Аннотация: "Правильная" концовка к "Попытке к бегству". В рамках проекта "Никто не умер"
Заключенный №819360 широко открытыми мертвыми глазами глядел в низкое серое небо.
Что-то было не так в этом небе.Что-то совершенно невозможное, немыслимое настолько, что не давало возможность полностью уйти, раствориться в небытии, перестать мыслить, и, следовательно, существовать.
Два матовых жёлтых огня пробивались сквозь серое небо, наливаясь яркостью. Холод отступал, сосны, окружавшие серое небо, перестали качаться и потеряли обьём.
Серое небо вдруг перестало быть расплывчатым и обрело ровные края. Серый прямоугольник, на котором неярко горели два жёлтых светильника. Потолок. А по сторонам были стены, на которых вверх устремлялись заснеженные сосны, и тут же вспомнилось название: стереообои. Откуда оно вспомнилось, его не должно быть, не должно быть покоя, тепла и внезапного ощущения домашнего уюта, накатывавшего откуда-то извне мягкими волнами.
-- Он пришёл в себя, -- негромко сказали рядом на незнакомом, но вполне понятном языке.
– Конечно, – ответили с другой стороны по-русски. – Кстати, он идиш понимает, так что не секретничай...
Этот второй голос был низкий, бархатистый и как-то сразу вызывающий к себе доверие. Внезапно потолок качнулся, сосны взмахнули снежными лапами, и в поле зрения появился обладатель этого голоса – пожилой, но вполне румяный и жизнерадостный толстячок с пушистыми остатками седых волос вокруг загорелой лысины.
Саул понял, что повернул голову. И что мышцы его тела пробуждаются и заявляют о себе – в основном усталостью и болью. И что эта боль, возвращающая его телу чувствительность, ему приятна.
Он посмотрел в противоположную сторону, уже контролируя движение. Говоривший на идише оказался высоким горбоносым брюнетом с несколько надменным и отстранённым взглядом; лоб его перехватывал блестящий обруч какого-то прибора. Саулу даже показалось, что ещё немного – и он вспомнит его название, но это оказалось ему не под силу. Пока не под силу, сказал он себе с внезапной злостью на свою слабость.
За окном было явно летнее небо с башенками кучевых облаков. Горбоносый аккуратно снял обруч прибора и положил на подоконник, и оказалось, что его взгляд вовсе не отстранённый, а вполне доброжелательный.
– Никаких проблем не вижу, – сказал он. – Все ритмы как часы. Честно говоря, даже удивительно, и могу сразу сказать: восстановление будет быстрым и безпроблемным.
– Спасибо, Арчи, – сказал толстячок.
– Но если что, вызывай, я в соседнем корпусе. Уж там есть проблемы... – горбоносый сделал неопределённый жест рукой, улыбнулся и уверенным шагом направился к двери. Сразу стало ясно, что эти проблемы под контролем и не представляют ничего страшного.
Дверь! В комнате была дверь, половинки которой бесшумно разъехались перед выходящим горбоносым и тут же закрылись. Это было важно – чтобы была дверь, чтобы был выход.
Саул перевёл взгляд на толстячка. Тот тоже улыбался: всё хорошо, всё нормально, всё будет прекрасно, быстро и безпроблемно.
– Моё имя Протос, я ваш врач, – сказал он. – Вы в полном порядке, просто не всё ещё включено. Но включится. Кстати, вы уже способны говорить.
– Почему я здесь? – спросил Саул и поразился своему вопросу, потому что неожиданно сказал вслух то, о чём боялся подумать.
– Ну, уважаемый, – развёл руками Протос. – А где же вам ещё быть? Вас вовремя вытащили и из вашего, сразу признаюсь, не слишком хорошего физиологического состояния после стычки с аборигенами, и из вашего, честно скажу, не слишком хорошего психологического состояния после нарушенного рекондиционирования. Кстати – я настоял на том, чтобы вам сохранили всю память. Я всегда считаю, что память – самое ценное, что есть у человека и у человечества.
– Двадцать второй век, – сказал Саул. – Мир на земле, все проблемы в космосе, ни войн, ни голода, ни эпидемий, ни фашизма.
– Именно так, – улыбнулся Протос.
– А память? – спросил Саул и понял, что спросил громче, чем стоило бы. – Память, которая самое ценное! Которая говорит, что всё было по-другому!
Он повернулся на бок, радуясь повинующимся мышцам и злясь на себя за эту радость. Всё было неправильно. Он не должен быть здесь, он должен быть в другом месте, в другом времени, где холод и смерть. Он опёрся на локоть, чтобы смотреть в глаза Протосу.
