пока головоломки Вселенной будоражат умы и сердца людей,
пока творческая мысль неустанно озаряет разум человека
- мы существуем.
1. Возвращение домой.
Дом - единственное место,
где тебя всегда ждут
"Когда-то был мир на Земле. И мир этот был животворящей и исцеляющей силой, что дарует человеку такое искомое и уже забытое чувство защищенности, уюта и покоя. Когда-то люди любили Все и были любимы Всем. Когда-то женщина была беспредельно желанным центром Рая, а мужчина Вселенским огненным кольцом, что пронизывает насквозь и в то же время бережно окутывает сладострастную, благоухающую и вечно созидающую сердцевину. Именно тогда человек знал и ощущал всем своим великим и развитым сердцем, что жизнь прекрасна, цветуща и изобильна. Человек понимал и осознавал свою цель: жить в счастье, радости, гармонии и любви и проносил это осознание через всю свою жизнь, притворяя в Божественную реальность. Человек умирал по собственной воле, только от избытка, наконец-то познав и пересытившись всеми прикрасами земного существования. Но это было тогда..."
Стук в дверь оборвал мои мысли и вернул в нашу реальность. Машинально, не осознавая своих действий, я отложила в сторону ... и прикрыла ее коробкой. Дверь отварилась, на пороге появилась женщина, на вид лет шестидесяти, не более, некрасивая, можно сказать страшная. Маленькие глазки, посаженные близко к переносице, как две ядовитые волчьи ягоды, прищурившись, смотрели на меня, вопрошая: "Ты кто такая?" В руках у нее была старая, затертая до брезгливости грязными пальцами, трость. Глядя на странную палку в ее корявых руках, я почувствовала, как смердящий запах старости, проникая через мой чувственный нос, просачивается все дальше и дальше, в самую глубь моего тела, вот-вот касаясь... Стоп!
Нет, мой дорогой читатель, это был не запах предков, не запах великих традиций и истории, а это был запах застоявшейся, завонявшейся воды, которую пришло время обновить.
- Кто вы милочка? Что вы здесь делаете? - пропевая вяжуще каждое слово, спросила незнакомка.
В голове спонтанно возник смелый ответ, который я, конечно же, оставила при себе: "Хотела бы и я знать, а вы что тут делаете?" Но, сжав волю в кулак, я мило, впрочем как всегда, улыбнулась:
- Я внучка бабы Шуры. Вот разгребаю завалы. А вы, простите?..
- Соседка, - женщина посмотрела пронзительным, недобрым взглядом старухи. О Боже, это была настоящая старуха, которая катала свои звериные глаза по всему моему телу. Мне стало не по себе.
- У нее была внучка? - наступательно, сверкая глазами, продолжала старуха.
- Не была. Я есть! - смущенно ответила я.
- Так это теперь ваш дом? Хм...и все что в нем... И надолго ли к нам? Почему ты одна, дитя? А кстати, милая, где ваша матушка, как звать ее? Из какого края будете?
Странная женщина не давала мне открыть рот.
"Какая наглая и любопытная донельзя тетка", - подумала я и, стараясь не показывать свое нарастающее раздражение, любезно, как мне казалось, ответила, как только она мне это позволила:
- Извините меня ради Бога, я только с дороги, а еще столько всего сделать надо, да и спать хочется лечь в чистоте.
- А ты чистюля, однако!
Женщина ухмыльнулась и, хлопнув дверью, вышла из дома. Ее покатая сгорбленная спина, короткая, скорее отсутствующая, шея и палка крюк вызвали в моей голове образ из детских сказок: "баба Яга - точно она". Неприятная дрожь охватила мое тело. Я рассеяно что-то выронила из рук, недоумевая: "Что это сейчас было? Откуда взялась эта тетка, свалившаяся наголову?" Но, откинув смутные мысли в сторону, я продолжала наводить порядок в моем доме, моем собственном доме, моем собственном укромном уголке, где никто меня не тронет и больше никогда не обидит.
Мне досталась от бабушки ветхая беленая украинская хата, уже просевшая к земле под долгим гнетом земных лет. Такая старенькая и такая родненькая, любимая хатка, в которой я провела лучшие годы своего светлого детства. Когда-то бабушка и ее волшебный сказочный мир пленили меня окончательно и бесповоротно. Царство грез, цветов, трав и грибов, чистейших ароматов, диковинных вещей, завораживающих историй о некой Великой ключнице, когда-то обитавшей в этих местах, дурманили мое уставшее и измученное городской жизнью сознание, даруя надежду на благополучный исход, принося уверенность в существовании Чуда: "Все будет хорошо! Все будет!"
Прибывая в таком приподнятом, чарующем настроении, воображая в своей голове истории Гогольских сказок, я и не заметила, как быстро пролетело время. Было уже темно, когда я закончила. Солнце село. Липкое и влажное от труда тело с нетерпением ожидало омовения прохладным струящимся душем, которого, как уже догадался мой дорогой читатель, в моей обители не было. Накинув легкий атласный халатик и перекинув через плечо полотенце, я пошла на пруд. Тихий летний воздух успокаивал, я шла медленно, наслаждаясь чистотой обновляющих мою душу вдохов и выдохов. Я искупалась. Не вытираясь, накинула халат. Чистая и легкая я возвращалась домой, к себе домой, навстречу новой жизни.
Боже, как же хорошо: чисто, уютно, тепло. Как я люблю эти состояния: когда после долгой, тщательной уборки, немного притомясь, ты, наконец-то, такая чистая и свежая, ложишься на хрустящую постель, и твоя душа ликует: "Покой!" - вот она чистка души. Я уложила голову на белую, мягко-утопающую подушку и уснула сладким сном: "... цветы, трава, лес, пение птиц... я иду по лесу, такому родному и знакомому, вытоптанная тропинка стелется все дальше и дальше... Я босая, ступням тепло и приятно. Ощущение свободы, поднимаясь с ног все выше и выше, кружит мне голову. Сосны, мои сосны! Запах хвои окутал меня, насыщая жизнью и радостью. Я вышла на поляну. О, чудо открылось моим глазам! Посреди поляны стояло дерево. Отливая золотом, старое древо светилось, распространяя свои лучи по кругу. Вот один из лучей коснулся меня, как бы приветствуя, и ускользнул... сзади... послышался шорох... кто-то еще здесь... не вижу... хм... не могу понять... не помню... Сладко..."
2. Теплая встреча
Добро - одна из ипостасей Бога,
истинного и любящего
Утором я проснулась рано. Красный горизонт еще горел заревом. Открыв окно, я втянула в себя чистейший прохладный воздух и со всхлипыванием выдохнула: "Свежесть! Красота!"
