Мурзин Геннадий Иванович : другие произведения.

Перевертыш

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:

  ПЕРЕВЁРТЫШ
  
  (Новорусские пируэты политикана)
  
  '- Никак беспорядок, ваше благородие!.. - говорит городовой.
  Очумелов, делает полуоборот налево и шагает к сборищу.
  - По какому это случаю тут? - спрашивает Очумелов,
  врезываясь в толпу. - Почему тут? Это ты зачем палец?..
  - Иду я, ваше благородие, никого не трогаю... - начинает
  Хрюкин, кашляя в кулак. - Этого, ваше благородие, и в законе
  нет, чтобы от твари терпеть...
  - Гм!.. Хорошо... - говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля
  бровями. - Чья собака? Я покажу вам, как собак распускать!
  - Это, кажись, генерала Жигалова! - говорит кто-то из толпы.
  - Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас, как жарко! Одного
  я только не понимаю, как она могла тебя укусить? -
  обращается Очумелов к Хрюкину - Ты ведь... известный народ!
  - Нет, это не генеральская... - глубокомысленно замечает
  городовой. - У него всё больше легавые.
  - Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые,
  а эта - черт знает что.
  - А может быть, и генеральская... - думает вслух городовой. -
  Намедни во дворе у него такую видел.
  - Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Что-то
  ветром подуло... Собака - нежная тварь... А ты, болван,
  опусти руку. Сам виноват.
  - Повар генеральский идет... Эй, Прохор! Погляди на собаку... Ваша?
  - Выдумал! Этаких у нас отродясь небывало.
  - И спрашивать тут долго нечего, - говорит Очумелов. -
  Истребить, вот и все.
  - Это не наша, - продолжает Прохор. - Это генералова брата.
  - Так это ихняя собачка?.. Шустрая такая.
  Прохор зовет собаку и идет с ней... Толпа хохочет над Хрюкиным
  - Я еще подберусь к тебе! - грозит ему Очумелов'.
  (Выжимка из рассказа классика. Вместо эпиграфа).
  
  
  
  
  
  
  ПРОЛОГ
  
  Задули невесть откуда ветры перемен, загуляли меж сопок уральских, закружили-завихрили болотные кикиморы, заухали подскальные демоны, запрыгала-заскакала в хороводе нечисть разная.
  
  Народец, хмуро и с опаской глядучи на весь этот шабаш, подрастерялся и впал в некоторое уныние: путей-дорожек теперь пред ним великое множество, а какую выбрать - не знает. Глядит, сидя в пыли, поднятой теми ветрами перемен, на перекрестке и хнычет: помогите, мол, люди православные, сделать осознанный выбор; подскажите или подмигните, дескать, чья дорожка глаже и приведет ли оная в замечательное будущее?
  
  Покуда народец наш сидел и чесал, пребывая в глубочайших раздумьях, 'репу' свою неуродившуюся, отдельные молодцы-удальцы, будто из волшебных сундучков повыпрыгивали наверх и, ну, давай бойчиться:
  
  - Мы, - говорят, - знаем, который путь ведет к счастью, знаем, - говорят, - также, как счастье то добыть. Айда, - говорят, - за нами!
  
  И народец, значит, послушав сладкозвучные речи ухарей, встал и двинул во след, признав как-то сразу в них вождей.
  
  Забурлило море народное. Заволновалось. Вздыбилось. И с каждым резким порывом перестроечных ветров на поверхности все больше образовывалось 'пены', что естественно и неизбежно. В 'пене' той многие увидели то, что хотели очень увидеть, а именно: своих кумиров, в которых надо верить, на плечи которых следует опереться.
  
  А ухари-то, оказавшиеся по воле волн наверху, один другого ловчее. Умельцами сказки сказывать оказались.
  
  Народец, хоть и повидал уже многого и понаслышался всякой всячины, прекрасно знает по опыту, какова цена обещаний - грош в базарный день, однако ж, новеньким не отказывает в вере, обеими рученьками заголосовал.
  
  Ну, и навыбирал народец себе управителей - ни в сказке сказать, ни пером описать. Мало того, что жадны и сильно охочи до бабла всякого, в особенности, зелёненького, но скандальничать стали: локоточками толкаться и всяко разно обзываться.
  
  Что тут началось между молодцами-удальцами!? Просто жесть! Один тащит из госкармашка телячью ляжку, а другой, не собираясь уступать сопернику, хватает уже целого теленка. Причем, что весьма характерно, оба на всю державу вопят, что есть мочи: 'Держи вора, держи, окаянного!'
  
  И вот уже о них слава идет: молодцы-то, мол, с коррупцией вышли на бой.
  
  Поди и пойми тут, где злодей, а где праведник? Народец и не понимает. Окончательно запутался. Чует, что ему пудрят мозги, а выпутаться из тенет не может. Понимает, что его разводят, а поделать ничего не получается. Сил уж нет никаких у народца.
  
  Много пред очами народца прошло удальцов-молодцов, но один - наособицу. Молодец из молодцов! Удалец из удальцов!
  
  Ему-то и посвящаю сии хроники.
  
  1
  
  Славный 1990-й. Власть советская еще, но явно оную покачивает из стороны в сторону, лихорадит. Теряет, да, утрачивает помаленьку свою незыблемость, хотя главный идеолог перестройки, который в главной державной столице, полон сил и энергии, чтобы удержать на плаву потихоньку тонущий корабль, то есть жаждет подлечить-подлатать местами сильно обветшавшие фасад, бока и подгнившее днище. Не все получается у прораба, но, не теряя надежд, старательно придумывает всё новые и новые лекарственные препараты для избавления от многочисленных недугов, коими хронически страдает власть.
  
