Стоял один из тех погожих дней, какими осень не часто балует москвичей. Причем в субботу. Большинство уехало утром за город, остальные разбрелись к полудню по бульварам и паркам. Центр опустел. По залитой солнцем Сретенке ветер гонял сухие листья. Солнечные лучи проникали даже в окна букинистического магазинчика, заваленные книгами. Там, в пыльном, таинственном полумраке, скучали за прилавком продавщицы Ира и Галя. Покупателей решительно не было. Только двое завсегдатаев говорили о чем-то у входа, да сонная муха штурмовала просвет в окне. Ира взялась за вязание, а Галя принялась листать большую лохматую книгу, принесенную накануне пенсионером. Она была квадратная и почему-то закрывалась на застежки с трех сторон.
"Эге, да это не XVIII-й и даже не XVII-й век! - отметил профессиональный Галин глаз, - страницы из пергамента - это вам не "верже", такие были разве что при Василии Темном".
Кожа не переплете потрескалась, как земля во время засухи. А страницы с разводами от сырости были настолько закапаны свечами и испещрены разноцветной плесенью, что походили на картины абстракционистов. Вдобавок, жучок проел книгу насквозь, оставив на каждом листе сквозные загогулины. - Чем не подпись художника? Местами же листы спеклись в один блок, и раскрыть их было уже невозможно.
"Износ 90%, - машинально отметила Галя, - может залежаться".
Между страницами в изобилии встречались сухие цветы, мотыльки, мухи, даже стрекоза, не говоря уже о менее приятных насекомых. Девушка невольно отшатнулась, но профессиональный интерес взял свое, и она принялась разбирать текст. Собственно, это были рисунки: какие-то круги, треугольники и звезды с надписями на латыни, еврейском и греческом.
"Да это же "черная книга", какими пользовались средневековые маги! - Галя по-другому взглянула на мусор меж страниц. - Неужели эти комары на старинной бумаге могли пить кровь у самого Нострадамуса или Парацельса?"
В задумчивости, она начертила на пыльном столе пятиконечную звезду, не отрывая пальца. Получилось совсем как в книге. В следующую минуту девушка скопировала все, что было на странице. Едва была поставлена последняя точка, как будто ветром подуло в торговом зале, хотя все окна были закрыты. Потемнело вокруг, и только звезда на столе засветилась красным светом.
В ту же минуту небо над Москвой заволокло свинцовыми облаками, низкими и рваными, как вата. К ночи ветер усилился, засверкали ветвистые молнии, поднялась настоящая буря. Москвичей не удивишь осенним ненастьем, но такого не видели даже старожилы. Особенно почему-то досталось центру города. Там срывало кровельное железо с крыш, и бились стекла в окнах.
-Хороший хозяин собаку не выпустит на улицу в такую ночь, - говорили москвичи, и тайком крестились, глядя на окна. - Не приведи Господь!
Кремль погрузился в кромешную тьму, и только красные звезды на его башнях, казалось, загорелись еще ярче. Неожиданно в просвете облаков показалась большая луна без изъяна. Было полнолуние Великой Субботы. Красная площадь осветилась голубоватым, призрачным светом. Храм Василия Блаженного и Исторический музей отбрасывали причудливые тени и казались сказочными замками, а князь Пожарский и гражданин Минин - их заколдованными хозяевами. Посреди площади, под стеной древнего Кремля приютилось здание египетской архитектуры. Знатоки без труда признали бы в нем египетский зикурат в миниатюре. У его подножия ветер трепал могильные венки. Молнии отражались в красном и черном полированном граните. А с его вершины, из узких, как бойницы, окон, с карканьем поднялась стайка ворон и расселась на голубых елях у стены.
Никто не видел всего этого с высоты птичьего полета, ибо для этого нужно было бы, как минимум, повторить подвиг Матиаса Руста. И только луна да невидимое всевидящее око Предвечного взирали на Красную площадь в этот час.
Едва куранты пробили полночь, как страшный гром потряс все вокруг, отразился от стен Кремля и затих где-то в недрах Тайницкой башни. В его раскатах ясно слышался леденящий душу смех. Зашатались фонари и здания, а сатанинский смех все не утихал. Вот уже затряслись и древние кремлевские храмы на средневековых, глубинных фундаментах с хитросплетением подземных ходов и темниц. Ходуном заходила колокольня Ивана Великого. Казалось, все силы преисподней испытывали их на прочность. "И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение..." - Вспоминали верующие строки из Библии.