Умывшись, одевшись и допив последнюю бутылку воды, я решила совершить обход моих владений. К тому же надо было купить продукты и разузнать, где тут что находится - как-никак, я здесь не была уже целых двадцать лет. Раздался звонок - мамочка. Я взяла трубку:
- Привет, мам, только проснулась... хорошо... мам, у меня все хорошо... не надо приезжать, не волнуйся... пожалуйста, я хочу побыть одна, все будет хорошо! Мамуль, все хорошо... и я целую, вечером позвоню.
День прошел чудесно. Августовское солнце грело ласково, нежно успокаивая мои раскаленные нервы. Я купила продукты в единственном магазине, который здесь был, и побрела домой размерено, не спеша, наслаждаясь тишиной и покоем. Деревенька почти не изменилась, все по-прежнему, только вот хаты поизносились, обезжизнелись. Цветов стало меньше, зелень не такая сочная, пруд камышом зарос - нет красок, нет яркости, заброшенные избушки утомляют взор. Молодежь уезжает из сел - жизнь, сила утекает! Но, вдохнув пьянящий аромат чистоты, я откинула в сторону грустные мысли и сказала себе: "Все хорошо. Все будет хорошо!"
Я подошла к своим владениям. Моя земля в сорок соток была окружена стареньким, покошенным, некогда зеленым забором. Скрипучая калитка отварилась, и я зашла домой. Перед моими глазами появилась маленькая одинокая землянка, поросшая травой. Справа от нее стоял заброшенный колодец, забывший уже, наверное, прикосновение людских рук и теплоту человеческой жажды. Недалеко от колодца рос старый, перекрученный дуб, укрывая своей мохнатой кроной деревянный столик с лавочками по бокам. Слева были заросли кустарников: малины, смородины, крыжовника... - все вперемешку, где что конкретно и не поймешь уже. Повернув за дом, я увидела огромное пустое поле, которое когда-то пестрило яркостью красок и где когда-то собирали богатейший урожай. А шелковица? Где же моя любимая шелковица - чудо-ягода, которой я никогда не могла насытиться, затекая часами на дереве, ублажая свой запачканный бардовый рот? Ах... срубили...
- Добрый день! - окликнул меня добрый незнакомый голос.
- Добрый, - обернувшись, ответила я и увидела бабу Надю, старенькую уже, но все еще по-прежнему добрую бабу Надю. Ее мудрые, очень светлые, может быть выжженные солнцем, может быть высветленные жизненным опытом, глаза излучали Великое Добро, в полном смысле этого слова. Всегда веселая и мягкая, теплая и уютная, готовая всех обнять и приголубить, накормить и утешить, никогда ни на что не жалующаяся женщина стояла и улыбалась, готовая в любую секунду раскрыть свои объятия и принять. - Баб Надь, здравствуйте! Не узнаете?
- Щур... Лесь, ты? - еще шире растянувшись в улыбке, баба Надя открыла свои объятия.
- Я, баб Надь.
Мы обнялись, поцеловались, и в эту минуту я почувствовала ту самую защищенность и умиротворенность, как в детстве.
- Точно, Шурка в молодости, гляди, совсем на нее похожа стала.
- Ага, мама тоже говорит.
- А ты здесь, какими судьбами, в отпуск, наверное, приехала? И чего тебя к нам принесло? Все отсюда, ты сюда.
- Хорошо здесь, тихо, спокойно. Отдохну, сил наберусь, заодно дела бумажные улажу.
- По хате?
- Ага.
- Вы тут давно не появлялись, как Шурку забрали, так я мамку твою и не видела. Лет десять прошло, точно.
- Двенадцать, - улыбаясь, поправила я. - Все некогда, все в бегах, все куда-то спешим. Зачем, для чего? Никто не знает. А вы-то как сами, Баб Надь?
- Потихоньку, ноги двигаются и хорошо. Здоровья бы побольше, а так, все у нас есть, что нам еще надо. Танька моя замуж вышла, наконец-то, характер ее знаешь, тот еще. Через две недели приезжает с мужем и дочей - вот и встретимся, посидим, побалакаем.
- Конечно, встретимся, посидим, поболтаем.
Увлеченно разговаривая и обмениваясь новостями, мы дошли до ее калитки, попрощались, и я снова ее обняла, такую маленькую, хрупкую и беззащитную, совсем как дитя.
Слезы сами наворачивались из глаз по пути домой. Понимая, что меня сейчас никто не увидит и никого это не заденет, я дала волю чувствам. Слезы текли рекой по моим красным воспаленным щекам, унося всю горечь, всю боль, все обиды. Неожиданно для себя я громко рассмеялась и, хлюпнув носом, наконец-то выдохнула кульминацию радостных и счастливых мыслей: я вспоминала детство, мое счастливое, беззаботное детство.
Родилась я на Крайнем Севере, куда родители приехали по распределению из благоухающей, цветущей Украины. Папа был романтиком, любил путешествия и этот дикий, холодный край на краю земли. Мама?.. Мама любила папу и ... его мечту. Многонациональный радушный край, в котором я родилась, и куда по воле судьбе съезжались оторванные о родного гнездышка представители разных сторон света, с ранних лет лелеял во мне терпимость и доброту. Каждое лето я проводила в деревни у бабушки, на солнечном теплом материке среди душистых трав, зеленых водоемов и разноцветных садов. Зимой же, вдоволь купалась в вольных просторах свободы и северной широты: кувыркалась в двухэтажных сугробах, сражалась со стихиями ветров и слушала завывающую колыбельную дальневосточной метели. Папа погиб... на пасху, не дожив трех месяцев до моего шестнадцатилетия. Но это уже совсем другая история.
Я выросла в очень хорошей и крепкой семье, основу которой составляла свобода, дружба и любовь. Дорогой читатель, я дитя любви! Конечно, я осознала это не сразу, спустя многие годы. Но тогда, в детстве, чувствуя себя особенно защищенной, удачливой и любимой, я знала, что кто-то или что-то меня бережет. Оберег, который мне подарили родители при моем зачатии, я носила глубоко в своем сердце и ношу до сих пор, ощущая свою особенность и уникальность. Я была не похожа на других и даже противопоставляла себя другим, но при этом знала о своем единстве с ветром, водой, ночной тишиной, с цветущей яблоней и плакучей ивой, радугой и дождем. Когда-то я думала, что это игра детского воображения и пытливого юного ума рисует сказочные голографические картинки, в которых я разговаривала и обнималась с ласковым ветром, смеялась вместе с дождем, щекотала густые усы камышам. Теперь-то, я точно знаю, что стихии, с которыми переплетено все мое сущее, уже тогда будили в моем маленьком девичьем теле великое женское начало. Как сейчас помню:
"...я стаю босая на прогретой, как парное молоко, земле; шутливый ветерок раздувает длинные каштановые волосы, пытаясь заглянуть мне в лицо; я разговариваю с ним, я слышу его. Мне приятно его общение, его прикосновение. Вот пошел дождь, прохладный свежий дождь, словно глоток холодной воды, что утоляет мучительную жажду тела - мурашки покрыли наготу. Мне хорошо и весело. Летний, радужный дождь смеется вместе со мной. Я слышу его смех, я действительно слышу его смех. Длинные, тяжелые от воды волосы ниспадают на маленькие ангельские плечики, по лицу скатываются кристальные капли, освежая и орошая мое чистое лицо. Я такая еще маленькая, но уже точно знаю (не осознанно, нет - интуитивно) свои чарующие силы.
