Мурзин Геннадий Иванович : другие произведения.

Монстр прячет нутро

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Президент призывает к открытости и прозрачности, а его вассалы внедряют у себя такую цензуру, которая и для советской поры могла бы показаться дикостью.

  
  ПРОЛОГ
  
   ...В 'Открытой студии' одного из федеральных телеканалов специалисты ведут полемически страстный разговор о том, насколько опасна или неопасна в современном мире атомная энергетика; о том, стоит или, может, не стоит ее и дальше развивать. Дебаты горячи. Мнений - вагон и маленькая тележка на колесной паре: одни умники высказываются категорически 'за', несмотря на трагедию в Фукусимо и или в Чернобыле, другие... Собственно, другие тоже 'за', но, осторожничая, оговариваются: все же, дескать, некоторый риск имеет место быть. Короче, так: первые дискуссионеры зовут вперед и с песней, вторые, чуть-чуть остужая пыл оппонентов, пробуют некоторыми полунамеками сдерживать их оптимистичный ураган.
  
   Обычная публичная полемика, полностью отвечающая духу сегодняшнего дня и ни на сантиметр не отклоняющаяся от генерального курса родной партии и не менее родного правительства. Катился по накатанной дорожке актуальный диспут и катился, вызывая удовлетворение не только у экспертов, но даже у меня - известного скептика. И все же крохотный нюансик в споре меня смог-таки зацепить.
  
   - Все это, - говорит один, - хорошо, но, - добавляет он, - нужна прозрачность...
  
  - Какая еще-то вам нужна прозрачность, - возмущенно прерывает другой. - если любой гражданин может зайти на сайт 'Росатома' и поглядеть на колоритно нарисованную картину состояния атомной энергетики России, причем, - авторитетно прибавляет он, - во всем ее разнообразии.
  
  
   Я не заходил на указанный сайт и нарисованную там картину своими глазами не видел, поэтому охотно верю на слово в существующую 'прозрачность', однако... Вопрос: кто оформлял тот самый сайт, кто отбирал и фильтровал содержательную часть? Да охранители-имиджмейкеры государственной корпорации, которые вряд ли были сильно заинтересованы, чтобы народ все видел - не только яркую упаковочку, но и все то, что скрыто в ней. Согласен, что возглавляет 'Росатом' бывший либерал-реформатор и также бывший глава российского правительства Сергей Кириенко, яркий сторонник открытости, гласности и прочих по нынешним временам либеральных глупостей, но даже он не уподобится знаменитой вдове унтера, высекшей саму себя.
  
   Хотя... Я, пожалуй, не имею права сомневаться, потому что нет правил без исключений и, возможно, ведомство Сергея Кириенко - образцово с точки зрения как открытости, так и прозрачности. Но проблема в том, что автора этих строк мало волнуют исключения, а вот правила...
  
   Труба зовет, чтобы я на одном конкретном примере показал либеральные штучки, насаждаемые в одной госкорпорации. Нет, это не 'Росатом' и все же мой сегодняшний адресат - еще тот монстр, покруче даже будет по части оформления упаковки и наполнения ее соответствующим ведомственным продуктом. Говорю так, потому что знаю, а знание это почерпнул не на сайте (он у монстра также имеется) и не из ведомственной печати, на содержание которой монстр тратит кучу денег (что характеризует эту, с позволения сказать, печать? Содержанка верно служит тому, кто ее содержит, и к этому добавить нечего), а в том месте, которое более близко к реальной жизни.
  
  
  ЧАСТЬ 1. СРЕДА
  
   Ты, читатель, наверняка не один раз видел на экране своего телевизора самодовольного господина Якунина, президента ОАО 'Российские железные дороги' (простому народу сей монстр больше известен под другим титулом, а именно: министерство путей сообщения) и его обращения к представителям прессы: заглядывайте, мол, к нам почаще, освещайте, мол, нашу деятельность пошире и поглубже.
  
   Один из таких призывов вызвал во мне соответствующий позыв и я, вооружившись диктофоном и фотокамерой, несмотря на страшенный июльский зной прошлогоднего лета, потопал... Нет, не туда, где удобно и густо расселись менеджеры-столоначальники, неусыпно шуршащие бумажками-циркулярами, а туда, где создается экономическое могущество монстра, то есть в самые низы, поближе к трудовому народу.
  
  И вот я притопал на сортировочный станционный узел Екатеринбурга (кстати, по переработке железнодорожных составов крупнейший в Европе).
  
   Почему-то полагал, что в преддверии своего профессионального праздника профессионального журналиста встретят хлебом-солью, однако вскоре меня постигло горькое разочарование: на лицах низового командного состава - ни грамма радости. Даже, наоборот, заметил везде некую кислинку, будто своим приходом я заставил вкусить взращенные на Среднем Урале яблочки (красивы на вид, но, откусив, скулы воротит). Вижу, что хотят поскорее непрошенного гостя выпроводить.
  
  Удивлен: почему нет радости, ведь я им предлагаю, по сути, бесплатную рекламу в самой тиражной региональной газете?
  
  Я не тот журналист, от которого, если уж заявился, легко отбояриться. И не отбоярились, в конечном счете. Как все происходило? Рассказываю в деталях, ибо детали в данном случае весьма красноречивы.
  
   Эксплуатационное локомотивное депо. Как театр начинается с вешалки, так железнодорожное предприятие - с главного начальника. Отмечаюсь в приемной. Мне сообщают: главного начальника нет на месте. А где же? Говорят: на станции Седельниково. Я уже знаю, что там находится один из подменных пунктов этого депо. Когда будет? Следует ответ: неизвестно. Есть ли в офисе лицо, уполномоченное главноначальствующим разговаривать с представителем прессы? Отвечают: нет.
  
   Пожав плечами, выхожу в коридор. И вижу полуоткрытую дверь начальника отдела кадров. Иду, надеясь, что, может, там мне помогут. Клерк сильно занят, но я отрываю его от важного занятия. Выслушав о цели моего прихода, начинает искать кого-нибудь из начальства. И успешно. Находит одного из заместителей начальника депо, но тот - на производственной площадке. У меня возникает возможность поговорить с ним по телефону и, возможно, договориться о встрече. Тот откликается и назначает встречу на завтрашнее утро. Говорит, что будут люди, днями предотвратившие серьезную аварию. Это мне интересно (хлебом меня не корми, но дай возможность воспеть подвиг героя-труженика) и встреча переносится.
  
