Глава 23 - Фантазм, Моргри и я

Капельдинер не вышел на работу в этот вечер, и пост его - самодельная табуретка - пустовал. Он сидел в своей теплой маленькой квартирке, завещанной любимому внуку, нисколько на него не похожему, и читал ежесезонный журнал "Лицедейство".

Незаметно пролетал уже 15-ый год его заслуженного отдыха - тихой и спокойной пенсии. Старичок умиротворенно улыбался, медленно потягивая морс из стакана и денежки из этого города, упрямо не желая уступать место в трамвае, делающем очередной, уже 14-ти миллиардный круг по черной стучащей мостовой улицы Мира.

Наверное, поэтому капельдинер и не вышел на работу сегодня и не открыл двери Старого театра в урочный час. Но это и не потребовалось - призраки просто прошли сквозь стены.

Сонм духов медленно перемещался сквозь несущественную преграду - воздух их нематериального мира, и занимал лучшие места в театре сообразно своим привычкам.

Это были не просто призраки, а души великих драматургов.

Те из них, кто при жизни писал для других или, быть может, даже наоборот пользовался плодами чужих черных пальцев - те незаметно рассаживались в ложе, избегая лишнего внимания.

Духи, что сочиняли пьесы живые, действенные, играемые практически у вас под носом, изображающие знакомые, почти домашние эмоции - садились как можно ближе, занимая первые ряды партера, чтобы буквально дышать постановкой.

Владельцы же утонченного пера - belle stylet, непременно ранящего всех своей остротой - конечно, гордо и заслуженно занимали бельэтаж.

Другие, кто всю жизнь свою провел вокруг сцены, скромно заглядывая в ее черные окна, или те драматурги, что через мятые листки бумаги со словами, привязанными к именам, пытались научить людей чему-то важному - всех их тянуло в амфитеатр.

Последние призраки, высокомерные, но не скрытные, гордые и богатые счастливцы в парче своего таланта, не купленного, но унаследованного вместе с каким-нибудь замком из Бордо или фамильным портретом - они как соколы облюбовали насест балкона.

- Я же в этот момент находился в буфете, пытаясь скупить весь яблочный сок.

- А вы-то как туда попали?! Если дверь была закрыта...

- По авторскому билету. Не перебивайте, пожалуйста. Ну так вот...

Буфетчицы, естественно, не было, а ценник на соке кто-то облил, и размазанное число его теперь вводило меня в ступор: сколько денег оставить на прилавке?

Вот у другого сока: вишневого, грушевого, персикового, апельсинового и томатного цена присутствовала, поэтому я подсчитал среднее арифметическое, хотя можно было просто взять минимальное значение: ведь точно яблоко не дороже других фруктов и овощей! На доброй земле просто плюнешь - и вырастет яблоня. Хотя, я не пробовал.

Расплатившись за пять упаковок сока, я вернулся в зал. Шорох неосязаемых одежд и шепот неживых зрителей - самых строгих критиков - предвещали начало первого акта.

Но занавес пока был опущен. Актеры слегка опаздывали, наверное, накладывая грим или в предпоследний раз повторяя особо опасные реплики, неуловимые и непонятные, готовые в любой момент сорваться, но не с языка, а куда-то в эфир общей памяти, в суфлерскую будку, чтобы оттуда быть строго вытолканными обратно в голову артистов.

Я прочитал программку:

"Действующие лица:
Королева ............................................................. А. Гаманова
Советник ............................................................. К. Либанов

Бездействующие лица:
Король ................................................................. Ю. Моргри
Режиссер ............................................................. А. Креслов
Художник-постановщик .................................... С. Реквизитин
Художник по костюмам ..................................... У. Вешалок
Художник по свету ............................................. И. Лампочкова"

К каждой программке на тоненькой ниточке была привязана спичка, на самом же листке располагалась шершавая тёрка, а ниже списка актеров - 5 пустых кружков. Предполагалось, что после спектакля, в островной темноте и тишине зала или в море бурных аплодисментов, некто, воспламененный первым впечатлением, зажжет спичку, посмотрит на пронумерованные кружки и горелой серой поставит свою оценку (или проткнет самой спичкой нетвердую бумагу).