  Один из таких препаратов - расширение демократии, в частности, - повсеместные выборы на альтернативной основе, ну, то есть, по западному варианту. Главный прораб (он же и главный идеолог перестройки), считает, что при наличии альтернативы борьба за мандат народного слуги обострится, что от этого будет выгода всем: ведь в бою побеждает самый умелый, самый отчаянный.
  
  Гладко было на бумаге, да забыли про овраги.
  
  Первые же выборы что показали? Борьбу, да, отважную, но это была борьба не интеллектов, а силы и ловкости.
  
  Вынырнули, короче, на поверхность бурливого моря-океана одни ловкачи. Один из таких ловкачей - Стессель Эдгар Эдуардович. Выборщиков, участвовавших в голосовании ничто в кандидате сём не смутило. Не насторожило даже то обстоятельство, что претендент на звание слуги народа носит непривычное для земли уральской имя, а уж фамилию - и просто иноземную. Впрочем, мои земляки, отличающиеся глубокими интернациональными чувствами, всегда демонстрировали национальную терпимость, в том числе встречали хлебом-солью иноземцев.
  
  Эдгар Эдуардович подкупил, скорее всего, ухарством.
  
  Однако выборщикам следовало бы обратить внимание на вечно хитренький прищур Стесселя. Впрочем, и сей характерный прищур также мог очаровать выборщиков. Они, наверняка, глядя, говорили: а мужик-то того... себе на уме...
  
  Итак, пройдя через горнило региональных альтернативных выборов, ловкие из ловких собрались на свое заседание и стали судить-рядить, кого сделать вожаком? После бурных дебатов порешили: ловчее, чем Стессель, среди них нет никого.
  
  Из небытия и сразу в лидеры? Счастливая звезда взошла на его горизонте, и в мерцающем свете ее Стессель увидел замечательно радужные перспективы.
  
  Почти на вершине милый наш Эдгарчик! Мало кто догадывался, что именно это 'почти' лишает сна Стесселя. Он видел, что есть все-таки тот, который, обладая большей властью, чем мандат народа, может турнуть с Олимпа и полетит Стессель в бездну вверх тормашками. Получается, что крылышки-то у птички слегка подрезаны. Тягостно на душе, но дело делать все равно надо. Он и действует в перерывах между грустью. Руки - в работе. И в какой работе?! Народ глядит, и нарадоваться не может. Кое-кто даже готов сказать, что региональный прораб перестройки поумнее будет державного, ну, то есть того, который там, в столице.
  
  Все бы ничего, однако кое-что мешает, можно сказать, смущает Стесселя. Это - провозглашённая гласность. Лезут отдельные щелкопёры туда, куда их не просят. Возомнили о себе невесть что. Ползают по здоровому телу, будто вши, да покусывают за бока. К ногтю бы их, к ногтю! Да пока у Стесселя руки коротки, мускулатура еще не накачанная.
  
  Ну, скажем, впилась в Стесселя молодежная газетенка и, ну, трепать его имя, полоскать на всю уральскую губернию. Ладно бы что-то серьезное за ним тянулось, а то ведь так себе - мелочишка всякая разная. Все так: построил небольшой особнячок в пригороде. И не особнячок, если честно, а крохотную халупу. Уложил асфальтишко на дорогу, подтянул трубы - водопроводные и отопительные. Чуть-чуть этим самым облагородил место отдохновения. Экая, право, невидаль! Он - не первооткрыватель в сём деянии. Не он первый, не он и последним будет. Стыдно! Как можно быть при кормушке и чуть-чуть не поклевать?! Однопартийцы бы и не поняли его. Приняли бы за 'белую ворону' и шуганули бы из стаи-то.
  
  Стессель всякий раз отмахивается от газетенки, как от назойливой мухи, противно жужжащей под ухом. Пробует не обращать внимания на шавок, тявкающих из-под подворотни. Он по-партийному правильно поступает.
  
  Но на его несчастье за публикации зацепился один из коллег по служению народу. Взошел он как-то на трибуну губернского законодательного собрания и вопрошает (черт, а в зале-то телекамеры, ведущие прямую трансляцию; будь проклята эта гласность!):
  
  - Откуда, - спрашивает, - милейший Эдгар Эдуардович, бабки? На какие, - спрашивает, - шиши построил особнячок?
  
  Что делать? Приходится отвечать.
  
  - Накопил, - говорит, - за долголетний труд на ниве, - говорит, - строительства светлого будущего.
  
  А слуга-то народа не отступает.
  
  - Где, - спрашивает, - добыл дефицит, то есть стройматериалы? В губернии, - поясняет, - важные народнохозяйственные стройки замерли по случаю, - поясняет, - полного отсутствия Ж/Б и прочего разного.
  
  Допрашиваемый стоит, прищурившись, глядит на коллег по цеху, будто говорит тем самым: балбесы вы все, истинно балбесы!
  
  - Для одного, - говорит, - дефицит, а для другого, - говорит глава региональной советской власти, - нет.
  
  По залу законодательного собрания прошелестел смешок: юмор оценен, все восхищаются находчивостью своего лидера; готовы даже 'закрыть' тему. Но тот, который на трибуне, не готов сдавать позиции. На него уже коллеги пошикивают: долой, мол, с трибуны; регламент, мол, надлежит блюсти. А тот? Ни в какую! Не сходит с трибуны и все. Бубнит и бубнит свое.
  
  - Скажите, милейший Эдгар Эдуардович, - говорит, - газета клевещет, напраслину на вас возводит?
  
  Стессель хватается за брошенную в его сторону соломинку
  
  - Истинно, - говорит, - так, истинно!
  
  - Врет, значит, газетенка?
  
  - Да-да! Лживо поносит меня, лживо!
  
  - А факты?..
  
  - Напридумывал, - говорит, - журналист, из пальца, - говорит, - навысасывал.
  
