Попалась. Попалась голубушка... Увязла всеми лапками в моей паутине. Сейчас попытается взлететь. Не думаю, что это у тебя получится. Как раз здесь я недавно обновила верхний слой, паутина ещё совсем свежая и клейкая, удержит и не такую сильную муху. Что же ты затихла? Ну давай, взлетай... Глупая. Глупая муха. Даже не пыталась взлететь. Вместо этого начала перебирать лапками и переворачиваться. Оборот, ещё один, и ещё... Теперь набок, и в другую сторону, полуоборот... Оказалась передо мной на расстоянии в один прыжок.
Смотрит прямо на меня, шевелит своим хоботком. Небольшая, но очень жирная и тяжёлая - вон, как прогнулась паутина. Хорошая добыча, не из тех мелких мошек, что стайкой вьются у помойного ведра. Эта залетела сюда в открытую форточку, прямо с улицы.
С улицы - это так далеко, я там никогда не была. Но меня туда никогда и не тянуло. Мне и здесь всегда хватало жизненного пространства. Наверное, здесь я и родилась, на этой паутине, которую свила ещё моя мать, а может быть и бабка. Это мой дом, мой мир, моё богатство. Здесь прошла вся жизнь, и я никогда не хотела её изменить.
Мне никогда не хотелось побывать там, откуда прилетела ты. Там за форточкой, много места, где ты летала на воле и весело жужжала. Это было так далеко, но ты всё же прилетела ко мне, и сейчас нас разделяет всего лишь один прыжок. Сделать этот прыжок, выпустить ловчую нить, обмотать вокруг брюшка, и подтянуть к себе. Затем прокукусить челюстями вон то место на спинке, где под хитиновой оболочкой соединяются твои прозрачные крылья. Что же ты затихла? А, наверно угадала мои мысли. Но нет, ты ещё поживёшь, хотя уже никогда не выберешься из моей паутины. Но моей добычей ты тоже не станешь. Мне уже не сделать последнего прыжка в твою сторону. Я уже час, как обездвижена, и не могу даже пошевелиться.
Я самка живородящего паука, и пришло время дать жизнь моим детёнышам. Паучата пока ещё во мне, но очень скоро они должны появиться на свет. А сейчас они питаются мною, моими внутренностями. Вместе с движением пропали чувства голода и самосохранения. Осталась лишь боль, нестерпимая боль. Паучат, наверно, не меньше десятка, и я чувствую, как они активно работают своими маленькими острыми челюстями, принося своей матери ужасные страдания. Но я им всё прощаю. Прощаю и люблю их, ведь это же мои дети. Как жаль, очень жаль, что я никогда не увижу своё потомство. Никогда не порадуюсь за них, ничему не успею их научить. Такова жестокая природа живородящих пауков, дети ещё не появившись на свет, убивают свою мать. Но ведь и я появилась на свет таким же образом, и никогда не задумывалась над участью своей родительницы. Вот только сейчас, когда стало нестерпимо больно, когда уже близок конец . Пусть же моя смерть станет искуплением за это убийство.
Но что-то ещё...Было ведь и что-то ещё...Откуда это внезапное чувство вины? Да-да, я вспомнила.
Как-то утром, откуда-то сверху ко мне спустился паучок-самец . Он был такой маленький, такой смешной. До этого я никогда не видела пауков-самцов, но делить свою территорию даже с таким малышом не собиралась. Я уже хотела прогнать его со своей паутины, как вдруг этот незваный гость затанцевал передо мной.
О, это был чарующий ритуальный танец. Я как завороженная смотрела на самца, не в силах ни на миг оторвать от него свой взгляд. Движения его танца производили на меня необъяснимое впечатление. Я умилялась, глядя на него, а душу вдруг переполнило чувство восторга.
Я полюбила его. Полюбила за этот прекрасный, чарующий танец. Позволила приблизиться ко мне. А когда он стал дотрагиваться до моего брюшка своими нежными лапками, от волнения у меня перехватило дыхание. Словно околдованная этим маленьким паучком, я не могла сдвинуться с места. Его прикосновения вдруг вызвали во мне истому, и я полностью отдалась ему. Потом, внезапно очнувшись, словно ото сна, я вдруг испытала к своему любимому ни чем необъяснимую злобу. Схватив его в охапку, я стала раздирать его тело своими крепкими челюстями. Я грызла его, я с мясом выдирала из тела лапки, которыми минуту назад он ласкал меня. И только разо- рвав его на части, и съев его внутренности, я успокоилась. Зачем я совершила это бессмысленное убийство любимого существа? Тогда над этим я ни на минуту не задумалась. И только сейчас вспомнила о нём также, как и о своей матери. Видно нам, паукам, уготовлено самой природой вспоминать о своих любимых и близких только в последние минуты жизни, когда умираешь в одиночестве, и уже не перед кем повиниться.
О, Мать-природа! Зачем же ты произвела на свет таких чудовищ, как мы? Есть ли на свете кто-нибудь ужаснее нас? Нет! Только мы, пауки, способны не задумываясь безвинно проливать родную кровь.
Так будем же мы все прокляты!
Что это я? А как же мои дети? Нет! Просто я обезумела от боли. Детки мои, паучата! Я не желаю вам проклятий! Я люблю вас, и не жалея отдаю вам свою жизнь, своё тело, хотя бы для вашей пищи. Я оставляю вам, мои родные, всё что у меня есть.Эту большую паутину, протянутую от края старого зеркала, до самого угла стены, и эту жирную муху. Больше у меня ничего нет. Прогрызайте насквозь моё тело, и выходите наружу! Скорее! Быть может природа сжалится надо мной, и я успею разглядеть хотя бы первенца...
Ох, как больно, как тяжело дышать! Откуда этот смрад? А вот... Вижу. Над умывальником под старым зеркалом наклонился человек. Это от него исходит ужасная вонь табака и водочного перегара. Выпрямился, смотрит прямо на меня. Что он задумал?!
- У-у, блин! - только и проговорил человек, с размаху припечатав грязным, сырым полотенцем паучиху к стенке; вторым ударом, сбросив остатки паутины в раковину, он открыл кран умывальника.
- И года нет, как свою бабу схоронил, - мрачно, но без сожаления пролетело у него в голове, - а уже пауки по стенам...
-Башка трещит! - с трудом ворочая мысли в мозгу, думал человек.= У матери вроде бы вчера была пенсия. Поеду, спрошу хоть на бутылку. А станет артачится, старая ведьма - точно прибью! 2