Дядьку я не видел двадцать лет. Выработав льготный стаж сталевара, он сменил профессию и переехал на постоянное местожительство в село "...на землю" - откуда корни. Дядька приехал встречать меня в Бузулук на вокзал рано утром на поношенном автомобиле. Утренние автобусы ещё только готовились к выходу в рейс и я слонялся без дела по привокзальной площади, изучая расписание их движения в сторону Грачёвки, когда заметил что ещё один человек беспокойно гуляет рядом. Мы остановились в поиске темы для разговора и узнали друг друга. Целую неделю я жил в гостях у пенсионеров, приглядываясь, как старый металлург охорашивает хозяйство - разводит кроликов и чинит старые сети для рыбной ловли. Был месяц март. Мы говорили о ценах на продукты и на бензин, о будущей посевной кампании, сетовали на то, что жизнь нелегка, осуждая нынешнюю власть и поминая добром былое.
На обратном пути ночью около Бузулука за мостом нас остановил милицейский патруль. Сотрудники скрыто стояли на обочине дороги и поёживаясь от холода ожидали жертву.
- Вы грубо нарушили правила дорожного движения, - начал воспитательную беседу инспектор. - Мост в аварийном состоянии. Проезд по нему с вашей стороны запрёщён с целью разгрузки половины моста от лишнего транспорта. Вы видели знак?
Ехать мы должны были около моста по льду реки. Я до сих пор не знаю, проигнорировал ли мой дядька этот знак - дорога была пустынна, а лёд уже тонок или просто не заметил - раньше его там не было.
Юный инспектор рвал и метал из себя молнии, угрожая оштрафовать и лишить прав на вождение автомобиля. Он обошёл машину, осматривая колёса, потребовал открыть багажник - искал оружие, тема борьбы с терроризмом и поныне самый популярный предлог для досмотра потенциальной жертвы милицейского произвола. Дядька оправдывался, его старческий голос дрожал. Спрашивал, сколько должен за нарушение правил, но названная милиционером сумма была велика, и человек просил, извиняясь, у постового не забирать всех его денег, а оставить ему на бензин - на обратный путь. Они нашли консенсус - квитанцию инспектор выписывать не стал, забрал у деда половину запрошиваемой суммы и услышал: "Спасибо!". Дядька не плакал. В салоне он вытер пот со лба и взял себя в руки.
В большинстве своём автолюбители состоятельные люди и хорошо знают аппетиты и расценки милиционеров. Давно уже стала привычной картина побора на дорогах в час пик. Торопыги-водители спешат на работу. И, вдруг, на пути вырастает инспектор, гвоздящий машину к обочине ленивыми движениями жезла. Человек притормаживает, высовывая из полуоткрытого окошка денежную купюру - остановка дороже выйдет. Жезл в руке у сотрудника милиции оживает и начинает оживлённо кружить в воздухе новый танец - проезжай, мол, мимо. Забирая предложенные деньги, инспектор стыдливо оглядывается по сторонам, как человек, которому было невмоготу найти туалет в центре города.
2. Цель приезда
Деньги в дороге держать открыто опасно. Они могут стать лёгкой добычей карманника. Как-то в Новосибирске я взял билет за пять минут до оправления поезда и в спешке положил сдачу в рубашку. При посадке была толчея, которой воспользовался вор. Он засунул мне руку в карман и был таков. Но случается, когда нужная купюра должна быть рядом. Даже самые обеспеченные люди скаредны, встречая давление со стороны представителя власти. Однажды, пересекая границу Украины, я неправильно заполнил регистрационную карту.
- Что мне надо написать в графе "Цель приезда"? - поинтересовался я у украинского пограничника, проверяющего в поезде документы.
- Куда вы едете? - спросил он.
- В Судак на соревнования.
- Пишите - служебная...
"И в самом деле!.. - подумал я. - В гости меня туда никто не звал".
Спустя минуту пограничник потребовал меня показать командировочное удостоверение, и недоразумение состоялось. Его у меня не было. Я мотаюсь на шахматные турниры за свой счёт, имея с собой только положение об их проведении. Но его оказалось мало, чтобы безболезненно пересечь границу дружественных государств.