  - Почему, - пытается пытать дальше, - не идете в суд?
  
  Глава советской власти смущенно опускает глаза вниз.
  
  - Собираюсь,- говорит.
  
  - Собираетесь, - уточняет привереда-депутат, - или пойдете в суд?
  
  Все чувствуют подначку.
  
  Губернское законодательное собрание утратило терпение и турнуло коллегу с трибуны. Ну, в самом деле, сколько же можно?!
  
  На том и закончилась история. А что, спросите вы, с тем злополучным особнячком в полтыщи квадратных метров? Все в порядке с особнячком. Стоит по-прежнему: еще больше расширен, еще лучше обустроен. Особнячок, как бельмо на глазу, стоит средь лугов уральских, вызывая у советского народа разноречивые чувства: у одних - восхищение, у других - зависть, у третьих - что-нибудь и похуже.
  
  2
  
  Знаменательный 1991-й. Глава региональной советской власти, покопавшись на грядках, что окружают его пригородный особнячок, то есть замечательно отдохнув на природе, возвращается из отпуска и приступает, засучив рукава, к служению народу.
  
  Август, знаете ли, оказался очень, можно сказать, тревожным. Даже горячим можно смело обозвать. Особенно в державной столице. Разодрались меж собой представители советской власти. Все тянут одеяло на себя. Всем хочется жить и жить хорошо. А хорошо жить можно лишь в том случае, если оказался на самом верху. Всем хочется на самый верх. А как быть, если место уже занято? Один путь: спихнуть конкурента; сам-то он никогда не уйдет; не дурак, знаете ли.
  
  И вот девятнадцатое августа. Образовывается инициативная группа, которая обращается с воззванием к советскому народу, объявляет, что вождь нынешний ослаб сильно от болезней разных, а посему не в состоянии далее управлять великой державой; что его 'уходят' со всех постов, что на всей территории провозглашается режим чрезвычайного положения.
  
  Уральская столица (по примеру державной столицы) забузила. Причем, не благодаря указаниям власти, а вопреки им, потому как власти призывали к порядку и спокойствию. Начались митинги и демонстрации в знак протеста против одних и в знак поддержки других.
  
  Обком партии, собравшись на чрезвычайное заседание, поддержал действия новой власти, которая сбросила автора перестройки и гласности с пьедестала истории, заверив центр, что уральские коммунисты окажут любую помощь в восстановлении дисциплины и порядка в державе, что они, коммунисты, давно ждали решительных мер.
  
  Если оценивать формально, то и Стессель, глава региональной советской власти, одобрил и поддержал, потому что он - член главного партийного выборного органа, то есть резолюция принималась и от его имени. На деле же...
  
  Девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого августа, то есть в главные критические дни, Стессель не появляется на экранах телевизоров, помалкивает, глядит на события со стороны и ждет, чей будет верх в этой драчке титанов. Соблюдает, значит, нейтралитет. Пусть, считает он, перегрызут друг другу глотки и тогда он...
  
  И дождался-таки! Авторы чрезвычайки повержены, в державную столицу вернулся с юга тот, которого попробовали свергнуть. Показали державе. Увидев узника чрезвычайки, народ не узнал своего кумира.
  
  - Нет-нет, - сказал народ, - вождя подменили. Этот, - говорит народ, - какой-то блёклый, потерянный и никакой стороной не походит на главного прораба перестройки.
  
  Народ, брезгливо поморщившись, отвернулся от вождя.
  
  22 августа. Народ празднует победу над 'темными силами'. Тут-то и появляется наш Стессель во всей своей красе. И заявляет перед телекамерами, что именно он стал инициатором протестных настроений в губернии. Говорит и сам радуется. Договаривается в пылу страсти до того, что благодаря лично ему и его мужеству одержана победа, что это он спас державу (не только свою губернию) от самозванцев и даже, дескать, подготовил почву для приема правительства в изгнании. Ну, то есть, если что там не выгорит.
  
  Так это или нет - история как-то странно о сём умалчивает. Остается, значит, одно, главе региональной советской власти надлежит верить на слово. И родился красивый миф...
  
  Правда, и тут без казуса не обошлось.
  
  На трибуну губернского законодательного собрания впёрся один из скептиков и публично стал сомневаться, то есть принялся трепать имя главы советской власти.
  
  - Вы, - строго спрашивает Стесселя, - на чьей стороне были в дни путча?
  
  Стессель - воробей стреляный и его на мякине не проведешь. Он реагирует мгновенно, отбросив всякое стеснение.
  
  - На стороне, - рапортует, - возмущенного народа, - и, прищурившись, глядит в объективы телекамер.
  
  На то и скептик, чтобы во всяком слове видеть подвох.
  
  - Почему тогда, - сурово вопрошает, - все три дня помалкивали в тряпицу?
  
  - Высочайшие интересы, - отвечает Стессель, - того требовали.
  
  Скептик гнет и гнет своё.
  
  - Если так, то почему, - гневается скептик, - когда обком его партии встал на сторону путчистов, то он в молчанку стал играть, вместо того, чтобы отмежеваться.
  
  - Так я... Это... Так сказать... - мямлит глава советской власти.
  
  Видя слабость позиции, скептик своим вопросом наносит еще один удар по главе советской власти.
  
  - Почему, - спрашивает, - вы до сих пор не вышли не только из партии, но и не покинули ряды членов главного партийного органа?
  
  Вот это удар так удар! Прямо под дых!
  
  Глава советской власти теряется и начинает бубнить что-то нечленораздельное. Вертится, одним словом. Как карась на раскаленной сковородке.
  
  И ведь, в конце концов, вывернулся-таки! Ловок, черт! Не только не потерял ничего в результате, а даже приобрел новый имидж.
  
