...Однажды Будда стоял перед собранием народа на Пике Грифов. Все люди ждали, когда он начнет учить дхарме, но Будда молчал. Прошло уже довольно много времени, а он ещё не вымолвил ни единого слова, в руке его был цветок. Глаза всех людей в толпе были обращены к нему, но никто так ничего и не понял. Потом один монах посмотрел на Будду сияющими глазами и улыбнулся. И Будда сказал: "У меня есть сокровище видения совершенной Дхармы, волшебный дух нирваны, свободной от нечистоты реальности, и я передал это сокровище Махакашьяпе". Этим улыбающимся монахом оказался как раз Махакашьяпа, один из великих учеников Будды...
Человек очень любил деньги. Он относился к ним с трепетом и уважением, как относятся к настоящим верным друзьям, поскольку иных друзей у него давно не было. Все отвернулись от странного человека, видя его неподдельные чувства лишь к банковским номиналам. Его же это вовсе не расстраивало, он этого просто не замечал. Когда приходило время и кошелек пустел, человек забирался в свой тайник и доставал немного на жизнь, чаще всего одну хрустящую бумажку. А жизнь в его понимании состояла из совершенно простых вещей - набора продуктов из ближайшего гастронома и коммунальных платежей, которые он вносил исправно, с точностью до копейки, ни днем позже, поскольку от слова пеня у него начинались болезненная тяжесть в желудке. Больше он не видел смысла для каких-либо трат. Все, что было нужно, необходимо по его представлению о жизни он когда-то уже совершил, исполнил, как ему казалось, свой долг и сейчас мысленно подошел к той черте, когда, должна постигаться конечная мудрость.
Эти деньги, как и многое из того, что находилось в одинокой квартире, да и сама квартира, достались ему по наследству. Когда родители были еще живы, он боялся их смерти, но тайно, без злобы и напряжения ждал, а в глубине сознания даже желал этого неприятного момента. Эта страсть не разрывала его, она была его сутью, с которой он запросто жил, поскольку считал смерть стариков в порядке вещей, обычным циклом биологического процесса.
Человек нигде не работал. Работа казалась ему никчемной и унизительной, поскольку на той, что ему предлагали, нужно было рано вставать и поздно возвращаться, а платили за все "жалкие копейки". Жить же он привык, хотя без особых излишеств, но с определенным набором потребностей - хорошим столом, где в основном фигурировали мясные деликатесы, рыба и много полезной зелени, быстрым провайдером, новыми гаджетами и интернет аферами, в которые человек с азартом включался и, естественно, прогорал, поскольку всегда выступал в роли случайной жертвы. Но больше всего он любил свое свободное время, это было самое важное, что он познал в последние годы, без утренних подъемов, нормированного рабочего дня и всевозможных начальников, которых не переносил на дух. И он не знал, что в этой жизни ценнее - деньги или свободное время. Эти понятия слились в единую смысловую гамму естественного бытия, разделять которую было бессмысленно, как сиамских близнецов. Родители постоянно упрекали перезревшее чадо в его бездействии и неспособности обеспечить хотя бы самого себя. Они переживали, что будет после, когда однажды их не станет, когда прервется поток, пенсионных сбережений, заработанных долгим, упорным трудом. На этой почве почти ежедневно разгорался скандал, звучали упреки и нотации, часто переходящие в крик, иногда заканчивающиеся мелкими потасовками. Старикам было трудно смириться с содержанием бездельника и фантазера, это не принимало их сознание. Нет, денег было не жалко, они не понимали суть происходящего, тех метаморфоз, которые превратили некогда подающего надежды молодого ученого в то, что сейчас мелькало по квартире в огромных семейных трусах и тапочках.
После того, как все случилось, когда родители умерли, конечно, не в один день, а с разницей в несколько лет, он, наконец, облегченно вздохнул. Теперь не нужно было унижаться, просить деньги на мелкие расходы, особенно после того, как он отыскал припрятанную на антресолях заветную коробку из-под обуви, где хранились, собираемые стариками на черный день доллары. Их было много. Не так чтобы, как у Билла Гейтса, но вопрос о дальнейшем существовании отпадал сам собой. Все вдруг стало на свои места и в стенах квартиры, некогда раздираемой скандалами, воцарились тишина и спокойствие.
