечно, но дальше ты отправишься без меня. Я, признаться, не очень ладил с "всеядионцами, да и сам город меня не слишком жаловал, все время пытался выпихнуть. То на оборотную сторону, а то и вовсе на дорогу. Но, понимаешь, сейчас получается, что я как бы сбежал, струсил, и мне это не по душе. Так что, я возвращаюсь, там я нужнее.
   - Я тоже возвращаюсь, - квакнул Бесчеловечный Сэм. - Пускай у меня нет эмопроцессора, да и с душой как-то не сложилось, но там остался мой создатель, а бросать создателя в беде - это неправильно. Так что, прощай. И еще - знаешь, о чем поется в дахардяжьем шансоне?
   Только шансона мне сейчас не хватало, но я машинально спросил:
   - Ну и о чем?
   - О верности, - почему-то стеснительно сообщил Сэм. - Я и сам это только сейчас понял.
  

Йа-хонк!

   "Врагов простить и друзей оставить,
   И станет жизнь развеселым раем"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Критерий устойчивости систем автоматического управления
   А. Молокин "Фантасмагория", отрывок.
   250 мм калибр. Дальность до 600 м.
   Эмоциональный процессор
   Северный
   Лирика Вагантов
   Рэй Брэдбери
   См. Р. Шекли, "Билет на планету Транай", а также песню О. Спупендайка "Хэлло, шкипер". Впрочем:
   "Луна-Сити, Марс - и дальше,
   На Прогнутой Стрелке закончишь полет,
   И пусть на Земле мать-Мадонна плачет
   О сыне-Боге, что в небе живёт".
   Слава Бетонов.
   Он же.
   Бетонов, естественно, кто же еще.
   Сергей Коренастов
   Сергей Коренастов
   Омар Спупендайк
   Тиберий Закадушный. "Я - всем".
   Отсебятина, конечно.
   Ю. Орлов
   Целуй меня, целуй меня крепко
   По крайней мере, истинные романтики только так и уходят. Исключение составляет Остап Бендер, но он романтик латентный, а поэтому не в счет.
   Стихи автора.
   Парафраз Р. Шекли.
   ВОГ - волоконно-оптический гироскоп.
   Дикий гусь ведет свою стаю сквозь холодную ночь,
   "Йа - хонк!" - говорит он, и это звучит для меня, как призыв.
   Уитмен. "Песня о себе"
   А. Молокин. "Звезды".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"