- Вам надо было писать: "Гостевая цель визита", - заметил пограничник.
- Хорошо, - согласился я. - Дайте мне, пожалуйста, новый бланк, и я напишу, как надо.
Но выяснилось, что второго бланка у него нет, и мне предложили альтернативу: слезть с поезда и катиться обратно в Россию в Белгород, где купить билет на другой поезд и не оплошать вторично при заполнении карты. Чего только не придумывают находчивые сотрудники, чтобы выставить человека нарушителем законности и приступить ко второй части спектакля - вымогательству денег. Перепуганные соседи смотрели в окно, не замечая происходящего.
- Что тебе от меня надо? - спросил я пограничника.
Тот предложил мне зайти в купе проводников, где достал из кармана другой регистрационный бланк и разрешил мне указать любую другую цель посещения Украины.
- Я без очков...
Он с готовностью согласился помочь и заполнил "...как надо" все графы этого документа
- Сколько я должен?
- Сколько не жалко, - продался военный.
Сунув руку во внутренний карман пиджака, я растерялся. Разменянных для этой цели денег у меня не было, а требовать у грабителя сдачу было неловко. Купюры я перебирал на ощупь в поиске самой потрёпанной от человеческих рук и сделал вывод, что какая-то сумма денег для этой цели всегда должна быть в наружном кармане. Не заглядывая в лицо, нарисованному на гербовой бумаге человеку, украинский пограничник быстро скомкал предложенный ему денежный знак и спрятал его в бумажнике.
- Я всё понимаю, - сказал он мне, прощаясь. - Я тоже шахматист.
Перепуганные вагоновожатые смирно стояли около своего жилища и ждали очереди. Кто-то из пассажиров сошёл на перрон вокзала, где был задержан майором таможенной службы. Растерянные проводники заплатили чиновнику в десять раз больше, чем я, в том же самом купе, которое является территорией России. Механизма защиты российских граждан от грабежа в пути следования на Украину не было.
3. Тюменский треугольник
Самые страшные милицейские грабежи происходили на дорогах, ведущих из Тюмени в Россию. Брошенные во время приватизации страны без денег на произвол судьбы граждане потянулись в Сибирь на заработки. Нефтяная отрасль работала более-менее благополучно и сметливые рабочие за месяц-другой загорбачивали копейки для поддержания семейного счастья, если можно назвать им разлуку. Жили бродяги в палатках, в вагончиках, на строительных объектах, в бойлерных станциях теплотрасс. Но главное испытание ждало их на обратном пути в Европу в Челябинске или в Свердловске (ныне Екатеринбург). С востока Тюменский треугольник замыкали Омск и Новосибирск. Чтобы доехать до дома и не растерять своих денег, нужно было безукоризненно соблюдать ряд правил: отмыться перед дорогой, побриться и подстричься, не пить спиртных напитков, не вступать в разговоры с незнакомыми людьми и знать, что от разбоя и поборов легче уберечься в толпе бедняков. Для грабежа намечаются слабые люди. Миром можно остановить и приструнить любого уголовника, но человек в униформе жаден и беспощаден в своём стремлении обобрать бродягу.
Более года я мотался вахтовым методом в Тобольск на заработки и неоднократно был свидетелем ограбления моих товарищей сотрудниками милиции. Это случалось в купе проводников на участке пути от Тюмени до Екатеринбурга, но более на Челябинском вокзале, где у нас была пересадка. Неухоженного ремесленника видно издалека и по блеску его усталых глаз заметно при деньгах он или беден. Милицейские клещи сжимались, едва только жертва выходила из поезда. Сотрудники выбирали себе человека, стоя в переходе, когда тот ещё поднимался наверх по лестнице. Они вырастали у него за спиной и ждали, когда он споткнётся - правила приличия не позволяли хватать человека всенародно и потрошить его на глазах у населения. Нежелательная встреча случалась при спуске в камеру хранения или в туалет. На выходе из вокзала стояли иные сотрудники, пропуская людей на улицу через единственный проход, миновать который было нельзя и если пастухи не находили причины для грабежа, то постовые принюхивались лучше и не выпускали бродягу в город, если от того пахло водкой или давно нестиранным бельём - очень часто рабочие пахнут лошадью. Такому человеку предлагали пройти в отделение милиции для проверки на трезвость, где у него карманов вытягивали всё до нитки. Смех, и слёзы, но многие работяги, зная это, прятали заработанные деньги в носки или зашивали в ботинки, чтобы перевести их целыми за три границы. Я знаю человека, который успешно довёз в те жестокие годы до Ташкента восемь тысяч долларов, загорбаченных на покраске металлоконструкций. Он строго соблюдал правила дорожного этикета, изложенные мною выше, как постулаты.
