Аннотация: Один день в поле порой красивее тысячи летних ночей.
Вперед!
Проснулись мы с братом в половине пятого. Карл жутко устал, он-то совсем не спал и теперь лениво пил кофе, сидя на диване в маленькой летней кухне, крыша которой пряталась за большими широколистными дубами. Я сидел напротив и тоже пил кофе. А на часах уже пять. Утром довольно прохладно и теперь постоянно берем с собой термос с водой, чтобы не окоченеть от сильного ветра, свистевшего сквозь открытые двери машины. Через пару минут мы уже должны быть собраны и сесть на мотоциклы, но, ни один из нас не поднимется с места. Мы устали. Мы знаем, что через пару часов нам будет не до сна, знаем, что сегодня особенно много работы. И ни один из нас не желает думать о том, что ждет нас вечером, ведь он так быстро растворится в усталости и голоде, что мы просто заснем сидя на этой кухне.
И вот мы уже в пути. И звуки двигателя режут слух своей пронзительностью.
Дождя еще нет, и мы жутко этому рады. В дождливую погоду косить нельзя, да и нет смысла, только испортишь весь покос. Но сегодня так холодно, что хотелось поскорей покончить с этим, и вот тут бы нам помог треклятый дождь, который лил всю прошлую неделю, оставив нас с Карлом без работы.
Карл был жуткий оптимист, никогда не сдавался. Сколько его помню, а даже в самой дрянной ситуации он находил нечто, что заставляло его широко улыбнуться и захохотать во весь голос, словно ему рассказали хорошую шутку, которая никогда не может тебе надоесть.
Но сегодня он устал. Даже мотоциклы везли нас как-то лениво, будто бы их тоже оторвали ото сна. Но так мы и ехали вперед до тех пор, пока на горизонте не показались расплывчатые очертания ангара, в котором и стояла наша прожорливая и громкая машина.
Мы заехали на территорию базы и прямиком устремились на кухню, чтобы согреться. Там и вправду было тепло. Газовый котел тихо свистел в углу, а маленькая комната освещалась парой маленьких лампочек, наскоро прилепленных к маленькой стене. Карл разлил крепкий кофе по большим жестяным кружкам, и мы снова сели завтракать, оттягивая неспешно приближающийся груз работы, звучный мотор которой уже прогревался в сыром ангаре.
Обычно мы могли тараторить без умолку все утро, а потом, вдоволь наговорившись приняться за работу. Но сегодня мы молчали. Мы так сильно устали, что не могли оторвать взгляды от своих кружек, и когда на дне этих кружек осталась лишь горькая и густая кофейная гуща, мы покинули кухню. А потом, медленно взбирались на старый красный комбайн, который ровно, как и мы, да и вся техника, явно не собирался работать должным образом.
Но разговоры в сторону, теперь нас ждет только промозглая дорога и долгожданный грохот мотора. И она идет. Идет медленно, неторопливо. Стаи машин обгоняют нас со всех сторон, мы задерживаем движение своим неповоротливым и шумным агрегатом. Я стою на пороге лестницы, ведущей в кабину, и наблюдаю за тонкими и острыми лезвиями жатки. Уж больно она широкая, по дороге её нужно вести аккуратно, чтобы не зацепить никого. А дорога и не думает заканчиваться, все дальше вглубь трассы угол её наклона становится все выше. Двигатель комбайна начинает замолкать за нехваткой оборотов. Теперь идти в гору почти километр, а значит, масло начнет кипеть куда раньше. Карл оттягивает дроссель до предела, и слышно, как заревели четыре цилиндра, уничтожающие дизельное топливо. И так мы едем до самых полей. А поля у нас прекрасные: широкие тихие и ровные, словно большое золотое покрывало, которое вырастает из земли. По краям полей, вдоль трассы, возвышаются большие деревья, защищающие их от сильного ветра. Мы смотрим на посадки не отрываясь. Каждый день я видел их кроны, а все равно не могу устать от зеленого и томного пейзажа равниной местности.
