Миражи. Третье тысячелетие
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Алекс МУСТЕЙКИС
МИРАЖИ. ТРЕТЬЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ.
1. Вечный Город.
Пустыня.
Красная, выжженная солнцем однообразная равнина простирается во все стороны до самого горизонта. Легко поверить, что она бесконечна во времени и в пространстве, что весь мир -- это бескрайние ряды барханов, тишина и белесое, обесцвеченное лучами солнца небо. Кажется, что пустыня была такой же миллионы лет назад, и еще не один миллион лет пребудет такой же -- без малейшего намека на воду и кипение жизни. Лишь ветер, завывая, срывает красный песок с вершин песчаных гор и горстями швыряет вниз. Песок течет темными змейками, и, останавливаясь, мгновенно сливается с неподвижными склонами барханов. Ветер дует постоянно, он подгоняет стада песчаных гор, -- и те ползут, медленно исчезают в одном месте и возникают в другом. Если воспринять ритм этого незаметного глазу движения, можно увидеть, как бурлит песчаное море, как катятся по его поверхности песчаные волны, образуя песчаные водовороты, как бушуют песчаные шторма и бури в десятилетия особо сильных ветров. Нет только берегов, в которые бы бился песчаный прибой. И нет ничего постоянного в этом мире красного песка. Кроме самой пустыни. Кроме палящего солнца на выцветшем небе. Кроме сухого ветра, несущего красную пыль. Воздвигнутся и падут города, расцветут и скроются в глубине лет целые цивилизации, -- а на часах пустыни не пройдет и секунды. Здесь, среди безжизненных песчаных волн, соединились в одно целое вечное и эфемерное, слились мгновения и тысячелетия.
Шуршит пересыпаемый ветром красный песок вечности. Над гигантскими песочными часами Вселенной звучит шепот безвременья.
Дорога.
Светло-серая бетонная полоса протянулась от горизонта до горизонта, одним резким движением перечеркнув плавные линии пустыни. Это вызов вечности и равномерности песчаного океана. И вот уже струится по бетонному полотну красная поземка. Как будто еще мгновение, -- и пустыня поглотит дорогу, на пока этого не случилось, дорога стремится вдаль, догоняя заходящее солнце. Воздух над ней струится и переливается, и в призрачном его дыхании возникают мираж. В один миг над дорогой встают небоскребы, плывут среди громад айсбергов корабли, еще дальше -- зеленые поля с яркими пятнами цветов, кипящие потоки водопадов, заросли тропического леса, а за всем этим -- еще нечто незаметное, неразличимое перед плывущим в небе красным солнцем, -- словно звездное небо или мерцающие огни далеких городов. И вдруг исчезает бесконечная замкнутость пустыни. Эти миражи -- как напоминание о том, что существует и другой мир, живущий по иному времени и по иным законам. И бессмысленности вечного существования пустыни противопоставлен краткий миг стремления к неясным целям, лежащим далеко за горизонтом.
Но миражи легко сдуваются ветром и растворяются в светло-голубом небе...
Автомобиль.
Он синей молнией мчится по дороге, рассекая воздух пустыни. Это то, чего до сих по дороге не доставало -- реальное движение. Стремление дороги умножено мощью мотора, и миражи с каждой секундой становятся все ближе и ближе, пока вдруг не исчезают и не появляются вдали вновь -- еще более прекрасные, еще сильнее зовущие к себе. де-то впереди, за горизонтом, находится цель путешествия. Ее пока не видно, и только возникающие перед автомобилем видения говорят о том, что она есть. Автомобиль пронзает колышущиеся призраки, он несется к самой далекой из видимых целей -- к той точке на горизонте, где бетонная лента, как взлетная полоса, упирается в небо.
Кирпич.
Остановка времени, остановка движения. Ветер больше не шуршит вслед автомобилю песком по дороге. Здесь, среди неизменного моря вечности, у самой кромки бетонного полотна нашлось нечто, еще более эфемерное и чуждое пустыне, нежели зовущая вдаль дорога.
Чуждое ли?
Кирпич. Он такого же красного цвета, как и песок, заполняющий пространство на многие километры вокруг. Кажется, что он вырос из этого песка, что он его логическое следствие, та невозможность, которая не может не произойти. И вполне возможно, что этот кирпич так же незыблем в своем существовании, как и пустыня, как ветер, как каждодневный восход и закат солнца над этой равниной, покрытой красными гребнями песчаных гор.
Перед кирпичом, на границе песка и бетона, стоит девочка. Она смотрит на кирпич -- долго, как будто думая о чем-то другом, не связанном ни с пустыней, ни с низко висящем над горизонтом солнцем, ни с дорогой, все также стремящейся вдаль, ни со странной находкой посреди песчаного океана. И вокруг -- звенящая тишина, способная поглотить тысячелетия.
Девочка смотрит вперед, туда, куда уносится ровная лента дороги. Если присмотреться, то можно в полусотне шагов различить еще один кирпич, еле заметный на фоне песка. А дальше -- еще один, и еще, и уже перед самым горизонтом кирпичи сливаются в непрерывную полосу, сперва в один, потом в несколько слоев высотой. И по другую сторону дороги заметна такая же полоса...