Я был самым трезвым человеком в нашем безалаберном коллективе и, пока был здоров, успешно проходил милицейские кордоны. Однажды, почуяв за собой хвост, Витька - мой сосед, как эстафету передал все свои деньги Тахиру - вчерашнему зэку и кивнул головой в нашу сторону. Двое непьющих в дороге - я и Юрка шли впереди, не привлекая к себе внимания сотрудников милиции. Тот почти бегом догнал нас на повороте из перехода в зал отдыха проезжающих (это была короткая мёртвая зона, не просматривающаяся насквозь дежурными) и в спешке передал нам свои и Витькины деньги на сохранение. Мы исчезли в городе, минуя лапы милиции. Остальные рабочие были задержаны и шесть из них вечером возвращались домой почти без денег. Многочисленные слуги правопорядка пустили их по кругу от патруля к патрулю, по очереди принюхиваясь к запаху изо рта. В профессионализме отъёма денег у транзитных пассажиров челябинским милиционерам нет равных в России...
4. Один патрон
Что-то в стране наладилось. Долги по зарплате стали постепенно выплачивать, и, кто знает, может быть, позорное время обмана людей олигархами, пустившими по миру бесталанных сограждан, ни сегодня-завтра закончится, и блудные дети вернутся на землю отцов. Но тяга к богатству и власти стала патологической болезнью общества и с ней надо жить и считаться.
Не только пьяные путешественники попадают на крючок сотруднику милиции. В 2002 году летом я возвращался домой из туристического похода и был остановлен на челябинском вокзале для досмотра вещей нарядом патрульной службы. Новая государственная доктрина борьбы с терроризмом и наркоманией ещё более развязала руки силовикам. Спекулируя взорванными домами в столице, уральские следопыты с остервенением начали выворачивать на изнанку каждого встречного и поперечного гражданина. Я выкладывал из рюкзака на стол свои вещи, показывал документы - паспорт, спортивную книжку, путёвку в альплагерь. Задержавшие меня люди были сильно разочарованы моей законопослушностью и хотели уже отпустить меня с миром, когда к ним подошли ещё двое сотрудников милиции.
- Что, ничего не нашли? - спросил один из них, более наглый, у офицера, производившего опрос. - Следующего нарушителя мы досматривать будем. Не скулите потом, что вам не дают заработать...
Я догадался, что в милиции существует какая-то очередь на поборы проезжих граждан и критерии, по которым отбираются жертвы.
- Учить вас надо! - добавил этот сотрудник, ударив ладонью по карману рюкзака, где лежал "УДАР". Во избежание лишних вопросов я не хотел открывать этот карман на обозрение сотрудникам, чтобы не искать документ, разрешающий ношение и применение оружия в защитных целях. Перекрёстный допрос вспыхнул с новой силой. Старший по рации с кем-то связался, спрашивая что делать, но ему подтвердили моё право на ношение оружия.
- Приди-ка сам, - попросил сотрудник.
Скоро подошёл ещё один человек, осмотрел находку и сказал мне, что я свободен.
- Может быть, он кого-нибудь ограбит? - настаивал в оправдание инициатор конфликта, нашедший оружие, но игра уже не стоила свеч, две конкурирующие между собой бригады милиционеров старались блюсти приличие перед начальством. "УДАР" мне отдали в последнюю очередь. Изъявший его у меня милиционер игрался с ним, как малыш, передёргивая предохранитель вверх и вниз, на вскидку прицеливаясь в прохожих. Он его заряжал и разряжал, пружина работала чётко.