- А ну, хватит мечтать, побежали! - толпа детворы пронеслась мимо меня, сшибая все на своем пути.
- Тань, вы куда? - выпучив глаза, спросила я
- На ставок*, теть Валь разрешила с ее кладки* попрыгать. Ты идешь?
- Конечно.
- Побежали-и-и-и!
Теплая летняя вода отливала прудной зеленцой, будоражила пытливый детским разум и, в тоже время омывала, успокаивая еще пока большие детские сердца. Детвора резвилась, дурачилась, кричала, плескаясь в воде. Одни крутили сальто, подбрасывая друг друга в воду, другие сигали с лодки, третьи - с разбега с мостика. Шум и гам стоял на берегу, распространяя в округе живую молодильную радость. Я в который раз набрала воздуха, зажала нос, закрыла краснючие глаза и с разбега нырнула в воду. Вдруг я почувствовала, как что-то большое и твердое ударилось об мой рот и зубы. Голова звенела, было очень больно.
- Ах ты, вонючка, ты меня ударила! - раздался вопль белокурого мальчика на вид старше меня года на два.
- Я ... я нечаянно, извини, пожалуйста, я не видела.
- Смотреть надо!
- Ой, ну все, хватит, Ярик, как девчонка, - вступилась за меня Танька.
- Вонючка! - Ярик дернул меня за хвост и поплыл к лодке.
Я вышла на берег с намерением повторить неудавшийся прыжок, и вдруг раздался крик: "Сань, лови ее, лови!".
Я мотала головой по сторонам, пытаясь понять, что же делать дальше.
- Леська, тикай, тикай! - закричала Таня.
- Куда? - пожимая плечами, крикнула я в ответ.
Я ринулась вдоль берега до ближайшей знакомой хаты, к бабе Наде, конечно же. Бежала быстро, что есть мочи, падала, поднималась, сбивала коленки (ох уж эти вечно сбитые коленки) пожалилась крапивой, стесала руку веткой, провалилась одной ногой в самодельный капкан, добежала до кукурузы и притаилась перевести дыхание. И вдруг, сзади послышался шорох, кто-то резко и грубо схватил меня за плечи и на ухо крикнул:
- Пух! Попалась!
Я повернулась и увидела Таню.
- Фу, что пугаешь, чуть со страху не умерла. А ты как здесь очутилась?
- Короткий путь. Это же моя территория, забыла... Цы-ы-ы, - Таня приложила указательный палец к губам. - Кто-то здесь есть...
- А, вот они! - и пятеро мальчишек, находившиеся в метрах двух от нас, сломя голову, ринулись в нашу сторону.
- А-а-а-а! - заливаясь смехом, кинулись мы наутек. Не успели мы и оглянуться, как наткнулись на Бабу Надю, стоявшую перед нами с высоко поднятой бровью и руками в боки:
- Ах, вы, бисовы дети! - смеялась вместе с нами баба Надя.
Не обращая внимания, на какие-то еще слова бабуси, буквально сшибая ее с ног, продолжая заливаться живительным смехом, мы забежали в хату.
- Тиши.
- Тань, ты чего?
- Цы-ы-ы... и она подошла к ведру с водой, зачерпнула кувшин и детскую лейку. Тихо, как мышка, подкралась к открытому окну, протянула мне лейку и...
- На тебе, на тебе! Вот вам. Лесь, а ну давай их!
Мы победоносно поливала мальчишек, притаившихся под нашим окном. Мы смеялись, и они смеялись, природа тоже вместе с нами смеялась. Было весело, тепло и уютно. Детский радужный смех витал по всей округе, возрождая жизнь".
Я уже и не помню, когда в последний раз так легко и беззаботно смеялась. Страх и боль отступили. Мысли успокоились. На душе стало свободно.
3. Таинственная незнакомка
Не все то золото, что блестит,
не все то зло, что рычит
Я подошла к дому и ... оторопела. Вчерашняя загадочная незнакомка сидела под дубом, под моим дубом, и сморкалась. Ужас! Меня всю передернуло, электрошок прошел по всему телу и вышел через ноги, заземляя, чтобы я не упала. Не успела я открыть рот...
- Здравствуй, милочка!
- Здравствуйте. Чем могу помочь?
- Мне уже ничем, а вот себе...
- Женщина, извините, как вас зовут? Чего вы хотите?
- Зови меня Шинь.
- Как..? Шинь? - почти раздражительно спросила я, найдя это имя дурацким, впрочем, как и саму беспардонную и надоедливую тетку.
- Да, просто Шинь. Ну, так на чем мы вчера остановились? Может быть в дом меня пригласишь?
- Нет, - непроизвольно вырвался ответ, который, по-видимому, уже давно был наготове. - Извините, я устала, отдыхать буду. Если вам моя помощь не нужна, тогда я пойду.
- Так все таки, м...
- Нет, женщина, простите, Шинь, я устала, и я буду отдыхать, - отрезала я. - Всего доброго!
Я себя не узнавала: обычно я не умею отказывать пожилым людям (тем более в такой форме) и общение с невоспитанными, надоедливыми и чрезчур любопытными старушками всегда обременяло и угнетало меня. Но только не в этот раз!
- И вам того же, - шмыгнув носом, старуха отвернулась и пошла прочь.
Я зашла в дом, уютная прохлада обвилась вокруг моих подкосившихся ног и силой заставила плюхнуться на кровать. Что-то такое было в этой странной женщине, что-то страшное, неприятное, запретное, но все-таки интересное для меня, что-то, к чему меня невероятно влекло. Нервно качаясь на старых скрипучих пружинах кровати, я невольно бросила свой взгляд на стопку писем, лежащих на столе, и небольшую коробку в углу комнаты - как я могла забыть? Вещи, которые вызвали у меня вчера, мягко говоря, огромнейшее недоумение и величайший интерес, но которым я не уделила должного внимания, молча ждали своего часа. Я кинулась к столу, потом к коробке, перерыла кучу предметов: записочек, бумажечек, рукописных листов; перевернула пачку писем, бегло просматривая их содержание, но так не нашла тот самый загадочный текст, на котором вчера внезапно остановилась. Куда я его дела? Я опять нырнула в коробку. Мой взгляд остановился на предмете, который раньше почему-то ускользал от моего внимания. Помешкав некоторое время, я достала старую, очень старую, потертую временем книгу в необыкновенном темном переплете. Обложка была кожаной, твердой ручной выделки. Название книги было вышито белыми шелковыми нитями, мелкими плотными стежками, а заглавная буква в названии была украшена серебряным бисером: "Светлое на темном". Я ее открыла и ... Пух!!! Внезапно открылось окно, и бурей влетел свежий ветер, феерически вздымая и кружа непрошитые страницы книги. В руках осталась одна пыльная обложка.