Словно прочитав мысли о тлеющем огоньке, что-то сдвинулось за ширмой на сцене - маске самого театра - и портьера приоткрылась слегка. Кто-то незаметный чуть выглянул, убедился в аншлаге и спрятался обратно, воодушевляя и немного пугая актеров тяжелой ответственностью легкой публики.

Ну вот, тс-с-с, а ну тихо все! Занавес открывается, а это значит - началось...

Сцена 1
В центре коридора холодного замка среди 8 пустых железных рыцарей, 7 из которых вздымают меч к небу

КОРОЛЕВА (задумчиво стоит и говорит сама с собой):
Проклятье на отметину времен,
Что ржавчиной зовется!
Иль рок довлеет над семьей
И ниточкою вьется?
Едва заметною тесьмой
Судьба играет нами в куклы:
Несносная девчонка! Пой,
Танцуй, не различишь ты буквы
Ропота, лишь вой вовеки!
Ну как, и главное зачем,
Вселился дух в доспехи?
И именно пред королем
Свой выронил он меч:
Чтобы больная голова его
Едва не бросила пост плеч,
Посеяв страха злачное зерно...

СОВЕТНИК (внезапно появившись из двери, тихо шепчет королеве на ухо):
Досадная случайность лишь, ma chérie,
Не духи виноваты, а король!
Войны уже не вел он сколь?
Вот скверна и прокралась в щели...

КОРОЛЕВА:
Да только твой кошель
И в мирный год не оскудеет:
Тебе не то что бы король -
И добрый пес не верит!

СОВЕТНИК:
Я сам себе порой не доверяю:
Когда мудрейший мой совет
Не может отвратить от бед -
Не должность, а энтузиазм теряю...
Дела дурные - королей удел -
Им всем простятся людом и эпохой,
Но кончат очень плохо
Советы, идеологи тех дел.

КОРОЛЕВА:
Смени лицо: так патока и льется!
Ты бунт пересидишь в чулане,
Когда под крепостью взовьется
Простое ропщущее пламя...
Как объяснить народу волю,
Которую сама понять пытаюсь?
Ты веришь в исключительную долю
И пользу моих таинств?

Показывает медальон на тонкой, излишне оголенной шее

СОВЕТНИК:
Прости, владычица, не верю...
В чем польза этих оберегов,
Когда у самых наших брегов
Кочевников уж стяги реют?
Хоть это ныне и не флаги:
От пота мокрые рубашки,
Со стен - они все что букашки,
Пока не кинут лаги!

КОРОЛЕВА (испуганно, а затем в гневе):
Но что за треск под стенами,
Костров непризнанный мятеж?
Велю пытать всех стрелами,
Тех, кто был за, кто против и кто меж!

СОВЕТНИК:
Умерь свой гнев - то дождь:
Он не опасен, если льет по капле,
Но галеон, лишенный пакли,
Пойдет ко дну, какой бы не был вождь.
Что толку, если крысы не утонут,
Их в море вряд ли ждет плотина:
Коль ты челна его Кариатида,
Так не рули на омут!

КОРОЛЕВА:
Тебе нужна война, я знаю...
Ведь это смерть, представь:
Там ратник не найдет признанья,
Лишь пищей вороновой став!

СОВЕТНИК:
Война полезна всем,
Кто от нее в протянутой руке
Или в полупрозрачной раке:
Героев нет без схем
И чертежей несложных.
Их будут расшифровывать потомки,
А мы, бесчестные подонки,
Живем свой век как можем...

Уходят, каждый в свою сторону и со своими мыслями

Заскрипели колеса и веревки Старого театра, меняя декорации. Коридор сменился тронным залом, без золота и украшений, без стражи, живой или железной. Королевская юдоль, иначе и не скажешь, предстала перед одинокими зрителями. Король молчал, давая духам передышку, а мне возможность получше разглядеть их.

Призраки эти долго не могли встретиться, их разделяли метры и минуты, но сейчас, по тайному приглашению Варфоломеевой или Вальпургиевой ночи, или просто по зову души, они все здесь.

Вот Чехов сидит один - так грустно смотреть, - но я не подошел: ему и одному хорошо, сейчас он, быть может, пребывает в саду своих мыслей.

