Вспомнился 1954 год, московский интернат, он находился на Петровско-разумовской аллее невдалеке от стадиона ДИНАМО, а на 4-м этаже кирпичного здания, где до войны размещалась школа, находился актовый зал. В зале на сцене стоял очень большой немецкий рояль, с непонятной для чего третьей педалью, очень похожий на тот, на котором музицировал когда-то Рахманинов. И нас, мальчишек 5-го и 6-го классов, каждую субботу туда загоняли, и заставляли хором петь ненавистные песни, разные, в том числе, подобные "Сурок всегда со мной", "Вополи березонька стояла", и даже "В лесу родилась елочка", вместо того, чтобы гонять в хоккей на дворовом катке! А верховодила нашим музыкальным образованием дама лет 38. Дама была эстетом, судя по всему, еще старого воспитания, но однажды под правым глазом у нее неожиданно возник здоровенный фингал синего цвета, она, приходя на занятие, платочком стеснительно прикрывая его, наверное, в течение двух или трех недель, пока он, меняясь в цветах радуги, не стал бледнеть и полностью не исчез. (В то время темных солнцезащитных очков не было). И музыкантша упорно продолжала мучить нас все это время, разучивая, полюбившиеся ей с детства песни, а нам хотелось бегать, играть, резвиться и шалить.
И вот однажды, мы небольшой ватагой среди недели случайно обнаружив не запертую дверь в актовый зал, заглянули туда. Осмотрев все, поднялись на сцену, начали разглядывать рояль со всех сторон, потом открыли крышку, потом огромный щит, что закрывает сверху все внутренности инструмента, были поражены сложной системой деревянных рычажков, что соединяли клавиши с молоточками. Они были такие изящные, гладкие, красивые, и тут кто-то произнес роковое: "Ребята, а эти же деревяшки хорошо подошли бы, чтобы сделать из них лафетики для пушечек". (В это время у нас было повальное увлечение лафетными пушками из гильз малокалиберных патронов, которые заряжались серными головками от спичек, а ядра делали из свинцовых шрифтов поле посещения типографии, свинец научились добывать, плавя, сжигая зубные щетки у первоклашек). И тут кто-то произнес: "Этих молоточков здесь так много, возьму себе пару, учителки и так хватит". С этими словами он засунул руку вовнутрь рояля и с хряком выломал себе заготовку для лафета. Рояль жалобно застонал, но на это не обратили внимание, А дальше, и остальным захотелось запастись материалами для лафетного производства.
Спрятав добычу в карманах, с любопытством заглянули в маленькую кладовку в глубине зала, там хранился телевизор, кажется, "Ленинград", здоровенный ящик с маленьким экраном, по нему мы иногда смотрели передачи, его не тронули, а вот стоявший рядом радиоузел со снятой задней стенкой, заинтересовал. Там было столько катушек с красивым толстым медным проводом, который буквально сам просившийся на изготовление орудийных лафетов. Пришлось вырвать и эти катушки с корнем. Закончив набег, осторожно, никем не замеченными, мы выскользнули из зала.
Несколько последующих дней воспитанники увлеченно мастерили пушечки и стреляли из них по стеклам в туалете, пробивая в них точечные отверстия. Наступила суббота и нас опять погнали на хор. Маэстраша, расставив "хористов", пафосно произнесла: "Ну, мальчики, начнем", откинув крышку рояля, с силой ударила по клавишам всеми пальцами... Вместо ожидаемого мажорного аккорда раздался глухой деревянный звук. Маэстраша в первый момент замерла в оцепенении, потом еще раз прикоснулась пальцами к клавишам рояля, звук повторился, затем подняла крышку рояля, заглянула внутрь, и застыла в оцепенении. Потом только и произнесла: "Кто это мог сделать такое!? Как вы могли так надругаться над роялем!". Мертвая тишина. Захлопнув крышку, вся в слезах она понеслась к начальнику интерната. Мы поняли, что надвигается гроза, притихли, пришлось срочно избавляться от компрометирующих вещдоков и ждать возмездия.
![[]](/img/m/poezija/royalydoc/royal.jpg)