Аннотация: участвовал на одном из КОРов. Особых заслуг не отмечено :-) Осторожно! Ненормативная лексика.
Два года назад довелось мне работать с одним мужичком. Поганый был человечишко - вечно пьяный, смурной, вредный. Работал он электриком. Пришел как-то на работу не в свою смену, напарник и рад - Сан Саныч на деньгах совсем свихнулся, как маньяк стал по две смены работать. А Сан Саныч пришел в тот день абсолютно трезвым, заперся в каморке - и через два часа отдал богу душу.
Врач еще спрашивал - неужели никто ничего не видел и не слышал? У Сан Саныча рак легких был! Это же такая боль - терпеть невозможно, только обезболиванием глушить... Теперь понятно стало, почему старикан всегда с собой фляжку спирта носил. Мы еще удивлялись: хлебнет - и не поморщится.
Через три дня стали проясняться подробности.
Оказывается, Сан Саныч за месяц до смерти застраховался на огромную сумму - только на первый взнос ушло ползарплаты. Кроме того, страхование обязательно на нашем предприятии - деньги, конечно, небольшие - всего сто тысяч. Мало того, Сан Саныч буквально неделю назад выбил в банке кредит на пять лет - на постройку жилья. Поручителем выступал наш "кровосос"-директор - то есть завод в его лице. А в коллективном договоре, если человек умирает на работе - так и написано: "похороны за счет предприятия". И даже этого недостаточно. Саныч умудрился перевести свой старый безвозвратный "пенсионный" фонд на новый, выдающийся наследникам - "накопительный". А накопить он сумел прилично - всю жизнь, считай, работал.
Довелось мне увидеть однажды вдову Александра Александровича - через полгода после описываемых событий. Она моложе его на десять лет, привлекательная еще дамочка, в дорогом кожаном пальто, за рулем собственной "Ауди"; дети бывшего электрика переехали из тридцатилетней "хрущобы" в собственную квартиру.
Да и похороны были хорошие, душевные. Без малого пятьсот человек мужика провожали...
Хороша присказка, только сказка впереди.
Каждый день я вижу во дворе странную девочку. Никогда не здороваюсь с ней. Просто неприятно, да и комок к горлу подступает, когда глядишь на "восьмилетнее" худое чудо с грязными волосами, которые оно время от времени расчесывает. В нашем дворе вообще мало людей, которые могут смотреть на Настю без омерзения или жалости. Особенную ненависть Настя вызывала у нашей соседки из третьей квартиры - Афанасьевны.
Нина Афанасьевна, сорокового года рождения, маленькая и тощая старуха, вечная связка ключей в жилистом кулаке. Никогда не видел человека, в котором бы было столько ненависти. Ненавидела она всех - своего покойного мужа, который отравился самогонкой (которую Афанасьевна сама же и гнала); сына своего, Алексея, вечнозабитого, крикливого во хмелю, неопрятно одетого. Невестку не выносила - женщина однажды чуть не пырнула свекровь кухонным ножом. Внуков (двенадцатилетнего Кольку и девятилетнюю Ольку) поливала самым грязным матом - даже бомжи удивлялись этому кристально-чистому, абсолютно человеческому чувству неприятия всех и вся: начиная от солнечной погоды и заканчивая президентом страны.
Жили они в старенькой, убого обставленной двухкомнатной квартире по соседству с нами. Афанасьевна занимала большую комнату. Сын Алексей с женой и двумя детьми ютились во второй. Три на четыре метра, с двумя раскладными диванами, двумя шкафами, одним столом, телевизором, игровой приставкой и старым стулом, на котором вечно висело белье; на подоконнике стояли горшки с чахлыми цветами - это было нечто из ряда вон выходящее, недоступное разуму, неопрятное, грязное, влажное; с постоянно отклеивающимися обоями от подвальных испарений. Но человек, как говорят многие: животное, способное привыкнуть ко всему. Привыкли и они.