Наконец-то выйдя из стопора, я кинулась собирать рассыпанные рукописные пазлы, пытаясь собрать воедино то, что я испортила - тщетно. Хотелась плакать. Страницы были не пронумерованы, заглавные буквы отсутствовали, а рукописные - потерты и плохо читались. Учитывая свой ненормальный интерес ко всему старинному, необычному и загадочному - для меня это была трагедия. Вытирая слезы, я сгребла в кучу непослушные листы и небрежно вложила их в переплет. "Все у меня вечно из рук валится", - подумала я и прыгнула на кровать. Я попыталась успокоиться, но воспаленные мысли не давали мне покоя. Я налила себе чай и погрузилась в размышления:
Мне уже тридцать. Нахожусь я в самом разгаре кризиса женской души: "Кто я? Куда иду? Зачем?" Как мне казалось на тот момент: "что-то я запоздала с поиском себя". Вроде бы и возраст - уже метаться поздно, да и дальше идти не хочется - скучно, неинтересно, пресно, бесцельно. Не мое! Да и куда идти - не вижу пути. Туда - куда и все. Туда, где бездна, пропасть, навязанные поведенческие ярлыки "хорошо" - "плохо". Туда, где нет ни малейшего намека на любовь, где человек перестает быть личностью, созданной по образу и подобию Бога, рабски преклоняясь перед ложными ценностями нашей эпохи, забывая об истинном своем предназначении. Да, дорогой читатель, я искренно верю, что у каждого человека, живущего на Земле, у каждого творения во Вселенной есть своя уникальная миссия, воплотив которую, каждый из нас должен наполнить этот мир Божественным многообразием, разноцветностью красок, многоплановостью бытия, которые бы свидетельствовали о бесконечном совершенстве проявленного Абсолюта. Какой контраст: с одной стороны многообразие Абсолюта, обитающее в любви, гармонии и взаимоприятии; а с другой - ограниченность мира, управляемая страхом смерти, примитивными понятиями "хорошо" - "плохо" и властью материальных ценностей. Боже, какой контраст: в мире Абсолюта ты уникальная, своеобразная, полезная и поэтому очень любимая, ценная и нужная клеточка; в мире ограниченной реальности ты раб божий, который чем меньше знает и ощущает - тем лучше, который чем меньше ищет - тем надежней, которого любят только в том случае, если ты делаешь "хорошо" и на "благо" искаженного понятия души, дабы другие искаженные души могли бы упиваться иллюзорным ощущением силы, власти и могущества.
Так вот, мой дорогой читатель, я не хочу быть как все и, честно говоря, сомневаюсь, что и Бог этого хочет. Осознавая это каждой клеточкой своего "Я", мне было ужасно больно за бездарно проживаемые годы. Ощущение некой незавершенности, недосказанности и бессмыслицы разжигало во мне неутолимый интерес к тайнам.
"Что-то не то в этом мире! Что-то не то...", - пробормотала я и закрыла уставшие тяжелые глаза. Сон, убаюкивая меня, унес за собой: "...лес, сосны, поляна, золотое дерево... шорох... шелест травы... дыхание... теплое, нежное дыхание позади меня почти незаметно касается моей спины, плеч, шеи. Я из лесу украдкой наблюдаю за чудо-деревом, зная, что за мной следят. Я продолжаю игру в прятки. Таинственная чарующая сила, не ведающая, что я заметила ее присутствие, ласкала меня своим трепетным дыханием. Я благоухала в объятиях неведомой силы и не хотела просыпаться..."
Меня разбудил звонок сотового телефона, это была мама. Мамочка не дождалась моего обещанного звонка.
- Привет! - зевая, ответила я. - Сплю... Ага, хорошо... Да так, толком ничем, походила, погуляла, подышала. Баб Надю видела, такая маленькая, еще меньше стала... Она тебе тоже привет передает... Звонил? Что хотел?.. А он что?.. А ты что?.. Мам, пожалуйста, не говори ему, где я. Я тебя прошу... Нет, не надо врать, можно просто сказать "не знаю", "разбирайтесь сами"... Я сейчас хочу побыть одна... Мне очень хорошо, ты даже не представляешь себе, как давно мне не было так хорошо... Кушала... Что? Ой, не помню что... Мам, я нормально питаюсь... И я тебя... Хорошо, пока!
Я нехотя поднялась. Еще до кона не проснувшись, зевая, села на кровать и закрыла мобильный телефон. На раздумье ушло минут пять - затем резко, как угорелая, вскочила с кровати, схватила с вешалки сумочку и вытащила кошелек. Вернулась на кровать, еще пару минут пристально смотрела на манящий черный кожаный кошелек, но, не выдержав гипнотического натиска темной замши, судорожно открыла его и достала старую симкарту. Вставила ее в телефон и загрузила. Высветилось сообщение: "10 пропущенных вызовов".
"Ну что легче стало? - укоризненно спросила я себя. Стерла все сообщения и снова заменила симкарту.
В дверь постучали.
- Кто там? - спросила я
- Лесечка, это я, баба Надя.
- Проходите, - я открыла дверь и пригласила ее в дом.
- А у тебя чистенько, уютненько, хорошо. Много наверно сора вынесла из избы, - с удовольствием настоящей хозяюшки сказала моя гостья, осматриваясь по сторонам.
- Да, много. Садитесь, пожалуйста. Сейчас чай поставлю.
- Ой, не суетись, моя хорошая, я как раз зашла тебя вечерять* позвать. Пойдем: борща наварила, вкусного! Ты голодная, наверное?
В ответ я лишь мило улыбнулась.
- Худюсенькая, боже мой, не кормят тебя что ли? - с материнской настойчивостью продолжала баба Надя и, шутя, прихлопнула меня по заднему месту, которое как она считала, зовсiм* отсутствовало.
Я действительно очень хотела есть, долго не раздумывая, я согласилась.
Борщ и вправду был вкусный: настоящий, украинский. Разговаривая о том, о сем, можно сказать, ни о чем, мы плавно подошли к обсуждению странной женщины, которую я снова сегодня встретила.
- А что за старуха у вас тут странная обитает? Горбатая, в такой длинной цыганской юбке ходит, с палкой в руке.
