Аннотация: Мать-одиночка из семьи потомственных кладоискателей и ее взрослый сын
Светлана происходила из семьи потомственных кладоискателей. Ее прадед - огромный, черноусый, с пудовыми кулаками, держал в Москве извоз. Каурые и буланые, со звоном бубенцов разносились его тройки по бойким московским улочкам. Семейное предание гласило, что он разбогател, найдя клад с приданым, так и не доставшемся неведомому жениху - золотые слитки, жемчужные серьги и серебряный ковчежец. Был в кладе и неразменный рубль, принесший главное богатство - и гладких лошадей, и трезвых ямщиков, и каменный дом с дородной румяной женой - все появилось благодаря стертому пятаку с зазубренными краями.
Впрочем, крепкое и справное таким лишь казалось, рухнув под напором судьбы. Вот и Светланиного деда не спас ни вечный рубль, ни каменный дом. Новая власть пересела в лимузины, беднота повисла на подножках трамваев, извозчичьи пролетки канули в небытие, но Светланин род не зачах окончательно, хотя измельчал, пробиваясь сквозь московский асфальт чахоточной порослью.
Такой уродилась и Светлана, бледной заморенной молчуньей. И следа не осталось от зычных и кряжистых предков, любовно оглаживающих бока лошадей.
Родители Светланы рано умерли, она едва успела закончить восьмилетку и устроилась на часовой завод. Светлану поставили на конвейер, где она боялась оторвать взгляд от ленты, а когда шла по коридору, смотрела себе под ноги, редко поднимая глаза. Так просидела она несколько лет, сжавшись в комочек и подобрав ноги, поэтому в цеху не сразу заметили, что молчаливая сборщица беременна. Сама она никому не открывалась, подруг у нее не было, и родив мальчика, Светлана не изменилась. Разговаривала она, как и раньше, едва слышно, в очереди за зарплатой всегда оказывалась последняя, хоть и приходила в кассу раньше всех - ее оттирали бойкие товарки.
А спустя десять лет Светлане вдруг дали квартиру от завода - вот уж никто не думал-не гадал! В любовницах у начальства она не числилась, была уже не первой молодости, да и красотой не могла похвастаться никогда. Но сверкнула удача неразменным рублем из тьмы веков, привет от прадеда, вот и ордерок, распишитесь, пожалуйста. Другая бы на месте Светланы обрадовалась, устроила новоселье, но она и здесь все провернула молчком. Светлана тихо переехала, вещей у нее было немного, сосед по доброте душевной прибил полочку, а много ли ей надо - кровать, стол - вот и весь уют.
На стенах Светлана развесила семейные фотографии, и, засыпая, смотрела на предков - кладоискатель-прадед с каурой кобылой, улыбается довольно, дед с портупеей и густыми усами, уже смотрит растерянно, хоть и бодрится, а отцу уже и вовсе лихачества не осталось - лысоватый брюнет с застывшим лицом, лаборант на кафедре, испуганно таращится в объектив. Выцвел род, цвел и выцвел, засалился, как старые фотографии.
Впрочем, сын не пошел в ее родню, а рос бойким, даже бедовым. Светлану чуть не каждый день вызывали в школу, она тихо становилась у стенки, опустив глаза, пока ее отчитывали все подряд - и директор, и классная руководительница, даже уборщицы приходили и жаловались, что ее сын сломал шкафчик в гардеробе. Сыновья удаль пугала Светлану, и нерв кладоискательства, совсем было заглохший под многовековым московским асфальтом, вдруг дал о себе знать. Сын вымахал огромный, плечистый, с грубыми ручищами и зычным голосом, ни дать ни взять - прадед на извозчичьей бирже, привыкший ставить всех в упряжь и стегать хлыстом. Чем больше и громче становился сын, тем дальше в тень отступала Светлана, и без того привыкшая вжиматься в стены.
Сын приходил, властно открывая дверь, наполняя квартиру гомоном и шумом, а Светлана уходила в свою комнату и ложилась на кровать, под фотографии предков, как под образа.
Когда сын устроился на работу, она вышла на пенсию, без сожаления расставшись с часовым заводом, где постоянное тиканье выводило ее из себя. Дома ее окружала тишина, сын много ездил по свету, привозил разные редкости. Однажды он дал матери попробовать вина из древнего, будто из земли выкопанного медного кувшина, Светлана пригубила и выплюнула - гадость. В редкие вечера, когда сын был дома, она прислушивалась к разговорам по телефону, и обрывки фраз заставляли замирать от страха. Светлана поняла, что сын ее мошенник и контрабандист, а горькое вино в кувшине - это еще цветочки. Он, как прадед, - она с укором поднимала глаза на фото - рыскает по чужой земле, находит там золото, а здесь распиливает на куски и продает.