Сын странного человека, зная о полученном наследстве, просил помочь с покупкой квартиры для своей семьи или, на худой конец, автомобиля. Бывшая жена тоже впрягалась за единственного отпрыска. Просить за себя было бесполезно. И он, по правде, очень хотел помочь. Ведь помощь сыну это то, единственное, что он иногда хотел сделать. Но всякий раз, подходя к тщательно замаскированному тайнику, начинал волноваться, ощущать повышенное давление, некую чужеродность собственного тела. Человек доставал деньги, складывал их перед собой и долго смотрел бесцветными глазами куда-то сквозь них. В этот момент хотелось курить и, хотя эта слабость давно была упразднена житейской целесообразностью, он помнил, что сигарета в свое время спасала от неприятных наваждений. Он представлял, как уменьшается аккуратно уложенные стопки, превращаются в тонкие пугающие неопределенности завтрашней жизни, начинал вспоминать умерших родителей, их слова, голоса, что давно не был на кладбище и у него просыпалась жалость к самому себе, к собственному будущему. Ведь он хотел жить долго и в достатке, а будущая пенсия, которую однажды предстояло получать, была унизительно мала, до смешного. "И зачем ему машина? Молодой. Пусть работает, берет кредит и покупает. Все еще впереди", - успокаивал он себя. После брал перетянутые резинками деньги, в который раз внимательно рассматривал, если было желание - пересчитывал, извлекал более старые купюры, которые нужно потратить в первую очередь, складывал отдельно и прятал все обратно. Нет, расстаться с деньгами, вот так, запросто, он не мог. Это было неподвластно его природе, психологическому устройству, сильнее отцовских чувств и сиюминутных эмоций. В такой неспокойный день моральных терзаний, он позволял себе немного выпить. Водка и хороший стол были лучшим лекарством от нахлынувших воспоминаний и растревоженных чувств.
В продуктовом магазине, он обычно долго изучал товар, тщательно рассматривал упаковку, читал мелкие буквы о составе, химических примесях. Если товар был расфасован, пробовал рукой на вес и внимательно присматривался к цене, нюхал, пытаясь соединить качество и стоимость. Он мог часами бродить по торговому залу, не спеша, делая тщательный и единственный, как ему казалось, выбор. На кассе были свои тонкости. Человек никогда не извлекал деньги из кошелька, словно фотограф, в страхе засветить отснятую пленку. Гибкие пальцы, очень изящные к его пятидесяти годам, перебирали содержимое исключительно внутри. Они метались, замирали, что-то выискивали и вновь стремительно двигались, как конечности морского краба. В итоге на свет появлялась самая невзрачная из купюр, потом следующая, те, с которыми легче расстаться. Этот процесс занимал определенное время и уже извлеченные деньги внимательно рассматривались, зачастую, после некоторых раздумий, менялись на другие равнозначные бумажки или иной номинал и все манипуляции неизменно производились внутри таинственного кошелька. Если очередь начинала роптать, человек театрально замирал, делал строгое лицо с налетом назревающего скандала и многие затихали, оценивая весьма крупную фигуру потенциального визави.
- Я рассчитываюсь. Это же деньги! - поучительно говорил он.
Глядя на него, окружающие понимали, что в любой момент человек готов начать дискуссию, даже затяжной конфликт, который никому не был нужен.
Так и жил человек, ни делая никаких планов, никому не звоня, ни с кем не общаясь, потихоньку тратя родительские сбережения. Лишь когда кто-то умирал из бывших знакомых, он брал трубку, набирал чей-то номер и произносил: "А ты помнишь такого-то? Все. Умер". И в этот момент он ничего не ощущал. Это был лишь несколько слов, которые он хотел произнести.
Жадный человек умер неожиданно, тихо во сне, так и не дожив до собственной пенсии. Навестить покойника заглянули лишь несколько подъездных старух, которые в силу возраста приходили прощаться со всеми, кто умирал в их дому. У гроба было спокойно и безлюдно. Не было ни речей, ни скорбных взглядов, не было и многочисленных родственников, которых пытались позвать, но которые нашли тысячи причин, чтобы не прийти, не было и прощального застолья, в том виде, в каком принято это делать, присутствовали лишь бывшая жена и сын. Им предстояла непростая работа - предать тело земле и отыскать тайник. В отсутствие посторонних глаз они уже потихоньку перебирали книги в серванте и белье в старом шкафу. Поиски обещали быть непростыми.