Машина взревела снова, и впереди стал отчетливо заметен маленький проем между деревьями, который служил для нас въездом на поле.
Карл медленно поворачивал руль и ослаблял натяжение дросселя, чтобы успокоить двигатель и входить в поворот очень медленно и аккуратно. Я стою на помосте, приваренном к кабине, и указываю ему путь, истерично жестикулируя в случае появления ствола дерева.
Так мы и продираемся к своему объезженному полю, словно моряки на ледоколе. Становится все холоднее, но мы и не думаем тратить запасы. Мы завтракали дважды, а значит привал теперь не скоро. Может часа через три, но не раньше. Сейчас только работать, и Карл удивительно ловко выравнивает машину на краю поля, там, где возвышаются крепкие золотые колосья. Карл опустил жатку почти плашмя к земле, и я вылез наружу, чтобы проверить расстояние. Я крикнул ему, что лучше поднять её чуть выше, иначе можем зацепить клок земли и сорвать сегменты, но он выходит из кабины и сам смотрит на маленькие проем от косы до колосьев. Карл решает идти на низкой жатке, иначе покос получится неровный, ведь впереди есть небольшой холм, который еще нудно преодолеть.
Нехотя я соглашаюсь и Карлом, и мы начинаем движение на низкой жатке, которая в любой момент может вгрызться в землю и раздробить пилу.
Первые метров пятьдесят мы шли отлично, меня слегка пошатывало на сырой и неровной земле, но шли мы действительно отменно.
Позади машины ровной полосой расстилались свежие колосья. Я смотрю вниз и крепко держусь за поручень, чтобы не упасть. А Карл уже разогнался, хочет посмотреть, как лучше косить. Но безуспешно, трава и опилки быстро забиваются в лезвия жатки, и мы сбавляем ход. Карл недоволен ходом и ругает почем зря ленивых механиков, которые только пьют и храпят в теплом ангаре и совсем не занимаются проржавевшей ходовой. Я тоже чувствую, какой грубой стала машина. Подшипник нервно свистел каждые пять метров, звук становился невыносимым, но до перерыва еще далеко, мы осилили лишь четыре круга по сырому полю. Но мы уставали с каждым метром. Я все еще смотрел под лезвия жатки и махал рукой, если видел сорняки деревьев или дикие кусты шиповника. Если хоть один попадет под пилы, то сегментам конец, и тогда нам придется снимать лезвие и молотком выбивать алюминиевые клепки, а потом искать новый сегмент и наскоро прибивать его к погнутой пиле. Пила точно погнется. Однажды уже гнулась, и мы застряли в поле на два часа, так и не закончив работу. Комбайн пришлось гнать обратно, а мы остались без денег. Черта лысого мы снова застрянем! Нет, сегодня много работы, и сделать её нужно в лучшем виде. И мы умеем это делать. Мы чертовски хорошо косим. Так хорошо, что сбрили соседнее поле за три дня. Ох, и хорошо мы работали. Так уставали, что засыпали на теплых скамейках в бане, даже есть уже не хотелось. Мы не останавливались тогда все двадцать часов. Но скосили и вправду хорошо. Ели прямо на ходу, на привал времени не было. Да оно нам и не нужно, только бы сигареты не закончились. Если сигаретам конец, то работа убивает. Медленно, тихо, но убивает. Без сигарет в поле нельзя. И без еды нельзя, хотя её всегда мало. Особенно если ведешь машину по двадцать часов. Мы тогда брали конских консервов, две буханки хлеба, но не из магазина, а свежего, только с пекарни. Кучу овощей брали, мясо. Иногда вяленное, а иногда и приготовленное на костре, но брали много, очень много. В такую жару, когда мы косили, хорошо было выпить пива. И мы пили по три бутылки за поездку, такое холодное и терпкое, что вся сумка с продуктами становилась влажной. Мы клали пиво под вентилятор и прятали в углу кабины, чтобы оно не нагрелось. Ох, и здорово было косить летом.