Девочка возвращается к автомобилю, одиноко стоящему на середине дороги. Она садится за руль, и мощный мотор, оживая, расталкивает тишину и относит ее в сторону, за соседние барханы.
И снова -- движение. Вновь дорога несется навстречу. Однообразный гул мотора, шуршание шин. Куда держишь путь, девочка? Что нужно тебе на этой дороге, серой молнией прорезавшей вечность? Густые волосы цвета солнечного дождя вьются на ветру. Слушай: для тебя не существует шепота движущегося песка и тем более грохота песчаных волн. Эти звуки доступны лишь остановившимся и затерявшимся в красном безмолвии. Смотри: по бокам дороги растут кирпичные бордюры, неотличимые по цвету от песка пустыни. Но ты слышишь шум иного ветра, рожденного стремлением вперед, где раскинулась в полнеба огромная, слепящая глаза заря -- торжественный аккорд чистых красок. Дорога упирается в край зари, и над залитым розовым светом бетоном колышутся почти невидимые, не имеющие ясных очертаний призрачные тени, отступающие с каждым мигом все дальше и дальше, к касающемуся горизонта солнцу.
Это -- закат? Или рассвет?
Все зависит от твоего движения, девочка. Двигайся быстрее вращающейся в пространстве планеты, быстрее убегающего солнца -- и закат станет для тебя рассветом. Спеши, если хочешь оставаться в свете дня и не останавливайся ни на миг...
Город.
Он встает черной гребенкой зданий на фоне полыхающей зари. Он растет с каждой секундой движения, черный, реальный, уничтожая вьющиеся над дорогой розовые призраки. Казалось, еще только что он был не более чем черное пятнышко на залитом заревом горизонте, и вот уже самые высокие из зданий-прямоугольников вздымаются вверх и пронзают обреченное солнце. Еще мгновение -- и становится темно. Это автомобиль въехал в тень Города.
Если бы не отточенная прямизна вертикальных и горизонтальных линий, его можно было бы принять за огромный, перегородивший дорогу горный хребет. И нельзя уже свернуть, постараться его объехать -- по обе стороны мелькают тысячи кирпичей, уложенные в высокие темно-красные барьеры. Это часовые Города. И угасает все великолепие красок зари. Город продолжает расти, он нависает над автомобилем, словно собираясь раздавить его своей многотонной мощью. И вдруг исчезает бескрайнее небо над головой, и вверху мелькает кирпичный свод. Это соприкоснулись две выросшие стены из кирпичей.
Город, словно чудовищный дракон, проглотил машину.
Яркий свет фар бежит по бесконечной кирпичной кладке уходящего в беспросветный мрак туннеля. На мгновение лучи вырывают из темноты брошенные, проржавевшие автомобили, приткнувшиеся к кирпичным стенам. Без стекол, без дверц, без колес, они возникают то там, то тут на долю секунды и опять исчезают во мраке...
Поворот, еще поворот... Туннель двоится, петляет. Временами кирпичная стена обрывается провалами с колоннами, и за ними угадывается еще одна дорога, еще один путь в темноту... Еще немного -- две дороги сливаются в одну, которая тут же круто поворачивает, раздваивается и снова кружит, увлекая за собой в черную глубину. Здесь, в этом хаосе кирпичного лабиринта, можно кружить вечно... И как хорошо, что звук мотора, отражаясь от кирпичных стен, вытесняет могильную тишину тоннеля дальше, в непроглядную темноту...
И тут же шум двигателя как будто гаснет, провалившись в какое-то новое, огромное пространство, все так же залитое тьмой. Свежий, прохладный воздух, так отличающийся от затхлого дыхания лабиринта, охватывает со всех сторон и пробирает до костей. И сверху, с невообразимой высоты неба в машину заглядывают удивительно крупные звезды...
А вокруг во мраке угадывается нагромождение небоскребов, уходящих вверх углами каменных форм. Автомобиль медленно движется по мощеной булыжником улице. Фары освещают серые стены домов, окна первых этажей, заложенные красным кирпичом. Кирпич взял в плен не только машину -- еще раньше он захватил Город.
Сначала кажется, что в Городе никого нет, что он пуст, безлюден, как красная пустыня, покинут, как машины в тоннеле. Но нет -- то там, то тут яркие лучи фар освещают то одного, то другого обитателя кирпичных пещер. Застигнутые светом врасплох, они бегут, исчезая в темных провалах подъездов, или падают, закрывая лицо руками. Здесь, в царстве вечной темноты, панически боятся света. Ведь кругом не видно ни одного светящегося окна.
Прямая улица-ущелье между возносящимися ввысь стенами домов. И вот в свете фар неожиданно появляется человек. Он вовсе не убегает от заливающего его фигуру потоков света, он прямо и уверенно стоит на пути автомобиля.
На нем пластмассовая синяя каска и синяя же форма с блестящими пуговицами. И черные сапоги, сливающиеся со мраком за спиной. На глазах у человека большие темные очки -- как маска, скрывающая любое выражение лица.
