Трясет, мелкая вибрация и гул. Холодно, зубы выбивают чечётку, сушь во рту. Прошу: Пить - губы сухие, сам себя еле слышу. Открываю глаза: авиаборт транспорта с грузом 200 и я 300-й. Вокруг цинки и я на носилках. Чувствую теплую руку на лице, потом вижу женское лицо. Вздрагиваю, просыпаюсь.
Подскакиваю на кровати весь в холодном поту. Вижу лицо жены, испуганной моим вскриком. Опускаю ноги на пол. Паркет пола передает вибрацию. Медленно прихожу в себя: где я, почему гул и тряска. Час ночи на часах. Гул сверху, трясет пол квартиры, вибрируют кухня и ванная комната. Пошел в ту сторону. Вибрация идет сверху от соседей. Соображаю: соседи рационалисты со счетчиком сниженного ночного тарифа электроэнергии поставили машинку на автомат на 23.00 и смотались на дачу. Дождался, когда дом перестанет трясти, лег в теплую согретую женой постель. Сон навалился медленно, уснул не сразу.
Военный борт: Мары. Летим за речку, - так нам со смешком говорит капитан Мешок. Весёлый туркмен, знающий фарси и еще несколько азиатских языков, в свои неполные 30 лет уже побывал там, где нас официально нет. Не унывающий никогда кэб лабал на гитаре и орал свои песни на русском и туркменском, скрывая нервозность. Мы тупо ему подпевали и до конца не понимая куда и зачем летим в полной экипировке, с мешками и ящиками еще чего-то. Капитан Мешок месяц нас гонял на полигоне под Чирчиком на марш броски и заставлял набивать мешки песком. На каждого в день по 4-5 мешков сапёрной лопаткой в положении лёжа. Обкладываешь себя искусственным бруствером и стрельбы. 15 боевых - 5 мишеней: 200,300,500, 700, 900-ростовая. Кто не уложился, насыпает следующие 5 мешков и так пока не уложишься. Мне везло я укладывался в 10-12. Сэкономленные боевые на стрельбах, расстреливал в прыгающих тушканчиков. Жестоко. После попадания эта большеголовая мышь на тонких и длинных ногах разлетятся мелкими брызгами. Это тоже одно из условий тренировок: радоваться виду крови. Полгода жесткой учебки в закрытом учебном полигоне. Нас сотня, все бывшие студенты неудачники советских ВУЗов, спортсмены. Самые неудачливые в тренировках и прозвали Усмана - капитан Мешок. Вытряхиваемся мешочники, прилетели. Мы группа А - смеётся капитан Усман. Ему известно, что неудачники с тренировок прозвали его капитан Мешок: в группе В я уже был. Грузимся в военные грузовики и едем куда-то, сначала по разбитому асфальту потом по горной грунтовке. Пыль на зубах, маленький привал около горной речки. Мы южнее Мары - понял я: там только урюк отцвел, а здесь уже завязь. Афганистан? - спрашиваю Усмана. Умный, разведчик -догада. - смеётся Мешок.
Базируемся ротой в брошенном горном ауле за размытыми глиняным дувалами в палатках-бараках на 25 человек. Тут и кухня, и сортир отрыли, и масксеткой всё затянули, и мешками с камнями обложили сверху дувалы. Лепота. Чистый воздух, вода из горной речки, жаворонки по утрам. Кто-то тихо ноет, а мне в радость. Я вырос в городе рядом с горами и горы для меня с 1-го класса - любимое место для походов за тюльпанами и грибами. И снова, как в Чирчике, каждое утро подъем, завтрак и марш-бросок теперь не по пустыне, а по горам на скальные вылазки и горные тропы в поиске охраняемых и скрытых горами полей. Иногда стычки, но охрана, как правило, уходит, прикрывая бегство дехкан, сажающих мак на плантациях. Мы сжигаем брошенные мешки с маком. Странная ситуация: какая-то игра в казаки-разбойники - любимая мною в детстве. Но тут все по взрослому: мы разбойники-тихари в полной боевой выкладке взводами скрытно уходим в чужие горы затемно и возвращаемся в свой лагерь по сумеркам уставшие. Валимся спать, поев горячего. Гоняем в горы все дальше, иногда ночуем под отрытым небом с выставленным боевым охранением. Часто участвуем в перестрелках, хорошо - без потерь с нашей стороны. В каменных охранных постах и в зеленке, где срывались душманы, и куда мы вслед стреляли, часто находим кровь. Радуемся, как разорванным тушканам. Автоматы новенькие АК-М пообшарпались. Их пули со смещенным центром тяжести в живых не оставляют. Это мы знаем. Стреляли в лоб барану - кишки тут же оказались в пыли. Догадывается и за нами идет охота, но пока без открытых стычек. Все напряжены, дружбы нет во взводе - цепкое сплоченное братство: один за всех за одного. Каждый знает свое место, мало разговариваем, все на жестах: в горах бывает, что даже негромкий звук разносится по ущелью эхом, а это может грозить жизни всей группы.