Ну а Шекспир, конечно, в окружении дам, в чем никто и не сомневался. За время первой сцены он несколько раз делал замечания господину в высокой шляпе: мол, ему через него плохо видно. Джентльмен отвечал драматургу за своей спиной, что препятствия на пути познания - исключительно его проблема и не надо все валить с непокрытой головы на покрытую.

И вдруг король на сцене заговорил, не сразу перебив соскучившихся духов: "Слыть или не слыть?"

"Мое!" - неприлично, но задорно выкрикнул кто-то из зала.

Король посмотрел на призрака, словно на шкодливого сына, и продолжил...

Сцена 2
В тронном зале, более похожем на тюрьму

КОРОЛЬ (бубнит):
Слыть или не слыть
Убийцей во дворце?
Мне кровь постыла,
Я хочу покоя.
Собой мешает быть
Глава в тюрьме-венце,
Постель моя остыла,
Как и ожоги горя.
Иль царство уступить?
Богатство - не в ларце!
Рука чуть не убила
Под скрежет воя...
Где молодости прыть,
Энергия в лице,
И верная кобыла -
Друг изгоя?
Или мне царство утопить?
Спасти травинку на скворце,
Чтоб упорхнуть от ила,
Грязи перегноя.
Или уснуть, забыть,
Как солнышко в конце
Дуги дневного пыла.
Моментом моря
Стать...

КОРОЛЕВА (входит как вихрь, заранее надев улыбку):
... Друг, хватит спать!
Иль бодрствуешь ты?
Эх, сложно мне сказать,
Какие видишь сны,
Когда вот так вот смотришь
На интересный камень...
Чего, король мой, хочешь?
Открыть громаду ставен?
Тому, кто веку несоизмерим,
Не сможет отказать эпоха:
Сожми кулак и раствори
Запруды кровотока...
Но где же лекарь твой,
Отшельник и анахорет?
"Я вам бы кровь пустил" -
Единственный совет!
Должно быть, доктор утонул
В премудростях науки
Или вина хлебнул
От хворобы и скуки...
Развейся, милый друг,
Как флаг, как рев белуги!
Ты брось тоску из рук:
Ее поднимут слуги.

КОРОЛЬ (с вымученной полуулыбкой):
Мой камень, мой!
И пусть никто не зарится,
Ни грек и ни варяг,
Что моет медом ус...
Но человек другой
С той ношею удавится:
Он башня мне, маяк,
А вам подспудный груз.
Пчел мертвых рой
Вокруг нас вяло кружится,
Подтачивая стяг
Советом мудрых уст!
Один войдет в покой
Король, когда преставится.
Один! Без слуг, как враг,
Под выдающий тайну хруст
Костей...

КОРОЛЕВА:
... Разбей его тоска!
Мои слова вообще имеют вес?
Опять одна унылая доска
Там, где бы вырос лес,
Если б его нечасто поливали
Обильным урожаем слёз...
Тебе зачем корону завещали?
(Шепотом) Король ты или пёс...

СОВЕТНИК (вталкивая в покои нищего оборванца, обвешанного склянками):
Собака и предатель! Государь,
Он враг тебе уже семнадцать лет:
В его покоях мы нашли памфлет -
Бесчестной лжи звонарь!
Он хворь плодил, а не уничтожал,
Настойкой и микстурой ведь,
Как злой паук, годами плел он сеть
Жужжащих сотен жал...

КОРОЛЬ (насмешливо):
Что за памфлет,
Дадите почитать?
Я там злодей
Иль, может, простофиля?
То мой анахорет -
Извольте уважать!
Не на моих людей
Вины вам вешать киля...
Пусть говорит.

Советник поднимает лекаря и отряхивает с него пыль

ЛЕКАРЬ (почему-то не представленный в программке):
Что слово-то мое?
Как олово пред сталью...
Ведь помыслов моих
Вам чан всегда открыт:
Топор войны зарыт,
Но ржавый - портит землю!
Беспочвенных обид
Найдет, пожалуй, без труда
Тот, кто не брезгуя ничем,
Плоть прошлого разворошит...

СОВЕТНИК:
Эх, складно говорит!
Да только вот одетая искусно ложь
Всегда во складке шелка прячет нож
И со спины зайти к нам норовит.