Человек не спеша поднимает полосатый жезл.
Машина останавливается. Замолкает мотор, и в упавшей сверху, из темноты, тишине слышны лишь твердые, лязгающие металлом о булыжники шаги. Человек в каске подходит вплотную к радиатору автомобиля.
-- Выключить фары! -- командует он. Его голос тут же проглатывается ватной, давящей на уши тишиной.
Фары гаснут, и все накрывает мрак. Только вверху, на крохотном обрывке чистого неба, светят холодным светом семь звезд-жемчужин. Немногое можно разглядеть при свете звезд.
-- Ездить со светом запрещено, -- негромко говорит человек в каске. Он снимает очки и прячет их в карман. Козырек скрывает его лицо от звездного света, виднеется только подбородок с четкой черной полосой - ремнем от каски.
-- Но почему? Ведь здесь так темно! -- громко спрашивает девочка. Она встает с сиденья, опираясь о ветровое стекло.
-- Таков закон. Так положено.
-- Но ведь без света можно заехать куда угодно!
-- Значит -- незачем ехать. Все люди никуда не едут.
-- Потому что темно. Разрешите свет -- и вы увидите...
-- Разрешать запрещено. Таков закон.
-- А без света ехать, значит, можно? Так?
-- Вопросы задавать запрещено. Так положено. Такой порядок.
-- Но почему? Ведь это же глупо! Что же разрешено? -- с ноткой отчаяния выкрикивает девочка.
-- Все, что можно разрешить, запрещено. Таков закон, -- бесстрастно отвечает человек в каске.
Он поворачивается и уходит, полагая, что все сказал. На сером фоне его удаляющейся фигуры чернеет пятно кобуры. Он уже совсем исчезает во тьме, когда девочка кричит ему вслед:
-- А запрещать у вас разрешено? Запретите запрещать!
Человек останавливается. Похоже, что ему надо вернуться.
-- Чем больше требуешь, тем меньше свобода, -- размеренно говорит он в такт бряцанью сапог по булыжникам. -- Самая большая свобода у того, кто ничего не требует. Таков закон. -- Он подходит все ближе и ближе. -- Ты требуешь самое большое. Ты посягаешь на наш порядок.
Он замедляет шаг и достает из кармана блестящие наручники.
Девочка опускается на сиденье. Кажется, она что-то решила.
Человек в каске уже в нескольких шагах от машины. Внезапно его заливают мощные потоки света. Ослепленный, он бросается в сторону, в темноту. Мотор разрывает тишину, и автомобиль устремляется вперед по улице, разгоняя на своем пути многолетний мрак. Но человек в каске уже прочно стоит на ногах, его глаза защищены очками, и за его спиной вырисовываются десятки таких же -- в надвинутых до непроницаемо черных очков пластмассовых касках. Их последующие ряды теряются в темноте за спинами первых. В руках у них автоматы.
Первый ряд автоматчиков падает на колено. Раздается команда:
-- Именем закона! По самой главной преступнице -- огонь!
Грохот и вспышки выстрелов, звон стекол. По серым стенам домов мечутся красные отсветы. И в этом прыгающем свете за стеклами верхних этажей видны люди, плотно прижимающие ладони к глазам...
Мимо автомобиля проносится огненный пунктир. Машину заносит, и она врезается в стену дома. Девочка выскакивает из машины, отбегает на несколько шагов и падает. Гремит взрыв. Фонтан багрового пламени взлетает на десяток метров, скатывается в клубок огня и дыма, и уносится вверх, к заглядывающим в каменное ущелье звездам.
Машина горит. Девочка медленно отходит от нее, не в силах отвести взгляд от яркого пламени. Темной то ли от копоти, то ли от уличной грязи рукой она автоматически откидывает волосы со лба. На щеке ее заметна свежая царапина.
Неподалеку от горящей машины, у стены дома, неподвижно стоит человек, закрыв ладонями лицо. А по улице, гремя сапогами, бегут люди в касках. Девочка отступает дальше, прижимается к противоположной стене. И только когда бегущие сбивают стоящего у стены человека, и он, не отрывая ладони от глаз, падает под звенящие сапоги, она тоже бросается бежать.
Девочка бежит по темной улице. Вверху горят крупные звезды. Она несколько раз сворачивает в черные дыры подъездов, пробегает их, спотыкаясь о что-то звенящее и громыхающее, выскакивает на другую улицу. И уже выбежав на середину, она замечает приближающееся с лязгом черное пятно, и, рванувшись назад, прижимается к заколоченной двери дома. Мимо проносится броневик, без света, чудовищный, как кошмарный призрак. Он, не сворачивая, проламывает стену здания в конце улицы и исчезает. И девочка вновь бежит, сворачивая в похожие друг на друга переулки, пробегая сквозь мрак подворотен и проходных дворов. Она устала, ей надо отдышаться. Как ярко светят звезды! Она заходит в ближайший подъезд, и, нашарив в темноте лестницу, садится на ступеньки.
