Тем утром все уставшие, с самого начала. Так бывает в четверг, когда большая часть недели позади, но еще не пятница, до которой стоит дожить. Присутствующие позевывают, растирают глаза, женщины доводят лицо, уверенными взмахами туши с помадой.
Всему виной приход осени и целая неделя дождей, лишь сегодня лучше. И то, что пролетели отпуска, незаметно, о которых еще вспоминают с азартом и восклицанием у туалета, выкуривая очередную сигарету, только в прошлом, а до следующих целая эпоха, переход через огромный Эльбрус в виде предстоящей зимы.
Начальник в командировке, что смягчает ситуацию, или хуже - накладывает определенную расслабленность, четверговый пофигизм, при виде скоросшивателей и инструкций.
Зам... Впрочем..., да, все же, зам. Ох, этот тихий, неприметный зам... Владимир Сергеевич.
Володя свой и никто не замечает в нем начальника, такого, разрывающего настроение, делающего время безальтернативным, день изломанным, а погоду пасмурной. Он и сам не настаивает. Лишь, когда шеф уезжает, сваливая на него кучу собственной работы, пытается чем-то соответствовать.
- Сделай, пожалуйста, это, - говорит и робко протягивает бумагу.
В другие дни незаметный, а сейчас похож на Леопольда в трогательном мультфильме.
Более - ушлые, ссылаются на загруженность, на сроки предыдущих заданий, которые успел раздать настоящий начальник. И если бы он здесь присутствовал, то выглядело бы по-другому. И все через трудно скрываемую улыбку. Разболтанные проще:
- Лень, Володенька. Что, бумажка не подождет до завтра?
Зам театрально скрипит зубами, делает страшное лицо, через которое проступают усы кота. В конце концов, все понимают, что игра затянулась, что нужна субординация, некая власть, без которой весь мир рассыпется к чертовой матери, и кто-то набирается жалости и говорит - дай, сделаю. Володя облегченно вздыхает, но на всякий случай, чуть замахивается, вроде готов ударить обидчика, пусть и в прошлом, от чего сам шарахается.
В это утро он расстроен - невесел, неразговорчив. На шутки отвечает сухо, в манере - отстань. Подходит к графину, интересуется, давно ли меняли воду.
- Каждый день, - заверяет доктор, - Пейте спокойно, Владимир Сергеевич (только он соблюдает безусловную субординацию, пока тот и к нему с бумагой не подкатит)
Зам вздыхает и наполняет граненый стакан тревожным бульканьем.
- Пойду на перекур, - говорит Вадим - обычный клерк, но со стажем и наглый чуть-чуть.
Доктор его любит, по-особому и когда нет начальника, отечески предлагает:
- Ругнись матом. У тебя это здорово получается, нежно.
Вадим краснеет, понимая, что его талант оценен, и не кем-нибудь, пожилым человеком.
- Ну, ругнись, не стесняйся, здесь все свои, - упрашивает эскулап, отложив в сторону роговые очки.
Вадим прокашливается, набирает в легкие воздуха и исполняет, словно песню: "Ё..., твою мать, хули прицепились, я ж вам, бл...ь, зенки повыпердячиваю".
Говорит мягко, будто стихи про любовь, или экзамен в театральный сдает. Доктор улыбается, закрывает глаза, пальцами массирует веки, что-то видно вспоминает, и на всякий случай говорит:
- Все, товарищи, за работу.
Перекур в дальнем торце длинного коридора, где мужской туалет. Женщины тоже иногда пристраиваются, пугая выходящих из дверей мужчин, тех, кто ширинку поправляет в самом конце. Следом Володя. Становится рядом, смотрит в окно, опираясь на кисти рук, раскачивается, будто на качелях. Осень ему нравится или делает вид, что влюблен.
- Дай сигаретку, - говорит.
Вадим быстро достает пачку. Он бы и так дал, не спеша, а здесь, человек, редко курящий, вдруг попросил. Удивительно, об этом можно почесать языком с Сидорчук или с кем-нибудь еще, ведь в такой день только и остается, что чесать языком, поглядывая, как медленно ползут стрелки часов.
- Что-то случилось? - спрашивает Вадим.
- Нет ничего, - отвечает собеседник.
Выпускает неуверенное облако и смотрит на него, как на нечто необычное. Так поступают дети, когда поджигают расческу, завернутую в бумагу, и быстро тушат, чтобы получился густой дым с едким запахом. Делает еще затяжку, морщится, потом виновато спрашивает:
- Я затушу ее?
Вадим пожимает плечами.
