Сначала они появились на электронных страничках - красивые, как фотомонтаж, гладкие шляпки, пухлые ножки. Потом на импровизированном рынке возле метро, по кучкам - подосиновики, белые, подберезовики, лисички.
Иван Петрович, проходя мимо, не мог оторвать взгляд.
- Сколько? - интересовался он, нарочно называя подосиновики сыроежками.
- Это не сыроежки, - говорил простенький мужчина-продавец, - Подосиновики.
- Да, да, почем у вас эти сыроежки? - говорил он, будто не слышал уточнения.
Ему нравилось играть свою игру, поскольку знал, что если начал, то обязательно осчастливит запутанного несуразицей человека. И стороны разойдутся миром.
Но больше всего любил собирать сам, находить, выискивать, как собака, идущая по следу. Это немногое, что нравилось вне города, что осталось из древних инстинктов при слове лес. Не дышать озоном, не тишина, не лесные ягоды, с привкусом зеленых клопов, не пение птиц, стук дятла. Это все там в иной жизни, далеко в детстве, даже выветрилось со временем. Любил ли он раньше? Уже не помнил. Но тогда чувствовал что-то другое. Тогда, дом на окраине - пятиэтажка, прижатая к частному сектору, переходящему в кольцевую. Небольшой участок, окруженный колхозными полями, упирающийся в кладбище, но, все же, лес. А для мальчишек - терра-инкогнита, территория приключений.
Машина на приколе, который год, и он, когда начинался ажиотаж, садился в электричку, преодолевал пять остановок на север, где нашел удобное место - полоску густой зелени, зажатую железнодорожным полотном и автомобильной трассой. Там понятно и надежно, особенно, когда терял ориентир, а это с годами происходило все чаще. Вслушивался, что ближе, железный перестук, прижимающий до дрожи землю, с неизменным свистком возле станции, на которой выходил, или шум проносящихся автомобилей. Волновался. Знал - не потеряется, но когда петлял, подступала паника.
Чтобы преодолеть сомнения, вырваться из круговорота ежедневных событий, настраивался долго. Звонил знакомым, интересовался - как там, что нового, есть ли смысл, поскольку не признавал праздных шатаний. Какой же это отдых, когда цепляют куртку ветки, в глаза паутина, завалы со скользкими стволами, что не переступить, случайные падения, а в ведре ничего. Во всем должен быть смысл, говорил он. На том и стоял.
В этот раз Иван Петрович созрел к середине сентября. Грибов было так много, что базары не вмещали желающих поделиться. Чудесные краски пришедшей осени, источник переживаний. Будто настольный календарь с расписанием, где на каждой странице про них, проклятых, и восклицательные знаки. Не отпускало, щемило, от неустроенности, дискомфорта, что этих красавцев нашел не он, что год хороший, и когда еще будет такой, что работа - бессистемная по времени и накалу, острием режет главный сезон. Ведь грибы - единственное, что еще приносило спокойствие в непонятном желании просто жить. И разумом понимал - все не собрать, и будут еще удачные годы, и не такое оно удовольствие, когда перебираешь, чистишь, варишь - в тот момент теряется романтика, настроение, что вначале, но это было, как болезнь, сильнее его.
В воскресенье он думал о вторнике, пусть нарастут. Вторник, за делами перерастал в среду или четверг. Больше будет, говорил он. Потом мысли о пятнице. И опять дела, разрушающие комбинацию, логическое совершенство целей. Дел, до обеда, говорил себе. Может сразу после? Но был жаворонком, рано вставал и не признавал послеобеденной активности.
Но больше всего убивало, что без машины, что рано вставать. Сначала на троллейбусе до метро, так, чтобы попасть на удобную электричку, полчаса на ней, и еще километр до места пешком. Он закрывал глаза, представлял дорогу, и было отвратительно. В голову спешил туман, разрушал предшествующую красоту.
В этот раз он настроился основательно. Теплые дни, накал обязательств спал и время торопило. У каждого счастья свой срок.
Но опять был вторник, среда, пятница... И в последний день традиционного плана он решил - да, в пятницу не сложилось, оставалась суббота - единственная надежда. Он не любил тратить субботу. Но внутренний дискомфорт болезненно нарастал. Встану пораньше, решил он, на самый первый, чтобы в лесу с рассветом, ночной росой, без случайных голосов. Да, именно так, не по-другому. Решительное да.
- Да, да, да, - повторил вслух, словно уничтожал тени сомнений.
На компьютере открыл расписание, примерился к электричке, самой ранней. Потом подумал, как добраться, ведь транспорт с пяти, а в выходные и реже и позже. Но четыре остановки, могу и пешком, каких-то двадцать минут. Ну и что, если не посплю. Столько собирался, позор, раз не доспать, а как без жертв, без трагизма. В будний день, можно и позже. Но профукал, проработал, промечтал. И эта жертва, ради удовольствия, если не считать, переборку и чистку. И картошечка с грибами, с лучком, под сметану - целый праздник, и деньги тоже сэкономить. Хотя, какие там деньги. Но то, что можно добыть бесплатно, лишь преодолев лень и несобранность было правильным.
Все срослось - свободное время, жертвенность, наслаждение, спокойствие, которое приходит после, как результат. Сбросить груз, что несешь долгие месяцы. Огромный мешок неустроенностей. Он помнил это ощущение, которое приходит с полным морозильником заготовок и отпускает с первыми холодами.