   Есть свободное время, и я иду в ремонтное вагонное депо, благо находится неподалеку. Там главного начальника тоже нет на месте, а ему подчиненные клерки, ни слова не говоря, шарахаются от меня, как от разносчика чумы. Удается выяснить причину: главный начальник им строго-настрого запретил (без его на то ведома) контактировать с журналистами, тем более снабжать их какой-либо информацией.
  
  Ничего не остается, как сидеть в приемной главного начальника и ждать его появления. Жаждут его видеть и подчиненные, то и дело заглядывающие в приемную, интересующиеся, не объявился ли шеф, без участия которого, как я понял, ни один вопрос не может быть разрешен, хотя не далее, как в трех метрах кабинет главного инженера и тот (я уже знаю) на месте.
  
   Стало быть, терпеливо жду главноначальствующее лицо. Жду и невольно становлюсь очевидцем производственных сценок, непосредственно ложащихся в русло моих личных интересов и журналистских предпочтений (об одной из сценок я непременно расскажу).
  
   И терпение было вознаграждено: через пару часов руководитель ремонтного вагонного депо объявился. Скользнув взглядом по мне, не поздоровавшись (возможно, принял за одного из своих рабов, простите, работников или будущих рабов, простите, работников, пришедших проситься на работу, а на них он, ясное дело, считает ниже своего достоинства обращать внимание, тем более расшаркиваться).
  
  Лицо, облеченное всеми полномочиями, с чувством абсолютного достоинства и самоуважения, проследовало в кабинет и скрылось за дверями.
  
   Я, проявляя абсолютную деликатность (в чужой монастырь со своим 'уставом' приличные люди не ходят), успел лишь открыть рот, чтобы спросить секретаршу, могу ли я пройти в кабинет ее благодетеля, как хлынула волна клерков, давно жаждущих лицезреть шефа и удовлетворить производственные нужды.
  
  Я никогда и ни при каких обстоятельствах не толкался локтями, поэтому выжидал малейшую паузу-затишье в нахлынувшем потоке клерков, заполнившем приемную и теснящуюся у дверей шефа. Примерно через час дождался своего - крохотной паузы и ею воспользовался.
  
  Войдя в кабинет, поздоровался. В ответ - ни гу-гу. Я - привычный и не к такому, поэтому, не делая паузы, подхожу к столоначальнику, кладу перед ним удостоверение члена Союза журналистов России. Берет, вертит в руках, разворачивает, долго изучает, возвращает документ.
  
   - Что надо? - спрашивает столоначальник.
  
   - Есть, - говорю я, - намерение в преддверии профессионального праздника рассказать в газете, - называю официальное издание губернатора и областного законодательного собрания, - о буднях трудового коллектива, о проблемах, с которыми он сталкивается, о людях, которыми он гордится.
  
  Столоначальник глядит в сторону и долго молчит, потом выдает:
  
   - Не могу я делиться с кем-либо конфиденциальной информацией - запрещено.
  
   - Но мне в данном случае не нужны 'секреты фирмы', - на двух последних словах делаю интонационный нажим, - и думаю, что у предприятия есть, - далее вновь делаю акцент, - и 'не конфиденциальная информация'.
  
  Столоначальник долго молчит. Он, как я полагаю, ищет еще аргументы для отказа, но не находит. Снимает трубку и звонит. В кабинете появляется главный инженер. Ему меня и сбагривает столоначальник. Не забывает проинструктировать.
  
   - Помни о том, о чем позволено говорить в открытой печати, а о чем нельзя.
  
   - Но, - замечает главный инженер, - если строго следовать перечню запрещенных сведений, - тут я мысленно фиксирую: у советского цензурного ведомства был аналогичный перечень, - к распространению в открытой печати, то ничего нельзя.
  
   Понимаю: главный инженер пытается тоже отбояриться. Я уточняю:
  
   - Нельзя делиться с прессой о том, насколько больше или меньше отремонтировано единиц подвижного состава по сравнению с соответствующим периодом прошлого года?
  
  Главный инженер без запинки отвечает:
  
   - Запрещено.
  
   - А о снижении или росте себестоимости выполняемых ремонтных работ?
  
   - Запрещено.
  
   - О производительности труда?
  
   - Запрещено.
  
   - О ситуации с кадрами, например, текучести?
  
   - Запрещено.
  
   - О модернизации или внедрении инновационных технологий?
  
   - Запрещено.
  
   - С прибылью работает предприятие или в убыток?..
  
   - Запрещено.
  
   - Отрасль реформируется и...
  
   - Тем более, запрещено.
  
   Вот так я прошел по всему спектру производственных показателей, могущих характеризовать жизнь и деятельность предприятия, являющегося низовым звеном гигантского монстра со стопроцентным государственным капиталом, и во всех случаях слышал одно: запрещено.
  
   Я пытаюсь сразить последним своим аргументом.
  
   - Но Якунин...
  
   Главный инженер не дал мне закончить фразу.
  
   - Вот!.. К нему и обращайтесь.
  
   Начальнику депо наскучило нас слушать, и он нервно произнес:
  
   - Идите и там выясняйте детали.
  
   Нам столоначальник, по сути, указал на дверь.
  
   Уже в другом кабинете попытался все же проинтервьюировать главного инженера, но то, что имело место быть, народ называет пустопорожней болтовней, в которой ничто не подтверждено ни цифрами, ни фактами. Подобная 'беседа' мне ни к чему.
  
  Чтобы все-таки заручиться чем-либо конкретным, предпринимаю, отправившись к начальнику экономического отдела, еще одну попытку, но и она заканчивается ничем: столоначальница категорически отказывается о чем-либо говорить с представителем прессы. Главный инженер пробует уломать, но все безуспешно.
  
  Иду в отдел кадров: может, думаю я, там что-нибудь почерпну. Главная кадровичка окончательно меня убивает.
  
   - Может, - говорю я, - в коллективе депо есть люди, достойные рассказа в газете?
  
   - Может, и есть, - заявляет кадровичка, - но я о них не знаю.
  
   - Почему? - осторожно интересуюсь я.
  
   - В этой должности всего год.
  
   Мысленно фиксирую: этого времени вполне достаточно, чтобы познакомиться с коллективом, весь списочный состав которого не превышает четырехсот человек.
  