Неожиданно все стихло. А утром, как ни в чем не бывало, заалела полоска на востоке, предвещая хороший день. Куранты на Спасской башне сыграли шесть часов. С первым боем часов из-под ее арки вышла смена караула и направилась на пост N1 по выгороженной дорожке. Три буквы - ОКП красовались на темно-синих погонах. В рассветных сумерках сверкали примкнутые штыки карабинов. Далеко разносились чеканные шаги по брусчатке. Это зрелище, неизменно привлекавшее зевак, в сей ранний час, могли наблюдать лишь подвыпившие иностранцы, всю ночь проискавшие ресторан-варьете в "этом странном городе". И железная поступь кремлевских курсантов под бой часов Спасской башни казалась им гарантией незыблемости устоев этого мира, в котором не горят зазывные огни ночных баров.
Но вот заветные метры до Мавзолея пройдены. Остался красивый поворот на каблуках, и произойдет смена караула. Но что-то не сработало в отточенном механизме.
Глазам разводящего офицера открылась необычайная картина: тяжелые двери усыпальницы вождя были распахнуты настежь. А караульные вместо того, чтобы поджидать смену мраморными изваяниями, спали по бокам, отбросив карабины и широко раскинув ноги.
"Убиты!" - Вихрем пронеслось в голове у старшего лейтенанта, и он нагнулся к одному из караульных. Но от румяного отличника боевой и политической подготовки Отдельного Кремлевского полка сильно несло спиртом.
"Да что ж это такое?! - подумал старший лейтенант. - Не бывать ему теперь капитаном".
С минуту он стоял у дверей вверенного ему объекта, не решаясь перешагнуть порог последнего пристанища вождя мирового пролетариата - святая святых коммунистов. Наконец вся компания ввалилась под темные своды. Вот и траурный зал. Крышка гроба из пуленепробиваемого стекла оказалась сдвинутой. Гроб был пуст. Золотые лейтенантские погоны грозили слететь с плеч ответственного, как осенние листья.
"Может, это медики не успели подготовить тело? - мелькнула последняя надежда у офицера. - Накануне они как раз проводили плановое обследование и профилактику".
Оставив солдат у входа, он спустился в нижний этаж. В техническом помещении, лаборатории, аппаратной, узле связи - нигде не было ни души. И только в комнате отдыха ему навстречу поднялись двое заспанных медиков в белых халатах.
--
Если вам техника, то он будет в десять, - сказали они почти хором.
Тела Ленина нигде не было. Для старшего лейтенанта Рябенко дело оборачивалось трибуналом. Но если бы он знал Евангелие, как устав воинской службы, то наверняка вспомнил бы строки: "В первый же день недели, очень рано, пришли они ко гробу; но нашли камень отваленным от гроба, и вошедши, не нашли тела Господа Иисуса. Когда же недоумевали они о сем, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах белых. И когда они были в страхе и наклонили лица свои к земле, сказали им: что вы ищете живого между мертвыми?"
Вскоре выяснилось, что в ту ночь случились и еще кое-какие происшествия. Например, из Музея В.И. Ленина на площади Революции пропала кепка и полувоенный френч, в котором вождя проводили в последний путь в 1924 году, и который хранился в пыли запасников.
В 6. 30 лучшие следователи были уже на ногах. Сигнализация почему-то не сработала. Успех следствия зависел от показаний единственного свидетеля происшествия. Но музейный сторож Ерофеич нес какую-то околесицу. Вождь революции, видите ли, явился к нему ночью, прошел сквозь запертые двери и поднялся по лестнице, картавя что-то себе под нос.
На Лубянке так не шутят. Оперуполномоченные сурово переглянулись. Но дело надо было вести, и они принялись отрабатывать свою версию. Выходило, что если отбросить некоторые несуразности, которые померещились старику спросонья, а может, спьяну, то получалась довольно четкая картина.
В музей как-то проник злоумышленник, (следствие покажет, как). Он был среднего роста, лысый, с бородкой-"эспаньолкой". Одет не по погоде в темный, давно вышедший из моды костюм, (плащ, вероятно, где-то спрятал). Никаких улик не найдено. Значит, работал рецидивист со стажем. Но в пыльном углу спецхрана обнаружены следы немодных ботинок 41-го размера. Они, без всякого сомнения, принадлежали вору, ибо там давно уж не ступала нога человека. Все это давало основания полагать, что злоумышленник хорошо ориентировался на месте.
"Это уже немало. - Следователи потирали руки. - А ведь он еще и что-то говорил! Что именно?" - Бедного сторожа чуть не подняли за грудки от пола.
Отдышавшись и откашлявшись, Ерофеич неторопливо начал: "Эни, бени, раба... Свобода. Равенство. Братство... Нас тут перевешают на вонючих веревках... О, майн Гот; нихт либен Дойчланд..." Дальше Ерофеич заговорил на чистом немецком языке, временами сбиваясь на латынь, хотя сроду не знал иностранных языков, кроме мата.