- Пить хочется, сил нет, - говорит Владимир Сергеевич.
- Сушняк? - интересуется Вадим, радуясь, что рядом вполне земной обитатель.
- Нет! - испуганно пресекает Сергеевич возможные инсинуации, и быстро добавляет, - Вчера, вот такую селедку съел. Вот такую!
Для убедительности широко разводит руки.
Вадим кивает, вроде соглашается, но на всякий случай говорит:
-Ну, пиво так пиво, - безразлично соглашается собеседник, - Только от пива так разить поутру не будет. Поверь специалисту.
В профессионализме Вадима никто не сомневается.
- Заметно?! - наконец сдается Сергеевич.
И, хотя запаха не слышно, так, чуть-чуть, Вадим, как авторитетный товарищ, не пропускающий ни одной попойки, официальной или импровизированной, с удовольствием заверяет:
- Еще как.
- Кошмар, - говорит зам и отходит на пару метров.
- А так?
Выдыхает содержимое.
- Чуть, меньше, но есть, - врет Вадим.
- А так?
Зам отходит на метра три. Вадиму лень говорить и он лишь поднимает большой палец.
- Друг вчера заходил, - поясняет Владимир Сергеевич, - Ну мы, бутылочку беленькой и пивком шлифанули.
- Дело хорошее, - соглашается эксперт, - Тем более шефа нет.
- Это да, - успокаивается зам.
Вадим не возвращается на место - там скукотища, идет в другой кабинете, где обитает его подруга, Сидорчук.
- Привет, Светик! - говорит.
- Привет, - отвечает худенькая шатенка с тонкими чертами лица и добавляет, - Балдеете?
- Ага, - весело отвечает Вадим, пытаясь делать дымом олимпийскую композицию, - Владимир наш, Сергеевич.
- Не верю! - говорит коллега, а в глазах бесы - верит, безусловно, и уже продумывает, что и как.
- Ты зайди к нам через время, чтобы достоверно, чтобы не сразу, и спроси - от кого это перегаром несет? - говорит Вадим.
- Лады, - отвечает подруга, хлопая того по плечу.
В кабинете все та же безнадега. Слышно как летает муха, проснувшаяся от внезапного солнца, что прорвало серую пелену. Вся в чем- то белом, будто вывалялась в муке и больше ходит, чем летает. Когда опускается на стол, кажется - можно прибить, но как только в руке оказывается нужный предмет, быстро взлетает. Доктор что-то усиленно пишет, поправляя очки и постанывая, Серега, что напротив, откинул голову, закатил глаза, типа ночью не спал, мучается. После обеда он точно рухнет и предастся постыдному морфею. Марина листает журнал, аккуратно уложенный в инструкцию, так, чтобы случайно вошедший не понял. Анатолий Павлович увлечен пасьянсом на стареньком компьютере. Агрегат в кабинете один, потому Павловичу многие завидуют. А в коридоре за глаза говорят - сдать бы его. Особенно, если не делится возможностью побросать шары.
Когда дверь отворяется, все приходит в движение - доктор отрывается от бумаг, Серега просыпается и делает вид, что только потянулся размять косточки, Марина аккуратно перелистывает страницу, закрывая глянцевые изображения, Анатолий Павлович делает неловкие движения, ударяя мышью по столу, так, что вошедшему кажется, будто только он занимался чем-то непотребным. Лишь Вадиму все равно, до определенного понимания этого состояния.
Доктор, как всегда галантен и безупречен.
- Здравствуйте, Светлана Александровна, - торжественно говорит он.
- Здравствуйте, - отвечает вошедшая, - Ты мне инструкцию по налогам с поправками обещал, - с порога, без запятых говорит, направляясь к столу Вадима.
Тот двигает шуфлядками, роется в сложенных на краю стола бумагах.
- А что у вас здесь за запах? - как бы невзначай интересуется она и морщит нос.
- Что? Что за запах? - удивляется доктор, явно с точки зрения медицины.
- Перегар, что ли? - с "сомнением" произносит Светка.
- Не чувствую, - тянет носом доктор.
- Ты что ли, Макаревич? - обращается она к Вадиму по фамилии.
Тот делает "удивленное" лицо.
- На, - говорит, - Дыхну. Ни сном, ни духом.
- Не надо, - морщится Сидорчук, - От тебя всегда перегар, даже если не пьешь.
- Иди к черту, - говорит "обиженный" Вадим.
- Но от кого? - не унимается Сидорчук.
Владимир Сергеевич тихо встает и тенью проскальзывает за дверь. Там перехватывает уходящую визитершу.