КОРОЛЬ (кричит):
Пошли все прочь!
Как рыба фосфор ловит
Тем ртом, что вам не скажет
Секрет свечения во тьме,
Так сможет мне помочь
Философ тот, что гонит
Дурные мысли сажей,
Полезной только мне...
Все вон!

Изгнанные - уходят

Видимо, предыдущая сцена закончилась, а новая еще не объявлялась. Духи начали шептаться, ерзая в креслах, и на подмостках повисла "меццансцена".

Я вновь посмотрел на драматургов. Как в интересной игре, вознаграждающей за победу лишь моральным удовлетворением, я сверял их с портретами, слепками памяти, и выдавал имена.

Вот Мольер, вот Грибоедов и Пушкин, Булгаков и Данте... Да много кто! Где-то здесь точно должны быть и Гёте с Мильтоном - но я не помню, как они выглядят. Вот кто-то смотрит мимо сцены: может, это он или Гомер? А это, наверное, Сервантес? Или Лопе де Вега: они так похожи...

И знаете, что интересно? Все они были разного возраста. Очевидно, но я не об этом... То есть если они существуют сегодня не в тех годах, когда ушли, то почему и не в ту пору юности, которую могли бы выбрать по желанию, раз смогли отринуть старость? Но одни - молодые, а другие - старые... Я этого не мог понять, но позже догадался: они пребывали в том возрасте, в котором написали свой magnum opus.

Я посмотрел на свои руки: нет, не молодые и не старые, а просто мои... Видимо, на меня не действует.

Но вот сцена ожила: король надел белую маску с изображенным на ней мученическим выражением лица, а лекарь, надрезав рукав его богатого и яркого костюма, потянул оттуда обрывки красных лент, связанных в одну условную линию крови. Когда он извлек длинную, наверное, десятиметровую узловатую связку тряпок, король сменил белую маску на бежево-розовую со спокойным выражением лица. Ха, бутафория бедного театра!

В дополнение к этому включился вентилятор, на зрителей подул ветерок, из чудо-машины посыпался легкий снег, а король с единственным человеком, которому доверял, вошел под арку на фоне нарисованных зимних гор в белых остроконечных шапках.

Сцена 3
На таком балконе, где хотел бы жить любой отшельник

КОРОЛЬ (тихо идет вдоль парапета, держит лекаря за локоть и говорит, не глядя в глаза):
Железо лжи оков
Запястья мне саднит.
Я истину хочу узнать
С любого языка...
Что королей, кротов,
Детей роднит?
Ты пробовал понять,
Где тайны логика?
Они все слепы до врагов:
Крот по природе спит,
Во тьме стараясь прозябать.
Но короля гнетет тоска!
Водою черною гробов
Кафтан его подбит:
Не смеет матерям сказать
В глаза про сына-дурака,
Про жертву и гамбит...

ЛЕКАРЬ:
А разве дети слепы?
Они всего-то лишь не видят зла:
Простительный порок!
Им и Харон скостит оброк...
Бери пример с детей:
Попробуй стать младенцем,
Наивным, чистым сердцем,
Пока возможность не ушла.

КОРОЛЬ (грустно-мечтательно):
Чтобы уже, пожалуй, завтра умереть?
Почувствовать недомогание:
Какой-то странный вкус у той еды,
Которую вкушает лишь барон...
И чрез монеты посмотреть
На солнца безразличное сияние,
На уходящий блеск звезды
И жадных радостных ворон...

ЛЕКАРЬ:
Тебя все будут соблазнять
Во благо организма государства
Пустить немного жухлой крови:
Но ты не слушай этот бред.
Один тебе совет: не вздумай воевать!
И даже если не почувствуешь
Ни одного, с кем сердце твое дружит,
Покажется тебе - вокруг одни враги, -
Ты помни: так оно и есть,
Но может стать намного хуже...

Долгое молчание

Стыдно признаваться, но ведь в театре многие спят... Не знаю, как это получилось: вроде, и не поздно, и сюжет какой-то есть, да только вот дал я слабину... Очнулся, не знаю через сколько, от звона бутафорских мечей (наверное, алюминиевых, наверное, война), огляделся и вновь заснул. И лишь по подсказке желудка голова моя открыла глаза: свет горел, а зрители не торопились расходиться. Антракт...

