Голос, запевший в стихах А. Ахматовой, выдает свою женскую душу. Здесь все женское: зоркость глаза, любовная память о милых вещах, грация - тонкая и чуть капризная. Эта грация, эта не столько манерность, сколько видимость манерности, кажется нужной, чтобы закрыть раны, потому что подлинный лирик всегда ранен, а А. Ахматова - подлинный лирик.
Владислав Ходасевич
ИЗ РЕЦЕНЗИИ НА КНИГУ "ЧЕТКИ"
Стихи Ахматовой очень просты, немногоречивы, в них поэтесса сознательно умалчивает о многом - и едва ли не это составляет их главную прелесть. Их содержание всегда шире и глубже слов, в которые оно замкнуто, но происходит это никак не. от бессилия покорить слово себе, а, напротив, от умения вкладывать в слова и в их сочетания нечто большее, чем то, что выражает их внешний смысл. Оттого каждое стихотворение Ахматовой, несмотря на кажущуюся недоговоренность, многозначительно и интересно.
Борис Эйхенбаум
ИЗ РЕЦЕНЗИИ НА КНИГУ "ПОДОРОЖНИК"
Поэзия Ахматовой - сложный лирический роман. ...При переходе от одного сборника к другому мы испытываем характерное чувство интереса к сюжету- к тому, как разовьется этот роман. В "Четках" можно видеть обдуманное расположение материала как бы по главам. То же в "Белой стае". Как в настоящем романе - сопоставлены контрастные эмоции, как бы нейтрализующие друг друга и создающие впечатление своеобразного эпического лиризма. "Подорожник" - если не новая часть, то новая глава этого романа. Это чрезвычайно важно. Это - совсем новое и очень серьезное явление. Тут - не просто собрание лирических новелл, а именно роман, с параллелизмом и переплетением линий, с перебоями и отступлениями, с постоянством и определенностью действующих в нем лиц. Образование такой сюжетной лирики - последнее слово современного лирического искусства и, думается мне, зарождение тех элементов, из которых должен возникнуть новый эпос, новый роман. Традиционная лирика отдельных, замкнутых в себе "настроений" временно исчерпана и падает - ей суждено остаться на вторых путях, чтобы когда-нибудь в будущем возродиться в новых формах. В пределах самого лиризма Ахматова преодолевает традицию, насыщая, лирику сюжетной конкретностью. В этом смысле она - не менее революционное в искусстве явление, чем Маяковский. С разных сторон и разными приемами они ликвидируют изношенные, дурные традиции. Особенно интересно поэтому, что они, при всей своей полярности, сходятся в тяготении к частушке. Очень тонко, почти неуловимо, но через все творчество Ахматовой проходит усвоение и канонизация частушки - в словах, в синтаксисе, в интонации более всего. Это одна из характернейших особенностей ее стиля.
Константин Мочулъский
ИЗ РЕЦЕНЗИИ НА СБОРНИК "ANNO DOMINI"
Стихи "Четок" - грациозны и чуть вычурны. Они переливают нежными оттенками и капризными изломами, скользят по поверхности души. При сверкающей игре мелких волн глубины остаются невозмущенными. Легкие тонические размеры, импрессионистическая разорванность синтаксиса, неожиданная острота финалов, эффектная простота словосочетаний создают тонкое очарование этой женственной поэзии. Это стихи... "прелестных" мелочей, эстетических радостей и печалей. Мир вещей с его четкими линиями, яркими красками, с его пластическим и динамическим разнообразием покоряет воображение поэта. Символом этой эпохи может служить "красный тюльпан в петлице". Внешнее так переплетается с внутренним, что пейзаж нередко становится выражением душевного состояния. Мотивы неразделенной любви, тоски и ожидания еще не закреплены болью и отчаянием. Поэт изображает жесты и позу эмоции, ее пластические атрибуты, и в таком изображении есть доля самолюбия. В "Четках" уже найдена резкая выразительность слова, но еще нет пафоса; есть манера, но нет стиля.
"Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо как бы перед Богом", - прокомментировал выход стихов Ахматовой А.Блок. "Она первая обнаружила, что быть нелюбимой поэтично", - писал об Ахматовой К.Чуковский
В несчастной любви Ахматовой виделось не проклятье, а источник творчества. Повседневные мелочи превратились в поэзии Ахматовой в "одухотворенную предметность", в поразительно точной, емкой детали "заколотился пульс живой человеческой судьбы" (Вяч.Иванов). Самая знаменитая из таких деталей - перчатка в Песне последней встречи, овеществлявшая внутренне драматичный жест. . "Ахматова одним ударом дает все женское и все лирическое смятение, - всю эмпирику! - одним росчерком пера увековечивает исконный первый жест женщины и поэта", - писала о Песне последней встречи М.Цветаева. Истоки острой и своеобразной поэтической формы Ахматовой - в "психологическом символизме" Ин.Анненского, в русской психологической прозе ХIХ века - Анне Карениной Л.Толстого, Дворянском гнезде И.Тургенева, романах Ф.Достоевского.
В мае 1914, перед началом Первой мировой войны, вышел второй сборник Ахматовой Четки. 1914 год она считала переломным в судьбе России, началом "не календарного, настоящего ХХ века". Само название Четки указывало на "перебор" душевных состояний, приобретающих завершенность и напряжение молитвы. Во многих стихотворениях Четок - обобщение личных переживаний в приближенной к афоризму, эпиграмматической формуле:
Сколько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает,
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха
И не знать, что от счастья и славы
Безнадежно дряхлеют сердца
Это было отмечено одним из первых ее критиков - Н.Недоброво. В 1915 он писал об авторе Вечера и Четок: "Изобилие поэтически претворенных мук - свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, но открывает лирическую душу, скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную". Ахматова высоко оценила это замечание, в котором была предугадана ее дальнейшая судьба: женщина, писавшая преимущественно о несчастной любви, в "осатанелые годы" сталинского террора гордо и самозабвенно заговорила от лица "стомильонного народа".
В "Белой стае" (1915) облику героини сообщаются пророческие черты:
И давно мои уста
Не целуют, а пророчат.
К пророческим стихотворениям сборника Ахматова относила Молитву, Июнь 1914 и др.
Преображение покинутой женщины в "пророчествующую жену", "Музу Плача" в 1922 верно оценил И.Эренбург: "Молодые барышни, усердно подражавшие Ахматовой, не поняли, что значат эти складки у горько сжатого рта. Они пытались примерить черную шаль, спадающую с чуть сгорбленных плеч, не зная, что примеряют крест". Дальнейший путь Ахматовой - путь тяжких потерь и испытаний, путь Ярославны 20 века, оплакавшей гибель России, лучших своих современников. "В сущности никто не знает, в какую эпоху живет. Так и мы не знали в начале 10-х годов, что живем накануне Первой европейской войны и октябрьской революции", - писала она в автобиографических заметках. От той России, которую знала юная Ахматова, безжалостная история не оставила и следа. "Нам возвращаться некуда", - говорила она о людях 10-х годов.
" Нет, не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл,
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был", - определяла Ахматова сущность своей поэзии после 1917.
Щедрый на несчастья 1921 был плодотворным для Ахматовой. В петербургском издательстве "Петрополис" вышли два ее сборника - Подорожник (оформление М. Добужинского) и Anno Domini МСМХХI (Лето Господне 1921). В них все ощутимей становится скорбная торжественность, пророческая интонация и некрасовски настроенная сочувственность. За многими, казалось бы, отвлеченными образами прочитываются страшные реалии революционного времени. Так в стихотворении Все расхищено, предано, продано... "голодная тоска" не просто символ, а вполне конкретное упоминание о "клиническом голоде", охватившем Петроград в 1918-1921. Но в отличие от Ив.Бунина, Д.Мережковского, З.Гиппиус Ахматова не шлет громких проклятий "осатаневшей России": лист подорожника - подношение северной скудной земли - наложен на "черную язву". "Время, смерть, покаяние - вот триа-да, вокруг которой вращается поэтическая мысль Ахматовой", - писал философ В.Франк.