Меня Афанасьевна не трогала, почти дружила - если можно так сказать. Иногда я даже помогал ей - открыть дверь в подвал. При мне она старалась не ругаться. Иногда спрашивала о чем-то - и получала в ответ односложные "да-нет". Но я твердо знал, что если она позволит хоть одно резкое слово в строну моей семьи, то получит по самое "не хочу". Представляю, какие чувства к ней испытывал родной сын. Да и представлять нечего - через железобетонные стены все отлично слышно.
Сейчас, после всего, что произошло, около нашей пятиэтажки вырубили все кусты и спилили деревья. И правильно сделали. Это по юности кажется, что посадить дерево - чуть ли не подвиг. Стоят потом березы да тополя, а в квартирах темно. Деревьям плохо, а жильцам еще хуже. Ну их к черту. Хочешь дерево увидеть - иди в лес; благо, что он отсюда недалеко, пятнадцать минут ходу.
Летом у нас светло. Можно сказать, в мае и июне солнце вообще не заходит. В два часа ночи можно читать на улице. А в августе ночи уже холодные, темнеет быстро, и до такой степени, что хоть глаз выколи. Только огромные звезды в вышине сверкают. Малышня, привыкшая гулять допоздна, не торопится идти домой и не реагирует на грозные родительские вопли из окон. Времени-то всего - одиннадцать часов.
Нина Афанасьевна, привыкшая, что Колька с Олькой стараются не реагировать на ее мат и угрозы, в это время обычно выходит на улицу. Связка ключей в руке: "приходится носить" - объяснила она мне однажды.
Детишки в тот вечер собрались в кустах: как-то особенно громко визжали, кричали. Афанасьевна нашла их по звуку - ночь темная, а фонари из экономии еще не зажгли.
- Вы чего, падлы! - хрипло и с надрывом заорала Афанасьевна. - А ну, еб..те домой, сучьи дети. Совсем ох..ели! Времени уже сколько!?
- Заткнись, дура старая, - вежливо отозвался Колька. Он еще не решался посылать взрослого человека "по матери".
- Ах ты, пи..ныш! Убью, мля! - еще громче завопила Афанасьевна, и ключи грозно загремели в темноте. - Иди домой!
И тут в разговор включился третий участник.
- Уйди! - завизжала Настя. - Не трогай меня! Я от тебя убегу!
- Пошел в жопу, педераст! А ну, вылазь!
Ребятишки со смехом разбежались в сторону - обычная картина, постоянный финал. В кустах остались лишь Настя с Афанасьевной.
- Не трогай меня. Я тебя не люблю. Ты - плохая! - истерично орала Настя.
И все должно было кончиться благополучно, как обычно. Но когда Настя выбежала из кустов, она истошно верещала:
- Убила! Убила!
Этот крик всполошил весь двор. Сначала в заросли акации набежали дети, и снова послышался крик:
- Убила! Убила!
Подоспевшие взрослые увидели Афанасьевну, которая лежала на сухих стеблях лицом вниз - и только окровавленная седая голова ткнулась в землю; связка ключей валялась рядом. Сразу же вызвали милицию, визжащую Настю поймали, откуда-то прибежала его мать, начала голосить. Сначала приехали омоновцы, а уж потом - молчаливые зевающие оперативники, включили уличное освещение, быстро огородили кусты, выдернули из толпы пару понятых. В общем, все было чин по чину. Бытовуха, каждый день бывает. Не повезло бабке.
Собаке - собачья смерть.
Настю на "козлике" увезли. Его провожали сочувственно. Каждый думал о том, что Афанасьевна сама виновата. Зачем лезть на рожон? Ведь, по сути дела, это была самозащита. Может быть, старуха огрела Настю связкой ключей? А он поднял с земли обломок кирпича - дать сдачи, да не рассчитал силы, он ведь только говорит, что ему "восемь лет", а на самом деле - в силе мужичонка, третий десяток уже перевалил. Ненормальный, конечно, но безобидный. И дети его любят, играют, будто и не замечают разницы между словами и действительностью.
