Глава 5 - Странный сон

Я видел странный сон, который по горячим следам был записан в следующем виде:

- Модест! Ты невозможен! - пропищал утонченный фальцет. - Ты хотя бы догадываешься, сколько лет было этой вазе? Что скажет мама, когда вернется из магазина? - негодовал Вальдемар.

Скромный Модест слушал его молча, понуро свесив уши. Увы, это была не первая разбитая ваза и вообще не первый проступок: чего стоили разорванные занавески, обгрызенный пуф, опрокинутый торшер и разбитая люстра из венецианского стекла (хотя разбил ее вовсе не Модест, а Вальдемар, чего он, собственно, не помнил или не желал помнить). Да, нелегко жить, когда ты самый маленький. Даже воспитанный Вальдемар не мог отказать себе в удовольствии пожурить несчастного преступника.

- Модест, попомни мои слова: однажды ваза... тьфу ты... чаша нашего с мамой терпения переполнится, и ты пойдешь ловить мышей!

"Фи! Это еще зачем?" - подумал Модест. "Ловить мышей" звучало в его понуро опущенных ушах как-то нелепо, как какая-то книжная абстракция, которой в действительности не существует. Вообще, Модест был начитанным котом, любил Шарля Перо и Терри Пратчетта, По и Булгакова. Именно поэтому насилие ему претило, как, собственно, и Вальдемару (о чем Модест знал, и почему изо всех сил старался выглядеть виновато). Нет, бить котов здесь никто не собирался, и уж тем более, некультурно хватать "за шкирку". Но лекцию надо было стерпеть.

И, тем не менее, Модест был рад, что именно Вальдемар журит его, а не мама, которая хоть и редко возвращалась из магазина или еще откуда-нибудь, но непременно устраивала взбучку им обоим. Притом воспитанный Вальдемар в эти моменты был подобен коту - ласково потупив взор, он тихо мурлыкал: - Пр-р-рости, Мар-р-рина...

Модест же был одновременно и покорным и неприступным. Да, может быть, у него и было мало опыта уличной жизни, воспоминание о которой вызывало в нем чувство когнитивного диссонанса, но дома он был король. Модест Великий и Ужасный, Милосердный и Справедливый, Мудрый и Храбрый, и много еще можно привести подобных эпитетов, которыми Модест награждал себя периодически, за хорошее поведение или просто так. Он покорно выслушивал лекции и стойко оставался при своем мнении.

- Эх, Модест, нет тебе прощения...

"Выдыхается, старичок..." - подумал Модест. - "Интересно, а что сегодня на ужин? Надеюсь, не очередной кабанчик и не лазанья!"

И вот запахло вкусненьким - наверное, мама вошла в подъезд. "Ох, сейчас будет ругаться из-за вазы", - подумал Модест.

Но вдруг, к приятному запаху любимых лакомств, подмешался неведомый до сих пор аромат. "Что это? Какой-то странный запах: манящий, хоть и не очень приятный. Сейчас узнаем!" В замочной скважине раздался знакомый скрежет, и дверь подалась вперед, пахнув на Модеста холодной атмосферой внешнего мира (нет, не этот запах), о существовании которого Модест знал, хоть и был за дверью, на улице, лишь раз.

- Привет, Модя! Глаза у тебя какие-то хитрые - опять нашкодил? - сказала мама. "(Как в воду глядит, ведьма!) Нет, нет, что ты, мама, я примерный кот, не волнуйся... Ты лучше покажи, что у тебя в сумке".

- Вальдемар, смотри, кого я нашла. Чуть не сбила его - прыгнул мне прямо под машину, камикадзе! - сказала мама, доставая грязный комочек шерсти (чуть больше тех, что Модест выплевывал порой).

"Этого еще не хватало - кот! Зачем вам еще один кот?" - мысленно вопрошал шокированный Модест.

- Давай его выходим и отдадим в добрые руки.

- Милая, он не найдет рук, добрее твоих, - ответил дипломатично Вальдемар.

"Подлизывается, хитрец! Тебе-то это зачем, ты ничего не разбил!" - думал Модест, улыбаясь про себя. - "Или тоже нашкодил?"

Вдруг, совсем неожиданно, комочек рыжей шерсти ожил, и забытый котом и хозяевами (хотя, кто хозяин в этом доме - это еще большой вопрос), нисколько не огорченный отсутствием внимания к своей персоне, весело выкрикнул:

- Привет, Братия-Во-Христе. Будем знакомы!

Модест не сразу отреагировал, он все еще думал, в чем же провинился этот святой человек - Вальдемар. Но теперь он увидел, кто говорит. Это оказался маленький, довольно наглый котенок. Ему было несколько месяцев - тот возраст, когда кот уже наделен разумением и энергией, но еще не дошел до прославленной инертной кошачьей мудрости.

- Простите, молодой человек, что вы сказали?

- Я не человек, я кот. Как и ты. Братия зовет меня Шнут.

"Господи, что за дурацкое имя! Он хоть сам-то понимает, что короткие односложные имена, звучащие как плевок - атрибут невоспитанного общества?" - Модест пустился в пространные классовые размышления о номенклатурном невежестве. Потом, сощурив глаза, надменно спросил:

- "Шнут"? Что это за имя такое?

- А что? Коротко и ясно - у нас в братии с этим не церемонятся.

"Да у вас там ни с чем не церемонятся: будь то имя или образование..." - подумал Модест, но сказал совсем другое:

- Да что это за "братия" такая?

- "Братия-Во-Христе" - это наша банда.