- На! - сожалея, вернул он мне мою вещь и попросил голосом, не допускающим отказа: - Дай-ка мне один патрон для коллекции.
С паршивой овцы хоть шести клок. Я оказался не тем клиентом, которого ждали. Милицейская сущность ждала подарка, и я оставил ему в утешение патрон.
5. Право на проезд
Спустя один год моя дорога лежала через Челябинск в Екатеринбург - в центр профпатологии. От тяжёлого физического труда мои ноги ослабли, деформированный артроз обложил болью суставы от позвоночника и до голени. Я долго ругался с врачами и руководством цеха ремонта металлургических печей, доказывая, что болен, прежде чем мне швырнули в лицо путёвку и вывели за забор - "...в гор-топ" - "...по добру, по здорову", предложив преждевременно два копеечных места - сторожа в карьере и резчика бумаги в типографии, соблюдая приличия трудового законодательства.
- Ноги твоей здесь больше не будет! - напутствовали прорабы.
Я оказался врагом корпоративной политики "Металлургического дивизиона" группы управляющих компаний "Русский Алюминий". В отделе кадров меня занесли в центральный компьютер и разослали по соседним предприятиям факсы о том, что я уволен с работы: "...как правдоискатель". И поныне есть негласный договор между руководителями крупных заводов города, где я живу, об информировании соседей о "...настоящих причинах увольнения человека с работы".
Полный расчёт мне не дали. Его я получил только месяц спустя, когда умерла моя мать, направив по электронной почте письмо управляющему директору комбината Сергею Филиппову. Дыхание смерти отогрело его ледяную душу, и долги по зарплате вернули на следующий день. Но во время моего отъезда в Екатеринбург матушка была ещё жива и, пообещав ей на прощание "...не связываться ни с кем и быть послушным", я тронулся в путь.
- Всего три дня!
Попутчиком у меня был татарин Рашид из Медногорска. Худой и морщинистый на лицо человек, как и все его земляки, видавшие жизнь, годов сорока пяти от роду, он тоже ехал в центр профпатологии на лечение пылевого бронхита. Медносерный комбинат, где этот человек оставил своё здоровье, одно из самых ядовитых предприятий России.
В Челябинске рано утром мы прошли две милицейские проверки - на вокзале и на автовокзале и успешно покинули город. Спустя четыре часа за окнами автобуса появились первые признаки Екатеринбурга - рекламные щиты-баннеры и дорожные знаки, указывающие на наличие объездной дороги, автозаправки, точек медицинского и пищевого обслуживания.
Скоро нас остановили сотрудники милиции особого назначения. Молодой человек - сержант с автоматом наперевес зашёл в автобус и внимательно осмотрел лица присутствующих в нём пассажиров. В салоне было немало мигрантов. Выброшенные эпохой на рынок дешёвой рабочей силы, бродяги-таджики искали счастья в России.
- С вещами на выход, - распорядился сотрудник и ткнул стволом автомата в сторону каждого из них. - Проверка документов.
Мой добрый сосед-татарин тоже попал в список подозреваемых лиц, не имеющих регистрации в паспорте.
- Я сейчас приду, - объяснил он мне. - Посмотри за вещами. Они россиян отпускают сразу.
Раболепно толкаясь мешками и авоськами, люди вывалились на обочину дороги и, приседая под тяжестью скарба, двинулись на проверку.
- Езжай, - распорядился военный, закрывая автобус, и водитель послушно начал выруливать на трассу. Я растерялся. Рядом лежала сумка соседа, ответственность за которую лежала на мне. Взяв её в руки, я, спотыкаясь, двинулся в выходу, чтобы остановить автобус и передать хозяину его вещи, но звонкий голос, привставшего с переднего места мужчины, опередил меня:
- Водитель!.. Остановитесь!.. Вы связаны договорными обязательствами с пассажирами, взявшими билет. Вы обязаны их довести до места следования. Стойте здесь и ждите меня!
Седой человек в военной форме - майор (или выше?) покинул автобус и двинулся к месту досмотра странников, высаженных на дорогу бесцеремонным образом. Я вышел на улицу вслед за ним с вещами моего попутчика и окликнул его: "Рашид!..". Тот поспешил, было, мне навстречу, протягивая руки к своему добру, но был грубо остановлен прикладом автомата сотрудника, осматривавшего автобус.