  С членством в бюро обкома партии, правда, пришлось все-таки расстаться. И не потому, что ему этого сильно захотелось, а потому, что державная власть распустила те самые органы.
  
  Это - минус. А плюс? Так ведь теперь Стессель, на самом деле, первое лицо губернии и никакой первый секретарь ему не указ. Державная власть? Ну, до нее далеко... Где ей оттуда-то углядеть за столь ловким нашим правителем?!
  
  3
  
  Тревожный 1993-й. В главной державной столице опять затевается грандиозная буза. Бузотёрят вчерашние, то есть красные, с завтрашними, то есть белыми. В октябре аж до смертоубийства меж ними дошло.
  
  Стессель не изменяет своим принципам: сидит себе в резиденции да хитровато поглядывает на столичные дела, опять же помалкивает, не спешит занять чью-либо сторону, выжидает, хочет определенно знать, чья возьмет верх.
  
  Верх взяли завтрашние, то есть белые. Однако пришли к победе изрядно потрёпанными. Сие обстоятельство порадовало нашего Стесселя: чем слабее державная власть, тем ему проще и легче править губернией. Став уже первым всенародно избранным губернатором, он не хотел упускать свой шанс. История посчитала бы великим грехом, ежели бы Стессель не воспользовался замечательным фактом ослабления позиций тогдашнего Верховного Правителя, перенесшего только что великую трёпку.
  
  Стессель заактивничал. Он, выйдя из тени, заговорил. И как?! Смело, отважно, нахраписто! У народа уральского от его речей мурашки по коже суетливо зашныряли.
  
  Вот губернатор опять на трибуне, на него нацелены все телекамеры. Он, купаясь в таком внимании, тает от умиления. Выглядит этаким бодрячком. Не иначе, как могучий горный орел. И слова, соответственно, смахивают на орлиный клёкот. Слушатели и зрители просто помирают от счастья, слушая его, глядя на него.
  
  - Верховная власть, - говорит, - неумела и неповоротлива, - говорит, - до такой степени немощна, что хоть сейчас ее в гроб клади. Всё, - говорит, - в державе идет само собой. Мы, - говорит, имея в виду себя и прочих удельных князей, - не можем мириться с подобным. За державу, - говорит, - обидно. Нам, - говорит, - самим пора брать власть в свои руки. Нечего, - говорит, - доле оглядываться на центр. Мы, - говорит, - сами с усами и не хуже, - говорит, - центра знаем, что надобно народцу нашему, а ему, - говорит, - надобна сильная рука, способная, - говорит, - взять и вести свой народец в даль светлую.
  
  Какой тут, право слово, ор начался!
  
  - Давай, - кричит хор слушателей, - веди нас! Мы - согласны! Будь нам, - повизгивая, орет толпа, - за место 'ума, чести и совести'.
  
  Тут Верховный Правитель подливает маслица в огонь.
  
  - Берите, - говорит он, - столько суверенитета, сколько, - говорит, - сумеете проглотить.
  
  Верховный Правитель, ясное дело, имел в виду не губернаторский полк, а ханов национальных республик.
  
  Однако наш Стессель понял по-своему. Он понял так, что теперь можно все, что только взбредет ему в голову.
  
  И взбрело-таки!
  
  В очередной раз, явившись народцу, стал удивлять пуще прежнего.
  
  - Я, - говорит, а сам смотрит на всех сверху вниз и с неизменным прищуром, - решил мою губернию модернизировать, преобразовать, значит, в республику.
  
  Робкий вопрос из зала:
  
  - А зачем?
  
  - Чтобы, - говорит, - статус свой возвысить, возможности, - говорит, - расширить, потенциал, - говорит, - утроить. Чем, - говорит и перст простирает в сторону соседнего ханства, - хуже его? Тот, - говорит, - может всё и плюет на державную власть, а я, - говорит, - нет. Даже по малой нужде лечу в державную столицу и там в ногах валяюсь. Не быть, - и бьет кулаком по трибуне, - такому впредь! Будет у меня, - говорит, - 'Уральская республика'. Мы, уральцы, не народ, что ли? Чем мы хуже тех же татар? Моя республика, - кричит и вновь ударяет кулаком по трибуне, - еще покажет им Кузькину мать!
  
  Далее следуют привычные аплодисменты, переходящие в овацию. Любит наш народец отчаянных парней, ну, просто обожает!
  
  Прошло время.
  
  Стессель (покуда еще не Президент Уральской республики, а всего лишь губернатор), речь держа перед своими сторонниками, слышит жалобы, почти слёзные мольбы.
  
  - Дефицит, - говорит первый, - наличности.
  
  - Нечем, - вторит второй, - расплачиваться с трудящимися.
  
  - Посему, - добавляет третий, - и задерживаем выдачу зарплаты.
  
  Кто-то в зале себе под нос бурчит:
  
  - Поменьше, - говорит, - свои карманы набивайте и тогда, - говорит, - всем и всего будет хватать.
  
  Диссидент не услышан. Зато все услышали последовавшие слова без пяти минут Президента Уральской республики.
  
  - Я, - говорит, - на своей территории решил ввести национальную, то есть уральскую, валюту. Что, - говорит, - нам рубль? Обойдемся без него. У нас будет 'уральский франк', а не рубль. Мой франк, - говорит, - тотчас же станет свободно конвертируемой валютой. Согласно, - говорит, - моему указу в Париже 'уральский франк' уже печатается. Знаете, сколько степеней защиты имеет? Рублю, - говорит, - и не снилось. Так что, - успокаивающе говорит красным директорам, - чуток потерпите и будете, - говорит, - наличности иметь, сколько душа ваша пожелает. Между нами, мальчиками говоря, - Стессель переходит на доверительный шепот, - я уже вовсю работаю над конституцией Уральской республики. Скажу больше: готовлю свой герб, флаг, а также гимн.
  
