Глава 8 - Мусор

5:00. Мусоровоз, как вор, пока все спят, забирает отходы группы людей, которых объединяют только несущие стены, лестницы и двери. Мои соседи не приветствуют мой образ жизни, а я не приветствую их, когда мы случайно встречаемся на ничейной земле - лестничной площадке подъезда.

Странно, сколько мусора мы производим, не замечая этого. Кажется, что главным достижением цивилизации стали мусоровозы-невидимки - акведуки нового Рима.

А я сижу и пишу какую-то статью для издательства, от которой откажусь сразу после финального слова, вложив генотип кукушки в бесполезный набор слов. Что там говорил Калибан про оправдание восхищения бесполезными вещами? Как удобно: никто не найдет меня по имени моих деяний, я буду недоступен для демонов-критиков, ищущих и находящих незадачливых людей, у которых только одно имя.

Пока я не поставил свою подпись, я - альфа и омега, грузовичок-невидимка, подбирающий на свалке никому не нужные слова, вычищающий их до антикварного блеска и выдающий за свои собственные.

Эту статью нужно сдавать завтра (то есть уже сегодня). Простите, но я не могу разделять дни по условному признаку (23:59 - еще сегодня, а через две минуты, в 00:01 - уже завтра). Мне нужно, чтобы потемнело и посветлело: тогда я вижу, кое-что изменилось. "Утро вечера мудренее" (другими словами "завтра мудрее, чем сегодня"), а я не верю в мудрость, приходящую за две минуты, вы уж извините.

Было бы символично, если бы я отправил статью во время кражи мусора, но я не успел: грузовичок поехал к соседнему дому. Я встал, отошел от стола, приблизился к окну, немного отодвинул занавеску и посмотрел на улицу. Черные монахи на своих местах. Эх, если бы они могли говорить честно и красиво?

Как я завидую (и даже подражаю) их монотонному труду (не бродяжничеству, конечно же). Я тоже пишу в два этапа, которые я называю "Буря" и "Штиль".

"Буря" подразумевает чистое творчество, не зависящее от внешних факторов и обстоятельств. Этот этап очень скоротечный и должен быть использован наиболее продуктивно, без промедлений. Если вам в голову внезапно пришла идея, вы должны все бросить и срочно записать ее: достать из нагрудного кармана (того, что ближе к сердцу) маленький блокнот с привязанной ручкой и писать, писать, черкать, вырывать страницы и вообще быть беспощадным и самокритичным уроборосом (но не замыкающимся в себе).

И вот, проходит минута или две, вдохновение давно исчезло, а вы стоите с записной книжкой, как следователь. Вы начеркали приблизительный фоторобот вашей мысли, обвели мелом ее изменчивые контуры и начертили схему места преступления против литературы. Теперь вам предстоит кропотливое расследование, поиск улик и фактов, опрос свидетелей и подозреваемых. Этот этап можно назвать "Штиль": вы не знаете, когда и куда подует ветер. Нужно терпеливо ждать, пытаясь взглянуть на обычные вещи под необычным углом.

И какой-нибудь сон в руку с кровообращением, нарушенным тяжелой головой, преклоненной на эту самую руку, вдруг разбудит вас. Вы вскочите, ударитесь головой о полку и выкрикните: "Энигма!" или "Эврика!". Проснувшись, вы аккуратно запишите свой сон, но не на бумагу, а на более ликвидный носитель, соблюдая правила правописания, ломая законы жанра, не нарушая, тем не менее, законы страны, случайно выбранной при рождении и ставшей любимой де-факто. Не стоит также при этом выходить за рамки цензуры (личный совет).

Я еще раз посмотрел на монахов и представил, как какой-нибудь толстый послушник сидит за своей партой и тщательно переписывает и перерисовывает буквы и миниатюры из одной книги в другую. И его абсолютно ничто не волнует: он пишет книгу, а видит фигу (инжир, смоковницу), которая будет на обед. Его ничто не отвлекает от этого важного занятия: ни сомнение, ни творческий кризис, ни ограниченность словарного запаса и патологическая неспособность придумать неожиданный поворот сюжета. Все, что его отрывает периодически от работы, это: бдения, утрени и вечерни (ну и фиги, само собой).