Сейчас все иначе. Машина становится капризной от сырости и холода, да и мы становимся капризными. А грохот все сильнее. Явно сильнее. Шестеренки злятся, поршни злятся, каждая деталь злится, работать сегодня не хочет никто.
Но мы идем вперед. Идем быстро, жатка тоже ревет, ревет сильнее двигателя.
Ей тоже тяжело. И мы её понимаем, а потому сбавляем ход и останавливаемся.
Карл молчит, и я молчу. Карл вытирает пот с засаленного лба и снимает прилипшие от пота и грязи перчатки. Я стою на платформе и дышу свежим воздухом. Нужно успеть подышать, пока двигатель спит. И я дышу, долго, медленно. Карл все еще молчит. Он кладет голову на старый пропахший солидолом руль и молчит. Сложно говорить. Мы уже скосили половину, а потому, и говорить сложно. В голове все еще стоит страшный гул мотора.
Мы долго сидим на неподвижной машине и молчим.
Карл поднимается и с прищуром смотрит по сторонам. Его лицо покрыто толстым слоем пыли, только маленькие белки глаз бегают по полю. Смотрит, сколько еще осталось.
- До шести работы много - говорит Карл.
- До шести я умру - я спрыгиваю с платформы и сажусь рядом с большим колесом комбайна - тащи сюда еду.
- Еще рано.
- Тащи. Я смерть как есть хочу.
- Я тоже.
- Тогда давай есть, мне уже плохо от голода.
- Рано, не хватит же до вечера - Карл промыл глаза водой и уселся рядом со мной, облокотившись на поручень лесенки.
- Да что ты заладил! Я точно умру, если не поем.
- Это ты заладил, я сразу предупредил, что еды на двоих будет мало.
- Что же ты кретин то такой - я уже злюсь на него и вместо ложки беру в рот сигарету. Карл тоже закуривает и пускает колечки из горла.
- А вот и не кретин, вечером будешь благодарить меня.
- Вечером я тебя убью, если сам не помру от голода.
- Как только закроем квадрат, так сразу.
- Я хочу есть.
Я поднимаюсь на одной ноге и дотягиваюсь рукой до мешка с продуктами, который лежит в кабине. Пива там уже нет. Зато остались две банки консервов с кониной и кусок вареной баранины, а она чертовки хороша, так хороша, что жаль её есть сейчас. В боковом кармане виднеется крышка термоса. Я кидаю недовольному Карлу консервы и сам сажусь есть.
Теперь мы спокойны. Мы поели вдоволь и лежали на сырой земле. Мы постелили чехол от жатки на землю и лежали так ровно час.
Периодически Карл подергивался, чтобы не заснуть после сытного обеда. А я читал книгу и курил те поганые сигареты, которые мы раздобыли у охранника. Ох, ну и тяжелые были сигареты. Приходилось промывать рот водой, как выкуришь одну. Охранника на базе звали Мехес. Он курил самые тяжелые и самые дешевые сигареты, которые только можно найти. Мехес закинул мне в рюкзак пачку, когда я поднимался на комбайн. Он нас очень любил. Он всегда улыбался, когда мы приезжали на базу. Мехесу было чертовски тоскливо сидеть в одиночестве целыми днями. Поэтому от так много пил и почти не вылезал из гаража. Думаю, он был рад, когда ломались лопасти на жатке. Виду он никогда не подавал, но точно был рад, ведь он теперь нужен. Раньше Мехес водил шлюх в свою коморку за ангаром.
Когда мы с Карлом были маленькими, он часто пропадал в этой коморке. А вечером тихо открывал скрипучую дверцу рядом с воротами и провожал свою подругу до автобусной остановки. Мехес обнимал её за талию и, сжимая сигарету в зубах, тихо шептал ей что-то на ухо. Не знаю что. Может быть что-то романтичное. Хотя это был Мехес.
Через час мы собрали остатки еды в мешок, и я закинул его за сидение шофера. Карл уже завел двигатель, и мы стартовали.