– Память, которая говорит, что я всё это придумал, – сказал он, чётко выговаривая слова, которые до того не мог даже сформулировать. – Весь этот мир, все его достижения, все его высоты, весь его космос, его людей, среди которых хотелось жить, жить страшно, запредельно, в бараке смертников, откуда был только один выход! Одна дверь!
Протос кивнул.
– А оказалось, что дверь не одна, и что её можно открыть и уйти, – спокойно продолжил он.
– Да. Именно так, – выдохнул Саул и опустил взгляд вниз.
– Вот поэтому я и оставил вам память, – сказал Протос. – Хотя по всем параметрам эти воспоминания такие... дестабилизирующие... Вот вы думаете, что это было бегство...
– Да. Это было предательство.
– Скажите, вы верующий? – спросил вдруг Протос.
– Я коммунист... – печально ответил Саул. – И этим всё сказано. Но я недостоин...
– Ну, на мой взгляд, вера и коммунизм друг другу не противоречат, – отмахнулся Протос. – Значит, вы не верите в Бога, в то, что душа человеческая не умирает... Скажите, а те, кто верят – они предатели? Им-то, в их понимании, всегда открыта дверь?
Саул промолчал. Протос вроде бы был прав, но прав не до конца. Была тут недоговорённость, но недоговорённость несущественная, не влияющая на главное. Саул поднял взгляд и посмотрел Протосу в глаза.
– Я вас придумал, – сказал он. – Придумал из-за нестерпимости жизни. Придумал для себя, для личного использования, и таким образом сбежал...
– Нет уж, – качнул головой Протос. – Не бывает придумки только для себя. Каждый, мой друг, в ответе за то, что он придумал. В ответе за то, во что он поверил настолько сильно и ярко, что открылась дверь... И как бы то не было, реальный мир стал лучше, и лучше настолько, что ваша мечта – сейчас, здесь, в двадцать втором веке, стала реальностью. И ваша попытка бегства из неё, из мечты, – это попытка разрушить этот мир, эту реальность, разве не так? Разве это не минутная слабость, вызванная тем, что вы оказались на самом деле недостойны этого мира, а вовсе не того, который вы покинули?
Саул снова промолчал. Я вижу, что здесь что-то не так, думал он, что логика убеждений проскальзывает, и я догадываюсь, отчего. Ему надо, чтобы я пришёл в соответствие с этим миром, причём оставаясь в соответствии со своими воспоминаниями. Ему на самом деле на логику наплевать, лишь бы укрепить мою веру, лишь бы укрепить его мир и мой мир. Мой мир?
Он рывком поднялся и сел на кровати. Тело слушалось, оно было в полном порядке, оно было бы не прочь встать, выскочить наружу, пробежаться по лесу – ведь это здание, этот институт здоровья наверняка стоит посреди леса? – возможно, переплыть встретившуюся речку – ведь тут наверняка неподалёку есть неширокая речка? – а за речкой дороги, и некоторые из них движущиеся, а некоторые зовущие вдаль, к призрачным, просторным и добрым городам у горизонта, к улыбающимся людям, к звездолётам, стоящим посреди парков, к дальним планетам...
– На самом деле вы абсолютно здоровы, – кивнул ему Протос. – И психика ваша, несущая странные воспоминания и странные проблемы, тоже абсолютна здорова. Просто круг кончился, вы стали взрослее, вы стали понимать то, на чём держится мир...
Саул подошёл к окну. Да, вокруг был лес – чуть дальше, за сетью серых прогулочных дорожек и площадок. На одной такой площадке недалеко от окна он увидел людей, и сразу узнал их – это были Вадим и дядя Саша. И уж конечно, он узнал летательный аппарат "рамфоринх", с которого всё начиналось. Дядя Саша, открыв какой-то лючок в районе двигателя, ковырялся там тестером, а Вадим заметил Саула в окне и сперва помахал ему рукой, а затем показал – иди, мол, мы тебя ждём...
Саул посмотрел на Протоса – тот, оказывается, тоже подошёл к окну и видел всё.
– Идите, – сказал Протос. – Вас ждут. Это ваш мир, Павел Петрович Репнин.
Павел!
Это имя обожгло пониманием, и сразу всё стало на свои места. Павел Петрович Репнин, человек со странной судьбой и ещё более странным предназначением легко поднял оконное стекло, одним движением перескочил подоконник и спрыгнул в высокую траву. Обернулся, помахал рукой Протосу, тот махнул в ответ. И направился сквозь травяные заросли к площадке с "рамфоринхом".