Сначала я был музыкант. Даже когда попал в министерство оставался им. Длинные волосы, больше сзади, свободная форма одежды. Начальнику это не нравилось, его даже склоняли там, в высоких кабинетах, конечно, из-за меня.
Но он упорно молчал. Стойкий был. Терпеливый.
Когда один из коллег, который был к тому времени старожил, "случайно" заводил эту тему, типа:
- Ну, зачем тебе такие волосы. Симпатичный парень, только портят вид.
Начальник, лишь поддакивал и краснел.
Но однажды, спустя лет семь он, все же, не выдержал. Видно там, высоко, его не по-детски накрутили.
- Кончай с этими волосами, - сказал он, - Надоел. Работаешь хорошо. А волосы? Зачем тебе? Стань человеком.
И покраснел, как будто сказал дрянь перед путешествием в пропасть.
Зачем, зачем? Он и сам знал, когда по пятницам отпускал пораньше.
Я был расстроен, не меньше его. Переживал. Потому в ближайшие выходные, прогуливаясь с женой, зашел в первую попавшуюся парикмахерскую.
- Вам как, - спросил пожилой еврей.
- Коротко, - сказал я сухо с некой вибрацией.
Слова на самом деле застревали комком и были короткими, как предстоящая прическа.
- Как, чуть за ушами подровнять и сзади подрезать? - уточнил мастер.
- Нет, - сказал я, - Берете насадку и стрижете одинаково всю голову. Сверху не больше сантиметра.
- Насадку?
- Да, не более сантиметра.
- Айяйяй ... - застонал седой человек, - Такие волосы! Ровно.
- Просто, все под сантиметр, не больше, - отрезал я.
Когда вышел оттуда, под свитером кололись обрезки прежнего стиля, но было легко. Я сделал это.
Посмотрел на отражение в витрине, провел рукой.
- Хорош, - улыбнулась жена.
В понедельник шел на работу решительно, но с бардаком внутри. Как оно? Мой маленький демарш. Ведь никто не заставлял стричься под ноль.
На вахте дежурный милиционер спросил:
- Ты, чего?
Махнул рукой, типа - не спрашивай.
Случайные знакомые и незнакомые, с которыми просто пересекался в коридорах, бросали удивленные взгляды, некоторые оглядывались.
Пусть привыкают, думал с улыбкой.
Мои же встретил дружным хохотом, будто дело вовсе не в волосах, а кто-то вошел и быстро спустил штаны. Тыкали пальцами, заползали под стол. Улыбался и начальник, широко, явно сдерживая смех. Покраснел, превратившись в спелую свеклу. Потом собрался и сказал:
- Хватит ржать, цирк устроили. Дети.
Затем успокоил меня:
- Хорошая прическа.
Но глаза его смеялись целый день.
Потом все прошло...
Я бросил музыку, сигареты и пошел в качалку. Резко, в один день.
Ведь прическа должна соответствовать оставшейся внешности, внутреннему содержанию, мыслям, что приходят в осенний день. Хоть иногда. Думал об этом через душевную боль, фантомные переживания, отжимая сто килограммов железа в пропавшем потом зеркальном зале.