- Сумасшедшая. Ты лучше с ней не связывайся.
- А то что?
- Говорят, ведьма она, в последнее время совсем из ума выжила и озлобилась еще больше. По деревни слух пошел, что старуха эта не ровно дышит к молодым и одиноким сердцам. В прошлом году к Верки Зайченко, что на хуторе живет, дочь приезжала на три месяца: с мужем развилась, с работы уволили, машину, купленную в кредит, банк забрал - ну и все в таком духе. Так вот, эта горбатая от нее не отставала. Караулила вечером у дома, какие-то книжки заставляла читать, в лес звала прогуляться...
- А она? - нетерпеливо перебила я.
- А она ни в какую, "тетечка, - мол, - отстаньте от меня, не до вас сейчас". Только вот, вернулась та в город и через месяц пропала без вести, до сих пор ищут. В общем, все это ее ведьменским делишкам приписывают.
- Ну да, людям всегда хочется козла-отпущения найти и спустить на него всю вину. А ведьма эта давно здесь живет, я ее не помню?
- Появилась она года два назад. Никто про нее ничего не знает. Ходит всюду, что-то разнюхивает. Сама с собой разговаривает, вечно чихая и бормоча себе под нос какую-то брань. Обустроилась в одной из заброшенных хат и живет себе припеваючи, грязная, немытая, нелюдимая, никогда ни с кем не здоровается. Люди ее побаиваются. Но я ее не боюсь. Честно говоря, жалко мне ее, одинокий, заброшенный, загнанный в угол человек.
- А что, родных, детей у нее нет?
- Так кто ж его знает! Одна она здесь, никто к ней не приезжает.
Мне стало нестерпимо грустно, печаль сковала сердце, и глаза наполнились водой: "Одиночество, кругом одно одиночество. Не вздохнуть, не выдохнуть".
- Лесечка, ты что, милая? - баба Надя притянула меня к себе и нежно обняла.
- Что нас ждет, баб Надя? Что же нас ждет ... в старости?
- Ой, маленькая моя, тебе еще рано об этом думать.
Она вытерла мои слезы нежными, но шершавыми, усталыми от тяжкой жизни руками. Добрая баба Надя, как и моя бабуля, знала эти слезы, горькие и искренние, слезы ранимого, сентиментального и очень чувственного дитя, которым я остаюсь и по сей день.
Следующий вечер отличился одним знаменательным событием, которому в тот момент я не предала особого значения, но которое, как, впоследствии, оказалось, стало кульминационным в развязки моей истории.
Было часов семь вечера, когда я отправилась на прогулку в сосновый бор. Жара спала, воздух уже успел впитать в себе мягкую вечернюю прохладу и заполнить ею пространство, насыщая его кислородом. Дышалось легко и свободно. Я шла по девственно чистому лесу, еще не тронутому человеком. Кругом была чистота, свежесть и красота! Высокие сосны, одетые в сочно зеленые, пышные хвойные наряды, преломляли свет уходящего солнца, играя со мной отблесками красновато желтых лучей. Под ногами была чистая черная земля, усыпанная медово-коричневыми шишками и усеянная местами непритязательной, низко и редко растущей травой. Я шла по радушно принимающей меня земле и слышала приглушенный хруст под своими стопами. Я шла в такт лесной музыке шумящих на легком ветру деревьев, хрустящих шишек и сухой травы, улыбаясь жизни; и с глубочайшим восторгом вдыхала божественный, обновляющий аромат леса. Солнце потихоньку садилось. Я шла и шла. И вот я вышла на цветочную поляну с большим кряжистым пнем посередине, ну прямо как в сказке. Села на пенек. Глубоко вдохнула, задержав на некоторое время чистый лесной воздух, а затем выдохнула, промывая себя. Я еще несколько раз повторила глубокие вдохи и очищающие выдохи, с благодарностью попросив у леса забрать мою накопившуюся грязь и превратить ее в кристальную чистоту, точно так, как мы это делали в детстве с бабушкой. Перерожденная и преображенная я встала с пенька и пошла дальше, дальше от дома. Возвращаться не хотелось. Уют и прохлада ночного леса манили меня, лишая страха и вселяя веру: "все хорошо, все будет хорошо!" Тьма уже опустилась на дикую местность, но луна не позволила ей покорить вольное пространство, освещая его любящим, оберегающим серебром. Дорогой читатель, мне было так комфортно, что я удивилась самой себе: на дворе двадцать первый век, городская капризная жительница, испорченная научно-техническим прогрессом, одна, в темном необузданном лесу, вокруг ни души - но так хорошо и не страшно. Боже, как же хорошо! Мне давно так не было хорошо! Я шла и шла, уже не замечая вокруг себя ничего, корме яркости своих счастливых мыслей о будущем, в которые я была всецело погружена. Я подняла свои смеющиеся надеждою глаза в небо и хотела, было, загадать желание... Мое чуткое боковое зрение уловило плохо просматривающуюся в плену диких деревьев хижину. Я остановилась, перевела дыхание и повернулась к лесной избушке. Внимательно всматриваясь в освещаемую лунным светом темноту, глаза постепенно привыкли и стали лучше видеть. Теперь я отчетливо могла разглядеть ветхое деревянное сооружение, перекошенное в левую сторону, с соломенной крышей наверху. Не узнавая себя, я прямиком направилась к затерянному бревенчатому домику. Пробираясь к таинственной хижине сквозь чащу странных крученых деревьев, я обратила внимание на нетипичную для этой местности кустарную вьющуюся растительность и высокую массивную траву. Казалось: трава, кустарники и деревья закрывают вход... Поток моих мыслей прервал жалобный плач. Я подошла еще ближе: на земле, уткнувшись в нее лицом, прямо перед хижиной лежала женщина и тихо всхлипывала.
- Вам помочь? Что с вами? - долгое время не решавшись, наконец-то спросила я.
Женщина резко замолкла и, помешкав несколько минут, приподнялась и села на корточки, вытирая слезы, размазывая их по всему лицу большими массивными ладонями.
- Я знала, что ты придешь! - сказала Шинь и, всхлипнув последний раз, облегченно выдохнула.
Я смотрела на обиженную, как малое дитя, пожилую женщину и не узнавала в ней ту страшную и злую старуху, которая совсем еще недавно пугала меня. Может быть, девственный воздух леса опьянил меня, может быть, слезы всем к лицу, украшая даже искаженные бесом лица. В любом случае, на тот момент я не видела в ней опасность и не испытывала к ней неприязнь.
- У вас все хорошо? - настойчиво спросила я.
- Уже да, - шмыгнув носом, до безобразия скрючив его, ответила моя таинственная незнакомка. - Сядь рядом со мной, посиди.
Я, не пререкаясь, выполнила ее просьбу.