Поле казалось бесконечным и очень покатым. Мы так сильно разогнались на одном бугорке, что оставили за собой несколько метров нетронутых колосьев. Карл ударил по тормозам, но колеса заблокировало на сырой земле, и комбайн проплыл в грязи еще пару метров, прежде чем сбросить скорость. Карл хорошо правил рулем, но тяги не хватало и мы заглохли.
Я открыл решетку транзистора и посмотрел на уровень масла на соседней отметке. Мы протекли. И протекли сильно. Масла не хватало и температура начала расти.
Карл вылез из кабины и стал разглядывать масляный фильтр, который торчал из-под ступеней. Фильтр лопнул в трех местах сразу, и масло медленно струилось на землю.
Карл закинул руки за голову и лениво перекрыл подачу масла на гидравлические амортизаторы жатки.
- Вот и все - Карл ударил стальную крышку блока ладонью и саркастично засмеялся.
- Фильтра у нас нет - сказал я.
- До базы дотянуть? - сказал Карл.
- Нет, лучше бросим здесь. Тучи собираются, не хочу я посреди поля в стальном корыте сидеть.
- Молнии боишься? - Карл нахмурился и посмотрел на меня.
- Еще как боюсь, а мы с тобой тут как вышка для приема этих самых молний!
- А если аккумулятор снять? - Карл постучал веточкой о контакт, и он немного заискрил.
- Не будет толку, она не в аккумулятор бьет, а в сталь и самую высокую точку на местности, а это мы и есть.
- Дрянь дело, сейчас выходить надо и все равно снять электронику.
- Здорово поработали, у нас же половина еще - я оглянулся и посмотрел на нетронутый участок поля.
- Знаю. Но выбора никакого, поле плохое пошло, неровное, без регулировки жатки мы пропадем, закопаемся мы с тобой.
- А если слить масло и забить жгутом трещины? - я внимательно рассматривал масляный фильтр и примерял к нему запасные жгуты.
- Лопнет же. Всегда лопаются. Их делают из собачьего дерьма, как и топливные шланги. Помнишь, как они рвались?
- Помню
- Вот-вот, со жгутами та же история, гиблое дело.
- Тогда пошли до трассы
- Ловить машину?
- Да
- Не выход, давай передохнем, и я заведу его - Карл покачал головой и присел на примятую свежескошенную рожь. Она пахла дождем и сыростью, а еще пылью и кислым запахом маленьких жуков, которых замело под косилку. Пахло тишиной. Вокруг не было ни души и где-то вдали послышались звуки двигателей. Это соседнее поле. Там работали новые немецкие комбайны. Огромные сукины дети срубали колосья с сумасшедшей скоростью. Казалось, что мы с Карлом слышали как работают шестерни в трансмиссии, казалось, что мы сами сидели в этих новых и свежих кабинах, которые еще не пропахли сигаретами, потом, солидолом, мазутом и пылью.
В глубине души мы трижды обругали свою стальную телегу, и Карл демонстративно плюнул на колесо, как раз туда, где распухла огромная резиновая грыжа.
Так мы и возились с этим корытом, пока не начался ливень.
Двигатель уже достаточно нагрелся, но на аккумулятор стекали струйки воды. Я закрыл аккумулятор картонкой и поглядывал в кабину.
Карл истерично теребил ключ зажигания в отверстии. Карл был похож на разъяренного вепря, который роет землю своими большими клыками. Вода лилась с его плеч и головы на порванное сидение и засаленный стальной стружкой и маслом пол.
Я же промок, как последний пес и, отплевываясь от воды, которая заливала рот и глаза, я попытался докричаться до Карла.
- Отпускай рычаг! Мы пойдем полным ходом, я не могу в кабину
Карл завел машину и выглянул из кабины.
- Дьявол ты этакий, лезь внутрь!
- Иди ты - крикнул я - воды видел сколько, замкнет, если я держать не буду.
- Ах, туда твою! Живо забирайся.
- Карл вперед, Христа ради, вперед давай!