   В отдел кадров заскочила женщина в летах. Увидев ее, кадровичка оживилась.
  
   - Валентина Федоровна, журналист интересуется рабочими-ветеранами. Может, вы...
  
   Женщина повернулась в мою сторону, поздоровавшись, деловито спросила:
  
   - Сколько нужно?
  
   - Три-четыре кандидатуры, чтобы после моего знакомства была у меня возможность выбора.
  
   - Будут вам кандидатуры. Чуть-чуть подождите.
  
   Когда мы вышли из кабинета начальника отдела кадров, присмотревшись ко мне, Валентина Федоровна Макарова, как потом узнаю, технолог депо, сказала:
  
   - Вы мне кого-то напоминаете. Такое ощущение, что мы с вами встречались. Давно, но встречались.
  
   - Вполне возможно, - заметил я, - потому что много лет был главным редактором железнодорожной газеты и в вашем (тогда еще объединенном) депо не раз бывал.
  
   Женщина кивнула.
  
   - Тогда понятно... Подождите, я сейчас.
  
   Валентина Федоровна ушла, но вернулась довольно быстро. В руках она держала четыре листка, на которых имелись короткие данные о кандидатах. Пробежав мельком, я удовлетворенно хмыкнул, давая понять, что меня эти люди вполне устраивают. Устраивают (пока) в том смысле, что рядовые труженики, а не те, что целыми днями шуршат бумажками, звонят по телефону и нещадно давят под собой стулья.
  
   - Может, проведете по цехам? - спросил я.
  
   - Обязательно, но, к сожалению, не сегодня.
  
   - Почему?
  
   - Одна кандидатка работает в ночную смену, а три других - в дневную, но лишь завтра. А кандидатку с ночной я сегодня дождусь и попрошу завтра задержаться после смены.
  
   - Хорошо, - говорю я, - завтра приду к восьми утра. Тем более, что мне на девять часов назначена встреча в эксплуатационном локомотивном депо, у ваших соседей.
  
   На том и расстались. Я уходил с убеждением, что больше в кабинетах здешних столоначальников меня не увидят.
  
   Итог: целый день, собственно говоря, - насмарку.
  
  ЧАСТЬ 2. ЧЕТВЕРГ
  
   К восьми утра я уже был на месте. Валентина Федоровна, имеющая советскую закалку, меня уже ждала, то есть выражала готовность провести по цехам и познакомить с нужными людьми. В пути, правда, поджидало огорчение: оказалось, что кандидатка из ночной смены все-таки ушла домой, передав через сменщиков, что общаться с прессой не видит смысла. Ее слова я понял, но чуть позднее.
  
   А вот дальше - неожиданностей не было. Так что с остальными познакомился и побеседовал. Беседы были короткие, но других и не требовалось. Не требовалось для газеты.
  
  Правда, короткий разговор вовсе не означал, что из него я ничего не почерпнул для себя интересного. Почерпнул, между прочим, как раз то, чего столь тщательно избегали столоначальники, ограждавшие меня от конфиденциальной' информации. Зря так старались, ибо я узнал даже больше, чем мне бы хотелось.
  
  Поздоровавшись со мной, Владимир Николаевич Суханов, слесарь по ремонту автосцепок для подвижного состава, без всяких экивоков заявил:
  
   - Беседовать? А смысл? Я скажу правду, но ведь не опубликуете. Разве не так?
  
   Вопрос в лоб и я не посчитал возможным врать рабочему человеку.
  
   - Вы стопроцентно правы, Владимир Николаевич. В области нет ни одного печатного органа, который бы рискнул опубликовать критический, то есть проблемный, материал. Повторяю: ни одного! В стране, - добавил я, - в регионе, в частности, всё замечательно и всюду райская жизнь. Значит? Проблем нет и быть не может.
  
   То, что я не стал юлить, рабочему, похоже, понравилось. Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:
  
   - Если вы понимаете, то... зачем пришли в депо? Оду начальству воспеть?
  
   - Моя цель нынче другая: воспеть, как вы выражаетесь, 'оду', но не начальству, а исключительно рядовому труженику, чьими мозолистыми руками создаются реальные материальные блага. К тому же, - после короткой паузы добавил я, - готов, Владимир Николаевич, выслушать, не обрывая вас, не затыкая вам рот грубым начальственным окриком. Это, согласитесь, по нынешним временам уже немало.
  
   Суханов, проработавший в депо почти тридцать лет, опрокинул переполненный сосуд рабочей правды, и полилось... Я понял: он реально видит то, что происходит в родном коллективе, глубоко, оценивая, анализирует, приходит к выводам; он готов говорить об этом вслух, но для него нет трибуны, на которую бы его нынешние столоначальники допустили и, тем более, терпеливо выслушали, услышали, умно отреагировали. Я подумал: 'Такому мужику палец в рот не клади; такой мужик врежет так врежет - прямо меж глаз; выплясывать перед столоначальником не станет ни за какие коврижки. Столь неудобного мужика одномоментно готовы вышарить, но не делают этого по одной простой причине - слишком ценен он, как специалист высочайшей квалификации и такими кадрами не швыряются даже самые тупоголовые столоначальники'.
  
  Я приведу здесь лишь малую часть его монолога, но достаточную, чтобы понять главное. Итак...
  
   - То ли дело раньше... Идет по депо Яковлев - издали видно, что начальник: в строгом мундире, при полковничьих погонах; идет и всё видит, всё понимает, на всё реагирует; обязательно за руку поздоровается, поинтересуется, как обстановка в семье, с каким настроением пришел на смену; если что не так, - не взыщи, получишь по полной программе. Но и мы, рабочие, не оставались в долгу: до сих пор помню, как я костерил на собрании того же Яковлева...
  
   - И что он?
  
   - Ни разу не одернул - ни словом, ни мстительным действием. Бывало, сидит, кивает головой и черкает что-то в записной книжке.
  
   - А сейчас?
  