Мы сидели на сухой земле и смотрели в звездное, серебристо черное небо. Каждый думал о своем, о женском, наверное. Время остановилось. Мир затих. Чувство полета проникало в меня все глубже и глубже, все дальше и дальше. Я перестала ощущать пространство... Музыка сотового телефона о пришедшем sms сообщении вернула меня в реальность, заземляя, давая, по-видимому, тем самым, знак остановиться и вовремя проснуться.
- Вам лучше, Шинь? - спросила я, придя в себя после длительной невесомости.
- Да, - чуть слышно сказала она.
- Я пойду. Вот звонки пропущенные - мама звонила, волнуется - телефон здесь плохо ловит.
- Подожди, не уходи, посиди еще пять минут, так хорошо с тобой рядом: мирно, спокойно.
Я послушалась, женщина умиротворенно прислонила голову мне на плечо, и мы просидели так неподвижно еще минут десять.
- Шинь, мне идти надо, мама волнуется, позвонить ей хочу - тихо шепнула я, стараясь не нарушить ее внутреннюю идиллию.
- ...иди, конечно, - как-то нерешительно сказала она, наконец-то, придя в себя. - Мама-а-а-а? А как твою маму зовут и сколько ей лет? - молниеносно, сменив облик, с раздражающим натиском спросила старуха. - У тебя сестры есть?
- Зачем вам это? - жутко удивилась я не вписывающемуся в контекст вопросу.
- Да, не обращай на меня внимание. Любопытная, старая тетка ... так просто из любопытства, - по-доброму, не типично для нее улыбнувшись, ответила Шинь. - Наверное, хорошая она, как и твоя бабушка, - в этот раз ее слова прозвучали скорее как утверждение, нежели вопрос.
- А вы что знали мою бабушку? - настойчиво продолжала я диалог, который, по-видимому, Шинь хотела прекратить.
Не скрывая своего смущения, выдержав небольшую паузу, старуха неохотно ответила, корча нос:
- Ну...нет, люди говорят.
Я внимательно смотрела на нее, стараясь уловить признаки вранья или некой недосказанности на ее загадочном лице, но опущенные вниз глаза надежно хранили тайну.
Я встала с земли, отряхнула свой любимый сарафан до пят, цвета василькового поля, который в темноте леса утратил свою бескрайнюю спасительную силу небесной синевы и безлико смешался с цветом ночи. Мы нежно (на мое удивление) попрощались, я поцеловала ее в щечку и с легким сердцем, повернувшись к ней спиной, пошла домой. Неожиданно для меня вдруг внезапно перевоплотившаяся женщина жутко прошептала мне вслед с такой силой, что я ощутила ее грубое дыхание на своей обнаженной шеи:
- Может тебя проводить? Не страшно одной-то, в темном лесу?
- Не-а-а, со мной ангелы хранители! - с легкостью звона серебряных колокольчиков ответила я, почти уже привыкшая, на свое счастье, к подобным выпадам Шинь, таким типичным для нее.
4. Сон-знамение
В попытках разгадать тайну
мы, наконец-то, начинаем мыслить и творить
Проснулась я рано, было еще темно. Что-то не спалось. Странные, новые мысли в моей голове не давали мне покоя, будоражили нервы и питали счастливыми надеждами сердце. Что-то будет! Что-то должно произойти! Что-то очень хорошее и грандиозное. Но что? Надо понять! Мое еще смутное чувство-знание, находившееся во мне где-то очень глубоко-глубоко, подсказывало: "Почувствуй, отключи голову, загляни внутрь себя. Не думай - чувствуй, услышь!"
Я ходила из угла в угол, пытаясь понять: "Почему? Но почему все именно так, а не иначе? Почему? За что? Во имя чего? В чем смысл?" Мысли путались, голова раскалывалась, сердце неимоверно стучало. Я обессилено рухнула на кровать и закрыла глаза, стараясь остановить карусель паутинных мыслей. Вращающаяся с бешеной скоростью карусель потихоньку стала замедлять ритм, все медленнее и медленнее, все тише и тише...остановилась. Я почувствовала легкость и свободу - все, отпустило! И я погрузилась в сон, яркий и очень отчетливый сон, как на яву:
"Я вышла из темного леса, передо мной открылась утоптанная полевая тропа, ведущая к свету, свету яркому и ослепляющему. Вот мои глаза уже привыкли к свету, и я увидела вдалеке, сквозь призму негаснущего луча, знакомую избушку - мою землянку. Белая хата светилась и мерцала алмазными зеркальными отблесками. У ворот стояла бабушка и протягивала мне свои любящие руки. Я от радости тоже распахнула руки и побежала к ней на встречу, но ноги меня не слушались: они были ватными, бесчувственными и неподъемными. Я не бежала - я медленно плыла ей навстречу.
- Ну, здравствуй, моя хорошая, - бабуля улыбнулась мне, нежно притянула к себе и крепко обняла, а затем резко оттолкнула.
Я, недоумевая, протянула снова руки, в попытке обнять ее и прижаться еще крепче, но она снова меня оттолкнула.
- Не сейчас, родная моя. Не время еще. Нельзя.
Слезы катились градом то ли от счастья, то ли от грусти, то ли от понимания невозможности быть с ней рядом. В любом случае, я осознавала, вернее, интуитивно ощущала между нами какую-то преграду, невидимую грань, некий порог, который я не в силах была преступить здесь и сейчас без высшего позволения.
Я хотела было сказать море нежных и любящих слов, но мое тело меня не слушалось - я не вымолвила ни единого слова.
- И я тебя, моя любимая, - ответила бабушка, как будто читая мои мысли. - Ты спрашиваешь себя "Почему?", - нежно и монотонно продолжала она. - Да потому что ты можешь! Бог не дает не по силам. Ты можешь нести это, и ты вынесешь это, ты ведь знаешь, еще пока где-то глубоко, внутри себя, но точно знаешь. На, возьми, теперь они твои, - она протянула мне связку золотых ключей и старую книгу, похожую на библию. - Суть понимания происходящего теперь в твоих руках. Продолжи мой путь - я не успела. И помни, в основе бытия лежит Любовь: любое слово, любое дело, любой путь должны делаться с любовью. Сердце - вот твой точный механизм распознавания истины. Ты женщина - чувствуй больше и верь! Вера - это полная и безусловная уверенность в том, что чтобы не говорили и не писали, чему бы ни учили и ни лгали - все, что ты чувствуешь и ощущаешь сердцем - есть правда.
Она нежно поцеловала меня и растворилась. Дом исчез, свет потух, и я снова очутилась в темном незнаком лесу.