  В ответ - океан эмоций, шквал оваций. Здравицы льются широким потоком.
  
  Проходит неделя, а, может, и месяц. Очередная сенсация. Стессель объявил: создаю, мол, свою партию. И название многообещающее - 'Преображение Урала'. Самые пронырливые, почуяв, что жареным запахло, хлынули в партию Стесселя. И не ручеёчком потекли, а бурным горным потоком.
  
  Оно, конечно, Стессель теперь - единоличный правитель и ему сам черт не брат. Однако, по его мнению, без политического обеспечения властвовать все-таки несподручно. Можно, считает он, но не нужно.
  
  Одно событие краше другого.
  
  Все бы ничего, да тут, очухавшись после трёпки, Державный Правитель вмешался. Вызвал к себе. Стессель предстал пред светлыми очами Верховного Правителя.
  
  
  Я не могу знать, о чем говорили в палатах каменных и за золочеными дубовыми дверями два лидера - державный и региональный. Известно мне лишь одно: вернулся Стессель к себе уже не тем орлом, каким улетал в державную столицу. Несколько помятым и без привычной осанки. И, главное, - сильно неразговорчивым. Из этого смею сделать вывод: пристращали нашего смельчака, сбили с ухаря кой-какую спесь.
  
  Слушок прошел по губернии, будто бы (за истинность, уж извиняйте, не ручаюсь) в очень узком кругу Стессель, реагируя на расспросы дружков, лишь буркнул:
  
  - Я - сепаратист, а они, соседние ханы, нет... Так получается...
  
  Такая, говорят, на челе его читалась обида, скорбь, густо замешанные на злобе, что дружки даже всплакнули, хороня столь прекрасные идеи, резвившиеся в башковитом губернаторе.
  
  Стессель попритих малость и пару лет даже с журналистами придворными не встречался. Об уральской республике, ее конституции, гимне, влаге и гербе - молчок. Позабыл и об 'уральском франке'.
  
  Отдельные журналюги пытались напомнить, но наш губернатор - не тот, которого можно развести. Он, густо краснея и сверкая очами, лишь яростно что-то-то нечленораздельное мычал. Как тот бык-производитель, которого отлучили от тёлок, находящихся в охоте.
  
  На том всё и завершилось. Впрочем, нет. Поговаривают, что отпечатанным в Париже 'уральским франкам' нашлось-таки достойное применение: уральская элита ими обклеила загородные сортиры. Красиво и по-хозяйски.
  
  4
  
  Памятный 2000-й. Власть в державе переменилась. Один Верховный Правитель ушел, попросив прощения у народца. На пост номер один заступил преемник. Зыркнув по малому росточку новичка, народец наш твердо и бесповоротно решил: не глядится. Ну и что из того, что дзюдоист и на горных лыжах катается? В толпе-то все равно не сразу разглядишь, который Верховный, а который всего лишь его телохранитель.
  
  Что Стессель? Ничего. Приглядывается и покуда помалкивает. Но однажды прорвало.
  
  - Так себе, - брезгливо морщась, говорит наш губернатор на камеру. Потом кривит, демонстрируя глубочайшее свое презрение, губы, итожит. - Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга.
  
  Уральский народец догадался: в любимце вновь просыпается отвага молодецкая. Стессель, расправив плечи и выпятив грудь, вновь заговорил: чуть-чуть манерно, но зато откровенно, от сердца. И не в узком кругу, а на публике. На всю губернию стали слышны его комментарии по адресу новой державной власти.
  
  Верховный Правитель говорит:
  
  - Буду выстраивать 'властную вертикаль'...
  
  Наш губернатор отвечает:
  
  - Да в гробу я видел твою 'вертикаль'!
  
  Верховный Правитель решает:
  
  - Поделю-ка я Державу свою на семь округов, порассажу везде своих людей, полномочных, так сказать, представителей, чтобы, - говорит, - были оком Государевым на местах, чтобы, - говорит, - одёргивали местных анархистов.
  
  Наш губернатор кривится.
  
  - Это кого, - говорит, - собираются одергивать, а? Кто тот смельчак, который рискнет за мной надзирать?! Нету, - говорит, - потому как не родился еще.
  
  Смело, да, но Стесселя явно чуть-чуть занесло. Его уже однажды серьезно 'поправили' и, главное, - смельчак такой нашелся. Что-то с памятью его стало. Похоже, возрастное: как-никак, а скоро семьдесят стукнет. Диагноз известен: старческий склероз.
  
  Забегая вперед, замечу: подобные провалы в памяти будут наблюдаться у нашего губернатора не однажды.
  
  Увы, а время никому еще не удавалось остановить. Хочет того или нет наш губернатор, а наместник Верховного Правителя все-таки появился на Урале и стал обживать новую для него территорию. Наместник успокоил общественность:
  
  - Не собираюсь, - говорит, - покушаться на полномочия региональной власти. Моя задача, - говорит, - узка: привести, - говорит, - местное законодательство в соответствие с державным.
  
  Ясное дело, это не больше, чем отмазка. Стесселя не обманешь. Он-то знает, что посадили наместника, чтобы тот надзирал за ним, за Стесселем. Поэтому наместника, наделенного всеми рычагами влияния, на родной земле встретил Стессель, мягко говоря, в штыки. Меж ними началась публичная полемика: если наместник пальчиком грозит, то губернатор начинает плеваться и отлаиваться. Как любит выражаться молодежь, полнейший игнор.
  
  Докладывали Верховному Правителю, что его полномочного представителя на Урале не шибко жалуют. Он слушал доклады и лишь похохатывал.
  