Идем ущельем впереди Мешок -маленький такой по сравнению с идущим за ним старлеем Саньком и следом взвод по росту. Вдруг Усман кричит, сгибаясь: ЛОЖИСЬ. Я падаю в прыжке вправо за выступ скалы. Вижу, как с падающего Усмана сорвало каску, и легли прошитые пулеметной очередью первый три ряда. У меня мурашки по коже: я был во втором. По камню, за который я впрыгнул, жестко проскребла очередь. Взвод лежит, на спинах рвутся выстрелами вещмешки. Вижу не всех. Треть бойцов впереди скрыто от меня скалой. Кто-то жутко стонет, как воет. В воздухе стоит запах крови. Страха нет, злость. Как глупо напоролись. Капитан Мешок молодец, зоркий глаз, увидел черную дыру ствола или услышал щелчок затвора, не оборачиваясь, сгибаясь, крикнул команду взад взводу. Всем спасти не удалось, зато большинство живы хотя и не могут шелохнуться. Поднимаю каску над камнем, сжимая ее в руке за подшлемник. Удар почувствовал раньше, чем услышал выстрелы. Значит метров за 300 засада. По карте помню там какая-то сакля и еще двор за дувалом - загон для скота - временное стойбище пастухов. До лагеря не дошли километра четыре. Кто-то пытается ползти опять жесткий рокот, звон по каскам, свист пуль и гул по ущелью. Уползаю в обход, скрываясь за камнями. Ползком перебежками бесшумно крадусь, держа на весу за ремень автомат с пристёгнутым штык ножом. Пулемет по взводу шваркает, не дает поднять голов. Мою голову они уже не считают и меня не ждут. 300 метров, как вечность, в которую уходят братаны. Заглядываю издали никого, с разбегу сигаю через двухметровый дувал, как Брумель, и под стрекот в три прыжка к сакле. Заглядываю внутрь в маленькое оконце в первой комнате - пусто. Отстегиваю штык-нож, ставлю автомат и тихо крадучись захожу во вторую комнатуху. Двое: один жмет гашетку, второй вправляет ленту. Его голова первой виснет на сухожилиях и позвонках. Теплая кровь омыла руки духа держащего трясущийся пулемет. Он резко встает, тянет ко мне руки. Из черной дыры в бороде открытым ртом тоже хлынула кровь, теперь на меня. Мой штык нож вошел по самую рукоять, подергавшуюся немного под последними ударами остановленного мною сердца. Ошеломленный собственной жестокостью, стою в размышлениях выдергивать штык или ждать дух пока сам опуститься под грузом тела, которое еще держат ноги. Стук под ногами. ЛИМОНКА. Кто-то прорвался, пока прекратилась стрельба, не догадываясь, что это не лента кончилась, а я её остановил навсегда. Рукам себе прикрываю лицо и прыжком вылетаю в первую комнату. Тепло взрыва чувствую, но уже ничего не слышу и не вижу и не помню. До того момента, когда очнулся в белой светлой чистой палате, не помня о носилках на транспортном борту среди цинков, приснившегося, когда меня разбудила вибрация выжима незакрепленной стиралки Бош-автомат. Память мнемоническая сильна, это паттерн достающий из нас всё, что не помнит до поры времени мозг.
Очнулся в госпитале в Алма-Ата. Повязка на животе, на голове перебинтована левая рука. Правая цела, ура. Жуткое желание вернуться в общагу, в институт, откуда был отчислен с первого курса за то, что во 2-ую сессию провалил два экзамена, провалявшись в больнице с воспалением легких. И не дай бог, мама узнает, что я не учусь, а валяюсь в госпитале, после не детской войнушки. Раны зажили за пару месяцев. Диагноз - Амнезия в результате контузии остался, а дурку включить я и сам догадался. Возвращаться в ту жесткую жизнь не хотелось. Выписали в августе, списали. Сгонял домой к родителям, которым год не писал, успокоил: перешел на 3 курс. Вернулся в институт по справкам, досдал два экзамена в сентябре 76-го восстановился на 2-ой курс. В 1979 группа "Альфа" брала Кабул, а мне снилось жуткое бородатое лицо, вырыгивающее на меня теплую кровь. Решение о вводе войск ВС СССР в Афганистан было принято 12 декабря 1979 года на заседании Политбюро ЦК КПСС, в соответствии с секретным постановлением ЦК КПСС No 176/125 "К положению в. "А"", "с целью предупреждения агрессии извне и укрепления южных рубежей дружественным режимом в Афганистане". Про наркотрафик, о котором мы ничего тогда не знали в период сухого закона, нигде ни слова. И нас тихарей до этого там тоже не было в сводках ТАСС.
Старлея Санька я встретил в Таллине в 88м. Его комиссовали тогда же из-за ранения в позвонок и предложили, место жительства с квартирой в любой столице ССР. Он выбрал Таллин. Там он начинал службу после окончания МВПУ начальником прибрежной погранзаставы. Там в госпитале лечился и прижился, выращивая в теплице тюльпаны, такие же алые, как в Афгане. Там в теплице и умер в 92-м.
Капитана Усмана встретил позже через несколько лет в России. Он тоже получил квартиру в столице своей республики. Он сбежал из родной страны в 92м, после того как там начали воевать, как мне говорил: "вовчики с левчикам". Бывший капитан Мешок со вточёной в голову платиновой пластиной жалел: не против того мешки поставил на Родине и оказался под жестким прессингом КГБ своей республики. Скрывался в России, бомжевал, нашел работу сторожем в Ульяновской области, крестился, женился на русской, но умер от головных болей и в тоске по Родине в 96м.
Им обоим о судьбе роты ничего не было известно. Да и не было нас там в 1976м. За это я 20 лет подписку давал в 1 отделе. Пишу, чтобы не держать в голове вечно в памяти старлея Санька и капитана Усмана по прозвищу Мешок, не доживших нескольких лет до завершения срока подписки, посвящая выводу войск из Афгана.