Жуткий холод покрывал мое тело, густая тьма затмевала глаза, я шла на ощупь, не видя ничего. Вдруг душераздирающий, громкий медвежий рев оглушил меня. Я остановилась. Передо мной, в метрах пяти от меня, на освещаемой нежной луной поляне, стояло существо, получеловек - полумедведь. Оно стояло на задних лапах и с неистовой силой терло спину о молодую стройную березоньку, то ли от страшного зуда, то ли от нестерпимой боли, то ли от невероятного жгучего желания прикоснуться к ней - даже через боль. Оглушающий рев медведя сменился жалобным, молящим то ли о помощи, то ли о пощаде, то ли о любви воем. Вой и муки постепенно стихали, а с ними исчезал и животный лик незнакомца. Теперь я уже наблюдала за молодым и очень красивым мужчиной, не имеющим ничего общего с чертами зверя. Молодой красавец издал облегченный стон и, как будто учуяв что-то, с небывалой быстротой и молниеносной реакцией повернул голову в мою сторону.
"Лицо... где я видела это лицо?" - подумала я, стараясь вспомнить, на кого же он был похож. - "Какое знакомое лицо!"
Странник смотрел на меня, то ли с интересом, то ли с удивлением, пожирая глазами, стараясь, видимо, тоже что-то понять. Я не выдержала его атакующего взгляда и моргнула. Он резко дернулся и кинулся в мою сторону. Я хотела было бежать, но не могла пошевелиться: ноги буквально приросли к земле, не давая мне ни единого шанса на побег. Сердце перепугано билось и хотело вырваться из груди - я стояла на месте, уже готовая принять неизвестное и страшное. Но неведомая сила и смелость, не знакомые мне ранее, проснулись внутри меня. Я стояла с высоко поднятой головой и пронзительным взглядом, готовая принять удар. Взъяренный незнакомец был уже в шаге от меня, чтобы прыгнуть и схватить, когда его что-то оттолкнуло, и он упал на землю. Это было стекло, стекло жидкое, практически невидимое и неощутимое, но дающее отпор и сопротивление при попытке перейти через него. Я с интересом протянула руку в зеркальную жидкость и получила ответный удар - рука сама отскочила, испытав преграду на своем пути. Незнакомец поднялся на ноги и, изучая, стал рассматривать неподчиненное ему пространство. Наши взгляды встретились. Его темно желтые, нет, скорее, золотые глаза пристально смотрели на меня исподлобья. Я смотрела в его нечеловеческие, но глубинные глаза и не могла понять, где же я их видела: "Я их уже видела, но где?"
Внезапно юноша упал и съежился, скорее всего, от боли. Его мощное, сильное тело болезненно извивалось, его мокрые прозрачные глаза смотрели на меня сквозь слезную пелену и молили о помощи. Я внимательно смотрела на могучее, но беспомощное существо - меня неимоверно тянуло к нему какой-то чарующей колдовской силой. Он не выдержал мук и зарычал. Рык был звериным. Я вздрогнула и проснулась..."
Обливаясь холодным потом, я лежала на влажной постели, в лучах утреннего, но уже жгучего солнца, прокручивая в голове каждую деталь сна. Я помнила все, абсолютно все, до малейшей подробности. Я помнила каждую линию, каждую складочку на лице незнакомца, чужом и страшном, но таком своем и родном.
"Надо успокоиться, - подумала я. - На прогулку... в лес - я пойду гулять!"
Утренний лес совсем другой! Он завораживает, он успокаивает, но, не умиротворяя, а заряжая животворящей энергией, бурлящей в жилах настоящего живого сердца, воскрешая тело к вечной жизни, а сознание к бессмертной мысли. Я действительно успокоилась, но успокоилась как-то по-другому. Я как будто не что-то выдохнула или отпустила от себя, я как будто что-то приняла, впитала, что-то новое или очень хорошо забытое старое: мне стало легче легкого, белее белого, нежнее нежного; мысленно я взлетела и полетела над уже проснувшимся лесом, представляя себя светлым прекрасным ангелом, свободно парящим над землей.
- Здравствуйте, сосны! Здравствуйте, звери! Здравствуйте, цветы и травы! Здравствуй, Человек! Здравствуй, весь мир! - приветствовал ангел в моих мыслях святую землю, озаряя ее своим любящим светлым ликом.
Но ангел упал и проснулся, услышав плачущий голос Шинь. "Что на этот раз с ней случилось?" Я нехотя открыла глаза и увидела в свете дня избушку на курьих ножках, без окон, без дверей, стоящую на четырех коряжистых пнях, вцепившихся корнями в землю. Под корявыми подпорами из пней была яма мусора, в которой явно просматривались обглоданные косточки, по-видимому, различных зверюшек: "куриные ножки, козьи да бараньи рожки".
- Шинь, вы где? - крикнула я, не обнаружив ее во дворе.
- Здесь, здесь я. Обойди избу сзади, там дробина* приставлена, поднимайся по ней.
Вокруг пахло чертовщиной - передо мной встала дилемма: остаться человеком и зайти в логова зверя, чтобы помочь ему; или сохранить свою безопасность, став животным, руководствуясь инстинктом самосохранения. Я представила перед собой Шинь и ясно увидела ее двуликость: один образ был невинен и одинок, поистине нуждавшийся в помощи; другой же - дикий, необузданный и страшный. "А может быть эта ловушка, нельзя быть слишком доверчивой", - подумала я и снова услышала ее стон.
- Ой, не могу встать, ну где ты, милочка?
- Да здесь я, здесь, уже иду, - но я не тронулась смета, решая: "идти - не идти". Разум говорил: "постой, не спеши", а сердце неугомонно подсказывало: "иди, помоги, подними", являя собой картину, в которой я лежала на холодной земле и извивалась от боли, а вокруг ни души и некому помочь. Я, наконец- то, тронулась с места, обошла избу и подошла к деревянной лестнице, приставленной толи к окну, то ли к двери, то ли к дырке, которую практически было не видно снаружи, так как она находилась под домом. Я потихоньку начала взбираться в днище странной хаты, которую я доселе не видела. Меня переполняло ощущение из детских воспоминаний, когда тайком от всех, из любопытства я лазила к бабе на горище*, где пахло сеном, снадобьями и мышами. Я перешагнула через порог дыры и очутилась в гостях у бабы Яги.
Это была маленькая четырехугольная хатка с печкой в центре избы. На печи без дымовой трубы покорно стояла старая, засмоленная керосиновая лампа, с большим трудом освещавшая темный домик. Рядом с недоделанной печей пританцовывали случайно задетые мной два ржавых ведра с коромыслом между ними, наполненные мутной болотной водой, от которой веяло вонью по всему дому. Бревенчатые стены были испачканы черной копотью дыма; который, по-видимому, в долгие, холодные зимние вечера выходил из бездымотрубной печи и отапливал комнату. Вдоль стены, прямо за печкой, если смотреть со стороны входа, лежали старые, рваные, засаленные матрацы и тряпки, на которых, по-видимому, она спала - ни кровати, ни деревянной лавки, ничего такого подобного я не увидела. Возле матрацев и грязного тряпья стоял достаточно большой квадратный стол, наспех смастеренный из серых досок. На столе в крошках хлеба лежал свежий веник из березовых ветвей, который был единственным напоминанием о чистоте и порядке в этом доме. Рядом с душистым веником, дополняя прекрасную композицию, стояли аккуратненькие маленькие стеклянные баночки то ли с вареньем, то ли с зельем, то ли еще с чем-то. Над волшебным знахарским столом напряженной струной тянулась веревка, на которой сушились травы, листья, плоды, растения и прочая колдовская атрибутика бабы Яги.
