Утро. Воскресенье. Осень. Нет, еще не календарная пора, еще конец августа, но осень, это ощущения.
Осень приходит утренней прохладой, серым небом, ночным дождем. Уже не нужен вентилятор, который спасал неделю назад, но он все также стоит, занимая проход, в надежде на что-то.
Хочется жареной картошки. Именно жареной. С золотистой корочкой, утопающей в раскаленном масле.
Нехотя собираюсь. Джинсы, футболка, шлепанцы на босую ногу. Крутые, привезли из Египта. Подарок. Такие, только у меня. Во всяком случае, больше не встречал.
Не побрился. Может задержаться на десять минут? Борода выходного дня, образ старого отшельника. Колючая, седая. Не вся белая, но уже, особенно на щеках. Нет, бриться не буду. Пусть думают, что пижон. Когда лицо не опухшее, то нормально.
В дальнем не сложилось. Всю неделю возле магазина дежурил парень на старом опеле. Номера районные. Стоит на площадке, задняя дверь универсала нараспашку, а там наполненные сеточки, а кто хочет на развес. Видно выходной и у них, а может самое время собирать домашний урожай. В общем, неудача.
В магазине немного людей. Раз здесь, почему бы не зайти в этот, дальний. Беру по мелочам, все равно в свой, по любому.
По дороге обратно покупаю картошку, в лотке. Он как раз на полпути от одного магазина до другого. Что за она, не знаю. Долго приглядываюсь, щупаю, сомневаюсь, интересуюсь откуда.
- Узденская, - говорит грузная женщина с одышкой.
Это ничего не объясняет. Брестская ходит по району отменная и у того парня, что на опеле, лучше брестской - белая и хрустит под ножом, как огурец, когда режешь соломкой.
Боюсь, что лучшего не найти. Надеюсь на удачу. В магазине по-всякому хуже.
- А точно разваристая? - интересуюсь.
- Не пробовала, - говорит продавец.
- Хочется разваристую, - не унимаюсь,- А кто-то пробовал?
- Так у меня весь район покупает, - удивляется она, - Приходят за ней по нескольку раз.
Вот это "по нескольку раз", решающее. Успокаивает. Выбираю.
- Мне бы покрупнее, - говорю.
- Да вся одинаковая, - удивляется женщина.
Однако находим, то, что нужно. Именно размер ставит точку в сомнениях.
В магазине, том, что ближе к дому, безлюдно, работают две кассы и для огромного универсама это катастрофа. Вереницы покупателей выстроились в цепочки и смиренно ждут. Зал пустой, на выходе аншлаг.
Долго вымеряю хвосты, количество людей в каждой, качество корзинок, сколько и чего в них. Если овощи или фрукты - значит на весы. У одного целая тележка с горой, там и водка и пиво и что-то поблагороднее и короткие штанишки с волосатыми ногами. Едут отдыхать, однозначно пикник. Занимаю другую очередь. В этой проще, но только здесь торгуют сигаретами и маленькими фасовками водки. И объявление над кассой " сигареты отпускаются без очереди". Несправедливость для следящих за здоровьем.
Движется медленно. Прямо засыпаю и уже не замечаю, что добавляется касса, и хвосты обеих ловко перемещаются туда.
Все равно бы не успел, успокаиваю себя. Может пиво взять, думаю. Это от безделья, от вынужденного ожидания, которое нивелирует утреннее настроение, то, которое про золотистую картошку. Которое, несмотря на осень, вроде, праздник.
- Скажите, что я за вами, - говорю молодому человеку с узловатыми, коричневыми руками, поскольку, за мной уже никого нет.
- Хорошо, - говорит.
Смотрю стеллажи с пивом и понимаю, что не хочется. Что побег из очереди от безделья, от тягостного состояния ждать и смотреть, релаксировать, чтобы не нервничать.
За мной никого. Это обидно. Обидно то, что очередь сократилась, а сзади ни души. Словно ждали моего прихода, чтобы сотворить несправедливость.
Наконец подошла девушка, за ней другая, потом мужчина. Успокоился. Равновесие, тем более что до кассы каких-то два человека.
И можно расслабиться, настроиться на доброту, ту, что вначале - вкус картошки с золотой корочкой, хрустящей на зубах, если бы не голос:
- Привет, Вова! Ты сказал, что мы здесь занимали?
Голос, не терпящий возражений. Так говорят учителя в школе и милиционеры.
Потом:
- Молодой человек, нельзя ли пройти.
Молодой человек, это, конечно я. Странно, оказывается со спины еще ничего, гожусь. Дома посмотрю, что там. И чувствую ею же, задницей, чье-то тело просачивается между турникетами. Нагло, без лишней вежливости. Не вижу до последнего, поскольку обессилен, уничтожен и видеть это не вызывает интереса. Но сегодня я другой. Сегодня осень, которая конец лета, и мысли особенные и полночи читал Казакова, который о любви, правда, потерянной. Но все равно о ней. И проснулся от того, что стал умнее, что заработали колокольчики памяти, зазвенели на все лады. И осень, она не особенная, она просто осень, как и многое, что случалось до этой. Как золотая картошка в старой чугунной сковородке.
И девчонки, что впереди меня. У одной голос грубый, у другой лицо нездоровое, цвета серого бурака. И выкладывают из корзинки колбасу, пельмени, большую водки - нольсемь и спор из-за воды.
- Зачем ты маленькую взяла, - говорит с бурачным лицом.
- А какую? - хрипит худенькая брюнетка в коричневом платье.
- Бери большую. Квас.
Потом благодарят парня с узловатыми руками. Намекают. Кокетничают. Тот улыбается. Доволен. Пригодился.
- Пока, - говорит им на прощание с улыбкой.
Ни на что не надеюсь. И правильно. Любая надежда портит настроение, если что-то не так. Парить в облаках и полагаться на то, что все когда-то заканчивается, и хорошее, и плохое. Сегодня это мое кредо.
- Постойте, постойте, - говорит пожилая женщина в красном спортивном костюме и кепи.
Пробивается через услужливого парня, того, что хриплую и бураковую пропустил.
Здесь тоже лицо с налетом злоупотреблений и язык вяжет вензеля.
- Я только что покупала, - говорит она, - Только что.
Потом ударяет меня тыльной стороной руки в грудь.
- Честно, я здесь была, - говорит, - Простите меня, пожалуйста. Не взяла самое главное.
И я ее прощаю. За скромность, уважение, и, конечно, за страдания, которые в данный момент испытывает. Это же утро.
И снова бьет меня в грудь. Не больно. По-братски.
- Самое главное забыла, - повторяет и пытается заглянуть в лицо, - Главное.
На подставку для денег опускается мятая "пятерка" и мелочь.
- Вам какую? - спрашивает кассир.
- Получше, - говорит женщина и добавляет, - Я стояла. Извините, пожалуйста.
- Получше, - повторяет она, - Я стояла, извините.
Это она уже к девушке за мной. Та делает вид, что не слышит. Смотрит на сигареты, которые не будет покупать. Нет. Эта не будет.