   - Для начала: не успеваю уследить, тот ли начальник или уже кто-то другой. Потом: бежит по проходу, задрав шары, никого не замечая вокруг, будто мы станки-роботы, бездушно вращающиеся, будто рабы для работорговца. Хорошо то, что в цехах видим редко: не мозолит наши глаза. Короче, менеджер! - надо слышать, сколько яда было в последнем слове. - При таком-то отношении, - продолжает Суханов, - всякое желание пропадает работать. А про уважение, которым пользовался у рабочих Яковлев, и говорить совестно. Благодаря менеджерам, ситуация в коллективе не ахти: зарплата неуклонно падает, квалифицированные рабочие бегут, сломя голову, прочь. И я их понимаю: кто же будет мантулить по двенадцать часов за символические деньги? Были в конторе? - я кивнул. - Значит, видели: кишмя кишит... И чем только занимаются эти менеджеры?!
  
  Я к этому времени знал ответ на последний вопрос рабочего: усердно занимаются охраной 'конфиденциальной' информации, то есть сокрытием реального положения дел в депо. Но говорить вслух и подливать масла в огонь не стал.
  
   ...В девять ноль-ноль, как и договаривались накануне, я уже был в эксплуатационном локомотивном депо. На месте встречи заместителя начальника депо не оказалось. Стал искать. Нашел-таки, но не там, где договаривались. Это, то есть необязательность, - еще ничего. Хуже другое: оказалось, что передумали в депо организовывать мне встречу с героями дня. Почему? Ответ до отвращения прост: все, что связано с безопасностью движения поездов, есть не что иное, как 'конфиденциальная' информация, которую предавать огласке, даже при наличии героизма, считают невозможным, точнее, не сами они так считают, а те, которые наверху, над ними.
  
   - Не могли, - еле сдерживая возмущение, спросил я, - сообщить мне об изменении ваших планов?
  
   Вопрос повис в воздухе. Я плюнул и ушел.
  
   Раз здесь не получилось, то, думаю я, может, что-то выгорит в ремонтном локомотивном депо? Отправился. Пришел, благо находится через дорогу. Здесь встретили аналогично. Главного столоначальника не было за столом, но зато согласился (все время кивая на сильную занятость) помочь исполняющий обязанности главного инженера, отослав меня... к исполняющему обязанности начальника технического отдела. Последние его слова были такие:
  
   - Молодой, но зато ранний. Он вам ответит на любые ваши вопросы и окажет содействие. Тем более, что инновации и модернизации, то есть то, что вас интересует, находится непосредственно в его компетенции.
  
  Пошел, блуждая по корпусам и цехам, искать 'молодого, да раннего'. Нашел. Представился. Напомнил, что ему звонил аж главный инженер. Юноша меня поправил тут же:
  
   - Не главный инженер, а исполняющий обязанности, - уточнение я принял к сведению. Присел на свободный стул и стал ждать, когда же проявится обещанное мне 'содействие'. Молодой столоначальник, вижу, ведет себя классически: суетливо звонит по телефону одним, других учит, как жить, третьих контролирует, чем они у себя занимаются, четвертым отдает команды. Жизнь, короче, кипит. Течет жизнь, но все мимо меня, что меня не устраивает. Напоминаю о себе. Юное существо недовольно машет рукой. - Не видите, как я занят?! Освобожусь и займусь вами.
  
  Продолжаю ждать и не отказываю себе в удовольствии наблюдать за происходящим перед моими глазами, а также интересоваться.
  
   - Сколько уже работаете в депо?
  
   - Полтора года, - с удовольствием отвечает, шурша бумажками, юное существо.
  
   - Пришли после?..
  
   - Окончания железнодорожного университета.
  
   - Далеко пойдете, - говорю я. В этих двух словах трудно было не заметить мою еле скрытую иронию.
  
   - Я надеюсь, - говорит он, не увидев иронии.
  
   Продолжаю в том же духе.
  
   - Всего полтора года и уже начальник техотдела такого крупного предприятия, - юное существо в этом случае почему-то не уточняет, что он пока не начальник, а всего лишь исполняющий обязанности. Продолжаю я гнуть свое. - Не пройдет и двух лет, если будете расти такими темпами, - говорю ему, - как займете кресло главного инженера.
  
   - Надеюсь. По крайней мере, я к этому всеми силами стремлюсь.
  
   Я одобрительно хмыкаю.
  
   - И правильно поступаете: ваше будущее - исключительно в ваших руках. Под лежачий камень... Ну и так далее.
  
   Видно, что этот разговор юному существу больше по душе, чем о каких-то там модернизациях или инновациях.
  
   Сбегав куда-то на полчаса, юноша, подающий большие надежды, вернулся и сообщил: сегодня он не сможет уделить мне внимания, поскольку получил новое срочное поручение и до конца дня не сможет его выполнить.
  
   Я встаю.
  
   - Когда подойти?
  
   - Завтра. После обеда.
  
   - Если, - говорю я, - вдруг ваши планы на завтра изменятся, то, не сочтите за большой труд, поставьте в известность меня по телефону.
  
  Юное существо кивком головы дает понять, что это сделает непременно.
  
   На том и расстались, чтобы завтра встретиться вновь.
  
  ЧАСТЬ 3. ПЯТНИЦА
  
   И снова утро. И вновь я в ремонтном локомотивном депо. Молодой, да ранний и.о. начальника техотдела, как и вчера, сильно, пребывая в суете, озабочен, и на меня - ноль внимания. Просидев около часа, напоминаю о своем присутствии.
  
   - Вчера просил вас: если не будет возможности уделить мне десять-пятнадцать минут, то позвонить, чтобы я понапрасну не приходил.
  
   Не отрываясь от бумаг, тот говорит:
  
   - Телефона вы не оставили.
  
   - Как это не оставил, если вы с моих слов при мне записали в ежедневник, который перед вами.
  
   - Разве? - листает ежедневник и удивляется. - Верно... Да... Как это я не увидел?
  
   - Не увидели, - говорю я, - потому что не захотели увидеть.
  
   - Ну, что вы... Хорошо... Но только четверть часа и ни минуты больше... Итак, что вас интересует?
  
   - Вчера подробно объяснил.
  
   - Да-да-да... - изображает человека, сильно напрягающего память, - не могу вспомнить...
  
   - Не можете или не хотите?
  
   - Минуточку... Что-то насчет модернизации... Да... Занимаемся и много занимаемся модернизацией, обновляем в ремонтных цеха оборудование.
  
   - Приведите примеры: в каких цехах, какое оборудование, сколько единиц обновили, какой экономический эффект, как повлияло на производительность труда ремонтников, каким образом улучшились условия труда?
  
   Юное существо удивляется.
  