Сначала никто не сомневался в виновности Насти. Только вот его лечащий врач с пеной у рта доказывал невиновность своего подопечного. Оказывается, Настя не был шизофреником или психопатом. Он был олигофреном, то есть слабоумным - но не дебилом, имбецилом или идиотом. Какая-то редкая форма атеросклероза мозга. Настя просто не мог совершить насилие. При проявлениях угрозы он впадал в некое подобие ступора. Например - не мог убежать от Афанасьевны. Но поднять кирпич и ударить старуху по затылку (да еще с такой силой, что кость проломлена!) - не мог.
- Не мог он, понимаете, просто не мог! - доказывал психиатр с двадцатилетним стажем.
Но следователь, конечно же, не хотел прислушиваться к этим словам. Да и что такого? Ну, упекут Настю в лечебницу - на пять лет... Может ему там лучше будет? Как-никак среди своих... Да к тому же десяток свидетелей - всех возрастов, в один голос утверждающих, что слышали ссору, видели, знают, даже не сомневаются... Да я и сам не раз видел и слышал, как лается Афанасьевна, и нередко думал: неплохо бы Насте взять кирпич, да и свершить акт самосуда.
Сын похоронил мать скромно - даже поминок не было. Просто закопали, поставили деревянный крест - и все. Навсегда.
Конечно, были и другие зацепочки. Например, жизнь старухи оказалась застрахована. На очень солидную сумму.
Но в ментовке - конец месяца, надо "дела" закрывать, рапортовать, премию получать - детишек в школу собирать. И так все ясно. Вот труп, вот орудие убийства, вот блаженный убийца. Такое "дело" - одно удовольствие. Пусть дальше в психушке разбираются...
Но история на этом не закончилась.
Сын Афанасьевны, Алексей, оказался настоящим маньяком. Он поставил на карту сразу две жизни - матери и свою собственную - и не хотел проигрывать.
Осень в том году выдалась солнечная, радостная, знатная. Давно такой не было. За эти солнечные недели Алексей успел сделать много дел. Теперь понимаю, почему он выглядел таким возбужденным, веселым и отчаянным. Исчезла вечная сутулость, появился блеск в глазах, движения стали резче и легче. Первым делом Алексей уволился в работы. Затем добился выплаты страховки за мать - хотя всю сумму ему, конечно, не выдали. Потом он написал под диктовку нотариуса завещание (все - сыну), и в тот же день, пешком через весь город, подставляя лицо и грудь "бабьему" солнышку - направился прямиком в родное Ленинское районное управление внутренних дел. Вошел в дежурную часть, записался к следователю, который вел дело об убийстве Сизовой Нины Афанасьевны, и через два часа, в кабинете с зелеными стенами - попросил ручку и бумагу.
Осознаю вину - хочу в тюрьму.
На самом деле в мире много людей, которые считают тюрьму - отдыхом и разнообразием в серой жизни. Еще бы успеть кусок пожирней урвать, да спрятать - чтобы никто не нашел. Даже пословица есть - "Воровать - так миллион...". По глупости в зону никто не хочет. Сначала я сам не верил, что существуют молодые люди, которые мечтают об армии. Они не хотят становиться офицерами - они хотят быть солдатами, вырваться из-под "опеки" пьяного отца, покушать казенные харчи, побегать и попрыгать с парашютом, пострелять из настоящего оружия. Даже чистка толчков зубными щетками их не пугает. Положено так.
А потом я стал встречать людей, которые по-настоящему, очень серьезно хотят в тюрьму. Не только мужчины, но и женщины - они хотят отдохнуть, и ничего не делать хотя бы годик. А можно и пяток лет. Унижения их не пугают - они и так уже на самом дне, дальше некуда.
Алексей хотел в тюрьму по другой причине. Он тоже слышал историю Сан Саныча. И теперь решил стать хозяином собственной жизни. И, конечно, смерти.
Весь двор, затаив дыхание, смотрел сквозь заиндевевшие стекла, как Алексей в наручниках ведет за собой следователей, оперативников и понятых. Показывает, как крался, как поднял заранее заготовленную арматурину; а потом нашел на земле кирпич, и за секунду сменил план - чтобы отпечатков пальцев не оставить. Ведь ему нужно было время - чтобы обеспечить семью.