- Не смейте его толкать, сержант! - стреножил майор служаку. - Он ничего не нарушил!
Я хотел заглянуть в лицо заступнику, чтобы его запомнить, но тот уже что-то объяснял военным, стоя ко мне спиной, доказывая право пассажиров на дальнейший проезд. Документы у всех оказались в порядке, и недоразумение исчерпано. Все мы вернулись в автобус и успешно проехали в город.
На оживлённом автовокзале майора ждали люди нерусской национальности. Кто он был - узбек или таджик, я не знаю и по сей день. Пассажиры прощались с ним, кланяясь, а встречавшие - обнимали и хлопали по плечам, как дорогого гостя.
- "ТуркВО"!... - заметил Рашид. - Афганец. Два ранения.
- Где?.. Покажи!
Я слышал, что такие нашивки на мундире есть у всех, видавших войну, и солдаты дорожат ими более чем наградами, но друзья уже посадили героя в автомобиль, и больше я его не видел.
Милицейский произвол на дорогах России стал общенациональной бедой. Чтобы ему успешно противостоять, мало чувствовать правду в душе и шептать о ней своим близким, надо знать право и иметь гражданское мужество остановить руку бьющего... Может быть и ко мне, поверженному на землю невзгодами, придёт на помощь без предоплаты человек, не боящийся силы. Хотелось бы верить...
6. Кража денег
Медицинский осмотр в центре профпатологии я прошёл быстро и в одиннадцать часов явился в гостиницу, где остановился на сутки. Мне сказали, что я уже выселен, потому что приехали футболисты, забронировавшие мой номер вчера. До поезда ещё оставалось немало времени, и я решил посетить компьютерные салоны Екатеринбурга. Почему-то мне казалось, что цены на товары в большом городе меньше, чем у нас, тайная надежда приобрести хороший цифровой фотоаппарат толкала меня на безрассудство, ноги изнашивались, а выбор так и не был сделан. Десять тысяч рублей пятисотками мирно лежали у меня в сумке среди белья, завёрнутые в целлофановый пакетик, без дела.
За два часа до поезда я спустился в метро и встал в очередь к окошку, где меняли жетоны на деньги. Троих сотрудников милиции я увидел издалека и сразу понял, что они направляются ко мне.
- Ваша сумка? - спросил у меня старший лейтенант. - Проверка документов. Прошу за мной!
Люди смотрели мимо. Сотрудники милиции завели меня в служебную дверь и закрыли её на ключ. Пройдя по коридору шагов пятнадцать, они открыли другую дверь в глухую камеру, где стояли стол, два стула и топчан. Младший сержант достал из стола журнал и принялся переписывать мои данные, другой же начал крутить циферблат телефона, чтобы люди проверили в базе данных не нахожусь ли я в розыске, внимательно осмотрели пластиковую карточку Альфа-банка, изучая последние квитанции расхода денег. Я их хранил вместе с карточкой, следуя рекомендациям банкиров.
- Что у него? - спросил офицер.
- Пусто... Последние снятия были, - и он назвал число предшествующее моей поездке. На лицо были проездные документы туда и обратно и путёвка в центр. Офицер глядел на меня в упор, догадываясь, какая сумма денег лежит у меня в загашнике.
- Что купил?
- Не успел, у меня скоро поезд.
- Я вижу... Открой свою сумку...
Отчетливо было слышно стук стремительно пролетаемых рядом где-то составов и совсем не слышно людей. Понятых не позвали.
- Ты понимаешь, что повсюду взрывают дома и у тебя в сумке может быть взрывчатка...
Я по очереди доставал вещи наружу и, разворачивая их, складывал на топчан для досмотра. Он угадал пакет с деньгами намётанным глазом и взял его в руки. Дальнейшее содержимое сумки уже не интересовало сотрудника, и будь на её дне автомат Калашникова или граната - они бы остались там лежать до войны.
- Сколько денег? - спросил офицер, доставая на свет моё богатство.
- Десять тысяч, - ответил я.