В тишине гулко гремит замок, слышен скрип открываемой двери. Девочка поспешно вскакивает, отбегает в сторону от прорезавшейся в темноте полоске звездного света из-за приоткрытой двери. Осторожный шепот произносит:
-- Иди сюда, девочка! Не бойся!
И девочка входит в большую комнату, освещенную через заложенное кирпичами до середины окно призрачным светом звезд. Около одной из стен стоит старик, одетый в непонятного покроя белую, ниспадающую одежду. У него длинная седая борода и слегка растрепанные остатки седых волос вокруг лысины. Он стоит спиной к окну, и его лицо рассмотреть не удается.
-- Вы кто? -- спрашивает девочка. Эхо долго звучит в пустой комнате с высоким потолком, и девочка уже шепотом продолжает:
-- Вы здесь... живете?
-- Да, -- негромко отвечает старик.
-- И вы здесь долго живете?
-- Да. Очень долго. Всю жизнь.
-- Тогда... Тогда почему здесь так темно? -- спрашивает она чуть громче, но потом вновь переходит на шепот. -- Почему запрещен свет?
Старик неуверенно подходит к окну и кладет руку на кирпич.
-- Это было давно, девочка... Тогда еще было светло. А может быть, только казалось. Но все говорили, что с тьмой покончено. Что ее нет.
-- Тогда был день, да?
-- Не знаю, и -- не помню. Может, и день. Может, здания не закрывали солнце. Может, светили фонари или луна... Может, может... Да и какая разница?
-- А что было потом?
-- Потом... Потом убрали все уличные фонари. Ведь они не нужны, раз нет темноты. Людей заставляли выбрасывать на свалки все лампочки, фонарики... Даже спички.
-- И настал день, когда дома заслонили свет?
За окном слышен лязг проезжающего броневика. Он, видимо, проезжает по соседней улице. Затем -- далекий грохот обрушившейся стены.
-- Тогда признавали свет, -- продолжает старик. -- И говорили, что на улицах светло, что все в норме, что света даже становится все больше и больше. Как бы ни было на самом деле. А дальше... что-то случилось. Что-то изменилось там... -- он делает неопределенный жест рукой, -- и признали, что вокруг темно. И что света никогда не было. И не должно быть. Что ничего не менялось. А впрочем... -- он задумывается, -- так оно и было. Ничего не менялось... Все те же заверения в порядке. Но во тьме... -- он вдруг замолкает.
-- Что -- во тьме? -- спрашивает девочка.
-- Во тьме легче обманывать людей.
-- А что же сами люди? Они же видели, что их обманывают? Как можно им самим перепутать тьму и свет?
-- Кто-то действительно путал. Кто-то не обращал внимания. Считал, что это не его дело. Кое-кому было удобнее в темноте самому обманывать понемногу. Ну, и кое-кто действительно видел. Люди ведь разные.
Он недолго молчит. В тишине -- далекий лязг броневика.
-- Всех этих обманщиков нужно немедленно прогнать из города. Которые все запрещают, -- решительно говорит девочка.
-- Сейчас они тоже ничего не видят в темноте. Тоже обмануты. Все не так просто.
-- Просто, -- возражает девочка.
Старик поворачивает к ней свое лицо. Свет звезд, падающий в щель окна, освещает его глаза. Видно, что старик слеп. Девочка поражена. Она отступает назад и прижимается к стене.
-- Да, -- говорит старик, -- тех, кто может видеть при свете звезд и не молчит при этом, ждет такая участь. Поверь, она еще не самая страшная.
Где-то далеко гремит броневик. Старик медленно отходит к противоположной стене. На ней еле-еле просматриваются неопределенные, размытые разводы. Старик ощупывает стену.
-- Если бы я только мог видеть! -- устало произносит он. -- На этой картине нарисовано прекрасное и гармоничное государство света. Я сам рисовал эту картину... Как давно это было! Если бы я видел, я бы рассказал людям про нее. Ведь они еще могут слышать! -- В его голосе прорезывается металл. -- И они бы поняли, чего лишены, и я бы поднял их и повел на поиски этой чудесной страны! Но мне осталось только одно зрение -- зрение памяти. Как жаль, что я помню только отдельные ее краски!
Девочка молча глядит на старика, испуганно прижавшись к стене. Лязг броневика все громче. Старик прислушивается.
-- Вот! Вот кто хозяин положения! Вот кому никогда не понадобится свет -- ведь броневики не выбирают дороги! Но меня пугает одно...
Он опирается одной рукой о стену, его голос звучит все громче на фоне нарастающего лязганья.
-- Но ведь когда-то будет рассвет! Я не верю, что они остановят солнце! Сколько людей увидят свет! И сколько людей будет ослеплено в тот час, чтобы сохранить спокойствие! И они будут стрелять, как стреляют сейчас в тех, кто способен видеть при вспышках выстрелов! И настанет миг, когда останется только одна надежда! Только один свет, льющийся с небес, только один огонь! И этот огонь увидят даже слепые...
Боковая стена рушится, и в комнату, рыча и лязгая, вламывается броневик. Девочка в ужасе смотрит, как он, во все скрывающем черном облаке пыли и копоти проезжает по тому месту, где только что была картина...