Словно в подтверждение своих страхов, Светлана часто слышала слово "слиток", а потом сын принес его, завернутый в тряпицу, и молча положил на полку. Светлана сразу поняла, что это чистое золото, ее было не обмануть, такие вещи она видела сразу.
Пока сына не было, Светлана на цыпочках прокралась в его комнату, отогнув тряпицу, потрогала слиток. Сусальное золото нахально пялилось на нее, как голый бок бесстыжей бабы, Светлана отпрянула, зажмурила глаза.
Вскоре разговоры сына стали тише и мягче, сменились воркованием, наполнились смешками, а потом он привел домой незнакомую девушку.
- Это Катя, моя жена, - сказал он матери, чуть подтолкнув девушку вперед, а Светлана по привычке отступила, но сзади не оказалось спасительной стены, хоть хватайся за воздух. Невестка придвинулась еще, поощряемая взглядом сына, а Светлана пятилась, пока не запнулась о порог своей комнаты и, быстро повернувшись, захлопнула дверь прямо перед ее носом. Она повернула ключ в замке и долго прислушивалась, как пара в недоумении топчется на пороге, а потом, пошептавшись, уходит.
Через полчаса на кухне загремела посуда, Светлану, постучав в дверь, позвали отметить свадьбу. Она решила, что отказаться неудобно, и принарядилась: достала из шифоньера платье - струящееся с темными разводами на золотистом фоне, приколола брошь к воротнику. Сын разлил шампанское, Светлана послушно подняла бокал, держа его за ножку, которая когда-то уже треснула в грубой пятерне деда или прадеда.
Она начала говорить тост, но сбилась. Невестка смотрела на нее жалостливо, как на девочку, которая забралась на табуретку, чтобы прочесть стихи, но забыла слова. Светлана обиделась, закашлялась, замахала руками, пока не выплеснула шампанское на платье, и сын мягко отвел ее руку, а бокал поставил на стол.
Светлана вернулась в свою комнату, понимая, что пришла сюда навсегда, как в темницу. Теперь квартира будет принадлежать молодым: здесь будет звучать их смех и громкие голоса, а с ней останется тишина. Часы, изводившие ее тиканьем, она остановила давно, еще выйдя на пенсию.
Сын продолжал свои махинации с золотом и кладами, Светлана все слышала через стену. К счастью, с возрастом ни слух, ни зрение ее не ухудшились, наоборот, она отчетливо слышала каждое слово, которое произносили даже шепотом.
Бессонными ночами она лежала на диване, и ей даже не нужно было прижиматься ухом к стене - она видела молодых насквозь, этих охотников за чужими сокровищами. Светлана знала, что добром это не кончится. Спрятанное в земле просто так в руки не дается, да и вечно везти не будет, придет день - и неразменный рубль разменяешь.
Всему виной был проклятый слиток, который так и лежал на полке, отсвечивая развратным боком - краеугольный камень их союза. Светлана знала, что если выдернуть его, марево развеется - исчезнет жена, словно ее и не было, развалится порочный брак, и все станет как прежде, когда они тихо жили вдвоем с сыном и фотографиями на стене.
Через год у молодых родился ребенок, он разрывал тишину плачем, хуже тиканья. Светлана затыкала уши, закрывала дверь и даже придвинула к стене комод, но это не помогло - детский крик достигал ее ушей, проникая под кожу.
И опять во всем был виноват слиток, но невестка специально не хотела его убирать, а сын ни о чем не догадывался. Светлана долго молчала, потому что дала зарок ни во что не вмешиваться, но однажды вечером не выдержала. Она вязала у себя в комнате, а ребенок вдруг зашелся плачем и кричал не унимаясь. Светлана слышала за стеной тяжелую поступь сына и шажки бегающей туда-сюда невестки, они по очереди укачивали младенца, передавая его с рук на руки. Это не помогало, ребенок затихал ненадолго, а потом вновь захлебывался плачем. Хлопнула дверь - сын вышел в прихожую, и Светлана, как была со спицами в руках, проскользнула в их комнату, подошла к невестке, баюкающей младенца на руках, край пеленки свешивался до пола.