"Опять Христос! Да как они не поймут, что некультурно пихать его везде, где только можно. О, блаженны те, кто в жизни не напишет о тебе ни строчки..." - Модест опять отвлекся, но со стороны это было не заметно - он соображал быстро и сразу же спросил с некоторым притворным удивлением и порицанием:

- Да ты еще и бандит?!

- Ну, есть немножко, ха!

"Еще и гордится этим. Восхищение воровской философией - это низко!" - Модесту, в принципе, уже все стало понятно, но, тем не менее, он спросил для проформы:

- Да кто вообще такое неподходящее название придумал для банды?

- Есть у нас один эрудист - он и не такие словечки знает, ха!

"Ну, все понятно, о чем с ним спорить?" - Модест решил поправить его, осознавая всю тщетность этого побуждения (Модест вообще любил осознавать и ощущать "тщетность"):

- "Эрудит", может быть?

- Может быть, я не в курсе. Ты лучше, покажи, где тут у вас жрачка.

"Ха, этого еще не хватало!" - подумал Модест и вспылил:

- Ты на мою еду не заглядывайся! Не в коня корм...

- А я и не конь, я кот. Мы это уже проходили, помнишь, Модя?

Это уже было вне всяких границ: мало того, что какой-то оборванец стоит тут и разговаривает, так он еще и спорит, буквально воспринимая поговорку, и фамильярно обзывается.

- Какой я тебе Модя? Меня зовут Модест! - сказал он, чуть не прибавив "Великий и Ужасный".

Видимо, кот с такой гордостью произнес свое имя, что даже незатейливый котенок почувствовал его сакральный смысл.

- А что твое имя значит?

- Ну... "Модест" в переводе с латинского означает "скромный".

- Я смотрю, в вашей банде, тоже долго над именами не думают, ха!

"Что за мерзкие, самодовольные смешки в конце каждой фразы?" - Модест терял терпение, но воспитание не позволяло ему окончательно сорваться.

- Что?! Да даже у Дюма был Модест! Модест Горанфло. Это классика, а не какой-нибудь "Шмут".

- Шнут!

- Шкет!

Ну вот, коты пустились в односложную перебранку короткими словами. Слово "Шкет" что-то напомнило котенку, и он мечтательно произнес:

- Паштет... Ел его однажды...

Модест, вспомнив Дюма и классику, успокоился - негоже впадать в истерику по каждой мелочи. Нужно брать пример с хитроумных, лицемерных французов опасного двора Генриха III. Модесту пришла в голову замечательная идея, как изменить имя своего подопечного так, чтобы и произносить было приятно, и скрытый смысл имелся:

- Может, я буду называть тебя Шико, а не Шнут? Горанфло и Шико - чуешь?

- Единственное, что я чую, это колбасу у вас на кухне. Я пошел.

Модест был в шоке, не прошло и пары минут, а этот наглец уже без спроса пошел выпрашивать колбасу - и ведь дадут, сердобольные! Надо его остановить...

Прошло несколько месяцев (во сне)...

- Модест, просыпайся! Они задумали неведомое! - кричал Шнут, расталкивая инертное скромное тело. Спал этот интеллигент как шахтер. - Или, наверное, не неведомое, а немыслимое - я не знаю, как сказать. Да просыпайся же ты, туша!

- Жарить... не тушить... - бурчал гурман сквозь сон, пуская слюни. Не удивительно, что такие не пережили революцию и проснулись слишком поздно.

- Надо бежать, дурень, нас предали!

- Предали? - вскричал мигом очнувшийся Модест - ему, наверное, как раз снилось, как Жак Клеман ударил его ножом, прямо в нежное розовое брюхо.

- Эти изуверы сейчас решают, от кого из нас избавиться!

- Что, о чем ты?

- Я проходил мимо их спальни и услышал, как мама сказала: "Надо от какого-нибудь из них избавиться - квартира маленькая, места мало". А Вальдемар ответил: "Даже не знаю, жалко как-то: я к ним так привык". Мама сказала (это она наводит смуту, уж я-то знаю): "Подумаешь, привык. Сколько от них хлопот, а пользы никакой! Короче, это не обсуждается, надо только решить от какого именно избавиться: от старого или от маленького?".

- И кого они выбрали? - спросил Модест, стараясь выглядеть безучастным, как будто он был уверен, что решили оставить его. На самом деле он почувствовал такую боль, какой не почувствовал, наверное, и раненый французский король, Понтий Пилат средневековой Франции, не решавшийся казнить гугенотов.

- Не знаю... Да какая разница?! Это предательство, и мы должны уходить. Немедленно. Это закон улиц!

- Куда уходить?

- Как куда? На эти самые улицы! Пойдем в банду, там нам помогут.

- А зачем уходить двоим, если одного все равно выгонят? К тому же, может они передумают: утро вечера мудренее.

- Опять ты со своими поговорками! Нельзя быть таким малодушным при твоей-то полнокровности!

- Ну не знаю, я как-то не очень приспособлен для такой жизни...

- Зато представь, как там будет интересно. Засиделся я на вольных хлебах, надо и меру знать. - Шнут пестрил поговорками, как Санчо Панса, на которого он был похож во всем, кроме того, что был худым (толстым в данном случае был Дон Кихот).

Коты спорили всю ночь. В итоге юность, азарт и чувство обиженной гордости взяли верх над осторожностью, мудростью и притягательными свойствами зоны комфорта. Под утро они выпрыгнули в форточку, спустились по пожарной лестнице и пошли куда глаза глядят...

Коты этого уже не видели, но видел я. Через два дня, Вальдемар и Марина подали в газету два объявления: "Пропали два прекрасных кота, большое вознаграждение" и "Продается маленький телевизор, 14 дюймов".

Странно, именно этих двух котов я и видел на улице осенью, год назад.

Следующая глава