- Чувствуется? Это я..., - виновато говорит, - Вчера с другом посидели, немного.
- Ты?! Немного?! И это немного?! - театрально удивляется Сидорчук.
Сергеевич пропускает обвинения, его интересует совсем другое:
- А что, прямо так от двери запах? - спрашивает вкрадчиво.
- Ужасно, - заверяет Сидорчук, - У вас в комнате задохнуться можно.
- Но никто не говорит? - оправдывается несчастный.
- Потому что привыкли и, возможно, не хотят портить тебе настроение. Притворяются. Начальник ведь.
- Твою ж мать, - неожиданно произносит зам.
- Ты что это? - удивляется Сидорчук.
- Это я так, про себя, - заверяет Сергеевич.
- Ваши не сдадут, и я кремень - ты же знаешь, главное, чтобы сам не зашел, - говорит Сидорчук и тычет пальцем вверх.
Осунувшимся привидением плетется по коридору уличенный субъект.
В обед Владимир Сергеевич быстро перекусывает, поскольку знает влияние еды на возвращение утраченной энергии, особенно после того, что было и срывается на улицу, чтобы успеть добежать до ближайшего ларька, где есть жевательные резинки и сигареты. Покупает самый ядреный орбит - зимняя свежесть. Ловит в коридоре Вадима и интересуется:
- Ну как?
- Будто на зимней рыбалке кто-то нажрался, - серьезно говорит эксперт.
- Твою, мать, твою мать, - повторяет Сергеевич, как заклинание.
Потом они курят, каждый свои и Вадим очень удивляется этому явлению.
После обеда неожиданно заходит начальник управления, вместе с отделом кадров, то есть с единственным представителем. Смотрятся, как комиссия, важно. Так бывает, когда человек несчастный, нужно чтобы несчастье удвоилось. "По мою душу", мелькает в голове Сергеевича, и тело вытягивается, как на плахе, по стойке смирно. Вытянулся и доктор, сняв очки, вызывая ощущение важности происходящего и необходимой покорности. Поднялись и остальные. Один Вадим, делает вид, что замешкался, вроде нечто застряло между столом и полом, а он пытается решить образовавшуюся проблему, но так и остается сидеть. Время упущено. Уж очень не любит показной субординации. Смотрит на это с брезгливостью. В армии, что ли, говорит коллегам на перекуре.
- Окна у вас заклеены? - интересуется шеф.
Сергеевич забыл слова, лишь неумело разводит руками.
- Рано еще, - активизируется Анатолий Павлович, руки которого дрожат больше обычного. В этот раз не успел спрятать картинку с пасьянсом, и она предательски отсвечивается на его лице.
- А начальник где? - интересуется начальник.
- В командировке, - с достоинством вещает доктор.
- Ах, да, - вспоминает главный.
- Работаете? - на всякий случай интересуется шеф и делает несколько тревожных шагов вперед.
- Да, - не открывая рта, выдавливает Владимир Сергеевич и вытягивается еще сильнее.
Анатолий Павлович рукой машинально хватает воздух, пробуя, не уронив чести, нащупать скользкую мышь.
- Хорошо, - соглашается вошедший, и комиссия удаляется.
Зам медленно опускается на стул, будто оглашен приговор. Извлеченный носовой платок собирает капельки пота. Так уже было, когда жена сообщила об уходе. Тогда ел приготовленный суп, и полная ложка отличного куриного бульона застряла между тарелкой и ртом, словно окаменела. Марина хихикает, глядя на трясущиеся руки у Анатолия Павловича. Так ему и надо. Ее глянцевый в обложке своевременно нырнул в глубину шуфлядки за секунду до открытия дверей - интуиция. Вадим непробиваем.
- Пусть отдел кадров клеит, - говорит он, вновь собираясь на перекур.
- Ну, ну, - грозит доктор.
- Окна не пропускают, новые, е.. их мать, - заверяет Вадим.
- Тише, - говорит доктор, - Раскукарекались.
Он очень уважает начальство, которое закрывает глаза на его партийные грешки, в том числе на выделенную в обход закона трехкомнатную квартиру.
На перекур выходят втроем - Владимир Сергеевич, Вадим и Сидорчук.
- Пронесло, - говорит барышня.
- Да уж, - соглашается зам.
- Может, кто заложил? - интересуется она.
- Кому это надо? - возмущается Вадим, - Так случайно.
- Ничего случайно не бывает, - таинственно заверяет Сергеевич, - Ничего.
Они курят и смотрят, как за окном набирает силу природа, превращая город в яркую акварель.