И вновь бесконечный бег по бесконечно темной улице, а сзади -- тяжелое дыхание броневика. Железный пес взял след, и теперь его не остановить.
А вверху все так же светят семь звезд-жемчужин... Кажется, чуть бледнее? Неужели скоро рассвет?
Из переулка, навстречу девочке, выкатывает еще один броневик. Снова в подворотню, снова бег, только быстрее, только бы не упасть, как в кошмарном сне тянутся бесконечные секунды... Вдруг улица обрывается -- впереди широкая площадь, уходящая в темноту. Сзади - грохот рушащихся зданий. И девочка бежит через площадь, где нет никаких ориентиров, кроме ровных рядов прямоугольных серых булыжников.
И вот -- стена.
Огромная стена из знакомого красного кирпича. Ровные кирпичные ряды уходят вправо и влево, насколько хватает глаз. Как будто бы огромная площадь встала на дыбы и загородила весь дальнейший путь -- Стена. Многокилометровой высоты, до неба, до звезд, перед которой ты -- ничто, для которой ты -- не больше муравья. Даже приближающиеся со всех сторон броневики ничтожны по сравнению с ней. И ничего нельзя сделать, только заплакать от своего бессилия и ударить кулаком в стену, ведь она все равно не почувствует, она -- символ этого города, этого порядка, этого закона, символ их незыблемости и несокрушимости...
И вдруг -- яркий солнечный свет бьет в глаза. Это кирпичи не выдержали твоих ударов, и целый кусок стены, рассыпавшись в прах, лежит у твоих ног, а там, снаружи, -- теплые лучи выглянувшего из-за горизонта солнца, зеленая трава, светло-голубое небо...
Ты еще можешь оглянуться и увидеть, что на площади, залитой бьющим через пролом светом, серые булыжники становятся алыми и как будто светятся изнутри. Что в окнах далеких домов, навылет пробитых лучами солнца, стоят люди и смотрят на свет. Они закроют глаза, но свет прорвется сквозь веки и сквозь ладони. Они отвернутся, но будут видеть такой странный и незнакомый -- освещенный свой мир. Ты можешь увидеть, как одним достаточно взгляда, чтобы наполниться светом и сохранить его теперь уже навсегда, и как другие отворачиваются и стараются сберечь засевшую в сердце тьму... Люди ведь разные. Но свет для всех -- один.
И ты можешь еще увидеть, как спешат к пролому деловитые люди в пластмассовых касках и темных очках, что они несут на носилках кирпичи и свежеприготовленный цементный раствор, и кто-то уже старается задержать их, а кто-то -- помогает пройти вперед...
Но все это у тебя за спиной, и ты не оглядываешься, ты все стоишь перед проломом, уже поняв, что путь спасения открыт, но не в силах отвести взгляд от великолепия солнечного восхода, но вот до твоего слуха доходят шум свободного ветра, шепот мягкой, живой травы, чириканье птиц в вышине неба... И ты выбегаешь в мир, полный тепла и света, и бежишь по зеленой траве, все дальше и дальше от стены, от тьмы, от страшного Города Порядка... И высыхают на щеках слезы бессилия, а может быть, слезы незнания своего могущества.
И если бы ты в этот миг обернулась, ты бы увидела, как в пролом вкладывается последний кирпич, -- и все, это место уже не отличимо от другого на бесконечной стене.
Город выпустил только тебя.
2. Жизнь у костра.
Солнце -- огромный красный диск, как будто остывший от дневного жара, уже касается нижним краем мохнатой щетки леса, что у самого горизонта. В воздухе, неподвижном и теплом, висит мягкая тишина, полная запахов земли и трав. Небо чисто и прозрачно, только у верхней кромки солнечного диска тянется еле заметная облачная ниточка. Спокойствие и умиротворение летнего вечера. Зеленый луг, скатываясь с вершины холма, обрывается у песчаного пляжа, на который лениво выплескивает редкие волны простершееся до тускнеющего горизонта море. У границы песка и травы горит костер. Искры с треском вырываются из пламени и улетают ввысь, словно стремясь стать звездами. Но еще слишком светло, и искорки растворяются в глубине предзакатного неба.
У костра -- несколько человек. Один из них, широкоплечий, мускулистый, с коротко стрижеными светлыми волосами, присев на корточки, шевелит в костре палкой. Девочка сидит напротив, уперев подбородок в колени. В ее глазах отражаются языки пламени.
-- Так как же тебя зовут? -- обернувшись наполовину, слегка небрежно спрашивает широкоплечий.
-- Не знаю, -- отвечает девочка.
-- Оригинально, -- комментирует женщина, полулежащая на траве чуть в стороне от костра. -- Она не знает. А откуда ты взялась, куда идешь?
-- Я была в Городе. А откуда и куда -- этого я тоже не знаю.
-- Странно, -- лениво говорит женщина.
Рядом, по другую сторону костра, на песке, сидит еще один человек, в очках и с короткой черной бородой. Он говорит негромко:
-- У каждого должно быть имя. Его зовут Гор, ее -- Марьяна, меня -- Торин. И у тебя должно быть имя.