Следователи огорченно вздохнули: не показания, а какие-то притчи Иоанна Предтечи. Было ясно, что от этого свидетеля больше ничего путного не добьешься. Он, как говорится, "в смятении ума". А потому вскоре вызвали машину и доставили его в другое учреждение.
Лейтенант Рябенко в тот же день узнал, как пахнет кирпич на Лубянке, и молил Бога, что сейчас не 37-й год. Кое-кто из "шишек" тоже получил "по шапке". Но тело Ленина так и не было найдено. Перед властями города встала серьезная проблема. Объявить, что его украли, значило опозориться перед всем миром. Резоннее было бы сказать, что В.И. Ульянова наконец-то похоронили на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге. Но и в том, и в другом случае, городская казна теряла много валюты. Ибо Москва без Мавзолея Ленина была бы для туристов все равно, что Париж без Эйфелевой башни. Поэтому решено было без шума изготовить копию тела Ильича в двух экземплярах во избежание подобных недоразумений. Группа видных художников и скульпторов получила царский заказ. Щедрый гонорар, правда, был обещан не столько за работу, сколько за сохранение ее в тайне, подтверждая старую истину: "Молчание - золото".
Но вернемся к виновнице этого происшествия. В 8 утра в Галиной комнате зазвонил будильник.
"Какое счастье, что в воскресенье можно не вставать на работу!" - Галя накрыла его подушкой и повернулась на другой бок. Но едва она задремала, как в дверь стали тихо скрестись.
"Это, наверное, кот Морган вернулся с ночной прогулки". - Открыв дверь, она отшатнулась, как от люка самолета. Ветер ударил ей в лицо. Вместо лестничной площадки, перед ней разверзлась космическая бездна с мерцающими звездами и небесными светилами.
"Я еще сплю", - подумала Галя и зажмурилась. Открыв глаза, она увидела, что стоит на мраморном полу огромного готического зала, какие бывают в средневековых замках южной Германии.
"Определенно сплю, - Галя облегченно вздохнула. - А раз так, то можно и осмотреться".
Лунный свет струился в высокие стрельчатые окна. Посреди зала был накрыт длинный стол, уходивший в перспективу до огромного камина, в котором целиком горело дубовое бревно. За столом сидели гости. Ветер доносил обрывки светской беседы и звон приборов.
К Гале подошел кто-то до боли знакомый.
"Не иначе, Ленин", - подумала она.
Ильич лукаво прищурился и приподнял кепку. Совсем как в кино.
--
Позвольте, барышня, - сказал он и согнул руку калачиком. Они неторопливо двинулись
вдоль стола.
- А что, Галина Борисовна, узнаете ли вы здесь кого-нибудь?
Галя от растерянности замотала головой.
--
Мишель Нотр Дам, - он указал на старика с большим носом. - Прошу любить и жаловать.
--
Можно просто Нострадамус, - отозвался тот со своего места.
--
А это месье Наполеон, - провожатый кивнул на коротышку, сидевшего к ним спиной.
Через несколько шагов они снова остановились.
--
Герр Гитлер и фрау Браун, - представил он чепорную пару в черном.
Дальше Галя сама узнала Ивана Грозного, Петра I и Сталина, знакомых со школьной скамьи.
Но большинство лиц было ей незнакомо.
--
Э, да вы освоились, как я погляжу, - заметил лукавый спутник.
--
Не совсем, - еле выговорила девушка. - Кто, например, вот этот господин в белом?
--
О, это гордый римлянин, император Калигула.
Галя начала что-то понимать. Из дюжины римских императоров, которых она знала, здесь
сидел самый жестокий. Примерно то же можно было сказать и об остальных правителях. Так вот почему они здесь вместе! Сон решительно перестал ей нравиться.
- Что все это значит? - не выдержала она наконец.
- Архитрудный вопрос, Галина Борисовна, архитрудный, - сказал Ленин, и глаза у него загорелись желтым огнем, как у кошки. - Но я постараюсь ответить. Это очень давняя история. Когда-то я был первым ангелом у Бога и готов был с ним сравняться. Но Бог, узнав об этом, оттолкнул меня, и я отлетел от Земли. С тех пор нет Богу покоя. Где он - там и я. Как свет и тень, как две стороны одной медали. Поэтому у людей кто не с Богом, тот всегда со мной.
- Какая тень, какие медали? Владимир Ильич, вы же родились в России, у вас были мать, отец, братья...