   - Хотите, чтобы я цифры назвал?
  
   - Цифры и факты, - подтверждаю я.
  
   - Не могу.
  
   - Почему?
  
   - Запрещено.
  
   - Кем?
  
   - Сверху.
  
   - А еще вчера не могли об этом мне сказать?
  
   - Как-то не подумал, не пришло в голову.
  
   Какой, подумал я, ловкач; такой, в самом деле, далеко пойдет. Вслух же заметил:
  
   - В таком случае наша беседа не имеет смысла.
  
   - А что не устраивает?
  
   - Пустословие. Да, - напоминаю я этому юному существу, перед которым открывается блестящее будущее, - вчера обещали назвать пару кандидатов, успешно занимающихся освоением инновационных технологий.
  
   - У меня их нет.
  
   - Почему? Они тоже составляют государственную тайну?
  
   - Нет, но... Так получилось.
  
   - Что вы мне второй день морочите голову, или, как выражаются представители вашего поколения, пудрите мозги?
  
   Я встал и, не прощаясь, вышел.
  
   Вскоре я был уже в кабинете заместителя начальника депо по кадрам. Выслушав меня, женщина спросила:
  
   - Люди вам нужны прямо сейчас или?..
  
   - Еще раз приходить у меня нет никакого желания, - ответил я.
  
   Кадровичка, я сразу понял, кадры знает хорошо, готова сейчас же назвать кандидатуры, а звонит лишь для того, чтобы уточнить, в этой ли смене заняты. Из предложенного списка я выбрал двоих. Перед тем, как покинуть кабинет, я рассказал о таинственности, которой окружена деятельность коллектива, о ловком юном существе, которое два дня морочило мне голову.
  
   Выслушав, женщина удивленно спросила:
  
   - Вы нигде не сталкивались с подобным?
  
   - Нигде, - ответил я и тут же уточнил, - кроме предприятий железнодорожного транспорта.
  
   - Вы, наверное, думаете, что это мы придумали, но секретные материалы, не подлежащие к использованию в открытой печати, у нас были всегда.
  
   Я решительно возразил:
  
   - В этом вы заблуждаетесь. При советской власти, - уточнил я, - существовал цензурный орган, который руководствовался 'Перечнем сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати', - это правда. В документе были ограничения, касающиеся и деятельности Министерства путей сообщения СССР. Например, я не мог что-либо говорить в газете про так называемый 'южный обход', проложенный, оставив в стороне столицу Среднего Урала, от станции Хрустальная через станцию Седельниково и до станции Арамиль. Например, был наложен запрет на публикацию строительства вторых путей. И когда их стали прокладывать от станции Войновка и до станции Сургут, то мы все равно писали (обходили цензурный запрет), называя проводимые работы на том направлении не строительством вторых путей, а реконструкцией существующих. Например, я не мог сообщить в газете конкретные цифры, указывающие на пропускные способности узла Свердловск-сортировочный в целом, но и тут была лазейка: журналист мог обойти запрет и написать, что за сутки или за месяц было обработано на узле на тридцать поездов больше или меньше запланированного
  
   - А я о чем говорю?..
  
   - Должен вам напомнить, что тогда существовала цензура в печати, а восемнадцать лет назад она в России была отменена - это, так сказать, эпоха свободы печати.
  
   - Не мы же придумали...
  
  
   - Возможно, но под сурдинку и вы можете сказать любому журналисту, что такие сведения не для печати, хотя они попросту неудобны, отрицательно характеризуют деятельность предприятия. Своя рука, так сказать, - владыка. Такой цензуры, как сегодня на железнодорожном транспорте, никогда не было.
  
   Женщина сказала:
  
   - Что ни день, то новое запретительное указание из Москвы, - я с сомнением покачал головой. - Не верите? - она показала на большую стопку документов, лежащую слева от нее. - И это только за полгода, - она взяла сверху листок. - Это указание, подписанное лично Якуниным, поступило сегодня.
  
   - И на что еще наложен запрет?
  
   - А посмотрите сами.
  
   Посмотрел. И убедился: теперь, оказывается, нельзя распространять через СМИ цифры, характеризующие уровень дисциплины на предприятиях акционерного общества 'РЖД', то есть журналист не сможет воспользоваться показателями уволенных за прогулы, конкретным числом пьяниц, прогульщиков и даже тем, сколько человек уволено в течение года по собственному желанию.
  
   Да... Нынешняя цензура даже жестче, чем в советские времена. Двадцать лет назад, я так скажу, свободы слова в СМИ было намного больше, чем сейчас. Знаю об этом теперь не понаслышке. В те времена в моей газете еженедельно публиковались сводки, приводящие реальные цифры по прогулам, пьянству на производстве, авариям и так далее. Причем, не только в разрезе отдельно взятого производственного коллектива, а и в целом по Свердловской железной дороге. Никто не мог мне запретить критиковать и критиковать лично, нелицеприятно любого руководителя железнодорожной магистрали. Тот, кто не верит в это, может сам убедиться, перелистав старые подшивки газет.
  
   Нынче же... В минуты, когда я пишу эти строки, господин Якунин и тысячи его подчиненных, наверняка, заняты тем, чтобы выдать на-гора еще одну директиву, запрещающую распространять сведения о том, что его рабочие кушают в обед, сколько раз за смену побывали в туалете, сколько тот или иной столоначальник имеет любовниц, сколько он же, столоначальник, произвел на стороне детей, какими матюгами и по сколько раз на дню рабочие обкладывают своих менеджеров.
  
   ...Вот мы (я и кадровичка) идем в цехи, чтобы побеседовать с новыми героями будущей газетной публикации. По пути вижу, как народ с граблями, лопатами и метлами (между прочим, в рабочее время) убирают тропинки и газоны, примыкающие к корпусам ремонтного локомотивного депо. И эту картину, кстати, можно наблюдать каждую пятницу.
  
  Кадровичка кивает в ту сторону.
  
   - Глядите, как народ усердствует. Сфотографируйте и напишите о них.
  
   Я с серьезным лицом спрашиваю:
  
   - Можно? Господин Якунин не успел запретить?
  
   Кадровичка, улыбнувшись, вопросы мои оставила без ответа. Она прочитала мой сарказм. В отличие от молодого, да раннего исполняющего обязанности начальника техотдела.
  
  
   Тупость нынче в чести, и она запросто пробьет себе дорогу.
  