  - Этого, - говорит, - 'построил', того,- говорит, - приструнил, а уж со Стесселем-то, этой старой перечницей, - говорит, - как-нибудь управлюсь. Будет и он, - говорит, - ходить у меня строем и здравицы выкрикивать.
  
  Честно признаюсь: не верил я в реализацию сей сверхзадачи. Искренне придерживался убеждения, что уж нашего-то губернатора точно не 'построить'. Эвон, все больше нахальничая, что говорит, такое говорит, что у народца уральского душа всякий раз от страха сигает в пятки. Ему же, то есть Стесселю, хоть бы хны!
  
  Верховный Правитель - не будь дурак, принялся обустраивать, то есть выстраивать, и партийные элиты. Конечно, у него уже была (еще до него создана) карманная партия нового типа, 'Единством' называлась. И на парламентских выборах хорошую победу одержала. Но Верховному Правителю этого мало. Сам мал, а планы строит такие, что и вершин их не видать. Верховный Правитель приказывает трем политическим движениям, получившим прописку в парламенте, объединиться. И те берут под козырёк. Итак, сливаются в любовном экстазе, хотя еще полгода назад сильно собачились меж собой. Рождается партия, получившая название 'Единая Россия'.
  
  Победным маршем зашагала по державе 'Единая Россия'. Примыкать стали губернаторы и президенты.
  
  А Стессель? Он смотрит и фыркает.
  
  - Видели, - говорит, - уже нечто подобное. И где, - говорит, - оно? Тю-тю! То же, - говорит, - ждет и эту партию власти.
  
  Стессель, короче, - в оппозиции, причем, непримиримой.
  
  Журналист:
  
  - Эдгар Эдуардович, - спрашивает, - когда и вы вступите в 'Единую Россию'?
  
  - Я?! - говорит. - Да ни за какие коврижки!
  
  Журналист торопится с уточнением.
  
  - Но все бегут, задрав штаны...
  
  Стессель прерывает.
  
  - Я - не все! - гордо выпячивая грудь, реагирует наш губернатор. - У меня есть своя партия и имя ей - 'Преображение Урала'. Ничего другого, - говорит, - мне не надо.
  
  Но жизнь течет. И не всегда так, как нам бы хотелось.
  
  Державное законодательное собрание спешно вносит поправку в избирательный закон: участвовать, дескать, в выборах отныне могут только федеральные партии.
  
  Ах, право, какая подножка Стесселю?! Ведь его-то партия - регионального розлива, она не сможет участвовать в выборах, следовательно, 'Преображению Урала' - каюк.
  
  Наш губернатор стойко перенес и этот удар судьбы. И в 'Единую Россию' не побежал. Надеялся, знать, на что-то.
  
  Держится Стессель, что есть мочи крепится на отвоеванной позиции. 'Единая Россия', в свою очередь, наступает и наступает на него. Трудно ему отражать натиск.
  
  Внешне Стессель всё тот же: ухарь из ухарей. Внутри же, похоже, начались необратимые процессы. Брожение, проще говоря. Слава Богу, соратники сего не замечают.
  
  Жизнь, однако ж, идет на просторах державных своим чередом. Значит, выстраивание всех и вся продолжается всё теми же героическими темпами. Тут-то державная власть вновь подставляет ножку нашему губернатору, и он спотыкается. Спотыкается так сильно, что еле-еле на ногах удерживается. Что теперь-то приключилось? Обычное: парламент, у которого уже конституционное большинство, принимает очередную поправку в избирательный закон, согласно которой всенародные прямые и тайные выборы региональных князьков, то есть губернаторов, отменяются; оные будут утверждаться, но депутатами региональных законодательных собраний и лишь по представлению (никакой тебе альтернативы) Верховного Правителя, с учетом мнения правящей партии, именно той, к которой Стессель пока не принадлежит.
  
  Удар нанесен. Причем, ниже пояса. Стессель обескуражен. Чешет он 'репу' день, чешет два, чешет месяц, а потом и другой, однако ничего удумать не может. По-прежнему не знает, как ему теперь быть? Если верить настойчиво распространяемым слухам, правящую партию, то есть 'Единую Россию', всецело и безоговорочно опекает сам Верховный Правитель. Он и идеолог, и вдохновитель, и организатор, хотя внешне как бы держится обособленно, везде заявляя, что он, как гарант Конституции, ровно дышит по отношению ко всем партиям. Уловка, понятно. И рассчитана на 'лохов', коих на просторах державных родится великое множество.
  
  Стессель не из породы 'лохов'. Он-то чует, под ком заложена мина, готовая взорваться и выбросить его, Стесселя, из хорошо насиженного кресла губернатора. Он - уже пенсионер. Пора, по всем признакам, и на покой. Но что делать, если не хочется? Скажите, а? Сам спросил, сам и отвечу: зубами вцепиться и держаться на смерть, до победы. Что и решил делать наш губернатор, не состоявшийся Президент непризнанной Уральской республики.
  
  Вцепился всей своей бульдожьей хваткой, но челюсти-то уже не те, слабеют с годами, подрагивают и добычу держат не столь крепко, как прежде. Да и клычочки поистёрлись, то и дело бобаливают. Подмога нужна. Крепкая подмога. В лице кого? Партии, конечно, да той, от которой нынче зависит всё. Встанет, скажем, вопрос его переназначения (конечно у него еще три года в запасе, но думать-то о своих перспективах следует загодя), какого кандидата выберет Верховный Правитель? Его, Стесселя, беспартийного на данный момент или кандидата от любимицы, то есть 'Единой России'? Козе, я глубоко извиняюсь, понятно.
  
  Нет у Стесселя альтернативы. Как говорится, хочешь жить (преимущественно, хорошо) - умей вертеться. Стессель принимает исторически важное решение. Правда, пока о нем знают единицы. На публике-то он по-прежнему держится молодцом. На вопрос, когда же он, Стессель, вольется-таки в сплоченные ряды партии власти, отвечает с грустинкой в глазах: никогда!
  