Мне стало тошно, я зашторился от окружающего мира и вернулся к станку. Нужно дописать эту чертову статью, хоть как-нибудь, хоть для галочки. К сожалению, нельзя просто увеличить кегль, как делают некоторые хитрые школьники: у меня квота в число символов с пробелами.

Точно! Нужно вставить диалоги и сделать пометку: "число символов считать по хардкору (ГОСТ Р 7.0.3-2006)". То есть диалоги, конечно, просто так вставить не получится: это все-таки почти научная статья... Но можно собрать их из цитат и монологов, чтобы ученые как бы спорили друг с другом сквозь пространственно-временные преграды (а также преодолевая личную неприязнь).

Только боюсь, ничего не выйдет. Надо быть честным, а не то стану монахом, сломанным копиром, выброшенным на периферию жизни.

Я вернулся, взял себя в руки и дописал статью. Потом с чувством выполненного долга и сопутствующей этому чувству радостью, я вздумал безобидно подшутить над несчастными монахами.

Набрав на компьютере одну строчку, я распечатал ее, скомкал листок, открыл окно и начал прицеливаться в тонзуру одиноко сидящего монаха (двух других я в этот момент не видел). Уже рассвело, и он смог бы прочитать то, что написано на листке бумаги. Но я подумал, что он, возможно, и не догадается его развернуть.

Я вновь сел за компьютер, скопировал эту же строчку много раз, чтобы она занимала всю страницу с обеих сторон. Напечатал, вновь начал прицеливаться в тонзуру, но опять засомневался: предполагаемый автор послания не мог быть таким многословным и не стал бы опускаться до самокопирования, даже чтобы быть услышанным (прочитанным).

Я выбросил второй вариант в квартиру, а первый - на улицу, почти попав в монаха, сидящего на коробке рядом с тлеющими углями костра. Он поежился, по-черепашьи втянул голову в шею и медленно подобрал комок бумаги, отлетевший от него и упавший на землю.

Он не стал разворачивать его и швырнул в костер. Я захотел бросить еще один, но вспомнил про гордость предполагаемого автора. Шутка не удалась...

Но вдруг горящий комок бумаги выкатился из огня прямо к ногам монаха. Кто знает, может, таким образом материализовалась моя идея, и предполагаемый отправитель сообщения стал реальным и повлиял на ход событий?

Наверное, монах удивленно посмотрел на скомканную бумажку - эдакое послание с неба - потушил ее и развернул. Там было написано: "Я вами крайне недоволен. Бог."

Я отсчитал две секунды с того момента как монах начал читать, и спрятался за занавеску. Я не видел, но должно быть, он после прочтения посмотрел наверх. Хотел бы я взглянуть в этот момент на его лицо.

Внезапно мне стало немного стыдно, и я даже захотел бросить еще одну бумажку со словами: "Извини, я погорячился. Бог." Но подумав, что от этого мне не станет легче, решил ничего не делать. Лучше я дам ему немного денежек в следующий раз.

А может, на купюре написать слова извинения? Нет, тогда он узнает, что это я регулярно подшучиваю над монахами. Не стоит их злить, вдруг это они защищают мой дом от демонов? Ведь только дома я чувствую себя хорошо...

Да, кстати, я не выкидываю мусор в окно, как вам могло показаться. Этот случай - исключение: я выстрелил, образно говоря, из пневматики в "пневматика". Никто после войны гильзы не считает. Их подбирают дети, а неразорвавшиеся патроны хранят в холодильнике, чтобы не бабахнуло раньше времени. А время, видимо, настанет.

Монахи бы сказали, что придет спаситель, и мертвые встанут из земли. Не буду их разочаровывать, но по-моему, из земли можно будет извлечь только легион вечных гильз, которые сами хоть и из цветных металлов, но могут мгновенно лишить свою жертву всех цветов и красок, подарив вместо них цветы и венки. А еще в земле очень много мусора.

Ровно в 7:00 я пунктуально отправил статью в "Эскудо" и попытался уснуть. Не получилось, и в попытке избавиться от лишней энергии, я решил что-нибудь почитать. Взяв с журнального столика рукопись - первую главу книги "Бог из машины времени", я начал читать то, что написала та странная девушка с татуировками.

Я читал и читал, но все время думал, как бы исправить и изменить то, что уже написано: как будто это моя книга, а не ее. И я решил попробовать написать свою версию завтра, то есть, простите, уже сегодня.

Следующая глава