  ЧАСТЬ 4. ПОНЕДЕЛЬНИК.
  
   Итак, мое резюме...
  
   Что в остатке? Да, ранее поставленной цели не достиг. Но целая страница к профессиональному празднику железнодорожников все-таки вышла в 'Областной газете'. Я нигде не покривил душой, из пальца ничего не высосал. В материале я даже не упомянул ни одного столоначальника (плохо - нельзя, а хвалу возносить - не за что), не стал также сообщать о 'грандиозных успехах' (их, говоря по чести, на самом-то деле нет) в преддверии своего праздника железнодорожного монстра. В таком случае рождается у читателя вопрос: о чем я писал на странице? О людях, трудом которых можно гордиться (слава Богу, они еще есть). Я выполнил свой профессиональный долг и этим горжусь.
  
   Что же касается темы, заявленной мною в прологе, то есть 'открытости' и 'прозрачности', то еще замечу лишь одно: умный читатель все поймет сам, а дураку, хоть кол на голове теши, все равно не объяснить.
  
   Главный мой вывод: эти сугубо российские 'открытость' и 'прозрачность' активно насаждаются сверху и столь же активно и ревностно реализуются столоначальниками в самых низах.
  
   И это у железнодорожников! А теперь представьте себе на минуту те же 'открытость' и 'прозрачность', царящие в другом государственном монстре - 'Росатоме', который, напомню, имеет некоторое отношение не только к энергетике, но и к оборонке.
  
   А чиновники? У них-то и вовсе не получишь правдивую информацию. Чиновники всех рангов говорят лишь то, что положительно работает на их имидж. Только появишься на пороге чиновника - тотчас же отправят в пресс-службу: иди, мол, туда, голубчик, иди, там-то тебя, дескать, снабдят всем необходимым. Я никогда не хожу. Потому что брезгливо отношусь к информации, полученной после тройной фильтрации и после такого отжима, что остатки, то есть жмых, не годится даже на корм скоту. Другие журналисты этим 'жмыхом' охотно кормятся. Что тут скажешь? Флаг им в руки!
  
   Считаю своим долгом оговориться. Если бы в России были свободные СМИ и свободолюбивые журналисты, то я бы непременно написал и опубликовал (пусть после праздника) обо всем, что я узнал, проведя три дня на трех предприятиях железнодорожного транспорта. А узнал я, несмотря на жуткую секретность и суровую решительность охранителей тайн, довольно много.
  
   Возьму в качестве примера текучесть кадров: не знаю я цифр, но от многих рабочих слышал, что народ бежит с предприятий железнодорожного транспорта, сломя голову бежит; остаются те немногие, которым, собственно, бежать уже некуда, - ветераны преклонного возраста; те, кому вот-вот придет срок выхода на пенсию. Кто их заменит? Молодежь? Что-то очередей из желающих в отделах кадров не заметил. Приходят, конечно, но из числа тех, кого на других предприятиях и дня держать не будут.
  
   Мне подобное видеть вдвойне обидно, так как я знавал иные времена, когда работать на железнодорожном транспорте было не только престижно, а и экономически выгодно. Нынче, после огромных усилий господина Якунина по реформированию отрасли, картина прямо противоположная. Правда, господин Якунин так не считает.
  
   Фрагмент моей беседы с рабочим ремонтного вагонного депо.
  
   Мой вопрос:
  
   - В ноябре 2011-го вам исполнится 60. Продолжите работу на родном предприятии?
  
   Виктор Дмитриевич Матов:
  
   - Что вы?! Ни одного дня! Хватит грязи! Нахлебался!
  
   Мне показалось, что в слово 'грязь' он вложил не один, лишь буквально понимаемый смысл.
  
   Текучесть, между прочем, захватила не только рабочую среду, что и вовсе непонятно.
  
   Допустим, кто главноначальствующие лица на трех предприятиях, где я побывал? Те, кто без году неделя здесь работает. И, похоже, временщики.
  
  Опять же обращаюсь к факту. В ремонтном локомотивном депо вновь новый начальник. Который по счету? Рабочие уже устали вести им счет, поэтому затруднились с ответом...
  
   ...Собрали в зале народ. Пригласили, помимо клерков, и представителей рабочего класса. Выборочно, понятно. Не хотелось видеть 'крикунов', которые вечно лезут с неудобными для начальства вопросами и портят атмосферу всеобщей идиллии.
  
   Идет представление народу нового начальника ремонтного локомотивного депо. Все идет чинно и гладко, строго по кем-то написанному сценарию.
  
   И тут, как июльский снег на голову, незапланированная рука тянется из зала.
  
   - Вопросик маленький можно?
  
   Президиум, состоящий весь из столоначальников, переглянулся: разрешить или оборвать? Решили, что можно разрешить, так как вопрос хочет задать человек, без малого сорок лет работающий в депо и характеризуется положительно.
  
   - А вы, - спрашивает рабочий новоявленного начальника, - надолго к нам? - по залу шелестит осторожный смех. - На месяц или на год?
  
   И получает неопределенный ответ:
  
   - Уж как сложится.
  
   Свистопляска царит и на самом верху: за последние пятнадцать лет то ли пятый, то ли шестой начальник Свердловской железной дороги.
  
  А с временщиков, я извиняюсь, какой спрос?!
  
   Тут уместнее всего вернуться к главному коньку господина Якунина и его команды - бесконечному реформированию отрасли.
  
  
  Вот трудовая книжка уже названного мною Матова. Как пришел в это вагонное депо, так и работает по сию пору; как ремонтировал буксовые узлы для вагонов, так по-прежнему и ремонтирует. Должна была быть всего одна запись, а у него их семь - это наглядный результат реформирования, который реально ощутил на себе Виктор Дмитриевич.
  
  Кадровики не успевают менять записи и в трудовой книжке электрогазосварщика кузнечно-механического цеха ремонтного вагонного депо Юрия Александровича Матвеева: только за последние десять лет место работы (на бумаге, конечно) у него менялось пять раз, хотя он как раньше, так и сейчас занят одним и тем же - ремонтом автосцепок.
  
  Получает ли рабочий удовольствие от смены табличек? Естественно, нет, никакого. Меняется ли материальный достаток? Если и меняется, то лишь в отрицательную сторону.
  