С серединой 20-х она связывала изменение своего "почерка" и "голоса". В мае 1922 посетила Оптину Пустынь и беседовала со Старцем Нектарием. Эта беседа, вероятно, сильно повлияла на Ахматову. По материнской линии Ахматова состояла в родстве с А.Мотовиловым - мирским послушником С.Саровского. Через поколения она восприняла идею жертвенности, искупления. Перелом в судьбе Ахматовой был связан и с личностью В.Шилейко - ее второго мужа, ученого-востоковеда, занимавшегося культурой древнего Египта, Ассирии, Вавилона. Личная жизнь с Шилейко, деспотичным и беспомощным в бытовых делах, не сложилась, но его влиянию Ахматова приписывала возрастание сдержанных философских нот в своем творчестве.
Осенью 1935, когда почти одновременно были арестованы Н.Пунин и Л.Гумилев, Ахматова начала писать Реквием (1935-1940). Факты личной биографии в Реквиеме обретали грандиозность библейских сцен, Россия 30-х уподоблялась Дантову аду, среди жертв террора упоминался Христос, саму себя, "трехсотую с передачей", Ахматова называла "стрелецкой женкой". "Шекспировские драмы - все эти эффектные злодейства, страсти, дуэли - мелочь, детские игры по сравнению с жизнью каждого из нас", - говорила Ахматова о своем поколении.
Впечатления первых дней войны и блокады отразились в стихотворениях Первый дальнобойный в Ленинграде, Птицы смерти в зените стоят..., Nox .
В конце сентября 1941 по приказу Сталина Ахматова была эвакуирована за пределы блокадного кольца.
Последние годы жизни Ахматовой, после смерти Сталина и возвращения из заключения сына, были относительно благополучными. Ахматова, никогда не имевшая собственного пристанища и все свои стихи написавшая "на краешке подоконника", наконец-то получила жилье. Появилась возможность издать большой сборник " Бег времени", в который вошли стихи Ахматовой за полстолетия. После ХХ съезда партии она решилась доверить бумаге "Реквием", двадцать лет хранившийся в ее памяти и в памяти близких друзей. К началу 60-х годов сложился "волшебный хор" учеников Ахматовой, сделавший ее последние годы счастливыми: вокруг нее читали новые стихи, говорили о поэзии. В круг учеников Ахматовой входили Е.Рейн, А.Найман, Д.Бобышев, И.Бродский. Ахматова была выдвинута на Нобелевскую премию. В 1964 в Италии ей вручили литературную премию "Этна-Таормина", а полгода спустя в Лондоне - мантию почетного доктора Оксфордского университета. За рубежом в Ахматовой видели и чествовали русскую культуру, великую Россию Пушкина, Толстого, Достоевского.
В последнее десятилетие жизни Ахматову занимала тема времени - его движения, бега. "Куда девается время?" - вопрос, по-особому звучавший для поэта, пережившего почти всех своих друзей, дореволюционную Россию, Серебряный век.
Что войны, что чума? - конец им виден скорый,
Им приговор почти произнесен.
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был бегом времени когда-то наречен? - писала Ахматова.
Позднее творчество Ахматовой - "шествие теней". В цикле "Шиповник цветет", " Полночных стихах", " Венке мертвых" Ахматова мысленно вызывает тени друзей - живых и умерших. Слово "тень", часто встречавшееся и в ранней лирике Ахматовой, теперь наполнялось новым смыслом: свобода от земных барьеров, перегородок времени. В течение двадцати двух лет Ахматова работала над итоговым произведением - "Поэмой без героя". Поэма уводила в 1913 - к истокам русской и мировой трагедии, подводила черту под катастрофами 20 столетия. Главное действующее лицо поэмы - время, оттого она и остается без героя. Магия совпадений, "перекличек", дат всегда ощущалась Ахматовой как основа поэзии, как тайна, лежащая у ее истоков. По одному из таких знаменательных совпадений Ахматова умерла в годовщину смерти Сталина - 5 марта 1966. . "Не только умолк неповторимый голос, до последних дней вносивший в мир тайную силу гармонии, - откликнулся на смерть Ахматовой Н.Струве, - с ним завершила свой круг неповторимая русская культура, просуществовавшая от первых песен Пушкина до последних песен Ахматовой".