-- Может быть, оно и есть. Но мне его никто не говорил.
-- Врет она, -- безразлично говорит женщина.
-- Ты вспомни, как тебя называли раньше, -- так же негромко предлагает бородач Торин.
-- Меня везде называли по-разному. -- Девочка поворачивает голову и внимательно смотрит на Торина. -- Наверное, они тоже не знали, какое у меня имя.
-- Как тебя называли в последнем месте, где ты была? -- спрашивает широкоплечий Гор.
-- Опасной преступницей. Но ведь они не знали, как меня зовут на самом деле.
-- Чушь какая-то, -- говорит Марьяна со вздохом.
Торин молча встает и уходит от костра. Он идет вдоль извивающейся линии прибоя в сторону мыса, далеко выступающего в море.
-- Ну а кто тебя послал, и зачем, ты помнишь? -- интересуется Гор.
-- Никто, -- отвечает девочка. -- Я сама иду. То есть это я сейчас иду, а раньше ехала на автомобиле.
-- Надо же, на автомобиле, -- замечает Марьяна.
-- А чей был автомобиль? -- продолжает свой допрос Гор.
-- Мой, -- коротко отвечает девочка.
-- С ума сойти. -- Марьяна зевает, прикрыв рот ладошкой.
-- А кто тебе дал автомобиль?
-- Один хороший человек. Он его сам сделал, а потом подарил мне.
-- А зачем?
-- Что -- зачем?
-- Зачем он тебе его подарил? -- разделяя слова, с легким раздражением говорит Гор.
-- Он считал, что автомобиль мне нужен, -- говорит девочка. -- Только он не говорил, зачем. Он мне его просто подарил, и все.
-- Ловко, -- фыркает Марьяна. Она рассматривает свой перстень в свете костра, и камень сверкает багровым огнем.
-- Значит, тебя никто никуда не посылал, никто не давал имени, ни за что ни про что тебе дарили автомобили, и еще называли опасной преступницей... так, что ли? -- подводит итоги Гор.
-- Мне только один тот человек подарил автомобиль.
-- Какие же все это глупости, -- говорит Марьяна. Она встает, подходит к девочке вплотную и смотрит на нее сверху вниз, уперев руки в бока. -- Такого не бывает, чтобы никто никому не приказывал и не посылал. Тем более тебя.
-- А почему меня тем более? -- спрашивает девочка.
Марьяна презрительно хмыкает и пожимает плечами.
-- А Торин? -- вдруг вспоминает девочка. -- Он ведь ушел безо всякого приказа.
-- Он просто не стал его дожидаться -- моего приказа, -- самодовольно объясняет Гор. -- И правильно сделал.
-- Но ведь он мог не пойти? Мог?
-- Разумеется, детка. Ведь он свободен. Мы все тут свободны. Правда ему было бы хуже -- потом. Но он ушел и подтвердил, что свобода -- это, так сказать, осознанная необходимость. Попробовал бы он не осознать!
-- А какое ты имеешь право ему приказывать?
-- Ишь ты -- право, -- качает головой Марьяна. -- Слова-то какие.
-- Мы все тут выбрали меня начальником, -- снисходительно поясняет Гор.
-- А почему?
-- Что почему? -- он вдруг раздражается. -- А кого еще выбрать? Марьяну? Так она весь свой маникюр обломает при выборах. Торина, что ли? Этого хлюпика, заросшего бородой? Да и кто будет за него? Марьяна своим положением довольна. И потом, раньше-то начальником тоже был я.
-- Ничего не понимаю, -- признается девочка.
-- А тебе и понимать не надо, -- медленно и раздельно говорит Марьяна. -- Он начальник, он и должен понимать, кому быть начальником. А у тебя еще нос не дорос. -- Она потягивается и глядит в сторону угасающего заката. -- Кончали бы треп, спать пора.
Из сгущающегося сумрака к костру выходит Торин. Он принес охапку темных, прогнивших досок и ссыпает их около костра. Несколько досок он подкладывает в костер. Вверх улетает горсть оранжевых искорок. Там, вверху, уже светятся звезды. Кажется, что они висят совсем близко к земле, и достаточно подняться на соседний холм, чтобы коснуться их своей рукой.
-- Еще несколько лодок прибило к берегу, -- нарушает молчание Торин.
-- А что это за лодки? -- спрашивает девочка. -- Откуда они берутся?
-- Их приносят волны, из-за моря, -- как всегда, негромко и неторопливо говорит Торин. -- Там, за морем, есть чудесная страна. Там живут счастливые люди, никогда не знающие сумерек. Там всегда полдень. -- Он поворачивается к морю и смотрит на тонущий в темноте горизонт. Девочка тоже смотрит туда, где над невидимой границей воды и неба светятся дрожащие огоньки звезд. Торин продолжает: -- Тем людям неизвестно страдание, там нет боли, там все смеются, и у всех сердце открыто настежь для других. Там свет пронизывает души людей, и не найдешь в них даже клочка ночи... Иногда над морем встают удивительные миражи той далекой чудесной страны...