   Поинтересовался у рабочих ремонтного локомотивного депо, в чести ли у них рационализаторство и изобретательство? Ответ не заставил себя ждать:
  
   - Нет.
  
   - Нет тяги, да?
  
   Последовал встречный вопрос:
  
   - А смысл?
  
   - Например, облегчить труд... Да и вознаграждение для семьи не будет лишним.
  
   - С луны свалились, да?
  
   - Нет, но... Так было...
  
   - Было, да сплыло на волнах реформ. Месяц будешь ходить, и ломать голову, придумаешь что-нибудь, потом будешь полгода убеждать менеджеров, - здесь это слово также самое ненавистное и для рабочих является синонимом 'бездельники', - в полезности и целесообразности предложения. Если согласятся, то...
  
   Я вставляю:
  
   - Руку пожмут и детишкам на молочишко подкинут, - в ответ звучит дружный хохот. - А что смешного. Разве не так?
  
   Один из рабочих сердито сплевывает под ноги и цедит сквозь зубы:
  
   - Вместо вознаграждения - дулю покажут.
  
   - Почему?
  
   - Откуда нам знать. Говорят, что нет средств.
  
   - Как так? У отрасли не один миллиард чистой прибыли за прошлый год.
  
   - Может, и есть, да не про нашу честь, - бросает рабочий и отходит в сторону.
  
   Вот и поговорили...
  
   Иду дальше. Другой цех этого же депо. На 'канаву' поставлен локомотив, как я понимаю, на плановый технический осмотр. Образовалась короткая пауза в производственном процессе и я, воспользовавшись ею, затеваю с народом разговор насчет инноваций. Народ здесь грамотный (почти все с высшим техническим образованием) и в инновациях, в отличие от менеджеров (сейчас я имею в виду тех, кто в конторе сидят и бумажки с места на место перекладывают, а в цехах появляются от случая к случаю), соображают. Вот слова одного из специалистов:
  
   - В диагностике - узкое место. Времени слишком много тратим на выявление возможных неисправностей локомотива - в электронике, моторах, ходовой части. Есть инновационная технология, позволяющая сократить время нахождения локомотива на 'канаве'. Давно могли бы ее внедрить, но... - тут специалист замолкает.
  
   Я спрашиваю:
  
   - Что мешает?
  
   - Да всё то же: нет у депо необходимых средств. И надо-то каких-то полмиллиона. Эти вложения окупились бы через несколько месяцев.
  
   Конечно, я догадываюсь, где тут собака зарыта, но мне важно услышать мнение специалиста, поэтому спрашиваю:
  
   - Депо загружено работой, стало быть, зарабатывает деньги. Где они? В чьем кармане оседают?
  
   - В кармане дирекции, - это новообразование - детище реформ и появилось у железнодорожников несколько лет назад, под началом его теперь все ремонтные локомотивные депо, существующие на бескрайних просторах Свердловской железной дороги.
  
  
   - То есть ваши кровно заработанные деньги оседают у тех, кто к ним имеет самое косвенное отношение, ведь сама дирекция, кроме кучи бумаг, ничего не производит.
  
   - Выцарапать из дирекции реальные деньги - проблема из проблем, - говорит специалист и тяжело вздыхает.
  
   - Как в сказке, - говорю я. - Этому дам, тому тоже дам, а вам - жирную дулю.
  
   Тут специалист краем глаза замечает, что по проходу торопливо бежит один из менеджеров.
  
   - Извините, - говорит он, - на горизонте - начальство, а оно, - добавляет он, - не одобряет несанкционированное общение с представителем прессы.
  
  Покуда менеджер еще далеко, успеваю бросить еще одну реплику:
  
   - Вы свободный человек и сами вправе решать, с кем общаться, а с кем нет.
  
   - Вы это серьезно? - спрашивая, качает головой специалист. - Сами-то вы свободны ли? Скажите честно: правду, которую от меня услышали, дадут вам опубликовать в газете?
  
   Эта коллизия возникает в эти дни не впервые и мне, как и прежде, приходится ответить на прямо поставленный вопрос однозначно и честно - нет. Хотя газета, которую в данном случае представляю, никаким боком не входит в структуры железнодорожной отрасли.
  
   Специалист развел руками и отошел.
  
   Вообще говоря, эти дирекции у железнодорожников как бельмо на глазу. Оно и понятно: число этих новообразований великое множество и в каждом свой столоначальник, его заместители, а также пресс-секретари - все с приличным штатом и окладами. На Свердловской железной дороге, к примеру, замечательно прижились дирекции по пригородным и дальним пассажирским перевозкам, ремонту грузовых, пассажирских вагонов, ремонту, эксплуатации локомотивов. И так далее и тому подобное. Сидят дирекции на теле производителей, присосались и пьют их последние соки. Мало того, эти пиявки еще и рулят всеми, всё запрещают и всех не пущают. В известной сказке один мужик двух генералов сумел прокормить. Но это в девятнадцатом веке, а в двадцать первом по известной пословице: один с сошкой, а семеро с ложкой. И это уже не сказка, а реальность.
  
   Может, разного рода 'разделения' и 'выделения' позволяют улучшить управляемость отраслью? Может, это позволило повысить экономическую эффективность? Цифр на руках не имею, потому что нигде мне их не назвали. Но имею ощущения и через глаза и уши могу представить себе кое-что.
  
   В дебри не хочу залезать, а приведу весьма типичный, возможно, банальный пример. На свердловской сортировке до реформирования было одно вагонное депо, и оно занималось как эксплуатацией, так и текущим ремонтом грузового подвижного состава. Теперь то депо расчленили на две самостоятельных части, то есть появилось два вагонных депо: одно следит через пункты технического осмотра за эксплуатацией грузовых вагонов, а другое эти вагоны ремонтирует. В первом, то есть в эксплуатационном, депо я не был и сказать ничего не могу, но зато в приемной начальника ремонтного депо отсидел не один час, обил не один порог кабинетов столоначальников, поэтому имею моральное право привести пример.
  