- Ты упадешь через пару метров - Карл кричал что есть мочи, прикрывая голову стопкой газет, которые промокли насквозь.
- Не упаду друг, не бойся
- Туда твою три раза! - Карл послал меня по матушке и по всем ближним и дальним родственникам, элегантно сплюнул на пол кабины и надавил на педаль газа.
От резкого толчка я пошатнулся, но удержался на последней ступеньке лестницы. Двигатель загрохотал с новой силой и колеса стали впиваться в грязь. Машина шла тяжело. Из выхлопной трубы повалил черный дым и Карл повысил передачу. Машина замедлилась, но не заглохла. Ай да Карл, ай да сукин сын, - открыл заслонку воздушного фильтра, и машина не заглохла. Ай да Карл, ай да идиот.
Машина пошла еще паршивее. Из-за сильного ливня размыло дорогу, и острые камни выплывали на поверхность, словно коралловые рифы на дне океана. Для исправной резины комбайна это не представляло бы угрозы, но та дрянная покрышка, (так её и разтак!) на которую плюнул Карл, царапала землю своей разбухающей грыжей. Острые камни скребли дно комбайна. Вот почему Мехес запрещал ездить здесь в дождь. Старая хитрая скотина Мехес.
Я сам не знал, почему злился на всех. Может от того, что я промок до нитки или от того, что на каждом ухабе я все больше разбивал себе локоть в кровь, или от того, что аккумулятор стал искрить от влаги, не могу сказать. Сейчас я знал только одно: если я не удержу эту поганую картонку, то мы с Карлом будем бежать под этим ливнем через посадки, разрывая одежду об острые кусты шиповника. А потом, все грязные и усталые мы выберемся на трассу и будем ловить машины. Водители, мирно сидящие в своих теплых седанах, даже не увидят нас за этим ливнем. А те, кто увидит, никогда не подберут таких как мы. Этак мы и будем стоять до посинения целый час. А потом Карл пошлет по адресу всех этих водителей, их семьи, их жен и детей, пошлет по такой-то матери нашу машину, пошлет пьяньчугу Мехеса с его страшными шлюхами (их он пошлет три раза). Мы пойдем пешком вдоль посадок прямо до полицейского поста, от него повернем налево и выберемся на перекресток.
Мы будем идти медленно, потому что устали. Мы будем осыпать руганью все живое, что встретим по дороге, а потом Карл потянется в карман за сигаретами Мехеса и снова покроет самой изысканной бранью всю его семью от него самого, до его деда Эласио. Вот так мы и вернемся домой. Мокрые, злые и без машины.
Ты ведь этого не хочешь? - спрашивал я сам у себя. Конечно, не хочу. К дьяволу такие мысли, к дьяволу Мехеса и его сигареты, к дьяволу этих водителей на трассе. Мы все сделаем сами, мы вытащим это корыто на ровный грунт и пойдем по шоссе до станции.
Карл прибавил ходу, и я уронил картонку. Дождь забарабанил по крышке аккумулятора. Я сорвал с себя куртку и закрыл ею пластмассовую крышку, на которой крепились контакты. Ох, ну и холод. Дьявол, ну и холод. Нет уж, чепуха, лучше я тут останусь.
Но Карл снова прибавил ходу, и машина затряслась еще сильнее обычного. Карл что-то кричал, но из-за грохота двигателя я не мог разобрать ни слова.
- Что!? - громко спросил я.
Ответа не было.
- Чего ты там орешь, туда твою!
И снова я не разобрал ни слова
- Карл, громче!
- Спуск! - взвыл Карл и ударил по тормозам.
Вот же я идиот. Туда меня! Вот же идиот. Я так заботился об электронике, что совершенно забыл о своей главной работе: я не указывал Карлу дорогу.
Мы оба забыли о крутом спуске с горы, когда двигатель загудел от давления.
Комбайн набирал скорость. Карл слишком сильно ударил по тормозам, что колеса заблокировало и машину повело вправо.
Я держался за поручень и выкинул в сторону свою куртку, которой прикрывал электро блок.