- Тяжко было, братцы. Ух, как тяжко! - громко говорил сын Афанасьевны, и мы верили ему. Даже понять трудно, как можно хладнокровно последовать за матерью в темноту, а потом твердой рукой нанести удар:
- Я со всей силы бил. Ну, не хотел, чтобы она мучалась. И в больницу ее не хотел. Что уж тут..., - говорил Алексей и плакал.
Потом выяснилось, что сын задумал сжить мать уже давно. Лет пять, наверно. Думал отравить ее ртутью, накупил было градусников, но не решился. Зато рассыпал в большой комнате по ковру толченый свинец, но у самого заломило в груди, и десны стали кровоточить. Поэтому долго выбивал тяжелый ковер на снегу, еще говорил матери, которая постоянно следила за сыном из окна: "Смотри, сколько дерьма из тебя сыпется..."
Нина Афанасьевна оказалась женщиной живучей, про таких старушек говорят: "Еще слезу на моей могиле утрет, стопку за упокой выпьет, да чечетку станцует".
Но тут случилось такое, отчего жизнь Алексея повернулась раз и навсегда. Во время очередной медицинской проверки его направили в больницу - на дообследование. А на кардиограмме обнаружили болезнь, да не простую. Дорогую, очень дорогую болезнь нашли врачи.
- У нас такое не оперируют, - сказал хирург. - В Москву надо ехать. Иначе и года не протянешь. И еще - деньги надо. Планово такие операции не делают.
- Сколько надо? - угрюмо спросил Леша. Опять деньги...
- Тысяч пятьдесят...
- Ну, это ничего...
- ...долларов...
И жизнь изменилась. Не было больше жизни - одна смерть осталась.
Казалось бы - не такие большие деньги. Только откуда их взять мужику, который дорожным строителем работает? Если бы ребенок заболел - Алексей бы пошел в администрацию, в какой-нибудь фонд, к банкирам бы подался. Таких как Леша - тысяча тысяч по всей стране. А мимо проезжают машины, стоимость которых иногда вдвое-втрое превышает стоимость Лешкиной жизни. Такие "тачки" невозможно заработать. На таких ездят только те, кто работать не хочет, а желает лишь обманывать, собирать с миллионов мужиков по рублю - желательно каждый день. Они же, дубье, все равно не заметят, и не поймут, что их обманули. Только смерть не обманешь. Жизнь прожил как дерьмо в проруби - так почему бы не умереть по-человечески? С ветерком в голове, с огоньком в груди - так, чтобы помнили. Почему бы не рискнуть? Все мы умираем. Только одни - просто так, а другие еще и с пользой умереть могут.
Следователь, адвокат и прокурор, один за другим - задавали один и тот же вопрос:
- Почему ты пришел? Ведь дело уже закрыто было...
- Ваше дело закрыто, - степенно и гордо отвечал Алексей, - а мое еще нет. Смотри, товарищ капитан. Во-первых, мать я прикончил, стервозу эдакую. Она ведь, умри я раньше, женку мою и детей бы поедом съела...
... а еще и деньги за это получил. Да не смотри на меня так, майор. Неплохие деньги, все честь по чести, не подкопаешься. Я такие и за десять лет не заработаю. А врачи мне всего год оставили. Даже если квартиру продам - на операцию не хватит...
... а что мне дома делать, гражданин полковник? Я ведь слягу скоро, лекарства мне потребуются дорогие. Жена и так на работе надрывается, а тут я ей забот добавлю. Похороны еще организовывай. Я даже развод оформлю. А тут - закопают на халяву...
... да и еще доброе дело сделал. Настю эту проклятущую от детей отогнал. Теперь никто с ней играть не будет. Нечего нормальным детям с ней играть. Люди добрые, не прощения прошу, а понимания!
Алексей умер через неделю после перевода на "зону". Сгорел, рассыпался, сердце не выдержало напряжения последних дней, недель и месяцев. Похоронили его скучно - за казенный счет, на дальнем конце кладбища, почти около матери.
Через полгода на могиле плита гранитная появилась: "Помним и любим", едри вас за ногу...
А странная "девочка Настя" снова гуляет у нас во дворе, поет песни, пляшет перед мальчишками - словно и не было ничего.