  Итак, эксплуатационники завели несколько вагонов для текущего ремонта в цехи ремонтного депо. Последние заказ выполнили, представили для оплаты выполненных работ документы. Но эксплуатационники, изучив представленные бумаги, заартачились: не будем, говорят, оплачивать - и точка. И тут хоть кол на их головах теши. Стоят на своем два месяца. Бухгалтерия ремонтников требует оплатить, а бухгалтерия эксплуатационников отказывается выполнить требование под предлогом того, что представлены недостоверные данные на выполненные работы. Кто тут прав, а кто виноват, - не вопрос. Вопрос в том, как решается проблема: идет двухмесячный обмен письмами и звонками между предприятиями, находящимися, по сути, на одной производственной площадке, в нескольких метрах друг от друга, а воз, как говорится, и ныне там.
  
  При мне главный бухгалтер ремонтного вагонного депо прорвалась к своему шефу и шумно, так что и мне, в приемной все было слышно, стала призывать как-то воздействовать на эксплуатационников.
  
   Но как? Кому жаловаться? Прежде, когда предприятия были одним целым, решалась подобная проблема легко. Тот же бывший начальник депо Яковлев вызывал 'на ковер' обе конфликтующие стороны, две минуты слушал, а потом оглашал вердикт, обязательный для исполнения для каждой из сторон. И спор прекращен.
  
  Да, начальник ремонтного вагонного депо вправе обратиться за помощью в вышестоящую инстанцию, но только свою, то есть в дирекцию. Хорошо, он поступил именно так. Но, одновременно, начальник ремонтников прекрасно понимает, что у руководителя его дирекции нет никаких рычагов влияния на эксплуатационников, потому что у последних есть своя дирекция и она, по определению, будет защищать своих. Таким образом, спор двух родственных хозяйствующих субъектов может тянуться годы, до тех пор, пока одному из спорщиков это дело окончательно не опротивеет.
  
   А ведь истории, свидетелем одной из которых я стал, случаются чуть ли не ежедневно. Это и есть повышение управляемости и эффективности?
  
   Не могу обойти стороной и штатные расписания разделенных предприятий. Если раньше в том или ином депо был один начальник, то теперь их два, соответственно, вдвое увеличилось количество заместителей, начальников отделом и их сотрудников, причем, все они не сидят сложа руки, а что-то плодят: если не директивы, то инструкции.
  
   Таким образом, весь железнодорожный монстр потонул в бумажной чехарде и бюрократической волоките.
  
   Я не хочу сказать, что бюрократизма в советскую пору не было. Был, да, но на порядок меньше. И это тем удивительнее, что подобное происходит в сугубо коммерческой структуре - открытом акционерном обществе. Подчеркиваю: акционерном! А в нем экономика и рационализм хозяйствования должны ставиться во главу угла.
  
  Словом, я вынужден повторить фразу, ставшую расхожей: хотел Якунин, как лучше, а получилось у него, как всегда, скверно.
  
  Беда, если подобные глупости творятся у частника. Люди, работающие на него, конечно, тоже страдают, но все-таки расплачивается лично он, хозяин, из своего кошелька.
  
   Беда двойная, когда идиотизмом занимается государственное акционерное общество, где, кроме людей, на которых и внимания никто не обращает, несет колоссальные убытки государство в целом: либо непосредственно недополучает в бюджет, либо через необузданное повышение монополистом-монстром стоимости предоставляемых услуг клиентам.
  
   Заканчивая статью (что ни делали столоначальники, слепо выполняющие директивы Якунина, но я написал и, как мне представляется, достаточно аргументировано), я вновь задаю сам себе один и тот же вопрос: зачем это мне? И отвечаю: ни за чем. Потому что от этой статьи не получу никаких дивидендов - ни моральных, ни, тем более, материальных.
  
  Много месяцев думал: садиться за эту статью или просто-напросто плюнуть и забыть.
  
   Все-таки, хоть и с задержкой, написал. Одна надежда: россияне должны знать, что за демократию строят в стране, каковы результаты, чем живут госкорпорации, тщательно скрывающие свое мерзкое нутро, как на самом-то деле выглядит монстр, стремящийся всеми силами к 'открытости' и 'прозрачности'.
  
  И последний штрих. Ветераны-железнодорожники, заслышав о реформах Якунина, начинают сильно крепко выражаться - это в лучшем случае. В худшем же... Приведу факт.
  
  Бывший начальник вагонного депо Свердловск-сортировочный, прошедший здесь путь от рабочего и до первого руководителя, увидев однажды, что сделали с тем предприятием, на становление которого он потратил всю свою долгую трудовую жизнь, от обиды больше не кажет глаз.
  
   Яковлева я хорошо понимаю: на труп своего детища всякий нормальный человек без содрогания смотреть не может.
  
   Впрочем, как главного менеджера Якунина, так и всех его подчиненных, продолжающих уничтожать некогда могущественную отрасль народного хозяйства, это вообще не тревожит.
  
  ЭПИЛОГ
  
   Если не нынешний, то, может, исследователь будущего прочитает в Интернете (надеюсь, к тому времени там не будет цензуры) мои наблюдения и задумается над главным вопросом: как все-таки скверно мы выходили из прошлого, насколько тяжка была судьба трудового люда.
  И еще. Три года статья в Интернете. Если бы в России были хотя бы зачатки свободы печати, соответственно, хоть какие-то независимые СМИ, то они обеими бы руками ухватились за мой текст, растиражировав его. Зачем? Затем, чтобы россиянин знал правду; не ту правду, которую распространяет пресс-служба, а реальную, полученную из независимого источника. К тому же, это надо иметь в виду, статья написана на основе реальных фактов и имеет реально существующие адреса.
  Нет, стало быть, свободы, о чем, кстати, рабочие от станка отлично знают, ибо у них пока что есть глаза и они в состоянии видеть окружающую обстановку. Рабочие, проще говоря, рабы, прекрасно понимают: подобное царит не только на их предприятиях, не только в ОАО 'РЖД', а повсеместно. А газеты и журналы? Как воды в рот набрали. Стало быть, какая вера сегодня журналистам?
  Вот и получите - равнодушие. Равнодушие везде. Интернет - не исключение. Хотя внешне кажется, что в Интернете бушуют страсти. Эти страсти если и выходят из берегов, волнами накатывают, то они искусственно организуются группами заинтересованных лиц, преследующих, чаще всего, личную корысть.
  Это, между прочим, тоже правда. И ее я вижу на своем примере, когда правдивая статья, написанная не корысти ради, не вызывает у народа никаких эмоций. Почему? А потому что все считают, что в России так и должно быть.
  
   ПЕНЗА - ЕКАТЕРИНБУРГ, июль 2010 - август 2013.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"