Посреди комнаты, от которой так и веяло славянским сказочным эпосом, прямо перед печкой на карачках сидела нагая Шинь, обыкновенная пожилая, беспомощная женщина, по-видимому, пытавшаяся подняться на ноги. Рядом у ее непослушных ног стояло старое ржавое корыто из Пушкинской сказки, наполненное мыльной водой, пахнувшей хозяйственным мылом и зверобоем.
- Ну, наконец-то, где ты так долго ходила? - чуть ли не с претензией спросила моя сказочная знакомая. - Встать не могу, ох и спину ж скрутило, помоги.
Я тихонько подошла к ней, присела на корточки и положила ее руку себе на плечо, своей же левой рукой обвила ее за талию, а правой потянулась к ее культовой корявой трости, лежащей одиноко на скрипучем полу, которую она, по-видимому, обронила.
- Нет! - оглушено крикнула она, останавливая мое движение правой руки. - Не трогай. Нельзя!
Я покорно опустила осмелившуюся прикоснуться к ее реликвии руку и повернулась к ней лицом, тем самым, давая возможность опереться на мое второе плечо. С большим усилием, охая, ахая и притопывая попеременно то одной, то другой ногой, она встала. Затем пристально и как-то угрожающе, посмотрела на меня:
- Никогда не трогай здесь ничего без моего позволения, ясно!
В ответ на ее угрожающий взгляд я лишь молча кивнула головой, так и не решившись спросить: "почему?"
Уловив мое покорное недовольство и испугавшись, что я могу сбежать, и она снова останется одна, старуха смягчила выражение дикого лица и нежно, как только сумела, сказала:
- Извини, ты просто еще не привыкла ко мне.
Я смотрела на нее изучая, в ответ же, старая необычная женщина сверлила меня своими хамелеоньими глазами, стремясь заглянуть в глубину души моей, и прищурив левый глаз, как будто узрев что-то, тихо сказала:
- Скоро привыкнешь.
Я помогла ей одеться, доковылять до ее спального ложа (в честь моего прибытия она постелила на грязное белье чистую белую простынь, которую, каким-то чудесным образом, неизвестно откуда достала) где я натерла ей спину вонючей спиртовой настойкой и после чего, к моему счастью, мне было дозволено покинуть этот смрад.
***
С тех пор мои визиты к лесной Яге зачастились. Мне нравилось у нее бывать. В ее присутствии я чувствовала себя абсолютно свободной, естественной, не ограниченной никакими принципами и догмами. Она была единственным пожилым человеком в моем окружении, с которым я могла позволить себе колкость, и даже грубость, будучи абсолютно уверенной в том, что ее это никак не обидит и, ни в коем случае, не причинит боли. Она была единственной, в общении с которой я себя ни грамма не сдерживала и знала, что меня принимают цельно, абсолютно, со всеми достатками и недостатками. Мне безумно нравилась моя новая роль, которая, как мне казалась, достовернее раскрывает мою разноцветную (истинную) суть: я впервые в жизни смогла себе позволить быть "плохой". Ее непредсказуемость и внутренняя двуликость, сочетающая несочетаемое, были диковинкой в этом мира сплошных прогнозов, однобокости и полного отсутствия синтеза и гармонии.
Мне было чему поучиться у странной, дерзкой тетки. К тому же, мои частые визиты сделали свое дело: заброшенная лесная хижина приобрела черты человеческой избы, источающей уют и гостеприимство. В гостях у лесной хозяйки стало тепло и чисто: старое неприглядное тряпье мы сожгли; матрац добела выстирали в лесном необитаемом озере, о существовании которого я даже не подозревала; стены и полы отмыли (настолько, насколько это было возможно); ведра, корыто и лампу отчистили от копоти и векового жира; выгребную яму присыпали землей; заросли непроходимой травы вокруг прилегающей территории скосили; около входа в избушку даже цветы посадили. Теперь, в таких условиях мне было приятно находиться и у меня уже не возникало буйного желание сбежать - прирученное мной дикое пространство приняло меня.
- Фу, и притомила ж ты меня! Смерти моей хочешь, - вытирая пот со лба своей массивной неухоженной ладонью, сказала Шинь и с явно читаемым на ее лице удовольствием села на теплую землю.
- Да зачем мне она? Живите уж!
Шинь улыбнулась.
- Ты к нам надолго, красна девица? - спросила она меня, уткнувшись своим любопытным носом в землю.
- Не знаю... уж как получится. Пока здесь.
- И чего тебя сюда принесло? - наконец-то оторвалась она от земли и подняла свое задумчивое лицо к синему, ясному небу.
- А вас чего?
Шинь снова улыбнулась, да так мило и контрастно, что в эту секунду напомнила мне добрую бабу Надю, так не похожую на нее.
- Бродяга я, нет у меня ни родины, ни дома, ни родни. Скитаюсь по миру, принюхиваюсь, и где приглянется - оседаю на некоторое время.
- Ну откуда-то ж вы появились? Родители же у вас есть?
- Наверное, есть, только память слаба, не помню ничего.
- И что, вы совсем одна на этом свете?
- Нет. Одной я никогда не бываю, - и, указав своим грязным крючковидным пальцем в небо, добавила, - он всегда со мной.
- А "Шинь" это ваше имя или прозвище? - наконец-то дождалась я подходящего часа и задала вопрос, который меня давно интересовал.
- Секрет...пока, - с длительной паузой после первого слова ответила она и оторвалась от своего занятия.
Я глубоко посмотрела на странную женщину в чистых лохмотьях, которая на фоне зеленых деревьев все еще была похожа на лесную лахудру, нежили на обычную пожилую женщину.
- Не смотри так на меня, всему свое время, - сказала Шинь и в ответ вцепилась в меня своими пуговкообразными черными глазками. - А что твое означает, ты знаешь?
- Да, как-то не задумывалась и никогда не интересовалась.
- Прям таки, никогда?
- Никогда.
- Надо знать имя свое, и что оно несет. Анука, дайка мне свою руку... а другую, - она попеременно рассматривала мои ладони и что-то сплевывала через левое плечо, потом смотрела в глаза, потом снова на ладони...