  - Лучше, - говорит, - приму политическую смерть, чем, - говорит, - стану вожжаться с теми, - и пальцем упирает вверх.
  
  Ему верят. А как же! Кто на Урале еще не знает, каков он хозяин своего слова.
  
  А вокруг-то бурливо море. Страсти нешуточные. Региональные князьки, выстроившись в очередь, тянутся в сторону резиденции Великого Правителя. Тянутся, чтобы испросить о доверии, соответственно, добиться продления своего срока пребывания при власти. Верховный Правитель принимает просителей и великодушно одаривает каждого своей милостью, то есть Высочайшим доверием на многие лета.
  
  Ходоки - счастливы и в полной уверенности, что они отныне избранники Божии, возвращаются в свои губернии, наполненные до краев новыми силами и несметной энергией служения народцу своему. Теперь они и не князьки удельные, а люди Государевы и свои новые сроки тянут по полной программе.
  
  Пресс-конференция. Наш губернатор по-прежнему вальяжен и себе на уме. И прищур всё тот же. Наш губернатор торжественно докладывает об очередных успехах его власти. Успехи, естественно, впечатляющие, а других у него, по определению, быть не может. Отрапортовав, разрешает задать вопросы. Вопросы следуют всё приятные, елейные: слух Стесселя ласкают.
  
  Однако в самом замечательном и послушном овечьем стаде найдется выродок-барашек, который заблеет не в унисон.
  
  
  Вот и на этот раз... Вылез-таки один, щелкопёр проклятый! Вылез с вопросом и испортил идиллию, царящую на пресс-конференции.
  
  - Скажите, любезнейший Эдгар Эдуардович, - говорит, - когда уж вы обратитесь к Верховному Правителю с петицией о доверии?
  
  Стессель морщится. Наверное, зубная боль напала на него. Стессель поворачивается к своему помощнику и осуждающе сверлит того взглядом: кого, мол, ты, идиот, пригласил!?
  
  Делать нечего. Превозмогая себя, отвечает.
  
  - Мне, - говорит, - такое 'доверие' без надобности. Мне, - говорит, - мой уральский народ недавно выразил доверие. Так что, - говорит, - не вижу нужды.
  
  - А все же, - не отстает журналюга, - когда? - и поясняет, чтобы быть правильно понятым. - Тенденция, - говорит, - просматривается. Все, - говорит, - идут, кланяются и вы...
  
  Стессель, глаза которого стекленеют, обрывает нахала.
  
  - Уже однажды, - напоминает, - выражался: я, - говорит нажимисто и с придыханием, - не 'все'! Я, - говорит, - никогда не стану валяться в ногах у кого-либо. Не писал, - говорит, - никаких прошений и писать не собираюсь. Я, - говорит, - своему слову хозяин!
  
  Сказал, будто отрезал. Это верно: отрезал. Однако (может, мне почудилось?) голосок-то подрагивает, нет в нем прежней внутренней отваги. Да и мужик непривычно нервничает. Отчего бы, а? Может, перестарался на ниве строительства для своего народца счастливой жизни и силы не рассчитал? Оттого и разгулялись нервишки-то.
  
  5
  
  Благословенный 2006-й. Наш губернатор продолжает свой народец радовать своими достижениями. Мы - не дурни, а посему - безмерно счастливы. И глядим на регионального правителя своего с еще большим обожанием. Тем более, что и в плоскости политики просматривается (пока, правда, еле-еле) позитив. Вот - первая ласточка.
  
  - 'Единая Россия', - говорит, - ничего... Приятна, - говорит, - во всех отношениях. Съезд намедни у нас провела, программу первоочередных задач определила. Знаете, - говорит, - как приятно назвала одну из своих задач? - спрашивает и прищур его глаз мягчеет. - Урал - край процветания и благоденствия! Хорошо, - спрашивает, - звучит, да?
  
  Чуть позднее следует новый позитив.
  
  - На региональных выборах, - говорит, - своим неиссякаемым авторитетом поддержу 'Единых'. И мы, - говорит, - тем самым сколотим мощную фракцию единомышленников в губернском законодательном собрании.
  
  Выборы прошли. 'Единые' сколотили-таки фракцию. Конечно, не столь впечатляющую (электорат, знаете ли, подкачал), какой видел Стессель, но все же...
  
  Один факт - да, случайность. Два факта - это, я извиняюсь, уже некая тенденция.
  
  
  Народец наш не мог не заметить явный крен и лишь в одну сторону несостоявшегося Президента непризнанной Уральской республики: Стессель все чаще и все приятнее говорит о 'Единых'.
  
  - Они, - говорит, - партия конкретных действий. Это, - говорит, - партия, горячо и сердечно поддерживающая Великий курс Великого Правителя, любимого, между прочим, всем державным народом.
  
  Кстати, словосочетание 'Верховный Правитель', сопровождаемое прилагательными в превосходной степени, из уст Стесселя вырывается все чаще и настойчивее. Из этого делается вывод: наш губернатор всё больше влюбляется в вождя народов. Чем не повод, чтобы подкрасться к Стесселю с каверзой? Ну, насчет петиции о доверии. Автор каверзы намекнул: почва, мол, готовится под оное действо.
  
  Наш губернатор, в очередной раз прищурившись, посмотрел на публику с этакой таинственностью и ласково молвил:
  
  - Поживем, - говорит, - увидим. Время, - говорит, - еще есть.
  Да, всё меняется. Даже наш губернатор, чуть было не ставший Президентом республики.
  