Из области дверей (в угоду незабываемым человеческим привычкам) появился какой-то экзальтированный призрак и попытался поделиться своей радостью:

- Господа, там музыка через дорогу!

"Шарманщик, бродячий оркестр?" - терялись духи в догадках.

- Лучше: там пустая консерватория, без школяров и гамм. А инструментов там, господа, тьма. Эх, жаль, нет с нами Фарадея: я едва почувствовал его след...

- Скорее в путь! Чтоб не погибли лучшие из начинаний...

- Положите программку. К черту вам этот мусор?

- Жарко. Так хоть ветерок...

- Господа, не толкайтесь! Сюда чинно шли, уходим же что крысы...

- Вот мне говорите программку оставить, а сами слова выносите.

- Прилипло к языку, что поделаешь!

- Нет у вас языка, ни сейчас, ни 140 лет назад: лишь кусок мяса неповоротливого!

- Ну, вам-то с вашей глаукомой, конечно, виднее...

- Господа, я забыл про котов!

- Про каких котов?

- Они у меня дома остались, голодные... - сказал дух и мгновенно телепортировался в неизвестном направлении.

Куда они? В антракте не принято покидать театр! Они же не досмотрели вторую половину... Эх, я не мог просто так остаться и тоже отправился за призраками. Бедные актеры: уж лучше играть перед пустыми духами, чем перед пустыми стульями.

Я вышел из Старого театра, так и не поставив своей оценки спичкой в пожароопасной книге отзывов и предложений, перешел дорогу и попал в музыкальную студию "дЖазовая ночь"...

- В студию вы тоже прошли по билету?

- Нет, у меня был ключ...

Там духи, столпившись в самой большой комнате, вселились в инструменты и заставили их самопроизвольно дергаться, издавая звуки чудной эпохи, звуки конца золотого века вавилонско-шумерских 60-ых.

Они играли космо-ретро-джаз, насколько я разбираюсь. На мой вкус - играли неплохо. Конечно, каждый пытался перетянуть одеяло партитуры на себя, но всё, что постепенно становилось фоном, на самом деле лишь прижималось к стене пружиной, чтобы оттуда выстрелить рваной дробью укороченных аккордов, импровизационным танцем калеки, который не для того учился в детстве ходить, чтобы сейчас молчать...

Пижоны! Вы посмотрите на этих пижонов, мсье... Как вот этот вот крутит контрабас! Здесь все не как в космосе: каждый восьмой такт он по-джазбэндовски поворачивает инструмент вокруг своей оси, а тот, совершив два оборота, выпрыгивает из рук кульбитом Джанибекова, делая из правши левшу...

Необъяснимо, все это необъяснимо! Как люди читают закорючки? Столько всего, душно, нечем дышать... Эх, я уже никогда не стану саксофонистом.

Всю ночь я снимал играемые ими ноты по своей системе: на камеру телефона. А утром, когда духи ушли домой, вспомнив, наверное, про своих голодных петухов, я в той самой студии, покадрово расшифровывая паранормальную видеохронику - полтергейстовскую макабрическую феерию, - перемещался от одного инструмента к другому, записывая их по отдельности, и в итоге составил очень приблизительную картину произошедшего намедни фестиваля тауматургии-варьете.

- Вот так я и написал свой реквием...

- Подслушав призраков драматургов из Старого театра, вселившихся в инструменты студии "дЖазовая ночь"?

- Именно.

"Вам бы не музыку, а книжки писать!" - мысленно ожидал я такого ответа, но собеседник честно спросил:

- А можно еще чаю?

Конечно, можно, чертов бродяга, иезуит несчастный, лысая ворона! Не знаю, зачем я все это ему рассказываю? Просто больше некому. Однако не стоит отказывать в гостеприимстве: сегодня я его попотчую, а завтра он меня, у себя на улице.

Я встал из-за стола и подошел к окну. Я провел единственно возможную линию взгляда и судьбы через две точки: мой дом и его двор.

Вот она, Евклидова геометрия!

Следующая глава