Тогда много всего вез, от чего избавлялись немцы. Те будто принимали душ после сорока лет коммунальной жизни. Отгораживались - вот это прошлое, а это настоящее и будущее. Настоящее на самом деле сверкало - новыми фольксвагенами и мерседесами, домами, квартирами, надеждами.
Мы же "мусором" наполняли тревожный корабль гибнущего социализма.
Те покрышки были не новые, но в таком виде, как из магазина, если не присматриваться; с еще заводскими шипами, с надписью на немецком. И ширина - что надо. Бравые немчики. Странные немцы. Нам бы понять.
Резина на моей была так себе, но менял машины, как перчатки, которых, к слову, никогда не имел, поскольку не приживались (это, на всякий случай, про перчатки, а, впрочем, и про машины тоже), а продавать чудесный комплект рука не поднималась, хотя это обстоятельство прилично бы наполнило кошелек, тем более ставить на приготовленную к продаже "старушку" не имело смысла. Надо их отцу, на его "жигуль", подумал я о хорошем, и набрал номер.
- Привет, - обрадовался голос на том конце.
Он всегда радовался, любил общение, пока не касалось просьб, с его стороны. Дети для него были главным, потом дача, потом дом, потом телевизор. Впрочем, градация менялась в зависимости от событий, а еще - погоды, времени года, даже настроения, кроме детей. Те на первом всегда.
Для начала немного про жизнь, о здоровье и потом:
- Я здесь резину привез из Германии, нужно поменять на твоей.
Он сначала не понял - как, какую, зачем, что выдумал. Клубок несуразностей, комкающих логику.
Я вовсе не это хотел услышать. Набор чудачеств слегка расстроил. Вроде того как, приносящего жертву, приговаривали к вечному мальчишеству.
- Резина отличная, - доказывал я, чувствуя, как горят щеки.
Это было то ли от злости, то ли от невежества, которым обладали взрослые люди той эпохи, доказывая странные вещи.
- Немецкая, муха не сидела....
- Ой, - вздыхала трубка, - Я сейчас сделал такую наварку, только забрал. Зачем мне эта ерунда? Катайся сам, сынок.
Сынок - красиво...
- Сто восемьдесят пять ширина.
- А у меня какая? - спрашивала трубка.
- Сто шестьдесят пять, - раздражался я.
- Это лучшая ширина, стандартная, - убеждал голос.
Я сопел, не находя слов, смотрел на зеленый пластик, издающий нелепости, хотел треснуть им о стену, но продолжал:
- Давай я тебе привезу, ты подумаешь, может, понравится...
- Хорошо, сынок.
Движение навстречу, через снисхождение. Мы нашли его - понимание.
Прошел год, и папа как-то за столом сказал:
- Какие чудесные колеса подарил мне сын.
И не дожидаясь, продолжил:
- Дорогу держат изумительно, не шумят и за все время так и не видно, что ездил, еще заводские шипы торчат.
Я был рад, что сумел пересилить себя. Тогда. Ни одним мускулом не показал, что помню чертов разговор. А отец вел себя так, будто его вовсе не было.
Он еще часто вспоминал эту резину и ездил на ней до конца, пока врачи не уничтожили то, что соединяет человека и машину.