- Слиток, уберите слиток, как вы не понимаете! - Светлана повысила голос, чтобы перекричать весь этот ор. - Ребенок из-за слитка плачет! Выбросите эту гадость, выбросите! - и она замахала руками, закашлялась, как тогда за столом, спица, звякнув, упала на пол и покатилась под диван.
Невестка завизжала, прижав к груди ребенка, и бросилась в коридор. Испуганный младенец закричал еще громче, а Светлана стояла как вкопанная, пока сын не вывел ее за руку.
- Я сколько раз просила врезать замок, - донеслись до нее крики невестки, - Чтобы она не смогла войти! Я не могу так больше жить! У нее спица в руке! Она нас всех зарежет!
Светлана ворочалась всю ночь, думая, как избавиться от мерзкого слитка, чтобы никто не заметил, но так ничего и не придумала. Утром она подошла к сыну, обняла, сказала мягко:
- Спрячь слиток, сыночек, ведь от него все беды.
- Какой слиток, мама? - сын поднял на нее красные глаза. Судя по его виду, он тоже провел бессонную ночь. "Уморит всех чужое золото", - подумала Светлана.
- У вас на полке лежит, тряпочкой накрыт.
Сын взял Светлану за руку, они вошли в их комнату, невестка, забившись вглубь дивана, смотрела на свекровь испуганно. На Светлану так никто никогда не смотрел, но она поймала себя на мысли, что это ей нравится.
- Что убрать, мама? Какой слиток? Где он? - сын поддерживал ее под локоть, словно больную, ступающую нетвердо. Но с ней все было в порядке, более того, Светлана чувствовала прилив сил, в ней словно развернулась сжатая пружина, теперь она знала, где притаилась беда.
- Вот, - Светлана указала на слиток, который нахально пялился на нее и обжигал золотом даже сквозь тряпку.
- Там ничего нет, мама, - сын провел рукой по полке, когда-то прибитой добродушным соседом. - Пусто. Даже пыли нет.
Светлана пристально посмотрела на невестку и даже ребенка, чтобы разобраться, почему они все заодно, сговорились против нее, и повторила тихо, но твердо: "Слиток надо выбросить".
На следующий сын вошел в ее комнату, выломав дверь. Светлана от неожиданности вздрогнула. Она так привыкла прислушиваться к шорохам за стеной, что не заметила, как он стучал, кричал и даже колотил ногами в дверь. Сын сказал, чтобы она одевалась, они едут выбрасывать слиток. Светлана обрадовалась, посмотрела на себя в зеркало и вспомнила, что давно не покупала себе одежду. Из приличного осталось лишь то самое нарядное платье, золотистое в разводах, которое она надевала на помолвку, только брошь, приколотая к воротнику, куда-то делась, потерялась, наверное. Светлана расстроилась из-за брошки, в их семье было не принято что-то терять, наоборот, от деда к отцу, от отца к сыну они наживали добро, находя схороненное от чужих глаз, а она - поди ж ты, умудрилась куда-то задевать красивую вещь. Предки с фотографий смотрели насуплено, осуждали. Только сын взглянул ласково, сказал, что взял слиток. Она проверила - так и есть, лежит в сумке, и они поехали.
За окном машины мелькали московские улочки, по которым когда-то мчались тройки ее прадеда. Светлана давно никуда не выбиралась и радовалась, как девочка. Они вышли возле серого здания с решетками на окнах, Светлана отразилась в оттаявших лужах, потом был длинный коридор, похожий на все коридоры - заводские, больничные и школьные, которыми ей приходилось пробираться. Сын сначала был рядом, но потом пропал куда-то, их разделили. Но в последнюю минуту Светлана успела тайком переложить слиток себе в карман. Какая-то женщина, похожая на врача или повара, потому что была в белом халате и колпаке, приветливым кивком пригласила ее идти за ней.
Светлана подчинилась, ей редко улыбались, и послушно семенила, путаясь в подоле праздничного платья, которое теперь висело на ней мешком. Она глянула на свое отражение в зеркале и не узнала себя, так она исхудала. Ее привели в огромную залитую слепящим светом комнату, полную людей. В комнате не было мебели, одни кровати, а стены пустые и голые. Мерный гул людских голосов напомнил ей тиканье, а она надеялась, что избавилась от него навсегда. Подойдя к окну, Светлана посмотрела вниз и увидела сына, который быстрыми шагами шел к воротам. Светлана расстроилась, что они не успели попрощаться, но потом вспомнила, что зловещий слиток больше не с ним, он спрятан у нее в кармане, а значит, у сына все будет хорошо. И зная, что теперь все наладится, Светлана улыбнулась.