  Тут как-то из державной столицы прилетела радость: Верховный Правитель, усмиривший поголовно всех, принял в своей резиденции нашего губернатора, долее часу с ним вел беседу с глазу на глаз, выразил удовольствие, что край уральский, управляемый столь мудрым деятелем, красиво цветет и приятно пахнет. А на последок на губернаторский вицмундирчик даже орденишко приколол. Верховный Правитель, говорят, снизошел даже до того, что покровительственно похлопал нашего губернатора по плечу. Сделать это было сложно (один слишком мал, второй слишком росл), поэтому Стессель (для удобства) присел на корточки. И еще будто бы...
  
  - Не печалься, дорогой, - сказал Верховный Правитель, взглядывая на Стесселя ласково, - поезжай, - говорит, - домой с миром. Не горюй, - говорит, - так-то уж сильно. Всё, - говорит, - будет у тебя распрекрасно. Пусть, - говорит, - будет, как ты хочешь. Выкажу, - говорит, - тебе свое Высочайшее доверие. Представлю, - говорит, - твоему законодательному собранию (для переназначения) твою кандидатуру.
  
  - О! Благодарю! - вскинулся будто бы наш губернатор. И даже полез ручки Верховного Правителя целовать. Хотел, будто бы, в ноги тому брякнуться, да тот остановил порыв. - Век, - кричит в отчаянии Стессель, - за тебя, о, Великолепнейший, Бога молить стану, чтобы ниспослал он тебе вечную жизнь!
  
  Великолепнейший ласково на это одарил своей редкой улыбкой, и, я думаю, помыслил про себя: 'Вот и он построен! Орёл, чисто орёл, хоть и малость пощипанный'.
  
  ЭПИЛОГ
  
  Вот и выборы в державное законодательное собрание. Слава Богу, дожили! Какое, право, счастье-то!
  
  И Стессель (спасибо ему) радует. Не сходит с экрана телевизора: на всех каналах так и мелькает, так и мелькает. Везде говорит - в цехе иль в университете, на колхозном поле или в научной лаборатории. Говорит восторженно, захлёбываясь от ощущения счастья великого.
  
  
  - Наконец, - говорит в одном месте, - мы создали державную партию, членствовать в которой не стыдно.
  
  - Радостно, - говорит в другом месте, - ощущать себя, будучи членом, одним, целым монолитом.
  
  - Какая, - говорит в третьем месте, - честь ощущать себя причастным к великим свершениям партии нового типа, партии, олицетворяющей собой ум, честь и совесть нашей эпохи.
  
  Это Стессель о 'Единых', региональный список которых лично возглавил. Он - паровоз. Причем, старательный. Местами - староват, но пыхтит и тащит. И обещает Верховному Правителю, возглавившему единолично державный списочный состав своей партии, безусловную победу в уральском крае.
  
  - Костьми, - говорит, - лягу, а партийный состав, - говорит, - вытяну, одолею, - говорит, - крутой подъем.
  
  А в четвертом месте... Вспомнил о любви...
  
  - Державе нашей, - говорит и слезами счастья уливается, - наконец повезло. Её, - говорит, - возглавил человек, что надо! Вполне, - говорит, - вменяемый лидер, а ума, - говорит, - в нем - целая палата. Настоящий, - говорит, - вождь нации, мудрый учитель ее, наставник и покровитель.
  
   В пятом месте так расчувствовался, что на стихи перешел.
  
  - Слава партии родной:
  Красивой и отважной!
  Идем дорогою одной:
  Вперед!.. Ура, любезной!
  
  В шестом месте, и вовсе потеряв голову, Стессель ошалело запел первое, что взбрело ему в голову:
  
  - Нас вырастил Путин на верность народу...
  
  Тот самый выращенный народ, находящийся перед ним, заорал, что есть мочи, то есть в едином порыве подхватил, и продолжил:
  
  - На труд и на подвиги нас вдохновил!
  
  Ну, что тут скажешь? А ничего! Ну, разве что вот это...
  
  Наш губернатор великолепен, как никогда. Слава и популярность преследуют его всюду. Несмотря на свои семьдесят с хвостиком, необычайно энергичен. Все двадцать четыре часа в сутки глядит на нас с экрана телевизора, глядит по-доброму, со своим неизменным прищуром, тем самым напоминая нам кого-то из истории.
  
  Или вот это...
  
  В одном из крупных книжных магазинов столпотворение. Народ ломится-давится, чтобы заполучить... Нет-нет, не за Толстым или Чеховым народ бесится. Народ хочет иметь в своей библиотеке литературный бестселлер нового века - толстенную книгу 'Штрихи к портрету'. Автор - гениальный писатель все того же нового века, а по совместительству еще и глава канцелярии нашего губернатора, - некий Лёвкин.
  
  Ради истины хочу заметить: 'Штрихи к портрету' автору удались и даже с блеском. Книженция тяжёлая, текст - легкий и по-народному певучий. Не книга, а баллада! А какие иллюстрации? Просто прелесть!
  
  Для тех, кто еще не успел или не смог обзавестись сим литературным шедевром, поясню: фолиант этот от корки до корки повествует о многотрудном, (местами героическом) жизненном пути лучшего друга Великого Правителя державы, то есть нашего любимого губернатора Стесселя Эдгара Эдуардовича.
  
  С чем и поздравляю как литературного героя, так и то лицо, которое столь прекрасно воспело его подвиги, то есть автора.
  
  P.S. Сии 'хроники' есть не что иное, как дополнение к 'Штрихам к портрету' господина Лёвкина. Ежели оный автор вознамерится переиздавать (в чем я ничуть не сомневаюсь) свой шедевр, то я не буду против, коли он включит и мой скромный труд в качестве отдельной главы. На вознаграждение, спешу успокоить, не претендую.
  
  ЕКАТЕРИНБУРГ, ноябрь 2008.
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"