-- Опять запел, -- говорит Марьяна. -- Что-то мы никогда не видели твоих миражей.
-- Для этого надо вставать рано утром, -- отвечает Торин.
-- Ну и пусть миражи, -- говорит Марьяна. -- Они далеко, в небе. Какое нам до них дело. Верно, Гор?
-- Надо меньше глядеть по сторонам, -- откликается Гор. -- За этими миражами не увидишь ямы под ногами -- потом опять вытаскивай тебя.
Торин отходит от костра и медленно идет в сторону берега. Девочка вскакивает и бежит следом.
-- Торин, -- просит она. -- Ну пожалуйста, расскажи еще о той чудесной стране.
-- Я о ней очень мало знаю, -- говорит тот. -- Много ли увидишь в двух-трех облачках на фоне зари? Но она есть, эта страна. Страна рассвета! Ее не может не быть. Ведь это оттуда приходит солнце в наш мир...
-- Мне нужно попасть в ту страну, -- задумчиво говорит девочка. Волны с тихим шелестом набегают на песок у ее ног.
-- Я знаю, -- отвечает Торин. -- Мне кажется, ты пришла к нам оттуда. Ну, пусть, не оттуда, но твое место там, где солнце.
-- Ты говорил, к берегу прибивает лодки. Почему вы не отправитесь на лодке в ту страну?
Торин усмехается, но это вряд ли можно заметить в сумраке позднего вечера.
-- Лодки нам нужны для другого, -- говорит он. -- Мы их разбиваем на доски и жгем костер.
-- Но ведь это глупо, да? Жечь лодки, на которых можно было бы попасть в страну рассвета!
-- Эх, когда мы туда еще попадем! А свет и тепло нужны сейчас, без них плохо. Простой расчет.
-- Простой, но неправильный. Торин! Ведь ты же так не думаешь, да? Это же не твои мысли!
-- Не знаю... Но ведь и эти мысли верны. Хотя в общем-то, конечно, не думаю. Просто кому-то хватает и костра.
-- Тогда плывем вместе, Торин! Плывем! Ты же говорил, что есть новые лодки, Торин!
Торин вдруг резко оборачивается.
-- Да. Плывем. Я уже давно хотел сбежать отсюда. Когда-то надо решиться... Идем сюда. -- Он берет девочку за руку и быстро идет прочь от берега. Девочка несколько раз спотыкается, но молча спешит за ним. Наконец Торин останавливается. Чиркает спичкой. Трепещущее пламя освещает какие-то странные развалины, беспорядочно наваленные бетонные глыбы. Спичка гаснет, и Торин отдает коробок девочке.
-- Посвети мне. Я быстро.
-- Что ты хочешь?
Торин выволакивает из-под полурассыпавшейся бетонной панели тяжелый мешок.
-- Я знал, что он пригодится, -- говорит он. -- Я чувствовал, что когда-нибудь будет этот Час.
Он вынимает из мешка лодочный мотор, взваливает его на плечо.
За песчаным мысом, уходящим серой полосой в темноту, к берегу приткнулись две лодки. Девочка держит свечу, горящую ровным пламенем в неподвижном воздухе. К корме одной из лодок Торин прикручивает мотор. Нос лодки теряется во тьме. Негромко плещут в днище волны.
-- Готово, -- сообщает Торин.
Девочка прикрепляет свечу на лежащий у самой воды камень и направляется к лодке.
-- Подожди, -- говорит Торин. -- Посмотрим еще раз на землю, которую мы оставляем.
Они поднимаются на холм невдалеке от берега. На западе небо еле различимо светится, и на его темно-фиолетовом фоне, у горизонта, можно различить черный прямоугольник. Это Город. Девочка смотрит на него и не может отвести взгляд.
-- Уже темно, ничего не видно, -- с сожалением говорит Торин. -- Но ничего. Мы же все это помним... Пошли.
Он сбегает с холма. Девочка все еще смотрит в темную даль. Потом окрик Торина заставляет ее обернуться. В свете свечи видно, как Торин пытается столкнуть лодку в воду.
Девочка сходит с холма и подходит к свече. Вокруг крохотного огня вьется несколько белых ночных бабочек.
-- Ну что, плывем? -- весело спрашивает Торин. Он уже столкнул лодку на воду и стоит по колено в воде, еле различимый в темноте.
Девочка молчит и не двигается с места. Она смотрит на свечу и вьющихся бабочек.
Торин выходит из воды.
-- Что такое? -- спрашивает он. -- Что случилось?
-- Торин, там... Там, откуда я пришла... Там Город, люди... Там был один старик... Я совсем забыла -- им надо помочь. Они там живут в вечной темноте...
Теперь девочка смотрит вниз. Торин садится рядом на корточки и берет девочку за руку. В глазах девочки светятся отражения свечи.
-- Послушай, -- говорит Торин. -- Они там сами разберутся со своей жизнью. А нам надо спешить...
Он встает и тянет девочку за руку, но та не двигается с места.
-- Мы же не можем помочь им, пойми. Не думай о глупостях. Садись скорее в лодку.