- Ты ошибся, - сказал он, не пересчитывая купюры и протянул всю пачку мне. - Возьми и пересчитай!
У меня на руках осталось девять тысяч. Я заглянул в глаза офицеру, он был не возмутим, его сотрудники смотрели в пол.
- Складывай вещи! - распорядился дежурный офицер. - И быстро на поезд, если тебя остановит на вокзале милиция, скажи, что прошёл досмотр на "Метро девятьсот пятого года" - не тронут! Я позвоню...
Спустя неделю дома я рассказал эту историю человеку, осужденному за кражу, и он показал мне обратную сторону этого фокуса...
Я человек наивный. В жизни меня неоднократно обманывали - учили разуму: раздевали и грабили, били, брали в долг деньги, не возвращая, но я по сей день не верю в силу зла, и являюсь потенциальной жертвой насилия. Я по-прежнему подсознательно надеюсь на помощь правоохранительных органов. Неужели я ничему не научился после такого фокуса? Куда мне идти, если завтра я окажусь на улице избитый до полусмерти, без денег и без жилья. Без веры в людей. Сильные пожирают слабых во всём животном мире, но только человек придумал барьеры, продлевающие жизнь - основы добродетели, но это сегодня стараются вычеркнуть из культуры люди, желающие разбогатеть любым путём. Я хочу жить очень долго даже с болью в теле, мечтая о невозможном... Право - гуманитарная наука, но где же добро и справедливость?.. Где человеколюбие?
7. Ваше слово?..
Мой поезд стоял на самой дальней платформе вокзала. Посадка была в самом разгаре, когда я, хромая, подошёл к вагону и встал в конце очереди. Люди галдели, толкаясь, строгая проводница внимательно осматривала каждый билет. Она заглянула в мой паспорт и сообщила: - Это не ваш билет.
- Почему? - удивился я.
- Вы читаете что берёте?
Я сегодня не помню, когда и где купил этот билет. Женщина-оператор, печатая его, пропустила одну букву в моей фамилии.
- Я вас не возьму на поезд... - отрезала проводница все мои попытки объяснить ей суть дела. - Билеты нужно было проверять, не отходя от кассы. Ищите старшего.
Хромая, я поковылял вдоль всего состава, спрашивая, где начальник поезда, и другие вагоновожатые шарахались от меня защищать двери, словно я пытался проехать зайцем помимо их воли. Время шло, и перрон уже почти опустел, провожающих было мало. Бригадир поезда нашёлся за пять минут до его отправления. Высокий молодой мужчина смотрел на меня, как богатый барин на человека, просящего милостыню.
- Идите в кассу и сдайте билет, - заметил он. - Возьмёте новый.
- Я не успею, я болен!
- Ничем не могу помочь... Я не врач...
В отчаянье я посмотрел в сторону подземного перехода, ведущего на вокзал, и с ужасом увидел, как на другом конце перрона двое сотрудников милиции щипали за тело хохочущих проводниц. Вечер был душный. Стояла жара. Пот катился по моему ослабшему телу рекой, насквозь пропитывая рубашку и брюки. Всё ближе и ближе, не торопясь, приближались вампиры. Уверенно, словно вши вдоль резинки на нижнем белье, они надвигались на меня в перспективе сходящихся линий железнодорожных путей, вырастая в глазах до гротеска. Кусок живого и липкого мяса, я дрожал и чувствовал животный страх перед ними. Я вспомнил, как в Челябинске обирали до нитки моих друзей, я догадался, что меня ожидает новый досмотр: "Они не могли не заметить ошибку в билете и сообщили соседям...".
Быстро, скороговоркой, в отчаянье я начал рассказывать бригадиру поезда про боли в спине, про безногую мать, ждущую сына дома, про "...метро девятьсот пятого года". Я лез ему под шкуру, объясняя, что до следующего поезда ждать двое суток, что я останусь без денег. Кто-то, из куривших в тамбуре пассажиров, угрюмо заметил мне, выглядывая наружу: - Москва слезам не верит.
Я ответил ему: - Согласен!.. Бог высоко, царь далеко, Москва не верит... - и, обращаясь к бригадиру, спросил: - Ваше слово?..