Притча о зависти

Жил как-то один человек, который потом умер, жил просто и праведно, в некоем трусливом благочестии. В своих самых жутких кошмарах не мог этот человек и помыслить, а тем более представить, что сотворяет зло. Он всего лишь хотел, чтобы его не беспокоили, и сам никого не трогал в ответ. Человек этот был слаб, однако в том и заключалась его сила. Поэтому смерть, застав его спящим, проявила милосердие и забрала с собой тихо-тихо, не разбудив.

И вот, проснувшись не в той постели, в которой он засыпал, человек этот совсем не испугался того, что увидел - света старого доброго солнца и милого выражения незнакомого, но такого узнаваемого лица. Пожалуй, это было самое знаменитое в мире лицо, овеянное немеркнущей славой.

Человеку всего лишь задали несколько вопросов, на которые и отвечать-то не было нужды: столь ясно теперь видели окружающие его чистую душу, с такой радостью он демонстрировал им свои добродетели, замеченные хоть и поздно, но зато истинными ценителями.

Его судили трое, ведь только трое могут судить честно и непредвзято. Суд шел в полном соответствии с благочестивыми ожиданиями человека. Только несколько раз покрывался испариной он от ряда мелких пороков своих, стыдливо пряча глаза, когда доходила очередь о них говорить. Но судьи даже не взглянули на черные пятнышки его духа, никому не навредившие, а значит, и не имевшие веса вовсе.

И человек выиграл процесс, попав в малую комнату привычных размеров, ровно в такую, какую имел при жизни. Пол, стены и потолок ее представлялись бесконечным небом, утопающим в облаках и солнечных бликах. Можно было сделать тысячу мысленных шагов, не сдвинувшись с места. Со всех шести сторон от его нового обиталища чувствовалось присутствие соседей, таких же светлых душ, аура которых иногда маячила сквозь невидимые стены. Номер комнаты был длинным как сама вселенная и заканчивался цифрами шестьсот тридцать шесть.

Теперь все было прекрасно, теперь-то можно было отдохнуть, отоспаться за все бессонные ночи жизни. Но как только человек преклонил свою голову, сверху раздался шум. Душа, живущая по соседству, радовалась и плясала, пела и кричала, да так, что призрачные стены ходили ходуном.

Человек лишь улыбнулся и попытался убедить себя, будто ему это совершенно не мешает. "Пусть радуются и веселятся, я счастлив за них!" - подумал он, но не поверил сам себе. Шум не прекращался ни на секунду, и сон не шел. Через какое-то время от прежнего благодушия не осталось и следа.

И вот, скромный обитатель комнаты, забывший свое прежнее имя и называющий себя просто Шестьсот тридцать шестым, измученный нежеланным соседством, предстал перед Первым из трех судей.

Тот сидел на своем воздушном троне и ничего не делал. Вся вселенная кружила вокруг его величия, и не было необходимости вмешиваться в ее естественный бег. Проситель приблизился и, заметив обращенные к нему добрые глаза, сказал:

"Я пришел пожаловаться на того, кто обитает над моей головой. Я не вижу его душу, но шум, издаваемый им, не дает мне покоя..."

Тут человеку стало не по себе, ибо почувствовал он, что совершает нечто предосудительное. Однако нежный взгляд судьи разрешил ему продолжать.

"Неужели не заслужил я мира? Скажи мне, кто таков мой сосед?" - спросил Шестьсот тридцать шестой Первого. "Раскаявшийся убийца", - ответил Первый на первый заданный ему вопрос.

"Убийца?" - пронеслось нехорошее словно в уме человека. Он унес этот неожиданный ответ в свою крошечную, но бесконечную комнату, чтобы обдумать все в тишине и спокойствии.

Однако тишины он там не нашел. Сосед, теперь уже не бестелесный дух, а некий убийца, веселился и радовался так, что невидимые стены трещали по невидимым швам. Да если бы то был марш светлых воинов, в миллионный раз побеждающих разрозненные боевые порядки Наипадшего, или шум стройки, возводящей хрустальные дворцы в небесах, да пусть бы и рокот целестиальных типографских станков, печатающих Добрую Книгу - все это можно было б понять... Но радость убийцы, хоть и раскаявшегося...!

На следующий день (то есть в тот миг, когда его метавшийся разум успокоился) Шестьсот тридцать шестой отправился к Первому, чтобы задать второй вопрос. Ему почему-то казалось, что их всего будет три. Стараясь понять и простить своего соседа, он намерен был выяснить мотивы того. "Ведь в определенных случаях и убийство может быть дозволено и оправдано, так?" - думал он по дороге, даже и не заметив, как с оказался с этими мыслями на очередной аудиенции.

Первый сидел на троне и делал ангелов. Поворачивая зеркала нужным образом, он создавал их душу, а затем, зачерпнув горсть ватных облаков, укутывал этот бесформенный свет (всегда отраженный и никогда прямой!) в новые, сверкающие безупречностью тела.

"А кого он... ну, того... убил?" - спросил Шестьсот тридцать шестой, чувствуя, что все-таки сует нос не в свое дело. "Подонка, с его слов..." - ответил Первый на второй заданный ему вопрос.

"Подонка, подонка..." - шагая из одного угла своей комнаты в три других по очереди, размышлял человек. "Подонок - это человек, судя по названию, опустившийся на самое дно. Но плох ли такой человек, зол ли? Нищий оборванец, выпрашивающий еду, старая женщина, торгующая телом, пьяница, ворующий у собственных детей - все они подонки, но уж точно не хуже черт-те что возомнившего о себе убийцы!"

Так крикнула его душа, беззвучная и немая, а облака вокруг комнаты сгустились слегка, свернувшись в бараний рог.

Прошло время, каждое утро наполняя чашу терпения Шестьсот тридцать шестого по одной капельке росы. Шум сверху не прекращался, радость убийцы, пусть и бывшего, сводила его с ума. Набравшись смелости, отправился он к Первому на решительный разговор.

Первый сидел на троне и гладил животных. Все они подходили к нему парами, садились на колени (даже слоны!) и получали свою порцию доброты. Проситель приблизился на расстояние, с которого его было бы слышно, и смело взглянул в сияющее лицо.

"Вот мой последний вопрос: зачем жить праведно, если можно нагрешить и раскаяться?" - спросил Шестьсот тридцать шестой, и на душе его, хоть он и сам был душой, стало немного легче.

Первый, почесав бородку и призадумавшись, ответил: "Мой сын пишет прекрасные притчи и, кажется, у него что-то было на этот счет... Я прикажу прислать тебе Книгу в номер..."

"В номер?!" - вскричал Шестьсот какой-то там, забыв все нормы приличия, - "Я и есть номер!" Своим криком он распугал даже ангелов, которые, словно птицы в клетке, стали кружить и биться о ватные стены.

"Да ты завистлив!" - сказал Первый, и его громовой голос потряс своды и души. Через мгновение он продолжил более сдержанно: "Зависть - это одна из тех веревок, на которых мы спускаем наших обитателей в бездну. Ибо с самой высокой вершины любая дорога ведет вниз. Если ты жаждешь движения, если душа твоя не может умиротвориться даже здесь, в окружении ангелов и облаков, так ступай прочь, потому что здесь нет Справедливости, здесь лишь Покой..."

В это мгновение пол под завистником расступился, сбросив в бездонную пропасть не бывшую некогда невесомой душу, а самое настоящее тело. От страха оно потеряло сознание, и было то хорошо.

(Автор: Казимир Либанов)

Другая притча