-- Нет, это не глупости. Им надо помочь. Надо, значит, можно.
-- Слушай, что я говорю. Они сами разберутся. И уйдут из Города. Мы же тоже ушли оттуда -- через случайный пролом в стене. Успели прежде, чем его заложили.
Девочка поворачивается в сторону Торина.
-- И вы не вернулись, чтобы помочь другим, -- полувопросительно, полуутвердительно говорит она. -- Так же, как и я.
-- Каждый идет своей дорогой. Не надо мешать людям идти по своей дороге. Рано или поздно все поймут, что так жить нельзя.
-- Нет, Торин... Ведь там убивают людей! Скольких убьют, пока все поймут... И потом, каждых -- нет...
-- Но мы же собрались плыть! И второй раз может не получиться. -- Торин, уже теряя терпение, опять хватает девочку за руку. -- Слушай, ну хватит. Забудем о том, что оставляем.
Девочка вырывает руку.
-- Этого нельзя забывать! -- кричит она. -- Нельзя забывать, откуда мы ушли!
-- И помнить вечно? -- усмехнувшись, спрашивает Торин.
-- Нет... Не вечно... -- Девочка растерянно смотрит на Торина. -- Пока... пока существует Город...
Она в испуге закрывает ладонью рот, но поздно. Роковые слова произнесены. И ярчайшая вспышка освещает небо с неизвестно откуда взявшимися облаками. Несколько мгновений свет так силен, что видна каждая прожилка облаков, каждая травинка на ближнем холме, каждая песчинка на берегу. Торин прикрывает рукой глаза... Но вот свет угасает, становится не столь ярок, и можно взглянуть на небо. Облака пылают трепещущим, движущимся оранжевым светом.
Девочка стоит на вершине холма, откуда только что можно было видеть черный прямоугольник Города. Теперь над тем местом небо расколото светящимся сгустком пламени, медленно поднимающимся вверх. От этого клубка огня во все стороны расползается темное кольцо, тянущее за собой нити дыма. Клубок пламени пробивает облака, они сминаются и текут вверх вслед за ним. Вдалеке горит лес.
-- Там были люди... -- говорит девочка.
Она спускается к морю. Покров темноты содран с него, и видно, что на противоположном горизонте собираются темные тучи.
-- Мне не надо было тогда бежать, -- говорит девочка. -- Может, я бы смогла им помочь.
Торин молчит.
-- Теперь я поняла, что за огонь имел в виду тот старик...
Торин молчит.
-- Хотя вы, наверное, тогда не смогли бы уйти из Города...
Торин молча садится на песок у самой кромки прибоя.
Со стороны мыса подходит Гор. Он явно обрадован.
-- Видели! -- кричит он. -- Конец той дыре! Мы победили, как я и предсказывал. Приказываю объявить всеобщее веселье и праздник. И помните, до чего доводит такое обращение с силами природы.
-- Там были люди... -- повторяет девочка.
-- Люди? Эти летучие мыши, эти мракобесы, обитатели пещер, кроты, земляные черви, не желающие смотреть на свет -- разве они люди? Люди -- это мы, живущие свободно!
-- Это были люди, упорно повторяет девочка. -- Они не виноваты, что...
-- Не виноваты? А кто же тогда виноват?
-- Я, -- отвечает девочка.
Гор не находится, что ответить.
-- Я не осталась, чтобы им помочь, -- поясняет она.
-- И правильно сделала, -- отвечает, наконец, Гор. -- Они были обречены. Это объективный закон природы. Они не имели права на будущее. Только мы имеем право на будущее. Потому что свободны.
-- Свободны?
-- Мы свободны, это так. Они жили в клетке, а мы свободны как вольные звери в лесу. А некоторое принуждение, как следствие объективных законов, необходимо, ведь иначе не будет стаи... то есть я хотел сказать -- общества.
-- Я не хочу жить стаей, -- задумчиво произносит девочка.
Гор вдруг взрывается.
-- А сама ты кто? Чем ты отличаешься от нас? Ты же тоже звереныш, детеныш человека, ты...
-- Оставь ее, -- неожиданно резко и уверенно обрывает его Торин. -- Есть то, что больше твоих слов, поступков и твоей силы.
-- А мы сейчас посмотрим, что больше, -- говорит Гор и делает шаг вперед. Торин встает у него на пути. Какое-то время Гор стоит перед ним, боясь посмотреть ему в глаза, потом отступает и уходит в сторону песчаного мыса. -- Мы еще посмотрим, кто и как больше, -- напоследок бросает он. Торин смотрит ему вслед, потом устало садится на песок.
Ночь снова вступает в свои права и укрывает темнотой море и прибрежные холмы. Вновь весь мир стягивается в круг света догоревшей до середины свечи. Только на западе небосклон еще горит тяжелым багровым отсветом. Откуда-то к свече вернулись две белые мохнатые ночные бабочки. Они вьются вокруг огня, пикируют к самому пламени, но в последний момент сворачивают и начинают все сначала.
Девочка заходит в воду, подходит к покачивающейся на воде лодке и перелезает через борт.