Туда тебя! - мысленно ругался я, - черт бы с ним с аккумулятором. Я пытался ухватиться за поручень второй рукой. Держался я из последних сил, но все равно пытался докричаться до Карла.
- Тормози!
Карл не слышал меня.
- Тормози!
Карл ничего не слышал. Он выворачивал колесо руля влево, как можно левее, еще левее.
Эдди лежал лицом вниз и вдыхал воздух в свою больную грудь.
Дождь закончился около часа назад и первые лучи солнца стесняясь выглядывали из-за грозовых туч, которые уходили все дальше на запад.
Ох, и зальет теперь соседнее поле. Ох, и достанется же стальным "немцам". Вот так работенка будет, ей богу достанется им.
А что вы с Карлом? Вам уже некуда торопиться, вы работу выполнили, вы хорошо сегодня работали.
А сейчас ты отдыхаешь, ты лежишь в грязи и чуешь запах горячего масла, которое течет по гидравлическому насосу, но ты отдыхаешь. Ей богу хорошо.
Карл резко схватил Эдди за плечи и усадил спиной к дубу.
- Жив? - спросил Карл
- Ох, иди ты - ответил Эдди
У Карла был разбит лоб, и стеклом порезало левое ухо, но этот болван смеялся, как сумасшедший. Никогда еще Эдди не слышал такого смеха.
А Карл утирал рукавом кровь и все еще смеялся. Эдди даже хотел двинуть ему за то, что тот натворил с машиной, но удержался.
- Никто не поверит же - Карл снова закатился со смеху и зажал ухо ладонью.
- Так и разтак твою подлую душу, туда тебя и туда, и машину твою туда же! - Эдди смотрел на грязное лицо Карла и ругался как последний сапожник, но не со зла, Эдди улыбался, хотя двинуть Карлу все-таки стоило, но он улыбался.
Они помогли друг другу подняться и взглянули на остатки своей машины.
Жатку разорвало надвое от удара об дерево. Один кусок, размером с легковой автомобиль, лежал в десяти метрах дальше дерева, в которое влетел комбайн. Грыжа на колесе лопнула, просто не выдержала давления при спуске. Эдди даже улыбнулся про себя: как в воду глядел.
Руль был оторван, а в лобовом стекле не хватало большого куска.
Видно Карл держался за этот треклятый руль и пробил головой стекло. Ох, ну и крепкая же голова была у Карла.
Эдди залез в кабину и достал из помятого бардачка сухую пачку сигарет.
Он протянул одну Карлу. Они сели напротив своей машины и стали курить.
- И что теперь? - Карл растерял былой задор и лениво выдыхал дым через нос.
- А что теперь? - спросил Эдди.
- Куда теперь деваться то - Карл выкинул сигарету и злобно сплюнул на собственный башмак.
- Не горюй, хоть мы целы
- Да уж, велика заслуга
- Сам виноват - Эдди сказал это по-доброму.
- Знаю
- Чего теперь ноешь тогда?
- Не знаю я, куда теперь деваться
- Эх, твою душу! - Эдди заулыбался и обнял Карла за шею - нам ли с тобой печалиться.
Карл закрыл лицо руками и стал ругаться.
- Будет тебе товарищ, ты не горюй почем зря. Быть может, нам с тобой повезло сегодня, да, может нам действительно повезло?
- Большое везение, нечего сказать - Карл стал успокаиваться и теперь шмыгал носом.
- Карл, глупый ты мой Карл - Эдди вдруг заулыбался и посмотрел на длинную дорогу, которая вела в гору. Над её вершиной, величаво и непоколебимо ни на секунду, восходило белое солнце.
Может быть, и впрямь им повезло? Когда еще ты увидишь такую красоту?
А ведь они могли просто вернуться домой, и злые на весь мир лечь спать, предвкушая, каким будничным и тяжелым станет для них завтрашний день. Предвкушая шесть часов грохота двигателя и извилистую дорогу между посадками, ведущую куда-то вперед.