- Полноте, это тело - лишь временное пристанище. Я задержался в нем дольше обычного потому, что ваши медики поддерживают его в должном виде. А эти люди за столом - лишь тени тех, в ком я уже был, или еще буду. Все они родились ничтожествами, такими бы и умерли, не остановись на них однажды взгляд Предвечного. Тогда провинциальные учителя, семинаристы и прачки становились вершителями судеб. Все великие потрясения, революции и войны делались при их участии. Надеюсь, вы не будете спорить, что история человечества, начиная с Каина, - это история войн?
- Галя кивнула в знак согласия.
- Так знайте, сударыня, что столкнуть людей ничего не стоит. Надо только разделить их на бедных и богатых, буддистов и христиан, черных и белых, горожан и селян, рабочих и интеллигентов, националистов и интернационалистов. Да мало ли... на мужчин и женщин, наконец. Подходящую идею всегда можно найти. Пусть они убивают друг друга, пусть празднуют победы, не зная, что победитель всегда один - князь Тьмы. Ибо чем больше убитых на земле, тем хуже дела у Бога, тем дальше Царствие Небесное.
- Ох уж эти люди, - Ленин потер щеку. - Всему-то им хочется дать название. Как только меня ни звали: Сатаной и Бесом, Воландом и Люцифером, Дьяволом и Зверем. А одного понять не могут, что я неизъясним и нет у меня имени. Впрочем, оставим это. Посмотрите-ка лучше сюда. - Он указал рукой на стол, отчего сразу стал похож на памятник, какие еще недавно в изобилии стояли на одной шестой части суши.
Там, в самом конце стола, за высокими бокалами и свечами в тяжелых шандалах, Галя увидела себя. Значит, в книге судеб уже сделана соответствующая запись. Холод пробежал по ее телу, и она закричала.
- Ты не заболела, доченька? - Мама поправила скомканное одеяло.
Галя открыла глаза. В ее спальне было все как всегда. Кот Морган сладко потягивался на подоконнике. Будильник показывал 8 утра.
"Пора на работу, - мелькнуло у Гали и тут же отлегло, - сегодня воскресенье".
- Вставай, соня, завтрак уже остыл, - сказала мама, выходя из комнаты.
Вся семья редко собиралась за столом. Особенно по утрам, когда времени хватало лишь на стакан чая, а бутерброды дожевывались уже на ходу. Но теперь папа, мама и младшая сестра чинно сидели на кухне. Здесь же крутился серый кот, давая понять, что он готов разделить трапезу. Галя заняла свое место.
--
Ты неважно выглядишь. - Мама налила ей кофе.
--
Пустяки, просто приснился плохой сон.
--
Я тоже принимал сегодня ночью таблетки, - вмешался отец, - так всегда бывает, когда
падает давление. Вы заметили, как резко изменилась вчера погода?
Он раскрыл свежую газету и начал читать вслух. Оказывается, буря нанесла Москве немалый урон в виде поваленных столбов, вывернутых с корнем деревьев, битого стекла и тому подобного. Убытки еще предстояло подсчитать. А насчет землетрясения специалисты недоумевали: Москва, мол, стоит на твердой платформе из скальных пород. Как говорится, "на семи холмах". Впрочем, кто-то вспомнил московское землетрясение 1976 года силой в 4 балла. Тогда оно пришло из Румынии, и журналисты гадали, откуда пришло оно теперь.
Галя не слушала отца. Она смотрела на знакомый с детства заголовок "Правды". Три ордена Ленина слева казались ей похожими на три шестерки. Не говоря ни слова, она выбежала из кухни. В своей комнате Галя немного успокоилась и взяла Библию, подаренную ей родителями на день рождения.
"Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое, число его 666", - прочитала она в Откровении Иоанна Богослова.
Шел 1999 год. Если перевернуть цифры вверх ногами, выходило 6661.
"Три шестерки, - застучало в голове, - но что значит эта единица?"
Девушка принялась лихорадочно листать толстый том, пока не нашла то, что искала.
"И увидел я Ангела, сходящего с неба, - говорилось в том же Откровении, - который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать... Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли... И вышли на широту земли, и окружили город возлюбленный".
Книга чуть не выпала из Галиных рук. Значит, в 1999 году закончилась тысяча лет, о которой говорилось в Библии, и дьявол снова на свободе. Неужели сбылось то, что древние называли Апокалипсисом? Все это не укладывалось в бедную Галину головку, и она в изнеможении опустилась на диван.
На следующее утро Галя достала из шкатулки серебряный бабушкин крестик, единственную фамильную ценность в их семье.
--
Не в театр идешь, - начала было мама, но тут же осеклась: у дочери могло быть свидание
после работы.
В магазин Галя пришла раньше всех. На груди у нее красовался крест. Первым делом она вытерла со стола пятиконечную звезду - дьявольскую пентаграмму. Одновременно, ночное происшествие стерлось из ее памяти, как давешний сон.