С этими мыслями Иван Петрович отправился в магазин. Купил водку, немного колбасы, ветчину, десяток яиц. Нужно что-то с собой, решил он, хотя в лесу редко ел, но так было принято, особенно для человека взрослого и основательного.
Дома налил рюмочку, для аппетита, изобразил два бутерброда, посыпал свежим лучком. Все поставил на стол перед экраном и стал уточнять детали предстоящего дела.
После пятидесяти грамм настроение поднялось, решимость возросла. Он уже знал, что сделает это. Непременно сделает. В ванной нашел белое ведро, что обычно брал с собой, освободил от грязного белья, выставил в коридор. На балконе старые ботинки, что надевал исключительно в лес, старое трико, куртку. Это поместил на тумбочку. Времени ночью будет немного, сказал вслух, потому, пять минут на сборы, по-военному. Выбрал нож. С длинным лезвием. Меньше сгибаться, попробовал, да и так, на всякий случай, какое-никакое, а оружие. Опустил в ведро. Вернулся за компьютер. Пятьдесят грамм растеклись по организму праздником, ощущением счастья, исполнением задуманного. Еще пятьдесят ничего не испортят, решил он.
Иван Петрович сверял расписания, думал, что лучше - идти пешком в темноте до метро или ждать субботнего троллейбуса. Они быстрые и пустые и паузы между ними похожи на вечность, особенно, если спешишь.
От волнения, выпил еще пятьдесят. Заведу будильник на пять, думал он, а там как будет. Взял телефон, нажал опции набрал нужное. На экране возник колокольчик. Отлично, еще один шаг на пути к мечте.
Дела, вроде, сделаны. Приготовил ссобойку, сложил в пакет, поместил в холодильник. На коридорное зеркало приклеил стикер - еда в холодильнике, не забыть.
Странно, в этот вечер водка не брала. То ли давно не пил, закалился, или настроение правильное, притупление тревожных окончаний. И странное ощущение воздушности, чистоты в голове, как после хорошо сделанной работы. Так мало надо, чтобы быть счастливым, думал он.
Наливал еще, смотрел сайты с политикой, шел за бутербродами, следил за кашей, что поставил вариться, кормил канареек, резвящихся в клетке на кухне. Не берет, чертовка, веселился в душе. Не берет. На всякий случай выставлял руки вперед, поднимал вверх, разводил в стороны - как видел в кино. Ничего. Потом раз пять приседал, под неприятное щелканье коленки. Ничего, лишь сердцебиение возросло. Это нормально, решил он.
К десяти вечера допил остатки. Еще раз убедился в собственной прочности - прошелся по прямой, потом выключил компьютер, забрался под одеяло и ощутил тепло. Решил - полчасика телевизор, а потом спать, чтобы бодрым и с настроение.
Шел детектив, не с начала, но Иван Петрович быстро поймал сюжет, увлекся и уснул.
Проснулся от пищащего экрана, горел свет. Ощутил некую тяжесть, шум в голове, лицо налилось спелым яблоком, губы распухли, в горле першило. Черт, забыл положить рядом, вспомнил он про будильник. Поднялся, сходил в туалет, потом взял телефон, выключил телевизор и свет.
Пришла тишина и ощущение пустоты. Выспаться бы до назначенного времени. Остались чуть больше трех часов и настроение странное.
С тем и заснул. Снился любимый косогор, как ходит по крутому склону, прочесывает метр за метром и находит грибы, то подосиновик, то боровичок, то рядовочка, белая, как молоко и ароматная, задохнуться. Это были прошлогодние видения, такие приятные, счастливые.
В четыре открыл глаза. Что-то произошло там, во сне, он не понял, но открыл резко, словно ожил после комы. Предметы вокруг, отбрасывая тени, будильник спал рядом. Темным прямоугольником отсвечивал телевизор.
Попил воды, что держал у постели. Сухость. Голова ватная. Нет, в пять не встану, решил он. Полностью разбитый, словно каток проехал. Иван Петрович нехотя перевел время на шесть. Лишний час решит много. Но былой уверенности уже не было.
Опять снился лес, тот косогор, к нему он вернулся. Там было счастье, его ощущение - солнце, что пробивалось через деревья, трава, чистые сосны, немного ельника. Он все помнил. И был он там свеж и бодр, как человек достигший мечты.
С будильником он не проснулся. Тот, конечно, гудел. Так и не понял, спал или нет. Нет, он спал, но отдыха не наступило, лишь тяжесть увеличилась от гнетущего предчувствия. Нервным движением заткнул неприятную мелодию, перевернулся на другой бок, накрылся с головой.
Сон больше не приходил. Лишь ощущение беспомощности и то, что преследовало последние месяцы, и слышал, как бьется сердце.
Потом пришел рассвет, солнце, через капельки ночного дождя, осевшего на стекле, утренний холодок сквозь открытую форточку.
Иван Петрович думал о пустоте, неустроенности, что вернулись с первыми лучами. И было неприятно, словно провалился в прошлое. И дождя не было, что шумел ночью - исчезла надежда оправдания. Потом лег на спину и долго смотрел в никуда. После встал, прошел в ванную. По дороге пнул ведро, занимающее проход. Побрился, надел свежую рубашку и отправился на рынок за свежими "сыроежками".